«Духовные ландшафты Земли Opus05»

ВЕЛИЧИЕ И НИЧТОЖЕСТВО САМУРАЕВ (парафраз, opus 5) (Повесть о доме Тайра: Эпос XIII в./Пер. со старояп. И.Львовой; Предисл. и коммент. И.Львовой; Стихи в пер. А.Долина; М.:Худож.лит.,1982. 703 с.) Пролог: Свиток I,1: Эпиграф. В отзвуке колоколов, оглашавших пределы Гиона, Бренность деяний земных обрела непреложность закона. Разом поблекла листва на деревьях сяра в час успенья - Неотвратимо грядет увяданье, сменяя цветенье. Так же недолог был век закосневших во зле и гордыне - Снам быстротечных ночей уподобились многие ныне. Сколько могучих владык, беспощадных, не ведавших страха, Ныне ушло без следа - горстка ветром влекомого праха! История первая: Заговор Наритики. В первый год Дзисё (1177) государь-инок Ро-Сиракава благословил дайнагона второго ранга Наритику Фудзивару на заговор против правителя-инока Киёмори Тайра. как всегда, нашелся предатель. Некий самурай Юкицуна Минамото скрытно явился домой к Киёмори. - Ночь на дворе... Что означает столь поздний ваш приход? Что случилось? - спросил князь. - Днем слишком много любопытных, - ответствовал самурай. - В последнее время во дворце государя-инока готовят оружие, собирают воинов-самураев... Что вы думаете об этом? - Слыхал я, будто он собрался идти войной на монахов Святой Горы. - Нет!.. Боюсь, что все это направлено только против вашего глубокопочитаемого семейства!.. - И государю это известно? - Именно так! Оттого-то и собирает воинов дайнагон Наритика, что получил на то высочайшее указание. Вот и на днях они опять собирались... Сюнкан предложил то-то, Ясуери говорил так-то, Сайко отвечал то-то... - все, что знал, рассказал Юкицуна и бегом покинул усадьбу. Киёмори был потрясен и испуган, громовым голосом принялся сзывать воинов-самураев: - Столица кишмя кишит злоумышленниками! Дому Тайра грозит опасность! Спешно оповестить моих родичей и собрать всех воинов! Прибывший начальник Сыскного ведомства был послан сообщить государю-иноку о начале следствия. Затем Киёмори пригласил дайнагона Наритику в гости. Последний не заподозрил ловушки, облачился в изысканные одежды, уселся в роскошную карету. При подходе к усадьбе Тайра он увидел множество самураев в боевых доспехах: "С чего бы это?" Вошел во двор, до отказа наполненный воинством. У входа в главную галерею несколько самураев свирепого вида давно дайнагона поджидали, схватили с двух сторон за руки и потащили: "Вязать?" "Не надо", - ответил из-за бамбуковой шторы правитель. Дайнагона втолкнули в тесную каморку и заперли. Ему казалось, будто он спит и видит какой-то страшный сон, в котором непонятно, что и почему происходит. Люди его разбежались. Тем временем притащили и других заговорщиков: Ясуёри, Сюнкана и многих прочих. А инок Сайко, едва пронюхав недоброе, вскочил на коня и вприпрыжку поскакал во дворец. Но самураи Тайра догнали и преградили путь: - Срочный вызов! Велено немедленно поворачивать. - Я спешу во дворец с докладом. Закончу дело и тотчас прибуду, - ответил Сайко. - А, подлый монах! Какие еще доклады! Полно морочить голову! - закричали самураи, стащили его с коня, связали, притащили к Тайра. Киёмори морду ему разбил сапогом: - Поделом тебе негодяю! Ты - холопье отродье - получил на службе у государя чины и звания не по заслугам, зазнался сверх всякой меры, затеял смуту в государстве, да мало этого - стал покушаться на весь мой род. Признавайся во всем! Но недаром Сайко отличался твердостью духа - он не дрогнул, не высказал ни малейшего страха, громко рассмеялся в лицо правителю-иноку: - Возможно! Но не я, а ты зазнался сверх меры! Это тебя, сына начальника сыска, до 14 лет ко двору и близко не подпускали; не тебя ли дразнили уличные мальчишки Верзилой Тайра? И вот ты вознесся до звания Главного министра - так лучше про себя скажи, что занял чужое место! - так говорил Сайко, бесстрашно высказывая все, что было на сердце. Киёмори зашелся гневом, не нашелся с ответом. Приказал вассалам: - Глядите у меня, не вздумайте убить его сразу. Проучите хорошенько! Самурай Мацура начал допрос, дробя руки и ноги Сайко. Сайко рассказал все. Киёмори получил 5 листов рисовой бумаги его признаний. Затем Сайко разодрали рот и отрубили голову на берегу столичной реки Камо. Запертый в тесной, душной каморке, дайнагон Наритика предавался тревожным мыслям. Послышались громкие шаги. Дайнагон вздрогнул: "Боги, это самураи идут, чтобы убить меня!" Двери с грохотом раздвинулись, и предстал сам правитель-инок, в коротком монашеском одеянии из некрашеного сурового шелка, в просторных белых хаками, с небрежно заткнутым за пояс коротким мечом с обтянутой акульей кожей рукояткой. Долго он молча и гневно смотрел на дайнагона. Затем: - Помните ли вы, что заслужили смерть еще в годы Хэйдзи (1159-1160), но сын мой, князь Сигэмори, заступился за вас? За какие же, спрашивается, обиды замыслили вы погубить дом Тайра? - Ничего дурного не было и нет в помине, меня оклеветали! - Подать сюда признание мерзавца Сайко! Что ты теперь скажешь в свое оправданье? - швырнув бумагу в лицо дайнагона, Киёмори с грохотом вышел, но гнев все еще бушевал в его сердце. - Тащите этого человека во двор, - приказал он самураям. Однако самураи колебались, опасаясь гнева Сигэмори. Пришлось правителю на них кричать. Тогда, испугавшись, Цунэтоо и Канэясу поднялись с колен и вытащили дайнагона во двор. - Повалите его лицом к земле, и пусть подаст голос! - с довольным видом приказал правитель. Нагнувшись к дайнагону, самураи шепнули ему в оба уха: - Кричите, как будто вам больно. И дайнагон несколько раз жалобно вскрикнул... Когда демоны Ахо и Расэцу мучают грешников в преисподней, заставляя глядеться в зеркало,- даже эти муки не горше тех, что испытывал Наритика в эти мгновения! Меж тем явился старший сын правителя и муж младшей сестры дайнагона. "Куда же они запрятали дайнагона?" - думал князь Сигэмори, обходя помещения. И вот увидел забитые досками двери. Оторвал доски и нашел дайнагона. Задыхаясь от слез, с поникшей головой сидел он и не вдруг заметил вошедшего. - Что случилось? - спросил Сигэмори. Жалко было глядеть, как просияло лицо дайнагона; наверно, так обрадовался бы грешник, неожиданно встретив в аду милосердного бодхисаттву Дзидзо! Долго увещевал Сигэмори отца и спас таки от смерти своего свояка - дайнагона второго ранга, доблестного самурая Наритику Фудзивару. Покидая усадьбу, Сигэмори прикрикнул на самураев: - Смотрите, не вздумайте погубить дайнагона, даже если правитель-инок прикажет! В пылу гнева он бывает опрометчив. ...В дальнейшем, когда страсти улеглись, Наритика был сослан на остров Кодзима, в край Бидзэн, где и скончался... История вторая: Отчаяние Сюнкана. Сына Наритики – Нарицунэ, с ним Сюнкана и Ясуёри сослали на Остров Демонов. Остров сей расположен далеко от столицы, морской путь к нему опасен и труден. Людей на острове мало. Цвет кожи у них черный, тело обросло шерстью, речи непонятны. Главный их промысел – убийство живых тварей. Они не возделывают поля – оттого у них нет риса, не сажают деревья тута – оттого нет шелка и других тканей. Посреди острова высятся горы, вечно пылает там пламя, воняет серой, непрерывно грохочет гром и низвергаются ливни в низины. Меж тем, изгнанники чудом оставались в живых. Спасал их тесть Нарицунэ посылками с едой. Ясуёри и Нарицунэ дни и ночи проводили в молитвах. Платье их износилось, они сшили одеяние из волокон конопли, обряд омовения совершали болотной водой, поднимаясь в гору, говорили: “Это Врата Прозрения!” Сюнкан же в богов не верил и в действе не участвовал. Вдобавок, Ясуёри вырезал из досочек тысячу буддийских ступ, начертал на них “АУМ”, число, месяц, год, свое мирское и духовное имя, молитву. Бросил их в море со словами: - О великие боги Брахма и Индра! И вы, стражи четырех направлений! Молю вас, пусть хоть одна из ступ достигнет столицы! И добралась одна ступа до императора-инока Го-Сиракавы и способствовала помилованию. Произошло это во второй год Дзисё (1178) при обстоятельствах, можно сказать, мистических, на которые отвлекаться не будем. Посланец правителя-инока, Мотоясу Тандзаэмон прибыл на Остров Демонов. - Где тут ссыльные из столицы царедворец Нарицунэ и монах Ясуёри? Услышал посла только Свюнкан и смятился: “Я неотступно думаю о столице, наверное, чудится мне голос… Уж не демон ли Хадзюн смущает мне душу?”, падая, спотыкаясь, бегом подбежал к послу: - Я и есть тот самый Сюнкан, сосланный из столицы! Посол подал ему грамоту, там стояло: “Тяжкую вину, за которую вы наказаны ссылкой, мы вам прощаем. По случаю молебствий во здравие императрицы и дабы благополучно разрешилась она от бремени, объявлено помилование. А посему Нарицунэ и Ясуёри надлежит возвратиться в столицу.” Вот и все. Имени Сюнкана не было. “Может на обороте?” Со всех сторон осмотрел бумагу. Вернулись с горы Нарицунэ и Ясуёри. Поочередно прочитали, осмотрели, но напрасно – упомянуты были двое. “Уж не сплю ли я?..” Увы, то была явь, но слишком невероятной казалась такая явь, и снова чудилось: “нет, это сон!..” Мало того, обоим его товарищам привезли из столицы много писем, Сюнкану же не прислали ни единой весточки… Стало быть, никого из моих родных и близких не осталось в столице”,- при мысли об этом нестерпимой болью сжималось сердце,- “Но ведь мы все трое наказаны за одну и ту же провинность… Отчего же двоих прощают, а третьего – нет? Может, Тайра забыли обо мне или писец ошибся при переписке?”- горевал он и плакал, припадая к земле, взывая к небу. - Горькая участь сия постигла меня по вине отца вашего, покойного дайнагона Наритики,- говорил Сюнкан, то, хватаясь за рукав Нарицунэ, то ломая в отчаянии руки.- Стало быть, вы не можете отнестись ко мне безразлично. Если нет мне прощенья и нельзя мне в столицу, то доставьте меня хотя бы до острова Кюсю. - Поистине, мне понятно, каково у вас на душе…- отвечал Нарицунэ.- Я посоветуюсь в столице с людьми, разузнаю в каком настроении правитель и пришлю за вами посольство. А до тех пор крепитесь, - так утешал он Сюнкана, но тот в отчаянии ломал руки и, не стыдясь, плакал. - Готовьте судно!— раздался приказ. Сюнкан то входил в лодку, то снова выходил из нее на берег. Отвязали веревки, столкнули ладью на воду, но Сюнкан вцепился в свисавший с кормы канат. Уже вода доходила ему до пояса, потом до шеи, а он все тащился за судном. Когда же вода покрыла его с головой, и ноги уже не касались дна, он обеими руками вцепился за лодку: - Вот как поступаете со мною вы оба! Стало быть, все-таки бросаете меня здесь! Значит многолетняя дружба ваша на поверку – притворство! Возьмите меня, не смотря на запрет, возьмите, молю вас! Посол оторвал его руки от борта лодки. Сюнкан вышел на сушу, упал на землю, в отчаянии стал колотить оземь ногами. Он вопил, надрывая голос: - Эй, возьмите же меня с собой, слышите! Заберите и меня, говорю вам! Но лодка уплывала все дальше. Сюнкан взбежал на пригорок и оттуда махал руками, обратившись к морю. Лодка скрылась за горизонт, сумерки окутали землю. Сюнкан всю ночь пролежал на морском берегу, не чувствуя, что волны лижут босые ноги, и ночная роса насквозь пропитала одежду… Не утопился он только потому, что в душе уповал на Нарицунэ: а вдруг тот поможет вернуться. Увы! Киёмори Тайра: - Сюнкана я сам вывел в люди, столько для него сделал. И вот благодарность – не где-нибудь, а у себя, в Оленьей Долине, устроил настоящую крепость, собирал заговорщиков. Нет, о Сюнкане и слышать не желаю! Минул год. Слуга Сюнкана, Арио решил разыскать своего господина. Тайно покинув столицу, добрался до острова Кюсю. В гавани, откуда отплывали корабли на Остров Демонов, к нему отнеслись недоверчиво, заподозрили в дурном, да самого же и обобрали. Но он нисколько не сокрушался и все равно добрался до цели. Глядит и видит: все еще ужаснее, чем в слухах. Полей нет, нет деревень и селений. Изредка встречаются люди. -  Эй, постой-ка! -  Чего тебе? - Не знаешь ли, что сталось с преподобным управителем храма Торжества Веры, Хоссёдзи, сосланным сюда из столицы? -  Не знаю! – прохожий и слов то таких не знал. Долго искал Арио господина в горах, на берегу. Раз повстречал существо похожее на кузнечика-богомола. Волосы беспорядочно отросли и стояли торчком вперемешку с сухими водорослями. Весь он был кожа да кости, покрытые обрывками непонятно из чего сшитой одежды. В руках сжимал пучок съедобных водорослей и выпрошенную у рыбаков рыбу. Шел, еле-еле волоча ноги. “В священных сутрах сказано, что демоны Асюра обитают у моря… - подумал Арио, - а Будда учит, что Три Сферы Зла и Четыре Пути Греха находятся вблизи глухих гор. Уж не забрался ли я в одну из этих сфер – в царство таки Голодных Демонов…” Но это был всего лишь управитель храма Хоссёдзи, Сюнкан. Сюнкан привел Арио в свою хижину, собранную из плавника и камыша, и там узнал о гибели своих слуг, о смерти жены и сына. Осталась в живых только малолетняя дочь. Сюнкан лег, перестал принимать пищу, устремил помыслы к Будде. На 23 день, так ни разу не поднявшись, скончался. Арио обрушил на тело хижину, набросал сосновых ветвей и предал останки огню. Когда погребение закончилось, собрал в суму кости и отбыл на остров Кюсю. Разная кара ожидает людей: возмездие в настоящем, в будущем и в отдаленном грядущем. Все три возмездия разом обрушились на главного управителя всех земель храма Торжества Веры, самурая Сюнкана, когда-то распоряжавшегося 80-тью поместьями, обитавшего в пышных покоях Оленьей Долины в окружении сотен слуг и вассалов. История третья: Восстание Минамото. Самураи клана Минамото – дальние родственники императора, носители капли божественной крови Аматэрасу. Тайра, напротив, - выходцы из самых низов сословия самураев. (Но, Киёмори – внебрачный сын Го-Сиракавы – слухи.) Тайра всегда и всюду третировали Минамото. Вот забавный случай: Второй сын правителя-инока, Мунэмори Тайра отнял породистого дорогого скакуна у сына царедворца третьего ранга ¨римасы, Накацуны Минамото. Мунэмори выжег на крупе коня тавро с именем бывшего хозяина. Когда его гости просили показать прославленного коня, Мунэмори приказывал: - Оседлайте этого чертова Накацуну! Ведите его сюда! Садитесь верхом на эту скотину Накацуну, дайте ему кнута! - Мунэмори, подло использовав свою власть, отнял коня, который был мне дороже жизни, - жаловался Накацуна отцу. – Мало того – теперь он бесчестит меня, делая посмешищем всей страны. - Тайра презирают нас, не ставят ни во что, оттого и глумятся, - отвечал ¨римаса сыну, - Нужно выждать удобный случай и отомстить! Долго ждать не пришлось. В 4-й год Дзисё (1180), Киёмори, памятуя заговор Наритики, арестовал Го-Сиракаву, возвел на императорский трон своего внука-младенца. ¨римаса, имея родственников по всей стране, начал готовить вооруженное восстание с целью возвести на трон младшего сына Го-Сиракавы, принца Мотихито. Подобные широкомасштабные приготовления утаить трудно. Киёмори скоро все стало известно. Он приказал арестовать Мотихито. Принц бежал из столицы вместе с ¨римасой, его сыновьями и дружиной в 300 самураев. К ним присоединились несколько сотен монахов из храма Трех Источников, Миидэра. Вассал принца, самурай Нобуцура один остался во дворце прикрывать бегство. Надев панцирь, сшитый светло-зеленым шнуром, повесив на пояс большой церемониальный меч, вышел он к воротам поджидать недругов. В полночь нагрянули 300 всадников во главе с офицером Сыскного ведомства, самураем Мицунагой. Этот наглый самурай, не слезая с коня, въехал в ворота и возгласил: -  Вы изобличены в заговоре, выходите без промедления! Нобуцура не медлил: -  Принца нет. -  Что такое? Где ему быть, как не здесь? Стража, ступайте и обыщите дворец. - Вот речи скудоумного стражника! Возмутительное, дерзкое поведение! Здесь перед вами Нобуцура смотрите, не просчитайтесь! Действительно просчитались. Своим цере5мониальным мечом он уложил более десятка вооруженных боевыми мечами и длинными алебардами самураев. Не сломись игрушечный меч – уложил бы больше. Его пытались образумить, но в ответ слышали только: «Знать не знаю никаких указаний!» Сломав меч, Нобуцура хотел вспороть себе живот, но не успел – взяли живым. Обыскав дворец, самураи вместе с пленником вернулись к Тайра. Допрашивал Нобуцуру Мунэмори, правитель-инок наблюдал из-за бамбуковой шторы. Нобуцура отвечал обстоятельно, не выказывая страха: - В последнее время вокруг дворца слоняются подозрительные людишки. И тут вдруг ломится вооруженная банда… А разбойники перед грабежом всегда говорят: «Прибыл знатный вельможа!» - или: «Посланец привез высокое указание!» Вот я и пустил в ход меч, если бы он был настоящий ни один из этих стражников не ушел бы целым. Что же касается моего господина, то, как самурай, я и под пыткой ничего вам не скажу. -  Тащите на берег реки и снесите ему голову с плеч,- приказал Мунэмори. Но правитель-инок – уж кто его знает отчего? – пощадил Нобуцуру и сослал в Хино, в край Хооки. Вассал ¨римасы, воин императорской стражи, самурай Киоу не успел убежать вместе с господином. Мунэмори призвал его к себе и предложил выбирать: служить ему или погибнуть. Киоу выбрал службу. -  Здесь ли Киоу? -  Здесь! -  Здесь ли Киоу? - Здесь! – так, весь день перекликался Мунэмори со своими вассалами, а Киоу целый день усердно служил. К вечеру почтительно попросил коня для участия в грядущей битве. - Разумеется, - отвечал Мунэмори и дал одного из лучших, мышастого скакуна по кличке Серебреник. Ночью Киоу сбежал. -  Здесь ли Киоу? -  Его нет! -  О! – воскликнул Мунэмори. – Мы поддались на обман. Догоните и схватите! Но самураи страшились преследовать Киоу, ибо он славился искусством стрельбы. «У него 24 стрелы в колчане, значит, 24 наших воина будут убиты… Не стоит чересчур торопиться,» - решили они и вскоре прекратили погоню. Киоу добрался до ставки Мотихито, нашел ¨римасу: -  Взамен коня господина Накацуны я привел Серебреника. Обрадовался Накацунэ: приказал отрезать Серебренику хвост и гриву, выжечь клеймо на крупе. В следующую ночь коня тайно вернули в усадьбу Тайра. Он, конечно, побежал в конюшню. -  Серебреник вернулся! – закричали конюхи. Мунэмори поспешил взглянуть на коня и увидел клеймо: «Некогда Серебреник, а ныне – монах Мунэмори Тайра». Мунэмори в ярости топал ногами и обещал самолично отпилить живому Киоу голову деревянной пилой. Мотихито с отрядом остановился в храме Равенства, Бёдоин у реки Удзи. На помощь к нему спешила тысяча монахов из города Нара. Но трехтысячное войско Тайра, во главе с сыновьями правителя-инока Томори и Сагэхирой, успели раньше. Тайра подошли с другого берега реки, но ¨римаса предусмотрительно разрушил мост – сохранились только опоры и балки. Завязалась длительная перестрелка. С берега принца вперед вышел и прыгнул на балку самурай Готиан Тодзима, Отражающий Стрелы. В него полетели десятки стрел, а он нагибался, прыгал, рубил их алебардой – издевался. Так в него и не попали. Затем вперед вышел монах Дзёме Мэйсю: - Я воитель-монах из обители Миидэра. Кто из вас могучий и храбрый? Выходи, сразимся! – с этими словами он послал 23 стрелы, сразив 12 и ранив 11 воинов Тайра. Затем сбросил башмаки и побежал по балке легко как по дороге. Но его уже поджидали. Хорошо владел монах искусством меча, рубил вкруговую, крест-накрест, приемами «Паучьи лапы», «Стрекозиный полет», «Мельничные колеса» и, будто рисуя в воздухе замысловатые петли, зарубил 8 самураев, на девятом меч сломался. Тогда монах Итирай, поджидая своей очереди сзади, взялся за голову Дзёме, перепрыгнул через него и продолжил бой. Дзёме вернулся на берег, снял доспехи, надел белую рясу и пошел в Нару, распевая: «Славься, о будда Амида!» Так к перестрелке прибавились поединки на мосту. И долго бы это тянулось, но самурай Тадацуна показал войску Тайра пример, форсировав реку на коне. Неся большие потери, войско переправилось, принц бежал, ¨римаса Минамото с сыновьями Накацуной и Канэцуной приняли смертный бой… Сыновья погибли раньше. Тосабуро Киётика отрезал им головы и спрятал под настилом беседки. Тяжело раненый ¨римаса позвал самурая Тонау: -  Снеси мне голову! -  Я не в силах сделать это, господин. Сначала сами лишите себя жизни. - Понимаю, - ¨римаса повернулся к закату, помолился Амиде, произнес прощальный стих, - Пусть древом упавшим // в земле буду я истлевать, //не зная цветенья, - // всего тяжелее из жизни // уйти и плодов не оставить…, - затем приставил кончик меча к животу и резко нагнулся. Меч пронзил тело, ¨римаса испустил дух. Не каждый способен слагать стихи в такую минуту, но ¨римаса любил поэзию с юных лет. Тонау, плача, отрезал голову господина, привязал к ней камень, таясь, пробрался к реке и утопил. Киоу дрался отчаянно, зная, чем грозит плен. В бою сам вспорол себе живот. Самурай Кагэнэ не участвовал в бое. Переправившись через реку с полусотней воинов Тайра, погнался за принцем. Догнал и отрезал голову. Отрезанные головы имели две функции: трофей и свидетельство гибели врага; повод для издевательства и устрашения. По возможности самураи заботились о будущем своих голов. А тем временем, на другом конце государства ¨ритомо Минамото, властитель Камакуры объединил всех своих родичей в Восьми Восточных Землях и собрал 20-титысячное войско. Против него правитель-инок послал 7-митысячное войско во главе со своим внуком Корэмори Тайра. Корэмори пришел к реке Фудзи, встал лагерем – решил здесь дождаться и сразиться с ¨ритомо. Спустилась ночь. Поглядели самураи из лагеря Тайра в сторону Минамото – и что же предстало их взору? «О ужас! Сколько огней! На горах и в полях, на реке и на море, - враги так и кишат повсюду! Что делать?!» Но это были всего лишь землепашцы и другие мирные обыватели. Испугавшись сражения, они покинули дома, разбежались и попрятались кто куда. Теперь же – жгли костры – готовили ужин. В лагере Тайра зрела тихая паника. Под утро водяные птицы, в великом множестве гнездившиеся в болотах у подножия вулкана Фудзи, внезапно снялись всей стаей. «Беда! – закричали самураи. – Это войско Минамото перешло в наступление! Они зашли нам в тыл, мы пропали!! Такой начался бардак: дев веселья передавили; ломились толпой безоружные и голые; одиночки бессмысленно и безумно кружились вокруг коновязи на не отвязанных конях. Утром лагерь был разгромлен и пуст. И вот тогда только к реке подошли всадники Минамото… Интерлог: Свиток V,8: Страсти Монгаку. Истина всеобъемлюща, непостижима и неизменна! Заслонили ее облака людских заблуждений, угас свет Трех Благодатей и Четырех Мандал. Горе нам! Умер Будда и мир человеческий погрузился во мрак, обреченный на вечное круговращение жизни и смерти! Кто ныне свободен от греха и низменных вожделений? Люди предаются лишь пьянству и похоти, уподобясь бешеному слону или скачущей обезьяне! В злобе клевещут они друг на друга! Истинно говорю вам: никому не удастся избегнуть посмертных мучений, причиняемых стражами ада, служителями царя преисподней Эммы! _____________ (с) 2000, А.Сысоин.

Реклама на сайте