«Неправда Виктора Суворова»

Untitled

Алексей ИСАЕВ Михаил СВИРИН Евгений ДРИГ Василий ЧОБИТОК и др.

Неправда Виктора Суворова

Сайт «Военная литература»: militera.lib.ru

Издание: Алексей ИСАЕВ Михаил СВИРИН Евгений ДРИГ Василий ЧОБИТОК и др. Неправда Виктора Суворова - М. Издательство «ЯУЗА-ПРЕСС»

Книга на сайте: -1/index.html

Книга одним файлом:

Иллюстрации: нет

OCR: Андриянов П.М.

Правка: HTML: [email protected]

Дополнительная обработка: Hoaxer ([email protected])

[1] Так помечены страницы, номер предшествует странице.

{1} Так помечены ссылки на примечания.

Неправда Виктора Суворова: Сборник / Исаев А., Чобиток В., Иринчеев Б., Рубецкий О., Пернавский Г. и др.; ред.-сост. Г. Пернавский. - М.: Яуза, Эксмо, 2007. - 384 с. - (ВИС) Тираж 7000 экз. ББК 63.3(0)62 Н53 ISBN 978-5-699-24861-2 ООО «Издательство «Яуза»

Аннотация издательства:

Книги Виктора Суворова породили в обществе дискуссию, которая не утихает уже больше десятилетия. Автор скандальных сочинений, цель которых — доказать, что СССР готовил мировую революцию и развязал Вторую мировую войну и что Германия нанесла в 1941 году «превентивный удар» по Советскому Союзу, многократно пойман на прямой лжи и подтасовках. Его критики утверждают, что нет практически ни одного факта, приводимого Суворовым, который он не исказил бы или не представил в нужном ему свете.

Как отличить ложь от правды? Прав ли Виктор Суворов в «главном»? Каков метод его «исследований» и имеет ли он хоть какое-то отношение к исторической науке? Собирался ли Сталин обмануть Гитлера? Готовилась ли Красная Армия к нападению на Германию? Переобували ли красноармейцев в кожаные сапоги? Были ли советские воздушно-десантные корпуса инструментом агрессии?

На эти и другие вопросы отвечают авторы сборника. © О. Рубецкий, 2007 © Б. Иринчеев, 2007 © В. Чобиток, 2007 © В. Веселов, 2007 © М. Свирин, 2007 © Е. Дриг, 2007 © А. Исаев, 2007 © Г. Пернавский, 2007 © В. Макаров, 2007 © Ф. Лисицын, 2007

СОДЕРЖАНИЕ

Олег Рубецкий О главном[5] Баир Иринчеев Виртуальная финская война Виктора Суворова[64] Василий Чобиток Кое-что о волшебных танках[95] Владимир Веселов Расколотая тумбочка[136] Михаил Свирин Зачем Сталин уничтожил «Линию Сталина»?[194] Евгений Дриг Про комбригов и комдивов[212] Алексей Исаев Вертикальный охват[255] Григорий Пернавский О самом заветном[288] Владислав Макаров Зачем Сталину был нужен Балтийский флот[311] С. Круа-Нарвский День «П»[331] Владимир Веселов «Правда» Виктора Суворова[347] ПРИМЕЧАНИЯ[381]

О главном

Для чего и для кого написана эта статья

Люди, интересующиеся военной историей, делятся на три категории. Одни занимаются этим профессионально, история для них — основной род деятельности. Вторые не являются профессиональными историками, но посвящают сему предмету практически все свое свободное время. Исследования для них — увлечение, но такое увлечение, которое вполне может быть названо жизненно важным. Третьи тоже увлечены военной историей, читают книги, ходят на форумы, но они, по разным причинам, не могут всерьез, достаточно глубоко, погрузиться в изучение военной истории — у одних для этого не хватает навыков, у других терпения, у третьих времени. Но эти люди тоже хотели бы узнать и понять, как развивались события в интересующем их прошлом, почему они развивались именно так, а не иначе, в общем, хотят составить для себя непротиворечивую картину какого-то отрезка прошлого, например предыстории и начала Второй мировой войны. Эта статья написана именно для таких любителей военной истории.

Их, в общем-то, большинство, и интерес к изучению истории Второй мировой войны у некоторых из них, если не у большинства, был инспирирован полемикой[5] вокруг трилогии В. Суворова («Ледокол», «День-М», «Последняя республика»). За последние 15 лет эта полемика породила антагонистов — так называемых резунистов и антирезунистов, воюющих друг с другом не на шутку, к счастью, в основном на виртуальных полях сражений, в Интернете. И те и другие — увлеченные борьбой, азартные люди, для некоторых из них споры из средства достижения цели давно превратились в самоцель, и хотя наблюдать за схваткой и интересно, и познавательно, сложно получить от столь увлеченных друг другом соперников какой-то определенный и простой ответ на вопрос: «Но в главном-то Суворов прав?» Многие раньше брались за критику гипотез В. Суворова. Проблема этих критиков в том, что они совершают две ошибки. Либо начинают критиковать не написанное В. Суворовым, а личность В.Б. Резуна (именно этот гражданин использует псевдоним В. Суворов) и, положив в основание своих доказательств утверждение «Ну какже может такой… гражданин написать что-то стоящее?», заведомо предвзяты и огульно охаивают все, что написал В. Суворов; либо они начинают комментировать суворовские книжки подобно изучающим библейские тексты, комментируя каждое предложение. В этом случае объем комментариев превышает комментируемое, так как комментатор, чтобы не прослыть голословным, обосновывает свою критику. В результате написанное разрастается до таких размеров, что это затрудняет восприятие. К тому же комментаторы — сами с усами. Они начинают комментировать друг друга, а некоторые вовсе начинают доказывать, что критиковать В. Суворова надо вот так, а не иначе (причем иногда это не лишено оснований), растекаются мыслию по древу и уходят в сторону. Некоторые так и не возвращаются.

Уже возникла настоящая антирезуниана — книг написано и издано достаточно (вы как раз сейчас читаете очередную) — при желании можно подобрать библиотечку из трудов обличителей В. Суворова. Достаточно посетить основные военно-исторические форумы в сети, чтобы узреть километры страниц, посвященных творчеству лондонского писателя; страниц, испещренных цифрами, полных фотографий и таблиц, насыщенных проклятиями, междометиями и многоточиями.

На бедного любителя военной истории, который стоит в сторонке от яростных диспутов, обрушивается массив избыточной информации, каждый бит которой, вероятно, необычайно ценен для самих спорщиков, но бесполезен для человека, который просто-напросто не располагает временем для того, чтобы ознакомиться со всей этой информацией, а не то чтобы еще и проанализировать ее и сделать выводы. Человек просто хочет, чтобы ему по возможности доходчиво объяснили, прав ли В. Суворов, или нет, а если нет, то почему.

Конечно, огульно упрощать не надо. И споры о частностях, вроде разговорников, сапог, баранов и автострадных танков, безусловно, важны. Допустим, В. Суворов обосновывает какой-нибудь свой вывод десятью аргументами, каждый из которых сам по себе не является определяющим для оценки правильности вывода. Но когда при тщательном рассмотрении девять из десяти аргументов[6,7] оказываются инвалидными, понятно, правильность вывода вызывает совсем не смутные сомнения.

Например, когда Суворов в качестве доказательства планирования Советским Союзом агрессивной войны против всего мира приводит издание в 1939-1941 гг. военных разговорников (русско-английский, русско-венгерский, русско-японский, русско-немецкий) или утверждает, что знаменитый плакат художника Тоидзе «Родина-Мать зовет!» был создан и отпечатан еще до 22 июня 1941 г., такие доказательства достаточно просто опровергаются, но и в таких случаях находятся десятки людей, которые требуют все новых и новых опровержений, изначально решив не принимать ни одного из них, насколько бы убедительным оно ни было. Такое происходит, когда научный подход заменяется догматизмом, а это, к сожалению, происходит с так называемыми резунистами, и известны случаи, когда догматизм превратил вполне достойных людей в талмудистов и начетчиков, выражаясь словами Остапа Бендера.

Да… догматизм — страшный враг интеллекта. Как хронический алкоголизм или застарелая наркомания, он перестраивает личность человека, заставляя того совершать самые неприглядные поступки. Больной живет в мире своих иллюзий, утрачивает способность критического самоосмысления, тщетно пытается подогнать под свои воззрения окружающую реальность, в общем, полностью подменяет онтологический метод познания экзистенциальным, что только ухудшает и без того плачевное состояние его разума и духа.

Да! «Мелочи» важны. Зачастую это такие мелочи, которые имеют решающее значение, если не сами по себе, то в сумме. Но я не буду писать о мелочах, обо всяких частностях. Не потому, что полет моей мысли столь высок, что на мелочи я не желаю размениваться и подавай мне только главное. А потому, что раз вопрос о главном, то и ответ должен быть о главном. Ведь пытливые любители военной истории с горечью вопрошают: ну почему нет такой книги, брошюрки или, на худой конец, статьи, где бы было написано — прав ли В. Суворов в главном, или нет?

Я не буду ловить Суворова на мелочах, скрупулезно подсчитывая, сколько раз он ошибся, недодумал, исказил, передернул, натянул, сфабриковал, подтасовал и солгал.

Я ни слова не скажу о личностных качествах В.Б. Резуна.

Я не буду изначально расценивать главные выводы В. Суворова как ересь и не пойду таким путем: сперва определить, что все написанное Суворовым неправильно, а потом подгонять под эти выводы обоснования. Нет, я не таков… Как получится, так и получится. Если в результате моих размышлений я увижу, что В. Суворов прав в главном, то так и напишу. Если же мой вывод будет противоположен, я также не побоюсь ознакомить вас с ним.

Итак, о главном.

Мировая революция и ее ледокол Гитлер

Пожалуй, самое главное утверждение В. Суворова заключается в том, что первое социалистическое государство активно работало над распространением мировой революции с момента своего создания до начала[8,9] Второй мировой войны, что оно много лет готовило агрессивную войну против Европы, куя оружие и преданных режиму граждан. Это утверждение у В. Суворова встречается во всей его трилогии и похоже на матрешку…

Действительно — в этом главном утверждении В. Суворова скрыты несколько составляющих: СССР готовил мировую революцию, это р-раз, как говаривал Эраст Петрович Фандорин. Мало того! СССР готовил агрессивную, захватническую войну против всей Европы — намеревался ее захватить, провозгласить повсюду советскую власть, все насквозь советизировать и болыиевизировать, а потом и присоединить в качестве советских республик к Великому Советскому Союзу, после чего построить в центре Москвы гигантскую статую Ильича и водить вокруг Коммунистические Хороводы. Это два. Ну и попутно (на всякий пожарный случай, вероятно) СССР планировал агрессивную войну конкретно против Германии, наметив начало ее на 1941 год, и если бы не провидческий гений Гитлера, упредившего изготовившегося к атаке Сталина, то красные орды хлынули бы… ну и так далее.

Получается, что как фундаментальный труд В. Суворова состоит из трех книг, так и его основной тезис состоит из трех тезисов поменьше. И каждый из этих тезисов на первый взгляд противоречит другим. Казалось бы! Но вдруг это только первое, обманчивое впечатление? Давайте разберемся.

О мировой революции

Действительно, большевики с самого начала своего правления всячески пытались инспирировать революции в соседних (и не только) странах, создали Коминтерн, и целей своих не скрывали. Такова уж была их большевицкая натура. Тут В. Суворов совершенно прав — раздували, раздували мировой пожар на горе всем буржуям. Рассылали эмиссаров в пыльных шлемах по Европе, вторглись в Прибалтику, на Германию было нацелились, а Троцкий — так вообще воззвал: «Путь на Париж и Лондон лежит через города Афганистана, Пенджаба и Бенгалии…»

Такое было время, тогда многие, в том числе и руководители партии и правительства во главе с Лениным и Троцким, верили, что мировая революция возможна. А почему бы и нет? Ведь Россия не захватывать намеревалась чужие земли, ведь большевики призывали не к империалистической войне, они призывали иностранный пролетариат последовать примеру русских братьев по классу — сбросить ярмо угнетателей, помещиков и капиталистов, установить у себя советские республики и строить коммунизм. Сам бы Маркс одобрил такие замыслы. Цель благая, понятная, потому поддерживаемая и массами, и вожаками масс. В общем, революционная романтика, еще не разбитая в куски суровой действительностью.

Пика практические попытки начать мировую революцию достигли в 1920 году, когда возникла возможность, отражая польскую агрессию, проникнуть в Европу.[10,11]

9 мая 1920 года «Правда» публиковала призыв: «На Запад, рабочие и крестьяне! Против буржуазии и помещиков, за международную революцию, за свободу всех народов!»

Тухачевский издал приказ:

«Бойцы рабочей революции! Устремите свои взоры на Запад. На Западе решаются судьбы мировой революции. Через труп белой Польши лежит путь к мировому пожару. На штыках понесем счастье и мир трудящемуся человечеству. На Запад! К решительным битвам, к громозвучным победам!»

В общем, попытки были, спору нет. Но потом, после поражения советских войск в Польше, невозможность немедленной мировой революции стала очевидна советско-партийному руководству. В.И. Ленин убедился, что мировой империализм не даст молодому советскому государству устроить мировую революцию в пожарном порядке, что в ближайшее время мировая революция невозможна, и потому сконцентрировался на решении внутренних проблем, тем паче что хотя Гражданская война закончилась победой красных, крестьянские восстания, и особенно Кронштадтский мятеж, показали: не до мировой сейчас революции, разруху надо срочно ликвидировать.

В партии наметилось возникновение двух течений — одни все глубже погружались во внутренние проблемы, а других больше волновали вопросы мировой революции. Например, Троцкий, у которого было множество сторонников, и поддерживавший тогда Троцкого Зиновьев.

Лозунг мировой революции был очень привлекательным для рядовых членов партии, и этот лозунг объявить устаревшим было неправильно. Если бы кто-то из членов Политбюро ВКП(б) заявил в начале 20-х вопрос о том, что идея мировой революции перестала быть актуальной и поэтому нужен новый лозунг, например, о построении социализма в отдельно взятом государстве, то такой деятель вряд ли был бы поддержан большинством и бороться за власть такому деятелю было бы сложно. Кто бы пошел в союзники к ренегату? Поэтому даже реалисты, которые уже все поняли про мировую революцию, были вынуждены изображать приверженцев этой идеи. В том числе и Сталин. Не мог же он вот так просто взять и пойти против генеральной линии партии. Он ведь тогда еще не был величайшим из величайших…

Началась внутрипартийная борьба за власть, в ходе которой Сталин упорно расширял влияние, подчинял тех, кого можно было подчинить, и боролся с теми, кто был крупнее его, стравливал врагов и бил их поодиночке. В ходе этой борьбы он делал всякого рода заявления, в том числе и о неизбежной мировой революции, но это были риторические заклинания. Так Сталин вводил в заблуждение своих врагов и успокаивал рядовых большевиков. Одно дело идеологические установки для масс, а другое — истинные идеи руководства.

Сталин был реалистом. Он не был кремлевским мечтателем. Сталин рассматривал проблемы в конкретных исторических условиях, а не в рамках идеологических догм. Поняв в начале 20-х годов, что мировая революция в ближайшее время невозможна, Сталин сконцентрировался на проблемах построения и[12,13] укрепления унитарного социалистического государства. То, что он об этом поначалу не очень распространялся, неудивительно. Поначалу было ему трудно, ведь кто такой был Сталин в 1922 году? Так, обычный член Политбюро, не трибун, не титан. Когда помер Ильич, и со всей большевистской остротой замаячил актуальнейший вопрос о преемнике, в партии было кому перенять власть у скончавшегося вождя. Там были такие зубры — прежде всего Троцкий, краснокрылый демон пролетарской революции, для многих фигура, сравнимая с Лениным, а то и покрупнее. Зиновьев, Каменев — они в партии были намного популярнее косноязычного смурного грузина, который все ковырялся в каких-то неинтересных циркулярах и постановлениях да сновал серой мышкой по Кремлю, вместо того чтоб отдаться целиком и полностью политической жизни, фракционной борьбе и громогласным прениям о торжестве мировой революции…

А вот когда к 1930 году Сталин в основном поборол «мировых революционеров» в партии и получил возможность «рулить» страной по своему разумению (хотя противодействие, и сильное, оставалось), Сталин своих давних воззрений уже не скрывал:

«Наш-рабочий класс идет на трудовой подъем не ради капитализма, а ради того, чтобы окончательно похоронить капитализм и построить в СССР социализм… Отнимите у него уверенность в возможности построения социализма, и вы уничтожите всякую почву для соревнования, для трудового подъема, для ударничества. Отсюда вывод: чтобы поднять рабочий класс на трудовой подъем и соревнование и организовать развернутое наступление, надо было прежде всего похоронить буржуазную теорию троцкизма о невозможности построения социализма в нашей стране».

Вот что пишет В. Суворов в книге «Последняя республика»:

«Мировая революция — единственно возможный вариант существования чистого марксизма».

В. Суворов снова прав! Он прав, как никогда! Вот только Сталин был далек от чистого марксизма. Он использовал учение Маркса в своих целях. Марксизм для Сталина был инструментом, а не догмой.

В. Суворов не учитывает в своей книге того, что Сталин действовал всегда, повторюсь, исходя из конкретных исторических условий. Менялись условия, менялся Сталин. Если в начале 20-х возможности, пусть большей частью и мнимые, для совершения мировой революции все же имелись, то в середине 20-х их и мнимых уже не было. И надо было или продолжать догматически долдонить одно и то же, как Троцкий о своей пресловутой перманентной революции, либо изменяться и развиваться. Сталин развивался, и поскольку всегда был сторонником сильного унитарного государства, а не конфедерации, например, то с мировой революцией, как и с чистым марксизмом, ему было не по пути. Да и вообще, реалист Сталин понимал, что чистый марксизм, как любая оторванная от жизни теория, не более чем фикция.

Идея Суворова о том, что «Сталин затевал Вторую мировую войну как этап в борьбе за распространение коммунизма по всему миру», несостоятельна, во-первых, потому, что это механический перенос представлений[14,15] Суворова о конкретных исторических условиях начала 20-х годов XX же века на ситуацию более позднюю, когда эти условия коренным образом изменились.

А во-вторых, Сталин и не был никогда последовательным приверженцем идеи о мировой революции, потому что не был ни фанатиком, ни догматиком: какие-то элементы идеи «мировой революции» можно было использовать для пропаганды, или для оказания давления на другие страны, или для распространения идеологического влияния, но устраивать мировую революцию в конце 30-х годов на самом деле было нереалистично.

В 1935 г. в Москву прибыл для переговоров Э. Иден. Вот какое впечатление произвел на него Сталин:

«Было легко забыть, что я разговариваю с членом партии. Совершенно определенно, было бы трудно найти меньшего доктринера. Я не мог поверить, что Сталин когда-либо увлекался Марксом. Он никогда не упоминал о нем таким образом, что можно было бы сделать подобный вывод…»(51. Eden A. The Eden Memoirs: Facing the Dictators. Boston: Houghton Mifflin, 1962. P.153).

Можно вспомнить и восторги Риббентропа — дескать, со Сталиным ему было легко, как со старым партайгеноссе… Вспомнить, как Черчилль отзывался о произведенном на него Сталиным впечатлении, можно вспомнить свидетельства, в которых Сталин вовсе не представал твердолобым догматиком.

А ведь добиваться определенной цели, в нашем случае — мировой революции — когда для этого нет условий и нет перспектив их возникновения, т.е. слепо и фанатично держаться раз и навсегда установленного курса — это и есть догматизм.

Внешнеполитическая доктрина Сталина заключалась не в мифическом разжигании мировой революции ради торжества интернационального коммунизма, а в том, что на первом месте для Сталина стояли национальные интересы Советского Союза.

Мировая революция в число этих интересов не входила.

* * *

Пару слов о Гитлере как «ледоколе мировой революции». В общем-то, если не планировалась мировая революция, то и ледокол не нужен. Но уж больно для некоторых конспирологически настроенных граждан аппетитна идея, что Сталин выпестовал Гитлера, вылепил его, можно сказать, навроде Франкенштейна, чтобы направить сего монстра против ненавистных капиталистов. Поэтому интересно взглянуть на Гитлера непредвзято — вдруг и правда ледокол.

Да нет… Гитлер был не ледоколом мировой революции, а ее могильщиком. Если идея мировой революции к 1933 году, медленно угасая, еще трепыхалась в мозгах наивных коминтерновцев, то приход к власти Гитлера эту идею убил наповал.

Коммунисты в Германии проиграли борьбу, приход Гитлера к власти означал реваншизм, войну — причем войну империалистическую, межнациональную. Французские и английские рабочие против немецких рабочих, какая уж тут мировая революция…

Гитлер пришел к власти в результате десятилетней[16,17] борьбы, и его, конечно, поддерживали разные силы — от русских эмигрантов (через Шойбнер-Рихтера и Бискупского) до германских промышленников. Но вот московских коммунистов в этом списке нету, потому что они, что бы там ни писал Суворов, поддерживали германских коммунистов, а не Гитлера.

Доказательств обратного нет, как нет доказательств того, что СССР планировал мировую революцию, для чего, дескать, и организовал новую мировую войну.

* * *

Ну что еще вам сказать о мировой революции? Помните, я написал, что составляющая главное утверждение В. Суворова насчет подготовки Советским Союзом вселенской агрессивной войны тройка тезисов, на первый взгляд несколько противоречива… И в самом деле, далеко на такой тройке не ускачешь — если Сталин планировал захватить всю Европу, то при чем тут мировая революция? Мировая революция — это когда пролетарии всех стран объединятся в своих усилиях и сбросят власть имущих классов, после чего заживут одним большим коммунистическим муравейником, без государственных границ и национальных предрассудков. Мировая коммуна, вот цель мировой революции. А если СССР захватил бы всю Европу, он бы ее поглотил, прибавив к себе новые советские республики. Максимум, в чем можно было обвинять Сталина, так это в том, что он из СССР — первого в истории социалистического государства, страны победившего пролетариата, небезуспешно принялся воссоздавать империю. Именно в этом его обвинял пламенный трибун мировой революции Троцкий — в том, что Сталин предал дело мировой революции.

Однако, чтоб правильно ориентироваться в дальнейших маневрах Москвы и эволюции ее отношений с Берлином, необходимо ответить на вопрос: хочет ли Кремль использовать войну для развития международной революции и если хочет, то как именно? 9 ноября 1939 г. Сталин счел необходимым в крайне резкой форме опровергнуть сообщение о том, будто он считает, что «война должна продолжаться как можно дольше, дабы участники ее полностью истощились». На этот раз Сталин сказал правду. Он не хочет затяжной войны по двум причинам: во-первых, она неизбежно вовлекла бы в свой водоворот СССР; во-вторых, она столь же неизбежно вызвала бы европейскую революцию. Кремль вполне основательно страшится одного и другого. (4 декабря 1939, Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев) №81.)

Так что, на тезис В. Суворова о том, что Сталин, дескать, еще с двадцатых годов планомерно готовил мировую революцию, надо плюнуть слюною едкой, растереть и забыть, как забывают обо всем глупом и ненужном. А вот готовил ли Сталин захват Европы с целью ее дальнейшего присоединения к Советскому Союзу, этот вопрос интересный. Какая, дескать, разница, скажут некоторые любители военной истории — ну ошибся В. Суворов в малом, ну не мировую революцию готовил кровавый тиран и деспот, так ведь в главном В. Суворов-то пра-а-ав… Ведь агрессивную войну готовил Сталин против всей Европы, и в перспективе даже против всего мира (а там, чем черт не шутит, может[18,19] быть, советская наука открыла бы способ захватить и некоторые небесные тела). Давайте же поскорее рассмотрим, готовил ли Сталин яростный поход на мирные европейские пажити.

Кто начал Вторую мировую войну

В. Суворов утверждает, что СССР целенаправленно готовил, разжигал и планировал мировую войну. Вот его подлинные слова:

Любая попытка установить точную дату начала Второй мировой войны и время вступления СССР в нее неизбежно приводит нас к дате 19 августа 1939 года.

Сталин неоднократно и раньше на секретных совещаниях высказывал свой план «освобождения» Европы: «втянуть Европу в войну, оставаясь самому нейтральным, затем, когда противники истощат друг друга, бросить на чашу весов всю мощь Красной Армии» (Т. 6. С158; Т. 7. С. 14).

19 августа 1939 года на заседании Политбюро было принято бесповоротное решение осуществить этот план.

Таким образом, по Суворову, 19 августа 1939 г. Сталин принял решение, что СССР должен был захватить всю Европу, для чего и затеял Вторую мировую войну и тем самым осуществить давний зловещий план. А в доказательство существования этого плана приводит как бы сталинскую цитату как бы с одного из секретных совещаний. Очень интересно, зловеще все это выгладит, а что было до 19 августа 1939 года? Если совсем вкратце, чтобы не перегружать читателя, скорее всего, известными ему подробностями…[20]

С начала 30-х годов, как я писал чуть выше, идея мировой революции была Сталиным похерена: ему нужно было создать сильное государство, с сильной индустрией и вооруженными силами, полноценное в отношениях с другими великими державами.

Недаром с первых лет советской власти экономические достижения сравнивались с уровнем 1913 года — с довоенным уровнем развития экономики России, недаром ярился Троцкий, обзывая Сталина предателем международного коммунизма. Действительно, Сталин из интернационального рассадника коммунистической идеологии, в основном левацкого толка, стал создавать нормальное, традиционное по форме государство.

Недаром Коминтерн, который не мог не ориентироваться на организацию мировой революции по своей изначальной сути и составу, стал Сталиным и его соратниками преобразовываться из наднационального и чересчур беспокойного органа в инструмент Советского государства, в этакий рычаг действенного влияния, с помощью коего Советское государство если перевернуть мир и не могло, то пощекотать его в нужных местах, подтолкнуть в нужном направлении — вполне.

Разве мог Сталин, сугубый реалист, рассчитывать на то, что с Советским Союзом будут всерьез о чем-нибудь договариваться капиталистические государства, если Советский Союз будет продолжать декларировать основной целью своего существования мировую революцию, а стало быть, разрушение этих самых государств? Конечно нет, как не мог Сталин рассчитывать, что Советский Союз в состоянии с помощью военной силы победить, завоевать… даже не весь мир, а хотя бы[21] Европу. Да что там Европу — состояние вооруженных сил в начале 30-х годов не позволяло СССР вообще воевать. И не только состояние армии, но и внешнеполитические расклады. Напади СССР на Польшу, так за Польшу бы сразу вступилась Румыния, а потом, вероятно, и Франция с Англией — воспользовались бы случаем и разорвали бы Страну Советов на мелкие кусочки. И общественное мнение, рабочие капиталистических стран никак не могли бы протестовать против этого — ведь СССР в данном случае был бы агрессором. А Советский Союз не мог быть агрессором в глазах международного пролетариата и общественного мнения вообще, потому что он декларировал миролюбивую внешнюю политику и был вынужден следовать этому.

Конечно, СССР не сразу стал таким уж миролюбивым, а именно с того момента, когда Сталин избавился от реальных конкурентов во власти и страна отказалась от попыток развязать мировую революцию. Сталин решил, что продуктивно не разрушать чужие страны, а строить свою. А заниматься мирным строительством можно только в условиях мира. А чтобы был мир, надо договариваться с окружающим миром, а окружающий мир весь состоит из капиталистических государств… ну и какая тут может быть мировая революция? Никакой, это был пройденный этап, попытка с негодными средствами, заблуждение.

Сталину надо было договариваться с другими странами о мире. Чтобы спокойно строить социализм, выполнять пятилетние планы, индустриализировать экономику. И чтобы спокойно готовиться к войне.

Да, готовиться к войне. А как иначе? Хочешь мира — готовься к войне, говорили древние римляне, и были не так уж неправы. Войны сопровождают человечество всю его историю, и исключать их никак нельзя. Что не исключено, то возможно. А если принять во внимание, что СССР был уникальным государством, белой социалистической вороной во враждебном окружении черных капиталистических воронов, то как можно не готовиться к войне? Построить социализм в отдельно взятом государстве — это полдела, надо еще защитить этот социализм. К тому же никто не распинался в любви к СССР, напротив, угрожали, что Польша, что Румыния, что Япония, не говоря уже о главных буржуинах. У всех у них были армии, кроме обездоленной Версалем Германии, и никто не спешил разоружаться, напротив…

Это я написал потому, что В. Суворов спрашивал: а зачем коммунистам оружие?

Отвечаю: коммунистам оружие затем же, что и капиталистам — воевать в случае необходимости.

Капиталистам оружие было нужно, чтобы защищаться от агрессии и чтобы самим совершать агрессии. А Советскому Союзу оружие было нужно только для защиты своих рубежей. Это доказала и показала реальная история — не криптоистория, не конспирологические ее завихрения, а настоящая история.

Итак, лозунг мировой революции отправлен на свалку истории. Но другие страны-то этого не знали.

Сталину нужно было превратить СССР из одиозного красного монстра, каким его считали капиталисты, в обычную мировую великую державу, можно сказать, в империю… пусть с небольшими странностями и отличиями во внутреннем устройстве, но в том, что[22,23] касается внешних проявлений — в торговле, в дипломатии, геополитике — такую же, как остальные. И Сталину это удалось всего за 7 лет, считая с 1931-го.

В 1931 году СССР, можно сказать, ворвался в активную международную политику — начались переговоры с поляками, французами о заключении пактов о ненападении (были соответственно подписаны 25 июля 1932 г. и 29 ноября 1932 г.), с декабря аналогичные переговоры начались с Латвией и Финляндией (подписаны соответственно 21 января 1932 г. и 5 февраля 1932 г.).

В 1933 году Гитлер пришел к власти в Германии. В этом же году Германия из Лиги Наций вышла, как и Япония — они не желали быть связанными узами коллективной безопасности. А СССР, напротив, в ноябре 1933 года принял решение вступить в эту организацию и в 1934 году вступил в качестве постоянного члена. Этим актом СССР показывал: мы обычное государство, такое как и Франция, например, только у нас немного другая политическая система. Вступление в Лигу Наций было еще одной демонстрацией отказа от идей мировой революции, как и то, что под давлением Москвы прекратила существование Китайская Советская республика, а Коминтерн подружился с Социнтерном и выступил совместным фронтом против фашизма.

3 июля 1933 г. СССР, Польша, Эстония, Латвия, Румыния, Турция, Персия и Афганистан подписали региональный протокол, а 4 июля СССР, Чехословакия, Румыния, Югославия и Турция подписали открытую конвенцию об определении агрессии. 2 сентября 1933 г. СССР подписал с Италией пакт о дружбе, ненападении и нейтралитете сроком на пять лет. 16 ноября 1933 года были установлены нормальные дипломатические отношения с США, в 1934 году с Венгрией, Румынией, Чехословакией, Болгарией и другими странами. Советский Союз отныне был интегрирован в систему традиционных межгосударственных отношений, вышел из политической изоляции.

В декабре 1933 года Советский Союз предложил заключить региональный договор о взаимной помощи, так называемый Восточный пакт. В 1934 году работа по его созданию продолжилась. В ноябре 1934 г. СССР и Франция договорились, что поначалу блок, оформляемый протоколом, включит три страны: Францию, Чехословакию и СССР. О готовности присоединиться к Восточному пакту заявили Латвия, Эстония и Литва, при этом Латвия и Эстония соглашались присоединиться к Восточному пакту только в случае участия в нем Германии и Польши. Даже англичане заняли почти конструктивную позицию: между Францией и СССР должен был быть заключен отдельный пакт, и Англия соглашалась оказать поддержку Восточному пакту, если СССР и Франция дадут Германии гарантии неприкосновенности ее границ. И СССР с Францией согласились на это. Ну что еще было нужно для всеобщего мира и счастья? Проект стал принимать реальные очертания — и если бы удалось его превратить в полноценный коллективный договор, он мог бы надолго задержать, если не остановить, развитие войны в Европе. Сорвали заключение этого пакта Германия с Польшей.

Что мы видим — мы видим, что в 1931-1934 гг. СССР стал активным участником международного[24,25] процесса по созданию системы коллективной безопасности. Это поведение агрессора? Это разве разжигание войны? Да нет, Советский Союз прежде всего заботился о своей безопасности.

Ну а что дальше? Дальше произошло много чего интересного: Гражданская война в Испании, победу в которой одержали мятежники, при деятельной помощи Германии и Италии, которые фактически воевали на стороне Франко. СССР оказывал помощь законному правительству, до тех пор, пока это было возможно, и даже присылал добровольцев, военных советников, но что могли сделать сотни пусть даже самых храбрых и умелых русских против сотен тысяч германских и итальянских военных? Если сравнить численность советских советников и добровольцев в Испании, из которых в стране одновременно присутствовало не более 700-800 человек, а за все время Гражданской войны — не более 2 тыс., и численность экспедиционных корпусов немецких (20 тыс.) и итальянских солдат и офицеров (50 тыс.), можно сделать определенные выводы… А Англия и Франция в то время, когда СССР в меру своих еще довольно слабых сил пытался помочь законному испанскому правительству, проводили политику невмешательства.

1 марта 1935 года Саар, ставший независимым по условиям Версальского договора, был воссоединен с Германской империей после плебисцита, что не встретило реального противодействия со стороны Запада. 16 марта 1935 г. Гитлер объявил о восстановлении всеобщей воинской повинности, а 26 июня 1935 года был опубликован Имперский закон о трудовой повинности. В марте 1936 г. германские войска заняли демилитаризованную Рейнскую зону, и французы имели все возможности самыми мизерными силами положить конец германским притязаниям… И Гитлер, и по его же словам, и по свидетельствам окружавших его людей, был готов в случае французского реального противодействия тут же отступить. Но такового не воспоследовало. Франция проглотила и утерлась. Потому что Англия и Франция проводили политику невмешательства.

12 марта 1938 г. произошло поглощение Германией Австрии, которое западные демократии восприняли как сугубо германские дела и проводили политику невмешательства.

В сентябре 1938 г. произошел Мюнхен с последовавшим заглатыванием Гитлером Судетов, когда Великобритания и Франция ни воевать с немцами, ни даже грозить им войной не хотели, а хотели с Гитлером договориться за счет Чехословакии, но их жестоко обманули. Германия с Польшей поделили несчастную Чехословакию, значительно усилив свой промышленный потенциал. Ведь Англия и Франция проводили политику невмешательства.

А что делает СССР? В 1933 г. пытается создать коллективный Восточный пакт, не получается из-за позиции Германии и Польши. Подписывает в мае 1935 г. договоры о взаимной помощи с Францией и с Чехословакией. 12 марта 1936 г. подписывает с Монголией протокол о взаимной помощи (напомню, что Японская империя, еще один агрессор, в 1931 году оккупировала Маньчжурию, а через год создала на захваченной[26,27] территории полностью подконтрольное им государство Маньчжоу-го).

25 ноября 1936 г. Германия и Япония подписывают Антикоминтерновский пакт (к которому в 1937-м присоединяется Италия), мягко говоря, недружественный по отношению к СССР шаг. В 1937-м Япония начинает захват всей территории Северного Китая.

Что получается? Образован агрессивный блок из трех государств, каждое из которых покинуло Лигу Наций, каждое из которых делом доказало свою агрессивную сущность, и этот блок занимает ярко выраженную антисоветскую позицию, а в июле 1938 года Япония уже открыто затевает военный конфликт с СССР возле озера Хасан.

Что мы видим? Англия с Францией проводят «политику невмешательства» — реально политику непротивления агрессорам. Агрессоры проводят агрессивную политику, как им и положено. А СССР один проводит миролюбивую политику — т.е. не отстраненную, как Англия с Францией, а пытается сохранить мир, пытается предотвратить развязывание войн — и такой предлагает коллективный договор, и сякой, а в ответ — политика невмешательства.

Сложно было расценивать политику Гитлера иначе, чем восстановление военной мощи Германии, ее вооруженных сил, не так ли? В Европу возвращалась агрессивная, реваншистски настроенная, враждебная социалистическому Советскому Союзу страна. Должно было это насторожить советское руководство и лично товарища Сталина, человека, может быть, и не очень приятного, но, несомненно, неглупого? Надо думать, что должно.

Что мог сделать Советский Союз в этих условиях? Попытался создать систему коллективной безопасности. Предложил европейским странам — давайте сейчас, пока потенциальный агрессор не набрал силу, остановим его! Давайте вместе противостоять германской угрозе. Мирные инициативы СССР были отвергнуты. Наверное, европейские страны полагали, что они в состоянии сами себя защитить, а Советский Союз пусть защищается сам по себе, пусть находится в изоляции, пока нацистский хищник крепнет при полном попустительстве Запада, а потом этот хищник набросится на Советы и порвет их, как пресловутый Тузик пресловутую грелку… (Бедный Тузик еще не знал, что вместо грелки ему придется грызть батарею центрального отопления.)

Ну и что мог сделать Советский Союз в одиночку? Только вооружаться! Пусть Александр III был царем и пламенным большевикам вроде бы не пристало прислушиваться к царским словам, но Сталину они явно были по душе, потому что были совершенно верны: «У России только два союзника, ее армия и ее флот». У Советского Союза, конечно, еще был в союзниках мировой пролетариат, но с отказом от идеи мировой революции, которая к концу 30-х стала прочно ассоциироваться с Троцким и троцкизмом, мировой пролетариат как реальный военный союзник рассматривался только в книгах писателя Шпанова и в зажигательных речах массовых пропагандистов и агитаторов.

Это в 1930 году Тухачевский клеймил Свечина за то, что «им не учитывается значение международной классовой солидарности пролетариата и превращение[28,29] войны империалистической в войну гражданскую», а уже через 5 лет в статье «Военные планы нынешней Германии» о пролетариате, революционной войне и классовой солидарности даже не заикался. Даже такому про-троцкисту, как Тухачевский, стало ясно, что мировой революции не будет, а если и не стало ему ясно, так все равно — тенденции налицо.

Вооружаться, вооружаться и еще раз — вооружаться! Вот что должен был делать Советский Союз в условиях враждебного окружения. И делал.

Об этом много написано, и нет смысла повторять очевидное: за 8 лет, прошедших с 1931 по 1939-й, политика Советского государства действительно была миролюбивой. Можно, конечно, придумывать разные объяснения этому — например, а вот если бы СССР мог захватить Европу, то обязательно бы это сделал, но такие объяснения прекрасно годятся для альтернативной истории, а для простой истории, обычной и незамысловатой, не годятся.

Если говорить о Германии, она вооружалась и наглела, а западные демократии (тогда их Гитлер еще не называл плутократами) ей в этом не препятствовали. Япония вообще была предоставлена сама себе — возможно, мало кого в Европе интересовало, что оголтелые самураи вытворяют в Китае, но нас-то это сильно волновало. СССР страна частично азиатская, можно сказать, даже большей частью, и мы на своей шкуре ощущали агрессивные поползновения японцев. Понятно, что добрые цивилизованные европейцы были бы только рады, если бы желтые дьяволы схлестнулись с красными чудовищами, но нам-то этого было не надо.

Советский Союз с двух сторон, на западе и востоке, становится объектом агрессивных устремлений при невмешательстве западных демократий и в то же время изо всех сил проводит миролюбивую политику.

Многие, наверное, улыбаются, когда читают слова «миролюбивая политика Советского Союза». Да, в свое время их так часто повторяли, что они стали вызывать отторжение. Но если подумать, если абстрагироваться — ведь такой и была политика СССР в период 1931-1939 гг.

Страна была в процессе индустриализации, решала тяжелейшие задачи, и не была готова воевать с империалистическими хищниками, не говоря уже о том, чтобы затевать мировую революцию. У СССР было слишком много внутренних проблем и слишком много внешних недругов. Поэтому как только Сталин достиг возможности полноценно определять внешнюю политику СССР, он озаботился подписанием договоров и пактов о ненападении со своими соседями, хотя не все этого желали, а потом и начал работу по организации европейской (а в перспективе мировой) системы коллективной безопасности.

Ну и разве это не миролюбивая политика? Куда еще миролюбивее? Первые, по сути, шаги СССР, как полноправного европейского государства, были самые миролюбивые. Можно ли охарактеризовать действия СССР, как втягивание Европы в войну?

Давайте сравним две политики — «политику невмешательства» Англии и Франции и «миролюбивую политику» Советского Союза. Первая вроде тоже миролюбивая…[30,31]

Сейчас я обращусь к документу, который многое объясняет. Это отчетный доклад И.В. Сталина на XVIII съезде ЦК ВКП(б) 10 марта 1939 г.

Формально политику невмешательства можно было бы охарактеризовать таким образом: «пусть каждая страна защищается от агрессоров, как хочет и как может, наше дело — сторона, мы будем торговать и с агрессорами и с их жертвами». На деле, однако, политика невмешательства означает попустительство агрессии, развязывание войны, следовательно, превращение ее в мировую войну. В политике невмешательства сквозит стремление, желание не мешать агрессорам творить свое черное дело, не мешать, скажем, Японии впутаться в войну с Китаем, а еще лучше с Советским Союзом, не мешать, скажем, Германии увязнуть в европейских делах, впутаться в войну с Советским Союзом, дать всем участникам войны увязнуть глубоко в тину войны, поощрять их в этом втихомолку, дать им ослабить и истощить друг друга, а потом, когда они достаточно ослабнут, выступить на сцену со свежими силами — выступить, конечно, «в интересах мира» и продиктовать ослабевшим участникам войны свои условия.

Причины, по которым Англия с Францией столь благостно отнеслись к наглым деяниям Гитлера, были своевременно оглашены Сталиным. Он их изложил четко и ясно.

Или, например, взять Германию. Уступили ей Австрию, несмотря на наличие обязательства защищать ее самостоятельность, уступили Судетскую область, бросили на произвол судьбы Чехословакию, нарушив все и всякие обязательства, а потом стали крикливо лгать в печати о «слабости русской армии», о «разложении русской авиации», о «беспорядках» в Советском Союзе, толкая немцев дальше на восток, обещая им легкую добычу и приговаривая: вы только начните войну с большевиками, а дальше все пойдет хорошо. Нужно признать, что это тоже очень похоже на подталкивание, на поощрение агрессора.

Характерен шум, который подняла англо-французская и североамериканская пресса по поводу Советской Украины. Деятели этой прессы до хрипоты кричали, что немцы идут на Советскую Украину, что они имеют теперь в руках так называемую Карпатскую Украину, насчитывающую около 700 тысяч населения, что немцы не далее, как весной этого года, присоединят Советскую Украину, имеющую более 30 миллионов, к так называемой Карпатской Украине. Похоже на то, что этот подозрительный шум имел своей целью поднять ярость Советского Союза против Германии, отравить атмосферу и спровоцировать конфликт с Германией без видимых на то оснований. […]

Еще более характерно, что некоторые политики и деятели прессы Европы и США, потеряв терпение в ожидании «похода на Советскую Украину», сами начинают разоблачать действительную подоплеку политики невмешательства. Они прямо говорят и пишут черным по белому, что немцы жестоко их «разочаровали», так как вместо того, чтобы двинуться дальше на восток, против Советского Союза, они, видите ли, повернули на запад и требуют себе колоний. Можно подумать, что немцам отдали районы Чехословакии как цену за обязательство начать войну с Советским[32,33] Союзом, а немцы отказываются теперь платить по векселю, посылая их куда-то подальше.

Был Сталин прав в том, что Англия с Францией намеренно натравливали Гитлера на СССР? Скорее всего, да, скорее всего, именно для этого Германии было позволено стать равной в вооружениях, и именно поэтому проводилась пресловутая политика невмешательства, политика умиротворения Германии.

Сталин считал, что вторая империалистическая война уже началась, уже идет.

Вот перечень важнейших событий за отчетный период, положивших начало империалистической войне. В 1935 году Италия напала на Абиссинию и захватила ее. Летом 1936 года Германия и Италия организовали военную интервенцию в Испании, причем Германия утвердилась на севере Испании и в испанском Марокко, а Италия — на юге Испании и на Балеарских островах. В 1937 году Япония, после захвата Маньчжурии, вторглась в Северный и Центральный Китай, заняла Пекин, Тяньцзин, Шанхай и стала вытеснять из зоны оккупации своих иностранных конкурентов. В начале 1938 года Германия захватила Австрию, а осенью 1938 года — Судетскую область Чехословакии. В конце 1938 года Япония захватила Кантон, а в начале 1939 года — остров Хайнань.

Таким образом, война, так незаметно подкравшаяся к народам, втянула в свою орбиту свыше пятисот миллионов населения, распространив сферу своего действия на громадную территорию — от Тяньцзина, Шанхая и Кантона через Абиссинию до Гибралтара.

После первой империалистической войны государства-победители, главным образом Англия, Франция и США, создали новый режим отношений между странами, послевоенный режим мира. Главными основами этого режима были на Дальнем Востоке — договор девяти держав, а в Европе — Версальский и целый ряд других договоров. Лига Наций призвана была регулировать отношения между странами в рамках этого режима на основе единого фронта государств, на основе коллективной защиты безопасности государств. Однако три агрессивных государства и начатая ими новая империалистическая война опрокинули вверх дном всю эту систему послевоенного мирного режима. Япония разорвала договор девяти держав, Германия и Италия — Версальский договор. Чтобы освободить себе руки, все эти три государства вышли из Лиги Наций.

Новая империалистическая война стала фактом. В наше время не так-то легко сорваться сразу с цепи и ринуться прямо в войну, не считаясь с разного рода договорами, не считаясь с общественным мнением. Буржуазным политикам известно это достаточно хорошо. Известно это также фашистским заправилам. Поэтому фашистские заправилы раньше, чем ринуться в войну, решили известным образом обработать общественное мнение, то есть ввести его в заблуждение, обмануть его.

Но война неумолима. Ее нельзя скрыть никакими покровами. Ибо никакими «осями», «треугольниками» и «антикоминтерновскими пактами» невозможно скрыть тот факт, что Япония захватила за это время громадную территорию Китая, Италия — Абиссинию, Германия — Австрию и Судетскую область, Германия и[34,35] Италия вместе — Испанию, — все это вопреки интересам неагрессивных государств. Война так и осталась войной, военный блок агрессоров — военным блоком, а агрессоры — агрессорами.

Характерная черта новой империалистической войны состоит в том, что она не стала еще всеобщей, мировой войной. Войну ведут государства-агрессоры, всячески ущемляя интересы неагрессивных государств, прежде всего, Англии, Франции, США, а последние пятятся назад и отступают, давая агрессорам уступку за уступкой.

Таким образом, на наших глазах происходит открытый передел мира и сфер влияния за счет интересов неагрессивных государств без каких-либо попыток отпора и даже при некотором попустительстве со стороны последних.

Сталин называет тех, кто разжигает войну — Германия, Италия и Япония. Сталин называет тех, кто попустительствует агрессорам — Англия, Франция и США. Можно ли с ним согласиться? А можно ли не согласиться?

Ну а СССР — разжигал ли за эти годы войну где-нибудь? Какие можно предъявить претензии к СССР? В том, что он считал политику невмешательства пагубной? Так его правоту доказала история — если бы в 1938 году Франция выполнила свои договорные обязательства перед Чехословакией, оказала бы ей военную помощь (тогда бы и СССР получил такое право), не было бы никакой оккупации Чехословакии, а был бы такой укорот Гитлеру, что он бы долго еще не посмел столь нагло трубить в свой хобот. Если бы Англия с Францией желали, они имели все возможности заключить с СССР договор о взаимопомощи, очевидные последствия коего остановили бы Германию на пути агрессии. Не было такого желания у западных демократий.

Ну так кто же начал Вторую мировую войну?

В. Суворов считает, что ее начал СССР, что СССР ее долго готовил и решение о начале войны было принято Сталиным на секретном (а как же) заседании Политбюро ЦК ВКП(б) 19 августа 1939 г. Напомню слова В. Суворова:

«19 августа 1939 года на заседании Политбюро было принято бесповоротное решение осуществить этот план».

Значит, СССР войны не разжигал, мировую революцию с 1930 года забросил, проводил миролюбивую политику, и вдруг — бац! Решил Сталин начать мировую войну. Война — это не покер, чтоб ее объявлять когда попало и с бухты-барахты, а тем более мировая. Я даже не буду говорить о том, что началу войны предшествуют конкретные планы, месяцы (и даже годы) подготовки, зачем? Достаточно того, что никакого заседания Политбюро ЦК ВКП(б) 19 августа 1939 г. не было, ни тайного, ни явного. Не было и решения никакого соответственно.

«Речь Сталина» на несуществующем заседании Политбюро была распространена французским агентством «Гавас» 28 ноября 1939 г. Это фальшивка, придуманная в определенных целях, чтобы навредить советско-германским взаимоотношениям. Военная хитрость. И я ничего против не имею — Франция воевала, надо было что-то делать, как-то гадить врагам. Но зачем же на этой[36,37] фальшивке выстраивать какие-то теории, книги писать… Это смахивает на логическую пирамиду шизофреника, которая безупречна во всех ее частях, кроме основания. В №1 «Отечественной истории» за 2004 г. С.З. Случ просто разрывает в клочья как эту фальшивку, так и выстроенные на ее базе версии, гипотезы и просто бредни. Кто хочет, может прочитать текст полностью на сайте Vivos Voco, а тут я приведу только резюме.

Отсутствие какого-либо установочного выступления Сталина в преддверии заключения советско-германского договора о ненападении подтверждается большим количеством как архивных, так и опубликованных документов, прежде всего связанных с деятельностью руководства Коминтерна, которое вплоть до 7 сентября 1939 г. не имело указаний относительно трактовки кардинальных изменений во внешней политике СССР. Подлинность распространенного агентством «Гавас» текста «речи Сталина», как и ее версий, не может быть подтверждена тем фактом, что упоминавшиеся там события произошли или неизбежно должны были произойти. Текст «речи» был опубликован спустя три с лишним месяца после якобы имевшего места выступления Сталина, когда о вероятных последствиях советско-германских договоренностей писала вся европейская пресса, особенно французская. Обсуждение сталинских планов по революционизированию Европы и извлечению «дивидендов» из начавшейся Второй мировой войны также не представляло собой ничего нового, будучи общим местом в немалом числе тогдашних публикаций. Исследователям неизвестны какие-либо документы или свидетельства, которые хотя бы в малейшей степени подтверждали подлинность приписываемой Сталину речи 19 августа 1939 г., содержащей, помимо всего прочего, большое число неверных и откровенно несуразных положений. (С.З. Случ. Речь Сталина, которой не было // «Отечественная история», № 1, 2004 )

Намеревался ли СССР напасть на Германию в 1941 году и было ли нападение Германии на СССР превентивным

Этот, третий тезис В. Суворова, по всей видимости, самый популярный — Сталин готовился напасть на Гитлера в 1941 году, а Гитлер его чуток упредил. Я, как и все, жажду разобраться для себя, так ли это? Ведь некоторые факты можно истолковать так, что СССР действительно готовился к войне с Германией — нарастающая концентрация советских войск на границе с Германией, выпуск разговорников на немецком языке, а ведь были еще напечатаны карты Польши и Германии! Поневоле призадумаешься, а вдруг прав В. Суворов в главном, ну пусть уже не во всем — с мировой революцией и ледоколом, войной против всей Европы и с секретной речью у него не очень аккуратно вышло, тем не менее — если человек не прав в одном, это же не значит, что он не прав во всем. Ведь и Геббельс иногда говорил правду, и от Гитлера можно было услышать разумные вещи.[38,39]

Превентивная война — это война, реально упреждающая потенциального противника.

Какая война является превентивной — та, которая основана лишь на предположениях о потенциальной угрозе, не существующей в настоящее время, когда нет ясных и неопровержимых свидетельств, доказывающих приготовление к агрессии со стороны пот‹ нциального врага; или вынужденная война, перед лицом явственной и неотвратимой угрозы нападения, когда донесения, сводки, факты объединяются в критическую массу неопровержимого убеждения в неизбежности агрессии.

В первом случае война может быть начата в любое время, когда только человек, определяющий ее начало, решит ее начать. Неважно, насколько в действительности реален уровень угрозы. Важно то, каким его представляет себе этот человек. Назовем его фюрер, для удобства, тем более что это и есть «фюрер германской нации» Гитлер.

Во втором случае война может быть начата от отчаяния, когда нет другого выбора, когда, например, перебегает какой-нибудь ефрейтор с той стороны и заявляет, что вот-вот разразится война, и все подтверждает слова этого ефрейтора. Тогда лидер страны может независимо от степени готовности своих вооруженных сил принять решение атаковать изготовившегося к нападению врага — а что терять?

В первом случае атакующая сторона приготовлена к нападению, это нападение давно спланировано, оставалось только дать сигнал. Во втором случае нападение было бы совершено без подготовки, спонтанно. И просто дать сигнал — недостаточно. Если у футболистов нет мяча, им можно свистеть хоть оба тайма, счет все равно открыт не будет.

В первом случае понятно, что это никакая не превентивная война, а агрессивная, захватническая война.

Во втором случае — это упреждающая, самая что ни на есть, превентивная война.

Так какой была война, начатая Гитлером против Советского Союза, второго типа — неподготовленной, спонтанной, начатой от отчаяния как крайняя мера, или первого типа — спланированной, подготовленной, начатой в заранее определенный срок?

Давайте разберемся.

В 1939 году Германия подготовила нападение на Польшу. Потом напала на нее. В 1940 году Германия разработала и осуществила оккупацию Дании и Норвегии, а потом атаковала Бельгию, Люксембург и Нидерланды, после чего овладела Францией. Каждый раз немцы готовили конкретные планы, каждое нападение сопровождало множество документов, и факт подготовки к войне подтверждается массами свидетелей. Собственно говоря, это никем и не оспаривается.

В 1940 г. немцы захватили секретные планы разрабатываемой в начале 1940 г. англо-французской агрессии против СССР. Уже находившиеся в состоянии войны демократические страны планировали вовлечь в войну еще и СССР, под предлогом оказания помощи Финляндии. Хотели напасть, были планы, свидетели, опять никто не возражает.

Занимался ли СССР подобной военной[40,41] подготовкой в 1940 году в отношении Германии? Где планы подготовки агрессивной войны, где свидетели? Нету. А почему нету? Потому что не было такой подготовки. СССР против Германии агрессивную войну в 1940 году не планировал. Вроде с этим тоже никто не спорит.

А готовилась ли Германия в 1940 году к нападению на СССР? Оказывается, готовилась.

Вот что вспоминает адъютант Гитлера Белов о том, как они с канцлером ехали в Берлин 24 октября 1940 г.:

«Возвращение в Берлин заняло много времени, так как ехать можно было только днем. Гитлер не раз заводил с Кейтелем и Йодлем разговоры, в которых выражал свою мысль достаточно ясно: в следующем году он должен начать борьбу против России. Свое намерение фюрер подкреплял убеждением, что в 1942 г. Россия будет в состоянии выступить против Германии, а потому он хочет сам напасть на нее в 1941 г. Гитлер придерживался взгляда, что значительная часть России может быть «сделана» за срок с мая до сентября, ибо в 1942 г. он должен быть опять готов к борьбе против Англии. Меня эта ясная и четкая формулировка решения не поразила: в последние недели я не раз слышал его высказывания на эту тему».

Далее Белов рассказывает, как и когда определилось окончательное решение о нападении на СССР:

«В начале ноября 1940 г., перед визитом в Берлин советского министра иностранных дел Молотова, Гитлер продолжал выжидать и в своих дальнейших намерениях уверен все еще не был. Его встревожила активность англичан, стремившихся из Египта продвинуться в направлении Балкан, а также Северной Африки. На Балканах предметом его тревоги являлся нефтеносный район Плоешти.

10 ноября днем Гитлер выехал в Берлин. Расписание движения поезда, как и при заезде в Мюнхен, увязывалось с эпизодическими налетами английской авиации. В Берлине фюрер сразу же направился в большой конференц-зал. Темой дня была Россия. Йодль заметил: пора уже хоть что-то сообщить об этом сухопутным войскам, ибо времени до мая будущего года остается все меньше. Тогда Гитлер распорядился издать директиву, обобщив в ней все подготовительные меры по решению стоящих проблем. Решение же о России будет принято только после визита Молотова.

Таким образом, штаб оперативного руководства 12 ноября 1940 г. издал директиву №18, в которой основную роль наряду с Россией и «Морским львом» играли Испания и Гибралтар, а также итальянское наступление на Египет и Балканы с возможным захватом Греции. Наиболее угрожающим выглядел пункт 5-й: Россия. В нем говорилось: «Политические переговоры с целью выяснить позицию России на ближайшее время начаты. Независимо от того, какие результаты будут иметь эти переговоры, продолжать все приготовления в отношении Востока, приказ о которых уже был отдан устно» .

Дальше Белов описал визит Молотова, и то, что последовало за ним:

«Еще той же осенью [1940] Гитлер предпринял важный и решающий шаг. Он направил д-ра Тодта вместе[42,43] со Шмундтом и Энгелем на Восток, чтобы найти место для оборудования там своей новой Ставки. Наиболее пригодным показалось ему одно место в Восточной Пруссии, которое он приказал оборудовать как служебное помещение и надежное бомбоубежище. Возвратившиеся квартирьеры предложили использовать для этого местность вблизи Растенбурга. Гитлер согласился и велел немедленно приступить к постройке штаб-квартиры к апрелю 1941 г. Как мне показалось, это решение значительно приблизило поход на Россию.

5 декабря Гитлер принял Браухича и Гальдера для очень подробной беседы о нынешнем положении в Европе. Дольше всего разговоры шли об обстановке в воздухе и о России.

Насчет России он сказал, что русский человек неполноценен, а русская армия лишена командования. При нападении на Россию надо избежать опасности толкать русских к отступлению. Наступательные операции следует вести так, чтобы расчленить русскую армию на отдельные участки и брать ее в плен. Необходимо найти такие исходные позиции, которые позволили бы осуществить крупные операции на окружение. Гитлер ожидал больших частичных успехов, которые должны привести к тому, что в определенный момент в России наступит полная дезорганизация. Нападение на Россию было для него делом решенным.

В последние дни уходящего года Гитлер сообщил всем составным частям вермахта свое решение насчет России. 18 декабря он передал их главным командованиям «Директиву № 21. План «Барбаросса».

Как пришел Гитлер к решению напасть на Россию, еще не победив Англию? Он был убежден в том, что Англия ожидает помощи в своей борьбе за Европу и, судя по ходу войны в эти зимние месяцы, видит ее в лице Америки и России. Его оценка Америки привела фюрера к твердому заключению: США окажутся в состоянии помочь Англии в войне в Европе только в 1943 г.

Положение же в России Гитлер оценивал так: русские смогут активно вмешаться в ход войны уже осенью 1942 г. Германо-русский союз он отнюдь не рассматривал как гарантию мира на многие годы. Сталин хочет дождаться того момента, когда германские силы окажутся ослабленными боями на Западе, и тогда без всякой опасности для себя вмешаться в европейские сражения. В любом случае, фюрер хотел русское наступление упредить, ибо знал, что одновременно Германия на все стороны сражаться не может. Поэтому план его состоял в том, чтобы убирать одного противника за другим — будь то переговорами, будь то войной. Но втайне он все еще надеялся на достижение взаимопонимания с англосаксами, хотя преимущественно антигерманская политика англичан ему была известна уже с осени 1937 г.

1941 году предназначалось стать исключительно годом вооруженного столкновения с Россией. Гитлер построил приготовления к нему так, что был готов напасть примерно в середине мая. План его был таков: осуществить операции в двух главных направлениях — на север и юг России, а после захвата Ленинграда и Ростова, заходя обоими флангами, завершить ее разгром[44,45] крупным наступлением с целью замкнуть кольцо окружения восточнее Москвы. Таким образом фюрер намеревался ослабить русских настолько, что они прекратят борьбу и он сможет сосредоточить все силы для удара по Англии».

Почему я так обильно процитировал именно Белова. Во-первых, он постоянно находился рядом с Гитлером, во-вторых, наблюдателен, точен, я не могу назвать его предвзятым… Для лучшего восприятия главное я в этих цитатах выделил.

Я хотел было проиллюстрировать мысль о том, что Германия еще с конца 1940 года целенаправленно готовилась к войне против России, цитатами из мемуаров Кейтеля, дневников Геббельса и Гальдера, но решил, нет смысла — хватит и Белова, потому что и Кейтель, и Геббельс, и Гальдер в данном случае просто повторят его записи…

Мы видим, что Гитлер приказал начать подготовку к нападению на СССР вне зависимости от действий Советского Союза. Поводом напасть для Гитлера была не военная угроза с советской стороны, а желание убить четырех зайцев разом: устранить противника на континенте, лишить Англию потенциального союзника, завладеть ресурсами Советской страны и уничтожить идеологического врага — ненавистный ему большевизм, заодно потрафив Муссолини, возмущавшемуся противоестественной «дружбой» с коммунистами.

Ну, может быть, скакал в голове у фюрера и пятый заяц: Гитлер ненавидел СССР. Возможно, он действительно считал, что СССР нападет на него, возможно судил по себе, возможно мучили его кошмары. Но все это были умозрительные угрозы. Гитлер предполагал, что СССР может стать союзником Англии против Германии. Гитлер предполагал, что СССР может напасть на Германию, когда та увязнет в борьбе. Все основано не на фактах, выстроенных в доказательства, не на реальных обоснованиях, а лишь на предположениях, причем делаемых сугубо субъективно, эмоционально, а не обдуманно. Нельзя Гитлера назвать глупцом, но в отношении некоторых вещей — большевизма, евреев, Советского Союза как страны — его мозг просто-напросто заклинивало. Наверное, это и есть какой-то особый род безумия.

Итак, была ли война Гитлера против СССР превентивной?

Нет.

А вот если бы Сталин отдал приказ 21 июня 1941 года о нападении на изготовившиеся германские войска, то такая война была бы превентивной. Допустим, если бы советские войска давно готовились к нападению на немцев, то достаточно было бы им отдать просто сигнал, наподобие того, что отдал своим войскам Гитлер — «Дортмунд». Не нужно было отдавать многословные директивы, расшифровывать их… все было бы куда быстрее — и началась бы превентивная война.

Но она не началась — потому, что такого сигнала просто не было, а войска были не готовы к наступлению, потому что СССР не готовился нападать на Германию ни в 1940, ни в 1941 годах.

Мы переходим к самой сладкой части[46,47] Марлезонского балета — планировал ли СССР нападение на Германию в 1941 г. Ведь если планировал, то Гитлер, даже не желая того, упредил СССР.

Кое-кто считает, что СССР планировал нападение на Германию. И даже называют точные даты сего. Некоторые историки утверждают, что датой такого нападения должно было стать 12 июня, некоторые запальчивые исследователи определяют дату как 23 июня, а некоторые пропагандисты заявляют, что атаку на Германию Сталин назначил на 6 июля 1941 года. Что все это значит? Откуда эти даты, откуда вообще такие предположения? Откуда растут ноги у всех теорий о советском нападении?

Я уже писал где-то там выше, что большинство доказательств теории «6 июля» такого рода: в 1941 году напечатали (до начала войны) русско-немецкий военный разговорник, значит, точно хотели напасть первыми! Кто-то по телевизору видел передачу о первых днях Великой Отечественной войны, и там показали толпу людей, слушавших речь Молотова, а потом показали плакат «Родина-Мать зовет!», а значит, его напечатали до начала войны, однозначно хотели напасть первыми! Ну и так далее. Надеюсь, такие люди не читают этих строк, ибо никакого удовольствия они им не доставят, а совсем наоборот.

У В. Суворова доводов о том, что 6 июля 1941 года Красная Армия должна была ударить по германским войскам, много, но все они а) не убеждают, б) многократно опровергнуты, а потому и говорить о них нечего. Скажу только об одном из доводов — дескать, напасть хотели 6 июля, потому что это воскресенье, а нападать любил Сталин по воскресеньям. И это один из самых весомых аргументов В. Суворова, если не самый весомый.

Если же говорить не о безумных озарениях и не о диких догадках, а о реально существующих документах, то существует два документа, которые активно используются, я бы даже сказал, повсеместно муссируются, для обоснования версии о советском нападении в 1941 г. Это «План Генштаба Красной Армии о стратегическом развертывании Вооруженных Сил Советского Союза на Западе и Востоке» от 11 марта 1941 г. и «Записка Наркома Обороны СССР и Начальника Генштаба Красной Армии Председателю СНК СССР И. В. Сталину с соображениями по плану стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками», обычно датируемая 15 мая 1941 г.

Чем же ценны именно эти документы для приверженцев вышеупомянутой теории? Ведь существуют однотипные документы, например Записка Наркома Обороны СССР и Начальника Генштаба Красной Армии в ЦК ВКП(б) И.В.Сталину и В.М.Молотову об основах стратегического развертывания Вооруженных Сил СССР на Западе и на Востоке на 1940 и 1941 годы (до 19 августа 1940 г.), Записка Наркома Обороны СССР и Начальника Генштаба Красной Армии в ЦК ВКП(б) — И.В.Сталину и В.М.Молотову об основах развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на Западе и на Востоке на 1940 и 1941 годы (от 18 сентября 1940 г.), Записка Наркома Обороны СССР и Начальника Генштаба Красной Армии в ЦК ВКП(б) -[48,49] И.В.Сталину и В.М.Молотову о соображениях по развертыванию Вооруженных Сил Красной Армии на случай войны с Финляндией (от 18 сентября 1940 г.), Справка о развертывании Вооруженных Сил СССР на случай войны на Западе (от 13 июня 1941 г.)…

Дело в том, что на первом документе, по некоторым данным, якобы написано рукою Ватутина карандашом: «Наступление начать 12 июня». Никто из тех, кого эта надпись убеждает в намерении СССР напасть на Германию в 1941 г., своими глазами этой надписи не видел. Документ в целом виде, со всеми пометами не публиковался. Но тем не менее некоторые убеждены, что 12 июня 1941 г. СССР должен был напасть на немцев. Ну ладно, тут нам хоть история показала, что не напал СССР.

А вот второй документ — это, конечно, бомба… Как там писал В. Суворов, я точно не помню его слов, но что-то вроде: «увидеть такой документ — то же самое, что обернуться вдруг на переезде и ощутить всем существом слепящий прожекторами, летящий из мрака экспресс в тот самый момент, когда не остается времени даже на прощальный вопль». Вот как забирает!

В «Соображениях…» от 15.V.1941 г. открыто предлагается упредить немцев, напасть на них и разгромить:

«Учитывая, что Германия в настоящее время держит свою армию отмобилизованной, с развернутыми тылами, она имеет возможность предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар.

Чтобы предотвратить это [и разгромить немецкую армию], считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий Германскому командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск».

Дальше описывается предполагаемый ход боевых действий.

Ну вот и все — нет больше документов. А этих недостаточно. С первым понятно — в нем нет указаний на то, что СССР планирует напасть на немцев первым, кроме некоей надписи, которая то ли есть, то ли нет и которая, даже если она есть, ничего не значит.

Второй документ уже названием определяется, как черновой — «Соображения…», к тому же не подписан и развития не получил. Это рабочий материал. Не был на основе этих соображений составлен окончательный, чистовой документ — «План стратегического развертывания…», соответственно нет весомых оснований строить теории на таком зыбком основании.

Так или иначе, в отличие от германских планов, этот документ был не частью длительной и целенаправленной программы по подготовке войны, а ответом на военную угрозу.

Майские «Соображения» составлены сразу после перелета к англичанам Гесса. Предложение англичанам мира через второго человека в NSDAP, преемника фюрера, да еще сделанное столь экстравагантным способом — очень серьезный шаг. Мог ли тогда, в условиях жесточайшего напряжения, нехватки времени на[50,51] анализ, не располагая множеством известных нам данных, Сталин сделать другой вывод, кроме как тот, что Гитлер окончательно решил ни в какую Англию не высаживаться, а ударить всеми силами по СССР? Война стала осознаваться почти неизбежной. И это самое почти и было причиной того, что «Соображения» не стали руководством к действию.

Наверное, только безответственный человек, день за днем и месяц за месяцем наблюдая концентрацию германских войск на советских границах, читая каждый день все новые и новые сводки и донесения о подготовке немцами нападения на СССР, не подумал бы о варианте превентивного удара. Сталин был ответственным человеком, и, конечно, такие планы были.

Я не знаю, сколько раз нужно повторить простую, как лед, мысль: наличие плана не означает его обязательного применения, особенно если планов несколько! Может быть, надо повторить это сто пятьдесят миллионов раз, чтобы она проникла в мозги людям, которые никак не хотят этого, чтобы эта мысль там закрепилась и пустила корни, чтобы выросло, наконец, раскидистое древо понимания: наличие плана не означает его обязательного применения, наличие плана не означает его обязательного применения, наличие плана не означает его обязательного применения, наличие плана не означает его обязательного применения, наличие плана не означает его обязательного применения, наличие плана не означает его обязательного применения, наличие плана не означает его обязательного применения…[52]

Конечно, разного рода конспирологи скажут: были настоящие планы, да все уничтожили хитрые большевики.

А чего же этот не уничтожили?

Кстати, а ведь есть и другие документы, например «Директива о задачах боевой подготовки ВВС Красной Армии на летний период 1941 года» № 34677 от 17 мая 1941 г., в которой написано (подчеркиваю):

2. Командующим ВВС ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО и МВО отработать одиночный и групповой воздушный бой между истребителями и бомбардировщиками на новой материальной части к 15 июля 1941 г.

2. Командующему ВВС КОВО провести в течение июня месяца опытное бомбометание с одновременным ведением воздушной стрельбы одиночными самолетами и звеньями с самолетов Ил-2 и доложить выводы через начальника Главного управления ВВС Красной Армии к 15 июля 1941 г.

К 10 октября 1941 г. закончить подготовку частей к зиме, докладывая мне ежемесячно состояние этой подготовки.

Или «Приказ о развертывании строительства оперативных аэродромов» № 0039 от 18 июня 1941 г.

Положение с ходом строительства оперативных аэродромов недопустимо плохо. На 1.6.41 г. охвачено строительством только 50% от утвержденного мною плана строительства аэродромов на 1941 г. Особо плохо ведется строительство аэродромов в КОВО и ЗапОВО. […]

Приказываю:

1. Военным советам округов немедленно развернуть строительство аэродромов широким фронтом с расчетом окончания строительства летных полей не[53] позже 1 августа и полного окончания аэродромов не позже 1 октября 1941 г. График выполнения работ представить мне 25.6.41 г. […]

Народный комиссар обороны СССР Маршал Советского Союза С. Тимошенко

Начальник Генерального штаба Красной Армии генерал армии Г. Жуков

Ф. 4, оп. 11, д. 62, л. 195-196. Подлинник.

Из этого ясно следует, что до 1 октября 1941 г., по крайней мере, СССР нападать на Германию не собирался — не готовы были аэродромы. И не только они, мягко говоря.

Но, возможно, Советский Союз планировал агрессию против Германии после 1 октября 1941-го, например, 7 ноября — это так символически! И у немцев праздник надвигается как раз. А почему бы и нет?

А вот почему: был ряд причин, в совокупности исключавших агрессию СССР против Германии в 1941 г. Причины это разные, политические, военные, экономические.

1. У политического и военного руководства СССР имелись опасения, что в случае агрессии СССР против Германии Гитлер сможет заключить с Англией мир (даже за счет значительных уступок, например вроде освобождения оккупированной части Франции), и, возможно, Англия сможет оказать Германии ту или иную помощь в войне против СССР. Имели ли такие опасения под собою основания? Особенно в свете попыток немцев заключить мир с Англией — и неоднократные предложения мира англичанам Гитлером в своих выступлениях, и неофициальные контакты немцев с прогермански настроенными представителями английской правящей элиты.

Всего 2,5-3 года назад Англия и,Франция предпринимали деятельные усилия, чтобы направить агрессию Германии на восток, на СССР. И тогда бы Германия атаковала Советский Союз через прибалтийские страны и на юге (через Румынию с Венгрией), а то и в союзе с Польшей (что вполне было возможно до весны 1939 года).

Вспомним, что немцы обнародовали захваченные ими в ходе кампании на Западе планы агрессивной войны англичан и французов против СССР в 1940 году — хотели помочь финнам, ударив по СССР на севере, по Петсамо и Мурманску, захватить Ленинград, а также планировали разбомбить Баку и вторгнуться в СССР через Кавказ.

Советское руководство не могло угадать реакции Лондона, Вашингтона и Виши в случае агрессии СССР против Германии, но обязано было предполагать худшее, оно и предполагало. Разве можно было пренебречь ощутимой — в то время — угрозой создания антисоветского фронта империалистических стран?

Вот отрывок из беседы Ф. Чуева с В.М. Молотовым:

Чуев: А вы допускали такое, что если не они, то мы первые начнем?

Молотов: Такой план мы не разрабатывали. У нас пятилетки. Союзников у нас не было. Тогда бы они объединились с Германией против нас. Америка-то была против нас, Англия — против, Франция не отстала бы.[54,55]

Чуев: Но тогдашняя официальная доктрина была: воевать будем на чужой территории, малой кровью.

Молотов: Кто же может готовить такую доктрину, что, пожалуйста, приходите на нашу территорию и, пожалуйста, у нас воюйте?! Военный министр скажет: «Приходите к нам!» Конечно, он будет говорить: «Малой кровью и на чужой территории!» Это уже агитационный прием. Так что агитация преобладала над натуральной политикой, и это тоже необходимо, тоже нельзя без этого.

Эта причина кажется незначительной сейчас, а тогда она была очень весомой.

2. СССР не собирался нападать, не напал и не напал бы на Германию в 1941 году, потому что был не готов к войне.

Это, пожалуй, главная причина, но это не значит, что если бы СССР был готов к войне, то обязательно бы напал на Германию в 1941 году. Это значит лишь то, что в 1941 году СССР был к войне не готов. Была не готова армия. Начатое ее перевооружение и переобучение личного состава не было завершено к лету 1941 г. Можно привести буквально сотни цитат, в которых об этом говорится, как из книг советского периода, так и постсоветского, когда ГлавПУРа уже не было. Да вот для примера.

Так, из имевшихся в ВВС к июню 1941 года 106 истребительных авиаполков новые самолеты успели получить только восемь иап (пять — на МиГ-3, один — на ЛаГГ-3, два — на Як-1). Остальные полки были вооружены самолетами производства начала тридцатых годов. Из 82 ближнебомбардировочных авиаполков (кроме того, было 29 полков АДД) только один полк был полностью укомплектован новыми самолетами Пе-2, два полка находились в стадии перевооружения на этот тип самолета, восемь полков были вооружены самолетами Су-2, а 71 полк — уже устаревшими к тому времени самолетами СБ, которые по дальности полета и бомбовой нагрузке почти в два раза уступали немецким бомбардировщикам Хе-111 и Ю-88. Аналогичное положение было в дальнебомбардировочной, штурмовой и разведывательной авиации.

* * *

В соответствии с постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 25 февраля 1941 г. «О реорганизации авиационных сил Красной Армии» в Ленинградском военном округе в 1941 г. предстояло перевооружить 24 авиаполка и 4 эскадрильи, из них в первом полугодии — 9 полков. К концу года 1272 летчика должны были летать на современных машинах. Но из-за недостаточного поступления новой авиационной техники план перевооружения на первое полугодие 1941 г. не был выполнен. Да и старой материальной частью не все полки были укомплектованы. Из 32 авиационных полков, входивших в состав ВВС округа, 15 полков были укомплектованы на 70-80 процентов, 9 полков — на 15-20 процентов, остальные 8 полков не имели ни материальной части, ни личного состава, за исключением штабов, занимавшихся формированием (Иноземцев И.Г. Под крылом — Ленинград. — М.: Воениздат, 1978).[56,57]

* * *

По плану перевооружения ВВС КА к концу 1941 г. в пяти приграничных Военных округах самолетами Ил-2 планировалось вооружить 11 штурмовых авиаполков. Шесть полков штурмовой авиации во внутренних Военных округах и на Дальнем Востоке должны были освоить новый штурмовик к середине 1942 г. Кроме того, к концу года на Ил-2 предполагалось «посадить» и 8 ближнебомбардировочных авиаполков.

По состоянию на 22.06.41 г. группировка штурмовой авиации ВВС КА в пяти приграничных Военных округах включала 207 И-15 бис и 193 И-153.

Кроме этого, к началу войны в приграничные Военные округа поступило около 20 Ил-2, из них: 5 машин — в ПрибОВО, 8 — в ЗапОВО, 5 — в КОВО и 2 Ила — в Од ВО. Однако ни один Ил-2 не был включен в боевой расчет за отсутствием летчиков, подготовленных к боевому применению на них.

Единственной авиачастью ВВС КА, полностью вооруженной современными штурмовиками, оказался 4-й ББАП ХВО, который к началу войны получил 63 Ил-2, но освоить их в полном объеме не успел.

Официально считается, что к началу войны на Ил-2 было переучено 60 пилотов (из 325 по плану) и 102 технических специалиста. Однако ни один из них к роковому дню не успел вернуться в свою часть.

Особо отметим, что никто из летчиков, переученных на Ил-2, оптимальной тактики боевого применения нового штурмовика не знал и не изучал ввиду отсутствия соответствующего наставления.

Дело в том, что приказ наркома обороны о проведении испытаний на боевое применение Ил-2 как в дневных, так и в ночных условиях был подписан только 31 мая 1941 г., а соответствующий ему приказ по НИИ ВВС — 20 июня. В то же время согласно директиве НКО от 17 мая 1941 г. войсковые испытания на боевое применение Ил-2 в составе одиночных экипажей и звеньев планировалось завершить в КОВО только к 15 июля этого года. (О. В. Растренин. Главная ударная сила, в кн.: Драбкин А. Я дрался на Ил-2 — М.: Яуза, Эксмо, 2005.)

В первой половине 1941 г. авиапромышленность выпустила около 2 тыс. истребителей новых типов (Як-1, ЛаГГ-3, МиГ-3), 458 бомбардировщиков Пе-2 и 249 штурмовиков Ил-2. Однако такое количество не удовлетворяло потребности авиационных частей. Авиационная промышленность не поспевала за требованиями времени. Исходя из возможностей промышленности, перевооружение намечалось завершить в основном во втором полугодии 1941 г. и частично в начале 1942 г. (Федоров А.Г. Авиация в битве под Москвой. — М.: Наука, 1975.)

И так практически по всем позициям. В общем, не было завершено перевооружение войск к лету 1941-го. И к осени тоже не было бы, даже если бы немцы не напали. Самое раннее — к весне 1942 года.

Приверженцы теории о том, что СССР собирался напасть на Германию в 1941 году, должны бы задуматься — мог ли Сталин, лучше всех в Советском Союзе знавший и понимавший, что армия не завершила[58,59] перевооружение, что в армии нехватка командиров, что укрепления на новой границе не достроены, что… в общем, знавший, что СССР не готов пока еще к войне с таким сильным врагом, как Германия — мог ли Сталин при таких неблагоприятных условиях принять решение атаковать Германию, которая годом раньше за два месяца сокрушила Францию и вышвырнула с континента англичан?

Сталин мог ошибиться с Финляндией, переоценив возможности РККА и недооценив стойкость финнов, но разве Сталин играл опрометчиво по-крупному? Разве он принимал отчаянные, рискованные решения, которые ставили на кон всю страну, не говоря уже о его жизни? Нет… Сталин как раз осторожно и методично, неотвратимо и последовательно добивался своих целей.

Гений учится на чужих ошибках, умный — на своих, а дурак не сходит с грабель. Сталин гением не был, а был умным человеком и на своих ошибках учился — переоценив силы РККА перед финской войной, Сталин по ее итогам увидел и осознал, каков реальный уровень армии, результатом чего стала активнейшая деятельность по перевооружению и реорганизации Вооруженных Сил. Но эта деятельность, при всем напряжении сил, ее сопровождавшем, не была завершена к лету 1941 года.

А как можно начать войну, будучи не полностью к ней готовым? Только от отчаяния, особенно если угроза уже кажется неотвратимой. Тут начальники генштабов начинают разрабатывать планы превентивной войны, напряжение невероятно возрастает — как и цена ошибки, цена решения. Ведь решение о начале войны отменить будет нельзя. Это мы можем рассуждать о тех или иных вариантах, а перед советским политическим и военным руководством тогда маячила ужаснейшая перспектива совершить фатальную ошибку, последствием которой будет разрушение, уничтожение страны, гибель миллионов людей. Надеюсь, никто не думает, что нашим руководителям тогда было безразлично, что будет со страной. Уж тогда точно не было безразлично. Сталин мог смело сказать: «государство — это я», и, в отличие от слов Луи XIV, смысл слов Сталина был бы иным, ибо слова короля «L'Etat, c'est moi» значат «Я — это государство». Сталин себя не отделял от государства. Поэтому он не мог принять какого-либо опрометчивого, поспешного решения.

И конечно, Сталин понимал степень угрозы, исходящей от Гитлера. Надо быть редкостным, феерическим болваном, чтобы всерьез утверждать, что Сталин был обманут Гитлером, что Сталин войны не ждал, что она его застала совершенно врасплох. А ведь некоторые утверждали, и среди них бывали и заметные государственные деятели, и многозвездные военные… не будем говорить, кто, хотя всем известно, что это были за слонята.

Процитирую еще Молотова. Речь у них с Чуевым шла о том, что был допущен просчет в определении сроков начала войны.

« — В какой-то мере так можно говорить только в том смысле, если добавить: а непросчета не могло быть, — отвечает Молотов. — Как можно узнать, когда нападет противник? Мы знали, что с ним придется иметь дело,[60,61] но в какой день и даже месяц… Нас упрекают, что не обратили внимания на разведку. Предупреждали, да. Но если бы мы пошли за разведкой, дали малейший повод, он бы раньше напал.

Мы знали, что война не за горами, что мы слабей Германии, что нам придется отступать. Весь вопрос был в том, докуда нам придется отступать — до Смоленска или до Москвы, это перед войной мы обсуждали. Мы знали, что придется отступать, и нам нужно иметь как можно больше территории. Мы делали все, чтобы оттянуть войну. И нам это удалось — на год и десять месяцев. Хотелось бы, конечно, больше. Сталин еще перед войной считал, что только к 1943 году мы сможем встретить немца на равных. Вообще все мы готовились к тому, что война будет и от нее нам трудно, невозможно избавиться.

Ошибка была допущена, но, я бы сказал, второстепенного характера, потому что боялись сами навязать себе войну, дать повод. Вот как началась, мы отвечаем за это.

Это, по-моему, не ошибки, а наши слабости. Слабости, потому что я думаю, что нам психологически почти невозможно было быть к этому вполне готовыми. Мы чувствовали, что мы не во всем готовы, поэтому, конечно, переборщить с нашей стороны было очень естественно. Но оправдать это нельзя тоже. А тут каких-либо ошибок я, собственно, не вижу. В смысле предотвращения войны все делалось для того, чтобы не дать повод немцам начать войну».

Можно задать вопрос: а чего терять, если война казалась неотвратимой, напасть на немцев, да и дело с концом. Но ведь всегда остается вариант, при котором она не начнется. Вот у Гитлера, несмотря на еще 23 мая окончательно определенную дату — 22 июня, ведь был и сигнал отмены начала войны, помимо инициирующего сигнала. Сложно сказать, что могло бы остановить нападение — ну, например, Гитлер отравился бы своим вегетарианским супом и впал в кумулятивную диарею, или дуче неудачно бы свалился с балкона прямо на ограду и отдал концы… что-то да могло случиться.

Ситуация не сложилась таким образом, чтобы неотвратимость нападения немцев стала абсолютно очевидной для Сталина. Ведь имелись разные обстоятельства, например допуская и ожидая, что немцы начнут войну, все же можно было предполагать, что война начнется не с массированного и внезапного нападения, а с предъявления ультиматума — так было и перед нападением на Польшу, и на Югославию, да и слухи ходили. Оставался вариант, что немцы устремятся на юг, в Египет, к Суэцкому каналу, ведь уже и Балканы либо оккупированы либо играют на руку странам Оси, и с Турцией немцы 18 июня подписали договор о дружбе, а там, может, Испания вступит в войну на стороне стран Оси — Сталин ведь не знал, что Франко отказал в этом Гитлеру.

В общем, варианты были. Вероятно, у Сталина также были основания полагать, что даже в случае внезапного нападения немцев Красная Армия сможет остановить врага.

Весь этот комплекс причин ложился на почву перенапряжения ожиданием, и надеждой все же протянуть[62,63] до начала осени, после чего войны в 1941 — и можно было не опасаться.

Каждый день укрепляет боеготовность. Каждая неделя усиливает армию. Каждый месяц упрочивает позиции СССР.

О том, что СССР был не готов в 1941-м, сказано и Сталиным, и Молотовым, и немцами, и русскими, и конструкторами, и военачальниками. А о том, что был готов, сказано Гитлером, Геббельсом и некоторыми современными писателями. В первом случае это факты, свидетельства, образующие реальную картину, во втором случае это пропаганда, ложь, заблуждения и оголтелый постмодернизм.

Возможно, вариант с превентивным ударом достаточно серьезно рассматривался советским руководством, возможно, в какой-то момент принятие такого решения было близким. Но в любом случае, оно не было принято.

Выводы

1. С 1931 года Советский Союз отказался от лозунга мировой революции и превратился в традиционное государство. СССР Гитлеру прийти к власти не помогал и после прихода к власти Гитлера не поддерживал.

2. СССР не планировал завоевания Европы, не организовывал мировой войны, а наоборот, активно пытался ее предотвратить. Связь исторических фактов ясно доказывает, что СССР, в отличие от большинства своих соседей, проводил миролюбивую политику.

3. СССР не планировал в 1941 г. агрессии против Германии. Нападение Германии на СССР было не превентивной войной, а неспровоцированной агрессией.

Видите, к сожалению, В. Суворов по всем пунктам неправ, если бы у него был неверен один пункт, ну два… А то ведь все у него неправильное, и главное — тоже ложно.

Значит, неспроста это, не случайно. Значит, он сознательно занимается искажением истины, за что с него обязательно спросится — либо при жизни, либо после оной.

Утверждение В. Суворова о планомерной подготовке Советским Союзом агрессивной войны против Европы оказалось неправдой.

А правда восторжествовала.

Так будет всегда.[64]

Баир Иринчеев

Виртуальная финская война Виктора Суворова

Советско-финская война 1939-1940 годов, или, как ее называют в западной исторической литературе, Зимняя война, стала, возможно, самым значимым событием в истории Финляндии в двадцатом веке. Эта война сплотила финскую нацию, раздираемую наследием гражданской войны и социальными проблемами. Финский народ посчитал, что эта война — прямая угроза независимости и самому существованию нации. Не будет преувеличением, если мы поставим в один ряд по значимости Зимнюю войну для Финляндии и Великую Отечественную войну для СССР и России.

Значение советско-финской войны для СССР и советского народа было иным. В памяти простых людей эта война, длившаяся всего четыре месяца, была отодвинута на задний план Великой Отечественной войной, принесшей неизмеримые беды, страдания и жертвы всей стране. Более того, низкие боевые качества, продемонстрированные РККА в первый период войны, тяжелые поражения, нанесенные финнами РККА севернее Ладоги, нелицеприятность самого вторжения в соседнее государство заставляли замалчивать события 1939-1940 годов.

В Финляндии тема советско-финской войны свята.[66]

В 1970-е годы был выпущен хрестоматийный четырехтомник по истории советско-финской войны, основанный на финских архивных данных, и с тех пор, даже после открытия советских архивов, никаких фундаментальных трудов такого уровня не выходило. Таким образом, объективных исторических исследований, посвященных советско-финской войне, немного как в Финляндии, так и в России. Большая часть публикаций и научно-популярной литературы сводится к повторению предыдущих работ и спекуляции на тему мифов и пропаганды.

Количество мифов о советско-финской войне немыслимо велико, и они продолжают жить на страницах изданий, претендующих на научность и историчность. Эти мифы есть и в западной, и в русскоязычной литературе об этом конфликте.

Советская мифология прежде всего связана с «Линией Маннергейма» и ее неприступностью. «Линия Маннергейма» описывается как целый комплекс оборонительных линий — от предполья у границы до тыловой оборонительной линии у Выборга. Таким образом, глубина оборонительной линии ставится в 90 км. Однако финские оборонительные сооружения в предполье состояли в большой степени из различных препятствий и заграждений, а тыловая оборонительная линия состояла только из полевых укреплений.

В советских изданиях дается понять, что основная линия финской обороны состояла из цепи бетонных крепостей, оборудованных по последнему слову техники. Однако долговременные огневые точки были у[67] финнов далеко не во всех укрепрайонах. Во многих местах — урочище Меркки, гора Марьяпеллонмяки, Ойнала, Таасионламмет — финская армия остановила продвижение частей РККА при помощи только полевых укреплений.

О самих финских ДОТах уже в ходе боевых действий в частях РККА начали появляться слухи и легенды. По некоторым из них, ДОТ были покрыты слоем резины, что заставляло отскакивать снаряды. Как вариация встречается мифы о бронеплитах на пружинах, при попадании в которые снаряд тоже отскакивал, и специальных металлических сетях на ДОТах, которые «ловили» снаряд. Появились эти мифы из-за того, что при попадании в наклонную броневую плиту ДОТа, снаряд рикошетировал. Все ДОТы были покрыты слоем гудрона для гидроизоляции, что напоминало резину, и на многих ДОТах были закреплены маскировочные сети.

Еще несколько распространенных мифов о советско-финской войне — финские снайперы-«кукушки» на деревьях, финские лыжники, на ходу отбирающие котелки у красноармейцев в очереди у полевой кухни — не относятся напрямую к этой статье и поэтому здесь не обсуждаются.

Мифы с финской стороны сводятся к тому, что «Линия Маннергейма» была недостроенной, слабой системой полевой фортификации и держалась только благодаря мужеству финских солдат.

В сочинениях г-на Суворова о советско-финской войне ложь и мифы встречаются настолько часто, что порой приходится рассматривать отдельно каждое слово в предложении.

Рассмотрим главы «Как я воевал с марсианами» и «Кто проиграл войну в Финляндии?» из сочинения г-на Суворова «Последняя республика: почему Советский Союз проиграл Вторую мировую войну».

Хорошо. Начали. Захожу с того, что прошу ввести температуру воздуха: минус 41 градус по Цельсию.

Театр боевых действий советско-финской войны протянулся с юга на север на тысячу километров, поэтому об усредненной температуре говорить абсурдно. На Карельском перешейке самые сильные морозы стояли во второй половине января, когда деятельность Красной Армии заключалась в поисках разведчиков и планомерном артиллерийском обстреле финских укреплений. Самые низкие температуры, зафиксированные Выборгской метеостанцией в период 16-20 января, составляют — 27 градусов по Цельсию, ночные температуры в — 40 и — 51 градус отмечаются в некоторых журналах боевых действий финских пехотных частей на перешейке.

В декабре, когда РККА в первый раз вела наступление на «Линию Маннергейма», температуры на перешейке были не ниже -10 градусов по Цельсию. Данные Выборгской и Сортавальской метеостанций по температуре в феврале 1940 года недоступны (сбор данных был прекращен в связи с увеличением количества авианалетов на эти города), однако в советских журналах боевых действий сильные морозы, препятствующие ведению боевых действий, не упоминаются.

Делать столь смелое обобщение по поводу температурных условий в советско-финскую войну — неуместно.[68,69]

А я не фантазировал, не войну миров разыгрывал, а нашу несчастную Зимнюю войну: 30 ноября 1939 года Красная Армия вступила на землю Финляндии. Днем — терпимо, ночью — кое-как, к утру — минус 41 по Цельсию. А потом в другие дни и ночи бывало хуже.

Столь сильный перепад температур в ноябре следует приписать фантазии автора и желанию приукрасить рассказ драматическими деталями.

А я делаю первый для себя вывод: поздней осенью 1939 года товарищ Сталин поставил Красной Армии невыполнимую задачу — прорвать «Линию Маннергейма» на Карельском перешейке.

КРАСНАЯ АРМИЯ НЕВЫПОЛНИМУЮ ЗАДАЧУ ВЫПОЛНИЛА. Опять же, автор делает ложный вывод на основе искаженных данных. Очевидно, автор решил, что такая температура была во все дни войны на всем протяжении фронта от Петсамо до Сестрорецка. Это то же самое, что утверждать, что все русские носят шапки-ушанки, а все финны носят финский нож.

Но выяснилось, что ни одна армия мира при минус 41 наступательных операций не вела.

Повторюсь: на Карельском перешейке, о котором говорит г-н Суворов, Красная Армия также не вела наступательных действий при — 41 градусе мороза. Как советская, так и финская стороны ограничивались поисками разведчиков.

Перейдем к более интересным моментам этого сочинения. В отрывке, посвященном «Линии Маннергейма», неправда, мифы и заблуждения есть в каждом предложении.

Оборона — другое дело. Двадцать лет практически весь военный бюджет Финляндии уходил на создание укреплений на Карельском перешейке.

Строительство первых укреплений на перешейке относится к двадцатым годам. Затем строительство было законсервировано, и новые фортификационные работы были начаты только в 1937 году. О двадцати годах интенсивного финансирования говорить можно лишь на основе советских пропагандистских опусов 1940-х годов. Некорректно утверждать, что весь военный бюджет Финляндии уходил на строительство оборонительных сооружений.

Была построена оборонительная линия протяженностью 135 километров и глубиной до 90 километров.

Глубина основной оборонительной линии, которую принято называть «Линией Маннергейма», в самых сильно укрепленных районах (УР Муолаа) составляла порядка 2 км. Здесь автор прямо цитирует советскую пропаганду 1940-х годов.

За бескрайними минными полями

Минные поля на «Линии Маннергейма» применялись в крайне ограниченном количестве по причине отсутствия мин в достаточном количестве. Противопехотные мины применялись крайне ограниченно. Противотанковые минные поля создавались только на самых танкоопасных направлениях. В ходе войны финские саперные подразделения изготавливали противотанковые мины кустарным способом. Минировались конкретные объекты — проходы, проделанные советскими[70,71] саперами в надолбах и колючей проволоке, засеки на лесных дорогах (при рассечении советских колонн севернее Ладоги). На большее у финнов просто не было ресурсов.

за противотанковыми рвами

Противотанковые рвы применялись финнами не во всех укрепрайонах. Те рвы, которые были вырыты, были зачастую построены неправильно и сослужили финнам дурную службу — пехота РККА накапливалась во рвах перед атакой. Так происходило на плацдарме севернее реки Тайпале (ныне река Бурная) и на высоте «Язык» (южнее ДОТа №5 «Миллионер» в УР Ляхде).

и гранитными надолбами, за железобетонными тетраэдрами и проволочными заграждениями в десять, двадцать, тридцать рядов

Железобетонные тетраэдры применялись финнами крайне ограниченно из-за их высокой стоимости. Использовались они только для блокирования крупных дорог и шоссе. На данный момент по фотографиям удалось установить, что такими тетраэдрами было заблокировано шоссе Уусикиркко (ныне деревня Поляны) — Выборг в деревне Сумманкюля (в советских архивных документах эта деревня и укрепрайон зачастую называются Сумма — Хотинен — по названию одного из хуторов деревни).

Таких мощных проволочных заграждений на Карельском перешейке не было. Стандартное заграждение — забор в три кола из колючей проволоки на нейтральной полосе и еще один такой же забор непосредственно перед траншеями. Заграждения из колючей проволоки строились также на стыках между опорными пунктами и часто представляли из себя целый лабиринт. Промежутки между первой и второй линией из колючей проволоки зачастую представляли из себя ловушки и огневые мешки (например, ДОТ №11 и ДОТ № 10 в УР Муолаа, огневой мешок между ДОТами № 16 и № 18 в УР Салменкайта).

(на высоте 65,5 — сорок семь рядов густой минированной колючей проволоки на металлических кольях, центральные ряды — вбитые в землю рельсы вместо кольев)

Проволочные заграждения на высоте 65,5 представляли собой максимум три забора из колючей проволоки на стальных кольях. Первый забор находился перед противотанковыми надолбами, второй был совмещен с противотанковыми надолбами, третий — непосредственно перед траншеями. В ходе многочисленных экспедиций на высоту 65,5 рельсы обнаружены не были. Что имеется в виду под «центральными рядами» — не совсем понятно.

так вот, за этими заграждениями — железобетонные казематы: три, четыре, пять этажей под землю, перекрытия — полтора-два метра фортификационного железобетона

Единственные сооружения, где была применена схема размещения казематов в два этажа, — это командный пункт 10-го пехотного полка в Колмикесяля,[72,73] построенный в 1920-е годы, ДОТ №5 «Миллионер» в УР Ляхде и артиллерийские казематы на реке Вуокси и озере Суванто (ныне озеро Суходольское). Возможно, двухэтажным был также бункер-укрытие №4 в УР Суур-ниеми. С определенной натяжкой двухэтажным можно назвать ДОТ №10 «Червонец» в УР Сумманкюля. Все остальные сооружения — одноэтажные.

Перекрытия в полтора метра были только на боевых казематах. В подземных казармах толщина перекрытий составляла 30 см. Фортификационный бетон, насыщенный арматурой, начал широко применяться в строительстве ДОТов только в 1930-е годы — ДОТов первого периода постройки были в большинстве своем сделаны из неармированного бетона низкого качества с примесями гравия. Иногда в качестве арматуры в крышу ДОТа вмонтировали двутавровые балки.

напольные стенки прикрыты броневыми плитами

Напольные стенки у финских ДОТов броневыми плитами никогда не прикрывались. У ДОТов №№ 1,3,4,5,6, 7 в УР Инкиля, ДОТов №6 и 7 УР Лейпясуо, ДОТа №4 «Поппиус» и ДОТ № 10 «Червонец» боевые казематы имели переднюю стену и крышу из нескольких бронелистов, скрепленных болтами.

все это завалено многотонными гранитными валунами и засыпано грунтом.

Обсыпка ДОТа (названная советскими артиллеристами «каменной подушкой») состояла из валунов весом от 10 до 50 килограммов.

Все замаскировано. Над этими казематами уже поднялись густые еловые леса.

ДОТ были построены в 1920-е и .1930-е годы. Какие густые еловые леса могли вырасти за этот промежуток времени — остается непонятным. Довоенные фотографии финских укреплений показывают, что никаких деревьев на них не было. В качестве маскировки использовались еловые ветки и маскировочные сети.

А леса снегом засыпаны. Пулеметчики, стрелки, артиллеристы

Артиллеристы на «Линии Маннергейма» были только в артиллерийских казематах на Вуокси и Суванто. Все остальные ДОТы были оснащены только пулеметами «Максим». Стрелки располагались в траншеях, а не ДОТ.

сидят за броней и бетоном, глубокие амбразуры гасят вспышки выстрелов, искажают и глушат звук стрельбы — стреляют в упор, а нам все кажется — стрельба из-за дальнего леса…

Система огня в финских УР была фланговая, что позволяло нанести максимальный ущерб наступающей пехоте пулеметным огнем. Искажение и приглушение звука при стрельбе из ДОТа связано именно с этим.

А внутри у них, в каждом каземате — склад боеприпасов и топлива, внутри — теплые спальные помещения, комната отдыха,

Комнат отдыха в ДОТах «Линии Маннергейма» не было.[74,75]

и кухня, и столовая

Кухня в самых крупных ДОТах сводилась к плите, которая также служила и печкой.

Столовых в финских ДОТах не было.

и туалет, и водопровод,

Водопровод был представлен колодцем. Колодцы были только в ДОТах постройки 1930-х годов.

и электростанция…

данных о том, что в финских ДОТах были электростанции, не находят подтверждения в архивных документах. Для освещения использовались карбидные лампы, радиостанции работали от батарей.

Командные пункты, узлы связи, госпитали — все под землей, все под бетоном, под лесной чащей, под снегом.

Командные пункты батальонов и некоторых полков действительно располагались в ДОТах «Линии Маннергейма». Однако более распространенным местом расположения штабов полков были простые деревенские дома в тылу «Линии Маннергейма». Госпитали также располагались в обычных зданиях в тылу. Подземные госпитали — фантазия автора.

И все — в тепле. Снайпер, который сутками выжидает свою жертву, бойцы легких лыжных отрядов, действующих по тылам Красной Армии, тепло одеты, хорошо экипированы.

Г-н Суворов заблуждается сам и вводит читателя в заблуждение. Легкие лыжные отряды не предпринимали активных действий в тылу РККА на Карельском перешейке. Все попытки финнов провести диверсии в тылу РККА на перешейке провалились (например, попытка подрыва железнодорожного моста в Райвола). Финны ограничивались вылазками разведгрупп на 5-10 км в ближайший тыл Красной Армии. Слишком велика была плотность войск Красной Армии на Карельском перешейке — финская лыжная группа, совершившая нападение на тыловые части, имела достаточно небольшие шансы уйти от преследования, укрыться в лесу и перейти линию фронта без потерь.

Рейды мобильных лыжных отрядов проводились финнами севернее Ладожского озера, где никаких теплых казематов не было, а были только палатки с печкой — такие же, какие были в распоряжении РККА.

Если говорить об экипировке финских лыжников, то ситуация здесь тоже не так проста, как ее хотел бы представить г-н Суворов. Часть лыжников была в гражданской одежде, а не в армейской форме. Стандартную форму и экипировку финской армии (обр. 1936 года) сами финские ветераны критиковали как недостаточно теплую (об этом мы упомянем позже). Финская гражданская одежда во многих случаях была лучше приспособленной для морозов, чем армейская форма.

Солдаты Финляндии рождены, воспитаны и подготовлены для действий именно в этих условиях. Они знают, что через несколько дней после боевого дежурства или лыжного рейда их накормят горячим супом, их ждет[76,77] уютный отсек в подземном бункере, где они выспятся в тепле перед новым заданием.

Финские лыжники, действующие севернее Ладоги, могли только мечтать о таких условиях.

Они знают, что в случае ранения их ждет операционная палата глубоко под землей, там чисто, сухо, и опять же — тепло.

В случае ранения финского солдата эвакуировали на волокуше или санях в палатку перевязочного пункта и только потом увозили в тыл в госпиталь. У автора идеализированное представление об организации медико-санитарной службы в финской армии.

Так вот, при минус сорока и ниже способна наступать только моя армия. Только она способна творить чудеса, творить то, что невозможно.

Непонятно, о какой армии говорит здесь г-н Суворов. Принимая во внимание нынешнее гражданство автора, речь, очевидно, идет о Вооруженных Силах Великобритании.

Я уточняю, что под снегом болота, которые не замерзают — снег их от мороза бережет. Я объясняю, что под снегом озера. На озерах тонкий лед. Та же причина: глубокий снег — изолятор. Там, где снега нет, вода промерзает до дна, а там, где на льду глубокий снег, там лед тоненький совсем, там танк провалится.

Озера осенью 1939 года замерзли до крупных снегопадов, причем толщина льда позволяла легким танкам передвигаться по льду. На это сетует в своих мемуарах Главнокомандующий Финской Армией Карл Густав Маннергейм, его мемуары переведены на английский и почти наверняка есть в библиотеке того военного ВУЗа, где преподает г-н Суворов. Танковые атаки по льду предпринимались Красной Армией в нескольких местах. Самые известные эпизоды — атака на батарею Ярисевя по льду Ладоги, атака на остров Суурсаари на озере Муолаанярви, атака на форт Туппура в Выборгском заливе. Танки проваливались под лед только в случаях, когда заезжали в места с сильным течением и тонким льдом или попадали под огонь тяжелой финской артиллерии, ломавшей лед.

Финляндия — страна тысячи озер, но пойди ж ты разбери, где озеро, а где поле?Все кругом белое да пушистое, да искристое. А еще под снегом — валуны гранитные. На вид поле ровное, снег да и снег, но пошли танки и переломали катки, гусеницы порвали. Еще до того, как попали на минное поле. Местность, так сказать, противотанковая. Танкам тут делать нечего: или поле в валунах, или озеро, или чаща непролазная. И все это миллионами мин напичкано. Ошибиться можно, но только один раз в жизни.

Опять отметим, что минирование финнами применялось ограниченно в связи с отсутствием мин.

Гранитные валуны в количествах, которые могли бы препятствовать движению танков, появляются под Выборгом, но не на основной оборонительной линии. Почти все валуны у самой «Линии Маннергейма» были пущены на строительство противотанковых препятствий.

В лесах танкам делать нечего, в лесах огонь[78,79] артиллерии корректировать невозможно. Лес. Непроходимый лес. Тайга. Линии горизонта нет. Артиллерийский наблюдатель не видит, куда падают снаряды: над головой свистит, воет, а куда падает — не понять. А с батареи орут в трубку: недолет ? перелет ? А черт его знает! Видеть разрывы можно только с той самой полянки, на которую эти самые снаряды падают.

То, что артиллерийские части РККА активно использовали аэростаты (получившие у финнов прозвище «серебряная колбаса») и самолеты-корректировщики (прозванные «летучими мышами»), господину Суворову, очевидно, неизвестно вообще.

Боевая работа советских артразведчиков на аэростатах и самолетах-корректировщиках облегчалась также слабостью финской авиации — лишь один раз в декабре 1939 года командование 2-го армейского корпуса смогло удовлетворить заявку пехотных частей на передовой и отправило против советских аэростатов два истребителя.

«Летучие мыши», советские самолеты-корректировщики, по воспоминаниям финских ветеранов, «кружились над нашими позициями со скоростью не более 50 километров в час и видели все, что на наших позициях происходит». При появлении «летучих мышей» затихала финская артиллерия — финны боялись выдать расположение своих батарей и попасть под удар советской артиллерии.

Наземные артиллерийские разведчики РККА тоже не жаловались на то, что не видели, куда падают снаряды, и корректировали огонь с самых различных наблюдательных пунктов, как на передовой, так и на нейтральной полосе. Самый необычный НП, использованный советскими артиллерийскими разведчиками, был зафиксирован финнами в деревне Сум-манкюля. Это был советский танк, оставленный на финских позициях намеренно или в результате боевого повреждения. Он использовался советскими артиллеристами для корректировки огня около недели. Только неделю спустя финны заметили, что «танк заперт изнутри, снаружи выглядит целым, на нем есть антенна, а в сторону русских позиций от него идут два телефонных кабеля». Только после этого финские пехотинцы сожгли танк бутылками с зажигательной смесью.

Самый отчаянный финский офицер-артиллерист, кстати, корректировал огонь, находясь во всего лишь 36 метрах от цели. Было это в декабре на высоте «Язык» в УР Ляхде.

Предоставим слово об эффективности советской артиллерии самим финским солдатам и офицерам, сидящим в «неприступных железобетонных казематах»:

«…21.12.1939. Днем артиллерийский обстрел. Примерно в 14 часов блиндаж 5-й роты получил прямое попадание восьмидюймового снаряда. Погибло 19 человек. Тяжелая и горькая потеря для всего батальона. Наши ДОТы №3,5,6 также сегодня днем познакомились с крупнокалиберной артиллерией противника — к ним залетали гости калибра 8, 10 и даже 12 дюймов.

22.12.1939. День опять ознаменовался сильным артобстрелом. Потерь нет. Ночью ремонтируем укрепления — расчищаем секторы обстрела перед[80,81] амбразурами, заново откапываем ходы сообщения, и так далее…

23.12.1939. Ночью все спокойно. Днем — такое же представление, как и в предыдущие дни. Во время артобстрела нервы у гарнизонов ДОТов на пределе, убежища в ДОТах №3, 5 и 6 старые и низкокачественные, они не выдержат прямого попадания такого калибра…

24.12.1939. Сочельник. Никакого мира и покоя нам на Рождество не досталось, так как противник сосредоточил огонь артиллерии на ДОТах №5 и 6. От прямого попадания жилая часть ДОТа №5 полностью обрушилась, а напольная стена ДОТа №6 обнажилась. Ремонтировали ДОТ до трех часов утра Рождества.

26.12.1939. Примерно в 14.00 попадание в ДОТ №3, жилая часть полностью разрушена. Рядовой Инто Иха-мяки ранен, остальные отделались испугом…

28.12.1939.11.45 ДОТ №11 Пелтола получил два прямых попадания, пробивших крышу ДОТа. Двое убито, не из нашей роты.

29.12.1939. День был полон боевых действий. Попытки противника продвинуться отбиты огнем. Похоже, что у всех солдат противника, кроме разведчиков, восьмичасовой рабочий день. Наши же солдаты, из-за постоянного нахождения в состоянии боевой готовности, достаточно измотаны, так как днем артобстрел противника не дает спать» — это записи из журнала боевых действий 2-й пульроты 15-го пехотного полка, район деревни Сумманкюля.

«Артиллерия противника на Салменкайте была крайне активной, точность стрельбы — высокая, в связи с замечательными возможностями для наблюдения и корректировки огня, ясности целей, а также уникальной по хладнокровности стрельбе прямой наводкой. Разрушительный эффект от стрельбы прямой наводкой большой, а воздействие на боевой дух наших — значительное» — запись в журнале боевых действий 3-й пульроты 6-го пехотного полка о боях на Салменкайта в феврале 1940 года.

Это лишь две иллюстрации боевой работы советской артиллерии в советско-финской войне. Утверждать, что она была бесполезна и не могла помочь — значит быть полностью не осведомленным о боевой работе советской артиллерии в советско-финской войне или намеренно искажать факты, подгоняя их под собственные теории и измышления.

А финская артиллерия в этих местах была всегда. Каждая батарея за много лет мирного времени пристреляла рубежи; наводчики, корректировщики, командиры знают данные для стрельбы наизусть.

Финская артиллерия заняла огневые позиции только в октябре 1939 года. Нельзя отрицать, что финская артиллерия пристреляла рубежи за два месяца до начала боевых действий, но это стандартные действия артиллерии любой армии в обороне: определяются рубежи подвижного и неподвижного заградительного огня, намечаются цели, ведется пристрелка, определяются ориентиры на местности.

Итак, наша артиллерия мало нам помогает Заведомо неверное утверждение. Именно артиллерия уничтожила и повредила большинство финских[82,83] долговременных укреплений на Карельском перешейке. Для примера приведем отчет 3-й пульроты 6-го пехотного полка финской армии о состоянии пулеметных ДОТов в УР Салменкайта на 20.00 24 февраля 1940 года:

«ДОТ № 12. Противник обстреливал ДОТ с 09.00 до 16.15. В результате обстрела в 11.00 бронекупол сбит. Бронезадвижки купола отвалились уже за день до этого. Лафет пулемета разбит. Все двери выбиты полностью. На потолке обнажилась арматура, по всему потолку трещины. На крыше в бетоне воронки до 60 см глубиной. Каменная обсыпка полностью уничтожена. Один боеготовый пулемет есть. Сгорела одна винтовка. Гарнизон — без потерь. Ночью в ДОТе находиться еще можно, но днем — нельзя.

ДОТ №23. ДОТ в порядке. 2 пулемета в боеготовом состоянии.

Береговой ДОТ №33. Бетонная часть укрепления в порядке, ДЗОТ обрушился уже в первый день боев. 2 пулемета в боеготовом состоянии.

ДОТ №13. Задвижки бронекупола заклинило, все внутренние двери повреждены. Наружная дверь не закрывается. Один пулемет в боеготовом состоянии.

ДОТ №14. Бронекупол сбит. Угол с амбразурой для прожектора начинает рушиться. 1 пулемет в боеготовом состоянии.

ДОТ № 15. Бронекупол на земле, дверь сломана. Все деревянные элементы конструкции обгорели. Один пулемет сгорел. ДОТ можно использовать только в качестве импровизированного укрытия.

ДОТ №16. Задвижки бронекупола не вращаются, заклинены попаданием. Дверь почти разбита, повреждена амбразура. Задвижка прожектора не работает. 2 пулемета в боеготовом состоянии». Это данные только на третий день боев на реке Салменкайта, в последующие дни советская артиллерия серьезно повредила или уничтожила почти все ДОТы этого укрепрайона. Как можно после этого утверждать, что артиллерия не помогала в советско-финской войне?

танки бесполезны, не для танков эта местность,

Танки сыграли важную роль непосредственной поддержки пехоты при прорыве «Линии Маннергейма» в феврале 1940 года, в особенности после того, как все финские противотанковые пушки были уничтожены или захвачены Красной Армией.

«24.2.1940. Русские танки ездили вокруг бетонных казематов и разбивали стены огнем в упор, при том, что гарнизоны ДОТов были абсолютно беспомощны. Противотанковые пушки не смогли отбить даже часть атак русских танков, и таким образом русским удалось залить один ДОТ огнесмесью из танка и сжечь его вместе со всем гарнизоном» — журнал боевых действий 1-го дивизиона 2-го полка полевой артиллерии о боях в Муолаа.

А наступающему в землю не зарыться, потому как в декабре в Финляндии земля от гранита твердостью мало отличается.

Однако части Красной Армии каким-то образом сумели построить целые блиндажные городки, которые можно наблюдать в лесах перешейка и сейчас.[84,85]

Даже в районе Суомуссалми, где была окружена 44-я дивизия и бои длились всего одну неделю, красноармейцы окопались. Некоторые из них вели бой до последнего патрона, не поддавшись панике, которая охватила большую часть дивизии.

Компьютер ничего этого принимать не желает, операторы ругаются. Спорили-спорили, пошли на компромисс: температуры вообще никакой не было, снега не было, не было болот и лесов, день никогда не кончался. Решили воевать так, чтобы природа наступать не мешала. Предположили, что есть только препятствия взрывные и невзрывные, противопехотные и противотанковые и есть оборонительные сооружения. Ввожу плотность минирования.

Опять же, заведомо ложные данные.

Ввожу сведения о полосе заграждений — глубина от 15 до 60 километров: минные поля, эскарпы, контрэскарпы, лесные завалы, в непроходимых вековых еловых лесах — узкие коридоры в снегу.

Подобное описание леса скорее подходит к лесам севернее Ладожского озера, а не Карельскому перешейку.

Искусственные препятствия вписаны в местность, а местность перерезана ручьями и речушками с обрывистыми берегами.

Таких рек и речушек на перешейке нет. Реки, которым подходит такое определение — Ваммел-йоки (Черная речка) и в некоторых местах Тайпален-Йоки. Остальные реки и речушки небольшие, и обрывистых берегов у них нет.

Отвечаю: цемент марки «600», арматура стальная, 95 килограммов арматуры на кубометр бетона.

Еще раз отметим: бетон высокого качества с арматурой появился только в ДОТах постройки 1930х годов. ДОТы 1920-х годов постройки были построены из низкокачественного бетона без арматуры.

Так, при ремонте ДОТ а№ 15 в УР Сумманкюля финские саперы с ужасом обнаружили:

«Крыша ДОТа №15 пробита. Устройство крыши: один метр бетона с легким армированием, один метр песка, один метр бетона без арматуры!» — журнал боевых действий 28-й отдельной саперной роты.

Хоть восемь пядей во лбу имей, хоть компьютер самой невообразимой мощи, ответ все тот же: без ядерного оружия не получится. НИ У КОГО НЕ ПОЛУЧИТСЯ!

Вывод: Красная Армия прорвала «Линию Маннергей-ма», т.е. совершила невозможное. Четырежды невозможное. Такое было возможно только у нас. И только при товарище Сталине. И только после великого очищения армии: приказ не выполнен — расстрел на месте. Как расстрел командного состава 44-й стрелковой дивизии перед ее строем.

Прорвать ту оборону нельзя. Даже если бы вообще не было никакой температуры. Даже если бы не было снега. Даже если бы было двадцать часов светлого времени в сутки. Нельзя.

Прорвать такие укрепления нельзя ни за пять, ни за восемь лет. Красная Армия совершила это за три месяца.[86,87]

Исходя из заведомо ложных постулатов, г-н Суворов приходит к заведомо ложным выводам.

И если нет больше доступа к компьютеру такой мощи, то я решил проводить научные эксперименты. И провел. Не в Финляндии, а в соседней Норвегии, что в принципе почти то же самое. Чудесные там места: снег хрустит, елки кругом. Лучше Швейцарии. Для эксперимента в Берлине у Бранденбургских ворот купил яловые сапоги, шинельку и «островерхий суконный шлем», именуемый пропагандой «буденновкой», а народом сей шлем именовался «богатыркой». У Бранденбургских ворот этого добра — залежи. Приехал в Норвегию, откатал неделю на лыжах, каждый вечер обещая самому себе научно-исторический эксперимент начать, но все как-то откладывал. Потом решился. Натянул сапоги, облачился в шинель и суконную шапку-богатырку-буденновку с красной звездой (народ в вестибюле от меня шарахнулся), взял бутылку «Столичной», банку тушенки, хлеба буханку. И — на мороз. Решил ночь одну переспать в снегу. На еловых веточках. Теоретически возможно: снайперы не донимают. И нет риска наступить на какую-то взрывчатую гадость: проверено — мин нет. Отряды лыжников-автоматчиков внезапными ударами не досаждают. Всего-то и делов — ночь переспать. Прыгаю на морозе час. Прыгаю другой. Третий. Начал эксперимент при температуре минус 34. На сон не особенно тянуло. Водка в бутылке прозрачность начала терять, белая, как молоко. Буханка хлеба стала звонкой, как сосновый ствол. С тушенкой тоже что-то нехорошее приключилось. А ведь не до каждого нашего солдатика тушенка доходила. Еще час прыгаю. А температура быстренько эдак — вниз да вниз. Дошло до[88] минус 39… Пальцы ног теряют чувствительность. Дышать становится невозможно — обжигает всего внутри…

Короче, до рассвета, а он тут поздний, не дотянул. Каюсь. Но отрицательный результат эксперимента — для науки тоже результат. Всем, кто рассказывает завлекательные истории о том, что воевать мы были не готовы, всем, кто разносит легенды о низких боевых качествах Красной Армии, настоятельно рекомендую мой эксперимент повторить.

Для полноты научно-исторического эксперимента г-ну Суворову необходимо было одеться в полный комплект формы РККА, включая ватник, ватные штаны и валенки. Результат эксперимента мог быть и другим. Далее, если г-н Суворов считает, что на Карельском перешейке части РККА по ночам только прыгали, чтобы согреться от холода, он глубоко заблуждается. После первого неудачного штурма «Линии Маннергейма» в декабре 1939 года Красная Армия начала зарываться в землю и обустраивать быт. Красноармейцы выкапывали блиндажи на несколько человек, строили из подручных материалов (кирпичи, оцинкованные ящики из-под патронов, снарядные гильзы, ведра, тазы) печки для обогрева и постепенно обживались в зимнем лесу. Вскоре на фронт начали поступать специально разработанные блиндажные печки, изготовленные на заводах Ленинграда. Помимо этого, г-н Суворов совершает известную ошибку — постулировав, что финны «рождены и обучены для действий в таких условиях», он забывает, что температура одна и та же для обеих противоборствующих сторон. Финны у г-на Суворова становятся нечувствительными к холоду. В то же самое[89] время низкие температуры доставляли немало неудобств и финнам. «Форма у нас была такая, что я до сих пор не понимаю, как мы не обморозились все», — вспоминает ветеран Кавалерийской бригады Мауну Лааксонен. «Холод был страшный. Хорошо, что у меня была шюцкоровская форма, у нее большие карманы, и у меня было много сменных носков. Ноги всегда были сухие и в тепле», — отмечает адъютант 3-го батальона 13-го пехотного полка Гуннар Лаатио. Повреждение ДОТа № 15, когда снаряд пробил стену ДОТа и разбил печку, вызвало целую переписку комроты со штабом батальона, в которой комроты требовал снять с работ всех саперов и починить печку, так как иначе «мороз становится союзником русских и нас донимает».

Все население Финляндии было уже разделено на белых и красных.

Все население Финляндии было разделено на белых и красных наследием финской гражданской войны. В Финляндии в гражданской войне победили белые. К террору в ходе войны прибегали обе стороны. Окончание гражданской войны ознаменовалось заключением красных в концлагеря, расстрелами без причин и следствия. Только с началом советско-финской войны травмы и раны гражданской войны стали забываться. В мемуарах Харальда Эквиста, командующего 2-м армейским корпусом на Карельском перешейке, есть упоминание эпизода, когда солдаты из рабочих были сданы офицерам за коммунистическую пропаганду своими же товарищами.

Так называемые «белофинны» подлежали изоляции и ликвидации. Их ждало то, что и польских офицеров.

Документов, подтверждавших это утверждение, на данный момент в научный оборот введено не было.

Удивительно поведение и некоторых выдающихся стратегов. «Линия Маннергейма» строилась как абсолютный рубеж со стопроцентной гарантией непреодолимости.

Ложное утверждение. В финском Генштабе работали реалисты, и понимали, что в одиночку Финляндии не выстоять в войне против СССР. Руководство Финляндии в 1930-е годы было уверено, что в случае войны с СССР европейские страны придут ей на помощь. Задача «Линии Маннергейма» — продержаться несколько месяцев, пока другие страны не придут на помощь. То, что все крупные державы Европы поддержали Финляндию словом, но не делом, оказалось крайне неприятным сюрпризом для финского руководства.

В ее строительстве участвовали лучшие (за исключением, понятно, наших) инженеры-фортификаторы мира.

Иностранные консультанты не принимали прямого участия в строительстве «Линии Маннергейма». Оборонительная линия строилась и проектировалась финскими офицерами (некоторые из них получили военно-инженерное образование в Русской императорской армии).

Было признано на всех уровнях (давайте полистаем[90,91] военные журналы тридцатых годов!), что прорвать «Линию Маннергейма» нельзя ни за пять, ни за десять лет.

Если полистать военные журналы тридцатых годов, то обнаружится, что само название «Линия Маннергейма» появилось в ходе советско-финской войны, а не в мирное время.

Закончим на этом анализ избранных глав из книги «Последняя республика». Для создания полной картины фальсификации г-на Суворова рассмотрим отрывок из «Ледокол: Кто начал Вторую мировую войну», глава 11 -я «Партизаны или Диверсанты?»

«Освободительные походы» идут успешно, но в Финляндии получился сбой. Как мы уже знаем, Красная Армия там попала в финскую полосу обеспечения. Вот совершенно стандартная ситуация. Советская колонна танков, мотопехоты, артиллерии идет по лесной дороге. Вправо и влево сойти нельзя — мины.

В третий раз: мин нет.

Впереди — мост. Саперы проверили — мин нет. Первые танки вступают на мост и вместе с мостом взлетают в воздух: заряды взрывчатки были вложены в опоры моста еще во время строительства; обнаружить их не так просто, а если заряды и будут обнаружены, то любая попытка их снять приведет к взрыву.

Эта информация взята напрямую из книги «Бои в Финляндии» и требует тщательной проверки на основе архивных документов.

Итак, советская колонна во много километров длиной, как огромная змея, остановлена на дороге. Теперь наступает очередь финских снайперов. Они не спешат: хлоп, хлоп. И снова все тихо в лесу. И снова: хлоп, хлоп. Снайперы бьют откуда-то издалека. Снайперы бьют только советских командиров: хлоп, хлоп. И комиссаров тоже. Прочесать лес невозможно: мы же помним — справа и слева от дороги непроходимые минные поля. В четвертый раз: мин нет.

Любая попытка советских саперов приблизиться к взорванному мосту или обезвредить мины на обочинах дороги завершается одиноким выстрелом финского снайпера: хлоп! Советская 44-я стрелковая дивизия, запертая на трех параллельных дорогах у трех взорванных мостов, за день боя потеряла весь командный состав.

Г-н Суворов преподает в одном из военных ВУЗов Великобритании и как преподаватель должен знать эту ставшую хрестоматийной операцию. Ежегодно деревню Суомуссалми посещают кадеты из разных военных академий Европы, чтобы на местности увидеть, как полковник Сииласвуо сумел нанести поражение двум советским дивизиям, победив их «не числом, но умением». Однако г-н Суворов этой операции не знает. 44-я дивизия наступала по одной дороге (печально известная дорога Раатте), а не по трем. Остановлена дивизия была финским заслоном (пехотная рота, усиленная пулеметами). Взорванный мост тоже был один. Если дивизия за один день боя потеряла весь командный состав, то кого тогда расстреливали перед строем дивизии[92,93] после окончания операции? Это утверждение — прямая ложь.

Более того, 44-я дивизия наступала примерно в 600 километрах на северо-восток от «Линии Маннергейма», и это отдельная операция. Непонятно, каким образом г-н Суворов переносит условия тайги Суомуссалми на Карельский перешеек.

И в других дивизиях — та же картина: замерла колонна, ни вперед, ни назад. А ночью по советской колонне — минометный налет откуда-то из-за дальнего леса. Иногда ночью по беспомощной колонне — длинная пулеметная очередь из кустов, и снова все тихо.

Подобная картина никоим образом не может относиться к боевым действиям на Карельском перешейке. Подобные ситуации возникали севернее Ладоги в тех дивизиях, где командование не предпринимало активных мер к организации обороны.

Говорят, Красная Армия показала себя в Финляндии не с лучшей стороны. Истинная правда. Но представим на месте советской дивизии дивизию любой другой армии. Что делать в такой ситуации? Оттягивать колонну назад?Но тяжелые артиллерийские тракторы с огромными гаубицами на крюке толкать назад свои многотонные прицепы не могут. А снайперы — по водителям тракторов: хлоп, хлоп. С горем пополам колонна задним ходом пятится назад, а позади в это время взлетает в воздух еще один мост. Колонна заперта. У того, другого, моста тоже все подходы заминированы, и снайперы там тоже не торопятся — по командирам, комиссарам, по саперам, по водителям: хлоп, хлоп. Далеко впереди почти неприступная линия финских железобетонных укреплений — «Линия Маннергейма». Прорвать ее без артиллерии, без тысяч тонн боеприпасов невозможно. Советские войска уперлись в финские укрепления, а тяжелая артиллерия далеко отстала, она тут, на лесных дорогах, между минных полей и взорванных мостов под огнем снайперов…

Автор противоречит сам себе. Ранее г-ном Суворовым утверждалось, что артиллерия в лесисто-болотистой местности не может оказать поддержки наступающей пехоте. В пятый раз отметим, что минных полей нет.

Сама картина боя, описанная г-ном Суворовым, выглядит надуманно и фантастично. Очевидно, в виртуальном мире советско-финской войны г-на Суворова на каждом шоссе в Финляндии есть участок, на котором можно будет запереть колонну РККА, подорвав мост перед колонной и затем мост позади колонны.

На основе прочтения этих сочинений, из всего вышесказанного можно сделать следующие выводы.

Первое: сочинения г-на Суворова содержат заведомо ложные данные, основывающиеся на советской пропаганде 1940-х годов и личных измышлениях г-на Суворова.

Второе: основываясь на этих заведомо ложных данных, г-н Суворов создает крайне искаженную картину советско-финской войны и боевых действий на Карельском перешейке. Искажения эти настолько велики, что уместнее говорить о создании виртуальной советско-финской войны г-ном Суворовым.[94,95]

Третье: сам уровень работы не позволяет отнести ее к историческому исследованию. Это обычное чтиво в мягкой обложке, на тему военной истории, созданное автором с единственной целью — заработать деньги, известность и развлечь читателя шокирующими фактами, панибратским стилем и фантастическими спекуляциями. Стиль изложения и логические построения г-на Суворова были бы уместнее в кухонной дискуссии советской интеллигенции в 1970-е годы, нежели в историческом исследовании.

Четвертое: резкая антисоветская позиция г-на Суворова не позволяет ему непредвзято подходить к любому историческому событию двадцатого столетия. О чем бы ни писал г-н Суворов, везде в роли «плохих парней» выступает Советский Союз.

Подобные сочинения импонируют массовому читателю и всегда будут востребованы, но относиться к ним как к серьезным историческим исследованиям было бы ошибкой. Правильнее было бы назвать их коммерчески успешным проектом фальсификации истории с примесью антисоветской пропаганды.

Остается надеяться, что своим курсантам в британской военной академии г-н Суворов преподает на том же уровне, на каком пишет книги для русскоязычной аудитории.

Василий Чобиток

Кое-что о волшебных танках

Несколько лет назад, в 2000 году, к 55-летию Великой Победы я написал статью «Ледокол» — бред больного воображения». Во вступлении к статье было указано, что я не спорю с некими теориями, не пытаюсь доказать или опровергнуть какую-либо теорию. Я доказываю только одно: автор «Ледокола» Владимир Богданович Резун, подписывающийся псевдонимом Виктор Суворов, — лжец, лжец патологический и бесповоротный. Он врет буквально в каждом абзаце, причем для этого часто даже нет необходимости. Источники, на которые он иногда ссылается, безжалостно искажает, вырванные из контекста цитаты получают прямо противоположное значение…

Несмотря на то что цель статьи была указано явно, я получил множество отзывов от сторонников его «теорий», которые можно свести к нескольким основным: «Да, но в главном он прав!», «Ты придираешься к мелочам, в некоторых цифрах Суворов может и ошибаться», и тому подобное.

Что интересно, среди «резуноидов», как я их называю, есть как укушенные коммунизмом пламенные борцы с «проклятым прошлым», так и ура-патриоты, которые любого Гитлера шапками закидают. Первые считают: главное у Резуна, что это Советский Союз[97] организовал Вторую мировую войну; вторые — что мы не идиоты, а катастрофа начала войны в том, что, как сказал Резун, мы были готовы напасть первыми, а поэтому не готовы были к обороне, вот если бы мы успели нанести удар первыми…

И то и другое — ахинея. Таково мое личное мнение. Но я не буду спорить с этой ахинеей. Думающему читателю, который не очень знаком с историей и военной техникой и потому при чтении Резуна не замечал, что ему вешают лапшу на уши, будет достаточно продемонстрировать эту лапшу в виде бесстыдного вранья. Ему все станет понятно без всяких теорий. Фанатичных же резуноидов переубеждать бесполезно, их убеждения наподобие веры, аргументы на них не действуют, потому что «в главном Он прав».

На мелочах же, к которым критики Резуна «придираются», выстроена практически вся его доказательная база, он выплескивает море мелочей и подробностей, из которых часто выстраивает многозначительные выводы и рождает теории. Почему ему можно строить доказательства на мелочах, а нам нельзя к мелочам придираться?

Именно поэтому я не пытаюсь опровергать теории — одним достаточно продемонстрировать, что Резун врет, на других опровержение теории не подействует.

Впрочем, я сам точно не знаю, в чем заключаются теории Резуна, поскольку его книг не читал… На самом деле, я и не стал бы читать его книг, но постоянные идиотские, непонятно каким образом всплывающие у некоторых собеседников вопросы, которые мне задавали относительно танков БТ (А зачем[98] сбрасывали гусеницы? А зачем был нужен танк, не годящийся для нашей территории? А как же ограничитель мощности?), автострадных танков (а зачем коммунякам понадобился автострадный А-20?), порядком надоели, и пришлось-таки поднять главу «Ледокола», посвященную танкам, чтобы разобрать этот бред по косточкам. Что показательно, только объяснишь, что никакие гусеницы БТ не сбрасывали, сразу следующий вопрос: «А зачем уничтожили линию Сталина, а?» И у человека нет и тени сомнения в том, была ли она действительно уничтожена. И нет сомнений относительно того, что немцам с первого дня войны противостояло 24 тыс. советских танков. Нет сомнений по многим другим вопросам.

Почему? Видимо, потому, что Резун так нагло и талантливо врет, что у большинства читателей не возникает желания проверить им написанное. Он очень просто объясняет сложные вещи, а главное, тонко манипулирует сознанием читателя, часто не выговаривая вслух требуемые выводы, но, высказав некий факт, глубокомысленно замечает, мол, мы-то с вами понимаем, зачем это нужно…

Не буду затягивать. Чтобы доказать, что Резун лжец, нет особой необходимости читать все его книги. Даже разобрав одну главу, где вранье на единицу объема зашкаливает, можно сделать вывод, что в других главах не лучше. Так зачем продолжать тянуть в рот всякую гадость, если вкус «блюда» понятен с первой ложки?

Танки — мое все. Вот именно о них и поговорим, не буду лезть в другие области, в которых не являюсь[99] специалистом, поэтому, как всегда, если не о женщинах и компьютерах, то только о танках. Начнем с главы 3-й «Ледокола» и пройдемся по ней буквально подряд.

«В 1933 году германский полковник Гейнц Гудериан посетил советский паровозостроительный завод в Харькове. Гудериан узнал, что, кроме паровозов, завод выпускал побочную продукцию — танки. Количество выпускаемых танков — 22 в день».

Гудериан об этом пишет следующим образом: «Впрочем, к тому времени ежегодное производство танков в Германии достигло не менее 1000 машин всех типов. По сравнению с количеством танков, производимых нашим противником, это была очень небольшая цифра. Еще в 1933 г. я знал, что единственный русский танковый завод выпускал в день 22 машины типа «Кристи Русский»{1} Как видим, Гудериан не утверждает, что: а) он посещал советский завод; б) завод — Харьковский паровозостроительный и в) продукция завода побочная. Быстрый Гейнц говорит, что в 1933 году он знал про 22 танка, выпускаемых в день русским танковым заводом. Он не утверждает, что это было именно так, а всего лишь указывает, как был проинформирован об этом в 33-м году. То ли это советская контрразведка с дезинформацией постаралась, то ли автор мемуаров за 20 лет запамятовал, но на самом деле танков типа «Кристи Русский» (т.е. — БТ) за весь 1933 год было произведено: 224 БТ-2, 761 БТ-5 и 96 БТ-5РТ (итого — 1081){2}. Т.е. ошибался Гудериан в числе выпускаемых одним заводом танков БТ примерно в семь (!) раз.

Из всех источников о числе выпускаемых в СССР[100] танков, которые можно найти в природе, Резун выбрал именно тот, который максимально приближен к типу ОБС (одна бабка сказала), не отражает действительное положение дел и значительно завышает число выпускавшихся в СССР танков. Почему? Видимо, для того, чтобы выдать на-гора следующий пассаж:

«Для того чтобы оценить ПОБОЧНУЮ продукцию ОДНОГО советского завода В МИРНОЕ ВРЕМЯ, надо вспомнить, что в 1933 году Германия вообще танков не выпускала. В 1939 году Гитлер начал Вторую Мировую войну, имея 3195 танков, т. е. меньше, чем Харьковский паровозостроительный завод мог выпустить за полгода, работая в режиме мирного времени».

Во-первых, танки не были побочной продукцией, а вполне основной. Так было принято раньше, так часто принято и сейчас — завод выпускает продукцию военного и гражданского назначения, а чтобы не привлекать особого внимания, именуется как гражданское производство. Например, ни для кого не секрет, что в наши дни Харьковское КБ транспортного машиностроения им. Морозова занимается разработкой танков.

Во-вторых, самым результативным годом по числу произведенных ХПЗ танков был 1939-й, тогда было произведено 1346 танков БТ-7. Т.е. Резун, воспользовавшись более чем сомнительными источниками о производстве советских танков, завысил возможности завода более чем в шесть раз. Зачем?

«А теперь о качестве танков, которые Гудериан[101] видел на Харьковском паровозостроительном заводе. Это были танки, которые создал американский танковый гений — Дж. У. Кристи. Достижений Кристи не оценил никто, кроме советских конструкторов».

Видимо, поляки, разрабатывая танк 10ТР на базе танка Кристи, не оценили танковый гений последнего. Еще больше его не оценили англичане, которые купили у Кристи танк и, используя его в качестве прототипа, разработали и серийно выпускали крейсерские танки А13 Мк III «Крусайдер», A27L «Центаур», А27М «Кромвель». Даже больше, не удовлетворившись заложенными в конструкцию подвески Кристи характеристиками, они усовершенствовали ее, добавив амортизаторы, чем подняли плавность хода этих танков и соответственно, возможные скорости движения{3}. Вот кто, следуя логике Резуна, собирался покорять автострады Европы.

«Американский танк был куплен и переправлен в Советский Союз по ложным документам, в которых он числился сельскохозяйственным трактором. В Советском Союзе «трактор» выпускался в огромных количествах под маркой БТ — быстроходный танк».

На самом деле два танка «Кристи» М. 1940 (в некоторых источниках обозначаются М.1931) были официально куплены по договору, подписанному 28 апреля 1930 г. между «U. S. Wheel Track Layer Corporation» и «Amtorg Trading Corporation», фирмой представлявшей интересы СССР в США. Стоимость сделки составила 60 000 американских долларов за два танка, 4000 за доставку запасных частей и 100 000 за право производства на территории СССР сроком на 10 лет. И доставлены эти машины в СССР совершенно легально{4}.

«Первые БТ имели скорость 100 км в час».

Первыми серийными БТ были БТ-2, они имели максимальную скорость 51,6 км/ч на гусеницах и 72 км/ч на колесах. Средняя скорость по проселку составляла 22 км/ч. А купленный у Кристи М.1940 имел максимальные скорости 40 км/ч на гусеницах, 70 км/ч на колесах и среднюю по проселку — 5-8 км/ч{5}.

«Советские источники дают цифру 86 км/час, иногда даже 70».

Гражданин «разведчик» забывает, а может быть, умышленно умалчивает, что у БТ было достаточно много модификаций, поэтому в советских источниках действительно приводятся различные цифры максимальной скорости БТ. Для разных модификаций БТ максимальные скорости составляли (на гусеницах / на колесах, км/ч): БТ-2-51.6/72; БТ-5-53/72; БТ-7 (1935 г.) — 51.6/72; БТ-7(1937 г.) — 52.3/72; БТ-7М (1940) — 62/86. Таким образом, 86 км/ч — максимальная скорость танка БТ-7М на колесах, а 70 км/ч — на гусеницах.

И вообще, говоря о БТ, Резун постоянно упоминает какую-либо предельную характеристику отдельной модификации и, умалчивая об этом, рассуждает так, как будто все выпущенные БТ были такими.

«Объяснение простое: на советских дорогах слишком мощный двигатель представлял угрозу собственному[102,103] движению, поэтому приходилось ставить ограничители мощности. На автострадах ограничитель можно было просто снять»…

Объяснение было бы действительно простым, если бы сведения о подобном СНИМАЕМОМ ограничителе мощности были бы подтверждены какими-либо источниками.

Например, на танках БТ-7 не было такого «ограничителя мощности», в чем можно легко убедиться, внимательно изучив техническое описание{6} и руководство службы{7} танка БТ-7. Далее, если «ограничитель» можно снять, то в этих же книгах обязательно должен быть определен порядок его снятия или отключения, однако и этого там нет.

На этом довольно простом комментарии можно было бы и остановиться, однако мне не раз приходилось сталкиваться с любителями искать черную кошку в темной комнате. Они сразу же могут выдвинуть гипотезу, что «уважаемый историк» всего лишь немного не так назвал существующее устройство. Так, например, пресловутым «ограничителем мощности» мог бы быть ограничитель оборотов, который устанавливается на некоторые двигатели. В упомянутых источниках о наличии ограничителя оборотов у бензинового двигателя М-17Т не говорится (очень может быть, что он там и есть), а вот у дизеля В-2, который устанавливался на БТ-7М, есть всережимный регулятор оборотов, который при работе двигателя на оборотах выше эксплуатационных и выполнял роль ограничителя оборотов.

Действительно, в некоторых случаях ограничители оборотов ограничивают и мощность, которую, мог бы развить двигатель, однако это совсем не те устройства, о которых говорит автор. Почему? Потому что у Резуна «ограничитель мощности» устанавливается, поскольку «на советских дорогах слишком мощный двигатель представлял угрозу собственному движению», а конструктивно этот ограничитель выполнен так, что на автострадах его можно снять и при этом просто.

Это приспособление не имеет ничего общего с ограничителем оборотов, который ставится для предохранения двигателя от разноса на высоких оборотах, а на дизелях, кроме того, для предотвращения дымления двигателя{8}. К тому же всережимный регулятор на В-2 конструктивно выполнен таким образом, что его «просто снять» не представляется возможным.

В любом случае, если вы вдруг обнаружили на БТ, на каком-либо другом танке (Т-72, например) или легковом автомобиле (и не только советского производства) что-то похожее на «ограничитель мощности», то это не означает, что эта машина делалась для езды по дорогам только Советского Союза, а ограничитель этот при выходе на автостраду надо выковыривать из двигателя.

Подойдем с другой стороны. Как мы убедились, обороты двигателя ограничивают не потому, что мощный двигатель опасен для танка вне автострад, а потому, что он опасен для самого себя — не уследишь за оборотами, и двигатель пойдет вразнос и быстро выйдет из строя.

Давайте допустим, что действительно есть[104,105] ограничитель мощности, благодаря которому повысится мощность двигателя без изменения максимальной частоты коленчатого вала (например, повышением крутящего момента). Ведь повышать обороты нельзя, это не легкий двигатель, например, «Тойоты» — там отключил ограничитель оборотов и — летай по трассе… Здесь же тяжелый двигатель с большим моментом инерции подвижных частей и высокими центробежными силами.

Итак, поднимется ли максимальная скорость танка при увеличении мощности двигателя при тех же максимальных оборотах и прочих равных условиях? Ответ можно найти в курсе теории движения танка{9}. Кроме натурных испытаний, максимальную скорость можно определить аналитически — провести кинематический и тяговый расчеты.

Чтобы получить максимальную скорость исходя из кинематических характеристик танка, достаточно определить частоту вращения ведущего колеса танка, а из нее — линейную скорость танка на высшей передаче. Для этого необходимо знать: максимальную частоту вращения коленвала двигателя, передаточные числа трансмиссии и бортового редуктора, радиус ведущего колеса. Задачка, как видно, достаточно просто решается…

Тяговый расчет, конечно, сложнее. Тут учитывается крутящий момент двигателя на различных оборотах, кинематические характеристики трансмиссии на различных передачах, потери мощности в системах двигателя, агрегатах трансмиссии, бортовом редукторе, ходовой части и внешние сопротивления. Максимальная скорость рассчитывается, как правило, для сопротивлений, соответствующих ровной твердой грунтовой дороге.

После проведения расчета максимальной скорости по кинематике и тяговым свойствам получают два ее значения, одно соответствует максимальным оборотам двигателя на высшей передаче, другое — равенству силы тяги, создаваемой двигателем и суммарной силе внутренних и внешних сопротивлений. Максимальной скоростью танка будет меньшее значение из рассчитанных. Это говорит о том, что если достигнуты максимальные 1650 оборотов в минуту (двигатель М-17Т) или 1800 (двигатель В-2) на высшей передаче, то мощность уже не имеет значения, увеличь ее хоть в 10 раз, а скорость все та же.

С техническими вопросами понятно, теперь оперативно-тактический. Но даже если и есть пресловутый «ограничитель мощности», то зачем его снимать на автострадах? Чтобы участвовать в соревнованиях гоночных автомобилей? Да будет известно господину историку, что максимальная скорость танка никакого отношения к таким понятиям, как «темп наступления» и «средняя скорость марша подразделения», не имеет! А именно этими понятиями надо оперировать, чтобы обосновывать планы захвата Европы. Если мы собрались завоевать Европу быстроходными танками, то, по Резуну, это должны быть танки-одиночки, потому что каковы бы ни были танки быстроходны, а средняя скорость движения танковой колонны даже в современных условиях составляет около 20 км/ч.

В реальной жизни, а не в псевдоисторических[106,107] сочинениях, подразделения на танках БТ совершали марши с достаточно скромными скоростями. Например, по завершении боев на Халхин-Голе в условиях совершения обычного марша к месту-постоянной дислокации три батальона на БТ-5 и один на БТ-7 11-й ордена Ленина танковой бригады им. М.П. Яковлева преодолели 630 км за четыре суточных перехода{10}. Это в среднем 157,5 км в сутки или 15,75 км/ч при десятичасовом режиме движения в день.

В июле 1939 года 6-я танковая бригада на танках БТ-7 совершила 800-километровый марш за 55 ходовых часов в течение 6 суток{11}. Отсюда достаточно определенно можно сказать, что средняя скорость движения составила 14,5 км/ч.

«Лучшие западные испытания танков БТ дают скорость не 70 км/час, а 70 миль/час».

Что интересно, в более поздней редакции наш прозаик начал ссылаться не на западные испытания БТ, а на мнение лучших западных экспертов, что при вранье, конечно, удобнее, поскольку информация об испытаниях или есть или нет, а «мнение экспертов» — что-то наподобие выражений «общеизвестно», «очевидно» и т.п. Фраза получила такое звучание:

«Лучшие западные эксперты считают, что максимальная скорость танков Б Т была не 70 км/час, а 70 миль/час».

Танки БТ имели и по нынешним временам уникально высокую удельную мощность и по тяговым свойствам вполне могли бы разогнаться до 100 и более км/ч, если бы в их коробке передач была соответствующая передача, но это не было нужно тогда, не нужно и сейчас — трудно найти среди современных танков тот, который имеет максимальную скорость более 80 км/ч.

Добавлю, что ссылки в стиле ОБС («лучшие западные эксперты») убедительны разве что для читателя уровня начальной школы. Конкретнее, товарищ историк, конкретнее надо указывать источник сокровенных знаний.

«Форма корпусов танков БТ была проста и рациональна. Ни один танк мира того времени, включая и танки, производимые для армии США, не имели такой формы брони. Лучший танк Второй мировой войны Т-34 — прямой потомок БТ. Форма его корпуса — это дальнейшее развитие идей великого американского танкового конструктора. После Т-34 принцип наклонного расположения лобовых броневых листов был использован на германской «Пантере», а потом и на всех остальных танках мира».

Из этого абзаца следует: 1) форма корпуса Т-34 произошла от формы корпуса БТ; 2) принцип наклонного расположения броневых листов для повышения бро-нестойкости придумал великий американский конструктор Кристи.

По следствию первому. Не секрет, что Т-34 по многим техническим решениям был наследником БТ, но достаточно посмотреть на чертежи корпусов Т-34 и БТ, чтобы убедиться, что формы корпуса БТ и Т-34 между собой имеют немного общего. Например, нос танка Кристи сужается от бортов вперед для обеспечения[108,109] возможности поворота передних управляемых катков при движении на колесах, на верхнем лобовом листе, наклоненном для снижения лобового сопротивления встречного потока воздуха (Кристи действительно гнался за скоростью), есть выступающая «будка» для головы механика-водителя, лобовая броневая деталь которой наклонена незначительно. На Т-34 люк механика тоже размещен на лобовой броне, но его крышка вместе с лобовой броневой деталью наклонена на 60°. Поперечное сечение корпуса БТ прямоугольное, а у Т-34 Т-образное с наклонной броней надгусеничных полок.

По следствию второму. Первооткрывателем наклонного расположения броневых листов Кристи не был! Не его это идея. О рикошетах и наклоне брони знали задолго до Кристи. Например, в США в 1862 году конфедератами сгоревший фрегат «Мерримак» был перестроен в низкобортный броненосец «Вирджиния» с казематом для артиллерийской батареи. Броня каземата для повышения стойкости была значительно наклонена. Броненосец «Вирджиния» 9 марта того же года вступил в бой с броненосцем северян «Монитор» и выдержал большое число попаданий снарядов, продемонстрировав эффективность своего бронирования{12}. Скажете, а при чем тут танки? Пожалуйста, за 15 лет до появления БТ-2 в России штабс-капитаном Мгебровым были разработаны бронеавтомобили, у которых броневые листы для повышения пулестойкости были наклонены под большими углами.

«В 30-е годы практически все танки мира выпускались по схеме: двигатель — на корме, трансмиссия — в носовой части. БТ был исключением: двигатель и трансмиссия — на корме. Через 25 лет весь мир поймет преимущество компоновки БТ».

Явная ложь. БТ не был исключением за счет расположения в корме двигателя и трансмиссии. А ложь потому, что уважающий себя историк не может не знать, что первым танком классической компоновки считается французский FT-17, который послужил прототипом первым советским танкам серии М («Борец за свободу тов. Ленин» и др.) и первым серийным танкам МС-1 (Т-18). Практически все советские танки 20-30-х гг. отечественной разработки имели классическую компоновку, например, танки БТ пошли в серию на тех же производственных площадях, где до них выпускался средний танк Т-24, имевший точно такую же классическую компоновку.

Не только в СССР без помощи Кристи поняли преимущество классической компоновки, и не через 25 лет. В довоенные годы и во время войны в Великобритании выпускались танки классической компоновки «Матильда», «Валентайн», «Кромвель»; во Франции — S35, В Ibis; в США — М26 и другие танки классической компоновки в разных странах.

И почему это весь мир должен понять преимущества компоновки БТ, а не, например, FT-17? И почему это такие «глупые» израильтяне до сих пор не поняли этих преимуществ и засунули двигатель и трансмиссию в носовую часть «Меркавы»? А ведь «Меркава» считается одним из лучших современных танков. Почему[110,111] шведский Strv-103 далек от классической компоновки? Может быть, рядом не было господина Резуна, чтобы подсказать заблуждающимся?

«Танки БТ постоянно совершенствовались».

Это одно из немногих правдивых утверждений в «Ледоколе». БТ действительно постоянно совершенствовались, как и, впрочем, подавляющее большинство остальных танков мира. Зная об этом, Резун все же постоянно подводит к некоторым предельным характеристикам и, говоря о них, создает ложное впечатление у читателя, что все БТ были такими.

«Их запас хода был доведен до 700 км. Через 50 лет — это все еще мечта для большинства танкистов».

Запас хода возрос до 520-630 км по шоссе на гусеницах для танка БТ-7М. Самое интересное, что специальных мероприятий для повышения его запаса хода не проводилось! У танка БТ-7 образца 1937 года с бензиновым двигателем запас хода по топливу составлял 160-375 км при емкости топливных баков 650+128 л. БТ-7М принципиально отличался от БТ-7 только установкой нового дизельного двигателя В-2. Запас хода, при той же емкости баков, возрос вдвое за счет высокой экономичности дизеля по сравнению с бензиновым двигателем.

«В 1936 году серийные танки БТ форсировали по дну почти под водой глубокие реки».

Даже так?! Почти под водой? А может быть, почти по воздуху или почти под землей?

Сообщаю, в 1936 году танки БТ-5 преодолевали брод глубиной 0,85 м, БТ-7-1,2 м. Это называется почти под водой? Большинство танков того времени без проблем преодолевали брод такой глубины. Если все же писатель имел в виду танки БТ-5ПХ и БТ-7ПХ (ПХ — подводного хождения), то это были опытные, а не серийные машины. А если вспоминать вероятных противников, то наиболее вероятный противник СССР — Германия имела на вооружении к концу 30-х танки Tauchpanzer III, способные преодолевать водные препятствия под водой.

«В 1938 году на танках БТ начали устанавливать дизельные двигатели. Остальной мир начнет это делать через 10-20 лет».

И это неправда. Остальной мир начал это делать не позже нас. До войны дизельные двигатели ставили на некоторые японские, итальянские, английские танки. Во время войны дизеля ставились на некоторые модификации американских «Шерманов» (М4А2 и М4А6), причем более 4 тыс. из выпущенных М4А2 были поставлены в СССР по ленд-лизу.

Да и с датой у Владимира Богдановича, как обычно, неточность — первые серийные БТ с дизельным двигателем (БТ-7М) покинули сборочный цех не в 38-м, а в декабре 1939 года.

«Наконец, танки БТ имели мощное по тем временам вооружение. Сказав столько положительного о количестве и качестве советских танков, надо,[112,113] справедливости ради, отметить совсем небольшой недостаток: эти танки было НЕВОЗМОЖНО ИСПОЛЬЗОВАТЬ НА СОВЕТСКОЙ ТЕРРИТОРИИ».

И это чистейшая выдумка. Например, в начале 30-х гг. советские специалисты придерживались прямо противоположного мнения. Так, в письме-распоряжении И. Халепского И. Гинзбургу говорится{13}: «… по имеющимся в штабе агентурным] сведениям, …польское правительство ведет закупки образцов 6-тонного танка типа Виккерс и 10-тонного быстроходного танка типа Кристи и усиленно готовится к их массовому производству… Тов. Ворошилов, тов. Эйдеманн и тов. Тухачевский согласны, что используя англ(ийско)-фр[аниузскую] помощь поляки в состоянии сделать уже к концу тек[ущего] года более 300 шт. легких 6-тонных англ. танков и до 100 шт. средних танков типа Кристи… В следующем году они могут удвоить это число… Это может дать им в руки большие козыри с точки зрения использования бронесил, которыми они не преминут воспользоваться, [так как] танки типа Кристи… как нельзя лучше подходят для ведения маневренной войны на территории СССР. Таким образом, Совет счел целесообразным… рассмотреть вопрос о принятии на вооружение КА вышеозначенных иностранных танков и начать их выпуск немедленно как они есть — не дожидаясь окончания опытных работ, чтобы при необходимости нанести отпор возможной агрессии…»

Вот видите, «танки типа Кристи как нельзя лучше подходят для ведения маневренной войны на территории СССР». А Резун говорит НЕВОЗМОЖНО. «Нам все врали», кому верить?

«Основное преимущество танка ВТ — скорость. Это качество было доминирующим над остальными качествами настолько, что даже вынесено в название танка — быстроходный».

Действительно, скоростью БТ выделялся. Но давайте зададимся вопросом: а было ли преимущество в скорости достигнуто в ущерб остальным боевым свойствам БТ? Этот вопрос важен с той точки зрения, что, говоря о доминировании одного свойства, можно подразумевать, что с остальными проблемы…

Есть примеры, когда повышение одних свойств решалось в ущерб другим. Так, например, традиционно высокая защита современных английских танков решается в ущерб подвижности. Французский АМХ-30 и западногерманский Леопард-1 обладали высокой подвижностью за счет снижения их защиты. Следует обратить особое внимание, что вышесказанное имеет верный смысл только при сравнении этих танков с их однотипными современниками. То же относится и к БТ.

Так что же с БТ? Действительно, он обладал очень высокой подвижностью, но это не мешало ему быть лучшим в своем классе легких танков и по остальным боевым свойствам. У танков БТ-5 и БТ-7 было довольно мощное вооружение — 45-мм пушка (сам маэстро упомянул «мощное по тем временам вооружение»). Даже некоторые средние танки уступали ему по вооружению, например немецкий Pz.III имел 37-мм пушку. Защита, как и у всех легких танков, была противопуль-ная. При этом толщина лобовой брони была доведена с 13 мм у ранних моделей до 22 мм у БТ-7. Для легкого[114,115] танка это довольно высокий показатель. Отсюда следует, что высокая подвижность БТ хоть и была доминирующим свойством, но не была получена в ущерб другим боевым свойствам.

«БТ — это танк-агрессор».

Да, БТ — агрессор. Точно так же, как и любой другой танк. Танк по определению оружие в тактическом смысле наступательное, а значит, агрессивное. Однако уважаемый фантазер непонятным мне образом применяет характеристику, которая присуща танку вообще, только к БТ, а про все остальные танки забывает.

«По всем своим характеристикам БТ похож на небольшого, но исключительно мобильного конного воина из несметных орд Чингисхана. Великий завоеватель мира побеждал всех своих врагов внезапным ударом колоссальных масс исключительно подвижных войск. Чингисхан уничтожал своих противников в основном не силой оружия, но стремительным маневром. Чингисхану нужны были не тяжелые неповоротливые рыцари, но орды легких, быстрых, подвижных войск, способных проходить огромные пространства, форсировать реки и выходить в глубокий тыл противника».

Представьте себе, про тактику использования орд Чингисхана, его конников и характеристика этих конников — тоже полный бред и отсебятина. Не верите? Почитайте какую-нибудь специальную литературу по этой теме или спросите у историков, специализирующихся на завоеваниях Чингисхана. Я здесь распространяться не буду, во-первых, потому что выходит за рамки выбранной мной темы, во-вторых, не хочу отбирать хлеб у специалистов.

«Вот именно такими были танки БТ. Их было произведено больше, чем ВСЕХ типов во ВСЕХ странах мира на 1 сентября 1939 года».

И ведь читатель верит! В бесстыдную ложь легко поверить. И я бы поверил, если бы не интересовался темой. Дело в том, что в том же СССР одновременно с БТ производились легкие танки Т-26. Это были сравнительно тихоходные машины сопровождения пехоты, и произведено их было примерно на полторы тысячи больше, чем БТ. На 1939 год разница в пользу Т-26 составляла примерно одну тысячу машин.

Если попробовать рассуждать в резуновском стиле, то к каким выводам можно прийти относительно массового выпуска слабобронированных, тихоходных, но хорошо вооруженных танков Т-26? Как вариант: их хотели ставить в засады и закапывать по башню, а ведь это же оборона!…

«Подвижность, скорость и запас хода БТ были куплены за счет рациональной, но очень легкой и тонкой брони».

Как было сказано выше, это не так. Скорость была выдающейся, но получена она не в ущерб бронированию, так как последнее у БТ было не хуже, чем у зарубежных и отечественных аналогов. В самом деле, скорость якобы куплена за счет брони, но лобовое бронирование БТ было доведено до 22 мм, а тихоходный Т-26 имел лобовую броню всего 15 мм при меньших углах наклона.[116,117]

Кроме того, утверждается, что орды БТ имели огромный запас хода и куплен он за счет слабой брони. И это вранье. Как уже упоминалось, Резун делает сборный ТТХ для БТ и применяет его ко всем БТ без исключения. Запас хода БТ составлял 150-160 км на гусеницах для БТ-2 и БТ-5,160-375 для БТ-7 и 520-630 для БТ-7М. Танков БТ-7М было произведено 788 единиц, и огромным запасом хода обладали только они, а все остальные «орды» БТ довольствовались скромным показателем в 150-375 км. Кроме того, если утверждение Резуна верно, то как объяснить тот факт, что в новых модификациях БТ с постоянным ростом запаса хода росла и толщина брони?

«БТ можно было использовать только в агрессивной войне, только в тылах противника, только в стремительной наступательной операции, когда орды танков внезапно врывались на территорию противника и, обходя очаги сопротивления, устремлялись в глубину, где войск противника нет, но где находятся его города, мосты, заводы, аэродромы, порты, склады, командные пункты и узлы связи».

Этот абзац просто потрясает. Набор аксиом, не требующих доказательств! Значит, БТ можно использовать только в тылах противника, а на фронте или в своем тылу их использовать нельзя? Возникает вопрос, а кто вдруг решил, что в глубине войск противника нет? Может быть, стоит попросить вероятного противника подвести все свои войска поближе к нашим границам, и тогда уж точно в глубине войск не будет?

И прошу обратить внимание на фразу, что БТ устремляются вглубь, обходя очаги сопротивления. Об этом мы вспомним ниже.

«Потрясающие агрессивные характеристики танков БТ были достигнуты также за счет использования уникальной ходовой части. БТ на полевых дорогах двигался на гусеницах, но, попав на хорошие дороги, он сбрасывал тяжелые гусеницы и дальше несся вперед на колесах, как гоночный автомобиль».

Весьма настораживает фраза «сбрасывал тяжелые гусеницы», это такая метафора или под «сбрасывал» подразумевается именно сброс гусениц на грунт? Посмотрим далее…

«Но хорошо известно, что скорость противоречит проходимости: или — скоростной автомобиль, который ходит только по хорошим дорогам, или — тихоходный трактор, который ходит где у годно. Эту дилемму советские маршалы решили в пользу быстроходного автомобиля: танки БТ были совершенно беспомощны на плохих дорогах советской территории».

Это тоже абсолютная ложь, БТ прекрасно справлялся с дорогами и бездорожьем Советского Союза, и об этом мы поговорим несколькими абзацами ниже.

«Когда Гитлер начал «Операцию «Барбаросса», практически все танки БТ были брошены».

И это совершеннейшая неправда. Многие БТ действительно были брошены, но причины были вовсе не в том, что они якобы были не нужны. Многие танки (не только БТ, но и Т-26, Т-28, новейшие Т-34 и KB)[118,119] были брошены из-за поломок на марше и отсутствия запасных частей. Многие были брошены из-за отсутствия горючего.

Неразбериха начального периода войны наложила свой отпечаток и не пощадила весь наш танковый парк. К осени мы имели на фронте менее полутора тысяч танков. Со слов Резуна можно подумать, что это должны быть только Т-34 и KB, их-то никто бросать не будет. Отнюдь, например, Западный фронт в начале октября 1941 года располагал 483 танками, из которых только 45 были Т-34 и KB, остальные — БТ, Т-26, Т-60 и некоторые другие.

БТ активно использовались весь 41-й год, в 42-м году, они принимали участие в снятии блокады Ленинграда и разгроме финнов на Карельском перешейке. Например, 91-й отдельный танковый полк Карельского фронта, сформированный 27 мая 1944 года, имел в своем составе 14 БТ-7, 5 БТ-5 и 11 американских МЗс.

БТ участвовали в разгроме Квантунской армии в августе 1945 года. Например, в состав 6-й гвардейской танковой армии входило три отдельных танковых батальона БТ-7 и один БТ-5{14}.

Как видим, БТ тоже были нужны и их не бросали по причине ненужности на советской территории.

«Даже на гусеницах их использовать вне дорог было почти невозможно. А на колесах они не использовались НИКОГДА. Потенциал великолепных танков БТ не был реализован, но его и НЕЛЬЗЯ БЫЛО РЕАЛИЗОВАТЬ НА СОВЕТСКОЙ ТЕРРИТОРИИ».

Утверждается, что на территории СССР танк БТ вне дорог абсолютно беспомощен даже на гусеницах, т.е. его проходимость на местности практически никакая. И это абсолютная ложь, которую очень легко опровергнуть.

Сначала выясним, какие характеристики машины влияют на ее проходимость.

Масса танка. Чем выше масса танка, тем меньшее число мостов может его выдержать и тем труднее его транспортировать.

Тяговые характеристики (удельная мощность). Высокая удельная мощность позволяет преодолевать различные препятствия и крутые подъемы.

Опорная проходимость, которая характеризуется удельным давлением на грунт. Чем меньше давление на грунт, тем меньше вероятность, того что танк застрянет, и меньше сопротивление движению танка.

Габаритная проходимость. Характеризуется размерами преодолеваемых препятствий и габаритами самой машины.

ПGреодолеваемость водных преград. Характеризуется глубиной преодолеваемой водной преграды.

Как известно, современный советский танк Т-72 имеет очень хорошую проходимость и довольно высокие скорости движения по местности. А теперь давайте сравним те характеристики танков БТ и Т-72, которые влияют на их проходимость.[120,121]

Характеристика

Т-72Б (1985 г.)

БТ-5 (1933 г.)

БТ-7М (1939 г.)

Боевая масса, т

44,5

11,6

14,65

Удельная мощность, л.с/т

18,9

31,46

34,13

Размеры, мм длина

9530

5800

5660

Высота

3460

2230

2290

Ширина

2226

2250

2447

Клиренс

470

350

390 (390-410)

Удельное давление, кг/см2

0,9

0,6

0,9

Препятствия подъем, градусов

30

37

36

Высота стенки, м

0,85

0,6

0,75

Ширина рва, м

2,8

2

2,5

Глубина брода, м

1,2

0,9

1,2

Что же видно из представленной таблицы? А то, что танк БТ по своим характеристикам проходимости как минимум не уступает Т-72. Он имеет меньшую массу (в три раза); почти в два раза большую удельную мощность; удельное давление на грунт такое же, как у Т-72, только у самого тяжелого БТ — БТ-7М, а у остальных БТ оно ниже; габаритные размеры, за исключением высоты, у БТ меньше; БТ-7М преодолевает почти такие же препятствия по размерам, как и Т-72, а подъем еще большей крутизны. Единственная характеристика, где БТ явно уступил, это клиренс. «Вотже оно! Клиренс маленький», — скажет упертый резуноид. Ответим: Т-34 тоже никому не придет в голову причислять к не соответствующим советской территории, а его клиренс фактически такой же, как у БТ — 400 мм…

Итак, делаем вывод: Все утверждения Резуна о непригодности БТ к использованию на советской территории — ложь и выдумки.

«БТ создавался для действий только на иностранных территориях, причем только таких, где были хорошие дороги. Взглянем на советских соседей».

В стиле господина Резуна безапелляционно заявляю: БТ создавался конструктором Кристи для действий только на иностранной территории — на территории Советской России. А как было уже продемонстрировано, БТ прекрасно подходил для использования на нашей территории.

Резун через несколько абзацев забыл о том, как он красиво рассказывал, кто создал прототип БТ.

«Тогда, как и сейчас, Турция, Иран, Афганистан, Китай, Монголия, Маньчжурия, Северная Корея хороших дорог не имели. Жуков использовал танки БТ в Монголии, где местность ровная, как стол, но использовал их только на гусеницах и остался очень недоволен: гусеницы вне дорог часто слетали, а из-за относительно большого давления колеса вне дорог и даже на полевых дорогах танки проваливались в грунт и буксовали».[122,123]

Единственный отзыв Жукова про БТ, который можно найти в его «Воспоминаниях и размышлениях» по результатам боевых действий на Халхин-Голе, звучит так: «танки БТ-5 и БТ-7 слишком огнеопасны»{15}. Как можно заметить, этот отзыв никак не касается проблем подвижности БТ.

«На вопрос, что является главным для танков БТ — колеса или гусеницы, советские учебники тех лет дают четкий ответ: колеса».

И опять ОБС. Было бы неплохо, если бы автор сослался не на «советские учебники тех лет», а на конкретные источники, где об этом говорится. Дело в том, что я такой «четкий ответ» не видел и он, мягко говоря, неочевиден — колесный и гусеничный ходы имеют разное назначение. В наставлении на танк БТ-7{16} говорится: «Колесно-гусеничный ход позволяет танку двигаться по дорогам (с твердым покровом) на колесном ходу и вне дорог и по пересеченной местности, а также преодолевать препятствия на гусеничном ходу».

Т.е. один из основных учебников по танку БТ-7 не дает четкий ответ, какой же ход основной, просто указывается, какой ход для чего предназначен.

На самом деле колесный ход предназначался для перегруппировок и совершения маршей по дорогам (в том числе и сухим грунтовым) в своем тылу, а в преддверии вступления в бой предусматривался переход на гусеничный ход. Поскольку основное назначение танка — ведение боя, а не движение по дорогам, то основным являлся гусеничный ход. Более того, ни один командир в здравом уме не будет совершать марш во вражеском тылу на колесах — любая встреча с противником не на гусеницах чревата печальными последствиями, а такая встреча во вражеском тылу более чем вероятна.

Кроме этого, стоит заметить, что масса танков БТ возросла с 11 т для БТ-2 до 14,65 т для БТ-7М и резиновые бандажи его катков при движении на колесном ходу на высшей передаче выходили из строя уже через 50-100 км. Поэтому было рекомендовано эксплуатировать танк только на гусеничном ходу{17}. По-моему, колесами, как главными для БТ, здесь и не пахнет.

«Главное качество БТ — скорость, а она достигается на колесах. Гусеницы — это только средство попасть на чужую территорию, например, на гусеницах преодолеть Польшу, а попав на германские автострады, сбросить гусеницы и действовать на колесах».

Вообще-то, во все времена главная задача гусениц танка состояла не в доставке его куда-либо (это одна из задач, но не главная), а в обеспечении высокой подвижности на поле боя, поэтому было бы просто глупо лишать танк одного из основных боевых свойств (подвижности) путем сбрасывания гусениц.

И, позвольте, а какой год на дворе имелся в виду в приведенной цитате? Я так понимаю, что данное утверждение может иметь смысл по состоянию на время принятия на вооружение танка БТ и начало его производства (1930-1931 гг.), а иначе зачем сначала принять неподходящий для своей территории танк, а потом придумывать ему концепцию применения на чужой, для еще не существующих автострад? Это я к тому, что как можно всерьез говорить об автострадах в Европе в 1930[124,125] году? Например, известно, что в Германии строительством автострад занялись после прихода к власти Гитлера, т.е. не раньше 1933 года. Или, может быть, с принятием на вооружение БТ большевиками был принят перспективный план развития экономики Германии, который предусматривал приход к власти Гитлера и строительство автострад для движения по ним БТ? Абсурд.

«Гусеницы рассматривались как вспомогательное средство, которое в войне предполагалось использовать только однажды, а затем их сбросить и забыть о них. Точно так же парашютист использует парашют только для того, чтобы попасть на территорию противника. Там он парашют сбрасывает и действует в тылу, не обременяя себя тяжелым и больше не нужным грузом. Именно такое отношение было и к гусеницам танков».

И это — вранье. Не было такого отношения к гусеницам. А несколько выше Резун про действия на колесах писал: «БТ устремляются вглубь, обходя очаги сопротивления». В то же время утверждается, что задача БТ, дойдя до Европы, сбросить гусеницы и действовать на колесах. Позвольте, а каким тогда образом обходить очаги сопротивления?

Не нужно заканчивать академий, чтобы понимать, что в центре лесного массива или в овраге противотанковую оборону не делают, а делают ее на наиболее танкоопасных направлениях, которыми в первую очередь и являются дороги, просеки, перекрестки и т.д., то есть на танкодоступных участках местности. А что нужно, чтобы обойти такой противотанковый очаг сопротивления? Как минимум нужно съехать с дороги, а для этого нужны гусеницы, которых, по утверждению автора, уже нет.

Вот и получается, что или очаги сопротивления надо в лоб таранить, или иметь при себе гусеницы.

«Советские дивизии и корпуса, вооруженные танками БТ, не имели в своем составе автомобилей, предназначенных для сбора и перевозки сброшенных гусеничных лент: танки БТ после сброса гусениц должны были завершить войну на колесах, уйдя по отличным дорогам в глубокий тыл противника».

Убойный аргумент — не было автомобилей для гусениц, значит, и гусеницы не нужны. А ведь действительно таких автомобилей, которые подбирали бы «сброшенные гусеницы», не было. Они были и не нужны, так как гусеницы танки БТ возили с собой. Переход с гусениц на колеса осуществлялся за 30 мин, при этом гусеница разбивалась на несколько частей и особым образом укладывалась на надгусеничных полках машины. Таким образом, необходимость иметь такие автомобили придумана Резуном для пущей убедительности его неверного тезиса о ненужности сброшенных гусениц.

Не верите? Во-первых, в любом букваре по БТ для любителей есть море фотографий БТ на колесах с гусеницами на полках, а во-вторых, позволю себе привести обширную цитату из наставления по танку БТ-7:{18}[126,127]

«9. Переход с гусеничного хода на колесный

Поставить танк на ровное место. Снять колпаки со ступицы ведущих колес колесного хода. Поставить блокирующие кольца на оба ведущих колеса.

Перед постановкой блокирующих колец обязательно проверить состояние хомутика крепления гитарного колеса на валике (дет. 17-23-2). Хомутик плотно крепится на валике и не должен вращаться на нем. Стяжные болты хомутиков должны иметь как под головкой, так и под гайкой замковые шайбы. Поставить колпаки ступицы на место.

Специальным ключом отжать гайку оси ленивца и натянуть гусеницу, вывести из зацепления с кронштейном зубчатый диск оси ленивца ударами кувалды по деревянной накладке, положенной на конец оси. Отпустить гусеницу.

Разъединить гусеницы в промежутке между колесом колесного хода и гусеничным колесом, для чего выбить пальцы из ушков траков гусеницы специальной выколоткой.

Завести мотор и съехать с гусениц, после чего закрепить ленивцы в кронштейнах.

Каждую гусеницу разбить на четыре части: две части по 12 траков и две части по 11 траков.

Снять запасные бензиновые бачки с верхней части полок и укрепить их под полками.

Уложить гусеницу на полках по обе стороны танка. Поднять и уложить часть гусениц в 12 траков на полках вверх гребнями, часть в 11 траков — на ребро к стенке корпуса, часть в 11 траков — на ребро с наружной стороны, гребнями к стенке корпуса, часть в 12 траков положить сверху гребнями вниз. При этом концы гусеницы не должны свисать с крыла. Притянуть уложенную гусеницу ремнями в трех местах, для чего в крыле имеются прорези, а на верхней броне, над бензобаками, скобы.

10. Переход с колесного хода на гусеничный

Остановить танк на ровном участке. Снять с крыльев танка гусеничные цепи. Разостлать гусеничные цепи впереди танка, уложив их на линии колес так, чтобы гребень трака приходился против середины колеса, соединить отдельные части цепи (для чего соединить проушины), вставить палец и зашплинтовать.

При соединении необходимо следить, чтобы траки с гребнями чередовались с траками без гребней.

Поставив управляемые колеса прямо, осторожно завести танк на разостланную гусеничную цепь. Когда танк станет всеми колесами на гусеницу, закинуть задний конец гусеницы на ведущее гусеничное колесо и двигать танк осторожно вперед, поддерживая конец цепи. Остановить танк, когда передние колеса будут находиться от конца гусеничной цепи на расстоянии двух траков. Подтянуть задний конец гусеницы.

Специальным ключом поставить ленивец в положение, ближайшее к переднему управляемому колесу, соединить цепь на нижней ветви между ленивцем и передним колесом, зашплинтовать палец.

Специальным ключом отвести коленчатую ось ленивца вперед, натягивая гусеницу.

Нормальным натягом гусеницы считается положение, когда верхняя ветвь гусеницы свободно лежит на двух средних колесах, провисая между ними на 25-30 мм.[128,129] Придерживая натянутую гусеницу ключом, одновременно затягивать гайку конца коленчатой оси до тех пор, пока не войдут в зацепление все зубцы, после чего зажать гайку до отказа. Снять колпаки с ведущих колес колесного хода.

Снять блокирующие кольца и поставить обратно колпаки, укрепив болтами. Тщательно следить, чтобы грязь и песок не попали внутрь ступицы колеса. Регулировку рессор производить не следует, так как на танке БТ-7 регулировка рессор постоянная для колесного и гусеничного хода.

Вынуть чеку из верхнего отверстия колонки и вставить ее в отверстие крышки картера колонки.

Застопорить в картере рулевого механизма ведущий валик с шестерней, для чего вынуть чеку из верхнего отверстия и вставить в отверстие крышки картера рулевого механизма.

Снятые блокирующие кольца и укрепить в отделении водителя на специальной шпильке.

Перенести укрепленные под полками запасные бензобаки на верх полок и укрепить на шпильках.

Продолжать движение с подвешенными под полками бачками на гусеничном ходу не разрешается, ввиду того что во время движения баки могут быть сбиты гусеничной лентой».

Как видим, есть однозначный ответ: гусеницы никуда не сбрасываются, их возят с собой, и автомобили для этого не требуются.

«Некоторые типы советских танков имели названия в честь коммунистических лидеров: KB — Клим Ворошилов, ИС — Иосиф Сталин, но большинство типов советских танков получали названия, в которых содержался индекс «Т». Иногда этот индекс, кроме «Т», содержал букву «О» (огнеметный), «Б» (быстроходный), «П» (плавающий). Кстати, Советский Союз был единственной страной мира, которая в массовых количествах производила плавающие танки. В оборонительной войне танку никуда плавать не надо, поэтому, когда Гитлер начал операцию «Барбаросса», советские плавающие танки пришлось бросить из-за непригодности в оборонительной войне».

Насчет «брошенных ненужных танков» я уже написал выше, а вот то, что в основном плавающие танки состояли на вооружении разведывательных подразделений, г-н Резун, видимо, или не знает, или молчит. Кроме того, что значит фраза о «непригодности к оборонительной войне»? Я так понимаю, что имеется в виду пригодность к наступательной войне. Значит, танки с пулеметным вооружением или 20-мм пушкой — это танки для наступления и прорыва вражеской обороны? Очень смешно.

Более того, таких дураков, которые думают, что для обороны никуда плавать не надо, и не позаботились достаточным количеством переправочных средств и плавающей техники, наступающий враг жестоко наказывает — уничтожает мосты и прижимает отступающих к реке. Последним остается или погибнуть, или, бросив вооружение и технику, спасаться бегством вплавь.

«а их производство немедленно прекратить, как и производство БТ».[130,131]

Значит, производство танков БТ и плавающих танков было прекращено после нападения на СССР? Опять неправда. Производство БТ было прекращено в сентябре 1940 года с переходом на выпуск танка Т-34. А легкие танки продолжали производить, но в условиях войны перешли на выпуск более простого и технологичного по сравнению с плавающим Т-40 легкого танка Т-60.

«БТ» — это отступление.

Какой-то все же избирательный у г-на Резуна подход. Получается, что «ПТ» и «ОТ» не отступление, а «БТ» — отступление.

«Главное в другом. В 1938 году в Советском Союзе начаты интенсивные работы по созданию танка совершенно нового типа «А-20». Что есть «А-20», ни один советский военный учебник на этот вопрос не отвечает. Возможно, после публикации моей книги коммунисты задним числом придумают некое толкование этого индекса, но пока для многих экспертов мира индекс остается нерасшифрованным. Я долго искал ответ на вопрос и нашел его на заводе N183. Это все тот же локомотивный завод, который, как и раньше, кроме локомотивов, дает побочную продукцию. Не знаю, правильно ли объяснение, но ветераны говорят, что изначальный смысл индекса «А» — автострадный. Объяснение лично мне кажется убедительным. Танк «А-20» — это дальнейшее развитие семейства БТ. Если у БТ главная характеристика вынесена в название, почему у А-20 главная характеристика не может быть вынесена в название? Главное назначение А-20 — на гусеницах добраться до автострад, а там, сбросив гусеницы, превратиться в короля скорости».

Сенсация! Это, пожалуй, единственное место, где уважаемый писатель выразил сомнение, сказав, что не знает, правильно ли объяснение. Но, даже выразив это сомнение, имеет наглость делать безапелляционные выводы далеко идущего глобального характера только потому, что очередное объяснение источника ОБС «кажется убедительным».

Что же на самом деле обозначал индекс «А»? На харьковском заводе так обозначали опытные изделия. И это необязательно были танки. Может быть, и сенокосилку с индексом «А» сделаем «автострадной»?

Так, например, танк БТ-7М имел заводской индекс А-8. Впрочем, можно сказать, что это первый шаг к «автострадным», пойдем дальше. Вместе с А-20 параллельно разрабатывался танк А-20Г (Г — гусеничный вариант А-20, т.е. он вроде и автострадный, но только на гусеницах), который после доработки стал А-32. Любому любителю истории БТ ВТ известно, что А-32 — прототип, предшественник легендарного Т-34 (заводской индекс А-34). Может быть, и Т-34 в автострадные танки запишем?

«А теперь вспомним, что и в конце XX века Советский Союз не имеет ни одного километра дороги, которую можно было бы определить термином — автострада. 50лет назад автострад на советской территории и подавно не быао. И ни одно сопредельное государство не имело в 1938 году автострад. А вот в следующем, 1939 году, Сталин[132,133} пактом Молотова — Риббентропа расколол Польшу и установил общие границы с государством, которое имело автострады. Это государство называлось Германия».

Да-да, но все эти пассажи впустую, поскольку цепочка логических рассуждений Резуна построена на изначально ложных фактах. И почему-то практически сразу после установления общих границ с Германией в СССР прекращается производство БТ в пользу такого, далеко не автострадного Т-34.

«Говорят, что сталинские танки были не готовы к войне. Это не так. Они были не готовы к оборонительной войне на своей территории. Их просто готовили для войны на других территориях».

Уважаемый «стратег» не знает одной простой истины: армия нужна для ведения войны, не для ведения наступательной войны и не для ведения оборонительной войны, а для войны. Кто это забывает и начинает готовить армию только к наступлениям или искусственно «оборонительную доктрину» государства по своей безграмотности распространяет на тактический уровень ведения боевых действий, тот рискует привести в будущем свою армию к крупным поражениям.

Глава 13. O крылатом танке:

«Советские генералы мечтали не только бросить в Западную Европу сотни тысяч десантников-пехотинцев, но и сотни, а возможно, и тысячи танков. Конструкторы интенсивно искали пути осуществления мечты самым простым и дешевым способом. Олег Антонов, тот самый, который потом станет создателем самых больших в мире военно-транспортных самолетов, предложил навесить на обычный серийный танк крылья и оперение, используя корпус танка как каркас всей конструкции. Эта система получила название KT — крылья танка. Приводы воздушных рулей крепились к пушке танка. Экипаж танка осуществлял управление полетом, находясь внутри танка, путем поворота башни и подъема пушечного ствола. KT — это потрясающая простота. Конечно, риск полета в танке был, мягко говоря, выше привычных норм, но человеческая жизнь в Советском Союзе стоила даже дешевле, чем навесные крылья на танке».

Итак, действительно существовал такой KT. Меня в этом абзаце удивляет следующая вещь. Зачем вдруг понадобилось рассказывать такие технические подробности о том, как это сооружение управлялось в полете? Чтобы показать свою осведомленность и получить у несведущего читателя кредит доверия своим побасенкам?

Дело в том, что резуновское описание привода воздушных рулей к пушке — это такая ахинея, что технически грамотному человеку просто невозможно читать. И для этого даже не нужно быть пилотом или инженером авиационной специальности. Представьте себя на месте наводчика, который смотрит в прицел и управляет полетом, вращая рукоятки приводов башни и пушки. Такими органами управления даже теоретически невозможно управлять полетом летательного аппарата. Пилот на месте наводчика с такими приводами управления не сможет управлять полетом, потому что он должен иметь возможность мгновенно реагировать на[134,135] изменения в поведении летящей машины, а вращение маховиками башни занимает до десятков секунд. Наблюдение в приближающий прицел с полем зрения в несколько градусов не позволит направить такой летательный аппарат в нужную сторону, а тем более его посадить.

Что же было на самом деле? Во-первых, приводы от оперения шли к месту механика-водителя, откуда пилот и управлял полетом так, как это обычно делается на самолетах. Во-вторых, танк в полете в принципе не мог управляться башней, так как первый и единственный испытательный полет KT совершил с подвешенным к нему Т-60 без башни.

«KT в 1942 году летал. В книге выдающегося западного эксперта Стивена Залога есть уникальная фотография летящего в небе танка с крыльями и хвостом».

Даже с крыльями и хвостом. Только посмотрите, что делается, он еще и с хвостом…

Да, летал, и я об этом уже сказал. Нашего читателя такими фотографиями не удивишь, они в журнале «Техника — молодежи» печатались еще в 80-е годы, правда, не в полете, а на летном поле, но все же…

«Олег Антонов с созданием крылатого танка опоздал к началу войны, да и началась она не так, как планировал Сталин, поэтому крылатые танки оказались столь же ненужными, как и миллион парашютистов».

И тут очередная натяжка на глобус. Ведь самому Резуну очевидно, что KT к планам первого удара по Европе не имеет никакого отношения, так как Антонов «опоздал» не только с созданием KT до начала войны, но и сами работы по этой машине были начаты только в декабре 1941 года.[136]

Владимир Веселов

Расколотая тумбочка

Есть в разведке термин: «источник плющить». Откуда происходит? Не знаю. Есть другой термин того же значения: «тумбочку колоть».

В. Суворов. «Очищение»

По мнению многочисленных поклонников бывшего советского разведчика Владимира Богдановича Резуна, ставшего британским историком В. Суворовым, именно то, что Резун прошел школу советской разведки, позволило ему вскрыть тайные планы Сталина, используя исключительно открытые источники. Ситуация выглядит так: на протяжении нескольких десятилетий советские историки по заданию партии и правительства создавали ложную картину предвоенного периода. Владимир Богданович же, применив свои навыки разведчика, проанализировал всю доступную ему из открытых источников информацию и нарисовал совсем другую, правдивую картину.

Разведчиков действительно учат не только собирать, но и анализировать информацию. Кроме этого, их учат и тонкому искусству дезинформации. То есть тому, как с помощью правды, полуправды и чистой лжи нарисовать нужную картину. Поскольку противник тоже[138] может заниматься дезинформацией, учат разведчиков и тому, как эту дезинформацию разоблачать.

Собственно говоря, при анализе любой информации, даже поступившей из считающегося сверхнадежным источника, начинают с того, что проверяют, не дезинформация ли это. Если при анализе информации получаются противоречия, существуют специальные методики, позволяющие разобраться, вызвано ли это неполнотой информации, или вас пытаются сознательно водить за нос. Давайте попробуем применить одну из этих методик к трудам В. Суворова.

Для начала примем на веру все, что написано в его многочисленных книгах. Будем считать, что истории об «автострадных танках», «крылатых шакалах», «неуязвимых бомбардировщиках с пятым двигателем» и все прочее чистая правда. Согласимся также и с тем, что сосредоточение советских войск на границах с Германией летом 1941 года однозначно указывает на подготовку к агрессии. И вообще не будем оспаривать ничего из написанного Владимиром Богдановичем, но попробуем разобраться с «главным». Т.е. с тем, как должен был проходить «освободительный поход» РККА, если бы Сталину удалось осуществить задуманное.

Куда целился Сталин?

В последней, 33-й главе «Ледокола» В. Суворов описывает такую гипотетическую ситуацию: Гитлер в очередной раз перенес срок начала превентивной войны против СССР, поэтому Сталин смог, как и планировал, начать войну первым. Далее следует красочное[139] описание той войны, которая должна была начаться по планам кремлевских поджигателей. Попробуем прочитать эту главу внимательно, и сопоставим написанное в ней с тем, что Владимир Богданович пишет в других книгах.

«Первый артиллерийский залп минута в минуту совпал с моментом, когда тысячи советских самолетов пересекли государственную границу. Германские аэродромы расположены крайне неудачно — у самой границы, у германских летчиков нет времени поднять свои самолеты в воздух. На германских аэродромах собрано огромное количество самолетов. Они стоят крылом к крылу, и пожар на одном распространяется на соседние, как огонь в спичечной коробке. (Выделено мной. — В.В.)

Над аэродромами черными столбами дым. Эти черные столбы — ориентир для советских самолетов, которые идут волна за волной. С германских аэродромов успели подняться в воздух лишь немногие самолеты. Германским летчикам категорически запрещалось открывать огонь по советским самолетам, но некоторые летчики, вопреки запрету командования, вступают в бой, уничтожают советские самолеты, а расстреляв все патроны, идут в последнюю самоубийственную атаку лобовым тараном». (Ледокол. Гл.33).

Но почему германские аэродромы расположены у самой границы? И зачем на них собрано громадное количество самолетов, стоящих крыло к крылу?

Обратим внимание на действия советского командования, описанные В. Суворовым.

«Одновременно с переброской войск шло интенсивное перебазирование авиации. Авиационные дивизии и полки небольшими группами в темное время суток под видом учений перебрасывались на аэродромы, некоторые из которых находились ближе чем 10 км от границы». (Ледокол. Гл. 22).

«Жуков выдвинул аэродромы к самым границам и сосредоточил на них по сто, иногда и по двести самолетов». (День М. Гл. 5).

Как вы понимаете, самолеты перебазируются на приграничные аэродромы для нападения на Германию. Для сомневающихся В. Суворов повторяет: «Приграничные аэродромы забиты самолетами — это не для отражения агрессии». (Последняя республика. Гл. 9).

Что же нужно было делать для подготовки к отражению агрессии? Точных указаний я у Владимира Богдановича не нашел, зато обнаружил указания, что не нужно было делать: «И следовало авиацию на приграничных аэродромах не держать огромными массами, тогда бы она не попала под первый удар. А Жуков ее согнал на приграничные аэродромы чудовищными толпами». (Очищение. Гл. 21).

То есть, готовясь к обороне, свою авиацию нужно держать на некотором удалении от границы, тогда противник не сможет ее уничтожить внезапным ударом. И только если сам готовишь внезапный удар по противнику, самолеты нужно придвигать к границам. И никаких других вариантов теория Владимира Богдановича не предусматривает.

Таким образом, сосредоточение германской авиации у наших границ возможно только в одном случае — если Германия собирается напасть на СССР. О[140,141] чем, собственно говоря, и написано в начале 33-й главы «Ледокола».

А если бы немцы собирались обороняться? Виктор Богданович сам говорит, что в этом случае аэродромы нужно оттягивать подальше от границы, чтобы при внезапном нападении было время поднять по тревоге авиацию в воздух и разбить вторгшегося в воздушное пространство врага. Но ведь могла сложиться и такая ситуация (точнее, должна была сложиться), когда немецких аэродромов вообще не было бы в радиусе действия советской фронтовой авиации. Это «если бы лучшие германские силы ушли с материка в Африку и на Британские острова». (Ледокол. Гл. 29).

Что же получается, с одной стороны, В. Суворов пишет: «Уставы советской истребительной и бомбардировочной авиации ориентировали советских летчиков на проведение одной грандиозной внезапной наступательной операции, в которой советская авиация одним ударом накроет всю авиацию противника на аэродромах и захватит господство в воздухе». (Ледокол. Гл.З). С другой стороны, он же утверждает: «…руками Гитлера Сталин сокрушил Европу и теперь готовит внезапный удар в спину Германии (Выделено мной. — В.В.)». (Ледокол. Гл.19).

Однако основная масса авиации должна быть не там, где у Германии спина, а там, куда смотрит ее лицо. Летом 1941 года Гитлер повернулся лицом к СССР, и авиация тут же начала перебазирование на восток. А если бы Гитлер продолжал стоять спиной к Сталину, а то и вовсе ушел бы в Африку и на Британские острова, основная масса германских самолетов никак не могла бы оказаться у наших границ.

В этом случае советская авиация, несмотря на свои ужасно агрессивные уставы, никак не могла захватить господство в воздухе в ходе одной грандиозной наступательной операции. Т.е. для «удара в спину Германии» советская авиация явно не годилась.

Но для захвата господства в воздухе по сценарию В. Суворова мало того, чтобы германская авиация оказалась на востоке, нужны совершенно уникальные условия. Те же самые, которые, по его словам, позволили захватить господство в воздухе немецкой авиации в начале Великой Отечественной. То есть противник должен сам готовиться к нападению.

Сформулируем три тезиса, прямо следующие из книг В. Суворова:

1. Страна, готовящаяся к обороне (или вообще не ожидающая нападения), держит свою авиацию так, чтобы «она не попала под первый удар».

2. Страна, готовящая агрессию, собирает авиацию «на приграничные аэродромы чудовищными толпами».

3. Уничтожить вражескую авиацию одним мощным ударом возможно, только если вся она сосредоточена на приграничных аэродромах.

Как можно состыковать все это с утверждением «советская авиация предназначалась для уничтожения вражеской авиации одним мощным ударом по аэродромам» ?

Единственный вариант: советская авиация предназначалась для нанесения внезапного удара по ИЗГОТОВИВШЕМУСЯ К АГРЕССИИ НЕПРИЯТЕЛЮ.[142,143]

Именно на это нацеливали наших летчиков «Уставы советской истребительной и бомбардировочной авиации», именно для этого «Сталин и заказал своим конструкторам» соответствующий самолет.

Вспомним, что говорит В. Суворов о «крылатом шакале» Су-2: «…Его возможности по нанесению внезапных у даров по аэродромам резко превосходили все то, что было на вооружении любой другой страны». (День М. Гл. 3). А ведь разработка этого самолета началась в 1936 году.

«Уже в 1936 году Сталин приказал своим конструкторам создать тот тип самолета, который в одно прекрасное утро появляется в лучах восходящего солнца.

Это был именно тот сценарий, по которому Сталин намеревался вступить в войну». (День М. Гл. 3).

То есть уже в 1936 году Сталин готовился начать войну ударом по изготовившейся к агрессии немецкой армии.

Как видите, из анализа этого небольшого кусочка «Ледокола» следует, что с авиационной тематикой у В. Суворова не все ладно. Если оставить в неприкосновенности «главное», т.е. тезис о подготовке коварного удара в спину ничего не подозревающему Гитлеру, придется от чего-то отказываться. Но давайте подумаем, что при этом получится.

Берем тезис «советская авиация собиралась завоевать господство в воздухе внезапным ударом по аэродромам противника». Доказательству этого тезиса Владимир Богданович в своих трудах посвятил немало страниц. В одном только «Дне М.» вопросам авиации отведены пять глав из двадцати пяти, и все эти главы прямо или косвенно подтверждают, что «советская авиация собиралась завоевать господство в воздухе внезапным ударом по аэродромам противника».

Вот несколько цитат:

«Сталинская логика проста и понятна: если внезапным ударом мы накроем вражеские аэродромы и тем очистим небо от его самолетов, то нам потребуется самолет простой и массовый с мощным вооружением… Именно такой самолет Сталин и заказал своим конструкторам». (День М. Гл. 11). «Лапчинский рекомендует войну не объявлять, а начинать внезапным сокрушительным ударом советской авиации по вражеским аэродромам. Внезапность и мощь удара должны быть такими, чтобы в первые часы подавить всю авиацию противника, не позволив ей подняться в воздух». (День М. Гл. 2).

И это далеко не все высказывания В. Суворова на данную тему. Но если этот тезис неверен, значит, В. Суворов в этих главах вводит читателя в заблуждение. И неважно, сознательно или бессознательно он это делает, главное, закрадываются сомнения в уровне компетентности или в уровне честности автора. Стало быть, данный тезис трогать нельзя.

Но тогда придется отказаться от тезиса «готовишься наступать — выноси аэродромы к границе, готовишься обороняться — убирай их подальше от границы». Однако и этот тезис у В. Суворова обыгрывается достаточно часто. Более того, то, что советские аэродромы находились у границ, является одним из основных доказательств агрессивных намерений Сталина в трудах[144,145] В. Суворова и его последователей. Значит, и этот тезис трогать нельзя. Утыкаемся в неразрешимое противоречие.

Кого собирался окружать Жуков?

«3-я советская армия наносит внезапный удар на Су валки. Ей навстречу идет 8-я армия из Прибалтики. С первых минут тут развернулись кровопролитные сражения с огромными потерями советских войск. Но у них преимущество: советские войска имеют новейший танк KB, броню которого не пробивают германские противотанковые пушки. В воздухе свирепствует советская авиация. Позади германской группировки высажен 5-й воздушно-десантный корпус, 8-я, 11-я и 3-я советские армии увязли в затяжных кровопролитных боях со сверхмощной германской группировкой в Восточной Пруссии, но позади этого гигантского сражения советская 10-я армия, прорвав почти не существующую оборону, устремилась к Балтийскому морю, отрезая три германские армии, две танковые группы и командный пункт Гитлера (Выделено мной. — В.В.) от остальных германских войск». (Ледокол. Гл.33).

Понимаете, в чем тут суть? Эти три германские армии, две танковые группы и командный пункт Гитлера оказались в Восточной Пруссии потому, что Гитлер готовил удар по СССР. А если бы не готовил, что бы тогда отрезала 10-я армия, и зачем нужен был вообще ее удар?

Впрочем, если заглянуть в следующую книгу[146] В. Суворова («День М»), окажется, что 10-я армия должна наступать совсем в другом направлении.

Сначала читаем «Ледокол»:

«Из района Львова самый мощный советский фронт наносит удар на Краков и вспомогательный — на Люблин. Правый фланг советской группировки прикрыт горами. На левом фланге разгорается грандиозное сражение, в котором Красная Армия теряет тысячи танков, самолетов и пушек, сотни тысяч солдат». (Ледокол. Гл.33).

В военной науке принято правым флангом считать тот, который находится справа, а левым — тот, что слева, если смотреть в сторону противника. Уж не знаю почему (возможно, потому, что смотрит он на войну из Англии), но Владимир Богданович принял обратную схему. Впрочем, не в этом суть. Главное, из тридцать третьей главы и «Ледокола» вообще совершенно непонятно, зачем нужен этот удар.

Спохватившись, В. Суворов дал объяснение в «Дне М»: «В 1940 году Жуков предложил другую схему вторжения. В результате раздела Польши, в соответствии с пактом Молотова — Риббентропа, на западной границе образовались два мощных выступа в сторону Германии — в районах Белостока и Львова. Создалась ситуация, которая позволяла провести классическую операцию на окружение (Выделено мной. — В.В.) — удары двух обходящих подвижных группировок. Проведением такого маневра обессмертили свое имя величайшие полководцы от Ганнибала при Каннах до самого Жукова на Халхин-Голе». (День М. Гл.23).

Прежде всего, чтобы провести классическую операцию окружения, нужно, чтобы было кого окружать. И Ганнибал при Каннах, и Жуков на Халхин-Голе (а потом и под Сталинградом) имели перед собой вражеское войско, которое можно было окружить. Летом41-го в брестском выступе, который и должны были срезать войска из районов Белостока и Львова, тоже было большое количество немецких войск. НО ОТКУДА ЖУКОВ МОГ ЕЩЕ В 40-М ГОДУ ЗНАТЬ, ЧТО ОНИ ТАМ БУДУТ ЛЕТОМ 41-ГО!!!

Владимир Богданович не дает нам точной даты Жуковского предложения, только год. Но я сделаю смелое предположение, что Жуков начал разрабатывать свой план окружения немецких войск в брестском выступе после июня 1940 года. Логика проста: до мая этого года практически вся германская армия стояла на Западном фронте, а в мае — июне проводила Французскую кампанию. Значит, в упомянутом выступе просто не могло находиться более-менее приличное количество войск. Трудно было предположить, что Гитлер перебросит часть вермахта с запада на восток исключительно для того, чтобы предоставить Жукову возможность окружить их.

Совсем другая ситуация сложилась после разгрома Франции. На континенте у Германии врагов не осталось. Для высадки на Британских островах весь вермахт не нужен (чтобы разгромить практически переставшую существовать после Дюнкерка английскую армию, хватило бы тридцати дивизий). Большая же часть германских войск могла быть использована где-то еще. Например, для нападения на СССР. Началась разработка плана «Барбаросса». И в это же время Жуков начинает разрабатывать план грандиозной операции окружения. Совпадение? Если так, то весьма странное совпадение.

Так что же мы наблюдаем? Прежде всего ту же самую картину подготовки к превентивному удару по изготовившейся к нападению германской армии. Кроме того, получается полная неясность, как же должна была использоваться 10-я советская армия. С одной стороны, она должна была «устремиться к Балтийскому морю», а с другой стороны, участвовать в «грандиозной операции на окружение».

Надо сказать, что в трудах кремлевских фальсификаторов (так В. Суворов и его последователи называют историков, не согласных с их мнением) никакой неясности с 10-й армией нет. По их словам, войска в Белостокском выступе должны были использоваться тем или иным способом в зависимости от ситуации.

До начала войны не было известно, где именно немцы будут наносить главный удар, а где вспомогательный. Существовало два возможных варианта, условно названных «Северный» и «Южный», и в зависимости от того, какой вариант изберут немцы, 10-я армия должна была рвануть или на север, или на юг.

Кремлевским фальсификаторам (они же коммунистические историки) мы, конечно, верить не будем. Но следует отметить, что в их рассуждениях нет логической неувязки, а в трудах Владимира Богдановича она присутствует. Чтобы ее снять, явно нужно что-то подправить в «главном». Попробуем это сделать.[148,149]

В своих произведениях В. Суворов проводит мысль, что разгром Красной Армии летом 1941 года вызван тем, что она готовилась к наступлению. В тридцать третьей же главе «Ледокола» он описывает, как германская армия, изготовившаяся к наступлению, терпит сокрушительное поражение. То есть он разворачивает ситуацию на 180 градусов. Но ведь ситуация должна разворачиваться вся, а не какая-то часть ее. Значит, то обстоятельство, что немцы готовились к превентивной войне против СССР, тоже должно быть развернуто на 180 градусов. Получается, Советский Союз летом 1941 года готовился к ПРЕВЕНТИВНОЙ ВОЙНЕ ПРОТИВ ГЕРМАНИИ!

И сразу все становится на свои места. Германские армии, танковые группы и командный пункт Гитлера оказываются как раз там, где их можно отрезать мощным фланговым ударом, германские самолеты базируются как раз там и так, где и как их можно уничтожить внезапным бомбовым ударом.

Правда, остается неясным, как Жуков мог все это предвидеть годом раньше. Но и этот вопрос снимается при помощи волшебного слова «если». Жуков составил свой план на тот случай, ЕСЛИ Гитлер задумает напасть на СССР. Тогда он будет вынужден сосредоточить свои армии там, где Жуков сможет провести классическую операцию на окружение. Если вспомнить, что начало разработки плана «Барбаросса» приходится как раз на 1940 год и что советская разведка своевременно доложила об этом в Москву, все становится вполне логичным.

И загадка 10-й армии разрешается сама собой — на[150] начало планирования планы немцев нашему командованию не были досконально известны. Поэтому армию расположили там, где ее можно использовать при любом варианте. То есть так, как пишут коммунистические фальсификаторы.

Вообще-то ничего нового в этом нет. Оппоненты Владимира Богдановича давным-давно указали, что пресловутая операция «Гроза» как раз и была планом превентивного удара по подготовившимся к нападению германским войскам. Но, как я только что показал, вывод о превентивности подготавливаемого удара по Германии следует и из рассуждений самого Владимира Богдановича.

Но как тогда быть со следующим основополагающим тезисом В. Суворова — Сталин в возможность немецкого нападения не верил?

Почему Сталин не расстрелял генерала Голикова

Действительно, в мемуарах высокопоставленных военных, в воспоминаниях видных деятелей партии и правительства, появившихся после смерти Сталина, постоянно присутствуют упоминания о том, что Сталин до последнего момента не верил в возможность германского н. падения, поэтому и не позволил привести войска в полную боевую готовность, что и послужило причиной сокрушительного разгрома Красной Армии. Правда, кремлевские историки утверждают, что Сталин не верил в то, что Гитлер нападет именно 22 июня 1941 года, а то, что он вообще может напасть, Сталин прекрасно осознавал. Но Владимир[151] Богданович, как всегда, разоблачает измышления коммунистических фальсификаторов и доказывает, что Сталин считал, что Гитлер не может напасть на СССР никогда и ни за что. Доказывает достаточно убедительно, но и тут его очень легко поймать на противоречиях.

Обратимся к пятой книге Владимира Богдановича, «Самоубийство», которая почти целиком посвящена доказательству того, что Гитлер был бездарью и в окружении его работали только бездари. Сталин же, напротив, был гением, и в его окружении работали если не гении, то где-то рядом с тем. Наиболее ярко эти различия в уровне компетентности и умения мыслить проявились в области разведки. В. Суворов довольно подробно разобрал состояние разведывательного дела в Третьем рейхе, доказав, что немцы не знали об СССР вообще и о Красной Армии в частности ничего. Они даже не в состоянии были осмыслить то, что само лезло в глаза.

Сталинская же разведка достигла небывалых высот. Список кремлевских агентов возглавлял заместитель Гитлера по партии Мартин Борман:»… после войны шеф западногерманской разведки генерал Гелен считал и открыто заявлял, что Мартин Борман работал на Сталина. У Гелена были основания выражать свое мнение в крайне категорической форме». (Самоубийство. Гл. 6). Но Борманом список этот далеко не заканчивался: «Помимо этого, кто-то из самых высших руководителей Третьего рейха работал на ГРУ. О нем иногда вскользь вспоминают благодарные советские рыцари плаща и кинжала: «В Германии советской военной разведке удалось получить доступ к секретнейшей информации из самых верхних эшелонов власти» («Красная звезда». 23 декабря 1989 г.). Подчеркну: тут речь не о Бормане, а о ком-то другом. О Бормане мы уже говорили, а тем, кто особо интересуется похождениями этого сталинского осведомителя, рекомендую книгу Hugo Beer «Moskaus As im Kampf der Geheimdienste». Mьnchen: Hohe Warte, 1983». (Самоубийство. Гл. 15).

Так что Сталин знал о Германии вообще и о вермахте в частности совершенно все.

Возможное недоумение некоторой части читателей, почему же в таком случае Сталин, обладая всей информацией о подготовке Германии к войне против СССР, не верил в нее, Владимир Богданович разбивает таким изящным пассажем:

«А теперь давайте посмотрим на ситуацию из-под кремлевских звезд, из сталинского кабинета.

Застегнитесь на все пуговицы, если у вас нет трубки, возьмите в рот карандаш и представьте себя Сталиным.

Вот в ваш кабинет входит товарищ Голиков. Филипп Иванович. Генерал-лейтенант. Начальник ГРУ. Он расстилает карты обстановки на зеленом сукне огромного стола, выкладывает шифровки и копии добытых документов: вот, мол, товарищ Сталин, они нападать собираются.

А товарищ Сталин, помолчав и подумав, тихо спрашивает: «Зачем ?»

Хорошо товарищу Сталину такие вопросы задавать. А что отвечать Голикову?Действительно, ЗАЧЕМ ГИТЛЕРУ НАПАДАТЬ?» (Самоубийство. Гл. 15).

Подразумевается, что Голиков не смог дать[152,153] вразумительный ответ на вопрос Сталина, поэтому тот и не верил в возможность германского нападения. А если бы начальник ГРУ дал этот ответ?

Давайте еще раз проиграем эту сценку в кремлевском кабинете, но с некоторыми дополнениями. Вы будете изображать из себя Сталина, я представлю себя Голиковым.

Итак, я (в облике Голикова), выслушав сталинское «Зачем?», нахожу среди разложенных «на зеленом сукне огромного стола» бумаг шифровку, на которую Иосиф Виссарионович, очевидно, не обратил внимания, и докладываю: «Как сообщает наш агент Борман (агентурный псевдоним «Боря»), Гитлер считает, что мы готовим нападение на Германию, и собирается упредить нас».

Теперь подберите с пола выпавший изо рта карандаш-трубку (и рухнувшую вслед за ним челюсть), расстегните все пуговицы и давайте, уже не как Сталин и Голиков, а просто как два разумных человека, подумаем, мог ли Сталин не поверить такому сообщению, даже если бы пришло оно не от Бормана, а от любовницы двоюродного брата помощника истопника Имперской канцелярии? Если бы Сталин готовил агрессию против Германии, мысль о том, что Гитлер эту агрессию собирается упредить, никак не могла показаться ему абсурдной. Так что Сталин должен был тут же принять какие-то меры.

Первым делом кого-нибудь расстрелять.

Вспомним, что хитрый сталинский план на протяжении более полувека был для всех тайной. Чтобы его вскрыть, понадобился гений В. Суворова, а до этого все были убеждены, что заявления Гитлера после начала войны и битых немецких генералов на Нюрнбергском процессе не более чем пропагандистский прием. На самом же деле СССР никакой подготовки к нападению на Германию не вел. Так каким же образом Гитлер, которого Владимир Богданович в «Самоубийстве» выставляет полным дебилом, смог все разузнать?

Вывод один, произошла утечка информации из высшего эшелона власти. Людей, которые были полностью посвящены в планы Сталина, наверняка было немного. Молотов, Ворошилов, Тимошенко, Жуков, ну и еще кто-то. Выявить, кто из них оказался предателем, имея аппарат НКВД, было не сложно. На худой конец, можно было перестрелять всех. Но мы-то знаем, что никто из высшего руководства в это время расстрелян не был.

Может, Голиков оставил вопрос Сталина без ответа? В таком случае Сталин должен был в июне 41-го расстрелять Голикова.

Вспомним, что после начала войны Гитлер обратился к нации и прямо сказал, что война против Советского Союза является превентивной. Вот тут-то Голикову и должен был наступить конец. «Ты что же, гад, байками о бараньих тулупах меня кормил, вместо того чтобы спросить Бормана, зачем Гитлер на нас идти собирается!» — должен был сказать Сталин, прежде чем отправить генерала в расстрельныи подвал.

Однако Сталин Голикова не расстрелял.[154,155] Получается, что тот докладывал не только о баранах и ружейной смазке, а и о превентивном характере немецких приготовлений. Но Сталин Голикову все же не поверил.

Это возможно только в одном случае, — если никакой агрессии против Германии Сталин не готовил.

Вот смотрите, Сталину сообщают, что Гитлер собирается напасть на СССР, поскольку ему стали известны агрессивные планы СССР. Но Сталин знает, что никаких агрессивных планов у СССР нет, значит, ничего такого Гитлеру известно быть не может, поэтому и причины воевать с СССР у него нет. Вывод, кто-то запустил дезинформацию, цель которой заставить Сталина совершать какие-то судорожные движения, которые неизбежно насторожат Гитлера, и тот может напасть на Советский Союз. Кто же этот таинственный «кто-то»? Долго искать не приходится, — Англия.

Сомневающихся я отсылаю к главе двадцать девятой «Ледокола», которая называется «Почему Сталин не верил Черчиллю». В ней Владимир Богданович пишет прямо:» Черчилль — самый заинтересованный в мире человек в том, чтобы Гитлер имел не один, а два фронта. Если Черчилль вам скажет секретно, что Гитлер готовится к войне на два фронта, как вы отнесетесь к его сообщению?» (Ледокол. Гл. 29).

Теперь предположим, что о том же вам секретно говорит не Черчилль, а некий ваш агент в Имперской канцелярии. Прежде чем поверить этому сообщению, нужно как минимум проверить, а не является ли этот человек агентом-провокатором. Поскольку в разведке ситуация с работой агента на две или даже три стороны не редкость, нужно убедиться, не используют ли вашего агента англичане в своей игре. А пока идет проверка, к его сообщениям стоит относиться с некоторой долей недоверия.

Разберем еще такой вариант — Голиков Сталину о превентивном характере германского нападения не докладывал, потому как никому из наших агентов ничего об этом не было известно. Возможно ли это? Возможно, но только в одном случае: если Гитлер до начала войны никому не говорил, что она будет превентивной. Я, правда, не могу найти разумной причины, почему Гитлер утаил столь важную информацию от своего заместителя по партии, но, предположим, она была. В таком случае Борман ничего доложить не мог, значит, Голикова расстреливать не за что. Однако, приняв такую практически фантастическую версию, мы тут же утыкаемся в новое противоречие.

Перечитаем еще раз цитату:

«Вот в ваш кабинет входит товарищ Голиков Филипп Иванович. Генерал-лейтенант. Начальник ГРУ. Он расстилает карты (Выделено мной. — В.В.) обстановки на зеленом сукне огромного стола, выкладывает шифровки и копии добытых документов: вот, мол, товарищ Сталин, они нападать собираются». (Самоубийство. Гл. 15).

Задумаемся, что изображено на расстилаемых картах? Если это сведенные воедино данные разведотделов военных округов, на картах обозначены районы сосредоточения немецких войск и примерный их состав. Если же это выкраденные нашими славными[156,157] разведчиками приложения к плану «Барбаросса», там нарисованы стрелы предполагаемых ударов, в основании которых в кружках и овалах стоят цифры и буквы, обозначающие немецкие соединения, которые эти удары будут наносить. Ну ладно, в то, что состоятся данные удары, Сталин не верил, а в то, что эти войска действительно сосредотачиваются у наших границ, верил или нет?

Сам В. Суворов акцентирует внимание читателя на том, что Сталин не верил именно в возможность германского нападения, но ни разу не упоминает, что Сталин не верил в то, что Германия перебрасывает свои войска на восток. Собственно, он вообще обходит стороной вопрос, как Сталин расценивал это продвижение вермахта к границам СССР. Но ведь как-то он должен был это расценивать.

Берем такую чисто гипотетическую ситуацию: страна «А» собирается совершить внезапное нападение на страну «Б». И вот в ходе подготовки к этому нападению главе государства «А» становится известно, что войска страны «Б» начали подтягиваться к границам. В то, что страна «Б» решила напасть на страну «А», он не верит, потому как это для нее чистое самоубийство. Какой же вывод должен сделать глава государства «А»? Да самый простой — руководство страны «Б» что-то заподозрило и готовится обороняться.

Причем в этом случае не надо искать предателя в своих рядах, выдавшего противнику планы нападения. Подготовка к войне — дело очень масштабное, переброску войск целиком скрыть невозможно, так что даже если глава страны «Б» и не верит в возможность нападения со стороны страны «А», он, узнав о выдвижении ее войск к границе, может двинуть свои войска к границе просто для страховки. А сам тем временем попытается прозондировать ситуацию по дипломатическим каналам.

Возвращаемся под кремлевские звезды. Если Сталин действительно готовился ударить по Германии и не ожидал самоубийственного удара со стороны Гитлера, он должен был рассуждать именно так. Однако вспомним, что В. Суворов постоянно привлекает наше внимание к тому, что удар готовился «в спину Германии». А тут получается, что Германия разворачивается к нам лицом. Можно ли при этом действовать по старым планам? Сомнительно. Если ты готовишься незаметно подкрасться к ничего не подозревающему противнику и всадить ему нож под лопатку, то, заметив, как он начал оборачиваться к тебе лицом, лучше всего спрятать нож за спину и сделать вид, что ты просто погулять вышел. Авось враг успокоится и снова повернется к тебе спиной. А учитывая, что у супостата есть еще один противник, стоять спиной к которому он долго не рискнет, рано или поздно он будет вынужден это сделать.

Так что же должен был делать Сталин, увидев, что «удара в спину Германии» не получается?

Начнем, как всегда, с цитаты из нашего неисчерпаемого источника: «Гитлер, которого Сталин пактом Молотова — Риббентропа загнал в стратегический тупик, вдруг понял, что терять ему нечего, все равно у Германии не один фронт, а два, и начал воевать на двух фронтах. Этого не ожидал ни Голиков, ни Сталин. Это[158,159] самоубийственное решение, но другого у Гитлера уже не было. Сталин просто не мог себе представить, что, попав в стратегический тупик, Гитлер пойдет на самоубийственный шаг». (Ледокол. Гл. 30).

Вам ничего не кажется странным в этой цитате? Поясняю: с одной стороны, «другого (решения. — В.В.) у Гитлера уже не было», а с другой стороны, «Сталин просто не мог представить… что Гитлер пойдет на самоубийственный шаг». Почему бы и не поверить, что Гитлер предпримет самоубийственный шаг, если другого решения для него не было? Да к тому же еще Сталину, который «пактом Молотова — Риббентропа загнал в стратегический тупик» этого самого Гитлера.

Проведите такой эксперимент: возьмите пробирку, посадите в нее какого-нибудь жучка, а потом постарайтесь не поверить, что этот жучок воспользуется единственным имеющимся выходом из пробирки. Предвижу, что не поверить вам не удастся, как не удалось мне при проведении такого эксперимента. Так что же, Сталин был глупее нас с вами, раз не верил в самоочевидную вещь? Не думаю.

У кремлевских историков есть простое объяснение этого факта. Согласно их теории Сталин собирался выполнять пакт до последней буквы, ни о каком нападении на Германию и не помышлял, стало быть, ни в каком стратегическом тупике Гитлер не находился. Поэтому Сталин и не верил, что Гитлер решится на самоубийственный шаг, к которому ситуация его вовсе не принуждала. Кремлевским историкам мы, как всегда, верить не будем, но давайте поищем в трудах Владимира Богдановича ответ на простой вопрос: какой реакции мог ожидать Сталин со стороны Гитлера, заметившего какие-то военные приготовления у своих границ?

О непробиваемой обороне

Если внимательно читать книги В. Суворова, бросается в глаза, что все они представляют собой, по сути, гимн обороне. Вот несколько цитат: «В обороне солдат пехоты, вооруженный винтовкой и лопатой, может вырыть окоп, превратив его в труднопроходимый, а порой и непроходимый для противника рубеж». (Ледокол. Гл.10). «Вообще в двадцатом веке, если одна армия встала в глухую оборону, то прорвать ее фронт вовсе не просто. За всю Первую мировую войну ни немцам, ни британцам, ни американцам, ни французам прорвать фронт обороны противника не удалось ни разу». (Последняя республика. Гл. 11). «Если одна армия встала в оборону, если она зарылась в землю, т.е. отрыла траншеи, окопы, возвела блиндажи, загородилась колючей проволокой, то проломать это не удавалось даже после многомесячной артиллерийской подготовки, многократной обработки ядовитыми газами и бесчисленных атак пехоты». (Там же). «Если же полевую оборону войск усилить долговременной фортификацией, т.е. построенными еще в мирное время инженерными заграждениями: противотанковыми рвами, надолбами, эскарпами и контрэскарпами, железобетонными огневыми сооружениями, спрятать глубоко под землю все, что возможно, то такая оборона будет вообще неприступной». (Там же). «Не надо быть генерал-полковником,[160,161] профессором и доктором наук, чтобы знать, что наступающему требуется втрое больше сил, а обороняющемуся — втрое меньше». (Последняя республика. Гл. 15). И так далее, и тому подобное.

Никто не будет спорить, что для Финляндии война с СССР была чистым самоубийством, однако, когда осенью 1939 года война эта стала неизбежной, финны не стали превентивно наступать на Ленинград, а встали в глухую оборону. Дело в том, что превентивный удар для них был самоубийством быстрым и безусловным, оборона же давала хоть и крохотный, но шанс. Финны рассчитывали продержаться на своей «Линии Маннергейма» до тех пор, пока добрые дядюшки из Лондона и Парижа не придут им на помощь.

Возвращаемся к Германии. Что мешало Гитлеру, после того как он осознал неизбежность войны с Советским Союзом, выбрать оборонительную стратегию? Кто-то может возразить, что вермахт был орудием агрессии, так что к обороне он был не готов. Позвольте не согласиться. Все немецкие генералы и большая часть офицеров имели опыт Первой мировой войны. Она, как известно, была позиционной. Причем немцы не только пытались проламывать оборону противника, но и довольно успешно отражали атаки французов и англичан. Так что как именно нужно обороняться, немецкие командиры прекрасно знали. Ну а для того, чтобы научить обороняться солдат, у них был целый год. Разработка плана «Барбаросса» была начата летом 1940-го, если бы в это самое время Гитлер принял решение о глухой обороне на Востоке, времени на подготовку к ней было в избытке.

Пока оставим в стороне вопрос, сколь долго смогла бы противостоять Германия, подготовившаяся к обороне, мощному натиску несокрушимой и легендарной РККА. Отметим только, что Сталин, узнав о передвижении немецких войск к нашим границам, должен был учитывать вариант оборонительной стратегии для Германии.

В девятой главе «Ледокола» В. Суворов дал универсальный рецепт оборонительной стратегии:

«Страна, которая готовится к обороне, располагает свою армию не на самой границе, а в глубине территории. В этом случае противник не может одним внезапным ударом разгромить главные силы обороняющихся. Обороняющаяся сторона в приграничных районах заранее создает полосу обеспечения, т. е. полосу местности, насыщенную ловушками, заграждениями, препятствиями, минными полями. Бэтой полосе обороняющаяся сторона преднамеренно не ведет никакого индустриального и транспортного строительства, не содержит тут ни крупных воинских формирований, ни больших запасов. Наоборот, в этой полосе заблаговременно готовят к взрывам все существующие мосты, тоннели, дороги.

Полоса обеспечения — своеобразный щит, который обороняющаяся сторона использует против агрессора. Попав в полосу обеспечения, агрессор теряет скорость движения, его войска несут потери еще до встречи с главными силами обороняющейся стороны. В полосе обеспечения действуют только небольшие, но очень подвижные отряды обороняющейся стороны. Эти отряды[162,163] действуют из засад, совершают внезапные нападения и быстро отходят на новые заранее подготовленные рубежи. Легкие отряды стараются выдать себя за главные силы. Агрессор вынужден останавливаться, развертывать свои войска, тратить снаряды по пустым площадям, в то время как легкие отряды уже скрытно и быстро отошли и готовят засады на новых рубежах.

Попав в полосу обеспечения, агрессор теряет свое главное преимущество — внезапность. Пока агрессор ведет изматывающую борьбу против легких отрядов прикрытия, главные силы обороняющейся стороны имеют время привести себя в готовность и встретить агрессора на удобных для обороны рубежах.

Чем глубже полоса обеспечения, тем лучше. Кашу маслом не испортишь. Прорываясь через глубокую полосу, агрессор невольно показывает главное направление своего движения. Теряя преимущества внезапности, агрессор сам становится ее жертвой: глубина полосы обеспечения ему неизвестна, поэтому встреча с главными силами обороняющихся происходит в момент, не известный заранее агрессору, но известный обороняющейся стороне». (Ледокол. Гл. 9).

Владимир Богданович написал этот красивый пассаж не просто так, он ставит в вину Сталину то, что все это проделано не было, и делает вывод, что ни к какой обороне СССР не готовился.

Логично, но из этого вытекает, что рецепт «непрошибаемой обороны» Сталину и его генералам был известен. Не знаю, был ли он известен немцам, но после советско-финской войны, где финны действовали именно таким образом, этот рецепт явно стал известен всему миру. Стало быть, Сталин должен был учитывать, что немцы его могут применить. С чем в таком случае может столкнуться РККА в ходе «освободительного похода» ?

Пройдемся по советско-германской границе с севера на юг. Сначала идет Восточная Пруссия, в которой оборонительные сооружения строились еще со времен Тевтонских рыцарей. Дадим слово В. Суворову: «… Впереди Восточная Пруссия, на ее территории — сотни мощных железобетонных оборонительных сооружений». (Последняя республика. Гл. 14). От себя добавлю, что после того, как по Версальскому миру Восточная Пруссия оказалась отрезанной от остальной Германии, оборона в ней была превращена в круговую. Откуда бы ни наступал на нее противник, он встречал эти «сотни мощных железобетонных оборонительных сооружений».

Южнее Восточной Пруссии начинается Польша, захваченная Германией осенью 1939 года. Тут с оборонительными сооружениями дело обстояло значительно хуже, но зато территория как нельзя лучше подходила для создания полосы обеспечения. Собственно говоря, всю Польшу, или, хотя бы ту ее часть, которая стала генерал-губернаторством, можно было превратить в полосу обеспечения. А за ней, уже на территории собственно Рейха, воздвигнуть полосу долговременных оборонительных сооружений. Забегая вперед, скажу, эти сооружения были созданы в ходе войны, и Красной Армии пришлось преодолевать их с огромными потерями в 1944-1945 годах.[164,165]

Дальше идет Словакия. Формально независимое государство, хотя и намертво пристегнутое к гитлеровскому Рейху. Так что его обороной немцам тоже стоило озаботиться. Впрочем, оборонять Словакию не просто, а очень просто, потому как большая часть ее горы. На худой конец можно было и Словакию сделать полосой обеспечения, а оборону строить в протекторате Богемии и Моравии (в теперешней Чехии то есть).

Переходим к Венгрии. Тут вроде бы дело обстоит похуже, поскольку ближайшая к СССР часть Венгрии представляет собой равнину. Но и особой необходимости защищать Венгрию у Гитлера не было. Перечитайте 33-ю главу «Ледокола», о каких-либо операциях на территории Венгрии там и речи нет. Правда, в другом месте этого эпохального труда Владимир Богданович говорит, что 16-я советская армия могла действовать против Венгрии. Но зачем это могло понадобиться, не говорит. Это неудивительно, в том плане, который В. Суворов приписывает Сталину, РККА делать совершенно нечего — и к самой Германии, и к ее «нефтяному сердцу» есть более короткие и удобные пути.

Впрочем, если 16-я советская армия все же задумает наступать в Венгрию, сами венгры худо-бедно смогли бы оказать ей сопротивление. Ведь Венгрия имела почти миллионную армию, которой вполне по силам было, если и не разгромить вторгнувшиеся советские войска, то надолго задержать их. А тем временем все решилось бы в другом месте.

Наконец мы дошли до Румынии. Владимир Богданович указывает, что защищать «обычной обороной» бескрайние румынские степи невозможно. Я не знаю, что такое «обычная оборона», в военной науке такой термин отсутствует. Наверное, это именно такая оборона, которой невозможно защитить Румынию. Типа, расставить вдоль советско-румынской границы часовых с винтовками, а танки, пушки и самолеты пустить в переплавку.

Как именно можно было оборонять Румынию, я скажу чуть позже, а пока задам вопрос: мог ли Сталин, который, по словам В. Суворова, распланировал всю мировую историю на десятилетия вперед, не учитывать варианта оборонительных действий со стороны Германии?

Война, которой не могло быть

Представим себе, как развивались бы события в июле 1941 года, если бы Гитлер, осознав угрозу со стороны Советского Союза, начал готовиться к обороне, а советские планы остались точно такими, какие вытекают из трудов В. Суворова.

Итак: «6 июля 1941 года в 3 часа 30 минут по московскому времени десятки тысяч советских орудий разорвали в клочья тишину, возвестив миру о начале великого освободительного похода Красной Армии. Артиллерия Красной Армии по количеству и качеству превосходила артиллерию всего остального мира. У советских границ были сосредоточены титанические резервы боеприпасов. Темп стрельбы советской артиллерии стремительно нарастает, превращаясь в адский грохот на тысячекилометровом фронте от Черного моря до Балтики».[166,167]

Грохоту много, толку мало. Советская артиллерия бьет по тем местам, где, по данным разведки, сосредотачивались немецкие части, но на самом деле эти части приготовились к обороне где-то в глубине Польши, зарылись в землю позади водных преград, а у границы присутствовали только инженерные батальоны, занимавшиеся минированием дорог и мостов, устройством лесных завалов и т.д. Так что сокрушительный удар советской артиллерии приходится по пустому месту.

«Первый артиллерийский залп минута в минуту совпал с моментом, когда тысячи советских самолетов пересекли государственную границу».

Зададимся вопросом, а куда летят эти тысячи самолетов? Как известно, Сталин строжайше запретил накануне войны советским самолетам перелетать границу и вести воздушную разведку Приходилось ограничиваться облетами вдоль границы и пытаться рассмотреть, что же там делается в глубине бывшей Польши. Сверху видно многое, но далеко не все. И проникнуть взглядом хотя бы на десяток-другой километров за линию границы нереально. Значит, никаких аэродромов противника советская разведка обнаружить не могла (еще и потому, что их там не было, ведь, как нам показал В. Суворов, готовясь к обороне, нужно аэродромы отодвинуть подальше). Как же в таких условиях ставить задачи летчикам? Выход один, прикинуть, где могли бы располагаться немецкие аэродромы, и послать туда самолеты, в надежде, что хотя бы в половине таких мест действительно будет что бомбить. Увы, надежды не оправдались. Но гораздо хуже то, что еще на подлете к предполагаемым аэродромам наши самолеты встречают сотни и тысячи немецких истребителей.

Германская система оповещения сработала прекрасно, в тот самый момент, когда «тысячи советских самолетов пересекли государственную границу», на немецких аэродромах была сыграна тревога. Летчики беспрепятственно заняли свои места в самолетах (даже если самолеты эти стояли крыло к крылу) и вылетели на перехват. В небе над Польшей начинается избиение младенцев. Ведь советских летчиков «НЕ УЧИЛИ ВЕДЕНИЮ ВОЗДУШНЫХ БОЕВ» (Ледокол. Гл. 3), а противостоят им асы, совсем недавно с успехом сражавшиеся с английскими истребителями.

Пилоты советских бомбардировщиков спешно вываливают бомбы в чистом поле и пытаются удрать. Удается это немногим, но в тот момент, когда они совершают посадку на своих аэродромах (придвинутых прямо к границе), в воздухе над ними появляются армады немецких бомбардировщиков, тоже своевременно поднятых по тревоге. Советская ужасно агрессивная авиация перестает существовать как реальная сила.

Собственно говоря, тут можно было бы и кончить наш рассказ. Ведь сам Владимир Богданович неоднократно указывал в своих трудах, что без господства в воздухе ловить Красной Армии было нечего. Хотя бы потому, что воздушно-десантные корпуса свою работу выполнить не смогут. «Без абсолютного господства в воздухе выброска крупных десантов[168,169] обречена на провал». (Последняяреспублика. Гл. 20). «Было очевидно, что выброска миллиона парашютистов может быть осуществлена только при условии абсолютного советского господства в воздухе». (Ледокол. Гл. 13). Да и советские автострадные танки превращаются в ненужный хлам. Напомню, что в реальной войне в июне 41-го, когда у немцев было превосходство в воздухе, советские танковые корпуса теряли массу машин еще до вступления в бой. Немецкие бомбардировщики и даже истребители отлавливали танковые колонны на марше и безнаказанно расстреливали их с воздуха.

Впрочем, для закрепления материала, приведу еще несколько цитат с комментариями.

«3-я советская армия наносит внезапный удар на Сувалки. Ей навстречу идет 8-я армия из Прибалтики. С первых минут тут развернулись кровопролитные сражения с огромными потерями советских войск. Но у них преимущество: советские войска имеют новейший танк KB, броню которого не пробивают германские противотанковые пушки. В воздухе свирепствует советская авиация. Позади германской группировки высажен 5-й воздушно-десантный корпус, 8-я, 11-я и 3-я советские армии увязли в затяжных кровопролитных боях со сверхмощной германской группировкой в Восточной Пруссии, но позади этого гигантского сражения советская 10-я армия, прорвав почти не существующую оборону, устремилась к Балтийскому морю, отрезая три германские армии, две танковые группы и командный пункт Гитлера от остальных германских войск».

В воздухе свирепствует вовсе не советская, а напротив, немецкая авиация, так что три советские армии действительно могут увязнуть в кровопролитных затяжных боях, даже если германская группировка в Восточной Пруссии будет и не такой уж сверхмощной.

10-я армия, может, и прорвет несуществующую оборону немцев, но тут же увязнет в полосе обеспечения. «Попав в полосу обеспечения, агрессор теряет скорость движения, его войска несут потери еще до встречи с главными силами обороняющейся стороны. В полосе обеспечения действуют только небольшие, но очень подвижные отряды обороняющейся стороны. Эти отряды действуют из засад, совершают внезапные нападения и быстро отходят на новые заранее подготовленные рубежи. Легкие отряды стараются выдать себя за главные силы. Агрессор вынужден останавливаться, развертывать свои войска, тратить снаряды по пустым площадям, в то время как легкие отряды уже скрытно и быстро отошли и готовят засады на новых рубежах». (Ледокол. Гл.9). Добавим сюда еще непрерывные удары с воздуха, и ситуация для 10-й армии станет совсем кислой. Впрочем, даже если, паче чаяния, эта армия прорвется к Балтийскому морю, отрезать «три германские армии, две танковые группы и командный пункт Гитлера от остальных германских войск» она не сможет, потому как их тут просто нет.

«Под прикрытием этого сражения две советские горные армии, 12-я и 18-я, наносят удары вдоль горных хребтов, отрезая Германию от источников нефти. В горах высажены советские десантные корпуса, которые, захватив перевалы, удерживают их, не позволяя[170,171] перебрасывать резервы в Румынию». Десантные корпуса уничтожены еще в воздухе, а советские горные армии встречают на горных хребтах прекрасно подготовленную оборону, которую проломить без поддержки с воздуха невозможно.

«Главные события войны происходят не в Польше и не в Германии. В первый час войны 4-й советский авиационный корпус во взаимодействии с авиацией 9-й армии и Черноморским флотом нанес удар по нефтяным промыслам Плоешти, превратив их в море огня. Бомбовые удары по Плоешти продолжаются каждый день и каждую ночь». Первый удар по Плоешти, может быть, и увенчается успехом, но при его проведении 4-й авиационный корпус и авиация 9-й армии понесут такие потери, что продолжать удары каждый день и каждую ночь будет некому. То есть максимум, на что тут можно рассчитывать, это сократить производство и переработку румынской нефти вдвое, как это и случилось в реальной истории летом 1941 года. Однако в реальности это сокращение не помешало немцам вести активные наступательные действия, стало быть, не могло помешать им в нашей гипотетической ситуации вести оборонительные действия.

«В горах, севернее Плоешти, высажен 3-й воздушно-десантный корпус, который, действуя небольшими неуловимыми группами, уничтожает все, что связано с добычей, транспортировкой и переработкой нефти». Тут я только отмечу в очередной раз, что воздушно-десантный корпус свою задачу выполнить не смог.

«В порту Констанца и южнее высажен 9-й особый стрелковый корпус генерал-лейтенанта Батова. Его цель — та же: нефтепроводы, нефтехранилища, очистительные заводы». Ладно, эта операция вполне могла увенчаться успехом, но какой в ней прок? Ведь нефть в Германию идет отнюдь не морем.

«На просторы Румынии ворвалась самая мощная из советских армий — 9-я». Тут нужно обратить внимание, что В. Суворов не указывает даже примерно времени, когда 9-я армия ворвалась на просторы Румынии. Для того чтобы понять почему, достаточно посмотреть на карту.

Советско-румынская граница в то время проходила там же, где сейчас проходит граница Румынии с Молдавией и Украиной. Граница с Украиной — это дельта Дуная, Даем слово Владимиру Богдановичу: «Дельта Дуная — это сотни озер, это непроходимые болота и камыши на сотни квадратных километров. Не будет же противник нападать на Советский Союз через дельту Дуная!» (Ледокол. Гл. 14). Все правильно, только ведь и Советскому Союзу нападать на Румынию через ту же дельту затруднительно.

Идем дальше. С того места, где Дунай поворачивает на запад, граница идет по реке Прут. Не бог весть какая река, но все же в нижнем течении достаточно полноводная. Остановить продвижение 9-й армии она не могла, но замедлить даже очень могла. Мостов через Прут и сейчас кот наплакал, а тогда, летом 1941 года, их, можно сказать, вообще не было. Значит, даже если советским войскам удалось бы внезапным ударом форсировать Прут и захватить плацдармы на[172,173] правом берегу, переправлять главные силы пришлось бы по понтонным мостам, которые еще нужно построить. Получается, что сразу же начать продвижение вглубь Румынии 9-я армия не могла, сколь бы сильна она ни была. Нужно было несколько суток для сосредоточения основных сил армии на румынском берегу Прута.

Но и это еще не все. Румынский берег в нижнем течении Прута представляет собой почти сплошные болота. Значит, для того, чтобы развернуть армию в боевые порядки, нужно сначала вывести ее из болот. Но вглубь Румынии отсюда ведут всего несколько весьма посредственных дорог, так что даже при отсутствии противодействия противника армия сможет приступить к выполнению своей задачи где-то через неделю.

Но выйти на оперативный простор после форсирования Прута и болот 9-й армии все равно не удастся. Очень быстро она упрется в следующую водную преграду — Серет. Тоже не самая крупная водная артерия, но очень удобная для обороны. Еще во времена русско-турецких войн появился не очень приличный каламбур: «Как русский за Прут, так румын за Серет». То есть при переходе русской армии через Прут румынская (вернее, турецкая) армия начинала строить оборону на Серете. Есть свидетельства (например, в дневнике Гальдера), что и весной 1941 года на этой реке сооружалась оборонительная линия (на всякий случай). Так что к тому моменту, когда до Се-рета доберутся части Красной Армии, ни одного моста на ней не останется. Да еще и на левом берегу будет создана более-менее приличная оборона. Значит, на форсирование Серета и развертывание 9-й армии на его левом берегу нужно положить еще как минимум неделю.

Наконец, последнее. Если, преодолев все эти преграды, 9-я армия устремится к нефтяным полям Плоешти, двигаться ей придется по сравнительно узкому коридору между Дунаем и Карпатами. Так что противник будет иметь возможность ударить ей в правый фланг и отрезать от тылов.

Теперь подумаем, что будет делать противник, пока 9-я армия почти ползком преодолевает водные преграды? Даже если бы в Румынии никаких немецких войск не было, за две недели можно их перебросить из Германии, сосредоточить в выгодном для контрудара месте. В сценарии 33-й главы «Ледокола» немцы этого сделать не могут, потому как к моменту выхода 9-й армии Румыния практически отрезана от Германии, да и свободных сил у Гитлера нет. Но в нашем варианте ситуация совершенно иная.

Вспомним, что ни воздушно-десантные корпуса, ни две горные армии своей задачи не выполнили, так что немцы имеют полную возможность перебрасывать резервы. Кроме того, основные силы РККА в это время все еще преодолевают полосу обеспечения в Польше, и немцы имеют свободу маневра. Их танковые группы пока что в сражение вообще не вступали, так что можно их использовать там, где нужно.

Впрочем, если бы немцы задумали оборонять Румынию не «обычной обороной», а по классическим[174,175] образцам, ими же самими придуманным и опробованным, они могли бы сосредоточить нужные войска заранее. Ведь направление главного удара для 9-й армии очевидно, есть только один путь, по которому она может пробиться к «нефтяному сердцу Германии», так что немцам не нужно гадать, куда и каким путем пойдут части РККА.

Резюмируем, к тому времени, когда 9-я армия вырвется на простор, она будет уже не такой уж мощной. Ведь все те две недели, что она занимается форсированием водных преград, по ней успешно действует немецкая авиация. Ну а как только армия устремится к Плоешти, она тут же получит мощный фланговый удар.

Что же мы имеем: советская авиация практически уничтожена, советские воздушно-десантные войска перестали существовать, советские танковые корпуса лишились практически всех своих танков, и так далее, и тому подобное. Конечно, Германия тоже понесла потери, но не столь уж значительные. Ведь ни одна из планируемых «грандиозных операций на окружение» нашей армии не удалась, а при простом фронтальном наступлении обороняющиеся несут значительно меньшие потери, чем наступающие. И, главное, Германия смогла сохранить свое «нефтяное сердце» и без самоубийственного нападения на СССР.

Можно искать утешение в том, что в СССР вовсю запущен маховик мобилизации:

«Кроме того, к моменту начала войны в Советском Союзе объявлена мобилизация, которая дает советскому командованию пять миллионов резервистов в первую неделю войны на восполнение потерь и более трехсот новых дивизий в течение ближайших месяцев для продолжения войны.

Пять советских воздушно-десантных корпусов полностью истреблены, но на советской территории остались их штабы и тыловые подразделения; они принимают десятки тысяч резервистов для восполнения потерь, кроме того, завершается формирование пяти новых воздушно-десантных корпусов. Советские танковые войска и авиация в первых сражениях понесли потери, но советская военная промышленность не разрушена авиацией противника и не захвачена им. Крупнейшие в мире танковые заводы в Харькове, Сталинграде, Ленинграде не прекратили производство танков, а резко его усилили». (Ледокол. Гл. 33).

Но поможет ли это? Ведь по сценарию 33-й главы именно первый удар РККА оказался роковым для вермахта. И, хотя наша армия при этом понесла грандиозные потери (вспомним: «10-я советская армия не сумела выйти к Балтийскому морю. Она понесла чудовищные потери, 3-я и 8-я советские армии полностью уничтожены, а их тяжелые танки KB истреблены германскими зенитными пушками. 5-я, 6-я и 26-я советские армии потеряли сотни тысяч солдат и остановлены на подступах к Кракову и Люблину»), но главную задачу выполнила. После чего смогла начаться фаза окончательного разгрома Германии:

«В августе 1941 года Второй стратегический эшелон[176] Ml завершил Висла-Одерскую операцию, захватив мосты и плацдармы на Одере. Оттуда начата новая операция на огромную глубину.

Войска идут за Одер непрерывным потоком: артиллерия, танки, пехота. На обочинах дорог груды гусенич-ныхлент, уже покрытых легким налетом ржавчины; целые дивизии и корпуса, вооруженные быстроходными танками, вступая на германские дороги, сбросили гусеницы перед стремительным рывком вперед». (Ледокол. Гл. 33).

А в нашей ситуации до этого еще далеко. Так что быстроходные танки все еще не могут выступить в своей роли «королей скорости». Впрочем, вполне возможно, что их у РККА и вовсе не осталось. Ведь если входившие в состав механизированных корпусов «тяжелые танки KB истреблены германскими зенитными пушками», так тем более истреблены входившие в состав этих же корпусов БТ, броню которых пробивали даже крупнокалиберные пулеметы.

В. Суворов постоянно нас убеждает, что для Красной Армии под руководством великого Сталина неразрешимых задач не было. Стало быть, и Германию доломать она смогла бы и в такой крайне невыгодной ситуации. Однако легко доказать, что выиграть Вторую мировую войну Советский Союз уже не смог бы.

Мог ли Советский Союз выиграть Вторую мировую войну?

Третья книга В. Суворова («Последняя республика») имеет подзаголовок «Почему Советский Союз проиграл Вторую мировую войну». Идея тут такая: по планам большевиков в результате Второй мировой им должна была достаться вся Европа, а досталась только часть ее. Раз цель войны не достигнута, значит, война была проиграна.

Логика железная, не подкопаешься. Кремлевским историкам остается только скрипеть зубами и пытаться доказать, что Советский Союз вовсе не имел планов порабощения Европы. Занятие совершенно бесперспективное, потому как, если кому-то хочется верить в исконную, я бы сказал, звериную агрессивность большевиков (а поклонники Владимира Богдановича в это верят свято), так разубедить его невозможно никакими аргументами. Лично я и не собираюсь никого ни в чем разубеждать. Но в ситуации, если бы Германия решила обороняться, СОВЕТСКИЙ СОЮЗ ТЕМ БОЛЕЕ НЕ МОГ ВЫИГРАТЬ ВТОРУЮ МИРОВУЮ ВОЙНУ!

Задумаемся, почему в результате Второй мировой войны Сталину досталась не вся Европа, а только часть? Вроде бы из всего, что до настоящего момента написал В. Суворов, следует — потому, что Гитлер опередил Сталина и ударил первым. Но давайте посмотрим, кому досталась остальная часть Европы.

Вспомним реальную историю. Три года (с 1941 по 1944-й) у немцев был всего один фронт. Восточный. Боевые действия на нем велись с переменным успехом, но к лету 1944 года стало окончательно ясно, что Германия вскоре будет разбита. И тут в спину Гитлеру ударили англо-американские союзники. Высадившись в Нормандии, они быстренько очистили от немцев всю Францию, Италию, Бельгию, Голландию, а потом захватили и часть Германии.[178,179]

А что было бы, если бы союзники в очередной раз отложили открытие второго фронта, и не высадились в Нормандии 6 июня 1944 года? Красная Армия завершила бы свой освободительный поход не в Берлине и на берегах Шпрее, а в Тулоне и на берегах Средиземного моря. То есть Сталину досталась бы вся Европа, и это несмотря на то, что Гитлер разгадал его коварные планы и напал первым. Конечно, война не закончилась бы в мае 1945-го, и потери Красной Армии были бы более значительны, но кого это волнует, раз СОВЕТСКИЙ СОЮЗ ВЫИГРАЛ БЫ ВТОРУЮ МИРОВУЮ ВОЙНУ!

Так неужели не ясно, что СССР не смог захватить всю Европу только потому, что часть ее захватили американцы с англичанами?

Возвращаемся к 33-й главе «Ледокола». Дата начала советской агрессии там определена предельно четко, 6 июля 1941 года. Даты окончания «освободительного похода» нет, но по косвенным данным можно ее установить. Вот что пишет Владимир Богданович: «В августе 1941 года Второй стратегический эшелон завершил Висла-Одерскую операцию, захватив мосты и плацдармы на Одере. Оттуда начата новая операция на огромную глубину». (Ледокол. Гл. 33). В реальности Висло-Одерская наступательная операция началась 12 января 1945 года, окончательное же падение Германии состоялось 9 мая того же года. То есть через четыре месяца. Возможно, что в 1941-м дело пошло бы быстрее, но все равно месячишко-другой для окончательной победы понадобился бы. Более того, после капитуляции Германии еще нужно было прибрать к рукам Францию и прочие страны, так что завершить «освободительный поход» раньше ноября — декабря Красная Армия не смогла бы.

В той ситуации, в которую попала бы РККА, реши Гитлер придерживаться оборонительной стратегии, крах Германии вообще мог наступить где-то к лету следующего, 1942 года.

А теперь, внимание, вопрос! Что в это время делает Англия?

Как всегда, начнем с цитаты:

«Спрашивают, как бы Британия реагировала на внезапный сталинский удар по Германии ?

Отвечаю: реагировала бы радостным воплем облегчения! Никак иначе.

Реагировала бы миллионами поздравлений британских детей доброму дядюшке Джозефу и доблестной Красной Армии-освободительнице. Ее победный марш отмечали бы красными флажками в каждой британской школе на каждой карте и каждом глобусе. Сообщение о внезапном ударе советских ВВС по германским аэродромам было бы встречено настоящим, неподдельным восторгом в каждой британской газетной редакции, в каждом цеху, в каждом порту, в каждом госпитале. В каждом британском пабе люди на последние пенсы и шиллинги пили бы пиво во здравие товарища Сталина и его доблестных генералов. Во всех британских церквях гремели бы колокола: помощь идет! И британские женщины со слезами радости на глазах выставляли бы портреты дядюшки Джо в окнах своих домов». (Последняя республика. Гл 9).[180,181]

Но сколько времени продолжалась бы эта радость? Вы полагаете, что Британия полгода, а то и год будет спокойно наблюдать, как Сталин прибирает к рукам всю Европу? Да еще и радоваться по этому поводу?

Давайте вспомним два крылатых выражения: «У Британии нет постоянных союзников, есть постоянные интересы» и «Целью любой войны является мир, желательно лучший, чем довоенный». А будет ли для Британии лучшим мир, в котором вместо Гитлера властителем Европы стал бы Сталин? Так что британские интересы заключались отнюдь не в том, чтобы только радоваться победам РККА, но и в том, чтобы эти победы не зашли слишком далеко.

Нет, я вовсе не утверждаю, как это делают некоторые оппоненты Владимира Богдановича, что британцы вдруг резко воспылали бы любовью к Гитлеру и вступили в войну на его стороне. Но что мешало им выступить на своей собственной стороне и быстренько прибрать к рукам то, что само в них лезло?

Давайте вспомним ситуацию, которая сложилась в Европе к июлю 1941 года. Принято считать, что вся Европа в это время была в руках Гитлера. Фактически да, но формально нет. Правительства Польши, Норвегии и Голландии успели своевременно смыться из своих стран и пребывали в Лондоне. Датское и бельгийское правительства смыться не успели, так что им пришлось капитулировать перед Гитлером и официально согласиться на оккупацию Германией их стран. Во Франции тоже имелось законное правительство, так называемое «правительство Виши». Конечно, без согласия Гитлера это правительство не могло даже чихнуть, но тем не менее власть на той территории Франции, которую немцы не стали оккупировать, формально принадлежала ему.

Британия с этим французским правительством успела поссориться. После капитуляции Франции, в июле 1940 года, англичане, потребовали передать им все французские корабли, стоявшие в африканских портах. После того, как французы отказались выполнить это наглое требование, английский флот нанес внезапный удар по французским базам. Почти все французские корабли были потоплены или получили тяжелые повреждения, погибло несколько тысяч моряков. Естественно, после этого правительство Виши разорвало дипломатические отношения с Англией. Но англичан это мало волновало, у них в кармане было свое «правительство Свободной Франции» во главе с де Голлем. Осенью того же года они даже попытались дать этому правительству клочок территории, затеяв высадку в Дакаре, но получили по зубам и убрались восвояси.

Теперь представим себе ситуацию, возникшую в результате «освободительного похода» Красной Армии. В неоккупированной Франции (так называлась территория, управлявшаяся правительством Виши) немецких войск нет. На остальной части они есть, но их спешно перебрасывают на восток. И в это время Британия затевает с Францией дипломатические танцы. Дескать, вы уж нас извините за то, что мы ваш флот немножко потопили, это мы случайно. Да и вообще[182,183] это наши адмиралы неправильно поняли приказ, мы их за это строго накажем. А вам все-все компенсируем, даже с приплатой. Только давайте дружить обратно.

Может, французы сначала бы и повыпендривались, стали бы в позицию «ни за что и никогда», но по мере продвижения Красной Армии на запад охота выпендриваться у них пропала бы. Своей армии у Франции нет (вернее, есть кое-какие части в колониях, но перебросить их в метрополию не на чем), так что противостоять ордам большевиков Франция не может. Единственный выход — срочно пригласить «друзей» из-за канала. И вот, где-то в сентябре 1941 года во французских средиземноморских портах высаживается британский экспедиционный корпус.

Англия к тому времени имела сухопутную армию численностью около миллиона. Благодаря помощи из-за океана она была прекрасно вооружена, а примерно треть британских солдат получила опыт войны в мае — июне 1940 года. Конечно, для противостояния с вермахтом один на один этого было маловато, но вермахт-то в это время был на востоке. Так что британцы, к которым присоединились бы спешно формируемые французские части, без особого труда заняли бы всю Францию, Бельгию и Голландию. И война Советским Союзом была бы проиграна.

Мне возразят, что ситуация для англичан могла складываться и не столь благоприятно. Красная Армия, покончив с Германией, могла бы заняться «англо-французскими империалистами» и все же захватить всю Европу. Предположим, что так. Но тогда КАКОЙ СМЫСЛ БЫЛО СТРОИТЬ «ЛЕДОКОЛ РЕВОЛЮЦИИ»?

Ледокол в песках Сахары

Давайте представим себе картину Второй мировой войны без Гитлера. В Германии армии практически нет. Польская армия точно такая же, какая она и была к началу реальной войны. Французы, огородившись от немцев линией Мажино, благодушествуют, и в их армии нет ни современных танков, ни приличной авиации. А в это время на востоке: «… пять советских воздушно-десантных корпусов, десятки тысяч быстроходных танков, созданных специально для действий на автострадах (кстати, автострад на советской территории нет), десятки тысяч самолетов, пилоты которых не обучены ведению воздушных боев, но обучены нанесению ударов по наземным целям; дивизии и целые армии НКВД; армии, укомплектованные советскими зэками; сверхмощные формирования планерной авиации для быстрой высадки на территории противника; горные дивизии, обученные стремительным броскам к перевалам…» (Ледокол. Гл. 29).

Что могло помешать Сталину создать все вышеперечисленное к определенной, им самим назначенной дате? Насторожатся потенциальные жертвы?

Давайте вспомним, что Запад почему-то не насторожили военные приготовления Гитлера, который[184,185] прямо заявлял, что его главной задачей является пересмотр итогов Первой мировой войны. А ведь это напрямую затрагивало Францию, отнявшую у Германии Эльзас и Лотарингию, и Англию, прибравшую к рукам немецкие колонии. Сталин находился в значительно лучшем положении. Даже если бы он заявил, что его военные приготовления направлены на возвращение несправедливо отторгнутых от России территорий, всполошить это могло Румынию, Польшу, Прибалтику и Финляндию, до которых в Европе, по большому счету, никому и дела-то нет. Но ему вообще ничего не нужно было заявлять.

Вспомним, что размеры германской армии, ее состав и вооружение были прописаны в Версальском договоре. И имелись механизмы, позволяющие все это контролировать. Так что Гитлеру пришлось громко заявить, что он больше не намерен придерживаться этих ограничений, а уж потом всерьез заняться строительством вермахта. Сталин же мог все делать втихомолку. Если какие-то сведения о росте РККА и ее перевооружении и просочились бы за рубеж, истинных масштабов все равно никто представить бы не мог.

Так зачем же Сталин затеял хитрую возню с «Ледоколом Революции», если у него был гораздо более простой и, что самое главное, более выигрышный сценарий?

Представьте себе, что где-то в 1939 году (а может, и на год-другой раньше) СССР предъявляет претензии Польше, требует отдать незаконно оккупированные поляками Западные Украину и Белоруссию. Поляки бросаются за помощью к Западу. Но лидеры Англии и Франции отвечают, что они никогда не признавали присоединение этих территорий к Польше, что официально признанная и утвержденная Лигой Наций восточная граница Польши проходит по так называемой «линии Керзона» (примерно там, где сейчас проходит граница Польши с Литвой, Белоруссией и Украиной). Так что лучше бы полякам договориться с Советами полюбовно.

Бред, скажете вы? А вот и нет, точно такой ответ получили поляки от французов и англичан 17 сентября 1939 года, когда Красная Армия начала свой освободительный поход! Так что польскому правительству (обитавшему, правда, в то время на территории Румынии) ничего не оставалось, как объявить, что оно не считает Советский Союз воюющей стороной, и приказать польской армии не оказывать сопротивление советским войскам.

Есть и еще один прекрасный пример, как реагировал Запад на аналогичные требования, правда со стороны Германии — Мюнхенский сговор. Германия потребовала от Чехословакии Судеты, чехи обратились за помощью к гарантам Версальского договора (который, между прочим, подразумевал нерушимость границ в Европе) и были этими гарантами проданы с потрохами.

Может быть, в моделируемой нами ситуации поляки и не пошли бы на мировую, так что Красной Армии пришлось бы начать войну (точнее, локальный[186,187] конфликт). Какова тут была бы позиция Запада? Может, они тут же объявили бы войну СССР? Сомневаюсь. Вся предвоенная политика Запада указывает, что воевать ни Франция, ни Англия категорически не желали. Так что, в самом худшем случае, Советский Союз строго предупредили бы, что если Красная Армия перейдет «линию Керзона», это будет объявлено агрессией со всеми вытекающими последствиями.

Впрочем, ладно, Англия и Франция объявляют войну СССР, но что они при этом делают? Максимум то же, что в реальности после объявления войны Германии. Т.е. мужественно стоят на своих границах. Ведь между Францией и Польшей находится мирная и нейтральная Германия. Чтобы начать какие-то военные действия против СССР с территории Прибалтики, Румынии или Финляндии, нужно предварительно с ними договориться, да и времени на переброску туда более-менее крупных сил понадобится немало. А времени-то у Запада совсем нет. Вермахту на разгром Польши понадобилось две недели, РККА справилась бы за одну неделю. Еще пару дней положим на разгром рейхсвера. Через сколько часов советские автострадные танки смогли бы прокатиться по Германии и выйти к ее западным границам, можете подсчитать сами. Да и перевозка всех остальных частей Красной Армии по отличным германским железным дорогам не заняла бы много времени.

Таким образом, к тому времени, когда французы с англичанами закончили бы мобилизацию, вся Красная Армия уже стояла бы вдоль германо-французской границы. Рискнули бы союзники начать наступательные действия? Сомневаюсь. Так что началась бы «странная война», которая закончилась бы точно так же, как она закончилась в реальности, только вместо вермахта крушила бы Францию Красная Армия. А ей это сделать было значительно проще, потому, как нам это показал В. Суворов, у нее были лучше и танки, и самолеты, и артиллерия.

Так что ЭТУ Вторую мировую войну явно выиграл бы Советский Союз. Так зачем же был создан «Ледокол Революции»?

Собственно, Владимир Богданович дал нам ответ на этот вопрос в самой первой своей книге. «Сталин терпеливо ждал последнего аккорда германо-британской войны — высадки германских танковых корпусов на Британских островах.

Если бы Сталину удалось убедить Гитлера в том, что СССР — нейтральная страна, то германские танковые корпуса были бы, несомненно, высажены на Британские острова. И тогда…

И тогда сложилась бы поистине небывалая ситуация. Польша, Чехословакия, Дания, Норвегия, Бельгия, Нидерланды, Люксембург, Югославия, Франция, Греция, Албания больше не имеют ни армий, ни правительств, ни парламентов, ни политических партий. Миллионы людей загнаны в нацистские концлагеря, и вся Европа ждет освобождения. А на европейском континенте только всего и осталось, что полк личной охраны Гитлера, охрана нацистских концлагерей, германскиеd>188,189] тыловые части, военные училища и… пять советских воздушно-десантных корпусов, десятки тысяч быстроходных танков, созданных специально для действий на автострадах (кстати, автострад на советской территории нет), десятки тысяч самолетов, пилоты которых не обучены ведению воздушных боев, но обучены нанесению ударов по наземным целям; дивизии и целые армии НКВД; армии, укомплектованные советскими зэками; сверхмощные формирования планерной авиации для быстрой высадки на территории противника; горные дивизии, обученные стремительным броскам к перевалам, через которые идет нефть — кровь войны». (Ледокол. гл.29).

Видите, как все просто. Вермахт ушел на острова, так что ВСЮ ЕВРОПУ Красная Армия могла захватить практически без сопротивления.

Теперь становится понятно, что «Ледокол Революции» должен был сокрушить не только континентальную Европу, но и Британию. Или хотя бы связать ей руки настолько, чтобы она не смогла помешать Сталину захватить весь континент. Конечно, англичане после того, как немецкий десант перестал получать снабжение из Германии, справились бы с ним. Но Британия была бы настолько ослаблена, что не только не смогла бы вмешаться в события в Европе, но и сама пала бы, после того как на ее территории высадились хотя бы пара-тройка воздушно-десантных корпусов РККА.

Однако, разобравшись с причиной строительства «Ледокола Революции», мы опять упираемся в вопрос, почему же Сталин решил «ударить в спину Гитлеру» до того, как тот выполнит свою главную задачу?

Планов громадье

Если оставить в неприкосновенности тезис «Сталин создал Гитлера», придется признать, что воспользоваться плодами своих трудов летом 1941 года Сталин не мог. Задачу, намеченную им для Гитлера, тот еще не выполнил, так что нужно было ждать дальше.

Можно предположить, что Сталин решил сокрушить Гитлера раньше срока потому, что понял, Гитлер не может или не хочет выполнять свою задачу. Вроде бы сам Владимир Богданович на это указывает: «Но быстрое падение Франции и отказ Гитлера от высадки в Великобритании (об этом советская военная разведка знала в конце 1940 года) спутали все карты Сталина. Освобождение Европы было передвинуто слета 1942года на лето 1941-го». (Ледокол. Гл. 5).

Правда, уже во второй своей книге («День М») В. Суворов начинает себе противоречить. Рассказывая о громадном призыве 1939 года, он пишет: «И не мог Сталин и его генералы не понимать того, что осенью 1941 года небывалый призыв 1939года предстоит отпустить по домам… Следовательно, проводя массовый призыв осенью 1939 года, Сталин устанавливал для себя максимально возможный срок вступления в войну — лето 1941 года. Если бы Сталин планировал нападение на 1942 год, то массовый призыв он[190,191] проводил бы в 1940 году». (День М. Гл. 16). Значит «быстрое падение Франции» Сталин в 1939 году явно предвидел.

Ни при чем оказывается и «отказ от высадки в Великобритании» . Потому как использовать «небывалый призыв 1939года» все равно можно только в 41-м, независимо от того, чем занят вермахт.

Значит, Сталин изначально планировал освобождение Европы на лето 1941 года. Но по какому сценарию?

В случае, если «вермахт уйдет на острова», действовать по планам, претворение в жизнь которых описано в 33-й главе «Ледокола», просто глупо. Стало быть, должен был существовать еще какой-то план. Вернее, главный план «удара в спину Германии». Тот, который разрабатывался, если верить В. Суворову, еще с середины 20-х годов.

Но одного этого плана недостаточно. Вспомним: о том, что Гитлер раздумал высаживаться в Великобритании, «советская военная разведка знала в конце 1940 года». А ведь по первому плану предполагалось, что: «… на европейском континенте только всего и осталось, что полк личной охраны Гитлера, охрана нацистских концлагерей, германские тыловые части, военные училища…». Но если это не так и в Европе остался практически весь вермахт, нужно составлять новый план.

Владимир Богданович в 32-й главе «Ледокола» пишет: «… перед войной советские штабы не разрабатывали планов обороны и не разрабатывали планов контрнаступлений. Может быть, они вообще ничего не делали? Нет, они усиленно работали. Они разрабатывали планы войны». Но какой именно войны?

Если собрать вместе все, что В. Суворов пишет в своих книгах о советском планировании непосредственно перед войной, получается, что разрабатывался именно тот план, реализация которого описана в 33-й главе «Ледокола». То есть план превентивного удара.

Но ведь «Сталин в возможность немецкого нападения не верил», значит, по крайней мере, до весны 1941 года, когда началось сосредоточение немецких войск для «Барбароссы», наш Генеральный штаб должен был составлять какой-то другой план. В нем должно было учитываться, что немецкие части находятся на удалении от наших границ, а авиация противника разбросана по всей Европе.

Но и двух планов мало. Из того, что «Сталин в возможность немецкого нападения не верил», следует, что он вообще не мог планировать вести войну по тому сценарию, который описан в 33-й главе «Ледокола». Ведь план этот годится только для разгрома подготовившегося к агрессии противника. Значит, нужно искать (или придумывать) третий план — тот, по которому РККА могла бы разгромить противника, изготовившегося к обороне. Причем в этом плане должны быть учтены все уроки, которые Красная Армия вынесла из опыта Зимней войны. То есть как должны были бы действовать наши войска, создай немцы в Польше полосу обеспечения и выстрой они оборону где-то в глубине своей территории.[192,193]

Теперь вспомним любимый вопрос В. Суворова и его последователей: «Если СССР в 41-м готовился обороняться, то где план этой обороны ?» Аргумент действительно сильный, если отсутствует план, об обороне говорить не приходится. Однако наступать без плана еще труднее, чем обороняться. А мы только что выяснили, что отсутствуют целых три плана, которые последовательно должен был бы разрабатывать наш Генштаб, если бы СССР с самого начала собирался «ударить в спину Германии».

Я понимаю, что «коммунисты давным-давно почистили все архивы», так что обнаружить эти планы невозможно. Но Владимир Богданович или кто-то из его верных сторонников должен хотя бы описать, как могли выглядеть эти планы. И совершенно точно указать, как по ним должна была действовать ужасно агрессивная советская авиация, способная выполнить одну-единственную задачу — захватить господство в воздухе внезапным ударом по аэродромам противника.

Теперь вернемся к тому, с чего мы начали. Т.е. с утверждения поклонников В. Суворова, что ему удалось, применив навыки разведчика, вскрыть истинную картину военных приготовлений СССР. Как мы только что установили, картина эта далеко не полна, в ней отсутствуют целых три плана «освобождения Европы». Более того, по ходу анализа книг Владимира Богдановича нам удалось установить, что картина эта весьма противоречива. Причем противоречий в ней гораздо больше, чем в картине, нарисованной «коммунистическими фальсификаторами».

Выводы я вам предоставляю делать самостоятельно. Но хочу отметить, что в этом кратком очерке я применил для анализа произведений В. Суворова только одну из многочисленных методик, применяемых в разведке для анализа поступающей информации. Далее, следуя канонам профессии, следовало бы применить другую, позволяющую распознать, что именно пытались от вас скрыть, подсовывая фальшивую картину. Смею вас уверить, что результаты применения этой методики к трудам Владимира Богдановича дают совершенно поразительные результаты.

Но это, как говорит В. Суворов, «тема для отдельной большой книги».[194]

Михаил Свирин

Зачем Сталин уничтожил «линию Сталина»?

Укрепрайонам (УР) в планах строительства Красной Армии отводилась очень важная роль. Согласно планам они должны были прикрыть важнейшие операционные направления и районы, от удержания которых зависела устойчивость обороны, и явиться опорными рубежами для действия полевых войск как в обороне, так и при переходе к решительному наступлению. В случае прорыва противника на соседних направлениях УР должны были составить прочную опору для маневра силами и средствами. Согласно этим расчетам при инженерной подготовке вероятных театров военных действий главное внимание уделялось строительству УР.

В 1927-1937 гг. на линии старой западной государственной границы и в непосредственной оперативной глубине было построено 13 укрепрайонов, образовавших так называемую «Линию Сталина».

В предвоенные годы вокруг этих укреплений была развернута большая пропагандистская шумиха. Укрепления старой госграницы назывались несокрушимыми и сравнивались с французской «Линией Мажино». Я помню рассказы отца, деда и многих других ветеранов, которые в первые дни войны были абсолютно уверены в том, что немцев обязательно остановят на линии старой границы. Эта вера в «Линию Сталина» была абсолютной, и потому, когда война легко переместилась дальше вглубь нашей территории, народ испытал шок. Многих бойцов и простых советских граждан долгое время волновал вопрос: «Почему так легко преодолели немцы несокрушимые укрепления, если Красная Армия на протяжении трех месяцев с трудом проламывала «Линию Маннергейма», считавшуюся более слабой ?»

И вот спустя десять лет после войны откуда-то сам собой родился ответ на этот вопрос: разоружили, мол, старую границу, перевезли все на новую, а оборонительные сооружения взорвали. И вздохнули все облегченно, удовлетворенные данным объяснением, как назойливую муху отгоняя от себя вопрос-сомнение: «Зачем было взрывать-то?»

Итак, версия, принятая после войны и пересказанная многократно, в том числе и в трудах так называемого «историка» В.Резуна, более известного под псевдонимом Виктора Суворова, основанная на воспоминаниях генерала П.Г.Григоренко (одного из строителей «Линии Сталина») с сослуживцами, а также в многочисленных публикациях открытой послевоенной печати. Вот выдержки из «книги жизни» товарища Резуна, который свел воедино все рассказы, прославляющие мощь и оплакивающие судьбу несокрушимых укреплений на старой границе:

«Каждый УР — это воинское формирование, равное бригаде по численности личного состава, но по огневой мощи равное корпусу. Каждый УР включал в свой состав[196,197] командование и штаб, от двух до восьми пулеметно-ар-тиллерийских батальонов, артиллерийский полк, несколько отдельных батарей тяжелой капонирной артиллерии, танковый батальон, роту или батальон связи, инженерно-саперный батальон и другие подразделения. Каждый УРзанимал район 100-180 км по фронту и 30-50 км в глубину… Каждый УР мог самостоятельно вести боевые действия длительное время в условиях изоляции».

«Основу УР составляли долговременные огневые сооружения (ДОС), или долговременные огневые точки (ДОТ). Один из так называемых «стандартных» ДОТ «Линии Сталина» — ДОТ№ 112 53-го УРа в районе Могилев-Подольский выглядел по мнению все тех же авторов, следующим образом: «Это было сложное фортификационное подземное сооружение… В нем находились склады оружия, боеприпасов, продовольствия, санчасть, столовая, водопровод (действующий, кстати, поныне), красный уголок, наблюдательный и командный пункты. Вооружение ДОТа — трехамбразурная пулеметная точка, в которой стояли на стационарных турелях три «Максима» и два орудийных полукапонира с 76-мм пушкой в каждом». «… «Линия Сталина» строилась не у самых границ, но в глубине советской территории».

«Осенью 1939 года… все строительные работы на «Линии Сталина» были прекращены… Гарнизоны укрепленных районов на «Линии Сталина» были сначала сокращены, а затем полностью расформированы… И накануне самой войны — весной 1941 года — загремели мощные взрывы по всей 1200-километровой линии укреплений. Могучие железобетонные капониры… — десятки тысяч долговременных оборонительных сооружений были подняты в воздух поличному приказу Сталина». (Повторяю — все эти тезисы взяты из «книги жизни» В.Резуна «Ледокол»).

Вот так! Долго строили мощнейшую линию обороны, а потом своими руками ее и ликвидировали. Поэтому, мол, немцы, как нож сквозь масло, прошли до самой Москвы. Это объяснение устраивало всех и в первую очередь — наших «выдающихся» военачальников и «талантливых» военных инженеров и строителей. А сегодня за него цепляются и новые «исследователи», пытаясь предложить свои толкования данного факта.

Подобно товарищу Резуну я задался вопросом «зачем было взрывать укрепления?», но, в отличие от последнего, я не стал искать ответ в воспоминаниях-оправданиях лиц, отвечавших за ее строительство, а потом заниматься научной фантастикой. Просто я попробовал найти ответ на данный вопрос в архивах, доступ в которые, по мнению иных «правдоискателей», перекрыт наглухо. Тем не менее в архивы меня почему-то пустили и выдали все те документы периода 1936-1941 гг., которые имелись по данному вопросу. И вот тут-то я с удивлением обнаружил, что неприступность «Линии Сталина» в послевоенное время была, мягко говоря, преувеличена, и никакие укрепления на старой госгранице никто и никогда не уничтожал![198,199]

Некоторые факты из жизни «Линии Сталина»

Уже говорилось, в 1927-1937 гг. на линии старой Западной госграницы и в непосредственной оперативной глубине от нее было построено 13 укрепрайонов. Однако их характеристики были намного более слабыми, чем о том ведали мемуаристы-строители (генерал Григоренко сотоварищи). Протяженность по фронту каждого УР составляла в среднем 80-90 км, правда были отдельные гиганты, занимавшие до 200 км по фронту, но в глубину ни один не простирался на 50 км, а всего на 1-3, до пяти км. Большинство долговременных сооружений в УР постройки 1931-1937 гг. были возведены из несортового бетона, нередко даже без стальной арматуры (и во времена Слалина воровали и приписывали). Из-за традиционного в нашей стране (и особенно — в те годы) долгостроя некоторые долговременные сооружения к моменту окончания строительства автоматически переходили в разряд «требующих капитального ремонта и реконструкции». Интересно также и то, что разработка и проектирование укрепрайонов проводились Главным Военно-Инженерным управлением по картам 1909-1913 гг. и потому в процессе строительства неоднократно возникали эксцессы, когда интересы военных вплотную сталкивались с интересами народного хозяйства и т.д. Например, согласно планам строительства один из ДОТов Тираспольского УР должен был быть возведен прямо посреди оросительного канала, прорытого в 1931 г. и не учтенного в планах и картах ГВИУ.[200]

Вооружение 90% построенных ДОТов и ДОСов должно было составлять один, реже — два пулемета «Максим». Лишь до 10% огневых точек (точнее — 9,3 %) имели орудийные полукапониры конструкции генерала Дурляхова обр. 1904 г. для 76-мм пушек обр. 1900 и 1902 гг., но пушек к 1 января 1939 г. было установлено лишь треть от потребного количества, и те были изьяты со складов длительного хранения и были большей частью некомплектны.

В 1938-1939 гг. службами Наркомата обороны и Наркомата внутренних дел была проведена широкая инспекция укреплений старой госграницы, показавшая их практическую небоеспособность. Вот выдержки из некоторых протоколов упомянутой инспекции:

«НКО тов. Ворошилову 5 января 1939 г.

…По сообщению Особого отдела БВО, строительство Слуцкого УР идет весьма неудовлетворительно… Из 91 объекта, намеченного к строительству по плану 1938 г., построено только 13… Работа была развернута со значительным опозданием, так как чертежи и планы объектов были высланы из Инженерного управления с опозданием в несколько месяцев…

Л.Берия»

«НКО тов. Ворошилову 17 января 1939 г.

По сообщению НКВД Украины, строительство УР[201] КОВО находится в явно неудовлетворительном состоянии. Утвержденный НКО план строительства на 1938 г. не выполнен, также как и планы предыдущих лет… Из 284 намеченных по плану сооружений на 2 декабря было забетонировано 86… 60 сооружений, в том числе 30 ДОТов и 30 командно-наблюдательных пунктов из-за отсутствия чертежей, не представленных отделением инженерных войск КОВО, со строительства совершенно сняты… Присланные Инженерным управлением чертежи внутреннего оборудования сооружений имеют целый ряд серьезных недостатков, вследствие которых нарушается не только нормальная работа в них, но и пользование ими…

В строящемся Шепетовском УР совершенно выпали из плана строительства узлы 7, 8 и 9, в результате чего между Шепетовским и Староконстанти-новским УР образовались неперекрытые ворота более 60 км…

В Новоград-Волынском УР в плане строительства не оказалось 19-го сооружения, утвержденного Генеральным штабом РККА… Отсутствуют чертежи внутреннего оборудования многих объектов… Запланированные материалы не соответствуют потребностям строительства…

Практика бетонирования сооружений на ряде объектов проводится вопреки существующим инструкциям НКО…

В Каменец-Подольском УР при бетонировании сооружений (в частности № 53) бетон возле амбразур утамбован не был, в результате чего после бетонирования пришлось дополнительно заливать образовавшиеся пустые места, чем значительно снижена прочность сооружений…

В Остропольском УР бетонные стены оказались на 15 см тоньше установленного значения… Особенно много дефектов отмечено в строительстве Остропольского и Каменец-Подольского УР…

Л.Берия»

«НКО СССР тов. Ворошилову 13 февраля 1939 г.

Несмотря на долгое строительство и дооборудование Псковского и Островского УР, они не могут считаться в настоящее время боеспособными. Из-за неправильно спроектированного и построенного внутреннего оборудования большинства ДОТов они не могут быть заняты войсками… до половины сооружений на 20-40 см заполнены водой, появившейся из-за неправильной оценки глубины грунтовых вод. В то же время водопровод не работает… Электрооборудование укрепрайонов отсутствует… В жилых помещениях УР высокая влажность и спертый воздух…

Центры снабжения УР не построены… Продовольственные склады отсутствуют…

Из-за неграмотного планирования УР их огневые сооружения не могут вести огонь на дальность более 50-100 м, так как местность имеет бугры, овраги и невырубленные леса. ДОС № 3 установлен на склоне оврага и не может быть замаскирован из-за постоянных оползней, а имеющийся в нем орудийный[202,203] полукапонир бесполезен, так как располагается ниже уровня окружающей местности… Для расширения секторов обстрела необходимо снять около 120 000 кубометров земли, а также вырубить до 300 га леса и кустарника…

Амбразуры ДОТов рассчитаны на применение пулеметов «Максим», но оборудованы станками неизвестной конструкции… предназначенными, скорее всего, для пулемета Гочкиса, давно снятого с вооружения. Орудийные полукапониры не оборудованы броневыми заслонками и служат источником проникновения в ДОТы талых вод и осадков…

Артиллерийское вооружение УР состоит из 6 устаревших полевых орудий 1877 года, к которым нет снарядов…

Охрана территории УР не ведется. В ходе работы комиссия неоднократно встречала местных жителей, проходящих в непосредственной близости от огневых сооружений для сокращения пути между поселками…

Л.Берия»

«В ЦК КП(б) Украины О состоянии КиУР 11 января 1939 г.

…Киевский укрепрайон на сегодня представляет только лишь скелет предместной позиции, состоящей в основном из пулеметных сооружений… и совершенно не обеспечен положенным оборудованием.

Из 257 сооружений, имеющихся в районе, только 5 готовы к боевому действию… Левый и правый фланги не защищены и имеют свободный проход для противника (левый — 4 км, правый — 7км).

В центре зоны УР… образован мешок (разрыв в 7 км), через который открыт свободный проход противнику непосредственно к Киеву.

Передний край долговременной полосы удален от центра Клева лишь на 15 км, что дает возможность обстрела противником Киева, не вторгаясь в укрепрайон…

Из 257 сооружений у 175 отсутствует нужный горизонт обстрела из-за рельефа местности (бугры, горы, крупный лес и кустарник).

Планировочные работы по УР, несмотря на указания правительства, оттягиваются выполнением на военное время, тогда как эти работы необходимо проводить немедленно. Только по 3-му участку необходимо для планировочных работ снять более 15 000 кубометров земли, а это не менее 4 месяцев работы… Всего же… по укрепрайону необходимо снять не менее 300 000 кубометров земли и вырубить до 500 га леса и кустарника.

… 140 огневых сооружений оборудованы пулеметными заслонками обр. 1930 г., которые при стрельбе закрываются автоматически и способствуют поражению бойцов из своих же пулеметов рикошетированными пулями.

О небоеспособности КиУР и непринятии мер комендантом КиУР Особый отдел КОВО неоднократно информировал командование КОВО, но, несмотря на это, до сего времени ничего не предпринято…

Зам. Народного комиссара внутренних дел УССР

Б.Кобулов»[204,205]

«В ЦК КП(б) Украины О состоянии Могилев-Ямпольского укрепленного района

…На территории Могилев-Ямпольского укрепленного района имеется 297 огневых сооружений, из коих 279 ДОТов и 18 артиллерийских полукапониров…

Материальная часть огневых сооружений находится в неудовлетворительном состоянии.

На территории 2-го сектора обороны имеется 9 огневых артиллерийских полукапониров. Из них 3 сооружения — «Скала», «Партизан» и «Мюд» не имеют фильтровентиляционного оборудования…

В связи с происходящим переоборудованием огневых сооружений, артиллерийских полукапониров на территории УР в казематах царят хаос и беспорядок…

Электропроводка во многих ОПК перепутана и совершенно не обеспечивает их электроосвещение…

Полукапонирная артиллерия в огневых сооружениях находится в неудовлетворительном состоянии.

Все пушки собраны из некомплектных деталей разных пушек. Формуляров на пушки не имеется.

Пушки, находящиеся в сооружениях 1932 г., только в 1937 г. подверглись разборке и чистке, вследствие чего вся матчасть пушек внутри имеет следы ржавчины.

Пружины накатников пушек большей частью собраны неправильно (вместо левой поставлена головная правая пружина), что при стрельбе приводило к самоотвинчиванию головки цилиндра компрессора и ствол пушки после нескольких выстрелов мог сойти с установки.

В двух пушках вместо веретенного масла была налита олифа, забивающая отверстие маслопровода, что могло привести к разрыву цилиндра компрессора…

УР до сих пор не укомплектован… средним комсоставом.

Комсостав, приписанный из отдаленных мест и городов (Саратова, Москвы, Ленинграда), сможет прибыть в УР лишь через 5-6 дней, после объявления мобилизации…

При существующих штатах рядового состава пуль-баты не смогут выполнить возложенных на них задач, так как в роте по штату имеется 21 пулеметчик, а рота должна обслуживать 50 сооружений…

Кадрами артиллеристов пульбаты совершенно не обеспечены… При наличии артиллерии пульбаты по штатам совершенно не имеют артиллерийских мастеров, которые могли бы вести технический надзор за капонирной артиллерией…

Зам. Наркома внутренних дел УССР

Кобулов»

Таких докладных записок и протоколов было составлено в конце 1938 — начале 1939 гг. великое множество. Не только НКВД, но также представители пехотных и артиллерийских частей РККА, которые должны были составлять основу гарнизонов УР, считали эти сооружения непригодными для ведения каких угодно боев (и особенно — наступательного). Поэтому вскоре Генштабом РККА и Военно-Инженерным[206,207] управлением был разработан комплекс мер по ликвидации отмеченных недостатков и довооружения укреплений на старой государственной границе.

Во-первых, для ликвидации разрывов в структуре обороны было решено построить дополнительно 8 укрепрайонов, структура которых была лучше приспособлена к местности, чем прежние. Удельный вес артиллерийских капониров в них составлял уже 22-30%, да и орудия в них планировалось установить более современные — Л-17. Но для оснащения капониров орудий не нашлось, так как Кировский завод программу выпуска орудий Л-17 сорвал. Во-вторых, предписывалось срочно сформировать новые штабы УР и дополнительные пулеметно-артиллерийские части, которые должны были составить костяк их гарнизонов.

Повторная инспекция УР старой границы проводилась в апреле-мае 1941 г. представителями Генерального штаба, Наркомата обороны и ЦК ВКП(б). Она, в частности, выявила следующее:

«1. Намеченные мероприятия по достройке и модернизации укреплений старой госграницы в настоящее время не проведены вследствие необходимости завершения к 1 июля 1941 г. строительных работ на укреплениях новой госграницы, но будут продолжены после указанного срока…

2. Кадрами гарнизоны УР в настоящее время не обеспечены. Средняя численность гарнизона составляет в настоящее время не более 30% от штатной (реально — 13-20%) и не может быть увеличена ввиду отсутствия жилья и тылового обеспечения… Штатная численность пульбатов также не соответствует задачам обороны укреплений, так как может частично прикрыть не более 60% огневых сооружений.

3.Несмотря на то, что для усиления вооружения УР в 1938-1940 гг. в их распоряжение было передано большое количество артиллерийских средств, большая часть их составляет устаревшие легкие полевые орудия обр. 1877-1895 гг. без специальных станков и боеприпасов. Из сравнительно современных артиллерийских средств гарнизонам УР переданы лишь 26 76-мм орудий обр. 1902 г. и 8 76-мм полевых орудий обр. 1902/30 г. Из 200 заказанных капонирных пушек Л-17 не получено совершенно…

Установленные капонирные орудия укомплектованы не полностью… Состояние механизмов таково, что … вести из них огонь нельзя, а часто и опасно для расчета. Формуляров эти орудия не имеют… Комплекты ЗИП утрачены… Должный уход за орудиями отсутствует…

4. Стрелковое вооружение ДОТ наполовину составляют пулеметы устаревшей конструкции и иностранных марок, к которым часто отсутствуют боеприпасы.

5. Танковые батальоны и танковые роты поддержки УР существуют только в отчетах, так как имеют устаревшую матчасть выпуска 1929-1933 гг. с полностью выработанным ресурсом, не имеют пулеметного вооружения и могут ограниченно использоваться только в качестве неподвижных огневых точек. Горючего для танковых рот поддержки нигде нет.

6. Несмотря на неоднократные указания о[208,209] необходимости сооружения скрывающихся орудийных и пулеметных башенных установок… для чего в распоряжение инженерного управления было передано более 300 танков Т-18 и Т-26, ни одной установки в настоящее время в наличии нет, а танковые башни установлены на закопанные в землю танковые корпуса, иногда дополнительно небрежно забетонированные. Системы жизнеобеспечения в таких бронебашенных установках отсутствуют…»

Новый список недоделок был практически идентичным сделанному в начале 1939 г., и опять в очередной раз Наркомат обороны сделал правильные выводы. 25 мая 1941 г. вышло очередное юбилейное постановление правительства (с 1932 г. по счету десятое!) о мерах по усилению укреплений на старой и новой госграницах. По старой границе срок исполнения мероприятий был установлен 1 октября 1941 г., но до начала войны ничего сделано не было — все силы были брошены на завершение строительства новых УР на «Линии Моло-това».

Последний из найденных документов по усилению вооружения укреплений старой госграницы датируется 11 июня 1941 г. Согласно документу в распоряжение Ле-тичевского УР со складов НЗ Артуправления было отгружено: пулеметов «Максим» на станке Соколова — 4 шт; пулеметов «Виккерса» на треноге — 2 шт; тяжелых пулеметов Кольта — 6 шт; 37-мм батальонных орудий Розенберга на железном лафете — 4 шт; 45-мм танковых орудий обр. 1932 г. без башен — 13 шт; осколочных артиллерийских выстрелов калибра 45-мм — 320; шрапнельных артиллерийских выстрелов калибра 76,2-мм — 800; 7,62-мм винтовочных патронов — 27 000. Как видно, практика использования УР Красной Армией как складов устаревшего барахла ничем не отличалась от практики аналогичного использования крепостей Российской армией в начале века и более современных УР — в конце. И никакие постановления правительства не могли изменить этой ситуации.

Так что укрепления старой госграницы до самого начала войны ждали своего часа, чтобы в очередной раз подвергнуться модернизации. Об этом, кстати, свидетельствует и Г.К.Жуков в своих «Воспоминаниях и размышлениях»:

«УРы на старой государственной границе не были ликвидированы и разоружены, как об этом говорится в некоторых мемуарах и исторических разработках. Они были сохранены на всех важнейших участках и направлениях, и имелось в виду дополнительно их усилить. Но ход боевых действий в начале войны не позволил полностью осуществить задуманные меры и должным образом использовать старые укрепрайоны…»

Жуков осторожен в своих словах — УРы были сохранены и не были использованы только вследствие непредвиденного «хода боевых действий».

Есть еще одно интересное свидетельство, сделанное на этот раз одним из врагов. 17 июля 1941 г. в штабе 20-й армии был допрошен немецкий сапер лейтенант Бем, взятый в плен в ходе боев под Оршей. Допрос пленного длился более часа, и нет нужды приводить его стенограмму полностью. Но в ходе других полезных (и не[210,211] очень) сведений он рассказал кое-что и об укреплениях нашей старой госграницы.

«…Наша рота имела задачу блокировать бетонные укрепления на линии старой границы Советской России и их подрыв… Мы имели очень хорошую подготовку и готовились действовать в составе подвижных групп с танковыми войсками… Но мы не смогли выполнить свою задачу, так как вместо мощных линий укреплений, которые мы ожидали встретить… мы находили только разрозненные заброшенные бетонные сооружения, в некоторых местах недостроенные… Те огневые точки, которые встречали нас пулеметным огнем, мы легко обходили, используя неровности местности… Мы долго не могли поверить, что это та самая неприступная «линия старой границы…»

Впрочем, даже при наличии больших недостатков в огневых сооружениях УР, их планировании и оснащении, будучи заняты полевыми войсками, они иногда оказывали немецким войскам некоторое сопротивление. Так, именно Карельский УР (один из представителей самой ранней постройки), занятый войсками 23-й армии, сдержал наступление финских войск и преградил им путь в Ленинград. Именно Карельский УР являлся ядром обороны Ленинграда с севера до 1944 г.

Две недели продержался Кингисеппский УР, занятый частями 41-й и 191-й стрелковых дивизий, но укрепления не выдержали бомбардировок и оказались бесполезными против танков.

Чуть больше 10 дней вели бои Остропольский и Лети-чевский УР, хотя в данном случае помимо пехотного заполнения 8-м и 13-м ск, а также 173-й сд они были усилены артиллерийской бригадой и некоторыми подразделениями 24-го мехкорпуса. Эти районы могли держаться и дольше, но оказались в окружении и были оставлены.

Оказал сопротивление румынам и Могилев-Ям-польский УР, сооружения которого были заняты 130-й сд. Однако поскольку в расположении УР изначально не были предусмотрены никакие запасы боеприпасов и продовольствия, а также ввиду угрозы обхода его с флангов, укрепрайон был оставлен войсками, причем к моменту оставления ряд укреплений уже были приведены к молчанию.

Таким образом, байка о якобы построенной в 1928-1939 гг. в СССР несокрушимой «Линии Сталина», которая затем по глупому (или, напротив, сверхумному) распоряжению «вождя всех народов» перед самой войной была взорвана, что, дескать, послужило одной из причин быстрого отступления РККА, надуманна от начала и до конца. И авторами этой байки (появившейся, кстати, после 1955 г. с высочайшего благословения Н.Хрущева) являются многие из тех, кто строил эту линию. А охотно поддержали авторов те, кто проявил свое «стратегическое искусство» летом 1941 г.[212]

Евгений Дриг

Про комбригов и комдивов

Советская военно-историческая наука оставила после себя в наследство множество белых пятен. Вызвано это было как ее общей направленностью, так и идеологическими препонами со стороны партийных органов. Обходились стороной темы, связанные с репрессиями, с неудачными операциями Красной Армии, с масштабами катастрофы 1941 г. и т.д. Этим не преминули воспользоваться так называемые «фольк-историки»{19}, которые на волне поднявшегося интереса публики к военной истории, не желая утруждать себя серьезными исследованиями, «сняли сливки» с запретных ранее тем.

Одним из таких закрытых направлений в советской военно-исторической науке было изучение командных кадров накануне и в начале войны, так как оно неразрывно было связано, во-первых, с темой репрессий в Красной Армии и в обществе в целом. На нее после недолгой хрущевской оттепели было наложено табу, которое не нарушалось до самой перестройки. Во-вторых, не подлежали огласке масштабы захвата противником в плен солдат и командиров РККА и такого явления, как коллаборационизм советских граждан. Ведь одних только генералов оказалось в немецком и финском плену 78 человек, некоторые из которых сотрудничали с врагом{20}. По этой причине до начала 90-х гг. оставались секретными или имели гриф ДСП работы, посвященные анализу командного состава в годы Великой Отечественной войны{21}.

Вокруг темы еще в среде шестидесятников возникло большое количество мифов, культивируемых и ныне. Один из них нашел свое воплощение в 25-й главе книги «Ледокол» В. Суворова (В.Б.Резуна). В ней он поднял вопрос о наличии в армии с формально получившим новые генеральские звания высшим комсоставом командиров со старыми званиями — комбриг, комдив и т.п.{22}.[214,215]

Вопрос-то он поднял, но вот объяснить правильно не смог (или не захотел). Если верить В.Резуну, то все высшие командиры с такими званиями были, по его выражению, «ветеранами барачных городков для лесорубов», т.е. тюрем и лагерей. Это не совсем так, и в дальнейшем мы покажем, как все обстояло на самом деле. Автору «Ледокола» понадобилось привязать формирование второго стратегического эшелона к кадрам ГУЛАГа, пошли в ход сомнительные аргументы про «черные корпуса» и «тучные стада комбригов».

Если обобщить то, что написал В.Резун на эту тему, то получается такая картина. За спиной кадрового «первого стратегического эшелона» (армии прикрытия на западных границах) находился «второй стратегический эшелон» (армии, выдвигаемые из внутренних, южных и дальневосточных округов или только формируемые там), в значительной степени укомплектованный бывшими заключенными. Им якобы даже не выдавали форму, и они воевали в своей черной тюремной, за что дивизии и корпуса, укомплектованные подобным контингентом, немцы прозвали «черными». Командирами соединений и частей во втором стратегическом эшелоне также были бывшие зэки.

Совсем небольшая доля правды в этом есть, ровно столько, чтобы сразу не обвинили в фальсификации. Действительно, некоторое количество комбригов и комдивов находилось под следствием или отбывало наказание после суда, что дает хороший повод Резуну для спекуляций. В связи с этим нам придется подробно остановиться на вопросах сосуществования разных систем званий, на процентных соотношениях репрессированных и не подвергшихся репрессиям комбригов и т.д., чтобы хотя бы в первом приближении раскрыть тему и опровергнуть все те нелепости, которые автор «Ледокола» нагромоздил в указанной главе.

Но сначала придется ненадолго отвлечься и кое-что объяснить.

Почему именно такой малозначительный вопрос, как звания высшего командного состава. Стоит ли размениваться по мелочам, если основным аргументом у защитников теории В.Резуна является: «А в главном-то он прав!»?

Опыт общения с поклонниками подобных ревизионистских теорий позволил сделать несколько выводов. Не стоит ставить себе задачу перевоспитать упертых адептов, это практически невозможно сделать, так как их восприятие «откровений» В.Резуна, А.Бушкова или Б.Соколова сродни вере, а на верующих никакие аргументы недейственны. Но таких поклонников, к счастью, у автора «Ледокола» немного. Думается, больше все же людей случайных. Они могли, например, просто не знать ряда исторических фактов. Или быть воспитанными на антисоветской пропаганде и наивно полагать, что раз Резун разоблачает советскую версию войны, то он прав. Вариантов такого «случайного резунизма»{23} много. Но для всех них характерна одна особенность — людей, попавших под влияние подобных теорий, можно вернуть в «лоно истории».

Даже с этой точки зрения разбирать книги Резуна небесполезно. Еще больше пользы принесет работа ценная сама по себе, а не предназначенная для чьего-то перевоспитания. Именно подобную статью мы и попытались написать. Ведь нет не только ни одного серьезного исследования проблем высшего комсостава в начале 40-х гг., но и вообще какой-нибудь работы по данной теме, свободной от принципиальных ошибок{24}. Кроме[216,217] вышеназванной книги В.Резуна, можно привести в пример Ю.Веремеева, чьи опусы известны пока только в Интернете{25}, весьма вредный справочник «Красная Армия в июне 1941 года»{26} или автора нескольких книг о советских генералах д.и.н. И.И.Кузнецова{27}.

После Октябрьской социалистической революции Декретом советского правительства от 16.12.1917 г. старые чины, звания и титулы были упразднены. До 1935-го командиры в Красной Армии различались по занимаемым должностям: командир взвода, роты, батальона, полка, начальник дивизии и т. д. Для занятия должности лица начсостава должны были обладать определенной квалификацией, и в зависимости от нее весь начальствующий состав распределялся на 13 категорий. Но все права и обязанности военных начальников (дисциплинарные, хозяйственные, административные) определялись не категориями, а исключительно занимаемыми должностями. По этой причине невозможно сопоставлять служебные категории РККА с чинами (званиями) в других армиях, в том числе и дореволюционной русской{28}.

22 сентября 1935 г. постановлением ЦИК и СНК СССР, объявленным приказом НКО № 144 от 26 сентября 1935 г., в Рабоче-Крестьянской Красной Армии были введены персональные воинские звания, заменившие различные категории по должностям{29}. Для высшего командного состава утверждались звания: комбриг, комдив, комкор, командарм 2-го ранга, командарм 1-го ранга, маршал Советского Союза. Для политического, административного, инженерного, медицинского и пр. состава были введены собственные звания — например, дивизионный комиссар, бригинженер или корвоенюрист{30}. Некоторые из званий существовали только в теории, так как на практике их никому никогда не присваивали, как, например, «арминженер», «армврач» или «армветврач».

Комбриги и им равные носили в петлицах по одному ромбу, комдивов отличали два ромба, знаком различия комкора были три ромба, командарма 2-го ранга — четыре, командарма 1-го ранга — четыре ромба и звезда. По роду войск носилась соответствующая эмблема, впрочем, не всегда, пехота и конница их не имели вовсе. Кроме того, звание обозначалось нарукавными знаками различия («углами») в виде красных или золотых полосок{31}. [218,219]

Звания высшего командного и начальствующего состава в 1935-1940гг.

Командный состав

Политический состав

Военно-технический состав

Военно-хозяйственный и административный состав

Военно-медицинский состав

Военно-ветеринарный состав

Военно-юридический состав

Комбриг

Бригадный комиссар

Бригинженер

Бригинтендант

Бригврач

Бригветврач

Бригвоенюрист

Комдив

Дивизионный комиссар

Дивинженер

Дивинтендант

Дивврач

Дивветврач

Диввоенюрист

Комкор

Корпусной комиссар

Коринженер

Коринтендант

Корврач

Корветврач

Корвоенюрист

Командарм 2-го ранга

Армейский комиссар 2-го ранга

Арминженер

Арминтендант

Армврач

Армветврач

Армвоенюрист

Командарм 1-го ранга

Армейский комиссар 1-го ранга

 

 

 

 

 

Маршал Советского Союза

 

 

 

 

 

 

Положение о прохождении службы командным и начальствующим составом Рабоче-Крестьянской Красной Армии от 22.09.35 г. (СЗ СССР. 1935 г. № 57. Ст. 469).

Основной причиной введения персональных званий явилось желание укрепить профессиональные основы военной службы командного и начальствующего состава, в том числе и младшего. Как писал К.Е.Ворошилов: «Военное звание — это один из лучших стимулов скрепления и цементирования кадров. Отныне в армии ничего случайного, временного, неустойчивого нет…» Таким образом, нарком констатировал, что десятилетний эксперимент по устройству армии, принципиально отличному от армий царской России и буржуазных стран, провалился.

Пострадал от введения званий прежде всего высший командно-начальствующий состав, «ромбисты», или «генералитет», как их называл К.Е.Ворошилов. Именно на сокращение этих категорий во многом ориентировалось руководство при реформировании системы званий. «Благодаря неразберихе и чепухе, которая существовала» (Ворошилов), в армии скопилось множество «чиновников» с ромбами, в основном в центральных и окружных аппаратах, от содержания которых вполне можно было разгрузить государственный бюджет{32}.

Введение персональных званий подтверждает, что фактический руководитель страны И.В.Сталин давно расстался со своими революционными иллюзиями (если не имел их вовсе) и строил армию на принципах «здорового консерватизма». Под консерватизмом в данном случае понимается принцип: «Если раньше что-то было хорошо, то плевать на то, что это было при царском режиме».

Конечно, в политическом и в военном руководстве хватало «экстремистов», но к тому времени власть вождя окрепла настолько, что можно было смело проводить непопулярные у элиты решения. К тому же выросло поколение, которое не только не участвовало в Гражданской войне, но даже и не жило в дореволюционной России. Они уже не хватались за револьвер при слове «полковник», и Сталин, возвращая некоторые старые звания, вполне мог рассчитывать на одобрение младшего и среднего комсостава, который начал службу в 20-30-е гг.

Введенная в 1935-м такая система званий высшего командного состава просуществовала до 1940 г., когда она была подвергнута коренной реорганизации.

Совпадение званий высшего комсостава с наименованиями должностей{33} давно беспокоило военное руководство. Так, еще в 1938 г. юристы управления делами НКО предлагали заменить звания комбриг, комдив, комкор и командарм на «главный лейтенант», «главный капитан» и «главный полковник»{34}. Но вопрос так и оставался открытым до окончания советско-финляндской войны.

16 марта 1940 г., накануне совещания, обобщающего опыт боевых действий с Финляндией, нарком обороны К.Е.Ворошилов и начальник Генерального штаба Б.М.Шапошников встретились для согласования состава его участников. Обсуждались, по всей видимости, и другие вопросы, так как в результате в 5-й отдел Управления по начсоставу Красной Армии поступила записка со схемой, сделанной самим Ворошиловым, в которой появляются звания генералов. Схема предусматривала простое переименование званий, так как каждому старому званию соответствовало определенное новое{35}.

Комбриг

Генерал-майор

Комдив

Генерал-лейтенант

Комкор

Генерал - полковник

Командарм II ранга

Генерал пехоты

Маршал

Маршал

[222,223]

На следующий день, 17 марта 1940 г., состоялось заседание у наркома обороны, на котором присутствовали его заместители и начальник Генерального штаба, на нем обсуждался вопрос с генеральскими званиями. Собравшиеся рассмотрели систему чинов, существовавшую в Российской империи, а также современные европейские звания. От не имевшего аналогов «генерал-полковника» решено было отказаться. По итогам обсуждения была составлена таблица, включающая все намеченные и существующие звания. Для всего среднего, старшего и высшего начальствующего состава Красной Армии планировалось введение унифицированной системы званий по образцу комсостава (от младшего лейтенанта до полковника) с указанием рода службы. При этом все высшие звания (кроме маршала Советского Союза) заменялись генеральскими{36}.

Существующие звания

Командный состав

Политический состав

Инженерный состав

Комбриг и ему равные (бригадный комиссар, бригинженер)

Генерал-майор

Комиссар-генерал-майор

Генерал-майор инженерной службы

Комдив и ему равные

Генерал-лейтенант

Комиссар-генерал-лейтенант

Генерал-лейтенант инженерной службы

Комкор и ему равные

—

—

—

Командарм II ранга и ему равные

Генерал: пехоты, кавалерии, артиллерии, авиации

Комиссар-генерал

Генерал инженерной службы

Командарм I ранга

—

—

—

Маршал Советского Союза

 

 

 

 

Административный состав

Медицинский состав

Ветеринарный состав

Юридический состав

Генерал-майор административной службы

Генерал-майор санитарной службы

Генерал-майор ветеринарной службы

Юрист-генерал-майор

Генерал-лейтенант административной службы

Генерал-лейтенант санитарной службы

Генерал-лейтенант ветеринарной службы

Юрист-генерал-лейтенант

Генерал административной службы

Генерал санитарной службы

Генерал ветеринарной службы

Юрист-генерал

В ночь на 18 марта 1940 г. К.Е.Ворошилов с этим проектом прибыл в Кремль, где был принят И.В.Сталиным и В.М.Молотовым. Высшее руководство страны не согласилось с подобной схемой, было решено отказаться от специальных званий для начальствующего состава (технического, административного, медицинского и т.д.). Для высшего командного состава предлагалось деление на общевойсковых командиров и командиров родов войск (включая интендантов). Для первых была восстановлена первоначальная цепочка из записки Ворошилова от 16 марта — «генерал-майор», «генерал-лейтенант», «генерал-полковник» с добавлением звания «генерал армии». Для остальных предполагалась трехступенчатая система с рангами, например, для авиации: «генерал авиации 3-го ранга», «генерал авиации 2-го ранга», «генерал авиации 1-го ранга». В число родов войск, для которых вводились собственные генеральские звания, попала и кавалерия{37}.

11 апреля 1940 г. проект Указа Президиума Верховного Совета СССР «Об установлении воинских званий высшего командного состава Красной Армии» был утвержден на заседании Политбюро ЦК ВКП(б). Но официального издания такого указа не последовало{38}.

14 апреля 1940 г. открылось совещание комначсостава по итогам боев в Финляндии, в результате была избрана комиссия Главного военного совета для подготовки конкретных предложений по реформированию армии. В комиссию на обсуждение поступил и текст нереализованного Указа об установлении генеральских званий, который получил негативную оценку, в первую очередь из-за рангов в званиях. Так, например, представители ВВС — командарм 2-го ранга Смушкевич, комкоры Птухин и Рычагов предложили для их рода войск ввести звания «генерал-майор», «генерал-лейтенант», «генерал авиации», «маршал авиации»{39}.[226,227]

На пленарном заседании комиссии Главного военного совета 23 апреля 1940 г. с участием наркома обороны К.Е.Ворошилова была выработана новая номенклатура званий. От рангов было решено отказаться, вместо «генерал-полковника» оставался «генерал». Из родов войск со своими генеральскими званиями по предложению С.М.Буденного исключалась кавалерия. Таким образом, система высших званий должна была выглядеть следующим образом: для общевойсковых командиров — генерал-майор, генерал-лейтенант, генерал, генерал армии, маршал; для родов войск — генерал-майор, генерал-лейтенант и генерал с добавлением соответствующего окончания, например, генерал-майор авиации{40}.

Однако проект, который был представлен и утвержден в Политбюро ЦК ВКП(б), отличался от указанной схемы тем, что вместо званий «генерал», «генерал танковых войск», «генерал авиации» были: «генерал-полковник», «генерал-полковник танковых войск», «генерал-полковник авиации» и т.д.{41}

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 7.05.40 г., объявленным приказом народного комиссара обороны № 112 от 8.05.40 г., для высшего командного состава вводятся генеральские звания{42}.

[228]

Общевойсковые командиры

Артиллерия

Авиация

Танковые войска

Войска связи

Инженерные войска

Технические войска

Интенданты

Генерал-майор

Генерал-майор артиллерии

Генерал-майор авиации

Генерал-майор танковых войск

Генерал-майор войск связи

Генерал-майор инженерных войск

Генерал-майор технических войск

Генерал-майор интендантской службы

Генерал-лейтенант

Генерал-лейтенант артиллерии

Генерал-лейтенант авиации

Генерал-лейтенант танковых войск

Генерал-лейтенант войск связи

Генерал-лейтенант инженерных войск

Генерал-лейтенант технических войск

Генерал-лейтенант интендантской службы

Генерал-полковник

Генерал-полковник артиллерии

Генерал-полковник авиации

Генерал-полковник танковых войск

Генерал-полковник войск связи

Генерал-полковник инженерных войск

Генерал-полковник технических войск

Генерал-полковник интендантской службы

Генерал армии

 

 

 

 

 

 

 

Маршал Советского Союза

 

 

 

 

 

 

 

Высший комсостав воспринял введение генеральских званий если и не с радостью, то вполне спокойно. Так, на совещании при ЦК ВКП(б) начальствующего состава по сбору опыта боевых действий против Финляндии, состоявшемся 14 апреля 1940 г., на вопрос И.В.Сталина «Надо ли восстановить звание генерала?» начальник артиллерии 19-го стрелкового корпуса комбриг С.И.Оборин ответил: «Для поддержания авторитета нашей Красной Армии и великой страны считаю, что нужно ввести генеральское звание. Чем мы хуже других?» Думается, под «мы» он все-таки имел в виду себя, а не Советский Союз в целом{43}.

Не обошлось, конечно, и без недовольных. Больше всего были возмущены старые кадры, люди, воевавшие в Гражданскую войну, но у которых не было никаких шансов выбиться в генералы и примерить это звание к себе. Любопытные высказывания «с мест» сохранились в политических донесениях того времени. Например, старшина 3-го эскадрона 135-го горно-кавалерийского полка Щурихин заявил: «обратно появились генералы, били их, топили, заставляли удирать без штанов, а теперь опять появилось это паршивое звание. Как ни говори, а Германии мы симпатизируем, все это от нее идет»{44}.

На причинах появления такого необычного для «пролетарской» армии звания, как генерал, стоит остановиться особо.

В.Резун в «Ледоколе» пишет, что генеральские звания — это «пряник» после «порки», т.е. репрессий. Нельзя согласиться с такой трактовкой и вот почему. Само по себе оставление в армии, да и вообще на свободе, во время репрессий должно было восприниматься высшим комсоставом как удача. Мало того, что оставили в живых, так еще и для тех, кого не коснулся каток репрессий, открывались весьма радужные перспективы карьерного роста. Ведь десятки тысяч командиров были уволены из армии, тысячи арестованы и расстреляны, особенно пострадало звено — от комбригов и выше. На их места надо было кого-то назначать, и начался рост в званиях и должностях тех, кого репрессии не затронули. Как, например, помощника командира 96-й стрелковой дивизии Т.П.Круглякова, который в 1937 г. еще был полковником, а к весне 1939 г. дошел до комкора и Члена военного совета ХВО{45}.

На самом деле причиной отказа от «комбригов», «комдивов» и т.п., как мы уже писали выше, стала необходимость привести воинские звания Красной Армии к единой системе, в которой бы отсутствовали совпадения с наименованиями должностей. Немного позже был ликвидирован последний подобный атавизм у младшего командного состава. Приказом НКО СССР № 391 от 2.11.40 г. для них устанавливались звания «ефрейтор», «младший сержант», «сержант», «старший сержант» и «старшина». До этого, как и в случае с «комбригами», звания младшего комсостава совпадали с должностями: «отделенный командир», «младший комвзвод»{46}.

Да, необходимость приведения воинских званий к удобной системе давно назрела, но почему именно «генералы»? На наш взгляд, наиболее вероятной представляется версия о том, что генеральские звания — это один из аспектов набиравшего в стране обороты возврата к старым дореволюционным традициям.[230,231] Тот самый ранее упомянутый консерватизм стал приобретать просто реакционный характер, именно так бы его и оценила «ленинская гвардия». В полную силу применительно к армии он проявился в годы Великой Отечественной войны. Были введены погоны для всего личного состава вместо существовавших до этого петлиц; были учреждены ордена с именами прославленных русских полководцев; массово стали носиться дореволюционные награды (георгиевские кресты и медали), да и новые порой являлись просто калькой со старых (орден Славы); возвращалось в обиход слово «офицер»; заимствовались образцы униформы и т.д. При обсуждении проектов генеральских званий за основу бралась в первую очередь система чинов царской России, а уж во вторую очередь других стран. Хотя новая система генеральских «чинов» и не копировала полностью старую, но многим обязана именно ей.

8 мая 1940 г. была назначена правительственная комиссия по представлению кандидатов на присвоение генеральских и адмиральских званий. Председателем комиссии был Маршал Советского Союза К.Е.Ворошилов. В ее состав вошли: Маршал Советского Союза С.М.Буденный, командарм 2-го ранга Н.Н.Воронов, флагман флота 2-го ранга Л.М.Галлер, флагман флота 2-го ранга И.С.Исаков, Маршал Советского Союза Г.И.Кулик, флагман флота 2-го ранга Н.Г.Кузнецов, армейский комиссар 1-го ранга Л.З.Мехлис, Г.М.Маленков, командарм 2-го ранга Д.Г.Павлов, армейский комиссар 2-го ранга И.В.Рогов, командарм 2-го ранга Я.В.Смушкевич, Маршал Советского Союза С.К.Тимошенко, Маршал Советского Союза Б.М.Шапошников, армейский комиссар 1-го ранга Е.А.Щаденко{47}. Для присвоения званий высшему комсоставу НКВД была образована своя собственная комиссия.

Несмотря на то, что председателем комиссии был маршал Ворошилов, его положение в армейской иерархии сильно изменилось. Новым наркомом обороны в этот же день был назначен СКТимошенко, который начал активно продвигать своих людей на ключевые посты. Впрочем, тема клановости в Красной Армии заслуживает отдельного исследования, здесь же необходимо отметить, что большинство получивших высшие генеральские звания — из бывших сослуживцев нового наркома. Генералы армии Г.К.Жуков и И.В.Тюленев, генерал-полковники И.РАпанасенко и О.И.Городовиков все вместе с Тимошенко воевали в Первой Конной армии или служили под его началом в 3-м кавалерийском корпусе и т.п.

Авторитет же Ворошилова упал так, что даже при инициированных им голосованиях по тому, какое звание присваивать кандидату, большинство его не поддерживало. Так, комкору Ф.А.Ершакову Ворошилов предложил вместо генерал-лейтенанта дать всего лишь генерал-майора, но 11 членов комиссии проголосовали против и только 2 — за{48}.

Мало того, по сути, были снижены в званиях некоторые «креатуры» К.Ворошилова, вроде начальника Главного Управления Красной Армии комкора М.Г.Снегова, который отправился в августе[232,233] командовать стрелковым корпусом на Украину всего лишь в звании генерал-майора. Чтобы оценить масштаб падения, достаточно взглянуть на структуру и функции ГУ КА в то время{49}. Чуть ранее Снегова, в июне 1940 г, уехал в СКВО на должность командира корпуса бывший порученец Ворошилова комкор Р.П.Хмельницкий, правда, все-таки ставший генерал-лейтенантом. Новый нарком Тимошенко чистил центральный аппарат от ворошиловских кадров{50}, а В.Резун, оседлав своего любимого конька — Румынию{51}, пытается выдать это за направление Хмельницкого Ворошиловым на тот участок, где он может быстро отличиться в предстоящем наступлении на нефтепромыслы Плоешти{52}[234].

Комиссия Ворошилова на нескольких заседаниях рассмотрела представленные списки высшего комсостава и направила их в Правительство на утверждение.

Постановление СНК СССР «О присвоении воинских званий высшему начальствующему составу Красной Армии» вышло 4.06.1940 г. Всего этим постановлением было присвоено 1056 генеральских и адмиральских званий: 914 генералов стало в армии, 34 — в НКВД и 34 — во флоте, 74 человека получили звания адмиралов{53}.

Четкого соответствия старого звания новому не было, что подтверждается статистикой присвоений. Так, из списка генералов, подписанного комиссией 11 мая 1940 г., генерал-лейтенантами стали 11 командармов 2-го ранга, 22 комкора, 10 комдивов; генерал-майорами — 9 комдивов, 24 комбрига. А из списка, подписанного 20 мая, — генерал-лейтенантами стали 10 комкоров и 10 комдивов; генерал-майорами — 3 комкора, 62 комдива и 47 комбригов{54}.

Знаки различия генералов были совершенно не похожи на таковые у других категорий комсостава — младшего, среднего, старшего. Вместо эмалевых геометрических фигурок были впервые в Красной Армии введены звездочки вроде тех, что использовались на погонах до революции{55}. Генерал-майору полагалось по две звезды на петлицы, генерал-лейтенанту — по три, генерал-полковнику — по четыре, генералу армии — по пять.

Ну вот мы подошли к главному вопросу, откуда же в Красной Армии в начале войны взялись комбриги и комдивы, если давно введены генеральские звания. Может, действительно их только перед самой войной всех выпустили из лагерей и тюрем, как утверждает В.Резун? Долго томить в ожидании ответа не будем, разумеется, все было совсем не так, как написано в[235] «Ледоколе». У автора этого фантастического произведения есть две серьезные ошибки.

Во-первых, а почему они, комбриги и комдивы, вообще должны были исчезнуть? Постановлением Президиума ВС СССР предусматривалось введение генеральских званий, а не замена старых званий на новые{56}. Генеральское звание еще нужно заслужить, и к нему представляли только достойных. А были недостойные, которые уже относились к высшему командному и начальствующему составу. И в представлениях так и писалось: «бригинтендант П… по своей работе и подготовке генеральского звания не заслуживает», «комбриг Г… с руководством боем дивизии в период военных действий не справился… дивизия была в окружении… подлежит переводу на менее ответственную работу, не связанную с командованием соединением… генеральского звания не присваивать», «комбриг Ш… без перспектив на продвижение, штабс-капитан старой армии, оставить в прежнем звании», «комбриг Ч… с обязанностями справляется посредственно, оставить в прежнем звании», «бригинженер Т… частями не командовал, оставить в прежнем звании», «комбриг Б… вопрос остается нерассмотренным». Подобных примеров можно привести еще очень много, но и из этих уже прекрасно видно, что введение генеральских званий понималось как некая привилегия для высшего комсостава{57}.

Вторая ошибка В.Резуна в том, что он, пытаясь[236] доказать, что армии «второго стратегического эшелона» укомплектованы бывшими заключенными лагерей, выдает всех комбригов, комдивов и комкоров за репрессированных и выпущенных перед самой войной. Рассмотрим, так ли это. На сегодняшний день у нас имеется информация о том, что к началу войны не получили генеральские звания: 1 комкор, 15 комдивов, 196 комбригов. На самом деле их было, конечно же, больше, это только те, о ком удалось собрать подтвержденные сведения. И их количество уже таково, что добавление новых персоналий принципиально на выводах не скажется.

Если провести анализ списка по данным самых крупных исследователей репрессий среди командного состава Н.С.Черушева и О.Ф.Сувенирова, то получается, что были репрессированы из этого списка: 9 комдивов (60%), 41 комбриг (21%){58}. Очевидно, что неприсвоение генеральских званий более чем двумстам командирам вызвано их личными характеристиками, а не фактом репрессий. Срок выхода на волю тех, кто все-таки оказался за решеткой, разумеется, влиял на получение новых званий, ведь те, кто освобождался после Указа от 4.06.1940 г., рассчитывать на генеральское звание практически не могли. В 1939 г. было освобождено не менее 9 комдивов и 15 комбригов, из них генеральские звания получили 13 человек. В 1940 г. — не менее 1 комкора, 8 комдивов и 18 комбригов (генералами стали два человека). Зато в 1941 г. так, как описывает В.Резун («месяц Сочи и сообщение ТАСС») — не менее 4 комбригов, генералами до войны из них не стал никто.[237]

Кстати, Резун забывает (а может, и не знает) о тех представителях начальствующего состава, которым генеральские звания присваивались. Мы имеем в виду интендантов и инженеров. «Бригинженер» («дивинженер» и т.д.) — звание технического состава разных родов войск и не соответствует званиям генерал-майор технических войск, генерал-лейтенант технических войск и т.п.{59}, а также в общем случае не соответствует званиям генералов инженерных войск. Но тут были и исключения, если бригинженер проходил службу в этих войсках, как Л.З.Котляр{60}, который получил 4.06.1940 г. звание генерал-майора инженерных войск. Тогда же генералами артиллерии стали многие дивинженеры — преподаватели Артиллерийской академии, такие как генерал-лейтенант артиллерии Н.Ф.Дроздов, генерал-майоры артиллерии А.А.Благонравов, М.Ф.Васильев, Д.Е.Козловский, П.А.Гельвих.

Что касается интендантов, то для них, в отличие от административно-хозяйственного состава, вводились генеральские звания (генерал-майор интендантской службы, генерал-лейтенант и/с, генерал-полковники/с). Поэтому бригинтендантов, которые не получили генеральские звания и не относились к адм-хоз.составу, следует учитывать вместе с комбригами.

Таким образом, число уже известных представителей высшего командного состава (а также интендантов) со старыми званиями переваливает за две с половиной сотни. Точное их количество пока назвать затруднительно. Даже в документах того времени цифры не соответствуют биографическому материалу, который удалось собрать. Так, в справке Управления кадров КА о количестве младших лейтенантов и процентных соотношениях их к другим воинским званиям от 3.12.1940 г. приводится информация только о 185 комбригах, 16 комдивах и 1 комкоре. Хотя вероятно, что в справке не учитываются комбриги НКВД и флота{61}.

Первое их большое сокращение было задумано еще в сентябре 1940 г., когда Управление кадров КА разослало по округам, военным академиям и т.п. запрос на новое присвоение генеральских званий. И в этом случае полной ликвидации комбригов и комдивов не планировалось, о чем недвусмысленно свидетельствует формулировка письма: «В отношении лиц, которых считаете невозможным представлять к генеральскому званию, укажите коротко мотивы непредставления». И опять в УК КА пошли ответы вроде: «комбриг Г… не заслуживает… слабовольный… завел две семьи и не может разобраться»{62}.

По неизвестным пока причинам ход этим представлениям так и не был дан. После 4 июня 1940 г. и до начала войны звания генералов, конечно, присваивались, но это — единичные случаи{63}. Самый массовый из них — 20 генеральских званий высшему комсоставу бывших прибалтийских армий, принятому в Красную Армию.[238,239]

Зато с началом войны процесс пошел значительно активнее. Первые «военные» генеральские звания были присвоены 15 июля 1941 г. 14 командирам НКВД и среди них комбригу Шередеге. 24 июля следующий указ, звание «генерал-майор» получил комбриг Дашичев. 31 июля еще четыре присвоения, комкору Петровскому, комдиву Ворожейкину, комбригам Фоканову и Раковскому. Следующие шесть генералов появились 7 августа 1941 г., звания присвоены были трем комбригам (Зыгин, Пархоменко, Фролов), двум комдивам (Магон и Юшкевич) и одному полковнику.

Процесс ликвидации старых званий высшего комсостава продолжался до 1943 г., когда была введена новая форма с новыми знаками различия (погонами), когда, наконец, избавились от званий начсостава вроде бригадный комиссар или дивинженер, и комбригам с их допотопными ромбами просто не оставалось места в армии.

Но вернемся от теоретических вопросов к конкретному тексту В.Резуна. 25-я глава совсем небольшая и не самая важная в «Ледоколе», но плотность ошибок и вранья в ней впечатляет. Они начинаются уже с первого абзаца{64}.

«И тут упомянули комкора Петровского и комбрига Фоканова. Отчего же они не генералы ? Ответ тут простой. В «черных» корпусах и дивизиях не только солдаты и офицеры, но и высшие командиры были ветеранами «барачных городков для лесорубов». И далее: «И тут мы находим комкора Петровского. Мы помним, что последняя его должность была — заместитель командующего Московским военным округом. После этого — сел. Освободили в ноябре 1940 г. и приказали формировать 63-й стрелковый корпус».

В этом абзаце много нелепостей, начнем с комкора Л.Г.Петровского. С ним не все до конца ясно, он действительно находился под следствием. Но арестован не был, о чем свидетельствует письмо, которое он в сентябре 1939 г. написал М.И.Калинину: «Многоуважаемый Михаил Иванович! Простите за беспокойство, но я обращаюсь к вам во имя партийности и человечности… Всегда я заявлял, что честен политически перед партией и страной. В своих заявлениях в ЦК и т. Ворошилову я писал — «если не доверяют, то пусть лучше арестуют и ведут самое строгое следствие»… 1 апреля мое дело разбиралось у Шкирятова, но до сих пор меня даже не уведомили о характере решения. Я жду вашего совета и помощи».

О дальнейшей судьбе Л.Г.Петровского лучше всего скажет письмо наркома обороны Маршала Советского Союза С.К.Тимошенко И.В.Сталину.

8.06.40 СЕКРЕТНО

№ 376с Экз. № 2

Политбюро ЦК ВКП(б), тов.СТАЛИНУ 29 ноября 1938 года был уволен из Красной Армии комкор Петровский Леонид Григорьевич. Причиной[240,241] увольнения т.Петровского из армии послужило исключение его из партии за политические ошибки, выразившиеся в грубом, высокомерном отношении к подчиненным и в продаже по спекулятивной цене своей легковой машины.

22 февраля с.г. Комиссия Партийного Контроля восстановила т.Петровского в партии с объявлением ему строгого выговора, в связи с чем он обратился в НКО с просьбой о восстановлении в Армии.

Прошу Вашего согласия на восстановление комкора т. Петровского в рядах Красной Армии и назначении Помощником Командующего войсками Северо-Кавказского военного округа по военно-учебным заведениям.

Маршал Советского Союза Тимошенко

Как видим, Л.Г.Петровский не арестовывался, а из армии был уволен за конкретные злоупотребления{65}.

Фоканов Ян Степанович тоже никогда не арестовывался, и даже из армии его не увольняли во время чистки 1937-1938 гг. До августа 1937 г. он был командиром 57-го отдельного пулеметного батальона Рыб-ницкого укрепрайона, затем исполнял обязанности командира 259-го стрелкового полка 87-й стрелковой дивизии. С ноября 1937 г. находился на учебе на курсах «Выстрел», по их окончании в августе 1938 г. назначен командиром 16-го стрелкового полка этой же дивизии. В январе 1939 г. направлен из КОВО в ПриВО на должность командира 61-й стрелковой дивизии. Очевидно, что в такой биографии места для репрессий не найдется. Не присвоили ему генеральское звание потому, что в момент их введения Я.С.Фоканов находился на должности командира всего лишь 18-й запасной стрелковой бригады{66}.

63-й стрелковый корпус был сформирован в ПриВО еще в сентябре 1939 г., и первым его командиром стал комдив Василий Фадеевич Сергацков, и находился в этой должности он до осени 1940 г., когда корпус, действительно, принял комкор Петровский{67}.

Не лучше обстоят дела и со вторым абзацем:

«До 1940года в Красной Армии для высшего командного состава были установлены воинские звания «комбриг», «комдив», «комкор», «командарм».

Как мы уже показали выше, не было такого звания «командарм», зато были «командарм 1-го ранга» и «командарм 2-го ранга».

«Правительственная комиссия произвела полную переаттестацию всего высшего командного состава, при этом многие комбриги стали полковниками…»

Примеров В.Резун почему-то не привел, а зря. Было бы интересно узнать, кто эти таинственные полковники, еще недавно бывшие высшим комсоставом. Мы даже не будем приводить протоколы заседаний[242,243] Правительственной комиссии. Чтобы убедиться в ложности подобного утверждения, достаточно заглянуть в «Положение о прохождении службы командным и начальствующим составом Рабоче-Крестьянской Красной Армии» от 22.09.1935 г. Пункт 22-й Положения гласит, что «снижение в военных званиях допускается лишь в исключительных случаях и только приказом Народного Комиссара Обороны Союза ССР, а в отношении лиц командного и начальствующего состава, имеющих военные звания комдив и выше (и им соответствующие), — лишь по особому постановлению Правительства Союза ССР». Подобные единичные приказы наркома обороны известны, например № 0045 от 13.03.1940 г. с формулировкой: «За недостойное поведение в зарубежной командировке комбрига Белякова М. В. от должности помощника военного атташе при Полпредстве СССР в Германии отстранить, объявить ему выговор и понизить в звании до полковника»{68}. Или приказ НКО № 0231 от 22.12.1939 г., которым разжалован в полковники командир 64-й стрелковой дивизии комбриг А.М. Пиров, в его дивизии только за два дня 13-14.12.1939 г. было 572 случая самовольных отлучек{69}.

Но ничего подобного по лишению званий массы комбригов одновременно с указом о присвоении генеральских званий не выходило. Следы такого решения наверняка, попались бы исследователям, осели бы в архивах или в мемуарах, однако до сих пор подобных фактов военно-исторической науке известно не было.

«Комбриг И.Н.Музыченко — генерал-лейтенантом».

К моменту получения генеральского звания командир 6-го стрелкового корпуса И.Н.Музыченко был комдивом{70}.

«Всего постановлением советского правительства в июне 1940 года 1056 высших командиров получили звания генералов и адмиралов».

Не только высших, но и старших командиров — полковников. Как, например, начальник автобронетанковых войск САВО полковник Григорий Яковлевич Антонов или командир 83-й горно-стрелковой дивизии полковник Сергей Артемьевич Байдалинов{71}.

«А «сувениры» ГУЛАГа, как заправский зэк, он заначил не зря. Не понадобились, и хорошо. А некоторым понадобились. Вот комбриг И. Ф. Дашичев галоши надел второй раз. Выпущенный в марте 1941-го, он сел в октябре и сидел минимум до 1953 года».

Действительно, среди комбригов к началу войны был и Иван Федорович Дашичев (генерал-майор с 24.07.1941 г.). Однако он до войны не арестовывался, наказания в местах лишения свободы не отбывал, а был с марта 1935 г. до лета 1938 г. командиром 35-й стрелковой дивизии, затем помощником командира корпуса и командиром ряда стрелковых корпусов (47, 49 и 35-го). «Сел» он, т.е. арестован был, 21.01.1942 г. Обвиняли в том, что «…В январе 1942 г. не обеспечил в соответствии с приказом командования планомерный отход войск 44-й армии, в результате чего в соединениях армии возникла паника и бегство с поля боя,[244,245] приведшее к большим потерям личного состава и материальной части». Отбывал заключение И.Ф.Дашичев с июля 1942-го по июль 1952 г.{72}.

«Комбригов, комдивов, комкоров использовали для пополнения и Первого стратегического эшелона. Вот комбриг С. П. Зыбин получил 37-й стрелковый корпус, комдив Э. Магон — 45-й стрелковый корпус 13-й армии…»

На момент получения комдивом Э.Магоном корпуса в 13-й армии еще не только никаких войск не было, не существовало еще и самой армии. Управление ее сформировано в Могилеве по решению ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 23.04.1941 г.{73}

«…комбриг М. С. Ткачев — 109-ю стрелковую дивизию 9-го особого стрелкового корпуса».

Для человека, который собирает карточки на каждую дивизию{74}, непростительно путать 106-ю стрелковую дивизию со 109-й. Тем более что на тот момент 109-й стрелковой дивизии не существовало. Еще зимой 1939/40 г. она была переформирована в моторизованную и в июле 1940 г. вошла в состав вновь сформированного 5-го механизированного корпуса ЗабВО{75}.

Комбриг М.С. Ткачев не арестовывался, из армии не увольнялся, на момент введения генеральских званий вот уже два с половиной года находился на должности заместителя командира 10-й кавалерийской дивизии{76}. Был представлен во время дополнительного опроса в сентябре 1940 г., когда уже командовал 106-й стрелковой дивизией (с 16.07.1940), но тогда присвоение не состоялось{77}.

«Комдив А. Д. Соколов — командир 16-го механизированного корпуса 12-й армии».

Комдив Соколов не увольнялся из армии, не был под следствием и не отбывал наказания. С 1937 г. последовательно занимал должности: начальник штаба и командир 3-го стрелкового корпуса, с сентября 1938 г. в распоряжении Управления по начсоставу НКО СССР, с февраля 1939 г. старший преподаватель Военной академии им.Фрунзе, с ноября 1939 г. — начальник штаба 9-й армии. За неудачные действия армии был снят с должностей ряд командиров, включая и комдива Соколова, который был назначен командиром 615-го армейского запасного полка. В мае 1940 г. направлен в академию им.Фрунзе на должность старшего преподавателя. Причиной неприсвоения генеральского звания, таким образом, явилась занимаемая им в тот момент должность — командир полка{78}.[246,247]

«Комдив Г. А. Буриченков — командующий Южной зоной ПВО».

Звание «комдив» Георгия Андреевича Буриченкова вызвано было вовсе не арестами, а тем, что всего один месяц он находился в распоряжении Управления по начальствующему составу НК РККФ, но этот месяц пришелся как раз на введение генеральских званий. До мая 1940 г. он был командиром отряда учебных кораблей Балтийского флота, а с июня — помощником командующего войсками ХВО по военно-учебным заведениям{79}.

«Комбриг А. С. Титов — начальник артиллерии 18-й армии. И многие, многие другие».

Получил звание генерал-майор артиллерии 4.06.1940 г.

«Вот комбриг Н.И.Христофанов — военный комиссар Ставропольского края».

Военным комиссаром Орджоникидзевского края был комбриг Николай Иванович Христофоров. Не арестовывался, не был переаттестован летом 1940 г. и остался комбригом.

«Комбриг М. В.Хрипунов — начальник отдела в штабе Московского военного округа. Штаб, как мы знаем, после ухода всех командиров на румынскую границу был занят чекистами, которые в военных делах не очень понимают. Вот в помощь себе беднягу Хрипунова из ГУЛАГа и выписали».

Начальником 4-го отдела штаба МВО был комбриг Михаил Васильевич Хрипунов. В этой должности он находился с 22.05.1938 г. Не арестовывался. Летом 1940 г. не прошел переаттестацию, остался в звании комбриг{80}.

Здесь Резун наглядно продемонстрировал, как работают фольк-историки. В начале главы появляется некий тезис, который еще требует доказательства, а через пару страниц он уже выступает как аксиома. Пример с комбригом Хрипуновым хорошо иллюстрирует такую технологию обмана читателей. Сначала на паре примеров было показано некое явление без указания его масштаба (некоторые комбриги были репрессированы). Тезис о том, что все комбриги «сидели», подтвержден не был, зато в дальнейшем им уже оперируют как аксиомой, не требующей доказательств. И уже только по упоминанию звания «комбриг» командира записывают в «жертвы сталинских репрессий». И придумываются такие подробности, что кажется, будто Резун лично знаком с «беднягой Хрипуновым» или, по крайней мере, изучал его личное дело.

«Но все же главное предназначение комдивов, комбригов, комкоров — Второй стратегический эшелон. Этот эшелон комплектуется «лесорубами», вот и командиров сюда таких же… Из трех дивизий корпуса, двумя командуют комбриги Я. С. Фока нов и В. С. Ваковский, Третьей дивизией командует полковник Н. А. Прищепа. Не комбриг — но… сидел».[248,249]

Начнем с того, что на 22.06.1941 г. 63-й стрелковый корпус состоял из 53-й (полковник И.Я.Бартенев), 148-й (полковник Ф.М.Черокманов), 167-й (комбриг В.С.Раковский) стрелковых дивизий и 546-го корпусного артиллерийского полка. Дивизии полковника Н.А.Прищепы (61-я сд) и комбрига Я.С.Фоканова (154-я сд) входили в «соседний» 66-й стрелковый корпус генерал-майора Ф.П.Судакова{81}. Впрочем, это ошибка не принципиальная, в ходе боевых действий состав армий и корпусов менялся неоднократно, здесь важно другое. Мы уже показали, что комбриг Я.С.Фо-канов вовсе не жертва репрессий. Точно так же ею не являются ни комбриг В.С.Раковский, ни полковник Н.А.Прищепа. По крайней мере, никаких упоминаний на сей счет нет ни у Сувенирова, ни у Черушева{82}.

«Вот в 22-й армии два корпуса и на обоих комбриги: Поветкин — 51-й корпус, И. П. Карманов 62-й».

Степан Иванович Поветкин действительно командовал 51-м стрелковым корпусом, только к описываемому периоду это не имеет никакого отношения. С января 1937 г. он занимал должность начальника курса на стрелково-тактических курсах «Выстрел», одновременно с ноября 1937 по июль 1938 г. учился на этих курсах. По окончании был назначен командиром 85-й стрелковой дивизии УрВО. С августа 1938 по июль 1940 г. он и был командиром 51-го ск и именно в этой должности получил 4.06.1940 г. звание «генерал-майор»{83}. Но с июля 1940 г. С.И. Поветкин командовал 47-м стрелковым корпусом, о чем можно прочитать, например, в неоднократно упоминавшейся у В.Резуна книге Л.М. Сандалова{84}.

К началу войны 51 -м стрелковым корпусом командовал генерал-майор А.М.Марков.

Генерал-майор И.П.Карманов также получил свое звание еще 4.06.1940 г. Не арестовывался. До сентбря 1937 г. занимал должность помощника командира 99-й стрелковой дивизии, затем командира 65-й стрелковой дивизии. 62-й стрелковый корпус принял в 1939 г. и командовал им до осени 1941 г., когда пропал без вести{85}.

«Взгляните на начальников штабов, начальников артиллерии, инженерных войск, тыла и любой другой службы или рода войск — все это выпущенные из тюрем. В этой армии две дивизии очень черные, явно из «лесорубов», но и командиры из той же среды: 112-я стрелковая — комбриг Я. С. Адамсон, 174-я — комбриг А. И. Зыгин».

112-й стрелковой дивизией командовал полковник И.А.Копяк, комбриг Адамсон был лишь начальником пехоты (заместителем командира).

Но давайте все-таки взглянем на начальника штаба и начальников служб и родов войск 22-й армии, раз автор «Ледокола» настаивает. Из тех персоналий, что известны нам,[250,251] никто репрессиям не подвергался. Ни начальник штаба армии генерал-майор Г.Ф. Захаров, ни начальник оперативного отдела штаба армии полковник А.Г. Нерянин, ни начальник артиллерии генерал-майор артиллерии П.Н. Ничков, ни начальник отдела инженерных войск полковник А.А.Иванов, ни начальник отдела войск связи полковник П.К. Панин, ни командующий ВВС генерал-майор авиации И.П. Антошин. Нет таких и ниже, например, не арестовывались начальники штабов обоих корпусов 22-й армии: 51-го — полковник И.Н. Сазонов, 62-го — полковник А.П. Пилипенко.

Подводя итоги нашего небольшого исследования, отметим несколько ключевых моментов.

Во-первых, мы показали, что причины наличия в армии комбригов и комдивов надо искать вовсе не в области репрессий, а в специфике введения генеральских званий. Процесс появления таких званий в Красной Армии мы тоже описали.

Во-вторых, лишь меньшая часть высшего комсостава со старыми званиями подвергалась репрессиям, находилась под следствием или отбывала наказание в тюрьмах и лагерях. Многие из них были выпущены на свободу еще до указа о введении генеральских званий. Поэтому не получили они те самые звездочки в петлицы и полосатые штаны совсем по другим причинам, а не потому, что находились в «барачных городках лесорубов».

Почему все это не объяснил сам Резун? Если бы он, как любой порядочный историк, изучил сначала максимально возможный массив информации по теме, провел бы анализ этой информации, то на выходе получилось бы добротное военно-историческое исследование. Но отнюдь не «Ледокол», в котором все факты подгоняются под уже готовую теорию.

Сначала Резун неверно интерпретирует выражение «черный корпус»{86}, которое для немцев обозначало вовсе не цвет лагерных телогреек, а символ доблести по аналогии с немецким добровольческим формированием времен освободительной войны 1813-1814 гг. Schwarze Korps{87}. Затем делается вывод, что раз корпуса второго стратегического эшелона из «зэков», то и командиры должны быть такими же. После чего находятся единичные примеры командиров, сидевших в тюрьмах (лагерях) перед войной, как, например, комбриг Горбатов. Делается вывод, что раз Горбатов сидел, то и все остальные комбриги сидели, причем независимо от стратегического эшелона. Даже если опустить все натяжки, то налицо простейшая математическая ошибка. Если некоторые элементы двух множеств («комбриги» и «репрессированные») совпадают, то не обязательно совпадают сами множества. А если учесть, что из нескольких сотен рассмотрено Резуном 18 человек комбригов, комдивов и комкоров{88} (при этом как минимум девять примеров, наоборот, опровергают написанное), то иначе как недобросовестностью автора «Ледокола» это не назовешь.

Конечно, на фоне откровенного вранья, искажения смысла цитат и т.п. «доказательств», из которых и состоят книги В.Резуна, такие просчеты выглядят мелочью. Но они в очередной раз подтверждают, что фольк-историков не поиск истины интересует, не нормальное историческое исследование они проводят, а занимаются пропагандой и зарабатывают деньги на одурачивании читателей.

Мы разобрали лишь небольшую, на пять страниц, часть «Ледокола», а выяснилось, что она сплошь состоит из логических и фактических ошибок. И самое главное — неверна основная идея этой главы, ради чего все эти пять страниц были написаны. Делайте выводы, уважаемые читатели.

СПИСОК УСТАНОВЛЕННЫХ ЛИЦ СО СТАРЫМИ ЗВАНИЯМИ ВЫСШЕГО КОМАНДНОГО СОСТАВА

Комкоры (1 человек): Петровский Л.Г.

Комдивы (15 человек): Буриченков Г.А., Васенцович В.К., Васильченко H.H., Ворожейкин Г.А., Давидовский И.Е., Кауфельдт Ф.П., Коровников И.Т., Магон Э.Я., Подлас К.П., Покус Я.З., Соколов А.Д., Тальковский А.А., Чанышев Я.Д., Чернышев Ф.В., Юшкевич В.А.

Комбриги (197 человек): Аверин Д.В., Аверьянов Н.Я., Адамсон Я.С, Алехин Е.С., Андрианов A.A., Антропов B.C., Артамонов И.И., Базаров В.К., Балтушис-Жемайтис Ф.Р., Баранов A.M., Баратов Л.В., Батюня А.Г., Белов И.С., Белошниченко K.P., Белюсов П.Н., Бессонов И.Х., Благодатов A.B., Богданов М.А., Богданов М.В., Богослов И.Е., Борисевич В.А., Борисов А.И., Борисов (Шистер) А.Б., Буренин И.Н., Викторов B.C., Викторов И.М., Водопьянов М.В., Волков В.В., Герасимов А.Х., Голубев A.B., Голубев П.Н., Голушкевич B.C., Горбатов A.B., Гоффе А.И., Григорьев Д.Я., Григорьев Н.И., Грудяев П.О., Губин А.Х., Гудков Д.И., Гусев Н.И., Гусевский Н.А., Гуськов Н. Ф., Давыдов Л А., Давыдов П. М., Данилов Г.Т., Дашичев И.Ф., Денисов СИ., Дзенит Я.П., Дмитриев П.Д., Долгополов Ф.С., Дубовко В.Н., Дудков И.И., Евдокимов П.Е., Евстигнеев П.П., Егоров И.М., Елисеев Н.С., Жабин Н.И., Жебровский Д.П., Жмаченко Ф.Ф., Заикин И.В., Зайцев A.C., Запорожченко М.И., Зверьков Н.К., Зеленков Я.Д., Зубавин Н.П., Зыбин С.П., Зыгин А.И., Иванов И.Ф., Иванов Н.П., Ивановский Б.В., Кассэр СВ., Катров В.П., Киселев В.И., Киселев Н.С, Кислицын Д.И., Ключников Н.Ф., КолеговИ.Е., Колчук Ф.С, Коновалов A.M., Кончиц Н.И., Коркодинов П.Д., Корчиц В.В., Котельников П.Л., Котомин Я.Г, Кривенко А.Н., Кривенко М.С., Крупенников И.П., Крушин С.С., Кузьмин И.К., Курлыкин А.П., Лаврик С.А., Лагутин П.Ф., Лазаревич Ф.З., Лазутин Н.Г., Лаковников П.И., Ленько Г.Э., Лишенков С.В., Логинов Н.И., Любарский С.И., Ляшенко ЕА, Максимов А.И., Малинников В.А., Малышкин В.Ф., Мамонов C.K., Марушев А.Ф., Матвеев Н.С., Медянский М.С., Мейер А.П., Мельник К.С., Милковский А.И., Миронов A.M., Михайлов П.А, Мозолевский В.А, Моисеенко И.С, Монахов С.П., Мороз В.К., Мухин В.М., Неборак А.А., Нестеровский Д.Я., Нефтерев И.Ф., Никитин А.Н., Обланский Л.А, Онуприенко Д.П., Остроумов C.A, Павлов Н.П., Панов Н.А.,[254,255] Пархоменко Ф.А., Петров М.О., Петрушевский A.B., Петухов Д.Е., Пламеневский А.М., Подшивалов В.И., Поздняков М.П., Полев Н.П., Попов Д.С., Раковский B.C., Редкин-Рымашевский А.Н., Романов М.А, Романов М.П., Романовский Б.В., Росляков А.Г., Румянцев М.Д., Рыжков А.Н., Сабо A.C., Савельев Я.А, Савинов П.Г., Самокрутов М.В.{89} Свинцов И.И., Семенов М.А, Севастьянов А.Н., Сегеркранц С.К., Скрыпников (Скрыпник) Д.П., Славин A.A., Слефогт И.Г., Смирнов А.Н., Соборов И.П., Соколов А.Н., Соломатин М.Д., Стариков П.Я., Староватых И.А., Стародумов H.H., Стельмах Г.Д., Счеснулевич A.C., Танский Д.И., Терехов В.И., Ткачев М.С., Трубников К.П., Трусевич И.Д., Труфанов Н.И., Тулупов Е.В., Федоров В.Т, Федоров И.И., Фесенко П.Г., Фирсов П.А, Фогель Я.Я., Фоканов Я.С, Фролов С.Н., Фролов С.Ф., Харитонов C.A., Хрипунов М.В., Христофоров Н.И., Чернозатонский Л.Н., Чичканов A.C., Шашкин В.В., Шевченко Ф.И., Шередега И.С, Шишкарев М.Н., Шкуренков Б.В., Штоль (Шталь) Ю.М., Шутников Ф.А, Щадилов П.С., Щекотский Ф.М., Щербаков И.И., Юнгмейстер В.А., Якимов М.П., Якимович А.И., Яновский Н.М.

Алексей Исаев

Вертикальный охват

«Появление воздушного десанта как нового средства нападения на железные дороги…»

А.Я.Яновский. «Виды воздушных десантов и борьба с ними»

Одним из основных приемов В. Суворова является представление вполне рутинных мероприятий как имеющих тайную агрессивную подоплеку. Владимир Богданович априори считает воздушно-десантные войска наступательным средством, пригодным для использования только в агрессивной войне: «Воздушно-десантные войска предназначены для наступления. Это аксиома, которая в доказательствах не нуждается. Перед Второй мировой войной мало кто из правительств замышляли агрессивную войну, а раз так, то воздушно-десантные войска во многих странах развития не получили. Было два исключения. К агрессивным войнам готовился Гитлер, и в 1936 году он создал воздушно-десантные войска. Численность парашютистов в этих войсках к началу Второй мировой войны — 4 000 человек. Другим исключением был Сталин. Он создал воздушно-десантные войска в 1930 году» (Ледокол, Глава 12).

Абсурдность этой «аксиомы» очевидна любому,[257] кто мало-мальски знаком с историей воздушно-десантных войск. Во-первых, у всех перед глазами есть пример парашютных подразделений, использовавшихся для защиты своей страны. Это израильские парашютные части. Какие задачи им приходилось решать, описывает начальник Генерального штаба армии Израиля Моше Даян: «Я сказал, что считаю необходимым выбросить парашютные десанты в непосредственной близости от целей, чтобы перекрыть египтянам пути для подачи подкреплений своим и овладеть господствующими и наиболее тактически важными позициями. Парашютистам придется держаться до тех пор, пока с ними не соединятся части наших основных сил, на что, по моим подсчетам, потребуется примерно сорок восемь часов» (Даян М., Тевет Ш. Арабо-израильские войны 1956,1967. — М.: «Изографус», «ЭКСМО», 2003, стр.52). Логика очевидная: десантники помогают своим войскам, воздействуя на коммуникации противника. В войне 1956 г. израильтянами был высажен парашютный десант на перевале Митла. Во-вторых, еще до начала Второй мировой войны воздушно-десантные войска «получили развитие» в такой стране, как Франция. Официальная дата создания французских воздушно-десантных войск это — 1 апреля 1937 г. Были созданы две группы «воздушной пехоты» (infanterie de l'air): 601-я в Реймсе и 602-я в Алжире. Темы учений были, с точки зрения, Владимира Богдановича, совершенно неполиткорректные и даже агрессивные: в августе 1937 г. 601-й группой отрабатывался захват моста и атака штаба дивизии. Таким образом, к двум «исключениям», о которых пишет Владимир Богданович, нужно добавить еще два: Францию (1937 г.) и Италию (1938 г.). Задержка со строительством воздушно-десантных войск в Англии и США объясняется недальновидностью принимавших решение личностей. Эксперименты с воздушными десантами в США проводились. Впервые американские военные провели пробную выброску парашютистов 29 апреля 1928 года на полигоне Келли-Филд, штат Техас. В 1932 году во время маневров в районе Форт-Дюпон, Делавэр, небольшой пехотный отряд был заброшен в тыл условного противника. Десантники сами по себе являются лишь одним из инструментов борьбы.

Если почитать советских военных мыслителей 30-х годов, то никакой однозначной направленности на агрессию не наблюдается. Десанты предполагается применять, например, в начальный период войны для срыва мобилизации и сосредоточения противника. Приведу цитату из статьи, которую В. Суворов гарантированно читал, поскольку ссылается на нее в другом месте: «Авиация действиями с воздуха и выброской воздушных десантов в соединении с диверсионными актами изнутри может на глубине 400-600 км помешать ходу жел. дор. перевозок, нанести значительный ущерб воздушным и морским силам противника, уничтожить важнейшие питающие его армию военные склады и базы.

Крупные мотомехчасти во взаимодействии с конными массами и авиацией, поддержанные в первые дни пограничных сражений пехотными частями, врываются на территорию противника.

Основные цели групп вторжения:[258,259]

а)уничтожение частей прикрытия;

б)срыв в пограничных районах мобилизации и новых формирований (ВИЖ №10 за 1963 г., А.И.Егоров «Тактика и оперативное искусство РККА на новом этапе», стр. 34). Это выдержка из доклада А.И.Егорова, который был прочитан на заседании РВС СССР в 1932 году. Область применения ВДВ, как мы видим, очерчена вполне определенно. Авиация наносит удары с воздуха с целью срыва железнодорожных перевозок войск к границе в начальный период войны, а десантники решают ту же задачу действиями диверсионного характера. «Армии вторжения», как мы уже знаем, не советское изобретение, и начальный период войны с 15-20-дневным периодом сосредоточения и развертывания был общим местом в военной теории 20 — 30-х годов. Во время этого периода страна, которая подверглась нападению, может попробовать сорвать сосредоточение и мобилизацию войск агрессора авиа ударами, вторжением мехчастей на его территорию. И столь же перспективным представлялось пытаться сорвать мобилизацию и сосредоточение противника, расстроить планы нападающего выброской групп десантников, дезорганизующих транспортные перевозки. Вторит Егорову и другой советский военный теоретик, А.Я.Яновский: «Для нападения и разрушения обороняемых железнодорожных объектов будут высаживаться силовые десанты. Так, например, для нападения на железнодорожный мост может быть высажен десант в составе 50-80 бойцов с пулеметами и даже орудиями. Такой десант будет поддерживаться с воздуха действиями штурмовой и легкобомбардировочной авиации. Высадившись невдалеке от места, десант может с боем занять мост и взорвать его». (Вопросы тактики в советских военных трудах, 1917-1940 гг., стр. 363). Те же идеи высказывает и известный советский теоретик воздушной войны А.Н.Лапчинский: «Действие бомбардировочной авиации по железным дорогам может быть дополнено еще и действиями подрывников, доставляемых в расположение противника на разведывательных самолетах». (Вопросы стратегии и оперативного искусства в советских военных трудах (1917-1940 гг.), Воениздат, 1965 г., стр. 637). Выводы теоретиков были закреплены во Временном полевом уставе РККА 1936 года (ПУ-36). Статья 7 устава гласит: «Парашютно-десантные части являются действенным средством для дезорганизации управления и работы тыла противника». Диверсионные действия могут пригодиться при любом развитии событий. Уничтожение моста не всегда можно доверить партизанам, да и стратегически важный мост в начальный период войны может быть на территории противника.

К мостам Владимир Богданович определенно неравнодушен, есть такое литературоведческое исследование «Тема окна в поэтике Пастернака», видимо ждет своего автора и труд «Тема моста в произведениях В. Суворова». Однако, рассказывая нам о взрывах приграничных мостов, разведчик-аналитик упускает важность коммуникаций в тылу противника. Теперь представим начало войны таким, каким оно виделось в 30-х годах. Политическая напряженность перерастает в вооруженный конфликт, к границе устремляются эшелоны[260,261] с войсками. Авиация наносит удары по железнодорожным узлам, а высаженные на территории противника десанты взрывают мосты, железнодорожные пути в узостях, на кривых. По образовавшимся пробкам из десятков поездов и сотен вагонов снова наносит удары авиация. В результате танковая дивизия, которая должна была бы наступать на Минск или Киев, оказывается запертой на железнодорожном перегоне перед взорванным мостом через Вислу, под непрерывными ударами авиации в сотнях километров от границы. При этом действия десанта могут носить рейдовый характер, выброска, уничтожение объекта и возвращение к своим просачиванием на спокойном участке фронта. Рейд — это вполне типичная форма операции, оставшаяся в уставах до сегодняшнего дня. В ходе рейда не предусматривается удержание объекта операции, лишь нанесение удара и возвращение на исходные позиции.

Проистекает объявление воздушно-десантных войск агрессивными еще и от непонимания принципов их применения. В. Суворов пишет: «В оборонительной войне десантников в тыл противника бросать не нужно, проще при отходе в лесах оставить партизанские отряды». Или: «В оборонительной войне нет проблем забросить войска в тыл противника и наоборот: танковые клинья наступающего противника рвутся вперед, отрезая десятки и сотни тысяч ваших войск от главных сил, и проблема перед обороняющимся — не как бы забросить в тыл противника еще одну дивизию, а как бы хоть некоторых генералов своих да знамена кое-каких дивизий с занятой противником территории эвакуировать». Партизанские отряды и диверсанты вообще имеют практически нулевую подвижность, они могут передвигаться только с темпом пешехода. Поэтому маневренность у них, можно сказать, никакая. Надеяться в решении такой ответственной задачи, как взрыв важного моста, на партизан просто неразумно. Данный конкретный партизанский отряд могут попросту разгромить. Перебрасывать для уничтожения объекта другой партизанский отряд практически невозможно, партизаны передвигаются на своих двоих и привязаны к определенной местности, население которой им симпатизирует. В незнакомой местности нужно заново налаживать все связи, разведывать местную обстановку. Десантники же сбрасываются в непосредственной близости от объекта с самолета, входить в контакт с местными жителями им необязательно. Если не удастся уничтожить объект силами десантников с первого раза, то можно достаточно быстро осуществить выброску еще раз, с учетом ошибок предыдущей операции.

Более того, как показала практика, десантников можно применять и в чисто оборонительной операции. Процитирую книгу из списка литературы «Ледокола», «Советские воздушно-десантные»: «Операция «Тайфун» началась 30 сентября переходом в наступление соединений 2-й танковой группы в полосе Брянского фронта. Преодолев оборону советских войск, враг бросил главные силы на город Орел. Чтобы задержать врага, по решению Ставки в район Мценска стали спешно сосредоточиваться резервные соединения и части, из которых был сформирован 1-й[262,263] гвардейский стрелковый корпус. Его возглавил генерал-майор Д. Д. Лелюшенко. Однако события развертывались настолько стремительно, что большинство мероприятий Ставки уже невозможно было осуществить в нужные сроки. К исходу 2 октября гитлеровские войска вышли на подступы к Орлу, а во второй половине следующего дня вражеские танки ворвались в город, взяли его и устремились вдоль шоссе Орел — Тула. Нужно было срочно задержать, хотя бы на короткое время… […]По распоряжению Ставки в район городов Орел и Мценск по воздуху перебрасывается 5-й воздушно-десантный корпус в составе 10-й и 201 -й воздушно-десантных бригад. В 5 часов 10 минут 3 октября командир корпуса полковник С. С. Гурьев получил приказ вылететь по маршруту Коломна, Тула, Орел, высадиться на аэродроме Орел, задержать продвижение танков противника по шоссе на Тулу и обеспечить сосредоточение 1-го гвардейского стрелкового корпуса, после прибытия которого войти в его состав» (Советские воздушно-десантные, М.: Воениздат, 1986, С. 70-71). Пусть не удивляет, что десантников планировалось использовать против танков. Воздушно-десантные бригады имели на вооружении огнеметы РОКС, которые можно было использовать, и использовали реально, против танков. Помимо этого 3 октября 1941 г. 40 тяжелых бомбардировщиков ТБ-3 доставили под Мценск танки Т-38, противотанковую артиллерию, грузовики, боеприпасы для 5-го воздушно-десантного корпуса. Выброска десантов используется в том случае, когда требуется быстро переместить некоторое количество войск на большое расстояние.

Когда немецкие танки рвутся к Мценску и у них на пути ничего нет, можно выбросить десант и в обороне, поставив хотя бы хлипкий заслон на пути танкового клина. В октябре 1941 г. сумели «в короткие сроки перебросить на дальность до 500 км более 6 тыс. десантников с вооружением, боевой техникой и двумя боекомплектами боеприпасов» (там же, стр. 71). Выброска десанта на пути 2-й танковой группы даже попала в оперативную сводку №112 OKW. Когда необходимость сдержать любой ценой миновала, 5-й воздушно-десантный корпус был сменен 6-й гвардейской стрелковой дивизией. Следует отметить, что аналогичным образом действовали сами немцы, когда им пришлось обороняться на московском направлении. В начале января 1942 г. под Юхнов был перевезен на транспортных Ю-52 полк пехотинцев. Десантники, как и любой род войск, инструмент универсальный, а не специфический «агрессивный». Их отличительное свойство — мобильность, возможность перемещаться на сотни километров за несколько часов, может быть использовано и в наступлении, и в обороне.

В армейской, фронтовой наступательной операции нельзя надеяться на партизан. Союзники в операции «Маркет-Гарден» не надеялись на движение «Сопротивление», а высаживали десантников цепочкой до заветной цели. В Вяземской десантной операции зимы 1942 года в тылу немцев действовали партизанские отряды, но тем не менее был высажен десант в предполагаемой точке схождения окружающих «клешней» Западного и Калининского фронтов. Воздушно-десантные войска — это лишь один из инструментов[264,265] ведения войны, он может применяться и в войне справедливой, и в войне несправедливой. Не инструмент определяет моральную оценку действий человека или государства.

Кроме того, нельзя забывать и еще об одном аспекте применения воздушно-десантных войск, об их использовании в качестве элитных пехотных подразделений. Не всегда и не везде требуется масса артиллерии или танков. Есть ситуации, когда важнее оказывается выучка и дисциплина. Во время советско-финской войны финны значительно уступали РККА по количеству танков, самолетов, тяжелого вооружения, но превосходили в выучке бойцов, отдельных мелких подразделений. В этой ситуации десантники были использованы в противовес финским диверсионным отрядам: «201-я воздушно-десантная бригада с 15 февраля по 12 марта 1940 г. вела активную оборону коммуникаций 15-й армии. За это время десантники 37 раз проникали в тыл вражеских войск в целях разведки и уничтожения важных объектов противника. Особенно отличались в выполнении этих задач взводы лейтенантов А. В. Ца-папова и Г. Н. Нилова» (Советские воздушно-десантные, М.: Воениздат, 1986, стр. 48). 15-я армия воевала в промежутке между Ладожским и Онежским озером, в очень сложных природных и климатических условиях. Именно в этих местах действия РККА в финской войне были наименее успешными, здесь были потеряны в окружении 34-я танковая бригада и 18-я стрелковая дивизия. Использование десантников в качестве элитной пехоты имело место не только в СССР. В ходе «шестидневной войны» 1967 г. израильские десантники использовались в уличных боях за восточный Иерусалим. Также в качестве элитной пехоты десантникам пришлось сражаться в «Войне Судного дня» октября 1973 г.

После рассказов о природной агрессивности воздушно-десантных войск Владимир Богданович начинает давить на жалость, и несколько последующих абзацев главы выдержано в стиле политинформаций Конквеста: «Для того чтобы оценить серьезность сталинских намерений, надо вспомнить, что парашютный психоз бушевал в Советском Союзе одновременно со страшным голодом. В стране дети пухнут от голода, а товарищ Сталин продает за границу хлеб, чтобы купить парашютную технологию, чтобы построить гигантские шелковые комбинаты и парашютные фабрики, чтобы покрыть страну сетью аэродромов и аэроклубов, чтобы поднять в каждом городском парке скелет парашютной вышки». В. Суворов просто не в курсе. Поволжье было голодным задолго до 1917 г., до революции тоже продавали за границу хлеб, только делали это помещики с целью покупки предметов роскоши. Между станком для завода и баснословно дорогой французской шляпкой я, да извинят меня милые дамы, выберу станок. Станок — это рабочее место и будущее страны, а французская шляпка — это всего-навсего шляпка. Парашютная вышка в парке — это не более дорогое удовольствие, чем сегодняшние «американские горки», и цель парашютной вышки увеселительная, а не военная. Тренировочные парашютные вышки для десантников имитируют не только вертикальное движение, но и перемещения парашютиста в[266,267] горизонтальной плоскости под воздействием ветра. Прыжки с вышки в парке не в большей степени способствуют освоению технологии десантирования, чем плавание в ванной к водолазным работам. К тому же формировались воздушно-десантные войска не из ветеранов прыжков с вышки в парке. Владимир Богданович ставит знак равенства между посетителями аттракционов и десантниками: «Кначалу Второй мировой войны Советский Союз имел БОЛЕЕ ОДНОЮ МИЛЛИОНА отлично подготовленных десантников-парашютистов». Но почему-то этот замечательный резерв не был использован. Формировались новые воздушно-десантные бригады не за счет тех, кто прыгал с парашютных вышек, а за счет бойцов обычных стрелковых дивизий. В постановлении ЦК ВКП(б) № 1112-459СС от 23 апреля 1941 г. «О новых формированиях в составе Красной Армии» черным по белому написано: «2. Указанные в п. 1 формирования провести за счет существующей численности Красной Армии, для чего: а) расформировать 11 шеститысячных стрелковых дивизий, из них в МВО — 2, в ХВО -1, в ОрВО — 2, в УрВО — 2, в ПриВО — 1, в СибВО -2, в СКВО — 1, общей численностью 64 251 человек, б) расформировать управления 29-го механизированного корпуса и 46-го стрелкового корпуса с корпусными частями, общей численностью 2 639 человек; й) переформировать 10 стрелковых дивизий в горные стрелковые дивизии, из них в ЗакВО — 3, в КОВО — 4, в ОдВО — 1, в САВО — 1 и в СКВО (из числа передислоцируемых из ДВФ) — 1, сократив в связи с этим каждую стрелковую дивизию на 1 473 человека» (1941 год. Документы. Книга вторая). «Пункт 1» — это воздушно-десантные корпуса и формировавшиеся параллельно с ними десять противотанковых артиллерийских бригад РГК. Ну не написано в приказе, что нужно собрать по стране энное количество значкистов-парашютистов. Формирование произведено за счет обычных стрелковых дивизий, комплектовавшихся на общих условиях.

Надо сказать, что методика построения «доказательств» у Владимира Богдановича весьма незатейливая. Сначала какой-то род войск или вид вооружений объявляется «агрессивным» и «чисто наступательным», затем утверждается безудержное развитие этого вида вооружений или вооруженных сил в СССР и, наконец, завершает трилогию повествование о готовности к 6 июля 1941 г. В отношении воздушно-десантных войск эта триада прослеживается очень хорошо, и, как обычно, оказались провалены все три пункта. «Агрессивность» ВДВ оказалась под сомнением, парашютные вышки и планерный психоз тоже (см. ниже). Но особенно очевидно попал впросак разведчик-аналитик с готовностью к 6 июля 1941 г. Для выброски десантов должно быть достаточное количество самолетов, способных поднять десантников в воздух, обеспечить выброску с парашюта или хотя бы посадку на захваченный аэродром. Чтобы не заниматься утомительным подсчетами того, сколько самолетов требуется для высадки одного ВДК, предоставим слово специалистам. Командир 3-го дальнебомбардировочного авиакорпуса Скрипко в марте 1941-го принимает участие в[268,269] играх на картах, проводимых штабом ВВС ЗапОВО. Задача корпуса — обеспечить высадку воздушно-десантного корпуса в интересах фронтовой операции. Как пишет Скрипко, «Боевой состав корпуса руководители учений взяли не реальный, а произвольный. Чтобы десантировать одним рейсом воздушно-десантный корпус, потребовалось 1100 тяжелых кораблей ТБ-3. Именно таким количеством самолетов они и укомплектовали условно мой корпус» (Скрипко Н.С. По целям ближним и дальним. — М.: Воениздат, 1981 г., стр.41). Если не брать с собой легкие танки, артиллерийские орудия и боеприпасы к ним, то можно обойтись и меньшим количеством самолетов. Например, по расчетам штаба 4-ВДК, для однорейсовой выброски корпуса было необходимо 650-700 ТБ-3 и ПС-84. Всего в ДБА на этот момент имелось 516 ТБ-3. Из них около сотни на Дальнем Востоке в 5-м дальнебомбардировочном авиакорпусе. Помимо ТБ-3 десанты можно было выбрасывать или сажать посадочным способом с транспортных самолетов ПС-84 (более известный широкой публике как Ли-2). «Статистический сборник № 1» указывает наличие всего 7 ПС-84 и 110 транспортных самолетов неуказанного типа. Статья В.Ко-тельникова о Ли-2 сообщает более точные сведения: «К началу войны Аэрофлот располагал 72 ПС-84. Еще 49 экземпляров принадлежали ВВС, 5 — морской авиации и несколько машин НКВД» (Мир Авиации, №4 за 1999 г., стр. 21). То есть даже при использовании всех ТБ-3 из дальнебомбардировочной авиации и всех ПС-84 из гражданской авиации и ВМФ самолетов хватит на один воздушно-десантный корпус без тяжелого вооружения. Но никак не на все пять.

Но даже если бы самолеты были, готовность к 6 июля 1941 г. представляется сомнительной. Большая часть воздушно-десантных бригад свежеиспеченных воздушно-десантных корпусов занималась воздушно-десантной подготовкой менее двух месяцев. В. Суворов пишет: «Описание 3-го вдк в книге И.А.Самчука (и во множестве других книг и статей) полностью соответствует тому, что сообщает генерал-полковник А. И.Родимцев, служивший в этом корпусе: в 212-й бригаде по 100-200 прыжков на брата, у командира бригады полковника И.И.Затевахина — за 300, в двух других бригадах — не такие показатели, но вполне достойные, и подготовка идет днем и ночью». (Последняя республика. Глава 24.) Делиться сведениями о «вполне достойных» показателях других бригад Владимир Богданович тем не менее не спешит. И это вполне объяснимо, поскольку 5-я и 6-я воздушно-десантные бригады 3-го воздушно-десантного корпуса были сформированы заново, личный состав их прибыл из… стрелковых частей и парашютным делом они занимались второй месяц. Об этом можно прочитать у Родимцева. (А.И.Родимцев. На берегах Мансареса и Волги, М.: Петрозаводск, 1966, стр. 82).

Читатель скажет: «Хорошо, самолетов не было, подготовка к прыжкам хромала, но были же планеры, стоящие рядами на полях! Для высадки на планере никаких выдающихся способностей не нужно». Конечно, Владимир Богданович не обошел их своим[270,271] вниманием: «Подготовить сотни тысяч десантников и парашюты для них — это только полдела: нужны, кроме того, военно-транспортные самолеты и планеры. Советские лидеры это отлично понимали, вот почему парашютный психоз 30-х годов сопровождался и планерным психозом. […]Лучшие конструкторы советских боевых самолетов временами отвлекались от своего основного занятия, чтобы создавать планеры. Даже будущего создателя первого спутника Сергея Королева бросили на разработку планеров. Кстати, он в этом деле весьма преуспел. Создателей боевых самолетов и ракет заставляли заниматься разработкой планеров, видимо, не просто ради мировых рекордов. Если Сталина интересовали рекорды, то почему бы не бросить лучшие умы на создание новых спортивных велосипедов?» (Ледокол, Глава 13.) Можно не сомневаться, что если бы в СССР бушевал велосипедный психоз, Владимир Богданович поведал бы нам об «автострадной велопехоте». Но в СССР с 20-х годов увлекались планеризмом, что вполне объяснимо в те годы, когда человечество только-только научилось летать и многие хотели ощутить прелесть полета. Это в наши дни люди, зевая, садятся в комфортабельные авиалайнеры. Что ж, давайте обсудим планеры. В. Суворов уже во вводной части своего повествования о «планерном психозе» допускает несколько ошибок, причем очевидных. Во-первых, в 1941 году, а тем более в 30-х, мало кто знал, что произойдет двадцать лет спустя, 12 апреля 1961 года, и кто будет отцом ракеты-носителя первого советского пилотируемого космического аппарата. Поэтому отвлекать Сергея Павловича Королева от создания Р-7 во имя планеров Иосиф Виссарионович никак не мог. Все было ровно наоборот, не от ракет к планерам, а к ракетам через планеры. С планеризма началось становление С.П.Королева как конструктора. Проект своего первого планера он разработал в 1923 г. Будучи студентом Киевского политехнического института, он спроектировал и построил пилотажный планер, на котором принимал участие в соревнованиях. В дальнейшем Сергей Павлович почти полтора десятилетия занимался планерами, но это была только ступень в творческом становлении будущего конструктора ракет. В конце 30-х интерес к планерам угас. «Строительство его (последнего планера С.П.Королева СК-7 — Я) затянулось до 1938 г., но так и не было закончено, чему, наверное, способствовал начавшийся спад интереса к летательным аппаратам такого типа» (Грибовский. «Развитие транспортного планеризма»). Начиналась новая эра: «Тяжелый планер СК-9 конструкции С. П. Королева стал ракетопланом РН-318-1, прообразом реактивных самолетов и ракетных лабораторий для полетов в стратосферу» (Казаков. «Бесшумный десант»).

Во-вторых, «лучших конструкторов советских боевых самолетов» стоило перечислить поименно. Из действительно широко известных фамилий разработкой планеров занимался О. К. Антонов, не являющийся конструктором боевых самолетов. Основная же масса проектов, опытных и серийных образцов была создана именно конструкторами планеров Осоавиахима и ОКПБ ВВС — Антоновым, Гроховским, Урлаповым, Грибовским, Трошевым, Воробьевым, Цыбиным,[272,273] Колесниковым, Афанасьевым, Кучеренко, Юмашевым, Курбалой, Рафаэлянцем, Роднянским. Абрамовым, Москалевым. Из сколь-нибудь близких к созданию боевых самолетов можно назвать Жемчужина и Вахмистрова из КБ Поликарпова — после января 1940 года, то есть после создания управления по производству планеров в Наркомате авиационной промышленности. Ни Яковлев, ни Лавочкин, ни Поликарпов проектированием планеров не занимались.

Наконец, совершенно напрасно Владимир Богданович связывает планерный психоз 30-х годов с воздушными десантами. Строившиеся в СССР в 30-х годах планеры не имели никакого отношения к высадке десантов, это были учебные и спортивные планеры, одно-, реже двухместные. Высаживать с их помощью десанты было попросту невозможно. Грузовые планеры существовали только в виде опытных образцов. Один из таких опытных образцов называет Владимир Богданович: «Военная направленность советского планеризма неоспорима. Еще до прихода Гитлера к власти в СССР был создан первый в мире грузовой десантный планер Г-63 конструктора Б. Урлапова». Помимо «первый в мире» стоило добавить «экспериментальный». Дело в том, что Г-63 (проходящий по некоторым источникам как Г-31) был построен всего в двух экземплярах. Первый в октябре 1932 г, второй в 1934 г. и «Несмотря на положительные результаты испытаний, планер в серию запущен не был, поскольку еще не были четко определены задачи десантных планеров». (А.П.Красильщиков. Планеры СССР, М.: Машиностроение, 1991, стр. 172). Тем более не стоит ставить знак равенства между многоместным планером и воздушными десантами. Например: «В январе 1936 г. Планерный завод получил задание на постройку четырехместного планера, предназначенного для буксировки за истребителем. Планер должен был перевозить технический состав при перебазировке авиационного отряда на новое место. Этот заказ был сделан по инициативе командующего ВВС Я. И. Алксниса. Такой планер был спроектирован Г. Ф. Трошевым и построен в 1936 г. под индексом Г №8» (там же, стр. 173). Но ВВС даже этим образцом не заинтересовались. И уж совершеннейший нонсенс прозвучал у В. Суворова далее: «Затем в СССР были созданы тяжелые планеры, способные поднять грузовую машину». Это было уже после войны.

Направленность советского планеризма была далека от воздушно-десантных войск. Основной задачей планеров была подготовка пилотов для авиации. «Планеризм стал развиваться почти во всех странах. Все сразу поняли, какое большое значение имеет он в подготовке кадров, какое влияние имеет он на самолетные конструкции» (Бобров. «Земля внизу». 1935 г.). Когда Владимир Богданович пишет: «Только в 1939году в СССР одновременно обучались пилотированию планеров 30 000 человек», нужно помнить, что эти пилоты были будущими летчиками, а не пилотами военных планеров. А «большая армия наших довоенных планеристов оказалась в авиации и участвовала в боях на фронтах» (Грибовский. «Развитие транспортного планеризма»). Владимир Богданович в главе о крылатом танке и планерах не утруждает себя цитированием[274,275] источников информации, а делает лишь широковещательные заявления: «Сталин сделал все, для того чтобы своих планеристов обеспечить достаточным количеством планеров. Речь идет, конечно, не об одноместных спортивных планерах, а о многоместных десантных». Ну и где он это нашел? Откроем труд, посвященный собственно транспортным планерам, и прочитаем, как было дело: «Несмотря на определенные достижения в области создания транспортных планеров, они ни в военном, ни в гражданском деле широкого применения в тот период не нашли и поэтому серийно не строились. В связи с отсутствием ясности работы по транспортным планерам в нашей стране практически прекратились до середины 1940 г. Закрыт был в начале 1939 г. и планерный завод Осоавиахима, являвшийся центром планеростроения в СССР. Большинство конструкторов перешло в другие КБ и занялось самолетной тематикой» (Грибовский. «Развитие транспортного планеризма»). «Сделал все» — это, мягко говоря, преувеличение. В конце 30-х производство планеров на Планерном заводе Осоавиахима попросту свернули: «…уже в III квартале 1938 г., заводу было предложено резко сократить выпуск планеров и начать подготовку к переходу производства на ремонт самолетов У-2 с расчетом в 1939 г. планерами больше не заниматься. В марте 1939 г. завод был перепрофилирован для выпуска аппаратов на воздушной подушке профессора В.И. Левкова». (А. Л. Красильщиков. Планеры СССР, М.: Машиностроение, 1991, стр. 144). Планерный психоз потихоньку сходил на нет. А В. Суворов делает традиционную для своих трудов ошибку, предполагая линейное и непрерывное развитие событий. Такого в жизни не бывает. В 30-е годы в СССР еще не думали использовать планеры в качестве средства «вертикального охвата». Напротив, в Германии в 1937 году, когда у нас шел на спад планерный бум, был создан DFS.230, визитная карточка десантников Третьего рейха. DFS расшифровывается как Дойчес форшунгсинститут фюр зегельфлюг, немецкий планерный исследовательский институт. «Планер был задуман еще на Роон росситтен гезельшафт (фирме-прародителе ДФС, основанной в Вассеркуте в 1925 г. группой энтузиастов планерного дела. — А.И.) и вел свою родословную от большого планера середины тридцатых, предназначенного для аэродинамических исследований. Во время визита в Грисхейм Эрнст Удет увидел полет планера на буксире за Ju.52/3m. Особое впечатление на него произвела точность приземления. После этого Удет заметил своему товарищу по Первой мировой Роберту Риттер фон Грейму, что большой планер, вроде того что он видел в Грисхейме, после соответствующих доработок мог бы стать своеобразным эквивалентом деревянного троянского коня, доставляя скрытно в тыл врага десантников. Через несколько недель после этого разговора ДФС получил заказ на проектирование и постройку планера, способного поднять пилота и девять полностью экипированных солдат». (А.Грин. «Крылья Люфтваффе»).

В то время, когда в СССР сворачивалось производство планеров и перепрофилировали Планерный завод, в 1938 г. в Германии была сформирована небольшая планерная команда на базе предсерийных[276,277] DFS.230. Команда была нацелена на разработку тактики использования планеров воздушно-десантными войсками. К концу 1939 года Люфтваффе приняли только 28 планеров. С разворачиванием производства DFS.230 в начале 1940 г. был сформирован 1-й полк 1-й воздушно-десантной эскадры. Вскоре новое средство ведения войны было испытано в деле. 10 мая 1940 г. 82 сцепленных попарно летательных аппарата поднялись с аэродромов Германии, 41 машина из стартовавших с двух аэродромов Кельна были десантными планерами DFS.230A. Остальные были самолетами-буксировщиками Ju.52/3m. Все они принадлежали первой воздушно-десантной эскадре Люфтваффе. Задачей операции был захват фортов Эбен-Эмаэль и мостов Канне, Вельдвецельт и Вроенховен и удержание их до подхода основных сил. Результаты операции превзошли все ожидания, захват форта Эбен-Эмаэль небольшой группой десантников стал самым быстрым и бескровным штурмом крепости в истории войн. Первая операция с участием десантных планеров была настолько удачной, что практически все ведущие авиационные державы тут же последовали примеру Германии, начав их проектирование и производство. Вслед за его успехом в майской операции были сформированы 2-й и 3-й полки. К производству планеров были подключены концерны Гартвиг в Зоннебурге, Эрла в Лейпциге и завод в Праге. В течение 1940 г. в состав Люфтваффе поступили 455 десантных планеров, в основном DFS.230A-1. Не остался в стороне и Советский Союз, возрождение интереса к планерам относится именно к 1940 году, когда немцы показали, что эта «игрушка» может стать опасным оружием. У советских воздушно-десантных войск были свои сильные стороны. Например, наши прыгали с оружием, немцы прыгали только с пистолетами, разбирая винтовки из специальных контейнеров, сбрасывавшихся отдельно. Это существенно снижало боевые возможности приземлившихся парашютистов. Требовалось сначала отыскать контейнер с оружием и снаряжением, вступать в бой только с «парабеллумом» в руке было бы по меньшей мере глупо. Неудачной была и конструкция немецкого парашюта, в котором десантник приземлялся не на ноги, а на локти и колени, что приводило к многочисленным травмам еще до вступления в бой. Но применение десантных планеров было безусловным достижением немецких воздушно-десантных войск, и отрицать этот факт не имеет смысла. В каждой стране есть свои приоритеты, свои сильные и слабые стороны.

Однако суровая реальность В. Суворова мало интересует. Чтобы показать непрерывность и равномерность коварных планов, события 40-х годов Владимиром Богдановичем отодвигаются в 30-е годы. Он пишет: «В конце 30-х годов в Советском Союзе одновременно более десяти конструкторских бюро вели жестокую конкурентную борьбу за создание лучшего транспортно-десантного планера. Олег Антонов, кроме крылатого танка, создал многоместный десантный планер А-7. В. Грибовский разработал великолепный десантный планер Г-11. Д. Колесников создал планер для переброски двадцати солдат — КЦ-20, а Г. Корбула работал над созданием планера-гиганта». Здесь[278,279] Владимир Богданович изрядно промахнулся с хронологией. «Конец 30-х» нужно заменить на «начало 40-х». «Конкурс на разработку планеров был объявлен Осоавиахимом в сентябре 1940 г. Срок сдачи проектов к 1 ноября 1940 г.» (Грибовский. «Развитие транспортного планеризма»). Думаю, что связь между маем 1940 г., дебютом немецких планеров над Эбен-Эмаэ-лем, и заданием, выданным в сентябре 1940 г., прослеживается вполне отчетливо. Но и в 1940 году не состоялось рождение указанных В. Суворовым конструкций. Одним из заключений конкурсной комиссии было, что «заданная на конкурсе грузоподъемность в пять человек мала, надо не менее 12». Поэтому конструкторам были поставлены задачи переработать конструкции планеров с учетом данных требований. История А-7 и Г-11 началась только в 1941 году. «7 июля подписан приказ НКАП, обязывающий ОКБ-28 (конструктор Грибовский) в кратчайший срок построить и испытать планер. На проектирование и постройку ушло 1,5 месяца, и 25 августа планер, получивший обозначение Гр-29, был на аэродроме. В серии планер Гр-29 получил обозначение Г-11» (там же). Если мало одного источника, дополнительную информацию можно почерпнуть в других изданиях: «Г-11 — десантный планер конструкции В.К.Грибовского. С конца 1941 г. выпускался серийно. Опытный экземпляр планера был построен за полтора месяца, и 2 сентября 1941 г. был произведен первый полет». «Планер был принят на вооружение под шифром Г-11, и в сентябре 1941 г. вышло постановление о его запуске в серийное производство на двух заводах» (Планеры СССР). То же самое со всеми остальными опытными и серийными десантными планерами: «28 августа 1941 г. на подмосковный аэродром был доставлен опытный образец планера РФ-8. […] Нагрузку планера в нормальном варианте увеличили до семи человек, включая пилота, поэтому в серии он получил обозначение А-7». «В начале войны был разработан 20-местный десантный планер КЦ конструкторов Колесникова и Цыбина […] Первый образец планера был готов в октябре 1941 г.». «Конструктор Курбала начал разработку своего планера вскоре после начала войны. К концу 1941 г. успели построить первый опытный экземпляр, получивший обозначение «КГ» (Грибовский . «Развитие транспортного планеризма»). Или: «А-7 семиместный десантный планер конструкции О.К.Антонова. Построен в 1941 году, с 1942 г. выпускался серийно» (Планеры СССР). После всех этих цитат слова В. Суворова: «С весны 1941 года заводы, подчиненные этому управлению, начали массовый выпуск десантных планеров» не вызывают ничего, кроме глубокого изумления. Сообщая такие сведения, стоило указать источник информации. В. Суворов в данном случае даже не потрудился выдернуть из контекста какую-нибудь цитату. Например, об опытных образцах планеров: «В мае 1941 г. в ЛИИ начались испытания планеров «Сокол» (Воробьева) и «Орел» (Кучеренко, Роднянского, Афанасьева)». (Развитие транспортного планеризма). Но В. Суворов попросту швырнул читателям ничем не подтвержденные слова и начал на их основе строить целую теорию. Между тем СССР[280,281] всего лишь был в мейнстриме развития ВДВ в мире. Немецкие планеры весной 1940 г. произвели неизгладимое впечатление не только на руководителей РККА, но и на руководителей военных ведомств других стран. В том же 1940 году задание на проектирование планеров получили самолетостроительные фирмы Англии и США. В декабре 1940 г. фирма Airspeed получила спецификацию на планер для перевозки войск и грузов. Воздушное министерство заказало семь прототипов цельнодеревянного планера. Первый прототип планера, названного A.S.51 Horsa, взлетел десятью днями позже советского Г-11, 12 сентября 1941 г. Horsa был рассчитан на 25 десантников и двух пилотов. Эти планеры применялись в большинстве десантных операций англичан: высадке на Сицилии, вторжении в Нормандию, вторжении в Южную Францию, «Маркет Гарден» в сентябре 1944 г., форсировании Рейна в марте 1945 г. (Daniel J.March, British warplanes of World War II, 1998, page 8). В рамках того же конкурса в Англии создали и другие планеры. Это 8-местный планер Hotspur фирмы General Aircraft, использовавшийся в тренировочных целях и построенный в количестве 1000 штук. И это все цветочки, по спецификации Х.27/40 в Великобритании был разработан планер для перевозки… танков. Число «40» в знаменателе дроби — это год выпуска спецификации. По этой спецификации фирма General Aircraft построила и в 1942 году запустила в серию большой грузовой планер Hamilcar, 8-тонный монстр, способный поднять легкий танк «Тетрарх» или два бронетранспортера «Универсал». В США разработка десантного планера началась параллельно работам в Англии и СССР. И в том же 1941 г. был создан первый американский десантный планер Waco Hadrian. (Op.cit., p. 241). 24 штуки Hadrian-ов было поставлено в Великобританию, остальной выпуск пошел в воздушно-десантные части США. В СССР шли те же процессы, что и в других странах, разработка и постройка планеров по опыту их применения немцами в 1940 г. Посмотрев на успех DFS.239, все сразу захотели получить в свои руки такое же средство ведения войны.

Зачем В. Суворов рассказал нам о несуществующих тысячах планеров? Ларчик открывается просто: «Вот тут мы подошли к довольно интересному моменту. Выпущенные весной 1941 года планеры можно было использовать летом 1941-го или, по крайней мере, — ранней осенью. А вот сохранить транспортно-десантные планеры до 1942 года было уже невозможно. Все ангары, а их в Советском Союзе было не так уж много, были давно забиты ранее выпущенными планерами. Хранить огромный десантный планер под открытым небом на осенних дождях и ветрах, на морозе и под многотонной снеговой нагрузкой — невозможно. Массовое производство транспортно-десантных планеров в 1941 году означало намерение их использовать в 1941 году». Немая сцена. И хоть бы какое-то обоснование подобных выводов с указанием источников информации. Как видно из приведенных выше цитат об испытаниях и производстве десантных планеров, хранить под снегом на морозе было попросту нечего. Десантные планеры начали строить серийно только в[282,283] конце 1941 года, а А-7 даже с 1942 года. Огромное количество десантных планеров под открытым небом на момент начала войны — это не более чем плод бурной фантазии Владимира Богдановича. Только 16 июня были определены ПЛАНЫ производства десантных планеров. Пятиместных сухопутных — 500 шт,, одиннадцатиместных сухопутных — 1000 шт., одиннадцатиместных гидропланеров — 200 шт. и двадцатиместных сухопутных — 300 шт. Итого 2000 штук. («Записка Начальника Генерального штаба Красной Армии генерала армиии Жукова Наркому авиационной промышленности» — опубликована в «1941 г. Документы» Книга вторая, стр. 366). В. Суворов пытается опровергнуть тезис «собирались воевать в 1942 году», но делает это на редкость бездарно: «Если бы Сталин намеревался выбросить сотни тысяч своих десантников в Западную Европу в 1942 году, то массовое производство планеров нужно было планировать на весну 1942 года». Будете смеяться, но массовое производство планеров планировалось на 1942 год. В процитированном документе на этот счет сказано: «Пятиместных сухопутных — 1000 шт., одиннадцатиместных сухопутных — 3000 шт., одиннадцатиместных гидропланеров — 500 шт. и двадцатиместных сухопутных — 1000 шт. Итого 5500 штук»(там же, стр. 367). Разумеется, это ни в коей мере не является доказательством того, что что-то якобы планировалось на 1942 год. Это лишь свидетельство того, что производство десантных планеров в СССР находилось в зачаточном состоянии, на стадии опытных образцов и планов. Планы, надо сказать, не слишком внушительные. Для сравнения, за годы Второй мировой войны США и Великобритания построили 30 тысяч десантных планеров. Воздушно-десантные корпуса 1941 г. никак не могли быть использованы до хотя бы частичного выполнения планов постройки планеров и транспортных ПС-84. Наличие ВДК ничего не говорит о планировании войны на тот или иной срок. Если их и собирались использовать, то не в 1941 г. Советское руководство трезво оценивало будущую войну как длительный конфликт, в котором найдется место воздушно-десантным соединениям, даже если они не будут готовы к немедленному использованию в момент ее начала.

С началом войны от производства снаряжения для ВДК отнюдь не стали отказываться. Однако с тем же апломбом, с которым В. Суворов утверждал наличие огромного количества планеров летом 1941 г., он утверждает невозможность их использования в «оборонительной войне»: «Сталин создал так много десантных войск, что их можно было использовать только в одной ситуации: КРАСНАЯ АРМИЯ ВНЕЗАПНО И ВЕРОЛОМНО НАЧИНАЕТ ВОЙНУ УДАРОМ СВОЕЙ АВИАЦИИ ПО АЭРОДРОМАМ ПРОТИВНИКА. В любой другой ситуации использовать сотни тысяч десантников и тысячи транспортных самолетов и планеров просто невозможно». Транспортно-десантные планеры серийно строились и с успехом применялись в Великой Отечественной войне. Более того, в начале войны работы по транспортно-десантным машинам были интенсифицированы. «Буквально в самом ее начале ряд конструкторских коллективов получили[284,285] срочное задание Наркомата авиационной промышленности на разработку десантно -транспортных планеров. К выполнению этого задания приступили конструкторские коллективы О. К. Антонова, В. К. Гри-бовского, Л. П. Курбалы, Д. Н. Колесникова и П. В. Цы-бина, а также ОКБ известного авиационного конструктора H.H. Поликарпова. Вот как вспоминал об этих работах Г. Ф. Грошев, работавший в то время в КБ Грибов-ского: «В конце июня ОКБ-28 получило срочное задание: в течение недели представить на рассмотрение и утверждение проект десантного планера на 11 человек, а опытный экземпляр предъявить на летные испытания к 1 сентября 1941 г.». (А.П.Красильщиков. Планеры СССР, М., Машиностроение, 1991 г., стр. 173). В войну планеры применялись для доставки диверсионных и разведывательных групп в тыл противника, доставки грузов окруженным частям и партизанским отрядам. Наиболее известная — «операция «Антифриз», доставка антифриза для техники частей, оборонявших Сталинград в октябре 1942 г. «Потребность в планерах была такова, что использовались даже двухместные спортивные планеры А-2». (Казаков. «Бесшумный десант»). Использовались планеры и по прямому назначению. Днепровский десант 1943 г. — это 750 самолетовылетов Ли-2 плюс 35 планеров. Как я уже неоднократно говорил, исключительно оборонительного или исключительно наступательного оружия не существует. Любое оружие можно использовать двояко.

Доказывается невозможность использования ВДВ в «оборонительной» войне согласно устоявшемуся шаблону — утверждается необходимость завоевания абсолютного господства в воздухе. Хотя в реальности посылка про господство в воздухе как необходимое условие применения ВДВ ложна изначально. В. Суворов убеждает читателя: «В то время действовал Полевой устав 1939 года — ПУ-39. Устав однозначно и четко определяет, что проведение «Глубокой операции» вообще, и массовая выброска воздушных десантов в частности, могут проводиться только в условиях господства советской авиации в воздухе». Если не поверить разведчику-аналитику на слово и открыть красную книжечку с золотым тиснением на обложке «Полевой устав РККА (ПУ-39)», то выясняется, что соответствующий раздел звучит так: «31. Парашютно-десантные части, как новый род воздушной пехоты, являются средством дезорганизации управления и тыла противника. Они используются высшим командованием. Во взаимодействии с войсками, наступающими с фронта, воздушная пехота содействует окружению и разгрому противника на данном направлении. Использование воздушной пехоты должно быть строго сообразовано с условиями обстановки и требует надежного обеспечения и соблюдения мер скрытности и внезапности». Про господство в воздухе, как мы видим, ничего не сказано. Оно может быть временным или локальным.

Наконец, совсем уж бестолковым оказывается на поверку аргумент, суть которого вынесена в название главы, «О крылатом танке». Владимир Богданович пишет: «Советские генералы мечтали не только бросить в Западную Европу сотни тысяч десантников-пехотинцев,[286,287] но и сотни, а возможно, и тысячи танков. Конструкторы интенсивно искали пути осуществления мечты самым простым и дешевым способом. Олег Антонов, тот самый, который потом станет создателем самых больших в мире военно-транспортных самолетов, предложил навесить на обычный серийный танк крылья и оперение, используя корпус танка как каркас всей конструкции. Эта система получила название KT — крылья танка». Хронология создания этой системы отражена в широко известном справочнике Шаврова, который в библиографии «Ледокола» есть. Работы по танку KT были начаты О.Ан-тоновым в декабре 1941 г., причем для транспортировки был взят танк Т-60 (производство которого также началось после начала войны), так что тезис об «опоздании к началу» несколько спорен. Кроме того, основной проблемой KT был не риск полета на нем, а отсутствие в составе ВВС РККА мощных буксировщиков, способных буксировать планер такой массы. Кроме того, положение ухудшалось плохой аэродинамикой танка-планера. «Мощности 4-х моторов АМ-34Ф бомбардировщика ТБ-3 оказалось недостаточно для длительной буксировки крылатого танка (с которого для снижения массы была снята башня). Вскоре после взлета и набора высоты моторы буксировщика, работавшие на форсажном режиме, начали перегреваться, и через 15 мин полета, по требованию пилота. Анохин (испытатель) вынужден был отцепиться и произвести посадку». (Грибовский. «Развитие транспортного планеризма»).

Изучение истории советских воздушно-десантных войск позволяет вполне вразумительно ответить на вопрос, поставленный В. Суворовым в название главы «Ледокола», «Зачем Сталину десять воздушно-десантных корпусов?». Ответ предельно прост: «На перспективу». Обойтись в ходе войны без наступательных операций, как показывает практика двух мировых войн, невозможно. Поэтому рано или поздно воздушно-десантные части могут оказаться полезными для «вертикального охвата» фронта противника.

Пять сформированных к началу войны воздушно-десантных корпусов были попросту не готовы к немедленному использованию. Это был задел на будущее. Если бы планировалось использовать ВДК летом 1941 г., затевать в апреле формирование пяти ВДК по три бригады каждый не имело смысла. Для десантирования всех сформированных воздушно-десантных бригад не было ни самолетов в достаточном количестве, ни планеров. В воздушно-десантных войсках шел тот же процесс, что и в строительстве укреплений у границы — велось интенсивное строительство будущего грандиозного здания армии-победительницы. Построено к началу войны было лишь несколько этажей.[288]

Григорий Пернавский

О самом заветном

Всякий, кто видел на экранах своих телевизоров Владимира Богдановича Резуна, не мог не подивиться его обаянию, говорливости и эмоциональности. Действительно, бывший советский разведчик и нынешний британский сочинитель, взявший себе псевдоним Виктор Суворов, умеет быстро и красиво говорить, да и собеседник он, судя по всему, прекрасный. А уж эмоциональные образы, которыми он заполняет страницы своих произведений, просто берут за душу даже сведущего человека. Одним из таких ярких образов являются, без сомнения, горы кожаных сапог, которые должны были сверкать на ногах красноармейцев, нацеленных на освобождение Европы в 1941 году.

История эта началась в 1968 году, когда молодой лейтенант Владимир Резун якобы готовился в Карпатах вместе со вверенным ему подразделением и другими частями Советской Армии вступить на территорию Чехословакии и вернуть сбившихся с пути истинного братьев-славян на светлую дорогу построения социализма. В те дни произошел занятный случай:

«…эдак под вечер на просеке, вдоль которой стоял наш батальон, появились огромные автомобилищи «Урал-375».[290]

На каждом хороших кожаных сапог по много тонн: забирай! И валят те сапоги прямо на просеку, точно как самосвалы бросают скальную породу в кипящую воду, перекрывая Енисей».

Оказывается, это командование и правительство СССР решили, что негоже пускать советского солдата в просвещенную Европу, обутым в сапоги из кирзы — весьма распространенного кожзаменителя. Тогда решено было переобуть бойцов в кожаные сапоги. Их якобы доставили со складов Госрезерва и выгружали в лесах, на радость солдатикам и к горю снабженцев и командиров, которым пришлось заполнять сотни бумажек и куда-то девать поношенные кирзачи. Впрочем, об этой стороне дела Владимир Богданович умалчивает.

В перерывах между переобуванием солдат, подготовкой к боевой операции и прочими командирскими занятиями, будущий создатель теории автострадных танков любил захаживать в местные забегаловки, чтобы там выпить и расслабиться. В одной из них он встретил старика, который перевернул его жизнь:

«Сидел старикан в углу, сидел, весь извертелся: уж так ему хочется с нами поговорить… Не выгорело ему. А уж когда мы уходили, он вроде между прочим, вроде сам себе, но так, чтобы все слышали:

— Точно, как в сорок первом году…

Такого мы никак не ожидали и понять не могли. А сказано было с вызовом, так, что надо было ответить.

Ты это, старый, о чем ?

О скрипе. В июне сорок первого Красная Армия в[291] этих местах точно так же новенькими кожаными сапогами скрипела. Вот с того самого момента я и потерял покой».

Если мне не изменяет память, то это был уже второй раз, когда будущий втыкатель стальных кнопок в женевские деревья потерял покой. Первый раз это произошло с ним, когда он еще курсантом узнал о строительстве в 1941 году полевых аэродромов вблизи советско-германской границы.

Но вернемся к сапогам. Экстраполировав выдуманную, как мы увидим ниже, ситуацию 1968 года на 1941-й Володя Резун сразу пришел к выводу, что в 1941 году СССР готовил нечто подобное, но только в значительно больших масштабах:

«После «освободительного похода» в Чехословакию служить мне выпало в тех же местах, в Карпатах. И выпало исходить, истоптать, исколесить и Прикарпатье, и Закарпатье. И при случае — к старикам, к старожилам, к живым свидетелям: как, мол, дело было? И подтвердилось многими свидетельствами: в 1941 году перед германским нападением Красную Армию в приграничных районах переобули в кожаные сапоги. И не только на Украине, но ив Молдавии, но и в Белоруссии, но и в Литве, но и в Карелии. А кроме того, в 1941 году завезли в приграничные районы кожаных сапог на миллионы солдат, которых в последний момент планировали перебросить из внутренних районов страны. Под прикрытием Сообщения ТАСС от 13 июня 1941 года миллионы солдат из внутренних районов двинулись к границам, а кожаные сапоги для них уже сгружали — на железнодорожных станциях вблизи границ.

На станции Жмеринка, например, в начале июня 1941 года кожаные сапоги выгружали из вагонов и укладывали в штабеля у железной дороги под открытым небом. «Велика ли куча ? — спрашивал. — А до самого неба», — отвечала старая крестьянка.

«Как пирамида Хеопса», — отвечал школьный учитель.

В Славуте куча сапог никак на пирамиду Хеопса не тянула, просто была большой, как половина пирамиды Хеопса.

В Залешиках в мае 41-го на разгрузку кожаных сапог согнали чуть не все трудоспособное население — в порядке приучения к бесплатному коммунистическому труду. Горы сапог помнят в Ковеле, Барановичах, Гродно…

Начинал разговор издалека: что, мол, на станциях разгружали перед войной?»Танки, — отвечают, — пушки, солдат разгружали, ящики зеленые и… сапоги».

Не скажу, чтобы очень уж на сапоги напирали: если человек всю жизнь возле станции прожил, то могу видеть все, что угодно на путях, на платформах, на разгрузочных площадках. Всего не упомнишь. Но все же было что-то особенное, мистическое в самом факте разгрузки сапог, что заставляло людей обратить внимание и запомнить на всю жизнь.

Запомнили люди те сапоги в основном по трем причинам. Во-первых, сапог было много. Необычно много. Во-вторых, их укладывали прямо на грунт. Иногда, подстелив брезент, а иногда и без брезента. Это было как-то необычно. В-третьих, все это добро досталось немцам. А это именно тот момент, который запоминается.

Никто из местных жителей не знал и не мог знать, зачем в 1941 году привезли столько сапог к самой[292,293] границе. И мне была непонятна цель, ради которой в 1941 году советским солдатам у границ взамен плохих кирзовых сапог выдавали хорошие кожаные. Про 1968 год все понятно: мы шли освобождать братскую Чехословакию. А в 1941 году наши отцы что намеревались делать?

После службы в Карпатах учился в военной академии и имел возможность (и желание) копаться в архивах.

Материалы о производстве сапог, о поставках в Красную Армию, о размещении запасов сапог и другого имущества были в те времена секретными. Я имел доступ к секретным материалам, но в миллионе бумаг найти одну нужную не удавалось.

Приходилось собирать сведения по крупицам. Собирал и не переставал удивляться: война давно кончилась, с момента окончания войны прошло почти 30 лет, а сведения о хранении, переброске, потерях солдатских сапог в предвоенные годы как были секретными, так секретными и остаются. Почему?

(…)

Оказалось, что к границе по приказу советского правительства вывезли не только миллионы пар кожаных сапог, но и миллионы комплектов обмундирования».

Да простит мне читатель столь пространную цитату, однако другого выхода у меня не было. Все-таки источник, а обращаться с источниками историк должен бережно. По крайней мере, точку зрения Владимира Резуна мы знаем. Вкратце сформулирую ее: «Одной из мер подготовки СССР к нападению на Европу в 1941 году было переобувание частей Красной Армии из «позорных» кирзовых сапог в «благородные» кожаные».

Для начала должен сообщить вам радостную весть: летом 1941 года основной обувью, в которой ходили красноармейцы, были не кирзовые сапоги, а кожаные ботинки с обмотками. Обмотки — трехметровые ленты из плотной ткани — были как бы эрзац-голенищем и стоили значительно дешевле, чем голенища из кожи. Стоит заметить, что ботинки с обмотками, крагами, гетрами или гамашами носили в те годы практически все армии мира. Германия была редким исключением, солдаты вермахта и Войск-СС щеголяли в кожаных сапогах, а ботинки стали почти обязательной частью полевой униформы ближе к концу войны, когда и немцам пришлось экономить на всем. Что касается Красной Армии, то кожаные сапоги полагались командному составу, начиная от отделенных командиров, сверхсрочникам, пограничникам, танкистам, кавалеристам и всем войскам, связанным с верховой ездой. В кожаных ботинках с обмотками красноармейцы воевали на Хасане, Халхин-Голе, вступали в Польшу и Бессарабию. В них же они мерзли в Финляндии, пока не получили взамен валенки.

Если говорить о столь нелюбимой Владимиром Богдановичем кирзе, то достоверно известно, что этот кожзаменитель (пропитанная особым составом плотная ткань) был изобретен не большевиками, а нынешними содержателями и согражданами г-на Резуна — подданными Британской империи. Перед началом[294,295] войны в СССР также пытались создать свою кирзу, однако пропитка получалась неудачная и разъедала ноги бойцов, получавших экспериментальную обувь. Производство качественной кирзы было налажено только в 1942 году, а ее создатели получили Сталинскую премию. Понятное дело, что даже если бы вся Красная Армия летом 1941 года носила кирзовую обувь, никому даже в голову не пришло бы менять ее обратно на кожаную. Только что переобувались же. Как видите, считающий себя знатоком военной истории, Владимир Богданович Резун не только пренебрегает элементарным здравым смыслом, но и не знает самых элементарных вещей. Долго и нудно измывается он над кем-то из официозных историков, решивших, что 38(t) — индекс, обозначающий массу чешских танков, а сам допускает не менее позорные ляпы. Собственно, на этом можно было бы и закончить тему сапог, но речь в данной статье идет не о заблуждениях юного лейтенанта, а о сознательной фальсификации. Впрочем, об этом попозже.

Пока что давайте «отмотаем пленку» и посмотрим, какими источниками пользуется Виктор Суворов в своем эмоциональном рассказе про сапоги: старикан в забегаловке, старая крестьянка из Жмеринки и школьный учитель из того же населенного пункта. Свидетелей из других мест Резун даже не утруждается хоть как-то персонифицировать.

Владимир Богданович любит делать дерзкие сравнения и объяснять сложные вещи просто, дескать, вот если бы танки наши и немецкие поставить в чистое поле, да чтобы дрались друг с другом: кто кого поборет? Он любит щеголять цифрами, сведениями о дислокации частей и подробно расписывает состав армий и других соединений, направо и налево цитирует мемуары десятков полководцев. А потом вдруг старикан, крестьянка, школьный учитель? Какие, откуда, как зовут? Ответа нет. Перепроверить невозможно. Все равно, что разговаривал бы Владимир Богданович с рыжей белочкой, мудрым удавом или рассказ о пирамидах из сапог нашептала ему в Карпатах таежная вьюга. Иными словами, нечем подтвердить Резуну свой рассказ про то, что выгружали сапоги в Ковеле, Барановичах и прочих местах, где он вряд ли успел бы побывать. А веры человеку, который не знает, во что были обуты в 1941 году красноармейцы, никакой.

Рассказ о переобувании солдат CA в 1968 году тоже не убеждает. Во-первых, это единственное свидетельство. Во-вторых, существует, по крайней мере, одно воспоминание рядового участника подавления Пражской Весны, который упоминает о том, что кожаные сапоги и полушерстяное обмундирование части, стоявшие в ЧССР, получили только в декабре 1968 года, когда получили статус частей Центральной Группы Войск, которой полагалось обмундирование лучшего качества:

«В конце декабря 1968 года нам, как перешедшим на положение «Центральной группы войск», выдали полагающееся зарубежному контингенту полушерстяное обмундирование. Так называемое ПШ. Кроме достаточно элегантной формы, служившей в прежние годы предметом постоянной зависти к курсантам военных училищ, нам полагались и яловые[296,297] сапоги. Но если новенькой формы мы дождались, то поносить яловые сапоги мне так и не довелось. Ибо не вышел еще срок носки старых кирзовых сапог, а выдача новых приходилась как раз на то время, когда я уже был домa». (;op=page&pid=16)

Что касается истории Владимира Богдановича о том, как он рылся в архивах Министерства обороны, позвольте усомниться, что он в них вообще бывал. Человек, который хоть раз работал в архиве, знает, что «рыться» ему там никто не позволит. Ему дадут опись фондов и позволят выбрать то дело, которое соответствует теме его исследования. Кстати, если Владимир Богданович утверждает, что не нашел одну нужную бумагу о производстве, поставках и размещении сапог, как он может утверждать, что данные были секретными? Он же их в глаза не видел! Кроме того, в производство, перевозку и размещение миллионов пар сапог была бы вовлечена вся обувная промышленность страны, были бы израсходованы миллионы квадратных метров кожи. Были бы задействованы тысячи железнодорожных вагонов. Только представьте себе, Красная Армия готовится к Великому Освободительному Походу в Европу. Советское правительство делает все, чтобы красноармейцы выглядели лучше, и отправляет впереди двигающихся к границе эшелонов с войсками эшелоны с сапогами. Если точнее, эшелоны с войсками стоят и ждут на станциях, когда им вернут часть подвижного состава, который занят как раз на перевозку сапог. Все понимают — главное воздвигнуть побольше обувных пирамид близ границ. В противном случае, можно было просто распределить сапоги в казармах и грузить бойцов в эшелоны уже переобутыми.

А теперь я задам один простой вопрос. Если такое бездонное количество сапог попало в руки к немцам, куда они их дели? Есть ли хоть одна фотография знаменитых пирамид, попали ли они в кинохронику. Немцы тщательным образом фиксировали на пленку многочисленные трофеи, доставшиеся им летом 1941 года. Тут тебе и Т-35, и колонны брошенных и разбитых КВ-2. Вот кадры, снятые в Брестской крепости. Гитлер самолично демонстрирует Муссолини винт водяного двигателя Т-38. Вот база хранения военной техники, набитая снятыми с вооружения в 1939 году «Риккардо», «Уиппетами» и прочим бронированным хламом, оставшимся после Гражданской войны. В немецкой хронике можно найти все, что угодно, а сапожных пирамид нет! Чуть ли не у каждого немецкого солдата был свой фотоаппарат. Фотографий сохранилось не счесть. И на них все, что угодно, кроме пирамид из обуви. Наконец, если миллионы новых кожаных сапог попали в цепкие лапы вермахта, то куда они подевались, и отчего немцам к концу войны пришлось делать ботиночки?

В общем, дорогие читатели, есть у меня предположение, что историю с сапогами мистер Резун просто выдумал. Впрочем, не полностью. За год до того, как лейтенант Резун якобы видел, как в Карпатах с грузовиков сбрасывали горы сапог, вышла книга воспоминаний генерала Антипенко, который начинал войну[298,299] почти в тех же местах бригвоенинтендантом и руководил снабжением пограничного округа.

Это книгу можно найти в Интернете по следующему адресу:

Вот что там говорилось:

«24 июня 1941 года мы отправили свои семьи на грузовиках в направлении на Киев без указания определенного адреса. Квартиры заперли и дали наказ дворникам следить за порядком, заверив их, что скоро возвратимся. Мы сами этому верили.

В тот же день, по приказанию из центра, мы начали отправлять на восток весь железнодорожный порожняк и паровозы. Я позвонил в Москву своему прямому начальнику генералу Вургафту и попросил его разрешения загружать отходящие вагоны имуществом, находящимся в качестве неприкосновенного запаса на окружном складе, подчиненном мне. Там хранилось 15 тысяч пар кожаных сапог, столько же валенок, шинелей, полушубков; было там и артиллерийское имущество. В ответ я был обруган, и мне пригрозили расстрелом за «панические настроения».

К исходу дня 25 июня последовало новое распоряжение из Москвы — немедленно эвакуировать окружной склад. Но было уже поздно, у нас не осталось ни одного вагона: железнодорожники проявили высокую мобильность и успели отправить в тыл один за другим, вероятно, более сотни поездов порожняка. …А звонки из Москвы все учащались. Теперь мне грубо и грозно напоминали, что я лично отвечаю за эвакуацию складов. Тот же Вургафт на мой неизменный ответ, что, выполняя приказ центра, мы остались без единого вагона, хладнокровно повторял: «Вам там на месте виднее, где изыскать средства. Вы несете за это имущество персональную ответственность».

Не менее трех раз в сутки я ездил на окружной склад, на окраину Львова. С трех сторон территория склада была обрамлена четырех — и пятиэтажными жилыми домами, из их окон и с чердаков все чаще раздавались выстрелы. Ходить по территории склада становилось небезопасно. Можно было ждать и попыток каких-либо диверсионных групп завладеть военным имуществом. Я приказал начальнику склада подготовить все хранилища к уничтожению.

Такое распоряжение я отдал по обязанности старшего начальника, но, откровенно говоря, не мог примириться с возможностью привести его в исполнение, ибо не хотелось верить, что уже в самом начале войны мы вынуждены будем быстро отходить. Между тем по улицам Львова проходили на восток все новые и новые колонны наших войск, уже выдержавших тяжелые бои, отразившиеся и на их экипировке. А я должен был сжечь столько ценного обмундирования и обуви!

Советоваться было не с кем — никто не хотел брать на себя ответственность за то или иное решение.

Я приказал начальнику склада погрузить в машины кожаную обувь и летнее обмундирование, вывезти все это на перекрестки и раздать проходящим войскам. Естественно, в этой обстановке ни о каких раздаточных ведомостях или расписках и речи не могло быть.[300,301]

Исполнение этого дела было сопряжено с немалыми трудностями и острыми переживаниями. Из-за процедуры переодевания, несколько задержавшей прохождение войск, на перекрестках образовались «пробки». В условиях непрекращавшихся налетов авиации противника это могло стать причиной больших неприятностей. Но все обошлось благополучно.

Все, что осталось после этого на складе, облили бензином и сожгли. Сгорало драгоценное зимнее обмундирование. Ужасное это было зрелище!Но предлагать солдатам теплые вещи в то время, когда стояла жара, было бессмысленно: и без того они были перегружены оружием и боеприпасами.

А ведь можно же было все эвакуировать двумя-тремя днями раньше!»

Таким образом, сделаем вывод: точно известен только один случай, когда командование выкладывало на дороги сапоги и комплекты одежды, предназначавшиеся изначально для пограничников. Это пришлось делать уже в условиях неблагоприятно начавшейся войны и едва не окончилось для инициатора крупными неприятностями. Владимир Резун, который утверждает, что является владельцем огромной библиотеки военных мемуаров, не мог не читать книгу Антипенко. Остальное дело техники: берем факт, имевший место быть в реальности, дополняем его байками про 1968 год, сдабриваем приправой из завываний про советскую показуху, посыпаем сверху «показаниями» старой крестьянки и учителя истории, и блюдо готово. Но, как известно, истинную правду не утаишь, а тайное всегда становится явным.

Разобравшись с горами сапог, обратим внимание еще на одну эмоциональную историю, которую рассказывает нам Владимир Богданович. Она находится в самом начале его книги «День-М», буквально в предисловии. Поскольку книг Виктора Суворова я дома не держу, то для цитирования я пользовался ее электронной версией, расположенной по этому адресу:

search/suvorov2/pre.html

Данная часть статьи построена по принципу моего диалога с автором. Так будет удобнее для восприятия. Цитаты из произведения Владимира Богдановича я пометил жирным шрифтом. Итак, приступим:

«Из официальной версии войны мы знали, что грянула война и художник Ираклий Тоидзе в порыве благородного возмущения изобразил Родину-мать, зовущую в бой. Плакат появился в самые первые дни войны, вскоре получил всемирную известность и стал графическим символом войны, которую коммунисты называют «великой отечественной».

А мне пишут, что плакат появился на улицах советских городов не в самые первые дни войны, а в самый первый».

— Тут все как обычно. Ссылки на «одна бабушка сказала». Мне пишут и все тут. Ни проверить, ни перепроверить. О том, что у свидетелей почти через 50 лет может элементарно перепутаться в голове масса событий тех дней (аберрация памяти), мы тактично[302,303] умолчим. Но отсутствие конкретных имен расстраивает. Где гарантия, что нижеследующие примеры не придуманы Резуном? Гарантии нет абсолютно никакой, как и доверия к автору.

На улицах Ярославля — к вечеру 22 июня. В Саратове — «во второй половине дня». 22 июня в Куйбышеве этот плакат клеили на стены вагонов воинских эшелонов, которыми была забита железнодорожная станция. В Новосибирске и Хабаровске плакат появился не позднее 23 июня. Самолеты тогда летали со множеством промежуточных посадок, и за сутки до Хабаровска не долетали. Но если предположить, что самолет загрузили плакатами 22 июня, и за ночь он долетел до Хабаровска, то возникает вопрос: когда же эти плакаты печатали? 22 июня? Допустим. Когда же в этом случае Ираклий Тоидзе творил свой шедевр? Как ни крути: до 22 июня. Выходит, творил не в порыве ярости благородной, а до того, как эта ярость в нем могла вскипеть. Откуда же он знал о германском нападении, если сам Сталин нападения не ждал? Загадка истории…

— Что тут скажешь, плакат Ираклия Тоидзе — это стандартный мобилизационный плакат. Он не отличается, в сущности, от британского с Лордом Кичинером или американского Дяди Сэма. Помните, такой седовласый дядька в звездно-полосатой шляпе, который тычет в зрителя пальцем? Но дело даже не в этом. Существуют воспоминания самого Ираклия Тоидзе и его супруги о том, как был создан этот плакат:

Ираклий Тоидзе:»… . Я работал над вариантом иллюстрации к поэме «Витязь в тигровой шкуре». И вдруг — сообщение Совинформбюро о том, что фашистская армия напала на нашу страну с войной. Это потрясающее сообщение сразу переключило на создание плаката…».

Тамара Тоидзе: «Как только объявили войну, я страшно испугалась за детей. Вошла к Ираклию в мастерскую… Видимо, у меня было такое лицо, что он сразу же сказал мне: «Стой так и не двигайся!» — и сразу стал делать наброски».

Цитируемая статья находится в Интернете по этому адресу: -net.ru/online/longliver/24/21_01

Так родился образ Родины-Матери, который стал одним из символов борьбы советского народа в годы Великой Отечественной войны. Но даже если бы Тоидзе нарисовал свой оборонный плакат еще в мирное время? Существует изрядный корпус плакатов, однозначно атрибутируемых, как сделанные до 1941 года и распространявшиеся после начала войны. На них изображены наступающие красноармейцы, с винтовками ABC и в касках-»гребехатках», несущиеся вперед танки БТ и бомбардировщики. При этом ни у кого не возникает даже мысли объявить эти плакаты «агрессивными». Даже Владимир Богданович не сподобился. А все дело в том, что внизу на плакатах написано что-то вроде: «Дадим отпор немецко-фашистским захватчикам». Прочий контекст дорисовывает головной мозг даже если это мозг Виктора Суворова. Но продолжим:

А вот отгадка. Письмо из Аргентины. Автор Кадыгров Николай Иванович. Перед войной — старший лейтенант[304,305] на призывном пункте в Минске. Каждый призывной пункт хранил определенное количество секретных мобилизационных документов в опечатанных пакетах с пометкой: «Вскрыть в День «М».

— Прекрасно! Резун приводит имя свидетеля. В сравнении с «учителем из Жмеринки» — это большой прогресс. Впрочем, свидетель якобы живет в Аргентине. Туда не пошлешь красных следопытов уточнить показания. Даже в суд повесткой не вызовешь. Более того, даже сомнений в том, что есть такой человек, не развеешь. Теперь внимательно присмотримся к свидетельству Кадыгрова. Мне в течение нескольких лет пришлось занимать должность помощника начальника участка оповещения Промышленного райвоенкомата г. Смоленска. Так вот. Документы хранятся в самом РВК. Это повестки общего и особого потока, которые при мобилизации распределяются по участкам оповещения. Там их распределяют посыльным, которые должны обеспечить доставку. Общий поток идет в РВК, где к этому времени развертывается призывной пункт, а особый поток своим путем добирается до места службы. Есть еще категория призывников, у которых есть мобпредпи-сания со сроком явки к месту службы. У меня, например, мобпредписание со сроком явки «немедленно». Где бы я ни был в момент объявления мобилизации — сразу знаю куда двигаться.

В конце 1940 года таких документов стало поступать все больше.

Поскольку в конце лета 1939-го в СССР была введена всеобщая воинская повинность, а к середине 1940-го к СССР добавились новые территории, то количество граждан, подлежащих призыву, увеличилось. В данном случае, если допустить, что приводимый Резуном рассказ Кадыгрова — правда, в пакетах могли быть внутренние инструкции, которые его лично не касались, тем более что мы даже не знаем и не можем узнать, в какой должности он мог работать в военкомате. Кроме всего прочего, мы не знаем даже, в каком из военкоматов Минска находился этот самый Кадыгров — в городском и Ворошиловском на площади Свободы, в Сталинском на улице Бакунина или в Кагановичском на улице Мясникова? Что-то подсказывает мне, что ни в одном из указанных.

И вот в декабре поступили три огромных пакета, каждый — о пяти сургучных печатях. То же предписание: «Вскрыть в День «М». Пакеты секретные, и положено их хранить в сейфе. Но вот беда: не помещаются. Пришлось заказать стальной ящик и использовать его вместо сейфа.

Ох, и любит Владимир Богданович игры в Страшную Тайну. Если секретные, то так сразу и в сейф! А просто поставить засургученные конверты в охраняемую дежурку, или положить в опечатываемое хранилище, которое есть в каждом РВК и в котором, собственно, хранятся повестки? Влезть в них никому в голову не придет, тем более что незаметно отпарить печать все равно никому не удастся.

Прошло шесть месяцев, 22 июня — война. Что делать с документами? Молотов по радио сказал, что война началась, но сигнала на вскрытие пакетов не поступало. Вскроешь сам — расстреляют. Сидят офицеры, ждут.[306,307]

Ага, конечно. Сразу после обращения Молотова был зачитан Указ Президиума Верховного Совета СССР о мобилизации с утра, 23 июня. После этого действия работников военкомата должны были соответствовать имеющимся у них инструкциям. Так что чем заняться, они могли даже не придумать. Например, разворачивать призывной пункт и пункты оповещения, которых без мобилизации просто не существует. Много дел было, тем более что уже 23 июня, в единственный день мобилизации, который успели провести в Минске, в военкоматы, не дожидаясь повесток, пришло 1315 добровольцев. А на следующий день Минск был подвергнут жесточайшей бомбардировке. Военкоматы, кроме РВК Кагановичского района, вынуждены были выехать за пределы города.

А сигнала нет. Соответствующий сигнал так и не поступил. Но к вечеру по телефону — приказ: пакеты с такими-то номерами уничтожить, не вскрывая, пакеты с такими-то номерами — вскрыть.

Сигналом является ПРЕДПИСАНИЕ и надпись: «Вскрыть в День «М».Никаких дополнительных знаков или намеков не нужно. Военкоматы начинают работать сразу же после объявления приказа о мобилизации. И еще — вопрос, который меня очень интересует: КАКИЕ ДОКУМЕНТЫ в военкомате могут подлежать уничтожению при объявлении мобилизации? Цель военкомата — просто осуществление призыва граждан на военную службу и отправка их в войска. Военкомат работает на мобилизацию. Для чего бы она ни проводилась — для обороны или для наступления, действия военкомата всегда однообразны — оповещаем граждан путем вручения им повесток, проводим медосмотры и направляем граждан на военную службу. Все-таки какие же документы должен уничтожить военкомат при получении приказа о начале мобилизации?

Уничтожалось сразу многое, в том числе и два из трех огромных пакетов. А как их уничтожать, если в каждом по 500 листов плотной бумаги?

А откуда это известно, если их не вскрывали?

Жгли в металлической бочке и страховали себя актом: мы, нижеподписавшиеся, сжигали пакеты, при этом были вынуждены кочергой перемешивать горящие листы, но никто при этом в огонь не заглядывал… И подписались. А то возникнет потом у кого сомнение: не любопытствовали ли содержанием, сжигая. Потому акт: не любопытствовали.

Я так и представляю себе, как пакеты на 500 листов плотной бумаги запихивают в бочки. Не проще ли было приказать оставить конверты запечатанными, а вскрыть приказать только нужные? Или требовалось создать вокруг этих конвертов некий ажиотаж и ситуацию, когда кто-то мог все-таки посмотреть на них? И еще: до объявления мобилизации немцы успели захватить достаточное количество населенных пунктов, в которых были военкоматы, в которых ничего никто не успел сжечь. Наверняка к немцам в руки попали таинственные конверты. Что-то подсказывает мне, что содержание этих плакатов было настолько ужасным, что сами немцы не бросились их публиковать тут же, дабы подтвердить коварные замыслы Сталина, а тоже сожгли или засекретили! В этой связи интересен выбор Владимиром Богдановичем места, в котором он[308,309] разместил своего героя — Минск. Уже 29 июня в Минск вошли немцы, с собой у них были фотоаппараты и кинокамеры. Минск был сравнительно небольшим городом, и 500 плакатов даже на один военкомат хватило бы, чтобы заклеить весь город. А что, если по 500 плакатов получил каждый РВК? Однако в объективы вражеских кинокамер и фотоаппаратов они не попали и ни в выпусках «Германского еженедельного кинообозрения», ни на поздних фотографиях не «отметились».

А с одного из трех огромных пакетов было приказано гриф секретности снять, пакет вскрыть и содержимое использовать по назначению. Вскрыли. Внутри пачка плакатов: «Родина-Мать зовет!»

То есть что было в других пакетах — неизвестно, ибо вскрыли только один. Остальные якобы сожгли. Зафиксируем этот момент в памяти.

Плакаты расклеили в ночь на 23 июня.

Кто, неужели сотрудники военкоматов? Минимум 500 плакатов по всему городу. В условиях, когда за ночь им нужно было подготовиться к началу призывных мероприятий??? Я никогда в это не поверю. У себя пару плакатов повесить — могли. Но кататься по городу и расклеивать наглядную агитацию. Только представьте себе: военкомат. Только что объявлена мобилизация. Необходимо срочно разыскать приписанных к военкомату гражданских посыльных, которые знают свои маршруты, успеть их проинструктировать, развернуть участки оповещения, наладить связь с районными и центральным военкоматом, завезти на участки повестки.

Конечно, все эти действия заранее подготовлены, личный состав минимум раз в полгода тренировался. Но то были тренировки, а теперь началась настоящая война. И в этой ситуации вам, начальнику военкомата, предлагают все бросить и организовать расклейку плакатов. А кто призывом-то заниматься будет?

Но поступили они в декабре 1940 года. Вырисовывается картина: заготовили плакаты заранее, отпечатали достаточным на всю страну тиражом и в секретных пакетах разослали по соответствующим учреждениям. Что-то затевали. Но 22 июня Гитлер нанес упреждающий удар, и в один момент многие из тех плакатов, мягко говоря, потеряли актуальность.

А почему? Если планировали напасть на Германию, то плакаты типа «Дойдем до Берлина» или «Воткнем красный флаг в купол Рейхстага» — очень бы пригодились. А вот антияпонские плакаты или какие-нибудь антибританские вполне могли и не понадобиться. Вот только где те антияпонские и антибританские плакаты, которые немцы захватили в первые часы войны у границы, ведь не все военкоматы успели получить даже сообщение об объявлении войны? Полагаю, что Геббельс с радостью бы обнародовал советскую агитацию, направленную против Англии.

Советскому Союзу пришлось вести оборонительную войну на своей территории, а заготовленные плакаты в двух других пакетах призывали совсем к другой войне. Содержание заготовленной агитационной продукции не соответствовало духу оборонительной войны. Потому приказ: уничтожить, не вскрывая. Может, то были великие шедевры, может быть, и они стали бы[310,311] всемирно знамениты. Но художникам, их создавшим, не повезло.

А Ираклию Тоидзе повезло — его плакат (может, вопреки авторскому замыслу) получился универсальным: «Родина-Мать зовет!» А куда зовет, он не написал. Потому его плакат подошел и к оборонительной войне. Потому плакат Тоидзе и приказали расклеить по стране.

Я просмотрел много советских и несоветских плакатов времен Второй мировой войны, пытаясь отличить «оборонительные» от «наступательных». Действительно, есть плакаты, призывавшие «держать оборону» и «не отдавать ни пяди». Но такая наглядная агитация появлялась, уже когда государства вступали в войну и вынуждены были реагировать на сложившуюся ситуацию… Зато до войны и в ее начале! Достаточно посмотреть на советские плакаты, которые на самом деле вывешивались на стены домов в июне 1941 года, и вы поймете, что принципиальной разницы не существует. Вернее, она есть, но исключительно в голове Владимира Богдановича Резуна, известного широкой публике под псевдонимом Виктор Суворов.

Владислав Макаров

Зачем Сталину был нужен Балтийский флот

Флоту в творчестве Владимира Резуна уделяется особое место. Он старательно делает все, чтобы про этот самый флот практически не упоминать. Очарование тысячетонных кусков стали, перемещающихся по воде со скоростью товарного поезда и несущих на себе тяжелую артиллерию, в основном проходит мимо него. В самом деле, львиная доля внимания Виктора Суворова сосредоточена на описании гигантских автострадных танковых армад, туч самолетов-шакалов и орд парашютистов-диверсантов, неудержимо рвущихся в Европу и сносящих все на своем пути. Действительно, сложно придумать про флот что-то хотя бы относительно убедительно выглядящее в его пестрой картине мира. Как покажешь зверства и жуткие замыслы сталинского режима на примере флота? Заградэскадры? Секретные флоты НКВД, замаскированные под рудовозы? Стада штрафных торпедных катеров с командами из прикованных цепями к леерам смертников? Специальный расстрельный броненосец? Складные мачты, на которых в ходе освободительного похода развесили бы тела врагов революции? Флот это флот. До подобных вещей вряд ли кто-то додумается.[313]

Впрочем, в третьей главе книги «Тень победы», «Зачем Сталину Аландские острова?», Резун все-таки описывает свое видение того, как Советский Союз планировал применение флота в Великом освободительном походе. Этот взгляд весьма любопытен, поскольку раскрывает методологию и способы исторических фальсификаций Виктора Суворова на очень коротком, умещающемся всего в несколько страниц примере. Этот отрывок книги любопытен еще и тем, что в нем Резун приписывает Сталину план экономического удушения Германии. Между тем ресурсная удавка — средство затяжной войны… А ведь согласно основной модели «Ледокола» Сталин должен был разгромить Германию быстро — до того, как немцы успеют потратить свою сталь на строительство новых танков-самолетов взамен уничтоженных СССР. Таким образом, Виктор Суворов сам загоняет себя в непримиримое противоречие с собственной моделью. Впрочем, обо всем по порядку.

Итак, по мнению Владимира Резуна, территориальные захваты Германии к 1939 году не решили для Рейха проблему пополнения запасов железной руды. Резун указывает, что в ходе войны Германия испытывала острую нехватку стали, и считает, что единственным источником таковой для нее являлась Швеция. По его мнению, с началом войны советский военно-морской флот должен был выйти из своих баз и прервать функционирование грузоперевозок между шведским портом Лулео и балтийскими портами Германии. Сделав такое заявление, Виктор Суворов не останавливается на достигнутом и утверждает, что имевшийся у Советского Союза флот был не нужен вовсе не для обороны, поскольку Ленинград был превращен в неприступную с моря крепость. Эта гипотеза подтверждается перечислением развернутой вокруг Ленинграда береговой артиллерии, живописанием гигантских бетонных фортов, которые должны были прикрыть город от десантов.

Имеющийся флот, по утверждению Резуна, в разы превосходил немецкий, сосредоточенный на Балтике:

«Летом 1941 года германский флот имел в Балтийском море 5учебных подводных лодок и 28 торпедных катеров, часть из которых — учебные. Все остальное — вспомогательные силы: минные заградители, тральщики, катера различного назначения, — пишет он. — На Балтике германский флот своей авиации не имел».

Совсем иначе выглядит в его описании флот СССР:

«И вот Сталин из трех своих линкоров почему-то два держал на Балтике. В закупоренной бутылке… В1941 году только на Балтике Сталин имел 65 подводных лодок, включая крейсерские. Никто в мире не имел такого количества подводных лодок, собранных в одном месте… Кроме подводных лодок и линкоров, Сталин имел на Балтике два крейсера, 21 лидер и эсминец, 48 торпедных катеров и другие силы».

Это сопоставление сил завершается кратким, но весьма эмоциональным резюме:

«В любой момент советский флот мог сняться с якорей, выйти в район германских и шведских портов, заблокировать их тысячами мин, а беззащитные[314,315] транспорты утопить. Это было бы концом войны для Германии».

Если считать эту, написанную широкими мазками, картину правдивой, то летом 1941 года ситуация для Германии складывалась совсем уж безнадежная. Однако практика пристального изучения творчества Владимира Богдановича уже много раз обнаруживала его склонность к искажению фактов в тех случаях, когда это оказывалось полезно для его теоретических построений. Поэтому имеет смысл задуматься и найти иные объяснения развертывания советского флота перед Второй мировой — возможно, они окажутся более убедительны.

Театр боевых действий и состав сил на нем

Балтийское море представляет собой замкнутую акваторию, из которой существуют всего два выхода — естественный Датский пролив и искусственно созданный Кильский канал. К началу боевых действий оба находились под контролем Германии. Кригсмарине были в состоянии свободно перебрасывать свои силы между Атлантикой и Балтийским морем, как это делали германские флотоводцы еще в Первую мировую. Собственно канал как раз и строился именно для военных целей. Длина его чуть меньше 99 километров, ширина по поверхности воды 104 метра, по дну — 44 метра, глубина фарватера составляет 11,3 метра. Это позволяло в считаные часы провести из одного моря в другое мощные корабли. По этой причине постоянно держать на Балтике большой флот у немцев необходимости не было.

Если согласиться с версией Резуна о безусловной важности железорудных перевозок между Швецией и Германией, немцы должны были сделать все возможное для их защиты в случае активизации действий советского флота. Возможность снять корабли с боевых действий в Атлантике у них была — германский флот либо занимался рейдерскими операциями, либо отстаивался в базах. Задач по защите северного побережья Германии или Норвегии перед ним всерьез не стояло — просто по причине недостаточности сил для сопротивления британскому флоту. Кроме того, Германия активно использовала Балтику для базирования своих кораблей в период прохождения ими боевой подготовки, в том числе весной — летом 41-го года, про отсутствие на Балтике немецких тяжелых кораблей Резун прямо лжет. В случае необходимости в период между финской войной и началом Великой Отечественной Германия в тот или иной момент могла использовать на Балтике следующие тяжелые корабли: а учитывая, что Датский пролив также контролировался Рейхом, на Балтике в нужный момент могли появиться корабли любого существовавшего в 40-е годы типа. Впрочем, не только могли, но и появлялись.

Линейный корабль типа «Бисмарк» — две единицы

Самые мощные линейные корабли Германии времен Второй мировой. Вооружены 8 380-мм орудиями в четырех двухорудийных башнях, отлично защищены, толщина бронепояса достигает 320 мм, скорость — 29[316,317] узлов, полное водоизмещение более 50 тысяч тонн. «Бисмарк» находился на Балтике до начала мая 1941 года, погиб в середине мая того же года.

«Тирпиц» — введен в строй в феврале 1941 года, находился на Балтике до декабря того же года, причем в сентябре был включен в состав германского Балтийского флота и действовал в районе упомянутых Резуном Аландских островов.

Линейные корабли типа «Шарнхорст» — две единицы

«Шарнхорст» и «Гнейзенау», довоенные линкоры, построенные с большой оглядкой на Англию — их главный калибр был ограничен девятью 283-мм орудиями в трех трехорудийных башнях. Впрочем, защита находилась на высоком уровне. До января 1941 года они находились на ремонте в Киле, затем участвовали в рей-дерских операциях в районе Африки. На Балтике германские стратеги, по мнению Резуна, крайне озабоченные угрозой советского флота, их почему-то решили не оставлять.

Броненосцы типа «Дойчланд» — две единицы

Так называемые «карманные линкоры», при относительно скромном водоизмещении в 15 тысяч тонн были вооружены шестью 283-мм орудиями, отличались весьма слабой защитой. Изначально построено три единицы, «Адмирал граф Шпее» погиб в декабре 1939 года, «Дойчланд» (в 1940 году переименован в «Лютцов») находился в Норвегии, а вот «Адмирал Шеер» летом 1941 года находился на Балтике и в сентябре также был включен в состав германского Балтийского флота.

Тяжелые крейсера Германия на Балтике не использовала, хотя «Адмирал Хиппер» и «Принц Евгений» (тип «Адмирал Хиппер», восемь 203-мм орудий в четырех двухорудийных башнях, пояс до 80 мм) регулярно ремонтировались в Киле. Никаких проблем с их потенциальной переброской на Балтику не было.

Наконец, Германия постоянно использовала на Балтике легкие крейсера «Эмден», «Кельн», «Лейпциг», «Нюрнберг», входившие в состав все того же не существовавшего, по мнению Резуна, германского Балтийского флота.

Таким образом, начиная с конца финской войны и до зимы 1941 года Германия постоянно использовала на Балтике как минимум: линкор, карманный линкор, четыре легких крейсера и имела возможность увеличить эти силы примерно вдвое. Эти силы необходимо добавить к заявленным в «Тени победы». Утверждение об отсутствии у Германии на Балтике тяжелых кораблей является прямой ложью Виктора Суворова. И далеко не последней.

Дело в том, что германским флотом силы, которым предстояло противостоять СССР на Балтике в случае объявления войны по сценарию, изложенному в «Тени победы», не исчерпывались. Финляндия располагала двумя броненосцами типа «Вяйнамяйнен» (четыре 254-мм орудия в двухорудийных башнях, пояс до 55 мм), пятью подводными лодками, тральщиками и вспомогательными силами.[318,319] Немаловажно, что финский флот имел большой опыт борьбы в шхерах. Разумеется, он не мог сказать веского слова в большом сражении, но неизбежно отвлекал на себя часть легких сил советского Балтийского флота.

Кроме того, предполагаемые действия по уничтожению шведско-финской торговли и операции против шведского порта Лулео означали неизбежное нарушение нейтралитета Швеции и ее вступление в войну на стороне Германии. А Швеция — это не только поставщик превосходной зенитной артиллерии, но и семь броненосцев береговой обороны (из них три типа «Свериж», имевших заметную боевую ценность), авианесущий крейсер (фактически разведывательный гидроавианосец, шесть гидросамолетов), 12 эсминцев, 12 эскортных кораблей и миноносцев, тральщики, минные заградители и вспомогательные корабли. Так же как и финны, шведы не имели серьезных возможностей в линейном бою, но их флот мог принять активное участие в конвойных и минно-постановочных операциях, вести траление минных полей, снимая эту нагрузку с германского флота и сокращая потери немцев в результате подрыва кораблей на минах. Кстати, в реальной истории это было проблемой, причинившей германскому флоту на Балтике немало неприятных минут.

Внеся необходимые поправки в состав сил Германии и ее союзников, реальных и потенциальных, обратимся теперь к флоту СССР. Ядро советского флота на Балтике составляли следующие тяжелые корабли:[320]

Линейные корабли типа «Севастополь» — две единицы

Вооружены 12 305-мм орудиями в четырех трехо-рудийных башнях. Пояс до 225 мм. Скорость не более 23 узлов. «Марат» и «Октябрьская революция» к лету 1941-го считались, да и были, заслуженными пенсионерами советского флота. Корабли ввели в строй еще в начале Первой мировой войны. Уже в момент, когда бутылки шампанского бились об их борта, они были признаны неудачными, поскольку прекрасно сочетали низкую скорость с недостаточным бронированием. После войны они прошли серию модернизаций, которые не устранили, к сожалению, основных проблем, хотя и позволили поддерживать корабли в хоть сколько-нибудь боеспособном состоянии. Противоминная артиллерия осталась казематной, а зенитной оказалось явно недостаточно.

Легкие (по «вашингтонской» классификации — тяжелые) крейсера типа «Киров» — две единицы

Вооружены девятью 180-мм орудиями в трех трехо-рудийных башнях, пояс до 70 мм, скорость 35 узлов. В целом эти относительно неплохие и относительно современные корабли, построенные по итальянскому проекту, уступали немецким тяжелым и превосходили немецкие легкие крейсера. Как и линкоры, они несли недостаточное зенитное вооружение, что делало их уязвимыми для атак с воздуха.

К вышеперечисленному можно добавить уже упомянутые «21 лидер и эсминец, 48 торпедных катеров и другие силы». Что касается эсминцев, то[321] основу парка КБФ составляли прекрасные для своего времени (Первая мировая война), но устаревшие «Новики» и новые, но, мягко говоря, не слишком удачные «семерки». Оба этих класса эсминцев уступали по водоизмещению двадцати немецким эсминцам типа Z, с которыми могли по-настоящему конкурировать только лидеры типа «Ленинград». Однако таких в составе КБФ было слишком мало, точнее, всего два. Подводя итог, можно утверждать: Советский Союз не располагал на Балтике флотом, сколько-нибудь заметно превосходящим флот потенциального противника, а в случае вступления в войну Швеции при нарушении ее нейтралитета — оказывался слабейшей стороной. При этом противник мог вести дополнительное усиление своих сил, а СССР — нет.

Впрочем, есть еще один важный фактор ведения боевых действий на море, игравший заметную роль в течение всей Второй мировой. Авиация. Резун пишет:

«На Балтике германский флот своей авиации не имел… Советский Балтийский флот имел в своем составе 656 боевых самолетов, в основном бомбардировщиков и торпедоносцев». Согласимся с обоими утверждениями, но внесем некоторые поправки. В Германии своей авиации не имел не только флот, но и армия. Ее вообще ни у кого не было, поскольку самолеты всех типов находились исключительно в распоряжении Люфтваффе, благодаря тому что командующий ВВС Герман Геринг[322] последовательно реализовывал утверждение: «Все что летает — мое!» Вопреки утверждениям Владимира Богдановича, основанным на передергивании фактов, германский флот на Балтике мог получить необходимую авиаподдержку. Впрочем, Люфтваффе и самостоятельно действовали вполне успешно — чему свидетельством потопление линкора «Марат» немецкими пикировщиками. Теми самыми, которых не было у Кригсмарине. Кстати, если речь зашла об авиации, то мы снова должны возвратиться к проблеме немецких союзников, как действительных, так и потенциальных.

Финляндия и Швеция располагали собственными истребительными силами и имели возможность прикрыть конвои с воздуха на время их плавания в территориальных водах этих стран. Между тем в составе авиации Балтийского флота истребительная была представлена слабо, как признает и сам автор «Тени победы»:

«Зачем такое количество торпедоносцев и бомбардировщиков, если крупных боевых кораблей у Гитлера на Балтике практически нет ?А ответ тот же: это не против боевых кораблей. Это против транспортов с рудой» - пишет Суворов.

— Но как, Холмс, как? — спросим его мы. Транспорты качаются на морских волнах далеко не весь срок своей службы. Заметную часть времени они находятся в портах под загрузкой и разгрузкой. Первый удар, даже если он окажется непредсказуем, серьезного ущерба торговому флоту Швеции и Германии не нанесет, а в дальнейшем торговый флот получит прикрытие с воздуха.[323]

Так каким же образом торпедоносцы и бомбардировщики могли, действуя на пределе своей дальности, охотиться на конвои, прикрытые авиацией противника? Излюбленное Резуном объяснение с «мирно спящими аэродромами», на которых должна была сгореть истребительная авиация врага, в данном случае не подходит — аэродромы Дании, на которые могут базироваться немцы, находятся слишком далеко для их быстрого и эффективного уничтожения. Таким образом, в описанном в «Тени победы» сценарии авиация Балтфлота гарантированно попадает в недолгую мясорубку и бесславно прекращает свое существование, не достигнув каких-либо заметных результатов.

Краснознаменный Балтийский флот не мог всерьез угрожать торговле между Швецией и Германией. Фразы про «зубовный скрежет», который «стоял в подземных бункерах германских штабов», можно считать художественным преувеличением. Впрочем, гипотеза Резуна может быть подвергнута еще одной проверке на прочность.

Шведская руда в германской экономике

Попробуем рассмотреть, насколько потеря шведской торговли была фатальна для Германии. Действительно, в 1938 году Германия получала из Швеции примерно 9 миллионов тонн железной руды в год, что обеспечивало примерно половину ее выплавки чугуна, и эта торговля являлась для Германии жизненно важной. Однако в 40-м году в Рейх уже вошли территории Австрии, Чехословакии и Франции, в том числе Лотарингский железорудный бассейн — крупнейший в Европе. Доля Швеции в импорте железной руды упала и составляла около 50 процентов, при этом роль импорта в целом для германской промышленности также заметно снизилась. В 41-м году в Германии и на оккупированных ей территориях было выплавлено 24,4 млн тонн чугуна, около 32 миллионов тонн стали. Более того, Германия смогла позволить себе отказаться от добычи бедных железных руд на низкорентабельных месторождениях, рассматривая их как своего рода стратегический запас. В рамках подготовки к войне Германия создавала и иные стратегические запасы — стали, редкоземельных металлов, нефти. Таким образом, даже полное разрушение торговли со Швецией никак не ставило Германию на колени — для компенсации потерь в поставках железной руды было бы достаточно возобновить ее добычу в Германии. Потери поставок никеля и марганца были бы для Германии более серьезны, поскольку означали ухудшение качества танковой брони и снарядов. Но и они не были бы фатальны — после прерывания шведских поставок в конце 44-го года Германия продолжала поддерживать высокий уровень военного производства. Кроме того, промышленное производство обладает некоторой инерционностью — в нем используется не та руда, которая прибывает непосредственно в данный момент времени, а продукты переплавки той, которая поступала в течение нескольких месяцев ранее — то есть сокращение производства Германии стало бы[324,325] заметно не ранее, чем через три-четыре месяца, а серьезное влияние на обстановку на фронте было бы оказано не ранее, чем через полгода.

Таким образом, заметных преимуществ Советский Союз на Балтике выиграть не мог, и это объясняет, почему немцы не пытались сосредоточить там большие силы, чем это было в реальности. Однако представим себе, что благодаря набитому в трубку подарку трудового крестьянства Афганистана товарищ Сталин отдает приказ на осуществление плана «С.3-20». Предположим также, что вдохновленный высоким порывом Краснознаменный Балтийский флот громит превосходящие шведские и германские силы, уничтожает главное пугало британского флота — линкор «Тирпиц» и вообще одерживает победы, мировой практике особо не свойственные. Допустим. Рассмотрим, как должны развертываться боевые действия далее.

«Вусловиях войны СССР только против Финляндии для удобства управления и материального обеспечения войск создаются два фронта:

Северный фронт — для действий на побережье Баренцева моря и на направлениях Рованиями, Кеми и Улеабор-гском;

Северо-Западный фронт — для действий на направлениях Куопио, Микеенли и Гельсингфорс. Командование Северо-Западным фронтом возлагается на Командование и штаб Ленинградского военного округа.

Приказываю приступить к разработке плана оперативного развертывания войск Северо-Западного фронта…

Основными задачами Северо-Западному фронту ставлю: Разгром вооруженных сил Финляндии, овладение ее территорией в пределах разграничений и выход к Ботническому заливу на 45-й день операции…

Справа Северный фронт (штаб Кандалакша) на 40-й день мобилизации переходит в наступление и на 30-й день операции овладевает районами Кеми, Улеаборг…»

Таким образом, на срок от полутора до двух с половиной месяцев при идеально соответствующем плану ходе боевых действий силы двух фронтов сосредоточены на борьбе с Финляндией. Еще две стрелковые дивизии занимают полуостров Ханко, выбрасывается крупный десант . Кроме того, по мнению Виктора Резуна,

«1-я бригада морской пехоты под командованием матерого советского диверсанта полковника Терентия Па-рафило» высаживается в шведском порту Лулео, после чего Швеция волей-неволей вступает в сухопутные боевые действия. Надо отметить, что разгром финской армии был бы в подобных обстоятельствах не самым простым делом. Понимая шаткость своего положения, правительство Финляндии пошло по пути наращивания вооруженных сил, которые к концу 1940 года увеличились до 109 тысяч человек, впятеро увеличилось количество противотанковой артиллерии, с 216 до 991, было закуплено около тысячи дополнительных стволов артиллерии. Это до определенной степени компенсировало потерю финами «Линии Маннергейма» и позволяло им надеяться на затягивание боевых действий, причем с учетом вступления в войну Швеции даже полная потеря территории Финляндии[326,327] не означала прекращения сопротивления со стороны этих частей.

В войне же на море образовывался неизбежный пат. Любые, сколь угодно успешные действия Балтфлота не позволяли надеяться на блокирование им Датского пролива и Кильского канала, поскольку они целиком прикрывались базовой авиацией противника. Создание перекрывающих вход в Балтийское море минно-артиллерийских позиций также было невозможно — советские линкоры не обладали достаточной автономностью для длительных боевых действий в отрыве от баз. Таким образом, Германия могла сосредоточить превосходящие надводные силы и в удобный для себя момент ввести их на Балтику, перехватив господство на море. В итоге группировка советских вооруженных сил в Финляндии вдобавок к боям со шведско-финскими войсками получала постоянную угрозу тыловых десантов, что вынуждало ее выделить дополнительные силы на охрану побережья. С учетом соотношения сил на суше, а также необходимости выделения оккупационных сил, это позволяет предположить, что СССР был бы вынужден сосредоточить в этом регионе не менее полумиллиона человек.

Подведем, таким образом итог. В лучшем из возможных вариантов развития событий балтийское наступление в рамках гипотезы Резуна становилось потерей времени, кораблей, усилий, отягощало советские войска дополнительным театром военных действий — и это на фоне гипотетического наступления в Европе. При этом стратегическая осмысленность данной операции сводилась к нулю, поскольку серьезного ущерба германской промышленности не наносила. Фактически немцам стоило бы поблагодарить своих противников за такую услугу.

Однако в этом случае действительно возникает вопрос о целесообразности существования советского Балтийского флота и его целей и задач в грядущей войне.

Балтийский флот и советские планы ведения войны на море

Два антикварных линкора и два легких крейсера, входившие в состав КБФ, являлись заметной боевой силой. По мнению Владимира Резуна, необходимости в этих кораблях для ведения оборонительной войны не было. Однако так ли это на самом деле? Как уже отмечалось ранее, советский флот на Балтике на самом деле уступал германскому. Фактически ситуация на море в 41 -м году очень напоминала 14-й — в Первую мировую более удачные и хорошо защищенные немецкие линкоры в любой момент могли быть переброшены на Балтику через Кильский канал и разгромить русское линейное соединение, поэтому задачи русского флота были в первую очередь оборонительные — прикрытие минно-артиллерийских позиций и недопущение их протраливания немцами. Никакие иные корабли, кроме линейных, эту задачу выполнить не могли. Собственно, линкоры «Марат» и[328,329] «Октябрьская революция» в оборонительной войне имели бы ровно те же задачи — если бы удалось удержать противника на линии государственной границы. Для решения задач наступательных советский флот на Балтике следовало бы усилить. Были ли у Сталина такие возможности? Безусловно.

Во-первых, до 41-го года Советский Союз располагал корпусом линкора «Фрунзе», бывший «Полтава». Этот линейный корабль типа «Севастополь» тяжело пострадал от пожара в 1919 году и полностью вышел из строя. В двадцатых годах был предложен проект перестройки его в линейный крейсер — вторая башня сдвигалась вперед и устанавливалась линейно-возвышенно за первой, третья демонтировалась, устанавливалось новое котломашинное отделение. По проекту скорость корабля рассчитывали увеличить до 30 узлов. Это действительно могло бы позволить использовать его в качестве передового разведчика в наступательной операции и обеспечить тактическую гибкость соединения, однако в 41-м году корабль был сдан на слом.

Во-вторых, в 1929 году с Балтики на Черное море был переведен линкор «Парижская коммуна». Переход осуществлялся в очень тяжелых условиях, корабль попал в серьезный шторм, но выдержал. Для ведения наступательной войны на Балтике было бы очень полезно вернуть линкор — тем более что именно он прошел наиболее серьезную модернизацию и усиление бронирования. Кроме того, на Черное море был переведен крейсер «Красный Крым».

Наконец, можно было провести модернизацию имеющихся линкоров по образцу «Парижской коммуны», получившей дополнительные 50 мм бронирования. Однако и это сделано не было.

Напротив, Советский Союз свернул практически все работы, направленные на усиление уже существующего флота, и сконцентрировал усилия на программе строительства «Большого флота».

В рамках этой программы планировалось строительство 4 линкоров типа «Советский Союз», двух линейных крейсеров типа «Кронштадт», легких крейсеров типа «Чапаев». Предполагалась возможность достройки нескольких легких крейсеров типа «Чапаев» как легких авианосцев. Этот флот действительно мог вести наступательные боевые действия на море против Германии или, в случае необходимости — рейдерские операции против Британии и ее союзников.

Вся эта программа имела одно общее свойство — запланированные корабли должны были вступить в строй не ранее 42-43-го года. Таким образом, в 40-м году, готовясь, по мнению Резуна, к немедленной наступательной войне, Советский Союз вместо концентрации усилий на имеющемся флоте строил корабли, способные вступить в бой только после того, как война закончится.

Безусловно, товарища Сталина можно обвинять во многих просчетах и недоработках — но не до такой же степени. Можно уверенно утверждать, что СССР готовился к ведению наступательной войны на море не ранее 1944 года, до этого действия на Балтике в случае[330,331] столкновения с Германией планировались чисто оборонительные; СССР не планировал намеренного нарушения шведского нейтралитета и разрушения шведско-германской торговли в ходе войны, поскольку не имел такой возможности и ничего не выигрывал от данной операции.

Главу «Зачем Сталину Аландские острова?» книги «Тень победы» за авторством Виктора Суворова можно считать классическим образцом того, как недостаточное изучение вопроса ставит автора гипотезы в крайне неудобное положение и демонстрирует его несостоятельность как исследователя.

С. Круа-Нарвский

День «П»

Травам Средней Азии и Казахстана посвящается.

Многие из нас, прочтя точную ясную и предельно обстоятельную работу про день М, уже уяснили для себя, как могли бы развиваться события в случае несколько более успешного манипулирования фигурами на доске великой шахматной партии 1941 года. Но эта работа, равно как и предыдущие и последующие работы нашего выдающегося современника, достойного занять свое подобающее место в ряду таких талантливых военных историков, как Токийская Роза и лорд Хау Хау, верный ученик гениальнейшего доктора философии принявшый добровольную смерть со всей семьей в тяжелом 1945 году, совершенно упускает из вида один принципиально важный момент — это действия Военно-Морского Флота Советского Союза. Образно говоря, Ледокол — это не самоцель, Ледокол лишь обеспечение выхода эскадры в море.

Ошибкою было бы думать. Да, еще раз повторюсь — ошибкою было бы думать и считать главным препятствием дела Мировой Революции и водружения над Москвой головы Вождя, снабженной системой кондиционирования воздуха, Гитлеровскую Германию.[333] Нет — эта историческая пустышка была лишь пешка, взятие которой переводило Великую Шахматную партию из дебюта в миттельшпиль (был еще эндшпиль, но доигрывание ладьей и ферзем против одинокого короля (Ф.Д.Рузвельт) это просто азбука игры). В миттельшпиле развернутые стальные фаланги легкобронированных слонов нового Ганнибала сталкивались с китами. Это — Королевский Флот — простенько и со вкусом Королевский и все. Англия — вот кто основной противник СССР при действии согласно плану День М. Громада кораблей на Спитхедском рейде, застилающая горизонт, сотни миноносцев, наводняющих собою моря. Мировой торговый посредник. Без уничтожения этого зловредного островка, гнусной каплей нависающего над Коммунистической Европой, никакая победа не могла стать окончательной. Сталин хорошо знал и ценил историю, и он помнил, Кто и Что подорвало экономическое (не военное, а именно экономическое) могущество Наполеона Бонапарта. А экономика Сталина — это война!!!

Вспомним один малоприметный на первый взгляд эпизод. 1937 год — год величайшего очищения Страны. Год, когда, казалось бы, любой незапланированный контакт с иностранцами может оказаться в лучшем случае пропуском на великие стройки народного хозяйства, и вдруг. В самое логово Зверя, на Спитхед-скую регату отправляется мощнейший корабль Красного ВМФ — линкор «Марат». Казалось бы, ну кого удивит изрядно устарелая посудина, уступающая по калибру орудий своим современникам и выглядящая полным анахронизмом на фоне лихорадочно строящихся новых кораблей, превосходящих «Марат» абсолютно по всем параметрам, посудина с крайне неудовлетворительной мореходностью (однотипная «Парижская Коммуна» ДВАЖДЫ чуть не погибла при переходе Бискайским заливом в начале 30-х). Демон-стировать миру позавчерашний день военной техники, но при этом высочайший уровень подготовки экипажа, постановку на якорь способом фертоинг — сложнейший маневр — экипаж линкора под краснозвездным флагом выполнил за 40 минут, в то время как иностранные аналоги тратили на это, по нормативам, полтора — два часа, а один латиноамериканский дредноут, ровесник «Марата», был вообще позорно снесен течением.

Зачем все это было надо Вождю. Все просто. Очень просто, надо продемонстрировать в очередной раз — «Войны не хотим, но к отпору готовы». Красный флот, ах ну что вы, уважаемые господа, это только для обороны от панской Польши, закупившей тяжелый крейсер «Балтика» во Франции. Это от Румынии и Турции с ее великим и ужасным Гебеном (сэр Аллан-Александер, вы, конечно, помните Гебен, говорится небрежно на рауте затянутым в идеально сшитый фрак красным дипломатом, сэр АЛ.Милн густо, густо краснеет, как будто в приличном обществе кто-то положил жабу на колени юной герцогине). В общем, оборонительный флот. Но в том же 1937 году принимается окончательная Большая Кораблестроительная программа, выводящая на 1943 год советский Флот по тоннажу на третье место в мире, а в 1946-м на первое. А уж по эффективности[334,335] новейших кораблей Советский флот мог быть первым и в 1943-м.

Лихорадочно начинают модернизироваться старые кораблестроительные заводы и строиться гигантские новые, «Комсомольск-на-Амуре», «Молотовск» — да любой из этих гигантов судостроения вызывает просто нервный тик у какого-нибудь заслуженного инженера какой-нибудь заслуженной «Александр Стефен и сыновья». Мало этого, заказы на многие механизмы размещаются за границей, и не потому, что мы не можем лучше, нет, потому, что нам надо быстро, все новое, очень новое, самое новейшее. Швейцария, «Браун Бовери», казалось, безобидная фирма, безобидной страны, далекой от выхода к морю , — проектирует и строит турбины колоссальной мощности 66 000 лошадиных сил на один вал, подумайте — весь печально знаменитый «Титаник» в одном агрегате. Проектами новейших крейсеров, линкоров, миноносцев и подводных лодок делится верный итальянский друг дуче Муссолини. Нет из за преступного бездействия негодяя Тухачевского зенитных автоматов — так, смотрим вокруг, нет — Эрликон слабоват, для ближнего боя хватит счетверенных «Максимов» (их у нас уже достаточно) и крупнокалиберного пулемета, поторопите, кстати, товарища Дегтярева, ага, вот Бо-форс, отлично — содрать, как, калибр не подходит? уменьшить калибр — больше, дешевле, проще, самолетов врага в воздухе будет раз-два и обчелся, но те, что есть, надо сбивать гарантированно, авианосцев строить не будем — бестолковые игрушки. Как игрушки — игрушки. Какие авианосцы на Балтике, а для Тихого океана Сэм Карп (брат супруги нового наркоминдел Молотова) уже проектирует с крупнейшей фирмой «Гиббс энд Кокс» гигантский 70000-тонный линкор-авианосец, способный кроме девяти 406-мм гигантских орудий нести 65 истребителей и пикирующих бомбардировщиков. Когда (вот гримасы частного сектора в производстве вооружений) деятели американского флота узнали о параметрах проектируемого для Сталина корабля, они пришли в ужас. Гиганта такого рода богатая Америка позволить себе просто бы не смогла, он бы не прошел Панамским каналом. А русским достаточно было, хорошо разогнавшись, вогнать свой линкор в панамские шлюзы, и все — американский флот автоматически становится в положение эскадры Рожественского, скорбно плетущейся к своей Цусиме.

Но, уважаемый читатель, сейчас я скажу крамольную вещь, за которую меня проклянут работники судостроительной промышленности — дело в том, что коммунисты годами лгали об этом большом флоте, годами лгут и коммунисты перекрашенные — демократы. Этот гигантский флот никогда не должен был быть достроен, повторяю, никогда и ни при каких условиях именно этот флот не должен был быть достроен в том виде, какой планировался. Цель этого, с позволения сказать, Пятого стратегического эшелона состояла совсем в другом. Смысл именно Этого Большого Флота в его недостроенности, а был и еще один Большой Флот — вот тот и должен был бы господствовать в Мировом океане.

Это покажется парадоксом, и, прежде чем[336,337] рассказать об оперативном плане «Гюрза» и дне П, я позволю напомнить читателю события реальной Великой Отечественной войны. Войны, которой не должно было быть, войны, случившейся из-за того, что загипнотизированный холодным взглядом усатого удава с трубкой мирный безобидный травоядный кролик с челкой очнулся на долю секунды от гипноза, и вместо того чтобы прыгнуть удаву в пасть, атаковал бронированную гадину. Кролик дрался блестяще, защищая свои идеалы, на помощь удаву пришли другие животные — орел и лев. И истомленный четырехлетним противоборством кролик был на треть проглочен, а две трети, полупереваренные, обожженные стратегическими бомбардировками, — щедрый кремлевский удав отрыгнул союзникам. Так вот сначала несколько принципов судостроения:

1) В постройке крупного артиллерийского корабля самое длительное время занимает создание и разработка башенных установок главного калибра, а не постройка корпуса, как было, скажем, во времена Петра Великого.

2) Корпус составляет довольно незначительную часть от стоимости крупного корабля — линкора, крейсера. Главные доли стоимости — это орудийные установки, машины и броня.

3) Корпус можно склепать и сварить на верфи за сравнительно небольшое время. Изготовление крупнокалиберных орудий и бронеплит гораздо более продолжительные процессы. Но именно строящийся корпус на виду у всех, его спуск на воду главный этап в строительстве корабля, работа множества заводов при этом лишь подводная часть айсберга.

Кроме этого, в СССР существовали и несколько предельно оригинальных технологий, не все из них изобретены в СССР, но все они получили там правильное переосмысление и массовое применение:

1) Железобетонное судостроение — первое железобетонное судно построили французы, как некий курьез предъявили его миру на Парижской выставке, наградили автора проекта орденом Почетного Легиона, и на этом все заглохло. В ходе Первой мировой войны довольно значительное количество бетонных транспортных судов построили в США, дело объяснялось просто, даже в богатой Америке не хватало стали. А флоты мира несли высокие потери от действий немецких подводников. Вот и строили американцы на продажу союзникам серии деревянных и железобетонных судов. Когда наступил мир, от железобетонных судов быстро отказались, ибо очень трудно ремонтировать на таком корпусе даже незначительные повреждения от столкновений с причалом, посадок на мель и т.д. Да и вибрации двигателей расшатывают корпус при длительной эксплуатации. Вы, наверно, уже поняли — железобетонное судостроение — это война и до войны. А в СССР в 30-е годы построено сотни железобетонных барж (о баржах потом отдельно, это своя интересная тема).

2) Сварной корпус — изобретение наше, российское, и что же? как раз начинается строительство массовых сварных судов — дешево, быстро, сердито. Капитальное обновление речного флота. Но не следует[338,339] думать, что раз это речной флот — значит, эти корабли должны ходить только по рекам, отнюдь. Конечно, сотни так называемых речных трамвайчиков, буксирных пароходов, пассажирских и сухогрузных судов, грунтоотвозных шаланд сыграли огромную роль в экономическом развитии страны, но они же, имея еще на стадии постройки подкрепления под орудия и лежащие на складах пушки и пулеметы, с началом войны немедленно превратились в десятки канонерских лодок, сотни тральщиков и судов ПВО и так далее. Эти маломерные флотилии внесли достойный вклад в Великую Отечественную войну. Еще более значительным их вклад был бы в Великую Освободительную, если бы она состоялась. Кстати, читатель — первое сварное судно Советского Союза называлась «Комсомолка Судоплатова». Фамилия Судоплатов тебе ничего не говорит?

3) Постройка кораблей секциями. Именно благодаря этой методе в Советском Союзе перед войной выстроили более 200 подводных лодок на ограниченном числе заводов всего за 10 лет. Нацистские конструкторы переняли у нас этот метод, захватив в 1941 году заводы в Николаеве, и теперь все в мире приписывают эту методу специалистам «Дойче Верке». Так вот, лодок у нас было так много, что, когда началась война, мы просто не знали, что с ними делать, они десятками гибли в море, не нанося практически никакого ущерба врагу, во многом виной была неподготовленность экипажей. Для чего тогда были нужны эти сотни лодок при отсутствии людей, которые должны были на них плавать? Ответ будет дан позднее. Главное запомним — СССР имеет две сотни подводных лодок и может строить их десятками и сотнями.

Вообще, если даже посмотреть на наши программы строительства флота, принятые до большой кораблестроительной программы, то выясняется крайне много интересного: нам твердят — все они имели ярко выраженный оборонительный характер, вроде того — развивалась береговая оборона, строились торпедные катера, большое количество подводных лодок и минных заградителей. На первый взгляд все верно но… посмотрим, например, на программы стран, действительно проводящих стойкую оборонительную политику — Дания, Швеция, Норвегия, даже недавно освободившаяся из российской «тюрьмы народов» Финляндия. Их кораблестроительные программы строятся из нескольких мощных и тяжелобронированных кораблей и нескольких, нет не десятках и тем более не сотнях, подводных лодках и катерах. Маленький отряд, способный в узостях своих берегов предельно осложнить жизнь любому агрессору. Мы могли бы добронировать до максимума доставшиеся нам от прежнего режима линкоры, достроить пару находящихся в почти готовом виде и ремонте, потом строить бронированные мониторы и так далее. Оборона была бы прочнейшей, и морские рубежи нашей родины действительно были бы закрыты на замок. Поначалу казалось, что так оно и идет. Молодой Андрей Туполев создает несколько серий удачных торпедных катеров, способных действовать недалеко от своей базы, затем усовершенствует их. Но — все эти катера имеют одну[340,341] любопытную особенность, отличающую их от зарекомендовавших себя германских и итальянских катеров — они пускают торпеды вперед, но с кормы, из огромных корыт-желобов, и потом, делая мощный рывок, обгоняют свою торпеду и сворачивают в сторону. Это крайне опасно и неудобно, да и точность страдает. Непонятно, неужели после первых же испытаний никому не было ясно, что это преступный и порочный путь, напротив катера выпускаются огромными сериями в сотни штук. Много потом чертыхались наши катерники, видя проходящие мимо фашистских транспортов торпеды. А сколько их сложило головы в попытке подойти ближе к врагу, чтобы не промазать из неудобного оружия. Нормальные аппараты появились на катере Д-3, но выпуск его до войны был мизерным по сравнению с «глиссирующими штурмовиками Туполева». «Стоп, стоп, — скажет здесь внимательный читатель, при чем здесь штурмовики, ведь если брать авиационную аналогию катера — это торпедоносцы». Так, да и не так. Вспомним морские десанты Великой Отечественной — приняв в желоба вместо торпед десантников, именно с торпедных катеров высаживались морские пехотинцы в самых дерзновенных атаках, с торпедных катеров и с многочисленных так называемых малых охотников за подводными лодками, которые тоже за всю войну потопили что-то около двух-трех лодок, а все остальное время служили высадочными средствами.

И вот, уважаемый читатель, мы подходим к пониманию того, что такое весь советский флот 30-х[342] годов — это грандиозная десантно-высадочная армада. Тогда и объясняется все: и гигантские для легкого крейсера «Киров» пушки с небольшой скорострельностью, так удобные для обстрела берегов, и гипертрофированно развитое на новых советских эсминцах артиллерийское вооружение в ущерб торпедному, и то, что эти эсминцы не могли плавать в открытом море. И достройка старых крейсеров, фактически гигантских артиллерийских батарей (15 стволов, почти артполк) из скорострельных, но мелкокалиберных орудий (130-мм, вместо 152 на иностранных кораблях). И многое, многое другое. В том числе и постройка корпусов гигантских линкоров и тяжелых крейсеров независимо от постройки орудий и машин для них.

Вот как это должно было быть.

План «Гюрза»

Из советских портов выходят корпуса недостроенных линкоров, крейсеров, эсминцев. На них нет машин, но они сравнительно быстро движутся на Запад. Их ведут сотни и тысячи буксиров, которые в 30-е годы строили в СССР даже на Колыме, даже в богатом нефтью СССР не хватило бы топлива для них, и поэтому часть буксиров идет на угле, а то и вообще имеет газогенераторные двигатели. Обгоняя змею караванов, вылетают немногочисленные советские крупные корабли — два линкора, два крейсера, минзаги, эсминцы и сторожевики. Через несколько суток[343] другая армада, но уже из черноморских портов, идет на Юг.

Сталин учел все ошибки Гитлера в Битве за Англию. Радарные станции делают невозможным шакалью атаку английских аэродромов, авиацию противника надо вытянуть в канал. И вот девятки СБ, урча изношенными моторами, поднимаются с аэродромов свободной от похотливых гитлеровских полчищ Социалистической (пока) Французской Республики на атаки английского судоходства. Конечно же, они перехватываются «спитфайрами» и «харикейнами», но сверху на английские истребители пикируют новенькие МиГи, это знаменитый Покрышкинский соколиный удар. Спасения от него нет. В мясорубку над Каналом втягивается все больше и больше эскадрилий. Красной авиации выгоден размен самолет на самолет, ее резервы на порядок выше Королевских ВВС. И когда бой перерастает в свалку, в него вступают устаревшие, но невероятно маневренные И-15, И-153 и И-16. Это их стихия. Обреченные английские аэродромы и зенитные батареи, оставшиеся без прикрытия истребителей, перепахиваются фугасками дальних бомбардировщиков Ильюшина. Уцелевшие самолеты и орудия добиваются штурмовиками Ил-2. Тяжеленные ТБ-3 по ночам заваливают минами выходы из английских портов.

И вот первый бросок. Сотни, тысячи катеров первой волны на огромной пятидесятиузловой скорости рвутся через Ла-Манш на широком фронте. Англичане в растерянности, неясно, где происходит основная высадка, а где лишь отвлекающий маневр. Но это все отвлекающий маневр, высадки пока еще нет. Десятки катеров гибнут, другие достигают цели, с них высаживаются отделения бойцов, тут и там просачивающихся вглубь побережья, рвущих связь и выводящих из строя коммуникации. С неба сыплются сотни парашютистов.

Вторая волна состоит из тысяч самоходных и несамоходных барж. Они построены из железобетона или просто собраны еще Гитлером со всей Европы для операции «Зеелеве», над которой так потешались советские стратеги. Баржи следуют несколькими колоннами к пяти точкам побережья. В дело вступает Королевский Флот. Две флотилии эсминцев непосредственной обороны канала вступают в бой, невзирая на потери на минах, из Скапа-Флоу выходят основные силы — линкоры. Десятки барж с людьми скрываются в свинцовых водах. Но с барж по эсминцам ведут огонь артиллерийские установки. Особенно метко стреляют так называемые грунтовозные шаланды, на каждой установлены по три 130-мм пушки, против 120-мм на эсминцах. Исчерпав боекомплект и впустую выпустив по мелкосидящим баржам торпеды, немногие уцелевшие английские миноносцы отходят. Баржи входят в зону артиллерийского огня немногочисленных береговых батарей, но многие батареи молчат, ибо их гарнизоны ведут трудный бой с высадившимися десантниками.

Вышедшие же главные силы английского флота атакуются сотнями самолетов, нет, у Сталина мало подготовленных торпедоносцев и пикировщиков, он ими не рискует. С высоты 6000-7000 метров на[344,345] палубы кораблей сыплются сотни тысяч 10-25-килограммовых бомбочек, тут не нужен точный прицел. Их задача не потопить корабль, а лишь выбить осколками зенитные орудия, выкосить расчеты и повредить оптику дальномеров. После этого эскадра подвергается налету штурмовиков. Корабли не тонут, но на них сотни убитых, они не могут вести прицельный огонь, и их команды деморализованы. «Марат» и «Октябрина», с отрядом легких сил появившиеся ближе к вечеру, напротив, ведут прицельный огонь, а эсминцы могут пускать свои немногочисленные торпеды практически без помех.

В это же время становится ясно, где же происходит основная высадка. Это район Дувра. Показываются огромные корпуса недостроенных кораблей. На последнем участке их вместо буксиров ведут пришвартованные в позиционном положении по бортам сотни подводных лодок. Немногие прорвавшиеся к месту высадки британские корабли и уцелевшие береговые батареи открывают по гигантским баржам ураганный огонь. Отчаянные атаки молодых флайт-лейтенантов на горящих Бленхеймах. Сыплются на палубы бомбы. Но большого вреда они не наносят, ибо корпуса вместо брони прикрыты гранитными плитами. (Вспомним, как прикрывали такими плитами корабли в осажденном Ленинграде.) Двойные отсеки бортов залиты бетоном. Тяжелые корпуса вылезают на отмели — разрывные шнуровые заряды отрывают им носовые оконечности, и по рамам-аппарелям на простор вырываются сотни и тысячи танков с десантом на броне, на острие удара могучие КВ. Добавляя жару, подошедшие к устьям рек «минзаги»

КБФ сыплют по рельсам на специально разработанных тележках плавающие танки типа Т-37 и Т-38.

Это конец. Регулярная английская армия дает последний бой на холмах Гастингса. Малоподвижные, но хорошо бронированные «Матильды», легко поражая легкие БТ, не справляются с броней KB и Т-34, а их снаряды и ужасные 152-мм гранаты КВ-2 выбивают из рядов английских полков танк за танком. Легкие БТ и крейсерские машины англичан ведут отдельные стычки на пути к Лондону. Но все и вся сметает волна тридцатьчетверок из чрева десантного плашкоута «Советский Союз», высадившихся в устье Темзы. Через неделю Соединенного Королевства Великобритании, Шотландии и Ирландии не стало. Черчилль бежал в Канаду.

В это же время на Средиземноморье картина повторяется. Турция только слабо хрустнула, попав на вилы (танковый бросок через Балканы, танковый удар на турецкую Армению через Арарат и просто десант в лоб в Стамбул). И через проливы, другая стальная гюрза заз-меилась по направлению к Александрии. Единственное отличие — советская авиация стартует и садится на палубы гигантских 9000-12000-тонныъх барж река-море типа «Комсомолка Судоплатова», опыт есть, в составе ВВС молодой Красной Армии был в 1918 году речной авианосец-баржа «Коммуна» на Волге. При поддержке огня дунайских мониторов советские танки вошли в Каир. По Африке разворачиваются кавалерийские корпуса под общим командованием легендарного маршала Буденного, несущие свет «Краткого курса Истории ВКПб» угнетенным негритянским племенам.[346,347]

А на верфях Ленинграда, Николаева и Молотовска уже закладываются корпуса новых линкоров, именно в эти коробки будут установлены и машины и башни. Именно им предстоит наносить удар прогнившей американской демократии совместно с братским японским народом.

Владимир Веселов

«Правда» Виктора Суворова

Можно представить только одно политическое стремление Черчилля: найти громоотвод для германского «блицкрига» и отвести германский удар от Британии в любую другую сторону. Во второй половине 1940 года таким громоотводом мог быть только Советский Союз.

В. Суворов. «Ледокол»

Всем известно, что «в главном-то он (В. Суворов) прав». Однако что есть главное в трудах бывшего советского разведчика В.Б. Резуна, ставшего британским историком В. Суворовым? Принято считать, что это то, о чем он говорит открытым текстом. Т.е. подготовка советской агрессии, ответом на которую стало нападение Гитлера на СССР 22 июня 1941 года. Доказательству этого якобы посвящены все труды Владимира Богдановича. Но если внимательно, с карандашом в руке прочитать первые пять книг В. Суворова, открывается весьма любопытная картина.

Рассказывая в «Ледоколе» о явно превентивном характере немецкого удара, Владимир Богданович почему-то ни слова не говорит о том, когда именно и, главное, откуда Гитлеру стало известно о готовящейся агрессии со стороны СССР. Не раскрывает он эту тайну и в следующих трех книгах. Зато в пятой книге[349] («Самоубийство») В. Суворов рисует яркую картину плачевного состояния немецкой разведки, явно подводя читателя к мысли, что она никак не могла раскрыть тайные планы Сталина. Более того, в этой же книге он достаточно убедительно доказывает, что Гитлер был полным кретином, так что осознать советскую угрозу самостоятельно он явно не мог.

Но если неизвестно, каким образом в голову тупого Гитлера, которого Сталин (если верить В. Суворову) постоянно обводил вокруг пальца, могла проникнуть мысль о готовящемся нападении, то возникают сомнения, а проникла ли она туда вообще?

Тут нужно вспомнить, что В.Б. Резун прошел школу советской разведки (именно это, по мнению его поклонников, позволило ему вскрыть тайные планы Сталина, используя исключительно открытые источники). Но программа подготовки разведчика включает в себя и специальный курс, посвященный «работе под контролем». Есть целый ряд приемов, позволяющий разоблаченному агенту, вынужденному сотрудничать с врагом, не только сообщить своему руководству о самом факте провала, но и передавать весьма ценные сведения.

Методика расшифровки сообщений двойного агента достаточно сложна, так что я не буду подробно на ней останавливаться. Скажу только, что при этом особое внимание следует обращать не столько на то, что передает агент, сколько на то, о чем он умалчивает. Если агент не сообщает о каком-то факте, о котором он не может не знать, это повод обратить на сам этот факт и все, что с ним связано, особое внимание. Причем[350] нужно обязательно установить связь этого факта с тем, что сообщает нам агент.

Попробуем применить этот метод к трудам В. Суворова. Обещаю вам, что нас ждут удивительные открытия.

Зачем Сталину воевать с Гитлером?

Для начала займемся открытым текстом.

«Начнем с главного. Со статистики. Британия вступила в войну 3 сентября 1939 года. В ответ германский подводный флот блокировал Британию. За 1939 год гитлеровские подводные лодки утопили 222 британских торговых корабля. Это официальная статистика (RoskillS. The War at See, 1939-1945. L: H.M. Stationer Office. 1954. P. 615).

В среднем немцы топили по два британских торговых корабля каждый день без выходных и праздников. Британия — на островах. В то время Британия себя сама прокормить не могла. Да и не растут в Британии ни бананы, ни ананасы. А британский народ без бананов долго не протянет. Это вам не Россия. Кору с деревьев тут есть не привыкли и к супу с лягушками не приучены. Без бразильского кофе британский джентльмен не выживет. Это я вам точно говорю.

За следующий, 1940 год Британия потеряла 1056 торговых кораблей (тот же источник). Это — по три торговых корабля в день. Британский торговый флот катастрофически сокращался, а германский подводный флот тем временем стремительно рос.

«За первые шесть месяцев 1941 года мы потеряли 760 торговых судов, потопив всего 12 подводных лодок». Это тоже официальная статистика. Это написал[351] кэптэн М.Кэсуэлл, военно-морской атташе при посольстве Великобритании в СССР («Красная звезда». 29августа 1991 г.). 760 торговых кораблей за шесть месяцев — это по четыре в день. В 1939 году — по два в день, в 40-м — по три, в 41-м — по четыре. И тут же официальный вывод военно-морского атташе: «Великобритания в 1941 году была на грани поражения».

Обращаю еще раз внимание на то, что это говорит военный дипломат. Его публичное выступление только в одном случае может считаться личным мнением: если государство немедленно его слова опровергло, объявило их личным мнением, а дипломата отозвало домой, заменив другим. Этого не было. Следовательно, официальная точка зрения: В 1941 ГОДУ БРИТАНИЯ БЫЛА НА ГРАНИ ПОРАЖЕНИЯ». (Последняя республика. Гл. 9)

Вот так вот. Не больше и не меньше. Не напади Германия на CCCP, и Британская империя перестает существовать, причем в ближайшие месяцы!

«Британия имела только два выхода:

1. Подписать сепаратный мир с Германией. Проще говоря — сдаться на милость Гитлера.

2. Вовлечь Советский Союз в войну против Гитлера.

Сдаваться британцам как-то не хотелось, а надеяться на гитлеровский поход на восток не приходилось. Все понимали, что Германия не может воевать на два фронта одновременно — и против Британии, и против Советского Союза. Война на два фронта — гибель для Германии, это знал каждый, это знал сам Гитлер и открыто об этом говорил. Надеяться на то, что Гитлер нападет на Сталина, не мог никто. Последняя возможность: Сталин нападет на Гитлера. Вот к этому и стремилась Британия Сталина склонить». — (Последняя республика. Гл. 9).

Чтобы склонить человека к чему-то, нужно его как-то заинтересовать, что-то ему такое предложить или, на худой конец, запугать его.

Что могла предложить Британия Сталину, мы разбирать не станем, просто потому, что она ему ничего не предлагала. Ни в открытых советских и британских источниках, ни в трудах В. Суворова нет никаких упоминаний о том, что Черчилль ДО начала Великой Отечественной войны обещал СССР какую-либо материальную поддержку или манил Сталина какими-либо выгодами совместной войны против Гитлера.

Остается второй вариант, запугать. Чем? Тем, что Германия собирается напасть на СССР? Аргумент сильный, только ведь он не сработал. Вспомним, что Суворов на протяжении всех своих книг доказывает: Сталин не верил в возможность германского нападения, потому как не видел причин для такого нападения.

Впрочем, дело даже не в этом. Вспомним, что двадцать девятая глава «Ледокола» называется «Отчего Сталин не верил Черчиллю». Приведу только одну цитату оттуда: «Проще говоря, Британии (по мнению Сталина, которое он открыто выразил 10 марта 1939 года) хочется столкнуть Советский Союз с Германией, а самой отойти в сторону от этой драки. Не знаю, в этом ли было намерение Черчилля, но именно в таком аспекте Сталин воспринимал любое действие британского правительства и дипломатии». (Ледокол. Гл. 29).[352,353]

То есть Сталин прекрасно понимал, что Британия находится при последнем издыхании, Черчилль мечется в поисках выхода из этого положения и пытается отвести угрозу от Британских островов, втравив Германию в войну с СССР. Только ведь Сталина проблемы Британской империи ни с какой стороны не волнуют, так зачем ему самому начинать эту войну?

Тут уместна еще одна цитата: «И сталинская глупость была непонятна британцам: вот он сидит и ждет, а Британия на последнем издыхании, Британия не выдержит долго, Британия до 1942 года не дотянет, Британия будет вынуждена сдаться. И тогда в 1942 году глупый Сталин останется один на один с Гитлером. Так неужели же он этого не понимает ? Ему надо нападать на Германию сейчас, в 1941 году, пока Британия не сдалась!» (Последняя республика. Гл. 9).

Задаем классический суворовский вопрос «А зачем?». В смысле, зачем Сталину «нападать на Германию сейчас, в 1941 году, пока Британия не сдалась!». Чтобы не остаться «один на один с Гитлером»? Так ведь сам Владимир Богданович убедительно доказал, что бояться Германии Советскому Союзу в то время не приходилось ни при каких обстоятельствах. «В 1941 году у Гитлера было достаточно территорий от Бреста на востоке до Бреста на западе, от Северной Норвегии до Северной Африки — Освоить все это было невозможно и за несколько поколений». (День М. Гл. 17). «Перед Гитлером лежали никем не контролируемые колониальные владения Голландии… И бельгийского Конго…». (Очищение. Гл. 22).

Ну а после крушения Британии перед Гитлером[354] окажутся и «никем не контролируемые колониальные владения» Великобритании. То есть практически весь мир.

Впрочем, хватит цитат. Двадцать вторая глава «Очищения» называется «Имел ли Сталин основания бояться?». И в ней убедительно доказано, что Сталину ни с какой стороны опасаться Гитлера не приходилось. Сомневающимся предлагаю перечитать ее внимательно (и предшествующую ей главу «Боялся ли Сталин Гитлера»), уверяю, все сомнения тут же исчезнут.

С другой стороны, капитуляция Англии открывала перед Сталиным новые, весьма заманчивые перспективы. Например, использовать свои воздушно-десантные корпуса по прямому назначению. «Четвертая возможность: захват никем не управляемых колоний разгромленных европейских метрополий и дружественной Британии». (Последняя республика. Гл. 20).

«Перед нами лежали огромные территории от Тихого океана до Индийского и от Индийского — до Атлантического. Гитлер сокрушил колониальные метрополии, и надо было только прибрать к рукам бесхозные колонии. Одну за другой. По очереди». (Там же).

Стало быть, и самому Сталину нападать на Германию смысла не имело, — вон сколько всего бесхозного кругом было, сколько новых республик можно принять в Советский Союз, не втягиваясь в войну с достаточно сильным противником.

Конечно, когда-нибудь придется решать проблему советизации Европы, но это дальняя перспектива. К тому же гитлеровский режим несет в себе зародыш собственной гибели. Вспомним, что в том же 1941 году на всей территории покоренных Гитлером стран[355] разворачивалось движение Сопротивления. И движение мощное, но «Гитлер разгромил Францию, но у него нет сил разгромленную Францию захватить целиком… У Гитлера не хватало войск для оккупации Голландии. Надо было иметь в Голландии две дивизии, а Гитлер мог выделить только одну». (Очищение. Гл. 22).

И всю войну Германия имела не два фронта, а три. Третий был внутренний. И этот внутренний фронт вполне мог привести Германию в то состояние, когда ее можно было бы взять голыми руками.

Таким образом, «Вовлечь Советский Союз в войну против Гитлера» Британия не имела никакой надежды. А наоборот, вовлечь Гитлера в войну против Советского Союза?

Обратите внимание на фразу в вышеприведенной цитате: «Все понимали, что Германия не может воевать на два фронта одновременно — и против Британии, и против Советского Союза». Как видите, по мнению В. Суворова, причиной того, что Гитлер не может напасть на СССР, является то, что Германия не может воевать на два фронта. А если фронт у него будет один? Это как, спросите вы. Очень просто, отвечу я, если Англия заключит мир с Германией.

Ловля на живца

Я слышу хор возмущенных голосов: «Да Англия ни за что и никогда… да Черчилль в своей речи… Да немцы захватили территорию Британии…» И так далее, и тому подобное. Спорить не стану, сделаю вид, что согласен с тем, что Черчилль не мог ни в коем случае пойти на мир с Гитлером. А пообещать заключить его сразу после нападения Германии на СССР?

Чувствую, что хор возмущенных голосов как-то сразу стихает. Действительно, что мешало тому же Черчиллю в каких-то тайных переговорах посулить Германии мир в обмен на нападение на СССР, а потом коварно обмануть Гитлера? Да ничего. Конечно, с точки зрения морали выглядит это не очень красиво, но в политике моральные критерии учитываются в последнюю очередь. Кроме того, переговоры ведь будут тайными, так что если что потом и просочится наружу, можно объявить это вражеской пропагандой.

Впрочем, Черчиллю не было нужды мараться и давать какие-то обещания, пусть и тайные, самому. Англия ведь страна демократическая, премьер-министр в ней вовсе не является неограниченным и несменяемым властителем. Так что достаточно было уверить Гитлера, что в Британии имеется мощная оппозиционная сила, которая в случае начала войны Германии против СССР скинет Черчилля, займет его место, заключит мир с Германией, а то и выступит на его стороне.

Тут я хочу обратить ваше внимание на то, что я вовсе не утверждаю, что кто-то в Англии собирался свергать Черчилля и заключать мир с немцами. Достаточно того, что такой вариант виртуально существовал, значит, можно было убедить Гитлера, что он существует и в реальности.

Есть ли подтверждение того, что англичане предпринимали какие-то шаги в этом направлении? Есть. Давайте вспомним о самом знаменитом парашютисте всех времен и народов, о Рудольфе Гессе.[356,357]

На 10 мая 1941 года он занимал пост заместителя Гитлера по партии, т.е., по сути, был вторым человеком в Германии. И это понятно, Гесс был с фюрером с самого начала, он участвовал в знаменитом «Пивном путче», после его провала по приговору суда попал в ту же крепость Ландсберг, где отбывал заключение Гитлер. Там Гесс помогал Гитлеру работать над «Майн кампф», так что кое-какие заключающиеся там идеи принадлежат Гессу. После выхода из тюрьмы Гесс взял на себя всю рутинную работу по подготовке прихода нацистов к власти, и именно ему Гитлер обязан своим триумфом в 1933 году.

Как свидетельствуют многочисленные очевидцы, никаких противоречий между Гитлером и Гессом не было никогда. Гесс преклонялся перед Гитлером, считал его гением, а все его решения тут же стремился претворить в жизнь. И вот этот человек, которого в Имперской канцелярии за глаза называли «тенью фюрера», 10 мая 1941 года садится в самолет и через несколько часов выпрыгивает из него с парашютом над Британскими островами!

Официальная немецкая версия гласит: Гесс считал, что только немедленный мир с Англией может спасти Германию. Он надеялся, что через своих друзей в Англии, которые занимали там высокое положение, он сможет заключить этот мир. Вот почему, без разрешения Гитлера, он и предпринял свой знаменитый полет.

В том, что Гесс летел С РАЗРЕШЕНИЯ Гитлера, в настоящее время никто из исследователей не сомневается. Достаточно сказать, что буквально накануне полета Гесс имел более чем трехчасовую беседу с Гитлером, причем никаких сведений, о чем они беседовали, не сохранилось (и это при том, что Гитлер без двух стенографистов даже за обеденный стол не садился). Кроме того, в описи вещей, которые были у Гесса в момент ареста, присутствовало некое письмо, которое он должен был кому-то передать. Но самого письма среди рассекреченных на настоящий момент документов по делу Гесса нет. Спрашивается, от кого и кому было это письмо, если его понадобилось скрывать вот уже седьмой десяток лет?

Тут мы обнаруживаем первое серьезное умолчание В. Суворова. Во всех своих книгах Владимир Богданович упоминает Гесса ВСЕГО ОДИН РАЗ! Причем даже не сам упоминает, а приводит цитату из статьи какого-то Кукушкина: «Начало этой зловещей акции было положено в декабре 1936года на совещании у Гитлера, где присутствовали также Гесс, Борман и Гиммлер. Фюрер раздраженно…» (Очищение. Гл. 18).

Кто-то может сказать, что тема полета Гесса прямо не относится к разбираемым В. Суворовым вопросам. Еще как относится!

Сначала приведу цитату: «Только летом 1940 года Гитлер понял, что его обманули. Он попытался переиграть Сталина, но было слишком поздно. Гитлер мог рассчитывать только на блестящие тактические победы, но стратегическое положение Германии было катастрофическим». («Ледокол». Гл. 6). Вот тут как нельзя лучше подходит фраза, типа «Гитлер мечется, пытается заключить мир с Англией, даже посылает туда своего заместителя Гесса, но честные британцы не идут ни на какие соглашения с…». И так далее. Можно поставить[358,359] практически такую же фразу и после такого места: «Война на два фронта — гибель для Германии, это знал каждый, это знал сам Гитлер и открыто об этом говорил». (Последняя республика. Гл. 9). Еще лучше она ляжет после такого места: «В 1940 году германские войска захватили Нормандские острова: Джерси, Гернси и ряд более мелких. Острова британские, но лежат они у самой Франции. Даже с Гернси, самого далекого из них, в хорошую погоду виден французский берег. Полосочкой. Сточки зрения военной, острова надо было захватывать, а с точки зрения политической — нет. Захват этих островов означал, что впервые за тысячу лет британские острова топчет вражеская нога. При мысли об этом у гордых британцев раздувались ноздри. Ярость благородная британцев распирала с такой силой, что лучше бы с ними Гитлеру было не связываться. Захват этих островов означал — мира с Британией быть не может». (Самоубийство. Гл. 15).

Ведь никаких подтверждений тому, что Англия не могла заключить мир с Германией, Владимир Богданович не приводит (не считать же доказательствами эмоциональные утверждения типа «ни за что и никогда»). А тут такой блестящий пример — вот Гитлер пытался договориться, а гордые британцы ему дулю под нос.

Я мог бы привести еще массу выдержек из трудов В. Суворова, в которых история Гесса играла бы на его стороне. Но он вообще не упоминает об этой истории и о самом Гессе (в приведенной выше цитате из Кукушкина Гесс остался явно по недосмотру). Почему? Все просто, Виктор Богданович не мог затрагивать этой истории, потому как в ней масса неясностей.[360]

Вдруг кто-то из читателей заинтересуется ей и найдет то, что британские заказчики В. Суворова хотят скрыть.

Теперь зададим еще один вопрос: кто же эти таинственные британские друзья Гесса? Официальная британская версия гласит, что Гесс собирался встретиться с герцогом Гамильтоном, в шотландском поместье которого он и планировал посадить свой самолет (наделе же Гесс заблудился и не смог отыскать поместья, поэтому и был вынужден сигануть с парашютом). Фамилия громкая, вот только в то время герцог занимал скромный пост командира авиабазы Тернхаус, так что влиять на политику явно не мог. Другое дело, если за его спиной стояла какая-то влиятельная группа высокопоставленных оппозиционеров. Точнее, британская разведка смогла через Гамильтона убедить Гесса (а через него и Гитлера), что такая группа существует. Вот на встречу с этой группой и летел наш «парашютный дипломат». Причем по первоначальному плану, Гесс должен был через некоторое время улететь обратно. Не вина британских партнеров, что ему пришлось «задержаться» на островах. Впрочем, это вовсе не означало провала переговоров. Наверняка такой вариант был предусмотрен (мало ли какие случайности происходят во время войны), и у Гесса была возможность сообщить об удаче переговоров. Например, какая-нибудь английская широковещательная радиостанция должна была передать условную фразу, понятную только посвященным.

Надеюсь понятно, что при таком варианте у Гитлера появляется возможность напасть на СССР, но возникнет ли у него желание?[361]

Двойной агент

В своих трудах Владимир Богданович красочно описал нам блестящие достижения советской разведки, а вот о британской помалкивает. Оно и понятно, он ведь сейчас работает как раз на британскую разведку, так что раскрывать ее тайны и выступать с какими-то сенсационными разоблачениями не может. Я нахожусь в лучшем положении, так что кое-что об английской разведке вам расскажу. Но сначала пара цитат из В. Суворова.

«Великий германский разведчик Вальтер Шелленберг, который бахвалился, что он якобы обманул самого Сталина и сталинской рукой «обезглавил» Красную Армию, сообщает изумительные сведения в своих «Мемуарах»: «Канарис утверждал, что у него есть безупречные данные, согласно которым Москва, являющаяся крупным индустриальным центром, связана с Уралом, богатым сырьевыми ресурсами, всего лишь одной одноколейной железной дорогой» (Минск: Родиола-плюс, 1998. С. 204).

Вот и все. И больше о германской разведке ничего не надо рассказывать». (Самоубийство. Гл. 13).

«В немецком школьном учебнике 1938 года показаны самые новые железные дороги от Казани на Первоуральск, от Уральска на Орск и далее на Челябинск…

Если великие разведчики Канарис и Шелленберг не додумались опросить старых русских и немецких инженеров, которые строили железные дороги в России, если не сообразили опросить немецких офицеров, которые совсем недавно учились в Поволжье, то нужно было взять НЕМЕЦКИЙ школьный учебник географии выпуска 1938 года и посмотреть». (Самоубийство. Гл. 13).

Поясню для тех, кто не в курсе, Вильгельм Канарис имел воинское звание «адмирал» и занимал должность начальника военной разведки вермахта (Абвер). Действительно, его неосведомленность выглядит, мягко говоря, странно.

Между тем все исследователи отмечают высокий профессионализм немецкой разведки и особо отмечают выдающуюся роль в ее становлении и работе адмирала Канариса.

Тем не менее в главе четырнадцатой «Самоубийства» Владимир Богданович приводит еще более потрясающие факты о степени некомпетентности германской разведки и лично В. Канариса. Он умудрился не заметить даже тех советских танков, которые год за годом проходили по Красной площади на парадах. Не связался с дружественными финнами, которые имели возможность познакомиться с новейшими советскими танками на собственной шкуре и имели их фотоснимки (а с застрявшего на нейтральной полосе СМК даже сняли крышку люка и кое-какие приборы). Докладывал Гитлеру, что в Красной Армии всего 5000 самолетов. И так далее, и тому подобное.

Вот тут-то пора сказать то, о чем умолчал В. Суворов — ВИЛЬГЕЛЬМ КАНАРИС БЫЛ БРИТАНСКИМ АГЕНТОМ!

Собственно говоря, это не тайна, о Канарисе написано немало книг, в которых его связи с британской разведкой прослежены достаточно подробно. Всех желающих поближе познакомиться с деятельностью[362,363] этого британского осведомителя отсылаю к ним (особо рекомендую книгу английского исследователя Джона Уоллера «Невидимая война в Европе»). Нам же важно другое. Канарис был не просто агентом, а так называемым «агентом влияния». Благодаря своему положению он имел возможность влиять на политику Германии, направлять ее в ту сторону, которая была выгодна его заморским хозяевам. Например, широко известна история о том, как Канарис сорвал захват немцами Гибралтара. Гитлер направил Канариса в Испанию, чтобы он уговорил Франко выступить на стороне Германии или хотя бы пропустил немецкие войска к Гибралтару. У Канариса с Франко были прекрасные отношения еще с тех пор, когда первый помогал второму прийти к власти и победить в гражданской войне. Так что данная миссия была адмиралу вполне по плечу. Однако он сделал все, чтобы Франко НЕ ВЫСТУПИЛ на стороне Германии и не пустил в Испанию вермахт. Это чуть было не поставило крест на карьере Канариса, но фактически спасло Англию от скорого поражения (без Гибралтара Британия полностью утрачивала контроль над Средиземным морем, так что ее колонии в Африке, на Ближнем и Среднем Востоке автоматически отрезались от метрополии).

А теперь поразмыслите над таким фактом: глава немецкой военной разведки, находящийся на службе у британской разведки, снабжает руководство вермахта данными о том, что в России с железными дорогами полный завал, советские танки сделаны из картона, а артиллерия РККА представляет собой скопище музейных экспонатов. Зачем ему, точнее, его британским хозяевам это нужно? Понятно, для того, чтобы натравить Гитлера на СССР.

Обращаю ваше внимание на один момент. Если бы Канарис (читай Британия) хотел запугать Гитлера «угрозой с востока» и побудить его к превентивной войне с Советским Союзом, он должен был ПРЕУВЕЛИЧИВАТЬ мощь Красной Армии. Дескать, посмотрите, мой фюрер, какая страшная сила стоит у наших восточных границ, что останется от Рейха, если она на нас навалится. Единственный выход ударить первыми, тогда у нас будет хоть какой-то шанс. Но в таком варианте существовала вероятность, что Гитлер не станет нападать первым, а займется укреплением своей обороны на востоке. Поэтому Канарис делал обратное, он ПРЕУМЕНЬШАЛ силу Советского Союза. Перечитайте внимательно главу четырнадцатую «Самоубийства» (кстати, она так и называется «Что они знали о Красной Армии»). В ней Владимир Богданович практически открытым текстом говорит: «Канарис не мог не знать вот этого и вот этого, но Гитлеру он об этом не докладывал».

Вот только одна цитата: «В Зимней войне 1939-1940 годов армия Финляндии захватила несколько советских танков Т-28, включая самые последние образцы — Т-28Э. Финляндия — союзник Германии. Мудрейшим главарям немецкой разведки следовало послать в Финляндию одно-го ефрейтора, чтобы он на советский танк посмотрел. А если лень ефрейтора посылать, напишите письмо в Финляндию и получите телеграфный ответ: пушка — 76, начальная скорость — 555, пять пулеметов, двигатель — 500, броня — 80. Вот и все. Сравните со своими[364,365] позорными «достижениями»… Сравните характеристики «устаревшего» советского Т-28 с лучшими своими «рекордами» и, может быть, в Россию не полезете…» (Самоубийство. Гл. 14).

Улавливаете, в чем тут суть? В. Суворов прямо говорит, если бы германская разведка снабжала Гитлера верными данными (а она имела все возможности такие данные раздобыть), Гитлер на Россию не напал бы. В другом месте Владимир Богданович выразил эту мысль еще более открыто. В эпиграфе к главе четырнадцатой «Самоубийства» он привел фразу Гитлера: «Если бы я знал, что у русских действительно имеется такое количество танков… я бы, пожалуй, не начинал эту войну». Могли Гитлер так сказать, если единственным вариантом для него было напасть на СССР, пока СССР не напал на него? Ясно, что не мог. А вот если он пошел на Восток потому, что почуял там легкую добычу, фраза становится вполне логичной.

Есть ли еще какие подтверждения этой версии в трудах В. Суворова? Есть. Давайте вспомним о знаменитой «бараньей проблеме».

О баранах

В «Ледоколе» В. Суворов поведал миру, что, не обзаведясь хотя бы миллионом бараньих тулупов, начинать войну в России было просто глупо. Между тем в германской армии не было не то что миллиона, но даже десятка тысяч этих тулупов. Отсюда вывод: Гитлер начал войну без должной подготовки, а сделать он мог это только в том случае, если у него не было другого выхода.[366]

В главе тридцатой «Ледокола» В. Суворов рассказал нам, что советская разведка пристально следила за всеми приготовлениями Гитлера к войне с СССР: «Голиков считал (совершенно обоснованно), что для войны против Советского Союза нужна очень серьезная подготовка. Важнейшим элементом готовности Германии к войне против Советского Союза являются бараньи тулупы. Их требуется огромное количество — не менее 6000000. Голиков знал, что в Германии нет ни одной дивизии, готовой воевать в СССР. Он тщательно следил за европейскими баранами. Он знал совершенно точно, что как только Гитлер действительно решит напасть на СССР, он должен отдать приказ на подготовку операции. Немедленно Генеральный штаб даст приказ промышленности начать производство миллионов тулупов. Этот момент неизбежно отразится на европейском рынке. Несмотря на войну, цены на баранье мясо должны дрогнуть и пойти вниз из-за одновременного уничтожения миллионов животных. В тот же момент цены на бараньи шкуры должны были резко пойти вверх». (Ледокол. Гл. 13). Далее Владимир Богданович сообщает, что цены на баранину в Европе никуда не пошли, значит, Гитлер к войне не готовился. Как видите, все гениально просто и исключительно логично.

Теперь зададим себе вопрос: почему Сталин не расстрелял генерала Голикова? Представьте себе кабинет Сталина где-нибудь 22 или 23 июня 1941 года. Сталин сидит за столом, а перед ним навытяжку стоит Голиков. «Так почему же все-таки Гитлер напал на нас, не имея ни одного бараньего тулупа?» — спрашивает[367] Сталин. Что тут может ответить генерал? Сказать «не знаю»? Зачем Сталину нужен такой начальник разведки? Поведать о том, что Гитлер дурак и не знает, что в России зима бывает? Так ведь Сталин тут же спросит: «А ты что, раньше не мог это выяснить?» Короче говоря, и так и так Голикову один путь в расстрельный подвал. Но он туда не попал. Почему? А потому, что ни о каких баранах он Сталину не докладывал.

Передо мной широко известная фотография колонны пленных немцев, захваченных нашей армией под Сталинградом. По бескрайней степи бредут унылые фигуры, в пилотках, дурацких кепи, шинелишках на рыбьем меху. Кое-кто нацепил на себя какие-то белые курточки, кто-то обмотал голову бабьим платком…

Стоп! Но ведь это 43-й год, немцы воюют в России уже второй год и прекрасно знают, что зима тут, мягко говоря, отличается от европейской. Так почему же во всей этой бесконечной колонне нет ни одного солдата в бараньем полушубке!

За прошедшие с начала войны весну, лето и осень можно было забить всех европейских баранов, содрать с них шкуры и понастрочить миллионы и миллионы тулупов, но немцы явно этого не сделали. Почему? Да потому, что с баранами в Европе дело обстояло плохо.

Читаем В. Суворова: «Иногда забывают, что помимо США и Британии союзником Сталина была Монголия. Этот союзник, не спешите смеяться, был сравним по важности с Америкой. В Монголии много-много баранов. Баранья шкура — это стратегический продукт, из которого делают тулупы. Сей стратегический продукт в некоторых ситуациях ценился на войне дороже танков и пушек. Его наличие или отсутствие вело соответственно к великим победам или к великим поражениям. Союз с Монголией обеспечивал Сталину достаток этого продукта». (Последняя республика. Гл. 8).

Улавливаете, Владимир Богданович прямо говорит, в Советском Союзе БЫЛО ИЗ ЧЕГО ШИТЬ БАРАНЬИ ТУЛУПЫ. А в Германии?

Бескрайних степей там нет (как и во всей остальной Западной Европе), так что бродить полчищам баранов негде. Содержание же баранов в стойлах и загонах обходится значительно дороже, чем, скажем, содержание свиней и коров. Поэтому и баранье поголовье там совсем невелико. Баранина, которая в России была в то время самым дешевым сортом мяса, в Европе деликатес.

Так что, если, как поведал нам В. Суворов: «Всем резидентам ГРУ в Европе было приказано следить за баранами, внедрить свою агентуру во все ключевые организации, прямо или косвенно связанные с «бараньей проблемой». В течение нескольких месяцев были собраны и тщательно обработаны сведения о количестве баранов в Европе, об основных центрах их выращивания, о скотобойных центрах», то эти агенты и резиденты должны были сразу же донести, что полушубки Гитлеру шить не из чего.

В Советском Союзе и без Монголии были бескрайние калмыцкие, киргизские, казахские степи, по которым бродили несметные полчища баранов. И тем не менее в бараньи полушубки была одета далеко не вся Красная Армия. Посмотрите на фотографии военных лет, кроме полушубков и тулупов, на них постоянно[368,369] мелькают ватники и телогрейки, а то и просто шинели. Значит, даже в богатой баранами России не так-то просто обеспечить полушубками абсолютно всех.

Что же говорить о Германии, где своих баранов кот наплакал, а стратегического союзника, имеющего неограниченное баранье поголовье, нет. Так что, какую бы войну ни планировали немцы, за сколько бы месяцев или лет ни собирались бы ее окончить, обзавестись бараньими тулупами заранее они не могли.

Однако ПОСЛЕ начала войны против СССР Гитлер надеялся заполучить стратегического союзника, который мог бы снабжать Германию бараньими шкурами в неограниченном количестве! Что же это за союзник? Великобритания.

Давайте вспомним, что в то время доминионами Британии являлись Австралия и Новая Зеландия, которые и в наше время являются крупнейшими овцеводческими державами. Используя эти ресурсы, Британия вполне могла приодеть весь вермахт в бараньи полушубки. Сейчас мы знаем, что она этого не сделала, но Гитлер-то в июне 41-го этого не знал.

Так что, если пристально вглядеться в «баранью проблему», вскрытую Владимиром Богдановичем, становится совершенно очевидно, напасть на СССР Гитлер мог только в союзе с Британией. Или хотя бы будучи твердо уверенным, что после начала Русской кампании Британия будет снабжать его бараньими тулупами.

Планов громадье

Итак, что же мы, благодаря Владимиру Богдановичу, установили со всей очевидностью:

1. К весне 1941 года Британия была при последнем издыхании.

2. Сдаться на милость Германии она не могла.

3. Британии жизненно необходимо было стравить между собой Германию и СССР.

4. Надеяться на то, что СССР сам нападет на Германию, не приходилось.

5. Заинтересовать или запугать СССР Британия не могла.

6.В Германии Британия имела агента влияния, который в значительной степени мог направлять германскую политику.

7.Британии было чем заинтересовать и чем запугать Германию.

Вывод отсюда может быть только один: Британия должна была приложить все усилия, чтобы натравить Германию на СССР.

И был составлен тайный план:

1. Через своего агента влияния убедить Гитлера, что Советский Союз крайне слаб в военном и экономическом плане.

2. Через этого же агента (а может, и через какого-нибудь другого, не думаю, что у британцев был в Германии всего один агент) намекнуть Гитлеру, что, если он в ближайшее время не ударит по СССР, Советский Союз рано или поздно сам нападет на Германию.

3. Если Гитлер, панически боящийся войны на два[370,371] фронта, все же не нападет на СССР, начать с ним тайные переговоры.

4. В ходе этих переговоров сообщить Гитлеру, что в Англии есть влиятельная группа, которая сразу же после начала германо-советской войны сместит Черчилля и заключит с Германией почетный мир.

5. Убедить Гитлера, что после заключения мира Британия даст Гитлеру все, что ему потребуется в войне с Советским Союзом.

Пусть кто-нибудь попробует доказать, что хоть один пункт этого плана не выполним. Только прошу не приводить возражения морально-этического плана, типа: «Ни один честный политик в Британии не пошел бы на тайные переговоры с Гитлером». Во-первых, в Британии был, по крайней мере, один политик, который вел, и не раз, даже не тайные, а совершенно открытые переговоры с Гитлером — Чемберлен. Во-вторых, весь этот план осуществляла британская разведка, а разведка и мораль вещи несовместимые. А в-третьих, Владимир Богданович убедительно доказал, что у Британии просто не было другого выхода, как осуществить этот план. Так что о какой морали могли думать англичане в такой ситуации?

Однако одно дело, что план этот был вполне выполним, другое, был ли он выполнен?

Был.

О том, какой дезинформацией Канарис, с подачи своих британских хозяев, кормил Гитлера, я уже писал. Добавлю еще несколько штрихов.

«Характеристики ВТ-2 никто не скрывал. Эти характеристики были известны всем, прежде всего германским генералам, например Гудериану, которого в свое время приглашали даже на наши танковые заводы, на учения и испытания танков.

Вернувшись из Советского Союза, потрясенный Гудериан написал книгу, в которой расписал и советские танки во всех деталях и подробностях, и мощь Харьковского завода, на котором они выпускались. Гудериан знал, что танки выпускаются и на Кировском заводе в Ленинграде. Предполагал, что на Сталинградском тракторном без проблем может быть налажено танковое производство и еще на ряде заводов, которые, по его предположению, возводились где-то на Урале и за Уралом. Книга Гудериа-на стала бестселлером, ее перевели на несколько языков». (Самоубийство. Гл. 14).

Признаюсь честно, я не знаю, о какой книге Гудериана пишет Владимир Богданович. Самой известной предвоенной книгой генерала была «Внимание, танки!», вышедшей в 1937 году, но в ней нет ни слова о Харьковском заводе и вообще о советских танках (все примеры Гудериан дает по английским и французским танковым войскам). Так что В. Суворов явно говорит о какой-то другой книге, которая в тридцатые годы была бестселлером, а после войны была вдруг так прочно забыта, что никаких ее следов мне найти не удалось. Придется верить Владимиру Богдановичу на слово. Нам ведь не привыкать? Так что будем считать, что такая книга была и написано в ней было именно то, о чем говорит В. Суворов.

Можно предположить, что Канарис книги Гудериа-на не читал. Пойдем дальше в своих предположениях и будем считать, что и никто из его подчиненных ее тоже[372,373] в глаза не видел. Но как быть с германскими генералами, которые составляли план «Барбаросса»? Еще раз перечитаем приведенную цитату: «Эти характеристики были известны всем, прежде всего германским генералам». Так что среди генералов, планировавших войну, не мог не найтись хотя бы один, которому были известны характеристики советских танков, мощность танкостроительных заводов, а стало быть, и примерное количество танков в РККА. Если бы Канарис вообще ничего не докладывал о состоянии советских танковых войск, германский генштаб имел бы более-менее правильное представление о них. Значит, Канарис докладывал что-то такое, что успокоило генералитет вермахта. Например, что броня советских танков подобна скорлупе орехов. Или что моторесурс танковых двигателей так мал, что уже через год танк Превращается в неподвижную груду металла.

Далее, после Брестского мира германская и австрийская армии оккупировали Украину. Они провели там без малого год (с февраля по ноябрь 1918 года), так что испытать все превратности украинского климата немцы смогли на своей шкуре. Осень в 1918 году, по свидетельству очевидцев, была ранней, дождливой и холодной. Уже в октябре установился снеговой покров, а в ноябре ударили морозы (практически как в 1941 году). Среди генералов вермахта были и те, кто в молодости проделал этот первый «поход на Восток», значит, о том, какова зима в России, они не могли не знать. Почему же они не вспомнили о ней, когда им была дана команда спланировать войну с Россией? Единственный вариант, кто-то их убедил, что погодные условия осени 1918 года были чем-то исключительным, что такие зима и осень бывают в России раз в сто лет, а вообще климат в России почти такой же мягкий, как в Германии. Кто же мог это сделать? Только начальник военной разведки Вильгельм Канарис.

Думается, подтверждений тому, что Канарис сделал все, чтобы Гитлер и его генералы не боялись начать войну с СССР, приведено достаточно. Так что первый пункт британского плана был выполнен.

На втором пункте я подробно останавливаться не буду. Дело в том, что совершенно неважно, был он выполнен или нет. Ведь как я уже доказал, если бы Гитлер был уверен в скором нападении Сталина, у него было два варианта действий — превентивный удар и глухая оборона. И далеко не факт, что он выбрал бы первый вариант, даже будучи уверен в слабости Красной Армии. Тут у нас опять выплывает проблема войны Германии на два фронта. Такие войны немцы вели неоднократно, еще со времен Фридриха Великого, и далеко не все эти войны кончались поражением Германии. Весь вопрос в том, как именно вести войну на два фронта.

Вспомним знаменитый план Шлиффена, по которому немцы планировали выиграть Первую мировую войну (и чуть не выиграли). Он предусматривал на первом этапе активные боевые действия на Западном фронте и оборону на Восточном. Основная масса германских армий должна была пройти по огромной дуге через Францию, загнать французские войска в северо-восточный угол и там уничтожить. В это время всего одна армия в Восточной Пруссии, опираясь на[374,375] многочисленные укрепления, должна была сдерживать русских. Ну а после разгрома Франции, примерно через полтора месяца после начала войны, все германские войска перебрасываются на восток и решают русскую проблему.

Надо сказать, что «восточная» часть первого этапа была выполнена. Две русские армии, Самсонова и Раненкамфа, были разбиты и отброшены за пределы Восточной Пруссии. Не была выполнена «западная» часть плана. Из-за ошибок исполнителей (самого Шлиффена в то время уже не было в живых, а Мольтке-младший, которому пришлось приводить план в жизнь, не был военным гением) разбить французов не удалось.

Пришлось сменить направление действий. На западе германская армия стала в оборону, а на востоке пошла в наступление. Последовало катастрофическое отступление русской армии в 1915 году, немцы захватили громадные территории, но выбить Россию из войны им тоже не удалось. Тогда немецкая стратегия сменилась в третий раз — на востоке оборона, на западе наступление.

Как видите, во всех этих случаях на одном фронте Германия наступала, а на другом оборонялась. Причем каждый раз оборонялась она против того врага, которого считала более сильным. Кого же, Англию или Россию счел бы Гитлер более опасным врагом в 1941 году? Скорее всего, Россию. Ведь Англия, как нам показал В. Суворов, в то время находилась при последнем издыхании, так что Гитлер мог надеяться быстренько покончить с ней, а уж потом заняться Советским Союзом.

Но такой вариант, естественно, Англию не устраивал. Значит, независимо от того, был ли осуществлен второй пункт их плана, они должны были перейти к третьему.

Признаюсь честно, приступая к разбору третьего и последующих пунктов британского плана, я оказываюсь в сложном положении. Владимир Богданович, по вполне понятной причине, ничего не пишет о событиях, происходивших в Великобритании в 1940-1941 годах. Так что я не могу подтвердить свои рассуждения его могучим авторитетом. Однако нужно отметить, что В. Суворов не пишет и ничего такого, что противоречило бы моей версии. Придется удовольствоваться этим.

Для начала стоит сообщить, что далеко не все британские политики были согласны с Черчиллем, что войну с Германией нужно вести до победного конца. Были среди них и такие, которые считали, что с Гитлером надо бы побыстрее заключить мир и сосредоточиться на борьбе с большевизмом. К таким политикам относился, например, Ллойд-Джордж (глава либеральной партии), в свое время приведший Британию к победе в Первой мировой войне. Он прямо говорил, что если его опять призовут к власти, он тут же предпримет все, чтобы заключить почетный мир.

Как же так, спросите вы, как мог кто-то из англичан допустить мысль о мире с Гитлером, который стремился к мировому господству? Тут нужно учитывать такой нюанс: в программных документах германских фашистов речь шла не о господстве ГЕРМАНСКОЙ НАЦИИ, а о господстве АРИЙСКОЙ РАСЫ. А это, между прочим, далеко не одно и то же. К арийской расе,[376,377] помимо немцев, относились, например, норвежцы, шведы и… англосаксы! Да, да, Гитлер считал англосаксов такими же арийцами, как и немцев. Ну, может быть, чуть похуже качеством. Он даже однажды высказался, что после победоносной войны с Россией, вычистив из прибалтийских провинций недочеловеков, освободившиеся территории он заселит англичанами, которым слишком тесно на своих островах.

Не стану утверждать, что эти идеи привлекали широкие массы англичан (фашистская партия Мосли была карликовой), но хочу подчеркнуть, что, так сказать, идеологическая несовместимость не могла служить причиной продолжения войны.

Конечно, не все подданные Его Величества были англосаксами (проще говоря, в Британии было немало евреев), но полагать, что рядовой англичанин согласится терпеть лишения продолжающейся войны исключительно для того, чтобы помочь несчастным немецким, французским и прочим евреям, было бы неправильным.

Так что когда Гитлеру сообщили, что в Британии имеется группа влиятельных политиков, ратующая за мир с Германией, но готовая этот мир заключить только при условии начала войны с Россией, ничего невероятного в этом Гитлер усмотреть не мог.

Я еще раз подчеркиваю, совершенно неважно, была ли такая группа, могла ли она прийти к власти, главное, что Гитлер вполне мог поверить в ее существование и силу.

Настало время привести хотя бы один факт, подтверждающий то, что переговоры между немцами и[378] какой-то влиятельной группой в Англии не только могли вестись, но и велись. Такой факт имеется.

Во время «странной войны» и Французской кампании вермахта в Британской военной миссии во Франции служил герцог Виндзорский. После того, как с Францией было покончено, он почему-то не отправился прямиком в Англию, а надолго застрял в Португалии. Поскольку военная миссия, при которой состоял герцог, прекратила свое существование, жил он там в качестве частного лица (почему бы благородному джентльмену не отдохнуть в солнечной Португалии от тягот войны). Но через некоторое время Черчилль назначил герцога губернатором Багамских островов. Тем не менее Виндзор вовсе не спешил на Багамы (где, кстати, климат лучше, чем в Португалии), а продолжал торчать в Лиссабоне. Зачем? А затем, что он вел переговоры (совершенно неофициальные, по личной инициативе, разумеется) с германскими дипломатами об условиях мира!

В августе, после знаменитой речи Черчилля («ни за что и никогда») и начавшихся вслед за ней бомбежек Британии, герцог, наконец-то, собрал чемоданы.

Но!

Перед отъездом он сообщил своему португальскому посреднику в переговорах, что ЕСЛИ СИТУАЦИЯ В БРИТАНИИ ИЗМЕНИТСЯ, герцог может вернуться в Лиссабон в течение 24 часов! О каком изменении ситуации в Британии тут могла идти речь? Только об одном, смене правительства и приходе к власти сил, готовых заключить мир с Германией.

Губернатор одной из британских колоний, это вам[379] не командир авиабазы. Да и Виндзор, это вам не Гамильтон. К тому же источники указывают, что за спиной Виндзора стоял не кто иной, как тогдашний министр иностранных дел лорд Галифакс. Точно не известно, сам ли лорд затеял зондаж Германии на предмет мира (попытка герцога Виндзорского была не единственной), или им руководила какая-то группа влиятельных лиц. Впрочем, для нас это и неважно. Главное, в результате этих танцев немцы совершенно точно знали, что есть в Британии люди, и достаточно влиятельные люди, готовые пойти на заключение мира. Так что, когда британская разведка затеяла свою операцию по дезинформации Гитлера через Гесса, Гитлер принял дезу за чистую монету.

Тех, кто интересуется этой любопытной операцией и вообще историей полета Гесса, я отсылаю к книге смелого британского исследователя Питера Пэдфилда «Секретная миссия Гесса». Я же только перескажу основные моменты.

Где-то в начале 1941 года к Гессу обратились португальские посредники (те самые, что помогали переговорам герцога Виндзорского) и сообщили, что их британские друзья хотят выйти на контакт с кем-либо из руководителей Третьего рейха. Гесс пошел на этот контакт (нет сомнений, что с разрешения, если не по прямому приказанию Гитлера), и завязалась оживленная переписка. Британским корреспондентом Гесса был тот самый герцог Гамильтон, но он дал понять, что за ним стоит влиятельная группа. Главной темой переписки была встреча Гесса с неким высокопоставленным британцем в Лиссабоне.[380]

Однако британцам было невыгодно встречаться с Гессом на нейтральной территории. Дело в том, что там было сложно обеспечить полную секретность этих переговоров. Если бы просочились сведения о пребывании в Португалии одновременно Гесса и кого-либо из высшего английского эшелона власти, объяснить это простым совпадением было бы трудно. Следует также учесть, что в секретности переговоров были заинтересованы англичане (потому как с их стороны это была тонкая игра), а немцам, которые принимали эту игру за чистую монету, не было нужды особо следить за соблюдением секретности, — все равно вскоре, после заключения мира с Англией, все выйдет наружу.

Другое дело полет Гесса в Англию. Тут обе стороны должны соблюдать строжайшую секретность, так что британцам нечего было опасаться разглашения тайны при любом варианте развития событий. И эта операция британской разведки блестяще удалась.

Как видите, если внимательно читать труды В. Суворова, тщательно их анализировать и особо обращать внимание на умолчания, можно добиться поразительных результатов. У нас получилось, что виновником Великой Отечественной войны является исконный враг России Британская империя. И этот вывод выглядит гораздо более убедительным, чем тот, что извлекают из трудов Владимира Богдановича поверхностные исследователи.

В частности потому, что мне не пришлось[381] привлекать никакой идеологии. Все предельно просто — Британия оказалась в критическом положении, единственным выходом из этого положения была советско-германская война, британские джентльмены эту войну устроили.

Снимаю шляпу перед неизвестными героями, проведшими эту блестящую операцию британской разведки. А также перед советским разведчиком Владимиром Богдановичем Резуном, сумевшим, несмотря на все препоны, донести до нас правду.

ПРИМЕЧАНИЯ

{1} Х.Гудериан Г. Воспоминания солдата. — Смоленск.: Русич, 1999. С.194.

{2} Отечественные бронированные машины. XX век: Научное издание: В 4 т. / Солянкин А.Г., Павлов М.В., Павлов И.В., Желтев И Г. / Том 1. Отечественные бронированные машины. 1905-1941 гг. — М.: «Издательский центр «Экспринт», 2002. С.17.

{3} Чобиток В.В. Ходовая часть танков. Подвеска // Техника и Вооружение № 8, 2005. /2/.

{4} Павлов М.В., Желтое И.Г., Павлов И.В. Танки БТ. — М.: Экспринт, 2001, стр. 4.

{5} Там же, стр. 182.

{6} Танк БТ-7. Техническое описание. — М.: Воениздат НКО СССР, 1939.

{7} Танк БТ-7. Руководство службы. — М.: Воениздат НКО СССР, 1941.

{8} Двигатели внутреннего сгорания. Устройство и работа. Под редакцией проф. Ю. А. Степанова. — М.: Военное издательство МО СССР, 1955.

{9} Чобиток В. А. Теория движения танков и БМП. Учебник. — М: Военное издательство, 1984.

{10} Барятинский М. Советские танки в бою. От Т-26 до ИС-2. — М.: Яуза, Эксмо, 2007, стр. 129.

{11} Там же, стр. 130.

{12} Keith Milton. Military Heritage. December 2001. P.38 to 45 and p. 97.

{13} М.Свирин, М.Коломиец. Легкий танк Т-26. Часть 1. М.: Издательский центр «Экс-принт», 2000. С.8.

{14} Барятинский М. Советские танки в бою. От Т-26 до ИС-2. — М.: Яуза, Эксмо, 2007, стр. 129, стр. 145-151.

{15} Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. В 2 т. — М.: Олма-Пресс, 2002. С.183.

{16} Танк БТ-7. Наставление автобронетанковых войск РККА. — М.: ГВИ НО СССР, 1938.

{17} Павлов М.В., Желтое И.Г., Павлов И.В. Танки БТ. — М.: Экспринт, 2001, стр. 125.

{18} Танк БТ-7. Наставление автобронетанковых войск РККА. — М.: ГВИ НО СССР, 1938, стр. 335-336.

{19} Определение для этих псевдоисториков дано в статье Д.М.Володихина «Феномен фолькхистори». Вкратце это те писатели на исторические темы, работы которых не имеют исторического обоснования. Они агрессивно критикуют официальную историческую науку и требуют ее коренного пересмотра, не имея на то веских оснований. И они весьма популярны у читающей публики, так как дают простые ответы на сложные вопросы истории и создают иллюзию причастности к тайным знаниям.

{20} Свердлов Ф.Д. Советские генералы в плену. - М.: Издательство фонда «Холокост», 1999. У Свердлова только 77 генералов. Кроме того, учтен генерал-майор М.М.Шаповалов, который попал в плен еще полковником, но 1.10.42 г. ему было присвоено генеральское звание.

{21} Например - Военные кадры Советского государства в ВОВ 1941 - 1945 гг.-М., 1963.

{22} Суворов В. Ледокол. День «М». - М.: АСТ-ЛТД, 1997, стр. 236-240.

{23} «Резунизм» и «резунист» - устоявшиеся названия ревизионистских теорий начала войны и поклонника таких теорий, по имени самого известного автора-ревизиониста В.Б.Резуна.

{24} За исключением, наверно, только блестящего исследования униформы ВВС А.Кибовского, А.Степанова, К.Цыпленкова, на которое мы не раз будем еще ссылаться и в котором достаточно подробно освещен процесс введения генеральских званий, но совершенно не затронуты вопросы сосуществования генералов и комбригов.

{25} «Появление генеральских званий РККА в 1940 г.» и «Красная Армия 1940 - J 942 гг.» ().

{26} Вредный, потому что содержит больше всякого рода ошибок, нежели верной информации - Калашников К.Л., Феськов В.И., Чмыхало А.Ю., Голиков В.И. Красная Армия в июне 1941 года (статистический сборник). - Томск.: Изд-во Том. ун-та, 2001, стр. 11-12.

{27} Кузнецов всех комбригов и комдивов чохом записывает в репрессированные. Естественно, часть примеров совершенно неудачна, как комдив А.Д.Соколов и комбриг Д.В.Аверкин. (Кузнецов И.И. Судьбы генеральские. Высшие командные кадры Красной Армии в 1940-1953 гг. - Иркутск: Издательство Иркутского университета, 2000, стр. 17.)

{28} Вишняков Н., Архипов Ф. Устройство Вооруженных сил СССР. - Госиздат, 1930, стр. 131.

{29} Русский архив: Великая Отечественная: Приказы народного комиссара обороны СССР. Т. 13 (2-1). М.: TEPPA, 1994, стр. 329.

{30} Советская военная энциклопедия, том 3, стр. 434-435.

{31} Харитонов О. В. Иллюстрированное описание обмундирования и знаков различия Советской Армии (1918-1958 гг). - Л., 1960, стр. 58.

{32} Кибовский А.В., Степанов A.B., Цыпленков К.В. Униформа российского воздушного флота. В 2-х т. Том 2. Часть 1. - М.: Фонд содействия авиации «Русские витязи», 2007, стр. 16.[221]

{33} Комбриг я командир бригады (сокращенно тот же комбриг), комдив и командир дивизии (комдив), комкор и командир корпуса (комкор), командарм и командующий армией (командарм).

{34} Кибовскин А.В., Степанов А.Б., Цыпленков К.В. Униформа российского воздушного флота. В 2 т. Том 2. Часть 1. - М.: Фонд содействия авиации «Русские витязи», 2007, стр. 104.

{35} КибовскииА.В., Степанов А.Б., Цыпленков К.В. Униформа российского воздушного флота. В 2 т. Том 2. Часть 1. - М.: Фонд содействия авиации «Русские витязи», 2007, стр. 104.

{36} РГВА, ф. 4, оп. 19, д. 69, л. 111-112.

{37} Кибовский А.В., Степанов А. Б., Цыпленков К.В. Униформа российского воздушного флота. В 2 т. Том 2. Часть 1. - М.: Фонд содействия авиации «Русские витязи», 2007, стр. 104.

{38} Кибовский А.В., Степанов А. Б., Цыпленков К.В. Униформа российского воздушного флота. В 2 т. Том 2. Часть 1. - М.: Фонд содействия авиации «Русские витязи», 2007, стр. 104-105.

{39} «Зимняя война»: работа над ошибками (апрель - май 1940 г.). Материалы комиссий Главного военного совета Красной Армии по обобщению опыта финской кампании. - М. СПб.: Летний сад, 2004, стр. 76-77.

{40} «Зимняя война»: работа над ошибками (апрель - май 1940 г.). Материалы комиссий Главного военного совета Красной Армии по обобщению опыта финской кампании. - М. СПб.: Летний сад, 2004, стр. 156-165.

{41} КибовскийА.В., Степанов A.B., Цыпленков К. В. Униформа российского воздушного флота. В 2 т. Том 2. Часть 1. - М.: Фонд содействия авиации «Русские витязи», 2007, стр. 105.

{42} «Комсомольская правда», 8.05.40 г.; Русский архив: Великая Отечественная: Приказы народного комиссара обороны СССР. Т. 13 (2-1). М.: TEPPA, 1994, стр. 133-134.

{43} «Зимняя война» 1939-1940. Кн. 2. И.В.Сталин и финская кампания: (Стеногр. совещ. при ЦК ВКП(б)). - М., 1999, стр. 31.

{44} РГВА, ф. 25895, оп. 1, д. 84, л. 213.

{45} Великая Отечественная. Командармы. Военный биографический словарь. - М.; Жуковский: Кучково поле, 2005, стр. 349.

{46} «Зимняя война»: работа над ошибками (апрель - май 1940 г.). Материалы комиссий Главного военного совета Красной Армии по обобщению опыта финской кампании. - М. СПб.: Летний сад, 2004, стр. 418.

{47} «Комсомольская правда», 9.05.1940 г.

{48} РГАСПИ, ф. 82, оп. 2, д. 801, л. 53-66.

{49} Согласно приказу НКО СССР № 0156 от 11.10.39 г. Главное Управление Красной Армии ведало войсковой мобилизацией, проведением в жизньорганизационного устройства войск, службой войск мирного времени, руководством органами местного военного управления, военно-учебными заведениям, учетом и укомплектованием армии (призыв). (Русский архив: Великая Отечественная: Приказы народного комиссара обороны СССР. Т. 13(2-1). М.:ТЕРРА, 1994, стр. 117-119).

{50} Биографии М.Г Снегова и Р.П. Хмельницкого - Великая Отечественная: Комкоры. Военный биографический словарь. Т. 1. - М…; Жуковский: Кучково поле, 2006, стр. 525-526,607-609.

{51} Якобы Сталин задумал напасть на нацистскую Германию и при этом нанести главный удар в Румынии.

{52} Глава «А куда ехал Хмельницкий?». (Суворов В. Ледокол. День «М». - М.: АСТ-ЛТД, 1997, стр. 516-528).

{53} РГВА, ф. 37837, оп. 18, д. 886, л. 134.

{54} РГАСПИ, ф. 82, оп. 2, д. 801, л. 53-76.

{55} Еще один факт в копилку версии о возобновлении традиций. До этого накладные звезды использовались на знаках различия ОСОАВИАХИМа, но они совершенно не похожи на дореволюционные погонные.

{56} Формулировка Указа Президиума ВС СССР: «Установить следующие воинские звания высшего командного состава Красной Армии» («Комсомольская правда», 8.05.1940 г.).

{57} РГВА,ф. 37837, оп. 22, д. 93.

{58} Черушев Н.С. Из ГУЛАГа - в бой. - М.: Вече, 2006; Сувениров О.Ф. Трагедия РККА 1937-1938. - М.: ТЕРРА, 1998.

{59} Технические войска - автомобильные, железнодорожные, топографические и химические.

{60} Начальник инженерных войск КОВО.

{61} РГВА, ф. 37837, оп. 18, д. 886, л. 191.

{62} РГВА, ф. 37963, оп. 1, д. 44, л. 148.

{63} Два звания 28.07.40 г., три - 1.08.1940 г., одно - 4.10.1940 г., шесть - 22.02.1941. Последние шесть званий (2 генерала армии, 3 генерал-полковника, 1 генерал-полковника артиллерии) присвоены уже генералам. Еще 10 генеральских званий (генерал-майор интендантской службы и генерал-майор береговой службы) было присвоено 21.05.41 г. во флоте.

{64} Далее все цитаты по: Суворов В. Ледокол. День «М». - М.: АСТ-ЛТД, 1997, стр. 236-240.

{65} РГВА, ф. 4, оп. 19, д. 69, л. 88.

{66} Великая Отечественная: Комкоры. Военный биографический словарь. Т. 1. - М…; Жуковский: Кучково поле, 2006, стр. 594.

{67} РГВА, ф. 37837, оп. 22, д. 60. Великая Отечественная. Командармы. Военный биографический словарь. - М.; Жуковский: Кучково поле, 2005, стр. 209.

{68} РГВА, ф. 37837, оп. 4, д. 414, л. 2.

{69} РГВА, ф. 4, оп. 15а, д. 483, лл. 242-243.

{70} РГВА, ф. 37837, оп. 10, д. 230, лл. 142-145.

{71} РГВА, ф. 37837, оп. 22, д. 93, лл. 72-73.

{72} Отечественная. Командармы. Военный биографический словарь. - М.; Жуковский: Кучково поле, 2005, стр. 66.

{73} Командный и начальствующий состав Красной Армии в 1940-1941 гг.: Структура и кадры центрального аппарата HKO СССР, военных округов и общевойсковых армий. Документы и материалы. - М.; СПб.: Летний сад, 2005, стр. 68.

{74} Суворов В. Самоубийство: Зачем Гитлер напал на Советский Союз? - М.: ООО «Издательство ACT», 2000, стр. 287.

{75} Исторический формуляр 109-й моторизованной дивизии - РГВА, ф. 34912, оп. 1, д. 650.

{76} Книга учета начальствующего состава кавалерийских частей - РГВА, ф. 37837, оп.18,д.1076.

{77} РГВА,ф. 37837, оп. 22, д. 93, л. 89-113.

{78} Великая Отечественная: Комкоры. Военный биографический словарь. Т. 2. - М.; Жуковский: Кучково поле, 2006, стр. 252-253.

{79} Великая Отечественная. Командармы. Военный биографический словарь. - М.; Жуковский: Кучково поле, 2005, стр. 340.

{80} РГВА, ф. 37837, оп. 22, д. 93, лл. 75-85.

{81} Боевой состав Красной Армии на 22 июня 1941 г. - Командный и начальствующий состав Красной Армии в 1940-1941 гг.: Структура и кадры центрального аппарата НКО СССР, военных округов и общевойсковых армий. Документы и материалы. - М.; СПб.: Летний сад, 2005, стр. 254.

{82} Черушев Н.С. Указ.соч.; Сувениров О.Ф. Указ.соч.

{83} Биография С.И.Поветкина - Великая Отечественная: Комкоры. Во енный биографический словарь. Т. 1. - М…; Жуковский: Кучково поле, 2006, стр. 436-438.

{84} Сандалов Л.М. Пережитое. - М.: Воениздат, 1966, стр. 141.

{85} Великая Отечественная: Комкоры. Военный биографический словарь. Т. 1. - М…; Жуковский: Кучково поле, 2006, стр. 258-259.

{86} Предыдущая 24-я глава «Про черные дивизии» - Суворов В. Ледокол. День «М». - М.: АСТ-ЛТД, 1997, стр. 229-235.

{87} Исаев А. Антисуворов. - М.: Изд-во Яуза, Изд-во Эксмо, 2004, стр. 325-327.

{88} Учтены только те, кто действительно имел старое звание к началу войны.[252,253]

{89} Покончил жизнь самоубийством 27.12.40 г.

Михаил Мельтюхов

Главная ложь Виктора Суворова

С конца 1980-х годов военно-политические события кануна Великой Отечественной войны стали объектом оживленной дискуссии в отечественной историографии, в ходе которой в научный оборот было введено большое количество новых еще недавно секретных документов, появилось немало исследований, более объективно освещающих этот период отечественной истории. Развернувшаяся дискуссия привела к выявлению новых архивных документов по проблемам участия Советского Союза в событиях кануна и начала Второй мировой войны, свидетельствующих, что советское руководство, конечно же, имело собственный взгляд на политическую ситуацию того периода и пыталось использовать ее в своих интересах. Появившиеся материалы и исследования показали, что традиционная официальная версия об исключительно оборонительных намерениях советского руководства становится все менее обоснованной и нуждается в существенной модернизации.

С 1993 г. военно-политические проблемы кануна Великой Отечественной войны оказались в центре дискуссии, вызванной публикацией в России книг В. Суворова{1}. Хотя эти работы написаны в жанре исторической публицистики и представляют собой некий «слоеный пирог», когда правда мешается[5] с полуправдой и ложью, они довольно четко очертили круг наименее разработанных в историографии проблем. Вместе с тем следует отметить, что эти публикации органично вписались во все более обострявшуюся полемику относительно недавнего советского прошлого и были приняты «на ура» всеми «борцами с советским тоталитаризмом». Тем более что главными тезисами, которые пытался «доказать» В. Суворов, являются утверждения о том, что в возникновении Второй мировой войны виноват исключительно Советский Союз, а германское нападение на СССР было «превентивной войной». Как это принято в публицистике, автор зачастую использует умолчание или бездоказательные утверждения, которые на самом деле вовсе не подтверждают его громогласных заявлений.

Говоря о внешнеполитических целях Советского Союза, В. Суворов рисует довольно упрощенную картину того, что советское руководство спало и видело как бы на кого-нибудь напасть. При этом он ссылается на различные пропагандистские заявления революционного характера, которые действительно публиковались в советской прессе. Конечно, подобные лозунги отражают состояние общественного сознания того времени, в том числе и советской правящей элиты. Но при этом следует помнить о том, что в политике (в том числе и международной) имеют значение не намерения, а возможности. Однако в межвоенный период возможности Советского Союза по расширению своего влиянии на мировой арене были довольно скромны и ограничивались преимущественно дипломатическими, пропагандистскими и экономическими мерами. Кроме того, В. Суворов полностью умалчивает[6] о настроениях элит других великих держав. В результате тогдашний политический ландшафт полностью искажается. Получается, что у власти в СССР находились некие «кровавые маньяки», а на Западе — «белые и пушистые» политики. Но если не закрывать глаза на огромное количество доступных ныне на разных языках документов и материалов, возникает вполне резонный вопрос, почему именно эти «хорошие ребята» передрались между собой, положив начало Второй мировой войне. Понятно, что в книгах В. Суворова мы не найдем даже намека на попытку ответа на этот вопрос.

И позиция автора в данном случае вполне понятна. Ведь тогда придется признать, что международная политика, как и всякая политика, есть борьба за власть. Поэтому любое государство формирует свои интересы на мировой арене в соответствии со своими геополитическими параметрами, ресурсными возможностями, уровнем экономического развития, весом и местом в мировом сообществе и национально-культурными традициями. В наиболее общем виде национально-государственные интересы любой страны представляют собой триединый комплекс фундаментальных целей:

1). Самосохранение государства;

2). Создание наиболее безопасной внешней среды и

3). Накопление мощи (экономической, политической, военной и т.п.).

Государство обеспечивает свои интересы всеми имеющимися в его распоряжении средствами: политическими, идеологическими, экономическими, дипломатическими и военными. Внешнее оформление национально-государственных интересов во многом определяется ценностными нормами и идеологией,[7] господствующими в каждую конкретную эпоху. В формулировании национально-государственных интересов и формировании внешнеполитической стратегии, призванной их реализовать, важное значение имеет система ценностных ориентиров, установок, принципов и убеждений государственных деятелей — восприятие ими окружающего мира и оценка места своей страны в ряду остальных государств, составляющих мировое сообщество.

В принципе давно известно, что внешняя политика государства зависит, прежде всего, от того, какое место это государство занимает в мировой иерархии. У великой державы эта политика одна, у региональной — другая, а у малой страны — третья. Кроме того, следует учитывать и те цели, которые пытается достичь та или иная страна. Например, государство может стремиться сохранить свое положение в мире, а может пытаться повысить свой статус на мировой арене. В первом случае, как правило, преобладают оборонительные методы, а во втором — наступательные. Хотя и в данном вопросе существует определенное различие. Поскольку страны с равным статусом также соперничают друг с другом, то великая держава не может просто занять оборонительную позицию, ибо это станет сигналом для других великих держав — противник слаб и можно усилить давление на него. Поэтому, чтобы быть в безопасности, великая держава всегда должна демонстрировать свою силу и друзьям, и соперникам. Среди самих великих держав также существует определенная иерархия. Так, в 1920-1930-е годы Англия и Франция являлись сверхдержавами (хотя такого термина тогда не использовали — они[8] просто считались ведущими странами мира). Именно такой статус этих стран был закреплен в рамках Версальско-Вашингтонской системы международных отношений. В 1940-1950 годах сверхдержавами стали США и СССР, что и отражала Ялтинско-Потсдамская система международных отношений.

Во все времена международная политика представляла собой ожесточенную борьбу за контроль над имевшимися ресурсами, которые разными способами отбирались у слабого соседа. Не стал исключением и XX век, в первой половине которого произошли две очередные схватки между великими державами за новый передел мира и его ресурсов — Первая и Вторая мировые войны. Хотя межгосударственное соперничество является системообразующим фактором международных отношений, не следует воспринимать великие державы лишь в качестве «империалистических хищников», поскольку они выполняют также ряд важных функций — устанавливают и поддерживают мировой порядок, концентрируют ресурсы для кардинального улучшения окружающей среды и технологических прорывов. Как правило, сфера влияния великой державы является районом относительно спокойного и стабильного развития. То есть великие державы выполняют функцию лидера, стимулирующего развитие как контролируемого ею региона, так и мира в целом.

Абстрагируясь от этих, вполне очевидных для любого мыслящего человека, факторов, В. Суворов также «забывает» и об экономических проблемах межвоенного периода. К началу XX века сложилось глобальное мировое хозяйство, состоящее из индустриальных стран Запада и их аграрно-сырьевых придатков в виде[9] колоний и слаборазвитых стран. Условием формирования мирового хозяйства был мировой рынок, образование которого особенно интенсивно проходило с середины XIX в., когда развитие массового машинного производства привело к перерастанию мирового рынка в мировую экономику. Наряду с обменом товарами большое развитие получили международные производственные связи, стимулируемые международной миграцией капитала. Сложившееся мировое хозяйство с установившимся международным разделением труда было подорвано в годы Первой мировой войны, что привело к переформированию мировой экономики. Основная роль в ней перешла от Англии к США, восстановление большей части Центральной и Восточной Европы потребовало колоссальных вложений, большая часть которых досталась Германии, поскольку только она имела достаточно развитую промышленную и финансовую инфраструктуру и могла окупить вложенные средства. Малые государства Восточной и Юго-Восточной Европы могли предложить на мировой рынок лишь аграрную продукцию и сырье.

Развитие мировой экономики в 1918-1939 гг. отражало борение двух основных тенденций. Одна из них — это идущая с XIX в. традиция либерального экономического режима, вторая — сложившаяся в годы Первой мировой войны государственно регулируемая экономика. С окончанием войны эта казавшаяся случайностью экономическая политика была отброшена. Среди великих держав превалировало стремление возродить экономический режим довоенного периода, и в 1920-е гг. казалось, что это в основном удалось. Лишь кризис 1929-1933 гг. окончательно развеял эти надежды.[10] С целью преодоления кризиса все великие державы в большей или меньшей степени использовали государственное вмешательство в экономику. Тем самым окончательно сложилась тенденция, направленная на создание планомерно развивающейся современной системы регулируемой рыночной экономики, основанной на передовой технологии и рационализации производства, на усилении регулирующей роли государства.

Развитие мировой экономики в межвоенные годы четко распадается на два больших этапа: 1920-е и 1930-е годы, которые разделяются мировым кризисом 1929- 1933 гг. В 1920-е гг. существовала в целом достаточно стабильная система мирового хозяйства, что способствовало сохранению послевоенного экономического статус-кво. Англо-американское экономическое соперничество, в ходе которого США все сильнее наступали на экономические позиции Англии, пронизывает все 1920-е годы. Вслед за интенсивной американской финансовой экспансией и другие великие державы во второй половине 1920-х гг. расширили экспорт капитала, что привело к увеличению частных долгосрочных инвестиций с 41,6 млрд долларов в 1913-1914 гг. до 47,5 млрд долларов в 1929-1930 гг. Соответственно и объем мировой торговли, сократившейся с 64,8 млрд долларов в 1913 г. до 51,8 млрд долларов в 1920 г., возрос до 83,9 млрд долларов в 1929 г.{2}

Мировой кризис 1929-1933 гг. нанес тяжелый удар по мировой экономике и изменил экономическую ситуацию. Мировое промышленное производство снизилось на 37%, сократилась емкость мирового рынка. Финансовый кризис привел к резкому сокращению экспорта капитала, который упал с 2,8 млрд долларов в[11] 1928 г. до 344 млн долларов в 1932 г. и до 311 млн долларов в 1936 г. В индексном выражении экспорт капитала сократился со 100 в 1925-1928 гг. до 12 в 1932 г. и 10 в 1934 г. Соответственно сократилась и общая сумма частных долгосрочных инвестиций с 47,5 млрд долларов в 1929-1930 гг. до 31,1 млрд долларов в 1938 г. Оказалась разрушенной кредитная сфера: в период кризиса 25 стран прекратили платежи на общую сумму 6,3 млрд долларов. Мировой валютный кризис привел к краху системы «золотого стандарта» и складыванию валютных блоков, что явилось попыткой защититься от девальвации валют. Стремление ведущих стран оградить свою экономику высокими таможенными барьерами в совокупности с вышеперечисленными проблемами вело к росту автаркических тенденций и формированию торговых блоков, что стимулировало атомизацию мирового рынка, усиливало двустороннюю торговлю в ущерб многосторонней. Стремление великих держав преодолеть кризис и его последствия на путях расширения экспорта усиливало рост конкуренции, государственную поддержку экспортеров и протекционизм. В результате относительно единая мировая экономика 1920-х гг. оказалась в кризисе и стала распадаться на ряд локальных экономических систем, что вело к подрыву мировой стабильности и резкому усилению конкуренции между великими державами{3}. В 1930-е гг. начался явный процесс перераспределения экономических ролей великих держав в мировой экономике и изменения экономической картины мира. США и Англия продолжали противоборство за первое место в экономической иерархии великих держав. Германия стала третьей мировой державой,[12] значение Франции снизилось, а Италия в целом сохранила свои позиции. Новыми промышленными державами стали СССР и Япония. Англо-американское экономическое соперничество стало настолько привычным за 1920-е гг., что экономическое усиление Германии поначалу не воспринималось сторонами как серьезная угроза. Не случайно и Англия, и США способствовали развитию экономики Германии, надеясь использовать ее для давления на соперника. Используя англо-американские противоречия, Германия смогла не только значительно усилить свою экономику, но и проводить самостоятельную политику. В результате сформировалась система тройственного экономического соперничества Англии, США и Германии, что позволяло всем его участникам играть на противоречиях соперников.

Правда, положение трех экономически ведущих великих держав было различным. Так, экономика США при всех сложностях затяжной депрессии все-таки обладала значительными потенциальными резервами и была заинтересована в консолидации мировой экономики, где она могла бы играть ключевую роль. Экономика Англии смогла преодолеть последствия кризиса на пути усиления экономического обособления Британской империи, но обладала ограниченными ресурсами для сохранения своего экономического положения в рамках открытой мировой экономики. Германия, сумевшая благодаря жесткому государственному контролю мобилизовать свою экономику и стать третьей экономической державой мира, вообще не обладала существенными ресурсами для долговременной экономической борьбы. Поэтому экономическая[13] экспансия Германии сопровождалась использованием скрытой, а позднее и открытой военно-политической угрозы.

Англия стремилась не только использовать германо-американскую конкуренцию в своих интересах, но и добиться всеобъемлющего урегулирования отношений с Берлином, создав своего рода европейский политико-экономический блок, направленный против США и СССР. В середине 1930-х гг. США также осознали необходимость определенной договоренности с Германией. В конце 1936 г. Вашингтон предложил создать европейский консорциум для эксплуатации бассейна реки Конго и предоставить средства для стабилизации экономики Германии, которая в ответ должна была прекратить политику вооружения и автаркии. В результате осуществления этого плана международная торговля получила бы существенный толчок, США смогли бы усилить свою экономическую экспансию в Европе и Африке. Естественно, Англия всячески способствовала срыву этого плана и с начала 1937 г. усилила политику умиротворения Германии, надеясь достигнуть с ней собственного экономического соглашения. В январе 1937 г. США предложили провести конференцию для выработки мер по обеспечению равного доступа к сырьевым ресурсам в духе политики «открытых дверей», что, конечно же, вызвало негативную реакцию Англии, являвшейся собственником значительной части этих ресурсов. В ответ США и Германия провели в ноябре 1937 г. переговоры в Сан-Франциско о разделе мировых рынков, но в условиях экономического спада в США и более чем щедрых английских предложений в отношении пересмотра границ[14] в Европе Германия уклонилась от каких-либо конкретных договоренностей{4}.

Стремясь использовать Германию против США, Англия вовсе не собиралась явно ухудшать свои отношения с Вашингтоном, осознавая необходимость противовеса Берлину, который всеми способами оттягивал заключение соглашения с Лондоном. Продолжая добиваться договоренности с Германией, Англия 17 ноября 1938 г. заключила с США торговый договор, предоставив им режим наибольшего благоприятствования, что приоткрыло для американской экономики дверь в Британскую империю. Однако контакты с Германией не прерывались, и 15-16 марта 1939 г. в Дюссельдорфе было заключено англо-германское картельное соглашение, которое давало возможность изменить картельную структуру мира в пользу англо-германских монополий, а отказ США присоединиться к нему мог вызвать совместные ответные действия Англии и Германии. 11 марта 1939 г. Франция также предложила Германии заключить обширное экономическое соглашение. Все это не могло не вызвать бурного недовольства в США, которые в условиях угрозы экономической консолидации Европы с облегчением восприняли начавшийся предвоенный политический кризис, означавший подрыв этой опасной для них тенденции, что способствовало сохранению раскола Европы и возникновению войны{5}.

Прочие великие державы не имели возможности вступить в глобальную экономическую борьбу, но зачастую становились конкурентами ведущих экономических держав на региональном уровне. Япония довольно успешно играла эту роль на Дальнем Востоке,[15] Италия — на Балканах и в Восточной Африке, Франция — в Европе и собственных колониях. Лишь СССР не участвовал в этой экономической борьбе, хотя и использовал свои внешнеторговые связи для усиления своего влияния. Распад мировой экономики на локальные экономические системы не только обострил взаимную конкуренцию великих держав, но и способствовал усилению гонки вооружений, которая рассматривалась в качестве средства стимулирования экономического подъема. В 1938 г. военные расходы Германии, Италии и Японии составляли 1905 млн фунтов стерлингов, Англии, Франции и США — 829 млн фунтов, СССР — 924 млн фунтов стерлингов{6}. Понятно, что милитаризация экономик Германии и СССР и развитие японской экономики в условиях военной конъюнктуры оказали определяющее влияние на их структуру. Не располагая возможностями для экономического противоборства на мировой арене, эти страны целенаправленно создавали военно-промышленный комплекс, готовясь к войне, что отражало их экономическую слабость, вынуждая ставить на первое место подготовку к деятельности в период военного времени, когда сама война рассматривается как необходимое условие для изменения своего места в мире.

К1939 г. Германии удалось стать ведущей экономической силой в Центральной и Восточной Европе, а рост ее военного могущества позволял трансформировать экономическое влияние в политическое. Не случайно, по мнению Ф. Рузвельта, «одной из главных причин возникновения войны было стремление Германии захватить господствующее положение в торговле Центральной Европы»{7}. Экономическое соперничество[16] в треугольнике Англия — США — Германия наложилось на политическое противоборство великих держав на международной арене, что привело к взаимному стимулированию как экономических, так и политических противоречий.

Версальско-Вашингтонская система представляла собой определенную форму политической организации международных отношений после войны 1914-1918 гг. и была закреплена в договорах и соглашениях 1919-1922 гг. Как обычно, основой системы международных отношений, важнейшим внутренним фактором ее развития являлся баланс сил, понимаемый как конкретно-историческое соотношение удельного веса и влияния входящих в систему государств, и в первую очередь великих держав, которые по сути являлись основными системообразующими элементами. Конечно, средние и малые государства также влияли на общий баланс сил в системе международных отношений, но преимущественно на региональном уровне. Существование любой, в том числе и Версальско-Вашингтонской системы, продолжается до тех пор, пока закрепленное в ней соотношение (баланс) сил между отдельными странами соответствует реалиям процесса исторического развития государств. Определенная устойчивость, присущая системе международных отношений, зависит от степени ее равновесности, являющейся частным случаем баланса сил, при котором он соответствует как минимум балансу главных интересов великих держав{8}.

Однако в силу внутреннего развития великих держав «интересы одной или нескольких стран начинают выходить за рамки сложившегося баланса сил,[17] в результате чего стабильность системы нарушается. В случае если не удается модифицировать систему и прийти к новому консенсусу, система разрушается. Переход от одной системы к другой, как правило, сопровождается войнами. Взаимоотношения государств внутри системы международных отношений определяются в первую очередь их отношением к существующему балансу. Некоторые стремятся к его закреплению, другие — к трансформации, третьи — к разрушению. В зависимости от этого государства и строят свои отношения друг с другом как союзники, партнеры или как противники. Страны, стремящиеся к поддержанию равновесности системы, называют государствами-балансирами. Они выступают гарантами сохранения системы международных отношений, ее адаптации к новым историческим реалиям»{9}.

Оформление нового мирового порядка в Европе после Первой мировой войны было осложнено революцией в России и хаосом в Восточной Европе. Выработкой Версальского договора занимались только победители, которые зачастую преследовали различные цели. Для Франции основное значение имело максимальное ослабление Германии, что позволяло закрепить французскую гегемонию в Европе и обезопасить ее восточные границы. Англия и США были более заинтересованы в сохранении европейского равновесия. Для этого требовалось в большей степени учитывать интересы Германии, которую в условиях распада Австро-Венгрии, революции в России, общего национально-революционного подъема и действенной большевистской пропаганды можно было использовать в качестве стабилизирующего фактора в Центральной и[18] Восточной Европе. В итоге Версальские договоренности были компромиссом между этими крайними позициями за счет побежденных, что предопределило революционный подъем в Венгрии, становление массовых коммунистических партий и реваншистский вектор внешней политики Германии. Англия и Франция пытались использовать новые государства, возникшие в Европе, как против большевистской революции, так и против германского реваншизма. Однако роль союзников Лондона и Парижа никогда не была слишком высока и имела тенденцию к снижению.

Гарантией прочности Версальской системы могла бы стать согласованная позиция Англии, Франции и США. Однако США по ряду причин самоустранились от политических проблем Европы, а Англия и Франция по-разному видели перспективу европейского равновесия. Германия, ставшая объектом Версальского договора, и СССР, вообще находившийся вне рамок новой системы международных отношений, вполне естественно стали ее противниками. Тем самым Версальская система оставалась неравновесной и неуниверсальной, а ее относительно высокая степень конфликтности, несмотря на широкую пропаганду пацифизма, предопределялась сохранением деления политической карты Европы на победителей и побежденных.

Урегулирование международных отношений в Азиатско-Тихоокеанском регионе проходило в более спокойной обстановке. В ходе конференции в Вашингтоне (12 ноября 1921-6 февраля 1922 г.) было установлено новое соотношение сил на Дальнем Востоке, в основе которого лежало партнерство великих держав на базе консенсуса по военно-морским проблемам,[19] взаимных гарантий региональных интересов и общих принципов политики в Китае. Равновесность системы закреплялась новой ролью Японии, которая хотя и была вынуждена отказаться от союза с Англией и ограничить свои притязания в Китае и России, но получила гарантии военно-морской безопасности. Таким образом, Япония оказалась в роли основного гаранта Вашингтонской системы международных отношений. Однако гарантами от японского экспансионизма могли быть только дальневосточные державы в сотрудничестве с США и Англией, но они (СССР и Китай) были либо исключены из системы международных отношений, либо являлись ее объектом. Поэтому, будучи более равновесной системой, нежели Версальская, она оставалась неуниверсальной, поскольку исключила из своих субъектов СССР и Китай.

В рамках Версальско-Вашингтонской системы международных отношений все великие державы преследовали собственные цели, колеблющиеся в диапазоне от полного изменения мирового порядка до его значительной трансформации.

Основной целью Англии было сохранение роли политического центра мира и верховного арбитра в европейских делах, что требовало прежде всего восстановления в Европе «баланса сил». Европейское равновесие при косвенном британском контроле позволило бы Англии более активно противостоять двум основным угрозам ее положению в мире, исходившим от СССР и США. Создание «баланса сил» в Европе требовало от Англии ослабления преобладающего влияния Франции за счет усиления позиций Германии, что вело к уступкам Берлину. К консолидации Европы Англию[20] также подталкивали центробежные тенденции, все явственнее ощущавшиеся в Британской империи. Сохранение положения Англии в мире в условиях изменения соотношения сил великих держав требовало контроля за процессом модернизации Версальско-Вашингтонской системы. Отражением этой политики стало «умиротворение», сводившееся к ревизии существующего мирового порядка под контролем Англии. К концу 1930-х гг. к двум уже традиционным угрозам английским интересам со стороны СССР и США добавилась угроза со стороны Германии, что поставило Англию перед проблемой выбора будущего партнера и цены сближения с ним.

Основной целью Франции было сохранение завоеванных позиций на основе создания общеевропейской системы безопасности, что встречало сопротивление остальных великих держав. Уступки Франции в вопросе о репарациях и равенстве прав Германии в вооружениях (1932 г.) и подписание Пакта четырех (1933 г.) вели к ослаблению ее влияния в Европе. Переговоры о Восточном пакте с целью создания общеевропейской системы безопасности натолкнулись на нежелание других великих держав и ряда французских союзников сотрудничать с СССР. В этих условиях договор о взаимопомощи с Советским Союзом стал для французского руководства средством давления на Англию и Германию. Кризис 1935-1938 гг. еще больше ослабил позиции Франции в Европе и привязал ее внешнюю политику к позиции Англии, рассматривавшейся в качестве естественного союзника против Германии.

В течение 1920-х гг. Италия продолжала внешнеполитическую традицию союза с Англией для усиления[21] своего влияния на Балканах. Но реальное усиление позиций Италии в Восточном Средиземноморье привело с 1928 г. к охлаждению итало-английских отношений. В 1930-е гг. усиление Германии увеличивало заинтересованность Англии и Франции в сотрудничестве с Италией, что позволило последней добиться от них ряда уступок в Африке. В ходе кризиса 1935-1938 гг. Италия начала сближение с Германией, положив в основу своей внешней политики балансирование между Германией, Англией и Францией для расширения влияния в Средиземноморье, что было вполне совместимо с трансформацией существующей системы международных отношений.

Основной внешнеполитической целью Японии было расширение зоны влияния на Дальнем Востоке. В условиях гражданской войны в Китае, активного советского проникновения в Синьцзян, Монголию и Северную Маньчжурию, советско-китайского конфликта и англо-американского соперничества Япония сделала ставку на военно-политическое решение дальневосточных проблем. Использование межимпериалистических противоречий в регионе, антибольшевистская и антиколониальная пропаганда, обретение союзников в Европе позволили Японии проводить экспансионистский курс и сохранять приемлемые отношения с прочими участниками борьбы за влияние в регионе. В целом японское стремление к усилению своего влияния ограничивалось Дальним Востоком и было вполне совместимо с трансформацией существующей системы международных отношений.

Для Германии основной внешнеполитической целью была ревизия Версальского договора, а в [22]перспективе и глобальное изменение существующей системы международных отношений. Используя противоречия между остальными великими державами, Германии удалось к концу 1932 г. устранить наиболее тяжелые последствия поражения в Первой мировой войне. Новое германское руководство успешно продолжило эту политическую линию, взяв на вооружение «политику свершившегося факта». Кризис 1935-1938 гг. усилил позиции Германии, которая нашла союзников и новые возможности для давления на Англию и Францию. Используя политику «умиротворения», свои достижения в экономике, военном строительстве, идеи антибольшевизма, пацифизма и национализма, Германия смогла с начала 1938 г. перейти к ревизии территориальных установлений Версальского договора. В итоге к концу 1930-х гг. Германия значительно увеличила свой военно-экономический потенциал и влияние на международной арене.

В годы революции и Гражданской войны Советский Союз утратил завоеванные Российской империей позиции на международной арене и территории в Восточной Европе. По уровню своего влияния в Европе страна оказалась отброшенной на 200 лет в прошлое. Не случайно советское руководство взяло на вооружение концепцию мировой революции, совмещавшую новую идеологию и традиционные задачи внешней политики по усилению влияния страны в мире. Стратегической целью внешней политики страны стало глобальное переустройство системы международных отношений, что делало основными противниками Англию, Францию и их союзников. Сделав ставку на неизбежность возникновения нового[23] межимпериалистического конфликта, СССР стремился не допустить консолидации великих держав, справедливо воспринимая это как главную угрозу своим интересам. Советское руководство умело использовало официальные дипломатические каналы, нелегальные возможности Коминтерна, социальную пропаганду, пацифистские идеи, антифашизм, помощь некоторым жертвам агрессоров для создания имиджа главного борца за мир и социальный прогресс.

Основой внешней политики Соединенных Штатов было стремление занять вместо Англии положение политического центра мира, что требовало полного переустройства системы международных отношений на основе создания глобального баланса сил великих держав под эгидой Вашингтона. Взяв на вооружение политику «изоляционизма», США положили в основу своей внешнеполитической деятельности экономическую экспансию, а экономическое соперничество с Англией вело США к поддержке Германии и Японии, экономическое усиление которых должно было осложнить положение Лондона и подтолкнуть его к уступкам Вашингтону. В 1930-е гг. при наличии сложных внутренних проблем США успешно использовали традиции английской политики «блестящей изоляции» XIX в., что позволяло им сохранять свободу рук, выжидая развития событий. Соответственно в отношении стран Латинской Америки с конца 1920-х гг. начинает проводиться политика «доброго соседа», на Дальнем Востоке — политика «непризнания», а в Европе — политика «нейтралитета». Наибольшую опасность для США представляла английская политика «умиротворения», реализация которой привела бы к сохранению основ[24] существующей системы международных отношений. Тогда как срыв этой политики и эскалация кризиса благоприятствовали американским внешнеполитическим целям.

Говоря о развитии Версальско-Вашингтонской системы в межвоенное двадцатилетие, следует отметить наличие глобальных противоречий, оказавших первостепенное влияние на политику великих держав. Формирование послевоенной системы международных отношений проходило без учета интересов Германии и СССР, что сделало их ее противниками, и в Европе сложился политический треугольник (Англия и Франция — Германия — СССР), участники которого стремились достичь своих внешнеполитических целей, играя на противоречиях соперников. Опасаясь советско-германского сближения, Англия и Франция в середине 1920-х гг. пошли на уступки Германии, что привело к некоторому сглаживанию противоречий в Европе. Однако проблема Советского Союза, стремившегося вернуть себе роль великой державы, так и осталась нерешенной, и в 1920-х гг. основным мировым противоречием было внешнее по отношению к системе международных отношений противоречие между СССР и мировым порядком, который в основном устраивал все остальные великие державы.

В 1930-е гг. изменение баланса сил великих держав привело к тому, что некоторые из них сделали откровенную ставку на насильственную трансформацию Версальско-Вашингтонской системы, принципы которой перестали отвечать их интересам. Периферийное положение этих стран в системе международных[25] отношений позволяло им использовать основное противоречие для улучшения своих позиций. К этому следует добавить общий рост регионализма, стремление всех великих держав использовать сложности соперников для улучшения собственных позиций. Тем самым обозначился внутренний кризис системы международных отношений, который невозможно было устранить без достижения нового баланса сил и интересов. Однако достаточно убедительные стимулы его достижения отсутствовали. Кризис мировой экономики совпал с кризисом Версальско-Вашингтонской системы, и все великие державы в той или иной степени стали на путь гонки вооружений, готовясь к новой борьбе за передел мира. Просто одни делали ставку на грубую силу, а другие — на использование ситуации в своих интересах. Таким образом, в 1930-х гг. внешнее противоречие (СССР — Версальско-Вашингтонская система) было дополнено внутрисистемным, следствием чего стали кризис и крах системы международных отношений.

В результате политическая организация мира после Первой мировой войны оказалась слишком уязвимой в силу внутренне присущих Версальско-Вашингтонской системе пороков. Крушение межвоенной системы международных отношений прошло в 1930-е годы несколько этапов. Кризис 1931-1933 гг. положил начало насильственной трансформации системы международных отношений, а в ходе кризиса 1935-1938 гг. обозначилось ее крушение.

Первым внутренним кризисом Версальско-Вашингтонской системы стали дальневосточные события 1931-1933 гг.{10} В условиях мирового экономического[26] кризиса оживился японский экспансионизм. Великие державы были заняты борьбой с кризисом и с этой точки зрения не являлись угрозой для Японии. Китай и СССР после военного конфликта 1929 г. не достигли улучшения отношений. Нанкин был занят войной с отрядами китайской компартии (КПК) на юге Китая, а СССР экономически и политически осваивал Синьцзян. Все это исключало консолидацию Москвы и Нанкина против Японии. Используя благоприятную международную обстановку, войска Квантунской армии 18 сентября 1931 г. вторглись в Маньчжурию. Не получивший помощи от Нанкина правитель Маньчжурии Чжан Сюэлян, стремясь сохранить войска, отвел их, не ввязываясь в серьезные бои с японцами.

Обращение Китая в Лигу Наций, которая занялась изучением вопроса, продемонстрировало незаинтересованность Англии и Франции в решении этой проблемы. США посоветовали Нанкину не отвлекаться от войны с КПК. Само китайское руководство было заинтересовано в ослаблении армии Чжан Сюэляна, поскольку это усиливало влияние Нанкина. Япония пропагандировала идею наведения порядка в Маньчжурии и очищения ее от коммунистических элементов. В условиях провозглашения КПК 7 ноября 1931 г. Китайской советской республики эта пропаганда встречала полное понимание на Западе. Это не мешало японскому руководству проявлять лояльность в отношении СССР и советских граждан на КВЖД. СССР со своей стороны не проявил стремления к вмешательству, хотя и осудил агрессию в прессе. В ноябре — декабре 1931 г., когда японские войска стали продвигаться в Северную Маньчжурию, считавшуюся советской сферой[27] влияния, отношения Москвы с Токио несколько ухудшились, что породило в западном мире надежды на возникновение войны между ними. Но советское руководство решило договориться и 31 декабря 1931г. предложило Токио заключить договор о нейтралитете на основе сохранения «свободы рук» в Китае.

7 января 1932 г. американское руководство опубликовало свою «доктрину непризнания» изменений на Дальнем Востоке, а Англия вообще официально не отреагировала на эти события. Нападение Японии на Шанхай 23 января 1932 г. обострило ее отношения с Англией, Францией и США, которые, даже предприняв военную демонстрацию, действовали несогласованно. СССР попытался использовать ситуацию и подписал с Японией соглашение о торговле бензином с Маньчжурией и разрешил ей использовать КВЖД для военных перевозок. Однако ситуация вокруг Шанхая была урегулирована, и советско-японские противоречия в Маньчжурии, где 1 марта 1932 г. было провозглашено создание нового государства Маньчжоу-Го, вновь оживились. СССР негласно поддерживал антияпонские восстания и действия партизанских отрядов КПК.

Осенью 1932 г. СССР пытался договориться с Японией на основе взаимного признания статус-кво и договора о ненападении, но Токио отклонил эти предложения, ибо был заинтересован в сохранении неопределенности и контролируемой конфронтации с СССР, что позволяло пропагандировать антикоммунистическую борьбу и получать поддержку западных держав. СССР, не имевший дипломатических отношений с США и Китаем и только 3 октября 1929 г. восстановивший дипотношения с Англией, был изолирован в[28] Азиатско-Тихоокеанском регионе, и Япония могла не опасаться альтернативных советских блоков. В этих условиях Китай и СССР восстановили 12 декабря 1932 г. дипломатические отношения, а на следующий день Япония официально отказалась от предложенного СССР пакта о ненападении.

24 февраля 1933 г. Лига Наций наконец-то рассмотрела Маньчжурский вопрос и, констатировав нарушение Японией договора 9-ти держав, высказалась за непризнание Маньчжоу-Го. В результате Япония 27 марта вышла из Лиги Наций. Консенсус тихоокеанских и дальневосточных держав распался, обозначив кризис системы международных отношений. Отсутствие поддержки со стороны великих держав вынудило Китай на уступки Японии, что привело к перемирию в Тань-гу 31 мая 1933 г., воспринятое в мире как завершение кризиса. Освободившись от угрозы расширения конфликта, Япония усилила давление на СССР по вопросу о КВЖД, и в 1935 г. она была продана Маньчжоу-Го. Это привело к сужению советского влияния в Маньчжурии, но позволило Москве избежать войны на Дальнем Востоке.

Тем временем в Европе во второй половине 1920-х гг. Германии удалось устранить ряд контрольных установлений Версальского договора. В 1929 г. была выработана новая система выплаты репараций в иностранной валюте при одновременном уменьшении ежегодных взносов и окончания выплат в 1988 г. (план Юнга), принятие которой Германией привело к выводу оккупационных войск из Рейнской области в июне 1930 г. В условиях мирового валютного кризиса с июля 1931 г. был введен мораторий на взаимные расчеты,[29] и выплата репараций была прекращена. В ходе Лозаннской конференции (16 июня — 9 июля 1932 г.) германские репарации были сокращены до 3 млрд марок, которые должны были быть выплачены в течение 15 лет. На конференции по разоружению 11 декабря 1932 г. Англия, Франция, Италия и США признали за Германией равные права в деле развития вооруженных сил. Подобные уступки Германии вызвали заметное беспокойство французского руководства, которое начало искать возможности сближения с СССР. Заключение договоров о ненападении СССР с Финляндией, Эстонией, Латвией и Польшей в 1932 г. обезопасило его северо-западные границы от возможного антисоветского союза этих стран и позволило заключить 29 ноября 1932 г. советскофранцузский договор о ненападении. Используя выдвинутую Францией в конце 1920-х гг. идею общеевропейского союза, Англия и Италия предложили проект договора великих держав Европы, который был подписан 15 июля 1933 г., но так и не вступил в силу. Не добившись удовлетворения своих требований о довооружении, Германия покинула конференцию по разоружению и 14 октября 1933 г. вышла из Лиги Наций. Это подтолкнуло Францию продолжить сближение с СССР и привело к началу переговоров о Восточном пакте.

В итоге событий начала 1930-х гг. на Дальнем Востоке и в Европе система международных отношений дала первые трещины. Япония, используя разобщенность СССР и Запада и соперничество великих держав на Дальнем Востоке, начала насильственную ревизию Версальско-Вашингтонской системы. Однако, оказавшись перед выбором направления дальнейшей[30] экспансии, решила не доводить дело до войны с СССР и вести осторожную политику в Китае, пытаясь расширить зону своего влияния мирными средствами и создать в Маньчжурии военно-экономическую базу для будущего. Германия смогла с согласия остальных великих держав ревизовать репарационные установления и военные ограничения Версальского договора и обеспечила себе более широкое пространство для маневра между великими державами. Англия продолжала политику консолидации Европы, что вело к новым уступкам Германии. США старались использовать создавшуюся ситуацию для осложнения положения Англии и пошли на дипломатическое признание СССР, рассчитывая использовать его в качестве противовеса Японии. Опасавшаяся за свою безопасность Франция выступила за создание европейской системы коллективной безопасности с привлечением СССР. Советский Союз, на дальневосточных границах которого возник очаг военной напряженности, для обеспечения прочного тыла в Европе стал налаживать контакты со своими западными соседями, Францией и США, заявив о поддержке политики коллективной безопасности. Италия стремилась усилить свое влияние в Центральной Европе (Австрия, Венгрия) и Восточном Средиземноморье.

Второй внутренний кризис Версальско-Вашингтонской системы, обозначивший ее крушение, разразился в 1935-1938 гг. в Европе и на Дальнем Востоке{11}. Выход Германии из Лиги Наций привел по инициативе Англии к оживленным переговорам об условиях ее возвращения в эту организацию. Английское руководство пыталось найти компромисс между[31] требованиями Германии и интересами Франции, которая в условиях усиления угрозы ее безопасности продолжала добиваться заключения Восточного пакта. Это соглашение, зародившееся в условиях германо-польского сближения, ухудшения советско-германских отношений и развития франко-советских контактов, по разным причинам не устраивало Англию, Германию, Италию и Польшу, что сделало его заключение невозможным и стимулировало выработку советско-французского договора о взаимопомощи. Итогом переговоров о Восточном пакте стало вступление СССР по инициативе Франции в Лигу Наций в сентябре 1934 г. Одновременно в условиях угрозы независимости Австрии летом 1934 г. началось франко-итальянское сближение, завершившееся 7 января 1935 г. соглашением о содействии итальянского руководства в деле противодействия нарушению Германией версальских военных и территориальных ограничений в обмен на признание интересов Италии в Эфиопии.

1 марта 1935 г. Саар по итогам плебисцита был передан под юрисдикцию Германии, расширив ее экономическую базу. 3 февраля 1935 г. Англия и Франция предложили Германии переговоры о вооружениях и о пакте о взаимопомощи в Восточной Европе. В ответ Германия согласилась на двусторонние переговоры, чем тут же воспользовалась Англия. 4 марта 1935 г. в Англии была опубликована «Белая книга» о вооруженных силах, а во Франции 15 марта были увеличены сроки службы в армии, что дало Германии повод объявить об отказе от военных ограничений Версальского договора. 10 марта 1935 г. в Берлине было официально объявлено о создании ВВС,[32] а 16 марта — о введении всеобщей воинской повинности. 18 марта Германия предложила гарантировать все свои границы, что было успешно использовано ею в пропаганде. 25 — 26 марта состоялись англо-германские, а 28 — 29 марта англо-советские переговоры, в ходе которых стороны обменялись мнениями соответственно о германских вооружениях и об отношении СССР к событиям в Европе.

Отказ Германии от выполнения военных ограничений Версальского договора привел 11-14 апреля 1935 г. к созданию англо-франко-итальянского «фронта Стрезы». 2 мая 1935 г. Франция пошла на подписание с СССР договора о взаимопомощи, который, однако, не был дополнен военной конвенцией, что ограничивало его значение. Незавершенность процесса создания франко-советского союза отражала необходимость для Франции сохранить своих союзников в Восточной Европе, которые были, как правило, настроены против возможного союза с СССР. Кроме того, Франция опасалась быть обвиненной в расколе Европы на военно-политические блоки и продолжала диалог с Германией в надежде на урегулирование. В ответ на заключение советско-французского и советско-чехословацкого договоров о взаимопомощи Германия 21 мая 1935 г. потребовала пересмотра статуса Рейнской области. Создание «фронта Стрезы» не помешало Англии продолжить переговоры с Германией о военно-морских вооружениях. Заключение 18 июня 1935 г. англо-германского соглашения явилось двусторонним нарушением Версальского договора, нанесло удар по «фронту Стрезы», облегчив Германии игру на противоречиях великих европейских держав,[33] ухудшило англо-французские отношения и стимулировало экспансионистские претензии Италии в Эфиопии. 19 июня 1935 г. было подписано франко-итальянское военное соглашения об использовании войск сторон в Австрии и на Рейне. Англия, заинтересованная в сохранении нормальных отношений с Италией, 23 июня 1935 г. в ходе англо-итальянских переговоров об урегулировании эфиопской проблемы на основе обмена территориями молчаливо согласилась на любые действия Италии в Африке.

Нападение Италии 3 октября 1935 г. на Эфиопию и обсуждение этого вопроса в Лиге Наций в условиях предвыборной кампании в Англии привело к установлению с 18 ноября 1935 г. экономических санкций против Италии. В угоду общественному мнению Англия сосредоточила в Средиземном море Флот метрополии, не прекращая секретных поисков путей удовлетворения Италии в Африке. Столкновение с Италией или ее поражение не было целью Англии, потому что могло подорвать стабильность фашистского режима и усилить опасность создания «красной Италии». Франция отказалась поддержать военно-морскую демонстрацию Англии в Средиземном море и тайно нарушала экономические санкции. В санкциях не участвовали Германия, США, Япония, Австрия, Венгрия, Албания и ряд других стран, расширивших свое присутствие на итальянском рынке. Кризис в отношениях Италии с Англией и Францией был использован Германией для нормализации отношений с Римом. Стремление создать в Европе мощный противовес Англии, чтобы затруднить ей проведение политики экономического соперничества, определило[34] внешнеполитическую стратегию США, которые использовали эскалацию напряженности вокруг Эфиопии для принятия закона о нейтралитете 1935 г., затруднявшего сотрудничество с другими странами в деле отпора агрессии, но не затрагивавшего экономические аспекты отношений.

В условиях охлаждения отношений между Англией, Францией и Италией Германия готовила ремилитаризацию Рейнской области, используя в качестве предлога предстоящую ратификацию советско-французского договора о взаимопомощи. Англия, Франция и США располагали сведениями о намерениях Берлина, но по разным причинам решили не противодействовать им. Англия надеялась усилить влияние на внешнюю политику Франции в условиях возрастания германской угрозы. Французское руководство, рассчитывая на поддержку Англии и Италии, не предприняло никаких самостоятельных действий, хотя согласно Локарнскому договору имело на это право. США были заинтересованы в осложнении положения Англии в Европе. Поэтому, когда 7 марта 1936 г. германские войска вступили в Рейнскую область, они не встретили отпора со стороны Франции. Лига Наций констатировала нарушение Германией Версальского и Локарнского договоров, что дало Франции формальный повод требовать помощи от Англии и Италии. Однако Италия отказалась от содействия до снятия наложенных на нее экономических санкций и признания оккупации Эфиопии, а Англия сослалась на отсутствие угрозы французской территории. Германская авантюра удалась, и Берлин тут же предложил заменить Локарнские договоры новыми соглашениями о ненападении,[35] втянув Англию и Францию в бесперспективные переговоры. В результате бездействия Франции ее позициям в Европе и системе союзов был нанесен сильнейший удар, усиливший тенденцию «умиротворения» во французской политике.

Стремление Англии сблизиться с Турцией, которую предполагалось использовать в качестве противовеса Италии, привело к тому, что Лондон поддержал стремление Москвы и Анкары пересмотреть решения Лозаннской конференции о режиме черноморских проливов. Италия отказалась от участия в конференции до снятия с нее экономических санкций, но и после их отмены позиция Рима осталась неизменной. В ходе конференции в Монтре (22 июня — 21 июля 1936 г.) Англия и Франция согласились на изменение режима черноморских проливов с учетом интересов СССР. Начало франкистского мятежа в Испании 18 июля 1936 г. способствовало отвлечению внимания Англии и Франций от центральноевропейских проблем. Германия и Италия почти сразу же поддержали Франко, демонстрируя всему миру свою антикоммунистическую позицию, за которой скрывалось стремление усилить влияние в Испании и Западном Средиземноморье. Позиция невмешательства, занятая Англией, Францией и США, как нельзя лучше соответствовала решению этой задачи. Несмотря на осложнение положения на Средиземном море, английское руководство сочло необходимым, прикрываясь пацифистской риторикой, проводить политику «невмешательства», то есть фактически поддержать Франко, в котором видели гарантию от «красной опасности», особенно в условиях расширения советского вмешательства в войну. Под нажимом[36] Англии Франция также согласилась проводить политику невмешательства. Французское руководство не решалось на дальнейшее сближение с СССР, опасаясь ухудшения отношений с Англией и Германией и распада своих союзов в Восточной Европе, которые имели и антисоветскую направленность. Столь нерешительная политика Франции привела к отходу от нее ее прежних союзников. Применение США закона о нейтралитете в период гражданской войны в Испании было прямой поддержкой мятежников и интервентов и способствовало усилению Германии и формированию германо-итальянского союза, который рассматривался Вашингтоном в качестве противовеса Англии и Франции.

Изменение ситуации в Европе стимулировало сближение Германии, Италии и Японии. Оккупация Эфиопии и прочие африканские проблемы заставляли Италию искать противовес Англии и Франции. На основе помощи Франко Италия все сильнее сближалась с Германией, и 26 октября 1936 г. возникает «Ось Берлин — Рим». Вступление СССР в Лигу Наций, подписание советско-французского и советско-чехословацкого договоров в мае 1935 г. и поддержка Москвой МНР требовали от Японии поисков антисоветских союзников в Европе, поэтому в Токио благосклонно восприняли начавшиеся с мая 1935 г. германские зондажи. Осенью 1935 г. и весной 1936 г. на монголо-маньчжурской границе произошли новые столкновения, что вынудило СССР открыто заявить о своем союзе с МНР. Это, в свою очередь, ускорило заключение Германией и Японией Антикоминтерновского пакта 25 ноября 1936 г., которое было подкреплено новым столкновением на[37] маньчжуро-советской границе у озера Ханка 26 — 27 ноября 1936 г. Тем самым Япония наглядно продемонстрировала всему миру антикоммунистическую подоплеку своих действий. 2 декабря 1936 г. был заключен итало-японский договор, а 6 ноября 1937 г. Италия вошла в Антикоминтерновский пакт. В рамках германо-австрийского соглашения 11 июля 1936 г. была обеспечена возможность германского влияния на эту страну. Пообещав Бельгии гарантию ее независимости и территориальной неприкосновенности, Германия добилась ее отказа от Локарнских договоренностей и провозглашения 14 октября 1936 г. нейтралитета.

Учитывая занятость Англии и Франции испанскими событиями, сотрудничество с Германией и Италией и не опасаясь вмешательства США, Япония решилась перейти к активным действиям на континенте. Советско-маньчжурский инцидент на Амуре 29 — 30 июня 1937 г. дал Японии возможность продемонстрировать Западу неизменность своего антикоммунистического курса, а 7 июля 1937 г. Япония начала войну в Китае. Предложение Англии 12 июля 1937 г. предпринять совместный демарш в Токио и Нанкине не было поддержано США, которые, рассчитывая на обострение англо-японских отношений, 16 июля 1937 г. заявили, что не исключают возможность пересмотра итогов Вашингтонской конференции. Соперничество Англии и США на Дальнем Востоке успешно использовалось японским руководством. Заключение 21 августа 1937 г. советско-китайского договора о ненападении ухудшило японо-советские отношения, но стороны лишь усилили пропагандистскую войну в прессе. В сентябре 1937 г. КПК и Гоминьдан создали единый[38] антияпонский фронт, а Англия и США признали морскую блокаду китайского побережья Японией. Предложение Англии в октябре 1937 г. обсудить вопрос о бойкоте Японии не встретило поддержки США.

В создавшейся ситуации Лига Наций вновь продемонстрировала свою неэффективность. Поскольку великие державы в условиях начавшегося кризиса старались не портить отношений с Японией, поглощавшей значительную часть их экспорта, конференция стран-участниц договора 9-ти держав в Брюсселе в ноябре 1937 г. в силу общего нежелания вмешиваться в японо-китайский конфликт закончилась безрезультатно, обозначив крах Вашингтонской системы. Американское руководство, зная слабость японской экономики, совершенно не опасалось каких-либо антиамериканских военных акций с ее стороны. Англия и США больше были озабочены своими переговорами с Германией, а Япония успешно использовала жупел советской угрозы. Даже нападение японских войск на английские и американские суда вызвало со стороны Англии и США лишь дипломатические протесты. Правда, США с января 1938 г. расширили свою военно-морскую программу, но англо-американские переговоры декабря 1937 — января 1938 г. о взаимодействии против Японии были прерваны, поскольку каждая сторона стремилась взвалить на партнера основное бремя действий. Отказ Японии выполнить требование совместной англо-франко-американской ноты от 5 февраля 1938 г. — прекратить начатое с 1935 г. строительство военно-морских баз на подмандатных островах, выходящее за рамки Вашингтонских соглашений, также не привел к каким-либо санкциям.

С весны 1938 г. Англия и Франция были связаны[39] развитием событий вокруг Австрии и Чехословакии, но Япония, испытывавшая финансовый и экономический кризис, решила продемонстрировать свои хорошие отношения с Англией и США. В мае 1938 г. Англия передала Японии контроль над китайскими таможнями на оккупированной территории, а в июле начались секретные англо-японские переговоры, вызвавшие озабоченность США и обострившие англо-американские отношения. В условиях роста общественного недовольства попустительством японской агрессии и симпатий к СССР, снабжавшего Китай оружием, США были вынуждены 16 июня 1938 г. ввести «моральное эмбарго» на поставки авиационной техники в Японию, что не имело каких-либо серьезных последствий. Наступление японских войск в долине реки Янцзы потребовало от СССР определенных действий для отвлечения внимания Токио. Спровоцированный советской стороной конфликт у озера Хасан вызвал падение курса ценных бумаг на токийской бирже и позволил сторонам продемонстрировать свою непримиримость. 3 ноября 1938 г. Япония заявила о планах создания «Великой Восточной Азии». Это привело к началу англо-американских военно-морских переговоров о взаимодействии на Тихом океане, которые, правда, окончились безрезультатно. В декабре 1938 г. Англия и США предоставили Китаю займы, чтобы удержать его от капитуляции, поскольку затяжка войны сковывала Японию и была выгодна Англии, Франции, США и СССР. Захваты Японии в феврале 1939 г. в Южном Китае вызвали протесты Англии, Франции и США, но предложение Вашингтона подкрепить эти протесты посылкой в[40] регион их военно-морских сил встретило возражение Англии.

Усиление германской экономики и начавшийся в 1937 г. новый спад производства в мире способствовали тому, что Германия все явственнее стала требовать ревизии территориальных решений Версальского договора. Именно с 1937 г. во внешней политике Англии на первый план выходит идея «умиротворения» Германии за счет Восточной Европы и СССР. Удовлетворение экспансионистских претензий Германии должно было, по мнению английского руководства, привести к новому «пакту четырех». Сепаратные переговоры США и Англии с Германией в ноябре 1937 г. показали германскому руководству, что ни Англия, ни США, ни Франция не станут вмешиваться в случае присоединения Австрии, Судет и Данцига, если эти изменения не приведут к войне в Европе. С осени 1937 г. германское давление на Австрию нарастает. Во время англо-французских переговоров 29-30 ноября 1937 г. стороны договорились, что их интересы в Восточной Европе не имеют принципиального характера и не требуют проведения антигерманских акций. Попытки Австрии найти поддержку в Англии и Франции оказались тщетными, и 12-13 марта 1938 г. она была аннексирована Германией, которая значительно улучшила свое стратегическое положение в центре Европы. 17 марта 1938 г. СССР предложил созвать конференцию по борьбе с агрессией, но Англия, опасаясь раскола Европы на военно-политические блоки, высказалась против этой идеи.

Обострение ситуации вокруг Чехословакии в апреле — мае 1938 г. продемонстрировало нежелание Англии и Франции вмешиваться в дела Восточной Европы.[41] Предложения СССР о проведении военных переговоров с Францией и Чехословакией от 27 апреля и 13 мая не были приняты, поскольку было бы «несчастьем, если бы Чехословакия спаслась благодаря советской помощи»{12}. Англия пыталась возродить «фронт Стрезы» и 16 апреля 1938 г. признала захват Италией Эфиопии в обмен на сохранение статус-кво на Средиземном море, но расколоть германо-итальянскую ось не удалось. Майский кризис 1938 г. показал, что политика невмешательства чревата утратой англо-французского влияния на развитие событий, поэтому в разгар кризиса оба правительства заявили 21 мая 1938 г. о вмешательстве в случае германской агрессии, что вынудило Германию отступить. Однако вместо помощи Чехословакии Англия и Франция усилили нажим на нее в пользу передачи Германии стратегически важных приграничных районов. Английское руководство опасалось, что неуступчивость в су-детском вопросе может привести к германо-американскому сближению, а то и к краху нацистского режима, что не отвечало интересам Англии. США со своей стороны через своего посла в Лондоне 20 июля 1938 г. намекнули Берлину, что в случае сотрудничества между США и Германией Вашингтон поддержал бы германские требования к Англии или сделал бы все для удовлетворения германских требований к Чехословакии. Италия в ходе чехословацкого кризиса старалась отвлечь Германию от средиземноморских проблем и устранить оплот французского влияния в Центральной Европе.

Летом 1938 г. английское руководство стремилось найти новый компромисс великих держав Европы. Но[42] вместо нажима на Германию Англия и Франция, поддержанные США, продолжали требовать от Чехословакии уступок во имя сохранения мира в Европе, поскольку война могла способствовать ее большевизации. Таким образом, Чехословакия стала разменной картой в политике умиротворения Германии и базой нового компромисса. Английское руководство исходило из того, что слабая Германия не хочет, а сильная Франция не может пойти на закрепление британской гегемонии. Поэтому было необходимо усилить Германию, ослабить Францию, а заодно изолировать СССР, который 21 сентября вновь предложил провести конференцию для выработки мер против агрессии. В итоге 29-30 сентября 1938 г. в ходе Мюнхенской конференции Англия и Франция передали Германии Судеты в обмен на декларации о ненападении. Англия рассматривала Мюнхенское соглашение как фундаментальную основу для дальнейшего англо-германского компромисса по всем кардинальным проблемам.

Эскалация кризиса и политика «умиротворения», проводимая Англией и Францией, позволили Италии сыграть роль миротворца на Мюнхенской конференции и, играя на противоречиях великих держав, к началу 1939 г. существенно повысить свою роль в европейских делах. Вместе с тем итальянское руководство было вынуждено отказаться от своих устремлений в Центральной Европе в пользу Германии. В результате Мюнхенского соглашения система военных союзов Франции распалась, а франко-германская декларация о гарантиях границ и консультациях не могла заменить ее. В декабре 1938 г. Франция признала итальянскую оккупацию Эфиопии. Это был апогей политики умиротворения,[43] нанесшей колоссальный удар не только по влиянию Англии и Франции в Европе, но и по всей Версальской системе, которая практически прекратила свое существование. Фактически западные страны сами разрушили созданную ими после Первой мировой войны систему международных отношений в Европе.

Все эти вполне известные события просто игнорируются В. Суворовым. Но если не закрывать на них глаза, то возникает вопрос, почему именно Советский Союз виноват в том, что Версальско-Вашингтонская система международных отношений разваливалась на глазах, а западные великие державы фактически потворствовали Японии, Италии и Германии? Учитывая, что все эти три государства прикрывали свою экспансию антикоммунистической риторикой, в Москве не могли не учитывать возможности создания так называемого «единого империалистического антисоветского фронта». Вполне естественно, что СССР стремился не допустить консолидации остальных великих держав, справедливо воспринимая это как главную угрозу своим интересам. В этих условиях борьба за «коллективную безопасность» стала внешнеполитической тактикой Москвы, направленной на усиление веса СССР в международных делах и на недопущение консолидации остальных великих держав без своего участия. Однако события 1938 г. наглядно показали, что Советский Союз не только все еще далек от того, чтобы стать равноправным субъектом европейской политики, но и продолжает рассматриваться европейскими великими державами как объект их политики. В этих условиях только новое обострение кризиса в Европе[44] позволяло СССР вернуться в большую политику в качестве великой державы.

Этим устремлениям Москвы способствовало то, что в ходе политических кризисов 1930-х гг. Версальско-Вашингтонская система в Европе и на Дальнем Востоке оказалась практически разрушенной, что не могло не привести к очередному столкновению между великими державами. В этом смысле можно говорить о том, что Вторая мировая война была закономерным явлением в период смены систем международных отношений и вряд ли могла бы быть предотвращена, поскольку неравномерность экономического развития вела к изменению баланса сил великих держав, каждая из которых в той или иной степени оказалась заинтересованной в реорганизации Версальско-Вашингтонской системы международных отношений. Германия, США и СССР стремились к полному переустройству системы международных отношений, Англия и Франция были готовы на некоторые изменения, не затрагивающие их ведущего положения в мире, а Италия и Япония старались расширить свое влияние на региональном уровне. Вторая мировая война явилась отражением столкновения интересов великих держав в условиях краха Версальско-Вашингтонской системы, и так же как и предыдущие конфликты великих держав, носила империалистический характер, дополняемый освободительной борьбой оккупированных стран и территорий. Таким образом, мы рассматриваем Вторую мировую войну как совокупность войн великих держав между собой и другими странами за расширение своего влияния и пересмотр границ, сложившихся в 1919-1922 гг.[45]

Новое обострение ситуации весной 1939 г. не заставило себя ждать. 14 марта Словакия по совету Германии провозгласила независимость, 15 марта германские войска вступили в Чехию, которая была включена в состав Третьего рейха в качестве Протектората Богемия и Моравия. 14-17 марта Венгрия с одобрения Берлина заняла Закарпатскую Украину. 22 марта Германия добилась от Литвы возвращения ей Мемеля (Клайпеды), а Италия 7-10 апреля оккупировала Албанию. Все эти события положили начало предвоенному политическому кризису. Естественно, что в этих условиях каждая великая держава рассчитывала использовать ситуацию в собственных интересах. Англия и Франция стремились направить германскую экспансию на Восток, что должно было привести к столкновению Германии с СССР, их взаимному ослаблению, и упрочило бы положение Лондона и Парижа на мировой арене. Естественно, Москве вовсе не улыбалась роль «жертвенного агнца», и советское руководство сделало все, чтобы отвести угрозу втягивания в возможную европейскую войну, которая должна была ослабить Германию, Англию и Францию. Это, в свою очередь, позволило бы СССР занять позицию своеобразного арбитра, от которого зависит исход войны, и максимально расширить свое влияние на континенте. Со своей стороны Германия, прекрасно понимая невозможность одновременного столкновения с коалицией великих держав, рассчитывала на локальную операцию против Польши, что улучшило бы ее стратегическое положение для дальнейшей борьбы за гегемонию в Европе с Англией, Францией и СССР. Италия стремилась получить новые уступки от Англии и Франции в[46] результате их конфликта с Германией, но сама не торопилась воевать. США была нужна война в Европе, чтобы исключить возможность англо-германского союза, окончательно занять место Англии в мире и ослабить СССР, что позволило бы стать основной мировой силой. Япония, пользуясь занятостью остальных великих держав в Европе, намеревалась закончить на своих условиях войну в Китае, добиться от США согласия на усиление японского влияния на Дальнем Востоке и при благоприятных условиях поучаствовать в войне против СССР.

В ходе политического кризиса 1939 г. в Европе сложилось два военно-политических блока: англо-французский и германо-итальянский, каждый из которых был заинтересован в соглашении с СССР. Со своей стороны, Москва получила возможность выбирать, с кем и на каких условиях ей договариваться, и максимально ее использовала, балансируя между этими военно-политическими блоками. Международные отношения весны — лета 1939 г. в Европе представляли собой запутанный клубок дипломатической деятельности великих держав, каждая из которых стремилась к достижению собственных целей. События параллельно развивались по нескольким направлениям: шли тайные и явные англо-франко-советские, англо-германские и советско-германские переговоры, происходило оформление англо-франко-польской и германо-итальянской коалиций. Москва в своих расчетах исходила из того, что возникновение войны в Европе — как при участии СССР в англо-французском блоке, так и при сохранении им нейтралитета — открывало новые перспективы для усиления советского влияния на[47] континенте. Союз с Англией и Францией делал бы Москву равноправным партнером со всеми вытекающими из этого последствиями, а сохранение Советским Союзом нейтралитета в условиях ослабления обеих воюющих сторон позволяло ему занять позицию своеобразного арбитра, от которого зависит исход войны. Исходя из подобных расчетов, был определен советский внешнеполитический курс.

Продолжая действовать в рамках концепции «коллективной безопасности», советское руководство попыталось добиться заключения союза с Англией и Францией. Однако неудачные англо-франко-советские переговоры, показавшие, что Лондон и Париж не готовы к равноправному партнерству с Москвой, и угроза англо-германского соглашения заставили Советский Союз более внимательно отнестись к германским предложениям о нормализации двусторонних отношений. Подписанный 23 августа 1939 г. советско-германский договор о ненападении стал значительным успехом советской дипломатии. СССР удалось остаться вне европейской войны, получив при этом значительную свободу рук в Восточной Европе и более широкое пространство для маневра между воюющими группировками в собственных интересах. Благодаря соглашению с Германией СССР впервые за всю свою историю получил признание своих интересов в Восточной Европе со стороны одной из великих европейских держав. В 1939 г. Европа оказалась расколотой на три военно-политических лагеря: англо-французский, германо-итальянский и советский, каждый из которых стремился к достижению собственных целей, что не могло не привести к войне.[48]

Вместе с тем следует помнить, что никаких реальных территориальных изменений или оккупации «сфер интересов» советско-германский договор не предусматривал{13}. К сожалению, теперь, зная дальнейшие события, некоторые исследователи склонны полагать, что Гитлер и Сталин уже тогда, в ночь на 24 августа, заранее знали, что именно произойдет в ближайшие 38 дней. Естественно, что в действительности этого не было. Вообще ситуация конца августа 1939 г. была столь запутанной, что политики и дипломаты всех стран, в том числе и Советского Союза, старались подписывать максимально расплывчатые соглашения, которые в зависимости от обстановки можно было бы трактовать как угодно. Более того, 24 августа никто не знал, возникнет ли вообще германо-польская война или будет достигнут какой-то компромисс, как это было в 1938 г. В этой ситуации употребленный в секретном дополнительном протоколе к договору о ненападении термин «территориально-политическое переустройство» Восточной Европы мог трактоваться и как вариант нового Мюнхена, то есть позволил бы Москве заявить о своих интересах на возможной международной конференции. А понятие «сфера интересов» вообще можно было трактовать как угодно{14}. Таким образом, советско-германский пакт был соглашением, рассчитанным на любую ситуацию. Конечно, Москва была заинтересована в отстаивании своих интересов, в том числе и за счет интересов других, но это, вообще-то, является аксиомой внешнеполитической стратегии любого государства. Почему же лишь Советскому Союзу подобные действия ставят в вину?[49]

Важной проблемой историографии событий 1939 г. является вопрос о связи советско-германского пакта с началом Второй мировой войны. В этом вопросе мнения исследователей разделились. Многие авторы вслед за западной историографией, которая основывается на позиции английского руководства, сформулированной 30 августа 1939 г., что «судьба войны и мира находится сейчас в руках СССР» и его вмешательство может предотвратить войну{15}, полагают, что пакт способствовал началу Второй мировой войны{16}. По мнению других, пакт не оказал никакого влияния на начало германо-польской войны (и Второй мировой тоже), поскольку оно было запланировано еще в апреле 1939 г.{17}Р.А. Медведев полагает даже, что пакт заставил Англию и Францию объявить Германии войну{18}, никак, впрочем, не аргументируя этот тезис. Чтобы дать аргументированный ответ на этот, вероятно, наиболее важный вопрос, следует обратиться к рассмотрению событий, произошедших с 23 августа по 1 сентября в Европе.

В августе 1939 г. вопрос о выяснении позиции Англии и СССР в случае войны в Польше вступил для Германии в решающую фазу. 2 — 3 августа Германия активно зондировала Москву, 7 августа — Лондон, 10 августа — Москву, 11 августа — Лондон, 14-15 августа — Москву. 21 августа Лондону было предложено принять 23 августа для переговоров Геринга, а Москве — Риббентропа для подписания пакта о ненападении. И СССР, и Англия ответили согласием! Исходя из необходимости прежде всего подписать договор с СССР, 22 августа Гитлер отменил полет Геринга, хотя об этом в Лондон было сообщено только 24 августа. Пока же английское руководство, опасаясь сорвать визит[50] Геринга, запретило мобилизацию. Выбор Гитлера можно объяснить рядом факторов. Во-первых, германское командование было уверено, что вермахт в состоянии разгромить Польшу, даже если ее поддержат Англия и Франция. Тогда как выступление СССР на стороне антигерманской коалиции означало катастрофу. Во-вторых, соглашение с Москвой должно было локализовать германо-польскую войну, удержать Англию и Францию от вмешательства и дать Германии возможность противостоять вероятной экономической блокаде западных держав. В-третьих, не последнюю роль играл и субъективный момент: Англия слишком часто шла на уступки Германии, и в Берлине, видимо, в определенной степени привыкли к этому. СССР же, напротив, был слишком неуступчивым, и выраженную Москвой готовность к соглашению следовало использовать без промедления. Кроме того, это окончательно похоронило бы и так не слишком успешные англо-франко-советские военные переговоры.

22 августа Гитлер выступил перед военными. Обрисовав общее политическое положение, он сделал вывод, что обстановка благоприятствует Германии, вмешательство Англии и Франции в германо-польский конфликт маловероятно, они не смогут помочь Польше, а с СССР будет заключен договор, что также снизит угрозу экономической блокады Германии. В этих условиях стоит рискнуть и разгромить Польшу, одновременно сдерживая Запад. При этом следовало быстро разгромить польские войска, поскольку «уничтожение Польши остается на первом плане, даже если начнется война на Западе»{19}. Занятый локализацией похода в Польшу, Гитлер рассматривал «договор (с СССР) как разумную сделку.[51] По отношению к Сталину, конечно, надо всегда быть начеку, но в данный момент он (Гитлер) видит в пакте со Сталиным шанс на выключение Англии из конфликта с Польшей»{20}. Уверенный в том, что ему это удастся, Гитлер в первой половине дня 23 августа, когда Риббентроп еще летел в Москву, отдал приказ о нападении на Польшу в 4.30 утра 26 августа.

23 августа Франция заявила, что поддержит Польшу, но Верховный совет национальной обороны решил, что никаких военных мер против Германии предпринято не будет, если она сама не нападет на Францию. В тот же день Гитлеру было передано письмо Чемберлена, в котором Лондон извещал о том, что в случае войны Англия поддержит Польшу, но при этом демонстрировал готовность к соглашению с Германией. В Англии все еще ожидали визита Геринга, и лишь 24 августа стало ясно, что он не приедет. В тот же день Германия уведомила Польшу, что препятствием к урегулированию конфликта являются английские гарантии. Опасаясь, что Варшава пойдет на уступки и сближение с Берлином, Англия 25 августа подписала с Польшей договор о взаимопомощи, но военного соглашения заключено не было. В тот же день Германия уведомила Англию, что «после решения польской проблемы» она предложит всеобъемлющее соглашение сотрудничества и мира, вплоть до гарантий существования и помощи Британской империи{21}. Но вечером 25 августа в Берлине стало известно об англо-польском договоре, а Италия, которая и ранее высказывала опасения в связи с угрозой возникновения мировой войны, известила об отказе участвовать в войне. Все это[52] привело к тому, что около 20 часов был отдан приказ об отмене нападения на Польшу, и армию удалось удержать буквально в последний момент{22}.

26 августа западные союзники порекомендовали Польше дать приказ войскам воздерживаться от вооруженного ответа на германские провокации. На следующий день Лондон и Париж предложили Варшаве организовать взаимный обмен населением с Германией. Тем не менее, в Польше были уверены, что «до настоящего времени Гитлер не принял еще решения начать войну… ни в коем случае в ближайшее время не произойдет ничего решающего»{23}. Англия и Франция так же все еще не были уверены, что Германия решится воевать. 26 августа в Англии вместо 300 тыс. резервистов было призвано всего 35 тыс., поскольку считалось, что англо-польский договор удержит Германию от войны. В тот же день из Лондона в Берлин поступили сведения, что Англия не вмешается в случае германского нападения на Польшу или объявит войну, но воевать не будет{24}. 28 августа Англия отказалась от германских предложений о гарантии империи, порекомендовав Берлину начать прямые переговоры с Варшавой. Если Германия пойдет на мирное урегулирование, то Англия соглашалась рассмотреть на будущей конференции общие проблемы англо-германских отношений. Лондон вновь предупредил Берлин, что в случае войны Англия поддержит Польшу, но при этом обещал воздействовать на поляков в пользу переговоров с Германией.

Одновременно Польше было рекомендовано ускорить переговоры с Германией. Так же Лондон просил Муссолини намекнуть Гитлеру, что[53] «если урегулировакие нынешнего кризиса ограничится возвращением Данцига и участков «коридора» Германии, то, как нам кажется, можно найти, в пределах разумного периода времени, решение без войны»{25}. Естественно, Варшава не должна была знать об этом. Если бы германо-польские «переговоры привели к соглашению, на что рассчитывает правительство Великобритании, то был бы открыт путь к широкому соглашению между Германией и Англией»{26}.

Во второй половине дня 28 августа Гитлер установил ориентировочный срок наступления на 1 сентября. Используя английские предложения о переговорах, германское руководство решило потребовать «присоединения Данцига, прохода через польский коридор и референдума (подобно проведенному в Саарской области). Англия, возможно, примет наши условия. Польша, по-видимому, нет. Раскол!»{27} 29 августа Германия дала согласие на прямые переговоры с Польшей на условиях передачи Данцига, плебисцита в «польском коридоре» и гарантии новых границ Польши Германией, Италией, Англией, Францией и СССР. Прибытие польских представителей на переговоры ожидалось 30 августа. Передавая эти предложения Англии, Гитлер надеялся, что «он вобьет клин между Англией, Францией и Польшей»{28}. В тот же день Берлин уведомил Москву о предложениях Англии об урегулировании германо-польского конфликта и о том, что Германия в качестве условия поставила сохранение договора с СССР, союза с Италией и не будет участвовать в международной конференции без участия СССР, вместе с которым следует решать все вопросы Восточной Европы.{29}[54]

30 августа Англия вновь подтвердила свое согласие воздействовать на Польшу, при условии, что войны не будет и Германия прекратит антипольскую кампанию в печати. В этом случае Лондон подтверждал свое согласие на созыв в будущем международной конференции. В этот день вермахт все еще не получил приказа о нападении на Польшу, поскольку существовала возможность того, что Англия пойдет на уступки и тогда наступление будет отсрочено до 2 сентября, причем в этом случае «войны уже не будет совсем», поскольку «приезд поляков в Берлин = подчинению»{30}. 30 августа Англия получила точные сведения о предложениях Германии по урегулированию польской проблемы. Однако Лондон не известил Варшаву об этих предложениях, а, надеясь еще отсрочить войну, в ночь на 31 августа уведомил Берлин об одобрении прямых германо-польских переговоров, которые должны были начаться через некоторое время. Рано утром 31 августа Гитлер подписал Директиву № 1, согласно которой нападение на Польшу должно было начаться в 4.45 утра 1 сентября 1939 г. Лишь днем 31 августа германские предложения об урегулировании кризиса были переданы Англией Польше, с рекомендацией положительно ответить на них и ускорить переговоры с Германией.

В 12.00 31 августа Варшава заявила Лондону, что готова к переговорам с Берлином при условии, что Германия и Польша взаимно гарантируют неприменение силы, законсервируют ситуацию в Данциге, а Англия в ходе переговоров будет оказывать поддержку польской стороне. Однако польскому послу в Берлине было приказано тянуть время, поскольку в Варшаве все еще считали, что «Гитлер не решится начать войну.[55] Гитлер только играет на нервах и натягивает струны до крайних пределов»{31}. В итоге в 18.00 Риббентроп в беседе с польским послом в Берлине констатировал отсутствие польского чрезвычайного уполномоченного и отказался от переговоров. В 21.15 — 21.45 Германия официально вручила свои предложения Польше послам Англии, Франции и США и заявила, что Варшава отказалась от переговоров. В это же время германское радио сообщило об этих предложениях по урегулированию кризиса и о польских провокациях на границе. В тот же день Италия предложила Германии посреднические услуги в урегулировании кризиса, но, получив отказ, уведомила Англию и Францию, что не будет воевать{32}.1 сентября Германия напала на Польшу, а европейский кризис перерос в войну, в которую 3 сентября вступили Англия и Франция.

Таким образом, советско-германский договор о ненападении не был детонатором войны в Европе. Вместо честного выполнения своих союзнических обязательств перед Польшей Англия и Франция продолжали добиваться соглашения с Германией, что, естественно, порождало в Берлине уверенность в невмешательстве западных союзников в возможную германо-польскую войну. Фактически именно дипломатические игры Лондона и Парижа подтолкнули Германию к войне с Польшей. Тем не менее, ныне самым неожиданным образом виноватым в этом оказался Советский Союз. В сентябре 1939 г. Англия и Франция имели прекрасную возможность довольно быстро разгромить Германию, но, как известно, в силу различных причин этого не произошло. В результате, «отказавшись воспользоваться сложившейся в самом начале войны обстановкой,[56] западные державы не только покинули в беде Польшу, но и ввергли весь мир в пять лет разрушительной войны»{33}. После разгрома Польши у Германии появился шанс вести войну на одном фронте, который и был ею удачно использован в 1940-1941 гг. Конечно, В. Суворов интерпретирует советско-германский договор о ненападении от 23 августа 1939 г. как «союз с Гитлером»{34}. К сожалению, сторонниками этого мифа оказались и некоторые отечественные историки. Правда, как правило, в российской историографии подобная характеристика применяется к подписанному 28 сентября 1939 г. советско-германскому договору о дружбе и границе. Так, А.Д. Богатуров считает, что теперь «союз между Москвой и Берлином был оформлен полномасштабным межгосударственным договором»{35}. М.И. Семиряга так же полагает, что СССР фактически вступил в военно-политический союз с Германией, а по мнению А.М. Некрича, советско-германские отношения с сентября 1939 г. до ноября 1940 г. представляли собой «как бы незавершенный военно-политический союз»{36}. Е.Л. Валева же просто объявила Советский Союз союзником Третьего рейха{37}. Любопытно, что никаких аргументов в пользу этих «смелых» гипотез никогда не приводилось, да их, собственно, и нет. Ведь в действительности в 1939-1941 гг. ни о каком военно-политическом советско-германском союзе ни «фактическом», ни «незавершенном» не было и речи. Не говоря уже о том, что ни в пакте о ненападении, ни в договоре от 28 сентября об этом не было сказано ни слова{38}. Ни Москва, ни Берлин никогда не рассматривали свои отношения в подобном ключе, хотя и допускали такие пропагандистские заявления,[57] которые могли быть истолкованы как определенная тенденция дальнейшего сближения между ними. Однако дальше этого дело не пошло.

В. Суворов выдвинул еще одно фантастическое обвинение в адрес Советского Союза, полагая, что «точный день, когда Сталин начал Вторую мировую войну, — это 19 августа 1939 года». Этот вывод объясняется очень просто: «начало тайной мобилизации было фактическим вступлением во Вторую мировую войну Сталин это понимал и сознательно отдал приказ о тайной мобилизации 19 августа 1939 года. С этого дня при любом развитии событий войну уже остановить было нельзя»{39}.

Формулируя столь категоричный вывод, В. Суворов оставляет читателя в неведении, почему «начало тайной мобилизации было фактическим вступлением» в войну? Вся военная история человечества свидетельствует, что фактическое вступление в войну означает либо ее формальное объявление, либо непосредственное начало боевых действий. Никакие другие действия сторон вступлением в войну не являются. Тайная мобилизация, безусловно, является подготовкой к вступлению в войну, но война может и не начаться (это решает политическое руководство) и тогда, как правило, следует демобилизация. Примером такого развития событий служит «чехословацкий кризис» сентября 1938 г., когда в ряде стран, в том числе и в СССР, проводилась частичная или общая мобилизация, но кризис был «улажен» Мюнхенским соглашением, и никакой войны не возникло. Почему бы, исходя из того, что советское правительство 26 июня 1938 г. решило проводить мобилизационные[58] мероприятия на случай войны в Европе, не объявить именно эту дату «точным» днем, «когда Сталин начал Вторую мировую войну»?

Даже если встать на точку зрения В. Суворова, то и тогда не ясно, почему именно действия СССР являются началом Второй мировой войны? Ведь Германия начала тайную мобилизацию еще 16 августа 1939 г. сначала в Восточной Пруссии, а с 18 августа предмобилизационные мероприятия охватили всю страну, вылившись 25 августа в общую тайную мобилизацию вермахта. С 24 августа 1939 г. проводила скрытые частичные мобилизации и Франция. Однако, никуда не уйти от того факта, что именно нападение Германии на Польшу положило начало Второй мировой войне. Таким образом, тезис В. Суворова о том, что Вторую мировую войну начал Сталин, является откровенной ложью.

Столь же бездоказательно и утверждение В. Суворова о том, что Сталин отдал приказ о тайной мобилизации 19 августа 1939 г. Некоторые исследователи в качестве подтверждения этой версии приводят так называемую речь Сталина, якобы произнесенную в этот день перед членами Политбюро ЦК ВКП(б){40}. Однако, как убедительно показал С.З. Случ, этот «документ» является фальсификацией французских спецслужб{41}. Правда, была предпринята неудачная попытка доказать факт выступления Сталина для того, чтобы обосновать лживую версию о том, что СССР и Германия «несут равную ответственность за развязывание Второй мировой войны»{42}.

Как известно, 19 августа советское правительство дало согласие на приезд германского министра иностранных дел И. Риббентропа в Москву 26 — 27 августа для заключения пакта о ненападении{43}. Мероприятия[59] в Красной Армии по переводу стрелковых дивизий тройного развертывания в ординарные дивизии начались в соответствии с постановлением Комитета Обороны при СНК СССР № 199сс от 13 июля, уточненным 14 июля решением Политбюро ЦК ВКП(б), решениями Главного Военного Совета РККА от 15 и 21 июля и приказами наркома обороны от 15 августа. 1 сентября 1939 г. Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило «План реорганизации сухопутных сил Красной Армии на 1939-1940 гг.»{44} Действительно, 30 августа в советской прессе появилось опровержение ТАСС, согласно которому «ввиду обострения положения в восточных районах Европы и ввиду возможности всяких неожиданностей советское командование решило усилить численный состав гарнизонов западных границ СССР». Однако лишь поздно вечером 6 сентября 1939 г. был отдан приказ о начале скрытой мобилизации в Ленинградском, Калининском, Московском, Белорусском и Киевском особых, Орловском и Харьковском военных округах, в ходе которой было призвано 2 610 136 военнослужащих запаса{45}. Таким образом, никаких приказов о «тайной мобилизации» Сталин 19 августа 1939 г. не отдавал.

Пассивная позиция Англии и Франции в начавшейся Второй мировой войне позволила Советскому Союзу активизировать свою внешнюю политику в Восточной Европе и приступить к ревизии западных границ, навязанных ему в 1920-1921 гг. Осенью 1939 — летом 1940 г. в состав СССР вошли Западная Украина, Западная Белоруссия, Карельский перешеек, Приладожская Карелия, Прибалтика, Бессарабия и Северная Буковина, общей площадью около 452 тыс. кв. км и[60] населением в 23 млн человек{46}. В результате западные границы были отодвинуты от жизненно важных центров страны и были созданы новые возможности для развертывания советских вооруженных сил. Это значительно улучшило стратегические позиции и укрепило обороноспособность СССР. Таким образом, успешно лавируя между двумя воюющими блоками, советское руководство смогло значительно расширить территорию Советского Союза, вернув контроль над стратегически важными регионами, большая часть которых ранее входила в состав Российской империи и была утрачена в годы Гражданской войны в результате внешней агрессии. Поэтому события 1939-1940 гг. были в определенном смысле советским реваншем за поражения времен Гражданской войны. Кроме того, эти присоединения стали прецедентом, на который советское руководство могло ссылаться при решении проблемы послевоенного устройства Европы. В международно-правовом плане все эти территории были закреплены в составе СССР договорами 1945-1947 гг.

Были ли действия СССР в отношении Польши, Финляндии, стран Прибалтики и Румынии агрессией? Согласно конвенции об определении агрессии 1933 года, предложенной именно советской стороной, агрессором признавался тот, кто совершит «объявление войны другому государству; вторжение своих вооруженных сил, хотя бы без объявления войны, на территорию другого государства; нападение своими сухопутными, морскими или воздушными силами, хотя бы без объявления войны, на территорию, суда или воздушные суда другого государства; морскую блокаду берегов или портов другого государства; поддержку,[61] оказанную вооруженным бандам, которые, будучи образованными на его территории, вторгнутся на территорию другого государства, или отказ, несмотря на требование государства, подвергшегося вторжению, принять, на своей собственной территории, все зависящие от него меры для лишения названных банд всякой помощи или покровительства». Причем в конвенции специально оговаривалось, что «никакое соображение политического, военного, экономического или иного порядка не может служить оправданием агрессии» (в том числе внутренний строй и его недостатки; беспорядки, вызванные забастовками, революциями, контрреволюциями или гражданской войной; нарушение интересов другого государства; разрыв дипломатических и экономических отношений; экономическая или финансовая блокада; споры, в том числе и территориальные, и пограничные инциденты){47}.

Исходя из содержания конвенции, получается, что Советский Союз совершил агрессию против Польши и Финляндии. Однако в отношении стран Прибалтики единственным действием Москвы, которое подпадало под действие этой конвенции, было введение военно-морской блокады региона. Вступлению же советских войск на территорию Эстонии, Латвии и Литвы предшествовали дипломатические переговоры, завершившиеся согласием прибалтийских правительств с советским вариантом решения проблем в двусторонних отношениях. В отношении Румынии СССР вообще не совершал действий, подпадающих под действие этой конвенции. Не говоря уже о том, что применение термина «советская агрессия» к оккупированной Румынией территории Бессарабии вообще невозможно.[62]

Северная Буковина была передана Советскому Союзу в результате переговоров. Как справедливо отметил А. Тэйлор, «права России на балтийские государства и восточную часть Польши (а тем более Бессарабию. — М.М.) были гораздо более обоснованными по сравнению с правами Соединенных Штатов на Нью-Мексико»{48}. В этом смысле невозможно не присоединиться к мнению Н.М. Карамзина: «Пусть иноземцы осуждают раздел Польши: мы взяли свое»{49}. В итоге Советскому Союзу вновь удалось совместить политическую и геополитическую границы между «Западной» и «Российской» цивилизациями, как это уже имело место в конце XVIII века{50}. Совершенно очевидно, что это был большой успех советской внешней политики.

Пытаясь обосновать тезис о «превентивной войне» Германии против СССР, В. Суворов много и излишне эмоционально пишет о развитии советских вооруженных сил и начале их развертывания на Западном театре военных действий (ТВД) в мае 1941 г. Правда, он старательно обходит молчанием вопрос о том, почему советское руководство не должно было совершенствовать Красную Армию? Ведь совершенно очевидно, что начавшаяся Вторая мировая война не только давала новые возможности для расширения советского влиянии на мировой арене в результате ослабления воюющих государств, но и резко обострила угрозы безопасности Советского Союза. Собственно, точно такой же процесс развития вооруженных сил в это же время шел не только в воевавших между собой Англии, Германии и Италии, в воевавшей в Китае Японии, но и в нейтральных США. Никакой принципиальной разницы в действиях Вашингтона, Лондона, Берлина, Рима,[63] Москвы и Токио в этом отношении нет, но, видимо, Советскому Союзу нельзя делать то, что делают другие великие державы. Как, впрочем, нельзя и беспокоиться об обеспечении своей безопасности. Хотя совершенно очевидно, что древнеримская максима «хочешь мира — готовься к войне» не устарела даже сегодня, не говоря уже о периоде Второй мировой войны.

Столь же очевидно, что по мере ухудшения советско-германских отношений, начавшегося после переговоров в Берлине в ноябре 1940 г., советское руководство не могло не задумываться над необходимостью военного обеспечения безопасности страны. Введенные в последние годы в научный оборот советские дипломатические и военные документы 1939-1941 гг. показывают, что никакие внешнеполитические зигзаги не мешали советскому руководству рассматривать Германию в качестве вероятного противника и тщательно готовиться к войне. Советская стратегия основывалась на классическом принципе: «Нападение — лучшая оборона!» Основная идея советского военного планирования заключалась в том, что Красная Армия под прикрытием развернутых на границе войск западных приграничных округов завершит сосредоточение на ТВД сил, предназначенных для войны, и перейдет во внезапное решительное наступление, нанеся удар по сосредотачивающимся у советских границ германским войскам. Сегодня совершенно очевидно, что «наступательный план — это оптимальное решение задачи обороны страны для СССР»{51}. В течение полугода советский Генштаб занимался решением вопроса о наиболее выгодном направлении сосредоточения основных усилий войск в войне с Германией. В результате[64] был сделан вывод, что нанесение главного удара на Юго-Западном направлении при одновременном сковывании противника путем частных операций на Северо-Западном направлении и в Румынии позволит решить несколько ключевых стратегических задач, и обеспечит наиболее эффективные действия Красной Армии. Причем, как верно отметил А.В. Шубин, «план такого удара был не ответом на действия германского командования, а ответом на угрозу в целом»{52}.

Ставшее очевидным в начале 1941 г. столкновение советско-германских интересов на Балканах подтолкнуло Москву к необходимости начать конкретную подготовку к удару по Германии. Первое полугодие 1941 г. было посвящено тщательной отработке этого удара, а в мае — июне 1941 г. подготовка Советского Союза к войне с Германией вступила в заключительную стадию, когда начался полномасштабный процесс сосредоточения на будущем ТВД 79,2% наличных сил Красной Армии, обусловленный «стремлением упредить своих противников в развертывании вооруженных сил для нанесения первых ударов более крупными силами и захвата стратегической инициативы с самого начала военных действий»{53}. Всего для войны с Германией из имевшихся в Красной Армии 303 дивизий было выделено 240, которые после мобилизации насчитывали бы свыше 6 млн человек, около 70 тыс. орудий и минометов, свыше 15 тыс. танков и до 12 тыс. самолетов.

Поскольку стратегическое сосредоточение и развертывание войск является заключительной стадией подготовки к войне, особый интерес представляет вопрос об определении возможного срока советского нападения на Германию. «Всезнающий» В. Суворов называет[65] «точную» дату запланированного советского нападения на Германию — 6 июля 1941 г., фактически ничем не обоснованную. Мотивировка автора сводится главным образом к тому, что 6 июля 1941 г. было воскресеньем, а Сталин и Жуков якобы любили нападать в воскресенье{54}. Но вряд ли можно это принять всерьез. Не подкрепляет предположения автора и приводимая цитата из книги «Начальный период войны», смысл которой им искажен. В этой книге сказано, что «немецко-фашистскому командованию (а не «германским войскам», как у Суворова. - ММ.) буквально в последние две недели перед войной (т.е. с 8 по 22 июня, а не «на две недели», как в «Ледоколе». — М.М.) удалось упредить наши войска в завершении развертывания и тем самым создать благоприятные условия для захвата стратегической инициативы в начале войны»{55}. Причем эта цитата Суворовым приводится дважды: один раз правильно, а второй — искаженно{56}.

Введение в научный оборот ряда документов оперативного планирования Генштаба РККА позволило перенести рассмотрение этого вопроса на твердую почву фактов. Насколько можно судить по доступным документам, впервые точная дата возможного удара по Германии появилась в оперативном плане от 11 марта 1941 г., в котором предусматривалось «наступление начать 12.6»{57}. Видимо, не случайно приказ наркома обороны № 138 от 15 марта 1941 г., вводивший в действие «Положение о персональном учете потерь и погребении погибшего личного состава Красной Армии в военное время», требовал «к 1 мая 1941 г. снабдить войска медальонами и вкладными листками по штатам военного времени»{58}. Однако, как известно, 12 июня 1941[66] г. никаких враждебных действий против Германии со стороны СССР предпринято не было. Однозначно ответить на вопрос о причинах переноса этого срока в силу состояния источниковой базы не представляется возможным. Можно лишь высказать некоторые предположения на этот счет. «Не помню всех мотивов отмены такого решения, — вспоминал Молотов 40 лет спустя. — Но мне кажется, что тут главную роль сыграл полет в Англию заместителя Гитлера по партии Рудольфа Гесса. Разведка НКВД донесла нам, что Гесс от имени Гитлера предложил Великобритании заключить мир и принять участие в военном походе против СССР… Если бы мы в это время (выделено мной. — М.М.) сами развязали войну против Германии, двинув свои войска в Европу, тогда бы Англия без промедления вступила бы в союз с Германией… И не только Англия. Мы могли оказаться один на один перед лицом всего капиталистического мира…»{59}

Опасаясь возможного прекращения англо-германской войны, в Кремле сочли необходимым повременить с нападением на Германию. Лишь получив сведения о провале миссии Гесса и убедившись в продолжении англо-германских военных действий в Восточном Средиземноморье, в Москве, видимо, решили больше не откладывать осуществление намеченных планов. 24 мая 1941 г. в кабинете Сталина в Кремле состоялось совершенно секретное совещание военно-политического руководства, на котором, вероятно, и был решен вопрос о новом сроке завершения военных приготовлений. К сожалению, в столь серьезном вопросе мы вынуждены ограничиться этой рабочей гипотезой, которую еще предстоит подтвердить или опровергнуть на[67] основе привлечения новых, пока еще недоступных документов.

Была ли вообще запланирована точная дата? Только комплексное исследование все еще не рассекреченных в большинстве своем документов, отражающих как процесс военного планирования, так и проведение мер по подготовке наступления, позволит дать окончательный ответ на этот вопрос. Вместе с тем известные историкам сроки проведения мероприятий по повышению боеготовности войск позволяют предположить, что все же такая дата определена была. По мнению В.Н. Киселева, В.Д. Данилова и П.Н. Бобылева, наступление Красной Армии было возможно в июле 1941 г.{60} В доступных документах, отражающих процесс подготовки Красной Армии к войне, указывается, что большая часть мер по повышению боеготовности войск западных приграничных округов должна была завершиться к 1 июля 1941 г. К этому дню планировалось закончить формирование всех развертываемых в этих округах частей; вооружить танковые полки мехкорпусов, в которых не хватало танков, противотанковой артиллерией; завершить переход на новую организацию авиационного тыла, автономную от боевых частей; сосредоточить войска округов в приграничных районах; замаскировать аэродромы и боевую технику.

Одновременно завершалось сосредоточение и развертывание второго стратегического эшелона Красной Армии. Так, войска 21-й армии заканчивали сосредоточение к 2 июля, 22-й армии — к 3 июля, 20-й армии — к 5 июля, 19-й армии — к 7 июля, 16-й, 24-й и 28-й армий — к 10 июля. К 5 июля следовало завершить организацию ложных аэродромов в 500-километровой приграничной полосе.[68] К 15 июля планировалось завершить сооружение объектов ПВО в Киеве и маскировку складов, мастерских и других военных объектов в приграничной полосе, а также поставить все имеющееся вооружение в построенные сооружения укрепрайонов на новой границе. Исходя из того факта, что «противник упредил советские войска в развертывании примерно на 25 суток», полное сосредоточение и развертывание Красной Армии на Западном ТВД должно было завершиться к 15 июля 1941 г.{61} Таким образом, именно эта дата может служить нижней границей в поисках точного ответа на вопрос о сроке возможного советского нападения на Германию. Вместе с тем выяснение вопроса о запланированной дате советского нападения на Германию требует дальнейших исследований с привлечением нового документального материала.

Понятно, что и Германия, и Советский Союз тщательно готовились к войне, причем с начала 1941 г. этот процесс вступил в заключительную стадию, что делало начало советско-германской войны неизбежным именно в 1941 г., кто бы ни был ее инициатором. Первоначально вермахт планировал подготовить вторжение к 16 мая, а Красная Армия — к 12 июня 1941 г. Затем Берлин отложил нападение, перенеся его на 22 июня, месяц спустя то же сделала и Москва, определив новый ориентировочный срок завершения военных приготовлений — 15 июля 1941 г. Как ныне известно, обе стороны в своих расчетах исходили из того, что война начнется по их собственной инициативе. Однако, поскольку в своих расчетах стороны исходили из разных сроков начала войны, германскому[69] командованию в силу случайного стечения обстоятельств удалось упредить советские войска в завершении развертывания и тем самым создать благоприятные условия для захвата стратегической инициативы в начале войны{62}.

К сожалению, советской разведке не удалось достоверно установить намерения Германии на лето 1941 г., поэтому советское руководство не сумело верно оценить угрозу германского нападения. Правильно отмечая нарастание кризиса в советско-германских отношениях, Москва полагала, что до окончательного разрыва еще есть время, как для дипломатических маневров, так и для завершения военных приготовлений. К сожалению, Сталин, опасаясь англо-германского компромисса, как минимум на месяц отложил нападение на Германию, которое, как мы теперь знаем, было единственным шансом сорвать германское вторжение. Вероятно, это решение «является одним из основных исторических просчетов Сталина»{63}, упустившего благоприятную возможность разгромить наиболее мощную европейскую державу и, выйдя на побережье Атлантического океана, устранить вековую западную угрозу нашей стране. В итоге германское руководство смогло начать 22 июня 1941 г. осуществление плана «Барбаросса», а Красная Армия, завершавшая сосредоточение и развертывание на ТВД, была застигнута врасплох и в момент нападения Германии оказалась не готова к каким-либо немедленным действиям — ни оборонительным, ни тем более наступательным, что самым негативным образом сказалось на ходе боевых действий в 1941 г. В результате Советскому Союзу пришлось 3 года вести войну на своей территории, что[70] привело к колоссальным людским и материальным потерям.

Вместе с тем, анализируя подготовку Советского Союза к войне с Германией, следует помнить, что мы исследуем незавершенный процесс. Поэтому выводы относительно действительных намерений советского руководства носят в значительной степени предположительный характер. К тому же подготовка нападения не тождественна самому нападению. Ведь, насколько известно, несмотря на подготовку к войне с Германией, Кремль вплоть до 22 июня 1941 г. так и не принял решения об использовании военной силы для отстаивания своих интересов. Конечно, дальнейшее рассекречивание и введение в научный оборот материалов последних месяцев перед германским нападением, вероятно, позволит более точно реконструировать намечавшиеся действия советского руководства. Однако вполне возможно, что по некоторым аспектам этой проблемы получить однозначный ответ не удастся никогда.

Кроме того, следует обратить внимание еще на одну сторону этого вопроса. Никто никогда не отрицал, что СССР готовился к войне с Германией. Понятно, что наиболее выгодным для Москвы было нанесение внезапного удара по противнику. Совершенно очевидно, что обвиняющий советское руководство за подготовку к подобным действиям В. Суворов абстрагируется от исторической реальности 1941 г. Однако, если не закрывать на нее глаза, то возникает вполне резонный вопрос, почему Советский Союз не должен был готовить нападение на Германию? Что, Германия была большим другом советского народа? Или Гитлер и Сталин были[71] близнецы-братья? Ведь в тот момент именно Германия являлась наиболее серьезной угрозой не только для внешнеполитических интересов Советского Союза, но и для самого существования Советского государства и населяющих его народов. Поэтому советское руководство не только имело полное право, но и обязано было предпринять все доступные для него меры, которые позволили бы максимально эффективно нанести поражение своему противнику.

Однако все эти советские военные приготовления на самом деле не имеют к вопросу о «превентивной войне» со стороны Германии никакого отношения. Дело в том, что превентивная война — это «военные действия, предпринимаемые для упреждения действий противника, готового к нападению или уже начавшего таковое, путем собственного наступления»{64}, а значит, она возможна только в случае, когда осуществляющая их сторона знает о намерениях противника. Поэтому для доказательства своего тезиса В. Суворову следовало обратиться к германским документам и на их основе показать, что в Берлине ужасно опасались советского нападения. Однако он избегает обращаться к германским документам, поскольку они свидетельствуют, что в Берлине воспринимали СССР лишь как абстрактную потенциальную угрозу, а подготовка «Восточного похода» совершенно не была связана с ощущением «непосредственной опасности, исходящей от Красной Армии»{65}. Германское командование знало о переброске дополнительных сил в западные округа СССР, но расценивало эти действия как оборонительную реакцию на обнаруженное развертывание вермахта. Группировка Красной Армии оценивалась[72] как оборонительная, и никаких серьезных наступательных действий со стороны Советского Союза летом 1941 г. не предполагалось{66}.

Германские документы и высказывания Гитлера однозначно свидетельствуют, что, принимая решение напасть на СССР, Берлин руководствовался своими собственными стратегическими установками, а не страхом перед скорым советским нападением, поскольку восточный сосед расценивался лишь как потенциальная угроза Германии в будущем. Скорее, в данном случае германское руководство стремилось претворить в жизнь сформулированный Гитлером еще в «Майн кампф» основной закон внешней политики Германии: «Никогда не миритесь с существованием двух континентальных держав в Европе! В любой попытке на границах Германии создать вторую военную державу или даже только государство, способное впоследствии стать крупной военной державой, вы должны видеть прямое нападение на Германию. Раз создается такое положение, вы не только имеете право, вы обязаны бороться против него всеми средствами, вплоть до применения оружия. И вы не имеете права успокоиться, пока вам не удастся помешать возникновению такого государства или же пока вам не удастся его уничтожить, если оно успело уже возникнуть»{67}.

Затяжная война на Западе, постепенное усиление английской экономической блокады Европы создавали реальную угрозу экономического краха Германии, поэтому в Берлине было решено завоевать такое «жизненное пространство», чтобы Германия, «устойчивая от блокады, сплоченная территориально и экономически независимая от ввоза стратегического сырья континентально-европейская империя», была бы в состоянии выдержать длительную войну с Англией и США{68}. Укоренению идеи «Восточного похода» в германском руководстве способствовало и то, что германская разведка имела чрезвычайно скудные данные о советских вооруженных силах и оценивала Красную Армию по результатам боев советско-финляндской войны. В условиях переоценки собственных сил вермахта, столь быстро сокрушившего французскую армию, был сделан вывод о слабости советских вооруженных сил. То есть в Берлине сложилось мнение, что Советский Союз является не только ключевым звеном в стратегии будущей победы в войне с Англией, но и довольно слабым противником, разгром которого позволил бы Германии переломить ход войны в свою пользу.

Самое смешное заключается в том, что в вопросе о «превентивной войне» В. Суворов сам себя опровергает. Процитировав два варианта высказывания Гитлера от 4 августа 1941 г. о том, что «если бы я знал, что Россия так сильно вооружена, мне было бы куда труднее решиться на этот поход», он делает вывод, что «Гитлер ничего не знал о мощи Красной Армии»{69}. В результате сторонник тезиса о «превентивной войне» Германии против СССР попадает в глупое положение, пытаясь доказать, что Гитлер решил сорвать советское нападение, о подготовке которого он на деле ничего не знал. Собственно, на этом спор относительно лживой версии о «превентивной войне» Германии против Советского Союза можно считать законченным.

Таким образом, мы видим, что базовые тезисы В. Суворова являются откровенной ложью, позаимствованной из арсенала либерально-западнической[74] пропаганды, основной задачей которой является очернение истории Советского государства. Понятно, что в рамках подобного подхода Москве отказывают в праве не только отстаивать, но даже и просто иметь свои собственные интересы на мировой арене. Прежде всего, это связано с тем, что Советский Союз «был уникальной, не предусмотренной Западом для других народов перспективой самостоятельного прогресса и приобщения к стандартам развитости. Западная цивилизационная дихотомия: Запад и остальной мир, Запад и варварство, Запад и колониальная периферия — была впервые в истории нарушена для гигантского региона Евразии».{70} Совершенно очевидно, что история Советского государства и в дальнейшем будет объектом ненависти со стороны либерально-западнической пропаганды и ее российских подголосков, которые являются «агентами влияния» Запада в его традиционной информационно-психологической войне против России и стараются блокировать любые непредвзятые попытки осмысления исторической судьбы нашей Родины, ее положения в мире, а также возможностей ее сохранения и развития.

Олег Рубецкий

Время перемен

С 1930 г. во внутренней и внешней политике Советского Союза в одно и то же время шли процессы, начало которым в той или иной степени положило решение тов. Сталина о необходимости перехода от концепции «построения мировой революции» к концепции «построения социализма в отдельно взятом государстве». Эти процессы вполне можно назвать сталинским курсом.

Российская империя не была социалистической страной, но была великой державой. Она занимала в Европе свое, немалое, место, с ней считались при любых раскладах европейской политики, в общем, Российская империя была такая же, как и другие европейские державы.

Советский Союз к 1930 году не был ни великой державой, ни империей, ни социалистической страной. Слабый в военном отношении, полный внутренних врагов, в случае агрессии ведущих империалистических держав против него, или даже хищников поменьше, объединенных в союз вроде Малой Антанты, Советский Союз с большой вероятностью был бы быстро разгромлен.

Англия и Франция небезосновательно ощущали себя хозяевами мира, победителями в Великой[86] войне. По их лекалам была скроена новая Европа. Соединенные Штаты снова впали в изоляционизм, Германия только преодолела последствия послевоенного и послереволюционного хаоса. А Советский Союз был окружен плотным кольцом враждебных ему стран, поддерживаемых Западом; только что закончился нэп, дававший большую свободу для разведывательной деятельности на советской территории, поэтому Запад располагал на тот момент достаточно верными оценками экономического и военного потенциала СССР. Советский Союз для Запада не представлял военной угрозы.

Для Запада намного большую угрозу Советский Союз представлял как рассадник идеологической заразы. Будучи повелителем Коминтерна, Советский Союз через него мог оперировать западными компартиями, все больше и больше влияя на политику стран Запада. Для этого не нужны были мощные вооруженные силы. В 1930 году было неизвестно, к какому результату может привести такая идеологическая власть руководства одной страны над миллионами людей других стран мира, сравнимая в какой-то степени лишь с властью католической церкви, давным-давно благодаря интернациональному влиянию на христианские народы, контролировавшей всю Европу. Любой западный политик помнил, как хорошо во время оно сработала формула «несть ни эллина, ни иудея во Христе», и мог живо представить последствия, окажись формула «Пролетарии всех стран, соединяйтесь» столь же действенной. А они были весьма и весьма схожи и по сути, и в своей действенности на массы — коммунистическая идея была нова, привлекательна для западного[87] пролетариата и левых интеллектуалов, а СССР виделся им колыбелью мировой коммунистической революции, государством рабочих и крестьян.

Поэтому если военная угроза со стороны СССР Западом всерьез не рассматривалась, то активное продвижение идей мировой революции, дерзкие декларации руководителей Советского Союза о мировой революции как цели существования страны, о неминуемом крахе империалистических государств, а, главное, все расширяющееся, вовсе не декларативное, а действенное влияние советских идеологов на западный пролетариат — не могли не беспокоить Запад. И рано или поздно количество вполне могло перейти в качество — идеологическая экспансия СССР, достигнув определенного критического уровня, вынудила бы Англию и Францию организовать и направить другие страны на войну против СССР или даже непосредственно вести войну против опасного и вредоносного для них государства.

Если бы это произошло при том уровне готовности СССР к войне, с которого начался переход к сталинскому курсу, война вряд ли продлилась долго. А для решающего усиления Советского Союза были необходимы меры, предпринять которые не было возможности в существовавших исторических условиях.

Вероятно, знаменитая нота Чемберлена и последующий разрыв дипломатических отношений с Великобританией в мае 1927 г., как и введение правительствами США, Франции, Бельгии и Канады эмбарго на импорт советских товаров (по совокупности — за активную поддержку Советским Союзом английских бастующих рабочих, вмешательство в китайские и афганские дела и,[88] конечно, за разнузданную коммунистическую пропаганду, для ведения которой использовались миссии, торговые представительства, разнообразные советские учреждения за рубежом) послужили для Сталина последним звонком — сложно утверждать, но, возможно, лишь разразившийся мировой экономический кризис остановил Запад от того, чтобы покончить с надоевшей всем коммунистической Россией.

Скорее всего, Сталин не знал китайского языка. Поэтому он действовал так, как действуют все люди, искренне считающие, что в китайском языке слово «кризис» обозначается двумя иероглифами, означающими соответственно «опасность» и «шанс», — стал воплощать в жизнь свои далеко идущие планы.

План Сталина

Советский Союз, по замыслам Сталина, должен был превратиться из международного изгоя в великую державу с уникальным государственным строем — социалистическую империю.

Но у СССР в отличие от гадкого утенка не было времени вырастать в прекрасного лебедя, нужно было действовать предельно быстро, а сокращение сроков могло быть достижимо лишь в условиях диктатуры — и вовсе не пролетариата, и не Центрального Комитета ВКП(б), и даже не Политбюро — а лично товарища Сталина, потому что концентрация власти до ее превращения в сияющую и несгибаемую вертикаль необходимое условие для руководства государством, также[89] как единоначалие — необходимое условие для успешного командования войсками.

Это была невероятно трудная задача — не просто восстановить экономику страны до уровня, с которого началась разруха, но очень быстро развить экономику до уровня мировых держав в приоритетных для обеспечения реальной обороноспособности страны направлениях. Масштаб задачи и темпы для ее выполнения поражали воображение. Практически это была революция. И как любая революция, она была провозглашена средством, которое заранее оправдано величием цели.

Для достижения этой цели — построения социалистической империи, — помимо экономической революции, потребовалась революция во внутренней политике. И Сталин покончил с нэпом, начал коллективизацию, а также принялся чистить партию, уничтожая реальные и мнимые фракции, уклоны, оппозиции безжалостно и эффективно. Партия должна быть единой, а политическая направляющая должна превратиться в генеральную линию, колеблющуюся только по воле национального лидера — Сталина.

Естественно, что и во внешней политике понадобился новый, революционный подход. Советский Союз прежде всего должен был показать миру, что больше не представляет угрозы в качестве разносчика идей мировой революции в том виде, в каком он активно пропагандировал и готовил практически до этого. Советский Союз должен был вписаться в существующую систему международных отношений, стать полноправным ее участником.[90]

Система коллективной безопасности

Кадры решают все. Так говорил Сталин. Так он признал роль личности в истории. Личностью, которая вершила историю, руководя советской внешней политикой в период сталинского рывка, был Максим Литвинов, который до 1930 г. был заместителем наркома по иностранным делам СССР, а в июле был утвержден наркомом. Сложно сказать, являлся ли именно Литвинов автором концепции системы коллективной безопасности в Европе. Но то, что он был ее деятельнейшим проводником и конструктором, можно сказать с уверенностью.

Это было его главным детищем, заботой. Литвинов, как человек, отвечающий за советскую внешнюю политику, имел гораздо большую степень самостоятельности, чем впоследствии его преемник Молотов, по сути являвшийся дипломатической аватарой Сталина. Молотов имел некий люфт в частностях, в технике исполнении, но все мало-мальски значимые решения принимались после обсуждения существа вопроса со Сталиным. Литвинову же было задано лишь направление, Сталин доверился его опыту и способностям, так же как доверился специалистам в других сферах, потому что видел края своей компетентности в малознакомых ему областях человеческой деятельности. Конечно, стратегические решения принимались Сталиным. Но Литвинов имел возможность принять ряд тактических решений, которые в конечном счете могли определять выбор того или иного стратегического решения. Или невозможность выбора.[91]

Суть концепции «системы коллективной безопасности» заключалась в том, чтобы на первой стадии подписать двусторонние договоры о ненападении (обязательно) или договоры о дружбе и взаимопомощи (желательно) со всеми, какими только можно, государствами, даже с самыми противными для советской страны. Затем нужно вовлечь эти страны в подписание коллективных или хотя бы перекрестных договоров, и чем больше будет вовлечено государств и чем они важнее и сильнее, тем лучше. Каждый такой договор отдаляет Советский Союз от участи жертвы агрессии, добавляет время для преобразования страны.

До 1933 г. в Европе доминировали Англия и Франция, и, по сути, Антанта являлась единственным военно-политическим блоком в Европе, направленным на сохранение системы территориальных границ, образованных в результате Версальского мира.

Профранцузская Малая Антанта, включающая в себя Югославию, Румынию и Чехословакию (и фактически Польшу, вступившую в 1921 г. в союз с Румынией) , созданная в начале 20-х гг., перед лицом кажущейся тогда реальной советской военной угрозы, к 1933 г. перестала существовать как блок — каждая страна вела самостоятельную внешнюю политику. Тем не менее советскому руководству было ясно, что в условиях вступления СССР в европейскую войну эти страны скорее всего образуют активный антисоветский союз, как под воздействием внешних обстоятельств — давление и помощь Англии и Франции, так и в силу враждебного к СССР отношения.

Таким образом, Советский Союз к 1930 г. имел против себя в Европе один явный блок — Антанту,[92] с которым тягаться ему было совершенно не по силам, плюс «виртуальный» блок малых европейских стран, который также был сильнее Советского Союза. По сути, против СССР была вся Европа. Именно такой смертельно опасный дисбаланс сил в числе прочих причин и заставил Сталина провести революционные преобразования во внешней политике Советского Союза.

В 1932 г. был подписан целый пакет договоров о ненападении — с Прибалтийскими странами, Финляндией, Польшей и, что было особенно важно, с Францией. В 1933 г. были восстановлены дипломатические отношения с США, подписан договор о дружбе, ненападении и нейтралитете с фашистской Италией. 1934 год ознаменовался вступлением Советского Союза в Лигу Наций в качестве члена Совета, продлением ранее подписанных договоров о ненападении, восстановлением дипотношении с рядом европейских государств (Венгрия, Румыния, Болгария, Чехословакия).

К 1935 г. в результате деятельности наркома иностранных дел Литвинова Советский Союз некоторым образом разъединил как Большую Антанту, заключив договор о ненападении с Францией, так и потенциальный блок малых европейских стран, практически со всеми соседями подписав договоры о ненападении. А вступив в 1934 г. в Лигу Наций, СССР сделал войну против него практически невозможной (при сохранении конкретных исторических условий). Это был реальный успех как самого Литвинова, так и зримое доказательство верности и своевременности решений тов. Сталина по смене внешнеполитического курса Советского Союза. Также это было для Сталина доказательством действенности «системы коллективной безопасности»[93] и подтверждением его способности правильно оценивать людей и подбирать кадры — вот назначил Литвинова для выполнения ответственнейшей задачи, и он хорошо с этим справляется, проявляя разумную инициативу и самостоятельность… в хорошем смысле этого слова.

После прихода Гитлера к власти в Германии и, в связи с этим резкого ее усиления в Европе сформировался новый военно-политический блок — Берлин и Рим. Направленность его была тоже антисоветская. Новый блок требовал новых усилий по нейтрализации угрозы от него. А с учетом сближения Германии и Японии, в то время главного источника непосредственной военной опасности для СССР, эта задача становилась первоочередной.

Очередным успехом Литвинова стало подписание с Францией и Чехословакией договоров уже не просто о ненападении, а о взаимной помощи — т.е. СССР перешел в отношениях с этими странами во вторую стадию в рамках системы коллективной безопасности.

2 мая 1935 г. Советский Союз и Франция заключили Договор о взаимной помощи, статья 2 коего гласила:

В случае, если… СССР или Франция явились бы, несмотря на искренне мирные намерения обеих стран, предметом неожиданного нападения со стороны какого-либо европейского государства, Франция и взаимно СССР окажут друг другу немедленно помощь и поддержку.

16 мая почти такой же договор был заключен с Чехословакией, у которой, в свою очередь имелся договор[94] о взаимопомощи с Францией. «Почти» означает дополнительное условие в советско-чехословацком договоре, по которому договор вступает в силу только если помощь стране, подвергшейся нападению, окажет Франция:

…Оба правительства признают, что обязательства взаимной помощи будут действовать между ними лишь поскольку при наличии условий, предусмотренных в настоящем договоре, помощь стороне — жертве нападения будет оказана со стороны Франции.

Таким образом еще в 1935 г. СССР, Франция и Чехословакия оказались связанными друг с другом как прямыми, так и косвенными обязательствами о взаимной помощи.

К 1936 г. Сталин продемонстрировал миру новый курс СССР во внешней политике. Советский Союз стал «обычной страной» с необычным политическим строем. Выбрав политику договоров вместо политики конфронтации, Сталин показал, что для Советского Союза в данных исторических условиях приоритетна борьба за сохранение мира, нежели экспорт революции.

СССР удалось использовать противоречия между Францией и Англией — Франция вместе с Советским Союзом работала над построением системы коллективной безопасности, а Англия заключила с гитлеровской Германией военно-морское соглашение, явно подталкивая Германию к агрессии против СССР (в официальных английских комментариях подчеркивалось, что[95] норма в 35% должна обеспечить Германии полное господство в отношении СССР на Балтийском море).

Важное значение для понимания последующих событий имеет то, что действия Англии в отношении Германии после прихода к власти нацистов сложно расценить иначе, чем поддержку нацистов. Англия открыто натравливала Германию на Советский Союз, причем оказывала давление на Францию, заставляя ту идти в кильватере английской политики. У французов самостоятельных политиков не нашлось, в результате чего им и пришлось в 1940 г. подписывать перемирие с немцами в Компьенском лесу, в том же самом знаменитом вагоне, — дав возможность определять свою внешнюю политику англичанам, французы в полной мере испытали национальный позор. Но главное не это, а то, что в тех исторических условиях, с 1933 по 1939 годы, Советский Союз совершенно объективно мог опасаться, что Англия поддержит Германию (или даже вступит с ней в союз) в войне против СССР. Не было свидетельств обратного. Все внешнеполитические шаги Англии в период 1933- 1939 гг., касающиеся одновременно германских и советских интересов, были в пользу Германии и против СССР. Повторяю, в тех исторических условиях вероятность союза Англии и Германии против СССР была велика. А с учетом отношений Англии и СССР до 1933 г. англо-германский союз — в случае войны Германии против СССР — представлялся долгое время неизбежным, и всегда — возможным. Это важно всегда помнить, потому что это многое объясняет в причинах некторых действий Сталина, кажущихся странными с позиций XXI века.[96]

Испанский сбой

Итак, пока Англия ковала фашистский меч, Франция показала малым странам Европы, традиционно на нее ориентировавшимся, что с Советским Союзом можно иметь дело и что система коллективной безопасности может объединить и коммунистов, и капиталистов. Это, казалось бы, создавало достаточно надежную основу для сохранения мира в Европе. Оставалось только подключать к этой системе все новые и новые страны, чтобы у потенциальных агрессоров не было возможности безнаказанно напасть на любую из европейских стран.

Но в 1936 г. случилась Испания.

Англия и Франция в отношении Испании сразу повели политику невмешательства. В принципе, такая политика имела определенные основания — в Испании началась гражданская война, и поддерживать ту или иную сторону значило вмешиваться во внутренние дела Испании. Раз уж дело дошло до гражданской войны, и стороны не желали никакого примирения при посредничестве иностранцев, испанскому народу самому предстояло решить свои проблемы. Но такая политика была бы оправданной лишь в том случае, если бы невмешательство в испанские дела было непреложным условием для всех.

22 июля, на 5-й день мятежа, Франко обратился к правительствам Германии и Италии с просьбой о военной помощи, через 10 дней после чего немецкие и итальянские корабли вошли в подконтрольные франкистам порты, а еще через месяц немецкие и итальянские бомбардировщики уже вовсю бомбили позиции республиканских войск.[97]

Советский Союз не мог игнорировать испанские события, потому что несмотря на новое положение СССР в системе международных взаимоотношений и отказ от экспорта мировой революции Советский Союз оставался «лидером мирового коммунистического движения».

Как мог СССР проигнорировать призыв ЦК компартии Испании «К трудящимся мира» — испанские коммунисты призывали помешать удушению демократии в Испании! Советский Союз не смог бы продолжать использовать (в полной мере) Коминтерн в своих целях, отказавшись от поддержки испанских коммунистов. СССР оказался заложником распространяемой им же идеологии. Отказаться от поддержки испанских коммунистов значило предать не только международное коммунистическое движение, но и международное рабочее движение, и даже в какой-то степени международное социалистическое движение!

6 августа 1936 г. СССР дал официальное согласие на присоединение к соглашению о невмешательстве в испанский конфликт, потребовав немедленного прекращения помощи мятежникам. Однако помощь со стороны Германии и Италии не прекратилась, а расширялась.

28 августа 1936 года советским руководством был отдан приказ об отправке в Испанию инструкторов-добровольцев и современной военной техники, включая самолеты, а 10 сентября 1936 года 33 советских военных летчика во главе с полковником Смушкевичем прибыли в Картахену.

17 сентября 1936 г. был создан Международный комитет по невмешательству в гражданскую войну в[98] Испании в составе представителей 27 стран, включая Советский Союз. Комитет запретил поставки в Испанию оружия и военных материалов и участие в войне войск иностранных государств. И если бы так и было, если бы Испания действительно оказалась предоставленной самой себе, то мятеж Франко быстро был бы подавлен.

Ко времени создания Комитета по невмешательству в гражданскую войну в Испании обоим сторонам оказывалась иностранная военная помощь. Однако если помощь франкистам со стороны немцев и итальянцев все увеличивалась (для отправки в Испанию формировался итальянский экспедиционный корпус), советская помощь была на это время незначительной, причем военные материалы полностью оплачивались республиканским правительством. По сути, на время создания комитета советская помощь республиканцам была значима лишь самим фактом ее наличия, чтобы ее прекращение можно было разменять на прекращение помощи франкистам.

В первый же день работы комитета германский представитель доложил в Берлин свои выводы — Франция и Англия не будут настаивать на немедленных активных действиях, их цель успокоить оппозицию в своих странах, требующую вмешательства в испанские события (понятно, что не на стороне Франко). Ну и пошло-поехало-18 ноября 1936 г. Германия и Италия признали правительство Франко и принялись наращивать военную помощь франкистам.

Советский Союз был готов прекратить всякую помощь республиканцам (и так весьма незначительную) на государственном уровне. Более того, в декабре 1936 г.[99] советский представитель в комитете выступил с предложением распространить соглашение о невмешательстве и на отправку добровольцев в Испанию. Советские инициативы были похоронены в бюрократических проволочках.

Советский представитель в октябре 1936 г. потребовал установить контроль на испано-португальской границе (военные контингента и техника из Италии и Германии прибывали в Португалию, а оттуда — в Испанию). Запад согласился с этим предложением и 24 декабря 1936 г. предложил свой план установления контроля на франко-испанской и испано-португальской границах, а также морского патрулирования прибрежных испанских вод, причем британское правительство призывало каждую страну в отдельности запретить отъезд добровольцев в Испанию.

Советская сторона была готова на эти условия, если им подчинятся Германия и Италия. Но те этого не собирались делать и всеми способами тормозили переговоры, а время шло, фашистские войска и техника в Испанию все прибывали и прибывали. Англия с Францией реального давления на Германию с Италией не предпринимали.

Таким образом сложилась странная ситуация — Комитет по невмешательству в гражданскую войну в Испании не мог добиться прекращения вмешательства Германии и Италии в гражданскую войну в Испании, а потому был, по сути, бесполезен.

Запад (Англия, Франция, США) занял следующую позицию: помощь Советского Союза республиканцам расценивалась Западом как нарушение невмешательства, и Советский Союз ставился Западом на одну[100] доску с Германией и Италией. Дескать, Запад хороший — не вмешивается, а что Советский Союз, что Германия с Италией — одинаково плохие нарушители.

Были для такого уравнительного подхода основания у Запада? На первый взгляд формально были. Ведь действительно СССР помогал одной из сторон, республиканцам, как Германия с Италией помогали франкистам. Но есть два очень важных фактора.

Во-первых, Советский Союз был готов сразу прекратить вмешательство в испанские дела, если в них не будут вмешиваться Германия и Италия, т.е. СССР полностью поддержал западную политику невмешательства, но Запад не захотел давить на немцев с итальянцами, чтобы те прекратили поддержку Франко.

А во-вторых, Советский Союз поддерживал законное демократическое правительство, самое что ни на есть легитимное, а Германия с Италией поддержали мятежников, причем явно не демократов.

Поэтому можно сделать такие выводы: Запад, когда ему было нужно, уже тогда смело нарушал им же культивируемые принципы и договоренности в отличие от СССР, который был совершенно последователен в своей внешней политике.

Конечно, это кажется смешным тем, кто считает, что Советский Союз — это империя зла, но Советский Союз, если говорить о рассматриваемом периоде (1930-1939 гг.) не пренебрегал своими договорными обязательствами. С юридической, формальной точки зрения, СССР был безупречен как по сравнению с демократическими Англией и Францией, так и с нацистской Германией, которые время от времени нагло нарушали подписанные ими договоры.[101]

Запад, столкнувшись с тем, что Италия и Германия проявили настойчивость в достижении своих целей и всячески сопротивлялись введению действенного контроля за поставками в Испанию, своей пассивностью просто сдал Испанию франкистам, фашистам и нацистам, как сдал в 1938 году Гитлеру Чехословакию.

Для СССР испанские события были, конечно, совсем некстати. Ведь в построении системы коллективной безопасности в Европе были достигнуты значительные успехи, и была реальная возможность остановить Гитлера если не в зародыше, то на взлете. Франция отошла от Англии, проявляя самостоятельность и начав хоть немного думать о своих собственных, а не английских интересах. Но из-за Испании Франции пришлось выбирать между союзом с СССР и серьезной конфронтацией с Англией, она выбрала Англию, и до своего компьенского позора скакала с Англией в одной упряжке.

Именно в начале гражданской войны в Испании Запад сделал выбор в пользу политики умиротворения Германии, что сделало невозможным союз с СССР и привело к началу Второй мировой войны.

Чехословацкий сбой

К началу Судетского кризиса Сталин, по всей видимости, начал сомневаться в том, что построение системы коллективной безопасности в Европе вероятно с такими партнерами, как Англия и Франция, действующими заодно. Запад отторгал любые инициативы СССР по созданию действенного союза против[102] германской агрессии, угроза которой становилась все ощутимее по мере укрепления Германии. Ни в Англии, ни во Франции политики просто не могли всерьез допустить, что Германия может развязать войну против Запада. Они не видели возможных причин для этого — все, что требовалось Гитлеру, чтобы выполнить свои обещания, данные германскому народу, они готовы были дать безо всякой войны, с единственной компенсацией — продолжить свою антикоммунистическую миссию, начатую в Испании.

Советские коммунистические историки (все, как один, пропагандисты и агитаторы), о которых так любят упоминать ревизионисты, в годы советской власти часто писали, что Запад стремился повернуть агрессию Германии против Советского Союза. Ну, что-то чеканное в таком роде: «проводя политику умиротворения агрессора, правящие круги Великобритании и Франции рассчитывали направить экспансионистские устремления фашистской Германии на Восток, против Советского Союза. Ведь в 14-й главе своей книги «Моя борьба» Гитлер писал: «Когда мы говорим о завоевании новых земель в Европе, мы, конечно, можем иметь в виду в первую очередь только Россию и те окраинные государства, которые ей подчинены».

Советские историки были в данном случае совершенно правы. Англия с Францией надеялись, что воевать с Германией не придется. Германия для них — даже и с Гитлером, с нацистами — была все же своя, европейская, западная, а Советский Союз — страна враждебная, варварская, что-то вроде красного Карфагена, который непременно должен быть разрушен. Гитлера господа империалисты держали за этакого рослого и[103] некультурного анфан террибль, которого тем не менее можно было контролировать через договоренности с ним. А за то, что Гитлер сокрушит Советский Союз, ему можно и подыграть, и отдать ему Австрию с Чехословакией, и не только. Ведь Гитлеру нужны новые земли, Lebensraum, а он сам написал, что таковые Германия может приобрести только на Востоке. Так что, с точки зрения лидеров англо-французов, они в Мюнхене действовали успешно.

Но они просчитались, как справедливо отмечали все те же советские историки. Как-то они выборочно читали «Mein Kampf», про восточную политику им понравилось, а про то, что Франция является главным врагом Германии, они предпочли не заметить.

Причем англичан тут понять можно, у них свои интересы, и судьба Франции их беспокоила только с точки зрения военно-политической — сможет ли Франция воевать на стороне Англии или нет. Англичане читали «Mein Kampf», и им понравилось:

«…если мы… спросим себя, где же те государства, с которыми мы могли бы вступить в союз, то мы должны будем ответить: таких государств только два — Англия и Италия.

Рассуждая совершенно хладнокровно и трезво, мы приходим к выводу, что при нынешней обстановке лишь два государства в первую очередь сами заинтересованы, по крайней мере до известной степени, в том, чтобы не подрывать условий существования немецкой нации. Эти два государства — Англия и Италия.

На целый период времени для Германии возможны только два союзника в Европе: Англия и Италия».[104]

Не знаю уж, поняли ли господа англичане, или многовековой инстинкт им подсказал, что Гитлер был редкостным догматиком, последовательным, как смена дня и ночи, что, хотя он мог совершать весьма необычные тактические ходы, стратегически он был предсказуем. И если он написал в своем программном труде, что Англия для него желательный союзник, то даже если он будет вынужден обстоятельствами вступить с Англией войну, то при первом удобном случае постарается заключить с ней мир.

А вот французов понять сложно. Про них Гитлер тоже писал:

«Франция является самой могущественной военной державой на континенте, где она не имеет теперь ни одного сколько-нибудь серьезного соперника.

Английская традиционная политика требовала и требует известной балканизации Европы; интересы же современной Франции требуют известной балканизации Германии.

Желание Франции было и остается — не допустить, чтобы Германия стала действительно единым государством с единым крепким руководством…

Англия не желает, чтобы Германия была мировой державой. Франция же не желает, чтобы вообще существовала на свете держава, именуемая Германией.

Мы должны до конца понять следующее: самым смертельным врагом германского народа является и будет являться Франция. Все равно, кто бы ни правил во Франции — Бурбоны или якобинцы, наполеониды или буржуазные демократы, республиканцы-клерикалы или красные большевики, — конечной целью французской иностранной политики всегда будет захват Рейна.[105] И всегда Франция, чтобы удержать эту великую реку в своих руках, неизбежно будет стремиться к тому, чтобы Германия представляла собою слабое и раздробленное государство».

Французы, вероятно, не принимали Гитлера всерьез, переоценили свои силы, зазнались, расслабились. А между тем последовательность действий Гитлера в достижении указанных в «Mein Kampf» целей вполне прослеживается после внимательного прочтения этой же книги — придя к власти, сперва решить внутренние проблемы, потом собрать «немецкие земли», потом решить проблему Франции, а потом — покончить с Советским Союзом.

Внутренние проблемы Гитлер (по-своему) решил, земли с преобладанием немецкоязычного населения собирать начал — Саар, Австрия, Судеты… Вероятно, французы считали, что если они докажут Гитлеру, что ничего против Великогермании не имеют, помогут ему ободрать соседние страны, то Гитлер проникнется к ним такой симпатией и благодарностью, что кроме как на Москву ему не останется направить свои армии. И англичане ничего против такого расклада не имели.

Я не хочу сказать, что Англия только и делала, что целенаправленно раздувала пожар новой мировой войны или что Англия целенаправленно содействовала укреплению Гитлера, чтобы направить Германию (допустим, в союзе с Польшей или Румынией или с ними обоими) против Советского Союза. Думаю, у Англии не было такой национальной идеи.[106] Но то, что отдельные государственные деятели Великобритании в немалом числе сознательно либо непроизвольно действовали в этом направлении — отрицать сложно.

Можно ли упрекать Англию в этом? Вряд ли — в тех исторических условиях СССР и Англия были врагами, и для Англии было естественно желать поражения своего врага. Советский Союз тоже не питал к Англии дружеских чувств и был бы совсем не против, если бы Англия и Германия начали войну враг против врага. С одной стороны, СССР следовал бы ленинским заветам, наблюдая со стороны, как два империалистических хищника отгрызают друг другу важные части тела, а с другой стороны, СССР следовал бы правилу английской политики — divide and rule, ведь Англия тем и жила, что стравливала наиболее сильные страны на континенте, помогая одной стороне. Так что тут все нормально — враги есть враги.

Англию можно и нужно упрекнуть в недальновидности, граничащей с тупостью. Ведь враг врагу рознь, с одним врагом схватка — это бой по правилам, а с другим — бой до смерти, на уничтожение. С одним врагом ты подрался, потом помирился, и вы уже вместе пьете пиво. А другой враг либо тебя убьет, либо тебе придется его убить. Для СССР Гитлер был таким врагом, второго типа. Недальновидность англичан заключается в том, что они долго недооценивали силу Гитлера и возглавляемой им Германии, шли путем доктора Франкенштейна, который ошибочно считал, что в состоянии контролировать своего монстра. Англичане полагали, что если даже Германия, разрушив СССР, повернет оружие против Запада, Запад все равно будет сильнее Германии. До осени 1939 года они продолжали попытки договориться с Гитлером за счет Советского Союза. И только с мая 1940 года,[107] когда премьер-министром стал Черчилль, он определил Гитлера для Англии врагом №1.

В общем, Сталин продолжал доверять Литвинову. Однако, чем сильнее сгущалось напряжение вокруг Чехословакии, тем яснее было, что если и в этот раз (после Австрии и Испании) Запад уступит Германии, о коллективной безопасности будет сложно думать всерьез.

Про Мюнхенский сговор написано много, его результаты всем известны, как известно и то, что СССР предлагал чехословакам военную помощь. Очень кратко я напомню основное, самое важное:

19 сентября 1938 г. президент Чехословакии Бенеш официально запросил правительство СССР:

«1. Окажет ли СССР согласно договору немедленную и действенную помощь, если Франция останется верной пакту?

2. В случае нападения Чехословакия немедленно обратится в Совет Лиги Наций с просьбой привести в действие статьи 16 и 17. Поможет ли СССР в качестве члена Лиги Наций на основании упомянутых статей?»

На следующий день, 20 сентября, посол Чехословакии в СССР передал в Прагу ответ:

«Потемкин — зам. наркома иностранных дел — только что сообщил мне ответ на первый вопрос — готов ли СССР оказать немедленную и действенную помощь, если Франция останется верной пакту. Правительство отвечает: да, немедленно и действенно.[108]

На второй вопрос — готов ли СССР выполнить свои обязательства согласно ст. ст. 16 и 17 в случае обращения в Лигу Наций — правительство отвечает: да, в любом отношении».

А 21 сентября СССР уже начал выдвижение к госгранице предназначенных для помощи чехословакам крупных группировок войск. В этот же день нарком Литвинов заявил на заседании Ассамблеи Лиги Наций:

«Мы намерены выполнить свои обязательства по пакту и вместе с Францией оказывать помощь Чехословакии доступными нам путями. Наше военное ведомство готово немедленно принять участие в совещании с представителями французского и чехословацкого военных ведомств для обсуждения мероприятий, диктуемых моментом».

Это я привел в качестве примера реального стремления СССР помочь Чехословакии сохранить свою независимость, борьбы Советского Союза за мир, против германской агрессии. Да, эти слова истрепались от частого использования в советское время, но это правда! Советский Союз действительно был единственной страной, готовой воевать против Гитлера в 1938 году. Если бы страны Запада пошли навстречу СССР, если бы они действительно были такими противниками нацизма, какими себя выставляли (и выставляют сейчас), если бы… Тогда Гитлер бы получил по рогам еще в 1938 году, когда у него не было сил для большой войны, когда в Германии были силы, готовые воспользоваться таким поражением фюрера. И не было бы миллионов жертв.[109]

Кто виноват в том, что помощь Советского Союза была отвергнута? Уж точно не Советский Союз.

Некоторые причины отказа можно понять из этого документа:

«Телеграмма полномочного представителя СССР в Чехословакии С. С. Александровского в Народный комиссариат иностранных дел СССР

1 октября 1938 г. Гусарек /генерал чехословацкой армии/ сообщил мне дополнительно, что на заседании совета министров было ясно и точно сформулировано также такое утверждение: в Мюнхене Гитлеру удалось убедить Чемберлена и Даладье, что в данной ситуации большую опасность для мира в Европе представляет не он, а СССР, который объективно является большевистским форпостом и может сыграть роковую роль поджигателя новой войны. Следовательно, это убеждение явилось не формальным, но фактическим основанием для создания блока четырех против СССР. Если Чехословакия сегодня будет сопротивляться и из-за этого начнется война, то она сразу превратится в войну СССР со всей Европой. Возможно, что СССР и победит, но Чехословакия так или иначе будет сметена и будет вычеркнута с карты Европы. Эти утверждения сыграли большую роль в деле принятия правительством прямого решения. Массы спонтанно вышли на улицу, однако общее настроение подавленное. Акты сопротивления завтра вполне возможны, но, пожалуй, как акты отчаяния. Полпред».

АВП СССР, ф. 0,59, оп. 1, п. 281, д. 1954, л. 108. Опубл. в изд.: Документы внешней политики СССР. Т. 21. С. 554-555. (Год кризиса, 1938-1939: Документы и материалы. В 2 т. М., 1990.)[110]

Англии с Францией не хотелось вступать в военную конфронтацию с Германией ради Чехословакии. Настолько не хотелось, что они пренебрегли возможными последствиями — усиление Германии за счет присоединения Судетов, утрата Чехословакии как единственного сильного в военном отношении союзника в Центральной Европе, собственное военно-политическое ослабление. Англо-французы напрягаться не хотели, а рассчитывали успокоить Гитлера демонстрацией собственной слабости и малодушия. И им это удалось, Гитлер вполне успокоился на их счет.

Чехословаки не воспользовались щедрейшим советским предложеним и стали воевать с немцами из-за давления на них своих верных друзей, Англии и Франции, которые действовали заодно с Гитлером.

Успокаивали себя чехословаки гарантией — обещанием Англии и Франции, что Чехословакия потеряет только области с немецким населением, оставшись пусть и хорошенько обструганным, но все же независимым государством.

Да, чехословаки, конечно, не знали, как дальше будут развиваться события, ни они, ни англо-французы не могли предугадать, что Гитлер через полгода перейдет очередной предел, нарушив свои же собственные обещания. Но, садясь есть кашу с дьяволом, надо помнить, что у того ложка все равно длиннее.

Кстати, тут как тут с ложкой поменьше возникла Польша с претензиями на Тешинскую область. В последнее время Польше это часто ставят в упрек — мол, гиена Восточной Европы, отъела у несчастной Чехословакии кусочек в такое трудное время… Конечно, Польша страна малосимпатичная (была в 1938 году),[111] но насчет Тешинской области не так все просто. В Те-шинской области преобладали поляки. И затейники Англия с Францией так поделили Европу в Версале, что эта область оказалась в 1919 г. спорной. Во время подготовки к проведению плебисцита чехословаки объявили полякам ультиматум (мол, эта земля наша), а потом и напали на польские войска, разбили их и захватили Тешинскую область. После чего там и восстание было польское, и снова воевать начинали, пока в августе 1920 г. Польша не признала свое поражение и Тешинская область не перешла официально к Чехословакии. Так что Польша в данном случае восстанавливала справедливость — одна гиена другую покусала.

И еще хочу добавить вот что. Правительство Чехословакии не заслуживало такого союзника, как Советский Союз. СССР был безупречен. Он был готов сделать для Чехословакии намного больше, чем это предусматривалось договором. А вот как расценивал отношения с Советским Союзом президент Чехословакии Бенеш в беседе с послом Великобритании Ньютоном в мае 1938 г. (когда петух его клюнул еще не слишком глубоко):

«…отношения Чехословакии с Россией всегда имели и будут иметь второстепенное значение, они будут зависеть от отношений Франции и Великобритании. Только наличие франко-русского союза сделало возможным современный союз Чехословакии с Россией. Если же, однако, Западная Европа отвернется от России, Чехословакия также от нее отвернется».[112]

Пинг

Победа немцев в Мюнхене почти похоронила недоразвитую систему коллективной безопасности, в которую так много сил вложил Литвинов и на которую так рассчитывал Сталин. Но альтернативы ей пока не было.

У Сталина на рубеже 1938 и 1939 гг. было два варианта — либо, опираясь на двусторонние договоры о ненападении со странами-соседями продолжать все же пытаться вовлечь Запад в антигерманский союз, либо начать сближение с Германией, либо взять паузу.

Первое становилось все маловероятнее, после мюнхенского «успеха» Англия и Франция сочли, что Советский Союз утратил для них ценность в качестве противовеса Германии.

Второе не подходило из-за идеологических причин — ну, как лидеру Коминтерна сближаться с инициатором Антикоминтерновского пакта, как стране, поддерживающей республиканцев в Испании (а война-то там еще шла), сближаться со страной, поддерживающей в той же Испании другую воюющую сторону, как… ну, можно придумать еще дюжину «как» такого рода. С технической стороны, возможности для сближения были, потому что между Германией и СССР и после 1933 года оставались торговые связи и контакты.

Кстати, насчет торговых связей и контактов.

Несмотря на все политические разногласия Советского Союза и гитлеровской Германии, несмотря на противостояние в Испании и на уничтожение нацистами германской компартии у СССР и Германии после 1933 года сохранялись нормальные дипломатические отношения,[113] а между странами велась торговля. Основой для экспортно-импортных операций служили ежегодно продлеваемые торговые соглашения.

9 апреля 1935 г. между СССР и Германией было подписано «Соглашение между правительством СССР и правительством Германии о дополнительных заказах СССР в Германии и финансировании этих заказов Германией». По этому соглашению заказы Советского правительства на общую сумму в 200 миллионов рейхсмарок размещались на германских фирмах под гарантии правительства Германии. СССР закупал оборудование для фабрик, машины, аппараты, изделия электропромышленности, оборудование нефтяной и химической индустрии, транспортные средства, оборудование лабораторий и др. необходимую ему, прежде всего для оборонной промышленности, продукцию.

В январе 1938 г. начались новые советско-германские торгово-кредитные переговоры. Условия, выдвинутые немцами, Советский Союз не устроили, и в марте переговоры по кредиту прервались, было подписано только соглашение о торговом и платежном обороте на год.

И вот 5 января 1939 г. немцы обратились к советскому полпреду в Германии А.Ф. Мерекалову с предложением возобновить прерванные в марте 1938 г. торгово-кредитные переговоры — дескать готовы пойти на уступки.

А12 января произошел случай, которые многие историки и исследователи расценивают как поворотный пункт в советско-германских взаимоотношениях.

Гитлер устраивал новогодний прием для послов иностранных государств и проявил демонстративное[114] внимание к советскому полпреду Мерекалову. Пусть он сам расскажет о том, как это было.

Телеграмма полпреда СССР в Германии А. Ф. Мерекалова в Народный комиссариат иностранных дел СССР

«12 января 1939 г. Был сегодня у Гитлера на новогоднем приеме. Прием состоялся во вновь отстроенной резиденции. При подъезде послам были отданы воинские почести. На приеме присутствовал дипломатический корпус, министры и военные. Произнесенные речи дуайеном корпуса и Гитлером свелись к хвалебным гимнам мюнхенскому соглашению. Выраженные ему пожелания Гитлер вежливо переотправил в адреса руководителей государств, представители которых присутствовали на приеме. Обходя послов, Гитлер поздоровался со мной, спросил о житье в Берлине, о семье, о поездке в Москву, подчеркнул, что ему известно о моем визите к Шуленбургу в Москве, пожелал успеха и распрощался. За ним подошли Риббентроп, Ламерс, генерал Кей-тель и Майснер. Разговор с каждым из них был ограничен общими любезностями. Внешне Гитлер держался очень любезно и, несмотря на мое плохое владение немецким языком, поддерживал свой разговор без переводчика. Гитлер обошел корпус, раскланялся и удалился. Затем разъехался и корпус. Полпред».

АВП СССР, ф. 059; оп. 1, п. 294, д. 2036, л. 17. (Год кризиса, 1938-1939: Документы и материалы. В 2 т. М., 1990.)[115]

Можно ли расценивать эти два события как некие сигналы германской стороны о желании начать сближение с Советским Союзом? Да. В обоих случаях инициативу проявили немцы, произошли они практически в одно время, и связь между ними обнаружить легко. Безусловно, эти сигналы не прошли мимо Литвинова и, соответственно, Сталина.

Сразу какого-то очевидного ответного сигнала немцы не дождались. Советская сторона на возобновление торговых переговоров согласилась, предложила провести их в Москве. В это время Гитлер еще рассчитывал решить польскую проблему миром, потому не хотел показывать полякам ничего, что могло бы тех натолкнуть на мысль о сближении Германии и СССР. Поэтому немцы сперва было согласились на переговоры в Москве, потом отказались — не хотели, чтобы их представитель ехал в Москву напрямик. Возможно, что причиной этого отказа стало и равнодушие СССР к вышеупомянутым сигналам.

Зачем Гитлеру понадобилось сближаться с СССР? Шаги, которые Гитлер собирался предпринять в 1939 году, однозначно вели его к конфронтации с Польшей, а значит с Западом, потому для Гитлера было нелишним попытаться улучшить отношения со вторым своим врагом, с Советским Союзом. «Почему послезавтрашний враг не может стать завтрашним другом?»

Зачем СССР могло понадобиться сближаться с Германией? Англия и Франция блокироваться с СССР против Германии отказались. Отдали фашистам Испанию, Австрию, Чехословакию. На разных уровнях поощряли Германию к продвижению на Восток. У Запада и Германии было больше общего, чем расхождений.[116]

Их объединял антисоветизм. Англия и Франция по сути были неформальными членами Антикоминтерновского пакта.

Советский Союз просто-напросто не мог продолжать в своей внешней политике ориентироваться только на Запад — это проявило себя к началу 1939 г. как практически безнадежное предприятие.

Понг

После отторжения от Чехословакии Судетов на полгода наступило затишье. Английские и французские политики неустанно уверяли свои народы и самих себя в том, что уж теперь в Европе обеспечен долгий мир, Гитлер насытился и больше никогда не проголодается.

Гитлер же переваривал Судеты и готовил раздел Чехословакии — Германия поддерживала и развивала словацкий сепаратизм.

Некоторые люди, которые интересуются этим периодом истории, питают отвращение к советскому канцеляриту, ко всем этим «взвейтесь-развейтесь», в общем, не любят речекряка. И как только видят документ, озаглавленный «Из Отчетного доклада Центрального Комитета ВКП(б) XVIII съезду ВКП(б)», так сразу, инстинктивно, отторгают его, заявляя — это не может быть правдой а priori. Ну, не может быть в документе с таким названием написано что-то, к чему можно относиться серьезно, чему можно верить и использовать в умозаключениях!

Понятно, почему такое просходит. В советское время толпы тупых агитаторов, бездумно повторяющие то, что им спускали сверху, набили такую оскомину, что до сих пор икается. Эти пустоголовые дятлы,[117] ни капли не верящие в то, что говорят, надоели хуже горькой редьки. Тем не менее — из-за этого огульно все отвергать неправильно. Это даже не выплеснуть ребенка вместе с водой, это просто взять ребенка и убить его об стену. Поэтому надо все же заставлять себя, а потом образуется привычка, и дело пойдет легче. Право дело, ну чем лучше «коммунистического» «демократический» канцелярит или «национал-социалистический»? Все то же самое.

Из этого следует, что не надо обращать внимания на ритуальную риторику, надо зреть в корень.

10 марта 1939 г. Сталин на XVIII съезде Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков) прочитал Отчетный доклад Центрального Комитета ВКП (б). В этом докладе Сталин все разложил по полочкам, дал действительно трезвый анализ текущей ситуации, с которым нельзя не согласиться. А также дал знать миру, что внешняя политика Советского Союза отныне изменится.

Сталин заявил, что Советский Союз расценивает происходящие события как начало новой империалистической войны:

«После первой империалистической войны государства-победители, главным образом Англия, Франция и США, создали новый режим отношений между странами, послевоенный режим мира. Главными основами этого режима были на Дальнем Востоке — договор девяти держав, а в Европе — Версальский и целый ряд других договоров».

Однако три агрессивных государства и начатая ими новая империалистическая война опрокинули вверх дном всю эту систему послевоенного мирного режима.[118]

Новая империалистическая война стала фактом.

Он дал понять, что эту войну еще можно остановить, и назвал тех, кто виноват в развязывании войны и ее разрастании:

«Характерная черта новой империалистической войны состоит в том, что она не стала еще всеобщей, мировой войной. Войну ведут государства-агрессоры, всячески ущемляя интересы неагрессивных государств, прежде всего Англии, Франции, США, а последние пятятся назад и отступают, давая агрессорам уступку за уступкой.

Таким образом, на наших глазах происходит открытый передел мира и сфер влияния за счет интересов неагрессивных государств без каких-либо попыток отпора и даже при некотором попустительстве со стороны последних.

Чем объяснить такой однобокий и странный характер новой империалистической войны?

Главная причина состоит в отказе большинства неагрессивных стран, и прежде всего Англии и Франции, от политики коллективной безопасности, от политики коллективного отпора агрессорам, в переходе их на позицию невмешательства, на позицию «нейтралитета».

Сталин ясно сказал, с кем хочет быть СССР и против кого. СССР хочет быть против агрессоров (Германия, Италия, Япония), вместе с неагрессивными государствами (Англия, Франция, США). Сталин признал, что продвигаемая СССР политика коллективной безопасности не нашла отклика у Запада.[119] Заодно негативно оценил деятельность Литвинова на посту наркома иностранных дел как ответственного за продвижение этой политики.

В то же время Сталин дал понять Западу, что СССР практически разочаровался в возможности конструктивного сотрудничества с Западом. Что могут быть и другие варианты развития международных отношений. Что несмотря на последовательную позицию СССР как противника национал-социалистической Германии эта позиция не является навеки зафиксированной, а в руководстве Советского Союза находятся вовсе не догматики и не фанатики, а трезвомыслящие, рациональные люди. Нормальные люди.

Ну и соответственно, Сталин и Германию не забыл. Он сперва мастерски показал, что Советскому Союзу агрессоры, конечно, не нравятся, но и те, кто потакает агрессорам, тоже не нравятся.

«Или, например, взять Германию. Уступили ей Австрию, несмотря на наличие обязательства защищать ее самостоятельность, уступили Судетскую область, бросили на произвол судьбы Чехословакию, нарушив все и всякие обязательства, а потом стали крикливо лгать в печати о «слабости русской армии», о «разложении русской авиации», о «беспорядках» в Советском Союзе, толкая немцев дальше на восток, обещая им легкую добычу и приговаривая: вы только начните войну с большевиками, а дальше все пойдет хорошо. Нужно признать, что это тоже очень похоже на подталкивание, на поощрение агрессора».

Смотрите — немцы кто? Ну, агрессоры. Но без эпитетов. «Агрессор», в общем, не так уж и обидно звучит.[120]

Мало ли кто, почему и против кого агрессии совершает. А кто Англия с Францией? Да просто какие-то монстры. Австрию обманули, обещания не сдержали. Чехословакию обманули, на произвол судьбы бросили, обещания опять не сдержали. И начали лгать (да не просто, а крикливо) с целью натравить Германию на СССР, чтобы и их потом обмануть.

И далее в пассаже о кознях Запада вокруг Карпатской Украины:

«Характерен шум, который подняла англо-французская и североамериканская пресса по поводу Советской Украины. Деятели этой прессы до хрипоты кричали, что немцы идут на Советскую Украину, что они имеют теперь в руках так называемую Карпатскую Украину, насчитывающую около 700 тысяч населения, что немцы не далее как весной этого года присоединят Советскую Украину, имеющую более 30 миллионов населения, к так называемой Карпатской Украине. Похоже на то, что этот подозрительный шум имел своей целью поднять ярость Советского Союза против Германии, отравить атмосферу и спровоцировать конфликт с Германией без видимых на то оснований».

Западная пресса подняла шум, кричала опять до хрипоты — и лгала, конечно, да не просто, а снова с целью обмануть немцев и стравить их с Советским Союзом. Да еще и без видимых на то оснований. Ведь нет никаких оснований для конфликта с Германией и не было бы, если бы не Запад со своими науськиваниями и ложью. Ну, как это назвать? Некрасиво, да?[121]

«Конечно, вполне возможно, что в Германии имеются сумасшедшие, мечтающие присоединить слона, т. е. Советскую Украину, к козявке, т. е. к так называемой Карпатской Украине. И если действительно имеются там такие сумасброды, можно не сомневаться, что в нашей стране найдется необходимое количество смирительных рубах для таких сумасшедших. Но если отбросить прочь сумасшедших и обратиться к нормальным людям, то разве не ясно, что смешно и глупо говорить серьезно о присоединении Советской Украины к так называемой Карпатской Украине?»

Ну, вот и приглашение к переговорам: возможно, в Германии имеются сумасшедшие, но ежели таковые и найдутся, мы их отбрасываем прочь и обратимся к нормальным людям в Германии.

Как можно расценить ход Сталина? Иногда я встречаю в некоторых книгах, названий которых, как и их авторов, мне не хочется называть, потому что они мне все не нравятся, странные обвинения — дескать, Советский Союз не должен был и пытаться о чем-то договариваться с нацистской Германией! Как можно! С этими нацистами, с этими выродками и моральными уродами — мол, Сталин запятнал советскую честь уже тем, что решил, помимо безуспешных многолетних попыток убедить Запад в необходимости бороться за мир сообща, попробовать германское направление.

Я всегда думал, читая эту галиматью, — это кто там такое пишет? Это какой-то верный ленинец или старый большевик-политкаторжанин корябает соломинкой, макая ее в хлебную чернильницу, наполненную[122] свежим коровьим молоком? Это несгибаемый советский патриот из себя такое выдавливает обильными порциями? Может, зажившийся какой-нибудь комиссар в пыльном шлеме? Нет, оказывается это пишет какой-нибудь благополучненький гражданин Соединенных Штатов Америки, сбежавший туда из Советского Союза, или оголтелый какой-нибудь правозащитник, из тех что по ночам слушали одним ухом голоса, а другим что соседи за стенкой слушают, чтоб сдать их за мелкий прайс в кровавую гэбню, или вообще омерзительный предатель, которому следовало бы, коли уж бывшие коллеги не добрались, убить себя об стену или яду там выпить, чтобы не оскорблять продуктами своей жизнедеятельности историческую науку.

В общем, эти отъявленные лицемеры осмеливаются обвинять Советский Союз в том, что он, дескать, пошел на сближение с гитлеровской Германией. Я в ответ таким существам скажу всего три слова: Австрия, Испания, Чехословакия.

Кстати, о Чехословакии.

Чехословацкий сбой-2

В середине марта 1939 года Германия прекратила существование Чехословацкой республики — при германской поддержке Словакия объявила независимость, чехословацкая Карпатская Украина была оккупирована Венгрией, а собственно Чехия — Германией, после чего был образован имперский протекторат Богемии и Моравии.

Даже некоторые почитатели Гитлера в Германии недоумевали — как так? Великий фюрер германской[123] нации нарушил свое великое фюрерское слово, ведь обещал больше не захватывать ничего, вроде бы договорились, а Чехословакии не стало. Налгал, получается? Но Гитлер внимания никакого на это не обращал, потому что были у него важные причины совершить такой некрасивый поступок. Каковы были причины, толкнувшие Гитлера на этот шаг?

Вполне исчерпывающе на этот вопрос ответил посол Франции в Германии Р. Кулондр своему министру иностранных дел Ж. Бонне. Письмо написано 19 марта 1939 г. по таким горячим следам, что они еще дымятся:

«Германия, все валютные ресурсы которой были почти полностью израсходованы, наложила руку на большую часть золотого и валютного запаса чешского эмиссионного банка. Полученная таким образом сумма (50 млн долларов) является весьма ценной поддержкой для страны, которая была почти полностью лишена средств для международных платежей.

Еще более важным является тот факт, что Германия получила в свои руки значительное количество первоклассного вооружения, а также заводы Шкода. Эти предприятия, пользующиеся мировой известностью, снабжали вооружением не только Чехословакию, но и Румынию и Югославию, которые, таким образом, будут значительно ослаблены в военном отношении. Напомню мимоходом, что заводы Шкода поставляли для нас авиационные моторы. Обладая заводами Круппа и предприятиями Шкода, рейх теперь, бесспорно, имеет все преимущества для поставки вооружения в Восточную и Юго-Восточную Европу.[124] Тем самым он имеет в своем распоряжении средства для оказания политического давления и осуществления контроля над вооружением, эффективность которых не следует недооценивать, так же, как не следует недооценивать и его возможности приобретения путем продажи вооружения за границу ценной для него валюты.

Кроме того, захват Богемии и Моравии является первой территориальной операцией, которая не создаст дополнительных затруднений для рейха в области снабжения продовольствием. Наоборот, она значительно улучшит продовольственное снабжение Германии не только потому, что земли Богемии и Моравии являются относительно плодородными, но и прежде всего потому, что рейх отныне находится у ворот зерновых богатств Венгрии и Румынии.

С другой стороны руководители экономики рейха будут иметь теперь в своем распоряжении значительный резерв рабочей силы. Автаркия, гонка перевооружений, большие строительные работы — все это требовало такого огромного количества рабочей силы, которым рейх не обладал. В промышленности и в сельском хозяйстве не хватало полутора миллионов рабочих. В этих условиях трудно было понять, каким образом Германия в случае всеобщей мобилизации могла бы обеспечить свои возросшие потребности в рабочей силе и заполнить те пробелы, которые образуются вследствие призывов в армию. Чехи, которых немцы считают недостойными службы в армии, поставят 3 млн рабочих, которые потребуются в случае всеобщей мобилизации.

И наконец, — и это является главным — стратегическое положение Германии значительно улучшилось.[125]

Беспокойная граница, разделявшая Чехословакию и рейх, протяженностью в несколько сот километров, заменена теперь более короткой границей, гораздо легче обороняемой. Эта граница соединяет Австрию с Силезией. Таким образом, Германия будет иметь дополнительно несколько дивизий, которые в случае войны должны были бы контролировать чешскую границу. Кроме того, плато Богемии и Моравии является прекрасной базой, в частности для авиации, радиус действия которой простирается отныне на большую часть Балкан, не говоря уже о Венгрии и Польше».

(Документы и материалы кануна Второй мировой войны 1937-1939. В 2 т. М., 1981.)

Вот что дали Гитлеру Мюнхенские соглашения, западная политика умиротворения и отказ от советской помощи. Гитлер благодаря оккупации Чехословакии получил столько военной техники и оружия, что смог полностью экипировать 40 дивизий. И это сразу! Не считая произведенного в ходе войны. И эти дивизии воевали на советско-германском фронте. Сколько было убито советских людей из-за того, что Англия и Франция сдачей немцам Чехословакии укрепили Гитлера?

Любопытно узнать реакцию партнеров Гитлера по Мюнхену. Мудрый и миролюбивый (а уж какой дальновидный) премьер-министр Чемберлен заявил в Палате общин, что Чехословакия сама и виновата в своей кончине:

«…словацкий парламент объявил Словакию самостоятельной. Эта декларация кладет конец внутреннему распаду государства,[126] границы которого мы намеревались гарантировать, и правительство Его Величества не может поэтому считать себя связанным этим обязательством».

(Черчилль У. Вторая мировая война. М., 1991.)

Да уж… Если Чехословакия в чем и виновата, так это в том, что пошла на поводу у Англии с Францией и не приняла советскую военную помощь.

Министр иностранных дел Великобритании Галифакс в беседе с французским послом откровенно радовался тому, что Чехословакии больше нет — дескать, этим она освободила Запад от необходимости о ней заботиться. И невдомек было Галифаксу, что теперь заботиться Западу придется о Германии.

Полпред СССР во Франции Суриц сообщает Литвинову 18 марта 1939 г.:

«Вчера присутствовал на заседании палаты. Был момент, когда казалось, что даже долготерпение французов начало иссякать, что «патриотическая тревога» действительно разбужена. Почти все выступавшие ораторы, несмотря на принадлежность к противоположным лагерям, резко осуждали политику Мюнхена, призывали к сопротивлению и твердости. Делались призывы к единству нации. Но вот слово берет Даладье. Ни одного звука оправдания. Ни слова протеста по адресу Германии. Несколько заносчивых и грубых фраз по адресу левых, пара нудных и без особой убедительности произнесенных заверений («ни пяди земли») и требование чрезвычайных полномочий, которое прозвучало в зале как требование[127] диктатуры против рабочих, против демократии, против свободы. Большинство палаты ответило на это требование громовой овацией в адрес Даладье. Более позорное зрелище трудно было себе представить».

(Год кризиса, 1938-1939: Документы и материалы. В 2 т. М., 1990.)

Французский посол (тот самый Кулондр) пришел к статс-секретарю Вайцзеккеру и стал его стыдить, в ответ на что Вайцзеккер разве что не по матушке послал французского посла:

«Я сразу же резко выступил против заявлений посла; сказал, что ему не следует вести разговоры о мюнхенском соглашении, которое будто бы было нарушено, и заявил, чтобы он не поучал нас. Мюнхен, сказал я далее, содержит два элемента, а именно сохранение мира и незаинтересованность Франции в восточных вопросах. Пусть Франция наконец обратит свои взоры на Запад, на свою империю, и прекратит разговоры о делах, в которых ее участие, как подсказывает опыт, не содействует делу мира».

(Год кризиса, 1938-1939: Документы и материалы. В 2 т. М., 1990.)

Посол французский утерся, да и пошел себе восвояси.

В общем, реакция Запада после того, как Гитлер фактически наплевал в физиономии тем, кому обещал полгода назад, что больше никаких территориальных[128] претензий Германия никому предъявлять не будет, была показательной. Ясно показала все моральное и интеллектуальное убожество архитекторов мюнхенского сговора.

А какова была реакция Советского Союза? Советский Союз ничего Чехословакии не должен. Советскому Союзу никто не угрожает, и казалось бы — зачем Советскому Союзу вообще писать какие-то ноты, предпринимать какие-то действия?

Но именно Советский Союз публично клеймит Германию агрессором в официальной ноте:

«4. При отсутствии какого бы то ни было волеизъявления чешского народа, оккупация Чехии германскими войсками и последующие действия германского правительства не могут не быть признаны произвольными, насильственными, агрессивными.

5. Вышеприведенные замечания относятся целиком и к изменению статута Словакии в духе подчинения последней Германской империи, не оправданному каким-либо волеизъявлением словацкого народа.

6. Действия германского правительства послужили сигналом к грубому вторжению венгерских войск в Карпатскую Русь и к нарушению элементарных прав ее населения.

7. Ввиду изложенного Советское правительство не может признать включение в состав Германской империи Чехии, а в той или иной форме также и Словакии правомерным и отвечающим общепризнанным нормам международного права и справедливости или принципу самоопределения народов.[129]

8. По мнению Советского правительства, действия германского правительства не только не устраняют какой-либо опасности всеобщему миру, а, наоборот, создали и усилили такую опасность, нарушили политическую устойчивость в Средней Европе, увеличили элементы еще ранее созданного в Европе состояния тревоги и нанесли новый удар чувству безопасности народов».

(Год кризиса, 1938- 1939: Документы и материалы. В 2 т. М., 1990.)

Именно Советский Союз в очередной раз пытается организовать противодействие агрессору. Невзирая на то, что такая реакция может легко сорвать наметившиеся возможности к сближению с Германией. Эта реакция еще раз доказывает, что неприятие Советским Союзом нацизма было органическим, искренним.

Литвинов развивает бурную деятельность — он понимает, что наступил решающий момент, сейчас последний для него шанс создать-таки действенную систему коллективной безопасности, а действенной такая система может быть лишь при тройственном англо-франко-советском договоре о взаимной помощи, при практически возродившейся Большой Антанте.

Если бы не оккупация Гитлером Чехословакии и последующие быстро развивающиеся события — в основном последствия этого захвата — Литвинов был бы отправлен в отставку не в мае 1939 г., а на пару месяцев раньше. Ведь политика Литвинова по созданию системы коллективной безопасности, о чем говорил Сталин на XVIII съезде ВКП (б) полумесяцем ранее, успехом[130] не увенчалась. Советский Союз рисковал остаться в полной политической изоляции — лицом к лицу со все усиливающимся хищником, которого то и дело подкармливают все новыми и новыми землями, в то же время натравливая его на Советский Союз. Если бы Сталин не предпринял попыток изменить ход событий, развивающихся таким неприятным образом, он был бы дураком. А он, при всех недостатках своих, отнюдь не был дураком.

Как бы ультиматум

18 марта Литвинов вручает послу Германии фон Шуленбургу вышеупомянутую ноту и в этот же день обращается к Великобритании с предложением немедленно созвать конференцию представителей СССР, Великобритании, Франции, Польши, Румынии и Турции для обсуждения мер по предотвращению дальнейшей германской агрессии.

Надо отметить, что причной, побудившей Литвинова сделать это предложение, стала довольно странная история. Я остановлюсь на этом потому, что непосредственно с этой историей связана отставка наркома иностранных дел Максима Литвинова. Конечно, его судьба была уже решена, чему свидетельством открытое признание Сталина на XVIII съезде ВКП(б) о крахе советской политики по созданию системы коллективной безопасности в Европе. Но эта история стала, мягко говоря, последней каплей.

Вероятно, Литвинова просто использовали англичане, не желающие сближения СССР и Германии. Направленность политики Литвинова на союз с Западом и его[131] неприязнь к Германии были англичанам известны. И они провели, условно говоря, операцию «Ультиматум», в результате которой Советский Союз молниеносно оказался вовлечен в переговоры с Западом на условиях, выгодных Западу, а, соответственно, сближение с Германией отдалилось на неопределенный срок.

Началось все с того, что за день до этого, 17 марта, полпред в Англии Иван Майский пошел пить чай к турецкому посланнику, а после доложил Литвинову, что немцы предъявили Румынии тайный и суровый ультиматум, да не один, а два. Из телеграммы полномочного представителя СССР в Великобритании И. М. Майского в Народный комиссариат иностранных дел СССР

«17 марта 1939 г. Турецкий посол Арас пригласил меня к себе на чашку чая. Когда я пришел, то застал у него еще румынского и греческого посланников. Естественно, началось обсуждение текущих событий. При этом румын сообщил следующее: около недели назад, еще до захвата Чехословакии, германское правительство через Вольтата, находящегося сейчас в Румынии в связи с переговорами о предоставлении немцам концессии на разведку нефти, предъявило румынскому правительству ультиматум. Вольтат заявил, что если Румыния прекратит развитие своей индустрии и через известный — согласованный с немцами, срок закроет часть ныне действующих промышленных предприятий, если, сверх того Румыния согласится все 100 процентов своего экспорта направлять в Германию, то последняя готова гарантировать румынские границы.[132] Румынское правительство отвергло ультиматум Вольтата. Однако вчера Вольтат вновь предъявил тот же ультиматум, и в еще более угрожающей форме. В связи с этим румынское правительство направило Тиля срочное указание немедленно информировать британское правительство о создавшемся положении и выяснить, на какую поддержку со стороны Англии оно может рассчитывать. Тиля видел сегодня Галифакса, Кадогана и Ванситтарта. Галифакс обещал доложить вопрос правительству и через 2-3 дня дать ответ. […]

Полпред».

АВП СССР, ф. 059, оп. 1, п. 300, д. 2075, л. 185- 186. Опубл. в сб.: СССР в борьбе за мир… С. 240- 241. (Год кризиса, 1938- 1939: Документы и материалы. В 2 т. М., 1990.)

18 марта Майский встретился с министром иностранных дел Великобритании Галифаксом, о чем тут же и сообщил Литвинову: Из телеграммы полномочного представителя СССР в Великобритании И. М. Майского в Народный комиссариат иностранных дел СССР

«18 марта 1939 г.

2. Далее Галифакс сообщил мне о демарше румынского посланника по поводу германского ультиматума Румынии, о котором я вам сообщал, а также о том, что Тиля по поручению своего правительства поставил перед ним вопрос об английской помощи[133] Румынии в случае агрессивных действий со стороны Германии. Галифакс добавил, что он спросил Тиля, в какой мере Румыния может рассчитывать на помощь своих соседей. Тиля ответил, что румынское правительство уверено в помощи со стороны Польши и Балканской Антанты, по вопросу же об СССР Тиля не мог сказать ничего определенного. Галифакс обещал Тиля в срочном порядке обсудить вопрос в британском правительстве и после этого дать ему ответ. Однако прежде, чем принимать свое решение, британское правительство хотело бы выяснить позицию СССР в данном вопросе. Его интересует, может ли Румыния рассчитывать на помощь СССР в случае германской агрессии и в какой форме, в каких размерах (т. е. только ли на поставку оружия и амуниции и тому подобное или же и на более активную военную поддержку). Вчера вечером он послал Сидсу инструкцию срочно выяснить этот вопрос, но считает нужным поставить об этом в известность также меня. Затем Галифакс, сославшись, между прочим, на мой вчерашний разговор с Ванситтартом, стал интересоваться, что я лично думаю о возможности такой помощи. Я сослался на выступление т. Сталина, подчеркнув, что практическое преломление общего принципа зависит от конкретных условий в каждом случае. Галифакс просил меня выяснить и информировать его о том, как смотрит Советское правительство на вопросы помощи Румынии. Галифакс, между прочим, высказывал мысль, что германское наступление на Румынию — дело ближайших дней, хотя для такого наступления необходим ряд предварительных шагов в отношении Венгрии (хотя бы получение ее согласия на пропуск немецких войск).[134] Я ответил, что, несмотря на германский ультиматум Румынии, я еще далеко не уверен, что Гитлер действительно хочет идти на Восток. Этот ультиматум может ведь иметь и иной смысл — поставить на службу Германии все сырьевые ресурсы Румынии, в особенности нефть, как раз для того, чтобы развернуть главное наступление на Запад. Галифакс информировал меня о шагах, предпринятых британским правительством в чехословацком вопросе (вызов британского посла из Берлина «для доклада», помощь беженцам, приостановка платежа по 10-миллионному займу Чехословакии, отправка ноты-протеста, по поводу которой Галифакс с жестом усталой безнадежности бросил: «которая (теперь) вообще лишена всякого реального значения»), и в заключение просил поддерживать с ним тесный контакт в порядке обмена информацией и мнениями. Он выражал надежду, что Литвинов будет делиться с ним информацией, которая может представлять интерес для обеих сторон. Полпред».

АВП СССР, ф. 059, оп. 1, п. 300, д. 2075, л. 189-193. (Год кризиса, 1938-1939: Документы и материалы. В 2 т. М., 1990.)

Из отчета Майского прекрасно видно, как настойчиво англичане хотят убедить Советский Союз в том, что Германия вот-вот нападет на Румынию, что Германия движется на Восток. И что помощь Румынии будет оказана Польшей (а это значит войну Польши с Германией).[135]

Литвинов же сделал все, что от него ожидалось, о чем и написал советским полпредам в Англии и Франции. Телеграмма народного комиссара иностранных дел СССР М.М. Литвинова полномочным представителям СССР в Великобритании и Франции И.М. Майскому и Я.З. Сурицу

«18 марта 1939 г. Сегодня поздно вечером я вызвал Сидса и сообщил ему, что мы предлагаем немедленно созвать совещание из представителей СССР, Англии, Франции, Польши и Румынии. Я объяснил, что из вопросов одного правительства другому о позиции каждого ничего не выйдет, а поэтому необходима общая консультация. Место конференции не имеет значения, но лучше всего было бы собраться в Румынии, что сразу укрепило бы ее положение. Сидс сообщил, что только что получил копию телеграммы, присланной в Лондон английским посланником в Бухаресте, который просит приостановить акцию. Сидс не понимает, что это значит, и думает, не напутал ли румынский посланник в Англии.

Нарком».

АВП СССР, ф. 059, оп. 1, п. 313, д. 2153, л. 143. Опубл. в сб.: СССР в борьбе за мир… С. 246. (Год кризиса, 1938- 1939: Документы и материалы. В 2 т. М., 1990.)

Заметьте, что столь важное предложение было сделано столь быстро и на столь шатком основании. Литвинов за день наверняка проконсультировался со[136] Сталиным, и Сталин принимал решение на основании информации и доводов Литвинова, соответственно Литвинов нес полную ответственность. Если же предположить, что Литвинов принял такое решение самостоятельно (практически невероятно), то его и подавно нужно было отправить в отставку (как минимум) за такое неоправданное своеволие.

В этой телеграмме Литвинова впервые проявляется та самая странность, которую необходимо было разъяснить до того, как делать какие-либо предложения, особенно такой значимости:

«Сидс сообщил, что только что получил копию телеграммы, присланной в Лондон английским посланником в Бухаресте, который просит приостановить акцию. Сидс не понимает, что это значит, и думает, не напутал ли румынский посланник в Англии».

Ну, или разобраться в ней, когда она проявилась. Литвинов этого не сделал, предложения отправил, и события развивались по английскому сценарию.

Странная история подозрительно резво разворачивается дальше. 19 марта Майский пишет Литвинову:

«Ознакомил сегодня Галифакса с ответом, данным Вами Сидсу, по вопросу о нашем отношении к германскому ультиматуму… Галифакс сообщил, что он уже консультировался с премьером по вопросу о предлагаемой Вами конференции, и они пришли к выводу, что такой акт был бы преждевременным, ибо опасно созывать конференцию без уверенности в ее успехе. Поэтому пока в качестве первого шага они хотят предложить нам,[137] Франции и Польше опубликовать совместную декларацию в том смысле, что все названные державы заинтересованы в сохранении целостности и независимости государств на востоке и юго-востоке Европы. Точный текст проекта вырабатывается, сегодня будет принят кабинетом и, вероятно, уже завтра будет сообщен нам. Галифакс подчеркивал важность опубликования декларации возможно скорее».

В следующей телеграмме Майский пишет, что реальность германского ультиматума оказалась под вопросом.

«Б том же разговоре Галифакс сообщил мне, что Тиля уведомил его об ультиматуме 17-го вечером; 18-го утром английский посланник в Бухаресте Хор видел Гафен-ку, и тот отрицал получение ультиматума. Именно после этого Хор прислал Сидсу телеграмму с указанием приостановить акцию в Москве. Галифакс добавил, что вчера же, 18-го, Бек говорил английскому послу в Варшаве, что ему ничего не известно об ультиматуме. Отсутствие демарша с румынской стороны в Москве Галифакс склонен объяснить именно тем, что румынское правительство, видимо, не получило никакого ультиматума. В связи с этим Галифакс выражал недоумение по поводу демарша Тиля 17 марта. Я ознакомил Галифакса с текстом нашей ноты по поводу аннексии Чехословакии, которая ему очень понравилась, особенно то место, где нота квалифицирует акцию Гитлера как агрессию».

Что же получается? А получается, что эту игру затеяли непосредственно в Лондоне, не ставя в известность послов в Москве и Бухаресте.[138] Очевидно и участие в акции румынского посла в Англии, Тили. Английский посол в Бухаресте обратился к румынскому министру иностранных дел, тот, естественно, удивился — какой ультиматум? Не было никакого ультиматума, далее пошел откат, а Галифакс сделал круглые глаза и выразил недоумение по поводу демарша румынского посла Тили. Ну, конечно, можно предположить, что и Галифакса с Чемберленом тоже, так сказать, обыграли — тогда румынский посол Тиля получается главным кукловодом, просто какой-то Карабас-Барабас международного значения. Правда, непонятен его мотив в этом случае…

В общем, в этот же день Литвинов понял, как его одурачили. Телеграмма народного комиссара иностранных дел СССР М. М. Литвинова полномочным представителям СССР в Великобритании и Франции И. М. Майскому и Я. 3. Сурицу и временному поверенному в делах СССР в Румынии П. Г. Куколеву

«19 марта 1939 г. Румынский посланник Диану, которому до сегодняшнего дня ничего не было известно о германском ультиматуме, сообщил сегодня НКИД, что никакого ультиматума не было и что переговоры с германским делегатом Волътатом в Бухаресте не выходили за рамки обычных переговоров по применению торгового договора. Опровержение дано также в печать. Надо полагать, что либо Германия заставила Румынию дать это опровержение, сняв на время ультиматум,[139] либо Румыния решила уступить нажиму Германии. Сообщаем для сведения.

Нарком»

АВП СССР, ф. 059, оп. 1, п. 313, д. 2153, л. 145. Опубл. в сб.: СССР в борьбе за мир… С. 248-249. (Год кризиса, 1938-1939: Документы и материалы. В 2 т. М., 1990.)

Вместо того, чтобы сразу вызвать румынского посланника и от него узнать, был ли ультиматум, не было ли его, Литвинов принимал решения на основании третьих источников.

20 марта отсутствие ультиматума подтвердил советскому полпреду Сурицу посол Румынии во Франции Тартареску.

21 марта английский посланник Сидс потребовал приема у Литвинова. Литвинов вызвал его. Сидс сообщил, что английский посланник в Бухаресте спросил у румынского короля насчет ультиматума. Король подтвердил, что никакого ультиматума не было, но якобы сказал:

«…Германия выдвинула совершенно недопустимые требования. Король сказал, что Румыния оказывает сопротивление германскому нажиму, но она не будет в состоянии это делать бесконечно, если не получит обещания посторонней помощи».

И это опять со слов англичан, английского посла. Говорил ли король именно эти слова, нет ли — неизвестно. Ультиматума в той форме, как это было представлено изначально Литвинову, не было, но это уже неважно.[140] Далее Сидс передал Литвинову мнение английского правительства: Германия нацелилась идти на Восток, потому неплохо было бы СССР сделать декларацию совместно с Англией и Францией и Польшей.

«Сидс подтвердил сообщенное уже т. Майскому, что Галифакс немедленно после подписания декларации четырьмя державами намерен предложить другим заинтересованным более мелким государствам присоединиться к этой декларации».

То есть Сидс так и поет Литвинову на тему системы коллективной безопасности — и Литвинову, конечно, хочется верить, что пусть поздно, но все же можно создать антигитлеровский, антигерманский фронт. Однако Сидс тут же оговорился, что если, дескать, Польша откажется подписывать, то можно ограничиться тремя державами… Вот текст этой декларации. Проект декларации Великобритании, СССР, Франции и Польши, врученной послом Великобритании в СССР У. Сидсом народному комиссару иностранных дел СССР М. М. Литвинову.

«21 марта 1939 г. Мы, нижеподписавшиеся, надлежащим образом на то уполномоченные, настоящим заявляем, что, поскольку мир и безопасность в Европе являются делом общих интересов и забот и поскольку европейский мир и безопасность могут быть задеты любыми действиями, составляющими угрозу политической независимости любого европейского государства,[141] наши соответственные правительства настоящим обязуются немедленно совещаться о тех шагах, которые должны быть предприняты для общего сопротивления таким действиям».

АВП СССР, ф. 01l, on. 4, п. 24, д. 4, л. 87. Опубл. в сб.: Документы и материалы кануна второй мировой войны… Т. 2. С. 55. (Год кризиса, 1938-1939: Документы и материалы. В 2 т. М., 1990.)

Можно подвести промежуточный итог: англичане поманили Советский Союз возможностью все-таки образовать блок против Гитлера. Запад проявил инициативу. Если не принимать во внимание то, что инициатива началась с плясок вокруг несуществующего германского ультиматума Румынии, если не замечать настойчивого желания Запада не допустить сближения СССР и Германии (что совпадало с желаниями и убеждениями Литвинова), в общем, если принять предложение Запада с чистого листа как откровенное, серьезное, честное предложение, как протянутую Советскому Союзу руку, — должен ли был Советский Союз принять такое предложение? Должен ли был СССР заключить союз с Англией, Францией, Польшей, Румынией — в общем, с Западом — против Германии? Ведь только против Германии Советскому Союзу предлагали выпустить декларацию, а не против Антикоминтерновского пакта, не против Германии, Италии и Японии. Союз сугубо против Гитлера, а не против агрессоров вообще. Должен был Советский Союз отнестись к такому встречному предложению англичан со всей ответственностью, определиться — с кем он?[142]

Должен был. Нацистская Германия была противна Советскому Союзу. Он это неоднократно, открыто демонстрировал. Советский Союз называл агрессора агрессором и был готов воевать против агрессора ради независимости других стран, ради мира в Европе. Это факты бесспорные. Советский Союз и в марте 1939 года был готов вступить в союз против Германии.

Литвинов 20 марта написал записку министру по делам заморской торговли Великобритании Хадсону. В этой записке Литвиновым сказана вся правда о советской внешней политике предвоенного периода. Литвинов словно бы подводит итог своей деятельности в предчувствии скорой отставки:

«Мы еще пять лет тому назад осознали опасность для дела мира со стороны фашистской агрессии. Мы не имели никаких оснований опасаться обращения этой агрессии в первую очередь против нас, а, наоборот, были уверены, что она будет направлена раньше всего против творцов Версальского и Сен-Жерменского актов и государств, возникших и расширившихся на основе этих пактов. Мы считали, однако, фашистскую агрессию общей опасностью, для борьбы с которой необходимы общие усилия и сотрудничество всех неагрессивных стран. С этой целью мы вступили в Лигу Наций, видя в ней аппарат такого международного сотрудничества и коллективной организации безопасности. В течение пяти лет мы не переставали делать разные предложения по укреплению Лиги и приданию ей действенной силы. Мы предлагали систему региональных пактов, региональные совещания, применение к агрессорам предусмотренных Уставом Лиги санкций и готовы были участвовать[143] и участвовали в таких санкциях независимо от того, задевались ли наши интересы отдельными случаями агрессии. После аннексии Австрии нам стало ясно, что Германия скоро бросится на другие среднеевропейские государства, и мы поэтому предложили тогда немедленное совещание заинтересованных государств. В разгар су детского конфликта мы предлагали Франции и Чехословакии совещание генеральных штабов и совершенно недвусмысленно заявляли о своей готовности выполнить наши обязательства в отношении Чехословакии на предусмотренных договором условиях, т. е. при оказании помощи Чехословакии также и Францией.

Все эти наши предложения игнорировались Англией и Францией, которые, отвергая принципы Лиги, вступили на путь индивидуальных разрешений отдельных проблем не путем сопротивления агрессии, а капитуляцией перед ней. Несмотря на ясно наметившийся блок Германии, Италии и Японии Англия и Франция отклоняли какие бы то ни было совещания миролюбивых стран под предлогом, что это может быть истолковано агрессивными странами как блок против них. Такая политика Англии и Франции завершилась мюнхенской капитуляцией, которая создала нынешнее положение в Европе, которое, по-видимому, не нравится и Англии.

Советский Союз больше чем какая-либо другая страна может сам позаботиться о защите своих границ, но он и теперь не отказывается от сотрудничества с другими странами. Он мыслит себе это сотрудничество только по пути действительного общего сопротивления агрессорам. Базой такого сотрудничества должно быть признание агрессии в качестве[144] единой проблемы, требующей общих действий независимо от того, задевает ли она в том или ином случае интересы того или иного из участников сотрудничества. Должно быть признано, что агрессия, как таковая, происходит ли она в Европе, Азии или на другом континенте, требует общих мер борьбы с нею. Исходя из факта существования агрессивного блока, не следует отрицать необходимость совещаний и конференций и соглашений антиагрессивных государств. Конъюнктурные, необязательные и необязывающие совещания, от случая к случаю, могущие лишь служить средством в дипломатической игре того или иного государства и порождающие лишь недоверие, нами отвергаются. Мы мыслим себе сотрудничество как в рамках Лиги, так и вне ее, если в Лиге окажутся государства, мешающие борьбе с агрессорами, или же, если это будет диктоваться необходимостью привлечения США, не состоящих в Лиге. Ввиду безрезультатности наших прежних многочисленных предложений мы новых предложений сейчас выдвигать не намерены и ждем инициативы со стороны тех, которые должны показать чем-нибудь, что они становятся действительно на путь коллективной безопасности. В частности, мы всегда готовы были и теперь готовы к сотрудничеству с Великобританией. Мы готовы рассмотреть и обсудить всякие конкретные предложения, базирующиеся на указанных выше принципах».

(АВП СССР, ф. 06, оп. 1, п. 2, д. И, л. 156- 158; СССР в борьбе за мир… С. 271- 272.)[145]

Итак, Советский Союз откликнулся на предложение Запада несмотря на многолетний негативный опыт и несмотря на немецкие инициативы по политическому сближению с Москвой. Тем, что СССР был готов к заключению военного союза с Западом, он ясно показывал, чью сторону выбрал. Теперь ход был за Западом.

Вокруг Польши

Тем временем пришла очередь Польши.

21 марта Гитлер выдвигает к Польше весьма «скромные» требования: Данциг должен быть передан Германии, между Германией и Восточной Пруссией строятся экстерриториальные железная дорога и шоссе, а Польша должна вступить в Антикоминтерновский пакт.

Если бы Польша удовлетворила эти требования, то рано или поздно, так или иначе, но оказалась бы в полной зависимости от Германии.

Отдав Данциг и позволив немцам создать экстерриториальный транспортный коридор от Германии к Восточной Пруссии, поляки практически лишались контроля над выходом к морю — Данциг стал бы германским портом, а, используя коридор, немцы могли бы легко отрезать Польшу от моря. Отдав Данциг, Польша создавала прецедент уступки части своей территории, что на фоне германской оккупации Чехословакии давало основания предполагать, что на этом аппетит у немцев не угаснет. Не знаю, ведома ли была полякам русская поговорка «коготок увяз — всей птичке пропасть», но они (и весь мир вместе с ними) недавно были свидетелями того, как Гитлер пообещал отънять от Чехословакии исключительно территории с[146] преобладанием немецкого населения, заключил о том договор, а через полгода Чехословакии вообще не стало. Польша либо шла на уступки Германии, либо становилась ее вассалом.

Что могло помешать Германии так же поступить с Польшей?

Только союз с силой, против которой Гитлер не решится воевать. Таких сил в Европе было две — Запад и СССР, причем Советский Союз был слабее Запада в военном отношении, пребывал в политической полуизоляции, но все это меркло на фоне нутряной, иррациональной вражды Польши к Советскому Союзу. Поэтому Польша искала защиты лишь в союзе с Западом.

28 марта франкисты захватывают Мадрид (а неделю спустя Испания присоединяется к Антикоминтерновскому пакту) — вот еще один гвозь в гроб литвиновской концепции коллективной безопасности в Европе.

А Советский Союз все ждет ответа от Запада. Ведь он согласился на предложение сделать декларацию совместно с Англией и Францией и Польшей, которая должна стать предтечей антигитлеровского блока. Несмотря на английский зондаж на тему — а если Польша откажется, может быть, и без нее подписать, позиция СССР была однозначной — без Польши такой блок был опасен для СССР. Польша обязательно должна вместе с СССР быть членом антигитлеровского блока.

Потому что если Польша не будет с Советским Союзом в одном блоке, причем крепко связанной также и договорами с Англией и Францией, то Польша может легко и просто оказаться в союзе с Германией, причем антисоветском союзе.[147]

Считать так у Сталина были очень веские основания — Германия вступила с Польшей в открытую конфронтацию, давление германское на Варшаву все возрастает, в таких условиях поляки могут сдаться и попасть под полное влияние Германии. А там — профашистский переворот, и вот уже в Польше дружественное Гитлеру антисоветское фашистское правительство, Польша присоединяется к Антикоминтерновскому пакту, и Германия с Польшей — военные союзники. Плюс Румыния, с которой у Германии благодаря мюнхенскому сговору теперь общая граница. Плюс отложенная, но не похороненная окончательно тема Карпатской Украины. Более того, пока предложенная Западом декларация — всего лишь декларация. В случае нападения Германии на СССР (одной или вместе с Польшей) ни Англия, ни Франция не обязаны оказывать Советскому Союзу помощь.

Польшу совершенно необходимо было отколоть от Германии. Казалось, проблем не возникнет — Польша вынуждена искать защиты у Запада, а блок Англии, Франции, СССР, Польши, Румынии, Турции может остановить Германию в ее притязаниях.

Но Польша не желает вступать в один блок с СССР. Отказывается. Западу, казалось, следует надавить на Польшу, которая так нуждается в Западе, и заставить ее выйти хотя бы временно из бредового состояния, оглядеться, осознать свое реальное значение на Земле и вступить в намечающийся общеевропейский блок, который даст Польше защиту от немцев. А если Польша так боится СССР и ненавидит его, то Запад, прежде всего Великобритания, может дать гарантию Польше, что защитит ее от СССР в случае чего.[148]

И Великобритания дает гарантию Польше. В обход СССР, забыв про какой-то там антигитлеровский блок, напрямую. Причем Советский Союз узнает об этом чуть ли не из газет, постфактум. Это нормально? Это проявление доброй воли, уважения к будущему партнеру, может быть, даже к товарищу по оружию? Нет и нет.

13 апреля Англия и Франция дали гарантии Румынии и Греции (а Франция также гарантировала независимость Польши). Польша, в свою очередь, дала гарантии Англии и Франции.

Начало реальных переговоров

А 14 апреля Англия сделала Советскому Союзу новое предложение. Она предложила, чтобы СССР дал гарантии Польше и Румынии (а в перспективе и другим лимитрофам). Но не взаимные, а односторонние. То есть если на Польшу нападет Германия, Советский Союз обязан будет начать войну против Германии. А если Германия нападет на СССР, то Польша Советскому Союзу ничем не обязана. Ну и само собой, Англия тоже ничем СССР не обязана. Таким образом Запад (прежде всего из-за позиции Польши и своего нежелания давить на нее) похоронил им же предложенный «союз четырех», в который Советский Союз согласился вступить, и предложил СССР просто-напросто дать гарантии этой самой Польше, вообще ничего взамен не получая.

Франция, у которой с СССР был договор о взаимопомощи, тоже попыталась склонить СССР к этому противоестественному шагу — дать односторонние гарантии Румынии и Польше, но хотя бы в отличие от Англии сделала приемлемое предложение:[149] «В случае, если бы Франция оказалась в состоянии войны с Германией вследствие помощи, которую она предоставила бы Польше или Румынии, СССР оказал бы ей немедленную помощь и поддержку. В случае, если бы СССР оказался в состоянии войны с Германией вследствие помощи, которую он предоставил бы Польше или Румынии, Франция оказала бы ему немедленную помощь и поддержку. Оба правительства согласуют без промедления формы оказания этой помощи и предпримут все меры к тому, чтобы обеспечить ей полную эффективность».

17 апреля Литвинов отвечает конкретным предложением. Он предлагает заключить на срок от 5 до 10 лет англо-франко-советский договор о взаимопомощи и военные конвенции. Создать союз тех самых европейских стран, войну с которыми Германия проиграла. Вот текст проекта договора:

«1. Англия, Франция, СССР заключают между собою соглашение сроком на 5-10лет о взаимном обязательстве оказывать друг другу немедленно всяческую помощь, включая военную, в случае агрессии в Европе против любого из договаривающихся государств.

2. Англия, Франция, СССР обязуются оказывать .всяческую, в том числе и военную, помощь восточноевропейским государствам, расположенным между Балтийским и Черным морями и граничащим с СССР, в случае агрессии против этих государств.

3. Англия, Франция и СССР обязуются в кратчайший срок обсудить и установить размеры и формы военной помощи, оказываемой каждым из этих государств во исполнение § 1 и 2.[150]

4. Английское правительство разъясняет, что обещанная им Польше помощь имеет в виду агрессию исключительно со стороны Германии.

5. Существующий между Польшей и Румынией союзный договор объявляется действующим при всякой агрессии против Польши и Румынии либо же вовсе отменяется как направленный против СССР.

6. Англия, Франция и СССР обязуются, после открытия военных действий, не вступать в какие бы то ни было переговоры и не заключать мира с агрессорами отдельно друг от друга и без общего всех трех держав согласия.

7. Соответственное соглашение подписывается одновременно с конвенцией, имеющей быть выработанной в силу § 3.

8. Признать необходимым для Англии, Франции и СССР вступить совместно в переговоры с Турцией об особом соглашении о взаимной помощи».

АВП СССР, ф. 06, оп. 1а, п. 25, д. 4, л. 27-28. Опубл. в сб.: Документы и материалы кануна Второй мировой войны… Т. 2. С. 72. (Год кризиса, 1938-1939: Документы и материалы. В 2 т. М., 1990.)

Немцы продолжают зондаж

Примечательно, что в этот же день советский полпред в Германии Мерекалов доложил Литвинову о новом сигнале немцев о готовности начать сближение с СССР. Предыстория такова.

Когда 15 марта обрезанная в результате мюнхенского сговора Чехословакия была полностью оккупирована германскими войсками, заводы «Шкода» оказались[151] под контролем немцев. Немцы были не очень рады тому факту, что по существующей договоренности заводы продолжают поставлять Советскому Союзу военные материалы, и потому принялись чинить этому препятствия. В связи с этим Литвинову пришлось дать указание полпреду СССР в Германии Мерекалову. Телеграмма народного комиссара иностранных дел СССРМ. М. Литвинова полномочному представителю СССР в Германии А. Ф. Мерекалову

«5 апреля 1939 г. Ген. Баркгаузен, представитель германского командования, чинит препятствия исполнению фирмой «Шкода» в Чехословакии наших двух договоров от 6 апреля 1938г. на изготовление опытных образцов и чертежей артсистем и договора на поковки артсистем от 20 июня 1938 г., а также не допускает нашу комиссию инженеров на заводы. Вместе с тем ген. Баркгаузен препятствует сдаче нам изготовленных уже по договору двух зенитных пушек и прибора управления артогнем. Обратитесь в Министерство иностранных дел и потребуйте дать немедленно соответствующие указания о прекращении подобных действий, препятствующих выполнению фирмой «Шкода» ее обязательств по упомянутым договорам, в соответствии с которыми мы внесли авансы и очередные платежи.

Литвинов».

АВП СССР, ф. 059, оп. 1, п. 295, д. 2038, л. 40. (Год кризиса, 1938-1939: Документы и материалы. В 2 т. М., 1990.)[152]

Как видите, чисто торговое дело. Мерекалов 17 апреля встретился по этому поводу с Вайцзеккером, который использовал эту встречу, чтобы реализовать установки своего начальника, Риббентропа. Риббентроп активно продвигал идею сближения Германии и СССР и, собственно, уже убедил Гитлера в полезности этого для Германии еще к началу 1939 года. Вайцзеккер, само собой, был в курсе дела. И как только предоставилась ему такая возможность — дать очередной сигнал Советам, он ее использовал. Разница в том, кто чего от этой встречи ждал и с какими намерениями ее проводил, видна из донесений о ней соответственно Вайцзеккера и Мерекалова. Меморандум статс-секретаря МИДа Германии

«Берлин, 17 апреля 1939 г. Статс-секретарь №339 Русский посол — в первый раз с тех пор, как он получил здесь свой пост, — посетил меня для беседы, касавшейся ряда практических вопросов. Он подробно остановился на вопросе, который, как он сказал, кажется ему особенно важным, а именно — о выполнении заводами «Шкода» определенных контрактов на поставку военных материалов. Хотя сами товары, о которых идет речь, явно не представляют собой особой ценности, посол рассматривает выполнение обязательств как проверку того, действительно ли мы желаем в соответствии с недавним заявлением, сделанным ему (Мерекалову) начальником отдела министерства Вилем, поощрять и расширять наши экономические отношения с Россией.[153] Вопрос об этих контрактовых поставках будет далее рассмотрен в другой инстанции.

В конце разговора я намекнул полпреду на то, что сообщения о русско-англо-французском военно-воздушном пакте и т. п. в настоящий момент явно не способствуют проявлению доброй воли с нашей стороны и созданию атмосферы для доставки военных материалов в Советскую Россию. Господин Мерекалов воспользовался этими словами для поднятия ряда политических вопросов. Он выспрашивал, какого мнения придерживаются здесь о настоящем положении дел в Центральной Европе. Когда я сказал ему, что, насколько мне известно, Германия является единственной страной, которая в настоящее время не бряцает оружием в Европе, он спросил меня о наших отношениях с Польшей и о якобы происходящих на германо-польской границе вооруженных столкновениях. После того как я опроверг последнее утверждение и сделал некоторые сдержанные комментарии относительно германо-польских отношений, русский посол спросил меня, что я действительно думаю о германо-русских отношениях.

Я ответил господину Мерекалову, что мы, как все знают, всегда хотели иметь с Россией торговые отношения, удовлетворяющие взаимным интересам. Мне кажется, что в последнее время русская пресса не присоединяется к антигерманскому тону американских и некоторых британских газет. Что касается германской прессы, то господин Мерекалов мог выработать свою собственную точку зрения, поскольку он конечно же следит за ней очень внимательно.

Посол в этой связи заявил примерно следующее. Политика России всегда прямолинейна.[154] Идеологические расхождения вряд ли влияли на русско-итальянские отношения, и они также не должны стать камнем преткновения в отношении Германии. Советская Россия не использовала против нас существующих между Германией и западными державами трений и не намерена их использовать. С точки зрения России, нет причин, могущих помешать нормальным взаимоотношениям с нами. А начиная с нормальных, отношения могут становиться все лучше и лучше.

Этим замечанием, к которому Мерекалов подвел разговор, он и закончил встречу. Через несколько дней он намерен посетить Москву».

(Год кризиса, 1938-1939: Документы и материалы. В 2 т. М., 1990). Телеграмма полномочного представителя СССР в Германии А. Ф. Мерекалова в Народный комиссариат иностранных дел СССР

«18 апреля 1939 г. Был принят Вайцзеккером. Вручил ему ноту и сделал заявление в связи с прекращением /фирмой/ «Шкода» выполнения договоров вследствие вмешательства ген. Баркгаузена. Заявление свелось к указанию на ненормальность создавшегося положения; ограничение, сделанное только по отношению к заказам советских организаций, является прямой дискриминацией и противоречит смыслу декрета рейхсканцлера от 22 марта, подтвердившего силу старых договоров Чехословакии. Отклонив попытку Вайцзеккера перенести вопрос в плоскость коммерческих отношений торгового представительства со «Шкода»,[155] сославшись на прямое вмешательство германских военных властей, я просил срочно устранить ненормальности и обеспечить выполнение «Шкода» принятых обязательств. Высказав мысль о временности этих мероприятий, Вайцзеккер обещал изучить вопрос и ответить, шутливо заметив: мол, как можно сдавать пушки, когда вопрос стоит о воздушном пакте. Вайцзеккер подтвердил, что три месяца идут переговоры с поляками о передаче Данцига и проведении экстерриториальной автострады через польский «коридор», за это [немцы] предложили гарантию западной границы Польши. Германия ни на кого не хочет нападать. Все мобилизуются, даже Голландия, Бельгия, Швейцария; Германия не призвала никого сверх обычной нормы, хотя могла бы сделать в этом направлении очень многое. Англия создала нервную обстановку, навязывает гарантию мелким странам, которые этого не хотят. Последнее время советская печать ведет себя значительно корректнее английской. Германия имеет принципиальные политические разногласия с СССР. Все же она хочет развить с ним экономические отношения».

АВП СССР, ф. 059, оп. 1, п. 294, д. 2036, л. 61-62. (Год кризиса, 1938-1939: Документы и материалы. В 2 т. М., 1990.)

Время шло, а принципиального ответа по советскому предложению о тройственном англо-франко-советском союзе пока не было. Литвинов 19 апреля уточнил, что во втором пункте договора:[156]

«Англия, Франция, СССР обязуются оказывать всяческую, в том числе и военную, помощь восточноевропейским государствам, расположенным между Балтийским и Черным морями и граничащим с СССР, в случае агрессии против этих государств».

Советский Союз имеет в виду Финляндию, Эстонию, Латвию, Польшу и Румынию. Как видно, если бы союз был заключен, территориальная целостность этих стран была бы гарантирована тремя великими державами.

И вот наконец 23 апреля пришел ответ на советское предложение.

«В случае, если бы Франция и Великобритания оказались в состоянии войны с Германией вследствие выполнения обязательств, которые они приняли бы с целью предупредить всякие насильственные изменения положения, существующего в Центральной или Восточной Европе, СССР оказал бы им немедленно помощь и поддержку.

В случае, если бы вследствие помощи, оказанной Союзом ССР Франции и Великобритании в условиях, предусмотренных предыдущим параграфом, СССР оказался бы в свою очередь в состоянии войны с Германией, Франция и Великобритания оказали бы ему немедленно помощь и поддержку.

Три правительства согласуют между собой без промедления формы оказания этой помощи в том и другом из предусматриваемых случаев и предпримут все меры к тому, чтобы обеспечить ей полную эффективность».[157]

Значит, если Германия нападет на Францию или Англию, то СССР обязан начать войну с Германией. А если Германия нападет на СССР, то Англия с Францией ничего СССР не обязаны.

После этого Сталин и принял окончательное решение и об отставке Литвинова, и об активизации политических контактов с немцами. Можно сказать, что он был вынужден Западом сделать это.

Молотов вместо Литвинова

28 апреля Гитлер разорвал подписанный с Польшей в январе 1934 г. пакт о ненападении и денонсировал британо-германский Договор о военно-морском флоте 1935 года. Нападение Германии на Польшу уже казалось неотвратимым (а сейчас мы знаем, что таковым оно и было, независимо от того, подписал бы СССР Пакт с Германией или нет).

Для СССР пришло время модифицировать внешнюю политику, привнести в нее большую рациональность, путать которую с беспринципностью могут только беспринципные люди. «Политика есть политика, как говорят старые, прожженные буржуазные дипломаты», — сказал Сталин. Нужны были и большая твердость, настойчивость. Надо было добиваться равного к себе отношения. Нельзя было допускать, что Запад относится к СССР как к младшему партнеру. Для такой модифицированной политики нужен был проводник, который безо всякой самодеятельности и проявления собственных симпатий и антипатий безотказно проводил бы в жизнь сталинские указания.[158]

3 мая 1939 г. Литвинов был отправлен в отставку, наркомом иностранных дел был назначен Молотов. Суммирую причины отставки Литвинова.

1. Провал политики по созданию системы коллективной безопасности, т.е. ставки на договор с Западом против агрессоров, и «ненужность» Литвинова, «заточенного» под эту политику.

2. В текущий исторический момент Литвинов не смог добиться от Запада отношения к СССР как к равному партнеру, нужен был более жесткий, настойчивый и прагматичный человек — Молотов.

3. В связи с решением Сталина активизировать контакты с немцами Литвинов с его прозападной и антигерманской позицией не подходил. Немцы давно не любили Литвинова за его позицию. Нужен был человек, не ассоциировавшийся у немцев с германофобией.

4. Общаясь с такими моральными уродами, как германские нацисты, пришлось учитывать и то, что Литвинов родился евреем в отличие от Молотова — вятского русака.

Несмотря на отставку заслуги Литвинова не оспаривались, ведь он много сделал для Советского Союза, проводя прежде всего сталинскую внешнюю политику. Но веяния изменились, и понадобился другой исполнитель. Литвинова даже не расстреляли!

Важно осознать, что Советский Союз после назначения наркомом иностранных дел Молотова вовсе не переключился на Германию, отказавшись от сотрудничества с Западом, как это пытаются представить некоторые историки. Напротив, после майской беседы Молотова с Шуленбургом до конца июня[159] никаких значимых политических контактов с немцами не было, к тому же все это время, до середины августа 1939 г., СССР был готов в любой момент заморозить контакты с немцами, если бы возникла реальная возможность заключить союз с Западом.

Все лето переговоры с Англией и Францией продолжались, как продолжались переговоры Англии и Франции с Германией. Это Англия с Францией, из-за того что в руководстве этих стран шла борьба между «мюнхенцами» и «реалистами», никак не могли определиться, с кем им и против кого идти, а СССР давно и последовательно занимал антигитлеровскую позицию. Именно двойственная политика Запада вынудила в итоге СССР пойти на подписание пакта с нацистами.

Молотов сразу взялся за дело — ему предстояло, используя в том числе эффект «новой метлы», разобраться с двумя сторонами, — во-первых, добиться изменения условий англо-франко-советского договора, чтобы он был равноправным для всех партнеров, а также прояснить неопределенность в отношениях с Польшей — страной, которая на тот момент была главным препятствием для заключения договора; а во-вторых, заставить германскую сторону четко обозначить свои намерения в отношении СССР.

8 мая, в ходе беседы с польским послом в СССР Гжибовским, Молотов ознакомил того с советскими предложениями Западу и спросил прямо: что Польшу в этих предложениях не устраивает? Гжибовский ответил, что не устраивают Польшу пункты 4 и 5 — ибо Польша не желает, чтобы «англо-польское соглашение[160] истолковывалось как направленное исключительно против Германии», как не желает изменять условий польско-румынского договора 1926 г. (который вытекал из договора 1921 года, который в свою очередь формально был направлен не конкретно против СССР, а на случай, «если будет совершено нападение на восточные границы любой из договаривающихся стран». Тот факт, что и Польша, и Румыния с востока граничили только с Советским Союзом, конечно, не имел никакого значения).

В дальнейшем СССР пошел навстречу Польше, и эти условия были исключены из новых вариантов обсуждаемого договора.

20 мая Молотов принял германского посла в СССР Шуленбурга и сразу взял быка за рога. Запись беседы народного комиссара иностранных дел СССР В. М. Молотова с послом Германии в СССР Ф. Шуленбургом

«20 мая 1939 г. Посол начал с напоминания о советско-германских экономических переговорах, которые он и советник посольства [Хильгер] вели некоторое время тому назад с т. Микояном. Переданный т. Микояном проект торгового соглашения создал трудности, однако министерство в Берлине старалось найти решение вопроса, чтобы все же прийти к соглашению. Посол выразил надежду, что соглашение будет достигнуто, и сообщил о намерении своего правительства направить в Москву «знаменитого» Шнурре для переговоров с т. Микояном. Я сказал послу, что о приезде Шнурре в Москву мы слышим не в первый раз.[161] Шнурре уже выезжал в Москву, и его поездка все же была отложена. Экономические переговоры с Германией за последнее время начинались не раз, но ни к чему не приводили. Я сказал дальше, что у нас создается впечатление, что германское правительство вместо деловых экономических переговоров ведет своего рода игру; что для такой игры следовало бы поискать в качестве партнера другую страну, а не правительство СССР. СССР в игре такого рода участвовать не собирается.

Посол заверял меня, что речь не идет об игре, что у германского правительства определенные желания урегулировать экономические отношения с СССР, что пожелания т. Микояна справедливы, но их очень трудно выполнить из-за существующих в Германии затруднений с сырьем и рабочей силой. Германское правительство желает продолжать эти переговоры.

На это я ответил, что мы пришли к выводу, что для успеха экономических переговоров должна быть создана соответствующая политическая база. Без такой политической базы, как показал опыт переговоров с Германией, нельзя разрешить экономических вопросов. На это посол снова и снова отвечал повторением того, что Германия серьезно относится к этим переговорам, что политическая атмосфера между Германией и СССР значительно улучшилась за последний год, что у Германии нет желания нападать на СССР, что советско-германский договор действует и в Германии нет желающих его денонсировать. На вопрос Шуленбурга о том, что следует понимать под политической базой, я ответил, что об этом надо подумать и нам, и германскому правительству. Опыт показал, что сами по себе экономические[162] переговоры между СССР и Германией ни к чему не привели, что указанное послом улучшение политической атмосферы между Германией и СССР, видимо, недостаточно. На вопрос посла, правильно ли он понял меня, что в настоящее время нет благоприятных условий для приезда Шнурре в Москву, я ответил, что экономическим переговорам должно предшествовать создание соответствующей политической базы.

Во время всей этой беседы видно было, что для посла сделанное мною заявление было большой неожиданностью. Он всячески пытался заверить, что Германия серьезно относится и рассчитывает на заключение экономического соглашения с СССР. Посол, кроме того, весьма стремился получить более конкретные разъяснения о том, какая именно политическая база имеется в виду в моем заявлении, но от конкретизации этого вопроса я уклонился. […]

В. Молотов».

АВП СССР, ф. 06, оп. 1, п. 1, д. 2, с.24-26. (Год кризиса, 1938-1939: Документы и материалы. В 2 т. М., 1990.)

Ничего конкретного Молотов Шуленбургу не сказал, просто посигналил немцам. Теперь оставалось ждать немецкого ответа на столь прямо поставленный вопрос, после которого должна наступить полная ясность — если бы немцы отказались вести с СССР какие-либо политические переговоры на высшем уровне, значит Советскому Союзу пришлось бы идти на уступки Западу, потому что время поджимало — все свидетельствовало о том, что Германия нападет на[163] Польшу в начале осени, а Советскому Союзу необходимо было обязательно договориться с какой-либо из сторон — Западом или Германией, потому что остаться вне договоренности с той или иной стороной СССР не мог.

Вот так начал Молотов, и мы видим, что вопрос с Польшей он решил, что дал немцам сигнал нужной мощности, и что Запад, который начал с довольно непристойных предложений Советскому Союзу, уже через месяц-полтора после молотовской работы стал жаловаться на то, что находится в положении просителя по отношению к СССР.

27 мая Молотов получил новый проект договора с Англией и Францией. Этот договор был уже практически равноправным. СССР лишь предложил включить в число гарантируемых государств Латвию, Эстонию и Финляндию, о чем Молотов сказал 31 мая в докладе на сессии Верховного Совета СССР:

«В последние дни поступили новые англо-французские предложения. В этих предложениях уже признается на случай прямого нападения агрессоров принцип взаимопомощи между Англией, Францией и СССР на условиях взаимности. Это, конечно, шаг вперед. […]

Что касается вопроса о гарантии стран Центральной и Восточной Европы, то здесь упомянутые предложения не делают никакого прогресса, если смотреть на дело с точки зрения взаимности. Они предусматривают помощь СССР в отношении тех пяти стран, которым англичане и французы уже дали обещание о гарантии,[164] но они ничего не говорят о своей помощи тем трем странам на северо-западной границе СССР, которые могут оказаться не в силах отстоять свой нейтралитет в случае нападения агрессоров.

Но Советский Союз не может брать на себя обязательства в отношении указанных пяти стран, не получив гарантии в отношении трех стран, расположенных на его северо-западной границе.

Так обстоит дело относительно переговоров с Англией и Францией.

Ведя переговоры с Англией и Францией, мы вовсе не считаем необходимым отказываться от деловых связей с такими странами, как Германия и Италия».

(Год кризиса, 1938-1939: Документы и материалы. В 2 т. М., 1990.)

2 июня Молотов направил Англии и Франции свой вариант договора. Проект соглашения Великобритании, Франции и СССР, врученный народным комиссаром иностранных дел СССР В. М. Молотовым послу Великобритании в СССР У. Сидсу и временному поверенному в делах Франции в СССР Ж. Пайяру

«2 июня 1939 г.

Правительства Великобритании, Франции и СССР, стремясь придать эффективность принятым Лигой Наций принципам взаимопомощи против агрессии, пришли к следующему соглашению:[165]

1. Франция, Англия и СССР обязываются оказывать друг другу немедленную всестороннюю эффективную помощь, если одно из этих государств будет втянуто в военные действия с европейской державой в результате либо

1) агрессии со стороны этой державы против любого из этих трех государств, либо

2) агрессии со стороны этой державы против Бельгии, Греции, Турции, Румынии, Польши, Латвии, Эстонии, Финляндии, относительно которых у словлено между Англией, Францией и СССР, что они обязываются защищать эти страны против агрессии, либо

3) в результате помощи, оказанной одним из этих трех государств другому европейскому государству, которое попросило эту помощь, чтобы противодействовать нарушению его нейтралитета.

2. Три государства договорятся в кратчайший срок о методах, формах и размерах помощи, которая должна быть оказана ими на основании ст. 1.

3. В случае если произойдут обстоятельства, создающие, по мнению одной из договаривающихся сторон, угрозу агрессии со стороны какой-либо европейской державы, три государства приступят немедленно к консультации, чтобы изучить обстановку и в случае необходимости установить совместно момент немедленного приведения в действие механизма взаимопомощи и порядок его применения независимо от какой бы то ни было процедуры прохождения вопросов в,Лиге Наций.[166]

4. Три государства сообщают друг другу тексты всех своих обязательств в духе обязательств, предусмотренных ст. 1, в отношении европейских государств. Если одно из них предусмотрело бы в будущем возможность принять новые обязательства такого же характера, оно предварительно это проконсультирует с двумя другими государствами и сообщит им содержание (текст) принятого соглашения.

5. Три государства обязуются, в случае открытия совместных действий против агрессии на основании ст. 1, заключить перемирие или мир только по совместному соглашению.

6. Настоящий договор вступает в силу одновременно с соглашением, которое должно быть заключено в силу ст. 2.

7. Настоящий договор будет в силе в течение пятилетнего периода с сего дня. Не менее чем за шесть месяцев до истечения этого срока три государства обсудят, желательно ли его возобновить с изменениями или без изменений».

АВП СССР, ф. 06, оп. 1а, п. 26, д. 18, л. 146-147. Опубл. в сб.: СССР в борьбе за мир… С. 432-434. (Год кризиса, 1938-1939: Документы и материалы. В 2 т. М., 1990.)[167]

Как мы видим, в этом проекте обозначаются два важных условия советской стороны: расширение гарантий на Прибалтийские страны и неразделимость военной и политической составляющих соглашения.

10 июня в ответ на сомнения англичан в целесообразности предложения СССР о гарантировании Латвии, Эстонии, Финляндии и нежелании этих стран принимать советские гарантии Молотов пояснял в телеграмме Майскому:

«2) во избежание недоразумений считаем нужным предупредить, что вопрос о трех Прибалтийских государствах является теперь тем вопросом, без удовлетворительного решения которого невозможно довести до конца переговоры. Мы считаем, что без обеспечения безопасности северо-западных границ СССР путем решительного противодействия трех договаривающихся сторон прямому или косвенному нападению агрессора на Эстонию, Латвию или Финляндию невозможно будет удовлетворить общественное мнение Советского Союза, особенно после того, как подобная позиция Советского правительства получила торжественное утверждение Верховного Совета страны. Разъясните Галифаксу, что дело не в технических формулировках, а в том, чтобы договориться по существу этого вопроса, после чего нетрудно будет найти формулировку…»

Ну, если оставить в покое «торжественное утверждение Верховного Совета страны», то необходимость распространить гарантирование на упомянутые три страны совершенно понятна — эти страны граничили с Советским Союзом, в случае нападения на них Германии[168] противостоять оной не могли, через них Германия могла нанести удар по СССР. Они могли договориться с Германией пропустить ее войска или вообще вступить с Германией в союз — чтобы ничего такого не случилось, и нужны были гарантии, определенные в договоре. Помимо этого, вовлечение этих стран в договор укрепляло безопасность СССР — он был бы отгорожен от агрессора той самой буферной зоной, которая была создана, чтобы отгородить от СССР Европу.

Все это подробно разъяснил Сталин в передовице «Правды» от 13 июня.

Кстати, у меня вызывает некоторое удивление практически полное соответствие сказанного Молотовым в докладе от 31 мая и написанное в «Правде» Сталиным 13 июня реальному положению дел. Советская риторика присутствует, конечно, всякие обязательные словосочетания, но по сути все совпадает. Я ведь где-то прочитал, уж и не помню где, про тайны сталинской дипломатии, про все эти дипломатические ужасы и византийские интриги, и у меня возникло впечатление, что коварные коммунисты все тайно делали, все огульно скрывали, шифровали и засекречивали, если что и говорили, то после многодневных пыток и сквозь зубы, а если что писали, то исключительно в темноте, левой рукой и по диагонали, чтоб враги не разобрались. А оказывается, прямо как было, так и излагали на весь мир. Непонятно… Коммунисты ведь!

Обмен поправками к договору продолжается, Запад 21 июня передает СССР новые предложения, о которых лучше дать слово Молотову тем паче, что он характеризует их в документе, заведомо не предназначенном ни для публикации, ни для дезориентации кого бы то ни было.[169] Телеграмма народного комиссара иностранных дел СССР В.М. Молотова полномочным представителям СССР в Великобритании и Франции И.М. Майскому и Я. 3. Сурицу

«23 июня 1939 г. Переданные нам 21 июня англо-французские предложения сопровождены мотивировкой, будто они основаны на «полнейшем равенстве для трех договаривающихся сторон», но на деле представляют совсем другое. По-прежнему в этих «новых» предложениях Англия и Франция уклоняются от тройственной немедленной помощи против агрессора трем Прибалтийским странам, предусматривая тройственную немедленную помощь известным пяти странам. К этим пяти странам в «новых» англо-французских предложениях добавлены еще две: Швейцария и Голландия, которым СССР также должен обязаться оказывать помощь вместе с Англией и Францией, хотя, как известно, у СССР нет даже дипломатических отношений со Швейцарией и Голландией. Ввиду такого положения нами дан краткий ответ, в котором указано, что последние англо-французские предложения являются повторением старых предложений Англии и Франции, против которых Советское правительство уже сделало серьезные возражения, и поэтому эти предложения отклоняются как неприемлемые.

Нарком».

АВП СССР, ф. 059, оп. 1, п. 313, д. 2154, л. 120-122. Опубл. в сб.: СССР в борьбе за мир… С. 460-461. (Год кризиса, 1938-1939: Документы и материалы. В 2 т. М., 1990.)[170]

В отношениях с Западом наступил кризис. По договору обсуждать было больше нечего. И англичане, и французы пришли к верному выводу, что нужно определиться — согласен ли Запад поставиться себя в полностью равные условия с Советским Союзом, расширив гарантии на Латвию, Эстонию и Финляндию, либо готов ограничиться трехсторонним договором?

Французский посол в СССР Наджиар пишет в Париж:

«Председатель /Молотов/ остался верен позиции, занятой его правительством 16 июня: простой трехсторонний договор против прямой агрессии или комплексный договор, включающий гарантию третьим странам. Что касается такого комплексного договора, то он прямо заявил, что в советском проекте от 2 июня содержатся принципиальные предложения относительно стран, получающих гарантию, от которых СССР не может отказаться.

В этих условиях он предпочел отложить обсуждение второстепенных статей до тех пор, пока правительства Парижа и Лондона не сделают окончательный выбор по существу между двумя разновидностями договора. […]

Если мы не можем принять систему гарантий, которых добивается Советское правительство, бесполезно пытаться сдвинуть его с позиции, на которой обстоятельства позволяли и сегодня позволяют ему в еще большей степени стоять так твердо.

Таким образом, поскольку нет договора, выработанного на основополагающих данных русского проекта от 2 июня,[171] я в согласии с моим британским коллегой предлагаю нашим правительствам выработать простой трехсторонний договор против прямой агрессии и дополнить его пунктом о консультациях в случае косвенной агрессии…

Это лучше, чем срыв переговоров. С самого начала переговоров два правительства Лондона и Парижа выступали как просители перед Советами, а последние постоянно играли роль тех, у кого просят. Как бы ни были рискованны последствия провала переговоров для России, этот факт сразу же был бы поставлен в пассив Франции и Англии и в актив держав оси.

С другой стороны, тот факт, что СССР, не уклоняясь от этого курса, предложил пункты, которые он считает самыми конкретными и эффективными, упрекая нас в то же время в том, что наши пункты расплывчаты и слабы, ставит Советское правительство в выгодное положение в случае провала. Оно получит выгоду от удовлетворения Германии и Италии тем, что Россия осталась в стороне от нашей системы, причем Советы нельзя было бы обвинить в попустительстве по отношению к оси, поскольку Кремль не преминул бы публично подчеркнуть четкость своей позиции сопротивления агрессии.

Я согласен с сэром Уильямом Сидсом в том, чтобы обратить на это внимание наших правительств в тот момент, когда им предстоит сделать решающий выбор».

Печат. по изд.: Documents diplomatiques francais… 2 serie. T. XVI. P. 951-952.

(Год кризиса, 1938-1939: Документы и материалы. В 2 т. М., 1990.)[172]

Психические атаки

Пока англичане с французами делали решающий выбор, они проводят психическую атаку на советских послов в Англии и Франции. Суриц сообщает из Парижа 25 июня:

«Вчера на приеме у генерала Гамелена последний просил передать вам, что согласно сведениям, поступающим от военных агентов, в частности от военного агента в Берлине, экстремистские элементы в Германии толкают Гитлера на немедленное выступление против Польши. Военные мероприятия последних дней (маневры на линии Зигфрида и сосредоточение крупных сил в Словакии и Данциге) придают этой информации особую вескость и правдоподобность. Для генерала Гамелена не подлежит также сомнению, что и японские мероприятия на Дальнем Востоке не случайно совпали с военными приготовлениями Берлина. Он, как солдат, не вмешивается в наши переговоры, но не может не выразить недоумения по поводу их затяжки».

Через день ему вторит Майский из Лондона:

«Бивербрук, который до сих пор всегда утверждал, что разговоры о близости войны несерьезны, вчера говорил мне, что сейчас изменил свое мнение. На основании всей имеющейся в его распоряжении информации Бивербрук пришел к выводу, что война близка и что она, вероятно, начнется нынешней осенью.[173] По утверждению Бивербрука, Германия производит в настоящий момент все необходимые приготовления к войне — материального и морально-политического характера. В августе мобилизация германской армии будет закончена, и кризис начнется с Данцига».

На следующий день в «Правде» вышла статья, подписанная А. Ждановым, в которой Жданов весьма настойчиво торопил и шпынял Англию с Францию. В какой-то степени можно эту статью назвать ответной психической атакой:

«Англо-франко-советские переговоры о заключении эффективного пакта взаимопомощи против агрессии зашли в тупик. Несмотря на предельную ясность позиции Советского правительства, несмотря на все усилия Советского правительства, направленные на скорейшее заключение пакта взаимопомощи, в ходе переговоров не заметно сколько-нибудь существенного прогресса.

В связи с этим возникает вопрос: в чем причина затяжки переговоров, благоприятного окончания которых с нетерпением и надеждой ожидают все миролюбивые народы, все друзья мира?

Я позволю себе высказать по этому поводу мое личное мнение, хотя мои друзья и не согласны с ним. Они продолжают считать, что английское и французское правительства, начиная переговоры с СССР о пакте взаимопомощи, имели серьезные намерения создать мощный барьер против агрессии в Европе. Я думаю и попытаюсь доказать фактами, что английское и французское правительства не хотят равного договора с СССР, т. е. такого договора,[174] на который только и может пойти уважающее себя государство, и что именно это обстоятельство является причиной застойного состояния, в которое попали переговоры».

Понятно, что за друзья у Жданова — один похож на сельского учителя, а другой попыхивает трубкой. Далее Жданов обвиняет англо-французов в проволочках и затяжке переговоров и в том, что они не хотят равных для СССР условий, отказываясь включить в договор гарантии для Латвии, Эстонии и Финляндии. Заканчивает Жданов и вовсе ударно:

«Все это говорит о том, что англичане и французы хотят не такого договора с СССР, который основан на принципе равенства и взаимности, хотя ежедневно приносят клятвы, что они тоже за «равенство», а такого договора, в котором СССР выступал бы в роли батрака, несущего на своих плечах всю тяжесть обязательств. Но ни одна уважающая себя страна на такой договор не пойдет, если не хочет быть игрушкой в руках людей, любящих загребать жар чужими руками. Тем более не может пойти на такой договор СССР, сила, мощь и достоинство которого известны всему миру.

Мне кажется, что англичане и французы хотят не настоящего договора, приемлемого для СССР, а только лишь разговоров о договоре, для того чтобы, спекулируя на мнимой неуступчивости СССР перед общественным мнением своих стран, облегчить себе путь к сделке с агрессорами.

Ближайшие дни должны показать, так это или не так».[175]

Новые предложения

Ближайшие дни показали — 1 июля англо-французы принесли новые предложения.

Суть изменений была в том, что список стран, в отношении которых должны были действовать гарантии, расширялся до 11 — Эстония, Финляндия, Латвия, Польша, Румыния, Турция, Греция, Бельгия, Люксембург, Нидерланды и Швейцария. То есть Запад согласился на условие СССР гарантировать 3 Прибалтийские страны, но в свою очередь добавил к 5 оговоренным странам (Польше, Румынии, Турции, Греции, Бельгии) еще 3 новых, причем с двумя из них (Нидерландами и Швейцарией) у СССР вообще не было дипломатических отношений. А также у Запада появилось еще одно новое условие — гарантируемые страны должны быть перечислены только в секретном протоколе, с тем чтобы в открытом договоре об этом было сказано в общей форме без указания каких-либо стран.

3 июля Молотов вернул англо-французам очередную итерацию проекта договора с советскими поправками, о чем пишет полпредам Майскому и Сурицу:

«Мы отклонили новое англо-французское предложение о гарантировании нами дополнительно еще трех стран — Швейцарии, Голландии и Люксембурга, так как в переговорах и в решении Верховного Совета, одобрившего политику Советского правительства, имелись в виду только восемь стран, а не одиннадцать. Мы можем согласиться включить в протокол еще две страны[176] (Швейцарию и Голландию), а не три, но при условии, что Польша и Турция заключат пакты о взаимопомощи с СССР, аналогичные пактам о взаимопомощи Англии и Франции с Польшей и Турцией. Это дало бы нам облегчение, так как Польша и Турция взяли бы обязательства о помощи в отношении СССР. Без этого мы не можем брать на себя новых обязательств (сверх известных восьми стран)».

Мы видим, что Советский Союз был согласен на схему «5+3» даже при том, что придется давать Турции и Польше односторонние гарантии. Но Запад неожиданно вставил в договор условия гарантирования еще трех стран, а также условие о «секретном дополнении». СССР согласился на две страны, на «секретное дополнение», и расширил определение агрессии — помощь должна была оказываться не только в случае прямой агрессии против одной из сторон договора, но и в случае косвенной агрессии против нее:

«Соединенное Королевство, Франция и СССР обязуются оказывать друг другу взаимно всяческую немедленную и эффективную помощь, если одна из этих трех держав будет вовлечена в военный конфликт с каким-нибудь европейским государством в результате либо агрессии, направленной этим государством против одной из трех держав, либо агрессии, прямой или косвенной, направленной этим государством против какой-либо европейской страны, независимость или нейтралитет которой одна из трех заинтересованных держав признает для себя обязательным защищать против такой агрессии».[177]

Косвенная агрессия

Что такое «косвенная агрессия» в советском понимании, Молотов позже объяснил:

«…выражение «косвенная агрессия» относится к действию, на которое какое-либо из указанных выше государств соглашается под угрозой силы со стороны другой державы или без такой угрозы и которое влечет за собой использование территорий и сил данного государства для агрессии против него или против одной из договаривающихся сторон, — следовательно, влечет за собой утрату этим государством его независимости или нарушение его нейтралитета».

Понятно, что «мюнхенцам» добавление о косвенной агрессии было как кость в горле, но Молотов был абсолютно прав! С принятием такого добавления в договор Запад уже не смог бы договориться с Германией за счет Польши, устроив второй Мюнхен. По такому договору Германия могла заставить Польшу (или другое государство, например Румынию) пойти на уступки помимо воли лишь военным путем, а в этом случае Германия вступала в войну против трех великих держав, не считая стран поменьше.

Это добавление было столь же необходимо для СССР, как и гарантирование Финляндии, Латвии и Эстонии, — после включения их в список подзащитных стран, агрессор не мог открыто напасть на эти страны, чтобы использовать их как плацдарм для войны против СССР. А после принятия добавления о косвенной агрессии ни одна из граничащих с СССР европейских стран не могла бы, к[178] примеру, предоставить агрессору право прохода войск, или размещения их на своей территории и не могла само собой сама присоединиться к агрессору против СССР (и других сторон договора, конечно).

Почему возникла необходимость делать такое добавление?

Потому что когда на этом этапе переговоров возник вопрос — а кто и как будет определять, представляет ли агрессия против какого-либо европейского государства опасность для одной из трех держав, выяснилось, что этот вопрос ранее не рассматривался. Поэтому и пришлось четко определить возможные варианты агрессии — как прямой, так и косвенной, дабы не допускать в будущем возможности для каких-либо неоднозначных толкований формулировок договора.

В дальнейшем шел обмен вариантами, формулировками, суть этой деятельности сводилась к тому, что Советский Союз и Запад никак не могли найти устраивающее обе стороны всеобъемлющее определение агрессии, как прямой так и косвенной; а в свете того, что Запад приоритетным считал подписание политического соглашения, и лишь потом начала консультаций и переговоров по подписанию военной конвенции, а Советский Союз настаивал, что военная часть соглашения важнее политической, которая по сути является дополнением к военной.

Непосредственные участники переговорного процесса некоторым образом озверели от бесконечных проволочек, источником которых было в меньшей мере французское и в намного большей мере английское правительство.[179]

Вячеслав Молотов прямо объясняет 18 июля французскому послу Наджиару советскую позицию: — «Прежде всего важно, чтобы французское и британское правительства договорились с правительством СССР о том, что политическая часть договора составляет единое целое с его военной частью, что равнозначно просто-напросто принять русскую редакцию статьи 6. Как только три правительства договорятся по этому главнейшему пункту, вопросы процедуры, такие, как констатация согласия по политическим пунктам (путем парафирования или подписания), станут второстепенными».

Французы были, конечно, намного более конструктивны, что и понятно, учитывая, что это они, а не англичане граничат с Германией. Но беда французов была в том, что они позволили англичанам двигать собой что в 1938, что в 1939 г. А англичане, точнее английское правительство, закоренелые мюнхенцы, антисоветчики, антикоммунисты, а главное — махровые русофобы — с намного большим желанием заключили бы новый договор с Гитлером, чем с СССР.

Кто виноват в саботаже переговоров, отлично видно из этих двух документов. Телеграмма министра иностранных дел Франции Ж. Бонне послу Франции в Великобритании Ш. Корбену

«19 июля 1939 г. Сегодня британское правительство своими колебаниями накануне решающей фазы переговоров рискует подорвать не только судьбу соглашения,[180] но и саму консолидацию нашей дипломатической и стратегической позиции в Центральной Европе. Последствия провала, вызванного чрезмерно категоричной позицией в последний момент, были бы таковы, что французское правительство не может испытывать колебания в необходимости в самом срочном порядке обратить на них внимание английского правительства, с тем чтобы оно взвесило всю ответственность, которую мы взяли бы на себя, подвергаясь риску разрыва или длительной приостановки переговоров. […]

Всякое возможное сейчас решение содержит явные, но не равнозначные риски, среди которых нам надо делать выбор.

Мне нет необходимости вновь подчеркивать те из них, которые повлечет за собой разрыв переговоров. Этим был бы нарушен весь наш механизм безопасности в Европе, была бы подорвана эффективность обещанной нами помощи Польше и Румынии; практическое осуществление наших соглашений с Турцией было бы, до определенного момента, поставлено под вопрос. Независимо от его сути предусматриваемое соглашение обладает достаточной превентивной силой ввиду угрозы, даже неопределенной, которую оно представляет для Германии, так что его заключение или провал не может не оказать решающего влияния на действия государств Оси в течение ближайших месяцев. Еще совсем недавно наши послы в Берлине и в Риме единодушно заявили, что исход наших переговоров может в течение ближайших недель в определяющей мере повлиять на мир или войну. Даже допуская,[181] что нынешние трудности в переговорах приведут только к их временному приостановлению, эта остановка в тот самый момент, когда, по всей вероятности, должны проясниться решения Германии, оставит тем не менее для последней свободное поле деятельности и поощрит ее в самых авантюрных замыслах, показывая ей, насколько мы не способны организовать в нужное время эффективную коалицию элементов сопротивления, формированием которой мы так кичились.

Перед лицом этой главной опасности риск, который повлечет для нас заключение соглашения даже ценой принятия советских формул, представляется значительно меньшим по значению. […]

Наступил момент, когда нужно, сохраняя возможности улучшения обсуждающихся текстов, поставить проблему на более высокий уровень и сопоставить сложности, которые повлечет принятие русских требований, с риском разрыва из-за их отклонения. Я сообщил Вам наше четкое мнение на этот счет. Ввиду непредсказуемых последствий, которые зависят от заключения или провала соглашения, французское правительство в этот важный момент считает, что, каковы бы ни были ухудшения самой сути этого соглашения, его превентивная и политическая сила остается еще достаточно эффективной, с тем чтобы заставить нас пожертвовать оговорками, как бы серьезны они ни были, которые нам надлежало сделать в силу некоторых положений соглашения.

С полным осознанием этой ответственности и прося английское правительство взвесить свою ответственность, французское правительство предлагает, чтобы инструкции в духе замечаний,[182] которые вы сделаете лорду Галифаксу, были срочно направлены нашим двум послам в Москве».

Печат. по изд.: Documents diplomatiques francais… 2 serie. T. XVII. P. 393-395.

(Год кризиса, 1938-1939: Документы и материалы. В 2 т. М., 1990.)

* * *

Письмо министра иностранных дел Франции Ж. Бонне министру иностранных дел Великобритании Э. Галифаксу

«19 июля 1939 г.

Я хочу направить Вам этот личный призыв, с тем чтобы просить Вас вновь изучить формулы, переданные Вам Корбеном по статье 1 проекта англо-франко-советского соглашения. Я не забываю очень важные уступки, которые наши два правительства уже сделали правительству СССР. Но мы вступаем в решающий момент, когда, как нам кажется, нельзя ничем пренебрегать, чтобы достичь успеха. Не следует скрывать губительные последствия не только для наших двух стран, но и для сохранения мира, которые повлечет за собой провал ведущихся переговоров. Я даже опасаюсь, как бы это не стало сигналом для акции Германии в отношении Данцига.

Эти переговоры идут уже более четырех месяцев. Общественность придает им во всех странах очень большое значение. Ввиду этого они обрели символический характер.[183]

Председатель совета и я считаем, что в этих условиях чрезвычайно важно прийти к завершению переговоров, успех которых представляется нам сегодня одним из основных условий сохранения мира».

Печат. по изд.: Documents diplomatiques francais… 2 serie. T. XVII. P. 402.

(Год кризиса, 1938-1939: Документы и материалы. В 2 т. М., 1990.)

25 июля Майский передал в МКИД, что англичане (ну и французы тоже) готовы послать в СССР военную миссию, которая «сможет выехать в Москву примерно через 7- 10 дней». Через два дня и французы подтвердили свою готовность.

Три английских гадости

В это самое время происходят события, не добавляющие, мягко говоря, уверенности в желании англичан заключать хоть какие-то соглашения с Советским Союзом.

Во-первых, всплыла информация о прошедших в Лондоне тайных переговорах между немцами и англичанами (Вольтат-Вильсон-Хадсон), суть которых сводилась к тому, что Вильсон, правая рука Чемберлена, предложил Гитлеру через Вольтата, правую руку Геринга, заключить ряд англо-германских договоров, которое вкратце выглядело таким образом:

«Пункт первый: оборонительное соглашение на 25 лет.

Пункт второй: английская декларация о постепенном возвращении Германии ее бывших колоний и создание совместного англо-германо-французского комитета.[184]

Пункт третий: включение Германии в Оттавское соглашение, то есть превращение ее в «младшего партнера» в рамках Британской империи.

Пункт четвертый: договор о разграничении экономических сфер влияния между Англией и Германией, в ходе которого Англия была готова признать специфическую сферу интересов Германии на континенте в том случае, если это не приведет к ущемлению английских интересов.

Пункт пятый: открытие для Германии лондонского финансового рынка и заем размером до 4,5 миллиарда имперских марок.

Пункт шестой: в качестве ответного шага Гитлер должен обязаться не предпринимать никаких акций в Европе, которые бы привели к войне, за исключением таких, на которые он бы получил полное согласие со стороны Англии».

От имени кого сэр Горацио Вильсон делает такие щедрые предложения, он и не скрывал:

«Сэр Горас Вильсон дал совершенно ясно понять, что Чемберлен одобряет эту программу; Вильсон предложил Вольтату немедленно переговорить с Чемберленом, для того чтобы Вольтат получил от него подтверждение сказанного Вильсоном. Однако Вольтат ввиду неофициального характера своих переговоров счел неуместной для себя такую беседу с Чемберленом».

Сэр Горацио Вильсон от имени премьер-министра Чемберлена дал карт-бланш Гитлеру на «санирование[185] Германией Восточной и Юго-Восточной Европы», и в заключение заявил:

«Сэр Горас Вильсон сказал далее, что в Англии предполагается этой осенью провести новые выборы. Тактически, с чисто внутриполитической точки зрения, правительству безразлично, будут ли выборы проходить под лозунгом: «Готовность к надвигающейся войне» или же под лозунгом: «Имеется в виду и может быть достигнуто прочное соглашение с Германией». Оно может мобилизовать своих избирателей под любым из этих двух лозунгов и сохранить за собой власть на следующие пять лет. Само собой разумеется, что мирный лозунг для него предпочтительней».

Вся эта очень некрасивая история стала достоянием прессы (утечку организовали противники политики умиротворения), естественно, Чемберлену и его присным пришлось бурно оправдываться, мол, это все враки врагов, а на самом деле мы за мир, за Польшу…

Вот что о настроениях и тенденциях, царивших по этому поводу в это время в Англии, пишут Майский и Суриц: Телеграмма полномочного представителя СССР в Великобритании И. М. Майского в Народный комиссариат иностранных дел СССР

«24 июля 1939 г. Суммируя всю накопившуюся у меня за последние дней десять информацию, почерпнутую из самых разнообразных источников, считаю необходимым сигнализировать, что сведения о намерениях Чемберлена,[186] переданные мной вам со слов Ллойд Джорджа, все больше подтверждаются. Премьер делает сейчас отчаянную попытку ускользнуть от выполнения взятых на себя весной обязательств по гарантии Польше и одновременно оживить свою прежнюю политику «умиротворения». В этих целях английское правительство продолжает усиленно давить на польское правительство, рекомендуя ему «умеренность» в вопросе о Данциге. Одновременно в отношении Германии проводится политика кнута и пряника: с одной стороны, мобилизация британского флота, военно-воздушная демонстрация во Франции (и, вероятно, в ближайшее время в Польше), а с другой стороны, «личные беседы» Хадсона с Вольтатом в Лондоне о возможности предоставления Германии грандиозных международных займов до миллиарда фунтов, если Гитлер серьезно откажется от «агрессивных намерений» (читай; оставит в покое Запад и повернется лицом к Востоку). Несмотря на все официальные опровержения, нельзя сомневаться, что в своих беседах Хадсон выражал настроение премьера. Весьма характерно, что Хадсон как ни в чем не бывало остается на своем посту, хотя естественным следствием из создавшегося положения должна была бы быть его отставка, если он, как утверждает Чемберлен, без ведома последнего, на свой страх и риск огорошил Вольтата столь «сенсационными» предложениями.

Имеются достоверные сведения, что через посредство неофициальных эмиссаров Чемберлен сейчас нащупывает у Гитлера возможность «урегулирования» или по крайней мере отсрочки обострения данцигской проблемы.[187] Если ему это удастся, отпадет необходимость в быстром завершении англо-советских переговоров. Отдел печати Форин офиса в последние дни уже даже «на ухо» шептал журналистам, что возможна «отсрочка» переговоров на известный промежуток времени. Это отнюдь не исключено, тем более что 4 августа парламент расходится на каникулы по крайней мере месяца на два, и правительство будет свободно даже от того несовершенного контроля, который пока осуществлялся оппозицией. […]» Телеграмма полномочного представителя СССР во Франции Я. 3. Сурица в Народный комиссариат иностранных дел СССР

«25 июля 1939 г. Правильность нашей позиции в переговорах стала для всех особенно явственной в свете переговоров Хадсон — Вольтат и капитулянтского англо-японского соглашения. Среди французов оба эти факта вызвали необычайную тревогу, заглушаемую в прессе дирижерской палочкой сверху. Всякий честный сторонник соглашения с нами спрашивает себя, какое доверие Москва может иметь к переговорам, когда в момент переговоров находится мост к соглашению с Германией, а во время военного конфликта между СССР и Японией делаются позорные авансы Японии. […]

Полпред».

АВП СССР, ф. 059, оп. 1, п. 302, д. 2090, л. 192. Опубл. в сб.: СССР в борьбе за мир… С. 516.[188]

Кстати, о капитулянтском англо-японском соглашении. Это во-вторых. Англия развязала руки Японии в Китае. Это, напомню, в то время, когда многомесячные (и вроде бы очень важные для анличан) переговоры с СССР вступили в решающую фазу, а сам Советский Союз был втянул в военный конфликт с японцами на Халхин-Голе.

В-третьих, произошло вот что. В политической части многострадального соглашения стороны не смогли пока договориться только по одному вопросу — определению «косвенной агрессии», однако Молотов дал понять французскому и английскому послам, что для советского правительства, по сути, остался лишь один принципиальный вопрос, — не мешкая, договориться по военной части соглашения, параллельно продолжая оттачивать формулировку по «косвенной агрессии». Более того, Молотов достаточно отчетливо намекнул, что если военные миссии найдут общий язык, то и СССР пойдет навстречу Западу, и вопрос о «косвенной агрессии» будет снят. Казалось, острота проблемы затуплена, и в рабочем порядке этот вопрос будет решен к обоюдному удовлетворению сторон.

Но 31 июля парламентский заместитель министра иностранных дел Великобритании Батлер, а за ним и сам Чемберлен сделали заявления в парламенте, из которых следовало, что советская трактовка понятия «косвенная агрессия» содержит в себе угрозу независимости третьих стран, и это и является причиной затяжки переговоров. В результате последовало опровержение ТАСС.[189] Сообщение ТАСС об одной из причин затяжки переговоров с Великобританией

«2 августа 1939 г.

В своей речи в палате общин 31 июля с.г. парламентский заместитель министра иностранных дел г-н Батлер сказал, как передает печать, что английское правительство принимает все меры к ускорению ликвидации существующих разногласий между СССР и Англией, главным из которых является вопрос о том, должны ли мы посягать на независимость Балтийских государств или нет. Я согласен, сказал г-н Батлер, что мы не должны этого делать и именно в этом разногласии кроются главные причины затяжки переговоров.

ТАСС уполномочен заявить, что если г-н Батлер действительно сказал вышеупомянутое, то он допустил искажение позиции Советского правительства. На самом деле разногласия состоят не в том, чтобы посягать или не посягать на независимость Балтийских стран, ибо обе стороны стоят за гарантию этой независимости, а в том, чтобы в формуле о «косвенной агрессии» не оставить никакой лазейки для агрессора, покушающегося на независимость Балтийских стран. Одна из причин затяжки переговоров состоит в том, что английская формула оставляет такую лазейку для агрессора».

Известия. 1939. 2 августа».[190]

Французский посол в СССР Наджиар пишет по этому поводу своему министру:

«Ничто не могло быть более несвоевременным, чем высказывания премьер-министра по этому вопросу. Подчеркивая, что русская формула наносит ущерб независимости третьих стран, Чемберлен только спровоцировал англо-русскую полемику, проявлением которой является сообщение ТАСС. Он придал большой размах расхождениям во взглядах, которые Советское правительство хотело смягчить, что мы и сами заинтересованы сделать как по отношению к Балтийским странам, так и для того, чтобы не обесценить в глазах Германии и Италии психологический эффект, ожидаемый от направления военных миссий. Премьер-министр правильнее бы поступил, если бы сказал, что три правительства согласны по существу (не наносить ущерба третьим странам), и что расхождения касаются второстепенных вопросов редакции.

С этой же точки зрения слова Чемберлена о том, что открытие технических переговоров до полного согласования политического соглашения является фактом, почти не имеющим прецедентов, мне представляются столь же несвоевременными и также способными только помочь пропаганде Оси».

Вот такие шаги навстречу Советскому Союзу делали англичане. Надо ли удивляться некоторому пессимизму в их отоношении со стороны СССР? Надо, кстати, к чести французов сказать, что они-то действительно желали поскорее заключить с нами договор, и не важно, чем это было продиктовано — пусть и страхом[191] перед немцами, а что тут такого? Советский Союз тоже боялся немцев, это совершенно естественное опасение. Бесстрашные долго не живут. Важно то, что англичане мешали, а французы — нет.

Пока англо-французская военная делегация собирается в Москву, настало время вспомнить о немцах. С начала 1939 г. политические отношения с ними практически не развивались — только торговые. Стороны обменивались сигналами, но не более того. Гитлер практических решений к расширению отношений с СССР не предпринимал, тем не менее высказываясь то там, то сям в смысле, что не видит препятствий для такого расширения и что скорее всего это понадобится. После отставки Литвинова Гитлер уже всерьез задумался над советским вопросом и позже заявил Риббентропу, «что после решения польского вопроса необходимо инсценировать в германо-русских отношениях новый рапалльский этап, и что необходимо будет с Москвой проводить определенное время политику равновесия и экономического сотрудничества».

Временный поверенный в делах СССР в Германии Астахов регулярно присылал Молотову отчеты, сообщения о встречах, но ответов не получал. Фактически до конца июня Советский Союз никак не использовал своих представителей в Германии для решения каких-либо задач по сближению с немцами.

Некоторые историки считают, что на самом деле Советский Союз как-то тайно руководил действиями своих представителей, например, по линии НКВД, или еще как-то. Я с негодованием отвергаю сии конспирологические изыски. Не говоря уже о том,[192] что этому нет никаких подтверждений советскими документами, так нет и немецких документов о встречах советских представителей с немецкими и обсуждении каких-то вопросов, направленных на установление более близких связей с немцами. Рассматривать же варианты с тайными закромами Лубянки, где ровными рядами стоят такие документы, не хочется. Страшно!

26 июля у Астахова состоялась беседа со Шнурре, в ходе которой тот изложил поэтапный план нормализации советско-германских отношений. После этого немцы сделали ряд шагов, которые можно назвать экстраординарными на фоне предыдущего затишья. 2 августа Астахова пригласил Риббентроп, 3 августа попросился на прием к Молотову Шуленбург — предложения немцев становились все более выгодными для СССР. Естественно, был и ответный интерес к этим предложениям, но без конкретики. Этому сложно удивляться, учитывая отношение англичан к переговорам с СССР, тем не менее до 15-16 августа Советский Союз не предпринимал реальных шагов навстречу немцам.

Я повторяю — до 15-16 августа 1939 года Советский Союз не предпринимал реальных шагов не только по заключению с Германией каких бы то ни было политических соглашений, но и не обсуждал конкретно даже предварительных условий, которые могли бы привести в таким соглашениям.

Если у кого-то возникают ассоциации с англо-немецкими переговорами между Вильсоном и Вольтатом, дескать, это нормальная практика — англичане в ходе переговоров с СССР вели тайные переговоры с немцами, а Советский Союз в ходе переговоров[193] с англичанами тоже вел переговоры с немцами, и поэтому можно между этими деяниями поставить знак равенства, то этот кто-то сильно ошибается.

Во-первых, у Англии был союзник — Франция, с которым Англия проводила согласованную внешнюю политику, и в переговорах с СССР выступала заодно.

Во-вторых, Англия и Польша (которую англичане были готовы отдать немцам для санации, уж не знаю, что под этим словом подразумевали немцы, но опыт подсказывает, что ничего хорошего) тоже были союзниками. У СССР же не было никаких обязательств и, если уж на то пошло, он и мог хоть прервать переговоры в любой момент, хоть вести параллельно сто переговоров с кем угодно.

В-третьих, Англия тайно сносилась с немцами в тот момент, когда успех англо-франко-советских переговоров был как никогда реален, а СССР был вынужден оборотиться к немцам лишь после того, как крах этих переговоров стал очевиден.

Крах переговоров с Англией и Францией

Когда некоторые историки пишут об англо-франко-советских военных переговорах, то сразу обращают внимание на следующие факты — уровень западных делегаций не соответствовал уровню решаемых задач; собирались и ехали они специально очень медленно; англичане напутствовали своих переговорщиков определенным образом — затянуть переговоры как можно дольше; что несмотря на долгую подготовку и дорогу не были решены очевидные вопросы[194] с союзниками Англии и Франции, например с Польшей — о ее согласии на пропуск через свою территорию советских войск; и полномочий у них реальных не имелось, и планов конкретных не наблюдалось… Все эти некоторые историки правы. Так оно и было. Эти факторы сыграли свою роль в оценке истинных намерений и готовности западных делегаций.

Я лишь хочу слово тихое молвить в защиту французов — все же они были действительно настроены на заключение соглашения с СССР в отличие от англичан. Но даже и такой настрой французов совершенно был недостаточен для переговоров.

Первый (и фактически последний) раунд военных переговоров проводился с 12 по 17 августа. Два дня ушло на изложение планов обороны Франции и Англии, и тут никаких вопросов не было. В конце второго заседания Ворошилов поднял «польско-румынский вопрос»:

«Советский Союз, как известно, не имеет общей границы ни с Англией, ни с Францией. Поэтому наше участие в войне возможно только на территории соседних с нами государств, в частности Польши и Румынии.

Ген. Думенк заявляет, что завтра он сделает об этом сообщение».

На следующий день, 14 августа, для советской стороны многое прояснилось. Ворошилов задал три вопроса:

«Предполагают ли генеральные штабы Великобритании и Франции, что советские сухопутные[195] войска будут пропущены на польскую территорию, для того чтобы непосредственно соприкоснуться с противником, если он нападет на Польшу?»

И далее:

«Предполагается ли, что наши вооруженные силы будут пропущены через польскую территорию для соприкосновения с противником и борьбы с ним на юге Польши — через Галицию?»

И еще:

«Имеется ли в виду пропуск советских войск через румынскую территорию, если агрессор нападет на Румынию?»

Вот эти три вопроса больше всего нас интересуют.

На эти вопросы ответа у англо-французов не было. Все, что они смогли придумать, — это то, что Польша должна попросить помощи у СССР, потому что ее ничего другого не останется. То есть у них не было никакой предварительной договоренности с Польшей и Румынией, не было никаких планов на то, как должны действовать советские войска, как взаимодействовать с потенциальными союзниками.

То, что, посылая военные миссии, правительства Англии и Франции не дали им указаний относительно Польши и Румынии, значило, что они не имели договоренностей с поляками и румынами на начало августа. Значило, что за более чем 4 месяца Запад не удосужился решить со своими союзниками таких важных вопросов.[196]

Французский посол Наджиар пишет министру иностранных дел Франции Ж. Бонне в этот же день, и прилагает к телеграмме аналитическую записку:

«Как и предвиделось в моей последней телеграмме № 867, русские говорили, по существу, о польских и румынских проблемах, первостепенная важность которых была отмечена во многих моих телеграммах, самые последние из которых имеют номера 629, 699, 707, 744, 784, 834 и т. д. […]

Очевидно, что с самого начала трехсторонних переговоров от французского и английского правительств не ускользнула первостепенная важность румынского и польского факторов».

Бонне только через два дня переадресовывает записку Наджиара к председателю совета министров Франции Даладье:

«Предоставляя Польше гарантии, мы должны были поставить условием этой гарантии советскую поддержку, которую мы считаем необходимой. Обстоятельства, которые весной оправдывали принятие этого решения, в настоящее время, несомненно, представляются более благоприятными. Во всяком случае, по мнению нашего посла в Москве, необходимо, чтобы поляки поняли сейчас, пока еще не слишком поздно, необходимость занятия менее отрицательной позиции».

Польско-румынский вопрос не возник внезапно, об этом советские дипломаты говорили своим западным коллегам постоянно, на всем протяжении переговоров.[197]

И западные коллеги сообщали своему правительству об этом. Но Запад Англия и Франция этих вопросов с Польшей и Румынией даже не обсуждали, не говоря уже о каких-то реальных шагах.

Но, возможно, такие переговоры были проведены за то время, пока делегации добирались до Москвы? Тогда об этом будет известно на следующий же день.

В крайнем случае Англия и Франция могли решить этот вопрос со своими союзниками срочно, понимая всю остроту момента, — они ведь сами настойчиво торопили и подгоняли советскую сторону, то и дело ссылаясь на все возрастающую напряженность между Польшей и Германией. Например, адмирал Драке, глава английской миссии, 13 августа заявил: «Германия уже имеет отмобилизованных 2 млн войск, и ее выступление намечено на 15 августа».

Немедленного ответа не было. Оставалось одно — сейчас англичане и французы запросят Польшу, и судьба договора станет ясной.

Проходят дни. Военные переговоры продолжаются до 17.VIII — к ним отношение у советской стороны пока остается серьезным, все зависит от того, в какой мере Запад имеет влияние на Польшу — и зависит от самой Польши, конечно. Все ждут разрешения польского вопроса. А поляки уже категорически отвергли любую возможность нахождения советских войск на их территории. Тем не менее французы пытаются их уговорить, послав в Варшаву нескольких эмиссаров. Однако никаких обращений на высшем уровне, отвечающих критичности момента, нет. Англичане же и вовсе не проявляют озабоченности.[198]

Зато немцы за это время проявляют все возрастающую активность, Шуленбург, подпитываемый инструкциями из Берлина, вносит все более и более заманчивые предложения. И сам Шуленбург, и Риббентроп — сторонники сближения с Россией, и это подкрепляется большим желанием Гитлера в преддверии нападения на Польшу обеспечить нейтралитет Советского Союза.

Ждал ли Сталин, как решится польский вопрос? Нет.

Сразу, как выяснилось, что «польско-румынский вопрос» до сих пор не решен, стало ясно, что он вряд ли решится положительно, — если бы Польша была принципиально согласна, достаточно было времени, чтобы решить с ней все вопросы. Это была основная причина поворота Сталина к Германии, ну и можно вполне употребить выражение «последняя капля».

Поворот к немцам

15 августа Молотов, получив указания от Сталина, наконец воспользовался готовностью немцев к диалогу и некоторым образом удивил Шуленбурга:

«Затем т. Молотов сообщает Шуленбургу, что еще в конце июня наш поверенный в делах в Италии телеграфировал нам о своей беседе с Чиано. Чиано в беседе с нашим поверенным в делах упомянул о существовании в Берлине, как сказал Чиано, «плана Шуленбурга», имеющего в виду улучшение советско-германских отношений. «План Шуленбурга» будто бы предполагает: 1) содействие Германии[199] урегулированию взаимоотношений СССР с Японией и ликвидации пограничных конфликтов с ней; 2) заключение пакта о ненападении и совместное гарантирование Прибалтийских стран; 3) заключение широкого хозяйственного соглашения с СССР. Тов. Молотов спрашивает Шуленбурга, насколько данное сообщение из Рима соответствует действительности.

Шуленбург вначале сильно покраснел, а затем сказал, что эти сведения Чиано получил от Россо [посол Италии в СССР], с которым Шуленбург беседовал лишь в общих чертах об улучшении советско-германских отношений. Шуленбург подтверждает, что в этой беседе он говорил об урегулировании отношений СССР с Японией, речи же о совместных гарантиях Прибалтийских стран не было. Разговора о деталях не было, и этот план просто излагает предположения Росса. Тов. Молотов говорит, что ничего невероятного в предложениях, содержащихся в указанном «плане Шуленбурга», он не видит, тем более что торгово-кредитное соглашение, видимо, приближается к осуществлению, намечается и улучшение политических отношений между Германией и СССР, как это видно из сегодняшнего заявления посла. Шуленбург заявляет, что все то, о чем он говорил Россо в части Балтийского моря, возможного улучшения отношений СССР с Японией, нашло свое выражение в зачитанной им сегодня инструкции. Шуленбург добавляет, что его последние предложения еще более конкретны».

Упомянув о заинтересованности Советского Союза о пакте о ненападении между СССР и Германией, Молотов поставил немцев в известность, что ведущиеся[200] в Москве англо-франко-советские переговоры зашли в такой тупик, что это сделало маловероятным их подписание. Для немцев не было секретом, о чем шла речь на длительных переговорах Москвы, Парижа и Лондона — и если СССР готов подписать с Германией пакт о ненападении, то уж никак не сможет участвовать в совместных боевых действиях Запада против Германии, что делает несостоявшийся англо-франко-советский договор достоянием истории. Вероятно, после беседы с Молотовым Шуленбург мчался к шифровальщику вприпрыжку.

Я не буду писать о том, как развивались переговоры с немцами, потому что это неинтересно, — некоторые историки все уже расписали. Было интересно понять, почему не был заключен англо-франко-советский союз. Ведь некоторые историки открыто обвиняют в срыве переговоров Советский Союз. Слава богу, что Бог наделил человека свободной волей и способностью мыслить самостоятельно. Если разобраться во всех причинах, следствиях, не подгоняя их под заранее определенные выводы, а делая выводы на основании исследования, то все просто.

До 14 августа подписание соглашения с Западом было еще возможно. Немцев Сталин держал на расстоянии. Но 14.VIII.1939 Сталину стало ясно, что переговоры эти успешно не завершатся, и придется договориваться с немцами, несмотря на трудные переговоры и то, что до этого вся многолетняя политика СССР была ориентирована на достижение союза именно с Западом. Шаги, которые истолковываются некоторыми историками как шаги навстречу немцам (в частности, замена Литвинова на Молотова, встречи с Шуленбургом и т.д.) [201] — это не более чем задел на эвентуальное развитие событий и обычный дипломатический зондаж.

Неужели Сталину хотелось подписывать пакт с Гитлером, когда до этого он с весны пытался договориться с Западом. Даже некоторые историки не смогут утверждать, что Советский Союз как-то саботировал эти переговоры или что не хотел их заключить, — уж СССР-то хотел, ему был нужен этот союз! Побольше, чем Англии с Францией. И что в итоге? По их вине союз и не был подписан. Какие обязательства после этого были у Сталина перед Западом?

Польский вопрос

Польский вопрос был, что называется, триггером. Если бы приехавшие западные вояки сразу ответили, что да, будем воевать вместе, поляки и румыны готовы действовать сообща, готовы пропустить советские войска через строго определенные коридоры на своей территории, Советский Союз просто не мог не продолжить переговоры, даже если бы хотел по какой-то невозможной причине их прекратить.

Был ли польский вопрос совершенно неразрешимым, или скажем, — была ли твердая уверенность у СССР, что поляки откажутся. Другими словами, не был ли использован польский вопрос как средство срыва переговоров? И мог бы Советский Союз, узнав о том, что поляки категорически отказались пропустить советские войска, снять этот вопрос ради подписания соглашений?

Польский вопрос был очень сложен, учитывая историю советско-польских взаимоотношений, но разрешим. У Запада было время его решить — без спешки, путем[202] постоянного нажима на поляков. Если бы эти вопросы начали решаться не в августе 1939 года, а хотя бы на два месяца раньше, соглашение было бы подписано. При решении этого вопроса были бы попутно определены и четкие планы взаимодействия союзных войск.

Представьте, СССР договаривается о союзе, в рамках которого ему придется вступить в войну со страшным противником — Германией, причем развитие событий показывает, что это будет очень скоро. Германия нападет на Польшу — больше ни на кого нападать не собирается, и всем это понятно. Поскольку премудрая Польша с Румынией имеет договор о взаимопомощи только в случае нападения СССР, то Румыния не обязана оказывать Польше военную помощь в случае нападения на ту Германии (что и произошло). Понимали ли поляки, что, если Франция и Англия вдруг начнут по-настояшему воевать с Германией и Франция сразу развернет на Западном фронте активные боевые действия, война все равно затянется, и не на месяц, не на два, исходя из опыта предыдущей войны (а другого не было опыта)? Один из лучших современных русских военно-политических историков Михаил Мельтюхов приводит слова польского посла Лукасевича, которые тот сказал Бонне, французскому министру иностранных дел 18 августа, когда волосок, на котором висела судьба Польши, давно оборвался: «Не немцы, а поляки ворвутся в глубь Германии в первые же дни войны!» Эта цитата помогает хорошо понять особенности польского национального характера.

На переговорах военных миссий Думенк на ответ Ворошилова, где планируется использовать советские[203] войска, показал на советскую западную границу — дескать, вот где вам надлежит воевать. То бишь Советскому Союзу нужно было смиренно ждать, пока немцы захватят Польшу (а в этом в отличие от впавших в манию величия поляков у советского руководства сомнений не было) и выйдут на границы с СССР, который находится в состоянии войны с Германией! А вдруг Франция с Англией не развернут на Западном фронте активные боевые действия? Вдруг они бросят Польшу на произвол судьбы и начнут вести какую-нибудь странную такую войну? А если они бросят Польшу на произвол судьбы, уж Советский Союз они бросят на произвол судьбы с огромным удовольствием. Особенно если учесть англо-германские переговоры в июне и июле да и в августе. Тут можно даже предположить, что не просто бросят, а еще вступят в союз с Гитлером! Но хватит и того, что они оставят СССР наедине с Германией, стравят их таким образом.

В общем, польский вопрос был действительно решающим для СССР. Он не был средством срыва переговоров. И ни снять его, ни ждать такого маловероятного события, что поляки пойдут навстречу, СССР не мог.

Некоторые ответы

Почему не мог ждать? По сумме данных выходило, что Германия обязательно нападет на Польшу в самое ближайшее время. Разведка подтверждала. Донесения советских дипломатов из Берлина и Варшавы подтверждали. Возврастающая дипломатическая активность немцев подтверждала это. Они просто открытым текстом говорили, что война неизбежна.[204] Можно напомнить, что адмирал Драке, глава английской миссии, 13 августа заявил: «Германия уже имеет отмобилизованных 2 млн войск, и ее выступление намечено на 15 августа». А вот что сообщает Астахов из Берлина. Телеграмма временного поверенного в делах СССР в Германии Г. А. Астахова в Народный комиссариат иностранных дел СССР

«10 августа 1939 г.

Вернувшись из Зальцбурга, куда его вызвал Риббентроп, Шнурре пригласил меня сегодня к себе под предлогом разговора о едущих на выставку.

[…] Со своей стороны германское правительство наиболее интересуется вопросом нашего отношения к польской проблеме. Если попытка мирно урегулировать вопрос о Данциге ни к чему не приведет и польские провокации будут продолжаться, то, возможно, начнется война. Германское правительство хотело бы знать, какова будет в этом случае позиция Советского правительства. В случае мирного разрешения вопроса германское правительство готово удовлетвориться Данцигом и экстерриториальной связью с ним в духе своих весенних предложений. Но если начнется война, то вопрос, естественно, будет поставлен шире, хотя и в этом случае германское правительство не имеет намерений выйти за известные заранее намеченные пределы. Германскому правительству важно знать, какие у нас соображения на этот счет. Оно готово сделать все, чтобы не угрожать нам и не задевать наши интересы, но хотело бы знать, к чему эти интересы сводятся.[205] Тут он напомнил фразу Риббентропа о возможности договориться с нами по всем вопросам от Черного моря до Балтийского. Он добавил, что, конечно, если мы об этом разговаривать не хотим, то от нас зависит наметить другие объекты переговоров. На все это я ему ничего определенного не сказал. Не удержался он от критических замечаний по поводу наших переговоров с англофранцузской военной миссией, сказав, что плохим введением к нашим переговорам с Германией будет заключение соглашения с Англией и Францией.

Поверенный в делах».

АВП СССР, ф. 059, оп. 1, п. 294, д. 2036, л. 174-175.

Времени вести длительные переговоры не было. Если бы Сталин сидел и ждал, пока там договорятся с поляками, отказавшись от пакта с немцами, немцы бы все равно напали на Польшу. Заключение пакта с СССР было для них очень важным, но не критически важным. Гитлер принял решение разгромить Польшу независимо ни от чего. Некоторые историки пишут, что Гитлер был уверен — Англия с Францией ему войны не объявят, поэтому и напал на Польшу. Другие писатели, в частности незабвенный В. Суворов, сочиняют теории о том, что, если бы Сталин пакта не подписал, Гитлер бы не осмелился напасть на Польшу, и потому, дескать, Сталин — поджигатель войны, непосредственный виновник начала Второй мировой. Это сущий архибред!

Решение Гитлера напасть на Польшу было принципиально принято Гитлером летом 1939 года и дальше только крепло. До лета 1939 года Гитлер еще определялся, какую угрозу для Германии (как он это видел) устранить — Францию или Польшу. Выбрал Польшу,[206] потому что считал, что если ударит по Франции, то Польша обязательно ему нагадит — например, ударит в спину. Выбрать ему помогло помимо прочего еще то, что англичане его практически разуверили в том, что будут воевать из-за Польши, а поляки, наоборот, шли на конфликт, поддержанные западными гарантиями. Пакт с СССР Гитлером до начала августа вообще не рассматривался как какое-то важное условие, не говоря о том, что необходимое. А к началу августа военные приготовления уже были в заключительной фазе. Гитлер решил напасть на Польшу в любом случае — даже в случае образования англо-франко-советского союза.

Гитлер не боялся того, что Германии придется воевать с Советским Союзом. Даже если у СССР будет договор с Польшей о взаимопомощи, даже если бы Советский Союз действительно вознамерился оказывать Польше военную помощь и объявил войну Германии — у него не было бы физической возможности, по мнению Гитлера, это сделать. Гитлер планировал разбить польскую армию в течение очень короткого времени, за 8-10 дней. За этот срок он намеревался победить Польшу — т.е. заставить признать ее свое военное поражение, заключить с Польшей перемирие и вступить с ней в переговоры. Гитлер вовсе не собирался захватывать всю территорию Польши, вплоть до границы с СССР. Все случилось бы так быстро, что Советский Союз просто не успел бы по сути прийти на помощь Польше. Ну а с учетом того, что союз СССР и Польши был маловероятен, можно сделать определенный вывод: решение Гитлера напасть на Польщу не зависело от заключения пакта с СССР.[207]

К тому же Гитлер был убежден, что «содействие России, если она вообще окажется на него способной, Польша никак не сможет принять, поскольку это означало бы ее уничтожение большевизмом» («Директива о единой подготовке Вооруженных сил к войне на 1939-1940 гг.», 11.1V.1939). Поэтому заключение пакта с СССР для него не было необходимым для начала войны условием.

Так что в отношении распространившейся в незрелых умах незрелых людей версии о том, что Вторую мировую подготовил и развязал Советский Союз… Ну, если есть люди, которые верят в то, что Древней Греции не было, или в то, что им по телевизору заряжают воду, или в то, что какой-то мутант поет жабрами, ну и так далее — почему бы не быть тем, кто верит в то, что Вторую мировую подготовил и развязал Советский Союз?

А кто же виноват в развязывании войны в Европе? Кто начал Вторую мировую войну?

Если не говорить о Германии как непосредственном агрессоре, исполнителе агрессии, то основную ответственность за возникновение обстоятельств, приведших к началу войны в Европе, переросшей во Вторую мировую войну, несет Великобритания.

Но о Германии не сказать нельзя — главную вину за возникновение Второй мировой войны несет Германия, ведомая волей Гитлера. Германия, Германия и еще раз Германия.

Однако напоминаю: Гитлеры приходят и уходят, а Германия, народ немецкий, остаются.

В заключение приведу отправленную 25 августа телеграмму самого трезвомыслящего и дальновидного из западных переговорщиков, посла Франции в СССР[208] П. Наджиара послу Франции в Польше Л. Ноэлю. Он все сказал:

«Если бы с самого начала было передано молчаливое согласие Польши, это помогло бы избежать приостановления военных переговоров после первого же контакта и не подтвердило бы у русских впечатления, что по основной проблеме у нас, несмотря на срочность и пять месяцев политических переговоров, ничего не готово.

Помимо этого, надо было объявить молчаливое согласие Польши как достоверное, а не только как согласие, которое не исключено и возможно.

Но, добившись этого, нужно было идти дальше и. побудить Польшу занять более открытую позицию. Действительно, трудно представить, как можно было надеяться добиться от СССР, чтобы он принял обязательства против Германии, столь обходительно обращавшейся с ним, если гарантированные нами поляки и румыны по-прежнему не желали ничего слышать о русской помощи.

Гитлер, не колеблясь, решился на поступок, который Бек, обеспеченный нашей гарантией, отказывался совершить. Он примирился со Сталиным несмотря на все то, что он говорил или делал против СССР, и на основе реальных фактов давних отношений между двумя странами повел разговор с новой Россией как держава с державой, отбрасывая, таким образом, Польшу на ее место, столь уязвимое между объединенными немцами и русскими».

Печат. по изд.: Documents diplomatiques francais… 2 serie. T. XVIII. P. 498.[209]

Что, если Советский Союз подписал бы соглашение с Западом, а пакта с Германией не подписал?

Такая ситуация могла возникнуть в том случае, если бы на военные переговоры миссии Англии и Франции прибыли с полномочиями, позволяющими им подписать договор и, самое главное, с четким и ясным согласием польского и румынского правительств на проход через их территорию советских войск.

Итак, к 17 августа решаются все вопросы по военному соглашению, оно подписано. Остается одна проблема — определение «косвенной агрессии». В течение недели стороны приходят к устраивающей их формулировке, и англо-франко-советский договор (включая секретное дополнение — список стран, чью неприкосновенность гарантируют великие державы) подписан 25 августа 1939 г.

1 сентября Германия нападает на Польшу (ибо Гитлер был готов воевать и в случае заключения англо-франко-советского договора). В период 1-3 сентября Англия, Франция и Советский Союз начинают мобилизацию и объявляют Германии сначала ультиматум, а потом войну.

По условиям договора Советский Союз выставляет против Германии столько сил, сколько это делают Англия и Франция вместе взятые. В течение сентября на Западе против Германии действуют практически только французские войска (а также английская авиация). На 3 сентября французское командование «развернуло против Германии Северо-Восточный фронт[210] в составе 1-й, Арденнской, 2-й, 3-й, 4-й; 5-й, 7-й и 8-й армий, в которых к 3 сентября насчитывалось 78 дивизий (из них 13 были крепостными, а 7 завершали формирование). В этих войсках имелось 17 500 орудий и минометов, свыше 2 тыс. танков. ВВС Франции насчитывали 1400 самолетов первой линии и около 1600 в резерве, кроме того, для действий во Франции можно было использовать 1021 английский самолет. Уже 4 сентября мобилизация во Франции завершилась, а войска были развернуты на позициях. К 10 сентября французские вооруженные силы закончили развертывание по штатам военного времени и насчитывали почти 5 млн. человек» (Мелыпюхов М.И. Советско-польские войны… М., 2001). СССР, соответственно, оперирует такими же силами.

Опять же, по условиям договора, в срок от 8 до 20 дней происходит сосредоточение всех предполагаемых Советским Союзом для использования в войне сил: «120 пехотных дивизий, 16 кавалерийских дивизий, 5000 тяжелых орудий (сюда входят и пушки, и гаубицы), 9-10 тыс. танков, от 5 до 5,5 тыс. боевых самолетов (без вспомогательной авиации), т. е. бомбардировщиков и истребителей».

Несмотря на то, что выдвижение советских войск в Виленский коридор и в Галицию и Румынию оговорено, для этого все равно необходимо согласие Польши, а Польша до определенного момента уверена, что справится с немцами своими силами. Задействована лишь советская авиация. Однако по мере продвижения германских войск в глубь страны и отсутствию активных действий на Западе польское правительство все отчетливее осознает, что без помощи союзников война[211] может быть проиграна. К середине сентября советские войска вступают в соприкосновение с германскими. Быстро решается вопрос с Литвой, в которую входят советские войска, чтобы действовать совместно с теми, которые продвигаются по Виленскому коридору в общем направлении на Восточную Пруссию. На юге советские войска идут через Галицию на Силезию. С этого времени Советский Союз начинает полномасштабную войну против германских войск с применением всех сил, о которых шла речь в соглашении. Под давлением общественного мнения и местных коммунистов Франция начинает наступление на Западе.

В результате Польша продолжает сопротивление, Советский Союз поставляет ей военные и другие необходимые для ведения войны материалы. И на Востоке, и на Западе союзники обладают значительным численным и материальным преимуществом над германскими войсками. Фронт в Польше стабилизируется и начинает сдвигаться на Запад, советские войска входят в Словакию и Чехию, занята часть Восточной Пруссии. Германские войска Варшаву взять не смогли и стоят на линии Млава — Модлин — Лодзь — Краков. Данциг и «Коридор» также занят германскими войсками.

Фактор участия СССР в войне приводит к тому, что Польша не прекращает свое существование к концу сентября, а продолжает сопротивление, Германии не удается достичь своих целей.

Гитлер начинает искать пути к миру. Его цель — представить войну инцидентом, локальным вооруженным конфликтом. Он произносит речь в Рейхстаге, в которой заявляет, что спор у него был только с[212] Польшей, и по сути предлагает заключить перемирие. Это предложение сразу находит отклик во Франции и Англии.

К середине октября объявляется перемирие и начинаются переговоры. В итоге к Германии присоединяется Данциг, принимается решение о строительстве экстерриториальной железной дороги и шоссе между Восточной Пруссией и Германией, никакого плебисцита там, естественно, не проводится. Германия выводит свои войска из Чехии, а в Словакии, занятой советскими войсками, происходит народно-демократическая революция.

Гитлер торжественно объявляет о том, что его цель — собирание немецких земель — завершена и что больше причин для войны нет, миру — мир, и все такое. Довольны и «мюнхенцы» в Англии и Франции. Польша и Литва требуют скорейшего вывода со своей территории советских войск, что Советский Союз и вынужден сделать.

Итог — на 1 января 1940 года в Европе царит мир. Гитлер в изоляции. Он продолжает, конечно, наращивать военную мощь и сосредоточивает усилия на расколе англо-франко-советского соглашения. Перспективы у него есть — в Румынии «Железная гвардия», Болгария, Югославия, Венгрия, в конце концов еще Литва. Сильны позиции Германии в Швеции и Норвегии. А главное — Великобритания… Хотя к середине 1940 года Чемберлен покинет пост премьер-министра, и кто его сменит, неизвестно, — вряд ли Черчилль, ведь войны нет. В общем, работа с английскими друзьями нацистов очень перспективна — с их помощью Гитлер может и без войны[213] добиться многого — вернуть Германии колонии, например.

Советский Союз, обезопасив себя, может сосредоточиться теперь на решении дальневосточных проблем и перевооружении.

При таком развитии событий война в Европе маловероятна до начала 1942 года. Что могло быть дальше — неизвестно, но я думаю, для СССР этот вариант — если бы был заключен англо-франко-советский союз в 1939 году, — был предпочтительнее того, что произошло в реальной истории. С помощью этого союза агрессор действительно мог оказаться в изоляции. Жаль, что этого не произошло.

Что было бы, если Сталин решил бы до конца вести переговоры с Западом, а с немцами пакта не подписывать?

Если бы Сталин пакта с немцами решил не подписывать, а продолжал добиваться соглашения с Западом, он бы достичь этого соглашения до начала войны не смог.

Предположим, военные переговоры бы продолжились 21 августа и стороны что-нибудь обсуждали, а тем временем английские и французские дипломаты пытались бы уговорить поляков и румын, чтобы те разрешили русским оказать им помощь. До начала войны такого разрешения бы не было. И вопрос о «косвенной агрессии» до начала войны тоже бы не был решен.

Началась война — естественно, желание использовать Советский Союз против немцев у Запада сильно возрастает. Поляки, на которых напали немцы,[214] сперва артачатся, считая, что рано еще просить Советы, сами с усами. Надо отметить, что просто по просьбе Польши оказывать ей помощь Советский Союз не будет, потому что СССР добивается именно тройственного союза с великими державами, а не двустороннего договора с ненавидящей его Польшей. Если он ввяжется в войну по просьбе Польши, то этим сильно обрадует западных империалистов, которым только и нужно, чтобы Германия и Советский Союз схлестнулись между собой.

Значит, в условиях войны продолжается переговорный процесс. Понятно, что поляки стали намного мягче и уступчивее. Но уже поздно — с 8 сентября начались бои за Варшаву, а к 16 сентября «наступавшие с севера и юга войска соответственно 4-й и 14-й армий вышли на линию Осовец — Белосток — Вельск — Каменец -Литовск — Брест-Литовск — Влодава — Владимир-Волынский — Замосць — Львов — Самбор, а войска 10-й армии, форсировав Вислу, подходили с юго-запада к Люблину. На этой линии, удаленной на 150-250 км от границы Советского Союза, находилась 21 немецкая дивизия, из них 4 танковые, 3 моторизованные и легкие и 14 пехотных. В группе армий «Север» это были 3, 10-я танковые, 20-я, 2-я моторизованные, 21,23,206-я пехотные и группа «Бранд», а в группе армий «Юг» — 2-я, 5-я танковые, 7,57,44,45,28,8,27,68-я пехотные, 1,2-я горнопехотные дивизии. Естественно, германское командование не собиралось останавливать продвижение войск, Тем более что перед ними не существовало организованного польского фронта. Так как темп продвижения немецких танковых и моторизованных группировок достигал в это время 25-30 км в сутки, то занять всю Восточную Польшу (Западную Украину и Западную Белоруссию)[215] они могли в течение 4-8 суток, то есть к 21-25 сентября». (Мельтюхов М.И. Советско-польские войны… М., 2001.) Польши больше нет как независимого государства, не с кем уже договариваться.

А есть еще Румыния, которая в войну ввязываться не желает, разрешить же советским войскам проход через свою территорию — равносильно вступлению в войну против Германии.

В таких условиях и дальше добиваться подписания англо-франко-советского соглашения мог только человек с гипертрофированно неадекватным восприятием действительности, которым Сталин, безусловно, не был.

Таким образом, Советский Союз остался бы и без договора с Западом, и без пакта с Германией.

Что было бы, если Советский Союз, не успев до начала войны подписать ни соглашения с Западом, ни пакта с Германией, остался нейтральным?

Этот вариант интересен тем, что именно он как правило, предлагается альтернативно одаренными людьми в качестве альтернативы пакту. Каждый раз, когда они клеймят «пакт Молотова-Риббентропа», подразумевается, что отсутствие оного пакта и есть то, что превратило бы Советский Союз из тоталитарной империи зла в обитель свободы и демократии.

Итак, переговоры с Западом успехом не увенчались. Прилетевшему на аэроплане Риббентропу нарком Молотов при встрече попросту, по рабоче-крестьянски,[216] плюнул в национал-социалистические буркалы. Из-за этого неконструктивного акта и не был заключен ни пакт Молотова-Риббентропа, ни торгово-кредитное соглашение…

Началась война, Польшу терзает вермахт, выжигая с воздуха Варшаву, а на Западном фронте все без перемен. К середине сентября сопротивление Польши в целом сломлено, к началу октября вермахтом занята вся территория Польши, после чего Гитлер произносит речь в Рейхстаге, в которой призывает Запад к заключению мира, но получает отказ.

Заканчивается весна 1940 г. Перед Гитлером (и перед нами) два варианта — либо он атакует Советский Союз, либо Запад. Первый вариант маловероятен по двум причинам. Во-первых, в планах Гитлера Франция была первоочередной целью. Он и на Польшу напал не в последнюю очередь для того, чтобы избавиться от угрозы во время войны с Францией (Западом). Во-вторых, начать войну с СССР — открыть второй фронт.

Советский Союз с Германией поначалу не торгует и потому крайне важные для себя материалы, оборудование и технологии не получает. Но отношения с Германией не враждебные — большая политика не располагает к долговременным обидам из-за того, что тебя отвергли. Торговые отношения будут потихоньку развиваться, возможно будет все же подписано кредитно-торговое соглашение — и Германии нужно советское сырье, и СССР нужны германские товары. Но часть этих товаров и технологий Советский Союз недополучит.

10 мая 1940 г. Германия атакует на Западе. Из-за того, что СССР призывает французских коммунистов всемерно сражаться против германского (а чуть[217] позже и итальянского) фашизма, Франция сопротивляется дольше, и перемирие заключается не в июне, а в августе или даже в сентябре! Но это ничего не меняет.

К весне 1941 года ситуация такова же, как и в реальной истории, кроме следующих факторов:

— Советский Союз с Финляндией не воевал и из Лиги Наций исключен не был;

— Западная Украина и Белоруссия, Прибалтийские страны, Бессарабия и Буковина в состав СССР не вошли.

Соответственно, границы все образца 1939 года.

Польша — генерал-губернаторство. Возможен маловероятный вариант, что часть Польши сохранит формальную независимость вроде петеновской Франции, и это, безусловно прогерманское, государство, скорее всего, принимает участие в войне против СССР.

Латвия и Эстония либо вступят с Германией в союз против СССР, либо в них будут введены германские войска, как в Румынию и Болгарию и Финляндию. Литва будет поглощена Германией.

Италия, Румыния, Венгрия, Словакия, Хорватия — союзники Германии в войне против СССР.

Финляндия — не обязательно. Но территория ее будет использована немцами для атак на СССР.

22 июня 1941 года Гитлер, естественно, нападает на Советский Союз — он и с пактом напал, а уж без пакта и подавно.

За счет того, что наступление начинается со старых границ, к сентябрю 1941 года Германия захватывает Москву и Ленинград.

Сразу после этого на СССР нападает Япония.

Вероятно, и после этого Советский Союз будет продолжать сопротивление.[218] Но то, что это развитие событий неизмеримо хуже того, что было в реальности, понятно.

Мы теряем все, что потеряли, плюс намного больше. Даже если СССР сохранится, он, утратив Европейскую часть и Дальний Восток, перестанет навсегда быть великой державой, а на ближайшее время утратит возможность влиять на события.

Европа и Азия окажутся под властью стран Оси.

Великобритания не сможет удержать свои острова и будет вынуждена «эмигрировать» в Западное полушарие.

И к концу 40-х годов на Западном полушарии воцарятся Тысячелетний рейх, Новая Европа и Великая восточно-азиатская сфера сопроцветания.

Вероятно, это и является идеалом для тех, самых альтернативно одаренных людей, которые неустанно клеймят пакт Молотова-Риббентропа.

Алексей Байков

Военно-промышленное сотрудничество СССР и Германии — кто ковал советский меч?

Советско-германское военное сотрудничество 1920-х — начала 1930-х годов до сих пор остается одной из самых малоизученных тем в отечественной военной истории. Вплоть до начала 90-х на любые открытые исследования и публикации по этой теме был наложен строжайший запрет, а затем единичные работы специалистов буквально утонули в потоке «сенсационных разоблачений», основная идея которых была воплощена в хлестком названии вышедшего в 1992 году сборника документов под редакцией Ю.Л.Дьякова и Т.С.Бушуевой «Фашистский меч ковался в СССР».

Почему этой теме «не повезло» в советской историографии — как раз можно понять. До войны она по понятным причинам была засекречена, а после нее стала, мягко говоря, «неуместной». Свою роль сыграла также — инспирированная А.А. Ждановым кампания по борьбе «против низкопоклонства перед Западом и раболепия перед иностранщиной», в ходе которой русской научно-технической мысли стремились приписать все более или менее значимые достижения. В определенной степени эта идеологическая тенденция сохранилась и после смерти Сталина — например, сведения об использовании Королевым трофейных ракет «Фау-2» попали в печать лишь в начале 70-х годов.[220] Исследование, посвященное участию немецких промышленников, конструкторов и генералов рейхсвера в создании Советской армии и оборонно-промышленного комплекса, в такой ситуации было явно не к месту.

Была и еще одна причина, по которой тема военного сотрудничества попадала в категорию «непроходных», — практически все документы, так или иначе связанные с армией или с оборонно-промышленным комплексом, были засекречены вне зависимости от срока давности. Исключение делалось лишь для материалов, относящихся непосредственно к истории Великой Отечественной войны. Исследовать вопросы мобилизации народного хозяйства, расширения отраслевой структуры военной промышленности, эвакуации оборонных предприятий на восток и воспевать подвиг тружеников тыла историкам не возбранялось. Но любые попытки заглянуть в более ранний или более поздний период наталкивались на одно и то же препятствие — недоступность большей части архивных источников.

В дальнейшем советско-германское военное сотрудничество оказалось среди исторических «скелетов в шкафу» вместе с секретными протоколами к Пакту о ненападении 1939 года и другими «неудобными» вопросами, о которых проще было молчать, чем говорить. При этом работы по истории советско-германских отношений 20-х годов даже поощрялись, так как считалось, что в духе и букве Рапалльского договора нашел свое прямое воплощение тезис Ленина о возможности мирного сосуществования государств с различным социальным строем. О военном сотрудничестве СССР[221] и Германии в тот же период ни один из вышеперечисленных авторов не упоминает.

«Белые пятна» приходилось оставлять не только в истории международных отношений, но и в истории техники. Например, первый том вышедшего в 1978 году двухтомника В.Б. Шаврова «История конструкций самолетов в СССР» содержит весьма подробные сведения об авиапромышленности дореволюционной России, а вся история советской авиации с 1917 по 1938 годы представлена в нем как перечень экспериментальных моделей и опытных конструкций. История ранней советской авиапромышленности в книге — это несколько лаконичных абзацев описательного характера, по которым нельзя сделать вывод ни о динамике производства, ни о том, какую, собственно говоря, продукцию советские авиазаводы поставляли на вооружение ВВС РККА.

В своем стремлении к засекречиванию «неудобных» эпизодов советской истории руководство Советского Союза само, хоть и не ведая того, заложило мощнейшие «мины замедленного действия» под государственную идеологию. Как только инспирированная М.С. Горбачевым кампания «всеобщей гласности» набрала силу и сведения из ранее закрытых архивов начали просачиваться в печать — произошел взрыв. От последствий этого страшного удара, в результате которого в сознании миллионов людей история их страны была в кратчайшие сроки вывернута наизнанку и представлена как нескончаемая цепь преступлений против своего народа, мы оправимся еще не скоро.

Оказалось, что советская цензура играла двоякую роль — препятствуя допуску на страницы и экраны «недозволенных»[222] сведений, она еще и устанавливала довольно высокую планку достоверности предлагаемой массовому потребителю информации. Это в свою очередь привело к своеобразному «раздвоению» массового сознания — с одной стороны, значительная часть советских граждан была свято уверена в том, что печатное слово и телевидение просто не могут лгать, а с другой — наиболее образованные слои общества были точно так же уверены в том, что любая информация, сообщаемая в советских источниках, априорно является ложью, а «всю правду» следует искать лишь в текстах, напечатанных на машинке, да в сообщениях «западных голосов». В результате на момент начала «гласности» (то есть «отключения» советской цензуры) все общество в целом оказалось неготовым к критическому восприятию обрушившегося на него потока информации. Немыслимые цифры массовых репрессий, сведения о «секретных переговорах» Сталина и Гитлера, «одна винтовка на троих», 40 000 истребленных накануне войны офицеров, «поголовные депортации» балтийских народов, заградотряды НКВД, гнавшие солдат в бой пулеметными очередями, — эти и другие, собранные наспех из неправильно проинтерпретированных документов и откровенных вымыслов «сенсации», прочно заняли свое место в массовом сознании. На их фоне «отковка фашистского меча в СССР» проскочила легко, буквально в качестве «бесплатного приложения».

Как и значительное число других исторических мифов о Великой Отечественной войне, «фашистский меч» появился в печати с легкой руки британского публициста В.Б. Резуна (Виктора Суворова). В 1989 году[223] отрывки из «нефантастической повести-документа» впервые были опубликованы на русском языке в журнале «Новый мир». В главе под номером 1, носящей красноречивое название «Кто начал Вторую мировую войну», можно прочитать следующее «введение в тему»:

«На своей собственной территории германские командиры были лишены возможности готовиться к ведению агрессивных войн. Германские командиры не нарушали запретов до определенного времени и не готовились к агрессивным войнам на своих полигонах, они делали это… на территории Советского Союза. Сталин предоставил германским командирам все то, чего они не имели права иметь: танки, тяжелую артиллерию, боевые самолеты. Сталин выделил германским командирам учебные классы, полигоны, стрельбища. Сталин открыл доступ германским командирам на самые мощные в мире советские танковые заводы: смотрите, запоминайте, перенимайте.

Если бы Сталин хотел мира, то он должен был всячески препятствовать возрождению ударной мощи германского милитаризма: ведь тогда Германия осталась бы слабой в военном отношении страной… Но Сталин с какой-то целью не жалеет средств на возрождение германской ударной мощи. Зачем? Против кого? Конечно не против самого себя. Тогда против кого? Ответ один: против всей остальной Европы».

Данный отрывок весьма характерен для творческого метода Виктора Суворова. Вбросив короткое, отрывочное упоминание о советско-германском военном сотрудничестве без ссылок на конкретные факты и источники,[224] автор сразу же переходит к иным вопросам, к данной теме более не возвращаясь. Не хватает лишь коронной фразы «Все знают, что», столь любимой отечественными поп-историками за то, что автоматически узаконивает в глазах читателя любую глупость, написанную после этих слов.

Поскольку система доказательств в данном отрывке отсутствует, придется разбирать само утверждение.

«Сталин предоставил германским командирам все то, чего они не имели права иметь: танки, тяжелую артиллерию, боевые самолеты» — факты и документы говорят об обратном. Для обучения германских и советских командиров в ставших жупелами для сторонников теории «отковки фашистского меча в СССР» военно-учебных центрах рейхсвера в Казани и Липецке использовалась исключительно немецкая техника. В «Каме» танкисты обучались вождению и стрельбе на экспериментальных машинах фирм «Крупп», «Рейнметалл» и «Даймлер-Бенц», называвшихся для конспирации Gro(3traktor и Leichttraktor («тяжелый трактор» и «легкий трактор»), а самым распространенным самолетом в Липецкой авиашколе был «германо-голландский» Fokker D-XI. Советская техника не использовалась, за исключением редких совместных маневров — Сталину было просто нечего предоставить немцам. «Самые мощные в мире», по утверждению Виктора Суворова, советские танковые заводы в 1927-1929 годах выпустили 35 танков типа Т-18 (МС-1), а с 1931 года сумели выйти на следующие показатели: танков типа Т-26 — 100 штук, Т-27 — 393 шт. С 1932 года был начат выпуск воспетого в «Ледоколе» БТ — 396 штук, а в 1933 году,[225] когда обе стороны приступили к активному сворачиванию программ сотрудничества, ко всему вышеперечисленному сумели прибавить целых два экземпляра многобашенных Т-35.

Основной проблемой отечественного танкостроения в период его становления (1929-1935 гг.) была броня: «Брак брони при цементации составил 90%. Ижорский завод не выполнил программу по изготовлению бронекорпусов: по Т-27 было изготовлено 355 штук вместо 480 шт. по плану, по Т-26-16 вместо 200, по БТ — 6 шт. вместо 100». Авиационное и артиллерийское дело в конце 1920-х годов находилось примерно в аналогичном состоянии. Одним словом, Советский Союз не мог предоставить немцам военную технику для обучения или пригласить их на предприятия военной промышленности для демонстрации собственных достижений — демонстрировать было нечего. «Смотреть, запоминать, перенимать» приходилось как раз советским инженерам на германских предприятиях.

Искать фактические ошибки у ветерана отечественной поп-хистори можно до бесконечности, но куда важнее рассмотреть главный тезис Суворова (а затем и Бушуевой с Дьяковым) — «СССР целенаправленно помогал Германии готовиться к ведению агрессивных войн». Надо сказать, что Владимир Богданович в данном случае пороха не выдумал, а всего лишь приспособил к своей «ледокольной» теории заимствованный у западной «тоталитарной» исторической школы тезис о «взаимопритяжении тоталитарных режимов».

Теория «взаимопритяжения» государств с тоталитарным строем и их склонности к образованию союзов, направленных на уничтожение демократий,[226] была впервые высказана представителями американской советологии 60-х годов. Одним из важнейших аргументов для сторонников этой концепции являлось то, что практически все государства Оси, выступавшие в ходе Второй мировой войны как союзники нацистской Германии, были в той или иной степени «тоталитарны». При этом историки «тоталитарной школы» в идеологических целях периодически отрицали или замалчивали наличие весьма далеких от демократии режимов в тех странах, которые рассматривались ими в качестве жертв войны, например, в Польше или Финляндии. С аналогичных позиций западная «тоталитарная школа» оценивала и советско-германские отношения накануне Великой Отечественной войны, в особенности — сам факт заключения Пакта о ненападении и содержание «секретных протоколов».

Отечественные же авторы, подобрав уже порядком устаревшие к началу 90-х постулаты «тоталитарной школы», умудрились довести их до полного абсурда, вернее до исторического ревизионизма:

«Но если Гитлер был людоедом, из этого совсем не следует, что Сталин был вегетарианцем.[…] Но, разоблачая фашистов, мы обязаны разоблачать и советских коммунистов, которые поощряли нацистов на совершение преступлений и намеревались результатами их преступлений воспользоваться».

В глазах Суворова и ему подобных Сталин предстает кем-то вроде стереотипного Черного Властелина из дешевого романа-«фэнтези», наделенного сверхспособностями: предвидеть будущее Европы в мельчайших[227] подробностях на два десятилетия вперед и почти неограниченно влиять на внутреннюю политику Германии.

«Щедрым был товарищ Сталин. Он подарил Гитлеру весь золотой запас Германии вместе с ней самой, с ее городами, дорогами, заводами и портами, музеями и барахолками, вместе с берлинским зверинцем с его лебедями и медведями. Сталин подарил Гитлеру Германию вместе со всем ее народом: рабочими, крестьянами, трудовой интеллигенцией, вместе с бургомистрами и полицейскими, конвоирами и арестантами, трубочистами, врачами и скрипачами. Сталин подарил Гитлеру власть над Германией».

Общая беда и конспирологических построений поп-историков, и обвинений либеральных публицистов в «сговоре с фашизмом за спиной мирового сообщества» заключается в том, что и те, и другие либо не знакомы с историческими реалиями межвоенного периода, либо сознательно их игнорируют. Известные нам на сегодня источники указывают на то, что основные переговоры по вопросам военного сотрудничества между советским руководством и командованием германского рейхсвера имели место в 1920 году, и тогда же были приняты некоторые принципиальные решения. Документ, косвенно подтверждающий это предположение, имеется в сборнике «Фашистский меч ковался в СССР». Это разведсводка польской Дефензивы, которую та в свою очередь получила от британской агентуры в Германии:[228]

«По имеющимся сведениям, между Германией и Советским правительством в марте 1920 был заключен следующий договор:

I. Германия обязуется:

1. Оснастить русскую армию и промышленность, чтобы они могли противостоять англичанам в Азии и Польше.

2. Всемерно поддерживать Россию в ее мирных переговорах с западными державами.

П.Советское правительство обязуется: 1. Предоставить немцам в эксплуатацию шахты, железные дороги, каналы и крупные предприятия. 2. Поддержать Германию в случае конфликта…»

В 1920 году Сталин еще не был избран Генеральным секретарем ЦК, а в Совнаркоме имел скромный «портфель» наркома «по делам национальностей». В документах, фиксирующих советско-германские переговоры того времени, его фамилия не встречается, зато довольно часто фигурируют Троцкий, Уншлихт, Радек — те, кому потом предстоит стать жертвами борьбы за власть и политических репрессий. НСДАП образца 1920 года — это карликовая партия под председательством слесаря Антона Дрекслера, в которой бывший фронтовик Адольф Гитлер играет хоть и заметную, но формально еще не первую роль. Германия того времени — это уже не Второй, но еще и не Третий рейх, а всего лишь предельно ослабленная поражением в войне и революцией, раздираемая классовыми противоречиями и реваншистскими настроениями Веймарская республика, во главе которой стоит правительство[229] правых социал-демократов Эберта и Шейдемана. К этому с трудом стоящему на ногах государству уже активно предъявляет территориальные претензии только что возникшая на географической карте Польша… Одним словом, главное положение теории «фашистского меча»: «Сталин пошел на военное сотрудничество с Германией, чтобы затем использовать ее военный потенциал против Европы» — абсолютно безосновательно. Разглядеть в Веймарской Германии будущий Третий рейх, а в стотысячном рейхсвере будущий вермахт мог разве что человек, наделенный даром пророчества.

Каковы же были реальные, а не выдуманные Виктором Суворовым и другими обличителями советской внешней политики причины военного сотрудничества?

Проиграв Первую мировую войну, Германия была вынуждена принять навязанный державами-победительницами Версальский договор, превращавший созданный Бисмарком Второй рейх в одно из самых слабых государств Европы. От ее довоенной территории были отторгнуты Эльзас и Лотарингия, округа Мальмеди и Эйпен, Познань, Шлезвиг, Данциг, Мемель, угольный бассейн Саара и богемские районы Судетов. Восточная Пруссия — колыбель юнкерства и германского офицерского корпуса — была отрезана от остальной Германии так называемым Польским коридором. Вопреки провозглашенному в Версале принципу права наций на самоопределение австрийским немцам было запрещено воссоединение с Германией в любой форме.

Наибольшей изощренностью отличались «военные статьи» договора.[230] Структура будущего республиканского рейхсвера была расписана самым тщательным образом.

Общая численность германских вооруженных сил отныне не должна была превышать 100 000 человек, объединенных в 7 пехотных и 3 кавалерийские дивизии. Генеральный штаб распускался навсегда, вместо него разрешалось иметь не более двух управлений армейских корпусов. Штатное расписание и вооружение будущих дивизий рейхсвера было строго оговорено таким образом, чтобы в их состав нельзя было ввести «лишние» пулеметы или орудия.

Чтобы исключить возможность создания скрытой «армии резерва», рейхсвер был насильственно сделан первой в Европе профессиональной армией: комплектование по призыву запрещалось, для солдат устанавливался срок службы в 12 лет, для офицеров — не менее 25 лет. Численность офицерского корпуса также была строго регламентирована — не более 4000 человек. Назначение на военные должности гражданских лиц запрещалось. 177-я статья договора также запрещала гражданским организациям, включая университеты, общества ветеранов, стрелковые и туристические клубы, заниматься любыми видами военной подготовки и обучать своих членов обращению с боевым оружием. Все эти организации не имели права вступать в какие-либо связи с министерством рейхсвера и другими военными ведомствами.

Военное производство ограничивалось строго определенными предприятиями, о количестве и расположении которых Германия обязана была ставить в известность представителей Антанты. При этом запрещалась закупка «вооружений, амуниции и любого рода[231] военных материалов» за границей и военное производство на экспорт (ст. 170). Запрещалась разработка и производство танков, боевых самолетов, отравляющих веществ и подводных лодок.

Общий смысл «военных статей» Версальского договора заключался в том, чтобы превратить армию побежденной Германии в компактные высокопрофессиональные вооруженные силы, предназначенные фактически для усиления пограничной охраны или полиции, но не способные защитить страну от внешней агрессии.

Разумеется, ни рейхсвер, ни его главнокомандующий генерал фон Сект не могли смириться с подобным положением. Это сегодня, будучи вооруженными знаниями о дальнейшей истории XX века, мы можем указать на то, что именно Германия выступила в роли агрессора в следующей мировой войне. В 1920 году фон Сект и его «штаб» и не помышляли об агрессии — напротив, они прекрасно осознавали, что разоруженная страна сама могла стать легкой добычей для кого угодно. В том же году вспыхивают восстания силезских поляков, а Польша организует многочисленные провокации на германской границе. По решению Антанты статус Верхней Силезии должен был определиться на основе результатов плебисцита — в ответ польский комиссар В. Корфанти организует акции террора против немецкого населения. Все это происходит при полном молчании наблюдательной комиссии Антанты, возглавляемой французским генералом Ле Рондом. В итоге «немецкая сторона» побеждает с колоссальным отрывом, но союзники принимают «соломоново решение» — передать треть территории Верхней Силезии Польше[232] вместе со всеми месторождениями железа, угля и цинковых руд, составлявших основное богатство области.

1 ноября 1923 года 100 000 французских и бельгийских солдат переправились через Рейн и заняли Эссен. Началась оккупация промышленного «сердца» Германии — Рурской области, за время которой курс марки упал до уровня 4 200 000 миллионов за доллар США. Войска союзников находились в Руре до августа 1925 года, но Германия могла ответить только забастовками и другими акциями «ненасильственного сопротивления». Казалось, что в Европе появился новый «больной человек», у постели которого уже собрались дущие дележа наследства «родственники». Осуждать в такой ситуации фон Секта и его окружение за нарушение Версальского договора, продиктованного Германии победителями, как минимум глупо.

26 июля 1920 года, в разгар советско-польской войны, фон Сект обратился к веймарскому правительству с меморандумом, в котором обосновал необходимость сотрудничества:

«В полной победе России над Польшей вряд ли можно больше сомневаться. Россия отклонила посредничество Англии, отвергла всякое вмешательство Лиги Наций и вынудила Польшу непосредственно просить о перемирии и заключении мира. […] Приведут ли начавшиеся переговоры действительно к окончательному прекращению военных действий, определенно сказать нельзя. Вполне вероятно, что большевистские армии продвинутся за Вислу к границам Германии. В таком случае в Европе сложилась бы совершенно новая политическая ситуация.[233] Германия и Россия пришли бы в непосредственное соприкосновение. Одна из важнейших целей версальской политики -разделение Германии и России сильной Польшей — была бы перечеркнута. […] Если Германия примет сторону России, то она сама станет непобедимой, ибо остальные державы будут вынуждены тогда считаться с Германией, потому что они не смогут не принимать в расчет Россию».

У Советской России также имелись весьма веские причины для военного сотрудничества с Германией. Гражданская война завершилась победой большевиков на внутренних фронтах и одновременно тяжелым поражением республики в конфликте с Польшей. После беспорядочного отступления из-под Варшавы и позорного для страны Рижского мирного договора 1921 года руководством Советского государства и командованием Рабоче-Крестьянской Красной Армии была осознана острая необходимость в насыщении войск современным оружием, по крайней мере не отстающим по своему уровню от образцов, состоящих на вооружении европейских держав. Стремление к скорейшей модернизации и перевооружению армии подстегивала господствовавшая на тот момент в мышлении советского руководства доктрина «осажденной крепости», согласно которой уничтожение первого в мире пролетарского государства должно было стать ближайшей политической и военной целью капиталистических стран.

Необходимо отметить, что для подобных опасений имелись вполне веские основания. Возникшая после мировой войны Версальская система международных отношений была направлена в том числе и на обеспечение изоляции Советской России[234] от Европы посредством окружения ее границ цепью враждебно настроенных государств-лимитрофов. Неоднократные попытки вооруженной интервенции, материальная и финансовая помощь белым армиям и нападавшим на территорию Советской России бандам во время Гражданской войны и после нее, демонстративная внешнеполитическая ориентация большинства лимитрофов на сотрудничество с державами Антанты не оставляли сомнения в целях, которые преследовались внешней политикой этих государств.

Между тем, уже по окончании Гражданской войны стало очевидно, что уцелевший конструкторский и военный потенциал не позволяет провести перевооружение РККА, опираясь исключительно на собственные силы. Оставалась возможность обращения за помощью к внешним источникам — то есть поиск партнеров для военно-промышленного сотрудничества среди стран, обладавших развитой индустрией. Но ни одна из стран Антанты не признала Совет Народных Комиссаров де-юре в качестве законного правительства. Следствием внешней изоляции стало установление в отношении Советского государства довольно жесткого режима внешнеторгового эмбарго, касавшегося в первую очередь предметов вооружения и амуниции, а также необходимого для их производства промышленного оборудования. В подобной ситуации обращение за помощью к недавнему противнику выглядело вполне логичным и обоснованным шагом.

И. Пыхалов в своей книге «Великая Оболганная Война» посвятил данному вопросу целый раздел под названием «Ковался ли в СССР фашистский меч».[235] В нем достаточно подробно рассказывается о работе немецких военно-учебных центров в СССР — Липецкой авиашколы, танковой школы «Кама» и химического полигона «Томка». Данная статья посвящена другой стороне советско-германских военных связей — военно-промышленному сотрудничеству 1920-1933 гг.

Проект «Купферберг-Гольд»: планы сторон и институты сотрудничества

Поскольку единого советско-германского договора по вопросам военного сотрудничества, скорее всего, никогда не существовало, мы можем лишь догадываться о том, что на самом деле планировало командование рейхсвера совместно с советским руководством. Анализируя воплощенные в жизнь и оставшиеся нереализованными соглашения, можно прийти к выводу о том, что изначально немцы планировали почти полностью перенести промышленные мощности, производящие запрещенную Версальским договором продукцию, на территорию Советской России. Тем самым достигались одновременно две цели — перевооружение РККА в соответствии с последними европейскими достижениями и создание тайного арсенала для рейхсвера.

Произведенное оружие предполагалось хранить на советской территории и пустить в ход, в случае если возникнет необходимость и новая война станет неизбежной. Немцы даже не требовали для своих производств и военного имущества никаких особых гарантий, уповая исключительно на единство стратегических интересов — как это следует, к примеру, из текста[236] докладной записки Г.В.Чичерина в ЦК РКП(б) от 10 июля 1921 года:

«Первоначально немцы больше всего интересовались военной промышленностью. Производимое вооружение оставалось бы у нас. Совершенно исключена возможность употребления его против немецких рабочих потому, что оно просто оставалось бы у нас на складах до момента новой войны. На наш вопрос, как решаются немцы оставить на складах у нас это оружие без гарантий, они отвечали, что гарантия — единство политических интересов […]».

С целью координации и управления всеми институтами военного сотрудничества в составе германского министерства рейхсвера была создана «Зондергруппа Р» («Sondergruppe R»), где R означало Russland. В советских документах она фигурировала как «Вогру» — т.е. «военная группа». Весь план военного сотрудничества у немцев также носил название проект «Купферберг-Гольд», не без определенного намека на организатора и вдохновителя идеи. Тайный смысл игры слов заключался в том, что «Купферберг-Гольд» — название одной из наиболее популярных в Германии марок шампанского. А слово «шампанское» по-немецки произносится как «сект», хотя пишется оно несколько иначе, чем фамилия главнокомандующего рейхсвера.

Для завязывания контактов и проведения «рекогносцировки» советской военной промышленности весной 1921 представители «Зондергруппы R» прибыли в Россию в составе миссии Хильгера-Копа,[237] занимавшейся репатриацией военнопленных. Кроме офицеров рейхсвера Ф. Чунке (под псевдонимом Тейхман), О. фон Нидермайера (под псевдонимом Нойман) и В. Шуберта, в делегацию входили также представители фирм «Крупп», «Блом унд Фосс» и концерна «Альбат-россверке АГ». Параллельные переговоры велись советским председателем миссии по делам военнопленных (к тому моменту игравшей роль дипломатического представительства РСФСР в Германии) В.Л. Копом и Л.Б. Красиным в Берлине на частных квартирах высшего комсостава рейхсвера. С противоположной стороны в них принимали участие фон Сект, начальник «скрытого» германского генштаба генерал В. Хайе, начальник оперативного управления рейхсвера полковник О.Хассе и начальник управления вооружений рейхсвера (ваффенамта) полковник Р. Вурцбахер. В результате этих переговоров управляющие институты военного сотрудничества приняли уже четкую и более или менее окончательную структуру:

Под эгидой проекта «Купферберг-Гольд» возникла целая система различных организаций. Во-первых, советско-германскими военными контактами занималась уже упомянутая выше «Вогру», но из ее функций было изъято ведение переговоров с германскими фирмами и фактически она должна была заниматься только размещением немецких заказов на советских оборонных заводах, финансированием и распределением технических специалистов для этих целей. Ведение переговоров с германскими промышленниками было передано в руки другой организации — ГЕФУ (Gesellschaft zur Forderung gewerblicher Untermehmungen — Общество по развитию промышленных предприятий), в числе учредителей которого[238] значились майор в отставке Фриц Чунке и берлинский купец Теодор Экардт (последний, впрочем, с высокой вероятностью мог быть и подставным лицом). Общее финансирование проекта осуществлял специально созданный финансовый консорциум «Дойче Ориентбанк», в состав которого вошли почти все крупные германские банки. Кроме того, в Москве была создана еще одна организация рейхсвера, взявшая на себя общий контроль за осуществлением проекта «Купферберг Гольд». Все дела, связанные с функционированием концессий германских фирм, выдача заказов на советские оборонные предприятия, создание и обеспечение деятельности военно-учебных центров рейхсвера на советской территории, организация совместных опытных работ и конструкторских бюро, деятельность ГЕФУ и «Вогру» в СССР управлялись из единого органа, носившего название «Центр-Москва».

«Центр» также выполнял функции аппарата военного атташе, и в задачу его входило, кроме всего прочего, регулярно информировать командование рейхсвера по всем проблемам, возникавшим в ходе сотрудничества. Кроме того, «Центр-Москва» контролировал деятельность военно-учебных центров рейхсвера на советской территории, хотя непосредственное руководство ими осуществлялось из отраслевых инспекций оборонного управления германского военного министерства, которые заменяли управления бывшего генерального штаба по запрещенным Версальским договорам типам вооружений. Так, Липецкая авиашкола курировалась «авиационной инспекцией» (№1), казанская танковая школа «Кама» — «автомобильной инспекцией» (№6),[239] полигон химической войны «Томка» — «артиллерийской инспекцией» (№4).

С советской стороны руководство институтами военного и военно-технического сотрудничества также осуществлялось несколькими учреждениями. Ключевой фигурой в данном вопросе был первый заместитель председателя РВС. Особенно удачная ситуация сложилась с приходом на это место в 1922 году А.П. Розенгольца, который совмещал его также с постами председателя Совета СССР по гражданской авиации, Главначвоздухфлота СССР и членством в коллегии Главного концессионного комитета. Таким образом, в руках Розенгольца были сосредоточены все основные нити управления институтами военного сотрудничества, что позволяло ему и Троцкому (на дочери которого Розенгольц был женат) не только осуществлять контрольные функции, но и быть в курсе всех основных вопросов и возглавлять ведение переговоров с немецкой стороной. С 1923 года часть этих функций перешла к новому заместителю председателя РВС СССР — И. С. Уншлихту, затем, с 1925 года, в соответствии с решением М.В.Фрунзе, все контакты с немцами были переданы в ведение Разведупра РККА.

Важнейшим институтом военно-технического сотрудничества с Германией стал Главный концессионный комитет, в ведении которого находились практически любые экономические отношения с зарубежными фирмами и предпринимателями, включая не только концессионирование военного производства, но и приобретение лицензий на производство иностранных вооружений. К моменту начала активной деятельности «Вогру»,[240] советская сторона успела подготовить необходимую законодательную базу — постановление СНК от 11 ноября 1920 года, разрешавшее деятельность на советской территории иностранных концессий. Иногда деятельность германских концессионеров служила своего рода ширмой для советско-германских военных контактов. В качестве «концессий» в документах могли фигурировать не только предприятия ГЕФУ, но и учебные центры рейхсвера. Регулярный грузооборот фирм-концессионеров мог использоваться для тайной переброски предметов военного назначения; например танки, на которых предстояло обучаться курсантам казанской школы «Кама», перевозились в СССР под видом тракторов для сельскохозяйственной концессии Круппа на Северном Кавказе.

Заранее забегая вперед, следует отметить, что проект создания «восточного арсенала рейхсвера» в конечном счете потерпел неудачу. Из всех наполеоновских планов по реконструкции советской военной промышленности силами германских «капитанов индустрии» от стадии предварительных переговоров до конкретного воплощения в гул заводских цехов удалось довести лишь два: авиазавод Юнкерса в Филях и химический завод Штольценберга в Самарской области. Обе попытки закончились неудачей, а в 1926 году обе стороны по обоюдному согласию отказались от дальнейших проектов военно-промышленных концессий, хотя попытки вернуться к этому направлению сотрудничества предпринимались, и не раз. В итоге все свелось к программам «технической помощи», то есть к закупке готовых вооружений и лицензий на производство. Более приоритетными вариантами взаимодействия РККА и рейхсвера стали программы военного[241] обучения, в ходе которых и были созданы ставшие жупелом сторонников теории «фашистского меча» секретные учебные центры: Липецкая авиашкола, танковая школа «Кама» и химический экспериментальный полигон «Томка». Еще одним важным направлением сотрудничества стал регулярный обмен группами офицеров для прохождения курсов в военно-учебных заведениях обеих стран и участия в маневрах. Аналогичные группы посылались для стажировки в Германии и советской военной промышленностью, но этот обмен носил скорее односторонний характер — немцам у нас в этой области учиться было нечему.

Все вышесказанное совсем не означает, что история советско-германского военного «псевдоальянса» имеет четкую периодизацию: до 1926 года немцы концессионировали военную промышленность, а затем перешли к созданию учебных центров на территории СССР и обучению комсостава. Некоторые военно-промышленные проекты продолжались даже после 1933 года, когда сотрудничество было в основном свернуто по всем направлениям — например, до 1934 года в артиллерийском КБ-2 сидели немецкие конструкторы, а в 1933 году Главное управление морского судостроения (ГУМС) заключило договор с фирмой «Денимаг» на предоставление технической помощи при проектировании и постройке подводных лодок типа Е-170. Точно так же решения о создании немецких учебных полигонов на территории СССР были приняты и основные договоренности по этому поводу были достигнуты еще до 1926 года. В книге С.А. Горлова «Альянс Москва-Берлин» существует ссылка на архивный документ, фиксирующий решение Политбюро[242] ЦК РКП(б) от 5 ноября 1920 года: «немецкие командные курсы открыть вне Москвы, о месте поручить сговориться тт. Троцкому и Дзержинскому». Любая периодизация в данном случае будет условной: речь идет о том, какие направления сотрудничества обе стороны на определенных этапах признавали наиболее приоритетными.

Проекты концессионирования военного производства в СССР. «Дело Юнкерса» и «дело Штольценберга»

После окончания Гражданской войны ситуацию в отечественной авиапромышленности можно было охарактеризовать одним словом — «катастрофическая». Подготовленный к началу 1921 года «Отчет Совета военной промышленности о деятельности за 1919 и 1920 гг.» рисовал далеко не радужную картину:

«В период 1917- 1918гг. авиационная промышленность переживала тяжелый кризис, общий [для] всей русской промышленности. Заводы лишились правильного инструктирования и руководства. Исчезла всякая планомерность в размещении военных заказов. Задания, полученные заводами, стали носить случайный характер, постоянно меняясь в связи с изменением политического положения. Финансирование заводов совершенно расстроилось. В этихусловиях авиапромышленность, естественно, пришла в полный упадок. Часть заводов закрылась совсем. Часть перешла на другие производства. Более крупные заводы, специально оборудованные для авиастроения, сократили производство до минимума,[243] растеряв рабочих и служащих».

Декрет от 28 июня 1918 года о национализации всех авиазаводов позволил несколько смягчить кризис отрасли, но не мог устранить ее системных проблем, заложенных еще до Первой мировой войны. Авиастроению не хватало квалифицированных кадров и обширной номенклатуры авиаматериалов, закупавшихся за границей. Несмотря на наличие нескольких, довольно удачных, конструкций российское авиационное производство находилось далеко позади уровня промышленно развитых государств Европы и США.

«Что же касается качества конструкций российских аэропланов тех лет, то следует отметить, что, обладая некоторым превосходством над современниками в начале войны, по истечении лет отечественные аэропланы стали уступать заграничным образцам. Сказывалось отсутствие производства в России качественных авиаматериалов и особенно — авиадвигателей. По мнению зарубежных исследователей, в годы войны три четверти российских самолетов приходилось комплектовать импортными моторами; отечественная историография дает еще более безрадостную картину, оценивая российский выпуск моторов только в 10-15% от количества выпускаемых аэропланов. Если же учесть необходимость замены вышедших из строя моторов на боеспособных аэропланах, положение отечественной авиапромышленности предстанет перед нами еще более безрадостным». Масштабы производства было даже бессмысленно[244] сравнивать. Для примера — в 1909 году были одновременно учреждены германская компания «Альбатрос-сверке АГ» и «Российское Первое Товарищество Воздухоплавания». К 1918 году «Альбатроссверке» произвела 10 300 самолетов, а РПТВ-1354 самолета.

Разумеется, с началом мировой войны германское превосходство в воздухе дало о себе знать в полной мере. В 1914 году собственные атакующие возможности самолетов были еще весьма слабы, но под Танненбергом 2-я армия Самсонова понесла чудовищные потери от артиллерийского огня, наводимого с воздуха. Несмотря на то, что при помощи чрезвычайных мер удалось поднять производство моторов до 1400 в месяц в 1916 году, нехватка самолетов и двигателей, отсутствие заблаговременно созданной авиационной инфраструктуры и общая техническая отсталость продолжали сказываться. Эмигрантский военный историк генерал-лейтенант Н.Н. Головин писал о сложившемся положении с горечью:

«Выписанные нами французские самолеты лежали частью на Мурмане, частью во Франции; аппараты, выстроенные в России, за неимением к ним моторов загромождали склады и заводы. Когда же в июне 1916 г. прибыли, наконец, в отряды французские аппараты, то они оказались совершенно устарелыми, и мы оказались не в состоянии бороться в воздухе с неприятелем на равных шансах. Большинство воздушных боев между немецкими «Фоккерами» и нашими аппаратами оканчивается не в нашу пользу, и длинный список доблестно погибших наших летчиков растет ежедневно…[245] В то время как немцы летают над нами, как птицы, и забрасывают нас бомбами, мы бессильны с ними бороться».

К концу 1921 года в объединение Главкоавиа входили 14 авиазаводов, из которых 7 располагались в Москве и области, один (объединявший дореволюционные Лебедев «Гамают» и Русско-Балтийский) — в Петрограде, и по одному авиазаводу приходилось на Пензу, Таганрог, Одессу, Киев, Сарапул и Нижний Новгород. Некоторые из них, впрочем, авиазаводами были только по названию, например, киевский ГАЗ № 12 был на самом деле небольшой авиамастерской, а сарапульский ГАЗ № 14 был развернут на базе эвакуированных ремонтных подразделений эскадры воздушных кораблей. Соответственно, из всех этих предприятий только 5 заводов изготовляли самолеты небольшими сериями и еще два — моторы. Остальные же занимались производством простейших деталей (винты и лыжи) или ремонтом сохранившихся машин.

Так что наркомвоенмор М.В. Фрунзе в своих оценках ничуть не покривил душой:

«Когда мы после Гражданской войны перешли на мирный созидательный труд и перед нами назрела необходимость создания мощного воздушного флота, мы оказались в первое время в безвыходном положении, так как базы для создания воздушного флота, то есть своей авиационной промышленности не имели».

Обращение в такой ситуации за помощью к Германии вполне объяснимо, особенно если учесть внешнеторговую блокаду Советского государства,[246] установленную странами Антанты. В то же время для германской авиапромышленности сотрудничество с внешними партнерами стало вопросом ее выживания. Сущность ограничений, наложенных Версалем, была такова, что Германия оказывалась отброшенной в этой области назад едва ли не в эпоху воздушных шаров. По замыслу союзников, окончательную точку должна была поставить 201-я статья Версальского договора, которая гласила: «В течение шести месяцев с даты вступления в силу настоящего договора на всей территории Германии запрещается производство или экспорт самолетов, частей самолетов, авиационных моторов или частей моторов» (то есть до 1 июля 1920 года); таким образом планировалось дать техническую «фору» авиапромышленности стран Антанты и надежно закрепить техническое отставание Германии. После того как авиационное разоружение побежденных было признано Межсоюзнической контрольной комиссией состоявшимся, был издан дополнительный свод правил, регулировавший и гражданское авиастроение: все построенные немцами самолеты отныне должны были иметь скорость не более 105 миль в час (т.е. 168 км/ч), высоту полета не выше 13 000 футов (3,96 км) и нести полезную нагрузку не более 1300 фунтов (589,6 кг) то есть не превосходящих уровень аэропланов 1916 года. Фактически для германских авиаконструкторов и промышленников, а также и для всей германской авиации в целом существовало только три пути спасения. Во-первых, можно было перенести производство самолетов на территорию нейтральной страны (так поступили Рорбах, Дорнье и Фоккер). Затем имелась возможность работать и на территории Германии,[247] выполняя прямые заказы от стран — участниц Антанты, как это делал Эрнст Хейнкель, самолетами которого интересовались Япония и США, — получившие подобный контракт конструкторы могли фактически не опасаться таких «мелочей», как Контрольная комиссия. Существовал и третий способ — присоединиться к проекту «Копферберг-Гольд» и развернуть производство в Советской России, не связанной Версальским договором.

Первым германским авиапромышленником, решившимся перевести сотрудничество с советской стороной из области переговоров в область практической реализации, стал Хуго Юнкерс.

На тот момент фирме Юнкерса принадлежал безусловный приоритет в создании цельнометаллических самолетов, и именно поэтому советские представители так заинтересовались его продукцией. С 25 января по 17 февраля 1922 года переговоры с представителями фирмы велись в Берлине при непосредственном участии Радека и Крестинского. Практически сразу после подписания Рапалльского договора, в мае 1922 года, в Москве был продемонстрирован прилетевший из Германии пассажирский самолет Юнкерса F-13. Во время одного из полетов случилось ЧП — заходивший на посадку самолет попал колесом в рытвину на аэродромном поле и «скапотировал». Аналогичные деревянные конструкции в таких случаях просто разваливались пополам, а все находившиеся внутри погибали. Металлический же «Юнкерс» не получил серьезных повреждений; машину вновь поставили на колеса и перегнали в ангар, где заменили погнутый винт и выправили все[248] поврежденные части. На следующий день F-13 снова был готов к полетам.

Этот случай убедил наблюдавших за демонстрацией самолета представителей Главного управления ВВС РККА куда больше, чем рекламные проспекты и пояснения представителей фирмы. Было принято решение подписать с фирмой «Заводы Юнкерс в Дессау» договор о налаживании производства цельнометаллических самолетов в РСФСР. Транспортный вариант F 13 — W 33 с 310-сильным мотором практически сразу же был закуплен партией в количестве 30 самолетов, впоследствии к ним добавились еще семнадцать, собранных в СССР из немецких деталей с обшивкой из кольчугалюминия, изготовленной обществом «Добролет». F 13 (W 33) долгое время использовались на пассажирских линиях под маркой ПС-4 («Пассажирский самолет» — 4), в почтовой и сельскохозяйственной авиации. 2 самолета ПС-4 были задействованы в прогремевшей на весь мир операции по спасению экипажа парохода «Челюскин». Отдельные экземпляры ПС-4 эксплуатировались до 1945 года.

20 ноября 1922 в Москве представителями Советского правительства и директором акционерного общества по самолетостроению «Юнкерс в Дессау» Готардом Заксенбергом был подписан пакет концессионных соглашений, состоявший из трех договоров: об организации металлического самолетостроения и моторостроения в РСФСР, о создании линии воздушных сообщений Швеция-Персия и о проведении силами концессионера аэрофотосъемки территории РСФСР и союзных республик.[249]

«Концессионный договор № 1» заключался сроком на 30 лет с образованием совместного акционерного общества. «Юнкерсу» передавался завод бывшего общества «Руссо-Балт» в Филях (Москва) с землей и постройками, а также завод «Руссо-Балта» в Петрограде или любой другой завод в том же городе или на Волге, расположенный у воды (на случай если концессионер решит разворачивать производство гидросамолетов), и здание в пригороде Москвы под административные нужды, пригодное для размещения не менее чем 150 служащих.

Производственная программа заводам Юнкерса в РСФСР устанавливалась в размере «трехсот самолетов в год, с полным количеством моторов и со всем снаряжением и сверх того моторов в половинном количестве от числа моторов, установленных на самолетах», причем уже в первый год работы выпуск должен был достигнуть не менее 75 самолетов и моторов «в половинном количестве от числа моторов, установленных на самолетах», причем договор особо оговаривал, что технические характеристики выпускаемых машин должны соответствовать условиям, «которые достигла французская и английская авиапромышленность в серийном производстве для военных нужд». Правительство РСФСР брало на себя обязательство предоставлять «Юнкерсу» ежегодный заказ на самолеты и моторы в размере не менее чем 20% от общей производственной программы, а также заказы от иностранных государств и русских учреждений за рубежом в таком объеме, чтобы вместе с гарантированным госзаказом общее количество составляло не менее 60 самолетов.[250]

Для того чтобы обеспечить независимость создаваемого предприятия от иностранных источников сырья, «Юнкерсу» предоставлялось право на преимущественную добычу алюминия в РСФСР в течение 5 лет с момента заключения договора — фактически это означало, что Советское правительство обязывалось информировать концессионера об использовании этого сырья в стране, в том числе и другими предпринимателями, и предоставить ему преимущества при заключении концессионного договора по добыче алюминия.

В течение двух лет со дня подписания договора концессионер также должен был оборудовать конструкторское бюро и лабораторию — так чтобы вся система предприятий «Юнкерса» в РСФСР могла функционировать совершенно автономно от материнского предприятия в Дессау. «Юнкерс» принимал на себя обязательства обучить не менее 20 инженеров и не менее 20 человек монтеров каждый раз при начале производства новых типов самолетов. При полной реализации договора количество советских граждан на советских предприятиях фирмы должно было составить не менее 70% квалифицированных рабочих и не менее 50% административного и технического персонала.

Тем временем представители Гражданского управления воздушного флота (ГУВФ) РСФСР решили внести свой вклад в укрепление обороноспособности страны и заключили свой договор с «Юнкерсом» на поставку 100 металлических самолетов. Очевидно, речь шла об утаенных от бдительного взора союзнической Контрольной комиссии самолетах, выпущенных в ходе войны. В документах фигурируют тяжелый истребитель Юнкерса DI и ближний[251] бомбардировщик Ju CL-I (более известный как J10). На момент подписания концессионного договора по своим летно-техническим характеристикам эти машины считались уже несколько устаревшими. Тот же DI уже в 1918 году со своей скоростью в 220-225 км/ч и дальностью полета 250 км уже в войну значительно отставал по своим характеристикам от составлявших основу немецкого истребительного парка «Фоккеров» и «Альбатросов», однако неоспоримым его достоинством была уникальная для самолетов того времени живучесть и нечувствительность к атмосферным воздействиям, достигнутая благодаря цельнометаллической конструкции. Этот истребитель был принят на вооружение рейхсвера и занимал в системе вооружения германской авиации весьма специфическую нишу — его задачей была борьба с привязными аэростатами, подходы к которым обычно прикрывались усиленными средствами ПВО. К сожалению, проследить дальнейшую судьбу этой партии самолетов «Юнкерса» в ВВС РККА по имеющимся документам не представляется возможным.

Получив дополнительно от германского правительства две крупные ссуды на общую сумму в 140 млн марок, фирма «Юнкерс» вывезла из Германии несколько сотен человек рабочих, инженеров и управленческого персонала и приступила к работе. Первый же полученный фирмой от УВВС РККА заказ так и остался невыполненным. Вместо 75 самолетов в первый год работы, как предполагалось по «Концессдоговору №1» фирма «изготовила» лишь 20 к январю 1924 года. Слово «произвела» намеренно взято в кавычки, так как в Филях производилась лишь отверточная сборка из готовых частей, сделанных в Германии.[252] Ни литейный, ни кузнечный цеха московского «Руссо-Балта» фирма так и не восстановила. Эти самолеты принадлежали к первому послевоенному поколению «Юнкерсов» и, надо признать, являлись не самыми удачными изделиями этой фирмы. То были двухместные разведчики Ju-22 (в обычном и в поплавковом варианте) и их модернизированный вариант — Ju-21. Планировалось также выпускать новейший одноместный истребитель Ju-22, но результаты его испытаний в Германии оказались настолько неудачными, что Юнкерс вообще отказался от этой конструкции.

Что же касается Ju-20 и Ju-21, то принимавшие их представители УВВС оказались, мягко говоря, разочарованы. Заместитель нач. ВВС РККА Муклевич в записке на имя Троцкого, бывшего в том числе и председателем Главконцесскома, отмечал, что качество выпускавшейся в Филях продукции совершенно не соответствовало заявленным рекламациям фирмы и техническим требованиям УВВС. Вес серийных Ju-20 и Ju-21 почти на четверть превышал расчетный, что приводило к частым случаям поломок шасси и деформации фюзеляжа при заходе на посадку. Перетяжеление машин привело к проседанию всех остальных характеристик. Максимальная скорость у Ju-20 оказалась 164 км/ч вместо заявленных фирмой 190, a y Ju — 21-195 км/ч вместо 210. Отсутствовала взаимозаменяемость частей у самолетов из одной и той же серии. Также выяснилось, что на некоторые из них устанавливались моторы, уже ранее бывшие в употреблении.

Кроме того, поставляемую заводом в Филях продукцию можно было назвать «боевыми самолетами»[253] лишь с очень большой натяжкой — проходившие приемку в УВВС Ju-20 и Ju-21 не имели приспособлений для стрельбы через винт и бомбодержателей. После официальной приемки их приходилось передавать на завод ГАЗ № 1 для дальнейшей доработки.

Не преуспев в авиастроении, фирма «Юнкерс» попыталась извлечь из своего пребывания в Советском Союзе хоть какую-то пользу при помощи различного рода торговых операций. В марте 1923 года в Совнарком поступило отношение от руководства фирмы, содержавшее просьбу о компенсации «Юнкерсу» «потери коммерческой выгоды» в связи с… отменой советских вывозных пошлин на нефть и нефтепродукты. Согласно ст. 36 «Договора № 1», концессионеру было разрешено вывозить беспошлинно и продавать за границей 6000 т нефти и 4000 т нефтепродуктов в течении 5 лет при условии согласования продажных цен с советскими внешнеторговыми представителями. После отмены в 1923 году советской внешнеторговой пошлины на нефть и изготовленные из нее продукты «Юнкерс», обязанный уравнивать цену с другими поставщиками, лишился коммерческой прибыли. Просьба была направлена на рассмотрение в Юридический отдел Главконцесскома, откуда был получен вполне однозначный вердикт: «Ни с практической стороны, ни с формальной ходатайство фирмы «Юнкерс» удовлетворению не подлежит».

Потерпев неудачу с нефтью, «Юнкерс» не оставил попыток подзаработать на внешнеторговых операциях. 1 февраля 1924 года представители московского филиала обратились в НКВТ с просьбой разрешить вывоз из Новороссийска в Турцию партии из 1000 кавказских и туркестанских ковров.[254] Наркомат, разумеется, наложил запрет на эту операцию и отправил «Юнкерсу» запрос о том, какой именно пункт концессионного договора разрешает фирме экспорт ковров из СССР. Кроме ковров, «Юнкерс» собирался экспортировать из СССР также лес, кукурузу, табак, кожу, кишки.

Следующим громким эпизодом в торговой деятельности «Юнкерса» стал «вентиляторный скандал». В сентябре 1925 года Московская таможня задержала партию из 20 ящиков с вентиляторами «Юнкерса», предназначавшимися для отопительных систем промышленных предприятий. Согласно договору, «Юнкерс» имел право торговать в СССР не относящимися к авиации изделиями фирмы, но в пределах установленной квоты (200 шт. в год). Большую часть задержанной партии составляли устройства, задекларированные фирмой как «вентиляторы комбинированные, двойные». Таможня заказала техническую экспертизу, которая установила, что «техническая новинка» представляет собой конструктивное соединение двух обычных вентиляторов при помощи четырех болтов, элементарно разбираемое в складских условиях. Квота была превышена как минимум в 1,5 раза, то есть речь шла либо о контрабанде, либо о нарушении монополии Советского государства на внешнюю торговлю. В списке заказчиков вентиляторов «Юнкерса» значились крупнейшие отечественные индустриальные гиганты того времени: «Москвошвея», «Каучук», «Мосполиграф», «Гознак», Тульские оружейные заводы, Всесоюзный текстильный синдикат, «Мострой» и другие. Представители этих предприятий[255] и руководство УВВС в короткий срок завалили Главное таможенное управление и Главконцесском жалобами, и те вынуждены были пойти на компромисс. Было принято решение вернуть вентиляторы «Юнкерсу», но составить при этом акт о нарушении монополии на внешнюю торговлю с участием представителей ГПУ.

Осенью 1923 года фирма заявила о том, что за время работы в Советской России она понесла убытки в размере 3 миллионов рублей, и потребовала компенсаций. Изготовленные в Филях некачественные самолеты тем временем продолжали приниматься на вооружение, поскольку Фрунзе и начальник ГУ ВВС Розенгольц опасались разрыва договора со стороны «Юнкерса». Но обеим сторонам уже было ясно что «Концессионный договор № 1» придется пересмотреть. Проект, представленный фирмой, предусматривал не только компенсацию всех понесенных ею убытков, но и дополнительную выплату в размере годового оборота завода (около 10 миллионов рублей) по окончании срока концессии. При этом все обязательства фирмы, касавшиеся дооборудования московского завода, замещения немецкого персонала советским и создания полностью автономного производства самолетов и моторов, были сформулированы настолько расплывчато, что было совершенно неясно, что именно правительство и ГУ ВВС получат за эти деньги. Было очевидно, что фирма намеревается всеми возможными способами уклоняться от выполнения своих первоначальных обязательств.

Ларчик просто открывался — в 1923 году в Германии разразился экономический кризис, связанный с выплатой положенных по Версальскому договору[256] репараций. Военный бюджет рейхсвера был урезан, а советская сторона по договору обязана была закупать не более 60 самолетов. Ваффенамт отдал предпочтение изготовленным в Голландии истребителям «Фоккера», которые: а) были дешевле, б) обладали лучшими ЛТХ, чем «Юнкерсы». Во время оккупации французскими войсками Рурской области на вооружение формально не существующих германских ВВС тайно поступило около 100 «фоккеров». Узнав об этом, УВВС РККА также заключило свой договор с «Фоккером» на 200 самолетов, а «Юнкерс» остался без очередного заказа. Оказавшись на грани банкротства, фирма обратилась в МИД Германии, требуя разбирательства и третейского суда. Советская сторона в качестве обязательного условия для нового заказа требовала снижения цен на выпускаемую продукцию, что было невозможно по причине слишком малых серий, не покрывавших затраты на содержание завода. Рейхсвер и «Вогру» вообще сократили заказ до 50 самолетов, отдавая предпочтение продукции «Фоккера» и других фирм, и всячески уклонялись от выполнения любых финансовых обязательств. «Юнкерс» был вынужден поднимать цены в СССР с одновременным сокращением производства — к марту 1925 года из 1500 рабочих на заводе в Филях оставалось не более 30.

«Юнкерс» попытался найти выход из сложившегося положения, попытавшись заинтересовать ВВС РККА новой моделью самолета. В таковом качестве решено было использовать трехмоторный тяжелый бомбардировщик G-1, который в «прошлой жизни» был 9-местным пассажирским самолетом G-24 (в отечественных документах он фигурирует как ЮГ-1).[257] Пассажирский салон был переоборудован в бомбоотсек на 700 кг бомб, предусмотренные оригинальной конструкцией двигатели BMW Ilia заменялись на моторы Ju L-5 мощностью в 310 л.с, а в качестве оборонительного вооружения на самолет устанавливались две 7,62-мм пулеметные турели в верхней полусфере и одна выдвижная пулеметная башенка в нижней.

Впервые самолет был продемонстрирован руководству ВВС РККА весной 1925 года. Несмотря на то, что первый отечественный тяжелый бомбардировщик ТБ-1 только проходил испытания, а других аналогичных конструкций на вооружении советских ВВС просто не было, предложение «Юнкерса» вызвало ожесточенные споры. Начальник штаба ВВС РККА С.Г. Хорьков назвал самолет «непригодным для нас по своей схеме». Основной недостаток конструкции ЮГ-1, по мнению его противников, заключался в третьем моторе. Высотность самолетов 1920-х годов еще оставляла желать лучшего, поэтому считалось, что тяжелый бомбардировщик, являющийся высокоуязвимой и маломаневренной целью, можно будет использовать только в ночное время, но именно этому препятствовал средний мотор, закрывавший летчику обзор вперед-вниз. Ссылаясь на французские наставления для бомбардировочной авиации, Хорьков заявил комиссии УВВС, что от трехмоторных самолетов с передним винтом «необходимо совершенно отказаться», поскольку мировая практика допускает лишь двух и четырехмоторные конструкции для тяжелых бомбардировщиков. Дополнительно была проведена независимая экспертиза инженера Научно-опытного аэродрома Е.И. Ткаченко с целью выяснить пригодность самолета для[258] ночного бомбометания. Ее выводы вкратце сводились к следующему: «…полагаю совершенно правильным отказаться от заказа, какой бы то ни было серии подобных ночных бомбардировщиков, ограничившись заказом одного самолета образца для испытания».

Экспертная комиссия высказала также весьма жесткое мнение и о продукции завода в Филях: «Недостаток времени не позволяет остановиться на оценке совершенно, по-видимому, ненормальных основ концессии Юнкерса, благодаря чему мы топчемся на месте вот уже 3 года без малейшего успеха, получив за этот срок непригодные самолеты, ублюдки (Ю-21). И впредь, видимо, концессионер намеревается предлагать нам то, что ему заблагорассудится, а не то, что мы требуем и что нам нужно».

Несмотря на все эти здравые по сути своей рассуждения комиссия УВВС под председательством нового начальника ВВС РККА П.И. Баранова 30 мая 1925 года постановила заказать концессионеру ограниченную серию ЮГ-1. Аргументы при этом выдвигались следующие: «Председательствующий… напоминает создавшуюся с концессией Юнкерс обстановку, а именно: необходимость изыскания объекта для пуска завода уже с осени этого года, несмотря на неудачный опыт с первой поставкой» — то есть УВВС стремилось сохранить концессию, пусть даже и ценою выпуска и принятия на вооружение абсолютно непригодных машин. Уже в июле 1925 года фирме «Юнкерс» был дан первый заказ на 23 экземпляра ЮГ-1, причем не дожидаясь результатов испытания самолета в ЦАГИ. ЮГ-1 закупались УВВС по цене 228 тыс. руб. за самолет, затем при[259] заказе следующей серии в 12 машин цена упала до 205 тыс. руб. за самолет.

К «делу Юнкерса» подключилась возглавляемая Сталиным Рабоче-Крестьянская Инспекция, представители которой обследовали выпускаемую на заводе в Филях продукцию, и в своем заключении назвали ее «металлическим хламом, не имеющим никакого боевого значения и негодным для боевого использования». Эти формулировки председатель РВС СССР повторил в своей служебной записке П.И. Баранову и потребовал от него в трехдневный срок обстоятельного доклада по предприятию Юнкерса. Это дало начальнику ВВС РККА долгожданный повод перейти в лагерь противников концессии. В своем докладе он уже не опасается разрыва с фирмой и предлагает следующий выход из сложившейся ситуации:

«На основании изложенных соображений и из рассмотрения вопроса о концессии Юнкерса в целом, я прихожу к выводу, что вопреки желательности ускорения темпа работ нашей авиапромышленности, в данном случае в лице завода Юнкерса, непосредственная дача серийного заказа сопряжена с риском, который в нормальных условиях развития ВВС нельзя считать оправданным. А посему полагал бы… вопрос о судьбе концессии и работах Юнкерса в целом поставить в зависимость как от хода переговоров по пересмотру концессионного договора, так и от результатов поставки опытных самолетов, считаясь даже с возможностью отнесения на счет У ВВС убытков, могущих возникнуть в связи с таким решением,[260] в частности в связи с консервацией завода или со срывом концессии».

Своим докладом Баранов фактически заявил о том, что, с точки зрения УВВС, сотрудничество с Юнкерсом на текущий момент уже не является чем-то насущно необходимым и от концессии вполне можно будет отказаться.

К середине 1920-х гг. ситуация с авиастроением в СССР уже явно изменилась в лучшую сторону. Пока руководство УВВС вело споры по поводу пригодности ЮГ-1, А.Н.Туполев в ЦАГИ ставил на крыло свои цельнометаллические самолеты АНТ-2 и АНТ-4, по американской лицензии на советских авиазаводах было налажено производство 400-сильного мотора «Либерти». В таких условиях у фирмы «Юнкерс» оставалось все меньше шансов удержаться на занимаемых позициях. В окружении Баранова созрел следующий план: добыть у концессионера документацию и чертежи на Ju-21 и ЮГ-1, переманить часть технического персонала, а затем, придравшись к разногласиям по вопросу о проекте нового концеесдоговора, выгнать фирму с завода в Филях. Соответствующий доклад был представлен Барановым новому председателю РВС К.Е. Ворошилову 25 ноября 1925 года:

«1) Главный инженер Юнкерса Шаде и его помощник Гейрих состоят на службе в Авиатресте. 2) Группа инженеров Юнкерса в 10 человек также. 3) Поддерживается связь с техсоставом концессионера, выехавшим в Дессау.[261] При первой надобности они могут быть без труда привлечены для работы в СССР, о чем имеются их устные, а частью и письменные заявления. 4) Рабочая сила с возобновлением производства, ранее занятая на заводе, возвратится в значительной части вследствие хорошей оплаты.

II. Конструкторское бюро.

1)Бывший конструктор завода Мюнцель может быть привлечен. Связь с ним поддерживается. 2)В данное время зондируется привлечение бывшего конструктора завода Дорнье, ныне работающего у Юнкерса по сбору для нас тяжелых опытных бомбовозов. 3)Для конструкторской работы может быть привлечен Туполев, инженер ЦАГИ. Может быть использован как поставщик новых конструкций».

Ничего утопического в предложении Баранова и руководства УВВС не было. В условиях нараставшего в Германии экономического кризиса многие немецкие инженеры действительно ухватились бы за предложение работы на авиазаводе в относительно стабильном Советском Союзе. Концерн «Заводы Юнкерса в Дессау» фактически уже проходил процедуру банкротства, и многие сотрудники рады были бы покинуть тонущий корабль.

В качестве повода для начала процесса расторжения договора с «Юнкерсом» была докладная записка директора ГАЗ № 1 Онуфриева от 11 марта 1926 года, адресованная Сталину, Куйбышеву и Ворошилову:

«Заказ концессионеру 100 металлических самолетов, приемка которых проводилась без предварительных испытаний в Научно-опытном аэродроме, и лишь после окончания всего заказа было передано 2 самолета на испытание,[262] которые были признаны: несоответствующими договорным условиям, в силу чего ни в какой мере не отвечающими требованиям, предъявленным к ним как к военным самолетам. Несмотря на такие отзывы компетентного органа как Научно-опытный аэродром самолеты все же были приняты на вооружение отрядов. В результате чего эксплуатация этих самолетов подтвердила недостатки, выявленные испытанием».

По личному указанию И. В. Сталина к расследованию всех обстоятельств «дела Юнкерса» было подключено ОГПУ. Вскоре были выявлены множественные случаи коррупции, в том числе и среди высших чинов УВВС РККА. Одним из наиболее яростных защитников интересов «Юнкерса» в СССР был начальник концессионного отдела УВВС инженер Г.К. Линно. В архивах сохранились его доклады и письма, адресованные Начвоенвоздухсил РККА Баранову, председателю РВС Фрунзе и членам Главконцесскома — в них он яростно требовал убрать с пути развития отечественной авиации «тот тупик требований, гарантий и предусмотрительности, которыми забронировались отдельные отделы и другие подразделения УВВС до отдельных сотрудников включительно, во избежание возможной ответственности за боевое или техническое несоответствие, требования эти в сущности условные и несоизмеримые по причине многочисленности органов, подытоживающих опыт, и не меньшей многогранности суждений в ВВС, не имеющих в свою очередь ни сложившейся школы, ни оформившейся рабочей дисциплины».

У ОГПУ был свой взгляд на причины симпатий инженера Линно к немецкой авиации:[263]

«В числе лиц, арестованных за последнее время по делу срыва работы на авиазаводах, находится инженер Линно — главарь и вдохновитель всяких взяточнических авантюр в УВВС и в Авиатресте. По заявлению тов. Олъского, этот «рыцарь» сознался в том, что он получал взятки от заграничных фирм. Взятки, конечно, дают недаром, и, надо полагать, что эти фирмы, в частности «Юнкерс», совместно с «героем» Линно — обкрадывали долгое время нашу казну, поставляя нам барахло. К сожалению, нам удалось лишь установить, что моторы и самолеты прибывали в таком виде, что без ремонта пустить их в эксплуатацию было нельзя…»

Кроме того, ОГПУ был арестован работавший в московском филиале «Юнкерса» Шолль, который на допросах сознался в подкупе представителей руководства советского воздушного флота.

Следствием было установлено, что Линно и его сообщники закупали за границей бракованное авиационное имущество, переплачивая за него при этом от 30 до 50% сверх стоимости, за что получали от «Юнкерса» и других иностранных фирм взятки. Иногда продукция закупалась по цене, в 10 раз превышающей ее реальную стоимость. Кроме того, ОГПУ выявило факт тесных внеслужебных связей инженера с представителями «Юнкерса» в СССР — они часто приходили к нему на квартиру, где в обстановке непринужденной беседы им передавалась важнейшая информация о текущем состоянии советской авиапромышленности, что безусловно укрепляло позиции фирмы при переговорах.[264]

Было также установлено, что Линно формулировал технические требования к заказываемым у «Юнкерса» самолетам таким образом, чтобы их нельзя было использовать в той области, для которой они предназначались. Он же содействовал закупке у фирмы более 100 небоеспособных самолетов по цене выше стоимости. Совместно с юрисконсультом Перетерским Линно протащил через руководство УВВС и Главконцесском договор о закупке бомбовозов (ЮГ-1) по цене, в 2,5 раза превышавшей их стоимость, за что получил взятку в размере 0,5% со всего оборота и отдельное денежное вознаграждение.

9 мая 1927 г. судебное разбирательство по «делу Юнкерса» было завершено. Решением Коллегии ОГПУ Г.К. Линно и группа его сообщников были приговорены к высшей мере наказания — расстрелу.

4 марта 1926 года Политбюро дало указание Главконцесскому начать процесс расторжения договора с фирмой «Заводы Юнкерса в Дессау». Уже к лету 1926 года всякая созидательная деятельность «Юнкерса» в Филях окончательно прекратилась. Фирма к тому моменту благополучно обанкротилась, и 80% ее акций были распроданы. Большую часть активов приобрела «Зондергруппа Р», что окончательно запутало начатое ОГПУ расследование, — теперь уже невозможно было выяснить, кто собственно является хозяином предприятий в Дессау и завода в Филях и кто должен нести ответственность за деятельность концессии в СССР. За профессором Юнкерсом был сохранен пост главы концерна, но большая часть мест в правлении была занята представителями германского правительства и рейхсвера.[265]

Для ведения переговоров о дальнейшей судьбе концессии в Москву прибыл бывший рейхсминистр финансов Отто фон Шлибен. Заручившись поддержкой наркоминдела Чичерина, он попытался отговорить УВВС и Главконцесском от громкого разрыва с «Юнкерсом». Однако на сей раз Баранов, помня о заведенном на Лубянке «деле», идти навстречу немцам отказался:

«Мы всегда были готовы к широкому и откровенному сотрудничеству с фирмой «Юнкерс». Но как выполнение отдельных заказов, так и выполнение концессионного договора принесло нам много разочарований: завод за 4 года дал 100 самолетов и по качеству весьма ниже стоящих иностранной продукции […] последний период работы и особо поведение представителей фирмы внесло столь глубокое разочарование, что нами была признана необходимость решительных шагов».

Шлибен уехал ни с чем. УВВС объявило о прекращении заказа на самолет ЮГ-1, мотивируя это решение тем, что до 1 сентября 1926 года так и не был налажен выпуск необходимых для него моторов. 1 марта 1927 года коллегия Главконцесском приняла окончательное решение о ликвидации концессии фирмы «Юнкерс» в СССР. Концессионный договор был расторгнут, и начался дележ имущества. Советской стороне отходило практически все имущество фирмы в СССР: 1) завод со всеми строениями, складами и их содержимым (за исключением запасов, предназначенных для сборки ЮГ-1) и технической документацией[266] на другие самолеты Юнкерса; 2) 14 самолетов ЮГ-1, 18 запасных моторов к ним и 23 комплекта поплавков и шасси; 3) находящиеся в Дессау материалы на общую сумму в 250 тыс. рублей, предназначенные для выполнения советских заказов; 4) склад запасных частей для обслуживания линии Швеция-Персия на сумму 40 000 рублей. В погашение встречных претензий фирмы правительство СССР обязывалось уплатить 1 542 616 долларов США. На этом, собственно, «дело Юнкерса» и закончилось, хотя германская сторона пыталась вести переговоры о возобновлении концессии вплоть до 1929 года.

Можно рассматривать историю работы «Юнкерса» в России как военно-промышленный детектив или как пример успешной борьбы органов с коррупцией, но следует помнить о том, что московский завод фирмы все же какое-то время работал и выдавал продукцию, в которой Советское государство остро нуждалось. В 1924/1925 хозяйственном году из 264 поставленных советской промышленностью военных и гражданских самолетов 100 были изготовлены в Филях. Разведчики Ju-20 до 1930 года несли службу в военно-морской авиации Балтийского и Черноморского флотов, а затем были переданы Гражданскому воздушному флоту и Главсевморпути. Именно на Ju-20 Чухновский совершил свой перелет к Новой Земле в сентябре 1924 года — первый советский полет над Арктикой. Самолет Ju-21 также состоял на вооружении ВВС РККА вплоть до начала 30-х годов, но использовался в основном для проведения работ по аэрофотосъемке. 15 самолетов типа ЮГ-1 были построены Юнкерсом для СССР уже[267] после расторжения концессии на дочернем предприятии в Швеции, и еще 10 таких машин были приобретены УВВС в 1927 году. В 1926 году самолеты ЮГ-1 поступили на вооружение ЧФ, в 1929-м ими была вооружена 62-я морская разведывательная эскадрилья Балтийского флота и одна тяжелобомбардировочная эскадра Ленинградского военного округа (потом эти самолеты также передали в морскую авиацию). В 1930-1931 гг. все ЮГ-1 были списаны в гражданскую авиацию и стали использоваться для рейсов в Сибири, на Дальнем Востоке и для полетов над Арктикой. ЮГ-1 «Красный медведь», базировавшийся на борту ледокола «Красин», сыграл важнейшую роль в спасении летом 1926 года экспедиции Нобиле в Арктике. Взлетев с импровизированного ледового аэродрома, экипаж под руководством Б.Г. Чухновского обнаружил нескольких отбившихся участников экспедиции, составлявших т.н. группу Мальмгрена, и передал на борт ледокола их координаты.

Вторая попытка претворить в жизнь проект «восточного арсенала» была сделана в области химических вооружений.

Еще до начала Первой мировой войны на вооружении практически всех стран-участниц будущего конфликта состояли боевые отравляющие вещества (ОВ), снаряженные ими боеприпасы и приборы для их выливания и распыления. Официально применение ОВ в ходе боевых действий было запрещено еще Гаагскими конвенциями 1899 и 1907 гг. Германия нарушила запрет первой, применив боевые газы на Восточном фронте против армии генерала Гурко в январе 1915 года у Болимова. Существенного ущерба русским войскам причинено не[268] было, поскольку от мороза часть газа кристаллизовалась, а часть ветер унес обратно на немецкие окопы. После того как Германия повторно применила газы, но уже с более серьезными последствиями в битве на Ипре (9 апреля 1915 г.), все воюющие державы начали активно использовать ОВ. Россия, разумеется, не могла остаться в стороне. Отечественное военно-химическое производство в то время находилось в зачаточном состоянии — за время войны на российских заводах было произведено всего 3650 т. ОВ, в то время как в Германии — 68 100 т.

После окончания Гражданской войны было обнаружено, что химические войска РККА имеют весьма слабую материальную часть, поскольку накопленные еще с Первой мировой войны запасы ОВ и средств защиты были практически израсходованы, а новых и не производили. Между тем ни одна из участвовавших в войне стран не намеревалась останавливать гонку химических вооружений. Подписанный в 1925 году всеми странами, включая и Германию, Женевский протокол о неприменении в боевых действиях удушливых газов и бактериологических средств никак не повлиял на продолжение исследований в этой области и на процесс создания еще более совершенных ОВ и средств доставки. В 1918-1945 годах химическое оружие занимало ту же нишу, что и атомная бомба в наши дни. Наличие химических арсеналов у страны, вовлеченной в военный конфликт, служило лучшей гарантией неприменения «боевой химии» ее противником, чем любые международные протоколы и конвенции. Советское руководство это прекрасно понимало.

Для решения задач снабжения химвойск РККА 15 августа 1925 года при начальнике Управления снабжения РККА[269] было создано ВОХИМУ (Военно-химическое управление), первым начальником которого стал Я.М.Фишман, по странному «совпадению» работавший до этого помощником советского военного атташе в Германии. Начинать ему пришлось буквально на пустом месте — в условиях полного отсутствия технической базы, технологии производства и необходимых специалистов. В таких условиях вполне естественным был поиск технической помощи за границей, в данном случае — в Германии, при посредничестве ГЕФУ. Немецкая сторона порекомендовала в качестве партнера молодого немецкого химика Хуго Штольценберга, который в то время занимался созданием секретных опытных заводов-лабораторий по производству небольших партий ОВ для рейхсвера.

В мае 1923 года, в ходе визита германской военной делегации в Москву, был выработан договор о реконструкции химического завода «Бертолетова соль» в Самаре на базе концессии. В договоре заранее были обозначены требования к производительности предприятия после завершения его реконструкции: Бертолетова соль — 28 000 пуд. Хлорная известь — 75 000 пуд. Каустическая сода — 165 000 пуд. Олеум — 250 000 пуд. Суперфосфат — 400 000 пуд. Фосген — 60 000 пуд. Хлор-бензол — 75 000 пуд. Иприт — 75 000 пуд.

Сразу же после заключения этого соглашения «Берсоль» была ликвидирована постановлением[270] Президиума ВСНХ от 17 октября 1923 года, а ее имущество полностью отходило акционерному обществу «Метахим», являвшемуся уже совместным советско-германским предприятием. В июле 1924 года для инспекции самарского завода и переговоров по второстепенным техническим вопросам в СССР был направлен Вольдемар Ракке — инженер фирмы Штольценберга.

22 ноября 1924 года между ГЕФУ, Штольценбергом и обществом «Метахим» был заключен договор о концессионировании самарского химического завода, причем на базе «Метахима» и ГЕФУ вновь учреждалось смешанное акционерное общество «Берсоль», а фирма Штольценберга получала самостоятельную официальную регистрацию в СССР.

По договору, заключавшемуся сроком на 20 лет, советская сторона в лице «Метахима» соглашалась предоставить в концессию «химический завод бывш. Ушакова» в Иващенкове под Самарой (ст. Иващенково Самаро-Златоустовской ж. д., ныне — г. Чапаевск Самарской обл.), немецкая сторона (ГЕФУ и фирма «Штольценберг») была обязана организовать на этом заводе к 15 мая 1924 г. производство серной кислоты, каустической соды, хлорной извести, суперфосфата и жидкого хлора, а «иприта и фосгена (ОВ) не позднее шести месяцев после окончания в сыром виде необходимых для этих производств зданий» и бертолетовой соли — к 1 июля 1924 г. Советский Союз вкладывал в дело 5 880 000 золотых рублей, Германия, через ГЕФУ, — 4 460 000 золотых рублей. Значительную долю в производстве завода должна была составлять продукция вполне мирного назначения — сельскохозяйственные удобрения и средства борьбы с[271] вредителями, хлорная известь и прочее; что же касается продукции военной, — то наливные станции «Берсоли» должны были, после выхода завода на полную мощность, снаряжать ежегодно по 500 000 (!) снарядов с ипритом и фосгеном. Рейхсвер вложил в предприятие Штольценберга в общей сложности 24 млн. марок, из которых половина была израсходована на оборудование завода в Иващенкове.

Параллельно ВОХИМУ пыталось изыскать в Германии партнеров по организации совместного производства средств химзащиты. Однако переговоры с фирмой «Ауэр» о разработке и производстве «советско-германского» противогаза провалились. На заводе в Иващенкове удалось к концу 1924 года наладить производство суперфосфата, а через год была запущена линия по производству серной кислоты, но в итоге комиссия «Метахима» забраковала оба потока ввиду применявшихся там устаревших технологий и недостаточной безопасности производства. Деятельность немецких специалистов не устроила руководство ВОХИМУ, и советская сторона потребовала отзыва с производства всех присланных фирмой Штольценберга специалистов, ввиду их полной некомпетентности. В докладе Ворошилову от 24 декабря 1928 года начальник IV управления штаба РККА Я.К. Берзин подвел неутешительные итоги совместной работы:

«Договор о совместной постройке ипритного завода пришлось в 1927 г. расторгнуть потому, что фирма «Штольценберг», которой рейхсвер со своей стороны перепоручил техническое исполнение взятых по договору обязательств (поставка оборудования и организация производства),[272] получив от рейхсвера около 20 млн. марок, фактически надула и рейхсвер, и нас. Поставленное Штольценбергом оборудование не соответствовало условиям договора, и методы изготовления иприта нашими специалистами, а впоследствии и немецкими, были признаны устаревшими и негодными. Материального ущерба в этом деле не понесли, но потеряли почти три года времени, так как в надежде на строящиеся не предприняли меры к самостоятельной организации производства иприта».

Помимо тех же причин, которые способствовали краху предприятия «Юнкерса» в Филях, в данном случае имело место еще и определенное несовпадение взглядов советской и немецкой сторон на перспективы концессии в Иващенкове. Штольценберг не имел свободных средств для инвестирования в крупное производство, а рейхсверу был нужен всего лишь еще один небольшой завод-лаборатория, спрятанный от глаз Контрольной комиссии союзников в глубине советской территории. ВОХИМУ и Фишман в то же время требовали от немцев построить им завод-гигант, выдающий по 4 тонны ОВ ежедневно. Заместитель наркома обороны И.С. Уншлихт 21 января 1927 года направил Ворошилову и Фишману служебную записку с требованием отобрать завод у Штольценберга и передать его на баланс ВСНХ СССР. В ней он , в частности, писал:

«До настоящего времени у нас не было производства ОВ в заводском масштабе. Небольшая установка эксольхима и строящийся Ольгинский завод ВОХИМ треста носит характер экспериментальный, опытных установок, а не крупного заводского производства,[273] могущего хотя бы в какой-либо степени удовлетворить потребность Красной Армии на случай войны. В заводе «Берсолъ» мы получаем первую и пока единственную базу производства ОВ в крупном масштабе. На нем исключительно придется пока базироваться в ближайшем будущем».

В итоге завод был передан образованному при ВСНХ «Вохимтресту». История «Берсоли» завершилась так же бесславно, как и история «дело Юнкерса» — чередой разбирательств и арбитражных судов, в результате которых концессия была ликвидирована.

Окончательно проект «восточного арсенала» был похоронен в результате инцидента, известного под названием «гранатная афера». «Вогру» при посредничестве «Метахима» занималась в том числе и размещением немецких заказов на советских оборонных предприятиях. Из всех подрядов было выполнено только два — на изготовление 400 000 76-мм снарядов и на 300 000 ручных гранат. Снаряды предназначались для трофейных русских трехдюймовых пушек, некоторое количество которых немцам удалось спрятать от Контрольной комиссии. В 1926 году у берегов Финляндии затонула яхта «Анна», в трюмах которой находилось 50 тонн изготовленных на советских заводах боеприпасов, следовавших в порт Штетин. Английская газета «Манчестер гардиан», а следом за ней и германская «Форвертс» ухватились за этот компромат и выступили с разоблачительными статьями, присовокупив заодно некоторые подробности о «деле Юнкерса» и информацию о визитах представителей командования[274] рейхсвера в СССР под псевдонимами и с чужими документами. «Форвертс» была печатным органом СДПГ, и лидер социал-демократов Густав Штреземан намеревался в полной мере воспользоваться «гранатным скандалом» для того, чтобы свалить правительство Х.Маркса и вдоволь поиздеваться над немецкими коммунистами: «Москва поставляет оружие рейхсверу, чтобы подавлять в Германии революционное движение, и она же подстрекает немецких рабочих на выступления против пулеметов, начиненных русскими боеприпасами! Братский привет из Москвы!» Незадолго до этого фон Сект оставил пост командующего рейхсвером, в результате чего влияние «русского лобби» офицерского корпуса на германскую политику ослабло и одернуть Штреземана было некому. К 7 декабря статью про «русские гранаты» напечатали уже все немецкие газеты, включая нацистскую «Фелькишер беобахтер». Находившийся в тот момент в Германии Чичерин охарактеризовал всю эту истерию кратко и емко: «made in England».

Штреземан, используя «гранатную аферу», не только добился смещения правительства Маркса, но и позиционировал себя как международного политического деятеля, получив Нобелевскую премию мира. Был нанесен весьма сильный удар по «восточной ориентации» германской внешней политики, а факты военного сотрудничества с Советским Союзом были использованы прозападно ориентированными социал-демократами для давления на страны Антанты. С одной стороны, демонстрировались лояльность Германии по отношению к союзникам и ее стремление соблюдать международное право, с другой — «гранатная афера»[275] стала серьезным предостережением о необходимости ослабить «путы Версаля» для разрыва связки «Берлин-Москва», которой Запад весьма опасался.

Для СССР и Германии «гранатный скандал» стал поводом к пересмотру всей концепции военного сотрудничества. Идея «восточного арсенала» во многом исходила из возможности войны СССР или Германии против военного блока «Франция-Польша». Однако к 1926 году такой вариант развития событий казался наименее вероятным. В августе 1925 года Франция завершила процесс вывода войск из Рурской области, и всем было очевидно, что новых попыток территориального передела в Европе не будет — по крайней мере до новой мировой войны. Опасения Германии за собственную безопасность несколько поутихли, и необходимость создания тайной базы для перевооружения рейхсвера стала казаться не столь насущной, как это было в 1921 году. Внешняя политика Германии постепенно переориентировалась на Запад, расчет был сделан на ревизию Версальского договора дипломатическими методами через вхождение в Лигу Наций и другие международные организации. Рапалльский договор давал немцам в руки инструмент для «мягкого шантажа» союзников перспективами очередного сближения Берлина с Москвой.

В связи с дальнейшим развитием «гранатного скандала» Герберт фон Дирксен, тогда еще занимавший пост в «русском отделе» германского МИДа, составил краткий меморандум от 12 июля 1926 года, посвященный компрометирующим Германию военным связям с СССР:[276]

«Компрометирующий материал.

1. 200 тыс. снарядов складированы в Ленинграде, будут транспортированы в Германию (нарушение Версальского договора).

2. Липецк. Обучение немецких курсантов в военной школе летчиков (нарушение Версальского договора).

3. Обмен военными и морскими миссиями. (Если, может быть, и не нарушение Версальского договора, то, во всяком случае, опасность тяжкой компрометации.)

4. Мы строим в России химзавод.

5. Мы содержим танковую школу.

6. «Юнкерс».

7. Предстоят переговоры с Уншлихтом о переносе немецкой (военной) промышленности в качестве оборонной промышленности в Россию («Рейнметалл», «Крупп»).

8. Мы инвестировали в военную промышленность 75 млн. марок».

От «переноса военной промышленности» было решено отказаться. Внешнеполитические позиции Германии на западе хоть и укреплялись, но были все еще весьма уязвимы. В то же время Советское правительство и командование РККА, будучи под впечатлением от неудачных «выступлений» Юнкерса и Штольценберга, все больше разочаровывались в военно-промышленных концессиях. Уншлихт в своей записке Сталину и Политбюро ЦК ВКП (б) от 31 декабря 1926 года подвел итоги первой «фазы» сотрудничества:[277]

«До сих пор основная идея сотрудничества опиралась для нас на полезность привлечения иностранного капитала к делу повышения обороноспособности страны; для них она вытекала из необходимости иметь совершенно укрытую базу нелегальных вооружений».

В результате РККА получила от немцев лишь «частично пригодное оборудование», немцы (ГЕФУ) израсходовали все средства, но ничего не добились, за исключением результатов политических игр со странами Антанты.

При этом обе стороны демонстрировали друг другу свою заинтересованность в дальнейшем продолжении сотрудничества, но осознавали необходимость изменения его основных форм и направлений. Рейхсвер по-прежнему не собирался отказываться от предоставляемых Советским Союзом возможностей нелегального наращивания военного потенциала и получения ценного опыта, а для РККА все так же необходимо было «окно в Европу», через которое открывалась возможность ознакомления с передовыми достижениями западной военной науки и военной техники. Далее в записке Уншлихт сформулировал цели и задачи нового этапа сотрудничества:

«…продолжать совместную работу в танковой и авиационной школах, а также по авиахимическим испытаниям… При этом необходимо оговорить, что внешне наша линия никаких изменений претерпевать не должна, и они должны оставаться в уверенности, что мы по-прежнему заинтересованы в их материальной поддержке».[278]

С 1926 года военно-промышленные концессии вместе с проектом «восточного арсенала» окончательно уходят в прошлое, уступив место различного рода схемам «технической помощи».

«Техническая помощь»

«Фоккер», «Хейнкель», «Дорнье» и «Рейнметалл» укрепляют обороноспособность Страны Советов

Наиболее простым и выгодным способом военно-промышленного сотрудничества во все времена оставалась прямая торговля оружием. Выше мы уже упоминали о закупке УВВС РККА при посредничестве ГЕФУ самолетов «Фоккера». Эта фирма сумела избежать общего для всей германской военной промышленности «версальского кризиса» при помощи заблаговременного перевода основных активов и производственных мощностей в Голландию, где заново открылась под вывеской «Vliegtuigenfabriek NV». С 1922 по 1925 годы УВВС приобрело в общей сложности 500 боевых самолетов «Фоккер». Все они обладали сравнительно удачной конструкцией и были дешевле продукции «Юнкерса». Сам факт отношений с «Фоккером» УВВС и Главконцесском также намеревались использовать в качестве дополнительного аргумента для оказания давления на Хуго Юнкерса при обсуждении вариантов проекта второго концессдоговора.В общей сложности было закуплено 11 типов самолетов, но наиболее крупными партиями в Советский Союз поставлялись три модели:[279]

Fokker D-VII, истребитель-биплан, считавшийся лучшим самолетом своего класса в 1918 году. Этот самолет был настолько хорош, что даже основной конкурент Фоккера во время войны — «Альбатроссверке АГ» стала выпускать его на своих заводах по дополнительному контракту. Взлетный вес составлял 905 кг, максимальная скорость-190 км/ч, высотный потолок — 7,5 км, двигатель — BMW III мощностью 180 л.с. Было закуплено несколько десятков экземпляров, которые затем состояли на вооружении РККА и использовались в качестве учебных самолетов;

Fokker С-IV — двухместный разведчик. Взлетный вес — 2272 кг, максимальная скорость — 200 км/ч, потолок высоты — 4,5 км. Советским Союзом в 1924 году была закуплена партия этих самолетов в количестве 20 экземпляров. После 1930 года некоторые из них использовались для доставки почты на линии Москва-Иркутск;

Fokker D-XI и D-XIII (модификация под более мощный двигатель) — одноместный истребитель-биплан. Взлетный вес — 1325 кг, максимальная скорость — 218 км/ ч, высотный потолок — 7 км, двигатель — «Испано-Сюиза» мощностью 300 л.с. Внимание представителей советского УВВС он привлек после того, как рейхсвер закупил довольно крупную партию этих самолетов на случай начала открытого военного конфликта из-за Рурской области.

«Зондергруппа Р» порекомендовала эти машины для вооружения истребительных эскадрилий ВВС РККА — с этого момента СССР стал основным покупателем D-XI. Количество «фоккеров-11» на вооружении отечественной авиации доходило до 200 штук. D-XI стал также единственным немецким самолетом в СССР,[280] получившим боевое крещение. В 1929 году D-XI применялись с советской стороны в конфликте на КВЖД как по прямому назначению, так и в качестве ударного самолета. «Фоккеры» помогли с первых же дней боев завоевать господство в воздухе, вследствие чего чанкайшистская авиация практически не принимала участия в сражениях. Кроме того, D-XI и DXIII долгое время активно использовались для обучения пилотов, в частности в советско-германской авиашколе в Липецке.

Более классическим примером «технической помощи» является история сотрудничества советской авиационной промышленности с фирмой «Хейнкель». Представители УВВС РККА и Авиатреста заинтересовались самолетами Хейнкеля после появления в Липецкой авиашколе новейшего разведчика-корректировщика артиллерийского огня HD-17. Надо отметить, что в 1920-х годах свой истребитель у отечественной промышленности «не ладился». И-1 Поликарпова доводился с 1922 года примерно пять лет, но так и не был принят на вооружение, И-2 Григоровича строился небольшими сериями и использовался только в качестве учебного самолета, а И-4 ЦАГИ был слишком дорог и трудоемок в производстве. В итоге по перспективному плану развития авиастроения, разработанному в 1926 году, помимо производства небольших серий И-2 и И-4, было решено поручить разработку нового истребителя для ВВС РККА конструкторскому бюро Хейнкеля. И немцы заказанный истребитель создали в срок. Новый самолет получил название HD-37; в 1927 году два самолета были собраны на секретном заводе под Берлином и отправлены в СССР. На сей раз речь шла[281] уже не о концессии, а о покупке пакета лицензий на производство в СССР нового самолета. Разворачивать производство «русского Хейнкеля» предполагалось своими силами при консультационном участии германских инженеров.

31 августа 1929 года состоялось совещание производственно-технического отдела Главного военно-промышленного управления ВСНХ, на котором было решено приобрести у фирмы «Хейнкель» лицензию, включавшую в себя «право постройки; комплект рабочих чертежей с производственными допусками; расчеты самолета и его деталей; подробные спецификации материалов и данные статических расчетов и испытаний», обеспечить производство технической и консультационной помощью фирм — то есть подробным описанием всех технологических процессов, правом делегировать советских инженеров в Германию на завод «Хейнкель» и приглашать инженеров фирмы в СССР

Испытания HD-37 в Советском Союзе прошли в целом успешно, хотя и не без инцидентов. 20 июля 1928 года самолет, управляемый летчиком-испытателем В. Писаренко, свалился в плоский штопор, и пилоту пришлось покинуть машину с парашютом. Но по общим результатам испытаний НИИ ВВС рекомендовал HD-37 на снабжение ВВС РККА как «хороший самолет-истребитель», при этом особенно отметив его превосходство в характеристиках над модернизированным «Фоккером D-XI», И-2, И2-бис и И-4 и другими истребителями, состоявшими на вооружении ВВС РККА или проходившими испытания.

Не удовлетворившись полученными результатами, заместитель начальника ВВС РККА Я.В. Алкснис,[282] проводивший в Берлине переговоры с Хейнкелем, категорически потребовал доработать самолет для улучшения штопорных характеристик. Фактически речь шла о создании нового самолета: от фирмы потребовали изменения профиля крыла, соотношения площадей верхней и нижней плоскостей, изменения конструкций шасси и хвостового оперения. Этот новый самолет был представлен советским специалистам летом 1929 года под названием HD-43, однако в процессе испытаний выяснилось, что внесенные советской стороной доработки отрицательно сказались на характеристиках машины, и НИИ ВВС не рекомендовал HD-43 к производству. Однако советские представители на переговорах продолжали требовать от Хейнкеля предоставить им лицензию на производство «самолетов HD-37, включая улучшения, произведенные на типе HD-43».

Вопрос об оплате также вызвал длительные споры: фирма предлагала СССР на выбор лицензию трех типов: «неограниченную» (240 тыс. марок за исключительное право производства HD-37 и 43 с полной передачей оригинальных чертежей и патентов), «ограниченную» (за 200 тыс. марок фирма сохраняла право производства, но не имела права продавать самолет двум третьим странам по выбору Советского Союза) и «нормальную» (за 140 тыс. марок фирма могла продолжать производство самолета и продавать его кому угодно). После длительного торга стороны сошлись на сумме в 150 тысяч марок, за которую Авиатрест получал лицензию сроком на три года, а «Хейнкель» брал на себя обязательство не перепродавать HD-37 иностранным покупателям в течение 10 лет.[283]

Производство истребителя Хейнкеля решено было организовать на авиазаводе № 1, где он и выпускался вплоть до 1934 года под маркой И-7, а затем был снят с производства в связи с появлением И-15 Н.Н.Поликарпова. Суммарный выпуск всех серий самолета в различных модификациях составил 131 шт. Выдвигаемая в книгах Соболева-Хазанова и Широкорада версия о секретном производстве «русского Хейнкеля» на заводе сельскохозяйственного машиностроения «Саркомбайн», в том числе и для поставок на вооружение рейхсвера, к настоящему времени так и не была подтверждена документами. Согласно архивным данным, второй из испытывавшихся в 1928 году HD-37 был по завершении показательных полетов передан для эксплуатации в войсковую часть. Самолет этот носил индивидуальный номер 292 (№ 291, как мы помним, разбился при испытаниях). А завод «Саркомбайн» через несколько лет был реорганизован в авиазавод № 292. Иных достоверных обоснований эта версия до сих пор не встречает. Также не существует сведений об эксплуатации этого самолета в Германии.

Необходимо упомянуть и еще одну область авиационного строительства, в которой фирма Хейнкеля оказала СССР техническую помощь — гидроавиацию и создание для отечественного ВМФ системы катапультного старта самолетов.

Вплоть до начала 1920-х гг. гидросамолеты опускались с кораблей на воду при помощи лебедок и взлетали с воды, после чего теми же лебедками их поднимали обратно на палубу. В 1925 году фирма «Хейнкель» создала складную модель катапультного самолета и катапульту под него — заказ предназначался для японского ВМФ[284] и гражданской авиакомпании «Люфтганза». Узнав об этом, руководство ВВС СССР в сентябре 1929 года командировало в Германию заместителя начальника УВВС РККА Алксниса, с тем, чтобы заключить договор с фирмой на изготовление для Советского Союза военной летающей лодки и катапульты для нее длиною не более 21,5 метра (поскольку установить ее планировали на 3-й башне линкора «Парижская коммуна»). Хейнкель предложение принял и за месяц создал в своем конструкторском бюро гидросамолет HD-55. По результатам испытаний фирме был сделан заказ на 20 экземпляров этого самолета, а затем 11 октября 1929 года был подписан дополнительный контракт еще на 14 летающих лодок HD-55. Сам Хейнкель позднее написал в своих воспоминаниях, что именно этот советский заказ помог его фирме пережить сложный период начала Великой депрессии, во время которого в Германиии разорилось множество авиазаводов.

«- Мы — из торгового представительства СССР в Берлине, — сказал мне старший посетитель через переводчика. — Я приехал с предложением построить летающую лодку и катапульту к ней. Скажите только, нет или да, больше мне ничего не надо. Условия мы вам вышлем. Вы должны сделать проект, если он вам понравится, мы сделаем заказ.

Я еще ни от одного человека не слышал, чтобы русские нарушали договор или оказались неплатежеспособными. К тому же после события с гидросамолетом Хебмне нечего было раздумывать. Преодолевая неприязнь к этим странным посетителям, я произнес: «Да».[285]

Первый HD-55 прибыл в СССР к началу 1930 года. На него установили отечественный двигатель М-22 мощностью 480 л.с. и приступили к повторным испытаниям в Гребном порту Ленинграда. Самолет был принят на вооружение под индексом КР-1 («Корабельный разведчик»-1). Машина представляла собой летающую лодку-биплан с деревянной, обтянутой полотном конструкцией. При необходимости крылья, для уменьшения объема, могли складываться назад. Взлетный вес КР-1 составлял 2200 кг, скорость (max)-194 км/ч, запаса топлива хватало на 5,5 ч полета. Самолет был вооружен неподвижным пулеметом в передней части, и еще одна турель со спаренными пулеметами устанавливалась в заднюю кабину. В комплекте с самолетом поставлялась 19-тонная катапульта К-3 , разгонявшая КР-1 при старте до скорости 90-120 км/ч. В 1932 году катапульту установили на линкоре «Парижская коммуна», где она сломалась уже после третьего старта. Остальные КР-1 взлетали исключительно с воды. Всего по состоянию на 1931 год на вооружении ВМФ СССР состояло 19 разведчиков КР-1, из которых 12 находились в составе Балтфлота, 6 — на Черноморском флоте и один был передан в НИИ ВВС. В 1938 году КР-1 были сняты с вооружения как устаревшие.

В истории сотрудничества советского авиапрома с фирмой «Хейнкель» есть и еще один любопытный эпизод. Осенью 1929 года Авиатрест решил попытаться приобрести всю фирму «Хейнкель» целиком и перебазировать ее для работы в СССР.

Из доклада Главконцесскому и Авиатресту заместителя уполномоченного НКВМ при НКТ СССР Дубянского от 29 ноября 1929 г.:[286]

«Нашему уполномоченному в Берлине было дано задание провести переговоры с доктором Хейнкель о возможности его перехода со всем техническим и руководящим составом на работу к нам в Союз. Практически в настоящее время наш уполномоченный поставил перед Хейнкелем вопрос о переброске части Конструкторского отдела Хейнкеля в СССР. Фирма согласилась это предложение рассмотреть, на что потребовала 7-10-дневный срок.

Судя по первому впечателению, наше предложение фирме кажется щекотливым, и др Хейнкель не совсем ясно представляет себе организационную форму такой совместной работы…»

Переписка Главконцесскома свидетельствует о том, что в правлении фирмы «Хейнкель» советское предложение рассматривали со всей серьезностью:

«Дополнительно… ставлю вас в известность, что мною получено от нашего уполномоченного в Берлине сообщение о принципиальном согласии ф-мы Хейнкеля на совместную работу в СССР. Окончательное свое решение ф. Хейнкель даст по получении от нас полных данных о реальных формах сотрудничества и конкретных условиях, на которых желательно для нас привлечь фирму к сотрудничеству».

Исходя из анализа имеющихся в распоряжении документов, можно предположить, что в процессе переговоров о «переезде Хейнкеля в СССР» постепенно был выработан вариант, напоминавший бегство Фоккера в Голландию. Сам Эрнст Хейнкель, скорее всего,[287] согласился бы на любое советское предложение, поскольку германская экономика, привязанная к курсу доллара репарационным планом Дауэса, уже начинала ощущать на себе последствия Великой депрессии. Скорее всего, дальнейшее развитие проекта было заблокировано на более высоких административных уровнях в НКВМ или в Совнаркоме, где не желали повторения прежних ошибок, допущенных в «деле Юнкерса». Так или иначе, Хейнкель советским авиаконструктором не стал.

Помимо «Фоккера» и «Хейнкеля», техническую помощь СССР оказывала также фирма «Дорнье». Переговоры с ней велись с 1923 года, но стороны так и не пришли к соглашению. Там, где потерпели неудачу военные, сумели взять свое гражданские ведомства. «Укрвоздухпуть» при посредничестве Украинского концессионного комитета заключил свой собственный договор с «Дорнье» об эксплуатации на внутриукраинских линиях пассажирских самолетов «Комета». Москва при этом не была поставлена в известность. Эта «региональная концессия» была обнаружена союзным Главконцесскомом только в 1925 году:

«От тов. Полоза мне стало известно, что Укрвоздухпуть пользуется услугами немецкой Авиастроительной фирмы Дорнье, причем инженеры последней якобы находятся на Украине, руководя работой по ремонту и постройке аэропланов… О стремлении фирмы Дорнье завязать производственные отношения с СССР Главконцесскому стало известно в декабре 1923 года.[288] Укрвоздухпуть, без ведома и согласия Главконцесскома, вошел тогда в переговоры с фирмой об использовании авиастроительного завода «АНАТРА» в Симферополе для совместной работы».

В1925 году фирма направила в Главконцесском письмо с предложениями по сотрудничеству в области военной авиации. Первоначально в УВВС РККА имелся план привлечь фирму к концессионированию авиапроизводства на замену «Юнкерсу».Однако руководство «Дорнье» от такого варианта наотрез отказалось:

«Судя по имеющимся у нас материалам, инвестировать капитал в производство фирма Дорнье не предполагает. Ее вклад в нашу промышленность может выразиться лишь в предложении своих патентов, моделей и опытных достижений, технического персонала, а также в снабжении предприятий специальными машинами».

В итоге дело кончилось закупкой партии цельнометаллических летающих лодок Do-15 Wal. Самолет представлял собой двухмоторный моноплан с гладкой дюралюминиевой обшивкой, достигавший скорости в 180 км/ч при взлетном весе в 6350 кг. Максимальная полетная дальность составляла 2000 км. Благодаря отсутствию под крыльевых поплавков и весьма прочному плоскому днищу «Валь» мог взлетать и садиться на плотный снег или даже на лед. На выбор руководства авиатреста, без сомнения, повлиял и тот факт, что именно этот самолет был выбран Амундсеном для перелета к Северному полюсу.

22 апреля 1927 года между фирмой «Дорнье» и АО «Металлоимпорт» (эта фирма использовалась[289] в качестве «прикрывающей конторы» Авиатреста для договоров с иностранными фирмами) было подписано соглашение о поставке в СССР 20 гидропланов Do-15 Wal по цене 40 500 долларов США за самолет, с моторами BMW-IV и комплектом запчастей не менее чем к 10 самолетам. За каждый гидроплан Советское правительство должно было уплатить «Дорнье» 40 500 долларов США, общая стоимость «технической помощи», согласно договору, составляла 875 150 долларов. С целью сохранения секретности самолеты по частям переправлялись в Италию, где на заводе «Маринади-Пиза» их уже окончательно собирали и устанавливали моторы. После этого готовые самолеты морем доставлялись в Севастополь, где происходила уже окончательная сдача-приемка. В СССР из летающих лодок «Валь» были сформированы две эскадрильи специального назначения (60-я и 63-я); еще две машины были переданы 66-му авиаотряду Балтфлота. В дальнейшем была приобретена еще одна партия, и 6 самолетов собрали в СССР из готовых частей в 1930 году. Летающие лодки «Валь» состояли на вооружении ВМФ СССР до середины 1936 года, после чего их сменили на поплавковые версии ТБ-1 и летающие лодки МБР-1, а оставшиеся в строю Do-15 передали гражданской авиации.

История сотрудничества с немцами в области артиллерии заслуживает отдельной главы, если не отдельной книги. Еще в начале 1920-х годов ваффенамт предлагал в рамках проекта «восточного арсенала» организовать в СССР производство ручных и станковых пулеметов Дрейзе образца 1918 года на два потока — под отечественный и германский патроны. Надо сказать, что вопрос о создании отечественных ручных[290] пулеметов остро стоял еще в Российской империи — их просто не было. В ходе Первой мировой войны русский солдат вооружался поставленными союзниками пулеметами Льюиса, Шоша, Мадсена и Гочкиса, но ни один из них не стрелял отечественным 7,62x54 мм патроном. Задача поддержки наступающей пехоты огнем была также частично возложена на знаменитый «максим» на колесном станке, однако при весе более 40 кг (тело пулемета без станка) заменить полноценный ручной пулемет он, разумеется, не мог.

В 1923 году Токарев попытался создать ручной вариант «максима» методом облегчения конструкции, но полученный суррогат командование РККА не удовлетворил. Одновременно велись переговоры с представителями ваффенамта о постановке производства пулемета Дрейзе на Ковровском оружейном заводе. Летом 1927 в СССР прошли сравнительные испытания трех систем: пулемета МТ (Максим-Токарев), нового 7,62-мм ручного пулемета системы Дегтярева и пулемета Дрейзе образца 1918 года, переделанного германскими специалистами под русский 7,62-мм патрон. Исполнявший должность заместителя наркома обороны Каменев доложил Ворошилову о результатах испытаний: «Вчера в моем присутствии был испытан пулемет Дрейзе под 3-линейные патроны. Испытания проводились сравнительным путем: пулемет Дрейзе сравнивался с нашим пулеметом Дегтярева и облегченным пулеметом Токарева-Максима. Сравнение дало следующие результаты: на первом месте, несомненно, наш пулемет Дегтярева, на втором — Дрейзе, на третьем — Токарева-Максима. Теперь, очевидно, мы обогнали, и наш пулемет Дегтярева во многом лучше Дрейзе».[291] Победитель конкурса был запущен в производство под названием ДП-27. Пулемет системы Дрейзе так и не получил распространения ни в советской, ни в германской армиях.

Проблема ручного пулемета была решена, но в общей системе артиллерийско-стрелковых вооружений РККА по-прежнему не хватало многих позиций. Начальник Управления вооружений И.П.Уборевич через ГЕФУ в 1929 году обратился за технической помощью к немцам. Артиллерийский генерал в отставке Людвиг, до этого возглавлявший ваффенамт, согласился взять на себя организацию процесса ведения переговоров и поиск подходящих фирм. В декабре 1929 года он прибыл в Москву и сообщил Уборевичу во время встречи, имевшей место 10 декабря 1929 года, о согласии на участие в проекте трех фирм: «Крупп» (легкие танки, артиллерийские системы, оружейные стали), «Тилле» (механические трубки, взрыватели) и «Рейнметалл». «Крупп» и «Тилле» в процессе переговоров «отсеялись», поскольку их предложение не устроило руководство РККА, хотя переговоры с ними шли вплоть до конца 1930 года, а легкие танки Круппа были привезены в Казанскую школу, где командование РККА могло наблюдать их в действии.

Представители «Рейнметалла» опасались начинать какие-либо дела в СССР, помня о неудачном опыте Юнкерса и Штольценберга. Но именно у «Рейнметалла» на тот момент не было иного выхода. После окончания Первой мировой войны фирма так и не сумела перевести большую часть своих активов на выпуск гражданской продукции в отличие от того же Круппа, выбросившего после вступления в силу «оружейных[292] статей» Версальского договора лозунг «Мы производим все!». Основным покупателем концерна продолжал оставаться ваффенамт. В связи с этим «Рейнметалл» находился в весьма затруднительном положении, так как рейхсвер мог закупать производимые фирмой орудия только ограниченными партиями, а изготовление вооружений на экспорт германским фирмам было официально запрещено. С началом Великой депрессии дотации и заказы от рейхсвера упали практически до нуля, и предложение от СССР оказалось для фирмы в буквальном смысле «манной небесной».

Посланная в Германию советская делегация в начале 1930 года осмотрела заводы «Рейнметалл» и выпускаемые фирмой орудия, после чего представила БЮТАСТ список уже имевшихся в разработке и производстве немецких артиллерийских систем, в которых руководство РККА было заинтересовано:

1) 76,2-мм зенитное орудие;

2) 150-мм средний миномет;

3) 37-мм противотанковая пушка;

4) 20-мм зенитный автомат;

5) 152-мм гаубица;

6) 37-мм зенитный автомат.

Все эти системы успешно прошли испытания в Германии, с середины 1930-х гг. были запущены в серийное производство и успешно воевали на полях Второй мировой войны (исключая, впрочем, 76,2-мм зенитное орудие, поскольку немцы вскоре отказались от этого калибра, сочтя более удачным вариантом 88 миллиметров). Кроме орудий советских представителей[293] весьма заинтересовали приборы координации и наведения огня зенитных батарей системы «Пшор-Герет», разработанные «Рейнметаллом» совместно с фирмой «Цейсе», противопехотные мины «Рейнметалл» и авиабомбы, над которыми работал перешедший из «Юнкерса» в эту фирму доктор Ахиллес; Людвигу удалось даже уговорить его в случае необходимости переехать в Москву. В апреле 1930 года, еще до заключения договора, советско-германской комиссией (в состав которой входили представители Управления вооружений РККА, представители, командированные «Рейнметаллом», и члены ВСНХ) под председательством Уборевича была утверждена следующая программа работ для конструкторского бюро: 305-мм мортира, 305-мм гаубица, 122-мм гаубица, 76-мм танковая пушка, 107-122-мм тяжелая зенитная пушка, 152-мм пушка, 37-мм зенитный автомат, 37-мм танковая пушка и 20-мм тяжелый авиационный пулемет.

В ходе переговоров представители «Рейнметалла» неожиданно стали пытаться сорвать соглашение, предъявляя заведомо завышенные расценки. Генеральный директор Эйссе выступал против оказания технической помощи Советскому Союзу, кроме того, орудиями фирмы неожиданно заинтересовалась Франция, выражавшая готовность предоставить крупный займ для поддержания концерна на плаву. Однако Людвиг, будучи типичным представителем созданного фон Сек-том «русского лобби» в рейхсвере, сумел найти в руководстве фирмы могущественного союзника в лице члена наблюдательного совета «Рейнметалла» промышленника Отто Вольфа. Когда Эйссе совместно с председателем совета директоров Портеном направили[294] очередной отрицательный ответ на советские предложения, Вольф и Людвиг в ответ сместили половину совета, и 6 августа 1930 года договор был подписан. Уже через месяц в СССР были доставлены первые образцы заказанных артсистем.

21 апреля 1930 года на расширенном заседании Совета Труда и Обороны с представителями промышленности были приняты решения по программе производства новых систем артиллерийского вооружения с использованием технической помощи предоставленной фирмой «Рейнметалл» и о создании объединенного конструкторского бюро в составе 20 инженеров фирмы, 20 советских инженеров и 100 советских чертежников.

Особое бюро (КБ-2) возглавлял с советской стороны командир РККА Шнитман, начальником над немецкой группой был инженер Фохт. Краткое описание деятельности КБ-2 сохранилось в воспоминаниях выдающегося отечественного артиллерийского конструктора В.Г. Грабина. В июне 1931 года он, после выпуска из Военно-технической академии им. Дзержинского проработав некоторое время на Путиловском заводе, был назначен заместителем Шнитмана и почти сразу же вступил в конфликт с ним и Фохтом. В своих воспоминаниях он весьма подробно описал царившую в то время в КБ-2 обстановку:

«По знакам различия Шнитман — высокое должностное лицо, но постоянная угодливая улыбка на его холеной физиономии не соответствует его воинскому званию. Шнитман бесшумно скользит по паркету и всем своим видом старается показать, что для Фохта он готов на все.[295] Молодые советские конструкторы прозвали его Дипломатом. Он действительно раньше бывал за границей с какими-то поручениями Внешторга, в артиллерии же ничего не понимал, что, впрочем, его не беспокоило.

Фохт марширует, звонко печатая шаг, голова его откинута, плечи приподняты, на худощавом, синеватом после бритья лице выражение холодное и жесткое. Один глазу него стеклянный, но это трудно заметить, потому что у живого глаза такое же выражение, как и у искусственного[…] На советских инженеров Фохт не обращал внимания, для него эти люди в коричневых халатах почти не существовали. Да и о чем ему было с ними разговаривать? Заняты они были копировкой, изредка — отработкой самых второстепенных деталей, что называется осмысленной деталировкой, очевидно, в отличие от «неосмысленной», которая с успехом могла быть проделана обыкновенным чертежником, но к которой из месяца в месяц были прикованы русские конструкторы».

ОГПУ, основываясь на донесениях завербованных советских сотрудников бюро, также докладывало о своих подозрениях в отношении немецких сотрудников КБ-2:

«Инж. Варнеке, немец, в беседе с инженером дал понять, что купленные системы стрелять не будут, а другой инженер Лудорф пояснил «стрелять-то будут, но спрашивается, как будут стрелять и сколько будут стрелять», т.е. дал понять, что они маломощны».[296]

Грабин решил бороться со Шнитманом и Фохтом самым эффективным методом — пойдя по «партийной линии». Он вошел в состав партячейки КБ-2 затем — в ее актив и в стенгазете начал усиленно «прорабатывать» начальство. После изгнания партсекретаря КБ-2, Грабину удалось совместить в своих руках обе «ветви власти» — он стал начальником КБ и одновременно возглавил его парторганизацию. В начале 1933 года на базе КБ-2 по указанию Г.К. Орджоникидзе, И.П. Павлуновского и Будняка создано ГКБ-38 при Наркомтяжпроме. К сожалению, в силу различных причин большинство созданных в КБ-2 орудий так и не пошли в серию, за исключением 122-мм корпусной пушки А-19.

Дальнейшая судьба артиллерийских систем, закупленных у фирмы «Рейнметалл», сложилась по-разному. 76-мм зенитная пушка была принята на вооружение и запущена в производство на заводе имени Калинина под индексом ЗК. К 22 июня 1941 года в Красную Армию были поставлены 3821 зенитная пушка ЗК. Далее конструкция пушки была доработана прямо на заводе группой под руководством Г.Д. Дорохина, после чего стала иметь не одну ось, а две, как и все классические зенитные орудия, а в кожух ствола была вставлена новая труба калибра 85 мм. Новое орудие, получившее название «зенитная пушка 32К обр. 1939 года», оставалось основным орудием этого типа в Красной Армии вплоть до конца войны.

37-мм пушка фирмы «Рейнметалл» приказом РВС от 13 февраля 1931 года была принята на вооружение под названием «37-мм противотанковая пушка обр. 1930 г. (1К)». В Германии это же орудие после небольшой модернизации было принято на вооружение под названием «3,7-см Рак 35/36»[297] и стало основной противотанковой пушкой вермахта в начальный период войны. Рак 35/36 успешно воевала на первом этапе Второй мировой войны, хотя после встреч с французскими тяжелыми танками Bl bis, Somua S-35, британскими «Матильдами» и отечественными Т-34 и KB солдаты прозвали ее «армейской колотушкой» и «дверным молотком» за полную бесполезность. В СССР было решено провести модернизацию немецкой пушки в соответствии с предложением Симонова (соединить отечественный ствол с немецким лафетом). Работа была поручена группе инженеров завода № 8 под руководством Г. Беринга. В старый кожух «Рейнметалла» установили новый 45-мм ствол с полуавтоматическим клиновым затвором, добавили подрессоривание и колеса от автомобиля ГАЗ-АА. В результате получилась знаменитая 45-мм противотанковая пушка 19 К образца 1932 года, выпускавшаяся вплоть до января 1942 года (всего был изготовлен 16 621 экземпляр). На базе этого орудия на заводе №8 была создана 45-мм танковая пушка 20 К, которой было вооружено подавляющее большинство отечественных легких танков и бронеавтомобилей (Т-26, БТ-5, БТ-7, Т-35, Т-70 и Т-80, Ба-3, Ба-6, Ба-10, БК-11 и ПБ-4). До 1943 года было изготовлено 32 453 пушки 20 К.

152-мм мортира была запущена малой серией на заводе в Мотовилихе и фигурировала в некоторых документах как НМ («немецкая мортира»); производилась до 1935 года, всего было изготовлено 129 мортир. Ее модернизация — МЛ-21 так никогда и не была принята на вооружение по причине неудовлетворительных результатов полигонных испытаний. В Германии эта мортира фирмы «Рейнметалл» выпускалась до самого[298] конца войны под названием «15-см тяжелое пехотное орудие s.I.G.33». 152-мм гаубицу постигла худшая участь — Мотовилихинский завод так и не выполнил заказ, сумев только за 1933/34 год построить 8 таких орудий.

37-мм и 20-мм зенитные автоматы так и не вышли из стадии опытных прототипов. Завод имени Калинина изготовил несколько опытных партий по 30-60 экземпляров, но системы давали частые отказы, и их пришлось снять с вооружения. Тем самым программа конструирования и производства малокалиберных зенитных автоматов в СССР оказалась провалена, в результате чего единственной защитой сухопутных войск и кораблей от пикирующих бомбардировщиков немцев вплоть до начала поставок по ленд-лизу оставалась счетверенная («комбинированная») установка пулеметов «максим».

После двух войн и одной революции советский оборонно-промышленный комплекс переживал далеко не лучшие времена. Разрушение предприятий, острая нехватка квалифицированных рабочих и инженерных кадров, зависимость от иностранного импорта, доставшаяся «по наследству» от Российской империи, — лишь часть длинного списка проблем. Ситуация усугублялась установленной странами Антанты внешнеторговой блокадой. В таких условиях вопрос о военно-техническом сотрудничестве с Германией был вопросом выживания и лежал далеко за пределами категорий «морали» и «верности духу международного права». Имея за плечами опыт интервенции и отражения польско-петлюровской агрессии 1920 года, советское правительство понимало, что друзей в «цивилизованном мире»[299] у него нет и рассчитывать оно может только на собственные силы. Сделанный в Рапалло шаг навстречу Германии решал две задачи — он позволял получить доступ к новейшим достижениям европейской военно-технической мысли и одновременно «прорывал» блокаду, позволяя Советской России вести диалог с Европой на равных и выдвигать свои условия.

Сам по себе опыт военно-технического сотрудничества с германскими фирмами нельзя назвать ни положительным, ни отрицательным. «Дело Юнкерса» дает примеры лоббизма и коррупции, «заискивания» перед иностранным опытом и чрезмерно завышенной оценки выгод и перспектив, но в то же время завод производил способные летать самолеты и поставлял их на вооружение ВВС РККА. Не стоит забывать и о том, что фирма «Юнкерс» привезла в СССР несколько линий организованного по европейским стандартам авиационного производства, дав нашим инженерам и технологам возможность смотреть и учиться. В каком-то смысле завод в Филях стал «матерью» всей советской аэрокосмической отрасли. Сегодня в этом же комплексе зданий располагается Государственный космический научно-производственный центр им. М.В. Хруничёва, разрабатывающий ракеты-носители, спутники и элементы МКС.

Планам командования рейхсвера по переносу военной промышленности на Восток и надеждам командования РККА на полную реконструкцию военной промышленности силами немцев так и не суждено было осуществиться. Причины свертывания проектов Юнкерса и Штольценберга обнаруживаются прежде всего в коренном различии интересов рейхсвера, руководства советской военной промышленностью и германских оружейных фирм.[300] Как отмечал в своих мемуарах бывший германский посол в Москве фон Дирксен: «…немецкие промышленники рассчитывали получить огромные прибыли, не инвестируя крупных сумм в производство, тогда как у Советов были как раз противоположные намерения, и таким образом сделка с самого начала оказалась весьма разочаровывающей». Юнкерсу было в большинстве случаев выгоднее платить в СССР взятки различным должностным лицам, сбывая устаревшие модели самолетов, а Штольценбергу — работать на устаревшей технологии, чем организовывать и расширять производство, для которого они не имели свободных капиталов.

В итоге обе стороны пришли к необходимости поиска новых форм военно-технического сотрудничества. Оптимальным решением стали программы «технической помощи», под которыми иногда подразумевалась обычная торговля оружием. «Техническая помощь» не требовала большого вложения средств со стороны германских фирм, но, наоборот, приносила им весьма существенную прибыль. Для СССР этот вариант был привлекателен еще и тем, что предполагал значительно меньшие финансовые риски, чем продолжение опытов с военно-промышленными концессиями.

Советский Союз, стремившийся иметь сильную и боеспособную армию, не мог позволить себе длительную зависимость собственной военной промышленности от иностранных разработок. Вставшие в начале 1930-х годов на ноги отечественные КБ постепенно начали вытеснять немецкие образцы практически из всех отраслей военной промышленности. К 1937 году на вооружении ВВС РККА не осталось ни одного германского самолета,[301] а количество пошедших в массовую серию типов артиллерийских орудий, имевших германские корни, исчислялось единицами.

Список литературы

Беседа Ворошилова с генералом Гаммерштейном [Электронный ресурс] // Хронос : — 20.08.01. — URL:

Доклад И.С. Уншлихта о сотрудничестве с рейхсвером [Электронный ресурс] // Хронос : — 2000-2007. — URL:

Иностранные концессии в СССР. Исторический очерк. Документы.: В 2 т. / Сост.: Хромов С.С. Ч. I — 386 с, Ч. II -404 с. М. 2006

История создания и развития оборонно-промышленного комплекса России и СССР. Документы и материалы. 1900- 1963. Т.Н. Советское военно-промышленное производство. 1918-1926. М. «Новый хронограф» 2005.765 с.

Лубянка. Сталин и ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД (сб. док.). М., м/ф «Демократия» — «Материк» . 2003. 912 с.

Рейхсвер и Красная Армия. Документы из военных архивов Германии и России. 1925-1931. Москва-Кобленц, «Bundesarchiv» .1995.130 с.

Советско-германские отношения. От переговоров в Брест-Литовске до подписания Рапалльского договора. Сборник документов, т. I (1917-1918гг.). — М., 1968; т. II (1919-1922 гг.)- М.: Политиздат, 1971.

Советско-германские отношения. 1922-1925 гг. Документы и материалы. Ч. 1,2. — М., 1977.

Фашистский меч ковался в СССР. Красная Армия[302] и рейхсвер. Тайное сотрудничество 1922-1933. Неизвестные документы. Сост.: Бушуева Т. С, Дьяков Ю. Л. — М., 1992. — 384 с.

Головин Н.Н. Россия в Первой мировой войне. М.: «Вече», 2006. 528 с.

Грабин В.Г. Оружие Победы. М. 1989. — 544 с.

Дирксен фон Г. Москва, Токио, Лондон. Двадцать лет германской внешней политики. М.: 2001. 447 с.

Ахтамзян А.А. Рапалльская политика. Советско-германские дипломатические отношения в 1922-1932 гг. — М.: Международные отношения 1974. 304 с.

Быстрова И.В. Советский военно-промышленный комплекс, проблемы становления и развития (1930-1980-е годы) М.: 2006.704 с.

Горлов С.А. Совершенно секретно: Альянс Москва-Берлин 1920-1933 М.: «ОЛМА-ПРЕСС» 2001. 352 с.

Епихин А.Ю., Мозохин О.Б. ВЧК-ОГПУ в борьбе с коррупцией в годы новой экономической политики (1921- 1928). М.: «Кучково поле»; «Гиперборея», 2007. 528 с.

Зданович А. Секретные лаборатории рейхсвера в России. // Тайные операции российских спецслужб с ГХ по XXI век. М.: «ГЕЛЕОС», 2000. 400 с.

Лобов В.Н. Военная хитрость. М.: Московское военно-историческое общество; «Логос», 2001. — 472 с.

Мухин М.Ю. Авиапромышленность СССР в 1921-1941 годах. М.: Наука. 2006.320 с.

Пыхалов И. Великая оболганная война. М.: «Яуза», ЭКСМО, 2005. 480 с.

Соболев Д.А., Хазанов Д.Б. Немецкий след в истории отечественной авиации. М.: Русавиа, 2000. 336 с.

Суворов В. Ледокол: Кто начал Вторую мировую войну? Нефантастическая повесть-документ. — М.: АО Изд. дом «Новое время», 1993.352 с.[303]

Суворов В. Очищение. Зачем Сталин обезглавил свою армию? М.: ООО «Фирма «Издательство ACT», 1998.356 с.

Шавров В. Б. История конструкций самолетов в СССР до 1938 г. 2-е изд., перераб. и доп. М.: «Машиностроение», 1978. 576 с.

Александр Дюков

Партизаны и диверсанты

Предвоенная подготовка партизанской войны в СССР

О том, что перед войной в приграничных областях СССР происходила подготовка партизанской войны, специалисты знали давно — первым об этом поведал полковник И.Г. Старинов еще в 1964 году. Однако вплоть до начала 90-х годов особого общественного внимания этот исторический сюжет не привлекал. Положение изменилось после выхода скандальной книги Виктора Суворова (В.Б. Резуна) «Ледокол», в котором о подготовке партизанской войны рассказывалось кратко, но захватывающе.

«Западные районы Советского Союза самой природой созданы для того, чтобы вести тут партизанскую борьбу на коммуникациях агрессора, который пойдет на восток. Создал ли Сталин легкие подвижные отряды, оставил ли их в лесах на случай германского нападения? Да, Сталин создал такие отряды. Они были созданы еще в 20-х годах. В одной только Белоруссии в мирное время существовало шесть партизанских отрядов численностью по 300-500 человек каждый. Небольшая численность не должна смущать. Отряды комплектовались только командирами, организаторами и специалистами. Каждый партизанский отряд мирного времени — своего рода ядро, вокруг которого в самом начале войны создается мощное формирование численностью в несколько тысяч человек.[305]

Для партизанских формирований в мирное время в непроходимых лесах и на островках среди бескрайних болот были созданы тайные базы. В мирное время были построены подземные убежища, госпитали, склады, подземные мастерские для производства боеприпасов и вооружения. В одной только Белоруссии для возможной партизанской войны в подземные тайники было заложено вооружения, боеприпасов и снаряжения для 50 000 партизан.

Для подготовки партизанских лидеров, организаторов и инструкторов были созданы тайные школы. Секретные научно-исследовательские центры разрабатывали специальные средства партизанской войны, особое снаряжение, вооружение, средства связи. Партизаны регулярно проходили сборы, причем в качестве противника обычно выступали дивизии ОСНАЗ НКВД.

Помимо партизанских формирований, готовились небольшие подпольные группы, которые в случае агрессии не уходили в леса, но оставались в городах и селах с задачей «входить в доверие к противнику» и «оказывать ему содействие», а войдя в доверие…

Такая же работа проводилась не только в Белоруссии, но на Украине, в Крыму, в Ленинградской области и в других районах. Помимо деятельности тайной полиции, точно такую же работу параллельно, но совершенно независимо от НКВД вела советская военная разведка: оборудовались тайные базы, убежища, секретные квартиры и явки, готовились линии конспиративной связи и делалось многое, многое другое.[306] Советская военная разведка имела свои собственные тайные школы, своих организаторов и инструкторов.

Помимо НКВД и военной разведки, коммунистическая партия готовила некоторых своих лидеров в западных районах страны к переходу на нелегальное положение в случае захвата территорий противником. Коммунисты имели давние криминальные традиции, умели хранить свои тайны. Традиции подпольной деятельности в 20-х и 30-х годах были сохранены, и партийные организации в случае необходимости могли вновь превратиться в глубоко законспирированные центры тайной борьбы.

Не забудем, что партизанские отряды создавались в т. н. зоне смерти — в советской полосе обеспечения, где при отходе советских войск все мосты должны быть взорваны, тоннели завалены, железнодорожные узлы приведены в полную негодность, стрелочные переходы и даже рельсы и телефонный кабель — эвакуированы. Партизанам оставалось только не допустить восстановления уже разрушенных объектов. Партизаны были почти неуязвимы, ибо партизанские лидеры знали проходы в гигантских минных полях, а противник этого не знал; партизанам не составляло труда в случае необходимости уйти от любого преследования в минированные леса и болота, куда противнику не было ходу».

Рассказ о подготовке партизанской войне понадобился Резуну в качестве доказательства агрессивных планов советского руководства. Ключевые тезисы были следующими:[307]

1. Созданная в предвоенное время система партизанской войны с высокой степенью эффективности обеспечивала безопасность СССР.

2. После начала Второй мировой войны эта система была уничтожена: «партизанские отряды распущены, оружие, боеприпасы, взрывчатка — изъяты, тайные убежища и хранилища — засыпаны землей, партизанские базы — опустошены».

3. Кадры, оставшиеся после расформирования партизанских отрядов, направлялись «в подразделения воздушно-десантных войск, которые именно в этот момент вдруг начали бурный рост; в карательные формирования ОСНАЗ НКВД; в небольшие тайные группы, которые с некой целью собирали на границах Германии и ее союзников, или же перебрасывали через границу еще до начала боевых действий».

Вывод из этих тезисов Резун делает понятный: советское руководство уничтожило созданную в предвоенное время систему партизанской войны потому, что эта система могла использоваться исключительно для обороны. А Сталину, пишет Резун, нужны были не партизаны, а диверсанты, действующие на чужой территории.

Концепция, что и говорить, красивая, однако с реальностью имеющая мало общего. Давайте разберемся, что имело место на самом деле.

I. Прелюдия: 1921-1927 годы

Начало «работы по линии «Д» — именно так в предвоенной период именовались мероприятия по подготовке к ведению партизанской войны — традиционно[308] относят к началу 20-х гг. и связывают с именем М.В. Фрунзе. В напечатанной в июне 1921 г. в журнале «Армия и революция» статье «Единая военная доктрина и Красная Армия» Фрунзе писал, что «второе средство борьбы с техническими преимуществами армии противника мы видим в подготовке ведения партизанской войны на территории возможных театров военных действий. Если государство уделит этому достаточно серьезное внимание, если подготовка этой «малой войны» будет производиться систематически и планомерно, то этим путем можно будет создать для армий противника такую обстановку, в которой они окажутся бессильными перед сравнительно плохо вооруженным, но полным инициативы, смелым и решительным противником.

Но обязательным условием плодотворности этой идей «малой войны», повторяю, является заблаговременная разработка ее плана и создания всех данных, обеспечивающих успех ее широкого развития. Поэтому одной из задач нашего Генерального штаба должна стать разработка идеи «малой войны» в ее применении к нашим будущим войнам с противником, стоящим выше нас».

В будущей войне с ее маневренными операциями, развивал свою мысль Фрунзе в докладе на совещании командного и комиссарского состава войск Украины и Крыма и флота Черного и Азовского морей 1 марта 1922, «крупная роль будет принадлежать… партизанским действиям, для чего надо организовать и подготовить их проведение в самом широком масштабе, а отдельные группы войск планомерно и систематически воспитывать в духе подготовки к этим действиям».[309]

Однако о реальной подготовке в тот момент не могло быть и речи. Первая половина 20-х гг. была временем, когда советская власть вплотную столкнулась с т.н. политическим бандитизмом, а по сути — антисоветскими партизанскими выступлениями, постепенно вырождающимися, приобретающими уголовную направленность, но оттого не менее опасными. На X съезде РКП(б) Ленин говорил: «Мы оказываемся втянутыми в новую форму войны, новый вид ее, которые можно объединить словом «бандитизм», — и вплоть, в лучшем случае, до 1925 года советской власти приходилось вести с этим бандитизмом жестокую борьбу. Мыслимо ли в это время готовить партизанские кадры, которые при неудачном стечении обстоятельств могли этот бандитизм усугубить? Конечно же, нет. Потому-то и были отвергнуты в свое время предложения Л.Д. Троцкого о милиционной армии: власть должна была иметь более надежную, регулярную опору.

Впрочем, и отказываться от партизанства как эффективного метода военных действий советское руководство не собиралось. В 1924 на Разведывательное управление Штаба РККА кроме непосредственно разведывательных задач была возложена «организация в зависимости от международного положения активной разведки в тылу противника». Активной разведкой в терминологии того времени обозначалась разведывательно-диверсионная деятельность. После окончания Гражданской войны на территории западных областей Польши действовали советские партизанские формирования (1921-1926 гг.); в Румынии, Болгарии, Черногории (1923-1924 гг.) и в Германии при активной поддержке и помощи советских специалистов создавались партизанско-повстанческие отряды.[310] Это отдельный и интересный вопрос, который, однако, не имеет прямого отношения к нашей теме. Закончилось все в 1925 г., когда существование таких отрядов стало политически нецелесообразным. Тогда, в феврале 1925 г. В.В. Куйбышев представил в Политбюро проект постановления по вопросу об активной разведке, в котором, в частности предлагал следующее: «На нашей зоне организуются строго законспирированные небольшие группы с необходимым вооружением. В случае занятия нашей территории противником их задача — дезорганизация вражеского тыла и партизанская война. Проведение всего вышеизложенного возложить на РВСР с докладом в Партбюро». Это предложение само по себе свидетельствует о том, что, по крайней мере, к началу 1925 г. никаких партизанских формирований на границах СССР не существовало. Однако и после доклада Куйбышева ситуация не изменилась.

О том, что в практическом смысле ничего не произошло, мы можем судить по тому, как были использованы кадры «эвакуированных» из Польши «разведупровских боевых групп». Их командиры С.А. Ваупшасов, К.П. Орловский, И. Романчук и С. Макаревич были направлены в столицу для обучения в Комвузе национальных меньшинств народов Запада. Как вспоминал впоследствии С.А. Ваупшасов, «стипендия нам полагалась 18 рублей на брата. Дело в том, что прожить на эти деньги, если нет ни родственников, ни заработка, было трудно. […] ЦК партии направил меня в Резинотрест на должность начальника хозяйственного отдела с окладом 125 рублей в месяц. Но мои товарищи настаивали на том, чтобы я не бросал мысли[311] об учебе и поступил на вечерний рабфак имени Покровского. Я так и сделал». Право же, начальник хозотдела Резинотреста — дивная должность для партизана с опытом Ваупшасова.

Резко ухудшившаяся к 1927 году международная обстановка (апофеозом которой стал разрыв дипотношений с Великобританией) заставила советское руководство по-новому взглянуть на проблему обороны. Выяснилось, что Красная Армия не просто не готова к современной войне. Начальник Штаба РККА Тухачевский: «Наших скудных мобилизационных запасов едва хватит на первый период войны. В дальнейшем наше положение будет ухудшаться (особенно в условиях блокады)». Промышленность была не в состоянии обеспечить заявки наркомата по военным и морским делам даже в том явно недостаточном размере, в котором те были подготовлены. Не вызывало оптимизма и настроение населения, относящегося к советской власти достаточно оппозиционно. Выводы были сделаны, и Политбюро ЦК ВКП(б) в постановлении от 27 июня 1927 г. поручило А.И. Рыкову «поставить вопрос о немедленной разработке в наркоматах (каждому по своей линии) мероприятий, способствующих поднятию обороноспособности страны».

Мероприятий было много, и, по-видимому, одним из них была подготовка к ведению партизанских действий в случае вторжения противника. Вторжения Польши или Румынии при поддержке ведущих капиталистических держав действительно опасались, и опасались очень серьезно. На XV съезде ВКП(б) в декабре 1927 г. нарком обороны Ворошилов говорил,[312] что «сейчас уже стало ходячей истиной положение о том, что на человечество с неотвратимой неизбежностью надвигается новая мировая бойня. Поэтому при построении пятилетнего плана мы обязаны исходить из необходимости готовиться к обороне».

В 1927 году был создан ОСОАВИАХИМ, который, кроме своих основных задач, активно использовался для подготовки к партизанской борьбе (как он использовался, мы увидим позже); проводились и некоторые другие подготовительные мероприятия. На том же XV съезде ВКП(б) об этом говорил Л. Каганович: «Я недавно объехал 10 пограничных округов и должен без преувеличения сказать, что массы настроены твердо, они готовы сделать все для укрепления и обороны нашей страны. Поскольку мы не знаем и не можем знать, когда именно, в какой срок, в какой день будет война, мы должны подготовку масс населения вести не в ударном порядком, а развернуть огромную систематическую работу… Мы должны воспитывать многомиллионные массы так, чтобы каждый день эти массы были готовы к обороне Советского Союза».

Но все эти мероприятия были именно подготовительными или подсобными — реальная работа по линии «Д» началась примерно в конце 1928 — начале 1929 гг.

II. Подготовка к партизанской войне: 1929-1934 годы

Кадры советских диверсантов набирались по нескольким направлениям. Во-первых, мобилизовывались бывшие бойцы и командиры «разведупровских[313] боевых групп», действовавших в середине 20-х гг. на территории Польши. Теперь опыт этих партизан понадобился вновь. С.А. Ваупшасов вспоминал: «[в 1927 г.] я опять был призван в ряды Красной Армии, продолжал образование в военном училище и в конце 1929 года вернулся в Белоруссию».

«В диверсанты» направляли также слушателей Высшей пограншколы ОГПУ. Вспоминает А. К. Спрогис: «В начале 1930 года небольшая группа слушателей Высшей пограничной школы (ВПШ) ОГПУ (в том числе и я) была вызвана в особый отдел центра, где имела соответствующий разговор с руководящими лицами. […] Из нашей группы были отобраны 30 человек, в том числе и я. После прохождения месячных специальных курсов нас направили в три пограничных округа — Ленинградский, Украинский и Белорусский для организации и подготовки диверсионно-партизанской работы».

Наконец, из комсостава частей Красной Армии к подготовке партизан привлекались специалисты по различным отраслям деятельности. Одним из этих специалистов стал офицер-подрывник Илья Григорьевич Старинов, впоследствии — крупнейший теоретик партизанской войны. Старинов оставил по этому вопросу весьма подробные воспоминания, которые нет необходимости повторять.

Подготовка кадров велась дорожно-транспортными и территориальными органами ОГПУ, армейскими Особыми отделами и Разведуправлением Наркомата обороны. Органы ОГПУ вели преимущественно подготовку диверсионных групп и диверсантов-одиночек для подпольно-партизанских действий; органы Разведупра, напротив, сосредотачивались на подготовке[314] партизанских формирований и организаторских групп, «которые могли бы действовать на незнакомой им территории» (советским руководством предполагались не только оборонительные, но и наступательные партизанские действия).

В популярной советской литературе о специальных школах ОГПУ и Разведупра если и упоминали, то словно о клубах по интересам. «В одном из городков Западного военного округа возникли некие курсы под кодовым названием «база». По поручению командования Артур Спрогис лично отбирает для «базы» добровольцев из молодежи. Под руководством Спрогиса они без отрыва от производства учатся методам ведения партизанской войны, изучают специальную литературу о работе иностранных спецслужб, способах внедрения вражеской агентуры в различные учреждения, учебные центры, военные объекты и вражеские части. В качестве преподавателей привлекают бывших партизан и ветеранов Гражданской войны».

На самом деле все было организовано гораздо более серьезно.

Обучение партизан и диверсантов было организовано следующим образом. На Украине разведотдел штаба УВО вел подготовку партизанских кадров в Киевской спецшколе, располагавшейся в Святошине, и в ее филиале в Одессе; кроме того, производились сборы по сплачиванию отрядов и групп непосредственно на местах. Спецшкола в Святошине подчинялась непосредственно командующему УВО. Для посторонних школа была учебным пунктом ОСОАВИАХИМа. Одновременно в ней обучалось от 30 до 35 человек. ГПУ УССР имело специальную школу в Харькове[315] на Холодной горе и ее филиал в Купянске; ДТО Юго-Западных железных дорог ОГПУ имел два небольших учебных пункта в Киеве, где велась подготовка малых диверсионных групп и диверсантов-одиночек. Численность одновременно обучаемых в учебном пункте М.К. Кочегарова обычно составляла от 8 до 12 человек, в пункте И.Я. Лисицына — 5-6 человек. В Белорусском военном округе для организации подготовки к партизанской войне при особом отделе ГПУ БССР существовала специальная школа, возглавляемая А.К. Спрогисом; по линии военной разведки подготовка проводилась разведотделом штаба округа, который так же, по-видимому, имел учебные пункты.

Наконец, школа по подготовке диверсантов существовала при Особой группе Я. Серебрянского (ОГПУ — НКВД), специализировавшаяся на подготовке диверсантов для закордонной работы в случае войны, и при исполнительном комитете Коминтерна (школа К. Сверчевского). Последняя, по словам И.Г. Старинова, «имела исключительную репутацию в подготовке для проведения партизанских операций в других странах».

Следует упомянуть также об использовании ОСОАВИАХИМа в проводившейся подготовке. Исследователь В. Степаков обращает внимание на резолюцию 1-й Всекарельской партизанской конференции 1930 г. в Петрозаводске, в которой значится: «Усилить работу и расширить организацию на местах кружков ОСОА-ВИАХИМа и РОКК, обеспечить их работу необходимым руководством и пособиями, признать необходимым участие в этих кружках всех бывших красных партизан и участников Гражданской войны.[316]

Конференция обращается с призывом ко всем указанным товарищам вступить в кружки обороны, вовлекая в них трудящееся население… Конференция просит Территориальное управление принять меры к организации переподготовки бывших красных партизан… Конференция считает необходимым… изучить опыты операций партизанских отрядов в период 1918-1920 гг. и на основе этого дать соответствующие руководящие указания руководителям кружков обороны на местах». Эта резолюция дает достаточно ясное представление о направлениях работы кружков ОСОАВИАХИМа.

Окончившие курсы ОСОАВИАХИМа и показавшие по всем данным свою пригодность к партизанской борьбе вербовались в партизаны и зачислялись в спецшколы, где изучали уже исключительно специальные дисциплины.

Круг людей, причастных к работе по линии «Д» был очень узок; штатные преподаватели специальных школ зачастую читали лекции не только в школах, подведомственных «своей» спецслужбе, но и у «соседей». И.Г. Старинов, например, преподавал во всех специальных школах Украинского военного округа.

В 1931 году была издана монография ответственного работника Разведуправления Генштаба РККА М.А. Дробова «Малая война», наиболее адекватно отражающая взгляды того времени. Партизанство, по Дробову, напрямую зависит от классово-социальных предпосылок и вырастает в процессе постепенного углубления классовой борьбы. Однако несмотря на это «генеральные штабы армий еще в[317] мирное время… должны предпринять следующие действия:

1) наметить районы действий своих партизан по полосам (в тылу противника, на самом театре боевых действий, в приграничной полосе и в собственном тылу) с точной разработкой плана действий в каждом районе по периодам;

2) создать там нелегальную сеть партизанских ячеек со всеми необходимыми для будущей боевой работы организациями, обеспечив материальную базу;

3) подобрать кадры партизан и распределить их согласно плану;

4) вести подготовку будущих партизан в политическом, организационном и технико-боевом отношении;

5) наладить соответствующую подготовку в армии и флоте, в особенности среди командного состава, чтобы каждый знал существо партизанских действий и умел на практике как противодействовать им, так и осуществлять самостоятельные задачи, которые могут быть ему поставлены во время войны по руководству партизанами».

Именно в этих направлениях и шла работа по линии «Д». Вместе с тем в основу подготовки партизан и диверсантов в Украинском и Белорусском военных округах были положены разные принципы. На Украине партизанские отряды изначально создавались небольшими, но их было много; в Белоруссии тяготели к созданию крупных партизанских формирований и даже осуществляли специальные экспедиции для обобщения и изучения опыта партизанских действий в Сибири во время Гражданской войны (в такой экспедиции, например, участвовал А. К. Спрогис).[318]

В результате к 1933 г. на Украине было подготовлено и законспирировано более 50 диверсионных групп численностью от 2 до 6 человек каждая, имелось не менее 30 организаторских групп численностью до 12 человек, более 20 партизанских отрядов по 20 — 50 человек и более 20 диверсионно-разведывательных групп по 6-8 человек, способных действовать и за рубежом. В Белоруссии подготовили шесть партизанских отрядов (Минский, Борисовский, Слуцкий, Бобруйский, Мозырский, Полоцкий) численностью каждый от 300 до 500 человек, начальниками которых были назначены К.П. Орловский, С.А. Ваупшасов, В.З. Корж, А.М. Рабцевич. У каждого отряда имелся свой штаб в составе начальника отряда, его заместителя, заместителя по политчасти, начальника штаба, начальника разведки и помощника начальника отряда по снабжению; кроме того, в приграничных городах и на железнодорожных узлах были созданы и обучены подпольные диверсионные группы.

Численность специальных подразделений Ленинградского военного округа неизвестна; судя по всему, она была невелика; всего же по стране численность спецформирований можно определить тысяч в пять, да и то, скорее всего, с некоторым преувеличением. «Костяк» же кадровых (а не прошедших подготовку и потом надолго законсервированных) диверсантов был гораздо меньше; навскидку — полторы-две сотни человек. В этом нет ничего странного; как впоследствии заметил один полковник КГБ, «государство, которое смотрит вглубь и далеко, оно должно эти вопросы решать,[319] создавая лишь небольшой профессиональный костяк, с тем чтобы можно было наращивать мускулы и силы тогда, когда этого требует историческая обстановка».

Одновременно с подготовкой партизанских кадров и средств борьбы в IV Управлении Генштаба разрабатывались мобилизационные планы использования партизанских сил. И.Г. Старинов писал в одной из своих неопубликованных работ: «Цель действий партизанских формирований и диверсантов сводилась кратко к тому, чтобы затруднить оккупантам восстановление путей сообщения, которые должны были быть разрушенными при отходе. А в случае восстановления противником движения партизаны, широко применяя самодельные мины, должны были уничтожать воинские поезда и колонны противника на автомобильных дорогах, выводить из строя связь, а по мере накопления сил и опыта совершать налеты на вражеские штабы и склады».

Партизанские формирования и группы участвовали в общевойсковых учениях. Летом 1932 года под Москвой состоялись секретные учения — Бронницкие маневры, в которых принимали участие партизаны-парашютисты под командованием С.А. Ваупшасова, дивизия особого назначения ОГПУ, личный состав Высшей пограничной школы, академий и училищ Московского военного округа. Осенью того же года в Ленинградском военном округе состоялись наиболее крупные из проводившихся маневров, в которых участвовали отборные спецгруппы Ленинградского, Белорусского и Украинского военных округов — всего свыше 500 человек, вооруженных учебными гранатами, японскими карабинами и различными видами учебных мин.[320]

Однако эти учения оказались для партизан не очень удачными. «На маневрах и опытных учениях деятельность партизанских отрядов направлялась в основном по штабам противника, — писал в 1935 г. И.Г. Старинов. — Автор настоящего участвовал в качестве посредника при партизанских отрядах в [учениях и маневрах] 1931 и 1932 гг.; приходилось видеть, как партизанские отряды обрекались на гибель или бездействие. Попутно иногда по инициативе посредника и проводились отдельные диверсионные акты, но никто их во внимание не принимал».

Было бы неправильно считать, что подготовка к партизанской войне носила исключительно оборонительный характер; «закордонная» составляющая работы по линии «Д» была весьма значительной.

О закордонном направлении работы по линии «Д» однозначно свидетельствует текст написанного в 1935 году И.Г. Стариновым пособия «Тактики диверсий». Позволим себе обширную цитату:

«Диверсанты делятся на две категории — регулярных, которых мы можем оптимально подготавливать и снабжать, и зарубежных. Первая категория в свою очередь может быть подразделена следующим образом:

1) Специальные части (хотя бы отдельные батальоны; к сожалению их, кажется, нет).

2) Диверсанты из бывших партизан, прошедшие специальную подготовку и готовые быстро отмобилизоваться и перейти в тыл противника (здесь делалось очень мало, о чем в свое время много писалось по команде, подготовленные малочисленные части не мобилизованы).[321]

3) Специально подобранные, подготовленные и своевременно (еще в мирное время) переброшенные и легализованные на территории противника агенты, имеющие специальные задания по диверсионной деятельности в соответствующий момент.

Зарубежные диверсанты могут быть подразделены на:

1) специально вербуемых и подготавливаемых агентов;

2) дезертиров капиталистических армий;

3) диверсантов-повстанцев и

4) сознательных рабочих и трудящихся, ставших диверсантами и продолжающих работать в тылу на производстве.

Рассмотрим возможности каждой категории.

1. Специальные воинские части диверсантов. Это самая мобильная категория диверсантов, способных по заданию командования сорвать ту или иную операцию.

Части должны комплектоваться из самых надежных, проверенных людей. Люди, зачисленные в спецчасть, должны быть отличными стрелками, опытными водителями автомашин, парашютистами. Желательно, чтобы первый год обучения проходил непосредственно на границе, люди должны знать границу возможного противника. Подготовленные таким образом части могут быть выброшены мелкими подразделениями на территорию противника в любой момент как при помощи авиации, так и вошедшими в прорыв мотомехчастями и кавалерией.

Обученные технике и тактике диверсий, прекрасно снабженные и вооруженные, одетые в форму армии и полиции противника, будучи выброшенными на территорию противника, они могут выполнять задания по[322] производству крушения поездов, взрыву водокачек, поджогами, порче связи. Выполнив задания, они могут быть подобранными нашими самолетами или смогут прорваться сами на нашу сторону, захватив перевозочные средства вместе с пропусками. В большинстве случаев мелкие диверсионные подразделения должны будут оставаться продолжительное время в тылу противника, проводя разрушения тыла путем порчи связи, поджогов и руководства повстанческим движением.

Специальные части диверсантов — сильнейший удар по армии вторжения противника.

2. Диверсанты из бывших партизан и перешедших на нашу сторону членов братских компартий. При соответствующей подготовке и обеспечении быстрой мобилизации эта категория может выполнить ряд специальных заданий. Основная положительная сторона этой категории — прекрасное знание местности, иногда языка, и потому у нее имеются большие возможности возглавить и направить восставшие массы.

3. Диверсанты, переброшенные на территорию противника еще в мирное время, приобретают особую ценность потому, что они могут тщательно и детально изучить объекты своих будущих действий, а также (при благоприятных обстоятельствах) получить к ним доступ, поступив на работу, поселяясь поблизости и т.д. Кроме этого, они могут в мирное время изучить среду местных жителей, симпатизирующих нам, и в нужное время анонимно проинструктировать последних о простейших способах диверсий.

4. Специально вербуемые и подготавливаемые агенты, проживающие на территории противника. Весьма дорогая категория, требующая расхода валюты, но зато[323] способная выполнять такие задания, которые другие категории диверсантов выполнить не могут.

Специально подготовленные агенты могут выполнить задание по поджогу и взрыву различного рода складов, заводов и электростанций. Для этого им вовсе не обязательно работать на том объекте, который должен быть уничтожен. Необходимо лишь знать объект и порядки, существующие на нем, знать его слабые и чувствительные места. Мы располагаем средствами, при помощи которых объекты могут быть выведены из строя путем подбрасывания зажигательных и взрывных снарядов в сырье, полуфабрикаты и т.д.

5. Дезертиры капиталистических армий могут быть привлечены к диверсионной работе путем сбрасывания в районы их расположения специальных инструкторов, летучек с описанием простых по выполнению диверсионных актов.

К этой же категории можно причислить и пленных, тщательно отобранных и подготовленных, затем перебрасываемых в тыл противника.

6. Диверсанты-повстанцы. Диверсия для повстанцев особенно необходима. «Революции придется современными средствами и современным военным искусством бороться против современных средств и военного искусства» (Энгельс).

Во время октябрьских боев 1934 г. в Испании рабочие располагали большим количеством В В, но использовали его крайне нерационально. Для остановки поездов с фашистскими отрядами они накладывали на рельсы шпалы. Значительно больший эффект получался, если поезда с фашистами пускались под откос с помощью замыкателей.[324] Сотни диверсий могли бы не допустить сосредоточения фашистских банд.

7. Диверсанты из трудящегося населения, работающие по нашему указанию и не прекращающие связи с производством, вполне вероятны. Для сообщения им наших установок и простых способов диверсий можно использовать листовки с самолетов и даже радио».

Как видим, советские диверсанты должны были вести свои действия на территории противника. Для того, чтобы зарубежные коммунисты могли вести партизанские действия, их обучали на специальных курсах ИККИ (т.н. школа Сверчевского); на территории других стран закладывались склады оружия. Новые образцы минно-взрывных средств испытывались не только на специальных полигонах, но и на территории возможного противника, в условиях, приближенных к боевым. Так, в 1931 году новый образец «спецтехники» был передан для испытаний агенту из Румынии. Испытания прошли успешно: намеченный румынский товарняк полетел под откос.

А 25 января 1934 года вышла директива начальника Штаба РККА № 1371 ее о формировании при каждой дивизии на западной границе специальных диверсионных подразделений — «саперно-маскировочных взводов» (СМВ), подчиненных начальнику разведки дивизии. Эти формирования были уже изначально предназначены для действий на территории противника; в сопредельных государствах для них закладывались тайные опорные базы (дополнительно к уже существовавшим).[325]

III. Свертывание подготовки к партизанской войне: 1934-1941

Постепенное свертывание системы партизанско-диверсионных подразделений началось уже в 1933- 1934 гг.

В 1933 г. И.Г. Старинов был переведен в центральный аппарат Разведупра. «Именно в столице я вдруг обнаружил, что подготовка к будущей партизанской борьбе не расширяется, а постепенно консервируется, — вспоминал он. — Попытки говорить на эту тему с начальником моего отдела Сахновской ни к чему не приводили. Она осаживала меня, заявляя, что суть дела теперь не в подготовке партизанских кадров, что их уже достаточно, а в организационном закреплении проделанной работы. Нерешенных организационных вопросов действительно накопилось множество. Но решали их не в нашем управлении».

Именно в это время (1934-1936) начал ясно прослеживаться отток кадров и отвечавших за работу по линии «Д» органов. Вспоминает А.К. Спрогис: «В результате неудобств, неувязок, нечуткого (если не сказать хуже) отношения руководителей… все представители этих отделений старались уйти с этой работы. В течение небольшого промежутка времени с этой работы ушло 75% состава, хотя пришли все на добровольных началах, охотно. […]

Я на этой работе остался до последнего момента, ибо верил в ее целесообразность, но в конце концов ушел, обещая себе вернуться к ней тогда, когда начнутся активные действия. Через три месяца я опять[326] вернулся на эту работу и уехал в страну «X», а по возвращении пишу эту докладную записку.

Ответить на вопрос, почему так происходит, в высшей степени трудно. Причина кроется в существующей обстановке, а также в отношении высшего руководящего состава к работникам этой отрасли. Отношение, которое трудно поддается критике, но в то же время имеет огромное значение. […] Наша работа стала считаться второстепенной. Наши работники использовались не по прямому назначению: производство обысков, арест, конвоирование арестованных, нагрузка дежурствами и т.д. и т.п. Это была система, продолжавшаяся из года в год. Нетрудно понять, что это отражалось в аттестации по присвоению званий.[…] До 1937 г. систематически из года в год уменьшались средства, отпускаемые на работу «Д». Она свертывалась».

«Кадровые» диверсанты вдруг резко вспоминают о своих смежных профессиях: в 1936 г. мы видим чекистов С.А. Ваупшасова и К.П. Орловского в системе ГУЛАГа, а военинженера И.Г. Старинова — на странной для него должности заместителя военного коменданта станции Ленинград-Московский.

Партизан перестали привлекать к общевойсковым учениям; резко сократили обучаемый контингент в специальных школах, некоторые из них были расформированы.

Вместе с тем следует заметить, что отказ от использования специальных действий во вражеском тылу вовсе не носил абсолютного характера.

Вплоть до Великой Отечественной войны в составе республиканских НКВД существовали отделы[327] по подготовке личного состава к партизанским действиям; в Разведуправлении существовало диверсионное спецотделение «А», впоследствии реорганизованное в отдел.

В начале сорокового года вопрос о партизанско-диверсионных подразделениях был поднят вновь. На совещании начальствующего состава РККА «по сбору опыта боевых действий против Финляндии» начальник диверсионного отдела «А» Разведупра полковник Мамсуров убеждал руководство страны: «Я опускаю остальные вопросы, по которым хотел говорить, но считаю необходимым остановиться на одном вопросе, который необходимо будет решать, потому что он долго тянется, это вопрос о создании специальных частей в нашей армии, в округах. Эти части я должен прямо назвать, что это диверсионно-партизанские отряды, поскольку они этим путем действовали. Опыт у нас в этом направлении есть». Но руководство страны решило, что создание таких диверсионных частей пока не является приоритетным — слишком много проблем, связанных с боеготовностью Красной Армии стояло на повестке дня.

В итоговой речи на этом совещании Сталин высказал свою точку зрения. Главный недостаток финской армии, говорил он, заключается в том, что она воспитана для обороны. «Я не могу назвать такую армию современной. На что она способна и чему завидовали отдельные товарищи? На небольшие выступления, на окружение с заходом в тыл, на завалы… Все эти завалы можно свести к фокусам. Фокус — хорошее дело — хитрость, смекалка и прочее. Но на фокусе прожить невозможно. Раз обманул — зашел в тыл, второй раз обманул, а в третий раз уже не обманешь. Не может армия отыграться на одних фокусах, она должна быть[328] армией настоящей. Если она этого не имеет, она неполноценна.

…Армия, которая воспитана не для наступления, а для пассивной обороны; армия, которая не имеет серьезной артиллерии; армия, которая не имеет хорошей авиации, хотя имеет все возможности для этого; армия, которая хорошо ведет партизанские наступления — заходит в тыл, завалы делает и все прочее — не могу я такую армию назвать армией».

Таким образом, было решено, что партизанские и диверсионные действия не являются приоритетными для РККА; не от них зависит ее боеспособность, а, следовательно, и обороноспособность страны. Это не означало, что от партизанства отказались; просто было решено, что это — дело хорошее, но третьестепенное.

Как замечает, белорусский историк А.К. Соловьев, «предполагалось, что основная масса руководителей партизанского движения при необходимости может готовиться в начале войны. На этот же период откладывались и основные мероприятия по организации партизанских штабов и непосредственный подбор и формирование ими партизанских групп и отрядов, в том числе подразделений специального назначения органов госбезопасности».

IV. «Пиши поболее, что басурман считать…»

Отдельным вопросом является вопрос о влиянии Великой чистки на работу по линии «Д». И.Г. Старинов (а за ним все остальные) считал, что «в 1937-1938 годах в результате необоснованных репрессий почти не[329] осталось хорошо подготовленных кадров партизан и диверсантов. Как стало позже известно, от репрессий погибло в десятки раз больше хорошо подготовленных партизанских командиров и специалистов, чем за всю Великую Отечественную войну. Партизанские кадры понесли невосполнимые потери. Были репрессированы все известные мне работники IV Управления Генштаба, ОГПУ, секретари обкомов, которые в начале тридцатых годов занимались подготовкой к партизанской войне, репрессированы командиры Красной Армии, имевшие специальную партизанскую подготовку. Например, погибли те, кого готовили для поступления на работу к врагу. Эти люди располагали заготовленными складами мин для паровозов; я не нашел после войны ни одного из них… Многие замечательные командиры, такие, как Медведев, Руднев, Прокопюк, были арестованы, но впоследствии отпущены. Это был страшный, невосполнимый удар по нашим партизанам. Уцелели в основном участники войны в Испании. Именно они встали во главе тех школ, которые впоследствии сформировали партизанские кадры Великой Отечественной». Эта точка зрения сейчас является общепринятой.

Вообще следует заметить, что в 80-х — 90-х годах обращение к теме работы по линии «Д» было связано именно с осуждением репрессий в РККА в 30-х гг. Именно с репрессиями А.Н. и Л.А. Мерцаловы связывали свертывание работы по линии «Д», утверждая, что подготовка к ведению партизанских действий, как и «все достижения прогрессивных военных деятелей после их ареста», была сведена к нулю и «объявлена «вражеской», поскольку проводилась[330] под руководством И. Уборевича, И. Якира, В. Блюхера и других».

С репрессиями же связывает отказ от «партизанской стратегии» В. Квачков: «в результате репрессий… кадровые советские диверсанты были поголовно уничтожены. Уцелели только те, кто был отправлен в Испанию». С ним соглашается и П.Е. Брайко, вообще заявивший, что из всех подготовленных партизан-диверсантов после репрессий уцелело только двое: И.Г. Старинов и СВ. Руднев (утверждение, которое из-за его очевидной неадекватности никто даже не критикует).

К сожалению, эти авторы не обосновали своей точки зрения; судя по всему, она основывается исключительно на упоминавшихся воспоминаниях И.Г. Старинова (в случае с П.Е. Брайко еще и неправильно понятых), в которых впервые была высказана идея связи прекращения подготовки к партизанской войне с репрессиями. Необходимо, однако, учитывать, что вышли эти воспоминания в 1964 году, на исходе «оттепели», когда все беды в истории СССР связывались с репрессиями и «культом личности».

Между тем, массовые репрессии в РККА вообще один из самых непростых эпизодов советской военной истории; вопрос о репрессиях среди людей, участвовавших в подготовке к партизанской войне, является лишь частным (но от того не менее трудным для рассмотрения) случаем. Здесь необходим четкий анализ произошедшего. Во-первых, были ли репрессированные сотрудники Разведупра и НКВД арестованы по причине своего участия в работе по линии «Д» или нет? Во-вторых, репрессировались ли целенаправленно подготовленные и легализованные рядовые[331] партизаны и диверсанты или о них просто «забыли»? Ведь то, что на начало Великой Отечественной большинство их не смогли найти, вовсе не говорит о том, что все были уничтожены, — за восемь лет с человеком могло произойти многое. Вопросов много, и ответить на них можно только после тщательного исследования с привлечением нового фактологического материала; пока же можно сделать лишь некоторые предположения.

Можно отметить то, что большинство фактов, приводимых в качестве примера репрессий сотрудников линии «Д», представляются малодоказательными. Некоторую ясность в этот вопрос может внести, если можно так выразиться, «персональный» подход. Корпорация советских диверсантов была достаточно немногочисленной (И.Г. Старинов впоследствии справедливо замечал: «В нашем деле все решает ас, а не толпа») и, с другой стороны, замкнутой. Эти качества (немногочисленность и замкнутость) облегчают нашу задачу.

Прежде всего определим численность этой корпорации.

Как уже говорилось, на Украине имелось две специальные школы (разведотдела штаба УВО и ГПУ УССР) с филиалами и два учебных пункта ДТО ОГПУ Юго-Западных железных дорог. В БВО существовала специальная школа, возглавляемая А. К. Спрогисом; по линии военной разведки подготовка проводилась разведотделом штаба округа, который также, по-видимому, имел учебные пункты. В Москве функционировала т.н. школа Сверчевского. Школы, по нашим понятиям, это были очень небольшие (одновременно обучались от 6 до 40 чел.). Преподавательский состав был опять-таки невелик;[332] одни и те же люди преподавали в различных учебных заведениях. Всего количество офицеров, готовивших партизан в спецшколах, можно оценить примерно в 20 — 30 человек по всей стране.

Далее. На Украине к 1933 было подготовлено и хорошо законспирировано более 50 диверсионных групп численностью от 2 до 6 человек каждая, имелось не менее 30 организаторских групп численностью до 12 человек, более 20 партизанских отрядов по 20 — 50 человек и более 20 диверсионно-разведывательных групп по 6 — 8 человек, способных действовать и за рубежом, — всего более полутора тысяч человек.

В Белоруссии подготовили шесть партизанских отрядов численностью каждый от 300 до 500 человек; кроме того, в приграничных городах и на железнодорожных узлах были созданы и обучены подпольные диверсионные группы. Таким образом, общее количество комсостава в подготовленных отрядах и организаторских группах можно оценить как 150 — 200 чел. К этому числу необходимо прибавить и тех офицеров, которые в разведотделах штабов военных округов, в ГПУ республик и в центральных аппаратах Разведуправления и ОГПУ занимались подготовкой по линии «Д». Эта категория в чем-то пересекается с первыми двумя (особенно на местах) и потому особого изменения в наши цифры не внесет.

Таким образом, численность комсостава по линии «Д» можно приблизительно оценить максимум в 200 — 250 чел. Если же выделить из этого числа всех тех, кто занимался работой по линии «Д» профессионально (а не просто проходил соответствующее обучение, а затем «консервировался»), то мы получим не более 70 — 80 офицеров.[333]

На настоящий момент собраны различные по своей полноте биографические данные на 41 человека, занимавшие те или иные руководящие посты по линии «Д». Такая выборка представляется достаточно репрезентативной и позволяет получить ответы на ряд интересующих нас вопросов.

Рассмотрим прежде всего уцелевших диверсантов.

Многие партизанские командиры с подготовкой начала 30-х участвовали в войне в Испании (18 из 41 чел., 44%); там мы встречаем массу высококлассных специалистов — А.К. Спрогиса, Х.И. Салныня, Х.У.Д. Мамсурова, С.А. Ваупшасова, К.П. Орловского, НА. Прокопюка, В.А. Трояна, В.З. Коржа, A.M. Рабцевича, Н.К. Патрахальцева, М.К. Кочегарова, и, конечно же, И.Г. Старинова. Все они в начале 30-х гг. занимали достаточно высокие посты: командиров партизанских «бригад» (С.А. Ваупшасов, К.П. Орловский, В.З. Корж, A.M. Рабцевич), начальников или штатных преподавателей специальных школ (А.К. Спрогис, М.К. Кочегаров, И.Г. Старинов) или же являлись сотрудниками непосредственно осуществлявших работу по линии «Д» структур (Х.И. Салнынь, Х.У.Д. Мамсуров, Н.К. Патрахальцев, А.К. Спрогис). Здесь необходимо кое-что отметить. В настоящее время, с легкой руки И.Г. Старинова, считается, что «Берзин добился направления в Испанию хорошо подготовленных, опытных командиров и специалистов — выпускников спецшкол в СССР». На самом деле это не так. Воевавшие в Испании советские военспецы-«диверсанты» в начале 30-х гг. были не выпускниками спецшкол, а их начальниками и командирами партизанских отрядов.[334]

Таким образом, если бы имели место целенаправленные репрессии против лиц, осуществлявших подготовку к партизанской войне, все перечисленные пострадали бы в первую очередь. Поскольку этого не произошло, мы можем высказать предположение о том, что работа по линии «Д» сама по себе не преследовалась.

Тем не менее, возвращаясь из Испании, все они сталкивались с серьезными проблемами; рассмотрев эти проблемы, мы сможем кое-что уяснить для себя.

Секретный уполномоченный спецотделения «А» Разведупра Хаджи-Умар Джиорович Мамсуров в Испании руководил всеми партизанско-диверсионными операциями со стороны Разведупра. Пока он воевал в Испании, его дядя Саханджери Мамсуров был расстрелян как троцкист. Для Мамсурова это, однако, никаких последствий не имело; напротив, по возвращении на Родину он получил должность начальника отделения «А» (диверсии) Разведывательного управления.

Илья Григорьевич Старинов, в Испании доросший до советника XIV специального корпуса (точнее, его отряд вырос в корпус) и ставший вторым по значению советским советником-«диверсантом», по возвращении в СССР был награжден орденами Ленина и Красного Знамени. Через некоторое время его «пригласили на Лубянку и предложили написать все о своей работе с Якиром и Берзиным». После личного заступничества К.Е. Ворошилова его оставили в покое, присвоили звание полковника и назначили начальником Центрального научно-исследовательного полигона железнодорожных войск. Больше проблем с органами внутренних дел у него не возникало.[335]

Артур Карлович Спрогис по возвращении из Испании столкнулся, по всей видимости, с достаточно серьезными проблемами; как пишет В.И. Боярский, «только поступление Спрогиса в Академию им. М.В. Фрунзе по личной рекомендации наркома обороны К.Е. Ворошилова да счастливая случайность, как вспоминал он не раз в личных беседах, отвели от него угрозу ареста».

Гай Лазаревич Туманян, с 1935 года возглавлявший спецотделение «А» Разведупра, в апреле 1938 был снят с этой должности. Высшая точка репрессий в РУ к этому времени была уже пройдена, однако аресты продолжались. Нет сведений, что Туманяна пытались арестовать, однако это вполне можно предположить. До этого, впрочем, дело не дошло, и Туманян всего-навсего был назначен военным комиссаром Военно-инженерной академии РККА.

Сходным образом обстояло дело с диверсантами-сотрудниками НКВД. Константин Прокофьевич Орловский по возвращении в СССР узнал, что брат его жены расстрелян «за шпионско-диверсионно-террористическую работу по заданию польской разведки»; на самого Орловского имелся материал. Орловского, однако, не арестовали. С января 1938 по февраль 1939-го Орловский — студент спецкурсов НКВД, с февраля 1939 по март 1940-го «пом. директора Чкаловского с/х института». Дивная должность!

Старший советник по разведывательно-диверсионным операциям при штабе XIV корпуса Станислав Алексеевич Ваупшасов также имел серьезные проблемы и даже был исключен из партии. В 1940-1941 гг. мы видим его на разведывательной работе[336] в Финляндии и Швеции; а надо сказать, что скандинавские страны были в ту пору великолепным убежищем: из-за внешнеполитических соображений работавших там не арестовывали. «Репрессии практически обошли стороной руководителей разведки по Скандинавии, — вспоминал П.А. Судоплатов. — Не был подвергнут репрессиям и аппарат военного атташе, бесперебойно работавший в Финляндии».

Вернувшийся из Испании Николай Архипович Прокопюк должен был быть назначен «на пост начальника отделения украинского НКВД, в задачу которого входила подготовка сотрудников к ведению партизанских операций на случай войны с Польшей или Германией. Услышав о нашем предложении, Хрущев тут же позвонил Берии с решительными возражениями. Возражения Хрущева вызваны были, как выяснилось, тем, что в 1938 году брат Прокопюка, член коллегии наркомата просвещения Украины, был расстрелян как «польский шпион»». Прокопюка исключили из партии и понизили в должности; войну Николай Архипович встретил на оперативной работе под прикрытием должности сотрудника хозгруппы полпредства СССР в… — конечно же, в Финляндии.

Невредимыми пережили Великую чистку В.З. Корж, В.А. Троян, A.M. Рабцевич, Н.К. Патрахальцев, М.К. Кочегаров, А.И. Эмильев.

Объективность требует взглянуть и на тех, кто не пережил Великой чистки. М.Ф. Сахновская, в начале 30-х гг. возглавлявшая в Разведупре отдел по подготовке к партизанской войне, была в апреле 1937 года арестована и 31.07.1937 приговорена к ВМН. Надо, однако,[337] заметить, что еще в 1928 году она исключалась из партии за троцкизм и высылалась в Сибирь, а потому в 1937 году уцелеть могла лишь чудом.

Главный советник по разведке XIV специального корпуса Х.И. Салнынь в марте 1938 года был досрочно отозван из Испании, арестован и расстрелян 08.05.1939. Близкий соратник Я.К. Берзина, он так же едва ли мог уцелеть.

Начальник Особой группы при председателе ОГПУ Яков Исаакович Серебрянский был арестован летом 1938 года «по подозрению в шпионской деятельности», приговорен к смертной казни. Привести приговор в исполнение, правда, не успели: в августе 1941 года знания Серебрянского понадобились, и он был амнистирован.

Старший военный советник XIV специального корпуса республиканской армии майор госбезопасности Григорий Сергеевич Сыроежкин был отозван в Москву в конце 1938 года, в феврале 1939-го арестован и в конце того же месяца расстрелян.

Всего из участвовавших в войне в Испании 18 чел. лишь двое были репрессированы (Х.И. Салнынь, Г.С. Сыроежкин), и об одном нет информации. Уцелело 16 чел. (89%).

Исходя из всего сказанного, можно отметить два момента. Первое — всеобъемлемость, тотальность Великой чистки: любой сотрудник Разведупра или НКВД рано или поздно попадал в поле внимания следственных органов. Второе — тот факт, что как только наши герои в это поле внимания попадали, случалось чудо, и их оставляли в покое. Я лично не отрицаю возможность чудес, но поскольку такие чудеса происходили регулярно, можно предположить, что были это не совсем чудеса,[338] а скорее целенаправленная политика по сохранению партизанско-диверсионных кадров — в тех случаях, когда это было можно сделать.

Разумеется, спасали не всех.

По всей видимости, для того чтобы уцелеть в Великой чистке, диверсант должен был не быть «старым большевиком» (поэтому в случае с М.Ф. Сахновской и Х.И. Салнынем ничего поделать было нельзя). Далее, он должен был быть действующим диверсантом, а не просто человеком, когда-то в этом направлении работавшим или подготавливаемым. Это одновременно говорило и о высокой квалификации.

Если диверсант «переквалифицировался», специально его не преследовали, но и не спасали. Он мог, как командир одной из украинских партизанских «бригад» К.Е. Шинкаренко и другие бывшие партизанские командиры, попасть под каток репрессий, но мог и уцелеть, как, например, бывший командир другой украинской партизанской «бригады» М.Г. Салай, встретивший войну на должности начальника строительного треста (впоследствии партизанивший в немецком тылу). Здесь все зависело только от личного везения.

В том случае, когда диверсант удовлетворял вышеперечисленным требованиям, его спасали. Самое худшее, что могло ожидать такого человека, это исключение из партии, понижение в должности и назначение на какой-нибудь малозначительный пост. Право же, жизнь стоит гораздо дороже.

Всего же из 41 человека 7 (17%) было репрессировано, 22 (54%) репрессиям не подвергалось, и о 12 (29%) не имеется достоверной информации. По крайней мере[339] 21 человек (51%) впоследствии принимали участие в Великой Отечественной войне.

Таким образом, можно утверждать, что, во-первых, не было целенаправленных репрессий против людей, участвовавших в работе по линии «Д», и что, во-вторых, существовала целенаправленная политика по сохранению партизанско-диверсионных кадров. Это позволяет серьезно скорректировать существующую картину отношения военного и политического руководства страны к партизанско-диверсионной работе.

Впрочем, нет сомнений, что в ходе Великой чистки работа по линии «Д» потерпела серьезный урон, измерявшийся не в количестве репрессированных сотрудников, а в дальнейшей «заморозке» самой работы. Согласно воспоминаниям П.А. Судоплатова, «планы Я. Серебрянского по созданию спецназа в 1938 году на базе имевшейся при Особой группе школы по подготовке диверсантов реализованы не были в связи с его арестом».

V. Итоги

Как видим, реальная история подготовки партизанской войны в предвоенный период сильно отличается от описанной Резуном.

Во-первых, подготовка по линии «Д» была далеко не так эффективна, как принято считать; кроме того, в условиях 1941 года разработанные в начале 30-х годов мобилизационные и оперативные планы действий партизанских подразделений оказались неприменимыми. «Когда в 1941 году мы с участием С. Ваупшасова, Н. Прокопюка, К. Орловского проанализировали эти[340] планы, то оказалось, что они были совершенно неадекватными обстановке, которая сложилась к тому времени», — вспоминал впоследствии П.А. Судоплатов.

Во-вторых, в 30-е годы партизанские кадры готовили не только для действий на собственной территории, но и для использования на территории противника. Следовательно, свертывание работы по линии «Д» не было связано с агрессивными намерениями советского руководства. В противном случае эта подготовка была бы продолжена.

В-третьих, свертывание подготовки партизанской войны началось не осенью 1939 года, как утверждает Резун, а уже в середине 30-х годов, задолго до начала Второй мировой войны. Насколько можно понять, это произошло из-за повышения боеспособности Красной Армии. Вместе с тем об отказе от использования партизанских и диверсионных методов не было и речи. В структуре органов госбезопасности и военной разведки вплоть до начала войны продолжали функционировать диверсионные отделы.

В-четвертых, подготовленные партизанские и диверсионные кадры после начала Второй мировой не направлялись ни в подразделения ВДВ, ни в подразделения ОСНАЗА НКВД. На территорию противника их также не забрасывали. Рядовых партизан, проходивших подготовку в специальных школах и впоследствии легализованных в приграничных районах, не использовали вообще. Часть кадровых диверсантов была репрессирована, часть продолжала работу в «диверсионных» подразделениях Разведупра и НКВД, часть — была вынуждена служить на непрофильных должностях в структурах НКО,[341] НКВД и даже в гражданских ведомствах.

Вместе с тем предвоенная работа по линии «Д» не прошла даром. Обычно партизанская война разгорается неторопливо. В Югославии первые партизанские выступления начались спустя два месяца после оккупации страны немцами. В Греции партизанские отряды появились через десять месяцев после капитуляции. Во Франции — через полтора года. В Польше — почти через три. Конечно, и Югославия (где местные коммунисты под руководством Тито проявили выдающиеся организационные способности), и Польша (где эмигрантское правительство Сикорского откровенно тормозило развитие борьбы против оккупантов) являются крайними случаями. В нормальных условиях партизанская борьба начинается примерно через год после начала оккупации. В зависимости от эффективности деятельности карательных органов оккупантов и наличия помощи извне этот срок может немного увеличиться или уменьшиться, но кое-что остается неизменным. Патриоты должны наладить связь между собою, найти командиров с военным опытом, организовать тайный сбор оружия, запасов продовольствия и медикаментов. В условиях оккупации на все это требуется значительное время.

Именно из этой предпосылки исходило германское командование при подготовке вторжения в Советский Союз. Оно учитывало, что без столкновения с партизанами дело не обойдется, но было уверено, что произойдет это не сразу. В середине 1940 года контроль над оккупированной Польшей осуществлялся силами шести дивизий охраны тыла; для охраны тыла во время[342] войны с СССР было выделено девять охранных дивизий и четыре айнзатцгруппы полиции безопасности и СД численностью около 800 человек каждая. Кроме того, в распоряжении ОКХ за фронтом групп армий имелась полицейская дивизия СС, а офицеры и солдаты вермахта получили официальное разрешение убивать любого жителя оккупированных территорий, когда им это только заблагорассудится.

Сегодня мы знаем, что силы, выделенные нацистами для борьбы с партизанами, оказались совершенно недостаточными. Из этого, однако, не следует делать вывод об ошибках планирования, якобы допущенных в этом вопросе германским командованием. Предположить, что советское партизанское движение будет развиваться форсированно, было невозможно, и нацисты вполне обоснованно рассчитывали на обычное, неторопливое начало партизанской войны — такое же, как во Франции и Польше.

Однако в Советском Союзе уже на вторую неделю войны руководство страны призвало население к партизанской борьбе и предприняло первые мероприятия по организации партизанских отрядов. Для германского командования произошедшее стало неожиданностью, на которую было непонятно как реагировать. Гитлер высказался пренебрежительно: «Русские в настоящее время отдали приказ о партизанской войне в нашем тылу. Эта партизанская война имеет и свои преимущества: она дает нам возможность истреблять все, что восстает против нас». Более осторожный начальник Генерального штаба Гальдер задумчиво записал в дневнике: «Необходимо выждать, будет ли иметь успех воззвание Сталина, в котором он призвал всех[343] трудящихся к народной войне против нас. От этого будет зависеть, какими мерами и средствами придется очищать обширные промышленные области, которые нам предстоит занять». Командующие войсками на Восточном фронте предпочли готовиться к худшему: «Войска и их контрразведывательные органы стали очень внимательно следить за всем, что походило на попытки населения оказать сопротивление, ибо они были убеждены в том, что широкие круги населения повинуются приказу Сталина. Командные инстанции были готовы немедленно самыми жестокими мерами подавить малейшую попытку к организации сопротивления».

Правы в конечном итоге оказались пессимисты: быстрота принятого Кремлем решения о начале партизанской войны позволила форсировать ее развитие. Уже через три месяца после начала войны фельдмаршал Кейтель указывал в приказе ОКВ, что коммунистическое повстанческое движение приняло массовый характер и создает «угрозу для немецкого руководства войной».

Благодаря проводившейся в предвоенный период работе по линии «Д» и партийные работники, и военные, и чекисты оказались морально готовыми к ведению партизанской войны. И партизанская война на оккупированных советских землях начиналась через считаные недели, а то и дни после прихода немецких войск.

Владимир Веселов

Доказательство от противного

Излюбленной темой критиков трудов Виктора Суворова являются его откровения по поводу качественного и количественного состава танковых войск РККА накануне войны. С завидным постоянством возникают дискуссии на тему, являются ли танки БТ страшным оружием агрессии или это всего лишь типичные образцы легких танков предвоенного периода. Противники теорий В. Суворова довольно подробно осветили историю развития колесно-гусеничных танков как в СССР, так и в других странах, опубликовали выдержки из инструкций и наставлений по их использованию, но воз, как говорится, и ныне там. Поклонники британского историка продолжают считать, что танки БТ предназначались исключительно для агрессии против всей Еропы.

А что, если признать, что в данном вопросе Владимир Богданович совершенно прав? Я предлагаю принять на веру утверждения В. Суворова о том, что оружие бывает наступательное и оборонительное, что основным видом движения БТ было «на колесах» и так далее. Однако вместо того, чтобы просто повторять выводы, которые из этих положений делает В. Суворов, мы попробуем разобраться во всем самостоятельно.[345]

Почему Сталин не расстрелял инженера Кошкина

Гусеницы — это только средство попасть на чужую территорию, например, на гусеницах преодолеть Польшу, а, попав на германские автострады, сбросить гусеницы и действовать на колесах.

В. Суворов. «Ледокол»

1.

Сначала приведу пространную цитату, чтобы вам было понятнее, что же такое настоящий танк-агрессор.

«Основное преимущество танка БТ — скорость. Это качество было доминирующим над остальными качествами настолько, что даже вынесено в название танка — быстроходный.

БТ — это танк-агрессор. По всем своим характеристикам БТ похож на небольшого, но исключительно мобильного конного воина из несметных орд Чингисхана. Великий завоеватель мира побеждал всех своих врагов внезапным ударом колоссальных масс исключительно подвижных войск. Чингисхан уничтожал своих противников в основном не силой оружия, но стремительным маневром. Чингисхану нужныбыли не тяжелые неповоротливые рыцари, но орды легких, быстрых, подвижных войск, способных проходить огромные пространства, форсировать реки и выходить в глубокий тыл противника.

Вот именно такими были танки БТ.[346] Их было произведено больше, чем ВСЕХ типов во ВСЕХ странах мира на 1 сентября 1939 года. Подвижность, скорость и запас хода БТ были куплены за счет рациональной, но очень легкой и тонкой брони. БТ можно было использовать только в агрессивной войне, только в тылах противника, только в стремительной наступательной операции, когда орды танков внезапно врывались на территорию противника и, обходя очаги сопротивления, устремлялись в глубину, где войск противника нет, но где находятся его города, мосты, заводы, аэродромы, порты, склады, командные пункты и узлы связи.

Потрясающие агрессивные характеристики танков БТ были достигнуты также за счет использования уникальной ходовой части. БТ на полевых дорогах двигался на гусеницах, но, попав на хорошие дороги, он сбрасывал тяжелые гусеницы и дальше несся вперед на колесах как гоночный автомобиль. Но хорошо известно, что скорость противоречит проходимости: или — скоростной автомобиль, который ходит только по хорошим дорогам, или — тихоходный трактор, который ходит где угодно. Эту дилемму советские маршалы решили в пользу быстроходного автомобиля: танки БТ были совершенно беспомощны на плохих дорогах советской территории. Когда Гитлер начал «операцию «Барбаросса», практически все танки БТ были брошены. Даже на гусеницах их использовать вне дорог было почти невозможно. А на колесах они не использовались НИКОГДА. Потенциал великолепных танков БТ не был реализован, но его и НЕЛЬЗЯ БЫЛО РЕАЛИЗОВАТЬ НА СОВЕТСКОЙ ТЕРРИТОРИИ».

(Ледокол. Гл. 3).[347]

Теперь сделаем некоторые выводы:

1. Главное качество танка-агрессора — скорость.

2. Мощная броня танку-агрессору не нужна.

3. Танк-агрессор не предназначен для прорыва обороны противника.

4. Танк-агрессор предназначен действовать там, где противник не может оказать организованное сопротивление.

Переходим к другому танку, который Владимир Богданович тоже постоянно хвалит в своих сочинениях, к Т-34.

В главе одиннадцатой «Самоубийства» он даже объявляет Т-34 «лучшим танком всех времен и народов». Возможно, это некоторое преувеличение, но лучшим танком Второй мировой войны Т-34 признают многие авторитеты. Однако мы-то с вами знаем, что он оказался лучшим в той войне, которая случилась на самом деле, а в той войне, которую планировал вести Сталин, Т-34 выглядел бы обыкновенной посредственностью. Дело в том, что ЕГО НЕЛЬЗЯ БЫЛО ИСПОЛЬЗОВАТЬ НА АВТОСТРАДАХ ГЕРМАНИИ!

Вспомним еще раз сценарий начала войны, описанный Владимиром Богдановичем в «Ледоколе». Танки-агрессоры преодолевают на гусеницах бездорожье Польши и, оказавшись на автострадах Германии, сбрасывают гусеницы и мчатся вперед. Преодолеть бездорожье Польши Т-34 сможет, пожалуй, быстрее, чем БТ (благодаря широким гусеницам и мощному дизельному двигателю). Но вот он оказался на автостраде, и что дальше? Сбросив гусеницы, он превратится в неподвижную огневую точку, а не сбрасывая их, он сможет[348] развить скорость всего лишь в 51,2 км/час. И эту скорость он развивает и на разбитом российском проселке, и на великолепной немецкой автостраде.

Малолитражка DKW, которую в то время имел каждый второй немецкий фермер и каждый третий немецкий клерк, развивала скорость 90 км/час. Мотоциклетка «Цюндап», которую имел или мог иметь каждый квалифицированный немецкий рабочий, — 75 км/час. А танк Т-34 всего 51,2 км/час. Ну что это за танк, который не может угнаться за мотоциклом! Ясно, что это никак не танк-агрессор.

В оборонительных боях, которые Т-34 пришлось вести в июне 41-го, он зарекомендовал себя прекрасно. Хорошо проявил он себя и в наступательных операция, которые вела Красная Армия на протяжении всей войны. Только наступления эти были совсем не похожи на те, которые собирался, если верить В. Суворову, вести Сталин в июле 41-го. Т-34 использовался для прорыва оборонительных линий неприятеля, преследования на сравнительно небольшую глубину, встречных боев. Для удара же в спину ничего не подозревающему противнику и прорыва на стратегическую глубину он совершенно не подходит.

Так что для агрессивной, наступательной войны нужны были колесно-гусеничные танки, которых в СССР было и так больше, чем танков всех типов во всех армиях мира.

Но никогда не следует останавливаться на достигнутом, поэтому Сталин заботился не только о модернизации армии своих БТ, но и о дальнейшем развитии идеи колесно-гусеничного танка-агрессора.

В октябре 1937 года заводу № 183[349] было выдано задание на разработку совершенно новой колесно-гусеничной машины. Первоначально она именовалась БТ-20, но позднее получила название А-20. Да-да, это был тот самый автострадный танк, о котором поведал нам Владимир Богданович.

2.

Владимир Богданович не счел нужным подробно рассказать нам об этой машине, и неудивительно. Дело в том, что даже при беглом знакомстве с ее характеристиками вся «агрессивность» куда-то исчезает. А-20 имел ту же самую 45-мм пушку, что и БТ, и не намного более толстую броню. Впрочем, В. Суворов указывает:

«Основное преимущество танка БТ — скорость. Это качество было доминирующим над остальными качествами настолько, что даже вынесено в название танка — быстроходный… Подвижность, скорость и запас хода БТ были куплены за счет рациональной, но очень легкой и тонкой брони…»

(Ледокол. Гл. 3).

Так что не в броне и вооружении дело, а в скорости. Но со скоростью А-20 дело обстоит совсем плохо.

Все отечественные и зарубежные справочники дружно указывают скорость танка А-20 65 км/час как на гусеницах, так и на колесах. Как же это стыкуется с утверждением В. Суворова: «Главное назначение А-20 — на гусеницах добраться до автострад, а там, сбросив гусеницы, превратиться в короля скорости» (Ледокол. Гл. 3). Танк, выжимающий 65 км/час,[350] на короля скорости никак не тянет. Да и вообще, зачем делать колесно-гусеничный танк, который на колесах передвигается с той же скоростью, что и на гусеницах?

Впрочем, это противоречие можно снять, хотя и с натяжкой. В той же третьей главе «Ледокола», говоря о танках БТ, Владимир Богданович дает такое примечание: «Советские источники дают цифру 86 км/час, иногда даже. Объяснение простое: на советских дорогах слишком мощный двигатель рвал силовую передачу, поэтому приходилось ставить ограничители мощности. На автострадах ограничитель можно было просто снять… Лучшие западные испытания танков БТ дают скорость не 70 км/час, а 70 миль/час».

Конечно же, и на танках А-20 стоял тот же ограничитель мощности, без которого скорость его на колесах была значительно больше.

К сожалению, западных испытаний А-20 не проводилось (только восточные), поэтому точной скорости танка мы узнать не можем, придется прибегнуть к экстраполяции. Если танк БТ-7 при скорости на гусеницах 52 км/час на колесах давал (по В. Суворову) 100 км/час, стало быть, А-20, имевший скорость на гусеницах 65 км/час, на колесах мог мчаться со скоростью порядка 115 км/час.

Впрочем, скорость А-20 могла быть и еще больше, может быть, даже 130 км/час. Вот это действительно «король скорости», от него не мог бы удрать на автостраде не то что какой-то мотоцикл, но даже «Мерседес», на котором любил раскатывать Гитлер.

Но это мелочи. Владимир Богданович мог бы и сам все это рассказать, если бы решился подробно поговорить об автострадном танке А-20.[351] А не решился он это сделать вот почему.

К маю 39-го был готов опытный образец танка, а к августу окончены его заводские испытания. Танк полностью удовлетворял требованиям военных, а кое в чем и превосходил их (первоначальное задание предусматривало установку 45-мм пушки, на окончательном же варианте могло устанавливаться 76-мм орудие). Казалось бы, А-20 тут же должен был пойти в серию, но вместо этого почему-то начался серийный выпуск Т-34.

А откуда, собственно говоря, этот Т-34 вообще взялся?

3.

В устах кремлевских фальсификаторов (так В. Суворов называет всех не согласных с его теорией) история создания «тридцатьчетверки» выглядит так: получив задание на разработку танка А-20, конструкторский коллектив решил в инициативном порядке, параллельно разработать другую, чисто гусеничную машину.

Скажите мне, для каких доверчивых идиотов это пишется? На дворе 37-й год, все лубянские подвалы забиты ожидающими своей очереди получить пулю в затылок, «инициативными» (а проще говоря, осмелившимися иметь хоть какую-то мыслишку, на йоту отличающуюся от мнения Сталина) товарищами. И тут главный конструктор танкового завода (кстати, только что сменивший посаженного за ту самую «инициативу» А.О. Фирсова) вдруг решается самовольничать и разрабатывать машину, которая в будущей войне совершенно не нужна.[352] Правда, новый танк в документах числился под индексом А-32, т.е. «заговорщики» пытались прикрыть истинную сущность машины «автострадным» названием. Но, думаю, никого это не обмануло, наверняка стукачи быстренько донесли куда следует, какой такой «автострадный» танк разрабатывает вредитель Кошкин и его шайка.

Но для ареста главного конструктора оборонного предприятия требовалась санкция с самого верха. Так что донесение советских патриотов пошло по цепочке наверх. Судя по тому, что никаких санкций к руководству КБ применено не было, по той же цепочке с самого верха спустилось указание: «Не трогать».

Этот факт странен сам по себе, но еще более загадочно выглядят дальнейшие события. В августе 38-го на рассмотрение Главного военного совета РККА при Наркомате обороны поступили проекты двух танков — заказанного А-20 и «инициативного» А-32. Военный совет единодушно высказался за А-20, но Сталин предложил воплотить в металле и испытать оба варианта!

Кремлевские историки утверждают, что якобы Сталин прислушался к мнению танкистов, только что вернувшихся из Испании и утверждавших, что чисто гусеничный танк предпочтительнее колесно-гусеничного. Для войны в Испании это, может быть, и было верно, республиканская армия вела преимущественно оборонительные бои, да и автострад на Пиренейском полуострове не больше, чем в России. В такой войне действительно высокая скорость танков была не столь важна, но требовалось мощное бронирование. Но ведь Сталин, как нас старается убедить В. Суворов, готовился совсем к другой войне, агрессивной,[353] наступательной, в которой скорость танку куда нужнее, чем броня.

Дальше ситуация совсем запутывается. В сентябре на полигон под Москвой прибыл колесно-гусеничный танк А-20 и чисто гусеничный А-32. Комиссию по приемке возглавлял сам нарком обороны Ворошилов (как известно, никогда и ни в чем не имевший собственного, отличного от сталинского, мнения). И вот по представлению этой комиссии все работы по автострадному танку А-20 были свернуты, а чисто гусеничный А-32 было решено доработать и запустить в серию. И 31 марта 1940 года был принят на вооружение знаменитый Т-34!

Чувствуете, какая загадочная получается история? Казалось бы, все предельно ясно — готовишься к агрессивной войне, запускай в серию колесно-гусеничный танк. Готовишься к оборонительной — гусеничную машину. Где-то до середины 1938 года все шло правильно, Сталин готовился к агрессии, в производстве и разработке были исключительно колесно-гусеничные танки с карбюраторными двигателями. Но вот он о чем-то задумался, и на ХПЗ тайно спускается приказ начать разработку чисто гусеничной машины (мы ведь не станем верить кремлевским фальсификаторам, что Т-34 разрабатывался «в инициативном порядке»). Наконец в конце 1939 года Сталин принимает окончательное решение, и Т-34 поступает на вооружение, причем в качестве основного среднего танка. Более того, несколько месяцев спустя прекращается производство последнего танка-агрессора БТ-7 и даже запчастей к нему!

Можно, конечно, предположить, что того количества БТ, которое уже имелось к началу 1940 года, вполне хватало для покорения Европы. Но, поверить в то,[354] что наши танки могли пройти всю Польшу, Германию, Бельгию и Францию без ремонта, никак невозможно. А как производить ремонт, если запчастей нет?

Стало быть, задача доехать на колесах до берегов Атлантического океана с танков БТ была явно снята.

Чем «Клим Ворошилов» лучше «Сергея Мироновича Кирова»?

Некоторые типы советских танков имели названия в честь коммунистических лидеров: KB — Клим Ворошилов, ИС — Иосиф Сталин.

В. Суворов. «Ледокол»

1

Красой и гордостью Красной Армии в 30-е годы были танки Т-35. Громадные пятидесятитонные монстры, вооруженные тремя пушками и пятью, а то и семью пулеметами, в обязательном порядке принимали участие во всех парадах. Неторопливо проползая по Красной площади, они внушали советскому народу уверенность в надежности обороны страны. Но мы-то с вами знаем, что Сталин готовился не к обороне, а к агрессии, стало быть, танк Т-35 должен был быть чисто наступательным оружием.

Тут вроде бы получается неувязка. Германия, тоже готовившая агрессию (не против СССР, упаси боже, против Запада), тяжелых танков не имела. А вот исключительно миролюбивая Франция, только и мечтавшая как-нибудь отсидеться за своей линией Мажино, в 34-м году запустила в серию тяжелый танк В1.[355] Велись работы по созданию тяжелых танков и в Англии, но по недостатку финансирования в серию они пошли уже во время войны. Так что же, тяжелый танк — оружие оборонительное?

Чтобы остаться в рамках теории В. Суворова, нужно доказать, что западные тяжелые танки были оборонительными, советские наступательными.

Ну что же, для исследователя, вооруженного революционным методом Владимира Богдановича, ничего невозможного нет. Давайте будем считать, что «оборонительность» или «наступательность» тяжелого танка зависит от количества башен.

Возьмем, для примера, французский В1. Он имел всего одну башню с 47-мм пушкой. Кроме того, в корпусе справа устанавливалось 75-мм орудие, имевшее весьма ограниченный сектор обстрела. Понятно, что это чисто оборонительный танк. Он должен был служить своего рода подвижной огневой точкой, которую можно было оперативно перебросить на угрожаемый участок. 75-мм пушка, наводить в цель которую приходилось разворотом корпуса танка, предназначалась для стрельбы по неподвижным целям или шрапнелью по наступающей пехоте, 47-мм орудие в башне могло поражать вражеские танки или оперативно расстреливать выдвигающиеся на прямую наводку противотанковые средства противника.

Теперь посмотрим на наш Т-35. Собственно, достаточно на него именно посмотреть, в прямом смысле этого слова, — утыканный со всех сторон пушками и пулеметами, он даже вид имеет какой-то ужасно агрессивный. Понятно, что использоваться он мог только для наступления. Орудие в главной башне (главный калибр, так сказать) предназначено для разрушения[356] оборонительных сооружений противника. Пока 76-мм пушка занимается этим, 45-мм орудия в малых башнях ведут борьбу с противотанковой артиллерией и танками. Ну а пулеметы в башнях и корпусе уничтожают живую силу. Характерно, что вооружение Т-35 располагалось так, чтобы обеспечить круговой обстрел, т.е. танк мог сражаться, когда противник был со всех сторон. Понятно, что такая ситуация может быть только в наступлении, когда танк, прорвав первую линию обороны, оказывается перед второй, а следующая за ним пехота и легкие танки еще не успели зачистить оставшиеся за кормой Т-35 окопы.

2

Предвижу, что знатоки танкостроения примутся высмеивать эту мою теорию, доказывать, что в наступлении Т-35 использовать было проблематично. Чтобы избежать ненужной дискуссии, приведу другую теорию, оспорить которую невозможно.

Представьте себе мирный немецкий городок где-нибудь в Саксонии или Тюрингии. Жители поутру собираются на базарной площади, чтобы обсудить последние вести с Восточного фронта, где доблестный вермахт вот уже третий день ведет тяжелые бои с коварно напавшими на Германию красными. И вдруг по автостраде, пересекающей городок с востока на запад, в город на страшной скорости врываются какие-то непонятные машины. Некоторые из них проносятся дальше на запад без остановок, другие ненадолго сворачивают к бензозаправочной станции.

Жители, конечно, разбегаются по домам и там принимаются тупо соображать, что же это было?[357] Разглядеть подробно проскочившие на стокилометровой скорости машины никто не успел, кое-кто только заметил, что у них много колес и то ли пушка, то ли пулемет в башне. Бургомистр пытается дозвониться до какого-нибудь начальства, чтобы получить указания, но связь не работает. Собирается экстренное заседание магистрата, на котором стоит один вопрос: что же это было? Кто-то из молодых высказывает предположение, а не русские ли это танки? Но старые и опытные члены магистрата, среди которых есть ветераны, бывшие при Камбре, поднимают его на смех и рассказывают, как должны выглядеть настоящие танки, какой ужас они вызывают одним своим видом.

К вечеру магистрат приходит к мнению, что это были русские броневики, случайно прорвавшиеся через линию фронта, тут же сомкнувшуюся за ними (если бы было иначе, за броневиками обязательно следовала бы пехота). Конечно же, где-то там дальше их встретили регулярные части и давно уничтожили. Может, только несколько машин уцелело и, возможно, попробует прорваться обратно к своим через городок. Значит, нужно соорудить на автобане несколько баррикад, собрать городское ополчение, вооружить его и т.д.

Но тут на восточной окраине раздаются страшный лязг и грохот — это в городок вступает колонна из трех Т-35. Жуткие махины, поводя по сторонам дулами орудий и пулеметов, не спеша проползают по главной улице. В домах трясется мебель, звенят стекла, с каминов и горок летят на пол фарфоровые пастухи и пастушки, а бюргерские души уходят в пятки. Бургомистр тут же[358] прекращает всякие разговоры о баррикадах и сопротивлении, достает из шкафа ключ от города и торопится на площадь, где его уже поджидает русский майор, назначенный комендантом города.

3

Т-35 прекрасно подходил для обеих своих функций (особенно для второй), но он был создан еще в начале 30-х годов, так что к началу войны несколько устарел. В конце 1938-го двум ленинградским заводам было выдано задание на разработку тяжелых многобашенных танков. Кировский завод разрабатывал танк СМК («Сергей Миронович Киров»), а Ленинградский завод опытного машиностроения имени Кирова танк Т-100. Танки проектировались под карбюраторный двигатель AM-34 (как и положено наступательному танку) и должны были иметь три башни, одну с 76-мм пушкой, две с 45-мм. Это вполне понятно, на Т-35 пулеметные башенки, размещенные рядом с малыми орудийными, не позволяли последним вести огонь на оба борта, поэтому от них и отказались. Непонятно другое, в процессе разработки оба танка лишились кормовой орудийной башни! Причем произошло это удивительно синхронно, где-то в декабре 38-го (я прямо-таки вижу, как чья-то рука с трубкой снимает с макетов танков одну башню). Кремлевские фальсификаторы нагло утверждают, что это было сделано с целью усиления брони при сохранении весовых характеристик. Поверить им мы никак не можем, в трехбашенном варианте эти танки имели бы броню в 50-60 мм, которую не могла пробить ни одна противотанковая пушка потенциальных противников.[359]

Но если принять любую из моих теорий о предназначении танков Т-35, все становится ясно. Если предположить, что круговой обстрел малых орудийных и пулеметных башен нужен был этому танку для действия против оставшейся за кормой живой силы противника, удаление кормовой башни означает, что новые тяжелые танки не предназначались для прорыва обороны. Ну а если считать, что большое количество пушек и пулеметов предназначалось для наведения ужаса на мирное население, уменьшение количества орудийных башен означает, что и эту задачу с тяжелых танков сняли.

Впрочем, дальше история тяжелых танков становится еще более загадочной. По словам кремлевских историков, якобы группа дипломников Военной академии механизации и моторизации имени Сталина, проходившая практику на Кировском заводе, по собственной инициативе разработала на базе танка СМК однобашенный танк KB («Клим Ворошилов») с дизельным двигателем!

Наглость этих фальсификаторов просто беспредельна! Получается, что лучший средний танк Второй мировой Т-34 разрабатывался чуть ли не в подполье, а один из лучших тяжелых был и вовсе дипломным проектом никому не ведомых слушателей академии.

Впрочем, дальше они врут еще более беспардонно, — в августе 39-го этот «дипломный проект» был выполнен в металле и был показан представителям правительства на подмосковном полигоне в Кубинке, а в декабре того же года принят на вооружение!

Даже если поверить в то, что сам проект был создан этими дипломниками (в дипломных проектах многое[360] допускается), то уж никак нельзя поверить, что директор завода решился тратить драгоценный металл и расходовать не менее драгоценное рабочее время на воплощение бредовых идей каких-то там слушателей. А если бы и решился, то не потащил бы свое преступное творение на подмосковный полигон.

Ну и, наконец, совершенно непонятна реакция руководства страны (точнее, Сталина) — вместо того, чтобы снять голову со всех виновных, он дает распоряжение принять KB на вооружение.

С первого взгляда видно, что KB — это чисто оборонительное оружие. Я не буду это доказывать, просто приведу цитату из В. Суворова:

«…В июне 1941 года в Литве, в районе города Рассеняй, один советский KB в течение суток сдерживал наступление 4-й германской танковой группы. Танковая группа — это четверть всех германских танковых войск. Один советский танк против германской танковой армии. Неизвестный старший сержант против генерал-полковника Тепнера».

(Последняя республика. Гл. 19).

Есть какие-то сомнения в том, что KB чисто оборонительное оружие? Хорошо, приведу пример того, как могли бы действовать KB в наступлении:

«…3-я и 8-я советские армии полностью уничтожены, а их тяжелые танки KB истреблены германскими зенитными пушками».

(Ледокол. Гл. 33).[361]

Очевидно, речь тут идет о знаменитой немецкой 88-мм зенитке, потому как более мелкие броню KB пробить не могли. Но эта зенитка — штука громоздкая и малоподвижная. Так что применять ее можно только в обороне. Желающих в этом убедиться отсылаю к любой книге, описывающей действия Роммеля в Африке. Именно он первым применил 88-мм зенитные орудия для отражения атак сильно бронированных английских танков. В наступлении же зенитки не могли двигаться за танками с более-менее приемлемой скоростью. Этим и объясняется тот факт, что наш KB смог противостоять в течение суток всей немецкой танковой группе, — чтобы подвести и установить на подходящей позиции 88-мм зенитку, времени нужно немало.

Так что у немцев летом 1941 года было оружие, способное противостоять наступающим KB, но не способное с ними расправиться, когда они обороняются. Ясно, что KB — чисто оборонительное оружие.

4

Однако на этом загадки не кончаются, сразу же после принятия на вооружение KB начались работы над еще более тяжелым КВ-2, вооруженным 152-мм гаубицей. По версии кремлевских фальсификаторов, эти танки были предназначены для прорыва долговременных укреплений противника. Но вот что интересно, в феврале 1940 года несколько КВ-2 были направлены на Карельский перешеек, где как раз шел прорыв линии Маннергейма, однако успехи их были весьма скромны. Один из танков действительно[362] участвовал в прорыве на второстепенном направлении, где разрушил гранитные противотанковые надолбы и расстрелял в упор парочку пулеметных ДОТов. На главном же направлении обошлись без этих мастодонтов. Тем не менее танк КВ-2 был принят на вооружение.

Вообще-то, создавать танк специально для разрушения долговременных оборонительных сооружений нет смысла. Ведь эти сооружения называются долговременными не только потому, что обороняться могут долго (кстати, далеко не всегда), а и потому, что строить их нужно долго (а вот это всегда). Кроме того, сооружения эти не могут маневрировать, они всегда остаются там, где их построили. Следовательно, противник, решивший штурмовать долговременную оборонительную линию, как минимум знает, где она проходит. А как максимум знает, и из каких сооружений состоит. Так зачем же тут нужен специальный танк? Даже если прежде чем выйти к полосе обороны, приходится преодолевать бездорожье, проще создать для этого небронированные или легкобронированные самоходные орудия. Им ведь необязательно стрелять по ДОТам и ДЗОТам прямой наводкой.

Такими самоходками были знаменитые немецкие мортиры «Карл» калибром аж в 600 мм. Немцы собирались преодолевать линию Мажино (а может, и линию Сталина), вот и создали специальное оружие для ее прорыва. В Советском Союзе же ничего такого создано не было.

Ну, ладно, попробуем поверить, что КВ-2 предназначался для прорыва долговременных укреплений. Это[363] вроде бы подтверждает наличие KB-2 с запасом бетонобойных снарядов в составе Прибалтийского военного округа. Перед войсками этого округа действительно лежала Восточная Пруссия, на территории которой оборонительные сооружения строились со времен псов-рыцарей. Но что делали те же КВ-2 с теми же бетонобойными снарядами на Украине? Широко известна фотография КВ-2, захваченного немцами где-то под Львовом. А ведь ни в Польше, ни в лежащей за ней Восточной Германии никаких оборонительных сооружений не было.

Ответ на эту загадку дают многократно описанные в литературе немецкие испытания КВ-2. Его снаряд проломил броню немецкого танка, ударил в двигатель и вместе с ним вылетел через заднюю броню.

А теперь вспомним, что для всех противотанковых и танковых орудий дается максимальная броня, которую они способны ПРОБИТЬ. Но ведь пробить броню мало, нужно что-то еще сделать за ней. Известны случаи, когда танки с несколькими пробоинами в броне продолжали успешно вести бой. Но даже если снаряд взрывается внутри танка, много ли вреда может нанести ему 37-, 45- или даже 76-миллиметровая болванка? Да, танк выйдет из строя, но противник его сможет эвакуировать, подремонтировать (иногда даже во фронтовых условиях), а потом снова бросить в бой. А вот после попадания 152-мм «бетонобойного» снаряда КВ-2 от танка остается только груда металла.

Вам эта версия кажется фантастической? Мне тоже. Но она не более фантастична, чем рассказанная[364] В. Суворовым история об автострадном танке А-20. Так что я не вижу причин, почему бы сторонникам Владимира Богдановича мне не поверить.

Вам может показаться, что все изложенные мной выше соображения по поводу «оборонительных» и «наступательных» тяжелых танков не более чем игра ума. Не спорю, но основана она на знаменитом тезисе В. Суворова — оружие бывает оборонительное и наступательное. Если же признать, что почти любое оружие можно использовать и для обороны, и для нападения, закрадывается крамольная мысль: а может быть, Советский Союз все же собирался обороняться? А танков у него было так много потому, что уж больно длинная сухопутная граница.

Сами понимаете, что признать это никак невозможно, поэтому и приходится каждый советский танк рассматривать под лупой на предмет «наступательности» и «оборонительности». Впрочем, даже без лупы, так сказать, невооруженным глазом видно, что любой тяжелый танк на роль танка-агрессора не подходит, потому как:

1. Скорость у него мала.

2. Броня у него мощная.

3. Его можно использовать для прорыва обороны противника.

4. Там, где противник не может оказать организованное сопротивление, он вообще не нужен.

Но, может быть, тяжелые танки должны были расчищать путь танкам-агрессорам? Вполне возможно, но для этого наши танковые войска должны были иметь соответствующую организацию.[365]

Зачем Сталин уничтожил свой инструмент агрессии

Германия имела мощные механизмы агрессии — танковые группы. Советский Союз имел в принципе такие же механизмы агрессии. Разница — в названиях и в количестве.

В. Суворов. «Ледокол»

1

В своих трудах В. Суворов сделал массу удивительных открытий не только в области истории и техники, но и в области стратегии. Вот одно из таких открытий:

«Для выявления ударных армий мы используем элементарное сравнение ударной мощи советских армий с германскими танковыми группами и с советскими предвоенными стандартами, определяющими, что такое ударная армия. Элемент, который превращает обычную армию в ударную, — это механизированный корпус новой организации (выделено мной. — В.В.), в котором по штату положено иметь 1031 танк. Включи один такой корпус в обычную армию, и она по своей ударной мощи сравняется или превзойдет любую германскую танковую группу».

(Ледокол. Гл. 16).

Мы, как всегда, примем на веру откровения маститого британского историка, но обратим внимание на слова «новой организации». Раз имеется новая организация, значит, была и старая. Владимир Богданович не вдается в подробности и не объясняет,[366] чем они отличаются друг от друга и вообще, зачем понадобилось ломать одну организацию и создавать другую. Попробуем разобраться с этим самостоятельно.

На 31 августа 1939 года в Красной Армии было четыре танковых корпуса. В состав каждого из них входили две танковые и одна мотострелковая бригады. В то время в РККА имелись танковые бригады четырех типов: легкотанковая бригада — 278 танков БТ; танковая бригада — 267 Т-26; тяжелотанковая бригада-136 Т-28, 37 БТ, 10 огнеметных; бригада Т-35 — 94 Т-35, 44 БТ и 10 огнеметных. В состав танковых корпусов входили именно легкотанковые бригады, то есть вооруженные танками БТ.

Как видите, это прекрасный инструмент агрессии. Пехота при поддержке приданных ей танковых частей (т.е. танковых и тяжелотанковых отдельных бригад) прорывает оборону противника. В прорыв входит танковый корпус, короли скорости БТ сбрасывают гусеницы и мчатся вперед. За ними подтягиваются сухопутные броненосцы Т-35, которые специально были сведены в отдельную бригаду и терроризируют население.

1 сентября 1939 года Гитлер напал на Польшу. Немецкие танковые корпуса, которые были значительно слабее советских (не говоря уж о том, что не имели на вооружении ничего хотя бы отдаленно приближающегося к БТ-7), прекрасно проявили себя в этой войне. По сути, они явились главным инструментом победы немцев.

17 сентября 1939 года «в спину Польши ударил Сталин». Его основным орудием были 15-й и 25-й танковые корпуса РККА. Об их эффективности говорит хотя бы то, что для выхода на демаркационную линию[367] (установленную пактом Молотова — Риббентропа) им понадобилось всего несколько дней.

Казалось бы, инструмент агрессии в руках Сталина есть, он проверен в деле, значит, нужно в срочном порядке формировать новые танковые корпуса по тем же штатам. Вместо этого в конце все того же 1939 года Сталин принимает решение РАСФОРМИРОВАТЬ ВСЕ ТАНКОВЫЕ КОРПУСА РККА!

Вместо танковых корпусов создавались отдельные танковые бригады и дивизии РГК (Резерва Главного командования). Конечно, количество танков в Красной Армии при этом не уменьшалось, но инструмент приобретал совсем другой вид.

Танковый корпус старой организации-это острый нож, способный легко проникнуть в тело противника и поразить его жизненно важные органы. Но вонзить его можно только в не защищенное доспехами место, ну а чтобы пробить доспехи, нужен совсем другой инструмент, более прочный, но и более массивный. Таким инструментом являлись пехотные корпуса и армии с приданными им танковыми бригадами. Получается, что в конце 1939 года Сталин решил усилить «пробивную способность» одного из своих инструментов, но при этом начисто уничтожил другой, не менее важный инструмент. Если полагать, что он все еще мечтал о порабощении Европы, решение странное — ведь уничтожен самый главный инструмент агрессии. А если полагать, что Сталин собирался защищаться, ничего странного нет.

В обороне танковые дивизии и бригады, приданные пехотным корпусам или армиям это вилы, которые могут остановить неприятеля (особенно если рукояткой их упереть в землю).[368] Если собираешься подкрасться к врагу сзади и подло ударить его в спину, тебе нужен нож. Если же собираешься встретить прущего на тебя неприятеля лицом к лицу и остановить его, лучше использовать вилы.

Что любопытно, и коммунистические фальсификаторы, и честные историки (так В. Суворов называет тех, кто разделяет его взгляды) дружно утверждают, что расформирование советских танковых корпусов в конце 1939 года было ошибкой. Однако сам Владимир Богданович об этом факте умалчивает по очень простой причине, — в рамках его теории никакой ошибки тут не было.

«Но самое интересное произошло через несколько дней: 27-й механизированный корпус был расформирован в пути. В оборонительной войне такие чисто наступательные формирования просто не нужны (выделено мной. — В. В.)».

(Ледокол. Гл. 27).

Стало быть, расформирование танковых корпусов означало все то же изменение концепции будущей войны. Проще говоря, вместо освободительного похода — оборонительная война.

Пусть вас не смущает, что речь в приведенной цитате идет не о танковом, а о механизированном корпусе. Вот что пишет В. Суворов по этому поводу:

«Ее главный ударный механизм теперь называется не танковым корпусом, а механизированным. Это чтобы лидеры сопредельного дружественного государства не беспокоились».

(Ледокол. Гл. 17).[369]

2

Впрочем, танковые корпуса в РККА отсутствовали недолго, уже в июне 1940 года было принято решение воссоздать танковые корпуса и даже увеличить их количество. Но это были совсем другие корпуса! Посмотрим на их штаты: при общей численности танков 1031 штука они должны были иметь 126 KB, 420 Т-34, 152 ОТ-26 и ОТ-133, 17 Т-40 (или Т-37) и всего лишь 316 БТ! О каком инструменте агрессии может идти речь, если как минимум половина танков в нем чисто оборонительные?

Мне возразят, что тяжелые и средние танки должны были взломать оборону противника, а уж потом вперед пошли бы танки БТ. Но В. Суворов в «Самоубийстве» написал такие бессмертные строки:

«По теории немедленно в момент взлома обороны в «чистый» прорыв надо вводить мощные танковые соединения, которым надлежит вырваться на оперативный простор. Но тут — суровая действительность. Помимо огня противника, минных полей и проволочных заграждений, наступающей пехоте мешает снег. Пехота в нем утопает. Оборона противника прорвана частично. Проще говоря: лед проломан достаточно глубоко, и до воды пока не добрались, и неясно, сколько его еще надо долбить. В данном случае «чистый» прорыв обеспечить не удалось — слишком медленно продвигается в снегу первый наступающий эшелон.

В этой обстановке командующий Юго-Западным фронтом генерал-лейтенант Н.Ф. Ватутин принимает решение вводить в сражение эшелон развития успеха — 1-й, 4-й и 26-й танковые корпуса… хотя[370] успеха еще нет. Решение командующего фронтом означает, что танковые корпуса вводятся в сражение ДО того, как для такого хода созданы условия. Решение означает, что танковые корпуса будут делать работу, для которой они не предназначены (выделено мной. — В.В). Решение означает, что танковые корпуса понесут тяжелые потери еще до того, как начнут выполнять свою собственную задачу»

(Самоубийство. Гл. 6).

Понимаете, в чем тут суть? Танк сам по себе не очень-то приспособлен для прорыва обороны противника, его обязательно должны поддерживать пехота и артиллерия. Поэтому обычно оборону проламывают пехотные части, желательно при поддержке танковых подразделений, входящих в состав этих частей или приданных им. А уж потом в прорыв входят танковые корпуса, вырываются на оперативный простор и делают там свое черное дело.

По такой схеме действовали немцы во время Польской и Французской кампаний. Только танков у них было мало (и танки были легкими и устаревшими, как доказал это Владимир Богданович), поэтому все они были сосредоточены в танковых корпусах, а пехоте с артиллерией приходилось взламывать оборону самостоятельно. Другое дело Красная Армия. Танков в ней было больше, чем во всех армиях всего мира вместе взятых, поэтому можно было использовать их и для поддержки пехоты.

До зимы 1939 года организация танковых войск была правильная, наступательная. Кроме танковых корпусов, имелись отдельные механизированные бригады и танковые полки,[371] а в составе пехотных полков имелись танковые батальоны. Так что оборону должна была прорывать пехота при поддержке легких Т-26 и средних Т-28. Потом в «чистый» прорыв вводились танковые корпуса, основным оружием которых были танки БТ, ну а далее см. «Ледокол».

А механизированный корпус образца 40-41 годов для таких наступательных операций совсем не подходил. Предположим, мы вводим его в «чистый прорыв». Танки БТ, сбросив гусеницы, тут же устремляются в глубь Германии, остальная масса танков, имея вдвое и втрое меньшую скорость, остается далеко позади. То есть четверть, в лучшем случае треть, корпуса рванула вперед, а большая его часть топчется у границ. Какой в этом смысл? И где должен находиться командир корпуса, впереди на лихом коне, или позади на обозной телеге?

Впрочем, прежде чем БТ рванут вперед по автострадам, командованию корпуса придется проделать немалую оргштатную реорганизацию. Дело в том, что мешанина из наступательных и оборонительных танков существовала не только на уровне корпуса, но и на уровнях дивизий и полков. В них имелись роты и батальоны тяжелых, средних и легких танков. Так что пришлось бы выделить из полков батальоны и роты, вооруженные только БТ, потом собрать их в какие-то новые соединения, а только после этого приступить к выполнению главной задачи.

Но и это еще не все. Как я уже писал, последний танк-агрессор БТ-7М был снят с производства в начале 1940 года, и тогда же было прекращено производство запчастей к нему. Это потому, что в составе механизированных корпусов их предполагалось заменить[372] танками Т-34. Таким образом, где-то к середине 1942 года советские механизированные корпуса должны были утратить последние остатки своей агрессивности. Если верить Владимиру Богдановичу, что на это время Сталин первоначально планировал освободительный поход в Европу, поведение его выглядит совсем странным.

3

Казалось бы, готовя агрессию, Сталин должен был создавать чисто наступательные танковые корпуса исключительно из одних БТ, может быть, добавив к ним немножко средних и тяжелых танков, так, на всякий случай. Львиная же доля Т-34 и KB должна была передаваться в пехотные полки и дивизии или же собираться в специальных отдельных танковых бригадах прорыва. Но Сталин поступает обратным образом, танковые корпуса засоряются ненужными им в агрессивной войне тихоходами, а пехотным частям передаются Т-28, Т-26, а то и БТ.

Так что в том виде, какой имели механизированные корпуса в июне 1941 года, для агрессии они абсолютно не годились, но прекрасно подходили для обороны. Предположим, противник ломает нашу оборону на каком-то участке. Механизированный корпус, дислоцирующийся на некотором удалении от границы, тут же нацеливается на угрожаемый участок. Первыми к месту сражения поспевают БТ (ведь даже на гусеницах они имеют значительно большую скорость, чем Т-34 и тем более KB). Остановить неприятеля они не в силах, но задерживают его до той поры, когда на поле боя появляются тяжелые и средние танки.[373] Если в это время противник успевает пробить брешь в нашей обороне и начинает вводить в прорыв свои танковые соединения, они тут же попадают под сокрушительный удар.

Собственно говоря, по такой схеме и пытались использовать танковые корпуса летом 1941 года. Получалось, правда, плохо, но виноваты в этом не сами танковые корпуса, а неумение командования их правильно использовать.

Кремлевские фальсификаторы утверждают, что расформированы танковые корпуса были после изучения опыта Польской кампании, а вновь созданы после блистательных побед вермахта во Франции. Если продолжать верить, что Сталин готовился к агрессивной войне, объяснение странное. Любой мыслящий человек понимает, что как раз после Польской кампании нужно было спешно наращивать количество танковых корпусов. Ну а уж если по какой-то причине их в конце 39-го расформировали, так в середине 40-го нужно было воссоздавать имевшуюся организацию, а не изобретать что-то непонятное. Другое дело, если считать, что Сталин по крайней мере с конца 1939 года стал готовиться к обороне.

В ходе Польской кампании вермахта выяснилось не только то, что танковые корпуса прекрасно подходят для глубоких прорывов и охватов, но и то, что для противодействия этим прорывам и охватам лучше всего подходят подвижные, желательно танковые соединения.

У поляков танков почти не было, поэтому им приходилось использовать кавалерию. Естественно, польские кавалеристы не бросались на танки с пиками и саблями, как это любят изображать некоторые «историки»,[374] а проводили рейды по тылам наступающих танковых групп, стараясь отрезать их от источников снабжения. В тех редких случаях, когда это удавалось, наступление немецких танковых колонн тут же приостанавливалось.

Советское командование сделало из этого вывод, что для борьбы с немецкими танковыми группами лучше всего подходят отдельные танковые бригады и дивизии. Их можно рассредоточить по всему фронту, так что где бы ни наметился прорыв, неподалеку окажутся несколько подвижных соединений, которые этот прорыв быстренько ликвидируют.

Однако после завершения Французской кампании вермахта стало ясно, что бригад и дивизий для борьбы с немецкими танковыми клиньями маловато будет.

Накануне кампании во французской армии танков было больше, чем в немецкой. Но французские танки были собраны в бригады, которые придавались пехотным частям. Имелось всего три танковых дивизии, но они были разбросаны по разным частям фронта, так что собрать их в единый кулак было невозможно. Эти разрозненные дивизии сумели оказать некоторое сопротивление немцам. Особенно отличилась вновь созданная 11 мая 4-я бронетанковая дивизия под командованием полковника де Голля. 28 мая эта дивизия под Абвилем сумела остановить и даже серьезно потеснить немцев. Но переломить ход войны французы не смогли.

Проанализировав опыт французов, советское командование пришло к выводу, что для противодействия крупным бронетанковым соединениям неприятеля нужны не отдельные бригады и дивизии, а столь же крупные танковые соединения. То есть корпуса. Вот они то и были созданы в 1940 году.[375]

4

Почему В. Суворов умолчал об этой истории с расформированием и воссозданием танковых (механизированных) корпусов, вполне понятно. Даже если не вдаваться в детали и считать, что танковый корпус 1939 года отличается от механизированного корпуса 1941 года только названием и количеством танков, полугодовой перерыв в существовании крупных танковых соединений ломает версию Владимира Богдановича о том, что все это время Сталин планомерно готовился к агрессии.

Можно, конечно, предположить, что сначала Сталин готовил агрессию, потом передумал и стал готовиться к обороне, а потом опять передумал и снова стал готовить агрессию. Но и это как-то «подмывает показания свидетеля», а точнее, версию В. Суворова. Кроме того, я только что показал, что механизированные корпуса лучше подходили для обороны, чем для нападения. Или я вас не убедил?

Хорошо, давайте посмотрим, как действуют советские механизированные корпуса в той войне, о которой нам поведал Владимир Богданович в тридцать третьей главе «Ледокола».

«3-я советская армия наносит внезапный удар на Сувалки. Ей навстречу идет 8-я армия из Прибалтики. С первых минут тут развернулись кровопролитные сражения с огромными потерями советских войск. Но у них преимущество: советские войска имеют новейший танк KB, броню которого не пробивают германские противотанковые пушки… 8-я, 11-я и 3-я советские армии увязли в затяжных[376] кровопролитных боях со сверхмощной германской группировкой в Восточной Пруссии».

(Ледокол. Гл. 33)

Теперь вспомним, что, согласно В. Суворову, все эти армии были ударными, т.е. имели в своем составе «механизированный корпус новой организации». Вот цитата:

«…Па 21 июня 1941 года ВСЕ советские армии на германской и румынской границах, а также 23-я армия на финской границе вполне подходили под стандарты ударных армий, хотя, повторяю, этого названия формально не носили. Перечисляю их с севера на юг: 23, 8, 11, 3-я (выделено мной. — В.В.), 10, 4, 5, 6, 26, 12, 18, 9-я».

(Ледокол. Гл. 16).

Если эти армии «увязли в затяжных кровопролитных боях», значит, там же увязли и входящие в их состав механизированные корпуса. А почему? Потому, что они делают «работу, для которой они не предназначены».

Поясняю, если советские механизированные корпуса образца 1941 года были предназначены для агрессии, наступления на оперативную глубину, они должны были вводиться в «чистый прорыв», выходить на оперативный простор и рваться вперед. Но, как тут нам рассказывает В. Суворов, они почему-то заняты проламыванием сильной обороны противника. Более того, и это у них получается плохо:[377]

«10-я советская армия не сумела выйти к Балтийскому морю. Она понесла чудовищные потери, 3-я и 8-я советские армии полностью уничтожены, а их тяжелые танки KB истреблены германскими зенитными пушками. 5-я, 6-я и 26-я советские армии потеряли сотни тысяч солдат и остановлены на подступах к Кракову и Люблину. В этот момент советское командование вводит в сражение Второй стратегический эшелон (выделено мной. — В.В.)».

(Ледокол. Гл. 33).

Как видите, оборона противника еще не прорвана, а восемь механизированных корпусов (6-я и 10-я армии имели по два мехкорпуса) уже прекратили свое существование. И только потому, что В. Суворов заставил их выполнять несвойственные им задачи. Владимир Богданович ничего не сообщает, как действовали бы механизированные корпуса остальных пяти армий, сосредоточившихся на немецкой границе. Но, надо думать, судьба их была бы не намного лучше. Стало быть, в самом начале войны четырнадцать мехкорпусов из двадцати накрылись медным тазом.

Теперь, зачем я выделил упоминание о Втором стратегическом эшелоне. Дело в том, что там как раз и место «агрессивным» механизированным корпусам. Если верить Владимиру Богдановичу, Второй стратегический эшелон был предназначен для развития успеха. Первый стратегический эшелон прорывает оборону противника, уничтожает максимально возможное количество его живой силы и техники,[378] после чего в дело вступает второй эшелон. Он доламывает оборону (если она еще где-нибудь сохранилась), а потом выходит на оперативный простор и довершает освобождение Европы. Для этой работы лучше всего подходят подвижные соединения, то есть механизированные корпуса.

Впрочем, еще лучше БТ чувствовали бы себя в третьем стратегическом эшелоне. Вспомним, что гусеницы им нужны только для того, чтобы преодолеть Польшу. То есть приступить к выполнению своей основной задачи они могут тогда, когда пехота и танки других типов проложат им дорогу к границам Германии. Так что пока шли все те грандиозные сражения, о которых повествует нам Владимир Богданович в 33-й главе «Ледокола», БТ могли вообще отдыхать. И только когда пришла бы пора «Висло-Одерской операции на огромную глубину», наступил бы их черед.

Тут надо сказать, что танковый, а уж тем более механизированный, корпус, — это далеко не одни танки. Механизированный корпус 1941 года по штату на 1031 танк должен был иметь около 36 тысяч человек. Кроме того, в его составе было 172 артиллерийских орудия и 186 минометов. Главное качество мехпорпуса подвижность, поэтому в нем все, что «не танки», должно иметь возможность передвигаться с той же скоростью, что и танки (а лучше с большей). Если корпус вводится в «чистый прорыв» и уходит вперед, отрываясь от остальной армии, необходимо, чтобы все его части и подразделения могли двигаться непосредственно за танками. Если корпус перебрасывается из глубины нашей обороны для ликвидации прорыва неприятеля, без этого тоже не обойтись. Поэтому вся артиллерия в мехкорпусах на механической тяге,[379] вся пехота и вспомогательные подразделения посажены на грузовики.

Но зачем нужна такая подвижность, когда корпусу приходится прорывать оборону неприятеля? В этом случае можно заранее скрытно подвезти всю необходимую артиллерию (и лучше на лошадях, потому как они не тарахтят, как трактора), пехота может не торопясь подойти к назначенным рубежам на своих двоих (опять же это предпочтительнее по соображениям скрытности). И только в последний момент, можно даже после начала артподготовки, к месту прорыва подходят танки. И вовсе не обязательно, чтобы эти танки были объединены в корпуса. Вполне подойдут отдельные дивизии, бригады, а то и полки. Все равно при прорыве обороны танковые части придаются пехотным.

Опять прибегну к образному сравнению. Механизированный корпус — это острый нож. Его можно загнать в незащищенное брюхо (или спину) неприятеля, можно им отсечь его руку, тянущуюся к твоему горлу. Но вот пробить им дыру в неприятельской броне ножом не просто. И даже если пробьешь, нож сломается или затупится, так что для того, чтобы использовать его по назначению, придется его заново наточить, а то и перековать.

Однако Владимир Богданович предлагает именно такой вариант: сначала привести свой нож в плачевное состояние, а потом использовать его по прямому назначению:

«Еще лучший вариант: использовать подавляющее большинство механизированных корпусов в первом внезапном ударе,[380] чтобы он получился необычайно мощным, после этого ввести в бой Второй стратегический эшелон и передать его облегченным армиям все танки, которые уцелеют после первых операций».

(Ледокол. Гл. 26).

Задумаемся, какие танки уцелеют после первых операций? Понятно, что оборону противника будут прорывать тяжелые танки KB при поддержке средних Т-34. Пригодятся и огнеметные танки ОТ-26 и ОТ-133. А танки БТ, главное предназначение которых «на гусеницах добраться до автострад, а там, сбросив гусеницы, превратиться в короля скорости», использовать для прорыва даже слабенькой обороны неприятеля просто глупо. Значит, они будут стоять где-то в тылу и ждать. Естественно, они и уцелеют, когда все остальные танки будут уничтожены или повреждены. Что же получается, треть танков механизированных корпусов в сражении не участвует, а после того, как эти корпуса несут тяжелые потери, эти не участвовавшие в бою танки собирают, создают новые корпуса и придают их армиям Второго стратегического эшелона. Где логика?

Если советское командование хотело использовать для прорыва немецкой обороны как можно больше танков, нужно было собрать все KB и Т-34 в составе танковых дивизий и бригад, придать эти дивизии и бригады пехотным частям. А все танки БТ свести в танковые корпуса старой организации и придать эти корпуса армиям второго эшелона.

Ладно, будем считать, что командованию РККА почему-то очень хотелось иметь в первом эшелоне[381] механизированные корпуса (просто наши генералы были зачарованы магией этих слов: «механизированный корпус»). Но в этом случае нужно было создавать два типа таких корпусов. Один для прорыва обороны, вооруженный KB и Т-34, другой с танками БТ для развития успеха и глубоких операций. Еще одна цитата:

«На обочинах дорог груды гусеничных лент, уже покрытых легким налетом ржавчины; целые дивизии и корпуса, вооруженные быстроходными танками, вступая на германские дороги, сбросили гусеницы перед стремительным рывком вперед».

(Ледокол. Гл. 33).

На 21 июня 1941 года корпусов и даже дивизий, вооруженных только быстроходными танками, в Красной Армии не было. Не могли они появиться и к 6 июля. Но, если бы наше командование действовало по плану, приписываемому ему В. Суворовым, такие корпуса и дивизии вполне могли появиться в августе. Если какой-то механизированный корпус потерял все свои танки KB и Т-34, он и превратился бы в корпус, вооруженный БТ. Ну а если какой-то корпус потерял только половину KB и Т-34 или даже сохранил их все, из него выделялась бы отдельная дивизия БТ, которая и уходила вперед. Опять спрошу, где же тут логика? Зачем создавать корпуса, в которых сначала действует одна часть, а потом другая?[382]

5 Знатоки истории танковых войск могут мне возразить, что механизированных корпусов, оснащенных полностью, по штатной организации в РККА на 21 июня 1941 года не было. Причем более всего ощущался недостаток танков KB и Т-34, которые заменялись Т-28, Т-35 и БТ. Так что в некоторых корпусах БТ было более половины. Но давайте вспомним, что на эту тему говорит Владимир Богданович:

«Не все ударные армии были полностью укомплектованы танками. Это правда. Но чтобы полностью оценить намерения Сталина, нужно принимать в расчет не только то, что он совершил, но и то, что ему не позволили совершить. Германское вторжение застало Советский Союз в процессе создания небывалого количества ударных армий. Были созданы каркасы этих чудовищных механизмов, и шел процесс достройки, доводки, отлаживания. Не все армии удалось довести до планируемого уровня, но работа велась. И Гитлер сорвал ее, имея достаточно благоразумия для того, чтобы не ожидать, когда все эти механизмы агрессии будут достроены и отлажены».

(Ледокол. Гл. 16).

Из этого можно сделать вывод, что к 6 июля 1941 года (дате начала советской агрессии, по В. Суворову) все танковые корпуса «ударных армий» должны были быть укомплектованы танками по штату. Я, правда, не знаю, откуда могли взяться недостающие танки, но Владимиру Богдановичу виднее.[383]

Где кончается Европа

На вопрос, где же можно было успешно реализовать потенциал танков БТ, есть только один ответ — в Центральной и Южной Европе.

В. Суворов. «Ледокол»

1

Вам может показаться, что я тут по примеру многих критиков Резуна-Суворова «копаюсь в мелочах». Но ведь революционный исторический метод В. Суворова демонстрирует, как, взяв какую-то мелочь, типа даты сформирования какой-либо дивизии или груды кожаных сапог, выгруженных на Н-ской станции накануне войны, сделать на его основе выводы вселенского масштаба. Вот этим мы сейчас и займемся.

Берем простой исторический факт — производство танков БТ было начато в 1931 году, а закончено в 1940-м. За это время, согласно теории Владимира Богдановича, Сталин: а) привел Гитлера к власти, б) помог Германии перевооружиться, в) стравил Гитлера с западными демократиями, г) сломал барьер нейтральных государств между СССР и Германией. И все это он сделал именно для того, чтобы танки-агрессоры смогли выполнить свою главную задачу — прокатиться по автострадам Германии, а потом и остальной Европы.

И вот, когда наступает этот вожделенный момент, производство танков-агрессоров и запасных частей к ним прекращается. Танковые корпуса, оснащенные преимущественно танками БТ, расформировываются,[384] а вместо них создаются механизированные корпуса, предназначенные совсем для других операций. Как все это объяснить?

Простейший вариант — Сталин вдруг обнаружил, что созданный им «Ледокол революции» оказался слишком мощным. Потопить его теми средствами, которыми предполагалось изначально, невозможно, так что пришлось создавать другие.

Гипотеза вполне рациональная, но если принять ее, летит излюбленный тезис В. Суворова и его последователей — Сталин собирался напасть на Германию летом 41-го, а Гитлер его успел опередить буквально на пару недель.

Судите сами, если вы заранее заготовили некий инструмент, предназначенный для вполне определенной операции, а потом вдруг обнаружили, что придется проводить другую операцию, для которой ваш инструмент не годится, логично сначала изготовить новый инструмент, а уж потом приступать к операции.

Летом 1941-го наши «инструменты агрессии», т.е. механизированные корпуса, выглядели очень странно. С одной стороны, они не очень подходили для той задачи, которую им определил Владимир Богданович, — для прорыва обороны противника. Ведь треть танкового парка в них составляли БТ, которые для этих целей не были предназначены. С другой стороны, и для действия в тылу противника, на его коммуникациях эти корпуса тоже не годились.

То есть получается, Сталин решил ударить по Германии, не имея нужного инструмента. Но ведь ничто не заставляло его действовать таким образом. Вспомним не раз повторяемое В. Суворовым утверждение,[385] что Сталин немецкого нападения не опасался и не поверил в его возможность несмотря на все предупреждения. Значит, вполне можно было подождать до лета 1942-го, когда все мехкорпуса первого эшелона были бы полностью укомплектованы KB и Т-34. А освободившиеся БТ свести в танковые корпуса второго эшелона, чтобы использовать их по прямому назначению, когда оборона противника будет взломана и появится возможность рвануть вперед по автострадам.

Но, предположим, была какая-то причина, по которой напасть на Германию нужно было именно летом 41-го. Я, правда, вижу единственно возможную причину — превентивный удар по изготовившемуся к агрессии неприятелю. Однако теория Владимира Богдановича этой причины не допускает, так что предлагаю его последователям самим отыскать какую-то другую. Но сразу хочу отметить, что при этом нужно объяснить, почему при подготовке нападения на Германию летом 41-го не было создано двух типов танковых (или механизированных) корпусов. Или показать, как можно было использовать по прямому назначению танки-агрессоры, входившие в состав механизированных корпусов новой организации.

А мы пока поищем какое-нибудь иное объяснение всем этим странным фактам.

2 Пятая глава «Дня М» называется «Пролог на Халхин-Голе». В ней рассказывается, как Жуков в конце лета 1939 года «репетировал» в далекой Монголии сценарий нападения на Германию.[386] Однако Владимир Богданович умалчивает, что этому «прологу» предшествовала некая, скажем так, «увертюра».

В конце мая 1939 года японские войска довольно значительными силами вторглись на монгольскую территорию. Находившиеся в то время в районе конфликта пехотные и кавалерийские части остановить противника не смогли, возникла угроза их окружения и уничтожения. В Монголии в это время находилась танковая бригада РККА, но расквартирована она была почти в пятистах километрах от места вторжения неприятеля. И вот танки БТ, сбросив гусеницы, в кратчайший срок преодолели это расстояние, а потом, одев гусеницы, вступили в бой. Потери танковой бригады были очень велики, но свою задачу она выполнила — остановила противника и позволила пехотным частям выстроить оборону.

Невооруженным глазом видно, что танки-агрессоры тут явно выполняли несвойственную им задачу — вместо того чтобы самим совершать агрессию, они ее отражали. Можно предположить, что получилось это случайно — ничего другого под рукой не оказалось, вот и пришлось использовать БТ не по назначению. Но давайте задумаемся, а зачем вообще оказались там бэтэшки? Ни в самой Монголии, ни на сопредельной территории автострад не наблюдается даже в наше время. Так что, если придерживаться теории В. Суворова, проявить свои агрессивные качества танкам БТ просто негде. Но если признать, что двигаться на колесах эти танки могли не только по автострадам, но и по любой достаточно ровной и прочной поверхности (типа монгольской степи в сухой период), получается, что именно в Монголии им самое и место.[387]

Но это еще не все, количество танков, расквартированных в Монголии в то время, да и само место расквартирования прямо указывают, что использовать их собирались исключительно для обороны. Напомню, для того чтобы попасть к месту боев, БТ пришлось преодолеть на колесах несколько сотен километров. Но вот что интересно, если бы японцы решили вторгнуться на монгольскую территорию не в районе Халхин-Гола, а в другом удобном для них месте, нашим танкам пришлось бы преодолеть не намного меньшее расстояние. То есть бригада была расквартирована так, чтобы иметь возможность принять участие в отражении агрессии в любом варианте. Однако если бы бригада была вооружена не БТ, а тихоходными танками, она не успевала в нужный момент прибыть в нужное место. Пришлось бы вместо одной бригады расквартировывать в Монголии несколько и располагать их в непосредственной близости от мест возможного вторжения.

У нас получается, что при определенных условиях страшные танки-агрессоры можно использовать и для обороны. Вывод для сторонников теории В. Суворова достаточно неприятный, но можно смягчить ситуацию, если предположить, что в данном случае все получилось случайно. Дескать, вообще-то танки БТ предназначались для движения по автострадам Германии, но вдруг оказалось, что можно их использовать и в монгольских степях.

До недавнего времени я так и считал. Но вот в некоем интернет-сообществе, посвященном защите идей В. Суворова,[388] один из наиболее рьяных последователей маститого британского историка привел такую цитату:

«Дело было на маневрах. Я получил боевое задание: на своей тяжелой машине добраться к месту расположения части, не отставая, вслед за легковым автомобилем, в котором ехал командир. Танк и легковой автомобиль. Казалось бы, трудно грузному танку угнаться за легким подвижным «Фордом». Сомнения, однако, меня не одолевали. Приказ ясен: не отставать! Стремительно мчался «Форд», как бы дразня нас. Я вел машину на четвертой скорости. С гулом и лязгом несся танк по пятам за легковой машиной. Я ни на минуту не терял «Форд» из виду. Иногда он скрывался из поля зрения за поворотом, но я вновь настигал его… Блестяще выдержал боевое соревнование с легковым автомобилем мой танк. Ни одной задержки, ни одной заминки не было на пути следования. А путь этот равнялся шестидесяти пяти километрам».

(«Танкисты». Под редакцией М.М.Ланда. Издание центрального органа Народного Комиссариата обороны СССР газеты «Красная звезда». Москва, 1936).

Цитата эта была приведена для подтверждения тезиса В. Суворова о том, что главное качество БТ — скорость. Однако из нее же напрашивается и еще один вывод — в середине 30-х годов в СССР были дороги, на которых танки БТ могли продемонстрировать свои высокие скоростные качества. И механиков-водителей учили ездить по этим дорогам на колесах с максимальной скоростью.[389] Получается, что чисто теоретически можно было использовать танки-агрессоры для обороны по тому сценарию, который был применен в Монголии.

Как известно, между теорией и практикой порой лежит дистанция огромного размера. Для того чтобы выяснить, была ли в данном случае теория претворена в практику, нужно проделать немалую работу. Выяснить, где базировались в предвоенный период бригады и корпуса, вооруженные БТ, разобраться с дорожной сетью в этих районах и т.д. Я было начал заниматься этим делом, увидел, что по крайней мере в двух случаях практика прекрасно укладывается в рамки теории, и на этом прекратил свои научные изыскания.

У сторонников В. Суворова есть прекрасный аргумент, который они приводят, когда какой-либо факт, какое-либо действие или высказывание советского руководства противоречат теории Владимира Богдановича. «Это, — говорят они, — было сделано (или сказано) для отвода глаз. Чтобы замаскировать свои намерения, которые на самом деле были совсем даже противоположными». Так что если бы я закончил свой титанический труд и показал, что танки БТ можно было использовать для обороны по «халхингольскому сценарию», никому и ничего я бы этим не доказал. Ведь все это делалось для обмана, как потенциального противника, так и советских граждан. А в нужный момент можно было собрать все БТ в нужном месте, а уж потом…

Ну что же, в очередной раз соглашусь со сторонниками В. Суворова, но спрошу, а когда должен был наступить этот «нужный момент»?[390] Если считать, что летом 41-го, то, как мы уже выяснили, в это время использовать танки-агрессоры по прямому назначению было невозможно. А вот если считать, что нужный момент наступил 17 сентября 1939 года, все становится на свои места.

3 В упоминавшемся выше интернет-сообществе тот же самый верный последователь Владимира Богдановича привел рассказ ветерана Великой Отечественной войны, бывшего механика-водителя БТ-7 Павла Тимофеевича Кулешова:

«В апреле 38-го я окончил полковую школу 27-й танковой бригады Белорусского Особого военного округа и стал механиком водителем танка БТ-7. А в сентябре 39-го Белорусский фронт начал боевые действия в Польше. Наша бригада входила тогда в состав 15-го танкового корпуса конно-механизированной группы. Поначалу мы не встречали никакого сопротивления, а БТ-7 шли по автостраде без гусениц, на большой скорости, обгоняя отходящие части польской армии. Удивление поляков вызвало то, что они и на своих легковых машинах не могли обогнать наших ласточек». (Газета «Тагильский рабочий» от 28 сентября 2005 года).

Как видите, в этом эпизоде наши танки-агрессоры действуют именно так, как предписывается теорией В. Суворова. Вот только действуют они не на автострадах Германии, а на дорогах Польши. То есть данное свидетельство как бы опровергает утверждение[391]

Владимира Богдановича: «Гусеницы — это только средство попасть на чужую территорию, например, на гусеницах преодолеть Польшу, а попав на германские автострады, сбросить гусеницы и действовать на колесах». Оказывается, и в Польше было где действовать на колесах. А что, если как раз в этом и было основное предназначение танков БТ?

Вам этот вывод кажется странным? Давайте сопоставим факты: танки БТ выпускались с 1931 по 1940 год, и все это время (за исключением нескольких месяцев) самым сильным западным соседом СССР являлась Польша. Коммунистические фальсификаторы утверждают, что руководство СССР опасалось нападения польской армии, честные историки говорят, что СССР сам собирался напасть на Польшу. В данном случае нам совершенно не важно, кто из них прав, главное, что в это время БТ могли действовать против Польши, причем действовать весьма успешно.

Но как только польское государство перестало существовать, производство БТ прекращается. В это же самое время расформированы агрессивные танковые корпуса, оснащенные все теми же БТ. И в это же время вместо «автострадного танка» А-20 на вооружение принимается Т-34, на роль танка-агрессора никак не тянущий. Совпадения, скажете вы?

«Ну ладно. Пусть будет так. Поверим.

Но был у меня хороший учитель — исполняющий обязанности резидента ГРУ в Женеве, матерый волк разведки Валерий Петрович Калинин. Звание контрадмирала он не получил из-за меня.[392] А достоин был куда более высоких званий. Так вот он меня учил: если совпадений больше двух, значит, это уже не совпадения…»

(Последняя республика. Гл. 3).

Если вспомнить еще кое-какие факты, о которых я написал выше, совпадений у нас получится гораздо больше двух, так что есть повод с ними разобраться.

Итак, до осени 1939 года самым сильным западным соседом у нас была Польша, после осени 1939 года ее место (в прямом и переносном смысле) заняла Германия. Чем отличались друг от друга эти два государства в чисто военном плане? Первое, что бросается в глаза, — у Польши танковых войск как таковых практически не было, а Германия их имела. Но почти полное отсутствие танков в армии какого-либо государства приводит к тому, что и противотанковая оборона этой армии будет слабой. Мало ведь создать или купить какое-то количество противотанковых средств, нужно еще научить бойцов их использовать.

Я не буду особо распространяться на эту тему, достаточно прочитать любое исследование, посвященное Польской кампании вермахта, чтобы понять — бороться с танками поляки толком не умели. А ведь немцы в то время имели на вооружении, если верить В. Суворову, только легкие танки.

Вы можете возразить, что восемь с лишним тысяч танков для разгрома польской армии многовато будет. Так ведь не все они были нацелены против Польши. Мы уже видели, что БТ имелись и в весьма отдаленном от европейского театра районе — в Монголии.[393]

Если копнуть этот вопрос поглубже, можно увидеть, что на Дальнем Востоке этих танков было немало, причем некоторые из них, дожившие до 1945 года, успешно применялись при разгроме Квантунской армии. В Европейской части СССР, кроме Польши, тоже было с кем повоевать, так что непосредственно против Польши можно было использовать меньше половины всех танков БТ, то есть не намного больше, чем использовали против того же противника немцы.

Однако, кроме БТ в РККА, было много танков других типов, так что все равно получается, что против этого слабого соседа СССР сосредотачивал слишком уж значительные силы. Ну что же, если вам не нравится идея, что БТ были предназначены для войны с Польшей (наступательной или оборонительной), у нас остается единственный вариант — БТ предназначались для защиты Польши.

4

Не спешите записывать меня в сумасшедшие, давайте лучше задумаемся еще о кое-каких совпадениях. В 1931 году, то есть еще до прихода Гитлера к власти, в серию был запущен БТ-2. Это была очень сырая, по сути, опытная машина, и выпущена она была в малом (даже по западным меркам) количестве. А вот по-настоящему боевая машина БТ-5 пошла в серию как раз после прихода Гитлера к власти, когда он громогласно заявил, что Германия в ближайшем будущем будет иметь сильную армию, оснащенную современным оружием. Наконец, самый лучший танк этого семейства, БТ-7, появился после того, как Германия обзавелась собственными танками. То есть качественный и количественный рост парка БТ[394] происходил по мере роста германской армии. А главную угрозу эта армия представляла как раз для Польши, к которой у Германии были весьма серьезные территориальные претензии.

Мог ли Сталин рассчитывать, что поляки, не питавшие к СССР симпатий, в случае чего обратятся к нам за помощью и пропустят наши танковые армады через свою территорию? Ну что же, поляки действительно не любят русских и Россию, давно и прочно не любят. Но еще со времен Тевтонского ордена и псов-рыцарей эта перманентная нелюбовь изредка прерывается краткими периодами пламенной любви. Это когда столь любимые поляками западные соседи начинают вести себя уж слишком нагло. Так что кое-какие основании у товарища Сталина были.

Теперь вспомним ход переговоров, которые велись между СССР и западными союзниками в 1939 году. Сторонники теории В. Суворова говорят, что Запад на этих переговорах искренне стремился к достижению договоренности, а вот Сталин, которому нужна была мировая война, не стремился. Поэтому он, и выдвинул такое неприемлемое условие, как проходы для советских войск через территорию Польши.

Если полагать, что через эти проходы к границам Германии должны были выдвигаться пехотные соединения РККА, требование действительно выглядит странным. Ведь переброска большой массы войск дело непростое, даже если оно осуществляется в мирное время, на своей территории и по заранее составленным планам. В военное же время перебросить миллионную армию по территории сопредельного государства, да еще практически безо всяких планов, дело вообще немыслимое. Во[395] всяком случае, времени на это ушло бы немало. А ведь РККА предстояло еще отмобилизовать. Так что наша пехота могла бы прийти на помощь полякам, когда помогать-то, по сути, было уже некому.

Совсем другая картина вырисовывается, если предположить, что по пресловутым проходам должны были ринуться танковые корпуса, вооруженные БТ. Мы только что выяснили, что в Польше были дороги, по которым БТ могли двигаться на колесах. Возможно, их было не так уж много, но по крайней мере часть пути БТ могли двигаться с максимальной скоростью. На тех участках, где использовать колесный ход было невозможно, БТ двигались бы на гусеницах, причем тоже с весьма приличной скоростью. Так что на преодоление Польши им понадобились бы сутки-двое.

Теперь представьте, что на второй-третий, ну пусть даже на четвертый день войны перед танковыми частями вермахта появляются не польские уланы с пиками, а советские танковые корпуса. Думается, германский блицкриг тут же и закончился бы.

Англо-французы, увидев такой поворот событий, тоже не стали бы отсиживаться за линией Мажино и ударили Гитлеру в спину. Так что Вторая мировая война явно не состоялась бы. Понятно, что Польша при этом попала в лапы Сталину, но кому эти поляки интересны? Главное, что людям Запада не пришлось бы пять с половиной лет убивать друг друга.

Кстати, мы только что обнаружили главного виновника возникновения Второй мировой войны. Это Польша, не захотевшая предоставить коридоры для наших танков БТ и сорвавшая, таким образом, гениальный план Сталина по обузданию агрессора.[396]

5

Впрочем, я и сам чувствую, что предположение «БТ предназначались для помощи Польше в отражении германской агрессии» слишком уж фантастично (хотя и не более чем многие предположения Владимира Богдановича и его верных последователей). Но давайте подумаем, если бы летом 1939 года СССР заключил договор не с Гитлером, а с Западом, что мешало использовать танковые корпуса РККА, вооруженные БТ, так, как я описал выше? Только одно — отсутствие заранее оговоренных проходов для наших войск через территорию Польши.

Берем такую гипотетическую ситуацию — Сталин заключил договор с Англией и Францией на тех условиях, которые они предлагали, а Гитлер не испугался и все же напал на Польшу. СССР объявляет войну Германии, проводит мобилизацию, но вступить в бой с вермахтом РККА не имеет возможности.

Наконец, где-то через неделю после начала войны поляки начинают понимать, что дела их плохи, и обращаются за помощью к Сталину. Вроде бы можно бросить в бой наши танковые корпуса, но сделать это не так-то просто.

Нужно определить, куда именно они будут двигаться, согласовать с польским военным командованием маршруты движения и так далее. А ведь ситуация меняется ежечасно, да и у польских военных своих дел хватает. Так что придется действовать почти наугад.

Кроме того, на дорогах Польши уже царит полный хаос. По ним движутся разрозненные части отступающих польских войск, обозы, толпы беженцев. Так что[397] танковые корпуса рискуют застрять в этой мешанине и утратить свой наступательный потенциал еще до вступления в бой. Ну и зачем товарищу Сталину весь этот геморрой?

Другое дело, если заранее, еще до начала войны провести всю подготовительную работу, обговорить все вопросы с поляками, с тем чтобы наши танки могли пересечь границу Польши если не в первые минуты, то уж точно в первые часы войны. В этом случае они могли бы с ветерком прокатиться по пока сравнительно свободным дорогам и вступить в бой с врагом в то время, когда польская армия еще оказывает немцам организованное сопротивление.

Так что если принять на веру утверждение В. Суворова «главное для танков БТ — скорость», ход предвоенных англо-франко-советских переговоров и проблема проходов по польской территории предстает в совершенно новом свете.

Сухой остаток

Есть в математике такой метод доказательства — от противного. Сначала предполагается, что некоторое утверждение истинно, а потом проверяется, что из этого следует. Если получается явное противоречие, делается вывод, что исходное положение неверно.

Как видите, если поверить всему тому, что написал о танках БТ Владимир Богданович, противоречий возникает немало. Чтобы их снять, сторонникам В. Суворова необходимо ответить на следующие вопросы: почему последний танк-агрессор был снят с производства[398] за полтора года до начала «освободительного похода» РККА в Европу? Почему тогда же было прекращено производство запчастей к нему? Почему, планируя нападение на Германию, наше руководство не свело все БТ в особые корпуса или дивизии и не придало их армиям второго стратегического эшелона? Почему в составе механизированных корпусов не было дивизий или хотя бы полков, вооруженных только БТ? Почему на вооружение были приняты Т-34 и КБ, прекрасно проявившие себя в реальной войне, но мало подходившие для «удара в спину ничего не подозревающему врагу»?

А пока не будет дано ответов на эти вопросы, лично мне легче поверить противникам В. Суворова, утверждающим, что БТ — это не фантастический «танк-агрессор», а просто легкий танк, пусть и имеющий выдающиеся характеристики. Тем более что в этом варианте ответы на вышеприведенные вопросы давным-давно известны.

Андрей Резяпкин

Военные разговорники. Открытия, которые потрясли мир

Первое открытие состоялось на страницах «Ледокола». Под толстым-толстым слоем льда был обнаружен советский военный разговорник:

«…13 июня 1941 года личный состав 9-го особого корпуса до рядовых солдат включительно получил краткие русско-румынские разговорники…» [Здесь и далее: цитаты из книг В. Суворова (Резуна) приводятся без указания на источник.]

Факт раздачи якобы проливает свет на сроки и направление советской агрессии летом 1941 года. Кто именно поведал первооткрывателю об этом факте, пока остается неизвестным. Однако после его публикации в немецкой языковой зоне под корочкой «Eisbrecher» на крючок клюнула большая рыба. Кубометры писем захлестнули первооткрывателя (по его собственному признанию), — и продолжение истории о наступательных разговорниках во второй серии «Ледокола» потянуло уже на полновесную главу.

В «Последней республике» первооткрыватель с ходу удивил себя, а заодно и других невозможностью пообщаться со смолянами на немецком языке. Простим ученому мужу его неведение о назначении военных разговорников. В многосерийном произведении экс-разведчика достаточно и других забавных алогизмов.[400]

Если бы вокруг «ошибок в мелочах» не заколосилась буйная трава «а в целом-то он прав». И если бы замечательные книжицы, вкупе с именами их создателей, не склонялись современными Обломовыми налево и направо под дружное молчание наследников великих традиций.

Итак, список наступательных разговорников увеличился:

«У границ горели ярким пламенем вагоны, набитые небольшими серыми книжечками под названием «Краткий русско-немецкий разговорник».

Серые книжки заполыхали, надо полагать, по указке свыше. Были истреблены вместе с миллионами кожаных сапог. О приказе первооткрыватель мог узнать от немецких ветеранов, которые спасали из огня серые книжки ленинградского издания, оставляя сапоги плавиться на ж/д насыпи. Это как-то объясняет пропажу миллионов сапог и сохранение книжек научной важности в академических библиотеках.

«Составил разговорник генерал-майор Н.Н. Биязи . Редактор — А.В. Любарский. Выпускалась эта книжечка тиражами, которым позавидует любой бестселлер. Но так же быстро эта книжечка была истреблена. Осталось этих книжечек совсем немного. Мне одна попалась впервые в Военно-дипломатической академии Советской армии. Она, неприметная, стояла на библиотечной полке, и никто ее не трогал. Книжечка была не того уровня: мы учили языки серьезно, но в библиотеке хранились все словари,[401] все учебники, все разговорники на всех языках мира, когда-либо изданные в России и Советском Союзе».

Икренне завидую неиспользованной возможности полистать разговорники всех времен! Ах, как жаль, что первооткрыватель не обратил внимание на эти неприметные книжицы до того, как стал просить прощения у своих родных и сограждан. И по сей день стоят они, невостребованные, на библиополках. И не подобраться: вокруг псы цепные. Как жаль, что серьезное изучение языков не позволило первооткрывателю сделать другие потрясающие открытия!

«Скромная эта книжечка никак под стандарт будущих шпионов-дипломатов не подходила, ибо была рассчитана на миллионные солдатские массы, на людей, никогда иностранных языков не изучавших и слышавших иностранную речь только в фильмах про кривоногих фашистов: «Вы не есть говоришь правду!»

Высокомерие англоговорящего экс-шпиона, мягко говоря, непонятно. Напрасно вы, дяденька, ее дурацкой ругаете. Скромная эта книжица была выпущена на высоком уровне, в чем и сегодня может убедиться любой желающий. И оказала влияние на формат советских разговорников на последующие десятилетия, как мы увидим это из процитированного ниже научного исследования. К счастью, вы ошибаетесь, библиографической редкостью она не является. Сегодня все еще существует много достаточно честных способов обрести ее сравнительно быстро и дешево. Любой желающий может приобщиться к миллионам солдатских[402] масс. А в годы юности будущего шпиона-дипломата она и подавно не являлась раритетом — учетные карточки многих библиотек свидетельствуют о былом наличии десятков серых книжек, списанных затем в смутное время за ненадобностью.

«Разговорник — размером с пачку «Беломора». Каждому бойцу-освободителю — за голенище. В 1941 году подвезли миллионы пар кожаных сапог для освобождения, вот к каждой паре сапог — вроде приложения».

Право, первооткрывателям следует воздержаться совать за голенища папиросные пачки и другие предметы того же размера! Разговорник прекрасно ложился в карман.

«Меня разговорник привлек содержанием: ни слова об обороне. Все о наступлении. Названия разделов: «Захват железнодорожной станции разъездом или разведывательной партией», «Ориентировка нашего парашютиста» и т.д.

С помощью разговорника можно легко и свободно объясниться с местными жителями: как называется деревня? где источники воды? где топливо? пройдет ли грузовая машина? Можно зайти на телеграф и вполне доходчиво изъясниться: «Прекрати передачу — застрелю!» А можно потребовать, чтоб отпили глоток и откусили кусок перед тем, как его грызнет освободитель, чтоб воина нашего не отравили проклятые басурмане.

Это, на мой взгляд,[403] самое замечательное откровение. Его можно перечитывать несколько раз подряд, и каждый раз получать удовольствие: ни слова об обороне и много слов про наступление… для общения с собственными гражданами не пригоден… Звучит как диагноз: подвид «разговорник наступательный». В корзину его, вместе с автострадными танками!

«В 1941 году у немецких солдат такие же разговорники были за голенищами: «Мамка, млеко», «Мамка, яйки».

Так-так, признаки наступательного разговорника множатся: мамка с млеком и яйками. Но в мелочах — снова вранье. Нет там про мамку с яйками. Не видел первооткрыватель немецких разговорников. Немецкие ветераны не показали. Да и за голенище его не сунешь: переплет не тот, развалится. А ведь тоже не ахти какая библиографическая редкость. Можно по Интернету выписать.

По праву обладателя и человека интересующегося позволю уточнить: немецкие разговорники вкладывались в специальный непромокаемый пакет вместе с личными документами. Или в корочки записной книжки, как это повелось со времен Первой мировой.

Кстати, не все немецкие солдаты на востоке получили русские разговорники. А узнав о восточном походе, некоторые бросились покупать… арабские и персидские. Полагая, что выдвижение к границам СССР — это начало транзита на Средний Восток [1, с.77].

Хотя кое-что первооткрыватель подметил верно: военные разговорники — все они на одно лицо. О чем и поговорим позже.[404]

«Вот и нашим солдатикам вдоволь припасли. Раскрыл книжечку, нашел нужную фразу и можешь любопытствовать, кто состоит в отрядах SA. Незаменимая книжка! Правда, если мы воюем под Старой Руссой или Вязьмой, нам такая книжка без надобности. На кой нам изъясняться на немецком языке с новгородским или смоленским мужиком? Зачем красноармейцу в центре России на немецком языке спрашивать название деревни?»

А что, собственно, ожидал увидеть высокообразованный первооткрыватель в военном разговорнике вообще и в военном русско-немецком 1941 года издания в частности? «Добро пожаловали, освободители», «Разрешите предложить вам спаржевый супчик»?

«Так вот: разговорничек пригоден был только на территории Германии, только там эту книжечку и можно было применить. Не в Пропойске же спрашивать на немецком языке, как к ратуше пройти и где спрятался бургомистр?»

Прямо как в известном анекдоте про Штирлица «…догадался советский разведчик». Для того чтобы сделать этот замечательный вывод (в брезгливой обывательской манере), совсем не обязательно тратить государственные деньги на обучение в элитном вузе. Военный разговорник применим как для войны на чужой территории, так и на своей. Враг — он везде враг, и говорить с ним нужно учиться. На его языке. В конечном итоге, в книжке черным по белому написано: «Разговорник имеет целью помочь бойцу и командиру[405] Красной Армии усвоить немецкие слова и выражения» [2, с.2]. Не надо сразу читать между строк, не нужно искать черную кошку. Если присмотреться к содержанию, можно смело обнаружить главы «В наступлении» и «В обороне». Да и не выбрасывали его, не сжигали по приказу сверху, а использовали до полного обветшания. В силу его универсальности. В моей коллекции имеется экземпляр разговорника Н. Биязи , в аккурат из ленинградского тиража, с подписью русского владельца, сделанной в 1942 году.

Безусловно, существовали также словари и разговорники для общения с местным русскоязычным населением, на языках народов Средней Азии. Из серии «для призывников». И просто разговорники для малых народностей великой страны. Выпускали их огромными тиражами, как бестселлеры. Достаточно полистать книжные летописи за предвоенные годы, чтобы убедиться в этом и удивиться. Но первооткрывателей эта часть советской истории не интересует.

«Итак, начали печатать разговорник в Москве 29 мая 1941 года. Но требовалось их много. Очень много. И срочно. Потому через неделю, 5 июня 1941 года, подключилась ленинградская типография, а может быть, и еще какие-то».

А дата наводит на размышления… Если вторжение готовилось на 6 июля 1941 года, то пустили книжечку в производство именно тогда, когда надо. За месяц. В аккурат».

Прогнозировать агрессию по дате подписи к печати — это тоже очень по-суворовски.[406] Надеюсь, что первооткрыватель когда-нибудь поведает нам, на какие размышления наводят его такие даты, как 11 июля 1940 года, когда А. Любарский отправил в печать краткий русско-китайский военный разговорник, а также 15 августа 1940 года, когда в печать отправился краткий русско-венгерский разговорник. В аккурат за месяц до чего, позвольте спросить?

Аллегро с разговорником за голенищем

Итак, завес страшной тайны был приподнят. Новые разоблачения не заставили себя ждать и посыпались, как из ведра. Открытие как бы отпочковалось от своего автора и зажило собственной бурной жизнью. Интернет запестрил «уникальными находками». Понятное дело, последователям захотелось примерить на себя мантию первооткрывателя.

Для того чтобы оценить площадь мозгового поражения и силу зомбирования, достаточно ввести в окно поисковой машины сочетание «военный разговорник» и получить свежую порцию откровений (после грамматических поправок позволю себе не вносить в список использованной литературы источники подобных цитат, которые можно найти в Интернете в огромном количестве):

«Это один из элементов подготовки к агрессии против Германии и ее союзников. Хотя бы потому, что фразы: «Где завод?», «Где базарная площадь?», «Куда ведет эта дорога?», «Как называеться эта река?», «Есть ли поблизости немецкие войска, полицейские?»,[407]

«Скоро придет Красная Армия!» и т.д. на немецком языке не очень-то пригодятся под Харьковом, Минском или Ростовом».

«С конца мая 1941 военные типографии стали печатать одну за другой серии русско-немецких разговорников, тиражом по 200 тысяч экз. в каждой, серий насчитывалось десятки!»

«13 июня 1941 года личный состав 9-го особого корпуса, который по численности превосходил некоторые наши укомплектованные армии, до рядовых солдат включительно получил краткие русско-румынские разговорники. При том, что в Румынии германских войск не было, а румынские, мягко говоря, никуда вторгаться не собирались».

«В преддверье юбилея победы украинский историк-любитель Константин Закорецкий сообщил о сенсационной находке. В запасниках Центральной научно-технической библиотеки он обнаружил русско-английский военный разговорник, изданный летом 1940 года — ровно на год раньше, чем русско-немецкий».

«Статья Закорецкого примечательна прежде всего тем, что автор на основе одного, казалось бы, маленького, но очень примечательного факта показал: не исключено, что летом 1940 года СССР готовился к наступательной войне не с Германией, а с Англией. В союзе с Гитлером или без оного — это уже второй вопрос».

«Вначале СССР нужно было защитить Батуми и Баку. Защитить и от Германии, конечно, тоже, но в первую очередь — от Англии. Для этого нужно было занять Иран, Турцию, Сирию и Ирак (если б еще русско-арабский военный разговорник обнаружился, это закончило бы картину, в Ираке говорят на арабском)[408] и отрезать саму Англию от нефти».

«Оказалось, что русско-английский разговорник (обнаруженный Закорецким) и русско-немецкий (чье существование подробно обыграно Резуном) выходили в серии разговорников, куда еще входили русско-финский, русско-турецкий, русско-румынский, русско-персидский, русско-китайский и русско-венгерский».

«Факт то, что призыв ввели и армию постепенно увеличили до 5 млн. чел. Запустили пропагандистскую машину: плакаты агитационные навыпускали, песни патриотические насочиняли. От себя добавлю, издали военные разговорники по странам, которые предполагалось оккупировать».

«Должен был существовать и русско-немецкий военный разговорник, в корне отличный от образца 1941 года, где лексика связана с сотрудничеством двух армий, с совместными военными действиями двух «государств реального социализма» (фон Риббентроп) против «англо-французских поджигателей войны» (Молотов). Ясное дело, позже такой разговорник был бы беспощадно сожжен, но…»

«Но уже давно мы знаем, что в 1940 г. огромными тиражами, в Москве и Ленинграде, был издан русско-немецкий разговорник для солдат, фразы из которого носят отнюдь не миролюбивый характер… Это ли не новое свидетельство обвинения кровавого режима?»

«А в закрытом хранилище Библиотеки имени Ленина, где хранятся ВСЕ книги, выпущенные на территории СССР за ВСЮ ее историю,[409] есть и еще более интересные вещи: макетные издания точно таких же по формату и направленности русско-французских, русско-испанских, русско-итальянских, русско-португальских и даже русско-английских разговорников. Под редакцией, кстати, того же А.В. Любарского. Подготовлены к выпуску тоже весной 1941 года. А эти-то для чего? Для каких контрударов?»

Удивительное нагромождение домыслов, как удачно выразился И. Пыхалов, заполняет белые пятна великой войны черной краской. Довольный своим детищем первооткрыватель признался наконец: у него появилась новая неисчерпаемая тема. А размахивание разговорником в украинском телеэфире напомнило мне небезобидную «кузькину мать».

Про резвость воображения

Как следует из второй серии «Ледокола»: «Воображение у меня резвое».

Постараемся убедиться, до какого абусурда можно зайти в такой резвости. Для этого представим себя в роли посетителя драматического театра.

Акт первый. На сцене — главный герой в фуражке немецкого капитана. Рубка корабля. За бортом — льды. В руках капитана — серая книжка «Немецко-русский солдатский разговорник» 1938 года. Свет, занавес!

Капитан (по-немецки):

«Вот началась великая (немецкая) отечественная. Вот наши солдатики (вермахт) защищают родину[410] (фатерланд), воюют народной (немецкой) земле. Вот вошли в незнакомый город, нашли в разговорнике (немецко-русском, 1938 года) нужную фразу и первому попавшему мужику (по-русски):

— Как называется этот город, это село?[3, с.13] А тот в ответ: — Дрезден!

А наши (немецкие) ему (по-русски):

— Вы не говорите правду. Если вы врете, вы будете расстреляны [3, с.4].

Или зашли в деревню где-нибудь под Лейпцигом, зачерпнули воды ключевой и молодухе (немецкой, снова по-русски): — Вода хорошая? [3, с.19]

Так ведь немка и не поймет. Это только если к русской молодухе обратиться…»

Так вот: разговорничек (немецкий, 1938 года) пригоден был только на территории России, только там эту книжечку и можно было применить…»

Акт второй. На сцене — главный герой в фуражке шведского капитана. Рубка корабля. За бортом — льды. В руках капитана — серая книжка «Шведско-русский военный разговорник» 1942 года. Свет, занавес!

Капитан (по-шведски):

«Вот началась великая (шведская) отечественная. Вот наши солдатики (шведы) защищают родину (шведский фатерланд), воюют на родной (шведской) земле. Вот вошли в незнакомый город,[411] нашли в разговорнике (шведско-русском, 1942 года) нужную фразу и первому попавшему мужику (по-русски):

— Есть ли кто-нибудь, кто хорошо знает эту местность? [4, с.13] Назовите место! [4, с.27]

А тот в ответ: — Упсала!

А наши (шведские) ему (по-русски): — Уж лучше говорите правду! [4, с.9]

Или зашли в деревню где-нибудь под Мальме, зачерпнули воды ключевой и молодухе (шведской, по-русски): — Вода там хорошая? Сами вы пьете эту воду?[4, с.46]

Так ведь шведка и не поймет. Это только если к русской молодухе обратиться…

Так вот:разговорничек (шведский, 1942 года) пригоден был только на территории России, только там эту книжечку и можно было применить…»

Занавес, аплодисменты! Спасибо немецким и шведским режиссерам, которые открыли нам, зрителям, глаза на наступательные планы в Германии (1938 г.) и в Швеции (1942 г.). Теперь осталось шерше ля кожаные сапоги,

Но представление еще не закончилось. В антракте купим программку — и в буфет! В программке — еще несколько интересных цитат из упомянутых книжек:

— Говорите по-английски?(шведский [4, с.9])

— Если вы врете, вы будете расстреляны (немецкий [3, с.4]).

— Не послушаетесь, так застрелю! (шведский [4, с.23]).[412]

— Дома, из которых стреляют, будут сожжены, а жители расстреляны (немецкий [3, с.14]).

— Вот три рубля (немецкий [3; с.20]).

— Не хотите ли поступить на нашу службу? Вы получите …рублей в день, стол и одежду! (шведский [4, с.26]).

— Проведите меня к председателю исполкома (немецкий [3, с.10]).

— Где живет заведующий?(шведский [4, с.46]).

— Скоро придут наши войска (немецкий [3, с.19]).

— Не беспокойтесь, вам будет уплачено сполна (шведский [4, с.48]).

— Не делайте трудностей, село обязано дать продовольствие. На все поставки вы получите квитанцию, (немецкий [3, с.31]).

И каков вывод? Да, собственно, все ясно: перед нами типовые военные разговорники. Не имеет значения, где и кем они издавались. Их обязательной составной частью является допрос военнопленного, опрос местного жителя и ориентирование на местности. Естественно, на чужой местности. Потому что это — военные разговорники, а не путеводитель по отечественным достопримечательностям.

Если попросить нашего первооткрывателя напрячь свою память, он неверняка вспомнит, как оттачивал свою разговорную лексику на послевоенных русско-английских разговорниках, как допрашивал виртуальных пленных и ориентировался на территории потенциального противника. Только зачем ему это надо? Эта часть истории первооткрывателей тоже не интересует.[413]

Может быть, выборка не показательная, может быть режиссеры подошли к проблеме предвзято, по-суворовски? Возьмем с полки более раннее немецкое пособие «Переводчик русского языка» 1933 года:

— Сегодня вечером прибудут войска. Сколько дворов в этой деревне? Какова у вас вода? Она годится для питья?[5, с.94]

— Объявляю во всех районах, где расположены германские войска, сельсоветы должны отпускать войскам… [5, с.94]

Вот те раз, у немцев опять то же самое! Возьмем советскую тетрадку «Опрос военнопленных и населения» Военно-воздушной академии РККА, 1933 года издания:

— Назовите деревню, которая видна отсюда.

— Эта деревня — Нойхоф! [6, с.4]

Чур меня, чур! Отдышались? Читаем дальше:

— Как вас зовут?[6, с.6]

— Меня зовут Отто… Я немец, француз, анлича-нин, итальянец, чех, венгр.

— Какой-вы национальности? [6, с.12]

— Я немец, швед, датчанин, шотландец, американец, болгарин, норвежец, португалец.

Стоп, с тридцатыми-сороковыми годами все ясно, пойдем вглубь! Военные разговорники времен Первой мировой пропускаем, там про оборону тоже ни слова. Откроем «Русский разговорник для немецкого офицера», 1913 года издания:[414]

— Хороша ли здесь вода?[7, с.125]

— Где живет староста?Позови его сюда!Поведи меня к нему![7, с.127]

— Я сожалею, что я вам делаю неприятности, но вы знаете, что это так в военное время [7, с.128].

— Вот вам реквизиционная записка [7, с.128].

— Ах ты, сукин сын, подлец![7, с.131]

Едва ли под Дрезденом такое поймут, а вот под Смоленском — в самый раз! Пора, стало быть, господа прусские офицеры, заряжать пистолеты? Аккурат через месяц — в поход. В третий раз (издание-то третье).

А чем дышат русские офицеры? Листаем каталог словарей и разговорников в бывшей Ленинской библиотеке: «Самые необходимые расспросы и разговоры в немецкой стране… для русских офицеров» — вот чем они дышат в 1893 году! И ни слова про оборону Москвы.

Ну, а другие? Австрийский «Полевой словарь» 1888 года — и в нем ничего нового:

— Есть ли деревни вдоль дороги? Как зовут их? [8, с.51]

— Хороша ли вода для питья, для поения, для варения, для купания?[8, с.56]

— Веди меня к старшине! [8, с.64]

— Войско прибудет спустя три часа [8, с.74]

— Мы дадим тебе расписку, по которой ты после получишь деньги! [8, с.75]

— Вам нечего нас бояться, мы австрийские солдаты, никто вас не тронет! [8, с.76][415]

Налицо признаки австрийской агрессии в конце XIX века. И ни слова про оборону Вены. И формат — в аккурат за голенище.

Цитировать семейство военных разговорников для доказательства наступательных намерений по меньшей мере некорректно. Жаль, что во время серьезного изучения языков первооткрыватель обратил внимание только на советскую серую книжку. Ее братья, ее сестры, дядьки и тетки не менее интересны. Иначе не понять, откуда у внучки такой напористый характер. Наследственность такая, из глубины веков.

Современная «обломовщина»

Когда я готовил эту статью, обратил внимание на существование инструкций по транскрибированию географических названий. Значительная часть их появилась в 1939-1941 годах в связи с развитием картографии и наведением порядка в наследстве прежних поколений. Хорошо, что последователи первооткрывателя поражены тягой к приятному времяпрепровождению: удаленное исследование в Сети, не вставая из кресла.

Можно представить, куда бы занесло их резвое воображение, какие открытия ожидали бы нас: «В то время, когда ледокол революции пробивался к туманному Альбиону, советские картографы перекладывали на русский язык трудные европейские названия Нойшваннштайн и Сазхаломбатта…»

Чтобы разобраться в генезисе подобных открытий, надо распутать паутину перекрестных ссылок и понять,[416] на каком этапе подключается испорченный телефон. «Мелочи» вдруг обрастают пикантными подробностями и трансформируются в удивительные находки. Так, один современный ленивец уже оперирует цифрами тиражей, совмещая действительное с желаемым:

«А по поводу русско-немецких разговорников — пожалуйста… Из сохранившихся экземпляров следует: «Подписано к печати 29.5.41. 1-я типография Военного издательства НКО СССР им. С.К. Тимошенко, Москва, ул. Скворцова-Степанова, 3. Тираж 2 млн 800 тыс. экз.»; «Подписан к печати 5.6.41. Отпечатан во 2-й типографии Воениздата НКО СССР им. К. Ворошилова, Ленинград, ул. Герцена, 1. Тираж: 2 млн экз.».

Другой торопится обнародовать свидетельство «одна бабка сказала»:

«Сама лично держала в руках русско-немецкий разговорник издания 1940 года. Издательство «Красный воин». В котором приводятся следующие перлы: «Не бойтесь! Скоро сюда придет Красная Армия!», «Сдайте оружие, включая косы и топоры!» Не шучу и не вру. Правда. Ну и кто на кого хотел напасть?»

Третий обломовец, убедив самого себя в том, что военные разговорники могут быть наступательными и оборонительными, начинает делить их создателей по такому же принципу:

«Может возникнуть вопрос: а каким ветром начальника военного факультета иностранных языков занесло в группу авторов этой книги (Боевые действия в горах, 1940 г. — А.Р.)?[417] Если речь шла об обороне своих гор, то знание иностранных языков особо не требуется. (Разве что удастся поймать в плен инструктора из страны-союзника со стороны врага или какого «волонтера».) Для чего в горах Кавказа умение разговаривать на французском? (А в горах Памира — на немецком?)

Но вот если речь идет о боевых действиях в ненаших горах, то тогда, конечно, вполне может потребоваться знание определенных иностранных языков.

Кстати, о Турции…»

Стиль и дух узнаваемы за версту. Первооткрыватель, как есть первооткрыватель! Ох, и не простая это работа оторваться от дивана и полистать подшивки Книжной летописи ВКП (не путать Всесоюзную книжную палату с коммунистической партией!). А ведь так легко можно убедиться, что коллектив под руководством Н. Биязи, честно выполняя свои обязанности, переводил западноевропейские (итальянские и немецкие) военные наставления. То есть скорее «вскрывал агрессивные замыслы» вероятного противника, чем замышлял новое коварство. Не лишним было бы поинтересоваться биографией автора: корни рода Биязи ведут в Италию, поэтому наряду с десятком других языков, Н. Биязи свободно общался на итальянском языке.

А может быть, переводы чужих наставлений — это особенности советской национальной рыбалки? Ничего подобного! Боевые уставы РККА также переводятся на немецкий язык и распространяются Генштабом вермахта. Правда, немецкий фон Биязи начал эту[418] полезную работу пораньше и добился результатов побольше.

В системе языковой подготовки вермахта русский язык уже с 1935 года среди основных [9]. С вермахтом тесно сотрудничает многочисленная имперская гильдия профессиональных переводчиков с полувековым опытом методической работы, ряды которой постоянно пополняются несколькими университетами. Гильдия под руководством Мониена взяла на себя подготовку большой части методических пособий для вермахта, практически закрыв потребность в существовании специального военного факультета иностранных языков. Гильдия сама переводит трофейные документы и издает военную страноведческую литературу. С 1940 года гильдия рассылает ежемесячные пособия для практической подготовки переводчиков русского, английского, французского, испанского языков, издает специальные приложения для вермахта («Русская военная лексика», «Воздухоплавание»). Формат многих изданий гильдии был использован нашими специалистами позже, уже во время войны, для издания таких справочников, как «Руководство по немецкому военному переводу» Б. Шванебаха.

Русская военная эмиграция предоставляет свои услуги вермахту в подготовке военных специалистов и в издании справочников «Русская армия». Военные школы и академии имеют своих преподавателей, особенно активно работают языковые кафедры в школах Люфтваффе и Кригсмарине. Армейский офицерский резерв поощряется за обучение иностранным языкам. Лучшие немецкие издательства бьются за право печатать походную литературу для вермахта. Всемирно известные[419]

Майерс и Библиографический институт в Лейпциге переиздают для вермахта карманные иллюстрированные словари «Дуден».

«Немецкий Биязи» издается много, но все-таки недостаточно много — сразу после начала войны на Востоке началось настоящее соревнование за право быть поставщиком разговорников и словарей вермахта. Конкуренция среди лучшей в мире полиграфической промышленности — не меньше, чем среди поставщиков сырьевых ресурсов. «Немецкий Биязи» издается быстро, но все-таки недостаточно быстро для того, чтобы соответствовать суворовским темпам: месяц для печати и распространения сотен тысяч разговорников — фантастический норматив.

Идея придать военному разговорнику наступательный характер и связать публикацию с подготовкой агрессии приходит в голову, вероятно, сразу после прочтения мемуаров В. Бережкова. Факт передачи типографскими рабочими новенького военного разговорника прямо в руки сотрудников советской миссии в Берлине до сих пор не оставляет равнодушными деятелей литературы и кино.

«В середине февраля в советское консульство в Берлине явился немецкий типографский рабочий. Он принес с собой экземпляр русско-немецкого разговорника, печатавшегося массовым тиражом. Содержание разговорника не оставляло сомнения в том, для каких целей он предназначался. Там можно было, например, прочесть такие фразы на русском языке, но набранные латинским шрифтом:[420] «Где председатель колхоза?», «Ты коммунист?», «Руки вверх!», «Буду стрелять!», «Сдавайся!» и тому подобное. Разговорник был сразу же переслан в Москву». [10, с.44]

Сегодня трудно сказать, какой именно разговорник был передан в советское консульство. Несмотря на довольно подробное его описание, оно не подходит ни под один из известных вариантов массового немецко-русского военного разговорника. Однако, если советские дипработники действительно получили свежий экземпляр в середине февраля 1941 года, то по логике первооткрывателя день М пришелся бы «в аккурат» на середину марта. Математические прогнозы и тут не сработали.

Безусловно важным свидетельством является сам факт распространения военных разговорников в полевых частях, так как это — часть специальных мероприятий. Но с чем это может быть связано в действительности? Во-первых, с подготовкой к наступлению, с началом агрессии. В не меньшей степени разговорники пригодятся и при отражении агрессии противника, при подготовке к обороне. Наконец, они могут быть частью кампании по дезинформации или провокации.

Свидетельство о распространении румынских разговорников в частях 9-го особого корпуса за 3 недели до предполагаемого (первооткрывателем) срока нападения — более чем странное свидетельство. Любопытно, что вспоминали о распространении своих военных разговорников состоявшиеся агрессоры. Не в виртуальных письмах к первооткрывателю, а на страницах изданных мемуаров.[421] Согласно немецким воспоминаниям, раздача разговорников производилась непосредственно перед вторжением, в соответствующей обстановке, когда до личного состава доводились сопутствующие приказы и секретные инструкции, в том числе получившие позднее название преступных.

«Постепенно стала проясняться серьезность положения: в войсках распределяются русские словари и различные памятки, доводятся позывные и пароли». [11, с.15].

«18-го выдаются комплекты карт и памятки о поведении войск» [11, с.16].

Тем, кто пытается связать разговорники с актом агрессии, достаточно было бы предъявить сопутствующие советские приказы и памятки по обращению с местным населением оккупированных территорий. Однако ничего подобного немецкие солдаты не обнаружили и не обнародовали.

Могу заверить всех, кто «с первооткрывателем в башке и с револьвером в руке»: в публичных заведениях цепных псов уже не замечено. Смело, господа, вперед, к открытию новых натупательных и оборонительных разговорников!

Подход с другой стороны

Интересно узнать, кто и что противопоставил логике восторженных обладателей истины? Как становится ясно — не очень многие и не очень много.[422] Постояльцы форумов отреагировали на публикацию страниц из военного русско-английского разговорника 1940 года кратким обменом мнений. Но участников обсуждения могло бы быть и больше:

1). Военное издательство МО РФ, правопреемник Воениздата НК СССР, отвечавшего за выпуск военных разговорников с 1939 года;

2). Издательство «Большая Российская энциклопедия», и издательство «Русский язык» — правопреемники «Советской энциклопедии» и «Издательства иностранных и национальных словарей», исполнявших задания по подготовке и выпуску военных словарей и разговорников с 1931 года;

3). Научные сотрудники архивов ЦАМО, РГВА и, вероятно, РГВИА, где, возможно, хранятся документы, связанные с работой над разговорниками, где должны быть личные дела советских офицеров, руководивших центрами языковой подготовки;

4). Учебные заведения, исполнявшие поручения Воениздата НК СССР по подготовке языковых изданий для армии, в том числе:

— ВУМО РФ, преемник Военного факультета западных иностранных языков МГПИИЯ (1-го и 2-го) и Военно-политической академии им. Ленина;

— ИВ РАН, ранее Московский институт востоковедения АН СССР, в стенах которого существовал Военный факультет востоковедения;

— Институт лингвистических исследований РАН, преемник Ленинградского института языка и мышления АН СССР;

5). Военные академии, имевшие в 30-40-х годах авторитетные кафедры иностранных языков:[423]

— ВВИА, ранее Военно-воздушная академия им. Жуковского;

— АБВ, ранее Военная академия механизации и моторизации им. Сталина;

— ВАХЗ, ранее Военная академия химической защиты им. Ворошилова;

— ВА РВСН, ранее Артиллерийская академия им. Дзержинского;

6). И уж, конечно, Российская книжная палата, преемник Всесоюзной книжной палаты, регистрирующей все публикации в СССР.

Отсутствие интереса к советским разговорникам со стороны военных историков соседствует с равнодушием лингвистов, что также не способствует пониманию механизмов создания этих памятников своей эпохи. Лишь совсем недавно появились публикации молодого ученого Е. Левченко о результатах исследования природы советских и русских разговорников. Процитирую отрывки из авторерефата диссертации этого автора [12]:

«Несмотря на то, что с момента создания первой типологической классификации словарей прошло уже больше 65 лет, словарь-разговорник до сих пор остается на периферии отечественной теории лексикографии. В работах известных отечественных и зарубежных лексикографов отсутствуют какие-либо классифицирующие данные о словарях-разговорниках, а немногочисленные имеющиеся исследования на данную тему, в основном советского периода, уделяют внимание словарям-разговорникам как памятникам древней или старинной лексикографии».[424]

«… во второй половине XIX в. происходит дальнейшее обособление жанра словаря-разговорника и постепенное формирование его малых Жанров с преобладающей функцией обучения (учебный разговорник) или перевода (военный разговорник и дорожный разговорник)».

«…самые первые употребления термина «разговорник» в русском языке, вероятно, относятся к середине 1910-х гг., так как имеются свидетельства его использования в заголовках военных разговорников этого периода. В исследовании также подчеркивается, что толкование разговорника исключительно как справочника для общения с иностранцами, характерное для отечественных и зарубежных толковых словарей, является односторонним, так как оно не учитывает всего многообразия существующих типов и разновидностей этого словарного пособия…»

«…отмечается возрастающая роль идеологической составляющей словаря-разговорника после Октябрьской революции в России. Помимо этого, исследование фондов выявило резкое уменьшение количества словарей-разговорников, издававшихся для учебных и деловых целей в ранний советский период, что было, в частности, связано с наложением ограничений на поездки за рубеж. В то же время, с середины 1930-х гг. наблюдалось активное развитие малого жанра военного разговорника, связанное с милитаризацией СССР накануне Второй мировой войны».

«Словарь-разговорник относится к разновидности переводных словарей, имеющих два языка: входной язык — с которого происходит перевод — и выходной язык — на который происходит перевод».[425]

«Словарь-разговорник в первую очередь учитывает интересы пользователя, незнакомого с иностранной речью, равно тому, как алфавитный переводной словарь активного типа единственно подходит для перевода слов с родного на иностранный язык. В пользу данного утверждения говорит и тот факт, что словари-разговорники некоторых типов (военные разговорники и специализированные разговорники) имеют исключительно родной язык в качестве входного».

«С точки зрения критерия отбора фраз, порядка их размещения в словаре, словари-разговорники близки к тематическим словарям, в основу которых положена тематическая классификация лексики. Тематическая классификация, в свою очередь, опирается на классификацию самих предметов и явлений реальной действительности».

«Военные разговорники включают в себя общие военные разговорники, охватывающие все стороны жизни воина во время военного похода, и специальные военные разговорники или вопросники, предназначенные для опроса военнопленного и местных жителей».

Выводы: военный разговорник, как и другие разговорники, служит для общения с носителем иностранного языка, а также для учебных целей. От автора не ускользнуло также, что опросники военнопленного и местного жителя могут существовать в чистом виде, а могут быть включены в состав военного разговорника.

Не обошел автор и вопросы формирования макроструктуры разговорников и ее основных элементов: корпуса и дополнений к корпусу, среди которых главными являются предисловие, справочные приложения[426] и аннексированный словарь. Эти выводы будут важными при рассмотрении особенностей разговорника «для бойца и младшего командира».

«Второй значимый этап формирования макроструктуры совпал с появлением советских военных разговорников в 1930-х гг. … доля корпуса в словаре-разговорнике составляет в среднем 90-95% всего его объема. Она может составлять менее 70% при наличии больших дополнений или, наоборот, приближаться к 100% при их отсутствии. Объем корпуса может также существенно варьироваться в зависимости от типа словаря-разговорника и его периодизации.… корпус кратких военных разговорников (вопросников)- 100-150 статей. Корпус общих военных разговорников составляет в среднем 600-800 статей и может доходить до 1500 и более статей».

«По лексикографическому критерию корпус словаря-разговорника делится на разговорную и словарную части… Средняя доля разговорной части в общих военных разговорниках составляет 75-80% и может варьироваться в вопросниках от 50% до 100% (при наличии аннексированного словаря)».

Интересным представляется замечание о правилах пользования, ниже это поможет нам найти грань между академическими изданиями и изданиями для действующей армии.

«Правила пользования словарем-разговорником представляют собой информацию о приемах, использованных авторами в корпусе словаря-разговорника.[427]

Исследование показывает, что правила пользования, изложенные подробно и профессионально с позиций лингвистики и лингвометодики, являются редкостью для словарей-разговорников и присущи только изданиям с высокой степенью академической культуры. В большинстве случаев они освещены крайне недостаточно или отсутствуют вообще.

Так, словари-разговорники, рассчитанные на лиц без специальной филологической подготовки (военные, дорожные разговорники), должны использовать систему как можно более простых вопросов и ответов в рубриках и быть снабжены ясными инструкциями для новичков».

И в заключение, — спасибо автору, далекому от критики первооткрывателей, несколько слов в защиту серой книжки:

«…на формирование издательского формата словарей-разговорников второй половины XX в. значительное влияние оказал типовой формат военных разговорников, разработанный специалистами Военного факультета западных языков Военного института в конце 1930-х — начале 1940-х гг.».

Вперед, в прошлое

Насколько велико было отставание в языковой подготовке у советских военных? Несмотря на то, что до начала 30-х годов курсы переводчиков и языковые кафедры военных академий готовили военных переводчиков и учили иностранным языкам других военных специалистов,[428] учебные программы ориентировались только на языки стран с передовой военной наукой. Малотиражные академические издания предназначались для перевода иностранной военной литературы и периодики.

С начала 30-х годов, когда наши военные переводчики создают первые военные словари и разговорники и сетуют на острую нехватку отечественных материалов, публикуя в списках источников немецкие издания (!), немцы поднимают планку и устанавливают новые стандарты для справочников иностранных армий, для разговорников на языках вероятных противников. Разговорники Зульцбергера образца 1938 года становятся классикой жанра, примером современного карманного издания для солдата. Пока наши редакторы копируют иллюстрации из технических словарей Шломанна, немцы уже прививают моду на опознавательные таблицы с силуэтами самолетов и танков противника. Удачный немецкий опыт будет учтен в СССР позже в разговорниках Н. Биязи . Было бы странным не повторять удачный опыт!

Пришло время обозначить периоды развития советского военного разговорника в предвоенные годы. Первый период — период монополии издательства «Советская энциклопедия» на военные словари и разговорники (с 1931 по 1938 г.). Отставание в языковой подготовке военных специалистов препятствовало изучению иностранного опыта военного строительства. Редакции было поручено подготовить и издать военные словари и разговорники нового типа. Для каждого языка предназначался один выпуск. В каждом выпуске планировалось запустить по две серии: военный словарь с иностранным в качестве входного[429] языка, военный разговорник и военный словарь (приложение к разговорнику) с русским языком в качестве входного.

Редакция работала одновременно над несколькими выпусками словарей и разговорников. Издательство «Советская энциклопедия» (с 1935 года — Институт «Советская энциклопедия») привлекало для этой работы специалистов из собственного отдела словарей, а также из других профильных институтов. В результате не менее десяти выпусков увидели свет (на немецком, французском, польском, румынском, латышском, финском, турецком, персидском, китайском, японском языках). Востребованные серии переиздавались в рамках одного выпуска неоднократно. Сегодня еще нельзя с полной уверенностью утверждать, что разговорники были подготовлены и изданы в каждом выпуске, то есть для каждого языка: слишком мало изданий сохранилось с той поры, чтобы восстановить полную картину. Архивы издательства «Большой Российской энциклопедии» не содержат документов этого периода, а в библиотеках имеются только разрозненные экземпляры.

Первые известные автору советские военные словари вышли в издательстве «Советская энциклопедия» под общей редакцией О. Шмидта в 1934 году — русско-японский и в 1937 году — русско-китайский. Производство первых разговорников длилось довольно долго — около года (с августа 1933 и с мая 1936 года соответственно). В предисловии редакция ссылается на острую нехватку «военных переводчиков» (разговорников), которые бы позволяли ознакомиться с разговорной речью.[430]

Первые венные разговорники не были ни достаточно компактными, ни карманными. Объемное издание могло поместиться разве что в планшете командира. В разговорнике имелось два логических раздела: список вопросов с транскрипцией и список возможных ответов. Особенностью первых советских военных разговорников является интерес к деятельности русской военной эмиграции и явно выраженный классовый подход с надеждой на международную солидарность трудящихся.

С поставленной задачей издательство «Советская энциклопедия» полностью справилось. В дальнейшем наиболее востребованные словари издательства переиздавались без изменений. Так произошло, например, с военным финско-русским, русско-финским словарем: издание 1935 года было сфотоклигировано и переиздано в Ленинграде в 1939 году Словари, изданные в «Советской энциклопедии», дорабатывались авторскими коллективами (некоторые из которых стали сотрудниками военных факультетов) и переиздавались позже неоднократно в Государственном издательстве иностранных и национальных словарей (пример — военные словари под редакцией А. Таубе).

Причиной прекращения энциклопедического проекта «военный словарь и военный разговорник» и изъятия его из ведения «Советской энциклопедии» является организационное оформление системы языковой подготовки в РККА (появление военных факультетов). Процесс этот неплохо описан на неофициальном сайте ВУМО РФ (-milinst.php) и на сайте Альманаха «Сделано в ВИИЯ» (http:// )[431]

С образованием военных факультетов стало логичным делегировать подготовку военных переводчиков и преподавателей иностранного языка своим доморощенным учреждениям. Начался второй период, работа над словарями и разговорниками, а также над переводом иностранных военных наставлений не останавливалась. Для военного строительства СССР была важна информация о развитии военной мысли и об организации ВС передовых в военном отношении соседей.

Первый вариант каждого нового разговорника издавался, как правило, самим Воениздатом, под наблюдением редакторов Зверева, Д. Левантовского, а затем А. Любарского. Дополнительная печать и переиздания производились по заказу Воениздата Государственным издательством иностранных и национальных словарей (в 1963 году ГИС войдет в состав «Советской энциклопедии»).

Став профильным издателем военных разговорников, Воениздат разработал собственный формат — «Краткий военный разговорник», который выгодно отличался от предыдущего своими размером и структурой. Возможные варианты ответов были либо исключены из разговорников, либо перенесены в приложения или перекбчевали в специально издаваемые опросники. Краткий военный разговорник постепенно совершенствовался, исключались повторы и неоднозначные вопросы. Естественно, что в каждом издании имелись отклонения от шаблона, которые сегодня привлекают особое внимание исследователей.

Непосредственно перед началом войны появился новый, упрощенный тип военного разговорника без приставки «Краткий» — на немецком и турецком языках.[432]

Разговорники незначительно отличались друг от друга по объему информации. Те из них, которые содержали приложения в виде силуэтов, дополнительную информацию о вероятном противнике, опросники военнопленных и пр. дополнительную информацию, предназначались для бойца и младшего командира (до уровня роты). Прочие были предназначены для командиров отделения, взвода, роты. Не исключалось использование разговорников для опроса пленных, перебежчиков и местных жителей (говорящих на иностранном языке, разумеется).

Обновленный и весьма удачный вариант разговорника был предложен Военным факультетом западных иностранных языков. Так называемый разговорник Н. Биязи пришелся по душе военным академиям и переиздавался в академических изданиях — без грамматического раздела и введения, а также без приложений. Эти изъятия из разговорника объясняются просто: слушатели академий уже занимались по специальным программам, которые включали в себя углубленные грамматические упражнения. А техника потенциального противника изучалась на основных кафедрах. В академических программах по языковому обучению было предусмотрено обязательное использование разговорников для приобретения навыков разговорной речи, так что работа западного и восточного военных факультетов по созданию военных разговорников велась синхронно с обновлением учебных программ в военных вузах.

Возьмем, к примеру, подготовку военного специалиста со знанием персидского языка по программе 1941 года. Языковой курс рассчитан на 2 или на 4 года.[433] Учебная программа рекомендует использование военного русско-персидского разговорника. В 1940 году Воениздат подготовил такой разговорник. Выпуск готовых специалистов ожидается по плану в 1943 или в 1945 году.

Все логично и понятно. Но тут в действие вступают господа первооткрыватели: «Удивительная сенсация! На дальней полке закрытого хранилища обнаружен персидский разговорник — свидетель подготовки освободительного похода в Иран!»

Как говорится, был бы разговорник… Найти причину возможного нападения всегда возможно: выход к океанам и морям, вечное движение на восток или на запад (по обстоятельствам), тайные соглашения с Гитлером, вплоть до совместной высадки десанта в Англии.

Предмет разговора

Разработка программ обучения в военных вузах, издание методических пособий, словарей и военных разговорников — все это, конечно, подчинялось единому плану.

«Если в 1940 г. слушатели изучали один из трех преподававшихся языков — английский, французский, немецкий, то весной 1941 г. на Военфаке готовились кадры уже на 15 иностранных языках».

«Перед нами стояла следующая неотложная задача — создать первый в Красной Армии самостоятельный языковый вуз, в котором велось бы обучение не на трех, а на многих иностранных языках.[434] При этом вставали четыре основные проблемы: определить профилъ подготовки слушателей; установить сроки их обучения в связи с угрозой нападения на СССР; какие языки необходимо изучать на факультете и выработать методы преподавания.

В отношении профиля подготовки дело обстояло так. Мы принят на учебу студентов, а международная обстановка властно требовала быстрой подготовки хороших военных переводчиков. Однако ликвидировать педагогическую подготовку было бы также близоруким мероприятием, поэтому решено было иметь на факультете два отделения — военных преподавателей и военных переводчиков. Позднее были открыты краткосрочные курсы немецкого языка, для укомплектования которых начальник Генерального штаба Б.М. Шапошников приказал передать нам две роты курсантов военного училища.

Вопрос о сроках преподавания на основных отделениях решился так: на педагогическом — пять лет, на военно-переводческом — два года, на краткосрочных курсах — от трех месяцев до одного года в зависимости от степени знания немецкого языка курсантами. При этом в основном со стороны мы брали студенток (мужчин было мало), знавших язык в достаточной мере и на первых порах немного разбиравшихся в переводе военных текстов. Однако нужных для этого пособий не было, и тогда мне и старшему преподавателю Монигетти пришлось срочно составить карманный «Краткий русско-немецкий разговорник» для бойца и младшего командира с фотографиями немецкой военной техники. Редактором был А.В. Любарский. Разговорник был издан Воениздатом в 1941 г. Во время войны он оказался столь необходимым, что был издан тиражом 500 тысяч экземпляров,[435] а затем его еще дважды переиздавали, и тираж достиг двух миллионов» [13].

Как видим, в 1940-1941 годах потребовалось увеличить число программ языковой подготовки до 15 языков и организовать обучение на краткосрочных курсах. Был создан механизм быстрого реагирования на изменения международной обстановки (и требования Генштаба). Если события 1939 года (Финская война) оказались для военных переводчиков довольно неожиданными, и появлению военного разговорника предшествовали 3 издания карманного «словаря-памятки и вопросника», то к началу Отечественной войны военные факультеты могли иметь шаблонные заготовки для выпуска типовых разговорников как минимум на 15 языках.

Ниже приводится список довоенных изданий разговорников на 11 языках, составленный с использованием официальных изданий ВКП, фондов Российской государственной библиотеки и Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы, с помощью справочной службы сайта Российской книжной палаты () и частных собраний.

Английский язык:

Краткий русско-английский военный разговорник 1940, М.: Воениздат ВКП 15.09. (13.10.) 1940

Венгерский язык:

Краткий русско-венгерский военный разговорник 1940, М.: Воениздат[436]

Сдан в производство 27.05.1940 Подписан к печати 15.08.1940 Заказ 482 ВКП 08. (13.) 10.1940

Краткий русско-венгерский военный разговорник 1941, М.: Гос. Изд-во иностранных и национальных словарей (Для командиров отделения, взводов, роты, для опроса местных жителей, пленных и перебежчиков) Заказ 1207 ВКП 13.07.1941

Китайский язык:

Краткий русско-китайский военный разговорник (Для командиров отделения, взвода, роты) 1940, М.: Воениздат

Сдано в производство 04.01.1940 Подписано к печати 11.07.1940 Заказ 54 ВКП 24. (29.) 09.1940

Немецкий язык:

Краткий русско-немецкий военный разговорник для бойца и младшего командира (Н. Биязи , Военный факультет западных иностранных языков)

1941, М.: Воениздат Подписано к печати 29.05.1941 Заказ 289

Краткий русско-немецкий военный разговорник для бойца и младшего командира[437]

(Н. Биязи , Военный факультет западных иностранных языков) 1941, М.: Воениздат Подписано к печати с матриц 05.06.1941 Заказ 2247

Краткий русско-немецкий военный разговорник для бойца и младшего командира (Н. Биязи , Военный факультет западных иностранных языков) 1941, Ворошиловск: Орджоникидзевская правда

Русско-немецкий военный разговорник 1941, М.: Гос. изд-во иностранных и национальных словарей ВКП 31.07.1941 Заказ 1201

Русско-немецкий военный разговорник (Н. Биязи ) 1941, М.: Академия механизации и моторизации КА Заказ 1310

Русско-немецкий военный разговорник 1941, М.: Военно-транспортная академия КА

Персидский язык

Краткий русско-персидский военный разговорник 1940, М.: Воениздат

(Для командиров отделения, взводов, роты, для опроса местных жителей, пленных и перебежчиков) Сдано в производство 17.05.1040[438] Подписано в печать 13.06.1940 ВКП 13 (18).08.1940 Заказ 2302

Польский язык:

Краткий русско-польский военный разговорник 1941, М.: Гос. изд-во иностранных и национальных словарей ВКП 15.08.1941 Заказ 1224

Румынский язык:

Краткий русско-румынский разговорник (Для командиров отделения, взводов, роты, для опроса местных жителей, пленных и перебежчиков) 1940, М.: Воениздат Сдано в производство 17.05.1940 Подписано в печать 23.05.1940 ВКП 10.06.1940 Заказ 1206

Краткий русско-румынский военный разговорник для бойца и младшего командира (Военный факультет западных иностранных языков) 1941, М.: Гос. Изд-во иностранных и национальных словарей ВКП 31.07.1941 Заказ 1210

Турецкий язык:

Краткий русско-турецкий военный разговорник 1940, М.: Воениздат[439]

Сдано в производство 17.05.1940 Подписано к печати 23.05.1940 Заказ 338

Русско-турецкий военный разговорник 1941, М.: Гос. изд-во иностранных и национальных словарей ВКП 15.08.1941 Заказ 1206

Финский язык

Краткий русско-финский военный разговорник (Для командиров отделения, взвода, роты, для опроса местных жителей, пленных и перебежчиков) 1940, М.: Воениздат Сдано в производство 15.01.1940 Подписано к печати 15.01.1940 ВКП 13. (18.) 02.1940 Заказ 221

Краткий русско-финский военный разговорник (Для бойцов и командиров отделения, взвода, роты) 1941, М.: Гос. изд-во иностранных и национальных словарей ВКП 31.07.1941 Заказ 1204

Краткий русско-финский военный разговорник (Для бойцов и командиров отделения, взвода, роты) 1941, М.:Воениздат Подписан к печати с матриц 11.07.1941 Заказ 2679[440]

Шведский язык

Краткий русско-шведский военный разговорник для бойца и младшего командира 1941, М.: Воениздат ВКП: находится в печати 12.05.1940

Эстонский язык:

Краткий русско-эстонский военный разговорник (Для командиров отделения, взводов, роты, для опроса местных жителей, пленных и перебежчиков) 1940, М.: Воениздат Сдано в производство 08.05.1940 Подписано в печать 09.06.1940 Заказ 351

В указанный период в число потенциальных противников СССР могли попасть чуть ли не все приграничные государства. Многие из них находились в сфере интересов и влияния Англии и Германии. Нет ничего удивительного в том, что военные разговорники готовились на нескольких языках одновременно: в конечном итоге любая пограничная территория могла стать театром военных действий. Оправдано ли было такое предположение, станет ясно лишь позже. В нашем случае отметим появление «бесполезных» военных разговорников 1940 года на шведском (война с Финляндией не стала затяжной и не переросла в региональный конфликт), венгерском, китайском, турецком, персидском и английском языках.

Естественно рассматривать деятельность по созданию военных разговорников как обеспечение готовности к столкновению с противником на всех возможных направлениях,[441] с некоторым процентом вероятности успеха и неуспеха. В 1941 году КПД работы военных факультетов оказался выше, готовность военных факультетов к быстрому реагированию повысилась. Это стало результатом проведения организационных мероприятий и научной деятельности в предыдущие годы.

Невозможно представить себе, чтобы деятельность военных факультетов в связи с подготовкой внезапного нападения не была бы засекречена. Чтобы информация о регистрации тех или иных секретных документов попадала в Книжную летопись ВКП и становилась бы доступной широкому кругу читателей.

Конечно, при желании любое поступательное движение можно назвать наступательным, проклянуть и очернить. Но справедливо ли на таком материале строить доказательную базу?

Резюмируем сказанное. Военные разговорники всех времен и народов имеют сходное содержание, потому что удовлетворяют одним и тем же военным потребностям: опрос местного (иностранного) жителя, захват и допрос пленного, ориентирование на чужой местности. Никому же не приходит в голову бродить по Смоленску или Новгороду с английским туристическим разговорником или с путеводителем по Кении?! Поэтому давайте дружно удивимся призыву разговаривать с русской молодухой с помощью военного русско-немецкого или русско-английского разговорника.

Военные разговорники не имеют натупательного или оборонительного характера. Они — просто военные, пригодные для удовлетворения вышесказанной потребности при любом обороте дела.[442] Ни в одной армии не существует разговорника для обороны и разговорника для наступления. Военный разговорник — универсальная книжица. Говорить об агрессивности военного разговорника — значит опускаться до уровня первооткрывателя (сапоги — для наступления, обмотки — для обороны).

Военные разговорники используются также при языковом обучении. Если кто-то в этом сомневается, пусть оторвется от дивана и поинтересуется старыми и новыми учебными программами, а также наличием старых и новых разговорников в военных вузах. Первооткрыватель взахлеб рассказал нам, как обнаружил на полках вузовской библиотеки военные разговорники всех времен и народов — для серьезной подготовки. Но не пояснил, как вяжутся вузовские разговорники с раздачей сапог на границе. Может быть, библиотеки военных вузов хранят священные сигнальные экземпляры? Может быть, там на разных полках хранятся оборонительные и наступательные разговорники? Нет, разговорник, обнаруженный великим магистром, был типовым, универсальным и массовым. Так в чем суть открытия? Очень предвзятый подход у первооткрывателя. Прочие разговорники, изданные на других языках и в другие времена, он приметил, но не изучил.

Ничего странного нет в том, что в кармане военного вместе с солдатской книжкой или военным билетом лежит военный разговорник на языке вероятного противника. В любой армии поощрялось и до сих пор поощряется изучение иностранного языка. В любой армии серьезную подготовку к войне связывают с изданием военных разговорников. Если языковая подготовка отстает от требований международной обстановки,[443] выпускается краткий вариант разговорника, а также разговорник для бойца (который не имел возможности изучать грамматику иностранного языка, не видел таблиц и силуэтов техники противника).

Должен ли военный разговорник лежать, как тушенка на складе НЗ, и распространяться в войсках непосредственно перед походом на врага? Свидетельствует ли массовый выпуск и раздача серых книжек в войсках о подготовке к переходу границы? Нас снова пытаются опустить до уровня первобытного человека. Дубина в руках — чтобы махать. Раздача дубин — преступление против человечества. Пытаются пристыдить и даже осудить за готовность воевать с противником, об агрессивности которого давно известно. Массовое издание и распространение разговорников — это раздача патронов по тревоге. Зачем и почему объявляют тревогу — следует из дальнейших команд.

Когда первооткрывателю, вскочившему из курсантской постели, выдавали в оружейной комнате табельное оружие с патронами, его не мучали мысли о наступательном характере всего мероприятия. Потому что не поступала команда падать на голову соседа и давить его сапогами, не раздавали преступных приказов и секретных памяток. — Курсант Резун оставался вооружен и очень опасен (знал язык вероятного противника в объеме разговорника, видел таблицы с силуэтами техники), но наступательно пассивен. Пока не получал указание применить свое оружие и свои знания (активация). Или пока его не отправляли в казарму досматривать курсантские сны (разоружение).

Если кто-то хочет обвинить своего командира в агрессивных намерениях, не годится выкладывать[444] перед судьей в качестве доказательств содержимое карманов и походного сидора. Никакой суд таких доказательств не примет и спросит: «А что вы, уважаемый, имеете сказать по существу?» И правильно спросит. Господа первооткрыватели, вас все равно не убедит вышесказанное. Просто оставьте в покое серые книжки и их создателей! Они свое дело сделали как в 1940 и 1941-м, так и в 1945-м, чем заслужили настоящее уважение. Говорите лучше о других вещах и по существу.

Цитируемые источники

1. Erwin Boehm. Geschichte der 25. Division — Stuttgart: Selbstverlag Kamaradenhilfswerk 25, 1972

2 .Краткий русско-немецкий военный разговорник — Л.: Воениздат, 1941.

3. Sulzberger F. Deutsch-Russischer Soldaten-Sprachfuhrer — Leipzig: Hachmeister & Thai, 1938 (год выпуска определен по списку запрещенной литературы Liste der auszusondemden Literatur.Berlin: Deutscher Verlag, 1948, см. запись №6592).

4. Svensk-Rysk Militarparlor Stockholm: Lantforsvarets kommandoexpedition, 1942.

5. Mierzinsky Kurt Der russische Dolmetscher.Berlin: Offene Worte, 1933.

6. Иванова E., ЧунгуроваВ. Опрос военнопленных и населения.ВВА РККА им .Жуковского, 1933.

7. Tettau. Russischer Sprachfuhrer fur den deutschen Offizier, 3.Auflage.Berlin: Zuckscherdt, 1913.

8. Feld-Worterbuch deutsch, polnisch, ruthenisch, russisch. Wien: Seidel & Sohn, 1988.[445]

9. H.Dv.27 Bestimmungen uber Sprachunterricht, vom 4. Juli 1935, Entwurf. Berlin: Mittler & Sohn, 1935.

10. Бережков В. Страницы дипломатической истории. М.: Международные отношения, 1987.

11. Niedhardt Hans Mit Tanne und Eichenlaub, Kriegschronik der 100. Jager-Division vormals 100. leichte Infanterie-Division Graz-Stuttgart: Leopold Stocker, 1981.

12. Левченко Г. Словарь-разговорник в России: типологический и социолингвистический аспекты. Автореферат диссертации на соискание ученой степени. М.: Кафедра теории преподавания иностранного языка МГУ, 2007.

13. Альманах «Сделано в ВИИЯ» — 2001-2005 ().

Реклама на сайте