«История испанской инквизиции. Том I»

Х. А. Льоренте История испанской инквизиции Том I

ХУАН-АНТОНИО ЛЬОРЕНТЕ И ЕГО КНИГА

Хуан Антонио Льоренте родился в 1756 г. в маленьком городке близ Калаоры в обедневшей старинной дворянской семье и, рано потеряв родителей, воспитывался в доме дяди-священника. С 14 лет он с тонзурой на макушке поступил учиться в монастырь и спустя три года в присутствии калаорского епископа и других духовных особ защищал на латинском языке диссертацию из области метафизики и логики и поступил в Сарагосский университет, чтобы изучать римское право. Три года он на варварской латыни упражнялся в римском праве и в 1776 г. получил степень бакалавра юридических наук. Через год мы уже видим его субдьяконом и каноником в Калаоре, обеспеченным ежегодным твердым доходом от бенефиции. По старому испанскому обычаю молодому духовенству разрешалось развлекаться составлением театральных пьес, и Льоренте решил отдавать свободные часы драматической литературе. Так, на театральной сцене Калаоры появилось «Отвращение к браку» — топорная мелодрама, не пришедшаяся по вкусу даже неизбалованной и непритязательной публике захолустного городишка Старой Кастилии. В 1778 г. Льоренте поступил в Валенсийский университет, чтобы специализироваться в каноническом праве.

Вскоре Льоренте стал доктором канонического права, и молодому священнику дано было право исповедовать не только мужчин, но и женщин. В 1782 г. калаорский епископ назначил его генеральным викарием своей епархии, и Льоренте нужно было лишь терпеливо ждать смерти своего непосредственного почти семидесятилетнего начальника, чтобы самому стать епископом Калаоры и тем завершить свою карьеру. Не добившись успеха в области драматической литературы, Льоренте взялся за составление религиозно-философских статей, столь же плоских и безвкусных, как огромное множество схоластических упражнений испанских монахов и священников. Но «философия» не удовлетворяла Льоренте, и он перешел к истории. Его исторические монографии зачастую строились на архивном материале и свидетельствовали о значительной начитанности автора и умении классифицировать обрабатываемый им материал. Но темы его работ были жалки и ничтожны; главным образом это были жизнеописания местных святых, чудотворная слава которых никогда не выходила за пределы маленькой Калаоры. В 1784 г. Королевская академия святых канонов, литургии и церковной испанской истории, находившаяся в Мадриде, избрала Льоренте своим действительным членом, и молодой заместитель епископа имел основание мечтать уже не только о Калаоре, но и о крупном испанском центре.

В это же время Льоренте встретился с каким-то образованным иностранцем, который стал ему доказывать, что при оценке того или иного религиозного и философского положения, равно как поэтических и моральных указаний, следует прежде всего руководствоваться собственным разумом и ни в коем случае не полагаться на чужой авторитет и вековой опыт, ибо зачастую высокие авторитеты и старинные традиции оказываются рассадниками всяких предрассудков и суеверий и ведут не к истине и правде, а к вреднейшим заблуждениям и опаснейшим ошибкам. Единственным мерилом истины, убеждал Льоренте случайно очутившийся в Калаоре иностранец, является наш собственный разум, а потому не следует воспринимать ничего, что ему противоречит и с чем он не мирится. К ссылкам на ежедневные факты следует точно так же относиться с недоверием, пока они лично не проверены на практике. Иностранец, который, вероятно, был французом-рационалистом, советовал Льоренте тщательно изучать сочинения Декарта, много и подробно беседовал с ним по поводу прочитанного, и, по словам Льоренте, эти частые собеседования производили на него особенно большое впечатление, которого даже и время не могло изгладить. Как ни велико было влияние этой случайной встречи, однако нельзя исключительно ею объяснить тот умственный перелом, который произошел в уме Льоренте в 80-х годах. Самое это влияние могло иметь место и быть благотворным только потому, что в XVIII в. в Испании происходила сильнейшая борьба между загнивавшим средневековым феодализмом, доведшим страну до полного истощения и гибели, и шедшей ему на смену буржуазией, богатой энергией и инициативой и представлявшей в тот исторический отрезок времени прогрессивную силу.

Значительный социальный сдвиг, совершившийся в Испании в XVIII в., надломивший старую, традиционную политику испанского папистского духовенства, не мог не быть предметом продолжительных бесед Льоренте с тем иностранцем, который на многое открыл ему глаза и который в качестве рационалиста, естественно, поддерживал новое течение внутри испанской Церкви, всячески борясь с ультрамонтанскими тенденциями огромного большинства авторитетных представителей Церкви в Испании. В разгаре борьбы внутри самой Церкви каждый обмен мнений между Льоренте и рационалистом, каждая новая прочитанная антипапистская книга, философское произведение, политический трактат и публицистический памфлет находили отклик в душе Льоренте, будили его мысль, тревожили его и все дальше отталкивали от старого, папистского пути. В 1785 г. Льоренте, показав, что ни прадед, ни дед, ни отец его не привлекались к суду никаким инквизиционным трибуналом и никем не были заподозрены ни в какой ереси, засвидетельствовав чистоту своей крови и доказав, что в его жилах нет ни одной капли еврейской и арабской крови, получил должность комиссара инквизиционного трибунала в Логроньо. Кровавая хроника этого трибунала свидетельствует о значительном падении числа жертв в годы службы Льоренте в Логроньо (1785–1789) и об отсутствии смертных приговоров за этот короткий промежуток времени. Начавшаяся во Франции буржуазная революция вызвала на первых порах замешательство даже среди руководителей инквизиции, и главный инквизитор Рубин де Севальос в поисках нового человека, способного взять на себя ответственность за те или иные действия инквизиционных трибуналов, назначил Льоренте главным секретарем инквизиции. Льоренте все больше укреплялся в своей позиции практического смягчения инквизиционных приговоров и считал, что необходимо реорганизовать инквизицию, тем более что и министр Флорида-Бланка, авторитет которого в глазах Льоренте стоял очень высоко, склонился к мнению, что «дикому фанатизму не должно быть места в просвещенный век» и что можно крепко держать в руках руль государства без помощи ненавистного всей стране учреждения. Однако Флорида-Бланка вскоре должен был подать в отставку, и почти одновременно с ним ушел и генеральный секретарь инквизиции, пробыв на этом посту менее двух лет. Льоренте оказался в опале как заподозренный в снисходительности к религиозным преступникам и даже в скрытом сочувствии просветительным идеям, которыми он будто заразился от престарелого Флорида-Бланки.

С 1791 г. Льоренте снова жил в Калаоре, занимая пост каноника и посвящая много времени научным работам, преимущественно в области церковной истории. Здесь же ему пришлось встретиться с бежавшими из Франции представителями контрреволюционного, так называемого неприсяжного духовенства. Судя по тому, что Льоренте собирал средства для этих эмигрантов, ненавидевших революцию, можно утверждать, что симпатии Льоренте не были на стороне революционной Франции и что он, подобно Флорида-Бланке, относился враждебно к деятельности французского Законодательного собрания и Конвента. Насколько близки ему были неприсяжные священники, видно из того, что он написал специальную книгу о французских представителях духовенства, эмигрировавших в Испанию. Книга эта не увидела света, она затерялась в лабиринте разных церковных комиссий по делам печати, и один из цензоров заявил Льоренте, что в настоящий момент (дело относится к концу 1792 г.) подобная книга была бы и неполитична и нецелесообразна; то был канун решительного присоединения Испании к антифранцузской коалиции. Имеется, однако, основание утверждать, что и в Калаоре в эти годы Льоренте продолжал стоять за необходимость реорганизации инквизиции и за смягчение налагаемых ею кар. Только этим можно объяснить, что Мануэль Абад-и-ла-Сьерра, назначенный 11 мая 1793 г. главным инквизитором, предложил Льоренте приступить к выработке плана реорганизации инквизиции путем введения в ее судопроизводство принципов, применявшихся в гражданских и уголовных процессах. Написанный рукою Льоренте план реорганизации испанской инквизиции был передан министру юстиции Ховельяносу, который благодаря своим публицистическим и экономическим работам пользовался славой решительного сторонника переустройства полуфеодальной Испании на буржуазных началах. Но общая неустойчивость правительственной политики тормозила всякие начинания, и план Льоренте задержался в своем странствовании из одного министерства в другое. В 1794 г. главный инквизитор Абад-и-ла-Сьерра должен был уйти со своего поста, вскоре в опале оказался и министр юстиции Ховельянос. Перед отправлением его в ссылку у него был сделан тщательный обыск, и на основании найденных у него бумаг начались аресты заподозренных в янсенизме лиц. Вовлечена была в дело принцесса Монтихо, у которой было найдено письмо Льоренте. Последний немедленно был задержан, удален в 1801 г. с поста секретаря инквизиции, а потом оштрафован на 50 дукатов и заточен на месяц в монастырь. Его богатейшая библиотека была конфискована в пользу инквизиции. Вещественным же доказательством его виновности были некоторые его рукописи о необходимости установления в Испании «свободной» Церкви, о чрезмерности папских притязаний и о предстоящем неотложном изменении инквизиционного судопроизводства. После отбытия своего наказания Льоренте в течение свыше четырех лет (1801–1805 гг.) был совершенно не у дел и много занимался историческими науками и философией. В это именно время он, по-видимому, ближе стал присматриваться к жизни, познакомился с реальными нуждами родной страны и внимательно следил за тем, что происходило по ту сторону Пиренейских гор. Однако тяжелое наследство церковно-инквизиционной деятельности тяготело над ним, и, когда ему в 1806 г. было предложено место каноника в Толедо, а потом должность инспектора школы и даже канцлера Толедского университета, Льоренте пошел на работу не только за страх, но и за совесть.

Совершенно неожиданно мы находим его в 1808 г. среди приверженцев Мюрата. Отныне Льоренте — сторонник Франции. По распоряжению Мюрата он отправляется на собрание нотаблей в Байонну, где нотаблям предстоит принять начертанную Наполеоном испанскую конституцию и принести присягу в верности как конституции, так и новому испанскому королю Жозефу, родному брату Наполеона Бонапарта, императора французов. Льоренте принес требовавшуюся присягу, и его имя красовалось под конституционным актом нового Испанского королевства.

В ответ на провозглашение Жозефа королем Испании в ней начались народные волнения, быстро превратившиеся в настоящую войну, подавить которую оказались не в силах французские войска, тем более что на помощь поднявшимся испанцам пришли англичане, которые и нанесли ряд тяжелых поражений французской армии. После несчастной для французов битвы 21 июня 1813 г. при Виттории часть армии вынуждена была покинуть испанскую территорию вместе с королем Жозефом и его приближенными, в числе которых находился и Льоренте, очутившийся в начале 1814 г. в Париже в качестве политического эмигранта. Дело в том, что за годы господства французов в Испании с именем Льоренте были связаны важные события в области религиозной политики, за которые он подлежал суровому наказанию со стороны восторжествовавшей в Испании реакции в лице короля Фердинанда VII Бурбона. Так, 4 декабря 1808 г. была уничтожена инквизиция как «противоречащее суверенитету светской власти учреждение», и Льоренте в 1809 г. было поручено стать во главе всего инквизиционного архива и приступить к работе по истории инквизиции в Испании. В течение свыше двух лет непосредственно Льоренте и множеством подчиненных ему лиц велась огромная работа по изучению, разбору и переписке бесчисленных документов различных инквизиционных трибуналов и высшего совета инквизиции. Льоренте обнаружил неимоверную энергию в деле организации и изучения архивов инквизиции и в 1812 г. опубликовал на испанском языке небольшой очерк по истории испанской инквизиции, который лег в основу его будущей знаменитой «Критической истории испанской инквизиции». В то же время Льоренте поручено было провести в жизнь изданный правительством Жозефа декрет о закрытии монастырей, которых насчитывалось до трех тысяч с почти сотней тысяч монахов и монахинь, и составить подробный инвентарь имущества закрытых монастырей. Льоренте удалось найти в монастырях массу интересного материала как по истории Церкви, так и связанной с ней истории инквизиции. Правда, во время бегства из Испании Льоренте потерял многое из собранных материалов, и ему в Париже нередко приходилось по памяти восстанавливать то, что он в подлиннике читал во время обследования переходившего к государству имущества монастырей. Тренировка памяти, столь усердно практиковавшаяся религиозно-философскими факультетами католического мира, сослужила теперь Льоренте большую услугу, и он оказался в состоянии цитировать наизусть целые протоколы инквизиционных трибуналов с точным указанием имен обвиняемых и свидетелей, а также даты всевозможных допросов и доносов.

Эмигрировавшего во Францию Льоренте реакционное правительство Фердинанда VII лишило всех должностей, имущества, гражданских прав и права вернуться обратно в Испанию. Льоренте остался жить в Париже, где перебивался уроками испанского языка, и в течение почти трех лет работал над материалами для своей истории инквизиции. Она и была им опубликована в Париже в 1817 г. на французском языке в четырех томах под названием «Критическая история испанской инквизиции». Книга произвела огромное впечатление, была переведена на голландский, английский, итальянский и немецкий языки и в короткое время выдержала ряд изданий. Появились и краткие ее изложения, ставшие необходимой принадлежностью любой общественной библиотеки. Этим успехом книга меньше всего обязана литературному таланту Льоренте или яркой характеристике действующих лиц в многовековой драме, пережитой Испанией; с внешней стороны Льоренте — посредственный писатель; язык, слог и манера его письма носят явные следы серых и нудных церковно-философских произведений, над которыми он корпел в течение трех-четырех десятков лет и от которых полностью не освободился даже тогда, когда идейно отошел от них сравнительно очень далеко. Причина громкой известности и широкой популярности «Критической истории» лежала в ее неимоверном богатстве документов. Они с фотографической точностью воспроизводили сугубо сложную и крайне запутанную процессуальную систему инквизиционных трибуналов. Они вводили читателя в самые потаенные уголки инквизиционных застенков, до того времени герметически закрытых и тщательно замурованных от постороннего глаза; эта таинственность особенно остро возбуждала людскую любознательность, не находившую удовлетворения ни в фантастических измышлениях противников инквизиции, ни в цинично-лживой апологии ее друзей. Теперь перед читателем предстала правдивая картина, поразившая его своим реализмом и увлекшая его глубиной и искренностью убеждений автора, одновременно соучастника и жертвы кровавых деяний только теперь раскрытого сфинкса.

Книга Льоренте вызвала возмущение духовенства и реакционных кругов Франции, и правительство Людовика XVIII лишило нашего автора права преподавать испанский язык в школах, а также церковной службы, которую Льоренте до того нес в одной из церквей Парижа. Эти репрессии, однако, не остановили Льоренте, и он решительно выступил против реакционного депутата Клозеля де Кусерги, заявившего, что после 1680 г. инквизиционные трибуналы Испании не вынесли ни одного смертного приговора. Льоренте с приведением чуть ли не всех имен доказал, что за период от 1700 до 1808 г. в Испании было сожжено живьем 1578 человек. Цифра эта, достоверность которой подтверждалась подлинными документами, ошеломила широкие круги французского общества, и либерально настроенный депутат Александр де Лаборд заявил в парламенте, что эта «чудовищная цифра была бы еще чудовищнее», если бы в годы секретарства Льоренте число жертв инквизиции не равнялось нулю. Слова де Лаборда не могли не произвести тем более сильного впечатления на палату депутатов, что отец де Лаборда, испанский крупный финансист, был во Франции гильотинирован революционерами в 1794 г. Тем ярче прозвучали слова сына казненного, что нет трибунала, который по жестокости и кровожадности мог бы сравниться с трибуналом святой инквизиции. В 1822 г. Льоренте опубликовал двухтомник «Политические портреты пап», в котором дана была крайне резкая характеристика многих пап с приведением различных скандальных событий из жизни римской курии. Написанная с большим подъемом, книга страдала местами некоторыми преувеличениями и подала повод к обвинению Льоренте в искажении фактов и в умышленном оскорблении памяти многих пап. Льоренте был выслан сначала из Парижа, а вскоре и из Франции; в три дня он должен был покинуть страну, которую любил и которой отдал свои лучшие произведения. Спешным порядком в зимнюю стужу шестидесятисемилетнему старику пришлось переходить через Пиренейские горы. На этот раз Испания встретила его радушно. Здесь в 1820 г. временно восторжествовала революция и была провозглашена либеральная конституция. В день ее провозглашения толпа бросилась на здание инквизиции, ее мрачные тюрьмы были разбиты, орудия пытки сломаны, огромный архив пущен по ветру. То была, как казалось, последняя минута жизни ужасного судилища. В тот же день инквизиция была отменена королевским указом. Общественная радость проявилась во множестве картин, стихов и памфлетов, прославлявших кончину «дамы с зелеными свечами». Для увековечения позорной памяти была издана на испанском языке в 1822 г. в 11 небольших томах «Критическая история испанской инквизиции» Льоренте. Переработать ее с привлечением новых документов, рассеянных в огромном количестве в разных городах Испании, Льоренте уже не суждено было — он умер 5 февраля 1823 г., через пять недель после перехода через Пиренейские горы. И книге его пришлось недолго пребывать на свободе в Испании; в том же 1823 г. снова восторжествовала реакция, и Фердинанд VII одним росчерком пера 1 октября отменил все распоряжения «так называемого конституционного правительства». Хотя инквизиция не была восстановлена с «должной торжественностью», как того требовала апостолическая партия, она скромно продолжала существовать под именем религиозных судов хунт веры (Juntas da fe). 29 сентября 1824 г. валенсийская хунта арестовала учителя Кайетано Риполя по обвинению в иудаизме; Риполь утверждал, что суть религии заключается в изречении: «Не делай другому того, что не желаешь, чтобы делали тебе». В течение почти двух лет томился Риполь в инквизиционной тюрьме, а 1 августа 1826 г. состоялось в Валенсии торжественное сожжение «несчастного еврея». Описание этого сожжения было дано на основании подлинных документов приблизительно через 55 лет парижским журналом «Revue des Etudes Juives».

Сожжение 1826 г. вызвало в Европе огромное возмущение, и испанское правительство одновременно с папой Пием VIII приступило к обсуждению вопроса о судьбе инквизиционных трибуналов. 1 июля 1835 г. религиозным судам было приказано немедленно прекратить их деятельность. На этот раз отмена инквизиции была действительно окончательной. В историографии инквизиции Льоренте принадлежит исключительно большое место; по существу, он является первым по времени историком инквизиции Испании, так как все предшествующие труды в этой области лишь с большими оговорками можно считать историческими исследованиями. В Испании в течение долгого времени ничего вообще не писали об инквизиции и строго придерживались правила: молчи о короле и инквизиции. Но когда в годы Реформации появилось в Германии, Нидерландах и несколько позже в Швейцарии и Франции много резких памфлетов против «кровавых деяний страшного изуверства» инквизиционных трибуналов, на сцену выступили некоторые апологеты инквизиции, пытавшиеся аргументами от религии опровергнуть «клевету» протестантов. Последние в своих нападках точно так же редко пользовались фактическими данными и обычно лишь изливали свои чувства по поводу существования вообще такого «чудовища», каким была в их глазах испанская инквизиция. Наиболее значительным протестантским произведением XVI в., вызвавшим огромный к себе интерес, была книга Монтануса (псевдоним), опубликованная на латинском языке в 1567 г. в Гейдельберге под названием «Практические приемы святой испанской инквизиции». Монтанус был лютеранином и вместе с целым рядом единомышленников был привлечен к суду севильским инквизиционным трибуналом, вероятно, в 1564 г. Ему удалось бежать из тюрьмы, а в 1565 г. он был сожжен в изображении на торжественном аутодафе. В «Практических приемах» он описывает все, что он узнал, видел, слышал и пережил в застенках трибунала, а также злоключения ряда выдающихся лютеран, либо содержавшихся вместе с ним в тюрьме, либо хорошо известных по их общественной деятельности. Нидерландская революция, религиозные войны во Франции, восстание католиков в Англии и папская булла отлучения английской королевы Елизаветы придали книге Монтануса особенно актуальный характер, и она уже в 1568 г. была переведена на французский и немецкий языки, а в следующие годы выдержала много изданий и переводилась на разные языки. Быть может, в видах ослабления впечатления от книги Монтануса сицилийский инквизитор Людовик Парамо выпустил в 1598 г. в Мадриде книгу на латинском языке «О происхождении и развитии святой инквизиции» — первый исторический труд, написанный в духе ортодоксального католицизма. Парамо начинает историю инквизиции с Адама и Евы и их считает первыми еретиками; первым же инквизитором был Бог: «Statim igitur Deus… primus magister et maximus». На Адама и Еву было надето и первое санбенито, а изгнание из рая означало первую конфискацию имущества еретиков. «Историческая» книга Парамо превращается в тем более смелую апологию инквизиции, что дело идет, по его словам, о строгом подражании действиям самого Бога, а потому всякое уклонение от них уже является неописуемым преступлением. Прошло почти целых сто лет, прежде чем появилось серьезное исследование голландского протестанта Филиппа Лимборха, давшего в своей латинской «Истории инквизиции» (Амстердам, 1692) научно разработанный и обширный материал по истории деятельности различных инквизиционных трибуналов. Но Лимборх лишь вскользь говорит об испанской инквизиции; все его внимание было сосредоточено на южнофранцузском движении альбигойцев, на его подавлении только что призванной к жизни инквизицией. Как ни важен был труд Лимборха в области историографии инквизиции вообще, для испанской он существенного значения не мог иметь, тем более что Лимборх, разумеется, не располагал правом доступа к богатейшим испанским архивам, и ему приходилось пользоваться случайными материалами, а не достоверными и подлинными, какие характеризовали его исследования по истории южнофранцузской инквизиции. Невозможность использования испанских архивов лицами, не принадлежавшими к числу служителей инквизиции, лишала значения и дальнейшие работы протестантских историков, и даже поздняя (Лейпциг, 1784) двухтомная немецкая книга Крамера страдала обычными недостатками антиинквизиционных работ, вышедших в свет до появления «Критической истории» Льоренте с легшими в ее основу двумя томами материалов, напечатанными в 1812–1813 гг. Льоренте в Мадриде. Для борьбы с влиянием книги Льоренте католический мир выдвинул знаменитого реакционного писателя Жозефа де Местра. Но, несмотря на резкий и победоносный тон и на смелость, с которой его памфлет «Lettres a un gentilhomme russe sur l'inquisition espagnole» защищал костры в делах веры, он не мог затмить книги Льоренте, и в течение свыше полустолетия «Критическая история» оставалась единственной авторитетной книгой в области испанской инквизиции. Все попытки бенедиктинца Гамса и епископа Геделе развенчать славу книги Льоренте путем указания на отдельные ее ошибки и промахи не имели успеха. Если теперь книга Льоренте потеряла часть своего значения, то причина лежит в обширной научной разработке, которой подверглись с 90-х годов прошлого века отдельные моменты деятельности испанской инквизиции. В Бельгии, Голландии и Германии было опубликовано большое количество архивных документов, проливших новый свет как на преследование нидерландских протестантов в царствование Карла V и Филиппа II, так и на искоренение лютеранства в течение 50 — 70-х годов XVI в. на Пиренейском полуострове. В этом отношении особенно ценны многочисленные работы школы гентского профессора Пауля Фредерика. Отдельные монографии, написанные на основании архивных данных, равно как опубликование многих протоколов инквизиционных трибуналов подготовили почву для создания и общей новой картины деятельности инквизиции. В 1906–1907 гг. и вышла четырехтомная «История испанской инквизиции» на английском языке американского ученого Генри Чарльза Ли, составившая новую веху в историографии инквизиции благодаря строго проведенному и научному подбору материала и обилию архивных данных. На русском языке в 1914 г. вышла «История инквизиции в Испании» С. Г. Лозинского; в 1927 г. — переработанное сокращенное издание этой книги под названием «Святая инквизиция».

Как ни велико историографическое значение «Критической истории» Льоренте, с научной точки зрения эта книга страдает очень существенными недостатками. Несмотря на крики клерикалов и реакционеров о ренегатстве Льоренте, о его безбожии и измене делу религии, Льоренте в действительности был и оставался всю жизнь религиозно настроенным, верующим католиком, и «Критическая история» целиком проникнута религиозным чувством. Автор ее подходит к католицизму и инквизиции не с атеистической точки зрения, а с определенно католической, которая сводится к требованию предоставления «национальной» Церкви «свободы и независимости» путем устранения постоянного вмешательства во все дела римской курии и поддерживающих ее доминиканцев, францисканцев и иезуитов. Эта точка зрения Льоренте вполне совпадала с тем, что во Франции определенная часть духовенства отстаивала под названием галликанизма. То же явление имело место в Германии, где под однородным, по существу, лозунгом фебронизма шли архиепископы и крупнейшие епископы. Этот лозунг о свободе и независимости Церкви был своеобразным «анархизмом» верхушки епископата, желавшей самостоятельно вершить свои церковные и иные дела; он встретил отпор одновременно со стороны Рима, материально и морально заинтересованного в бдительном надзоре над деятельностью Церкви, и со стороны все усиливавшегося светского государства, не допускавшего мысли о неподчинении ему какого-либо сословия или «чина» в государстве. И Рим, и светский абсолютизм, исходя из разных интересов, одинаково отвергали «свободную» Церковь, но в ее требовании не было ничего антикатолического, а тем более безбожного. Наоборот, сторонники «свободной» Церкви ссылались на старину, на далекое прошлое, когда епископальная Церковь не знала над собою никакой власти, кроме Вселенского собора. Эту точку зрения разделял и Льоренте. Независимая от контроля Рима и иезуитов испанская Церковь не знала бы, по его убеждению, того страшного кошмара, в который ввергла Испанию римская курия, опирающаяся на ненавистные Льоренте монашеские и полумонашеские ордена. Льоренте не стоит даже на точке зрения обычной веротерпимости и уверен, что епископальная инквизиция, в противоположность папистской, римско-иезуитской, без особенного ущерба для страны и с пользой для католической религии искоренила бы в Испании всякие еретические учения, в том числе и протестантизм. Эта точка зрения была устарелой и в дни, когда жил Льоренте; она была преодолена не только в протестантских странах, но в значительной степени и в католических, и с этой стороны Льоренте был реакционно мыслящим церковным деятелем, а не передовым, прогрессивным. Эти взгляды Льоренте подверглись справедливой критике уже давно со стороны известного немецкого историка Леопольда Ранке. Ранке рядом примеров показал, как тесно связаны были между собою инквизиция и реакционный испанский деспотизм и как трудно зачастую провести грань между сферой влияния одного и другого органа. Сами факты, приводимые Льоренте в «Критической истории», находятся в резком противоречии с его утверждением о непричастности государственной власти к преступлениям инквизиционных трибуналов. Чем больше мы приближаемся к эпохе буржуазной революции во Франции, тем чаще пестреют страницы инквизиционных протоколов именами политических преступников и тем сильнее религиозная ересь оттесняется политической. Так, в отчете о деятельности инквизиционных трибуналов за период от 1780 до 1820 г. указывается более чем о пяти тысячах случаев привлечения к суду, но среди них едва одна треть падает на долю религиозных преступлений, огромное же большинство составляют так называемые «враги политического устройства Испании». Несмотря на то, что Льоренте была совершенно чужда мысль, что инквизиция, как и религия вообще, является орудием господствующего класса, его книга ценна как памятник одного из этапов того долгого пути, который прошло человечество в борьбе против господства Церкви.

Проф. С. Г. Лозинский

КРИТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ ИСПАНСКОЙ ИНКВИЗИЦИИ

со времени ее учреждения Фердинандом V до царствования Фердинанда VII,

ИЗВЛЕЧЕННАЯ

из подлинных архивных документов верховного совета и подчиненных трибуналов инквизиции

ДОН ХУАНОМ-АНТОНИО ЛЬОРЕНТЕ

бывшим секретарем инквизиции двора; сановником-инспектором школ и каноником первосвятительской церкви города Толедо; канцлером университета этого города; кавалером ордена Карла III; членом королевских академий испанской истории и испанского языка в Мадриде; членом академии изящных искусств в Севилье; членом патриотических обществ Риохи, баскских провинций, Арагона, города Туделы в Наварре и пр.,

переведенная с испанского по рукописи и под наблюдением автора

АЛЕКСИСОМ ПЕЛЛЬЕ

1817

Еретика после первого и второго вразумления отвращайся, зная, что таковой развратился и грешит, будучи самоосужден.

Послание Павла к Титу. Гл.3. Ст. 10-11

ОТ АВТОРА[1]

Несмотря на то, что уже более трех веков в Испании существует трибунал, преследующий еретиков,[2] у нас все еще нет подробной истории его происхождения, становления и развития.

Многие отечественные и зарубежные писатели говорили об учреждениях инквизиции в разных уголках земли, подвластных католической Церкви, в особенности об инквизиции в Испании, но никто не написал об этом достаточно полно.

Это замечание относится в равной мере и к труду французского автора XVII века «История инквизиции», и к «Истории религиозных преследований в Италии, Испании и Португалии» г-на Лавалье, изданной в Париже в 1819 году. Предполагается, что материал для этой работы он нашел в Сарагосе. Об испанской инквизиции речь идет в 4-й, 6-й и 10-й книгах, в том числе упоминаются шесть вальядолидских процессов, но они неинтересны ни содержанием, ни составом участников, что дает мне право утверждать (хотя и с сожалением), что г-н Лавалье лишь умножил уже существующие заблуждения.

Ошибок не избежали и испанские историки. Маканас, ученый весьма трудный для понимания, в своей бессмысленной «Апологии инквизиции»; отец Монтэйро в «Истории португальской инквизиции»; анонимный автор в «Историческом рассуждении о происхождении, развитии и пользе святой инквизиции в Испании», опубликованном в Мадриде в 1803 году, — все они, в сущности, обошли молчанием правдивую историю инквизиции.

Таким образом, сами испанцы не пришли к единому мнению ни по поводу года начала существования инквизиции, ни относительно других важных обстоятельств ее возникновения. Даже современники — Бернальдес, настоятель храма в Лос-Паласиосе, и Эрнандо дель Пульгар — не были вполне единодушны в своих хрониках времен правления католических королей,[3] и, следовательно, еще менее согласуются между собой Гонсало де Ильескас,[4] Херонимо Сурита,[5] Херонимо Роман,[6] Эстеван де Гарибай,[7] Луис де Парамо,[8] Диего Ортис,[9] Хуан Феррерас[10] и другие. Полагая, что святая инквизиция возникла между 1477 и 1484 годами, они, однако, не называют единого, по мнению всех, года основания.

Как ни странно, все они правы, каждый со своим взглядом на инквизицию. Один исследователь справедливо предложил считать годом основания трибунала 1484, поскольку к этому году учреждения инквизиции уже вполне оформились. Для другого ориентиром послужила булла 1483 года, в которой папа назначил инквизитором Томаса де Торквемаду. Третьи же, изучая хронологию событий предшествующих лет и находя в ней каждый раз все новые подробности, предлагали, соответственно, более ранние даты возникновения инквизиционного суда.

Испанская инквизиция не являлась новшеством королей Кастилии, Фердинанда V и Изабеллы, а возникла в результате расширения и переустройства старого управления надзора за чистотой веры, известного еще с XIII века (это обстоятельство также повлияло на разброс мнений по поводу действительной даты основания инквизиции), и даже притом, что не было написано ее правдивой истории, инквизиция тем не менее более трех веков давала всей Европе такую обильную пищу для злословия, какой никакое другое учреждение не могло бы дать. Полагаю, она заслуживает того, чтобы ее история была изучена отдельно, с тщательным изложением фактов и без сокрытия важных истин, ибо так поступали пишущие со стороны инквизиции, но и без преувеличения в изложении иных событий, что позволяли себе в порыве возмущения некоторые враждебно настроенные писатели; а также без заблуждений насчет тайного кодекса внутреннего управления трибунала, подобно многим исследователям, обманутым злонамеренно.

Чтобы написать подробную историю, необходимо быть либо судьей, либо секретарем инквизиции. Только так можно изучить папские буллы, королевские указы, решения инквизиционного суда, процессы в подлиннике и другие архивные документы. Возможно, я единственный на сегодняшний день человек, имеющий все это в своем распоряжении.

Я был секретарем мадридской инквизиции в 1789,1790, 1791 годах, и достаточно глубоко изучил ее устройство и методы, посему позволю себе расценивать их как изначально порочные, несмотря на множество оправдательных речей в ее пользу. С тех пор я занялся сбором данных, выписок и заметок с дословным переписыванием всего самого важного. Мое постоянство как в этом труде, так и в приобретении, ценою все более растущих расходов, рукописей некоторых книг и документов из архивов инквизиторов и других лиц, ныне почивших, позволили мне иметь в своем распоряжении целое собрание ценных материалов. Особенно много документов попало ко мне за последние 1809,1810 и 1811 годы в связи с упразднением инквизиционного трибунала. С ними я смог опубликовать в Мадриде в 1812 и 1813 годах два тома Анналов инквизиции и написать Памятную записку о мнении испанцев относительно установления инквизиции, а Королевская Академия истории (членом которой я имею честь состоять) выпустила ее в серии своих Памятных записок.[11] И этими документами я надеюсь заполнить пробел, существующий в литературе такого рода, и удовлетворить любопытство публики.[12]

Никто из заключенных или обвиненных никогда не видел своего дела, не говоря уже о делах других узников. Никто ничего не знал о своем процессе, кроме вопросов и обвинений, требующих ответа, отрывков из признаний свидетелей, зачитываемых без упоминания имени, места и времени и других обстоятельств, которые могли способствовать узнаванию этих лиц; скрывалось также все, что могло послужить в оправдание обвиняемого; ибо осужденному полагалось до конца испытать все тяготы следствия, а судья затем в меру своего благоразумия мог изменить ответы в пользу подсудимого. Так что Филипп Лимборх и другие писатели при всем их искреннем стремлении не могли написать правдивой истории инквизиции, ибо руководствовались в своих работах рассказами заключенных, не знающих внутренней стороны своих собственных дел, и тем небольшим, что они нашли в книгах Эймерича, Парамы, Пеньи, Кавены и других инквизиторов.

Поэтому, надеюсь, вы не посчитаете излишней нескромностью заявление о том, что лишь я могу удовлетворить любопытство желающих знать истинную историю инквизиции в Испании. Повторюсь, что только в моем распоряжении имеются необходимые для этого материалы, изобилие которых восполнит во многом скудость моего дарования. Я осмеливаюсь писать эту историю потому, что, прочтя описания самых известных процессов, нахожу мои комментарии существенно отличающимися от комментариев других историков, в том числе и Филиппа Лимборха, наилучшего и наиточнейшего из всех. У меня получили значительное освещение процессы дона Карлоса де Австрия, принца Астурийского,[13] дона Бартоломео Каррансы, архиепископа Толедо, и Антонио Переса, первого государственного секретаря в правление Филиппа II; я также пролил свет на процессы Карла V, императора Германии и испанского короля; Хуанны де Альбрет, королевы Наварры, Генриха IV, короля Франции, ее сына; Маргариты де Бурбон, герцогини Барской и королевской наместницы, его дочери; дона Хаиме Наваррского, сына дона Карлоса, принца Вианы, известного под именем инфанта Туделы; Хуана Пико, принца де ла Мирандола; дона Хуана Австрийского, сына нашего короля Филиппа IV; Алессандро Фарнезио, герцога Пармского, внука Карла V; дона Филиппа Арагонского, сына императора Марокко; Чезаре Борджиа, сына папы Александра VI, зятя короля Наварры; Хуана Альбрета, графа Валентинуа и пэра Франции; дона Педро Луиса де Борхи, последнего великого магистра рыцарского ордена Монтеса, и других особ высокого происхождения, которые испытали на себе жестокое воздействие инквизиционного трибунала.

Те, кто интересуется историей, без сомнения встречали в ней упоминания о процессах против епископов и богословов, отцов Тридентского собора, осужденных на смерть по подозрению в лютеранстве и других ересях; в особенности известны среди них Герреро, архиепископ Гранады; Бланке, епископ Оренсе и Малаги и архиепископ Сант-Яго; Дельгадо, епископ Луго и Хаэна, избранный также архиепископом Сант-Яго; Куэста, епископ Леона; Горрионесо, епископ Альмерии; Фраго, епископ Хаки и Уэски; Кано, епископ Канарских островов; Лаинес, генерал ордена иезуитов; Педро Сото и Хуан Регла, духовники императора Карла V; Луденья и Доминго Сото, профессора университета Саламанки; Собаньос и Мансио дель Корпус, также профессор университета Алькалы, и Медина, плодотворный писатель той эпохи. Итак, речь идет о семи архиепископах, двадцати пяти епископах и о бессчетном количестве университетских профессоров.

Также в этой истории вы найдете сведения о преследованиях некоторых святых и других весьма досточтимых мужей, как, например: св. Игнатио де Лойола, св. Франсиско де Борха, св. Хуан де Диос, св. Тереза Иисусова, св. Хуан де ла Крус, св. Хосе де Каласанса, св. Хуан де Рибера, Фернандо де Талавера, епископ Авилы, первый архиепископ Гранады, апостол мавров и духовник католической королевы; Хуан де Авила, апостол Андалусии; монах Луис де Гранада и дон Хуан де Палафокс, епископ Пуэблы и Осмы, архиепископ и вице-король Мексики.

Также вы узнаете о многих испанских ученых, достойных всеобщего признания, но наказанных за лютеранство, из-за того, что они проявили излишнее рвение при исправлении и уточнении переводов Библии на латынь, сверяя их с греческим и древнееврейским вариантами, как, например: Антонио де Лебриха, Бенито Ариас Монтано, Педро де Лерма, Луис де ла Кадена, папские представители в университете Алькалы и профессора Парижского университета; дон Альфонсо де Вируэс, епископ Канарских островов; Хуан де Вергара, каноник в Толедо; его брат Бернардино де Товар; Мартин Мартинес де Канта-ла-Пьедра; Франсиско Санчес де лас Бросас; Луис де Леон, Фернандо дель Кастильо и другие, названные лжефилософами лишь за то, чго они выразили желание покончить с предрассудками и фанатизмом в Испании, такие, как: Асара, Каньюэло, Сентено, Клавихо, Фейхоо, Исла, Ириарте, Олавиде; Палафокс, епископ Куэнки; Гонсало, епископ Мурсии; Табрия, епископ Канарских островов, Осмы и Саламанки; Винсент, профессор Вальядолидского университета, и Йереги, наставник испанских инфантов.

Из этой истории вы узнаете о преследованиях многих судей, тех, кто защищал королевскую судебную власть от посягательств инквизиции и Рима, узнаете о процессах против маркиза де Роды, графов Флорида-Бланки и Кампоманеса, знаменитых Чумасеро, первого графа Гуаро, Рамоса де Мансано, первого графа Франкоса, Маканаса, Мура, Сальседо, Сальгадо, Сесе, Солорсано и прочих защитников королевских регалий, тех, кто публиковал труды об истинных основах законности; также увидите, как у советников инквизиции хватало наглости отрицать, что свои обязанности они лишь временно выполняют по королевской милости, или называть дерзкими и подозрительными еретиками всех членов совета Кастилии за то, что участники этого высокого собрания указали королю на вторжение инквизиции в его полномочия.

Вы узнаете, как инквизиторы, пользуясь плохой организацией и слабостью испанских министров, зачастую не считались с титулами вице-королей Арагона, Каталонии, Валенсии, Сардинии и Сицилии и, унижая их до крайности, вынуждали просить снятия епитимьи, налагаемой за защиту их собственных высоких привилегий и королевской судебной власти от посягательств инквизиции. Снималась же эта епитимья лишь через публичное покаяние, что было весьма позорно.

Мы увидим, как инквизиторы, порицая часто совершенно противоположные воззрения в угоду Риму, всемогущему испанскому духовенству и монастырям, преследуя магистратов и ученых за их взгляды, способствовали тем самым падению вкусов в испанской литературе с эпохи Филиппа II до Филиппа V и в итоге сами оказались на грани полного невежества относительно подлинных норм католического права; как они, чрезмерно раболепствуя перед схоластической цензурой, бросающейся в своих изысканиях из одной крайности в другую, от доктрины Лютера к ей противоположной, не были способны задержаться где-то посередине, где открывается истина, а осуждали всякую правду как ересь и лютеранство.

Узнаем также, как много способствовала святая инквизиция запустению испанской земли, в разные эпохи, вынудив эмигрировать многие семьи, изгнав евреев, мавров и морисков, предав огню около четырехсот тысяч человек и именем религии преградив путь расцвету искусств, ремесел и торговли, в коих преуспевали в то время Англия, Франция, Голландия и другие страны, несмотря на их протестантизм.

Вы узнаете о процессах против герцогов: де Альба, де Альмодовар, де Ихар, де Нахера, де Оливарес и де Вильяэрмоса; против маркизов: де Авилес, Альканисес, Ариса, Наррос, Поза, Приего, Сьетеиглесиас и Терранова; против графов: де Аранда, Атарес, Беналькасар, Кабра, Ласи, Монтеррей, Монтихо, Мората, О'Рейли, Рикла, Састаго и Трульяс, против баронов и сеньоров: де Альбатена, Агравьесо, Аррайо, Айербе, Барболес, Бьескас, Кадрейта, Кастели, Кларавалье, Конкас, Лагуна, Лартоса, Лусеник, Монклус, Пинилья, Пуррой, Сьетамо и Сисамон, и против многих других детей, братьев и близких родственников испанских грандов, как, например, дон Педро Кардона, губернатор и капитан-генерал Каталонии, сын герцога Кардовского; дон Хуан де Арагон, правнук католического короля; дон Хуан Понсе де Леон, сын графа де Байлена; дон Луис де Рохас, наследник маркиза де Позы; дон Альваро и дон Бернадино де Мендоса, из рода герцогов Астурийских; дон Мигель де Гурреа, близкий родственник герцога де Вильяэрмоса; дон Хаиме Палафокс; маркиз де Ариса; дон Фадрике Энрикес де Рибера, брат герцога де Алькалы; дон Хуан Фернандес де Эредиа, сын графа де Фуэнтеса, и других, осужденных в большинстве своем из-за юридических споров.

Вам станет известно, как инквизиторы дерзнули отлучить от Церкви епископа Мурсии и безвинно бросить его вместе с одним каноником в тюрьму за то, что оба чтили короля в лице его прелата. Подобно этому был осужден епископ Картахены в Америке, который, весьма прозорливо, отказал им в судебной власти. Они оскорбили епископа Толедо в самом его соборе и увели оттуда в свои застенки кантора хора и одного каноника прямо в облачении; а в другой раз в архиепископском соборе Севильи отлучили от Церкви регента и судей Королевского суда за отказ уступить в нем главенствующее место святому трибуналу.

Кроме уже сказанного вы узнаете о том, что великий инквизитор и инквизиционный трибунал не подчинялись буллам Его Святейшества, когда те шли в разрез с их интересами, ссылаясь на противоречие папских приказов законам испанского королевства и указам правительства. При этом трибунал, когда хотел, не подчинялся и королю, грозя несогласным буллами с отлучениями; и, наконец, иногда инквизиция не подчинялась ни королю, ни папе, и дело втайне предавалось забвению, как это произошло с буллой Бенедикта XIV, Sollidta et provida, и указом Карла III, запрещающим объявлять вне закона литературный труд любого католика без слушания дела в суде под наблюдением короля или, в случае его смерти или отсутствия, какого-либо иного защитника. Под видом неразглашения тайны ничего из этого выполнено не было.

Эта тайна и есть душа и суть инквизиционного трибунала, она дает жизнь, поддерживает и укрепляет его судебную власть; с ней инквизиторы осмеливаются, скрывая необходимые бумаги, пренебрегать многими судебными соглашениями Кастилии, Арагона, Каталонии, Валенсии, Майорки, Сардинии и Сицилии; с ней они возбуждают и поощряют множество скандальных споров лишь для того, чтобы после снять богатый урожай: аресты и отлучения дворцовых советников, алькальдов, председателей суда, регентов, судей, прокуроров и алькальдов королевского апелляционного и окружного судов, главных алькальдов и коррехидоров городов и районов; с ней же они обманывают (ибо истина — это часть их тайны) пап, королей, министров, советников, вице-королей, капитан-генералов и разного рода других должностных лиц, извлекая из дела бумаги, добавляя, уничтожая и исправляя процессуальные документы перед тем, как им попасть в руки папы или короля (поэтому из предосторожности их не нумеровали, как в документах архиепископа Толедо, главного нотариуса Арагона, и других), что в конце концов привело к неповиновению внутри самой инквизиции, ведь если великий инквизитор не повинуется королю и не исполняет его приказы, трибунал инквизиции, в свою очередь, поступает также и с ним, действуя по своему усмотрению в спорных случаях, а трибуналы провинций в своих внутренних делах не подчиняются центральному трибуналу. Но в одном они единодушны — все это делается в атмосфере строгой секретности, ибо без нее развалилось бы все здание.

Вам станет очевидно, что Фердинанд V использовал иудаизм лишь как предлог для введения инквизиции, действительной же его целью было узаконить конфискации, а папа стремился, как обычно, расширить пастырскую вотчину Рима, желание, с которым Карл V не расстался по причине своего фанатизма, полагая что только так можно избежать вторжения лютеранства в Испанию; Филипп II сохранил его из-за предрассудков и деспотизма, превратив инквизицию в министерство полиции, вопреки Антонио Лопесу, и в главное таможенное управление по борьбе с контрабандой лошадей во Францию, приравнивая это преступление к ереси; Филипп III, Филипп IV и Карл II — из-за тех же предрассудков, опасаясь множества еврейских семей, вернувшихся в Испанию после объединения португальского королевства; а Филипп V — из-за ошибочной политики, унаследованной от деда, Людовика XIV, короля Франции, который полагал, что имея подле себя сорок церковников, можно считать, что корона в безопасности, ибо отсутствие религиозного единства — дурное знамение для трона; Фердинанд VI и Карл III — по той же причине, услышанной ими от отца, и Карл IV — потому, что революция во Франции послужила для него наглядным подтверждением этого суждения, чему также способствовали великие инквизиторы, которые не переставали упрочивать свои позиции и расширять влияние, как будто нет средства лучше и надежнее для укрепления королевской власти, чем террор.

Беседуя в Париже и Лондоне с некоторыми правоверными католиками, я много раз слышал от них, что инквизиция полезна Испании для сохранения чистоты католического вероисповедания и что Франция только выиграла бы, имей она у себя что-либо подобное. Так они и живут в заблуждении, полагая, что достаточно быть добрым католиком, чтобы не оказаться в застенках инквизиции, в то время как из-за существования тайной системы уведомления девять из десяти осужденных были ревностные католики, по невежеству или злому умыслу своих доносчиков преследуемые за еретические взгляды. Заключение же об этом делал какой-нибудь малограмотный монах, слывущий в простонародье ученым лишь потому, что он когда-то изучал схоластику. Инквизиция лелеет и питает лицемерие, карая не умеющих лгать, но будучи бессильной обратить в свою веру, как мы наблюдали на примере евреев и мавров, которые крестились лишь для того, чтобы остаться в Испании. Первые погибли в огне, а вторые ушли в Африку, оставаясь такими же магометанами, как и их деды до крещения.

Чтобы сохранить чистоту католицизма в Испании, бросив в огонь и выслав из страны более трех миллионов человек, представителей всех трех сословий, достаточно иметь лишь палачей, свод законов и судей, которые бы их применяли, и вовсе не обязательно, чтобы эти судьи были, по милости папы, служителями апостольской Церкви.

Надеюсь, прочитав эту Историю, вы прозреете и выйдете из заблуждения, узнав об инквизиции еще неизвестное. Я сам принадлежу к римской католической апостольской Церкви и не уступлю ни одному инквизитору ни в чистоте веры, ни в желании видеть Испанию процветающей, но я все-таки искренне верю в то, что для моей родины было бы лучше, если инквизиция снова вернулась бы под опеку епископата, как было много веков назад; полагаю, что это более соответствует Священному Писанию, которое гласит нам устами апостола Павла, что Дух Святой, а не апостол Петр и не папа, «повелел епископам управлять Церковью, ее же стяжал честною своею кровию Господь наш Иисус Христос».

Обо всем этом вы узнаете из моей Истории. Поскольку она совершенно оригинальна и исключительна по сути изложенных в ней фактов, я цитирую только уже опубликованных авторов, там, где опираюсь на них, а все остальные исходные данные взяты из рукописных первоисточников, и здесь я уже полагаюсь на доверие ко мне публики, впрочем, сомневающиеся могут проверить правдивость их изложения. И поскольку цитирование раздуло бы мое исследование до невероятных размеров, я счел более полезным дать в конце каждого тома каталог использованных мною рукописей. Если инквизиторы (или какое-либо уполномоченное ими лицо) захотят сопоставить цитируемые отрывки с документами инквизиционного трибунала, они увидят, что я был честен, как перед высшим Судом.

Вам представится возможность оценить мою беспристрастность и в других случаях, когда я признаю наличие у инквизиторов доброты и человеколюбия и списываю их неблагопристойные деяния на счет изначальной порочности законов святого трибунала, не относя их к конкретным личностям. Особенно это видно в последних четырех главах, где мною руководит принцип первичного отрицания виновности; так у меня выходит, что инквизиторы времен правления Фердинанда VI, Карла III и Карла IV настолько отличаются от своих предшественников, что нам подобает смотреть на них как на образец учености, добросердечия, умеренности и благодушия, судя по небольшому количеству или вовсе отсутствию жертв, хотя это и не спасло от многих других зол, ибо последователи не могут избежать пороков системы.

Так как История инквизиции потребует использования специальных слов, фраз, без которых пришлось бы сильно удлинить предложения, я счел необходимым предложить вниманию моих читателей комментарий, находящийся за каталогом рукописей.

Ввиду того, что способности и характеры у людей рознятся, кто-то может не согласиться, из-за господствующих предрассудков, с определением жертвы инквизиции; поэтому я счел необходимым сделать кое-какие пояснения по этому поводу. Прежде всего, необходимо знать, что я называю лицо жертвой только после того, как лично видел его дело в виде напечатанных документов или в виде рукописей, имеющих хождение в большом количестве среди историков и известных также и в более широких кругах. Но важно помнить, что честь и достоинство какой-либо фамилии ни в коей мере не могут и не должны быть унижены ни из-за того, что один из ее членов был осужден инквизицией, ни из-за еврейского происхождения.

Благороднее происходить от евреев, чем из дворян, ибо среди последних были те, кто приносил идолам человеческие жертвы, и испанцы только стараниями инквизиции стали презирать евреев, отказываясь вверять им свои судьбы. В Испании по мужской линии имеют еврейское происхождение род Ариаса Давиды, род графов де Пуньонростро и другие испанские гранды, по женской линии почти все. И, поднимаясь еще выше, скажу то же самое об испанских королях и обо всех правящих монархах Европы, связанных с династиями, известными в истории Испании и Португалии. Не вина, а достоинство является причиной поношений. Сам инквизиционный суд признавал невиновность некоторых приговоренных после их сожжения, и мы предполагаем, что эти случаи не единичны, но невозможно найти тому подтверждения из-за отсутствия заинтересованных лиц и доказательств или по причине сокрытия процессуальных бумаг. Нет стыда быть жертвой инквизиции, есть много случаев, когда слава семьи возрастала, если один из ее членов по злому навету должен был взойти на костер, как это случилось с детьми несчастного Антонио Переса.

Возможно, такие размышления несвойственны инквизиторам, и я предвижу судьбу моей книги, но вдруг кто-нибудь из судей или цензоров страшного трибунала возьмет на себя труд прочесть этот пролог, который я завершу цитатой из Анналов Корнелия Тацита, когда он пишет об императоре Тиберии и о его первом министре Сеяне, пользовавшемся поддержкой римского сената. «Во времена консульства Корнелия Косса и Асиния Агриппы предстал перед судом Кремуций Корд за восхваление в своей недавно вышедшей книге Марка Брута (преступление до сих пор неслыханно), а также за утверждение, что Гай Кассий был последним римлянином. Его обвинители, Сатрий Второй и Пинарий Нат, были под покровительством Сеяна. Это обстоятельство было не в пользу обвиняемого, несчастье его усугублялось еще и тем мрачным видом, с каким Тиберии выслушал выступление перед сенатом защиты, в лице самого автора книги, уже готового умереть. Кремуций Корд сказал так: „Отцы сенаторы, мне ставят в вину то, что я написал; но нет книги, за которую меня можно было бы упрекнуть. Даже в этой книге не к чему придраться, ибо я не написал и не сказал ничего порочащего императора или его мать, единственных людей, хранимых законом от всякого оскорбления. Если моя вина только в том, что я хорошо отозвался о Бруте и Кассии, так нет историка, кто написал о жизни этих двух римлян и не восхвалил бы их. Тит Ливии, чья искренность соперничает с красноречием, так славословил Энка Помпея, что Август прозвал его Помпейцем, но не перестал из-за этого относиться к нему с прежним дружелюбием. Тот же писатель, многократно цитируя Сципиона Африканского, Брута и Кассия, не называл их ни ворами, ни отцеубийцами, как это делают сейчас, а всегда отзывался о них как о выдающихся мужах. Антоний Поллион всегда писал о них весьма достойно, а Мессала Корвин почитал для себя честью служить под началом Кассия, которого называл не иначе как мой генерал, несмотря на то, что оба в равной мере обладали почестями и богатствами. Диктатор Цезарь, как он ответил на книгу Цицерона, превознесшего до небес заслуги Катона? Он написал в ответ на это другую книгу, предоставив народу право рассудить. Письма Антония и приветственные речи Брута полны выпадов против Августа, конечно, неискренних, но весьма колких и обидных. Все читают стихи Бибакула и Катулла, несмотря на оскорбления в них памяти Цезарей. Див Юлий и Див Август проявляли терпимость к этим авторам и их произведениям, обнаружив тем самым мудрость и умеренность взглядов, ибо презрение к сплетням и слухам — это лучший способ их задушить, придавать же им значение — значит признать их обоснованность. Многие труды греков, написанные часто не от свободы, а по распущенности, оставались всегда без отмщения или кары, если же кто-либо из оскорбленных хотел наказать обидчика, то он мог написать ответную книгу, полную ругательств и брани. Никогда не считалось уголовно наказуемым говорить об уже покойных лицах, которые, будучи мертвыми, уже не могли причинить никакого вреда своим биографам. Может быть, я взял на себя смелость возмутить народ речами и поднять его на защиту Кассия и Брута, что стоят лагерем на Филиппских равнинах? Разве не хотел я, подобно другим летописцам, рассказать потомкам об этих двух римлянах, расставшихся с жизнью семьдесят лет назад, рассказать так, как иные это делали рисунками и скульптурой, и даже победитель не мог запретить эти изображения? Грядущие века каждому вынесут свой приговор. Пусть я осужден, но будут историки, которые, говоря о Кассии и Бруте, вспомнят обо мне! Так сказал Кремуций Корд и, выйдя из Сената, уморил себя голодом. Сенаторы приказали эдилам сжечь книги Корда; но были люди, которые взяли на себя труд сокрыть их, и они вновь попали в руки народа в эпоху последователей Тиберия. Мы видим в этом подтверждение того, что, стараясь своей нынешней властью запретить и предать забвению труды одаренных людей, правители иных держав только способствуют большей известности последних: жестоко обращаясь с ними, лишь обесчещивают себя и прославляют авторов и их творения“».[14]

КАТАЛОГ ЕЩЕ НЕ НАПЕЧАТАННЫХ РУКОПИСЕЙ, ПОСЛУЖИВШИХ ДЛЯ СОСТАВЛЕНИЯ «КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ ИСПАНСКОЙ ИНКВИЗИЦИИ»

1) Собрание папских булл и бреве, касающихся испанской инквизиции со времени ее учреждения. Эти подлинники составляют четыре очень объемистых тома на пергаменте, с восковыми или свинцовыми печатями. Я велел их перенести из архива верховного совета инквизиции в собственную библиотеку короля. Существуют копии почти всех этих документов в четырех больших томах в лист. Первый том содержит копии, сделанные в 1566 году священником Франсиско Гонсалесом де Лумбрерасом в силу распоряжения великого инквизитора Фернандо Вальдеса; второй — копии, сделанные по распоряжению великого инквизитора Видаля Марина — доном Доминго де ла Кантольей, кавалером ордена Сант-Яго, вицесекретарем совета инквизиции; третий и четвертый — копии, сделанные поздней в секретариате совета разными лицами.

2) Сто два тома в лист, относящиеся к двум секретариатам совета, к секретариату по делам королевств кастильской короны и секретариату по делам арагонской короны. Тома распределены в порядке материалов, каковы: королевские указы; консультации королевского совета; инструкции провинциальным трибуналам; результаты голосований; постановления судебных решений.

3) Обзор булл: один том в лист, написанный Кантольей в 1709 году, для великого инквизитора Марина.

4) Краткое изложение инструкций совета инквизиции провинциальным трибуналам, составленное Кантольей для великого инквизитора Марина.

5) Заметки относительно того, что содержится в книгах совета инквизиции, составленные доном Мигуэлем де Чайде, экспедитором совета, в царствование Филиппа II и Филиппа III, для своего дяди, инквизитора Луиса де Парамо; два тома в лист.

6) Ведомости дел, о которых говорится в книгах совета инквизиции, составленные доном Гаспаром Исидором д'Аргуэльо, экспедитором секретариата упомянутого совета, в 1650 году; один том в лист.

7) Компиляция из всех инструкций святого трибунала, сделанная в царствование Филиппа II; один том в лист.

8) Компиляция указов совета инквизиции провинциальным трибуналам, сделанная в то же царствование; два тома в лист.

9) Обзор указов совета инквизиции, составленный в царствование Филиппа IV экспедитором секретариата названного совета; один том в лист.

10) Ведомости дел святого трибунала, составленные инквизитором доном Кристовалом д'Инестросой в 1707 году; один том в лист.

11) Компиляция бумаг, касающихся дел святого трибунала, составленная инквизитором доном Хуаном де Лоайсой в 1761 году; три тома в лист.

12) Ведомость бумаг, находящихся в архивах святого трибунала Валенсии, составленная инквизитором доном Мануэлем Харамильо де Контрерасом в царствование Карла III; один том в лист.

13) Обзор процессов, возбужденных трибуналом инквизиции Валенсии, того же автора; один том в лист.

14) Золотая книга, в которой находятся извлечения судебных решений святого трибунала Валенсии и некоторых судебных решений инквизиции, того же автора; один том в лист.

15) Собрание бумаг, относящихся к делам инквизиции, сделанное одним инквизитором в царствование Филиппа V, шестнадцать томов в лист.

16) Зеленая книга Арагона, составленная Мисером Манен-те, асессором-инквизитором епархий Уэски и Лериды, в 1507 году; содержит генеалогию многих фамилий, происходящих от обращенных в христианство евреев; один том в лист.

17) Собрание бумаг, касающихся дел инквизиции; двадцать больших томов в лист и десять томов в четвертку, содержащих несколько кратких извлечений из процессов, обсуждавшихся в совете инквизиции.

18) Документы процессов, возбужденных разными провинциальными трибуналами, обсуждавшиеся советом в последней инстанции и содержащиеся в его архивах. Количество их столь значительно, что я не могу определить с точностью их число.

19) Копии, обзоры и заметки, составляющие собрание бумаг, касающихся инквизиции, которое содержится в пятнадцати томах в лист и в тридцати шести томах в четвертку и сделано мною самим последовательно с 1789 по 1812 год.

20) Извлечение из приказов совета инквизиции провинциальным трибуналам; один том в лист, находящийся в королевской библиотеке под сиглой D. 144.

21) Решения святого трибунала Мурсии; собраны одним инквизитором в царствование Филиппа IV; один том в лист в той же библиотеке под сиглой X. 135.

22) Ведомость процессов, возбужденных и обсуждавшихся в суде святого трибунала Толедо, составленная анонимным автором в царствование Фердинанда V и дополненная Сева-стианом д'Ороско в царствование Филиппа II; один том в лист, в той же библиотеке; у меня есть копия.

23) Обзор нескольких аутодафе испанских инквизиций в царствование Филиппа II, составленный свидетелями-очевидцами; один том в лист, в той же библиотеке под сиглой АА. 105.

24) Донесение о мученической смерти святого младенца Инносенсио де ла Гуардиа, составленное анонимным автором времени Карла V; брошюра в лист, в той же библиотеке под сиглой R. 29.

25) Собрание исторических и политических бумаг времени Филиппа II; связка в той же библиотеке, в рукописном отделении под сиглой Н. 1.

26) Несколько писем Фердинанда V, Филиппа II и Филиппа III и другие бумаги, касающиеся инквизиции; в той же библиотеке под сиглами D. 118, 144, 153; Н. 5; R. 29; X. 157 и в других местах в разных связках.

27) Исторические заметки эпохи Фердинанда V и Карла V, составленные Педро де Торресом, жившим в это время. Брошюра в той же королевской библиотеке; я приказал сделать с нее копию.

28) История католических королей, составленная Андресом Бернальдесом, капелланом великого инквизитора Десы, в конце XV века. Один том в лист, в той же библиотеке; я велел ее скопировать.

29) Хроника католических королей, составленная Лоренсо Галиндесом де Карбахалом, советником этих королей; один том в лист, в той же библиотеке; я велел ее скопировать.

30) Рассуждение о происхождении испанской инквизиции, составленное доном Хосе де Риберой, секретарем совета инквизиции, в царствование Филиппа IV; брошюра, находящаяся в библиотеке Королевской Академии истории; я велел снять с нее копию.

31) Донесение об убийстве, совершенном над особой первого инквизитора Арагона Педро Арбуеса, и об аутодафе, состоявшемся над убийцами и другими еретиками, написанное анонимным автором времени Карла V; один том в четвертку, принадлежавший г-ну Луго, бывшему члену государственного совета Испании.

32) Трактат о правлении государей, посвященный Карлу V, при жизни его деда, Фердинанда V; составлен анонимным автором; один том в четвертку, в котором много говорится о неудобствах способа судопроизводства в процессах инквизиции. Королевская библиотека Мадридского дома наук имени св. Исидора.

33) Замечания о том, что содержится в некоторых книгах совета инквизиции относительно запрещения книг; составлены одним секретарем в 1633 году. Полагают, что то был упомянутый выше дон Хосе де Рибера. Эта брошюра принадлежит дону Району де Кабрере, члену Королевской Академии испанского языка.

34) О прославлениях и триумфах Общества Иисуса, достигнутых при преследованиях; составил Педро де Рибаденей-ра, один том в четвертку, принадлежащий тому же г-ну Кабрере.

35) Замечания о некоторых событиях, происшедших на Тридентском соборе; составлены домом Педро Гонсалесом де Мендосой, епископом Саламанки, одним из членов собора; один том в четвертку, также принадлежащий г-ну Кабрере.

36) Донесение о том, что произошло в тюрьме принца Астурийского дона Карлоса Австрийского, сына короля Филиппа II; составлено присутствовавшим при этом приставом камеры этого принца; брошюра, находящаяся в первом государственном секретариате испанского короля; с нее была сделана для дона Хуана д'Ириарте, первого библиотекаря короля, копия, принадлежащая в настоящее время госпоже Ириарте, рожденной Техада, вдове дона Бернардо Ириарте, члена государственного совета.

37) Собрание писем испанских королей капитулу толедской Церкви, первосвятительскоп в Испании; один том в лист, с которого равным образом была сделана копия для упомянутого дона Хуана д'Ириарте в 1755 году; она также принадлежит госпоже Ириарте.

38) Мадридская летопись; составлена Леоном Пиннельо; один том в лист, в королевской библиотеке; я велел снять с него копию.

39) Собрание любопытных бумаг, относящихся к различным предметам; составил дон Херонимо Гаскон де Торквемада, секретарь короля; три тома в лист, принадлежащие мне, как и последующие.

40) Апология испанской истории, изданной Николаем Иисусовым Бельяндо, написанная доном Мельхиором де Мака-насом для представления в совет инквизиции; один том в лист.

41) История Бургоса и его епархии, составленная доном Мельхиором Приэто, епископом города Дуранго в Америке; два тома в лист; оригинал написан собственноручно автором, по особому разрешению короля Филиппа IV, для его издания, которое не осуществилось из-за смерти автора.

42) История города Херес-де-ла-Фронтеры, составленная доном Томасом Молеро; один том в лист.

43) История принцев Астурийских, начатая с первого до Карла IV, составленная доном Франсиском де Риберой; один том в лист.

44) Донесение о делах королевства Арагона в царствование Филиппа II, составленное Леонардом д'Аргенсолой; один том в четвертку.

45) Хроника наваррских королей, составленная Диего Рамиресом Давалосом де ла Писсиной, в 1534 году; один том в лист.

46) Общая хроника Бискайи, составленная доном Хуаном Раймондом д'Итурриса-и-Сабалой; один том в лист.

47) Сборник сведений о событиях, происшедших в Мадриде до 1695 года, составленный доном Ласаро Кобос-и-Мирандой; один том в лист.

48) Значительное число делопроизводств подлинных процессов, проверенных автором, из которых им самим были сделаны извлечения в архивах инквизиции, преимущественно в Мадриде, Сарагосе и Вальядолиде.

ОБЪЯСНЕНИЕ СЛОВ И ВЫРАЖЕНИЙ, СВОЙСТВЕННЫХ ЯЗЫКУ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА, КОТОРЫЕ СЛЕДОВАЛО СОХРАНИТЬ В ЭТОЙ ИСТОРИИ

1) Аутильо (Autillo) = малое аутодафе. Виновный приводится в залы инквизиции. Заседание может быть при открытых дверях, чтобы лица, желающие на нем присутствовать, могли войти, или при закрытых дверях, и тогда допускаются лишь лица, имеющие право присутствовать там.

2) Аутодафе. Публичное и торжественное прочтение извлечения из судебных дел и приговоров, которые инквизиторы объявляют в присутствии виновных или перед их изображениями, в присутствии властей и наиболее уважаемых городских корпораций, в особенности светского королевского судьи, которому передают в это время осужденных или их изображения, чтобы он тотчас же объявил смертную казнь через сожжение, согласно законам государства касательно еретиков, и приказал привести ее в исполнение после того, как, на основании предварительного и секретного сообщения инквизиторов, он распорядится приготовить эшафот, дрова, машину для удушения и обычных исполнителей.

3) Аутодафе единичное. Устраивается для одного виновного в церкви или на публичной площади, смотря по обстоятельствам.

4) Аутодафе общее. На нем появляется большое количество виновных всех разрядов: лица, сжигаемые после удушения, как еретики-рецидивисты, хотя и раскаивающиеся; такие, которые представлены в изображениях, с их выкопанными из могил костями, как умершие нераскаянными; такие, от которых имеются только одни изображения, как приговоренные заочно. Бывают также еретики, примирившиеся с Церковью, исповедавшиеся и раскаивающиеся; отбывающие епитимью, уголовные преступники; лица, заподозренные в ереси, которые произносят отречение и освобождаются от наказания условно (ad cautelam), с предупреждением.

5) Аутодафе частное. Оно бывает, когда выставляют на позор осужденных без приготовлений и торжественности общего аутодафе. На нем не присутствуют ни власти, ни корпорации города: там присутствует один только святой трибунал, а светский судья бывает каждый раз, когда появляется какой-нибудь виновный, подлежащий казни.

6) Богословская отметка. Оценка, которую богословы делают поступкам и речам, составляющим содержание процесса, квалифицируя одни как формально еретические, другие как близкие к ереси, наводящие на ересь, благоприятные для ереси, дерзновенные, позорные, оскорбляющие благочестивый слух, антихристианские, противные Евангелию, католической вере и т. п. См.: Квалификация.

7) Быть по сему (como parece). Формула, которую короли Испании имеют обыкновение писать собственноручно на полях запросов совета инквизиции и других королевских советов, когда они одобряют представленные им декреты или приговоры.

8) Верховная (suprema), или верховный совет. Титул главной испанской инквизиции, руководимой главным великим инквизитором и королевским советом учреждения. Она управляет провинциальными инквизициями.

9) Верховное отлучение от Церкви. Оно постановляется папою или инквизиторами против того, кто делает запрещенное или не делает то, что приказано; оно получает полное действие по отношению к нарушителю без необходимости, чтобы судья отлучил его от Церкви, когда преступление совершено.

10) Вины (merita). Этим выражением имеют обыкновение обозначать извлечение из процесса инквизиции, читаемое секретарем перед аутодафе каждый раз, когда на основании окончательного судебного решения виновный должен выслушать свой обоснованный приговор.

11) Внесудебная информация. Это собрание нескольких показаний, сделанных секретно, без присяги, лицами, которые были опрошены инквизиторами или комиссарами святого трибунала о поведении и религиозных воззрениях того, против кого сделан донос.

12) Вызов в суд — см.: Повестка о вызове в суд.

13) Вызов судебного разбирательства — см.: Требование дознания.

14) Голосования. Мнения провинциальных инквизиторов и юрисконсультов о приговоре, который следует вынести. Они адресуются в совет, чтобы там подвергнуться обсуждению. Если совет высказывает свое мнение в противоположном смысле, он указывает трибуналу, какого поведения он должен держаться. Тогда инквизиторы видоизменяют, утверждают и произносят от своего имени окончательный приговор, который может быть противен их собственному убеждению и который они выносят под воздействием мнения членов верховного совета.

15) Грамота всеобщая. Это указ, который посылается королевским верховным советом, состоящим под председательством главного инквизитора, провинциальным трибуналам с предписанием или запрещением мер, относящихся к тому, что происходит в святом трибунале; она обязательна, как внутренний и специальный закон учреждения.

16) Грамота частная. Приказание главного инквизитора или верховного совета, адресованное провинциальным инквизиторам в форме официального письма по частным указанным делам. Иногда это название дается также приказанию, хотя бы оно было отправлено в виде извещения в обыкновенном порядке, или приказа, или предварительного решения.

17) Добровольное сознание. Его делает человек, обвиняющий сам себя пред святым трибуналом в действиях и разговорах, прямо или косвенно противных католической вере, за которые он просит прощения и освобождения от церковных наказаний, которые он мог навлечь на себя.

18) Донос. Сообщение, сделанное святому трибуналу о действиях или разговорах, которые противны или кажутся противными католической вере, судопроизводству или правам этого трибунала.

19) Допрос с пристрастием. Допрос судьи, сопровождаемый пыткою.

20) Заслушание улик. Декрет, которым после рассмотрения подготовительной информации (summaria) инквизиторы вместо приказания заключить обвиняемого в секретную тюрьму инквизиции объявляют ему приказ явиться лично в зал судебного заседания для ответа на улики, которые фискал может выставить против него в продолжение процесса.

21) Запретительный индекс (index librorum prohibitorum) — см.: Список запрещенных книг.

22) Защитительная записка. Письменное прошение, в котором обвиняемый излагает статью за статьей в форме протокола допроса, факты, которые он считает полезными для своей защиты против прокурорского обвинения; оно содержит также имена лиц, которые могут удостоверить истину каждого приводимого факта.

23) Инструкции. Это указы, данные главным великим инквизитором и советом инквизиции, утвержденные королем и обращенные к подчиненным трибуналам инквизиции, чтобы они исполнялись на местах как особые предписания их внутреннего управления при ведении процессов и решении дел их круга ведения.

24) Интердикт. Это род церковного запрещения, объявляемого епископами и инквизиторами; сила его такова, что влечет за собою закрытие церквей и прекращение богослужения. Преподание последнего напутствия и соборование больных могут происходить только тайно, как и погребение мертвых, до тех пор, пока церковный судья не снимет интердикта.

25) Каноническое доказательство. Отзыв двенадцати заслуживающих доверия свидетелей, которые заявляют под присягой, что они верят, что обвиняемый говорит правду, отрицая свою виновность в ереси или в приписываемом ему преступлении.

26) Каноническое оправдание — см.: Каноническое доказательство.

27) Камера пыток — см.: Пыточный застенок.

28) Кара светской власти. Это кара, которою правительство и высшие трибуналы угрожают духовным лицам, злоупотребляющим своими привилегиями, чтобы отказать судьям в повиновении, которое они должны им оказывать. Она состоит в изгнании виновных из отечества и в секвестре их имущества и доходов.

29) Карцер, или застенок. Подземная тюрьма, неудобная, темная и нездоровая.

30) Квалификаторы. Это богословы, которые оценивают действия и речи, выражая свое мнение о внутреннем убеждении их авторов.

31) Квалификация. Оценка действий и речей, произведенная богословами в делах, которые подлежат компетенции инквизиции. См. Богословская отметка.

32) Квалификация объекта. Это оценка приписываемых обвиняемому поступков и слов, рассматриваемых без обсуждения намерения, которое обвиняемый мог при этом иметь.

33) Квалификация субъекта. Мнение, которое квалификаторы устанавливают относительно внутреннего убеждения обвиняемого: они его квалифицируют не заподозренным в причастности к ереси, о которой идет речь, на основании разобранных ими поступков и слов; или подозреваемым в ереси в малой степени, или в высокой степени, очень серьезно, весьма сильно, или, наконец, формально еретическим.

34) Кемадеро (quemadero), то есть площадь огня. Это площадь, где осужденные сжигаются живьем или фигурально в их изображениях. Она всегда отводилась в поле, вне города.

35) Книга голосований. В нее заносятся и записываются, в оригиналах, мнения инквизиторов и юрисконсультов провинциальных трибуналов; из нее секретарь берет заверенную копию для пользования трибуналом. См.: Голосования.

36) Краткий обзор. Собрание показаний нескольких свидетелей, которые были допрошены после данной ими перед началом процесса присяги и обещания хранить тайну относительно статей доноса.

37) Лжекающийся. Это человек, признавшийся в своих преступлениях и просивший примирения с Церковью, но которого инквизиторы подозревают в неискренности раскаяния и в том, что он сделал признание только для того, чтобы избежать уголовной кары.

38) Мантета (manteta, т. е. накидка). Это продолговатый кусок полотна, на нижней части которого написаны имя, звание, общественное положение и преступление осужденного, а также год судебного приговора; на верхней части виднеются нарисованные языки пламени или крест санбенито, смотря по свойству судебного приговора. Это одеяние вешают в приходской церкви осужденного, чтобы сохранить навсегда память о его осуждении.

39) Мориски (moriscos). Это название давали маврам, сделавшимся христианами, а также их потомкам.

40) Насилие. Смысл этого термина тот же, что и слов: насилие на деле и против права, в чем судьи иногда бывают повинны, злоупотребляя своей властью. См.: Обжалование против насилия.

41) Недостаточное сознание. Оно имеет место, когда обвиняемый признается в части поступков и речей, в которых он обвиняется, отрицая другие, в то же время установленные судопроизводством или считаемые инквизиторами за таковые по предположению, вопреки отрицанию обвиняемого.

42) Неимение препятствий. Это удостоверение, выдаваемое в святом трибунале лицам, оправданным или объявленным в подозрении, которое должно им служить доказательством всюду, где придется это сделать, что их арест и предание суду по делу религии не должны быть для них препятствием к достижению почестей, высоких званий, почетных мест и должностей, так как они не подверглись ни замечанию, ни наказанию судебного позора.

43) Обжалование против насилия. Чрезвычайная апелляция к королю против злоупотребления, которое делают инквизиторы из своей независимости и из запрещения светским судам принимать жалобы на судебные приговоры, вынесенные инквизиторами. Человеку, находящемуся в секретной тюрьме, невозможно было прибегнуть к этому, так как он не мог ни с кем сообщаться. Бывали случаи, когда это средство было употребляемо родственниками заключенных.

44) Оглашение свидетельских показаний. Такое название дают в святом трибунале неполной копии свидетельских показаний, в которой опущены: 1) то, что было показано в защиту обвиняемого как могущее дать возможность узнать свидетелей; 2) ответы тех, которые говорили, что ничего не знают; 3) те ответы, которые были вполне благоприятны для обвиняемого, вплоть до сообщения, что свидетелей было заслушано больше, чем приводится свидетельских показаний.

45) Оговор — см.: Донос.

46) Окончательное оправдание. Это оправдание происходит, когда трибунал объявляет обвиняемого невинным. Оправдание по суду инквизиторы выносят, когда они не находят в документах мотивов, достаточных для продолжения судопроизводства, хотя и думают, что подсудимый не невиновен.

47) Опорочение или отвод свидетелей. Ссылка на факты, которые перед законом уменьшают доверие к показанию свидетелей.

48) Освобождение от церковных наказаний. Инквизиторы даруют его тому, кто окончательно объявлен еретиком и произнес формальное отречение, обещаясь выполнить наложенные на него епитимий. Освобождение условное (absolutio ad cautelam), с предупреждением, инквизиторы даруют тому, кто объявлен подозреваемым в ереси. В последнем случае дело иногда происходит в присутствии некоторого числа свидетелей или зрителей, чуждых трибуналу и указанных деканом инквизиторов, или только под наблюдением хранителей секретного архива и секретарей святого трибунала.

49) Откладывать. Это значит приостанавливать ведение процесса до тех пор, пока не явятся новые причины для его продолжения.

50) Отмена. Она имеет место со стороны обвиняемого, когда он после заявления о своей виновности в каком-либо преступлении отрицает его и берет назад свое первое признание, говоря, что факты, в которых он сознался, не верны, и когда он излагает побудительные причины, заставившие его дать ложное показание.

51) Отречение (abjuratio). Это проклятие ереси. Формальное отречение (abjuratio de formal!) произносит лицо, объявленное еретиком в окончательном приговоре. Сильное отречение (abjuratio de vehementi) касается того, кто тяжко или сильно заподозрен в ереси. Легкое отречение (abjuratio de levi) относится в человеку, объявленному находящимся в легком подозрении.

52) Передать в руки светской власти (relaxatio). Это выражение употребляется, когда инквизиторы передают преступника в распоряжение светского судьи, чтобы он был судим на основании законов, установленных против проступка, за который он должен быть осужден светским судьею.

53) Повестка о вызове в суд. Это распоряжение, извещение или письменное сообщение инквизиторов, которым они приказывают обвиняемому — отсутствующему, но не бежавшему — явиться лично для ответа на обвинение, направленное против него прокурором святого трибунала по делам, относящимся к католической вере. Образчик ее находится в процессе архиепископа Каррансы.

54) Подготовительный краткий обзор. Подготовительное расследование. Секретная процедура или предварительное следствие, которое производится после доноса и до прокурорского обвинения и ответа обвиняемого.

55) Покаянная одежда. Это старинное и первоначальное название того, что потом называлось «санбенито». См.: Санбенито, Самарра и Мантета.

56) Положения (или тезисы). В уголовном праве этим словом обозначают вопросы, установленные прокурором и предъявленные обвиняемому для ответа на них. Они составляют содержание уголовного процесса перед святым трибуналом. Так называют статьи протокола прокурорского допроса.

57) Пособник ереси. Тот, кто покровительствует или поддерживает ересь, равно как и те, которые разделяют эту ересь или следуют ей. Инквизиторы усматривают это преступление у тех, кто не повинуется их распоряжениям, в особенности у тех лиц, которые противятся прямо или косвенно исполнению этих распоряжений.

58) Появление других свидетелей. Это случай, когда неожиданно появляются новые доносы против обвиняемого после того, как ему был сообщен его обвинительный акт; также случаи, когда другие трибуналы предъявляют улики, которые еще не были известны. Говорят также, что имеется совпадение или новая улика, когда после прекращения или отсрочки дела возникает новое дело, которое отягчает первое.

59) Предание суду, или инстанция. Состояние процесса с момента, когда обвиняемый ответил на главные пункты обвинения прокурора, до окончательного приговора.

60) Прекращение. Мера, посредством которой епископы или инквизиторы прекращают божественную службу и требоисправление католической религии в церквах какой-нибудь страны до тех пор, пока эта мера не будет совершенно отменена или не будет разрешено временно ее приостановить.

61) Приговор — см.: Голосования.

62) Приготовительное показание. Это показание, которое трибунал получает от того человека, который оговорен или против которого начинают вести дело, но который, не будучи еще рассматриваем как виновный, допрашивается лишь в качестве свидетеля на предварительном следствии в видах установления истины фактов сообразно с выводами из его показания. Это средство иногда бывает полезно обвиняемому, что доказывает история св. Терезы и ее монахинь.

63) Примирение с Церковью. Освобождение от церковных наказаний, которые навлек на себя еретик, исповедовавшийся и покаявшийся.

64) Приостановка краткого обзора. Состояние, в котором находится процесс, когда после получения под присягой показаний доносчика и свидетелей дело как бы прерывается, потому что не считают обстоятельств преступления и его улик достаточными для издания приказа о заключении в тюрьму и о заслушании улик.

65) Производить розыск. Это значит допрашивать лиц, о которых думают, что они были свидетелями поступков и слов, за которые человек оговорен пред святым трибуналом. Это слово иногда означает также секретную справку, переданную комиссаром святого трибунала инквизиторам во исполнение приказа, полученного на этот предмет.

66) Противящийся судопроизводству святого трибунала. Тот, кто препятствует или содействует препятствию для исполнения распоряжений инквизиторов; он квалифицируется как пособник ереси и подозреваемый в ереси в более или менее высокой степени, сообразно важности обстоятельств.

67) Пытка. Чрезмерное мучение, могущее иметь гибельные последствия, как, например, переломы, раздробления разных частей тела, и даже смерть. Есть несколько способов ее применения. Различные авторы постарались их объяснить и изобразить в гравюрах. Цель, которой инквизиторы задаются, применяя ее, это добиться сознания в некоторых преступлениях, которые в процессе были приняты за вероятные.

68) Пытка по чужому делу (in caput alienum). Ей подвергают заключенного, чтобы он показал в качестве свидетеля об обстоятельствах дела другого обвиняемого, в котором он обозначен как сосвидетель. Эта пытка применяется лишь тогда, когда трибунал допрашивал сосвидетеля и не мог ничего от него добиться и когда судьи предполагают, что он отказывается говорить то, что знает.

69) Пытка по личному делу (in caput proprium). Ей подвергают обвиняемого для того, чтобы он показал то, что касается его лично.

70) Пыточный застенок. Тюрьма, более глубокая, чем обычная инквизиционная, для того чтобы крики, вырывающиеся у обвиняемого от свирепости пытки, не были услышаны никем, даже в остальной части тюрьмы.

71) Реабилитация. Это акт, восстанавливающий обвиняемого во всех правах, которыми он пользовался до того, как попал на замечание инквизиторов.

72) Реестры. Это книги, где записывают имена и приметы лиц, о которых инквизиторы провинциального трибунала сообщают, что на них поступил донос; иногда там бывают секретные заметки касательно обвиняемого.

73) Релаксация (relaxatio). Акт, которым инквизиторы передают преступника светскому королевскому судье для присуждения к уголовной каре согласно гражданским законам; это единственный случай, когда судьи святого трибунала предписывают эту меру.

74) Рецидивист (relapsus). Человек, который, будучи объявлен еретиком или сильно подозреваемым в ереси, освобожден от наказания и вновь затем арестован за те же деяния и те же речи.

75) Самарра (zamarra, т. е. баранья шкура, овчина). Этим именем обозначают иногда нарамник, санбенито. См.: Санбенито.

76) Санбенито (sambenito, sanbenito). Это нарамник из желтого сукна, который надевают на осужденных еретиков, на сильно подозреваемых и в некоторых других особенных случаях. Санбенито бывают различного вида.

77) Саори (zahori, т. е. ясновидящий). Это имя дают тому, кто уверяет, что видит предметы, спрятанные в земле, как, например, клады и проч.

78) Свидетельское показание. Заявление свидетеля. Это понятие иногда означает также собрание показаний нескольких свидетелей на предварительном следствии; таким образом, говорят: имеются сильные показания против такого-то. Когда хотят дать понять, что против обвиняемого имеется много свидетелей, употребляют следующую формулу: такой-то был достаточно уличен; против него имеется достаточно показаний.

79) Секрет. Название архива секретариата судебных дел по обвинению в ереси; поэтому секретарю святого трибунала, служащему там, присвоено название секретаря секрета, которым никогда не называются секретари секвестра или других комиссий.

80) Совет инквизиции. Верховная судебная инстанция святого трибунала, обязанная помогать главному великому инквизитору, который является ее председателем, во всех делах учреждения. Он известен под именем верховного совета, то есть совета верховной инквизиции.

81) Сокращенное дознание. Это данное под присягой показание свидетелей, опрошенных в начале процесса, прежде чем получено признание подсудимого и дан ход его делу.

82) Сосвидетель. Это слово понимается в двух смыслах: 1) лицо, бывшее свидетелем факта, заявленного другим свидетелем; 2) лицо, заявляющее то же, что и другой. В последнем случае обыкновенно говорят: имеется согласие в показаниях; свидетели согласны; они показывают одно и то же.

83) Список запрещенных книг. Это книга, содержащая каталог (рукописных) сочинений и (печатных) произведений, которые должны быть исправлены или запрещены.

84) Справка в текущих делах. Просмотр записей текущих дел во всех инквизиционных трибуналах королевства, чтобы узнать, нет ли чего против обвиняемого, которого какой-нибудь из трибуналов только что привлек в суду.

85) Требование дознания. Предложение судебного разбирательства, сделанное добровольно тем, кто, узнав, что кто-нибудь приписывает ему преступление против веры в частных разговорах, обращается к святому трибуналу с просьбой, чтобы его доносчик был принужден доказать свое обвинение, а сам он обязуется установить свою невиновность, под условием подвергнуться наказанию, в случае если он потерпит неудачу в этой попытке.

86) Тюрьма обыкновенная. Посторонние лица могут там бывать и беседовать с узниками. Туда помещают лиц, обвиняемых в обыкновенных проступках, судимость коих принадлежит святому трибуналу по его привилегии.

87) Тюрьма посредствующая, или переходная. Она предназначена для тех, кто подсуден святому трибуналу и был арестован за обыкновенные проступки.

88) Тюрьма секретная. Такая тюрьма, где никто не может сообщаться с заключенными.

89) Тюрьма сострадания. Тюрьма, в которую заключаются на известный срок люди, присужденные к епитимий. Ее называют иногда также Тюрьмою епитимий или милосердия; она находится вне помещения, где собирается трибунал, но поблизости его.

90) Увещания (admonitiones) — см. под № 91.

91) Увещевания (monitiones). Так в святом трибунале называются три предостережения, которые инквизиторы делают обвиняемому на трех первых аудиенциях, следующих за его арестом, чтобы побудить его старательно припомнить прошлое, испытать свою совесть и добровольно признаться во всем, что он помнит о сказанном или сделанном против католической веры, давая ему при этом понять, что никто не арестовывается без того, чтобы против него не было улики в проступке, что, если его сознание будет искренне и если он действительно раскается, по отношению к нему будет применено снисхождение; но что в противном случае с ним будет поступлено «со всей строгостью закона».

92) Указ о вызове в суд. Это указ, который инквизиторы опубликовывают против обвиняемого, находящегося в отсутствии или в бегах, чтобы он явился на суд в определенный срок, под угрозой быть объявленным убежденным еретиком, строптивым, упорствующим и нераскаянным. Таков был указ, направленный против первого министра, статс-секретаря, Антонио Переса.

93) Указ о доносах. Он обнародуется ежегодно в первое воскресенье Великого поста в одной из церквей того города, где существует трибунал инквизиции, в присутствии инквизиторов. Он обязывает доносить святому трибуналу в шестидневный срок на всех, кто совершил проступок или вел разговоры против веры или святой инквизиции, был ли кто лично свидетелем этого или узнал об этом через других лиц.

94) Указ об отлучениях от Церкви (анафемах). Он читается ежегодно в церкви в воскресенье вслед за обнародованием указа о доносах. Он провозглашает наказание верховным, предоставленным в распоряжение инквизиторов отлучением от Церкви тех, кто не донес на лиц, обозначенных в указе о доносах, и возобновляет приказание это сделать, с угрозой тягчайших наказаний и проклятий ослушникам.

95) Указ о помиловании. Его публикуют, чтобы объявить, что тайно помилуют того, кто добровольно донесет на самого себя инквизиторам, как на раскаивающегося еретика, прося прощения, без обязательства подвергнуться публичному покаянию.

96) Цензура — см.: Квалификация и Богословская отметка.

97) Чистота крови. На языке инквизиции принадлежать к чистой крови значит не происходить ни от евреев, ни от мавров, ни от еретиков, ни от предков, осужденных инквизицией.

Глава I ПОРЯДОК И ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ ИДЕЙ КАТОЛИЧЕСКОЙ ЦЕРКВИ ДО УЧРЕЖДЕНИЯ ИНКВИЗИЦИИ В ДЕЛЕ РОЗЫСКА И НАКАЗАНИЯ ЕРЕТИКОВ

Статья первая ПЕРВАЯ ЭПОХА ЦЕРКВИ ДО ОБРАЩЕНИЯ ИМПЕРАТОРА КОНСТАНТИНА

I. Едва основалась христианская религия на земле, как среди ее чад зародились ереси. Апостол Павел дает наставление своему ученику Титу, епископу Крита, какого поведения он должен держаться по отношению к еретику, советуя ему предупреждать его один и другой раз и, если тот не обратится, избегать в будущем его присутствия.[15]

II. Это правило, установленное языком апостолов, указывает нам на различие, какое надо делать между ересью и другими грехами, за которые Иисус Христос хочет, чтобы согрешившего призывали к обращению три раза, прежде чем прекратить с ним всякое общение, потому что только тогда, когда было сделано три предупреждения тем способом, какой предписан в Евангелии, позволено смотреть на него как на язычника и мытаря, то есть как на отлученного от единения с верными.[16]

III. Св. Павел хочет, чтобы еретика предупреждали всего два раза; быть может, потому, что ересь — заблуждение ума, и надо полагать, что, если он не окажется убежденным после того, как ему дважды показали истину, благоразумие не позволяет надеяться на то, что он убедится после третьего увещания, так как он дважды показал себя непослушным голосу своего брата, что заставляет отлучить его от Церкви. Налагая на него это наказание, Церковь надеется, что позор, к которому его приводит упорство, и скорбь об отлучении по своей вине от соборного общения приведут его к раскаянию.[17] Но св. Павел не говорит, что еретика надо лишать жизни; а Иисус Христос, говоря св. Петру, выражает желание, чтобы падшего вновь прощали и воссоединяли с Церковью не семь, а семьдесят семь раз,[18] то есть так часто, как он будет раскаиваться; это предполагает, что его никогда не должно карать смертью по суду Церкви.

IV. Такова была неизменная доктрина Церкви во время первой эпохи, то есть в первые три века, вплоть до примирения с Константином. Еретиков никогда не отлучали иначе, как после бесполезно пущенных в ход увещаний. Ввиду усвоения этой системы естественно, что писали против ересей, чтобы препятствовать их распространению. Это делали св. Игнатий,[19] Кастор, Агриппа, св. Ириней,[20] Климент Александрийский,[21] св. Остин,[22] св. Дионисий Коринфский, Тертулиан,[23] Ориген[24] и многие другие.

V. Были вообще убеждены, что по отношению к еретикам следует соблюдать это гуманное и снисходительное поведение, внушаемое милосердием, всегда долготерпеливым. Св. Дионисий, епископ Коринфский, говорил, что если еретик показывает себя послушным и расположенным вернуться к церковной вере, то следует с ним обращаться с кротостью, тщательно избегая подавать какой-либо повод к страданию, из опасения его раздражить и сделать упорствующим.[25] Ориген предписывает для того, чтобы обратить и вернуть еретика в лоно Церкви, делать вид незнания о выдвинутых им положениях, которых нельзя одобрить, лишь бы они по существу не затрагивали уже установленных догматов.[26] До тех пор, пока было возможно беседовать с еретиками, прежде чем объявлять против них анафему, пробовали приводить их обратно к вере либо посредством частных споров, как это видим из истории Феодота Византийского,[27] либо путем собеседований, например: св. Юстина с Трифоном;[28] Родона с Апеллесом, последователем Маркиона[29] и затем ересиархом;[30] Кая[31] с Проклом, римским еретиком-монтанистом;[32] Оригена с ересиархом Берилом, епископом Бокары[33] в Аравии, о божестве слова, и того же Оригена с арабами, отрицавшими бессмертие души;[34] Архелая, епископа Каскара в Месопотамии, с Манесом, главою манихеев,[35] — так же, как и большое число других, о которых упоминается в истории соборов и в творениях Отцов Церкви. Например, известно, что в 235 году еретик Аммоний был обращен собеседованиями, которые с ним вели на Александрийском соборе.

VI. Эти верные подражатели благости Иисуса Христа были врагами принципов угнетения. Хотя зло, причиняемое религии нечестивым Манесом, было столь велико, что епископ Архелай, о котором мы только что говорили, счел необходимым подумать о мерах к его аресту, однако он отказался от этого намерения, когда Маркелл, которому Манес только что написал, предложил ему еще раз побеседовать с Манесом. Архелаю удалось убедить ересиарха, и он не только не настаивал более на его задержании, но, когда спустя некоторое время народ хотел побить Манеса камнями и он убежал в одно селение, где продолжал еще спорить с Трифоном, Архелай прибежал к нему на помощь и спас ему жизнь.[36]

VII. Возможно, что такое поведение Церкви было до известной степени обусловлено невозможностью в ее тогдашнем положении употреблять против этих еретиков принудительные средства светской власти при государях, остававшихся еще язычниками. Но это не было единственной побудительной причиной ее терпимости, так как известно, что, когда не существовало указа о гонениях на христиан, императоры принимали жалобы от епископов, как и от прочих подданных. Это доказывается историей еретика Павла Самосатского,[37] епископа Антиохийского. Собор этого города, собравшийся в 272 году, видя, что Павел снова впал в ересь, после того как отрекся от нее на соборе 266 года, низложил его и избрал на его место Домна. Низложенный епископ продолжал занимать епископский дом; ему предложили его покинуть, чтобы его преемник мог вступить в обладание им. Так как Павел отказался повиноваться, епископы обратились к императору Аврелиану, который еще не отдавал приказа преследовать Церковь; тот принял их жалобу и ответил: ввиду того, что неизвестно, которая из двух сторон права, следует сообразоваться с решением римского епископа и его Церкви. Святой престол тогда занимал св. Феликс I,[38] который подтвердил решение собора, и император Аврелиан приказал привести его в исполнение.[39]

VIII. Это событие доказывает, что, если бы намерение Церкви было преследовать еретиков, епископы имели бы к этому возможности, пользуясь властью императоров, которых они могли легко расположить к этому, доказывая им, что еретики умножают секты, что большинство этих сект было причиной изданного в 296 году императорами Диоклетианом[40] и Максимианом[41] эдикта, присуждавшего к сожжению манихейских вождей и к разным наказаниям тех из этих сектантов, которые не отрекутся от их учения.[42]

IX. Церковь, далекая в то время от мысли об установлении физического воздействия, разрешала распространение еретических сочинений, не содержащих никакого заблуждения, и не запрещала их чтения из-за ненависти к их авторам, как это делалось во времена менее отдаленные и менее безупречные. Сочинения Тертулиана служат тому доказательством, а особенно греческая Библия, переведенная с еврейского Феодотионом Ефесским[43] при императоре Коммоде,[44] в промежуток времени от 180-го до 193 года. Хотя Церковь и осудила Феодотиона, она сохранила и разрешила читать его перевод и в частности перевод книги Даниила, как мы узнаем о том от св. Иринея, современника этого отступника.[45]

X. Так как подобное отношение представляло общий дух Христианской Церкви, то нельзя думать, чтоб испанская Церковь следовала иным принципам; это доказывают многие факты, которые мы обнаруживаем в ее летописях. Василид и Марциал, епископы Асторги и Мериды,[46] впадают в преступление отступничества; их примирили с Церковью без какого бы то ни было наказания, кроме низложения, которому они подчинились перед 253 годом, когда они подали на это апелляцию папе св. Стефану.[47]

XI. Эльвирский собор,[48] бывший в 303 году, издал правило, гласящее, что, если еретик попросит о возвращении его в лоно Церкви, он будет допущен к примирению и на него не будет возложено иного наказания, кроме канонической десятилетней епитимии.[49] Эта мягкость тем более замечательна, что собор этот установил более строгие наказания за многие преступления, кажущиеся менее тяжкими; это меня приводит к уверенности, что испанские епископы, составлявшие этот собор, среди которых мы отмечаем великого Осия Кордовского, Сабина Севильского, Валерия Сарагосского и Мелантия Толедского, были убеждены, по примеру Оригена, что следует применять лишь кротость для возвращения еретиков, чтобы не ввергать их в упорство. Пока Церковь сохраняла свой первоначальный дух, она никогда не занималась расследованием того, где находятся еретики, чтобы арестовывать их и карать. Когда сами еретики давали о себе знать, старались их убеждать и обращать средствами кроткого внушения; если же этого было недостаточно, довольствовались тем, что отлучали их от Церкви, никогда не простирая дальше каноническую строгость по отношению к ним.

XII. Папы и епископы в эти века не думали, что исповедание религиозных мнений, противных общеимперской вере, составляет преступление, которое надо наказывать различными карами, если только они не нарушают общественного спокойствия. Поэтому, когда языческие жрецы побуждали императоров и правителей провинций преследовать христиан, верные публиковали большое число апологий и настойчиво просили покровительства властей, доказывая, что они не действуют против гражданских законов, что они с покорностью повинуются императорским указам во всем, что не противоречит их религии, и что на своих собраниях они считают долгом молиться о благополучии государя и о благоденствии империи.

Статья вторая ВТОРАЯ ЭПОХА ОТ IV ДО VIII ВЕКА

I. Если бы после примирения с Константином точно следовали первоначальной системе Церкви по отношению к еретикам, как это должно бы быть, никогда не существовало бы трибунала инквизиции против ересей и, быть может, число ересей было бы тогда меньше и длительность их короче. Но папы и епископы IV века, пользуясь тем, что императоры приняли христианство, начали до некоторой степени подражать поведению, за которое они упрекали языческих жрецов. Эти первосвященники, достойные уважения за святость их жизни, иногда слишком далеко простирали одушевлявшую их ревность к торжеству вселенской веры и искоренению ересей и вообразили, что для успеха следует склонить Константина и его преемников к установлению гражданских законов против лиц, впавших в ересь.

II. Этот первый шаг, сделанный папами и епископами вопреки учению св. Павла, был началом и возникновением инквизиции. Раз установился обычай подвергать телесной казни еретика, даже если он был верный и послушный законам подданный, то увидели себя вынужденными разнообразить эти наказания, увеличивать их число, делать их более или менее строгими, сообразно с более или менее суровым характером каждого государя, и установить подходящий способ преследования виновных, согласно с обстоятельствами. Особенно старались представить ересь преступлением против гражданских законов, за которое надо подвергать смертной казни, установленной государями; остальное было лишь побочным обстоятельством и естественным последствием этой меры.

III. Я не буду останавливаться на законах против еретиков, изданных восточными и западными императорами; о них можно справиться в Кодексах Феодосия[50] и Юстиниана,[51] где они сопровождены дополнениями Жака Годефруа[52] и работами некоторых других компиляторов. Я скажу только, что в числе других наказаний они устанавливали бесчестие, лишение должностей и почестей, конфискацию имущества, запрещение делать завещание, получать наследство по дарственной записи, осуждение на изгнание, а иногда ссылку, но никогда смертную казнь, если только дело не касалось манихеев, и то лишь в некоторых исключительных случаях. Однако по политическим соображениям находили нужным увеличивать число подобных случаев, потому что неоднократно императоров уверяли, что спокойствие империи было бы нарушено, если бы опасность не устранялась мерами, способными устрашать.

IV. Император Феодосии[53] обнародовал в 382 году закон против манихеев;[54] этот закон повелевал подвергать их высшей мере наказания, конфисковать их имущество в пользу государства и поручал префекту претории учредить инквизиторов и доносчиков, чтобы обнаруживать потайных манихеев.[55] Здесь, говорит справедливо Годефруа, выплывает в первый раз вопрос об инквизиции и доносе в деле ереси, потому что до того времени подобные меры применялись лишь в случаях величайших преступлений, на которые было дозволено доносить публично, как на деяния, вредящие безопасности империи. Преемники Феодосия видоизменяли эти репрессивные законы сообразно с обстоятельствами времени и личностями. Бывали эдикты, обязывавшие еретиков обратиться и угрожавшие им преследованием со стороны императорских судей, если они не отрекутся добровольно от ереси.[56] Что касается тех, о которых знали, что они еретики, и которые не делали добровольного отречения, несмотря на постановление указов, то их предавали суду; но, прежде чем прибегнуть к этой крайности, их предупреждали, что они будут допущены к примирению с церковью и потерпят лишь каноническое наказание, если в определенный срок они пожелают обратиться. Сообразно с ответом этих еретиков с ними устраивались правильные конференции в виде наставления и приведения их вновь к здравому учению.[57]

V. Когда эти примирительные средства оказывались недостаточными, прибегали к наказаниям, которые были очень разнообразны. Ученые, которые вопреки законам преподавали свои вредные доктрины, платили иногда значительные денежные штрафы,[58] изгонялись из городов и даже подвергались ссылке.[59] В некоторых случаях их присуждали к лишению имущества.[60] В других случаях они были обязаны платить в казну сумму в десять фунтов золота,[61] или их пороли кожаными ремнями и ссылали на острова, откуда они не могли вернуться.[62] Помимо этих наказаний им было запрещено устраивать собрания, и законы объявляли против нарушителей проскрипцию, изгнание, ссылку и даже смертную казнь, сообразно с обстоятельствами, точно определенными в законах.[63]

VI. Исполнение вышеупомянутых императорских декретов было поручено правителям провинций, магистратам, на обязанности которых было отправление правосудия, комендантам городов, городским декурионам[64] и высшим должностным лицам; в случае их небрежности или потворства все они должны были понести различные наказания.[65]

VII. Хотя большинство законов против еретиков было установлено папами и епископами, известными своей святостью, как замечает Годефруа, надо согласиться, что в их намерение не входило применение законов, которые заключали смертную казнь: они желали лишь того, чтобы их обнародование обуздало страхом смелость новаторов. Бывало даже, что они предупреждали их действие, когда совершение казни казалось неизбежным. Здесь уместно напомнить то милосердное рвение, с которым св. Мартин,[66] епископ Турский, старался спасти Присциллиана[67] и его приверженцев от высшей меры наказания, к которой в 383 году решил их присудить император Максим; с этой целью св. Мартин приезжал в Трир, где усердно просил о помиловании Присциллиана и добился обещания, что этот еретик не будет казнен. Это обещание, однако, не было исполнено. Когда св. Мартин, полный доверия к слову Максима, отлучился, враги Присциллиана удвоили свои старания и сделали рвение святого епископа бесполезным.

Св. Мартин говорил, что низложение и изгнание являются достаточным наказанием.[68]

VIII. Св. Августин[69] усвоил те же принципы. Когда император Гонорий[70] в 408 году приказал казнить смертью донатистов[71] вследствие смут, возбужденных ими в Африке и Риме, епископ Гиппонский[72] написал донату, проконсулу Африки, что правоверные далеки от желания, чтобы виновных наказывали особенно строго, что для них достаточно, чтобы донатисты подверглись умеренным наказаниям, способным их обратить, и умолял доната применить по отношению к ним кротость и милость.[73]

IX. Испанская церковь была во всем верна общей дисциплине при владычестве римских императоров; затем при готах она увидела установление среди нее могущества ариан,[74] но с тех пор, как готские короли приняли вселенскую религию, законы и постановления испанских соборов знакомят нас с тем, как испанская церковь пользовалась ими применительно к еретикам.

X. На четвертом Толедском соборе, созванном в 633 году, на котором присутствовал св. Исидор, архиепископ Севильский,[75] занялись еретиками иудействующими; с согласия короля Сисенанда[76] было издано постановление о том, что они будут отданы в распоряжение епископов для наказания и принуждения, по крайней мере страхом, вторично отказаться от иудаизма: у них должны были отнимать детей и освобождать их рабов.[77]

XI. В 655 году девятый Толедский собор более подробно установил способ, которым подобало карать еретиков. Он издал канон о том, что крещеные евреи обязаны праздновать христианские праздники вместе с епископами и что те, которые не подчинятся этому правилу, будут присуждены к наказанию кнутом или к посту, смотря по возрасту виновных.[78]

XII. Гораздо более суровости было проявлено по отношению к тем, кто вернулся от христианства к язычеству, и мы видим, что король Рекаред I[79] предложил на третьем Толедском соборе 589 года поручить священникам и светским судьям разыскивать и искоренять этот род ереси, наказывая виновных соразмерно с их преступлением, не применяя, однако, смертной казни.[80]

XIII. Эта мера строгости показалась недостаточной, и двенадцатый Толедский собор 681 года, на котором присутствовал король Эрбигий, решил, что виновный дворянин подвергнется отлучению от Церкви и изгнанию, а раб должен подвергнуться наказанию кнутом и быть отдан своему господину закованным в цепи; а если его господин не сможет за него отвечать, то он делается собственностью короля, чтобы получить назначение, которое будет сочтено надлежащим.[81]

XIV. В 693 году шестнадцатый Толедский собор, собранный в присутствии короля Эгики,[82] прибавил к уже установленным мерам закон, согласно которому сопротивляющийся усилиям епископов и судей уничтожить идолопоклонство и покарать идолопоклонников должен быть отлучен от церкви и наказан штрафом в три фунта золотом, если он дворянин; а если он человек низкого происхождения, то должен получить сто ударов кнутом, быть обрит и лишен половины своего имущества.[83]

XV. Рецесвинт, царствовавший от 663 до 672 года, установил против еретиков особый закон, который безразлично лишал их почестей, должностей и имуществ, которыми они пользовались, если это были священники, и прибавлял к этим наказаниям пожизненное изгнание для светских людей, если они отказывались отречься от ереси.[84]

Статья третья ТРЕТЬЯ ЭПОХА — ОТ VIII ВЕКА ДО ПЕРВОСВЯЩЕННИЧЕСТВА ГРИГОРИЯ VII

I. В IV, V, VI и VII веках духовенство получило от императоров и королей множество привилегий, и в некоторых особых случаях судебная власть стала правом епископата. Эти приобретения и лжедекреталии, появившиеся в VIII веке,[85] освященные, так сказать, почти всеобщим невежеством, последовавшим за вторжением варваров, доставили римским первосвященникам такое влияние на христианские народы, что все вообразили, будто папский авторитет безграничен и звание наместника Иисуса Христа дает ему право повсюду приказывать все, что ему заблагорассудится, не только в делах церкви, но и в делах исключительно светских.

II. В 726 году, когда римляне выгнали своего последнего герцога Василия, папа Григорий II[86] завладел гражданским управлением Рима и получил помощь от палатного мэра[87] Карла Мартелла[88] против лангобардского короля,[89] который хотел владычествовать в этой столице. Его преемник Григорий III,[90] который также нуждался в помощи Мартелла, думал получить ее, предложив ему звание римского патриция, как будто бы он имел право раздавать это звание. Захария,[91] вступивший на престол св. Петра в 741 году, в трактатах, заключенных им с лангобардским королем, держал себя как светский владыка. Узнав о событиях, происходивших во Франции, он в силу власти, которой считал себя облеченным, разрешил Пипину,[92] сыну Карла Мартелла, принять титул короля Франции, лишив этого титула Хильдерика III, законного государя.[93] Он послал к Пипину и его брату Карломану[94] священника Сергия, чтобы запретить им войну против Одилона,[95] герцога Баварии. Стефан II,[96] избранный папою в 752 году, поехал во Францию, короновал там Пипина как законного государя монархии и употребил помощь, оказанную этим государем, на сохранение своей светской власти над Римом против лангобардского короля Астольфа,[97] намеревавшегося лишить его этой власти. Наконец, Лев III[98] в день Рождества 800 года восстановил Западную Римскую империю, возложив императорскую корону на голову Карла Великого.[99] При этом торжестве, происходившем в Риме, Карл был провозглашен первым императором восстановленной монархии.

III. Когда папы почувствовали себя в состоянии оказывать столь большое влияние на общественное мнение, они стали употреблять его, смотря по обстоятельствам, для сохранения и расширения своего владычества. Пипин и Карл Великий, которые так превосходно служили папской политике, не предвидели, как пагубен будет для их преемников пример, который они давали, склоняя Стефана II освободить французов от присяги в верности Хильдерику III и короновать Пипина. Эта церемония состоялась 28 июля 754 года в Сен-Дени.[100] После установления доктрины, что папам принадлежит право освобождать подданных от присяги в верности, все короли, очевидно, должны были оказаться в необходимости угождать папам, чтобы не подвергнуться опасности в один прекрасный день разделить участь Хильдерика III. Последующие события нам покажут, насколько доктрина была благоприятна для учреждения инквизиции.

IV. Другое мнение, утвердившееся в эти времена невежества, не меньше повлияло на усиление папского могущества и на судьбы инквизиции. Создалось убеждение, что отлучение от Церкви само по себе производит все последствия, связанные с бесчестием, не только для христианина, которого оно поражает, но и для всех, кто с ним имеет какое-либо общение. До этой поры отлучение от Церкви направлялось лишь против еретиков; теперь сами гражданские законы стали подвергать виновных бесчестию, и христиане поверили, что каждый отлученный — опозоренный человек. Большинство людей принадлежало к тем варварам, у которых сохранилось учение друидов,[101] по которому галлам запрещалось приходить на помощь тому, кого эти жрецы отлучили как нечестивого и ненавистного богам; даже запрещалось иметь с ним общение под страхом считаться согрешившим перед небом и недостойным общества людей.[102] Христианские священники, заставшие этот взгляд установившимся, сочли ненужным бороться с ним, потому что он давал особую силу церковным отлучениям. Таким образом, соединяя это верование с верой в свою власть освобождать народы от присяги на верность государям, папы в результате получали в свое распоряжение самые могущественные средства для низвержения королей, когда те отказывались слепо повиноваться их велениям. К счастью, папы средневековья не додумались еще до установления особых лиц, на которых бы возлагалась обязанность удостоверяться в правоверии христиан. Вследствие этого продолжали следовать прежнему правилу церкви по отношению к еретикам, прилагая усилия к их обращению либо путем частных собеседований, либо чтением и сообщением сочинений, в которых излагалось здравое учение; но когда эти средства оказывались недостаточны, еретики осуждались то соборами, то властью епископов.

V. Феликс, епископ города Урхеля[103] в Испании, вместе с Элипандом, архиепископом Толедским, впали в ересь, утверждая, что Иисус Христос как человек является сыном Божиим лишь по усыновлению. Феликс вернулся к церковной вере, но спустя некоторое время впал вновь в ту же ересь, хотя и произнес свое отречение на Регенсбургском соборе в 792 году и в Риме перед папой Адрианом.[104] Франкфуртский[105] собор 794 года осудил его; его взгляды были опровергнуты разными испанскими богословами, между прочим Этерием из Осмы и Беатом де Льеваной. Такое поведение Феликса, как это видно, заслуживало большого порицания; однако на соборе 799 года в Риме к нему было выказано такое уважение, что папа Лев III не захотел отлучить его от Церкви безусловно и произнес против него анафему лишь на тот случай, если бы он отказался вторично отречься от ереси. В том же году Карл Великий поручил нескольким епископам и аббатам вернуть Феликса к церковному единению. Богословам удалось это предприятие, и епископ Феликс вторично отрекся от ереси на соборе в Ахене,[106] не понеся другого наказания, кроме низложения и лишения епископского сана.[107]

VI. Император Михаил,[108] вступив в 811 году на престол Восточной империи, в первый год своего царствования возобновил все законы, присуждавшие к смертной казни еретиков-манихеев. Патриарх Никифор[109] указал ему, что более приличествовало бы попытаться обратить их кротостью. Император последовал совету Никифора; но дух, царствовавший тогда в церкви, был настолько противоположен системе умеренности, предложенной патриархом, что игумен Феофан,[110] ученость и благочестие которого прославили его, давая в своей греческой истории отчет об этом событии, не колеблется называть Никифора и прочих советников государя невеждами и злонамеренными людьми. Он прибавляет, что сожжение еретиков согласуется с правилами Евангелия, потому что не следует надеяться, чтобы они когда-нибудь раскаялись и наложили на себя епитимью.[111]

VII. В IX веке Готескальк[112] огласил ложную доктрину о предопределении. Гинкмар,[113] архиепископ Реймсский,[114] Рабан Мавр[115] и многие другие попытались показать ему его заблуждение, но это им не удалось; и он был осужден как упорный еретик на соборе тринадцати епископов, двух хорепископов[116] и трех аббатов, который собрался в 849 году во Франции, в Кьерси-сюр-Уаз.[117] На этом соборе Готескальк был лишен священства и на основании статутов ордена св. Бенедикта[118] и канонов Агдского[119] собора присужден к тюремному заключению и к ста ударам кнута. Он подвергся этому наказанию в присутствии короля Франции Карла Лысого,[120] который велел сжечь его книги и заключить его самого в аббатство Овилье, Реймсской епархии.[121]

VIII. Феодор Кринит, глава иконоборцев,[122] был вызван на седьмой[123] Вселенский собор, созванный в 869 году в Константинополе. Убедившись, что его мнения противоположны убеждениям Церкви, он отрекся от своей ереси вместе с несколькими другими своими сторонниками и был примирен с Церковью без наказания. Император Василий,[124] македонянин, присутствовавший на соборе, почтил его даже лобзанием мира.[125] Из этого позволительно заключить: если бы церковь всегда подражала этому поведению, ересь, вероятно, не произвела бы таких опустошений среди христиан.

IX. В 1022 году в Орлеане[126] и в некоторых других городах Франции обнаружили еретиков, которые, по-видимому, исповедовали учение манихеев. Этого было достаточно, чтобы смотреть на них как на таковых. В их числе был Этьен, духовник королевы Констанции,[127] супруги Роберта.[128] Этот государь созвал в Орлеане собор под председательством архиепископа Санса.[129] Этьен был вызван; с ним вели несколько бесед, чтобы вернуть его к истинным убеждениям церкви. Старания епископов оказались тщетными; тогда решили покарать этих еретиков, и те из них, которые были облечены саном священства, были лишены его, а затем их отлучили от Церкви вместе со всеми остальными. Король, прибывший в Орлеан, решил непосредственно после этого предать их сожжению. До какой крайней свирепости может довести людей слепое рвение, показывает королева, которая исповедовалась в своих грехах у ног священника Этьена, а теперь не побоялась поднять на него руку и жестоко ударить его по голове палкой в тот момент, когда он выходил из собора, чтоб отправиться на место казни. Осужденные уже были охвачены пламенем, как вдруг многие из них закричали, что заблуждались и желают подчиниться Церкви; но было уже поздно: все сердца были закрыты для жалости.[130] Эти и другие примеры, которые я считаю бесполезным передавать, показывают мнение Церкви о способе обхождения с еретиками, а также то различие, которое делали между ними и манихеями, так как последние предавались в руки светской власти для сожжения, в то время как не доказано, что другие карались тою же казнью; довольствовались тем, что держали их на примете и отбирали у них их имущество или посылали их в изгнание. Подвергали их также тюремному заключению и наказанию кнутом, которое считалось самым тяжелым, что и было причиной его применения к Готескальку.

X. Я считаю полезным для плана этого труда напомнить здесь о некоторых принципах, которые также проникли в церковное управление и в то время считались неопровержимыми истинами вследствие старания, которое некоторые папы и епископы прилагали для их поддержания, распространения и повсеместного их принятия. Первый принцип гласил, что следовало карать отлучением от Церкви не только упорных еретиков, как это делалось в первые века Церкви, но также пускать в ход это средство против всякого рода проступков, которые считались тяжкими в глазах епископов или пап. Злоупотребление это зашло так далеко, что сам кардинал св. Петр Дамиан упрекал в нем папу Александра.[131]

XI. Согласно второму принципу отлученный от Церкви христианин, более года упорствовавший в своем отказе смириться и просить прощения, после канонической епитимьи считался еретиком в силу декрета, изданного папой Захарией в IX[132] веке против тех, кто удерживал поместья церковных владений.[133]

XII. Третий принцип, утвержденный политикой римской курии, заставлял смотреть на преследование еретиков как на похвальное действие до такой степени, что жаловались апостолические индульгенции за этот род преданности делу религии как следствие доктрины, которую Иоанн VIII[134] открыто исповедовал к концу IX века, объявляя, что умершие на войне с неверными получают полное отпущение всех своих грехов.[135]

XIII. Эти принципы вместе с другими, царившими издавна, образовали сущность доктрины, приготовившей умы в течение четвертой эпохи к принятию учреждения инквизиции, предназначенной для преследования еретиков и отступников.

Статья четвертая ЧЕТВЕРТАЯ ЭПОХА — ОТ ГРИГОРИЯ VII ДО ИННОКЕНТИЯ III

I. Знаменитый Гильдебранд занял папский престол в 1073 году под именем Григория VII[136] в то время, когда его предшественник Александр II[137] потребовал от императора Генриха III[138] прибытия в Рим на суд собора. Этот государь был оговорен саксонцами, возмущенными им как еретиком и повинным в симонии. Так как император не явился, папа отлучил его от Церкви, освободил его подданных от присяги на верность и заставил их избрать государем Рудольфа, герцога Швабского.[139] Авторитет этого папы над христианскими государями превзошел все, что было видано при его предшественниках. Хотя формально это было противно духу Евангелия, его преемники ничем не пренебрегли, чтобы его сохранить, так что римская курия и ее приверженцы постоянно защищали этот авторитет как законный.

II. Мрак невежества был в эти несчастные времена так непрогляден, что ни короли, ни епископы не были в состоянии сговориться, чтобы противодействовать злоупотреблению, которое этот папа и его преемники делали в течение всего двенадцатого столетия из отлучения от Церкви. Наоборот, они трепетали перед духовными громами до такой степени, что признавали свою зависимость от верховного первосвященника. Троны имели прочность лишь постольку, поскольку это было угодно допустить папам. Такое унизительное положение светской власти было следствием своего рода наваждения, которое произвело в христианском мире учение об абсолютном верховенстве наместников Иисуса Христа. Они освобождали подданных от их присяги, и эта мера, которую они применяли с торжественностью, сопровождалась анафемой против государей; вскоре представитель Иисуса Христа на земле начал подстрекать некоторых государей завладеть тронами, с которых он принудил сойти других королей, под условием, что они признают, что получили их от святого престола и что будут честно уплачивать лепту св. Петра.[140]

III. Это состояние слабости государей ясно показывает, что папы достигли того, что сделались всемирными монархами и что они повелевали царями неограниченным образом, с уверенностью в их повиновении, с каким бы отвращением эти цари ни подчинялись, потому что всякое сопротивление возбудило бы мщение Рима и заставило бы скипетр выпасть из их рук.

IV. Папы приобрели эту громадную власть постепенно, заручаясь благоприятным мнением народов при помощи горячего усердия, которое они прилагали к делу сохранения чистоты догмата и к искоренению ересей. Доведя государей до положения, так сказать, своих вассалов, они дерзнули запретить им допускать в своих государствах еретиков и приказать им выгнать их без возврата. Какая пропасть между нижайшими просьбами, с которыми папы обращались к римским императорам, и повелительными буллами[141] двенадцатого столетия, которые налагали на императоров наказание в виде отлучения от Церкви, потери трона и многих других нестерпимых строгостей! Как бы ни был велик промежуток, отделяющий эти две крайности, мы видели, какими способами папы дошли от одной к другой.

V. Все, казалось, было готово для установления инквизиции, и идеи, пущенные в ход в эпоху крестовых походов,[142] обеспечивали ей блестящий успех. Мы видели, как папа Иоанн VIII изобрел к концу восьмого столетия[143] полные индульгенции для тех, кто умирал, сражаясь с неверными.

VI. Знаменитый французский монах Герберт, будучи избран в 999 году папой под именем Сильвестра II,[144] обратился ко всем христианам с посланием, которое Бароний[145] поместил в свою Летопись. В послании он заставляет говорить иерусалимскую Церковь: из глубины своих развалин она призывает всех христиан взяться за оружие ради Иисуса Христа и мужественно сражаться, чтобы освободить ее от угнетения, которое ее удручает.[146] Григорий VII, несмотря на смуты, существовавшие на Западе, предпринял в 1074 году организацию крестового похода против турок в пользу восточного императора Михаила.[147] Так как смерть не позволила ему исполнить свое намерение, то его преемник Урбан II[148] велел огласить его в 1095 году на Клермонском соборе.[149] Христианское войско должно было идти на завоевание Палестины[150] и изгнать оттуда турок. Воззвания папы имели невероятный успех: вскоре из Европы отправилась многочисленная армия, которая завладела сперва Антиохией,[151] а затем, в 1099 году, Иерусалимом. Эта экспедиция была названа крестовым походом, и добровольно вступившие в нее были названы крестоносцами, потому что все носили на груди крест для обозначения, что они воины распятого Иисуса Христа.

VII. Эта война и другие последовавшие за ней походы того же рода возмутили бы всю Европу своей несправедливостью, так как завоеватели не имели никакого справедливого побуждения их предпринимать, если бы народы не были уже одурманены нелепой идеей, что для возвышения и славы христианства позволительно вести войну, что такая война настолько достойна награды, что все те, кто примет в ней участие, получат отпущение всех своих грехов и что христианам, которые потеряют в ней жизнь, обеспечен мученический венец. Это заявление не преминуло бы оказать свое действие, если бы сами папы не устыдились держать свои обещания при виде столь громадного количества беспрестанно совершавшихся крестоносцами чудовищных преступлении всякого рода, которые составляли предмет скандала как для христианской Европы, так и для неверной Азии. Если папы не осмелились канонизовать крестоносцев, они тем не менее щедро раздавали индульгенции[152] вербуемым для освобождения Святой земли,[153] потому что конечным результатом этих предприятий было предоставление в распоряжение пап грозных армий, которыми они могли располагать против создавших их государей в случае, если бы последние отказались выполнить приказы, исходящие от святого престола.[154] Отлучая от Церкви непокорного монарха, называя его схизматиком и пособником ереси, объявляя, что он отказывается признать власть наместника Христа, обещая его государство тому, кто пожелал бы им завладеть и предпринять для этого войну, которую в этом случае называли законной, верховные первосвященники достигали всего, что могло льстить их властолюбию, не касаясь своих сокровищ и не теряя ни одного человека из собственных владений: до такой степени в те времена христиане стремились получить обещанные им индульгенции, которые были столь мало похожи на индульгенции, жалованные церковью в первые века!

VIII. Последствия столь пагубной для светской власти системы сказались во Франции на примере отношения к катарам,[155] патариям и некоторым другим последователям Манеса. Папа Александр III[156] послал в Тулузу[157] к графу Раймонду V[158] Петра, епископа Мо,[159] кардинала церкви Св. Хрисогона. Этот легат в 1178 году заставил его, а также дворян государства обещать под присягой, что они не будут покровительствовать еретикам, которые взялись за оружие, чтобы отстаивать свои права[160] и свое существование. На открывшемся в следующем году Латеранском соборе[161] святые отцы объявили: хотя церковь не одобряет, как говорит св. Лев,[162] обычая наказаний, при которых проливается кровь еретиков, она не отказывается от предлагаемой ей христианскими государями помощи для их наказания, потому что страх смертной казни является иногда душеполезным средством. Поэтому Александр не довольствуется отлучением от Церкви еретиков, их приверженцев и защитников; он объявляет, кроме того, всех, имеющих с ними дела, свободными от всех своих обязательств, увещевает их взяться за оружие для уничтожения этих еретиков и дарует им отпущение грехов. Он выражает желание, чтобы государи, имеющие в числе своих вассалов еретиков, если последние будут упорствовать в ереси, привели бы их в состояние рабства и завладели их имуществом; он обещает, что те, кто умрет в этой войне, получат непременно отпущение грехов и вечную награду. Он предлагает отныне на два года индульгенции тем, кто возьмется за оружие, а епископы сообразно с обстоятельствами могут даровать более широкие индульгенции. Короче говоря, собор хочет, чтобы крестоносцы считались под покровительством Церкви в такой же степени, как и участвующие в походе в Святую землю.[163]

IX. В 1181 году кардинал Анри, епископ Альби, раньше бывший аббатом в Клерво,[164] был послан папою Александром III во Францию в качестве легата[165] с тем, чтобы добиться войны против еретиков-альбигойцев.[166] Этот прелат, став во главе значительного войска, овладел замком Лавор[167] и заставил Рожера, графа Безье[168] и других государей отречься от ереси.[169] Однако этой экспедиции оказалось недостаточно для полного уничтожения ереси, и папа Луций III[170] собрал в 1184 году в Вероне новый собор, на котором пожелал присутствовать император Фридрих I.[171] На нем среди прочих мер постановили ввиду распространившегося большого равнодушия к церковной дисциплине передавать в руки светского правосудия всех, кого епископы объявят еретиками и кто не сознается в своем преступлении. Собор в то же время предлагал епископам лично посещать, один или два раза в год, свои епархии или доверять эту заботу своим архидиаконам[172] или другим членам своего клира, в особенности следить за теми городами, деревнями и прочими местами, где предполагается существование еретиков; обязывать некоторых наиболее известных жителей, даже всех, если они сочтут это необходимым, давать клятвенное обещание, что в случае обнаружения ими еретиков или лиц, которые образуют тайные собрания и жизнь коих отличается от жизни общины верующих, они донесут на них епископу или архидиакону, которые привлекут их к суду для наказания, если они не очистят себя от подозрения в ереси, согласно обычаям страны. Надлежало также обязать их доносить на тех, которые вторично впадут в ересь; если бы они отказались это делать, то обращаться с ними самими как с еретиками. Собор определил также, чтобы графы, бароны и другие сеньоры, как и их уполномоченные, поклялись оказать вооруженную помощь Церкви для отыскания и наказания еретиков под страхом отлучения от Церкви и потери своих земель и должностей; чтобы епископские города, которые не будут считаться с этой мерой, переставали быть резиденцией епископа, а другие города лишались приобретенных их торговлей привилегий; чтобы пособники ереси были объявлены опозоренными навсегда и лишены занимаемых ими общественных должностей; чтобы они не могли быть ни свидетелями, ни адвокатами и чтобы те, которые оказались бы изъятыми от действия светского правосудия, не могли воспользоваться этим обстоятельством, так как в этом случае епископы получат от папы полномочие, необходимое для их преследования.[173]

X. Умный Флери[174] думал, что в этом соборе он открыл начало инквизиции; он не ошибся по существу, потому что главная мысль этого канона составила основу для устава этого учреждения. Однако не в эту эпоху последовало действительное создание церковной корпорации инквизиции, так как епископы оставались тогда еще единственными лицами, уполномоченными охранять веру, как это было и до того времени, и собор лишь привел в порядок те меры, которые он считал необходимыми для преследования еретиков.[175]

XI. В Испании кардинал Грегорио де Сант-Анджело, прибывший туда в качестве легата папы Целестина,[176] созвал а Лериде собор. История не говорит о нем почти ничего, и его нельзя найти в Собраниях соборов; но о нем имеется упоминание в архивах Калаоры. На этом соборе кардинал убеждал Альфонса II,[177] короля Арагона, маркиза Прованса,[178] государя нескольких графств, расположенных к северу от Пиренеев, обнародовать против еретиков своих государств декрет, принятый на Веронском соборе. Этот государь в 1194 году последовал совету легата и приказал выгнать из своих владений Вальденсов[179] (Vaudois), Лионских нищих[180] (Pauvres de Lyon) и других еретиков, какой бы то ни было секты без различия, и запретил своим подданным давать им убежище под страхом наказания за оскорбление величества и лишения имущества. Епископам и губернаторам городов было предписано оглашать этот указ в церквах в воскресные дни; те, которые этого не сделали бы, должны были подвергнуться тем же наказаниям. Отсрочка, данная еретикам для выселения, должна была продолжаться до первого ноября; если после этого срока оказалось бы, что кто-нибудь не повиновался, то относительно таких лиц было позволено употреблять все виды дурного обращения, за исключением смерти и изувечения.[181]

XII. Сын Альфонса, король Арагона Педро II,[182] приказал в 1197 году архиепископу Таррагоны и епископам Хероны, Барселоны, Вика и Эльны[183] собраться в Хероне. Там вынесли декрет, который кардинал Агирре поместил в своем Собрании испанских соборов. Декрет этот содержит те же распоряжения, что и декрет Альфонса, и он был одобрен всеми грандами[184] провинции Каталонии. Эта новая мера доказывает, что прежний декрет не оказал почти никакого действия. Поэтому в новом указе было добавлено, что наместники короля, бальи и судьи должны понудить еретиков покинуть места их юрисдикции до воскресенья Страстной недели; что у оставшихся после этого срока в стране будет конфисковано имущество, треть которого поступит в пользу тех, кто на них донесет; что те, вторые окажут им приют или покровительство, сами потеряют свое имущество и с ними будет поступлено, как с виновными в оскорблении величества; что губернаторы и судьи в течение недели обязуются присягою перед епископами употребить все свои старания для обнаружения еретиков и наказания их; если они будут уличены в небрежности в этом отношении, то сами подвергнутся той же каре и будут лишены своего имущества.[185]

XIII. После того как была определена эта каноническая дисциплина, по-видимому, ничего более не оставалось, как учредить церковную корпорацию, отдельную от епископов и зависящую непосредственно от пап, которой было бы поручено обнаруживать и преследовать еретиков и организация которой была бы такова, что короли и другие государи были бы обязаны, по ее требованию, покровительствовать исполнению приказов римской курии,[186] под страхом быть отлученными от церкви, и должны были лишиться своих государств, пример чего вскоре увидели в судьбе несчастного Раймонда VI, графа Тулузы. Это происшествие относится к началу XIII века. Оно имеет несомненную связь с инквизицией, история которой составит предмет следующей главы.

Глава II УЧРЕЖДЕНИЕ ВСЕОБЩЕЙ ИНКВИЗИЦИИ ПРОТИВ ЕРЕТИКОВ В XIII ВЕКЕ

Статья первая НАСТРОЕНИЕ УМОВ В ПЕРВОСВЯЩЕННИЧЕСТВО ИННОКЕНТИЯ III

I. В XIII веке вкус к аллегорическому толкованию Священного Писания развился до такой степени, что буквальный смысл его почитался почти ни за что. Точное правило, данное Церкви относительно обхождения с еретиками, ограничивающееся запрещением общаться с ними после первого и второго их предупреждения, было признано недостаточным. Появилось убеждение, что еретиков следует преследовать, установив корпорацию людей, специально назначенных, чтобы их обнаруживать всеми возможными средствами, доносить на них, не предупреждая их лично, подвергать их ужасным наказаниям. Назначать эти наказания, по установившемуся обычаю, церковная власть не имела права, йо она всячески понуждала светскую власть применять их, угрожая ей самой громами и проклятиями Церкви, которые не один раз заставляли законных государей терять корону. Представители Церкви совсем не думали о том, что такое поведение их противно духу Евангелия; наоборот, они видели его оправдание в аллегории о двух мечах св. Петра,[187] о смерти Анании и Сапфиры,[188] в некоторых других событиях этого рода, которые не имели никакого отношения к новому учению в глазах того, кто читал Священное Писание с чистосердечием христианина первых трех веков церкви.

II. В 1198 году, когда Иннокентий III[189] вступил на папский престол, такая перемена в мыслях была всеобщей. Иннокентий III был способен поддерживать эту новую систему идей, даже дать ей распространение, так как он был не только одним из первых юристов своего времени, но, кроме того, царствовал в качестве светского государя над Папской областью,[190] обладание которой послужило его предшественникам для торжества их политики. Эта же побудительная причина заставила его самого в продолжение всего своего понтификата присоединять к наследию св. Петра[191] новые земли. Он обладал слишком большой проницательностью, чтобы не видеть, как важно было для успеха его замыслов умножать религиозные корпорации, которые все исповедывали преданность святому престолу и повиновались только его приказаниям; поэтому он утвердил несколько монашеских орденов. Он замечал, что, вопреки канонам Веронского собора и указам королей Арагона, маркизов Прованса, в Нарбоннской Галлии[192] и соседних с ней странах альбигойская ересь торжествует над папскими буллами благодаря покровительству, оказываемому еретикам графом Тулузы и другими сеньорами. Он предположил, что страх, внушаемый епископам графами Тулузы, Фуа[193] и некоторых других областей, и другие человеческие побуждения препятствовали строгому исполнению тех мер, которые были утверждены против еретиков Веронским собором. Поэтому он воспользовался правом, которое, по-видимому, ему давало такое положение дела, чтобы послать на места комиссаров с поручением исправить зло, которому епископы не оказали противодействия.

III. Между тем папа не решился лишить самих епископов руководства этими делами, так как он знал, что оно принадлежало им по божественному праву. Но действие средств, изобретенных его политикой, было таково, что с течением времени епископская власть впала в состояние почти полного ничтожества, как это мы увидим в дальнейшем изложении этой Истории.

IV. Иннокентий III не желал давать учреждаемой им инквизиции форму и устойчивость постоянной и непрерывной корпорации из боязни, чтобы она не была плохо принята и чтобы основные положения, которые он хотел установить, не встретили слишком большого сопротивления. Он удовольствовался образованием особой комиссии, будучи убежден, что время поможет завершить и упрочить его дело. Мы видим здесь, что глава Церкви вел себя с большой осторожностью и искусно устанавливал основы инквизиции, чтобы его преемники были в состоянии продолжать воздвигать начатое им здание, если смерть помешает ему его докончить, что и случилось как раз в середине его предприятия.

Статья вторая СОЗДАННАЯ ИННОКЕНТИЕМ III КОМИССИЯ ДЛЯ ПРЕСЛЕДОВАНИЯ И НАКАЗАНИЯ ЕРЕТИКОВ НАРБОННСКОЙ ГАЛЛИИ

I. В 1203 году папа поручил цистерцианским[194] монахам монастыря Фонфруад в Нарбоннской Галлии Пьеру де Кастельно[195] и Раулю проповедовать против ереси альбигойцев.

Их проповеди не оказались бесполезными, как это доказывает один подлинный документ, который Гильом Катель[196] включил в свою Историю графов Тулузы и который был подписан 11 марта 1203 года, что соответствует 1204 году, так как в то время во Франции стали обозначать начало года со дня Пасхи. Из этого документа видно, что на обращенную к двум посланным папы просьбу жителей города Тулузы подтвердить его именем некоторые приобретенные ими привилегии Пьер и Рауль обещали это сделать только в том случае, если жители клятвенно обязуются всеми силами поддерживать католическую религию и бороться с ересью. Этот обет должен был доказать папе незапятнанность их веры; если же они отказались бы его дать, то они должны были подвергнуться наказанию как еретики.[197]

II. Успехи, достигнутые Пьером и Раулем в их миссии, показались папе благоприятной предпосылкой для приведения в исполнение составленного им плана учредить в католической Церкви независимых от епископата инквизиторов, которые имели бы право преследовать еретиков как делегаты святого престола. 4 июня седьмого года своего папства (что соответствует 29 мая 1204 года) он назначил в качестве апостолических легатов аббата цистерцианцев и двух монахов, Пьера и Рауля. Изложив в своей учредительной булле, под видом аллегории, несчастия, причиненные беспечностью епископов, и признав, что в цистерцианском ордене имеется несколько духовных лиц, образованных и полных рвения, Иннокентий III объявлял аббату, что после совещания с кардиналами решил поручить ему труд по искоренению ереси, и повелевал ему принять все необходимые меры, чтобы еретики были приведены вновь в католическую веру, а те, кто откажется подчиниться, по отлучении их от Церкви были преданы в руки светской власти. Это наказание должно было сопровождаться конфискацией имущества и объявлением их самих вне закона. Для облегчения выполнения приказов святого престола комиссары должны были обязать именем папы короля Франции Филиппа II[198] и его старшего сына Людовика,[199] графов, виконтов и баронов королевства преследовать еретиков и обещать им в награду за их рвение к святому учению, что им будут дарованы святым престолом полные индульгенции, подобные тем, которые получали христиане, лично отправлявшиеся в Святую землю сражаться с неверными. Чтобы поставить этих трех монахов в возможность выполнить с успехом поручаемую им миссию, папа облек их всеми необходимыми полномочиями в церковных провинциях Экса,[200] Арля,[201] Нарбонны[202] и в других епархиях, где находились еретики, и дал им право упразднять или учреждать то, что они найдут нужным для своей цели, а также для наказания по церковным канонам тех, кто будет этому противиться. Он только рекомендовал в случаях важных и сомнительных обращаться к святому престолу и действовать по меньшей мере вдвоем, когда окажется невозможным действовать всем сообща.

III. Облекая аббата и двух других цистерцианских монахов столь широкими полномочиями, папа предписывал Филиппу II помогать его уполномоченным в их предприятии. Он приглашал его конфисковать имущество графов, виконтов, баронов и других жителей, о которых составилось убеждение, что они покровительствуют ереси или не прилагают усилий для ее уничтожения, и даже, если это будет необходимо, послать предполагаемого наследника своей короны, во главе войска, против еретиков, чтобы устрашить их по крайней мере светским оружием, если церковные анафемы окажутся бессильными для их обращения.[203]

IV. Папские легаты испытали довольно большие затруднения, потому что их поручение не понравилось епископам. Король Франции не принял в этом деле участия; графы Тулузы, Фуа, Безье, Комменжа,[204] Каркассона[205] и другие сеньоры этих провинций, видя, что альбигойцы необыкновенно умножились, и будучи убеждены, что лишь небольшое их число согласится добровольно обратиться, отказались изгнать людей, потеря которых должна была ослабить населенность их государств и, следовательно, повредить их собственным интересам. Эта причина тем более способна была удержать их, что эти еретики были в общем спокойные и покорные подданные.

V. Когда главный легат цистерцианский аббат Арно (потом бывший архиепископом Нарбонны) был принужден отлучиться и оставить Пьера и Рауля в Тулузе одних, последние вскоре заметили, что миссия их не имеет того успеха, которого они хотели и обещали достигнуть. Пьер, отказавшийся от архидиаконства в Магелоне[206] для принятия монашества, любил уединение; он написал папе, прося позволения вернуться в свой монастырь Фонфруад. Иннокентий III ему отказал в этом и в письме от 26 января 1205 года даже увещевал его продолжать порученное ему дело с новым рвением. В то же время он отправил новые бреве:[207] Филиппу II, чтобы упрекнуть его в равнодушии, и архиепископу Нарбонны и епископу Безье, чтобы заклеймить позором их поведение, которого они держались по отношению к его легатам.[208]

VI. Пьер де Кастельно и Рауль начали поучать еретиков; они имели также совещание с главарями этих фанатиков, известными под именем совершенных; но число тех, кого они обратили, было незначительно. Арно, пользуясь полномочиями, полученными им от святого престола, приказал явиться в нему двенадцати аббатам своего ордена, выбранным капитулом в 1206 году. Во время своего пребывания в Монпелье[209] они допустили также к своим работам двух испанцев, рвение которых побуждало их проповедовать еретикам и которые впоследствии сделались знаменитыми. Первый, известный под именем Диего Асевес, был епископом Осмы, возвращавшимся из Рима в свою епархию, а другой был Доминго де Гусман,[210] каноник-монах ордена св. Августина[211] и помощник приора[212] в кафедральном соборе той же епархии, сопровождавший епископа в его путешествии. Те и другие обратили нескольких альбигойцев. Когда испанский епископ решил переправиться через границу, он позволил св. Доминику остаться во Франции. Диего Асевес умер в Осме 30 декабря 1207 года, как это значится в его эпитафии.[213]

VII. Крупные феодалы Прованса и Нарбоннской Галлии были тогда почти постоянно в войне друг с другом. Когда папские легаты потребовали от них преследования в их владениях упорных еретиков, эти сеньоры им возразили, что они не могут выполнить приказаний папы вследствие войны, которую они должны вести против своих соседей. Иннокентий III, осведомленный о происходящем, послал своим легатам формальное приказание прекратить своим посредничеством разногласия, приведшие государей и сеньоров этой страны к вооруженному столкновению, и заставить их всех клятвенно обещаться искоренить ересь и истребить еретиков в своих владениях. Легаты, верные приказам римской курии, пригрозили, что отлучат от Церкви тех, кто не будет повиноваться, объявят интердикт[214] в их владениях, освободят вассалов от присяги на верность и, наконец, накажут их всеми теми способами, которые Церковь вправе употребить против непокорных. Действие этой меры устрашило государей, которые, боясь несчастий более тяжких, чем бедствия войны, отказались на время от обоюдных претензий и согласились заключить мир.

VIII. Наиболее могущественным из этих государей был Раймонд VI,[215] граф Тулузы. Пьер де Кастельно угрожал ему несколько раз, так как он не исполнял своих обещаний. Обращение Раймонда с папским посланником было таково, что подстрекнуло его подданных, еретиков-альбигойцев, убить этого легата, который 9 марта 1208 года был возведен в блаженные и причислен в лику мучеников церкви. Папа написал в то же время всем графам, баронам, сеньорам и дворянам провинций Нарбонны, Арля, Амбрена,[216] Экса и Вьенны[217] в Дофине,[218] понуждая их соединить свои силы и выступить против еретиков; при этом он обещал им те же индульгенции, как если бы они сражались с сарацинами.[219] В этой экспедиции Иннокентий III назначил своим легатом епископа Кузеранского,[220] которого цистерцианский аббат должен был сопровождать.[221]

Статья третья НАЧАЛО ИНКВИЗИЦИИ В НАРБОННСКОЙ ГАЛЛИИ

I. Война, предпринятая против еретиков-альбигойцев и их покровителя Раймонда VI, графа Тулузы, совпала с началом инквизиции в 1208 году. Смерть Пьера де Кастельно возбудила против его убийц пыл большинства католиков Нарбоннской Галлии. Арно сумел извлечь выгоду из этого момента, чтобы заставить выполнить приказания, полученные им от папы. Он поручил двенадцати монахам своего ордена, которые были ему даны в помощь, св. Доминику и, вероятно, нескольким другим священникам проповедовать крестовый поход против еретиков; обещать индульгенции тем, кто примет участие в этой войне; взять на примету тех, кто откажется участвовать в ней; осведомиться, каковы их верования; примирять с Церковью тех, которые обратятся, а упорствующих передавать в распоряжение Симона, графа Монфора,[222] стоявшего во главе крестоносцев.

II. Подлинный акт, которым цистерцианский аббат приказывал выполнить все эти меры, до нас не дошел. Но его существование тем не менее доказывается как событиями того времени, так и удостоверением о примирении с Церковью, которое св. Доминик де Гусман выдал одному еретику по имени Понс Роже и в котором этот святой объявляет, что он действует как делегат аббата Арно. Мы вернемся к этому документу, когда будем говорить о способах действия первой инквизиции. Здесь я ограничусь лишь замечанием, что на копии не имеется даты, извлеченной из книги доминиканского монастыря Св. Екатерины в Барселоне, в которую инквизитор Николас Росельи (впоследствии кардинал римской Церкви) поместил ее около половины XIV века. Но епископ Бадахоса дом Анхело Манрике, который был цистерцианским монахом, думает не без основания, что это примирение с Церковью произошло в 1209 году.[223]

III. Нелегко определить число несчастных альбигойцев, погибших на кострах с 1208 года, который был годом начала инквизиции. Но нельзя не проникнуться живым состраданием при чтении повествований того времени. Они изображают гибель нескольких миллионов[224] людей среди самых ужасных мучений, как торжество религии, на которой ее божественный основатель напечатлел характер кротости, человеколюбия, доброжелательства и милосердия. Апостолы однажды просили своего божественного учителя низвести с неба огонь на самаритян,[225] бывших еретиками и схизматиками еврейского исповедания. Он не только упрекнул их за эту мысль, но и дал понять, что она ему ненавистна, обойдясь с ними при этом с такой суровостью, другого примера которой мы не встречаем в Евангелии. В XIII веке этот урок пропал даром, потому что были уверены, что история Самарии не имеет ничего общего с тем поведением, которого надо было держаться по отношению к еретикам тогдашней эпохи.

IV. Причины, объяснение которых не входит в план моего труда, заставили в 1214 году папу Иннокентия III послать в качестве легата во Францию Пьетро из Беневента,[226] кардинала церкви Св. Марии д'Аквила,[227] с письмами к архиепископам Амбрена, Арля, Экса и Нарбонны, их викариям, аббатам и священникам всех этих провинций. Он велел им повиноваться легату и оказывать ему помощь во всем, что он найдет нужным предпринять против еретиков-альбигойцев.[228] По-видимому, с прибытием этого кардинала у цистерцианского аббата, бывшего с начала 1212 года архиепископом Нар бонны, полномочия не были отняты.[229] Но ему было предписано, как и другим, повиноваться новому легату; из этого, по крайней мере, вытекает, что он не был более главою инквизиции. Мы видим поэтому, что св. Доминик в разрешении не носить покаянной одежды, дарованном одному примиренному с Церковью, заявляет, что это разрешение имеет силу, лишь пока кардинал-легат не даст об этом иного повеления. Нет даты на копии этого документа, извлеченного из старинной книги барселонского монастыря, о которой я уже говорил. Но последующие события указывают, что он относится к 1214 или к началу 1215 года, потому что кардинал Пьетро возвратился в Рим около июля,[230] а немного спустя св. Доминик совершил то же путешествие, чтобы испросить у папы утверждения ордена, который он подготовлял с тех пор для проповеди против ереси и в который он уже принял нескольких духовных лиц, причисленных к его ведомству. Один из них, Тома Селлан, принял их в своем доме, откуда они ходили для совершения богослужения в церковь Св. Романа в Тулузе, уступленную им в пользование епископом Фульконом, бывшим цистерцианским монахом, другом и ревностным покровителем св. Доминика.[231]

V. В 1215 году Иннокентий III торжественно открыл десятый[232] Вселенский собор, который был четвертым Латеранским, и приказал постановить по отношению к еретикам Лангедока[233] следующее: 1) те, что будут осуждены епископами как нераскаянные еретики, должны передаваться в руки светской власти для понесения справедливо заслуженного ими наказания после лишения сана священства, если это были священники; 2) имущество мирян будет конфисковано, а имущество священников будет употреблено в пользу их церквей; 3) жители, заподозренные в ереси, будут принуждены оправдаться каноническим путем; не желающие подчиниться этой мере подвергнутся отлучению от Церкви; если они останутся отлученными в течение года, не прибегая к помилованию Церкви, с ними поступят как с еретиками; 4) сеньоры будут предупреждены и даже понуждены посредством церковных наказаний клятвенно обязаться изгнать из своих владений всех жителей, объявленных еретиками; 5) сеньоры, уличенные в небрежном исполнении этой меры, будут отлучены от Церкви митрополитом или его викариями; если к концу года они не исполнят возлагаемой на них обязанности, о них будет доложено папе, чтобы Его Святейшество мог объявить их подданных свободными от присяги на верность и предложить их земли тем католикам, которые пожелают ими завладеть; последние по изгнании оттуда еретиков будут пользоваться ими спокойно, в силу решения собора; они будут хранить старательно католическую веру и нести ту же службу по отношению к своему сюзерену, если только он не ставил никакого препятствия для исполнения соборного декрета; 6) католики, участвующие в крестовом походе для истребления еретиков, получат индульгенции, даруемые отправляющимся в Святую землю; 7) отлучение от Церкви, постановленное собором, распространяется не только на еретиков, но также на всех тех, кто будет им покровительствовать или принимать их в своих домах; они будут объявлены лишенными чести, если к концу года не выполнят своих обязанностей, и, как таковые, будут сняты с общественных должностей и лишены права избирать своих должностных лиц; они будут объявлены неправоспособными для дачи показаний на суде, составлять завещания и получать наследство; никто не будет обязан являться в суд ответчиком, если он будет истцом; если это судьи, то их приговоры будут объявлены недействительными и ни одно дело не может поступить к ним на судебный разбор; если это адвокаты, они не будут иметь права защиты; акты нотариусов, подвергшихся действию этого декрета, перестанут считаться подлинными; священники будут присуждаемы к снятию сана и лишению церковных доходов; все те, кто стал бы общаться с этими отлученными от Церкви после объявления их таковыми Церковью, будут под анафемой: им не могут преподаваться церковные таинства, даже в смертный час; они будут лишены церковного погребения; их дары и приношения не будут приняты; священники, которые не станут сообразоваться с этим последним распоряжением, будут отрешаемы, если они принадлежат к белому духовенству, и лишены привилегий, если они монахи; 8) никто не имеет права проповедовать, не получив на это полномочия от святого престола или от католического епископа; те, кто не будет считаться с этим декретом, должны быть отлучены от Церкви и подвергнуться прочим наказаниям, если не подчинятся тотчас же; 9) ежегодно каждый епископ должен посещать лично ту часть своей епархии, где предполагается существование еретиков, или поручать это дело опытному человеку; призвав трех наиболее уважаемых жителей (или даже больше, если сочтет это нужным), он должен обязать их обнаружить мест-: ных еретиков — лиц, собирающихся на тайные сходки, или тех, кто ведет жизнь странную и отличную от жизни остальных христиан; он должен распорядиться о приводе к себе тех, на кого поступит донос, и наказать их по каноническим правилам, если они не докажут своей невиновности или если после отречения от ереси снова впадут в нее; если кто-либо из жителей откажется повиноваться епископу в том, что ему поручено, и дать клятвенное обещание объявлять обо всем, что ему станет известным, он должен сам быть тотчас же объявлен еретиком; наконец, с епископами, уличенными в допущенной небрежности по очищению своих епархий от еретиков, будет поступлено как с виновными, и они будут низложены со своих кафедр.[234]

VI. Буквальный смысл этого декрета четвертого Латеранского собора доказывает вполне, что Иннокентий III в то время не установил еще апостолического трибунала уполномоченной инквизиции, потому что он предоставил ее обязанности епархиальным епископам как обычным судьям в делах веры со времени апостолов. Но это совмещалось с мерою, которой папа создавал уполномоченных инквизиторов и разрешал им действовать против еретиков заодно с епископами или без них, как это уже происходило и как это увидим впоследствии. Если декрет не говорит об этом, то надо думать, что, когда Иннокентий поручил цистерцианскому аббату и его двум товарищам преследование еретиков-альбигойцев, он еще не думал об основании постоянного учреждения, предоставив себе сделать это, когда обстоятельства докажут его необходимость.

VII. Доминиканские монахи и авторы, которые с них списывали, заставили думать, что в 1215 году-после Латеранского собора папа пожаловал св. Доминику де Гусману титул апостолического инквизитора для искоренения ересей и преследования еретиков во всех частях христианского мира, и они заключили из этого, что св. Доминик был первым великим инквизитором. Но не существует никакого документа, который доказывал бы правильность этого мнения и достоверность декларации папы Сикста V[235] в его булле о канонизации св. Петра-мученика,[236] инквизитора Вероны, потому что она почти на четыре века позже этих событий. Этот исторический вопрос был выяснен епископом Бадахоса домом Анхело Манрике,[237] и не следует придавать никакого значения противоположным доводам, выдвинутым Монтэйро, автором Истории португальской инквизиции.[238]

Статья четвертая УСТАНОВЛЕНИЕ ИНКВИЗИЦИИ ПРИ ПАПЕ ГОНОРИИ III В ИТАЛИИ

I. Папа Иннокентий III умер 16 июля 1216 года, не успев дать устойчивой формы уполномоченной инквизиции, которая была отлична от инквизиции епископов. Быть может, причиной тому было продолжение войны, которую вели против альбигойцев: можно также видеть другую причину в оппозиции, встреченной этим папой в среде Латеранского собора со стороны большинства епископов. Гонорий III[239] наследовал ему 18 июля и приготовился продолжать дело, которое начал его предшественник.

II. Иннокентий III отправил св. Доминика де Гусмана обратно в Тулузу с тем, чтобы он совместно со своими товарищами избрал один из одобренных Церковью уставов для монашеского ордена, который он собирался учредить. Св. Доминик выбрал устав ордена св. Августина, к которому он принадлежал уже давно в качестве каноника Осмы. По возвращении св. Доминика в Рим 22 декабря 1216 года Гонорий утвердил его орден; назначением ордена была проповедь против ересей.

III. 26 января 1217 года Гонорий написал св. Доминику и его товарищам, чтобы похвалить их рвение и поощрить продолжать с тем же жаром предприятие, начатое ими для славы католической религии. Св. Доминик послал несколько своих монархов в Париж, в Испанию, Италию и в другие королевства. Неизвестно, были ли они облечены необходимыми полномочиями для отпущения преступления ереси и для примирения еретиков с Церковью; еще менее известно, было ли им дано звание уполномоченных инквизиторов святого престола для борьбы с учениями, противными вере. Историки ордена предполагают это, но не приводят в подтверждение своего мнения ни одной буллы и ни одного бреве. Я принимаю их предположение, несмотря на недостаток прямых доказательств, основываясь на событиях, которые произошли впоследствии и о которых я сообщу в свое время.

IV. В том же 1217 году папа послал в провинцию Лангедок и Прованс в звании легата кардинала-священника церкви Св. Иоанна и Св. Павла[240] Бертрана (а не Бернарда, как его называли многие испанские историки). Он прибыл с письмами к архиепископам Амбрена, Экса, Нарбонны, Оша и к их викариям. В этих письмах папа предлагал им точно выполнять то, что предпишет им легат. Главной целью его миссии было продолжение с новой силой войны против альбигойцев, поддержание рвения миссионеров, проповедовавших против ересей, проверка примирения с Церковью обращенных еретиков и наказание упорствующих. Правдоподобно, что легат был согласен с св. Домиником относительно посылки в эти провинции монахов его ордена и что он одобрил решение основателя ордена самому приехать в Рим для ходатайства пред папой о даровании этим монахам власти уполномоченных инквизиторов и о рекомендации их епископам и королям.

V. Брат Эрнандо де Кастильо, правдивый историк происхождения и основания монастырей ордена св. Доминика, приводит письма папы Гонория св. Фердинанду,[241] королю Кастилии[242] и Леона.[243] Райнальди, продолжатель Церковной летописи Барония, включил в них бреве, направленное Гонорием 8 декабря 1219 года ко всем христианским епископам. Папа очень горячо рекомендует им братьев проповедников, вспоминая важные заслуги, оказанные ими католической вере, и обязывает епископов помогать им всей своей властью, чтобы они могли выполнить поручение, для которого посланы. Этот документ еще не доказывает, что они были апостолическими инквизиторами. Однако возможно, что папа их облек полномочиями посредством особого бреве, так как мы видим четыре года спустя, что монахи, проповедовавшие в Ломбардии, имели подобное бреве.

VI. Св. Доминик, бывший тогда в Риме, основал уже второй орден, для женщин: они должны были вести в уединении религиозную жизнь и молить Бога о торжестве католической веры и об истреблении ересей. Св. Доминик установил в Риме еще третий орден, для светских лиц, живших в миру. Он предписал всем его членам обязанность молиться о том же, помогать, поскольку это для них возможно, проповедникам против ереси и преследовать еретиков. Этот третий орден обозначался иногда названием третьего ордена покаяния, но чаще назывался милицией Христа, потому что его члены боролись с еретиками и помогали инквизиторам исполнять их обязанности. На них смотрели как на членов семьи инквизиции, и поэтому они носили имя близких (famihares). Эта ассоциация породила впоследствии другую, известную под именем Конгрегации Св. Петра-мученика. Она была одобрена Гонорием; его преемник Григорий IX ее утвердил. Ввиду того, что она была учреждена св. Домиником в 1219 году (время, когда его монахи разошлись по разным местам для проповеди), правдоподобно, что доминиканские монахи имели уже характер инквизиторов.[244]

VII. Гонорий декретировал устав против еретиков, который получил силу гражданского закона через императора Фридриха II[245] в день его коронации, то есть 22 ноября 1221 года. Это историческое событие подробно передано продолжателем Барония.[246] В том же году папа послал в Нарбоннскую Галлию, в качестве нового легата, Конрада, епископа Порто,[247] для дел инквизиции и войны против альбигойцев. Именно тогда решили основать в этой стране новый рыцарский орден, назначенный для преследования еретиков, по образцу ордена тамплиеров (храмовников),[248] под названием милиции Христа. Гонорий дал свое одобрение этому проекту и приказал выбрать один из монашеских уставов для основания религиозного ордена.[249] По-видимому, именно этому ордену милиции Христа папа Григорий IX[250] написал поздравительное письмо за рвение, оказанное им в помощи епископам и инквизиторам, и употребление полученного ими вооружения в защиту католической религии и для преследования гибели ее врагов.[251] Эта ассоциация почти тотчас же слилась с милицией Христа третьего ордена св. Доминика и с ассоциацией «близких» к инквизиции.

VIII. В 1224 году инквизиция существовала уже в Италии под ведением доминиканских монахов. Это подтверждается узаконением Фридриха II, опубликованным в Падуе[252] против еретиков 22 февраля двенадцатого индикта, что соответствует указанному выше году. Закон этого императора гласил, что еретики, осужденные Церковью и преданные ею светскому правосудию, будут наказаны соответственно их преступлению; если боязнь казни приведет кого-либо из них к воссоединению с Церковью, он будет подвергнут канонической епитимий и заключен пожизненно в тюрьму; если в какой-либо части империи окажутся еретики, учрежденные папой инквизиторы или ревностные к вере католики могут требовать от судей хватать их и сажать в тюрьму до тех пор, пока, после отлучения от Церкви, они не будут осуждены и казнены; поддерживающие их или покровительствующие им подвергнутся той же казни; еретики, вернувшиеся в лоно Церкви, обязуются отправляться на розыски виновных, пока их не обнаружат; произнесший отречение от ереси в смертный час и затем вторично впавший в нее по выздоровлении одинаково будет подвергнут смертной казни; преступление оскорбления Божия величества сильнее преступления оскорбления величества человеческого; так как Бог наказывает детей за грехи отцов, чтобы научить их не подражать своим родителям, то и дети еретиков, до второго поколения, будут объявлены неправоспособными к занятию общественной должности и пользованию почетом, исключая детей, сделавших донос на своих отцов, которые в силу этого должны считаться невинными. «Мы хотим также, — прибавляет император, — чтобы все знали, что мы взяли под свое особое покровительство монахов ордена проповедников, посланных в наши владения для защиты веры против еретиков, также и тех, кто будет им помогать в суде над виновными, будут ли эти монахи жить в одном из городов нашей империи, или переходить из одного города в другой, или сочтут нужным возвращаться на прежнее место; и мы повелеваем, чтобы все наши подданные оказывали им помощь и содействие. Поэтому мы желаем, чтоб их принимали всюду с благорасположением и охраняли от покушений, которые еретики могли бы против них совершить; чтобы та помощь, в которой они нуждаются для выполнения своего дела в миссии, порученной им ради веры, была им оказана нашими подданными, которые должны арестовывать еретиков, когда они будут указаны в местах их жительства, и держать их в надежных тюрьмах до тех пор, пока они, осужденные церковным трибуналом, не подвергнутся заслуженному наказанию. Делать это надо в убеждении, что содействием этим монахам в освобождении империи от заразы новой установившейся в ней ереси совершается служба Богу и польза государству».[253]

IX. Усилия инквизиции в Нарбоннской Галлии не имели еще достаточного успеха, на который рассчитывал папа, потому что военные события не всегда были благоприятны для крестоносцев. Гонорий, приписывая это небрежности кардинала Конрада, отозвал его и послал на его место Романа, кардинала-диакона церкви Св. Ангела.[254] Новый легат должен был отправиться в провинции Тарантеса,[255] Безансон,[256] Амбрен, Экс, Арль и Вьенна. Это новое распоряжение Гонория относится к 1225 году. Настояния нового легата заставили Людовика VIII, короля Франции, решиться стать во главе армии крестоносцев, чтобы выступить против графов Тулузы, Фуа, Безье, Беарна,[257] Каркассона и против многих других сеньоров, поддерживавших альбигойцев. Между тем дела не подвигались: Людовик умер 8 ноября того же года, и папа последовал за ним 18 марта 1227 года, раньше, чем успел дать прочную форму и устав для судебного порядка нового трибунала инквизиции, который вводился во Франции.[258]

Статья пятая ЗАКРЕПЛЕНИЕ ГРИГОРИЕМ IX УЧРЕЖДЕНИЯ ИНКВИЗИЦИИ В ФОРМЕ ТРИБУНАЛА И ДАННЫЙ ИМ ЕЙ УСТАВ

I. Григорий IX вступил на первосвященнический трон 13 марта 1227 года. Он с таким старанием занялся инквизицией, что успел дать ей прочную форму. Он был горячим покровителем св. Доминика Гусмана и близким другом св. Франциска Ассизского.[259] Поэтому не следует удивляться, что он сохранил за доминиканскими монахами функции инквизиторов и поручил их также францисканцам, посылая их в те провинции, где не было доминиканцев, и приобщая их к работам последних во многих провинциях, где они утвердились.

II. Кардинал Роман имел во Франции больше успеха, чем предшествующие ему легаты. Государи, истощенные двадцатилетней войной и боявшиеся полного разорения своих государств, мечтали об окончании бедствий, постигших их народы. Такое настроение и вступление на престол Франции Людовика IX,[260] под регентством королевы Бланки,[261] воодушевленной величайшим рвением к религии, изменили в корне положение дела.

III. Граф Тулузы, Раймонд VII,[262] решил окончить войну, которую он вел в пользу альбигойцев. После смерти своего отца, начавшего ее, он примирился с св. Людовиком и с Церковью на Нарбоннском соборе, возглавляемом архиепископом этой митрополии, преемником Арно, Пьером Амьеном, в присутствии папского легата. Раймонд, между прочим, обещал изгнать из своих владений всех еретиков, которые откажутся вернуться в лоно Церкви.[263]

IV. В 1229 году в Тулузе состоялся новый собор, на котором присутствовали граф Раймонд, архиепископы Нарбонны, Бордо, Оша, много епископов и депутаты Тулузы и многих других городов. На нем установили с посланным папой способ поведения по отношению к еретикам. Принятые там меры в сущности были те же, что и постановленные на Веронском и Латеранском соборах. Я отмечу лишь меру, которая поручала епископам в каждом приходе их епархии назначить одного, двух или нескольких священников и клятвенно обязать их производить исправные и частые розыски еретиков, в какие бы места они ни скрылись, арестовывать их, принимать все необходимые предосторожности, чтобы помешать их побегу, и извещать епископа и местного сеньора или губернатора об их аресте. Это распоряжение гласит также, что никто не может быть наказан как еретик иначе, как после объявления его таковым со стороны епископа; еретики, добровольно обратившиеся, не могут оставаться на учительстве в той же стране, потому что они подозреваются в заражении ересью; для улики в уклонении в заблуждение, в которое впали, они будут носить на своих одеждах по кресту на каждой стороне груди; те, кого приведет к обращению страх смерти, будут подвергнуты заключению под юрисдикцией епископа. В каждом приходе будет выставлен список всех жителей; из него все мужчины, достигшие четырнадцатилетнего возраста, и женщины, достигшие двенадцатилетнего возраста, дадут под присягой обещание исповедовать католическую веру, проклинать ересь, какого бы рода она ни была, и преследовать еретиков. Они будут обязаны возобновлять эту присягу через два года; отказавшиеся это сделать будут заподозрены в ереси. Все жители, внесенные в список, должны являться к исповеди в своих приходах трижды в год — на Рождество, Пасху и Троицын день; отсутствующий будет равным образом состоять на подозрении в религиозном заблуждении. Наконец, запрещается светским лицам чтение Священного Писания на народном языке. Я встречаю подобное запрещение в истории Церкви в первый раз.[264]

V. Кардинала Романа в его обязанностях легата сменил епископ Турне[265] Вальтер. В 1233 году он собрал в Мелене собор, на котором присутствовали граф Тулузы и архиепископ Нарбонны со своими викариями.[266] На этом соборе было постановлено относительно преследования еретиков несколько канонов, схожих с предшествовавшими. В особенности же на нем было предписано, чтобы все бароны, рыцари, коменданты городов и прочие вассалы графа были принуждены принять все необходимые меры для розыска, ареста и наказания еретиков; чтобы каждый город, где окажутся еретики, платил доносчику, способствовавшему их аресту, марку серебра за каждого; чтобы все дома, служившие им убежищем, были снесены с лица земли, подобно тем, где они проповедовали, и чтоб имущества владельцев этих домов были конфискованы; чтобы выжигали все пещеры, где можно было предполагать их убежище; чтобы вся собственность еретиков была секвестрована, без права для их детей требовать хотя бы самую малую долю; чтобы их пособники, укрыватели и защитники присуждались к тому же наказанию; чтобы каждый подозреваемый в ереси житель был обязан исповедовать свою веру, дав под присягой обещание говорить правду, под страхом быть наказанным как еретик; чтобы примиренные с Церковью носили два креста на груди таким способом, чтоб все могли их видеть; чтоб они были лишены всего своего имущества или подвергались другим наказаниям, если откажутся считаться с этим распоряжением: конфискация должна включать и то имущество, которое было бы обманным образом продано с целью сокрытия его от действия закона; все те, кто после отлучения от Церкви по истечении года не будут ходатайствовать об отпущении, будут принуждаться к тому секвестром, налагаемым на их имущество.[267]

VI. В том же году легат провел другой собор в Безье. Здесь он заставил издать новый регламент о розыске и преследовании еретиков, который был разделен на несколько статей, подобных прежним. Приказывалось каждому арестовывать еретиков; священникам повелевалось, под страхом присуждения их самих к потере их церковных доходов, после однократного предупреждения составить список всех тех из их прихожан, которые подозревались в ереси, и заставлять их каждое воскресенье и праздник присутствовать при церковной службе. Другая статья обязывала примиренных с Церковью еретиков носить два креста на верхней одежде, один на груди, другой на плече; они должны быть сделаны из желтого сукна, иметь три пальца в ширину, две с половиной ладони в вышину и две ладони в поперечнике; если одежда с капюшоном, то на нем тоже должен быть крест. Не сообразующиеся с этими статьями должны считаться еретиками-рецидивистами и быть лишены своего имущества.[268]

VII. В то время как это происходило во Франции, альбигойская ересь проникла в самую столицу католического мира. Если бы мнения, получившие начало в IV веке, в эпоху обращения в христианство Константина,[269] не приобретали от столетия к столетию новой силы, дойдя до того, что они открыли в Евангелии достаточные основания для наказания еретиков смертью, то можно думать, что Григорий IX, видя, что крайние средства, применяемые против еретиков, не имеют большого действия, отказался бы от системы принятых им репрессий. Хотя их упорное применение погубило несколько тысяч еретиков на кострах Франции и Италии, он не только не добился того, что предполагал, но эти еретики, как бы желая сделать вызов его авторитету, принесли свои ошибочные доктрины в сердце его столицы и доказывали этим дерзновенным поведением, как мало они были чувствительны к церковным анафемам и угрозам страшных мучений, которые Григорий мог применить против них как глава Церкви и как светский государь Рима. К несчастию, умы были подавлены предрассудками и неспособны видеть вещи с истинной точки зрения. Поэтому Григорий IX, далекий от изменения системы и принятия за правило духа благоволения кротости, отличавшего первые три века христианства, в 1231 году разразился против еретиков буллой, начало которой его духовник, доминиканец св. Раймонд де Пеньяфорте,[270] включил в главу «Отлучаем» (Excommunicamus) в отделе о еретиках (de hereticis) сборника декреталий этого папы; остальная часть была переписана Райнальдом вместе со статутами правителей Рима, утвержденными Григорием IX.

VIII. В этой булле папа отлучал от Церкви всех еретиков, в особенности те их разряды, которые были в ней обозначены. Он приказывал, чтобы осужденные предавались в руки светских судей для получения справедливого наказания за их преступление, после лишения сана, если они находились в церковном звании; чтобы просивший об обращении подвергался епитимье и наказанию пожизненным заключением; чтобы принявшие их учение были считаемы еретиками; чтобы жители, которые приняли бы их в свои дома, покровительствовали им и защищали их, были отлучены от Церкви и объявлены бесчестными и лишенными права занимать общественную должность, голосовать, давать показания на суде, делать завещание, принимать участие в каком-либо наследстве, предъявлять пред судом какой-либо иск, если после их отлучения они будут пренебрегать просьбой о примирении с католической Церковью. Булла гласила также, что, если виновные были судьями, никакой процесс не должен был вестись в их суде и вынесенные ими решения должны считаться недействительными; если они были адвокатами, им не должно позволять выступать с защитой на суде; если они были нотариусами, их акты не должны иметь никакой силы; если они были священниками, они должны быть лишены своего сана и своих церковных доходов. Лица, не избегающие иметь дела с этими отлученными, должны быть сами присуждены к отлучению и подвергнуться другим наказаниям; заподозренные в ереси, если не поспешат рассеять этого подозрения путем канонического испытания или каким-нибудь иным способом, соответствующим их званию и причинам подозрения, должны быть отлучены от Церкви и признаны еретиками, если в течение года не удовлетворят требованиям Церкви; было запрещено принимать их заявления и апелляции; ни нотариусы, ни адвокаты не могли им оказывать содействия ни в какой сделке, ни в каком процессе, под страхом вечного интердикта; священникам было запрещено допускать их к участию в таинствах, получать от них милостыню и приношения; то же запрещение по отношению к этой последней статье было сделано иоаннитам,[271] тамплиерам (храмовникам) и другим монашеским орденам.[272] Кто не будет сообразоваться с этим запрещением, должен быть лишен своего звания и мог быть восстановлен в нем лишь с разрешения святого престола. Кто предоставлял этим преступникам церковное погребение, тот подвергался каре отлучения, от коего он мог избавиться, только вырыв из земли их трупы своими собственными руками, причем это место навсегда переставало служить местом погребения христиан. Никто из мирян не может рассуждать о предметах веры ни публично, ни в частной беседе, под страхом быть отлученным от Церкви. Знающий, что где-нибудь находятся еретики или лица, устраивающие тайные собрания, или образ жизни которых отличается от других, обязывался довести об этом до сведения своего духовника или кого-нибудь другого, кто об этом сообщил бы епископу, а в случае недонесения он сам подвергался анафеме. Наконец, дети еретиков и тех, кто их укрывал и защищал, не могли быть допускаемы ни к какой должности, ни пользоваться никакими доходными местами до второго поколения, под страхом аннулирования всего того, что было бы противно этой мере.[273]

IX. Сенатор Аннибал и другие члены управления Рима с целью содействовать папе, их светскому государю, во исполнение постановленных им мероприятий издали разные муниципальные законы о розыске и наказании еретиков. Они были почти те же, что и узаконения императора Фридриха II. Замечу, что один из этих законов обязывал римского сенатора приказывать хватать находящихся в городе еретиков, в особенности тех, кто будет обнаружен инквизиторами святого престола или иными католиками, держать их в тюрьме до их осуждения Церковью и казнить их через неделю после осуждения. Тот же закон предоставлял треть имущества преступника доносчику, другую треть сенатору-судье, а третья часть должна была поступить на расходы по ремонту стен Рима. В этом кодексе римского муниципального правосудия было сказано также, что дома, служившие местом тайных сборищ еретиков, будут снесены с лица земли навсегда; точно так же и дома тех жителей, которые получили от еретиков рукоположение. Знающий сторонников ереси и не донесший на них присуждался к штрафу в двадцать ливров; если он был не в состоянии их уплатить, он подвергался проскрипции до тех пор, пока не удовлетворит требованию закона. Если кто-либо покровительствовал, защищал или укрывал еретиков, то лишался третьей части своего имущества, которая поступала на те же муниципальные нужды; если эта кара оказывалась недостаточною для обращения еретиков к вере, они должны были изгоняться из Рима навсегда. Выбранный сенатором перед вступлением в свою должность должен был дать под присягой обещание соблюдать и выполнять все законы, направленные против ереси; если он отказывался подчиниться этому условию, все документы, подписанные им как сенатором, вследствие его отказа теряли свою силу и никто не был обязан ему повиноваться, даже после присяги на подчинение ему и верность; если же, взяв на себя указанное обязательство, он изменил бы ему, с ним следовало поступать как с клятвопреступником, он должен был заплатить двести марок (которые шли на те же расходы, что и другие штрафные деньги) и объявлялся неспособным занимать какую-либо общественную должность. Судьи св. Мартины[274] должны были наблюдать за исполнением этих постановлений, которые включались в их акты; и ни одно из этих разных наказаний не могло быть отменено, ни в силу народного голосования, ни единогласно народом, ни при каком-либо другом обстоятельстве.

X. Григорий IX послал узаконения римского управления вместе с теми, которые он издал сам, архиепископу Миланскому[275] с тем, чтобы тот приказал строго исполнять их в своей епархии, в епархиях своих викариев и в некоторых других частях Цизальпинской Галлии,[276] где ересь сделала уже внушающие тревогу успехи.[277] Это мероприятие папы заставило императора Фридриха II возобновить узаконения, которые он опубликовал в 1224 году против еретиков, и в частности закон против богохульников, присуждавший всех без различия еретиков к сожжению или отрезанию языка, если бы епископы нашли уместным даровать им эту милость, для того чтобы им было невозможно в будущем порочить святое имя Божие. Император написал об этом папе и известил его, что еретические учения проникли в Неаполь[278] и Сицилию,[279] что он решил преследовать их с величайшей строгостью и что множество виновных попало уже в руки правосудия. Действительно, он послал в Неаполь архиепископа Регина с подобным поручением, и многие из еретиков были обнаружены и казнены.[280]

XI. Такова была форма, которую инквизиция приняла уже во Франции и Италии, когда Григорий IX ввел ее в Испании. Я прослежу ее в различных частях этого королевства, потому что она является главным предметом взятого мною на себя труда и предпринятых исследований.

Глава III О ПРЕЖНЕЙ ИНКВИЗИЦИИ В ИСПАНИИ

Статья первая УЧРЕЖДЕНИЕ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА В ИСПАНИИ ПАПОЙ ГРИГОРИЕМ IX

I. В 1233 году французская инквизиция получила устойчивую форму, данную ей св. Людовиком на основании определений соборов в Тулузе, Нарбонне и Безье. В это время Испания, не считая магометанских государств, была разделена на четыре христианских королевства: Кастилию, Наварру,[281] Арагон[282] и Португалию.[283] Кастилия находилась под властью св. Фердинанда, который не замедлил присоединить к ней королевства Севилья,[284] Кордова[285] и Хаэна. Хайме I[286] правил Арагоном. Этот государь вскоре оказался владыкой королевства Валенсия[287] и Майорка.[288] Наварра подчинялась Санчо VIII,[289] который в следующем году умер, оставив свою корону Теобальду I,[290] графу Шампаньи[291] и Бри,[292] Санчо II[293] царствовал в Португалии.

II. В этих четырех католических королевствах Испании находились доминиканские монастыри со времени учреждения этого ордена; поэтому, вероятно, там была учреждена инквизиция, как уверяют в этом многие авторы, между прочим, монах Педро Монтэйро.[294] Между тем ни один подлинный документ не подтверждает ее существования в этих государствах до 1232 года, когда папа Григорий IX обратился к архиепископу Таррагоны дому Эспараго и к его викариям с буллой от 26 мая, в которой, после пышного вступления, извещает их, что до него дошли сведения о проникновении ереси во многие города их епархий. Он увещевает их, чтобы они противодействовали ее успехам, самолично разыскивая еретиков и распространителей ереси или приказывая это делать монахам-проповедникам[295] и другим лицам, согласно тому, как он уже повелел в 1231 году в своей булле против еретиков и их сообщников. Извлечение из этого документа мы видели в предшествующей главе. Папа прибавляет: если какой-либо еретик захочет вернуться в лоно Церкви, можно ему дать отпущение согласно формам, предписанным канонами, после наложения на него обычной епитимьи. Но он усиленно советует не оказывать этой милости иначе, как уверившись в искренности обращения виновных способами, диктуемыми благоразумием и согласными со всеми постановлениями на этот счет, дабы избегнуть скандала вторичного отпадения.

III. Автор Истории португальской инквизиции утверждает, что архиепископ Таррагоны сообщил полученное им папское бреве брату Суэро Гомесу, первому провинциалу[296] испанских доминиканцев, уроженцу Португалии, одному из первых учеников св. Доминика, поручая ему определить монахов своего ордена, которых он сочтет наиболее подходящими для исполнения обязанностей уполномоченных папою инквизиторов и поставить их именем Его Святейшества. Утверждение этого историка не основано ни на каком свидетельстве; однако я далек от того, чтобы оспаривать его истинность, Суэро умер 7 апреля 1233 года, и архиепископ обратился к брату Хилю Родригесу де Вальядаресу, который его сменил и функции которого простирались на четыре христианских королевства полуострова вследствие небольшого числа монастырей его ордена, тогда существовавших. Он послал папскую буллу также дому Бельтрандо, епископу Лериды, который приказал ее исполнить в своей епархии, где была основана первая испанская инквизиция.[297]

IV. 8 ноября 1235 года Григорий IX возобновил и сделал общим для всего христианства узаконение, изданное им в 1231 году против римских еретиков. Видя, что доминиканцы справляются успешно с порученной им обязанностью, он доверил им исполнение своей буллы, выпустив 20 мая 1233 года бреве с поручением приору и монахам-доминиканцам Ломбардской провинции. Этот документ находится в Собрании соборов.[298]

V. По смерти архиепископа Эспараго его заместил дом Гильерме Монгриу. Не зная, как держаться в отношении некоторых пунктов последней папской буллы, он запросил римскую курию. Григорий IX ему ответил 30 апреля 1235 года, послав при этом для руководства инквизиторов примечания, которые были редактированы его духовником св. Раймондом де Пеньяфорте, испанцем, доминиканским монахом.[299] Новому архиепископу было предложено доставить их инквизиторам и с точностью их выполнять.

VI. Гильерме Монгриу с помощью инквизитора доминиканского монаха Педро де Планедиса и епископа Урхеля приступил к исполнению папской буллы против еретиков своей епархии. Это стоило жизни монаху Педро, почитаемому ныне за святого в Урхельском соборе. Архиепископ овладел крепостью Кастельбон, которая принадлежала Гильому Раймонду, графу Форкалькье,[300] сыну Раймонда, графа Форкалькье, и его супруги Тимборозы.[301]

VII. После того как епископ Барселоны, дом Беренгер де Палау, принявший также в свою епархию инквизицию, умер в 1241 году, не успев дать ей правильное устройство, его дело закончил тот, кому было поручено управление вдовствующей епархией.[302]

VIII. В 1242 году дом Педро Альбалате, архиепископ Tapрагоны, преемник дома Гильерме Монгриу, собрал в этом городе поместный собор. На нем определили способ, каким инквизиторы должны были действовать против еретиков, и канонические епитимий, которым примиренные с Церковью должны были подвергаться и которые, несомненно, были гораздо суровее, чем епитимьи теперешней испанской инквизиции. Одна из этих епитимий состояла в том, что примиренный должен был в течение десяти лет каждое воскресенье Великого поста стоять у церковных дверей в одежде кающегося, на которую нашивались два креста из материи отличного от одежды цвета, чтобы все могли их заметить. Было постановлено также, чтобы нераскаянные передавались светскому правосудию для смертной казни.[303]

IX. Папа Иннокентий IV[304] покровительствовал инквизиции и умел ценить услуги, которые ей оказывали доминиканцы. 9 июня 1246 года он отправил генералу и монахам ордена бреве. В нем он позволял генералу и его преемникам не признавать монахов, которые явились бы от святого престола для проповеди крестового похода или для борьбы с ересью; посылать этих инквизиторов куда ему заблагорассудится и заменять их другими по выбору. В случае отказа этих делегатов римской курии доминиканцы были уполномочены принуждать их посредством церковных наказаний. Каждый провинциал мог это делать по отношению к монахам своей провинции.[305]

X. Особое доверие, которое папа оказывал испанским доминиканцам, доказывает бреве от 22 октября 1248 года, адресованное провинциальному приору братьев проповедников королевства и монаху этого ордена св. Раймонду де Пенья-форте. Папа заявляет, что эти монахи особенно отличились в деле обращения еретиков; это заставляет его счесть уместным уполномочить приора и св. Раймонда выбрать и назначить некоторых из их среды в качестве инквизиторов той части Нарбоннской Галлии, которая находится под властью арагонского короля Хаиме I, и обязать их взять за правило своего поведения узаконения папы Григория IX.[306]

XI. 21 июня 1253 года тот же папа отправил доминиканским монахам, инквизиторам Ломбардии и Генуи,[307] новое бреве, распоряжения которого относились также и к инквизиторам Испании. Он им давал власть истолковывать регламенты и права городов таким способом, чтобы считать их недействительными во всех тех случаях, когда они могли бы повредить интересам инквизиции; лишать должностей, почестей и звания тех, кого сочтут достойными этого наказания, и вести судебные дела, не сообщая обвиняемым имен свидетелей. Даруя эти новые привилегии и преимущества, папа повелевал инквизиторам распорядиться, чтобы показания подтверждались свидетелями в присутствии уважаемых особ, дабы не возникало никакого сомнения в их подлинности.[308]

XII. 9 марта 1254 года папа подтвердил свои распоряжения новым бреве. Права инквизиторов получили новое расширение, так как им было позволено лишать почестей, должностей и званий не только еретиков, но и их пособников, сообщников и укрывателей. Бреве гласило также, что свидетельские показания будут иметь силу в судопроизводстве, хотя имена свидетелей и оставались неизвестными.[309]

XIII. 7 апреля того же 1254 года папа адресовал частное бреве приорам доминиканских монастырей Лериды, Барселоны и Перпиньяна,[310] чтобы они, когда того потребует арагонский король Хаиме I, предоставляли ему монахов своего ордена для исполнения обязанностей инквизиторов в тех владениях этого государя, где их еще не было.[311]

XIV. Доминиканцы, назначенные при этом, были, вероятно, брат Педро де Тоненес и брат Педро де Кадирета, так как они произнесли 11 января 1257 года вместе с Арнольдо, епископом Барселоны, окончательное осуждение памяти умершего Раймонда, графа Форкалькье и Урхеля, объявили его еретиком, вновь впавшим в ересь после отречения от ереси при кардинале Пьетро Беневентском, перед епископом Урхеля домом Понсе, и приказали выкопать из земли его кости и лишить их церковного погребения.[312]

В то же время они привели к примирению с церковью его вдову Тимборозу и его сына графа Гильома, которому оставили имущество и суверенитет его отца.[313]

XV. Папа Урбан IV,[314] видя, с каким рвением доминиканцы преследуют еретиков, выпустил бреве, в котором заявлял, что отныне в королевстве не будет иных инквизиторов, кроме доминиканских монахов-проповедников. Он уполномочивал их вытребовать к себе все процессы, начатые каким-либо другим инквизитором, кто бы он ни был, за исключением тех дел, которые должны разбираться епархиальным епископом. В то же время он даровал им власть арестовывать в согласии с епископом не только еретиков, но и их пособников, сообщников и укрывателей; лишать их церковных доходов, если они ими обладают, отлучать их от Церкви и привлекать к суду всех тех, кто воспротивится мерам, которые инквизиция сочтет нужным принять.[315]

XVI. 1 августа того же года[316] Урбан IV предоставил всем провинциалам доминиканцев Испании право назначать двух инквизиторов, смещать их, если ими останутся недовольны, и выбирать на их место других. 4 августа он прибавил к этому праву привилегию, состоящую в том, что инквизиторы не могут быть никем отлучаемы от Церкви или отрешаемы от священнослужения, кроме папы или по специальному апостолическому поручению, и что они могут освобождать друг друга взаимно от всякого рода отлучения.[317] Бреве 28 июля было возобновлено папою Климентом IV[318] 2 октября 1265 года, как это можно видеть у Эймерика.[319]

XVII. Инквизиторы Барселоны Педро Тоненес и Педро де Кадирета во время своего пребывания в этом городе судили Арно, виконта Кастельбона и Серданьи,[320] и его дочь Эрмензинду, графиню Фуа, которая вышла замуж за графа Роже Бернара II. Приговором от 2 ноября 1269 года их присудили обоих — отца и дочь — к бесчестию, как умерших в ереси, и распорядились выкопать их кости из земли, если окажется возможным их распознать на месте общего погребения.[321] Они умерли оба до 1241 года, когда умер Роже, женившийся вторично и оставивший нескольких детей. До какого фанатизма надо дойти, чтобы начать и вести процесс против государей, уже давно умерших, несмотря на опасение, что в убежище мертвых нельзя найти следов их погребения! Но поведение инквизиторов было принято с одобрением и рассматривалось как следствие их ревности по вере. Между тем реальным побуждением была жажда мести, потому что доказано, что в 1237 году инквизиторы Тулузы велели Роже явиться к ним на суд в качестве обвиняемого в ереси. Роже не только отнесся с презрением к этому требованию, но приказал инквизиторам своего графства Фуа лично явиться к нему в качестве его вассалов и подданных. Этот властный поступок заставил непокорных инквизиторов отлучить графа от Церкви, а после его смерти они предали память его бесчестию. Этот акт мести не воспрепятствовал историкам дать Роже имя Великого, которое он сумел заслужить своими военными успехами и своими общественными и личными добродетелями. Инквизиторы Барселоны унаследовали дух инквизиторов Тулузы и Фуа.[322]

Монах Педро де Кадирета был побит камнями, и его считают в Урхельском округе мучеником.[323]

20 июля 1263 года брат Пабло Кристиано из ордена св. Доминика в присутствии короля Хаиме I вел диспут со знаменитым евреем Хероны, раввином Моисеем, а 12 апреля 1265 года с другим евреем того же города в присутствии епископа Арнольдо. Мы имеем сведения об этих двух происшествиях в письме короля от 29 августа того же года, адресованном всем евреям королевства, в котором он им приказывает уплатить издержки, сделанные братом Пабло во время его путешествия, за счет государственных податей, которые они должны внести в этом году, и быть спокойными относительно спора, который с ними вели об их книгах именно для того, чтобы дать им возможность узнать истину.[324]

XVIII. 27 января 1267 года папа Климент IV утвердил за провинциалом Испании дарованное его предшественником право назначать инквизиторов и дозволил в его отсутствии делать то же его наместнику.[325]

Причина этого, без сомнения, заключалась в следующем: так как на четыре королевства Испании была только одна провинция доминиканцев, то, естественно, каждый государь обязывал провинциала иметь в его государстве наместника, способного быть его представителем в тех случаях, когда сам приор бывал обязан переезжать из одного королевства в другое.

XIX. Короли Арагона продолжали покровительствовать инквизиции, и Хаиме II[326] 22 апреля 1292 года объявил королевский указ, которым предписывалось всем еретикам, к какой бы секте они ни принадлежали, покинуть его владения, а всем судебным трибуналам — оказывать полную поддержку доминиканским монахам — апостолическим инквизиторам: сажать в тюрьму тех, на которых ими будет указано; исполнять приговоры, выносимые этими монахами; устранять все препятствия, которые могли бы повредить свободному исполнению их функций, и облегчать их путешествия, доставляя им лошадей и необходимые съестные припасы.[327] Ненависть, которую в первый век инквизиции повсюду внушало ремесло инквизиторов, была причиной смерти множества монахов-доминиканцев и некоторых францисканцев. В хрониках этих двух орденов находятся их имена, название их родины и обозначение места и времени их насильственной смерти, которая им стяжала честь мученичества. Однако я замечу, что из них лишь св. Петр Веронский был канонизован папами после смерти, последовавшей в 1252 году, хотя брат Пенсе д'Эспира, отравленный в 1242 году, является объектом культа, принятого в каталонском Урхеле, точно так же, как и брат Педро де Кадирета, побитый камнями в 1277 году.[328]

XX. Инквизиция не замедлила проникнуть также в На-варрское королевство, потому что известно, что 23 апреля 1238 года Григорий IX назначил там инквизиторами настоятеля францисканского монастыря Памплоны и брата Педро де Леодегариа, доминиканского монаха.[329]

XXI. Как кажется, папа вознамерился ввести инквизицию в Кастилию посредством бреве, выпущенного в 1236 году и адресованного епископу Пален сии.[330] Дом Лука из Туи сообщает, что св. Фердинанд III носил лично дрова, назначенные для сожжения еретиков.[331] До такой степени общий дух этого века извратил наиболее чистые евангельские мысли у людей выдающегося благочестия, каковы святые короли Фердинанд кастильский и Людовик IX французский. Эти государи, являвшиеся честью трона и религии, повелевали эти поступки, увлекаемые избытком своей добродетели и горячею ревностью по вере.

XXII. Мы не знаем ничего верного о происходившем тогда в Португалии; по-видимому, в течение XIII века там не было постоянной инквизиции, кроме епархий Таррагоны, Барселоны, Урхеля, Лериды и Хероны, которые были смежны с Южной Францией, где это учреждение было во всей своей силе.

Статья вторая УСПЕХИ ПРЕЖНЕЙ ИСПАНСКОЙ ИНКВИЗИЦИИ В ТЕЧЕНИЕ XIV ВЕКА

I. Когда доминиканские монастыри в Испании размножились, главный капитул ордена издал в 1301 году указ о разделении их на две провинции: первая в честь имени и загробной памяти будет называться Испанской провинцией и будет заключать Кастилию и Португалию; вторая получит название Арагонской и будет составлена из королевств Валенсия, Каталония, Руссильон,[332] Серданья, Майорка, Минорка[333] и Ивиса.[334] Эрнандо де Кастильо говорит, что наименование Испании было дано преимущественно Кастилии из уважения к памяти святого первоначальника инквизиции Доминика де Гусмана, родившегося в Калеруэге, в епархии Осмы в Кастилии. Этот автор не говорит, к какой провинции принадлежала Наварра; но мы узнаем от Монтэйро, что она зависела от Арагонской провинции.[335]

II. Небесполезно было решить, какой из двух провинций будет принадлежать имя и достоинство Испанской провинции, потому что обозначавшийся этим именем провинциал до того времени обладал множеством апостолических и королевских привилегий, и надо было знать, на чью долю выпадет это могущество. Одним из этих прав была власть испанского провинциала назначать монахов своего ордена на должность инквизиторов. Этой должности настойчиво домогались, несмотря на множество инквизиторов, убитых при исполнении своих обязанностей, так как эта опасность компенсировалась очень широкой властью, которою они пользовались, тем уважением, которым они были окружены, а также теми привилегиями, которые были присвоены их должности, и тем вниманием, которое оказывали их личности государи, епископы и должностные лица. Такое отношение к ним было основано на многих папских бреве и некоторых королевских указах, опубликованных Эймериком и Франсиско Пеньей, его комментатором.

III. Таким образом, право назначать апостолических инквизиторов, которые должны быть отправляемы в провинции, было присвоено или, вернее, сохранено именно за провинциалом доминиканцев Кастилии, которому было дано имя провинциала Испании. Тем не менее провинциал Арагона также претендовал на право назначения инквизиторов в города своей провинции; надо признать, что его претензия имела основание, потому что бреве папы Иннокентия IV от 9 июня 1246 года, о котором я говорил в предыдущей статье, даровав генералу ордена доминиканцев власть назначать инквизиторов, удалять и даже устранять тех, которые назначены папой, прибавляет, что то же право принадлежит провинциалам и что они могут пользоваться им в своих провинциях.

IV. В 1302 году брат Бернардо был инквизитором Арагонской провинции; он был назначен братом Ромео Алеманом, последним провинциалом всей Испании. В 1267 году папа Климент IV объявил, что должность инквизитора не прекращается со смертью того, кто его назначил,[336] вследствие чего Бернардо в этом году справил несколько аутодафе, приведя к примирению с церковью многих еретиков и передав других в руки светского правосудия.[337]

V. В 1304 году монах Доминго Перегрино, инквизитор Арагона и Валенсии, приказал устроить другое аутодафе; опираясь на власть короля Хаиме II, он изгнал из владений этого государя тех, которых не счел удобным предать в руки светского правосудия.[338]

VI. В 1308 году папа Климент V[339] предписал арагонскому королю и инквизиторам-доминиканцам арестовать как заподозренных в ереси рыцарей-тамплиеров этого королевства, которые до того не подвергались преследованию; завладеть их имуществом и удержать его в пользу святого престола. В силу этого брат Хуан Лотеро, главный инквизитор Арагона, и брат Гильерме, духовник короля, 3 декабря того же года решили собрать тамплиеров в монастыре Валенсии для рассмотрения их веры и поведения.[340]

VII. Занялись также и в Кастилии розыском тамплиеров согласно распоряжениям, данным архиепископами Толедо и Сант-Яго[341] и братом Эймериком, монахом ордена св. Доминика. Эта мера была указана Климентом V, который 31 июля 1308 года дал им на этот предмет особое поручение, как это утверждает в своих исторических рассуждениях о тамплиерах граф Кампоманес, хотя Парамо и другие авторы писали, что инквизиторы не принимали в этом деле никакого участия.

VIII. 30 декабря 1308 года тот же папа писал португальскому королю, предлагая ему принять по отношению к тамплиерам те же меры, если в его владениях имеются такие рыцари, которые еще не арестованы.[342]

IX. В 1314 году в Арагонском королевстве открыли других еретиков; брат Бернардо Пуигсеркос, главный инквизитор этого королевства, присудил многих из них к изгнанию, а прочие были сожжены.[343] Между тем он примирил с церковью ересиарха брата Бонато, а также некоего Педро д'Олерио, учившего ереси, и, кроме того, множество соблазненных ими лиц, которые потом отреклись от ереси.[344]

X. Брат Арнольдо Бургете, исполнявший должность главного инквизитора в королевстве, приказал арестовать и предать королевскому правосудию для сожжения как вновь впавшего в ересь Педро Дурандо де Бальдах; эта казнь происходила в присутствии короля Хаиме, его двух сыновей и двух епископов 12 июля 1325 года.[345]

XI. В 1334 году главный инквизитор брат Гильерме де Коста велел осудить и предать сожжению вновь впавшего в ересь несчастного брата Бонато и примирил с Церковью большое число тех, которые, по его мнению, были совращены этим монахом.[346]

XII. В 1350 году брат Николас Росельи (достигший впоследствии звания кардинала) был главным инквизитором Арагона. Он осведомил папу о распространявшейся вредной доктрине относительно реального присутствия тела Христова в причастии и добился ее осуждения. Он обнаружил в Валенсии нескольких еретиков, называемых бегардами,[347] имевших во главе Иакова Юста. Росельи приказал их судить и справил аутодафе, где эти еретики были примирены с Церковью. Иаков был приговорен к вечному заключению; в силу этого суда вырыли из земли для предания их пламени кости трех еретиков, которые умерли нераскаянными и упорствующими.[348]

XIII. По-видимому, провинциалы Кастилии с неудовольствием смотрели на назначение инквизиторов провинциалом Арагона, потому что последний жаловался Клименту VI,[349] который 10 апреля 1351 года направил к Росельи бреве, коим он утверждал навсегда за провинциалами Арагона право делать в их провинции все то, что делал провинциал всей Испании до разделения ее территории относительно назначения инквизиторов и всего, что из этого вытекало.[350]

XIV. В 1352 году Росельи обнаружил в Каталонии несколько еретиков и приказал казнить их.[351]

XV. В 1356 году инквизиторы брат Николай Эймерик и брат Хуан Гомир арестовали и присудили к разным епитимьям многих жителей Арагона и Валенсии; второй приказал казнить знаменитого еретика из города Эмпуриаса[352] по имени Раймонд Кастельи.

XVI. В том же году Росельи был возведен в достоинство кардинала, и Иннокентий VI[353] сделал его преемником брата Николая Эймерика, который вскоре допустил к примирению с Церковью калабрийского еретика по имени Николай, наложив на него епитимью пожизненного ношения санбенито; обнаружив вскоре, что его отречение от ереси было лишь притворно, он велел 30 мая 1357 года сжечь его живьем, после снятия сана.[354]

XVII. В 1359 году Бартоломео Генуэзец проповедовал и писал, что в 1360 году, в Пятидесятницу, появится Антихрист, что совершение церковных таинств прекратится, что католическое вероисповедание прервется и что те, кто присоединится к этому врагу Бога, больше не могут ни обратиться, ни надеяться на прощение. Ввиду того, что его учение соблазнило множество лиц, он был арестован, раскаялся и был примирен с Церковью Эймериком, который приказал сжечь все его книги.[355]

XVIII. Брат Бернардо Эрменголо, инквизитор Валенсии, устроил в 1360 году аутодафе в этом городе. Он разобрал очень большое количество процессов. Многие обвиняемые были примирены с церковью, выполнив назначенные им епитимьи. Большое число других было изгнано из королевства, а некоторые преданы в руки светского правосудия, которое приказало их сжечь.[356]

XIX. Главный инквизитор Николай Эймерик составил сочинение под заглавием Руководство для инквизиторов («Directorium inquisitorum»), для пользования членов первой инквизиции. Он соединил в одном томе гражданские законы Кодекса Юстиниана, касающиеся еретиков, и все папские повеления из свода канонического права, помещенные в Сексте,[357] в Клементинах[358] и в Экстравагантах[359] всех разрядов, с толкованиями, которые были опубликованы до того времени. В этом руководстве он с достаточной ясностью разбирает все возникавшие вопросы о способе суда и наказания еретиков и кончает свою книгу примерами тех случаев, которые могут представиться инквизиции. В 1578 году это сочинение попечением Франсиско Пеньи было переиздано с комментариями и посвящено папе Григорию XIII.[360] В 1587 году появилось новое издание его в самом Риме.

XX. В вопросе 46 второй части этого сочинения (где идет дело о том, могут ли подвергаться суду инквизиции не получившие крещения) автор рассказывает, что епископ Барселоны и он сам заключили в тюрьму святой инквизиции одного иудействующего, по имени Астручо де Пиера, за то, что тот, желая оправдаться в совершении особого культа демонам и в вызывании их, утверждал, что и то и другое принадлежит им не меньше, чем самому Богу. Когда светская власть хотела воспротивиться этому посягательству инквизиторов и освободить узника, он был путем секвестра передан в руки епископа Лериды. На запрос об этом папа Григорий XI,[361] через кардиналов Гвидо, епископа Порто, и Эгидия, епископа Тускулума,[362] приказал 10 апреля 1371 года епископу Лериды передать заключенного в распоряжение епископа Барселоны и инквизитора. Означенные лица примирили с Церковью виновного, который произнес отречение от ереси 1 января 1372 года в Барселонском соборе и был тотчас же присужден к вечному заточению.

XXI. Эймерик в течение всей своей жизни исполнял должность главного инквизитора королевств арагонской короны. В качестве доминиканского провинциала он назначил особых инквизиторов в Арагон, Каталонию, Валенсию, Майорку и графства Руссильон и Серданью. В его Руководстве для инквизиторов находятся наибольшие подробности относительно судебных приговоров, произнесенных им самим или другими арагонскими инквизиторами.

XXII. Мы не знаем, пользовался ли своим правом главного инквизитора и назначал ли особых инквизиторов провинциал Кастилии, которому было дано звание провинциала Испании, потому что мы не нашли ни одного самого незначительного исторического документа, который доказывал бы, что эти провинциалы использовали полномочия, которыми, они должны были обладать в силу бреве Иннокентия IV и его преемников. Быть может, им было нечего делать в кастильских государствах, так как туда ересь не проникала, или потому, что, если время от времени обнаруживали какого-либо еретика, его судили епископы по указаниям канонического права, а государи не считали для этого необходимым прибегать к доминиканским монахам.

XXIII. Одной из вероятных причин такого бездействия кастильских провинциалов было то случайное обстоятельство, что в течение XIV века на место провинциалов призывалось большое число португальцев; действительно, в числе их мы встречаем брата Лопе из Лиссабона,[363] брата Эстевана, брата Лоренсо, брата Гонсало де Кальсаду и брата Висенте. В истории Португалии не находится ни одного акта инквизиторской юрисдикции, совершенного провинциалами в этом королевстве. По-видимому, наоборот, они от нее отказались, потому что папа Григорий XI отправил 17 января 1376 года бреве Агапиту, епископу Лиссабона, в котором он поручает ему, за недостатком инквизитора, назначить, только на этот раз, для исполнения его обязанностей монаха из ордена миноритов[364] св. Франциска Ассизского. Другим бреве от того же дня он жалует этому уполномоченному ежегодную пенсию в двести золотых флоринов из доходов епархий Браги, Лиссабона и нескольких других епархий королевства. Епископ Агапит во исполнение папского приказания назначил брата Мартина Веласкеса.[365]

XXIV. Когда папа Григорий XI умер 27 марта 1378 года, римляне 8 апреля того же года выбрали в преемники ему Урбана VI,[366] но несколько кардиналов собрались вне Рима и 20 сентября избрали другого папу, под именем Климента VII.[367] Это было началом великой западной схизмы, продолжавшейся до избрания Мартина V[368] на Вселенском Констанцском соборе[369] 11 ноября 1417 года или, согласно другим, до 1429 года, когда дом Хиль Муньос, каноник Барселоны (которого избрали папой под именем Климента VIII,[370] отказался от папства. Этот переворот должен был повлиять на положение инквизиции, как и на другие стороны церковной дисциплины. Кастилия признала Климента VII, а Португалия Урбана VI. Орден доминиканцев также разделился: монахи, жившие в монастырях провинций, признававших Урбана, имели одного генерала, а те, которые повиновались Клименту, другого. По этой причине португальские доминиканцы, стоявшие за Урбана, избрали генерального викария, юрисдикцию которого они признали, чтобы освободиться от юрисдикции их кастильского провинциала.

XXV. Урбан VI умер 15 октября 1389 года, и его партия 4 ноября того же года избрала Бонифация IX.[371] Узнав, что в Португалии нет апостолического инквизитора, Бонифаций IX назначил 4 ноября 1394 года на эту должность брата Родриго из Синтры, францисканского монаха, духовника короля Хуана I.[372] 2 декабря того же года он дал полномочия инквизитора королевств Португалия и Альгарвия[373] брату Висенте из Лиссабона, доминиканскому монаху, который должен был исполнять должность инквизитора до тех пор, пока это будет угодно папе; его назначение не сопровождалось ущербом привилегиям, дарованным его ордену и инквизиторам. Наконец 14 июля 1401 года он назначил его главным инквизитором Испании,[374] без сомнения, чтобы в нем иметь лицо по своему выбору для всех стран королевства, которые его признали, точно так же, как имелся один главный инквизитор для Кастилии, Арагона и Наварры, подчиненных тогда Бенедикту XIII, избранному папой в 1393 году, после смерти Климента VII. Таково было положение инквизиции в Испании к концу XIV века.

Статья третья СОСТОЯНИЕ ПРЕЖНЕЙ ИСПАНСКОЙ ИНКВИЗИЦИИ В ТЕЧЕНИЕ XV ВЕКА

I. Неизвестно, существовала ли в начале XV века инквизиция в Кастилии. В самом деле, хотя Бонифаций IX 14 июля 1401 года назначил брата Висенте из Лиссабона главным инквизитором Испанской провинции, а по смерти его своим бреве от 1 февраля 1402 года поручил обязанности главных инквизиторов провинциалам-доминиканцам Испанской провинции, власть его не признавалась в королевствах Кастилии, подчиненных тогда Бенедикту XIII,[375] которого после Констанцского собора не называли иначе, как антипапой Педро де Луноу. Возможно, что, будучи сам арагонцем и видя, что в его стране инквизиция находится в силе, он хотел, чтобы провинциал доминиканцев Кастилии пользовался полномочиями, предоставленными ему бреве Иннокентия IV, если даже и не считал удобным их возобновить.[376]

II. В 1406 году надо было разобрать дело, в котором ризничий прихода Св. Факунда в Сеговии был замешан в дело евреев этого города по случаю похищения освященной гостии.[377] Историю этого дела можно прочесть у Кольменареса.[378] Парамо утверждает, что епископ дом Хуан де Тордесильяс единолично приказал преследовать виновных, получив о том приказ короля Энрико III;[379] но Кольменарес вводит в этот процесс приора[380] доминиканского монастыря Св. Креста в этом городе; он прибавляет, что этот монах получил от еврея чудотворную гостию и осведомил об этом епископа. Видя, что этот еврей обращается к приору, и вспоминая, что доминиканские монахи считались инквизиторами во всем христианском мире, можно думать, что евреи Сеговии признавали инквизитора в лице приора.

III. Булла Бонифация IX от 1402 года не оказала почти никакого действия в Португалии, потому что доминиканские монахи этого королевства во все время схизмы не имели никаких сношений с кастильским провинциалом, будучи подчинены генеральному викарию. Быть может, по этой причине Иоанн XXIII[381] (признанный в этих провинциях) на третий год своего первосвященничества, 1 июня 1412 года, отправил бреве, которым он назначал брата Альфонсо д'Афраона, монаха-францисканца, на должность инквизитора королевств Португалия и Альгарвия, но с оговоркою, что это распоряжение не должно причинить никакого ущерба правам тех монахов, которые были инквизиторами.[382]

IV. Город Перпиньян был резиденцией одной из провинциальных инквизиций королевства Арагона, юрисдикция которого распространялась на графства Руссильон и Сер-данью и на три Балеарских острова — Майорку, Минорку и Ивису. Бенедикт XIII (который был признан в этой части Испании) счел целесообразным внести реформу в это положение вещей. Он разделил эту провинцию, создал особую инквизицию для трех островов и назначил первым инквизитором Майорки брата Гильерме Сегарру, оставив во главе инквизиции Руссильона брата Бернара Паже.[383] Эти два инквизитора, которые были доминиканцами, справили несколько аутодафе, допустили к примирению с Церковью многих обвиняемых и предали довольно большое количество лиц в руки светской власти, которая приговорила их к сожжению.[384]

V. Избрание Констанцским собором Мартина V (происшедшее 11 ноября 1417 года) положило конец великой западной схизме. Португальские монахи должны были подчиниться власти провинциала Испанской провинции, которым тогда был монах их национальности, по имени брат Хуан де Сант-Юст. Но доминиканцы, бывшие на Констанц-ском соборе, убедили папу, что юрисдикция Сант-Юста слишком обширна; это побудило верховного первосвященника бреве от 5 февраля 1418 года определить, чтобы Испанская провинция была разделена на три провинции. Первая из них, под названием провинции Испания, включала Кастилию, Толедо, Мурсию, Эстремадуру, Андалусию[385] и Бискайю[386] с Сантильянской Астурией.[387] Вторая, провинция Сант-Яго, была составлена из королевств Леон, Галисия[388] и Овиедской Астурии.[389] Третья провинция, или Португалия, простиралась на ее королевство и на все земли, подчиненные законам ее государя.[390]

VI. С этого времени португальские провинциалы стали главными инквизиторами королевства и имели право назначать особых инквизиторов в свои провинции, в силу бреве Иннокентия VI.[391] Впрочем, по-видимому, они на это получили особое разрешение, подобное тому, которое было направлено арагонским провинциалам, когда они отделялись от кастильской короны.[392]

VII. Король Арагона Альфонс V,[393] видя, что Каталония, Руссильон и Майорка имеют провинциальные инквизиции, счел малопочетным для королевства Валенсии не иметь своей. Если таково было мнение о сущности инквизиции столь мудрого короля, каким был Альфонс, то что думать о происшедшей в умах революции? Мартин V, в удовлетворение желания этого государя, 27 марта 1420 года отправил буллу, которою предписывалось провинциалу Арагона учредить, в силу данных ему полномочий, провинциальную инквизицию в городе Валенсии, а не довольствоваться посылкой туда комиссаров, как это делали его предшественники и он сам.

VIII. Провинциал исполнил папское приказание и назначил первым инквизитором брата Андрея Роса, который начал свою деятельность преследованием нескольких мавров и евреев, пытавшихся совратить христиан. Преемником его был брат Доминго Корте в 1425 году, а после него брат Антонио из Кремоны, духовник королевы. В то время как эти три инквизитора стояли во главе инквизиции, они покарали множество жителей, принявших учение вальденсов. То же, по-видимому, произошло на острове Майорка во время управления брата Педро Мурта, который заступил место брата Бернара Паже.[394]

IX. В 1434 году в Мадриде умер знаменитый дон Энрико Арагонский, граф де Тинео, маркиз де Вильена. Так как его образованность ставила его выше современников, то он приобрел репутацию некроманта.[395] Король Кастилии Хуан II[396] (который не менее своих подданных был предубежден против маркиза де Вильены) приказал брату Лопе де Барриентосу, доминиканскому монаху, преподавателю его сына, принца Астурийского,[397] разыскать книги маркиза и сжечь их, что в действительности и произошло, но не в такой полноте, чтобы некоторые из них, по признанию самого монаха комиссара, не ускользнули от проскрипции.[398]

X. Писатели приводили этот факт, чтобы установить, что тогда не было еще в Кастилии инквизиции, и они полагали, что это дело было проведено епископом Куэнсы.[399] Это обстоятельство, вместо доказательства их мнения, совершенно ему противоречит: брат Лопе не был тогда еще епископом Куэнсы и стал им лишь гораздо позже. В 1438 году он был назначен на епископскую кафедру Сеговии; в 1442 году он перешел в Авилу,[400] обменявшись местом с кардиналом домом Педро Сервантесом, и только в 1444 году по смерти дома Альваро д'Исориа,[401] он занял епархию Куэнсы. Итак, брат Лопе был лишь доминиканским монахом, когда король поручил ему разыскать книги Энрико Арагонского, и можно думать, что он был послан в качестве инквизитора провинциалом Кастилии или Испании. Может быть, в одном месте толкования на Паралипоменоны, составленного Альфонсом Тостадо, епископом Авилы, идет речь именно о брате Лопе и других доминиканцах, когда он говорит: «В настоящее время между нами находятся инквизиторы, посланные для преследования ереси и старающиеся обнаружить виновных».[402] Во всяком случае, это положение означает, что при жизни этого автора в Кастилии были инквизиторы.

XI. Инквизитором Арагона в 1441 году был брат Мигуэль Феррис, а инквизитором Валенсии брат Мартин Трильес. Мы знаем, что они, каждый в своей провинции, примирили с церковью некоторых сторонников заблуждения Виклефа[403] и передали огромное количество их в руки светской власти, приказавшей сжечь их.[404]

XII. В 1442 году секта бегардов сделала некоторые успехи в Дуранго, в Бискайе, в епархии Калаоры. Обвиняли брата Альфонсо Мелью в том, что он перешел в эту секту и защищал ее; это был монах-францисканец, брат епископа Саморы,[405] дом Хуана де Мелья, который был впоследствии кардиналом. Узнав об успехах, которыми пользовались еретики, король Кастилии Хуан II послал из Вальядолида в Бискайю Франсиско де Сориа и своего советника дома Хуана Альфонса Черино, аббата монастыря Королевская Алькала, чтобы удостовериться в положении вещей. Мелья, бывший главным вождем еретиков, бежал с несколькими женщинами в королевство Гранаду[406] и окончил свои дни в нищете среди мавров. Из еретиков очень многие были арестованы; одни были сожжены в Вальядолиде, а другие в Сан-Доминго-де-Кальсада.[407]

XIII. Это событие заставило также предполагать, что в Кастилии в то время еще не было инквизиции; но мнение это необоснованно, потому что нам неизвестно, не был ли брат Франсиско де Сориа доминиканским инквизитором. Помимо того, что хроника Хуана II не сообщает никаких подробностей об этом событии, правдрподобно, что король, осведомившись о деле, поручил епископу Калаоры и Кальсады преследование еретиков как относящееся по праву к его юрисдикции. В результате этой судебной процедуры обвиняемые были отправлены в город Сан-Доминго, который был ближе к Дуранго, чем Калаора. Я отмечу, что, вероятно, из желания вознаградить рвение, показанное в этом деле епископом домом Диего де Суньигой, братом герцога Пласенсии, король назначил его архиепископом Толедо по смерти дома Хуана де Сересуэлы, единоутробного брата коннетабля[408] дона Альваро де Луны. Дом Диего не занял епископской кафедры в Толедо, потому что он умер в 1444 году. Если бы, ввиду того, что не было никакого вопроса об инквизиторах, позволительно было из этого заключить, что их не было тогда в Кастилии, тогда следовало бы вывести отсюда и другое заключение, что епископ не вмешивался в это дело, что, конечно, неправдоподобно, потому что расследование этих дел ему принадлежало по праву и более специально, чем кому-либо другому.

XIV. В 1452 году брат Кристовал Гальвес был арагонским инквизитором; он продолжал исполнять свои обязанности до времен новой инквизиции. Так как Сикст IV[409] был недоволен им, он должен был покинуть свой пост, как мы увидим это далее.

XV. Брат Мигуэль Юст стоял во главе инквизиции Валенсии. Историки ордена св. Доминика уверяют, что он очистил это королевство от яда ереси; между тем мы видим, что он имел преемника в лице брата Арнольдо Коиро, который в 1454 году примирил с церковью нескольких иудействующих еретиков.[410]

XVI. В 1460 году брат Альфонсо Эспина, францисканский монах, составил книгу, озаглавленную «Fortalicium fidei» (Укрепление веры), в которой находят самое положительное доказательство, что в его время в Кастильском королевстве не было уполномоченных папой инквизиторов, потому что, обращаясь к королю Энрико IV,[411] он жалуется на бедствия, испытываемые религией вследствие отсутствия защищающих ее инквизиторов, и прибавляет, что она подвергается оскорблениям со стороны евреев и еретиков, не имеющих никакого страха ни в отношении королей, ни священников.

XVII. Этот монах (которого воодушевляло самое горячее рвение ко всему, что было важно для религии) сам предлагал себя многим епископам для розыска и преследования еретиков от их имени, и его услуги были приняты в некоторых епархиях.[412] Историки ордена св. Доминика говорят, что немного спустя, при папе Павле II,[413] брат Антонио Риччо, провинциал Кастильского королевства, был назначен инквизитором этой страны и исполнял эту должность в течение семи лет.[414]

XVIII. Наиболее достоверно, что, когда Педро из Осмы был преследуем за богословские заблуждения, допущенные им в своих сочинениях, его осудил архиепископ Толедо дом Альфонсо Каррильо, который запросил мнение пятидесяти двух богословов, собранных им в 1479 году в Алькала-де-Энаресе.[415] В силу этого приговора Педро отрекся от всех заблуждений, замеченных в его книгах. Их было восемь; осуждение, произнесенное архиепископом, было подтверждено папой. В этом деле не видно, чтобы появлялся какой-либо инквизитор;[416] вероятно, его и не было. Заставляет это предполагать еще и то, что, когда папа в 1474 году поручил генералу доминиканцев назначить инквизиторов для всех областей, тот послал в Арагон брата Хуана Франко, в Каталонию брата Франсиско Видаля, в Валенсию брата Хаиме, на Майорку брата Николая Мерулу, духовника арагонского короля, в Руссильон брата Матиаса из Валенсии, в Барселону брата Хуана и в Наваррское королевство (где царствовал тогда гонский король Хуан II[417]) доминиканца, известного в истории также под именем брата Хуана; но не видно, чтобы кто-нибудь был назначен в Кастилию.[418]

XIX. Таково было состояние испанской инквизиции в 1474 году, когда Изабелла I,[419] супруга Фердинанда V[420] Арагонского, короля Сицилии, по смерти своего брата Энрико IV вступила на кастильский трон. Когда царствовавший в Арагонии Хуан II умер, сын его Фердинанд соединил в 1479 году эту корону с короной Сицилии; вскоре он присоединил к Кастилии королевство Гранада, отвоеванное им в 1492 году у мавров, и, наконец, отнятую у Жана д'Альбре[421] Наварру, которая была обеспечена за ним вследствие капитуляции жителей. Таким образом своей дочери Хуанне[422] он оставил во владение всю Испанию, за исключением Португалии.

Глава IV ОБ УПРАВЛЕНИИ ПРЕЖНЕЙ ИНКВИЗИЦИИ

Статья первая ПРЕСТУПЛЕНИЯ, РАССЛЕДОВАНИЕ КОИХ ОНА ПРЕДПРИНИМАЛА

I. Хотя папы, учреждая инквизицию, предполагали только розыск и наказание за преступление ереси[423] (причем отступничество от веры рассматривалось как частный случай), однако с самого ее начала инквизиторам рекомендовалось старательно преследовать христиан просто подозреваемых, потому что это было единственным средством, которое могло привести к открытию настоящих еретиков. Плохая репутация в этом отношении служила достаточным прецедентом для обоснования дознания и обыкновенно давала повод к доносам; вовсе не являясь уликой проступка, она устанавливала лишь простое подозрение. Это подозрение вытекало из действий или слов, указывавших на вредные убеждения и ошибочные мнения насчет католических догматов; оно допускалось лишь в том случае, когда преступное поведение и разговоры были вполне доказаны. Преступления, не имеющие никакого отношения к верованию, не могли сделать совершителей их подозреваемыми в ереси, и расследование этих преступлений принадлежало по праву светским судьям. Однако в числе этих преступлений были такие, о которых папы думали, что нельзя в них быть виновными без проникновения вредных учений; поэтому, хотя светские судьи преследовали совершителей их согласно обыкновенным законам, инквизиторам было вменено в обязанность рассматривать этих обвиняемых как заподозренных в ереси и действовать против них, чтобы удостовериться, совершили ли они эти преступления по свойственной человеку наклонности ко злу или потому, что они не считали этих деяний преступными. Последнее обстоятельство позволяло думать, что они заблуждались в догматах. К этому разряду проступков принадлежит род богохульств, известных под именем еретических. Они произносились против Бога и его святых, что указывало у виновных на ошибочное представление о всемогуществе Божием или о каком-либо другом свойстве божества. А это давало повод к подозрению в ереси, хотя бы эти богохульства и были произнесены в запальчивости, во время спора или в опьянении, потому что инквизиторы могли смотреть на них как на доказательство того, что привычные убеждения богохульников были противны вере.[424]

II. Вторым родом проступков, вызывавших подозрение в ереси, были колдовство и ворожба. Эймерик признает, что эти проступки всецело принадлежат компетенции светского суда, когда виновные стараются открыть будущее простыми, естественными средствами, как, например, посредством чтения линий на ладонях рук или чего-нибудь в этом роде; но он прибавляет, на основании апостольских правил, что всякий гадатель и всякий человек, предающийся колдовству, становится подозреваемым в ереси и должен быть караем инквизицией как еретик, когда он для прорицания будущего совершает крещение умершего, вновь крестит ребенка, употребляет святую воду от таинства крещения, святое миро от таинства миропомазания, масло от оглашения[425] или масло от соборования,[426] освященные гостии, пелены и священные богослужебные сосуды или другие предметы, что доказывает его пренебрежение к ним или злоупотребление таинствами, религиозными тайнами и обрядами.

III. То же подозрение тяготело над лицами, обращавшимися в своей суеверной деятельности к демонам или употреблявшими какую-либо другую процедуру в этом роде для целей, о которых идет речь.[427] По мере возрастания в Европе просвещения мы видим исчезновение глупой доверчивости к этим и тому подобным суеверным средствам, употребляемым для отгадывания будущего. Но ввиду того, что в средние века этого рода преступления были очень обыкновенны, сочли важным для политики римской курии подчинить их ее юрисдикции.

IV. Третьим родом проступков, влекших за собою подозрение в ереси, было вызывание демонов. Это преступление может быть совершаемо при тех же обстоятельствах, как и богохульство, потому что люди призывают злых духов в гневе, запальчивости, буйстве, ярости или скуке, и это в силу част ого употребления становится привычкой, конечно, преступной, но не имеющей ни малейшего отношения к ереси. В XIII и последующих веках ложные мнения (возникшие в эпоху, когда не было здравой критики) сделали очень обыкновенным преступление вызывания демонов, от которых надеялись получить милости. Николай Эймерик во всех своих сочинениях кажется добросовестным писателем, и, когда он рассказывает факты, которые для него являются необыкновенными, на него можно положиться. Он сообщает нам, что в бытность свою инквизитором он достал и затем сжег по прочтении две книги о вызывании демонов, одну под заглавием Ключ Соломона и другую — Сокровище некромантии. И в той и в другой шла речь о могуществе демонов (причем оно было изображено очень широким), о культе, который им следует воздавать, и о молитвах, с которыми к ним обращаться для получения их покровительства. Верившие учению этих книг имели обыкновение, когда хотели взаимно связать себя относительно чего-либо клятвою, клясться на словах книги Ключ Соломона, как это делают христиане, клянясь на Евангелии.

Тот же автор прибавляет, что в его время в Каталонии было очень много процессов о преступлении вызывания демонов и что многие обвиняемые доходили то того, что воздавали сатане поклонение[428] со всеми знаками, обрядами и словами, которыми католики сопровождают свое обращение к самому Богу, потому что они почитали сатану божеством, враждебным Богу и облеченным могуществом, равным или даже большим, чем могущество Бога.[429] Другие верили лишь в то, что злые духи равны добрым ангелам и христианским святым, и поэтому воздавали им почитание.[430] Среди злых духов они различали их главу, Люцифера, которого считали самым могущественным. Существовал также и третий сорт людей, преданных тому же культу; они прибегали к помощи заклинаний для вызывания теней, подобно Саулу, прибегшему к помощи волшебницы для вызова тени Самуила.[431] Благодаря прогрессу просвещения человеческий ум может не бояться возвращения подобных сумасбродств.

V. Существовал четвертый род преступлений, дававший повод к заподозрению в ереси: это был тот случай, когда отлученный от Церкви пребывал год или дольше без ходатайства о снятии отлучения, не исполняя при этом наложенной на него епитимьи. Папы уверяли, что ни один безупречный в вере католик не может жить под тяжестью церковного наказания с таким равнодушием, и, соединив такого рода пренебрежение с подозрением в ереси, приказали инквизиторам считать еретиком каждого, кто пропустит год без просьбы о снятии отлучения.[432]

VI. Схизма[433] была пятым поводом к подозрению в ереси. Она может существовать без этого подозрения или же сопровождать его. К первому разряду принадлежат схизматики, признающие все догматы веры, но отрицающие долг послушания римскому епископу как видимому главе Церкви и наместнику Иисуса Христа на земле. Второй состоит из тех, кто думает подобно этим схизматикам и, кроме того, отказывается верить в какой-либо один из установленных догматов. Таковы греки, которые верят в исхождение Святого Духа не от Отца и Сына, а только от одного Отца.[434] Инквизиция должна поступать сурово с первыми, потому что они находятся на подозрении в исповедании дурных чувств к главе Церкви и определенно враждебны к чистоте догмата.[435]

VII. Инквизиция должна была также действовать против укрывателей, пособников и приверженцев еретиков как оскорбляющих католическую Церковь и разжигающих ереси; это делало их подозрительными в смысле исповедания осужденных и противных догмату мнений, если только они не выставят мотивов, оправдывающих их поведение, и таким образом не уничтожат тяготеющее над ними подозрение.[436] Седьмой разряд подозреваемых состоял из противодействовавших инквизиции или мешавших инквизиторам исполнять их обязанности. Расследование этого проступка было предоставлено папами трибуналу инквизиции, потому что они предполагали, что нельзя быть хорошим католиком и в то же время ставить препятствия распознанию истины касательно религиозных верований подданных государя, который не позволял ни одному еретику оставаться в пределах своих владений.[437]

VIII. К восьмому разряду относились сеньоры, которые, по требованию должностных лиц инквизиции клятвенно обещавшись изгнать еретиков из своих владений, потом отказывались это исполнить: такое сопротивление делало этих сеньоров подозреваемыми в ереси и до некоторой степени пособниками ее. Читатель видел уже несколько соборных и папских постановлений, которые давали повеление об этой мере. Девятый разряд состоял из правителей королевств, провинций и городов, которые не защищали церкви от еретиков, когда этого требовали инквизиторы. Такое поведение было достаточной причиной для подозрения в ереси.[438]

IX. Десятый разряд подозрительных жителей состоял из тех, кто не соглашался отменять действовавшие в городах статуты и узаконения, когда они были противны мерам, применяемым инквизиторами; такие люди должны были рассматриваться как препятствующие действиям святой инквизиции и, следовательно, подозреваемые в ереси.[439]

X. Одиннадцатый случай для подобного подозрения являлся, когда адвокаты, нотариусы и другие представители закона покровительствовали делу еретиков, помогая им своими советами и другими способами ускользнуть из рук инквизиторов; когда они скрывали бумаги, документы процесса или деловые акты, из которых можно узнать заблуждения еретиков, место их жительства и их положение или которые могли каким-либо другим способом послужить к обнаружению ересей. Такое поведение ставило их в разряд пособников и защитников еретиков.[440]

XI. В двенадцатом разряде подозреваемых находились лица, дававшие церковное погребение еретикам, публично признанным за таковых, по их собственному признанию или в силу окончательного приговора; если каноническое запрещение было известно, оно являлось причиной подозрения нарушителей его в ереси.[441]

XII. Тот, кто во время судебного разбирательства по делу вероучения отказывался давать присягу относительно какого-либо пункта, когда этого у него требовали, тоже становился подозреваемым в заблуждениях в вере. Такое упорство заставляло смотреть на него как на виновного в сопротивлении режиму святой инквизиции.[442]

XIII. В четырнадцатый разряд подозреваемых надо поставить умерших, на которых поступил донос как на еретиков. Такое распоряжение могло быть основано на многих папских декреталиях, которые с целью сделать ересь еще ненавистнее приказали, чтобы производилось расследование об ославленных умерших, их трупы вырывались из земли и сжигались рукой палача. Их имущество также конфисковалось, а память их предавалась бесчестью.[443]

XIV. То же подозрение падало на сочинения, содержащие еретическое учение или могущие к нему привести, и на их авторов. Эймерик приводит различные судебные приговоры с осуждением книг, постановленные им самим или иногда епископом той епархии, в которой он выполнял свои обязанности. Между прочим он приводит сочинения: Раймонда Лудлия,[444] знаменитого францисканского монаха Майорки; Раймонда Тарраги, доминиканского монаха, недавно обращенного из иудаизма, в которых говорилось о некромантии и вызывании демонов; Арно де Вильнева, каталонского медика; Гонсало из Куэнсы и Николая из Калабрии;[445] еретиков-виргилиан,[446] эти сочинения содержали учение, которое, по уверению Гонсало, он узнал от самого демона, являвшегося ему несколько раз лично, как об этом передается в его процессе; наконец, книги Бартоломее Генуэзца о пришествии антихриста.[447]

XV. Кроме того, считали за подозреваемых в преступлении ереси тех, кто, не принадлежа ни к одному из предыдущих разрядов, тем не менее заслуживал той же квалификации своими деяниями, своими разговорами или своими сочинениями.[448]

XVI. Наконец, евреи и мавры также считались подсудными святой инквизиции, когда они склоняли католиков своими словами или сочинениями принимать их веру. На самом деде они не были подчинены законам Церкви, потому что не получили крещения; но папы пришли к убеждению, что они становились, так сказать, под каноническую юрисдикцию самим актом своего преступления. Государи, без сомнения, одобряли такую политику, потому что папы не могли применять свою духовную власть к подобным вассалам иначе, как с их согласия.

XVII. Эймерик не ставит в число особых преступлений, которые инквизиция имела право преследовать, магию и колдовство, потому что, согласно его системе, они принадлежали к вызыванию демонов и к ворожбе посредством некромантии, пиромантии[449] и другим подобным операциям, предполагавшим договор с дьяволом. Этот проступок становился с каждым днем все реже, по мере уменьшения легковерия публики, что легковерие является единственной опорой этой профессии, адепты которой стараются вытянуть деньги одураченных ими людей и обеспечить себе преступную наживу посредством мошенничества и приманки суеверий.

XVIII. Хотя лиц, виновных в только что названных преступлениях, подчиняло юрисдикции инквизиторов общее узаконение, но существовали обстоятельства, когда такие лица оставались от нее независимыми. Так, папа, его легаты, его нунции,[450] его должностные лица и приближенные были изъяты из ее компетенции. Хотя бы на них поступил донос как на формальных еретиков, инквизитор имел право получить только секретную информацию и направить ее к папе. То же изъятие существовало по отношению к епископам; короли не пользовались этим правом.[451]

XIX. Ввиду того, что епископы были обычными инквизиторами по божественному праву, казалось справедливым, чтобы их не лишали права получать осведомления и доносы, направленные против апостолических инквизиторов в отношении веры; между тем папы сделали своих делегатов независимыми от обычной юрисдикции, постановив, что лишь один апостолический инквизитор имеет право преследовать другого.[452]

XX. Инквизитор и епископ действовали с общего согласия; в то же время каждый из них имел право преследовать обвиняемых единолично. Приказы о заключении в тюрьму могли выноситься только одновременно; то же имело силу и по отношению к пытке и к окончательному приговору, для которых соучастие того и другого лица было необходимо. Когда они не были согласны, то обращались к папе. Если каждый постановлял свое решение отдельно, они сообщали его друг другу, чтобы прийти к соглашению об окончательных мероприятиях, которые следовало предпринять.[453]

XXI. Инквизиторы могли потребовать содействия светской власти для поднятия их авторитета, и в нем нельзя было отказать без того, чтобы не навлечь на себя кары в виде отлучения от Церкви и преследования по подозрению в ереси; впрочем, чтобы не попасть впросак, инквизиторы умели окружать себя достаточным числом альгвасилов[454] и вооруженных людей для защиты себя, своих секретарей и чиновников.[455]

XXII. Епископ был обязан предоставлять свою тюрьму для заключения в ней привлекаемых к суду; помимо этого инквизиторы имели особую тюрьму, чтобы обеспечить сохранность обвиняемых.[456]

XXIII. Если процесс представлял сомнения или трудности применении канонов, декреталий, булл, апостольских бреве и гражданских законов, инквизитор мог созвать собрание Юрисконсультов, чтобы осведомиться об их мнении. Когда это случалось, он сообщал им документы процесса, иногда в виде копии, где были опущены имена обвиняемых, доносчица и свидетелей, а также обстоятельства, которые могли бы их обнаружить; иногда показывали подлинные документы, взяв юрисконсультов клятвенное обещание хранить тайну. Этот обычай впоследствии создал институт советников святой инквизиции, должность которых была сведена к нулю, потому что инквизиторы были сами канонистами и считали себя достаточно образованными, чтобы обходиться без постороннего вмешательства.[457]

XXIV. Первые инквизиторы не получали никакого определенного жалованья. Святая инквизиция была создана набожностью и ревностью по вере. Исполнявшие обязанности инквизиторов были монахами и почти все давали обет бедности. Священники, которые иногда участвовали в их трудах, рыли каноники[458] или духовные лица, пользующиеся доходами от прихода,[459] и поэтому не думали об ассигновании им жалованья. Но такое положение вещей должно было измеряться, когда инквизиторы начали совершать путешествия в Сопровождении секретарей, альгвасилов и вооруженной свиты. Тогда все их расходы были возложены папами на епископов под тем предлогом, что инквизиторы трудились над уничтожением ересей и преследованием еретиков в их епархиях. Это мероприятие римской курии не понравилось епископам; оно показалось им тем более несправедливым, что лишало их части авторитета. Обращались также к сеньорам с намерением побудить их принять на себя эти издержки, основываясь на том, что на них было возложено обязательство не терпеть в своих владениях ни одного еретика. Однако этогo основания было недостаточно, чтобы помешать общему ропоту и недовольству. Наконец настало время, когда на расходы инквизиции были предоставлены средства от продажи имущества или из доходов конфискованных у еретиков имений. На это употребляли также штрафные деньги, налагаемые на еретиков в некоторых случаях, когда не было постановления о конфискации имущества. Эти ресурсы составляли единственный фонд, на котором инквизиция могла основывать свои расходы, и она никогда не имела ни прочной дотации, ни определенной на этот предмет суммы, как это согласно утверждают Эймерик и его комментатор Пенья.[460]

Статья вторая О СПОСОБЕ ПРОИЗВОДСТВА ДЕЛ В ТРИБУНАЛАХ ПРЕЖНЕЙ ИНКВИЗИЦИИ

I. Когда в 1232 году в силу буллы Григория IX в Испании была принята первая инквизиция, там начали преследовать еретиков на основании общих узаконений уголовного права, которые были применены к частному преступлению ереси на Веронском, Римском и Тулузском соборах, согласно с другой буллой того же папы и с гражданскими законами государства. В следующем 1233 году к этому кодексу были прибавлены новые статьи на соборах в Мелене и Безье, и на этой базе Таррагонский собор 1242 года установил для испанских инквизиторов особые правила, которые мы могли бы вполне верно назвать первоначальной и подлинной инструкцией святого трибунала испанской инквизиции.

II. Папы, не терявшие из виду нового учреждения, посылали установившимся в разных частях католического мира инквизициям декреталий для разрешения затруднений, встречавшихся в судебной практике как до, так и после постановления приговоров. Эта корреспонденция существовала в особенности с Арагоном, Сицилией и Ломбардией. Хотя многие из этих апостолических посланий противоречили уголовному праву, они приобрели такой авторитет, что даже в сомнительных случаях доходили до того, что давали им самое узкое толкование. Напрасно возражали против этой системы, столь способной делать закон ненавистным; инквизиция утверждала, что такое применение закона не только не гибельно для обвиняемых, но благоприятно, потому что обеспечивает торжество религии. Странный способ толковать законы, делать добро и заглушать враждебные чувства!

III. Декреталии, посланные ломбардской инквизиции, были одинаковыми с посланными в Арагон, чтобы служить там правилом поведения в сходных случаях. Арагонская инквизиция с бблыпим основанием получала декреталии, посланные сицилийской инквизиции, так как это королевство почти как раз в это время перешло во владение арагонских королей, которым оно было подчинено в течение нескольких столетий. Это дало возможность Николаю Эймерику около середины XIV века собрать значительное количество декреталий, касающихся святой инквизиции. Это собрание в XVI веке особенно увеличил его комментатор Франсиско Пенья. Если бы в наши дни понадобилось прибавить к нему все те декреталии, которые были изданы при новой инквизиции, с трудом хватило бы толстого тома, чтобы все их вместить.

IV. Так как главным предметом этого сочинения не является изложение полной истории прежней испанской инквизиции, я не стану останавливаться на сообщении подробностей о способе судопроизводства первых инквизиторов. Но чтобы представить более методично и ясно учреждение новой инквизиции, мне кажется уместным наперед сосредоточить внимание читателя на некоторых фактах, вызванных появлением только что указанных декреталий и судебных форм, сохраненных инквизитором Эймериком, воздерживаясь, однако, от того, что удалялось от практики церковных уголовных трибуналов, и говоря лишь о том, что заслуживает особого внимания.

V. Когда священник получал от папы или какого-нибудь делегата святого престола назначение на должность инквизитора, он писал об этом королю. Государь выдавал ему вспомогательную королевскую грамоту, обязывающую все трибуналы городов, через которые инквизитор должен был проезжать для выполнения своих обязанностей под страхом строжайших наказаний, доставлять ему всякую помощь, в которой он имел нужду: арестовывать всех лиц, на которых он укажет как на еретиков или подозреваемых в ереси; посылать их в назначенные им для них места и подвергать наказаниям, к которым он их приговорит. Тот же указ предписывал трибуналам или магистратам предоставлять инквизитору помещение, доставлять нужные удобства для путешествия, так же как и его коллеге, секретарю и чиновникам, и не допускать нанесения им хотя бы малейшего оскорбления или ущерба.

VI. Когда инквизитор прибывал в город, где предполагал приступить к деятельности (и где обыкновенно было местопребывание епископа), он официально извещал об этом начальника города и приглашал его к себе явиться, назначая день и час аудиенции, для того чтобы тот мог осведомиться о цели его миссии. Нам не надо другого обстоятельства, кроме этого, чтобы получить представление о королевской власти в то время, потому что представители ее признавали себя обязанными лично являться к инквизитору на основании полученного о том извещения. Какая извращенность в мыслях!

Комендант города представлялся посланному инквизицией и давал клятвенное обещание — держа свои руки в его руках,[461] — выполнять все законы против еретиков и в особенности доставлять все необходимые средства для их открытия и ареста. Если этот чиновник государя, или должностное лицо, отказывался повиноваться, инквизитор прибегал к отлучению его от Церкви и объявлял его устраненным от исполнения должности до тех пор, пока с него не будет снято это отлучение. Если этой меры оказывалось недостаточно, отлучение от Церкви объявлялось публично, и тому же наказанию подвергались те, которые соучаствовали в его ослушании. Этого сопротивления со стороны королевских должностных лиц инквизитору было достаточно, чтобы на город был наложен интердикт и в нем было прекращено совершение божественной службы. Если губернатор и магистрат не делали никакого затруднения в выполнении данных им инквизитором приказаний, он назначал им праздничный день, когда им вместе с народом явиться в церковь, где он должен был проповедовать и объявить жителям налагаемое на них обязательство доносить на еретиков, а затем прочесть указ, которым повелевалось, под страхом отлучения от Церкви, сделать в предписанный срок указанные доносы. После этого оповещения инквизитор объявлял, что лица, виновные в ереси, которые до предания их суду и до истечения льготного срока сами явятся для обвинения себя, получат отпущение и должны будут подвергнуться лишь легкой канонической епитимьи; но, если по истечении этого срока (обыкновенно месячного) они дождутся, что на них поступит донос, они будут преследуемы по всей строгости законов.

VII. Если в этот льготный промежуток поступали доносы, они записывались в особую книгу. Им, однако, не давался ход до тех пор, пока не видно будет, не явится ли оговоренный по собственному почину. По истечении дарованного срока вызывали доносчика; ему объявляли, что для открытия истины имеются три способа судопроизводства: обвинение, донос и инквизиция; его спрашивали, какому он отдает предпочтение. Если он указывал на первый, его приглашали для обвинения оговоренного, но предупреждали, чтобы он подумал о грозящем ему возмездии, если он окажется клеветником. Этот способ был удобен лишь для очень небольшого числа доносчиков; им пользовался только смельчак, который думал, что может погубить своего недруга, не подвергаясь такой же опасности. Большинство объявляло, что побуждение, которое толкало их делать доносы, было не чем иным, как боязнью подвергнуться карам, которыми закон угрожал тем, кто не предаст еретиков святому трибуналу. Они выражали желание, чтоб их донос сохранялся в тайне, вследствие смертельной опасности, которой они подвергаются, если он будет известен, и они называли лиц, которых считали более способными свидетельствовать против оговоренного. Бывали даже такие, которые заявляли, что их намерение состояло не в том, чтобы выдать оговоренного за еретика, так как они об этом ничего не знают, а только сообщить о составившемся от общей молвы впечатлении, что, по-видимому, эти люди подозрительны в отношении веры. В последнем случае против подсудимых возбуждалось дело официально.

VIII. Инквизитор допрашивал свидетелей в присутствии секретаря и двух священников, которым было поручено наблюдать, чтобы показания верно записывались, или, по крайней мере, присутствовать, когда они были даны, чтобы выслушивать их при чтении полностью. Это чтение происходило в присутствии свидетелей, у которых спрашивали, признают ли они то, что сейчас им было прочитано. Если преступление или подозрение в ереси было доказано на предварительном следствии, то оговоренного арестовывали и сажали в церковную тюрьму, в случае если в городе не было доминиканского монастыря, который обыкновенно заменял ее. После ареста подсудимый подвергался допросу, и против него тотчас же начиналось дело согласно правилам, причем делалось сравнение его ответов с показаниями предварительного следствия.

IX. В первые времена инквизиции не существовало прокурора, обязанного обвинять подозреваемых лиц; эта формальность судопроизводства выполнялась словесно инквизитором после заслушания свидетелей; сознание обвиняемого служило обвинением и ответом. Если обвиняемый признавал себя виновным в одной ереси, напрасно уверял он, что он не виновен по отношению к другим; ему не разрешалось защищаться, потому что преступление, за которое он был предан суду, было уже доказано. Его спрашивали только, расположен ли он сделать отречение от ереси, в которой признавал себя виновным. Если он соглашался, то его примиряли с Церковью, накладывая на него каноническую епитимью одновременно с каким-нибудь другим наказанием. В противном случае он объявлялся упорным еретиком, и его предавали в руки светской власти с копией приговора.

X. Если обвиняемый отрицал обвинения и предпринимал свою защиту, ему выдавали копию судебного дела; но этот документ был неполным: в нем были опущены имена доносчиков и свидетелей, а также те обстоятельства, которые помогли бы ему их обнаружить. Вначале папы предоставляли на усмотрение инквизиторов допускать или отказывать в этом сообщении обвиняемым; но большое количество досадных случайностей, бывших последствием таких сообщений, заставило верховных первосвященников запретить их раз навсегда. Впрочем, обвиняемые ходатайствовали об этом весьма редко, потому что при этом не допускалось отвода ни по какому другому мотиву, кроме случая самой сильной вражды. Для того чтобы узнать, действительно ли она имеет тут место, обвиняемого спрашивали, не имеет ли он врагов, с какого времени они проявились и каковы были мотивы их нерасположения. Ему позволялось также заявить, не опасается ли он, что кто-нибудь имеет намерение ему вредить. Во всех таких случаях допускалась улика, и инквизитор считался с ней при постановлении судебного приговора. Инквизиторы спрашивали иногда обвиняемого, после его первого показания, не знает ли он таких-то: эти лица были доносчик и свидетель, что от него скрывалось; если ответ был отрицательный, он не имел более права их отводить как врагов. С течением времени всем стало понятно, что эти лица были доносчики и свидетели, и этого было достаточно, чтобы инквизиторы отказались от этого средства. Обвиняемый мог отвести самого инквизитора, изложив свои мотивы; если последний признавал их справедливыми и достаточными, он поручал продолжать судебное дело третьему лицу; в противном случае суд происходил, вопреки этому инциденту, согласно обыкновенным правилам.

XI. Обвиняемому равным образом позволялось апеллировать к папе относительно действий трибунала и принятых инквизитором мер. Папа признавал или отвергал апелляции, сообразуясь при этом с правилами закона. Инквизиторы имели право приезжать в Рим, когда считали это нужным, и защищать там свое поведение. Эймерик, однако, показал, что это имело много неудобств и что гораздо лучше было вести себя благоразумно и с уважением к правосудию, чтобы судьи не были поставлены в положение тяжущейся стороны. С этого времени обычай, о котором я говорю, перестал существовать.

XII. В инквизиционном трибунале не было правильного ведения дела, и судьи не определяли срока для установления улик. После ответа и защиты обвиняемого приступали без отсрочки и без всякой формальности к разбору дела инквизитором и епархиальным епископом или их уполномоченными. Если обвиняемый отрицал преступление, хотя и был в нем уличен или сильно скомпрометирован, его подвергали пытке, чтобы вынудить признание его вины. Если не находили причин для назначения пытки, судьи выносили судебный приговор на основании данных процесса.

XIII. Если преступление, вменяемое обвиняемому, не было констатировано, это объявлялось в приговоре и обвиняемого оправдывали, выдавая ему копию этого приговора. Тем не менее он продолжал оставаться в неведении относительно имени своего доносчика, которое от него старательно скрывали потому, что предполагали, что в этом доносе ненависть не играла никакой роли и что доносчик не претендовал на гарантию верности своего обвинения, но доносил просто то, что видел и слышал, следуя указу, касающемуся еретиков. Если ересь осталась недоказанною, а была налицо только дурная слава обвиняемого, он должен был очиститься от нее каноническим путем в том самом городе, где она была распространена; затем он произносил отречение от всех ересей и получал условное освобождение от церковных наказаний, которые он мог навлечь на себя.

XIV. Самый обыкновенный случай во всех этих процессах был тот, когда не было установлено, что обвиняемый был еретиком, и он казался только подозреваемым в этом преступлении, вследствие совершенных им поступков или некоторых писаний или разговоров, в которых обвинялся. Так как хотели распределить наказания пропорционально тяжести подозрения, то его разделили на три степени: легкое, тяжелое и очень сильное. Таким образом судебный приговор гласил, что осужденный виновен в том, что вел себя относительно религии предосудительно, давая основание смотреть на него как на еретика или заподозренного в этом преступлении в такой-то и такой-то степени.

XV. Обвиняемому, объявленному заподозренным, хотя бы он был таким в самой малой степени, предъявляли требование отвечать, согласен ли он на отречение от всех ересей и в частности от той, в которой подозревался; если он отвечал утвердительно, то с него снимали отлучение от церкви условно и его примиряли с Церковью, наложив на него наказания и епитимьи; если он отказывался взять на себя обязательство отречься, его отлучали от Церкви; если в конце года он не просил прощения и не давал обещания отречься от ереси, на него смотрели как на упорного еретика и поступали с ним как с таковым.

XVI. Трибунал, признав, что оговоренный был формальным еретиком, готовым сделать отречение и нисколько не виновным в преступлении вторичного впадения в ересь, разрешал ему примирение с Церковью, наложив на него наказания и епитимьи. Как на рецидивиста смотрели на того, кто был уже осужден как формальный еретик или как очень сильно заподозренный в тех же самых заблуждениях. Хотя бы он и не был в таком положении, но при отказе его отречься от ереси он передавался в руки светской власти, не только когда признавал себя за формального еретика или когда это преступление было ему вменено по справедливости, согласно положительным уликам, несмотря на его отрицания, но также и тогда, когда просто был на подозрении по третьей категории.

XVII. Отречения происходили в том самом месте, где инквизитор устроил свою резиденцию, иногда в епископском дворце, в монастыре доминиканцев или в самом помещении, занимаемом инквизитором. Но обыкновенно это происходило в церквах, служивших для аутодафе. Отречения сопровождались церемониями, которые видоизменялись согласно с обстоятельствами. В воскресенье, предшествующее этому своего рода торжеству, во всех церквах города объявляли день, когда оно должно было состояться, и предлагали жителям присутствовать на проповеди, которую инквизитор должен был произнести о католическом учении. В назначенный день духовенство и народ собирались вокруг эстрады, где обвиняемый в легком подозрении помещался стоя, с обнаженной головой, чтобы быть у всех на виду. Служили мессу, и инквизитор, прервав божественную службу после чтения апостола, произносил проповедь против ересей, которые были причиной церемонии этого дня. После сильного их порицания он заявлял, что тот, кого видят на эшафоте, находится в легком подозрении во впадении в эту ересь; чтобы доказать это всем, инквизитор сообщал о действиях, словах и писаниях, составлявших содержание процесса, и кончал свое сообщение словами, что виновный готов сделать отречение и что для этого отданы все нужные распоряжения. После этого обвиняемому подносили крест и Евангелие и заставляли его читать свое отречение, которое он должен был подписать, если был грамотен; затем инквизитор давал ему отпущение, примирял его с Церковью, прочитывал принесенный приговор (а в приговоре изложена была кратко ересь, подозрение в которой навлек на себя осужденный) и накладывал на обвиняемого наказания и епитимьи, которые считал полезными.

XVIII. Когда подозрение в ереси было очень сильное, в воскресенье или в праздничный день устраивалось аутодафе. В этот день не позволялось произносить проповеди ни в одной церкви, чтобы стечение народа было наибольшим в той церкви, где происходила церемония. Виновного предупреждали, что в будущем он должен вести себя не только как хороший католик, но и с осторожностью, необходимой, чтобы не быть обвиненным вторично, имея в виду, что в случае нового впадения в ту же ересь он потерпит кару релаксации и может подвергнуться смерти, хотя он и отречется от ереси и получит примирение с Церковью. Отчет о вменяемых ему действиях и словах читался секретарем, а инквизитор возвещал, что осужденный расположен просить примирения с Церковью.

XIX. Если виновный был заподозрен в крайней степени, с ним обращались как с еретиком; его заставляли носить в церкви одежду кающегося, сделанную из обыкновенной материи темного цвета, с нарамником без капюшона и двумя нашитыми крестами из желтого сукна; каждый крест имел три ладони в длину и две в поперечнике; сукно, из которого они были сделаны, имело пол-ладони ширины во всех своих частях. При этом соблюдались те же церемонии, какие совершались при допущении к примирению формального еретика.

XX. Когда подсудимый должен был пройти через каноническое оправдание, то о дне этой церемонии также оповещалось заранее. Она происходила в соборе или в другой главной церкви в воскресенье или в один из больших праздников. Секретарь читал изложение удостоверенных фактов, которые подтверждали подозрение в ереси, и отзывов о репутации, которую составил себе обвиняемый. Затем подымался на кафедру инквизитор для произнесения проповеди и для извещения, что подозреваемому приказано опровергнуть дурную славу, которая над ним тяготеет, посредством собственной присяги и присяги двенадцати достойных доверия свидетелей, которые его знали и посещали в течение последних десяти лет. После его присяги в том, что он не был еретиком, свидетели под присягой объявляли, что они верят правдивости его заявления. После того как эта двойная формальность была исполнена, обвиняемый делал отречение от всех ересей вообще и в частности от той, в которой стал заподозренным и подвергся диффамации.

XXI. Если обвиняемый раскаивался и просил о примирении с Церковью, но находился в разряде рецидивистов, его следовало передавать в распоряжение светской власти, и было известно, что он предназначен для смертной казни. Вследствие этого инквизитор, постановив приговор обвиняемого, поручал доверенным священникам осведомить обвиняемого о положении, в котором он находится, и о том, чего он может ожидать от папских булл и гражданских законов, и побудить его ходатайствовать пред инквизитором о милости быть допущенным к таинствам исповеди и причастия. После того как эти священнослужители проводили с осужденным два или три дня, по всей стране объявлялось об аутодафе, которое справлялось посреди городской площади, на таком же эшафоте, о каком я уже говорил. Читался приговор, в силу которого осужденный должен быть передан в руки светской власти, причем последним словом этого приговора была просьба к судьям обращаться с осужденным человеколюбиво. Затем он передавался им после лишения сана епископом, если это был священник.

XXII. Если обвиняемый был нераскаянным еретиком, не рецидивистом, он присуждался к релаксации.[462] Но никогда не доводили дела до аутодафе, не попробовав в течение долгого времени обратить его и привести к единению с католической Церковью всеми средствами, которые могла внушить опытность в этом деле. Обеспечив надежность его тюремного заключения, позволяли и даже в некотором роде побуждали его родных, друзей, соотечественников, духовных лиц и всех людей, известных своим образованием, посещать его в тюрьме и беседовать с ним. Сам епископ и инквизитор приходили к обвиняемому и убеждали его вернуться в лоно Церкви. Хотя он выражал в своем упорстве самое сильное желание быть поскорее сожженным (что случалось часто, потому что эти люди считали себя мучениками и выказывали свойственную им твердость), инквизитор на это никогда не соглашался; наоборот, он удваивал доброту и кротость, удалял все, что осужденному могло внушать ужас, и старался уверить его, что, обратившись, он избегнет смерти, лишь бы только он снова не впал в ересь, что и бывало в действительности, так как накануне аутодафе релаксация заменялась пожизненным тюремным заключением.

XXIII. Эти меры, имевшие целью обращение осужденного, не мешали оповещению об аутодафе во всех окрестностях, чтобы жители их стеклись для присутствия на нем. Если обращение не состоялось, воздвигали на площади эшафот; секретарь читал перед собравшимся народом изложение вин и приговор осужденного; затем инквизитор произносил проповедь. По окончании ее присужденный к релаксации передавался в руки королевского судьи, который отправлял его на костер, где он погибал в пламени, по прочтении приговора, вынесенного во исполнение предписаний гражданского закона.

XXIV. Если несчастный еретик был рецидивистом, то напрасно он объявлял о своем решении вернуться к вере; ему было невозможно избежать смертной казни; единственною милостью, которую ему оказывали, было избавление от мук костра: после исповеди и причастия его удушали руками палача и бросали в огонь его труп.

XXV. Заочно присуждали тех подсудимых, которые бежали из тюрьмы или раньше, до ареста, обратились в бегство. Справляли их аутодафе, выставляя их статую, и ее предавали пламени вместо приговоренного заочно (contumax), который в нем погиб бы сам, если б не бежал и был бы уличен в ереси и упорстве.

XXVI. Я обхожу молчанием другие частности способа судопроизводства прежней инквизиции, потому что, мне кажется, я сказал достаточно, чтобы показать, до какой степени она отличалась от других трибуналов. Читатели, которые пожелают детальнее удовлетворить свою любознательность, могут прочесть Руководство, составленное инквизитором Николаем Эймериком.

Статья третья О СВОЙСТВЕ НАКАЗАНИЙ И ЕПИТИМИЙ, НАЛАГАВШИХСЯ ПРЕЖНЕЙ ИНКВИЗИЦИЕЙ

I. Трибунал уполномоченной инквизиции, будучи церковным учреждением, мог сам по себе присуждать только духовные наказания: отлучение от Церкви, лишение сана, запрещение в священнослужении, отрешение от должности и снятие монашества по отношению к лицам, а по отношению к городам и селениям — интердикт и прекращение божественной службы. Однако законы христианских императоров IV и последующих веков; мнения, установившиеся в течение и после VIII века; общее извращение канонических идей и принципов в течение XI века (чудовищно возросшее в последующие века); опасение, внушаемое государям косвенным средством церковных наказаний, за целость их корон; всеобщее полное неведение истинных границ церковного могущества и светской власти, гораздо более древней, чем ее соперница, — все эти обстоятельства послужили причиной того, что инквизиторы XIII века сочли себя вправе налагать чисто светские наказания, за исключением смертной казни. Поэтому можно наблюдать, что, если объявление смертной казни не было во власти инквизиторов, они установили в виде своего рода компенсации пытку и релаксацию, в полной уверенности, что светский судья не посмеет не послать отпущенного ими на смертную казнь, так как по государственному закону для составления смертного приговора ему нужно было иметь только выписку из приговора инквизиторов, которые предоставляли ему преступника как еретика. Нельзя не удивляться при виде того, как инквизиторы заканчивали свои приговоры формулой, в которой они просили судью не применять к еретику смертной казни, тогда как несколькими примерами было доказано, что если судья, сообразуясь с просьбою инквизитора, не посылал преступника на казнь, то сам предавался суду как заподозренный в ереси, на основании распоряжения статьи IX регламента, гласившей, что подозрение являлось естественным следствием небрежения судьи в исполнении гражданских законов, направленных против еретиков, хотя бы он был обязан присягой их соблюдать. Эта просьба была, следовательно, пустой формальностью, диктуемой лицемерием, которого одного было бы достаточно для опозорения трибунала святой инквизиции.

II. Приговоры, выносимые инквизиторами, налагали на виновных штрафы и личные наказания, которые разнообразились в зависимости от обстоятельств и свойства судебного дела. Таковыми были: полная или частичная конфискация имущества, пожизненное или временное тюремное заключение, изгнание или ссылка, бесчестие, потеря должностей, почестей и званий и лишение права на них претендовать; наконец, все, установленное декретами святого престола и соборов или гражданскими законами. Светский судья не имел права расследовать преступление, за исключением только случаев, когда виновный предавался в руки светской власти; в других случаях инквизитор исполнял должность церковного судьи, назначая кару отлучения от Церкви, снятия монашества, запрещения священнослужения, лишения сана или отнятия церковных доходов, и, кроме того, исполнял функции судьи светского, присуждая к наказаниям гражданским и светским. Эта вторая часть приговора имела силу лишь с согласия светской власти, которая редко противилась его исполнению и, молчаливо одобряя его, дала укорениться обычаю, сделавшемуся в конце концов обычным правом трибунала инквизиции.

III. Виновные, которые делали отречение как тяжко заподозренные в ереси, никогда не приговаривались к пожизненному заключению; срок этого наказания был ограничен, и проступки, которые им вменялись, должны были быть важными и многочисленными.[463]

IV. Если подозрение было очень сильно, обвиняемый присуждался к тюрьме до конца своих дней или, по крайней мере, на значительный срок. Однако инквизиторы могли сократить этот срок, когда опытность их позволяла им верить, что узник воодушевлен истинным раскаянием. Эта мера основана на том, что во всех случаях окончательного приговора за судьями сохранялось право усилить или смягчить наказание. Это доказывает, что их полномочия простирались за пределы приговора, вопреки принципам уголовного права, по крайней мере в первой инстанции.[464] Если предметом отречения была формальная ересь, то назначалось непременно пожизненное заключение, несмотря на право судей смягчать наказание или избавлять от него.[465]

V. Среди наказаний, налагаемых на осужденных, надо считать наказанием ношение одежды кающегося, известной в Испании под названием санбенито,[466] что является искажением слова saco bendito (благословенный мешок). Настоящее его название по-испански было самарра. Первое название сделалось общенародным, потому что со времен евреев мешком называли покаянную одежду, как мы это видим в истории царя Ахава и некоторых других лиц в Библии.[467] До XIII века обычно освящали мешок, который должны были носить лица, присужденные к публичному покаянию, и это дало мешку название благословенного. Это был кафтан, застегнутый подобно священнической сутане; он был принят инквизицией со времени ее учреждения, до того как соборы в Безье, Тулузе и Таррагоне сделали о ней постановление. Так, св. Доминик де Гусман обрядил в него еретиков, примиренных с Церковью, как это доказывает документ, привести который здесь я считаю полезным, чтобы дать понятие об обычае того времени. В этом документе говорится:

VI. «Всем верным христианам, которые будут осведомлены о настоящем послании, брат Доминик, каноник Осмы, самый малый из проповедников, шлет привет во Иисусе Христе.

VII. В силу власти господина аббата цистерцианцев, апостолического легата святого престола (которого нам поручено представлять), мы примирили с Церковью предъявителя этого послания Понса Роже, который милостию Божией оставил общество еретиков; и мы ему приказали (после того, как он клятвенно обещался исполнять наши повеления) позволять водить себя безо всякой одежды три воскресенья подряд от ворот города до дверей церкви священнику, который будет его бить розгами. Мы предписываем ему равным образом ввиду епитимьи не есть ни мяса, ни яиц, ни сыра и никакой другой пищи из животного царства в течение всей жизни, исключая дней Пасхи, Пятидесятницы и Рождества нашего Господа, в каковые дни мы приказываем ему ее есть, в знак отвращения к его прежней ереси; держать три поста в году, не вкушая в это время рыбы; поститься, воздерживаясь от рыбы, масла и вина, три дня в неделю в течение всей своей жизни, за исключением случаев болезни или усиленных полевых работ; носить монашескую одежду, как по форме, так и по цвету, с двумя небольшими крестами, нашитыми по обе стороны груди; слушать мессу ежедневно, когда на это имеется возможность, и присутствовать на вечерне по воскресеньям и праздникам; вычитывать аккуратно дневную и ночную службу, Отче наш[468] читать семь раз днем, десять раз вечером и двадцать раз в полночь; жить целомудренно и предъявлять настоящее послание раз в месяц священнику местечка Серери в его приходе, которому мы приказываем наблюдать за поведением Роже, который должен верно исполнять все ему приказанное до тех пор, пока господин легат не осведомит нас о своей воле. А если указанный Понс нарушит данное слово, мы приказываем рассматривать его как клятвопреступника, еретика и отлученного от Церкви и удалить его из общества верных, и т. д.».[469]

VIII. Этот драгоценный документ второго года учреждения инквизиции знакомит нас с тем, какие тогда накладывались епитимьи. Особенно следует заметить, что Понсу Роже не было велено исповедоваться три раза в год, что установилось как обычай лишь впоследствии, ибо все это происходило до третьего Вселенского Латеранского собора, состоявшегося в 1215 году, который вынес посредством формального канона приказ исповедоваться своему приходскому священнику по меньшей мере один раз в году, а именно на Пасхе. Из этого не следует заключать, что исповедь началась с того времени; она была известна с первых веков христианства, но она не являлась предметом соборного предписания.

IX. Заслуживает также замечания наложенная на Понса Роже епитимья появления без одежды в течение трех воскресений подряд к воротам города и шествия до церковных дверей, при получении от священника ударов розгами; эта практика восходит к восьмому веку Церкви, когда христиане, приговоренные к публичному покаянию, получали из рук священника удары розгами, как рабы из рук своих господ. Об этом наказании мы можем составить себе верное представление, если справимся с Историей испанских соборов, которую я привел в первой части этого сочинения. Мы читаем также у некоторых авторов, что наказание это иногда исполнялось епископом, потому что оно состояло не столько в причинении кающемуся физической боли от ударов розгами, сколько в намерении смирить его и покрыть спасительным смущением.

X. Собор в Безье 1233 года внес некоторые изменения в эту дисциплину, издав указ, чтобы еретик, присужденный к произнесению отречения, являлся публично в церковь каждое воскресенье и каждый праздник в одежде кающегося и с розгами в руках и чтобы между чтением Апостола и Евангелия священник бил его ими, сообщая всему народу то прегрешение, за которое кающийся был приговорен к этому наказанию.[470]

XI. Третий предмет, который следует отметить в епитимье Роже, это строгость наложенных на него постов и воздержания, потому что его не только лишили употребления мяса и всех прочих животных продуктов в течение остатка его дней, но и обязали соблюдать три раза в год посты, не позволяя питаться рыбой, но только травами и овощами, помимо тех трех дней в неделю, в которые он должен был в течение всей жизни обходиться без рыбы, мяса и вина. Таким образом питание его было сведено почти на хлеб, воду и фрукты, потому что без масла не легко было питаться растениями и овощами. Все эти правила показывают, что новая инквизиция на этот счет была гораздо умереннее, чем прежняя.

XII. Четвертая особенность, замечательная в этой епитимье, это возложенная на Роже обязанность повторять столь часто Отче наш в ночные и дневные часы, а особенно делать это двадцать раз в полночь, потому что это равносильно обязанности читать утреннюю службу, как будто он был каноником XIII века или членом какого-нибудь монашеского ордена. Это обстоятельство и обязательство присутствовать все праздники на вечерне и находиться под наблюдением своего приходского священника делало положение кающегося очень неудобным, потому что если бы он этого не исполнил, то был бы рассматриваем и наказан как еретик, клятвопреступник и отлученный от Церкви, согласно акту его отречения от ереси, и это наказание было бы тем более страшно, что оно делало его рецидивистом и приводило к смертной казни.

XIII. Пятое важное обстоятельство, которое следует заметить в этой епитимье, относится к одежде кающегося; вид одежды уже описан. Я считаю полезным прибавить лишь некоторые подробности, чтобы лучше дать понять тот обычай, который был впоследствии принят теперешней инквизицией.

XIV. Мы видим, что в первые годы инквизиции не назначали ни цвета, ни формы этой одежды, потому что св. Доминик удовольствовался приказанием, чтобы она была и в том и в другом отношении монашеской. Сначала думали, что форма одежды должна быть формой застегнутого кафтана, как мешок (или вретище) кающихся первых веков церкви. Позднее было установлено, чтобы на обыкновенной одежде носили монашеский нарамник и чтобы в нем было сделано посредине отверстие для просовывания головы, но не было капюшона. Во времена св. Доминика было безразлично, какого цвета эта одежда: достаточно было цвета монашеских одежд, то есть темного и скромного; но потом не замедлили предписать, чтобы она была синеватого или фиолетового цветов.[471]

XV. Что касается двух крестов, которые должны были нашиваться на одежду кающегося, то в этом отношении произошли разные перемены. Ввиду того, что инквизиция началась во времена альбигойцев и эти еретики были очень многочисленны в Нарбоннской Галлии, не было почти ни одного католика, не взявшего креста, чтоб идти с ними сражаться или, по крайней мере, быть полезным религии в братстве, принявшем название милиции Христа или семьи инквизиции. Среди католиков были такие жестокие люди, что убивали всех, кто был известен как еретик, даже когда встречали их безоружными. Этого было достаточно, чтобы заставить большинство сектантов взять крест, который они прикрепляли к груди для обозначения, что они католики, надеясь этим способом избежать смерти, которая постоянно им угрожала. Вот причина, почему св. Доминик и другие инквизиторы приказывали примиренным еретикам носить крест для безопасности их личности. Чтобы, однако, не смешать их с настоящими католиками (к этому мера эта могла бы привести), их обязали носить два креста. Но для того, чтобы два креста были заметны и выполняли свое назначение, то есть унижали примиренного еретика, который был подвергнут епитимье, Тулузский собор приказал в 1229 году, чтобы эти два креста отличались по цвету от одежды; собор в Безье, бывший в 1233 году, повелел, чтобы эти кресты были желтого цвета. Что касается места, где эти кресты должны были пришиваться, то св. Доминик хотел, чтобы это были две стороны груди. Это правило было одобрено Тулузским собором. Вскоре собор в Безье, быть может, по особым, непредвиденным соображениям, захотел еще полнее определить употребление и заметность этого отличительного знака и вынес декрет, изложенный в таких выражениях:

XVI. «Обращенные еретики будут носить на своей верхней одежде, в знак отвращения к их прежним заблуждениям, два креста желтого цвета длиною в две с половиной ладони, шириной в две ладони, сделанные из полос материи в три пальца шириною; один из этих крестов будет находиться на груди, а другой на плечах. Одежда, на которой эти два креста должны быть нашиты, будет отличаться по цвету от двух крестов, и кающиеся не могут носить никакой другой верхней одежды ни вне дома, ни у себя дома. Если они приговорены к ношению одежды, покрывающей их голову, то на капюшоне, если это мужчина (и на вуали, если это женщина), должен быть нашит третий крест величины, пропорциональной этой части одеяния. Если идет речь об отступнике или человеке, который старался вовлечь других в отступничество, он будет носить на верхней части двух крестов, нагрудного и наплечного, поперечную полосу длиною в ладонь или около того и того же цвета. Если они предпримут путешествие морем, они будут носить их, пока не прибудут в иностранную землю, и там могут их скинуть до тех пор, пока снова не пустятся в море, чтобы вернуться в свое отечество. Тогда они снова их возьмут и не перестанут носить ни во время плавания, ни во время пребывания на островах».[472]

XVII. Таррагонский собор, состоявшийся в 1242 году, предпочел распоряжения, постановленные Тулузским собором, тем, которые были сделаны на соборе в Безье. Речь шла лишь о двух крестах, которые должны были носить на груди. Но испанские инквизиторы Каталонии не замедлили принять меру, предписанную собором в Безье, и ею руководствовались, согласно тому, что нам сообщает Эймерик в XIV веке.[473] В это же время был введен обычай вместо старинных крестов употреблять кресты, скрещенные наискось, и мы видим, что обычай этот сохранился и при теперешней инквизиции.[474]

XVIII. Что епитимьи, налагавшиеся прежней инквизицией, были гораздо суровее в отношении позора, который должен был из них вытекать для примиренных, чем те, которые постановлялись теперешней инквизицией, показывает самый текст резолюции, принятой в 1242 году испанскими епископами на вышеупомянутом Таррагонском соборе. В ней сказано: «Если формальные еретики и учителя ереси попросят обращения, они будут заключены в тюрьму и останутся в ней до смерти после того, как отрекутся от ереси и получат отпущение».

XIX. «Что касается тех, кто одобряет ошибочные мнения еретиков, они выполнят следующую епитимью: в день Всех Святых, в первое воскресенье рождественского поста, в праздник Рождества, обрезания, Богоявления, Сретения Господня, Благовещения и во все воскресенья Великого поста они будут отправляться в собор и присутствовать при процессии, в рубашке, с босыми ногами, с руками, сложенными крестом, и там будут бичуемы епископом или священником, за исключением дней Благовещения и Вербного воскресенья, когда они будут принимать примирение в приходской церкви. В первый день Великого поста они также отправятся в собор, в рубашке, с босыми ногами, с руками, сложенными крестом, согласно постановлению; они будут выгнаны из церкви на все время Великого поста и принуждены стоять в ее дверях и оттуда слушать божественную службу. Они будут занимать это же место и в Великий четверг. В этот же день получат они примирение в самой церкви по способу, предписанному святыми канонами. Кроме того, постановляется, что епитимья, наложенная на них в первый день Великого поста и в Великий четверг, а также епитимья, которая предписывает держаться вне церкви в течение остальных дней Великого поста, будет возобновляться ежегодно до самой смерти примиренных. В воскресные дни Великого поста они будут входить в церковь и после принятия примирения пойдут на свои места у двери и там будут оставаться до Великого четверга, Они будут всегда носить на груди два креста цвета, различного с цветом их одежды, чтобы все могли легко узнать в них кающихся. Запрещение входить в церковь во время Великого поста будет продолжаться лишь на протяжении десяти лет».

XX. «Епитимья вновь впавших в ересь как пособников ереси будет столь же торжественна, как и епитимья христиан, впавших в ересь, и будет происходить в те же дни; но от них не будут требовать ношения двух крестов, и церемонии первого дня Великого поста и Великого четверга будут возобновляться лишь в течение десяти лет».

XXI. «Та же епитимья будет наложена на пособников ереси, которые не впадут вновь в ересь, но будут только подозреваемы в ереси в высшей степени; она будет происходить в дни Всех Святых, Рождества, Богоявления, Сретения Господня и в течение всего Великого поста, на протяжении семи лет; церемонии первого дня Великого поста и Великого четверга будут повторены, и примиренные должны также держаться в дверях церкви во все дни Великого поста».

XXII. «Епитимья пособников ереси, находящихся в сильном подозрении, будет продолжаться пять лет и будет такой же, как и епитимья подозреваемых в высшей степени».

XXIII. «Епитимья пособников ереси, находящихся в легком подозрении, будет продолжаться три года и будет такой же, как и предыдущая».

XXIV. «Эти епитимьи будут исполняться в соборе, предназначенном для жителей города, а для других — в их приходских церквах, если только не последует льгота со стороны епископа или его викария».

XXV. «Если епископ или его викарий позволит им подвергаться наложенной на них епитимьи в другом месте, они должны запастись удостоверительными письмами, которыми эти должностные лица церкви засвидетельствуют положение их епитимьи. Эти письма будут переданы епископу или его викарию нового местожительства, и кающиеся будут продолжать епитимью, которую они должны были выполнять в их прежнем приходе. Когда же они захотят вернуться домой, они должны попросить у того прихода, где они временно проживали, новые письма, с точным указанием, что им остается еще сделать, чтобы их епитимья была окончена».

XXVI. «Если произойдет случайно и без малейшего подозрения в обмане или надувательстве со стороны кающихся, что они не смогут явиться вовремя в церковь, чтобы там подчиниться осуждающему их приговору и выполнить назначенную им епитимью в первый день Великого поста и в Великий четверг, эта церемония будет совершена над ними в другие торжественные дни, назначенные епископом, и они подвергнутся епитимье в соборе, перед лицом народа, с церемониями, соблюдаемыми в эти обязательные два дня».[475]

XXVII. Это распоряжение Таррагонского собора неопровержимо доказывает строгость смирительных епитимий, которые налагались на отрекавшихся от ереси еретиков как примиренных, так и заподозренных. Во всяком случае, следует заметить, что они не продолжались всегда так долго, как это было назначено в приговоре, потому что обычай допускал частичное или полное снисхождение и потому что с первого же времени социальное положение личностей и другие причины заставляли отменять их вполне или по меньшей мере частично. Существовало освобождение от ношения одежды кающегося, установленной св. Домиником. Этот дошедший до нас документ вследствие его древности показался мне заслуживающим того, чтобы он стал общеизвестным. Вот его текст:

XXVIII. «Всем верным христианам, которые будут читать настоящее послание, брат Доминик, каноник Осмы, смиренный слуга проповедования, шлет поклон и желает искренней любви во Христе Иисусе. Настоящим мы вас уведомляем, что мы дали Раймонду Гильельмесу из Альтарипы позволение носить дома те же одежды, какие носят и другие христиане, так же как и Гильерме Угунья, который, согласно тому, что до нас дошло, носит в настоящее время одежду кающегося как примиренный и еретик; эта мера продлится, пока господин кардинал не сделает другого приказания либо нам, либо вышесказанному Раймонду. Кроме того, объявляем, что эта перемена не должна причинить вышеназванному Гильерме ни бесчестия, ни какого-либо иного рода вреда[476]».

XXIX. Кардинал, о котором говорит св. Доминик, был Пиетро из Беневента, легат папы Иннокентия III, прибывший в Тулузу в 1214 году.

XXX. Я не мог найти, и мне кажется, что это не легко узнать, каков был гербовый щит или печать инквизиции. Я склонен думать, что он был тот же, что у ордена св. Доминика, потому что служил для конгрегации Приближенных или милиции Христа, которая существует еще и теперь под названием Конгрегации Св. Петра-мученика.

Я думаю, что дал достаточно верное представление о прежней инквизиции и о способе ее судопроизводства. Теперь мне остается сказать о новой инквизиции, уничтоженной во время последней испанской революции.

Глава V УЧРЕЖДЕНИЕ ТЕПЕРЕШНЕЙ ИНКВИЗИЦИИ В ИСПАНИИ

Статья первая ПОЛОЖЕНИЕ ЕВРЕЕВ В НАЧАЛЕ ЦАРСТВОВАНИЯ ФЕРДИНАНДА V И ИЗАБЕЛЛЫ

I. В главе III мы видели, каково было положение инквизиции в королевстве Арагонском, когда эта страна была соединена с Кастилией через брак Фердинанда с Изабеллой, по смерти Энрико IV. Трибунал инквизиции был тогда введен в эту монархию, подвергшись предварительно реформе посредством статутов и регламентов столь суровых, что арагонцы сильно воспротивились новому ярму, которое хотели на них наложить, хотя они давно привыкли переносить старое иго.

II. Это была та самая инквизиция, которая господствовала в Испании с 1481 года до нашего века; та самая, уничтожение которой во удовлетворение всей Европы мы видели; та самая, наконец, которая только что восстановлена, к великому сожалению всех испанцев, друзей просвещения, и историю которой я предпринял писать на основании документов, доставленных мне ее собственными архивами и переданными в мое распоряжение правительственным приказом.

III. Война с альбигойцами была предлогом, послужившим папам для учреждения прежней инквизиции. Что касается теперешней, то для введения ее послужила якобы необходимость наказать отступничество новообращенных испанских евреев.

IV. Важно заметить, что огромная торговля, которую вели испанские евреи, передала в течение XIV века в их руки наибольшую часть богатств полуострова и что они приобрели благодаря этому большую сипу и влияние на управление в Кастилии в царствование Альфонса XI,[477] Педро I[478] и Генриха II[479] и в Арагоне при Педро II[480] и Хуане I.[481]

V. Христиане, которые не могли с ними соперничать в промышленности, почти все стали их должниками, и зависть не замедлила сделать их врагами своих заимодавцев. Такое настроение было подстрекаемо и старательно поддерживаемо людьми, проникнутыми плохими, своекорыстными намерениями; в результате часто происходили ожесточенные споры, перебранки и народные волнения почти во всех городах двух королевств вплоть до Наварры.

VI. В 1391 году народная ярость умертвила в городах более пяти тысяч евреев. Было известно, что некоторые из них избегли смерти, сделавшись христианами. Другие в большом количестве искали спасения, подражая им, и церкви наполнились евреями обоего пола, всякого возраста и положения, которые спешили принять крещение. В короткое время более ста тысяч семейств, то есть, быть может, миллион человек, отказались от закона Моисеева, чтобы принять веру Иисуса Христа.

VII. Число обращений значительно возросло в течение первого десятилетия XV века благодаря рвению св. Висенте Ферреры и некоторых других миссионеров, которые в момент вышеупомянутого возмущения начали произносить проповеди против иудейского закона, чтобы побудить следовавших ему оставить его.

VIII. Им помогли происходившие в 1413 году знаменитые диспуты между некоторыми раввинами и обращенным евреем Иеронимо де Санта-Фе,[482] врачом антипапы Педро де Луны, называвшего себя Бенедиктом XIII, в присутствии этого первосвященника, приехавшего в Тортосу.

IX. Все эти новообращенные евреи обозначались названием новых христиан, или новохристиан, потому что они лишь недавно приняли христианство. Народ звал их также обращенными, как переменивших веру, и исповедниками, потому что, делаясь христианами, они исповедали упразднение закона Моисеева.

X. Евреи между собою как бранное слово употребляли еврейское выражение мараны (marranos), происходящее от искажения слов маран-афа (maran-atha), что значит Господь наш пришел.[483] Вследствие этого не новохристиане (коренные христиане) из презрения называли новых христиан поколением маранов или проклятой расой.

XI. Наконец, им давали также имя евреев, потому что их смешивали еще с теми, которые не переставали быть евреями, и это обыкновение сделалось тем более всеобщим, чем число крещеных евреев, возвращавшихся к иудаизму, было более значительным.

XII. Ввиду того, что страх смерти являлся более побудительной причиной обращения этих новохристиан, чем истинное убеждение, а надежда разделить с христианами общественные места и должности также привела большое число их к просьбе о крещении, многие из них раскаялись в отречении от прежней веры и вернулись к иудаизму тайно, сообразуя тем не менее свое внешнее поведение с поведением остальных христиан.

XIII. Принуждение, которому их заставляли подчиняться, было для них слишком тягостно. Многие из них были опознаны; это послужило мотивом, по видимости религиозным, который побудил Фердинанда V приказать учредить трибунал, дававший ему возможность конфисковать многие имущества. Сикст IV не мог его не одобрить, потому что введение его должно было увеличить влияние ультрамонтанских принципов, то есть власти святого престола. Этому двойному замыслу, скрытому под видимостью рвения к защите веры, испанская инквизиция обязана своим происхождением.

XIV. Вопреки мнению некоторых историков, достоверно известно, что ни кардиналы Хименес де Сиснерос[484] и Мендоса,[485] ни даже сам Томас Торквемада[486] (ставший впоследствии столь знаменитым как великий инквизитор) не принимали участия в этом предприятии, и римская курия и Фердинанд V воспользовались для этого некоторыми другими учениками св. Доминика.

Статья вторая ПРОЕКТ УЧРЕЖДЕНИЯ ИНКВИЗИЦИИ

I. Брат Филипп де Барберис, инквизитор королевства Сицилии, прибыл в Севилью в 1477 году, чтобы получить от Фердинанда и Изабеллы подтверждение дарованной в 1233 году императором и королем Фридрихом II сицилийской инквизиции привилегии, в силу которой инквизиторы вступали в обладание трети имущества осужденных еретиков. Изабелла подтвердила эту привилегию в Севилье 2 сентября 1477 года, а Фердинанд сделал это в Херес-де-ла-Фронтере[487] 18 октября того же года.

II. Барберис из рвения к интересам папы и в качестве должностного лица инквизиции постарался убедить короля, что христианская религия извлечет большие выгоды из святого трибунала благодаря страху, который внушали ее судебные приговоры.

III. Альфонсо де Охеда, приор доминиканского монастыря в Севилье, горячо советовал учредить в Испании святую инквизицию против христиан, которые отпадали от веры, чтобы вернуться к иудаизму.

IV. Никколо Франко, епископ Тревизо, папский нунций при испанском дворе, приложил все свои силы для исполнения проекта, который не мог не быть полезным и приятным его владыке.

V. Тогда начали распространять молву, что во многих местах королевства новохристиане вместе с некрещеными евреями издеваются над иконами Иисуса Христа и даже распинают христианских детей, чтобы представить страдания и смерть, которым был подвергнут спаситель мира.

VI. Альфонсо де Охеда рассказал Фердинанду и Изабелле, что один рыцарь из семьи де Гусман, тайно спрятавшись в семье одного еврея, дочь которого он любил, видел там совершение этого преступления в день, когда христиане празднуют установление евхаристии.[488]

VII. Фердинанд V был особенно расположен принять в свои владения инквизицию. Она ему предоставляла легкую возможность увеличить свои сокровища посредством конфискации громадных богатств, принадлежащих евреям, и тем самым получить преимущество перед другими королями для исполнения своего намерения о помощи папе. Единственным препятствием, которое надо было преодолеть, был отказ королевы Изабеллы в согласии на то, что предполагалось совершить в Кастилии.

VIII. Эта превосходная королева не могла одобрить того средства, которое открыто претило мягкости ее характера; но, если потревожить ее совесть, все были уверены в получении ее согласия, и ей дали понять, что при сложившихся обстоятельствах мера эта была для нее религиозным долгом.

IX. Изабелла поддалась представлениям своего совета и поручила своему послу дому Франсиско де Сантильяну, епископу Осмы, ходатайствовать от ее имени перед римской курией о булле для учреждения в Кастильском королевстве трибунала инквизиции.

X. Этот документ был выпущен 1 ноября 1478 года. Он уполномочивал Фердинанда и Изабеллу назначить двух или трех архиепископов и епископов или других церковных сановников, известных своей мудростью и добродетелью, из белых священников[489] или монахов в возрасте не моложе сорока лет и безупречного поведения, магистров или бакалавров богословия, докторов или лицентиатов канонического права,[490] после того как они выдержат полный экзамен. Этим священнослужителям во всех королевствах и государствах Фердинанда и Изабеллы должно быть поручено обнаружение еретиков, вероотступников и пособников этих преступлений. Папа присвоил им необходимую юрисдикцию, чтобы действовать против виновных согласно с правом и обычаями, и позволял обоим государям отзывать их и назначать на их место других лиц, с особой оговоркой, что булла не может быть аннулирована без специального упоминания о ее содержании.

XI. Ввиду того, что вводимая мера не нравилась Изабелле, совет этой королевы, по ее приказанию, велел отсрочить исполнение этой буллы: пробовали прекратить зло, на которое жаловались, другими, менее суровыми мерами.

XII. Кардинал Мендоса, архиепископ Севильи, составил катехизис, приспособленный к существовавшим обстоятельствам, для употребления его новохристианами. Этот прелат опубликовал его в своем дворце в 1478 году и особенно рекомендовал всем приходским священникам пользоваться им, чтобы часто и с величайшим старанием объяснять неофитам на особых собраниях христианское учение.

XIII. В 1480 году один еврей обнародовал сочинение, в котором нападал на управление Фердинанда и Изабеллы и говорил много дурного о христианской религии. Фернандо де Талавера, иеронимитский монах,[491] духовник королевы, известный одинаково как своей ученостью, так и своими добродетелями, опубликовал в следующем году сочинение под заглавием Католическое опровержение еретического пасквиля, вышедшего в Севилье в 1480 году.

XIV. Королева поручила дому Диего Альфонсо де Солису, епископу Кадиса, управлявшему за кардинала Севильской епархией, Диего де Мерло, префекту Севильи, и брату Альфонсо Охеде, приору доминиканского монастыря, проследить за действием этих мер кротости и дать об этом верный отчет. Их донесения были такими, каких можно было ожидать при том положении вещей, и отцы доминиканцы, папский нунций и сам король желали, чтобы средство, выбранное Изабеллой, было признано недостаточным.

XV. Тем временем пришлось заняться ересью, приписанной Педро д'Осме, доктору Саламанки, который выставил и обнародовал некоторые богословские положения, противные догматам. Дом Альфонсо Каррильо, архиепископ Толедо (которому донесли об учении доктора д'Осмы), созвал несколько богословов, которые рассмотрели это учение и объявили его ошибочным. Архиепископ вызвал автора на суд перед этим собранием и укорял его за его дурные принципы. Педро д'Осма обещал отказаться от них тотчас же, если ему докажут его заблуждение. Богословы выполнили это с успехом, и дело это не только не имело последствий, но поведение архиепископа было одобрено папою.

XVI. Если бы следовали такому способу воздействия на обвиняемых в ереси, несчастия, созданные инквизицией, не составили бы позора для Испании; это происшествие достаточно доказывало, что было бесполезно создавать в Кастилии трибунал инквизиции.

XVII. Впрочем, события этого года не позволяют сомневаться, что это учреждение не понравилось кастильянцам. В начале 1480 года в Толедо состоялось общее собрание кортесов[492] королевства. На нем занялись делами религии и особенно средствами воспрепятствовать злу, которое может быть причинено католической вере общением евреев с христианами. Были возобновлены старинные узаконения, между прочим то, которое обязывало некрещеных евреев носить на одежде отличительный знак, помогавший их распознавать, жить в отдельных кварталах, называемых еврейскими (juderia), и возвращаться в них до полуночи, и запрещало им профессии медика, хирурга, купца, цирюльника и кабатчика. Между тем кортесы нисколько не помышляли ни просить, ни одобрять учреждения в королевстве инквизиции.

XVIII. Но так как король и папа хотели, чтобы трибунал был принят, то стало возможным получить на это согласие королевы. Папский нунций и доминиканцы ничем не пренебрегали для успеха в этом деле. Оба государя, будучи в Медина-дель-Кампо, назначили 17 сентября 1480 года первыми инквизиторами брата Мигуэля Морильо и брата Хуана де Сан-Мартино, доминиканцев (первый был инквизитором в арагонской провинции Руссильон), а в качестве советника и асессора этих двух монахов доктора Хуана Руиса де Медину, светского аббата[493] коллегиальной церкви в Медина-де-Рио-Секо, советника королевы, который впоследствии достиг последовательно звания епископа Асторги, Бадахоса, Картахены, Сеговии и посла в Риме. В качестве прокурора двум инквизиторам дали Хуана Лопеса дель Барко, капеллана Изабеллы.

XIX. 9 октября от имени короля и королевы был послан всем губернаторам провинций приказ снабдить инквизиторов и их свиту дорожными вещами и провизией, в которых они будут нуждаться при своем проезде в Севилью, — странное для того времени распоряжение, доказывающее степень влияния, которое доминиканцы уже приобрели в инквизиции! Их привилегии были одинаковы с теми, которые даровал в 1223 году император Фридрих II в качестве короля Сицилии.

XX. Население королевства Кастилия с таким недовольством встретило учреждение у них инквизиции, что, когда, инквизиторы прибыли в Севилью и показали свои мандаты и королевский приказ, им оказалось невозможно собрать небольшое число людей и получить другие средства, в которых они нуждались для того, чтобы приступить к исполнению своих обязанностей.

XXI. Совету Фердинанда и Изабеллы, которые находились еще в Медина-дель-Кампо, понадобилось послать 27 декабря новый приказ, чтобы префект и другие власти Севильи и епархии Кадиса помогли инквизиторам водвориться и вступить в должность; при этом королевский приказ был истолкован в том смысле, что он относится только к жителям городов и местечек, которые непосредственно принадлежали владениям королевы. Тогда почти все новохристиане переселились на земли герцога Медина-Сидонии, маркиза Кадиса, графа д'Аркосы и некоторых других частных владельцев.

XXII. Это добровольное выселение было причиной того, что инквизиторы получили королевский указ против переселенцев. Новый трибунал объявил их почти уличенными в ереси в силу факта их переселения и желания бегством избавиться от наблюдения и власти инквизиции.

Статья третья УЧРЕЖДЕНИЕ ИНКВИЗИЦИИ

I. Инквизиторы учредили свой трибунал в доминиканском монастыре Св. Павла в Севилье, и 2 января 1481 года был обнародован первый акт их юрисдикции в виде эдикта, объявлявшего, что на основании дошедшего до них сведения об эмиграции новохристиан они повелевают маркизу Кадиса, графу Аркосе и герцогам, маркизам, графам, рыцарям, грандам Испании и другим дворянам Кастильского королевства схватить их в двухнедельный срок, выслать беглецов под конвоем в Севилью и наложить секвестр на их имущество, под страхом отлучения от Церкви тех, кто не выполнит этого приказания, сверх тех наказаний, которые они навлекут на себя по справедливости как пособники еретиков, а именно: конфискацию их собственного имущества, потерю званий и должностей и владетельных прав. Инквизиторы оставляли за собою или предоставляли папе право освобождать виновных от церковных наказаний. Здесь ясно видно начало первых поползновений нового трибунала против светской власти под влиянием ультрамонтанских принципов.

II. Число пленников вскоре сделалось столь значительным, что монастырь, назначенный инквизиторам, не мог более их вместить, и трибунал устроился в замке Триана, расположенном в предместье Севильи. О плохом вкусе, царившем тогда в литературе, можно судить на основании варварской надписи, которую инквизиторы выгравировали там спустя некоторое время. Вот она:

III. «Sanctum Inquisitionis officium contra hereticorum pravitatem in Hispaniae regnis initiatum est Hispali anno MCCCCLXXXI, sedente in trono apostolico Sixto IV, a quo fuit concessum, et regnantibus in Hispania Ferdinando V et Isabellae, a quibus fuit imprecatum. Generalis inquisitor primus fuit Fr. Thomas de Torquemada, prior conventus Sanctae-Crucis Segoveensis, Ordinis praedicatorum. Facit Deus ut in fidei tutelam et augementum in fmem usque saeculi permancat, etc… Exurge, Domine; judica causam tuam. Capite nobis vulpes».[494]

IV. Перевод ее: «Святой трибунал инквизиции, учрежденный против нечестия еретиков в королевствах Испании, начался в Севилье в 1481 году, в бытность папою Сикста IV, которым он разрешен, и в царствование Фердинанда V и Изабеллы, которыми он испрошен. Первым главным инквизитором был брат Томас Торквемада, приор монастыря Святого Креста в Сеговии, ордена братьев проповедников. Бог да устроит, ради распространения и поддержания веры, чтобы он продолжался до скончания века и т. д. Воскресни, Господи. Суди свое дело. Ловите для нас лисиц».

V. Заблуждение и предрассудки до такой степени ослепили современных испанских авторов, что, не зная или забыв о недовольстве, сопротивлении и даже восстаниях, сопровождавших учреждение в Испании инквизиции в XV веке, они поздравляли свое отечество с возвращением в него инквизиции и прилагали столько старания, чтобы открыть, в какой стране она получила начало, как будто вопрос шел о родине Гомера. Город Сеговия был одним из претендовавших на эту честь, и историки серьезно разделились на два лагеря по вопросу о том, имела ли святая инквизиция свои заседания в доме майората Касереса или в доме маркиза де Мойи.[495] Что можно думать о народе, который черпает тщеславие из своих несчастий и занимается серьезно подобными вопросами?

VI. Инквизиторы вскоре обнародовали второй указ, который они назвали льготным указом, для побуждения тех, кто отступил в вере, добровольно отдаться в их руки. Они обещали тем отступникам, которые придут к ним с истинной скорбью о своих грехах и твердым намерением отбыть епитимью, даровать прощение и не конфисковать имущества. Если кто пропустит льготный срок и будет оговорен другими, то будет преследуем согласно строгости закона.

VII. Нашлось немало людей, которые попались на эту удочку. Инквизиторы дали им отпущение только тогда, когда они под присягой сообщили имена, положение, местожительство и приметы всех тех, о которых знали как о вероотступниках, все равно, были ли они заведомо таковыми или о них шла только такая молва. Их заставили также дать обещание сохранять обо всех этих сообщениях тайну, и инквизиторы успели этим путем уловить в свои сети бесконечное множество новохристиан, которые не хотели открыть своего вероотступничества.

VIII. Когда льготный срок, дарованный инквизиторами, истек, они опубликовали новый указ, который повелевал под угрозой смертного греха и верховного отлучения от Церкви донести в трехдневный срок о лицах, известных тем, что они приняли иудейскую ересь. Легко понять, до какой степени эта мера противоречит закону Христа, который повелевает увещевать согрешившего трижды и еретика дважды, прежде чем их наказывать. Пагубные последствия этого постановления были таковы, что еретик узнавал о своем предании суду лишь в момент своего ареста и заключения в тюрьму инквизиции.

IX. Та же участь ожидала обращенного еврея, если он, не впадая обратно в иудаизм, сохранял некоторые привычки своего детства, которые вовсе не были противны христианству, но при зложелательстве могли быть приняты за явные признаки отступничества. Это дало инквизиторам повод установить в их указе различные случаи, когда донос становился обязательным. Он должен был последовать:

1. Когда еврей, ставший христианином, ожидает Мессию или говорит, что он еще не пришел; что он придет для искупления людей его народа, освободит от пленения, в котором они стонут, приведет их в землю обетованную.

2. Когда возродившийся в крещении снова принимает иудейскую религию.

3. Если он говорит, что закон Моисея в настоящее время так же действителен для нашего спасения, как и закон Иисуса Христа.

4. Если он соблюдает субботу из уважения к покинутому им закону, что достаточно доказывается тем, что он в этот день носит рубашку и платье более чистые, чем обыкновенно, что покрывает чистой скатертью свой стол и воздерживается зажигать в своем доме огонь с вечера предыдущего дня.[496]

5. Если он выбирает из мяса животных, которыми питается, сало или жир; если выпускает всю кровь, моя его в воде, или отрезает некоторые части, как, например, железу или ядро из ляжки барана или какого-либо другого убитого для еды животного.

6. Если перед тем, как его зарезать, как и овец, которыми он хочет питаться, он смотрит, нет ли на лезвии ножа, которым он должен воспользоваться, какой-либо зазубрины, проводя им по ногтю пальца; если он покрывает кровь землею, произнося по еврейскому обычаю известные слова.

7. Если он ест мясо в дни Великого поста или в назначенное для воздержания время без необходимости и думая, что это можно делать, не оскорбляя Бога.

8. Если он соблюдает еврейский Великий пост, известный под разными названиями — пост покаяния, искупления, кипурим или йом-кипурт,[497] падающий на десятый еврейский месяц, называющийся тишри.[498] Это доказывается, если он ходит во время этого поста босым, наподобие настоящих евреев; если он читает их молитвы или находится в то время с евреями, чтобы следовать их образу действий, в особенности обычаю, просить ночью друг у друга прощения; если отец кладет руку на голову своих детей, не делая крестного знамения и не произнося других слов, кроме следующих: «Будь благословен Господом и мною». Все эти обряды принадлежат закону Моисееву.

9. Если он держит пост царицы Эсфири,[499] который евреи соблюдают в месяце адаре в память поста, соблюдавшегося их отцами во времена их пленения в царствование Ассура.[500]

10. Если он держит пост ребиаш,[501] называемый постом гибели святого дома, который бывает в девятый день месяца аба, в память разрушения храма, происходившего два раза — один раз при Навуходоносоре,[502] а другой — при Тите.[503]

11. Если он соблюдает предписанные Моисеевым законом посты в понедельник и четверг каждой недели, что можно предположить, если он воздерживается в эти дни от еды до восхода первой звезды ночи; если он лишает себя употребления мяса; если моется накануне; если стрижет ногти и концы волос и хранит их или бросает их в огонь; если произносит некоторые еврейские молитвы, попеременно опуская и подымая голову, с лицом, обращенным к стене, вымыв предварительно руки водой и землей, одевшись в саржу, власяницу или льняное полотно и туго подпоясавшись нитяным шнуром или кожаным ремнем.

12. Если празднует Пасху опресноков, поедая в эти дни утром сельдерей, салат-латук или другие овощи и огородные растения.

13. Если соблюдает праздник Кущей, начинающийся в десятый[504] день месяца тишри; это можно узнать, если он воздвигает перед своим домом ветки зеленых деревьев, предлагает какое-либо угощение или принимает на него приглашение и если посылает или принимает подарки к столу во время этого еврейского торжества.

14. Если соблюдает праздник Светильников, который евреи празднуют в двадцать пятый день месяца кислева, в память восстановления храма при Маккавеях;[505] если он в эти дни зажигает свечи с часа до десяти и если он их тушит, читая молитвы, как делают евреи в таком же случае.

15. Если он благословляет стол тем же способом, как и евреи.

16. Если он пьет вино кошер, что значит законный, считая таковым то вино, которое приготовлено лицами, исповедующими иудейскую веру.

17. Если он произносит бахору, то есть благословение, беря в свои руки наполненную вином чашу и произнося над нею некоторые слова перед тем, как дать ее каждому из присутствующих. — Словом Сераха, откуда происходит слово бахара,[506] евреи обозначают всякий род молитвы, употребляемой для благодарения Бога и для прославления его. После празднования субботы, которое оканчивается некоторыми обычными в синагогах молитвами, евреи возвращаются к себе домой и садятся за стол. На нем они ставят солонку, два хлеба, покрытые скатертью, и чашу, полную вина. Отец семейства берет чашу и, прочитав молитву, отпивает глоток и тотчас же передает чашу присутствующим, которые пьют из нее один за другим.

18. Если он ест мясо какого-либо животного, зарезанного евреями.

19. Если он съел то же мясо, что и евреи, и сидел за их столом.

20. Если он читал псалмы Давида, не говоря в конце: слава Отцу и т. д.[507]

21. Если из уважения к закону Моисееву женщина не явилась в церковь на сороковой день после родов.

22. Если кто-нибудь совершил обрезание[508] или распорядился совершить его над своим сыном.

23. Если он дал ему еврейское имя, выбранное из тех имен, которые носят евреи.

24. Если после крещения своих детей новохристианин обмывает ту часть их головы, которая была помазана святым миром.

25. Если через семь дней после рождения он погружает своих детей в таз, где положены в воду, по обычаю евреев, золото, серебро, зерна жемчуга, пшеницы, ячменя и другие вещества, в то же время произнося некоторые слова.

26. Если он составляет гороскоп[509] своих детей в момент их рождения и объявляет, что должно с ними в жизни случиться, на основании наблюдения светил, что является особым суеверием фаталистов.

27. Если он женится, соблюдая обычаи, предписываемые законом Моисея.

28. Если он совершает руайа — обряд, состоящий в приглашении на обед своих родственников и друзей накануне дня отъезда; его называют обедом разлуки. — Какое широкое поле для личной злобы! Это правило заставило бы в наши дни принять за евреев множество христиан, которые следуют этому обычаю, совсем не думая о Моисеевом законе.

29. Если он носит на себе ладанки, употребительные у евреев. — У христиан встречается своего рода подражание этому в привычке, общей многим, носить самим и заставлять своих детей носить модель санбенито и другие предметы подобного рода, с тем же намерением.

30. Если при выпекании хлеба он берет часть теста и сжигает ее в знак жертвы, по примеру евреев, которые приносят Богу в жертву кусок теста, как начатки им принадлежащих благ.

31. Если в смертный час он повертывает лицо к стене или если его кто-нибудь другой кладет в такое положение раньше, чем он испустит дух. — Этот обычай был свойствен евреям, как доказывает пример царя Езекии. Но если это действие есть признак иудаизма, мы можем узнать у докторов, а также у больных и находящихся в агонии, каким образом приходится умирать большинству христиан.

32. Если он вымыл или велел вымыть теплою водою тело умершего человека; если он приказал побрить его лицо, подмышки и другие части тела; если он распорядился похоронить его в новом саване, в штанах, рубашке и накидке; если он положил под его голову подушку из свежей земли или вложил монету в рот.

33. Если он обращался к мертвым со словами похвалы или читал над ними печальные стихи. Это напоминает обычай евреев произносить речь или стихи в похвалу умерших. — Можно ли это счесть за ересь? Что думать тогда о надгробных речах и о речах академических?

34. Если он разливал из кувшинов или другой посуды воду в доме умершего и в соседних с ним домах, чтобы согласоваться с обычаем евреев.

35. Если он садился позади двери покойника в знак траура; если он ел рыбу и оливки вместо мяса, чтобы почтить его память.

36. Если он остается дома в течение года после похорон кого-либо, чтобы доказать свою скорбь. — Это, по-видимому, не должно было доставить инквизиции много жертв.

37. Если он велел похоронить умершего в нетронутой земле или на еврейском кладбище.

X. Легко усмотреть, насколько многие из этих статей смешны и нелепы, другие несправедливы и почти все дышат произволом. Факты, обозначенные как улики иудаизма в статьях 4, 5, 6, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 23, 24, 25, 26, 28, 29, 31, 32, 33, 34, 35 и 36, до такой степени двусмысленны, что, собранные вместе, они с трудом составили бы в наше время простую презумпцию; взятые отдельно, они не могут быть законно вменены никому, потому что по своей сущности они ничего не означают.

XI. Все эти статьи доказывают искусство, с которым инквизиторы принялись за дело, чтобы породить обстоятельства, способные убедить королеву Изабеллу, что в Испании, в особенности в епархиях Севильи и Кадикса, действительно существует очень большое число иудействующих еретиков. Если бы все новохристиане после совершения столь невинных самих по себе вещей с достаточным основанием могли быть признаны за еретиков, то инквизиторам было бы легко принять свои преувеличения за неопровержимые истины. Но здравая критика нашего века далека от того, чтобы извинить личный интерес и лицемерие, которые двигали пружинами этой жестокой политики. Какой пользы можно было ожидать от учреждения, которое началось таким образом? Легко было предвидеть последствия этого; история их изложит, а вместе с ними и всю правду об инквизиции, которую важно знать людям.

Статья четвертая ПЕРВЫЕ КАЗНИ И ИХ ПОСЛЕДСТВИЯ

I. Средства, столь пригодные для умножения числа жертв, не могли не произвести ожидаемого от них эффекта. Поэтому трибунал начал вскоре свои жестокие экзекуции. 6 января 1481 года он приказал сжечь шесть осужденных, 26 марта того же года семнадцать, а месяцем позже еще большее число. 4 ноября того же года двести девяносто восемь новохристиан уже подверглись казни сожжения, семьдесят девять обвиняемых были ввергнуты в ужасы пожизненного заключения, и все это произошло в одном городе Севилье, на жителей которой пали первые удары кровавого трибунала. В других частях провинции и в епархии Кадикса, по сообщению Марианы, две тысячи этих несчастных были преданы огню в 1481 году; другие в большом числе, за отсутствием их, были казнены фигурально,[510] и семнадцать тысяч подверглись различным каноническим карам.[511] Среди тех, кто погиб в пламени, мы встречаем значительных людей и много богачей, состояние коих стало добычей казны.

II. Большое количество осужденных, подвергавшихся сожжению, вынудило префекта Севильи построить на поле, называемом Таблада,[512] постоянный каменный эшафот, который сохранился до наших дней под именем Кемадеро[513] и на котором воздвигались четыре большие каменные статуи четырех пророков. Новохристиане, отпавшие от веры и закоренелые в отступничестве, замуровывались в этих изображениях заживо и там погибали, поджариваясь от пламени общего костра,[514] постепенно нагревавшего каменные изваяния пророков.

Кто из людей осмелится объявить, что это наказание, наложенное за простое заблуждение разума, соответствовало духу Евангелия?

III. Страх, внушаемый подобными казнями новохристианам, заставил бесчисленное множество их эмигрировать во Францию, в Португалию и даже в Африку. Многие, осужденные заочно, спаслись в Рим и там просили у папы правосудия против своих судей. Верховный первосвященник писал об этом 29 января Фердинанду и Изабелле. Он жаловался на то, что два инквизитора, Мигуэль Морильо и Хуан де Сан-Мартино, не следуют правилам закона, объявляя еретиками тех, кто ими не был. Его святейшество прибавлял, что он отрешил бы их от должности, если бы не имел уважения к королевскому декрету, который их поставил на место; тем не менее он отменяет данное им полномочие на назначение других лиц, за исключением того случая, когда найдутся люди, способные к этим обязанностям, среди назначенных генералом и провинциалом доминиканцев, которым одним принадлежит эта привилегия; привилегия, посланная королю и королеве, относилась лишь к отправлявшим ее лицам.[515]

IV. Поразительно, как Фердинанд и Изабелла могли стерпеть оскорбление, сделанное им римской курией, решение которой, вопреки их власти, благоприятствовало генералу и провинциалу доминиканцев. Как ни был этот поступок возмутителен, папа пошел еще дальше. 11 февраля следующего года он отправил новое бреве, в котором, не упоминая о первом бреве, он говорил, что так как генерал доминиканцев Альфонсо де Сан-Себриано доказал ему необходимость увеличить число инквизиторов, он счел необходимым призвать к этим обязанностям самого дома Альфонсо и других монахов его ордена, Педро де Оканью, Педро Марильо, Хуана де Сан-Доминго, Хуана де Сан-Эспириту, Родриго де Сегарру, Томаса Торквемаду и Бернардо де Санта-Мариа, и что он отправил этим монахам мандаты, чтобы они немедленно вступили в исполнение своих обязанностей вместе с епархиальными епископами[516] при соблюдении процедуры согласно с другим специально на этот предмет данным бреве.

V. Я не мог найти этого другого документа; но вероятно, что он был подписан, как и первый, 17 апреля и послан в одно и то же время инквизиторам Арагона. Эта процедура нарушала так открыто законы уголовного права, что тотчас же дала повод к бесконечному количеству жалоб. Король счел себя даже вынужденным написать об этом папе. Ответ папы гласил, что булла была послана на основании мнений нескольких кардиналов, которые из страха чумы принуждены были уехать из Рима; что дело будет передано им для пересмотра после их возвращения и что пока он разрешает приостановить исполнение бреве от 17 апреля, лишь бы инквизиторы сообразовались при исполнении своей должности с уголовным правом и апостолическими буллами, в согласии с епархиальным епископом.

VI. В это именно время королева Изабелла просила папу дать новому трибуналу устойчивую форму, способную удовлетворить всех. Она просила, чтобы судебные решения, вынесенные в Испании, были окончательными и не допускали апелляции в Рим; в то же время она жаловалась, что многие усиленно распространяют про нее слух, будто все сделанное ею для трибунала имело в виду лишь овладение имуществом осужденных.

VII. Когда Сикст IV получил письмо Изабеллы, он узнал, что буллы, посланные им в Сицилию по делам инквизиции, встретили там сопротивление со стороны вице-короля и высших должностных лиц королевства. Папа сумел ловко извлечь выгоду для обеспечения своей власти в Сицилии из просьбы Изабеллы, с которой она только что обратилась. 23 февраля 1483 года он ответил королеве. Он похвалил ее рвение к инквизиции и утишил угрызения ее совести по вопросу о конфискациях. Он уверял ее, что исполнил бы все, о чем она его просила, если бы кардинал и мудрые люди, управляющие делами, не находили для этого непреодолимых препятствий. Папа умолял королеву продолжать поддерживать инквизицию в своих владениях и в особенности сделать нужные распоряжения для принятия и исполнения апостолических булл в Сицилии.

VIII. Среди параграфов этого письма особенно замечателен тот, где папа заявляет, что он сильно желает видеть учреждение инквизиции в Кастильском королевстве. Такое желание папы не вызывает удивления, когда изучаешь в истории церкви обычную систему римской курии. Но важно знать, что Сикст IV делает в этом признание, потому что оно подтверждает сказанное нами о старании апостолического легата Никколо Франко покровительствовать, как он делал это пять лет тому назад, учреждению этого трибунала в Кастилии.

IX. Папа, верный обещанию, данному им Изабелле, передал предложение этой государыни на рассмотрение многих важных особ Испании, которые были тогда в Риме, и особенно кардинала Родриго де Борхи (который был потом папой под именем Александра VI Борджиа);[517] кардинала церкви Св. Пракседы[518] дома Хуана де Мельи (брата еретика Альфонсо де Мельи, о котором мы говорили и который был сожжен в изображении после того, как убежал в Гранаду к маврам); кардинала дома Ауксиаса Деспуига из Майорки, архиепископа Монреаля в Сицилии; кардинала дома Рафаэле Галеото-и-Риарио, племянника папы и епископа Осмы, в Испании; епископа Хероны дома Хуана де Молеса Маргарита (который потом был кардиналом) и Гонсало де Вильядиего, испанского капеллана[519] папы, а позднее епископа Овиедо.

X. Все эти советники одобрили создание должности апостолического апелляционного судьи для Испании, которому будет поручено выносить решения на все апелляции против судебных приговоров, сделанных инквизицией. Одновременно они постановили не допускать в среду судей и к делам святого трибунала ни одного епископа, ни наместника или генерального викария, происходящих от евреев, все равно по, мужской или по женской линии, и, наконец, при помощи разных форменных бреве установить другие пункты, относящиеся к тому же делу.

XI. Первое из этих бреве было адресовано Фердинанду и Изабелле. Папа говорил, что вопрос этот был зрело обсужден им самим и его советниками, что он решил назначить дома Иньиго Манрике, архиепископа Севильи, единственным апелляционным судьей по делам веры, и он дал повеления, позволяющие ему надеяться, что поведение инквизиции не даст более повода ни к какой жалобе. Он убедительно просил обоих государей продолжать с рвением начатое ими дело, напоминая им, что Иисус Христос укрепил свое царство на земле разрушением идолопоклонства, и уверял их, что победа, одержанная ими над маврами, являлась наградою за их любовь к чистоте веры и что в настоящих условиях им предстоят не менее славные успехи. Папа прибавлял, что дурное поведение Кристовала Гальвеса, инквизитора Валенсии, известно всем, что его бесстыдство и его нечестие заслуживают примерного наказания; однако он удовольствовался лишением его должности, поручая Фердинанду и Изабелле назначить ему преемника, которому он с момента его назначения дарует юрисдикцию и необходимые полномочия.

XII. Что касается инквизитора Гальвеса, то Сурита рассказывает в своей Летописи Арагона, что Фердинанд написал уже папе 20 мая того же года через своего посла в Риме дона Гонсало Бетета на него жалобу и просьбу о лишении его должности. Таким образом оба государя были осведомлены в то же время о намерениях папы по отношению к инквизитору. Что думать о таком человеке, как Гальвес, когда видишь, что его называют нечестивым те самые лица, которые одобряют жестокость порученной ему обязанности?

XIII. Второе папское бреве датировано 25 мая. Оно было адресовано архиепископу Севильи Манрике, которого Его Святейшество назначил апелляционным судьей по делам испанской инквизиции. Это бреве предлагало ему просить Фердинанда и Изабеллу одобрить отставку Гальвеса. Это доказывает старание Сикста IV щадить расположение обоих государей. В этой политике папы нет ничего такого, что могло бы нас поразить. Ввиду того, что он был заинтересован в удаче дела инквизиции в Испании и Сицилии и предвидел не без основания, что оно явится для него обильным источником богатств, он и применял крайнюю осторожность по отношению к королю и королеве, чтобы сохранить свой авторитет.

XIV. Третьим бреве, адресованным дому Альфонсо де Фонсеке, архиепископу Сант-Яго, папа указывал этому прелату, что в интересах успешной деятельности инквизиции и во избежание всякого рода жалоб следовало бы всякому епископу, происходящему от предков евреев, воздерживаться от обязанностей судьи в процессах, касающихся веры, которые будут предприняты в его епархии, и назначать епархиальным инквизитором своего главного официального наместника и генерального викария, если они сами не подлежат вышеуказанному отводу. В противном случае его выбор должен пасть на другое духовное лицо, против которого не существует никакого повода для подобного отвода. Затем папа поручал архиепископу сообщить это решение всем епископам церковной провинции Кампостело, чтобы они с этим сообразовались в своих епархиях. Если же кто-нибудь воспротивится этой мере, папа уполномочивает его самого назначить епархиального инквизитора, которому он своим бреве давал необходимые полномочия, чтобы епископ не мог воспользоваться своею властью назначить другое лицо.

XV. Папа направил кардиналу архиепископу Толедо дому Педро Гонсалесу де Мендосе четвертое бреве, предписывающее ему держаться того же поведения, как с епископами, и относительно высших духовных лиц Толедо и Сарагосы. Можно думать, что подобные же бреве были разосланы архиепископам Севильи и Таррагоны, хотя история и не говорит ничего определенного об этом. Быть может, покажется странным, что это поручение в части, касающейся епархии Сарагосы, было дано кардиналу Мендосе; но надо знать, что архиепископством этого города обладал тогда под названием пожизненного администратора четырнадцатилетний мальчик дон Альфонсо Арагонский, внебрачный сын Фердинанда.

XVI. Назначение дома Иньиго Манрике, архиепископа Севильи, на должность апелляционного судьи казалось полезным, потому что оно препятствовало жителям и деньгам Испании утекать из королевства. Поэтому римская курия вскоре собралась сделать его недействительным. Она продолжала принимать апелляции, с которыми к ней обращалось множество испанцев, как будто булла, поставившая Манрике на должность, была уже объявлена потерявшей силу.

XVII. 2 августа этого года папа отправил другое послание, по собственному побуждению для постоянного напоминания (motu proprio ad perpetuam rei memoriam), которое доказывает одновременно несправедливость, с какой велись дела инквизиции, а также и то, как мало можно было доверять заявлениям римской курии. Ибо мы видим, что в течение двух месяцев, прошедших между обнародованием этих двух документов, в апостолическом секретариате были приняты все испрашиваемые апелляции, как будто буллы от 25 мая, запрещавшей их, не существовало. Его Святейшество говорил в этом новом послании, что он принял многих севильских испанцев, которые доложили ему, что не могут предстать перед апелляционным судьей, который не преминул бы поступить с ними еще суровее, чем сам закон, и что они не осмеливаются вернуться в Севилью из опасения, что их арестуют и посадят в тюрьму. Папа писал далее, что некоторые из них получили отпущение в апостолическом пенитенциарном суде, а другие были готовы его получить; что он осведомлен, что милости, дарованные недавно святым престолом, были сочтены в Севилье недействительными и что там продолжают процессы некоторых из этих испанцев, тогда как другие уже сожжены фигурально и были бы сожжены живьем, если бы вернулись в Испанию. Принимая все происшедшее во внимание, он поручил аудиторам апостолического дворца обсудить апелляции обвиняемых, невзирая на право, предоставленное архиепископу Севильи, и сверх того приказал, чтобы данные пенитенциарным судом отпущения имели силу наравне с выданными им мандатами. Папа объявлял, что начатые против этих лиц процессы должны считаться законченными, и повелевал архиепископу Севильи и другим прелатам Испании и тем испанским прелатам, которые жили в Риме, допустить к частному примирению с Церковью (наложив тайную епитимью) всех, кто его будет испрашивать, хотя бы они были обесчещены, преданы суду, уличены и присуждены окончательно к сожжению. Они должны были также оправдать виновных, которые явятся с мандатами на этот предмет, смотреть как на оправданных на всех, уже получивших отпущение от апостолического пенитенциарного суда, и охранять их от всех властей, которые стали бы их преследовать. Папа говорил Фердинанду и Изабелле, что сострадание к виновным более приятно Богу, чем строгость, которую хотели к ним применить, как это доказывает пример доброго пастыря в Евангелии, который бежит искать заблудшую овцу. Вследствие этого он обязывает их обращаться благосклонно с теми из их подданных, которые сделали бы добровольные признания, позволяя им оставаться в Севилье или в других местах их владений и пользоваться там всем своим имуществом, как если бы они никогда не впадали в ересь.

XVIII. Последняя булла, очевидно, противоречила всему тому, что папа установил, по совету кардиналов, буллой от 25 мая. Однако подобное соображение не могло удержать римскую курию. Обстоятельства жизни позволяли все более обогащаться через новохристиан Испании, и эта выгода казалась папе слишком ценной, чтобы продолжать держаться своих собственных декретов. Тем не менее, не будучи в состоянии скрыть от себя дурное впечатление, которое произвела эта булла, и предвидя, что Фердинанд не преминет на нее пожаловаться, он написал ему 13 августа, что, признав отправку буллы слишком поспешной, он счел уместным ее взять обратно. Но при каких обстоятельствах папа принял это решение? Когда несчастные новохристиане, ограбленные и обманутые римской курией, безуспешно требовали возврата стоимости тех отпущений, которые им были ею дарованы.

XIX. Хуан из Севильи, один из тех, кто содействовал получению этой буллы, представил ее 7 января 1484 года дому Гарсии де Менесесу, архиепископу Эворы[520] в Португалии, прося, чтобы, согласно находящейся в ней статье, с нее была бы снята заверенная копия, которая могла бы служить оригиналом для всех тех, кто хотел бы заставить признать ее силу перед судьями инквизиции в Севилье или в других городах королевства. Архиепископ поручил Нуньо Льоренте, священнику Эворы, нотариусу своей епархии, предоставлять заверенные копии с этой буллы всем, кто будет их спрашивать, признавая их имеющими силу, удостоверив, что в подлиннике нет никакой ошибки и никакого указания, которое могло бы заставить считать его фальшивым или поддельным.

XX. Этот поступок архиепископа оказался бесполезным. Хуан из Севильи и другие осужденные заочно были вынуждены явиться к апелляционному судье дому Иньиго Манрике и подверглись роковой судьбе, которую легко было предвидеть на основании царившего тогда духа. Фердинанд был очень доволен при виде упрочения системы конфискаций, а инквизиторы, со своей стороны, были слишком заинтересованы, чтобы их способ судопроизводства не казался неправильным. Один папа мог исправить это столь великое дело, подтвердив распоряжения последней буллы; но он боялся не угодить Фердинанду в таком щекотливом деле, хотя и признал несколько раз несправедливость и жестокость инквизиторов. Он подумал лишь о том, чтобы дать испанской инквизиции устойчивую форму, и достиг этого в том же году, как мы вскоре увидим.

Глава VI УСТАНОВЛЕНИЕ ДОЛЖНОСТИ ВЕЛИКОГО ГЛАВНОГО ИНКВИЗИТОРА, КОРОЛЕВСКОГО СОВЕТА ИНКВИЗИЦИИ, ПОДЧИНЕННЫХ ТРИБУНАЛОВ И ОРГАНИЧЕСКИХ ЗАКОНОВ. УЧРЕЖДЕНИЕ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА В АРАГОНСКОМ КОРОЛЕВСТВЕ

Статья первая ГЛАВНЫЙ ИНКВИЗИТОР. СОВЕТ ИНКВИЗИЦИИ. ОРГАНИЧЕСКИЕ ЗАКОНЫ

I. Среди мероприятий, к которым привело новое рассмотрение буллы от 2 августа 1483 года, надо считать декрет, предписавший инквизиции принять форму постоянного трибунала, с главой, которому были подчинены все инквизиторы вообще и каждый из них в отдельности. Должность главного инквизитора Кастильского королевства лишь в эту эпоху была предоставлена Томасу Торквемаде, имя которого, до тех пор было известно не иначе, как в числе многих других имен, означенных в февральской булле 1482 года.

II. Второе бреве, от 17 октября 1483 года, поставило его главным инквизитором Арагонского королевства, и огромные полномочия его должности были подтверждены 11 февраля 1486 года Иннокентием VIII[521] и двумя преемниками этого папы. Торквемада вполне оправдал сделанный выбор. Было почти что невозможно найти человека, более способного выполнить намерения Фердинанда в отношении умножения конфискаций, римской курии — в смысле пропаганды ее властолюбивых и фискальных принципов, и, наконец, самой инквизиции — в поставленной ею задаче казнями установить систему террора, в котором она нуждалась.

III. Торквемада создал сначала четыре подчиненных трибунала — для Севильи, Кордовы, Хаэна и Вилья-Реаля, называемого в настоящее время Сьюдад-Реаль.[522] Четвертый трибунал был вскоре перенесен в Толедо. Затем Торквемада позволил доминиканцам приступить к исполнению их обязанностей в различных епархиях кастильской короны.

IV. Эти монахи, получившие мандаты от святого престола, подчинились не без некоторого сопротивления приказаниям Торквемады под тем предлогом, что они не являлись его уполномоченными. Торквемада, чтобы не повредить начатому им делу, не решился уволить их в отставку; но, будучи убежден в необходимости для своих видов единства действия, приготовился установить основные положения, без которых, как он хорошо видел, нельзя было обойтись. В качестве асессоров и советников он избрал юрисконсультов Хуана Гутьерреса де Чавеса и Тристана де Медину.

V. Тем временем Фердинанд, не терявший из вида, сколь важно было в интересах фиска организовать трибунал надлежащим образом, создал королевский совет инквизиции, законным и пожизненным председателем его назначил главного инквизитора, а советниками дома Альфонсо Карильо, который был в то же время епископом Мазары в Сицилии, но пребывал тогда в Испании, Санчо Веласкеса де Куэльяра и Понса из Валенсии. Оба последних были докторами права.

VI. Эта организация предоставляла советникам право решающего голоса во всех делах, подсудных гражданскому праву, и только совещательного голоса в делах, принадлежавших церковной власти, которою, в силу апостолических булл, был облечен один Торквемада.

VII. Это обстоятельство часто приводило к большим пререканиям между главными инквизиторами и членами верховного совета,[523] так как обе стороны горячо поддерживали свои обоюдные претензии. Однако вопрос остался нерешенным, потому что он не был поставлен как следует, причем авторы его не умели различить двух видов дел, которыми занимался совет, и потому что его члены принадлежали к духовенству, а это, естественно, заставляло их относить многие вопросы, подсудные гражданской власти, к канонической юрисдикции.

VIII. Такое управление сильно уменьшило число дел, которые королевская светская власть имела право разбирать, и она вскоре заметила, как сильно ее соперница вредила интересам и прибылям фиска. Если бы контрагенты светской власти хорошо изучили цель и организацию совета и истинные принципы гражданской и церковной юрисдикции, этот противозаконный захват никогда не произошел бы, потому что случаи необходимости прибегать к духовной власти главных инквизиторов были бы сведены к небольшому числу.

IX. Торквемада поручил своим двум асессорам составить основные законы для управления нового трибунала, предварительно познакомившись с тем, что было по этому предмету опубликовано в XIV веке Николаем Эймериком, и воспользовавшись советами сведущих людей. Он созвал общее собрание, составленное из инквизиторов четырех учрежденных им трибуналов, из своих двух асессоров и из королевских советников. Эта хунта[524] произошла в Севилье, и 29 октябри 1484 года под именем инструкций на ней обнародовали первые законы испанской инквизиции.

X. У меня имеется их копия, содержащая также инструкции, последовательно обнародованные вплоть до 1561 года, помимо большого количества отдельных узаконений, которые еще не устарели. Я не сомневаюсь, что друзья истории встретят с удовольствием обнародование этого собрания жестоких законов, порожденных фанатизмом и суеверием, Но в план этого сочинения не входит передача буквальной копии статей первоначальной инструкции. Я ограничусь предоставлением моим читателям их общей идеи совокупности, чтобы познакомить с тем духом, который царил в инквизиции и управлял ее действиями.

XI. Первая статья устанавливала способ, которым учреждение трибунала будет оповещено в стране, где он должен быть установлен. — Распоряжения об этом соответствовали тому, что происходило в Севилье, когда инквизиция была там установлена. В них можно уже заметить захват прав государя и злоупотребления, которые являются естественным следствием этого.

Вторая статья предписывала обнародование в местной церкви указа, сопровождаемого угрозою церковных кар тем, кто, совершив преступление ереси или вероотступничества, не донесет на себя добровольно до истечения дарованного им льготного срока, и тем, кто воспротивится исполнению мероприятий, предписанных святым трибуналом.

Третьей статьею был определен месячный срок еретикам для объявления самих себя и для предупреждения этим конфискации их имущества, однако без ущерба для денежных штрафов, к которым они могли быть приговорены.

В четвертой статье было сказано, чтобы добровольные сознания, заявляемые во время льготного срока, делались письменно, в присутствии инквизиторов и секретаря так, чтобы виновные давали ответы на все вопросы и интерпелляции, обращенные к ним инквизитором по вопросу об их исповедании и насчет их соучастников и тех, вероотступничество коих они знают или подозревают. — Эта статья оказывала человеку милость лишь для того, чтобы предать других преследованию.

Пятая статья запрещала давать тайно отпущение тому, кто сделает добровольное сознание, за исключением единственного случая, когда никто не знает о его преступлении и следует опасаться его огласки. — Легко видеть, насколько эта мера была жестока, потому что она предавала позору публичного аутодафе даже того, кто по свободному и добровольному душевному движению признавался в своем грехе. Какая разница между этим поведением инквизиторов и поведением Иисуса Христа относительно блудницы, самарянки и грешницы![525] Указанная мера передала в руки римской курии громадные суммы: тысячи новохристиан обратились к папе и предложили принести искреннее сознание в прошлом и обещание быть в будущем верными своему долгу христианами, если им пожелают тайно дать отпущение: римская курия извлекла выгоду из готовности этих перепуганных людей и даровала им за деньги апостолические бреве, которые должны были предоставить им безопасность.

Шестая статья устанавливала, что часть епитимьи того, кто примирится с Церковью, будет состоять в лишении его пользования всякой почетной должностью, употребления золота, серебра, жемчуга, шелка и тонкого полотна. — Посредством этой отвратительной комбинации все оповещались о бесчестии, к которому данное лицо присуждалось за преступление ереси. Ужасное распоряжение это послужило лишь к обогащению римской курии в силу умножившихся просьб о получении папского бреве о реабилитации. Они выдавались до тех пор, пока Александр VI, по ходатайству испанских государей, своим бреве от 17 сентября 1498 года не предоставил главному инквизитору право реабилитировать осужденных, но с несправедливой оговоркой, которая аннулировала все пожалования, сделанные раньше в Риме.

Седьмая статья налагала денежные штрафы на всех, кто сделал добровольное признание. — Говорили, что основанием этой меры была бдительность к охране католической веры; но она указывает еще более ясно на ту цель, которою задался Фердинанд, учреждая инквизицию.

Восьмая статья гласила, что добровольно кающийся, который явится со своим признанием по истечении льготного срока, не может быть избавлен от конфискации своего имущества, которая будет объявлена и которой он подвергнется по праву со дня своего вероотступничества или своей ереси. — Это распоряжение еще раз доказывает жадность короля и то, чего он ожидал для себя от инквизиции.

В девятой статье сказано, что если лица моложе двадцати лет явятся по собственному побуждению, чтобы заявить свое сознание, по истечении льготного срока, и если будет доказано, что они вовлечены в заблуждение своими родителями, то достаточно наложить на них легкую епитимью. — Но что эти люди, хладнокровно жестокие, понимают под этого рода епитимьей? Это публичное ношение в течение года или двух лет санбенито и присутствие под этой вывеской в праздничные дни на торжественной мессе и в процессиях или пребывание в другом более или менее унизительном положении.

Десятая статья налагала на инквизиторов обязанность объявлять в их акте примирения время, когда примиренный впал в ересь, чтобы знать, какая часть его имущества принадлежит фиску. — Суровость этой статьи заставила многих зятьев потерять приданое их жен, потому что оно было им выплачено после преступления их тестей. Это привело в семьях еретиков к громадным убыткам, последствия которых были неисчислимы.

Одиннадцатая статья гласила, что если содержащийся в секретной тюрьме святого трибунала еретик, движимый истинным раскаянием, попросит отпущения, то ему можно его даровать, наложив на него в виде епитимьи кару пожизненного заключения. — Я предоставляю своим читателям труд судить, находятся ли в этом случае преступление и наказание в правильном соотношении.

Двенадцатой статьей указывалось, что, если инквизиторы думают, что в случае, указанном в предыдущей статье, признание кающегося притворно, они должны отказать ему в отпущении, объявить его лжекающимся и присудить его, как такового, к релаксации и преданию в руки светского правосудия для сожжения на костре. — Из этого видно, что жизнь узника зависела от произвольного усмотрения инквизиторов, даже в том случае, если он настаивал на искренности своего раскаяния.

Тринадцатой статьей было постановлено, что если человек, получивший отпущение после своего добровольного сознания, хвастает, что скрыл разные преступления, или из собранных сведений вытекает, что он совершил их большее количество, чем то, в котором покаялся, он будет арестован и судим как лжекающийся. — Вторая часть этой статьи носит очевидный характер жестокости, потому что вполне возможно, что обвиняемый просто забыл многие из своих прегрешений.

Четырнадцатая статья гласила, что, если уличенный обвиняемый упорствует в своих отрицаниях даже после оглашения свидетельских показаний, он должен быть осужден как нераскаянный. — Это распоряжение привело на костер тысячи жертв. Во-первых, потому, что считали уличенными тех, которые не были ими, а публичными и подлинными свидетельствами — урезанные свидетельские показания, авторы которых оставались неизвестны. Во-вторых, потому, что если и было соответствие в показаниях двух или трех свидетелей, то клевета (а еще чаще ложное толкование) могла скомпрометировать участь подсудимого, несчастного уже тем, что он не мог ни доказать, ни убедить своих судей, отказывающих в сообщении ему документов его процесса.

На основании пятнадцатой статьи, когда против отрицающего свое преступление обвиняемого существовала полуулика, он должен был подвергнуться пытке. Если во время пытки он признает себя виновным и затем подтвердит свое сознание, то его наказывали как уличенного; если он отказывался от подтверждения, его подвергали вторично, по праву, той же пытке или присуждали к чрезвычайному наказанию. — Привод к пытке во второй раз спустя некоторое время был запрещен советом инквизиции. Однако были инквизиторы столь жестокие, что они все-таки применяли его к заключенным святого трибунала. Они говорили при этом, что подвергают пытке заключенного только один раз, потому что после первого сеанса на относящихся к процессу бумагах они писали, что откладывают пытку, чтобы продолжать ее, когда это им понадобится и захочется сделать.

Шестнадцатой статьей было запрещено сообщать обвиняемым полную копию свидетельских показаний; можно было только давать им понятие о том, что на них было донесено, оставляя их в неведении об обстоятельствах, которые могли бы им помочь узнать свидетелей. — Одна эта статья была бы способна внушить отвращение к трибуналу инквизиции. В том, что обвиняемому отказывали в сообщении результатов предварительного следствия, не было ничего противозаконного. Но отказывать ему в ознакомлении с документами его процесса во время самого суда — не означает ли это сделать для подсудимого невозможным пользоваться правом самозащиты?

Семнадцатая статья предписывает инквизиторам самим допрашивать свидетелей, когда это для них не невозможно. — Это распоряжение справедливо, но его делает иллюзорным то обстоятельство, что его редко было возможно осуществить, так как свидетели и судьи почти всегда находились в разных местах государства. Приходилось комиссару трибунала рассматривать и принимать показания при помощи нотариуса, исполнявшего обязанности секретаря. Так как оба они присягают в сохранении тайны, то можно видеть, какой может произойти беспорядок, граничащий с преступлением, от распоряжения, заставляющего подначальных людей уголовного трибунала удостоверять преступность скорее, чем невиновность, чтобы этим быть приятным для лиц, приказывающих им свидетельствовать. Кроме того, разве не следует признать, что ничего не может быть опаснее истолкования ответов, данных свидетелями, которые не получили ни воспитания, ни образования?

Восемнадцатая статья велит одному или двум инквизиторам присутствовать при пытке, которой должен подвергнуться подсудимый, кроме случая, когда, будучи заняты в другом месте, они должны обращаться к комиссару для получения показаний, если пытка все-таки должна быть применена. — Не лучше ли было бы ее совсем отменить?!

На основании девятнадцатой статьи, если после вызова в суд согласно предписанным формам обвиняемый не явится, он должен быть осужден как уличенный еретик. — Мера бесконечно несправедливая, потому что тысяча обстоятельств может помешать человеку, вызванному в суд, быть осведомленным о своем вызове; если предположить даже, что он это знает, уклонение его от явки может быть вызвано боязнью быть посаженным в тюрьму, что далеко до молчаливого признания своего преступления.

Двадцатая статья гласит, что, если доказано книгами или поведением умершего человека, что он был еретиком, он должен быть судим и осужден как таковой; его труп должен быть вырыт из земли, все его имущество конфисковано в пользу государства, в ущерб его законным наследникам. — Кто мог бы поверить, что подобная мера против умершего, которого невозможно уже обратить, продиктована ревностью по вере? Поэтому надо искать другую правдоподобную причину такого поступка — в жадности, в желании внушить ужас и стать страшным. Однако примеров столь великой жестокости встречается немного, кроме, быть может, истории папы Стефана,[526] который заставил выкопать из земли труп своего предшественника Формоза,[527] чтобы обречь его память на бесславие.

Двадцать первой статьей инквизиторам было приказано распространить свою юрисдикцию на сеньориальных вассалов; если сеньоры откажутся ее признать, то применить к ним церковные кары и другие наказания. — Это дало инквизиторам случай удовлетворять свое тщеславие, унижая этот надменный класс людей епитимьями, к которым они их присуждали как сопротивляющихся декретам трибунала.

В двадцать второй статье было сказано, что если человек, присужденный к выдаче в руки светского суда, оставляет несовершеннолетних детей, то им даруется государством, в виде милостыни, небольшая часть конфискованного имущества их отца, и что инквизиторы обязаны доверить надежным лицам заботу об их воспитании и христианском просвещении. — Хотя я прочел большое количество старинных процессов, но нигде не встретил, чтоб инквизиторы занимались судьбою несчастных детей осужденного. Нищета и позор были их единственным наследием, и такова была судьба (в течение последнего десятилетия XV века и в начале следующего века) бесчисленного множества испанских семейств.

На основании двадцать третьей статьи, если еретик, примиренный в течение льготного срока, без конфискаций имущества, имел собственность, происходящую от лица, которое было присуждено к этой каре, то эта собственность не должна была включаться в закон прощения. — Постыдный расчет, подтверждающий мысль, что инквизиция получила свое возникновение не из чего иного, как из жадности своих основателей.

Двадцать четвертая статья обязывала давать свободу христианским рабам примиренного, когда не было конфискации, ввиду того что король даровал свою милость только на этом условии.

Двадцать пятой статьей запрещалось инквизиторам и другим лицам, причастным к трибуналу, получать подарки под страхом верховного отлучения и лишения должности, присуждения к возврату и к штрафу в размере двойной стоимости полученных вещей.

Двадцать шестая статья предлагает должностным лицам инквизиции жить друг с другом в мире, без стремления к превосходству, даже со стороны того, кто облечен властью епархиального епископа; в случае какого-либо раздора главному инквизитору поручалось прекращать его без огласки. — Это распоряжение доказывает, что были епископы, которые предоставляли свои полномочия одному из инквизиторов, что было явной несправедливостью, потому что тогда сокращалось число судей, и эта мера удаляла из трибунала, к несчастию обвиняемых, единственного человека, который обыкновенно был беспристрастным, другом справедливости, гуманным, просвещенным среди этих апостолических судей, которым, по-видимому, нравилось во время процесса подтверждать дурное мнение, которое установило против подсудимого тайное следствие.

Двадцать седьмою статьей было горячо рекомендовано инквизиторам старательно следить за своими подчиненными, чтобы они были точными в исполнении своих обязанностей.

Наконец, двадцать восьмая статья предоставляет мудрости инквизиторов рассмотрение и обсуждение всех пунктов, не предусмотренных в основных законах, с которыми читатель только что познакомился.

XII. Будем ли мы рассматривать в отдельности двадцать восемь статей кодекса инквизиции или возьмем их в целом, мы видим, что судебные решения и приговоры зависят от способа, каким велось следствие, и от личного взгляда судей, высказывающихся за ересь или правоверие обвиняемого, на основании индукций, аналогий и результатов, извлеченных из отдельных фактов или разговоров, переданных часто с большим или меньшим преувеличением и неверностью. Что можно было ожидать от таких людей, ставших распорядителями жизни и смерти себе подобных, видя их полное ослепление предубеждением против беззащитных обвиняемых? Бесхитростный человек должен был погибнуть, торжествовал только лицемер.

XIII. Изложенный выше устав несколько раз пополнялся, даже в первые времена. К нему прибавили особо инструкции, которые были установлены в Севилье 2 января 1484 года, в Вальядолиде 7 октября 1488 года, в Толедо и в Авиле в 1498 году и, наконец, в Вальядолиде в 1561 году. Несмотря на все эти изменения, не видно, чтобы формы судопроизводства когда-либо переменились или чтобы отказались от произвола, составляющего основу этого ненавистного и жестокого правосудия. Для подсудимого было невозможно установить надлежащим образом свою защиту. Поставленные между альтернативой признания его невинности или подозрения в виновности, судьи постоянно давали увлекать себя в это последнее решение и не нуждались более в уликах. Это варварское учреждение под предлогом ревности по вере укрепляло с тех пор свою власть, чтобы преследовать невинного и слабого и освобождать только лицемеров.

Статья вторая УЧРЕЖДЕНИЕ ТЕПЕРЕШНЕЙ ИНКВИЗИЦИИ В АРАГОНЕ. МЯТЕЖИ В САРАГОСЕ

I. Кодекс и несправедливый, и жестокий, доверенный людям, которые думали угодить Богу, сжигая тысячи себе подобных (подражатели тех, о которых говорит св. Павел), мог только сделать инквизицию ненавистной во всем королевстве. Поэтому она возбудила самое сильное недовольство, как утверждают это в своей истории Хуан де Мариана на основании очень старинных мемуаров, особенно Лоренсо Галиндес де Карбахал, советник, историограф и современник Фердинанда и Изабеллы, и даже такие слепые и фанатические приверженцы этого трибунала, как Андрее Бернальдес, капеллан главного инквизитора Десы.[528] Но это доказывает лучше всего то, что произошло в Арагонском королевстве. Для того чтобы судить, насколько учреждение инквизиции должно было не нравиться подданным Фердинанда, достаточно видеть оказанное ей сопротивление и даже преступления, совершенные с целью отразить ее в этом королевстве и в провинциях Каталония, Валенсия, Майорка и Руссильон, Сардиния[529] и Сицилия.

II. Инквизиция была учреждена во всех этих странах с XIII века; хотя она была тогда менее сурова, она не оставалась праздной. Я видел в 1813 году в Сарагосе несколько процессов того времени, особенно один, относящийся к 1482 году, против Франсиско де Клементе, протонотария королевства.[530] Мисер Маненте, асессор инквизиторов Уэски, Барбастро и Лериды, приводит несколько других в своей книге Генеалогия новых христиан Арагона, написанной в 1507 году. Можно было предполагать, что арагонцы, привыкшие к этому трибуналу с давних пор, без труда подчинятся его реформе и новым уставам. Однако события показали обратное.

III. Конфискация имуществ не производилась благодаря привилегиям, которыми пользовалось население Арагона. Тайна, облекавшая имена и показания свидетелей, не была всеобщей, кроме случаев, когда на основании буллы папы Урбана IV от 28 июля 1262 года им угрожала смертная казнь. Эти условия давали возможность в достаточной степени предчувствовать тот ужас, который должно было внушить учреждение новых уставов.

IV. Тем не менее Фердинанд, созвав в апреле 1484 года в Тарасоне кортесы Арагонского королевства, на тайном совете, состоявшем из призванных им лиц, решил вопрос о реформе. Вследствие этого решения Томас Торквемада назначил инквизиторами Сарагосской епархии брата Гаспара Хуглара, доминиканского монаха, и доктора Педро Арбуеса д'Эпилу, каноника митрополичьей церкви.

V. Королевский указ предписывал провинциальным властям оказывать им помощь, и 19 сентября того же года магистрат, известный под названием великого законника Арагона[531] (justitia major), и несколько других должностных лиц обещали это под присягой. Эта мера не прекратила сопротивления, которое хотели оказать трибуналу. Наоборот, она только его увеличивала и даже расширила настолько, что его можно назвать национальным.

VI. Тому, что оно приняло такой характер, много содействовало то обстоятельство, что главные чиновники арагонского двора были сыновьями новохристиан. В числе их были: Луис Гонсалес, королевский секретарь по делам королевства; Фелипе де Клементе, протонотарий; Альфонсо де ла Кавалье-риа, вице-канцлер, и Габриэль Санчес, главный казначей. Все они были в свите короля и происходили от евреев, в свое время осужденных инквизицией. Эти люди и многие другие, обладавшие при дворе значительным весом, имели дочерей, сестер, племянниц и кузин, которые сделались женами первых вельмож королевства, и таким образом являются предками многих современных грандов Испании. Указанные лица воспользовались преимуществами, которые им давало их влияние, чтобы побудить представителей нации протестовать пред папой и королем против введения нового инквизиционного кодекса. Были отправлены уполномоченные в Рим и ко двору. Они должны были просить, чтобы инквизиторам Арагона было приказано приостановить по крайней мере исполнение статей, касающихся конфискации имущества, как противных законам королевства. Были убеждены, что, если эта мера будет отменена, трибунал не замедлит развалиться сам собою.

VII. В то время как депутаты арагонских кортесов были в Риме у короля, новые инквизиторы Арбуес и Хуглар, вместе с Хуаном де Гомедесом, генеральным викарием[532] Сарагосы и епархиальным инквизитором (вместо архиепископа этого города, дона Альфонсо Арагонского, которому в то время было всего шестнадцатъ лет), осудили нескольких новохристиан как иудействующих еретиков. Известно из подлинных процессов, просмотренных мною в Сарагосе в 1813 году, что в течение мая и июня они справили несколько публичных и торжественных аутодафе и передали светскому суду несчастных обвиняемых, которые и были сожжены. Эти казни все более и более раздражали новохристиан Арагонского королевства, которые ожидали вскоре увидеть возобновление среди них сцен, происходивших в Кастилии, где трибунал, установленный всего три года назад, погубил уже под управлением фанатичных монахов и священников тысячи жертв.

VIII. Тем временем депутаты, посланные к испанскому двору, убедившись, что успех их предприятия зависит от короля и королевы (решения коих папа не преминет подтвердить), писали, что они не удовлетворены положением вещей. В этом деле были заинтересованы казначей Габриэль Санчес, его брат Франсиско, расходчик короля, и другие высшие чиновники, упомянутые мною раньше. Они поддерживали тайную переписку с Педро Серданом, Гильеном Руисом де Моросом, Мартином Готором, заместителем супрефекта Сарагосы, Галасианом Серданом, Луисом де Сантанхелом и Мигуэлем Косконом, которые все были рыцарями, но в то же время были потомками евреев. Им покровительствовали: дон Хуан Хименес де Урреа, владетель Аранды; дон Лопе, его сын; дон Бласко д'Алагон, владетель Састаго, и некоторые другие, которые вскоре составили заговор против жизни инквизитора Арбуеса и были судимы инквизицией.

Статья третья УБИЙСТВО ПЕРВОГО ИНКВИЗИТОРА АРАГОНА

I. Когда арагонцы увидели, что все их усилия воспрепятствовать учреждению среди них инквизиции тщетны, они решили пожертвовать одним или двумя инквизиторами, чтобы устрашить других. Они были убеждены, что после этого события более не будет сомнений насчет народного настроения, что никто не дерзнет стать инквизитором и что сам король откажется от своего первоначального намерения из боязни мятежных движений, могущих разразиться в Кастилии и Арагоне.

II. Заговорщики плохо знали своего государя и кастильский народ. Этот последний, от природы терпеливый и покорный, разбивает удерживающие его в повиновении цепи лишь тогда, когда он сильно возбужден к восстанию главарями значительных партий. Фердинанд, не имевший почти никакой доблести, обладал, однако, своего рода политической энергией, которая, поддерживаемая его макиавеллистической мудростью, заставляла его друзей, врагов и подданных уважать и бояться его. Когда проект убийства заговорщиками был одобрен, стали искать убийц, чтоб отделаться от доктора Педро Арбуеса д'Эпилы, главного инквизитора Сарагосы, и от многих других лиц, каковы, например, асессор Мартин де ла Рага и Педро Франсес, депутат королевства.

III. С целью вовлечь в заговор всех новохристиан стоявшие во главе его решили, в то время как они были в Сарагосе, обложить добровольным налогом всех арагонцев еврейского происхождения. В самом деле доказано (на основании процессов Санчо де Патерноя, Хуана д'Абадиа и многих других, осужденных в Сарагосе), что дон Бласко д'Алагон, владетель Састаго, получил из этой контрибуции десять тысяч реалов, назначенных для оплаты убийц Маэстро Эпилы. Таким именем тогда называли инквизитора Арбуеса.

IV. Равным образом известно из процесса государственного секретаря короля Филиппа II, знаменитого Антонио Переса[533] (судимого в 1592 году и документы которого я читал), что фискал, предпринявший попытку доказать его происхождение от евреев, выставил приговор о релаксации, произнесенный 13 ноября 1489 года против Хуана Переса, уроженца города Арисы. В приговоре было сказано, что этот человек участвовал с новохристианами Калатаюда[534] в расходах на это убийство.

V. В деле Хуана Педро Санчеса, сожженного фигурально 30 июня 1486 года, было доказано не только то, что он был душою заговора, но и что он имел в своих руках пятьсот флоринов для оплаты убийств.

VI. Хуан де ла Абадиа, арагонский дворянин, но потомок евреев по женской линии, взялся руководить выполнением убийства. Оно было поручено Хуану д'Эспераиндео, Видалю д'Урансо, его слуге, уроженцу Гаскони,[535] Матиасу Раму, Тристану де Леонису, Антонио Грану и Бернардо Леофанте. Их покушения несколько раз не удавались. Педро Арбуес, извещенный об этом намерении, принял предосторожности, чтобы менее подвергаться опасности.

VII. Из признаний некоторых преступников и особенно Видаля д'Урансо (который сообщил старательно все подробности заговора) выясняется, что инквизитор, чтобы обезопасить себя от ударов убийц, носил кольчугу под одеждой и нечто вроде железного шлема, прикрытого круглым колпаком. В момент убийства в митрополичьей церкви он стоял на коленях у одной из церковных колонн, где теперь находится аналой для апостола; рядом с ним стоял его фонарь, а толстая палка была прислонена к колонне. 15 сентября 1485 года после одиннадцати часов вечера, в то время как каноники в алтарной части церкви[536] читали утренние молитвы, Хуан д'Эспераиндео, вооруженный шпагой, приблизившись к нему, нанес ему сильный удар лезвием по левой руке. Видаль д'Урансо, предупрежденный Хуаном д'Абадиа, что надо бить в шею (потому что он знал, что голова защищена), нанес ему сзади удар, разорвавший закрепу головной брони, и сделал такую глубокую рану на голове, что инквизитор умер от нее спустя два дня, то есть 17 сентября.

VIII. Слух о его смерти распространился по городу уже накануне. Но произведенное им впечатление весьма отличалось от того, на которое авторы его рассчитывали. Все старинные христиане, то есть не происходившие от евреев, будучи убеждены, что убийство совершено новохристианами, сбежались вместе и, разделившись на несколько частей, бросились преследовать новохристиан, чтобы отомстить за смерть инквизитора. Возбуждение было очень сильное, и оно имело бы ужасные последствия, если бы молодой архиепископ Альфонс Арагонский не сел на коня и не сдержал толпу, обещая ей, что преступники будут обнаружены и казнены смертью, которую они вполне заслужили.

Статья четвертая ИСТОРИЯ БЕАТИФИКАЦИИ[537] ПЕРВОГО ИНКВИЗИТОРА АРАГОНА

I. Страх обуял население, и инквизитор со своими сторонниками воспользовался этим, чтобы произвести реакцию и испросить учреждение святого трибунала как полезного и даже необходимого против новохристиан. Фердинанд равным образом сумел извлечь выгоду из этого события для исполнения своих намерений. Политический расчет внушил ему, как и Изабелле, мысль почтить память Арбуеса с некоторого рода торжественностью, что сильно способствовало тому, чтобы выдать его за святого и окружить его особым культом в церквах. Это случилось гораздо позже, когда папа Александр VII[538] 17 августа 1664 года причислил Арбуеса к лику блаженных как мученика за веру. А в свое время ему воздвигли великолепную гробницу, и его тело было в нее положено 8 декабря 1487 года. На гробнице высекли следующую надпись:

«Quis jacet hoc tumulo? Alter fortissimus lapis Qui arcet virtute cunctos a se ludaeos: Est enim Petrus sacer firmissima petra, Supra quam Deus edificavit opus; Caesar augusta, gaude beata quae Martirum decus ibi sepultum habes. Fugite hinc retro, fugite cito ludaei. Nam fugat pretiosus pestem hyacinthus lapis».

«Кто покоится в этой гробнице? Второй сильнейший камень, который своею силою удаляет отсюда всех евреев: ибо священный Петр — крепчайший камень, на котором Бог основал свое дело [т. е. инквизицию]. Счастливая Сарагоса! Радуйся, что хранишь здесь погребенным того, кто составляет украшение мучеников. Бегите отсюда, бегите поспешно, иудеи, потому что драгоценный камень гиацинт прогоняет чуму».

II. Каменная статуя, которую Фердинанд и Изабелла воздвигли Арбуесу, имеет следующую надпись:

«Reverendus magister Petrus de Epila, hujus sedis canonicus, dum in haereticos ex officio constanter inquirit, hie ab eisdem confossus est ubi tumulatus anno Domini 1485, die 15 Septembris.

Ex imperio Ferdinandi et Elisabeth in utraque Hispania regnantium».

«Достопочтенный магистр Педро де Эпила, каноник этой церкви, в то время как он с настойчивостью выполнял свою обязанность инквизитора против еретиков, был убит ими на этом месте [где находится его гробница] 15 сентября 1485 года. [Этот памятник воздвигнут] по повелению Фердинанда и Изабеллы, государей обеих Испаний».

III. Внизу статуи поместили барельеф, изображавший часть события. В часовне, устроенной во имя этого святого рядом с его гробницей, видна еще другая надпись, следующего содержания:

«Eadem Elisabeth Hispaniarum regina singulari in perpetuum pietate, ejus confessori (vel potius martiri) Petro de Arbues sua mpensa construere mandavit».

«Та же испанская королева Изабелла приказала воздвигнуть [этот памятник] своему духовнику (или скорее мученику) Петру Арбуесу».

IV. Здесь Арбуесу присвоено звание духовника королевы (хотя он им не был), потому что оба государя, чтобы сделать особу инквизиторов более почтенной, сочли уместным даровать им звание, связанное с почестями, коими пользовались настоящие королевские духовники. Это объясняет, почему Томас Торквемада часто называется духовником государей.

V. Когда состоялась беатификация Педро и прах его был перенесен в его часовню, на прежнем месте его погребения был положен большой камень со следующей надписью, которую я, несмотря на ее длину, считаю должным привести как исторический документ:

«Siste viator: locum adoras ubi beatus Petrus de Arbues duobus fere jaculis jacuit; cui Epila ortum, haec metropolis canonicatum dedit. Sedes apostolica primum inguisitorem fldei patrem elegit; ob cujus ardorem ludaeis exosus ab ipsis jaculatus hie martir occubuit anno 1485. Serenissimus Ferdinandus et Elisabeth mar-moreum extruxere mausoleum ubi miraculis claruit Alexander VII, pontifex maximus numero sanctorum martirum et beatorum adscripsit, die 17 aprilis, anno 1664. Reserato sarcophago sacri cineres sub altari capellae (sexaginta quinque dieram spatio ex eodem tumulo fabricatae a Capitulo) solemni ritu et veneratione translati fuerunt die vigessima tertia septembris, anni millessimi sexcentessimi sexagessimi quarti».

«Прохожий, остановись. Ты поклоняешься месту, где упал под двумя ударами блаженный Педро Арбуес, жизнь которому дала Эпила, а эта церковь — звание каноника. Апостолический престол избрал его первым отцом инквизитором веры; за свою ревность возненавиденный евреями, ими убитый, здесь пал он, как мученик, в 1485 году. Светлейший Фердинанд и Изабелла воздвигли ему мраморный мавзолей, где он прославился чудесами. Верховный первосвященник Александр VII причислил его к лику святых мучеников и блаженных 17 апреля 1664 года. По открытии саркофага священный прах его был перенесен под алтарь часовни (выстроенной из материалов его гробницы в шестьдесят пять дней капитулом) с большой торжественностью и с почестями 23 сентября 1664 года».

VI. Беатификация Педро Арбуеса была делом инквизиторов в ту эпоху, когда уже потеряли память о справедливых побуждениях, заставлявших народ бороться против учреждения трибунала инквизиции. Шесть поколений прошло, и заступивший их место народ, с детства пропитанный идеями, противоположными тем, которые одушевляли людей XV века, почитал святым все связанное с инквизицией. Тогда никто не имел бы мужества бороться с общим настроением, ни достаточного авторитета, чтобы говорить против того, что обнародовали инквизиторы, потому что не знали истины о событиях, погребенной в архивах трибунала Сарагосы; а те, кто ее знал из читаемых тайно рукописей того времени, не осмелились бы ее обнародовать из страха подвергнуться преследованию.

VII. Инквизиторы представили себе, что наступил так долго желанный момент канонизации Педро д'Арбуеса. Они знали, что одним из обстоятельств, наиболее способных увеличить могущество инквизиции и почет, которого они для нее добивались, было бы видеть лик одного из первых испанских инквизиторов воздвигнутым над алтарями церквей. Такая попытка не была новостью. Французские инквизиторы имели такое же намерение по отношению к Пьеру де Кастельно, цистерцианскому аббату, убитому в 1204 году альбигойцами в Нарбонне, и мы видим, что несколько лет спустя равным образом итальянские инквизиторы-доминиканцы просят об этой чести для их собрата Пьетро Веронского.[539]

VIII. Для этого великого дела было все готово уже с давнего времени. Инквизитор дом Диего Гарсия да Трасмиера опубликовал житие св. Педро Арбуеса немного времени спустя после его беатификации. Он присоединил к нему в виде приложения документ, представляющий, по его словам, копию показания, данного под присягой Бласко Гальвесом, викарием прихода деревни Агилон в Арагоне и капелланом доктора Мартина де Гарсии, генерального викария Сарагосской епархии вместо архиепископа дома Альфонсо Арагонского (потом он был советником инквизиции и епископом Барселоны). Инквизитор Трасмиера засвидетельствовал, что это показание было дано в 1490 году доктору Оропесу, генеральному викарию Сарагосы. Однако ничего нет менее достоверного, чем этот документ, потому что в нем говорится о 1490 годе как уже о прошедшем. Предполагая даже, что Бласко Гальвес сделал какое-нибудь заявление, касающееся этого дела, все-таки копия в передаче Трасмиеры неверна и была искажена во многих местах, чтобы сильнее убедить в справедливости канонизации инквизитора Эпилы. Эта вставка была сделана так неловко и с таким отсутствием критики, что могла ускользнуть от внимания лишь людей, в высшей степени невежественных.

IX. Этот милый кюре рассказывает (или, вернее, его заставили рассказывать), что инквизитор Педро Арбуес являлся ему несколько раз в 1487 году и после и вел те сумасбродные речи, которые составляют показание Гальвеса; некоторые из них стоит отметить.

X. Мы видим там, что Педро Арбуес называет королеву Изабеллу матерью архиепископа дома Альфонсо, что не заслуживает никакого доверия, потому что этот ребенок родился у Фердинанда до его женитьбы на этой принцессе.

XI. В этом пресловутом показании Арбуес поручал Бласко Гальвесу побудить архиепископа сказать королю и королеве, чтобы они не уничтожали инквизиции. Он возвещал им, что за одно учреждение ее они приобрели на небесах место среди мучеников, как и некоторые гранды Испании, бывшие при дворе Их Величеств. Не буду останавливаться на том промахе, который сделал автор этого документа, употребив слово Величество для обозначения Фердинанда и Изабеллы, которые никогда не имели другого титула, кроме Высочества. Но я не могу и не должен оставлять без разоблачения того мошенничества, которым воспользовались для уверения в вечном спасении короля Фердинанда V и в его принадлежности к мученикам, потому что он никогда не испытывал других мучений, кроме мук честолюбия. Здесь очень ясно видна цель этой басни, потому что выставляется делом, достойным вечного спасения, учреждение кровавого трибунала, систематически враждебного человеческому роду, противоречащего кротости и милосердию Иисуса Христа, его заповедям и примеру, и диаметрально противоположного Евангелию, если сравнить текст этой книги с духом преследования, воодушевляющим трибунал святой инквизиции.

XII. Блаженный Педро Арбуес поручал, кроме того, капеллану Гальвесу сказать архиепископу, что он должен помогать инквизиции, хотя бы все были против него, потому что Бог некогда вознаградит любовью того, кого он страшился тогда в сердце. По-видимому, лицо, обозначенное этими словами, был сам король, отец архиепископа. Но почему герой инквизиции не являлся обоим государям и архиепископу, чтобы рассказать им все это? Для чего выбирать в качестве посредника капеллана генерального викария, не имевшего никакого доступа к королю и королеве и, может быть, никогда даже не видавшего их?

XIII. По-видимому, новый святой не лучше расположен к своим коллегам-инквизиторам. Однако он предложил капеллану им сказать, что их места на небесах приготовлены среди мучеников за то постоянство, с которым они поддерживали инквизицию, и что они не должны сомневаться в том, что хорошо сделали, предав огню большое число лиц, ими судимых, так как все, исключая одного, осуждены на адские муки. Какая потеря для истории, что имя неосужденного ускользнуло! Мы знали бы человека, который, несмотря на приговор инквизиции, смог попасть на небо. Но среди каких мучеников можно поместить инквизиторов того времени?

XIV. Педро Арбуес поручил также капеллану передать инквизиторам, чтобы они приказали убрать с публичных дорог члены и другие части трупов его убийц и даже не оставляли пепла тех, которых они прикажут сжечь; чтобы они повелели палачам их убрать и бросить в Эбро, из опасения, как бы присутствие их не навлекло на королевство какого-нибудь большого несчастья.

XV. Было бы трудно довести до больших пределов тупоумие и суеверие. Без сомнения, святой не знал, что было бы более уместно поручить это дело городским властям, так как одни были преданы пламени, другие четвертованы, и их пепел и члены были выставлены на дорогах в силу приговора светского судьи после того, как осужденные были ему переданы инквизицией. Но кажется еще более странною уверенность, что после того, как они будут убраны со своих мест и брошены в реку, в Испании будет меньше гроз, молнии которых падают на урожаи. Какой химик или какой физик захотел бы взяться за открытие посредством анализа малейшего сродства между пеплом несчастного, сожженного инквизицией, и веществом туч, молний, грома и града? Это вроде того, как колдуны и чародеи употребляли для своих колдований и чар трупы людей, погибших от рук палача. К счастью, прогресс просвещения сильно уменьшил число тех, кто верит в эти глупости. Автор показания капеллана Гальвеса довольствуется мыслью, что блаженный Педро Арбуес не получил на небесах наставления, отрицающего учение о влиянии пепла сожженных людей на образование гроз и града.

XVI. Педро Арбуес говорит еще капеллану Гальвесу, что каждый мужчина и каждая женщина должны поручить себя Богу, Святой Деве и св. Севастиану, к которому он всегда имел самую большую преданность. Мне как историку нечего сказать против такого приятного поручения. Однако не видно, для какой цели появилась эта статья в показании. Не потому ли, что тогда хотели учредить в Агилоне братство, которое было уже распространено в Испании и было посвящено св. Севастиану, чье заступничество, как говорили, заставило прекратиться повсеместную чуму. Хотели сохранить память об этом событии посредством процессии, совершаемой во многих городах, во время которой носили хоругвь святого.

XVII. Точно так же не видно смирения в другом поручении, которое, как уверяют, было дано блаженным. Согласно рассказу Гальвеса, Педро Арбуес объявил себя защитником народа против ламдры, рода эпидемической болезни, очень распространенной в конце XV века.[540] Гальвес (или тот, кто выдумал его показания) рассказывает, что Педро Арбуес сообщил ему, что для исцеления от этой болезни надо приблизиться к его гробнице и, став на колени, перекреститься, молясь Иисусу Христу и Святой Деве и прибавляя следующую молитву: «Святой Педро Арбуес, молись обо мне, чтобы я удостоился обетовании Иисуса Христа!»

XVIII. Ясно, что тогда уже готовили чудеса для дела беа-тификации. Поэтому священник Гальвес прибавляет, что, страдая в течение многих лет грыжей и испытав тщетно все лекарства, он поручил себя особо и со смиренной преданностью молитвам блаженного Педро Арбуеса и получил через его заступничество исцеление от своей болезни. Остается пожалеть, что в процессе канонизации инквизитора нет — во свидетельство чудесных исцелений — удостоверений врачей и хирургов, лечивших больных. Их показания, без сомнения, дали бы нам подробности, достойные, чтоб о них узнали.

XIX. Наконец настал день, назначенный для прославления Арбуеса, и испанские инквизиторы уже считали себя покрытыми славой за то, что на алтарь Бога живого и истинного поместили человека своей нации и своего коллегу. Тогда они простерли свои виды дальше и задумали заставить также освятить свое учреждение, попробовав добиться, чтобы ежегодно во всех церквах Испании с церковной службой и мессой праздновался торжественный праздник основания святого трибунала инквизиции, наподобие праздников кафедры св. Петра в Антиохии и Риме, обретения и воздвижения Святого креста, основания культа св. Марии Высшей или Снежной, св. Марии Гваделупы,[541] Богородицы Колонны (del Pilar) в Сарагосе, Богородицы Лореттской,[542] Милостивой,[543] Кармельской,[544] Спаса словущего[545] и многих других.

XX. Дело было продвинуто так далеко, что в архивах Алька-ла-де-Энареса нашли экземпляр мессы и церковной службы, составленных для этого торжества, которыми собирались воспользоваться, когда конгрегация обрядов одобрит проект инквизиторов. Но события не оправдали их ожидания, вероятно, потому, что они не послали в Рим достаточного количества денег, чтобы уладить все могущие представиться затруднения.

XXI. Здесь мы видим, что Испания избегла опасности воздать богослужебные почести учреждению, самому ужасному и наиболее противному духу кротости и благости Евангелия, которое одухотворено любовью, терпимостью, братством, терпением и умеренностью по отношению как к злым, так и к добрым, которое позволяет смотреть на человека как на еретика лишь после второго предупреждения и которое, если он уличен в заблуждении, не причиняет ему другого наказания, кроме отлучения от Церкви. Для оправдания излишней строгости к еретикам из Евангелия берут некоторые аллегории, плохо понятые и еще хуже примененные.

XXII. Должно показаться странным, что испанские инквизиторы не признали Педро Арбуеса патроном инквизиции и покровителем слуг святого трибунала. Вероятно, этому помешали доминиканцы, указав, что они находятся под патронатом другого святого инквизитора, мученика Пьетро Веронского. Старинного французского мученика для этой роли не пожелали, потому что он был не доминиканцем, но просто цистерцианским аббатом, а эти монахи отказались от поручения преследовать еретиков. То же самое было и с Педро Арбуесом, который был не кем иным, как белым священником, сословие которого состояло из отдельных чуждых друг другу личностей. Второй упомянутый святой был членом всемогущей у пап конгрегации, которая доказывала свою великую ревность в поисках еретиков, как будто это качество являлось геройской добродетелью, унаследованной от св. Доминика де Гусмана.

XXIII. Настойчивость доминиканцев заставила слиться рыцарский военный орден, учрежденный в Нарбонне под названием милиции Христа, с третьим орденом покаяния, основанным св. Домиником, и оба с конгрегацией приближенных к святой инквизиции, называемой Конгрегацией Св. Петра-мученика. Все вместе эти обстоятельства были причиной, что знак отличия инквизиторов и их подчиненных оказался тем же самым, который носили тогда доминиканцы и который в настоящее время представляет одну из частей гербового щита инквизиции.

Статья пятая НАКАЗАНИЕ УБИЙЦ КАК ЗАПОДОЗРЕННЫХ В ЕРЕСИ

I. В то время как Фердинанд и Изабелла были заняты воздаянием памяти Педро Арбуеса почестей прославления, может быть, без надежды на это, инквизиторы Сарагосы работали без устали, чтобы открыть зачинщиков и соучастников его убийства и наказать их как еретиков, иудействующих или подозреваемых в этом, и как врагов святой инквизиции. Было бы трудно перечислить все семейства, которые их мстительность повергла в пучину несчастий, — они вскоре умертвили более двухсот жертв. Видаль д'Урансо, один из убийц, открыл все, что знал о заговоре, и его показания дали нити для всех розысков, которые были сделаны против зачинщиков убийства.

II. Жестокая смерть такого количества лиц повергла Арагон в траур, который увеличился зрелищем еще большего числа несчастных, медленно умиравших внутри застенков. В трех первых рядах знати едва было одно семейство, которое не имело бы позора видеть кого-нибудь из своих членов, выставленным на аутодафе в одежде кающегося. Самый легкий намек принимался за доказательство соучастия, и не меньшим преступлением считалось оказание гостеприимства беглецу.

III. Дон Хаиме Диес д'Оз Армендарикс, владетель города Кадрейты, знаменитый рыцарь Наварры и предок герцогов Альбукерке по женской линии, был присужден к публичной епитимье за то, что укрыл на одну ночь в своем доме в Кадрейте Гарсию де Мороса, Гаспара де Санта-Круса, Мартина де Сантанхела и некоторых других, которых это событие заставило покинуть Сарагосу. То же наказание постигло некоторых знаменитых рыцарей города Туделы[546] в Наварре, принявших Хуана де Педро Санчеса и других беглецов, а именно: Фернандо де Монтеса, Хуана де Магальона, Хуана де Карриасо, Фернандо Гомеса, Гильерме Форбаса, Хуана Васкеса, Хуана и Мартина де Агуаса.

IV. Эта жестокость, проявленная со стороны инквизиции к людям, столь почтенным по своему происхождению, нисколько не кажется удивительной, когда знаешь, что с племянником короля Фердинанда ею было поступлено с не меньшей строгостью. В самом деле, дон Хаиме Наваррский (сын Элеоноры,[547] королевы Наваррской, и Гастона де Фуа[548]), иногда называемый инфантом Наваррским или инфантом Туделы, был заключен в тюрьму инквизиции в Сарагосе, из которой он вышел только для того, чтобы подвергнуться публичной епитимье, будучи уличен в пособничестве бегству нескольких соучастников заговора.

V. Как Фердинанд V решился это позволить? Быть может, потому, что имел основание жаловаться на своего племянника. Он был двоюродным братом Катарины, королевы Наваррской,[549] и хотя он не был законным, но всегда внушал опасения и был нелюбим Фердинандом. Инквизиторы знали это, когда решились посягнуть на его свободу.

VI. После такого смелого поступка нельзя удивляться, что они присудили к тому же наказанию дона Лопе Хименеса де Вреа, первого графа д'Аранду; дона Бласко д'Алагона, владетеля Састаго; дона Лопе де Ребольедо, владетеля Монклуса; дона Педро Хордана де Урриэса, владетеля Айэрбы; Хуана де Бардахи; Беатрису Сантанхел, жену дона Хуана де Вильялпан-до, владетеля Сисамона; дона Луиса Гонсалеса, королевского секретаря; дона Альфонсо де ла Кавальериа, вице-канцлера королевства; дона Фелипе де Клементе, протонотария Арагона; дона Габриэля Санчеса, главного казначея короля; Санчо де Патерноя, Альфонсо Дара и Педро ла Кабра, земли которых были в соседстве с Сарагосой; Фернандо де Толедо, духовника митрополичьей церкви, дома Луиса де ла Кавалье-риа, каноника и камерария[550] той же церкви; Иларию Рам, жену Альфонсо Линьяна; Луиса де Сантанхела; Хуана Доса; Педро де Силоса; Галасиана Сердана и многих других значительных сеньоров Сарагосы, Тарасовы, Калатаюда, Уэски и Барбастро.

VII. Хуан де Педро Санчес был сожжен фигурально за то, что бежал во Францию. Антонио д'Агостино, сарагосский дворянин (тот самый, который сделался вице-канцлером Арагона, отец бессмертного дома Антонио д'Агостино, архиепископа Таррагоны, дома Педро, епископа Уэски, и тесть герцога Кардоны, дона Фернандо Фолько) был также в то же время в Тулузе. Это привело к тому, что его брат Педро д'Агостино был присужден инквизицией к епитимье. Вот как это произошло. Одушевленный неблагоразумным рвением, этот молодой человек, учившийся в Тулузе, присоединился к другим испанцам, чтобы требовать ареста Педро Санчеса. Он добыл себе удостоверение и послал его своему брату Педро д'Агостино с письмом для инквизиторов Сарагосы. Педро сказал об этом Гильерме, брату беглеца, и трем другим его друзьям, Хуану де Фатасу, нотариусу Сарагосы Педро Сельдрану и Бернардо Бернарди. Те стали порицать поведение Антонио д'Агостино и уговорились пока не отдавать инквизиторам ни письма, ни удостоверения, а написать в Тулузу, чтобы побудить Антонио д'Агостино отказаться от жалобы, поданной на Хуана де Педро Санчеса, и согласиться, чтобы тот был выпущен на свободу. Антонио последовал этому совету и известил своего брата Педро, что Санчес скоро будет освобожден. Тогда Педро передал инквизиторам письмо и удостоверение, о котором мы говорили. Святой трибунал, предполагая, что Санчес находится еще в тюрьме, отправил приказ о его переводе в Сарагосу. Суд Тулузы ответил, что Санчес выпущен на свободу и неизвестно, что с ним сталось. Инквизиторы навели справки о случившемся и арестовали пятерых друзей, которые были запрятаны в секретную тюрьму и присуждены 6 мая 1487 года к публичной епитимье, то есть к присутствию стоя во время публичной и торжественной мессы, как враги святой инквизиции и подозреваемые в самой малой степени в иудаизме, причем было объявлено, что они не могут занимать никакой почетной должности, ни обладать какой-нибудь церковной привилегией до тех пор, пока это будет угодно инквизиторам. Какие, спрашивается, обстоятельства происшествия, о котором идет речь, могли подать повод для подозрений в иудаизме?

VIII. То, что произошло с Гаспаром де Санта-Крусом, было еще более позорно для инквизиции. Этот испанец также убежал в Тулузу, где умер, после того как его изображение было сожжено в Сарагосе. По приказанию инквизиции был арестован один из его сыновей как способствовавший бегству отца. Он подвергся наказанию публичного аутодафе и был присужден взять копию приговора над его отцом, поехать в Тулузу, передать там этот документ доминиканцам с просьбой, чтобы труп его отца был вырыт для сожжения, и затем вернуться в Сарагосу для передачи инквизиторам протокола этой экзекуции. Осужденный подчинился без жалобы на распоряжение своих судей, и я содрогаюсь от ужаса, описывая это, одинаково возмущенный как варварством инквизиторов, так и низостью этого сына, долг которого был предать публичному проклятию и инквизицию, и его приговор и не возвращаться назад в Испанию.

IX. Хуана д'Эспераиндео и других главных виновников убийства Арбуеса влачили по улицам Сарагосы. Им отрезали руки и затем повесили. Трупы их были четвертованы, а части их тел были выставлены на публичных дорогах. Хуан д'Абадиа умертвил себя в тюрьме накануне своей казни, но с ним поступили после его смерти так же, как и с другими осужденными. Что касается Видаля д'Урансо, то вследствие объявленного ему снисхождения за обнаружение заговорщиков ему отрезали руки уже после того, как он испустил дух. К этому лишь свелось данное ему обещание помилования, потому что инквизиция в таких обстоятельствах добивается лишь сознания виновного в своем отступничестве и разоблачения его соучастников.

X. Оружие, послужившее убийцам, было развешано в кафедральной церкви Сарагосы, где оно оставалось в течение долгого времени, вместе с именами лиц, которые были сожжены или подверглись публичной епитимье за это дело. Эти надписи были сделаны крупными буквами на полотняной ткани, наверху которой были нарисованы огненные языки, если осужденный был сожжен, или косой крест огненного цвета, если он был подвергнут только епитимье. Такие полотнища обыкновенно обозначались названием мантета[551] или санбенито. Многие из них некоторое время спустя были сняты в силу апостолических булл, исполнение коих Фердинанд V разрешил в виде милости. Их приказано было убрать по ходатайству семейств осужденных, занимавших видное положение в городе. Это особенно не понравилось инквизиторам; своими фанатическими жалобами они раздражили наиболее невежественные слои старинных христиан, объявив, что это является оскорблением чистоты католической религии. Их воззвания привели к волнению, которое грозило стать всеобщим. До такой степени ужасно влияние фанатизма на людей, облеченных священным саном и заинтересованных в сокрытии истины или искажении идей!

XI. Другие санбенито были подняты выше, чтобы было трудно различить имена и чтоб воспрепятствовать неделикатным и недоброжелательным людям сделать попытку, обнародовав их, обесчестить заинтересованные семейства. Хотя это и было противно принципам строгой справедливости, однако приходилось этого страшиться, потому что народные предубеждения имели тогда крайне серьезные последствия. Поэтому старались заставить думать, что эти надписи касались семейств, не имевших с осужденными ничего общего кроме имени, или что они напоминали, вопреки интересам настоящих родственников, события, вполне забытые и достойные на самом деле полного и вечного забвения.

XII. Нельзя считать справедливым ни одного побуждения, чтобы семья была обесчещена за то, что один из ее членов был осужден инквизицией. Обвиняемый часто мог быть наказан как виновный (хотя и был невинен) вследствие судопроизводства, которое велось против всех правил естественного и божеского права. Я прочел более тридцати процессов, касающихся этого знаменитого дела. Из них нет ни одного, обнародование которого не было бы способно увеличить ужас, внушаемый инквизицией у всех цивилизованных народов и даже в Испании, где эта чудовищная гидра только что возродилась. Наконец даже при предположении, что осужденный действительно виновен, ни здравый смысл, ни правильная политика не могут одобрить того, чтобы его несчастье падало на невинных членов его семейства.

XIII. Не менее несправедливо и жестоко, чтобы семья была лишена уважения, которым она пользуется, лишь потому, что она имела евреев среди своих предков. Все испанцы происходят или от язычников-идолопоклонников, или от мавров-магометан, или от евреев. Наименее почетно из этих происхождений, конечно, то, которое причудливость нашего духа предпочитает другим. Я хочу сказать о первом. Разве не известно, что язычники, не довольствуясь поклонением ложным богам, приносили им человеческие жертвы, вопреки разуму и гуманности, тогда как магометане и евреи признают единого Бога, истинного творца вселенной, и никогда не принижали природы человека, принося себе подобных в жертву ложным богам? Надо было иметь такое учреждение, каким была инквизиция, чтобы до такой степени извратить свет здравого смысла, власть и действие коего имеют столь неоспоримую пользу в управлении человеческих обществ.

Статья шестая СОПРОТИВЛЕНИЕ ВСЕХ ПРОВИНЦИЙ АРАГОНСКОЙ КОРОНЫ УЧРЕЖДЕНИЮ ИНКВИЗИЦИИ

I. Сопротивление учреждению инквизиции почти всех прочих провинций Арагонского королевства было не меньше того, которое было оказано жителями Сарагосы. В Теруэле были большие народные волнения, и для усмирения их потребовалась вся твердость короля. Спокойствие восстановилось не раньше марта 1485 года, после крайне суровых мер, которые Фердинанд приказал принять месяцем раньше, когда сам был в Севилье. Подобные же вспышки разразились в том же году в Валенсии и в других частях этой епархии, и для подавления их пришлось прибегнуть к тем же мерам строгости. Во главе мятежников этой последней провинции мы видим сеньоров, имевших своих вассалов, потому что жестокость инквизиции заставляла их бояться, что они покинут их земли. Подобный же мотив заставил их противиться изгнанию морисков в царствование Филиппа III.[552]

II. Город и епископство Лерида, а по его примеру и другие города Каталонии упорно противились установлению реформы инквизиции, и королю удалось их вполне укротить лишь в 1487 году.

III. Особенно отличалась своим сопротивлением Барселона. Она сделала представление, что ее нельзя обязать признать ни Торквемаду, ни кого-либо из его делегатов, невзирая на буллы Сикста IV и Иннокентия VIII, вследствие имевшейся у нее привилегии не допускать никакого другого инквизитора, кроме получившего специальную грамоту для одной Барселоны. Король для уничтожения этого сопротивления обратился за помощью к Риму. Булла 11 февраля 1486 года подтвердила назначение главного инквизитора, сделанное Сикстом IV. Другой буллой, опубликованной 6 февраля 1487 года, папа удостоверил звание, данное Торквемаде для королевств Кастилия, Леон, Арагон и Валенсия, княжества Каталония и других владений Фердинанда и Изабеллы. Та же булла учреждала специального инквизитора города и епископства Барселоны и давала ему право доверять свои обязанности своим делегатам по своему выбору, после отмены полномочий, данных прежним, в особенности тем, которые были обозначены в булле. Папа уполномочивал в то же время епископов Кордовы и Леона и аббата монастыря Св. Эмилиана в Бургосе приказать исполнить эту меру, невзирая ни на какие протесты со стороны прежних делегатов.

IV. Король был вынужден употребить те же средства по отношению к жителям острова Майорка, куда инквизиция проникла лишь в 1490 году, по отношению к жителям Сардинии, которые ее получили лишь в 1492 году, и, наконец, Сицилии, где она установилась еще позднее, после многих восстаний и других очевидных знаков всеобщего сопротивления.

V. Самым неопровержимым фактом в истории инквизиции Испании является тот, что этот трибунал был введен в этом государстве против воли всех провинций, при одобрении единственно со стороны доминиканцев и некоторых других священников, заинтересованных или фанатичных.

VI. Число последних особенно возросло с этой несчастной эпохи. Это вообще усиливает доверие к мнению, противоположное высказываемому в этой истории. Но истина не страшится ни их голосов, ни их одобрения, — мы увидим новые доказательства выдвинутого мною мнения во времена, менее отдаленные от нашего века.

Глава VII ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ АКТЫ К ПЕРВЫМ ОСНОВНЫМ ЗАКОНАМ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА, ВЫТЕКАЮЩИЕ ИЗ НИХ ПОСЛЕДСТВИЯ И АПЕЛЛЯЦИИ В РИМ ПРОТИВ ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЯ ИМИ

Статья первая ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ АКТЫ

I. Главный инквизитор Торквемада, сочтя необходимым увеличить количество основных законов, управлявших до тех пор святым трибуналом, прибавил к ним новые статьи. Их было одиннадцать, и по существу они гласили следующее:

1. Каждый подчиненный трибунал должен иметь двух инквизиторов-юрисконсультов, с хорошей репутацией и признанной честностью, из которых по крайней мере один должен быть занят своею обязанностью по должности; один фискал, один альгвасил, секретари, или редакторы, и прочие служащие, в зависимости от надобности, которые оплачиваются определенным жалованьем, чтобы они не требовали ничего от лиц, заинтересованных в делах инквизиции, под страхом лишения занимаемых ими должностей. — Та же статья запрещала допускать к какой-либо должности в трибунале прислугу или креатур инквизиторов.

2. Всякий служащий, принявший подарки от обвиняемых или от родственников, немедленно будет смещен со своей должности.

3. Инквизиция должна содержать в Риме опытного юрисконсульта в качестве своего агента для всех дел ее компетенции, и этот расход должен покрываться имуществом, конфискованным у осужденных. — Статья эта ясно доказывает, что в Рим поступали многочисленные и, может быть, постоянные жалобы на судебные решения инквизиции.

4. Договоры, подписанные до 1479 года лицами, имущество которых впоследствии было конфисковано, считаются действительными; но если найдутся доказательства подложности или в самих сделках, или в их датах, то виновные из числа примиренных с Церковью подвергаются наказанию ста ударами кнута и получают клеймо на лице каленым железом; не примиренные с Церковью лишаются всего своего имущества в пользу казны и передаются в руки светской власти.

5. Сеньоры, давшие на своей земле приют беглецам, должны быть готовы предоставить в распоряжение правительства все вещи, которые им были доверены. Если они будут ссылаться на закладные или расписки, подписанные обвиняемыми в их пользу, как на имеющие силу, то фискал должен вчинить к ним иск, требуя собственность от имени казны, как представляющую такое имущество, о котором можно подозревать, что они не хотят дать декларации.

6. Нотариусы инквизиции должны вести ведомость имущества осужденных.

7. Приемщики святой инквизиции могут продавать то из конфискованного имущества, управление коим обременительно, и получать доходы с той недвижимости, которая отдана в аренду.

8. Каждый приемщик должен наблюдать за имуществом, принадлежащим его трибуналу инквизиции; если в его округе окажется имущество, составляющее собственность другого трибунала инквизиции, он обязан известить об этом приемщика этого трибунала.

9. Приемщики не могут распорядиться секвестром имущества осужденных без ордера инквизиции, и даже в этом случае они обязаны являться в сопровождении альгвасила и передавать вверенное им имущество и его опись в руки третьего лица.

10. Приемщик должен делать выдачи вперед инквизиторам и служащим их жалованья по третям года, чтобы они были в состоянии удовлетворять свои нужды без необходимости принимать подарки; равным образом они должны оплачивать расходы инквизиции из доходов с конфискованного имущества, потому что так благоугодно было Фердинанду и Изабелле.

11. Что касается обстоятельств, не предусмотренных в новых узаконениях, инквизиторы должны вести себя с присущей им мудростью, а в делах наиболее важных прибегать за помощью к правительству.

II. Сущность вышеизложенных статей ясно доказывает, сколь значительно в то время было число конфискованного имущества: вынуждены были установить правила для управления им и договорными обязательствами, ставшими собственностью государства.

Я замечу, что тогда занимались гораздо менее устройством способа ведения судебных дел, чем управлением имуществом, конфискованным в пользу государя и инквизиции. Этот предмет был достаточно важен, чтобы поглотить внимание инквизиторов. Фердинанд и Изабелла несколько раз оставляли имущество осужденных их женам и их детям; иногда они им назначали из этого имущества пенсию или даже боны на определенные суммы, выплачиваемые предъявителю главным приемщиком.

III. Так как все эти вычеты, в соединении с плохим управлением святого трибунала и старанием робких людей запрятать свои вещи, сильно уменьшали фонды этого поступления, притом новохристиане в большинстве своем состояли из коммерсантов и ремесленников, редко из владельцев недвижимостью, то приемщики, оплачивающие королевские боны, вскоре оказались не в состоянии уплачивать жалованье служащим инквизиции.

IV. Торквемада (распоряжением от 27 октября 1488 года) в виде временной меры приказал кассирам оплачивать королевские боны только по уплате жалованья служащих и по покрытии расходов трибунала. Он послал в то же время Фердинанду просьбу об утверждении этого распоряжения, но получил отказ. Вследствие этого главный инквизитор был принужден в 1498 году издать приказ, который (ввиду печального состояния, в каком находилась касса инквизиции) разрешал инквизиторам накладывать денежные штрафы на лиц, примиренных с Церковью и подвергшихся публичной епитимье. Это распоряжение вскоре было отменено самим инквизитором. Опыт показал, что доходы не достигали уровня потребностей вследствие большого числа неимущих заключенных, которых инквизиция была принуждена кормить, и больших расходов, которые производил в Риме ее представитель.

V. Ввиду этих обстоятельств Фердинанд и Изабелла просили у папы, чтобы в распоряжение святого трибунала был отдан церковный доход, присвоенный канонику (пребенда)[553] в каждой кафедральной церкви королевства. Папа буллою от 24 ноября 1501 года выразил на это согласие; несмотря на усилия капитулов аннулировать эту буллу, она была подтверждена несколькими бреве и осталась в силе до нашего времени. Приемщики, видя, что они не в состоянии оплатить все расходы администрации, беспрестанно требовали у большого числа лиц вернуть вещи; они обвиняли их в удержании вещей, принадлежащих по праву конфискации святому трибуналу, которые, по их уверению, могли быть отчуждены лишь в ущерб ему.

VI. Такое поведение приемщиков возбудило столько жалоб, что сам совет инквизиции был принужден запретить, на основании королевского указа от 27 мая 1491 года, беспокоить владельцев имущества, проданного до 1479 года, без нарушения предписаний прежнего устава. Однако этого повеления было недостаточно, чтобы прекратить преследования со стороны агентов фиска; пришлось возобновить запрещение посредством другого королевского указа, опубликованного 4 июня 1502 года.

VII. Такие притеснения со стороны приемщиков инквизиции для обогащения казны не покажутся удивительными, когда узнаешь, что сами инквизиторы старались ее истощать, распоряжаясь (по своей прихоти и без позволения государей) своими собственными доходами. Злоупотребление это было так нетерпимо, что Фердинанд и Изабелла сочли нужным пожаловаться на него папе. Последний своим бреве от 18 февраля 1495 года воспретил инквизиторам на будущее время пользоваться этими доходами без королевского приказа, под страхом верховного отлучения. Такая строгость римской курии побудила Фердинанда установить актив сумм, которыми завладели инквизиторы; так как они оказались значительными, то об этом осведомили папу, который 29 марта 1496 года отправил новое бреве, поручавшее Франсиско Хименесу де Сиснеросу, архиепископу Толедо, проверить эту сумму в точности и потребовать ее возврата.

VIII. Досадно видеть, что король Испании обращается к папе, чтобы заставить своих собственных подданных вернуть суммы, которыми они завладели. Правда, это дело имело, по крайней мере, результатом то, что увидели, ввиду стиль быстрого злоупотребления властью со стороны инквизиторов, насколько учреждение инквизиции было ошибочно в политическом отношении, с какой бы точки зрения на нее ни смотреть.

IX. Поведение инквизиторов было тем более предосудительно, что Фердинанд щедро снабдил их средствами для их расходов, и даже на случай невозможности их оплачивать он выхлопотал буллу от 6 февраля 1486 года, которая разрешила инквизиторам и служащим инквизиции пользоваться церковными пребендами и бенефициями без обязательства находиться при своих церквах. Установление этой привилегии встретило сильное противодействие со стороны некоторых соборных капитулов, но государь добился подтверждения посредством нескольких булл, сгладивших все затруднения. Единственное ограничение, которое было включено, состояло в сокращении срока пользования этой привилегией до пяти лет и в обязательстве ее держателей хлопотать о ее возобновлении; мера эта обогатила римскую курию, потому что отправка булл производилась за деньги. Такое положение сохранялось еще и в 1808 году.

X. Ввиду того, что оба указа, от 1484 и 1485 годов, оказались недостаточными для внутреннего распорядка в порученной Торквемаде администрации, он после совещания с верховным советом обнародовал новый указ, который появился 27 октября 1488 года и заключал в себе пятнадцать статей.

XI. Первая статья повелевала следовать точно основным законам 1484 года, за исключением всего, что касалось конфискованных имуществ, по отношению к которым достаточно держаться правовых норм. — Мы видели, во что это вылилось.

Вторая статья предписывала всем инквизиторам поступать в делах однообразным способом, ввиду тех злоупотреблений, к которым привела противоположная система. — Побудительной причиной для установления этой меры было, что инквизиторы Арагонского королевства, следовавшие старинным формам судопроизводства, принимали часто решения, противные действующему режиму.

На основании третьей статьи инквизиторы не могли более, как это делалось прежде, откладывать произнесение приговора над обвиняемыми под тем предлогом, что они дожидаются полной улики доказательства их преступления, потому что процесс по делу ереси по существу таков, что позволяет даже выпущенного на свободу обвиняемого вновь привлечь к ответу, если явятся другие улики. — Это распоряжение показывает злоупотребления, которые инквизиторы делали из своей должности, откладывая произнесение судебного решения над несчастными узниками в ожидании новых улик. Раз они их не имели, к чему держать обвиняемого в тюрьме? Как ни мудро было это распоряжение, я видел процесс узника мадридской инквизиции, остававшийся нерешенным в течение трех лет, потому что трибунал ждал подтверждения со стороны одного свидетеля предварительного следствия, который находился в Америке. Узник, жертва такой жестокой отсрочки (причины которой он не мог подозревать), несколько раз просил суда над собой, но не получал его и не знал причины такого долгого промедления. Его несчастие, увеличиваясь каждый день, могло повергнуть его в отчаяние, что и случалось не один раз в подобных описываемому обстоятельствах.

Четвертая статья гласит, что, так как не во всех инквизициях имеются доверенные юрисконсульты, с которыми можно посоветоваться для вынесения окончательного решения, велят сделать засвидетельствованные копии с оконченных процессов и направлять их через посредство прокурора к главному инквизитору, чтобы он отдал их для разбора юрисконсультам совета инквизиции или другим лицам, способным это выполнить. — Со времени этого распоряжения установился обычай иметь при святом трибунале адвокатов или докторов-юрисконсультов, называемых консультантами. Их призывали в совет до голосования окончательного решения; но так как они обладали лишь совещательным голосом и инквизиторы одерживали над ними верх всякий раз, когда их мнения не совпадали, мера эта сделалась почти бесполезной. Последнее злоупотребление было отчасти исправлено тем, что инквизиторы не могли ни сажать в тюрьму, ни постановлять окончательного приговора, не посоветовавшись с главным инквизитором и с верховным советом, которым они должны были направлять подлинные документы судебного дела. Там совершался последний подготовительный акт к судебному приговору, против которого не было более ни апелляции, ни повода к ней прибегнуть.

Пятая статья запрещает допускать общение посторонних лиц с узниками. Исключение составляют священники, потому что инквизиторы могут счесть необходимым их присутствие для утешения обвиняемых и для очищения их совести. — Та же статья обязывает инквизиторов посещать один раз в неделю тюрьмы или поручать выполнение этой обязанности доверенному лицу, чтобы быть осведомленным о нуждах узников и позаботиться о них. Это распоряжение, довольно само по себе суровое, могло бы быть сносным, если бы служители культа имели право разговаривать с заключенными. Но время создало в этом отношении величайшие препятствия. Зло, которое тюрьмы святого трибунала причиняют заключенным, состоит в содержании их в постоянном одиночестве, которое становится невыносимым и может привести даже к смерти от ипохондрии, частой причины отчаяния и исступления. Почему воспрещать заключенным общаться со священником за исключением случаев исповеди? Такое разрешение разве не является правом других обвиняемых, даже тех, которые арестованы за государственное преступление?

Шестая статья гласит, что свидетельские показания следует заслушивать в присутствии возможно меньшего числа лиц, чтобы тайна не была нарушена. — Эта мера является душою всей системы. Без тайны инквизиция не была бы столь ужасной, и в ней не торжествовали бы произвол, суеверие, фанатизм, страсти судей и их подчиненных. Без тайны процессы святого трибунала были бы такими же, как и судебные дела, возбуждаемые иногда епископами или их генеральными викариями против священников, находящихся в их ведомстве и обвиняемых в каком-либо преступлении. Без тайны почти все подсудимые избегли бы диффамации юридической или фактической, которою они клеймятся при секретном судопроизводстве. Без тайны сами инквизиторы пользовались бы в свете, как и остальные люди, всеми преимуществами, которые предоставляет людям общество, а не внушали бы страх как шпионы и гонители, что является их обычным уделом и служит поводом к осторожности при разговорах в их присутствии.

Седьмая статья предписывает, чтобы деловые бумаги и документы инквизиции хранились в том самом месте, где инквизиторы имеют свое пребывание, и чтобы они были заперты в сундуке, ключ от которого доверяется секретарю суда, который не может выпустить его из своих рук под угрозой потери своей должности. — Эти деловые бумаги не что иное, как сами процессы. Если бы инквизиция вела процессы согласно установленным правилам и формам, какой сундук мог бы содержать судебные дела стольких тысяч жертв, загубленных до 1488 года? Это обстоятельство требует особого внимания, потому что оно доказывает (по крайней мере до некоторой степени), как коротки были процессы этого трибунала. В самом деле, в 1813 году я видел в Сарагосе процессы более трехсот лиц, осужденных по делу убийства Педро Арбуеса. Почти все они были написаны на четвертушках, и тем не менее большинство не содержало даже восьмидесяти страниц. И какие процессы! Донос, протокол о взятии под стражу, сознание обвиняемого, обвинительный акт прокурора, словесная защита заключенного и приговор. Таково состояние большинства этих якобы уголовных дел. В некоторых встречаются в подтверждение доноса свидетельские показания; больше и не требовалось, чтобы располагать жизнью, честью и имуществом часто знаменитых людей и полезных граждан.

Восьмая статья гласит, что в случае ареста инквизитором одного округа человека, уже преследуемого другим трибуналом, все документы, находящиеся в руках первого трибунала, должны быть переданы второму. — Эта мера всегда достигала своего действия и служила поводом в последнее время, даже и до ареста оговоренного человека, к тому, что трибунал, уже составивший протокол предварительного следствия, важность коего считал достаточно серьезной для обоснования ареста, писал другим трибуналам, чтобы узнать, не имеется ли в их архивах каких-либо документов против подсудимого, и в случае утвердительного ответа требовал их к себе без дальнейших формальностей, потому что ни один другой трибунал не мог сделать того же затребования.

Девятая статья предписывает, что в случае наличия в архивах какого-либо трибунала святой инквизиции документов, могущих послужить другому трибуналу, посылка ему документов производится за его счет.

В десятой статье сказано, что ввиду отсутствия достаточного количества тюрем для всех, кто должен отбывать пожизненное заключение, можно позволить этой категории осужденных оставаться в своих домах с формальным запрещением выходить из них под страхом наказания по всей строгости законов. — Пусть судят, не должно ли было число узников быть огромно, если инквизиция прибегла к такому средству? Вскоре я найду случай их перечислить; но, думаю, вывод из этого перечня возбудит столько же сочувствия, сколько обнаружит позора и ужаса.

Одиннадцатой статьей инквизиторам предлагается строго исполнять предписания свода законов, запрещающие детям и внукам осужденных занимать какую-либо почетную должность и носить одежду, где имеются украшения из золота, серебра и драгоценных камней, или сотканную из шелка или тонкого полотна. — Трудно в такого рода рвении признать характер христианской любви к ближнему, потому что им по обязанности приносятся в жертву дети и потомство жертв кровавого трибунала.

Двенадцатой статьей запрещается допускать до примирения с Церковью и отречения от ереси мальчиков до четырнадцатилетнего и девочек до двенадцатилетнего возраста. Если же они сделали отречение до этого времени, то их подвергают ратификации. — Такая побудительная причина этого закона заключалась в том, что инквизиторы берегли возможность поступать с детьми, вновь впавшими в ересь, как с таковыми. Ужасно подумать, что все мероприятия инквизиции клонились лишь к тому, чтобы умножать число виновных.

Тринадцатой статьей приемщикам приказывается оплачивать королевские боны, выданные под конфискованное имущество, не иначе как лишь в том случае, когда жалованье служащих и расходы святой инквизиции уже уплачены. — Я уже сказал в другом месте, каковы были последствия этой меры.

Четырнадцатая статья гласит, что инквизиция обратится к государям с челобитной о благоволении повелеть, чтобы в каждом городе, где она учреждена, была выстроена квадратная ограда с маленькими кельями, предназначенными быть тюремной камерой для тех, кто к ней приговорен; здесь же должна быть устроена часовня для узников, чтоб их не приходилось более оставлять в своих собственных домах. Статья эта предлагает в то же время агентам инквизиции наблюдать, чтобы этого рода помещения были расположены таким образом, чтобы узники могли там заниматься своей профессией и зарабатывать средства к жизни, чтобы расход их не шел более за счет святой инквизиции, как это было до настоящего времени. — Это распоряжение Торквемады повело к учреждению мастерских, известных в провинции под названием домов Покаяния; они примыкали к зданиям трибунала. Их назначение обнаруживает мало гуманности у людей, которые приняли новые основные законы, разрешающие осужденным отбывать епитимью у себя дома. Лишь только была принята мера, внушенная милосердием, как в ней раскаиваются и спешат свести ее фактически к нулю. Это доказывает их заботу избавиться от расхода, который они должны были делать для заключенных.

Пятнадцатая, и последняя, статья налагает на нотариусов, фискалов, альгвасилов и других должностных лиц обязательство выполнять свою должность лично и запрещает доверять ее другим лицам.

XII. Эти указы, равно как и те, которые были изданы раньше для предупреждения злоупотребления или их исправления, не достигли полностью цели, поставленной главным инквизитором. Для упорядочения своей администрации Торквемада созвал в Толедо новую общую хунту инквизиторов. Декреты этого собрания были опубликованы в Авиле 25 мая 1498 года. Они образуют четыре новых узаконения, разделенных на шестнадцать статей, и гласят:

1. При каждом трибунале должны состоять два инквизитора, из которых один юрисконсульт, а другой богослов. Им запрещается делать постановления одному без другого о тюрьме, пытке и сообщении обвинений, сделанных свидетелями, ввиду того, что эти вещи имеют слишком большое значение. — Предосторожность в установлении второго инквизитора-богослова вызвана побуждением избегнуть помощи квалификаторов. Время, однако, показало, что было важно, чтобы оба они были осведомлены в юриспруденции для правильного начала и ведения судебных дел. Квалификаторы нужны лишь для того, чтобы определить (способом, свойственным богословам-догматистам), носит ли еретический характер или нет тот или другой опороченный тезис; указывают ли обстоятельства, соответствующие лицу, времени, месту и особому случаю и способу произнесения или напечатания еретического положения, был ли автор его еретиком или нет и знал ли он, что наша святая мать католическая Церковь учит в противоположном смысле. Квалификаторы дают свое заключение два раза. Во-первых, после предварительного следствия, по ознакомлении с опросом; их суждение имеет большое влияние на приказ об аресте. Во-вторых, во время самого процесса, до произнесения судебного приговора, то есть в конце судебного дела. Они решают, следует ли изменить квалификацию, данную после предварительного следствия, на основании ответов обвиняемых и всего того, что произошло; их заявление заметно предопределяет характер окончательного приговора. Поэтому не следовало ли допускать в качестве квалификаторов лишь опытных догматических богословов, глубоко изучивших соборные определения, мнения Отцов Церкви, литургию и всю историю церковной дисциплины? К несчастию, почти все квалификаторы были только схоластическими богословами, не прочитавшими ни одной хорошей книги и зачастую квалифицировавшими как еретические положения, которые были извлечены буквально из Отцов Церкви и, следовательно, никогда не должны были бы считаться опасными. Такой порядок, столь пагубный для обвиняемых, доказывает невежество этих богословов и необходимость, которую они считали для себя обязательной, приспособляться к мнениям и обычаям своего века.

2. Инквизиторы не должны дозволять своим подчиненным носить никакого запрещенного оружия, кроме тех случаев, когда на это уполномочивает их исполнение обязанностей; инквизиторы ни в каком случае не должны вмешиваться в гражданские дела и должны допускать свое участие только в уголовных процессах. — Эта статья была почти бесполезна. Инквизиторы продолжали поддерживать приспешников святого трибунала, и в результате происходили убийства, драки, гнусные процессы, раздоры в семействах, опозорение должностных лиц и бесконечное количество других бедствий, часть которых я буду иметь случай сообщить в ходе этой Истории. Эти безобразия не мешали их гнусной системе поддерживать друг друга, и инквизиторы (верные составленному ими плану расширения своего владычества) злоупотребляли церковными наказаниями, тайной своих архивов и легкостью, с какой они распространяли всюду террор, чтобы обеспечить торжество своего деспотизма. Этот результат всегда оказывался безошибочным благодаря протекции монарха, даже в тех случаях, когда было неизвестно, на чьей стороне правосудие, и когда слуги этого монарха бывали унижены. Главные инквизиторы были убеждены, что честь святого трибунала требовала, чтобы народ питал полное доверие к решениям его членов. Так как главный инквизитор был всемогущим лицом у короля, то он ловко пользовался благоприятными моментами, чтобы обмануть его доверие и заставить его санкционировать злоупотребления администрации.

3. Никто не должен подвергаться заключению в тюрьме, если его преступление не доказано достаточными уликами; в случае ареста следует немедленно приступить к разбору его дела, без ожидания новых улик, более решительных, чем первые. — Это распоряжение существовало с давнего времени; если Торквемада его предлагает, значит, оно было забыто или плохо исполнялось. Эти меры, однако, не воспрепятствовали возобновлению злоупотреблений. Может казаться странным запрещение Торквемады производить арест кого-либо без улик его преступления, тогда как в 1498 году (когда это распоряжение было возобновлено) было погублено уже сто четырнадцать тысяч четыреста восемьдесят человек, а следовательно, столько же семейств. Из этого числа десять тысяч двести двадцать были сожжены живьем, шесть тысяч восемьсот шестьдесят — фигурально как осужденные заочно и девяносто семь тысяч четыреста подверглись публичной епитимье и были лишены своего имущества в громадном большинстве без улики, на основании лишь одного оговора недоброжелателя или доноса несчастного, которого подвергли пытке, чтобы вырвать имена тех, отступничество коих он знал или предполагал; самое большее против этой массы людей было два или три показания в этом роде, различавшиеся между собой в изложении фактов или времени, места и других обстоятельств. Приведенные мною данные об осужденных далеко не исчерпывают всех жертв инквизиции, как я это покажу в другом месте, приведя соответствующие доказательства.

4. В процессах, начатых против умерших, инквизиция не должна уклоняться от их ликвидации за недостатком улик, ни делать постановления об отсрочке в ожидании новых улик, потому что из этого может произойти значительный вред для детей, устройство которых останавливается из боязни неблагоприятного исхода судебного дела. — В побуждении, продиктовавшем эту меру, можно видеть некоторую человечность, но инквизиторы были слишком фанатичны, чтобы предаваться гуманным чувствам. Если бы они почитали святые законы, то никогда не стали бы возбуждать процессов против людей, умерших с напутствием[554] и погребенных с церковными обрядами. Надо было иметь душу людоедов и быть более жадными, чем евангельский скупец, чтобы вырывать из земли мертвых, обесчещивать их память, сжигая их останки с их изображением, и конфисковать имущество, которым спокойно пользовались невинные потомки или которое было законно приобретено лицами, никогда не подозревавшимися ни в отступничестве, ни в ереси.

5. Нельзя накладывать большого количества денежных взысканий даже тогда, когда не хватает фондов на жалованье служащим. — Это правило было старинное; но ловушка была всегда расставлена, и распоряжение оставалось без действия всякий раз, когда инквизиторы могли придать своим решениям видимость справедливости.

6. Инквизиторы не могут заменять ни тюремное заключение, ни какое другое физическое воздействие денежным штрафом, но только постом, милостыней, паломничеством и другими епитимьями в этом роде. Та же статья сохраняла за главным инквизитором право освобождать от санбенито и разрешать детям и внукам осужденных одеваться, как и другие люди. — Это узаконение предполагает, что инквизиторы были повинны в том, что так строго запрещалось, хотя они и были наделены церковными бенефициями в целях обеспечения своего содержания. Однако я покажу, что замены и изъятия наказаний впоследствии составляли часть преимуществ главного инквизитора.

7. Инквизиторы должны тщательно рассматривать, следует ли допускать к примирению с Церковью тех, кто признался в своем преступлении после ареста. — Ведь многолетнее существование дает возможность смотреть на этих людей как на уклонившихся от суда. Это распоряжение принадлежит к тем, которые лучше всего доказывают дух святого трибунала и пристрастие его приспешников к сжиганию людей, так как в нем нельзя не признать бесчеловечности. Разве Бог не допускает обращения грешников, раскаивающихся в час смерти?

8. Инквизиторы должны публично наказывать свидетелей, уличенных в даче ложных показаний. — Чтобы это хорошо понять, следует знать, что на основании кодекса инквизиции можно быть ложным свидетелем двумя способами: во-первых, клевеща; во-вторых, заявляя, что не знаешь ни одного разговора и ни одного преступного действия, о котором спрашивают по делу человека, обвиняемого перед инквизицией. В продолжение моих изысканий я часто находил свидетелей этого второго рода, наказанных за отрицание фактов, показанных другими свидетелями, чего не случалось почти никогда с теми, которые принадлежали к первого рода лжесвидетелям, потому что было почти невозможно установить клевету свидетельскими показаниями в условиях, когда заключенный не был в состоянии назвать свидетеля и когда даже при предположении, что он догадался о нем, с этим не хотели соглашаться.

9. Ни в одной инквизиции не могут быть допущены в качестве служащих два лица, находящиеся в какой-либо степени родства, ни господин и его слуга, даже в тех случаях, когда их должности различны и отдельны.

10. В каждом трибунале святой инквизиции должно быть хранилище архивов, запирающееся на три ключа, из которых два должны находиться в руках двух секретарей, а третий в руках фискала; если секретарь сделает упущение в своей обязанности, он будет отрешен от должности и присужден к наказанию по закону. — По-видимому, эту статью постановили, чтобы заставить забыть прежнее распоряжение, предписывавшее держать бумаги в сундуке. В самом деле, после восемнадцати лет судопроизводства не без основания подумали об установлении архивов, как бы они ни были ничтожны по объему, как это можно предположить. Положение осужденных, как мы его изложили, достаточно это доказывает.

11. Секретарь должен получать свидетельские показания не иначе, как в присутствии инквизитора, причем должны быть приглашены для проверки первоначальных показаний два священника, не входящие в число служащих трибунала. — Эта статья могла быть исполнена только такими свидетелями, которые жили в месте, где имел свою резиденцию инквизитор; это было невозможно осуществить даже в Мадриде, потому что в часы, когда собирался трибунал, инквизиторы разбирали судебные дела, а остальное время дня употребляли на особые порученные им работы, каждый в своем ведомстве. Это было причиной, почему заслушание и разбор свидетельских показаний поручили особым комиссарам.

12. Инквизиторы должны озаботиться учреждением общей инквизиции в тех городах, где ее еще не существует.

13. В затруднительных делах они должны совещаться с советом, посылая ему документы, лишь только они будут потребованы.

14. Для женщин должна быть устроена отдельная от мужчин тюрьма. — Эта предосторожность заставляет предполагать, что в этом отношении были допущены злоупотребления, и одной этой предосторожности недостаточно, чтобы вполне им помешать. Время от времени происходили вещи, делавшие мало чести трибуналу.

15. Работа должностных лиц трибуналов должна длиться шесть часов в день, из них три часа утром и три часа вечером, причем должностные лица собираются у инквизиторов, по их требованию. — В течение восемнадцатого столетия служащие работали всего три часа в день и их работа происходила утром.

16. После того как инквизиторы получат от свидетелей присягу в присутствии фискала, последний должен быть удален и не допускаться к заслушанию показаний.

XIII. Помимо этих указов Торквемада установил некоторые распоряжения отдельно для каждого чиновника святого трибунала, чтобы в совершенстве выполнить предначертания правительства. Так, он определил, чтобы каждый служащий давал присягу ничего не укрывать из того, что он мог видеть или слышать; чтобы инквизитор не оставался никогда наедине с заключенным; чтобы тюремщик никому не позволял с ним говорить и смотрел тщательно, чтобы в приносимой еде не было спрятано каких-либо писем или документов.

XIV. Эти распоряжения были последними, которые установил Торквемада. Но его преемник дом Диего Деса 17 июня 1500 года опубликовал в Севилье пятую инструкцию. Она была разделена на семь статьей. Четвертая из них запрещает аресты за легкие проступки, вроде богохульств, произнесенных в раздражении. Пятая гласит, что в случае, если сочтут возможным допустить каноническое оправдание, обвиняемый присягнет в присутствии двенадцати свидетелей, которые, в свою очередь, заявят, что они верят в истину его слов. Шестой статьей постановлено, что, когда кто-либо, схваченный по приказу трибунала, как сильно заподозренный, будет допущен к оправданию присягой, он должен обещать не иметь более общения с еретиками, преследовать их всеми способами, какие только в его власти, доносить на них инквизиции и точно отбывать свою епитимью, давая согласие на то, что в противном случае он будет наказан как рецидивист. Седьмая статья предписывает то же по отношению к тому, кто произносит отречение как формальный еретик. Нет надобности давать комментарий для доказательства бесчеловечности этих двух последних распоряжений, потому что известно, что вторично впавший в ересь присуждался к передаче светскому судье, то есть к сожжению, даже в том случае, если он раскаивался.

Статья вторая МНЕНИЯ СОВРЕМЕННЫХ ПИСАТЕЛЕЙ

I. Таковы законы, обосновавшие святую инквизицию в Испанском королевстве. Кодекс, истолковываемый и применяемый на практике людьми, привыкшими спокойно и хладнокровно смотреть, как погибают им подобные среди пламени, причинил королевству больше бедствий в течение первых лет своего существования, чем несколько войн, взятых вместе. Он заставил эмигрировать более ста тысяч семейств полезных граждан, и Испания потеряла много миллионов франков в пользу римской курии, в вознаграждение за посланные ею буллы или в виде расходов, которые заинтересованные стороны принуждены были делать, приезжая к папе с ходатайствами об отпущении грехов. Крайняя суровость законов заставляла содрогаться даже самих христиан (т. е. не новохристиан). Однако, хотя боязнь преследования положила на них печать молчания, некоторые факты, переданные нам историей, доказывают, что нация осуждала этот способ обращения с делами, столь важными, как человеческая жизнь, честь и имущество родных, — словом, благополучие и несчастия целой монархии.

II. Фернандо де Пульгар, автор-современник, в хронике королей-основателей инквизиции выразил свой взгляд на то, что происходило тогда в Испании. Он говорит, что родственники многих узников и других осужденных лиц протестовали против поведения трибуналов святой инквизиции, заявляя, что она была более сурова, чем следует, и что способ судопроизводства и приведения приговора в исполнение был внушен лишь ненавистью. Он выразился еще яснее в частных письмах, кардиналу Мендосе, тогда архиепископу Севильи, в которых он утверждал, что грех ереси не заслуживает смертной казни и за него следует подвергать всего лишь денежным штрафам. Он основывал свое мнение на авторитете св. Августина, высказавшегося по поводу донатистов, и на законах, изданных против этих еретиков императорами Феодосием I и Гонорием I, его сыном.[555]

III. Хуан де Мариана, писатель очень точный, признает в своей Истории Испании, что способ наказания виновных казался жителям Испании слишком суровым и что нередко люди удивлялись, что детей наказывали за преступления их отцов; что доносчики и свидетели оставались неизвестными, вместо того чтобы быть поставленными на очную ставку с обвиняемыми; что судопроизводство не было публичным и не велось согласно правовым нормам и обычаям других судов и что была установлена смертная казнь за проступки против религии. Мариана говорит, что везде жаловались на невозможность свободно говорить ввиду множества шпионов, рассеянных по городам, местечкам и деревням для осведомления инквизиции обо всем происходящем. Это внушало всем и каждому страх и приводило жителей страны в жалкое, рабское состояние.[556]

IV. Поэтому не приходится удивляться, как число жертв увеличилось до такой степени (это легко доказать самым неопровержимым образом), что у трибуналов не хватало времени ни на возбуждение процессов, ни на их ведение согласно установленным формам правосудия. Для доказательства достаточно изложить здесь события, имевшие место в момент учреждения инквизиции в Толедо. Трибунал города Вилья-Реаля, переименованного впоследствии в Сьюдад-Реаль, был перенесен в Толедо, и был опубликован льготный эдикт сроком в сорок дней. Множество новохристиан поспешило принести добровольное признание, назвав себя повинными в иудаизме.

По истечении сорока дней инквизиторы даровали второй срок в шестьдесят дней для виновных, не успевших явиться; и, наконец, был дан и третий срок в тридцать дней; ослушникам угрожали самыми суровыми карами. В течение последних тридцати дней инквизиторы вызвали к себе всех раввинов толедской синагоги и вырвали у них обещание именем Моисея назвать всех, кто после принятия крещения все еще исповедовал иудейскую веру; в случае отказа это сделать раввины должны были подвергнуться различным наказаниям, вплоть до смертной казни. В то же время инквизиторы приказали раввинам проклясть по обряду древнего закона всех тех евреев, которые откажутся доносить на виновных.

V. Эта мера чрезвычайно увеличила число доносов. По истечении девяноста дней второго и третьего сроков инквизиторы так рьяно приступили к своим судебным преследованиям, что в воскресенье 12 февраля 1486 года они справили аутодафе примирения с Церковью семисот пятидесяти осужденных обоего пола, подвергшихся публичной епитимье, с босыми ногами, в одной сорочке, со свечой в руке.

VI. Современный историк-очевидец, передающий подробности этой первой экзекуции, прибавляет: в то время как осужденные направлялись в собор для выслушивания приговора, воздух был полон их криками и стонами, потому что они со скорбью видели, что окружены огромной толпой народа, оповещенной об этой церемонии за две недели по всем соседним местностям. Многие из осужденных носили высокое звание или занимали почетную должность. В воскресенье 2 апреля было второе аутодафе с девятьюстами жертвами. 7 мая было третье аутодафе из семисот пятидесяти человек. В среду 16 августа инквизиторы сожгли двадцать пять осужденных, а на другой день та же участь постигла двух священников. 10 декабря девятьсот пятьдесят человек подверглись публичной епитимье.

VII. Итак, в течение одного только этого года толедская инквизиция сожгла двадцать семь человек и принудила к публичной епитимье три тысячи триста человек.[557] Это доводит число предпринятых и разобранных дел (после трех сроков в сорок, шестьдесят и тридцать дней, т. е. с средины октября предшествующего года) до трех тысяч трехсот двадцати семи.[558] Можно ли после этого утверждать, будто ведение этих процессов было правильно и обвиняемые имели возможность защищаться, если принять во внимание, что для труда, который показался бы громадным для всякого другого суда, было в наличии всего лишь два инквизитора и два секретаря?

VIII. По этому началу деятельности толедской инквизиции можно судить, как она поступала и впоследствии. Припомним одновременно, что передает Мариана о севильской инквизиции, которая в 1482 году сожгла живьем две тысячи осужденных, фигурально более двух тысяч, а семнадцать тысяч принудила к епитимье, — не будет места сомнению в поспешности и жестокости, с которыми инквизиция распоряжалась жизнью, честью и имуществом жертв и их семейств.

Статья третья ОБЖАЛОВАНИЯ В РИМ. ПОВЕДЕНИЕ РИМСКОЙ КУРИИ

1. Неудивительно, что множество людей апеллировали н Рим и, потерпев неудачу в первой попытке, подавало жалобы вторично под вымышленными именами. Римская курия была этим очень довольна, так как выдача бреве приносила ей большой доход. Мы видели, что произошло с этими апелляциями и как недобросовестно бреве были объявлены недействительными после огромных издержек, произведенных челобитчиками.

II. Римская курия не обнаружила никаких затруднений в вопросе о прощении отдельных лиц за преступление отступничества. Всякий, кто являлся в апостолический пенитенциарный суд с деньгами, получал просимое прощение или поручение другому лицу даровать ему это прощение. Это разрешение в то же время воспрещало кому-либо тревожить того, кто его получил.

III. Этот образ действий пришелся не по вкусу инквизиторам. Сильные покровительством Фердинанда и Изабеллы, они жаловались и предъявляли свои возражения папе. И часто новые бреве аннулировали прежние или ограничивали их действие судом совести. Несчастные, пожертвовавшие частью своего имущества, видели себя обманутыми. В то же время для поддержания в них настроения, побуждавшего обращаться в Рим, папа (находивший в этом обращении обильный источник доходов) обещал новые милости на новых условиях, нарушая таким образом данное им Фердинанду обязательство закрыть дорогу для апелляций в Рим. С одной стороны, он дает обещание Фердинанду и инквизиторам и нарушает их; с другой стороны, он жалует напуганным христианам прощения, действию которых препятствует. Такова была постоянная Практика римской курии в течение первых тридцати лет, следовавших за учреждением инквизиции в Испанском королевстве. Я постараюсь обосновать это несколькими происшествиями, относящимися к предмету моей книги.

IV. Зрелище такого великого множества осужденных, преданных огню в течение первых четырех лет инквизиции, породило у многих новохристиан желание снискать примирение с церковью, так как, исходатайствовав его, они могли не страшиться ни за свою честь, ни за свое имущество. Они оповестили о своем решении Иннокентия VIII, который 15 июля 1485 года и выдал бреве. Он облекал этим бреве инквизиторов полномочиями, необходимыми для допущения к тайному примирению тех, кто явится по собственному побуждению до привлечения к суду. Это было постановлено папой вопреки общим нормам церковного и гражданского права, определяющим наказания и епитимьи для еретиков.[559]

V. Это новое папское мероприятие не понравилось Фердинанду, который запретил исполнение его как противоречащего политическим соображениям, которые не имели, вероятно, иного мотива, кроме жадности. Папа разрешил, чтобы декрет исполнялся только относительно лиц, указанных Фердинандом и Изабеллой, и 11 февраля 1486 года даровал инквизиторам разрешение на тайное прощение пятидесяти еретиков. Церемония прощения произошла в присутствии Фердинанда и Изабеллы, без сомнения, потому, что этим подчеркивалась готовность папы идти навстречу королевской чете.

VI. 30 мая папа пожаловал второе разрешение для прощения того же числа лиц. На другой день, оказав ту же милость другим пятидесяти новохристианам, он не поставил необходимым условием присутствие Фердинанда и Изабеллы на этом примирении, но только велел сообщить им имена и звания примиренных. 30 июня появилось четвертое бреве о примирении пятидесяти еретиков, а 30 июля новое, с оговоркой, что государи могут применить эту новую милость к лицам по собственному выбору и что они будут ею пользоваться даже в том случае, если инквизиция уже получила неблагоприятные сведения. Кроме того, отречение от ереси примиренных с церковью не помешает их детям получать должности и не повлечет за собой обычного лишения чести. Эта милость может быть применена даже к умершим: инквизиторы, велев вырыть их трупы, произнесут над ними разрешение от церковных наказаний, даруют им церковное погребение и реабилитируют таким образом их память.

VII. Эти буллы впоследствии сильно умножились в Испании, хотя их исполнение часто испытывало помехи со стороны инквизиторов, которые даже возражали против претворения решений в жизнь.

VIII. Я согласен, что пользование ими противоречило обязательству римской курии по отношению к испанскому королю и инквизиции и что папы так легко жаловали их лишь для привлечения в Рим испанского золота. Но пусть бы папы никогда иным путем не злоупотребляли своей властью. В этом случае результат их политики клонился по крайней мере к выгоде человечества, потому что просившим милости святого престола и их детям сохраняли честь и имущество.

IX. Ни папы, ни инквизиторы не были настолько благоразумны, чтобы видеть, что справедливый повод в умеренному обхождению с лицами, получившими подобные бреве, хотя они и были осуждены инквизицией, должен был побудить трибунал снисходительно относиться также к лицам, которым — недоставало только буллы для получения этой милости. Почему им отказывали в ней? Не очевидно ли, что такой образ действий имел совершенно иной мотив, нежели ревность к чистоте веры, которую любили выставлять напоказ? Об этом свидетельствует способ, которым вынуждены были пользоваться против другого злоупотребления римской курии, во всей своей политике всегда преследовавшей лишь собственное обогащение и не помышлявшей о благе других даже тогда, когда ее политика вела в отдельных случаях к добру.

X. Многие из новохристиан, опасавшиеся преследования за преступление отступничества, прибегли к папе. Они доложили, что исповедали свой грех на тайной исповеди и получили отпущение от своих духовников и что показывали эти удостоверения инквизиторам, чтобы избежать преследования. Инквизиция запросила папу Сикста IV, который послал бреве дону Иньиго Манрике, архиепископу Севильи, и апелляционному судье по делам инквизиции. Его Святейшество говорил, что предмет запроса был предусмотрен и урегулирован его предшественниками; они определили, что следовало освобождать от преследования только сделавших признания и произнесших отречение перед секретарем с обещанием не впадать вторично в ересь под страхом наказаний, установленных законом для рецидивистов.

XI. Осведомившись о папском решении, многие из новохристиан, бывших иудействующими, сделали формальное признание перед секретарем святого трибунала и обратились затем в римский пенитенциарный суд для получения отпущения от папы, или от председателя суда, или от какого-либо другого церковного судьи, назначенного на этот предмет Его Святейшеством. Они были хорошо приняты, и римская курия послала бреве испанским инквизиторам с запрещением тревожить и преследовать иудействующих христиан, получивших отпущение.

XII. Инквизиция протестовала против папского бреве, будучи убеждена, что в случае признания за ним силы закона не останется никого, кто бы не последовал его указанию, и при помощи этого косвенного пособия даже еретик достиг бы обеспечения своей безнаказанности. Иннокентий VIII ответил 10 ноября 1487 года, что отпущение, жалуемое в подобном случае, касается только суда совести.

XIII. Невольно спрашивается, что, собственно, запрещал испанским инквизиторам римский пенитенциарный суд? И зачем так обманывать доверие просителей, которые отдали свои деньги за бесполезные буллы? Это обстоятельство вызывает в памяти то зло, которое римская курия причинила религии своей жадностью; без этой ужасной жадности Европа, может быть, была бы вся католической.

XIV. Устрашенные угрожавшей опасностью, многие испанцы решили для избежания ее отправиться в Рим; здесь они были милостиво приняты, потому что привезли с собой деньги. Двести тридцать из них получили отпущение при условии, что вернутся в Испанию лишь с разрешения Фердинанда и Изабеллы. Папские комиссары известили об этом главного инквизитора Испании 10 сентября 1488 года, чтобы он сообщил это инквизиторам королевства.

XV. Нельзя видеть без полного удовлетворения благополучия этих испанцев; но возмущает непоследовательность римской курии и старание окольными путями притянуть к себе золото чужеземцев, не показывая вида, что она не исполняет своих обещаний.

XVI. Политика Александра VI, оставаясь такой же несправедливой, была более согласована с усвоенными принципами. Этот папа 12 августа 1493 года подписал бреве, в котором заявлял о полученном им сведении, что Педро, присяжный и палач Севильи, его жена Франсиска и некоторые другие жители города и окрестностей были привлечены к суду и юридически изобличены в ереси и отступничестве; что они получили от его предшественника Сикста IV бреве на отпущение и тайное примирение с церковью апостолическими комиссарами, которые были взяты не из среды инквизиторов, и что вследствие этого один из исполнителей бреве довел свое безрассудство до того, что возбудил процесс против самих инквизиторов, запрещая им, под страхом законной кары, нарушать бреве без предварительного заключения прокурора. Это вызвало большой скандал и в высокой степени скомпрометировало честь и интересы инквизиции. Папа прибавлял, что для исправления этого великого зла он приказывает инквизиторам, не обращая внимания на буллу Сикста IV и на отпущения, примирения с Церковью и воспрещения, являющиеся ее последствием, вести судебное дело против Педро, Франсиски и их сообщников.

XVII. Эта декларация была недостаточна для успокоения и полного удовлетворения инквизиторов. Поэтому 12 марта 1494 года папа Александр VI писал Фердинанду и Изабелле. Изложив вышеупомянутые происшествия, он говорил, что бреве Сикста IV было исполнено стараниями архиепископа Эворы, что инквизиторы произнесли окончательный приговор против виновных, объявляя их беглыми еретиками и принуждая к выдаче в руки светской власти; вследствие этого они были сожжены фигурально и их имущество было конфисковано в пользу государства; некоторые из обвиняемых, придавая отпущению архиепископа Эворы больше значения, чем оно имело по закону, претендовали на отклонение юрисдикции инквизиторов и на ввод во владение своим имуществом; все обстоятельства этого дела склонили Иннокентия VIII, его непосредственного предшественника, к аннулированию всех бреве, подписанных им самим и Сикстом IV по делу об отпущениях и воспрещениях в частной форме, отличной от той, которая свойственна инквизиторам и епархиальным епископам. Ввиду всего этого он, Александр VI, желая держаться образа действий Иннокентия VIII, приказывает, чтобы все приговоры, вынесенные против указанных преступников, имели силу, как того требует закон, и строго исполнялись как в отношении наследников осужденных и их имущества, так и в отношении самих преступников.

XVIII. Таков был выход, к которому прибегла римская курия, чтобы выпутаться из затруднительного положения, возникшего вследствие ее жадности. Он был совершен за счет несчастных, которые потратили значительную долю своего наследства при прохождении через множество инстанций, в которые они были направлены буллою от 2 августа 1483 года, адресованной в январе 1484 года архиепископу Эворы.

XIX. Все это не помешало, однако, римской курии впоследствии даровать новые отпущения или передать комиссарам право даровать их тайно тем, кто явится с просьбой о них, как будто курия не знала, что эти отпущения будут аннулированы, если инквизиторам будет угодно их отклонить. Действительно, инквизиторы жаловались испанскому двору и для уничтожения навсегда обычая, столь часто ставившего помехи их деспотизму, умоляли Фердинанда и Изабеллу не покидать инквизиции на произвол судьбы.

XX. Оба монарха писали папе, делая ему представления о том, что было бы полезно предоставить инквизиторам полное и свободное отправление их юрисдикции и не допускать больше, чтобы оно задерживалось косвенным путем тайных отпущений и восстановлением таких отпущений, которые уже были отменены, или другими привилегиями, которые с некоторого времени имели силу изъять виновных из-под власти инквизиции. Александр VI ответил Фердинанду и Изабелле своим бреве от 23 августа 1497 года, в котором он пошел навстречу их просьбе и аннулировал все отпущения, которые не имели обычной формы, кроме отпущений, данных духовниками на исповеди.

XXI. Исключения, о которых говорилось в последней булле Александра VI, то есть привилегии, которые ставили некоторых обвиняемых вне юрисдикции инквизиторов, были одними из многочисленные золотых копей, открытых среди испанской нации и эксплуатируемых с величайшим успехом папской политикой, делавшей вид, что она имеет целью лишь установление инквизиции и пользу, которую последняя может принести делу религии. С самого начала многие христиане обращались к римской курии, заявляя о своей верности католической религии; признавая, однако, что несчастное обстоятельство происхождения от еврейских предков заставляет их опасаться доносов со стороны злонамеренных людей, они просили Его Святейшество во избежание всякой опасности изъять их из юрисдикции инквизиторов.

XXII. Римская курия, постоянная в своей политике, долго заставляла ожидать привилегий, хотя выручала за них много денег; в конце концов она все-таки их жаловала. Некоторые такие привилегии были дарованы Сикстом IV и Иннокентием VIII. Инквизиторы жаловались на это, и 27 ноября 1487 года папа приказал давать отсрочку представившему буллу с привилегией в смысле приведения в исполнение наказания, чтобы доложить об этом Его Святейшеству и дождаться ответа последнего до начала наказания обвиняемого.

XXIII. Трибунал инквизиции не был удовлетворен этим решением папы. Тогда появилось новое бреве от 17 мая 1488 года.

Принимая во внимание затруднение, испытываемое инквизицией от применения привилегий и тайных отпущений, Его Святейшество приказывал оповестить во всех соборных церквах, что все получившие привилегии обязываются в тридцатидневный срок, в спешном порядке, исполнить формальности, предписанные законом, в присутствии инквизиторов, под страхом преследования по суду, как будто они никогда не получали привилегий; а если будет доказано, что они впали в ересь после испрошения этих изъятий, они подлежат наказанию в качестве рецидивистов.

XXIV. Несмотря на эту резолюцию, римская курия продолжала жаловать за деньги привилегии, от которых отказалась лишь внешним образом, хотя хорошо понимала, что с ними не будут считаться. Инквизиция должна же была одержать верх, если бы пользовалась даже лишь одним тем правом, какое ей было даровано буллами.

XXV. Хуан де Лу Сена, советник короля Фердинанда по Арагонскому королевству, жаловался на это в 1502 году по поводу своего личного дела и дела своего брата. Его письмо к королю от 26 декабря 1503 года при всей его обширности заслуживает полного внимания как сообщающее подробности относительно инквизиции.

XXVI. Так как крайняя суровость инквизиторов всегда внушала сильные опасения, а римская курия, увековечивая установленную ею систему поборов, продолжала показывать себя снисходительной, то неудивительно, что к ней обращались все, кто имел какие-либо козырные средства на руках, казавшиеся хорошими и не запрещенные общим правилом. Одним из этих средств были отводы. Многие указывали папе, что, вопреки апостолическим буллам, их преследует инквизиция и что этот трибунал все меньше расположен к признанию их невиновности, а его мстительность, ненависть и озлобление являются фактами, действие которых каждый испытал на собственной шкуре.

XXVII. Дон Альфонсо де ла Кавальериа,[560] вице-канцлер Арагона, принадлежавший к одной из знатных фамилий Сарагосы и пользовавшийся большим расположением короля, происходил из еврейской семьи. Он был предан суду инквизицией как заподозренный в иудаизме и в соучастии в убийстве Педро Арбуеса д'Эпилы. Кавальериа обратился к папе и отклонил юрисдикцию инквизиторов Сарагосы, главного инквизитора и архиепископа, апелляционного судьи. Папа отправил на их имя 28 августа 1488 года бреве с запретом судить этого испанца и с переносом дела в Рим.

XXVIII. Инквизиторы опротестовали мотивы отвода, представленные доном Альфонсо. Это ничуть не помешало папе повторить в следующем бреве от 20 октября 1488 года свою прежнюю резолюцию. Несомненно, этот испанец был обязан покровительством папы своему большому богатству и расположению короля. Я прочел его процесс в 1813 году. Легко заметить, что инквизиторы руководствовались серьезными соображениями, ибо было доказано, что этот господин принимал большое участие в убийстве Арбуеса, входя в сообщество со злоумышленниками и жертвуя деньги для найма убийц. Случай составляет иногда счастие людей; ему обязан своим благополучием дон Альфонсо де Кавальериа.

XXIX. Он не только выпутался из этого затруднительного положения, но прославил свое имя до такой степени, что мог породниться с королевским домом. Потомок еврейских предков, внук женщины, сожженной за вероотступничество, муж особы, которая была присуждена к публичному покаянию сарагосской инквизицией, сам примиренный с Церковью и прощенный условно, Альфонсо женился вторым браком на донье Изабелле де Аро, от которой он имел двух сыновей и двух дочерей, вступивших в брак с лицами из знатных фамилий королевства Арагон. Старший из его сыновей, дон Санчо де ла Кавальериа, притянутый к суду сарагосскими инквизиторами за содомию,[561] женился на Маргарите Сердан, дочери владетеля Кастелара; а его сын дон Франсиско де ла Кавальериа вступил в брак, несмотря на позор своего отца, с Хуанной Арагонской, внучкой короля, сестрой графа де Рибагорсы и кузиной императора Карла V.[562]

XXX. Дон Педро д'Аранда, епископ Калаоры, также прибег к чрезвычайной помощи Рима для защиты памяти, чести, репутации, христианского погребения и имущества своего покойного отца, Гонсало д'Альфонсо, уроженца Бургоса, которого вальядолидские инквизиторы привлекли к суду. Так как у них не получилось между собой согласия при разборе дела, папа своим бреве от 15 августа 1493 года поручил дому Иньиго Манрике, епископу Кордовы, и Хуану де Сан-Хуану, приору вальядолидских бенедиктинцев, судить обвиняемого и привести в исполнение приговор над ним, с запрещением инквизиторам и епархиальному епископу заниматься дальше этим делом.

XXXI. Не могли инквизиторы равнодушно снести этих и других подобных властных поступков. Они обратились в тайный совет государя. Тогда 15 мая 1502 года появилась булла Александра VI, гласящая, что Его Святейшество извещен королем, что множество обвиняемых останавливает ход правосудия при помощи отводов, предъявляемых святому престолу для переноса дел в Рим и для получения поручений по рассмотрению этих дел другими лицами, а не инквизиторами, хотя поведение инквизиторов и было справедливо и бескорыстно, так как они даровали обвиняемым время, необходимое для организации защиты, и судили скорее сострадательно, чем строго. Булла далее говорила о том, что подобные действия приводили к большим неудобствам, потому что многие этим путем добивались устранения из-под юрисдикции святого трибунала; для прекращения этих злоупотреблений папа приказывает нынешнему главному инквизитору и его приемникам расследовать лично подобные дела, как уже поступившие, так и могущие появиться в будущем и касающиеся отвода суда инквизиторов; кроме того, папа требует запретить всем другим судьям вмешиваться в судопроизводство инквизиции в силу апостолических поручений, которые он формально отменяет настоящей буллой.

XXXII. Таков был ответ Александра VI на возражения Фердинанда и Изабеллы. Однако он не ограничился этим. Считая как бы недостаточным последний апостолический декрет, он опубликовал новый от 31 августа 1502 года, уполномочивая главного инквизитора разбирать все апелляционные дела через доверенных лиц по его выбору, чтобы избежать отправки судебных дел в Рим и перемещения узников, арестованных и содержащихся на островах или в других местностях, удаленных от курии, которая тогда не имела постоянной резиденции.

XXXIII. Не трудно видеть несправедливость закона, делавшего бесполезными произведенные затраты и потерянное время обвиняемых, старавшихся получить передачу дел и отводы по своим процессам, подчиненным для разбора уполномоченным судьям, назначенным самим папой. Но это ничуть не останавливало папу: ему нужно было во что бы то ни стало угодить испанскому двору. Уже были получены значительные суммы за выпуск двух бреве, и папа с удовольствием видел, что его последняя мера не помешает апелляциям по-прежнему в большом количестве притекать в Рим. Действительно, дело приняло такой оборот, что, невзирая на две буллы Александра VI, эти два вида апелляций продолжали с успехом употребляться под различными предлогами.

XXXIV. Среди жалоб, поступавших в римскую курию, надо считать и просьбы о реабилитации. Так как бесчестие, являясь одним из наказаний за ересь, делало недоступными для осужденных государственные и общественные должности, то множество людей обращалось в Рим с просьбой о милости и об освобождении их от этой части наказаний. Верная своему намерению исполнять за деньги все просьбы такого рода, курия не отказывала ни в одной npofb6e, мало беспокоясь тем, что такое поведение Рима не нравилось инквизиторам и вызывало их недовольство. По своей безнравственности курия стояла выше этих соображений; она и нисколько не сомневалась, что эти новые милости будут точно так же плохо встречены инквизиторами и королевским двором и будут столь же бесполезны, как и прежние привилегии и милости.

XXXV. На самом деле Фердинанд и Изабелла (которых инквизиторы не замедлили уведомить о происшедшем) просили папу аннулировать новые реабилитации и пожалованные папою льготы. Александр, жертвуя честью святого престола и участью множества жертв, желая понравиться монархам, буллою от 17 сентября 1498 года отменил все буллы, выпущенные его предшественниками и им самим, с особой оговоркой, что при получении кем-либо в будущем подобной буллы он уполномочивает инквизиторов смотреть на них как на случайно вырванные у власти и отклонять их как недействительные и не имеющие силы.

XXXVI. Хотя политика испанского двора имела своей целью, по существенному мотиву, поставить всех испанцев, обвиняемых в ереси, под исключительную юрисдикцию инквизиторов полуострова, случилось однако, что римская курия в этом же году приняла вторично множество беглецов, ходатайствовавших об апостолическом примирении. Они устроились в Риме, и это привело к привлечению их впоследствии к суду инквизицией; 29 июля 1498 года перед базиликой Св. Петра[563] произошло аутодафе двухсот пятидесяти испанцев, изобличенных в возврате к иудаизму, подобное тому, которое было совершено в 1488 году, в присутствии архиепископа Реджио,[564] римского губернатора, Хуана де Картахены, испанского посла, Октавиано, епископа Мазары, референдария[565] папы, Доменико де Якобачиса и Джакомо де Драгати, членов апостолического суда, и Пабло де Монелио, испанца, францисканского монаха, папского пенитенциарного судьи по делам испанской нации. Александр VI присутствовал на возвышенной трибуне при исполнении приговора. Осужденных, кроме других епитимий, подвергли обязательству появиться в унизительной одежде санбенито. Получив отпущение и примирение с католической Церковью, они попарно вошли в Ватиканскую базилику для молебна и вернулись в том же порядке в церковь Св. Марии Sopra Minerva.[566] Там они скинули санбенито и вернулись к себе, не нося более никаких знаков позорящего их приговора.

XXXVII. 5 октября 1498 года папа известил испанскую инквизицию о случившемся в Риме и в то же время объявил, что одним из наказаний, наложенных на осужденных, является невозможность вернуться в Испанию без специального разрешения Фердинанда. Нельзя было думать, что оно будет когда-либо ими получено, так как Фердинанд и Изабелла (находившиеся тогда в Сарагосе) 2 августа 1498 года воспретили всем испанцам, скрывшимся в Рим, возвращаться в Испанию под страхом смерти.

XXXVIII. Наконец, для доказательства того, как римская курия пользовалась всякими обстоятельствами для своего обогащения путем злоупотребления своей властью и господствовавшими тогда мнениями, достаточно сказать, что она принимала апелляции на приговоры, лишавшие права управления землями и другим имуществом церквей и религиозных корпораций. Чтобы понять это, следует знать, что приговор истолковывали таким образом, что осужденные с позором лишались права управлять имениями и брать их в аренду. В собрании булл инквизиции имеется папское бреве, запрещающее новохристианам, подвергшимся епитимьям, брать в аренду имущество или доходы церквей.

XXXIX. Таково было поведение римской курии по отношению к испанским государям, инквизиторам и новохристианам королевства. Никогда она не отказывала в буллах просителям, но никогда и не принимала на себя защиты слабых, которыми обыкновенно жертвовала. Не исполняя данных обещаний как обвиняемым, так и инквизиторам, она отменой пожалованных милостей и привилегий показала себя страшно несправедливой по отношению к обвиняемым.

XL. Искусная в создании предлогов для апелляций, дотоле неизвестных, римская курия сумела умножить число просьб об епитимийных отпущениях, как о тех, которые жаловались тайно в присутствии секретаря, так и о тех, которые получались только в Риме. Точно таким же образом обстояло дело с судебными изъятиями, с отводами судей, с переносом дел, с реабилитацией чести и памяти, со льготами от наказаний, наложенных в качестве епитимий, и со множеством подобных случаев. Безнравственная и вероломная даже в пожалованиях, курия поджидала только протеста испанских государей, чтобы аннулировать свои милости, довольная обладанием уплаченными за них сокровищами.

Можно ли было ожидать подобных поступков от духовного главы католической Церкви?

XLI. Чтение булл не оставляет никакого сомнения насчет цели, какую имела римская курия при учреждении инквизиции и при даровании ей особого покровительства. Вместо просвещенного усердия к чистоте католической веры, ее важнейшей целью было открыть и эксплуатировать тот золотой рудник, который должен был обогащать ее, а Испанию превратить в нищую страну.

Глава VIII ИЗГНАНИЕ ЕВРЕЕВ. ПРОЦЕССЫ, ВОЗБУЖДЕННЫЕ ПРОТИВ ЕПИСКОПОВ. СТОЛКНОВЕНИЕ ЮРИСДИКЦИИ. СМЕРТЬ ТОРКВЕМАДЫ; ИСЧИСЛЕНИЕ ЕГО ЖЕРТВ. ЕГО ХАРАКТЕР, ВЛИЯНИЕ ЕГО НА ПОВЕДЕНИЕ И ДЕЛА ИНКВИЗИЦИИ

Статья первая ИЗГНАНИЕ ЕВРЕЕВ

I. В 1492 году Фердинанд и Изабелла завоевали королевство Гранада. Это событие доставило новые жертвы инквизиции: огромное множество мавров приняло христианскую веру притворно или совершенно поверхностно; в основе их обращения в новую религию лежало желание снискать уважение победителей; крестившись, они вновь стали исповедовать магометанство.

II. Джованни де Наваджьеро, посол Венецианской республики[567] при Карле V, говорит в своем Путешествии по Испании, будто Фердинанд и Изабелла обещали, что в течение сорока лет инквизиция не будет вмешиваться в дела морисков, то есть новохристиан, покинувших магометанство. Однако инквизиция все-таки была учреждена в Гранаде под тем предлогом, что туда скрылось много прежних евреев, подозреваемых в отступничестве. Джованни де Наваджьеро неточно передает обстоятельства дела. Известно, что Фердинанд и Изабелла обещали только не преследовать новохристиан морисков, за исключением серьезных случаев. И действительно, преследование не носило постоянного характера, так что у морисков не было основания напоминать о данном обещании преследовать их лишь в исключительных случаях. Главный инквизитор не осмеливался ни оспаривать, ни обходить королевский указ, запрещавший инквизиторам Кордовы расширять их юрисдикцию в королевстве Гранада, и указ этот исполнялся до 1526 года, когда трибунал инквизиции появился и в этой области по мотивам, о которых я вскоре расскажу.

III. В 1492 году некрещеные евреи были изгнаны из Испанского королевства. Участие в этом деле Торквемады и других инквизиторов обязывает меня войти в некоторые подробности. Евреев обвиняли в подстрекательстве к вероотступничеству тех, кто стал христианином; им приписывали много преступлений, совершенных не только против христиан, но и против религии и спокойствия государства. Вспоминали закон из так называемого Свода частей,[568] изданный в 1255 году Альфонсом X, в котором говорится об обычае евреев похищать христианских детей и распинать их в Великую пятницу для осмеяния воспоминаний о Спасителе мира. Рассказывали историю св. Доминика де Валя, ребенка из Сарагосы, который был распят в 1250 году.[569] Толковали о краже священной гостии в Сеговии в 1406 году и об издевательствах евреев над ней. Говорили о заговоре, организованном в Толедо в 1445 году, причем должны были последовать пороховые взрывы на улицах города во время процессии в праздник Святого таинства;[570] о заговоре в Таваре, местечке между Саморой и Бенавенте,[571] где видели, как евреи разбрасывали железные капканы[572] по улицам, по которым жители должны были бежать без обуви среди пожара, охватившего их дома. Вспоминали мученическую смерть других детей, похищенных и умерщвленных ими подобно Сыну Божию: в 1452 году в Вальядолиде; в 1454 году на земле маркиза д'Альмарса близ Саморы; в 1468 году в Сепульведе, в епархии Сеговии. Припоминали издевательства над крестом в 1488 году на поле Убежище лани (Puerto del gamo), между местечками Касар и Гранадипья, в епархии Корин;[573] похищение ребенка из города Ла-Гуардия,[574] в провинции Ла-Манча,[575] в 1489 году и его распятие в 1490 году; попытку подобного же преступления в Валенсии, которому помешало совершиться правосудие. К этим обвинениям прибавляли еще другие в том же роде. Обвиняли врачей, хирургов и аптекарей из евреев в злоупотреблении профессией для причинения смерти множеству христиан; между прочим, смерть короля Энрике III приписывали его врачу Маиру.

IV. Я не знаю, какого доверия заслуживают приводившиеся доказательства этих преступлений. Но если даже допустить, что имелись основания считать их истинными, то отсюда никоим образом не вытекала необходимость изгнания всех евреев из королевства. Религия и политика обязывали обращаться с ними с кротостью и отдавать их хорошему поведению уважение, в котором не отказывали христианам, и карать лишь тех, кто был виновен в каком-нибудь преступлении, как в таком случае поступили бы с испанцами, изобличенными в убийстве или каком-либо другом преступлении. Презрение и дурное обращение христиан естественно вызывали чувство мести со стороны евреев и заставляли их проникаться страшной ненавистью к гонителям. Если бы Испания проводила в отношении евреев иную политику, она превратила бы их в новых людей, похожих на тех потомков испанских евреев, которые, поселившись в разных европейских странах, считаются ныне там полезными, хорошими и спокойными гражданами, потому что их там не унижают и никто их оттуда не изгоняет.

V. Испанские евреи знали об угрожавшей им опасности. Будучи убеждены, что для предотвращения ее достаточно предложить Фердинанду деньги, они обязались доставить тридцать тысяч дукатов на издержки по войне с Гранадой, которая как раз в это время была предпринята Испанией; кроме того, евреи взяли на себя обязанность не давать никакого повода к тревоге правительства и сообразоваться с предписаниями закона о них, жить в отдельных от христиан кварталах, возвращаться до ночи в свои дома и воздерживаться от некоторых профессий, предоставленных только христианам. Фердинанд и Изабелла готовы были отнестись благожелательно к этим предложениям, но Торквемада был извещен обо всем. Этот фанатик имел дерзость явиться с распятием в руке к государям и сказать им: «Иуда первый продал своего Господа за тридцать сребреников; Ваши Высочества думают продать его вторично за тридцать тысяч монет. Вот он, возьмите его и поторопитесь продать». Фанатизм доминиканца произвел внезапный поворот в душе Фердинанда и Изабеллы. 31 марта 1492 года они издали декрет, которым все евреи, мужского и женского пола, обязывались покинуть Испанию до 31 июля того же года под угрозой смерти и потери имущества. Декрет запрещал христианам укрывать кого-либо в своих домах после этого срока под угрозой тех же наказаний. Евреям было разрешено продавать свои земельные угодья, брать с собой движимое имущество и другие вещи, кроме золота и серебра, вместо которых они должны были получать векселя или незапрещенные товары.[576]

VI. Торквемада поручил проповедникам увещевать евреев принимать крещение и не покидать королевства; он опубликовал даже эдикт для побуждения их к этому. Меньшинство дало себя убедить и приняло христианство. Другие продавали свое имущество и отдавали его по такой низкой цене, что Андрее Бернальдес, священник из Лос-Паласиоса, деревни, соседней с Севильей, передает в своей Истории католических королей, что евреи отдавали дом за осла и виноградник за малое количество сукна и полотна. Этому нечего удивляться, если принять в соображение данный им короткий срок для оставления королевства.

VII. Эта мера, внушенная жестокостью, а не усердием к религии, заставила покинуть Испанию до восьмисот тысяч, евреев, по подсчету Марианы.[577] Если сюда присоединить выселение мавров из Гранады в Африку и эмиграцию множества христиан Испании в Новый Свет, мы найдем, что Фердинанд и Изабелла потеряли два миллиона подданных и что для теперешнего народонаселения Испании это равняется потере по крайней мере шести миллионов людей.

VIII. Бернальдес уверяет, что, несмотря на запрещение, евреи унесли с собой большое количество золота, запрятанного во вьюках, седлах и других потайных местах, даже в собственных кишках. Это было засвидетельствовано при вскрытии трупов некоторых евреев, которые, превратив в порошок золотые монеты, известные под именем дукатов и крестовиков (cruzados), проглотили их, чтобы получить их обратно по ту сторону границы.

IX. Несколько судов, перевозивших евреев в Африку, были захвачены бурей и принуждены были причалить у Картахены. Полтораста изгнанников высадились здесь и решили принять крещение. Когда же эти корабли пришли в Малагу,[578] четыреста евреев там приняли христианство. Прибыв в порт Арсилья в Африке, подвластный Португалии, многие из изгнанных евреев просили и получили крещение. Некоторые вернулись в Андалусию и здесь проявили тоже желание стать христианами. Историк Бернальдес крестил сотню их. Они вернулись из королевства Фец,[579] где мавры отняли у них вещи и деньги, даже убивали женщин, так как думали найти в их внутренностях золото.

X. Эти ужасные покушения на божественный закон и последовавшие несчастья могут быть приписаны только фанатизму Торквемады, жадности и суеверию Фердинанда, ложным идеям и неразумному усердию, внушенным Изабелле, которой история не может отказать в душевной мягкости и просвещенном уме.

XI. Другие европейские дворы сумели воспротивиться фанатизму и не придали никакого значения булле от 3 апреля 1487 года, испрошенной у Иннокентия VIII Фердинандом и Изабеллой. Этой буллой приказывалось правительствам арестовать, по простому указанию Торквемады, всех беглецов, обозначенных им, и отослать их к инквизиторам, под угрозой верховного отлучения ослушников; только государь не подвергался анафеме. Кто дерзнет дать имя ревности по вере преследованию, отыскивающему свои жертвы на далеком расстоянии среди людей, подвергшихся путем изгнания столь жестокой каре, какой является отказ от надежды когда-либо вернуться на родину? Подобные меры могла диктовать только жестокость.

XII. Это видно из обхождения Фердинанда с двенадцатью евреями, найденными в Малаге, когда этот город был отнят у мавров 18 августа 1487 года. Государь приказал их забить до смерти заостренными палками. Мавры подвергали этому наказанию виновных в оскорблении величества, как самому ужасному по медленности, с которой умирали обреченные. Некоторые из этих несчастных были сожжены.[580]

Статья вторая ПРОЦЕССЫ, ВОЗБУЖДЕННЫЕ ПРОТИВ ЕПИСКОПОВ

I. Булла от 25 сентября 1487 года лишила митрополитов права принимать апелляции на приговоры епархиальных епископов, их викариев и апостолических инквизиторов и облекла этим правом главного инквизитора. Эта новая привилегия внушила столько тщеславия Торквемаде и его делегатам, что с этого времени они стали считать себя выше епископов. Эта смешная претензия, защищаемая Парамо, Кареной и другими писателями, живет до наших дней в душе каждого инквизитора вместе с желанием и надеждой достигнуть епископства. Эта претензия заслуживала бы только презрения, если бы опыт не доказал, что она является источником унижений для епископов, сан которых она стремится принизить. На протяжении трех веков едва ли видели одного епископа из тех городов, где была учреждена инквизиция, который не жаловался бы на заносчивость инквизиторов в отношении ранга, предпочтения, этикета, юрисдикции или авторитета. Но это еще ничто по сравнению с обнаруженной ими в разное время наглостью, с какою они притязали судить за ересь епископов, которые в делах веры являются законными и компетентными судьями по божественному праву, и никто, даже папа, не может отнять у них того, что они получили от Святого Духа, а не от св. Петра, по свидетельству св. Павла, его собрата в служении слову.

II. Заносчивый и фанатичный Торквемада, делая вид, что отказывается из скромности от почестей епископства, первый подал пагубный пример привлечения к суду епископов. Не довольствуясь получением от Сикста IV бреве от 25 мая 1483 года, запрещавшего епископам, происходящим от еврейских предков, браться за расследование дел инквизиции, он решил привлечь к суду двух епископов, именно: дома Хуана Ариаса д'Авилу, епископа Сеговии, и дома Педро де Аран-ду, епископа Калаоры. Он известил о своем решении папу, который написал ему 25 сентября 1487 года, что его предшественник Бонифаций VIII[581] запретил прежним инквизиторам судить епископов (без полномочия в силу специального апостолического поручения), архиепископов и кардиналов. Он приказывал Торквемаде сообразоваться с этим законом. Если бы какой-либо процесс в этом роде открыл преступление прелата[582] или дал бы довод в диффамации, подозрению в ереси епископа, архиепископа или кардинала, папа поручал послать в Рим копию дела, чтобы решить, какие меры следует предпринять в подобном случае.

III. Последняя часть папского письма побудила Торквемаду начать тайно следить за епископами; он распорядился даже производить предварительное следствие. Папа, со своей стороны, с радостью видел, что рождается благоприятный случай вмешаться в испанские дела, и позволял преследования, которые перекачивали в Рим значительные суммы. Он послал в Испанию, с титулом чрезвычайного апостолического нунция, Антонио Палавичини, епископа Турне, который затем был епископом Оренсе[583] и Пренесте[584] и достиг впоследствии звания кардинала римской Церкви. Прибыв в Испанию, Палавичини получил информацию и соединил ее с имевшейся в руках у Торквемады. После этого он вернулся в Рим, где шел процесс двух епископов, которых папа вызвал в Рим для предъявления обвинения, и они должны были предпринять защиту.

IV. Дом Хуан Ариас д'Авила был сыном Диего Ариаса д'Авилы, еврея по происхождению, который, крестившись вследствие проповеди св. Висенте Ферреры,[585] стал главным счетоводом финансов королей Хуана II и Энрике IV. Последний возвел его в дворянское достоинство — дал ему во владение замок Пуньонростро близ Сеговии и некоторые другие местности, которые теперь образуют графство Пуньонростро, а также титул гранда Испании, которым владели его потомки начиная с Педро Ариаса д'Авилы, первого графа, брата епископа, также главного счетовода финансов Энрике IV и Фердинанда V, мужа доньи Марины де Мендоса, сестры герцога Инфантадо. Все это нисколько не импонировало Торквемаде. По его приказу были произведены дознания, из которых можно было заключить, что Диего Ариас д'Авила умер в ереси иудаизма. Цель главного инквизитора состояла в осуждении его памяти, в конфискации имущества, в извлечении из могилы останков и в сожжении их вместе с его изображением.

V. Так как в подобных делах вызываются на суд дети покойного, дом Хуан Ариас д'Авила был обязан явиться для защиты своего отца и себя. В 1490 году он отправился в Рим, несмотря на свой преклонный возраст, после тридцатилетнего служения на епископской кафедре Сеговии. Он был очень хорошо принят папой Александром VI, который в 1494 году даже избрал его для сопровождения своего племянника, кардинала Монреальского, в Неаполь, куда он отправлялся для коронации короля Фердинанда II.[586] Д'Авила вернулся в Рим и умер там 28 октября 1497 года, оправдав память своего отца и не дав случая Торквемаде произвести покушение на его собственную свободу.

VI. Дом Педро Аранда, епископ Калаоры, не был так счастлив. Он был сыном Гонсало Алонсо, еврея, крестившегося при св. Висенте Феррере, бывшего затем регентом капеллы св. Варфоломея в приходской церкви Св. Лаврентия в городе Бургосе. Гонсало имел удовольствие видеть назначение епископами двоих своих сыновей. Второй сын дома Альфонсо был епископом Бургоса, потом архиепископом Монреаля в Сицилии и был погребен в вышеупомянутой капелле, хотя историк Хиль Гонсалес д'Авила пишет, что погребенный там епископ не он, а Педро Аранда. Между тем Педро умер в Риме в 1498 году. Епископом Калаоры он был назначен в 1478 году, а в 1482 году председателем совета Кастилии. И все-таки в 1488 году он явился предметом тайного следствия, руководимого Торквемадой, что не помешало ему, впрочем, созвать синод в городе Логроньо в 1492 году.

VII. Между тем Торквемада и инквизиторы Вальядолида предприняли процесс Гонсало Алонсо, его отца, стараясь доказать, что он умер иудействующим еретиком. Достаточно было, чтобы какой-либо обращенный еврей умер богатым и счастливым — тотчас пытались породить сомнения в его правоверности. Зложелательство по отношению к потомкам евреев было так же велико, как и стремление их преследовать и обогащать государственную казну их достоянием. Инквизиторы Вальядолида и епархиальный епископ (им был тогда епископ Паленсии) не были согласны между собой относительно приговора над обвиняемым. Его сын, епископ Калаоры, дом Педро Аранда, был в Риме в 1493 году и получил от Александра VI бреве от 13 августа этого года, которым это дело передавалось в руки дома Иньиго Манрике, епископа Кордовы, и Хуана де Сан-Хуана, приора бенедиктинского монастыря в Вальядолиде. Они должны были произнести приговор об участи Гонсало и велеть исполнить его, причем инквизиторы и епархиальный епископ не имели права этому противодействовать или апеллировать против вынесенного приговора. Последствия этого решения были благоприятны для Гонсало.

VIII. Епископ, его сын, достиг такой степени уважения со стороны папы, что был назначен главным мажордомом[587] папского дворца. Папа отправил его в 1494 году в Венецию в качестве посла и назначил апостолическим протонотарием Хуана де Аранду, внебрачного сына епископа, который сопровождал отца в этом посольстве. Эта исключительная милость не остановила пыла инквизиции, которая продолжала начатый против него процесс по делу ереси; судьями были архиепископ, губернатор Рима и два епископа, аудиторы апостолического дворца. Дом Педро представил сто одного свидетеля, но так неудачно, что каждый имел что-либо показать против него в том или другом пункте. Судьи сделали доклад папе в тайной консистории[588] в пятницу 14 сентября 1498 года, и верховный первосвященник присудил епископа Педро к лишению должности и бенефиций, к снятию епископского сана и к возвращению в первобытное состояние мирянина. Он был заключен в замок Св. Ангела[589] и умер там несколько времени спустя.[590]

IX. Несмотря на это формальное осуждение, я не думаю, чтобы дом Педро Аранда был повинен в преступлении, в котором его обвиняли, потому что мне кажется невероятным, как он мог в противном случае так долго пользоваться репутацией хорошего католика и исключительным образом стяжать такое всеобщее уважение, что королева Изабелла назначила его председателем совета Кастилии. Его забота по созыву синодального съезда в епархии доказывает ревность Аранды к чистоте веры и догмата. Хотя свидетели указали на некоторые положения или факты, противоречащие догмату, последствия этого не так важны, как это может показаться с первого взгляда, потому что известно, что пост в воскресенье, отдых в субботу, воздержание от свиного мяса и от крови животных и другие подобные обыкновения являлись достаточными мотивами для объявления человека виновным в иудаизме, хотя теперь всем известно, что все это совмещается с нерушимой привязанностью к догматам католической веры.

Статья третья СТОЛКНОВЕНИЕ ЮРИСДИКЦИИ

I. Это торжество святого трибунала и другие преимущества, которые его система преследования давала над сильными людьми, настолько вскружили головы испанских инквизиторов, что они не боялись больше в вопросе юрисдикции затевать все, что могло еще сильнее укрепить их деспотизм. Постоянно уверенные в поддержке государя, они сочиняли апологию[591] своего поведения, доказывая, что неодобрение его приведет к полной невозможности успешно преследовать еретиков и очищать от них королевство. Отсюда возникло множество столкновений юрисдикции между инквизиторами и вице-королями, генерал-губернаторами провинций, королевскими судебными палатами и другими светскими судьями, архиепископами, епископами, генеральными викариями и другими церковными судьями.

II. Почти всегда интрига обеспечивала инквизиторам успех в их предприятиях. Это злоупотребление продолжалось до нашего века. В бесконечном количестве случаев святой трибунал публично унижал магистратов и обязывал их давать удовлетворение по мнимым обидам, принуждал стоять на коленях за торжественной мессой, со свечой в руке, в одежде кающегося, просить прощения и освобождения от церковных кар, которыми он их поражал, принимать наложенную на них епитимью и обещать ее исполнение. Все это — акты, унизительные для магистратов, которые были виновны только в том, что хотели защищать честь королевской власти, но еще более постыдные для монарха, который позволял так унижать своих министров, судей, губернаторов. Факты, о которых я говорю и которые относятся к эпохе Торквемады, послужили основанием, на котором инквизиторы установили свои заносчивые принципы, касающиеся сущности их авторитета и их власти.

III. В 1498 году генерал-губернатор Валенсии велел выпустить на свободу Доминго де Санта-Круса, который был арестован по приказу инквизиторов как враг святого трибунала. Побуждение, заставившее губернатора показать свою власть, заключалось в том, что преступление, в котором обвиняли узника, могло быть судимо только военным судом, хотя бы и предполагалось, что он уже давно осужден как еретик. Инквизиторы обратились с жалобой к государю, который (вместо того чтобы принять сторону своего наместника) подчинил дело решению верховного совета инквизиции, что было равносильно согласию с инквизицией. Верховный совет никогда не терял из виду принципа, по которому, даже если поведение инквизиторов достойно порицания и заслуживает наказания, нельзя публично выставлять их виновными из страха, что ослабится уважение и пострадает их авторитет. Совет решил, что генерал-губернатор Валенсии должен прибыть в Мадрид, чтобы дать отчет в своем поведении, и все те, которые подчинились и употребили силу для освобождения узника, должны быть заключены в тюрьму святого трибунала. Король уведомил генерал-губернатора о принятом решении, и генерал-губернатор, несмотря на свой высокий ранг, принужден был получить освобождение от церковных наказаний, которые, предполагалось, он навлек на себя.

IV. Я не знаю, этот ли Доминго де Санта-Крус или одноименный испанец послужил причиной подобного происшествия, случившегося в Кальяри,[592] в Сардинии, десять лет спустя, то есть в 1498 году. Архиепископ выпустил его из тюрьмы святого трибунала при помощи королевского наместника. По этому делу был вчинен процесс о компетенции прелата; все окончилось, как можно было, впрочем, предвидеть, к выгоде инквизиции.[593]

Статья четвертая ПОДСЧЕТ ЖЕРТВ ТОРКВЕМАДЫ[594]

I. Томас де Торквемада, первый главный инквизитор Испании, умер 16 сентября 1498 года. Его злоупотребление своими безмерными полномочиями должно было бы заставить отказаться от мысли дать ему преемника и даже уничтожить кровавый трибунал, столь несовместимый с евангельской кротостью. Надо согласиться, что число жертв за восемнадцать лет с его утверждения достаточно оправдывало эту меру. Я думаю, что не выйду из границ намеченной цели, установив здесь их подсчет.

II. Образ действий некоторых инквизиций, в частности толедской и сарагосской, и предположение, что точно так же дело происходило и в других местах, приводит к мысли, что каждый трибунал должен был справлять ежегодно по крайней мере четыре аутодафе, чтобы уменьшить расходы по содержанию неимущих узников. Однако эти данные недостаточны для точного определения числа несчастных, которых погубил Торквемада. Надо прибегнуть к методу приближения.

III. Хуан де Мариана утверждает на основании старинных рукописей, что в первый год инквизиции в Севилье сожгли две тысячи человек, что такое же число было сожжено фигурально и что семнадцать тысяч человек подверглись публичному покаянию. Я мог бы говорить без боязни преувеличения, что другие трибуналы осудили столько же лиц в первый год своего учреждения; но я уменьшу это число в десять раз, потому что доносы свирепствовали в Севилье сильнее, чем в других местах.

IV. Андрее Бернальдес, историк этой эпохи, говорит, что с начала 1482 года включительно по 1489 год в Севилье было сожжено семьсот человек и более пяти тысяч подверглись епитимьям, не считая фигуральных сожжений. Я предположу, что число последних равнялось половине сожженных живьем, хотя иногда оно бывало значительно больше.

V. По этому предположению в каждый год отмеченного периода восемьдесят восемь человек осуждалось на сожжение живьем, сорок четыре сжигалось фигурально и шестьсот двадцать пять подвергалось публичному покаянию в одном только городе Севилье. Этот расчет доводит итог жертв инквизиции до семисот пятидесяти семи человек.

VI. Я думаю, что такое число их было и во второй и в последующие годы во всех других инквизициях. Я основываю свое мнение на том, что не встречаю ничего противоречащего этому утверждению. Во всяком случае, я уменьшу число наполовину.

VII. В 1524 году на здании севильской инквизиции поместили надпись, из которой явствует, что со времени изгнания евреев, происшедшего в 1492 году, до этого года было сожжено около тысячи человек и более двадцати тысяч было присуждено к епитимьям. Вот текст этой надписи:

«Anno Domini millessimo quadringentessimo octogessimo primo, Sixto IV pontifice maximo, Ferdinando V et Elisabeth, Hispaniarum et utriusque Siciliae regibus catholicis, Sacrum Inquisitionis Officium contra haereticos judaizantes ad fidei exaltationem hie exordium sumpsit. Ubi post Judaeorum et Saracenorum expulsionem ad annum usque millessimum quingentessimum vigessimum quartum, divo Carolo Romanorum imperatore ex materna hereditate corumdem regum catholicorum succeessore tune regnante, ac reverendissimo domino Alfonso Manrico archiepiscopo Hispalensi; fidei officio praefecto, viginti millia hereticorum et ULTRA nefandum haerescos crimen abjurarunt; nee non hominum FERE MILLIA in suis haeresibus obstinatorum postea jure praevio ignibus tradita sunt et combusta, Innocentio VIII, Alexandra VI, Pio III, Julio II, Leone X, Adriano VI (qui etiam dum cardinalis Hispaniarum gubernator ac generalis inquisitor esset, in summum pontificatum assumptus est) et Clemente VII annuentibus et faventibus. Domini nostri imperatoris jussu et impensis, licenciatus de la Cueva poni jussit, dictante Domino Didaco a Carthagena archidiacono Hispalensi, anno Domini millessimo quingentessimo vigessimo quarto».

Это значит: «В 1481 году, при папе Сиксте IV, в царствование Фердинанда V и Изабеллы, католических королей Испании и Обеих Сицилии, здесь получил начало священный трибунал инквизиции против иудействующих еретиков для возвышения веры. Со времени изгнания евреев и сарацин до 1524 года, в царствование Карла, римского императора, наследника по матери этих двух католических королей, и в правление этим трибуналом веры преподобнейшего господина Альфонсо Манрике, архиепископа Севильского, двадцать тысяч еретиков и более отреклись от гнусного преступления ереси, и почти тысяча человек, упорных в своей ереси, после предварительного суда были преданы пламени и сожжены, с согласия и одобрения Иннокентия VIII, Александра VI, Пия III,[595] Юлия II,[596] Льва X,[597] Адриана VI[598] (который получил верховное первосвященничество, будучи кардиналом, правителем Испании и главным инквизитором) и Климента VII.[599]

По повелению и на счет нашего владыки императора [эта надпись] поставлена здесь по приказанию лиценциата де ла Куэвы под руководством Диего из Картахены, архидиакона Севильи, в 1524 году».

VIII. Я ограничусь предположением, что только одна тысяча осужденных была сожжена живьем, что только пятьсот были сожжены фигурально. Этот расчет даст на каждый год тридцать два человека сожженных живьем, шестнадцать сожженных фигурально и шестьсот двадцать пять приговоренных к публичному покаянию; в целом это составит итог жертв инквизиции в шестьсот семьдесят три человека. Я наполовину уменьшаю это число для каждой из других инквизиций, чтобы не оспаривали моих выводов, несмотря на имеющиеся у меня причины полагать, что число жертв, за исключением небольшой разницы, было так же велико, как в самой Севилье.

IX. Для трех лет, 1490, 1491 и 1492, протекших между повествованием Бернальдеса и севильской надписью, можно установить тот же порядок, что и для восьми лет этого историка. Во всяком случае, для доказательства, что я не стремлюсь к преувеличениям, я буду придерживаться числа, выставленного надписью, как более умеренного. По этим данным я представляю подсчет жертв, умерщвленных Торквемадой, первым главным инквизитором, за восемнадцать лет его кровавой администрации.

X. В 1481 году инквизицией Севильи были сожжены живьем две тысячи человек, две тысячи сожжены фигурально и семнадцать тысяч подвергнуты различным карам, что в итоге составляет цифру в двадцать одну тысячу осужденных. За этот год я не стану подсчитывать жертв в других провинциях, потому что, хотя вероятно, что были казни в Арагонском королевстве, они не касаются нового учреждения, которое существовало только в Севилье и Кадисе.

XI. В 1482 году в Севилье были сожжены живьем восемьдесят восемь человек, сожжены фигурально сорок четыре и приговорены к другим наказаниям шестьсот двадцать пять, что в итоге за этот год дает цифру семьсот пятьдесят семь человек. Я не говорю о других инквизициях, которые еще не были организованы.

XII. 1483 год представляет подобное же число жертв в Севилье, по скромному расчету, положенному мною в основание. В эту эпоху приступили в отправлению своих обязанностей инквизиционные трибуналы Кордовы, Хаэна и Толедо, учрежденные тогда в Сьюдад-Реале. Согласно принятому предположению мы имеем для каждого из этих трибуналов двести человек сожженных живьем, двести сожженных фигурально и тысячу семьсот подвергшихся публичному покаянию, что доводит число всех осужденных до двух тысяч ста человек. Для трех трибуналов число это будет равняться шести тысячам тремстам. Прибавим сюда число осужденных в Севилье, получим: шестьсот восемьдесят восемь сожженных живьем, шестьсот сорок четыре сожженных фигурально как осужденные заочно или умершие раньше и пять тысяч семьсот двадцать пять понесших другие кары, а всего в общем семь тысяч пятьдесят семь человек, присужденных к различным наказаниям.

XIII. В 1484 году в Севилье все происходило по-прежнему. В Кордове, Хаэне и Толедо мы насчитываем сорок четыре жертвы, сожженные живьем, двадцать две — фигурально и триста двенадцать, подвергшихся другим наказаниям; всего двести двадцать жертв первого разряда, сто десять второго и тысячу пятьсот шестьдесят одну третьего, в итоге: тысячу восемьсот девяносто одну жертву.

XIV. В 1485 году образ действий инквизиторов Севильи, Кордовы, Хаэна и Толедо был одинаков. Трибуналы, учрежденные в этом году в Эстремадуре, Вальядолиде, Калаоре, Мурсии, Куэнсе, Сарагосе и Валенсии, представляют нам каждый двести осужденных первого разряда, двести — второго и тысячу семьсот — третьего, в итоге тысячу шестьсот двадцать — первого разряда, тысячу пятьсот десять — второго и тринадцать тысяч четыреста шестьдесят одного — третьего, всего шестнадцать тысяч пятьсот девяносто одного человека.

XV. Для 1486 года тот же результат получается в Севилье, Кордове, Хаэне и Толедо. Шесть других трибуналов дают нам, из расчета сорока четырех человек первого разряда, двадцати двух — второго и трехсот двенадцати — третьего, итог в пятьсот двадцать восемь человек, сожженных живьем, в двести шестьдесят четыре, сожженных фигурально, и в три тысячи семьсот сорок пять, подвергшихся другим карам; общий, итог равняется четырем тысячам пятистам тридцати семи осужденным.

XVI. В 1487 году одиннадцать уже существовавших инквизиций осудили то же количество людей, что и в предыдущем году. Инквизиции Барселоны и Майорки, начавшие свою деятельность в этом году, сожгли живьем двести человек, фигурально — двести и присудили к другим карам одну тысячу семьсот человек. Все тринадцать инквизиций осудили в этот год восемь тысяч семьсот тридцать семь человек, из них к первому разряду принадлежали девятьсот двадцать восемь, ко второму — шестьсот шестьдесят четыре и к третьему — семь тысяч сто пятьдесят пять человек.

XVII. В 1488 году одиннадцать старейших инквизиций действовали по-прежнему; в счет инквизиций Барселоны и Майорки мы ставим сорок четыре жертвы первого разряда, двадцать две — второго и триста двенадцать — третьего. В общем для тринадцати трибуналов мы насчитываем шестьсот шестнадцать жертв первого разряда, триста восемь — второго, четыре тысячи триста шестьдесят девять — третьего, а в итоге пять тысяч двести девяносто три человека.

XVIII. Тот же результат для следующего 1489 года дают тринадцать трибуналов, и здесь кончаются вычисления, которые я счел возможным установить на основании свидетельств Марианы и Бернальдеса.

XIX. С 1490 года мы начинаем пользоваться для продолжения нашего подсчета севильской надписью, помещенной в замке Триана. В этом году в Севилье было сожжено тридцать два человека живьем, шестнадцать фигурально и шестьсот двадцать пять присуждено к различным наказаниям, что в общем равняется шестистам семидесяти трем осужденным. В каждом из двенадцати других городов было осуждено половинное число. Итог тринадцати трибуналов даст нам триста двадцать четыре человека осужденных первого разряда, сто двенадцать — второго и четыре тысячи триста шестьдесят девять — третьего, а всего четыре тысячи восемьсот пять приговоренных.

XX. В 1491 и в последующие годы до 1498 года включительно мы считаем то же число жертв для каждого года и находим в итоге: в первом разряде две тысячи пятьсот девяносто две жертвы, во втором — восемьсот девяносто шесть и в третьем — тридцать четыре тысячи девятьсот пятьдесят две. Все вместе это составляет тридцать восемь тысяч четыреста сорок человек, которые в эти восемь лет были судимы и присуждены инквизицией к сожжению живьем или фигурально или к другим наказаниям, каковы: пожизненное тюремное заключение, конфискация имущества, опозорение и прочее.

XXI. Отсюда следует, что Торквемада за восемнадцать лет, которые продолжалась его инквизиционная служба, десять тысяч двести двадцать жертв сжег живьем, шесть тысяч восемьсот шестьдесят сжег фигурально после их смерти или по случаю их отсутствия и девяносто семь тысяч триста двадцать одного человека подверг опозоренью, конфискации имущества, пожизненному тюремному заключению и исключению из службы на общественных и почетных должностях. Общий итог этих варварских казней доводит число навсегда погибших семейств до ста четырнадцати тысяч четырехсот одного. Сюда не включены те лица, которые по своим связям с осужденными разделяли более или менее их несчастие и горевали, как друзья или родственники, о строгостях, постигших несчастные жертвы.

XXII. Если сделанный мною подсчет покажется преувеличенным, пусть составят новый по числу жертв, отмеченному на некоторых аутодафе толедской инквизиции за 1485, 1486, 1487, 1488, 1490, 1492 и 1494 годы. Увидят, что за это время толедской инквизицией был осужден шесть тысяч триста сорок один человек, кроме тех, число коих не определено в годы, не занесенные в эту серию. В среднем число это представляет семьсот девяносто два человека в год. Пусть умножат это число на тринадцать по количеству инквизиционных трибуналов; тогда получат для каждого года десять тысяч двести девяносто шесть осужденных, то есть за восемнадцать лет — сто восемьдесят пять тысяч триста двадцать восемь жертв.

XXIII. Если бы число жертв в каждом из других инквизиционных трибуналов я сравнял с числом жертв в трибунале Севильи, то получил бы четыреста с лишним тысяч человек, потерпевших кары от святого трибунала за такой короткий срок.

XXIV. Я не принял в расчет лиц, осужденных в Сардинии, чтобы меня не обвинили в преувеличении. Однако известно, что деятельность Торквемады там тоже вызвала немало жертв и что его примеру подражали впоследствии, осуждая бесчисленное множество людей.

XXV. Я не упоминал об инквизиции в Галисии (где инквизиции тогда еще не существовало), о трибуналах на Канарских островах[600] и в Новом Свете, ни даже о трибунале Сицилии, где продолжала существовать прежняя система, несмотря на усилия ввести новую. Это очевидно доказывает, что суровость новой системы внушала опасения и что труднее было от нее найти защиту. Если мы будем считать жертвами Торквемады всех тех, кто был судим после смерти в трибуналах, основанных его преемниками, — кто может счесть их число?

Статья пятая ГОНЕНИЕ ТОРКВЕМАДЫ НА КНИГИ

I. Пылкое усердие Торквемады не ограничивалось преследованием людей; он гнал и книги. В 1490 году он велел сжечь несколько еврейских Библий, а впоследствии более шести тысяч книг на аутодафе в Саламанке, на площади Св. Стефана, под предлогом, что они были заражены заблуждениями иудаизма или пропитаны колдовством, магией, волшебством и другими суевериями. Сколько ценных произведений при этом погибло! Единственным их преступлением было, что их не могли понять.

II. Почти за сорок лет до этого происшествия другой доминиканец, по имени брат Лопе де Барриентос, духовник кастильского короля Хуана И, подверг уничтожению библиотеку дона Энрике Арагонского, маркиза де Вильены, принца королевской крови, невзирая на высокое положение этого вельможи, который был родственником короля. Этот неистовый священник в награду за издевательство над кузеном своего государя и за обнаруженную им фанатическую ревность был назначен епископом Куэнсы.

III. Инквизиция охотно пользовалась всеми представлявшимися случаями для распространения на этот пункт своего права и юрисдикции. Уже прежние инквизиторы Арагонского королевства осудили на сожжение разные произведения; но они решались это делать только в силу апостолического поручения, которое нисколько не касалось Кастилии. В 1490 году Торквемада подал пример подобной казни по указу, полученному от самого Фердинанда, так же как Барриентос поступил из повиновения кастильскому королю Хуану II, тестю этого государя.

IV. Было хорошо известно, что власть инквизиции вовсе не простиралась на книги, и 8 июля 1502 года Фердинанд и Изабелла опубликовали в Толедо королевский указ, которым поручалось председателям апелляционных судов[601] в Валья-долиде и Сьюдад-Реале (ныне в Гранаде), архиепископам Толедо, Севильи и Гранады, а также епископам Бургоса, Сала-манки и Саморы рассматривать дела, связанные с разбором, цензурой, печатанием, ввозом и продажей книг.

V. Это доказывает, что оба монарха нисколько не думали поручать инквизиции подобные дела; хорошо бы, если бы такому примеру подражали их преемники. Но Карл V в 1550 году приказал дому Фернандо Вальдесу,[602] главному инквизитору, запретить некоторые книги, отвергнутые университетом Лувена.[603] Его сын Филипп II[604] дал ему подобное же поручение для всей Испании. Святой трибунал долго пользовался этим полномочием и наконец осмелился утверждать, что оно было первоначальным и естественным правом трибунала, который инквизиторы называли трибуналом веры.

VI. Поэтому-то мы видели, как они жаловались и протестовали, как будто было произведено покушение на их права, когда в 1767 и 1768 годах король Карл III[605] и совет Кастилии решили прекратить злоупотребления, которые делал святой трибунал из данного поручения, запрещая многие хорошие книги, защищавшие права и прерогативы короны, не желая выслушать ни живых католических авторов подобных книг, ни защитников умерших, вопреки постановлению папы Бенедикта XIV.[606]

Карл III и его совет думали пресечь это беззаконие, повелевая исполнять папскую буллу и воспрещая публиковать какой-либо запрет на книги до получения одобрения короля через государственного министра. Но я лично мог убедиться, находясь в лоне трибунала, как ошиблось правительство в своих расчетах.

VII. Инквизиторы злоупотребляют тайной, которая окружает их совещания, и постоянно находят средства для цензуры книг, с учением коих частично или в целом их ознакомил донос. Они не только не сообразовались ни с папской буллой, ни с королевскими указами, они даже пренебрегли обращением к епархиальному епископу. Совет инквизиции решал все самолично, следуя оценкам богословов, называемых квалификаторами, которые в общем были люди предубежденные, незнакомые с церковной историей, не сведущие в истинных убеждениях Отцов Церкви, вселенских и поместных соборов тех веков, когда лжедекреталии еще не появились на свет и когда юрисдикция пап не простиралась дальше Рима, кроме редких дел, касающихся общецерковной дисциплины.

VIII. Сведения, даваемые государям об этого рода приговорах, быстро выродились в пустую формальность: печатали указ о запрете до оповещения короля и давали сообщение о запрете, ничего не прибавляя к тому, что читалось в напечатанном декрете, не объявляя, были ли выслушаны авторы, и не объясняя также, почему цензоры квалифицировали содержание книг.

Статья шестая ЛИЧНЫЕ СВОЙСТВА ТОРКВЕМАДЫ И ИХ ПОСЛЕДСТВИЯ

I. Все эти несчастия и множество других, которые я обхожу молчанием, явились следствием системы, принятой Торквемадой и рекомендованной им при смерти своим преемникам. Они оправдывают общую ненависть, сопровождавшую его до гроба и носившую столь ужасный характер на протяжении всех восемнадцати лет его деятельности, что он должен был принимать различные предосторожности для охраны своей жизни. Фердинанд и Изабелла позволили ему окружать себя во время путешествий свитой из пятидесяти конных и двухсот пеших чиновников инквизиции. Это охраняло его от ударов, которые могли быть нанесены ему врагами открыто; он принял другие меры против своих тайных врагов. Торквемада постоянно имел у себя на столе клык нарвала,[607] которому придавали тогда силу открывать и нейтрализовать яды. Неудивительно, что многие точили на него зубы, если вспомнить, как он поступал во времена своего жестокого управления. Мы прибавим, что сам папа был устрашен такой жестокостью ввиду ежедневно поступавших к нему жалоб; поэтому Торквемада принужден был трижды посылать в Рим брата Альфонсо Бадаху, своего коллегу, с поручением защитить его перед папой против обвинений врагов.

II. Наконец дело зашло так далеко, что Александр VI, которому стали в тягость постоянные вопли против него, решил лишить Торквемаду власти, которой его облек; он отказался от этого намерения только по политическим соображениям, а также под влиянием желания сохранить добрые отношения с испанским двором. Александр ограничился тем, что опубликовал 23 июня 1494 года бреве, в котором говорил, что, ввиду преклонного возраста Торквемады и его страдания от разных недомоганий, он назначает главных инквизиторов для ведения дел совместно с ним и облекает равною с ним властью дома Мартина Понсе де Леона, архиепископа Мессины в Сицилии, пребывавшего в Испании; дома Иньиго Манрике, епископа Кордовы (племянника одноименного архиепископа Севильи); дома Франсиско Санчеса де ла Фуэнте, епископа Авилы, и дома Альфонсо Суареса де Фуэнтельсаса, епископа Мондоньедо[608] (оба последние были инквизиторами). Каждый из них был уполномочен папою делать единолично все, что сочтет нужным, и заканчивать дела, начатые другим, потому что они были облечены одинаковой властью. Из этих четырех помощников Торквемады один, а именно Манрике, пребывал в своей епархии в Кордове, не следуя за двором, и поэтому не достоверно, чтобы он исполнял обязанности главного инквизитора. Епископ Мондоньедо, по-видимому, вскоре отказался от этого назначения. Епископ Авилы и архиепископ Мессины тотчас после своего назначения вступили в должность. Епископ Авилы был даже назначен 4 ноября того же года апелляционным судьей по делам веры, хотя уже было установлено, что все дела должны зависеть от главных инквизиторов, что, по-видимому, делало бесполезными распоряжения папского бреве.

Статья седьмая О ЧИНОВНИКАХ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА

I. Чиновники[609] святого трибунала, исполнявшие обязанность телохранителей Торквемады, первого главного инквизитора, были преемниками приближенных прежней инквизиции, о которых мы говорили в четвертой статье второй главы. Они должны были преследовать еретиков и подозреваемых в ереси, содействовать заключению их в тюрьму стражникам и сыщикам трибунала и исполнять все, что прикажут им инквизиторы для наказания обвиняемых.

II. Мы видели, что испанцы с отвращением приняли трибунал инквизиции; но так как надо было его терпеть, раз он был учрежден, нашлись благоразумные люди, которые сочли полезным показаться преданными этому учреждению, чтобы оградить себя от клеветы, которая, ставя их в разряд подозреваемых, могла рано или поздно привести к гибели. Это соображение заставило вступить в Конгрегацию Св. Петра несколько знатных дворян королевства, которые добровольно предложили себя в приближенные святого трибунала. Их пример увлек людей низших классов, и этому движению покровительствовала политика короля. Фердинанд и Изабелла даровали этим чиновникам различные прерогативы и привилегии.

III. Эти льготы увеличили их число чудовищным и неполитичным образом: были города, где привилегированных было больше, чем обычных жителей, обязанных муниципальной службой. Поэтому принуждены были, как мы увидим дальше, уменьшить их численность на общем собрании кортесов королевства.

IV. Достаточно будет заметить здесь, что главный инквизитор имел эскорт в двести пехотинцев и в пятьдесят всадников; правдоподобно, что в первое время отдельные инквизиторы также имели их на своей службе, по тем же причинам, по сорока пехотинцев и по десяти всадников, при посещении ими епархий. Армия на службе и на жалованье инквизиции достаточно объясняет, почему огромные конфискации, совершенные по приказу святого трибуналами другие средства, которые он умел себе добывать, не могли покрыть всех расходов, как мы это видели из текста разных указов и как будем иметь случай убедиться впоследствии. Если к этому отряду лучников прибавить множество узников, которых надо было кормить, легко будет понять объем подобных издержек и трудности, связанные с отысканием необходимых средств.

Глава IX СУДОПРОИЗВОДСТВО ТЕПЕРЕШНЕЙ ИНКВИЗИЦИИ

Статья первая ДОНОС

I. По смерти главного инквизитора Торквемады, происшедшей в 1498 году, Фердинанд и Изабелла предложили папе назначить ему преемником дома Диего Десу, доминиканского монаха, бывшего наставником дона Хуана, принца Астурийского. Деса был тогда епископом Хаэна, до этого последовательно занимал кафедры Саморы и Саламанки; вскоре он был назначен епископом Паленсии и, наконец, архиепископом Севильи. Папа подписал его утвердительные буллы 1 декабря 1498 года, но ограничил его власть делами королевства Кастилия. Деса был недоволен ограничением, лишавшим его влияния на Арагонское королевство, потому что этого не было в буллах двух его помощников, дома Мартина Понсе де Леона и дома Альфонсо Суареса де Фуэнтельсаса. Он отказался принять назначение до тех пор, пока папа облечет его теми же правами и для Арагона. Новая булла была дана 1 сентября 1499 года, когда Суарес де Фуэнтельсас (который перешел из Мондоньедо на епископство в Луга) был призван на кафедру Паленсии. 25 ноября 1501 года Александр VI заявил в своем бреве, что все права, которыми пользовался Торквемада, даруются его преемнику, а другим бреве от 15 мая 1502 года Деса был уполномочен расследовать все процессы, где требование отвода предъявлено обвиняемыми против инквизиторов. Наконец Александр 31 августа разрешил ему поручать уполномоченным по его выбору эту часть службы.

II. Деса не менее своего предшественника обнаружил суровость в отправлении своих обязанностей. Доминиканские монахи считали себя тем более праведными и тем более продвинувшимися по пути святости, чем точнее подражали поведению их основателя св. Доминика в Нарбоннской Галлии, в графствах Тулузы и Безье, а также в соседних странах. Эта строгость имела тот результат, какого следовало ожидать, как мы скоро увидим. Но прежде чем входить в детали, чего требует эта часть предмета моей книги, я должен познакомить читателей с трибуналом инквизиции в отношении способа судопроизводства в подведомственных ему делах, потому что, будучи созданием Торквемады и результатом установленных им узаконений, этот способ по необходимости относится к его истории. Когда этот предмет станет ясен, можно будет не удивляться множеству страшных происшествий, причиною коих во все эпохи инквизиции была форма инквизиционного судопроизводства. Эти события происходили и в нашем веке, когда плохо осведомленные люди полагали, что обязанность святого трибунала состоит только в службе политике испанского правительства.

III. Процессы святого трибунала начинаются с доноса или с какого-либо уведомления, заменяющего донос, каково, например, открытие, вытекающее случайно из показания, данного перед трибуналом по другому делу. Если бы инквизиторы не обращали никакого внимания на анонимные сообщения, а авторы подписанных доносов подвергались наказаниям, назначенным для клеветников, трибуналы инквизиции имели бы гораздо меньше дел для разбора. Но не было ни одного доноса, который не был бы принят с радостью.

IV. Если донос подписан, он принимает форму заявления, в котором доносчик, поклявшись говорить правду, означает поименно или другим способом лиц, которые, как он думает или предполагает, могут показать против оговоренного. Они выслушиваются, и их показания, присоединенные к показанию первого свидетеля, составляют краткое осведомление, или предварительное следствие. Как решаются пользоваться, особенно в священническом суде, анонимным заявлением? Я несколько раз высказывал свое изумление мадридским инквизиторам, когда был секретарем инквизиции, и я видел, что их душа была спокойна и не испытывала угрызений совести, потому что они принимали анонимный донос лишь для конфиденциального ознакомления с религиозными убеждениями оговоренного и рассматривали свидетельские показания, когда из секретного осведомления вытекало, что манера мыслить оговоренного считается слишком свободной. Как бы то ни было, этот случай становится очень важным, потому что секретари затрачивают на него много времени и бывают принуждены приостанавливать процессы многих других лиц, сидящих в тюрьмах, которые следовало бы закончить в кратчайший срок.

V. Если краткое осведомление представит достаточные мотивы для продолжения дела, я спрашиваю, кто является ответственным за последствия клеветы, если человек, привлеченный к суду, докажет, что она была пущена против него? Никто не предавался преследованию в порядке публичного обвинения, а в случае доноса, сделанного под присягою, его автора даже не уведомляли об ответственности.

VI. Доносы никогда не сыпались так часто, как во время приближения пасхальных причастий, потому что духовники ставили доносы в обязанность кающимся, которые видели, слышали или узнали вещи, которые были или казались противными католической вере или правам инквизиции. Эта эпидемия доносов являлась следствием чтения предписаний, производившегося в течение двух воскресений Великого поста в церквах. Одно предписание обязывало доносить в шестидневный срок, под страхом смертного греха и верховного отлучения, на лиц, замеченных в проступках против веры или инквизиции. Другое объявляло анафему на тех, кто пропустит этот срок, не являясь в трибунал для подачи заявлений; и все ослушники обрекались на страшные канонические кары, противные месту, где они слушались, и евангельскому духу.

VII. Находились христиане, которые, послушав некоторые разговоры, начинали мучиться совестью, что не разоблачили их, потому что невежество заставляло их смотреть на эти разговоры как на подозрительные в смысле ереси. Они сообщали о своей тревоге своим духовникам, которые принимали крайнее решение сообщать инквизиции признания кающихся. Если имевший сказать что-либо умел писать, он письменно излагал свое заявление; в противном случае это делал духовник от его имени. Эта мера была так строго предписана, что простиралась до ближайших родственников оговоренного. Поэтому отец и сын, муж и жена являлись доносчиками одни на других, так как духовник не давал им разрешения в грехах ранее обещания сообразоваться в шестидневный срок с приказом инквизиции. Так сильно властвовали над душами суеверие и фанатизм.

Статья вторая ДОЗНАНИЕ

I. Когда трибунал инквизиторов решал, что действия или речи, являвшиеся предметом доноса, заслуживают дознания для установления улики, и когда показание, данное доносчиком под присягою, принято при обстоятельствах, упомянутых мною, начинали заниматься лицами, на которых указывалось как на знающих объект доноса, их заставляли под присягою давать обещание хранить тайну относительно того, о чем их будут спрашивать.

II. Но было бы грубою ошибкою думать, что все происходило, как в светских судах. Ни одного из этих свидетелей не осведомляли насчет предмета, по которому он вызван давать показания. Его опрашивали в общих выражениях, не видел ли и не слышал ли он чего-либо, что было или казалось противным католической вере или правам инквизиции.

III. Личный опыт доказал мне, что неоднократно свидетель, не знавший, с какою целью его вызвали, вспоминал о фактах, посторонних для этого дела и касающихся других лиц, которых он указывал, и потом был допрашиваем насчет их, как будто допрос не имел другого мотива. К первому делу возвращались лишь после того, как не оставалось места для вопросов по поводу неожиданного случая. Это случайное показание заменяло донос; о нем составляли протокол в секретариате трибунала и начинали новый процесс, которого не ожидали. В этой манере допроса свидетелей заметна хитрость.

IV. Последствия этого были очень важны в ходе процесса, если свидетель не умел ни читать, ни писать, потому что показания редактировались тогда по желанию и рукою комиссара или секретаря, который обыкновенно проделывал это таким образом, что отягчал донос, по крайней мере насколько позволяло произвольное толкование неточных или двусмысленных выражений, употребленных малограмотными людьми. Правда, свидетелям прочитывали сделанные ими показания; через четыре дня это чтение повторялось в присутствии двух священников, не принадлежащих к инквизиции, хотя обязанных клятвою хранить тайну. Но эта мера не улучшала положения оговоренного, потому что невежественные и грубые свидетели не упускали случая одобрить как надлежащее и верное все написанное, — хотя не понимали смысла, будучи уверены, что прочтенные им слова имеют тот же смысл, что и сказанное ими.

V. Зло становилось еще больше, когда три человека замышляли погубить кого-либо одного. После того как один сделал свой донос, двое других, о которых он упоминал как о сосвидетелях, были допрашиваемы для подтверждения доноса — и тогда оговоренный беспомощно погибал. Соединение трех свидетелей устанавливало полную улику, даже против невинного, по причине тайны, окутывавшей судопроизводство, действию которой никто не мог воспрепятствовать, если только ему не покровительствовало чрезвычайное обстоятельство.

VI. Добросовестность, о которой я заявляю и которую считаю первым долгом историка, обязывает меня признать, что это злоупотребление случалось не часто. Но даже без наличия клеветы дело иногда принимало очень плачевный оборот и носило крайне несправедливый характер вследствие невежества свидетелей или отсутствия у них рассудительности. Ведь понятно, что тезисы, представляющие вполне правоверный смысл, когда они находятся в тесной связи с предыдущим и с последующим, могут показаться еретическими, если они взяты разобщенно. Поэтому щепетильные невежды, услышав их вне связи с другими, легко сочтут их за еретические, не обращая внимания на то, что при соединении с другими они получают благоприятный католический смысл.

VII. Можно было бы избежать большей части этих злоупотреблений, если бы комиссары прониклись важностью своих обязанностей. Но эти случаи всегда были очень редки; обычно комиссары, не стоящие на достаточно высоком уровне, исполняли обязанности судей в процессах, имевших крайне важные последствия. Следовало избирать в качестве комиссаров святого трибунала священников-юрисконсультов или мирян, докторов и лиценциатов права, которые были бы в состоянии взвешивать затруднения, встречающиеся при рассмотрении разрозненных тезисов, и задавать свидетелям согласно с законом вопросы, способные определить истинный смысл статей доноса. К сожалению, почти все комиссары были несведущи в праве. Эти должности были без жалованья, и они обыкновенно занимались духовными лицами, которые имели целью узнать тайны инквизиции или устраниться от юрисдикции своих епископов. Это обстоятельство особенно благоприятствовало распущенности некоторых комиссаров и нотариусов святого трибунала и доставило автору романа Жиль Блаз де Сантильяна[610] и другим писателям того же рода материал для многих скандальных эпизодов, куда они вставляли в качестве персонажей инквизиторов и комиссаров святого трибунала или выдававших себя за них, то есть людей, принимавших это звание для того, чтобы было легче осуществлять планы кражи или сластолюбия. Ни один автор не дерзнул бы допустить подобные вымышленные сцены в произведениях, если бы он не нашел их оригиналов в истории, что напоминает нам выражение поэта, друга Августа: что смеешься?[611]

VIII. Автор Корнелии Борорквиа[612] только клеветал, кик я это доказываю в моей Летописи испанской инквизиции. Еще с большим правом должно сказать то же о французском авторе Гусманады по поводу его обвинений св. Доминика. Однако ни тот, ни другой не дошли бы до такой степени преувеличения, если бы не было доказано архивными документами верховного совета, что беспорядки и злоупотребления этого рода совершались неоднократно в лоне самой инквизиции.

Статья третья ОЦЕНКА КВАЛИФИКАТОРАМИ

I. Когда трибунал разбирает предварительное следствие и находит в нем доводы, достаточные для продолжения дела, то посылает циркуляр в другие провинциальные трибуналы, чтобы оттуда были отправлены к нему в качестве материала для процесса обвинения против оговоренного, если они находятся в их реестрах. Эта операция известна под именем ревизии реестров. Извлекают из реестров подозрительные тезисы, приписанные свидетелями обвиняемому; если каждый свидетель передавал их в различных выражениях, как это случается почти постоянно, они посылаются как несколько тезисов, высказанных при разных обстоятельствах. Этот документ передается инквизиторами богословам-квалификаторам святого трибунала, которые должны написать под строкой, заслуживают ли тезисы богословской оценки как еретические, как отзывающиеся ересью или как способные к ней привести; позволяют ли они думать, что произнесший их одобряет ересь, или его можно только подозревать в этом преступлении, и будет ли в этом случае подозрение легким, тяжелым или сильным.

II. Заявление квалификаторов определяет способ, каким следует производить дело против обвиняемого до момента, когда процесс будет готов для окончательного приговора и когда сообщат тем же квалификаторам об обнаруженных новых сведениях, способных усилить или ослабить суждение, составленное по предварительному следствию. Квалификаторы обязываются присягою хранить тайну; следовательно, не произошло бы большого затруднения доверить им подлинные документы, чтение которых им лучше помогло бы узнать состояние тезисов, смысл, который, по мнению свидетелей, был придан им автором, а также форму показаний. Несомненно, что они зачастую признали бы, что тезисы, зарегистрированные в качестве различных, не принадлежали в действительности оговоренному, но являются результатом манеры каждого свидетеля выражаться по-своему. Это соображение чудесно выставляет на вид другую сторону убеждения, то есть суждение о внутренних и тайных помышлениях обвиняемого. Но инквизиторы, привыкшие делать тайну из своего поведения, воображают, что они сделают свою власть более внушительной, скрывая от всех основание процесса и имя подсудимого; они думают оправдать себя в этом случае, говоря, что квалификаторы имеют больше свободы для вынесения беспристрастного решения, когда они не знают ни имени, ни звания обвиняемого и его свидетелей.

III. Это зло, как бы велико оно ни было, является еще не самым страшным. Есть другое, гораздо более способное повергнуть человечество в скорбь. Оно состоит в том, что квалификаторами главным образом бывают монахи, схоластические богословы, почти совершенно незнакомые с догматическим богословием; люди, пропитанные ложными идеями, простирающие в большинстве случаев свое суеверие и фанатизм до того, что усматривают ересь или видимость ереси во всем, чего они не изучали. Это часто приводит их к тому, что они поражают богословскими отметками тезисы, находящиеся у первых Отцов Церкви.

IV. В результате такого гибельного порядка эти люди, недоступные угрызениям совести, без колебания квалифицируют как еретика или сильно заподозренного в ереси — просвещенного католика, который, обладая эрудицией в тысячу раз обширнее и цельнее, чем у них, может выставить положения, правда, несогласные с учением новых веков, но утверждаемые отцами и древними соборами. Эта мрачная политика явилась обильным и слишком действенным источником несправедливостей, в которых стала повинна инквизиция в массе частных дел.

Статья четвертая ТЮРЬМЫ

I. Когда квалификация произведена, прокурор требует перевести оговоренного в секретную тюрьму святого трибунала. У трибунала имеется три рода тюрем: публичные, переходные и секретные. В первые инквизиция заключает лиц, которые, не будучи виновны ни в каком преступлении против веры, обвиняются в каком-либо проступке, суд над которым принадлежит, по привилегии, инквизиции; это обстоятельство часто давало повод к неприятным происшествиям. Второй род тюрьмы предназначен для служащих святого трибунала, которые совершили какое-либо преступление или ошибку при исполнении своих обязанностей, без примеси ереси или подозрения в ней. Содержащиеся в тюрьмах этих двух родов имеют право сообщаться с посторонними людьми, кроме случаев, когда по праву, общему для всех судов, инквизиторы приказывают изолировать осужденного. Секретные тюрьмы устроены для заключения еретиков и заподозренных в ереси; здесь можно иметь сообщение только с судьями трибунала в предусмотренных случаях и с принятием мер, рекомендованных уставом.

II. Трудно представить себе что-либо более ужасное, чем эти застенки. Не то чтобы они были теперь таковы, как их описывали, то есть глубокие, сырые, грязные и нездоровые; по этим чертам легче распознать неточные и преувеличенные описания жертв инквизиции, чем изложение подлинной правды. Я не буду говорить, каковы они были некогда. Известно, что теперь эти места представляют хорошие сводчатые камеры, хорошо освещенные, с отсутствием сырости; в них позволяется и немного заниматься. Но пребывание в тюрьме становится действительно страшным потому, что вступление в нее немедленно влечет за собою позор в общественном мнении. Такому бесчестию узника не подвергает никакая другая тюрьма, светская или церковная.

Поэтому сидящий в ней впадает в невыразимую скорбь, неизбежную спутницу глубокого и постоянного одиночества. Здесь подсудимый никогда не знает состояния своего процесса; нет здесь утешения в свидании и беседе с защитником. Зимою все погружается здесь ежедневно в пятнадцатичасовой мрак, потому что узнику не дозволяется пользоваться огнем после четырех часов вечера и раньше семи часов утра. В этот довольно длинный промежуток смертельная ипохондрия овладевает заключенным среди охватившего его холода, потому что помещение не отапливается.

III. Некоторые авторы утверждали также, что узник стонал под тяжестью цепей, ручных кандалов, железных ошейников и других подобных приспособлений. В этих сообщениях не меньше неточности, чем в других. Эти средства употреблялись в редких случаях и по особенным причинам. В 1790 году я видел, как заковали в ручные и ножные кандалы одного француза из Марселя;[613] но к этой мере прибегли лишь для того, чтобы помешать ему лишить себя жизни, что он уже пытался сделать. Были приняты эти и другие предосторожности, но они только отдалили на несколько дней минуту его смерти: в конце концов он привел в исполнение свое намерение. Дальше я расскажу подробнее об этом трагическом случае.

IV. Трибунал имеет право переводить оговоренного в тюрьму, однако решает это совет, обсудив и одобрив принятое определение. Этот обычай получил начало при Филиппе II; он был неизвестен до этого царствования, и беспорядки при этом были очень велики. Нельзя отрицать, что время и более рассудительный взгляд на вещи прекратили часть злоупотреблений и жестокостей, жертвами коих стало такое множество людей.

Статья пятая ПЕРВЫЕ СУДЕБНЫЕ ЗАСЕДАНИЯ

I. Через три дня после заключения подсудимого в тюрьму ему дают три аудиенции увещаний, или убеждений, чтобы уговорить его сказать правду, всю правду, не позволяя себе ни лгать, ни скрывать что-либо из того, что сделал или сказал противное вере, а также из того, что он может поставить в вину другим в том же противном вере смысле. Ему обещают помилование, если он точно будет сообразоваться с предписаниями; в противном случае с ним будут обращаться по всей суровости закона.

II. До сих пор узник не знает мотива своего ареста; ему отвечают: никого не заключают в тюрьму святого трибунала без достаточных улик в том, что он говорил против католической веры, и в его интересах сознаться по собственному побуждению, до составления обвинительного акта, в совершенных преступлениях этого рода. Находятся узники, которые соглашаются и признают себя виновными в том, что содержится в предварительном следствии; другие говорят более этого, третьи — менее. Обыкновенно подсудимые заявляют, что совесть не упрекает их ни в чем, но что они припомнят и признаются в совершенных прегрешениях, если им прочитают показания свидетелей.

III. Преимущество, доставляемое этим признанием, состоит в сокращении хода судопроизводства и в назначении обвиняемому менее сильных наказаний в окончательном приговоре, когда должно иметь место примирение с Церковью. Какие бы обещания ни давали узникам, они не должны надеяться избежать позора санбенито и аутодафе или спасти свое имущество и честь, если признали себя формальными еретиками. Опыт дал уразуметь, насколько эти обещания лживы и иллюзорны.

IV. Другой обычай инквизиции состоял в допросе подсудимых об их генеалогии[614] и родстве, чтобы просмотреть потом в реестрах трибунала, не было ли в их семье лица, наказанного за преступление ереси. Все это укрепляло подозрения: предполагалось, что обвиняемый в душе одобряет вменяемое ему заблуждение, поскольку он мог унаследовать ошибочные учения от своих предков. Его заставляли прочитывать Отче наш, Верую, члены Символа веры,[615] заповеди Десятословия[616] и некоторые другие формулы христианского учения; если бы он их не знал, забыл, ошибся при чтении, то презумпция, что он заблуждается в деле веры, приобретает новую силу. Инквизиция все приводит в движение и не пренебрегает ничем, чтобы показать обвиняемых действительно виновными против католической религии. И все это проделывается под личиной сострадания и любви и во имя Иисуса Христа.

Статья шестая ОБВИНЕНИЯ

I. По исполнении формальности трех аудиенций увещаний прокурор формулирует свое требование обвинения узника на основании обвинений, вытекающих из следствия. Хотя бы существовала полуулика, он передает факты показаний, как будто они вполне доказаны. Еще более беззаконным является то обстоятельство, что прокурор (чтобы не трудиться над методичным разбором результата осведомления и всего материала, относящегося к делу) не сводит статьи своего обвинительного акта к числу фактов, отмеченных показаниями, и освобождает себя от приложения к каждому пункту обвинения характеристики или особой отметки, которая бы его отличала; подражая тому, что практиковалось, когда делали экстракт тезисов для подготовки к акту квалификации, он умножает их согласно различиям, существующим в этом труде. Таким образом встречаются процессы, где обвинение, которое должно было сводиться к одному пункту (например, в ведении такого-то разговора против догмата), содержит пять или шесть обвинений, которые, по-видимому, указывают, что обвиняемый высказал столько же еретических или подозрительных положений в различных случаях. Единственным основанием для возбуждения процесса таким образом является передача свидетелями на разные лады одного разговора, давшего пищу всему делу.

II. Этот способ ведения дела производит самое пагубное действие. Он вызывает смятение в душе обвиняемого, когда ему прочитывают обвинения. Если у него нет ловкости, спокойствия, самообладания, он ошеломлен, и ему кажется, что ему вменяют сразу несколько преступлений; он отвечает, например, на третий пункт, рассказывая факты, которые ему приписывают при обстоятельствах и в выражениях совсем других, чем употребленные им во втором случае; это различие замечается в каждом пункте, и обвиняемый часто находится в противоречии с самим собою, чем доставляет прокурору оружие против себя. Новые обвинения начинают отягчать прежние, так как его обвиняют в том, что он уклоняется от правды в своих ответах.

III. Если за приговором следует аутодафе, чтение экстракта из процесса импонирует публике и заставляет ее верить, что осужденный совершил множество преступлений. В приговоре, мотивированном столькими прегрешениями, публика видит акт милосердия, который карает преступника не так сурово, как он заслуживает.

Статья седьмая ПЫТКА

I. Хотя узник на трех аудиенциях увещаний признал факты некоторых свидетельских показаний и даже большее их число, прокурор в заключении своего обвинительного акта говорит, что подсудимый, несмотря на совет говорить правду и на обещание кроткого обращения с ним, стал виновным в запирательстве и умолчании, откуда вытекает, что он нераскаянный и упорный; вследствие этого требуется применить к обвиняемому пытку. В таком заявлении прокурора нельзя не видеть ужасного зла инквизиционного суда.

II. Известно, что пытка с давнего времени не назначается инквизиторами, так что теперь можно смотреть на нее как на фактически уничтоженную. Сам прокурор был бы раздосадован, если бы ее назначили; если он требует ее, то в этом случае он следует примеру своих предшественников. Во всяком случае, не меньше жестокости в том, что заставляют ее бояться. Я видел, как марселец, о котором я упоминал, затрепетал и задрожал, когда услышал от прокурора требование пытки, так как марселец откровенно сознался на первом же допросе, что принял религиозную систему натурализма и не верит в откровение ни Моисеева закона, ни Евангелия.

III. Этот изъян происходит от другого злоупотребления. А именно: хотя речь идет о требовании в обвинительном акте, этот акт, строго говоря, имеет предметом допрос, и поэтому прокурор ставит это требование, не зная, должен или не должен узник признать сущность обвинительных пунктов. Нелепый метод, противный общей практике других судов, где начинают с допроса, чтобы получить признание обвиняемого и, сличив его с результатом предварительного следствия, составить обвинительный акт; обыкновенный суд следует таким образом порядку, указанному разумом и естественной справедливостью.

IV. Когда в прежнее время инквизиторы находили, что обвиняемый не сделал полного признания, они назначали пытку, и ни один последующий закон не упразднил ее до нашего времени. Целью пытки было понуждение узника признать все, что составляет содержание процесса. Я не буду останавливаться на описании различных видов мучительства, которому подвергались обвиняемые по приказу инквизиции. Эта задача уже выполнена с большой точностью множеством историков. Я заявляю, что ни один из них не может быть обвинен в преувеличении. Я прочел много процессов, от которых меня охватил и пронизал ужас, — и в инквизиторах, прибегавших к этому средству, я могу видеть лишь холодно жестоких людей. Я скажу только, что верховный совет часто был принужден запрещать употребление пытки более одного раза в одном и том же процессе; но это запрещение было почти бесполезно, потому что инквизиторы, пользуясь самым отвратительным софизмом, начали тогда давать название отсрочки прекращению пытки, которое диктовалось опасностью, угрожавшей жизни жертв. Этот момент объявлялся врачом, присутствовавшим при мучительстве. Если несчастный не умирал на своем ложе от последствий пытки (что случалось, однако, очень часто), мучения возобновлялись, как только он начинал несколько лучше себя чувствовать. На языке святого трибунала это была не новая пытка, но просто продолжение первой. Историк не имеет нужды диктовать приговор, который следует вынести такому образу действий.

V. Легко понять, насколько пытка была несправедлива, если мы примем во внимание, что даже тогда, когда обвиняемый имел достаточно сил для сопротивления боли и упорствовал в своем отрицании, он не получал от этого никакого решительного выигрыша, так как судьи иногда придавали характер улик показаниям. Подвергавшийся пытке рассматривался как недобросовестный еретик, нераскаянный, и в качестве такового приговаривался к релаксации, будучи предварительно объявлен изобличенным и упорным. Презумпция этого последнего случая, соединенная с полууликой в ереси, приобретала вес полной улики. К чему тогда служила пытка? Только к тому, чтобы заставить несчастных признать все, в чем инквизиция имела нужду для их осуждения как изобличенных собственным признанием.

VI. В самом деле, неоднократно замечали, что подвергающиеся пытке делали ложные показания, чтобы положить конец своим мучениям, часто даже не дожидаясь их начала. Это случалось особенно в процессах по обвинению в магии, колдовстве, волшебстве, чародействе или в договорах с дьяволом. В этих случаях в большинстве женщины, но и много мужчин заявляли о таких вещах, которым никто, одаренный здравым смыслом, не может и не должен верить, особенно с тех пор, как время и опыт так просветили людей на этот счет, что даже простой народ отрицает теперь существование подобных химер. Такое настроение повело к исчезновению мошенников, которые извлекали выгоду из этих обманов, так что они встречаются очень редко и почти никого не одурачивают ввиду неизбежного почти общего неверия, к которому пришли люди в этом отношении.

VII. Когда обвиняемые частично или целиком признавали под пыткою приписываемые им поступки, на другой день принимали их показания под присягой, чтобы они или подтвердили свои признания, или взяли их обратно. Почти все подтверждали свои первые признания, потому что их подвергли бы вторично пытке, если бы они осмелились взять их обратно. Отказ от раз сказанных слов не имел бы никакого действия.

VIII. Время от времени встречались, однако, крепкие субъекты, которые протестовали против своего прежнего показания, уверяя, с большой видимостью откровенности, что они сделали эти показания лишь для избавления от мучений. Безуспешное мужество, в котором им приходилось скоро раскаиваться среди новых пыток. Мое перо отказывается нарисовать картину этих ужасов, ибо я не знаю ничего более позорного, чем это поведение инквизиторов; оно ведь противоречит духу любви и сострадания, которые Иисус Христос так часто рекомендует людям в Евангелии. Однако, несмотря на это чудовищное противоречие, не существует спустя целых восемнадцать веков ни одного закона, ни одного декрета, который уничтожил бы пытку.

Статья восьмая ОБВИНИТЕЛЬНЫЙ АКТ

I. Обвинительный акт прокурора никогда не сообщается текстуально письменным путем обвиняемому, чтобы он не мог обдумать его пункты в тишине своей темницы и приготовиться победоносно отвечать на них. Узник приводится в залу судебных заседаний. Здесь секретарь в его присутствии читает обвинения одно за другим перед инквизиторами и прокурором. Он останавливается на каждом пункте и требует от обвиняемого сейчас же ответа, согласен ли он с истиной или нет.

II. Разве это не значит расставлять ловушку тому, кого будут судить? Не очевидно ли, что, оставляя его в неведении о других частях обвинения, надеются сбить его с толку внезапным ответом, который он должен дать (в тот момент, когда остальные части ему будут сообщены) и для которого ему нельзя обратиться ни к размышлению, ни к памяти?

III. Пусть в других судах стараются таким образом захватить врасплох подсудимых по делам убийства, кражи и других покушений антиобщественного характера — это можно одобрить. Но употреблять подобные хитрости, когда, по-видимому, мотивом всего происходящего являются милосердие, сострадание, любовь к Богу, ревность по вере и спасение души, — это значит действовать против сущности христианства и унижать достоинство священства, которым облечены инквизиторы.

IV. Разум говорит каждому человеку, что было бы справедливо давать обвинительный акт в распоряжение обвиняемого по крайней мере на три дня, чтобы он был в состоянии припомнить прошлые события и отвечать с полным доверием, которое обвинитель и судьи внушили бы ему своей добросовестностью и любовью к правде.

Статья девятая ЗАЩИТА

I. После чтения обвинений и обвинительного акта инквизиторы спрашивают у обвиняемого, желает ли он защищаться. Если он отвечает утвердительно, то приказывают сделать копию с обвинительного акта и с ответа обвиняемого. Его приглашают избрать адвоката, которому он желает поручить свою защиту, по предлагаемому списку святого трибунала.

Были обвиняемые, требовавшие, чтобы им было разрешено отыскать адвоката вне инквизиционного списка. Это требование не противоречит никакому закону, особенно ввиду того, что приглашенный защитник обязывается присягою хранить тайну. Однако это право, столь простое, справедливое и естественное, редко даровалось инквизиторами, если только не было очень настойчивого требования.

II. Впрочем, для обвиняемого имеет мало значения защита искусного человека, потому что адвокату не позволяется видеть подлинный процесс и он не может беседовать со своим клиентом наедине. Один из секретарей составляет копию результата предварительного следствия, где передает показания свидетелей, не упоминая ни их имен, ни обостоятельств времени, места и других показаний, ни даже (что особенно странно) того, что сказано в защиту обвиняемого. Он опускает целиком показания (вплоть до обозначения) лиц, которые, будучи вызваны в суд, допрошены и понуждаемы трибуналом, упорно говорили, что они ничего не знают о том, что у них спрашивают. Этот экстракт сопровождается оценкой квалификаторов, требованием прокурора касательно допроса и обвинения и ответами обвиняемого. Вот все, что передается защитнику в зале, куда инквизиторы велят ему пройти. Его заставляют обещать, что он будет, ознакомившись с делом, защищать обвиняемого, если он полагает, что справедливо предпринять защиту; в противном случае он воспользуется всеми находящимися в его распоряжении средствами, чтобы открыть ему глаза, убеждая просить милости у трибунала путем откровенного признания своих прегрешений, с искренним раскаянием в их совершении и с просьбой о примирении с церковью.

III. К чему могли служить подобные документы защитнику? Как он мог доказать ошибку, клевету, ложное толкование, забвение свидетеля? Он не мог достигнуть этого через показания других свидетелей, на основании которых иной раз было даже трудно распознать, что речь идет об одном и том же, когда скорее казалось (по употребленным ими выражениям), что каждый рассказывал о своем особом факте. Это злоупотребление было бы легко устранить, сообщив адвокату если не подлинник, то, по крайней мере, полную копию, хорошо сличенную со всеми документами.

IV. Молчание других свидетелей о факте послужило бы для доказательства неточности или лживости того, кто о нем показал. Но об этом нет даже вопроса в экстракте, сообщенном защитнику; в нем нет и следа свидетелей защиты. Люди, стяжавшие известную опытность в уголовном судопроизводстве, хорошо знают, какое большое преимущество можно извлечь для защиты обвиняемых в процессах по обвинению в убийстве, краже и других проступках подобного рода из сравнения и анализа свидетельских показаний на предварительном следствии.

V. Я не буду останавливаться на доказательстве этого. Но из направления, данного процессу, вытекало, что адвокат, назначенный инквизицией, редко находил другое средство защиты, кроме того, какое получается в результате различия и пестроты свидетельских показаний о каждом действии или речи, вменяемых обвиняемому.

VI. Так как эти свидетельские показания были недостаточны (ведь существует еще полуулика преступления), то защитник просил обыкновенно разрешения беседовать с обвиняемым, чтобы узнать, не имеет ли он намерения сделать отвод свидетелей для полного или частичного уничтожения установленной против него улики. Если он ответит утвердительно, инквизиторы (приказав секретарю составить протокол об этом инциденте) велят приступить к проверке неправильности по части свидетельских показаний.

Статья десятая ПРОВЕРКА

I. Эта мера обязывает выделить из процесса все подлинные показания свидетелей, содержащиеся в предварительном следствии, и послать их туда, где живут свидетели, чтобы подвергнуть их ратификации. Эти вещи происходят так, что обвиняемый ничего не знает. Так как он никем не представлен при исполнении этой формальности, то нельзя добиться отвода свидетеля, хотя бы он был смертельным врагом несчастного узника. Если свидетель был в Мадриде[617] во время предварительного следствия, а затем отправился на Филиппинские острова,[618] нет определенного срока, по истечении которого прокурор был бы обязан представить подлинное показание. Течение процесса приостанавливается, и обвиняемый, лишенный поддержки и утешения, принужден ждать, пока ратификация будет получена из глубины Азии.

II. В одном процессе я видел, что показания свидетелей были посланы в Картахену в Вест-Индии;[619] только спустя пять лет узнали, что они не дошли по своему назначению, потому ли, что погибли при перевозе, или потому, что были перехвачены. Представьте, в каком положении должен был находиться узник! Если он просил выслушать его, чтобы пожаловаться на промедление в суде, то получал двусмысленный ответ: ему заявляли, что трибунал не может действовать быстрее вследствие некоторых мероприятий, которыми он занят. Если бы он знал, в чем дело, вероятно, он согласился бы отказаться от отвода, чтобы не рисковать грозившей ужасающей отсрочкой.

III. Обвиняемый устанавливает поводы к отводу, называет лиц, на которых он смотрит как на своих недругов, излагая доводы своего недоверия по отношению к каждому в отдельности и приписывая на полях каждого пункта имена лиц, которые могут удостоверить факты, являющиеся мотивом отвода. Инквизиторы решают, что они будут расспрошены, если только какой-либо довод не заставит их устранить.

IV. Так как обвиняемый в этом случае действует наобум, ему часто приходится отводить лиц, не бывших свидетелями.

Этот пункт обходят молчанием; так же поступают с теми лицами, которые ничего не показали против обвиняемого или говорили в его пользу. Наконец, только случайно он намечает своих доносчиков.

V. Если его преследует клевета, его истинный враг остается скрытым во мраке, избрав орудием своего постыдного поступка людей, незнакомых с обвиняемым. Последний, со своей стороны, не может думать об их отводе в качестве свидетелей, потому что не имел с ними сношений, которые натолкнули бы на мысль, что они могли донести на него.

VI. Если донос явился следствием фанатизма, суеверия, угрызений совести или заблуждения, на сцену появляются лица, которых обвиняемый не может ни в чем упрекнуть. Они, конечно, ввергают его в беду без формального намерения ему повредить, но убедили себя, что уступают повелительному голосу своей совести. По неведению, по недостатку логики или потому, что истолковали в дурную сторону виденное и слышанное, они причиняют гибель несчастным, об участи которых сами жалеют. Хотя факты подобного рода не часты, все-таки некоторое число их во всяком случае имеет место.

VII. Я видел, как одна молодая женщина донесла на своего любовника из-за угрызений совести, сообщив ранее свое намерение священнику, который, будучи другом этого молодого человека, должен был уведомить его и дать совет. Она думала, что этим поступком одновременно удовлетворяет и свои добродетели, и свои нежные чувства к молодому человеку. Я видел письмо, написанное ею священнику; оно представляет контраст необычайных чувствований. Я не без основания полагаю, что оно было полезно, потому что молодой человек поспешил сделать добровольное признание и прекратить дело, которое привело бы его в тюрьму святого трибунала, а оттуда к позору частного аутодафе внутри трибунала.

VIII. Иногда случается, что прокурор устанавливает секретную проверку нравственности свидетелей, чтобы уничтожить действие отвода. Разумеется, это легче, чем мера, принятая обвиняемым; последняя поэтому почти всегда становится бесполезною: в сомнительных случаях инквизиторы всегда расположены сослаться на свидетеля, если он не признан заклятым врагом узника.

Статья одиннадцатая ОГЛАШЕНИЕ УЛИК

I. Когда улика установлена, трибунал дает знать о состоянии процесса и декретирует оглашение улик и переход к приговору. Но эти термины не должны быть понимаемы в их обыкновенном смысле, потому что все дело заключается в неверной копии показаний и других фактов, содержащихся в экстракте, редактированном для употребления защитником. Секретарь читает его обвиняемому в присутствии инквизиторов. Он останавливается в конце каждой статьи и спрашивает обвиняемого, признает ли он истинным и верным все прослушанное или только часть его. Он продолжает сообщать ему показания, одно за другим. По окончании этого чтения, если подсудимый еще ничего не возразил против свидетелей, ему предоставляют возможность воспользоваться этим правом, потому что часто бывает, что во время слушания он в состоянии назвать уверенно свидетеля, давшего это показание.

II. Однако это чтение в сущности есть только новая ловушка, расставленная обвиняемому, потому что ему не напоминают его ответов на допросе прокурора, или вместо сообщения полного показания свидетелей довольствуются представлением каждого пункта изолированно. Так как не легко припомнить по прошествии некоторого времени все слышанное среди смятения, сопровождавшего внутреннее состояние несчастного, обвиняемый рискует противоречить себе и причинить неисчислимое зло. Действительно, как бы ни было слабо противоречие, оно рождает подозрение в двуличности, в запирательстве или в ложном признании и может послужить мотивом для отказа трибунала в примирении узника с Церковью, хотя бы он просил о нем, а часто даже для присуждения его к релаксации.

Статья двенадцатая ОКОНЧАТЕЛЬНАЯ ОЦЕНКА КВАЛИФИКАТОРАМИ

I. За описанною мерой следует другая. Приглашают богословов — квалификаторов, которым передают подлинник решения, вынесенного ими во время сокращенного следствия, а также экстракт ответов, сделанных обвиняемым при последнем допросе и данных им на сообщенные ему показания свидетелей. Им поручают вторично квалифицировать тезисы, рассмотреть объяснение, данное обвиняемым, и высказаться: уничтожил ли обвиняемый своими ответами подозрение в ереси, в которой он обвиняется, устранил ли он эту презумпцию целиком или частично или, наоборот, усилил ее своими ответами и следует ли смотреть на него как на формального еретика.

II. Нет никого, кто не был бы поражен важностью этой оценки квалификаторов, так как она подготовляет окончательный приговор. Это соображение должно было бы заставить чувствовать необходимость старательного продолжительного обдумывания оценки и даже приостановки, чтобы разобраться в вопросе, не есть ли обвиняемый глубокий ученый или искусный критик, который, следовательно, говорил, может быть, о догмате после изучения его по чистейшим источникам богословия, которые квалификаторам незнакомы. Однако ничего подобного не замечается. Квалификаторы едва дают себе время на выслушивание быстрого прочтения обстоятельств дела. Они торопятся установить свое мнение — ив этом состоит последний важный акт процедуры, потому что все остальное представляет простую формальность.

Статья тринадцатая ПРИГОВОР

I. Когда дело достигло этого пункта, его считают оконченным. Призывают тогда епархиального епископа, чтобы он и инквизиторы (после заслушания чтения) приняли решение относительно того, как следует поступать в дальнейшем. В первые времена инквизиции эти функции поручались советчикам. Это были доктора права, которые давали свои заключения. Но так как они имели только совещательный голос, а инквизиторы произносили окончательный приговор, то при разногласии последние постоянно одерживали верх. Обвиняемый имел право апеллировать на их приговор в верховный совет согласно постановлению папских булл, хотя, впрочем, были обстоятельства, когда обжалования в Рим были нередки, несмотря на упомянутое правило.

II. Затем было предписано провинциальным инквизиторам представлять их мнение в совет до произнесения окончательного приговора. Совет должен был одобрить его, видоизменить или преобразовать и указать решение, которое следует принять. Когда решение доходило до инквизитора И епископа, они устанавливали окончательный приговор от своего имени, согласно акту верховного совета, хотя бы он противоречил индивидуальному судебному решению, вынесенному против обвиняемого.

III. Этот способ судопроизводства вскоре сделал бесполезной службу советчиков, и к ним перестали прибегать. Если некоторые получили впоследствии звания, данные им главным инквизитором, то это было сделано по их ходатайству. Служба была почетной и поручалась только людям чистой крови, как и все другие должности инквизиции. Этим качеством обладали те, кто не происходил ни от евреев, ни от мавров и не имел в своем восходящем родстве ни одного человека, отмеченного инквизицией в качестве подозрительного; точно так же от представителя чистой крови требовалось, чтобы никто из его предков не занимался низкой или ремесленной профессией. Прекратился также обычай обвиняемых обращаться к верховному судье, так как эта мера стала иллюзорной после того, как верховный совет фактически овладел делами и стал диктовать приговоры и единолично ведать ими в высшей инстанции.

IV. Оправдательные приговоры так редки в святом трибунале до царствования Филиппа III, что иногда не встречается ни одного на тысячу или на две тысячи приговоров, потому что малейшее подозрение в полной невинности обвиняемого заставляет квалификаторов объявлять его слегка заподозренным, то есть в меньшей степени. Этого достаточно инквизиторам для присуждения его к более или менее тяжким карам, смотря по обстоятельствам, и к произнесению им отречения от всех видов ереси, в частности от той, подозрение в коей витает над ним. Затем ему дают условное освобождение от церковных наказаний. Если дело происходит в зале трибунала, виновный становится на колени, просит прощения, произносит формулу отречения, подписывает ее и изъявляет свое согласие на самое суровое обращение с ним, если вторично будет привлечен к суду.

V. Большинство приговоров, вынесенных инквизиторами за последние пятьдесят лет, принадлежат к этому разряду. Надо отдать справедливость инквизиторам нашего времени, что, кроме некоторых очень редких случаев, они следовали делающей им честь системе умеренности, прочтя множество сочинений, в которых другие народы мира выразили ужас, внушаемый им первыми веками инквизиции. Хорошо, если бы они имели мужество отбросить с презрением квалификацию легкого подозрения. По поводу ее еще теперь существует не без основания сочиненная поговорка: если в здании инквизиции подойти к солее, выйдешь оттуда если не изжаренным, то опаленным.

VI. Если даже обвиняемый оправдан, ему тем не менее остается неизвестным имя доносчика и свидетеля обвинения. Редко получает он другое публичное удовлетворение, кроме права вернуться к себе домой с удостоверением в оправдании. Слабое возмещение ущерба, нанесенного его чести, личности и имуществу! Оправдание позволяло зложелательству неистовствовать против него и возбуждать сомнение в оправдательном приговоре.

Статья четырнадцатая ЧТЕНИЕ И ИСПОЛНЕНИЕ СУДЕБНОГО РЕШЕНИЯ

I. Мы видели в узаконениях святого трибунала, какого свойства бывают приговоры, выносимые против обвиняемых, сообразно сущности преступления, в котором их считают виновными, если их присуждают как формальных еретиков или как сильно заподозренных в принятии ереси. Следовательно, я не стану повторять сказанного мною по этому поводу; я только замечу, что в довершение чудовищных безобразий, пятнающих инквизиционное судопроизводство, приговоры сообщаются жертвам, когда уже началось их исполнение. Осужденного отправляют на аутодафе для примирения с Церковью или для выдачи в руки светской власти, нарядив его в санбенито и картонную митру на голове, с дроковой веревкой[620] на шее и со светильником из зеленого воска[621] в руке. При выходе из тюрьмы он получает из рук чиновников все эти знаки бесчестия, и он облечен в них, пока его ведут на аутодафе.

II. Когда он туда придет, ему читают приговор, за которым следует или примирение с церковью, или релаксация, то есть выдача его светскому судье, иначе говоря, осуждение на сожжение по королевскому гражданскому закону. Этот ужасный образ действий, противный законности других судов, разуму и естественному праву, иной раз производил страшное действие на несчастных осужденных, которые воображали, что их ведут на эшафот, и которых неожиданность сразу повергала в полное помешательство. Много подобных примеров можно было наблюдать среди заключенных в королевских тюрьмах, когда им объявляли смертный приговор. В 1791 году я был свидетелем скандальной и ужасной сцены, которая наполнила мою душу горечью и заслуживает передачи.

Статья пятнадцатая ИСТОРИЯ ОДНОГО ФРАНЦУЗА

I. Марселец, о котором я имел уже случай говорить,[622] по имени Мишель Мафр де Рье, с первого допроса упорно утверждал, что воспитан в католической религии и что был тверд в своей вере за пять лет до дня своего ареста; чтение произведений Руссо, Вольтера и других философов убедило его тогда, что есть только одна истинная религия — естественная, а другие — лишь человеческое изобретение; во всех поступках он добросовестно задавался целью достижения истины, и поэтому он готов снова подчиниться католической вере, если кто-либо возьмет на себя труд доказать ее истинность. Магистр Махи, монах ордена милосердия[623] (впоследствии епископ Альмерии), взялся за это дело и несколько раз беседовал с ним. Он сумел ему доказать пользу и до известной степени необходимость откровения; затем он доказал, что в основе религии Моисея и Иисуса Христа лежит откровение и наконец довел его до признания, что он побежден, — «либо потому, что вы правы [говорил он магистру], либо потому, что ваши познания превосходят мои».

II. Такое настроение привело к тому, что во все время процесса марселец обнаруживал расположение к примирению с католической церковью. Единственным условием, которое он ставил для своего возвращения к религиозным принципам, было освобождение и право вернуться домой. Он не только не признавал себя виновным, хотя и оставил христианскую религию для принятия естественной религии, но и думал, что совершает дело, похвальное в очах Творца, следуя указанному ему разумом решению для достижения блаженства в будущей жизни[624] таким образом, как делает это теперь, возвращаясь к прежним принципам религии после того, как сознал, что удалился от верного пути. Наконец, он не может думать, что подвластен инквизиции, которая имеет дело только с теми, кто при отсутствии чистосердечия усвоил ересь из упорства.

III. Трибунал привык обещать на каждой аудиенции, что с узником будут обходиться снисходительно и сострадательно, еcли будет признано, что он сделал полное и откровенное признание. Откровенность марсельца была так велика, что множество косвенных улик не позволяло в этом сомневаться. Он заявил, что в его системе ложь является одним из величайших грехов против естественной религии. Поэтому он никогда не отрицал ничего, что было верного, хотя должен был бы опасаться последствий своей добросовестности, но и радовался, что его называют человеком природы (homme de la nature). Полный доверия, он ожидал, что будет примирен с Церковью тайно и без епитимьи или, по крайней мере, подвергнется очень легкой епитимьи, которую он мог отбыть наедине. Он был счастлив мыслью уведомить своих друзей, что вышел из инквизиции с честью и ничто не препятствует ему быть принятым в фламандскую роту королевских телохранителей, где он надеялся получить должность.

IV. Однажды утром смотритель тюрьмы входит в его камеру в сопровождении шести или семи чиновников. Ему приказывают скинуть платье, штаны и чулки и надеть фуфайку, короткие штаны из серого сукна, чулки из той же материи и большой гнусный нарамник санбенито, получить дроковую веревку на шею, взять светильник из зеленого воска в руку и отправиться в таком виде в залу заседаний, где он должен выслушать чтение своего приговора. Несчастный устрашается, раздражается, впадает в ярость, но не может ничего поделать с насилием и после долгого сопротивления покоряется. Несмотря на приготовления, поражающие его взор, он думал, что, войдя в залу заседаний, встретит там только инквизиторов и служащих трибунала, которым определенно запрещено оповещать публику о том, что там происходит. Но едва он показался в дверях, как заметил многочисленное собрание кавалеров, дам и других лиц, которые, узнав, что в этот день должно происходить частное аутодафе примирения в залах святого трибунала при открытых дверях, сбежались, чтобы быть свидетелями этого зрелища.

V. Подавленный происходящим, он более не владеет собой. В припадке гнева он изрыгает тысячи проклятий против варварства, бесчеловечности и низкого коварства инквизиторов; среди выражений, вырвавшихся у него от отчаяния, раздаются следующие его слова: «Если правда, что католическая религия повелевает делать то, что вы делаете, я снова отвергаю ее с омерзением, потому что недопустимо, чтобы религия, позорящая искренних людей, была истинной».

VI. Дело зашло так далеко, что принуждены были употребить силу, чтобы вернуть его в тюрьму. Он пробыл в тюрьме тридцать часов, не принимая никакой пищи и требуя немедленно быть отведенным на костер, угрожая лишить себя жизни, если его заставят ждать. На пятый день несчастный исполнил свое гибельное решение, несмотря на предосторожности, принятые для того, чтобы ему помешать. Он повесился в тюрьме, проглотив обрывок белья, чтобы скорее задохнуться. Накануне он потребовал чернил и бумаги и написал несколько французских александрийских стихов[625] в виде молитвы, сущность коей такова:

«Боже, создатель человеческой породы, чистейшее существо, любящее искренность душ, прими мою, которая скоро соединится с твоим Божеством, откуда она проистекла. Я отсылаю ее к тебе, Господи, раньше срока, чтобы прерываю пребывание с дикими зверями, присвоившими себе имя людей. Прими ее милостиво, так как ты видишь чистоту чувств, одушевляющих меня. Возьми с земли ужасное чудовище, трибунал, который позорит человечество и тебя самого, поскольку ты это попускаешь. Человек природы».

VII. Я не предамся никаким размышлениям по поводу этого происшествия. Прибавлю только, что я не затруднился сказать декану инквизиторов, что страшный отчет будет потребован на суде Божием от тех, кто отказал этому несчастному в просимой им милости. Я ему напомнил историю донатистских епископов, которые поставили более тяжелые условия в ответ на предложение соединиться с Церковью; однако эти условия были приняты. Одно, из них состояло в том, чтобы каждая епархия была разделена на две части, подчиненные двум епископам — донатистскому и вселенскому. Св. Августин похвалил это поведение христианской древности, говоря, что в интересах любви не следует затрудняться временным отказом от канонической дисциплины.

Статья шестнадцатая САНБЕНИТО

I. Исполнение приговора начинается, как я сказал, на том же аутодафе, где он прочтен и объявлен. Я не стану останавливаться на описании частностей публичного и общего аутодафе, потому что все эти подробности находятся во многих трудах и даже изображены там в гравюрах. Я скажу только о санбенито.

II. Время производит величайшие изменения в костюмах народов вследствие нововведений, появляющихся на свет, и поэтому бывает, что, хотя никакой специальный закон не устанавливал реформ в этом отношении, мы не находим более никакого сходства между прежними и новыми формами одежды. Поэтому, когда теперешняя инквизиция была учреждена в Испании, одежда кающегося не имела формы кафтана, застегнутого спереди, хотя он и носил имя освященного мешка (saco bendito).

III. Эта одежда была вроде нарамника, тесно облегавшего тело и спускавшегося до колен, чтобы его не смешивали с платьем, которое носили многие монахи. Последнее обстоятельство побудило инквизиторов предпочесть для санбенито шерстяную ткань желтого цвета и рыжий цвет для крестов, что вскоре уничтожило всякое сходство между инквизиционной одеждой кающихся и одеждой, принятой в некоторых монашеских орденах. Таково было положение санбенито в 1514 году, когда кардинал Хименес де Сиснерос заменил обыкновенные кресты крестами св. Андрея.[626] Впоследствии инквизиторы постарались умножить типы санбенито, чтобы предоставить отдельный вид каждому разряду кающихся. Я укажу самые заурядные.

IV. Когда какое-либо лицо объявлено слегка заподозренным в ереси и присуждено к произнесению отречения, если оно просит условного освобождения от церковных наказаний, на него надевали санбенито, которое испанцы XV века называли самарра (zamarra) и которое было нарамником из желтой шерстяной ткани без андреевских крестов. Если осужденный произносил отречение как сильно заподозренный, он носил половину этого креста. Если он произносил отречение как формальный еретик, то носил целый андреевский крест. Все это относилось к тем, кто после примирения с Церковью сохранял жизнь.

V. Но были другие санбенито — для осужденных на смертную казнь. Тот, кто, будучи однажды прощен в преступлении формальной ереси и примирен с Церковью, снова впадал в ересь, назывался рецидивистом (relapsus) и подлежал смертной казни. Участь его была неизбежна, как бы сильно ни было раскаяние и несмотря на примирение. Единственное преимущество, доставляемое этим последним актом, состояло в том, что его не сжигали живьем: его удушали или заставляли погибнуть менее ужасным образом, чем в пламени, а затем предавали огню труп.

VI. И подобно тому, как было три типа санбенито для трех разрядов осужденных, которых не следовало передавать в руки светской власти, инквизиторы придумали три вида для тех, которым была предназначена смерть.

VII. Первый вид назначался для обвиняемых, которые покаялись до суда. Он состоял из простого желтого нарамника, полного андреевского креста рыжего цвета и круглого пирамидального колпака, известного под именем короса (coroza), из той же ткани, что и санбенито, и с одинаковыми крестами, но без всякого изображения языков пламени, потому что раскаяние, вовремя обнаруженное этими обвиняемыми, позволило получить амнистию от огненной казни.

VIII. Второй вид предназначался для тех, которые окончательно были присуждены к выдаче в руки светской власти для огненной казни и которые покаялись после осуждения, до того, как были приведены на аутодафе. Санбенито и короса были сделаны из той же ткани. На нижней части нарамника был изображен человеческий бюст над пылающим костром, остальная часть вся была разрисована огненными языками с обращенными вниз острыми верхушками, чтобы показать, что они не сжигают осужденного, потому что он не должен подвергаться сожжению, но будет брошен в огонь после удушения. Те же изображения были на коросе.

IX. Третий вид санбенито был предназначен для тех, кого считали виновными в окончательной нераскаянности. Он был из той же ткани, что и другие. Внизу был нарисован бюст среди костра, окруженный пламенем. Остальная часть одеяния была усеяна огненными языками в их естественном направлении, чтобы дать понять, что носитель такого санбенито должен быть действительно сожжен. На нем были также нарисованы причудливые и карикатурные фигуры чертей, чтобы показать, что эти духи лжи вошли и овладели душой виновного. Короса была снабжена подобными же изображениями.

X. В большом числе произведений можно видеть изображения шести видов санбенито. В первое время их сохраняли в церквах, где осужденные подвергались епитимьям. Впоследствии, заметив, что они изнашивались и раздирались, их заменили разрисованными лоскутами полотна, носившими обозначение имени, страны, вида ереси, наказания и времени осуждения виновного. Надпись сопровождалась андреевским крестом или огненными языками, смотря по обстоятельствам.

XI. Мне кажется, ничто не доказывает лучше, до какого безумия может довести фанатизм, чем это извращение понятий, зашедшее так далеко, что одежда, придуманная для засвидетельствования огорчения раскаявшихся грешников и освящаемая епископским благословением в первые века Церкви, могла сделаться знаком позора, даже вечного мучения, по воле и решению инквизиторов. Так страшно влияние суеверия, когда ему покровительствуют невежество и лживая политика.

Глава X О ВАЖНЕЙШИХ СОБЫТИЯХ, ПРОИСШЕДШИХ ПРИ ГЛАВНЫХ ИНКВИЗИТОРАХ ДЕСЕ И СИСНЕРОСЕ

Статья первая УЧРЕЖДЕНИЕ ИНКВИЗИЦИИ В СИЦИЛИИ. УСИЛИЯ ДЛЯ УЧРЕЖДЕНИЯ ЕЕ В НЕАПОЛЕ

I. Едва новый главный инквизитор дом Диего Деса начал исполнять свои обязанности, как задумал установить новые правила, чтобы усилить деятельность трибунала инквизиции, будто суровость Торквемады была не достаточной и будто не хватало чего-то именно с этой стороны инквизиционной системы. 17 июня 1500 года, в то время когда двор был в Севилье, он опубликовал узаконение в семи статьях, гласивших:

1) главная инквизиция будет учреждена в тех местах, где ее доселе не было;

2) будет обнародован указ, обязывающий доносить на еретиков;

3) инквизиторы старательно рассмотрят реестр лиц, отмеченных инквизицией, чтобы возбудить против них процессы;

4) никто не может быть арестован по маловажным мотивам, каковы богохульства, произнесенные в раздражении, и в сомнительных обстоятельствах инквизиторы обратятся в совет;

5) когда кто-либо подвергнется каноническому испытанию, двенадцать свидетелей заявят под присягой, что они полагают, будто подвергшийся этому испытанию говорит правду;

6) когда кто-либо сильно заподозренной будет произносить отречение, он должен дать обязательство не посещать более еретиков и доносить на них, под страхом наказания в качестве рецидивиста;

7) то же относится к тому, кто произносит отречение как формальный и положительный еретик после своего осуждения в качестве такового.

15 ноября 1504 года Деса опубликовал четыре новые статьи касательно конфискованного имущества.

II. Для доказательства активности своего усердия Деса предложил королю Фердинанду учредить инквизицию в Сицилии и в Неаполе по новому плану и подчинить ее в этих двух странах власти главного инквизитора Испании вместо того, чтобы оставлять ее в зависимости от римской курии. Монарх действительно предпринял ее учреждение в Сицилии декретом от 27 июля 1500 года. Но жители оказали сильное сопротивление, что принудило его принять в отношении сицилийцев систему, удавшуюся в провинциях Арагонского королевства. 10 июня 1503 года он выпустил королевский указ, которым повелевалось вице-королю острова и другим властям оказывать вооруженную помощь инквизиторам в их деле. Надо было усмирить ряд волнений, прежде чем дом Пьетро Велорадо, архиепископ Мессины, мог начать исполнение обязанностей главного инквизитора по передоверию.

III. В 1512 году инквизиторы стали здесь так же заносчивы, как в Испании. Вице-король писал в сентябре, что они противятся захвату нескольких воров, которые, скрываясь от вооруженной стражи, спрятались в дачном доме одного инквизитора. Он и другие члены трибунала стали угрожать отлучением капитану и солдатам, если они не вернут пленников в дом, откуда их взяли, под тем предлогом, что эти люди искали убежища в доме одного из инквизиторов и поэтому-де инквизиция должна их судить. Здесь видна исключительная дерзость, свойственная инквизиторам: если им поверить, их фермы должны считаться священными местами.

IV. Жители Сицилии, раздосадованные выходками инквизиции, восстали в 1516 году и выпустили на свободу всех узников. Инквизитор Мельхиор де Сервера спасся от смерти только по стечению необычайных обстоятельств. Вице-король дон Уго де Монкада подвергался также большой опасности. Остров освободился от ига омерзительного трибунала. Но он не долго пользовался плодами победы, потому что, не будучи в состоянии сопротивляться страшному могуществу Карла V, покровительствовавшего инквизиции, был принужден принять ее вторично.

V. Неаполь был счастливее. Фердинанд предписал 30 июня 1504 года вице-королю Гонсальво Фернандесу Кордуанскому, известному под именем главнокомандующего, помочь всей своей властью архиепископу Мессины, о котором я упоминал и который был послан в качестве делегата главным инквизитором Десой для учреждения инквизиции в этом городе. В другом письме он приказывал всем главным властям королевства поступать точно таким же образом. Через своего посла в Риме он ходатайствовал о буллах, покровительствующих исполнению его намерения. Однако сопротивление неополитанцев было так упорно, что вице-король счел благоразумным отсрочить дело и уведомить монарха о крайней опасности борьбы со столь определенной оппозицией.

VI. В 1510 году Фердинанд решил исполнить то, что ему не удалось сделать несколько лет назад. Но его усилия оказались опять бесплодными; он даже счел долгом заявить, что будет удовлетворен, если неаполитанцы выгонят из своих городов новохристиан, которые бежали туда, покинув Испанию.[627]

Херонимо Сурита, историк очень точный и вне всякого подозрения (так как он был секретарем совета инквизиции), говорит, что неаполитанцы были в ужасе от испанской инквизиции, хотя у них существовала папская инквизиция, потому что в последней епископы принимали больше участия, чем в первой, и судопроизводство велось не так тайно, и это позволяло легче прибегать к апелляции против произнесенных приговоров.[628]

Статья вторая ИЗГНАНИЕ МАВРОВ. НОВЫЕ ГОНЕНИЯ НА ЕВРЕЕВ

I. Деса убедил Фердинанда и Изабеллу в необходимости учредить инквизицию в королевстве Гранада, несмотря на обещания, данные крещеным маврам, потому что многие из обращенных, не опасаясь ее, стали возвращаться в магометанство. Королева отвергла это предложение; но от нее получили нечто, что мало отличалось от согласия. Это было полномочие инквизиторам Кордовы рапространить свою юрисдикцию на территорию королевства Гранада с запрещением тревожить морисков по маловажным поводам и с разрешением преследовать их только в случаях формального отступничества. Начиная с этого времени эти мавры известны в истории под именем морисков (moriscos), как и другие потомки мавров.

II. Старшим инквизитором Кордовы был дом Диего Родригес де Лусеро. Педро Мартир д'Англериа[629] (бывший членом совета Индии и, вероятно, не любивший Диего) дает ему, по противопоставлению, имя Мрачного[630] (Tenebroso).[631] Он был инспектором школ и профессором при кафедральном соборе Альмерии. Исключительная жестокость его характера причинила большие бедствия в королевстве Кордова, как мы это вскоре увидим.

III. Сказанного мною здесь достаточно, чтобы видеть, насколько эта мера была неприятна жителям Гранады, если сравнить ее с мерой от 31 октября 1499 года. Та давала свободу всем маврам-рабам, принимавшим крещение, после выкупа их на счет королевской казны. Она устанавливала, что, если сын хотел принять крещение, его отец (если он оставался некрещеным) обязан был выделить законную часть, и сын получал часть угодий, ставших собственностью государства вследствие завоевания королевства и города Гранады.[632] Эта умеренность и увещания Хименеса де Сиснероса, архиепископа Толедо, и дома Фернандо де Талаверы первого архиепископа Гранады (который был монахом-иеронимитом, духовником королевы и епископом Авилы), обратили в христианство множество мавров. Пятьдесят тысяч их приняли тогда крещение; обращения были бы еще многочисленнее, если бы некоторые священники, посланные Талаверою, не предприняли ложных шагов, жестоко обращаясь с маврами и тем возбудив среди них возмущение, сильно обеспокоившее Фердинанда и Изабеллу, у которых, однако, хватило сил для их подчинения.

IV. 20 июля 1501 года государи объявили указом, что Бог благоволил дать им милость, чтобы не было более неверных в королевстве Гранада. Вследствие этого для упрочения обращений они запрещали въезд в королевство всем маврам. Если оставалось еще несколько рабов этой народности, никто из них не имел права говорить ни с другими маврами из опасения, чтобы не замедлилось их обращение, ни с крещеными, чтобы не увлечь их в вероотступничество. Для придания большей действенности принятой государями мере было сказано, что не сообразующиеся с этим распоряжением будут подлежать смертной казни, а их имущество будет конфисковано в пользу государства.[633]

V. 12 февраля 1502 года Фердинанд и Изабелла повелели всем свободным маврам обоего пола, свыше четырнадцати лет для мужчин и свыше двенадцати лет для женщин, выехать из Испанского королевства до мая месяца; им предоставили право располагать своим имуществом, как евреям в 1492 году. В то же время им было запрещено, под страхом смертной казни и конфискации имущества, переходить в Африку, государи коей были тогда в войне с Испанией; местом нового поселения им были назначены земли турецкого султана и другие страны, с которыми Испания была в мире, и, что касается рабов, то им должно было надевать железную цепь на ногу, как только они будут распознаны.[634] Впоследствии, когда увидали, что многие из крещеных мавров распродавали свое имущество и переезжали в Африку, был опубликован королевский указ от 17 сентября 1502 года, гласивший, что никто ранее двухлетнего срока не может продавать своего имущества и выезжать из королевства Кастилии, исключение составляли Арагон и Португалия; разрешение на въезд даже в эти места давалось только тем, которые дадут поруку, гарантирующую их возвращение, как только они окончат свои дела, имущество их поручителей будет конфисковано, если они не выполнят этого условия.[635]

VI. Деса не удовольствовался возбуждением усердия Фердинанда и Изабеллы против мавров. Он счел должным предложить меры строгости против евреев по случаю прибытия в Испанию разных чужеземцев, не бывших в числе изгнанных в 1492 году.[636] Он получил королевский указ от 5 сентября 1499 года, применявший к ним меры, установленные для других. В том же году, 14 августа, совет инквизиции распорядился, чтобы крещеные евреи обязаны были доказать, что они крещены и живут вперемежку со старинными христианами; чтобы те, что были раввинами или учителями веры, перенесли свое жилье в места, удаленные от тех, где они жили раньше; чтобы по праздникам и воскресеньям они бывали в церкви и получали старательные наставления в христианском учении.

VII. Деса не менее своего предшественника Торквемады был настроен против евреев. Его редкая ревность не должна изумлять, если события, о которых говорили в его время, действительно происходили. Среди тридцати восьми человек, которых толедская инквизиция должна была сжечь 22 февраля 1501 года и которые жили в местечках Эррера и Пуэбла-де-Алькосер, находилась молодая девушка; ее признание, подтвержденное некоторыми из обвиняемых, доказывало, что, по совету своего отца и одного из дядей, она выдавала себя за пророчицу. Она вложила столько искусства в свою игру, что все евреи из окрестностей Толедо признали ее вдохновленной, а это повело к тому, что множество крещеных отступили от веры. Она выявляла притворные восторги, видения, экстазы; утверждала, будто видела Моисея и ангелов, которые сказали ей, что Христос не был истинным Мессией,[637] обещанным в законе; говорила, что, когда явится истинный Мессия, он поведет в обетованную землю[638] тех, кто потерпит гонение, одинаковое с теперешним.

VIII. В том же году инквизиция Валенсии примирила с Церковью, с покаянием на публичном и общем аутодафе, Хуана Бивеса. Одна из статей его приговора гласила, что будет сровнен с землей дом его, расположенный в городском квартале, называемом Старый еврейский квартал (juderia anciana) в приходе Св. Андрея, за то, что он служил синагогой и что в Великую пятницу прошлого 1500 года там слышались крики ребенка и туда входили люди, возобновившие над этим невинным созданием страдания, некогда причиненные Спасителю мира. Фердинанд написал инквизиторам, выражая сожаление, что не открыли этой синагоги раньше, и 23 мая 1501 года опубликовал указ, по которому место, занимавшееся этим домом, должно было обратиться в публичную площадь. Однако инквизиторы со временем получили разрешение выстроить из остатков этого дома часовню для членов Конгрегации Св. Петра-мученика. Она существует и теперь под именем Новый крест (Cruz nueva).

IX. В Барселоне в ноябре 1506 года инквизиция велела казнить человека, изобличенного в иудаизме и называвшего себя учеником пресловутого Якова Барбы. Он хвастал, что он бог в трех лицах; утверждал, что папские решения недействительны без его одобрения, что он будет предан смерти в Риме и воскреснет на третий день, что все уверовавшие в него будут спасены. Мне кажется, что сумасбродства этого человека не имели никакого отношения к заблуждениям евреев и что несчастный был скорее помешанным, чем еретиком.

X. В провинции Эстремадура также был процесс по делу веры, против человека, который похитил освященную гостию 24 апреля 1506 года в местности, называемой Новый поселок Пласенсия (aldea nueva de Plasencia), и продал ее недавно обратившимся евреям. История передает, что добывший гостию, присутствуя на другой день на процессии св. Марка в местечке Эрбас, видел чудо, всем явленное Богом: на главном престоле церкви он узрел образ Иисуса Христа, с которого капал пот. Изумленный и смущенный этим зрелищем, виновник святотатства привлек к себе внимание, а предпринятые поиски открыли преступление.

XI. Я считаю бесполезным отмечать, сколько было ослепления и хитрости в предположении чуда и какое решение должна принять критика по отношению к другим подробностям этой истории. Но достоверно, что главный инквизитор Деса искусно воспользовался всеми фактами подобного рода перед католическим королем. Действительно, под предлогом, что святой трибунал разыскивает с большим старанием и успехом преступления, совершаемые против веры, и что его усилия препятствуют им или уменьшают их число благодаря страху, который он умеет внушить лучше, чем другие суды, он достиг расширения юрисдикции инквизиции на многие проступки, которые имели только такую связь с подозрением в ереси, которую он выдумал для более легкого получения просимого им.

Статья третья ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПОКРОВИТЕЛЬСТВО, ОКАЗАННОЕ КОРОЛЕМ ИНКВИЗИТОРАМ. ПРОЦЕСС ПЕРВОГО АРХИЕПИСКОПА ГРАНАДЫ И ЗНАМЕНИТОГО УЧЕНОГО АНТОНИО ЛЕБРИХИ[639]

I. Король Фердинанд разрешил инквизиторам Арагона расследовать дела о ростовщичестве, вопреки данной им присяге соблюдать статуты королевства, одна статья которых предоставляла светскому судье ведать этот проступок. Король пошел на эту меру, так как получил из Рима льготу 14 января 1505 года. Вопреки тому же принципу инквизиторы присвоили себе право расследования греха содомии в силу королевского указа от 22 августа 1497 года, который гласил, что эти дела следует разбирать подобно делам, касающимся веры, с той только разницей, чтобы в них сообщались имена свидетелей и все улики. Облеченные новой привилегией, инквизиторы Севильи сожгли в 1506 году десять человек, повинных в содомии. Со временем они добились подчинения своей юрисдикции дел о двоеженстве, о преступной связи мужчины с двумя женщинами или женщины с двумя мужчинами. То же случилось и со множеством других проступков, доказательство чего можно найти в истории.

II. Эти узурпации объясняют, почему столкновения по делу о подсудности были так часты между инквизиторами и другими властями. Такие конфликты происходили в 1499 году, во время Десы, между инквизицией и муниципалитетом Валенсии; в 1500 году между инквизиторами, графом Беналькасаром и судьей первой инстанции Кордовы; в 1501 году с супрефектом того же города; позднее с другими гражданскими властями. Результат этих пререканий всегда был позорен для магистратуры, потому что совет инквизиции имел право произносить окончательный приговор, не подлежащий обжалованию, что он постоянно и делал, как легко понять, в пользу своих членов.

III. Последствия скандальных триумфов, получаемых инквизиторами при этих обстоятельствах, были гибельны для человечества, и число аутодафе не уменьшалось. Деса стоял во главе инквизиции восемь лет. Если мы установим подсчет ее жертв согласно севильской надписи, то найдем, что она покарала за это время тридцать восемь тысяч четыреста сорок человек, из которых две тысячи пятьсот девяносто два были сожжены живьем, восемьсот девяносто шесть фигурально и тридцать четыре тысячи девятьсот пятьдесят два человека присуждены к разным епитимьям. Если это исчисление покажется преувеличенным, я отсылаю читателя к расчету, помещенному в восьмой главе этой Истории.

IV. Среди множества лиц, испытавших преследование инквизиции, находились известные по своему происхождению, учености, богатству, должностям и просвещению; в их числе были советники и секретари короля и королевы. Я не могу не войти в некоторые подробности по поводу преследования кровавым инквизитором Лусеро достопочтенного дома Фернандо де Талаверы, первого архиепископа Гранады. Завидуя репутации святости, которую составили мавры этому восьмидесятилетнему апостолу за его великую любовь и мягкость характера, этот варвар удовлетворился только тем, что вызвал подозрения насчет его веры. Для этого он употребил два средства. Во-первых, он напомнил, что в 1478 и последующих годах Талавера противился учреждению инквизиции и говорил об этом королеве Изабелле, духовником которой он был. Во-вторых, он опубликовал, что Талавера по мужской линии принадлежал к дворянам и к одной из знаменитейших фамилий Испании, известной под именем Контрерас, что он должен быть отнесен к еврейской расе по матери, хотя и в отдаленной степени. Из этого инквизитор заключал, что он может назначить секретное следствие над святым человеком. Архиепископ, главный инквизитор, почтил своим доверием жестокого Лусеро, который обманывал его, как в этом убедились в других делах, о которых я расскажу.

V. Деса поручил архиепископу Толедо Хименесу де Сиснеросу получить предварительное осведомление относительно веры архиепископа Гранады. Сиснерос уведомил папу о данном ему поручении, и папа приказал своему апостолическому нунцию Джованни Руфо, епископу Бристоля, взять в свои руки это дело и запретить Десе и инквизиторам продолжать его. Вследствие этого нунций отослал документы процесса в Рим. Папа Юлий II приказал их прочесть в своем присутствии на собрании кардиналов и епископов, среди которых был епископ Бургоса дом Паскале де ла Фуэнте, доминиканец, который случайно был тогда в Риме. Мнение этого совета было единодушно, и папа оправдал архиепископа Гранады, который почил в мире 14 мая 1507 года, несколько месяцев спустя после этого почетного приговора, вслед за тремя годами тем более сильной тревоги, что Лусеро велел во время его процесса арестовать и привлечь к суду нескольких из его родственников, между прочим его племянника дома Франсиско Эрреру, декана митрополичьей церкви Гранады, хотя все они были невинны.[640]

VI. В крайне трогательном письме архиепископ жаловался королю на преследование, которому подвергся. Он объяснял, что после обращения им множества мавров сомнения, возникшие насчет его веры, должны принести большой вред религии, так как можно было бы подумать, что вместо католического учения он проповедовал им ересь. Он давал понять королю, как жестоко с ним обращались, чего нельзя было допустить, даже если бы он был заподозренным, а между тем этого нельзя о нем сказать.

Фердинанд остался нечувствителен к мольбам архиепископа и в этом случае забыл о его больших заслугах: королевы Изабеллы не было более на свете, и он женился на Жермене Фуа.

VII. Государь выставлял напоказ такое большое усердие к вере, что, замечая множество апелляций, направлявшихся в Рим, несмотря на вышеупомянутые буллы, писал папе 14 ноября 1505 года, желая побудить его не принимать их, потому что без этой меры испанские еретики станут так же многочисленны и так же могущественны, какариане.

VIII. Не менее жестоко было преследование, от которого пострадал умный Антонио де Лебриха. Он был учителем королевы Изабеллы. Архиепископ Толедо Хименес де Сиснерос питал к нему особенное уважение и почтил его своим покровительством. Глубоко сведущий в еврейском и греческом языках, он открыл и исправил в латинском тексте Вульгаты[641] много ошибок, которые попали туда по вине переписчиков до изобретения удивительного искусства книгопечатания.[642] Он был обвинен схоластическими богословами.[643] Арестовали его бумаги; с ним самим обращались жестоко, и вскоре он со скорбью увидал, что заподозрен в ереси. В этой своеобразной опале он дожил до момента, когда Деса перестал быть главным инквизитором, и мог написать свою апологию при покровительстве кардинала Хименеса де Сиснероса. Между прочим он писал там следующее: «Если целью законодателя должны быть награда людей честных и ученых и наказание злых, которые покинули путь добродетели, — что сказать, когда награды даются тем, кто искажает Священное Писание, между тем как бесчестят, отлучают от Церкви и осуждают на позорную смерть тех, кто восстанавливает текст, замечая в нем ошибки, если они упорно защищают свои мнения? Разве не довольно, что я подчиняю свой разум по послушанию воле Иисуса Христа в том, что повелевает моя религия? Надо ли еще, чтобы я отбросил как ложное то, что во всех пунктах кажется мне так ясно, так истинно, так очевидно, как свет и сама истина? Надо ли, чтобы я решился на это относительно вещей, которые считаю возможным утверждать не как безумно озаренный свыше, не по каким-то выкладкам, но как человек, убежденный непреоборимыми доводами, непреклонными аргументами и математическими доказательствами? О, преступное торжество! Что же означает этот род рабства? Какой несправедливый деспотизм, при помощи жестокостей препятствующий говорить, что думаешь, хотя можно это сделать без пренебрежения и без насмешки над религией! Что мне сказать? Этот деспотизм запрещает даже писать одному и без свидетелей, в одиночестве тюрьмы, как говорить и мыслить. Для какой же цели нужно нам иметь мысли, если нам запрещается размышлять о книгах христианской религии? Не сказал ли псалмопевец, что в этом должно состоять важнейшее занятие праведного? В законе Господа воля его, и о законе его размышляет он день и ночь».[644]

Статья четвертая ЖЕСТОКОСТЬ ИНКВИЗИТОРА ЛУСЕРО. СКАНДАЛЬНЫЕ ПРОЦЕССЫ В КОРДОВЕ, БЫВШИЕ ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЕМ

I. Бесчеловечность инквизитора Лусеро имела самые тяжелые последствия. Так как он объявлял почти всех обвиняемых виновными в запирательстве и так как он осуждал их как лжекающихся, случилось, к сожалению, что некоторые не удовлетворились объявлением правды, но еще прибавили к своим показаниям вымышленные подробности фактов и обстоятельств. Некоторые, усвоившие эту систему, ложно уверяли, что в Кордове, Гранаде и других городах Андалусии имеются синагоги в названных ими домах. Они говорили, что многие, даже монахи и монахини, совершают туда паломничества из всех частей Кастилии для отравления праздников иудейской религии и произнесения проповедей в торжественной обстановке. По их словам, дело дошло до того, что испанские семейства старинных христиан присутствовали при этом; они поименовывали их, чтобы запутать в эту клевету большое количество уважаемых людей, будучи убеждены, что в результате последует общее прощение для всех, а в особенности для доносчика, или, по крайней мере, они при помощи этого средства могут отомстить своим врагам.

II. Лусеро приказал арестовать такое большое количество людей вследствие этих показаний, что город Кордова дошел до возмущения против инквизиции. Муниципалитет, епископ, капитул кафедрального собора и высшая знать, во главе с маркизом де Приэго и графом де Каброй (которые были близкими родственниками главнокомандующего Фернандеса Кордуанского), отправили депутатов к главному инквизитору с требованием отозвать Лусеро. Деса отказался уважить эти протесты до тех пор, пока ему не докажут жестокостей, в которых укоряли инквизитора. Только монах был способен дать подобный ответ, ибо Деса менял ежедневно по своей прихоти инквизиторов и заставлял их переходить с одного места на другое.

III. Узнав о положении вещей, Лусеро имел дерзость отметить пособниками иудаизма кавалеров, дам, каноников, монахов, монахинь и уважаемых лиц из всех классов.

IV. Между тем 27 июня 1506 года Филипп I[645] принял бразды правления Кастилией. Епископ Кордовы дом Хуан Деса уведомил его о положении дел, а родственники многочисленных узников, с своей стороны, потребовали, чтобы процессы обвиняемых были отосланы в другой трибунал. Филипп приказал дому Диего Десе удалиться в свою Севильскую епархию и передать полномочия главного инквизитора дому Диего Рамиресу де Гусману, епископу Катаны[646] в Сицилии, который был тогда при дворе. В то же время он велел передать все документы, относящиеся к этому делу, на просмотр верховному королевскому совету Кастилии. Рамирес де Гусман отрешил от должности Лусеро и других судей кордовского трибунала. Дело окончилось бы счастливо, если бы не смерть короля, происшедшая 25 сентября 1506 года.

V. Едва архиепископ Севильи узнал об этом событии, как аннулировал передачу полномочий и снова приступил к отправлению обязанностей главного инквизитора, кассировав все сделанное во время его удаления. Тем не менее он не замедлил передать полномочия по делам об апелляции дому Альфонсо Суаресу де Фуэнтельсасу, бывшему тогда епископом Хаэна и председателем совета Кастилии, который некогда разделял вместе с ним функции главного инквизитора. Он поручил Суаресу действовать в согласии с советом инквизиции, который ничего не делал в прошлое царствование.

VI. Фердинанд V воспринял управление королевством как отец королевы Хуаны, вдовы Филиппа I, которая помешалась. Прошло, однако, еще несколько времени, прежде чем этот государь начал управлять, потому что он был в Неаполе, когда узнал о смерти короля Испании. Между тем все жители Кордовы и многие члены совета Кастилии высказались против Десы и опубликовали, что он происходит из расы маранов (marranos), то есть от евреев.

VII. Маркиз де Приэго поднял население Кордовы, которое 6 октября 1506 года разбило тюрьмы святого трибунала и выпустило на свободу узников, количество коих было неисчислимо. Схватили прокурора, одного из двух секретарей и нескольких второстепенных служащих трибунала. Приэго велел бы арестовать и инквизитора Лусеро, если бы счастливая случайность не помогла ему вовремя скрыться на великолепном муле. Все-таки он внушил такой страх архиепископу Севильи, что тот, видя перед собой смерть, отказался от должности главного инквизитора и удалился с бесчисленными предосторожностями в свою епархию. Это решение привело к быстрому успокоению Кордовы. Но так как он не окончил процессов обвиняемых, я расскажу их продолжение, хотя оно относится к истории его преемника.

VIII. Когда регент королевства Испании прибыл из Неаполя, он назначил главным инквизитором кастильской короны дома Франсиско Хименеса де Сиснероса, архиепископа Толедо, а главным инквизитором Арагона дома Хуана Энгера, епископа Вика, доминиканца. Папа послал ему буллы 4 июня 1507 года, а на другой день его коллеге Хименесу, которого он в первый раз назвал кардиналом, потому что дал ему это звание на последнем заседании консистории 17 мая.

IX. Хименес де Сиснерос вступил в свою новую должность 1 октября, в момент, когда возмущение против святого трибунала стало почти всеобщим по причине события в Кордове, расследование коего принял на себя совет Кастилии. Те из его членов, которые стояли на стороне Филиппа I, питали ненависть против инквизиции, особенно дом Альфонсо Энрикес, епископ Осмы, внебрачный сын адмирала Кастильи; дом Хуан Родригес де Фонсека, бывший последовательно епископом Бадахоса, Кордовы и Паленсии, архиепископом Россано[647] в Неаполитанском королевстве и Бургоса и председателем совета Индий; дом Хуан де Мануэль, владетель Бельмонте, происходивший из королевского дома Кастильи, посол при папе; кроме того, многие гранды королевства. Это столь глубокое отвращение к инквизиции внушило Хименесу де Сиснеросу необходимость вести себя крайне благоразумно, чтобы не подать повода к общему созыву кортесов, где его лишили бы высокой должности регента королевства, которою он был облечен.

X. После всего сказанного мы не должны удивляться тому, что писал в своих латинских письмах (напечатанных вне Испании) Педро Мартир д'Англериа, член совета Индий, а также кавалер из Кордовы Гонсальво де Айора в письме от 16 июля 1507 года, адресованном Мигуэлю Пересу д'Альмасану, первому секретарю короля Фердинанда. «Что касается ведения дел инквизиции, решено было отделаться совершенно от архиепископа Севильи Лусеро и Хуана де ла Фуэнте, которые опозорили все эти провинции и агенты которых в большинстве случаев не признавали ни Бога, ни правосудия, убивая, воруя, оскорбляя девушек и женщин, к стыду и великому позору религии. Убытки и бедствия, причиненные дурными слугами инквизиции моей стране, так велики и многочисленны, что нельзя не быть удрученным всякому, кто бы он не был».[648]

XI. Кордовские события вынудили огромное количество лиц обратиться в Рим. Папа решил разобрать дело маркиза де Приэго, узников и собственников домов, которые Лусеро велел разрушить, как служившие помещением для синагог. Вследствие этого он выпустил бреве с поручением дому Франсиско де Майорке, епископу Тагасты[649] и коадъютору[650] архиепископа Толедо, расследовать все излишества, которые позволили себе Лусеро и другие должностные лица инквизиции Кордовы. В то же время папа отдельным бреве поручил дому Педро Суаресу Десе, избранному архиепископом Сан-Доминго[651] в Америке, разобрать процесс, начатый вследствие передачи полномочий главным инквизитором Севильи против тех, кто принимал участие в возмущении, вызвавшем побег узников святого трибунала, а также арест и заключение в тюрьму прокурора, секретаря и двух канцелярских служащих кордовской инквизиции. Однако, назначив 8 ноября 1507 года кардинала Сиснероса апелляционным судьей, папа уполномочил его перенести к нему все дела, начатые апостолическими комиссарами.

XII. Кардинал тотчас занялся кордовским делом, продолжение коего было поручено двум прелатам. Он отрешил от должности Лусеро и велел заключить его в Бургосе. Ту же меру он употребил относительно двух свидетелей, которые были сильно заподозрены в даче ложных показаний, потому что часть обвинений была так нелепа, что ей нельзя было верить на основании здравого смысла.

«Едва ли можно представить себе столь важное дело, — писал в 1508 году член совета Индий Педро Мартир д'Англериа, — как эта мнимая история о молодых девушках, которые никогда не покидали отцовского дома и которые, как уверяют, отправились из глубины Кастилии в город Кордову через большую часть Испании, чтобы поработать в синагогах над восстановлением еврейской религии. Какие основы просвещения и учености можно найти у робких девственниц, которые видели только внутренний уют семьи? Какую выгоду рассчитывали они найти, покидая свой дом для путешествия, лишенного всяких элементарных удобств и приятности? Я понимаю, что их обвиняют в магии, исходя из того, что они совершили свое путешествие на козлах, вместо лошадей, и в состоянии опьянения; но кто кроме Лусеро мог обратить внимание на эти показания, более достойные адской злобы, чем ребячьего легковерия? Кто другой, кроме него, дерзнул бы воспользоваться такими показаниями для осуждения кого-либо и покрытия позором всей Испании? Ведь совет занимается открытием источника зла; его члены читают все процессы и тщательно проверяют приговоры стольких людей, сожженных или подвергшихся епитимьям».[652]

XIII. Чтение процессов убедило кардинала Хименеса, что дело, произведшее столько шума и задевавшее столько знатных фамилий Испании, должно быть разобрано с большой сдержанностью и благоразумием, чтобы прилично закончиться. Поэтому он просил и получил от короля разрешение созвать хунту, названную им католической конгрегацией и составленную из двадцати двух самых уважаемых лиц. В нее входили: главный инквизитор (ее председатель); епископ Вика, главный инквизитор Арагона; епископ Сьюдад-Родриго;[653] епископы Калаоры и Барселоны; митрофорный аббат бенедиктинского монастыря в Вальядолиде; председатель совета Кастилии и восемь его членов; вице-канцлер и председатель апелляционного суда королевства Арагонского; два члена верховного совета инквизиции, два провинциальных инквизитора и один аудитор апелляционного суда в Вальядолиде.

XIV. Первое заседание их происходило в Бургосе, в день Вознесения 1508 года, а 9 июля они вынесли приговор, объявлявший свидетелей, давших показания в кордовском деле, по их низкому и презренному характеру недостойными никакого доверия. Принимая во внимание, что свидетели расходились в своих показаниях, показания были противоречивы, необычайны и справедливо вызывают подозрения в лживости, потому что содержат вещи невероятные, недостойные доверия, противоречащие здравому смыслу и, наконец, такие, что ни один разумный человек не осмелится никого осуждать на основании подобных свидетельств, католическая конгрегация постановила, что узники будут выпущены на свободу, их честь и память умерших будут реабилитированы, разрушенные дома выстроены вновь и будут вычеркнуты из реестров приговоры и отметки, направленные против заинтересованных лиц.

XV. Это решение католической хунты было провозглашено в Вальядолиде 1 августа того же года с большой пышностью и торжественностью, в присутствии короля, многих грандов Испании, большого количества прелатов королевства, председателя и всех членов апелляционного суда города и множества дворян и других жителей всех классов.[654] Спустя четыре дня после этого обнародования Педро Мартир писал из Вальядолида графу Тендилье, что был отдан приказ содержать в тесной тюрьме инквизитора Лусеро «за то, что он измучил столько тел, смутил столько душ и покрыл позором множество семейств. О, несчастная Испания, родина стольких великих людей, ныне незаслуженно опозоренная и преданная бесчестью!.. Как голова этого нового Терсита[655] (Мрачного) может одна искупить преступления, составившие несчастие стольких Гекторов?[656] Наконец, опубликование незаслуженного осуждения жертв неправедного судьи, может быть принесет какое-либо утешение и облегчение душам пострадавших!».[657] Лусеро был затем выслан в свою епархию в Альмерию, и это явилось немалым скандалом во всем этом.

XVI. В более просвещенный век кордовского происшествия было бы достаточно для упразднения трибунала, устав которого допускает столь частое впадение в такое варварство вследствие злоупотребления тайною судопроизводства. Публичность открыла бы предохранительное средство против тирании и деспотизма в законной апелляции против злоупотребления; такую публичность следовало бы установить с самого начала, раз уже осмеливались организовать этот позорный трибунал.

Статья пятая ПОВЕДЕНИЕ ВЕЛИКОГО ГЛАВНОГО ИНКВИЗИТОРА ХИМЕНЕСАДЕ СИСНЕРОСА

I. Кардинал Хименес де Сиснерос, третий главный инквизитор Испании, был талантлив, учен и справедлив. Он доказал это в кордовском деле своим покровительством Лебрихе и многим другим ученым, а также при некоторых других случаях. Рожденный для великих предприятий, он получил от природы ту степень честолюбия, без которой великие люди были бы, может быть, неизвестны на земле. Этот душевный импульс призвал его стать во главе учреждения, коего он был врагом. Я отмечу здесь ошибку, в которую впали многие писатели, обвиняя Хименеса в принятии большого участия в создании трибунала, между тем как доказано, что он вступил в соглашение с кардиналом Мендосой и с Талаверой, архиепископом Гранады, чтобы помешать его учреждению. Будучи избран главою учреждения, которое приказывало и которому повиновались больше, чем многим государям, Хименес в силу обстоятельств должен был в некотором роде поддерживать и защищать это учреждение. Он должен был противиться всякому нововведению в судопроизводстве, хотя кордовское происшествие и показало ему неудобства пагубной тайны инквизиции и злоупотребление, которое делали из этой тайны в потемках провинциальных трибуналов.

II. Я не могу вполне извинить кардинала Хименеса, даже предполагая, что он был автором (как я думаю) драгоценного труда, сохранявшегося в рукописи в королевской научной библиотеке св. Исидора в Мадриде. Я дал о нем заметку и копию его двенадцатой книги во втором томе моей Летописи испанской инквизиции. Это сочинение анонимно и посвящено принцу Астурийскому, Карлу австрийскому, который был потом испанским королем и германским императором. Это сочинение озаглавлено: О правлении государей. Оно имеет целью наставление принца, увещевая его подражать тому, что, по его словам, он видел в царстве Истины, управление коего он описывает, а также поведению короля, которого Хименес называет Пруденцианом. Текст книги показывает, что речь идет об Испанском королевстве и что под покровом истории автор хотел изложить пагубные последствия некоторых мероприятий и обычаев, существовавших там, которые поведение мнимого Пруденциана должно было упразднить. Двенадцатая книга, содержащая главы с 271 до 292 включительно, целиком посвящена рассказу о том, как поступает Пруденциан в царстве Истины для уврачевания зол, причиненных инквизицией.

III. Он говорит, что этот государь, узнав, что среди инквизиторов имеется несколько добросовестных людей, велел им явиться и приказал рассказать, ничего не утаивая, все, что происходит в королевстве. Он изложил известные всем несправедливость и неудобства некоторых законов и высказал изумление, что, вопреки своей честности и любви к правде, они не имеют об этом никакого понятия или, зная все, не противятся этим безобразиям. Они ответили, что все, что передали королю, действительно верно; они осознают необходимость противиться злу, но не осмеливаются ничего предложить из страха преследования со стороны других инквизиторов. Пруденциан созвал тогда общее собрание, состоявшее из главного инквизитора, членов совета, ординарных инквизиторов и других справедливых и известных с хорошей стороны людей. На нескольких заседаниях король рассказал собранию о беспорядках, порождаемых законами учреждения, и предложил новые, чтобы помирить честь семейств, разумную свободу и подавление клеветы с чистотою католической религии в королевстве. Предложения государя подали повод к большим спорам; наконец большинство голосующих признало справедливость и необходимость реформы, которую хотел ввести король. Было решено привести ее в исполнение. С этого момента царство Истины управлялось согласно желанию народа, и никто более не мог жаловаться ни на клевету, ни на насилие.

IV. Я не стану останавливаться на подробном пересказе бедствий, описанных в аллегорическом романе Хименеса, являющихся последствием инквизиционного способа судопроизводства, потому что читатель легко заметит, что они не должны отличаться от тех, которые я изложил в этой Истории. Что касается средств преобразования, то прежде всего были названы уничтожение тайны, публичность судопроизводства, течение его в согласии с законами королевства и запрещение инквизиторам вмешиваться в дела, не касающиеся ереси, расследование коих принадлежит судам, разбиравшим их до учреждения инквизиции. Может быть, кардинал Хименес поручил какому-нибудь ученому из числа тех, кому он покровительствовал, составить этот труд и послать его в Германию, чтобы его чтение могло расположить к реформе трибунала внука и наследника государя, который был основателем инквизиции.

V. Действительно, Карл обещал реформу инквизиционных трибуналов кортесам, которые просили его об этом, как мы это увидим дальше; но достоверно, что Хименес оставил свою систему либо потому, что наслаждение властью стало для него неотразимо привлекательным, либо потому, что общение и беседы с инквизиторами изменили его настроение. Поэтому в самые критические моменты он воспротивился с привычным ему упорством реформе, которую хотели ввести, и употребил даже подкуп, чтобы ее провалить. Это я докажу еще до окончания этой главы. Поэтому труд Хименеса остался ненапечатанным — такую силу имеют страсти над людьми, которых безумное преклонение украшает именем великих.

VI. Разделение королевств Кастилия и Арагон, происшедшее в это время, и мысль, что более не нужно иметь столько трибуналов инквизиции, сколько есть епархий, привели к тому, что Хименес распределил их по провинциям. Он учредил инквизицию в Севилье, Кордове, Хаэне, Толедо, Эстремадуре, Мурсии, Вальядолиде и Калаоре. Он определил для каждого трибунала территорию, на которую должна простираться его юрисдикция. В то же время он отправил инквизиторов на Канарские острова, чтобы учредить там святой трибунал. В 1513 году инквизиция была введена в Куэнсе, в 1524 году в Гранаде; при Филиппе II в городе Сант-Яго, в Галисии; при Филиппе IV[658] в Мадриде. Хименес в 1516 году счел также нужным учредить инквизицию в Оране,[659] вскоре он применил ту же меру к Америке. Эта страна была известна под именем Твердой Земли (Tierra firma); она и получила этот первый подарок от Хименеса, который снабдил полномочиями главного инквизитора дома Хуана де Кеведо, епископа Кубы,[660] чтобы он назначил инквизиторов во все епархии материка. Со временем учредили провинциальные инквизиции в Мексике,[661] Лиме[662] и Картахене Американской.

VII. Главный инквизитор Арагона принял систему Хименеса и установил инквизиторов в Сарагосе, Барселоне, Валенсии, Майорке, Сардинии и Сицилии, а потом в Памплоне, со времени завоевании Наварры. В 1515 году это королевство было соединено с Кастилией кортесами, бывшими в Бургосе, и его трибунал был подчинен главному инквизитору Кастилии, который вскоре упразднил его и соединил его территорию с территорией калаорской инквизиции, позже перенесенной в Логроньо.

VIII. Кордовские происшествия дали почувствовать Хименесу необходимость весьма тщательным образом рассмотреть поведение инквизиторов и других служащих святого трибунала; некоторых он отрешил от должности. Назначенные его предшественниками оспаривали его власть; он запросил папу, и папа утвердил Хименеса в правах особым бреве от 28 июля 1509 года.

IX. Хименес узнал, что скандальные беспорядки были учинены в толедской инквизиции помощником тюремного смотрителя и несколькими женщинами, содержавшимися в тюрьме. Это побудило его, по совещании с советом, издать декрет, которым определялась смертная казнь для всех служащих инквизиции, повинных в подобных преступлениях. Были случаи, которые вызвали применение этого закона; но он не дал надлежащих результатов. Может быть, проступки были бы менее обычны при менее суровом наказании.

X. Хименес был уведомлен, что провинциальные инквизиторы заменяли епитимьи и даже освобождали от них, как и от ношения санбенито. Он вооружился против вольности этого рода и осудил их, в согласии с советом, 2 декабря 1513 года, объявив, что один главный инквизитор имеет право дозволять подобные льготы. В разные времена этот декрет был отменяем и возобновляем. Ставши по смерти Фердинанда в 1516 году регентом-правителем королевства, Хименес отрешил от должности члена совета инквизиции Ортуньо Ибаньеса д'Агирре (который был одновременно членом совета Кастилии) за то, что он никогда не был на его стороне и был назначен на эту должность вопреки ему. В самом деле, Хименес представлял Фердинанду, что Агирре, будучи мирянином, не может быть членом совета инквизиции, но 11 февраля 1509 года государь ответил ему, что не одобряет мотива его оппозиции, потому что совет получил юрисдикцию от короля, как и совет Кастилии, членом коего был Агирре, в силу избрания его на этот пост им, Фердинандом, и покойной королевой Изабеллой. По этому решительному доводу Карл V восстановил Агирре в должности члена совета инквизиции.

XI. Хименес отрешил также от должности секретаря совета Антонио Руиса де Кальсена, который занимал ее с 1502 года, после того как был секретарем короля Фердинанда и сохранил все почести этой должности. Итак, Хименес показал себя доступным для страстей, всегда пагубных в лицах, имеющих в руках власть.

XII. 10 июля 1514 года Хименес велел заменить на санбенито андреевскими крестами обыкновенные под предлогом, что способ ношения их осужденными позорит этот знак нашего искупления.

XIII. В течение одиннадцати лет своего управления (которое окончилось с его смертью 8 ноября 1517 года) Хименес допустил осуждение пятидесяти двух тысяч восьмисот пятидесяти пяти человек, из которых три тысячи пятьсот шестьдесят четыре были сожжены живьем, тысяча двести тридцать два фигурально и сорок восемь тысяч пятьдесят девять человек подверглись разным епитимьям. Таким образом среднее число осужденных в каждом году составляет триста двадцать четыре человека первого разряда, сто двенадцать — второго и четыре тысячи триста шестьдесят девять — третьего, по расчету, установленному для фактов, имевших место в 1490 и последующих годах до 1524 года. Этот подсчет можно найти в восьмой главе моей Истории и в севильской надписи.

XIV. Несмотря на ужасающее число казней, надо сознаться, что Хименес принял меры к ослаблению деятельности инквизиции. Самой важной было назначение для новохристиан отдельной церкви в городах, где было много приходов, и обязательство приходского священника удвоить усердие для их наставления и более частого посещения их домов.[663]

Статья шестая ПРОЦЕСС ОДНОЙ СВЯТОШИ И НЕКОТОРЫХ ДРУГИХ ЛИЦ

I. Среди множества процессов, разбиравшихся в правление Хименеса, некоторые заслуживают отдельного упоминания. В 1511 году наделал много шума процесс одной женщины, известной под именем Святоши (Beata). Отец ее был хлебопашцем в Пьедраите, в епархии Авилы. Воспитанная в Саламанке, она с таким жаром предалась подвигам молитвы и покаяния, что ее разум, ослабленный лишениями, помутился, и она стала галлюцинировать. Ей представлялось, что она постоянно видит Иисуса Христа и Святую Деву, и она разговаривала с ними при всех, как будто бы они были налицо. Она носила платье святоши или монахини третьего ордена св. Доминика и называла себя супругой Иисуса Христа.[664] Будучи убеждена, что Святая Дева сопровождает ее повсюду, она останавливалась во всех дверях, в которые ей надо было входить, выпрямлялась, как бы давая пройти тому, кто шел рядом с ней, и уверяла, что Богоматерь заставляет ее идти впереди в качестве супруги Бога, ее сына. Она со смирением отказывалась от этой чести, громко говоря во всеуслышание: «О Дева, если бы ты не родила Христа, я не могла бы быть его супругою. Матери моего супруга подобает идти впереди меня». Она постоянно была в экстатическом состоянии. Ее руки и лицо утрачивали свой естественный цвет, а напряженность ее членов и нервов была так велика, что казалось, ее пальцы не имели суставов и тело не способно ни к какому движению. Народ верил, что она творит чудеса. Король, узнав обо всем, вызвал ее в Мадрид. Он и главный инквизитор говорили с нею. Богословы всех орденов были запрошены, но оказались несогласны во мнениях. Одни считали ее святою, исполненною духа Божия и любви к Богу; другие говорили, что она находится в «прелести» (самообмане) и одержима фанатизмом. Никто не обвинял ее ни в лицемерии, ни во лжи. Обратились в Рим, чтобы узнать, как поступить с нею, и папа приказал своему нунцию и епископам Вика и Бургоса открыть истину и прекратить скандал в его источнике, если будет доказано, что в состоянии этой девицы нет никакого участия Святого Духа. Король и главный инквизитор составили хорошее мнение о Святоше и считали ее вдохновленной. Папские комиссары не нашли ничего, в чем можно было упрекнуть ее поведение и речи; они сочли нужным выждать, пока само провидение покажет, одушевляет ли ее дух Бога или дьявола. Инквизиторы предприняли процесс, исследуя, нет ли налицо элементов, дающих повод к подозрению и обвинению в ереси иллюминатов.[665] Так как король и главный инквизитор Кастилии, по-видимому, ей покровительствовали, то она благополучно вышла из испытания, а ее состояние продолжало быть загадкой. Множество людей приписывало его бессилию ее воображения, между прочим, и член совета Индий Педро Мартир д'Англериа.[666] Этот счастливый конец дела (имевшего своей причиной обман или безумие) составляет исключительный контраст с сожжением, которому подверглись многие тысячи людей за отказ работать по субботам или за подобные незначительные поступки, которые были сочтены за улику того, что они впали в иудаизм.

II. В 1517 году инквизиторы Куэнсы затеяли процесс против памяти, доброго имени и имущества Хуана Энрикеса де Медины по обвинению в ереси, хотя перед смертью этот испанец принял напутствие и соборование. Объявив его еретиком, нераскаянным лжехристианином, они осудили его память и доброе имя, велели вырыть останки, чтобы сжечь их без санбенито, и конфисковать имущество. Наследники апеллировали к главному инквизитору, который назначил уполномоченных судей. Но инквизиторы отказались сообщить документы процесса и имена свидетелей, и это заставило наследников обратиться к папе. Тот поручил 8 февраля 1517 года настоятелю монастыря ордена милосердия в Святом источнике (Fuente Santa) и двум каноникам кафедрального собора Куэнсы сообщить наследникам документы процесса, если они поручатся, что не сделают никакого зла свидетелям. Уполномоченные отказались принять поручение папы. Лев X настоял в своем бреве от 19 мая и пригрозил им отлучением как виновным в непослушании, если они не выскажутся по этому делу как справедливые судьи. Напуганные комиссары не ставили более никаких затруднений; расследовав улики, они оправдали память обвиняемого. Если такая католическая кончина, как кончина Хуана Энрикеса де Медины, не могла помешать преследованию его памяти, какое иное доказательство католичности можно привести, которое было бы более убедительным?

III. Однако мы находим еще более скандальную историю; она произошла с Хуаном де Коваррувиасом, уроженцем Бургоса. После его смерти против него начался процесс, и Хуан был оправдан. Но несколько времени спустя судьи переменились, и прокурор имел жестокость представить новый обвинительный акт против него, злоупотребляя тем, что оправдательные приговоры инквизиции не имели силы окончательного и вечного приговора. Заинтересованные стороны апеллировали к Льву X. Возмущенный таким скандальным преследованием и взволнованный тем, что так обращались с человеком, который в детстве был его товарищем по учению, Лев X поручил епископу Бургоса дому Паскале, своему другу, поговорить об этом от его имени, как следует, с кардиналом Хименесом. Не удовлетворяясь этой мерой, 15 февраля 1517 года Лев X сам написал главному инквизитору и рекомендовал вести себя рассудительно в столь странном предприятии и прилично закончить процесс, уже оставленный много лет назад и так некстати возобновленный. Так как эта мера не оказалась достаточной, папа вытребовал дело в Рим. Хименес протестовал перед главою Церкви, но бесполезно; Карл V отправил протест через своего посла. Большие споры возникли между двумя дворами по этому вопросу и по некоторым другим, которые скоро представились. Наконец папа прекратил споры своим бреве от 20 января 1521 года, адресованным новому главному инквизитору кардиналу Адриану,[667] поручая закончить совместно с апостолическим нунцием эту скандальную борьбу безапелляционным окончательным приговором.

IV. Способ, которым закончился спор, побудил генерала ордена августинцев обратиться к папе с требованием по отношению к некоторым монахам его ордена, которые были обесславлены как повинные в ереси, ввиду того, что имели несчастье считаться потомками евреев или магометан, невзирая на то, что сами были хорошего поведения. Августинский генерал указывал папе, что вследствие этой диффамации инквизиторы привлекли их к суду, вопреки всякой справедливости, потому что непосредственные монастырские начальники старательно наблюдали за хранилищем веры и не допустили бы, чтобы чистота учения была искажена в уроках, которые они давали своим ученикам. Лев X издал 13 мая 1517 года бреве, которым приказал инквизиторам, под страхом верховного отлучения, передать без оттяжки генеральному викарию августинского ордена документы всех процессов, начатых против монахов и монахинь этого ордена. В то же время папа поручил архиепископам и епископам Испании поддерживать всей своей властью обвиняемых против всякого посягательства инквизиторов.

V. Это чрезвычайное покровительство послужило к тому, что впоследствии другие монашеские ордена стали ходатайствовать о той же милости перед святым престолом, утверждая, что они достойны ее не только по причине прочности и значительности своего учения, по твердости в вере и по усердию к чистоте католической религии, но и по своей преданности святому престолу и по оказанным ему услугам. Некоторые получили просимое; но даже это обстоятельство было фатально для всех, потому что инквизиция воспользовалась этим, чтобы провести упразднение всех привилегий.

Статья седьмая ПРЕДЛОЖЕНИЕ, СДЕЛАННОЕ КОРОЛЮ, ДОБИТЬСЯ ПУБЛИЧНОСТИ РАЗБИРАТЕЛЬСТВ

I. Среди новохристиан распространился слух, будто Фердинанд готовится начать войну со своим племянником, королем Наварры.[668] Они предложили Фердинанду в 1512 году шестьсот тысяч золотых дукатов на издержки этого предприятия с условием, чтобы новый государственный закон установил публичность для всех процессов инквизиции. Король готов был вступить в переговоры с новохристианами, когда уведомленный об этом Хименес предоставил в его распоряжение большую сумму денег. Король принял ее, хотя она была значительно меньше первой, и отбросил всякий проект реформы. Хименес, отсылая деньги Фердинанду, указал, что в случае проведения изменения, о котором хлопочут новохристиане, не будет больше никого, кто захотел бы быть доносчиком или свидетелем, и это обстоятельство не преминет подвергнуть опасности интересы религии.[669]

II. По смерти Фердинанда, когда его преемник Карл V был еще во Фландрии,[670] то есть в 1517 году, новохристиане опять предложили на тех же условиях восемьсот тысяч золотых экю на расходы по путешествию, которое Карл собирался предпринять в Испанию. Гильом де Круа, владетель Шевра, герцог д'Ариско, любимый гувернер юного монарха, убедил его запросить коллегии, университеты и ученых людей Испании и Фландрии по поводу предложения о реформе инквизиционного судопроизводства. Все ответили, что сообщение имен и полных показаний свидетелей во время процесса сообразно с естественным, божеским и человеческим правом. Кардинал-инквизитор, узнав об этих ответах, послал к королю депутатов и писал ему с целью опровергнуть план реформы инквизиции. Он напомнил королю, что подобная попытка не имела успеха у его деда, но оставил короля в неведении относительно самого важного обстоятельства, то есть что он сам содействовал отклонению предложения новохристиан, посулив его деду денежную сумму. Он приписывал мудрости Фердинанда и его убеждению в необходимости отказа то, что в действительности было делом ловкой политики самого Хименеса. Он ссылался на некоторые примеры личной мести, истину которых ничто не гарантировало; и эти ссылки, вероятно, были бы признаны ложными, если бы можно было серьезно их разобрать. Карл V оставил дело реформы инквизиции не решенным до своего приезда в Испанию,[671] где закончил его по смерти Хименеса способом, сообразным с общим желанием, на собрании кортесов в Вальядолиде в 1518 году. Скоро мы увидим доводы, которые помешали действию этой резолюции.

III. Особенное расположение, которым Фердинанд жаловал инквизицию, не помешало ему поддерживать права короны. 31 августа 1509 года он опубликовал закон, запрещавший, под страхом смерти, кому бы то ни было представлять инквизиторам и другим служащим святого трибунала буллу или другой документ в этом роде, полученный от папы или от его легатов и способный нанести прямой или косвенный ущерб правам трибунала, не предъявив его раньше королю, чтобы совет зрело рассмотрел, не является ли такой документ чем-то случайным, неожиданным.

IV. Это, по моему мнению, первый пример употребления короною своей прерогативы в отношении приостановки и рассмотрения булл через применение принципа королевской разрешительной надписи: исполнить (regium exequatur). По этому вопросу Сальгадо написал целый трактат, вызвавший большой шум в Риме, как будто то, что основано на естественном праве, нуждается еще в доказательствах. Наказание, определенное для тех, кто не исполнил бы этого закона, было несправедливо и несоизмеримо с преступлением, но продиктовавший его принцип должен бы всегда составлять часть политики государей. Он прекратил бы узурпации римской курии. Последняя не приобрела бы такого влияния на предметы чисто церковной дисциплины. Это право испанской короны на папские решения было недавно восстановлено законом Карла III. Однако достоверно, вопреки жалобам римской курии, что вышеупомянутый закон не определил тесных границ, которых требовало общественное благо, и часто он оказывался бессильным против папских посягательств, бреве и решений.

V. В том же году Фердинанд сумел снова использовать достойным государя способом права короны, решив стать владыкой крепости Орана в Африке. Хименес хотел ввязаться в это предприятие и принять в нем личное участие; но король велел ему доверить свои полномочия главного инквизитора дому Антонио де Рохасу, архиепископу Гранады. Кардинал повиновался, и дело осталось в этом положении до его возвращения из экспедиции.

VI. Пример Фердинанда V и пример Филиппа I относительно Десы в 1506 году ясно доказывают, что в Испании знали, какое косвенное право принадлежало гражданской власти в духовных делах. Хотя государи не имеют никакой церковной власти, которой могли бы пользоваться, они, однако, как светские владыки могут приказывать епископам, чтобы они употребляли церковную власть, доверенную им, согласно обстоятельствам и надлежащим образом. Это право может принадлежать только тому, кто держит в руках пружины политической машины и видит ее нужды и средства, как облеченный верховной светской властью наблюдающий за всем в государстве. Эту основную истину я, полагаю, достаточно доказал на основании однообразного поведения испанской Церкви в течение первых одиннадцати веков в труде, напечатанном в Мадриде в 1810 году под заглавием Рассуждение о власти испанских королей относительно распределения епархий.

VII. Фердинанд назначил на пост епископа Тортосы главного инквизитора королевства Арагон дома Хуана Энгера, который был епископом Лериды и раньше занимал кафедру Вика. Этот прелат умер до вступления в должность в своей новой епархии, и король в 1513 году назначил его преемником дома Луиса Меркадера, картезианца,[672] который заместил его также в звании главного инквизитора Арагона и Наварры. Папа послал ему буллы 15 июля с особенной оговоркой, которая давала ему равного по власти коллегу в лице брата Педро Хуана де Пабло; но доказано, что он не исполнял этих обязанностей. Меркадер умер 1 июня 1516 года, когда управление было в руках Карла Австрийского, внука Фердинанда, умершего 23 января этого года и не оставившего детей от своего второго брака. Этот государь пребывал во Фландрии; но он послал в Испанию нескольких человек, пользовавшихся его доверием, между прочим своего гувернера, маркиза д'Ариско, и Адриана де Флоренсио, уроженца Утрехта,[673] который был деканом Лувена и одним из любимцев Карла. Так как два государства, Кастилия и Арагон, составляли теперь одно, то казалось вполне естественным, чтобы был и один главный инквизитор для всей монархии, особенно когда занимавший эту должность был кардиналом римской Церкви и в то же время правителем королевства. Но Хименес обладал слишком большой претенциозностью, чтобы покоряться общим правилам и не воспользоваться представившимся ему случаем овладеть душою фаворита Карла, то есть фактически самим государем. Поэтому вместо просьбы об объединении в руках Адриана функций правителя королевства и главного инквизитора Хименес сделал королю представление о том, что ему кажется более приличным дать декану Лувена епархию Тортосы и должность главного инквизитора короны Арагона, а его звание иностранца легко устранить путем выдачи документа о натурализации.[674] Все это было исполнено согласно предложению Хименеса; в Рим отправили сообщение об этом двойном назначении. Папа послал буллы на епископство Тортосы, а 14 ноября того же года другие на должность главного инквизитора Арагона и Наварры. Адриан вступил в должность на Майорке 7 февраля 1517 года в присутствии секретаря инквизиции Хуана Гарсии, который сопровождал двор. Это назначение должно было привести к месту, занимаемому Хименесом, который умер 6 ноября 1517 года. Оно было поручено Адриану королем Карлом, и он получил буллы из Рима 4 марта 1518 года, когда был уже кардиналом. Адриан сохранил за собою должность главного инквизитора не только до 9 января 1522 года, когда он был избран папою, но до 10 сентября 1523 года, когда он подписал буллы своего преемника дома Альфонсо Манрике де Лары, архиепископа Севильи.

Статья восьмая ПРОТЕСТ НАЦИОНАЛЬНОГО СОБРАНИЯ КОРТЕСОВ АРАГОНА ПРОТИВ СУДОПРОИЗВОДСТВА СВЯТОГО ТРИБУНАЛА

I. Пока арагонская инквизиция оставалась отделенной от кастильской, ей приходилось терпеть сильные нападки, и временами казалось, что возможно ее упразднение, или, по крайней мере, она должна будет подвергнуться реформе, которая поставит ее в такое положение, когда у нее будет отнята возможность дальше возбуждать в народе ужас. Когда король Фердинанд собрал кортесы королевства в Монсоне, в епархии Лериды, в 1510 году, депутаты городов и местечек громко жаловались на злоупотребления со стороны инквизиторов властью не только в делах веры, но и относительно разных вопросов, посторонних догмату, каковы ростовщичество, богохульство, содомия, двоеженство, некромантия и другие дела, которые им неподсудны. Они жаловались также на то, что инквизиторы вмешивались в упорядочение дела обложения, умножали число льгот, дарованных им и их чиновникам, так что скандальным образом уменьшался сбор налогов через сокращения, производимые в списках плательщиков, что крайне увеличивало тяжесть платежей, падающих на тех, кому приходится выплачивать обложение. Власть, которую инквизиторы себе присвоили, сделала их настолько заносчивыми и дерзкими, что они сами превращали себя в судей в сомнительных случаях и, когда хотели отвести их компетенцию, угрожали отлучением от Церкви и всячески везде теснили магистратов, которые опасались, что будут ими подведены под публичное покаяние на более или менее торжественных аутодафе. Это несчастие произошло со многими людьми, среди которых можно назвать вице-королей и генерал-губернаторов Барселоны, Валенсии, Майорки, Сардинии и Сицилии, с детьми и братьями грандов Испании и даже с некоторыми особами высокого ранга. Вследствие этого кортесы просили Его Величество соизволить обеспечить сохранение особых обычаев и исполнение законов и статутов короны Арагона и деклараций кортесов, которые король дал присягу уважать; обязать должностных лиц святого трибунала ограничиться расследованием дел, имеющих предметом вопросы веры, и судить их по нормам уголовного права, сохраняя публичность уголовного судопроизводства согласно законам и обычаям королевства.

II. Кортесы присовокупили, что этой меры будет достаточно для предотвращения массы бедствий и разорения множества семейств, так как причиной несчастий являются пагубная тайна и клевета, находящаяся под ее покровом. Система эта тем более заслуживает народного проклятия, что, хотя честь и доброе имя осужденных вопиют о реабилитации и их родственники настоятельно требуют ее, редко все-таки удается спасти честь осужденных и дать справедливости восторжествовать. Но даже тогда, когда реабилитация дается, она происходит с такой задержкой, что никогда не позволяет целиком загладить зло. Само промедление вытекает из процедуры инквизиционных трибуналов.

III. Это выступление кортесов дало понять королю настроение умов. Однако он избежал прямого ответа, говоря, что нельзя ничего решать в таком важном деле, не получив точного и углубленного познания фактов; он поручает кортесам собрать все факты, которые дошли до их сведения, и представить ему на следующем же собрании. Это собрание произошло в том же городе в 1512 году. Принятые на нем резолюции образуют договор между государем и народом; они содержат двадцать пять статей, почти целиком направленных к сужению юрисдикции инквизиторов и к прекращению изъятий от податей и налогов, которыми они так злоупотребляли.

IV. В договоре было сказано, что инквизиторы более не могут вмешиваться в процессы по обвинению в двоеженстве и ростовщичестве, если только виновные не впали в ересь, утверждая, что эти преступления не являются грехом, ни в процессы светских судов против богохульников, если богохульства не содержат ереси. Одновременно инквизиторам запрещалось вести процессы по делам веры без участия епархиального епископа, а главному инквизитору произносить приговор по апелляциям без согласия членов совета инквизиции; в противном случае исполнение произнесенного им приговора должно быть отложено. Также было узаконено, что трибуналу следует сообразоваться с постановлением буллы Иоанна XXII[675] «На гадания того» («Super specula illius»), если он должен высказаться по какому-либо делу о некромантии. Кортесы не приняли никакой резолюции относительно публичности инквизиционного судопроизводства и почти ничего относительно конфискаций. Впрочем, было условлено, что продажные сделки, обмены и приданое, условленные или назначенные тем, кто пользовался репутацией хорошего католика, имели полную и совершенную силу, даже если бы было объявлено впоследствии по приговору, что договаривающийся был уже еретиком, когда вступал в сделку, только бы ересь его была скрытою.

V. Король вскоре пожалел, что связал себя словом по отношению к кортесам. При содействии инквизиторов он хлопотал и получил от папы 30 апреля 1513 года освобождение от присяги, данной кортесам в исполнении статей конвенции. Одна из оговорок этого освобождения специально гласила, что трибуналы инквизиции вступают во все права, которыми пользовались раньше. Это поведение короля навело ужас на все королевство. Народ всюду восстал, и государь принужден был отвергнуть вышеупомянутое бреве и просить папу утвердить распоряжения кортесов, причем папа должен был угрожать церковными наказаниями всем ослушникам этого папского повеления. Папа признал необходимость разрешить то, о чем его просили, и исполнил это буллой от 12 мая 1515 года. Только боязнь общего мятежа была способна принудить короля к этой мере, столь же позорной, сколь и чрезвычайной. Он был расположен действовать иначе, хотя ему и говорили, что инквизиторы лишь с явным нарушением закона могут вмешиваться в процессы по обвинению в содомии, потому что они карают виновных смертной казнью, хотя они и не повинны в ереси; но инквизиторы превращают это преступление в грех и присваивают себе право судить его. Король думал, однако, исправить свою политику, вводя в силу папское бреве от 28 января 1515 года, объявлявшее, что инквизиторы не подпадают под обвинение в каноническом беззаконии, присуждая к релаксации виновников этого проступка или всякого другого, постороннего ереси. Какую сообразность можно найти между подобным учением и учением, объявляющим виновным в беззаконии за отсутствие кротости священника, который даже в случае справедливой и сдержанной самозащиты законно убивает своего обидчика?

Глава XI ПОПЫТКА РЕФОРМЫ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА, СДЕЛАННАЯ КОРТЕСАМИ КАСТИЛИИ И АРАГОНА. О ВАЖНЕЙШИХ СОБЫТИЯХ, ПРОИСШЕДШИХ ПРИ КАРДИНАЛЕ АДРИАНЕ, ЧЕТВЕРТОМ ГЛАВНОМ ИНКВИЗИТОРЕ

Статья первая ТРЕБОВАНИЕ РЕФОРМЫ КАСТИЛИЕЙ

I. Никогда испанская инквизиция столько не рисковала быть упраздненной, как при главном инквизиторе Адриане, кардинале, епископе Тортосы, в первые годы царствования Карла V.

II. Когда этот юный монарх прибыл в Испанию, он склонялся упразднить инквизицию и был убежден, что, по крайней мере, следовало организовать ее судопроизводство, согласно нормам естественного права и по образцу всех остальных судов. Его наставник Гильом де Круа, герцог де Сора, маркиз д'Ариско, владетель Шевра (под этим именем он более известен), его великий канцлер Хуан Сельвахио и другие ученые юрисконсульты, пользовавшиеся его доверием, внушили ему это решение, получившее новую силу благодаря мнению нескольких коллегий и университетов Испании и Фландрии, с которыми молодой государь советовался.

III. В феврале 1518 года в Вальядолиде состоялось общее собрание кортесов королевства Кастилия, на котором представители нации заявили государю: «Мы умоляем Ваше Высочество[676] повелеть трибуналу святой инквизиции вести себя таким образом, чтобы соблюдалась справедливость; чтобы дурные люди наказывались, а невинные, охранялись от всякой несправедливости, сообразно святым канонам и нормам уголовного права, установленным для этой цели; чтобы избираемые судьи происходили из благородной расы, были людьми совестливыми, с хорошей репутацией и в возрасте, требуемом законами, и верными своему долгу, и чтобы епархиальным епископам было разрешено разделять их обязанности в пределах предоставленных им прав».[677]

IV. Кортесы не ограничились этими средствами. Они послали канцлеру Сельвахио десять тысяч золотых дукатов и обязались подарить такую же сумму, когда просимый декрет будет приведен в исполнение.[678] Король ответил, что будет наблюдать за точным соблюдением справедливости и примет нужные меры для уврачевания зла, на которое жаловались кортесы. Вследствие этого король обязал кортесы расследовать подробно все происшедшие злоупотребления и наметить средства, которые, по мнению кортесов, более всего годны для их прекращения.

V. Когда вальядолидское собрание закончило свои труды, Карл созвал собрание кортесов Арагона в Сарагосе, куда он отправился в сопровождении канцлера Сельвахио. Тот заготовил проект королевского указа, который должен был быть опубликован по просьбе кортесов королевства Кастилия. Он состоял из тридцати девяти статей. В них были урегулированы организация святого трибунала, возраст, качества, жалованье судей и второстепенных служащих и формы судопроизводства.

VI. Результат нового кодекса был таков:

1. Более не будет происходить ни одного судебного преследования в порядке службы, и свидетелям, приглашенным для дачи показаний по делу, не будут предлагаться общие вопросы для получения ответов насчет других лиц.

2. Каждый доносчик будет подвергнут критическому рассмотрению по правилам, установленным в указе, чтобы узнать мотив доноса и понять, как следует поступить с доносом.

3. Приказ о заключении в тюрьму может быть дан лишь при участии епархиального епископа и юрисконсультов, и только после того, как последние сами подвергнут новому допросу каждого свидетеля.

4. Тюрьмы будут доступны для посетителей, чисты и удобны, одним словом, они будут домами предварительного заключения, а не застенками, как места, предназначенные для наказания преступников.

5. Узники будут иметь возможность свидания со своими родственниками, друзьями, защитниками и всеми интересующимися их участью.

6. Узники могут избрать себе адвоката и доверенного попечителя.

7. Обвинение будет им сообщаться быстро, с обозначением времени и места, когда свидетели дали свое показание относительно совершения узниками преступления, для того чтобы арестованные имели ясное представление о своем деле.

8. Если обвиняемые потребуют копию осведомления с именами свидетелей, она будет выдана им, как и допрос прокурора.

9. Когда улики и все показания будут получены, их сообщат обвиняемым в полном виде, без всякого изъятия, ввиду того, что в настоящее время нет лиц достаточно могущественных, которые могли бы внушать страх свидетелям, кроме случаев, когда к суду будут привлечены герцог, маркиз, граф, епископ или лицо, облеченное каким-либо другим церковным саном.

10. В указанных в предыдущей статье случаях, когда понадобится скрыть от обвиняемых имена свидетелей, будет составлен особый акт, в котором судья заявит под присягою, что он в душе и перед Богом считает это средство необходимым для устранения смертельной опасности, которая угрожает свидетелям, что, однако, не должно повлечь за собою ущерба для права обвиняемого апеллировать против этой меры.

11. Если будет сочтено необходимым употребить пытку, она будет применена умеренно, не прибегая ни к одному из жестоких изобретений, какими пользовались до сих пор.

12. Она будет применяться только один раз в том, что лично касается обвиняемого; никогда она не будет употребляться для получения от него сообщений о других лицах, привлеченных к суду, причем пытка допускается только в тех случаях и относительно тех лиц, о которых упомянуто в законе.

13. Окончательные приговоры и даже частные определения суда подлежат праву апелляции в том, что касается их двойного действия.

14. Когда приступят к предварительному судебному разбирательству, стороны и их защитники могут присутствовать при пересмотре процесса и требовать, чтобы он был зачитан в их присутствии.

15. Если улика преступления окажется неустановленной, узники будут освобождены и не будут подвергнуты наказанию как заподозренные.

16. Если обвиняемый потребует своего оправдания присягой, ему предоставят свободу избрать свидетелей и говорить с ними наедине, причем происхождение от евреев не будет служить препятствием к их допущению.

17. Отвод свидетелей будет дозволен; если кто-либо из свидетелей обвинения будет изобличен в даче ложного показания, он будет наказан по закону возмездия (loi de talion), согласно узаконению, изданному Фердинандом и Изабеллой в начале их царствования.

18. Когда обвиняемый будет примирен с Церковью, нельзя будет более ни арестовывать, ни преследовать его по делам, в которых он в свое время не сознался, потому что следует исходить из того, что он забыл то, о чем не упомянул в свое время.

— 19. Никто не может быть потревожен и заключен в тюрьму по простой презумпции о ереси, имеющей основанием лишь то, что он воспитан среди евреев или еретиков.

20. Из церквей выбросят все санбенито, и эти одежды не будут более носиться на улицах.

21. Кара пожизненного заключения (В тюрьме) будет упразднена, потому что там умирают с голоду и не могут служить Богу.

22. Статуты, недавно установленные некоторыми монахами и монахинями, о недопущении в их монастыри мужчины или женщины, происходящих от новохристиан, будут считаться недействительными, так как Бог не делает никакого различия по рождению; эта мера открыто оскорбляет божеский и человеческий закон.

23. Когда будет решено заключить в тюрьму оговоренного, то составляется опись его имущества; оно не будет ни секвестровано, ни продано.

24. Заключенному предоставляется право пользования имуществом во время задержания, точно так же его жене и детям; заключенный может распоряжаться имуществом для подготовки средств защиты перед инквизицией.

25. Когда человек будет осужден, его дети наследуют имущество согласно предписаниям свода Семи частей (Las Siete Partidas) Альфонса Мудрого.

26. Никакого дарения за счет его имущества не может производиться до тех пор, пока оно не будет окончательно конфисковано, чтобы воспрепятствовать получившим дар выступать против обвиняемых для их осуждения и ограбления.

27. Во всем будут сообразоваться с духом и буквою святых канонов, с уголовным правом Церкви, как при способах ведения дел против обвиняемых, так и при окончательном приговоре, не обращая внимания ни на какой другой обычай, инструкцию или частную форму, соблюдавшуюся доселе.

28. Короля буду просить о получении от папы буллы для облегчения исполнения этих мероприятий.

29. В ожидании изготовления этого документа король благоволит повелеть инквизиторам сообразоваться со всеми этими постановлениями в тех процессах, которые уже начаты, а также в тех, которые могут случиться до этого времени, ввиду того, что все, здесь принятое, справедливо и согласно с законом.[679]

VII. Этот превосходный закон не был приведен в исполнение, потому что до его опубликования канцлер Сельвахио умер в Сарагосе в самый решительный момент своего торжества, а кардинал Адриан настолько переменил образ мыслей и настроения Карла V, что король стал страстным покровителем инквизиции, как это показывают многие события его царствования, которые я изложу впоследствии.

Статья вторая ТРЕБОВАНИЕ РЕФОРМЫ АРАГОНОМ

I. 9 мая 1518 года в Сарагосе Карл V присягнул уважать привилегии и соблюдать обычаи арагонцев, в частности резолюции, принятые кортесами Сарагосы, Тарасоны и Монсона, и, следовательно, не разрешать инквизиторам начинать никакого дела по обвинению в ростовщичестве.

II. Новое собрание кортесов было созвано в Сарагосе в конце 1518 года и в начале следующего. Здесь кортесы Арагона доложили королю, что конкордат кортесов Монсона от 1512 года (подтвержденный папою 1 декабря 1515 года) не достаточен для устранения всех злоупотреблений, чинимых инквизиторами. Поэтому они просили Его Величество прибавить к нему тридцать одну новую статью, принятую и представленную ими. Эти статьи почти ничем не отличались от статей королевского указа, заготовленного для инквизиции Кастилии.

III. Король, обсудив их представление в своем совете, ответил, что «он желает, чтобы в отношении всех представленных ему пунктов согласовались со святыми канонами, указами и декретами святого престола, не позволяя себе ничего противного им. Если представятся затруднения, сомнения или соображения, требующие разъяснения, то для получения их пусть обратятся к папе. Если кто-нибудь решит привлечь к ответу инквизитора, обвинить и донести на него как на повинного в злоупотреблении при исполнении обязанностей, он может это сделать, обратившись к главному инквизитору, который выскажется по всей справедливости, посоветовавшись с незаподозренными судьями и членами совета и выслушав заинтересованные стороны. Если расследование и наказание преступления, на которое поступил донос, будут исходить от светского судьи, король примет меры, чтобы правосудие было хорошо и быстро совершено и чтобы виновные подверглись справедливому наказанию за их проступки, для того чтобы их наказание удержало других в границах долга. Он обязуется присягой заставить соблюдать и самому соблюдать приказание и заявление, обращенное им к собранию, а также и статьи, которые папе угодно будет присовокупить к предложенному уже кортесами. Он обещает также под присягою никогда не просить, чтобы его освободили от данного им обещания; а если подобное освобождение будет дано, он не сделает из этой льготы никакого употребления, потому что он отныне отрекается от всех прав, которые могут быть ее последствием».

IV. Этот ответ Карла V уверил кортесы Арагона, что он даровал им все, о чем они просили; во всяком случае, это обозначало, по-видимому, обещание заставить соблюдать святые каноны. По их мнению, этого было совершенно достаточно, для того чтобы все процессы впредь производились, согласно этой резолюции государя, как в других церковных судах.

V. Убежденные, что такова была мысль короля, кортесы решили засвидетельствовать ему свою признательность добровольным денежным даром, схожим с тем, который предлагали государю в других случаях. Способ добыть эту сумму состоял в разрешении продавцам съестных припасов обвешивать покупателей, чтобы передать стоимость недовесков деньгами агентам государственной казны. Эта мера была введена позднее в Кастилии, где принесла много огорчений мелким потребителям.

VI. Много событий произошло, прежде чем конкордат был одобрен папой. Император написал, наконец, из Короньи 22 апреля 1520 года следующее письмо своему послу в Риме дону Хуану де Мануэлю, владетелю Бельмонте: «Относительно происшедшего на собрании кортесов Арагона будет достаточно, если Его Святейшество соблаговолит одобрить акт, посланный Луису Карросу, а потом Херонимо Вику, и написанный собственноручно достопочтенным кардиналом Тортосы и великим канцлером, — без всякого толкования и расширения, о чем я много раз писал и о чем настойчиво просил».

VII. Арагонцы, не веря уже в возможность получения одобрения конкордата, просили главного инквизитора приказать инквизиторам Сарагосы немедленно согласовать свои действия с постановлениями конкордата, следуя письменному обещанию и присяге, данным со стороны короля кортесам. Им вовсе не следовало ждать подтверждения или особой декларации от папы, потому что эти постановления почти целиком содержатся в конвенции 1512 года, которую папа одобрил 12 мая 1515 года; не было поэтому надобности в новой булле для подтверждения того, что исполнение обещаний и клятв короля имеет полную силу.

VIII. С этим можно было согласиться. Поэтому кардинал Адриан не встретил никакого затруднения в исполнении этой просьбы и 6 июля 1520 года написал об этом инквизиторам. Они ответили, что, прежде чем повиноваться, они должны получить приказ короля. Карл послал 3 августа указ, в котором заявлял, что обещал и присягнул исполнить все, содержащееся в конкордате кортесов Сарагосы предшествующего года, и приказывает исполнение его, согласно своему обещанию, подтвержденному присягою, чтобы устранить известные злоупотребления и беспорядки, породившие серьезные жалобы.

I.. Наконец булла, подтверждающая все действия кортесов, появилась 1 декабря 1520 года. В ней были помещены установленные статьи, вместе с ответом Карла V. Булла оканчивалась такими словами: «Нам заявлено, что все предложения основаны на достоверных актах; это побудило государя смиренно умолять нас об одобрении и подтверждении его приказа и декларации, его обещания и самоотречения, и о содействии силою нашей апостольской власти всему, что следует еще сделать. Вследствие этого, признавая находящееся здесь и буквально выраженное содержание помянутых актов, помещенных здесь нами, и желая удовлетворить обращенную к нам просьбу, мы одобряем и подтверждаем этим посланием, в силу нашей апостольской власти и точного ознакомления с предметом, означенные повеление, декларацию, обещание и привилегию в отношении как того, что они содержат по существу, так и того, что из них вытекает, добавляя также, чего им может недоставать, во избежание могущих произойти неправильностей юридических и фактических; мы постановляем относительно предложенных статей в целом и каждой статьи в частности, что нерушимо должны быть соблюдаемы святые каноны, указы и декреты святого престола и что, если главный инквизитор, или назначенные инквизиторы, или даже прочие служащие трибунала, теперешние и будущие, поступят вопреки установленному в означенных статьях или откажутся, когда от них потребуют, отменить то, что сделали вопреки их смыслу, они по справедливости подвергнутся отлучению, отрешению от должности и будут объявлены навсегда неправоспособными к занятию их».

X. Король 18 января 1521 года велел опубликовать папскую буллу и привести ее в исполнение. Депутаты представительной хунты королевства потребовали 13 февраля от инквизиторов согласовать свое поведение с приказаниями папы и с большой пышностью обнародовали буллу.

XI. Тем не менее вскоре оказалось, что эта публикация не может иметь никакого действия, потому что обещание короля сводилось к тому, чтобы в отношении каждой статьи точно соблюдались святые каноны и апостолические указы, но, соблюдая в точности каноны и указы, тем самым уже исполняли буллу 1515 года, которая была самым недавним указом.

XII. 21 января 1521 года император приказал выпустить на свободу секретаря кортесов. Хотя главный инквизитор постановил 21 апреля 1520 года, что он подвергается релаксации, и инквизиторы Сарагосы уведомили об этом узника, последний не захотел выйти из тюрьмы и утверждал, что декрет, повелевающий выпустить его на свободу и содержащий слово relajado (relaxatus, ослабленный, освобожденный), клонится скорее к тому, чтобы выдать его за виновного, чем доказать его невинность. Ответ, достойный арагонца, исполненного чувства чести и мужества.

Статья третья ТРЕБОВАНИЕ РЕФОРМЫ КАТАЛОНИЕЙ

I. В то время как это происходило в период заседаний кортесов Арагона, собравшихся в Сарагосе, подобные же дебаты имели место и в Каталонии. Король созвал особое собрание кортесов княжества Каталония, чтобы дать присягу в соблюдении привилегий провинции. Эта формальность была исполнена в Барселоне в 1519 году. Каталонцы, осведомленные о действии, произведенном требованиями кортесов Арагона, также пожелали потребовать устранения некоторых злоупотреблений, совершавшихся в их инквизиции, в отношении налогов и общественных повинностей, а также в делах ростовщичества, содомии, двоеженства, некромантии и некоторых других проступков в этом роде. Они представили, что меры, принятые генеральными кортесами Монсона и Лериды в 1510 и 1512 годах, были недостаточными для их уничтожения, хотя резолюции этих собраний были подтверждены папой не только в булле от 12 мая 1515 года, полученной ара-гонцами, но и в другой особой булле в августе 1516 года, которой папа повелевал, чтобы булла, данная Арагону, имела силу закона и в Каталонии.

II. Король, выслушав требования кортесов Барселоны, ответил почти то же, что и кортесам Сарагосы, и написал папе, прося подтверждения статей, на которые он согласился. Папа одобрил их буллою от 1 сентября 1520 года, в которой говорил, что «по всем пунктам, касающимся предприятий инквизиции, впредь необходимо сообразовываться со святыми канонами и указами святого престола, не позволяя себе ничего противного им; если относительно статей конкордата представится какое-либо затруднение, которое потребует толкования и разъяснения, обратятся к Его Святейшеству, который их даст; король Карл одобрит апостолическую декларацию и употребит всю свою власть для ее соблюдения; относительно беззаконий, совершенных некоторыми слугами инквизиции, на которых ему жаловались на собрании в Каталонии и которые государь приказал устранить, главный инквизитор имеет право расследовать их самолично с незаподозренными членами совета и, выслушав стороны, воздать каждому должное. Для предупреждения, насколько возможно, подобных беспорядков заявляется, что человек, связанный с другим в каком-нибудь деле, гражданском или уголовном, и назначенный потом членом инквизиции, не будет из-за этого изъят из церковной или светской юрисдикции своего прежнего судьи по делам, которые неподсудны инквизиции, а тем более он не может на этом основании отклонять светскую или церковную юрисдикцию и обращаться к судьям трибунала инквизиции; наоборот, по всякого рода проступкам, совершенным до получения должности в инквизиции или после этого и ничуть не задевающим область веры, он будет судим светскими судами, перед которыми заинтересованные стороны будут вести тяжбу до окончательного приговора, причем никакой протест и никакой отклоняющий акт не может остановить обычного хода правосудия». Папа прибавлял: «Король обещал под присягой, при полном знакомстве с делом, соблюдать и заставить соблюдать все статьи конкордата в общем и каждую из них в частности, как и все другие пункты, постановленные кортесами относительно срока давности имущества еретиков и по другим вопросам; кардинал дал такое же обещание и принес такую же присягу во всем, относящемся к этим вопросам, с одобрения и соизволения святого престола, доказательство чего имеется в нескольких письмах и достоверных документах. Согласно всем этим доводам, король Карл и королева Хуанна смиренно умоляли нас соблаговолить одобрить и подтвердить, в силу нашей апостольской власти, пункты, заявленные, решенные, постановленные, прибавленные, условленные и обещанные, как необходимые для спокойствия их государств, и благостно повелеть все мероприятия, которые покажутся нам подходящими при теперешних обстоятельствах. Так как мы принимаем близко к сердцу спокойствие всех королевств, признав содержание вышеупомянутых деклараций, декретов, указов, привилегий и обещаний и намереваясь удовлетворить просьбу короля и королевы, мы одобряем и подтверждаем, с полным знанием дела, в силу апостольской власти, настоящим посланием все пункты в общем и в частности, которые главный инквизитор, а затем король Карл заявили, решили, постановили, прибавили, условились и обещали, каким бы то ни было образом, в делах, о которых идет здесь речь, сообразно тому, поскольку они относятся к каждому из вопросов, высказанных в означенных актах или обязательствах, а также и то, что следует из них, заменяя то, что могло в них попасть из юридических и фактических неправильностей».

III. Так говорил папа в своей булле. Но Карл не дожидался, пока она появится; он уже думал о приказании исполнить все, что обещал под присягой. Это доказывает приказ, отправленный им 9 апреля 1520 года дону Диего де Мендосе, своему наместнику в Каталонии. Вопреки этому распоряжению король заявляет в письме к наместнику, что он дал эти обещания вследствие назойливости некоторых людей и представителей городов, находившихся среди кортесов.

IV. 22 апреля он писал своему послу дону Хуану де Мануэлю, что он никогда не подписался бы под резолюциями собраний Сарагосы и Барселоны, если бы не торопился уехать в Германию.

V. Однако известно, что впоследствии он несколько раз отдельными указами рекомендовал исполнение всех этих мероприятий, в частности указом от 16 января 1554 года.

Статья четвертая ИНТРИГИ В РИМЕ

I. В то время как ожидалось подтверждение конкордатов Арагона и Каталонии, среди арагонцев произошли столь ужасные события, что папа был готов нанести смертельный удар инквизиции. Они заслуживают изложения, хотя слабость Льва X, устрашенного политикой Карла V, оставила гидру такой же страшной и сильной, какой она была прежде.

II. Хуан Прат, секретарь кортесов Арагона, редактировал протокол предложения представителей и ответа короля, чтобы послать их папе и просить у него подтверждения условленных статей, а также требуемые декларации. Канцлер короля сделал со своей стороны то же.

III. Это выступление особенно не понравилось инквизиторам Сарагосы. Они думали, что их авторитет погибнет, если резолюции кортесов будут поддержаны и если папа коротко и ясно повелит исполнить предложенные статьи.

IV. Для устранения опасности, которая, как они думали, им угрожает, инквизиторы начали интриговать перед королем, и им вскоре удалось восстановить его против депутатов Арагона. Это несогласие существовало в течение четырех или пяти лет; пока оно продолжалось, ни одна резолюция кортесов не была исполнена.

V. Инквизиторы разузнали, что секретарь собрания Арагона Хуан Прат редактировал акт, который он должен был послать в Рим, чтобы представить ответ короля обязательным не только по буквальному смыслу слов, но и в предположении, что он принял предложенные статьи как согласные с уголовным правом. Таким образом, нужны были только подтверждение и декларация папы, в которых они не позволяли себе сомневаться, так как знали, что кортесы Арагона открыто поддерживаются в Риме несколькими кардиналами, которым кортесы вручили значительные денежные суммы.

VI. Карл собирался покинуть Сарагосу, чтобы отправиться; в Барселону в сопровождении кардинала Адриана, когда инквизиторы послали кардиналу с нарочным курьером бумаги, в которых были рассказаны все эти подробности. Инквизитор сообщил их королю и получил от него разрешение послать инквизиторам Сарагосы приказ произвести дознание, чтобы увериться в действительности рассказанных фактов; в случае утвердительного ответа они были уполномочены арестовать секретаря Прата и привлечь его к суду. Все вышло так, как желали инквизиторы, и Карл предписал своему послу, отправляя ему достоверную копию изложения фактов, составленного канцлером, остановить выпуск буллы или, по крайней мере, замедлить окончание этого дела насколько возможно, а особенно постараться, чтобы папские буллы были редактированы в смысле изложения канцлера, а не секретаря арагонских кортесов Прата.

VII. Прат был арестован 5 мая 1519 года по приказу инквизиторов Сарагосы. На другой день король написал папе, прося не выпускать буллы; он писал также нескольким кардиналам, чтобы они соблаговолили послужить ему в этом деле. Был вопрос о переводе узника в Барселону.

Постоянная депутация (она представляла тогда арагонский народ в промежутке от одного собрания кортесов до другого) написала королю, что эта мера противоречит статутам, которые он присягнул охранять. Она не ограничилась этим протестом, а сочла необходимым созвать новые кортесы или, по крайней мере, третье сословие[680] и, в согласии с теми членами, которые представляли дворянство, написала королю, излагая опасные последствия от перевода секретаря Прата, верность и порядочность которого всем известны и были особенно отмечены на нескольких собраниях кортесов в царствование Фердинанда; для предупреждения их депутация говорила с инквизиторами, которые, признавая опасность, угрожавшую им и трибуналу инквизиции, обещали приостановить исполнение полученного приказа об отправке секретаря кортесов в Барселону. Депутация умоляла соизволить вернуть Прату свободу не только потому, что считала его невиновным, справедливым, верным и лояльным, но также и потому, что без этой меры нельзя было осуществить сбор налога, декретированного напоследок в качестве подарка, подносимого королю, обеспечить вычет из него на приданое португальской королеве, а также на расходы по ее бракосочетанию и коронации. Король велел приостановить перевод узника, но не пожелал разрешить выпустить его на свободу.

VIII. Депутация кортесов послала уполномоченных в Барселону, чтобы дать понять, что поднесение королю денежного подарка носит условный характер. В то же время она созвала третье сословие. Когда Карл узнал об этом, то приказал распустить собрание. Последнее ответило, что короли Арагона не имеют права применять эту насильственную меру без согласия народа. Оно декретировало в качестве репрессивной меры, что налог не будет собираться, и 30 июня того же года <нова потребовало от римской курии подтверждения статей, постановленных на собрании Сарагосы.

IX. Лев X был тогда не в ладах с испанской инквизицией вследствие ее отказа принять некоторые запретительные бреве в трибуналах Толедо, Севильи, Валенсии и Сицилии. Забывая, что он должен быть особенно предупредителен и внимателен к Карлу (который 28 июня того же года был избран в германские императоры), папа решил преобразовать инквизицию, обязывая ее подчиниться всем нормам и распорядкам уголовного права.

X. Вследствие этого он выпустил три бреве: одно для короля, другое для кардинала — великого инквизитора, третье для инквизиторов Арагона. Сказав несколько слов о главной цели бреве, папа повелевал отрешить инквизиторов от должности, а епископам и их капитулам представить главному инквизитору двух каноников, из которых главный инквизитор выберет одного. Папа прибавил, что выбор будет подтвержден святым престолом и что эти новые инквизиторы через каждые два года будут подвергаться судебной проверке по формам обычного права.

XI. Депутаты получили папское бреве 1 августа и тотчас потребовали от инквизиторов, чтобы они сообразовались с тем, что к ним относится. Те отвечали, что подождут распоряжения своего непосредственного начальника. Король написал своему дяде дому Альфонсо Арагонскому, архиепископу Сарагосы, чтобы он вошел в соглашение с депутатами, и в то же время отправил чрезвычайного посла в Рим просить об отмене бреве. Арагонцы обещали тогда выплатить налог, обещанный королю, если он даст свободу секретарю Прату, чтобы их не обвиняли, будто они более скупы, чем верны своему слову. По существу же дела они заявили, что не допустят никакого предложения, которое противоречило бы тому, что было обещано королем под присягою.

XII. Карл наметил подробно своему послу предметы, о которых надлежало говорить с папой. Он поручил послу, например, сообщить папе, что произошло на собрании кортесов в Кастилии, но хранить абсолютное молчание о важнейших обстоятельствах и уверить Его Святейшество, что с момента вступления кардинала Адриана в должность главного инквизитора инквизиция не подавала повода ни к одному протесту. Однако в Риме было хорошо известно, что в действительности дело обстояло вовсе не так, ибо много жалоб доходило до папы. Карл приказал также своему послу просить, чтобы не издавалось более бреве об изъятии из церквей санбенито и о запрещении носить их на улицах, потому что его деду предлагали за это триста тысяч золотых дукатов, но тот отказался; а в прошлом 1518 году сильно роптали на Его Святейшество за то, что он приказал удалить санбенито одного из убийц Арбуеса из соседства с его гробницей, где оно висело рядом с санбенито других убийц, причем исполнитель этого приказания через несколько дней умер. Народ увидел в этом небесное наказание.

XIII. Видя, какую важность император придавал этому делу и какую он проявлял настойчивость, папа прибег к столь знакомым и столь часто употребляемым римской курией средствам: он запутал самые простые вопросы и лишил истину ее очевидности. 21 октября папа писал кардиналу Адриану, что, хотя он вполне осведомлен обо всем и действительно решил удовлетворить требования кортесов, он не поведет дела дальше без согласия короля, которому обещал не вводить новшеств. Папа поручил кардиналу наблюдать тщательно за событиями, потому что до него ежедневно доходят из всех частей королевства серьезные жалобы на жадность и несправедливость инквизиторов.

XIV. Папское бреве сильно не понравилось (как и следовало думать) депутатам Арагона. Однако они продолжали свои настояния в Риме с такой энергией, что их кредит заставил колебаться даже могущество Карла V. Если кортесам не удалось получить от папы резолюций, благоприятных для расширения, которое они желали дать статьям, принятым на собрании кортесов, они, по крайней мере, воспрепятствовали отмене (о чем так сильно хлопотал император) трех папских бреве, преобразовавших инквизицию, так что Карл принужден был удовольствоваться тем, которое было адресовано кардиналу Адриану 21 октября, вопреки много раз дававшемуся папой обещанию отменить бреве, имеющие своим содержанием реформу.

XV. Об этом деле у меня имеется собрание писем испанского посла к Карлу V и некоторых других испанских агентов короля и инквизиции. В них раскрывается масса интриг обоих дворов.

Из писем видно, каким образом велись переговоры в Риме и какую выгоду умели извлекать из дел, не находившихся ни в какой связи одно с другим, для достижения цели, которой не могли бы добиться без этих непредвиденных обстоятельств. Я ограничусь приведением некоторых из них, чтобы не выйти из предначертанных себе границ.

XVI. Дон Хуан де Мануэль, владетель Бельмонте, посол Карла V при папе, пишет государю 12 мая 1520 года, что Его Величеству следовало бы отправиться в Германию и оказать благосклонность некоему брату Мартину Лютеру, пребывающему при саксонском дворе, потому что он внушает сильнейшую тревогу верховному первосвященнику необычайными вещами, которые он проповедует и публикует против папской власти; этот монах слывет очень ученым и причиняет много затруднений папе.

XVII. В другом письме, от 31 мая, он говорит: «Что касается дел Льежа,[681] то папа, по-видимому, очень сильно недоволен, потому что ему донесли, что епископ благоприятствует брату Мартину Лютеру, который проповедует в Германии против папской власти; он также настроен против Эразма,[682] который находится в Голландии, и по той же причине… Я говорил, что здесь жалуются на епископа Льежа по поводу Лютера, который представляет больше затруднений, чем было бы желательно». Немного далее, говоря о делах инквизиции, посол выражается следующим образом: «Папе адресуют доклады, неблагоприятные для инквизиции; он говорит, что там творится страшное зло. Я ему дал понять, что Его Святейшество осведомлено врагами инквизиции о происходящем, но что не следует ни верить им, ни одобрять их. Папа возразил: все, что ему известно, было сообщено ему испанцами, достойными доверия. Я отвечал, что здесь находятся люди, о которых говорят, будто они дали деньги придворным особам Его Святейшества и считаются важными лицами, потому что сорят деньгами, но что я убежден, что добросовестные и образованные испанцы будут говорить Его Святейшеству в противоположном смысле. Наконец, ему кажется, что инквизиторы творят много зла и что Ваше Величество не должны этого позволять. Я полагаю, что здесь не думают, чтобы государи прилагали столько усердия к учреждению инквизиции из ревности по вере, такой чистой, как у Вашего Величества».

XVIII. Эта частность заслуживает сопоставления с другой, которую я читаю в письме от 5 июня 1522 года, в котором тот же министр (отдав отчет королю в попытке, сделанной Арагоном и Кастилией для получения от церковного суда[683] приговора против конфискации имущества обвиняемых, которые сознались или сознаются добровольно в ереси и будут оправданы) прибавляет: «Мне говорят, что, если эта мера пройдет, как надеются, Вашему Величеству придется выплатить более миллиона дукатов, полученных таким образом. Я имею об этом сведения от епископа Алжира[684] и от некоторых других слуг Вашего Величества; я очень старался, чтобы подождали возвращения папы, и добился этого с огромным трудом».

XIX. В письме от 12 мая 1520 года, о котором я говорил, посол дает знать королю, какие кардиналы имеют влияние на дела, и между прочим отмечает, что «кардинал Сантикватро — человек очень искусный в извлечении выгод в интересах своего господина, в выпуске булл и других актов этого рода» — и это дало ему возможность снискать большое благоволение Его Святейшества. Лицо, названное здесь кардиналом Сантикватро, есть Лоренцо Поцци, уроженец Флоренции,[685] кардинал церкви Четырех святых мучеников.[686]

XX. 27 июня он писал об этом кардинале: «Сантикватро хорошо понимает исполнение церковных дел; он многое может сделать, потому что он вытягивает денег, сколько может, для своего господина и для самого себя; но он уполномочен папой действовать только на этом условии, и он умеет пользоваться им, как ловкий человек. Король Португалии ежегодно платит ему, и за это (хотя он полагает, что ему нечего получить для себя в этом королевстве) он готов сделать все, что захочет государь. Дела государя здесь на хорошем счету, и мне кажется, что Ваше Величество поступили бы правильно, если бы тоже использовали этого кардинала. Кардинал Анконы[687] человек очень ученый и враг Сантикватро; ему поручены дела правосудия. Он может быть полезен, будучи весьма расположен к службе Вашему Величеству; но он слывет за такого же большого вора, как и его собрат».

XXI. В другой депеше, от 2 октября 1520 года, в связи с медлительностью римской курии в деле отмены, согласно ее обещанию,[688] трех бреве о реформе посол уверяет короля, что «деньги многое могут».

XXII. 12 октября он писал королю о том же деле: «Все-таки мне передают, что в делах, касающихся инквизиции, деньги есть то средство, с помощью которого можно влиять на кардиналов… Добрый человек мне сказал, что папа держит в своих руках буллы, относящиеся к делам Арагона и Каталонии, потому что Его Святейшество надеется, что Луис Каррос достигнет у Вашего Величества того, что вы соблаговолите удовлетвориться буллою, полученною в этих двух странах против инквизиции; если дело пойдет так, папа получит сорок шесть или сорок семь тысяч дукатов и более не будет речи о других буллах».

XXIII. Предвидели последствия, какие могли произойти по делу о трех буллах, от избрания нового папы в случае смерти Льва X. Дон Хуан де Мануэль (который писал королю 27 июня 1520 года, что не следует оставлять дольше в Риме дона Херонимо Вика де Валенсиа, бывшего посла, брата кардинала Вика) говорил: «Дон Херонимо Вик не думает уезжать отсюда. Я передаю Вашему Величеству странное известие: этот человек остается в Риме (согласно тому, что он говорил своим друзьям) для содействия избранию своего брата по смерти Льва X. Я вижу здесь больше, чем необдуманность, и должен обратить внимание Вашего Величества на то, что кардинал имеет репутацию честного человека, но неспособного к исполнению великих замыслов; если бы Херонимо уехал отсюда, ему можно было бы оказать услугу, когда произойдет то, чего он ожидает, потому что его брат подходит для кардиналов, которые будут им располагать по своему желанию; если же Херонимо останется здесь, все будут против него, потому что он слывет за большого лгуна и за человека, не заслуживающего никакого доверия».

XXIV. Карл V думал тогда казнить главных зачинщиков восстаний и гражданской войны, разразившейся в Кастилии, и поручить инквизиции наказать виновных. Он просил папу уполномочить кардинала Адриана на преследование судом принимавших участие в восстаниях священников, а в особенности епископа Саморы. Посол писал 31 мая 1520 года, что папа согласился на его просьбу, но что вместо суровых мер, которые Его Величество хотел употребить, «он просто поручил кардиналу наказать этих священников отлучением и гражданскими наказаниями, не разрешая ему ни арестовывать их, ни судить судом инквизиции; эта политика одобряется в Риме, и на выдачу их святому трибуналу посмотрели бы как на беззаконие». Папское бреве датировано 11 октября.

XXV. В нем говорится о том, что главная забота пастырского служения состоит в возвещении мира людям и в установлении согласия между ними; узнав, что некоторые испанские священники, не будучи верны этому принципу и не делая его правилом своего поведения, возбуждают мятежи и доводят народ до междоусобной войны, папа поручает главному инквизитору Адриану наказать их.

XXVI. В другом письме посла, от 16 марта 1521 года, находится следующее: «Я уже заметил Вашему Величеству, что папа нисколько не сомневается, что епископ Саморы заслуживает лишения своей епархии; но он полагает, что необходимо его судить и для этого выслушать свидетелей-очевидцев. Это побудило меня просить (как я писал Вашему Величеству), чтобы это дело было поручено одному или двум кардиналам, которых я поименую, чтобы кардинал Тортосы[689] и нунций были назначены для принятия наказаний». 19 июля 1521 года кардиналу было послано бреве по предмету, о котором говорило это письмо; но дон Франсиско Ронкильо, королевский и придворный судья, рассматривая епископа как уже лишенного привилегий, присудил его к смертной казни как виновного в измене и велел казнить так скоро, что о его смерти узнали одновременно с его процессом. Правда, что судья был отлучен кардиналом Сантикватро, апостолическим комиссаром по этому делу, но потом разрешительное бреве все это дело уладило. Следует заметить, что этот документ снимал также анафему с императора, как будто он подвергался отлучению, одобряя поведение судьи.

XXVII. В другом письме, от 25 сентября 1520 года, в котором идет речь о буллах на некоторые бенефиции, которые Карл V просил для сына Хуана Гарсии, секретаря инквизиции, он сообщал государю, что (согласно словам кардинала Анконы) дело может состояться лишь после предварительного аннулирования булл, выданных в пользу одного монаха, жившего тогда в Венеции, против которого можно действовать, когда он вернется в Рим и ответит на выставленные против него обвинения по приказу Его Величества. Посол продолжал так: «Я не знаю, что ответит монах; все говорят, что он еврей. Но если это даже правда, то это не так существенно; здесь на подобное не смотрят особенно строго». Довольно пикантно, что римская курия совсем не считается с тем, что монах еврей, тогда как испанская инквизиция получает приказ действовать с такой суровостью против подобных случаев.

XXVIII. Наконец почти смешно видеть, какие средства употребляет папа, чтобы обойти отмену трех бреве и отвлечь внимание Карла V. Его посол говорит в письме от 31 мая 1520 года, что папа на этот счет дал понять, будто согласится на отмену, вопреки противоположному мнению некоторых членов совета.

XXIX. 28 июля император писал Его Святейшеству, снова прося об отмене: «Я ходатайствую о ней со всем возможным стремлением и желанием заставить прекратить ропот и подозрение некоторых людей, которые вопреки всякой истине верят и рассказывают по свету, что Ваше Святейшество и я в союзе между собою, чтобы извлечь побольше денег из этой буллы». 25 сентября дон Хуан де Мануэль сообщал ему: «Хотя Его Святейшество более двадцати раз обещал мне буллу, он теперь говорит, что не может выпустить ее, потому что его уведомили, что император будет доволен, если будет проведена реформа святого трибунала, хотя, судя по его письмам, можно прийти к противоположному мнению. Это объясняется тем, что в письмах говорит голос религии, так как некоторым лицам удалось породить в его совести совершенно необоснованные угрызения». По-видимому, действительно дон Луис Каррос, бывший до дона Хуана де Мануэля послом Карла V в Риме, распустил этот слух и конфиденциально условился с папою Львом X, что отмены булл не будет, пока он не известит Его Святейшество о принятии этой меры по возвращении из Испании. Кажется, что для улаживания этого соглашения сорок семь тысяч дукатов были обещаны Льву X этим министром, который тайно покровительствовал претензиям кортесов Арагона. Новый посол имел в виду этот договор, когда в письме от 2 октября говорил императору: «Мне кажется, дон Луис Каррос должен написать папе, каково истинное намерение Вашего Величества в этом деле, чтобы было очевидно, что вы имели и имеете желание, о котором я заявил от вашего имени. Было бы также удобно, чтобы было адресовано мне письмо в незапечатанном виде: все это и еще нечто другое необходимо, потому что здесь деньги могут многое сделать».

XXX. 12 декабря римская курия выставила новый предлог, чтобы мотивировать свой отказ. Дон Хуан де Мануэль пишет, что Его Святейшество сказал ему, что, так как булла о реформе не опубликована, бесполезно выпускать буллу об отмене ее и что он хочет объявить новым бреве в общих выражениях, что все, постановленное против инквизиции, не имеет силы и недействительно.

XXXI. 16 января 1521 года посол заявлял то же и более того, а именно, что папа обязался (если булла упразднена приказом короля) объявить о ее недействительности; если же она послана в Рим, как он об этом просил, то упразднить ее целиком и навсегда. Несмотря на эти торжественные уверения папы, ни новое бреве, обещанное им, ни какое-либо другое не появились. Лев X умер 10 декабря 1521 года. Булла о реформе, однако, не была исполнена, потому что император не разрешил ее опубликовать, как это видно из письма, написанного им из Гента инквизиторам Арагона 21 августа 1521 года, и потому, что сам папа сделал подобное же запрещение в бреве, адресованном главному инквизитору 12 октября 1519 года.

Статья пятая ГРОМКИЕ ПРОЦЕССЫ И ПОДСЧЕТ ЖЕРТВ

I. В то время как эти распри занимали умы, кардинал Адриан одобрил суровый образ действий провинциальных инквизиторов против лиц, привлеченных к суду, так как папа жаловался в бреве от 12 октября 1519 года, что они злоупотребляли исключительной добротою Адриана, к их позору и к стыду короля, кардинала и самого верховного первосвященника.

II. Согласно подсчету, установленному в четвертой статье восьмой главы на основании данных, представляемых севильской надписью, ограничиваясь самым умеренным результатом, мы увидим, что за пять лет управления Адриана в Испании было осуждено и наказано инквизицией двадцать четыре тысячи двадцать пять человек, а именно: одна тысяча шестьсот двадцать человек сожжено живьем, пятьсот шестьдесят фигурально и двадцать одна тысяча восемьсот сорок пять человек подверглись разным епитимьям. Это дает на каждый год триста двадцать четыре человека первого разряда, сто двенадцать — второго и четыре тысячи триста шестьдесят девять — третьего.

III. Если к этому периоду мы прибавим 1523 год, который можно считать междуцарствием до севильской надписи 1524 года, мы сможем установить, что в течение сорока трех лет службы четырех первых главных инквизиторов инквизиция погубила двести тридцать четыре тысячи пятьсот двадцать шесть жертв, из коих восемнадцать тысяч триста двадцать были сожжены живьем, девять тысяч шестьсот фигурально и двести шесть тысяч пятьсот сорок шесть были присуждены к епитимьям. Чудовищное количество, хотя оно уменьшено и значительно ниже истинного.

IV. Нельзя сомневаться, что среди этого множества осужденных были люди, имена и процессы которых заслуживали бы помещения в этой Истории. Но мне казалось более подводящим выбрать из массы несчастных жертв и передать только те процессы, которые прямее доказывают упорство инквизиторов в сокрытии от людского взора их поведения в тайне трибунала, а также постоянство римской курии в покровительстве апелляциям осужденных, являвшимся для нее изобильным источником богатств даже в тех случаях, когда эта мера была бесплодной.

V. Бернарде Кастелис, асессор барселонской инквизиции, был убит; подозрения падали на Франсиско Бедерену, женатого клирика Урхельской епархии, который был арестован и заключен в секретную тюрьму святого трибунала. Считая себя обиженным инквизиторами, он обратился к папе, который поручил разобрать его дело Джироламо де Льимучиису, епископу Асколи, аудитору апостолической камеры.[690] Этот судья предписал инквизиторам отправить к нему обвиняемого; так как инквизиторы не подчинились этому, то он приказал архидиакону Барселоны и другим духовным лицам принудить их к этому путем церковных наказаний. В то же время инквизиторы просили папу отменить поручение Джироламо и разрешить отправить обвиняемого к кардиналу Адриану, чего они и достигли через бреве от 5 мая 1517 года.

VI. Небезынтересно знать, что в частном письме, адресованном кардиналу Адриану, папа говорил, что осведомлен, будто улики против Бедерены крайне несерьезны, подсудимый достаточно наказан пребыванием в тюрьме и было бы справедливо его освободить, потому что улики уголовного преступления должны быть яснее дневного света; если кардинал Адриан думает об этом иначе, то было бы хорошо, если бы он послал в Рим извлечение из процесса с приложением печати до обсуждения приговора. Между тем комиссары апостолического аудитора отлучили инквизиторов; те прибегли к папе, который аннулировал отлучение своим бреве от 9 августа, так как поручение аудитора было уже отменено, когда его делегаты произнесли отлучение. Главный инквизитор был извещен агентами обо всем этом и велел выпустить Бедерену на свободу после долгого и жестокого заточения.

VII. Поведение инквизиторов Валенсии по отношению к Бланкине, вдове Гонсальво Руиса, представляет картину, полную ужасов. Этой испанке шел восьмидесятый год; она всегда слыла за хорошую католичку. На нее, в столь преклонном возрасте, донесли инквизиции, что в детстве она делала нечто, заставляющее подозревать ее в иудаизме. Ее заключили в секретную тюрьму. Некоторые из ее родственников обратились к папе и пожаловались на медленное ведение процесса. Папа приказал немедленно приступить к следствию и к окончательному приговору. Его приказ не был исполнен; тогда он 4 марта 1518 года перевел дело в Рим и поручил разбор его дому Луису, епископу Лавальи, коадъютору епархии Валенсии, и Ольфио де Проепте, канонику его церкви, рекомендуя выпустить из тюрьмы эту почтенную женщину и поместить ее в монастыре, где она будет пользоваться уходом, снова расспросить свидетелей, взять себе писцов и прокурора, избрав их вне инквизиции, разрешить Бланкине выбрать себе попечителя и доверенного адвоката и судить обвиняемую. Узнав об этом, инквизиторы не стали терять времени и осудили Бланкину как заподозренную раньше получения папского декрета. 18 мая 1518 года они получили от Карла V письмо к послу дону Луису Карросу. Министр должен был просить папу от имени императора одобрить поступок инквизиторов, говоря, что приговор был крайне мягок, так как судьи приговорили Бланкину только к пожизненной тюрьме и к конфискации имущества. Почти в тех же выражениях он писал кардиналам Арагона, Сантикватро, Анконы и Лавальи. В Карле V можно было бы видеть чудовище жестокости, если бы мы не знали, что он считал законом для себя подтверждать во всех делах этого рода резолюции своего наставника кардинала Адриана.

VIII. Папа принял решение предоставить все на усмотрение главного инквизитора и своим бреве от 5 июля уполномочил его высказаться относительно недействительности или правильности приговора, осудившего Бланкину. Тем не менее через два дня он послал кардиналу новое бреве, которым уведомлял, что узнал, будто до восьмидесятилетнего возраста (хотя в Валенсии были инквизиторы) Бланкина никогда не была предметом доноса; вследствие этого справедливо восстановить положение, в каком она была 4 марта, когда Его Святейшество отнял у инквизиторов расследование ее дела и разбор сущности процесса; все, произведенное и решенное ими, начиная с этого времени и даже раньше, должно считаться недействительным; для того чтобы не допустить несчастную восьмидесятилетнюю старуху умереть с горя при виде себя в санбенито и в тюремном заключении, Его Святейшество приказал снять с нее этот знак бесчестия и поместить ее в доме какого-либо родственника или всякого другого лица, какое укажет Бланкина.

IX. Кроме названных предосторожностей Лев X решил еще смягчить участь этой уважаемой жертвы. 7 октября он послал кардиналу частное бреве, в котором говорил, что видел извлечение из признания Бланкины и нашел недостаточность и несерьезность улик, приведших к обвинению; опорочивающие ее поступки были совершены в детстве, и на них надо смотреть как на игры, правда, неосторожные, но обыкновенные в этом возрасте, а не как на признаки иудаизма; вследствие этого, для предохранения ее от смерти, которой заставляет бояться продолжительное заключение в тюрьме, он возобновляет приказ выпустить ее на свободу; в то же время он поручает кардиналу (если его мнение согласно с мнением Его Святейшества) оправдать Бланкину и вознаградить ее за убытки; если, напротив, он полагает, что она должна быть осуждена, — приостановить приговор и посоветоваться с ним. В результате этого дела инквизитор объявил Бланкину слегка заподозренною в ереси и дал ей условное оправдание, не обрекая на ношение санбенито и не декретируя ни тюремного заключения, ни конфискации имущества.

X. Частые жалобы родственников этой женщины, направляемые в Рим, и обнаруженное инквизиторами крайнее желание лишить ее имущества, заставляют меня думать, что она имела значительное состояние. Но каким образом Лев X (который основательно знал это дело, как и все, что происходило до него, по материалам для апелляции) находил в душе доводы, достаточные, чтобы оставить по-прежнему функционировать трибунал, о котором он говорил столько дурного в своих апостольских бреве?

XI. Диего де Варгас из города Талавера-де-ла-Рейны и один из его дядей были привлечены толедской инквизицией. Первый из этих испанцев обратился с жалобой в Рим и получил от папы бреве, которое поручало Луису де Карбахалу, канонику кафедрального собора Пласенсии, расследование его дела. Главный инквизитор пожаловался Карлу V на то, что комиссар начал работу с нового допроса свидетелей. Карл предписал ему 10 сентября 1518 года отказаться от данного им поручения под угрозой подвергнуться немилости и понести суровое наказание. С удивлением читаешь в письме Карла V, I что Карбахал вводил такие новшества, подобных которым не видели в Испании со времени учреждения святого трибунала инквизиции. Все эти новшества сводились к испытанию свидетелей и к требованию от инквизиторов выдачи им документов процесса и самих обвиняемых, что требовалось во множестве других случаев. Устрашенный угрозой государя, Карбахал отказался от своего поручения. Несчастные узники были осуждены в Толедо.

XII. Бернардино Диас, оговоренный, был арестован и заключен в секретную тюрьму инквизиции вследствие показания лжесвидетелей. Он доказал свою невинность, был оправдан, выпущен на свободу и восстановлен в пользовании имуществом. Он узнал, что некий Бартоломео Мартинес, его враг, был доносчиком на него. Так как инквизиторы не наказали его за клевету, Бернардино сам вступился за себя и убил его. Он скрылся в Рим и добровольно сознался в преступлении, чрезмерность которого полагал уменьшить, говоря, что совершил его не по злобе, а вследствие горя, причиненного ему преследованием, и раздражения на несправедливость инквизиторов.

XIII. Между тем последние начали против него новый процесс в Толедо; они велели арестовать его жену, которую они подозревали в пособничестве к его бегству, мать и шесть или семь друзей, помогавших ему убежать. Бернардино представил папе, что имел низшее посвящение, что женился на девственнице, следовательно, под суден церковной юрисдикции, и просил, чтобы его дело рассматривалось в Риме. Папа решил, что в случае согласия родственников убитого оказать ему милость он будет оправдан и возвращен. В то же время папа предписал толедским инквизиторам не вмешиваться в процесс и выпустить на свободу узников, для которых он назначил комиссаров. Буллы были перехвачены инквизиторами. Тогда Бернардино представил папе, что в Испании не найдется никого, кто посмел бы противиться инквизиторам, и что с этой поры ему кажется неотложным перенос в Рим всех процессов и окончательное решение их.

XIV. Его Святейшество приказал оформить этот доклад; сообщенное оказалось так верно, что папа запретил кардиналу Адриану и инквизиторам заниматься процессом Бернардино. Джироламо де Льимучиис, епископ Асколи, аудитор апостолической камеры, 19 июля 1519 года выпустил послание, предписывающее толедским инквизиторам тотчас же выпустить на свободу узников и восстановить их в правах владения имуществом, а в случае неисполнения приказывал явиться к нему на суд в двухмесячный срок под угрозой отлучения, отрешения от должности и лишения бенефиций.

XV. Инквизиторы отказались повиноваться. Тогда Джироламо де Льимучиис отлучил их, и они лишились должности в силу папской буллы, которая была еще действительной 22 апреля 1522 года, когда Карл V, говоря об этом деле своему послу, уверял, что они с давнего времени находятся под бременем анафемы за исполнение своего долга, как он об этом хорошо осведомлен, и, какие бы усилия они ни прилагали для достижения суда над собою через комиссию, папа постоянно отвечал отказом, что срамило святой трибунал. Он поручал послу поговорить об этом с Его Святейшеством и просить покончить со злоупотреблением. Посол говорил об этом с папою и 31 мая писал своему государю, что ничего не добился, и Его Святейшество жалуется, что инквизиторы совершают несправедливости. Посол возобновил свои настояния, и папа согласился через год освободить инквизиторов от всякой вины; дон Хуан де Мануэль уведомил об этом Карла V 25 сентября того же года.

XVI. Бернардино Диас получил прощение от родственников убитого, и свобода была возвращена ему, как и другим узникам. Это дело принадлежит к числу немногих, в коих римская курия показала свою твердость; немало посодействовало этому решение отправиться в Рим, принятое обвиняемым. Другие обвиняемые также обратились к покровительству святого престола. О некоторых из них я расскажу.

XVII. Севильские инквизиторы начали процесс Диего де Лас Касаса, его братьев Франсиско и Хуана, их жен, отцов этих жен и других родственников. Они все были арестованы, кроме Диего, который бежал в Рим и принес жалобу на судей. Папа запретил инквизиторам Севильи расследовать дело Диего и его семьи. Он поручил кардиналу Адриану самому разобрать его при помощи епископа Канарских островов, который был тогда в Севилье, и не прибегать к содействию других лиц. В то же время он решил выпустить на свободу Франсиско и Хуана де Лас Касаса по представлении ими поручительства в явке к кардиналу и к епископу, которые должны разрешить избрать себе адвокатов и попечителей для занятия их защитой.

XVIII. Король, узнав об этом, велел приостановить исполнение бреве, как будто оно должно было компрометировать доверие к инквизиции. 30 апреля 1519 года он предписал Карросу, тогдашнему своему послу, просить папу вернуть инквизиции пользование ее правами, потому что Диэго де Лас Касас менее кого бы то ни было может жаловаться: ведь он добился покровительства кардинала и достиг того, что инквизиторам Севильи был дан в помощь в качестве судьи епископ Канарских островов и что, в случае сомнения или разногласия в мнениях, процессы будут разбираться в верховном совете. Каррос не мог добиться того, о чем просил от имени императора.

XIX. 22 апреля 1520 года он поручил своему преемнику дону Хуану де Мануэлю, владетелю Бельмонте, просить у папы тайного приказа, обязывающего Лас Касаса покинуть Рим и запрещающего ему вмешиваться, как он это делал, в не касающиеся его дела, под угрозой сурового наказания, потому что известно, что он был агентом арагонцев и каталонцев и употреблял подарки и значительные денежные суммы для подкупа тех членов римской курии, которым были поручены дела инквизиции. Этот инцидент дал повод ко многим дебатам. Наконец было решено, что кардинал Адриан и апостолический нунций возьмутся за расследование процесса Лас Касаса и других членов его семьи без вмешательства инквизиторов Севильи, потому что они совершили великие несправедливости. Дон Хуан де Мануэль уведомил Карла V, это обстоятельство изложено также в бреве от 20 января 1521 года. Результатом процесса явился приговор, объявлявший подсудимых заподозренными в ереси в малейшей степени.

XX. Педро де Вильясис, приемщик имущества инквизиции, неоднократно грубо обращался с Франсиско де Кармо-ной из Севильи. Последний представил жалобу кардиналу, который наказал обидчика. Вильясис, которому все пути инквизиции были хорошо знакомы, тайно замыслил его гибель и велел арестовать не только Франсиско де Кармону, но и его мать Беатрису Мартинес и некоторых других родственников как вознамерившихся его убить и следивших за ним для исполнения своего намерения. Кардинал Тортосы, узнав, что севильские инквизиторы были врагами Франсиско де Кармоны и что этот мотив привел их к аресту братьев и сестер Беатрисы, его матери, перенес дело в свой трибунал. Когда Франсиско вскоре стало известно, что кардинал должен сопровождать императора в Германию, он просил папу запретить инквизиторам завладеть его процессом. Папа заявил в своем бреве от 26 сентября 1520 года, что в случае отъезда в путешествие кардинала он назначит лицо по своему выбору для исполнения обязанностей главного инквизитора. Это предположение не осуществилось, и подсудимые были оправданы.

XXI. Луис Альварес де Сан-Педро из Гвадалахары, не владеющий своими членами, был ввергнут в секретную тюрьму инквизиции и апеллировал оттуда к папе. Он говорил, что толедские инквизиторы, ослепленные ненавистью, вняли клевете, чтобы преследовать его. Он просил папу отнять у них расследование дела, поручить его главному инквизитору, а пока приказать, чтобы его перевели в монастырь или в какое-нибудь приличное место, пребывание в коем не было бы для него так тягостно, как тюрьма святого трибунала, куда его заключили, и которое было бы просто домом предварительного заключения. Папа даровал Альваресу просимое бреве от 28 декабря 1520 года; он был примирен с Церковью в силу приговора кардинала. Несколько времени спустя, снова преследуемый инквизиторами, Альварес был вынужден бежать в Рим. Папа перенес к себе дело обвиняемого. Хотя Карл V поручил послу в Риме просить выдачи Альвареса инквизиторам, папа настоял на своем решении; Альварес вывернулся из этого дела так же удачно, как и в первый раз. Какой жестокостью было заключение в тюрьму паралитика! Какой контраст между этой суровостью, которую ничто не может оправдать, и выставлением напоказ человечности и сострадания, которые встречаешь на каждой странице в истории этого трибунала!

XXII. Эта политика не ускользнула от внимания Льва X. Поэтому он постоянно отказывал в согласии на просьбу Карла V о перенесении дела Фернандо Арагонского, своего врача, и его жены, а также другого процесса, возбужденного против памяти и доброго имени Хуана де Коваррувиаса, который был его товарищем по учению. Он отлично знал, как легко отыскать в Испании лжесвидетелей, когда имеют в виду привести в исполнение какой-либо план мести. Это побудило его поручить кардиналу-инквизитору в бреве от 14 декабря 1518 года преследовать их уголовным судом и выдавать светским судьям, чтобы покарать виновных смертной казнью. Несмотря на этот папский приказ и несмотря на то, что случаи пользования этой мерой представлялись неоднократно, к ней, кажется, никогда не прибегали.

XXIII. Столь же основательно могли тогда жаловаться на злоупотребления, совершавшиеся в инквизиции Майорки по вине некоторых из ее слуг. Впрочем, везде и повсюду происходило одно и то же. На острове Майорка дело зашло так далеко, что в 1521 году составился заговор против прокурора. Один житель, знавший об этом намерении, сообщил священнику, получив обещание скрыть его имя; но священник, желая предупредить ютовящееся преступление, известил дома Арнольдо Альбертино, декана инквцзиторов. Когда незнакомец явился к прокурору, как бы для того, чтобы пригласить его пойти вместе по делу тайной благотворительности, в котором он должен дать отчет, прокурор принял его в своем доме в присутствии других лиц и отказался идти с ним.

XXIV. Инквизитор Альбертино захотел обязать священника назвать человека, открывшего заговор, и дважды требовал этого. Не желая вступать на путь церковных наказаний, Альбертино по поводу его отказа запросил кардинала Адриана и установил свое мнение насчет мотивов запроса, которое затем напечатал вместе с ответом главы святого трибунала, сущность которого состояла в том, что естественная тайна, хотя она была обещана и принята, не связывает, когда она может вредить третьему лицу; это в настоящем случае обязывало священника открыть ее, хотя судье запрещалось пользоваться ею против кого бы то ни было, если только общественная молва или какой-нибудь другой новый случай не установит улики проступка.

XXV. Вторая часть ответа не кажется мне справедливой, так как вреда для третьего лица нечего было более бояться; впрочем, решение изменить доверию должно было устранить впредь желание делать другие разоблачения. Альбертино, удерживаясь от применения церковных наказаний, повел себя благоразумно, но ударился в противоположность, стараясь открыть то, чего не следовало говорить. Этот декан инквизиции был впоследствии епископом Пати и даже временным (par interim) вице-королем Сицилии. В 1524 году он составил комментарии под заглавием О еретиках и напечатал их в 1534 году вместе с вышеупомянутым запросом. Они были посвящены дому Альфонсо Манрике, главному инквизитору.

XXVI. Неудивительно, что инквизитор писал против еретиков, как сделал это Альбертино. Этот предмет занимал умы со времени проникновения лютеранства,[691] уже осужденного в Испании с 1521 года, так как 20 марта этого года папа адресовал два бреве — одно главнокомандующему, а другое адмиралу Кастилии, которые управляли королевством во время отсутствия Карла V, чтобы посоветовать им не допускать к ввозу в страну ни одного сочинения Лютера и его защитников. 7 апреля кардинал Адриан поручил инквизиторам арестовывать все сочинения, какие только можно было найти. Эта мера была затем принята в 1523 году, и коррехидор[692] Гипускоа[693] получил приказ помогать в этом случае вооруженной силой должностным лицам инквизиции.

XXVII. Лев X умер 10 декабря 1521 года, и кардинал Адриан стал его преемником 9 января 1522 года. Он сохранил звание инквизитора Испании до 10 сентября 1523 года, когда облек этим титулом и правами дома Альфонсо Манрике, бывшего епископа Кордовы и Бадахоса, а тогда архиепископа Севильи, со смерти второго главного инквизитора дома Диего Десы, происшедшей 9 июня 1522 года.

XXVIII. Адриан учредил в Америке второй трибунал инквизиции и распространил его юрисдикцию на Вест-Индию и океанские острова.

XXIX. Испанцы очень далеки от мысли воздавать похвалу главному инквизитору Адриану, как это делал Лев X, говоря, будто он был добр до такой степени, что позволял инквизиторам злоупотреблять его слабостью для совершения кучи несправедливостей,[694] так как такое положение причинило величайшие бедствия Испании. Если бы он не оказывал им безграничного доверия и не обманывал Карла V насчет поведения инквизиторов, император преобразовал бы трибунал, как он обещал это кастильцам и арагонцам на собраниях кортесов в Вальядолиде и Сарагосе, и оба королевства избегли бы страшных бедствий. Так опять подтверждается, что участь нации зависит часто от комбинаций самых непредвиденных и нисколько не зависящих от человеческой мудрости!

Глава XII ПОВЕДЕНИЕ ИНКВИЗИТОРОВ В ОТНОШЕНИИ МОРИСКОВ

Статья первая УКАЗ О ДОНОСАХ НА ЕРЕТИКОВ-МАГОМЕТАН

I. Дом Альфонсо Манрике,[695] архиепископ Севильи (вскоре облеченный саном кардинала), наследовал Адриану в должности главного инквизитора. Новохристиане еврейского происхождения в начале его служения льстили себя надеждою увидать вскоре спасительную перемену в форме судопроизводства инквизиции. Они ждали этого с тем большим доверием, — что в 1516 и 1517 годах возник вопрос о рассмотрении поданной ими просьбы об оглашении имен и показаний свидетелей, и тогда Манрике (который был в то время во Фландрии при Филиппе I, отце Карла V)[696] поддержал жалобу, уверяя государя, что она справедлива. Однако дело вышло не так, как они надеялись.

II. Инквизиторы изменили настроение Манрике, убедив его, что просимое новшество клонится к уничтожению самого святого трибунала и к торжеству врагов веры; было признано, прибавляли они, что число иудействуюгцих значительно уменьшилось через эмиграцию одних и через страх, внушаемый инквизицией другим; но следовало опасаться, что в случае ослабления системы тайных доносов и особенного судопроизводства они вернутся к своим прежним верованиям; к тому же появление двух новых сект — морисков и лютеран — делает еще более необходимой суровость, которую употребляли до сих пор.

III. На самом деле несколько времени спустя была речь о расширении области объектов и предметов доносов, как это явствует из указа, который читали ежегодно в первое воскресенье Великого поста, чтобы напомнить обязательство, налагаемое на каждого христианина, доносить в шестидневный срок о том, что он увидит или услышит противного вере, под страхом отлучения, разрешаемого только епископом, и смертного греха.

IV. Относительно морисков, возращавшихся в магометанство, было повелено каждому верному объявлять, если он услышит от них, что религия Магомета[697] хороша и нет другой, которая могла бы привести ко спасению; что Иисус Христос просто пророк, а не Бог, и что качество и имя Девы не приличествуют его матери. Повелено было также объявлять, если он был свидетелем или узнал, что мориски соблюдают некоторые обычаи магометан, например, едят мясо по пятницам, думая, что это позволительно; проводят этот день как праздник, одеваясь чище, чем обыкновенно; оборачивают лицо к востоку, произнося Висмилей,[698] связывают ноги животным, которых будут есть, перед тем как их зарезать; отказываются есть мясо тех животных, которые не были зарезаны или же были зарезаны женщиной; обрезывают своих детей, давая им арабские имена, или высказывают желание, чтобы этот обычай соблюдался другими; утверждают, что надо верить в Бога и его пророка[699] Магомета; произносят клятвы Корана или соблюдают пост рамазан, и свою Пасху, творя милостыню и принимая пищу в питье только при восходе первой звезды; делают зохор, поднимаясь до света, чтобы поесть, и, выполоскав рот, снова ложатся в постель; соблюдают гвадок, моя себе руки от кистей до локтей, лицо, рот, ноздри, уши, ноги и половые части, или делают сала, оборачиваясь лицом к востоку,[700] садясь на циновку или ковер, поднимая и опуская попеременно голову, произнося некоторые арабские молитвы и вычитывая андулилей, коль, алагухат и другие формулы магометанского обряда; справляют пасху барана, убивая это животное после обряда гвадок; женятся по магометанскому обычаю; поют песни мавров и исполняют замбры, или танцы, и леилы, или концерты, при помощи запрещенных инструментов; соблюдают святые заповеди Магомета и возлагают руку на голову своих детей или других лиц в качестве обряда, предписанного законом; моют мертвецов и хоронят их в новом саване; погребают их в девственной земле или кладут в каменные гробницы лежащими на боку, с головой на камне; покрывают могилу зелеными ветвями, поливают медом, молоком и другими напитками; призывают Магомета в своих нуждах, называя его пророком и посланником Божиим и говоря, что святилище Мекки (где, по их уверению, погребен Магомет) есть главный храм Бога; заявляют, что они крестились не по вере в нашу святую религию; что их отцы и их предки наслаждаются вечным блаженством в награду за устойчивость в религии мавров; что можно спастись, оставаясь мавром (или в Моисеевом законе, если говорящий принадлежит к евреям). Наконец, христиане обязывались указом о доносах объявлять, если слышали о переселении кого-нибудь в Варварию[701] или другие страны, чтобы отступить от христианства или по другому подобному мотиву.

V. Нетрудно видеть, что среди действий и слов, переданных мною, есть много таких, которые настоящий добросовестный католик не поколеблется сделать или сказать как безразличные по существу и которые становятся еретическими или навлекающими подозрение в ереси в соединении с обстоятельствами, придающими им этот характер. Это новое предписание инквизиционного кодекса и презрение, которое вообще питали к морискам в Испанском королевстве, открывали путь клевете, которую возбуждали дух ненависти и мести и другие столь же свирепые настроения.

VI. Надо, впрочем, отдать справедливость Манрике, что он жалел о положении, до которого были доведены мориски, и противился, насколько мог, преследованию, помня обещание, данное Фердинандом и Изабеллой, что они не будут подчинены инквизиции и не будут ею наказываться по маловажным делам. 28 апреля 1524 года Манрике был в Бургосе, когда мориски доложили ему, что получили от его предшественников гарантии, что инквизиция не будет их привлекать к суду и преследовать по маловажным мотивам; однако вскоре инквизиторы начали сурово с ними обращаться, арестовывая и предавая суду без достаточных оснований для такого обхождения; поэтому они умоляют о милости, чтобы при его служении им было оказано не меньше покровительства, чем при его предшественниках.

VII. Манрике передал их просьбу на обсуждение верховного совета и снова велел опубликовать и подтвердил благоприятные для них распоряжения. Он приказал быстро закончить начатые процессы к выгоде обвиняемых, если только не будет констатирована приписываемая им ересь; в таком случае до произнесения приговора должны были запросить верховный совет.

Статья вторая МОРИСКИ КОРОЛЕВСТВА ВАЛЕНСИИ

I. Мы видели, что приказ Фердинанда и Изабеллы обязал в 1502 году мавров, не желавших принимать христианскую религию, покинуть Испанию. Хотя этот закон получил силу в Кастилии, он нисколько не задел мавров Арагона, потому что король счел нужным уступить настояниям частных владетелей, представивших ему громадный урон, который следовал бы для них от ослабления населения в их владениях, где почти не было крещеных жителей. Оба государя возобновили свое обещание в Монсоне в 1510 году,[702] а Карл V на собрании кортесов в Сарагосе в 1519 году обязался присягою не делать на этот счет никаких нововведений.

II. Вскоре гражданская война разразилась в королевстве Валенсия. Началось восстание, подобное тому, которым в то время была охвачена Кастилия. Мятежники были почти все люди из народа, питавшие величайшую ненависть к дворянам, а особенно к сеньорам, пользовавшимся некоторой властью над жителями. Повстанцы старались причинить им как можно больше ущерба. Они знали, что для сеньоров будет огромным бедствием, если сделают их мавров-вассалов христианами, так как различие в религии обязывало мавров уплачивать своим сеньорам более обременительные повинности, чем платили лица христианского вероисповедания.

III. Вследствие этого повстанцы заставляли креститься всех мавров, попадавших к ним в руки; таким способом было крещено более шестнадцати тысяч. Так как насилие более, чем убеждение, принимало участие в этой перемене, они не замедлили вернуться к своему прежнему верованию. Император велел казнить главных вожаков восстания. Много мавров (которых эта суровость заставила опасаться подобного же обращения с ними) уехало из Испании и удалилось в королевство Алжирское,[703] так что в 1523 году более пяти тысяч домов осталось без жителей.[704]

IV. Раздраженный этим, Карл V убедил себя, что не следует терпеть мавров в государстве, и попросил папу освободить его от присяги, данной на собрании кортесов в Сарагосе. Папа сначала ответил, что подобная уступка будет скандалом. Император настаивал, и она была ему дана 12 марта 1524 года. Папа только обязал его своим отдельным бреве поручить инквизиторам ускорить обращение мавров, объявив им, что в случае отказа перейти в христианскую веру их обяжут выехать из королевства под страхом быть обращенными в пожизненное рабство. Они подпадут под исполнение этой угрозы, если пропустят предоставленный им срок, не крестившись или не выехав из Испании.

V. В то же время папа другим бреве рекомендовал обратить в церкви все мечети и решил, что десятина, получаемая с земель, обрабатывавшихся раньше маврами, будет отдаваться владетелям этих земель как возмещение двойных повинностей, платеж которых прекратится, когда мавры станут христианами. Он поручил также сборщикам десятин выплачивать расходы по католическому богослужению, для которого будут основаны бенефиции с доходом от земель, принадлежавших мечетям.[705]

VI. Историки, приводившие буллу 1524 года, думали, что эта мысль принадлежит самому папе. Однако письмо, которое герцог Сесо, посол в Риме, писал 7 июня, отправляя этот документ, и декрет, узаконивший способ действия инквизиторов относительно мавров, доказывают не только то, что папа долго отказывался дать эту буллу из опасения скандала, который она должна произвести, но и то, что, отправив ее, он отказывался вручить оба бреве, предвидя их последствия. Надо сознаться, что сомнения папы были вполне обоснованны, так как он освобождал Карла V от присяги, чтобы принять меры, клонившиеся к уменьшению населения королевства в ущерб интересам сеньоров; это было также не в интересах епископов, которые не могли равнодушно смотреть, что инквизиторы исполняют новые функции в их епархиях.

VII. Появились сомнения насчет действительности крещения, совершенного над маврами в королевстве Валенсия повстанцами; эти сомнения следовало разрешить до приведения в исполнение папской буллы. Карл собрал совет под председательством главного инквизитора, составленный из членов совета Кастилии, Арагона, инквизиции Индий и военных орденов, из нескольких епископов и богословов. Это собрание имело двадцать два заседания в церкви францисканского монастыря в Мадриде. После долгих обсуждений было объявлено, что крещение мавров должно считаться достаточным ввиду того, что неверные не оказали никакого, сопротивления, а, напротив, горячо желали его принять, чтобы избежать того, что считали величайшим несчастьем; это настроение позволяет думать, что они пользовались полной свободой, необходимой для признания действительности таинства. Император, узнав об этом, присутствовал на последнем заседании собрания, происходившем 23 марта 1525 года, и приказал на основании этой декларации, чтобы крещеные мавры были принуждены остаться в Испании в качестве христиан, жить как таковые, крестить тех из своих детей, которые еще не получили крещения; для исполнения этой двойной цели и для наставления их в истинах религии были назначены священники, которым будет поручена эта забота, Монах-иеронимит Яго Бенедет заявил императору, что он видит в каждом крещеном мавре отступника. События доказали, что он не ошибался.

VIII. Франциск I, король Франции[706] (который жил тогда пленником в Мадриде), сказал Карлу V, что спокойствие будет установлено в государстве только тогда, когда он выгонит всех мавров и морисков. Таково было тогда в Европе состояние познаний в области политики.

IX. Дом Альфонсо Манрике передал свои полномочия главного инквизитора для королевства Валенсии дому Гаспару д'Авалосу, епископу Кадиса, который потом был архиепископом Гранады. Этот прелат опубликовал несколько указов, чтобы дать знать жителям о данном ему поручении, и приказал всем крещеным маврам явиться в кафедральный собор Валенсии для примирения с католической церковью и разрешения от двойного греха ереси и отступничества, без всякого наказания и епитимьи, но с увещанием, что если они еще раз откажутся от христианской веры, то подвергнутся смертной казни и будут лишены имущества.

Королевский указ от 4 апреля гласил, что мечети, в коих уже была принесена святая жертва литургии, не могут более служить для магометанского культа.

X. Большинство мавров бежали в горы и в Сьерру-де-Берниа. Они подняли там восстание против Карла V и до августа сопротивлялись могуществу его оружия; они капитулировали, получив амнистию.

XI. Император писал 13 сентября главным вождям мавров в королевстве Валенсия, чтобы побудить их принять христианство. Он обещал им свое покровительство и пользование всеми правами наравне с христианами и уверял их, что его слово будет нерушимо, вопреки возможным советам о мерах, которые следовало принять относительно их.

XII. 16 июня папа послал буллу главному инквизитору, чтобы он приказал дать безусловное разрешение всем морискам, и уполномочил его принять на себя расследование всех дел, которые могут их коснуться. Вследствие этого епископ Кадиса и множество катехизаторов[707] и проповедников отправились в Валенсию в сентябре для выполнения своей миссии. Среди них находился брат Антонио де Гевара, который вскоре стал епископом Мондоньедо. Для того чтобы побудить морисков жить, как следует хорошим христианам, он говорил, что они все, как и прочие жители, происходят от испанских христиан. Когда мавры вступили во владение городом Валенсией по смерти Сида (храброго Родриго Диаса де Вивара[708]), они будто бы забрали себе всех христианских женщин, которых нашли в городе, и от них якобы происходят все мориски. Я не знаю, как доказывал проповедник этот факт.

XIII. 21 октября был опубликован указ, запрещавший морискам продавать золото, серебро, шелк, украшения, драгоценности, животных и другие виды товаров. 18 ноября был опубликован приказ доносить святому трибуналу на морисков-рецидивистов.

XIV. Указ 16 ноября обязывал мавров отправиться в города и местечки, наиболее близкие к их местопребыванию, чтобы получить там наставление, которое хотели им дать; впредь носить на шляпах полумесяц из синего сукна величиною с апельсин (это было знаком их будущего рабства); выдать все оружие с запрещением впредь им пользоваться под угрозой получения ста ударов кнута; становиться на колени на улицах во время перенесения причастия умирающим; не совершать публичных религиозных обрядов, закрыть все мечети. Христианские сеньоры, имевшие мавров в числе своих вассалов, были ответственны за исполнение этих мер.

XV. 25 ноября появилась папская булла, которая обязывала всех христиан, под угрозой отлучения, разрешаемого только епископом, оказывать помощь, если потребуется, для успешного исполнения этих решений. Этим не ограничились. Королевским указом было предписано всем маврам креститься до 8 декабря, и объявлено, что они будут изгнаны из королевства через данный им короткий срок и будут считаться рабами, если не станут повиноваться.

XVI. По истечении льготного срока было обнародовано при звуке труб приказание всем маврам удалиться из Испании до 31 января 1526 года по путям, которые им будут назначены, до порта Короньи через обе Кастилии и Галисию. В то же время было запрещено сеньорам удерживать их на землях после этого срока, под угрозой штрафа в пять тысяч дукатов. Инквизиторы угрожали предоставленными их власти церковными наказаниями жителям, которые стали бы помогать маврам в их сопротивлении.[709]

XVII. Мавры Альмонасида[710] с октября месяца отказались креститься и сопротивлялись вооруженной рукой воле монарха до февраля. Город был взят; многие из них были преданы смерти, остальные стали христианами Можно ли придумать для распространения христианства меры, более противоположные апостольским, чем принятые в этом случае?

XVIII. В местечке Корреа мавры убили местного сеньора и семнадцать христиан, которые с его согласия принуждали их принимать крещение. Наконец, вспыхнул общий мятеж среди мавров королевства Валенсия, где их было не менее двадцати шести тысяч семейств; мавры укрепились в местечках Сьерры-д'Эспадан, где королевская армия спустя долгое время одолела их.[711] Оставшиеся в местечках или удалившиеся оттуда при приближении рокового срока умоляли о покровительстве управлявшую Валенсией королеву Жермену де Фуа, вторую жену Фердинанда V, вышедшую тогда замуж за дона Фернандо Арагонского, герцога Калабрии, который лишился прав на Неаполитанское королевство. Она дала охранную грамоту двенадцати депутатам, которых они посылали ко двору, чтобы в точности узнать намерения императора, в принудительном характере коих они сомневались. Они просили у государя отсрочки в пять лет для того, чтобы стать христианами или выехать из королевства через порт Аликанте. Обе эти просьбы были отвергнуты. Они согласились на принятие крещения при условии, что инквизиторы будут их преследовать лишь по истечении сорока лет, — но и в этом им было сурово отказано.

XIX. Они обратились к главному инквизитору Манрике. Тот принял их любезно. Предполагая, что они легко согласятся на принятие крещения, он предложил им, как и всем исповедующим их религию, свое содействие у императора и в то же время посоветовал изложить письменно свою просьбу. 16 января 1526 года они вручили ему докладную записку, в которой просили:

1) чтобы в течение сорока лет они не были подсудны инквизиции;

2) чтобы в течение этого времени они могли сохранять свою одежду и свой язык;

3) чтобы им разрешили иметь особое от старинных христиан кладбище;

4) чтобы в этот промежуток они могли жениться на своих родственницах, даже на двоюродных сестрах, и не испытывать никаких неприятностей в отношения брачных союзов, заключенных до сей поры;

5) чтобы все их бывшие служители культа остались и получали доходы от мечетей, ставших церквами;

6) чтобы употребление оружия было разрешено им, как и прочим христианам;

7) чтобы оброки и повинности, которые они платили сеньорам, были уменьшены и не превышали степени обложения прочих христиан;

8) чтобы в королевских городах их не обязывали платить сборы на муниципальные расходы, если только им не дадут права на общественные должности и на пользование почестями, как и старинным христианам.

XX. Эти статьи были представлены на рассмотрение императорского совета, который ответил:

1) что относительно морисков Валенсии и королевства Арагон ограничатся мерами, принятыми для морисков Гранады:

2) что им будет разрешено сохранить в течение десяти лет употребление их одежды и их языка;

3) что их будут хоронить согласно их просьбе, при условии, что их кладбища будут находиться по соседству с церквами, и что старинные коренные христиане могут также здесь погребаться;

4) что не будет никаких нововведений насчет заключенных уже браков, но что они должны согласоваться с обычаем старинных христиан;

5) что обратившиеся магометанские служители культа будут пользоваться более или менее значительным доходом, по степени усердия, которое они употребят для того, чтобы сделать более искренним обращение остальных мавров;

6) что разрешение носить оружие будет им дано, как и прочим христианам;

7) что оброки, которые они обязаны платить своим сеньорам, будут уменьшены, насколько позволят буква и оговорки договоров, и что они не будут платить больше других жителей;

8) что в отношении королевских городов все остается по-прежнему и не будет установлено никакого налога на мавров там, где они до этого времени ничего не платили.

XXI. Получив эти условия, мавры крестились, за исключением нескольких тысяч человек, которые бежали в горы. Против них пришлось отправить военный отряд, употребивший весь 1526 год для покорения беглецов. Когда дело дошло до конца, они приняли крещение, и угрожавшее им рабство было заменено штрафом в двенадцать тысяч дукатов.[712]

Статья третья МОРИСКИ АРАГОНА И ГРАНАДЫ

I. Опасаясь, как бы рассеянные среди них мавры не были подчинены тому же закону, что и мавры Валенсии, арагойцы сделали императору через графа Рибагорсу, его родственника, представление, что мавры этой страны всегда были спокойны и никогда не причиняли ни политической смуты, ни религиозного скандала; их нельзя упрекнуть в совращении к отступничеству ни одного христианина, и, наоборот, они так хорошо настроены, что помогают трудом своих рук поддержке многих священников и мирян; они рабы или прикреплены к земле короля и сеньоров королевства, и нет никаких опасений насчет какой-либо связи их с африканскими маврами, потому что они живут на большом расстоянии от моря; среди них имеется множество отличных рабочих для выделки оружия, что доставляет государству выгоду, потеря которой была бы очень чувствительна, если бы их принудили покинуть Арагонское королевство; хотя они и приняли крещение, чтобы избегнуть угрожавшего изгнания, они не стали христианами более, чем прежде, и, напротив, если их оставят жить в покое, они не преминут сами собою обратиться к христианской вере, как доказал это опыт, от счастливого влияния их сношений с христианами; легко предвидеть неисчислимые бедствия, если Его Величество не сдержит обещания, данного кортесам, и не будет подражать поведению своего деда, который верно исполнил свое обещание.[713]

II. Представления арагонцев были тщетны. Когда соглашение с маврами королевства Валенсия было исполнено, император приказал инквизиции подчинить условиям этого соглашения и мавров Арагона, в результате чего они без сопротивления были крещены в 1526 году.

III. В 1528 году Карл созвал в Монсоне генеральные кортесы королевства Арагон. Депутаты этой страны, Каталонии и Валенсии жаловались, что инквизиторы не соблюдают статей конкордата 1512 и 1519 годов и судят за ростовщичество и за многие другие проступки вопреки запрещению, сделанному им. Они просили императора повелеть устранить эти злоупотребления и одновременно запретить инквизиторам преследование морисков, даже при предположении, что их видели совершающими обряды магометанской религии, до тех пор, пока их не наставят в достаточной степени истинам христианской религии.

IV. На первый пункт император ответил, что он наблюдает за тем, чтобы справедливость была удовлетворена, а на второй — что приняты уже меры для удовлетворения их просьбы. Для успокоения угрызений совести Карл получил от папы буллу от 2 декабря 1530 года, которой Его Святейшество давал главному инквизитору необходимые полномочия для разрешения им самим и через духовников преступлений ереси и отступничества как внешнего характера, так и внутреннего, причем, сколько бы раз мавры королевства Арагон ни впадали в ересь и раскаивались в этом, на них не налагалось ни публичного покаяния, ни какого-либо другого позорящего наказания, хотя бы они заслуживали его вплоть до конфискации имущества и смертной казни. Невежеством, говорят, более всего объяснялось их возвращение к ереси, и достигнуть их обращения в христианство легче всего при помощи мягкости и милосердия, а не средствами строгости.

Таковы были побуждения, выраженные в булле, не замедлившей дать благоприятные результаты.

V. Почему относительно евреев следовали другой политике? Потому, что это были богатые торговцы, между тем как среди мавров едва можно было встретить одного богача на пять тысяч жителей. Прикрепленные к обработке полей или занятые уходом за своими стадами, они всегда были очень бедны. Среди них встречались только ремесленники, обладавшие удивительной ловкостью и уменьем.

VI. Мориски Гранады вызывали не менее сильные заботы императора, хотя причины волнений среди этих морисков были, по-видимому, маловажны. Я говорил, какие обещания давали Фердинанд и Изабелла во время покорения королевства и в последующие годы тем из них, которые примут крещение; мы теперь знаем, что вышло из этих обещаний при некоторых особенных обстоятельствах.

VII. Однако когда император в 1526 году приехал в Гранаду, ему представили докладную записку о морисках дон Фернандо Бенегас, дон Мигуэль Арагонский и Диего Лопес Бенехара. Все трое были членами муниципалитета и очень знатными дворянами, так как происходили по прямой мужской линии от мавританских королев Гранады. Они были крещены после завоевания, и их крестным отцом был Фердинанд V. Они представили Карлу, что мориски много терпят от священников, судей, нотариусов, альгвасилов и прочих коренных (старинных) христиан. Король сочувственно встретил их рассказ и, справившись с мнением своего совета, приказал дому Гаспару д'Авалосу, епископу Кадиса, объехать местности, населенные морисками, в сопровождении комиссаров, бывших с ним по этому же делу в Валенсии, и трех каноников Гранады, чтобы удостовериться в действительности сообщенных ему фактов и ознакомиться с положением религии у этого народа.

VIII. Епископ посетил все королевство Гранада и признал, что жалобы морисков обоснованны. Но в то же время он признал, что среди этого народа едва можно насчитать семь католиков; прочие вновь стали магометанами, потому ли, что они не были как следует наставлены в христианской религии, или потому, что им дозволили публично отправлять обряды прежней религии.

IX. Такое положение вещей побудило императора созвать чрезвычайный совет под председательством архиепископа Севильи, главного инквизитора, в составе членов: архиепископа Сант-Яго, председателя королевского совета, королевского великого подателя милостыни; избранного архиепископа Гранады; епископа Осмы, духовника государя; епископов Альмерии и Кадиса, викариев Гранады; трех членов совета Кастилии, одного члена совета инквизиции, одного члена государственного совета, великого командора военного ордена Калатравы[714] и наместника, генерального викария епархии Малаги.

X. Это собрание имело несколько заседаний в королевской капелле. В результате совещаний трибунал инквизиции был перенесен из Хаэна в Гранаду; его юрисдикция распространялась на все королевство Гранада; круг ведения хаэнского трибунала объединялся с кордовским. Было постановлено несколько мероприятий, которые были объявлены 7 декабря 1528 года после одобрения короля. Важнейшим из них было обещание прощения морискам всего прошлого и предупреждение, что, если они снова впадут в ересь, они будут преследоваться по всей строгости законов инквизиции.[715] Мориски подчинились всему и получили от Карла за восемьдесят тысяч дукатов право носить свой национальный костюм, пока государю будет угодно это позволить, и согласие на то, что, если мавры впадут в отступничество, инквизиция не будет захватывать их имущество. Эту двойную милость распространили и на морисков короны Арагона.[716]

XI. Климент VII одобрил эти меры в июле 1527 года, когда был еще пленником вместе с семнадцатью кардиналами в замке Св. Ангела, со времени знаменитого вступления в Рим коннетабля Франции, Шарля Бурбона.[717]

XII. Инквизиторы королевства Гранада в 1528 году справили торжественное аутодафе со всей возможной пышностью, чтобы внушить морискам больше уважения, страха и ужаса. Однако, к сожалению, были присуждены не мавры, а только крещеные евреи, вернувшиеся к иудаизму.

XIII. Мориски с давних пор жили в отдельных кварталах, обозначавшихся именем морериа (moreria); они жили здесь отдельно от старинных (коренных) христиан. Этот обычай был установлен королями и имел целью предупреждение совращений маврами христиан, если бы между ними были более частые сношения. Тогдашние обстоятельства были не похожи на прежние, и Карл V, по совету Манрике, приказал 12 января 1529 года морискам оставить их отдельные кварталы и поселиться в самом центре городов, чтобы жить здесь вперемежку со старинными (коренными) христианами и таким образом получить больше удобства для присутствия при церковных обрядах и для наставлений, которые предполагали им давать. В то же время было предписано супрефектам и судьям первой инстанции согласоваться с инквизиторами для исполнения нового закона. Если бы какой-нибудь мориск пожаловался, следовало его выслушать и уведомить верховный совет.

Статья четвертая ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ ПРОЦЕСС ОДНОГО МОРИСКА

I. Какой бы умеренной ни казалась эта политика, без труда можно открыть здесь намерение наблюдать за морисками вблизи, среди народа, где святой трибунал должен был иметь многочисленных шпионов. Слуги его с тем большей горячностью ухватились за эту мысль, что число жертв среди евреев ежедневно уменьшалось и их приходилось отыскивать среди морисков. В самом деле, я докажу, что ни человечность, ни какой другой мотив подобного рода не входили в виды страшного трибунала; для этой цели я расскажу происшествие следующего 1530 года.

II. Я выбрал эту историю из многих других и пользуюсь извлечением из подлинного процесса. Я должен особо отметить достоверность, чтобы не оставалось никакого сомнения в огромном злоупотреблении, которое делалось из тайны в среде инквизиторов, в видах обойти самые уставы святого трибунала, римские буллы, государственные законы и правительственные приказы, а также указы главного инквизитора и верховного совета.

III. 8 декабря 1528 года некая Катарина, прислуга Педро Фернандеса, управляющего графа де Бенавенте, донесла на одного мориска по имени Хуан Медина, медника, жителя местечка Бенавенте, уроженца Сеговии, старика семидесяти одного года. Она сказала, что около 1510 года, то есть восемнадцать лет назад, она жила в течение года и пяти недель в том же доме, где жил и оговоренный с Педро, Луисом и Беатрисой де Медина, своими детьми, и с другим Педро, своим зятем. Она заметила, что ни Хуан, ни его дети не ели никогда свинины и воздерживались от употребления вина; они мыли ноги и туловище по субботам и воскресеньям, по обычаю мавров. Она прибавила, что видела, как делал это Хуан, и никогда не видала за этим занятием его детей, потому что они запирались в комнате для мытья.

IV. Безо всякого осведомления и других улик инквизиторы Вальядолида потребовали 7 сентября 1529 года, чтобы Хуан предоставил себя в распоряжение трибунала. 24 и 25 сентября они поставили ему обычные общие вопросы. Хуан заявил, что крестился в 1502 году, в эпоху изгнания мавров, и не помнит, чтобы он совершал или видел, как совершают другие, предписания закона Магомета.

V. 28 сентября прокурор представил свой обвинительный акт. Хуан признавал в своем ответе, что он никогда не ел свиного мяса и не пил вина, может быть, потому, что он крестился в сорокапятилетнем возрасте, не имел никакого желания есть свинину и пить вино и не хотел заводить эту привычку после того, как столь продолжительное время обходился без нее; равным образом достоверно, что он по субботам вечером и по воскресеньям утром мылся, потому что это заставляло его делать ремесло медника; тот, кто придал дурной смысл всем этим действиям, конечно, виновен в преступном намерении.

VI. Инквизиторы допустили улику в деяниях и 30 сентября сообщили меднику результат, который был не что иное, как самый донос. Обвиняемый защищался теми же доводами, которые приводил раньше. Он установил анкету из пяти статей. Первые две клонились к доказательству его католичества, три других — к оправданию отвода обозначенных лиц, среди них и доносчицы, которая была прачкой и стала, по его словам, его заклятым врагом после сильной ссоры между ними, вследствие которой он перестал отдавать ей в стирку белье; кроме того, она пользовалась дурной репутацией и вообще было известно, что она имеет привычку обманывать и лгать. Он назвал нескольких лиц, могущих доказать правду его пяти статей. Но инквизиторы, узнав, что они принадлежат к новохристианам, отказались их допрашивать об основательности отвода со стороны оговоренного. Они приняли это решение, хотя немного ранее, а именно 31 мая того же года, верховный совет предписал противоположную меру.

VII. Нужно, однако, сказать, что правило совета было новым средством нападения, направленным против обвиняемых, вместо того чтобы быть им благоприятным. Оно гласило, что будут выслушиваться свидетели, намеченные обвиняемым, чтобы доказать справедливость отвода с его стороны, и также те, кого он отведет, если они не давали показаний на предварительном следствии. Это решение было принято, поскольку предполагалось, что раз обвиняемый поименовывает или отводит свидетелей, они, вероятно, имеют нечто показать против него. Вот истинный мотив этого воображаемого милосердия, хвастать которым стоило так мало. Эта мера была возобновлена верховным советом 16 июня 1531 года под тем же видом мнимого интереса и благосклонного отношения к обвиняемым.

VIII. 1 октября было разрешено Хуану вернуться в Бенавенте; этот город и его территорию ему назначили местом ссылки. Он доказал через показания шести свидетелей, что его поступки и обычное поведение были такими же, как у хорошего католика. Но он потерпел неудачу в отводе доносчиков, потому что свидетели, намеченные им, не были допрошены.

IX. 18 марта 1530 года было постановлено, что Хуану будет угрожать пытка и что поэтому он будет заключен в застенок. Если он признает себя еретиком, следует пересмотреть процесс, а если будет упорствовать в отрицании всего, то должен быть наказан лишь легким денежным штрафом. Он был вызван на суд вторично и получил приказание отправиться в тюрьму святого трибунала. 31 августа страшная угроза пытки была приведена в исполнение. Для того чтобы ее действие сделать более верным, с него сняли всю одежду и привязали к кобыле.[718] Почтенный старец сохранил твердость и заявил, что не может сказать ничего другого, не солгав, и что все, что он прибавит, будет вырвано у него страхом мучений. Его удалили из этого места страданий и заключили в тюрьму. Наконец он был оттуда выведен, чтобы 18 декабря 1530 года появиться на публичном аутодафе со свечой в руке. Он услышал чтение своего приговора, гласившего, что он освобожден от суда, но что инквизиция присуждает его к уплате четырех дукатов судебных издержек за подозрение в ереси, к которой он был всегда предрасположен.

X. Сущность и способ этого судопроизводства устрашают своей несправедливостью, и воображение не может представить себе суда, схожего с этим. Инквизиторы нарушили в этом случае все свои уставы. Но они умерли, и никто не заподозрил их в несправедливости. Хорошо было бы, если бы эта неполитическая тайна была предосторожностью, редко употребляемою. Но когда вспомнишь о почти бесчисленном множестве жертв инквизиции, можно ли думать, что злоупотребление тайною не было частым? 17 декабря 1537 года верховный совет постановил, что мориски не будут предаваться пытке, чтобы вынудить их признаться в воздержании от вина и свиного мяса, если не было других поступков, за которые было бы позволительно подвергать их пытке. Противопоставим этой позорной картине людской несправедливости любопытный акт чистосердечия и правосудия.

Статья пятая МЕРЫ, ПРИНЯТЫЕ ДЛЯ ОБРАЩЕНИЯ МАВРОВ И МОРИСКОВ

I. 15 июля 1531 года папа адресовал дому Альфонсо Манрике (который был уже тогда кардиналом римской Церкви) бреве, в котором он говорил, что император просил его принять надлежащие меры к тому, чтобы с морисками королевства Арагон обращались как со старинными (коренными) христианами, вассалами дворян и баронов этой страны.

Для того чтобы это понять, надобно знать, что в эпоху обращения морисков дворянам и баронам королевства дано было право получать начатки и десятины с продуктов, извлекаемых этим народом с земельных угодий, в возмещение аренд и доходов, потерянных через обращение их вассалов. Эта привилегия не вполне удовлетворила их; они требовали от морисков еще личных услуг или барщины, подати, известной под именем асофрас (azofras), и других повинностей, уплачивавшихся жителями до их обращения. Мориски, отягощенные оброками и исстрадавшиеся от стольких мучений, стали питать отвращение к христианской религии и вернулись к практике и обрядам магометанства, что требовало быстрого и энергичного врачевания. Вследствие этого папа поручил главному инквизитору принять на себя расследование этого дела. Если положение таково, как ему сообщили, пусть он прикажет дворянам и баронам получать с новохристиан, их вассалов, только то, что они получают со старинных (коренных) христиан, под угрозою отлучения и других канонических наказаний, апеллировать против коих им запрещается.

II. Достоверно, что Карл V не нуждался в папской булле для прекращения злоупотреблений, на которые жаловались, особенно после того, как он (по обращении морисков Валенсии) обязался исполнить все, чего просили тогда для морисков. Но государь был рад пользоваться инквизицией, потому что не сомневался, что эта мера будет точно исполнена, если она будет поддержана страхом, который инквизиция так хорошо умела всем внушать.

III. Гораздо меньше справедливости (несмотря на способ изложения) мы встречаем в другом бреве, от 13 декабря 1532 года, в котором папа говорит, что он узнал из донесений кардинала Манрике о плохом положении религии у морисков Арагона по вине епархиальных епископов, пренебрегших их наставлением. Вследствие этого он приказывает кардиналу-инквизитору построить и освятить церкви во всех епархиях и городах Арагона, где живут мориски; учредить при них приходы; наделить их десятинами, начатками и другими доходами; основать должности приходских настоятелей и викариев, бенефиции и капеллы; назначить туда лиц, способных занимать эти должности, и наблюдать, чтобы их главнейшей заботой было преподание морискам таинств и обучение их Катехизису.

IV. Можно ли допустить, что все епископы небрежно относились к наставлению морисков, чтобы в результате без протеста лишиться естественных прав епископата, к стыду их личного сана? Этого нельзя думать. Истинной причиной возвращения морисков к культу магометанства была любовь к религии отцов, существовавшая в их душе, и ненависть к христианству, которое их насильно заставили принять. Папа признал справедливость жалоб епископов и 11 июня 1533 года объявил своим бреве, что поручение Манрике действительно только на один год и что оно отменяется в той части, которая касается устроения приходов и назначения пастырей. Вопреки этому решению римская курия новым бреве, от 26 ноября 1540 года, уполномочила кардинала, архиепископа Толедо дома Хуана Пардо де Таверу,[719] преемника Манрике, продолжать начатое дело, которое смерть помешала выполнить.

V. 12 января 1534 рода император запретил инквизиторам Валенсии постановлять конфискацию имущества осужденных ими морисков ввиду того, что было справедливо оставить его в пользовании их наследников.[720] Так как распоряжения, отданные государем на этот счет, были (или должны были быть) известны инквизиторам, может показаться удивительным, что пришлось напоминать их. Но это неведение не должно изумлять в новом инквизиторе, потому что обыкновенно новые не знали (или делали вид, что не знают) указов государя, предшествовавших их назначению и противоположных обычаям и принятому течению дел святого трибунала.

VI. В начале 1535 года верховный совет положил правилом для инквизиторов никогда не присуждать морисков к релаксации, даже в случае вторичного впадения в ересь. Когда Карл V был в Алжире, он велел опубликовать, что испанцы-ренегаты в случае желания вернуться в Испанию и войти в лоно католической Церкви будут освобождены от преступления без суда и позора и восстановлены в правах имущества. Однако не видно было, чтобы обещание монарха побудило многих беглых испанцев к возврату в Испанию, потому что они не сомневались, что инквизиторы сумеют сделать тайно то, что открыто запрещалось государем.

VII. В апреле 1543 года Карл велел опубликовать, что он даровал льготный срок морискам округов местечек Ольмедо и Аревало; если они попросят примирения с Церковью, оно будет тайным и они останутся владельцами своих угодий. Такая же декларация была сделана главным инквизитором 2 июля 1545 года для побуждения находившихся в Феце и Марокко вернуться в Испанию. Этот государь получил от Павла III[721] бреве от 2 августа 1546 года, гласившее, что мориски Гранады, даже несколько раз впадавшие в ересь, а равно их дети и потомки должны допускаться ко всем гражданским должностям и церковным бенефициям. Это бреве аннулировало все процессы, начатые против рецидивистов.

VIII. В 1548 году Карл приказал главному инквизитору составить специальный регламент для морисков и установить, что они будут примиряемы с Церковью без публичных церемоний; каждый из них должен иметь свое жилье между двух домов старинных христиан; они не могут брать в качестве прислуги новообращенных; их сыновья должны жениться на дочерях христиан старинной расы; если мориска выйдет замуж за одного из старинных христиан, то, хотя бы имущество того лица, которое дало приданое, было конфисковано за преступление ереси, совершенное раньше, чем она была сосватана или отдана замуж, на нее не распространяется закон о конфискации; то же правило будет соблюдаться относительно мориска, принесшего имущество при браке в семейство старинных христиан, в случае когда будет постановлена конфискация у того, кто его дал; новохристиане удостоиваются того же погребения, что и остальные христиане.

IX. Как бы мягки и сдержанны ни были эти новые правила, было замечено, что мориски продолжали эмигрировать в Африку. Филипп II, думая прекратить это зло установлением обычая тайных разрешений, получил от папы Павла IV[722] бреве от 23 июня 1556 года и другое, от Пия IV,[723] от 6 ноября 1561 года, которыми духовники уполномочивались тайно разрешать морисков, в порядке внешнего суда и суда совести, безо всякого наказания или денежного штрафа, даже в случае, если отступничество происходило несколько раз, при условии, однако, что они явятся по собственному побуждению просить разрешения. Эта милость должна была длиться во все время службы главного инквизитора Вальдеса.

X. Принятая система снисхождения не помешала Луису Альборасину, мориску из Альмуньекара, быть приговоренным к сожжению. Бежав в Африку, он вернулся с несколькими другими ренегатами в королевство Валенсия, чтобы побудить всех морисков к восстанию. Заговор был открыт и все заговорщики обезоружены. Луиса приговорили к сожжению в 1562 году. Однако гуманный план, который, по-видимому, преобладал, был удержан.

XI. 6 сентября 1567 года папа выпустил бреве, согласное с предыдущим, в пользу морисков, уезжавших из королевства Валенсия. Все-таки мориски Гранады не воспользовались предложенным благодеянием. Они восстали во всех частях королевства и избрали королем дона Фернандо Валора, одного из потомков их прежних государей из династии Абенумейя.[724] Восстание длилось несколько времени, и Филипп II пытался усмирить его, опубликовав указы об амнистии даже за все проступки, подлежавшие ведению инквизиции. Морискам обещали амнистию при условии, что они явятся просить о ней. Некоторые, действительно, явились и не только в королевстве Гранада, но и в королевствах Мурсия и Валенсия. К сожалению, инквизиторы все испортили примерными наказаниями, которым подвергали нераскаянных рецидивистов.

XII. 20 марта 1563 года инквизиторы Мурсии приговорили к позору публичного аутодафе и к получению ста ударов кнута, с угрозой четырех лет галер,[725] мориска Хуана Уртадо. Все его преступление состояло в нарушении сделанного инквизиторами запрещения говорить по-арабски под угрозой штрафа в два дуката и в том, что он сказал, что инквизиторы грабят, налагая этот штраф. Новый пример, доказывающий (даже при допущении действительности факта), как наказания, налагаемые инквизицией, были непропорциональны проступкам.

XIII. В 1560 году инквизиторы королевства Мурсия сожгли в изображении (фигурально) одного мориска семидесяти лет, который умер в тайной тюрьме. Он уже был однажды разрешен без наказания и покаяния, после сделанного им добровольно признания. Светский суд открыл случайно, что он читал арабские книги по религии Магомета. Инквизиторы, узнав об этом, велели его арестовать и начали процесс. Обвиняемый признал факт, но оспаривал данное ему толкование, чтобы доказать, что он не рецидивист. Он был присужден к релаксации, и верховный совет утвердил приговор. Мориск, заболевший в тюрьме, умер, не прося об исповеди. Поэтому сожгли его изображение на первом аутодафе, которое справляли. Там прочитали приговор. Он гласил, что его труп будет вырыт, чтобы быть преданным пламени; память будет объявлена лишенной чести, семья будет отмечена в реестре, а имущество конфисковано.

XIV. На какие же результаты могли рассчитывать инквизиторы для чести религии от подобных мер и от еще худших? Как они не замечали, что эти меры годились только на возбуждение народа к восстанию и на то, чтобы вызвать стремление тысяч обитателей всей Испании избавиться от их жестокой политики путем эмиграции?

XV. 6 августа 1574 года Григорий XIII дал в пользу морисков новое бреве того же свойства, что и предыдущие. Но эта попытка имела не большее значение, чем первые, вследствие влияния, которое постоянно оказывала инквизиционная система. Таким образом, многие мориски Гранады, удалившиеся в Старую Кастилию во время последних смут, явились к своим пастырям, чтобы исповедаться в качестве еретиков-магометан и получить разрешение; но священники впали в сомнение, имеют ли они полномочия, достаточные для разрешения их, потому что апостолические бреве никогда не опубликовывались, но быстро запрятывались в архивах инквизиции. Поэтому кастильское духовенство не имело об этом никакого понятия. Священники посоветовались с епархиальными епископами; те обратились к инквизиторам своих округов, которые предоставили этот вопрос на усмотрение Эспиносы.[726] Этот начальник после обсуждения в верховном совете опубликовал 30 января 1571 года указ, который поручал всем трибуналам инквизиции уведомить епископов, что главный инквизитор уполномочивает всех духовников давать каноническое разрешение морискам в течение года; в то же время он рекомендовал инквизиторам предоставлять верный отчет в последствиях этой новой резолюции.

XVI. Значило ли это согласоваться с намерениями папы и короля и исполнять данные ими приказы? Почему кардинал Эспиноса ограничил судом совести действие власти разрешать кающихся, данной папой, и пользование этой властью годичным сроком? Какую выгоду извлекала религия из предосторожности слуг святого трибунала, с какою они скрывали римские бреве, предписывавшие противоположный образ действий? Разве не наступил наконец момент для отказа от этой системы устрашения и конфискации?

XVII. В 1575 году эта система привела к роковому костру в городе Логроньо одну мориску, по имени Мария, которая, получив в 1571 году каноническое разрешение, была затем оговорена и заключена в секретную тюрьму. Она признала свое новое уклонение в ересь, но вскоре взяла назад свое признание, говоря, что только по безумию она могла заявить о том, чего не было в действительности, так как не после своего разрешения, а раньше его получения она впала в ересь. Инквизиторы сочли ее безумие притворным и присудили ее к релаксации. Приговор был утвержден верховным советом, и Мария погибла в пламени.

XVIII. Эта система господствовала и приводила к одинаковым результатам в течение остальной части XVI века. Король получал из Рима бреве, одобряющие тайные разрешения при вступлении каждого нового папы на первосвященнический престол и при назначении преемника умершему главному инквизитору. Это причиняло расходы и денежные жертвы, которыми римская курия умела пользоваться.

XIX. Король для воспрепятствования эмиграции давал амнистию присужденным к секвестру их имущества. Но инквизиторы всегда, оставаясь господами положения вследствие самой непроницаемой тайны их действий, делали ничего не значащими эти благодетельные распоряжения государя. Они не опубликовывали снисходительных бреве, даваемых римской курией, потому что хорошо знали, что множество вновь впавших в ересь пожелает просить разрешения для самих себя. Не используя права, о котором они ничего не знали, они были оговариваемы, судимы и присуждаемы к сожжению.

XX. Примеры такой страшной жестокости увеличивали ужас морисков перед кровавым трибуналом, таким образом вершившим дела. Вместо того чтобы привязаться к христианству, как они сделали бы, если бы с ними обходились человечнее, они все более и более ненавидели религию, которую одно принуждение заставило их принять. Такова была причина мятежей, которые привели в 1609 году к совершенному изгнанию этого народа в количестве миллиона душ. Это была огромная потеря для Испании, кроме понесенных ею уже ранее. Таким образом, в сто тридцать девять лет инквизиция лишила испанскую монархию трех миллионов жителей евреев, мавров и морисков, потомство коих образовало бы прирост в девять миллионов душ ее населения.

Глава XIII О ЗАПРЕЩЕНИИ КНИГ И НЕКОТОРЫХ ДРУГИХ ПРЕДМЕТОВ ЭТОГО РОДА

Статья первая КНИГИ

I. При пятом главном инквизиторе доме Альфонсо Манрике, кардинале и архиепископе Севильи, начали распространяться мнения Лютера, Цвингли,[727] Эколампадия,[728] Меланхтона,[729] Кальвина[730] и Мюнцера.[731] Эти реформаторы обозначались именем протестантов со времени имперского сейма в Шпейере[732] в 1529 году.

II. Лев X уже осудил как еретические некоторые тезисы Лютера. Это побудило Манрике воспротивиться проникновению нового учения в Испанию, и он установил суровые наказания против всякого, кто осмелился бы поддерживать это учение устно или посредством сочинений, благоприятных системе новаторов.

III. Обращение книг — одно из вернейших средств пропаганды какого-либо учения. Поэтому в то время и в другие эпохи применялись различные меры с целью помешать этому. В этой главе я представлю общий обзор их.

IV. В 1490 году в Севилье сожгли несколько еврейских Библий и разные книги, написанные евреями. В Саламанке подобную участь потерпели более шести тысяч томов по магии, колдовству и суеверию, имевшие то же происхождение. Фердинанд и Изабелла приказали 8 июля 1502 года председателям апелляционных судов в Вальядолиде и Сьюдад-Реале, архиепископам Толедо, Севильи и Гранады и епископам Бургоса, Саламанки и Саморы постановлять приговоры по всем делам, касающимся разбора, цензуры, печатания, ввоза и продажи книг. 21 марта 1521 года папа писал губернаторам провинций Кастилии во время отсутствия Карла V, рекомендуя им препятствовать ввозу сочинений Лютера в королевство. Кардинал Адриан в качестве главного инквизитора направил 7 апреля того же года к отдельным инквизиторам указ об аресте всех ввезенных произведений этого рода. Верный усвоенной им системе репрессий, кардинал возобновил в 1523 году изданный им указ и поручил губернатору Гипускоа оказывать всяческую помощь должностным лицам инквизиций, в которой они будут нуждаться при исполнении своих обязанностей.

V. 11 августа 1530 года верховный совет снова предписал инквизиторам во время отсутствия кардинала Манрике быть готовыми к исполнению намеченных в указе мер, прибавляя, что ему стало известно, будто сочинения Лютера проникают в королевство или под ложными заголовками, или как произведения, совершенно отличающиеся от них и составленные католическими авторами; что, несомненно, заблуждения Лютера проскользнули в форме примечаний в разные католические труды с намерением выдать их за учение авторов; для подавления этого нетерпимого злоупотребления инквизиторы должны отправиться во все публичные библиотеки и произвести там внимательный поиск произведений, попорченных рукою новых сектантов, и присовокупить к ежегодному указу о доносах особую статью, чтобы обязать католиков доносить инквизиции на всех лиц, которые читали эти книги или хранили их у себя дома.

VI. Верховный совет уже отнял у инквизиторов право разрешать печатание книг. Это обстоятельство, в связи с первым, показывает нам, что совет и инквизиторы пользовались властью, не полученною ими ни от папы, ни от короля. В то же время это доказывает, что в очень отдаленные эпохи существуют примеры домашних обысков, предпринимаемых для захвата запрещенных правительством книг. На самом деле совет приказал инквизиторам вести себя благоразумно и сдержанно. Но с 17 апреля 1531 года он уполномочил их поражать отлучением всякого, кто воспротивится мерам святого трибунала; всех, кто имеет эти книги в своих библиотеках или сознается, что имел их у себя, равно как и тех, кто, зная виновных, не донесет на них.

VII. Суровость декрета простиралась даже на приходских священников, которые отказались бы читать в своих церквах указы инквизиции, касающиеся этого предмета. Мы видим, что их обнародовали в городах, в мертечках и в деревнях и что даже обратились к прелатам монашеских орденов, к духовникам и проповедникам, чтобы они в своих проповедях или при исповеди напоминали верным о наложенном на них обязательстве.

VIII. Кардинал Манрике, считавший отыскание книг с новым учением делом величайшей важности для своего служения, послал инквизиторам в феврале 1535 года новый приказ, объявляя, что только что начавшийся Великий пост показался ему самым благоприятным временем для распространения этого приказа в народе. Действительно, я мог убедиться, занимая должность секретаря придворной инквизиции, что за одну пасхальную неделю число доносов бывало больше, чем в три других месяца года: неоспоримое доказательство старания духовников рекомендовать кающимся сообразоваться с этим законом.

IX. Другим указом, от 15 июля того же года, главный инквизитор запретил излагать в университетах королевства, читать и даже продавать где бы то ни было Беседы («Colloquia») Эразма. В 1538 году он поразил той же анафемой Похвалу Глупости, Нелепость (Moria) и Пересказ Нового Завета («Paraphrasis») того же автора. Это доказывает, что он переменил мнение насчет роттердамского богослова,[733] к которому он до сих пор имел особое пристрастие и которого даже защищал на собрании ученых, бывшем в Мадриде в 1527 году для рассмотрения его трудов.

X. Эразма считали в Испании опорой католической веры против учения Лютера, и его врагами являлось меньшинство схоластических богословов, которые не знали ни еврейского, ни греческого языков, хорошо знакомых Эразму. Испанские богословы, письменно выступившие против него, были: Диего Лопес де Суньига и Санчо де Карранса, профессора богословия в университете в Алькала-де-Энаресе; брат Луис де Карбахал, францисканский монах; Эдуард Ли, посол английского короля, и Педро Витториа, богослов из Саламанки.

XI. В результате первого нападения на Эразма Великим постом 1527 года два доминиканских монаха донесли, как на еретические, на несколько тезисов, почерпнутых из книг Эразма. Альфонсо Манрике (друг голландского богослова) не мог избавиться от представления тезисов на суд квалификаторов, но он назначил судьями самых просвещенных богословов королевства.

XII. Будучи по праву председателем собрания, он заместил себя епископом Канарских островов, который был тогда в Испании, и написал 14 апреля множеству богословов из разных частей полуострова, чтобы они приехали в Мадрид в день Вознесения для присутствия на конференциях. Сандовал[734] уверяет, что их прибыло тридцать два человека. Я нахожу только одиннадцать, заслуживающих упоминания: Альфонсо Кордуанский, августинский монах, доктор Сорбонны,[735] помощник профессора в Саламанке; Франсиско де Витториа, профессор в том же городе (брат Педро де Витториа, одного из противников Эразма); Альфонсо де Оропеса, профессор того же университета, бывший потом инквизитором; Хуан Мартинес Силисео, знаменитый богослов Саламанки, член великой коллегии св. Варфоломея (он был потом кардиналом и архиепископом Толедо); Педро де Лерма, также доктор Сорбонны, первый канцлер университета Алькалы, впоследствии ставший профессором в Париже, после того как он покинул родину, чтобы избежать тюрьмы святого трибунала и преследований некоторых школьных богословов, которые его не понимали; Педро Сируэло из Сорбонны, член королевской коллегии св. Ильдефонса[736] в Алькале, первый каноник-богослов Сеговии и каноник-преподаватель Саламанки; Альфонса Вирусе, бенедиктинский монах, который потом стал епископом Канарских островов и был жестоко преследуем инквизицией за то, что мужественно восстал против нее, как мы увидим это в статье о его процессе; Денис Васкез, августинский монах, доктор Сорбонны, профессор в университете Алькалы и папский проповедник (его смирение было так велико, что он отказался от сана архиепископа Мексики и епископа Паленсии); Николас Кастилъо, монах-францисканец; Луис Нуньес Коронель, учившийся в Париже, в коллегии Монтегю,[737] доктор Сорбонны, проповедник Карла V, великий богослов, по суждению Эразма, который говорит о нем в своем Пересказе Евангелия от Матфея, опубликованном раньше этого времени; Мигуэль Карраско, доктор Алькалы, из королевской коллегии Св. Ильдефонса, духовник архиепископа Толедо; Луис Кавеса де Бака, один из учителей Карла V, тогда епископ Канарских островов и вице-председатель комиссии. Этот прелат был последовательно епископом Саламанки и Паленсии; последнюю кафедру он занимал, когда отказался от архиепископства в Сант-Яго. Все эти богословы были авторами разных произведений.

XIII. Собрание этих докторов длилось два месяца. Чума, опустошившая тогда часть королевства, принудила их разъехаться раньше, чем они пришли к соглашению относительно приговора. Из многих писем видно, что Эразм писал в это время, что он надеется счастливо выпутаться из этого дела.[738] Но вышло не так. Верховный совет велел квалифицировать его Беседы, его Похвалу Глупости и его Пересказ, а затем было запрещено читать эти произведения. Во времена, более близкие к нашему, запрещение распространилось на многие другие книги того же автора, и инквизиция сочла долгом рекомендовать в своих указах читать в общем произведения Эразма с осторожностью, что предполагает, что они благоприятны для лютеранства, хотя он часто нападает на это учение с большой силой. «Как печальна моя судьба, — восклицает Эразм, — лютеране нападают на меня как на изобличенного в папизме, а католики как на сторонника Лютера. Вследствие какой фатальности нельзя жить спокойно, хладнокровно пристав к истине, которая находится посреди двух крайностей и которую бойцы двух лагерей не могут отыскать, будучи ослеплены ненавистью и взаимным раздражением? Я ищу истину, и я нахожу ее то в тезисах католиков, то в тезисах лютеран. Возможно ли, чтобы еретик постоянно ошибался?» «Какое безумие этому верить!» — говорил Хуан Луис Вивес[739] из Валенсии, друг Эразма.

XIV. Император Карл V поручил университету Лувена составить список опасных книг; в 1539 году он получил папскую буллу, одобрявшую эту меру. Доктора Лувена окончили свой труд, и Индекс[740] в 1546 году был опубликован университетом во всех штатах Фландрии, шесть лет спустя после декрета государя, запрещавшего под страхом смерти иметь или читать сочинения Лютера.[741] Эта мера никому на понравилась как слишком суровая.

XV. Германские князья, открыто жаловавшиеся на это, предложили Карлу присоединиться к нему в войне, которую он собирался начать против турок, и помочь ему овладеть Константинополем, если он позволит народам пользоваться свободой мысли в деле религии. Карл V не обратил никакого внимания на протесты мелких германских государей. Эта дурная политика придала новые силы лютеранству, которое быстро распространилось. Князья, бывшие протестантами, подняли оружие против императора. Желание сбросить иго римских первосвященников, которое Карл V пытался удержать, заставило большую часть Германии принять учение Лютера.

XVI. В 1549 году главный инквизитор, с одобрения верховного совета, прибавил несколько новых произведений к списку запрещенных книг и послал 27 августа провинциальным инквизиторам два указа. Первый из них предписывал не разрешать никому иметь запрещенные книги; второй указ формально запрещал юрисконсультам святого трибунала хранить или читать книги даже в том случае, если при исполнении предписанных мер некоторые из этих книг попадутся им в руки.

XVII. В 1546 году император предписал университету Лувена опубликовать вторично, с дополнениями, список запрещенных книг, способных поддерживать вредные учения.

Этот труд появился в 1550 году. Император велел передать его главному инквизитору, и список был напечатан, по приказу верховного совета, с дополнением, состоявшим из некоторых других книг, запрещенных в Испании. Несколько времени спустя совет составил другой индекс, рукописный, который был удостоверен секретарем.

XVIII. Все инквизиции получили копию с него, а также с буллы Юлия III,[742] которая возобновляла все запрещения и отменяла разрешения, противные новой булле. Папа поручал инквизиторам арестовывать как можно больше книг этого рода, публиковать указы о запрещении, сопровождаемые угрозами церковных наказаний, преследовать ослушников как подозреваемых в ереси и посылать в совет выметку книг, которые они читали и держали у себя.

XIX. Папа прибавлял, что он узнал, будто большое число книг находится в руках книгопродавцев и частных лиц, между прочим испанские Библии, отмеченные в Индексе, а также служебник и Часослов, помещенные в дополнении. Библии, о которых здесь упомянуто, находятся в большом числе в списке запрещенных книг, который 20 мая 1583 года главный инквизитор дом Гаспар Кирога[743] велел напечатать в Мадриде у Альфонсо Гомеса и опубликовать.

XX. В то время как испанская инквизиция употребляла самую активную бдительность против вторжения лютеранства, Тридентский собор,[744] признав необходимость борьбы против еретических сочинений, поручил знаменитому Каррансе[745] заботу составить их список. Рассмотрев множество книг, собранных по приказу собора, он отправил в доминиканский монастырь города Триента[746] те, учение коих не заслуживало порицания, и велел сжечь другие или бросить их разорванные листы в волны реки Эч.[747] Карранса вскоре уехал в Англию с Филиппом II, который был тогда уже королем Неаполя, и не только обратил там множество лютеран, но и велел сжечь несколько Библий, переведенных на народный язык.

XXI. Испанией управлял тогда, во время отсутствия Карла V, его сын Филипп Австрийский. Этот государь велел рассмотреть несколько Библий, ввезенных в королевство и не находившихся в списке запрещенных книг 1551 года. Некоторые были признаны опасными и запрещены 15 сентября особым декретом главного инквизитора, по соглашению с верховным советом. Было приказано провинциальным инквизиторам опубликовать новое запрещение, захватить все экземпляры этих произведений и употребить все строгие меры против ослушников нового декрета, даже если эти лица принадлежат к университетам, коллегиям, монастырям. Указы совета Кастилии, составленные по приказу короля и одобренные его величеством, появились в том же году. Они давали совету право разрешать печатание книг при условии их предварительного просмотра, если содержание их важно. Инквизиторы впутали свои интриги в это дело, и печать подчинена была самым суровым законам.

XXII. Римская курия, недовольная Филиппом II, отменила несколько булл, благоприятствовавших видам этого государя, между прочим и буллу об испанском крестовом походе.

Король решил посоветоваться с домом Мельхиором Кано, доминиканцем, епископом Канарских островов. Кано составил тогда и послал 15 ноября 1555 года Филиппу II докладную записку, в которой он принял на себя обязанность доказать между прочим, что папа не имел права отменять буллы без согласия государя, по изложенным им доводам. Павел IV, узнав об этом, приказал в 1556 году главному инквизитору Испании преследовать авторов этого учения как очевидно еретического и раскольнического. Филипп II запретил главному инквизитору использовать бреве. Тогда папа постановил, что Карл V и его сын Филипп II будут преданы суду и отлучены; что интердикт будет наложен на их государства и что будет принято решение, которое их образ действия делает неотложным. Карл V уже отрекся от короны. Филипп II, бывший тогда в Англии, писал 10 июля 1556 года принцессе Хуанне, которой было поручено управление государством, жалуясь на поведение папы. Тон письма, полный достоинства и энергии, так противоречит лицемерному и суеверному характеру государя, что это обстоятельство было бы невероятно, если бы само письмо Филиппа не делало этого факта неоспоримым.[748] Таков был результат предприятия папы, что учение Мельхиора Кано избегло анафем римской курии.

XXIII. Карл V и Филипп II приняли различные меры для упорядочения обращения книг в своих государствах в Америке. 29 сентября 1543 года было приказано вице-королям, судам и губернаторам препятствовать печатанию, ввозу и чтению рассказов и романов.

XXTV. 5 сентября 1550 года новый декрет обязал председателя и членов торгового суда Севильи зарегистрировать все книги, предназначенные для колоний, составить подробный перечень и удостоверить, что они не запрещены.

XXV. В 1556 году правительство запретило публикование всякого произведения, касающегося дел Америки, без разрешения совета Индий и продажу напечатанных, если они не были рассмотрены и одобрены, что обязывало всех, кто имел эти произведения, представить их в совет.

XXVI. 9 октября служащие в таможнях Америки были обязаны принять на себя просмотр всех ввозимых книг, арестовывать запрещенные и передавать их архиепископам и епископам, которые в этом отношении обладали теми же полномочиями, что и инквизиторы Испании.

XXVII. Наконец, 14 августа 1560 года Филипп II принял новые меры. Вследствие этого система надзора была поддерживаема в колониях Нового Света с такою же суровостью, как на полуострове.

XXVIII. Хотя правительство Карла V и Филиппа II ничем не пренебрегало для воспрепятствования ввозу запрещенных книг в Испанское королевство, туда проникали тем не менее многие из них, благоприятствовавшие лютеранам. В 1558 году указ главного инквизитора, более суровый, чем предыдущие, установил новые наказания жителям, которые не сообразовались с указом 1551 года. Инквизитор в согласии с верховным советом составил новую инструкцию для инквизиторов.

XXIX. Там было сказано, что все книги, внесенные в печатный список, должны быть арестованы; еретические поступят на аутодафе, а другие можно будет сохранить; схолии[749] и примечания, приписываемые Меланхтону, будут вычеркнуты во всех трактатах грамматики, где они существуют; Библии, отмеченные как подозрительные, будут подвергнуты просмотру; можно арестовывать только книги, занесенные в список; все книги, напечатанные в Германии с 1519 года без обозначения автора, года и места печати, должны быть тщательно просмотрены; перевод Феофилакта,[750] исполненный Эколампадием, должен быть арестован везде, где его найдут; та же мера должна быть принята для некоторых томов творений св. Иоанна Златоуста, переведенных этим ересиархом и Вольфгангом Нускулом; комментарии еретиков, приложенные ко многим произведениям католиков, должны быть изъяты; медицинская книга, озаглавленная: Парадоксы Фукса,[751] должна быть конфискована, хотя она и не находится в Индексе.

XXX. Когда был опубликован указ, Франсиско Санчес, профессор богословия в университете Саламанки, написал верховному совету, что с давнего времени имеет поручение разыскивать и рассматривать опасные книги и, когда он ознакомился с новым указом, у него возникли некоторые сомнения, в которых он счел нужным дать отчет. Санчес выставил девять пунктов и изложил свое мнение относительно решения, которое следовало принять.

XXXI. Верховный совет тогда нашел нужным приказать, чтобы университетские преподаватели богословия, изучавшие восточные языки, подчинились, как и другие лица, декрету, который обязывал, под угрозою отлучения, выдать комиссарам святого трибунала еврейские и греческие Библии, которые находились у них на руках; относительно книгопродавцев можно ограничиться мерою секвестра, чтобы воспрепятствовать их продаже; не следует тревожить владельцев еврейских, греческих и арабских книг, не внесенных в список; статья, касающаяся книг, напечатанных без имени автора и без обозначения года и места печати, должна иметь свое действие только относительно нестаринных книг и только в том случае, если они подозрительны. Не следует обращать никакого внимания на просьбу некоторых лиц о хранении Помпония Мелы[752] с комментариями Вадикано и некоторых других трудов под предлогом, что там нет ничего достойного порицания, и с обещанием вырвать все места, которые заставляли запретить эти книги; эти книги следует все изъять и отправить в совет, который их рассмотрит; что приказ о захвате всех книг, содержащих заблуждения, относится только к современным книгам; что свободно могут обращаться следующие книги: Закрепленный итог (Summa armata) Дюрана,[753] сочинения Кайетана,[754] Петра Ломбардского,[755] Оригена, Феофилакта, Тертулиана, Лактанция,[756] Лукиана,[757] Аристотеля,[758] Платона,[759] Сенеки[760] и других авторов этого рода. Совет, узнав о существовании нескольких списков запрещенных книг, между прочим, изданных в Лувене и в Португалии и присланных святым трибуналом, а также римского списка, составленного по приказу его святейшества, в непродолжительном времени соединит их вместе, чтобы составить из них один общий каталог.

XXXII. Главный инквизитор напоминал в своем указе буллу Павла III, который запрещал читать и держать у себя книги, которые содержали ереси или авторы коих были заподозрены в ереси, безо всякого исключения, даже архиепископам и епископам. 21 декабря 1558 года явилась новая запретительная булла Павла IV, которую Райнальди поместил в свое продолжение Летописи кардинала Барония.

XXXIII. Я отмечу 1558 год как эпоху страшного закона Филиппа II относительно предмета этой части моей Истории. Он датирован 7-м числом сентября. Государь постановляет смертную казнь и конфискацию имущества для тех, кто будет продавать, покупать, хранить или читать книги, запрещенные святым трибуналом. Для того чтобы сделать более совершенным исполнение этого закона и отнять у народа всякий предлог неведения, он велит напечатать каталог, составленный главным инквизитором и верховным советом. В этом законе находятся и другие распоряжения, предмет коих один и тот же и размер коих не позволяет мне поместить их здесь.[761]

XXXIV. Я нахожу другую папскую буллу, от 6 января 1559 года, направленную против тех, кто держит у себя или читает запрещенные книги. В ней предписано духовникам тщательно выспрашивать кающихся по этому предмету и напоминать им обязательство доносить на виновных, под угрозою отлучения, разрешить которое может только главный инквизитор. Особая статья подвергает тому же наказанию духовников, которые не исполнили бы этого долга по отношению к кающемуся, причем их не может извинить звание кающегося, будь это епископ, архиепископ, патриарх, легат, кардинал, барон, маркиз, граф, герцог, принц и даже король или император, потому что другая булла, от 15 февраля предшествующего года, всех их включила как подвергающихся наказанию по обвинению в ереси.

XXXV. Однако я замечу, что не замедлили внести некоторое смягчение в столь жестокий закон, так как кардинал Алессандрии[762] Микеле Гислерио, доминиканец, главный инквизитор Рима (впоследствии канонизованный, как папа, под именем св. Пия V),[763] опубликовал 14 июня 1561 года бреве, или декрет, который, по приказанию римской курии, был сообщен мадридскому двору для приведения в исполнение буллы. В этом декрете он объявил от имени папы Пия IV об упразднениях, которые должны быть произведены в каталоге запрещенных книг. Другим распоряжением, изложенным в декрете, было дано разрешение держать и читать некоторые запрещенные книги, особенно те, которые не содержали никакого еретического принципа и были запрещены только по их авторам, которые были еретиками, анонимные книги, Библии на народном языке, книги по медицине, физике, грамматике или на другие подобные темы.

XXXVI. Главный инквизитор Вальдес тотчас предписал провинциальным инквизиторам приостановить публикацию указа до тех пор, пока будет получен приказ от короля, запрошенного на этот счет; он представил королю опасность меры, аннулирующей от имени папы отлучение в пользу виновных, которых прежние буллы подвергали этой угрозе. Но политика Вальдеса имела другое побуждение.

XXXVII. Этот инквизитор опубликовал 17 августа 1559 года печатный каталог запрещенных книг, гораздо обширнее списка 1558 года, в котором он поместил, по совету Франсиско Санчеса, цензора Саламанки, все произведения, отмеченные в каталогах Рима, Лиссабона, Лувена и Испании в прежнюю эпоху. Он разделил их на шесть разрядов. Первый разряд содержал латинские книги, второй — книги на кастильском языке, третий — на голландском языке, четвертый — на немецком, пятый — на французском и шестой — на португальском. Вальдес уведомлял в примечании в конце своего индекса, что существует много других книг, подлежащих тому же запрещению, и что по мере их розыска они будут включены сюда. Он установил наказание отлучением и штраф в двести дукатов для тех, кто будет держать или читать какие-либо из этих книг, а в их числе было много таких, чтение коих было разрешено папою.

XXXVIII. Вальдес поместил в каталоге несколько книг, которые не только слыли за католические, но и были на руках у всех как исполненные духа истинного благочестия. Их авторы, из коих одни умерли, а другие еще были живы, пользовались репутацией святости, что не предохранило их от строгостей инквизиции вследствие многих доносов, изобретенных предубеждением. Среди этих произведений назовем следующие:

1. Нападение или католическое опровержение еретической книги, опубликованной в 1480 году в Севилье. Автором был дом Эрнандо де Талавера, епископ Авилы, потом бывший архиепископом Гранады. Я уже говорил о нем, о его процессе и об информации, собранной по его смерти для подготовки канонизации.

2. Советы и христианские правила касательно слов Давида: «Слыши, дщи» и проч., составленные достопочтенным учителем Хуаном д'Авилой, историю коего я предполагаю изложить подробно.

3. Толкования на христианский Катехизис, составленные домом Барголомео Каррансой де Мирандой, архиепископом Толедо. Его процесс займет много места. Тогда я покажу, что это произведение явилось причиною всех мер, принятых Вальдесом.

4. Цвет святых (Flos sanctorum), составленный братом Эрнандо де Вильегасом.

5. Трактат о молитве и размышлении с Спутником грешников. Оба принадлежат достопочтенному брату Луису из Гранады, доминиканскому монаху, который также испытал преследование инквизиции.

6. Подвиги христианина. На автора этой книги, св. Франсиско де Борху,[764] поступил донос в инквизицию.

XXXIX. Каталог Вальдеса содержал другие общие запрещения (постыдный результат варварства!), способные привести к падению хорошего вкуса в литературе и к установлению владычества схоластической философии и богословия, что и случилось в Испании как необходимое последствие принятой системы.

XL. Эта новая проскрипция охватила все еврейские книги и книги на других языках, где шла речь о еврейских обрядах; книги арабов и других народов, говорившие о магометанской вере; произведения, составленные или переведенные еретиком или осужденным в качестве еретика святым трибуналом; трактаты, написанные по-кастильски или на народном языке, к которым еретик присоединил предисловие, послание, вступление, краткий обзор, примечания, приложения, пересказы, изъяснения, толкование и другие части в этом роде; все проповеди, писания, послания, беседы о христианской религии, ее таинствах и Священном Писании, если эти труды были неизданными рукописями.

XLI. Наконец, то же запрещение было сделано относительно множества переводов Библии и других книг, которые не только были составлены людьми великого благочестия, но которые ценили как весьма годные к направлению душ на стезю добродетели. В этом числе были книги: Дионисия-картезианца; автора, известного под именем Идиот; епископа Рофенсе и многих других авторов, Позже это заставило св. Терезу Иисусову[765] сказать с тем чистосердечием, которое было ей так свойственно: «Когда велели изъять множество книг на испанском языке, чтобы воспрепятствовать их чтению, я была крайне огорчена, ибо в числе их были многие, которые являлись для меня источником утешения. Я не могла читать тех, которые были написаны по-латыни. Тогда Господь мне сказал: не тревожься, я дам тебе книгу жизни». Св. Тереза также была одной из жертв инквизиции.

XLII. На восемнадцатом заседании Тридентского собора (которое началось 26 февраля 1562 года) епископы признали необходимость рассмотрения книг, оговоренных как подозрительные, потому что возникли жалобы по поводу запрещения множества произведений, которые, как уверяли, были некстати внесены в Индекс, установленный папою Павлом IV. Собор назначил комиссию, чтобы заняться этим делом. Члены комиссии сделали доклад об их работе на последнем заседании 24 декабря 1563 года. Они объявили, что составили список произведений, которые показались им заслуживающими запрещения. Решили отправить его к верховному первосвященнику, чтобы тот скрепил его. Пий V опубликовал его вместе со своей буллой от 24 марта 1564 года и присовокупил десять общих правил для разрешения могущих возникнуть затруднений. В этот новый список не вошло множество книг, которые были несправедливо осуждены главным инквизитором Вальдесом, и катехизис Каррансы был объявлен хорошим на собрании богословов, которому поручено было собором сделать просмотр его.

XLIII. Доктор Гонсало де Ильескас напечатал в 1565 году первую часть Папской истории. Святой трибунал велел тотчас ее арестовать. Автор опубликовал в 1567 году вторую часть в Вальядолиде. Она подверглась той же участи. Несколько времени спустя сам Ильескас стал жертвою жестокого преследования. Оно было направлено инквизиторами Вальядолида, и этот историк смог остановить его дальнейший ход лишь согласием на упразднение своего труда и обещанием написать другую историю без статей, помещенных в первой и содержащих нападки на нескольких пап. Изуродованный таким образом труд появился в Саламанке в 1574 году. Несмотря на старания, приложенные святым трибуналом к уничтожению первого издания, Ильескас поместил его в свой индекс 1583 года, как будто бы еще оставались его экземпляры.

XLIV. 9 октября 1567 года верховный совет приказал арестовать богословские произведения Джованни Феро, итальянского францисканца, напечатанные в Алькала-де-Энаресе с примечаниями и исправлениями Мигуэля де Медины, францисканца, а также толкования Феро на Евангелие от Иоанна, на его соборное послание и на Послание св. Павла к Римлянам, напечатанные в Италии и ввезенные в Испанию. То же произошло с Проблемами Священного Писания, изданными Франческе Джорджио, венецианцем.

XLV. Все эти меры явились следствием процесса, возбужденного толедской инквизицией против Мигуэля де Медины, который печально окончил свою жизнь в тюрьме святого трибунала 1 мая 1578 года, до приговора. После его смерти внесли в запретительный Индекс 1583 года его Апологию Джованни Феро, труды коего также были запрещены до их исправления. Несчастия Медины заставили горевать много людей, которым этот монах внушал большое уважение, когда стоял во главе монастыря в Толедо и когда был принят в число членов Тридентского собора как богослов Филиппа II, доверие коего заслужил своей просвещенностью.

XLVI. Декрет верховного совета от 15 июня 1568 года поручает всем служащим инквизиции иметь тщательное наблюдение за границами Гипускоа, Наварры, Арагона и Каталонии для противодействия ввозу запрещенных книг. Это решение было принято по совету инквизиторов Барселоны и по письму испанского посла в Париже. Инквизиторы писали, что их комиссар в Перпиньяне только что узнал от одного купца, что тот видел, как в Шартре[766] грузили множество лютеранских книг на кастильском языке, предназначенных в Испанию; посол уведомил короля Филиппа II, что отправляли даже из Парижа еретические книги в бочках из-под шампанского и бургонского вина и делали это так ловко, что служащие таможен не могли этого заметить, какими бы средствами они ни пользовались.

XLVII. 21 июня 1568 года запретили произведения Пьера де Ремона, уроженца Вермандуа;[767] позднее эти книги были внесены в Индекс.

XLVIII. 15 мая 1570 года совет наложил секвестр и запретил чтение произведения Иеронимо Олеастро о Пятикнижии и книги Малая служба, напечатанной в Париже у Гильома Мерлена в 1556 году. Единственным мотивом этого запрещения является то, что на фронтисписе были изображены крест, лебедь и слова: Сим победиши («In hoc signo vinces»).[768] Та же суровая мера была предписана относительно всех книг, на которых были бы представлены подобные символы или другие аллегории в этом роде. Отсюда видно, что запрещение Малой службы было основано на употреблении буквы с вместо s в слове signo.

XLIX. 19 января 1571 года инквизиторы постановили арестовать Библию на испанском языке, напечатанную в Базеле. Как будто их власть недостаточно простиралась для уничтожения всех книг, которые они хотели запретить, Филипп II предписал герцогу Альбе, губернатору Нидерландов, велеть составить для употребления фламандцев особый индекс, при помощи ученого Ариаса Монтана.[769] Последний был председателем богословской комиссии Нидерландов, которая сочла возможным поместить в индекс только латинские книги, запрещенные инквизицией или нуждавшиеся в исправлении.

Эта мера была применена к трудам очень известных авторов как умерших, так и живых, но в особенности к трудам Эразма, так что можно было думать, будто его книга являлись главным предметом запрещения, а книги других авторов только вымышленным предлогом для скрытия цели повредить Эразму.

L. Каталог был напечатан в Антверпене у Плантина,[770] с предисловием Ариаса Монтана от 1 июня 1571 года. Королевский указ Филиппа II, на фламандском языке, обязывал каждого жителя сообразоваться с запретительным индексом, кроме того, был издан акт, или прокламация, герцога Альбы, с приказом точного исполнения всего. Этот каталог известен под именем Запретительного индекса герцога Альбы. Святой трибунал не участвовал совсем в этом деле, потому что народы Фландрии отказались признать его юрисдикцию.

LI. В 1582 году главный инквизитор дом Гаспар де Кирога, кардинал и архиепископ Толедо, велел напечатать новый запретительный индекс, в который он включил почти все книги, отмеченные в предыдущих списках и запрещенные в силу позднейших декретов. Замечательно, что одним из трудов, внесенных в этот новый список, был Индекс, который его предшественник Вальдес составил и велел напечатать в 1559 году.

LII. Индекс, опубликованный им в 1584 году, был составлен Хуаном де Марианой,[771] который был гоним своими собратьями иезуитами[772] за то, что он не изъял из этого списка труда св. Франсиско Борха, или по другим мотивам, которые бесполезно излагать здесь. Я замечу, что Мариана несколько времени спустя увидал некоторые из своих собственных произведений включенными в индекс.

LIII. В 1611 году появился новый каталог, редактированный при главном инквизиторе доме Бернардо де Рохас-и-Сандовале[773] братом Франсиско де Иесус-и-Ходаром, босым кармелитом.[774] Он был напечатан в 1612 году.

LIV. Преемник Рохаса кардинал Сапата[775] в 1630 году принял новый расширенный Индекс, составленный иезуитом Пинедою. Им воспользовался в 1640 году преемник Сапаты дом Антонио де Сотомайор.[776]

LV. Это был первый индекс, который главные инквизиторы осмелились опубликовать собственной властью, не получи поручения от правительства. Дом Диего Сармиенто Вальядрес,[777] главный инквизитор, в 1681 году начал его перепечатку добавлениями; перепечатка была окончена домом Видалем Марине,[778] который опубликовал каталог в 1707 году.

LVI. Дом Франсиско Перес дель Прадо,[779] другой главный инквизитор, поручил в 1747 году иезуитам Касани и Карраско составить новый индекс. Хотя эти монахи не получили никакого полномочия и никакого запретительного декрета от верховного совета, они внесли туда по собственному побуждению все книги, которые, по их предположению, благоприятствовали взглядам янсенистов,[780] Бая[781] и отца Кенеля,[782] по заметкам, заимствованным ими из Янсенистской библиотеки отца Колонии.

LVII. На такой образ действия в совет поступил донос от доминиканца Консины и некоторых других монахов. Иезуиты были допрошены и защищались. Совет не мог их одобрить, но решил все-таки не продолжать дела дальше. Тогда он чувствовал себя слишком слабым для поколебания кредита иезуита Франсиско Рабаго, духовника Фердинанда VI.[783]

LVIII. В числе книг, запрещенных ими, находились сочинения кардинала Нориса,[784] августинца, пользовавшегося общим уважением ученых христианского мира. Бенедикт XIV послал в 1748 году бреве главному инквизитору, чтобы он тотчас же велел отменить это запрещение. Приказ не был исполнен. Тогда папа пожаловался королю. Так как духовник государя был иезуит, настояния верховного первосвященника остались безуспешными, пока Рабаго не перестал руководить совестью короля, что случилось через десять лет. Кардинал Портокарреро тогда достиг того, чего безуспешно добивался его господин.

LIX. Индекс иезуитов содержал также несколько трактатов достопочтенного дома Хуана де Палафокс-и-Мендосы, епископа города Пуэбла-де-Лос-Анхелоса,[785] архиепископа и вице-короля Мексики, а затем епископа Осмы. Впоследствии конгрегация обрядов[786] объявила, что в его сочинениях нет ни одного тезиса, который заслуживал бы богословского осуждения, и вследствие этого можно предпринять его канонизацию. Главный инквизитор был принужден отменить декрет о запрещении указом, который он велел расклеить и экземпляры коего были сорваны друзьями иезуитов. Перес дель Прадо был сам им предан, и благодаря этому он встал во главе инквизиции, когда иезуиты могли располагать всеми местами. Для того чтобы получить правильное понятие о критике этого прелата, достаточно знать, что он горько оплакивал несчастие своего века, говоря, что «некоторые люди простерли дерзость до омерзительной крайности, требуя разрешения читать Священное Писание на народном языке, не боясь найти там самый смертельный яд».

LX. В недавнюю эпоху дом Агостино Рубин де Севальос,[787] епископ Хаэна, главный инквизитор, поручил дому Хоакино Кастельогу, белому священнику, составить новый список книг, запрещенных или подлежащих пересмотру. Этот труд был исполнен в 1790 году и вышел в свет в 1792 году, без согласия и даже вопреки оппозиции верховного совета инквизиции. В 1782 году главный инквизитор дом Фелипе Бельтрандо,[788] епископ Саламанки, запросил, по соглашению с советом, брата Франсиско Раймонда Махи (монаха ордена милосердия, а затем ставшего епископом Альмерии) о проекте нового списка. Этот ученый богослов отвечал 9 декабря, что лучший образчик представляет Индекс Бенедикта XIV и что в список следует вносить только действительные еретические книги, а не подозреваемые в ереси. Совет обсуждал это мнение вместе с тремя богословами и, одобрив его, поручил редакцию списка брату Махи. Когда преемником Бельтрандо в должности главного инквизитора стал Рубин де Севальос, все совершенно переменилось. Дом Хоакино Кастельог был капелланом мадридского женского монастыря Воплощения, более набожным, чем ученым, как я сам мог это заметить.

LXI. Этот Индекс в силе в настоящее время. Однако запрещения с тех пор умножились так же, как и меры исправления, в силу особых резолюций. Они достаточно многочисленны, так что могут образовать целый том, если бы этот труд заинтересовал читающих историю.

LXII. Можно было бы составить очень длинную историк скандальных распрей, которые породили дела Индекса между главными инквизиторами и королевским правительством Достаточно заметить, что инквизиторы простерли свою смелость до непризнания королевского авторитета и до претензии, что их власть исходит от Бога, вследствие самого свойства их обязанностей. Они говорили, что, если король не уничтожит трибунала, они не перестанут защищать права свято] инквизиции. Нельзя без негодования читать о том, что про исходило в совете Кастилии в 1696,1704,1724 и 1761 годах.

В самое последнее время причиною раздора был формальный отказ главного инквизитора дома Мануэля Кинтан Бонифаса,[789] архиепископа Фарсала,[790] исполнить королевский указ от 8 августа, который предписывал остановить публикацию папского бреве, запрещавшего катехизис Мезагюи.[791] Король удалил от двора главного инквизитора и запретил впредь опубликовывать какую-либо папскую булл без предварительного разрешения королевского декрета; в то же время было предписано инквизиторам не публиковать никакого запрещения книг, не испросив и не получив королевского дозволения.

LXIII. Запретительным декретам предшествует мера, называемая квалификацией, ведение которой принадлежит верховному совету. В его присутствии устраивается процесс, начинающийся или в служебном порядке, или по доносу, который сделан главному инквизитору. Так как донос чаще всего поступает к придворным инквизиторам, они обыкновенно избирают квалификаторов, которые производят оценку книги не только по оговоренным тезисам, но в объеме всего произведения, экземпляр коего к ним посылается вместе с копией доноса — первому квалификатору и затем второму с неподписанною копией первого ответа. Если они согласны на запрещение, инквизиторы посылают в совет протокол с их приговором. Если их мнения противоположны, передают третьему неподписанные копии двух мнений, книгу и донос, прежде чем отправить что-либо в совет.

LXIV. Провинциальные трибуналы также имеют право получать доносы. Их инквизиторы в общем поступают подобно первым. Но совет почти никогда не пропускает случая поручить придворным инквизиторам снова квалифицировать оговоренные тезисы книги, потому что они более доверяют их квалификаторам, чем другим. Я мог убедиться, что этот мотив не всегда был неоснователен, хотя в большинстве случаев это были люди с предрассудками, без знания церковной истории, соборов и Отцов Церкви. Их образование ограничивалось тем, что они почерпнули из схоластического богословия. Так как живые католические авторы, на которых нападали, никогда не получали права защищаться сами и так как не разрешалось выступать на защиту умерших авторов, вопреки определенному распоряжению буллы Бенедикта XIV и указу Карла III, случалось, что, вопреки здравому смыслу и справедливости, цензура одерживала, верх над множеством произведений.

LXV. Я вспоминаю о том, что произошло по поводу Науки законодательства кавалера Филанджьери.[792] Перевод этой книги был начат мадридским адвокатом. Вскоре после того, как половина труда была опубликована, к инквизиторам поступил донос на него. Те поручили оценку труда капуцину,[793] миссионеру и проповеднику на перекрестках и публичных площадях Мадрида, который был известен в народе под малопочтенным прозвищем. Этот монах не изучал подлинного труда (языка коего он не знал) и, полагая, что достаточно прочесть первый том перевода, оценил произведение как отвратительное, полное ересей, проникнутое во всех статьях духом Антихриста, врага Евангелия, преподающее доктрину современных философов, что заставляло его запретить даже для тех, кто получил разрешение читать запрещенные книги. Инквизиторы ограничились этим заявлением капуцина в убеждении, что другая оценка бесполезна, потому что даже при предположении, что она благоприятна для произведения, она никогда не будет достаточна для полного ослабления доводов, мотивировавших первую. Те, кто знал первую часть первого тома итальянского подлинника, были сильно изумлены подобной оценкой. Я сам, прочтя его целиком, сказал декану инквизиторов дому Хуану Мартинесу де Нубле, что, если пожелают исполнить вышеупомянутые буллу и указ, я выставляю себя защитником книги, потому что автор ее спокойно живет в Неаполе, пользуется репутацией хорошего католика, — соглашаясь все-таки на исправление труда в той статье, где он нападает на инквизицию.

Вместо того чтобы приветствовать интерес, который я принимал в человеке, несправедливо обиженном, он долго звал меня ироническим прозвищем Филанджьери. Я мог бы привести другие подобные факты, но достаточно этого, чтобы понять способ, которым инквизиция вносила в список книги, учения коих опасалась.

LXVI. Подобные меры являются одним из доказательств, что святой трибунал был неполитичен, так как мы видим, что в разные эпохи он запретил превосходные произведения, составленные в защиту прав королевской власти, под предлогом, что в них отказывали папе в косвенной власти над государями и потому, что в них устанавливали, что ни инквизиторы, ни другие церковные судьи не могут пользоваться правом цензуры, когда речь идет о предметах вполне мирских. Эти два тезиса были осуждены как ошибочные, близкие к ереси и способные привести к ней. Ясно, к каким последствиям должен был привести этот принцип.

LXVII. К различным средствам, употреблявшимся против обращения запрещенных книг, присоединили наконец в указе о доносах следующую статью: «Каждый житель обязуется объявить, если он знает или слышал, что кто-нибудь держал у себя или держит в настоящее время книги лютеранской секты или другие еретические книги, будут ли то Алкоран и другие сочинения по религии Магомета, или Библии на народном языке, или другие запрещенные сочинения».

Статья вторая КАРТИНЫ И ДРУГИЕ ПРЕДМЕТЫ

I. Будучи убеждены, что все, способное благоприятствовать ереси, должно быть подчинено их юрисдикции, инквизиторы завладели правом осмотра и оценки всех произведений искусства, как будто картины, эстампы, медали и другие произведения этого рода были средствами для пропаганды учения.[794]

Самый старинный пример в этом роде, какой я знаю в истории испанской инквизиции, относится к 1571 году. Святому трибуналу донесли как на привезенные из-за границы на две картины на полотне и на серию из двенадцати эстампов. Одна из картин представляла распятие Иисуса Христа, с головою, окруженной сиянием; крест был помещен на престоле с двумя свечами; у подножия креста были поставлены слова Иеремии: «Я, Господь, проникаю сердце и испытываю внутренности».[795] В алтаре близ престола стоял человек на коленях. Изо рта его выходила красная лента, оканчивающаяся сердцем, помещенным слева от распятия, со словами: «Бог есть дух, и поклоняющиеся ему должны поклоняться в духе и истине. Св. Иоанн, 4».[796]

Под фигурой человека был другой текст: «Но время настало, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине. Иоанн, 4».[797] Сзади был человек в богатой одежде, на коленях, в позе молящегося. Из его рта выходила следующая выдержка из Священного Писания: «Не тщеславьтесь хищением; когда богатство умножается, не прилагайте к нему сердце. Псалом 91 — вы не можете служить Господу».[798] Наверху стояли слова: «Хорошо пророчествовал о вас, лицемерах, Исайя, как написано: люди сии чтут меня устами, сердце же их далеко отстоит от меня. Марк, 7».[799]

II. Вторая картина изображала Святую Троицу с аллегориями. В верхней части картины виден был в сияющем круге Бог Отец под видом лысого старца, с руками, скрещенными на груди; дальше голубь и треугольник, в котором было нарисовано семь глаз с мечом внизу. На правой стороне юная дева указывает рукою на Бога Отца множеству людей, внимательно слушающих учение Премудрости, олицетворяемой этою женщиной. Внизу ее помещены слова: Евангелие, закон благодати. На левой стороне картины изображены три врага души: дьявол, мир и плоть, и смерть. Над фигурой смерти арабская надпись. Под фигурами людей семь смертных грехов с их атрибутами. Вверху картины видна луна в своем склонении в атмосфере, почти темной.

III. Двенадцать эстампов изображали двенадцать сцен страстей и смерти Искупителя. Первый представлял Иисуса Христа в Иерусалиме, последний — сошествие в ад. Каждый эстамп имел подпись по-латыни и по-французски, объясняющую сюжет.

IV. Совет инквизиции поручил пяти богословам квалифицировать эти произведения. Их мнение признавало необходимость запрещения их как отравленных заблуждениями Лютера. Картина с изображением Иисуса Христа подлежала запрещению потому, что все выдержки из Священного Писания, особенно о лицемерах, были помещены с намерением убедить, что лицемерие само по себе есть смертный грех; молитва в этом состоянии души сама является грехом и таким образом лицемеру не следует молиться. Картина с изображением Святой Троицы была лютеранскою потому, что она указывала, будто люди не обязаны совершать добрые дела, а только предаваться божественному созерцанию, так как Иисус Христос уничтожил смерть и грех, искупив их преступления своими страданиями и смертью. Эстампы должны быть также запрещены, потому что подписям был придан лютеранский смысл, и эти эстампы подходили под тот вид цензуры, которой были отмечены эстампы одной Библии, вырванные вследствие декрета. Все эти предметы были изъяты по приказу верховного совета, который формально запретил допускать что-либо подобное к ввозу в королевство.

V. Этот случай побудил инквизиторов Сарагосы запросить верховный совет, чтобы узнать, следует ли им опубликовать указ против картин с обнаженными фигурами. Совет ответил, что запрещение может относиться к тем картинам, где нагота слишком бросается в глаза. Поразительный пример непоследовательности святого трибунала, который, с одной стороны, приказывал преследовать того, кто держал Венеру в своем доме, и арестовывать картины и гравюры в этом роде, а с другой — допускал существование в храмах многочисленных изображений детей, представляющих ангелов, у коих ничто не скрывало от глаз форм, приданных им художником со всем совершенством человеческой природы. Что мне сказать об изображениях Иисуса-младенца и св. Иоанна Крестителя, которых искусство так хорошо нарисовало для украшения церквей и женских монастырей?

Позволительно думать, что духовники лучше меня могли бы выразиться на этот счет.

VI. Севильская инквизиция написала совету, что она только что узнала, что лютеране выбили во Фландрии медаль, оскорбительную для верховного первосвященника. С одной стороны был представлен папа в образе дьявола, с подписью: «Злые вороны пастыри овец» («Mmali corvi masculi ovium»), a на другой — кардинал святой римской Церкви в виде полоумного, и вокруг него слова: «Глупцы, когда-нибудь поумнейте» («Stulti aliquando sapite»). Совет 15 ноября постановил изъять все предметы подобного рода везде, где можно их отыскать, и допросить их владельцев о происхождении, поводах и цели их приобретения и обо всех обстоятельствах, которые полезно знать святому трибуналу.

VII. Между тем инквизиторы сочли удобным рассмотреть множество предметов, более или менее посторонних доктрине, с такой же суровостью, которую они применяли к книгам, и запретить или разрешить их по капризу, управлявшему их политикой. Поэтому веера, табакерки, зеркала и комнатная мебель часто причиняли большие хлопоты и сильные огорчения их владельцам, когда на них открывали какую-нибудь мифологическую фигуру, которая казалась слишком неприличной. Однако тогда редко запрещали столь многочисленные книги, где фанатизм, суеверие и ложь, казалось, были скомбинированы для обмана простодушных мужчин и легковерных женщин. Эти книги уверяли, что дается полное прощение всем грешникам за краткую молитву к святому или к святой, образ коих почитался в том или другом монастыре; за ношение нарамника (scapulaire), медали или реликвии, за целование кости, которую считали (без довода и без доказательства) коренным зубом св. Полонии,[800] или кости от груди св. Агафии,[801] или глаз св. Лукии,[802] или чресл св. Раймонда,[803] позвонка от спины св. Маргориты из Касии;[804] за целование монашеского одеяния; за одевание статуи какого-нибудь святого в церкви его монастыря и, наконец, в бесчисленном множестве других воображаемых милостей за ничтожные действия, которыми подменены подвиги степенного и разумного благочестия.

VIII. Однако следует заметить, что изъяли некоторые девятидневки[805] и молитвы, приспособленные к этому виду суеверия, и даже некоторые книги, которые обманывали невежд рассказами о мнимых чудесах. Но число обращавшихся безнаказанно было непропорционально велико в сравнении с числом уничтоженных, потому что квалификаторы были все монахи, заинтересованные в покровительстве культу святых их монастырей. Пример такого положения легко отыскать в правиле французских монахов XII века, которые восхваляли (и называли благочестивым обманом — pia fraus) ложь и вымыслы, которые они и другие монахи распространяли в мире, чтобы расположить верующие души к большему почитанию святых их орденов и к щедрым пожертвованиям, что слишком часто было следствием этого почитания.

IX. Если кто-нибудь осмеливался купить, держать у себя или читать запрещенные книги, тот в глазах инквизиторов становился заподозренным в ереси. Его считали заслужившим наказание верховного отлучения, провозглашенного запретительным указом. Трибунал начинал процесс, а в результате получалось условное оправдание, как будто он действительно заслужил наказание от Бога.

X. В последние годы восемнадцатого столетия никого не сажали в секретную тюрьму за хранение или чтение запрещенных книг, если он в то же время не был изобличен в устном или письменном выставлении еретических тезисов или положений, противных духу инквизиции. Налагаемое наказание ограничивалось денежным штрафом и объявлением, что он заподозрен в ереси в малейшей степени. Надо даже сознаться, что эта квалификация опускалась, если находились поводы думать, что подсудимый погрешил из любознательности, а не по приверженности к вредному учению.

XI. Однако все эти распоряжения произвольны, и инквизиторы были уполномочены уставом преследовать всех нарушителей закона как заподозренных в ереси. Из этого обстоятельства видно, как было опасно рассчитывать на снисходительность святого трибунала, в особенности если имели несчастие дурно отозваться о монахах-квалификаторах или посмеяться над их манерой жить и над монашескими обычаями. В этом крайне важном случае оговоренный рассматривался как лютеранин, и его участь предоставлялась мстительности священников.

XII. Разрешение читать запрещенные книги делало недействительным всякое действие, направленное против того, кто хотел нарушить закон о запрещении. В Риме папа дозволял это за деньги, без всякого удостоверения в том, не способен ли проситель злоупотребить этим разрешением для отказа от католического культа. В Испании главный инквизитор действовал с большей предусмотрительностью. Он получал секретные осведомления о поведении просителя, об общественном мнении относительно его образа мыслей по вопросам религии и о точности в исполнении христианских обязанностей. Даже когда эти донесения были благоприятны, было трудно получить разрешение на чтение, а особенно на хранение запрещенных книг. Если инквизитор был благосклонно расположен к просителю чтения запрещенных книг, его приглашали изложить письменно цель испрошения этой привилегии, какого рода сочинение он предполагал прочесть, и поводы, побудившие его предпринять этот труд. Предполагая добросовестность с обеих сторон, привилегия давалась для известного количества книг, намеченных в том или другом роде литературы. Если разрешение было общим, в него всегда помещали исключение для книг, запрещенных указами даже для лиц, получивших привилегию. Таковы были книги, нападавшие открыто и намеренно на католичество, как целиком составленные с этой целью, так и те, в коих опасные тезисы были рассеяны в тексте.

XIII. В этом смысле исключены были из всякой привилегии сочинения Жан-Жака Руссо, Монтескье, Мирабо, Дидро, Д'Аламбера, Вольтера и многих других современных неверующих философов, к числу которых сочли нужным присоединить Филанджьери. В последние годы инквизиции разрешения, даваемые римской курией, не защищали нарушителей указа от активности инквизиторов, и главный инквизитор разрешал пользование ими после многих хлопот, игнорируя совершенно те разрешения, которые выдавала римская курия!

Глава XIV ЧАСТНЫЕ ПРОЦЕССЫ, ВОЗБУЖДЕННЫЕ ПО ПОДОЗРЕНИЮ В ЛЮТЕРАНСТВЕ И ПО НЕКОТОРЫМ ДРУГИМ ПРЕСТУПЛЕНИЯМ

Статья первая УКАЗЫ О ДОНОСАХ НА ЛЮТЕРАН, ИЛЛЮМИНАТОВ и т. д

I. Главный инквизитор, признавший необходимость вовремя задержать успехи лютеранства[806] в Испании,[807] установил в согласии с советом инквизиции несколько новых пунктов в подтверждение ежегодного указа, возлагавшего на каждого жителя обязанность доносить на еретиков[808] под страхом смертного греха[809] и верховного отлучения от Церкви.[810]

II. Эти пункты гласили, что каждый христианин должен объявить, если он узнает или услышит, как кто-нибудь говорит, утверждает или думает, что секта[811] Лютера хороша и ее приверженцы стоят на добром пути, или же считает верными и одобряет некоторые из ее осужденных положений, например: что не нужно объявлять своих грехов священнику и достаточно исповедовать их Богу; что ни папа, ни священники не имеют власти отпускать грехи; что истинного тела Иисуса Христа нет в освященной гостии;[812] что не дозволено почитание святых и поклонение иконам[813] в церквах; что чистилища[814] нет и бесполезна молитва за усопших; что вера и крещение достаточны для спасения и добрые дела не суть необходимы; что каждый христианин, не будучи облечен саном священства, может принимать исповедь другого христианина и преподавать ему причастие под обоими видами хлеба и вина;[815] что папа не имеет действительной власти раздавать индульгенции[816] и отпущения; что священники, монахи и члены монашеских орденов[817] могут законно вступать в брак; что не должно быть ни монахов, ни монахинь, ни монастырей и что Бог не установлял монашеских духовных орденов; что брачное состояние лучше и совершеннее, чем жизнь священников и монахов, пребывающих в безбрачии,[818] что не должно быть других праздников, кроме воскресного дня, и что не грех есть мясо в пятницу, в Великий пост и в другие дни воздержания.[819] Широкое толкование, данное указу о доносах, возлагало на католиков также обязанность объявлять, не знал ли или не слыхал ли христианин, как кто-нибудь поддерживал, считал верными и защищал другие положения Лютера и его учеников или не уехал ли кто-нибудь из королевства для принятия лютеранства за границей.

III. Альфонсо Манрике[820] не ограничился прибавкой новых мер предупреждения к прежним постановлениям. В письмах к провинциальным инквизиторам[821] он позволял им присоединять к указу о доносах все, что им покажется подходящим для открытия лиц, совратившихся в ересь иллюминатов.[822] Эти люди, называемые также квиетистами,[823] образовали секту, главой которой был, как говорят, Мюнцер,[824] уже основавший секту анабаптистов.[825]

IV. Через некоторое время совет инквизиции добавил к вышеупомянутым предписаниям несколько пунктов, касающихся иллюминатов. По указу от 28 января 1558 года эти пункты были редактированы следующим образом:

«Каждый христианин обязан заявить, если он знает или слышал, как кто-нибудь, живой или уже умерший,[826] говорил или утверждал, что секта иллюминатов хороша; в особенности, что духовная молитва[827] есть божественное наставление и через нее исполняются все другие обязанности христианской жизни; что устная молитва есть таинство, скрытое под случайностями;[828] действенность этого таинства коренится в духовной молитве, а все остальное маловажно; что служители Божии не должны заниматься мирскими делами,[829] что никто не обязан повиноваться ни своему отцу, ни другому старшему, если те препятствуют упражнению в духовной молитве Или в созерцании».[830]

V. «Христианин должен также объявить, если он слышал, как кто-нибудь дурно отзывался о таинстве брака[831] или говорил, что никто не может научиться тайне добродетели, если не наставлен владеющими ею; что никто не спасется без употребления той молитвы, которую применяют и которой обучают эти учителя, и без общей исповеди[832] им своих грехов; что возбуждение, дрожание и обмороки, наблюдаемые у наставников этого учения и их лучших учеников, являются выражениями божественной любви; эти признаки возвещают о том, что, стало быть, они обрели благоволение в очах Божиих и обладают духом святым; что совершенные не нуждаются в приобретении заслуг добрыми делами;[833] что достигшие состояния совершенных видят существо Святой Троицы в земной жизни; что люди, возвысившиеся до этой степени, управляются непосредственно Святым Духом; что во всех своих поступках они руководствуются внушениями Духа Святого, которые они непосредственно получают; что надо закрывать глаза во время возношения гостии[834] священнослужителя; что достигший известной степени совершенства не может уже ни смотреть на иконы святых, ни слушать проповеди и беседы, имеющие своим предметом рассуждения о Боге; наконец, если этот христианин видел или слышал что-либо другое, имеющее отношение к вредному учению секты иллюминатов».

VI. Я полагаю, что первыми испанцами, последовавшими за мнениями Лютера, были францисканские монахи, ибо папа Климент VII буллою[835] от 8 мая 1526 года разрешил генералу и провинциалам ордена миноритов св. Франциска Ассизского помиловать на эпитимийном суде[836] тех из монахов, которые приняли новое учение, но потом клятвенно обещали навсегда отказаться от него. Несколько других монахов того же ордена уже сделали папе представление, что, согласно привилегиям,[837] дарованным им буллою Море великое («Mare magnum») и подтвержденным другими декретами святого престола, никто посторонний не имеет права вмешиваться в их дела и они не признают другого судьи, кроме судьи — блюстителя их учреждения, даже в том случае, если бы речь шла о преступлении ереси или отступничества.[838]

VII. Манрике, которого притязания францисканцев, несомненно, стесняли в его службе, написал об этом папе. 3 апреля предыдущего 1525 года папа отправил бреве, которым было установлено, что главный инквизитор может расследовать дела этого рода, заменяя себя монахом по назначению орденского прелата, и что в случае апелляции на произнесенный приговор должно обращаться к самому папе. Так как при этих обстоятельствах главный инквизитор обыкновенно передавал власть инквизитору, папа приказал 16 июня 1525 года, чтобы апелляции такого рода направлялись к главному инквизитору, а не в Рим. Однако брат того же ордена Родриго д'Ороско получил 8 марта 1541 года отдельную буллу, которая давала ему отпущение и разрешала вступить в число каноников-монахов ордена св. Августина. Правда, его преступление состояло в том, что он сделался магометанином, а не лютеранином. Он признался, что, будучи иподиаконом,[839] он снял с себя одежду своего ордена и отправился в Оран,[840] где поступил в солдаты. Прибыв затем в Тремесен,[841] он обратился в магометанство. Почувствовав отвращение к своему отступничеству, он решил вернуться в Испанию, где желал снова принять монашество, но только в братстве св. Франциска. Лицо, которому папская булла поручила дать отпущение брату Ороско, не могло этого исполнить без разрешения главного инквизитора, согласно известным распоряжениям папских булл и королевских указов как более ранних, так и указа от 2 мая 1527 года. Поэтому булла об Ороско и нашла себе место среди других булл святого трибунала.

Статья вторая ПРОЦЕССЫ, ВЧИНЕННЫЕ ПРОТИВ НЕКОТОРЫХ ЛИЦ

I. Со временем службы главного инквизитора Манрике связаны имена самых знаменитых и самых невинных жертв инквизиционного трибунала. Подозрение в принятии мнений Лютера бросило их в руки этого инквизитора. Такою жертвой в 1523 году стал достопочтенный Хуан д'Авила,[842] беатификация коего в Риме ожидала решения и была бы закончена, если бы он был монахом, но он был простым белым священником.[843] Испания называла его апостолом Андалусии[844] за образцовую жизнь и великие подвиги милосердия, сопровождавшие его проповедь. Св. Тереза Иисусова[845] в своих сочинениях ярко очерчивает добродетель этого евангельского героя и сообщает, что для преуспеяния в духовной жизни она много воспользовалась его советами и учением. Он проповедовал Евангелие попросту для обращения грешников и не допускал в свои беседы вопросов, которые так постыдно волновали тогдашних школьных богословов. Поэтому завидовавшие ему монахи, раздраженные его уклонением от диспутов, соединились, чтобы замыслить его гибель. Они выдали инквизиционному суду некоторые из его предположений за лютеранские или склонные к лютеранству и к учению иллюминатов. В 1534 году приказ инквизиторов заточил Хуана д'Авилу в секретную тюрьму святого трибунала, хотя решение их не было сообщено ни верховному совету, под тем предлогом, что эта мера была указана только при разделении голосов, ни епархиальному епископу. Это было равносильно попранию уставов святого трибунала, королевских указов и даже распоряжений верховного совета, который, впрочем, игнорировал эти правонарушения и даже молчаливо одобрял их, так как никогда не порицал виновников. Этот властный поступок инквизиции, происшедший в Севилье, сильно затронул главного инквизитора: он занимал кафедру этого города и испытывал глубочайшее уважение к Хуану д'Авиле, которого почитал за святого. Эти обстоятельства оказались счастливыми для последнего, потому что хлопоты Манрике как главы инквизиции очень сильно содействовали доказательству его невиновности и посрамлению клеветы. Авила был оправдан и снова принялся за проповеди, которые он продолжал до самой смерти с тем же усердием и человеколюбием, как прежде. Если бы судопроизводство святого трибунала было публичным и имена доносчиков были известны, посмел ли бы кто-нибудь так часто клеветать?

II. Год, о котором я говорю, был еще гибельнее для двух людей, знаменитых в литературной истории Испании, — Хуана де Вергары и его брата Бернардино де Товара. Они были арестованы по приказу толедской инквизиции и вышли из тюрем святого трибунала только после того, как их заставили произнести легкое отречение (de levi) от ереси Лютера, получить отпущение цензур с предупреждением (ad cautelam) и подвергнуться некоторым другим епитимьям. Хуан де Вергара был толедским каноником, секретарем кардинала Хименеса де Сиснероса[846] и его преемника на кафедре Толедо дома Альфонсо де Фонсеки. Николас Антонио[847] поместил в своей Библиотеке заметку о его литературных произведениях и отдал справедливость добродетелям и заслугам этого испанца. Его глубокие познания в еврейском и греческом языках были причиной его несчастия. Он указал на ошибки в переводе Вульгаты[848] и этим дал знак к преследованию себя завистливым монахам, знавшим только латынь и школьный жаргон. Однако толедский капитул почтил его память, приказав поместить на его могиле эпитафию,[849] сохраненную цитированным мною автором. Вергара заслужил признательность своего братства, составив надписи, украшающие церковные хоры.

III. Бернардино де Товар, его брат, менее известен. Однако, Педро Мартир д'Англериа[850] упоминает его среди знаменитостей XVI века. Хуан Луис Вивес,[851] выдающийся ученый того времени, писал Эразму[852] 16 мая 1534 года: «Мы живем в очень тяжелое время; нельзя ни говорить, ни молчать без опасений. В Испании арестовали Вергару, его брата Товара и некоторых других ученых».[853]

IV. В этом числе находился человек, о котором Вивес не мог дать особенной заметки; его заслуги и его история налагают на меня обязанность пополнить этот пробел. Я имею в виду Альфонсо Вируеса, бенедиктинца, родившегося в Оль-медо, одного из лучших богословов своего времени. Он был знатоком восточных языков и написал много произведений. Он был членом комиссии, получившей в 1527 году задание рассмотреть труды Эразма, и проповедником при Карле V,[854] который слушал его с таким удовольствием, что брал с собой в последние путешествия в Германию и по возвращении в Испанию не хотел более слушать другого проповедника, кроме него. Эти отличия, столь почетные для Вируеса, возбудили зависть монахов, которые постарались его погубить. Они до некоторой степени успели в своем предприятии; они вложили в это дело такое рвение, что добились бы полного уничтожения Вируеса, если бы не стойкость и твердость, с которыми Карл V взялся ему покровительствовать. Поведение почетное для этого государя и редкое среди других.

V. Заподозренный в благосклонности к мнениям Лютера, Вирусе был арестован и заключен в секретную тюрьму святого трибунала в Севилье. Император, не только хорошо знавший его по проповедям, но и находившийся с ним в личных отношениях, установившихся между ними во время путешествий в Германию, живо почувствовал нанесенный удар и ничуть не сомневался, что Вирусе стал жертвой интриги, которую главный инквизитор должен был предотвратить. Он изгнал Манрике, который принужден был вернуться на жительство в свою архиепархию в Севилье, где умер 28 сентября 1538 года. Карл не ограничился этим. Он поручил верховному совету направить во все трибуналы инквизиции указ от 18 июля 1534 года, который гласил, что в случае предварительного следствия, достаточно веского, чтобы мотивировать задержание монаха, инквизиторы отсрочат приказ о заключении; они пришлют в верховный совет полную и верную копию начатого судопроизводства и подождут указов, которые будут посланы после разбора документов. Таким образом, частное бедствие явилось источником общего блага. Начиная с этого времени инквизиторы не осмеливались более применять тюрьму с такой легкостью, как проделывали это до тех пор, даже раньше получения полуулик, требуемых уставом. Но нельзя обойтись без порицания авторов королевского указа или указа верховного совета за то, что они узаконили это только для монахов, как будто преступление, которое собирались карать, было тяжелее у женатых, и миряне менее священников имели интереса и права защищать свою свободу, жизнь и честь.

VI. Несчастный Вируес тем не менее в течение четырех лет испытывал все ужасы тайной тюрьмы, в которой, как он писал потом Карлу V, ему «едва было позволено дышать и заниматься другим делом, кроме улик, ответов, показаний, защит, возражений, средств, актов (слова, которые нельзя слышать без ужаса — nomina, quae et ipso poene timenda sono), ересей, богохульств, заблуждения, анафем, расколов и тому подобных чудовищ, которых посредством подвигов, сравнимых с Геркулесовыми, я победил с помощью Иисуса Христа, так что я, наконец, оправдан благодаря покровительству Вашего Величества».[855]

VII. Одним из средств, которые Вирусе употребил в свою защиту, было требование, чтобы суд обратил внимание на пункты учения, установленные и подготовленные им для нападок на Меланхтона[856] и других лютеран на Регенсбургском сейме, когда император привез его в Германию в качестве своего богослова. Вирусе прибавил, что эти статьи представляли изобилие доводов и католических авторитетов и что он воспользовался ими для борьбы с апологией лютеранства, обнародованной Меланхтоном, а также с исповеданиями веры, поданными этим апологетом и другими реформаторами в Аугсбурге[857] и Регенсбурге.[858]

VIII. Это требование нисколько не послужило на пользу Вируесу, имевшему намерение получить полное отпущение, потому что его враги доносили на предположения, которые теперь он сам гласно выставлял. Хотя, очевидно, они были весьма католическими, если их рассматривать в связи с самым текстом, но они беспрепятственно могли быть поражены богословской цензурой в той разобщенности, в какую их поставил донос. Вирусе принужден был произнести отречение от всех ересей, между прочим от ереси Лютера и его единомышленников, и специально от выставленных им предположений, которые заставили подозревать его в ереси. Окончательный приговор был произнесен в 1537 году: Вирусе был объявлен в подозрении относительно исповедания заблуждений Лютера; его присудили к отпущению цензур с предупреждением (условно, с оговорками, ad cautelam), к заключению на два года в монастыре и к запрещению проповедовать слово Божие в течение двух лет после выхода на свободу.

IX. Я не видел доноса на Вируеса. Но известно, что шестое из его различных предположений, от которых он обязан был отречься в митрополичьей церкви в Севилье в день своего аутодафе,[859] изложено так: «Состояние женатых более надежно для их спасения, чем состояние лиц, которые предпочли безбрачие». Седьмое: «Большее количество христиан спасается при условии брака, чем при других». Восьмое: «Деятельная жизнь имеет более заслуг, чем созерцательная».[860]

X. Император, осведомленный обо всем происшедшем, не мог убедить себя, чтобы Вирусе когда-нибудь выдвинул в своих проповедях предположения, противные католической догме; он пожаловался на это папе. Папа послал Вируесу 29 мая 1538 года бреве, которым он был избавлен от исполнения различных эпитимий, возложенных на него судебным приговором. Эта милость — самая полная и самая почетная, какую я знаю во всей истории инквизиции. Напомнив три статьи приговора, папа объявляет, что, в уважение просьб императора, он освобождает осужденного от всех эпитимий и цензур, наложенных на него, и от лишения сана, которым тот был поражен; приказывает возвратить ему свободу; снова облекает его полномочиями проповедника и заявляет, что все происшедшее не может служить для устранения его от какой-либо должности, даже от епископата. Если Альфонсо Вирусе станет в будущем ходатайствовать о какой-либо милости, Его Святейшество согласен, что не нужно будет упоминать об этом бреве оправдания и о причине его издания, принимая во внимание, что молчание о нем не может ни аннулировать его, ни дать места противоположению ему какого-либо средства тайного обмана, или замалчивания, или какого-нибудь другого смысла, ему противоположного. Наконец, папа запрещает инквизиторам беспокоить Вируеса в будущем под каким-нибудь предлогом и когда-либо хвастать, по какой бы то ни было причине, всем происшедшим. Эта булла была одна из тех, которые инквизиторы не очень старались бы исполнить, если бы опорой Вируеса не был император. Это послужило причиной, которая заставила их принять ее без особого сопротивления.

XI. Изумительно, что дело Вируеса и много ему подобных не просветили Карла V насчет сущности инквизиции и, напротив того, он продолжал быть ее покровителем. Объясняется это тем ужасом, какой внушило императору лютеранство. Но дело его проповедника и некоторые другие неприятности, испытанные им в то время, вызвали отнятие Карлом V в 1535 году королевской юрисдикции у инквизиции — отнятие, которое продолжалось до 1545 года.[861]

XII. Благоволение Карла V к Вируесу было так прочно, что он вскоре представил его папе в епископы Канарских островов. Но папа отказал ему в буллах под предлогом, что подозрения, возникшие против чистоты веры, не позволяют облечь его саном пастыря душ, хотя булла отпущения и признала его способным к епископату. Термины, употребленные папой, являлись простым снисхождением к Карлу V, и было решено помешать Вируесу когда-либо ими воспользоваться. Карл настаивал перед папой и дважды возобновлял свою просьбу, уверяя его, что он более полагается на Вируеса, чем на его врагов, так как познал благодетельные результаты его служения и чистоту его учения о догмате не только в его проповеди, но и в продолжительных частных беседах с ним. Папа сдался наконец на настойчивые ходатайства Карла V, и в 1540 году Вирусе стал епископом Канарским.[862]

XIII. Он тогда привел в порядок богословские статьи, приготовленные для защиты, и образовал из них двадцать рассуждений против лютеранских заблуждений. Они были напечатаны в Антверпене у Хуана Кринито в 1541 году под заглавием: Двадцать филиппик против лютеранских догматов, защищаемых Филиппом Меланхтоном. Вот что он говорит в девятнадцатом рассуждении о предмете моего сочинения: «Некоторые полагают, что должно обходиться с кротостью по отношению к еретикам и употреблять все средства, способные их обратить, прежде чем дойти до последних крайностей. Каковы эти средства? Это значит научать и убеждать их основательными размышлениями и словами, знакомя их с деяниями [Вселенских] соборов, свидетельствами Священного Писания и святых толковников, потому что все Писание богодухновенно и полезно для научения, для обличения, для исправления, как говорит св. Павел в послании к Тимофею.[863] Но как это средство стало бы полезно, если бы его не употребляли в обстоятельствах, подобных тем, о которых говорит апостол? Я вижу, что многие усвоили правило, по которому позволительно оскорблять словесно и письменно еретиков, когда нельзя их ни уморить, ни замучить. Овладевши несчастным человеком, которого рассчитывают преследовать безнаказанно, они подвергают его позорящему приговору, так что, даже доказав свою невиновность и получив быстро оправдание, он навсегда остается заклейменным как преступник. Но если этот несчастный был обманут обхождением тех с кем водится, или, ставши жертвою их коварства и собственной непредусмотрительности, впал в какое-либо заблуждение, его не стараются вывести из заблуждения, объясняя истинное учение Церкви, не действуют средством кроткого убеждения или отеческого совета. Напротив, его судьи, вопреки свойству отцов,[864] которое они придают себе, не щадят для него ни тюрьмы, ни кнута, ни цепей, ни топора; и, однако, таково действие этих ужасных средств, что никогда мучения, которые они заставляют испытывать тело, ничего не могут изменить в настроении души, которая желает обращения к истине только путем слова Божия, которое живо и действенно и острее меча обоюдоострого».[865] Я не думаю, чтобы это место никогда не попало на глаза какому-нибудь монаху или фанатическому священнику: ведь творение Вируеса, где я нашел его, никогда не находилось в списке запрещенных инквизицией книг.[866]

XIV. Хотя мнения Лютера, уже осужденные римской курией,[867] возбудили живое внимание инквизиторов, последние не ограничивали этим предметом хлопот своей службы. Они присвоили себе розыск и пресечение нескольких преступлений, к числу коих принадлежала содомия.[868] Королевский указ Фердинанда и Изабеллы от 22 августа 1497 года формально не поручал им принимать решение по этому виду преступления; но, по-видимому, он позволял это делать, так как, согласно одному из предписаний, к этому преступлению следовало применять ту же кару, как к преступлению ереси или оскорбления Величества.[869] В указе было только упомянуто, что имена свидетелей (обвинения) должны быть сообщены обвиняемым, чтобы ничего не было упущено в их защите, и что осуждение на сожжение с конфискацией имущества не может повлечь за собой отметки бесчестия на их детей и потомство. Как бы то ни было, инквизиторы Арагона были определенно уполномочены предпринять расследование этого преступления буллою от февраля 1524 года. Несколько времени спустя они встретили противодействие со стороны архиепископа Сарагосы, когда, приказав заключить в тюрьму инквизиции нескольких священников, обвиненных в этом преступлении, они готовились приступить к суду над ними. Прелат получил 16 января 1525 года папское бреве, отсылавшее подсудимых к юрисдикции епископа, которому принадлежало право расследования этих преступлений ввиду того, что инквизиторы должны ограничить свою службу процессами, вчиненными по делу ереси.

XV. Это распоряжение было постановлено только в пользу священников, так как инквизиторы продолжали преследование судом дона Санчо де ла Кавальериа, сына вице-канцлера дона Альфонсо, о котором идет речь в этой истории и который был тестем доньи Хуанны Арагонской, близкой родственницы императора и сестры графа Рибагорсы. Обвиняемый получил 2 февраля 1525 года из Рима бреве, лишавшее инквизиторов Сарагосы расследования этого дела и передававшее его главному инквизитору. Несомненно, папа не знал бесполезности подобной меры, так как главные инквизиторы сносились насчет этого с провинциальными инквизиторами. Таково было в действительности решение, принятое домом Альфонсо Манрике. Сарагосские инквизиторы начали судопроизводство против дона Санчо. Последний апеллировал к папе, который вытребовал дело в апостолическую камеру[870] и направил затем к аббату св. Марии Херонской. Однако ловкость инквизиторов и сущность обстоятельств послужили причиной того, что дон Санчо вторично был предан сарагосским инквизиторам. В 1813 году я читал документы его процесса. Обвиняемый был оправдан за неимением достаточных улик и потому, что он сумел использовать, для избежания жестокости инквизиции, свое имя, свое богатство и свое влияние — три могущественных средства в процессах этого рода.

XVI. В 1527 году вальядолидская инквизиция занялась одним делом, подробности которого я считаю нужным пересказать, чтобы дать справедливую оценку состраданию и снисхождению, которые постоянно возглашаются инквизиторами в их актах и других юридических формулах.

XVII. Некий Диего Вальехо из деревни Дворцы Бедняков (Palacios de Meneses) в епархии Паленсии, будучи арестован по указу вальядолидской инквизиции по делу о богохульстве, заявил, между прочим, что два месяца тому назад, то есть 24 апреля 1526 года, два врача, Альфонсо Гарсия и Хуан де Салас, рассуждали между собой о медицине в присутствии его и его зятя Фернандо Рамиреса; Гарсия хотел опереть свое мнение на авторитет некоторых писателей; когда Салас высказался, что эти авторы ошибались, Гарсия возразил, что его понимание также доказывается текстом евангелистов. Это побудило Саласа сказать, что они солгали, как и другие. Фернандо Рамирес, зять доносчика (которым инквизиция также овладела как подозреваемым в иудаизме), был допрошен в тот же день. Его показание согласовалось с показанием его тестя; но он прибавил, что Салас пришел в себя несколько часов спустя и, вспоминая о происшедшем, произнес: «Какую глупость я сказал!» Покончив с Рамиресом и Вальехо, суд начал преследовать врача Хуана де Саласа.

XVIII. Первым документом, которым суд воспользовался, была копия показаний Рамиреса и Вальехо. Как будто это условие было достаточным, инквизиторы (без содействия епархиального епископа, без юрисконсультов и квалификаторов, даже ничего не сообщая верховному совету) постановили задержание врача Хуана де Саласа, который на самом деле был заключен в тюрьму 14 февраля 1527 года. Ему даровали три заседания увещаний, которые происходили 20, 23 и 25 февраля. 26 февраля фискал представил свое обвинение, и 28 февраля Салас защищался. 8 марта ему сообщили показания двух свидетелей, не указывая их имен, а также времени, места и обстоятельств, которые помогли бы их открыть. Он отвечал, что дело происходило не так, как было рассказано. 4 апреля вызвали в суд другого врача, который заявил, что во время беседы с Саласом насчет евангелистов последний сказал, что некоторые из них солгали. На вопрос инквизитора, не упрекнул ли кто-нибудь Саласа за это предположение, Гарсия отвечал, будто через час он советовал Саласу отдаться самому в руки инквизиции, что тот обещал исполнить. Инквизитор спросил его затем, не противник ли он обвиняемого и не имели ли они взаимной ссоры. Свидетель ответил отрицательно. 16 апреля произошло утверждение приговора относительно Фернандо Рамиреса и Альфонсо Гарсии; в деле Вальехо не было такой уверенности. 6 мая обвиняемый представил две жалобы или средства защиты. В первой он возражал против всего, что было написано вопреки его заявлению, и указывал на несогласованность в показаниях свидетелей; вторая была опросным листом из тринадцати пунктов, из которых два клонились к доказательству его правоверия, а другие к оправданию мотивов отвода некоторых лиц, могущих быть призванными к даче показаний по его делу. Этот документ содержал на полях имена свидетелей, к которым можно было обратиться за справкой по каждому вопросу. Я замечу, что доносчик и два свидетеля были включены в число отводимых Хуаном Саласом. Заключенный, как видно, воспользовался выгодами, которые предоставлялись ему для защиты законами инквизиции. Инквизиторы, вместо того чтобы следовать предписаниям этих законов, вычеркнули имена нескольких лиц, обозначенных в списке обвиняемого как свидетели защиты, и не захотели их выслушать. Однако факты, изложенные в опросном листе, были доказаны четырнадцатью свидетелями, и 25 мая фискал[871] дал свои заключения.

XIX. Факт, доложенный Фернандо Рамиресом; противоречия, представляемые показаниями двух свидетелей; разница между показанием каждого из них и показанием доносчика; важное преимущество для обвиняемого в оправдании отвода — в нахождении против него только двух свидетелей (которые были преданы суду — один в качестве богохульника а другой по делу об иудаизме) и даже в том, что предметом доноса явилось только предположение (которое могло вырваться в пылу диспута и было отвергнуто в тот же день); наконец, возможность, что обвиняемый мог позабыть о многом в течение года, — все эти обстоятельства были более чем достаточны, чтобы заставить каждого рассудительного человека предположить, что они побудят инквизиторов оправдать Хуана де Саласа или, по крайней мере (если они заподозрили, что обвиняемый отрицал вопреки истине то, в чем его опорочивали), удовлетвориться применением к нему наказания в виде легкого подозрения в ереси. Однако, вместо того чтобы ограничиться подобной мерой, инквизитор Морис, без участия его коллеги Альварадо, 14 июня вынес постановление подвергнуть пытке Хуана де Саласа как виновного в запирательстве. Этот акт содержит следующее распоряжение: «Мы приказываем, чтобы означенная пытка была употреблена таким образом и в течение такого времени, какие мы сочтем подходящими, возразив, как мы возражаем еще раз, чго в случае повреждения, смерти или поломки членов факт может быть приписан только промаху вышеречен-ного лиценциата Саласа». Указ Мориса возымел свое действие. Я дам здесь текст исполнительного протокола, чтобы познакомить потомков с этим инквизитором, который постановил решение об участи Медины, котельника из Бенавенте.[872] Вот документ: «В Вальядолиде, 21 июня 1527 года, сеньор лиценциат[873] Морис, инквизитор, вызвал в суд в своем присутствии лиценциата Хуана Саласа, которому был прочтен и явлен приговор суда. По окончании чтения означенный лиценциат Салас заявит, что он ничего не говорил из того, в чем его обвиняют. Означенный сеньор лиценциат Морис немедленно велел ввести его в камеру пыток. Там, по снятии всей одежды до рубашки, Салас был положен за плечи на пыточную кобылу,[874] к которой палач Педро Поррас привязал его за руки и за ноги пеньковыми веревками, сделав одиннадцать оборотов на каждом члене. Саласу, пока означенный Педро обвязывал его, несколько раз было предложено сказать правду, на что он отвечал, что он никогда не высказывал того, в чем его обвиняют. Он прочитал символ Кто хочет („Quicumque vult“) и много раз благодарил Бога и Богоматерь. Когда означенный Салас был связан, как сказано, на лицо ему была наложена тонкая смоченная тряпка; из глиняного сосуда вместимостью в два литра, с дырой на дне, в ноздри и рот ему влита была вода в количестве пол-литра. Несмотря на это, означенный Салас настойчиво повторял, что он ничего не говорил из того, в чем его обвиняют. Тогда Педро Поррас сделал один поворот закрутня на правой ноге и влил вторую порцию воды, как он делал раньше. Второй поворот закрутня был сделан на той же ноге, и, несмотря на это, Хуан де Салас произнес, что он никогда не говорил ничего подобного. Принуждаемый несколько раз сказать правду, он заявил, что ничего не говорил из того, в чем его обвиняют. Тогда означенный сеньор лиценциат Морис, объявив, что пытка была начата, но не окончена, приказал прекратить пытку. Обвиняемый был снят с кобылы. При означенной экзекуции я присутствовал с начала до конца. Энрике Пас, секретарь суда».

XX. Если эта экзекуция была только началом пытки, то как она должна была закончиться? Смертью осужденного? Для того чтобы хорошо понять только что прочтенное, полезно знать, что инструмент, обозначенный в документе кастильским словом эскалера (escalera), который также известен под именем бурро (burro) и который я перевел по-французски словом швале (chevalet), есть деревянное сооружение, изобретенное для пытки обвиняемых. Оно имеет форму водосточной трубы, годной для того, чтобы положить на нее человеческое тело; у нее нет другого основания, кроме пересекающего ее бревна, на котором тело, падающее назад, сжатое с боков, сгибается и искривляется действием механизма этого сооружения и принимает такое положение, что ноги находятся выше головы. Отсюда проистекает усиленное и мучительное дыхание, и появляются нестерпимые боли в боках, руках и ногах, где давление веревок так сильно, даже до применения закрутня, что их обороты проникают в мясо до костей, так что выступает кровь. Что произойдет, когда жилистая рука станет двигать и вращать роковую плаху? Если обратить внимание на способ, каким люди, перевозящие товары на спине мула или на тележках, при помощи палки затягивают веревки для удержания и безопасности тюков и узлов, то легко представить себе те мучения, какие эта часть пытки вызвала у несчастного Хуана де Саласа. Введение жидкости не менее способно убить того, кого инквизиторы подвергают пытке, и это случалось не раз. На самом деле, рот находится тогда в положении наименее благоприятном, какое только можно вообразить, для дыхания, так что спустя небольшое количество часов можно потерять жизнь. В рот вводят до глубины горла тонкую смоченную тряпку, на которую вода из глиняного сосуда падает так медленно, что требуется не менее часа, чтобы влить по каплям пол-литра, хотя вода выходит из сосуда беспрерывно. В этом положении осужденный не имеет промежутка для дыхания, так как смоченная тряпка препятствует этому. Каждое мгновение он делает усилие, чтобы проглотить воду, надеясь дать доступ струе воздуха; но вода в то же время входит через ноздри. Понятно, сколько эта новая комбинация доставляет трудностей для самой важной жизненной функции. Поэтому часто бывает, что по окончании пытки извлекают из глубины горла тряпку, пропитанную кровью от разрыва сосудов в легких или в соседних органах.

XXI. Райнальдо Гонсалес де Монтес[875] (который в 1558 году имел счастье вырваться из тюрьмы севильской инквизиции) составил впоследствии латинскую книгу об инквизиции под вымышленным именем Регинальдус Гонсальвиус Монтанус.[876] Он сообщает нам, что обыкновенно делали восемь или десять поворотов веревки на ногах; их сделали одиннадцать на ногах Саласа, кроме поворотов закрутня. Можно себе представить человечность вальядолидской инквизиции, читая окончательный приговор, произнесенный без дальнейшей формальности лиценциатом Морисом и его коллегой, доктором Алварадо, после обсуждения (если следует им верить в этом случае) с лицами, достойными уважения за свои знания и добродетель, но (о чем не было и вопроса) без отсрочки, которая должна была предшествовать, и без участия епархиального епископа. Они объявили, что фискал не доказал вполне обвинения и что заключенный успел разрушить часть улик; тем не менее, ввиду подозрения, возникшего из процесса, они постановили, что Хуан де Салас подвергнется каре публичного аутодафе, в рубашке, без плаща, с обнаженной головой, со свечой в руке, и публично отречется от ереси; кроме того, он заплатит штраф в десять дукатов золотом за издержки инквизиции и отправит епитимью в указанной ему церкви. Из удостоверения, выданного впоследствии, видно, что Хуан де Салас подвергся аутодафе 24 июня 1528 года и что Амбросио Салас, его отец, присутствовал на его осуждении и уплатил штраф за сына. Этот процесс не представляет никакой другой особенности. Я спрашиваю, может ли существовать более неправильный способ судопроизводства, более яркая несправедливость и более возмутительное злоупотребление тайной, чем то, что мы узнали о поведении инквизитора Мориса? Это дело и много ему подобных побудили верховный совет издать декрет, запрещавший подвергать пытке какого бы то ни было обвиняемого без разрешения самого совета.

XXII. Тот же лиценциат Морис оправдал несколько лучше свое поведение в качестве инквизитора в другом деле, которое он судил 18 марта 1532 года и также без участия своего коллеги и епархиального епископа. Предметом этого процесса было выкапывание из могилы, конфискация имущества и опочорение Констансии Ортис, которая была женою Хуана де Виберо (оба — жители Вальядолида). Она умерла в 1524 году, а ее процесс начался только 24 марта 1526 года после доноса Марии Ласарте, двадцатичетырехлетней девушки. Она показала, что была прислугой Констансии Ортис и думала, что эта дама умерла в заблуждениях иудаизма, потому что, будучи еврейского происхождения, она и после присоединения к Церкви продолжала воздерживаться от свиного мяса. Когда ей приносили мясо, она старательно удаляла кровь и жир и отрезала филейную часть из бараньей ноги; когда ставили тесто в ее доме, она пекла пирог на золе. Все это — обычаи, соблюдаемые евреями. 24 апреля Анна Ласарте, сестра доносчицы, явилась добровольно дать свое показание, тоже в качестве прислуги умершей. Третье показание шло от другой прислуги, по имени Марины де Сан-Мигуэль. По-видимому, по подстрекательству первой прислуги две остальные дали показания о тех же обстоятельствах. Обвинитель потребовал 25 октября J529 года, чтобы родственники обвиняемой были выслушаны для ее защиты. Предстали: Альфонсо Перес де Виберо, ее сын, и Элеонора де Виберо, ее дочь, жена Педро Касальи, главного счетовода королевских финансов в Валья-долиде. (Я буду иметь случай говорить об этих двух лицах в истории знаменитого вальядолидского аутодафе, как и о докторе Касалье и детях доньи Элеоноры.) 2 декабря фискал прочел свой обвинительный акт против Констансии Ортис; кроме фактов, содержащихся в показаниях трех свидетелей, он подчеркнул как условие предания суду, что покойница обратилась добровольно в льготный срок, установленный законом при установлении инквизиции; что затем она снова впала в прежние заблуждения, была вновь присоединена к Церкви и подверглась публичной епитимье; вследствие этого он требовал, чтобы все эти факты были упомянуты на процессе в подтверждение улик, которые должны приписать еретическим чувствам действия, ставящиеся в упрек Констансии. Дети обвиняемой предприняли ее защиту и доказали, что их мать неоднократно исполняла обязанности, возложенные на католиков, до ее последней болезни, когда она опять удостоилась всех таинств. Дело пошло на обсуждение, и 12 марта 1532 года произошло собрание инквизиторов с епархиальным епископом и юрисконсультами, чтобы собрать голоса и приготовить окончательный приговор, согласующийся с мнениями членов собрания. Оно состояло из инквизитора Мориса и двух юрисконсультов; они были согласны освободить от суда память доньи Констансии Ортис. 18 марта Морис постановил приговор о ее участи, согласно мнению юрисконсультов, но не посоветовавшись со своим коллегой и ничего не сообщив епархиальному епископу. Педро Касалья был главным счетоводом королевских финансов и пользовался некоторым уважением при дворе — обстоятельство, которое Морис не мог обойти равнодушно. Участь его жены и сыновей была менее счастлива, как я буду иметь случай рассказать подробно в истории событий 1559 года.

XXIII. Толедская[877] инквизиция приказала арестовать Мартина де ла Куадру, жителя Мединасели,[878] по делу о богохульстве и жалобах против инквизиции. 30 августа 1525 года он был присужден к публичному аутодафе в одежде кающегося, с кляпом во рту, к уплате штрафа и к исполнению некоторых епитимий. Мартин был тогда серьезно болен. Как будто срочно нужно было объявить ему приговор, инквизиторы велели тотчас исполнить эту формальность, не беспокоясь нисколько о последствиях, которые она могла иметь. Они притворно проявили даже сострадание к нему, посоветовав секретарю суда скрыть от него обстоятельство наказания кляпом, чтобы не ухудшить состояния его здоровья, оставляя себе возможность ознакомить его со всеми частями приговора, когда он выздоровеет. Эта предосторожность была бесполезна: Мартин умер в своей тюрьме 30 сентября. Не основательно ли будет приписать смерть осужденного объявлению ему приговора, сделанному в таких малоподходящих обстоятельствах? Я не сомневаюсь, что оно должно было ухудшить его состояние, особенно если он мог заметить, что от него скрывают часть приговора. Несчастного сочли более опасным, чем еретика, за то, что он роптал против инквизиции. Какое преступление, подумаешь, жалобы на святой трибунал!

Статья третья ГРАМОТЫ, ОТНОСЯЩИЕСЯ К СУДОПРОИЗВОДСТВУ

I. Злоупотребление, которое инквизиторы не переставали делать из тайны, заставило огромное количество лиц обращаться с жалобами к главному инквизитору. Последний обыкновенно представлял их в верховный совет, который во время службы Манрике разослал различные циркуляры в провинциальные трибуналы. Я полагаю, что следует познакомиться с главными из них. В одном таком документе от 14 марта 1528 года сказано: если обвиняемый на общем допросе сначала заявит, что ему нечего сказать ни о себе, ни о других, а затем, по вопросу о частном факте, ответит, что он ему известен, то (в случае если инквизиторы сочтут уместным составить акт второго заявления, чтобы воспользоваться им против третьего лица) инквизиторы обязаны поместить в том же протоколе первый допрос, сделанный обвиняемому, а также и его ответ, потому что они могут послужить для определения степени доверия к заявлениям обвиняемого.

II. 16 марта 1530 года появилась новая инструкция совета. Она гласила: если свидетели доставляли факты в защиту обвиняемого, то о них следовало упомянуть как и о тех, которые клонились ко вреду обвиняемого. Что думать о суде, которому надо напоминать о подобной формальности? Однако, как ни оправдывалось появление подобной инструкции, она плохо соблюдалась: о ней никогда не говорилось в экстракте оглашения свидетельских показаний, сообщаемом обвиняемому и его защитнику. Следовательно, невозможно было извлечь выгоду из того, что было заявлено в пользу обвиняемого, для оспаривания улик свидетелей обвинения.

III. Другой циркуляр, от 13 мая того же года, гласил: когда лицо, преданное суду, заявляет отвод против какого-нибудь свидетеля, последнего следует допросить по существу процесса, а именно: имело ли место инкриминируемое событие, так как у свидетеля, вероятно, имелись факты для показаний против обвиняемого. Какая жестокость!

IV. 16 июня 1531 года совет написал трибуналам: если обвиняемый отводит различных людей в предположении, что они показали против него, то свидетели, вызванные им для доказательства фактов, побуждающих его в отводу, должны быть расспрошены о каждом из отводимых, хотя бы многие ничего не показали, — чтобы в момент опубликования показаний обвиняемый не сделал вывода из пропуска в показаниях (если он был), что одни дали показания, а другие не были вызваны или ничего не показали против него.

V. Новая инструкция 13 мая 1532 года гласила: родственники обвиняемого не должны быть допущены в качестве свидетелей в доказательство отвода. Возмутительная несправедливость! Принимают для показаний против него клятвопреступников и отбросы общества и в то же время отказываются выслушать честных людей, если они хотят говорить в его защиту!

VI. Другим постановлением совета, от 5 марта 1535 года, было приказано спрашивать у свидетелей, не было ли неприязни между ними и обвиняемым. Чистое лицемерие! Разве свидетели могли удержаться от отрицательного ответа, если бы они были даже смертельными врагами заключенного?

VII. 20 июля совет обязал трибуналы инквизиции помещать в экстракт оглашения свидетельских показаний месяц, день и час, когда каждый свидетель дал свое показание. Эта мера давала большое преимущество подсудимому. Она помогала ему вспомнить обстоятельства мест и лиц. К сожалению, я никогда не видал, чтобы эта формальность исполнялась. Легко понять, что достаточно было ей быть полезной обвиняемому, чтобы она не соблюдалась.

VIII. В марте 1525 года было постановлено, что при вручении обвиняемому экстракта оглашения свидетельских показаний следовало оставлять его в неведении, показал ли какой-нибудь свидетель, что объявляемый факт известен другим лицам, потому что, если они ничего не показали, об этом не стоило оповещать обвиняемого. Он понял бы отсюда, что кто-то говорил в его пользу наперекор факту, выдвигаемому против него, или, по крайней мере, заявил, что он ничего не знает. Что же! Разве это знание не было необходимо для уничтожения действия заявлений лжесвидетеля или того, кто плохо понял несчастного или дурно истолковал его действия и слова?

IX. 14 марта 1528 года совет приказал помещать в экстракте оглашения свидетельских показаний отрицательные ответы на общие вопросы, если затем был дан положительный ответ на частный вопрос о тех же фактах или речах.

X. Другое распоряжение, от 8 апреля 1533 года, запрещало инквизиторам сообщать обвиняемому экстракт оглашения свидетельских показаний до утверждения их. Я цитировал обстоятельства, доказывающие медлительность, с какой иногда судили обвиняемых ради исполнения этой формальности, когда свидетели предварительного следствия были в отлучке из королевства.

XI. Совет счел нужным постановить 22 декабря 1536 года: если речь шла о факте, происшедшем в доме умершего в то время, как был еще у всех на виду труп, а его положение, внешность и другие обстоятельства могли помочь открытию, умер ли он еретиком или нет, — то следовало осведомить об имени умершего, его доме и других подробностях свидетелей, чтобы они вспомнили о событии и сумели лучше дать свои показания. Эта политика не удивительна со стороны инквизиторов. Когда идет речь о благоприятствовании открытию преступления несчастного, то нисколько не считаются с тайной. Наоборот, когда сообщение ее в интересах обвиняемого, чтобы дать ему возможность доказать свою невиновность, тогда исповедуют другие принципы и следуют совершенно иным законам.

XII. 30 августа 1537 года совет постановил: место и время событий должны помещаться в экстракте оглашения свидетельских показаний, потому что эта мера имеет важное последствие в интересах обвиняемого; она должна применяться, даже при предположении, что следует опасаться, как бы через нее не было достигнуто распознание свидетелей. Это распоряжение было слишком противоположно инквизиционной системе, чтобы отказаться от поисков его происхождения и причины. Я нахожу эту причину в плохом мнении об инквизиции, которое возникло со времени процесса Альфонсо Вируеса и заставило Карла V лишить его королевской юрисдикции. Но хотя совет зарегистрировал 15 декабря 1537 года указ государя, тем не менее он же постановил 22 февраля 1538 года, что экстракт не должен содержать ни одной статьи, которая способствовала бы отгадке имен свидетелей. Это очевидно противоречило правилу, возложенному им на себя в прошлом году. В последние годы инквизиции в акте оглашения свидетельских показаний не обозначали ни времени, ни места.

XIII. 13 июня 1537 года совет, запрошенный толедской инквизицией, приказал всем трибуналам в виде общей меры: 1) строго наказывать всякого, кто произнесет в спокойном состоянии богохульства: «Я отрицаю Бога, я отрекаюсь от Бога», ввиду того, что эти слова выявляют внутреннее отступничество; но не преследовать судом, если они вырвались в раздражении, так как можно предполагать, что они непроизвольны и что размышление в них не участвовало; 2) карать всякого христианина, обвиняемого в двоеженстве, если виновный полагал, что оно дозволено; в противном случае ничего не предпринимать против него; 3) если встретится обвинение в колдовстве, удостовериться, был ли договор с демоном[879] если договор существовал, инквизиция должна судить обвиняемого; в противном случае она должна предоставить дело светскому суду, как и предшествующее. Вторая и третья резолюции противоречат системе святого трибунала. Это приводит меня к мысли, что мгновенная опала и ссылка главного инквизитора Манрике много способствовали принятию этих резолюций советом в эпоху, когда он был лишен опоры. Эта умеренность не могла быть продолжительной. Под предлогом исследования, не возбуждает ли какое-нибудь обстоятельство подозрения в ереси в двух случаях, упомянутых выше, инквизиторы постоянно привлекали к суду виновников этих преступлений и приказывали их арестовывать. Тот же дух находим в другом распоряжении, от 19 февраля 1533 года. Оно обязывает инквизиторов принимать все бумаги, которые захотят им сообщить родственники обвиняемого. Совет обосновал эту меру тем соображением, что эти бумаги (хотя и бесполезные по существу процесса) смогут тем не менее несколько помочь открытию истины для пользы или осуждения обвиняемого.

XIV. 10 мая 1531 года совет постановил, что в случае представления в инквизицию булл, освобождающих от употребления санбенито, тюрьмы и других епитимий, прокурор-фискал должен потребовать от трибунала их упразднения, равно как и булл, полученных детьми и внуками осужденных и объявленных инквизицией опозоренными. Совет подкреплял свою резолюцию относительно последнего случая ссылкою на известные всем из жизни факты, что дети и внуки всегда следуют примеру своих еретических отцов и дедов. Он прибавлял, что стыдно видеть, как они занимают почетные места, а некоторые из них, становясь судьями, несправедливо осуждают людей, причисляемых ими к своим врагам; что множество их, взявшись за профессию врачей, хирургов и аптекарей, уморили несколько старинных христиан отравленными лекарствами. Таким образом, совет воспрепятствовал действию булл, благоприятных для семейств осужденных. Но если мотивы, на которые он ссылался, были законны, то почему же главный инквизитор и верховный совет так часто даровали избавления и реабилитации?

XV. 22 марта 1531 года совет писал провинциальным трибуналам, как заметил в одном процессе, будто некоторые бумаги были редактированы не в тех местах, где произошли события, из чего он заключал, что эти формальности были исполнены не в надлежащее время, но в момент приступа к судопроизводству. Он рекомендовал им избегать этого злоупотребления как противного инструкциям. Но указы совета не исполнялись, и мы видели, что та же неправильность возобновлялась и производила другую, более опасную, имевшую в мое время крайне важные последствия. Для дополнения того, что могло быть опущено в течение судопроизводства, решили писать каждый акт, заявление, показание или уведомление на отдельных листах бумаги. Так как в трибуналах инквизиции не употреблялась гербовая бумага и пагинация не соблюдалась на судебных документах, то бывало, что или уничтожали, или меняли те листы, которые хотели скрыть от ведения епархиального епископа, верховного совета и всякой другой заинтересованной стороны. В деле толедского архиепископа Каррансы[880] этот маневр был употреблен инквизиторами, и я сам видел, как были изменены некоторые удостоверения секретаря, потому что их требовали мадридские инквизиторы. Они не воспользовались этим приемом против обвиняемого, но природа злоупотребления позволяла это делать.

XVI. Циркуляр 11 июля 1531 года более замечателен, и он имел больше успеха, чем предыдущие. Предписано было провинциальным инквизиторам направлять в верховный совет для испрошения указаний все приговоры, произнесенные без единомыслия инквизиторов, епископа и юрисконсультов, даже при отсутствии одного голоса. Впоследствии было приказано инквизиторам запрашивать совет о всех приговорах, которые надлежало вынести. Я должен признать к чести совета, что эта мера была чрезвычайно полезна, потому что в общем его решения были справедливее решений провинциальных трибуналов. При разногласии трибунал верховного совета составлялся из очень большого числа просвещеннейших судей, не имевших отношения к обвиняемым, их родственникам и друзьям. Несколько раз совет, увлекаемый, так сказать, злым духом, направлявшим его политику, принимал общие меры, противные благу. Но в частных случаях его поведение было различно, и его принципы в некотором роде ограничивались и смягчались при надобности в произнесении приговора.

XVII. Совет доказал ту же любовь к справедливости, приказав 4 марта 1536 года наказывать денежными пенями, а не сожжением, осужденных, пользовавшихся для собственного употребления золотом, серебром, шелком, изящными одеждами и драгоценными камнями, хотя это им было запрещено под страхом выдачи светской власти.

XVIII. Одним из общих декретов, наиболее противоречащих духу мудрости, который должен был бы одушевлять совет, был декрет 7 декабря 1532 года, которым было приказано каждой провинциальной инквизиции констатировать число и звание лиц, присужденных к различным карам в ее инстанции со времени ее основания, и выставить в церквах санбенито, которых еще там не было, не исключая и принадлежавших лицам, признавшимся и отбывшим свою епитимью в льготный срок. Это распоряжение было исполнено с суровостью, достойной инквизиции. В Толедо инквизиторы велели заменить новыми санбенито обветшавшие от времени и висевшие в средине собора. Их распределили по епархиальным приходам, откуда родом были осужденные. Действие этой меры вызвало разорение и исчезновение многих семейств, дети которых не могли устроиться соответственно тому уважению, которым они пользовались на родине, пока там не знали, что их предки были осуждены инквизицией и отбыли епитимьи в льготный срок или понесли кару публичных аутодафе. Эта неразумная мера могла быть продиктована только ошибочным принципом, что инквизиции полезно показать, как действенно ее усердие, выставив перед глазами народа доказательства такого большого числа приговоров и епитимий. Думали ли принести пользу религии этим возобновлением суровости? Можно ли насчитать много евреев, мавров и лютеран, обращенных инквизицией? Я не думаю, чтобы нашелся хотя бы один. Обращавшиеся перед смертной казнью делали это неискренне или были принуждены к этому только страхом. Видели ли когда-нибудь обращения, произведенные силою убеждения? Может быть, инквизиторы скажут, что цель их учреждения не проповедь для обращения людей путем рассуждения, а наказание виновных? Если таково их намерение, то зачем они соединяют средства светского суда с внутренними средствами суда совести, чтобы выпытать душевные тайны кающегося, заставляя его надеяться на милосердие, если он исповедует и свои и чужие грехи? Почему они не следуют обыкновенным законам и практике других уголовных судей, которые применяют лишь методы, установленные законами для констатирования преступлений? Какая это чудовищная система, принимающая как годные все средства, способные скомпрометировать участь обвиняемых, и не допускающая ни одного из тех, которые могли бы пристыдить клевету или невежество, имеющие часто пособниками фанатизм и суеверие! Совет инквизиции признал сам, хотя немного поздно, несправедливость санбенито по отношению к тем, кто подвергся епитимьям, добровольно отрекшись во время льготного срока, совет сам отменил свой собственный закон семь лет спустя, 13 ноября 1539 года. Но произошло страшное зло из-за любопытства, побудившего множество людей читать и копировать надписи на санбенито в церквах.

XIX. Я не буду останавливаться на истории распрей и пререканий, которые при Манрике поселяли несогласие между инквизицией и гражданскими властями, несмотря на законы, указы и другие средства, употребленные для того, чтобы предупредить их. Я уже говорил, что они не прекращались в течение трех столетий с лишком, пока существовала инквизиция. Но я не могу, однако, опустить здесь скандальное предприятие верховного совета, который осмелился в 1531 году присудить председателя королевского апелляционного суда на Майорке[881] к испрошению прощения у святого трибунала, к присутствию (в качестве епитимьи) на мессе со свечой в руке и к получению отпущения цензур за защиту юрисдикции уголовного суда в деле нескольких обвиняемых, в числе коих находился некий Габриэль Невель, слуга пристава инквизиции. Как Карл V потерпел этот позор?

XX. Я не удивляюсь, что папа не принимал никаких мер против инквизиторов за презрение, с каким они относились к его буллам, потому что римская курия уже получила деньги за их отправку и не была склонна тревожиться из-за того, что могло компрометировать ее достоинство. Впрочем, другие интересы примешивались к тем, о которых я говорю, и одни компенсировались другими. Климент VII был недоволен тем, что сарагосские инквизиторы завладели расследованием процесса о наследовании имущества архиепископа дома Хуана Арагонского в ущерб сборщику святого престола, под предлогом, что инквизитор Тристан Калбете был наследником его в силу фидеикомисса. Папа 18 февраля 1531 года предписал кардиналу Манрике распорядиться без проволочки о возмещении этого ущерба. Папа напоминал ему о правах на подчинение инквизиторов, которые он приобрел своей готовностью даровать им все, что они ни попросят.

XXI. Происшествие 28 января 1533 года еще своеобразнее. Папа писал тому же великому инквизитору Манрике, что узнал, будто Клавдио Дей, негоциант, его соотечественник, задержан в секретной тюрьме инквизиции на Канарских островах; он был крайне изумлен этим, потому что никогда не было еретиков во Флоренции;[882] он надеется, что Манрике велит переправить подсудимого в Испанию для того, чтобы важной услугой. Здесь, по крайней папа называл себя общим отцом.

Глава XV ПРОЦЕССЫ, ВОЗБУЖДЕННЫЕ ИНКВИЗИЦИЕЙ ПРОТИВ КОЛДУНОВ, ЧЕРНОКНИЖНИКОВ, ВОЛШЕБНИКОВ, НЕКРОМАНТОВ И ДР

Статья первая КОЛДУНЫ НАВАРРЫ, БИСКАЙИ И АРАГОНА

I. Во время службы главного инквизитора Альфонсо Манрике инквизиция занялась множеством дел своего ведения, в частности делами колдунов, о которых я не могу не упомянуть здесь.

II. Папа Адриан VI (который раньше был главным инквизитором Испании) велел опубликовать 20 июля 1523 года буллу, в которой говорил, что со времени его предшественника Юлия II, то есть с 1503 до 1513 года, в Ломбардии[883] открыли секту, крайне многочисленную, приверженцы коей отрекались от христианской веры, попирая ногами и оскорбляя крест, злоупотребляя таинствами и сопровождающими их обрядами, особенно евхаристией. Эти сектанты признавали дьявола своим господином и покровителем; они обещали ему покорность и воздавали особенное служение. Они насылали болезни на животных и вредили плодам земли своими заклинаниями, чарами и другими преступными суевериями. Подчиненные власти демона, они совершали по его подстрекательству множество других преступлений. Когда инквизитор принялся их арестовывать и предавать суду, церковные и светские судьи этому воспротивились. Это побудило папу Юлия II заявить, что расследование преступлений этого рода должно принадлежать инквизиции, как дела о других ересях. Вследствие этого Адриан VI напоминал различным инквизициям их права на этот счет и обязанности, которые они должны исполнять.

III. В Испании не было надобности в этой булле, так как инквизиторы Арагона расследовали все относящееся к магии, колдовству, некромантии и другим суевериям со времени понтификата Иоанна XXII.[884] Поэтому арагонцы просили Фердинанда V[885] (во время собрания кортесов в Монсоне в 1512 году), чтобы во всех делах, возникающих по преступлению некромантии, полномочия инквизиторов ограничивались случаями, определенными буллою папы Иоанна XXII Super illius specula.

IV. Поклонники демона так же древни в мире, как мнение философов, которые предположили бытие двух вечных начал сущего, противоположных друг другу и занятых сохранением и управлением вселенной. Одно — начало добра, которое персы признавали под именем Ормузда; другое — начало зла, или Ариман.[886] Современные атеисты упрекают христиан в том, что они служат двум этим божествам: первому, которого мы называем Богом, для получения блага; второму, которого мы называем дьяволом, демоном, сатаною или Люцифером,[887] для того чтобы он не причинял зла. Они прибавляют: хотя в своем спекулятивном богословии христиане отказывают второму в божественном происхождении и могуществе, однако почитают его на деле, доказывая своеобразными деяниями испытываемый христианами страх перед ним. Раз учение о двух началах появилось в мире, во все времена находились извращенные люди, которые поклонялись демону.[888] Но совершенная ложь, чтобы католики когда-либо это делали, так как все признают ересью верить и исповедывать, что демон равен Богу и что он участвовал в творении мира.

V. Мне кажется не менее нелепым предположение, будто люди, открытые в Ломбардии при Юлии II, следовали такому пониманию, вопреки свидетельству инквизиторов, уверявших в этом. Легко обмануться на этот счет, и часто мнимые поклонники демона не что иное, как люди дурного поведения, преступление коих ограничивается суеверной практикой, в которой укоряли колдунов, чернокнижников и волшебников. Я очень далек от того, чтобы приписывать им действия, в которых упрекает их народ, хотя свидетели дерзали иногда удостоверять это, а обвиняемые сознавались перед инквизицией. Здравый смысл предписывает остерегаться заблуждений, окружающих подобный сюжет. Мне кажется, что первыми жертвами обмана в деле колдовства являются сами колдуны и чернокнижники; поэтому нечего удивляться, что другие были этим обмануты. Некоторые шарлатаны не обманываются иллюзией. Но так как цель их состоит во внушении к себе почтения, они притворяются, что исполняют, видят и знают то, чего они не делают, не видят и не знают. Достоверно, что по мере распространения просвещения в мире уменьшилось число шарлатанов, так что в настоящее время никто, даже среди народа, не доверяет их басням. Можно отметить, что эти мнимые агенты дьявола чаще встречались среди женщин, чем среди мужчин. Это не должно изумлять, если принять во внимание слабость их пола. Я замечу также, что эта склонность более заурядна среди женщин старых, безобразных, жалких и происходящих из низшего класса народа, как будто демону было противно иметь дело с юными созданиями, увлекающими своим происхождением, богатством и красотой.

VI. Как бы то ни было, калаорская инквизиция сожгла, кажется, более тридцати женщин как ведьм и чернокнижниц. Эта казнь произошла в 1507 году. В 1527 году в Наварре открыли множество женщин, практиковавших колдовство. Дом Пруденте де Сандовал,[889] бенедиктинский монах, епископ Туи, а затем Памплоны, рассказывает в своей Истории Карла V, что две девочки, одна одиннадцати лет, другая девяти, сами себя обвинили как колдуньи перед членами королевского совета Наварры. Они признались, что вступили в секту хоргин (jorguinas), то есть колдуний, и брались открыть всех женщин, состоявших в ней, если им будет дано помилование. Когда судьи обещали это, девочки заявили, что им стоит увидать чей-либо левый глаз, и они могут сказать, колдунья эта женщина или нет. Они указали место, где можно было найти множество этих женщин и где происходили их сборища. Совет поручил комиссару отправиться в эти места с двумя девочками в сопровождении пятидесяти всадников. Подъезжая к каждому местечку или деревне, запирали двух девочек в два отдельных дома, справлялись у властей, не было ли лиц, заподозренных в магии, приводили их в эти два дома и предъявляли двум девочкам, чтобы испытать указанный ими способ. В результате испытания женщины, отмеченные девочками как колдуньи, оказались действительно таковыми. Оказавшись в заключении, эти женщины заявили, что их более полутораста. Они рассказали, что женщине, появлявшейся для вступления в их сообщество, назначали, если она достигла половой зрелости, красивого и сильного юношу, с которым она вступала в половое общение. Ее заставляли отрекаться от Иисуса Христа и веры. В день церемонии среди круга появлялся совсем черный козел, несколько раз обходивший по окружности. Едва раздавался его хриплый голос, все колдуньи сбегались и бросались плясать при этом шуме, похожем на трубный звук. Все они целовали козла в зад и затем устраивали пирушку из хлеба, вина и сыра. По окончании пирушки каждая из женщин любилась со своим соседом, превращенным в козла, а потом, натерши тело экскрементами жабы, ворона и разных пресмыкающихся, они улетали по воздуху в те места, которым они намеревались вредить. По их собственному признанию, они отравляли ядом трех или четырех человек, повинуясь приказаниям сатаны, который вводил их в дома, открывая им окна и двери и запирая их по совершении «порчи». У них ночью накануне Пасхи и великих годичных праздников происходили общие собрания, на которых они совершали множество вещей, противных чести и религии. Присутствуя на мессе, они видели гостию черной; если они хотели отказаться от своих дьявольских навыков, она являлась им в своем естественном виде.

VII. Историк, рассказ которого я привожу, прибавляет, что комиссар, желая увериться в истине фактов на собственном опыте, призвал одну старую колдунью, обещал ей помилование на условии, что она покажет перед ним все свои колдовские действия и ускользнет, если может, во время своего занятия. Старуха согласилась на предложение, попросила найденную при ней коробочку с мазью и вошла с комиссаром на башню, поместившись вместе с ним перед окном. Она начала, на виду у множества лиц, накладывать мазь на ладонь левой руки, на кисть, на сустав локтя, в подмышку, в пах и на левый бок. Затем она спросила громко: «Здесь ли ты?» Все зрители слышали в воздухе голос, отвечавший: «Да, я здесь». Тогда женщина начала спускаться вниз с башни, головою вниз, пользуясь ногами и руками на манер ящериц. Дойдя до половины высоты, она полетела по воздуху на глазах у присутствующих, которые перестали ее видеть только тогда, когда она скрылась за горизонтом. Это чрезвычайное происшествие повергло всех в удивление, и комиссар объявил во всеуслышание, что он даст значительную сумму денег тому, кто приведет к нему эту колдунью обратно. Через два дня ему передали, что она задержана пастухами. Комиссар спросил ее, почему она не улетела дальше, чтобы ускользнуть от искавших ее. На это она отвечала, что господин не захотел переносить ее на расстояние больше трех миль и покинул на поле, где ее и нашли пастухи.[890]

VIII. Когда светский судья высказался по делу о полутораста колдуньях, они были выданы инквизиции Эстельи. Ни мазь, ни дьявол не могли дать им крыльев, чтобы улететь от двухсот ударов кнута и нескольких годов тюремного заключения, которым они были подвергнуты.[891]

IX. Как бы ни был важен авторитет епископа Памплоны, я никогда не поверю ни движению колдуньи вдоль башни, ни ее полету в пространство, насколько хватает глаз. Я согласен, что было очень много процессов, в которых арестованные за это преступление признавались в совершении этих полетов и в вещах, еще более изумительных. Но я твердо верю, что их разум был поврежден силою иллюзии и что это умственное расстройство придавало реальность картинам, рисовавшимся в воображении. Печальное состояние человека, суетность которого искажает факты в ущерб собственному покою и находит меньшее зло в казни мученичества, чем в смиренном сознании своих заблуждений.

X. Преступления, о которых я только что говорил, до такой степени увеличились в провинции Бискайя, что Карл V был принужден внести оздоровление. Разумно убежденный, что невежество, в котором служители культа оставляли народ, было одной из главных причин этих преступлений, он предписал епископу Калаоры и провинциалам доминиканских и францисканских монахов в декабре 1527 года набрать в их братствах большое число способных проповедников, чтобы преподать народу христианское учение и религиозные догматы по этому предмету. Но где можно было найти слуг Евангелия, могущих доказать легковерным умам, что в действиях колдунов существует одна иллюзия? Достигшие репутации ученых сами верили, как чародеи, в реальность этих воображаемых фактов.

XI. В это время брат Мартин де Кастаньяга, францисканский монах, составил на испанском языке книгу под заглавием Трактат о суевериях и чарах. Я читал этот труд и признаюсь, что (если изъять несколько статей, где он показывает себя слишком легковерным), по моему мнению, было бы трудно даже теперь написать с большей умеренностью, рассудительностью и мудростью. Епископ Калаоры дом Альфонсо де Кастилья, прочтя этот трактат, велел его напечатать в формате четвертки и разослал приходским священникам своей епархии с пастырским наставлением 24 июля 1529 года. Он говорил, что «Испания до сих пор нуждалась в произведении подобного рода, важность коего неоспорима, если припомнить, что много духовных и других заслуженных лиц было предано суду и приговорено к различным епитимьям трибуналом инквизиции, потому что они не были достаточно просвещены насчет суеверий, относительно коих самые ученые люди не были согласны».

XII. На самом деле, помнят еще в Калаорской епархии о приходском священнике Барготы, деревни, соседней с Вианой. Среди чудес его истории рассказывают, что в то время, как он усиленно занимался колдовством в местности Риоха в Наварре, ему захотелось совершить в несколько минут большие путешествия; что он видел знаменитые войны Фердинанда V в Италии, несколько войн Карла V и никогда не упускал случая оповестить в тот же день или даже накануне в Логроньо и Виане о только что одержанных победах, что всегда подтверждалось донесениями и депешами курьеров. Прибавляют, что однажды он обманул своего демона, чтобы спасти жизнь папе Александру VI[892] или папе Юлию II. Согласно неизданным частным мемуарам папа поддерживал скандальные сношения с одной дамой, муж которой занимал крупную должность у него и не осмеливался, следовательно, открыто жаловаться. Среди кардиналов и епископов были родственники его жены и члены семейства. Он, не оставляя желания отомстить за свою честь, вместе с несколькими доверенными лицами организовал заговор против жизни папы. Дьявол сообщил священнику, что папа умрет в эту самую ночь насильственной смертью. Священник решил помешать покушению и, ничего не говоря о своем намерении демону, предложил перенести себя в Рим, чтобы услыхать извещение об этой смерти, присутствовать при погребении папы и быть свидетелем того, что будут говорить о заговоре. Он прибыл со своим демоном в столицу христианского мира, лично явился в папский дворец, где после многих затруднений достиг того, что его ввели к папе как имеющего сообщить о весьма неотложных делах, которые он может открыть только самому папе. Священник рассказал папе все происшедшее между ним и дьяволом и в благодарность получил отпущение цензур, которые навлек на себя, причем дал обещание прервать навсегда общение с демоном. Приходский священник Барготы был затем предан в руки инквизиторов Логроньо лишь для соблюдения формальности, оправдан и выпущен на свободу. Пусть верит иудей Апелла![893]

ХIII. Сарагосская инквизиция также судила нескольких колдуний, составлявших часть сообщества наваррских ведьм или посланных в Арагон для насаждения там своего учения. Они признались в магии и колдовстве. Я не имею нужды говорить, что инквизиторы полагались на простые слухи и показания свидетелей, которые сами не видали колдуний, но только слышали разговоры об их действиях. Их признания нисколько не отвечали ожиданию судей, которые, со своей стороны, остерегались верить искренности их раскаяния. Окончательный приговор был постановлен в 1536 году. Инквизиторы, епископ и юрисконсульты не были в согласии.

Большинство голосовало за смерть колдуний, другие подали голос за примирение с Церковью и вечное заключение в тюрьме. При этом различии голосов ничего другого не оставалось делать, как послать документы процесса в верховный совет и ожидать с его стороны заключения, если хотели сообразоваться с обычаями и предписанием уставов. Но подобный шаг не мог прийтись по вкусу провинциальным трибуналам, чувствовавшим, как важно для них обладать неограниченной властью над жизнью, честью и имуществом людей. Таким образом, решение жестокого большинства одержало верх для торжества сострадания и кротости святой инквизиции. Меньшинство отказалось от своего мнения в уважение мнения большинства, так что кара измождения плоти[894] была постановлена единогласно, причем не было исполнено ни одной формальности, какую следовало соблюдать в подобном случае из уважения к указам. Несчастные женщины погибли посреди пламени. Верховный совет был осведомлен одним из его членов, который узнал об этом от одного из сарагосских инквизиторов. Недовольный таким формальным нарушением статутов инквизиции, совет отправил 23 марта 1536 года во все трибуналы циркуляр, в котором говорилось, что сарагосский трибунал не исполнил своего долга, так как, констатировав разногласие, не позаботился спросить заключение совета и для получения единогласия пустил в ход инсинуации в отношении разномыслящих судей. К сожалению, эти жалобы и категорический декрет, напоминавший подчиненным трибуналам о формальностях, которые они должны выполнять, не вернули жизни жертвам, и инквизиторы должны были чувствовать удовлетворение оттого, что с пользой для себя посоветовали меньшинству отречься от своего мнения и показать пример самой пагубной слабости.

XIV. Мы видели, что совет (в ответе от 12 июня 1537 года на запрос толедского трибунала) заявил, что обвиняемых следует передавать в ведение обыкновенного суда, если не будет доказано существование еретического договора с демоном. Подобного случая никогда не было, потому что инквизиторы всегда предполагали, что такой договор с демоном существовал в более или менее скрытом виде: виновные почитали его, признавали своим господином и владыкой, отрекаясь в то же время от Иисуса Христа.

XV. Событие, только что описанное мною, напоминает другое, к которому имеет самое близкое отношение и которое я расскажу здесь, как бы на своем месте, хотя оно произошло в Мадриде, в эпоху гораздо менее древнюю, незадолго до того, как я был назначен на должность секретаря святого трибунала. Один ремесленник был арестован за то, что сказал в разговоре с кем-то, что нет ни демонов, ни дьяволов, ни какого-либо другого вида адских духов, способных становиться владыками человеческих душ. Он признался на первом заседании суда в том, что ему вменяли в вину, прибавив, что был тогда в этом убежден по причинам, которые изложил. Он заявил, что готов чистосердечно проклясть свое заблуждение, получить отпущение и исполнить епитимью, которая будет на него наложена. «Я испытал (говорил он в свое оправдание) такое множество несчастий личных, семейных, имущественных и деловых, что потерял терпение и в минуту отчаяния я позвал дьявола на помощь в затруднении, в котором находился, чтобы он отомстил за меня некоторым лицам, оскорбившим меня. Взамен я предложил самого себя и свою душу. Я возобновлял несколько раз в течение немногих дней свой призыв, но напрасно, ибо дьявол не пришел. Я обратился к одному бедному человеку, слывшему за колдуна, и сообщил ему о своем положении. Он обещал меня свести к одной женщине, более ловкой, чем он, в действиях колдовства. Я видел эту женщину. Она посоветовала мне провести три ночи подряд на холме, называемом Возвышенность св. Франциску и громко призывать Люцифера под именем ангела света,[895] отвергая Бога и христианскую религию и предлагая ему свою душу. Я сделал все по совету этой женщины, но ничего не увидел. Тогда она велела мне снять четки, нарамник и другие знаки христианина, которые я обыкновенно носил, и отречься искренне и вседушевно от веры в Бога, чтобы стать приверженцем Люцифера, заявляя, что я признаю его божественность и могущество высшими, чем даже у Бога; затем, уверившись, что таково действительно мое намерение, повторить в течение других трех ночей то, что я делал в первый раз. Я точно исполнил предписания этой женщины, и, однако, ангел света мне не явился. Старуха посоветовала мне взять крови и написать ею на бумаге, что я вручаю свою душу Люциферу как моему владыке и господину, принести эту расписку туда, где я производил свои призывания, и, держа ее в руке, повторять прежние слова. Я сделал все, что она мне советовала, но без всякого успеха. Тогда, вспоминая все происшедшее, я стал рассуждать так: если бы дьяволы были и действительно хотели бы овладеть человеческими душами, невозможно было предоставить им более выгодный случай, чем этот, потому что я на самом деле желал отдать душу. Стало быть, неверно, что демоны существуют; колдун и колдунья не заключали никакого договора с дьяволом, и оба они только плуты и шарлатаны».

XVI. Таковы в сущности были причины, приведшие к отступничеству ремесленника Хуана Переса, историю которого я передаю. Он изложил, откровенно исповедуя, свой грех. Затеяли доказать ему, что происшедшее ничего не говорит против существования демонов, но показывает только, что дьявол не явился на его призыв, так как Бог ему запретил, вознаграждая виновного за некоторые добрые дела, совершенные до впадения в отступничество. Он подчинился всему, чего от него хотели, получил отпущение, был приговорен к году тюремного заключения, к исповеди и причастию в праздники Рождества, Пасхи и Троицы в течение всей остальной жизни, под управлением священника, который был ему назначен в качестве духовного руководителя, к прочитыванию ряда молитв по четкам и к ежедневному упражнению в делах веры, надежды, любви и сокрушения. Ввиду того, что его поведение было смиренно, благоразумно и исправно с первого дня процесса, он вышел из этого опасного дела благополучнее, чем надеялся.

XVII. Не так окончился несколько времени спустя другой процесс в том же роде, но в котором обвиняемый Педро Мартинес был достоин всей суровости инквизиции. Этот гнусный человек, хромой, был присужден к каре частного аутодафе в королевской церкви Св. Доминика в Мадриде. Он выдавал себя за колдуна, чтобы легче соблазнять слабых и доверчивых молодых женщин. Он убеждал их, что от него зависело покорить им сердце мужчин, которых они любили и желали иметь своими возлюбленными. Он требовал, чтобы они подчинились его руководству и делали, что он им прикажет. Многие были им одурачены и пали в его сети; историей процесса было доказано, что некоторые из них принадлежали к выдающимся фамилиям. Средства, употребляемые им, состояли:

1) в том, что он заставлял их проглатывать с водой порошки, которые, по его словам, были приготовлены из костей, смежных с половыми органами молодого и крепкого висельника, и которые он продавал им за дорогую цену, потому что ради получения разрешения вырыть труп он будто бы истратил много денег, данных прислужникам церкви Св. Генесия;

2) в том, что они постоянно носили на себе частицу костей и несколько волос, принадлежащих, по его словам, тому же висельнику;

3) в том, что они брали в руки эти предметы, как только видели человека, которого хотели иметь, возлюбленным (чтобы делать это удобнее, они держали их в маленьком кошельке), и произносили некоторые слова, которые, по его уверению, он узнал от великого чародея из страны мавров, сообщившего их как превосходную формулу заклинания;

4) в том, что он требовал, чтобы ему было позволено пользоваться некоторыми вольностями, пока он произносит самые таинственные слова колдовства, и прибегать к этому, по крайней мере, трижды для уверенности в успехе действия. У этого презренного человека нашли кости и волосы, которыми он, по-видимому, пользовался, восковые фигурки мужчин и женщин и другие предметы, представлявшие половые органы тех и других. Он признался, что эти средства были мошенничеством, при помощи которого он собирал деньги и пользовался женщинами, и что он не был ни колдуном, ни волшебником, хотя и утверждал это для общего обмана. Он был приговорен к двумстам ударам кнута на мадридских улицах и к десятилетнему заключению в одной из африканских крепостей. Народ одобрил это постановление инквизиции. Но великий соблазн был в том, что это аутодафе торжественно справлялось в церкви женского монастыря, где каждый присутствующий слышал чтение экстракта процесса, полного самых непристойных подробностей и выражений. Надо быть фанатиком, невежественным и ослепленным предрассудками, чтобы не предвидеть зла, которое могло принести это отвратительное чтение монахиням. А среди них были сохранившие невинность, так как они с детства жили в монастыре среди других монахинь, большей частью их родственниц.

XVIII. Пусть не воображают, что в документах подобного рода избегали старательно неприличных слов и подробностей. Напротив, читали самый текст обвинений, редактированных против осужденного. Достоверно, что этот текст был верным отображением всех деталей, всех обстоятельств, одним словом, всех свидетельских показаний, чтобы обвиняемый имел больше возможности вспомнить факты, в которых его обличали, и отвечать на них. Если прибавить к этой формальности сказанное мною о манере, которою прокурор-фискал формулировал обвинительный акт, станет очевидным, что один и тот же предмет, одно и то же действие непристойного характера передавалось в экстракте судопроизводства столько раз, сколько было свидетелей, если при рассказе об одном и том же факте свидетели допускали самую легкую, самую незначительную разницу. Разве в этом нет величайших эксцессов варварства, какое могли только совершить люди? Следовало ли этого ожидать от суда священников, собранных во имя религии?

XIX. Изучение и практика магии сделали более или менее умалишенными интересовавшихся магией людей. Таков был дон Диего Фернандес де Эредиа, сеньор поместья Барболес, по жене предполагаемый наследник графа де Фуэнтеса, гранд Испании. 9 мая 1591 года на него поступил донос в сарагос-скую инквизицию по делу о некромантии. Его обвинили в том, что он имел арабские книги, приобретенные у одного мориска из деревни Лусеник, вассала его брата, графа. Сам мориск слыл среди народа за великого чернокнижника. Дон Диего сообщил о книгах другому мориску, по имени Франсиско де Маркина, родившемуся в Африке и устроившемуся в Каланде, где он составил себе репутацию ловкого волшебника. Он сказал дону Диего, что одна из этих книг повествует о магии и содержит заклинания для открытия запрятанных сокровищ. Так как он их читал и делал вид, что чувствует к ним большое доверие, дон Диего пригласил его к себе и удержал на некоторое время. В одну очень темную летнюю ночь дон Диего в сопровождении чернокнижника и нескольких других спутников отправился с книгой заклинаний в пустынь Матамала, в небольшом расстоянии от Эбро и деревни Кинто. Там, судя по тому, что стояло в книге, находился огромный клад золотых и серебряных монет. Некромант произнес заклинательную формулу. В то же время послышались сильные удары грома на холме, соседнем с пустынью. Чародей приблизился, вступил в переговоры с дьяволами, возвратился к поджидавшим его и велел копать под алтарем пустыни. Он вернулся на свой пост к дьяволам, пока те принимались за работу под наблюдением дона Диего. Действительно, нашли несколько глиняных черепков, но ничего похожего на клад. Дон Диего подошел тогда к чернокнижнику, поручил ему рассказать дьяволам, что произошло, и заставить их сказать правду. Происходит новое заклинание. Ответ гласит, что присутствие клада достоверно, но что он зарыт в землю глубже, на расстоянии от поверхности в семь или восемь человеческих ростов, и что в настоящее время невозможно добраться до него, потому что еще не истек срок, пока он должен оставаться скрытым в силу чар. Выбрали вторую ночь для повторения опыта в другом уединенном месте, между Велильей и Хельсой.[896] Повторив прежние заклинания, стали копать в земле. Но за исключением нескольких глиняных горшков и некоторого количества золы и угля не нашли ничего. Дьяволы на обращенный к ним вопрос объяснили то же, что и в Матамале. Очевидно, африканец Маркина был обманщик, желавший позабавить безрассудного дона Диего обещаниями и надеждами. Было начато предварительное следствие против него за это преступление, а на следующий год за другое, именно за то, что он отправил лошадей во Францию.

XX. В политике Филиппа II было важно[897] выдать этот род торговли за ересь, потому что лошади были предназначены для кальвинистов Беарна, государь которого (Генрих IV,[898] король Франции и Наварры) рассматривался в Испании как еретик. Этот довод или, сказать по правде, этот предлог побудил Филиппа принять участие в гражданских войнах Франции в пользу Гизов,[899] которые стояли во главе лиги.[900] Это двойное предварительное следствие было получено в святом трибунале только девять лет спустя после совершения заклинаний, потому что доносы были сделаны лишь в результате продолжительных и щекотливых ухищрений, которые инквизиция должна была предпринять в глубочайшей тайне, чтобы угодить маркизу Альменара. Последний действовал против дона Диего в силу тайных приказов Филиппа II, желавшего наказать этого сеньора за громкую защиту знаменитого Антонио Переса,[901] первого государственного секретаря, задержанного тогда в Арагоне. Пользуясь вспышкою народных волнений, возникших в королевстве, Перес выбрался из тюрем инквизиции и укрылся в Беарне. Этот побег был причиной трагического конца дона Диего де Эредиа и нескольких других дворян, как я буду иметь случай изложить с большей подробностью в истории процесса этого знаменитого министра, в назидание людям, которые домогаются королевской милости.

XXI. Главный инквизитор Манрике, осведомившись, что секта колдунов преуспевает в различных частях полуострова, велел прибавить к указу о доносах несколько пунктов. Они в сущности гласили, что «каждый христианин обязан заявить инквизиции:

1) если он знал или слышал, что кто-нибудь имел приближенного демона и призывал демонов в кругах, спрашивая их и ожидая их ответов, как чернокнижник и в силу договора, формального или подразумеваемого; что он смешивал святые вещи религии с мирскими предметами и воздавал честь творению, принадлежащую лишь творцу;

2) если кто-нибудь брался за астрологию для открытия будущего через наблюдение созвездий, бывших в соединении в момент зачатия или рождения кого-либо, или для возвещения, какое благо или зло должно произойти с людьми, бывшими предметом его занятий;

3) если для осведомления о сокровенном и грядущем прибегал к геомантии, гидромантии, аэромантии, пиромантии, ономантии, некромантии[902] или к колдовству при помощи бобов, игральных костей и пшеничных зерен;

4) если какой-либо христианин заключил формальный договор с демоном, производил чары магией при помощи инструментов, кругов, черт или дьявольских знаков; призывал и спрашивал дьяволов в надежде на ответ и с доверием; предлагал им ладан или курение благоуханными или зловонными веществами; приносил им жертвы; злоупотреблял таинствами или освященными предметами; обещал им повиновение и поклонялся или воздавал им внешнее почитание каким бы то ни было образом;

5) если кто-нибудь устроил или достал себе зеркала, перстни, склянки или другую посуду для привлечения, заключения и сохранения какого-либо демона, который отвечал бы на его вопросы и помогал бы ему достигнуть желаемого; или старался открыть сокровенное или грядущее, вопрошая демонов в бесноватых; или пытался достигнуть этого, призывая дьявола под именем святого ангела или белого ангела и спрашивая его молитвенно и смиренно; совершал другие суеверные действия с помощью стеклянных ваз и пузырьков, на- я полненных водою и освященных свечой, или через осмотр ногтей и ладони, натертой уксусом; или пытался получить изображения предметов посредством призраков или чувствительных приборов, чтобы узнать сокровенное или еще не бывшее;

6) если кто-нибудь читал и хранил или читает и хранит в настоящее время книги или рукописи по этому предмету или относительно всякого другого вида гаданий, которые не совершались бы средствами материальными и естественными».

Статья вторая ИСТОРИЯ ОДНОГО ЗНАМЕНИТОГО ЧЕРНОКНИЖНИКА

I. Несмотря на суровость указов и наказания, которым подвергали колдунов, они появлялись по временам в различных местностях Испании. Рассказывают особенно, как очень прославившуюся, историю колдуний долины Бастан в Наварре. Эти женщины, приведенные в логроньоскую инквизицию, исповедали величайшие нелепости, которые могли зародиться и бродить в головах слабых, расстроенных и безумных. Они были приговорены к казни аутодафе в 1610 году. Их история была опубликована в Мадриде в 1810 году испанским Мольером, — достойным лучшей участи, чем та, которую он испытал, — с весьма забавными примечаниями. Я не стану передавать множества этих подробностей, представляющих в совокупности скучное однообразие.

II. Я не должен, однако, обойти молчанием историю доктора Эухенио Торальбы, врача города Куэнсы, потому что она представляет несколько особенностей, которые будет приятно узнать, и потому, что о ней упоминается в Истории знаменитого рыцаря Дон-Кихота Ламанчского.[903] Это лицо играет также большую роль в разных частях испанской поэмы Знаменитый Карл, составленной Луисом Сапатой, посвященной Филиппу II и напечатанной в Валенсии в 1566 году. Автор романа Дон-Кихот, говоря о путешествии, предпринятом знаменитым рыцарем по воздуху, чтобы разрушить наваждение, покрывшее бородою подбородки дам герцогского замка, представляет Дон-Кихота севшим на деревяшку с Санчо Пансой позади, причем у обоих была повязка на глазах. Оруженосцу хочется открыть глаза, чтобы узнать, прибыл ли он в огненную страну. Дон-Кихот говорит ему: «Берегись это делать и припомни истинную историю лиценциата Торальбы, которого дьяволы утащили в воздух верхом на тростинке с завязанными глазами и который прибыл в Рим через двенадцать часов и сошел на Башне девятого часа (Torre de popa), как называется одна улица этого города, откуда мог видеть весь грохот, поражение и смерть Бурбона. Утром на другой день он уже вернулся в Мадрид, где дал отчет во всем, что видел. Он рассказал также, что, когда он был в воздухе, дьявол велел ему открыть глаза; сделав это, он увидал себя так близко от лунного диска, что мог бы его коснуться рукою, но не дерзнул обратить свои взоры к земле из боязни упасть в обморок».[904]

III. Выгода, извлеченная Сервантесом и Сапатой из этой истории, побуждает меня войти в некоторые подробности насчет Торальбы, который сам рассказал свою жизнь на заседаниях инквизиторов Куэнсы. Он был заключен в тюрьму в январе 1528 года, а приговор над ним был произнесен 6 марта 1531 года. Верность всех чудесных фактов его истории имеет порукой его собственную исповедь и отчеты свидетелей, которых он заставил верить своим рассказам. В восьми показаниях, сделанных в течение процесса, Торальба постарался ссылаться только на умерших, кроме одного свидетеля, который решился донести на него инквизиции по своей совестливости, хотя был тесно связан с ним дружбой, как вскоре увидят. Я должен был отметить это обстоятельство, чтобы можно было судить, какую степень доверия можно иметь к некоторым пунктам его рассказа.

IV. Доктор Эухенио Торальба родился в городе Куэнсе. Он поведал на допросе, что в пятнадцатилетнем возрасте отправился в Рим, где находился в качестве пажа при доме Франче-ско Содерини, епископе Вольтерры, который был назначен кардиналом 31 мая 1503 года. Он изучал в Риме философию и медицину у врача Чипионе и учителей Марианы, Авансело и Махера. Получив степень доктора медицины, он провел несколько горячих дискуссий с этими учеными о бессмертии души, которое они оспаривали такими сильными доводами, что, хотя он и не мог подавить в душе религиозные принципы, вдолбленные в него в детстве, впал, однако, в скептицизм и стал все подвергать сомнению. Торальба стал уже врачом около 1501 года, когда он сделался интимным другом учителя Альфонсе из Рима, отрекшегося от Моисеева закона для магометанства, а затем оставившего его, чтобы принять христианство, которому он, наконец, предпочел естественную религию. Альфонсо говорил ему, что Иисус был только простым человеком, и подкреплял это многими аргументами, выводы из которых уничтожали несколько членов веры о признании божественности Христа. Хотя учение Альфонсо не могло погасить в разуме Торальбы веру, принятую им от его предков, он, однако, впал в сомнение и не знал более, на чьей стороне находится истина.

V. Среди друзей, приобретенных Торальбой в Риме, был какой-то монах ордена св. Доминика, по имени брат Пьетро. Он однажды сказал Торальбе, что ему служит ангел из разряда добрых духов, по имени Зекиель, настолько могущественный в познании будущего и сокровенного, что никто другой не сравнится с ним. Природа его столь необыкновенна, что вместо того, чтобы обязывать людей к договору до сообщения им сведений, он считал отвратительным это средство. Он хотел оставаться постоянно независимым и служить только из дружбы к тому, кто питал к нему доверие. Он позволял монаху даже сообщать другим его тайны. Но всякое принуждение, употребленное для получения от него ответов, навсегда оттолкнет его от общения с человеком, к которому он будет привязан. Брат Пьетро спросил Торальбу, будет ли он рад иметь слугою и другом Зекиеля, прибавив, что может ему доставить это преимущество ввиду связывающей их обоих дружбы. Торальба изъявил величайшую готовность свести знакомство с духом, о котором говорил брат Пьетро.

VI. Зекиель показался в виде белого и белокурого юноши, одетого в платье телесного цвета и в черную верхнюю одежду. Он сказал Торальбе: «Я буду в твоем распоряжении все время, пока ты будешь жив, и последую за тобою повсюду, куда ты будешь обязан идти». Со времени этого обещания Зекиель показывался Торальбе в разные фазисы луны, и всякий раз, когда ему приходилось отправляться из одного места в другое, в виде то путешественника, то пустынника, Зекиель никогда ничего не говорил против христианской религии; никогда не внушал никакого преступного правила и не подталкивал ни к какому преступному действию. Напротив, упрекал, когда ему приходилось совершать какой-либо проступок, и присутствовал вместе с ним в церкви за божественной службой. Все эти обстоятельства заставили Торальбу поверить, что Зекиель был добрый ангел: ведь если бы он не был ангелом, его поведение было бы совсем другим. Он говорил с Торальбой постоянно по-латыни и по-итальянски; будучи с ним в Испании, Франции и Турции, он никогда не употреблял для разговора с ним языков этих стран. Он продолжал посещать его в тюрьме, но редко, и не открывал ему более ни одной тайны. Торальба желал, чтобы дух удалился, потому что он причинял ему волнение и бессонницу. Это не мешало ему, однако, приходить и рассказывать вещи, вызывавшие скуку.

VII. Торальба прибыл в Испанию около 1502 года. Несколько времени спустя он посетил всю Италию. Основавшись в Риме под покровительством кардинала Вольтерры, он приобрел себе репутацию умелого врача и пользовался милостью нескольких кардиналов. Прочтя несколько книг по хиромантии, он пожелал изучить это искусство по первоисточникам и достиг хорошего понимания, так что внушал доверие лицам, желавшим спросить о будущем и показывавшим знаки и метки на своих руках. Зекиель открыл Торальбе тайные свойства некоторых растений, годных для лечения разных болезней. Употребление этих лекарств доставило деньги Торальбе. Зекиель упрекнул его, говоря, что эти средства не стоили ему ни хлопот, ни труда и что он должен был, следовательно, раздавать их безвозмездно.

VIII. Однажды Торальба опечалился, потому что у него не было денег. Ангел сказал ему: «Почему ты печален без денег?» Несколько времени спустя Торальба нашел шесть дукатов в своей комнате. Это повторялось несколько раз впоследствии. Все это заставило его думать, что деньги приносил Зекиель, хотя последний отрицал это, когда к нему обращались с вопросом.

IX. Большинство предвещаний, сделанных Зекиелем, относилось к политическим делам. Так, Торальба, вернувшись в Испанию в 1510 году и находясь при дворе короля Фердинанда Католического, узнал от Зекиеля, что государь вскоре получит неприятное известие. Торальба поспешил сообщить об этом толедскому архиепископу Хименесу де Сиснеросу (который был потом кардиналом и главным инквизитором) и главнокомандующему Гонсальво Фернандесу Кордовскому.[905] В тот же день курьер привез письма из Африки, извещавшие о неуспехе экспедиции, предпринятой против мавров, и о смерти дона Гарсии Толедского, сына герцога Альбы, который командовал войсками.

X. Хименес де Сиснерос, узнав, что кардинал Вольтерры видел Зекиеля, также захотел его видеть и узнать природу и качество этого духа. Желая угодить архиепископу, Торальба умолял ангела показаться ему в человеческом образе, который ему подходил лучше всего. Но Зекиель не счел удобным появиться; для смягчения суровости отказа он поручил Торальбе сказать Хименесу де Сиснеросу, что он достигнет положения короля. Это оправдалось на деле, так как Хименес был абсолютным правителем всей Испании и обеих Индий.

XI. В другой раз, во время пребывания в Риме, ангел сказал Торальбе, что Пьетро Маргано потеряет жизнь, если выйдет из города. Торальба не мог вовремя известить своего друга. Маргано вышел и был убит.

XII. Зекиель объявил Торальбе, что кардинал Сиенский[906] трагически окончит свою жизнь. Это оправдалось в 1517 году, когда Лев X заставил вынести приговор против него.

XIII. По возвращении в Рим в 1513 году Торальба возымел крайнее желание видеть своего близкого друга Томаса де Бекара, который был тогда в Венеции. Зекиель, узнав об этом желании, переправил туда Торальбу и вернул его в Рим в такой короткий срок, что лица, составлявшие его обыкновенное общество, не заметили его отсутствия.

XIV. Кардинал Санта-Круса[907] Бернардино де Карбахал поручил Торальбе в 1516 году провести одну ночь вместе с доктором Моралесом, его врачом, в доме одной испанки, по имени Росалес, чтобы узнать, следует ли верить тому, что эта дама рассказывала о появлении привидения, которое каждую ночь являлось смущать ее покой под видом убитого человека. Хотя доктор Моралес поджидал там привидение целую ночь, он ничего не заметил в момент, когда испанка объявила о его присутствии. Кардинал надеялся узнать об этом лучше через Торальбу. Они отправились вместе. В час пополуночи женщина издала тревожный крик. Моралес не видел ничего. Но Торальба заметил фигуру мертвеца, сзади которого показывалась фигура другого привидения, имевшего черты женщины. Торальба спросил твердым голосом: «Чего ты ищешь здесь?» Призрак ответил: «Клад» и тотчас исчез. Зекиель на вопрос об этом явлении отвечал, что на самом деле под домом находился труп человека, убитого кинжалом.

XV. В 1519 году Торальба вернулся в Испанию в сопровождении своего близкого друга Диего Суньиги, родственника герцога Бехара и брата дона Антонио, великого приора Кастилии, члена ордена св. Иоанна.[908] С ними произошли некоторые странности в путешествии. В Барселоннете, близ Турина,[909] в то время, когда они прогуливались с секретарем Асеведо (который был генерал-майором в Италии и Савойе), обоим спутникам Торальбы показалось, что сбоку Торальбы шло что-то такое, чего они не могли определить. Торальба сообщил им, что это его ангел Зекиель, который подошел к нему для беседы. Суньига горячо пожелал видеть его, но Зекиель не захотел показаться вопреки всем настояниям.

XVI. В Барселоне[910] Эухенио Торальба увидал в доме каноника Хуана Гарсии книгу по хиромантии и по нескольким заметкам в книге понял прием для выигрыша денег в игре. Суньига выразил желание научиться этому. Торальба скопировал буквы, предупредил своего друга, что должен сам написать их на бумаге кровью летучей мыши, в среду, в день, посвященный Меркурию,[911] и иметь их на себе во время игры.

XVII. В 1520 году, будучи в Вальядолиде, Торальба сказал дону Диего, что хотел бы вернуться в Рим, так как у него есть средство прибыть туда в короткий срок на палочке верхом, причем огненное облако укажет ему путь в воздухе. Торальба на самом деле не замедлил прибыть в этот город, где кардинал Вольтерры и великий приор ордена св. Иоанна просили его уступить им своего приближенного демона.[912] Торальба предложил это Зекиелю и настоятельно просил его согласиться, но безуспешно.

XVIII. В 1525 году ангел сказал ему, что он поступит хорошо, вернувшись в Испанию, потому что получит должность врача инфанты Элеоноры,[913] вдовствующей королевы Португалии, а потом жены Франциска I,[914] короля Франции. Наш доктор сообщил об этом деле герцогу Бехару и Эстевану Мануэлю Мерино, архиепископу Бари[915] (вскоре назначенному кардиналом): они исходатайствовали ему место, которого он добивался, и последнее было даровано ему в следующем году.

XIX. Наконец, 5 мая того же года Зекиель сказал доктору, что на другой день Рим будет взят войсками императора. Торальба (имевший сильное желание видеть это событие, столь важное для города, на который он смотрел как на свою вторую родину) просил ангела доставить его в Рим, чтобы быть свидетелем происходящего. Зекиель обещал, и они отправились вместе из Вальядолида в одиннадцать часов вечера как бы на прогулку. Они были еще не так далеко от города, когда ангел вручил Торальбе палку с узлами и сказал: «Закрой глаза, не бойся; возьми палку в руку, с тобой не случится никакой неприятности». Когда пришло время открыть глаза, он увидел себя так близко от моря, что мог коснуться его рукою. Окружавшее его черное облако тотчас уступило место яркому свету, который испугал Торальбу опасностью сгореть. Зекиель, заметив это, сказал: «Успокойся, дурачок». Торальба снова закрыл глаза и через некоторое время почувствовал, что они опустились на землю. Зекиель разрешил ему открыть глаза и затем спросил, узнает ли он, где находится. Доктор, осмотревшись вокруг себя, узнал, что он находится в Риме на Башне девятого часа. Они услыхали, как часы замка Св. Ангела пробили пять часов ночи (то есть полночь по испанской манере считать). Отсюда вытекало, что они менее чем в один час совершили это путешествие. Торальба обозрел город с Зекиелем и затем увидел разграбление Рима. Он проник в дом епископа Кописа, немца, который был в башне Св. Инессы; видел, как умирал коннетабль Франции Шарль Бурбон и как папа заперся в замке Св. Ангела,[916] наконец, другие события этого страшного дня. Через полтора часа он вернулся в Вальядолид, где Зекиель покинул его со словами: «Впредь ты должен верить всему, что я скажу». Торальба рассказал о том, что видел. Так как при дворе не замедлило распространиться известие об этих событиях, то о Торальбе (он тогда был врачом адмирала Кастилии) говорили как о великом и истинном некроманте, чародее и чернокнижнике.

XX. Эта молва вызвала донос, и он был арестован в Куэнсе слугами инквизиции в начале 1528 года. 6 марта 1531 года он потерпел кару публичного общего аутодафе, проведя более трех лет в тюрьме святого трибунала. По обычаю был прочтен экстракт его процесса, и это дело произвело больше сенсации в Испании, чем дела других трибуналов, взятые вместе, в течение того же года.

XXI. Можно предположить, что было множество донесений, адресованных в Мадрид, настолько различных друг от друга, насколько различались их авторы своим положением или личными мнениями. Я приписываю этой причине и предоставленной поэтам привилегии украшать историю фикциями то обстоятельство, что Луис Сапата многое прибавил или изменил при описании дела Торальбы в своей поэме Знаменитый Карл, написанной тридцать лет спустя после приговора над Торальбой. Точно так же те детали, которые Сервантес счел удобным вложить в уста Дон-Кихота восемьдесят лет спустя после дела Торальбы, находят объяснение в этом. Однако в интересах истории следует отметить, что является творением, быть может, только их поэтического гения и что бесспорно принадлежит области истины. Это и побудило меня включить сюда только что изложенные подробности. Они почерпнуты из документов процесса Торальбы; из него же я считаю необходимым присоединить сюда заметку по поводу предшествующего.

XXII. Доносчиком доктора Эухенио Торальбы был дон Диего де Суньига, его друг и доверенный свидетель рассказа о необычайных поступках Зекиеля. Показав себя таким же безумно увлеченным действиями Зекиеля, как и Торальба, он стал фанатичным и суеверным, — следствие, довольно обыкновенное у людей подобного склада. Их можно заметить, когда они производят генеральную исповедь у ног монаха, апостолического миссионера, столь же лишенного критического чутья, как сам Диего де Суньига. Они рассказывают до мельчайших подробностей свою прошлую жизнь и не колеблются жертвовать жизнью, честью и имуществом своих близких родственников и друзей тому, что они называют законом Божиим, как будто его божественное величество не сказало: «Милости хощу паче жертвы».[917]

XXIII. Молва о магических действиях и других чарах Торальбы вообще распространилась уже по Испании благодаря его стараниям внушить доверие к себе. Он публично хвастал, что находится в самом близком общении с приближенным демоном по имени Зекиель; он не упустил ничего для доказательства чудесных историй, так как насказал много обманов, увлекаемый владевшим им безумием. Очевидно, если эти заявления были истинны, был повод для привлечения его к суду инквизиции, по системе юриспруденции, установленной в королевстве. Поэтому не следует порицать инквизиторов Куэнсы за то, что они его захватили. Доктор сначала признался во всем, относящемся к ангелу Зекиелю и совершенным им чудесам, убежденный, что не будет речи ни о чем другом, как показывало начало процесса, и что не станут заниматься ни веденным им диспутом, ни выраженными им сомнениями в бессмертии души и божественности Иисуса Христа. Когда судьи сочли себя достаточно осведомленными, они собрались для подачи голосов. Ввиду разделения мнений трибунал обратился к верховному совету. Последний постановил 4 декабря 1528 года применить к Торальбе пытку, насколько позволяют его возраст и достоинство, чтобы узнать, с каким намерением он принял и держал при себе духа Зекиеля; твердо ли он верил, что это был злой ангел, как один свидетель уверяет, что слышал от него; вступил ли он в договор с духом, чтобы сделать его благосклонным к себе; каков был этот договор; как произошла первая встреча; с какого дня стал употреблять он заклинания, чтобы вызвать его. Как только эта мера была принята, трибунал должен был голосовать и произнести окончательный приговор.

XXIV. Торальба подвергся пытке как упорный еретик, которой он не заслуживал, потому что он упорствующим не был, но только был помешанным, которого следовало отвратить от его состояния. На самом деле кроме нелепости чудес, которые, по его утверждению, он видел или совершил, он противоречил себе несколько раз в восьми показаниях. Это всегда бывает с теми, которые много лгут в различных обстоятельствах и в разное время.

XXV. Торальба до сих пор ни разу не изменял своих показаний о приближенном демоне, который, как уверял, принадлежал к разряду добрых ангелов. Но, когда он увидал себя в руках палачей, страдания пытки вырвали у него признание, что он хорошо понимал, что это был злой ангел, так как он был причиной его теперешнего несчастия. Его спросили, не получал ли он предсказания, что будет арестован инквизицией. Он отвечал, что ангел предупреждал его об этом несколько раз, отговаривая его от отправления в Куэнсу, где его ожидало несчастье, но он полагал возможным пренебречь этим советом. В остальном он заявил, что не было договора ни в каком виде и что все произошло, как он рассказывал.

XXVI. Инквизиторы признали истинными все подробности, данные Торальбой, и, приказав ему написать новое заявление, 6 марта 1529 года приостановили процесс на один год из сострадания и желания видеть, как этот знаменитый некромант обратится и сознается в договорах и чарах, постоянно им отрицаемых.

XXVII. Новый свидетель припомнил его диспут и его мнение о бессмертии души и о божественности Иисуса Христа. Это вызвало новое показание доктора, данное 29 января 1530 года. Я привел его в другом месте. Торальба подтвердил его 28 января следующего года. Верховный совет, осведомившись об этом, поручил инквизиции доверить нескольким благочестивым и ученым лицам хлопоты по обращению обвиняемого убеждая его откровенно отречься от некромантии и договоров, которыми он клялся, исповедав их для очистки совести. Брат Агостин Барраган, приор доминиканского монастыря в Куэнсе, и Диего Манрике, соборный каноник, взялись за обращение и горячо увещевали его. Обвиняемый отвечал, что глубоко раскаивается во всех своих заблуждениях, но не может признаться в соглашении на какой-то договор и в производстве чар, потому что не было ничего подобного. Что касается данного ему совета прервать всякое общение с ангелом Зекиелем, то это не в его власти, потому что этот дух могущественнее его. Он обещал только не призывать его больше, не желать его появления и не соглашаться ни на одно из его предложений.

XXVIII. Инквизиторы Куэнсы имели слабость спросить у Торальбы, что думал Зекиель о личностях и учении Лютера и Эразма. Обвиняемый, ловко пользуясь невежеством судей, отвечал им, что Зекиель осуждал их обоих, с той разницей, что Лютера он считал дурным человеком, а Эразма человеком очень тонкого ума и ловким в обращении; это различие, по словам Зекиеля, не мешало, однако, их общению и переписке по текущим делам. Инквизиторы остались довольны этим ответом.

XXIX. 6 марта 1531 года они приговорили узника к генеральному обыкновенному отречению от ересей, к заключению в тюрьме и к санбенито на время, угодное главному инквизитору, к прекращению дальнейших бесед и общения с духом Зекиелем и к полному отказу от его предложений. Эти условия были возложены на него для успокоения его совести и для блага души.

XXX. Главный инквизитор скоро положил конец страданиям Торальбы, в уважение, как говорил он, его раскаяния и всего перенесенного им за четыре года заключения. Но достоверно, что истинным мотивом милости, оказанной им Торальбе, был интерес, проявленный к его участи адмиралом Кастилии Федерико Энрикесом, его покровителем и другом. Энрикес держал его своим врачом до опалы и удерживал у себя в этом положении еще много лет после осуждения.

XXXI. Такова правдивая история процесса знаменитого доктора Торальбы, в которой не знаешь, чему более удивляться: легковерию, невежеству и отсутствию критики со стороны инквизиторов и юрисконсультов святого трибунала или дерзости обвиняемого, который решается выдать свои обманы за действительность, несмотря на суровость тюремного заключения, продолжающегося более трех лет, и мучения пытки, не избавившие его, однако, от бесчестия, которого он думал избежать, отрицая свой договор с дьяволом. Если бы в первых показаниях на суде, признавшись во всем (как он это сделал), он прибавил бы, что ни один из этих фактов не был достоверным, что он разглашал их с целью прослыть некромантом и для внушения доверия к этой выдумке он вообразил другую — о добровольном и бездоговорном появлении приближенного духа, — он вышел бы из тюрьмы инквизиции раньше чем через год и подвергся бы только легкой епитимье, поддержанный могущественным покровительством адмирала. Поразительный пример того, на что человек способен решиться, если сильнейшее желание привлечь к себе внимание публики делает его нечувствительным к печальным последствиям суетности.

XXXII. Рассказом о суде над Торальбой я оканчиваю историю службы кардинала дома Альфонсо Манрике, архиепископа Севильского, который умер в этом городе 28 сентября 1538 года, оставив по себе репутацию друга и благодетеля бедных. Эта добродетель и другие качества, достойные его происхождения, поставили его среди знаменитостей века. У него было несколько незаконных детей до принятия монашества. Тот, кого история считает достойным своего отца, был Херонимо Манрике, бывший последовательно провинциальным инквизитором, членом верховноге совета, епископом Картахены[918] и Авилы, председателем апелляционного суда в Вальядолиде[919] и, наконец, главным инквизитором.

XXXIII. При смерти дома Альфонсо Манрике было девятнадцать провинциальных трибуналов. Они были учреждены в Севилье, Кордове, Толедо, Вальядолиде, Мурсии, Калаоре, Эстремадуре, Сарагосе, Валенсии, Барселоне, на Майорке, на Канарских островах, в Куэнсе, в Наварре, Гранаде,[920] на Сицилии, Сардинии, на материке и океанских островах Америки.[921] Инквизиция Хаэна была объединена с инквизицией Гранады.

XXXIV. В Америке инквизиция имела затем три трибунала: в Мехико,[922] в Лиме,[923] в вест-индской Картахене.[924] Они уже были декретированы, но их организация не принимая в расчет трибуналов Америки, Сицилии и Сардинии, мы находим в Испании пятнадцать трибуналов. Каждый из них ежегодно сжигал десять осужденных живьем и пять фигурально, то есть в изображении (in effigie), в среднем и пятьдесят человек подвергал различным епитимьям, — так что во всей Испании ежегодно погибало в пламени полтораста человек, семьдесят пять были сжигаемы в изображении и семьсот пятьдесят подвергались каноническим карам, — это дает для каждого года итог в девятьсот семьдесят пять осужденных. Умножая это число на пятнадцать лет службы Манрике, мы находим, что 2250 лиц было сожжено живьем, 1125 фигурально и 11250 присуждены к епитимьям. Всего 14 625 мужчин и женщин, настигнутых законами инквизиции. Это число едва заслуживает быть отмеченным, если его сравнить с цифрами предшествующих эпох. Но оно не перестает казаться чрезмерным перед судом разума, особенно если вспомнить чудовищное злоупотребление тайной судопроизводства, в чем судьи были виновны не раз.

Глава XVI ПРОЦЕСС ЛЖЕНУНЦИЯ ПОРТУГАЛИИ И НЕКОТОРЫЕ ДРУГИЕ ВАЖНЫЕ ДЕЛА ЭПОХИ КАРДИНАЛА ТАВЕРЫ, ШЕСТОГО ГЛАВНОГО ИНКВИЗИТОРА

Статья первая РАСПРИ С РИМСКОЙ ИНКВИЗИЦИЕЙ

I. По смерти кардинала дома Альфонсо Манрике Карл V назначил его преемником по должности главного инквизитора Испании и соединенных королевств кардинала дома Хуана Пардо де Таверу,[925] архиепископа толедского. Буллы о его утверждении в должности были посланы папою Павлом III в сентябре 1539 года, и через месяц он приступил к исправлению своей должности. Таким образом, верховный совет в течение года вел один дела инквизиции.

II. При инквизиторе Тавере была основана в Риме буллою от 1 апреля 1543 года конгрегация святого трибунала. Она даровала титул и права главных инквизиторов веры на весь христианский мир нескольким кардиналам, в числе которых были два испанца: дом Хуан Альварес Толедский, епископ Бургоса, сын герцога Альбы, и дом Томас Бадиа, кардинал-священник церкви во имя Св. Сильвестра, гофмейстер священного дворца.[926] Оба эти кардинала[927] принадлежали к ордену св. Доминика. Вновь учрежденная конгрегация святого трибунала в Риме заставила испанских инквизиторов опасаться, как бы не было затронуто их верховенство. Поэтому папа формально заявил, что не имел намерения изменять что-либо в давно уже установленном и что новое учреждение общих инквизиторов состоялось без ущерба правам, которыми пользовались другие инквизиторы или которыми будут пользоваться позднее те, которые могут быть установлены вне состава светской области Церкви.

III. Заставило ли время потерять из виду эту декларацию или ее действие было ослаблено как бы само собою, но главная инквизиция много раз бралась за предписание законов испанской инквизиции. В особенности это происходило в деле запрещения некоторых сочинений, учение которых подверглось проскрипции[928] в Риме. Главные инквизиторы предписали испанским регистрировать цензуру, произведенную богословами, потому что их надо считать самыми образованными и самыми мудрыми в католической Церкви и потому что их указания приобрели силу закона через конфирмацию со стороны верховного главы Церкви, который, по уверению кардиналов-инквизиторов, был непогрешим, когда действовал в качестве суверенного первосвященника, как он это делал в настоящем вопросе, одобрив и приказав принять со смиренным подчинением и исполнить декреты конгрегации кардиналов, названной конгрегацией инквизиции, и составленный ею список запрещенных книг по вопросам, касающимся учения.

IV. Эта претензия римской курии нисколько не подействовала на главных инквизиторов Испании, которые постоянно защищали свои права так энергично, что не раз отказывались исполнять апостолические бреве, если они противоречили решениям, принятым в согласии с верховным советом. Мы встречаем пример этого сопротивления при папе Урбане VIII[929] по поводу вынесенного в Риме осуждения творений иезуита Хуана Баутисты Позы, и при папе Бенедикте XIV, когда главный инквизитор дом Франсиско Перес дель Прадо, епископ Теруэльский, отказался вычеркнуть из Индекса запрещенных книг творения знаменитого кардинала Нориса,[930] внесенные им в список вопреки настояниям и формальному приказу этого великого папы. Таким образом, система испанской инквизиции представляет непонятную непоследовательность, если мы будем судить ее по принципам религии и христианской морали, а не по макиавеллистическому духу, который всегда являлся неизменным правилом ее поведения, хотя инквизитор и осуждал всегда учение Макиавелли.[931]

V. Действительно, испанские инквизиторы утверждали, что их власть в делах веры и относительно цензуры сочинений канонична и духовна и что она была им делегирована суверенным первосвященником, который непогрешим, когда он говорит с кафедры (ex cathedra); его декреты имеют божественную силу, когда он решает, определяет и приказывает как глава католической Церкви, сообразуясь с предписанными правилами, то есть после глубокого исследования учения, призвав помощь Духа Святого. Отсюда необходимо следует, что, если папа вместе с конгрегацией кардиналов индекса осуждает учение, содержащееся в книге, или объявляет, что она не должна быть осуждена, он непогрешим, потому что говорит, сидя на кафедре св. Петра, то есть не как частный ученый, а в качестве вселенского учителя и главы Церкви, призванного исполнять заповедь, данную св. Петру, его предшественнику, в следующих словах Иисуса Христа: «Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя; и ты некогда, обратившись, утверди братьев твоих».[932] Принципы римской инквизиции те же, что и испанского главного инквизитора и членов верховного совета; те и другие осуждают книги, оспаривающие это учение, и наказывают их авторов.

VI. Однако испанские инквизиторы противоречат этой непогрешимости и отказываются подчиниться папским декретам, когда они противоположны их решению или интересу их частной системы. Инквизиторы действовали бы иначе, если бы не были уверены, что, обращаясь к королю и участвуя в его политике, они принудят королевскую власть принять участие в их дрязгах и воспротивиться мерам суверенного первосвященника, который без этой почти всемогущей поддержки не преминул бы поступить с ними так, как поступают с мятежными делегатами, то есть низвел бы на положение простых священников, объявив их уволенными со службы.

VII. Таков был план, которому постоянно следовал совет испанской инквизиции. Он напоминает следующую выходку одного босого кармелита,[933] строгого духовника. Этот монах сильно журил кающегося бедняка, который винил себя в том, что по нужде проработал несколько часов в воскресенье. Узнав, что дело происходило в монастырском огороде, кармелит успокоился и сказал грешнику: «А это — другое дело; я думал, что в мирском поле». Такова непоследовательность, которую легко допускает выгода, таковы и позорные результаты, которые не могут не обнаружиться, как бы старательно ни пытались их скрыть.

VIII. Решение, которое инквизиция осмелилась принять — иногда несправедливо, а иногда основательно, — о том, чтобы поддержать свой авторитет против всякой другой власти, и злоупотребление со стороны главных инквизиторов непогрешимыми средствами, которыми они распоряжались для обмана королевского доверия, были — истинной причиной постоянных распрей, разделявших обе эти силы. Я это уже доказал несколькими примерами, но считаю полезным привести и несколько других, потому что чрезмерно скандальный их характер при детальном изложении может оказать пользу истории. Два события, с которыми я предлагаю ознакомиться, относятся к 1543 году. Первое касается дона Педро де Кардоны, наместника Каталонии, а второе — маркиза де Террановы, вице-короля Сицилии.

Статья вторая ИСТОРИЯ ВИЦЕ-КОРОЛЕЙ СИЦИЛИИ И КАТАЛОНИИ

I. В 1535 году Карл V отнял у инквизиторов право пользоваться королевской юрисдикцией, и они оставались лишенными ее до 1545 года. Таким образом, в 1543 году она еще не была возвращена, и, следовательно, инквизиторы не имели привилегии судить своих должностных лиц, чиновников и других светских служащих святого трибунала по вопросам, посторонним вере. Эти распоряжения королевской власти были известны дону Педро Кардоне, когда он приказал предъявить иск к тюремному смотрителю, чиновнику и слуге начальника стражи барселонской инквизиции за нарушение постановлений, запрещавших ношение оружия на всей территории его управления.

II. Привычка заноситься в делах этого рода сделала наглыми инквизиторов Барселоны, так как они никогда не отказывались ссылаться на необходимость строгости для того, чтобы сдерживать врагов веры. Поэтому они имели дерзость начать процесс дона Педро де Кардоны как виновного в возмущении против святого трибунала. Они предъявили к нему иск, невзирая на высокие функции наместника и военного губернатора провинции, которыми он был облечен, и на ранг и знаменитую фамилию. Они не ограничились этой первой попыткой. Узнав, что император находился в девяти милях от Барселоны, они донесли о распоряжении его наместника и через главного инквизитора Таверу вошли с представлением, что ереси не преминут быстро основаться в Испании, если будет замечено, что должностные лица инквизиции ходят безоружными; покушение, совершенное генерал-губернатором, является тяжелым оскорблением святого трибунала веры; соблазн слишком велик и пример очень опасен; если Кардона не будет присужден к публичному исправлению его, будет покончено с уважением со стороны народа к инквизиции, а отсюда последует неисчислимый вред для католической религии во всем королевстве.

III. Император, ослепляясь фанатизмом и забывая о событиях, которые должны были бы внушить ему больше осмотрительности, не только против всякой справедливости принял сторону инквизиторов, но и пренебрег собственным указом 1535 года. Он написал Кардоне, что интересы веры требуют, чтобы он подчинился отпущению цензур с предупреждением (ad cautelam), навлеченных им на себя, может быть, за противоречие мере, принятой святым трибуналом. Этот приказ императора глубоко огорчил дона Педро Кардону. Однако, решив повиноваться воле государя, он предстал перед инквизиторами с просьбой об отпущении. Желая сделать свой триумф блестящим, инквизиторы все приготовили в соборном храме Барселоны для аутодафе, имевшего место в праздник, в конце торжественной обедни, за которой Кардона был обязан присутствовать стоя, без шпаги, со свечой в руке во время торжественного богослужения и церемонии отпущения. Если это событие было позорно и наглядно показывало, что вопрос чести не всегда неотделим от самого высокого ранга, то другое происшествие, имевшее место в том же году в Сицилии, носило не менее серьезный характер.

IV. Карл V отнял на пять лет королевскую юрисдикцию также у инквизиции королевства Сицилии; затем в 1540 году продлил эту приостановку до десяти лет. Но декан инквизиторов острова так часто входил с представлением через кардинала Таверу, будто эта мера доставляла очень серьезные неудобства, что этот прелат получил королевский указ из Мадрида от 27 февраля 1543 года, которым дон Фернандо Гонсага, князь Мальфета, вице-король и наместник остров предупреждался, что по истечении десятого года приостанока отменяется без особого декрета. Маркиз де Терранова был уже временным (per interim) вице-королем и генерал-губернатором. Он был коннетаблем и адмиралом Неаполя, грандом Испании первого класса и родственником императора по арагонскому дому. Два чиновника инквизиции по его приказу были преданы обыкновенному суду за какие-то совершенные ими преступления. Филипп Австрийский, принц Астурийский, старший сын Карла V, имевший тогда шестнадцать лет от роду, управлял всеми королевствами Испанской монархии за отсутствием своего отца. Так как он был суеверен, его действия в отношении собственного родственника маркиза де Террановы аналогичны поведению его отца в деле дона Педро Кардоны, и последствия были не менее позорны. Во всяком случае, я думаю, что будет справедливо представить здесь письмо, написанное принцем маркизу де Терранове, чтобы показать, каковы были принципы, которым следовали в этом деле. Вот текст:

V. «Я, принц. Уважаемый маркиз, адмирал и коннетабль, наш дорогой советник. Вы знаете, что произошло по случаю ударов кнута, которые вы приказали дать (когда были губернатором королевства и не были хорошо осведомлены) двум чиновникам святой инквизиции. Отсюда последовали такая немилость и такое презрение к святому трибуналу, что ему c тех пор стало невозможно что-либо приказать с успехом, который его власть всегда имела раньше. Напротив, теперь бывает что многие жители королевства осмеливаются совершать надругательства и самоуправства над должностными лицами и служителями инквизиции и затруднять или нарушать отправление их должности, согласно жалобам и уведомлению, которые дошли до нас. Преподобный кардинал Толедский, главный инквизитор, и члены совета главной инквизиции совещались об этом с Его Величеством. Было признано, что будет хорошо и удобно, если вы понесете епитимью за совершенную вами ошибку; епитимья эта будет мягка и умеренна, в уважение услуг, оказанных вами Его Величеству. Ввиду этого главный инквизитор и совет, руководимые мотивами умеренности и почтения к вашей личности, приказали инквизитору Гонгоре поговорить с вами и показать ошибку, чтобы вы исполнили епитимью, которая (сообразно важности факта и последовавшего отсюда ущерба) могла бы быть значительно больше, как вы узнаете из того, что поручено сказать вам означенному инквизитору. Впрочем, все это было приказано для славы Божией и чести святого трибунала и для блага вашей совести. Мы просим вас и поручаем вам, для доброго примера, который вы должны давать другим, принять и исполнить епитимью со всей покорностью, должной Церкви, и без принуждения к этому отлучением и церковными цензурами. Подчинение, которого мы требуем, ничем не затронет вашу честь; напротив, оно будет полезно, избавляя вас от всякого беспокойства и неприятности. Оно будет одобрено Его Величеством, сделает нам удовольствие и даст повод поступать во всем, что касается вас, с благосклонностью, с которою мы относились к вам до сих пор и которую докажем всякий раз, когда в этом встретится нужда. Дано в Вальядолиде 15 декабря 1543 года. Я, принц». Это письмо парафировано членами совета инквизиции и скреплено подписью Хуана Гарсии, просекретаря.

VI. Много писем этого рода, которые представляли потом к подписи короля, редактировались в секретариате совета инквизиции, как это было с только что мною скопированным. Они должны, следовательно, выражать дух, которым был проникнут сын Карла V, впоследствии король Филипп II, во все времена. Я замечу, что умоляющий тон и привлекательные формы, находящиеся в них, входили в этикет святого трибунала только в обстоятельствах, когда шла речь, как здесь, о происшедшем в королевстве, далеком от Мадрида, и о человеке, имевшем достаточно власти для возбуждения одним словом общего возмущения, способного вылиться в требование уничтожения инквизиции, против которой восставали не только тогда, когда она вводилась вооруженной рукой, но и в нескольких других случаях. Старинное сопротивление выродилось в глубокое отвращение к святому трибуналу, жестокости которого причинили мятежи 1535 года.

VII. Надо, однако, отметить таинственное молчание, которое хранит это письмо по поводу епитимьи, наложенной на вице-короля, из боязни, чтобы негодование, возбужденное ею, не привело его к отказу подчиниться. Но какую бы кротость и умеренность ни выставляли напоказ в этом письме, епитимья была совершенно та же, как и у дона Педро де Кардоны. Единственная разница, которую можно заметить, состоит в том, что она отбывалась не в соборе, а в монастырской церкви доминиканцев. Затем сочли необходимым, в виде компенсации, запретить маркизу становиться на колени, кроме момента возношения гостий, чтобы он как можно дольше находился перед глазами народа; кроме того, его присудили к уплате двухсот дукатов наказанным им чиновникам. Такой штраф был наложен, кроме нескольких других епитимий, на всех получивших приказ губернатора, если было верно, что они знали его мотив. Дон Фернандо Гонсага не исправлял должности вице-короля с тех пор, как она была временно поручена маркизу де Хулиане. Вследствие этого принц Филипп предписал также новому губернатору ничем не пренебречь в исполнении приговора инквизиции, в предположении, что маркиз де Терранова захочет этому воспротивиться. Если бы испанские государи лучше понимали свои истинные интересы, они увидали бы, что трибунал, подобный инквизиции, был столько же неполитичен, сколько противен общему спокойствию страны, хотя сначала, по-видимому, благоприятствовал и оказывал поддержку абсолютной власти правительства.

Статья третья ИСТОРИЯ ПАПСКОГО ЛЖЕНУНЦИЯ В ПОРТУГАЛИИ

I. История распрей инквизиции с королевской властью представляет нам в споре между святым трибуналом и советом судей мадридского двора другое столкновение юрисдикции, последствия которого были, однако, менее бурны. Я разумею дело знаменитого обманщика Хуана Переса де Сааведры, известного в историях, романах и драматических произведениях под именем лженунция Португалии и слывущего обыкновенно за основателя инквизиции в королевстве. Критик Фейхоо думал, что история этого дела одна выдумка. Он ошибся. Рассказ Сааведры, который цитирует Фейхоо, содержит басни, но они перемешаны с правдой, принадлежащей к истории инквизиции. Испанская инквизиция высказалась по этому делу в 1543 году, хотя Сааведра находился тогда в мадридской тюрьме, куда был доставлен из Ниевы-де-Гвадианы, португальского города на границе Испании, в провинции Эстремадуре, будучи арестован 20 января 1541 года. Я не могу освободить себя от передачи подробностей этой истории. Я расскажу сначала факты, следуя рассказу самого Сааведры, который писал об этом для кардинала Эспиносы в 1567 году; потом установлю истину относительно некоторых пунктов, которые этот обманщик сумел затемнить.

II. Хуан Перес де Сааведра родился в Кордове. Отец его был капитаном пехотного полка и пожизненным членом муниципалитета этого города в силу права, приобретенного его фамилией: его мать Анна де Гусман происходила из благородной семьи, как и семья ее мужа. Одаренный особенными способностями, замечательным талантом и будучи человеком широкого образования, Сааведра несколько времени упражнялся в подделке апостолических булл, королевских указов, предварительных решений советов и трибуналов, переводных векселей и подписей множества лиц. Он подражал с таким совершенством, что стал ими пользоваться, причем никто не сомневался в их подлинности. Он выдавал себя за рыцаря, командора военного ордена Сант-Яго,[934] с которого получал доход в количестве трех тысяч дукатов в течение полутора лет. Он получил в небольшой срок при помощи подделанных им королевских векселей триста шестьдесят тысяч дукатов. Никогда (говорит он в своей исповеди) секрет этого большого богатства не был бы открыт, если бы он не облачился в красное,[935] то есть если бы ему не пришла фантазия прикинуться кардиналом для исправления должности чрезвычайного папского легата (a latere).[936]

III. Он рассказывает, что, находясь в королевстве Альгарвия вскоре после утверждения ордена иезуитов[937] папой Павлом III, он узнал, что в эту местность прибыл священник этого ордена, снабженный апостолическим бреве, разрешавшим основать коллегию иезуитского ордена в Португальском королевстве. Услыхав его проповедь в день св. Андрея,[938] он был так доволен, что пригласил его обедать и несколько дней удерживал при себе. Иезуит, убедясь в течение этого времени в его таланте, изъявил желание получить написанное его рукой факсимиле своего бреве, в совершенстве скопированное и содержащее также похвалы Обществу Иисуса. Он исполнил желание иезуита с таким успехом, что оба признали: этот документ мог бы заменить оригинал; постепенно они пришли к следующей мысли. Учреждение в Португалии инквизиционного трибунала по плану испанского было бы прекрасным дополнением к созданию в королевстве коллегии новых апостолических проповедников Общества Иисуса; оба эти учреждения принесли бы Португалии много благ, а потому следует к папскому бреве об организации коллегии прибавить поддельное об инквизиции. Этот проект был одобрен Сааведрой, который отправился в Тавилью, город той же провинции, где с помощью иезуита редактировал апостолическую буллу, в которой они нуждались для достижения задуманной цели, и мнимые письма Карла V и принца Филиппа, его сына, к королю Португалии Жоану III.[939] Новая булла, предполагалось, была послана Сааведре как чрезвычайному легату для учреждения инквизиции в Португалии, если государь даст на это свое соизволение.

IV. Сааведра затем перешел границу и прибыл в Айямонте, в королевстве Севилья. Провинциал францисканских монахов Андалусии появился там незадолго до того, вернувшись из Рима. Сааведре пришла в голову мысль произвести опыт, чтобы увериться, сойдет ли булла за подлинную. Он сказал провинциалу, что курьеры, ехавшие с почтой в Португалию, обронили на дороге пергамент,[940] который он показал, прося провинциала сказать, не важный ли это документ. Если окажется, что документ является важным, то он, не теряя минуты, доставит его потерявшему. Провинциал принял пергамент за оригинальное послание папы и за действительную буллу. Он сообщил содержание ее Сааведре и распространился о выгодах, которые она должна доставить Португальскому королевству.

V. Сааведра вернулся в Севилью, принял к себе на службу двух наперсников, один из которых должен был служить секретарем, а другой мажордомом.[941] Он купил носилки и серебряную утварь и приготовился нарядиться римским кардиналом. Он отправил в Кордову и Гранаду обоих своих доверенных для найма прислуги и поручил затем отправиться со всеми принадлежностями в Бадахос, где они должны были выдавать себя за приближенных кардинала, приехавшего из Рима, который намеревался проехать через этот город по пути в Португалию, где, по указу папы, он учредит инквизицию.

Они должны были также объявить, что он не замедлит прибыть, потому что путешествует на почтовых.

VI. В назначенное время Сааведра появился в Бадахосе, где секретарь, мажордом и слуги публично целовали ему руки как у кардинала, чрезвычайного легата. Он покинул Бадахос для Севильи, где он был принят в архиепископском дворце кардинала Лоайсы,[942] который пребывал в Мадриде в качестве апостолического главноуполномоченного святого крестового похода. Ему расточал знаки уважения и преданности наместник, генеральный викарий[943] дом Хуан Фернандес до Теминьо, который вскоре стал инквизитором, а затем получил сан епископа. Он оставался восемнадцать дней в городе и употребил это время себе на пользу, добившись получения по фальшивым обязательствам тысячи ста тридцати дукатов от наследников маркиза де Тарифы. Затем он отправился в Льерену, где была учреждена инквизиция Эстремадуры после того, как она была последовательно переносима в разные города провинции. Он поместился здесь в части зданий инквизиции, где занимали тогда должность инквизиторы дом Педро Альварес Бесерра и дом Луис де Карденас. Он сказал, что, пользуясь властью чрезвычайного легата, которой он облечен, предполагает осмотреть льеренскую инквизицию и, исполнив эту часть миссии, отправится с ними в Португалию, где должен учредить святой трибунал по образцу испанского.

VII. Сааведра вернулся затем в Бадахос, откуда послал в Лиссабон секретаря с буллами и бумагами, чтобы двор, предупрежденный о его скором прибытии, сделал необходимые распоряжения о встрече. Предположенная посылка этого агента в Лиссабон возбудила много сомнений и волнений при дворе, где менее всего ожидали подобной новости. Однако король послал на границу одного важного придворного для встречи кардинала-легата, который совершил свой въезд в Лиссабон, где он провел три месяца, окруженный величайшим уважением. Он предпринял затем длинное путешествие в разные части королевства, объезжая все епархии и требуя везде отчета в мельчайших деталях. Было бы трудно предвидеть конец его апостольской заботливости, если бы некоторые непредвиденные обстоятельства не положили конца плутням.

VIII. Испанская инквизиция открыла интригу Сааведры благодаря сноровке главного инквизитора Таверы, который разделял заботы по управлению государством с принцем Астурийским начиная с 20 декабря 1539 года, со времени, когда Карл V явился во Францию, Голландию,[944] Италию и Алжир.[945] Вследствие мер, которые кардинал предписал вместе с маркизом де Вильянуэвой де Баркаротой, губернатором Бадахоса, Сааведра был арестован в Ниеве-де-Гвадиане на португальской территории 23 января 1541 года, за столом у деревенского священника (просившего Сааведру оказать честь посещением его прихода), как он уже поступал в других приходах епархии. Эта просьба была ловушкой, поставленной обманщику, чтобы вернее его арестовать.

IX. Сааведра говорит, что при его аресте захватили также три суммы, которые он велел привезти с собой: одну в двадцать тысяч дукатов, которые были доходом от штрафов с осужденных, предназначенную для святого трибунала; другую в полтораста тысяч дукатов, которую, по его словам, он намеревался употребить на нужды Церкви и другие добрые дела; третью — в девяносто тысяч дукатов, которая принадлежала ему лично. Сааведра был доставлен в Мадрид по приказу главного прокурора королевства и заключен в тюрьму. Коронные судьи прибыли в тюрьму и получили показание, которое было нужно для привлечения его к суду. В Мадриде еще не было трибунала инквизиции, как в других провинциях, и столица королевства была подчинена в делах этого рода юрисдикции толедского трибунала. Инквизиторы заявили претензию, что расследование этого дела принадлежит им по праву, так как налицо имеются достаточные мотивы для предположения, что заключенный отрекся от католической веры и отступил от нее, прибегая к выдумкам с целью добывания денег; обвиняемый будто бы никогда не осмелился бы предпринять такую затею, если бы у него оставалась хоть капля религиозного чувства. Какая нелепость! Как будто свет ежедневно не видал католиков, совершающих величайшие преступления!

X. Так как главный инквизитор явился наместником принца, святой трибунал был уверен, что одержит верх. Тавера, желавший удовлетворить всех, постановил, что коронные судьи останутся распорядителями личности Сааведры и предадут его суду по поводу незаконных поборов, совершенных им, подделанных им фальшивых дипломов и других политических проступков, а святой трибунал будет расследовать преступления против веры, в которых он виновен как выдававший себя за кардинала, посланного папой.

XI. Главный инквизитор рассудил, что Сааведра — человек исключительных способностей и что это обстоятельство поможет уладить дело. Кроме того, во время отправления узурпированных функций он не отклонился от поведения настоящих судей; можно даже сказать к его выгоде, что он проявил больше кротости в службе, ибо удовлетворялся наложением штрафов, которые вносились осужденными с тем меньшим отвращением, чем больше они избегали бесчестия, позора аутодафе и санбенито.

XII. Сааведра объявил, что эти доводы заставили главного инквизитора пожелать лично расследовать его дело и главный инквизитор велел привести обвиняемого к себе, выслушал его с интересом и предложил свое покровительство, обещая дать в судьи инквизитора, которого обвиняемый изберет. Сааведра будто бы тогда засвидетельствовал желание иметь судьею доктора Ариаса, инквизитора в Льерене, что ему было разрешено, хотя возбудило ропот против кардинала со стороны мадридского двора, где шепотом передавали друг другу, будто Тавера овладел девяноста тысячами дукатов, захваченными у Сааведры как принадлежащими ему лично. Далее Сааведра говорил: инквизитор Ариас присудил его к королевским галерам[946] на десятилетний срок; после двухлетнего задержания мадридские судьи произнесли окончательный приговор, один из главных пунктов которого гласил, что, подвергшись инквизиционному приювору, он не может быть ни выпущен на свободу, ни избавлен от королевских галер под страхом смерти, без специального разрешения Его Величества; он вышел из мадридской тюрьмы в 1544 году для отправления по назначению; что в 1554 году, хотя срок его кары истек, он не мог получить свободы. Тогда, будучи убежден, что его дело зависит более от инквизиции, чем от коронных судей, он постарался заинтересовать своей участью папу, выставляя на вид, что он принес много пользы религии и государству при исполнении своего ложного легатства. Павел IV издал бреве в его пользу, адресованное главному инквизитору дому Фернандо Вальдесу,[947] которому Его Святейшество поручил добиться свободы Сааведры; это бреве дошло до него, когда королевские галеры стояли в порте Санта-Мариа; он послал бреве епископу-коадъютору[948] Севильи, а тот своему архиепископу, главному инквизитору. Когда Вальдес сообщил его королю Филиппу II, то государь отдал приказ освободить Сааведру, чтобы он явился лично, прямо и без замедления ко двору. Сааведра прибыл туда в 1562 году, проведя девятнадцать лет на галерах. Он был представлен королю, который захотел услышать из его собственных уст рассказ о его жизни и иметь его в письменном виде; пока Сааведра беседовал с королем, Антонио Перес записывал все детали своеобразных событий его жизни, воспоминание о которых не погубили двадцатилетние оковы. Наконец в 1567 году Сааведра сам описал свои приключения для главного инквизитора Диего Эспиносы.[949]

XIII. История Сааведры доставила сюжет для испанской комедии, озаглавленной Лженунций Португалии, где не только недостает единства действия, времени и места, но очень часто и исторической истины, и нет речи о правиле, предписывающем выводить на сцену только правдоподобные события. Но эта вольность не должна удивлять нас со стороны поэтов, так как герой драмы сам позволил ее себе в своем рассказе под названием История, которую составил, чтобы угодить кардиналу Эспиносе, бывшему тогда главным инквизитором, государственным советником, председателем совета Кастилии и любимцем Филиппа II. Эта вольность Сааведры тем более странна, что он достиг возраста, когда страсти утихают и предоставляют власть разуму. Установлено, что он был заключен в тюрьму 25 января 1541 года, как он говорит и сам. Но этот хорошо установленный пункт доказывает, что Сааведра вводит в заблуждение насчет других обстоятельств. Например, он рассказывает, что во время его пребывания в королевстве Альгарвия в эпоху, когда было утверждено учреждение Общества Иисуса, туда прибыл священник этого общества с апостолическим бреве для основания коллегии в Португалии; имея случай выслушать его проповедь в день св. Андрея, он нашел в ней так много хорошего и приятного, что пригласил его обедать и удерживал его несколько дней при себе.

XIV. Если бы факт был верен, он не мог бы произойти ранее 1540 года, ибо Павел III издал свою одобрительную буллу установления монашеского ордена Общества Иисуса 27 сентября 1540 года. Проповедь иезуита, произнесенная в день св. Андрея, соответствует 30 ноября того же года, то есть пятьдесят второму дню до его заключения: этого промежутка не могло быть достаточно на путешествия его в Айямонте, Льерену, Севилью, Бадахос и Португалию. Таким образом, Сааведра вводил в заблуждение насчет своего явления миру в качестве кардинала-легата и насчет мотивов, побудивших его связать эту интригу с иезуитом. Точно так же он вводил в заблуждение, когда говорил, что выдержал свою роль во время трехмесячного пребывания в Лиссабоне и еще трех месяцев, употребленных для посещения разных городов королевства.

XV. С другой стороны, точно известны число и имена учеников св. Игнатия в эту эпоху; доказано также, что перед получением одобрительной буллы, о которой идет речь, основатель ордена предназначал для проповеди в Португалии св. Франциска Ксавье[950] и Симона Родригеса. Эти два монаха отправились из Рима 15 марта 1540 года с посланником Португалии. По прибытии их в Лиссабон король Жоан III захотел принять их в своем дворце; они отказались от этой чести, поместившись в странноприимном доме. Св. Франциск Ксавье отплыл в Восточную Индию с новым губернатором 8 апреля 1541 года, а Родригес остался в Португалии для проповеди, чем он занимался до тех пор к великому удовлетворению всех жителей, которым его служба внушила глубочайшее уважение к его добродетелям. Эти обстоятельства делают совершенно неправдоподобным, чтобы этот иезуит мог просить подложное бреве, давать совет подделать несколько других и быть в течение полугода свидетелем употребления фальшивок личностью, которая была при этом мирянином.

XVI. Сааведра рассказывает, что лиссабонский двор был смущен известием о прибытии нунция в Португалию. Это настроение не должно изумлять, так как ни поверенный в делах этого двора в Риме, ни папа и никто другой не писали об этом, и так как в предшествующем году папа назначил главным инквизитором дома Энрике,[951] архиепископа Браги, королевского брата, который затем был кардиналом и королем, как мы это увидим. То обстоятельство, что прибытие нового легата вызвало столько изумления при дворе, не могло не подать мысли королю написать об этом тотчас в Рим. Папский ответ, придя через два месяца, открыл бы глаза государю, проделка Сааведры была бы разоблачена до конца третьего месяца, и не было бы необходимости для вмешательства испанского короля в арест Сааведры.

XVII. Не более достоверно, что Сааведра учредил инквизицию в Португалии. Изгнание евреев из королевства Испания произошло в 1492 году. Многие из них удалились в Португалию, откуда предлагали множеству своих собратьев приехать в эту страну. Евреи писали: «Земля хороша, народ — идиот, вода наша; вы можете приехать, потому что все будет принадлежать нам».[952] Среди эмигрантов были также и крещеные евреи. Король Жоан II[953] согласился принять их в свое государство с условием, что они будут поступать как [верные христиане, под страхом обращения с ними, как с пленниками и рабами. Король Мануэль[954] велел дать всем им свободу и приказал в 1496 году выехать из королевства без детей ниже четырнадцатилетнего возраста; из этих детей следовало сделать христиан. Евреи предложили принять крещение, если им обещают не учреждать инквизиции раньше чем через двадцать лет. Король Мануэль даровал евреям просимое, а также право узнавать имена свидетелей, если после этого срока они будут преданы суду по поводу ереси; кроме того, он обещал предоставить возможность осужденным завещать имущество детям или другим естественным наследникам. 13 марта 1507 года Мануэль подтвердил эти привилегии, продлив первую на двадцать лет и сделав две другие постоянными. В 1520 году Жоан III возобновил первое пожалование своего предшественника еще на двадцать лет.

XVIII. Климент VII, узнав, что крещеные евреи в Португалии не выказывали ни большого усердия к просвещению, ни сильной любви к христианской религии и что мнения Лютера и других еретиков распространялись все более и более в этом королевстве, назначил в 1534 году инквизитором этой страны брата Диего де Сильву, монаха ордена св. Франциска из Паолы.[955] Последний хотел немедленно приступить к исполнению своих обязанностей, но встретил сопротивление со стороны новохристиан, которые потребовали, чтобы их привилегии были соблюдены: годы, на которые были предоставлены эти привилегии, еще не истекли. Это привело к процессу перед римской курией. Климент VII умер, и его преемник Павел III издал 20 июля 1535 года бреве, даровавшее новохристианам право, в котором им отказывали в Португалии, а именно доверять избранным лицам защиту их прав перед государем по поводу смысла, который следовало придавать предписания королевской привилегии, истолковывавшимся в ущерб новохристианам. 12 октября того же года новое бреве того же папы даровало прощение всему происшедшему.

XIX. Впоследствии король вошел к папе с представлением, что обращенные евреи злоупотребляли дарованной им привилегией: одни — возвращаются к иудаизму, другие — усваивают заблуждения протестантов. Этот мотив побудил суверенного первосвященника обнародовать новую буллу от 23 марта 1536 года, которая рассматривается как булла, положившая основание португальской инквизиции. Папа назначил инквизиторами епископов Коимбры, Ламего и Сеуты[956] и постановил, чтобы к ним был прибавлен еще епископ или священник, монах или белый, облеченный церковным саном, доктор канонического права или богословия, назначаемый королем. Папа даровал каждому из этих четырех инквизиторов право привлекать к суду всех еретиков и их покровителей совместно с епархиальным епископом или даже без него, если бы последний отказался присоединиться к инквизиторам. Предписано было только в течение трех лет при привлечении к суду еретиков сообразоваться с практикой в процессах против убийц и воров, а затем с правилами обычного права. Мера конфискации имуществ была уничтожена, и наследники осужденных, которых нельзя было считать виновными, должны были им наследовать по закону (ab intestat). Наконец, папа предписал учредить достаточное число трибуналов для исполнения всех этих мер.[957] 5 октября булла была объявлена дому Диего де Сильве, епископу Сеуты, духовнику короля. Государь пожелал сделать его главным инквизитором.

XX. Таково было начало инквизиции в Португалии, за четыре года до прибытия Сааведры в эту страну. В 1539 году папа назначил преемником первого главного инквизитора дом Энрике, архиепископа Браги, который был затем епископом Эворы и Лиссабона, стал кардиналом, соединил множество голосов во время избрания папы Григория XIII[958] и стал, наконец, королем Португалии в 1578 году, по смерти его племянника короля Себастиана.[959] Третьим главным инквизитором был дом Хорхе де Альмеда, архиепископ Лиссабонский, утвержденный в должности буллою Григория XIII.[960]

XXI. Все сказанное мною основано на подлинных документах. Отсюда я заключаю, что Хуан Перес де Сааведра подделал свое бреве чрезвычайного легата, представил его в декабре 1540 года и успел скрыть свой обман. Рассказанное им об иезуите неверно или произошло иначе. Видя, что инквизиция учреждена не в том виде, в каком ему было желательно, он внушил себе мысль, что было бы полезно взять за образец испанскую инквизицию, хорошо известную инквизиторам Льерены, и что для более легкого исполнения этого плана он посетит все части королевства, как это практиковалось в Испании при установлении инквизиции. Несколько времени спустя он покинул Лиссабон, объехал в течение декабря часть королевства и продолжал свое путешествие в январе следующего года, когда был арестован, раньше чем лиссабонский двор получил из Рима письма, которые должны были просветить его насчет этого обманщика. Я не сомневаюсь, что Сааведра получил тогда большие суммы денег в Португалии, как это было с ним в Эстремадуре и Андалусии. Но я очень далек от того, чтобы считать их столь значительными, как утверждал он. Его приключения представляли нечто необыкновенное. Это изумило кардинала Таверу, который уж слишком ему покровительствовал. Стоит лишь сравнить поведение Таверы в отношении Сааведры, мошенника и подделывателя (подобных преступников всегда подвергали смертной казни), с тем, как относился Тавера к сожжению новохристианина, безупречного, осужденного в качестве уличенного, нераскаявшегося и отказавшегося явиться в суд, потому что он не мог признаваться в преступлениях, вменяемых ему людьми, чье уже одно имя делало их подозрительными и чьи показания, подвергнутые в их основании расследованию со стороны хорошего защитника, никогда не могли бы внушить и капли доверия, — стоит, повторяю, сравнить такое поведение Таверы, чтобы исчезло всякое сомнение в его покровительстве Сааведре.

XXII. Уже удостоверен следующий факт. Когда проступки соединялись с видимостью того, что инквизиторам угодно было именовать религией, это обстоятельство всегда побуждало их оказывать снисхождение и становиться более доступными состраданию. Я докажу эту истину на истории с кордовской монахиней. Хотя сюжет ее очень отличается от истории Сааведры, тем не менее там можно увидеть те же аллюры добродетели, которые легко импонируют людям, мало изучившим сущность и истинные принципы христианства.

Статья четвертая ИСТОРИЯ ОДНОЙ КОРДОВСКОЙ МОНАХИНИ, КОТОРАЯ СЛЫЛА ЗА ВЕЛИКУЮ СВЯТУЮ

I. Магдалена Делакрус (то есть Крестная[961]), монахиня ордена св. Франциска, из монастыря Св. Елизаветы в Кордове, родилась в Агиларе[962] от бедных родителей около 1487 года, постриглась в монашество в 1504 году и приобрела в короткий срок большую репутацию святости. Она была назначена игуменьей в 1533 году, была переизбрана в 1536 и в 1539 годах. В 1542 году она не была вновь выбрана. Обман был разоблачен, и 1 января 1544 года она была заключена в секретную тюрьму кордовской инквизиции. Прежде чем рассказать ее процесс, я дам несколько подробностей насчет мнения о ее святости, составившегося в продолжение тридцати восьми лет, цитируя показание, данное на процессе одним свидетелем, лицом почтенным и заслуженным, который выражается следующим образом:

II. «Хорошая репутация, установившаяся повсюду за Магдаленой, считавшаяся каждым справедливой в течение столь долгого времени, внушила мне желание познакомиться с Магдаленой в ту пору, когда рассказы о ней возбуждали мое удивление и когда я слышал, как все говорят о ее святости, причем не только народ, но и лица, пользующиеся величайшим уважением, как, например, кардиналы, архиепископы, епископы, герцоги, графы, большие господа, ученые, монахи разных орденов. Особенное впечатление произвело на меня известие, что кардинал Севильи дом Альфонсо Манрике прибыл в Кордову, чтобы видеть ее в монастыре; в своих письмах он называл ее своей любезнейшей дщерью и поручал себя ее молитвам. Кордовские инквизиторы выражали ей большое уважение, а кардинал Киньонес, генерал францисканских монахов, нарочно пропутешествовал из Рима, по общему мнению, лишь для того, чтобы видеться и беседовать с сестрой Магдаленой Делакрус. Я узнал также, что прибыл Джованни Реджио, нунций римской курии, желавший удовлетворить свою любознательность. Наша императрица послала свой портрет, который и теперь находится в монастыре, чтобы Магдалена вспоминала о ней в молитвах. К этому портрету были приложены чепчик и крестильная сорочка принца Филиппа, которые Магдалена должна была благословить; государыня[963] называла ее в своих письмах своей любезнейшей матерью и счастливейшим творением в мире. О ней говорили почти во всем христианстве, и не возникало ни малейшего сомнения ни в ее заслугах, ни в ее святости. Проповедники хвалили ее с кафедр; каждый воздавал ей тот же почет и публично и наедине. Она была предметом самой нежной привязанности всех духовников братства и провинциалов ордена. Лица, наиболее преуспевшие на пути благочестия, признавали в Магдалене Делакрус новый способ жить свято… На самом деле, она была приветлива ко всем, непритязательно милосердна, сострадательна и подавала такой хороший пример, что склоняла всех к служению Богу, ее беседа привела множество людей к принятию духовной жизни; ее ловкость в ведении дел была так удивительна, что со всех сторон приходили к ней за советом, и ее монастырь мог быть сравнен с канцелярией».

III. Другие свидетели, рассказывавшие то же, говорили также о ее духовных экстазах и восторженности. Они приводили ее пророчества и предвещания, между прочим о смерти маркиза де Вильены; о посылке кардинальской шляпы Киньонесу, генералу ее ордена; о пленении французского короля Франциска I и о его браке с вдовствующей королевой Португалии, сестрой императора Карла V. Все эти обстоятельства побудили напечатать жизнеописание сестры Магдалены Делакрус, которую затем принуждены были спрятать, не желая ее сжечь.

IV. Магдалена появилась 3 мая 1546 года на своем аутодафе; здесь произнесли окончательный приговор, после чего секретарь прочел публично экстракт процесса. Там было сказано, что Магдалена Делакрус показала на исповеди следующее: когда было пять лет от роду, ей явился демон под видом светлого ангела и возвестил, что она будет великою святою, увещевая ее с этой минуты вести набожную жизнь. Демон впоследствии несколько раз повторял свои явления; однажды он явился в образе распятого Иисуса Христа и велел ей распятьcя подобно ему, что она и исполнила при помощи гвоздей, вколоченных в стену. Когда злой ангел приказал последовать ему, она повиновалась, но упала на землю и сломала два ребра. Дьявол исцелил ее, прикидываясь Иисусом Христом. В семилетнем возрасте демон продолжал ее обманывать; он увещевал вести более строгую жизнь. Одушевленная величайшим рвением, она однажды ночью вышла из отцовского дома и удалилась в грот в окрестности города Агилара с намерением жить там отшельницей. На следующий день она увидала себя вернувшейся, неизвестно как, в родительский дом. В другой раз демон (постоянно выдававший себя за Иисуса Христа) сделал ее своей супругой и в знак брачного союза ударил по двум ее пальцам, говоря, что они не вырастут больше (это потом оправдалось), и обязал ее рассказывать об этом случае как о чуде. В двенадцатилетнем возрасте она уже слыла за святую. Для сохранения этой репутации она творила много добрых дел и ложных чудес. Она видела тогда демонов, принимавших вид многих святых, которых почитала с особенной набожностью, среди них св. Иеронима, св. Доминика, св. Франциска и св. Антония.[964] Она вставала на колени в их присутствии, полагая, что она находится перед этими самыми святыми. Иногда ей казалось, что она видит Святую Троицу и другие необыкновенные вещи, и все это увеличивало ее желание прослыть за святую.

V. Когда эта суетность стала господствующей в ее душе, демон явился ей в виде прекрасного юноши и сказал, что он один из серафимов, спадших с неба, и поддерживал с ней общение с ее пятилетнего возраста. Его имя было Бальбан. Он имел товарища по имени Питон.[965] Он вразумил ее, что, настойчиво ведя начатую ею жизнь, она может наслаждаться вместе с ним всеми удовольствиями, мысль о которых поймет ее дух, и что он возьмется за увеличение репутации святости, уже достигнутой ею. Магдалена согласилась на это предложение с условием, что не получит вечного осуждения; Бальбан без колебаний обещал ей это. За обещанием последовал формальный договор с демоном, которым она обязывалась следовать его советам. С этой минуты демон служил ей инкубом до дня внесудебной исповеди в монастыре, то есть до 1543 года. Однажды демон явился ей под видом черного и безобразного человека. Испуганная видением, она закричала: «Иисусе!» — и это обратило сатану в бегство. Но он не замедлил появиться снова, горячо упрекал ее за недоверие и, наконец, помирился с ней после того, как она обещала не пугаться больше, когда он появится в том же виде, что потом бывало несколько раз.

VI. Принявши монашество, когда уже репутация ее святости была прочно установлена, она обыкновенно кликала в момент принятия причастия и симулировала экстазы, принимаемые другими монахинями за настоящие. Во время одного из этих восторгов ей воткнули булавки в ноги, чтобы увидать, будет ли ей больно. Она испытала, действительно, сильную боль, но не созналась в этом, чтобы не повредить составленному о ней хорошему мнению. Этот же мотив побуждал ее несколько раз распинаться в своей келье, наносить себе раны в руки, в ноги и в ребра, чтобы показывать их потом в праздничные дни.

VII. С помощью своего демона она по временам выходила из своего монастыря, приходила во францисканский или другой монастырь; видела происходившее там и затем рассказывала об этом, чтобы заставить верить, что она имела видение сокровенного. Однажды она была в Риме, где слушала мессу и причастилась от руки священника, бывшего в состоянии смертного греха. Во время этих отлучек не замечали ее отсутствия в монастыре, потому что тогда Питон, друг Бальбана, принимал вид Магдалены и везде появлялся вместо нее. Демон сообщал ей разные вещи, которые потом происходили, например, плен короля Франции, его брак с инфантой Элеонорой Испанской, войны коммун.[966] Однако не всегда предвещание сбывалось. Однажды Бапьбан предложил ей одно бесчестное дело; она резко отказалась. Это привело его в такой гнев, что он высоко поднял ее и бросил на землю, и она в тяжелом состоянии была принесена в свою келью.

VIII. Однажды, находясь вместе с монахинями, она воскликнула: «Святая Мария, спаси меня!»[967] Ее спросили о причине такой молитвы. Она отвечала, что только что явилась ей одна душа из чистилища, умоляя о помощи и крича: «Спаси меня, Магдалена!» Это и заставило ее обратиться с молитвой к Богоматери.

IX. В то время как репутация ее святости была прочно установлена, она уверила монахинь и других лиц, что в день Благовещения Пресвятой Деве она зачала от Духа Святого младенца Иисуса и родила его в день Рождества. Она обернула его своими волосами, которые из черных стали рыжими. Дитя покинуло ее несколько времени спустя. Ее волосы желали иметь как реликвию, и она раздавала их многим лицам.

X. Она убеждала тех, кто обыкновенно ее видел, что многие священники и монахи содержали любовниц, не оскорбляя Бога, потому что не было греха их иметь.

XI. Разным лицам она советовала есть мясо в дни воздержания, а других побуждала работать в праздничные дни, уверяя, что это не запрещено.

XII. Однажды, когда она была на хорах с монахинями, ее демон вошел под видом голубя и сел около ее уха. Она сказала монахиням, что это Дух Святой, и тогда они простерлись для поклонения.

XIII. Однажды Бальбан предупредил ее, что одно значительное лицо, которого неприязнь государя делала несчастным, придет к ней просить совета, что ему делать; его следует весьма утешить и обещать, что она помолится за него, потому что, по его словам, этот человек был слугою Бальбана. Несколько дней спустя посещение действительно произошло, и Магдалена поступила по совету демона.

XIV. Она пожелала уверять, что в течение одиннадцати лет она ничего не ела и что всю ее пищу составляла святая евхаристия. Утверждение ложное, потому что в продолжение семи первых лет она тайком ела хлеб и пила воду, принесенные некоторыми доверенными монахинями, а в течение остальных четырех лет ела разные вещи, которые могли ей доставить.

XV. Она признала много других мнимых откровений и явлений демонов, святых, душ, много ложных пророчеств, притворных исцелений и, наконец, других фактов, которые я не должен включать сюда, но которые доказывают все злоупотребления, совершенные Магдаленой (для всеобщего обмана), чтобы укрепить приобретенную ею репутацию святости.

XVI. Она была жертвою иллюзии своих детских лет и затем стала очень ловкой обманщицей. В самом деле, какими способностями она должна была обладать, чтобы в течение тридцати восьми лет поддерживать составленное о ней мнение, которое было бы даже поддержано ею в течение всей жизни, если бы она не старалась убедить, что нуждалась для питания только в евхаристическом хлебе!

XVII. Эта претензия стала подводным камнем ее лицемерия. Некоторые монахини, возымев подозрение насчет ее поступков, стали наблюдать за ней и открыли все в последний год, когда она была игуменьей. Очень понятно, что среди них были недовольные избранием Магдалены в игуменьи столько раз. Имевшие притязание и надежду встать на ее место внимательно следили за ее поведением, и старание, употребленное ими для наблюдения за ней, открыло истину. Они уведомили об этом провинциала, настоятеля духовников, которые отвергли все сказанное как клевету. В день избрания новой игуменьи монахини одержали верх над партией, желавшей назначить Магдалену, и выбор пал на одну из них. Это было в 1542 году. До тех пор милостыни, приносимые Магдалене, были огромны; она употребляла их в пользу монастыря, который она почти заново перестроила. Когда она перестала быть во главе учреждения, она располагала по своему желанию посылаемыми дарами, потому что дарители предоставляли ей употребление приношений, приличное случаю.

XVIII. В 1543 году Магдалена серьезно заболела. Тогда она письменно и словесно призналась в своих измышлениях для обмана мирян и общины. Подробности этой исповеди находятся в письме одной монахини этого монастыря, написанном 30 января 1544 года. В нем мы читаем, что врач, отчаявшись помочь ей в ее положении, предупредил, что она должна готовиться к смерти. Когда явился духовник для подготовки ее к принятию таинства, Магдалена была охвачена конвульсивным сотрясением, сила которого испугала всех. Она просила его прийти на другой день утром. Так как конвульсии возобновились и на другой и на третий день, духовник подумал, что эти дрожания имеют сверхъестественную причину, и стал ее отчитывать.[968] Сила заклинания принудила демона говорить устами Магдалены. Он сказал, что он серафим; у него есть товарищ и несколько легионов, покорных ему; он обитал в теле Магдалены и обладал ею почти со времени ее рождения, решившись не покидать ее, потому что она ему принадлежала, и он надеялся унести ее с собою в ад. Духовник собрал всех монахинь и в их присутствии обратился с увещанием к больной. Магдалена заявила тогда, что в ней было несколько демонов со времени детства и что она сохраняла их добровольно с тринадцатилетнего возраста вследствие договора, заключенного с дьяволом, причем он обязался помочь ей прослыть святою. Она насказала множество необычайных и изумительных вещей, из которых я передал главные. Духовник записал все это и сообщил прелату-провинциалу, который явился к больной в сопровождении нескольких других монахов перед праздником Рождества 1543 года. Кордовские инквизиторы, осведомившись о происшедшем, изъявили претензию, что расследование этого дела принадлежит исключительно им. В это время провинциал, приняв на себя обязанность преподать тайны Магдалене, велел ей подписать в келье показание, в котором она открывала множество своих обманов. Магдалена приняла напутственное причастие (viaticum) и возблагодарила Бога за то, что она могла исполнить это без особенных внешних помех, хотя и сомневалась, чтобы Бог явил к ней милосердие. По удалении монахов Магдалена осталась наедине с монахиней, которая рассказала в письме все происшедшее, и продолжала оставаться с нею для приготовления всего необходимого для соборования,[969] которое надлежало ей преподать. Больная сказала ей, что чувствует себя лучше, выразила сильное желание есть и настоятельно просила дать ей чего-нибудь для утоления голода. Когда монахиня принесла ей несколько кушаний, Магдалена с удовольствием почувствовала, что к ней возвращается жизнь. Когда духовник вошел в ее комнату, она захотела продолжать свою исповедь устно. Духовник расположился записывать в присутствии брата Педро де Вергары, но Магдалена, начав говорить, отреклась от всего сказанного ею раньше. Это побудило монахов удалиться в недовольстве. Монахи стали увещевать Магдалену откровенно высказаться для собственного спокойствия. Она обещала это. Духовник сделал тогда вид, что отослал всех монахинь, между тем как они устроились в месте, откуда могли слышать все, не будучи замечены больною. Магдалена показала многое. Духовник записал ее показания и заставил ее обещать подписать их в присутствии всех монахинь. Монахини тотчас пришли. При их приближении дрожания и конвульсии Магдалены возобновились. Духовник прибег к заклинаниям. Дьявол снова заговорил и уверил, что он еще владеет личностью Магдалены. Наконец, 24 декабря в присутствии провинциала больная возобновила и спокойно подтвердила признания, сделанные ею. Сбиры инквизиции взяли ее и отвели в секретную тюрьму святого трибунала.

XIX. Магдалена была приговорена к выходу из тюрьмы в одежде монахини, без покрывала, с веревкой на шее, с кляпом во рту, с зажженной свечой в руках. Она должна была отправиться в таком виде в кордовский собор, где был приготовлен помост для церемонии ее аутодафе, на котором ей надлежало выслушать чтение приговора и его мотивов и обычную проповедь. Затем ее должны были заключить в женский монастырь ордена св. Франциска, вне города, где она проведет остаток жизни без покрывала, без права голосования и появления в собраниях общины. Каждую пятницу она должна была есть в трапезной наряду с епитимийными монахинями, никогда ни с кем не говорить, кроме монахинь общины, духовника и прелата, без специального позволения инквизиции. Причащаться ей разрешалось раз в три года, кроме случая тяжкой болезни. Если она не исполнит какой-либо статьи из своего приговора, она должна быть рассматриваема как вновь отрекшаяся от святой католической веры.

XX. Вот приговор, содержание которого не стоит, по моему мнению, ни в каком соответствии с преступлениями, его мотивировавшими, если сравнить его с приговорами, выносимыми иногда против обвиняемого в поддержке еретического предположения, хотя преступление его было плохо доказано, заверено свидетелями, несогласными между собой, и отрицаемо подсудимым.

Эта женщина, уличенная в обмане и в неправильном употреблении доверенных ей приношений, виновная во всех отношениях, ускользает от правосудия без другого наказания, кроме краткого выставления напоказ, — ибо заключение, будучи обыкновенным состоянием монахини, не может рассматриваться как наказание для Магдалены. Между тем много людей, прославившихся своими добродетелями, стали жертвами инквизиции за простое заблуждение разума, которое часто имело ту реальность, какую придало ему невежество квалификаторов.

XXI. Если бы мне надо было голосовать за учреждение трибунала инквизиции с уставами и распорядками, похожими на действовавшие в испанской инквизиции, я признаюсь, что пожелал бы подвергнуть ему только людей, подобных Магдалене Делакрус. В делах такого свойства всегда встречаются, более или менее, те же обстоятельства; во все времена процессы этого рода кончаются результатами не менее несправедливыми. Если бы я был инквизитором, я подал бы голос за заключение Магдалены в доме женщин дурного поведения, которым бы поручил ежедневно бичевать ее плетью,[970] пока не выйдут из нее серафим Бальбан, его товарищ Питон и все легионы дьяволов, которых обманщица даже во время своих признаний имела будто бы внутри себя, между тем как настоящими демонами были два смертных греха ее: гордость и сладострастие.

XXII. Процесс Магдалены Делакрус сделал менее чести совету инквизиции, чем указ, адресованный провинциальным трибуналам 18 июля 1541 года, в котором было сказано: если обвиняемый, приговоренный к выдаче светской власти как нераскаянный, обратится, так что не будет сомнения в его раскаянии, он не будет отпущен, чтобы подвергнуться смертной казни, и инквизиторы допустят его к примирению с Церковью и к епитимье. Эта мера не могла, однако, применяться к осужденным за вторичное отречение, ибо единственная милость, какую уставы даруют кающемуся рецидивисту, ограничивается тем, что его не сжигают живым, а лишают жизни другим способом, который предполагается менее ужасным.

XXIII. Кардинал Тавера, шестой главный инквизитор, умер 1 августа 1545 года. Он был племянником второго великого инквизитора Десы, преемника Торквемады. При его смерти число трибуналов было одинаково с тем, какое было, когда он стал во главе инквизиции. Действительно, он восстановил хаэнский трибунал, но зато наваррский был упразднен, и его округ был соединен с калаорской инквизицией.

XXIV. Счет жертв инквизиции, установленный для эпохи главного инквизитора Манрике, дает за семь лет службы Таверы семь тысяч семьсот двадцать лиц осужденных и наказанных. Семьсот сорок были сожжены живыми и четыреста двадцать в изображении. Остальные, в количестве пяти тысяч четырехсот шестьдесяти, подверглись различным епитимьям. Таким образом, можно допустить приблизительно, что каждый трибунал приговаривал ежегодно восемь человек первой категории, четырех — второй и сорок — третьей. Я не сомневаюсь, что число их было значительно больше. Однако, верный моей системе беспристрастия, я предпочитаю держаться более умеренного счета.

Глава XVII ИНКВИЗИЦИИ НЕАПОЛЯ, СИЦИЛИИ И МАЛЬТЫ И СОБЫТИЯ ЭПОХИ КАРДИНАЛА ЛОАЙСЫ, СЕДЬМОГО ГЛАВНОГО ИНКВИЗИТОРА

Статья первая НЕАПОЛЬ

I. Карл V назначил преемником кардинала Пардо де Таверы кардинала дома Гарсию де Лоайсу, архиепископа Севильского, который стал седьмым главным инквизитором. Этот прелат достиг почтенного возраста, так как еще в октябре 1517 года он подписывал разные указы как член верховного совета. Он был духовником Карла V, главным приором ордена св. Доминика, епископом Осмы и Сигуэнсы и апостолическим комиссаром святого крестового похода. Римская курия выслала ему утвердительные буллы 18 февраля 1546 года, но он недолго стоял во главе святого трибунала, так как его смерть произошла 22 апреля того же года.

II. Однако он уже предложил императору вернуть инквизицию к тому, чем она была вначале, до установления ее католическими государями Фердинандом и Изабеллой, его предками. В этом проекте встречаешься с чувствами доминиканского монаха. Но можно сказать уверенно, что инквизиторы не утратили ничего из своей суровости и нельзя было бы вложить больше строгости в репрессивные меры, употребляемые ими против мнимых еретиков. История сообщает нам, что жители Арагона, Каталонии, Валенсии, Майорки, Сицилии и Сардинии, имевшие уже монахов-инквизиторов, противились установлению испанской инквизиции до готовности восстать. Когда она силою восторжествовала над сопротивлением жителей, в разные времена все еще происходили мятежные брожения в этих провинциях, кроме возражений, представленных на нескольких собраниях кортесов нации.

III. В том же 1546 году Карл V решил учредить инквизицию в Неаполе, хотя его дед потерпел поражение в этой попытке в 1504 и 1510 годах, так как, несмотря на свою твердость и упрямство, он принужден был последовать совету, данному главнокомандующим.[971] Карл V вообразил, что сан императора и славные события его царствования произведут впечатление на неаполитанцев и сделают их более послушными. Он поручил вице-королю дону Педро Толедскому, маркизу де Вильяфранке дель Бьерсо, брату герцога Альбы,[972] назначить инквизиторов и должностных лиц из местных жителей и остановить свой выбор на людях, способных исполнить предположенное намерение; послать правительству список назначенных лиц и все нужные документы, чтобы главный инквизитор мог отправить распоряжения и передать необходимые полномочия новым инквизиторам. Когда эти меры будут приняты, инквизитор, декан Сицилии, должен прибыть в Неаполь с секретарем и другими должностными лицами инквизиции и установить там трибунал и все формы инквизиционной юрисдикции, чтобы члены нового учреждения быстро получили возможность приступить к исполнению своих обязанностей.

IV. Фридрих Мюнтер, профессор богословия в Копенгагенском университете, полагал, что интриги вице-короля дона Педро Толедского послужили введению в Неаполе испанской инквизиции. Этот писатель (в настоящее время член многих литературных академий Европы) оказал большие услуги науке как ученый и всему человечеству в целом как благороднейший благотворитель бедных, какого бы они ни были вероисповедания. Но он не мог навести справки в подлинных книгах, которые были в моих руках. Эта невозможность заставила его впасть в заблуждение, когда он писал историю сицилийской инквизиции. Карл V для успеха предприятия, о котором говорю, не нуждался ни в чьих нашептываниях и советах; он естественно приходил к решениям этого рода, как можно видеть из сказанного нами об этом государе и как продолжение докажет это еще лучше.

V. Усилия Карла V установить инквизицию в Неаполе и других государствах имели своим поводом успехи лютеранства в Германии и боязнь видеть проникновение заразы в другие страны. Советники инквизиции и кардинал Лоайса, его бывший духовник, разжигали эти склонности. Все участие дона Педро Толедского в этом деле состояло в том, что единственно ему доверил вначале Карл V хлопоты по исполнению его воли, и только он один был достаточно умен для того, чтобы посоветовать государю отказаться от его намерения, когда он увидал бедствия, последовавшие за его исполнением. Приказ императора был исполнен без малейшего сопротивления. Но едва узнали, что несколько человек было арестовано по приказу новой инквизиции, как народ восстал; на улицах раздавались крики: «Да здравствует император! Да погибнет инквизиция!» Неаполитанцы взялись за оружие и принудили испанское войско искать спасения в фортах. Так как все принимало вид совершенного и всеобщего бунта, Карл V принужден был оставить свое намерение.

VI. Я замечу как нечто достойное внимания, что Павел III открыто покровительствовал неаполитанцам, возмутившимся против своего государя, будучи недоволен тем, что неаполитанская инквизиция должна была зависеть от главного испанского инквизитора, как сардинская и сицилийская, подчинение коих испанскому режиму он едва выносил. Он жаловался на своих предшественников Иннокентия VIII,[973] Александра VI и Юлия II, которые, по его словам, наделали много зла, одобряя изъятие инквизиторов из непосредственной зависимости от папы и терпя посредствующую власть, сводившую на нет власть святого престола. Это было заметно в Испании и зависящих от нее государствах, где государи вмешивались в дела инквизиции больше самих пап и делали их решения бесполезными, обязывая уступать против воли часть прав светской власти.

VII. Павел III, не сообщая этих мотивов неаполитанцам, говорил им, что они вправе противостоять воле государя, так как испанская инквизиция была чрезмерно сурова и не пользовалась для большей умеренности в своих действиях примером римской, установленной три года назад. Указывалось, что никто еще не жаловался на римскую инквизицию, потому что она верно сообразовалась с требованиями права, чего не было в Испании, по причине упорства инквизиторов, их привязанности к системе, установленной Сикстом IV,[974] и чрезвычайного покровительства, оказываемого Карлом V, который в этом превзошел даже своего деда.

VIII. Вы видите, как мало участвовала религия в этой политике, всегда готовой делать народы жертвами своих интриг и всяких козней, — будет ли идти речь о религии или просто о мирских интересах. В 1563 году Филипп II сделал новую попытку установить в Неаполе свой любимый трибунал; но жители прибегли к обычному средству, и их повстанческие волнения принудили деспота повернуть вспять, вопреки его обычаю.

Статья вторая СИЦИЛИЯ И МАЛЬТА

I. Сицилийская инквизиция в тот же год ликовала еще более, чем в 1543 году. Фердинанд V пытался в июле 1500 года установить в этом королевстве испанскую инквизицию, упразднив папскую, доверенную доминиканским монахам, но все усилия его были тщетны до 1503 года. Даже в этом году Сицилия волновалась восстаниями, которые возобновлялись в 1510, 1516 и других годах.[975] В 1520 году Карл V написал папе, чтобы склонить его не принимать апелляции от жителей острова, которые могли быть осуждены сицилийской инквизицией, потому что им можно будет обращаться в этом случае к главному инквизитору Испании в силу апостолических пожалований, сделанных его предшественниками и подтвержденных им самим.

II. Это выступление императора и много других свидетельств специального покровительства, оказываемого им инквизиции, необыкновенно усилили гордость инквизиторов и дерзость, с которою они злоупотребляли тайной судопроизводства. Ненависть сицилийского населения соответственно возросла, особенно у жителей Палермо, и в 1535 году дело зашло так далеко, что народ поднялся против святого трибунала, и Карл V вынужден был написать инквизиторам, что отменяет подтверждение и расширение привилегий, дарованных им 18 января того же года, и приостанавливает пользование ими на пять лет. В течение этого срока инквизиторы не могут ни позволять себе какого-либо действия гражданской юрисдикции, ни возбуждать преследования судом светских лиц, кроме дел о формальной и явной ереси.

III. Эта мера императора особенно смирила инквизиторов. Они нашли, однако, средство восстановить свою власть в 1538 году, когда должность вице-короля острова была поручена временно инквизитору дому Арнольдо Альбертино, который был затем назначен на епархию Пати в этом королевстве.[976] Его присутствие дало им смелость преследовать всякого, кто имел несчастие им не понравиться. Хорошо, что их деспотизм продолжался недолго, так как вице-король вернулся в Сицилию. Узнав, что отвращение жителей к инквизиции неизменно, он сообщил об этом императору, который в 1540 году продлил приостановку привилегий как необходимую меру на новый пятилетний срок. Не без законного мотива такое учреждение, как инквизиция, внушало ужас. Я докажу это, рассказывая об одном деле, случившемся в 1532 году, за три года до мятежа сицилийцев.

IV. Антонио Наполес, богатый житель острова, был заключен в секретную тюрьму святого трибунала. Его сын Франческо прибег к папе и выдал Его Святейшеству это действие власти за презренную интригу нескольких людей из народа, которыми были одурачены инквизиторы, оказывая им ничем не оправдываемое доверие, потому что его отец вел себя с самого детства как хороший католик. Он сказал, что декан инквизиторов связался с врагами отца и держал его в тюрьме в течение пяти месяцев, к соблазну и недовольству жителей Палермо, не давая ему никакого средства к защите. Франческо умолял Его Святейшество не допускать инквизитора произносить приговор об участи его отца. Папа направил дело к дому Томасу Герреро и дому Себастиану Мартине-су, каноникам и его комиссарам в Сицилии. Едва мадридские инквизиторы узнали о папском решении, как поторопили императора и кардинала Манрике написать папе, что существование этой комиссии, как они жаловались в своем представлении, уничтожает привилегии святого трибунала Испании, от которого зависит Сицилия. Слабый Климент VII поспешил упразднить ее своим бреве, данным 25 июня 1532 года, и через Герреро переслал все документы процесса главному испанскому инквизитору. Последний для продолжения судопроизводства назначил по обязанности службы доктора дома Агустино Камарго, сицилийского инквизитора, или вместо него какого-либо другого члена той же инквизиции, так что Наполес очутился в руках своего преследователя. Он был осужден как еретик, лишен имущества, но допущен к примирению с Церковью с епитимьей пожизненного тюремного заключения. Кто осмелится предпринять оправдание поведения папы, кардинала и судей?

V. Сицилийские инквизиторы всегда рассчитывали на покровительство мадридского двора. Они были убеждены, что, распорядившись приостановить привилегии, он поступил так менее по политическому принципу, чем по снисхождению к сицилийцам. Они полагали с полным удовлетворением, что по прекращении опасений испанское правительство вернет им благосклонность, которой они раньше пользовались. Это произошло на самом деле, когда 27 февраля 1543 года император подписал королевский указ, аннулировавший в конце десятого года приостановку привилегий без предварительной меры особого декрета. Это событие восстановило в душе инквизиторов доверие и надежду на поддержку кардинала Таверы (который был все еще во главе государственного совета Испанской монархии, управляемой тогда принцем Астурийским, едва достигшим шестнадцатилетнего возраста). Они возымели смелость объявить маркизу де Терранове, о котором мы уже упоминали, об исполнении епитимьи, к которой его приговорили.

VI. Убеждаясь, что инквизиторы одержали победу, которую столько веских мотивов должны были делать, по крайней мере, сомнительной, не станешь удивляться, что они с радостью поджидали срока приостановки и нового декрета, который возобновлял прежние пожалования и даровал новые. Этот государев акт появился 16 июня 1546 года. Инквизиция решила достойно отпраздновать свою победу. Все было приготовлено для празднования величайшего из аутодафе, когда-либо виденного, и четверо заочно осужденных были сожжены фигурально. Подобная церемония происходила также в 1549 и в 1551 годах.

VII. Инквизиторы, ставши вновь заносчивыми, как некогда, беспощадно обращались с сицилийцами всех классов. Отсюда возникло новое возмущение против святого трибунала в Палермо в 1562 году, в момент, когда собирались обнародовать эдикт веры, который налагал на каждого жителя обязанность доносить на людей, виновных или подозреваемых в ереси, под страхом смертного греха, верховного отлучения или какой-либо другой епитимьи, установленной законами. Когда вице-королю удалось восстановить спокойствие, инквизиторы показали себя умереннее, по крайней мере пока ими владел страх. Вместо торжественных аутодафе, возбудивших негодование народа, они довольствовались в течение некоторого времени отравлением частных аутодафе в зале суда. Однако в 1569 году они распорядились устроить одно общее аутодафе, подавшее повод к маленькой истории, которая достойна упоминания.

VIII. Среди узников инквизиции находился один несчастный, пробудивший особый интерес к себе со стороны маркизы де Пескара, супруги вице-короля. Инквизиторы, убежденные, что в известных чрезвычайных обстоятельствах само благо инквизиции требовало угождения первому и могущественнейшему должностному лицу острова, даровали вице-королеве милость, не приводя в исполнение по отношению к обвиняемому решения трибунала. Но в то же время они уведомили главного инквизитора, чтобы избежать его упрека. Верховный совет, обсудив происшедшее, адресовал инквизиторам весьма энергичный выговор за присвоение не принадлежащего им права, принимая во внимание, что в делах этого свойства заступничество не может быть допущено. Разве не действовали вопреки закону бесчисленное множество раз эти советники? Сколько раз их преемники давали такому нарушению множество примеров? Хорошо было бы, если бы они постоянно так поступали! Человечество приветствовало бы эту благожелательность, которая слишком часто бывала благосклонна к убийцам и публичным ворам.

IX. Пока остров Мальта[977] составлял часть Испанской монархии, он был подчинен сицилийской инквизиции, и инквизиторы этой страны имели здесь своего уполномоченного, секретаря суда, альгвасила[978] и чиновников, которым были поручены судебные дела. Когда Мальта была уступлена рыцарям св. Иоанна Иерусалимского, которые только что потеряли остров Родос,[979] гроссмейстер учредил здесь свое управление. Было бы противно его достоинству дозволить в стране (в которой он имел верховную власть) практику иноземной юрисдикции, особенно когда он получил от римской курии право духовной власти через посредство священников, которых он выбирал из своего ордена и которым передавал как генеральным викариям власть почти епископскую, особенную.

X. Один человек был арестован на острове как еретик. Известно, что сицилийская инквизиция получила сведения на его счет. Гроссмейстер письменно потребовал их. Инквизиторы обратились к верховному совету. Последний, 17 мая 1575 года, предписал им не только не посылать их, но и потребовать себе заключенного. Несправедливость подобной претензии очевидна. Она является новым доказательством духа честолюбия, старавшегося шириться и властвовать везде. Гроссмейстер, решившись защищать свои права, велел расследовать процесс обвиняемого на самом острове и только по поводу происшедших здесь фактов; по окончании следствия он приказал судить обвиняемого, который был оправдан. Этот энергичный поступок не понравился сицилийской инквизиции, которая в целях мести воспользовалась на следующий год представившимся ей случаем.

XI. Дон Педро де ла Рока, испанец, рыцарь Мальтийского ордена, убил в Мессине[980] первого альгвасила сицилийской инквизиции. Он был арестован и посажен в секретную тюрьму святого трибунала. Гроссмейстер потребовал к себе рыцаря, так как только он имел право его судить. Совет, запрошенный инквизиторами, приказал постановить приговор об участи обвиняемого и покарать его как человекоубийцу. Главный инквизитор сообщил эту резолюцию Филиппу II, который написал гроссмейстеру, чтобы покончить с этим разногласием.

XII. Распри между светской властью и инквизицией свирепствовали в Сицилии в не меньшей степени, чем в других странах, где была установлена инквизиция. В 1580 и 1597 годах были приняты меры для их прекращения. Но это было тщетно, и сицилийцы лицезрели скандал преследования инквизиторами по суду в 1606 году и поражения их цензурами герцога де Фриаса, коннетабля Кастилии, вице-короля и генерал-губернатора острова. Множество дел такого рода, всегда возбуждавших волнение и удивление в народе, обязало правительство прибегать к различным средствам примирения, откуда возникли конкордаты 1631 и 1636 годов, которые не были удачнее уже подписанных.

XIII. В 1592 году герцог Альба, бывший тогда вице-королем, употребил косвенное средство для обуздания дерзости инквизиторов. Видя, что герцоги, маркизы, графы, виконты, бароны, кавалеры разных орденов, генералы и другие военные лица вступили в конгрегацию чиновников святого трибунала по подстрекательству инквизиторов, чтобы пользоваться привилегиями и держать народ в подчинении и страхе, герцог Альба представил королю, что могущество государя и власть наместника почти ничтожны на острове и останутся таковыми и дальше, пока эти разные общественные слои будут пользоваться привилегиями, действие коих состоит в нейтрализации мер правительства и в обращении против самой администрации ее бессилия заставить повиноваться себе. Карл II сознал, насколько этот порядок вещей противоречит достоинству его короны, и запретил каждому королевскому служащему пользоваться этими прерогативами даже в случае, если он приобрел бы титул чиновника или должностного лица инквизиции. Народ начал тогда менее уважать трибунал, и эта эпоха была началом его падения.

XIV. В 1713 году Сицилия перестала принадлежать короне Испании, и Карл Бурбон[981] получил в 1739 году папскую буллу, создававшую для этой страны должность главного инквизитора, независимого от испанского. Новое правительство не удовольствовалось этой полезной реформой, и Фердинанд IV,[982] наследовавший Карлу, упразднил ненавистный трибунал в 1782 году.

XV. В течение двухсот семидесяти девяти лет своего существования трибунал декретировал торжественные общие аутодафе, о которых говорил Мюнтер, и другие частные, справлявшиеся в самой зале его заседаний. Аутодафе первых времен его основания устраивались против новохристиан, иудействовавших или возвращавшихся к магометанству; было несколько аутодафе против содомитов или двоеженцев. Впоследствии аутодафе подобного рода были менее многочисленны, и трибунал судил по преимуществу лютеран, колдунов и священников, злоупотреблявших исповедью для обольщения и развращения женщин. Наконец, в последнюю эпоху, кроме отмеченных мною виновных, инквизиция карала приверженцев Молиноса,[983] философов, подозреваемых в неверии, и сторонников разных осужденных мнений.

XVI. Совершенно не соответствует истине, согласно документам архивов испанской инквизиции, будто сицилийская инквизиция, как это утверждал Мюнтер, карала политические заблуждения и будто этот трибунал, подобно всем другим, был установлен с этой целью. Нельзя найти ни одного примера лица, арестованного за политические убеждения, какими бы опасными их ни считали, раньше царствования Филиппа II. Политике этого государя удалось выдать за заподозренных в ереси всех испанцев, позволявших себе или осмеливавшихся браться за вещи, которым правительство имело особенный повод противиться. Эта мера казалась ему предпочтительнее вмешательства других судов. Действительно, она помогала лучше узнавать виновных, делая из доноса обязанность, и страх, внушаемый святым трибуналом, был гораздо более способен импонировать. Следует, однако, сознаться, что к такому средству прибегали редко, даже в царствование этого государя.

XVII. Карл IV[984] следовал правилу Филиппа II запрещать косвенным путем книги, имевшие предметом французскую революцию; он объявил указом 1789 года, что преступление ереси содержится во всем том, что стремится или способствует пропаганде революционных идей. Эти идеи квалифицировались как своего рода догматическое заблуждение, противное учению св. Петра и св. Павла, которые обязывают христиан подчиняться и повиноваться даже дурным государям не только за страх, но и за совесть.[985]

XVIII. Из любви к истине и из долга чести, который она вызывает, я должен заявить, что не видал, не читал и не слыхал, чтобы кто-либо был арестован со времени обнародования указа за чтение запрещенных книг, если только он в то же время не поддерживал, не писал и не распространял высказываний и мыслей, объявленных еретическими и признанных таковыми. В этом пункте истории и политики обманулись иноземные писатели, трактовавшие об испанской инквизиции и утверждавшие, что в последнее время она была шпионским трибуналом, находившимся в полном распоряжении правительства для борьбы с политическими убеждениями, внушавшими правительству подозрение. Эти философы (я повторяю) были плохо осведомлены. Их промах произошел оттого, что по прекращении общих аутодафе инквизиторы почти только и занимались обнародованием указов против чтения и обращения книг, брошюр (известных в Испании под именем листовок — folletos) и сочинений, в которых говорилось о философских изречениях, о естественном праве, о международном праве, о публичном праве. Они могли бы увериться из свидетельства послов их правительств, что не проходило ни одного года без того, чтобы не было двух или нескольких малых публичных аутодафе, справлявшихся в залах суда инквизиции, при открытых дверях и в присутствии множества приглашенных свидетелей, кроме четырех или пяти малых тайных аутодафе, которые имели свидетелями в тех же залах только должностных лиц и служащих суда, обязанных присягой по свойству их службы. Когда я буду говорить об инквизиции нашего века, я приведу некоторые из этих аутодафе того и другого вида. Я уже говорил об аутодафе одного марсельского француза, ходатайствовавшего о чести служить испанскому королю в качестве телохранителя.[986]

XIX. Мюнтер признает, что сицилийская инквизиция сожгла за время ее существования двести одного человека живьем и двести семьдесят девять фигурально, что доводит число казненных до четырехсот восьмидесяти. Но к этому числу следует прибавить около трех тысяч обвиняемых, присужденных к епитимьям, потому что в Испании численность последних всегда была, по крайней мере, в шесть раз больше количества осужденных на смертную казнь. И если в Сицилии не осудили большого числа крещеных евреев за отступничество и ложное обращение, можно быть уверенным, что было возбуждено много процессов против мавров и ренегатов, которых разные побуждения заставляли переходить из Африки в Сицилию, где они просили крещения, а потом возвращались в магометанство. Я не учитываю чрезвычайной пропорции, представляемой картиной первых лет испанской инквизиции. Из этой истории уже видно, что на одного приговоренного к сожжению приходилось более пятисот подвергнутых епитимьям и что число последних было в отношении шести к одному в позднейшие времена в севильском списке.

XX. Мюнтер не назвал преступления, за которое каждый был осужден. Всякий раз, как бывало общее или частное аутодафе, обвиняемому читался приговор с его обвинениями. В этом изложении оповещается, какова природа преступления. Оно затем обозначалось в надписи на санбенито. Ее вывешивали в приходской церкви обвиняемого, чтобы каждый мог ее прочесть, и она излагалась в следующем виде: Франсиско де Севилья, житель Севильи, осужденный как иудействующий еретик в 1483 году. Вместо слова осужденный употребляют слово епитимийный в соответствии с свойством наказания и вместо слова иудействующий ставят название ереси, за которую обвиняемый был наказан.

XXI. В 1546 году, соответствующем службе кардинала Лоайсы, насчитывается на каждую испанскую инквизицию восемь человек, сожженных живьем, четыре — фигурально и сорок присужденных к епитимьям. Все это дает для пятнадцати трибуналов итог в семьсот восемьдесят человек, настигнутых законами инквизиции, то есть сто двадцать человек первого класса, шестьдесят — второго и шестьсот — третьего.

Глава XVIII ВАЖНЫЕ ДЕЛА, ПРОИСШЕДШИЕ В ТЕЧЕНИЕ ПЕРВЫХ ЛЕТ СЛУЖБЫ ВОСЬМОГО ГЛАВНОГО ИНКВИЗИТОРА. РЕЛИГИЯ КАРЛА V В ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ ЕГО ЖИЗНИ

Статья первая ПРОЦЕССЫ, РЕШЕННЫЕ ИНКВИЗИЦИЕЙ В ТЕЧЕНИЕ ПЕРВЫХ ЛЕТ СЛУЖБЫ ВАЛЬДЕСА

I. Дом Фернандо Вальдес был преемником кардинала Лоайсы в должности архиепископа Севильи и главного инквизитора. В момент своего нового назначения он был епископом Сигенсы и председателем королевского совета Кастилии, раньше пробыв последовательно членом большой коллегии св. Варфоломея в Саламанке, административного совета архиепископии Толедо вместо кардинала Хименеса де Сиснероса, инспектором инквизиции[987] в Куэнсе и членом королевского совета Наварры, каноником митрополичьей церкви Сант-Яго в Галисии, членом верховного совета инквизиции, членом государственного совета, епископом Эльны, Оренсе, Овьедо и Леона и председателем королевского апелляционного суда в Вальядолиде. Вальдес достиг шестидесяти четырех лет в 1547 году, пройдя все эти места и должности. Столько почестей не могли сделать его нечувствительным к огорчению по причине того, что он не получил кардинальской шляпы, как его предшественники, а кафедру Толедо занял дом Бартоломео Карранса. Ощущаемая им досада была истинным мотивом жестокого преследования, которому он подверг Каррансу. Если обратить внимание, что ему было шестьдесят шесть лет, когда он обнаружил столько ненависти, гордости и злобы, нельзя воздержаться от подозрения, вопреки его наружному усердию к религии и интересам инквизиции, что он не имел горячей веры в бессмертие души, потому что его не остановил страх близкой смерти.

II. Папа одобрил назначение Вальдеса 20 января 1547 года, и новый главный инквизитор вступил в должность в субботу 19 февраля того же года, в присутствии двух секретарей совета, одним из которых был знаменитый Херонимо Сурита, точный и правдивый автор Летописи Арагона. Вальдес сильно занялся запрещением книг и приложил величайшее старание к воспрепятствованию ввоза тех, которые могли распространить заблуждения Лютера и его протестантских комментаторов.[988]

III. Я думаю, что Вальдес был первым и истинным виновником дурного вкуса, установившегося в церковной науке. Распространение этого дурного вкуса было так повсеместно, что, за исключением небольшого числа умных людей, сумевших от него уберечься, его господство было заметно в Испании со времени царствования Филиппа II и учреждения ордена иезуитов до их изгнания. Множество костров Вальядолида, Севильи, Толедо, Мурсии и нескольких других городов и указы Фернандо Вальдеса устрашили умы людей и дали торжество системе невежества, поддерживаемого инквизицией. Поэтому из немалого числа испанских ученых, присутствовавших на Тридентском соборе,[989] никто не оставил по смерти наследника хорошего вкуса. Многие были преследуемы инквизицией, потому что для подозрения в лютеранстве достаточно было знать восточные языки, особенно греческий и еврейский, и утверждать, что нельзя без их знания быть богословом, глубоко сведущим в Священном Писании, подлинники которого написаны на этих двух языках. Разве не естественно, что в результате системы, столь способной привести в уныние, должно было явиться желание посвятить себя такому роду занятий, который не подвергает человека опасности быть преследуемым?

IV. Тогда-то увидали богословов, которые добивались славы прослыть учеными, прикрепиться к схоластическому богословию[990] и составлять (по правилам этого презренного метода) курсы, итоги и сокращения морали, основанием которых служили для них одни лишь папские буллы. Если некоторые из этих горе-богословов писали по канонической дисциплине или по церковной истории, то их труды, насыщенные ультрамонтанским[991] духом, устанавливали верховенство папы над Вселенскими соборами, насилуя бесчисленное множество текстов и авторитетов первых семи веков церкви, когда факты и мнения на этот счет были совершенно иные и когда сами папы в своих трудах и в своем образе действий признавали принципы, совершенно противоположные. Тогда-то расцвело это множество итогов (summa), сокращений (compendium) и небольших трактатов о морали, которые, так сказать, наводнили XVII и первую половину XVIII века, пока события понтификата Климента XIII,[992] относящиеся к государям из дома Бурбонов, царствовавшим тогда в Испании, во Франции, в Неаполе и в Парме,[993] и изгнание иезуитов при Клименте XIV[994] не открыли глаза и не вернули умы к истинным источникам, то есть к соборам, к творениям первых Отцов Церкви и к таким действительно классическим авторам, как Ван-Эспен[995] и др.

V. Главный инквизитор Фернандо Вальдес постоянно обнаруживал почти кровожадные инстинкты во время своего управления. Они привели его к ходатайству пред папой о позволении приговаривать лютеран к сожжению, хотя бы они не были вторично впавшими в ересь и просили о примирении с Церковью. Если бы он предпочел метод точной критики, он не дерзнул бы считать еретическими такие предположения, которые формально не противоречили определенным членам веры. Правоверные богословы этого века, углубивши догматическую теологию при помощи восточных языков, распространили бы вкус к хорошим исследованиям и дали бы торжествовать естественному богословию, принципы которого суть правила здравого смысла и которое служит в настоящее время основанием трактатов и решений каждого богослова и канониста, наделенного рассудительностью и одаренного здравой критикой.

VI. Презрение этих правил заставило течь потоки крови и привело в ужас Испанию во время управления Вальдеса; о характере его управления достаточно говорят число и достоинство жертв. Я приведу только самые знаменитые, сожженные до времени отречения Карла V от престола, потому что считаю нужным написать отдельную статью о событиях этого рода, принадлежащих к эпохе царствования Филиппа II, государя, которого божественное Провидение избрало бичом человечества под названием, столь недостойно узурпированным, неутомимого защитника католической религии.

VII. История считает 8 марта 1550 года днем смерти св. Иоанна Божия,[996] основателя в Гранаде ордена братьев милосердия, члены которого должны были посвящать себя заботе и призрению бедных больных. До сих пор в Европе была еще неизвестна система управления общественным попечением в пользу разных классов неимущих, которая с того времени принята правительствами. Св. Иоанн Божий решил основать общину монахов, сведущих в медицине, хирургии и приготовлении лекарств и способных взять на себя это почтенное служение. Духовным руководителем св. Иоанна Божия долгое время был достопочтенный Хуан д'Авила,[997] которого мы видели заключенным в тюрьму инквизиции. Ученик, будучи арестован в Фуэнта-Овехуне, готовился быть заключенным в тюрьму святого трибунала в Кордове как подозреваемый в магии и некромантии, когда его невиновность была доказана.[998]

VIII. Среди осужденных, появившихся на аутодафе Севильи в 1552 году, находился Хуан Хилъ, уроженец Ольверы в Арагоне, каноник-учитель митрополичьей церкви того же города. Он более известен под именем доктора Эгидия.[999] Сначала он был приговорен как сильно заподозренный к отречению от лютеранской ереси и к епитимье. Четыре года спустя после его смерти, происшедшей в 1556 году, он был предан суду по обвинению в рецидиве; его труп был вырыт и сожжен вместе с изображением в 1560 году. Его память объявили лишенною чести и имущество конфискованным за то, что он умер в чувствах лютеранина. Товарищем по несчастью в его тюремном заключении был Райнальдо Гонсалес де Монтес, которому удалось бежать, и он был сожжен фигурально как лютеранин и заочно осужденный. Под именем Регинальда Гонсалъвия Монтануса он опубликовал в Гейдельберге в 1567 году труд об испанской инквизиции, поместив там несколько деталей о докторе Хуане Хиле. Он захвачен лютеранскими мнениями в такой же степени, как и большинство католических богословов университетов и школ своими собственными системами, когда ими овладевает предубеждение и дух партийности. Он передает нам, что Эгидий учился богословию в Алькала-де-Энаресе[1000] и получил там степень доктора. Он приобрел столь блестящую репутацию, что его сравнивали с Пьером Ломбаром,[1001] св. Фомой Аквинатом,[1002] Иоанном Скоттом[1003] и другими заслуженными богословами. Его таланты побудили севильский капитул предложить ему в 1537 году единогласно и без предварительного конкурса место каноника по кафедре соборного проповедника, вакантной по смерти доктора Александра. Эгидий очень мало был способен к тому, чтобы стать хорошим проповедником: он надоел слушателям, и каноники раскаивались в его назначении.

IX. Родриго де Валеро (о котором я скажу впоследствии) сказал Эгидию, что книги, в которых он почерпнул свои no-знания, ничего не стоят, принципы, излагаемые им с кафедры, не доставят удовольствия и он не станет действительно просвещенным и сильным в учении, если не будет день и ночь изучать Библию. Эгидий последовал совету Родриго и обрадовался избранию своего нового метода, подружившись с доктором Константином Пенсе де ла Фуэнте и учителем Варгасом, о которых будет речь в другом месте этой истории как о личностях, очень известных среди лютеран. Со временем Эгидий нашел особый прием проповеди, который был настолько приятен народу и образованным людям, что вскоре забыли о той скуке, которую раньше причиняли его проповеди, и слушатели удивлялись блестящим качествам, которые не только были приобретены Эгидием, но, казалось, увеличивались со дня на день. Успехи и знаки одобрения, награждавшие его заслуги, доставили ему тем более опасных врагов, что его поведение не давало никакого повода к жалобам и ропоту.

X. Император Карл V назначил его епископом Тортосы в 1550 году. Это усилило ненависть завистников, которые донесли на него севильской инквизиции как на еретика-лютеранина за некоторые мысли, высказанные в его проповедях и выделенные завистниками из других частей текста, чтобы придать словам смысл, которого они на самом деле не имели. Мысли эти касались сущности оправдания, чистилища, глухой исповеди,[1004] почитания икон и мощей и призывания святых. Его противники использовали (с целью ему повредить) благожелательный прием, который он выказал в 1540 году по отношению к Родриго де Валеро во время его процесса, а также и некоторые другие обстоятельства.

XI. Эгидий был заключен в 1550 году в секретную тюрьму святого трибунала. Он употребил это время на пользу, составляя свою апологию, которая усилила угрозу, навлеченную врагами на его голову. Прямота души привела его к установлению в апологии как достоверных принципов некоторых предположений, считаемых схоластическими богословами за ошибочные и ведущие к ереси. Образ действия и поведение каноника были так чисты, что сам император, приняв на себя его защиту, написал в его пользу. Севильский капитул последовал этому примеру, и (может быть, это еще больше достойно замечания) лиценциат Корреа, декан инквизиторов, был тронут его невиновностью и взялся его защищать против своего собственного коллеги Педро Диаса, проникшегося глубокой ненавистью к обвиняемому. Это расположение духа причинило тем более горя Эгидию, что его враг некогда исповедовал те же убеждения, почерпнув их, как и Эгидий, в школе Родриго Валеро.

XII. Проявившееся со всех сторон старание отклонить удары, готовые упасть на Эгидия, заставило принять сделанное им предложение коллоквиума[1005] между ним и самым искусным богословом. Эта мера доказывает, что еще не был установлен обычай призывать в суд богословов для квалифицирования по обязанностям службы сомнительных предположений, касающихся вопросов, недостаточно изученных судьями-канонистами. Пригласили брата Гарсию де Ариаса, иеронимита из монастыря Св. Исидора в Севилье. Его мнение не было признано удовлетворительным, и Хуан Хиль потребовал и добился приглашения для собеседования доминиканца, брата Доминго Сото, профессора Саламанки. Этот инцидент сильно замедлил заключение процесса; наконец Сото прибыл в Севилью.

XIII. Согласно Гонсалесу де Монтесу, этот богослов мыслил подобно избранному епископу Тортосы насчет предположений, которые были склонны осудить; чтобы отклонить подозрение в возможности возникновения этих обстоятельств, Сото убедил Эгидия, что было бы удобно составить и опубликовать род исповедания веры или изложение их понятий о предметах, о которых идет речь. Было условлено, что каждый напишет свое и что они сообщат свои исповедания взаимно друг другу, чтобы установить между ними самое точное однообразие; затем они опубликуют их для того, чтобы каждый признал тожество их учения и вернул Эгидию все доверие, которым он некогда пользовался. Автор, передающий этот факт, прибавляет, что они написали, каждый отдельно, свое исповедание веры; что они были сравнены и признаны вполне согласными.

XIV. Инквизиторы, узнав об этом, объявили: так как речь идет о деле, затрагивающем особенно репутацию епископа, то им кажется наиболее приличным созвать публичное и торжественное собрание в митрополичьей церкви, где брат Доминго Сото изложит в проповеди мотив и цель созыва; он подробно побеседует об этом с верными и прочтет свое исповедание католической веры, а затем доктор Эгидий прочтет свое, чтобы вся аудитория могла судить о единообразии их мнений. Инквизиторы велели приготовить для этого две кафедры; но — или было дано секретное распоряжение, или это было делом случая — кафедры находились в таком отдалении друг от друга, что Хиль не слыхал того, что говорил Сото. Это, казалось, впрочем, неизбежным вследствие огромного стечения лиц, наполнявших церковь и привлеченных ожиданием совершенно нового для всех зрелища, задолго анонсированного на этот праздничный день.

XV. Сото (продолжает Гонсалес де Монтес) прочел изложение принципов, совершенно противоположных тем, о которых условились на частных собеседованиях. Так как доктор Эгидий не слыхал этого и думал, что Сото верно прочел буквальный текст, который был намечен, то сделал знак головой и рукой, что он одобряет эти мысли, чтобы все присутствующие были свидетелями одобрения их и были удовлетворены его образом мыслей, когда услышат его исповедание веры. Когда Сото окончил чтение своего изложения, Эгидий стал читать свое. Но знавшие сущность этих вопросов заметили, что не только не было ни малейшего соответствия между двумя исповеданиями веры, но что исповедание Эгидия содержало несколько членов, противоположных положениям, прочитанным братом Доминго Сото и признанным за догматические трибуналом веры. Это явилось причиной того, что благоприятное впечатление, достигнутое жестами Хиля, сменилось совершенно другим настроением. Инквизиторы присоединили два эти документа к процессу и произнесли, по заключению Сото, приговор канонику Эгидию. Он был объявлен в сильном подозрении в лютеранской ереси и присужден на три года к тюремному заключению. Ему запретили в продолжение десяти лет проповедовать, писать и толковать богословие и когда-либо выезжать из пределов королевства под страхом быть признанным и наказанным в качестве формального еретика и рецидивиста. Эгидий оставался в тюрьме до 1555 года, вначале с удивлением видя себя в положении, мотива которого он не мог угадать, так как он совершенно точно выполнил все требования по соглашению, которое подписал с доминиканцем относительно пунктов учения. Он перестал заблуждаться только тогда, когда некоторые из его товарищей по несчастию обратили его внимание на различие членов исповедания Сото с его исповеданием и на подлог этого монаха.

XVI. Эгидий воспользовался кратким промежутком свободы, последовавшим за тюрьмой, чтобы проехать в Вальядолид, где он переговорил с доктором Касальей и другими лютеранами этого города. По возвращении в Севилью он опасно расхворался и умер в 1556 году. Трибунал, осведомившись о сношении, которое он имел с еретиками, и о согласии его мнений с мнениями лютеран, возбудил против него новый процесс и постановил, что он умер еретиком. Трибунал приказал вырыть его труп и сжечь вместе с изображением на публичном и торжественном аутодафе; он объявил также его память лишенною чести и имущество конфискованным. Этот приговор был исполнен 22 декабря 1560 года.

XVII. Гонсалес де Монтес говорит, что, будучи заключен в одну тюрьму с Эгидием, он сообщил Эгидию об измене брата Доминго Сото и обо всем происшедшем. Он прибавляет, что Эгидий написал комментарии на Книгу Бытия, на Послание св. Павла к Колоссянам, на некоторые псалмы и на Песнь Песней; хотя большая часть этих трудов была составлена в тюрьме, они были исполнены знания и дышали евангельским благочестием.

XVIII. Относительно квалификации, сделанной Доминго Сото, полезно привести письмо, которое архиепископ Толедо дом Бартоломее Карранса написал из Толедо 10 сентября 1558 года брату Луису де ла Крусу, доминиканскому монаху, своему ученику. Архиепископ припоминал в этом письме как дело, хорошо известное, что, когда его катехизис был передан в святой трибунал, его поручили просмотреть брату Мельхиору Кано и брату Доминго Сото, его прежним собратьям, и они отнеслись недоброжелательно к его труду. Он горячо жаловался на такое поведение Сото и на признание вредными двухсот его предположений. Он не мог объяснить такой щепетильности со стороны человека, который, по его словам, был так снисходителен относительно доктора Эгидия из Севильи, считавшегося еретиком, и который хорошо знает, что автор катехизиса, наоборот, определенно боролся с еретиками Англии и Фландрии. Сото не менее благожелательно был расположен к книге францисканского монаха, тогда как он отнесся без уважения к труду архиепископа, которого должен был уважать в силу его сана и чистоты намерений. Цензура рассмотрела положения, как они лежат (prout jacent), то есть вырванные из текста и рассмотренные независимо от предшествующих и последующих мыслей, — а эта манера способна сделать подозрительными творения Отцов Церкви и даже св. Павла и св. Иоанна Евангелиста. Не так были осуждены мнения Ария[1006] и Магомета. Вследствие чего он написал в Рим и во Фландрию, где, как он надеялся, будут судить его предположения иначе, чем в Вальядолиде. Но во всяком случае брат Педро де Сото, духовник императора, напишет своему брату Доминго, и он надеется, что Бог укротит бурю, если это полезно для его славы.

XIX. Брат Педро, действительно, написал своему брату Доминго де Сото, и отсюда возникла переписка между последним и архиепископом Каррансой насчет цензур катехизиса и некоторых других трудов. Она была найдена среди бумаг архиепископа, когда тот был арестован по указу инквизиции. Одно из писем, из Саламанки, датировано 30 октября, три писаны из Вальядолида 8 и 20 ноября и 14 декабря 1558 года, одно из Медины-дель-Кампо 23 июля 1559 года. Все эти письма доказывают, что брат Доминго Сото был виновен в коллюзии[1007] по отношению к двум сторонам, которые он обманывал, то одну, то другую, а то и обе вместе.

XX. Эта политика не могла избавить его от преследования вальядолидской инквизиции, которая велела арестовать его за только что упомянутые письма. Они доставили доказательство, что Сото нарушил тайну, в которой был обязан присягой перед инквизицией, и в них нашли некоторые особенные указания на произведенное над ним насилие для того, чтобы катехизис Каррансы был осужден. Он предлагал несколько способов предупредить это последствие и затем представил благоприятный отзыв о труде, не упомянув о первом. Нельзя удержаться от удовлетворения невзгодой, которую провидение предназначило брату Доминго Сото, чтобы она послужила уроком для людей его характера.

XXI. Теперь, если сопоставить этот эпизод с историей доктора Эгидия, окажется согласно письму архиепископа, что цензура брата Доминго Сото была мягка и примирительна, что не согласуется с подстановкой ложного изложения принципов Эгидия насчет веры, которая, по словам Гонсалеса де Монтеса, была совершена тем же Сото. Впрочем, я должен заметить, что Гонсалес де Монтес пишет в ослеплении ненавистью к своим врагам, которых он называет папистами, лицемерами, идолопоклонниками и суеверами. Он доводит свой фанатизм до того, что смотрит как на особенное действие божественной справедливости на смерть трех судей Эгидия при его жизни, то есть инквизитора Педро Диаса, духовника Эсбаройи, доминиканского монаха, и Педро Мехни, от которого осталось несколько ценных литературных трудов, — как будто не было бы более справедливо в людских глазах, чтобы Провидение привело к смерти брата Доминго Сото, измена которого, по мнению Гонсалеса, причинила несчастия епископу Тортосы. Этот автор считает себя настолько уверенным в лютеранстве Эгидия, что этот довод заставляет Гонсалеса видеть его уже на Небе среди древних мучеников, сидящих одесную Бога Отца, в то время как его гонители со-жигают его смертную оболочку и обрекают имя на бесчестие.

XXII. Так как дело Хуана Хиля имеет некоторую связь с делом Родриго де Валеро, я помещаю здесь историю последнего. Он родился в Лебрихе и происходил из зажиточной семьи. Его юность была крайне разнузданна и бурна. Но внезапно его поведение изменилось, он покинул свет, чтобы посвятить все часы дня и часть ночи чтению и размышлению о Священном Писании с таким рвением и старанием, что его разговоры, неопрятность одежды и пренебрежение к хорошей пище сделали его помешанным в глазах многих. Он принялся отыскивать священников и монахов, чтобы убедить их, что римская Церковь удалилась от чистого учения Евангелия, и стал наконец одним из апостолов учения Лютера и других реформаторов. Его приверженность к новой секте была так жива, что на чей-то вопрос, кем он послан, он ответил, что послан самим Богом по внушению Святого Духа, который не взирает на то, будет ли посланный в качестве миссионера священником или монахом.

XXIII. На этого фанатика донесли святому трибуналу, который не придал значения доносу, считая Родриго помешанным. Но так как он продолжал проповедовать на улицах, в публичных местах и среди частных кружков в пользу лютеранства, так как ничто не обнаруживало, что он одержим действительным безумием, и его поведение было строгое и сообразное с его принципами, а доносы умножились, то он был арестован по приказу инквизиторов. Они осудили бы его на выдачу светскому правосудию, если бы они не упорствовали в признании его умалишенным и если бы он не имел защитником Эгидия, своего ученика, чьи принципы были еще неизвестны и который пользовался репутацией ученого и доброго человека. Однако Родриго был приговорен в 1540 году как еретик-лютеранин, отступник и лжеапостол. Он был допущен к примирению с Церковью, лишен своего имущества, осужден на санбенито, вечное тюремное заключение и на присутствие во все воскресные дни с другими примиренными за торжественной мессой в церкви Спасителя в Севилье.

XXIV. Несколько раз, слыша, как проповедник выдвигает предположения, противные его мнению, Родриго возвышал голос и горячо упрекал проповедника за его учение. Такая смелость утвердила инквизиторов в мнении, что он потерял рассудок. Они заключили его в монастырь города Сан-Лукар-де-Баррамеда,[1008] где он умер пятидесяти лет от роду. Райнальдо Гонсалес де Монтес считает его в числе людей, чудесно посланных Богом в мир для возвещения истины. Он прибавляет, что его санбенито висело в митрополичьей церкви Севильи и возбуждало любопытство многих лиц, приходивших лишь для чтения надписи на нем, потому что оно принадлежало человеку, впервые осужденному как лжеапостол.

XXV. Хотя в эпоху, о которой я рассказываю, процессы по делу об иудаизме были менее многочисленны, их представлялось, однако, гораздо больше, чем можно было думать. К этому числу принадлежал процесс Марии Бургонской, заслуживающий быть упомянутым. Эта женщина родилась в Сарагосе от французского отца, бургундца, еврейской расы. Раб, новохристианин (он отрекся от религии Моисея, чтобы стать свободным; вернувшись впоследствии к иудаизму, он был осужден на сожжение), донес в 1552 году на Марию Бургонскую, жившую в городе Мурсии и достигшую восьмидесятилетнего возраста. Он показал, что до своего обращения на чей-то вопрос, христианин ли он, ответил, что еврей, и что тогда Мария сказала: «Ты прав, потому что у христиан нет ни веры, ни закона». Это покажется, несомненно, невероятным; но процесс доказывает, что в 1557 году она была еще в тюрьме, в ожидании получения достаточного числа обвинений для осуждения. Тщетно прождавши улик, инквизиторы назначили пытку для Марии, которой было тогда девяносто лет и которую даже законы инквизиции охраняли от этой меры, потому что совет в подобном случае разрешал не пытку, а только угрозу ею в уважение преклонного возраста лиц, которых приводили в камеру пыток, и приготовляли все для пытки в их присутствии, чтобы напугать их. Известно также, что инквизитор Кано говорит, что Мария подверглась умеренной пытке и выдержала ее, несмотря на преклонный возраст. Но таковы были последствия пытки, столь кротко примененной, по выражению инквизитора, что несчастная Мария перестала жить и страдать несколько дней спустя в своей тюрьме.

XXVI. Инквизиция, всегда слепая в своем мнимом усердии к вере, воспользовалась несколькими словами, вырвавшимися у Марии Бургонской во время пытки, чтобы покончить с мучениями, и затем подтвержденными ею, для продолжения процесса против ее памяти, ее трупа и имущества, которое было довольно значительно. Трибунал укрепился в этом решении после сообщений некоторых лиц и постановил 8 сентября 1560 года аутодафе Марии; он объявил ее еретичкой иудействующей, умершей в уклонении от суда, и приговорил ее память, ее детей и потомков по мужской линии к бесчестию, ее кости и изображение к сожжению, а имущество к конфискации в пользу государственной казны. Я спрашиваю у сторонников инквизиции, можно ли сравнить ярость тигров с яростью инквизиторов Мурсии?

XXVII. Верховный совет дал доказательство некоторой умеренности в другом деле, бывшем на рассмотрении толедской инквизиции. Мигель Санчес, обвиняемый, умер в тюрьме, будучи приговорен к примирению с Церковью и к уплате денежного штрафа; но ему не успели объявить приговор. Инквизиторы, неуверенные в том, должен ли падать этот штраф на имущество Санчеса, запросили совет, который ответил отрицательно. Они подчинились этому решению с тем большим огорчением, что все трибуналы налагали денежные штрафы вопреки духу апостольских булл, уставов святого трибунала, королевских указов и даже указов верховного совета. Система провинциальных трибуналов постоянно клонилась к независимости и деспотизму во всех процессах, которые надеялись скрыть от ведения совета. Это обстоятельство побуждало совет возобновлять несколько раз то одному, то другому трибуналу запрещение приказывать задержание какого-либо монаха (без разрешения совета) в силу важных последствий, которые могли отсюда возникнуть для чести учреждения, членом которого он был. Этот принцип должен был бы заставить совет принять эту меру и для всех других лиц, которые имеют не меньше интереса в защите своей чести и чести семьи. Позже эта истина была осознана, и из нее сделали общее правило.

XXVIII. Среди еретиков, которых преследовал трибунал инквизиции, я не нахожу в истории этой эпохи тех, о которых упоминается в булле Павла IV от 7 августа 1555 года. Булла упоминала о тех, которые отрицали троичность лиц в Боге, божественную природу Иисуса Христа, его смерть на кресте для искупления человеческого рода, приснодевство Марии и некоторые другие члены веры, заключающиеся в этих тайнах.[1009] Папа поручал испанским инквизиторам издать указ против еретиков, дать им три месяца льготы для покаяния и добровольного самообвинения, разрешить их и допустить к примирению с Церковью без другого наказания, кроме тайной епитимьи, но преследовать тех, которые не отдались бы в распоряжение трибунала, как других еретиков, вплоть до осуждения на смертную казнь. Давно уже этот вид ереси был известен в Риме, потому что мы видели, что доктор Эухенио Торальба слышал проповедь о ней от своих учителей.[1010] Это часть учения философов-деистов[1011] нашего века.

XXIX. Я оканчиваю здесь картину главных событий и знаменитейших процессов инквизиции в царствование Карла V. После сорокалетнего царствования этот государь 16 января 1556 года отрекся от престола в пользу своего сына Филиппа II, находясь еще во Фландрском государстве. Недолго прожил он после отречения — ставши товарищем монахов-иеронимитов Юста в провинции Эстремадура 24 февраля 1557 года, он умер среди них 21 сентября 1558 года, пятидесяти семи лет и двадцати одного дня от роду. Он составил духовное завещание в Брюсселе 16 июня 1554 года и приписку к нему в монастыре Югта 9 сентября 1558 года, то есть за двенадцать дней до смерти.

Статья вторая РЕЛИГИЯ КАРЛА V

I. Некоторые историки утверждали, что Карл V усвоил в уединении мнения немецких протестантов; в предсмертной болезни он исповедовался у Константина Понсе де ла Фуэнте, каноника-учителя Севильи, своего проповедника, который впоследствии был признан за определенного лютеранина. После его смерти Филипп II поручил инквизиторам расследовать это дело, и святой трибунал завладел духовным завещанием Карла для рассмотрения, не содержит ли оно чего-либо противного вере. Это обязывает меня войти в некоторые детали, которые осветят этот пункт истории.

II. Для того чтобы увериться, что распространившаяся молва о религии Карла V не более как изобретение протестантов и врагов Филиппа II, достаточно прочесть жизнеописания этого государя и его отца, составленные Грегорио Лети.[1012] Хотя этот историк пользовался для своего труда мемуарами, менее всего достоверными, он сохранил глубокое молчание относительно пункта, о котором идет речь. Он входит в большие подробности о жизни, делах, чувствах и занятиях Карла V в его уединении. Он как бы сам присутствует в монастыре Юста, и он доставляет доказательства, многочисленные и решающие, постоянной привязанности государя к католической религии и стремления к ее триумфу над лютеровой ересью. Хотя нельзя полагаться на то, что он говорит по неясным документам, касающимся бесед императора с архиепископом Каррансой (потому что об этом не было поднято вопроса в прочитанном мною процессе этого прелата), однако нельзя отрицать, что его рассказ очень точен относительно того, что он сообщает о вере, благочестии и религии монарха.

III. Ложь, что Константин Понсе де ла Фуэнте присутствовал при последних минутах Карла V как его проповедник, хотя он и исполнял эту должность в Германии; ложь, что он это делал в качестве епископа, так как он таковым вовсе не был, хотя иноземные авторы и писали об этом, но без всякого основания; наконец, ложью является утверждение, что он был Королевским духовником,[1013] потому что он никогда не руководил совестью Карла V, хотя государь постоянно смотрел на него как на самого просвещенного и уважаемого священника в своих государствах. Наконец, как мог Понсе де ла Фуэнте присутствовать при предсмертной болезни Карла V, если из истории его процесса перед инквизицией вытекает, что он находился в секретной тюрьме святого трибунала задолго до болезни императора? Так, дом Пруденте де Сандовал, епископ Туи и Памплоны (говоря о последних обстоятельствах жизни Карла V), рассказывает, что этот государь, услыхав, что Понсе в тюрьме, сказал: «Если Константин еретик, то он великий еретик». Выражение, весьма отличающееся от того, которое он произнес, узнав, что монах, брат Доминго де Гусман, был также арестован в этом городе. «Его могли заключить скорее как дурака, чем как еретика», — заметил по этому случаю император.

IV. В приписке к духовному завещанию, написанной за два дня[1014] до смерти, Карл V выражался в манере, противоположной приписываемым ему чувствам. «Когда я узнал, — писал он, — что в нескольких провинциях уже арестовали много лиц и должны были арестовать еще других по обвинению в лютеранстве, я написал принцессе, моей дочери, каким образом следовало карать виновных и залечивать зло, нанесенное ими. Я писал об этом позже также Луису Кихаде и уполномочил его действовать от моего имени в этом же деле. Хотя я убежден, что король, мой сын, принцесса, моя дочь, уже сделали и еще сделают все возможные усилия для уничтожения такого великого зла со всею суровостью и быстротой, которых требует дело, тем не менее, рассматривая свой долг по отношению к службе нашему Господу, к торжеству его веры и к сохранению его Церкви и религии христианской (для защиты которой я совершил столько тяжелых трудов, рискуя собственной жизнью, как каждый это знает), в особенности, желая внушить моему сыну, католические чувства коего я знаю, стремление подражать моему поведению, что, как надеюсь, он исполнит, зная, наконец, его добродетель и его благочестие, я прошу и советую определеннейшим образом, как могу и обязан, и — более того — приказываю как отец, в силу повиновения, которое он мне обязан оказывать, заботливо стараться, как в существенном деле, особенно ему интересном, чтобы еретики были преследуемы и наказаны со всей яростью и суровостью, которых заслуживает их преступление, и чтобы не позволялось делать исключения ни для какого виновного, невзирая на чьи-либо просьбы, ранг или сан. Чтобы мои намерения могли возыметь полное и всецелое действие, я обязываю его повсюду покровительствовать святому трибуналу инквизиции по причине множества преступлений, которые он предотвращает или карает, а также хорошо помнить, что я поручил ему делать в своем завещании для того, чтобы он исполнил свой долг государя и сделался достойным того, чтобы наш Господь упрочил благоденствие его царствования, руководил сам его делами и покровительствовал ему против врагов, к моему великому утешению».[1015]

V. Эта особенная забота Карла V для поддержания чистого учения заставила Сандовала сказать, что «заметно было, как в этом государе блещет пылкое усердие к одушевляющей его вере». Однажды, беседуя с приором Юста, некоторыми из старших братии монастыря и своим духовником об аресте Касальи и нескольких других еретиков, он сказал им: «Одно только было бы способно заставить меня покинуть монастырь, это — дела еретиков, если бы они требовали моего присутствия в другом месте; но для нескольких темных людей, каковы лица этого разряда, я не вижу в этом необходимости. Я уже повелел Хуану де Веге[1016] вести эти дела с возможной энергией, а инквизиторам — употреблять все их старания, чтобы сжечь всех еретиков, потрудившись сначала, чтобы сделать их христианами до казни, потому что я был убежден, что в будущем никто из них не будет искренним католиком по причине их склонности к догматизированию. Если бы их не приговаривали к сожжению, то совершили бы крупную ошибку, как я сам ее сделал, оставив жизнь Лютеру. В самом деле (хотя я пощадил его вследствие данного ему пропуска и обещания, полученного им от меня, когда я надеялся покончить с еретиками при помощи других средств), я признаюсь, что виноват в этом, потому что не обещал держать свое обещание ввиду того, что этот еретик оскорбил владыку более великого, чем я, — самого Бога. Итак, я мог, я даже должен был забыть мое слово и отомстить за оскорбление, нанесенное Богу.[1017] Если бы он оскорбил только меня, я верно исполнил бы то, что обещал. Я не дал ему умереть, и ересь не перестала делать успехи, между тем как я уверен, что его смерть заглушила бы ее в самом начале».

VI. «Очень опасно, — говорил еще император, — спорить с еретиками: их рассуждения так настойчивы и они представляют их с такой ловкостью, что легко могут произвести впечатление на человека; это всегда и отклоняло меня от желания послушать их соображения и мнения. В то время как я готовился напасть на ландграфа,[1018] герцога Саксонского и других протестантских князей, пришли ко мне четверо из них и сказали: „Государь, мы приходим к Вашему Величеству не врагами. Мы не намерены воевать с Вами или отказать в должном Вам повиновении, но хотим побеседовать о наших симпатиях, вследствие которых мы слывем еретиками, хотя мы и не еретики. Мы умоляем Ваше Величество соизволить разрешить нам предстать перед Вами с богословами и согласиться, чтобы они защищали нашу веру в Вашем присутствии; когда Ваше Величество нас услышит, мы обязуемся подчиниться всему, что Вам будет угодно приказать“. Я ответил им, что у меня нет познаний, необходимых для допущения их состязания передо мной, что об этих вопросах могут рассуждать только ученые и что они должны снестись по поводу их с моими богословами, которые мне дадут отчет. Дело, действительно, так и произошло. Мое образование незначительно, потому что, едва я в детстве начал изучение грамматики, как меня приставили к делам, и с этого времени мне нельзя было продолжать занятия. Если бы им удалось убедить меня своими предположениями, кто мог бы их разрушить в моем уме и открыть мне глаза? Этот повод помешал мне их выслушать, хотя они обещали, если бы я пожелал это дозволить им, пойти со всеми своими войсками против французского короля, перешедшего уже Рейн, и вторгнуться в его государства, чтобы покорить их». Император прибавил, что едва он оставил Морица[1019] с его свитой из шести всадников, как к нему присоединились два других германских князя, которые пришли от его имени и от имени некоторых других местных государей умолять выслушать их насчет верований и не считать и не называть их еретиками. Они обещали от имени всей империи обратить оружие против турок, которые продвинулись в Венгрию, и вернуться к себе домой лишь после того, как передадут в его владение Константинополь или погибнут в этой экспедиции. Карл отвечал им: «Я не добиваюсь царств, которые надо покупать такой дорогой ценой, и не желал бы на этом условии видеть себя властителем Германии, Франции, Италии и Испании. Я желаю только Иисуса Христа распятого».[1020] Император оставил их без другого ответа. Он рассказывал другие подробности в этом роде братиям монастыря, и можно думать, что он говорил искренне и что самолюбие не принимало никакого участия в этих разговорах.[1021]

VII. Я уже сказал, что эти причины не позволяют думать, что Карл V имел с архиепископом Толедским домом Бартоломео Каррансой де Мирандой беседы, которые приписывает ему Грегорио Лети. Я распространяюсь насчет этого пункта истории, потому что он является новым доказательством отдаления государя в последние годы жизни от новых мнений, установившихся в Германии. Достоверно, что император питал большое уважение к Каррансе; это привело к назначению Каррансы епископом Куско[1022] в Америке в 1542 году и Канарских островов в 1549 году; к отправлению его в качестве императорского богослова на Тридентский собор в 1545 и 1551 годах; к посылке его в Лондон с сыном императора Филиппом II, королем Неаполя и Англии, в 1554 году для проповедования там против лютеран. Однако, узнав в своем уединении в Юсте, что Карранса принял во Фландрии Толедское архиепископство, на которое назначил его Филипп II, он стал меньше уважать его, потому что ему было неизвестно, что Карранса отказался от этого сана и указал трех лиц с большими заслугами, как более достойных занять это место. Филипп II не только был недоволен отказом Каррансы, но приказал ему подчиниться воле государя и написал об этом папе, который подтвердил его решение отдельным бреве, адресованным брату Бартоломео, и подтвердительными буллами, которых тот не просил.

VIII. В ту эпоху, о которой я говорю, Карл V имел духовником брата Хуана де Реглу, иеронимита, ученого богослова, присутствовавшего на Тридентском соборе одновременно с Каррансой, которого он третировал как врага, потому что завидовал большой известности Каррансы и его авторитету среди кардиналов и епископов, которым было поручено этим собранием обсуждение критических пунктов. Я впоследствии докажу, что таково на самом деле было настроение Хуана де Реглы относительно брата Бартоломео. Я ограничиваюсь в настоящее время замечанием, что Хуан де Регла принимал участие в немилости Каррансы у императора как подозреваемого в исповедании тех же верований, какие исповедовали доктора Эгидий, Константин, Касалья и многие другие. Регла стал более фанатичным, чем милосердным, во время преследования, которое вынес от сарагосской инквизиции, когда был приором монастыря Санта-Фе. Он был присужден к отречению от восемнадцати лютеранских положений, в которых инквизиторы объявили его подозреваемым. Я буду иметь случай отметить жестокость этого монаха, который после Карла V стал духовником Филиппа II. Император был осведомлен из тайной переписки со своими детьми, что инквизиция старалась предать суду архиепископа как подозреваемого в ереси, когда во время предсмертной болезни последний явился повидаться с ним. Присутствие Каррансы было так неприятно императору, что вместо беседы с ним, как рассказывает Лети, император не произнес ни одного слова. С большим правом Сандовал выражается так: «Вечером архиепископ Толедский Карранса прибыл, но не мог говорить с императором. Государь поджидал его с большим нетерпением после того, как он покинул Англию, потому что желал объясниться с ним о некоторых делах, ему доложенных и, по-видимому, делавших подозрительной его веру. Вера императора была очень жива, и все казавшееся ему противоположным здравому учению причиняло ему величайшее горе. Когда архиепископ пришел на другой день для беседы с ним, император, сильно желавший его послушать, велел ему войти и сесть, но не говорил ничего, а в эту самую ночь его состояние ухудшилось».[1023]

IX. Вражда брата Хуана де Реглы, духовника Карла V, к архиепископу Толедскому обнаружилась вскоре двумя добровольными доносами, представленными им главному инквизитору Вальдесу против Каррансы 9 и 23 декабря 1558 года в Вальядолиде, где уже распространился слух (среди священников, монахов и членов духовных орденов), будто Карранса предан суду, что не позволило ему сомневаться в близкой опале архиепископа. Я изложу в свое время все пункты двух доносов брата Хуана де Реглы, но не могу освободить себя от забегания вперед относительно этого обстоятельства, поскольку то, что я должен сказать, подтвердит мысль, что Карл V не был нисколько расположен к Каррансе в последнее время своей жизни и боялся иметь дело с этим лютеранином; это доказывает, насколько государь был далек от верований Каррансы.

X. Первый донос был представлен 9 декабря. Он гласил, что накануне смерти императора архиепископ Толедский, поцеловав руку Его Величества, вышел из его комнаты и не замедлил туда вернуться, что он входил несколько раз, хотя император изъявлял мало желания его видеть, и что он дал ему отпущение, не исповедавши его (это брат Хуан де Регла вменял дому Бартоломео в знак пренебрежения или в злоупотребление таинством), что в одно из посещений он сказал императору: «Пусть Ваше Величество не сомневается, ибо нет и не было греха, так как смерть Иисуса Христа достаточна для его искупления»; эта речь показалась ему неблагонадежной и при этом присутствовали свидетели: брат Педро де Сотомайор и брат Диего Хименес, доминиканские монахи, брат Марко Ориоль де Кардона и брат Франсиско Вильальба, иеронимиты, из которых последний был проповедником Его Величества; граф де Оропеса и его брат, дон Диего Толедский; он, Луис д'Авила-и-Суньига,[1024] великий командор военного ордена Алькантары,[1025] и дон Луис де Кихада, мажордом императора.

XI. Этот донос (оставив в стороне значение, которое он мог иметь в процессе) показывает нам расположение духа, в каком находился тогда Карл V по отношению к Каррансе. Рассмотрим теперь, точны ли указанные факты. Главный инквизитор не разрешил выслушать двух доминиканских монахов, потому что предположил их подчиненное отношение к архиепископу, при котором они могли не высказать истины; равным образом он отказался от показаний графа Оропесы и его брата, на которых смотрел как на друзей Каррансы. Иеронимит брат Марко де Кардона ответил, подтверждая более или менее ясно то, что от него требовали, считая гибель архиепископа уже неминуемой. Однако он не мог подкрепить улику вместе с доносчиком, потому что их показания не имели требуемого единообразия. Он сообщил, что архиепископ прибыл в монастырь Св. Юста в воскресенье, за два дня до смерти императора. Государь не желал ни пустить его к себе, ни видеть, но его мажордом, дон Луис Мендес де Кихада, взял на себя ответственность за допуск его. Карранса встал на колени в комнате, и император, не говоря ему ни слова, устремил на него взгляд, как делает тот, кто хочет объясниться глазами. Присутствовавшие удалились, желая оставить их наедине. Выходя, архиепископ имел недовольный вид, и он, свидетель, полагает, что это было на самом деле, так как слышал от Гильема, императорского цирюльника, как в тот день, когда пришло известие о назначении Каррансы толедским архиепископом, Его Величество сказал: «Когда я дал ему епископство Канарских островов, он отказался; теперь он принимает архиепископство Толедское; посмотрим, что следует думать о его добродетели». Эта частная аудиенция продолжалась около четверти часа; затем император дал знак позвать вдех, и архиепископ уведомил их. Когда они вошли, прелат встал на колени, и Его Величество дал ему знак сесть и сказал несколько слов утешения. Архиепископ снова встал на колени и прочитал для императора четыре первых стиха псалма Из глубины,[1026] не буквально, но парафразируя выражения текста. Его Величество дал ему знак остановиться, и Карранса тогда удалился со всеми вместе. На другой день в десять часов вечера, когда император уже умирал, Карранса снова посетил государя, потому что его известили о состоянии, в коем тот находился, и помог императору хорошо умереть, дав ему целовать распятие и обратив к нему слова утешения, и некоторые из этих слов возмутили братьев Хуана де Решу, Франсиско Вильальбу, Франсиско Ангуло, приора, и Луиса де Сан-Грегорио, братии монастыря. Эти монахи говорили потом вместе об этих словах и сказали, что архиепископ не должен был говорить так. Свидетель не мог, однако, припомнить слов, которые слышал. Ему напомнили их, и он сказал, что считает их теми самыми, но не осмелится этого утверждать, потому что, когда они произносились, он читал страсти Иисуса по Евангелию от Луки и не обратил особого внимания на слова архиепископа. Он заметил только, что монахи обменялись взглядами с таинственным видом.

XII. Ни брата Франсиско Ангуло, ни брата Луиса де Сен-Грегорио не спрашивали; может быть, они умерли. Брат Франсиско де Вильальба, проповедник Карла V, показал, что он ничего не заметил из сказанного в королевской комнате, что заслуживало бы быть донесенным инквизиции. На вопрос, что он думает о поведении и речах, которые толедский архиепископ говорил в императорской комнате во время последних двух дней жизни императора, он отвечал, что был там только один раз, когда туда пришел Карранса; что архиепископ прочел несколько стихов из псалма Из глубины; что дон Луис Авила просил потом его, свидетеля, поговорить с императором о его спасении и что он сделал ему увещание. На требование показать, что он знал о словах и о возмущении, он показал, что не помнит, чтобы слышал эти самые слова, что касается возмущения оно кажется ему сомнительным, потому что сам он не был возмущен, не видал и не слыхал ничего, что могло бы его возмутить.

XIII. На вопрос о том же деле дон Луис д'Авила-и-Суньига упомянул обстоятельство прихода архиепископа, а о пункте, о котором шла речь, прибавил, что Карранса взял распятие, встал на колени и сказал громким голосом: «Вот тот, кто отвечает за всех; нет более греха, все прощено». Свидетель хорошо не помнил, произнес ли архиепископ также следующее предположение: «…и как бы многочисленны ни были грехи, они теперь прощены». Эти слова показались свидетелю неподобающими. Это заставило его потом просить брата Франсиско Вильальбу сделать императору увещание, что он и исполнил. Наконец, Вильальба сказал, что Его Величество показался ему довольным.

XIV. Дон Луис Мендес де Кихада показал, что архиепископ был трижды с императором в день его смерти. Он, свидетель, присутствовал только последний раз, то есть в час ночи с 20 на 21 сентября, когда Его Величество умер немного спустя после двух часов утра. Он видел, как архиепископ взял распятие и произнес несколько фраз о том, что Христос пострадал для нашего спасения, но он не помнил слов, употребленных им. Ему передали их, но он повторил, что не может утверждать, те ли это слова, потому что его должность мажордома и предметы, занимавшие его в эту минуту, не позволили на них остановиться и обратить внимание.

XV. Я не возьмусь здесь доказывать гнусность доноса брата Хуана де Реглы сближением показаний лиц, которых он указал свидетелями. Но я должен показать, что эти последние обстоятельства и факты, предшествующие им, очевидно доказывают, насколько Карл V был далек от исповедания лютеранства.

XVI. Я прибавляю, что еще более лживо, будто инквизиторы завладели его завещанием, чтобы открыть там верования лютеранина. Автор этого предположения и доверяющие ему не видали и не читали этого завещания, потому что предположили, будто инквизитор думал, что государь опустил в нем просьбу о совершении обеден и молитв об упокоении его души. Достаточный повод, по их словам, для подозрения в заблуждении о члене веры в чистилище, между тем как находят в этом документе определенно противоположное распоряжение. Я читал и наводил справки во множестве архивных бумаг и книг инквизиции с определенным намерением узнать, не оправдает ли какая-нибудь находка этого мнения. Но признаюсь: не открыл ничего, что могло бы внушить к нему доверие. Мне поэтому остается поискать происхождение этой басни.

XVII. Случайное стечение многих обстоятельств, независимых одно от другого, заставляет говорить об инквизиции всякий раз, когда идет речь о смерти Карла V. Во-первых, Карранса увещевал его хорошо умереть, и этот прелат был арестован несколько времени спустя по приказу святого трибунала. Во-вторых, два его проповедника, Константин Понсе и Агостино Касалья, были осуждены инквизицией и выданы светской власти. В-третьих, его духовник, брат Хуан де Регла, был также заключен в ее тюрьму и принужден отречься от разных предположений, как я это изложу в другом месте с большей подробностью. В-четвертых, сам император за три года до этого был впутан в дело Павлом IV, и вместе с сыном своим Филиппом II они были под угрозой отлучения от Церкви как схизматики и пособники еретиков вследствие распрей, происшедших между двумя дворами из-за верховной власти над Неаполем и некоторыми другими частями территории, расположенными в Италии. В-пятых, Филипп II злоупотреблял инквизицией, пользуясь ею в бесчисленном множестве случаев чисто политического характера. Из совокупности этих фактов могла родиться басня, которую я оспариваю и которая была изобретена только ненавистью к имени Филиппа И, как будто бы история не имела других неоспоримых памятников политических преступлений этого дурного государя.

XVIII. Карл V умер католиком. Но, к сожалению, в последние минуты он приобщил суеверия к своему католицизму и показал столько же привязанности к святому трибуналу, как и во всю свою жизнь. Это доказывает и его завещание, и приписка к нему. Сорок лет его царствования дали трибуналу прочность, которую было трудно предвидеть в 1516 году, когда испанцы, осевшие в Брюсселе, и сами фламандцы, казалось, вместе замышляли противостать судопроизводству инквизиции. Возникновение и прогресс лютеранских мнений, доктрина о предметах религии, вдолбленная в голову его учителем Адрианом, и последствия осторожного обращения с Лютером и его сторонниками при начале ереси совершенно изменили его настроения и способ мышления. Поэтому, вопреки своему обещанию внять просьбам представителей Кастилии и Арагона, собравшихся в Вальядолиде и Сарагосе в 1518 и 1519 годах, он не только не сдержал своего слова, послушавшись советов Адриана, но и упорно не захотел допустить никакого плана реформы, хотя признал в процессе Вируеса и многих других обвиняемых злоупотребления инквизиционного судопроизводства.

XIX. Несколько раз предлагали государю огромные суммы денег на военные затраты, если бы он согласился на уничтожение формальным указом ужасной тайны инквизиции, и никогда не хотел он этой ценою добыть себе средства, в которых так часто нуждался во время путешествий и предприятий. Он отказался от четырехсот тысяч дукатов, которые были бы отсчитаны ему кортесами в один день, и от пожизненной ренты, обеспечивающей жалованье инквизиторов, секретарей и других служащих святого трибунала, если бы уничтожил навсегда закон, провозглашавший конфискацию имущества осужденных, и от двухсот тысяч дукатов, если бы он обещал приостановить действие этого закона на время своего царствования. Столько бесполезных усилий для того, чтобы умерить рвение, обнаруживаемое государем к инквизиции, заставили прозвать его донкихотом веры, странствующим рыцарем, занятым восстановлением попранных прав и отмщением за обиды, нанесенные разбойниками-еретиками святой религии Бога.

XX. Это поведение Карла V должно тем более изумлять, что ему была доказана жадность должностных лиц святого трибунала, которая была причиной множества несправедливостей. Это видно из краткого обзора булл, составленного секретарем доном Доминго де ла Кантольей для архивов городов Мадрида и Симанкас (отдел 12, № 63). Несколько раз рисовали государю печальную картину несчастий, причиненных инквизиционным судопроизводством. Среди документов находится один, заслуживающий особого упоминания — это представление, или предостережение, которое затем было украдкою напечатано в Германии в 1559 году без имени автора, но которое было известно испанским беглецам в Женеве[1027] и Фландрии. Я окончу главу дословной передачей этого документа.

XXI. «В Испании трибунал, называемый инквизицией, свиреп и жесток до последней степени, неуступчив и беспощаден, так что на нем ничего нельзя выдвинуть в поддержку и на пользу истины. Выслушивание свидетелей происходит с вопиющей и варварской несправедливостью. Все это тем более опасно и противоречит разуму и человечности, что инквизиторы — люди невежественные, кровожадные, скупые, лишенные истинного познания Бога, христианской религии и ее основателя, Иисуса Христа, и что они, подобно ястребам, живут продуктом их хищений. Конечно, является делом неотложной необходимости для Вашего Величества выставить посредником в этом положении вашу власть, потому что ваша большая опытность позволила узнать множество вещей, плод которых было бы несправедливо погубить. Напротив, все, что Бог дал вам узнать по этому вопросу, вы должны отдать на служение благу вашего народа, со свойственными вам человечностью и добротою. Вы должны также хорошо знать, что, если это поведение полезно и благотворно для Германии, оно будет не менее необходимо и выгодно не только государствам и владениям вашего величества, но и всему миру.

XXII. Мотив, приведший вашего деда, короля Фердинанда, к учреждению инквизиции в Испании, очень известен. Так как эти причины больше не существуют, трибунал следовало бы упразднить… Поэтому, если бы Ваше Величество могли сделать, чтобы инквизиция подчинилась реформе и приведена была к невозможности совершать новые несправедливости, эта мера дала бы торжество имени Иисуса Христа и доставила бы спасение множеству людей. Если же то, что она представляет в своем уставе порочного, вредного, развращенного, не будет отстранено, она останется замаранной таким ужасным и чрезмерным пороком, что никогда ничего подобного не увидят ни в какой истории, ни на памяти людей».[1028]

Глава XIX ПРОЦЕССЫ, ВОЗБУЖДЕННЫЕ ПРОТИВ КАРЛА V И ФИЛИППА II КАК ПОКРОВИТЕЛЕЙ ЕРЕТИКОВ И СХИЗМАТИКОВ. ПРЕУСПЕЯНИЕ ИНКВИЗИЦИИ ПРИ ПОСЛЕДНЕМ ИЗ ЭТИХ ГОСУДАРЕЙ. ПОСЛЕДСТВИЯ ЕГО ОСОБЕННОЙ БЛАГОСКЛОННОСТИ К НЕЙ

Статья первая ПРОЦЕССЫ КАРЛА V, ФИЛИППА II И ГЕРЦОГА АЛЬБЫ

I. Я говорил в предыдущей главе о судопроизводстве, которое римская курия велела начать против Карла V и Филиппа II, обвиняя их в схизме и в покровительстве ереси. Это обязывает меня ввести в историю инквизиции событие, которое должно было бы просветить монархов насчет множества несправедливостей, совершавшихся в сумрачной ограде I трибунала против людей, не бывших ни государями, ни повелителями могущественных армий, чтобы было возможно противиться им. Как могли не пасть жертвы преследования, начатого недоброжелательством и как бы освященного суеверием и фанатизмом? Насилие, опирающееся на власть и поддерживаемое самой ненарушимой тайной в отношении доносчика и свидетелей, находило еще новые силы в жестоких указах и произвольных приговорах, вынесенных предубежденными служителями, которых ожесточило беспрерывно возобновляемое зрелище толпы людей, осужденных на смерть и погибающих в пожирающем пламени костров.

II. В 1555 году Джованни Пьетро Караффа, благородный неаполитанец, подданный Карла V и его сына Филиппа II, возвысился до святого престола под именем Павла IV, в семидесятидевятилетнем возрасте. Карл V отрекся тогда от короны Сицилии в пользу принца Филиппа, которому сан короля, по-видимому, был нужен, чтобы жениться на его тетке Марии, королеве Англии.[1029] Новый папа смертельно ненавидел Карла V не только потому, что не мог выносить своего подданства австрийскому дому, но еще потому, что этот государь и его сын покровительствовали фамилиям Колонна и Сфорца, личным врагом которых он был и на которых смотрел как на соперников его фамилии. Королевство Неаполитанское слыло тогда леном[1030] святого престола. Павел IV взялся лишить Карла V императорского пурпура, а его сына — короны Обеих Сицилий и при помощи французского короля располагать этой короной в пользу одного из своих племянников или дать инвеституру королевства какому-нибудь французскому принцу. Он велел начать по долгу службы процесс Карла V и Филиппа предварительным следствием, чтобы установить, что они были врагами святого престола и неоднократно доказали это, особенно через покровительство, оказываемое двум домам — Колонна и Сфорца, ненависть которых к верховному первосвященнику была известна всем.

III. Чтобы выставить Карла V более виновным, к этим мотивам следовало прибавить, что он был пособником еретиков и подозреваемым в лютеранстве со времени императорских декретов, опубликованных в предшествующем 1554 году, во время Аугсбургского сейма. Когда бумаги об этом деле поступили к прокурору апостольской камеры, тот потребовал, чтобы Его Святейшество объявил Карла V лишенным императорской короны и королевской короны Испании с ее владениями, а Филиппа II — неаполитанского трона, чтобы были выпущены буллы отлучения против отца и сына и чтобы народы Германии, Испании, Италии, и в частности неаполитанцы, были освобождены от присяги на верность и от должного повиновения. Павел IV велел приостановить судопроизводство в том состоянии, в каком мы только что его видели, чтобы продолжить, когда сочтет удобным. В то же время он отменил все буллы, составленные его предшественниками в пользу испанских монархов, для получения ежегодного налога на духовенство и фондов, назначенных на святой крестовый поход. Папа не ограничился этим действительно враждебным актом, но связался с Генрихом II, королем Франции,[1031] чтобы воевать с австрийским домом до тех пор, пока государи не будут лишены своих верховных прав.

IV. Королевство Испании управлялось тогда вдовствующей принцессой Португалии, Хуанной Австрийской, дочерью Карла V, который был занят в Брюсселе[1032] передачей Германской империи своему брату Фердинанду, королю Венгрии и Чехии,[1033] а королевства Испании с графством Фландрским — своему сыну Филиппу II, королю Неаполя и Англии. Политика Карла V была ему полезна тем, что избавляла от затруднений, приготовляемых римской курией, тяжесть которых начинала падать на Филиппа. Этот государь вернулся из Лондона в Брюссель для получения от отца наставлений, в которых он нуждался для царствования в Испании. Они были тем более важны, что являлись плодом сорока лет управления. Обстоятельства отношений к римской курии требовали благоразумных действий, ибо внушали опасения не только возможные злоупотребления властью папы как наместника Иисуса Христа на земле и могуществом светского государя, но надо было еще предвидеть последствия союзного договора, только что подписанного верховным первосвященником с королем Франции и герцогом Феррарским.[1034]

V. Кроме государственного совета (указаниями которого Карл и Филипп постоянно пользовались прежде, чем что-либо решить) эти два государя сочли приличным иметь суд совести, чтобы уравновесить власть верховного главы Церкви над католиками. 15 ноября 1555 года была редактирована в Вальядолиде знаменитая консультация брата Мельхиора Кано, которую я напечатал в Мадриде в 1809 году в моей Дипломатической коллекции разных бумаг, древних и новых, о брачных льготах и о других пунктах церковного изъятия из общего правила. Из этого решения Кано вытекает, что в случаях, подобных настоящему, единственное и действительное средство, которое следует употребить, это не только не дать светскому государю Рима возможности вредить, но и вынудить его внимать разумным предложениям и вести себя с большей осторожностью в будущем. Другие богословы решили, что уступки, сделанные римской курией относительно церковного налога, а также и другие дарованные ею милости неотменяемы и охраняемы силою действительного договора, составленного в пользу империи или королевства.

VI. Папа, узнав об этих решениях, послал главному инквизитору приказ наказать авторов, утверждая, что подобное учение есть явно еретическое[1035] и что он не может его терпеть, особенно в эпоху, когда ересь, по-видимому, растет и ширится во все стороны. Папа желал также преследования соучастников и приверженцев этих богословов. Система римской курии была живо поддержана большинством прелатов королевства, во главе которых стоял кардинал Силисео, архиепископ Толедский, бывший наставником короля. Между ними и папой установилась переписка, от которой можно было бы чего-либо ожидать, если бы честолюбивый и необузданный нрав Павла IV не привел к крушению его планов. Тогда Филипп II, который был королем Испании с января 1556 года, написал из Лондона в июле своей сестре, правительнице королевства, письмо, помещенное в мою Дипломатическую коллекцию и воспроизводимое здесь.

VII. «С тех пор, как я известил вас, — писал государь, — о поведении папы и о сообщении, полученном мною из Рима, до меня еще дошло, что Его Святейшество предполагает отлучить от Церкви императора и меня, поразить интердиктом мои государства и прекратить в них божественную службу. Снесясь об этом деле с серьезными и учеными людьми, я увидал, что это предприятие было бы не только злоупотреблением силою, которую верховный первосвященник имеет в своих руках, единственно основанным на страсти и ненависти, которых наше поведение, конечно, не вызывало, но и то, что мы не обязаны подчиняться приказам относительно нашей особы, по причине скандала, который произойдет, если мы признаем себя виновными, когда мы не виновны, и великого греха, который мы совершим подобным поведением. Вследствие этого было решено: если мне что-либо будет запрещено, я не должен буду лишаться этого, подобно отлученному, невзирая на цензуру, которая может прийти в отношении меня из Рима, в соответствии с настроением Его Святейшества. Уничтожив секты в Англии, приведя эту страну в послушание Церкви, неослабно и всегда с новой энергией наказывая еретиков и достигнув успеха, которому ничто никогда не могло мешать, я вижу, что Его Святейшество хочет, очевидно, гибели нашего королевства, не принимая во внимание того, чем оно обязано его же сану. Я не сомневаюсь, что Его Святейшество добьется успеха в своем предприятии, если мы согласимся на его требование, так как он уже отозвал все представительства, полученные кардиналом Поло в этом королевстве и принесшие величайшие блага. Эти и другие столь же важные соображения, а также необходимость подготовиться к событиям и охранить наши народы от всех неожиданностей, вынудили нас составить от имени Его Величества и от нашего имени формальный акт отвода, копию которого я сначала думал послать вам. Но так как документ очень длинен, а курьер отправляется во Францию, то дело на этот раз не может состояться, и я оставляю его для морского курьера, который отправится немедленно. Когда вы получите эту копию, напишите прелатам, грандам королевства, городам, университетам и начальникам орденов и просветите их насчет происходящего. Вы предпишите им смотреть на цензуры и интердикт,[1036] присланные из Рима, как на недействительные, потому что они не имеют силы и значения, несправедливы и необоснованны. Я посоветовался относительно того, что мне позволительно и рекомендовано делать в этом случае. Если в это время придет от папы какой-либо акт, относящийся к этому предмету, нужно будет воспрепятствовать его получению, принятию и приведению в исполнение. Однако, чтобы не быть обязанным прибегать к этому и чтобы сообразоваться с написанным мною, вы постараетесь принять строгие меры надзора в портах и на границах, как было это сделано в королевстве Английском, чтобы ни один из таких документов не был объявлен или передан и чтобы весьма сурово наказывали всякого, кто осмелится раздавать подобные документы, потому что нам нельзя дольше скрывать. Если нельзя помешать ввозу и если кто-нибудь начнет придавать им цену, вы воспротивитесь их исполнению, потому что мы имеем серьезные поводы так приказывать. Это запрещение распространяется одинаково и на королевство Арагонское, куда следует написать об этом для его рекомендации, если это необходимо. После уже мы узнали, что в булле, опубликованной в Великий четверг, папа отлучает всех тех, которые захватили или захватят церковное имущество, будут ли это короли или императоры, и что в Великую пятницу он приказал отменить и опустить молитву за Его Величество, хотя в этот день молятся за евреев, мавров, еретиков и схизматиков. Это обстоятельство не позволяет сомневаться, что зло становится серьезнее и приводит нас к тому, чтобы особенно рекомендовать исполнение только что предписанных мер, в которых мы дадим отчет Его Величеству императору».[1037] Изумительно, что монарх, способный проникнуться этими истинами и написать подобное письмо, потом стал вести себя согласно диаметрально противоположным принципам, как мы это увидим, к великому ущербу для интересов своей короны и своего народа. Филипп воспротивился на время тому, чтобы главный инквизитор Вальдес возбудил процесс против кого-нибудь из отмеченных как явно виновных в ереси, среди которых находились не только богословы и канонисты, бывшие на консультации, но и много членов государственного совета, подтверждавших свое учение против решения кардинала Силисео[1038] и его сторонников.[1039]

VIII. Папа был упрям в решениях и неспособен к гибкости характера, которая в менее преклонном возрасте, может быть, заставила бы его предпочесть умеренное решение принятой им системе. Он был обманут видимым спокойствием, которым Филипп II позволял ему наслаждаться в Риме, и устремился к краю пропасти. Герцог Альба, дон Фернандо Толедский, вице-король Неаполя (имевший, по крайней мере, столько же твердости в характере, сколько и Павел IV), вышел из своего вице-королевства и занял Папскую область до самых ворот города Рима в сентябре 1556 года. Может быть, повторилась бы сцена, происшедшая в 1527 году при Клименте VII, если бы Павел IV, увидавши себя покинутым Венецианской республикой (на которую он рассчитывал) и теснимым кардиналами и народом, не попросил перемирия, которое было ему дано. Вместо заключения мира на разумных условиях папа, сердце которого было уязвлено, не сумел воспользоваться предложенной ему милостью вице-короля. Он укрепил союз с Генрихом II и вызвал войну между этим монархом и испанским королем, несмотря на пятилетнее перемирие, подписанное с этим государем в 1555 году Карлом V в качестве короля Испании и соединенных королевств, а также германского императора. Когда 10 августа 1557 года Генрих II проиграл знаменитую битву при Сен-Кантене, Павел IV был так подавлен этим, что поспешил просить мира в то время, как герцог Альба делал приготовления ко входу в Рим во главе своей армии. Вице-король тотчас отказался от своего намерения, но имел смелость приказать передать папе, что согласится заключить с ним мир, лишь когда он попросит прощения у короля, его господина, за то, что недостаточно осторожно обращался с его августейшим отцом, его подданными и его друзьями. Это заявление герцога Альбы увеличило опасения престарелого первосвященника, который прибег к посредничеству венецианцев через посланника Наваджьеро. Папа написал ему, что не будет вести переговоров с вице-королем неаполитанским, но что готов согласиться на все предложения испанского короля, будучи убежден, что Его Величество не предложит никакого условия, противного его чести и достоинству святого престола.

IX. Герцог Альба, характер которого имел много сходства с характером папы Павла IV, написал Филиппу II, чтобы убедить его обнаружить в этом случае твердость, необходимую для предупреждения новых несогласий. Но государь (написавший 10 июля 1556 года превосходное письмо, только что нами приведенное) в сентябре следующего года не имел никого, кто внушил бы ему энергию, которая была нужна для исполнения совета вице-короля. Он написал вице-королю, что, «когда он родился, Рим подвергался величайшим бедствиям; было бы несправедливо в начале царствования причинить Риму подобные же бедствия; поэтому он предписывает быстро заключить мир на условиях, не имеющих ничего унизительного для Его Святейшества, — ибо он предпочитает потерять права своей короны, чем коснуться даже самым легким образом прав святого престола».

X. Это решение, продиктованное фанатизмом, особенно не понравилось герцогу Альбе. Однако он исполнил приказ государя и вложил в него столько рвения и точности, что впал в противоположную крайность. Летописи дипломатии не представляют ни одного примера мира, заключенного столь своеобразно, где побежденный всецело занял бы место победителя, как это произошло в мирном договоре, который был подписан 14 сентября 1557 года между герцогом Альбой и кардиналом Караффой, племянником и уполномоченным папы. Посол папы не дал никакого удовлетворения Филиппу II от имени главы Церкви, но еще больше удивляет следующая статья мирного трактата: «Его Святейшество получит от католического короля, через посредство его уполномоченного, герцога Альбы, все подчинения, необходимые для снискания прощения обид, без ущерба для обязательства, которое король берет на себя, прислать чрезвычайного посланника по частному вопросу об испрашиваемой милости, принимая во внимание, что Его Святейшество дарует ему свою милость как сыну, покорному и достойному принять участие в льготах, которые святой престол имеет обыкновение раздавать своим детям и всем другим государям христианства».

XI. Надменный первосвященник заметил и признал, что он получил больше, чем надеялся. Он захотел засвидетельствовать свое удовлетворение герцогу Альбе, принимая его в Ватиканском дворце, где ему было отведено великолепное помещение. Для того чтобы сделать более блестящим вступление герцога в Рим, папа выслал навстречу ему всех кардиналов, прелатов, включительно до собственной стражи. Он пригласил герцога обедать за своим столом и осыпал его публичными почестями, как бы желая смягчить этим непреклонную и невыносимую гордость, с которой он унизил в трактате испанскую нацию, с давних пор называвшуюся им не иначе, как олицетворенная надменность. Постоянно верный своей системе, он вопреки блестящему приему, сделанному им герцогу, остался доволен только тогда, когда довел вице-короля до того, что тот бросился ему в ноги и испросил прощения за себя и от имени короля, своего господина, и от имени императора за все обиды, о которых было упомянуто в мирном трактате, а также отпущение цензур, навлеченных каждым на себя своим поведением. Павел IV даровал просимое и получил несколько времени спустя, для удовлетворения своего тщеславия, чрезвычайного посланника, миссия которого была бесполезна после данного папского отпущения. Вслед за этим папа заявил в среде своих кардиналов: «Я только что сослужил святому престолу важнейшую службу, какую он когда-либо мог получить. Пример испанского короля научит впредь верховных первосвященников, как они должны смирять надменность монархов, не знающих, до каких пределов должно доходить законное повиновение, которое они обязаны воздавать главе Церкви». Когда герцог Альба узнал об этой своеобразной папской аллокуции, столь мало достойной преемника св. Петра, то объявил, что его государь совершил великую ошибку, и, если бы он был королем испанским, то кардинал Караффа отравился бы в Брюссель, чтобы у ног Филиппа II сделать то, что он сам проделал у ног папы.

XII. Грегорио Лети справедливо приписывает поведению Филиппа II все несчастия, основная причина которых с той поры коренилась в огромной власти над мирянами, которую присвоили себе священники и их трибуналы, чрезвычайно злоупотребляя цензурами, присоединяя их к другим, чисто гражданским, принудительным средствам в светских интересах. Павел IV не замедлил доказать Испании, до какой степени он презирал Филиппа II и Карла V. Спустя пять месяцев после трактата, то есть 15 февраля 1558 года, он отправил главному инквизитору Фернандо Вальдесу бреве, которым сообщал силу всем постановлениям соборов и верховных первосвященников против еретиков и схизматиков, объявляя, что эта мера стала необходимой с тех пор, как он был осведомлен, что ересь делает ежедневно новые успехи. Вследствие этого папа поручал ему преследовать еретиков и подвергать их наказаниям, внесенным в устав, между прочим соблюдать специально тот устав, который лишает виновных всех их чинов и должностей, будут ли виновные епископы, архиепископы, патриархи, кардиналы или легаты, бароны, графы, маркизы, герцоги, принцы, короли или императоры. К счастью, ни Карл V, ни Филипп II не приняли учения Лютера и его комментаторов. Однако не менее верно, что папа имел намерение подчинить этих монархов распоряжениям своей буллы. Он не замечал только, что в случае действительной их еретичности они поступили бы так, как курфюрст саксонский и другие протестантские князья империи, которые издевались над громами Ватикана, как это делают и ныне: буллы главы римской Церкви значили для них не более решений тибетского далай-ламы.[1040]

XIII. Если бы Филипп II был благоразумным государем, дела государства не дошли бы до того уровня, на каком они, как мы видели, находились. Ему не было бы нужды отыскивать далеко примеры вроде тех, которые приводит Лети, чтобы сделать из них правило для своего поведения. Ему следовало бы идти по стопам политики своего прадеда Фердинанда V в отношении Юлия II в 1508 году: этот государь приказал графу Рибагорсе, неаполитанскому вице-королю, повесить всякого, кто был бы захвачен с буллами отлучения от Церкви, равно как и тех, кто благоприятствовал бы их публикации.[1041] Он мог подражать своему отцу, Карлу V, в его распрях с Климентом VII, которому он вернул свободу только после того, как уверился в длительности мира и отвоевал достоинство императорской короны. Он должен был припомнить, что он сам имел мужество сделать, когда в прошлом году написал принцессе, своей сестре, с мудростью и энергией, действительно достойными государя. Следует ли после этого удивляться при виде тех дерзновенных притязаний, какими папы вызывают скандал во всем христианском мире? Они больше не сомневаются, что их предприятия в будущем будут иметь тот же результат, какой имели рассказанные нами события.

XIV. В 1582 году Григорий XIII осмелился дать приказ распубликовать в городах Калаоре и Логроньо декрет, отрешающий от должности епископа и поражающий цензурами буллы На вечери Господни («In coena Domini») епископа Калаоры и коррехидора[1042] Логроньо за то, что они исполнили приказания своего государя, а не то, что предписано в булле, которая была получена неожиданно и обязывала Филиппа II писать из Лиссабона, где он тогда находился, кардиналу Гранвелле,[1043] председателю совета Италии, чтобы тот предъявил от его имени надлежащие ходатайства.[1044] Павел V[1045] захотел в 1617 году осудить труд испанского юрисконсульта Севальоса о праве апелляции к гражданской власти, потому что он защищал как законное, справедливое и полезное право короля покровительствовать своим подданным против насилий и посягательств судей и других церковных властей. Филипп III[1046] велел сделать представления об этом предмете через кардинала дома Гаспара де Борху, своего посланника в Риме, и поручил ему 27 сентября склонить Его Святейшество к отказу от этого намерения, потому что в Испании не придадут никакого значения этому запрещению и приказаниям, которые ему вздумается дать на этот счет.[1047]

XV. Новые запрещения были декретированы Урбаном VIII против нескольких испанских сочинений, потому что в них доказывалось, что гражданская власть единственно имела право произносить приговоры по некоторым делам, расследование которых постепенно было узурпировано церковной властью с эпохи средневековья посреди всеобщего невежества. Это новое покушение побудило Филиппа IV[1048] представить папе через того же кардинала не менее энергичные Возражения.[1049] Они не помешали римской курии пойти на новые эксцессы. Когда вспыхнуло восстание Португалии, испанский король назначил епископов на вакантные места. Герцог Браганцский,[1050] хотя еще не был признан законным государем, назначил других лиц на эти епархии. Папа отказался утвердить назначения испанского короля и даже не захотел употребить самую простую меру избрания на должность, которая избавила бы его от отказа государю, сделавшему назначения.

XVI. В 1709 году Климент XI[1051] своим поведением побудил Филиппа V[1052] отослать от своего двора нунция с его трибуналом и запретить всякое сношение с римской курией. В то же время король поручил епархиальным епископам произносить приговоры по разным делам, по которым до тех пор прибегали к папе.

XVII. Были очень сильны распри между Климентом XIII и Карлом III[1053] по случаю увещательного послания от 30 января 1768 года, выпущенного против инфанта дона Филиппа Бурбонского, герцога Пармского. Наконец, едва ли найдется король, главным образом из австрийской династии, который не испытал бы печальных последствий политики Филиппа II, унизившегося до просьбы о прощении и до получения отпущения цензур как подсудный святому престолу и пособник еретиков. Он очень хорошо знал, что поведение папы несправедливо и что такой сильный удар со стороны римской курии, направленный на него и на его отца, мог быть лишь следствием интриг и клеветы. Этот довод должен был бы побудить короля оградить своих подданных от подобных несчастий, которыми угрожало существование инквизиции и которых тем больше следовало бояться, что делопроизводство суда совершалось секретно против обвиняемых, которые без опоры и без защиты, подвергались опасности потерять честь, жизнь и имущество.

Статья вторая ИНКВИЗИЦИИ САРДИНИИ, ФЛАНДРИИ, МИЛАНА, НЕАПОЛЯ, ГАЛИСИИ, АМЕРИКИ И ОКЕАНСКИХ ОСТРОВОВ

I. Как бы ни были сильны эти доводы, Филипп II не только не сделал из них правила своего поведения, чтобы защитить свой народ от инквизиции, но решил еще расширить власть трибунала и заставить нести его иго тех своих подданных, которые не были испанцами и постоянно оказывали учреждению инквизиции самое энергичное сопротивление. В 1562 году Филипп II приказал сардинской инквизиции строго сообразоваться с правилами испанского святого трибунала в преследовании обвиняемых, хотя ему заметили, что до сих пор были известны только формы, установленные Фердинандом V и представлявшие собой несколько менее суровый характер.

II. С не меньшей суровостью отнесся Филипп II к своим подданным в графстве Фландрском. Карл V в 1522 году назначил Франсуа де Гульта, светского советника Брабанта,[1054] главным инквизитором Фландрии. Адриан VI (на следующий год одобривший его назначение) облек его всеми правами апостолической юрисдикции, с условием, что он возьмет членами суда священников и богословов. Вскоре были назначены три провинциальных инквизитора: старший каноник-монах Иперна[1055] для Фландрии и подчиненных ей местностей, первенствующий в духовенстве Монса[1056] для Геннегау и декан Лувена для Брабанта, Голландии и других провинций. Климент VII назначил главными инквизиторами кардинала Эверарда из Марки, епископа Льежского (Люттихского) и советника Франсуа де Гульта, о котором я только что упомянул. Эта мера не уменьшила прав других инквизиторов. Декан лувенский справил в 1527 году несколько аутодафе, причем присудил шестьдесят лиц к различным карам, допустив их затем к примирению с Церковью. В 1529 году были обнародованы страшные указы против еретиков, возобновленные в 1531 году с некоторыми смягчениями, удержавшимися впоследствии.

III. По смерти лувенского декана Павел III в 1537 году назначил главными инквизиторами его преемника по деканату и каноника Дуса. Они вступили в должность с одобрения Карла V, давшего им полномочия через свой совет в Брабанте в 1545 и 1550 годах. В 1555 году Юлий III[1057] разрешил декану и канонику иметь помощников с передоверием полномочий. Павел IV в 1560 году сделал то же по отношению к первенствующему из Валькане и к доктору богословия из Лувена, Мишелю Байо. С 1550 года вое эти лица носили наименование церковных министров. Карл V запретил им впредь называться инквизиторами вследствие ненависти, внушаемой этим именем народу. Фландрская инквизиция показала себя крайне суровой в начале своего учреждения: она налагала такие же кары, как и испанская, но усиливала их, прилагая к большему числу случаев. Филипп II умерил деятельность этого трибунала своим указом от 28 апреля 1556 года.

IV. Таково было положение фландрской инквизиции в 1559 году, когда была получена булла Павла IV, в силу которой, а также позднейшей буллы Пия IV были образованы три церковные провинции, все епархии которых были подчинены юрисдикции архиепископов Мехельна,[1058] Камбре и Утрехта. При каждом кафедральном соборе учреждались штаты из двенадцати каноников, из которых трое становились пожизненными инквизиторами. Эта мера явилась первой искрой пожара, охватившего Голландию и Соединенные Нидерландские провинции в 1562 году. Нидерландцы обоснованно утверждали, что они терпели инквизиторов с 1522 года единственно потому, что смотрели на них как на агентов временного характера, но что они никогда не допустили бы постоянного учреждения столь ненавистного института и с таким зловещим предназначением для спокойствия Нидерландских провинций. Это настроение народа обрело новые силы, когда стало известно, что Филипп II проектирует организовать восемнадцать епархиальных инквизиций во Фландрии по плану испанской инквизиции, которая уже давно считалась в Германии, Италии, Франции и Нидерландах кровавым трибуналом.

V. Следовало тем более опасаться этого события, что в Голландию прибывало множество испанцев, бежавших от инквизиции. Эта эмиграция стала особенно значительна с 1550 года, когда были запрещены как содержащие взгляды новых еретиков многие издания Библии на испанском языке, напечатанные в Голландии. Таким образом, несмотря на упорство, с которым Филипп II старался учредить инквизицию во Фландрии, он не только не мог достичь этого, но и потерпел поражение в попытке сохранить за нидерландской инквизицией форму правильного, публичного и уставного трибунала, похожего на другие церковные суды, каковым он был до сих пор. Фламандцы[1059] упорно отвергали все, что было похоже на инквизицию или напоминало им о существовании системы преследований, направленных против приверженцев религиозных взглядов, противоположных вере римских католиков. Вследствие этого невозможно было учредить при каждом кафедральном соборе трех каноников-инквизиторов, о которых я говорил, несмотря на формальное намерение римской курии, выраженное в ее буллах. Это сопротивление возмутило деспотизм Филиппа, и его упорство явилось причиной затяжных, страшных и кровопролитных войн, которые в течение полувека истощили богатства и силы Испании. В результате получилось то, чего и следовало ожидать при обыкновенном ходе человеческих дел, то есть невозможность подчинить провинции, которые остались соединенными, а их постоянство и упорство привели наконец к основанию Голландской республики.[1060]

VI. В следующем 1563 году Филипп II предпринял необходимые меры для учреждения инквизиции в герцогстве Миланском. Он сообщил свой план папе, уроженцу этого города, который одобрил его, хотя был втайне недоволен, потому что этот план клонился к уменьшению власти святого престола. Едва знать и народ Милана узнали о намерении испанского короля, как открыто высказались против введения трибунала, о котором составили себе самое неблагоприятное мнение, частью сами по себе, а частью по отзывам множества испанцев. Ломбардские епископы не менее их воспротивились: они не только разделяли общее мнение об инквизиции, но еще опасались, что учреждение ее отнимет у них часть власти в процессах о вере. Они знали также, что в Испании власть епископов не только доведена до полного ничтожества, но и страдает от деспотизма инквизиторов, овладевших епископскими правами и спокойно пользующихся ими под покровительством государя, который в делах этого рода советуется с главным инквизитором.

VII. Это покровительство, в котором инквизиторы были всегда уверены, сделало их заносчивыми, и они ежедневно старались обесценить епископский сан легкими триумфами, которые одерживали при дворе, где им не надо было как епископам употреблять докладные записки, деньги и разнообразные усилия, но только кредит своего начальника, всегда умеющего получить самые соответствующие их взглядам резолюции. Город Милан послал депутатов к папе с просьбой предохранить свою родину от угрожающего несчастия и оперся на покровительство св. Карла Борромея,[1061] племянника Его Святейшества. Папа отправил их в Мадрид. Они должны были просить Филиппа II оставить дело в прежнем положении и представить неприятные последствия предполагаемой перемены. Город обратился в то же время к епископам Миланской провинции, присутствовавшим на Тридентском соборе, чтобы они подкрепили эти ходатайства перед высоким собранием. Пий IV ответил миланцам, что не позволит ввести в городе испанскую инквизицию, потому что знает ее крайнюю суровость, и обещал им принять меры, чтобы миланская инквизиция зависела, как некогда, от римской курии, декреты которой о судопроизводстве были крайне мягки и оставляли обвиняемым самую полную свободу для защиты.

VIII. Было бы трудно примирить ответ папы и происшедшие события с формальной и положительной санкцией, которую этот папа и папы, управлявшие Церковью до и после него, дали распоряжениям испанской инквизиции. Столь же трудно было примирить его с принятым папою решением удержать и разрешить точно исполнять предписания кровожадной буллы Павла IV от января 1559 года, осуждавшей на сожжение лютеран отмеченных мною разрядов, хотя бы они и не были рецидивистами. Я дальше вернусь к этому предмету; в настоящее время достаточно отметить смысл ответа папы. Прием, оказанный им посланцам, и обещанное благоволение не позволяют сомневаться, что он с тайным удовольствием увидал бы испанского короля в оппозиции по отношению к миланцам, так как роль посредника между государем, столь ревностным к религии, и подданными, крайне ревнивыми к своей свободе, льстила его самолюбию и могла быть полезна.

IX. Во время этих переговоров герцог Сесо, губернатор Милана, желая исполнить особые указы своего властителя, учредил в городе инквизиционный трибунал и обнародовал имена инквизиторов по передоверию, которым надлежало вступить в должность от имени главного инквизитора всех провинций Испании. Это заявление было неприятно миланцам, ставшим нарушать общественную тишину и возбуждавшим народный мятеж, во время которого раздавались крики: «Да здравствует король! Да погибнет инквизиция!»

X. Епископы Миланской провинции, бывшие на Тридентском соборе, восстановили всех итальянских епископов этого собрания против испанской инквизиции и без больших усилий перетянули их на свою сторону, потому что все были недовольны трибуналом со времени процесса архиепископа Толедского, как я покажу при передаче этого события. Папские легаты, председательствовавшие на соборе, высказались в пользу миланцев. Это означало, что папа одобряет восстание. Кардинал Карл Борромей, племянник и любимец Пия IV, защищал в коллегии кардиналов дело своих соотечественников и поставил его под их покровительство. Герцог Сесо, наблюдавший происходившее, предвидел неприятные последствия, которые это дело будет иметь для его властителя, но не счел себя в состоянии им помешать даже при помощи войск, которые мог ему послать вице-король Неаполя. Он написал об этом Филиппу, который решил оставить свое намерение, как сделал это в предшествующем году относительно Фландрии.[1062]

XI. Неуспех попытки испанского короля в Милане и противоположные его видам настроения, которые он везде мог заметить, не внушили ему ни благоразумия, ни умеренности. Он подумывал еще об учреждении испанской инквизиции в Неаполе, хотя это предприятие выскользнуло из рук его прадеда Фердинанда V и его отца Карла V. Но эти усилия привели только к тому, что осрамили и скомпрометировали его власть в Неаполитанском королевстве, как это было во Фландрии и в Милане.

XII. Наконец, этот упрямый государь захотел доказать, что такая щепетильная совесть, как у него, может успокоиться только тогда, когда он употребит все средства, предоставляемые его могуществом, для основания в каждом государстве святого трибунала, который римские святые отцы и святые кардиналы-племянники обвиняли в жестокости, между тем как он стремился сделать народам подарок из этой святой инквизиции. Разумеется, было естественно, что Филипп II (включенный монахами Эскуриала в их сказаниях в число святых) не забыл своих американских владений и что он беспокоился о состоянии, в котором находилась инквизиция в этих странах. Он узнал, что жители Нового Света были нерасположены к трибуналу так же, как и его европейские подданные. Это нерасположение позволяло ему надеяться на покой только тогда, когда он завершит великое дело, придав американской инквизиции ту форму, которую она сохранила до наших дней. Я не могу не войти в некоторые подробности по этому предмету.[1063]

XIII. Когда Фердинанд V решил учредить инквизицию в Новом Свете, кардинал Хименес де Сиснерос (которому государь доверил хлопоты по этому делу) назначил 7 мая 1516 года дома Хуана Кеведо, епископа острова Куба, главным уполномоченным инквизитором в испанских колониях, известных тогда под именем Королевства материка, и дал ему право избрать всех судей и должностных лиц трибунала. Карл V захотел распространить благодеяния этого благочестивого учреждения, и по его приказу 7 января 1519 года кардинал Адриан назначил дома Альфонсо Мансо, епископа Порто-Рико, и брата Педро Кордовского, вице-провинциала доминиканских монахов, инквизиторами Индии и океанских островов, доверяя им полномочия, необходимые для учреждения трибунала. Карл V подтвердил это распоряжение Адриана королевским указом от 20 мая 1520 года.[1064] Новые инквизиторы начали преследование крещеных индейцев, продолжавших еще соблюдать некоторые обряды своего прежнего идолопоклонства. Вице-короли осведомили испанского монарха о бедствии, которое может произвести подобная система. В самом деле, устрашенные индейцы бежали во внутренние части страны для соединения с дикими племенами или с идолопоклонниками городов, еще не подчиненных испанской власти. Это должно было значительно затормозить рост населения в этих пустынных странах.

XIV. Это сообщение побудило Карла V указом от 15 октября 1538 года запретить инквизиторам Америки привлекать индейцев к суду. Он ограничил инквизиционную юрисдикцию европейцами и их потомками и решил, что туземцы по-прежнему будут подчинены епархиальным епископам, служение которых, полное кротости и доброты, более подходило к положению этих народов, чем суровость инквизиции. Эта мера делает честь гуманности Карла V. Почему же по отношению к морискам его политика была далека от этого? Почему он довольствовался советом главному инквизитору пренебрегать маловажными делами? Разве он мог не знать или не видеть, что инквизиторы обходили его указы, злоупотребляя тайной службы, и третировали с исключительной суровостью несчастных, попадавших в их руки? Увы! Голос государя терялся в обширном пространстве американских провинций, к ущербу интересов завоевания, а религия служила предлогом к мерам самой ужасной нетерпимости.

XV. Инквизиторы Америки так же мало подчинялись королевской власти, как и испанские инквизиторы. Это заставило государя резолюцией от 18 октября 1549 года повторить уже сделанные им запрещения. Отвращение, связанное с должностью инквизитора, и редкая возможность исполнять службу с удовлетворением, льстящим их суетности, были причиной того, что никто не хотел брать на себя инквизиционную службу. Это способствовало тому, что постоянные трибуналы были учреждены, но инквизиторы продолжали оставаться в разных городах, как это делали раньше доминиканцы. Этот порядок не нравился Филиппу II, и он задумал организовать их так же, как и в Испании.

XVI. Возобновив 14 октября 1558 года и 4 апреля 1565 года сделанное отцом повеление оставить индейцев под юрисдикцией епископов по всем вопросам, имеющим отношение к вере, Филипп II 25 января 1569 года издал указ, в котором было сказано: так как еретики распространяли вредное учение посредством книг и даже устным путем, главный инквизитор и верховный совет решили назначить инквизиторов и министров. В то же время вице-королям и губернаторам провинций было приказано содействовать им и оказывать всякую помощь, чтобы они могли устроиться так же, как в Испании. Эта резолюция была приведена в исполнение сначала в Панаме[1065] 22 июля того же года, а потом в Лиме 29 января 1570 года. Инквизиторы были приняты здесь с большой торжественностью. В Лиме им предоставили дом, где они устроили зал заседаний, канцелярию, тюрьму и помещение для себя.[1066]

XVII. 18 августа 1570 года Филипп II приказал учредить инквизицию в Мехико и придать ей (как и другим трибуналам, которые надлежало организовать) форму, способную предупредить все судебные конфликты: мера, формально несовместимая с принципами, служившими основанием инквизиционной системы. Новый королевский указ от 20 числа того же месяца, адресованный вице-королю Перу, регулировал организацию святого трибунала в Лиме; 26 декабря 1571 года тот же государь приказал учредить для всей Америки три трибунала инквизиции: один в Лиме, другой в Мехико, третий в Картахене. Новый указ определял для каждого часть территории, которая должна была относиться к их юрисдикции, и подчинял всех власти главного инквизитора и верховного совета в Мадриде.

XVIII. Первые судьи этих трибуналов оказались достойными избрания. Это доказывает циркуляр совета инквизиции от 5 января 1573 года, направленный в провинции полуострова и гласивший: если американские трибуналы требуют испытания некоторых свидетелей, то следует этим заняться тотчас предпочтительно перед другим делом, потому что опыт удостоверяет большие выгоды, извлекаемые из учреждения святого трибунала в этой стране.

XIX. Первое аутодафе Мексики произошло в 1574 году, в год смерти Фердинанда Кортеса,[1067] завоевателя этого обширного государства. Оно сопровождалось особой пышностью. Очевидцы писали, что недоставало только Филиппа II и членов королевской фамилии для сравнения этого аутодафе с знаменитыми вальядолидскими аутодафе, справленными в 1559 году. На нем сожгли одного француза и одного англичанина, осужденных в качестве нераскаянных лютеран; на нем примирили с Церковью восемьдесят человек, которые должны были понести епитимьи то как иудействующие еретики, то как сторонники мнений Лютера и Кальвина, то как двоеженцы и чернокнижники. Среди жертв этой казни была одна женщина, которая показала, что, живя в Мехико, она своими чарами через два часа вызывала к себе мужа, живущего в Гватемале.[1068] Картахенская инквизиция не была еще учреждена в эту эпоху вследствие некоторых политических событий, помешавших этому; ее основал уже Филипп III 23 февраля 1610 года.

XX. Американские инквизиторы не менее испанских стремились расширить свою юрисдикцию. Их распри с властями принудили правительство в 1610 году примирить интересы декларацией, обращенной к ним 11 декабря 1635 года. Им предписали точно сообразоваться с правилами, установленными в 1553 году для испанской инквизиции, и с прибавлениями к ним начиная с этого года.

XXI. Филипп II не удовольствовался распространением инквизиции до Лимы; он захотел ввести ее также на островах. Большой вооруженный флот католической лиги, действовавший против константинопольского султана и выигравший знаменитую битву при Лепанто[1069] под начальством дона Хуана Австрийского,[1070] родил в уме монарха мысль создать походный трибунал инквизиции против еретиков, которых удалось бы открыть на кораблях.[1071] Так как власть главного инквизитора распространялась только на владения испанского короля, он счел невозможным исполнить этот проект без специального разрешения римской курии. Папа (не имевший причины противоречить здесь видам испанского короля, как это было относительно введения инквизиции в Милане и Неаполе) издал 27 июля 1571 года бреве, которым главный инквизитор Испании уполномочивался создать новый трибунал и назначить для него судей и служащих. Его сначала назвали галерной инквизицией, потом инквизицией флотов и армий. Но он существовал недолго, потому что стало очевидным, что он мешал судоходству.

XXII. Независимо от этих мотивов, трибунал был почти всецело занят тем, что мешал ввозу еретических книг и других запрещенных предметов. Поэтому прибавили новую статью к инструкциям комиссаров святого трибунала, пребывавших в портах, через которые шла внешняя торговля. Она гласила, что комиссар должен осматривать суда, принимать декларацию капитанов, распоряжаться сдачей в таможню товарных ящиков и тюков, давать отчет о своих действиях провинциальному трибуналу и сообразоваться с предписаниями. В Кадисе место комиссара-надсмотрщика стало очень прибыльным. При исполнении обязанностей он являлся в сопровождении секретаря, альгвасила, пристава и других служащих, в которых он мог иметь нужду. Его принимали с пушечными выстрелами. Ему предлагали угощение или его замену, чтобы он удостоверил, что корабль был осмотрен и что не найдено ничего, запрещенного к ввозу указами. Часто комиссара принимали на корабле с пышностью. Служащие, исполнявшие при нем должность чиновников, бывали обыкновенно торговцы, знавшие корабли и характер грузов и покупавшие с большой выгодой, что могло им подойти. Были и другие злоупотребления, исчезнувшие с течением времени. Удовольствовались, наконец, требованием, чтобы декларация товаров производилась на таможнях без осмотра кораблей, кроме случаев, когда какой-нибудь донос заставлял подозревать привоз запрещенного.

XXIII. Потребовалось также горячее усердие Филиппа II для учреждения инквизиции в Галисии. Инквизиция более века была неизвестна в этой провинции, составлявшей часть округа, подчиненного святому трибуналу Старой Кастилии и королевства Леон, резиденция коего находилась в Вальядолиде. До этой поры она избегла этого страшного бича, несмотря на множество происшествий с маврами, евреями и лютеранами. Испанский король решил наконец основать там инквизицию для наблюдения с большим старанием за океанскими портами, ввозом вредных книг и прибытием лиц, имевших целью распространение учения протестантов. Королевский указ, учреждавший в этой провинции трибунал, был выпущен 15 сентября 1574 года и сообщен королевской судебной палате в Коронье и другим светским властям. В тот же год главный инквизитор отправил туда инквизиторов, и трибунал был организован.[1072]

Статья третья РАСПРИ С ПОРТУГАЛЬСКОЙ ИНКВИЗИЦИЕЙ

I. Установление власти Филиппа II в Португалии по смерти кардинала архиепископа дома Энрике, занимавшего престол до 1580 года, дало этому государю новый случай проявить ревность к инквизиции. Я уже отметил эпоху, когда она была введена в этом королевстве, и обстоятельства, сопутствовавшие этому событию.[1073] Король Энрике был главным инквизитором с 1539 по 1578 год. Он занимал кафедру архиепископа в Лиссабоне, когда получил корону Португалии по смерти своего племянника короля Себастиана. Тогда он назначил дома Хорхе де Альмеду архиепископом Лиссабонским и третьим (по счету) главным инквизитором Португалии.

II. В 1544 году дом Энрике, занимавший тогда кафедру Эворы,[1074] и кардинал дом Пардо де Тавера, архиепископ Толедский, — оба главные инквизиторы: один в Испании, другой — в Португалии, — обнародовали, с согласия своих государей, циркуляр, которым извещали, что ввиду соседства двух государств на очень большом протяжении, благоприятствующем бегству из одного государства в другое лиц, привлеченных к суду инквизиции, они условились: 1) взаимно сообщать друг другу все, что может интересовать инквизицию; 2) арестовывать, каждый в своем округе, обнаруженных беглецов; 3) держать их в заключении и требовать документы начатого судопроизводства, чтобы закончить его сообразно делу, так как эта мера представляет меньше неудобств, чем выдача заключенных, кроме исключительных случаев, когда два трибунала могут прийти к соглашению.

III. Вышеупомянутая конвенция соблюдалась неоднократно. Однако, когда лиссабонские инквизиторы написали вальядолидским о выдаче им Гонсаде Баеса, арестованного в Медине-дель-Кампо по заключению их прокурора, 18 февраля 1558 года они получили ответ, что эта просьба не может быть исполнена, если желают держаться конвенции, и что лиссабонский трибунал, напротив, должен прислать испанскому документы судопроизводства. Португальские инквизиторы уважили это требование. В 1568 году испанские инквизиторы, очутившись в подобном положении, отказались сообразоваться с условленной мерой, потому что во главе их стоял тогда кардинал Эспиноса, пользовавшийся большим влиянием на Филиппа II. Он сам ответил кардиналу Энрике, что не подписывал конвенции и что находит более удобным, чтобы заключенный был передан трибуналу, начавшему судопроизводство. Он хорошо знал, что этот порядок плохо соблюдался в самой Испании и что обычно пренебрегали правилами закона, поскольку поступать таким образом было удобнее и выгоднее. Но Эспиноса в этот момент мечтал о расширении своей юрисдикции на иноземные народы, подвластные испанскому королю, — политика, крайнюю важность которой всегда признавала испанская инквизиция. Однако он предлагал кардиналу Энрике обратиться к двум государям и обещал сам предложить испанскому королю меру, которая служила бы на будущее время главным и постоянным правилом.

IV. Дом Энрике уполномочил Франциско Переру, португальского посланника в Мадриде, покончить это дело с кардиналом Эспиносой. Во время переговоров случилось, что несколько испанцев, осужденных льеренским трибуналом на фигуральное сожжение как уклонившиеся от суда, бежали в Португалию, где были арестованы по приказу эворских инквизиторов, тотчас потребовавших присылки документов их процесса в границах конвенции 1544 года. Льеренский трибунал, посоветовавшись с верховным советом, ответил, что он не может не следовать образцу, данному кардиналом Эспиносой. Почти в то же время инквизиторы задержали нескольких португальцев, ускользнувших из своей страны. Епископ Порталегры, эворский инквизитор, потребовал заключенных. Трибунал, всегда послушный воле совета, отказался их выдать, если только ему не пришлют жителей Альбукерке, арестованных эворской инквизицией. Кардинал Энрике уступил инквизиторам Испании, но потребовал 5 декабря сообщить формальный обвинительный акт по этому поводу, между тем как эворские инквизиторы сделают то же самое по отношению к кардиналу Эспиносе. Верховный совет, получив отчет об этих переговорах, согласился на выдачу испанцев, задержанных в Португалии, и на отсылку в эту страну португальцев, арестованных в Испании. Эта мера была исполнена после обмена двух обвинительных актов. V. В переписке эворских инквизиторов находится письмо от 11 марта 1570 года, в котором они извещают, что у них есть еще двое других заключенных испанцев, которых они предлагают выдать. Льеренские инквизиторы (чтобы не быть в долгу за такой поступок) посылают полученную ими информацию о некоторых португальцах, побывавших в Эстремадуре, но вернувшихся в Португалию. Жестокий опыт очень хорошо доказывает, что жажда терзать несчастных быстрее объединяет врагов, чем благородное желание их защищать. Как видно из этого случая, инквизиторы обоих королевств в 1571 году усвоили общую систему кардинала Эспиносы.

VI. Главный инквизитор дом Энрике умер на троне Португалии в 1580 году. Корона принадлежала по праву наследования Филиппу II как сыну императрицы Изабеллы, сестры Жоана III, короля Португалии. Но государь не дожидался этого события, чтобы вмешаться в дела инквизиции страны, так как принимал участие во всех мерах кардинала Эспиносы. Едва стал он властителем Португалии, как его привязанность к трибуналу проявилась в усилении деятельности. А ввиду того что место главного инквизитора было вакантным, он решил упразднить его и передать его функции главному инквизитору Испании, обратив внимание папы на то, что при этом будет более согласованности и единства в делах. Но эта попытка не имела успеха, потому что Филипп был признан в Португалии при формальном условии, что Португалия останется и впредь независимой от Испании и что королевство будет управляться светскими властями советами, установленными в Лиссабоне, чтобы ничто не заставляло нацию обращаться в Мадрид и оттуда ждать резолюций.

VII. Когда герцог Браганцский был провозглашен повстанцами королем Португалии при Филиппе IV, дом Франсиско де Кастро, главный инквизитор, и Жоан де Васконсельос, член совета инквизиции этого королевства, остались верными испанскому монарху. Новый государь (принявший имя Жоана IV) задумал увеличить свою партию. Увлекаемый советами Англии, благоприятствовавшей восстанию, он решил вернуть евреям свободу, которой они пользовались в королевстве до учреждения инквизиции. Он встретил сопротивление со стороны вышеупомянутых инквизиторов. Совет трибунала осудил даже решение Парижского университета, в котором было сказано, что король может назначить и приказать посвятить епископов, не дожидаясь булл из Рима, если бы папа Иннокентий X[1075] отказался утвердить тех епископов, которые были назначены королем после того, как он был призван на трон Португалии желанием народа, вопреки оппозиции испанского короля. Жоан IV пригрозил двум инквизиторам тюрьмой, даже смертной казнью; но с их стороны он встретил готовность скорее все претерпеть, чем согласиться на восстановление иудейского культа. По смерти дома Франсиско де Кастро возник вопрос о назначении нового главного инквизитора. Но требуемые буллы было не менее трудно получить, чем буллы епископов, потому что папы Урбан VIII, Иннокентий X и Александр VII[1076] уклонялись, насколько могли, высказываться в пользу испанского короля или герцога Браганцского. Их политика была прежде всего выжидательной, и они наблюдали за войной между двумя нациями до момента, когда удача даст перевес той или другой стороне. Вследствие этого по смерти епископа Йельбеского в 1658 году кафедра осталась вакантной, хотя Филипп IV был расположен согласиться на назначение папой епископов по собственному побуждению (motu proprio). Римская курия не сделала никакого употребления из этого права, будучи убеждена, что политические взгляды назначенных епископов указывали бы на ту партию, которая одержит верх. Наконец Португалия восторжествовала над усилиями Испании, и инквизиции двух королевств стали иметь между собой только редкие и маловажные сношения.

Статья четвертая ПРОЕКТ ВОЕННОГО ОРДЕНА ИНКВИЗИЦИИ

I. Чтобы не пройти молчанием ни одного существенного факта, доказывающего благосклонность, оказываемую Филиппом II инквизиции, я передам здесь ребяческий проект горячих голов, который был благоразумно отвергнут Филиппом II, но который никогда не появился бы на свет, если бы не была известна его чрезмерная привязанность к трибуналу.

II. Несколько фанатиков думали сделать ему удовольствие, основав новый военный орден, под именем ордена св. Марии белой шпаги (Santa Maria de la espada blanca). При Альфонсе Мудром существовал орден св. Марии, а в эпоху, о которой я говорю, был другой, известный под именем Сант-Яго шпаги (Santiago de la espada). Новые основатели прибавили эпитет белой, потому что своим отличительным знаком они считали серебряную шпагу, а шпага ордена св. Иакова была красной, цвета крови. Целью этого учреждения была защита католической религии, королевства Испании, его границ и крепостей против всякого нападения, борьба с проникновением в Испанию евреев, мавров и еретиков и исполнение всех мероприятий главного инквизитора. Для членства в новой корпорации надлежало подвергнуться особому испытанию и получить удостоверение со стороны неопровержимых свидетелей, что будущий сочлен не происходит ни от евреев, ни от мавров, ни от еретиков, ни от испанцев, осужденных и наказанных инквизицией; хотя нигде формально не говорилось о необходимости принадлежать к дворянству, однако фактически принимались преимущественно лица, являвшиеся дворянами.

III. По статутам нового ордена в каждой провинции должен был быть приор, уполномоченный управлять делами под властью главного инквизитора. Одной из его прерогатив было получение публичных или тайных доказательств чистоты крови аспирантов. Члены общества были независимы от юрисдикции епископа и гражданских должностных лиц и признавали своим главой единственно главного инквизитора. Они приносили ему отказ от своего имущества и могли пользоваться только тем, что их главе угодно было им оставить для пропитания и содержания. Брачное состояние не являлось препятствием для поступления в орден белой шпаги; вдовы вступивших в орден получали пищевую пенсию, стоимость которой определялась инквизитором по запасам общины. Бедность также не препятствовала принятию в члены, потому что главный инквизитор оплачивал из тех же запасов издержки, причиненные испытаниями, предшествующими поступлению в орден. Все члены должны были выступать в поход или сражаться для защиты пограничных городов, и все они не должны были признавать другого главы, кроме главного инквизитора.

IV. Этот проект был принят провинциями Кастилия, Леон, Астурия, Арагон, Наварра, Галисия, Алава, Гипускоа и Бискайя, Валенсия и Каталония. Статуты нового ордена получили апробацию главного инквизитора и верховного совета. Уполномоченные этих провинций адресовали королю нижайшее ходатайство для получения от него утверждения. Так же поступили представители митрополичьих церквей Толедо, Севильи, Сант-Яго, Гранады, Тарагоны, Сарагосы, Валенсии и сорока восьми дворянских фамилий, происшедших от древних родов, известных тем, что они никогда не смешивали своей крови с новохристианами. Они представили ли королю, что орден белой шпаги представляет Испании большие выгоды; он дает армии значительное увеличение сил и ничего не будет стоить госудственной казне; его служба позволяет надеяться на преобразование и улучшение нравов благодаря результатам, которые получатся от правильной постановки вопросов чести и должного распорядка; наконец, установление этого орденского отличия придаст новый блеск дворянству королевства.

V. Филипп поручил своему государственному совету разобрать план этого учреждения, который послужил предметом обсуждения в нескольких чрезвычайных собраниях, созванных королем. Главный инквизитор собрал несколько членов инквизиций королевства и духовенства в королевской церкви Св. Филиппа в Мадриде. Мнения разделились, как это обыкновенно бывает по всем вопросам, разбор которых доверяется большому числу лиц. Я познакомлю читателя с манерой, в которой один испанский дворянин изложил королю свое мнение, и соображения, сопровождавшие его, потому что они заслуживают того, чтобы их знали.

VI. Дон Педро Венегас из Кордовы представил королю, что новый орден не нужен инквизиции, потому что она обходилась без посторонней помощи в обстоятельствах более трудных; орден не будет также выгоден для улучшения нравов, потому что епископы и другие власти делали в этом отношении столько добра, сколько можно ожидать от человеческой природы; незачем требовать большей помощи в деле защиты государства и его крепостей, которые не страдали от отсутствия войск даже в те времена, когда враги Испании занимали часть полуострова. Если даже предположить необходимость такой меры, то следует припомнить, что существуют другие корпорации, как, например, старинные военные ордена св. Иоанна, св. Иакова, Калатрава, Алькантара и Монтеса,[1077] рыцари которых по сущности и духу своих учреждений обязаны повиноваться своим гроссмейстерам; званием последних обладает король в силу апостолических булл; новое учреждение может когда-нибудь нанести ущерб власти государя, если главный инквизитор сделает плохое употребление из войск, находящихся в его распоряжении; подобные примеры уже были даны гроссмейстерами вышеупомянутых орденов. Это учреждение установило бы в королевстве две страшные партии прежних и новых христиан, и отличие, дарованное первым, родило бы вечную вражду, вызвало бы убийства и гражданские войны и часто угрожало бы монархии близким разрушением. Этого несчастия надо тем более бояться, что часть испанского дворянства либо происходит от рас, которых не хотят допустить в орден, либо смешала свою кровь с этими расами путем заключения с ними брачных союзов; это исключение будет несправедливо и может иметь весьма пагубные последствия для общественного спокойствия и сделать королевство самой несчастной страной в мире. Начиная с некоторого времени люди строили подобные планы в пользу или кафедральных церквей, или монашеских учреждений, но сомнительно, могут ли рассматриваться подобные учреждения как позволенные и полезные, или на них следует смотреть как на нецелесообразные и гибельные; что эти планы имели искусных сторонников, искренне привязанных к католической религии, но что это увеличение различий вызвало неприятные разногласия, следовательно, можно уже видеть неудобства этого проекта и ни малейшей от них выгоды, которую они будто обещают. Делая независимыми глав и членов предполагаемого института от коронных властей, можно принести значительный вред монархии, потому что опыт доказал неудобство дозволять пользование этим правом лицам, имеющим отношение к инквизиции, и неоднократно побуждал ставить ее в тесные границы. При увеличении до бесконечности, согласно новому плану, числа привилегированных королевские советы, апелляционные суды и королевские палаты и суды не будут внушать ни страха, ни уважения ни в ком, кроме фамилий с презираемым происхождением. Наконец, могущество инквизиции слишком велико, чтобы было полезным его увеличивать, и здравая политика рекомендует, напротив, ограничить ее юрисдикцию делами, касающимися предметов веры, и противодействовать тому, чтобы она вмешивалась в чисто гражданские вопросы.

VII. Филипп II серьезно подумал о том, что делали гроссмейстеры военных орденов. Ревнивый к сохранению своей власти, он не был нисколько расположен давать армию в распоряжение главных инквизиторов, которые могли бы последовать примеру гроссмейстеров. Он приказал собрать все доклады, относящиеся в этому делу, приостановить начатое разбирательство и уведомить заинтересованных лиц, будто признано, что нет необходимости в создании нового ордена.[1078]

Глава XX ИНКВИЗИЦИЯ ТОРЖЕСТВЕННО СПРАВЛЯЕТ В ВАЛЬЯДОЛИДЕ В 1559 ГОДУ ДВА АУТОДАФЕ ПРОТИВ ЛЮТЕРАН. НА НИХ ПРИСУТСТВУЮТ НЕКОТОРЫЕ ЧЛЕНЫ КОРОЛЕВСКОЙ СЕМЬИ

Статья первая ПЕРВОЕ АУТОДАФЕ

I. Процесс, возбужденный севильской инквизицией против доктора Хуана Хиля, избранного епископом Тортосы, заключение этого прелата в секретной тюрьме святого трибунала в 1550 году, его отречение и епитимья в 1552 году внушили страх множеству лютеран, которые решили уехать из королевства. К ним принадлежали Кассиодоро де Рейна, Хуан Перес де Пинеда, Себриано де Валеро и Хулиано Эрнан-дес. Первые трое опубликовали за пределами Испании катехизисы, переводы Библии и другие труды на кастильском языке.[1079] Хуан Перес в 1556 году напечатал свои труды в Венеции, и вскоре они проникли в Испанию стараниями Эрнандеса, впоследствии арестованного по приказу инквизиции. Ряд выписок из дела Эрнандеса, имевших целью выяснить, каковы были религиозные мнения посещавших его лиц, в течение пятнадцати последующих лет позволил возбудить бесчисленное множество процессов почти во всех трибуналах Испании, а особенно в Севилье и Вальядолиде. В 1557 и 1558 годах инквизиция арестовала немало лиц, известных своим происхождением, должностями и ученостью. Найденные в процессуальных документах указания на обширный проект пропаганды учения Лютера убедили Филиппа II и инквизитора Вальдеса в том, что лишь величайшая строгость способна запугать сторонников новых мнений и что инквизиция не в силах этого решить за неимением надлежащих инструкций. Филипп II писал об этом в Рим 4 января 1559 года. Папа прислал Вальдесу бреве, в котором, упомянув вкратце мотивы королевского письма, уполномочивал Вальдеса (с нарушением общих законов инквизиции) выдавать светской власти, согласуя это с верховным советом, еретиков-лютеран, распространяющих учение, в том числе и тех, которые для избежания смертной казни обнаружили бы лишь двусмысленные знаки раскаяния. Если бы истории приходилось упрекать Филиппа II и инквизитора Вальдеса только в этой исходатайствованной ими булле, то и этого было бы достаточно для того, чтобы обречь их имя на бесславие. Фердинанд V и Торквемада не заходили так далеко. То же можно сказать с большим основанием о Карле V и Манрике. Они никогда не думали сжигать еретиков, которые раскаялись бы только внешне, под страхом смерти. Эта булла должна ослабить упреки некоторых писателей в адрес судей, приговоривших нескольких узников Севильи и Вальядолида к сожжению, несмотря на их раскаяние, и среди прочих доктора Касалью. Булла Климента VII от 15 июля 1531 года, казалось бы, делала бесполезной последнюю буллу. Она разрешала главному инквизитору Манрике наводить справки об епископах, архиепископах, герцогах и примирять их с Церковью, если они смиренно просят об этом; возбуждать процессы против мертвых и выдавать светской власти живых, которые пренебрегли ходатайством о примирении. Лишь для епископов было сделано исключение из последнего правила. Эти распоряжения показались, несомненно, слишком мягкими Вальдесу, если предположить, что он нашел их в архиве трибунала.

II. 5 января 1559 года вторая папская булла отменяла все разрешения на чтение запрещенных книг и уполномочивала главного инквизитора преследовать читавших их или державших у себя. Так как папа узнал, что в Испанской монархии обращается множество лютеранских сочинений, служащих быстрому распространению вредного учения, то булла предписывала духовникам заставлять кающихся указывать лиц, имеющих эти книги или содействующих их распространению. Духовники должны были также налагать на них обязательство давать по этому поводу показания святому трибуналу под страхом верховного отлучения от Церкви, изрекаемого Его Святейшеством и великим инквизитором Испании. Духовники, не исполнившие налагаемого на них долга, будут наказаны как виновные, даже в том случае, если кающийся будет епископ, архиепископ, патриарх, кардинал, король или император. Нетрудно догадаться, насколько эта мера должна была увеличить число доносов. Для поощрения доносчиков Филипп II 25 февраля 1557 года возобновил королевский указ, выпущенный Фердинандом V в Торо[1080] от 10 апреля 1505 года, по которому доносчик получал четвертую часть имущества осужденных, освобожденную от взноса в государственную казну.

III. Бесчисленное множество доносов и процессов, вызванных папской буллой, высокое положение лиц, на которых последовал донос, наконец, успехи, сделанные новым учением, — все это побудило принять чрезвычайные меры и поставить уполномоченных в двух городах, где лютеранские мнения восторжествовали над инквизицией, потому что ересь устроила там уже храмы, в которых шла проповедь, а сектанты кроме того собирались для молитвы и в частных молитвенных домах. Вследствие этого решения Вальдес передал свои полномочия главного инквизитора дому Педро де Гаске, епископу Паленсии, поместившемуся в Вальядолиде, и дому Хуану Гонсалесу де Мунебреге, епископу Тарасовы, переехавшему в Севилью. Вальдес выполнил в то же время распоряжения новой буллы от 7 января 1559 года. Папа сообщает, что тревожные успехи лютеровой ереси в Испании, где ей покровительствуют много богатых и могущественных людей, принудили главного инквизитора Вальдеса остановить движение этого зла, заключая множество виновных, увеличивая число инквизиторов в разных провинциях королевства и давая им необходимые инструкции для предотвращения бегства подсудимых; что эти меры обязали поставить и держать наготове большое число лошадей в провинциях для преследования беглецов; что издержки, необходимые для этой цели и для прокормления неимущих узников, не могут быть покрыты небольшими доходами инквизиции; что можно опасаться, как бы такое положение не затянулось надолго, и что эти соображения побудили его назначить на нужды святого трибунала доход с одного канониката в каждой митрополичьей, кафедральной и коллегиальной церкви королевства. Другое бреве от того же числа назначает инквизиции на покрытие растущих по указанному поводу долгов одновременно чрезвычайную субсидию в сто тысяч дукатов золотом, которая будет выплачена из всех церковных доходов королевства, даже с тех, которые до сих пор были освобождены от взносов, узаконенных папами.

IV. Изумительно, что после восьмидесяти лет постоянных конфискаций это учреждение осмеливается жаловаться папе на свою нужду для получения новых средств. Но еще более изумляет декретирование меры, установленной многими предшествующими буллами, в частности буллою от 24 ноября 1501 года. Буллы от 7 января 1559 года оказалось недостаточно для добывания денег, так как она встретила сильное сопротивление со стороны многих капитулов, особенно на Майорке. В 1574 году она еще не была исполнена, и тогда Григорий XIII подтвердил ее другою буллой, от 8 июля. Испанскому королю необходимо было принудить строптивых каноников к повиновению.

V. Арест и предание суду такого большого числа испанцев неизбежно должны были кончиться аутодафе, способным возбудить общественное внимание. Действительно, так и случилось во многих трибуналах. Жертвами Вальядолида и Севильи были люди выдающиеся — одни знатностью, другие ученостью и все — безупречным поведением. Поэтому казни в этих городах имели большую известность, чем в других, и я смею утверждать, что все писанное против испанской инквизиции в Германии и Франции обусловлено тем обращением, какое испытали лютеране в Вальядолиде и Севилье, потому что раньше по этому поводу почти ничего не писали. Впрочем, количество осужденных лютеран было невелико, если сравнить его с огромным, чудовищным, почти невероятным числом лиц еврейского и магометанского происхождения, казненных или подвергнутых другим родам наказания.

VI. Этот мотив заставил меня познакомить читателя в полном объеме с этими аутодафе и их главными жертвами. Сначала я скажу о вальядолидских аутодафе, а затем уже о севильских казнях. У меня в руках донесения, писанные на другой день после экзекуции. К сожалению, я не могу поместить их здесь, так как они способны возбудить любопытство как тем, что сказано в них о расположении эшафотов, амфитеатра и мест, занимаемых зрителями всех рангов, так и описанием пышности и импозантного кортежа, с которым появились на первом вальядолидском аутодафе принц дон Карлос и принцесса Хуанна, а на втором сам король Филипп II. Размеры этой Истории не позволяют мне входить в подробности, и я ограничусь рассказом о существенном. Но если публика одобрит мой труд и коллекция мемуаров и любопытных бумаг святого трибунала, которыми я владею, покажется достойной обнародования, я без колебания приму в этом участие, счастливый принести пользу историкам, которые найдут в этом собрании драгоценные документы о гражданской и политической жизни Европы, в частности — Испании, Франции, Германии, Англии, Нидерландов, Италии и Португалии.

VII. Первое торжественное аутодафе в Вальядолиде было справлено 21 мая 1559 года, в Троицын день, посреди большой площади, перед глазами принца и принцессы, в присутствии гражданских властей, значительного числа грандов Испании, маркизов, графов, виконтов, баронов, дворян, дам всех классов и несметного стечения народа, присутствовавшего на этом зрелище стоя. Эшафоты, амфитеатр, ложи, трибуны, ступени и алтари были расположены так, как описано во многих трудах и представлено на эстампах. На аутодафе было четырнадцать человек, приговоренных к сожжению, кости и статуя одной женщины и шестнадцать человек, допущенных к примирению с Церковью с понесением епитимий. Мне показались интересным и судьбы некоторых осужденных этих трех разрядов.

VIII. Донья Элеонора де Виберо (жена Педро Касальи, главного счетовода королевских финансов), дочь Хуана де Виберо, имевшего такую же должность, и доньи Констансии Ортис (процессы которых описаны в этом труде), была владелицей надгробной часовни в церкви королевского монастыря Св. Бенедикта в Вальядолиде. Она была погребена там как католичка, и не возникало никакого подозрения насчет ее правоверия. Однако она была обвинена фискалом инквизиции в лютеранстве и признана умершей в ереси, так как скрыла, по его словам, свои истинные верования под прикрытием католичества, принимая в предсмертной болезни таинства исповеди, причастия и соборования. Фискал подтвердил свое обвинение показаниями свидетелей, подвергнутых пытке или угрозам пыток: из их показаний вытекало, что дом Элеоноры Виберо служил храмом для лютеран Вальядолида. Ее объявили умершею в ереси: ее память была осуждена на бесчестие, включая ее потомство; ее имущество было конфисковано. Было приказано вырыть ее труп, поставить на костер в гробу, с ее статуей, прикрытой санбенито, и с картонной митрой на голове, и все предать пламени; дом снести с лица земли с запрещением его восстанавливать, а на площади воздвигнуть памятник с надписью, повествующей о данном событии. Все распоряжения были выполнены. Я видел площадь, колонну и надпись. Уверяют, что этот памятник человеческой свирепости против мертвых был разрушен в 1809 году.

IX. Другими жертвами, погибшими на этом аутодафе, были:

1. Доктор Агостино Касалья, священник и каноник Саламанки, раздаятель милостыни и проповедник короля и императора. Он был сыном Педро Касальи, главного счетовода королевских финансов, и Элеоноры де Виберо; по отцу и матери он происходил от еврейских предков. Его обвинили в исповедании лютеранской ереси, в громком рассуждении на лютеранском сборище в Вальядолиде и в переписке с севильской лютеранской общиной. Касалья отрицал все факты, приписанные ему, в нескольких показаниях, подтвержденных присягой, и в других, представленных им во время обнародования улик. Назначили пытку. Каноник из Саламанки был приведен 4 марта в застенок; но пытка не состоялась, потому что обвиняемый обещал сделать признание. Он дал его письменно и подтвердил еще раз 16 марта, признаваясь, что был лютеранин, но не учащий, как ему приписывали, потому что он никого не наставлял в своем учении. Он изложил мотивы, мешавшие ему до сих пор сделать признание, и обещал в будущем быть хорошим католиком, если ему разрешат примирение. Но инквизиторы не сочли нужным помиловать его, потому что свидетели утверждали, что он был учителем. Обвиняемый обнаружил все признаки возвращения к католической вере. Когда он увидал, что смерть неизбежна, то стал проповедовать своим товарищам по несчастью. За два дня до смерти он сообщил некоторые подробности своей жизни. Он родился в 1510 году. В семнадцатилетнем возрасте он имел духовником брата Бартоломее Каррансу де Миранду в коллегии Св. Григория в Вальядолиде. Продолжал свое образование в Алькала-де-Энаресе, где прожил до 1536 года. В 1545 году Карл V назначил его своим проповедником; на следующий год он сопровождал государя в Германию и оставался там до 1552 года, постоянно проповедуя против лютеран. В тот же год он вернулся в Испанию и удалился в Саламанку, где прожил три года, иногда бывая в Вальядолиде. Однажды, по приказу императора, он присутствовал на собрании, проходившем под председательством дона Антонио Фонсеки, президента королевского совета Кастилии. Там были лиценциат Оталора, доктора Рибера и Веласко, члены совета и апелляционного суда, брат Альфонсе де Кастро и брат Бартоломео Карранса. Рассуждали о решении, которое следовало принять относительно некоторых бреве, выпущенных римской курией против одобрявших декреты отцов Тридентского собора и продолжавших собираться в этом городе, вопреки приказу папы, перенесшего собор в Болонью.[1081] Касалья заявил, что все члены хунты признали, что папа действовал в этом случае в личных интересах, но что брат Бартоломео Карранса, как можно было заметить, с особенной силой восставал против злоупотреблений, которые позволяет себе римская курия. 20 мая, накануне смерти, Касалью посетил посланный инквизиторами брат Антонио де ла Каррера, иеронимит. Он объявил от их имени, что они не удовлетворены его показаниями, потому что в процессе вопросов было больше, и что он поступил бы хорошо в интересах своей совести, если бы открыл все, что знает о себе и других. Касалья ответил, что он не может больше ничего сказать не лжесвидетельствуя, потому что рассказал обо всем. Ему возразили, что до сих пор он упорно отрицает свое учительство, хотя оно было доказано показаниями свидетелей. Он ответил, что его напрасно упрекают в этом преступлении, что поистине он виновен лишь в том, что не разубедил принявших эти вредные верования и говорил о своих убеждениях только с теми, кто мыслил так же. Тогда брат Антонио предложил ему приготовиться к завтрашней смерти. Это известие страшно поразило Касалью, который ожидал, что будет допущен к примирению и епитимье. Он спросил, может ли он надеяться на смягчение наказания. Каррера сказал ему, что лишь в случае признания в скрываемых до сих пор грехах, может быть, взглянут с состраданием на его положение; но без этого условия ему надеяться не на что. «Хорошо, — сказал Касалья, — итак, нужно приготовиться умереть в милости Божией, потому что мне нельзя прибавить что-либо к сказанному, кроме лжи». Тогда он принялся ободрять себя перед смертью. Он исповедался несколько раз ночью и утром на другой день брату Антонио де ла Каррере. Придя на место аутодафе, он просил позволения сказать поучение шедшим вместе с ним на казнь. В этот момент он не получил позволения, но вскоре он сказал им несколько слов. Его положение кающегося послужило причиной того, что его задушили прежде, чем предать тело пламени. Когда он был привязан к роковому ошейнику, он исповедался в последний раз, и его духовник был сильно тронут всем виденным и слышанным в течение суток. Впоследствии он писал, что не сомневается в том, что доктор Касалья на небе. Чему же тогда служил декрет верховного совета от 18 июля 1541 года, приказывавший не казнить осужденного, если он обнаруживал искреннее раскаяние, даже когда приговор ему объявлен, а, напротив, допускать его к примирению? Несомненно, скажут, что инквизиторы не были уверены в искренности этого раскаяния, потому что Касалья не сознался в том, что наговаривали на него свидетели. Итак, всякая надежда на милосердие отнимается у осужденных, против которых свидетели дают ложные показания из-за невежества, по злобе или от недостатка рассуждения! Какого правосудия можно ожидать от трибунала, который руководится такими принципами?

2. Франсиско де Виберо Касалья, брат Агостино Касальи, священник, настоятель прихода Ормигос, в епархии Паленсии, сначала отрицал все навязанные ему обвинения, но признался во всем под пыткой, подтвердил свои признания и просил быть допущенным к примирению. В этой милостыни ему было отказано, и его осудили к передаче в руки светской власти, хотя он не был ни рецидивистом, ни учащим. Предпочли думать, что его побудил к раскаянию только страх смерти. Действительно, будучи на эшафоте, он, увидев своего брата раскаявшимся и вновь ревностно исповедующим католическое учение, засмеялся в ответ на его увещевания, жестом выразил ему свое презрение, обвиняя в трусости, и испустил дух среди пламени, совершенно спокойно, без малейшего признака страдания или раскаяния. Перед вступлением на эшафот он, подобно брату, был лишен священного сана.[1082] Не было недостатка в епископах для этой церемонии: среди присутствующих находились архиепископы Севильи и Сант-Яго и епископы Паленсии и Сиудад-Родриго. Ее совершил епископ Паленсии, юрисдикция которого простиралась на Вальядолид, в котором еще не было архиерейской кафедры.

3. Донья Беатриса де Виберо Касалья, сестра двух вышеупомянутых жертв, сначала следовала системе отрицания, во всем призналась под пыткой и просила допустить ее к примирению. Она получила только два голоса против десяти. Обратились в верховный совет, который решил, что она подлежит смертной казни. Она исповедалась, была задушена и затем предана пламени.

4. Альфонса Перес, священник из Паленсии, доктор богословия, отрицал приписанные ему обвинения; мучения пытки вырвали у него признание в том, в чем его обвиняли. Он выказал раскаяние, но, лишенный сана и задушенный, был сожжен, как и другие.

5. Дон Кристобал де Окампо, из Севильи, рыцарь ордена св. Иоанна, раздаятель милостыни при великом приоре Кастилии и Леона, доне Антонио Толедском, присужден за лютеранство к той же каре, что и предшествующие.

6. Дон Кристобал де Падилья, рыцарь и житель Саморы, принял ту же участь.

7. Лиценциат Антонио Эресуэло, адвокат из города Торо, осужденный как лютеранин, сгорел на огне, ничем не показав своего раскаяния. Когда его вели на казнь, доктор Касалья обратился к нему лично со словами увещевания и повторил их уже у ступени эшафота, но это напрасно: Антонио засмеялся в ответ на его слова, хотя уже был привязан к столбу посреди дымившихся дров. Один из лучников, окружавших костер, придя в бешенство от такого мужества, вонзил копье в тело Эресуэло, кровь из которого еще текла, когда его достигло пламя. Он умер, не произнеся ни слова.

8. Хуан Гарсия, ювелир из Вальядолида, был осужден как лютеранин. Он исповедался и понес обычную казнь. Говорили, что его жена донесла о лютеранском сборище в Вальядолиде и была вознаграждена за это пожизненной рентой из государственной казны.

9. Лиценциат Перес де Эррера, судья контрабандистов в городе Логроньо, брат дона Висенте, королевского квартирмейстера, понес ту же кару, что и Гарсия, верования которого он разделял.

10. Такова же была участь Гонсале Баеса, португальца, о котором я говорил в предыдущей главе и который погиб как иудействующий еретик.

11. Донья Каталина де Ортего, вдова командора Лоайсы, дочь Эрнандо Диаса, прокурора королевского совета Кастильи, жительница Вальядолида, была судима как лютеранка и исповедалась. Она разделила участь других осужденных. Той же участи подверглись:

12. Каталина Роман из Педросы.

13. Изабелла де Эстрада из того же города и

14. Хуанна Бласкес, прислуга маркизы Альканисес. Ни одна из этих четырнадцати жертв не учила, ни одна не впала в ересь вторично. Однако инквизиторы раскаяние их считали вынужденным из-за боязни смерти. Почему? Потому что они сознались в своем мнимом преступлении только под пыткой.

X. Среди лиц, примиренных с Церковью на вальядолидском аутодафе, были:

1. Дон Педро Сармиенто де Рохас, житель Паленсии, рыцарь ордена Сант-Яго, командор Кинтаны, сын дона Хуана де Рохаса, первого маркиза Позы, и Марии Гомес де Сармиенто, его жены. Донья Мария была дочерью дона Диего Гомеса де Сармиенто, графа Салинас-и-Рибадео, и доньи Марии Ульоа, его жены, из дома маркизов де ла Мота де Торо. Он был наказан как лютеранин, лишен своих титулов и званий, облечен в пожизненное санбенито, заключен навсегда, лишен имущества и обречен на бесчестие.

2. Дон Луис де Рохас, его племянник, старший сын дона Санчо де Рохаса Сармиенто (отцом которого был маркиз Поза, о котором я только что упоминал) и доньи Франсиски Энрикес д'Альманса, дочери дона Франсиско Энрикеса д'Альманса, маркиза Альканисеса, и доньи Изабеллы Ульоа де ла Мота де Торо. Ему вменили то же преступление, что и его дяде. Он был изгнан из Мадрида, Вальядолида и Паленсии; ему было запрещено выезжать из Испании; его имущество было конфисковано. Он был объявлен лишенным наследования маркизата Позы, который перешел к его младшему брату дону Санчо де Рохасу Энрикесу.

3. Донья Менсия де Фигероа, жена дона Педро Сармиенто де Рохаса, придворная дама испанской королевы. Ее присудили как лютеранку к ношению санбенито, к пожизненному заключению и к потере имущества.

4. Донья Анна Энрикес де Рохас, дочь покойного дона Аль-фонсо Энрикеса д'Альманса, маркиза Альканисес, и доньи Эльвиры де Рохас, его вдовы, внучки (по матери) первых маркизов Поза. Она была женой дона Хуана Альфонсо де Фонсеки Мехиа из города Торо, сына дона Родриго Мехиа, владетеля Сант-Эуфемии, и доньи Марины де Рохас, которая также была дочерью маркиза Позы. Ее преступление состояло в принятии лютеранства. Она появилась на аутодафе в санбенито и затем была заключена в монастырь. Ей было тогда двадцать четыре года; она в совершенстве знала латинский язык и читала труды Кальвина и Константина Понсе де ла Фуэнте.

5. Донья Мария де Рохас, монахиня из монастыря Св. Екатерины в Вальядолиде, сорока лет от роду, сестра доньи Эльвиры де Рохас, маркизы Альканисес, дочери первого маркиза Позы. Она была осуждена как лютеранка, приведена на аутодафе в санбенито и заключена на всю жизнь в своем монастыре. Инквизиция приказала, чтобы с ней обращались как с последней из братства в церкви и в трапезной. Ее лишили также права голоса.

6. Дон Хуан де Ульоа Перейра, рыцарь и командор ордена св. Иоанна Иерусалимского, житель города Торо, сын и брат владетелей де ла Мота, которые немного позже стали маркизами. Он был осужден как лютеранин; был обязан носить санбенито; его заключили пожизненно в тюрьму; его имущество было конфисковано. Он был объявлен бесчестным, не имеющим права на почести, лишенным одежды и креста своего ордена и изгнан из Мадрида, Вальядолида и Торо, без разрешения покинуть королевство. В 1565 году Ульоа обратился к папе; описал положение, в которое поставили его инквизиторы, и напомнил о службе, которую он оказал религии, сражаясь против турок на галерах своего ордена, овладев однажды пятью кораблями пирата Карамзин Араеса, а также в экспедициях против Алжира, Бухни и Африки, после которых император Карл V назначил его первым капитаном, а затем и генералом сухопутной армии, с которой он участвовал в войнах в Германии, Венгрии, Трансильвании[1083] и других странах. Он прибавлял, что год тому назад главный инквизитор избавил его от продолжения епитимьи за все, что ставилось ему в вину, но желал вернуть себе звание рыцаря, потому что был еще в состоянии служить. 8 июня 1565 года папа выпустил в пользу Ульоа бреве, в котором он восстанавливал Ульоа во всех правах рыцаря и монаха-професса ордена св. Иоанна, с формальной оговоркой, что случившееся с ним не воспрепятствует ему достигнуть высших санов в своем ордене и военных должностей, если только главный инквизитор Испании и гроссмейстер Мальты одобрят его декрет. Все пожелания Ульоа были выполнены, и он был восстановлен в своей должности командора.

7. Хуан де Виберо Касалья, брат Агостино Касальи, родившийся в Вальядолиде, был наказан как лютеранин. Его приговорили к потере имущества и свободы и к пожизненному ношению санбенито.

8. Донья Хуанна Сильва де Рибера, жена дона Хуана де Виберо Касальи, уроженка Вальядолида, внебрачная дочь дона Хуана де Риберы, маркиза де Монтемайор, и его рабыни, Марии Флюрин. Она разделила участь своего мужа.

9. Донья Констансия де Виберо Касалья, сестра Агостино Касальи, вдова контролера Эрнандо Ортиса, была присуждена к ношению санбенито, к пожизненному заключению и к потере имущества. Агостино, увидя проходящую мимо сестру, повернулся к принцессе-правительнице и сказал ей: «Принцесса, я умоляю Ваше Высочество пожалеть эту несчастную, которая оставит сиротами тринадцать детей».

10. Элеонора де Сиснерос, из Вальядолида, двадцати четырех лет от роду, жена Антонио Эресуэло, осужденного как нераскаявшийся. Она понесла епитимью после двух предшествующих. Муж ее, сойдя с помоста аутодафе, заметил ее в санбенито примиренных, на котором не было ни языков огня, ни фигур чертей, в отличие от его санбенито. В исступлении, вызванном тем, что она оказалась нетвердой в своих верованиях, он ударил ее ногой и сказал: «Так-то ты поступила с учением, которое я тебе преподавал в течение шести лет?» Элеонора молча выслушала мужа, ничего не отвечала и выказала много смирения и терпения.

11. Донья Франсиска Сунъига де Баеса. Эта вальядолидская богомолка была дочерью Альфонсо де Баеса и доньи Марии Суньига. Она была наказана санбенито, заключена пожизненно и лишена имущества. Агустин Касалья, отвечая на обвинения одного свидетеля, заявил, что положение, в котором его упрекают и которое состоит в том, что истинное евхаристическое причащение бывает только под обоими видами, было высказано доньей Франсиской Суньига, ученицей дома Бартоломее Каррансы и брата Доминго Рохаса, добавив, что монахи наносят удары и прячут ударившую руку. В другом показании от 12 октября он повторил сказанное и прибавил, что донья Франсиска — его противница с 1543 года, когда она потеряла надежду выйти замуж за Гонсале Переса де Виберо Касалью, его брата, который не пожелал на ней жениться, потому что Альфонсо Баеса, ее отец, был арестован как иудействующий по приказу вальядолидской инквизиции. Этот довод Касальи неубедителен, потому что и сам он, и Франсиска происходили от евреев, осужденных инквизицией, как мы об этом уже говорили.

12. Марина де Сааведра, уроженка Саморы, вдова Хуана Сиснероса де Сото, выдающегося дворянина. Она была наказана как лютеранка: ее облекли в санбенито, лишили имущества и подвергли пожизненному заключению.

13. Изабелла Мингес, прислуга Доньи Беатрисы Виберо Касалья, сожженной на этом аутодафе. Она разделила участь Марины де Сааведра.

14. Антонио Мингес, брат Изабеллы, житель Педросы, был наказан по этой же причине и таким же образом.

15. Антонио Уазор, англичанин, слуга дона Луиса де Рохаса, сожженного в тот же день,[1084] был приговорен к ношению санбенито, потере имущества и заключению на год в монастырь.

16. Даниэль де па Куадра, из города Педросы, потерял свободу и имущество и получил пожизненное санбенито как лютеранин.

XI. Проповедь о вере была произнесена знаменитым Мельхиором Кано, епископом Канарских островов, после того как все стали свидетелями скандального и возмутительного поступка, происшедшего посреди собрания. Когда прибыл двор, когда министры, судьи, гранды, знать, народ и обвиняемые заняли свои места, дом Франсиско Бака, вальядолидский инквизитор, приблизился к эстраде, где сидели дон Карлос, принц Астурийский, и его тетка, принцесса Хуанна, и потребовал, а затем и получил от них присягу в том, что они будут поддерживать и защищать инквизицию и открывать ей все, что кем бы то ни было будет сказано против веры, если вдруг они узнают об этом. На такую дерзость этот инквизитор решился, имея распоряжение, одобренное католическими государями Фердинандом и Изабеллой при учреждении инквизиции. Один из пунктов этого распоряжения гласил, что должностное лицо, председательствующее на торжественном аутодафе, должно произнести подобную присягу, даже если оно уже исполняло эту формальность в день учреждения инквизиции в этом городе. Но что общего между должностными лицами и государями? Дон Карлос и его тетка произнесли требуемую присягу; принцу же было в то время всего четырнадцать лет.[1085] Впоследствии выяснилось, насколько не понравилась ему дерзость инквизитора. Он поклялся в неумолимой ненависти к инквизиции. Далее я вернусь к этому предмету, говоря о процессе принца.

Статья вторая ВТОРОЕ АУТОДАФЕ

I. Второе вальядолидское аутодафе произошло 8 октября того же 1559 года. Оно было еще торжественнее первого благодаря присутствию Филиппа II. Инквизиторы подождали его возвращения из Нидерландов, чтобы почтить этим великим торжеством, на котором появились тринадцать человек, приданных пламени, труп и статуя, также сожженные, и шестнадцать осужденных, допущенных к примирению с Церковью и епитимьи. Некоторые из этих процессов закончились еще в мае; следовательно, нельзя сомневаться в том, что казнь несчастных была отсрочена в надежде доставить удовольствие этому столь религиозному монарху, хотя рассказ об этой сцене внушает ужас. Король явился в сопровождении сына, сестры, принца Пармского, трех посланников Франции, архиепископа Севильского, епископа Паленсии и Саморы и других избранных епископов. На торжестве присутствовали коннетабль и адмирал, герцоги Нахера и Аркос; маркиз Дениа, ставший затем герцогом Лерма; маркиз Асторга, граф Урегва, ставший потом герцогом Оссуна; граф Бенавенте, ставший потом также герцогом; граф Буэндиа; последний гроссмейстер военного ордена Монтесы дон Педро Луис де Борха, брат св. Франсиска, герцога Гандиа;[1086] великий приор Кастилии и Леона от ордена св. Иоанна Иерусалимского, дом Антонио Толедский, сын и брат герцогов Альба; несколько других грандов Испании, не названных в протоколе этой казни, и много лиц среднего достоинства; графиня Рибадабиа и другие высокие по положению дамы, а также члены советов и суда и коронные власти.

II. Проповедь о вере была произнесена епископом Куэнсы. Епископы Паленсии и Саморы лишили сана священников из числа осужденных; а главный инквизитор, архиепископ Севильи, потребовал от короля дать ту же присягу, какую на предшествующей церемонии дали дон Карлос и принцесса-правительница. Филипп исполнил эту формальность и подписал свое обещание, прочитанное служащим инквизиции посреди собрания. Осуждены были:

1. Дон Карлос де Сесо, дворянин из Вероны, сын епископа Пьяченцы[1087] в Италии, из знатной местной фамилии. Ему было сорок три года. Человек способный и ученый, он сослужил большую службу императору, исполняя должность коррехидора в Торо. Он был женат на донье Изабелле Кастильской, дочери дона Франсиско Кастильского, рыцаря ордена Алькантары, и доньи Каталины Ладрон де Гебара-и-Авалос, племяннице епископа калаорского дома Альфонсо Кастильского и кузине толедского декана дома Диего Кастильского (все они происходили от короля Педро Жестокого[1088] через епископа Паленсии, дома Педро Кастильского, внука этого монарха). Заключив брак, он поселился в Вильямедиане, близ Логроньо. Он открыто проповедовал ересь и был главным виновником успехов лютеранства в Вальядолиде, Паленсии, Саморе и в других небольших городах этих округов. Арестованный в Логроньо и доставленный в секретную тюрьму Вальядолида, он отвечал на обвинения прокурора 28 июня 1558 года. Приговор был объявлен 7 октября 1559 года, и ему посоветовали приготовиться к смерти на следующий день. В подобных обстоятельствах имеют обыкновение принуждать осужденных объявить правду относительно себя и других лиц, не позволяя ни лжи, ни сокрытия. Это обыкновение увеличивает до бесконечности процессы, потому что большинство обвиняемых теряет мужество в тот момент, когда узнает о своем осуждении. Совестливость и стремление избежать смерти заставляли их делать самые мелочные показания о всей своей жизни и даже о весьма маловероятных обстоятельствах. Дон Карлос де Сесо, потребовав бумаги и чернил, написал свое исповедание, но полностью на лютеранский манер. Он писал, что это учение есть истинная евангельская вера, в отличие от учения римской Церкви, испорченного в течение нескольких веков; что он хочет умереть в этом веровании и что он приносит в жертву Богу унижение, до которого он доведен, как память и знак горячей веры в страсти Христовы. Трудно изобразить страсть и энергию, с которыми он исписал два листа бумаги фактически в присутствии смерти. Сесо увещевали всю ночь 7-го и утром 8 октября, но безуспешно. При отправлении на казнь ему вставили кляп, чтобы помешать проповедовать свое учение. Когда он был привязан к столбу, кляп вынули и принялись увещевать его исповедаться. Он сказал громким и твердым голосом: «Если бы у меня было время, я доказал бы вам, что вы губите себя, не подражая моему примеру. Спешите зажечь эти дрова, которые меня истребят!» Палачи послушались его; Сесо погиб нераскаянным.

2. Педро де Касалъя, уроженец Вальядолида, священник в приходе Педросы, в епархии Саморы. Он был братом доктора Агостино Касальти; ему было тридцать четыре года от роду. Арестованный 23 апреля 1558 года, он признался, что принял лютеранские тезисы, и изложил поводы и основания своего верования. Он просил быть допущенным к примирению. Его приговор был вынесен 10 февраля 1559 года. Епископ Паленсии и лиценциат Сантильян, член апелляционного суда и юрисконсульт святого трибунала, подали голос за примирение; остальные судьи высказались за смертную казнь. Верховный совет, ознакомившись с делом, высказался за измождение плоти, потому что Касалья был обвинен в проповедании ереси, что вытекало из двадцати трех показаний и из его собственного признания. 7 октября ему объявили приговор, советуя приготовиться к смерти; но он отказался исповедаться. Он отправился на аутодафе с кляпом во рту и, привязанный к столбу, потребовал духовника; затем он был задушен перед сожжением.

3. Доминго Санчес, священник из Вильямедианы, близ Логроньо, принял лютерову ересь, послушав Сесо и прочитав его книги. Осужденный на сожжение живьем, он последовал примеру Педро Касальи и умер подобно ему.

4. Брат Доминго де Рохас, доминиканский священник. Он был учеником дома Бартоломео Каррансы. Отец его был маркиз Поза, имевший двух других сыновей, понесших епитимью на первом аутодафе. Брату Доминго было сорок лет. Его арестовали в Калаоре переодетым в светское платье, чтобы избегнуть розысков агентов инквизиции и получить возможность отправиться во Фландрию после свидания с доном Карлосом де Сесо. Первое показание перед святым трибуналом в Вальядолиде он дал 13 мая 1558 года. Его заставили дать несколько показаний, потому что он отрицал в одном то, что утверждал в другом, лавируя для защиты составленных им катехизиса и проповедей.

За отказ от своих слов он был присужден к пытке. Брат Доминго просил, чтобы его избавили от ужасов пытки, потому что он боится ее больше смерти, но ему отвечали, что это снисхождение будет оказано, если он пообещает объявить то, что до сих пор скрывал. Он согласился и прибавил к первым показаниям несколько новых; затем он просил быть допущенным к примирению. 7 октября ему посоветовали приготовиться к смерти на следующий день. Он сделал тогда очень важные разоблачения в пользу некоторых лиц, против которых он говорил в предыдущих допросах; но он отказался исповедаться. Сойдя с эшафота аутодафе, чтобы быть приведенным к костру, он обернулся к королю и крикнул ему, что идет умирать в защиту истинной евангельской веры, то есть веры Лютера. Филипп II приказал всунуть ему в рот кляп, который уже был у него во рту, когда он был привязан к столбу. Но когда костер готов был загореться, мужество его покинуло: он потребовал духовника, получил отпущение грехов и был затем задушен. Брат Доминго и два священника, его товарищи по несчастью, были лишены сана посреди аутодафе; по окончании этой церемонии[1089] на них надели санбенито и картонную митру; до этого времени они были в сутане, без шапки и мантии.[1090]

5. Хуан Санчес, житель Вальядолида, родился в Астудильо-де-Кампосе, сын Альфонсо Гомеса и Эльвиры Санчес, слуга священника Педро де Касальи и доньи Каталины Ортега. Ему было тридцать три года. Боязнь быть арестованным инквизицией побудила его скрыться из Вальядолида, чтобы переправиться морем в Нидерланды под вымышленным именем Хуана де Вибар. Инквизиторы проведали об этом через попавшие в их руки письма самого Хуана, писанные в Кастоурдиалес 7, 8 и 30 мая 1558 года и адресованные донье Каталине Ортега, бывшей в то время в тюрьме. Они сообщили об этом королю, бывшему в Брюсселе, и тот поручил дону Франсиско де Кастилье, придворному алькальду,[1091] схватить Хуана Санчеса. Он был взят в Турлингене. Перевезенный в Вальядолид, он был приговорен к измождению плоти как лютеранин, учащий и нераскаянный. Его повели на казнь с кляпом во рту, который был удержан до момента, пока он был привязан к столбу. Он не просил духовника, и костер был зажжен. Когда веревки, которыми его связали, сгорели, он бросился на вышку эшафота, откуда увидал, что многие из осужденных исповедовались, дабы не быть сожженными. Священники снова принялись увещевать его исповедаться; но Санчес, видя, что Сесо остался тверд в своем решении, хотя пламя уже окружило его, стал посреди пламени и крикнул, чтобы прибавили дров, потому что он хочет умереть подобно дону Карлосу де Сесо. Его услыхали, и возмущенные лучники и палачи наперебой исполнили его последнюю волю.

6. Донья Эуфросина Риос, монахиня ордена св. Клары[1092] в Вальядолиде, была обличена в лютеранстве двадцатью двумя свидетелями. Она не раскаивалась до тех пор, пока не была привязана к столбу. Тогда она попросила духовника и была брошена в огонь после задушения, согласно обычаю.

7. Донья Марина де Гевара, монахиня Рождественского монастыря в Вальядолиде, ордена цистерцианок.[1093] Она была дочерью дона Хуана де Гевары, жителя Тресеньо в горах Сантандера, и доньи Анны де Товар и внучкой другого Хуана де Гевары и доньи Эльвиры де Рохас, его жены; родственницей графа Оньяте и маркиза Позы; внучкой, по матери, дона Санчо де Товара; сестрою дона Хосе, рыцаря Тресеньо,[1094] дона Габриэля де Гевары, наместника и генерального викария епископа Куэнсы, и дона Диего де Аро, поселившегося, по словам обвиняемой, в Вест-Индии. Марина признала факты; хотя она и просила о допущении к примирению, но уже не могла избежать осуждения. Тем более изумляет, что главный инквизитор, архиепископ Севильи, употребил большие усилия, чтобы спасти ее жизнь. Это обстоятельство делает ее процесс интересным и может внушить желание познакомиться с его деталями. Я предполагаю к нему вернуться, покончив с этим аутодафе.

8. Донья Каталина де Рейносо, монахиня того же монастыря, что и Марина де Гевара. Ей было двадцать один год. Она была дочерью дона Херонимо де Рейносо, владетеля Аутильо-де-Кампоса, и доньи Хуанны де Баеса, его жены; сестрою дома Франсиско де Рейносо, епископа Кордовы, и доньи Инесы де Рейносо, которая жила в Малаге[1095] и была замужем за Гонсале Пересом де Виберо, братом доктора Касальи. Мать Каталины происходила от еврейских предков. Было доказано, что Каталина была лютеранкой и что, когда, сестры монастыря пели в церкви, она говорила: «Кричите, чтобы услышал Ваал; разбейте себе головы, и он вас исцелит».[1096] Каталина де Рейносо была приговорена к сожжению, исповедалась, была задушена и брошена в огонь.

9. Донья Маргарита де Эстеван, монахиня ордена св. Клары, была обличена в исповедании того же учения, что и две предшествующие, и подверглась той же каре.

10. Педро де Сотело родился и жил в Альдеа-дель-Пало, в епархии Саморы; ему было тридцать пять лет. Его обвинили в лютеранстве. Его исповедь не показалась искренней, и его сожгли после задушения.

11. Франсиско д'Альмарса, из местечка Альмарса, в округе Сориа, в епархии Осмы. Его участь была подобна участи Педро де Сотело.

12. Донья Мария де Миранда, другая монахиня из монастыря св. Клары в Вальядолиде, разделила участь своих товарок.

13. Франсиско Бланка, новохристианин, отрекся от магометанства. Впоследствии он перестал быть правоверным и впал во многие заблуждения. Так, он особенно утверждал, будто не верно, что Иисус Христос уже приходил на землю и что, когда он придет, то будет женат, будет иметь детей и жить у себя в семье, как и другие люди. Его сочли лжераскаявшимся, и он был сожжен после смерти.

14. Хуанна Санчес, из ряда женщин, которых в Испании зовут святошами (beatas), жила в Вальядолиде и была осуждена как лютеранка. Узнав о приговоре, она перерезала себе горло ножницами и несколько дней спустя умерла нераскаянной в тюрьме. Хотя ее принуждали исповедаться, она упорно отказывалась. Ее труп был принесен в гробу на место аутодафе вместе с ее статуей, и все было сожжено вместе с другими жертвами.

II. Лиц, присужденных к епитимьям, было шестнадцать. Я назову лишь тех, которые заслуживают особого упоминания или благодаря их рангу, или самому характеру процессов.

1. Донья Изабелла де Кастилъя, жена дона Карлоса де Сесо, добровольно созналась, что она приняла некоторые мнения своего мужа. Ее приговорили к санбенито, пожизненному заключению в тюрьме и конфискации имущества.

2. Донья Каталина де Кастилъя, племянница Изабеллы, дочь ее брата дона Диего де Кастильи и доньи Марии де Авалос, его жены. Она подверглась той же каре, что и ее тетка.

3. Донья Франсиска де Суньига Рейносо, монахиня Рождественского монастыря в Вальядолиде, была сестрой доньи Каталины де Рейносо, сожженной на том же аутодафе. Она была лишена права голосовать при выборах в своей общине, с формальным запрещением когда-либо выходить из монастыря.

4 и 5. Донья Филиппина де Эредиа и донья Каталина д'Алькарас были товарками предшествующей; их участь была той же. Каталина происходила по матери от евреев; но отец ее был из благородной и видной фамилии.

6. Антонио Санчес, житель Саламанки, был наказан как лжесвидетель в деле веры. Ему доказали, что он показал вопреки истине, будто один ребенок был обрезан своим отцом, и что он сделал это показание только затем, чтобы осудили на сожжение отца-еврея. Его присудили к двумстам ударам кнута: сто в Вальядолиде и сто в Саламанке. Он был лишен половины своего имущества и послан на галеры на пять лет. Это наказание было очень важным; однако, если бы он подвергся каре возмездия (по закону, установленному католическими королями, основателями инквизиции), то не было бы столько последователей его преступления. Сочувствие инквизиторов к этому роду преступников — неоспоримый факт, тогда как в процессах по поводу ереси они не колеблются произвольно приговаривать обвиняемых к смертной казни, когда могут укорить их лишь в запирательстве или даже притворном раскаянии. Разбирая некоторые из этих приговоров, я испытываю невыразимую скорбь. Следующий пример покажет, прав ли я.

7. Педро д'Агилар, уроженец Тордесильяса, житель Саморы, по профессии стригаль. Он выдал себя за альгвасила святого трибунала и появился в Вальядолиде с жезлом инквизиции в день первого аутодафе. Затем, явившись в один город в округе Кампос, он сказал, что ему поручено открыть могилу одного прелата, кости которого будто бы следовало доставить в инквизицию, выставить их вместе с его статуей на аутодафе и затем сжечь как принадлежащие человеку, умершему в Моисеевой вере. Педро был приговорен к четыремстам ударам кнута: двести в Вальядолиде и двести в Саморе; конфисковали имущество и присудили пожизненно к галерам. Это дело очевидно доказывает, что инквизиторы были убеждены, что называться альгвасилом святого трибунала по простому мотиву суетности или неблагоразумия есть преступление вдвое большее, чем лжесвидетельство, приводящее к сожжению человека, конфискации его имущества и обречению на бесчестие всего его потомства. Какова система законодательства!

III. Такова история двух аутодафе, справленных в Вальядолиде, о которых столько говорили, хотя могли иметь подчас только смутное понятие. Я добавлю одно интересное обстоятельство: подробности судопроизводства доказывают, что инквизиция в это время привлекала к суду как заподозренных в полном или частичном принятии протестантских мнений сорок пять человек, большинство которых заслуживает упоминания вследствие их ранга или личных качеств. В их числе архиепископ города Толедо дом Бартоломео Каррасса и его соперник (если не гонитель) Мельчиор Кано, епископ Канарских островов; отец Табларес, иезуит; св. Франсиско де Борха и его дочь донья Хуанна, жена дона Хуана Энрикес д'Альманса, маркиза Альканисес; донья Эльвира де Рохас, мать маркиза; дон Хуан де Рохас, маркиз Поза, и дон Антонио Манрике де Лара, герцог Нахера, оба умершие; графиня де Монтеррей; дон Фадрике Энрикес де Рибера, брат маркиза де Тарифы; дон Марио, дон Альваро и дон Бернардино де Мендоса, двоюродные братья принцессы Эволи;[1097] Хуан Фернандес, приор; лиценциат Торрес, певчий, и лиценциат Мерида, каноник кафедрального собора Паленсии; Сабино Астете, каноник Саморы, и Альфонсо Лопес, священник из Сьюдад-Родриго; брат Педро де Сото, доминиканский монах, духовник Карла V; одиннадцать монахов того же ордена, все ученые богословы; достопочтенный Луис Гранадский, известный своими трактатами о благочестии и своей добродетелью; Эрнандо де Кастильо, проповедник императора и короля, автор истории ордена св. Доминика Гусмана; Педро де Сотомайор, профессор в Саламанке; Антонио де Доминго, ректор, и Хуан де ла Пенья, учитель коллегии Св. Григория в Вальядолиде; Альфонсо де Кастро и Амбросио де Саласар, профессора; Франсиско Тордесильяс, Хуан де Вильягарсия и Луис де ла Крус, магистры богословия; Доминго Сото, профессор в Саламанке и очень известный писатель; донья Антония Мелья, жена Грегорио Сотело, дворянина из Саморы; Каталина де лес Риос, игуменья; Анна Гусман, бывшая игуменья; Бернардина де Рохас и Изабелла Энрикес д'Альманса, монахини из монастыря Св. Екатерины в Вальядолиде. Предпоследняя была сестрой, а последняя дочерью доньи Эльвиры де Рохас, маркизы и вдовы Альканисес. Из этих сорока пяти человек десять были арестованы; процесс других был приостановлен. Но ошибкой было бы думать, что инквизиторы ограничили свои преследования названными лицами. За процессом толедского архиепископа Каррансы последовали другие, возбужденные против епископов и видных лиц. Я ограничиваюсь здесь тем, что вычитал из разобранных мною бумаг. Но сколь велико число документов, которых мне не удалось прочесть! Обозреть их все — задача, с которой одному не справиться, и я признаюсь, что мне было не под силу прочесть, что нагромождено в архивах, хотя я и употреблял долгое время по нескольку часов ежедневно на это чтение. Я возвращаюсь к процессу Марины де Гевара, историю которой я обещал рассказать.

IV. 15 мая 1558 года, когда Мария Миранда, монахиня из монастыря Св. Клары в Вальядолиде, обвиняемая инквизицией, давала показания, то назвала Марину де Гевара исповедующей лютеранские верования, что привело к ее аресту. В тот же день Марина предстала перед инквизицией для дачи добровольных показаний инквизитору Гильему; продолжила их и в следующие дни, то есть 16, 26 и 31 августа, по мере того как она вспоминала прошлое и произнесенные ею речи. Так как ее преступление было равным образом доказано показаниями соучастниц, она была отправлена из своего монастыря в секретную тюрьму инквизиции 11 февраля 1559 года, в силу декрета об аресте от 28 числа предыдущего месяца. Три слушания сообщений происходили 21 и 27 февраля и 2 марта. Марина торжественно уверяла, что она помнит только факты, изложенные в ее четырех добровольных показаниях. 3 марта прокурор представил обвинительный акт, состоящий из двадцати трех пунктов. Марина признала, что они почти все истинны, и сказала только в свое оправдание, что она не вполне соглашалась со зловредным учением и оставалась в сомнении. Она изложила свои доводы в собственноручном письме, поданном 7 марта вместе с ходатайством об освобождении, подписанным адвокатом. 8 мая Марина потребовала добровольного вызова и прибавила новые пункты к своему признанию. Она давала показания еще и 12 июня. 27 июня ей сообщили экстракт, или оглашение свидетельских показаний. Она отвечала, что не помнит более никаких других фактов. Инквизиторы посоветовали ей порыться в памяти и признать то, что находится в свидетельских показаниях и не входит в ее собственные показания. Марина потребовала допроса 5 июля. Она сказала, что видела оглашение свидетельскик показаний и полагает, что их ей сообщили для того, чтобы в ее память закрались заблуждения, которых нет, а не для того, чтобы она их рассеяла; что это соображение препятствует ей перечитать их из-за боязни того, что дьявол внушит ей какую-нибудь дурную мысль; что ее долг по отношению к Богу обязывает ее отказаться от этого оглашения, потому что она показала правду пред Богом, под присягой; что ей нечего больше сказать и ее память ничего более не сохранила. Марина при этом передала бумагу, в которой она сделала разъяснения к данным ею показаниям. 14 июля она представила в трибунал ходатайство об освобождении или, по крайней мере, о примирении с Церковью с наложением епитимьи. В тот же день она сделала новое заявление по поводу показаний, данных только что выслушанными свидетелями. Марина старалась также доказать свое хорошее поведение в монастыре, и свидетельства игуменьи и пяти сестер монастыря были в ее пользу. Появился новый свидетель обвинения. Его показание было сообщено ей 28 июля; она ответила ссылкой на прежние показания и заявлением, что она не может ничего прибавить, не оскорбляя истины.

V. Главный инквизитор считал себя обязанным быть благосклонным к Марине, потому что находился в дружеских отношениях со многими из ее родственников. Узнав, что вальядолидские инквизиторы хотят ее осудить, он 28 июля поручил дону Альфонсо Тельесу Хирону, владетелю Монтальбана, кузену Марины и герцога Оссуны, отправиться к обвиняемой и понудить ее признать то, что она отрицала и что было установлено свидетельскими показаниями, обратив ее внимание на то, что если она не послушает, то будет приговорена к смертной казни. Хирон привел в исполнение намерения главного инквизитора. Марина ответила ему, что ей нечего прибавить к показаниям, не оскорбляя истины. Удивительно, что уверения обвиняемой не произвели никакого впечатления на ее судей. Между тем она не имела никакого интереса скрывать истину; напротив, ей было выгодно сказать правду, потому что обстоятельства, прибавленные к обвинению последними свидетелями, увеличивали не число заблуждений, в которых ее обвиняли, а только число бесед и фактов, подтверждавших ее ересь, которую она признала с тем единственным ограничением, что она оставалась в простом сомнении, никогда не соглашаясь целиком с заблуждением. Впрочем, противное нельзя было доказать признанием в том, чего, по ее уверению, она не могла припомнить. Это столь естественное мнение не было мнением судей и юрисконсультов. Когда они собрались 29 июля для вынесения окончательного приговора, один из них предложил назначить пытку, все другие подали голос за измождение плоти Марины. Решение было утверждено верховным советом. Этот приговор не был тотчас же предъявлен обвиняемой, потому что, по обычаю трибунала, эта церемония исполнялась накануне самого аутодафе. Он был предъявлен Марине де Гевара 7 октября. Так как распоряжения 1541 года и другие, установленные впоследствии, отменяют смертный приговор и разрешают провозгласить примирение осужденного, если он обратится к истинной вере до выдачи в руки светской власти, главный инквизитор сделал последнее усилие, снова отправив дона Альфонсе Тельеса де Хирона к его родственнице, чтобы уговорить открыть все для избежания смерти. Это поведение Вальдеса не понравилось вальядолидским инквизиторам, которые заговорили об этом как об исключительном и скандальном покровительстве, так как это средство не было применено к другим монахиням, осужденным на смертную казнь, хотя они были менее виновны. Вальдес обратился в верховный совет, который внял настояниям председателя и приказал, чтобы посещение произошло в присутствии одного или нескольких инквизиторов и адвоката-защитника, красноречие которого могло оказать большую помощь. Эта последняя попытка имела тот же успех, что и первая. Марина продолжала упорствовать в своем заявлении. Какой обвиняемый не дрожал бы перед судом, который так упорно держится принципа, что все свидетели говорят правду, что они хорошо поняли все, что видели и слышали, что время не могло обмануть их память и сбить с толку их суждение? Я закончу историю этого процесса, включив сюда копию окончательного приговора против Марины де Гевара, произнесенного после редактирования в трибунале вслед за подачей голосов. Этот документ познакомит читателя со стилем инквизиции.

VI. «Нами, инквизиторами против еретической испорченности и отступничества в королевствах Кастилия, Леон, Галисия и в княжестве Астурийском, установленными в благороднейшем городе Вальядолиде, по власти апостольской и проч. Принимая во внимание уголовный процесс, в судебном присутствии перед нами, с одной стороны, лиценциата Херонимо Рамиреса, фискала святого трибунала, и, с другой стороны, доньи Марины де Гевара, постриженной монахини Рождественского монастыря ордена св. Бернара, в этом городе, один из нас, инквизиторов, отправился в названный монастырь 15 мая 1558 минувшего года, и вышеупомянутая Марина де Гевара представила ему показания, в которых она призналась и в том, что неоднократно беседовала с человеком, втянутым в заблуждения Лютера, и что она постоянно слышала от него слова: „Оправданные верой, мы пребываем в мире с Богом через Господа нашего Иисуса Христа“; что эти слова казались ей хорошими и что она им верила, хотя не понимала, каков их смысл», и т. д.

VII. Здесь приговор передает то, что я сказал о результате процесса, возбужденного против Марины, по отношению к приписанным ей заблуждениям и к сделанным ею показаниям; это изложение занимает несколько листов; после этого читаем следующее:

VIII. «Принимая во внимание просьбу двух сторон, мы приказали сделать оглашение свидетельских показаний против означенной Марины де Гевара касательно заблуждений и ересей, в которых она обвиняется; свидетелей было двенадцать.

Будучи допрошена о сущности и отдельных пунктах этого оглашения, она сослалась на сказанное ею в показаниях, отрицая остальные пункты, выставленные против нее; поговоривши обо всем со своим адвокатом, она высказалась против этого оглашения, уверяя в своей невинности. Тогда мы приказали сделать оглашение двух других свидетелей, также представивших обвинения Марины де Гевара, на что она ответила, как и на прочее, отрицая сказанное ими и приводя многое в свою защиту. Допросив свидетелей защиты, мы приступили к оглашению последнего свидетеля, на показания которого она отвечала по-прежнему; по совету своего адвоката она заявила, что ей нечего более сказать. То же заявил фискал. Закончив судопроизводство и посоветовавшись друг с другом и с несколькими значительными и учеными лицами, призывая имя Иисуса Христа, мы находим (согласно актам и документам этого процесса), что означенный прокурор-фискал целиком и совершенно доказал, отчасти по показаниям свидетелей, отчасти по заявлениям доньи Марины, что она отреклась от учения, которое содержит и которому наставляет наша Святая Мать (т. е. Церковь); что она приняла и уверовала во многие заблуждения и ереси ересиарха Мартина Лютера и его последователей; что уклончивые приемы, которые она применяла в своей защите (говоря, что она не верила в заблуждения, в которых ее обвиняют, и питала на их счет сомнения и колебания) ненадежны и что ни эти соображения, ни какие другие из числа приведенных ею не оправдывают ее ни в одном пункте. Вследствие чего мы должны объявить и объявляем, что означенная Марина де Гевара была и есть еретичка-лютеранка и что она бывала во многих собраниях и сходках вместе с другими лицами, где ее наставляли в этих заблуждениях; что ее исповедь лжива и притворна и что, следовательно, она навлекла на себя кару верховного отлучения и другие цензуры, под которые подпадают и которым подвергаются все удаляющиеся от учения нашей святой католической веры, которой она обязана строго держаться в качестве христианки старинной расы, происходящей от благороднейшей крови, и постриженной монахини; и мы ее передаем правосудию и светской власти превосходного рыцаря Луиса Осорио, коррехидора Его Величества в этом городе, и его заместителя в этой должности, которым мы советуем обращаться с нею с добротою и милосердием и приказываем, в силу настоящего окончательного приговора, все исполнить так, как только что сказано. Лиценциат Франсиско Бака. Доктор Риего. Лиценциат Гилъем. Епископ Паленсии, граф де Перниа».

Кто не почувствует негодования, видя, что этот акт трибунала оканчивается рекомендацией светскому королевскому судье со стороны инквизиторов обращаться с обвиняемой с добротой и милосердием, между тем как они отлично знают, что произойдет? Действительно, за две недели до аутодафе светскому королевскому судье сообщают, сколько ему выдадут узников, осужденных на смертную казнь, — необходимая предосторожность, чтобы приготовить вперед место казни, дрова и количество столбов, необходимых для экзекуции, а также окончательные приговоры, с пробелами для вписывания имен и профессий, о чем ему дадут знать накануне аутодафе. Если обвиняемый объявлен нераскаянным еретиком или рецидивистом, приговор королевского судьи ограничивается осуждением на сожжение, сообразно с законами королевства, или только на задушение, если обвиняемый раскаялся. Инквизиторы так уверены, что дело тем и окончится, что, если бы после передачи обвиняемого в руки коррехидора последний позволил себе присудить его к пожизненному заключению в какой-нибудь крепости Африки, Азии или Америки, а не к смертной казни, они обратились бы со своими жалобами к государю и, может быть, даже пустили бы в ход цензуры против коррехидора и привлекли бы его к суду как виновного в противодействии мерам святого трибунала, в нарушение присяги оказывать ему помощь и содействие и как покровительствующего еретикам. Итак, что же значит это лицемерное притворство в заинтересованности в судьбе несчастного осужденного? Как понимать указание светскому судье обращаться с ним с добротой и милосердием? Достаточно хорошо известно, что все церковные судьи требуют одного и того же, когда они выдают светской власти тех, кого придется осудить на смертную казнь, потому что им важно уверить, что они не принимают никакого участия в смерти обвиняемого, их ближнего, и что они таким образом не подпадают под кару за неподобающий поступок, назначаемую для священников, содействующих чьей-либо смерти. Но нельзя обмануть Господа этими формулами, противоречащими тайным сердечным расположениям. Св. Августин молился в подобных обстоятельствах; отсюда произошел обычай, о котором я говорю. Но этот великий святой делал это чистосердечно и с душевной искренностью, потому что он думал, что преступление ереси не заслуживает смертной казни и что достаточно присудить имевших несчастие совершить это преступление к простым денежным штрафам.

Глава XXI ИСТОРИЯ ДВУХ АУТОДАФЕ, СПРАВЛЕННЫХ ПРОТИВ ЛЮТЕРАН В СЕВИЛЬЕ

Статья первая АУТОДАФЕ 1559 ГОДА

I. В то время как в Вальядолиде делались приготовления ко второму аутодафе, 24 сентября 1559 года на севильской площади Св. Франциска справили аутодафе, не менее громкое из-за сана некоторых осужденных и сущности их дел. На нем присутствовали четыре епископа: коадъютор Севильи, епископы Луго и Канарских островов, случайно оказавшиеся в этом городе, и епископ Тарасоны, которого король уполномочил пребывать в Севилье в качестве заместителя главного инквизитора, так как удаленность глав инквизиции показалась препятствием для выполнения мер, принятых для искоренения лютеранства, делавшего здесь не меньшие успехи, чем в Вальядолиде. Епископ Тарасоны дом Хуан Гонсалес де Мунебрега вполне был знаком с формами инквизиционного судопроизводства, потому что он исправлял должность инквизитора в течение нескольких лет в Сардинии, Сицилии, Куэнсе и Вальядолиде.

II. Инквизиторами Севильского округа были дом Мигуэль дель Карпио, дом Андрее Гаско и дом Франсиско Гальдо; дом Хуан де Овандо представлял архиепископа. Я делаю эти заметки для доказательства того, что ни один из этих судей не носил фамилии Баргас, вопреки утверждению автора романа, озаглавленного Корнелия Бороркиа; я вернусь к этому произведению, чтобы доказать, что оно вполне заслуживает презрения.

III. Аутодафе, о котором я буду говорить, было настолько торжественно, насколько оно могло быть в отсутствие принцев королевской крови. Оно было справлено в присутствии членов королевской судебной палаты, капитула кафедрального собора, нескольких грандов Испании, большого числа титулованного и рядового дворянства, герцогини Бехар и нескольких дам и огромного количества служилого дворянства и народа. Двадцать один обвиняемый был сожжен со статуей одного заочно осужденного, а приговорены к епитимьям восемьдесят человек, большая часть которых была лютеране. Я упомяну самых значительных из них.

IV. Появившаяся на аутодафе статуя представляла лиценциата Франсиско де Сафра, ружного священника приходской церкви Св. Викентия в Севилье, осужденного как еретик-лютеранин, уклонившийся от явки в суд. Райнальдо Гонсалес де Монтес дает немало подробностей биографии этого несчастного и множества других осужденных инквизицией, от которой он сам имел счастье ускользнуть. Я сравнил их с тем, что передано в записях святого трибунала. Они показались мне точными в отношении сущности фактов и событий, хотя автор везде показывает себя горячим ревнителем лютеранства, которое он называет истинным евангельским учением. Это заставляет меня думать, что на него можно ссылаться как на человека точного и достоверного относительно фактов, не найденных мною в архиве верховного совета, но только в тех случаях, когда дух партийности не затмевает у него уважения к истории. Он говорит, что Франсиско Сафра был очень начитан в Священном Писании и умел в течение очень продолжительного времени скрывать свои лютеранские верования и даже часто был приглашаем инквизиторами для оценки тезисов, на которые поступили доносы, что дало ему возможность принести пользу многим лицам, которые без этого счастливого обстоятельства не миновали бы осуждения. Он приютил в своем доме одну ханжу (beata), которая (будучи замечена среди ей подобных, придерживавшихся нового учения) впала в такое безумие, что он был принужден запереть ее в отдельную комнату и укрощать ее неистовство и выходки ударами кнута и другими подобными средствами. Эта женщина, вырвавшись в 1555 году, явилась к инквизитору и потребовала выслушать ее. Она донесла более чем на триста человек. Инквизиторы составили их список. Франсиско Сафра был вызван и доказал, что нельзя верить доносу женщины, совершенно помешанной, хотя он сам был включен в список как один из главных еретиков.[1098] Так как святой трибунал не пренебрегает ничем из того, что может направить его розыски, то по этому списку принялись очень старательно наблюдать за поведением и убеждениями лиц, на которых поступил донос, и арестовали более восьмисот человек, которых заключили в замке Триана, где трибунал устроил свои заседания и тюрьму, а также в севильских монастырях и частных домах, приспособленных для этой цели.[1099] Когда я буду говорить об аутодафе 1560 года, вы встретите эту помешанную женщину среди жертв вместе с ее сестрой и тремя дочерьми. В числе этих узников был и Франсиско Сафра, но ему удалось ускользнуть. Будучи осужден заочно, он был сожжен формально (в изображении).

V. Первой из лиц, осужденных на сожжение, я отмечу донью Изабеллу де Баена, очень богатую севильскую даму. Ее дом снесли, как и дом доньи Элеоноры де Виберо в Вальядолиде, и по тому же поводу: он служил храмом для лютеран.

VI. Среди других севильских жертв следует отметить дона Хуана Понсе де Леона, младшего сына дона Родриго, графа Байлена, двоюродного брата герцога Аркоса, родственника герцогини Бехар, многих грандов Испании и других титулованных лиц, которые присутствовали на его аутодафе. Его осудили как нераскаянного еретика. Он остался таким до последнего момента. Сначала он отрицал улики; затем признал некоторые из них, будучи подвергнут пытке. Инквизиторы послали знакомого ему священника, чтобы убедить его, что для него будет выгоднее открыть всю правду о себе и о других. Понсе попал в ловушку, дал требуемые от него признания; заметив обман 23 сентября, накануне аутодафе, он во всеуслышание запротестовал и объявил, что сейчас услышат его исповедание веры. Действительно, он исповедал ее как настоящий лютеранин и презрительно смотрел на присутствующего священника. Гонсалес де Монтес утверждает, что он остался упорным в своих верованиях; но он ошибается, потому что Понсе исповедался, когда, привязанный к столбу, увидал, как поджигают костер. Он был сожжен после задушения, как и другие покаявшиеся осужденные. Эпитет нераскаянного, данный ему в надписи на санбенито и в протоколе аутодафе и переданный Монтесом, заимствован из приговора, осуждающего его на смертную казнь. Известно, что в подобном случае отметка бесчестия на сыновьях и внуках по мужской линии делала их неправоспособными к получению почестей и санов. Этот закон породил много процессов. Другой сын дона Родриго, графа Байлена, внук дона Мануэля (старшего брата несчастного Хуана), умер бездетным; его наследство принадлежало дону Педро Понсе де Леону, сыну осужденного. Так как приговор сделал его неправоспособным к владению этими почестями, они были переданы его племяннику дону Луису Понсе де Леону. Дон Педро подал иск в суд, и верховный совет Кастилии объявил, что владение майоратами принадлежит ему, но без права принять титул графа, на который дон Педро Понсе де Леон не имеет больше права претендовать. Это же дело велось затем в королевском апелляционном суде в Гранаде и было решено в пользу дона Педро, который спустя некоторое время получил от Филиппа III восстановительные грамоты и принял титул четвертого графа Байлен.[1100]

VII. Дом Хуан Гонсалес, севильский священник, знаменитый проповедник Андалусии, впал в двенадцатилетнем возрасте в магометанство, потому что происходил от родителей-мавров. Кордовская инквизиция вернула его к Церкви, наложив на него легкую епитимью. Некоторое время спустя заключенный в тюрьму как лютеранин, он упорно ничего не показывал, даже среди пытки, которую он вынес с несокрушимой твердостью, повторяя постоянно, что он не принимал ошибочных верований, что его верования истинны и основаны на подлинном тексте Священного Писания, что, следовательно, он не еретик и что то же следует сказать о тех, кто думает подобно ему, что это убеждение не позволяет ему называть этих лиц, потому что он понимает, что они не замедлят разделить его участь, если он будет иметь слабость выдать их имена. Твердость сопровождала его до конца. Его примеру подражали две его сестры, участвовавшие в том же аутодафе. Понуждаемые отречься от своих лютеранских воззрений, они объявили, что всегда будут следовать учению своего брата, которого они почитают как человека просвещенного и святого, неспособного впасть в тяжкий грех. Они возобновили свое заявление, когда делались приготовления для зажигания костра. Дом Хуан, у которого только что вынули изо рта кляп, крикнул им, чтобы они пели псалом 108: Боже хвалы моей, не премолчи. Они умерли (как говорят протестанты) в вере в Иисуса Христа, проклиная заблуждения папистов. Этим именем лютеране обозначали римских католиков.

VIII. Брат Гарсия д'Ариас (прозванный Белым доктором из-за крайней белизны его волос) был иеронимитом из монастыря Св. Исидора Севильского. Он был осужден как упорный лютеранин и умер в пламени нераскаянным. Он исповедовал учение Лютера в течение многих лет; но его образ мыслей был известен только главным сторонникам ереси, какими были Варгас Эгидий и Константин. Благодаря его осторожности его считали весьма правоверным богословом. Он слыл также за благочестивого священника, потому что в каждую свою проповедь вставлял совет верующим прибегать к таинствам исповеди и причастия, к упражнениям в умерщвлении плоти и к некоторым набожным действиям, установленным монахами. Наконец, он доводил притворство до того, что объявлял себя врагом лютеран. За такое поведение его несколько раз приглашали в совет инквизиторов, который поручал ему оценивать тезисы, вмененные в преступление обвиняемым. Гарсия д'Ариас показал себя столь преданным системе инквизиции, что лютеране неоднократно доносили на него. Против обыкновения святого трибунала инквизиторы объявили, что доносчики не заслуживают никакого доверия и что действуют только из ненависти к нему. Однако доносы были сообщены ему, чтобы в будущем он остерегался сношений с подозрительными лицами.

IX. Я отмечу как достойное упоминания поведение брата Гарсии д'Ариас относительно Грегорио Руиса, которого обвиняли за толкования, данные им некоторым местам Священного Писания, в проповеди, произнесенной в кафедральном соборе в Севилье. На него донесли инквизиторам. Он обязан был явиться в суд для защиты своих слов от богословов, собиравшихся на него напасть. Он отправился к Белому доктору, своему другу и товарищу в служении Богу, захотевшему выслушать изложение принципов, которыми он собирался аргументировать свою защиту, и решений, приготовленных для ответа на те вопросы, которые ему зададут. Когда все собрались, инквизиторы поручили Белому доктору выступать против Руиса. Последний немало был удивлен, увидев его на этой конференции; но изумление увеличилось, когда Ариас стал говорить так, что сделал бесполезными заготовленные им ответы. Руис был побежден в этом споре и глубоко оскорблен вероломством Белого доктора, который наслушался горячих упреков со стороны лютеран Варгаса, Эгидия и Константина. Он думал их запугать, предупреждая о грозившей им опасности быть сожженными. Они ответили, что их сожжение не пройдет безнаказанным и для него, несмотря на его лицемерие и притворство. Не без основания эти еретики предрекали ему несчастие. Ариас преподал учение Лютера нескольким монахам своего монастыря. Один из них (брат Кассиодоро) так преуспел, что это учение приняли почти все монахи братства, так что пение псалмов и другие монашеские службы прекратились. Двенадцать монахов, которым это положение вещей внушало сильные опасения, скрылись из королевства и прибыли в Женеву, откуда затем отправились в Германию. Оставшиеся в Севилье были осуждены инквизицией, и позднее мы увидим это. Та же участь угрожала и Гарсии д'Ариас. Несмотря на его старания скрыть свои настоящие убеждения, против него постоянно росли показания, и наконец он был заключен в секретную тюрьму инквизиции. Тогда он переменил свои поступки. Предвидя исход своего процесса, он написал исповедание веры согласно предполагаемым у него верованиям и взялся доказать, что мнения Лютера об оправдании, таинствах, добрых делах, чистилище, иконах и других спорных пунктах суть евангельские истины, а противоположное им является чудовищным заблуждением. Он издевался над инквизиторами, третируя их как варваров и невежд, которые позволяют себе произносить суждения по предметам веры, хотя истинное учение им неизвестно и они неспособны толковать Священное Писание и знать, что в нем содержится. Он продолжал упорствовать, и ни один католик не мог обратить его, потому что в догматах он смыслил больше тех, с кем ему приходилось спорить. Он умер нераскаянным, радостно взойдя на эшафот.

X. Брат Кристобал д'Арельяно, монах из того же монастыря, человек очень начитанный в Священном Писании, даже по признанию самих инквизиторов. Он настойчиво придавал ему лютеранский смысл и был осужден, подобно доктору Ариасу. Среди обвинений его процесса (meritos del processo, букв. — заслуг; в переносном смысле — улик, обвинений), читанных на аутодафе, ему вменяли в вину то, что, по его словам, Богоматерь была не более девой, чем он сам. При этих словах брат Кристобал встал и крикнул: «Это обман; я не говорил подобного богохульства; я постоянно веровал в противоположное; и даже теперь я в состоянии доказать, с Евангелием в руках, девство Марии». Будучи на костре, он убеждал брата Хуана Крисостома (другого монаха из того же монастыря) настаивать на евангельской истине. Оба они были сожжены, как и брат Кассиодоро, осужденный в качестве проповедника.

XI. Брат Хуан де Леон, монах из монастыря Св. Исидора, принял учение Лютера. Для свободного исповедания его он покинул Севилью. Удалившись из среды не разделявших его убеждения, он уехал, в то время как его сотоварищи только что прибыли во Франкфурт. Он нашел их там, и они вместе вернулись в Женеву, где, узнав, что Елизавета взошла на английский престол, приняли решение отправиться в Англию, чтобы жить там в безопасности. Инквизиция, осведомленная, что несколько подозрительных лиц скрылись из Севильи и Вальядолида, послала шпионов в Милан, Франкфурт, Антверпен и другие города Италии, Фландрии и Германии и обещала им большую награду за каждого беглеца, которого они схватят. Брат Хуан де Леон был одним из тех, кто, к несчастью, был обнаружен. Его схватили в Зеландии,[1101] когда он был готов отплыть в Англию, в то время как в другом месте арестовали Хуана Санчеса, сожженного потом в Вальядолиде.[1102] На ноги и на руки брата Хуана де Леона надели кандалы, всю голову и лицо ниже подбородка закрыли железным капором, чтобы помешать ему говорить, а в рот всунули железный кляп. В таком виде он прибыл в Севилью, где изложил свои верования, которые он не считал еретическими. Он был приговорен к сожжению и появился на аутодафе с кляпом во рту. Страдания, объектом которых он стал со времени своего ареста, и состояние, в котором он находился тогда, вызвали в этом истощенном теле такое обильное выделение желчи и слизи, что они спускались до земли по бороде, давно им запущенной. Когда он пришел к месту казни, у него изо рта вынули кляп, чтобы он мог прочитать Верую, произнести исповедание католической веры, исповедаться и тем самым избежать огненной кары. Духовник из его монастыря, пытался обратить его к католическим верованиям; но брат Хуан упорно остался при своем и был сожжен как нераскаянный.

XII. Доктор Кристобал де Лосада, севильский врач, полюбив дочь одного жителя Севильи, просил его согласия на брак. Тот решил, что отдаст ее в жены только тому человеку, который будет рекомендован доктором Эгидием как вполне осведомленный в Священном Писании и преданный смыслу, в котором толкует его доктор Эгидий. Он подразумевал лютеранский смысл, не называя его более точно. Кристобал для получения руки возлюбленной стал учеником доктора Эгидия и делал такие большие успехи, что вскоре стал протестантским пастором в севильской общине. Заключенный в секретную тюрьму святого трибунала, он последовал примеру большинства заключенных в Севилье, признавая вменяемые ему в вину факты, но утверждая, что его убеждения не были еретическими. Нельзя было обратить его в католичество; он отказался от исповеди и был сожжен живым.

XIII. Фернандо де Сан-Хуан, учитель грамоты и чистописания в коллегии Доктрины[1103] в Севилье, не преподавал порученным ему детям ни догматов веры, ни Верую в том виде, в каком они были написаны; он прибавлял к ним несколько слов, имевших принятый им лютеранский смысл. Он признался во всем в показании, писанном на четырех листах бумаги. Однако, позднее, получив аудиенцию, он сказал инквизиторам, что считает себя виновным в компрометировании лиц, которых он принужден был назвать. В то время заключенные помещались, по крайней мере, по двое в каждой тюремной камере вследствие великого множества арестованных. Соседом Фернандо был отец Морсильо, монах из монастыря Св. Исидора, обещавший раскаяться и просивший допустить его к примирению. Фернандо сумел внушить ему мужество вернуть назад свое обещание и просьбу и объявить, что он хочет умереть в вере в Иисуса Христа, как ее понимает Лютер, а не как проповедуют паписты. Морсильо был приговорен к сожжению; согласившись на исповедь, он был сожжен после задушения. Фернандо был приведен на аутодафе с кляпом во рту и был сожжен как нераскаянный.

XIV. На этом аутодафе погибли также донья Мария де Вируес, донья Мария Корнель и донья Мария де Бооркес, которые были еще молоды и родители которых принадлежали к высокому дворянству. История последней из этих девушек заслуживает упоминания из-за некоторых обстоятельств ее процесса, а также потому, что один испанец написал под заглавием Корнелия Бороркиа повесть, которую он считает скорее историей, чем романом, хотя она ни то и ни другое, а скорее конгломерат плохо изложенных фактов и сцен, в котором за действующими лицами не сохранено их настоящих имен, даже имени героини, вследствие того что он не понял Истории инквизиции Лимборха.[1104] Этот историк называет двух девушек именами Корнелия и Бороркиа (подразумевая донью Марию Корнелъ и донью Марию Бооркес). Испанский автор соединил эти два имени для обозначения Корнелии Бороркиа, никогда не существовавшей. Он изобразил любовную интригу между нею и главным инквизитором, что нелепо, потому что тот жил в Мадриде. В то же время он передает мнимые допросы, которых никогда не бывало в трибунале инквизиции. Все в этом авторе говорит о его сильном желании раскритиковать и высмеять инквизицию. Страх наказания заставил его укрыться в Байонне.[1105] Хорошее дело становится плохим, когда прибегают ко лжи для его защиты. Исторической истины достаточно для доказательства того, до какой степени инквизиция заслуживает проклятий человечества. Бесполезно для убеждения в этом людей прибегать к вымыслам и к оружию сатиры и насмешки.

То же можно сказать о Гусманаде, французской поэме, содержащей лживые и несправедливые утверждения, касающиеся памяти св. Доминика Гусмана, личное поведение которого безупречно и которого мы можем порицать лишь за альбигойцев,[1106] не подражая автору Гусманады, но помня, что, по словам св. Августина: «Не все сделанное святыми было свято». Я возвращаюсь к своему рассказу.

XV. Донья Мария де Бооркес была внебрачной дочерью Педро Гарсии де Хереса Бооркеса, принадлежавшего к лучшим фамилиям Севильи, к семье, из которой вышли маркизы де Ручена и гранды Испании первого класса. Ей не исполнилось и двадцати одного года, когда ее арестовали как лютеранку. Ученица каноника-учителя, избранного в епископы Тортосы, доктора Хуана Хиля, она знала в совершенстве латинский язык и довольно хорошо греческий. У нее было много лютеранских книг. Она знала наизусть Евангелие и некоторые из главных трудов (где шло объяснение учения Лютера) об оправдании, добрых делах, таинствах и отличительных признаках истинной Церкви. Она была заключена в секретную тюрьму, где она признала вмененные ей в вину мнения, но защищала их как католические, доказывая на свой манер, что они не есть ересь. Она говорила также и о том, что было бы лучше, если бы судьи стали думать подобно ей, вместо того чтобы наказывать ее. Относительно фактов и тезисов, содержащихся в свидетельских показаниях, она признала только те, которые показались ей истинными. Другие она отрицала как лживые или неточно выясненные, а также потому, что она не помнила о них или боялась скомпрометировать многих лиц. Вследствие такого ее поведения прибегли к пытке. Тогда она сказала, что сестра ее Хуанна Бооркес знала о ее верованиях и не осудила их. Вскоре мы увидим пагубные последствия этого разоблачения. Окончательный приговор, вынесенный против Марии Бооркес, присудил ее к сожжению, согласно уликам процесса и сообразно законам инквизиции. Обычно дожидаются кануна аутодафе для предъявления его обвиняемому, и зачастую вместо его прочтения довольствуются советом приготовиться к смерти на следующий день. Однако севильские инквизиторы (из которых ни один не носил имени Варгас, как вообразил это автор романа Корнелия Бороркиа) решили увещать Марию к обращению в истинную веру до начала аутодафе. К ней посылали двух иезуитов и двух доминиканцев, которые должны были вернуть ее к церковной вере. Они вернулись, исполненные удивления перед знаниями узницы и недовольные упорством, с каким она отвергала их толкования текстов Священного Писания, объясняемых ею в лютеранском смысле. Накануне аутодафе два новых доминиканца присоединились к первым, чтобы сделать последний натиск. Их сопровождали несколько других богословов разных монашеских орденов. Мария приняла их приветливо и вежливо, но сказала им, что они могут избавить себя от труда говорить об их учении, так как ее спасение не в нем. Она прибавила, что отреклась бы от своих верований, если бы нашла в них малейшую недостоверность; но она была убеждена в их истине до попадания в руки инквизиции и еще более в этом убедилась с тех пор, как столько богословов-папистов, после нескольких попыток, не могли выставить аргументов, которые бы она не предвидела и на которые не приготовила бы солидного и доказательного ответа. В самый момент казни дон Хуан Понсе де Леон, только что отрекшийся от ереси, уговаривал Марию не доверяться учению брата Кассиодора, а принять учение богословов, приходивших в тюрьму для ее наставления. Мария враждебно встретила эти советы и назвала его невеждой, идиотом и болтуном. Она прибавила, что не осталось времени для споров, а остающиеся минуты жизни следует употребить на размышления о страстях и смерти Искупителя, чтобы укрепиться в вере, через которую можно получить оправдание и спасение. Несмотря на такое упорство, несколько священников и множество монахов, видя, что на Марию уже надели ошейник, стали настоятельно просить, чтобы во внимание были приняты ее юность и ее изумительные способности, и согласились услышать от нее Верую, если она захочет его прочитать. Инквизиторы согласились на их просьбу, но едва Мария окончила Верую, как начала истолковывать члены Символа веры о католической Церкви и о суде над живыми и мертвыми[1107] в лютеранском смысле. Ей не дали времени закончить: палач задушил ее, и она была сожжена после смерти. Такова подлинная история Марии Бооркес, согласно документам процесса, с донесением об аутодафе (писанным неизвестным на другой день после церемонии) и с рассказом, опубликованным Гонсалесом де Монтесом, современником Марии. Этот автор, разделявший ее убеждения, составил ее апологию. Филипп Лимборх почерпнул оттуда сведения, переданные в его книге с таким лаконизмом в области собственных имен, что ввел в заблуждение испанского автора повести, напечатанной в Байонне.

XVI. В числе восьмидесяти человек, присужденных на этом аутодафе к епитимьям, был мулат,[1108] слуга дворянина из Пуэрто-де-Санта-Марш. Он был объявлен ложным доносчиком. Этот презренный человек, украв распятие, отделил от него фигуру Христа; сначала он повесил ее себе на шею, потом запрятал вместе с плетью в сундук в доме своего господина и донес инквизиторам, что его господин хлестал и таскал ежедневно это изображение. Доносчик прибавил к этому, что если отправиться, не теряя времени, в дом его господина, то можно будет убедиться в истине сообщения. Вещи были найдены; дворянин был переведен в секретную тюрьму святого трибунала. Впоследствии правду выяснили после нескольких розысков, направленных самим обвиняемым, который заподозрил своего раба в доносе на него из-за мести. Дворянину вернули свободу, а клеветник был приговорен к четыремстам ударам кнута и шести годам галер. Первой части своего наказания он подвергся в Пуэрто-де-Санта-Мариа. Я уже говорил, что закон основателей инквизиции осуждал такого рода виновных на кару по закону возмездия. Но необходимость поощрять ябедничество заставила инквизиторов пренебрегать этим законом.

XVII. Незадолго до севильского аутодафе, а именно 18 августа 1559 года, Павел IV умер в Риме. Едва узнав об этом, народ бросился толпой к инквизиции, освободил узников, сжег дом и архив трибунала. Стоило много труда и денег, чтобы помешать разъяренной черни поджечь монастырь Сапиенца, в котором жили доминиканские монахи, ведавшие почти всеми делами римской инквизиции. Главный комиссар был ранен; его дом сожжен. Память Павла IV, покровительствовавшего установлению инквизиции, беспрестанно осыпали оскорблениями. Его статуя была сброшена с Капитолия и разбита на куски. Повсюду уничтожали гербы фамилии Караффа; даже останкам папы было бы нанесено оскорбление, если бы ватиканские каноники не похоронили его тайно, а папская гвардия не заставила бы уважать жилище первосвященников. Этот римский мятеж против инквизиции не устрашил испанских инквизиторов. А народ испанский был воспитан в правилах, совершенно противоположных правилам его предков времен Фердинанда V и первого десятилетия Карла V. Люди, способные размышлять, знают, как глубоки впечатления детства даже от таких вещей, в которых с течением лет начинаешь видеть обман и иллюзию.

Статья вторая АУТОДАФЕ 1560 ГОДА

I. Севильские инквизиторы, рассчитывавшие, может быть, на присутствие Филиппа II, приготовили для него второе аутодафе, подобное вальядолидскому. Потеряв надежду привлечь монарха, они исполнили эту церемонию 22 декабря 1560 года. Здесь сожгли четырнадцать человек живьем и трех формально; тридцать четыре человека были подвергнуты епитимьям, и прочли также примирение трех других жертв, которых особенные причины побудили осудить до аутодафе. Доктор Эгидий, каноник-учитель Севильи (о котором уже столько раз говорилось в этой Истории), был одним из тех, чью статую сожгли. Двое других были доктора Константин и Хуан Перес.

II. Константин Понсе де па Фуэнте родился в Сан-Клементе-де-Ламанче, в епархии Куэнсы, учился в Алькала-де-Энаресе вместе с доктором Хуаном Хилем, или Эгидием, и с доктором Варгасом, который умер в то время, когда инквизиция занималась судом над ним. Эти три богослова объединились в Севилье и стали тремя главными вождями лютеран, которых они тайно направляли, пользуясь в обществе репутацией не только хороших католиков, но и добродетельных священников, потому что их нравы были чисты и безупречны. Эгидий много проповедовал в митрополии; Константин менее проявлял свое усердие, но получал столько же, если не больше, одобрений; Варгас толковал с кафедры Священное Писание. Капитул кафедрального собора Куэнсы беспрепятственно решил избрать доктора Константина каноником-учителем согласно его репутации богослова. Но Константин отказался от почестей этого сана, потому что его влекло руководство рождающимся тайным кружком лютеран. Каноники города Толедо предложили ему то же место у себя после смерти титулярного епископа[1109] Утики.[1110] Доктор выразил благодарность, но остался верен своему первому решению. Он написал толедскому капитулу, что кости его предков почивают в мире и что, принимая предлагаемое место, он смутил бы их покой. Константин намекал на распоряжение их архиепископа кардинала Хуана де Мартилеса Силисео, которое обязывало избранных в капитул доказать чистоту крови их предков (этому условию также были подчинены и инквизиторы). Эта мера не понравилась множеству членов капитула, которые принесли тогда в Рим жалобу на своего прелата, стремясь ее отменить как меру несправедливую и противную их нравам. Но эта попытка оказалась тщетной, потому что распоряжение было сохранено и удержалось до нашего времени. Впоследствии Карл V назначил Константина своим раздаятелем милостыни и проповедником. В этом качестве он ездил с императором в Германию, где прожил долго. По возвращении в Севилью он управлял коллегией Доктрины и учредил там кафедру Священного Писания, благодаря чему обеспечил себе жалованье. Он занялся преподаванием. В то время как он исправлял свои обязанности, севильский капитул предложил ему должность каноника-учителя без обычного конкурса. Некоторые каноники, вспоминавшие неприятные последствия избрания доктора Хуана Хиля (таким же образом), желали исполнения правила, установленного капитулом на этот случай, по которому строго требовался конкурс. Вследствие этого Константина заставили подчиниться правилу, заверяя, что он одержит верх над конкурентами. Действительно так и случилось в 1556 году, несмотря на интриги и возражения единственного соискателя, решившего появиться в присутствии Константина. Познания последнего в языках греческом и еврейском и в Священном Писании были так хорошо известны, что никто из богословов, думавших принять участие в конкурсе, не осмелился прийти. Став севильским каноником, Константин продолжал пользоваться общим уважением. Он еще не совсем выздоровел от серьезной болезни, когда принялся проповедовать во время Великого поста 1557 года, так как верующие хотели его слышать. Интерес, внушаемый его личностью, позволял ему прерывать время от времени проповедь и освежать дыхание, глотая немного крепкого вина. В то время как Константин получал эти знаки почета и доверия, заявления множества узников, арестованных по обвинению в лютеранстве и подвергнутых пытке, тайно подготовляли его арест, состоявшийся в 1558 году, за несколько месяцев до смерти Карла V. Во время его занятий своей защитой произошел случай, сделавший их ненужными.

III. Изабелла Мартинес, вдова из Севильи, была арестована как лютеранка. Имущество ее было конфисковано; но проведали, что ее сын Франсиско де Бельтран похитил, до составления инвентарной описи, несколько сундуков, наполненных дорогими вещами. Константин доверил этой женщине несколько запрещенных книг, старательно спрятанных ею в погребе. Инквизиторы послали Луиса Сотело, альгвасила святого трибунала, потребовать у Франсиско Бельтрана взятые им вещи. Бельтран, видя перед собой комиссара инквизиции, не стал сомневаться, что его мать открыла склад книг Константина, и, не дожидаясь, пока Сотело скажет ему о причине своего посещения, сказал ему: «Сеньор Сотело, я полагаю, что вы пришли ко мне по поводу вещей, сложенных в доме моей матери. Если вы обещаете, что меня не накажут за утайку, я вам покажу то, что там спрятано». Бельтран повел альгвасила в дом своей матери и разобрал часть стены, за которой были спрятаны лютеранские книги Константина. Удивленный Сотело сказал, что возьмет книги, но не считает себя связанным обещанием, потому что пришел не для розыска этих вещей, а для возвращения вещей матери Бельтрана. Это заявление удвоило страх Бельтрана, который выдал альгвасилу вещи согласно его требованию, прося только об одной милости — остаться на свободе в своем доме. Донос о вещах был сделан слугой, надеявшимся воспользоваться выгодами закона Фердинанда V, который обеспечивал доносчику четвертую часть предметов, утаенных от изъятия.

IV. Среди запрещенных книг, найденных в доме Изабеллы Мартинес, нашли несколько сочинений, составленных Константином Понсе де ла Фуэнте. Они толковали об истинной Церкви согласно принципам Лютера; указывали те принципы, которые должны служить приметами истинной Церкви, и доказывали, что она не является Церковью папистов. Константин также рассуждал здесь о сущности таинства евхаристии и литургической жертвы, об оправдании и чистилище. Он называл чистилище волчьей пастью, изобретенной монахами, чтобы было чем пообедать. Он разбирал апостолические буллы и декреты, индульгенции, заслуги человека относительно благодати и спасения, глухую исповедь и много других пунктов, в которых лютеране отличались от католиков. Константин не мог отрицать принадлежности этих сочинений, потому что они были писаны его рукой. Он сознался, что их содержание было его истинным исповеданием веры, но отказался объявить своих соучастников и учеников. Инквизиторы, вместо того чтобы назначить пытку, спустили его в глубокий ров, темный, сырой, воздух которого, полный опасных испарений, быстро ухудшил его здоровье. Подавленный тяжестью преследования, он восклицал: «Боже мой, неужели не нашлось скифов, каннибалов или других более кровожадных людей, чтобы выдать меня в их руки прежде, чем я попаду под власть этих варваров?» Положение, в котором находился Константин, не могло долго продолжаться; он заболел и умер от дизентерии. Когда справляли аутодафе, на котором он должен был появиться, ходил слух, будто он лишил себя жизни, чтобы избежать назначенного ему сожжения. Его процесс был так же знаменит, как и его личность. Инквизиторы велели читать его прегрешения на кафедре, стоявшей рядом с их эстрадой. Народ не мог слышать этого чтения из-за расстояния, на котором она находилась. Кальдерон дважды замечал это, и инквизиторы вынуждены были снова начать чтение с того места, где обыкновенно читались документы других процессов. Константин выпустил в свет первую часть катехизиса; вторая не была напечатана. В Индекс запрещенных книг, опубликованном главным инквизитором домом Фернандо Вальдесом в Вальядолиде 17 августа 1559 года, уже были внесены следующие труды Константина:

1. Сокращение христианского учения;

2. Беседа о христианском учении между учителем и учеником;

3. Исповедь ученика пред Иисусом Христом;

4. Христианский катехизис;

5. Изложение псалма Давида: «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых».

Альфонсо де Ульоа в своей Жизни Карла V очень хвалит труды Константина, особенно его трактат о христианском учении, переведенный на итальянский язык.[1111] Статуя Константина не была, подобно другим, бесформенной грудой тряпья с приставленной головой: ее собрали из всех частей тела, руки его были простерты, как при проповеди, статуя была одета в принадлежавшие ему одежды. После аутодафе ее принесли в святой трибунал, где она была заменена обыкновенной статуей, которую сожгли вместе с костями осужденного.

V. Другой узник умер в тюрьме инквизиции. Это (по словам Гонсалеса де Монтеса) был монах из монастыря Св. Исидора, по имени брат Фернандо. Тот же автор утверждает, будто некий Ольмедо, лютеранин, погиб от эпидемии, опустошавшей тюрьмы, и что умирая он слышал из глубины своего подземелья стоны, похожие на стоны Константина, жалующегося на бесчеловечность судей. Я никогда не читал, чтобы в каком-либо трибунале испанской инквизиции помещали узников в подобном застенке, пока не была назначаема пытка; но нельзя извинить инквизиторов того времени за то, что они делали застенок обычной тюремной камерой, так как согласно с правом естественным, божеским и человеческим камера до окончательного приговора рассматривалась как простое место задержания, а не как наказание.

VI. Доктор Хуан Перес де Пинеда, статуя которого появилась третьей на севильском аутодафе, родился в городе Монтилья в Андалусии. Он был поставлен во главе коллегии Доктрины, посвященной воспитанию севильского юношества. Он скрылся, узнав, что инквизиторы собираются его арестовать как подозреваемого в исповедании лютеранства. Против него возбудили заочный процесс, и он был осужден как еретик-лютеранин. Он составил много трудов. Индекс запрещенных книг от 17 августа 1559 года запрещает следующие:

1. Святая Библия, переведенная на кастильский язык;

2. Катехизис, напечатанный в Венеции в 1556 году Пьетро Даниэлем;

3. Псалмы Давида на испанском языке, напечатанные в 1557 году;

4. Сокращение христианского учения. Последние труды вышли из той же типографии, что и первые два.

Хуан Перес уже достиг глубокой старости, когда был осужден. В 1527 году он отправился в Рим в качестве поверенного в делах своего правительства. Он держался партии Эразма, и ему содействовал сам папа. 26 июня он писал Карлу V: «Я представился Клименту VII и умолял его выдать бреве архиепископу Севильскому, главному инквизитору дому Альфонсо Манрике, чтобы заставить замолчать тех, кто нападает на труды Эразма, потому что великий канцлер (Гастинера) поручил мне это при отъезде. Его Святейшество указал мне обратиться по этому поводу к кардиналу Сантикватро, что я и сделал. Я поспешу его получить и, когда оно будет у меня в руках, отправлю его секретарю Альфонсо Вальдесу, к которому великий канцлер велел мне обратиться». В другом письме, от 1 августа того же года, он писал: «Я отправил с этой депешей секретарю Вальдесу бреве, о котором я писал Вашему Величеству, для архиепископа Севильи, чтобы он заставил замолчать, под страхом отлучения, тех, кто нападает на учение Эразма, потому что оно противоположно учению Лютера». Известно, что это папское бреве было почти бессильно. Некоторое временя спустя брат Луис де Карбахал, францисканец, напечатал Апологию монашеской жизни против заблуждений Эразма. Эразм ответил сочинением, озаглавленным Ответ Дезидерия Эразма на книжку некоего лихорадочного («Desiderii Erasmi responsio adversus febricitantis cujusdam libellum»). Карбахал возразил другим сочинением, под заглавием: Смягчение едкостей Эразмова ответа на Апологию Луиса Карбахала («Dulcoratio amarulentarum Erasmicae responsionis ad apologiam Ludovici Carbajalis»). Труд Эразма был запрещен в Индексе кардинала инквизитора Гаспара де Киро-ги в 1583 году. В том же самом 1583 году внесли в Индекс почти все другие труды Эразма, уже запрещенные с 1559 года главным инквизитором Вальдесом. Альфонсо Вальдес, о котором сказано немного выше, был секретарем Карла V, сыном коррехидора Куэнсы и большим другом Эразма, сторону которого он принял, когда на собрании возник вопрос об осуждении его книг в 1527 году.[1112]

VII. Альфонсо Вальдес впоследствии был сильно заподозрен в лютеранстве и был судим инквизицией как лютеранин. Он составил различные литературные труды, отличающиеся хорошим вкусом. Среди других отметим следующие:

1. Беседа языков, опубликованная доном Грегорио Маянсом;

2. О взятии и разрушении Рима («De capta et diruta Roma»), где он передает историю событий 1527 года;

3. О восстаниях Испании («De motibus Hispaniae»), где он рисует картину восстания и войны кастильцев;

4. О давности христианства («De vetustate Christiana»), последний труд, приведенный Педро Мартиром д'Англериа; в этом трактате он пишет о Мартине Лютере.

VIII. Из четырнадцати жертв, сожженных на втором севильском аутодафе, я упоминаю как наиболее достойных следующие:

1. Хулиан Эрнандес, по прозванию Малый, уроженец Вильяверде, в округе Кампос. Желание ввезти в Севилью лютеранские книги побудило его отправиться в Германию. Он доверил их дону Хуану Понсе де Леону и поручил ему раздать их. Он провел более трех лет в тюрьме святого трибунала. Ею несколько раз пытали, чтобы заставить открыть сообщников по вероисповеданию и по ввозу лютеранских книг, тогда сильно затрудненным вследствие строгого наблюдения со стороны инквизиции. Он вынес пытку с мужеством, далеко превышающим его физические силы. Согласно сообщению многих узников, возвращаясь после свидания с инквизиторами, он напевал испанский припев, сравнивающий монахов с волками и радующийся их посрамлению.[1113] Он был тверд в своем веровании и появился на аутодафе с кляпом во рту. Взойдя к костру, он сам уложил мелкие поленья вокруг себя, чтобы быстрее сгореть. Доктор Фернандо Родригес, приставленный к нему, попросил вынуть кляп, когда увидал его привязанным к ошейнику, чтобы выслушать его исповедь; но Хулиан воспротивился этому и обозвал Родригеса лицемером, изменившим своим убеждениям из-за страха перед инквизицией. Это были его последние слова, так как почти тотчас его окружило пламя.

2. Донья Франсиска Чавес, постриженная монахиня ордена св. Франциска Ассизского, из монастыря Св. Елизаветы в Севилье, была осуждена как упорная еретичка-лютеранка. Она была наставлена доктором Эгидием. На заседаниях она упрекала инквизиторов в жестокости и называла их змеиным отродьем, как Христос фарисеев.[1114]

3. Николай Буртон, родившийся в Энглеси,[1115] в Англии, был осужден как нераскаянный еретик-лютеранин. Невозможно оправдать поведение инквизиторов относительно этого англичанина и многих других иностранцев, которые не поселились в Испании, а появлялись ненадолго и возвращались в свое отечество, окончив торговые дела. Буртон приехал в Испанию на корабле, нагруженном товарами, принадлежавшими, по его словам, целиком ему, однако часть которых была собственностью Джона Франтона, о котором я скажу далее, в ряду примиренных. Буртон отказался отречься от своей веры и был сожжен живьем. Севильские инквизиторы овладели его кораблем и товарами и доказали на этом примере, что жадность была одним из первых двигателей инквизиции. Предположим, что Буртон поступил неблагоразумно, выставляя напоказ свои религиозные убеждения в Сан-Лукаре-де-Баррамеде, а особенно в Севилье, с пренебрежением к верованиям испанцев. Но не менее верно и то, что человеколюбие и правосудие требовали (так как речь шла об иностранце, который не должен был остаться в Испании) удовольствоваться советом не забывать уважения к религии и законам страны и угрозой наказания в случае повтора. Святому трибуналу нечего было спорить с Буртоном о его частном веровании; он должен был лишь воспрепятствовать ему распространять свои заблуждения, — потому что он был учрежден не для иностранцев, а для народов Испанской монархии. Инквизиторы оказались виновны в большой жестокости и опасном покушении на благополучие испанской торговли, которую они уничтожили бы, если бы насилие, совершенное над Буртоном, и некоторые другие подобные выходки, против которых другие державы горячо протестовали, не побудили бы мадридский двор запретить инквизиторам беспокоить коммерсантов и иностранных путешественников по вопросам религии, если они не занимались распространением ереси. Эта мера Филиппа IV была неспособна остановить инквизиторов, которые часто находили предлоги для оправдания своей политики, предполагая, что эти иностранцы привозили в королевство запрещенные книги или вели беседы, распространявшие ересь. Правительство вынуждено было ни на одно мгновение не терять из виду поведение святого трибунала по отношению к иностранным коммерсантам, начиная с эпохи, о которой идет речь, и до царствования Карла IV. При каждом протесте со стороны заинтересованных лиц или со стороны посланников их стран возобновлялись приказы и меры, способные подавить несправедливости, которые преступное усердие покрывало завесой религии.

IX. Гонсалес де Монтес рассказывает о приезде в Испанию богатого иностранца, по имени Реукин, на прекрасном и искусно построенном корабле, какого до тех пор не видали в Сан-Лукар-де-Баррамеде. Инквизиция велела арестовать его как еретика и конфисковала его имущество. Торговец доказывал, что корабль не принадлежит ему и, следовательно, не может быть конфискован; но его усилия были напрасны. Инквизиторы были убеждены, что если они позволят однажды, чтобы им доказали их ошибку, то вскоре все ограбленные воспользуются этим примером и захотят вступить во владение взятым у них имуществом и значение конфискаций сведется к нулю. Что после этого можно сказать о морали инквизиторов? Природа человеческого сердца позволяет думать, что эти требования явились, быть может, сочетанием лжи и выгоды; но можно ли одобрить яркую несправедливость, недостойную христианских судей и священников, чтобы помешать тому, что может случиться лишь изредка и является вполне извинительным и даже законным?

X. Инквизиторы вновь совершили несправедливость, заставив двух других иностранцев разделить участь Буртона. Одним из них был англичанин по имени Уильям Брук, родившийся в Корнуолле,[1116] моряк по профессии. Другой — француз из Байонны, по имени Фабиан, которого торговые дела привели в Испанию.

XI. Анна де Рибера, вдова школьного учителя Фернандо де Сан-Хуана, сожженного на аутодафе предыдущего года, сама была сожжена в этом году как лютеранка вместе с братом Хуаном Састре, бельцом[1117] монастыря Св. Исидора, и Франсиской Руис, женой Франсиско Дурана, севильского альгвасила.

Особенно вызывает чувство сострадания происшедшее в тот же день сожжение пяти женщин из семейства несчастной помешанной, о которой я говорил в статье о священнике Сафре. Ее звали Мария Гомес; она была вдовой Эрнандо Нуньеса из местечка Лепе. Благодаря лечению ее безумие прошло, но она упорствовала в лютеранском веровании и умерла вместе со своей сестрой, Элеонорой Гомес, женою другого Эрнандо Нуньеса, севильского врача, и тремя дочерьми, Эльвирой Нуньес, Терезой и Лусией Гомес, еще не замужними. Гонсалес де Монтес ошибочно называет одну из них племянницей Марии Гомес. Он рассказывает, что одна из этих женщин была арестована раньше своей матери и своих сестер; ее подвергли пытке, чтобы заставить открыть соучастников, ничего не достигли. Тогда инквизитор прибег к хитрости. Он велел привести ее в зал заседаний, остался наедине с ней, признался в мнимом увлечении ею и решении сделать все для ее спасения. Он повторял свое обещание в течение нескольких дней, показывая себя весьма огорченным ее несчастиями. Войдя в доверие к своей жертве, он сообщил ей, что ее мать и сестры рискуют быть арестованными, так как ряд свидетелей готов дать показания против них, что его чувства к ней должны заставить ее доверить ему все, чтобы он мог принять меры к спасению их от неизбежной смерти. Обвиняемая попалась в ловушку. Она поведала инквизитору, что мать и сестры разделяют ее верования. Чувства внезапно иссякли. Вероломный предатель, вызвав ее в суд, велел подтвердить рассказанные ему подробности. Мать, сестры и тетка немедленно были арестованы и приведены на костер; услыхав свой приговор на аутодафе, помешанная возблагодарила свою тетку за открытие истины, ради которой она с радостью умрет. Тетка укрепила ее мужество, возвещая ей, что они скоро все вместе будут лицезреть Иисуса Христа, умерши в евангельской вере, повторив его страдания.

XII. На том же аутодафе погиб Мельхиор дель Сальто, уроженец Гранады и житель Севильи. Он был стригалем сукна. Преступление его состояло в покушении на жизнь начальника тюрьмы после того, как он был заключен по подозрению в ереси. Он тяжело ранил его помощника, который умер несколько дней спустя.

XIII. Жертв севильского аутодафе, приговоренных к епитимьям, было тридцать четыре. Я упомяну следующих:

1. Донья Каталина Сармиенто, вдова дона Фернандо Понсе де Леона, пожизненного декуриона[1118] Севильи.

2 и 3. Донья Мария и донья Луиса де Мануэль, дочери дона Фернандо де Мануэля, дворянина этого города.

4, 5, 6, 7 и 8. Братья Диего Лопес из Тендильи, Бернардто де Вальдес из Гвадалахары и Доминго де Чурука из Аскоитии. Братья Гаспаро де Поррас из Севильи и Бернарда де Херонимо из Бургоса. Все они было монахи; последний был бельцом в монастыре Св. Исидора. Они были осуждены как лютеране.

XIV. 9. Джон Франтон, англичанин из Бристоля, явился в Севилью, узнав об аресте Николая Буртона. Он был владельцем значительной части товаров, захваченных у Буртона. Документально доказав, что он привез их из Англии, англичанин потребовал восстановления своих прав. Ему пришлось испытать значительные проволочки и понести большие расходы. Однако, не успев оспорить его права собственности, инквизиторы обещали ему вернуть товары, приняв между тем свои меры. Появились свидетели, показавшие, что Франтон высказывал свои лютеранские убеждения, за что он был арестован и заключен в секретную тюрьму. Страх смерти побудил Франтона сказать угодное инквизиторам и попросить примирения с Церковью. Его объявили подозреваемым в лютеранстве. Больше ничего не было нужно, чтобы, по законам трибунала, мотивировать захват его имущества. Он был примирен, приговорен к лишению своих товаров и годичному ношению санбенито. Это происшествие является новым доказательством гибельных последствий тайны инквизиционного судопроизводства. Если бы дело Джона Франтона разбиралось публично, самый мелкий адвокат доказал бы ничтожность и лживость следствия. Находятся, однако, англичане, защищающие трибунал инквизиции как полезный, и я, например, слышал это от одного англичанина, католического священника. Я заметил ему, что он плохо знает природу этого учреждения, что я не меньше его и не меньше любого инквизитора почитаю католическую религию, но если сравнить дух мира и любви, смирения и бескорыстия, которыми дышит Евангелие и который проявляется в учении и жизни Иисуса Христа, с системой суровости, коварства, хитрости, злобы, внушившей уставы святого трибунала, с действительной и непрерывной возможностью инквизиторов злоупотреблять властью, вопреки законам естественным и божеским, папским постановлениям и королевским указам, под покровом присяги, обеспечивающей тайну, — ничто не помешает проклясть этот трибунал, как вредоносный и способный только плодить лицемеров.

XV. 10. Гильельмо Франке, уроженец Фландрии, поселился в Севилье. Интимная связь одного священника с его женой смутила его семейное счастье, и он жаловался, что его бедственное положение не позволяет положить конец позору. Находясь однажды в компании, где рассуждали о чистилище, он сказал: «Мне довольно того, что я имею от человека, находящегося в связи с моей женой, и мне этого достаточно». Эти слова были донесены инквизиции, которая поместила Франка в своей секретной тюрьме как подозреваемого в лютеранстве. Он появился на аутодафе и был приговорен к лишению свободы, срок которого могли определить одни инквизиторы.

XVI. 11. Бернарда де Франки, из Генуи, проводил жизнь отшельника в Кадисе. Он появился наряду с севильскими примиренными как подозреваемый в лютеранстве. Приговор гласил, что его имущество конфискуется, а он подвергается каре трехмесячного тюремного заключения и ношению санбенито. Он добровольно повинился перед инквизицией, познакомившись с указом о доносах. Он сказал, что в двадцатилетнем возрасте, находясь в Генуе, он слышал разговор одного из своих братьев о чистилище, об оправдании и других предметах в лютеранском толке и не нашел ничего предосудительного в таких словах. Его нельзя было обвинить ни в каком другом преступлении. Где же сострадание святого трибунала? Кому предоставляло оно снисхождение? Надо признать, что в последние времена существования инквизиции она не решалась более заключать в тюрьму, позорить на публичном аутодафе и тем более лишать имущества тех, кто повинился добровольно. Прежние инквизиторы действовали противоположным образом, злоупотребляя тайной, которая не давала обвиняемым никакого средства протеста и никакой надежды на оправдание.

XVII. 12. Диего де Вирусе, присяжный[1119] Севильи, то есть член городского управления, появился на аутодафе в рубашке, со свечой в руках. Он произнес отречение как подозреваемый в лютеранстве и был приговорен к уплате сотни дукатов на издержки святого трибунала. Его обвинили в том, что, увидя переносный престол[1120] Святого четверга, он сказал: «Достойно сожаления, что совершают такие крупные издержки для подобной цели в то время, как в хлебе нуждаются многие семейства, которые можно было бы поддержать на деньги, предназначенные для этого обряда, способом, более угодным Богу». Разве это предложение, если взглянуть на него не глазами инквизиторов, могло привлечь на голову его виновника обвинение в лютеранстве? Следует заметить, что расходы по устройству переносного престола в Севильском кафедральном соборе, воск и другие украшения огромны и что они породили ряд песенок и острот.

XVIII. 13. Бартоломее Фуэнтес был нищий, просивший милостыню для отшельника севильского монастыря Св. Лазаря. Некоторые причины сделали его врагом священника в Хересе-де-ла-Фронтере и довели до того, что он сказал, что не верит, чтобы Бог сошел с неба на руки такого недостойного священника. Распоряжения верховного совета не позволяли, чтобы выражения подобного рода считались еретическими, если они вырвались в припадке гнева или другом состоянии, способном помутить разум. Однако его привели на аутодафе в рубашке, с кляпом во рту как подозреваемого в лютеранстве в самой малой степени.

XIX. 14 и 15. Педро Перес, студент из епархии Калаоры, и его товарищ по учению в Севилье Педро де Торрес появились вместе на той же церемонии и отреклись от ереси как легко подозреваемые. Они были изгнаны из города на два года. Второй из них обязан был заплатить штраф в сто дукатов за некие лютеранские действия, в которых его обвинили, то есть за то, что он списал несколько стихов неизвестного автора, составленных так, что, прочтенные особым образом, они представляли восхваление Лютера, а другим способом — сатиру на него.[1121] Какое же это преступление со стороны молодых студентов?

XX. 16. Луис, американец, был четырнадцатилетний мулат. Он появился на аутодафе босым, в рубашке, с веревкой на шее и был приговорен к двумстам ударам кнута и к пожизненной службе на королевских галерах, без права когда-либо быть освобожденным или выкупленным. Он считался соучастником Мельхиора дель Сальто, приговоренного к сожжению на том же аутодафе за его ссору с начальником тюрьмы святого трибунала и раны, нанесенные его помощнику.

XXI. 17. Гаспар де Бенавидес был начальником тюрьмы, о котором говорилось в 20-м параграфе. Это не спасло его от позора появления на аутодафе в рубашке, со свечой в руке. Он был изгнан навсегда из Севильи и потерял свое место. Его осудили за малое усердие и невнимательность к службе. Сравните эту квалификацию и приговор, в котором его обвиняли. Он похищал часть и без того небольших пайков у заключенных; доставляемое им продовольствие было плохого качества, но он заставлял оплачивать его дорого; он нисколько не заботился о приготовлении пищи, которая была плохо сварена и плохо приправлена; он обманывал их в цене дров и присчитывал непроизведенные расходы. Если какой-либо арестант жаловался, он переводил его в сырой и темный застенок, в котором оставлял на две недели и даже дольше, чтобы наказать за дерзость; он постоянно говорил, что действует так по приказу инквизиторов; когда же он выпускал заключенного из застенка, то утверждал, что эта перемена произошла по его ходатайству. Когда какой-нибудь узник просил вызова, Гаспар, боясь, что это угрожает доносом на него, избегал говорить об этом инквизиторам, а на другой день сообщал, что инквизиторы ответили, будто их занятость не позволяют им разрешать добровольные вызовы; и не было такой вопиющей несправедливости, которой он не совершил бы по отношению к своим узникам, пока драка, приведшая к осуждению, не разоблачила его поведения. Разве не имелось против этого изверга больше обвинений, чем против Мельхиора дель Сальто и мулата Луиса?

XXII. 18. Мария Гонсалес, прислуга начальника тюрьмы Гаспара де Бенавидеса, появилась на аутодафе в рубашке, с веревкой на шее, в санбенито, с кляпом во рту. Ее приговорили к двумстам ударам кнута и к изгнанию на десять лет. Ее преступление состояло в получении денег от некоторых узников, для разрешения им видеться и говорить.

XXIII. 19. Педро Эррера из Севильи был приговорен к той же каре; к ней было прибавлено десять лет галер и потеря денег. Он был слугою Гаспара и делал то же, что и Мария.

XXIV. 20. Гиль, фламандец, родившийся в Амстердаме, понес наказание в сто ударов кнутом и был изгнан из Севильи. На церемонии аутодафе он был в рубашке и со свечой в руке. Он знал, что один узник инквизиции, недавно прибывший из Америки, занимался отыскиванием средств к побегу, и не донес на него.

XXV. 21. Инесса Нунъес, девушка, поселившаяся в Севилье, была примирена с Церковью как подозреваемая в лютеранстве. Также и шесть других женщин и один мужчина — и по той же причине. Кроме того, еще две женщины: одна — обвиненная в иудаизме, другая — в магометанстве, и трое мужчин — за то, что сказали, что блуд не является смертным грехом.

XXVI. 22. Донья Хуанна Бооркес была объявлена невинной. Ее историю следует рассказать. Она была законной дочерью дона Педро Гарсия де Херес-и-Бооркеса и сестрою доньи Марии Бооркес, погибшей на предыдущем аутодафе. Она вышла замуж за дона Франсиско де Варгаса, владетеля местечка Игера. Ее заключили в секретную тюрьму, когда ее несчастная сестра заявила, что открыла ей свои верования, которые та не оспаривала. Как будто молчание доказывает принятие учения, а не мотивируется часто невозможностью понять суть дела и, следовательно, исполнить обязанность доноса! Хуанна Бооркес была беременна на шестом месяце. Однако инквизиторы не подождали с ведением ее процесса, пока она родит, — варварское обращение, которому не следует изумляться после несправедливости, которую они совершили, приказав арестовать ее без получения доказательств мнимого преступления. Она родила в тюрьме; через неделю у нее отняли ребенка, вопреки самым святым правам природы, и она была заключена в обыкновенный застенок святого трибунала, думая вероятно, что приняли все меры, требуемые для нее человечностью, отведя ей помещение, менее неудобное, чем тюремная камера. Случай доставил ей утешение иметь соседкой молодую девушку, потом сожженную в качестве лютеранки, которая, сочувствуя ее положению, помогала ей во время выздоровления. Вскоре она сама стала нуждаться в уходе: она была подвергнута пытке; все члены ее омертвели и были почти раздроблены. Хуанна Бооркес, в свою очередь, ухаживала за нею в своем тяжелом состоянии.

Хуанна еще не окрепла вполне после болезни, когда ее повели в камеру пыток и подвергли тому же испытанию. Она отреклась от всего. Веревки, которыми были связаны ее слабые члены, проникли до костей; несколько сосудов лопнуло внутри тела, и потоки крови полились изо рта. Умирающей она была отнесена в тюрьму и перестала страдать через несколько дней. Инквизиторы думали искупить это жестокое человекоубийство, объявив Хуанну Бооркес невинной на аутодафе. С какой тяжелой ответственностью явятся эти каннибалы на божественный суд!

Глава XXII УКАЗЫ 1561 ГОДА, СЛУЖИВШИЕ ДО НАШИХ ДНЕЙ ПРАВИЛОМ В ПРОЦЕССАХ ИНКВИЗИЦИИ

I. Время заставило почти совсем забыть старинные законы святого трибунала, и инквизиторы практически не следовали им в образовании и ведении дел. Главный инквизитор Вальдес осознал необходимость реформы этого порядка вещей. Можно было бы удовлетвориться перепечаткой правил, опубликованных Торквемадой в 1484, 1485, 1488 и 1498 годах, и правил Диего Десы, его преемника. Но с этих пор представилось множество чрезвычайных случаев, которые побудили инквизиторов публиковать постепенно дополнения и новые декларации, так что, как можно видеть из предшествующих глав этой Истории, глава инквизиции счел более удобным свести постановления, составив один закон из всех, польза которых оправдана практикой. Вследствие этого 2 сентября 1561 года он опубликовал в Мадриде указ, составленный из восьмидесяти одной статьи, который я помещаю здесь, потому что до сих пор он был кодексом инквизиции для образования процессов и окончательного приговора.

II. Я представлю извлечение из этих постановлений со всей тщательностью, на которую я способен, чтобы избавить любопытствующих от скуки чтения буквального текста, хотя ученые были, может быть, более довольны, если бы нашли здесь не только дух этого закона, в котором старинные постановления комбинированы с несколькими новыми, но и самую букву этой последней части старинного уложения. Я с готовностью ответил бы на эти пожелания друзей истории, публикуя все эти статьи в форме приложения, если бы мне позволил это план моего труда. Но я вижу себя принужденным следовать предписанному себе правилу относительно других оправдательных документов.

III. Предисловие. «Мы, дом Фернандо Вальдес, милостию Божиею архиепископ Севильи, апостолический главный инквизитор против ереси отступничества во всех королевствах и владениях его величества, и проч.; мы даем вам знать, достопочтенные апостолические инквизиторы, что до нашего сведения дошло, что, хотя указами святого трибунала было предусмотрено, чтобы во всех инквизициях следовали точно и единообразно одному и тому же способу судопроизводства, находятся трибуналы, где это мероприятие плохо соблюдается. Чтобы в будущем не было больше различия в поведении трибуналов и правилах, которым они должны следовать, после сообщений и многократных совещаний с главным советом инквизиции было решено, что следующий порядок будет соблюдаем всеми трибуналами святой инквизиции:

1) Когда инквизиторы пользуются информацией, из которой вытекает, что были высказаны предположения, которые могут быть объявлены святому трибуналу, они должны запросить ученых богословов — честных, способных оценить предположения, — которые выскажут свое решение письменно и за своей подписью.

2) Если установлено, согласно мнению богословов, что исследованный вопрос есть вопрос веры или если он ясен сам по себе, без запроса их, и объявляемый факт достаточно доказан, прокурор-фискал объявляет имя автора доноса и скомпрометированных лиц, если они есть, и требует их ареста.[1122]

3) Инквизиторы, собравшись, решают, следует ли постановить заключение в тюрьму; в сомнительных случаях они вызывают юрисконсультов, чтобы запросить, находят ли они эту меру подходящею.[1123]

4) Когда доказательство недостаточно для постановления ареста объявленного лица, инквизиторы не должны ни вызывать его в суд, ни подвергать допросу, потому что опыт доказал, что еретик, не пользующийся своей свободой, ничего не скажет и что эта мера служит только к тому, чтобы сделать его более осторожным и внимательным для избежания всего, что может отягчить подозрения или улики против него.[1124]

5) Если инквизиторы не согласны между собою по вопросу об определении ареста подсудимого, документы начатого судопроизводства должны быть отосланы в совет; и эта посылка состоится, хотя они будут единодушны в решении, если скомпрометированные принадлежат к числу знатных или уважаемых лиц.

6) Инквизиторы подписывают мандат об аресте и направляют его к великому альгвасилу святого трибунала. Если дело идет о формальной ереси, эта мера должна немедленно сопровождаться изъятием имущества, принадлежащего арестуемому. Если приходится заключить под стражу несколько человек, будет выдано столько же мандатов о заключении в тюрьму, отдельных и независимых друг от друга, для исполнения порознь. Эта предосторожность необходима для тайны в том случае, когда один альгвасил не может арестовать всех подсудимых. В процессе будет сделана отметка о дне, когда выдан мандат, и о лице, его получившем.

7) Альгвасил будет сопровождаем при исполнении мандата о заключении в тюрьму секретарем секвестра и сборщиком. Альгвасил назначает хранителя имущества; если сборщик не удовлетворен назначением, назначают другого, потому что он ответствен.

8) Секретарь при изъятии отмечает порознь, один за другим, все предметы, а также день, месяц и год наложения ареста на имущество; он подписывает протокол вместе с альгвасилом, сборщиком, хранителем и свидетелями. Копию этого документа он дает назначенному хранителю; если другие захотят ее иметь, он уполномочен требовать оплаты изготовления копии.

9) Альгвасил отбирает из имущества подсудимого все необходимое для издержек по его помещению, продовольствию и отправке; он дает отчет в полученном по прибытии в инквизицию. Если у него останутся деньги, он передает их расходчику, который употребит их на продовольствие для заключенного.

10) Альгвасил требует от заключенного передачи денег, бумаг, оружия и всего, что было бы опасно при нем оставить. Он не потерпит никакого сообщения, ни письменного, ни устного, с другими заключенными без разрешения инквизиторов. Он передаст все вещи, найденные у заключенного, тюремному смотрителю и получит от него расписку, в которой будет обозначен день передачи. Тюремный смотритель известит инквизиторов о прибытии заключенного и поместит его таким образом, чтобы он не имел в своем распоряжении никаких предметов, которые могли бы быть опасны в его руках, так как заключенный ему доверен и он должен за него отвечать. Один из секретарей святого трибунала будет присутствовать и составит протокол мандата о заключении в тюрьму и о его исполнении; он отметит здесь также час, когда заключенный вошел в тюрьму, принимая во внимание, что этот пункт имеет значение для отчетности расходчика.

11) Тюремный смотритель не должен помещать нескольких заключенных вместе; он не позволит им сообщаться друг с другом, если только инквизиторы не сочтут удобным это разрешить.

12) Тюремный смотритель будет снабжен реестром, в который должны быть внесены все вещи, находящиеся в комнате заключенного, кроме платья и сьестных припасов, и который он получит от каждого заключенного; он подпишет смету реестра вместе с секретарем и известит об этом инквизиторов. Он не передаст заключенному ни съестных припасов, ни одежды, не рассмотрев и не исследовав их весьма тщательно, чтобы увериться, что они не содержат ни писем, ни оружия, ни какого-либо другого предмета, из которого можно сделать дурное употребление.

13) Когда инквизиторы сочтут необходимым, они прикажут привести пленника в зал заседаний суда, где велят ему сесть на скамью или на табурет и заставят его клятвенно обещать говорить правду и в этот раз, и в следующие. Они спросят у него имя, фамилию, возраст, место рождения, место жительства, должность или положение и время его ареста. Они должны обращаться с ним человечно и иметь уважение к его рангу, сохраняя всегда авторитет, приличный судьям, чтобы обвиняемый не вышел из границ, уважения и не позволил себе чего-либо заслуживающего порицания. Во время заседания, при чтении обвиняемому акта объявления фискала, он должен стоять.

14) Затем допросят обвиняемого о его генеалогии,[1125] чтобы он указал своих отца и мать, предков и других родственников по восходящей линии, братьев, племянников, дядей, кузенов и их жен. У него спросят, был ли он женат прежде или теперь состоит в браке, сколько раз он был женат, на какой женщине он женился, сколько он имел детей от каждого брака, каков возраст его детей, а также их положение и место жительства. Секретарь запишет все эти подробности, внимательно следя за тем, чтобы проставлять в начале строки имена называемых лиц, потому что эта практика полезна при справке в реестрах, чтобы знать, нет ли там тех, кто происходит от евреев, мавров, еретиков или других личностей, наказанных святым трибуналом.

15) Когда эта формальность будет исполнена, обвиняемому велят вкратце рассказать свою жизнь, указывая города, где он прожил значительное время, и мотивы его пребывания в них, лиц, которых он там встречал, друзей, которых имел, занятия, которым предавался, учителей, у которых учился, время начала занятий и их продолжительность. Если он уезжал из Испании, то когда и вместе с кем покидал эту страну и сколько времени продолжалось его отсутствие. У него спросят, наставлен ли он в истинах христианской религии, и заставят его прочитать Отче наш („Pater noster“), Богородице Дево, радуйся („Ave Maria“) и Верую („Credo“). Ему велят сказать, исповедовался ли он и с какими духовниками он исполнял этот христианский долг. После того как он даст во всем этом отчет, его спросят, знает ли он или предполагает причину его ареста, и его ответ определит дальнейшие вопросы, которые ему сделают, предупредив и обязав на этом допросе и двух других следующих заседаниях показывать правду. Инквизиторы должны стараться не прерывать обвиняемого, когда он говорит, и позволять ему выражаться свободно, в то время как секретарь будет записывать его показания, за исключением не относящихся к процессу. Они задают обвиняемому все необходимые вопросы; однако они должны избегать утомлять его допросом о вещах, о которых не было речи, если только он не подаст повода к этому своими ответами.

16) Инквизиторам следует всегда опасаться, чтобы их не обманули свидетели или обвиняемый, и осторожно принимать какое-либо решение, потому что, если они составят себе мнение раньше, чем подобает это сделать, они не будут более беспристрастны, а, напротив, подвергнутся опасности ошибки.

17) Инквизиторы не должны говорить с обвиняемым ни в зале судебных заседаний, ни вне его ни о каком деле, постороннем его процессу. Секретарь запишет вопросы и ответы; после заседания он прочтет их обвиняемому, чтобы тот подписал их. Если он попросит прибавить, убавить, изменить или разъяснить какой-либо пункт, секретарь запишет это под его диктовку, не вычеркивая и не удостоверяя уже написанных пунктов.

18) Фискал представит свой обвинительный акт в срок, предписанный указом; он обвинит заключенного в общих чертах в ереси; затем он изложит факты и тезисы, извлеченные из показаний. Инквизиторы не имеют права наказывать обвиняемого за проступки, не касающиеся веры; но если предварительное следствие установит какой-нибудь из них, то фискал сделает его предметом обвинения, потому что это обстоятельство и обстоятельство хорошего или дурного поведения обвиняемого в обыкновенное время помогут судить об истине его ответов и послужат другим целям его процесса.

19) Даже если обвиняемый признает на первых заседаниях увещаний все обвинения своего процесса, фискал должен составить и представить свой обвинительный акт, потому что практика доказывает полезность того, чтобы дело, начатое вследствие доноса, продолжалось с привлечением к суду доносчика для большей свободы относительно применения кар и епитимий, чего не было бы, если бы дело велось единственно по службе.

20) Каждый раз, когда обвиняемый будет допущен в зал заседаний, ему будут напоминать о долге, налагаемом на него присягой говорить правду обо всем, на что от него потребуют ответа.

21) Фискал в конце своего обвинительного акта сделает оговорку, гласящую, что, если инквизиторы не находят его обвинение достаточно доказанным, он просит их назначить пытку обвиняемому, потому что (так как нельзя ее назначить без предварительного уведомления) необходимо, чтобы обвиняемый вперед знал об этом. Этот момент является наиболее благоприятным для данной цели, потому что заключенный к нему не подготовлен и, следовательно, получит известие с меньшим смятением.[1126]

22) Фискал представляет инквизиторам свой обвинительный акт или просьбу об обвинении. Секретарь читает ее в присутствии обвиняемого. Фискал присягает, что действует без злого умысла, и удаляется. Обвиняемый отвечает последовательно на все статьи этого акта. Секретарь записывает его ответы в том же порядке, даже если обвиняемый все отрицал.

23) Инквизиторы поясняют обвиняемому, насколько для него важно сказать правду. Защитником ему дают одного из адвокатов святого трибунала, который беседует с ним в присутствии инквизитора, чтобы подготовиться к письменному ответу на обвинение, поклявшись в верности обвиняемому и соблюдении тайны трибунала, хотя он и исполнил уже последнее условие, когда был почтен званием адвоката заключенных святого трибунала. Он должен стараться убедить обвиняемого, что для него более всего важно быть искренним, просить прощения и потерпеть епитимью, если он признает себя виновным. Его ответ будет сообщен фискалу. Фискал, заключенный и его адвокат, присутствующие на заседании, сводят дело к улике. Инквизиторы велят представить ее, не обозначая дня и не извещая сторон, потому что ни обвиняемый, ни кто другой от его имени не должен присутствовать при принесении присяги свидетелями.

24) Секретарь должен дать адвокату прочесть показание обвиняемого относительно себя самого, но оставить в неведении о том, что сказано им о других; это сообщение необходимо адвокату для построения защиты клиента. Если последний потребует что-либо прибавить к своей декларации, адвокат не может при этом присутствовать и должен удалиться.

25) Если обвиняемый еще не достиг двадцатипятилетнего возраста, ему назначат попечителя до чтения обвинения. Эту обязанность может исполнить адвокат или какое другое лицо, хорошо известное, честное и достойное доверия. Обвиняемый должен подтвердить, с одобрения попечителя, свои показания на первых заседаниях; в дальнейшем попечитель будет ему помогать во всех затруднительных случаях и других обстоятельствах процесса.

26) По допущении улики фискал объявляет в присутствии обвиняемого, что он снова вводит и представляет свидетелей и улики, существующие в документах, в реестрах и в бумагах святого трибунала. Он требует, чтобы приступили к утверждению свидетельских показаний, заслушанных на предварительном следствии, к очной ставке свидетелей и оглашению их показаний. Если обвиняемый или его защитник возьмет слово, секретарь должен записать все сказанное.

27) Если по допущении улики обвиняемый окажется виновным в другом проступке, фискал обвинит его, и он будет привлечен к суду по обычным формам. Если улика первого проступка усилилась, достаточно объявить об этом обвиняемому.

28) В промежутке, отделяющем допущение улики от оглашения, обвиняемый может при посредстве тюремного смотрителя просить вызова в суд, если он будет в этом нуждаться. Инквизиторы должны разрешить вызов без проволочки, чтобы воспользоваться настроением, в котором находится обвиняемый и которое может меняться со дня на день.

29) Инквизиторы не пренебрегают ничем для утверждения показаний свидетелей и для принятия всех мер, необходимых для установления истины.

30) Утверждение показаний свидетелей происходит перед ответственными лицами, а именно перед двумя священниками, христианами старинного рода, честной жизни и незапятнанной репутации. В их присутствии свидетелей просят заявить, не помнят ли они, что когда-нибудь давали показания в каком-либо процессе инквизиции; если они ответят утвердительно, спрашивают у них некоторые подробности относительно настоящего дела и заинтересованных лиц. Когда они удовлетворят этому пункту, их предупреждают, что фискал выставил их свидетелями в процессе, учиненном против подсудимого. Им прочтут их первое показание, и, если они заявят, что удостоверяют эти факты, им рекомендуют подтвердить их, с добавлениями, убавлениями, объяснениями и изменениями, какие они сочтут необходимыми. Обо всем будет упомянуто в протоколе; отмечают также, свободен ли в этот момент свидетель или задержан в зале заседаний или в своей комнате и почему он не явился в светский суд.

31) По утверждении показаний свидетелей готовят оглашение, взяв копию с показаний каждого свидетеля; копия должна быть буквальной, исключая то, что может открыть обвиняемому свидетелей, доставивших улики. Если декларация слишком обширна, она должна быть разделена на несколько глав. Когда напишут оглашение свидетельских показаний, обвиняемому читают не все показания сразу. Начинают с чтения первого пункта показаний первого свидетеля, чтобы он мог отвечать проще и с большей ясностью; затем переходят ко второму, третьему и следующим пунктам и соблюдают тот же порядок для каждого сделанного показания. Инквизиторы ускоряют, насколько возможно, оглашение свидетельских показаний, чтобы избавить обвиняемых от долгой томительной задержки; они должны избегать всего, что могло бы заставить обвиняемых предположить, что существуют новые обвинения против них. И хотя подобные обстоятельства существуют в действительности и подсудимые отрицают обвинения, этого недостаточно для отсрочки применения формальностей и заключения дела.

32) Инквизиторы исполняют оглашение, диктуя секретарю, что ему следует писать, в присутствии обвиняемого или пишут сами и подписываются. Они проставляют в этом документе год, месяц и день, когда свидетель дал показание, если только это будет удобно сделать. Противное было бы в том случае, если свидетель находился в тюрьме. Они обозначают также время и место, когда произошли указанные факты, потому что эти подробности нужны для защиты обвиняемого; но обозначение места может быть сделано только в общих выражениях. В копии показания должны говорить в третьем лице, хотя бы свидетель говорил в первом. Например: „Свидетель видел или слышал, что обвиняемый беседовал с одним человеком“ и т. д.[1127]

33) Если обвиняемый, давший показания на нескольких заседаниях, разоблачил проступки, совершенные названными им лицами, а позднее, давая новые показания, называет этих лиц в неопределенных и общих выражениях, употребляя, например, выражение: „те, которых я назвал“, или какую-нибудь подобную формулу, то показания такого рода недействительны, потому что они не прилагаются прямо к лицу. Это должно обязать инквизиторов наблюдать за тем, чтобы заключенный, желающий говорить о нескольких лицах, называл их одного за другим и излагал затем факты или разговоры, которые он приписывает каждому из них.

34) Если обвиняемый признал обвинение, ему следует сообщить оглашение свидетельских показаний, чтобы он не подверг сомнению правильность способа, каким поступал трибунал, приказывая его арестовать, и чтобы судьи опирались с большим доверием на закон в момент произнесения приговора об участи обвиняемого. Ибо дискреционная власть бывает налицо только тогда, когда обвиняемый уличен и признал себя виновным; иначе нельзя было бы выставить против него обвинений, представленных свидетелями, показания коих не были ему сообщены, особенно в таком виде процесса, где он не присутствует при принесении присяги свидетелям.

35) Когда обвиняемый ответит на оглашение свидетельских показаний, ему будет позволено переговорить с адвокатом в присутствии инквизитора и секретаря, чтобы подготовить свою защиту. Секретарь запишет те подробности этого совещания, которые покажутся ему достойными внимания. Ни инквизитор, ни секретарь, ни тем более адвокат не должны оставаться наедине с обвиняемым. Так же должно обстоять дело и со всяким другим лицом, за исключением тюремного смотрителя или лица, его заменяющего. Иногда полезно, чтобы ученые и благочестивые лица посещали обвиняемых для увещевания их сознаться в том, что они упорно отрицают, хотя были в этом изобличены. Эти свидания могут происходить только при инквизиторе или секретаре. Не допускается, чтобы этим лицом был назначен прокурор (хотя старинные инструкции установили эту меру), потому что практика доказала, что из этого проистекает много неудобств,[1128] кроме того, что обвиняемый извлекает из этого мало выгоды.[1129] Впрочем, если бы какое-нибудь непредвиденное обстоятельство сделало это распоряжение необходимым, можно уполномочить адвоката обвиняемого исполнить эти обязанности.

36) Если обвиняемый просит позволить ему писать, чтобы закрепить пункты своей защиты, ему дают бумагу, но прежде считают листы и нумеруют листы, чтобы обвиняемый представил их исписанными или чистыми. Когда его работа будет окончена, ему дают возможность поговорить с адвокатом, которому он сообщит написанное, с непременным условием, что адвокат возвратит оригинал, не сняв копии, когда представит свою жалобу в трибунал. В случае, если будет допрос свидетелей защиты обвиняемого, последний может поименовать на полях каждой статьи столько свидетелей, сколько захочет, чтобы можно было допросить тех из них, кто является наиболее важным и достойным веры.[1130] Ему следует также посоветовать назвать свидетелями христиан старинного рода, которые бы не были ни его слугами, ни его родственниками, исключая случаи, когда вопросы могут быть доказаны только ими.[1131] Прежде чем жалоба будет представлена адвокатом, обвиняемый может познакомиться с ней. Инквизиторы объявляют адвокату, чтобы он ограничил себя в защите обвиняемого пределами того, что нужно сказать, и хранил совершеннейшее молчание насчет того, о чем говорят за стенами, принимая во внимание, что опыт показал неудобства, происходящие из подобного рода разоблачений, даже по отношению к обвиняемым. Они передают ему все бумаги без права снять копию даже с жалобы, черновой набросок которой, при его наличии, он должен также передать.

37) Всякий раз, когда обвиняемый будет допущен на заседание суда, фискал контролирует состояние процесса, чтобы выяснить, нет ли в деле новых материалов; он получает в судебном порядке показания обвиняемого и отмечает на полях имена лиц, против которых были сделаны разоблачения, и все другие пункты, годные для выяснения дела.

38) Инквизиторы получают сообщения, относящиеся к защите обвиняемого, показания в его пользу, косвенные улики и отводы свидетелей с таким же старанием и внимательностью, с каким получают сообщения фискала, чтобы задержание обвиняемого, препятствующее ему защищаться, не послужило помехой для выяснения истины.

39) Когда инквизиторы получат важнейшие сообщения для защиты заключенного, они велят ему прийти в трибунал в сопровождении адвоката. Они объявляют им, что доказательства всех обстоятельств, смягчающие вину, получены и что они могут высказаться, если только не будет какой-нибудь новой просьбы с их стороны; в этом случае они делают для обвиняемого все, что им позволено. Если обвиняемый заявит, что ему нечего более сказать, фискал может дать свои заключения; однако будет лучше, если он пока подождет, чтобы выгадать себе пользу из всех инцидентов, которые могут произойти. Если обвиняемый попросит оглашения свидетельских показаний, выслушанных в его защиту, в этом ему откажут, потому что оглашение помогло бы ему открыть лиц, показавших против него.[1132]

40) Когда процесс будет в состоянии стать предметом обсуждения, инквизиторы позовут епископа и юрисконсультов. Так как докладчик не предусмотрен, декан инквизиторов сам сделает доклад о деле, не высказывая своего мнения, а затем секретарь читает его в присутствии инквизиторов и фискала, который будет сидеть рядом с юрисконсультами и должен будет удалиться, прежде чем судьи станут голосовать. Юрисконсульты первые высказывают свои мнения, затем епископ; инквизиторы будут голосовать после него, а последним голосует декан. Каждый голосующий свободен выражать такие соображения, какие он сочтет подходящими, и никто не может обвинить его в злонамеренности, прервать его или помешать ему. Если инквизиторы проголосуют по-иному, они изложат свои мотивы, чтобы доказать, что не было никакого произвола в их поведении. Секретарь впишет каждое мнение в предназначенный для этого реестр и присоединит их все к процессу.

41) Когда обвиняемый признает себя виновным и его признания будут надлежащим образом мотивированы, он будет допущен к примирению с Церковью, если он не рецидивист. Его имущество должно быть конфисковано; его заставят надеть платье кающегося или санбенито (то есть нарамник из полотна или сукна желтого цвета с двумя наискось расположенными крестами другого цвета), и он будет заключен в пожизненную тюрьму, называемую Милосердием. Что касается цвета платья, которое он должен носить, и конфискации его имущества, то, принимая во внимание, что в некоторых провинциях королевства Арагона существуют и действуют привилегии (feuros),[1133] а также регламенты и особые обычаи, следует с ними соотноситься и возвращать свободу и обычное платье осужденному, сообразно с распоряжениями судебного решения. Если признают, что осужденный должен оставаться в тюрьме на неограниченный срок, в решении должно быть указано, что задержание осужденного продлится, пока главный инквизитор будет считать это целесообразным. Если обвиняемый действительно рецидивист, потому что ранее отрекся от определенной ереси, или лжекающийся, потому что отрекся как сильно подозреваемый, и если в настоящем деле он изобличен в том, что впал в ту же ересь, то он будет выдан светскому судье по предписанию закона. При этом не следует допускать, чтобы он мог избежать этой кары, хотя бы он заявлял, что в данном случае его признания искренни и раскаяние действительно.

42) Отречение должно быть написано вслед за приговором и подписано обвиняемым; если он не в состоянии подписаться, эта формальность будет исполнена инквизитором и секретарем; если осужденный отрекается на публичном аутодафе, отречение будет подписано на другой день в зале заседаний.

43) Если обвиняемый будет изобличен в преступлении ереси, недобросовестности и упорстве, он будет передан в руки светской власти. Однако инквизиторы не пренебрегут ничем для того, чтобы он обратился и умер в церковной вере.

44) Если обвиняемый, уже осужденный и извещенный о приговоре накануне аутодафе, обратится и признает свои заблуждения или часть их, так что можно быть уверенным, что он тронут искренним раскаянием, то эта казнь ему будет отсрочена, так как нельзя допустить, чтобы он услыхал имена тех, кто должен умереть, и тех, кто не приговорен к смерти, ибо эти сведения и доклад о жалобах могли бы ему послужить для подготовки судебного признания. Если обвиняемый обратится на эшафоте аутодафе, еще не услыхав своего приговора, инквизиторы должны предположить, что страх смерти больше участвовал в таком поступке, нежели истинное раскаяние в преступлении. И все-таки, если по обстоятельствам случившегося, а особенно по самой исповеди обвиняемого инквизиторы найдут удобным приостановить казнь, они иногда могут это сделать, принимая во внимание, однако, что не следует слишком верить показаниям, сделанным в такую минуту подобными обвиняемыми, а особенно таким показаниям, которые имеют целью скомпрометировать других лиц.

45) Инквизиторы должны зрело взвесить все доводы и обстоятельства прежде, чем назначить пытку; когда они решат прибегнуть к ней, они должны указать мотивы своего решения. Они объявят, должна ли пытка быть употреблена in caput proprium (по собственному делу), потому что обвиняемый подвергается ей как твердый в своих запирательствах и не вполне уличенный в своем собственном деле; или он подвергнется ей in caput alienum (по чужому делу) как свидетель, отрицающий в процессе другого обвиняемого факты, которых он был свидетелем. Если он уличен в недобросовестности в своем собственном деле и, следовательно, подлежит передаче в руки светской власти, или если он уличен в этом отношении в чужом деле, его можно подвергнуть пытке, хотя он должен затем быть выдан светскому судье за то, что касается его лично. Если он ничего не откроет под пыткой, которой подвергнется как свидетель, то он будет осужден как обвиняемый; но если пытка заставит его признать свое преступление и разоблачить преступление другого и он будет ходатайствовать о снисхождении судей, инквизиторы должны поступить в соответствии с правилами закона.

46) Если существует только полуулика проступка или если признаки не позволяют освободить обвиняемого, его заставляют произнести отречение как сильно или легко подозреваемого. Так как эта мера не является наказанием за происшедшее, а предупреждением на будущее, на него налагают денежный штраф и уведомляют, что, если он впадет в преступление, по поводу которого на него поступил донос, он будет рассматриваем как рецидивист и выдан светскому судье; для этого ему следует дать подписать акт отречения.

47) В случае проступка, в котором существуют только полуулика или заменяющие ее признаки, обвиняемому иногда дозволительно оправдаться перед лицами, предписанными прежними инструкциями. Инквизиторы, епископ и юрисконсульты могут определить эту каноническую меру, если они сочтут ее подходящей. Но предупреждаем их, что это средство очень опасно, малоупотребительно и должно быть употребляемо с большой осторожностью.

48) Третий способ действия в случае, о котором идет речь, — прибегнуть к пытке. Это средство слывет за опасное и малодостоверное, потому что его действие зависит от больших или меньших физических сил субъекта. Поэтому нельзя предписать правила на этот счет, но надо положиться на благоразумие и справедливость судей. Во всяком случае, пытка может быть определена только на собрании епископа, юрисконсультов и инквизиторов и применена лишь в их присутствии, потому что могут явиться обстоятельства, когда их присутствие будет необходимо.[1134]

49) Когда понадобится определить пытку, обвиняемого уведомят о мотивах, обязывающих ее употребить, и о пунктах, по которым он должен ей подвергнуться. Но во время пытки его не должны спрашивать ни об одном частном факте, а, напротив, должны дать свободу говорить все, что он захочет. Опыт доказывает, что если задают вопросы, то обвиняемый в минуту, когда боль довела его до последней крайности, показывает все, чего от него хотят; это может повредить другим лицам, а также произвести другие неудобства.

50) Пытку следует определять только после окончания процесса и заслушивания защиты обвиняемого. Так как приговор о применении пытки допускает апелляцию, когда инквизиторы будут иметь некоторое сомнение на этот счет, то они должны запросить совет; если обвиняемый выставит свою апелляцию, она будет принята. Но если вопрос ясен, инквизиторы не обязаны ни запрашивать верховный совет, ни принимать обжалование обвиняемого. Они могут рассматривать эту меру как недействительную и приступать без промедления к исполнению приговора.[1135]

51) Если инквизиторы признают, что апелляция должна быть принята, они отправят документы процесса в верховный совет, ничего не говоря сторонам, потому что, если совет сочтет нужным, чтобы они были уведомлены, он распорядится на этот счет.

52) Если один инквизитор отведен и если есть другой в трибунале, первый воздерживается от исполнения возложенных на него обязанностей и второй заступает на его место после того, как совет будет об этом уведомлен. Если в трибунале только один инквизитор, судопроизводство будет приостановлено до решения верховного совета; так же будут поступать, если есть несколько инквизиторов и все они отведены.

53) Через двадцать четыре часа после пытки у обвиняемого спрашивают, настаивает ли он на своих показаниях и подтвердит ли их. Секретарь трибунала определяет час, когда эта формальность должна быть исполнена, так же как время, когда заключенный должен подвергнуться пытке. Если во время пытки обвиняемый сделал признание в своих преступлениях и если он утвердит затем свою исповедь таким образом, что инквизиторы могут считать его обращенным, раскаивающимся и искренним в своих признаниях, они могут допустить его к примирению, несмотря на пятнадцатую статью севильского указа 1484 года. Если обвиняемый возьмет назад свои показания, инквизиторы поступят сообразно предписанию закона.

54) Когда инквизиторы, епископ и юрисконсульты определяют пытку, они не постановляют ничего о том, что следует делать после ее применения, потому что при неизвестности результата нельзя ничего постановлять на этот счет. Если обвиняемый перенесет пытку, судьи обдумают свойство, форму и характер мучений, которые его заставили претерпеть, большую или меньшую напряженность, с которой они действовали, возраст, силы, здоровье и крепость узника. Они сравнят все эти обстоятельства с числом и важностью признаков, заставляющих предполагать его виновность, и решат, оправдался ли он в подозрениях тем, что вынес; при утвердительном ответе они объявят его свободным от суда, в противном случае он произнесет отречение, сообразное более или менее тяжелому подозрению.

55) Только судьи, секретарь и исполнители будут присутствовать при пытке; когда она прекратится, инквизиторы должны быстро и подходящим образом лечить обвиняемого, если он будет ранен, не допуская приближаться к нему подозрительных лиц до утверждения его показаний.

56) Инквизиторы с большим старанием должны наблюдать за тем, чтобы тюремный смотритель не внушал ничего обвиняемому относительно его защиты, чтобы обвиняемый во всем, что он скажет, следовал только собственному побуждению. Эта мера не позволяет, чтобы тюремный смотритель исправлял обязанности куратора или защитника заключенного, или заместителя фискала; он может, однако, служить писцом обвиняемому, если последний не умеет писать; в этом случае ему воспрещается заменять собственными мыслями мысли обвиняемого, которыми единственно он должен быть занят.

57) Когда дело во второй раз станет предметом обсуждения, состоится новое заседание инквизиторов, епископа, юрисконсультов, фискала и секретаря. Фискал выслушает доклад о последних событиях, чтобы знать, не содержат ли они чего-либо важного, относящегося к его службе; после чтения он удалится, чтобы судьи могли голосовать одни.

58) Когда инквизиторы выпустят обвиняемого из тайной тюрьмы, он будет приведен в залу заседаний. Они спросят у него, хорошо или плохо обращался с ним, а также и с другими заключенными тюремный смотритель, говорил ли он с ним или с другими лицами о делах, посторонних его процессу, видел ли он или узнал, что другие заключенные беседовали друг с другом или с лицами извне или что тюремный смотритель давал им советы. Они прикажут ему сохранять в тайне эти подробности и все, что произошло во время его задержания, и велят ему подписать обещание, если он умеет писать, чтобы он боялся нарушить его.

59) Если заключенный умрет, когда процесс будет закончен, и его показания не смягчат обвинения свидетелей, так что можно было бы мотивировать его примирение с Церковью, инквизиторы уведомят о его смерти детей, наследников или других лиц, кому принадлежит право защищать его память и имущество, и, если следует продолжать дело умершего, им передадут копию показаний и обвинительного акта[1136] и получат все, что будет ими выставлено в защиту обвиняемого.

60) Если ранее заключения процесса обвиняемый впадет в сумасшествие, ему будет назначен попечитель или защитник. Если при излечении обвиняемого всеми своими моральными способностями его дети или его родственники направят в трибунал какое-нибудь средство защиты в его пользу, инквизиторы не позволят, чтобы эти бумаги были присоединены к тем, что образуют предмет процесса, потому что ни дети, ни родственники обвиняемого не являются законной стороной. Однако в особом и отдельном документе они могут определить, что покажется им справедливым, и принять меры, приличествующие открытию истины, не сообщая ничего об этом ни обвиняемому, ни лицам, его представляющим.

61) Если будет существовать состав улик, достаточный для вчинения процесса против памяти и имущества умершего по прежней инструкции, обвинение фискала будет предъявлено детям, наследникам или заинтересованным лицам, каждое из которых получит копию оповещения. Если никто не явится ни для защиты памяти обвиняемого, ни для протеста против конфискации его имущества, инквизиторы назначат защитника и продолжат процесс, рассматривая защитника как сторону процесса. Если кто-нибудь явится как заинтересованный в деле, то он будет допущен к объявлению своих прав, — хотя бы он был в то время заключенным святого трибунала, но он будет обязан избрать себе доверенное лицо из числа свободных людей. Во все время продолжения дела изъятие имущества не может происходить, потому что оно перешло в другие руки; однако владельцы будут лишены его, если умерший будет признан виновным.

62) Если кто-нибудь будет освобожден от суда (extra in-stantiam), это решение трибунала будет объявлено на аутодафе публичным актом таким образом, какой будет подходить заинтересованной стороне. В нем не будут обозначены заблуждения, в которых он обвинялся, если обвинение не было доказано. Всякий раз, когда идет речь об умершем и его память объявляется непричастной к делу (extra causam), решение суда будет опубликовано формально, потому что дело против умершего было публичным и явным.

63) В случае, если будет назначен защитник памяти лица, обвиненного после смерти, за неимением заинтересованных сторон, которые приняли бы на себя защиту, выбор не может пасть на человека, постороннего трибуналу инквизиции. Ему будет предъявлено требование хранить тайну всех обстоятельств процесса и сообщать показания и обвинение только адвокатам узников, заинтересованных в этом деле, за исключением решения инквизиторов, которое позволит ему сообщить об этом другим лицам.

64) Когда пойдет речь о привлечении к суду отсутствующих лиц, их будут вызывать к явке в суд тремя публичными актами вызова через более или менее продолжительные промежутки, согласно известному или предполагаемому расстоянию их пребывания. Прокурор-фискал будет доносить о неявке в суд в конце каждого срока повестки.

65) Инквизиторы расследуют многие проступки, которые вызывают подозрение в ереси, хотя и не смотрят на обвиняемого как на еретика в ряде обстоятельств, каковы суть: двоеженство, формальные богохульства и неблагозвучные выражения. В подобных случаях применение наказаний зависит от благоразумия судей, которые должны следовать правилам закона и обращать внимание на более или менее тяжелое свойство проступка. Однако, если они присудят обвиняемого к телесным наказаниям, каковы кнут или галеры, то эти наказания не могут быть заменены денежными штрафами, ибо эта мера была бы вымогательством и наносила бы ущерб суду.

66) Когда инквизиторы и епископ соберутся для голосования окончательного приговора, то, если они разойдутся в мнениях, процесс направляется в совет; но если разделение мнений произошло вследствие голосования юрисконсультов, то, хотя они и находятся в большинстве, инквизиторы могут не считаться с этим, постановляя окончательный приговор по своим голосам и по голосу епископа, если только важность процесса не обязывает их прибегнуть к совету, хотя бы и было единодушие между инквизиторами, епископом и юрисконсультами.[1137]

67) Секретари трибунала составят столько буквальных засвидетельствованных копий с показаний свидетелей и признаний обвиняемого, сколько будет лиц, обозначенных как виновные или подозреваемые в ереси, чтобы против каждого шел отдельный процесс; ибо не достаточно ссылаться на бумаги, где находятся подлинные улики, ввиду того, что отсюда всегда проистекает путаница и что предписанная мера многократно была употребляема, хотя и признано, что она увеличивает труд секретарей.

68) Когда инквизиторы осведомлены, что некоторые узники разговаривают с другими заключенными, они должны убедиться в истине факта, осведомиться об имени и звании оговоренных, о том, что было предметом их бесед, и обвиняются ли они в том же роде преступления. В процессе заключенного будет упомянуто об этих подробностях. В подобном случае следует мало придавать веры показаниям, сделанным заключенными позже этого насчет их собственного дела, а еще менее тем, которые они могут дать насчет других узников.

69) Когда один процесс будет приостановлен инквизиторами, а в это время начнется другой, даже по иному проступку, улики первого процесса будут присоединены ко второму, и фискал выставит их в своем обвинительном акте, потому что они имеют свойство отягчать новый проступок, вменяемый обвиняемому.

70) Когда двое или несколько заключенных будут посажены в одну и ту же тюрьму, не позволено будет больше их разделять или давать им новых сожителей. Если чрезвычайные обстоятельства заставят действовать иначе, об этом будет упомянуто в процессе каждого, и этот инцидент должен ослабить вес показаний, сделанных после данной перемены, ибо часто случается, что каждый задержанный передает своим сожителям все, что он знает и видел, и тогда эти сообщения влияют на отпирательства, которые применяются иногда заключенными к их прежним признаниям.

71) Если узник заболеет, инквизиторы должны наблюдать за тем, чтобы ему была оказана искусная помощь, но особенно попечение о душе. Если он потребует духовника, инквизиторы призывают просвещенного человека, достойного их доверия; они рекомендуют ему в тайной исповеди не принимать на себя ни к кому никакого поручения. Если обвиняемый даст ему поручение вне покаянной исповеди, духовник должен сообщить инквизиторам все, что относится к его процессу. Поручают также духовнику сказать обвиняемому, что, если он не сознается перед судом в преступлении, в коем его обвиняют, он не может быть разрешен от него в таинстве покаяния. Однако, если больной находится перед лицом смерти или если это женщина, готовящаяся родить, необходимо сообразовываться с тем, что предписано в правилах для подобных случаев. Когда больной не требует духовника, при том, что врач сообщит об опасности смерти, его побудят потребовать духовника и исповедаться. Если обвиняемый сделает судебное показание о своем преступлении, сообразующееся с уликами, он будет примирен с Церковью, и, когда его освободит трибунал, духовник даст ему сакраментальное отпущение греха. В случае смерти ему будет даровано церковное погребение, но в величайшей тайне, если только эта мера не будет иметь неудобств. Когда обвиняемый, не будучи болен, потребует духовника, может быть полезно отказать ему в этом, потому что духовник может разрешить его только после примирения с Церковью, если только обвиняемый не признал на суде достаточно пунктов для оправдания улик, ибо тогда духовник может подать ему совет и ободрить к терпению.[1138]

72) Свидетели в процессе не ставяться на очную ставку друг с другом, потому что опыт доказал, что эта мера бесполезна и что из нее проистекают неудобства, независимо от нарушения закона тайны,[1139] которое является ее последствием.

73) Когда инквизитор объезжает города в округе своего трибунала, он не в праве ни начинать процессов по делу ереси, ни велеть арестовать какое-нибудь оговоренное лицо, а должен удовольствоваться получением показаний и пересылкой их в трибунал. Однако, если речь идет о преступлении лица, бегства которого можно основательно опасаться, он может велеть арестовать его и отправить в тюрьму святого трибунала. Он произнесет также приговор по незначительным делам, каковы богохульства еретические, не имеющие особой важности, которые можно судить без ареста обвиняемого. Инквизитор может употреблять власть такого рода, только получив от епархиального епископа соответствующие полномочия.

74) В окончательном приговоре, произнесенном против лица, объявленного еретиком и присужденного к потере имущества, обозначают время, когда он впал в ересь, чтобы это обстоятельство могло послужить для приемщика конфискованного имущества. Равным образом будет упомянуто, основано ли это объявление на признании подсудимого, на показании свидетелей или на том и другом одновременно. Если эта формальность опущена и если приемщик требует, чтобы она была выполнена, инквизиторы делают объявление, о котором идет речь; если они не могут сделать его все вместе, то это делают, по крайней мере, один из них и юрисконсульты.

75) Смотритель тюрьмы будет отчитываться за ежедневное стандартное питание каждого узника по цене съестных припасов. Если в тюрьме находится какое-нибудь богатое и значительное лицо, имеющее в услужении одного или нескольких слуг, ему будет разрешено такое количество продовольствия, какое он попросит, но с определенным условием, чтобы остатки отдавались бедным и не служили к употреблению ни смотрителем, ни экономом.

76) Если у заключенного есть жена или дети и они просят содержания за счет своего изъятого имущества, им будет разрешена на каждый день сумма, пропорциональная их числу, возрасту, состоянию здоровья, званию, а также обширности, ценности и доходности имущества. Если среди детей найдется такой юноша, который имеет занятия и поэтому сам в состоянии заботиться о своем прокормлении, он не получит ничего из изъятого имущества.

77) Когда процессы будут закончены и приговоры составлены, инквизиторы назначат праздничный день, в который будет торжественно справлено аутодафе. Они известят об этом церковный капитул и городской муниципалитет, а также председателя и судей королевской судебной палаты, если она есть, чтобы они присоединились к трибуналу и, по обычаю, сопровождали его на церемонию. Они примут подходящие меры, чтобы казнь приговоренных к передаче в руки светской власти произошла до наступления ночи, для предупреждения всякой случайности.

78) Инквизиторы не позволят никому войти в тюрьму накануне аутодафе. Духовники исключаются из этого правила, так же как и чиновники святого трибунала в то время, как обязанности службы призывают их к узникам. Чиновники получают узника под свою ответственность после того, как секретарь составит об этом акт, и они вернут его в тюрьму после церемонии аутодафе, если он не должен быть выдан светскому судье. Они не допустят, чтобы кто-нибудь говорил с ним в дороге или осведомлял его о происходящем.

79) На другой день после аутодафе инквизиторы велят привести в их заседание примиренных с Церковью. Они изложат каждому приговор, прочтенный ему накануне, и скажут ему, к каким наказаниям он был бы присужден, если бы он не сознался в своем преступлении. Они спросят их всех, но по отдельности, о том, что происходит в тюрьмах, и предоставят их затем в распоряжение смотрителя пожизненной тюрьмы, которому они поручат наблюдение за тем, чтобы они исполняли свои епитимьи, и прикажут сообщать трибуналу, если заключенные перестанут их исполнять. Инквизиторы прикажут ему также заботиться о всех нуждах заключенных, помогать им в крайних бедах и доставлять работу тем из них, кто может трудиться, чтобы они могли помочь своему пропитанию и смягчить свою нищету.

80) Инквизиторы время от времени будут посещать пожизненную тюрьму, чтобы узнать о поведении заключенных и об обхождении с ними. В местах, где нет пожизненной тюрьмы, будет приобретен заменяющий ее дом, ибо без этой меры было бы невозможно подвергать каре тюремного заключения присужденных к ней и знать, исполняют ли они верно свои епитимьи.

81) Санбенито тех, кто будет приговорен к передаче в руки светской власти, будут выставлены в соответствующих приходских церквах, как только эти лица будут сожжены фактически или формально. Так же поступят с санбенито примиренных с церковью, когда они перестанут их носить. Но в церквах не следует вешать санбенито лиц, примиренных с церковью до истечения льготного срока, потому что они не были приговорены к их ношению. Санбенито будут иметь надписи имен осужденных, обозначения ереси, за которую они понесли кару, и указание времени, когда они отбыли наказание, чтобы увековечить навсегда позор еретиков и их потомков».

IV. Кодекс заканчивается так: «Мы вам поручаем и приказываем соблюдать эти правила и следовать им в делах, которые будут внесены в трибуналы инквизиции, невзирая на противоречивые правила и формальности, которым следовали до сих пор, потому что того требует служба нашему Господу Богу и хорошее управление правосудием; в удостоверение чего мы выпустили настоящее постановление, подписанное нашим именем, скрепленное нашей печатью и заверенное секретарем главной инквизиции. Дано в Мадриде, 2 сентября 1561 года от рождения нашего спасителя Иисуса Христа. Фердинанд Севильский (Ferdinandus Hispalensis). По приказу его высокопреосвященства, Хуан Мартинес де Лассао».

V. Данный закон святого трибунала еще в полной силе,[1140] за исключением некоторых видоизменений, внесенных в разные времена главными инквизиторами в согласии с верховным советом. Но Вальдес остерегся регулировать способ, каким следовало действовать в процессах, начатых семьями для реабилитации чести и памяти осужденных родственников, с целью получить восстановление имущественных прав и приказ об изъятии, сожжении или разодрании позорящих надписей на санбенито, доказав, что тот, кто был сожжен живьем или в изображении как еретик, никогда не переставал быть хорошим католиком и погиб лишь вследствие ошибок, допущенных в судопроизводстве. Это упущение не может быть приписано забвению множества подобных случаев, происшедших до 1561 года, ибо легко представить себе, что главный инквизитор Вальдес, архиепископ Севильи, не был автором этого закона.

VI. Впрочем, видно из предисловия, что этот кодекс стал результатом большого числа конференций в верховном совете. Совет и уполномоченные, которым было поручено редактирование кодекса, прекрасно помнили, что кардинал Хименес де Сиснерос, главный инквизитор, признал невиновность очень большого числа лиц, сожженных в Кордове инквизитором Лусеро;[1141] что Педро Гаска, епископ Паленсии и делегат Вальдеса в Вальядолиде в 1559 году, инспектировав инквизиционный трибунал Валенсии в 1541 году по приказу кардинала Манрике, нашел там множество произвольных процессов, что заставило его созвать собрание из двадцати адвокатов, взятых из среды лучших юрисконсультов, для ревизии и критики этих процессов, и что этот совет, уважаемый и ученый, признал невиновность большого числа лиц, которых сожгли вследствие показаний, данных лжесвидетелями.

VII. Почему же Вальдес не предписал в своем кодексе способ, которым следовало действовать в процессах по делу о реабилитации? Это нетрудно объяснить: дух этого закона не должен был благоприятствовать никому, даже в тех статьях, которые, по-видимому, были предназначены для защиты обвиняемых. Я укажу в истории знаменитого Антонио Переса очевидные доказательства сопротивления, оказанного трибуналом его семье, чтобы не реабилитировать его памяти, беспорядка и произвола, с которыми судопроизводство было доведено до приговора, несправедливости, заставившей приостановить судопроизводство, чтобы утомить вдову и детей умершего и вынудить их отказаться от своего предприятия. Я установлю также злоупотребления, которые судьи Сарагосы делали из своей службы, произнося против Переса приговор, который не доказывали улики и который, однако, возымел бы свое действие, если бы исследовавший это дело верховный совет не воспротивился этому.

VIII. Закон этот дал повод Пабло Гарсии, секретарю канцелярии совета инквизиции, составить труд, который был напечатан в Мадриде в 1568 году, по приказу совета, под заглавием: Судопроизводство в святом трибунале по прежним и новым инструкциям. Этот труд дал возможность автору в 1572 году занять место секретаря верховного совета. Труд был перепечатан в 1607 и в 1628 годах с прибавлениями Гаспара Аргельеса, чиновника той же канцелярии. Этот формуляр еще соблюдается, и достаточно его прочесть, чтобы научиться проклинать трибунал, который осмеливается открыто и торжественно показывать в своем поведении и в своих актах подобные формулы в начале девятнадцатого столетия.

IX. Так как этот формуляр еще и теперь является законом в трибуналах инквизиции, мне показалось напрасным следовать шаг за шагом, в целях познания природы этого учреждения, за событиями, происшедшими при каждом главном инквизиторе. Эта задача уже выполнена картиной законов, представленной мной, и будет дополнена замечаниями, которые я сделаю в остальной части этой Истории.

X. Я скажу только, чтобы возобновить изложение моего предмета, что дом Фернандо Вальдес перестал быть главным инквизитором в 1566 году; преемником его был кардинал дом Диего Эспиноса, епископ Сигуэнсы, председатель совета Кастилии.

XI. Эспиноса умер 5 сентября 1572 года, впав в немилость Филиппа II, фаворитом которого он раньше был. Справедливое наказание за то участие, которое он принимал в катастрофе принца Астурийского дона Карлоса.

XII. После смерти Эспиносы должность главного инквизитора была поручена дому Педро Понсе де Леону, епископу Пласенсии в Эстремадуре; его буллы были посланы ему папою 29 декабря 1572 года, но его смерть наступила так скоро, что он не имел времени ни отправиться в Мадрид, ни приступить к исполнению своих обязанностей.

XIII. Его преемником король назначил кардинала Гаспара де Кирогу, архиепископа Толедского, который стал одиннадцатым главным инквизитором. Он умер 20 ноября 1594 года.

XIV. Кардиналу Кироге наследовал дом Херонимо Манрике де Лара, епископ Авилы, сын кардинала Манрике, занимавшего этот пост при императоре Карле V.

XV. Дом Херонимо умер в сентябре 1595 года; после него во главе инквизиции встал дом Педро Портокарреро, епископ Кордовы, который раньше занимал кафедру Калаоры и исполнял обязанности главного апостолического комиссара святого крестового похода Испании. Затем он был назначен епископом Куэнсы и отправился на пребывание в свою епархию, повинуясь папскому указу.

XVI. Четырнадцатым главным инквизитором был кардинал дом Фернандо Ниньо де Гевара, архиепископ Севильи, который вступил в должность в декабре 1599 года, когда Филипп III занимал трон Испании после смерти своего отца Филиппа II, происшедшей в 1598 году.

XVII. При этом государе инквизиция совершила величайшие жестокости, и это сделало царствование Филиппа II самой пресловутой эпохой в истории святого трибунала.

Глава XXIII ПОДРОБНОСТИ НЕСКОЛЬКИХ АУТОДАФЕ, СПРАВЛЕННЫХ В МУРСИИ

Статья первая ЧАСТНАЯ ИСТОРИЯ СЫНА МАРОККАНСКОГО СУЛТАНА И НЕСКОЛЬКИХ ДРУГИХ ЛИЦ

I. Учения Лютера, Кальвина и других протестантских реформаторов, установившиеся с такой быстротой в Вальядолиде и Севилье, в другие города королевства проникли не так легко. Но, вероятно, скоро вся Испания была бы заражена ими, если бы не крайняя суровость, с какой лютеране были преследуемы. Действительно, с 1560 по 1570 год проходило ежегодно, по крайней мере, одно аутодафе в каждой инквизиции королевства, и среди осужденных всегда появлялся какой-нибудь еретик из новых сект. Однако успехи и силы лютеранства в эпоху, о которой я говорю, не могут сравниться с успехами иудаизма и магометанства, потому что происхождение этих двух религий гораздо древнее и насчитывалось много испанских фамилий, предки которых исповедовали эти религии.

II. У меня под руками реляции о трех аутодафе, справленных мурсийской инквизицией в 1560, 1562 и 1563 годах, а также заметки о некоторых других казнях этого рода, бывших в том же городе. Я думаю, что можно судить по этим примерам о том, что происходило в других инквизициях.

III. 7 июня 1557 года в Мурсии было одно из самых торжественных аутодафе, какое только видели. Оно состояло из одиннадцати человек, осужденных на сожжение, и сорока трех, которых следовало примирить с Цердсовью. 12 февраля 1559 года справлялось другое, с тридцатью жертвами, которые были сожжены живьем, и с пятью, которые были сожжены в изображении, исключая сорока трех, примиренных с Церковью.

IV. 4 февраля 1560 года было сожжено живьем четырнадцать осужденных и двадцать два — в изображении, а двадцать девять было епитимийных.

V. 8 сентября того же 1560 года погибло в пламени шестнадцать человек, из них восемь были сожжены как иудействующие. Сорок восемь человек были приговорены к епитимьям: двадцать два были иудействующие, двенадцать впавшие в магометанство, пятеро было лютеран, семь виновных в двоеженстве и два в богохульстве. Среди переданных в руки светской власти были известные люди: Попе де Чин-чилья, владетель Кортуна и Альбатены; Франсиско Нунъес, священник и проповедник; Педро д'Авилес, монах ордена тринитариев, и Каталина д'Авилес, его сестра; Хуан де Вальтивьера, член муниципалитета Мурсии; донья Каталина д'Аррайс, его жена; донья Инесса де Лара, его теща; Альфонсо де Лара, член того же муниципалитета, и Антонио де Лара, его брат; брат Умнее Перес, белец ордена св. Франциска; Хинес де ла Бега, нотариус из Мурсии, и Изабелла Порее, его жена. Среди осужденных заочно и сожженных в изображении мы находим доктора медицины Авилеса и его отца Хуана Авилеса, занимавшегося той же профессией.

VI. Среди епитимийных иудействующих отметим Луиса Переса, священника в поместье Хуана де Вальтивьеры; ему прочли приговор о лишении сана, и затем он был осужден носить санбенито и удалиться навсегда из округа мурсийской инквизиции. Другой, Хуан д'Авилес, алькальд германдады Алькантарильи, был осужден как подозреваемый в магометанстве и приговорен к ношению санбенито и полугодичному заключению в тюрьме инквизиции.

VII. Среди многоженцев этого аутодафе я встречаю четырех человек, заслуживающих особого упоминания вследствие обстоятельств их процессов.

Хуан Наварро Алькатете, по профессии пастух, явился на аутодафе с дроковой веревкой[1142] на шее, с картонной митрой на голове и свечою в руке. Он получил двести ударов кнута в Мурсии и столько же в Лорке, месте его пребывания. Он произнес отречение от ересей как сильно подозреваемый и потерял половину своего имущества. Он избег наказания галерами вследствие его преклонного возраста и слепоты. Его преступление состояло в том, что он женился на третьей жене, когда первая и вторая жили еще в Лорке. Каталина Перес де Ита была второй женой Наварро, а ее сестра, Хуанна Перес де Ита, его третьей женой. Их отец, Хуан Перес де Ита, согласился на этот двойной брак за деньги, которые предложил ему Наварро. Этот мотив увлек также его дочь Каталину, которая очутилась в тройном брачном союзе, так как ее первый муж еще был жив, когда она согласилась выйти за Наварро, а некоторое время спустя вступить и в третий брак. Ее приговор был одинаков с приговором Наварро. Сестра ее подверглась двумстам ударам кнута. Их отец был выставлен на посмешище толпы в Мурсии и Лорке. Мне кажется, что наказание этого отца было слишком мягким и не пропорциональным другим, потому что его вина была больше вины дочерей.

VIII. Я нахожу ту же несправедливость в двухстах ударах кнута, к которым присудили Антонио Мартинеса, человека бедного и пожилого, тогда как удовольствовались половиной этого наказали за такое же преступление полигамии для Хуана Гарсии и Хуана Эрнандеса Дельгадилъо, хотя не было указано, что оба последние были старше его по годам.

IX. 15 марта 1562 года происходило новое аутодафе, состоявшее из двадцати трех осужденных, сожженных живьем, и семидесяти трех епитимийных. Все они были наказаны как иудействующие. Среди первых отметим: брата Луиса де Вальдеканъяса, францисканца, происходящего от еврейских предков, осужденного за проповедь иудаизма; Хуана де Санта-Фе, Альберта Хуареса и Пабло д'Айльона, присяжных; Педро Гутьереса, члена муниципалитета, и Хуана де Леона, городского синдика.

X. Другое аутодафе в том же городе происходило 20 мая 1563 года. На нем сожгли семнадцать человек живьем и четырех в изображении; сорок семь были присуждены к епитимьям. В числе сожженных было шестнадцать человек иудействующих и один магометанин. Среди эпитимийных одиннадцать человек были примирены с Церковью как подозреваемые в лютеранстве, тринадцать как многоженцы, двое произнесли отречение от иудаизма и пятеро — от магометанства; трое были наказаны как богохульники, четверо — за то, что утверждали, что простой блуд дозволен, а один — за защиту того же мнения относительно кровосмешения; другие высказывали разные предположения или еретические, или отзывающиеся ересью. Было также объявлено об освобождении от суда одного обвиняемого. Я упомяну тех, кого заставляет отличить их ранг или процессы, которых представляли несколько замечательных обстоятельств.

XI. Дон Филипп Арагонский, сын султана Феца и Марокко,[1143] явился в Испанию еще молодым. Он сделался христианином. Его крестным отцом был Фернандо Арагонский, вице-король Валенсии, герцог Калабрии, старший сын неаполитанского короля Федериго III.[1144] Ни его сан сына султана, ни преимущество иметь крестным отцом принца не показались инквизиторам мотивами, достаточными, чтобы избавить его от выставления на публичный позор. Они велели привести его на торжественное аутодафе с картонной митрой на голове; митра заканчивалась длинными рогами и была покрыта изображениями чертей. В таком виде его допустили к публичному примирению с Церковью, после которого он был заключен на три года в монастырь, а затем изгнан навсегда из города Эльче, где он жил, и из королевств Валенсия, Арагон, Мурсия и Гранада. Инквизиторы очень расхваливали мягкость этой епитимьи и публично сообщили, что милость, которую они оказали дону Филиппу, была мотивирована его решением, когда он узнал о своем обвинении, предоставить себя в распоряжение инквизиторов, вместо того чтобы скрыться, что он легко мог сделать. Что думать и чего ожидать от этих служителей правосудия, когда они говорят о снисхождении по поводу публичного опозорения царского сына, его трехлетнего заключения и вечного изгнания? Я не претендую здесь защищать дона Филиппа; но важные соображения могли бы заставить внести величайшие смягчения в его наказание. По-видимому, после он проявил интерес и склонность к культу Магомета; помогал многим отступникам и явился пособником и укрывателем еретиков. Согласно документам процесса он вступил в договор с чертом и предался черной магии и колдовству. Его демон назывался Хагуах. Когда дон Филипп вызывал его и кадил ему стираксовой смолой, он появлялся в виде малорослого смуглолицего человека, одетого в черное, и учил, как он должен поступать в своих действиях и чарах. О нем говорили, что он вылечил от многих болезней при помощи дьявола; однако не было и речи о том, чтобы он умерщвлял маленьких детей, как рассказывают о многих других чернокнижниках.

XII. Лиценциат Антонио де Вилъена, уроженец Альбасете, священник и очень уважаемый при дворе проповедник, появился на аутодафе в рубашке, без шляпы на голове, со свечою в руке. Он произнес отречение от ересей как легко подозреваемый. Его примирили с Церковью; он был приговорен к годичному заключению, без права священнослужения. Он был лишен навсегда права проповедовать, изгнан на два года из Мадрида и обязан был заплатить пятьсот дукатов на издержки святого трибунала. Все его преступление состояло в том, что он дурно говорил об инквизиции и жаловался на главного инквизитора Вальдеса, говоря между прочим, что ни ангелы, ни дьяволы, ни люди не могут его понять; он говорил также, что Вальдес стал его гонителем, но он надеется найти удобный случай пожаловаться на Вальдеса королю. Он имел также несчастье (истинное преступление в глазах инквизиции!) разоблачить систему тюрем святого трибунала, будучи дважды заключен в них за некоторые неблагозвучные выражения. Он сообщил эти подробности и выдал секрет святого трибунала, вопреки данному под присягой обещанию ничего не обнародовать из того, что он узнал. Он утверждал также, что один человек был приговорен к сожжению вследствие показаний лжесвидетелей, что какая-то римская булла, с которой он познакомился, заслуживала только презрения, что испытанные им преследования были делом Вальдеса. Говоря о другом узнике, он рассказывал, что следует торопиться принести от двора хорошие рекомендательные письма для него, без чего его не замедлят отправить на эшафот. Прибавляли, что он ел мясо по пятницам и поддерживал преступные сношения с двумя сестрами.

XIII. Луис д'Ангуло, священник из Алькареса, произнес отречение как сильно подозреваемый в ереси. Ему было пожизненно отказано в священнослужении, и он был заключен на два года в монастырь и присужден к уплате святому трибуналу пятидесяти дукатов. Его обвинили в том, что он обратился для исповеди к иподиакону и указал ему в книге формулу разрешения для произнесения над ним после исповедания, которой тот не знал. Он убедил также женщину, с которой имел соблазнительные сношения, исповедуясь диакону, скрыть от него свою преступную связь.

XIV. Пьер де Монтальбан и Франсуа Саляр, французские священники, пребывавшие в Испании, были лишены сана как еретики-лютеране. Они произнесли отречение как определенные еретики, были лишены своих должностей, приходских бенефиций и церковной одежды. Они были приговорены к годичному заключению в тюрьме Милосердия; после заключения они были навсегда изгнаны из королевства и предупреждены, что в случае возвращения во владения испанского короля они будут арестованы и отправлены на галеры. Если бы ревность, которою инквизиторы, по их словам, были одушевлены в защите веры, была искрения и бескорыстна, то кара изгнания, я убежден, была бы самым частым средством, употреблявшимся инквизиторами против еретиков. На самом деле, разве не устраняет изгнание, как и смерть, бедствия и опасности, от которых инквизиция хочет предохранить Испанию?

XV. Хуан Гаскон, священник из Моратальи, произнес отречение как легко подозреваемый. Он был примирен с Церковью и подвергся шестимесячному заключению в монастыре. Ему было запрещено священнослужение. Его преступление состояло в утверждении, что плотское общение мужчины с родственницей не есть смертный грех, если она незамужняя и отдалась добровольно, и что бесполезно прибегать к льготам для женитьбы на своей племяннице или на своей двоюродной сестре, потому что дети Адама женились на своих сестрах.

XVI. Хуан де Сотомайор, из города Мурсии, еврей по происхождению, появился на аутодафе как кающийся с дроковой веревкой на шее и с кляпом во рту. Он был приговорен к двумстам ударам кнута, пожизненному ношению санбенито и заключению в доме Милосердия, с угрозой самого сурового обращения, если он будет говорить с кем-либо о делах инквизиции. Этот приговор чрезвычайной строгости карает преступление, которое инквизиторы не находят возможным обозначить достаточно ужасными словами. Я хочу сказать, что его постигла эта кара за разоблачение внутренних порядков святого трибунала. Хуан де Сотомайор был уже однажды арестован и приговорен к епитимье как подозреваемый в иудаизме. Когда он оказался на свободе, то рассказал нескольким лицам, что был осужден по показаниям лжесвидетелей, сообщил о сделанном им сознании, сказал, что он не хотел говорить об отступничестве некоторых людей, о чем он хорошо знал, и он не исполнил возложенной на него епитимьи, потому что не считал себя обязанным к этому по совести. Кто не будет возмущен и проникнут ужасом, видя, что разговоры подобного рода наказываются двумястами ударами кнута и пожизненным заключением?

XVII. Хуан Уртало, земледелец из местечка Аванилья, мавританской расы, был приведен на церемонию аутодафе как кающийся. Он получил сто ударов кнута, с угрозой четырех лет галер, если он впадет снова в совершенный им отвратительный грех. Каково было его преступление? Он назвал воровством штраф в двести дукатов, к которому инквизиторы приговорили всех морисков, говоривших по-арабски.

XVIII. Хуан Эрнандес, белец, был наказан двумястами ударами кнута и десятью годами галер за то, что назвался священником и исполнял священнические обязанности.

XIX. Диего де Пара, уроженец Мурсии, бакалавр права и священник-капеллан короля, был передан в руки светской власти как иудействующий. Он совершил побег из тюрьмы святого трибунала со многими другими узниками и имел несчастье попасть в руки лучников инквизиции. Он упорно, даже во время пытки, отрицал часть фактов, возведенных на него в показаниях. Когда он пришел на место публичного аутодафе, инквизиторы велели подвести его от скамьи осужденных к скамье трибунала и горячо увещевали его исповедать свое преступление и раскаяться, потому что есть еще средство примирить его с Церковью и спасти. Эта чрезвычайная готовность со стороны инквизиторов доказывает, что до них дошли веские рекомендательные письма от двора. Однако их усилия остались безуспешны. Диего де Лара объявил, что он всегда говорил правду, что ему нечего больше прибавить, и утверждал, что вместо того, чтобы умертвить его, разум и правосудие обязывают примирить его с Церковью. Но в глазах инквизиторов это было неосуществимой мерой. Они вообразили, что Диего сознался только в части своего преступления, что он неполный сознавшийся (confeso diminuto) и что, следовательно, его раскаяние неискренне. Его задушили, а затем его тело было сожжено. Стало быть, невозможно, чтобы свидетели умышленно хотели навязать кому-нибудь вину, чтобы они были в заблуждении, чтобы их суждение было малодостоверным и чтобы их память могла что-нибудь спутать? Хорошее правосудие!

XX. Лиценциат Педро де Лас Касас, адвокат, сын Диего Эрнандеса д'Алкалы, сборщика пошлин на таможне (сожженного как иудействующий), и лиценциат Агустин д'Айлъон, занимавшийся той же профессией (и отец коего Пабло д'Айльон равным образом был сожжен за то же преступление), погибли на этом аутодафе, подпавши под то же обвинение. Изабелла де Леон, мать Агустина, разделила его участь. На церемонии этого дня сожгли изображение Изабеллы Санчес, матери священника Луиса Переса, примиренного с Церковью, и доктора Франсиско де Санта-Фе, врача из Мурсии. Все эти жертвы происходили от еврейских предков.

Статья вторая ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЕ ПРОЦЕССЫ ДВУХ КУПЦОВ

I. Франсиско Гильен, купец, еврей по происхождению, появился на аутодафе с несколькими осужденными на передачу в руки светской власти в силу окончательного приговора, утвержденного верховным советом. Чтение этого приговора, сопровождавшееся чтением заслуг, то есть пунктов обвинения, должно было состояться во время церемонии. Франсиско заявил, что он намерен дать новые показания. Сейчас же сошел с трибуны дом Херонимо Манрике (сын кардинала Манрике, постепенно дошедший до должности главного инквизитора, как и его отец), снял с Франсиско знаки релаксации, подал ему знаки примиренного с Церковью и в одну минуту изменил участь осужденного. История этого процесса доказывает произвол и беспорядок, в котором судьи святого трибунала вершат и судят дела и приводят в исполнение свои решения. У меня под руками извлечение из этого судопроизводства, писанное рукою инквизитора Мурсии. Дать понятие о его содержании входит в предмет моей книги.

II. Более двадцати свидетелей показали, что Франсиско Гильен присутствовал на собраниях евреев в 1551 и следующих годах. Он был посажен в секретную тюрьму, и приговор о передаче его в руки светской власти был произнесен в декабре 1561 года. Процесс был послан в верховный совет; последний заметил, что два новых свидетеля были заслушаны до конца судопроизводства и показания их не были сообщены осужденному. Вследствие этого совет приказал исполнить эту формальность и затем голосовать сообразно закону. Инквизиторы повиновались, но не были согласны относительно приговора: одни голосовали за релаксацию, другие за то, чтобы процесс был приостановлен и обвиняемый был побужден признать то, что было допущено как истинное в настоящем положении показаний. Последнее решение возобладало: Франсиско, будучи приведен на три заседания, признал новые факты, касающиеся его или относящиеся к другим лицам. 14 апреля 1563 года голосовали вторично окончательный приговор. Франсиско единодушно был объявлен лжекающимся, исповедавшим только часть своего преступления, и приговорен к передаче в руки светской власти. Однако было прибавлено: так как он сознался, что скрывал факты относительно значительных лиц, то побудить его еще раз дать более обширное показание.

III. 27 апреля Гильен открыл двенадцать новых соучастников своей ереси и подписал свое показание. 9 мая было определено известить его, чтобы он приготовился к смерти на другой день. Франсиско спросил, сохранят ли ему жизнь, если бы он, положим, открыл все, что знает. Ему ответили, что он может надеяться на сострадание судей. Он попросил нового заслушания, назвал множество лиц, разделявших, по его словам, его верования, подкрепил свои показания некоторыми частными фактами и назвал имя брата Луиса де Вальдеканьяса как главного духовного вождя этой группы. Несколько времени спустя он открыл новых соучастников. Инквизиторы, собравшись в ночь с 19-го на 20-е с епископом и юрисконсультами, решили, что Франсиско появится на аутодафе в платье переданных в руки светской власти, чтобы заставить его думать, что он должен умереть, но что он будет помилован от смертной казни, примирен с Церковью и наказан санбенито, пожизненным ненарушимым заключением в тюрьме и конфискацией имущества.

IV. Помещенный среди предназначенных к сожжению, Франсиско попросил, чтобы его выслушали еще раз. Тогда инквизитор Манрике объявил ему приговор; возвращенный в тюрьму, он дал последнее показание против девяти лиц, говоря, что не мог их вспомнить при прежних показаниях: 22 мая он подписал это показание.

V. Через несколько дней главный инквизитор велел ревизовать трибунал. Визитатор заявил, что судьи поступили против правил, приказав привести Франсиско на аутодафе в платье переданного в руки светской власти, так как они приговорили его к примирению с Церковью. Инквизиторы оправдывали себя тем, что хотели напугать виновного, чтобы получить от него новые разоблачения. Эта надежда (надо сознаться) была не без оснований, потому что обвиняемому было сказано: если трибунал окажет ему такую милость, то это может быть лишь при данном условии. Визитатор приказал примирить Франсиско с Церковью; затем его отвели в тюрьму епитимийных, называемую Милосердием.

VI. Франсиско, вероятно, пораженный сумасшествием, несколько раз говорил, что он обманул инквизиторов, обозначая наименованием еретиков людей, не являвшихся ими, потому что надеялся посредством этого обмана избежать смерти; что не было ни слова правды в том, что он сказал и что он утверждал это лишь для того, чтобы вывернуться из плохого положения, в котором находился. Эти разговоры были переданы инквизиторам, они спросили свидетелей по этому предмету о Франсиско, который был переведен в секретную тюрьму. Составили против него обвинительный акт, он признал статьи прокурора-фискала, подтверждая под присягой, что все данные им показания истинны; он подписал их и просил, чтобы ему оказали милость. 19 января 1564 года он был присужден к появлению на аутодафе с кляпом во рту, получению двухсот ударов кнута и трехлетнему заключению в доме Покаяния. Франсиско вытерпел наказание кнутом, но не стал благоразумнее; уже в тюрьме он утверждал, что к нему были несправедливы, потому что инквизиторы должны были понимать, что все показанное им ложно и было продиктовано страхом; если бы ему снова пришлось явиться на суд, он сказал бы правду, хотя бы потом надо было погибнуть в огне.

VII. В 1565 году мурсийскую инквизицию посетил новый уполномоченный, который обязал Франсиско появиться перед ним в качестве свидетеля для подписания показания, иного им против покойной Каталины Перес, его жены, объявленной иудействующей еретичкой. Между визитатором и свидетелем установился следующий диалог.

VIII. «Помните ли вы, что вы сделали показание против Каталины Перес, вашей жены?» — «Да».

IX. «Каково это показание?» — «Его можно найти в документах процесса». (Франсиско прочли это показание.)

X. «То, что вы сейчас слышали, правда?» — «Нет».

XI. «Почему же вы выставили это показание?» — «Я слышал о нем от одного инквизитора».

XII «Истинны ли показания, данные вами против других лиц?» — «Нет».

XIII. «Почему вы сделали их?» — «Потому что я заметил на аутодафе, что они читали в оглашении свидетельских показаний, и я подумал, что, уверяя, будто это правда, я избегну смерти как хороший кающийся».

XIV. «Почему вы произвели ратификацию после аутодафе, когда фискал выставил вас свидетелем против вашей жены и против других лиц?» — «По той же причине».

XV. По окончании этой беседы визитатор велел отослать Франсиско в тюрьму, где он написал докладную записку, в которой говорил, что ни один свидетель неприемлем против него, потому что они различались между собой в своих показаниях и взаимно противоречили друг другу.

XVI. По отъезде визитатора инквизиторы возобновили свои иски. Фискал обвинил Франсиско Гильена в проступке отмены за то, что говорил и что действовал вследствие страха, по неведению или по какому-либо другому мотиву. Франсиско почувствовал себя вновь под угрозой и поступил, как следовало ожидать от человека, находящегося в руках своих врагов и боявшегося потерять жизнь. Он ответил на обвинение фискала утверждением, что прежние показания его были истинны и что сделанное им запирательство явилось последствием умственного расстройства, в которое он впал. 10 ноября 1565 года опять голосовали окончательный приговор: присудили появиться Франсиско на аутодафе, получить триста ударов кнута и провести остаток жизни в тюрьме. Приговор подвергся пересмотру 5 декабря, и тюрьма была заменена работой на галерах до тех пор, пока позволят здоровье и силы Франсиско, — обстоятельство, право высказаться о котором судьи оставили за собой. 9 декабря осужденный был приведен на аутодафе, где он получил назначенные ему удары кнута и был затем помещен в гражданскую королевскую тюрьму.

XVII. Прибыв туда, Франсиско написал своим судьям, что он не в состоянии отбывать службу на галерах. Трибунал от 9 февраля 1566 года преобразовал свой приговор и послал Франсиско в дом Милосердия. Эта мера не понравилась фискалу, который протестовал, говоря, что служба судей не простирается далее приговора и что они не имели права изменять наказание без согласия главного инквизитора. Дело на этом остановилось, и Франсиско, невзгоды которого итак достаточно наказали за болтливость, ничего более не говорил, что подвергло бы его новым несчастьям.

XVIII. Если процесс Франсиско Гильена выявляет произвол, отсутствие критики и громадные нарушения против права и нравственности, то еще яснее открываются беспорядок трибунала, забвение юридических приемов и злоупотребление тайной в другом деле той же мурсийской инквизиции, производившемся около того же времени и имевшем некоторую связь с делом Гильена, так как оно было начато вследствие его показаний. Дело это касалось Мельхиора Эрнандеса, жителя Толедо, где он некоторое время занимался торговлей и откуда он переехал на жительство в Мурсию. Он происходил от еврейских предков; подозревали, что он продолжал быть привязанным к религии своих отцов. Заключенный в секретную тюрьму вследствие показаний семи свидетелей, он был в первый раз допрошен на заседании увещевания 5 июня 1564 года. Его обвинили в том, что он посещал тайную синагогу с 1551 по 1557 год, когда эта синагога была раскрыта; что он совершал действия и говорил речи, доказывающие его отступничество и его привязанность к Моисееву закону. Затем появилось еще двое свидетелей против него. Когда обвиняемый отверг все улики, ему сообщили оглашение девяти свидетельских показаний. Он упорствовал в своем запирательстве и сослался, по совету своего защитника, на то, что свидетелям нельзя верить, если принять во внимание, что их показания противоречивы и что многие из свидетелей были признаны его врагами.

XIX. Для доказательства последнего пункта и для отвода некоторого числа других лиц, которые, как он подозревал, фигурировали в тайном следствии, он представил жалобу, которая была допущена, хотя судьи и фискал оставили ее впоследствии без внимания, потому что, по их мнению, она не уничтожила свидетельств, направленных против обвиняемого.

XX. Новый свидетель был выслушан, когда Мельхиор опасно заболел. 25 января 1565 года он исповедался у священника. 29 января он попросил вызова в суд, где он сказал, что обдумал тот факт, что много свидетелей показало против него, что его память обыкновенно действует слабо и теперь он припомнил, что в 1553 году он был в доме, где собирались евреи, и предпочитает не противоречить показаниям свидетелей, потому что действительно видел там некоторое число лиц, которых он назвал. Но он заявил, что напрасно взвели на него обвинение, будто он придерживается Моисеевой религии, так как предмет его речей составляли дела торговли; если он себя может в чем-либо упрекать, так это лишь в сокрытии того, что другие лица этого собрания беседовали о Моисеевой религии.

XXI. Четыре дня спустя он заявил, что сказанное им на том собрании, о котором он тогда говорил, говорилось в шутку, и никто не рассуждал серьезно ни о Моисее, ни о еврейском законе.

XXII. Несколько дней спустя он снова заявил на другом заседании, что ничего не слышал из того, что говорили присутствующие; и если он утверждал противоположное, то лишь потому, что видел себе поддержку в свидетелях; обманутый видимостью правды, он решил: если он не помнит ничего, то виноват в этом недостаток его памяти; размыслив о происшедшем, он уверен, однако, что ничего не слышал из говорившегося на собрании.

XXIII. Заслушали показание нового свидетеля, сидевшего в тюрьме. Он сказал, что Мельхиор, скопировав оглашение свидетельских показаний, сообщенное ему, создал план бегства и для успеха этого намерения подговаривал многих узников вступить в этот заговор; когда товарищи посоветовали ему рассказать все, что он знает, он ответил, что это предложение противно его чести и что достаточно будет это сделать, когда он взойдет на эшафот. Прокурор-фискал прочел свой обвинительный акт; Мельхиор от всего отрекся.

XXIV. Процесс был в этом положении, когда в Мурсию прибыл визитатор Мартин де Коскохалес. Он допросил обвиняемого, который упорствовал в отрицании обвинений, уверяя, что если он что-нибудь сказал, то побудил его изменить истине страх смерти. Адвокат выставил доводы защиты против свидетелей. Мельхиор написал прочитанную им судьям докладную записку, в которой отвел многих лиц, будто показавших против него.

XXV. Декрет 24 сентября 1565 года распорядился подвергнуть Мельхиора пытке по чужому делу (in caput alienum): желали заставить его объявить, что именно он знал о некоторых подозреваемых лицах, скомпрометированных и поименованных в осведомлении. Мельхиор выдержал пытку с большим мужеством и ничего не сказал. Его твердость не могла его спасти. Окончательный приговор, произнесенный 18 октября 1565 года, объявил его изобличенным еретиком-иудействующим, виновным в запирательстве при судебном дознании и осуждении на передачу в руки светской власти как лжекающегося и упорствующего в ереси.

XXVI. Вопреки этому осуждению решили еще раз побудить Мельхиора сказать правду. Аутодафе справляли 9 декабря 1565 года. Его увещевали 7 декабря; он ответил, что показал все, что знал. Однако, испросив свидание на другой день, 8 декабря, когда его уведомили о приготовлении к смерти, он объявил, что видел и слышал, как лица, о которых говорилось выше, и некоторые другие, которых он не знал, говорили о Моисеевом законе; но он не одобрял ничего противного католической религии, и эти разговоры казались ему вещью пустой, простым времяпровождением, не заключающим ничего серьезного.

XXVII. 9 декабря, до рассвета, Мельхиор был уже одет в костюм передаваемого в руки светской власти; увидев, что все его признания были недостаточны для спасения от смертной казни, он испросил другое свидание и указал как на участников собрания на людей, обозначенных в осведомлении, о которых он не говорил до сих пор; кроме того, на двенадцать лиц, которых ему не называли. Но он прибавил, как и в других своих допросах, что никогда не одобрял учения, о котором беседовали перед ним.

XXVIII. Через несколько минут после этого заявления, видя, что с него не снимают знаков, в которые он был облачен, он прибавил имена двух или трех соучастников, назвал проповедника Моисеева закона на собрании и даже прибавил, что одобрял как хорошие многие вещи, слышанные им.

XXIX. Ввиду того что признания не вносили никакой перемены в его положение, он, наконец, сказал (в ту минуту, как его готовились вывести вместе с другими осужденными), что истинно верил в то, что говорилось в тайной синагоге, и упорствовал в течение года в этом веровании, но он отказывался до сих пор объявлять об этом, потому что полагал, что об этом никогда не узнают и, следовательно, не будет полного доказательства ереси; так он думал даже в ту самую минуту, когда давал это последнее показание, каковы бы ни были показания свидетелей. Инквизиторы постановили, что Мельхиор не появится на аутодафе этого дня и они еще будут обсуждать решение, которое должно принять правосудие.

XXX. 14 декабря 1565 года ему предложили утвердить показания, сделанные 9 декабря. Мельхиор (считавший себя далеким от нового аутодафе) исполнил эту формальность, но с оговоркой, что все происшедшее не отделило его от католической веры и не сделало его иудействующим. Воображение Мельхиора рисовало опасности его положения согласно обстоятельствам более или менее яркими красками; колебания в его поведении объяснялись непостоянством силы духа и мыслей. 18 декабря он пожелал нового свидания и снова исповедал, что верил в Моисееву религию. Однако 29 января 1566 года он сказал, что на собраниях было читано только Священное Писание; он верил в то, что слышал, но не верил тому, что говорилось и чего не было в книге, потому что, посоветовавшись с одним монахом о решении, которое следует принять, услыхал, что все это достойно только презрения, и это определение послужило ему правилом с того времени.

XXXI. 6 мая 1566 года трибунал обсуждал, следует ли исполнять приговор, произнесенный против Мельхиора. Голоса разделились: два советника голосовали утвердительно; инквизиторы, епископ и другие юрисконсульты решили, что подобает примирить Мельхиора с Церковью, потому что он достаточно полно исповедал свое преступление. На заседании 28 мая обвиняемый еще раз просил прощения, напоминая, что он уже сознался в вере в проповедуемое на собраниях, но верил лишь до дня, когда был разубежден священником. Он заявил 30 мая, что слышанное им казалось ему хорошим и необходимым для спасения.

XXXII. В октябре обязаны были допустить его еще раз на заседание. Он говорил против инквизитора, получившего его признания 9 декабря 1565 года, в самый день аутодафе (вероятно, этот инквизитор был домом Херонимо Манрике). Он жаловался на дурное обращение, которое испытал перед сообщением новых показаний. На вопрос, истинно ли то, что он сказал в тот день, он признался в этом, но прибавил, что нельзя позволять, чтобы обвиняемый давал показания перед одним инквизитором, и что присутствие двух членов трибунала необходимо для избежания злоупотребления властью, так как один легко может быть виновен по отношению к несчастному узнику, как это, к несчастью, произошло с ним.

XXXIII. Фискал протестовал против акта примирения Мельхиора с Церковью, дарованного 6 мая 1566 года, и потребовал, чтобы приговор от 8 декабря 1565 года о передаче в руки светской власти был исполнен, потому что не видно в осужденном никакого признака раскаяния и в нем говорит лишь страх смерти. Если трибунал помилует его, то, по мнению фискала, Мельхиор не преминет соблазнить и увлечь в ересь других новохристиан из еврейских семейств. Инквизиторы запросили верховный совет, послав ему дело Мельхиора. Решение, исшедшее от этого совета 24 апреля 1567 года, гласило: так как обвиняемый дал много показаний о новых предметах со времени приговора 6 мая 1566 года, то подобало произвести новое разбирательство, вместе с епископом и юрисконсультами, прежде чем предлагать дело совету. Это соображение и присутствие вальядолидского инквизитора дома Диего Гонсалеса побудили верховный совет приказать, чтобы дело было рассмотрено в Мурсии в его присутствии и послано затем в Мадрид. Приговор был произнесен 9 мая 1567 года; затем последовало разделение мнений: трое судей голосовали за передачу в руки светской власти, двое судей — за примирение обвиняемого с Церковью.

XXXIV. Довольно странно видеть, что в трибунале заседали два инквизитора с именем Диего Гонсалес, что они расходились в мнениях, стоя во главе двух секций трибунала, и защищали каждый от своего имени и от имени своих приверженцев. Дом Диего Гонсалес, инквизитор Вальядолида (принимавший участие в суде по приказу верховного совета), основывался при голосовании за релаксацию на том, что было доказано фактами, а именно, на неискренности раскаяния обвиняемого. Другой дом Диего Гонсалес, инквизитор Мурсии, мотивировал свое мнение тем, что Мельхиор действительно раскаялся в своем преступлении, которое состояло только в принятии иудаизма и сокрытии проступков, чуждых ему, в которых его обвиняли, потому что он назвал много лиц, а в отношении других объявил, что ссылается на показания свидетелей по причине слабости своей памяти; это признание не позволяет смотреть на него как на лжекающегося согласно учению многих авторов (которых он цитировал). Верховный совет положил конец этому разделению мнений 15 мая 1567 года, приказав передать Мельхиора в руки светской власти; мурсийский трибунал вынес второй окончательный приговор, сообразный с полученным им верховным декретом. Казнь была назначена на 8 июня.

XXXV. Вопреки правилам уголовного права (постоянно бездействующим в трибунале, который руководится вместо закона произволом) Мельхиор был вызван в суд 5 июня и увещеваем объявить большее число своих соучастников, потому что свидетели упомянули их как участников собраний, в которых он бывал. Мельхиор повторил в своем ответе все уже рассказанное им. Хотя он был понуждаем на новых заседаниях 6 и 7 июня сделать новые разоблачения, он настаивал на своих прежних ответах, не зная, что уже осужден. Но когда в десять часов вечера он увидел, что готовятся надеть на него костюм передаваемого в руки светской власти и что священник уже вошел в его тюрьму для увещевания к смерти, он прибег к столь часто употреблявшемуся им средству: он объявил, что, порывшись в своей памяти, может назвать новых соучастников. Инквизитор прибыл к нему в тюрьму, и Мельхиор назвал другой дом, где собирались иудействующие, и поименовал семь лиц, которых, по его словам, он видел там. Он не удержался на этом и составил список семи синагог и четырнадцати лиц, которые их посещали. На вопрос, почему он до сих пор скрывал все эти подробности, он ответил, что Бог попустил это за его грехи. В три часа утра он снова попросил свидания и выдал другой дом еретиков-иудействующих. Ему заметили, что объявленное не согласуется с тем, что установлено в процессе, потому что он не говорил ни о некоторых лицах, ни о некоторых вещах, о которых он не мог забыть. Мельхиор отвечал, что не знает больше ничего.

XXXVI. Он был отведен на аутодафе с остальными приговоренными к передаче в руки светской власти. Придя на место казни, он попросил свидания. Инквизитор, оставив свое место, встал сбоку и получил показание, в котором Мельхиор называл еще два дома иудействующих и двенадцать еретиков. Ему заметили, что этого показания недостаточно для подтверждения результата процесса. Он уверял, что не вспоминает ничего больше, но если дадут время, то он постарается вспомнить еще. Несколько минут спустя он подозвал инквизитора и назвал ему семь лиц. Аутодафе еще не было закончено, когда он пожелал сделать третье разоблачение и назвал еще два дома и шесть лиц. Эти инциденты побудили инквизиторов начать обсуждение положения. Так как среди лиц, названных Мельхиором, были такие, которые уже включены в показания свидетелей и которых даже приказали арестовать, то инквизиторы согласились приостановить исполнение приговора и велели отвести Мельхиора в тюрьму. Этого он только и хотел. 12 июня он подписал свои показания. Ему заметили, что свидетели предполагают большее число соучастников, о которых он должен знать; он отвечал, что не помнит.

XXXVII. Это не должно удивлять: опасность более не угрожала. 13 июня Мельхиор сказал, что он ошибся, назвав такого-то своим соучастником. Однако во избежание того, чтобы отказ от слов не был истолкован в дурном смысле, он полагал, что нужно назвать другой дом и двух лиц, о которых он вспомнил. Инквизиторы были очень далеки от того, чтобы идти навстречу настроениям, которые Мельхиор хотел им внушить. Прокурор-фискал снова заговорил о передаче обвиняемого в руки светской власти как хитро воспользовавшегося умолчаниями в своих признаниях и постоянно предпочитавшего лукавство и извороты искренности и прямоте на всем протяжении процесса, причем он прибегал к этим приемам как тогда, когда называл по именам своих соучастников, так и тогда, когда принимал решение сказать, что он их не помнит.

XXXVIII. Видя, что прокурор-фискал настаивает на своем требовании, несмотря на все показания Мельхиора, последний почувствовал новую тревогу. Убежденный, что его гибель решена, он придумал новый способ защиты. 23 июня он попросил быть выслушанным. Находясь в присутствии своих судей, он принялся умолять их о сострадании. «Что я мог сделать больше, — говорил он, — кроме показания против самого себя вещей, которых никогда не было? Поэтому, если сказать вам правду, знайте, что я никогда не был приглашаем ни на одно собрание, никогда на них не бывал для того, чтобы присутствовать при еретических собеседованиях, и приходил только по своим торговым делам».

XXXIX. Мельхиор был призываем на заседания пятнадцать раз в течение июля, августа, сентября и первых чисел октября. Его ответы постоянно были одни и те же. 16 октября явился новый свидетель, пятнадцатый, показание которого было сообщено Мельхиору. Он отрекся от всего. Так же он поступил с показанием другого свидетеля, заслушанным 30 декабря. Обвиняемый просил дать ему копию оглашения, написал сам свою защиту и попросил, чтобы ему позволили выставить своих собственных свидетелей, поименованных им, чтобы доказать, что он был не в Мурсии, а в Толедо в эпоху, указанную его обвинителями.

XL. Инквизиторы не считали, что доказательство, предложенное обвиняемым, способно ослабить улики свидетелей. Приняли ли они это решение, твердо веря, что преступление доказано? Чего ждать от учреждения, члены коего толкуют в обратном смысле принцип, который требует, чтобы судьи были неподатливы на обвинения и благожелательны к защите? Эти слуги правосудия утверждают, что процесс против ереси полезен религии, что этот принцип делает предполагаемую улику достаточной и что в случае подозрения подобает погубить человека для поддержки правоверной доктрины. Увы! Как бы ни было ужасно подобное мышление, существует трибунал, где следуют таким правилам.

XLI Наконец, процесс Мельхиора обсуждался в третий раз 20 марта 1568 года. Инквизитор и юрисконсульт осудили его на релаксацию; епископ и другой юрисконсульт голосовали за примирение. Мельхиор предвидел по косвенным обстоятельствам ожидавшую его участь. Он не забыл средств, употреблявшихся им несколько раз, и возобновил их. Получив свидание 24 марта, он дал длинное показание против самого себя, назвал три дома и тридцать лиц, среди них — двух раввинов, проповедовавших, по его словам, Моисеев закон.

XLII. На четырех заседаниях, происходивших в следующие дни, он назвал много других домов и лиц, собиравшихся там. 13 апреля он увеличил перечень одним домом и пятью лицами. Ему сказали, что он еще виновен в умолчании, потому что среди стольких названных лиц он скрывал некоторых, которые были не менее известны, чем названные им, и нельзя предполагать, что он их забыл.

XLIII. Эти слова заставили Мельхиора потерять спокойствие, которое он обнаруживал до сих пор, и он стал смотреть теперь на свою гибель как на решенную. Он начинает неистовствовать против прежних и теперешних инквизиторов, против визитаторов инквизиции, слуг и служащих тюрьмы и трибунала, свидетелей и других лиц, присутствовавших в процессе, и наконец сказал в припадке гнева и раздражения: «Что могут со мной сделать? Сжечь? Пускай! Пусть меня сжигают за то, что я не могу объявить невозможного, не зная, чего от меня требуют. Однако знайте, что показанное мною против самого себя истинно, но все сказанное о других целиком ложно; ибо я заявил о них, увидав, что вы желаете, чтобы я донес на безупречных людей и сделал их положение несчастным. Не имея никакого понятия ни об именах, ни о звании этих несчастных, я назвал все, что приходило мне в голову, в надежде положить конец моему бедствию. Тем не менее, видя теперь, что мое положение беспомощно, я не хочу, чтобы по моей вине было причинено кому-нибудь зло. Вследствие этого я беру назад все свои показания, а теперь, когда я исполнил свой долг, пусть меня жгут, когда угодно». Процесс был отослан в верховный совет, который утвердил в третий раз приговор о передаче в руки светской власти и написал трибуналу 24 мая, что напрасно призывали обвиняемого на новые заседания после того, как был произнесен приговор о релаксации, потому что их должно разрешать только по просьбе обвиняемого.

XLIV. Вместо того чтобы уступить приказанию, только что полученному, инквизиторы вызвали Мельхиора 31 мая и спросили, не имеет ли он чего-нибудь сообщить. Он отвечал, что ему нечего больше сказать. Ему сказали, что в его показаниях много противоречий и несовпадений и что спасение и благо его души требуют, чтобы он сказал раз навсегда полную истину о себе и о виновных, которых он знает, избегая давать ложное показание.

XLV. Последние слова разоблачили коварство инквизиторов, ибо они требовали взять назад его последнее показание. Но Мельхиор, по своему печальному опыту знавший характер инквизиторов, отвечал им: «Если вы хотите знать чистую правду, то найдете ее в процессе, где она хранится с давнего времени, хотя вы и не обращали на нее внимания до сих пор: она выражена в показании, данном мною сеньору Айоре, когда он ревизовал трибунал». Справились с этим документом и прочли там, что подсудимый не знает ничего из того, что от него требуют. Он мог бы с такой же выгодой сослаться на то, что он показал перед визитатором Коскохалесом, потому что и перед ним открыто отрекся от всего. Тогда между инквизиторами и Мельхиором произошел такой диалог:

XLVI. «Каким образом выраженное от вашего имени в этом документе может быть чистой истиной, по крайней мере в той части, которая касается лично вас, когда вы неоднократно сознавались, что присутствовали на иудейских собраниях, верили в учение, проповедовавшееся там, держались целый год верований закона Моисеева, пока вас не разубедил монах?» — «Я изменил истине, когда давал это показание против самого себя».

XLVII. «Но как случилось, что показание ваше против вас самих и многое другое, что вы теперь отрицаете, вытекают из показаний большого числа свидетелей?» — «Я не знаю, правда это или ложь, потому что я не видал процесса, но если свидетели сказали то, что предполагают, то только потому, что они были поставлены в такое же, как и я, положение. Они любят меня не больше, чем я себя. Достоверно то, что я показал против себя и правду и ложь».

XLVIII. «Какой мотив побудил вас заявить, к вашему ущербу, вещи, противоречащие истине?» — «Я не думал себя обвинять: я надеялся, напротив, извлечь из этого большую выгоду, потому что видел, что, не признаваясь ни в чем, я прослыву нераскаянным и мне не поверят; таким образом изложение истины могло привести меня к эшафоту; мне казалось, что ложь будет полезнее, как и случилось на двух аутодафе».

XLIX. 6 июня объявили Мельхиору Эрнандесу окончательный приговор и уведомили его о приготовлении к смерти на аутодафе, которое собирались справлять на следующий день. Его одели в костюм передаваемого в руки светской власти и дали ему духовника. В два часа утра он попросил его выслушать, говоря, что желает очистить свою совесть. Инквизитор отправился в тюрьму в сопровождении секретаря. Мельхиор сказал ему, что в том положении, в каком он сейчас находится, готовясь явиться перед божественным судом, без надежды избегнуть смерти или получить новую отсрочку, он считает себя обязанным заявить, что никогда ни с кем не говорил о Моисеевом законе и ничего не слыхал на этот счет; все сказанное им в противоположном смысле о себе самом и о других лицах, поименованных им в процессе, является лжесвидетельством, которое было внушено желанием сохранить свою жизнь, и основано на убеждении, что он удовлетворит инквизиторов, говоря так. Он прибавил, что считает себя обязанным просить прощения у обвиненных им лиц, чтобы Бог принял его раскаяние, и сделать подобающее удовлетворение их чести и незапятнанному имени как умерших, так и живущих еще.

L. Инквизитор напомнил ему, что для его спасения важен долг по отношению к истине, даже при сострадании к тем, на кого он донес, что свидетели, показавшие против него, многочисленны, что их показания вполне искренни и заслуживают доверия. Инквизитор умолял его именем Божиим освободить свою совесть от лежащей на ней тяжести и не отягчать своего состояния новой ложью в час смерти. Мельхиор повторил, что все сказанное им против себя и против других лиц было ложью и выдумкой, построенной на изложенных уже им фантастических рассказах, что, впрочем, ему нечего больше прибавить и он готов просить у Бога прощения грехов.

LI. Так окончился незаурядный и несчастный процесс Мельхиора: королевский судья приказал задушить его, и тело было сожжено. Мельхиор Эрнандес мог оставить некоторые сомнения насчет искренности своих последних показаний, хотя его дело не лишено превосходных способов защиты. Но все согласятся с тем, что этот процесс выявил ужасный беспорядок форм судопроизводства, презрение к правилам закона и злоупотребление тайной, окутывающей имена свидетелей. Нельзя также не согласиться с тем, что процесс этот обнаружил кричащие беззакония в области получения от обвиняемого признания, а также недостаток критики, не позволяющий судьям различать обстоятельства, где свидетели и обвиняемый говорят правду и где они умышленно лгут, руководясь частными соображениями. Далее процесс этот показал, что у судей постоянное предположение, что обвиняемый говорит неправду, когда он отрицает какую-либо улику, хотя бы она была незначительна, а признания были бы важны. Затем процесс подчеркнул привычку смотреть как на лжекающегося и виновного в запирательстве на того, кто объявляет свои ошибки и отрицает ошибки других, как будто он уступает чувству сострадания. К моментам, выявившимся в ходе процесса, нужно еще прибавить следующие: 1) мнение, что служба инквизитора не кончается даже после вынесения окончательного приговора; 2) принцип принуждения виновных путем дурного обращения с ними к признанию того, что выгодно и служит интересам трибунала; 3) существование и воздействие множества других злоупотреблений, противных правосудию и человечности, противоположных букве закона, а еще чаще духу Евангелия; наконец, 4) искажен самый предлог стольких неправильностей, то есть религия, во имя которой осмеливаются произносить слова сострадания и милосердия, в то время как величают безбожником того, кто жалуется и выявляет все эти варварские формы.

LII. Этих печальных результатов не было бы, если бы не господствовал принцип секретности, скрывающей от обвиняемого опасный ход инквизиционного судопроизводства и прячущей от человеческих взоров пороки, почти всегда вызываемые невежеством, а иногда и преступной игрой человеческих страстей. Указанные мною злоупотребления имели место не только в мурсийском трибунале инквизиции. Вмешательство верховного совета доказывает, что та же система господствовала в других трибуналах, потому что он и одобрял их действия, и пользовался правом отмены и цензуры.

LIII. Однако я признаю, что мурсийский трибунал в своем проекте искоренения ереси имел некоторую причину показывать себя суровым по отношению к иудаизму, который достиг такой степени роста и деятельности, что почти все потомки евреев возвращались к Моисеевой религии. Их число было так велико, что Филипп II, вопреки свойственной ему холодной жестокости, счел нужным предложить папе разрешить специальным бреве всем этим новым иудействуюшим, которые были бы готовы донести на себя, тайное отпущение, примирение с Церковью, с условной епитимьей, а также явить им помилование от других наказаний, особенно от конфискации имущества. Пий V[1145] издал бреве, просимое Филиппом II, 7 сентября 1567 года; но послал новое бреве главному инквизитору Вальдесу, чтобы рекомендовать ему исключать из благодеяния нового закона лиц духовного звания, потому что нельзя одобрить, чтобы они были допущены к исправлению обязанностей службы в орденах, где они были приняты или продвинуты на высшие должности. Замечание, сделанное мною, не может, однако, извинить макиавеллистического поведения инквизиторов по отношению к узникам, как бы значительно ни было число иудействующих и как ни важна была бы необходимость остановить этот род заразы. Я расскажу несколько других событий, происшедших в мурсийской инквизиции и относящихся к этой же эпохе.

Статья третья ИСТОРИЯ ДРУГИХ АУТОДАФЕ В МУРСИИ

I. В 1564 году в Мурсии было аутодафе, на котором сожгли одного осужденного живьем и одиннадцать в статуях как заочно осужденных. Епитимийных было сорок восемь. Сохранение особых воспоминаний об этой церемонии обязано жестокому обстоятельству, если только возможно внушить больший ужас к инквизиции, чем внушали его предшествующие аутодафе. Педро Эрнандес был примирен с Церковью в 1561 году как подозреваемый в иудаизме. Он заболел в 1564 году и через посредство своего духовника попросил свидания с инквизиторами. Один из них отправился к нему на дом, и Педро сказал ему: «Когда я был привлечен к суду, я отрицал все на моем первом допросе; затем я подал заявление и для своего извинения в сокрытии истины сообщил, что поступил таким образом, потому что, исповедавшись у одного французского священника, я получил от него отпущение. Это была неправда; но теперь, видя себя в опасности скорого отчета Богу, я пожелал очиститься от этой лжи, вот почему я попросил выслушать меня». Инквизитор представил это заявление в трибунал; последний, жадный до крови несчастного, велел его взять с ложа и перенести в тюрьму. Педро умер там на третий день. Были ли инквизиторы людьми?

II. В том же году трибунал приговорил к епитимье мориска из Ориуэлы, молодого человека двадцати четырех лет, обвиненного в магометанстве и чернокнижничестве. Его доносчики докладывали, что он излечивал больных недозволенными способами, полученными вследствие договора, подписанного с чертом, и для доказательства этого приводили пример одного действия, которым он вернул мужу жену, связанную с другим чернокнижником. Нашлись свидетели, дурные или глупые люди, удостоверившие это безумие, и мориск был отведен в секретную тюрьму. На первом своем допросе он признал факты, только что рассказанные мною, и сообщил некоторые другие, возражая, что он никогда не заключал никакого договора с чертом, он обладал данною ему одним мавром книгой, в которой нашел заклинания дьявола, способные излечивать болезни, если сделать указанные там лекарства, что он вернул здоровье многим лицам, исполняя предписания книги, и слова, произносимые им, исцеляли болезни, быть может, не сами по себе, а благодаря действию лекарств, употребляемых им, или самой природой. Невозможно себе вообразить, к чему только не прибегали инквизиторы, — к пытке, лукавству, ко всякой неожиданности, — чтобы принудить мориска сознаться в том, что он подписал договор с Люцифером или, по крайней мере, дал обещание культа суеверного почитания, признавая его божественность и могущество. Этот последний случай был единственным, когда дело о колдовстве могло быть передано трибуналу веры. Жажда овладеть этим делом привязала к следам несчастного обвиняемого низких приспешников инквизиции. Мориск понял, что выйдет из тюрьмы только для того, чтобы отправиться на эшафот, если не призвать на помощь ложь, что он и сделал. Он сказал, что подчинился власти сатаны; что призывал сатану для придания действенности и необходимой силы своим чарам, читая формулы из своей книги; что демон являлся ему в виде черного безобразного человека, одетого в рыжее, в сопровождении множества других чертей; что они очень шумели вокруг него, но оставались невидимыми; что он приказывал черту доставить куклу, представлявшую больного; черт торопился повиноваться; к этой кукле он прикладывал мази, произнося заклинания и применяя лекарства, предписанные в книге, как будто трудился над человеком, которого хотел исцелить, а затем повторял эти действия над самим больным; что тем не менее он никогда не почитал его и черт никогда ему этого не предлагал; что он всегда довольствовался тем, что советовал ему исповедовать религию Магомета, считать ее истинной и отказаться от веры в Иисуса Христа. Мориск прибавил, что признает теперь преступность своих действий и противность их вере католической Церкви и сильно раскаивается в них, умоляя, чтобы ему позволили примирение его с Церковью и наложили епитимью. Инквизиторы, в восторге от одержанной победы, присудили своего узника к появлению на публичном аутодафе 10 декабря 1564 года с санбенито и в картонной митре, к примирению с Церковью, получению двухсот ударов кнута и пятилетней службе на галерах (без санбенито). Несчастный придумал появления чертей и разговоры о мнимом подчинении злого духа его приказаниям, убедившись, что это было единственным средством избегнуть сожжения. Печальное последствие форм, выдуманных инквизицией для открытия виновных.

III. 10 июля 1564 года брат Паскуал Перес, белец, произнесший обеты в ордене иеронимитов, родившийся в деревне близ города Сан-Фелипе-де-Хатива, двадцати семи лет от роду, был арестован и отведен в тюрьму святого трибунала. Его обвиняли в том, что он покинул свое звание и женился по соседству с городом Эльче, где он жил. Первый вопрос, обращенный к нему, был: знает ли он повод, по которому его посадили в тюрьму. Он отвечал, что, вероятно, из-за женитьбы, на которую он решился, хотя был связан торжественным обетом монашеской жизни. Он признал этот поступок грехом. На вопрос, явилась ли мысль о греховности после брака или же она была у него уже при женитьбе, он отвечал, что в пору брака был занят единственно своей страстью и отвлечен от всего другого. Инквизиторы не были этим удовлетворены, потому что его ответы не позволяли заключить, считал ли он сладострастие вещью дозволенной. Они прибегли к средствам, которыми умели хорошо пользоваться, и обвиняемый сознался 17 сентября 1565 года, что, выйдя из своего монастыря, думал о том, что не может жениться по причине обета, произнесенного им при вступлении в монашескую жизнь; но впоследствии дьявол искусил его и он подумал, что по отказе от монашеского образа жизни его обет уничтожен. Инквизиторы ничего не требовали больше: этого признания было достаточно, чтобы высказаться, что расследование этого дела принадлежало им, — претензия, которую нельзя считать не чем другим, как захватом светской юрисдикции, потому что сознание монаха не представляло верования, противоположного какому-нибудь определенно выраженному постулату веры. Как бы то ни было, они приговорили брата Паскуала к произнесению легкого отречения и передаче в распоряжение приора монастыря с тем, чтобы тот наложил на него в своем братстве епитимьи, установленные против монахов, публично согрешивших, и после четырехкратного отбытия их запретил ему навсегда выход из монастыря и перемену его на другой.

IV. 9 декабря 1565 года справляли в Мурсии новое аутодафе. На нем появились четыре человека, приговоренных в сожжению; двое как заочно осужденные были сожжены в изображении, и сорок шесть человек приговорены к епитимьям.

V. 8 июня 1567 года происходила другая подобная церемония. На ней сожгли шесть человек живьем, сорок восемь подверглись епитимьям.

VI. 7 июня 1568 года в Мурсии было сожжено еще двадцать пять человек как еретики и тридцать пять подозреваемых были присуждены к епитимьям. В числе последних находился Хинес де Лорка, новохристианин еврейского происхождения. Мадридские инквизиторы приказали его арестовать как подозреваемого в иудаизме вследствие сообщения шести свидетелей, которые среди пытки назвали его своим соучастником. Во время его заключения в тюрьме заслушали семь новых свидетелей. Можно предположить, что эти показания были получены от других узников или вследствие жестокости пытки, или по причине страха, пагубные последствия которого мы видели в истории Мельхиора Эрнандеса. Хинес сначала отрицал улики оглашения свидетельских показаний. Однако после, видя их многочисленность и не сомневаясь, что он будет осужден на сожжение, если откажется говорить, он признал истинным все показанное против него и, обнаруживая сильное раскаяние в своих прегрешениях, смиренно просил допустить его к примирению. К саморазоблачениям он присоединил заявление о том, что знал о некоторых других лицах. Он уверял, что не помнит более никаких обстоятельств, и обещал, если вспомнит, сообщить новые обстоятельства. Участь обвиняемого была поставлена на голосование. Судьи не нашли согласия, и верховный совет, к которому обратился трибунал, определил 15 мая 1568 года подвергнуть Хинеса пытке по чужому делу, чтобы он открыл своих сообщников, относительно которых он употреблял умолчание. При начале пытки Хинес объявил половину того, что добивались от него. Инквизиторы вынесли окончательный приговор и присудили обвиняемого к пожизненному ношению санбенито, к заключению навеки в тюрьму, конфискации всего имущества, за исключением других наказаний, по праву связанных с исполнением торжественного аутодафе. В промежутке до этой церемонии Хинес, принимая во внимание недостаточность способов защиты, употребленных им до пытки, признал такую же недостаточность и в показании, данном под пыткой для избежания сожжения, и решил сделать новое заявление, которое доказало бы, что никто из узников не сравняется с ним ни в раскаянии, ни в чистосердечии. Он попросил вызова в суд и назвал несколько домов, где собиралось множество поименованных им лиц, которые беседовали в частности о законе Моисеевом. Если бы он знал, что его участь уже решена, то, без сомнения, не стал бы делать этого разоблачения. Вот-вот готовы были возобновиться сцены процесса Мельхиора, но инквизиторы одни были способны истинно или притворно доверять заявлениям подобных свидетелей. Поведение верховного совета, конечно, не делает чести его умеренности, когда он определяет пытку для обвиняемого, объявившего свои преступления и часть преступлений сообщников. Верховный совет должен был ограничиться заверением обвиняемого, что тот не помнит никакого другого обстоятельства, и обещанием объявить позднее те обстоятельства, которые он в состоянии будет вспомнить.

VII. В 1575 году верховный совет проявил больше уверенности в деле Диего Наварро, дворянина из Мурсии, которого арестовали как подсудимого за преступление двоеженства. Осведомление гласило, что, будучи женат на Изабелле Мартинес, он при ее жизни женился на Хуанне Гонсалес. Внимательное расследование помогло открыть, что дворянин, будучи связан с Изабеллой страстью, в 1557 году имел сильное пререкание с нею и решил предупредить его неприятные последствия шагом, который стал для него источником страданий и печалей. Он сказал ей, что придумал средство все привести в порядок; это значило — жениться на ней. Он прибавил, что расположен к этому и от нее зависит стать его законной женой. Изабелла (которая не была щепетильна, как мы впоследствии увидим) быстро успокоилась при этом предложении и отвечала ему, что она удовлетворена и считает себя его женой, потому что принимала его как мужа. Браки, которые заключали в то время без присутствия священника, считались действительными, и эта декларация была сделана перед несколькими свидетелями. Однако дворянин не поселил Изабеллу у себя. Они продолжали жить в двух отдельных домах, и публика не знала, что они женаты.

Сам он не думал, что взял на себя подобное обязательство, ибо, как заметят это в процессе, сказанное им Изабелле не прилагалось к настоящему, а относилось к будущему. Узнав затем, что она вела и продолжает вести преступный образ жизни, он счел себя свободным от обещания. Чтобы показать, что он совершенно свободен и не связан узами брака, он открыто женился на Хуанне Гонсалес в присутствии свидетелей и своего приходского священника, который дал супругам брачное благословение. Несчастье преследовало этого испанца: Хуанна заболела в тот же день и очень быстро умерла, до совершения брака. Он виделся с Изабеллой во время болезни своей законной жены. По смерти Хуанны он впал в сумасшествие и оставался в этом состоянии несколько лет. Когда его здоровье было восстановлено, Изабелла просила его принять ее в свой дом и считать своей законной женой. Испанец отказался. Изабелла подала жалобу епархиальному епископу семнадцать лет спустя после сделанного ей обещания. Церковный судья потребовал от Наварро исполнения брачных обязательств. Это решение не понравилось дворянину: он апеллировал в митрополичий суд в Толедо. Дело затянулось в этом трибунале, когда на него донесли инквизиции как на двоеженца. Эта опасность угрожала ему, если бы он не согласился на требование Изабеллы. Инквизиторы (как будто вопрос, женат ли он или только обещал брак, не находился в ведении церковного трибунала) велели арестовать Наварро, который был заключен в секретную тюрьму инквизиции. Подсудимый был приведен на первое заседание. У него спросили, знает ли он, почему арестован. Он отвечал, что хорошо знает, потому что по его адресу были произнесены угрозы, и рассказал все происшедшее. Он прибавил, что у него нет никаких обязательств по отношению к Изабелле, которая ведет себя как проститутка, о чем он не знал, когда давал обещание. Подсудимый избрал адвоката, который заметил по первым беседам с ним, что тот впал в прежнее безумие. Вследствие этого, пользуясь правами, связанными с его служением, он потребовал, чтобы подсудимый был отправлен к себе домой для соответствующего лечения и чтобы в ожидании его излечения процесс был приостановлен. После многих споров инквизиторы согласились на предложение адвоката, но опасаясь исчезновения подсудимого, потребовали исключить побег. Некоторое время спустя прокурор-фискал сделал представление, что безумие подсудимого мнимое и у него только дурное настроение мыслей, от которого его могут вылечить собственные размышления. Вследствие этого акта фискала обвиняемого снова водворили в тюрьму. Адвокат выставил свои возражения, не только касающиеся этого частного случая, но и по принципиальному вопросу. По частному инциденту он возражал тому, что инквизиция должна вступать в процесс, хотя не решено, что обвиняемый был женат на Изабелле, а в принципиальном отношении, даже если брак объявлен существующим, есть возможность для решения в пользу обвиняемого вопроса относительно обвинения в двоеженстве, так как тот не виновен в этом преступлении. Мнения в святом трибунале разделились. Один юрисконсульт выразил мнение, чтобы Наварро появился на первом публичном аутодафе с санбенито и в картонной митре, произнес легкое отречение и был присужден к уплате штрафа в сто дукатов. Епархиальный епископ предлагал отсрочить приговор; но если бы трибунал решил вынести приговор, не откладывая, обвиняемого, по его мнению, не следовало обязывать появляться на публичном аутодафе ввиду его достоинства дворянина и члена муниципалитета Мурсии; можно удовольствоваться назначением ему наказания на тайном аутодафе, в зале заседаний суда: а именно, подвергли бы его отречению как находящегося в легком подозрении и заставили заплатить штраф в сто дукатов. Инквизитор Серрано голосовал за публичное аутодафе, легкое отречение, штраф в сто песо и годичный срок изгнания. Инквизитор Посо требовал аутодафе, отречения, штрафа в сто дукатов и наказания в сто ударов кнута на улицах Мурсии. Как видно, привилегии испанского дворянства не очень импонировали инквизитору Посо. Декан трибунала Кантера подал мнение, что перед окончательным голосованием по принципиальному вопросу надо решить, действительно ли обвиняемый стал помешанным или безумие притворно, потому что от этого зависит его мнение по принципиальному вопросу. Процесс был направлен в верховный совет, который приказал отсрочить окончательный приговор, касающийся брака обвиняемого с Изабеллой; если приговор признает законность брака, следует высказаться насчет истинного или притворного сумасшествия обвиняемого. Если сумасшествие будет признано притворным, следует постановить приговор о двоеженстве, но приостановить исполнение до совещания с верховным советом; в ожидании этого обвиняемого надо отправить домой и держать его там под поручительством. Кажется, что дело не двинулось далее; вероятно, благоразумие совета остановило его на той точке, где мы его видим. Дай Бог, чтобы он постоянно следовал тем же принципам! Мнение инквизитора Посо дышит жестокостью; мнение Серрано не обнаруживает умеренного судьи; мнение епархиального епископа самое справедливое. Что касается поведения верховного совета, то надо сознаться, что оно было очень мудрым. Наблюдение над пятью различными мнениями доказывает с несомненной очевидностью, что произвол есть существенный порок трибунала.

VIII. В следующем 1576 году монах-диакон произнес легкое отречение; на два года он был запрещен в священнослужении и присужден к безвыходному пребыванию в монастыре на этот срок и занятию последнего места в хоре и на всех собраниях его братства. Его преступление, может быть, не было бы никому известно до самой его смерти, если бы он сам не открыл его инквизиции, хотя легко мог уволить себя, так как не было вопроса о ереси. Этот монах, предприняв путешествие, однажды вечером остановился на ночлег у деревенского священника, духовного брата его ордена. Деревенский настоятель спросил его, не священник ли он. Монах имел слабость ответить утвердительно, нисколько не думая о своих словах и не ожидая никакого действия своего ответа, кроме увеличения внимания к нему в доме сельского пастыря. Последний немедленно выразил ему желание исповедаться у него. Монах, ошеломленный этим заявлением, не осмеливаясь сказать своему хозяину, что он солгал и вовсе не священник, исповедал его и дал ему отпущение. Мучимый в своей совести воспоминанием о грехе, он некоторое время спустя принял решение донести самому на себя мурсийской инквизиции. Я не защищаю монаха; но это настроение не мешает мне заметить в резолюции инквизиторов выдающуюся жестокость, до очевидности противоположную правилам закона и благоразумия. Кто обвиняет себя добровольно и под секретом, может быть подвергнут только тайной епитимье, так, чтобы грех его остался неизвестным. Всякая другая практика может только воспрепятствовать виновным делать добровольные признания. Еще не еретик тот, кто разрешает от греха, не будучи священником, если не верит в действительность такого отпущения грехов. Монах, который, как видно, был очень далек от мысли о действительности данного им разрешения, не прав в доносе на себя. Принуждение его произнести легкое отречение обнаруживает одно из тысяч мошенничеств, употребляемых святым трибуналом. Это суждение предполагает, что обвиняемый квалифицирован как подозреваемый в ереси в малейшей степени, и этот довод единственно был выставлен инквизиторами для оправдания их постоянных узурпации юрисдикции епископов в таких и подобных им делах.

Глава XXIV АУТОДАФЕ, СПРАВЛЕННЫЕ ПРОТИВ ПРОТЕСТАНТОВ И ДРУГИХ ОБВИНЯЕМЫХ ИНКВИЗИТОРАМИ ТОЛЕДО, САРАГОСЫ, ВАЛЕНСИИ, ЛОГРОНЬО, ГРАНАДЫ, КУЭНСЫ И САРДИНИИ В ЦАРСТВОВАНИЕ ФИЛИППА II

Статья первая ИНКВИЗИЦИЯ ТОЛЕДО

I. Я уже заметил, что все, что происходило в инквизициях Севильи, Вальядолида и Мурсии, происходило и в других, потому что во всех было одно правило поведения, одна система произвола в толковании и применении приказов, и потому суровость приговора стала правилом, которое одни инквизиторы передавали другим. Для того чтобы показать неоспоримость этой истины, я расскажу историю нескольких аутодафе в разных провинциях с определенным числом специфических особенностей, которые я покажу в своих заметках, извлеченных из подлинных процессов и реестров святого трибунала.

II. 25 февраля 1560 года инквизиторы Толедо справили аутодафе, на котором несколько осужденных были сожжены живьем, другие в изображении и множество было подвергнуто епитимьям. Они были наказаны как подозреваемые в лютеранстве и магометанстве или по делам о двоеженстве, богохульстве или заблуждениях насчет блуда, который они считали дозволенным, а также как виновные в возвращении к иудейскому культу. Сгорая страстью показать себя столь же преданными государям, как инквизиторы Вальядолида, толедские инквизиторы энергично принялись за приготовления к церемонии, чтобы отпраздновать прибытие новой королевы Елизаветы Валуа, дочери Генриха II, короля Франции. Вследствие трактата, заключенного 3 апреля 1559 года, она была обвенчана в Толедо 2 февраля 1560 года кардиналом, епископом Бургоса, домом Франсиско Мендоса-и-Бовадильей, в присутствии Хуанны, вдовствующей принцессы Португалии, сестры короля, и несчастного дона Карлоса, принца Астурийского, которому новая королева была раньше предназначена в супружество. Некоторые историки утверждают, но неверно, будто имелась большая несоразмерность в возрасте Елизаветы и Филиппа II. Хотя принцессе было тринадцать лет, а дону Карлосу четырнадцать, и этот расчет устанавливает, по-видимому, более подходящее соотношение, можно сказать, что Филипп II не только не был слишком стар для нее, но, имея от роду лишь тридцать три года, был в расцвете своих физических и умственных сил, и принцесса благодаря браку с Филиппом II овладела престолом, которого пришлось бы долго ожидать с доном Карлосом, если предположить, что он жил бы дольше. Историкам скорее следовало бы удивляться печальной церемонии, которой хотели развлечь тринадцатилетнюю королевскую принцессу, прибывшую с французского двора, где она видала блестящие праздники, которые не поражали неприятно ни ее возраста, ни сана. В то время в Толедо происходило собрание кортесов королевства для принесения присяги на верность принцу, предполагаемому наследнику престола. Для торжественного справления аутодафе воспользовались этим собранием, состоящим из грандов Испании, множества прелатов и представителей городов. Кроме количества жертв, это аутодафе поражало своей величественностью по сравнению с самыми знаменитыми аутодафе Вальядолида.

III. В 1561 году происходило другое аутодафе в том же городе. На нем сожгли четырех нераскаянных лютеран живьем и примирили с Церковью девятнадцать человек. Двое из первого разряда были испанские монахи, двое других — французы. Еще двое были приговорены к релаксации, но накануне казни они сознались во всем, чего желали инквизиторы, и были допущены к примирению с Церковью. Среди приговоренных к епитимьям находился королевский паж, уроженец Брюсселя, Шарль д'Эстре. Какой избыток изуверства был в предположении, что среди празднеств и народных развлечений, посвященных браку государя, последний мог находить приятным унижение одного из его пажей и его удручение епитимьями. Может быть, инквизиторы приготовили эту казнь с намерением его спасти. Действительно, королева Елизавета, тронутая состраданием, просила короля даровать помилование юноше в том, что зависело от его власти; она обратила ту же просьбу к главному инквизитору Вальдесу, который присутствовал на аутодафе, и получила полное помилование Шарля д'Эстре, обещавшего твердо держаться католической веры.

IV. В других главах этой истории можно было видеть, что инквизиторы Толедо постоянно обнаруживали горячее усердие и увеличивали число жертв до бесконечности. Если бы не было других доказательств, было бы достаточно привести большое число семейств, которых излишнее усердие инквизиторов облекло в траур и повергло в слезы в городе Сифуэнтесе (провинция Гвадалахара, епархия Сигуэнсы). Местные жители перестали ходить к божественной службе, стыдясь смотреть на подвешенные к церковному своду санбенито с именами и обозначением должностей предков и родственников почти всех жителей, а также с указанием испытанных ими наказаний и перенесенного позора. Церковный капитул и ружные священники города Сифуэнтеса, видевшие ближе всех дурное действие столь унизительного зрелища, обратились к папе и умоляли его святейшество позволить им уничтожить или, по крайней мере, удалить санбенито. Папа внял справедливости этих жалоб и разрешил 15 декабря 1561 года просимое с тем, чтобы на это согласился главный инквизитор. Папа поставил такое условие, потому что был убежден, что в случае, если эта мера не понравится инквизитору, она не принесет никому пользы, вследствие притворства, с каким испанское правительство всегда горячо принимало сторону инквизиторов, когда им не нравились приказания, шедшие из Рима.

V. С какой бы стороны и в каком бы смысле мы ни рассматривали инквизицию, в ней всегда можно найти только чудовищное учреждение. Его главные агенты были орудием и поддержкой захватнических тенденций и деспотизма Рима; несмотря на это, инквизиторы всегда умели ловко вывернуться из необходимости повиноваться Риму, когда считали это полезным делу святого трибунала. Их защита перед главой Церкви состояла в утверждении, что указы римской курии были противоположны указам, полученным от испанского короля. Равным образом они обходили указы государя, оправдывая свой отказ мнимой необходимостью сообразоваться с буллами, которые отлучили бы их, если бы они повиновались королевским указам. Они были постоянно готовы противиться той и другой власти, как только главный инквизитор пошлет тайный приказ, от своего ли имени или по соглашению с верховным советом (когда этот акт вероломства казался ему необходимым), вопреки апостолическим законам и королевским указам. Но нас еще больше должно удивлять, что сам глава инквизиции был не всегда уверен в повиновении подчиненных ему людей. Провинциальные инквизиторы предавали забвению указы и декреты верховного совета, если их единодушное мнение противоречило распоряжениям этих декретов и если имелись шансы, что совет не будет уведомлен. Причиной всех этих беспорядков была тайна, в которую все облекалось и злоупотребления которой находили поддержку в самом уставе трибунала. Поэтому, вопреки видимому единению членов святого трибунала, разделение, постоянно бывшее между ними, иногда вызывало анархию и внутренний беспорядок до такой степени, что видимое согласие, соединявшее их исчезало. Легко можно было видеть, как маска спадает с их лица, если бы дух корпорации не сохранял внешнего союза, необходимого для поддержания общего авторитета и той власти, которую они имели над умами людей благодаря этому духу.

VI. 17 июня 1565 года (в Троицын день) справили новое аутодафе, на котором появилось сорок пять лиц. Одиннадцать было сожжено, тридцать четыре были осуждены на епитимьи. В первом разряде были лютеране, иудействующие, магометане, защитники блуда, двоеженцы, богохульники и некроманты. Среди тех, кого обозначили именем протестантов, одни были известны под именем лютеран, другие под именем верных; был третий вид, которых называли huguenaos, потом huguenots (гугенотами). Я думаю, что последнее имя было сначала дано в Беарне кальвинистам, которые прибыли туда из Гагенау в Эльзасе, и что от имени этого города произошли названия haguenot и huguenot.[1146]

VII. Хотя инквизиторы Толедо ежегодно справляли аутодафе, как и другие инквизиции, с более или менее значительным числом жертв, я не нахожу ни одного известного лица среди осужденных до аутодафе, бывшего 4 июня 1571 года, на другой день Троицына дня. Два человека были сожжены живьем и трое в изображении как лютеране. Тридцать один человек был подвергнут епитимьям. Один из погибших в огне достоин особого упоминания. Его звали доктором Сигизмондо Аркелем; он происходил из города Кальяри в Сардинии. Он был арестован в Мадриде в 1562 году как учитель лютеран. Промучившись долго в толедской тюрьме, он при помощи ловкости и терпения достиг того, что скрылся из нее; но он не успел уехать из королевства. Его приметы были сообщены на все пограничные пункты; он был арестован и снова попал в руки своих судей. Аркель упорно отрицал приписываемые ему факты до тех пор, пока ему сообщили извлечение из оглашения свидетельских показаний. Под тяжестью улик он признался во всем и утверждал, что он не только не еретик, но лучший католик, чем паписты, и взялся доказывать это чтением своеобразной апологии на ста семидесяти листах, которую написал в тюрьме. Он был приговорен к передаче в руки светской власти. Хотя были сделаны попытки вернуть его к учению Церкви, он упорствовал в своей системе, выдавая себя за мученика, и надругался над увещевавшими его священниками. Поэтому ему вложили в рот кляп во время аутодафе, и кляп находился у него во рту до тех пор, пока он был привязан к столбу. Видя, что он претендует на славу мученика, лучники пронзили его ударами копий в то время, когда палачи зажигали костер, так что Сигизмондо Аркель погиб и от огня и от железа.

VIII. Другие осужденные принадлежали к разным классам, названным мною, кроме иудействующих. Среди утверждавших, что простой блуд дозволителен, был заметен Хуан Мартинес из Алькараса, который простер свое безумие до того, что сказал, будто это действие, совершенное человеком с его матерью, не является смертным грехом, если оно не было повторено больше трех раз; только в этом случае получалась преступная привычка. Далее Мартинес говорил, что он не сочтет себя виновным, если уступит желаниям своей собственной матери, раз она того потребует.

IX. Меньше нелепости можно найти в мнении Педро Иепеса, который старался убедить жителей Иепеса, своей деревни, что напрасно приносить хлеб и вино мертвым и святым, которые не пользуются этими дарами, служащими только к употреблению священниками.

X. Педро Руис, из местности Эскалонилья, говорил следующее: «Если бы католические священники женились, как это практикуется среди протестантских пасторов, то следовало бы одобрить этот обычай как предпочтительный в сравнении с безбрачием; ведь потому-то священников соблазнительного поведения в Испании больше, чем в странах, где служители религии имеют право заключать браки».

XI. Редко не встречался на аутодафе какой-нибудь человек, осужденный за то, что присваивал себе звание служителя инквизиции, — неоспоримое доказательство преимуществ, которыми пользовались действительны инквизиторы. На аутодафе, о котором я говорю, был некий Диего Каванъяс, хромой нищий из деревни Робледо. Он выдавал себя за чиновника инквизиции в Толедо и приказал альгвасилу другого местечка арестовать Педро Фернандеса и предоставить в руки смотрителя тюрьмы святого трибунала этого города под страхом штрафа в двадцать тысяч мараведи. Так как этот проступок имел последствием увеличение числа узников, трибунал удовлетворился изгнанием Каваньяса на четыре года с угрозой ста ударов кнута, если бы он нарушил свое изгнание. И мы видели в других случаях это наказание увеличенным до четырехсот ударов и сопровождаемым галерами, хотя виновные никого не приказывали арестовывать. Это показывает испытываемое инквизиторами удовольствие в умножении числа их жертв.

Статья вторая ИНКВИЗИЦИЯ САРАГОСЫ

I. Инквизиция Сарагосы также справляла ежегодно свои аутодафе. На них сжигали несколько осужденных живьем или в изображении; человек двадцать бывали примиряемы с Церковью. Большинство были гугеноты, покинувшие Беарн, чтобы поселиться в Сарагосе, Уэске; Барбастро и других городах в качестве купцов. Было также несколько морисков-магометан, очень небольшое число иудействующих и два или три педераста, которых святой трибунал Арагона имел право судить в силу булл папы Климента VII от 24 февраля 1524 года и от 15 июля 1530 года (вопреки конвенциям, подписанным штатами королевства и Фердинандом V в Монсоне, Лериде и Сарагосе) и других апостолических булл, рекомендовавших их исполнение. Этот род привилегии не принадлежал инквизиторам Кастилии. Когда некоторые инквизиторы принялись устанавливать ее в своей местности, их глава и верховный совет воспротивились этому указом от 6 мая 1568 года.

II. Скоро возник вопрос, имеют ли право инквизиторы Сарагосы идти дальше предварительного опроса в представившемся исключительном случае. Дело шло о доносе против двух женщин, виновных в некоторых непристойностях. Верховный совет, обсудив это дело 20 марта 1560 года, запретил арагонскому трибуналу им заниматься.

III. Судопроизводство по делу о педерастии в трибунале Сарагосы навлекло на него со стороны верховного совета упреки, содержащиеся в письмах от 17 мая и 18 июня 1571 года. Его порицали за то, что он не уважает гражданских законов королевства, которые высказывались по этому роду проступков и были в противоречии с законами инквизиции. Те же письма гласили, что инквизиторы сделали две ошибки, а именно: 1) приступили в праздничный день к ратификации свидетельских показаний; 2) увещевали обвиняемого объявить свое преступление, обещая обходиться с ним с состраданием, которым святой трибунал имеет обычай пользоваться по отношению к виновным, чистосердечно признающим свои преступления. Этого обещания они не могли законно давать, потому что, если проступок доказан, они не имеют права устранять обвиняемого от наказания, определяемого законом. Впредь они не должны обещать узникам ничего другого, кроме ускорения рассмотрения и решения дела. Несчастный, привлеченный к суду, умер до осуждения и был сожжен с большим числом еретиков, явившимся на аутодафе этого года. Подробности этого судопроизводства кишат неправильностями и являются новым доказательством того, что произвол и беспорядок являются двумя существеннейшими пороками инквизиции.

IV. Когда мы говорим о гугенотах или кальвинистах, не следует изумляться, что инквизиция Сарагосы преследовала их с такой энергией, потому что соседство Беарна заставляло гугенотов переходить в большом количестве в Испанию. Эти успехи доказываются указами верховного совета, в которых читаем: «Дон Луис де Бенегас, посол Филиппа в Вене, сообщил главному инквизитору 14 апреля 1568 года, что он узнал из частных донесений, что кальвинисты поздравляют себя с подписанием мира между Францией и Испанией и надеются, что их религия не меньший успех будет иметь в Испании, чем во Фландрии, Англии и других странах, потому что большое число испанцев, принявших ее тайно, имеет возможность Через Арагон поддерживать общение с протестантами Беарна». Я сказал в главе XIII, что испанский посол в Париже писал на этот счет, равно как и уполномоченный, которого инквизиция держала с этой целью в Перпиньяне. Эти донесения заставили инквизиторов удвоить усердие и наблюдение. Этот приказ был возобновлен в 1576 году, когда узнали от графа Састаго, вице-короля Арагона, что один дворянин, французский протестант, хвастал, что все испанцы скоро будут кальвинистами, потому что их уже много и они получают все книги нового учения.

V. Из всех фактов, которые я рассказываю в этой Истории для доказательства несправедливости и жестокости инквизиции, ни один так не возмущает, как появление на аутодафе Сарагосы в 1578 году человека, присужденного как подозреваемого в ереси к двумстам ударам кнута, пяти годам галер и штрафу в сто дукатов за то, что он переправил лошадей из Испании во Францию. Это дело заслуживает некоторых подробностей. Начиная с царствования Альфонса XI, короля Кастилии,[1147] в XVI веке ввоз лошадей из Испании во Францию был запрещен под страхом смерти и конфискации имущества. Неизвестно, какие особенные обстоятельства заставили установить наказания, столь несоразмерные с проступком. Однако наказание это было возобновлено 15 октября 1499 года Фердинандом V, католиком.[1148] Никто не осмелится оспаривать компетенцию светских судов для подавления этого рода контрабанды, и всякий согласится, что только таможенным досмотрщикам принадлежит право ареста правонарушителей. Но из-за гражданских войн, возникших во Франции между католиками и протестантами, и по причине успехов, сделанных последними рядом с испанскими границами, Филипп II решил, что им найдено более легкое средство воспрепятствовать этой контрабанде, а именно: прибегнуть для борьбы с этим к инквизиции, состав которой равнялся службе ста тысяч человек пограничной стражи. Вместе с тем можно было заинтересовать в этом деле религию путем выдачи каждого контрабандиста за подозреваемого в ереси или пособничестве еретикам, согласно специальной булле папы, гласившей, что всякий, кто будет снабжать еретиков оружием, боевыми припасами и другими средствами войны в ущерб католической, апостольской и римской религии, считается пособником еретиков и еретиком. Эта булла и звание еретиков, гугенотов, кальвинистов и врагов святой Церкви, данное французам Беарна, подданным принцессы Жанны д'Альбре, королевы Наварры,[1149] были более чем достаточны, чтобы заслужить богословскую квалификацию, всем, кто осмеливался заниматься запрещенной торговлей лошадьми. Филипп II поручил инквизициям Логроньо, Сарагосы и Барселоны следствие по всем проступкам, имевшим своим предметом ввоз испанских лошадей во Францию.

VI. Вследствие этой меры совет инквизиции прибавил к ежегодному указу о доносах оговорку, которая обязывала каждого христианина, испанского католика, доносить святому трибуналу на лиц, известных покупкой лошадей и переправкой их во Францию на службу протестантам. Это добавление появилось 19 января 1569 года. В первый раз политика воспользовалась непосредственно инквизицией в своих частных целях. Хотя этот пример возобновлялся впоследствии неоднократно, я далек от принятия мнения некоторых писателей, думающих, что этот мотив побудил Фердинанда V основать инквизицию. Не следует смешивать своекорыстные виды, которые могли сопутствовать мысли об учреждении ее, как, например, конфискация имуществ, с проектом превратить инквизицию в жандармский корпус, в корпус политических альгвасилов. Эта затея принадлежит Филиппу II.

VII. Постоянным правилом инквизиции было: пустите меня в такое-то дело; я сумею хорошо устроиться. Этот дух сделал из нее горячо любимое законное дитя римской курии. Поэтому она вскоре расширила свое усердие до поручения инквизиторам Сарагосы, Логроньо и Барселоны преследовать всех испанцев, которые захотели переправить лошадей во Францию, даже если не было достоверно известно, что они отправлены протестантам этой страны. Новое распоряжение, от 1 июня 1574 года, приказывает инквизиторам арестовывать и судить как еретиков тех, кто будет замечен в нарушении нового указа, обязывать их излагать свою генеалогию, чтобы увериться, не происходят ли они от евреев, мавров, лютеран, кальвинистов или лиц, осужденных инквизицией.

VIII. Кроме побуждений совести, о которых напомнили жителям, чтобы обязать доносить на виновных, их усердие возбудили обещанием награды. Происшествие 1575 года вызвало споры в верховном совете. Несколько жителей, которые думали о своей выгоде не меньше, чем о службе инквизиции, задержали четырех лошадей, которых переправляли во Францию, и потребовали у инквизиторов Сарагосы половину цены захваченного за оказанную службу. Верховный совет в ответ на запрос предоставил решение этого дела благоразумию арагонской инквизиции. 15 ноября того же 1575 года снова обнародовали указ о доносах, к которому присоединили статью, гласящую, что донос применяется к тем, кто продает лошадей или содействует их провозу во Францию. Она была изложена следующим образом: «Вы должны объявить своему духовнику, не слышали ли вы речей о том, что кто-нибудь продал, отдал или предложил лошадей, оружие, военные или съестные припасы неверным, еретикам или лютеранам; способствовал тому, чтобы у них все это было, и для этого перевел или помог перевести означенных лошадей, боевые и съестные припасы через дороги и порты Беарна, Франции, Гаскони и других стран; продал, купил или содействовал этому. Наказание, определяемое тем, кто узнает об этих проступках и не донесет на них, будет равно тому, какому подвергнутся пособники еретиков».

IX. 26 ноября 1575 года было приказано подвергнуть виновных наказанию ударами кнута; хотя закон был изложен в общих терминах, намерение его авторов, несомненно, состояло в применении его к тем правонарушителям, власть или влияние которых не имеет ничего страшного. Происшествие 1576 года ясно доказывает, что ни инквизиторы, ни верховный совет не считали обязательными законы, налагавшие это наказание. Вот факт. Уполномоченный инквизитор встретил слугу вице-короля Арагонского, который ехал во Францию с двумя лошадьми; он захватил лошадей, предоставил проводнику свободу продолжать свой путь и отчитался во всем инквизиторам. Они одобрили то, что он не арестовал слугу, и уведомили об этом верховный совет, который поддержал их поведение. Но инквизиторы готовились писать вице-королю, чтобы получить объяснение поведения его слуги, когда верховный совет приказал им не заходить так далеко, предвидя, что их выходка будет неприятна вице-королю. Этот факт доказывает, что инквизиторы не были чистосердечны, налагая долг совести с угрозой отлучения, осуждая на наказание кнутом и наименовывая еретиками или пособниками еретиков людей без власти и без протекции, занимавшихся контрабандной доставкой лошадей.

X. Инквизиторы не ограничились описанными нарушениями и 31 августа 1589 года применили закон к тем, кто был заподозрен в совершении проступка контрабанды, если факты установили хотя бы простое подозрение. 26 марта и 21 августа 1590 года этому закону подчинили равным образом тех, кто этим поступкам благоприятствовал. 21 марта и 6 мая 1592 года Филипп II велел дать более точные приказы, чтобы как можно строже соблюдали этот закон.

XI. 12 мая 1607 года Филипп III поручил инквизиторам давать награды всем жителям, которые пресекают этот род торговли. Но вскоре народу был внушен большой ужас перед лошадиной контрабандой, а занимавшиеся ею стали весьма ненавистны, и правительство было обязано объявить, что несчастие быть наказанным за улику в этом проступке не влечет за собою потери почестей и должностей. Поэтому некоторое время спустя разрешили представить осведомление о чистоте крови сына одного осужденного, искавшего места в коллегии Св. Иакова в Уэске.

XII. Инквизиторы, всегда внимательные к расширению своей юрисдикции, решили подчинить ей также все процессы по контрабанде селитры, серы и пороха. Это доказывают указы верховного совета от 21 декабря 1572 года и от 20 февраля 1616 года. Но эта попытка им не удалась. Она послужила причиной того, что правительство отняло у них право выносить приговоры за проступки, касающиеся контрабандной торговли лошадьми: скандальный образчик лицемерия Филиппа II и его инквизиторов, способный дать почувствовать нелепость отлучений святого трибунала.

XIII. У меня перед глазами информация, полученная инквизиторами Сарагосы 4 апреля 1591 года против дона Диего Фернандеса де Эредиа, владетеля деревни Барболес, брата и предполагаемого наследника графа де Фуэнтеса, обвиненного в отправке лошадей для Франции. Показания были допущены по приказу главного инквизитора дома Гаспара де Кироги, вследствие доставленного ему 20 марта доноса. Это дело было приостановлено по причине смятений, волновавших город Сарагосу, о которых я расскажу в истории Антонио Переса, государственного министра Филиппа II.

Статья третья ИНКВИЗИЦИЯ ГРАНАДЫ

I. Город Гранада также ежегодно имел свое аутодафе, на котором появлялось, по крайней мере, двадцать человек осужденных. Решено было обращаться очень кротко с мориска-ми, доносившими на себя святому трибуналу, — согласно апостольским буллам и королевским декретам, примиряя их с Церковью посредством легкой епитимьи, не имевшей для них ничего позорящего. Однако находилось немало таких, кто отказывался обвинять себя из боязни, которую внушала им суровость инквизиции, и убеждения, что уверявшие в очень кротком обращении с ними не осмеливались говорить правду и не стали бы огорчаться при виде, что другие несчастные разделяют их печальную участь. Другие, эмигрировав в Африку, вернулись обратно в Испанию из-за влечения, которое они испытывали к своему прежнему отечеству, не думая об опасности, угрожавшей им арестом по приказанию инквизиции. Это привело мориска Луиса Абоасела де Альмунекара к выдаче в руки светской власти инквизиторами Гранады на аутодафе 1563 года вместе с несколькими другими эмигрантами, которые по прибытии в Африку отступили от христианства. Затем они были арестованы наместником берегов Средиземного моря, получившим 13 октября 1562 года указ Филиппа И, контрассигнированный Гонсале Пересом, государственным секретарем, отцом знаменитого Антонио Переса, история которого должна занимать важное место в этом труде.

II. 27 мая 1593 года в Гранаде состоялось очень значительное аутодафе: на нем пять человек было сожжено живьем и пять в изображении; число епитимийных было восемьдесят семь. Все осужденные первых двух разрядов и семьдесят два — третьего были иудействующие; среди других были: магометанин-рецидивист, еретик, отрицавший воскресение мертвых, два лютеранина, два защитника блуда, три богохульника, пять многоженцев и лжекомиссар инквизиции. Это большое количество казней не представляет никаких особенностей, достойных упоминания. Я назову только донью Инессу Альварес, жену Томаса Мартинеса, альгвасила королевского апелляционного суда, которая была приведена на аутодафе для того, чтобы быть сожженной как убежденная отрицательница; исповедавшись на эшафоте, она была примирена с Церковью. В числе пяти сожженных в статуях трое умерли в тюрьме, не захотев исповедаться, а двое убежали. Среди примиренных видели двух детей четырнадцати лет, которые соблюдали Моисеев культ с семи лет, увлеченные примером своих отцов, также примиренных на том же аутодафе. На него привели много женщин, и подлинная реляция об этой церемонии гласит, что Грасия д'Аларсон, жена Педро Монтеро, появившаяся в качестве иудействующей, была красивейшей женщиной королевства Гранада. Ее присудили к тюремному заключению на два года. Хуан Тренсино, уроженец Альмагро и житель Гранады, выдал себя за секретаря суда инквизиции Барселоны и поверенного в особых делах. Злоупотребляя своим мнимым поручением, он заставил дома Бернардино Манрике отсчитать шестьсот дукатов. Он появился на аутодафе со свечой в руке и тростниковой веревкой на шее и был приговорен к получению четырехсот ударов кнута и к шести годам службы на королевских галерах. Он уже выдержал подобное наказание галерами в течение десяти лет. Эти события и другие им подобные дали автору Жиль Блаза сюжет для нескольких эпизодов его романа.[1150]

Статья четвертая ИНКВИЗИЦИЯ ВАЛЕНСИИ

I. В инквизиции Валенсии дела шли точно таким же образом. Число морисков, впавших в магометанство и не доносивших на себя, было так значительно, что не было ни одного аутодафе, где их не появлялось бы в значительном количестве, подвергавшихся разным наказаниям, вплоть до сожжения в отношении тех, кого причисляли к нераскаянным. Так как трибунал Валенсии принадлежал королевству Арагонскому, то он выдавал время от времени в руки светской власти осужденных по делу о педерастии и других виновных разных разрядов, хотя и в меньшем числе. 18 февраля 1574 года он приговорил к сожжению, вместо повешения, Матео Юэта, который убил Луиса Лопеса из Аньона, чиновника инквизиции. В канонической системе нарушений по отсутствию терпения инквизиторы могли быть виновными только тогда, когда они приговаривали к передаче в руки светской власти не еретика; с самого начала процесса они должны были передать Луиса Лопеса королевскому светскому правосудию, а не судить его. Но для оправдания своего поведения инквизиторы имели римские буллы и только что получили от Пия V еще одну, разрешавшую брать на себя расследование по делам этого рода, хотя они нисколько не были связаны с верою. Этот первосвященник, возведенный в сан блаженных, не был скуп на человеческую кровь; горячее усердие к чистоте веры заставляло его нередко приказывать релаксацию очень большого количества лиц.

II. Еще одно дело — знаменитое и вместе с тем неприличное — занимало инквизицию Валенсии: оно было неприлично, потому что речь шла о преступлении содомии, и знаменито, потому что обвиняемый был дон Педро Луис де Борха, последний гроссмейстер военного ордена Монтесы. Его прадедом с отцовской стороны был папа Александр VI, а бабушкой с отцовской стороны донья Мария д'Энрикес, жена дона Хуана де Борхи, второго герцога Гандиа, и сестра Хуанны, королевы Арагона, матери короля Фердинанда V, прабабушки Филиппа II, с которым дон Педро имел другие родственные связи по своей матери, донье Франсиске де Кастро-и-Арагон, второй жене дона Хуана де Борхи, третьего герцога Гандиа. Дон Педро Луис был с отцовской стороны братом:

1) св. Франсиско де Борха-и-Арагона, четвертого герцога Гандиа, потом генерала ордена иезуитов; 2) дома Энрике де Борхи, кардинала римской Церкви; 3) дома Альфонсо, аббата Вапьдиньи; 4) доньи Луисы, жены четвертого графа де Рибагорса, пятого герцога де Вильяэрмосы, родственника короля. Дон Педро был также братом с отцовской и материнской стороны: 1) дома Родриго де Борхи, кардинала, как и Энрике;

2) дома Томаса де Борхи, архиепископа Сарагосы; 3) дона Фелипе де Борхи, губернатора Орана; 4) доньи Маргариты, жены дона Фадрике Португальского, владетеля Орани, происходящего из королевского дома Португалии; 5) доньи Элеоноры, жены дона Мигеля де Гурреа-и-Арагона, герцога де Вильяэрмосы, губернатора Сарагосы; 6) доньи Магдалены де Борха, жены графа д'Альменары. Дон Педро Луис был в родственной связи со всеми грандами Испании, княжескими домами Италии и Неаполя и даже с царствующими фамилиями Неаполя и Феррары. Ни одно из этих преимуществ, ни высокое, почти державное, достоинство в ордере Монтесы не оказали на инквизиторов никакого влияния, и они имели смелость арестовать его, так как были уверены в покровительстве Филиппа II, родственником которого дон Педро Луис был также по королеве Хуанне Безумной,[1151] бабушке этого государя. Дон Педро старался отклонить правосудие инквизиторов и потребовал суда у папы как гроссмейстер ордена Монтесы; неразумный шаг, так как он тем самым подходил под случай, предвиденный буллами Климента VII 1524 и 1530 годов, и его гибель была неизбежна. У него не оставалось другого средства, кроме интриги, унижений и покровительства, чтобы убедить, что процесс против него может рассматриваться лишь как заговор, составленный доносчиком и свидетелями с целью его гибели. Не нужно сообщать, что родственники обвиняемого (среди которых мы видели столько выдающихся личностей) все пустили в ход, чтобы избежать стыда видеть гибель гроссмейстера Монтесы на костре инквизиции. Так как преступление содомии не касается веры, инквизиторам было разрешено немного извратить смысл законов и канонов, и они были подкреплены в этом направлении надеждой получить почести епископата или места в верховном совете. Дон Педро избег смертной казни и отметки бесчестия; он продолжал быть гроссмейстером своего ордена до самой смерти в 1592 году, согласившись, что его достоинство после смерти будет соединено с короной, как это уже произошло с должностью гроссмейстеров трех военных орденов Сант-Яго, Алькантара и Калатрава. Это намерение дона Педро было сообщено в Рим, и Сикст V[1152] в 1587 году издал буллу о соединении. При этом обстоятельстве Филипп II захотел показаться признательным и обещал сан главного командора ордена внебрачному сыну дона Педро, который был потом облечен в этот сан и стал даже кардиналом римской Церкви.

III. Каковы бы ни были мотивы, заставившие освободить дона Педро Луиса, поведение инквизиции Валенсии заслуживает похвалы за мягкость, которую она обнаружила по отношению к нему. Потребовалось столь серьезное обстоятельство, чтобы заставить забыть суровость, которую проявила валенсийская инквизиция при Карле V и которая дошла до того, что дом Педро Гаска, визитатор святого трибунала в 1545 году, пораженный бедствиями, причиненными произвольным судопроизводством и жестокостями подобной системы, счел себя обязанным образовать хунту из двадцати адвокатов, наиболее славившихся в королевском суде, и пересмотреть все процессы, решенные со времени его последней ревизии. Эта работа помогла открыть бесконечное множество несправедливых приговоров, погубивших в огне вследствие показаний лжесвидетелей столько безупречных людей. Жалкая участь этих людей была, однако, бесполезна для реформы, которую необходимо было спешно установить. Суеверие и фанатизм слишком ослепили Карла V, чтобы подобные события были способны просветить его политические цели и религиозные планы. Я замечу, что дом Педро Гаска не принадлежал к тем людям, чье сострадание к обвиняемым заставляет отказаться от строгости правосудия: он всегда вел себя как строгий судья, одинаково в бытность его при Писарро в Перу или после назначения епископом Паленсии, когда он переехал в Вальядолид для суда над лютеранами в качестве доверенного лица главного инквизитора.

Статья пятая ИНКВИЗИЦИЯ ЛОГРОНЬО

I. Инквизиция города Логроньо проявила не менее активности в деле преследования еретиков. Она имела ежегодно свое аутодафе, состоящее приблизительно из двадцати осужденных по делу иудаизма и нескольких других еретиков, особенно лютеран. Со времени дона Карлоса де Сесо, коррехидора города Торо (который был взят в Логроньо в 1558 году и сожжен в следующем году в Вальядолиде), всегда находилось несколько человек, продолжавших исповедовать его убеждения и ухитрившихся достать себе лютеранские книги, которые они получали или через французскую границу, или морским путем. Совет, узнав об этом обстоятельстве, предписал трибуналу 6 мая 1568 года удвоить бдительность на предмет ввоза еретических книг. Он сообщил, что дон Диего де Гусман, посол Филиппа II при королеве Англии, писал 20 марта этого года, что протестанты этой страны хвастают, будто их учение хорошо принято в Испании и будто оно там проповедуется, особенно в Наварре.

II. В то время как инквизиторы Логроньо подготовляли свои аутодафе 1570 года, они получили порицания верховного совета за две резолюции, принятые ими в отношении Лопе де Аргинараса и Хуана Флористана Маестуса, обвиняемых в иудаизме. Аргинарас отрекся от всего, был подвергнут пытке и тогда признал свои поступки, но уверял, что он совершил их без убеждений и верования, которые ему приписывают. Несколько дней спустя он подписал признания и просил допустить его к примирению с Церковью. Судьи, собравшись для голосования окончательного приговора, решили обратиться к верховному совету, который нашел, что судьи не предлагали обвиняемому вопросов, необходимых для познания намерений и убеждений, которые он имел, совершая действия, заявленные им. Верховный совет приказал вернуться к этой части судопроизводства и после этого голосовать. Инквизиторы Логроньо дали отчет в мотивах своего поведения и сообщили, что прежде чем пойти дальше, они будут ждать, чтобы совет высказался относительно их соображений. Ответ, пришедший 7 октября 1570 года, предписывал инквизиторам немедленно исполнить отданный им приказ, жестко упрекал за возражение вместо молчаливого повиновения и неисполнение обязанностей при допросе, где они должны были испытать обвиняемого относительно его учения, признав, что он в трех тезисах держался своего собственного, явно еретического убеждения.

III. Дурное состояние духа членов верховного совета отразилось и в другом письме, написанном тем же инквизиторам по поводу Хуана Флористана Маестуса, жителя Ла-Гуардиа-д'Алавы. Этот человек, будучи арестован как еретик-иудействующий, был подвергнут пытке и вынес ее, ни в чем не сознавшись. Судьи собрались для голосования. Мнения разделились; тогда обратились к верховному совету, где наметилось также разделение голосов. Большинство голосовало за примирение с Церковью; предписали инквизиторам Логроньо примирить обвиняемого как сильно подозреваемого, приговорить к конфискации трети имущества и заключению в монастырь на срок, который сочтут подходящим. В то же время верховный совет отметил свое изумление по поводу того, что инквизиторы не спросили обвиняемого о нескольких еретических тезисах, в которых он был признан виновным; но особенно совет был поражен тем, что инквизитор, назвавший обвиняемого клятвопреступником-отрицателем, голосовал за примирение, так как уставы святого трибунала запрещают допускать к примирению с Церковью того, кто отрицает установленные улики. Этот принцип совета недопустим, но он достоин духа, постоянно мною отмечаемого. Ужасно наказывать и пытать обвиняемого, который отрицает приведенные против него улики, если он докажет прямо или косвенно их несостоятельность. Примирение с Церковью двух обвиняемых происходило на аутодафе; они должны были поздравить себя с этим, потому что некоторые судьи голосовали за сожжение.

IV. Участь бедной женщины, мориски, по имени Мария, несчастнее. Она была сожжена на аутодафе Логроньо в следующем, 1576 году. Она была примирена за пять лет до этого епископом Калаоры и подвергнута тайной епитимье с одобрения главного инквизитора и верховного совета. Эта женщина, вторично впавши в ересь, была арестована в 1575 году, она сначала отказалась от своих слов, заявляя, что лишилась рассудка, когда давала свое признание. Только этим состоянием, по ее словам, можно объяснить, что она признала ко вреду для себя то, что противоречит истине, ибо она уверена, что не впала в магометанство снова с тех пор, как ее допустили к примирению. Мария не убедила судей в своем мнимом безумии. Так как два свидетеля согласованно говорили относительно факта, в котором ее упрекали, она была объявлена магометанкой-рецидивисткой и приговорена к выдаче в руки светской власти. Верховный совет утвердил приговор. Мария была задушена, а ее труп предан пламени.

V. У меня в руках находится описание другого аутодафе, справленного в Логроньо 14 ноября 1593 года. На нем появилось сорок девять осужденных; пять человек были сожжены живьем и семь — в изображении; остальные подверглись епитимьям. Среди жертв первого разряда было четыре еретика-иудействующих и одна женщина-мориска, вернувшаяся к религии Магомета. Во втором было два беглых мориска и один осужденный, умерший в тюрьме; четверо других были французы-гугеноты, скрывшиеся из королевства. Они проживали в Наварре, где занимались профессиями, полезными для страны. Третий разряд включал в себя двадцать иудействующих, пятнадцать морисков, вновь ставших магометанами, и двух двоеженцев. Никто из этих осужденных не отличался ни по рождению, ни по должности. На том же аутодафе был освобожден от суда Хуан д'Ангуло, ружный священник местечка Каррос в епархии Бургоса.

VI. Аутодафе, о котором я только что говорил, другие аутодафе Толедо и Гранады, описанные в этой главе, и казни Вальядолида, Севильи и Мурсии, о которых я упоминал в предшествующих главах, могут служить для подсчета числа жертв, погибших в Испании в других инквизициях в царствование Филиппа II. Исходя из того, что, бесспорно, ежегодно в каждой инквизиции было одно аутодафе, число жертв должно быть значительным, судя по необходимости сократить расходы по продовольствию и содержанию осужденных, которые почти все, как мориски, так и иудействующие, принадлежали к беднейшему классу, менее всего способному помочь себе в своей нужде.

VII. Обычай справлять ежегодно не менее одного общего аутодафе был так прочен, что, когда инквизиторы Куэнсы в 1558 году выдали одного человека светскому правосудию на частном аутодафе, был поставлен вопрос, дозволяют ли правила святого трибунала это делать. Хотя совет отозвался утвердительно, возобладал обычай сохранять осужденных для общего аутодафе, бывающего раз в году, если только особенный мотив заставит не дожидаться этого торжества.

VIII. Так случилось в Валенсии с доном Мигелем де Вера-и-Сантанхелом, картезианским[1153] монахом из монастыря Портасели, примиренным с Церковью в 1572 году на частном аутодафе, справленном в зале заседаний трибунала в присутствии некоторого числа картезианцев, позванных туда. Вера произнес свое отречение как легко подозреваемый от лютеранской ереси, и был подвергнут разным епитимьям, которые должен был выполнить в своей обители. Он провел некоторое время в секретной тюрьме святого трибунала. Случаи такого рода были редки в XVI веке.

IX. Еще реже встречались случаи, похожие на случай с бедной монахиней из Авилы, в пользу которой верховный совет 10 июня 1562 года определил, чтобы инквизиторы Вальядолида уполномочили своего духовника разрешить ее тайно и без ведома всех, в своем монастыре, от греха ереси, в который она впала, хотя сама инквизиция не знала ее имени, а знала только имя духовника, который должен был ее разрешить. Я приветствую от всего сердца эту меру. Но если главный инквизитор и верховный совет сочли возможным даровать высокому покровительству (которым, вероятно, пользовалась монахиня) просимую милость, не манкируя своей обязанностью, почему же они не оказывали подобных милостей обвиняемым, не имевшим покровителей? Это наблюдение заставляет подозревать, что любовь к Иисусу Христу оказывала на них меньшее влияние, чем почтение к сильным мира сего.

Статья шестая ИНКВИЗИЦИЯ САРДИНИИ

I. Инквизиция Сардинии вела себя так же, как и инквизиции полуострова, потому что члены ее были посланы туда из Мадрида, где они прониклись духом и принципами кастильских инквизиторов. Я сказал уже, что Филипп II в 1562 году велел ввести на этом острове формуляр испанского судопроизводства. Дом Диего Кальво начал приводить его в действие, но эта новизна произвела такое впечатление на жителей, что они потребовали ревизии трибунала. Это поручение было доверено главным инквизитором лиценциату Мартинесу де Вильяру в 1567 году. Он получил такое множество жалоб на инквизитора Кальво, что пришлось его отозвать и на его место назначить Мартинеса. Новый инквизитор недолго пробыл на этом посту и вскоре был назначен архиепископом в Кальяри. Преемником его был дом Альфонсе де Лорка, который вскоре стал архиепископом Сассари.

II. Процесс, начатый при инквизиторе Кальво, вызвал две апелляции в Рим со стороны Лазаро и Андреа Севизами, жителей Финаля. Они сделали представление папе Пию V, что Христофор Севизами, их брат, заключен в секретную тюрьму сардинской инквизиции без всякого повода и без предварительной формальности; его лишили денег, одежды, вещей и мебели, не пощадив даже вещей жены и жившей вместе с ним племянницы; он умер в тюрьме после полуторагодичного заключения и, однако, трибунал до сих пор не объявил декрета насчет секвестра имущества. Вследствие этого они умоляли Его Святейшество соизволить приказать снятие запрещения с имущества и восстановление прав в их пользу. Пий V (привязанность коего к инквизиции была хорошо известна еще до возведения в сан папы) не хотел принимать никакого участия в этом деле и предоставил решение главному инквизитору Испании, который высказался в пользу Севизами. К несчастию, когда вдова Христофора явилась за получением своих вещей, их оказалось очень немного; имущество ее мужа было совершенно истрачено на мнимые расходы по продовольствию, лечению болезни и погребению.

III. В 1575 году снова прибегли к помощи Рима против сардинской инквизиции. Филипп II вступил в защиту этого трибунала, что не удивит тех, кто изучил дух этого государя. Франсиско Минута, сардинский дворянин, был присужден как двоеженец к епитимье и трехлетней службе на испанских галерах в качестве простого солдата, без права выезда из форта Голетты на острове Мальта. Не прошло и месяца, как он совершил побег и вернулся на Сардинию. Главный инквизитор, узнав об этом, приказал его арестовать и удвоил срок задержания. Минута был доставлен в Голетту, откуда он удачно спасся вторично и укрылся в Риме. Он сделал представление папе, что он вовсе не двоеженец и что с ним поступили очень несправедливо, осуждая его как двоеженца, что не менее несправедлива была манера обращения с ним со стороны главного инквизитора после его первого исчезновения, так как он покинул форт с разрешения губернатора. Франсиско просил и получил от папы два бреве с поручениями: первое для разбора принципиального вопроса о двоеженстве, второе для обсуждения аргументов, выставленных Минутою против приговора, удлинявшего продолжительность задержания. Между тем инквизитор Сардинии объявил его беглецом, уклонившимся от суда, и приговорил к восьми годам принудительных работ. Апостолический судья приказал инквизитору отложить всякое преследование. Инквизитор сообщил об этом главному инквизитору, который обратился к королю. Инквизиция рассчитывала на это средство с большим доверием, так как никогда не употребляла его напрасно. Филипп II предписал дону Хуану де Суньиге, своему послу в Риме, просить у папы отмены двух бреве с поручениями, добиться того, чтобы инквизитор острова мог продолжать судопроизводство или чтобы, по крайней мере, процесс был отослан главному инквизитору, которому он принадлежал по праву согласно уставам святого трибунала, подтвержденных папами во всем, что касалось путей апелляции и отвода. Папа отменил свои буллы, чтобы угодить испанскому королю, и несчастного Франсиско Минута постигла участь, которой он должен был ждать. Известно из реестров трибунала, что во всех делах такого рода инквизитор делегировал в качестве уполномоченного судьи одного из членов трибунала, того именно члена, на которого обвиняемый принес жалобу. Такой выбор делегата происходил под предлогом того, что у этого члена трибунала имелись документы дела. Есть ли среди варварских народов хоть один, который был бы способен установить и держать у себя подобные юридические методы?

IV. Андреа Минута, брат предыдущего, был также присужден к тому же наказанию на трехгодичный срок. Он бежал в Рим, апеллировал, как и брат, к папе и получил бреве с поручением к епископу Сардинии. Филипп II, узнав об этом через своего посла, заявил те же возражения папе. Его письмо датировано 11 ноября 1575 года. Как следовало ожидать, голос монарха оказался могущественнее голоса угнетенного, и с Андреа поступили, как с его братом.

V. Пъетро Гвиза, барон Кастели, из Сардинии, был предан суду и осужден за тот же проступок двоеженства. Узнав во время своего пребывания в Риме для хлопот против своих судей об участи двух братьев Минута, он счел благоразумным отказаться от всякой апелляции и прибегнуть к просьбам и унижениям, чтобы смягчить главного инквизитора и получить снижение наказания.

VI. Филипп II был прав, говоря устами своего посла, что уставы святого трибунала и папские буллы противоречили обращениям в Рим. Однако если бы он любил справедливость, как надлежит это государю, то он позаботился бы в подобных случаях, чтобы главный инквизитор передавал свои полномочия епископу местной епархии или какой-либо другой епархии — в провинции. Инквизитор сообщил бы подлинные документы процесса и удостоверил бы под присягой, что в них ничего не изменено. Эта формальность повлияла бы на провинциальных инквизиторов, и они вели бы дела с большей осторожностью и беспристрастием. Ибо нельзя скрывать того, что тайна, из которой они сделали себе оплот, внушала им излишнее доверие, обильный источник промахов и несправедливостей, — вследствие того ли, что они не знали правил закона, или просто потому, что были настолько ослеплены изуверною ревностью, что забыли свои обязанности и были убеждены, что система суровости полезна делу религии.

Глава XXV УЧЕНЫЕ, СТАВШИЕ ЖЕРТВАМИ ИНКВИЗИЦИИ

I. Среди множества бедствий, которые инквизиция заставила Испанию испытать, препятствие, поставленное успешному распространению наук, литературы и искусств, занимает значительное место. Приверженцы святого трибунала никогда не хотели с этим соглашаться. Однако это хорошо доказанная истина. В самом деле, как знания могли делать успехи в стране, где всякий талант обязан был в точности следовать указаниям таких идей, которые в течение веков складывались на почве невежества и варварства в целях служения частным интересам определенных классов? Защитники, о которых я говорю, утверждают, что инквизиция боролась против вторжения только еретических мнений, что она давала полную свободу тем мнениям, которые не нападают на догматы, и что последние не зависят от светских знаний и мирской науки. Если бы эта претензия была справедлива, то мы имели бы много превосходных трудов, которые можно было бы прочесть; но в действительности книги эти были запрещены только потому, что содержали взгляды, противоположные убеждениям схоластических богословов.

II. Св. Августин, бесспорно, сторонник — и очень ревностный — религии во всей ее чистоте. Каждый инквизитор, который претендовал бы быть более ревностным, оскорбил бы его память. Однако он полагал большое различие между догматическим тезисом и предположением, которое не определено. Он признавал во втором случае, что католику позволительно стоять против или за предположение (pro aut contra), согласно силе доводов, внушаемых ему разумом. Одна черта отделяет догмат от мнения; она чувствуется, если мнение родило сомнения в прежние эпохи; она исчезает, если не существовало никакого сомнения со времени Иисуса Христа и если предание дошло до нас чистым, всеобщим, единообразным и постоянным без противоречия. Св. Августин и не думал, что свободе мнений можно противопоставить богословские цензуры, которые в новые времена были установлены квалификаторами святого трибунала. Эти цензуры имели большое влияние на запрещение книг и даже на осуждение их авторов. Ими пользовались против книг под предлогом, что последние содержали тезисы, плохо звучащие, благоприятные ереси, пахнущие ересью, разжигающие ересь, клонящиеся к ереси; при их помощи объявляли авторов подозреваемыми во внутреннем усвоении ереси.

III. В наше время квалификаторы нашли новое средство расширить запрещения, говоря, что книги содержат тезисы, оскорбительные для лиц высокого ранга, бунтарские, клонящиеся к нарушению общественного спокойствия, противные государственному строю и противоречащие повиновению, которому нас учили Иисус Христос и его апостолы. Следуя этим принципам, квалификаторы стали вести себя скорее полицейскими агентами, чем защитниками догмата.

V. Цензуры этого рода обыкновенно произносятся людьми, напитанными только схоластическим богословием; они, по-видимому, набили свои головы ворохом глупостей, чтобы дискредитировать святой трибунал. Для доказательства достаточно цензуры труда Филанджьери Наука о законодательстве,[1154] сделанной братом Хосе де Карденасом, капуцином,[1155] который считал себя достаточно образованным для этого дела, хотя он прочел только первый том испанского перевода, составляющий половину первого тома в оригинале. Если находится более сведущий квалификатор, то он не имеет мужества сказать правду, потому что она может не понравиться инквизиторам. Пример такого отношения представляет собою нелепый труд дома Хоакино Лоренсо де Вильянуэвы, действительно образованного человека, опубликовавшего в 1798 году книгу под вымышленным именем Лоренсо Астенго и заглавием Письма испанского священника в ответ на письмо гражданина Грегуара,[1156] епископа города Блуа. Здесь он объявляет себя борцом за трибунал инквизиции и предпринимает доказательство его пользы и справедливости, но обходит затруднения, на которые не может ответить, и опирается при этом на принципы, которые сам потом признал ошибочными в речи, произнесенной перед собранием кортесов в Кадиксе, где он взял назад свое мнение.

V. Если применение цензур столь произвольно, то каковы же книги, к которым испанцы могли бы обратиться с целью просвещения? Запрещение применяется особенно к книгам по богословию и каноническому праву, когда они хорошо написаны и содержат учение, преподанное святыми отцами, соборами и даже папами, управлявшими Церковью в первые семь веков существования христианства, но которое, однако, было забыто или оспаривалось богословами варварских времен, желавшими дать торжество системе соединения двух властей (духовной и светской) в лице верховных первосвященников.

VI. Богословские цензуры равным образом разят книги по философии, политике и праву естественному, гражданскому и международному. Отрасли гуманитарных наук держатся или связаны с правилами, аксиомами и основаниями нравственного богословия и канонического права; они имеют внутреннюю связь с догматическими истинами, отличными от непостижимых тайн религии. Отсюда следует, что квалификаторы, основываясь на мнениях, установившихся после VII века, а не на том, что думали и чему учили в эпоху, более близкую к апостолам, осуждают и запрещают труды, которые были бы необходимыми для успеха знаний среди испанцев.

VII. Книги по математике, астрономии, физике и другим дисциплинам той же области знаний не пользуются большей милостью. Так как они содержат некоторые истины, доказанные в последнее время, то они являются предметом самых суровых квалификаций под пустым предлогом благоприятствования материализму, а иногда и атеизму. Я спрашиваю, каким образом при подобной системе испанцы могут стоять на уровне открытий, недавно сделанных в Европе, влияние которых так выгодно для благоденствия народов?

VIII. Упомянутое мною показывает, что в Испании могут народиться ученые только в том случае, если желающие культивировать знания станут выше запретительных законов святого трибунала. Но где люди, достаточно мужественные для того, чтобы подвергнуться этой опасности? С тех пор как была учреждена инквизиция, не было почти ни одного человека, знаменитого по своим познаниям, которого она не преследовала бы как еретика. Стыдно говорить, но факты, доказывающие это, неоспоримы, и наша национальная история легко может в этом убедить самых недоверчивых. Чтобы не оставалось никаких сомнений на этот счет, я приведу здесь несколько примеров преследований, которые могут послужить к объяснению многих других.

IX. В картину, которую я представлю, я не включу (если только какое-нибудь частное обстоятельство не обяжет меня к этому) ни одного литератора, который заслужил уголовное преследование как принявший или иудаизм, или религию Магомета, или какую-нибудь секту, равным образом осуждаемую католической религией. Я удовлетворюсь тем, что возьму свои примеры из среды католических лиц, которые пострадали лишением свободы, чести и имущества за то, что не хотели постыдно усвоить схоластические мнения, ошибочные системы, порожденные в века невежества и варварства и удержанные впоследствии людьми, заинтересованными сохранении. Прочтя их историю, все согласятся, что ее, чем карать уголовным или позорящим наказанием,[1157] их следовало, по крайней мере, предупредить.

X. Как только была учреждена инквизиция, она стала преследовать ученого и уважаемого дома Фернандо де Талаверу, иеронимита, приора монастыря Прадо в Вальядолиде, духовника испанской королевы, епископа Авилы, апостола Альпудоры и первого архиепископа Гранады. Этот прелат составил и опубликовал в 1481 году для защиты религии труд под заглавием: Опровержение католиком одного еретического сочинения, изданного и распространенного в 1480 году в городе Севилье. Ревность в вере не могла избавить его от преследования: он был гоним[1158] в течение всей жизни и после смерти его имя и его книгу внесли в Индекс 1559 года.

XI. Раз этому движению был дан толчок, преследования ученых и литераторов зачастили одно за другим. Никогда не было недостатка ни в невежественных доносчиках, ни в лжеученых, которые, будучи ослеплены своими предубеждениями, причисляли к заслуживающим порицания вещи, которые не были таковыми. Мне было не под силу соединить все судопроизводства, предпринятые против литераторов, на которых инквизиция накладывала телесные или позорящие наказания. На сжатого списка, который я даю, читатели видят, как легко можно увеличить его, перелистывая (при большем количестве времени, которого я не имел) архивные документы трибуналов для выяснения мотивов процессов и актов, которыми книги были запрещены или подвергнуты очистке. Нет ни одного декрета, который не доказывал бы того, что расследовали именно религиозные мнения автора осужденной книги и карами самого автора как еретика или подозреваемого в ереси.

XII. Я расположил имена всех этих жертв в алфавитном порядке, чтобы предоставить читателю легкое средство быстро найти статью о преследуемом ученом, историю которого он захочет узнать.

1. Абад ла Сьерра (дом Агостино), епископ Барбастро, — см. главу XXIX.

2. Абад ла Сьерра (дом Мануэль), архиепископ Силиврии, — см. главу XXIX.

3. Альмодовар (герцог) — см. главу XXVI.

4. Аранда (граф) — см. главу XXVI.

5. Арельяно (дом Хосе Ксавье Родригес), архиепископ Бургоса, — см. главу XXIX.

6. Авила (достопочтенный Хуан д'), белый священник, родившийся в Альмодовар-дель-Кампо и прозванный апостолом Андалусии. Я дал отчет о его процессе.[1159]

Кроме преследований, о которых я уже говорил, он имел огорчение видеть запрещенным в 1559 году свой труд, озаглавленный: Христианские наставления и правила на стих псалма Давидова: «Слыши, дщи, и виждь». Он умер в Монтилье 10 мая 1569 года, в семидесятилетнем возрасте. Николас Антонио дал подробную заметку о его литературных трудах в своей Новой испанской библиотеке.

7. Асара (дон Николас) — см. главу XXVI.

8. Бальвоа (доктор Хуан), каноник-доктор кафедрального собора Саламанки и профессор права в университете этого города. Он был одним из выдающихся литераторов своего века. Николас Антонио упоминает только один его труд, озаглавленный Саламанкские чтения. Он, однако, составил несколько трудов, и между прочим один из них мог привести его к аресту инквизицией, если бы не покровительство Кардинала дома Антонио Сапаты, главного инквизитора, и нескольких членов совета этого трибунала. Это была докладная записка, которую он составил и представил в 1627 году Филиппу IV от имени университетов Саламанки, Вальядолида и Алькалы. Она содержала представления, имевшие целью побуждение к отказу иезуитам в испрашиваемом ими разрешении устроить под их управлением в университете коллегию под названием Императорской мадридской. Отцы иезуиты сделали донос на этот труд, обзывая некоторые из его тезисов ошибочными, оскорбительными для благочестивого слуха, соблазнительными, обидными для правительства и для всех духовных лиц, монахов Общества Иисуса. Они напоминали, что правительство уже строго поступило с другим трудом того же автора. Совет велел исследовать докладную записку квалификаторам, которые объявили, что она не заслуживает богословской цензуры. Вследствие этого приговора совет прекратил дело. Вероятно, цензоры (которые в качестве монахов должны были заботиться об интересах соответствующих орденов) приняли неблагосклонно донос иезуитов и это их расположение оказалось благоприятным для Бальвоа. Отцы иезуиты воспользовались доверием к графу, герцогу Оливаресу, со стороны короля, который велел главному инквизитору дать отчет о деле. Но эта попытка снова оказалась напрасной, и Филипп не захотел заходить дальше. Он остался только недовольным тем, что кардинал Сапата обнаружил такую снисходительность к университету Саламанки, от имени которого была представлена докладная записка. Инквизитop отвечал, что святой трибунал занимается только бумагами и трудами, подлежащими цензуре по догматическому вопросу. Если бы трибунал постоянно держался этих принципов, сколько вопиющих злоупотреблений не существовало бы в отправлении его юрисдикции! Но язык, которым говорил при этом обстоятельстве Сапата, был внушен ему личными соображениями. Другой труд, который считают принадлежащим Бальвоа, напечатан в 1636 году в Риме, в типографии апостолической камеры. Он написан по-латыни, напечатан в четвертую долю листа, носит имя Альфонсо де Варгаса Толедского и имеет такое заглавие: Донесение христианским королям и государям о политических стратагемах и софизмах Общества Иисуса для установления всемирной монархии, в котором объяснительными документами доказывается неверность иезуитов по отношению к королям и народам, наилучшим образом их принявшим, их вероломство и упрямство по отношению к самому папе и страсть к нововведениям в деле веры. Говорили, что этот труд был напечатан во Франкфурте, кроме дополнения, состоящего из оправдательных документов. Автор выставляет и доказывает очень важные обвинения против иезуитов.

9. Байльс (дон Бенито), профессор математики в Мадриде, автор курса этой науки для школьного употребления. В конце царствования Карла III инквизиция возбудила против него процесс по подозрению в атеизме и материализме. Байльс был разбит параличом и не в состоянии заниматься делами. Это мучительное положение наряду с преклонным возрастом, казалось, предохраняло его от заключения вне дома. Однако он был взят и отправлен в тюрьму святого трибунала вместе с одной из племянниц, которая хлопотала и получила разрешение разделить его плен, чтобы продолжать за ним уход, в котором он нуждался. Действительно ли подсудимый высказывал тезисы, в которых его обвиняли по доносу свидетелей, или ему показалось слишком трудным доказывать их ошибку, только он подготовил, насколько мог лучше, свой способ защиты. До оглашения свидетельских показаний он сознался в своей вине в достаточной мере для того, чтобы уверить, что он искренен в своем сознании и раскаивается. На вопрос о его внутреннем убеждении он отвечал, что имел некоторые сомнения о бытии Божием и бессмертии души, но никогда не был в действительности ни атеистом, ни материалистом, что одиночество, в котором он жил с некоторого времени, позволяло ему, к его удовольствию, думать и размышлять серьезно об этом предмете и о зависящих от него вопросах и он чистосердечно готов отречься от ересей, а особенно от той, в которой его подозревают. Он попросил отпущения грехов и получения епитимьи, которую обещал исполнить, насколько ему позволит здоровье. Его положение приняли во внимание. Вместо заключения в монастыре, где он не мог бы пользоваться уходом своей племянницы, его оставили на некоторое время в секретной тюрьме инквизиции, затем препроводили домой, где теперь была его тюрьма. Его обязали покрыть расходы по продовольствию и подвергнуться некоторым епитимьям, между прочим — исповедаться у назначенного ему священника трижды в год: в Рождество, на Пасху и в Троицын день.

10. Вальса (Франсиско), францисканец, проповедник, пользовавшийся большой славой в эпоху Карла III. Когда иезуиты были изгнаны из Испании, он открыто говорил с кафедры против царствовавшей тогда нравственной распущенности; восставал против авторов, которые ее ввели и распространили; называл книги, учившие ей, и старался внушить отвращение к чтению их. Так как многие из авторов, с которыми он боролся, были иезуиты, он пошел дальше и пустился в неистовые декламации против лиц, которые дурно говорили о короле и осуждали меры, принятые для изгнания этих монахов (т. е. иезуитов) из государства. На Вальсу донесли в Логроньо. Инквизиторы дали ему почувствовать, насколько они считали его виновным в неосторожности выражений, и угрожали более суровым обращением, если он не переменит свой язык. Читатели могут судить по этим деталям, одобряли ли инквизиторы искоренение иезуитской морали.

11. Бариоверо (доктор Фернандо), каноник-богослов толедской церкви, адъюнкт-профессор университета этого города. Против него возбудили процесс за то, что он одобрил в 1558 году катехизическое учение дома Бартоломео Каррансы. Он отвел бурю, взяв обратно свои слова, когда получил королевский указ, и послал свое отречение папе, когда к этой мере прибегли архиепископ Гранады, архиепископ Сант-Яго и епископ Хаэна.[1160]

12. Беландо (брат Николас де Хесу), францисканец. Инквизиция преследовала его за составление Гражданской истории Испании. Здесь были изложены все события в этом государстве со времени восшествия на престол Филиппа V по 1733 год. Инквизиторы запретили чтение этого труда по мотивам, интересовавшим римскую курию, и по действию политических интриг, с которыми догмат не имел ничего общего. Их приговор против Беландо вынесен 6 декабря 1744 года. Инквизиторы не приняли во внимание ни разрешения к печати, стоявшего в начале труда, ни посвящения Филиппу V, ни благоприятного результата второго просмотра, который этим государем был поручен просвещеннейшему члену кастильского совета прежде, чем разрешить посвятить ему эту книгу. Автор сделал возражения и просил быть выслушанным. Он предложил ответить на все замечания и сделать в своем труде все вычеркивания и изменения, которые ему укажет трибунал. Беландо обвинили в желании защитить свою книгу, и он был заключен в тюрьму инквизиции, где вынес самое недостойное обращение. Он вышел из тюрьмы лишь для того, чтобы войти в монастырь, откуда не должен был выходить, с запрещением что-либо писать. Он был лишен знаков почета, отличавших его в ордене, и на него были наложены епитимьи более суровые, чем если бы он был еретиком или соблазнителем (solicitante).[1161] Каким образом Беландо навлек на себя такую суровость? Желая доказать, что инквизиторы впали в заблуждение, дон Мельхиор де Маканас некоторое время спустя попытался защитить Беландо и его труд. Он показал неправильность предпринятого против него судопроизводства. Это поведение должно тем более изумлять, что немного раньше он написал Критическую защиту испанской инквизиции. Трибунал обнаружил свою признательность преследованием Маканаса как преступника — см. главу XXVI.

13. Берсиал (Клементе Санчес дель), священник, архидиакон[1162] в Вальдерасе, сановник церкви Леона. Его преследовала как подозреваемого в лютеранстве и наказала при императоре Карле V вальядолидская инквизиция. Осуждение было мотивировано некоторым числом тезисов, рассеянных в его труде, напечатанном в лист под заглавием Торжественник («Sacramental»). В 1559 году главный инквизитор Вальдес внес его в Индекс.

14. Берососа (брат Мануэль Сантос), автор труда под заглавием: Опыт о римском театре, был заключен в тюрьму толедской инквизицией, потому что говорил о римской курии таким языком, который не нравился ни иезуитам, ни инквизиторам. Судопроизводство было так произвольно, что труд, за который его преследовали судом, был подвергнут просмотру только тогда, когда дело надо было решать. Документы этого процесса были изъяты из архива трибунала по неизвестной причине; они были сообщены, по королевскому указу, в 1768 году чрезвычайному совету епископов, собранных для обсуждения иезуитских дел.

15. Бланка (дом Франсиско), архиепископ Сант-Яго, — см. главу XXIX, где разбирается вопрос о епископах и богословах Тридентского собора.

16. Бросас (Франсиско Санчес де Лас), чаще всего прозываемый писателями Бросовским (el Brocense). Он родился в деревне Лас-Бросас, давшей ему имя. Он был одним из величайших гуманистов своего века и наиболее выдающимся испанцем в царствование Филиппа II. Он опубликовав несколько трудов, о которых упоминает Ниволас Антонио в своей Библиотеке. Суровый Юст Липсий[1163] назвал его Меркурием и Аполлоном Испании, а Гаспар Шоппе[1164] — божественным человеком. Его несколько раз преследовала вальядолидская инквизиция за некоторые положения, содержащиеся в его трудах, главным образом в книге, изданной в одну восьмую листа в Саламанке в 1554 году, под заглавием Схолии[1165] на четыре сильвы, написанные героическим стихом Анджела Поличано[1166] и озаглавленные: Кормилица, крестьянин, плащ и янтарь. Де Лас Бросас вполне удовлетворил квалификаторов, и его труд не был вписан в Индекс.

17. Буруага (доктор Томас Саэнс), архиепископ Сарагосы, — см. главу XXIX.

18. Кадена (Луис де па), второй канцлер университета в Алькала-де-Энаресе, племянник доктора Педро де Лермы, первого, облеченного саном канцлера. Это был один из ученейших людей своего времени; он владел еврейским, греческим, арабским и другими восточными языками; писал по-латыни с крайним изяществом и пользовался хорошей репутацией среди литераторов; своими талантами он заслужил себе место среди знаменитостей. Ученый Альваро Гомес де Кастро упоминает его в своей Истории кардинала Хименеса де Сиснероса как автора проекта уничтожения царившего в университетах дурного схоластического вкуса. Подобное предприятие дорого обошлось его автору и тем, кто захотел ему подражать. Люди, привязанные к школьным мнениям, донесли на него толедской инквизиции как на подозреваемого в лютеранстве. Архиепископы Хименес де Сиснерос и Фонсека, покровители членов университета в Алькале, которых преследовали в их эпоху, уже не существовали. Луису де Кадене пришлось для того, чтобы избегнуть тюрьмы святого трибунала, последовать примеру своего дяди: он укрылся в великом городе Париже, где талантливых людей ценят и привечают. Он стал доктором Сорбонны[1167] и умер профессором в этом учреждении.

19. Кампоманес — см. главу XXVI.

20. Кано (Мельхиор), епископ Канарских островов, — см. главу XXIX.

21. Каньюэло (дон Луис), адвокат при королевском совете в царствование Карла III. Он был подвергнут епитимьи и произнес легкое отречение за помещение некоторых тезисов в нескольких номерах периодического издания Цензор, появлявшегося без имени автора. Каньюэло часто помещал там свои декламации против суеверия; он доказывал опасность слепого доверия, которое могли вызвать многочисленные индульгенции и милости, и злоупотребление ими: верующие получали их, как говорят, нося нарамник Мадонны Кармельской,[1168] исполняя девятидневки[1169] и предаваясь чисто внешним проявлениям набожности; все это показывало, насколько такая практика вредна чистоте религии. Он дерзнул обратить в насмешку пышные титулы, которые монахи имели привычку давать святым своих орденов, например, св. Августину — Орел докторов, св. Бернарду — Медовый, св. Фоме Аквинату — Ангельский, св. Бонавентуре — Сера-фимский, св. Иоанну Крестному — Мистический, св. Франциску Ассизскому — Херувимский, св. Доминику — Пламенный и другие в том же роде. Однажды ему пришло в голову назначить награду тому, кто предложил бы ему титул Кардинала для св. Иеронима и Доктора для св. Терезы Иисусовой. Монахи, над которыми он издевался, не простили такой смелости и стали сильно преследовать его. Номера его издания арестовали, хотя они уже были напечатаны. Автору запретили писать на темы, могущие иметь прямое или косвенное отношение к догматам, морали и мнениям, принятым в деле благочестия и набожности. Каким образом прекратится в Испании опасность суеверий и пустых верований, если продолжают останавливать успехи просвещения? Еще теперь имеется в этой стране великое множество людей, которые предаются всем излишествам суеверий и живут в невозмутимом убеждении, что им позволительно продолжать свою преступную жизнь, не боясь ни Бога ни черта, если они постоянно носят на шее нарамник Мадонны Кармельской и читают Богородицу;[1170] они убеждены, что не умрут без покаяния и пойдут в чистилище, откуда с помощью Матери Божией в следующую субботу вместе с нею взойдут на Небо.

22. Канталапьедра (Мартин Мартинес де), профессор богословия, весьма сведущий в восточных языках. Инквизиция возбудила против него процесс при Филиппе II за то, что он напечатал труд, озаглавленный Образцы, запрещенный и внесенный в 1583 году в Индекс кардинала де Кироги. Автор был заподозрен в лютеранстве, потому что настаивал на необходимости обращаться к подлинным текстам Священного Писания, и утверждал, что следует предпочитать подлинный текст священных книг тексту переводчиков, авторитет которых ничтожен в сравнении с подлинником. Он произнес легкое отречение, подчинился епитимье и запрещению писать. Я предоставляю читателям поразмыслить, должен ли этот пример дать высокую идею о рассудительности судей и квалификаторов?

23. Карранса (дом Бартоломео), архиепископ города Толедо. — Историю его процесса см. в главах XXXII, XXXIII и XXXIV.

24. Касас (дом Бартоломео де Лас), доминиканец, сначала епископ Чиапы,[1171] потом Куско, наконец — заштатный с правом пребывания в Испании. Он был защитником прав и свобод туземцев. Он написал несколько превосходных трудов, о которых упоминает Николас Антонио. В одном из них он старается доказать, что короли не имеют власти располагать имуществом и свободой своих американских подданных для порабощения их другими низшими властями под именем лена, командорства или каким-либо другим образом. На этот труд донесли совету инквизиции как на противоречащий тому, чему учат св. Петр и св. Павел относительно подчинения рабов и вассалов их господам. Автор испытал большие огорчения, узнав о намерении преследовать его. Однако совет потребовал от него только выдачи судебным порядком книги и рукописи, что он исполнил в 1552 году. Затем книга была напечатана несколько раз вне Испании, как заметил Пеньо[1172] в своем Критическом, литературном и библиографическом словаре замечательных книг, сожженных, уничтоженных или запрещенных цензурой. Лас Касас умер в Мадриде в 1566 году, девяноста двух лет от роду. Среди своих скорбей он получил удовлетворение, увидав, что цензоры, назначенные для разбора другого труда, написанного им в пользу туземцев Америки, одобрили его, несмотря на критику Хуана Хинеса де Сепульведы. Карл V приказал уничтожить сочинение его противника, хотя оно было благоприятно королевской власти. Он отдал много приказов в пользу свободы туземцев Америки и пожелал, чтобы вкладывали больше мягкости в обращение с ними. Если бы эти распоряжения, внолне согласные с видами Лас Касаса и составляющие часть собрания законов для жителей Америки, были исполняемы, то не стали бы делать столько упреков испанцам, управлявшим Америкой.

25. Кастильо (брат Фернандо дель), доминиканец, один из знаменитейших членов ордена. В 1559 году он был замешан в процесс лютеран в Вальядолиде по доносу некоторых подсудимых, среди которых были: брат Доминго де Рохас, доминиканец; Педро Касалья, приходский священник из Педросы; дон Карлос де Сесо, коррехидор города Торо. Эти три человека, желая доказать правоверие своих убеждений относительно оправдания, объявили в 1558 году, что они думали на этот счет, как и дом Фернандо Кастильо, которого везде признавали человеком, выдающимся своим умом и добродетелью. Кастильо (бывший членом коллегии Св. Григория в Вальядолиде, затем профессором философии в своем отечестве, в Гранаде, а позднее профессором богословия в том же городе) был в то время в Мадриде и пользовался там великой славой проповедника. Три свидетеля подписали свои показания 3, 4 и 5 октября 1559 года, по настоянию фискала трибунала в процессе дом Фернандо. 8 октября они должны были быть сожжены. К счастию для того, на кого поступил донос, случилось, что эти три свидетеля не объявили положительно, что он держался учения об оправдании так же и в том же смысле, как они, но излагал это учение так, что можно было этому верить. Дом Фернандо, по получении приказания вернуться в Вальядолид, был заключен в коллегии Св. Григория и вызван в суд. Он оправдался по всем пунктам обвинения и был освобожден. Он даже получил формальное удостоверение, что не причастен к делу, чтобы не было нанесено никакого ущерба его чести, репутации и достоинству. Он вернулся в Мадрид, где был приором; затем послали его на такую же должность в Медину; наконец, он был назначен на должность проповедника при Филиппе II. Этот государь оказывал ему честь советоваться с ним в щекотливых делах и часто разделял его мнения. Вскоре он поручил ему сопровождать герцога д'Оссуну, посла при лиссабонском дворе. Кастильо был одним из принимавших участие в решении кардинала-короля Энрике передать после себя корону Португалии Филиппу II, который затем назначил Кастильо преподавателем инфанта дона Фернандо. Он написал историю ордена св. Доминика с такой точностью и так правдиво, что современные ученые очень дорожат ею. Он умер 29 марта 1593 года с репутацией знающего и добродетельного монаха. Его жизнь была образцом суровости: он постился три дня в неделю, вкушая только хлеб и воду. Если бы действия трибунала инквизиции были покрыты меньшей тайной и были менее сокровенны, этот знаменитый человек и много невинных, подобно ему, не были бы жертвами самого несправедливого обвинения. Было бы достаточно сообщить ему улики свидетелей, и он скоро доказал бы их заблуждение или недоброжелательность. Инквизиторы должны были бы подражать примеру, о котором идет речь в евангельской притче, повторяя после отказа от суровых форм действия: «Воздаждь мне радость Спасения Твоего». Это средство помогло бы им избегнуть многих процессов, а для обвиняемых послужило бы гарантией пробив огорчений и опасностей, угрожающих их существованию.

26. Сентено (брат Педро), августинец. Он был одним из ученейших людей своего ордена и одним из выдающихся литераторов Испании в царствование Карла III и Карла IV. Началось с того, что он подвергся ненависти и злонамеренности монахов, священников и мирян, которых он сделал своими врагами через свое периодическое издание: Всемирный защитник всех несчастных писателей. Сентено сильно нападал, при помощи оружия самой деликатной иронии, на дурной вкус, царивший в духовной и светской литературе. Произошло то, что схоластические богословы, не знающие правил хорошего вкуса или не желавшие им следовать, трепетали, как бы не попасть под перо этого монаха: расточаемые им иронические похвалы заставляли больше бояться, чем самые острые стрелы. Все читали с удовольствием, что он писал, и его суждения становились скоро достоянием всех читателей. Дух предубеждения, господствовавший тогда вообще в Испании, и предрассудки, владевшие множеством умов, не преминули родить массу врагов литературы в духе Ювенала.[1173] Сентено, хотя был человек талантливый, не обладал ни талантом быть счастливым, ни достаточной ловкостью против людей, тем более ожесточенных, что они сражались оружием, которое им было столь свойственно на поле битвы за правоверие. Сентено полагался на чистоту своих религиозных убеждений и на широту своих познаний. На него посыпались доносы, которые представляли такое же разнообразие, как разнообразны были состояние и положение нападавших на него. В одно и то же время одни обвиняли его в нечестии (преступление, равное тогда в Испании материализму и атеизму), другие — в ереси иеракитов, лютеран и янсенистов. Большая слава подвергавшегося доносам, покровительство графа де Флорида-Бланки, первого государственного секретаря, опасение, что ненависть, зависть и злопамятство довели доносчиков до клеветы, и невозможность, чтобы Сентено в одно и то же время был атеистом и лютеранином, — все это не позволило трибуналу заключить его в тюрьму. Удовлетворились тем, что вместо тюрьмы ему назначили монастырь Св. Филиппа, с приказанием являться в инквизицию каждый раз, как его позовут. Он защищался со всем преимуществом, которое давало ему знание чистых правил учения; его репутация стала бы более блестящей, если бы его речь была напечатана. Однако он не мог избежать осуждения в качестве сильно подозреваемого в ереси; он произнес отречение и был подвергнут разным епитимьям. Это обхождение повергло Сентено в такое уныние, что закончилось потерей рассудка. В этом состоянии он умер в монастыре Аренас, куда был сослан. Пункты его обвинения были:

1. Осуждение девятидневок, молитв по четкам, крестных ходов, стояний[1174] и других благочестивых упражнений в том же роде; это обвинение основывалось на надгробной речи по одном вельможе, в которой он говорил, будто благотворительность была любимой добродетелью покойного и в ней заключается действительная набожность, а не в чисто наружных религиозных действиях, не причиняющих ни трудов, ни хлопот, не требующих денежных или иных жертв.

2. Отрицание существования лимбов,[1175] местопребывания душ некрещеных младенцев; доказательством этого обвинения послужило уничтожение вопроса и ответа о лимбах, сделанное одним автором катехизиса по его совету. Этот труд был напечатан для употребления в бесплатных школах Мадрида, и Сентено был его цензором. На первый пункт обвинения Сентено дал ясное и четкое объяснение, опирающееся на тексты Священного Писания, творения святых отцов и принципы действительного благочестия. Он доказал внутреннее согласие его защиты с выражениями, употребленными в его проповеди, оригинал которой он представил как доказательство своей невиновности. Относительно второго пункта он сказал, что существование лимбов не определено как догмат веры; что не следует об этом упоминать в катехизисе, где, по его словам, может быть речь только о догмате; что он упразднил это место в катехизисе, чтобы христиане не смешивали того, что является еще предметом спора для католиков, с тем, что определено Церковью. От него формально потребовали заявить, верит ли он в существование лимбов. Он возразил, что не обязан отвечать, так как это не догмат веры; но, не имея поводов скрывать свой образ мыслей, он признается, что не верит в их существование. Он просил позволения написать богословский трактат, в котором предлагал доказать истину своих слов, смиренно подчиняясь определениям Церкви. Позволение было дано. Он написал двадцать страниц в лист, мелким письмом и сжатыми буквами, так что этот труд образует том в одну восьмую листа. Я прочел его из любопытства и был восхищен при виде неизмеримой и глубокой учености: в нем соединено все, что святые отцы и великие богословы говорили, начиная с Иисуса Христа, а особенно со времени св. Августина, о вечной участи людей, умерших без крещения и не совершивших никакого смертного греха. Очевидность этих доказательств не могла его спасти. Один босоногий кармелит и один францисканец были главными квалификаторами и в окончательной отметке назвали Сентено сильно подозреваемым в ереси.

27. Сеспедес (доктор Пабло де), родившийся в Кордове, пребендарий[1176] кафедрального собора этого города, живший в Риме. Вальядолидская инквизиция затеяла в 1560 году процесс против него за несколько писем к дому Бартоломео Кар-ранса, архиепископу Толедскому, найденных в бумагах этого прелата с черновиками адресованных ему ответов. Мотивом обвинения послужило одно письмо из Рима от 17 февраля 1559 года, в котором, кроме отчета, даваемого (как и в других письмах) о ходах, предпринятых в его пользу, он позволял себе дурно отзываться о главном инквизиторе Вальдесе и трибунале испанской инквизиции. Сеспедес был великим литератором, художником, поэтом и искусным моделировщиком из воска. Он составил поэму в октавах О покаянии. Хуан де Версоса, уроженец Арагона, и Франсиско Пачеко (сочувственно цитируемые Николасом Антонио в его Библиотеке) с большой похвалой отзываются об этой поэме. Сеспедес продолжал свое пребывание в Риме, и вальядолидские инквизиторы не могли привести в исполнение свои проекты мести.

28. Чумасеро (дон Хуан де) — см. главу XXVI.

29. Клавихо-и-Фахардо (дон Хосе де), главный директор кабинета естественной истории в Мадриде. Это один из ученейших испанцев, посвятивший себя наукам в царствование Карта III и Карла IV. Инквизиция двора возбудила против него процесс как против заподозренного в усвоении антихристианских принципов новой философии. Мадрид был его тюрьмой, и это было большим счастьем для него, потому что он сохранил свою честь и свое место. Он тайно явился перед трибуналом, когда был позван, был присужден к тайным епитимьям и произнес легкое отречение при закрытых дверях в зале святого трибунала. Правда, улики против него были очень слабы; впрочем, он дал своим тезисам такой оборот, что заставил верить в свое католическое исповедание. Некоторые тезисы, по-видимому, оправдывали обвинение в натурализме, другие могли заставить смотреть на него как на деиста или как на затронутого материализмом. Он долго жил в Париже и был в дружбе с Бюффоном[1177] и Вольтером.[1178] Он редактировал журнал под заглавием Мыслитель в то время, когда едва можно было найти мыслящего человека. Лангль сказал в своем Путешествии в Испанию, что этот труд не имеет заслуг; если бы автор говорил правду, это утверждение было бы, может быть, единственной истиной, которую можно найти в его книге. Но возможно, что он ошибся также в этом обстоятельстве, судя по ошибкам, в которые он впал в других обстоятельствах. Правительство назначило Клавихо редактором Меркурия; он напечатал также перевод Естественной истории Бюффона, обогащенный примечаниями. Так как этот труд написан с величайшей чистотой стиля и без галлицизмов, приобретение его может быть очень важным для того, кто ищет произведения, богатого тем изяществом, которое может представить испанский язык. Граф Аранда[1179] поручил ему также управление труппой трагических актеров.

30. Клементе (дом Хосе), епископ Барселоны, — см. главу XXIX.

31. Корпус Кристи (брат Мансио), доминиканец, доктор и профессор богословия в университете Алкала-де-Энареса. Вальядолидская инквизиция начала против него процесс за подачу мнения, благоприятного для катехизиса Каррансы. 21 февраля 1559 года он передал мнение докторов его университета; он объяснил, что просил старательно разобрать несколько тезисов, заслуживающих особенного внимания, и все его собратья признали его правоверие; что, действительно, некоторые нуждались в разъяснениях, но этот недостаток не мешает смотреть на них как на католические. Он избег тюрьмы, взяв обратно свои слова, как потребовал от него Филипп II, подобно другим богословам его времени, о которых я говорил в другом месте. Бреве Григория XIII обязало его представить по поводу катехизиса и других произведений Карран-сы окончательный приговор, в котором он осуждал триста тридцать один тезис этого прелата. 11 сентября 1574 года он передал этот документ, который должен был быть отослан Его Святейшеству. В октябре 1559 года он послал главному инквизитору письмо, в котором просил прощения и подчинялся епитимьям, которые будет угодно на него наложить. Из истории брата Мансио видно, насколько человеческая слабость может вредить репутации в глазах потомства.

32. Крус (брат Луис де ла), доминиканец, ученик дома Бар-толомео Каррансы де Миранды, архиепископа Толедского, член коллегии Св. Григория в Вальядолиде, один из наиболее сведущих в догматике и богословии людей той эпохи. Он был заключен в тюрьму вальядолидской инквизиции, потому что был скомпрометирован в судопроизводстве против Касальи и его товарищей и в процессе против его учителя. Выдержки, приводившиеся друзьями Касальи из его сочинений, а особенно письма и бумаги, захваченные в его жилище, заставили считать его лютеранином. Правда, он вел последовательную переписку с архиепископом и сказал ему, что он думал о его катехизисе. Его обвинили в подкупе деньгами служителей святого трибунала, чтобы знать все, касающееся его прежнего учителя. Он оправдался, доказав, что узнал некоторые подробности этого дела из бесед с епископом Мельхиором Кано и с одним из осужденных лютеран, которых он увещевал 20 мая 1559 года, накануне их аутодафе. Подозрения насчет его правоверия основывались на открытии у него копий почти со всех бумаг Каррансы, в которых предполагали множество заблуждений в деле веры. Другое сочинение подало повод к тем же подозрениям; оно было озаглавлено: Мнение о переводчиках Священного Писания и, по-видимому, принадлежало Вальдесу, секретарю Карла V. Брат Луис был арестован в июле 1559 года; 17 августа он составил доклад в шесть страниц, в котором сделал много признаний. Вскоре он подвергся припадкам безумия, которые продолжались три или четыре дня и часто повторялись вследствие давления крови на мозг, когда его душа предавалась горестным размышлениям, внушаемым процессом. В июне 1560 года он был перевезен в церковную тюрьму епископа для получения там ухода, в котором нуждался. Напрасно искали свидетелей для его обличения: несмотря на сорок заслушанных показаний, нельзя было установить улики против него. Однако трибунал продолжал держать его в заключении, как и самого Каррансу. Из вопросов, предлагавшихся на заседаниях, видно, что желали получить от него показания против архиепископа. Но судьи обманулись в своих надеждах: все ответы свидетельствовали только о чистоте веры Каррансы. Наконец, спустя пять лет после заключения, его заставили произнести легкое отречение и наложили на него лишение свободы на несколько лет вместо епитимьи.

33. Куэста (дом Андрее де ла), епископ Леона, — см. главу XXIX.

34. Куэста (дом Антонио де ла), архидиакон кафедральной церкви города Авилы (он еще жив и слывет как один из ученейших литераторов Испании). Вальядолидская инквизиция дала приказ о его аресте в 1801 году в качестве подсудимого по обвинению в янсенизме и ереси. Своей свободой он обязан побегу; он укрылся в Париже, где прожил пять лет, пока продолжался его процесс. Он длился бы дольше, если бы не вмешалось правительство.

35. Куэста (дом Херонимо де ла), каноник-духовник кафедрального собора Авилы. Он был арестован по приказу вальядолидской инквизиции за янсенизм и ересь, когда искали его брата, дома Антонио (см. предыдущую статью), которому, в ущерб своей безопасности, он помог бежать. Он провел пять лет в тюрьме святого трибунала и был бы задержан еще дольше, если бы не помогли могущественные представления, адресованные Карлу IV лицами самого высокого ранга. Они добились от короля, чтобы подлинные документы процесса были представлены его величеству. Дом Херонимо обнаружил, что он и дом Антонио, его брат, обязаны преследован и-ем, жертвою коего они стали, интригам дома Рафаэля де Мускиса, епископа Авилы, бывшего духовника королевы, назначенного потом архиепископом Сант-Яго, и дома Висен-те Сото де Валькарселя, каноника и богослова-сановника Авилы, в то время епископа Вальядолида. По мере того как читали дому Херонимо показания свидетелей, его великая проницательность дала ему их распознать, и он доказал ясно их несправедливость. Архиепископ Сант-Яго сделал королю вторичное представление против двух братьев, инквизиторов Вальядолида, и нескольких членов верховного совета. Он не пощадил даже дома Раймундо Хосе д'Арсе, архиепископа Сарагосы, патриарха Вест-Индии, главного инквизитора. Он обвинил их всех в пристрастии к двум подсудимым, которые были соотечественниками главы инквизиции. Вальядолид-ский трибунал объявил дома Херонимо невиновным. Голоса разделились в верховном совете. Король приказал тогда разобрать документы и объявил, согласно сделанному докладу, двух братьев невиновными в преступлении, в котором их обвиняли. Он разрешил дому Антонио вернуться в Испанию; назначил его, как и брата, кавалером ордена Карла III[1180] и приказал главному инквизитору назначить обоих почетными инквизиторами. Дом Мануэль Гомес де Саласар, епископ Авилы (который в качестве вальядолидского инквизитора и члена верховного совета играл большую роль в этой интриге), получил от его величества указ о водворении двух братьев на их должности. Здесь видим один из редких случаев, когда испанский король принял деятельное участие в решениях инквизиции, и еще более редкое обстоятельство, когда невиновность могла восторжествовать. Она изнемогла бы под соединенными усилиями столь ожесточенных противников, если бы им не противопоставили покровительство нескольких лиц высокого доверия. Впрочем, в это дело вмешались, по одному из случаев, столь обычных при дворе, другие интриги архиепископа Сант-Яго, которые произвели последствия, благоприятные для дела братьев Куэста, и способствовали тому, что их преследователи были присуждены к значительным штрафам.

36. Дельгадо (дом Франсиско), архиепископ Сант-Яго, — см. главу XXIX.

37. Фейхоа (Бетто), бенедиктинец, уроженец Астурии, выдающийся литератор. Это один из первых реставраторов хорошего вкуса в Испании. Составленные им труды отмечены доном Хуаном Семпере и Гуариносом в Библиотеке писателей, процветавших в царствование Карла III. На этого ученого донесли в разные трибуналы инквизиции как на подозреваемого в разных ересях, возникших в XV веке, и в ереси иконоборцев. Большинство доносчиков были невежественные и предубежденные монахи, которых он сделал своими врагами через великие истины, отмеченные в его Критическом театре, и протест против ложной набожности, ложных чудес и некоторых суеверных обычаев. Для автора было счастьем, что совет инквизиции основательно знал чистоту его принципов и католическое исповедание. Во времена Филиппа II он, наверное, не избег бы тюрьмы святого трибунала как подозреваемый в лютеранстве. Прогресс просвещения в Испании медленно и туго подвигался вперед; однако все же его можно было заметить, и он стал во вторую половину восемнадцатого столетия проникать даже в тайники святого трибунала.

38. Фернандес (Хуан), доктор богословия, настоятель кафедрального собора в Паленсии. Его преследовала вальядолидская инквизиция вследствие показаний нескольких лютеран, казненных в 1559 году, в частности брата Доминго де Рохаса. Последний привел ряд тезисов Фернандеса, в которых он имел притязание заметить те же мнения, что и его собственные, относительно оправдания. Фискал инквизиции представил 3 октября брата Доминго де Рохаса свидетелем в процессе, возбужденном против Фернандеса. Брат Доминго настаивал на своем показании: он был уже приговорен к релаксации, но ничего не знал об этом и ожидал примирения с Церковью как кающийся. Настоятель Фернандес не был заключен в секретную тюрьму, но получил выговор за несоблюдение в своих беседах осторожности, приличной доктору богословия, особенно в то время, когда ересь старается утвердиться в королевстве.

39. Фраго (дом Педро), епископ города Хаки, — см. главу XXIX.

40. Гонсало (дом Викториан Лопес), епископ Мурсии, — см. главу XXIX.

41. Горрионеро (дом Антонио), епископ Альмерии, — см. главу XXIX.

42. Герреро (дом Педро), архиепископ Гранады, — см. главу XXIX.

43. Гранадский (брат Луис) — см. главу XXX.

44. Грасиан (брат Херонимо), кармелит, уроженец Вальядолида, сын Диего Грасиана, секретаря Карла V и Анны Данциг-ской, дочери посла Польши при дворе этого императора. Он был доктором богословия и профессором философии в университете Алькалы. Он написал несколько мистических и литературных трудов, о которых упоминает Николас Антонио. Он был настоятелем монастыря босоногих кармелитов в Севилье, им основанном, когда инквизиция напала на Св. Терезу и ее монахинь, духовником которых он был. Севильская инквизиция преследовала его как еретика секты иллюминатов. Его процесс не имел продолжения за неимением улик. Карьера брата Херонимо полна превратностей; так как об этом говорили историки, я освобождаю себя от этого труда.

45. Гудиэль де Перальта — см. главу XXVI.

46. Гонсалес (Хиль), иезуит, родился в Толедо в 1532 году. В 1559 году его преследовала вальядолидская инквизиция за то, что он начал переводить на латинский язык напечатанный на кастильском языке катехизис Каррансы. Последний, узнав от некоторых лиц, что его труд будет переведен на язык богословов, сделал в нем несколько исправлений, так как текст не был достаточно ясен для людей, не владевших этим знанием, и просил в июле Хиля Гонсалеса взять на себя этот труд. Св. Франсиск де Борха, услыхав о процессе архиепископа, приказал Гонсалесу уведомить инквизицию обо всем, что ему было поручено сделать. Хиль повиновался и сообщил 28 августа главному инквизитору о данном ему приказе и о своей готовности ему подчиниться. 5 сентября он возобновил свое заявление, передал напечатанный по-испански экземпляр, исправления Каррансы и часть перевода, исполненную им. Таким образом он избег преследования. Он умер спокойно в Мадриде в 1596 году.

47. Ильескас (Гонсалъво де) — см. главу XIII.

48. Ириарте (дон Томас де), уроженец Канарских островов, начальник архива министерства иностранных дел и первого государственного секретариата, автор поэмы О музыке, книги Басен и других поэтических произведений. Его преследовала мадридская инквизиция в последние годы царствования Карла III как подозреваемого в исповедании антихристианской философии. Город Мадрид служил ему тюрьмой, и он получил приказание являться в суд, когда будет об этом извещен. Судопроизводство велось в секрете, и он отвечал удовлетворительным образом на обвинения. Однако инквизиторы считали это недостаточным для освобождения; они объявили его в легком подозрении. Он произнес отречение и получил отпущение при закрытых дверях; епитимья была наложена тайно, и немногие знали о его процессе. Дон Томас де Ириарте имел двух братьев: одного по имени Доминго, который заключил в Базеле мирный договор с Французской республикой, и другого по имени Бернардо, члена совета Вест-Индии и кавалера ордена Карла III.

49. Исла (Франсиско де), иезуит, автор нескольких трудов, напечатанных под его именем в царствование Карла III. Он напечатал под вымышленным именем Историю знаменитого проповедника брата Герондифа де Кампасаса, иначе называемого Сотес, написанную в Мадриде в 1750 и в 1770 годах лиценциатом доном Франсиско Лобон де Саласаром, Это крайне тонкая и острая сатира, в двух томах в одну четвертую листа, на проповедников, делающих плохое употребление из текстов Священного Писания, цитируя их не вовремя и насилуя их смысл для подкрепления сумасбродных, смешных и недостойных кафедры тезисов. Нельзя представить себе блага, которое произвел этот труд в Испании; он заставил исчезнуть дурной вкус, царствовавший до тех пор в проповедях. Проповедники боялись приложения к себе эпитета Герондиф;[1181] выдуманного героя могли называть донкихотом кафедры.

Действие этого романа было такое же, как романа Дон-Кихот Ламанчский, предназначенного для излечения испанцев от смешной мании рыцарских романов. Монахи увидали себя нарисованными в настоящем виде в образе Герондифа и объединились против этого произведения. Они донесли на автора как на нечестивца, хулителя церковного сословия, подозреваемого во всех ересях, в которые впадают все говорящие с презрением о нищенствующих монахах, называемых братьями (frailes). Святой трибунал получил бесчисленное множество доносов на это произведение. Квалификаторы думали, что его надо запретить, так как автор, обращавший в предмет насмешки тех, кто делал плохое употребление из священного текста, сам впадал в эту ошибку, составляя проповеди, которые он заставляет произносить героя этого романа. Два тома были запрещены. Однако типограф Байонны, видя усердие, с которым их хотели приобрести, задумал их перепечатать и прибавил к ним третий том из отдельных писаний, появившихся в Испании за или против истории Герондифа. Истинный автор сохранял анонимность, но его узнали, и инквизиция, уверившись в этом, велела ему явиться и сделала выговор. Отец Исла выставил своим извинением похвальное намерение бороться с промахами, введенными на кафедру истины по ошибке плохих проповедников. Процесс застыл на этом, и все окончилось простым словесным предостережением. Иезуиты имели еще достаточно силы в Мадриде и главным образом в святом трибунале, который среди своих судей насчитывал множество членов Общества Иисуса.

50. Св. Тереза Иисусова — см. главу XXVII.

51. Ховельянос — см. главу XLIII.

52. Ховен де Салас (дон Хосе Иньиго), уроженец одного из пиренейских городов, близ города Хаки; адвокат королевского совета, очень ученый. Он пользовался такой репутацией, что несколько грандов Испании избрали его защитником прав их семейств на наследование майоратов и по другим интересным процессам. На него донесли инквизиции за чтение запрещенных книг; допрос не представил достаточных данных для определения о заключении в тюрьму. Его отвращение к народным бунтам, его любовь к общественному порядку, отсутствие испанской королевской семьи, моральная уверенность, что невозможно сопротивляться вторжению французов, — повелительно диктовали ему в 1808 году необходимость покориться силе победителя. Действительные заслуги Ховена заставили короля Иосифа (Жозефа)[1182] назначить его членом государственного совета. Поэтому политические инквизиторы, окружавшие испанский трон, внушили королю Фердинанду VII[1183] мысль изгнать этого весьма уважаемого старца, который жил в Бордо, будучи богат одинаково как добродетелями, так и годами.

53. Лайнес (Диего) — см. главу XXIX.

54. Лаплане (дом Хосе), епископ Тарасовы, — см. главу XXIX.

55. Пара (дон Хуан Перес де) — см. главу XXVI.

56. Лебриха (Антонио де) — см. главу X.

57. Ледесма (брат Хуан де), доминиканец, профессор богословия в коллегии Св. Петра-мученика в Толедо. Вальядолидская инквизиция возбудила процесс против него в 1559 году за то, что в 1558 году он подал благоприятное мнение о катехизисе Каррансы. Судопроизводство было перенесено в толедский трибунал, который продолжал его, не заключая брата Хуана в секретную тюрьму, и удовлетворился тем, что назначил ему вместо тюрьмы неисходное пребывание в коллегии, дозволяя выйти только в трибунал, когда его туда позовут. Его обвинили в том, что он разделял учение Каррансы. В виде доказательства проступка ему привели цензуры, написанные против учения архиепископа доминиканцами Мельхиором Кано, Доминго Сото и Доминго Куэвас. Обвиняемый ответил, что он не заметил ересей в Каррансе, потому что, будучи убежден в обширных познаниях, добродетели и ревности автора к католической религии, наскоро прочел его труд. Он прибавил, что, не впадая ни в какое заблуждение, которое он признал бы за таковое, он держится цензур квалификаторов. Он произнес легкое отречение; на него наложили легкую каноническую епитимью, которую он должен был отбывать тайно, и он получил отпущение с предупреждением.

58. Леон (брат Луис де), августинец. Он родился в 1527 году. Родители его были Лопе де Бельмонте, судья, член апелляционного суда в Гранаде, и донья Инесса де Валера, его жена. Он отличался чистотою языка и красотою стихов; до сих пор на них смотрят как на образцы изящества и чистоты, хотя с тех пор в том и другом сделаны большие успехи. Он вступил в монашество в Саламанке в 1544 году. Его рассуждение было тонко, и он обладал такими глубокими познаниями в богословии, что можно сказать, что его не превзошел ни один из современников и что он имел очень малое число соперников. Он был одним из светочей литературы. Он понимал еврейский и греческий языки настолько, чтобы читать авторов; на латинском языке он писал с замечательным совершенством. Он составил несколько трудов в стихах и прозе, о которых упоминает Николас Антонио. Печальный опыт доказывает, что невозможно иметь выдающиеся таланты, да еще в большом числе, без того, чтобы не стать добычей преследования завистников. Поэтому не следует удивляться, что на него поступил донос в вальядолидскую инквизицию как на подозреваемого в лютеранстве, в то время когда он был профессором богословия в университете Саламанки. Несмотря на свою невиновность, он пробыл в тюремном заключении пять лет. Одиночество, в котором он прожил это время, было так тягостно для него, что он не мог воздержаться, чтобы не высказать это в одном из своих произведений, взявши текстом псалом двадцать шестой.[1184] Будучи освобожден от взведенного на него обвинения, он вернулся к преподаванию богословия. Но такое продолжительное заключение, бездеятельность, в которой он жил, глубокая печаль, в которую погрузилась столь чувствительная душа от оскорбления чести и неудобства долгого пребывания в тюрьме, значительно повредили его здоровью. Он имел, однако, еще достаточно силы, чтобы составить в 1588 году устав, предназначенный для монахов его ордена. Он умер в Мадриде 23 августа 1591 года во время заседания, на котором только что был назначен генеральным викарием. Его смертные останки были перенесены в Сала-манку, на могиле поместили эпитафию, чтобы почтить его память.

59. Лерма (Педро де), доктор, профессор богословия и первый канцлер университета в Алькале. Он был очень сведущ в восточных языках, которые он изучал в Париже, где получил степень доктора богословия. Он был назначен членом хунты, созванной в Вальядолиде в 1527 году главным инквизитором домом Альфонсо Манрике для разбора и цензуры трудов и мнений Эразма Роттердамского. Он силился в Алькале привить вкус к хорошей церковной литературе; он убеждал всех постоянно черпать в древнейших источниках и не усваивать мнений, следуя лишь авторитету учителей, как бы ни были они правдивы, солидны и осмотрительны. Схоластические богословы, которые не знали восточных языков и привыкли читать деяния соборов и творения святых отцов только в выдержках у других авторов, прибегли к крайнему из злонамеренных средств: они донесли на него толедской инквизиции как на подозреваемого в лютеранстве. Педро, узнав, что предполагали его арестовать, бежал в Париж, где умер деканом, доктором Сорбонны и профессором богословия в этом учреждении. Луис де ла Кадена, его племянник, не замедлил последовать его примеру, как мы уже сказали выше. Почетное упоминание об этом докторе находится в биографии его покровителя кардинала Хименеса де Сиснероса, написанной Альваром Гомесом де Кастро, и в одном из писем Хуана де Хелиды, литератора из Валенсии.

60. Луденья (брат Хуан) — см. главу XXIX.

61. Линасеро (дом Мигель Раймундо), каноник Толедский, наставник архиепископа этого города, кардинала Бурбона. В 1768 году он получил предостережение от святого трибунала, будучи приходским священником Ухены, за то, что имел у себя Церковную историю, написанную Расином.[1185] Хотя этот труд не был еще запрещен и указ короля даже предписывал его чтение, инквизиторы обязали Линасеро отказаться от него. Отсюда видно, что они действовали отчасти по правилам иезуитов, так как втайне поступали против правительства. Тотчас же по смерти короля трибунал осмелился запретить эту книгу, как зараженную янсенизмом. Если бы люди любили истину, изъятую от предрассудков, они не совершали бы этих несправедливостей.

62. Мелендес Вальдес (дон Хуан), уроженец Эстремадуры, бывший профессором в Саламанке. Карлом III он был назначен судьей в королевский апелляционный суд в Вальядолиде. Карл IV, признав большие заслуги Мелендеса, назначил его королевским прокурором при королевском совете Кастилии и в палату коронных и придворных судей Мадрида. Он был испанским Анакреоном[1186] XIX века. Слава его продлится, пока будут уважать хорошие стихи. Одна его поэма в 1796 году дала повод к доносам. Один из них гласил, что Мелендес говорил как человек, читавший запрещенные книги Филанджьери, Пуффендорфа,[1187] Гроция,[1188] Руссо,[1189] Монтескье[1190] и других. Этот выпад не имел последствий за недостатком улик. Когда чернь овладела властью в 1808 году и возник вопрос об изолированном управлении городов, Мелендес старался ввести порядок, но встретил ужасно грубое обращение со стороны варваров-убийц такого же рода, как те, что убили в Мадриде маркиза де Пералеса и управляющего финансами Трухильо, в Кадисе маркиза дель Сокорро, в Севилье графа дель Агилу, в Бадахосе графа де Торре дель Фресно, в Картахене генерала Кордову, в Вальядолиде генерала Севальоса, в Галисии генерала Филанджьери, в Талавера-де-ла-Рейне генерала Сан-Хуана и в других местах нескольких других испанцев. Мелендес, чудом переживши это время в Астурии, искал спасения во французской армии. Король Иосиф назначил его членом государственного совета. Мелендес принял должность по тем же соображениям, как и Ховен де Салас; Потом он испытал ту же участь и умер в Монпелье в 1817 году. Mercure de France[1191] и другие парижские журналы напечатали похвалу ему, иначе я поместил бы ее здесь весьма охотно. Я прибавлю только, что Мелендес дал мне прочесть в Вальядолиде в 1788 году свою небольшую поэму под заглавием Магистрат. Когда появилось второе издание его трудов, и это стихотворение оказалось не включенным туда я спросил Мелендеса о причине этого. Он рассказал мне по этому поводу следующую историю: «Так как я постоянно занимался поэзией, даже после того, как был назначен членом королевского апелляционного суда в Вальядолиде, некоторые из моих коллег жестоко критиковали мое поведение и говорили, что составление лирических и эротических стихов не соответствует важности функций магистратуры. Один из них сказал насмешливо, как бы в шутку, что я знаю, может быть, лучше, что значит трубадур,[1192] чем магистрат. Тогда я составил небольшое стихотворение под этим заглавием. Я хотел его напечатать, но вскоре переменил намерение, чтобы не подать повода к подозрению в желании отомстить». Я думаю, что это стихотворение имеет много достоинств, и надеюсь, что оно войдет в первое полное издание стихотворений бессмертного Мелендеса.

63. Маканас (дон Мельхиор де) — см. главу XXVI.

64. Мариана (Хуан де), иезуит. Он родился в Талавера-де-ла-Рейне в 1536 году. Он был внебрачным сыном Хуана Мартинеса де Марианы, впоследствии каноника и декана коллегиальной церкви в этом городе. Когда он окончил свои занятия в Алькале и стал весьма сведущ в восточных языках и богословии, он покинул Испанию для иноземных стран. Он преподавал богословие в Риме, в Сицилии и в Париже. К нему часто обращалось правительство и значительные лица, чтобы получить совет по важным и щекотливым делам. Мы видели, что он был избран третейским судьей в важном вопросе о королевской многоязычной Библии, напечатанной в Антверпене; что, вопреки желаниям и интригам его собратий, он высказался в пользу Бенито Ариаса Монтаны. В 1583 году ему было поручено составить Индекс, в котором он оставил произведение св. Франсиска де Борхи. Иезуиты, не привыкшие прощать подобное поведение, впоследствии обходились с ним не с тем уважением, какого он заслуживал. Он обнаружил недостатки в управлении Общества Иисуса в труде, озаглавленном О недугах Общества Иисуса. Этот труд был напечатан по смерти автора; его собратья познакомились с некоторыми частями его, что увеличило ненависть, питаемую против него. Он также напечатал с посвящением королю Филиппу III свой трактат: О короле и об установлении королевской власти, который был сожжен в Париже рукой палача. В 1609 году он опубликовал семь трактатов, соединенных в одном томе в лист; один из них называется: О перемене монеты, другой: О смерти и бессмертии. Эти трактаты подвергли его большим неприятностям со стороны правительства и святого трибунала. Везде в своих собратьях он находил врагов и подстрекателей, которые мстили ему. Я читал сочинение, написанное им в свою защиту. Исповедуемое им учение так твердо и чисто, что я убежден, что оно было бы благосклонно принято публикой, если бы было напечатано. Суждение короля было более мягко, чем он мог надеяться, особенно после того, как он показал себя в посвящении, представленном этому монарху, защитником цареубийства, замаскированным и скрытым под покровом тираноубийства. Он не был так счастлив в отношении святого трибунала: произвели урезки в его труде О перемене монеты, и чтение его было воспрещено впредь до напечатания в исправленном виде. На автора наложили епитимью и долгое время держали в заключении в его коллегии. Он умер в Толедо в 1623 году, восьмидесяти пяти лет от роду. Николас Антонио упоминает о других трудах того же автора. В Словаре Пеньо (о котором я говорил в статье о Лас Касасе) находятся другие подробности, которые могут заинтересовать любознательного литератора.

65. Медина (брат Мигель де) — см. главу XXIX.

66. Менесес (брат Фелипе де), доминиканец, профессор богословия в Алькала-де-Энаресе. Он подал благоприятное мнение о катехизисе Каррансы. Толедская инквизиция получила от вальядолидской начатый ею процесс, вызвала в суд брата Фелипе и присудила его к тому же наказанию, что и брата Хуана де Луденью.

67. Мерида (Педро де), каноник Паленсии. Ему было поручено Каррансой вступить во владение толедской митрой и управлять его архиепархией. Он был назван Педро Касальей и другими лютеранами как разделяющий их убеждения насчет оправдания. Он был в переписке с Каррансой, и инквизиция в своем судопроизводстве воспользовалась несколькими письмами, в которых он дурно отзывался о святом трибунале. Его арестовали в Вальядолиде; он произнес легкое отречение, был подвергнут епитимье и присужден к уплате штрафа.

68. Моньино (дон Хосе) — см. главу XXVI.

69. Молина (дом Мигель де), епископ Альбарасина, — см. главу XXIX.

70. Монтанус (Бенито Ариас) — см. главу XXIX.

71. Монтемайор (Пруденте де), иезуит, родившийся в Сеньекросе, в Риохе, профессор богословия и философии в Саламанке. Он написал несколько трудов, о которых упоминает Николас Антонио в статье о нем, в своей Библиотеке. Вальядолидская инквизиция возбудила против него процесс как против подозреваемого в пелагианстве[1193] вследствие некоторых богословских выводов, поддерживаемых им и напечатанных в 1600 году. Он отвечал и объяснил написанное им как настоящий католик. Святой трибунал прекратил его личное преследование, но запретил читать его выводы. Один из упреков, которые не переставали делать иезуитам со времени учреждения этого ордена, состоял в том, будто они примыкают к системе ересиарха Пелагия в вопросах о благодати и свободной воле. Когда отцы Тридентского собора услышали выражения, которыми Диего Лайнес,[1194] преемник св. Игнатия, хотел воспользоваться при редактировании определения о свободной воле, они не скрыли от него своего мнения насчет его учреждения, назвав его пелагианским. Монтемайор пытался впоследствии вступиться за честь свою и своих собратий; для этой цели он напечатал рассуждение под заглавием: Ответ на пять клевет, изобретенных против Общества Иисуса и распространившихся в городе Саламанке. Он умер в этом городе в 1641 году в весьма преклонном возрасте.

72. Монтихо (донья Мария Франсиска Портокарреро, графиня де), грандесса Испании. Она заслужила выдающееся место среди испанских ученых. Ее права на известность не ограничиваются переводом Христианских наставлений о таинствах брака, составленных г. Летурно; она заслужила ее с большим правом своей горячей любовью к хорошей литературе и сделанными ею усилиями для распространения вкуса к последней. Ее любезный и обязательный характер сделал из ее дома центр собрания духовных лиц, добродетельных и просвещенных. Среди них были заметны дом Антонио де Палафокс, епископ Куэнсы, деверь графини; дом Антонио де Тавира, епископ Саламанки; дон Хосе де Йереги, воспитатель инфантов Испании (дона Габриэля и дона Антонио); дом Хуан Антонио Родригальварес, архидиакон Куэнсы, наместник и генеральный викарий этой епархии; дом Хоакин Иварра и дом Антонио де Посада, каноники монастыря Св. Исидора в Мадриде. Все эти духовные лица и сама графиня стали жертвами клевет некоторых священников и фанатичных монахов, сторонников иезуитов и их принципов дисциплины и морали. Их обвинили в янсенизме. Ненависть врагов дошла до того, что дом Бальтасар Кальво, каноник монастыря Св. Исидора, и брат Антонио де Герреро, доминиканец, обнародовали с кафедр, что в одном из первых домов столицы происходит сборище янсенистов под покровительством дамы высшего ранга. Они старались обозначить ее так ясно, чтобы никто не мог ошибиться. Нунций римской курии уведомил папу о происшествии. Его Святейшество тотчас же послал двум проповедникам и другим частным лицам благодарственные письма за усердие, показанное ими к вере. Эти письма послужили сигналом для доноса на всех лиц, подозреваемых в янсенизме, и доносы не преминули явиться. Кроме обвинения, содержащегося в доносе на графиню Монтихо, ее обвиняли еще в поддержке переписки религиозной и литературной с Анри Грегуаром, епископом Блуаским, одним из самых преданных католицизму ученых людей Франции, членом института, автором разных трудов, между прочим — Письма к главному инквизитору Испании, в котором Грегуар приглашает его предложить упразднение святого трибунала, главой которого тот состоит. Доносчики предполагали, что Грегуар стоит во главе французских янсенистов; но скрывали, что этот епископ несколько раз подвергал себя опасности смерти за то, что всячески старался преподать жертвам революции последнее духовное утешение, и за поддержку католической религии, когда Робеспьер хотел уничтожить ее во Франции. Доносчики опирались также на упоминание о графине на составленном присяжными епископами[1195] национальном соборе Франции, членом которого был епископ Грегуар. Инквизиторы получили секретную информацию о деле; но из нее не вытекало ни фактов, ни предположений еретических, и они не имели мужества выпустить приказ об аресте, как сделали это относительно двух братьев Куэста. Ранг и происхождение обвиняемых принудили их остановить преследование. Придворная интрига заставила графиню удалиться из Мадрида, и инквизиторы, по-видимому, здесь ни при чем. Она удалилась в Логроньо, где умерла в 1808 году, оставив после себя приобретенную ею репутацию добродетели и милосердия к бедным.

73. Мур (дон Хосе де) — см. главу XXVI.

74. Олавиде (дон Пабло) — см. главу XXVI.

75. Палафокс-и-Мендоса (дон Хуан де) — см. главу XXX.

76. Палафокс (дом Антонио де), епископ Куэнсы, происходивший от брата дона Хуана и сам брат графа де Монтихо. Его преследовала мадридская инквизиция в 1801 году как подозреваемого в янсенизме. Но процесс не пошел дальше предварительного следствия, потому что против него могли выдвинуть только предположения. Он занимался книгами, говорившими о дисциплине, и очень мало интересовался богословами-схоластиками и канонистами, которые ссылались только на декреталии[1196] и папские буллы. Процесс его возник в одно время с процессом его невестки, графини Монтихо. Палафокс сделал королю ученое и энергичное представление, в котором доказывал, что бывшие иезуиты, вернувшиеся в Испанию, были виновниками преследования против него и его друзей; что эти люди все привели в движение, чтобы погубить тех, кто не принадлежал к их партии.

77. Педроче (брат Томас де), доминиканец, профессор в Толедо. Он подал мнение, благоприятствующее катехизису Каррансы, и испытал обращение с собой такое же, как и брат Хуан де Ледесма.

78. Пенья (брат Хуан де ла), доминиканец, руководитель занятиями в коллегии Св. Григория в Вальядолиде и профессор в Саламанке. В 1558 году он подал мнение, благоприятно отзывающееся о катехизисе Каррансы. Он был вызван 15 марта 1559 года инквизиторами для квалификации двадцати тезисов, автора коих они скрыли; 5 апреля он подал ответ на девятнадцати листах. Он заявлял, что эти тезисы — католические; что некоторые имели обоюдный смысл, который мог заставить смотреть на них как на лютеранские, но не кажется, чтобы автор высказал их со злым умыслом. Когда архиепископ Карранса был заключен в тюрьму 22 августа того же года, Пенья ужаснулся. Он подал в инквизицию записку, в которой объяснил, что связан дружбой с этим прелатом, потому что считал его хорошим католиком; этот мотив не позволил ему донести на благоприятное суждение о некоем доме Карлосе де Сесо, одном из лютеран, процесс которого был в этом же году; что Карранса не осудил его, потому что не считал еретиком, хотя он высказывал тезисы, пораженные этим пороком. Пенья прибавлял, что, видя архиепископа арестованным, он заявил обо всем, чтобы не сделали преступления из его молчания. Эти предосторожности были напрасны: Пенья показался виновным по поводу мнения о катехизисе Каррансы; присоединили два других пункта обвинения. Первый состоял в высказывании, что было неуместно доносить на предположение, высказанное Каррансою, потому что еще нельзя решить, теряют ли веру, совершая смертный грех. Второй состоял в утверждении, когда архиепископ был взят, что, хотя бы он был еретиком, святой трибунал должен закрыть на это глаза из боязни, что германские лютеране канонизируют его как мученика, как они сделали это с другими лицами, наказанными инквизицией. Ответ подсудимого не понравился инквизиторам. Они едко раскритиковали его, осудили на несколько эпитимий и объявили, чтобы он наперед был более осмотрительным. Пенья был довольно счастлив тем, что не был ни заключен в секретную тюрьму, ни лишен своей должности, которую он занимал еще в 1561 году.

79. Перес (Антонио), государственный секретарь при Филиппе II — см. главу XXXV.

80. Кирос (дом Хосе), священник, адвокат в королевском совете в Мадриде, один из небольшого числа просвещенных литераторов своего времени. Узнав о преследовании, которое святой трибунал заставил претерпеть Беландо за его Гражданскую историю Испании (о чем я говорил в статье о нем), он составил записку, в которой старался убедить, что инквизиторы должны сначала выслушать автора, а потом уже осуждать его произведение. Этот поступок дорого обошелся ему: ни его семидесятилетний возраст, ни постоянная опухоль ног не помогли избежать преследования. Он был заключен в секретную тюрьму; как бы боясь, что этого недостаточно, его держали в течение февраля и марта в холодной и сырой комнате, где он испытал всю суровость сезона и готов был совсем изнемочь. Добились того, что известили Филиппа V о положении, до которого был доведен Кирос, и он получил свободу после сорока четырех дней мучений, под определенным условием не писать больше ничего о делах инквизиции, если он не хочет испытать более страшных наказаний. Следует допустить, что мстительность инквизиторов еще не была удовлетворена, так как они не считали его достаточно наказанным.

81. Рамос дель Мансано (дон Франсиско) — см. главу XXVI.

82. Регла (брат Хуан де) — см. главу XXIX.

83. Рикардос (дон Антонио), граф де Трулъяс от своего имени и де Торрепальма по жене и кузине; главнокомандующий королевской армии; главнокомандующий армии в Руссильоне в 1793 и 1794 годах против Французской республики. Мадридская инквизиция преследовала его по подозрению, что он вольнодумец (esprit fort), то есть неверующий философ. Декан инквизиторов пригласил его присутствовать на малом аутодафе дона Пабло де Олавиде; таким манером думали дать ему предостережение. Думали также, что он может принять на свой счет некоторые заявления, имевшие, кажется, какое-то отношение к нему, хотя его имя не было упомянуто. Это казалось тем более естественным, что он был связан дружбой с Олавиде и был с ним согласен по некоторым вопросам религии. Это единственное унижение, которое святой трибунал дал испытать Рикардосу; не было достаточно улик, чтобы приступить к процессу против него.

84. Рипальда (Херонимо де), иезуит, уроженец Теруэля в Арагоне. В конце. XVI и в начале XVII века он был одним из ученейших богословов своего ордена. Он преподавал богословие и написал два трактата, один мистический, а другой О христианском учении. Последний был в школьном употреблении более столетия, с некоторыми изменениями, произведенными в последних изданиях его катехизиса. Николас Антонио говорит, что он умер в Толедо «в благоухании святости» в 1618 году, в восьмидесятичетырехлетнем возрасте. Некоторое время он был духовником св. Терезы. Похвала, вышедшая из-под пера такого историка, сначала уверила меня, что я должен молчать: мне казалось несправедливым Нападать на лицо, которое умерло с репутацией добродетельного человека. Однако в качестве историка я не могу воздержаться, чтобы не сказать правды, тем более что поведение Рипальды было очень назидательно в последние сорок четыре года его жизни и что он впал в некоторые заблуждения во дни своей юности. Разве нет для его извинения примеров Давида, св. Августина, св. Игнатия Лойолы и св. Франсиска де Борха, которые совершили некоторые излишества, будучи юны, а затем стали достойными причисления к лику святых? Процесс, возбужденный вальядолидской инквизицией, доказывает, что Херонимо Рипальда, священник, иезуит и обитатель Саламанки, был заключен в секретную тюрьму как иллюминат и квиетист, затронутый ересью Молиноса; что он признался в некоторых фактах, приписанных ему, просил в них прощения, умолял своих судей о сострадании и был подвергнут епитимье в 1574 году как сильно подозреваемый. Проявленное им сильное раскаяние было причиной того, что главный инквизитор Кирога скоро положил конец его покаянию. Он был восстановлен в своих правах, во всех должностях и допущен ко всем поручениям, которые хотели ему доверить его начальники. Я с сожалением передаю это обстоятельство из жизни Рипальды и прибавлю, что чистота веры и нравов впоследствии сделала его достойным почета и уважения людей. Да будет позволено мне привести здесь ответ Мезрэ[1197] кардиналу Мазарини.[1198] Этот министр однажды упрекал Мезрэ за то, что тот написал в своей Истории Франции, что Людовик XI был плохой сын, плохой отец, плохой муж и плохой друг. Мезрэ отвечал: «Я очень досадую на это, но мое качество историка обязывает меня быть орудием истины».

85. Рибера (дон Хуан де) — см. главу XXX.

86. Рода (дон Мануэль де) — см. главу XXVI.

87. Родригальварес (дом Хуан Антонио), священник, каноник монастыря Св. Исидора в Мадриде, затем архидиакон Куэнсы, наместник и генеральный викарий этой епархии, назначенный епископом домом Антонио Палафоксом. Он написал несколько исторических трудов. Он был впутан в донос своего коллеги дома Бальтасара Кальво. Уступая своим личным мотивам и возбуждаемый бывшими иезуитами, недавно приехавшими из Италии, Кальво заставил своих коллег — Родригальвареса и Посаду — претерпеть столь жестокие унижения, что они были вынуждены жаловаться Князю мира,[1199] первому министру короля, и умолять его о поддержке, чтобы клевета не торжествовала над их невиновностью. Судопроизводство, начатое инквизитором, не доставило улик виновности, и преследование не продолжалось. Таков же был конец процесса Антонио Посады и Хоакино Иварры, о которых я упоминал в статье о Монтихо.

88. Роман (брат Херонимо), августинец, уроженец Лог-роньо. Он был сведущ в восточных языках и направлял все свое внимание на изучение священной и гражданской истории. С этой целью он изъездил большую часть Европы, роясь в разных архивах и делая извлечения из всего, что казалось полезным для успеха предположенных им больших трудов. Назначенный историком своего ордена, он напечатал его историю и летописи с 1569 года. Здесь он упомянул о жизни святых и знаменитых людей, вышедших из среды этого ордена; все было смешано с интересными подробностями. Желание опубликовать исторические факты и события, собранные им во время его путешествий, побудило составить книгу под названием Республики вселенной («Respublicae Mundi»). Здесь он очень учено и методично говорит о древних и новых республиках. Сначала он напечатал этот труд в Медина-дель-Кампо в 1575 году, а потом в Саламанке в 1595 году. Труд содержал (к несчастью для автора) несколько истин, которые не понравились людям, достаточно могущественным, чтобы повредить ему. Он испытал преследования; вальядолидский трибунал сделал ему выговор и приказал исправить этот труд. Он умер в 1597 году, оставив несколько рукописей, о которых упоминает Николас Антонио.

89. Саласар (брат Амбросио де), доминиканец, профессор богословия в Саламанке. Вальядолидская инквизиция учинилa против него процесс в 1559 году по двум пунктам обвинения. Первый был основан на показаниях, сделанных в тюрьме братом Доминго де Рохасом и братом Луисом де ла Прусом: они вменяли в вину Саласару тезисы, которые можно считать склоняющимися к лютеранству. Второй был мотивирован его благоприятным суждением о катехизисе Кар-рансы. Судопроизводство не было продолжено вследствие смерти брата Амбросио, происшедшей в 1560 году. Полагают, что страх, а затем объявление о заключении в тюрьму святого трибунала, где содержался архиепископ, могли ускорить преждевременную кончину. Он оставил для печати Комментарии на первую часть суммы св. Фомы.

90. Салас (дон Раймундо де), уроженец Бельчите, в Арагоне, был профессором университета в Саламанке и одним из величайших литераторов. В 1796 году его преследовала мадридская инквизиция как подозреваемого в усвоении принципов новых философов, Вольтера, Руссо и других, труды которых он читал. Он сознался, что знал их сочинения, но прибавил, что читал их для опровержения, как он уже делал это на разных публичных диспутах, состоявшихся под его председательством в Саламанке в среде его учеников. Все эти тезисы были присоединены к судопроизводству. Впрочем, он ответил удовлетворительным образом на все пункты обвинения, и квалификаторы ничего не нашли в его сочинениях, что заслуживало бы богословской цензуры. Судьи не только оправдали его, но, узнав, что отец Поведа, доминиканец, член верховного совета, интриговал против него, сочли, что он имеет право на публичное удовлетворение. 22 октября того же 1796 года они послали в совет вынесенный ими приговор, с документами судопроизводства, с соображениями и пунктами учения, на которых они основаны, и их мнением о праве Саласа на удовлетворение. Отец Поведа устроил так, что процесс был возвращен инквизиторам с приказанием произвести новые расследования, что было исполнено; но квалификаторы и судьи настаивали на своем прежнем мнении. Интриги возобновились в совете, который вторично вернул процесс инквизиции для нового чрезвычайного дознания; отсюда последовали третья квалификация и третий приговор, подтверждавшие невиновность Саласа. Не этого хотели в совете; обвиняемый имел там сильного недруга, внушавшего совету чувства, которые шли вразрез с мнением последнего. Этим врагом был дом Фелипе Вальехо, архиепископ Сант-Яго, председатель совета Кастилии. Он был сердит на Саласа с той поры, как, будучи епископом Саламанки, имел с ним некоторые литературные споры в университете этого города. Отложили заключение процесса, чтобы иметь время для получения новых доносов, которые архиепископ хотел присоединить к уже полученным. Салас просил, чтобы ему смягчили немного строгость заключения и назначили пребывание в Мадриде вместо тюрьмы. Совет отказал в этой милости. Он попросил тогда позволения обратиться к королю, но получил новый отказ. Наконец, его присудили к легкому отречению; он получил отпущение с предупреждением и был изгнан из столицы. Он вышел из тюрьмы и переехал на житье в Гвадалахару; отсюда он пожаловался государю на несправедливость совета инквизиции. Карл IV приказал послать документы процесса министру юстиции. Кардинал Лоренсана, главный инквизитор, всячески старался этому помешать, но напрасно. По разборе дела в министерстве была открыта интрига; отсюда последовало решение издать королевский указ о запрещении впредь инквизиторам кого-либо арестовывать без предварительного извещения короля. Декрет редактировал дон Эухенио Льягуно, министр юстиции; он представил его для подписи Его Величеству. Король сказал, что прежде следует показать его Князю мира, потому что он принимал участие в совещании и может сказать, согласован ли он с этим совещанием. К несчастию человечества, этот день отсрочки дал время Вальехо для интриги, так что князь переменил свое мнение и королевский указ оказался настолько противоположным ожиданию, что приказали оставить положение дела в том состоянии, в каком оно находилось. Политические интриги, приметавшиеся к этому судопроизводству, сами нуждаются в истории.

91. Амбросио (брат Фернандо де), доминиканец. Он был очень сведущ в литературе и искусен в ведении дел. Вальядолидская инквизиция возбудила в 1559 году против него процесс. Она обвиняла его в том, что он выступал перед папами в пользу Каррансы, что он воспользовался своим пребыванием в Риме в течение этого самого года, чтобы предубедить Его Святейшество против трибунала, побудить его перенести процесс в Рим и не разрешать ареста архиепископа. Судопроизводство началось предъявлением писем, писанных Каррансе братом Фернандо из Рима 5 марта и 20 июля 1559 года, и письма епископа города Оренсе от 15 июля. Преследование вскоре прекратилось, потому что обвиняемый постоянно жил в Риме.

92. Сальседо — см. главу XXVI.

93. Сальгадо — см. главу XXVI.

94. Саманьего (дон Фелис Мария де), владетель города Ар-райи, житель города Ла-Гуардиа в провинции Алава. Он писал басни и лирические стихи, имеющие ряд достоинств, и был одним из самых искусных литераторов в царствование Карла IV. Логроньская инквизиция преследовала его как подозреваемого в усвоении заблуждений новых философов и чтении запрещенных книг. Его готовы уже были арестовать и заключить в секретную тюрьму, но, случайно узнав об этом, он отправился в дилижансе в Мадрид, где дон Эухенио Льягуно, министр юстиции, его друг и соотечественник, тайно уладил дело с главным инквизитором, домом Мануэлем д'Абад-ла-Сьеррой, архиепископом Силиврии.[1200]

95. Саманьего (дон Фелипе) — см. главу XXVI.

96. Санто-Доминго (брат Антонио де), доминиканец, ректор коллегии Св. Григория в Вальядолиде. Его преследовала инквизиция этого города в 1559 и 1560 годах. Судопроизводство было мотивировано несколькими пунктами обвинения в том, что он одобрил в 1558 году заслуживающие порицания тезисы, содержащиеся в катехизисе Каррансы, и сказал, что арест этого прелата так же несправедлив, как арест Иисуса Христа; что преследования трибунала имеют тот же характер; что брат Мельхиор Кано должен умереть первым, потому что он самый виновный из всех; что его смерть была бы так же приятна Богу, как месса. Подсудимый был посажен в секретную тюрьму и подвергся епитимье.

97. Сайта Мариа (брат Хуан де), босоногий францисканец, духовник инфанты Марии-Анны Австрийской, императрицы германской, дочери Филиппа IV. В 1616 году он напечатал труд под заглавием: Христианское государство и политика, посвященный Филиппу III. Имея случай сказать в этой книге, что папа Захария сверг с престола Хильдерика, франкского короля, и короновал вместо него Пипина, он прибавил: «С этого времени получило происхождение присвоенное папами право низлагать и ставить королей». Осведомившись об этом, инквизиция сделала выговор автору и исправила фразу следующим образом, придав ей противоположный смысл: «С этого времени папы стали пользоваться своим правом низлагать и ставить королей». Отсюда можно видеть, как государи должны быть признательны святому трибуналу.

98. Сесе (дон Хосе де) — см. главу XXVI.

99. Сигенса (брат Хосе де), иеронимит из монастыря Эскуриала. Он родился в городе, от коего получил свое имя. Он был одним из ученейших людей в царствование Филиппа II и Филиппа III. Он был очень сведущ в восточных языках и в истории. В 1595 году он напечатал биографию св. Иеронима, а в 1600 году историю своего ордена. Он стал жертвою преследований, потому что был одним из лучших проповедников своей эпохи и самым уважаемым со стороны короля. Другие монахи (проповеди которых не были так хорошо приняты) донесли на него толедской инквизиции как на подозреваемого в лютеранстве. Он пробыл около года в заключении в монастыре Ла-Сисла, принадлежащем к его ордену; его обязали являться в трибунал каждый раз, когда позовут. Он оправдался, был освобожден и некоторое время спустя умер настоятелем монастыря Эскуриала. Если бы в судебном следствии соблюдались более простые формы, завистники не были бы так дерзки, невинные пользовались бы большим спокойствием и не составилось бы такого дурного мнения об инквизиции.

100. Сованос- см. главу XXVI.

101. Сопорсано — см. главу XXVI.

102. Сото (брат Доминго) — см. главу XXIX.

103. Сото (брат Педро) — см. главу XXIX.

104. Сотомайор (брат Педро), доминиканец; он принадлежал к тем, кто одобрил в 1558 году катехизис Каррансы. Вальядолидская инквизиция возбудила против него процесс в 1559 году как против подозреваемого в тех же еретических убеждениях, которые приписывали архиепископу. Он был заключен в монастыре Св. Павла и затем получил строжайший выговор. Он не подвергся более сильному наказанию, потому что заявил, как и все другие, что доверие к добродетели и учености автора катехизиса заставило его поступать без злого умысла.

105. Тавира (дом Антпонио), епископ Саламанки, а ранее епископ Канарских островов и Осмы, рыцарь ордена Сант-Яго, раздаятель милостыни и проповедник короля, автор нескольких ненапечатанных, но достойных печати трудов. Выдающиеся добродетели, литературные таланты и превосходная рассудительность сделали его украшением испанской Церкви в царствование Карла III и Карла IV. Правительство неоднократно советовалось с ним по вопросам огромной важности, и его мнения заслужили одобрение просвещенных людей столько же, сколько и его проповеди, слывшие в Испании за лучшие в эту эпоху. В 1809 году я напечатал ответ этого прелата на вопрос, предложенный ему в 1799 году и касавшийся действительности браков, заключенных перед гражданской властью, как это практикуется во Франции. В ответе блещет благочестие и ученость Тавиры.[1201] Невозможно было, чтобы бывшие иезуиты не воспользовались доверием своих приверженцев для преследования прелата, который отдавал предпочтение решению Церкви, законно собравшейся на Вселенский собор, перед буллою, изданной ее главой, даолированным от множества ее членов и окруженным советниками, заинтересованными в обмане. Интриганы Кальво, Герреро и другие иезуиты в коротком платье напали на Тавиру как на янсениста и донесли на него святому трибуналу. Они не получили ожидаемого успеха, потому что не могли приписать ему ни одного факта и ни одного тезиса, еретического или клонящегося к ереси. Папский нунций подкрепил происки врагов Тавиры окольными способами, о которых я дам некоторые подробности. Как только Пий VI[1202] умер, Карл IV издал декрет 5 сентября 1799 года, в котором приказал епископам своего королевства употребить свою юрисдикцию, чтобы разрешить брачные и другие льготы, из-за которых его подданные обращались до тех пор к римской курии. Епископ Тавира повиновался указу короля и сообщил его приходским священникам епархии предписанием от 14 сентября 1799 года. Вскоре схоластики из партии иезуитов восстали против этой меры; один из них написал очень заносчивое анонимное письмо, которое я напечатал в 1809 году вместе с двумя другими документами, подкрепляющими предписание. Тавира написал сообщение, адресованное королю в 1797 году и касающееся власти, которую инквизиторы хотели присвоить себе по установлению места и формы исповедален в церквах Гранады. Наконец, Тавира, будучи епископом Канарских островов, представил королю в 1792 году докладную записку об отказе инквизиторов его наместнику в разрешении голосовать в трибунале, прежде чем он докажет чистоту своего происхождения, что он считал напрасным, так как наместник уже исполнил это при принятии в орден Сант-Яго в качестве каноника-монаха. Легко видеть, что эти сочинения не могли согласоваться с принципами и мнениями святого трибунала. Прелат имел другой случай раздражить этих нетерпеливых людей. Это произошло во время избрания Пия VII.[1203] Нунций затеял утверждение особым бреве Его Святейшества браков, заключенных в силу епископских распоряжений. Тавира не хотел на это согласиться из боязни обеспокоить своих прихожан сомнением, которое эта мера не замедлила бы произвести в их совести. Понятно, что столько сочинений и поступков Тавиры должны были подвергнуть его преследованиям инквизиции, которая старалась наложить тень сомнения на его веру, учение, мнения. Все усилия врагов были напрасны; никто не осмелился отметить как еретическое ни одно из его предположений; вследствие этого преследование было приостановлено и не дано было никакого официального отчета в Рим о происшествии.

106. Талавера (дом Фернандо де), первый архиепископ Гранады, — см. главу X.

107. Товар (Бернардино де) — см. главу XIV.

108. Тордесильяс (брат Франсиско де), доминиканец, член коллегии Св. Григория в Вальядолиде и ученик Каррансы, архиепископа Толедского. Это был учений богослов. Он был заключен в тюрьму через некоторое время после своего учителя как подозреваемый в разделении его мнений и сильной привязанности к нему. По-видимому, он оправдывал эти подозрения старанием, с которым списывал все его богословские трактаты и другие труды. Он произнес легкое отречение, подчинился епитимье и принужден был прекратить свои богословские лекции.

109. Тормо (дом Габриэль де), епископ Ориуэлы, — см. главу XXVI.

110. Уркихо (дон Мариано-Луис де), министр, государственный секретарь в царствование короля Карла IV, — см. главу XLIII.

111. Вальдес (Хуан де), автор трудов, о которых упоминает Николас Антонио, например, Толкования на первое Послание Св. Павла к Коринфянам, внесенного в Индекс. Возбужденный против него процесс был вызван этим трактатом и другим, который был найден в бумагах архиепископа Каррансы и принят за его произведение, пока не открылась истина. Этот труд был озаглавлен: Мнение о переводчиках Священного Писания, Вальдес составил также другой трактат на эту тему, под заглавием Ахаро, о котором будет идти речь в процессе Каррансы. Все эти труды были отмечены как лютеранские, а автор был объявлен формальным еретиком. Его не могли заключить в тюрьму, потому что он выехал из Испании. В 1559 году брат Луис де ла Крус, узник вальядолидской инквизиции, заявил, что Вальдес живет в Неаполе, что его Мнение было адресовано двадцать лет тому назад Каррансе в форме письма, но что его основные положения существуют в Христианских наставлениях Таулера.[1204] Брат Доминго де Рохас (другой узник инквизиции) говорил об этом Вальдесе, предполагая, что он одно лицо с секретарем Карла V. Если бы это была правда, его следовало бы называть Хуаном Алонсо де Вальдесом. Николас Антонио упоминает о нем в своей Библиотеке как о другом лице.

112. Вергара (Хуан де) — см. главу XIV.

113. Висенте (доктор дом Грегорио де), священник и профессор философии в Вальядолидском университете. Трибунал этого города возбудил против него процесс в 1801 году и подверг его заключению в секретной тюрьме за некоторые тезисы, напечатанные на испанском языке и поддержанные им, о способе изучать, исследовать и защищать истинную религию. Он публично произнес отречение на малом аутодафе как подозреваемый в натурализме, и на него наложили несколько епитимий. Я прочел его тезисы, которые мне показались правоверными, если толковать их в естественном смысле, а не стараться извлекать из них натянутые выводы. Преподаватели схоластического богословия высказались против доктора Висенте, потому что в некоторых тезисах он якобы нападал на господствовавшую в то время манеру изучать и преподавать религию. В особенности он оспаривает их претензию изъяснять богооткровенные догматы, внутреннее домостроительство которых выше человеческого понимания. Его обвинили также, хотя без достаточных улик, в том, что он проповедовал против благочестивых упражнений набожности. Проповедь, давшая повод к этому упреку, была строго исследована. Нашли, что он сказал в точных выражениях, что истинная набожность состоит в действительной практике добродетелей, а не в наружных обрядах. Его тезисы были осуждены публично, а сам он задержан в течение восьми лет. Он был племянником инквизитора в Сант-Яго; это обстоятельство побудило вальядолидских инквизиторов объявить его помешанным, чтобы спасти. Вернувшись в свое жилище, он дал столь недвусмысленные доказательства неповрежденности рассудка, что инквизиторы рассудили, что честь трибунала не позволяет оставить дело в таком положении, и его снова арестовали. Он пробыл в тюрьме больше года, когда справили аутодафе, на котором объявили вышеприведенный приговор.

114. Вильягарсия (брат Хуан), доминиканец, ученик Каррансы и спутник его путешествия по Германии, Англии и Фландрии. Он был одним из великих богословов своего времени. Его арест произошел в Медемблике, во Фландрии, одновременно с арестом архиепископа в Торрелагуне, в Испании. 19 сентября 1559 года он был заключен в секретную тюрьму инквизиции в Вальядолиде. В бумагах его и архиепископа нашли несколько писем, которые доказывали, что брат Луис де ла Крус и брат Франсиско де Тордесильяс давали ему отчет из Вальядолида обо всем, что могли узнать о состоянии процесса архиепископа. Ему приписали те же заблуждения, что и прелату, главным образом потому, что часть рукописных трудов последнего он скопировал своей рукой. Когда несколько лиц сказали ему, что катехизис Каррансы будет лучше по-латыни, чем на народном языке, он занялся его переводом, будучи в Англии. Сделанная им часть перевода возбудила новое обвинение, и принялись рассуждать, не применить, ли к нему пытку по чужому делу (in caput alienum). Этим способом надеялись заставить его назвать некоторые вещи, обозначенные, но без доказательства, для обвинения архиепископа относительно чтения труда Эколампадия[1205] и некоторых других запрещенных книг. Мнения разделились, и совет инквизиции приказал, чтобы предварительно и формально он был снова допрошен о некоторых тезисах. Его ответы были так благоприятны для архиепископа, что тот не мог быть более убедительным. Он пробыл около четырех лет в тюрьме, произнес отречение и подчинился некоторым епитимьям, одна из которых запрещала ему писать по богословию и преподавать его.

115. Вильальба (брат Франсиско де) — см. главу XXIX.

116. Вильегас (Альфонса де) — см. главу XIII.

117. Вирусе (дом Альфонса де), епископ Канарских островов, — см. главу XIV.

118. Йереги (дом Хосе де), белый священник, доктор богословия и канонического права. Он родился в Вергаре, в провинции Гипускоа, был преподавателем инфантов дона Габриэля и дона Антонио Бурбонов и кавалером ордена Карла III. Он напечатал хороший катехизис. Его большое образование делало его способным с пользой писать по богословию и церковной дисциплине. На него доносили трижды мадридской инквизиции как на подозреваемого в янсенизме несколько священников и невежественных монахов, державших сторону иезуитов. В 1792 году ему назначили город Мадрид вместо тюрьмы, и он прожил полгода в этом состоянии, удовлетворительным образом ответив на все обвинения, и был освобожден придворными инквизиторами. К несчастию, он имел врагов в верховном совете, который желал приостановки процесса; они пустили в ход против него все пружины, и достигли бы успеха, если бы не умер в это время главный инквизитор Рубин де Севальос, епископ Хаэна. Его преемник дом Мануэль Абад-ла-Сьерра, архиепископ Силиврии, исповедовал те же убеждения, что и Йереги. Наконец ему дали удостоверение в отпущении и вернули свободу. Король назначил его почетным инквизитором. В новом своем Положении Йереги подвергся новым опасностям, потому что рассказывал своим друзьям об обстоятельствах своего процесса. Это было истолковано как знак презрения к святому трибуналу, который запретил ему что-либо сообщать о процессе (запрещение это делалось всем подвергшимся приговору святого трибунала). Тем не менее он написал апологию письма Грегуара, епископа Блуаского, к главному инквизитору Испании, опровергая все, что публиковали против его мнений насчет инквизиции.

119. Севальос (Херонимо де), уроженец Эскалоне. Он был профессором университета в Саламанке и членом муниципалитета Толедо. Он напечатал в Риме в 1609 году том в лист, содержащий несколько трактатов по юриспруденции, первый из которых озаглавлен: Рассуждение об основных доводах испанского короля и его совета для производства расследования процессов церковных или между церковными лицами при получении апелляции на злоупотребления. Среди большого числа вопросов, о которых он рассуждает, находится следующий: «Позволительно ли церковному судье в процессе, возбужденном против мирян по каноническим вопросам, арестовывать их и переводить в епископский дом без вмешательства королевского судьи?» Тот же автор напечатал потом в Саламанке в 1613 году том в лист под заглавием О расследовании церковных процессов между церковными лицами, когда от одной из сторон поступила апелляция к королевской власти на злоупотребления. Он написал еще другие труды, о которых упоминает Николас Антонио. Некоторые священники, смотревшие как на ересь на все, что клонилось к защите королевских прав против власти духовенства, донесли на него толедской инквизиции. Члены этого трибунала не велели его арестовывать, но представили ему пункты обвинения против двух вышеупомянутых трудов. Он оправдался так совершенно, что было разрешено их обращение в публике. Некоторое время спустя римская инквизиция внесла их в свой Индекс; испанская инквизиция велела уничтожить в них несколько мест, которые не находят в новых изданиях.

XIII. Я мог бы увеличить эту заметку именами других литераторов и ученых, менее выдающихся и менее известных. Я не счел нужным включать сюда испанцев, которые написали запрещенные труды, достойные перейти в потомство, но на личность которых, судя по имевшимся у меня сведениям, не было произведено нападения со стороны святого трибунала. Мне кажется, что количества имен, данных мною, будет достаточно для доказательства опасности, угрожавшей желанию распространять просвещение и вкус к хорошей литературе в Испании, хотя бы опубликованные труды не заслуживали клейма еретических. Достаточно противоречить общепринятым мнениям, чтобы иметь справедливый повод для опасения. Если бы это опасение не останавливало успехов человеческого разума, я был бы обязан согласиться с приверженцами святого трибунала; просвещенная публика будет судьей в этом вопросе. В ожидании мне казалось полезным познакомить ее на этот счет со взглядами предшествовавших мне некоторых ученых людей.

XIV. Карл III, пожелав узнать дела иезуитов и другие вещи, имевшие отношение к ним, велел в 1768 году созвать совет, составленный из пяти архиепископов и епископов: ему следовало заняться трибуналом инквизиции и в частности вопросом о запрещении книг. Заслушали дона Хосе Моньино, графа де Флорида-Бланку, и дона Педро Родригеса де Кампоманеса, графа де Кампоманеса, королевских прокуроров в совете Кастилии. Эти два лица 3 мая 1768 года прочли доклад, из которого я приведу некоторые извлечения, которые могут увеличить интерес к этой части моей истории.

XV. Когда заговорили о тайном проникновении папского бреве от 16 апреля 1767 года, относящегося к иезуитам, другого бреве от 30 января 1768 года, касающегося дел герцога Пармы, и некоторых других подобных распоряжений римской курии, эти два министра выразились так: «Совет хорошо знает об интригах папских нунциев, ведущихся вокруг инквизиции для достижения определенной цели тайными маневрами. В продолжение первых пятнадцати веков Церкви в Испании не было трибуналов инквизиции. Одни епархиальные епископы ведали учением; гражданские суды судили и приговаривали к наказанию еретиков и богохульников. Злоупотребление запрещениями книг, налагаемыми святым трибуналом, есть один из источников невежества, господствующего в большей части нации… Согласно самим буллам, создавшим святой трибунал, епископы являются судьями вместе с инквизиторами, а иногда и главными судьями дел, зависящих от этого трибунала. Эта юрисдикция епископов достигалась ими вследствие их сана и пастырского долга, самого уважаемого во всей Церкви. Почему же естественные судьи споров, могущих возникнуть о пунктах учения и о нравственности верных, не имеют никакого влияния и не принимают никакого участия ни в этих запрещениях, ни в выборе квалификаторов? Таким образом, содержание книг трактуется с небрежностью, которая вызывает и упрочивает жалобы рассудительных людей… Допустим, что распоряжения Бенедикта XIV не были достаточно ясны; но этого нельзя сказать о тексте бреве Иннокентия VIII, который приказывает инквизиции в судопроизводстве следовать путем, согласным с правосудием. Есть ли в этом приказе что-либо более справедливое, чем требование о выслушивании сторон? Разве не противно интересу публики, чтобы книги, полезные для просвещения подданных, запрещались в силу пристрастного к ним отношения и в виду каких-то частных соображений?.. Прокурор мог бы сказать об этом гораздо больше, если бы он распространился, насколько позволяет предмет, для доказательства того, как злоупотреблял трибунал во все времена своей властью путем запрещения таких учений, которые сам Рим не осмеливался осудить, как, например, четыре тезиса французского духовенства.[1206] Прокурор мог бы также сослаться на то, как трибунал поддерживал идею о превосходстве власти римской курии над светской властью королей и, наконец, как он внушал доверие к другим мнениям, не менее достойным порицания. Если нарисовать полную картину деятельности трибунала, то стало бы с несомненной очевидностью ясно, что этот трибунал настойчиво покровительствовал и поощрял злые выпады, производимые ежедневно духовными лицами, которым позволяют так поступать вопреки требуемому уважению к королю и его магистратам. Священники — монахи Общества Иисуса овладели духом святого трибунала со времени малолетства Карла II, когда иезуит Иоганн Эбергард Нитард, духовник королевы-матери, был главным инквизитором… Еще не забыт последний Индекс, опубликованный в 1747 году. Касани и Карраско (оба — иезуиты) подделали и затемнили все к позору трибунала. Факт был настолько известен и имел такие огромные последствия, что давал серьезное основание если не для полного упразднения инквизиции, то для реформирования ее: ведь инквизиция пользовалась своей властью во вред государству, чистоте морали и христианской религии… Можно сказать, что Индекс, составленный для Испании, противоречит правам государя и просвещению подданных в большей степени, чем Индекс, известный в Риме. При последнем дворе относятся с величайшей осторожностью к выбору квалификаторов и пользуются некоторой умеренностью в деле запрещения книг, причем здесь никогда не прислушиваются к частным интересам… Мы не можем воздержаться от почетного отзыва о докладной записке, представленной Боссюэтом[1207] Людовику XIV[1208] против главного инквизитора Рокаберти, по поводу постановления, вынесенного толедским трибуналом, в котором он осуждал как ошибочное и раскольничье учение, отказывавшее папе в прямой или косвенной власти лишать королей их владений… Королевский прокурор не может скрыть от себя, что трибуналы инквизиции составляют ныне самую изуверскую корпорацию государства, наиболее пристрастную к иезуитам, изгнанным из королевства; что инквизиторы исповедуют абсолютно те же принципы и те же учения, и, наконец, что необходимо совершить реформу в инквизиции».

XVI. В своих заключениях королевские прокуроры предложили, что ввиду распоряжения 1762 года и необходимости обеспечения его исполнения приказать, чтобы святой трибунал обязан был выслушивать авторов книг до запрещения последних, согласно предписанию буллы Хлопочи и заботься («Sollicita et provide») Бенедикта XIV. Трибунал должен удовлетворяться запрещением книг, содержащих заблуждения в области догматов, суеверия или учения, имеющие элементы моральной распущенности, но необходимо избегать запрещения произведений, защищающих прерогативы короны, не арестовывать и не задерживать ни одной незапрещенной книги под предлогом ее очистки или квалификации и предоставлять эту заботу тому, кто является ее собственником. Должно обязать представлять королю подлинники своих постановлений о запрещении книг до их опубликования, а в совет Кастилии — бреве, которые ему будут посланы, с тем чтобы они получили одобрение Его Величества.

XVII. Совет Кастилии одобрил в согласии с архиепископами и епископами, составлявшими чрезвычайный совет, мнение обоих королевских прокуроров и представил его Карлу III. Монарх пожелал узнать мнение дона Мануэля де Роды, маркиза де Роды, министра юстиции. Этот сановник (один из выдающихся литераторов, которых Испания произвела в минувший век) вручил королю свое мнение весной того же года; оно целиком согласовалось с высказанным прокурорами. Он прибавил к нему следующее:

«5 сентября 1761 года король Неаполя, узнав о том, что происходило в Риме по поводу осуждения книги Мезангюи,[1209] запретил сицилийской инквизиции и всем высшим духовным лицам стран, подчиненных его власти, печатать или публиковать каким бы ни было образом приказы без разрешения Его Величества… Я находился тогда в Риме и потребовал у Его Святейшества от имени Вашего Величества возмещения за покушение, совершенное его мадридским нунцием, который без вашего ведома распорядился опубликовать через главного инквизитора запрещение книги Мезангюи… Его Святейшество одобрил поступок нунция, но признал справедливость наших жалоб, когда я подкрепил их фактами и доводами. Папа не осмелился, однако, открыто выразить свои мысли; такую силу имел над ним кардинал Торреджани, его министр, который вел всю интригу под влиянием иезуитов… Торреджани хорошо понимал, что бреве не примут ни при одном дворе Италии, ни во Франции, ни даже в Венеции. Папа нарочно написал этой республике, чтобы она воспрепятствовала перепечатке этого труда. Несмотря на это, перепечатка продолжалась, и книга была отпечатана не только после запрета папы, но даже с посвятительным письмом, адресованным Его Святейшеству… Я видел в Ватиканской библиотеке приказ испанской инквизиции, напечатанный в 1693 году, осуждающий двух авторов по имени Барклаев,[1210] под предлогом, что их книги содержат два тезиса, которые в Риме считаются еретическими. Один гласит: „Папа не имеет никакой власти над светской властью королей и не может ни низлагать их, ни разрешать их подданных от присяги на верность“. Другой — что „власть Вселенского собора выше папской власти“».

XVIII. Тот же министр 20 апреля 1776 года писал из Аранхуэса письмо к дому Фелипе Бельтрандо, епископу Саламанки, главному инквизитору. Весьма одобряя его проект исправить испанский индекс и заменить его другим, он говорил:

«Последний Индекс [доверенный епископом Теруэльским двум иезуитам в 1747 году] наполнен тысячью нелепостей, которые необходимо уничтожить: в этом можно убедиться из сообщения властям и замечаний, напечатанных доминиканцем, братом Мартином Льобетом. Менее всего можно терпеть каталог или прибавление [в конце книги] с именами янсенистов: эти имена извлечены из Янсенистской библиотеки[1211] отца Колонна, иезуита, осужденной бреве Бенедикта XIV. Вместо того чтобы внести [как следовало] эту книгу в Индекс, в него внесли книги, о которых она говорит. Вы знаете бреве, адресованное этим папой тому же епископу Теруэльскому 31 июля 1748 года, в котором он не одобряет внесения в Индекс трудов кардинала Нориса. Его Святейшество не ограничился этим; он адресовал Фердинанду VI[1212] пять писем по этому делу. Папа и король могли только к концу десятилетия добиться того, чтобы имя Нориса было исключено из Индекса: в это время епископ Теруэльский умер (в конце жизни он согласился на эту меру), и король решил отослать своего духовника, иезуита отца Рабаго, который наиболее противился этому исключению. Я сделал необходимые шаги; королевский указ был вручен архиепископу Кинтано, главному инквизитору и духовнику Его Величества, с которым я имел длинную беседу по этому поводу. Я получил декрет, гласивший, что „труды Нориса не были ни осуждены, ни критикованы, и на них не поступало доноса в святой трибунал“. Это заявление делает мало чести инквизиции. Архиепископ Кинтано в своем заключении от 23-декабря 1757 года признался Его Величеству, что этот Индекс был произведением двух иезуитов, которые редактировали его без ведома его предшественника и совета инквизиции. Он восстает против вероломства и лукавства этих иезуитов, хотя и был большим сторонником Общества Иисуса. Только сила истины могла исторгнуть у него подобное признание. Мы твердо занялись тогда исключением не только Нориса, но и всех авторов из каталога, прибавленного иезуитами. Совет одобрил эту меру; но последний пункт остался нерешенным, потому что держались политики оказать вежливость Бенедикту XIV вычеркиванием только Нориса, чего он требовал… Мало внесли старания в выбор квалификаторов; запрещали сочинения, не заботясь о том, что они могли погубить авторов, повредить их репутации или нанести ущерб тем, кто имел эти книги. В этих произвольных мерах никогда не обращали внимания на то, какой вред наносился хорошему и здравому учению, как публика должна была от этого страдать и как эта система открывала двери мщению, партийному духу и успехам невежества».

Глава XXVI ПОКУШЕНИЯ, СОВЕРШЕННЫЕ ИНКВИЗИТОРАМИ ПРОТИВ КОРОЛЕВСКОЙ ВЛАСТИ И ДОЛЖНОСТНЫХ ЛИЦ

Статья первая ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ

I. Преследования, жертвами которых стало столько ученых, доказывают, что трибунал инквизиции поступал неразумно главным образом потому, что препятствовал испанцам читать книги, которые могли бы содействовать их просвещению. Другим злоупотреблением, которое существенно вредит администрации правосудия (особенно в уголовных делах), является панический ужас, внушенный инквизиторами должностным лицам. Действительно, множество преступлений осталось безнаказанным из-за страха судей перед цензурами и даже тюрьмами святого трибунала, так что они часто отказывались от преследования виновных для избежания этой произвольной власти, пользование которой только умножало число проступков.

II. Фердинанд V и его преемники даровали этим трибуналам привилегии, злоупотребление которыми дало себя знать с самого начала. Этого было недостаточно: система расширения, которой следовали инквизиторы, и милости, даруемые им монархами, сделали наконец эти пожалования невыносимыми. Мне было бы нетрудно доказать эту истину, если бы я передал подробно скандальные распри, разделившие инквизиторов и других церковных или светских судей. Я скажу только, что, хотя у меня не хватало времени для собирания всех фактов этого рода, я могу предложить моим читателям сто четырнадцать из них, более или менее волновавших общественное мнение. Из этого числа сорок относятся к истории трибунала Кастилии, сорок два взяты из истории трибунала Арагона и тридцать два падают на верховный совет инквизиции.

III. В первый отдел входят три конфликта юрисдикции для трибуналов инквизиции в Америке, семь в Кордове, один в Галисии, восемь в Гранаде, один в Хаэне, один в Льерене, два в Логроньо, два в Мурсии, три в Севилье, пять в Толедо и семь в Вальядолиде.

IV. Во второй отдел входят семь дел этого рода для трибунала в Барселоне, три в Майорке, три в Сардинии, тринадцать в Сицилии, десять в Валенсии и шесть в Сарагосе.

V. Третий отдел представляет тридцать два случая распри, причину коих я усматриваю в самом поведении верховного совета инквизиции. Здесь речь идет менее о спорах и препирательствах, чем о резолюциях совета, которые одновременно в нескольких провинциях вызывали смятение и разделения с судьями по делам контрабанды и другими должностными лицами, с капитулами кафедральных соборов и епископами, с вице-королями и собраниями кортесов, с королями, с папой и даже с главным инквизитором, главою самого совета.

VI. Такое сильное желание господствовать посредством страха должно было произвести результаты, противоречащие семейному спокойствию. Поэтому история представляет нам длинный список людей всех классов, которых нельзя было упрекнуть ни в малейшем заблуждении в области веры и которые, однако, были унижены заносчивостью инквизиторов. Среди них мы находим пять вице-королей — Валенсии, Каталонии, Сардинии, Сицилии и Сарагосы, четырех членов совета Кастилии, четырех председателей апелляционных судов, трех судей королевского двора, четырех членов королевских апелляционных судов и одного прокурора, шесть коррехидоров, девять судей первой инстанции, двух архиепископов, четырех епископов, четыре капитула кафедральных соборов, несколько муниципалитетов, пять грандов Испании.

VII. Они взялись унизить, насколько возможно, еще трех государей: Климента VIII[1213] в Риме; государя Беарна, короля Наварры во Франции; гроссмейстера ордена св. Иоанна Иерусалимского на Мальте.

VIII. Они напали на совет Кастилии и даже объявили его целиком подозреваемым в ереси; своими произвольными мерами они возбудили мятежи в нескольких городах, особенно в Толедо и Кордове; наконец, сами члены совета инквизиции бывали несколько раз преследуемы.

IX. Система господства, которой беспрерывно следовали трибуналы инквизиции, никогда не могла быть подавлена ни общими законами Испании и Америки, ни частными резолюциями и случайными распоряжениями, принятыми в каждом из королевств короны Арагона, ни частыми королевскими указами, ни, наконец, циркулярами совета инквизиции.

X. Не больший успех получился от наказаний, которые сочли нужным употреблять против некоторых из них (хотя, говоря правду, редко), отставляя их от должности: они без страха смотрели на опасности, которым подвергала их народная ярость, а также заговоры и проекты убийства, составленные против них друзьями и родственниками несчастных, которых они преследовали.

XI. Наконец, общие конвенции (числом двадцать одна), которые они должны были бы уважать как законы, исполнение коих еще энергичнее требовалось правосудием и совестью, чем верность правилам святого трибунала, были не менее бессильны для удержания честолюбия, которое влекло в установлению во всем мире их власти посредством страха.

XII. Все эти конвенции имели своим предметом пункты подсудности; они не имели никакого отношения к расследованию процессов, возбужденных по делу ереси. Они были установлены в 1553 и 1631 годах для трибуналов королевств, зависимых от короны Кастилии, и в 1610 и 1633 годах для трибуналов Америки; к ним можно прибавить две, касающиеся Кастилии и королевский указ 1570 года. Все эти меры эквивалентны конвенциям и рассматривались как таковые.

XIII. Было издано семь подобных регламентов для Арагона в 1512, 1515, 1518, 1572, 1631, 1635 и 1646 годах; четыре для Каталонии — в 1515, 1519, 1534 и 1564 годах; один для королевства Валенсии в 1568 году; один для острова Сардинии в 1569 году; три для Сицилии — в 1580, 1582 и 1597 годах. Регламенты Арагона распространялись на остров Майорка, Каталонию, Валенсию, Сардинию и Сицилию, кроме распоряжений, противоположных сделанным для их трибуналов.

XIV. Все вышесказанное являет нам в инквизиции трибунал, судьи которого не хотели повиноваться ни законам королевств, в которых он установлен, ни папским буллам, ни первоначальным уставам своего учреждения, ни частным приказам своих глав; трибунал, который не боялся противиться папе, именем которого он судит процессы по делам ереси, и не признавать — до одиннадцати раз — власти самого государя; трибунал, который позволил свободное обращение книг, проповедующих цареубийства и стремящихся установить в пользу папы косвенное право низлагать королей, и одновременно осудил и запретил труды (наказывая их авторов), которые защищали противоположное учение и права государственной власти; наконец, трибунал, который действовал таким образом относительно предметов и обстоятельств, не касающихся преступления ереси, для которого короли дали ему власть.

XV. Если трибунал дошел до таких злоупотреблений, так мало считался с отведенными его власти границами и тем не менее его образ действий не считался посягательством на права других государственных учреждений и в нем не находили ничего неполитичного, то мне кажется, что после этого нельзя уже делать такого двойного упрека никакому учреждению, каковы бы ни были его действия. Среди многочисленных фактов, доказывающих эту истину, я выберу те, которые самым прямым путем приведут к намеченной цели.

XVI. Первый акт, которым севильские инквизиторы ознаменовали в 1481 году вступление в должность, был покушением против королевской власти. Если бы Фердинанд и Изабелла были более предусмотрительны, они увидали бы, что угроза лишить герцогов, графов, маркизов, владельцев поместий и высших судебных должностных лиц их титулов, санов, поместий и разрешить их вассалов от присяги на верность была самой очевидной узурпацией, на какую только можно было решиться, и что она не могла быть узаконена никаким согласием со стороны государя, власть которого не была бы деспотичной.

XVII. Унижения, которые они заставили испытать в 1488 году вице-короля, наместника королевства Валенсии; в 1498 году вице-короля острова Сардиния и в том же году архиепископа города Кальяри; в 1500 году графа Беналькасара и управление его крепостью, также судью первой инстанции в Кордове; в 1503 году коррехидора того же города; в 1506 году маркиза де Приэго, графа де Кабры и других; в 1516 году коррехидора города Логроньо; в 1531 году управляющего королевским судом на Майорке; в 1543 и следующих годах вице-короля Сицилии, маркиза де Терранова, и дона Педро Кардону, вице-короля Каталонии; в 1553 году старшего алькальда города Арнедо; в 1569 году военного представителя Барселоны и гражданского губернатора этого города; в 1571 году представителей королевства Арагон; наконец, великое множество других фактов подобного рода доказывают, как должно быть вредно существование трибунала, система которого беспрерывно состояла в расширении своей власти посредством страха и который при малейшем оказанном ему противодействии объявляет виновников подозреваемыми в ереси, соучастниками и пособниками еретиков.

XVIII. Незаконное употребление цензур, которыми этот трибунал поражал первых магистратов, каковы вице-короли, а особенно лиц низшего класса, было страшным оружием, которым он разил всякого, кто дерзал противиться его видам.

Если эта мера была недостаточна, декрет об аресте не замедлял обыкновенно обеспечить победу.

XIX. Юрисдикция бывает или светская, или духовная. Первая есть чистое пожалование, а иногда результат молчаливого дозволения монарха. Вторая заключает права, чуждые первой. Законы королевства всегда запрещали употреблять светскую юрисдикцию, придавая ей силу церковных цензур. Однако инквизиторы настойчиво обходили это правило: они утверждали, что, если конфликт и казался возникшим из-за расширения привилегии, речь тем не менее шла в сущности о защите духовной юрисдикции, которую они получили от папы для преследования и наказания еретиков как единственное средство достигнуть этой цели.

XX. Когда испанские короли решили обуздать этот род посягательства, инквизиторы довели свою дерзость до отрицания того, что они получили власть от монарха. Они изложили свое учение в книгах и брошюрах, распространенных по всему свету. Только вялость Филиппа IV и слабость Карла II[1214] были способны терпеть такую дерзкую отвагу, хотя легко было бы доказать, что церковная юрисдикция даже не нужна для того, чтобы судить и наказывать еретиков, кроме богословского решения квалификаторов.

XXI. Церкви принадлежит право объявлять, является ли еретическим данное учение или нет. Но если кому-нибудь доведется устно или письменно высказать еретическое мнение или совершить некоторые действия, которые указывают, предполагают или доказывают внутреннее усвоение ереси, это является основанием для дела, суждение о котором по праву принадлежит светской власти, поскольку она не соглашается выпустить его из своих рук; с тем большим основанием она может наказывать человека, объявленного виновным в совершении этих действий или в произнесении этих слов.

XXII. Фердинанд и Изабелла основали трибунал инквизиции. Они, однако, хорошо сознавали истину, о которой я только что говорил, потому что видели осуждение и казнь еретиков при Хуане II,[1215] отце Изабеллы. Они объявили, что юрисдикция верховного совета инквизиции принадлежит им, и доказали это, когда кардинал Хименес де Сиснерос отказался принять дона Ортуньо Ибаньеса д'Агирре, назначенного членом совета инквизиции, под предлогом, что он не духовное лицо. Что сделал Фердинанд V? Указом от 17 февраля 1509 года он обязал кардинала принять этого советника, говоря, что «он был очень изумлен поступком кардинала, так как последний хорошо знает, что если совет пользуется юрисдикцией, то он получил ее от самого монарха, и таким образом Агирре должен участвовать в ней и подавать свое мнение, как и другие советники».

XXIII. Наш век гораздо более просвещен, и нет теперь более никакого сомнения насчет этого предмета. Но торжество достигнуто не без сильного сопротивления со стороны инквизиторов. Они всегда старались преследовать испанцев, которые осмеливались напоминать это учение, когда оно затмилось и почти погибло в ночи времен. Среди этих отважных людей называют Херонимо Севальоса и других ученых XVII века, просвещение которых подобно блестящему светилу среди мрака и дурного вкуса, царивших в кругу их современников.

XXIV. Следуя этой системе упразднения здравых идей, трибунал успел замять жалобы, обращенные представителями наций, собравшимися на кортесы, к государям при разных обстоятельствах, а особенно в годы 1518,1520, 1525, 1534, 1537, 1579, 1586, 1607 и 1611, когда занимались делами Кастилии. Такая же участь постигла протесты представителей арагонских провинций, собиравшихся в 1510, 1512, 1515, 1518, 1585 и 1646 годах.

XXV. Трибунал инквизиции успел также убедить монархов, что учреждение инквизиции препятствует отнятию у них государств в Европе, как это случилось во Фландрии. Однако неоспоримо, что эти владения отделились от короны вследствие употребленных королями неразумных усилий ввести там инквизицию. Я приведу несколько примеров этих конфликтов юрисдикции, которые причинили столько зла Испании.

Статья вторая ПОЗОРНЫЕ ПРОИСШЕСТВИЯ, ВОЗНИКШИЕ ПО ПОВОДУ НЕКОТОРЫХ СПОРОВ МЕЖДУ ИНКВИЗИТОРАМИ И ДРУГИМИ СУДАМИ

I. Инквизиторы Калаоры отлучили и велели арестовать в 1553 году лиценциата Искиердо, старшего алькальда города Арнедо, который хотел начать уголовное преследование Хуана Эскудеро, чиновника святого трибунала, обвиняемого в убийстве солдата. Они не побоялись даже наложить интердикт на церкви и приказать прекращение божественной службы в городе Арнедо. Апелляционный суд Вальядолида потребовал документы судопроизводства, но инквизиторы обошли распоряжение этого суда от 8 марта и второй приказ, декретированный 29 апреля. В ожидании они позволили виновному свободно прогуливаться по городу Калаора, который назначили ему вместо тюрьмы; тот бежал, и преступление осталось безнаказанным.

II. В 1567 году инквизиторы Мурсии отлучили капитул кафедрального собора и муниципалитет этого города. Права подсудности были оспорены, и верховный совет решил, что некоторые члены капитула и муниципалитета принесут публичное покаяние в столице королевства и получат отпущение. Их подвергли унижению слушать перед всем народом торжественную мессу; они присутствовали на ней в положении кающихся, стоя близ главного алтаря на глазах огромного количества верующих. Они получили отпущение, сопровождавшееся церемониями, способными поразить народную душу и дать народу самое высокое понятие о могуществе инквизиции.

III. Королевский указ 1568 года предписал исполнить конвенцию кардинала Эспиносы. Она была составлена по поводу того, что инквизиторы Валенсии присвоили себе право расследовать дела, касающиеся городской полиции, и ряд других, каковы дела о контрибуциях, контрабанде, торговле, мореходстве, искусствах и ремеслах, уставах ремесленных цехов, охране лесов. Они утверждали, что суждение об этих делах принадлежало им, особенно если в числе преследуемых судом или замешанных в дело лиц находится один человек, связанный с инквизицией, хотя бы это был просто дворник или кто-либо другой в этом роде, служивший некоторое время в трибунале. Храмы перестали быть священным убежищем для тех, кого инквизиторы пожелали арестовать как ставящих преграды действиям святого трибунала. В то же самое время они противились, чтобы какой-нибудь уголовный преступник, даже вор, был арестован в домах инквизиторов в городе или на даче.

IV. В 1569 году трибунал Барселоны, отлучил от Церкви и велел заключить в тюрьму двух главных должностных лиц города (один был военным представителем, а другой гражданским вице-губернатором) и некоторых из их служащих. Преступление состояло в требовании от пристава инквизиции торговой пошлины, называемой товар. Королевский совет Арагона затеял спор с советом инквизиции относительно подсудности. Филипп II положил конец распре, приказав выпустить узников, но не наказал непослушания, в котором инквизиторы оказались виновными, так как регламенты запрещали поражать анафемой должностных лиц и, наоборот, приказывали им уважать личность последних.

V. В 1571 году инквизиционный трибунал Сарагосы отлучил членов депутации, которая представляла королевство Арагон во время промежутка между двумя собраниями кортесов. Депутаты послали жалобу папе Пию V; они не были выслушаны. По смерти Пия V его преемник Григорий XIII получил те же жалобы от этих депутатов, которые умоляли оказать им правосудие. Папа направил их к главному инквизитору, которому поручил окончить это дело. Последний, побуждаемый верховным советом, отверг папское поручение и утверждал, что непосредственное расследование жалобы принадлежит ему по праву. Филипп II, фанатичный покровитель святого трибунала, поручил своему послу в Риме принять перед папой сторону инквизиции. Успех этих ходов был таков, что король достиг того, о чем просил, между тем как депутаты продолжали пребывать под тяжестью отлучения около двух лет. Полезно знать, что эта депутация состояла из восьми человек: два от духовного сословия (обыкновенно ими были епископы), два от высшего дворянства (графы или гранды Испании), два от дворянства второго ранга (дворяне заметного происхождения) и два от третьего сословия (по обычаю, из числа выдающихся граждан).

VI. В 1575 году инквизиторы того же города Сарагосы доложили в верховный совет, что муниципалитет подготовляет бой быков. Они спрашивали, как им поступить в этом случае, принимая во внимание, что до сих пор город всегда предоставлял им особую ложу. Они прибавляли, что на предыдущем бое они украсили эту ложу внутри портьерами, коврами на сиденьях и подушками для ног; однако они узнали, что вице-король Арагона не одобрил этого и сказал, что единственно ему как представителю государя позволительно подобное. Верховный совет письмами от 13 и 31 августа ответил, что инквизиторы и должны ничего менять из того, что они имеют обычай делать, и должны охранять пользование этим почетным отличием и не обращать никакого внимания на жалобы вице-короля. Не следует забывать, что за несколько лет до этого папа Пий V запретил инквизиторам и другим духовным лицам под страхом отлучения присутствовать при таком варварском и жестоком зрелище. Хотя я и сам испанец, но должен сознаться, что эти бои являются стыдом для нации; едва ли бывает один, на котором не погиб бы гладиатор; известно, что на них всегда происходят примеры распущенности, слышны богохульства, многие напиваются, бывают кражи и драки. Инквизиторы Гранады, находясь в 1630 году на подобном зрелище, не удовлетворились тем, что сделали их сарагосские коллеги; верные тому, что их учреждение имеет обыкновение делать, они повесили балдахин над своей ложей. Председатель и члены двух судов — гражданского и уголовного — сочли своим долгом снять его. Инквизиторы ответили анафемами. Совет Кастилии обратился к королю, чтобы устранить это злоупотребление, являющееся результатом узурпации. Объявили, что инквизиторы превысили свои привилегии; но их не наказали, и эта умеренность привела лишь к тому, что сделала их более заносчивыми.

VII. В 1588 году инквизиторы Толедо отлучили лиценциата Гудиэля, дворцового коменданта и судью королевской судебной палаты в Мадриде: это должностное лицо преследовало судебным порядком Иньиго Ордоньеса, секретаря святого трибунала, за смертельное ранение Хуана де Бургоса и выстрел из пистолета, произведенный из засады в каноника дома Франсиско Монсальве. 11 сентября совет инквизиции защищал перед королем дело виновного исключительно красноречиво. Впрочем, он извинился за употребление цензур, говоря, что таков способ вершить суд в святом трибунале. Под последними словами следовало понимать, что верховный совет считал возможным ставить себя выше законов королевства и приказов государя.

VIII. В 1591 году были сильные распри из-за подсудности между инквизицией Сарагосы и трибуналом верховного судьи Арагона; отсюда произошли два мятежа, в результате которых несколько грандов Испании, много дворян и еще более значительное количество рядовых жителей были преданы суду и присуждены к смертной казни. Я изложу ужасную серию интриг, которые инквизиция употребила в этом случае, когда буду передавать историю процесса знаменитого Антонио Переса, первого государственного секретаря.

IX. В 1598 году инквизиторы Севильи отправились в митрополичью церковь вместе с председателем и членами королевской судебной палаты на церемонию похорон Филиппа II. Они претендовали на место впереди судей; на сопротивление последних они ответили отлучением тут же в церкви. Королевский прокурор протестовал против этого поступка, и нетрудно представить себе случившуюся неприличную сцену. Судьи, собравшись в зале заседаний, объявили, что инквизиторы употребили насилие при совершении ими акта злоупотребления против закона; они составили постановление, обязывавшее инквизиторов снять отлучение. Легко вообразить, что последние не спешили повиноваться. Судьи повторили приказ с угрозою лишить инквизиторов всех гражданских прав, присудить их к изгнанию и потере доходов. Филипп III не одобрил поведения инквизиторов, приказал им снять отлучение и отправиться в качестве обвиняемых в город Мадрид, который послужит им тюрьмой. 22 декабря король велел опубликовать указ, по которому трибунал инквизиции не должен больше иметь старшинства, кроме церемоний аутодафе; главный инквизитор Портокарреро получил указ об отставке и был выслан в свою епархию в Куэнсу, где вскоре умер.

X. В 1602 году главный инквизитор дом Фернандо Ниньо де Гевара, кардинал и архиепископ Севильи, с помощью верховного совета показал своим поведением относительно Климента VIII, чего можно ожидать от инквизиторов, когда римские буллы им не нравятся или когда они хотят обойти королевские указы. Папа приготовлял осудительную буллу против труда иезуита Малины[1216] О благодати и свободной воле. Иезуиты, узнав об этом, захотели отвести удар, обратив внимание главы Церкви на другие предметы. Вот как они за это взялись. Иезуит Николас Альмасан, ректор коллегии, которую иезуиты имели в Алькала-де-Энаресе, и Габриэль Васкес, профессор той же коллегии, приняли решение, что Мельхиор Оньяте под председательством Луиса Торреса (оба — их собратья) будет защищать тезис: «Не следует верить, как в член веры, что Климент VIII (которого Церковь считает верховным первосвященником) действительно наместник Иисуса Христа и преемник святого Петра». Как только папа был осведомлен об этом покушении, он предписал нунцию вызвать четырех иезуитов на суд в Рим. Приказ о вызове был отдан, но короля не попросили дать предварительно согласие. Главный инквизитор и верховный совет громко жаловались, что папа завладел этим делом в ущерб их власти; они сейчас же велели арестовать иезуитов и заключить в секретную тюрьму инквизиции. В то же время король пожаловался папе на поведение нунция и достиг того, что папа согласился передать дело главному инквизитору, который получил приказ строго наказать виновных. Васкес был духовником кардинала; это обстоятельство послужило причиной того, что вскоре он и его собратья получили свободу. Папа остался недоволен главным инквизитором. Филипп III, чтобы успокоить его, обязал кардинала подать в отставку и вернуться в свою епархию.

XI. В 1622 году инквизиторы Мурсии и главный инквизитор повели себя с такой заносчивостью, что воспоминание об их поведении никогда не изгладится из памяти жителей. Город Лорка, зависимый от этого округа, назначил чиновника святого трибунала сборщиком налога на торговые сделки, называемого алькабала. Последний отказался от этой должности; его возражений не приняли. Тогда инквизиторы отлучили судью города Лорка и даже постановили заключить его в секретную тюрьму; для этого они нуждались в помощи коррехидора Мурсии, дона Педро де Порреса. На его отказ они отлучили его самого и постановили прекратить божественную службу в церквах Мурсии. Эта мера привела город в подавленное состояние; жители просили дома Антонио Трека, своего епископа, употребить для посредничества свою власть. Прелат заметил инквизиторам, насколько был незаконным их поступок, потому что они действовали, ничего не сообщив ему. Этот ход не имел успеха; он счел нужным успокоить умы и опубликовал послание, в котором извещал народ, что он не обязан подчиняться ни интердикту, ни прекращению божественной службы. Дом Андрее Пачеко, главный инквизитор, узнав о поведении епископа, осудил послание и приказал «публиковать эту меру в церквах мурсийской епархии». В то же время он наложил на епископа штраф в восемь тысяч дукатов и вызвал в Мадрид на суд в двадцатидневный срок под опасением штрафа в четыре тысячи дукатов для ответа на жалобу, поданную против него прокурором верховного совета, в которой он обвинялся в помехе службе святого трибунала. Епископ и капитул его кафедральной церкви отправили в Мадрид депутатами декана и одного каноника. Главный инквизитор отлучил их, не пожелав выслушать, и велел заключить в одиночные камеры, одновременно приказав объявить об этом отлучении в проповеди по всем церквам Мадрида. Мурсийские инквизиторы заключили в свою секретную тюрьму настоятеля прихода Св. Екатерины, отказавшегося подчиниться интердикту, так как он не получил приказа об этом от своего епископа. Пришлось королю и папе вмешаться в это дело, чтобы скандал не пошел дальше. Они заставили восстановить епископа в его правах. Но этот акт правосудия не разрушил причины зла, на которое жаловались.

XII. В тот же год инквизиторы Толедо отлучили супрефекта этого города, который велел привлечь к суду и арестовать мясника как вора, сознавшегося в продаже на фальшивых весах мяса плохого качества. Они утверждали, что виновный подвластен им, потому что был поставщиком инквизиции, и требовали передать им его и документы судопроизводства. Им было отказано, потому что речь шла о проступке, совершенном при отправлении публичного занятия. Инквизиторы опубликовали тогда отлучение в проповеди по всем церквам Толедо. Они заключили в секретную тюрьму трибунала пристава и швейцара супрефекта за повиновение своему начальнику, и те несколько дней пробыли в тюрьме. Их подвергли позорящему наказанию лишения бороды и волос и заставили появиться в зале заседания без башмаков и без пояса; их допросили об их происхождении, чтобы узнать, не происходят ли они от евреев или от мавров; их заставили прочитать некоторые части Катехизиса и молитвы, как это делалось с подозреваемыми в иудействе и магометанстве; наконец их осудили на вечное изгнание, даже не пожелав выдать им удостоверение, как они просили, чтобы засвидетельствовать, что они не осуждены в качестве еретиков. Сострадание, которое двое этих несчастных возбудили, было настолько всеобщим, что началось движение против инквизиторов. Несколько лиц выдающегося положения, преданных общественному благу, добились успокоения смуты. Король, извещенный советом Кастилии об этом скандальном происшествии и обо всем происшедшем в Мурсии, создал чрезвычайную комиссию из одиннадцати членов, избранных в его советах. На ней приняли решения против инквизиторов, но действие комиссии ограничилось тем, что был положен конец временному беспорядку; зло в корне не было уничтожено.

XIII. В следующем году инквизиторы Гранады допустили новые злоупотребления. Они отлучили дона Луиса Гудиэля де Перальту и дона Матео Гонсалеса (один — член королевского гражданского суда, а другой — королевский прокурор при том же суде). Они осудили как еретические два сочинения этих превосходных правоведов, в которых защищались права королевской светской юрисдикции в случаях, где имела место подсудность. 12 мая и 7 октября совет Кастилии сделал почтительные представления королю и доказал вину инквизиторов. Инквизиторы впали в нарушение 11-й статьи Инструкций святого трибунала 1485 года, по которой они должны запрашивать короля в делах этого рода. Для устранения злоупотребления в 1625 году создали комитет компетенции, которому было поручено высказываться по всем затруднениям, которые могли возникнуть на этот счет; 22 и 24 апреля 1626 года были составлены инструкции, которые должны были служить правилом. Существование этого комитета было недолговечным; однако он был восстановлен 8 февраля 1657 года.

XIV. В 1630 году инквизиторы Вальядолида показали себя еще более заносчивыми. Епископ этого города (который в то же время был председателем королевского апелляционного суда) должен был совершать торжественную службу в соборе. Инквизиторы избрали этот день для публикации указа о доносах. Утверждая, что их власть в качестве инквизиторов выше сана епископа, они хотели снять балдахин, который употреблялся при службе епископа. Когда люди, состоящие на службе инквизиции, принялись исполнять приказание, каноники этому воспротивились. Инквизиторы послали в церковь сбиров, которые арестовали певца дома Альфонса Ниньо и каноника дома Франсиско Милану, увели их в церковных одеждах и поместили в этом виде в тюрьму инквизиции. Совет Кастилии 16 марта сделал доклад королю об этом скандальном посягательстве; между прочим он гласил следующее: «Безнаказанность, которая всегда следовала за эксцессами и злоупотреблениями властью, в чем совет инквизиции стал виновным, придала ему смелость: Вашему Величеству должно однажды использовать право короны в этом обстоятельстве, чтобы инквизиция больше не злоупотребляла сущностью своих действительных прерогатив и чтобы инквизиторы знали, что короли даровали им привилегии только по делам, касающимся веры, на которую они сами нападают и которую ослабляют в умах народов, оскорбляя епископов, отцов и первых защитников ее».

XV. Это событие вызвало конвенцию следующего года, известную под именем конвенции кардинала Сапаты. Здесь было решено несколько вопросов и постановлено не употреблять более цензур, кроме случаев большой надобности; сделано также несколько распоряжений. Но все это было напрасно, и инквизиторы едва ли хоть раз воспользовались данным им уроком. Было бы достигнуто большее, если бы король согласился с заключением совета Кастилии от 8 октября того же года, в котором (после изложения подробностей бедствий, к которым привела система инквизиции) совет говорил королю: «Для того, чтобы прекратить эти злоупотребления, чтобы дать судам Вашего Величества пользоваться всей необходимой им властью, чтобы законы и королевские указы верно исполнялись и все, относящееся к управлению и финансам Вашего Величества, шло энергичным и правильным путем и не встречало более на каждом шагу стеснений от такого большого количества привилегированных лиц, — следует Вашему Величеству разрешить, чтобы суды выносили приговоры по жалобам, которые будут принесены на злоупотребления инквизиторов во всем, что не касается предметов веры. Несправедливо и несообразно с законами, чтобы сильные светские привилегии, дарованные Вашим Величеством инквизиции и ее служителям, были рассматриваемы как церковные и духовные и защищались посредством цензур; чтобы инквизиторы могли держать судей по нескольку месяцев под тяжестью отлучения и учинять ежедневно разорение подданных, замедляя конец их процессов посредством производимых ими оспариваний. Совет имеет доказательства, что часто лица среднего состояния совершенно разоряются от этих злоупотреблений, последствия коих пагубны и неисцелимы». Вышеприведенные замечания были обращены к королю в подобных случаях и подкреплены еще более сильными доводами на совещаниях 1634, 1669, 1682, 1696, 1761 годов и на многих других, особенно когда испанская инквизиция осудила произведения, где защищались права короны, а главным образом труд доктора дона Хосе де Мура, председателя королевского суда на Майорке, напечатанный на этом острове в 1615 году под заглавием Указание в пользу короля по поводу конфликтов юрисдикции, которые возникают между королевскими судами и трибуналом инквизиции королевства Майорка.

XVI. В 1634 году возник другой спор по делу о подсудности, по поводу некоторых сборов, взятых с одного жителя Вакальбаро, местечка близ Мадрида. Инквизиторы Толедо отлучили судью королевского суда и дворцового и предались всякого рода придиркам к власти совета Кастилии. Последний, проникнутый своим достоинством высшего сената нации, приказал, чтобы инквизитор-декан Толедо явился лично в Мадрид для ответа на сделанные против него обвинения, с угрозой в случае отказа лишить его имущества и гражданских прав. Он осудил также на лишение имущества и изгнание из королевства одного священника, секретаря святого трибунала, и велел объявить, угрожая теми же наказаниями, инквизитору Мадрида, чтобы тот передал процессы и узников в палату судей королевского дворца и двора. 30 июня тот же совет обратил к королю следующие представления: «Был бы положен конец злоупотреблениям, если бы Ваше Величество соблаговолило запретить инквизиции употреблять посредством цензур власть, принадлежащую только королевской юрисдикции: ведь известно, что этот трибунал получил ее от Вашего Величества, как он сам сознается в своих опросах, хотя некоторые из его членов отрицают это в своих сочинениях. Итак, эта власть зависимая, она зависит от свободной воли Вашего Величества, который может ее целиком отнять. Согласно с этими мотивами, мы умоляем вас держать инквизиторов в границах их прерогатив. Эта мера может оказать великое благо: она положит предел гнету, под которым стонут подданные Вашего Величества; они не станут больше бояться цензур, которыми они поражаются и удручаются в продолжение значительного времени, — тех цензур, которые устрашают их так, что отнимают энергию, необходимую для поддержания прав вашей короны; тех, наконец, цензур, которые держатся и длятся даже после того, как был дан Вашим Величеством указ об их снятии». Король удовольствовался возобновлением запрещения употреблять отлучение, за исключением крайней необходимости, и запретил употребление этого средства против судей, если не было предварительно испрошено его разрешение. Этот королевский приказ доказывает забвение или пренебрежение, которому подверглась конвенция кардинала Сапаты в конце третьего года со Времени ее установления.

XVII. В 1637 году инквизиторы Севильи, раздраженные тем, что не одержали победы в деле о подсудности, осудили и запретили своим постановлением Юридический манифест, который опубликовал для поддержки гражданской юрисдикции дон Хуан Перес де Лара, королевский прокурор при королевском апелляционном суде этого города. Они объявили, что это сочинение содержит положения, которые оскорбляют трибунал, и приказали опубликовать это объявление в проповеди в митрополичьей церкви 4 августа и коллегиальной церкви Спасителя 8 августа. Совет Кастилии уведомил короля о поведении инквизиции и представил, что оно полно недоброжелательства и лишено законного мотива: «Если бы даже прокурор севильского суда переступил известные границы в каком-либо сочинении и это нарушение было бы доказано, то не следовало ли лучше принести жалобу к подножию трона и ожидать, чтобы Ваше Величество приказало наказать автора вместо уничтожения сочинения позорящим образом? Если прокурор и судьи Вашего Величества будут подвергаться таким опасностям в защите ваших прав, они потеряют мужество, которое им необходимо при отправлении должностей, и не найдется никого, кто дерзнет их исполнять». Король удовольствовался аннулированием запрещения и выговором севильским инквизиторам через их начальника, который исполнил это только для формы, потому что был более виновен в этом деле, чем его подчиненные.

XVIII. В 1639 году инквизиторы Льерены отлучили и приказали считать отлученным дона Антонио Вальдеса, члена совета Кастилии, уполномоченного, посланного королем в Эстремадуру для действий, относящихся к милиции. Трибунал был раздражен против него, потому что он включил всех служителей инквизиции, чиновников, служащих и прислугу в список по легкому налогу, из которого никто не исключался. Король, узнав в своем совете о происшествии, приказал вычеркнуть из реестров декрет об отлучении и для увековечения памяти об этом написать этот приказ на стенах секретариата святого трибунала. Одновременно он пожелал, чтобы суд составил протокол об исполнении предписания. К сожалению, все эти меры были весьма слабы. Политическая язва осталась по-прежнему такой же глубокой и такой же застарелой.

XIX. В 1640 году инквизиторы Вальядолида имели другой конфликт из-за власти с епископом этого города. Последний пожаловался королю в следующих выражениях: «Разрешение, которое королевский совет дает на печатание или продажу книг, не вырезая из них того, что авторы, зависящие от инквизиции или стремящиеся стать ее членами, пишут о привилегиях этого трибунала, может повлечь самые роковые последствия: эти авторы позволяют себе даже утверждать, что инквизиторы без своего согласия не могут быть лишены юрисдикции, которую Ваше Величество благоволили им даровать по своей доброй воле. Действие такой претензии можно уничтожить только тогда, когда Ваше Величество отнимет или ограничит эту юрисдикцию, определяя тем, кто облечен ею, точные границы, которых они не должны переходить. Единственное средство воспрепятствовать этим людям печатать, что Ваше Величество не может лишить их дарованных им привилегий, состоит в категорическом заявлении, что вы и ваши предки по своей доброй воле соизволили оказать им, по своей милости, это пожалование. Пусть Ваше Величество благоволит кроме того разрешить, чтобы королевские суды пользовались в королевстве полной и всецелой свободой наказывать такие преступления, когда того потребуют обстоятельства или покушения против прав короны, которые позволяют себе инквизиторы».

XX. В 1641 году выявилось убедительное и позорное доказательство истинности того, что было изложено епископом Вальядолида. Возникли некоторые споры о подсудности между инквизиторами этого города и апелляционным судом. Совет Кастилии принужден был многократно запрашивать короля по поводу некоторых частных случаев, представившихся в этом деле. Он написал в одной из своих докладных записок, что «юрисдикция, которую употребляют инквизиторы от имени короля, светская, мирская и зависимая и не может быть защищаема посредством цензур». Члены совета инквизиции, под председательством брата Антонио Сотомайора, доминиканского монаха, главного инквизитора, уполномоченного крестового похода и духовника короля, предались свирепому злопамятству. Они простерли свою дерзость до того, что созвали кучу схоластических богословов, невежественных, грубых и низких льстецов инквизиции, набранных среди монахов. Цель их состояла в квалификации тезиса, выставленного советом Кастилии. Эти квалификаторы, усердствуя дать доказательство большой рассудительности, разделили тезис на три части.

XXI. Первая часть. Юрисдикция, которую употребляют инквизиторы от имени короля, есть светская и мирская. Квалификация. Этот тезис вероятен, если распространить его в хорошую сторону.

XXII. Вторая часть. Означенная юрисдикция зависима. Квалификация. Этот тезис ложен, невероятен и противен благу Его Величества.

XXIII. Третья часть. Нельзя употреблять церковные цензуры для защиты юрисдикции, о которой идет речь. Квалификация. Этот тезис безрассуден и граничит с ересью.

XXIV. Приняв эту меру, фискал совета инквизиции обвинил весь совет Кастилии. Он потребовал, чтобы трибунал приказал передать копии и черновик запроса, обращенного к королю; чтобы он велел опубликовать осуждение этого запроса и начал преследование авторов. Совет инквизиции, воздерживаясь от принятия такого подходящего для него решения, изложил королю происшествие и сослался на приговор богословов. Король с беспечностью, которая ему была свойственна, удовольствовался тем, что сказал главному инквизитору, что он нарушил свои обязанности, одобряя поступок, противный достоинству и чести сената нации. В продолжение некоторого времени не переставали жаловаться на горячность и упорство инквизиторов. Тогда Его Величество принудил дома Антонио де Сотомайора подать в отставку; он был отозван в 1645 году. Преемником его был дом Диего де Арсе-Рейносо, епископ Пласенсии.

XXV. В 1648 году был издан королевский указ (№ 14, отдел 7, книга первая Собрания испанских законов) и другой, от 11 февраля того же года. В нем король определил (выслушав совет Кастилии), что объявления, сделанные конгрегацией кардиналов Индекса, не будут более рассматриваться как распорядительные и обязательные для Испании; что вследствие этого не будут более обращать внимания на запрещения, которые папский нунций опубликовал своей частной властью против трудов Сальгадо, Солорсано и других защитников прав светской власти. Этот указ вышел вовремя, чтобы остановить дурные намерения совета инквизиции. Так как тайна скрывала все его действия до того времени, пока декреты забывались, он приостановил начатые преследования. Однако в разные эпохи он возбудил новые преследования против трудов Рамоса дель Мансано, Гонсалеса де Сальседо, Чумасеро, Севалъоса, Мура, Сальгадо, Сесо и других, но не смог получить успеха в их запрещении вследствие бдительности совета Кастилии. Тем не менее, вопреки усердию, которое эта уважаемая корпорация приложила в деле исполнения законов, в трудах означенных мною лиц появились вычеркнутые места и эти пробелы сохранились в следующих изданиях.

XXVI. В то же время инквизиторы Мексики заставили испытать жестокое преследование достопочтенного дома Хуана де Палафокса. Они оспаривали его права и противопоставили ему самую несправедливую подсудность и осуждение его трудов. — См. главы XXVII и XXVIII.

XXVII. В 1660 году инквизиторы Кордовы имели смешную и скандальную ссору по другому пункту юрисдикции. Один мавр содержался в королевской тюрьме этого города за желание убежать из дома Агустино де Вильявисенсио, советника инквизиции, у которого он был рабом. Этот африканец узнал, что не было палача, чтобы дать двести ударов кнута другому узнику. Он предложил исполнить обязанность палача; его предложение было принято; когда он исполнил свою работу, то получил обещанное вознаграждение. Инквизиторы отлучили супрефекта дона Грегорио Антонио де Чавеса, присудили его дать удовлетворение святому трибуналу и передать инквизиции мавра и его процесс. Они утверждали, что он подсуден инквизиции, давая ему звание сотрапезника (comensal) инквизитора и велели взять и посадить в тюрьму, как бы для возмездия, слугу супрефекта, пока им не будет выдан сотрапезник. Какой предмет спора: мавр, бежавший из Африки, раб священника-инквизитора, стремящегося стать епископом! Король, узнав о происшествии от совета Кастилии, приказал выпустить узников на свободу и сделать выговор инквизиторам Кордовы за их поведение.

XXVIII. В 1661 году инквизитор города Толедо, пребывавший в Мадриде, отлучил дона Висенте Банъюэлоса, дворцового судбю. Он хотел принудить это должностное лицо передать ему судопроизводство некоего Хуана де Куэльяра, начальника сбиров палаты придворных судей и в то же время лучника инквизиции; он требовал также выдачи узника, обвиняемого в убийстве женщины. К чему издавать столько королевских указов против злоупотребления отлучениями, если они постоянно оставались без действия?

XXIX. В 1664 году инквизиторы Кордовы отлучили дона Эстевана Арройо, супрефекта Эсихи и члена королевского гражданского суда Гранады, потому что тот отказался передать в их распоряжение Альфонсе Руиса де Андраде, задержанного по делу многоженства, и выдать документы его судопроизводства.

XXX. Те же инквизиторы не замедлили предаться новому, еще большему злоупотреблению. Один негр, раб бывшего казначея святого трибунала, сознавшийся в предумышленном убийстве одной дамы, был приговорен к повешению. Инквизиторы послали королевскому судье Кордовы приказ выдать им документы процесса и самого виновного, который, говорили они, должен быть судим в их трибунале. На отказ должностного лица инквизиторы ответили опубликованием его отлучения и послали лучников для ареста. Судья испугался и согласился на выдачу осужденного. По этому случаю произошло возмущение в городе Кордове. Только с большим трудом смогли помешать разъяренному народу взломать тюрьму святого трибунала, чтобы предать смерти раба, наказания коего сильно желали. Король, извещенный советом Кастилии об этом новом покушении, приказал, чтобы до тех пор, пока вопрос о подсудности будет решен, преступник содержался в королевской тюрьме. Главный инквизитор сделал возражения; совет Кастилии ответил на это, и король повторил приказ, данный им ранее. Но ему не было оказано повиновения, потому что главный инквизитор представил новые жалобы. Совет Кастилии победоносно отразил их, и Карл II приказал в третий раз выдать узника. Строгий приказ об этом был отправлен в Кордову; инквизиторы ответили, что не могут исполнить намерение короля, потому что преступник бежал. Король, совет Кастилии, супрефект Кордовы и публика обманулись в своих ожиданиях. Я спрашиваю еще раз, будут ли апологеты святого трибунала настаивать (вопреки только что рассказанному проступку) на утверждении, что тайна, скрывающая от всех взоров характер его действия, не является неполитичной и посягающей на законы и правосудие?

XXXI. Инквизиторы Гранады в 1682 году должны были сами убедиться, какое зло может произвести усвоенный ими обычай арестовывать лиц, виновных в других проступках, а не в ереси. Они послали взять одну женщину, которая нанесла оскорбление секретарю святого трибунала. Эта несчастная, которая не знала ничего более страшного, как очутиться в тюрьме инквизиции, предпочла выброситься из окна своего дома и умерла на месте. Этот случай вызвал сильные ссоры между инквизиторами и апелляционным судом. Инквизиторы до такой степени не признавали могущества короля и власти его судей, что Карл II принял решение изгнать из королевства инквизитора дома Бальтасара Лоарте и выслать на двадцать миль от Гранады секретаря дона-Родриго Саласара.

XXXII. В Америке королевские указы и другие распоряжения, изданные для предотвращения раздоров между светскими судами и судами инквизиции, не помешали возникновению бурных ссор между теми и другими по вопросу о подсудности. Я ограничусь ознакомлением с теми распрями, где несправедливость инквизиторов обнаружилась более открыто и сопровождалась более или менее смешными деталями. В 1684 году инквизитор Лимы имел претензию требовать, чтобы в день Святого четверга поставили для него в церкви золоченое кресло, аналой и положили подушку под ноги. Он желал также, чтобы диакон поднес ему Евангелие для целования, чтобы его окадили ладаном, повесили на шею ключ от дарохранительницы и, наконец, воздали почести, принадлежащие епископу.

Около 1760 года, в бытность маркиза де Кастельфуэрте вице-королем, инквизиторы пожелали держать в церкви диспут, посвященный монахам обители Милосердия, и хотели иметь на нем председательство. Они требовали, чтобы их встречали с почестями, на которые имеет право только епископ, — с балдахином и креслом.

Когда в Лиме служили торжественную заупокойную мессу по королеве Изабелле Фарнезе,[1217] инквизиторы не сочли удобным появиться в церкви, потому что не занимали бы там первого места и потому что вице-король не захотел, чтобы они появились с церемониалом, установленным только для епископа.

В 1780 году они отлучили и присудили к штрафу в тысячу пиастров судью, посланного королем для опроса о поведении магистрата. Преступление уполномоченного судьи согласно документам процесса состояло в том, что он неосторожно выразился, что этот магистрат был чист, как Святая Дева.

Впрочем, во всех обстоятельствах, довольно часто встречавшихся и открывавших возможность для этих смешных сцен, вице-короли обнаружили много твердости и подавляли высокомерие инквизиторов с большим успехом, чем это удавалось в самой Испании. Эти результаты не должны нас удивлять, потому что в удаленных странах инквизиторов не поддерживал главный инквизитор, который, находясь близ короля, мог наговорить что угодно в частных беседах. Впрочем, вице-короли, ревниво относившиеся к сохранению в целости власти, которою они были облечены, наблюдали со всем старанием, на какое только были способны, за тем, чтобы государственная власть не встречала в своем действии никакого препятствия и никакого противоречия.

XXXIII. Инквизиторы Картахены в Америке в 1686 году явились еще более заносчивыми. Удобным случаем для этого нового скандала стала распря, возникшая между ними и епископом. Инквизитор дом Франсиско Барсия, отлучив прелата, велел прочесть свой декрет во всех церквах. Епископ ответил и доказал своею манерой обхождения с инквизитором презрение к этому отлучению. Инквизитор (вместе со своими юрисконсультами) приказал арестовать и заключить в секретную тюрьму не только епископа, но и нескольких уважаемых лиц кафедрального собора и города, которые выражались свободно по его адресу. Папа, узнав об этом, приказал 13 февраля 1687 года главному инквизитору дому Диего Сармиенто де Вальядаресу перевести в Мадрид и отставить от должности инквизитора Барсию и его юрисконсультов. Так как приказ не был исполнен, то 15 декабря 1687 года он выпустил новое бреве, содержавшее угрозы. Главный инквизитор прибег тогда к королю и сделал неверный доклад о случившемся, чтобы ни он, ни совет Индий не узнали истины. Он так совершенно извратил и запутал факты, что удлинил и затруднил дело. Папа продолжал настаивать на своем решении и пожелал сам судить это дело. Оно не было еще закончено, когда на первосвященнический престол вступил Климент XI. Новый папа собрал кардиналов и, посоветовавшись с ними, подтвердил декретами от 11 декабря 1703 и от 11 января 1704 годов все сделанное епископом и объявил недействительными сумасбродные меры инквизитора. Булла от 19 января 1706 года приказала возвращение всех штрафов, наложенных при этом обстоятельстве, и упразднила навсегда трибунал Картахены. Это упразднение не было приведено в исполнение, потому что было противно политике короля.

XXXIV. Около этого времени инквизиторы Валенсии доказали также своим поведением, что они смотрели на свою юрисдикцию как на принадлежащую по праву инквизиторам и независимую от юрисдикции государя. Их меры побудили графа д'Оропеса, вице-короля и наместника, посоветоваться с десятью богословами, которые объявили, что власть святого трибунала светская и, следовательно, зависима от королевской.

XXXV. Упомянутый мною факт доказывает, как был благоразумен и основателен совет, который давали монарху дон Альфонсо де ла Каррера и дон Франсиско Антонио Аларкон — запретить обращение книг, которые открыто исповедовали противоположное учение и которые они отмечали как изобилующие опасными и ошибочными принципами в области юриспруденции. Король, недовольный постоянными жалобами, поступавшими к нему отовсюду против инквизиторов, создал комиссию из двенадцати советников, избранных из государственных советов Кастилии, Арагона, Италии, Индий и из орденов. Она должна была предложить средства, годные для уврачевания таких бедствий. Это собрание сделало доклад 21 мая 1696 года, но правительство не приняло никакого решения, потому что дом Хуан Томас де Рокаберти, главный инквизитор, архиепископ Валенсии, силою интриг добился того, что король обратил свое внимание на другие вещи, и прежнее благое намерение провалилось.

XXXVI. В 1703 и следующих годах возникли новые скандальные разногласия между домом Бальтасаром Мендосой, епископом Сеговии, главным инквизитором, и членами верховного совета вследствие дурного обращения, которое Мендоса заставил испытать дома Фроилана Диаса, духовника Карла II, избранного епископом Авилы. Я дам в другом месте подробности этого дела; здесь же скажу вкратце, что члены совета одержали верх, но лишь благодаря случаю. Совет Кастилии в рапорте королю, поданном в 1704 году, выражался так: «Народы и государства лишили себя своей власти и своей свободы в пользу монархов, которых они избрали и поставили; они хотели дать себе начальников, которые доставили бы им благодеяния мира и правосудия, оберегая от насилий всякого рода». Мне кажется, что если бы было сказано: делегировали свою власть вместо: лишили себя своей власти, выражение было бы более точным.

XXXVII. В 1713 году кардинал Франческо Джудиче, главный инквизитор, запретил читать сочинение дона Мельхиора де Маканаса, королевского прокурора при совете Кастилии. Он, однако, хорошо знал, что этот труд был напечатан по приказу Филиппа V, который одобрил его по прочтении. Король был сначала сильно раздражен принятою инквизитором мерою. Но кардинал, искусный в управлении пружинами интриги то в Риме, то в Париже, добился обхода приказов своего государя: хотя он был вне королевства, он постоянно исправлял обязанности своей должности и посылал своим подчиненным приказы, которые сильно не нравились Филиппу V. Этот государь добился отставки Джудиче только тогда, как кардинал Альберочи стал действовать в Риме и Париже в помощь намерениям своего господина. Отставка произошла в 1716 году. Король назначил на его место дома Хосе Молинеса, члена церковного суда в Риме, который не мог вступить в должность, потому что австрийцы задержали его в плену в Италии. Там он и умер, так что инквизиция оставалась без главы до 1720 года, когда на эту должность был назначен дом Диего д'Асторга. Он покинул ее в том же году, отправившись в Толедо, куда был назначен архиепископом. Его преемником был дом Хуан де Камарго, епископ Памплоны.

XXXVIII. Дон Мельхиор де Маканас продолжал жить в изгнании. Его процесс в инквизиции стал делом нешуточным от множества доносов на разные написанные им труды. Их обращение разрешено теперь в Ученом семинарии, журнале, который публикуют дом Антонио Вальядарес и Сотомайор. Автор в нескольких своих сочинениях восставал против злоупотреблений, совершавшихся римской курией, а также против злоупотреблений привилегиями со стороны духовенства и церковных трибуналов и обращал общественное внимание на пагубные для государства последствия умножения монахов и других духовных корпораций. Квалификаторы в произнесении приговора над его трудами ясно показали, что их вдохновлял дух ненависти и мести. Но достаточно забавно найти в судопроизводстве Маканаса написанную им книгу Критическая защита инквизиции. Инквизиторы называли тон его ироническим, потому что открыли там некоторые вещи, которые не были истинны. Их убеждение нашло подтверждение несколько позже, в другом сочинении Маканаса, озаглавленном Апология защиты, написанной братом Николаем де Хесу Беландо в пользу гражданской истории Испании, несправедливо запрещенной инквизицией. Несмотря на суровость инквизиторов, Фердинанд VI и главный инквизитор дом Мануэль Кинтано Бонифас, архиепископ Фарсала, разрешили Маканасу вернуться в Испанию. Король послал его на Ахенский конгресс в качестве посла.

XXXIX. В 1761 году главный инквизитор Кинтано Бонифас опубликовал, вопреки запрещению Карла III, папское бреве, осуждавшее катехизис Мезангюи. Король наказал его удалением от двора, но потом снова вызвал и поставил во главе инквизиции. Совет Кастилии обратился к королю 30 октября того же года. Он представил Его Величеству (опираясь на несколько примеров) пагубные последствия, которые должна иметь для интересов государства тайная коалиция, образовавшаяся между главным инквизитором, верховным советом, папским нунцием в Мадриде и римской курией. Он говорил, что действие этого опасного соглашения состоит в распространении принципов и учений, благоприятных для антиполитических руководящих правил духовенства и противных системе истинных границ, обеспечивающих государственную власть короля. Он напоминал скандальное покушение цензур против положений, содержащихся в заключении совета Кастилии 1641 года, и прибавлял: «Если верховный суд нации не разуверится в опасности видеть свои предположения под угрозой едкой критики, так мало сообразной с разумом и религией, каким образом простое частное лицо осмелится посвящать свой труд и свои сочинения в защиту прав короны и государя?» Это собрание вызвало королевский указ от 18 января 1762 года, согласно которому ни одно бреве и ни одна булла не могли впредь быть приведены в исполнение без предварительного согласия короля. Главному инквизитору было запрещено опубликовывать какое-либо постановление об очистке или запрещении книг до доклада Его Величеству, а также арестовывать труд католического автора, не выслушав его, согласно постановлению буллы Бенедикта XIV от 6 июля 1753 года. Надо согласиться, что инквизиция причинила бы меньше зла испанской нации, если бы распоряжения этой буллы верно соблюдались. Я был свидетелем многих нарушений этого закона в 1789 и последующих годах и видел в эту эпоху запрещение разных трудов католических авторов, причем не были выслушаны ни они сами, ни их защитники.

XL. В 1768 году инквизиторы тщетно пытались завладеть процессами по делу о многоженстве. Карл III приказал, чтобы, за исключением случаев, когда виновные считали многоженство дозволительным, расследование этих дел производилось обыкновенными светскими судами. Он выражал желание, чтобы инквизиторы «ограничились наказанием ереси и отступничества, а особенно чтобы ни один из его подданных не подвергался позору ареста, если он ранее не сознался в совершении преступления». Совет инквизиции объявил королю 28 февраля 1771 года, что одно только обстоятельство вторичной женитьбы при жизни первой жены заставляет подозревать совершивших это в том, что они впали в заблуждение в вере по вопросу о браке. Вследствие этого инквизиторы берутся за расследование этого мнимого проступка, обязывая обвиняемых уничтожить подозрение в ереси, происшедшее от простого факта многоженства.

XLI. В 1781 году главный инквизитор приказал, чтобы все исповедальни монастырских церквей были расположены на виду у верующих, находящихся в церкви. Провинциальные инквизиторы велели исполнить этот приказ, не сносясь с архиепископами и епископами епархий. Эти прелаты сильно обиделись на такое пренебрежительное обращение, но скрыли свое недовольство, чтобы не смущать общественного спокойствия. Инквизиторы Гранады в 1797 году позволили себе еще большую дерзость: они велели перенести на другое место исповедальню в женском монастыре Св. Павлы, состоявшем под непосредственным управлением архиепископа. Церковный администратор епархии принес жалобу королю. Министром юстиции был тогда дом Гаспар Мельхиор де Ховельянос. Этот министр был образован, сведущ в серьезной литературе и хорошо знаком с истинными принципами гражданской и канонической юриспруденции. Он решил использовать это происшествие и обратился к главному инквизитору, архиепископу Бургоса, к епископам Уэски, Туи, Пласенсии, Осмы, Авилы и к дому Хосе Эспиге, раздавателю милостыни при короле. Он пригласил их предложить ему, «что они считали бы годным для прекращения злоупотреблений, совершающихся в святом трибунале, и для искоренения ложных принципов из трудов, на которые опираются эти меры». Архиепископ Бургоса (как и следовало ожидать) прислал замечания, благоприятные для трибунала; другие доставили замечания противоположного характера. Ответ, данный 10 марта 1798 года домом Антонио Тавирой, тогда епископом Осмы, а затем Саламанки, был образчиком учености и хорошего вкуса и обнаруживал величайшее уважение к истине. Эта благоразумная попытка не имела удовлетворительного результата. Ховельянос покинул министерство прежде, чем Карл IV что-нибудь решил. Его преемник имел другие виды, а на Ховельяноса донесли как на подозреваемого в заблуждениях относительно веры.

Статья третья ДОЛЖНОСТНЫЕ ЛИЦА, ПОДВЕРГШИЕСЯ ПРЕСЛЕДОВАНИЮ

Вышеприведенное хронологическое изложение распрей, возникших по делу о подсудности между инквизицией и светскими судами, достаточно доказывает постоянное посягательство инквизиторов на расширение влияния и прерогатив против воли государя и вопреки государственным законам и королевским указам. Для дополнения картины, предлагаемой мною читателям, я присоединю список самых известных должностных лиц, которые стали жертвами анафем святого трибунала или как подозреваемые в ереси, или как противившиеся инквизиции и подверглись вследствие этого карам, определенным в папских буллах против врагов трибунала, — даже если они удовольствовались препятствием инквизиторам завладеть процессами, чуждыми вере, и сопротивлением их честолюбию, высокомерию и желанию распространить ужас для установления повсюду их власти. Я буду следовать алфавитному порядку.

1. Альмодовар (дон Кристобал Хименес де Гонгора, герцог). Он был послом при венском дворе и опубликовал труд под заглавием Колонии европейских наций в заморских странах. Эта книга была вольным переводом труда Рейналя.[1218] Он скрыл свое имя под псевдонимом Эдуард Мало де Луке, представляющим анаграмму[1219] речения el duque de Almodovar (герцог Альмодовар). Он сам представил экземпляры своей книги королю: вопреки этому ходу и принятому им решению устранить некоторые места, на него донесли инквизиции как на подозреваемого в принятии систем неверующих философов. Инквизиторы старались узнать, как герцог выражался в ученом обществе; результат не доставил им достаточно мотивов для обвинения, как это почти всегда бывало в царствование Карла III и Карла IV по отношению к ученым, на которых желали напасть. Вследствие этого секретари, комиссары и нотариусы были очень заняты в это время, но бесполезно, потому что множество процессов оставалось приостановленным после предварительного следствия, за неимением достаточных улик заявленного в доносе преступления.

2. Аранда (дон Педро — Пабло Аварка де Болеа, Хименес д'Урреа, граф), гранд Испании. Он был более знаменит своими талантами и познаниями, чем происхождением и высоким положением. В качестве военного он достиг степени генерал-капитана, что в Испании соответствует степени маршала во Франции. Дипломатические таланты выдвинули его на пост посла при парижском дворе. По своим познаниям в качестве государственного человека он стал первым министром, государственным секретарем в царствование Карла IV.

Как политик он был назначен председателем совета Кастилии. Во всех этих четырех областях управления он был действительно велик. Он председательствовал на чрезвычайном королевском совете, созванном Карлом III по делам иезуитов. На этом совете обсуждали: 1) докладную записку, обращенную к королю домом Исидоро Карбахалом, епископом Куэнсы, в которой плохое положение королевства представлялось следствием нарушения привилегий духовенства; 2) предполагаемые меры против действия недавнего папского бреве, направленного против владетельного герцога Пармы; 3) средства к прекращению непрерывных узурпации святым трибуналом королевской светской юрисдикции, отчего последовали большие беспорядки. Хотя члены этого собрания вели свои обсуждения тайно, публике удалось узнать не только предмет их обсуждений, но и мнение каждого члена совета. На графа Аранду поступил донос в святой трибунал как на подозреваемого в исповедании убеждений философов XVIII века, потому что его политические убеждения были чрезвычайно либеральны. Думали, что указ, подписанный Карлом III в 1770 году, был произведением председателя совета Кастилии. Этот указ запрещал инквизиторам браться за расследование процессов, не имеющих своим мотивом ереси, и переводить в секретную тюрьму того, кто не сознался в совершении преступления, принимая во внимание, что эта мера сама по себе навлекает бесчестие. Инквизиторы были на него сердиты. Процесс, предпринятый несколько позже против дона Пабло Олавиде, доставил подробности, способные уверить, что граф Аранда думал подобно этому обвиняемому о проявлениях чисто внешнего благочестия. Однако трибунал не осмелился решить, что существует достаточная улика для возбуждения против него процесса. Граф умер; четыре раза поступали против него доносы в святой трибунал, но ни разу он не был привлечен к суду.

3. Арройо (дон Эстеван д'), коррехидор и супрефект Эсихи, андалусского города, член королевского гражданского суда Гранадского округа. Он был отлучен инквизиторами Кордовы в 1664 году за то, что противился попыткам инквизиторов расширить их юрисдикцию за счет юрисдикции светских судов.

4. Авалос (дон Диего Лопес д'), коррехидор Кордовы, встал под угрозу быть отлученным и заключенным в тюрьму в 1501 году, потому что, когда два лучника инквизиции были посажены в королевскую тюрьму, он отказался выдать их инквизиторам, если только выдача не будет требуема формально.

5. Асара (дон Хосе Николас д'), уроженец Арагона, был последовательно начальником канцелярии Министерства иностранных дел, полномочным министром короля в Риме и чрезвычайным послом в Париже. Он опубликовал перевод Жизни Цицерона, с примечаниями, объяснениями и таблицами. Он был уважаем в Испании как один из ученейших людей в царствование Карла III и Карла IV. Хотя он жил постоянно в Италии или во Франции, его имя внесено в реестры испанской инквизиции. На него поступили доносы в Сарагосу и в Мадрид как на неверующего философа. Но в обоих случаях недоставало улик, и процесс был приостановлен в ожидании новых обвинений.

6. Арагон. Королевство Арагонское в старину было представляемо восемью депутатами в промежутки между двумя собраниями кортесов. Двое (из которых один почти всегда был епископ) были избираемы духовенством, двое — высшим дворянством, состоящим из баронов королевства, двое — буржуазией и двое — коммунами городов и деревень. Это собрание было крайне уважаемо и имело некоторое сходство с палатой депутатов во Франции. Однако инквизиторы не побоялись отлучить его членов без всякого иного мотива, если не считать мужества в деле подавления покушений против арагонской конституции.

7. Арагон. Великий судья Арагона (Justiza mayor) был магистрат высокого ранга, облеченный верховной властью и поставленный между королем и нацией для произнесения безапелляционных приговоров относительно нарушения королевскими министрами органических законов, установленных с возникновением монархии в Арагоне. Сам король был обязан подчиняться решению этого магистрата, во всем имеющего отношение к конституционным делам. Для предотвращения расхождения между двумя верховными властями было постановлено, чтобы великий судья, его трибунал и королевская тюрьма были независимы от короля в уголовных делах. Вопреки этому распоряжению, инквизиторы Сарагосы постановили принять меры против великого судьи и угрожали в 1591 году подвергнуть его анафеме, что можно видеть из предыдущей статьи и о чем мы подробно изложим в процессе Антонио Переса, первого государственного секретаря Филиппа II.

8. Баньюэлос (дон Висенте), дворцовый и придворный королевский судья, был отлучен инквизиторами Толедо за желание защитить юрисдикцию светских судов в процессе по делу об убийстве. — См. предыдущую статью.

9. Барселона. Этот город представлялся палатой депутатов, среди которых были гражданский вице-губернатор и военный губернатор города. Приказ инквизиторов велел посадить их в тюрьму с несколькими подчиненными им лицами за то, что они осмелились ввести в их законные границы привилегии чиновников святого трибунала относительно налогов. — См. № 4 предыдущей статьи.

10. Бариэнтос (командор), рыцарь военного ордена Сант-Яго, коррехидор и супрефект города Логроньо, был обязан в 1516 году явиться в Мадрид, чтобы представиться лично главному инквизитору и верховному совету и просить прощения за отказ в помощи лучникам святого трибунала для ареста нескольких монахов. Он подвергся наказанию малого аутодафе, присутствовал стоя на мессе со свечой в руке и подучил легкие удары кнута из собственной руки инквизитора. Эта церемония закончилась торжественным отпущением цензур.

11. Беналькасар (граф) был отлучен и состоял под угрозой ареста инквизиторами Эстремадуры в 1500 году. Та же угроза была сделана губернатору крепости. Их можно было упрекнуть лишь в том, что они защищали права светской власти против притязаний святого трибунала в деле арестованной женщины, которой вменили в вину некоторые тезисы против веры.

12. Кампоманес (дон Педро Родригес де Кампоманес, граф де), может быть, величайший литератор Испании в царствование Карла III и Карла IV. Он был автором нескольких трудов, о которых упоминается в Испанской библиотеке времени Карла III, опубликованной доном Хуаном де Семпера Гуариносом. Сначала он отправлял обязанности королевского прокурора в государственном совете Кастилии и в королевской камере, которой потом управлял. В своих сочинениях он никогда не удалялся от здравых принципов, постоянно поддерживал независимость королей от римской курии, обязанность всех граждан государства уплачивать свою долю общественных расходов и невозможность, чтобы тяжебная юрисдикция когда-либо составляла часть духовной власти, если государь не пожалует ее или не потерпит по своей собственной милости. Не трудно понять, что граф Кампоманес должен был иметь множество врагов среди членов белого и черного духовенства, которые из церковной истории знали только то, что прочли в дурных книгах. На него донесли святому трибуналу как на антикатолического философа. Улики были многочисленны, но они не доказывали, чтобы он выражал какое-либо еретическое предположение. Они клонились только к уверенности, что его труды, очевидно, были пропитаны духом, противным христианству. Он был приглашен присутствовать на малом аутодафе дона Пабло Олавиде, потому что желали предупредить об участи, ожидавшей его, если бы он стал проповедовать приписываемые ему убеждения. Инквизиторы не сомневались, что он был врагом святого трибунала, по манере, с которой он выразился в совете Кастилии, когда там рассуждали о делах подсудности, порождавших несогласия между инквизицией и другими судами; но это мнение не было достаточным мотивом, и инквизиторы не осмелились идти далее.

13. Кардана (дон Педро де), сын и брат герцогов Кардона, наместник Каталонии, был принужден в 1543 году просил у инквизиторов отпущения цензур, которым, по их мнению, он подверг себя, защищая права королевской юрисдикции против захватов святого трибунала. Он присутствовал стоя и без шпаги за торжественной мессой в кафедральном соборе Барселоны, после которой стал на колени и получил несколько ударов кнута от руки декана инквизиторов, который произнес затем отпущение. — См. главу XVI.

14. Кастилия. Верховный совет Кастилии есть первый и самый уважаемый в монархии. Предполагают, что король присутствует на нем, потому что прежде это было так. Короли советуются с ним во всех важных делах. Филипп IV захотел в 1641 году узнать его мнение о средствах прекращения часто возобновлявшихся споров между святым трибуналом и королевскими судами по вопросу о подсудности. Совет дал ответ, не понравившийся членам верховного совета, и они затеяли против совета Кастилии так называемый процесс веры, обвиняя его в безрассудстве и близости к ереси. Я говорил о нем в предыдущей статье.

15. Чавес (дон Грегорио Антонио де), коррехидор и супрефект Кордовы, был отлучен и состоял под угрозой тюремного заключения в 1660 году со стороны инквизиторов Кордовы. Побуждение, послужившее основанием для этой меры, было так же достойно презрения, как то, о котором я говорил в предыдущей статье, под № 23.

16. Чумасеро (дон Хуан), граф де Гуаро, председатель совета Кастилии, посол в Риме, составил несколько трудов, о которых упоминает Николас Антонио в своей Испанской библиотеке, и несколько рассуждений в защиту светской власти против власти церковной и в пользу независимости государей против злоупотреблений римской курии. Испанские инквизиторы, подстрекаемые папским нунцием, взялись осудить его учение и запретить чтение его сочинений, как и многих других авторов, писавших в том же смысле, чтобы принудить их в отказу от своих мнений под страхом анафемы и заключения в тюрьму. Я об этом говорил в предыдущей статье, под № 21.

17. Кордова (дон Педро Фернандес де), маркиз де Приэго, член муниципалитета Кордовы, был преследуем святым трибуналом в 1506 году. — См. главу X.

18. Кордова (дон Диего Фернандес де), граф де Кабра, член Муниципалитета Кордовы, испытал ту же участь. — См. главу Х.

19. Годой (дон Мануэль), Князь мира (principe del paz), repцог д'Алкудиа, первый министр и государственный секретарь Короля Карла IV. — См. главу XLIII.

20. Гонсалес (дон Матиас), королевский прокурор при апелляционном суде в Гранаде, был отлучен инквизиторами в 1623 году за то, что поддерживал права своего суда в конфликте юрисдикции. — См. предыдущую статью, № 13.

21. Гудиэль (лиценциат), дворцовый алькальд, член палаты придворных алькальдов, испытал такое же обращение со стороны инквизиторов в 1588 году и по такому же мотиву, что и Гонсалес. — См. предыдущую статью, № 7.

22. Гудиэль де Перальта (дон Луис), член суда с присяжными в Гранаде, был третирован в 1623 году подобно предыдущим. Его мнимое преступление было такое же. — См. предыдущую статью, № 13.

23. Гусман (дон Гаспар де), граф-герцог Оливарес, первый министр Филиппа IV. — См. главу XXXVIII.

24. Искиердо (лиценциат), старший алькальд, судья первой инстанции города Арнедо, в провинции Сории, был наказан в 1553 году за то, что велел посадить в тюрьму убийцу, чиновника святого трибунала. — См. предыдущую статью, № 1.

25. Ховельянос (дон Гаспар-Мельхиор де), министр, государственный секретарь в департаменте помилований и юстиции при Карле IV, был одним из ученейших людей Испании. Он написал несколько сочинений по политике и по различным отраслям литературы. Когда в 1798 году он решил преобразовать судопроизводство трибуналов инквизиции, то воспользовался докладной запиской, составленной мною в 1794 году по приказу главного инквизитора Абад-и-ла-Сьерры. Тайная интрига мадридского двора способствовала доносу на него как на приверженца янсенистов и врага святого трибунала. Сюда примешалась политика; Карл IV сначала отстранил его от министерства и сослал в Хихон, его родину в Астурии, а вскоре за тем заключил в картезианский монастырь (Cartuja) на Майорке, объявив, что это делается с целью его обучения христианской доктрине. Этот поступок должен быть поставлен в ряду величайших несправедливостей, потому что Ховельянос был не только хорошим католиком, но человеком справедливым и безупречным, память о котором всегда будет делать честь Испании.

26. Хуан (дон Габриэль де), председатель королевского апелляционного суда на острове Майорка, был отлучен в 1531 году за то, что поддерживал права государя против посягательств инквизиторов.

27. Лара (дон Хуан Перес де), королевский прокурор при королевском апелляционном суде в Севилье, испытал в 1637 году крайне дурное обращение со стороны инквизиторов за то, что поддерживал права королевской юрисдикции в сочинении, направленном против посягательств святого трибунала. — См. предыдущую статью, № 17.

28. Маканас (дон Мельхиор де), королевский прокурор в государственном совете Кастилии при Филиппе V и посол Фердинанда VI на Ахенском конгрессе, был одной из самых знаменитых жертв святого трибунала, апологию которого он написал, озаглавив ее Критическая защита испанской инквизиции. — См. статью вторую этой главы.

29. Мадрид. Дворцовый алькальд, член королевского суда в Мадриде, был отлучен в 1634 году вследствие спора о подсудности. — См. предыдущую статью, № 6.

30. Моньино (дон Хосе), граф Флорида-Бланка, первый министр и государственный секретарь при Карле III и Карле IV. Он был последовательно адвокатом в Мадриде, королевским прокурором в совете Кастилии и полномочным министром в Риме. Его известность как юрисконсульта была началом возвышения, а поведение его вполне оправдало составленное о нем мнение. Он написал в качестве прокурора труды, которые дадут потомству самое выгодное понятие о его талантах и образованности. Дон Хуан Семпере Гуаринос в своей Библиотеке писателей времени Карла III поместил заметку о напечатанных и неизданных трудах его. Среди первых некоторые имеют большие достоинства. Прокурорские мнения, данные им совету Кастилии по поводу докладной записки, представленной Карлу III Карбахалом, епископом Куэнсы, и по поводу беспристрастного суждения бреве, обращенного папою Климентом XIII против владетельного герцога Пармы, заставили некоторых невежественных или предубежденных священников причислить его к сторонникам антихристианских принципов, и на него донесли инквизиции как на врага религии и Церкви. Граф доставил новое оружие против себя, когда изложил свое мнение прокурора по поводу злоупотреблений, в которых были повинны инквизиторы в отношении запрещения книг, и усвоенной ими системы подчинять своей юрисдикции преступления, чуждые догматам. Верный истинным принципам естественного и международного права, он постоянно обнаруживал свое противодействие узурпации и злоупотреблениям, совершаемым беспрерывно инквизиторами. Однако инквизиторы, не имея возможности найти в сочинениях Флорида-Бланки ни одного тезиса, могущего получить квалификацию еретического, не осмелились продолжать процесс министра, которому король оказывал большое почтение. Когда он покинул министерство, прежние доносы уже были забыты.

31. Мур (дон Хосе де), председатель королевского апелляционного суда на острове Майорка, с целью поддержать права своего суда против нападок святого трибунала составил в 1615 году труд о подсудности, в котором установил принципы в подкрепление королевской юрисдикции, противоречащие церковной власти по всем спорным вопросам, предмет коих не имеет ничего духовного и священного. Святой трибунал заставил много претерпеть автора и внес в Индекс его труд. Филипп IV, по требованию государственного совета Кастилии, приказал его вычеркнуть оттуда в 1641 году.

32. Мурсия. Епископ и капитул кафедрального собора, королевский судья трибунала первой инстанции и члены муниципалитета этого города испытали в 1622 году ужасное обращение инквизиции вследствие споров о привилегиях святого трибунала. — См. предыдущую главу, № 11.

33. Оссуна (герцог); на него поступил донос в 1609 году. — См. главу XXXVII.

34. Олавиде (дон Пабло), уроженец Лимы в Перу, asistente; то есть городской судья Севильи, правитель и генерал-губернатор городов и местечек, недавно выстроенных в Сьер-ра-Морене[1220] и в Андалусии, был арестован в 1776 году и посажен в секретную тюрьму святого трибунала в Мадриде как подозреваемый в исповедании нечестивых убеждений, в частности, в поддерживании тайной переписки с Вальтером и Руссо. Из документов процесса вытекало, что Олавиде среди жителей новых местечек, которыми он управлял, говорил языком этих философов о внешнем культе в этой стране, об употреблении колоколов, четок и других обычаях этого рода, о почитании икон Иисуса, Марии и святых, о прекращении работ в праздничные дни, о воздержании в пище в известные дни года, о приношениях на литургии, о проповедях, о совершении таинств и других церковных церемониях. Олавиде не обладал талантом лицемерия. Я ничего не могу возразить против деталей, находящихся в Новом путешествии в Испанию, которое издал в Париже Реньо в 1789 году. Эта книга не вполне лишена ошибок, но я должен сказать, что она толковее, точнее и умереннее тех, что я читал, хотя достоинством и ниже Относительного путеводителя графа Лаборда,[1221] но я рассматриваю здесь Олавиде только в отношении его процесса. Подсудимый отрицал множество фактов и выражений, которые ему приписывали, разъяснил другие, которые могли быть плохо истолкованы свидетелями, но признал достаточное количество их, чтобы инквизиторы уверились в его тайных мыслях, сходных с мыслями его друзей. Олавиде просил прощения в своем неблагоразумии, но объявил, что не может того же сделать относительно обвинения в ереси, потому что никогда не терял внутренней веры. Он был жертвой изуверства монахов и невежественных священников, в глазах которых значило быть нечестивым, если не хвалить их принципов, которые они называли религиозными, благочестивыми и набожными, а в особенности обнаружить себя врагом тех правил, которые они старались с величайшим тщанием распространить, чтобы заполучить в свои руки приношения и деньги от непросвещенного народа. 24 ноября 1778 года справили малое частное аутодафе при закрытых дверях в залах трибунала мадридской инквизиции, в присутствии шестидесяти лиц высокого ранга. Дон Пабло де Олавиде предстал в платье кающегося, держа в руке зеленую потушенную свечу. Приговор объявил его сознавшимся в формальной ереси. В этом случае он должен был бы появиться в санбенито, с тростниковой веревкой на шее, но он был избавлен и от этого, и от пожизненного ношения санбенито. Он был приговорен к восьмилетнему заключению в монастыре и обязательству вести образ жизни сообразно предписанию, которое ему продиктует духовник, назначенный по выбору инквизиции. Кроме того, он был удален навсегда из Мадрида, Севильи, Кордовы и новых местечек Сьерра-Морены. У него отняли имущество, и он должен был отказаться на будущее время от всякой должности и всякого почетного звания. К этим наказаниям был еще прибавлен отказ от верховой езды, ношения драгоценностей, золотых и серебряных украшений, жемчуга, бриллиантов, драгоценных камней, шелковых или тонких шерстяных одежд, кроме шитья из грубой саржи или сукна в этом роде. Чтение фактической части его процесса секретарем продолжалось около четырех часов; это не должно вызывать удивления, если принять в соображение, что прокурор инквизиции обвинял его в утверждении шестидесяти шести еретических мыслей и что по его делу было допрошено до семидесяти двух свидетелей. В конце чтения Олавиде прервал его возгласом: «Что бы ни говорил фискал, я никогда не терял веры». Услыхав свой приговор, он упал в обморок и упал со скамьи, на которой сидел (ему позволили сесть, хотя осужденные должны были стоять); ему брызнули воды на лицо, чтобы привести в чувство. По окончании чтения приговора ему дали отпущение; он получил его на коленях, прочитав и подписав свое исповедание веры; тотчас же его увели обратно в тюрьму. Нетрудно понять, как должны были страдать его щепетильность и самолюбие, когда он увидал себя в таком крайне унизительном положении в присутствий множества свидетелей. Шестьдесят человек, которых пригласили присутствовать на церемонии, были герцоги, графы, маркизы, генералы, члены всех советов, выдающиеся рыцари разных военных орденов, люди высокого ранга, почти все его друзья. Выбор стольких важных лиц был результатом политики главного инквизитора и членов верховного совета, которые по некоторым обстоятельствам судопроизводства заподозрили кое-кого из приглашенных в том, что они более или менее разделяют его образ мыслей, и пожелали предупредить их, чего им следует опасаться, и искусно побудить их исправить свои мнения. Большинство в этом было убеждено; они знали, что мадридские инквизиторы того времени с успехом ввели этот обычай, доказательством чему послужило то обстоятельство, что дом Феляше де Саманьего сделал добровольное признание, а другие свидетели церемонии стали сдержаннее в своих разговорах. Олавиде отправился в назначенный ему монастырь, но некоторое время спустя бежал оттуда и удалился во Францию. Он жил в Париже под именем графа Пило, титул которого никогда не носил в Испании. Через несколько лет он опубликовал труд под названием Торжествующее Евангелие, или Обращенный философ. Благодаря этому сочинению он получил помилование и вернулся в Испанию, где не потребовали от него никакой епитимьи. Я видел его в Эскуриале в 1798 году у дона Мариано-Луиса д'Уркихо, первого министра и государственного секретаря. Так как ему давали пятьдесят один год во время его процесса, ему было теперь наверняка семьдесят три. Несмотря на несчастия Олавиде, память о нем будет вечно жить в сердцах жителей Сьерра-Морены. Справедливый и просвещенный дух, который он внес в прочное установление гражданского управления, его любовь к земледелию, которую он сумел привить новым поселенцам, источники богатства, которые он создал среди них, внушив им вкус к искусствам и труду, — все эти благодеяния обеспечили ему славу, которая продлится, пока просвещение и полезные знания будут в почете у людей.

35. Перес (Антонио), первый министр и государственный секретарь короля Филиппа II. — См. главу XXXV.

36. Поррес (дон Педро де), коррехидор и супрефект Мурсии, был преследуем в 1622 году. — См. предыдущую статью, № 11.

37. Рамос дель Мансано (дон Франсиско), граф де Франко, воспитатель короля Карла II, председатель государственного совета Индий, составил несколько трактатов о политике, о которых говорит Николас Антонио в своей Испанской библиотеке. В них он поддерживает права и независимость государей против высшей власти пап, злоупотреблений римской курии, церковных судей и святого трибунала. Автор испытал сильное преследование. Его труды были осуждены; если бы Филипп IV не принял на себя его защиты, он был бы арестован и его книги были бы сожжены.

38. Рикла (граф де), военный министр и генерал-лейтенант армии при короле Карле III. На него донесли инквизиции как на принявшего учение философов XVIII века и те же убеждения, что и Олавиде. Но достаточно улик против него не имели, и его процесс был приостановлен.

39. Рода (дон Мануэль де), маркиз де Рода, министр и государственный секретарь по департаменту помилований и юстиции при короле Карле III. Он был выдающимся адвокатом в Мадриде и полномочным министром короля в Риме; его способности и просвещение оказали большую помощь королю в важных делах, касающихся изгнания иезуитов. Обвинение архиепископов и епископов чрезвычайного совета в янсенизме пало также и на этого министра, который сделал себе врагов, посоветовав Карлу III произвести реформу шести так называемых высших коллегий в Саламанке, Алькале и Вальядолиде. Донос не имел последствий, потому что он не содержал ни одного частного тезиса, достойного критики.

40. Сальседо (дон Педро Гонсалес де), королевский прокурор в государственном совете Кастилии, опубликовал трактат под заглавием О политическом законе и несколько других трудов, в которых сильно нападал на злоупотребления, совершенные судьями привилегированных трибуналов, и на притязания инквизиторов и других церковников на королевскую юрисдикцию.

Его преследовали, его книги были осуждены. Понадобилось заступничество Филиппа IV, который отменил запрещение, однако впоследствии изъяли некоторые параграфы, которых нет и в последних изданиях.

41. Сальгадо (дон Франсиско де), член государственного совета Кастилии, напечатал несколько трудов в защиту светской королевской юрисдикции против посягательств церковной власти. Николас Антонио дал о нем заметку в своей Библиотеке. Римская курия их осудила; испанские инквизиторы заставили автора испытать большие огорчения. Когда они собирались опубликовать осуждение его книг, король Филипп IV, узнав об этом, запретил инквизиторам принимать дальнейшие меры.

42. Саманьего (дом Фелипе де), священник, архидиакон Памплоны, кавалер ордена Сант-Яго, королевский советник и главный секретарь, переводчик с иностранных языков, был приглашен присутствовать на аутодафе дона Пабло Олавиде. Услышанное им чтение настолько устрашило его, что боязнь на себе испытать подобное отношение вырвала у него добровольный донос на себя. Он представил писанное собственной рукою заявление, в котором сознавался в чтении запрещенных книг Вольтера, Мирабо,[1222] Руссо, Гоббса[1223] Спинозы,[1224] Монтескье, Бейля,[1225] д'Аламбера,[1226] Дидро[1227] и других. В этом заявлении говорилось, что чтение произведений этих писателей ввело его в религиозный пирронизм,[1228] но, серьезно поразмыслив обо всем, он решил твердо и неотступно следовать католической вере. Вследствие этого он просил отпущения цензур с предупреждениями. Трибунал потребовал, чтобы он подтвердил свое добровольное признание присягой. Его обязали также сказать, каким образом, при каких обстоятельствах и от кого он получал запрещенные книги и где они находятся в настоящее время, с какими людьми он беседовал по вопросам религии и кому открывал свои убеждения, кто из знакомых ему лиц опровергал или принимал его убеждения, кто оказался незнакомым с этим учением и кто уже знал его, наконец, от кого, каким образом и с какого времени он усвоил это учение. Эти подробные показания были поставлены ему условием, которое он должен выполнить, чтобы получить отпущение. Саманьего исполнил все требуемое. Он написал пространное заявление, в котором скомпрометировал почти всех ученых и просвещенных придворных лиц, между прочим — графа Аранду, генерала Рикардоса, графа де Трухильяса, генерала дона Хаиме Массонеса де Лима; графа де Монтальво, посла в Париже, брата герцога де Сотомайора; графов Кампоманеса, Флорида-Бланку, Орельи, Ласси, Рикла; герцога Альмодовара и других лиц, выдающихся как происхождением и положением, так и знаниями, полученными ими во время посольств при иностранных дворах и почерпнутыми из иностранных книг, привезенных ими в Испанию. Были возбуждены процессы против всех этих деятелей. Недостаток улик и их влияние удержали инквизиторов от продолжения дел до получения новых сведений. Некоторые из этих знаменитых людей, ставших объектами доноса Саманьего, были приглашены на аутодафе Олавиде.

43. Вице-король Сардинии был отлучен в 1498 году и наказан инквизиторами за помощь, предложенную им архиепископу города Кальяри, когда этот прелат захотел перевести одного преступника из тюрьмы святого трибунала в тюрьму архиепископии.

44. Сесо (дон Хосе де), председатель королевского апелляционного суда королевства Арагон. Этот магистрат написал труд, в котором собрал несколько окончательных решений, вынесенных в различных делах о подсудности; они были благоприятны светской власти против посягательств святого трибунала. Автор стал жертвой своего усердия: его преследовали и его труд был внесен в Индекс. Филипп IV пожелал, чтобы он был изъят оттуда. Николас Антонио говорит о ней в своей Новой испанской библиотеке.

45. Севилья. Председатель и все члены королевского апелляционного суда в Севилье были отлучены в 1598 году инквизиторами, которые утверждали, что должны первенствовать в митрополичьей церкви при похоронах Филиппа II. — См. предыдущую статью, № 9.

46. Солорсано (дон Хуан де), член государственного совета Индий. Он автор Индийской политики и некоторых других трудов в этом роде, в которых находятся те же принципы, что и в трудах Сальгадо. Он испытал подобную же участь; его книги постигла та же напасть.

47. Сотомайор (дон Гутьере де), кавалер и командор военного ордена Алькантара, брат графа Беналькасара, губернатоpa крепости Беналькасар, получил угрозу от инквизиторов в 1500 году за то, что отказался выдать им, без указаний графа Беналькасара, своего брата и начальника, женщину, которая, как предполагали, придерживалась соблазнительных взглядов относительно веры.

48. Терранова (маркиз де), вице-король, коннетабль и адмирал острова Сицилия, в 1543 году был принужден подвергнуться каре малого аутодафе в доминиканской церкви Юрода Палермо за наказание преступника, который был лучником инквизиции.

49. Толедо. Королевский судья первой инстанции в городе Толедо был настигнут анафемой святого трибунала, посажен в тюрьму и подвергся дурному обращению со стороны инквизиторов в 1622 году вследствие споров по делу о юрисдикции. — См. предыдущую статью, № 12.

50. Уркихо (дон Мариано Луис де), первый министр, государственный секретарь в царствование Карла IV. — См. главу XLIII.

51. Валъдес (дон Антонио), член государственного совета Кастилии. Он был отлучен инквизиторами в 1639 году за то, что отказался освободить от налогов чиновников святого трибунала, которые лично владели землями. — См. предыдущую статью, № 18.

52. Валенсия. Вице-король, наместник, губернатор королевства Валенсии, был принужден в 1488 году явиться в Мадрид, в верховный совет, просить прощения у инквизиторов и отпущения цензур, навлеченных им на себя за освобождение одного военного, содержавшегося в тюрьме святого трибунала. Он потерпел унижение, появившись на малом аутодафе.

53. Вера (дон Хуан Антонио де), заместитель великого судьи королевства Арагон. — См. главу XXXVI.

54. Сарате (Диего Руис де), старший алькальд и судья первой инстанции в Кордове, был наказан в 1500 году советом инквизиции и лишен своей должности на шесть месяцев за то, что не разрешил инквизиторам Кордовы произвести расследование процесса, возбужденного против главного альгвасила этого города. Я мог бы назвать других должностных лиц, которые были преследуемы инквизицией или подвергались этому риску. Но предыдущих примеров достаточно для доказательства того, что трибунал инквизиции неполитичен, стремится к посягательствам и будет противостоять независимости и державности королей, пока королевская юрисдикция будет спутана и смешана с церковной властью в руках инквизиторов, а члены инквизиции будут изъяты из гражданской и уголовной юрисдикции королевских светских судов, и отправление их должности будет совершаться под покровом тайны. Если мы присоединим к фактам, изложенным в этой главе, факты предыдущей главы, можно будет признать, что святой трибунал послужил началом и непрерывной причиной дурного вкуса испанцев в литературе и ложных принципов, которые в течение двух столетий имели перевес в области богословия и канонического права. Несомненно также то, что при помощи римской курии он более трехсот лет извращал принципы логики и обманывал королей при посредстве могущественного голоса великих главных инквизиторов, которые, умея пользоваться некоторыми моментами, всегда одерживали верх над усердием королевских советов Кастилии и Индий. К этому можно добавить и то, что он злоупотреблял внешним уважением, которым пользовалась религия, для одурачения испанских королей при помощи интриг самых честолюбивых людей.

Примечания

1

В основу данного издания положен перевод 1936 года. Главы, пропущенные в предыдущей публикации, восстановлены. (Примеч. ред.)

(обратно)

2

Напоминаем, что эта книга была написана еще во времена существования так называемого трибунала веры. (Примеч. исп. ред.)

(обратно)

3

Эрнандо дель Пульгар. Хроника католических королей. — Гл. 17; Бернальдес, священник из Лос-Паласиоса. Хроника католических королей. — Гл. 43, 44. (Здесь и далее курсивом выделены, кроме особо оговоренных, примечания автора)

(обратно)

4

Ильескас. Папская история. Т. II. Кн. 6, о католических королях.

(обратно)

5

Сурита. Летописи Арагона. Т. IV. Кн. 20. Гл. 49, год 1485.

(обратно)

6

Роман. Республики мира. О христианской республике. Т. I. Кн. 5. Гл. 20.

(обратно)

7

Гарибай. Исторический компендий Испании. Т. II. Кн. 17. Гл. 29; кн. 18. Гл. 12 и 17; кн. 19. Гл. 1.

(обратно)

8

Парамо. О происхождении и успехах инквизиции. Кн. 2. Гл. 4.

(обратно)

9

Ортис. Летописи Севильи. Кн. 12, год 1478.

(обратно)

10

Феррерас. История Испании. Век XV — ч. II.

(обратно)

11

Была недавно трижды переиздана под заглавием «Инквизиция и испанцы» (La Inquisition у los espanoles); в 1967 и 1968 годах в Мадриде, издательством «Ciencia Nueva», и в 1973 году Мигелем Кастельоте. (Примеч. исп. ред.)

(обратно)

12

В 1816 году в Мадриде была опубликована одна книжонка Хосе Карнисеро под заглавием La Inquisition restablecida con razon (О пользе восстановления инквизиции). Она даже не заслуживает опровержения, ибо является абсурдным сборищем оскорблений, направленных против меня и других испанцев, разделяющих мои взгляды, кто публиковался в Кадисе в 1813 и 1814 годах; эти оскорбления направлены также против членов кортесов, объявивших об упразднении святого трибунала. (Примечание французской редакции 1817 года, опущенное в последующих испанских переизданиях.) (Примеч. исп. ред.)

(обратно)

13

Принц Астурийский — наследный принц испанского престола, как, например, принц Уэльский в Великобритании. (Примеч. перев.)

(обратно)

14

Корнелий Тацит. Римские анналы. Царствование Тиберия. — Кн. IV.

(обратно)

15

Послание ап. Павла к Титу. Гл. 3.

(обратно)

16

По Евангелию.

(обратно)

17

Говоря о первых веках Христианской Церкви в эпоху Римской империи и позднее, до первого раскола между восточной и западной Церквами при патриархе Фотии и папе Николае I во второй половине IX в., автор как католик постоянно употребляет выражение la foi (или l'eglise catholique), католическая вера (или Церковь). При переводе нельзя было пользоваться его терминологией при желании держаться исторической перспективы. Поэтому мы в этих случаях переводим это выражение автора словами: «соборная» (вера) и «вселенская» (Церковь). В первом случае мы опирались на перевод слова «католическая» в девятом члене Символа веры на славянский язык словом «соборный», а во втором случае следовали обычной исторической терминологии «вселенский» в приложении к этому периоду Христианской Церкви. Соответствующий период не знал католичества в специфическом конфессиональном смысле.

(обратно)

18

По Евангелию.

(обратно)

19

Св. Игнатий — епископ Антиохийский, пострадавший при императоре Траяне (98 — 117 гг.) в начале II в. нашей эры. От него сохранилось семь посланий.

(обратно)

20

Св. Ириней Лионский — один из Отцов Церкви II в., малоазийский грек, ученик Поликарпа, епископа Смирнского, родился, вероятно, в Смирне; по преданию, погиб в 202 г. при гонениях императора Септимия Севера (193–211 гг.). Его главная деятельность — борьба с гностицизмом, то есть с учением о возможности познания Бога при помощи разума, без «откровения». Полностью до нас от него дошли «Пять книг против ересей» в очень старом латинском переводе, а не в греческом оригинале; впервые они были изданы Эразмом Роттердамским в 1526 г.

(обратно)

21

Климент Александрийский родился в Афинах в языческой зажиточной семье около 150 г.; в зрелых годах перешел в христианство, хорошо изучил философию Платона и стоиков. В 190 г. Климент был избран на должность руководителя огласительной школой (училищем Для подготовки к христианству оглашенных) в Александрии. Во время гонения при Септимии Севере (202 или 203 г.) покинул Александрию и умер в 217 г. в Малой Азии. Гностицизм с его язычески-философским уклоном являлся для Климента как для христианина страшной опасностью, но он тем не менее не только гордился знанием гносиса, но и заимствовал из него очень многое для своего учения. Гностицизм был одной из разновидностей религиозно-философского синкретизма I–II вв. христианской эры. Климент отрицал, что наука является языческим созданием, произведением дьявола, и учил, что нет веры без знания, как и нет знания без веры.

(обратно)

22

Св. Юстин родился около 103 г. в Наблузе (древний Сихем в Палестине) и, по преданию, пострадал в Риме по доносу циника Кресцента около 167 г. при императоре Марке Аврелии (161–180 гг.), философе-стоике. Сам он был философом-платоником. Из его сочинений особенно известны две апологии христианства, из которых первая была подана императору Антонину-Пию (138–161. гг.), а вторая — Марку Аврелию в 167 г. Последнему он передал «Разговор с Трифоном — иудеем».

(обратно)

23

Тертулиан родился около 160 г. в Карфагене, в Северной Африке, год смерти в точности неизвестен (между 230 и 245 гг.). Он был язычником, впоследствии стал христианским священником и основал свою секту, последователи которой назывались по его имени тертулианистами. Тертулиан понимал текст Священного Писания буквально и считал, что учение Христа сделало излишней любознательность; Евангелие уничтожило необходимость в науке. Противоположность веры и знания выразилась в знаменитой формуле Тертулиана: «Credo quia absurdum est» («Верю, потому что бессмысленно»).

(обратно)

24

Ориген — богослов Восточной Церкви, вел борьбу против распущенности современного ему духовенства и по этой причине не признается официальной Церковью. Родился в христианской семье в Александрии в 185 г. и умер около 253 г. Как и в гностицизме, исходным пунктом рассуждений Оригена был вопрос: откуда зло? Его учение было не по силам строгому монотеизму, и гностики прибегали ко второму началу мира, перелагая на него ответственность за зло. Ориген же говорил об обладающих свободой тварях, отступавших от добра: отступить от добра значит делать зло. Зло не обязательно, но нужно знание (гносис); только оно вернет людей к Богу. Это делается разными воплощениями (пророками), венчанными самим Логосом. Маленьким и грубым людям Логос принес себя в жертву, чтобы разбудить их внимание. Логос — точный образ Бога, своего рода второй Бог; он так же не отделим от Бога, как свет от огня, воля от разума.

(обратно)

25

См.: Евсевий. Церковная история. Кн. 4; св. Епифаний, в трактате О ересях; се. Иероним, О церковных писателях. Гл. 39 и 40.

(обратно)

26

Ориген в толковании на послание св. Павла к римлянам. См.: Тиллемон. Церковная история. Т. II. Ч 3.

(обратно)

27

Епифаний. О ересях. 54; Феодот. Еретические басни. Кн. 2. Гл. 5.

(обратно)

28

См. этот Разговор в творениях св. Юстина

(обратно)

29

Маркион — сын епископа и сам епископ, гностик II в., жил в начале царствования Траяна (98 — 117 гг.) в Синопе, в Малой Азии. Он учил о двух началах — добре и зле; Ветхий Завет он приписывал злому началу, а Новый — доброму. В богослужебной практике Маркион не расходился с Церковью, и это делало его опасным для нее. У него было много последователей в разных местах Римской империи (в Сирии, Египте); они известны под названием маркионитов и принадлежали большею частью к средним слоям городского населения Греции и к греческой интеллигенции.

(обратно)

30

Евсевий. Церковная история. Кн. 5. Гл. 13.

(обратно)

31

Кай — римский епископ (283–296 гг.).

(обратно)

32

Там же. Кн. 6. Гл. 20.

(обратно)

33

Бокара. По-видимому, здесь опечатка. Следует читать: Босра, Боцра, Бостра, что означает «крепость», — названия нескольких палестинских городов. Здесь имеется в виду столица набатейских царей, находившаяся в 120 км к югу от Дамаска и 150 км к северо-востоку от Иерусалима. Востра была крупным торговым центром. Значение Бостры объясняется тем, что здесь скрещивались торговые пути на Дамаск, Мекку и к Персидскому заливу. Ныне поселок Востра часто называется Эски-Шам.

(обратно)

34

Евсевий. Церковная история. Кн. 6. Гл. 33; Флери. Церковная история. Т. II. Кн. 6.

(обратно)

35

Епифаний. О ересях. 66; Св. Кирилл Иерусалимский. Катехизис. 6; Евсевий. Летопись; Флери. Церковная история. Кн. 8. № 10.

(обратно)

36

Епифании и Флери в цитированных местах.

(обратно)

37

Павел — епископ города Самосаты в Сирии, затем Антиохии, с 260 г. Он отрицал Троицу и не признавал божественности Христа; был отлучен от Церкви на Антиохийском соборе 272 г.

(обратно)

38

Феликс I — римский епископ (269–274 гг.).

(обратно)

39

Евсевий. Церковная история. Кн. 7. Гл. 24.

(обратно)

40

Диоклетиан — родом далмат, римский император (284–305 гг.).

(обратно)

41

Максимиан — соправитель Диоклетиана, римский император (286–305 и 306–310 гг.).

(обратно)

42

Там же. Кн. 8. Гл. 25.

(обратно)

43

Феодотион Эфесский перевел в конце II в. с еврейского языка на греческий Ветхий Завет. Феодотион принадлежал к еврейской секте эбионитов (эбиониты — бедные, нищие). К правилам первоначального христианства они примешивали обрядности Моисеева закона. Родина секты — Заиорданье.

(обратно)

44

Коммод — сын Марка Аврелия, римский император (180–192 гг.).

(обратно)

45

Св. Ириней. Против ересей.

(обратно)

46

Мерида — город в испанской провинции Эстремадура, на реке Гвадиане. Асторга — город в испанской провинции Леон. Мавры овладели им в 715 г. и потеряли в 1230 г.

(обратно)

47

Собрание соборов. Т. 1, второй Карфагенский собор 258 года.

Стефан I — римский архидиакон, затем папа (253–257 гг.). Он признавал вопреки св. Киприану Карфагенскому действительность крещения еретиков, выдвигал особый авторитет римской кафедры как престола св. Петра; был убит во время своей миссионерской деятельности среди язычников.

(обратно)

48

Эльвира — переделанное на испанский лад латинское название давно исчезнувшего города Illiberris, близ развалин которого мавры, владевшие тогда большей частью Испании, основали Гранаду.

(обратно)

49

Там же. Т. 1, собор Эльвирский, канон 22.

(обратно)

50

Кодекс Феодосия был составлен по приказу восточного императора Феодосия II (408–450 гг.) и содержал законы Римской империи, начиная с Константина I (307–337 гг.). На Востоке он был обнародован в 458 г., а на Западе — при императоре Валентиниане III (425–455 гг.).

(обратно)

51

Кодекс Юстиниана (Corpus juris civilis) был составлен в 529 г. по приказу восточного императора Юстиниана I (527–565 гг.) комиссией юристов, во главе которых стоял Требониан. Кодекс состоит из свода законов предшественников Юстиниана, из дигест, или пандект, институций и новелл.

(обратно)

52

Жак Годефруа — профессор права в Женеве; в 1665 г. вышло посмертное издание редактированного им Кодекса Феодосия с комментариями.

(обратно)

53

Феодосии I — уроженец Испании, восточный император (379–395 гг.). С его времени обыкновенно считают начало Восточной Римской, или Византийской, империи, так как ни он, ни его преемники не принимали непосредственного участия в управлении угасавшей Западной Римской империей, конец которой приурочивается к 476 г. Византийская империя существовала до 1453 г.

(обратно)

54

Манихеи — средневековые катары, черпали некоторые пункты своего учения из манихейства, основателем которого был перс Мани, родившийся в начале III в. в Ктезифоне и распятый по проискам магов в 277 г. Манихейство отличалось резко выраженным дуализмом. По этому учению, существуют два начала — доброе и злое, тьма и мрак, Древо жизни и Древо смерти. Дуализм манихейства разрешал вопрос, откуда зло (unde malum). Так как манихеи относились отрицательно к государственной религии, особенно к императорскому культу, то власти преследовали их.

(обратно)

55

Кодекс Феодосия. 9-й закон против еретиков.

(обратно)

56

2-й и 3-й законы о вселенской вере; последний закон — против нападающих на вселенскую веру, 6-й и 38-й законы — прошв еретиков, 3-й закон — о запрете повторять крещение.

(обратно)

57

Законы о еретиках, 40, 41, 52, 55, 62, 64. — Закон 4-й отдела Пусть святое крещение не… (Ne sanctum baptisma) и последний закон о религии.

(обратно)

58

Закон 3-й о еретиках.

(обратно)

59

Законы о еретиках, 2, 3, 13, 14, 19, 30, 31, 32, 33, 34, 45, 46, 52, 54, 57, 58

(обратно)

60

Там же. 34, 54. Последний закон отдела Пусть святое крещение не… Nе sanctum baptisma).

(обратно)

61

Там же. 21, 39, 65.

(обратно)

62

Там же. 32, 53,54, 63.

(обратно)

63

Там же. 4, 34, 36, 45, 51, 52, 58, 63. Последний закон отдела Пусть святое крещение не… (Ne sanctum baptisma).

(обратно)

64

Декурион — сперва начальник взвода в римской пехоте, затем участковый начальник городской милиции, затем (во время империи) сенатор муниципития (города, пользовавшегося самоуправлением). С этим значением титул и должность перешли в средние века и удержались дальше (в латинских странах — Италии, Испании).

(обратно)

65

Там же. 4, 11, 12, 24, 30, 40, 45, 48, 52, 65. Закон 4-й отдела Пусть святое крещение не… (Ne sanctum baptisma).

(обратно)

66

Св. Мартин — епископ Турский, родился в Паннонии (теперешняя Венгрия), был сыном военного трибуна и сам служил при императоре Констанции II (337–361 гг.) в легионах; в зрелом возрасте стал священником, а в 374 г. епископом города Тура (во Франции); умер около 400 г.

(обратно)

67

Присциллиан — испанский еретик IV в. с гностическим уклоном. Он считал человеческую душу одной природы с божеством, мир — творением злого начала (как манихеи). Тщетно пытался оправдаться перед папою Дамасом I (366–384 гг.); был вызван на собор в Бордо; апеллировал к римскому императору Максиму II (383–388 гг.), управляющему Галлией и Испанией, и был отправлен в его резиденцию, в Трир, на реке Жозеле; здесь он был осужден и казнен в 384 г. вместе с некоторыми из своих учеников. Его последователей присциллианистов — встречаем еще в VI в.

(обратно)

68

Флери. Церковная история. Кн. 18. № 29 и 30.

(обратно)

69

Августин — величайший авторитет средневековья, известный под названием Блаженного, родился в 354 г. в нумидийском городе Тагасте от отца-язычника и матери-христианки, был преподавателем красноречия в Тагасте, Карфагене и Милане. Тридцати двух лет принял христианство. В 391 г. стал священником, а в 395 г. — епископом города Гиппона Царская (в Нумидии), умер при осаде этого города вандалами в 430 г. Августин — один из самых ранних проповедников принципа насилия в делах веры.

(обратно)

70

Гонорий — сын восточного императора Феодосия I, римский император (393–423 гг.).

(обратно)

71

Донатисты — название христианской секты в Северной Африке, происшедшее от имени двух епископов Донатов. Первый Донат был епископом Cellae Nigrae (Черные Хижины) в Нумидии; в 303 г. он произвел раскол в Церкви, отказываясь допускать к причастию предателей, то есть тех, кто во время гонения Диоклетиана выдавал язычникам священные сосуды и богослужебные книги. Он содействовал низложению епископа Карфагенского Цецилиана, но сам был отлучен на соборе в Арле в 311 г. и на Римском соборе в 313 г. римским епископом Мельхиадом (311–314 гг.), уроженцем Африки. Второй Донат был уже схизматическим (донатическим) епископом Карфагена (с 316 г.). Осужденный римским епископом и императором, он не сдался, а вместе со своими приверженцами стал проповедовать среди беднейших слоев населения и вызвал гражданскую войну. В основе восстания, поднятого против центральной императорской власти нумидийскими крестьянами, лежали и экономические причины. С одной стороны, крестьяне были отягчены налогами и поборами императорских чиновников фиска, стеснены в земельных владениях, которые были сильно урезаны в пользу императорских доменов; с другой стороны, крупные землевладельцы практически не страдали от налогов, а в городах царила роскошь; призыв донатистов, разоблачавших дружбу священников с богатыми эксплуататорами, сильно действовал на крестьян. С Миланским эдиктом (313 г.) императора Константина о веротерпимости борьба против священников, отказывавшихся от своих крестьянских воззрений, как только приближалась опасность, не кончилась. «Церковь святых», как называла себя группа наиболее решительных и фанатичных циркумцеллионов, выделившаяся из донатистов, выдвинула ряд требований церковно-политического и социально-экономического характера: невмешательство императорской власти в дела Церкви, прекращение преследований за отступление от общепринятого толкования буквы Священного Писания, организация жизни на первобытно-коммунистических началах (ибо земля — божья, т. е. общая). Радикализм их требований выразился не только в частых нападениях на крупных землевладельцев, но и в поднятии крестьянского и частично городского восстания, которое охватило всю Северную Африку (теперешние Марокко, Алжир и Тунис); восстание было подавлено с большой жестокостью силами императорской армии.

(обратно)

72

Гиппона — в древности два африканских города: 1) Гиппона Царская в Нумидии, ныне развалины около города Боны (в Алжире); епископом ее был Августин; 2) Гиппона Зарита, в римской провинции в Африке, начала процветать, когда в ней поселились изгнанные из Испании мавры; ныне портовый город Бизерта, стоянка французского флота в Тунисе.

(обратно)

73

Св. Августин. Письмо 127, сотое в издании бенедиктинцев конгрегации св. Мавра.

(обратно)

74

Вестготы начали проникать в Испанию с севера при короле Валлии еще с 415 г. Теодорих II (453–466 гг.) и брат его Эврих (466–484 гг.) значительно продвинулись в глубь Испании; в VI в. вестготы завладели всем Пиренейским полуостровом, истребив свевов и оттеснив вандалов в Африку. С 554 г. при Атанагильде (554–567 гг.) их столицей стал Толедо. Вестготы приняли арианство во второй половине IV в., когда находились еще во Фракии, и принесли его с собою в Испанию. Здесь они отреклись от арианства и соединились со Вселенской Церковью при Рекареде I (586–601 гг.) в 589 г.

(обратно)

75

Исидор Севильский (родился в Картахене около 560 г., умер в 636 г.) — один из крупнейших богословов, грамматиков и историков раннего средневековья. Заняв после смерти своего брата Леонарда место севильского епископа, Исидор направил свое внимание на обращение евреев в христианство и на соблюдение насильно крещенными новой веры. Происходивший под его председательством четвертый Толедский собор в 633 г. принял ряд постановлений против евреев. Лжеисидоровы декреталии не имеют никакого отношения к нему.

(обратно)

76

Сисенанд — вестготский король Испании (631–663 гг.).

(обратно)

77

Толедский собор. Канон 59, у Агирре в третьем томе.

(обратно)

78

Канон 17 у Агирре.

(обратно)

79

Рекаред I — вестготский король Испании (586–601 гг.).

(обратно)

80

Третий Толедский собор. Канон 16.

(обратно)

81

Канон 11 в собрании Агирре.

(обратно)

82

Эгика — вестготский король Испании (680–701 гг.).

(обратно)

83

Канон 2 в собрании Агирре.

(обратно)

84

Закон 2 в Собрании готских законов. Кн. 2. Отд. II, О еретиках.

(обратно)

85

Лжедекреталии — папские декреталии, сфабрикованные компиляторами VIII–X вв. для вящего усиления папской власти, под видом апостолических решений древних пап; особенной известностью пользуются лжеисидоровы декреталии, составленные около середины IX в.

(обратно)

86

Григорий II — папа (715–731 гг.). В 723 г. он посвятил в епископы и послал в Германию для проповеди христианства и устройства церковных дел Бонифация (Винфрид, уроженец Англии), который в 751 г. получил сан архиепископа Майнцского, основал несколько епархий в Германии и был убит в 755 г. близ Утрехта язычниками. Бонифаций короновал Пипина Короткого королем Франции.

(обратно)

87

Палатный мэр (magister palatii), или мажордом (majordomus) — то есть управляющий дворцом государя, дворецкий. При первой династии франкских королей, Меровингской, эти палатные мэры (начиная с 575 г.) постепенно расширяли круг своей деятельности и захватывали в свои руки все большую долю королевской власти; наконец они стали смещать королей и от их имени управлять страной; не довольствуясь титулом герцогов, они стали стремиться к королевской власти, и Пипин Короткий в 752 г. стал франкским королем, основателем второй династии, Каролингской. При этой династии должность палатного мэра перестала быть влиятельной.

(обратно)

88

Карл Мартелл — сын Пипина Геристальского и отец Пипина Короткого, с 714 г. франкский герцог и палатный мэр. В 732 г. одержал между Туром и Пуатье победу над арабами. Он самовластно управлял Францией, хотя и не носил титула короля.

(обратно)

89

Лангобардским королем был тогда Луитпранд (712–744 гг.). Лангобарды, германское племя, жившее раньше в Северной Германии, около Дании, сдвинулись со своих мест и в 568 г. овладели Северной Италией, получившей от них имя Ломбардии, употребляющееся и теперь. Столицей их был город Павия. В 774 г. Ломбардия была завоевана Карлом Великим при последнем лангобардском короле Дезидерии (756–774 гг.).

(обратно)

90

Григорий III — папа (731–741 гг.), родом сириец.

(обратно)

91

Захария — папа (741–752 гг.), родом грек из Южной Италии.

(обратно)

92

Пипин Короткий — король Франции (752–768 гг.). Он положил начало Папской области, отдав папе Стефану II отвоеванные французами у лангобардов местности в Северной и Средней Италии.

(обратно)

93

Хильдерик III — последний представитель династии Меровингов на престоле Франкского королевства (742–752 гг.), был низложен при содействии папы Захарии и заключен в монастырь. Его причисляют к так называемым ленивым королям (les rois faineants).

(обратно)

94

Карломан — сын Карла Мартелла (старший) и брат Пипина Ко-кроткого, с 741 г. управлял тремя областями тогдашней Франкской монархии: Австразией, Швабией и Тюрингией; в 747 г. удалился в монастырь Монте-Кассино в Южной Италии; умер в 756 г. в городе Вьенне, в провинции Дофине.

(обратно)

95

Одилон — гердог Баварский, был побежден в борьбе с Пипином Коротким и Карломаном в 744 г., умер в 747 г.

(обратно)

96

Стефан II — папа (752–757 гг.), вторично короновал в 754 г. Пипина Короткого; получил от него во владение отнятые у лангобардского короля Равеннский экзархат и область Пентаполис (округ Анконы). Это положило начало образованию папского государства Церковной, или Папской, области.

(обратно)

97

Астольф — лангобардский король (749–756 гг.). В 752 г. он покорил Равеннский экзархат, но в 755 г. принужден был отдать его Пипину Короткому, который подарил его папе Стефану II.

(обратно)

98

Лев III — папа (795–816 гг.), содействовал переговорам и сношениям Карла Великого с византийской императрицей Ириной (797–802 гг.), полагая, что ему удастся стать главой Вселенской Церкви.

(обратно)

99

Карл Великий (742–814 гг.) — сын Пипина Короткого, король франкский с 768 г. и западный римский император с 800 г. Его резиденцией был город Ахен. Собрание его законов известно под именем Капитуляриев (потому что они разделены на главы).

(обратно)

100

Сен-Дени — ныне городок в 8 км к северу от Парижа. Некогда был аббатством ордена бенедиктинцев и местом погребения французских королей со времени Дагобера I; останки их были уничтожены в 1793 г., во время буржуазной революции во Франции.

(обратно)

101

Друиды — наименование жрецов древних кельтов, происходит от кельтских слов «de» (божество) «rhuyd» (говорить), потому что жрецы эти считались истолкователями воли богов. Кельты верили в бессмертие души и перевоплощение и поклонялись силам природы, олицетворенным в божествах; храмов не имели, а религиозные церемонии производили в лесных чащах; в чрезвычайных обстоятельствах приносили человеческие жертвы на каменных алтарях.

(обратно)

102

Цезарь. О галльской войне. Кн. 6. Гл. 13.

(обратно)

103

Урхель — город в испанской провинции Каталония.

(обратно)

104

Адриан I — папа (772–795 гг.), получил от Карла Великого округ Перуджия и герцогство Сполето.

(обратно)

105

Франкфурт-на-Майне (Francofurtum, то есть франкский брод) — старинный город Германии, ныне крупный торговый центр. С 1254 г. стал имперским городом, одним из четырех, где происходили так называемые диэты, то есть сеймы Священной Римской империи.

(обратно)

106

Ахен — город в Германии; при Карле Великом стал столицей империи; в нем короновались германские императоры; продолжал называться имперским городом до 1792 г.

(обратно)

107

См.: Общее собрание; Флери. Церковная история. Кн. 45.

(обратно)

108

Михаил I Рангабе — византийский император (811–813 гг.).

(обратно)

109

Никифор I — патриарх Константинопольский (806–817 гг.), сосланный императором Львом V за защиту иконопочитания; умер в 828 г. Он составил «Летопись» и «Краткую историю» (602–770 гг.).

(обратно)

110

Феофан Continuator (то есть Продолжатель) продолжил «Краткую историю» Никифора, доведя ее до 813 г. Подобно Никифору выступал в защиту иконопочитания и стал жертвой императора Льва V; умер в 817 г. в изгнании.

(обратно)

111

Флери. Церковная история. Кн. 45. № 53.

(обратно)

112

Готескальк (806–868 гг.) принял монашество в Суасонской епархии и вступил в орден бенедиктинцев; развил до крайности учение Августина Блаженного о предопределении, считая его абсолютным догматом, не допускающим оговорок и исключений.

(обратно)

113

Гинкмар (806–882 гг.) — архиепископ Реймсский с 845 г., известен в истории как первый защитник галликанских вольностей и сторонник королевской власти в борьбе с папским самовластием.

(обратно)

114

Реймс — французский город в департаменте Марна; существовал еще до нашествия римлян в Галлию при Цезаре. В 496 г. был взят франкским королем Клодвигом, принявшим здесь крещение. Архиепископ Реймсский короновал всех французских королей, начиная с Филиппа II Августа (1180–1223 гг.), кроме Генриха IV и Людовика XVIII. Это торжество обычно происходило в Реймсском соборе. В 1914 г. собор был значительно поврежден германскими пушками.

(обратно)

115

Рабан Мавр (776–856 гг.) принял монашество в 814 г., с 847 г. епископ Майнцский. Написал по-латыни стихотворный гимн «Veni, Creator» («Гряди, Творец»), ныне исполняемый при богослужении в католической церкви.

(обратно)

116

Хорепископы существовали в древнехристианской Церкви. Это были те же священники (а вовсе не епископы), которые пользовались не только почетом, но и некоторой властью над другими священниками своего округа. По значению их можно сравнить с позднейшими деканами или благочинными. С течением времени при развитии круга церковного клира они получили право посвящать чтеца (анагноста) и иподиакона для нужд своего храма. К XII в. в восточной Церкви они исчезли, но сохраняются доныне у католиков и униатов.

(обратно)

117

Кьерси-сюр-Уаз — поселок во французском департаменте Эн, на реке Уазе. В замке рода Геристалей, из которого происходил Карл Мартелл, умерший здесь в 741 г., устраивались церковные соборы.

(обратно)

118

Монашеский орден бенедиктинцев получил свое имя от основателя, св. Бенедикта (480–543 гг.), уроженца северо-восточной части Италии. Бенедиктинцы распространились по всей Европе, причем разделились на несколько ветвей.

(обратно)

119

Агд — город во французском департаменте Эро; Агдский собор происходил в 506 г.

(обратно)

120

Карл II Лысый — король французский (840–856 и 859–877 гг.) и император германский (875–877 гг.), сын Людовика I и внук Карла Великого.

(обратно)

121

Флери. Церковная история. Кн. 48. № 49.

(обратно)

122

Иконоборцы — см. примеч. 813.

(обратно)

123

Седьмой Вселенский собор — это авторская описка. Константинопольский собор 869 г. у православных называется поместным, а у католиков — восьмым Вселенским собором.

(обратно)

124

Василий I Македонянин — византийский император (867–886 гг.).

(обратно)

125

Там же. Кн. 51. № 40.

(обратно)

126

Орлеан — город во французском департаменте Луара, на правом берегу Луары. Был основан на месте древнего галльского города, разрушенного Цезарем, и стал городом при императоре Аврелиане (270–275 гг.), от которого получил свое имя (Aurelianum).

(обратно)

127

Констанция — жена Роберта II, короля Франции, была дочерью Гильома III, графа Тулузского (950 — 1037).

(обратно)

128

Роберт II — сын Гуго Капета, король Франции (996 — 1031 гг.). Констанция была второй его женой. Первой была его родственница Берта Бургонская; за эту женитьбу он был отлучен от церкви папой Григорием V (996–999 гг.).

(обратно)

129

Санс — город во французском департаменте Ионна, на правом берегу реки Ионны; известен с IV в. В средние века его архиепископ был примасом Галлии.

(обратно)

130

Там же. Кн. 58. № 54.

(обратно)

131

Св. Петр Дамиан. Письмо 20.

(обратно)

132

В IX веке — это описка автора, надо читать: в VIII веке, потому что Захария был папой с 741 по 752 г.

(обратно)

133

Письмо папы Адриана I Карлу Великому о втором Никейском соборе.

(обратно)

134

Иоанн VIII — папа (872–882 гг.), разрешил Мефодию, архиепископу моравскому, брату апостола славян Кирилла, славянскую литургию для христиан его епархии.

(обратно)

135

Письмо 144 папы Иоанна VIII. См.: Бараний. Церковная летопись, под 882 годом. № 3.

(обратно)

136

Григорий VII — папа (1073–1085 гг.), родился в Соане, тосканском городе, был сыном плотника, носил имя Гильдебранд. Известна его борьба с германским императором Генрихом IV, которого он заставил явиться в 1077 г. в виде кающегося в Каноссу; борьба шла под лозунгом инвеституры, но по существу велась с целью предоставить папству власть над светскими государями, возглавить светское государство теократической властью папы.

(обратно)

137

Александр II — папа (1061–1073 гг.), уроженец Милана, носил имя Ансельмо да Бададжо.

(обратно)

138

Генрих III — это описка автора, надо читать: Генрих IV. Генрих III был германским императором в 1039–1056 гг. Генрих IV был его сын, царствовавший в 1056–1105 гг. и умерший в изгнании в Люттихе в 1106 г. Он наследовал отцу в шестилетнем возрасте и стал самостоятельно править в 1075 г. Спор и столкновение с папой Григорием VII произошли у него из-за инвеституры. В те времена епископы пользовались не только духовной властью в своей епархии, но часто и светской, являясь мелкими владетелями на правах государей своего епархиального города с округом, и в этом смысле были членами Германской империи и вассалами императора. Инвеститура значит облечение властью. Этой суверенной властью, вассальной, однако, по отношению к сюзерену-императору, последний как представитель феодальной монархии и облекал епископов, посвященных в духовный сан римским папой. Папы со своей стороны утверждали, что и светская инвеститура епископов принадлежит им, так как вообще все государи, в том числе и император германский, являются вассалами папы и царствуют лишь его милостью. Этот ультрамонтанский взгляд папа Григорий VII провел на деле: смирил Генриха IV и заставил его явиться с покаянием в Каноссу, наложив на него отлучение, разрешив его подданных от присяги на верность императору и оказав воздействие германским курфюрстам в избрании нового императора Рудольфа. Вспыхнула война; Генрих IV вошел с войском в Рим, изгнал Григория VII, велел избрать на место последнего в 1080 г. Климента III (который считается антипапой) и заставил его короновать себя в 1082 г. Позднее у него возникла распря с сыновьями, и он был в 1195 г. низложен. Императорская инвеститура держала в своих руках весь епископат, а император через епископов фактически господствовал над империей; это был его аппарат управления и угнетения. Если бы к папе перешла власть инвестировать епископов, то фактическим правителем Германской империи стал бы Папа Римский. Кроме того, инвеститура в руках как папы, так и императора была средством выкачивания денег от епископов: кто их инвестировал, тот и получал от них определенные суммы денег. Все эти материальные моменты делают понятной ту долгую и страстную борьбу между империей и папством, которая разгорелась вокруг вопроса об инвеституре.

(обратно)

139

Рудольф — герцог Швабский, антиимператор германский с 1076 по 1080 г., был женат на сестре императора Генриха IV, погиб в битве при Мельзене близ Мерзебурга в 1080 г.

(обратно)

140

Лепта св. Петра (denarius Sancti Petri) — собственно добровольное пожертвование верных папе. Но папы накладывали эту «лепту» на целые страны, обязывая королей вносить им ежегодно известную сумму как бы в знак своей вассальной зависимости от наместников Христа. Нередко короли очень тяготились этим обязательством, но исполняли его, боясь церковного отлучения. В церковной литературе на Востоке более принято слово «лепта», на Западе — «денарий».

(обратно)

141

Булла (Bulla) — папские указы, получившие некогда это название от привешивавшейся к ним свинцовой печати. У древних римлян булла — свинцовый шарик, который надевался детям на шею как предохранительный амулет. В средние века на Западе и в Византии булла — свинцовый шарик, сплющенный для получения таможенной пломбы со штампом лица или учреждения.

(обратно)

142

Крестовые походы — военные экспедиции из Западной Европы на Восток, начавшиеся в конце XI в., продолжавшиеся свыше двух столетий, в значительной степени имевшие целью грабительским путем получить восточные товары, столь ценимые в Европе. Церковь, нуждавшаяся в восточных продуктах и привыкшая к ним, с самого начала захватила руководство крестовыми походами, которым она придала религиозный характер, проповедуя необходимость освобождения гроба Господня от неверующих, наступавших на Сирию, Палестину и Малую Азию. На Клермонском соборе 1095 г. монах Петр Амьенский, которому якобы во сне явился Спаситель с указанием помочь бедственному положению христиан на Востоке, увлек членов собора на борьбу за христианское дело, и папа Урбан II собрал народ на широкой равнине в окрестностях Клермона и призвал христианский мир на помощь не только Палестине, но и «всем угнетенным церквам восточным». Призыв Урбана II имел успех в известной степени потому, что папа объявил, что вооруженное паломничество в Святую землю заменит епитимью за все грехи, в которых паломники исповедаются и раскаются. Одновременно с индульгенцией крестоносцы получали освобождение от подсудности светским судам и наравне с лицами духовного звания отныне подлежали лишь духовному суду. Эта привилегия, сводившаяся фактически к безнаказанности даже самых закоренелых преступников, действовала притягательным образом на всяких бесчестных искателей приключений, число коих было очень велико в рядах крестоносной армии. Церкви были особенно выгодны крестовые походы, так как ходившие на Восток средние и мелкие рыцари нуждались в средствах, которыми их и снабжала Церковь, получая в залог принадлежавшие рыцарству земли. Дорожить последними у паломников было тем меньше оснований, что уход их носил крайне неопределенный по времени характер и в их отсутствие некому было следить за небольшими рыцарскими имениями. Зачастую Церковь и без ссуды брала на себя заботу о покинутом участке и округляла свои обширные владения землями крестоносцев. Земли эти отдавались Церкви до возвращения крестоносцев из Иерусалима; а так как лишь немногим удавалось вернуться из далекого похода, Церковь в долгие годы крестовых походов накопила немало «выморочных» имений. Если у погибшего и оставались наследники, то Церковь искусно оспаривала их претензии, ссылаясь на то, что она молится за душу умершего и что ей принадлежит поэтому земельный участок покойного крестоносца. Первый крестовый поход — это предприятие по преимуществу авантюристского французского рыцарства, поглощавшегося более крупными земельными магнатами, мечтавшего об исчезающих феодальных вольностях и искавшего возможности в далекой Палестине завести приходившие в Европе в упадок феодальные порядки. Эти рыцари шли в первую очередь в поисках земли. Но на борьбу с «неверными» устремились и торговые итальянские республики, которые вели выгодную торговлю на Востоке; победа мусульман над Византией создавала для этой торговли большую опасность, и спасение от гибели малоазиатских христиан было для итальянских городов равносильно удержанию былой монополии торгового посредничества между Западом и Востоком. К крестоносцам примкнуло много крестьян, которые видели в заморской земле выход из того тяжелого положения, в котором они находились у себя дома. Так разнообразные общественные элементы сгруппировались вокруг лозунга «Идем на освобождение Гроба Господня. Так хочет Бог!». Люди шли — кто за землей, кто за восточными товарами, кто из-за дарованных привилегий, кто из-за легальной возможности грабить, кто ради освобождения в будущей жизни от наказания за совершенные преступления. Как снежный ком, росла армия крестоносцев на своем пути с севера на юго-восток: продолжавшийся с конца XI в. голод и связанная с ним дороговизна гнали в армию безземельных крестьян, городскую мелкоту, женщин, стариков, детей, калек и больных. Армия эта впитала в себя и немало профессиональных преступников: воры, грабители и убийцы (по словам летописца Альберта из Экса) вошли в большом количестве в состав крестоносной армии. Походы обещали богатую добычу, а гарантированное папой Урбаном II вечное блаженство на том свете развязывало руки тем, кто еще колебался идти на прямой грабеж и иные преступления. Поход начался грабежами и избиением евреев. Первой жертвой крестоносцев сделалась еврейская община города Руана, за ней последовали многие другие, в особенности богатые прирейнские общины. Пламенный оратор и неутомимый проповедник монах Рудольф шел по городам и весям, связывая идею крестового похода с избиением евреев. Так стала складываться еще в начале походов «идеология» крестоносцев; специальное же обоснование погромной теории изложено в письме от 1146 г. аббата Петра из Клюни к французскому королю: «Нужно отобрать у евреев все их деньги, дабы рука христиан, усиленная имуществом евреев, легче могла преодолеть дерзость сарацин». Сарацины, однако, не были «преодолены», и крестовые походы закончились поражением крестоносцев.

(обратно)

143

Восьмого столетия — это описка автора, надо читать: девятого, ибо Иоанн VIII был папой в 872–882 гг.

(обратно)

144

Сильвестр II — папа (999 — 1103 гг.), родился в 930 г. в Орильяке, в Оверни, был родом француз и носил имя Герберт. В 992 г. он стал архиепископом Реймса, а в 997 г. — Равенны. За свои огромные по тогдашнему времени познания, опасные и подозрительные во времена невежества, прослыл чернокнижником. Он был сведущ в геометрии, механике, астрономии и музыке; ему приписывают введение так называемых арабских цифр и изобретение часов с маятником.

(обратно)

145

Бараний (Чезаре Баронио; 1538–1607 гг.) — с 1596 г. кардинал и префект Ватиканской библиотеки. Им была составлена и издана в Риме в 1588–1593 гг. по-латыни «Церковная летопись» в 12 томах in folio, обнимающая историю Церкви с ее начала до 1198 г. Она была продолжена Райнальди, Ладерки и Тейнером.

(обратно)

146

Бароний. Церковная летопись, под 1003 годом. № 5.

(обратно)

147

См. призывы этого папы и другие подробности по этому вопросу у Барония, под 1074 годом. № 50 и сл.

Михаил VII Парапинак — византийский император (1071–1078 гг.), был лишен престола новым императором Никифором III Вотониатом (1078–1081 гг.) и заключен в монастырь; затем стал епископом Эфесским.

(обратно)

148

Урбан II — папа (1088–1099 гг.), был родом француз и носил имя Одон, проповедовал первый крестовый поход.

(обратно)

149

Клермон-Ферран — город во французском департаменте Пюи-де-Дом; существовал еще при Цезаре в эпоху его галльских войн. В нем происходило несколько церковных соборов начиная с VI в.; самым знаменитым был собор 1095 г., на котором председательствовал папа Урбан II, проповедовавший первый крестовый поход.

(обратно)

150

Палестина — страна, бывшая ареной древнейшей истории еврейского народа. В географическом отношении является южной частью Сирии. В состав Палестины входит страна, лежащая между рекою Иорданом и Средиземным морем, а также отчасти на восток от Иордана. В 73 г. н. э. Палестина превратилась в римскую провинцию. После разделения Римской империи на две части (395 г.) Палестина была присоединена к восточной половине Византии. Со времени императора Константина Великого Палестина приобрела особое значение для христиан. Халиф Омар, разбивший на Ярмуке в 635 г. византийцев, завоевал всю Сирию и Палестину.

(обратно)

151

Антиохия — город на реке Оронте, в 30 км от Средиземного моря. Основана в 300 г. до нашей эры первым сирийским царем Селевком (311–279 гг.) и была столицей Селевкидов. В Римской империи занимала третье место по своему торговому значению (Рим, Александрия, Антиохия). После римлян ею владели последовательно персы, византийцы, арабы, крестоносцы, египетские мамелюки, а с 1516 г. — турки.

(обратно)

152

Индульгенция (отпущение грехов) — письменный документ от имени папы, верховного первосвященника, дающий обладающему им право на отпущение грехов как прошлых, так и будущих, или на известный, указанный в индульгенции срок, или на вечные времена. Индульгенции служили огромным источником доходов для католической Церкви.

(обратно)

153

Святая земля — христианский синоним Палестины; употребляется по преимуществу католиками и православными, лютеране гораздо чаще пользуются библейским синонимом земля обетованная.

(обратно)

154

Святой престол — так называется иногда папская администрация.

(обратно)

155

Катары — общее название для «еретиков», известных под именем богомилов (в Болгарии с XI в.), патаренов (в Ломбардии и Южной Франции с XII в.) и альбигойцев от имени города Альби (в Лангедоке и Провансе в XII–XIII вв.). Они отвергали почитание святых, поклонение иконам, молитвы за умерших и относились отрицательно к формулам устной молитвы. Не признавая церковной иерархии, они отрицали за священством власть отпускать грехи, отвергали первородный грех и признавали лишь общую исповедь в повседневных грехах перед «совершенным» в собрании общины, праздновали только воскресный день (день Господень), брак считали естественным состоянием человеческих существ, в обиходной жизни не придавали никакого значения постам и не соблюдали канонических предписаний относительно рода пищи.

Все средневековые секты черпали приверженцев преимущественно среди эксплуатируемых, неимущих и бедных элементов общества. Угнетаемые жившей в роскоши и довольстве Церковью, они видели в учении сектантов, отрицавших всю церковную иерархию, голос Бога, осуждающий возглавляемую Римским папой Церковь. Папа являлся в глазах катаров олицетворением забывшей истинные заветы христианства «языческой» Церкви, и на папу катары нередко смотрели как на антихриста. Богатый был и в глазах первоначальных христиан не угодным Богу человеком; он не мог не оставаться таким и для катаров. Но раз богатство не угодно Богу и является делом рук дьявола, то бедность ему противоположна, мила и угодна Богу; и она становилась идеалом тех, кто ничем в жизни не обладает.

(обратно)

156

Александр III — папа (1159–1181 гг.), родился в Сиене и носил имя Роландо Райнуччо Бандинелли. На созванном им третьем Латеранском соборе (у католиков — второй Вселенский) исключительно кардинальской коллегии присвоено было право выбора папы, а папам предоставлено право канонизации святых.

(обратно)

157

Тулуза — город во французском департаменте Верхняя Гаронна. До Цезаря это уже был значительный город. Во времена империи Тулуза вошла в состав римской провинции Нарбоннская Галлия. С 419 по 507 г. была столицей вестготов, а после этого перешла в руки франков.

С 651 по 767 г. ею владели герцоги Аквитании из франкской династии Меровингов С 778 по 1271 г. она была столицей самостоятельного графства. В 1217–1218 гг. выдержала долгую осаду Симона де Монфора, вождя крестоносцев в войне с альбигойцами, которому папа пожаловал титул графа Тулузы, доставшийся по его смерти в 1218 г. под стенами Тулузы его сыну Амори (Амальриху). Последний в 1224 г. по мирному договору уступил Тулузу ее графу, Раймонду VII (1224–1249 гг.).

(обратно)

158

Раймонд V — граф Тулузы (1148–1194 гг.).

(обратно)

159

Mo (Meaux) — город во французском департаменте Сена-и-Марна, на реке Марне. Церковь Св. Хрисогона была построена в 1128 г. папой Гонорием I.

(обратно)

160

Флери. Церковная история. Кн. 73. № 13

(обратно)

161

Латеран — название папского дворца в Риме. Он около тысячи лет (до 1038 г.) был папской резиденцией. В стоящей рядом с ним церкви Св. Иоанна Латеранского происходили четыре Вселенских (католической Церкви) собора (в 1123, 1139, 1179 и 1215 гг.) и восемь поместных (последний в 1725 г.).

(обратно)

162

Лев I Святой — папа (440–461 гг.), известен тем, что в 452 г. своим красноречием будто бы сумел отклонить от Рима угрозу разорения его вождем гуннов Аттилой; дело ограничилось денежным выкупом.

(обратно)

163

Третий Латеранский собор, при папе Александре Ш. Канон 27.

(обратно)

164

Клерво (Clairvaux) — местечко во французском департаменте Об, на реке Об (Aube). В 1115 г. известный деятель католической Церкви Бернард основал здесь монастырь Клерво, который быстро разросся и сам стал основывать новые монастыри. Аббатство перестало существовать во время буржуазной революции во Франции; его обширные здания заняты центральной тюрьмой и работным домом.

(обратно)

165

Легат — временный посланник папы, исполняющий какое-либо отдельное поручение.

(обратно)

166

Альбигойцы — другое название катаров, в средневековье распространившихся по Европе, полученное от имени города Альба в теперешнем Тарнском департаменте Франции, главного места их пребывания. Им особенно покровительствовал Раймонд VI, граф Тулузский (1194–1222 гг.). Еще папа Александр III отлучил их от Церкви на третьем Латеранском соборе 1179 г. Иннокентий III (1198–1216 гг.) поднял против них крестовый поход в 1208 г. Во главе войск встал граф Симон де Монфор, убитый при осаде Тулузы в 1218 г. Крестовый поход стал жестокой, кровопролитной и истребительной войной, длившейся до 1229 г. В результате ряд городов был взят и разрушен, десятки тысяч жителей вырезаны, край надолго разорен, сектанты почти все истреблены. В это время была создана инквизиция с миссией против альбигойцев, во главе ее стоял св. Доминик Гусман, родом испанец.

(обратно)

167

Лавор — город во французском департаменте Тарн. В 1211 г. жители этого городка, обвиненные в альбигойской ереси, были перебиты Симоном де Монфором.

(обратно)

168

Безье — город во французском департаменте Эро. Неоднократно подвергался разорению: в 450 г. — вестготами, в 736 г. — Карлом Мартеллом, отнявшим его у арабов, в 1209 г. — Симоном де Монфором, который перебил несколько тысяч его жителей по обвинению в альбигойской ереси.

(обратно)

169

Флери. Церковная история. Кн. 73. № 35.

(обратно)

170

Луций III — папа(1181–1185 гг.), уроженец города Лукки, фамилия его была Аллучинголо. Вследствие смут он принужден был покинуть Рим и стал жить в Вероне, где в 1184 г. созвал поместный собор.

(обратно)

171

Фридрих I Барбаросса (т. е. рыжебородый) — германский император (1152–1190 гг.) из швабской династии Гогенштауфенов. Участвовал в третьем крестовом походе, во время которого утонул в речонке Селефе (древний Кидн) на пути из Икония (Кониэ) в Караман. Его имя осталось очень популярным у немцев; существовала легенда, что он не умер, а спит в пещере внутри горы Кифгейзор.

(обратно)

172

Архидиакон — глава дьяконов; зарождение этой должности относится к раннему времени; в XI–XII вв. власть архидиаконов достигла высшего предела. После Тридентского собора значение их начало падать. См. примеч. 1162.

(обратно)

173

Веронский собор, в 10-м томе Собрания соборов.

(обратно)

174

Аббат Клод Флери (1640–1723 гг.) — церковный историк. Его главный труд — «Церковная история», изданная в двадцати томах в 1691 и следующих годах. Она охватывала время от начала христианства до 1414 г. В 1840 г. было напечатано по неизданным бумагам продолжение его «Истории» за столетие — с 1414 по 1517 г.

(обратно)

175

Флери. Церковная история. Кн. 73. № 54.

(обратно)

176

Целестин III — папа (1191–1198 гг.), из римской фамилии Ореини, был известен до своего избрания под именем кардинала Гиацинта.

(обратно)

177

Альфонс II — король Арагона (1162–1196 гг.), присоединил к своим владениям Руссильон, Беарн и Прованс. Прованс был его пограничным с иноземными государствами владением; отсюда его титул — маркиз Прованс (маркиз, или маркграф, был титул владетеля пограничной области).

(обратно)

178

Прованс (от латинского слова «provincia») — старинная область на юго-востоке Франции. Жители говорили на языке, происходящем от латинского, но отличном от французского. Провансальская литература процветала в XIII–XIV вв. Прованс — родина трубадуров. С 879 г. Прованс стал самостоятельным государством, меняя часто свои границы и размеры, а также и титулы владетелей (то графы, то короли). В 1487 г. Прованс вошел в состав Франции.

(обратно)

179

Вальденсы — отрасль катаров (см. примеч. 155). В XII в. они жили в Провансе и вскоре разделили участь близких к ним альбигойцев. Но часть их уцелела в горных местностях Прованса и соседнего Пьемонта. Провансальские вальденсы были истреблены в 1545 г.; пьемонтские — подверглись гонению в конце XVII в. и в 1686–1687 гг. частью выселились в Швейцарию, частью остались все же в Пьемонте. Они и поныне живут в этих двух местах. В Швейцарии один кантон (с главным городом Лозанной) именуется их именем — Во (Vaud). Они образуют свободную вальденскую Церковь (libre eglise vaudoise).

(обратно)

180

Лионские нищие (Pauvres de Lyon) — отрасль катаров (см. примеч. 155), появились в XII в. в Лионе и скоро распространились во французской провинции Дофине. Они или были истреблены в XIII в. вместе с альбигойцами, или смешались с вальденсами, от которых их отличало только прозвание по месту возникновения.

(обратно)

181

Франсиско Пенья опубликовал этот указ в Комментариях к Руководству для инквизиторов Николая Эймерика, во второй части, комментарий 39, заимствовав его из процесса, происходившего в Риме по поводу разделения епархий Хаки и Уэски и учреждения епархии в Барбастро; он отнесен к статье Хака, лист 75.

(обратно)

182

Педро II — король Арагона (1196–1213 гг.), сын Альфонса II, изгнал вальденсов из своего государства, в которое входила тогда большая часть Прованса. В 1213 г. отправился на помощь альбигойцам в их войне с крестоносцами, но был побежден Симоном де Монфором при Мюре и убит в сражении.

(обратно)

183

Эльна — ныне город во французском департаменте Восточные Пиренеи, близ Перпиньяна; прежде входил в область Руссильон, который принадлежал Испании с 1172 по 1472 и с 1492 по 1642 г.

(обратно)

184

Гранды — до XVI в. все дворяне Испании (идальго) носили титул ricos hombres (богатые люди, аристократы); Карл V заменил его именем grandes (гранды).

(обратно)

185

Агирре. Собрание соборов. Т. IV.

(обратно)

186

Римская курия — двор римского папы, который, как светский государь, имел штат придворных чинов. Но под этим названием почти всегда подразумевается вся вообще папская администрация, включая конгрегации и канцелярию.

(обратно)

187

Обычно апостол Петр изображается в памятниках христианской иконографии с двумя ключами (подразумеваются ключи Царства Небесного), а апостол Павел с двумя мечами. Папа как наследник Петра имеет в своем гербе два ключа.

(обратно)

188

По Деяниям апостольским.

(обратно)

189

Иннокентий III — папа (1198–1216 гг.), происходил из города Ананья в Центральной Италии и носил имя Лотаро Конти. При нем произошли следующие события: состоялся четвертый крестовый поход, который в 1204 г. положил начало Латинской империи в Константинополе, завоеванном крестоносцами (французами и венецианцами); шла война с альбигойцами; впервые введена инквизиция как церковное учреждение с определенными целями и законами; был созван двенадцатый Вселенский (четвертый Латеранский) собор в 1215 г.

(обратно)

190

Светская область Церкви — так называемое Папское государство, или Папская область, возникло в 754 г. при папе Стефане II, постоянно увеличивалось дарами и завоеваниями и достигло значительных размеров. Кроме местностей в Италии папам принадлежали города и области на юге Франции, в Провансе. Потом постепенно папские владения стали суживаться и к 1870 г. ограничились только городом Римом, который тогда же был занят королем Италии и объявлен столицей Итальянского королевства. Папа Пий IX отлучил от Церкви короля Виктора-Эммануила II и в знак протеста объявил, что будет жить безвыходно в Ватикане (Ватикан — часть Рима с папским дворцом и базиликой Св. Петра). В 1929 г. Муссолини заключил соглашение с папой Пием XI и признал за ним светскую власть в пределах Ватикана.

(обратно)

191

Наследие св. Петра (Patrimonium Petri) — специальное название части Папской области, состоявшей из земель, подаренных папству при папе Григории VII, в 1077 г. великой герцогиней тосканской Матильдой. Иногда под наследием св. Петра разумеют всю Папскую область.

(обратно)

192

Нарбоннская Галлия (Gallia Narbonensis) — провинция Римской империи. В IV в. была разделена на три части, почти соответствовавшие границам позднейших провинций Французского королевства — Лангедока, Прованса и Дофине.

(обратно)

193

Фуа (Foix) — графство в Провансе, самостоятельное с 1050 по 1479 г.

(обратно)

194

Цистерцианский орден — отрасль ордена бенедиктинцев, был основан аббатом Робертом и получил свое имя от названия деревушки Сито (Citeaux) в департаменте Кот д'Ор (по-латыни Gistercium).

(обратно)

195

Пьер де Кастельно — цистерианский монах, один из первых инквизиторов.

(обратно)

196

Гильом Катель (1560–1626 гг.) — член парламента (судебной палаты) Тулузы, издал «Историю графов Тулузы» в 1623 г.; его «Мемуары по истории Лангедока» были изданы в 1635 г.

(обратно)

197

Этот документ можно видеть в Летописи цистерцианского ордена, составленной Манрике, под 1204 годом. Гл. 2. № 4.

(обратно)

198

Филипп II Август — король Франции (1180–1223 гг.). В 1189 г. участвовал в третьем крестовом походе, в 1191 г. помог взять Птолемаиду (St. Jean d'Acre). Боролся с некоторыми феодалами и был объединителем части Французской монархии.

(обратно)

199

Людовик VIII — король Франции (1223–1226 гг.), сын Филипа II Августа.

(обратно)

200

Экс (Aix) — город во французском департаменте Устьев Роны, в 29 км от Марселя. Был столицей графов Прованса.

(обратно)

201

Арль (по-латыни Arelate) — город во французском департаменте Устьев Роны, на реке Роне. В Арле происходило несколько поместных соборов. Арль был вольным городом, напоминая итальянские городские республики, но с переходом города в XIV в. к Франции самостоятельность его начала падать, и в XV в. Арль уже потерял свою независимость; отклонение торговых путей от Средиземного моря окончательно подорвало его значение.

(обратно)

202

Нарбонна — город во французском департаменте Од (Aude), на Нарбоннском канале. Во времена Римской империи был столицею Нарбоннской Галлии. См. выше примеч. 192.

(обратно)

203

Бреве, изданные папой по этому случаю, можно видеть у Манрике под 1204 годом. Кн. 2. № 6 и сл.

(обратно)

204

Комменж (Commmges) — в старину область Южной Франции. Часть ее — Comminges Languedocien, или Bas-Commmges (Лангедокский, или Нижний, Комменж) — составляла особое графство, которое в 1453 г. было присоединено к Франции.

(обратно)

205

Каркассон — город во французском департаменте Од. С XI в. до 1247 г. был самостоятельным графством и сильно пострадал во время войны с альбигойцами.

(обратно)

206

Магелона — деревня во французском департаменте Эро; раньше была епископским городом. Кафедра епископа была в 1536 г. перенесена в Монпелье; самый город был разрушен по приказу Людовика XIII в 1633 г.

(обратно)

207

Бреве — пастырское послание папы по частному вопросу; обыкновенно выпускалось от имени папы его канцелярией.

(обратно)

208

Эти бреве приведены Манрике под 1205 годом. Гл. 1 и 2.

(обратно)

209

Монпелье (Montpelher, от лат. Mons puellarum — гора дев) — город во французском департаменте Эро, в 8 км от Средиземного моря.

(обратно)

210

Св. Доминик родился в Калаоре (в Испании) в 1170 г. и умер в Болонье (в Италии) в 1221 г. В 1215 г. основал орден проповедников, названный по его имени доминиканским; доминиканцев называли псами Господа (Domini canes). Доминик был также основателем инквизиции (т. е. судопроизводства по делам веры). Доминиканцы дали огромное число проповедников, миссионеров и инквизиторов. Доминик был канонизирован папой Григорием IX (1227–1241 гг.) в 1234 г.

(обратно)

211

Орден св. Августина. — Августинцы (от имени Августина Блаженного) появились впервые в VII в.; в 1256 г. папой Александром IV (1254–1261 гг.) были объединены в один орден. Они преимущественно занимались проповедью. Из этого ордена вышел Мартин Лютер.

(обратно)

212

Приор. — Здесь должно понимать под этим термином настоятеля капитула каноников августинского монашеского ордена при кафедральном соборе г. Осма в Испании.

(обратно)

213

Лоперраэс. Описание епархии Осмы Т. 1. Статья о Диего; Манрике, под 1206 годом Гл. 1 и сл.; Райнальди. Продолжение Летописи Барония. Т. I, под годом 1205 и сл.; Флери. Церковная история. Кн. 76. № 12 и 27.

(обратно)

214

Интердикт — см. примеч. 1036.

(обратно)

215

Раймонд VI — граф Тулузы (1194–1222 гг.). Покровительствовал альбигойцам, держал их сторону против крестоносцев, был дважды отлучен от Церкви, временно (1211–1218 гг.) был лишен своих владений, но победил крестоносцев и удержал власть в Тулузе до своей смерти.

(обратно)

216

Амбрен — город во французском департаменте Верхние Альпы над рекой Дюранса. Принадлежит Франции с 1585 г.

(обратно)

217

Вьенна (Vienne) — город во французском департаменте Изер, при слиянии Изера и Роны.

(обратно)

218

Дофине — провинция королевской Франции; ныне входит по частям в департаменты Изер, Верхние Альпы и Дроме. В средние века Дофине составляло самостоятельное графство, владетели коего назывались дофинами (dauphins, от лат. delphinus — дельфин). Графство Вьеннское существовало с 1063 по 1349 г., когда было присоединено Филиппом VI к Франции. С тех пор наследники французского престола стали носить титул дофинов. Вальденсы проникли сюда из Прованса в XIII в., а кальвинисты — в XVI в. В 1690 г. Дофине подверглось кровавой расправе после отмены Нантского эдикта.

(обратно)

219

Сарацины — под этим названием в средние века (особенно в эпоху крестовых походов) были известны в Европе вообще мусульмане любой национальности. Латинское saracen происходит от греческого «sarakenoi», а последнее от арабского «шаркин» — восточный (в отличие от «магриб» — западный).

(обратно)

220

Кузеран — небольшая часть Гаскони, теперь составляет часть французского департамента Арьеж.

(обратно)

221

См.: папское бреве в Летописи Манрике. Т. III, под 1208 годом. Гл. 2; Райнальди. Продолжение Летописи Барония; Флери. Церковная история.

(обратно)

222

Симон, граф де Монфор (1160–1218 гг.) известен главным образом как вождь крестоносцев в войне с альбигойцами; отличался фанатизмом и жестокостью.

(обратно)

223

Манрике. Цистерцианская летопись. Т. III, под 1210 годом. Гл. 4.

(обратно)

224

Несколько миллионов людей (plusieurs millions depersonnes) — преувеличение, следует читать тысяч. Это более соответствует тогдашней населенности Европы и размерам Прованса, составлявшего часть Франции.

(обратно)

225

Самаритяне — жители Самарии, палестинской области. Северное Израильское царство, уничтоженное в 722 г. до н. э. ассирийским царем Саргоном, имело своей столицей Самарию. Жители Израильского царства («десять колен») были переселены в Ассирию, на берега реки Тигра. Страна была заселена эмигрантами из Ассирии. Из смешения их с небольшой частью оставшихся жителей образовались самаряне, которые были евреями по вере, чтили еврейского бога, но признавали только часть еврейской Библии, так называемое Пятикнижие.

(обратно)

226

Беневент (Benevento) — город в Средней Италии. С 589 по 1053 г. был самостоятельным герцогством; в 1053 г. германский император Генрих III (1039–1056 гг.) отнял это герцогство у норманнов и уступил его папе Льву IX (1049–1054 гг.), с тех пор Беневент составлял часть Папской области (1053–1769, 1774–1806,1814 — 1860 гг.).

(обратно)

227

Церковь Св. Марии д'Аквила — надо читать: ин Аквиро (Santa Maria in Aquiro).

(обратно)

228

Флери. Церковная история. Кн. 77. № 32 и cл.

(обратно)

229

Манрике. Цистерцианская летопись. Т. III, под 1212 годом. Гл. 1.

(обратно)

230

Флери. Церковная история. Кн. 77. № 36.

(обратно)

231

Там же. № 54.

(обратно)

232

Десятый Вселенский собор. Этот Латеранский собор 1215 г. у католиков считается не десятым, а двенадцатым. Здесь, по-видимому, опечатка (dixieme вместо douzieme).

(обратно)

233

Лангедок — старинная провинция Французского королевства, ныне образует департаменты Арденны, Од, Гар, Верхняя Гаронна, Эро, Верхняя Луара, Лозер и Тарн. Лангедок соответствует в большей части Первой Нарбоннской Галлии Римской империи, с 918 г. под именем Герцогства Нарбонны перешел во владение герцогов Тулузы, а в 1229 г. был уступлен последним графом Тулузы Раймондом VII Франции.

(обратно)

234

13-й канон 28-го тома королевского Собрания соборов.

(обратно)

235

Сикст V — папа (1585–1590 гг.).

(обратно)

236

Св. Петр-мученик — инквизитор, убитый в Вероне в 1252 г.

(обратно)

237

Манрике. Цистерцианская летопись. Т. III, под 1204 годом. Гл. 5.

(обратно)

238

Монтэйро. История португальской инквизиции. Т. I Ч. 1. Кв. 1. Гл. 57 и cл.

(обратно)

239

Гонорий III — папа (1216–1227 гг.), уроженец Рима, носил имя Ченчо Савелли. Он запретил в Риме преподавание римского права и разрешил преподавать только каноническое. При нем состоялся пятый крестовый поход, потерпевший неудачу.

(обратно)

240

Церковь Св. Иоанна и Павла в Риме упоминается в 499 г. как церковь Паммахия. При папе Григории I (590–604 гг.) получила наименование церкви Св. Иоанна и Павла.

(обратно)

241

Св. Фердинанд III — король Кастилии (1217–1252 гг.) и Леона (1230–1252 гг.). Основал в 1239 г. университет в Саламанке. В 1671 г. был канонизирован папой Климентом X (1670–1676 гг.).

(обратно)

242

Кастилия — испанская провинция, вернее, две провинции: Старая Кастилия (северная часть) и Новая Кастилия (южная часть). Центр Старой Кастилии — Бургос, центр Новой — Мадрид. Кастилия — страна замков, целый ряд которых был воздвигнут еще в IX в. как защитные пункты от нападения мавров. Кастилия была независимым королевством с 1034 по 1474 г., после чего вошла в состав Испанского королевства.

(обратно)

243

Кастильо. История св. Доминика. Ч. 1. Гл. 41.

Леон — главный город испанской провинции Леон. Леон был независимым королевством с 914 по 1230 г., когда слился с Кастилией. С Леоном вошла в состав Кастилии и Астурия, бывшая с 718 по 914 г. самостоятельным королевством и в 914 г. объединившаяся с Леоном.

(обратно)

244

Кастильо История св. Доминика Ч. 1. Гл 49; Монтэйро История португальской инквизиции. Ч 1. Гл. 36; Парамо. О происхождении инквизиции Кн. 2. Отд. 1. Гл 3.

(обратно)

245

Фридрих II — германский император (1218–1250 гг.), внук Фридриха I Барбароссы. Вождь шестого крестового похода (1228–1229 гг.), закончившегося без битв, мирным договором. По возвращении в Европу он подвергся последовательно двум отлучениям от Церкви, дважды боролся с восстаниями в Италии, а также с двумя претендентами на императорский трон, выставленными против него папами. Фридрих считался просвещенным человеком, говорил на нескольких языках (между прочим, по-арабски), покровительствовал развитию наук в Падуе, Болонье и Салерно, основал университет в Неаполе в 1224 г., заботился о переводах сочинений Аристотеля, Галена, Птолемея, чему помогло собрание древних рукописей, привезенных им с Востока. Для своей эпохи это был свободомыслящий человек; недаром ему приписывают знаменитое изречение средневековья о трех обманщиках, под которыми разумелись Моисей, Христос и Магомет.

(обратно)

246

Райнальди, под 1221 годом. № 19 и сл.

(обратно)

247

Порто (у римлян Portus Romanus) — городок в Италии в 18 км от Рима, на правом берегу западного рукава Тибра.

(обратно)

248

Тамплиеры (или храмовники) — военно-монашеский рыцарский орден, основанный в 1118 г. в Иерусалиме французскими крестоносцами. Первоначальной их резиденцией было помещение возле древнего храма Соломона (ныне мечеть Омара), откуда и произошло их наименование. После падения Иерусалима они распространились по всей Европе. Глава их носил титул великого магистра. У них существовала сложная административная иерархия. Территориальные владения ордена подразделялись на провинции, великие приорства, приорства и командорства. Тамплиеры развили крупную торговую деятельность, занимались мореплаванием, вели крупные финансовые операции, сохраняли у себя деньги папы и французского короля и по распоряжению последних производили банковские операции. «Храм, главный дом ордена в Париже, сделался прямо какой-то интернациональной биржей, куда обращались при своих сделках деловые люди, отделенные друг от друга большими пространствами» (Прутц). Естественно, что на богатства тамплиеров зарились многие. Ряд видных представителей ордена были обвинены в ереси и поклонении идолу Бафемету. 13 октября 1307 г. были арестованы все тамплиеры, находившиеся на территории Франции; против них был затеян грандиозный процесс; король Филипп IV (1285–1314 гг.) завладел всеми их богатствами, замками и землями и убедил папу Климента V (1305–1314 гг.) упразднить орден в 1312 г., а 18 марта 1314 г. сжег живьем в Париже, на косе острова Сите (Cite, центр древнего Парижа), великого магистра ордена Жака Молэ (1265–1314 гг.) и нескольких рыцарей. Тамплиеры под пыткой сознались в приписанных им преступлениях, но на месте казни отреклись от них.

(обратно)

249

Там же. № 41.

(обратно)

250

Григорий IX — папа (1227–1241 гг.), родился в Ананье, носил фамилию Конти и был племянником папы Иннокентия III, теократическую политику которого продолжал. Вел борьбу против Фридриха II, был жесток в преследовании еретиков, в особенности из крестьян. Составленный по его приказанию сборник декреталий называется «Extra». Григорий IX умер на сотом году жизни.

(обратно)

251

Там же, под 1233 годом, заметка Манрике.

(обратно)

252

Падуя — город в Северной Италии, существовал еще в древности.

(обратно)

253

См. этот устав в булле папы Иннокентия IV, в приложении к Комментариям Пеньи на руководство для инквизиторов, составленное Эймериком.

(обратно)

254

Церковь Св. Ангела — одна из древнейших церквей Рима. Была построена в 755 г., при папе Стефане II.

(обратно)

255

Тарантеза — область на реке Изере, с 1860 г. принадлежит Франции и составляет часть департамента Савойя. В средние века управлялась своими епископами, до конца XI в., когда отошла к герцогству Савойя.

(обратно)

256

Безансон — город во французском департаменте Дуб (Doube), на реке Дуб. С 1184 по 1648 г. был имперским городом, с 1648 по 1674 г. Принадлежал Испании, а затем отошел к Франции.

(обратно)

257

Беарн — провинция королевской Франции, граничившая с Испанией, Прежде составляла часть Каролингской империи, с IX в. стала самостоятельной, переменила несколько династий, в конце XV в. соединилась с Наваррой и стала частью Наваррского королевства; в 1620 г. была присоединена к Франции. Кальвинизм пользовался там покровительством королевы Жанны д'Альбре, матери Генриха IV, а также самого Генриха IV. Протестанты находили в Беарне безопасный приют, и начиная со второй половины XVI в. их там насчитывалось значительное число.

(обратно)

258

Райнальди, под 1225 годом. № 29; под 1227 годом. № 12; Флери. Церковная история. Кн. 79. № 8,18 и 28.

(обратно)

259

Францисканский орден был основан в 1208 г. св. Франциском Ассизским (из города Ассизи в Италии). Францисканцы иначе назывались миноритами. Первоначально орден был в натянутых отношениях с официальной Церковью, но затем стал одним из орудий в борьбе папства за расширение своего влияния главным образом в чужих землях (миссионерство). Обет нищеты нисколько не помешал ордену стать одной из богатейших церковных организаций.

(обратно)

260

Людовик IX Святой — король Франции (1226–1270 гг.), вождь седьмого крестового похода (1248–1254 гг.), который был направлен против Египта. Крестовые походы были явно в интересах торговой буржуазии; вся политика Людовика IX была направлена на укрепление абсолютизма. В 1270 г. Людовик предпринял против Туниса восьмой крестовый поход, но, заразившись чумой, умер.

(обратно)

261

Бланка — королева Франции, жена Людовика VIII и мать Людовика IX, дочь Альфонса IX, короля Кастилии (1158–1214 гг.).

(обратно)

262

Раймонд VII — граф Тулузы (1222–1249 гг.), сын Раймонда VI, стоял на стороне альбигойцев. В 1229 г., ослабленный длительной войной, заключил мир с Францией и папством, поступившись частью своих владений. У него осталась дочь, бывшая замужем за Альфонсом, братом Людовика IX; по смерти Альфонса, с 1270 г., Тулуза перешла во владение Франции.

(обратно)

263

См.: Нарбоннский собор в королевском Собрании соборов. Т. 28; Флери. Церковная история. Кн. 79. № 8, 18, 28.

(обратно)

264

Тулузский собор в королевском Собрании соборов. Т. 28; Флери. Церковная история. Кн. 79. № 58.

(обратно)

265

Турна — город в Бельгии, на реке Шельда. С конца XIII в. до 1521 г. был во владении Франции, с 1521 по 1667 г. им владела Испания, с 1667 по 1709 г. — опять Франция, с 1709 по 1745 г. — Австрия, с 1745 по 1814 г. — снова Франция, с 1814 по 1830 г. — Нидерландское королевство и с 1830 г. — Бельгийское королевство.

(обратно)

266

Словом викарий передано французское слово «suffragan» — суффраган, означающее должность подчиненного главному архиерею епископа.

(обратно)

267

Королевское Собрание соборов. Т. 28; Флери. Церковная история. кн. 80. № 25; Райнальди, под 1233 годом. № 58.

(обратно)

268

Бэйль. Обзор соборов. Т, I, в соборах Франции под 1246 годом; Пенья. Комментарий 42 к Руководству Эймерика. N175; Флери. Церковная история. Кн. 80. № 26.

(обратно)

269

Константин I Великий — римский император (307–337 гг.), по мнению некоторых авторитетных историков, не был христианином. Это был политик, сумевший угадать в христианстве большую силу, которую можно было из разрушительной сделать созидательной, обратив ее ресурсы на службу империи. Он действовал осторожно и расчетливо, закрепив за христианской верой в 313 г. лишь веротерпимость, то есть признав ее покровительствуемой государством наравне с другими культами и даровав христианскому духовенству (епископам и священникам) льготу не служить в муниципальном (городском) управлении. Дети Константина были арианами. Обращение Константина было исторической фикцией, составленной под влиянием позднейших церковных взглядов; не было, разумеется, и никакого дара Константина римскому епископу Сильвестру, на котором папы в течение ряда веков основывали свои притязания на светскую власть и даже на гегемонию над императорами.

(обратно)

270

Раймонд де Пеньяфорте — уроженец Каталонии, третий генерал ордена доминиканцев, духовник папы Григория IX, умер на сотом году в Барселоне. Впоследствии был канонизирован.

(обратно)

271

Моанниты — см. примеч. 908.

(обратно)

272

Монашеские ордена. Древнее христианство не знало монашеских орденов. Монашество, возникшее в Египте в IV в. и распространившееся с половины V в. постепенно по всему христианскому миру, знало только два деления: скиты пустынных отшельников (или пустыни) и киновии (монастырские общежития), или мандры (ограды с кельями внутри). Отшельничество преобладало более на Востоке. На Западе стали возникать в это же время общежительные монастыри. Настроения и склонности их основателей, характер избранной местности потребности Церкви или окрестного населения и общие социально-политические условия постепенно изменили первоначальный строй монашеского уклада жизни, заимствованного с Востока. Этому содействовало и различие социально-политической и духовной жизни народов Востока и Запада. Приспособляясь к требованиям феодальной жизни и натурального хозяйства, западные монастыри стали обособляться друг от друга. Наряду с этим на Западе появились неизвестные на Востоке монашеские ордена с равным назначением и различными задачами деятельности. Одни ордена преимущественное внимание обращали на изучение богословия (бенедиктинцы), на воспитание юношества (иоренимиты), на церковное пение и музыку (картезианцы). Другие поставили себе обязанностью следить за чистотою веры и проповедовать Евангелие (доминиканцы) и стали миссионерами и инквизиторами. Францисканцы проповедовали идею нищеты. В XVI в. новый орден иезуитов поставил себе задачей защиту папства от нападок на него со стороны протестантов. Бесстрастно, как труп (ас cadaver), должен был держать себя каждый член Общества Иисуса (Societas Jesu), действуя всемерно для вящей славы Божией (ad majorem Dei gloriam). Им приписывают лозунг: «Цель оправдывает средства», хотя в статутах ордена его нет. В их «Тайных наставлениях» («Monita Secreta») имеются между прочим два любопытных правила: I) reservatio mentahs (удержание в уме), состоящее в том, что человек может говорит одно, а думать про себя другое, говорить ложь и скрывать правду, если сказать ее невыгодно; 2) raro unus, nun quam duo, semper tres (редко один, никогда два, всегда три), характеризующее крайнюю недоверчивость заправил ордена и узаконяющее внутренний шпионаж. В редких случаях еще можно довериться испытанному человеку, но двое предадут, войдут в соглашение и обманут; три будут вернее. Когда на какое-либо дело посылался один человек, он не знал, кто будут двое других; слежка обеспечена, враг невидим, увернуться нельзя. В XVII в. возник орден траппистов; он культивировал безмолвие как «условие, удобное для постоянного размышления о грядущей смерти, которая, быть может, близка». При встрече трапписты обменивались пожеланиями: «Memento mori» («Помни о смерти»). Главы католических орденов по большей части жили в Риме; назывались генералами. Рядом монастырей в какой-либо провинции заведовал провинциал, называвшийся в личных сношениях прелатом (высокопоставленное лицо, начальник). Настоятель отдельного монастыря именовался приор (первый) или суприор (старший). Кроме мужских орденов были и женские монашеские ордена, но с меньшей дифференциацией обязанностей, из которых главнейшими были: воспитание детей в сугубо религиозном духе и благотворительность.

(обратно)

273

Райнальди, под 1231 годом. № 14; Пенья, в приложении к Комментариям на Эймерика. Руководство для инквизиторов.

(обратно)

274

Церковь Св. Мартины в Риме упоминается уже в IX в.

(обратно)

275

Милан (по-латыни Mediolanum) — город в Северной Италии, (фупнейший центр хозяйственной жизни. В Милане находится Амброзианская библиотека, в которой более 15 тыс. рукописей. С 1257 по 1535 г. Милан управлялся фамилиями Делла Торре, Висконти и Сфорца. С 1535 до 1700 г. герцогство Миланское принадлежало Испании, с 1700 до 1859 г. — Австрии, в 1859 г. вошло в состав Итальянского королевства.

(обратно)

276

Цизальпинская Галлия — римское название областей Северной Италии (Пьемонта, Ломбардии, Венеции, Эмилии).

(обратно)

277

Райнальди, под 1231 годом. № 18.

(обратно)

278

Неаполь — город в Южной Италии, до 1860 г. столица Королевства Обеих Сицилии, ныне главный город провинции Неаполь. Построен греками еще до основания Рима. Им владели римляне с 290 г. до нашей эры, византийцы — с 536 г., норманны — с 1130 г.; с этого времени его судьба сливается с историей острова Сицилия.

(обратно)

279

Сицилия — большой остров на юге Италии, в Средиземном море, с 1861 г. принадлежит королевству Италия. История Сицилии начинается в весьма отдаленные времена. С VIII в. до н. э. ее стали колонизировать греки, основавшие здесь несколько городов, то бывших республиками, то управлявшихся наследственными тиранами (царями). В V в. до н. э. Сицилией завладели выходцы из Тира, пунийцы, образовавшие своеобразную торгово-олигархическую республику Карфаген. С 266 г. до н. э. за обладание Сицилией завязалась у карфагенян с римлянами длительная борьба, известная под именем трех Пунических войн. В 212 г. до н. э. в результате второй Пунической войны римляне подчинили себе всю Сицилию, которая надолго стала житницей Рима. В 440 г. н. э. ею овладели вандалы, в 493 г. — остготы, в 535 г. — византийские басилевсы (цари), в 827 г. — арабы-аглабиты, в 917 г. — фати-мидские эмиры арабов. С 1058 г. норманны образовали из Сицилии особое княжество и вскоре, в 1194 г., королевство перешло под власть королей из германского дома Гогенштауфенов (1194–1266 гг.). Затем королевство Сицилия то объединялось с Неаполем в одно Королевство Обеих Сицилии, то разъединялось, меняло династии и наконец соединилось с Италией. Выгодно расположенная и богатая Сицилия всегда была объектом борьбы разных хищников.

(обратно)

280

Райнальди, под 1231 годом. № 19 и 20.

(обратно)

281

Наварра (от баскского navarros — жители равнин) — граничащая с Францией испанская провинция, с центром Памплоной. Населена басками, называющими себя «эскуара». С 860 по 1512 г. была независимым королевством, затем стала провинцией Испании, кроме части, находящейся за Пиренеями, которая продолжала иметь особых королей до 1589 г., когда король ее Генрих IV стал королем Франции и Наварры. Теперь эта часть Наварры составляет французский департамент Нижних Пиренеев с главным городом По.

(обратно)

282

Арагон — северная провинция Испании с центром Сарагосой. Был самостоятельным королевством с 1035 до 1479 г., когда через брак Фердинанда V, короля Арагона, с Изабеллой, королевой Кастилии (см. примеч. 419 и 420), был объединен с Кастилией в единую Испанскую монархию.

(обратно)

283

Португалия — небольшая страна на Пиренейском полуострове, на запад от Испании. В древности называлась Лузитанией. Была независимым королевством с 1095 по 1580 г., с 1580 по 1640 г. входила в состав Испании, а затем, с 1640 по 1908 г., снова стала независимым королевством, с 1908 г. — республикой. Столица — Лиссабон.

(обратно)

284

Севилья — центр Андалусии, на реке Гвадалквивир. В 1248 г. кастильский король Фердинанд III отнял ее у мавров; с тех пор она почти без перерывов была столицей Испании до Карла V, который перенес столицу в Толедо. В 1481 г. в Севилье был учрежден главный трибунал инквизиции.

(обратно)

285

Кордова — крупный город в испанской провинции Андалусии. Основана римлянами в 152 г. до н. э. В 572 г. ею овладели вестготы; в 756 г. в Кордове был основан арабский халифат омайядом Абдуррахманом I (756–787 гг.); в 1236 г. она была взята Фердинандом III, королем Кастилии и Леона, и присоединена к его владениям; в 1474 г. вошла в состав Испанского королевства.

(обратно)

286

Хаиме I — король Арагона (1213–1276 гг.), сам написал хронику своего царствования.

(обратно)

287

Валенсия — испанская провинция с главным городом того же названия. В XI в. недолгое время была Мавританским королевством и по присоединении к Испании до 1707 г. сохраняла название королевства.

(обратно)

288

Майорка — самый большой из Балеарских островов с главным городом Пальма. В 1229 г. Майорка была завоевана арагонцами, в 1226 г. стала отдельным королевством, а затем вместе с Арагоном вошла в состав Испании.

(обратно)

289

Санчо VII — король Наварры (1194–1234 гг.). У автора опечатка в цифре: Санчо назван вместо Седьмого Восьмым (такого не было).

(обратно)

290

Теобальд I (Thibaut) — король Наварры (1234–1250 гг.), сын Бланки, сестры Санчо VII. Был графом Шампани под именем Теобальда VI и вместе с Людовиком VIII, королем Франции, участвовал в 1226 г. в крестовом походе на альбигойцев. Известен как трубадур.

(обратно)

291

Шампань — старинная провинция Франции; ныне образует департаменты Марна, Верхняя Марна, Об, Арденны и часть департаментов Ионн, Эн, Сена-и-Марна и Меза. С X в. она была самостоятельным графством, в 1234 г. соединилась с королевством Наваррским, в 1284 г. отошла к Франции.

(обратно)

292

Бри — старинная провинция Франции; теперь составляет часть департаментов Сена-и-Уаза, Сена-и-Марна, Эн. С 908 г. была соединена С Шампанью и разделила ее участь.

(обратно)

293

Санчо II — король Португалии (1223–1248 гг.), потомок Энрико, первого графа Португалии, герцога Бургундского, правнука Роберта П, короля Франции (996 — 1031 гг.).

(обратно)

294

Монтэйро. История португальской инквизиции. Ч. I. Кн. 2. Гл. 5.

(обратно)

295

Братья проповедники — одно из наименований монахов доминиканского ордена, выявляющее характер их деятельности.

(обратно)

296

Провинциал — см. примеч. 272.

(обратно)

297

Фр Диего. История ордена проповедников или доминиканцев в провинции Арагон. Кн. 4. Гл. 3.

(обратно)

298

Том 28 королевского Собрания соборов.

(обратно)

299

Фр. Диего. История ордена проповедников или доминнканцев в провинции Арагон.

(обратно)

300

Форкалькье — город во французском департаменте Нижние Альпы. Некогда был самостоятельным графством; в 1208 г. он соединился с Провансом.

(обратно)

301

Фр. Диего. История ордена… Кн. 1. Гл. 4.

(обратно)

302

Там же. Гл. 3.

(обратно)

303

Таррагонский собор в собрании Агирре и др. IV.

(обратно)

304

Иннокентий IV — папа (1243–1254 гг.), уроженец Генуи, носил Имя Синибальдо Фиески, Конте ди Лаванья. Он боролся с Фридрихом II, бежал от него сначала в Геную, потом в Лион, где в 1245 г. снова отлучил его от Церкви и выдвинул против него одного за другим двух соискателей императорского титула, а по смерти Фридриха II все время выступал против его сына Конрада IV, императора германского (1250–1254 гг.).

(обратно)

305

Монтэйро. Ч. I. Кн. 2. Гл. 7.

(обратно)

306

Там же.

(обратно)

307

Генуя — город в Северной Италии, в углублении Генуэзского залива; генуэзский порт по своему торговому значению является третьим на Средиземном море (после Марселя и Триеста). Основана Генуя за 700 лет до нашей эры лигурами, завоевана римлянами в 222 г. до н. э.; при римских императорах получила права муниципии; в начале X в. стала независимой республикой. В средние века она стала одной из крупнейших торговых и морских республик; время ее расцвета относится к XIII и XIV вв.; соперничала с Венецианской республикой и Пивой, помогала Палеологам отнять Константинополь у латинских императоров, за что получила большие торговые привилегии и крупные владения. Города и острова Греции Генуя потеряла в 1475 г.; в 1768 г. уступила остров Корсика французам.

(обратно)

308

Книга бреве в совете главной испанской инквизиции.

(обратно)

309

Там же.

(обратно)

310

Перпиньян — французский город в департаменте Восточные Пиренеи, с 1475 по 1642 г. принадлежал Испании.

(обратно)

311

Фр. Диего. История ордена проповедников или доминиканцев в провинции Арагон. Кн. 1. Гл. 3.

(обратно)

312

Фр. Диего. История ордена проповедников или доминиканцев в провинции Арагон. Кн. 1. Гл. 3.

(обратно)

313

Монтэйро. История португальской инквизиции. Ч. I. Кн. 2. Гл. 1.

(обратно)

314

Урбан IV — папа (1261–1264 гг.), француз, уроженец Шампани; по имени Жак Панталеон.

(обратно)

315

См.: Эймерик. Руководство для инквизиторов. Рубрика 2. О десяти апостолических посланиях. С. 129, mihi.

(обратно)

316

По-видимому, 1264 г.

(обратно)

317

См. в числе бреве, приведенных у Эймерика.

(обратно)

318

Климент IV — папа (1265–1271 гг.), француз, уроженец г. Сен-Жиль на Роне, по имени Гюи де Фульк.

(обратно)

319

С. 133 той же рубрики.

(обратно)

320

Серданья — старинное название местности, расположенной по обе стороны склона Пиренеев. С IX по XII в. имела своих графов, потом испанская ее часть вошла в графство Барселоны, а французская в 1659 г. была присоединена к Франции.

(обратно)

321

Фр. Диего. История ордена проповедников или доминиканцев в провинции Арагон. Гл. 5.

(обратно)

322

Искусство проверять даты. О графах Фуа и Форкальке.

(обратно)

323

Диего. История ордена проповедников или доминиканцев в провинции Арагон. Гл. 5.

(обратно)

324

Диего. История графов Барселоны. Ст. о короле Хаиме.

(обратно)

325

Монтэйро. История португальской инквизиции. Ч. I. Кн. 2. Гл. 12.

(обратно)

326

Хаиме II — король Арагона (1291–1327 гг.).

(обратно)

327

Там же. Ч. I. Кн. 11. Гл. 11.

(обратно)

328

Кастильо. История ордена св. Доминика. Т. I. Кн. 2. Гл. 28.

(обратно)

329

Парома О происхождении святой инквизиции. Кн. 2. Отд. II. Гл. 2.

(обратно)

330

Реестр писем Григория IX. Кн. 10. Письмо 182; Райнальди. Церковная летопись, продолжение Барония под 1233 годом. № 59.

(обратно)

331

Дом Лука из Туи. Всемирная летопись, о св. Фердинанде; Пульгар. История Паленсии. Т. II. Кн. 2, у дона Тельо.

(обратно)

332

Руссильон — французская провинция, ныне часть департамента Восточные Пиренеи; с 1172 по 1462 г. принадлежала Арагону, г 1492 по 1659 г. — Испании. Столицей ее был Перпиньян, теперешний центр Департамента.

(обратно)

333

Минорка — второй по величине из Балеарских островов, принадлежит Испании.

(обратно)

334

Ивиса, или Ибиза (Ibiza) — самый западный из Балеарских островов, принадлежит Испании с 1294 г.

(обратно)

335

Кастильо. История ордена св. Доминика. Ч. II Гл. 2; Монтэйро. Ч. I. Кн. 2. Гл. 23.

(обратно)

336

См.: гл. 10 О еретиках шестой книге декреталий.

(обратно)

337

Фонтана. Доминиканские документы. Гл. II.

(обратно)

338

Там же. Гл. 12; Диего. История ордена проповедников или доминиканцев в провинции Арагон. Кн. 1.

(обратно)

339

Климент V — папа (1305–1314 гг.), первый из пап, живших в Авиньоне, француз по имени Бертран де Гот (Goth). Сборник его узаконений носит название «Клементины».

(обратно)

340

См. двух авторов, цитированных выше.

(обратно)

341

Сант-Яго-де-Компостелла — военный орден Сант-Яго шпаги (Santiago de la espada), учрежден в 1170 г. Фердинандом II, королем Леона и Кастилии (1157–1188 гг.), для защиты паломников, направляющихся в город Сант-Яго-де-Компостелла, от нападения мавров. С 1493 г., при Фердинанде V, гроссмейстером ордена стал испанский король.

(обратно)

342

Монтэйро. История португальской инквизиции. Ч. I. Кн. 2. Гл. 16.

(обратно)

343

Фонтана. Доминиканские документы. Гл. 13; Диего. История ордена проповедников или доминиканцев в провинции Арагон. Кн. 1.

(обратно)

344

Там же. Ч. 2. Гл.1 Диего. Кн. 1.

(обратно)

345

Фонтана и Диего, в тех же местах.

(обратно)

346

Фонтана. Доминиканские документы. Ч. 2. Гл. 3; Диего, в указ, месте.

(обратно)

347

Бегарды — религиозная секта, возникшая в XII в. во Фландрии и Брабанте. Происхождение названия, согласно Мосгейму, от слова beg, что означало «просить» (на старосаксонском наречии; откуда бегарды — бедняки, нищие, просившие милостыню). Среди сектантов было большое число женщин, так как возникший в связи с крестовыми походами избыток женского населения в Западной Европе весьма тяжело отражался на материальном положении женщин. Многие из них не имели возможности выйти замуж, и бегинские общежития являлись своеобразным решением женского вопроса. Первые женские бегинские общежития насчитывали много ткачих и прядильщиц, так как Фландрия и Брабант были в XII в. центрами ткацкого дела. По примеру женских общежитии стали возникать в начале XIII в. мужские в Нидерландах, Франции, Германии, Англии, отчасти в Испании и Италии. Занимаясь ткацким делом, ведя общее хозяйство, деля доходы между своими членами, эти братства неженатых ремесленников и общежития незамужних женщин представляли собою опасных конкурентов кустарям-ткачам, и последние в Нидерландах и других местах вели против них сильную агитацию, нашедшую вскоре поддержку Церкви. Церковь не могла мириться с тем, что из бегинажей выходило много «апостолов» труда, доставлявшего средства к жизни и являвшегося редким контрастом официальной Церкви. Так бегинажи постепенно вырастали в центры антицерковных проповедей, в которых былая «нищенская» и аскетическая Церковь, отрицавшая частную собственность и отвергавшая земные наслаждения, противопоставлялась «нынешней», испорченной Церкви, руководимой антихристом-папой. Клич «назад к первобытной церкви» все сильнее проникал в бегардские братства, и еретики (вальденсы, катары и др.) стали эмигрировать из Италии и Франции во Фландрию и наполнять эти бегинажи. В результате последние стали преследоваться инквизицией, и Вьеннский собор 1311 г. настаивал на решительном искоренении бегардской ереси. Началось массовое сожжение бегардов на кострах; особенно сильно их преследовали при папах Урбане V и Григории XI. Сожжения довели число бегардов до ничтожных размеров; уже в XV в. слово «бегард» стало бранным, они сохранились лишь в Бельгии и в Голландии. В Генте и ныне существует бегинаж с общежитием.

(обратно)

348

Там же. Гл. 7 и 8.

(обратно)

349

Климент VI — папа (1342–1352 гг.), имевший резиденцию в Авиньоне, француз по имени Пьер Роже, уроженец Момона в Лиможской епархии, был бенедиктинцем, архиепископом сначала Руана, а потом Бордо. При нем в 1347 г. произошло в Риме восстание, во главе которого стоял Кола ди Риенци, народный трибун с диктаторской властью, опиравшийся на буржуазию и мелкую городскую массу, страдавшую от борьбы между феодалами и тосковавшую отчасти по находившемуся в Авиньоне папству, так как отсутствие папы лишало Рим его обычных доходов. Риенци добился некоторого улучшения положения народа, казнил бандитов, заговорил о необходимости сделать Рим сильным и могучим; его тиранические замашки вскоре оттолкнули от него значительные народные массы, которые не подали на его защиту, когда в 1348 г. бароны осадили Рим. Риенци скрылся в замке Св. Ангела, а оттуда бежал в Прагу к императору Карлу IV; тот выдал его Клименту VI, который готов был его казнить, однако смерть помешала ему. При Иннокентии VI Риенци превратился в орудие папы. Он вызвал против себя недовольство и во время восстания 1354 г. был убит.

(обратно)

350

Монтэйро. История португальской инквизиции. Ч. I. Кн. 2. Гл. 14.

(обратно)

351

Фонтана. Ч. 2 Гл. 8; Диего. Кн. 1.

(обратно)

352

Эмпуриас — город в испанской провинции Каталония на Средиземном море; основан греками, выходцами из Массилии (Марселя).

(обратно)

353

Иннокентий VI — папа (1352–1362 гг.), француз по имени Этьен д'Альбер; уроженец Лиможской провинции; одно время преподавал римское право в Тулузе.

(обратно)

354

Диего. История ордена проповедников или домининканцев в провинции Арагон. Кн. 1.

(обратно)

355

Там же. № 4.

(обратно)

356

Фонтана. Доминиканские документы. Ч. 2. Гл. 8; Диего. Там же. Кн. I.

(обратно)

357

«Секста» («Sexta») — сборник декреталий папы Бонифация VIII (1294–1303 гг.).

(обратно)

358

«Клементины» («Clementmae») — сборник декреталий папы Климента V (1305–1314 гг.).

(обратно)

359

«Экстраваганты» («Extravagantes») — сборник декреталий пап от Урбана IV (1261–1264 гг.) до Сикста IV (1471–1484 гг.).

(обратно)

360

Григорий XIII — папа (1572–1585 гг.), знаменит своей реформой календаря; установленный им новый стиль получил от его имени название григорианского. Реформа была основана главным образом на работах итальянского астронома Алоизия Лилия, умершего в 1576 г.

(обратно)

361

Григорий XI — папа (1370–1378 гг.), француз по имени Роже де Бофор, уроженец Момона в Лиможской провинции, племянник Климента VI, перенес в 1377 г. папскую резиденцию из Авиньона в Рим.

(обратно)

362

Тускулум (Тускул) — латинское наименование нынешнего итальянского города Фраскати, близ Рима.

(обратно)

363

Лиссабон — столица Португалии, на правом берегу реки Таго, близ ее впадения в Атлантический океан. Был во владении мавров с 716 г.; с 1147 г. стал столицей Португалии.

(обратно)

364

Минориты (т. е. меньшие) — одно из названий францисканцев.

(обратно)

365

Монтэйро. История португальской инквизиции. Ч. I. Кн. 2. Гл. 35.

(обратно)

366

Урбан VI — папа (1378–1389 гг.), итальянец по имени Бартоломео де Приньяно, уроженец Неаполя. При нем начался великий церковный раскол, продолжавшийся с 1378 по 1449 г. Недовольные его суровостью и самодурством кардиналы в том же 1378 г. избрали антипапу, принявшего имя Климента VII и поселившегося в Авиньоне. Урбан VI был признан в Чехии, Венгрии, Англии, Португалии и Сицилии; Климент VII — во Франции, Неаполе, Шотландии и Испании.

(обратно)

367

Климент VII — Роберт, граф Женевский, епископ Теруаны, выбранный во время великого раскола антипапой, имевший резиденцию в Авиньоне (1378–1394 гг.).

(обратно)

368

Мартин V — папа (1417–1431 гг.), итальянец по имени Отток Колонна, уроженец Рима. Был избран в папы на Констанцском соборе, но конец великому расколу положил только после того, как отравил двух своих соперников — Иоанна XXIII и Бенедикта XIII — и устранил третьего — Климента VIII.

(обратно)

369

Констанцский собор — шестнадцатый Вселенский, продолжался четыре года (1414–1418). Название получил от имени города Констанца, где происходил. В 1415 г. на этом соборе был обвинен в ереси, осужден и затем сожжен Ян Гус, чешский проповедник. Последователи его носили названия гуситов (от его имени), утраквистов (оттого, что считали необходимым причащение под обоими видами) и таборитов (от укрепленного места в Чехии, которое было ими занято во время войн с императором Сигизмундом и католиками). Они являются как бы предвестниками Реформации.

(обратно)

370

Климент VIII — антипапа (1424–1429 гг.). Избранный всего тремя кардиналами, он поселился в городе Пенисколе. В 1429 г. был вынужден отречься от папства и стал епископом Майорки.

(обратно)

371

Бонифаций IX — папа (1389–1404 гг.), итальянец по имени Пьетро Томачелли, уроженец Неаполя. Он установил постоянные аннаты (плата епископов и аббатов Риму) в течение первого года по назначении на должность.

(обратно)

372

Монтэйро. История португальской инквизиции. Ч. I. Кн. 2. Гл. 37.

Хуан I — король Португалии (1385–1433 гг.).

(обратно)

373

Альгарвия — южная провинция Португалии с главным городом Фаро; при маврах была небольшим королевством.

(обратно)

374

Там же. Гл. 35.

(обратно)

375

Бенедикт XIII — антипапа (1394–1424 гг.), испанец по имени Педро де Луна, уроженец Арагонского королевства. Дал клятву отказаться от понтификата, если это будет необходимо для единства Церкви, но не исполнил своего обещания. Вследствие намерения Карла VI, короля Франции (1380–1422 гг.), захватить его, чтобы прекратить церковную смуту, бежал из Авиньона сначала в Перпиньян, а затем в Пенисколу, где и умер в 1424 г.

(обратно)

376

Монтэйро. История португальской инквизиции. Ч. I. Кн. 2. Гл. 36.

(обратно)

377

Освещенная гостия — см. примеч. 812.

(обратно)

378

Кольменарес. История Сеговии. Гл. 28.

(обратно)

379

Энрико III — король Кастилии (1390–1406 гг.).

(обратно)

380

Приор — здесь надо понимать: настоятель отдельного монастыря, подчиненный провинциалу (главному настоятелю всех монастырей ордена в данной провинции).

(обратно)

381

Иоанн XXIII — папа (1410–1415 гг.), итальянец по имени Бальдасаре Косса; под давлением со стороны императора Сигизмунда (14101437 гг.) согласился на созыв Констанцского собора в целях прекращения церковной смуты. С собора он бежал, был схвачен и заключен в тюрьму, где пробыл почти три года. Освобожден папой Мартином V, который назначил его председателем священной коллегии кардиналов; умер от яда в 1419 г. В молодые годы Иоанн XXIII был пиратом и кондотьером; славился своей исключительной развращенностью.

(обратно)

382

Монтэйро. История португальской инквизиции. Ч. I. Кн. 2. Гл. 37.

(обратно)

383

Парома. О происхождении святой инквизиции. Кн. 2. Гл. 8.

(обратно)

384

Диего. История ордена проповедников или доминиканцев в провинции Арагон. Кн. 1.

(обратно)

385

Андалусия — область Испании, получившая свое название от германского племени вандалов, захвативших ее в начале V в. н. э. Страна была завоевана Испанией в 1492 г. Наиболее значительные города: Севилья, Малага, Гранада, Кордова, Кадикс.

(обратно)

386

Бискайя — испанская провинция с главным городом Бильбао; населена по преимуществу басками.

(обратно)

387

Астурия Сантильянская — часть испанской провинции Астурии (бывшей королевством в 718–913 гг.), главным юродом которой был Сантильяна.

(обратно)

388

Галисия — провинция Испании на северо-западе полуострова; главным городом ее был Сант-Яго-де-Компостелла. Галисия была в XI в. очень недолгое время королевством; сохранила свое название, войдя в состав Кастилии, а потом Испании.

(обратно)

389

Астурия Овиедская — часть испанской провинции Астурии, главным городом которой был Овиедо, бывшая столица королей Астурии.

(обратно)

390

См. копию этого бреве у Монтэйро. Ч. Г. Кн. 2. Гл. 38.

(обратно)

391

Иннокентия VI — опечатка в подлиннике; надо читать: Иннокентия IV.

(обратно)

392

Там же и гл. 39.

(обратно)

393

Альфонс V — король Арагона.

(обратно)

394

Монтэйро, История португальской инквизиции. Ч. I. Кн. 2. Гл. 30.

(обратно)

395

Некромант — колдун или, вернее, гадатель, якобы вызывавший из могил силою своих чар и заклинаний тени мертвецов.

(обратно)

396

Хуан II — король Кастилии (1406–1453 гг.).

(обратно)

397

Принц Астурийский — титул, который носили наследники престола в Испании со времени соединения Кастилии с Арагоном в 1479 г.

(обратно)

398

См. заметки дона Висенте Ногары, сделанные на полях Истории Испании, соч. Марианы, изд. в Валенсии. Т. VII. Кн. 20. Гл. 6.

(обратно)

399

Парома. О происхождении святой инквизиции. Кн. 2. Отд. II. Гл. 1.

(обратно)

400

Авила — город в испанской провинции Старая Кастилия, в 88 км от Мадрида. В 1520 г здесь возникло восстание дона Хуана де Падильи против Карла V.

(обратно)

401

Кольменарес. История Сеювии. Гл. 30; Хуан Мартир Риссо. История Куэнсы. Гл. 9.

(обратно)

402

Л'Абуленсе. Т. VIII его сочинений. — Книги Паралипоменон. Гл. 17. Вопр. 14.

(обратно)

403

Джон Виклеф (1324–1387 гг.) — английский реформатор, учению которого во многом следовал Ян Гус. Виклеф отрицал необходимость исповеди, действенность папских индульгенций, первенство святого престола (т. е. не считал папу главою христианского мира), иерархию, право священников и монахов на владение землею и на судебную компетенцию и т. п. Эдуард III, король Англии (1327–1377 гг.), в благодарность за отпор, оказанный Виклефом папским претензиям, пожаловал ему доходный приход в Луттерворзе. Оксфордский университет также был расположен к нему за защиту от монашеских нападок. Папа Григорий XI (1370–1378 гг.) приказал архиепископу кентерберийскому и епископу лондонскому арестовать Виклефа. Он был вызван в Ламбетский собор (в Лондоне), где епископы ограничились наложением на него епитимий молчания. Однако Виклеф продолжал проповедовать и учить. На втором Лондонском соборе (в 1382 г.) осудили десять его тезисов как еретические и принудили покинуть Оксфорд. Он удалился в Луттерворз, где и умер в 1387 г. Тезисы Виклефа вновь были осуждены на Констанцском соборе в 1415 г. Собор приказал вырыть из земли останки Виклефа и сжечь их.

(обратно)

404

Диего. История ордена проповедников или доминиканцев в провинции Арагон. Кн. 1; Фернандес. Проповеднические состязания. 1440.

(обратно)

405

Самора — город в испанской провинции Леон В 748 г. был отнят у мавров Альфонсом, королем Астурии; в 985 г. снова захвачен ими; в 1093 г. возвращен в королевство Леон Сидом Кампеадором, национальным героем Испании, о котором тогда же были сложены эпические поэмы.

(обратно)

406

Гранада — см. примеч. 920.

(обратно)

407

Хроника дона Хуана II, под 1442 годом. Гл. 6; Мариана. История Испании, с примечаниями в валенсийском издании. Т. VII. Кн. 21. Гл. 17.

(обратно)

408

Коннетабль (connetable) — собственно шталмейстер или конюшенный боярин (comes stabuli), с XI в. становится главнокомандующим королевской армии. Так было во Французском королевстве. В Испании эти лица носили титул главнокомандующего (capitan general) и часто бывали наместниками королевств или крупных провинций, соединявшими в своих руках военную и гражданскую власть с королевскими полномочиями в административном управлении края.

(обратно)

409

Сикст IV — папа (1471–1484 гг.), см. примеч 974.

(обратно)

410

Монтэйро. История португальской инквизиции. Ч. I. Кн. 2. Гл. 32.

(обратно)

411

Энрико IV-король Кастилии (1453–1474 гг.), брат Изабеллы I.

(обратно)

412

Парома. О происхождении святой инквизиции. Кн. 2. Отд. II. Гл. 2.

(обратно)

413

Павел II — папа (1464–1471 гг.), итальянец по имени Пьетро Барбо, уроженец Венеции. Павел II преследовал гуманистов, многие из них содержались в тюрьме до смерти Павла II.

(обратно)

414

Фернандес. Проповеднический состязания. 1460; Фонтана. Teatro Domm. c. 583. (Ссылка у Монтэйро. Ч. I. Кн. 2. Гл. 40).

(обратно)

415

Алькала-де-Энарес — см. примеч. 1000.

(обратно)

416

Агирре. Собрание испанских соборов. Т. V, под 1479 годом.

(обратно)

417

Хуан II — король Арагона (1458–1479 гг.) и Наварры (1425–1479 гг.). Вел продолжительную войну со своим собственным сыном доном Карлосом, принцем Вианским, которому его мать, королева Наварры, Бланка, в 1441 г., умирая, оставила права на корону. В 1462 г. он отнял эти права у своей старшей дочери Бланки, к которой они перешли от ее брата Карлоса.

(обратно)

418

Монтэйро. История португальской инквизиции. Ч. I. Кв. 2. Гл. 31.

(обратно)

419

Изабелла I — королева Кастилии (1474–1504 гг.), сестра Энрико IV Кастильского и жена Фердинанда V Арагонского; благодаря ее браку произошло объединение Испании в единое королевство.

(обратно)

420

Фердинанд V в Кастилии и II в Арагоне, по прозвищу Католик — см. примеч. 885.

(обратно)

421

Альбре — южнофранцузская аристократическая фамилия, родоначальником которой был Аманже, живший в XI в. и владевший виконтством Альбре. Жан III д'Альбре, наваррский король с 1494 г., бежал при столкновении с Фердинандом V Католиком и в 1510 г. потерял корону Наварры; сохранил лишь Беарн и умер во Франции в 1516 г.

(обратно)

422

Хуанна Безумная — см. примеч. 1151.

(обратно)

423

Ересь — см. примеч. 807.

(обратно)

424

Эймерик. Руководство для инквизиторов. Ч. II. Вопр. 1.

(обратно)

425

Крещение обыкновенно состоит из трех актов, которые в древности совершались отдельно, а потом постепенно были объединены: из обряда оглашения, из таинства крещения и из таинства миропомазания. У католиков миропомазание до настоящего времени совершается над детьми в возрасте 7 — 12 лет. История религий доказывает, что оба таинства (крещение и миропомазание) вовсе не представляют собой специфической особенности христианских религий, а имеются в том или ином виде во всех других религиях, даже наиболее примитивных.

(обратно)

426

Соборование (extrema unetio) — см. примеч. 969.

(обратно)

427

Там же. Вопр. 52.

(обратно)

428

Поклонники демона — см. примеч. 887.

(обратно)

429

Эймерик. Руководство для инквизиторов. Ч. II. Вопр. 43.

(обратно)

430

Поклонение и почитание относятся одинаково к культу божества, но имеют следующее различие: поклонение воздается божеству, а почитание — героям или святым. То же в приложении к дьяволу: поклонение относится к «князю бесовскому» Люциферу или Сатане, а почитание — к подчиненным ему демонам, бесам или чертям.

(обратно)

431

Там же.

По Книге Царств.

(обратно)

432

Там же. Вопр. 47.

(обратно)

433

Схизма (раскол) — см. примеч. 807.

(обратно)

434

В греческом тексте восьмого члена Символа веры мы читаем: иже от отца исходящего; у католиков это звучит по-латыни: qui e Patre Filioque procedit (который исходит от Отца и Сына). Прибавка Filioque (и от Сына) возникла не ранее начала IX в., по-видимому, в Испании. Папа Лев III (795–816 гг.) признавал текст восточного символа. Собственно говоря, это вопрос богословской казуистики. Дело в том, что некоторые из древних Отцов Церкви признавали происхождение Святого Духа от Отца через Сына. Католики, если перевести их выражение с греческого, говорят: от Отца и от Сына. Различие трех формулировок играло чрезвычайно большую роль в религиозных спорах.

(обратно)

435

Эймерик. Руководство для инквизиторов. Ч. II. Вопр. 48.

(обратно)

436

Там же. Вопр. 50–53.

(обратно)

437

Там же. Ч. III. Вопр. 33 и 35.

(обратно)

438

Там же. Вопр. 32.

(обратно)

439

Там же. Вопр. 34 и 36.

(обратно)

440

Там же. Ч. III. Вопр. 33.

(обратно)

441

Там же. Вопр. 40.

(обратно)

442

Там же. Вопр. 41 и 118.

(обратно)

443

Там же. Вопр. 63, с комментарием Пеньи.

(обратно)

444

Раймонд Луллий (1235–1315 гг.) — уроженец Майорки, был придворным, затем в тридцатилетнем возрасте стал францисканцем и задался целью обратить мусульман в христианство не силою оружия, а доводами разума. Избрав философский метод, названный им всеобщим, или великим искусством, он много путешествовал по Европе и Африке с целью обращения мусульман. В Тунисе после проповеди он был побит камнями и мертвым оставлен на площади. Его утопический роман «Blanquerna» заставляет некоторых причислять его к предшественникам Мора и Кампанеллы. Луллий оставил после себя огромное количество сочинений. Главнейшие из них: «Всеобщее, или великое искусство» («Ars generalis sive magna»), «Древо познания» («Arbor scientiae»), «Новая логика» («Logica nova»).

(обратно)

445

Калабрия — юго-западная часть Апеннинского полуострова, в древности называлась Бруциум; в начале Римской империи получила название Калабрии от одного из мелких италийских народцев; была Колонизирована греками и римлянами; впоследствии в ней поселились норманны и отчасти арабы.

(обратно)

446

Виргилиане. — Это не была секта в собственном смысле слова. Так называли всех подозрительных людей, знавших больше, чем окружающее общество, любивших занятия тайными науками и производивших загадочные опыты. Этих людей считали колдунами. Позднее их стали звать алхимиками. Кличка «виргилиане» взята от имени римского поэта Виргилия, которого в средние века считали колдуном и чернокнижником, но почти ничего не знали о нем как о поэте.

(обратно)

447

Эймерик. Руководство для инквизиторов. Ч. II. Вопр. 9, 26, 27, 28.

(обратно)

448

Там же.

(обратно)

449

Пиромантия — см. примеч. 902.

(обратно)

450

Нунций (nuntius) — постоянный посол, представитель папы при иностранных дворах. Легат (legatus) — см. примеч. 165.

(обратно)

451

Там же. Ч. V. Вопр. 25, 26, 27 и 31.

(обратно)

452

Там же. Вопр. 30.

(обратно)

453

Там же. Ч. III. Вопр. 47 и 53.

(обратно)

454

Альгвасил — см. примеч. 978.

(обратно)

455

Там же. Ч. III. Вопр. 56 и 57.

(обратно)

456

Там же. Вопр. 58.

(обратно)

457

Эймерик. Руководство для инквизиторов. Вопр. с 77 по 81.

(обратно)

458

Канониками с конца IV в. назывались на Западе общежительные монахи. С 763 г. были установлены особые правила для руководства их жизнью; в эту пору среди них были и миряне. В 1063 г. папой Александром II каноникат был образован из одних монахов, с исключением мирян. Они должны состоять при кафедральном соборе или монастырской церкви ордена; все они священники, имеют право крестить, исповедовать и причащать и соборно отправлять службу. В кафедральных соборах всегда бывает капитул из каноников, представляющий епископский совет. Приходские функции они исправляют сообща.

(обратно)

459

Доход от прихода (beaeficium) — настоятельский доход приходского священника с земель, пожалованных приходу местным сеньором.

(обратно)

460

Эймерик. Руководство для инквизиторов. Вопр. 108.

(обратно)

461

Таким образом присягали вассалы своему сюзерену.

(обратно)

462

Релаксация — выдача обвиняемого в руки светской власти; см. «Объяснение выражений и слов» в начале книги Льоренте.

(обратно)

463

Эймерик. Руководство для инквизиторов. Ч. III, о пятом способе вершения суда.

(обратно)

464

Там же, о шестом способе вершения суда.

(обратно)

465

Там же, о восьмом способе вершения суда.

(обратно)

466

Санбенито (sanbenito) — наплечная повязка или нарамник из желтого полотна или сукна с издевательскими изображениями чертей и надписями о преступлении осужденного. В нем осужденные выставлялись на публичный позор. После казни санбенито вывешивались в кафедральных соборах городов, где происходили аутодафе, или в церквах тех приходов, где жили осужденные. Пример надписей приведен автором в главе XVII, статья 2-я, 20.

(обратно)

467

Saco — мешок, вретище. Самарра (zamarra) — баранья шкура, овчина.

(обратно)

468

Отче наш, или молитва Господня (oratio Dominica), читалась по четкам.

(обратно)

469

Парома. О происхождении святой инквизиции. Кн. 1, Отд. II. Гл. 2.

(обратно)

470

Собор в Безье. Гл. 27; Пенья, в его Комментариях на Эймерика. Ч. 111, о шестом способе вершения суда.

(обратно)

471

Эймерик. Руководство для инквизиторов. Ч. III, рубрика о шестом способе вершить процесс веры.

(обратно)

472

Собор в Безье. Гл. 26.

(обратно)

473

Эймерик. Руководство для инквизиторов. Ч. III, о шестом способе вершить процесс веры.

(обратно)

474

Паромо. О происхождении святой инквизиции. Кн. 1. Отд. II. Гл. 5.

(обратно)

475

Таррагонский собор 1242 года, в 28-м томе королевского Собрания соборов.

(обратно)

476

Паромо. О происхождении святой инквизиции. Кн. 2. Отд. I. Гл. 2. № 8.

(обратно)

477

Альфонс ХI — король Кастилии, отец Педро I Жестокого (1312–1350 гг.).

(обратно)

478

Педро I Жестокий — король Кастилии (1350–1369 гг.), см. примеч. 1088.

(обратно)

479

Энрико II — из дома Транстамаре, король Кастилии, брат Педро I Жестокого (1369–1379 гг.).

(обратно)

480

Педро IV — король Арагона (1336–1387 гг.). Здесь в подлиннике опечатка: назван Педро II, который правил Арагоном с 1196 по 1213 г.

(обратно)

481

Хуан I — король Арагона (1387–1395 гг.).

(обратно)

482

Иеронимо де Санта-Фе. Это имя после крещения принял известный талмудист Иошуа бен Иосиф (т. е. сын Иосифа) из Лорки (город в испанской провинции Мурсия, на реке Сангонера). Одновременно с Санта-Фе под влиянием погромов, вызванных св. Висенте Феррером, приняли католическую веру раввин Соломон Леви, который по крещении назывался Пабло де Санта-Мария, Астрюк Раймунд, называвший себя Франсиско Диоскарне, и многие другие талмудисты, старавшиеся затем нападками на евреев скрыть свое собственное еврейское происхождение.

(обратно)

483

Мараны. Объяснение автора правдоподобно и более или менее общепринято, но следует заметить, что в испанском языке существует слово «marrano» (марано), означающее «свинья». Евреи не едят свиного мяса, поэтому их могли дразнить упоминанием о свинье в их присутствии, и это слово легко могло сделаться бранным для обозначения еврея-выкреста как среди испанцев, так и среди самих евреев, оставшихся верными Моисееву закону. Число маранов, или «обращенных», «новохристиан», превышало сто тысяч. Евреи нередко называли их «анусим», что значит «принужденные к принятию христианства»; на Балеарских островах их называли «чуэтас» — слово, равносильное словам «поросенок», «свинья».

(обратно)

484

Франсиско Хименес де Сиснерос — см. примеч. 846.

(обратно)

485

Кардинал Мендоса — архиепископ Севильи.

(обратно)

486

Фома (Томас) Торквемада — первый главный инквизитор Испании (1483–1498 гг.).

(обратно)

487

Херес-де-ла-Фронтера — город в испанской провинции Андалусия.

(обратно)

488

То есть в Великий четверг на Страстной неделе, перед Пасхой.

(обратно)

489

Белый священник — то есть не принявший монашества.

(обратно)

490

Магистры и проч. — см. примеч. 873.

(обратно)

491

Иеронимиты — монашеский орден, в Испании был учрежден в 1370 г. францисканцем Фомою Сиенским; иеронимиты старались захватить в свои руки воспитание юношества.

(обратно)

492

Кортесы (cortes) — испанский парламент. Кортесы возникли во времена завоевания Испании арабами; в них первоначально участвовали только сеньоры и епископы, с XI в. стали допускаться представители городов из числа наиболее богатых и влиятельных горожан.

(обратно)

493

Светский аббат — мирянин, имевший титул аббата, то есть настоятеля известного монастыря, и пользовавшийся частью монастырских доходов за услуги или покровительство монастырю, но не имевший никакой власти над монахами. Последними управлял кто-либо из братства, избранный фактическим настоятелем и называвшийся «prior laustralis» (монастырский приор).

(обратно)

494

См.: Ортис де Суньига. Летопись Севильи. Кн. 12.

(обратно)

495

Кольменарес. История Сеговии. Гл. 34; Пинель де Монрой. Жизнь первого маркиза де Мойи. Кн. 12. Гл. 16.

(обратно)

496

Вероятно, следует читать: не зажигает света в своем доме с пятницы с вечера.

(обратно)

497

По-еврейски «йом-кипур» — день покаяния.

(обратно)

498

Тышри — седьмой месяц библейского и первый месяц гражданского года.

(обратно)

499

Пост Эсфири совершается 13 адара в память поста, наложенного царицей на себя, на слуг и на всех евреев города Шушана; настоящим праздником являются дни 14 и 15 адара, которые были назначены как «дни пиршества и веселия»; в это время раздаются дары друзьям и милостыня беднякам; праздник называется пурим от слова pur, то есть жребий, так как Гаман метал жребий, назначая наиболее подходящий день для истребления евреев.

(обратно)

500

Ассур — имя персидского царя, переданное таким образом в Вульгате. В русской Библии он назван Артаксерксом. Можно предполагать, что здесь подразумевается Артаксеркс (Артакшарша) из династии Ахеменидов (471–424 гг.).

(обратно)

501

Ребиаш — извращенное слово; в еврейском языке такого слова нет; по-видимому, речь идет о тише-беов.

(обратно)

502

Это разрушение Иерусалимского храма относится к 587 г. до н. э. Навуходоносор — вавилонский царь Набукудур-уссур (606–562 гг. до н. э.).

(обратно)

503

Это второе разрушение храма произошло в 70 г. н. э. при римском императоре Веспасиане (69–79 гг.) и было совершено его сыном Титом, который впоследствии стал императором (79–81 гг.). В Иерусалиме в переулке позади мечети Омара сохранились остатки древнего фундамента, которые евреи считают за остатки первого (Соломонова) или второго (Эздрина) храма и называют их Стеною плача.

(обратно)

504

Ошибка: не в десятый день, а в пятнадцатый.

(обратно)

505

Маккавеи — дети Маттафии Маккавея, восставшего против Антиоха IV Епифана, царя сирийского из династии Селевкидов (174–164 гг. до н. э.). Маккавеи произошло от еврейского прозвища махав (молот). При сыне Маттафии Симоне Иудея в 143 г. до н. э. стала самостоятельным княжеством, а с его внука Иоханана Гиркана I (136–107 гг. до н. э.) началась царская династия Асмонеев (Гашмоним), окончившаяся в 30 г. до н. э.

(обратно)

506

Bahara. — Такого слова нет; нужно читать бехарот — славословия, благодарственные и хвалебные молитвы, начинающиеся словами: «Благословен ты, Господи».

(обратно)

507

Псалтирь разделена христианами на двадцать кафизм, или сидений (потому что при чтении псалмов за церковной службой монахам разрешалось сидеть), а каждая кафизма — на три славы. После ряда псалмов следуют малое славословие («Слава Отцу и Сыну и Святому Духу ныне и присно и во веки веков. Аминь») и несколько молитв; затем идут опять псалмы — второй славы и третьей славы.

(обратно)

508

Обрезание крайней плоти (circumcisio praeputii) считается обычно обрядовой принадлежностью еврейской религии. При этом забывают, что обрезание соблюдают также и мусульмане всех народностей. Обрезание совершалось древними египтянами и теперь принято у абиссинцев, предки коих вышли из Южной Аравии. Трудно сказать, семитический ли это обычай, но, во всяком случае, он не специфически еврейский. Любопытно, что в металлический период, когда в Египте от бронзовой эпохи перешли уже к железной, для обрезания все еще употреблялись каменные ножи. Пережиток употребления кремневых орудий неолитической эпохи для ритуальных целей наблюдается и у других народов и вызван, очевидно, суеверным уважением к их древности. По словам Эберса, почти все исследованные египетские мумии, из которых некоторые относятся к периоду за 3000 лет до нашей эры, оказались обрезанными. Ныне этого обычая придерживается большинство малайских племен на островах Океании и Австралии, а арабы перенесли его в среду и некоторых северных народов. Характерно, что из всех магометанских народов только одни татары совершают обрезание на первом году жизни; остальные — в годы начала половой зрелости, что, быть может, стоит в связи с доисторическим возрастным делением. По определению немецкого антрополога и врача Германа Плосса, до 200 миллионов людей в конце XIX в. соблюдали обряд обрезания, употребляя для этого самые разнообразные способы.

(обратно)

509

Гороскоп — написанное особым образом предсказание судьбы, ожидающей новорожденного, составленный астрологом по наблюдению над положением светил в момент рождения.

(обратно)

510

Фигурально (в изображении, in effigie) сжигали или заочно осужденных, или умерших.

(обратно)

511

Мариона. История Испании. Кн. 24. Гл. 17.

(обратно)

512

Таблада (tablada) — помост.

(обратно)

513

Кемадеро (quemadero) — площадь огня.

(обратно)

514

После опубликования этого тома меня уверяли, что лица, присужденные к сожжению, только привязывались к статуям четырех пророков, а не замуровывались внутри их. Андрее Бернальдес, современный писатель и очевидец, от которого я почерпнул этот факт, не выражается достаточно ясно, чтобы рассеять все наши сомнения. Однако я очень охотно допускаю новое сообщенное мне мнение как менее противоречащее законам гуманности.

(обратно)

515

Писатель, скопировавший эту буллу из сборника, составленного в 1566 году Франциском Гонсалесом де Лумбрерасом, ошибся насчет даты этого бреве, проставив 1481 год — время менее всего верное, потому что приводимые в нем факты не могли иметь место с тех пор, как инквизиторы вступили в должность. Эти ошибки в дате иногда зависят от способа исчисления годов понтификата, которые начинались с самого дня избрания пап. Бреве, о котором идет речь, было отправлено на одиннадцатом году папства Сикста IV, которое началось 9 августа 1471 года, и, следовательно, истинную дату этого документа надлежит отнести к 29 января 1482 года Та же двусмысленность наблюдается во многих других бреве, которые я буду иметь случай цитировать; я предупреждаю об этом читателя, чтобы он не удивлялся разнице, которую заметит между датами этой Истории и датами собрания Лумбрераса, которым я пользовался.

(обратно)

516

Епархиальный благочинный по уставу приглашался на заседания инквизиционного трибунала (часто, однако, устав не соблюдался).

(обратно)

517

Александр VI — папа (1492–1503 гг.).

(обратно)

518

Церковь Св. Пракседы упоминается уже в начале VI в. Папа Пасхалий I — (817–824 гг.) выстроил новую.

(обратно)

519

Капеллан — настоятель домовой церкви замка или дворца, совершающий богослужения в домовой церкви, часовне или молельне.

(обратно)

520

Эвора — город в Португалии.

(обратно)

521

Иннокентий VIII — папа (1484–1492 гг.).

(обратно)

522

Сьюдад-Реаль — город в испанской провинции Новая Кастилия (название его значит «королевский город»).

(обратно)

523

Верховный совет — см. примеч. 821.

(обратно)

524

Хунта — собрание, заседание.

(обратно)

525

Намек на события, рассказанные в Евангелии от Иоанна.

(обратно)

526

Стефан VI — папа (896–897 гг.), римлянин, вырыл тело папы Формоза, велел палачу отрезать ему голову и изувеченный труп бросить в Тибр. Этот поступок возмутил народ; Стефана заковали в цепи и бросили в тюрьму, где он был удавлен.

(обратно)

527

Формоз — папа (891–896 гг.), вынес посмертное осуждение Константинопольскому патриарху Фотию, который умер 6 февраля 891 г.

(обратно)

528

Диего Деса — второй главный инквизитор Испании (1499–1506 гг.).

(обратно)

529

Сардиния — остров на Средиземном море, между Корсикой и Сицилией, с главным городом Кальяри, ныне принадлежит Италии. С 1297 по 1714 г. принадлежал Испании.

(обратно)

530

Протонотарий королевства — государственный секретарь.

(обратно)

531

Великий законник Арагона — высший магистрат, обязанный стоять на страже арагонских вольностей, так называемых фуэрос. В 1591 г. испанский король Филипп II (1556–1598 гг.) уничтожил эту должность вследствие восстания, поднятого тогдашним великим законником Мартином де ла Нуса. Филипп подступил к Сарагосе с войском и приказал обезглавить де ла Нуса.

(обратно)

532

Генеральный викарий — наместник епископа по управлению епархиальными делами, администратор епархии.

(обратно)

533

Антонио Перес — государственный секретарь Филиппа II. Его процесс подробно изложен во 2- м томе настоящей книги.

(обратно)

534

Калатаюд — город в испанской провинции Сарагоса; построен в VIII в. мавританским вождем Айюбом. С 1118 г. принадлежал Арагону.

(обратно)

535

Гасконь — южная часть старинной провинции королевской Франции; ныне образует департаменты Верхние Пиренеи и Жер-и-Ланд и части департаментов Нижние Пиренеи, Верхняя Гаронна, Ло-и-Гаронна, Тарн-и-Гаронна.

(обратно)

536

Алтарная часть церкви у католиков именуется хор (chorus), потому что здесь читают и поют во время службы; соответствует солее и клиросам православных церквей.

(обратно)

537

Беатификация — причисление к лику святых римской Церкви.

(обратно)

538

Александр VII — папа (1655–1667 гг.), итальянец по имени Фабис Киги, уроженец Сиены.

(обратно)

539

Мимоходом я обращу внимание, что имя Петр было именем всех трех инквизиторов, канонизованных как мученики во Франции, Испании и Италии.

(обратно)

540

Эта болезнь гнездилась в железах.

(обратно)

541

Гваделупа — один из Антильских островов; был открыт в 1493 г. Христофором Колумбом и находился во владении Испании, от которой в 1635 г. перешел к Франции.

(обратно)

542

Лоретта (Loretto) — город в северо-восточной части Италии. Здесь с конца XIII в. показывают дом Богородицы (Santa casa) и в главной церкви ее статую из кедрового дерева. Дом деревянный и сплошь покрыт резным каррарским мрамором. Скопившаяся здесь веками выручка от чудотворства так была велика, что в 1797 г. папа Пий VI, извлекши из нее лишь часть, уплатил Наполеону I по мирному договору в Толентино 250 миллионов франков.

(обратно)

543

Милостивая икона Богородицы находится на острове Кипр, который с 1192 по 1489 г. был франкским королевством. Здесь могли видеть ее католики.

(обратно)

544

Кармельская мадонна — см. примеч. 933 и 1168.

(обратно)

545

Спас словущий (иначе: Обновление храма).- праздник в память обновления храма Воскресения в Иерусалиме, устроенного императором Константином I (307–337 гг.) и реставрированного императором Ираклием (610–641 гг.).

(обратно)

546

Тудела — город в испанской провинции Наварра на реке Эбро; принадлежит Испании с 1115 г.

(обратно)

547

Элеонора — королева Наваррская (1479–1483 гг.), дочь Хуана II Арагонского.

(обратно)

548

Франсуа Гастон Фебюс, граф де Фуа — король Наварры (1474–1483 гг.), муж Элеоноры.

(обратно)

549

Катерина — королева Наварры (1483–1512 гг.), была замужем за Жаном III д'Альбре, королем Наварры (1494–1512 гг.), сестра Франсуа Фебюса, графа де Фуа, короля Наварры.

(обратно)

550

Камерарий — блюститель собора, вроде соборного ключаря у православных.

(обратно)

551

Мантета (manteta) — накидка.

(обратно)

552

Филипп III — король Испании (1598–1621 гг.), см. примеч. 1046.

(обратно)

553

360 Пребенда (praebenda) — церковный доход, присвоенный канонику кафедрального собора. И каноник в этом смысле, и всякий другой священник, которому был пожалован подобный доход, назывался пребендарием. Пребенда складывалась из денежной наличности и из доходов с земель, пожалованных собору, в отличие от милости местных сеньоров, распоряжавшихся приходами в своих владениях.

(обратно)

554

Напутствие, или напутственное причастие (viaticum) — последнее причащение умирающего.

(обратно)

555

Пульгар. Хроника католических королей. Ч. II. Гл. 77; 21-е письмо, напечатанное в труде Знаменитые люди Кастилии, см.: св. Августина, письма 50-е и 100-е старинных изданий, или 127-е и 128-е в издании бенедиктинцев Конгрегации св. Мавра.

(обратно)

556

Мариана. История Испании. Кн. 24. Гл. 17.

(обратно)

557

Надо читать: три тысячи триста пятьдесят (750+900+750+950=3350) человек.

(обратно)

558

Надо читать: до трех тысяч трехсот семидесяти семи.

(обратно)

559

Райнальди. Церковная летопись, под 1485 годом.

(обратно)

560

Альфонса де Кавальериа был одним из десяти сыновей дона Соломона ибн Лаби де ла Кавальериа, игравшего в Сарагосе благодаря своей учености и богатству большую роль. В 40 — 50- х годах XV в. все десять сыновей Соломона приняли христианство. Судьба Альфонса изложена в тексте; останки его брата Хуана были сожжены в 1488 г. в Сарагосе, и все члены семьи Кавальериа должны были публично каяться на месте сожжения Хуана.

(обратно)

561

Содомия — см. примеч. 868.

(обратно)

562

Карл V — император германский (1519–1556 гг.), король Испании (1516–1556 гг.) и Обеих Сицилии (1516–1556 гг.), см. примеч. 854.

(обратно)

563

Ватиканская базилика св. Петра в Риме — древняя базилика; выстроена императором Константином I (307–337 гг.). Постройка новой базилики началась при папе Николае V (1447–1455 гг.). При папе Пие VI (1775–1799 гг.) было закончено детальное устройство базилики.

(обратно)

564

Реджио — город в Калабрии, в Южной Италии, на берегу Мессинского пролива. После падения Римской империи в 476 г. он оставался во владении византийцев до 1059 г., когда перешел во власть норманнов. В начале XVI в. присоединен к Неаполитанскому королевству.

(обратно)

565

Референдарий (referendarius) — докладчик папы по делам секретариата.

(обратно)

566

Церковь Св. Марии (Santa Maria Sopra Minerva) в Риме построена В конце XIV в. В доминиканском монастыре при этой церкви происходили заседания кардиналов римской конгрегации инквизиции.

(обратно)

567

Венецианская республика — город Венеция в Италии, на Адриатическом море. Основана в V в. до н. э. беглецами из Аквилеи. С 697 по 1797 г. была республикой, управлявшейся выборными дожами. С XII в. ее могущество усилилось вследствие расширения морской торговли между Востоком и Западом, приобретения владений на материке Италии и многочисленных колоний на Востоке, в Византии. Отсюда ее большое политическое значение в Европе в XIV–XV и отчасти в XVI вв. В конце XVI в. она уже стала клониться к упадку, но была еще в силах делать новые завоевания с целью заменить утраченные владения. Ее государственная самостоятельность окончилась в 1797 г. Республика была олигархической, и власть дожа, первоначально не ограниченная, была сведена к политическому представительству и к председательству в сенате. Фактическим хозяином Венеции была торговая буржуазия.

(обратно)

568

«Свод частей, или Семь частей». — В тексте имеются неточности. В 1225 г. Альфонс X Мудрый издал законодательный свод «El fuero Real» («Королевские фуэросы», т. е. вольности, законы); другой же свод этого короля, известный под названием «Las Siete Partidas» («Семь частей») и составленный около 1265 г., был окончательно отредактирован и опубликован лишь в 1348 г., через 64 года после смерти Альфонса X.

(обратно)

569

Слух о распятии в Сарагосе в 1250 г. ребенка Доминика де Валя был вызван заявлением перешедшего в христианство еврея Авраама о том, что он убил с ритуальной целью Доминика, родившегося с короной на голове и с крестом в правой руке. Авраам был явно ненормальным человеком. С другой стороны, легенда об употреблении евреями крови с ритуальной целью в XIII в. была еще сравнительно мало распространена: после навета в Фульде (1235 г.) и в Вальреасе (1247 г.) это был третий случай в Западной Европе. В то время особенно часто обвиняли в употреблении крови различных еретиков, христиан, в частности катаров, вальденсов, а несколько позже фратичелли. Сделанная в книге Льоренте ссылка на «Свод частей», в которой якобы говорится об обычае евреев распинать христианских детей, может быть объяснена тем, что в действительности свод «Семь частей» вошел в силу лишь в 1348 г., в год черной смерти (чумы), когда в евреях видели виновников этой страшной эпидемии, унесшей сотни тысяч жертв. В своде Семь частей имеется особый отдел о евреях, где сказано: «Хотя евреи отвергают Христа, тем не менее их следует терпеть в христианских государствах, дабы все помнили, что они происходят от племени, распявшего Христа. Так как евреи лишь терпимы, то они должны вести себя тихо, не проповедовать публично своей веры и не пытаться обращать кого-либо в иудейство». Отдельными постановлениями этого свода был введен ряд ограничений евреев в правах; между прочим подчеркивалась необходимость исполнения постановления четвертого Латеранского собора об обязательном ношении евреями отличительного знака в виде особого головного убора.

(обратно)

570

Праздник Святого таинства — то есть евхаристии, по-французски называемый еще иначе fete de Dieu (праздник Божий). Установлен 8 сентября 1264 г. папой Урбаном IV (1261–1264 гг.), но только с 1312 г. стал общим праздником католического мира. Во Франции и в Польше совершается в воскресенье, следующее за Троицыным днем.

(обратно)

571

Бенавенте — город в испанской провинции Старая Кастилия.

(обратно)

572

Капканы. Вероятно, здесь следует подразумевать употреблявшиеся в средние века и позднее особые защитительные приборы, действовавшие против нападений вражеской конницы. Они состояли из железного шарика с тремя остриями: на двух остриях они лежали, а третье выставлялось вверх и ранило ноги лошадей. Эти снаряды у нас в древности носили название чеснок.

(обратно)

573

Кория — самая бедная и безлюдная провинция в Испании с главным городом того же названия.

(обратно)

574

Ла-Гуардия — город в испанской провинции Новая Кастилия, в 26 км от Толедо.

(обратно)

575

Ла-Манча — местность в испанской провинции Новая Кастилия, представляющая обширную возвышенность, малоплодородную. Известна как родина Дон-Кихота, героя романа Сервантеса.

(обратно)

576

Сборник булл и законов, напечатанный в Толедо в 1550 году. Закон 3-й.

(обратно)

577

Мариона. История Испании. Кн. 26. Гл. I.

(обратно)

578

Малага — город в испанской провинции Андалусия, на Средиземном море, основан финикийцами, с 1487 г. принадлежит Испании.

(обратно)

579

Фец и Марокко. — Марокко в древности было самостоятельным царством, с VII в. стало заселяться арабами, назвавшими этот северозападный угол Африки Магрибом (Западом). Фец — теперь провинция Марокко и главный город этой провинции, основан в 807 г.

(обратно)

580

Лаленья. История Малаги. Т. III, беседа 26; Сурита. Летопись Арагона. Кн. 20. Гл. 71.

(обратно)

581

Бонифаций VIII — папа (1294–1303 гг.), итальянец по имени Бенедетто Гаэтани, уроженец Ананьи; стремился возвысить духовную власть пап над светской властью государей и находился поэтому во вражде с некоторыми европейскими монархами, в особенности с французским королем Филиппом IV Красивым, против которого выпустил две буллы, сожженные по повелению Филиппа. По его же приказу Бонифаций был арестован в Ананье французским рыцарем Ногарэ, причем получил пощечину железной перчаткой от своего противника, итальянского князя Скиарры Колонны. Через четыре дня был освобожден из заключения, но заболел и спустя месяц умер, и восьмидесяти восьми лет от роду.

(обратно)

582

Прелат (praelatus) — синоним епископа; наименование это, как почетное, дается, однако, и священникам, занимающим крупную должность в церковной администрации.

(обратно)

583

Оренсе, или Кальдас д'Оренсе — город в испанской провинции Галисия.

(обратно)

584

Пренесте, ныне Палестрина — город в Италии, в 34 км от Рима.

(обратно)

585

Св. Висенте Феррер — испанский проповедник, доминиканец (1357–1419 гг.), был так известен своими проповедями, что его приглашали проповедовать во Францию, Германию, Англию. С именем Висенте Феррера связано массовое обращение испанских евреев в католичество, а также кровавые погромы, сопровождавшие выступления Феррера. Виртуоз по части террора и запугивания, он с такой силой описывал муки ада, что существует легенда, будто два преступника, спрятавшиеся под его кафедрой, сгорели от угрызений совести и их трупы нашли обуглившимися.

(обратно)

586

Фердинанд II — король Неаполя (1495–1496 гг.), вступил на престол после отречения своего отца Альфонса II (1494–1495 гг.).

(обратно)

587

Мажордом — дворецкий. Должностное лицо, на котором лежало наблюдение за финансами дворца и управление подчиненными двору имениями. Должность эта возникла в средние века; мажордомов кроме государей имели и вельможи.

(обратно)

588

Тайная консистория — малый совет кардиналов, созываемый папой по частным вопросам.

(обратно)

589

Замок Св. Ангела (Castello di Sant' Angelo) — форт в Риме, бывший во владении папы.

(обратно)

590

Бурхард. Римский дневник, цитируемый Райнальди в его Церковной летописи, под 1498 годом. № 22.

(обратно)

591

Апология — защитительная речь. Этот термин преимущественно употреблялся в применении к защите религиозных взглядов.

(обратно)

592

Кальяри (Cagliari) — главный город Острова Сардиния.

(обратно)

593

Парамо. О происхождении инквизиции. Кн. 2. Отд. II. Гл. 13.

(обратно)

594

Окончательный подсчет жертв находится в главе XLVI 2-го тома. Я предпочитаю тот подсчет этому только потому, что он умереннее, но я не могу утверждать, что он более точен.

(обратно)

595

Пий III — папа, избранный в 1503 г., умер спустя 27 дней после избрания; итальянец по имени Франческо Пикколомини, уроженец Сиены, племянник папы Пия II (1458–1464 гг.).

(обратно)

596

Юлий II — папа (1503–1513 гг.), итальянец по имени Джулиано делла Ровере. Вел многочисленные войны, стремясь централизовать и расширить Папскую область, что было в интересах торгового капитала.

(обратно)

597

Лев X — папа (1513–1521 гг.), итальянец по имени Джованни Медичи, сын правителя Флоренции Лоренцо I, родился в 1475 г., умер в 1522 г. В 1517 г. он разослал по всему миру индульгенции, сбор с которых предполагался якобы на крестовый поход против турок, который никогда не состоялся. Бесчисленные индульгенции послужили одним из поводов к Реформации. Буллой 1520 г. Лев X отлучил Лютера от церкви, но, разумеется, этим движение не было задержано. Лев X был представителем итальянского Ренессанса. В его время в Италии жили Ариосто, Макиавелли, Микеланджело, Рафаэль, Полидоро, Караваджо, Джулио Романо и др. Во Флоренции Лев X основал библиотеку, так называемую Лаврентианскую. Насколько современники знали лицемерие и цинизм Льва X, можно судить по тому, что именно ему приписывали уже в XVI в. известные слова о выгодности религии для верхушки церкви: «Я верю в басню о Христе, потому что она дает мне возможность хорошо жить». Одна из паскинад (эпиграмм), направленная против Льва X, гласила: «Похожий на хитроумного вещего Протея, всегда говорящего двусмысленности и неуловимо блуждающего в недрах океана, ты не имеешь, Лев, ни чести, ни веры, ни постоянства, ты не помнишь своих обещаний. Эта неустойчивая натура так же способна к злу, как и к добру, и в своем безразличии едва ли верит в истину. Знаете ли вы, что дала ему природа львиного? Прожорливость и громадное брюхо. Поэтому ты, Рим, можешь радоваться: когда чрево будет слишком переполнено, оно прорвется под тяжестью кишок, и ты тотчас освободишься от своего несчастья»

(обратно)

598

Адриан VI — папа (1522–1523 гг.), родился в Утрехте (в Голландии), назывался Адриан Бойерс, был сыном ткача. Он был наставником Карла V и четвертым великим инквизитором в Испании.

(обратно)

599

Климент VII — папа (1523–1534 гг.), итальянец по имени Джулио Медичи, близкий родственник Льва X Образовал Святую лигу с Франциском I, королем Франции, Генрихом VIII, королем Англии, и итальянскими владетелями против императора Карла V. В 1527 г. осажденный в Риме, где командовал французский коннетабль Шарль Бурбон, он был взят в плен и семь месяцев пробыл в заключении.

(обратно)

600

Канарские острова — на Атлантическом океане, у северозападного берега Африки. Во владении Испании с 1512 г. Главный город — Лас-Пальмас.

(обратно)

601

Апелляционный суд в Вальядолиде назывался «concilleria» (концильерия).

(обратно)

602

Дон Фернандо Вальдес — восьмой главный инквизитор Испании (с 20 января 1547 г. по сентябрь 1566 г.), умер 2 декабря 1568 г.

(обратно)

603

Лувен (по-немецки Левей) — бельгийский город, некогда столица герцогства Брабант, торгово-промышленной области. Лувенское сукно пользовалось большой известностью, и оживленные международные торговые сношения способствовали тому, что Лувенский университет стал очагом «возрожденного» католицизма. В начале XVI в. в университете насчитывалось до 6 тыс. студентов. Эразм Роттердамский организовал здесь коллегию трех языков (латинского, греческого и еврейского) и мечтал о превращении университета в центр гуманистического движения. Однако победа Испании в этой части Нидерландов подавила всякое проявление умственной свободы в Брабанте и особенной тяжестью легла на университет. От каждого поступавшего студента требовалась клятва ненависти к ереси. Был основан особый курс «опровержения еретиков», и число студентов в университете быстро уменьшилось. Изучение постановлений Тридентского собора стояло в центре всех занятий. С XVII в. Лувенский университет стал оплотом церковной реакции, и в нем безраздельно господствовали иезуиты и доминиканцы.

(обратно)

604

Филипп II — король Испании (1556–1598 гг.), см. примеч. 897.

(обратно)

605

Карл III — король Испании (1759–1788 гг.), см. примеч. 1053.

(обратно)

606

Бенедикт XIV — папа (1740–1758 гг.), итальянец, из известной болонской семьи Ламбертини, кардиналом был с 1731 г. В годы его папства торговая буржуазия уже приобрела значительное влияние даже в отсталых государствах Западной Европы, и Бенедикт XIV вынужден был смягчать суровые требования папства в отношении свободомыслия и всяких религиозных течений. Этим объясняются его конкордаты с Испанией, Португалией, Неаполем и Сардинией, предоставлявшие сравнительно широкие права патроната светской власти. Он старался также в некоторых вопросах быть независимым от иезуитского ордена И высказал свое неодобрение его миссионерской политике. Попытка Бенедикта XIV реорганизовать орден не имела успеха, так как в общем папа был недостаточно тверд и находился все же под влиянием иезуитов, отдельные действия которых он критиковал.

(обратно)

607

Нарвал (рогозуб, monodon monoceros) — зубастый кит, по-французски «licorne de mer» (морской единорог). Единорог — мифическое существо; его изображение — животное вроде оленя (с одним рогом на лбу) — употреблялось в геральдике. Этот же термин «licorne» прилагается также к ископаемым бивням мамонтов и слонов. Неизвестно, что подразумевал здесь автор: клык нарвала или обломок ископаемого бивня слона.

(обратно)

608

Мондоньедо — город в испанской провинции Галисия.

(обратно)

609

Чиновник святого трибунала. — Все лица, причастные к службе в инквизиции кроме домашней прислуги инквизиторов, разделялись на три разряда: 1) должностные лица (officiale) — секретари, приемщики, смотрители тюрем и т. д.; 2) служащие (empleados) — писцы и другие канцелярские работники на вторых ролях; 3) чиновники (familierares) — самая неопределенная по составу группа лиц, причастных к инквизиции. Чиновниками они могут быть названы потому, что пользовались привилегиями служебного персонала инквизиции. Исполняли же они разные обязанности: и временных комиссаров инквизиции, и эскорта (конного и пешего) инквизиторов в их поездках, и вообще охранников, а также добровольных шпионов. Они получали от инквизиции жалованье. Затем на службе инквизиции были рядовые стражники и сыщики, так сказать, внешняя и внутренняя полиция для черной работы. В общем весь состав служебного персонала инквизиции представлял довольно внушительную силу.

(обратно)

610

«Жиль Блаз де Сантильяш» — см. примеч. 1150.

(обратно)

611

Что смеешься? (Quid rides?) — слова Горация, римского поэта (64 — 7 гг. до н. э.), современника римского императора Августа.

(обратно)

612

«Корнелия Борорквиа» — см. текст, где говорится о казни Марии Корнель и Марии Бооркес.

(обратно)

613

Марсель — город во французском департаменте устья Роны, коммерческий порт на Средиземном море. Основан греками, выходцами из малоазиатского города Фокея, в VI в. до н. э. Находился в дружеских сношениях с римлянами во II в. до н. э.; во времена империи римляне завладели городом. Присоединен к Франции в 1481 г.

(обратно)

614

Генеалогия — см. примеч. 1125.

(обратно)

615

Символ веры, начальное слово коего Верую (Credo); разделяется на двенадцать членов, содержащих существенные догматы христианской веры, признаваемые католичеством и православием (с разницей в восьмом члене).

(обратно)

616

Заповеди десятисловия — десять заповедей Моисеева закона, принятые христианством.

(обратно)

617

Мадрид — третья (по времени) столица Испании, с 1580 г.

(обратно)

618

Филиппинские острова — архипелаг в Тихом океане, к югу от Формозы и к северу от Борнео, открыт в 1521 г.

(обратно)

619

Картахена в Вест-Индии (Carthagena de las Indias) — город в Южной Америке, в Колумбии, порт на островке Антильского моря, основан в 1533 г. испанцем Педро де Эредиа.

(обратно)

620

Дроковая веревка — см. примеч. 1142.

(обратно)

621

Зеленый воск. Зеленый цвет считается в христианстве обыкновенно цветом надежды. В пятницу вспоминается в христианстве крестная смерть Христа, с которой связана надежда на «спасение» верующих. Поэтому за службами Великой пятницы (на Страстной неделе, перед Пасхой) — за вечерней и утренней — в церкви часто употребляются свечи из зеленого воска. По той же причине такие свечи имели в руках кающиеся, надеющиеся на радость прощения грехов.

(обратно)

622

См. статью четвертую этой главы.

(обратно)

623

Монашеский орден милосердия или искупления был учрежден в Барселоне французом Пьером де Нолаксом. Он подчинялся правилам св. Августина.

(обратно)

624

Блаженство в будущей жизни — составная часть веры в загробную жизнь, которая, в свою очередь, является одним из догматов католической Церкви. В основе этой веры, свойственной в той или иной форме самым различным религиям, лежит представление о бессмертии души.

(обратно)

625

Александрийский стих — любимый в прежней и отчасти современной французской поэзии размер стихосложения. В нем обыкновенно чередуются строки в тринадцать и двенадцать слогов, с женской и мужской рифмами.

(обратно)

626

Крест св. Андрея — иначе косой крест, крест в форме латинской буквы X (икс). Название происходит от формы креста, на котором был распят апостол Андрей Первозванный в г. Патрах, в Греции, в I в. н. э.

(обратно)

627

Парамо. О происхождении инквизиции. Кн. 2. Отд. II. Гл. 10.

(обратно)

628

Сурита. Летопись Арагона. Кн. 8. Гл. 34; кн. 9. Гл. 26.

(обратно)

629

Педро Мартир д'Англериа — см. примеч. 850.

(обратно)

630

Лусеро (Lucero) — яркая звезда, обычно планета Венера, ярко светящаяся по вечерам во время своего восхождения над горизонтом в западной части неба.

(обратно)

631

См.: письма 333,334, 342,344 и 345.

(обратно)

632

Собрание законов 1550 года. 10-й закон.

(обратно)

633

Там же. 11-й закон.

(обратно)

634

Собрание законов 1550 года. 12-й закон.

(обратно)

635

Торрес. Исторические заметки.

(обратно)

636

Парамо. О происхождении инквизиции. Кн. 1. Отд. II. Гл. 6; Собрание законов 1550 года. 6-й закон.

(обратно)

637

Мессия (по-еврейски Машиах) значит то же, что греческое слово Христос, то есть помазанный.

(обратно)

638

Обетованная земля — название Кенаана, или Палестины, в Библии. Этим названием кроме евреев любят пользоваться протестанты.

(обратно)

639

Антонио Лебриха (1444–1522 гг.) — испанский литератор, получил образование в университетах Саламанки и Алькалы и был сотрудником кардинала Хименеса при издании им Библии-полиглотты. Оставил много сочинений, главнейшие из них: «Учебник латинской грамматики» («Institutio grammaticae latmae»), издан в Саламанке в 1481 г.; «Грамматика кастильского языка» («Grammatia sorbe la lengua castellana»), издана в 1492 г.; «Лексикон латино-испанский и испано-датинский», издан в 1492 г.; «Словарь гражданского права», издан в 1506 г.

(обратно)

640

Вермудес де Педраса. История Гранады. Ч. IV; Педро Мартир д'Англериа. Книга писем. Письма 333, 334, 342, 344, 345.

(обратно)

641

Вульгата — см. примеч 848.

(обратно)

642

Книгопечатание подвижными литерами было изобретено Иоганном Генефлейшем, по прозванию Гутенберг, в Майнце в 1445 г. В этом году появилась первая печатанная по новому способу книга — это была так называемая 42- строчная латинская Библия.

(обратно)

643

Схоластическое богословие — см. примеч. 990.

(обратно)

644

Альвар Гомес де Кастро. О деятельности кардинала Франсиско Хименеса де Сиснероса. Кн. 4; Николас Антонио. Испанская библиотека. Литера А. Статья Антонио.

Льоренте цитирует псалом I.

(обратно)

645

Филипп I — король Испании (1504–1506 гг.), муж Хуанны Безумной, дочери Фердинанда V и Изабеллы, был провозглашен королем Кастилии в 1504 г., по смерти Изабеллы, королевы Кастильской. Фердинанд своими интригами долго мешал ему реально осуществить власть, так что фактически он начал царствовать лишь в 1506 г.; умер в том же году.

(обратно)

646

Катана — город в Сицилии, на восточном берегу острова, на южной стороне вулкана Этны.

(обратно)

647

Россано — город в Италии, в Калабрии; до объединения Италии принадлежал Королевству Обеих Сицилии.

(обратно)

648

Это неизданное письмо находится в рукописях королевской библиотеки в Мадриде, где я снял с него полную копию, находящуюся в моих руках. Его нет среди напечатанных писем Гонсальво Айоры.

(обратно)

649

Тагаста — город в Нумидии, в Северной Африке, родина св. Августина. Он давно разрушен. Поэтому в настоящем случае епископ пользовался титулом, но не мог реально управлять несуществующим городом. Такие епископы в католической церкви называются титулярными.

(обратно)

650

Коадъютор — см. примеч. 948.

(обратно)

651

Сан-Доминго — город на о. Гаити, в Вест-Индии (Центральная Америка). Основан в 1496 г. испанцами. С 1697 г. Франции стала принадлежать западная часть острова, а с 1795 г. и восточная. С 1791 по 1822 г. на острове происходили крупные восстания «черных», то есть бывших рабов-негров, временами овладевавших властью. В первой половине XIX в. на острове установились две самостоятельные республики.

(обратно)

652

Педро Мартир д'Англериа. Книга писем. Письмо 375.

(обратно)

653

Сьюдад-Родриго — город в испанской провинции Старая Кастилия.

(обратно)

654

Гомес Браво. Список епископов Кордовы. Т. I. Гл. 18.

(обратно)

655

Терсит — персонаж «Илиады», трусливый и презренный человек в войске ахеян, воевавших под Троей.

(обратно)

656

Гектор — персонаж «Илиады», сын Приама, царя Трои, мужественный защитник Трои, достойный противник поразившего его Ахилла, второго по сану, но первого по значению вождя ахеян.

(обратно)

657

Педро Мартир. Книга писем. Письмо 333.

(обратно)

658

Филипп IV — король Испании (1621–1665 гг.), см. примеч. 1048.

(обратно)

659

Оран — см. примеч. 840.

(обратно)

660

Куба — самый большой из Антильских островов в Атлантическом океане. Открыт Колумбом в 1492 г.

(обратно)

661

Мексика (Mexico) — см. примеч. 922.

(обратно)

662

Лина — некогда Город королей (Ciudad de los rejes), столица республики Перу, в Южной Америке. Основана Писарро в 1535 г. Перу с XII по XVI в. являлось самостоятельным государством под управлением династии инков. Испанцы Франсиско Писарро и Диего Альмагро покорили Перу в 1526–1533 гг.

(обратно)

663

Кинтанияья. Жизнь кардинала Хименеса де Сиснероса. Кн. 9. Гл. 17.

(обратно)

664

Святоши (beates) существовали и в России. Они звались черничками, потому что носили черную одежду, схожую с монашеской, хотя и не были монахинями. Они любили называть себя невестами Христовыми наподобие монахинь.

(обратно)

665

Иллюминаты — см. примеч. 822.

(обратно)

666

Педро Мартир д'Англериа. Книга писем. Письма 428 и 429.

(обратно)

667

Кардинал Адриан Бопере — четвертый главный инквизитор Испании (1518–1523 гг.), голландец, воспитатель Карла V, продолжал управлять испанской инквизицией и после того, как был избран папой, до 10 сентября 1523 г.

(обратно)

668

Племянник Фердинанда V — Жан III д'Альбре.

(обратно)

669

Парамо. О происхождении инквизиции. Кн. 2. Тит. 2. Гл. 5.

(обратно)

670

Фландрия — старинное название обширной области (части нынешней Голландии, Бельгии и Северной Франции). Была графством со столицей Гентом, с 1506 по 1713 г. почти вся принадлежала Испании, затем перешла к Австрии, с 1830 г. большая часть принадлежит Бельгии. Издавна славилась своей развитой шерстяной промышленностью. См. примеч. 944.

(обратно)

671

Кинтанилья. Жизнь кардинала Хименеса де Сиснероса. Кн. 3.

(обратно)

672

Картезианцы — см. примеч. 1153.

(обратно)

673

Утрехт — город в Голландии, на Рейне, в 32 км от Амстердама.

(обратно)

674

Натурализация — принятие иностранца в число граждан той страны, где он поселился навсегда.

(обратно)

675

Иоанн ХХII — папа (1316–1334 гг.), француз по имени Жак д'Эз (или Дюэз, Duese), уроженец Кагора, второй авиньонский папа. Прибавил третью корону к папской тиаре (как глава церкви, епископ Рима и светский государь). Был сведущ в юриспруденции и медицине. Из его сочинений по медицине известен «Эликсир философов», изданный в переводе с латинского на французский в Лионе в 1557 г. Издал декреталии своего предшественника Климента V под названием «Клементины». Отличался скопидомством, жадностью к деньгам и известен под именем «тароватый купец на папском престоле».

(обратно)

676

Титул Величество стали давать испанским королям с тех пор, как Карл V стал германским императором.

(обратно)

677

Королевская библиотека в Мадриде. Полка D. № 153, и реестр кортес В.

(обратно)

678

Сандовал. История Карла V. Т. I. Кн. 3. 10; Педро Мартир д'Англерш. Книга писем. Письмо 620.

(обратно)

679

В Летописи испанской инквизиции, т. II, гл. 12, под 1518 годом, Я поместил полную буквальную копию этого проекта указа.

(обратно)

680

Третье сословие (tiers etat) существовало в сословных монархиях наряду с двумя привилегированными сословиями; в основном это буржуазия; третье сословие первоначально представляло города.

(обратно)

681

Льеж, или Люттих — бельгийский город, один из крупнейших промышленных городов современной Бельгии.

(обратно)

682

Эразм — см. примеч. 852.

(обратно)

683

Церковный суд (rota) был учрежден в Риме в начале XIV в. папой Иоанном XXII и реорганизован в конце XV в. папой Сикстом IV. Состав его — двенадцать аудиторов, докторов канонического права от четырех стран — Италии, Франции, Испании и Германии.

(обратно)

684

Этим епископом Алжира был дом Хуан де Лойаса, испанец, пребывавший тогда в Риме в качестве главного агента испанской инквизиции, которая платила ему значительное жалованье.

(обратно)

685

Флоренция (Firenze la bella) — см. примеч. 882.

(обратно)

686

Церковь Четырех святых мучеников (Santi quattri coronati) в Риме построена при папе Гонории I (625–638 гг.); впоследствии была разрушена во время нападения норманнов и вновь выстроена папой Пасхалием II (1099–1118 гг.) в 1111 г.

(обратно)

687

Пьетро де Акольтис, из Ареццо, епископ Анконы, кардинал-диакон церкви Св. Марии за Тибром.

Ареццо — город в западной части Италии, в Тоскане.

Церковь Св. Марии за Тибром (Santa Maria in Trastevere) в Риме, при источнике, открывшемся еще во времена императора Августа.

(обратно)

688

См. бреве от 12 октября 1519 года.

(обратно)

689

Кардинал Тортосы — кардинал Адриан, главный инквизитор Испании.

(обратно)

690

Апостолическая камера — см. примеч. 870.

(обратно)

691

Лютеранство, протестантизм, Реформация — см примеч. 806.

(обратно)

692

Коррехидор — см. примеч. 1042.

(обратно)

693

Гипускоа — одна из трех баскских провинций (Алава, Гипускоа, Бискайя) на севере Испании, с центром Сан-Себастьян.

(обратно)

694

См. бреве от 12 октября 1519 года.

(обратно)

695

Дон Альфонсо Манрике де Лара — см. примеч. 820.

(обратно)

696

Здесь очевидная описка автора: Филипп I умер 25 сентября 1506 г.

(обратно)

697

Магомет, точнее, Мухаммад-ибн-Абд-ул-лаха, родился в Мекке, в Аравии, в 570 г. н. э. Происходил он из рода корейшитов, которые в половине V в. были владетелями Мекки с военной и гражданской властью, хранителями Каабы (святилища, где поклонялись аэролиту, черному камню, будто бы поставленному здесь Авраамом) и повелителями Хиджаса. Магомет начал проповедь своего учения в самом начале VII в. 9 Мекке, где встретил сильное сопротивление со стороны корейшитов, заставившее его в 622 г. бежать со своими единомышленниками в город Ятриб, который с тех пор и доныне известен под именем Медины, (Мединат-Наби — город пророка). Число верующих возросло, и Магомету удалось покорить Мекку и подчинить своей власти Йемен и Неджд. В 632 г. он умер. Магомет был первым калифом (наместником Божиим) мусульман. Мусульманин происходит от арабского слова муслим, что значит «правоверный». Учение Магомета называется исламом (покой, беззаботность, избавление). Священная книга магометан называется Кораном (ал-куран — чтение). Она разделена по содержанию на 114 сур (глав). Учение Магомета вышло из верований и представлений еврейских, христианских (несторианских), манихейских, маздеистских и арабских. Сущность учения, единобожие, бессмертие души, Страшный Суд, райское блаженство с чувственными наслаждениями, предопределение (кадар). Правила веры: обрезание, молитва, милостыня, омовения (пять раз в день), пост (особенно во время месячного поста в рамазане, девятом месяце года, — от зари до зари абсолютное воздержание от пищи, питья и куренья), паломничество в Мекку (хоть раз в жизни), воздержание от вина и вообще спиртных напитков и от мяса некоторых животных (например, свиньи). Разрешается многоженство, но законными считаются четыре жены. Магометане делятся на две большие церкви: суннитов и шиитов. Сунниты придерживаются сунны (предания), сборника канонических преданий, получившего начало при четвертом халифе, Османе (644–656 гг.). Шииты (еретики) считают законными наследниками Магомета только его племянника, сына Абу-Талиба, Али, пятого халифа (656–661 гг.), и потомков его сыновей Хассана и Хуссейна. Они не признают сунны. Шииты живут в Иране, Индии, Ираке, Сирии. Остальные магометане — сунниты.

(обратно)

698

Висмилей — араб, «бисмилла» (хвала Богу).

(обратно)

699

Начало первой суры Корана таково: «Нет Бога кроме Бога, Магомет — пророк его» («Ла алла иль алла, Мухаммад расуль улла»). Эти слова ежедневно выпевает муэдзин на минарете мечети, призывая к молитве.

(обратно)

700

Лицом к востоку. Такое положение молящегося магометанина называется кибла. Говоря точнее, обращаться лицом следует не к востоку, а по направлению к Мекке, к Каабе, святилищу Мекки.

(обратно)

701

Варвария, или Варварийские владения — так в старину называлась европейцами вся Северная Африка; название произошло от народа берберов.

(обратно)

702

Описка автора: Изабелла умерла в 1504 г.

(обратно)

703

Королевство Алжирское. — В 1516 г. Алжир отняли у испанцев два брата-пирата — Арудж и Хаир-эд-дин Барбароссы. Первый из них был убит в 1518 г. в войне с Карлом V, второй царствовал до своей смерти в 1546 г. Он признал себя вассалом Турции.

(обратно)

704

Сауяс. Летопись Арагона. Гл. 100; Сандовал. История Карла V. Кн. 13. п. 28.

(обратно)

705

Там же. Гл. 110.

(обратно)

706

Франциск I, король Франции (1515–1547 гг.) — см. примеч. 913.

(обратно)

707

Катехизатор — огласитель, наставник оглашенных, то есть готовящихся к принятию крещения, преподающий им в беседах начатки христианского вероучения.

(обратно)

708

Родриго Диас де Вивар (1030–1099 гг.), по прозванию Сид Кампеадор, был отважный рыцарь, неспокойный феодал, проведший всю жизнь в войнах с королями Кастилии и маврами. Умер он в Валенсии и вскоре стал любимым героем национального эпоса. Хвалебная биография его была написана по-арабски в 1109 г. Первая испанская поэма о нем появилась в 1128 г.

(обратно)

709

Сапатер. Летопись Арагона. Кн. 3. Гл. 35.

(обратно)

710

Альмонасид — местечко в Испании, в 15 км от Толедо.

(обратно)

711

Сандовал. История Карла V. Кн. 13. п. 28 и сл.

(обратно)

712

Сапатер. Летопись Арагона. Кн. 3. Гл. 38; кн. 4. Гл. 9 и 14.

(обратно)

713

Там же. Гл. 36; Сауяс. Летопись Арагона. Гл. 130.

(обратно)

714

Военный орден Калатравы — см. примеч. 1077.

(обратно)

715

Королевский указ напечатан в книге Указов королевской канцелярии Гранады. Кн. 4. Отд. III. Лист 368.

(обратно)

716

Сандовал. История Карла V. Кн. 14. 28; Сапатер. Летопись Арагона. Кн. 3. Гл. 38.

(обратно)

717

Шарль Бурбон — см. примеч. 981.

(обратно)

718

Кобыла — см. примеч. 874.

(обратно)

719

Дом Хуан Пардо де Тавера — шестой главный инквизитор Испании (1539–1545 гг.).

(обратно)

720

Маянс. Жизнь Хуана Луиса Вивеса, в начале сочинений Вивеса.

(обратно)

721

Павел III — папа (1534–1549 гг.), итальянец по имени Алессандро Фарнезе. В 1540 г. утвердил орден иезуитов, основанный Игнатием (по-испански Иньиго) Лойолой; в 1545 г. созвал Тридентский собор, продолжавшийся с перерывами восемнадцать лет (1545–1563 гг.); возобновил перестройку базилики Св. Петра, поручив ее снова Микеланджело Буонарроти.

(обратно)

722

Павел IV — папа (1555–1559 гг.), итальянец по имени Джованни Пьетро Караффа, известен религиозным изуверством.

(обратно)

723

Пий IV- папа (1559–1565 гг.), итальянец по имени Джованни Анджело де Медичи. Подтвердил определения и каноны закончившегося при нем Тридентского собора, устроил в Ватикане типографию.

(обратно)

724

Абенумейя (Aben-u menjah). — Последним мавританским королем из этой династии был Боабдиль (Абу-Абдаллах), сын Мулей-Хассана. В 1481 г. он восстал против своего отца и выгнал его из Гранады. Вскоре был побежден войсками Фердинанда и Изабеллы и взят в плен. Свободу он получил только после того, как признал себя вассалом Фердинанда. Среди его подданных, недовольных этим позорным договором, возникли смуты, которыми воспользовался Фердинанд для покорения Гранады в 1492 г. Боабдиль уехал в Африку и здесь был убит в сражении.

(обратно)

725

Галеры — см. примеч. 946.

(обратно)

726

Диего Эспиноса — девятый главный инквизитор Испании (сентябрь 1566 г. — 11 сентября 1572 г.).

(обратно)

727

Ульрих Цвингли (1484–1531 гг.) — приверженец и деятель Реформации, швейцарец, родился в Сент-Галене; в 1506 г. стал приходским священником в Гларусе; в 1516 г. перешел в Эйнзидельн, где за год до выступления Лютера стал нападать с кафедры на роскошь и злоупотребления римской курии. В 1518 г. был приглашен своими приверженцами в Цюрих, где развил свои реформационные идеи. В 1524 г. добился того, что было провозглашено уничтожение безбрачия духовенства (целибат), и сам женился. В некоторых пунктах учения он отличался от Лютера, но все же пытался сблизиться с ним. В поднявшейся между католиками и реформаторами войне он был убит. В отличие от швейцарского реформатора, Кальвина, Цвингли признавал и свободную волю человека и его ответственность за поступки. Вскоре после его смерти сторонники его присоединились к кальвинистам.

(обратно)

728

Иоганн Гаусшейн (правильнее Гейсген), называемый в переводе на греческий язык Эколампадий (Oecolampadius) — см. примеч. 1205.

(обратно)

729

Филипп Шварцерде, называемый Меланхтон (Melanchton) — см. примеч. 856.

(обратно)

730

Иоанн (Жан) Кальвин (1509–1564 гг.) родился в городе Нойоне, вo Франции, и был воспитан в католической религии; изучал юриспруденцию в Орлеане и Бурже. С 1532 г. стал пропагандировать в Париже принципы Лютеровой реформы. Ему угрожала тюрьма, но он скрывался, уехав из Парижа. В 1535 г. опубликовал свое сочинение под названием «Наставление в христианской религии» («Institutio religionis christianae»);: оно стало как бы Катехизисом реформатов. В 1536 г. Кальвин был назначен профессором богословия в Женеву, где только что была принята реформа. Через два года его изгнали оттуда за его крайний ригоризм. Он удалился в Страсбург. В 1541 г. был снова призван в Женеву, и с этого момента стал всемогущ в этом городе, так что недовольные им прозвали его женевским папой. В Женеве было принято полностью его учение, отличавшееся от учения Лютера тем, что Кальвин отметал всякий внешний культ и иерархию, литургию, присутствие тела Христова в причастии, которое, по его учению, совершалось лишь в воспоминание «тайной вечери» Господней, призывание святых в молитвах и почитание святых, поклонение иконам. Он исповедовал догмат предопределения, по которому у человека нет свободной воли: заранее одни — избранные, «святые», другие — грешники, «осужденные». Он оставил после себя много сочинений. Учение его распространилось по Франции, где его последователи получили название гугенотов.

(обратно)

731

Мюнцер Фома — см. примеч. 824.

(обратно)

732

Шпейер — город в Баварии, на левом берегу Рейна. На происходившем здесь в 1529 г. сейме Карл V заставил принять резолюцию о проскрипции последователей Лютера. Те энергично протестовали против этой меры; отсюда и возникло их название протестанты.

(обратно)

733

Роттердамский богослов Эразм, уроженец Роттердама. — См. примеч. 852. Роттердам — город в Голландии, на реке Маасе.

(обратно)

734

Пруденте де Сандовал (1560–1621 гг.) — испанский историк. Его труды: «История Карла V», Вальядолид, 1604; «История королей Кастилии и Леона», обнимающая небольшой период от 1037 до 1 134 г.

(обратно)

735

Сорбонна — см. примеч. 1167.

(обратно)

736

Св. Ильдефонс, или Альфонс — архиепископ Толедо (607–669 гг.). Его труды: «О непорочности и приснодевстве Св. Марии» («De illibata ae perpetua virginitate S. Mariae»), Валенсия, 1556, и «О церковных писателях» («De scriptoribus ecclesiasticis»).

(обратно)

737

Коллегия Монтегю в Париже (на улице Семи Дорог) была основана в 1314 г. Жилем Айсленом де Монтегю. Была уничтожена в 1844 г.

(обратно)

738

Эразм. Письма 884, 907 и 910.

(обратно)

739

Хуан Луис Вивес — см. примеч. 851.

(обратно)

740

Индекс (index librorum prohibitorum) — см. примеч. 866.

(обратно)

741

Сандовал. История Карла V. Кн. 24. 23.

(обратно)

742

Юлий III — папа (1550–1555 гг.), см. примеч. 1057.

(обратно)

743

Дом Гаспар Кирога — одиннадцатый главный инквизитор Испании (10 апреля 1573 г. — 20 ноября 1594 г.).

(обратно)

744

Тридентский собор — см. примеч. 989.

(обратно)

745

Дом Бартоломее Карранса де Миранда — доминиканец, архиепископ Толедо.

(обратно)

746

Триент (по-латыни Tridentum — Тридент) — город в Тироле, на реке Эч. В 1545–1563 гг. здесь происходил знаменитый Тридентский собор, девятнадцатый Вселенский по счету католиков.

(обратно)

747

Саласар де Мендоса. Жизнь дом Бартоломео Каррансы. Гл. 7.

(обратно)

748

Кабрера. Жизнь Филиппа II. Кн. 1. Гл. 8 и 9.

(обратно)

749

Схолии — см. примеч. 1165.

(обратно)

750

Феофилакт — архиепископ болгарский в начале X в., византийский писатель, автор «Толкового Евангелия».

(обратно)

751

Леонард Фукс (1501–1566 гг.) — профессор медицины в Ингольштадте и Тюбингене. После него осталось много сочинений по медицине и ботанике, писанных по-латыни; главнейшие: «Медицинские парадоксы» («Paradoxa medica»), Базель, 1535, о которых говорит Льоренте; «История корней» («Historia Stirpium»), Базель, 1542.

(обратно)

752

Помпоний Мела — латинский географ, современник римских императоров Тиберия (14–37 гг.) и Клавдия (41–54 гг). Около 43 г. написал сочинение «О положении мира» («De situ orbis») в трех книгах.

(обратно)

753

Гильом Дюран де Сен Пурсан (Guillaume Durand de St. Pourсain) — француз, доминиканец, умер около 1333 г. Среди схоластиков средневековья имя его пользовалось громадной известностью; за смелость и новизну богословских решений он получил прозвище Doctor resolutiesimus.

(обратно)

754

Томасо де Вио, по прозванию Кайетан (1469–1534 гг.) — написал комментарии на Библию и на Аристотеля и трактат о папской власти.

(обратно)

755

Петр Ломбардский — см. примеч. 1001.

(обратно)

756

Фирмиан Лактанций (250–325 гг.) — христианский писатель, уроженец Северной Африки. Принял христианство около 300 г. Сохранилось много его сочинений; наиболее известные: «Божественные уставы» («Institotiones divinae») и «О смерти гонителей» («De morte persecutorim»).

(обратно)

757

Лукиан (120–200 гг.) — уроженец города Самосаты в Сирии, греческий писатель. Был адвокатом и профессором красноречия, много путешествовал, много писал. Стиль его сочинений колоритный, яркий, тон насмешливый, сатирический, мировоззрение неустойчивое, склонное к пирронизму. Учение Пиррона сводилось к следующим трем основным положениям: 1) человек ничего не может знать о качествах предметов; 2) следует ввиду этого воздерживаться от суждения о предметах (акаталепсия, или афазия); 3) человек должен придерживаться полного равнодушия ко всему (атараксия). Пиррон возвел сомнения в принцип и пошел в этом смысле гораздо дальше, чем софисты. Родом он был из Элиды, отсюда «элидский философ»; умер около 270 г. до н. э.

(обратно)

758

Аристотель — греческий философ и естествоиспытатель, оказавший громадное влияние на все последующее развитие философской мысли. Родился в 384 г. до н. э. в Стагире, в Македонии (отсюда — стагирит); с семнадцати лет был учеником Платона; в 343 г. по желанию Филиппа Македонского стал воспитателем его сына Александра; в 331 г. вернулся в Афины и основал философскую школу, прозванную перипатетической. Умер в 322 г. в Халкиде, на Эвбее, куда бежал, будучи обвинен в атеизме. Систематически разработал все отрасли знания того времени, выдвинул значение наблюдения и опыта и тем положил основание естественно-историческому методу исследования природы. Из его многочисленных трудов до нас дошла лишь небольшая часть: его сочинения по логике и риторике, по естествознанию, «Метафизика», «Этика», «Политика» и «Поэтика». Основная задача науки, по Аристотелю, состоит в познании бытия; содержанием же этого познания является общее (понятие), а потому определение отношения частного к общему — основная задача философии Аристотеля. Принцип этот является предметом созданной Аристотелем науки — логики, которую как общую теорию научных приемов он предпослал фактическим исследованиям. В своей логике он дал первые образцы диалектического метода. В метафизике Аристотель отступил от учения Платона об идеях; под идеями или формами он понимает не существующие сами по себе отдельно от вещей сущности, а внутреннюю сущность самих единичных вещей, которым и принадлежит действительность или реальность. В каждой единичной вещи неразрывно связаны форма и материя, форма есть осуществление (энтелехия) того, что материя содержит в себе как возможность. После Аристотеля в его школе, с одной стороны, начинает преобладать эмпирический интерес и обнаруживается наклонность к специализации; с другой — сочинения его комментируются в сильно платоновском духе. В VIII в. они переводятся на арабский язык; арабские и еврейские ученые изучают их и снабжают комментариями. В таком виде распространяются они в XIII в. между схоластиками Западной Европы; в XIII и XIV вв. влияние Аристотеля становится преобладающим и он объявляется «верховным учителем в делах человеческих». Этот схоластический аристотелизм после энциклики папы Льва XIII от 4 августа 1879 г. стал как бы официальной философией католической Церкви.

(обратно)

759

Платон (429–348 гг. до н. э.) — греческий философ-идеалист, основатель платонической философии, или платонизма. В течение десяти лет был учеником Сократа; после его казни удалился в Мегару, а затем отправился путешествовать; жил в Сицилии, в Сиракузах, где не поладил с местным тираном Дионисием Старшим и был продан им в рабство. Выкупленный из рабства, Платон отправился в Афины, где в 388 г. основал философскую школу, известную под именем Академия.

От него дошло до нас много сочинений, изложенных в большинстве случаев в форме диалогов или бесед. Кроме бога и материи Платон допускал существование вечных идей, то есть типов или образов, по которым устраиваются все существа. Они одни только реальны и абсолютны. Наши понятия — лишь бледные отблески их. Он допускает метампсихоз, или перевоплощение, как наказание за дурные поступки и новое испытание, посылаемое божеством с целью исправления.

(обратно)

760

Сенека Луций Анней (5 — 65 гг. н э.) — уроженец Кордовы (Испания), римский философ-стоик, воспитатель римского императора Нерона. Получил исчерпывающее риторическое и философское образование и выступил на поприще общественно-политической деятельности в качестве квестора, а затем сенатора. Первоклассный оратор, он произнес столь блестящую речь в присутствии императора Калигулы, что последний из зависти к славе оратора задумал его убить и привел бы свой замысел в исполнение, если бы ему не указали, что Сенека страдает чахоткой и «все равно скоро умрет». Более опасным врагом Сенеки оказалась Мессалина, жена императора Клавдия, которая добилась от сената обвинительного приговора, по которому Сенека был присужден к ссылке на остров Корсика (41 г. н. э.). На Корсике он пробыл восемь лет и лишь после смерти Мессалины вернулся в Рим, где вскоре был приглашен в воспитатели Нерона. Став императором, Нерон выдвинул Сенеку на высшие государственные должности; одно время он был чуть ли не первым лицом в государстве после императора. Вскоре, однако, Нерон охладел к Сенеке. Воспользовавшись тем, что на Сенеку поступил донос в заговоре против Нерона, император приказал ему покончить жизнь самоубийством — вскрыть себе вены. После Сенеки остались философские трактаты, письма. Философские труды его впервые были изданы Эразмом в Базеле в 1515 и 1529 гг. Философия Сенеки возникла в эпоху духовного упадка Рима.

(обратно)

761

Кастильский сборник. Кн. 1. Отд. VII. 24-й закон.

(обратно)

762

Алессандрия (Alessandria della Palla) — город в Северной Италии, в Пьемонте. Построен был наспех в 1168 г. ломбардской лигой для обороны против Фридриха I Барбароссы.

(обратно)

763

Св. Пий V — папа (1566–1572 гг.), итальянец по имени Микеле Гислери. Был очень жесток по отношению к еретикам, покровительствовал римской инквизиции, ревностно защищал церковные привилегии и юрисдикцию. Оказывал поддержку притязаниям католиков в различных государствах: Гизов во Франции, Марии Стюарт в Шотландии, Филиппа II в Нидерландах. Соединился с Испанией и Венецией для войны против турок, и его флот помог одержать над ними победу при Лепанто в 1571 г.

(обратно)

764

Франсиско Борха — см. примеч. 1086.

(обратно)

765

Тереза Иисусова — см. примеч. 845.

(обратно)

766

Шартр — город во французском департаменте Эра-и-Луара, в 88 км от Парижа.

(обратно)

767

Вермандуа — провинция королевской Франции, ныне составляющая два департамента: Эн и Сомма.

(обратно)

768

Предание гласит, что перед битвой императора Константина с Максенцием, на Мульвийском мосту в Риме, над войсками Константина в которых было много христиан, показался на небе крест, окруженный семью звездами, с надписью: «In hoc signe vinces» («Этим знаком победишь»). По-французски signe — знак, a cygne (то же произношение) — лебедь. Отсюда лишенная смысла эмблема — лебедь не имеет к этому никакого отношения.

(обратно)

769

Ариас Монтан. — Ошибка Льоренте, который называет скрывшегося под псевдонимом то Монтанус, то Монтес, то Монтану он дает ему не только две разные фамилии, но и два разных имени. См. примеч. 875.

(обратно)

770

Кристоф Плантин (1514–1589 гг.) — француз, основал типографию в Антверпене. Его издания отличаются изяществом и четкостью печати. Типографская марка — рука с компасом и девиз: «Lahore et constantia» («Труд и постоянство»).

(обратно)

771

Кристоф Плантин (1514–1589 гг.) — француз, основал типографию в Антверпене. Его издания отличаются изяществом и четкостью печати. Типографская марка — рука с компасом и девиз: «Lahore et constantia» («Труд и постоянство»).

(обратно)

772

Иезуиты — см. примеч. 272 и 937.

(обратно)

773

Бернардо де Рохас-и-Сандоваль — семнадцатый главный инквизитор Испании (12 сентября 1608 г. — 7 декабря 1618 г.).

(обратно)

774

Босые кармелиты — см. примеч. 933.

(обратно)

775

Антонио де Сапата-и-Мендоса — двадцатый главный инквизитор Испании (30 января 1627 г. — 1632 г.).

(обратно)

776

Антонио де Сотомайор — двадцать первый главный инквизитор Испании (17 июля 1632 г, — 1643 г.).

(обратно)

777

Диего Сармиенто де Вальядарес — двадцать пятый главный инквизитор Испании (15 сентября 1669 г. — 29 января 1695 г.).

(обратно)

778

Видаль Марино — двадцать девятый главный инквизитор Испании (24 марта 1705 г. -10 марта 1709 г.).

(обратно)

779

Франсиско Перес дель Прадо-и-Куэста — тридцать восьмой главный инквизитор Испании (22 августа 1746 г. — 1757 г.).

(обратно)

780

Янсенисты — см. примеч. 995.

(обратно)

781

Мишель де Бай (Bay, или Baius; 1513–1589 гг.) — француз, канцлер университета в Лувене, профессор Священного Писания, предтеча янсенистов. Так как в некоторых вопросах он примыкал в Кальвину, Лувенский университет запретил ему преподавание. Сорбонна осудила его учение, а папа Пий V в 1567 г. осудил 76 тезисов, извлеченных из его сочинений, как еретические.

(обратно)

782

Паскье Кенель (1634–1719 гг.) — уроженец Парижа; приняв учение янсенистов, принужден был удалиться из Франции и в 1684 г. поселился в Брюсселе. Здесь он был арестован и просидел в тюрьме города Мехелен с 1696 по 1703 г. Затем переехал в Амстердам, где основал несколько янсенистских церквей.

(обратно)

783

Фердинанд VI — король Испании (1746–1759 гг.), сын короля Испании Филиппа V Бурбона.

(обратно)

784

Кардинал Норис — см. примеч. 930.

(обратно)

785

Пуэбла-де-Лос-Анхелос — город в Мексике, на возвышенности Анахуак, основан в 1533 г.

(обратно)

786

Конгрегация обрядов — см. примеч. 867 и 927.

(обратно)

787

Агостино Рубин де Севальос — сорок первый главный инквизитор Испании (1783–1792 гг.).

(обратно)

788

Дом Фелипе Бельтрандо — сороковой главный инквизитор Испании (1775–1783 гг.).

(обратно)

789

Мануэль Кинтано Бонифас — тридцать девятый главный инквизитор Испании (1758–1774 гг.).

(обратно)

790

Фарсал — древний город Фессалийской области; вблизи него находилось святилище Фетиды.

(обратно)

791

Мезангюи — см. примеч. 1209.

(обратно)

792

Филанджьери — см. примеч. 1154.

(обратно)

793

Капуцины — см. примеч. 1155.

(обратно)

794

На самом деле христианство оказывало огромное влияние на культуру Западной Европы описываемой эпохи в целом и на изобразительное искусство — в частности. Можно утверждать, что Biblia pauperum, то есть фрески в церквах и гравюры, резанные на дереве (ксилография), в определенной степени способствует пропаганде христианского учения в католическом аспекте для людей неграмотных.

(обратно)

795

Льоренте цитирует из Книги Пророка Иеремии.

(обратно)

796

По Евангелию.

(обратно)

797

По Евангелию.

(обратно)

798

Здесь опечатка, надо читать — псалом 61, так как эти слова находятся в этом псалме, стих 11.

(обратно)

799

По Евангелию.

(обратно)

800

Св. Полония жила в Александрии, в Египте; при императоре Деции (249–251 гг.) сама бросилась в костер, приготовленный для ее казни.

(обратно)

801

Св. Агафия погибла в Палермо, в Сицилии, в 251 г.

(обратно)

802

Св. Лукия погибла в Сиракузах, в Сицилии, в 304 г.

(обратно)

803

Св. Раймонд — испанский монах, умер в 1163 г.

(обратно)

804

Св. Маргарита — королева Шотландии (1046–1093 гг.), жена шотландского короля Малькольма III (1047–1093 гг.) с 1070 г.

(обратно)

805

Девятидневки — см. примеч. 1169.

(обратно)

806

Лютеранство — одно из трех главных христианских вероисповеданий, основанное в XVI в. Мартином Лютером. Последователей этого вероисповедания часто называют также протестантами. Последнее название ведется от протеста, заявленного 10 апреля 1529 г. на имперском сейме в Шпейере (Германия) меньшинством его «чинов» против решения большинства, состоявшего из католиков, подавить лютеранское движение. Протестовавшие ссылались на то, что большинство Шпейерского сейма нарушило принятое в 1526 г. в том же Шпейере единогласное постановление, что в делах религии «каждый имперский чин должен жить, управлять и действовать так, как считает себя обязанным ввиду своей ответственности перед Богом и императорским величеством». Подписали протест (так называемую протестацию) двадцать имперских чинов, из них четырнадцать уполномоченных от городов. С этого времени последователей Лютера стали называть протестантами. Впоследствии этим термином стали обозначать представителей совокупности всех доктрин и сект, возникших из Реформации XVI в. Хотя под Реформацией разумеют крупнейшее общественное движение, охватившее почти все государства Европы в XVI в., но самое стремление «реформировать» Церковь, ее учение и порядки, относится к тому времени, когда христианство стало более или менее складываться в определенную церковную организацию и оформлять свое учение. Уже в первые четыре века существования христианства имелось значительное число ересей, просачивавшихся в толщу верующих и постепенно дробивших первоначальное единство в учении на множество церквей и сект, исповеданий, иноверии, толков, согласий. Зерно лютеранства таилось в учении катаров («чистых») (см. примеч. 99), которые под разными наименованиями распространились постепенно по всей Европе. Другая струя против начавшей господствовать в христианстве доктрины шла также с первоначальной эпохи возникновения нового вероучения и носила особый характер. К ней принадлежали:

1) монархиане, признавшие единого Бога, считавшие Христа человеком и отрицавшие Святой Дух как третье лицо христианской ортодоксальной Троицы; название свое они получили от заявления: «Держим (стоим за) монархию» («monarchiam tenemus»);

2) патрипассиане, учившие о страдании на кресте Бога Отца в человеческом образе, Христа; название их — от слов «страдания отца» (patris passio);

3) антитринитарии, то есть противники Троицы; к ним примыкали Фавст и Лелий Социны и созданная Фавстом Социном школа социниан; секта возникла уже в эпоху Реформации, но продолжала существовать отдельно, сначала в Польше, потом в Трансильвании, Голландии, Англии, а ныне преимущественно в Северной Америке. Социниане отрицают Троицу, божественность Христа, первородный грех, предопределение, благодать.

В Германии, где в XIV–XVI вв. католическая Церковь и ее глава — папа пытались особенно усилить свое влияние, возмущение приняло огромные размеры и вылилось в историческое, исключительно большое движение, известное под именем Реформации, связанное с именем Мартина Лютера. Реформация быстро перешагнула границы Германии и охватила значительную часть Западной Европы. В основном она ставила себе целью преобразование, обновление церковной организации и католического учения. Помимо Лютера крупным представителем реформационного движения, но уже за пределами Германии, был Жан Кальвин, действовавший во Франции и Швейцарии (см. примеч. 730). Хотя за Реформацию стояли все сторонники новых взглядов на Церковь, все протестанты, но реформатами стали называться только последователи Кальвина. Кальвинисты отличаются от лютеран тем, что причащение признают лишь символическим обрядом, отрицая пресуществление. В Англии последователи кальвинизма известны под общим названием пуритан, причем последователи более свободных направлений обычно носят названия индепендентов, баптистов, квакеров.

(обратно)

807

Испания — страна издавна католическая; ее короли именуются «Его Католическое Величество» («Su Majestad Catolica»). Понятно, что появление лютеранского «свободомыслия» в этой ультракатолической стране с ее набожностью и суровой церковной дисциплиной должно было особенно беспокоить великого инквизитора.

(обратно)

808

Ересь — греческое слово, значит выбор, свободный выбор мнений; понятие, противоположное канонизированному, регламентированному Церковью догмату, которому должен следовать всякий, желающий быть правоверным членом любой Церкви. Догматизм — учение, обязательное для всех членов ортодоксальной Церкви. Секта — латинское слово secta, обыкновенно означающее «ереси». Слово исповедание принято для обозначения крупных церковных делений: православия, католичества, протестантства, англиканства, монофизитства (у коптов в Египте и абиссинцев) и т. д. Иноверие означает веру одной Церкви с точки зрения другой: например православие для протестантов, католичество для православия. Схизма, или раскол, означает такое отделение одного церковного общества от другого, которое не затрагивает общих для обеих Церквей основных положений, или догматов. В этом смысле католики называют восточное православие схизмой. Толк — ответвление секты, следующее учению признанного последователями толка учителя веры, наставника, старца, начетчика. Согласие — более мелкое деление секты, иной раз охватывавшее всего лишь одну общину, даже один дом.

(обратно)

809

Смертный грех. — Католическая Церковь делит грехи на несколько разрядов. Самыми тяжелыми считались семь смертных грехов. К «смертному греху» Церковь приравняла неповиновение или равнодушие к распоряжениям церковной власти.

(обратно)

810

Отлучение от Церкви (excommunicatio) ставило человека вне закона подобно древнеримскому запрету огня и воды или еврейскому синагогальному «херему». Отлученный переставал быть христианином, членом государства, общины, семьи; все естественные человеческие узы для него порывались, и он заживо исключался из списков людей. Всякий мог убить его безнаказанно; никто не имел права предложить ему одежду, пищу, приют или ночлег. Отлучение названо здесь верховным, потому что оно могло быть постановлено и обнародовано только папой, то есть верховным главой всего католического мира, и не могло быть снято с виновного даже епископом.

(обратно)

811

См. примеч. 806 и 808.

(обратно)

812

Гостия (hostia) — иначе облатка, опреснок, лепешка из пресного теста, употребляемая при совершении католической мессы (литургия, обедня). По учению Церкви, гостия — это тело Христа, так же как вино — это его кровь. Католическая и православная Церкви понимали это в буквальном смысле слова: для них это был мистический акт, при котором происходило пресуществление, то есть превращение хлеба и вина «в плоть и кровь Христа». Более «либеральные» и «просвещенные» протестанты истолковывали его символически — как воспоминание о Тайной Вечере.

(обратно)

813

Почитание святых и поклонение иконам считаются существенными догматами ортодоксального христианства со времени седьмого Вселенского Собора 787 г. и поместного Константинопольского 843 г. Первый догмат старше второго. Почитание святых восходит к глубокой древности, не только дохристианской (оно известно в вавилонской, ведической и древнегреческой религии — культ «героев»), но и доисторической, и коренится в почитании «душ предков» у первобытного человечества, стоявшего в религиозном отношении на ступени анимизма. Следы этого анимизма у древних римлян — их мани, лары, пенаты (manes, lares, penates); у древних греков — их ктисты (т. е. основатели городов) и герои. Поклонение иконам несколько новее первого догмата. Появление фигуры Христа на кресте, то есть распятия, можно засвидетельствовать на резных из слоновой кости консульских диптихах лишь в VI в. Богоматерь появляется на иконах в эпоху несторианства как выразительный отпор ему со стороны ортодоксальной Церкви, то есть не ранее второй половины V в. Иконы святых появились не позднее этого времени; они возникли из надгробных энкаустических портретов времен I и II вв. Римской империи. Под влиянием семитического принципа, сильно выраженного в Коране Магомета: «Бог не изобразим, ибо он — дух», в Византийской империи возникло гонение на иконы. Оно известно под названием иконоборчества. Инициатором его был император Лев III, основатель Исаврийской династии (717–741 гг.). Иконоборчество Льва III было вызвано и тем, что на окраины Византийской империи стали наступать мусульманские народы, и, чтобы дать им отпор, необходимо было привлечь на сторону правительства то самое окраинное население, в котором было много семитических элементов в разных слоях общества. Эти элементы были недовольны сильным развитием иконопочитания и требовали принятия мер против него. Лев Исаврийский не мог не считаться с этими настроениями в грозное для Византии время наступления восточных врагов. Более столетия (726–843 гг.) держалась, с краткими перерывами, эта церковная политика Византийской монархии. Иконопочитание осталось нерушимым догматом и восточного православия, и западного католичества.

(обратно)

814

Чистилище (purgatorium) — по учению католической Церкви, есть место, среднее между адом и раем. До дня Страшного Суда и общего воскресения мертвых души умерших попадают в чистилище. По загробным молитвам церкви, в силу добрых дел (благотворения, милостыни, пожертвований в пользу церкви) души умерших могут достигнуть рая. Но более всего помогают этому индульгенции (indulgentiae — см. примеч. 576), то есть отпущения грехов, даруемые Римским Папой. Протестанты как ярые противники индульгенций отвергали и чистилище. В восточном православии чистилище формально отрицается как место временного пребывания душ, но молитвы «за усопших» продолжают существовать.

(обратно)

815

Причастие под обоими видами (sub utraque specie) — хлеба и вина — в католической Церкви сохранено только для священнослужителей; миряне причащаются облатками. В древнехристианской Церкви оно существовало одинаково (под обоими видами) и для священников и для мирян; до конца IV в. оно преподавалось раздельно. Такой порядок в восточной Церкви удержан только для священнослужителей, а миряне причащаются хотя и под обоими видами, но вместе, то есть из чаши, куда в вино («кровь Христову») уже вложены частицы хлеба («тела Христова»). В протестантство оно вошло идейно от катаров, а практически от гуситов, которые также считали причащение символическим обрядом, не признавая пресуществления. Исторически всегда получалось так, что те классы, которые выступали против привилегий католического духовенства, выставляли требование причащения под обоими видами для мирян, так как хотели добиться в Церкви демократического порядка. Особенно резко эта сторона вопроса выступила у гуситов-утраквистов. Требование чаши для мирян становилось их знаменем.

(обратно)

816

Индульгенция (отпущение грехов) — письменный документ от имени папы, верховного первосвященника, дающий обладающему им право на отпущение грехов как прошлых, так и будущих, или на известный, указанный в индульгенции, срок или на вечные времена.

(обратно)

817

Монашеские ордена — см. примеч. 272.

(обратно)

818

Безбрачие, или целибат (coelibatus), обязательно для католического духовенства как черного, так и белого. В древней христианской Церкви в браке состояли не только белые священники, но и епископы; безбрачными были лишь монахи. В католичестве целибат укрепился лишь к началу второй половины XII в., и причины его введения были самого материального свойства. Папство отстаивало принцип безбрачия, так как претендовало на имущество Церкви, остававшееся после бессемейного епископа; семейное же духовенство обычно стремилось отделить часть церковного имущества в пользу жены, детей и других наследников.

(обратно)

819

Посты (как однодневные, так и длительные) — чисто церковное установление. Католическая Церковь разрешала за большие деньги откупаться от постов.

(обратно)

820

Дом Альфонсо Манрике — пятый великий инквизитор Испании (1523–1538 гг.), архиепископ Севильи. Манрике — древняя фамилия Испании, которая происходит от графов кастильских через Фернандо Гонсалеса, умершего в 970 г. Эта фамилия образовала несколько линий, члены которых нередко были в родстве с королями Кастилии и Арагона.

(обратно)

821

Главный трибунал инквизиции находился в Севилье; при Карле V был перенесен в Толедо, а при Филиппе II в Мадрид. Им заведовал великий (или главный) инквизитор Испании. В центрах провинций королевства имелись подчиненные ему трибуналы, во главе которых стояли провинциальные инквизиторы. Трибунал состоял из трех инквизиторов — судей, секретаря, прокурора; на заседания приглашались 2–3 юрисконсульта и епархиальный епископ.

(обратно)

822

Иллюминаты (по-испански alumbrados, также alombrados) — религиозная секта, возникшая в Севилье, Толедо и других местностях Испании в 20- х годах XVI в. и подвергавшаяся преследованию со стороны инквизиции. Иллюминаты говорили о внутренней связи с Богом, не придавая существенного значения внешним проявлениям религиозности. В этом смысле следует смотреть на иллюминатство как на протест против сухого формализма, проводившегося доминиканцами-инквизиторами. Под ударами последних иллюминаты в Испании погибли. Характерно, что Игнатий Лойола и первые иезуиты были заподозрены инквизицией в сочувствии иллюминатам и привлечены инквизиционным трибуналом к суду. Испанские иллюминаты нисколько не связаны с тайным германским обществом иллюминатов, организованным Адамом Вейсгауптом в 1776 г. и боровшимся против иезуитов. Немецкие иллюминаты были близки к франкмасонству.

(обратно)

823

Квиетизм — мистико-религиозное течение в католической Церкви XVII в.; оно связано с испанским богословом Мигуэлем Молиносом (1628–1696 гг.), по поводу сочинения которого «Quida spirituale» (1675 г.) кардинал Карраччиоли впервые употребил в 1682 г. слово «квиетизм». Папа Иннокентий XI одобрил книгу Молиноса, но иезуиты и инквизиторы повели против Молиноса ожесточенную кампанию. Он был арестован, просидел в тюрьме два года и в 1687 г. предстал перед инквизиционным трибуналом. В его книге было найдено 68 тезисов, вызвавших осуждение. Хотя Молинос торжественно отрекся от инкриминируемых положений, он был приговорен к пожизненному заключению в монастыре. Квиетизм — протест против механического католицизма XVII в., олицетворявшегося доминиканцами, инквизицией и иезуитами. В тексте Льоренте неправильное смешение квиетистов с иллюминатами: связь последних с первыми не установлена, хотя по духу оба движения родственны. Не совсем основательно утверждение Льоренте, что главою иллюминатов был Фома Мюнцер.

(обратно)

824

Фома Мюнцер — религиозный проповедник, родился в Штоль-берге в 1490 г., был казнен во время крестьянской войны 1525 г. в Мюльгаузене, центральном месте борьбы горнозаводских и текстильных рабочих и крестьян. Мюнцер по окончании богословского образования был священником и проповедником и около 1520 г. приобрел большую популярность в Цвиккау, где слушатели его проповедей были почти исключительно подмастерья-суконщики, из которых многие благодаря Мюнцеру вскоре сами стали влиятельными проповедниками. Сначала Мюнцер нападал главным образом на папу и католическое духовенство, но вскоре предметом его страстных обличений сделался господствующий класс вообще, богатые люди в частности. Встревоженный муниципалитет изгнал Мюнцера из Цвиккау, и проповедник после долгих скитаний очутился в Альштете, вблизи мансфельдских медных, серебряных и золотых рудников. Здесь он продолжал свою деятельность: «лицемерная папская исповедь» была уничтожена, причащение совершалось под обоими видами, вся община принимала участие в богослужении. Привилегированное положение духовенства исчезло, и потому-то, как сообщает сам Мюнцер, «наши враги говорят, будто согласно нашему учению пастухи могут служить обедню в поле». Библия и некоторые богослужебные книги были переведены на немецкий язык; «латинские слова создают обман и невежество, и потому псалмы были переведены на немецкий язык, причем я придерживался больше их смысла, чем слов». В Альштете же Мюнцер организовал среди рабочих тайный союз, направленный против преследователей Евангелия. Однако под защитой Евангелия скрывалось желание членов союза осуществить идею, «чтобы все было общим» (omnia sint communia) и чтобы каждый получал сообразно своим потребностям; «если какой-либо государь не захотел бы этого сделать, после того как от него потребуют, его следует обезглавить или повесить». Из Альштета Мюнцер вынужден был бежать в 1524 г. и поселился в Мюльгаузене, где текстильные рабочие были охвачены революционным настроением. Изгнанный и оттуда, Мюнцер направился в Южную Германию, где уже начиналась крестьянская война. Мюнцер снова отправился в Мюльгаузен, где вместе с демократом Пфейфером на компромиссных началах создал общину. Из этой мюльгаузенской коммуны несколько сот человек вышло на помощь крестьянским повстанцам. Но плохо вооруженные мюльгаузенцы не могли, по мнению Мюнцера, оказать существенную помощь крестьянам, и Мюнцер стал организовывать отряды из мансфельдских горнорабочих. На призыв Мюнцера откликнулись рабочие разных центров, между прочим и из Цвиккау. Однако объединить разрозненные силы крестьян и рабочих было не по силам Мюнцеру. «С мечом Гедеона» он явился на поле сражения у Франкенгаузена, а после поражения был захвачен в плен и «подарен» мансфельдскому графу. После взятия князьями Мюльгаузена пленного Мюнцера доставили туда, чтобы казнь застигла его там, где он «наделал столько бед».

(обратно)

825

Анабаптисты (т. е. перекрещенцы) — так назывались некоторые протестантские секты XVI в., появившиеся раньше всего в Швейцарии, где они играли роль демократической оппозиции по отношению к Цвингли, защищавшему интересы более богатого, имущего класса. Характерной чертой всех анабаптистских групп было требование вторичного крещения в зрелом возрасте, так как они относились отрицательно к крещению в детстве. В огромном большинстве швейцарские перекрещенцы были настроены миролюбиво и вели лишь словесную борьбу с ортодоксальной церковью; тем не менее подвергались преследованиям. Так, Феликс Манц по решению цюрихских властей был потоплен, а Бальтазару Губмейеру удалось вырваться из цюрихской тюрьмы лишь путем отречения от «заблуждений». Во время крестьянской войны 1525 г. многие перекрещенцы примкнули к крестьянам и нашли среди них широкое поле деятельности. С того времени ведут свое начало воинствующие перекрещенцы, которые после подавления крестьянской войны выступали в Тироле в движении горнозаводских рабочих, а затем распространились по Нижней Германии. В 1533 г. Мюнстер сделался главным центром деятельности перекрещенцев, среди которых особенной известностью пользовались Иоганн Матис, Иоганн Боккельзон, обычно называющийся Иоганном Лейденским, Ротман и Книппердоллинг. В 1534 г. Мюнстер был объявлен общиной под именем Нового Иерусалима. В 1536 г. имперская армия вошла в эту общину; были убиты сотни людей, и, по выражению летописца, от множества трупов выступившая из своих берегов река Аа гнала по Мюнстеру кроваво-багряные волны. Следует заметить, что баптисты ведут происхождение не от анабаптистов, а от английских индепендентов XVII в.

(обратно)

826

Инквизиция свирепствовала и над умершими. Преследование последних выражалось эксгумацией (exhumatio), то есть выкапыванием их трупов для сожжения на костре, конфискацией их имущества в пользу государственной казны и инквизиции, иначе говоря, отнятием его у наследников, и диффамацией, или опозорением их имени: их потомкам запрещалось занимать государственные и общественные должности и даже жить на родине. В результате целые семьи разорялись, скрывались в трущобах и вымирали.

(обратно)

827

Духовная молитва (иначе умнáя) — наследие мистического Востока. Молящийся произносит про себя, неслышно, без движения губ, непрерывно сотни и тысячи раз определенную, неизменную избранную формулу.

(обратно)

828

Случайности (accidentiae) — внешняя обрядность, сопутствующая устной молитве.

(обратно)

829

Мирские дела были запрещены духовенству церковными канонами в дисциплинарном порядке.

(обратно)

830

Созерцание входит в понятие духовной молитвы. Но здесь речь идет о нем как о чем-то самостоятельном.

(обратно)

831

Католическая Церковь признает брак нерасторжимым таинством. Однако католическое духовенство дает разрешение на развод за большие деньги.

(обратно)

832

Общая исповедь перед одним лицом (наставником, религиозным вождем), но всеми и в присутствии всех, слабо может быть обоснована Новым Заветом. Корни ее следует искать в других местах. Но она несомненно существовала в древней Церкви и сектах (например, публичные покаянные собрания монтанистов в Анатолии во II в. н. э.). У буддийских бгикшу (bhikchu — монах) еще за несколько веков до нашей эры два раза в месяц происходили такие покаянные собрания.

(обратно)

833

По учению католической Церкви, для спасения души необходимы кроме веры добрые дела. Протестанты, как и катары, отвергают эту необходимость, ссылаясь на Евангелие.

(обратно)

834

Возношение гостии (elevatio) в римской литургии соответствует анафоре (возношению) в греческой литургии, то есть поднятию дискоса и потира.

(обратно)

835

Буллами (bulla) называются папские указы, получившие некогда это название от привешивавшейся к ним свинцовой печати. У древних римлян булла — свинцовый шарик, который надевался детям на шею как предохранительный амулет. В средние века на Западе и в Византии булла — свинцовый шарик, сплющенный для получения таможенной пломбы со штампом лица или учреждения. Обыкновенно буллы обозначаются по первым словам, например, булла «Море великое» («Mare magnum») означает, что эта булла начинается словами: «Море великое». Буллы бывают двух разрядов: отлучительные и учительные.

(обратно)

836

Епитимийный суд совершался в любом монастыре по пенитенциарию (сборнику уложений о церковных карах).

(обратно)

837

Привилегия — преимущество, исключение из общего правила.

(обратно)

838

Отступничество от христианской веры, или апостасия, причисляется к семи смертным грехам и карается отлучением от Церкви.

(обратно)

839

Иподиакон (subdiaconus) — низшая степень священства. В католической Церкви в иподиаконы могут посвящаться только монахи.

(обратно)

840

Оран — порт в Алжире, на Средиземном море, основан маврами, изгнанными из Испании в 1492 г.; в 1509 г. был взят испанцами.

(обратно)

841

Тремесен (или Тлемсен) — город в Алжире.

(обратно)

842

Хуан д'Авила — профессор богословия и проповедник, родился около 1502 г. близ Толедо, умер в Монтилье в 1569 г.

(обратно)

843

Белый священник — см. примеч. 489.

(обратно)

844

Апостол Андалусии — почетное звание, данное Хуану д'Авиле.

(обратно)

845

Тереза Иисусова родилась в испанском городе Авиле в 1515 г. и умерла в 1582 г. Экзальтация проявилась у нее с детства. После нее осталось много литературных работ; большинство их носит мистический характер.

(обратно)

846

Франсиско Хименес де Сиснерос родился в Кастилии в 1436 г.; в 1492 г. стал духовником королевы Изабеллы, в 1495 г. — архиепископом Толедским и великим канцлером Кастилии, тогда же стал кардиналом и в 1507 г. был назначен третьим великим инквизитором Испании. В 1509 г. на свой риск послал в Африку экспедицию, которая завоевала Оран. В 1516 г. управлял Кастилией и Арагоном до прибытия императора Карла V. В 1502–1517 гг. опубликовал Комплутенскую полиглотту, то есть Библию на разных языках, в шести томах. Умер в 1517 г. Хименес отличался жестокостью и преследовал маранов и еретиков, особенно в завоеванной Гранаде.

(обратно)

847

Николас Антонио — знаменитый испанский библиограф, севильский каноник; родился в Севилье в 1617 г., умер в Мадриде в 1684 г. От него осталось два труда: «Старая испанская библиотека», Рим, 1696, два тома in folio, и «Новая испанская библиотека», Рим, 1692, два тома in folio.

(обратно)

848

Вульгата — латинский текст Библии, принятый римско-католической Церковью на Тридентском соборе (в 1546 г.). Перевод был сделан в IV в. Вульгата — сокращение выражения «editio vulgata jussi P. M. Sixti V» (издание, обнародованное по повелению верховного первосвященника Сикста V).

(обратно)

849

Эпитафия — надгробная надпись на плите над могилой, или на особой доске в стене близ могилы, или на особом памятнике.

(обратно)

850

Педро Мартир д'Англериа (собственно Пьетро Мартир д'Ангьер-ра; 1455–1526 гг.) — итальянский историк; поселился в Испании и в 1505 г. стал приором гранадского кафедрального собора. От него остались несколько трудов и письма на латинском языке, в которых он сообщает много интересного о тогдашней жизни Испании.

(обратно)

851

Хуан Луис Вивес (1492–1540 гг.) — уроженец Валенсии, был профессором в Лувене (в Бельгии), затем в Оксфорде; путешествовал по Испании и наконец поселился в Брюгге (Бельгия), где и умер. Он был тесно связан с Дезидерием Эразмом и Вильгельмом Буде. Оставил после себя много трудов и писем литературного характера на латинском языке.

(обратно)

852

Дезидерий Эразм (1467–1536 гг.) — один из наиболее выдающихся гуманистов, родился в Роттердаме (Голландия), отсюда обычное его прозвание — Эразм Роттердамский. Он рано принял монашество, закончил свое образование в Париже, в 1506 г. получил степень доктора богословия в Болонье. Посетил Рим, был в Англии и наконец поселился в Базеле, где прожил до самой смерти. Эразм был замечательным ученым и писателем с изящным слогом, умел быть острым и ядовитым. Приверженец реформы духовенства, он, однако, шел не так далеко, как Лютер, с которым состоял в переписке. Главные сочинения Эразма написаны на латинском языке. Таковы сатирические «Беседы» и «Похвала Глупости», переведенная на все европейские языки. Ее успех с момента издания был огромный: при жизни Эразма она была переиздана сорок раз. В 1516 г. им было напечатано в Базеле первое критическое издание греческого текста Нового Завета. Он издал в нескольких томах творения греческих и латинских Отцов Церкви. Своими сочинениями и изданиями Эразм оказал большое содействие научному движению в эпоху позднего Ренессанса. Его наблюдательный ум и значительные познания в древнегреческом языке сделали его первым эллинистом тогдашней Европы. Установленное им научное произношение древнегреческого языка, так называемое эразмовское, до сих пор держится в науке.

(обратно)

853

Маянс. Жизнь Хуана Луиса Вивеса, во введении к новому изданию его трудов.

(обратно)

854

Карл V — из династии Габсбургов, германский император и испанский король (в Испании известен как Карл I). Родился в 1500 г. в Тенте (Бельгия), был сыном Филиппа Красивого, австрийского эрцгерцога, и Хуанны Безумной, дочери Фердинанда V, короля Арагона, и Изабеллы, королевы Кастилии. В 1516 г. Карл стал королем Испании, а в 1519 г. — императором германским по смерти своего деда с отцовской стороны, Максимилиана I. Он несколько раз воевал с Франциском I, королем Франции. Вел также войны с германскими князьями, принявшими сторону протестантов. При нем в 1555 г. в Аугсбурге был подписан мир, давший лютеранам свободу исповедания. В начале 1556 г. Карл передал империю своему брату Фердинанду I, а несколько месяцев спустя Испанию — своему сыну Филиппу II и удалился в монастырь Св. Юста в Эстремадуре, где умер 21 сентября 1558 г.

(обратно)

855

Вируес. Филиппики против Меланхтона. Посвящение антверпенского издания 1541 года.

(обратно)

856

Филипп Меланхтон (фамилия грецизированная, собственно Шварцерде; 1497–1560 гг.) в 1518 г. был профессором греческого языка в Виттенберге, где сошелся с Лютером и отдал все свои силы делу Реформации. В 1530 г. составил известное «Аугсбургское исповедание», написанное в примирительном тоне; в 1541 г. присутствовал на конференции в Регенсбурге. Принадлежал к умеренному крылу лютеранства.

(обратно)

857

Аугсбург — германский город в теперешней Баварии, с 1276 по 1806 г. был имперским городом. В 1530 г. в нем состоялся сейм, на который было представлено «Аугсбургское исповедание» Меланхтона; в 1548 г. — сейм, на котором было провозглашено временное соглашение (interim) Карлом V; в 1556 г. там был подписан мир, в силу которого Карл V предоставил лютеранским владетельным особам свободу исповедания.

(обратно)

858

Регенсбург — германский город в теперешней Баварии. С 1183 по 1896 г. был имперским городом. Сейм — название национальных собраний в Германии, Польше, Швейцарии. Имперские германские сеймы не имели определенного места: они собирались в Нюрнберге, Аугсбурге, Регенсбурге и Франкфурте-на-Майне.

(обратно)

859

Аутодафе (по-испански auto da fe — акт веры) — так называлась в Испании церковная церемония, торжественно обставляемая инквизиционным трибуналом; на ней присутствовали монахи, члены королевской семьи, чины двора, знать и народ. Начиналась она в церкви, где секретарем суда прочитывались извлечение из дела и обвинительный приговор. Затем следовало выставление осужденного на публичный позор. Далее два следствия: 1) для примиренных с Церковью были назначаемы разные церковные епитимьи (кары), обозначенные в приговоре, и денежные штрафы или же заключение в тюрьме или монастыре; 2) для нераскаянных — передача в руки светской власти и сожжение заживо на костре на глазах толпы. Лиц, заочно осужденных (если они успели скрыться за пределы досягаемости), сжигали фигурально, в изображении (in effigie), то есть вместо живого человека жгли его изображение.

(обратно)

860

Дон Фернандо Вельосильо, епископ города Луго. Схоластические заметки на блаженного Златоуста и четырех учителей церкви. 6-й разбор на десятый том Блаженного Августина. — С. 397. Столбец а. Издано в Алькале 1585 года, в лист.

(обратно)

861

Закон 5-й. Литера 7. Вторая книга последнего собрания. — 806.

(обратно)

862

Виейра в своих Заметках о Канарских островах полагает, что Вирус был назначен епископом Канарским только в 1542 году, но Вируес говорит уже как епископ в посвящении своих Филиппик и в изъявлениях благодарности Карлу V в 1541 году.

(обратно)

863

Послание написано между 115 и 125 гг. н. э.

(обратно)

864

Отцами (патерами) именуются католические священники.

(обратно)

865

Послание евреям написано или Аполлосом из Александрии, или Варнавой, спутником апостола Петра. Годом написания считают 66-й.

(обратно)

866

Список (указатель) запрещенных книг (index librorum prohibitorum), или Индекс. В Риме при папах были учреждены четыре комиссии из кардиналов, или конгрегации: инквизиции, индекса, распространения веры, обрядов. Вторая из них занималась цензурой литературных произведений, налагала на них запрет, сжигала их и карала авторов и читателей; запрещенная книга попадала в Индекс и не допускалась к обращению.

(обратно)

867

Римская курия — двор римского папы, который как светский государь имел штат придворных чинов. Но под этим названием почти всегда подразумевается вся вообще папская администрация, включая конгрегации и канцелярию.

(обратно)

868

Содомия — противоестественные половые отношения. Название происходит от библейского города Содом, жители которого якобы предавались этим порокам.

(обратно)

869

Оскорбление Величества (laesa majestas) известно и в римском праве и сурово каралось уголовными законами как политическое преступление.

(обратно)

870

Апостолическая камера — апелляционный папский суд в Риме.

(обратно)

871

Фискал, или прокурор-фискал, или промотор-фискал — обвинитель, должностное лицо, составлявшее обвинительный акт.

(обратно)

872

Бенавенте — город в испанской провинции Леоне.

(обратно)

873

Лиценциат — первая ученая степень в Испании, Италии, Франции, соответствующая немецкой и русской степени кандидата. За ней следует степень магистра, затем доктора.

(обратно)

874

Кобыла (по-французски chevalet, по-испански escalera) — орудие пытки, подробно описанное в тексте. Употреблялось в XVI–XVIII вв. и в России.

(обратно)

875

Льоренте без достаточных данных утверждает, что Монтес и Монтанус одно и то же лицо. До сих пор еще не установлено, кто такой Монтанус. Индекс 1590 г. отмечает его книгу в рубрике книг неизвестных авторов. Точно так же «Новая библиотека» Николаса Антонио 1672 г. говорит о неизвестном авторе книги «Несколько открытых приемов святой испанской инквизиции». В настоящее время различные исследователи не сходятся между собою в установлении личности Монтануса, имя которого является псевдонимом какого-то лютеранина, которому удалось бежать из инквизиционной тюрьмы. Если Монтанус лишь латинизированный псевдоним, тогда его настоящая фамилия была Монтес, Серано или Де ла Сьерра. Его книга имела огромный успех. Опубликованная в 1567 г. на латинском языке, книга в 1568 г. появилась на французском и английском языках; в 1569 г. вышло пять изданий, и с того времени вплоть до XIX в. она выходила на разных языках. На испанском языке она появилась впервые лишь в 1851 г.

(обратно)

876

Регинальдус Гонсальвиус Монтанус. Несколько открытых приемов святой испанской инквизиции. Этот труд теперь очень редок. Он появился в формате осьмушки в Гейдельберге в 1567 году.

(обратно)

877

Толедо — город в испанской провинции Новая Кастилия. В VI–VIII вв. был столицей вестготского королевства. При Карле V с 1516 по 1560 г. был второй столицей Испании. Кафедра архиепископа-примаса всей Испании.

(обратно)

878

Мединасели — город в испанской провинции Леска.

(обратно)

879

Договор с демоном, подписанный собственной кровью, постоянно фигурирует в XVI–XVIII вв. в процессах ведьм, которые под пыткой признавались в этом договоре. Знаменитое сочинение XV в. «Malleks Maleficarum» («Молот ведьм»), вышедшее впервые в 1487 г. и написанное немецким доминиканцем Яковом Шпренгером, много содействовало обвинительным приговорам ведьмам. Книга эта на русском языке вышла в 1932 г. под редакцией проф. Лозинского.

(обратно)

880

Карранса — о нем дальше в главах XXXII, XXXIII, XXXIV.

(обратно)

881

Майорка — см. примеч. 288.

(обратно)

882

Флоренция (по-итальянски Firenze — Фиренце) — город в Италии, в части ее, называвшейся Тосканой. С 1250 г. Тоскана стала республикой. С 1421 по 1737 г. ею управляли властители из дома Медичи, сначала гонфалоньеры, потом великие герцоги. В XIII, XIV и XV вв. была одним из наиболее развитых в экономическом отношении и сильных государств Италии. К XIV в. относится восстание ремесленников (чомпи).

(обратно)

883

Ломбардия — часть Северной Италии, центром которой является Милан. Название свое получила от германского племени лангобардов, осевших здесь в VI в. н. э. и владевших ею с 526 по 774 г.

(обратно)

884

Иоанн XXII (Жак д'Эз) — см. примеч. 675.

(обратно)

885

Фердинанд V Католик (1452–1516 гг.) — сын Хуана II, короля Арагона и Сицилии. Был женат на Изабелле, королеве Кастилии, и с 1474 г. управлял Кастилией от ее имени. С 1479 г. — король всей Испании. В 1481 г. учредил инквизицию. В 1492 г. отнял у мавров последнее их владение Гранаду и изгнал их из Испании вместе с евреями. В 1504 г. овладел Неаполитанским королевством. В 1512 г. присоединил к своим владениям испанскую Наварру. Покровительствовал Христофору Колумбу, открывшему Америку.

(обратно)

886

Ормузд и Ариман — употребительные в европейской литературе имена двух высших божеств древних иранцев. В религии Зороастра (учение магов, маздеизм) это два мировых начала: добра — Ахура-Мазда, позднейшая форма Ормузд (Ормазд), и зла — Ангро-Майнвюс, позднейшая форма Ариман (Ахриман). Между ними, светом и тьмой, добром и злом, происходит вечная борьба. Качества Ормузда олицетворяются семью Амеша-Шпента, позднейшая форма Амшаспанды (бессмертные святые), — низшие божества, через которых он сносится с людьми; они называются «язата», позднейшая форма «изеды». К ним принадлежит главный посредник между Ормуздом и людьми Митра, творение и образ Ормузда. Он обитает на таинственной горе Хара-Березайти, откуда выходят солнце и луна, святая звезда и растет Древо жизни, текут воды Ардвисуры Анахиты, богини вод. В маздеизме Ормузд сильнее Аримана; в манихействе эти верховные принципы уравнены. Во время войн Римской империи с персами Запад столкнулся с культом Митры, который и получил распространение по всему тогдашнему миру. В IV в. митраизм был опасным соперником христианства и оказал несомненное влияние на него. Евреи заимствовали из маздеизма учение о злом духе и его ангелах (бесах), о добрых ангелах-хранителях, о рае и Древе жизни, о райских реках, о Мессии. Через Библию это учение вошло в христианство. В Апокалипсисе Христос как посредник стоит среди семи звезд; кроме того, в Новом Завете говорится о семи дарах Духа Святого; все это соответствует семи Амшаспандам, светлым гениям, восседающим рядом с Ормуздом.

(обратно)

887

Дьявол, демон, сатана, Люцифер — четыре имени злого духа.

(обратно)

888

Поклонники демона. В первые два века римляне называли христиан то crucicolae (поклонники креста, собственно виселицы), то luciferiani (поклонники Люцифера). Этим прозвищем они, вероятно, намекали на утренние моления христиан, о чем писал из Вифинии императору Траяну Плиний Младший. В средние века поклонниками дьявола в образе идола Бафомета упорно называли тамплиеров.

(обратно)

889

Дом Пруденте де Сандовал (1560–1621 гг.) — испанский историк. Кроме «Истории Карла V» (Вальядолид, 1604) написал «Историю королей Кастилии и Леона». Дом — почетный титул монахов в католичестве, сокращение из латинского dominus (господин).

(обратно)

890

Сандовал. История Карла V. Кн. 16. п. 16.

(обратно)

891

Инквизиция Эстельи существовала до тех пор, пока вся Наварра была подчинена юрисдикции инквизиции Калаоры; впоследствии этот трибунал был перенесен в Логроньо.

Калаора — город в испанской провинции Леоне. Родина Доминика Гусмана, основателя доминиканского ордена и инквизиции.

(обратно)

892

Александр VI — папа (1492–1503 гг.), родом испанец по имени Родриго Борха (в итальянском произношении — Борджиа), племянник папы Каликста III (1455–1458 гг.), родился в 1431 г. в Хативе, близ Валенсии, в Испании. Он имел шестерых детей, из которых Чезаре и Лукреция особенно известны своей жестокостью, интригами и распутством. Сам папа отличался крайне распущенной жизнью и известен симонией, убийствами, предательствами и отравлениями.

(обратно)

893

«Пусть верит иудей Апелла!» — ироническое восклицание римского поэта Горация.

(обратно)

894

Измождение плоти (relatatio) — иначе сожжение живым.

(обратно)

895

Ангел света — ангел светлый, белый, святой, обычный эвфемизм в устах обвиняемых колдунов и ведьм.

(обратно)

896

Хельса (Xelsa) стоит на развалинах большого города, известного римлянам под именем Цельза (Celsa).

(обратно)

897

Филипп II (1527–1598 гг.) — сын Карла V, король Испании. С 1540 г. — герцог миланский, с 1554 г. — король Неаполя и Сицилии, с 1555 г. — государь Нидерландов и с 1556 г. — король Испании. Все время своего царствования боролся с лютеранством войнами, интригами и инквизицией. После кровопролитной войны, разорившей и Нидерланды и Испанию, потерял Нидерланды в 1581 г. В 1588 г. буря истребила Непобедимую армаду, снаряженную им против английской королевы Елизаветы (1558–1603 гг.). В 1580 г., по смерти бездетного короля Энрике, Филипп II присоединил к Испании Португалию, вновь получившую независимость в 1640 г. При нем увеличились испанские владения в Америке, приносившие Испании большие доходы золотом. Благодаря слабому развитию промышленности золото уплывало в более развитые в хозяйственном отношении страны. Политика Филиппа II способствовала экономическому и политическому упадку Испании.

(обратно)

898

Генрих IV (1553–1610 гг.) — король Наварры с 1572 г. и Франции с 1589 г. Был кальвинистом по отцу и матери и главою кальвинистов во Франции, престол которой наследовал как родственник царствовавшей линии Валуа. С ним воцарилась во Франции династия Бурбонов. Войны с Католической лигой и отход от короля большинства католиков, несмотря на его провозглашение королем в 1589 г., привели его в 1593 г. к принятию католичества; в феврале 1594 г. он был коронован в Шартре. В 1598 г. издал Нантский эдикт, которым гугенотам обеспечивалась во Франции религиозная свобода. 14 мая 1610 г. Генрих IV был убит фанатиком-католиком Равальяком.

(обратно)

899

Гизы — герцогская фамилия Франции, бывшая в родстве с Бурбонами. Герцог Генрих Гиз (1550–1589 гг.), троюродный племянник Генриха IV, заклятый враг реформатов, один из организаторов 24 августа 1572 г. бойни протестантов, известной под именем Варфоломеевской ночи. В 1576 г. организовал для борьбы с гугенотами Католическую лигу, против которой долго сражался Генрих IV. Упорные войны с лигой, продолжавшиеся до 1593 г., привели Генриха IV к отречению от кальвинизма. Сохранилось его анекдотическое выражение: «Париж стоит обедни» («Paris vaut la messe»).

(обратно)

900

Католическая лига — см. предыдущее примечание.

(обратно)

901

Антонию Перес — см. примеч. 533.

(обратно)

902

Геомантия и проч. — Все это разные виды колдовства или магии в древности и в средневековье. Геомантия — гадание по земле. Гидромантия — гадание по воде. Аэромантия — гадание по воздуху, по состоянию погоды. Пиромантия — гадание по огню. Ономантия — гадание по полету птиц. Некромантия — вызывание умерших (их душ и теней).

(обратно)

903

«Дон-Кихот». — Роман «Дон-Кихот Ламанчский» был опубликован в Мадриде в двух частях в 1602 и 1615 гг. Автор его — дон Мигуэль де Сервантес Сааведра (1547–1616 гг.). В молодости он служил на военной службе, был изувечен в битве при Лепанто в 1571 г.; на обратном пути его захватили корсары, и он пробыл в рабстве в Алжире пять лет (1575–1580 гг.); выкупленный из плена, вернулся в Испанию и занялся литературой; непризнанный современниками, умер от нищеты в Мадриде. От него осталось еще несколько романов и драм, уступающих «Дон-Кихоту» в литературной ценности, а также и новеллы. «Дон-Кихот» переведен на разные языки; на русском есть несколько переводов.

(обратно)

904

История Дон-Кихота Ламанчского. Ч. II. Гл. 41.

(обратно)

905

Гонсалес (Гонсальво) Фернандес Кардовский, или Кордуанский (1443–1515 гг.) — главнокомандующий (gran capitan) Фердинанда V.

(обратно)

906

Сиена — город в Тоскане, в Италии, родина мистической писательницы св. Екатерины Сиенской (1347–1380 гг.).

(обратно)

907

Санта-Крус — главный город Тенерифа, самого большого из Канарских островов.

(обратно)

908

Орден Св. Иоанна, или тринитариев, был основан в 1199 г. св. Иоанном Матою, родившимся в 1160 г. в Барселоннете (в Провансе, на юге Франции).

(обратно)

909

Турин — главный город Пьемонта. С 1281 г. — столица герцогства Савойи, в 1860–1865 гг. — первая столица королевства Италия.

(обратно)

910

Барселона — центр испанской провинции Каталония.

(обратно)

911

День Меркурия. — Еще у римлян дни носили названия семи известных тогда планет; эти названия перешли в романские языки. Среда — день Меркурия (по-французски mercredi).

(обратно)

912

Приближенный демон — angelus familiaris. В древней литературе известны два варианта воззрения на этого «домашнего демона». Первое принадлежит Платону и гласит, что, по словам Сократа, ответ на вопросы ему нашептывало в сомнительных случаях некое божество, какой-то благоприятствующий дух, даймонион. Предполагалось, что он имел отношение к пифийскому Аполлону в Дельфах, богу-прорицателю. Другое воззрение мы находим у Горация (II «Epist», 2, 188): смертный бог человеческой природы. Этот дух-хранитель якобы родится вместе с человеком и вместе с ним умирает. У римлян в приближенном демоне иной раз видят ангела-сатану или мелкого самостоятельно действующего беса. Все представления, связанные с демоном, являются в той или иной мере анимистическими пережитками и в такой форме перешли в христианство.

(обратно)

913

Элеонора — сестра Карла V, с 1519 по 1521 г. была женою португальского короля Мануэля Великого, с 1530 по 1547 г. — женою французского короля Франциска I; оставшись вдовою, она удалилась сначала в Нидерланды, а потом в Испанию, где и умерла в 1558 г.

(обратно)

914

Франциск I (1494–1547 гг.) — король Франции (1515–1547 гг.). Значительную часть времени своего правления провел в войнах, причем воевал не раз с Карлом V. Он был суровым гонителем протестантов и остатков вальденсов.

(обратно)

915

Бари — город в Южной Италии, на Адриатическом море, в древней римской провинции Апулия.

(обратно)

916

Замок Св. Ангела — см. примеч. 589.

(обратно)

917

Повторяется в разных местах Евангелия.

(обратно)

918

Картахена — город в испанской провинции Мурсия. Основан в 227 г. до н. э. карфагенским суффетом Гасдрубалом.

(обратно)

919

Апелляционный суд в Вальядолиде — см. примеч. 601.

(обратно)

920

Гранада — испанская провинция с центром-городом того же названия, последний арабский халифат в Испании, прекративший существование в 1492 г.

(обратно)

921

Открытие Америки и завоевание ее государств испанцами происходило не сразу, а постепенно: в 1500 г. были покорены Гвиана и Бразилия, в 1512 г. — Флорида, в 1519 г. — Патагония, в 1521 г. — Мексика, в 1526 г. — Перу, в 1536 г. — Парагвай. Раньше были открыты острова: Куба — в 1492 г., Гаити — в 1492 г., Ямайка — в 1494 г., Порто-Рико — в 1493 г.

(обратно)

922

Мехико — столица Мексики, государства в Южной Америке. С 1821 г. Мексика — независимое государство, раньше принадлежала Испании.

(обратно)

923

Лима — с 1821 г. столица южноамериканской республики Перу.

(обратно)

924

Картахена-де-лас-Индиас — см. прим. 619.

(обратно)

925

Дом Хуан Пардо де Тавера — архиепископ Толедский, кардинал, шестой великий инквизитор Испании, был утвержден в должности буллою папы Павла III в сентябре 1539 г.; умер 1 августа 1545 г.

(обратно)

926

Гофмейстер священного дворца — то есть папского, в Ватикане. Должность эта была учреждена папой Гонорием III (1216–1227 гг.) в 1216 г.

(обратно)

927

Кардиналы. Слово это в переводе с латинского значит «главный» (cardinalis). Так в римской Церкви первоначально назывались священники, настоятели главных приходов в Риме; они были ниже епископов. В 1181 г. кардиналы-пресвитеры Рима, захватив в свои руки избрание папы без участия духовенства и народа, получили преимущество над епископами. В 1586 г. папа Сикст V довел число кардиналов до семидесяти. Все вместе они образуют так называемый конклав при избрании нового папы. Конклав был регламентирован папой Григорием X в 1274 г. Вообще же их собрание по иным поводам называется священная коллегия (sacrum collegium). Из числа кардиналов образованы были папами четыре конгрегации (см. примеч. 867).

(обратно)

928

Проскрипция — запрещение, соединенное с уничтожением, изъятием книги, даже сожжением ее рукою палача.

(обратно)

929

Урбан VIII — папа (1623–1644 гг.), родился в 1568 г. во Флоренции и носил имя Маффео Барберини.

(обратно)

930

Кардинал Норис (1631–1705 гг.) — итальянский исторический писатель, родом ирландец. В 1695 г. был назначен кардиналом и библиотекарем Ватикана. Он написал между прочим историю древних сектантов — донатистов и пелагиан.

(обратно)

931

Никколо Макиавелли (1469–1527 гг.) — секретарь Флорентийской республики. Находясь в опале у Медичи, написал свой знаменитый труд «Государь» («II principe»). Написал много исторических трудов, комедий и повестей, которые были напечатаны только после его смерти. Большой известностью также пользовалась его «История Флоренции». Сочинения его вошли в римский кодекс запрещенных для «хороших католиков» книг.

(обратно)

932

Из Евангелия.

(обратно)

933

Кармелиты — монашеский орден, получивший название от горы Кармеля в Палестине. Учрежден в Иерусалимском королевстве в начале XII в., утвержден папой Гонорием III в 1227 г. и введен в Европе в 1238 г. св. Людовиком IX, королем французским (1226–1270 гг.). Кармелиты ходили босыми.

(обратно)

934

Военный орден Сант-Яго шпаги — см. примеч. 341.

(обратно)

935

Красный цвету неправильно называемый пурпуром, является отличительным цветом одежды кардинала (у епископов одежда фиолетового цвета, более схожего с императорским пурпуром Византии).

(обратно)

936

См. примеч. 165.

(обратно)

937

Иезуиты разделяются на четыре степени: I) послушники, или первоначальные (novitii); 2) схоластики (scholastici), учащиеся; 3) коадъюторы, или помощники (coadjutores); 4) процессы (professi), давшие монашеский обет. Коадъюторами могут быть и духовные и светские лица. Во главе ордена стоит генерал, пребывающий в Риме. В каждой стране имеются его представители — провинциалы, или уполномоченные.

(обратно)

938

30 ноября.

(обратно)

939

Жоан III — король Португалии (1521–1557 гг.), родился в 1502 г. При нем в 1534 г. была учреждена в Португалии инквизиция.

(обратно)

940

Пергамент — лист, выделанный из бараньей или телячьей кожи, употреблявшийся с IV в. до н. э. в качестве писчего материала для актов и записей особой важности; им пользовались и для писания книг. Пергамент сослужил огромную службу для истории культуры, потому что благодаря его прочности до нашего времени сохранилось множество исторических документов, летописей и литературных памятников. Древнейшие рукописи дошли до нас от IV в. н. э.

(обратно)

941

Мажордом — см. примеч. 587.

(обратно)

942

Дом Гарсиа Лоайса — седьмой великий инквизитор Испании, кардинал, архиепископ Севильский.

(обратно)

943

Генеральный викарий — см. примеч. 532.

(обратно)

944

Голландия, или Нидерланды, испытала много превратностей за свою долгую политическую жизнь; в течение средних веков Нидерланды представляли собою ряд городов-республик, так называемых 17 провинций за Рейном. Рано развились в экономическом отношении (торговля, производство шерстяных изделий, мореходство). С 1482 по 1580 г. принадлежали Испании, затем — республика Нидерландские Соединенные Штаты, ныне — королевство (с 1830 г.).

(обратно)

945

Алжир (от араб. «аль-джезир» — остров) с 1830 г. принадлежит Франции. См. примеч. 703.

(обратно)

946

Галера — парусное военное судно, ходившее и на веслах. Для работы на нем в древности употреблялись рабы и военнопленные, в средние века и позже — военнопленные корсары (морские разбойники) и каторжники, осужденные на разные сроки или пожизненно.

(обратно)

947

Дом Фернандо Вальдес — восьмой великий инквизитор Испании, архиепископ Севильский.

(обратно)

948

Епископ-коадъютор — помощник главного и единого епархиального епископа, назначаемый из-за продолжительной болезни или законного отъезда из епархии епископа.

(обратно)

949

Дом Диего Эспиноса — девятый великий инквизитор Испании.

(обратно)

950

Франциск Ксавье — апостол Индии (1506–1552 гг.), родился близ Памшюны; в Париже во время ученья подружился с Игнатием Лойолой, в 1534 г. вступил в орден иезуитов.

(обратно)

951

Дом Энрике — архиепископ Браги, кардинал, главный инквизитор Португалии и в 1578–1580 гг. король Португалии. Третий сын Мануэля Великого; вступил на престол после смерти своего племянника короля Себастиана; умер бездетным, и Португалией овладел Филипп II, король испанский.

(обратно)

952

Дом Агустин де Мануэль. Жизнь короля Португалии Жоана II; Монтейро. История португальской инквизиции. Ч. I. T. II Кн. 2. Гл. 42.

(обратно)

953

Жоан II — король Португалии (1481–1495 гг.). При нем в 1486 г. был открыт Диасом мыс Доброй Надежды.

(обратно)

954

Мануэль Великий — король Португалии (1495–1521 гг.). При нем в 1497 г. Васко де Гама дважды обогнул Африку у мыса Доброй Надежды; в 1500 г. Альварес де Кабраль овладел Бразилией; в 1510 г. Фигейра захватил остров Суматру; в 1511 г. Альбукерке овладел городом Гоа в Индии и Малаккой.

(обратно)

955

Франциск из Паолы (1416–1507 гг.) родился в городе Паоле, в Калабрии (Южная Италия). Учредил орден минимов, то есть наименьших.

(обратно)

956

Сеута — город в Африке, в Марокко, напротив Гибралтара. С 1415 г. принадлежал Португалии, с 1580 г. — Испании.

(обратно)

957

Дом Антонио Кайетан де Суза включил эту буллу в свою Генеалогическую историю португальского королевского дома. Т. II доказательств. Документ 120.

(обратно)

958

Григорий XIII Буонкомпаньо — папа (1572–1585 гг.), знаменит своей реформой календаря; установленный им новый стиль получил от его имени название грегорианского. Реформа обязана главным образом итальянскому астроному Алоизию Лилию, умершему в 1576 г.

(обратно)

959

Себастиан — король Португалии (1557–1578 гг.), родился в 1554 г., наследовал своему деду Жоану III, погиб во время экспедиции в Марокко, в битве при Алькасар-Кибире.

(обратно)

960

Там же. Т. III основного текста. Кн. 2. Гл. 14 и 18; т. II доказательств.

(обратно)

961

Магдалина Делакрус, то есть Крестная.

(обратно)

962

Агилая-де-ла-Фронтера — город в испанской провинции Андалусия; назван пограничным потому, что граничил с владениями мавров.

(обратно)

963

Государыня, — то есть жена Карла V, императрица Изабелла, сестра Жоана III, короля Португалии.

(обратно)

964

Св. Антоний Падуанский, родившийся в Лиссабоне в 1195 г. и умерший в Падуе в 1231 г.

(обратно)

965

Питон. В мифологических легендах Греции питон — дракон, змей, которого убил Аполлон, бог-прорицатель, явившись в Дельфы. (См.: «Библиотека» Аполлодора, кн. IV, гл. 1.) Магдалина могла почерпнуть это имя из «Деяний апостольских», где упоминается Pneuma Puqan, в «Вульгате» — spiritus Pythones. В русской Библии это выражение передано через «дух прорицательный».

(обратно)

966

Война коммун. — В 1076 г. король Кастилии и Леона Альфонс VI, опираясь в своей борьбе с феодальным дворянством на города, дал некоторые муниципальные права, так называемые fueros, провинции Эстремадура, затем они распространились и на Кастилию. Фердинанд V, а особенно Карл V старались урезать эти права, вследствие чего и возникло восстание коммун, то есть городских общин (в Кастилии в 1520–1522 гг.), называемое войной коммун.

(обратно)

967

«Святая Мария, спаси меня» — католическая молитва к Богородице.

(обратно)

968

В католической Церкви существуют особые заклинания для изгнания беса, экзорцизмы; ими священники отчитывают одержимых, по их мнению, бесом, бесноватых (daemoniaci).

(обратно)

969

Соборование. — У католиков этот акт называется последним помазанием (extrema unctio) и происходит только перед смертью тяжко больного.

(обратно)

970

Подразумевается плетка, употреблявшаяся в монастырях и монастырских школах для физического воздействия, так называемая дисциплина.

(обратно)

971

См. гл. X этой Истории.

(обратно)

972

Фернандо Альварес Толедский, герцог Альба (1508–1582 гг.) — известный своей зверской жестокостью полководец Карла V и Филиппа II. Проявил особую беспощадность в Нидерландах, где был вице-королем в 1567–1573 гг. и всячески преследовал протестантов.

(обратно)

973

Иннокентий VIII — см. примеч. 521.

(обратно)

974

Сикст IV — папа (1471–1484 гг.), родился в 1414 г., был сыном рыбака и носил имя Франческо делла Роверс. В 1476 г. издал буллу о праздновании Непорочного зачатия (Immaculata conceptio). Подразумевается зачатие Богородицы ее матерью Анной.

(обратно)

975

См. гл. XI этого сочинения.

(обратно)

976

Я говорил об этом инквизиторе в гл. XI этого сочинения.

(обратно)

977

Мальта (в древности Мелита) — остров в Средиземном море, между Сицилией и Африкой; ее главный город — Лавалетта. Мальта известна с глубокой древности. Ею владели финикияне, карфагеняне, греческие цари Сицилии, римляне, византийцы, арабы, норманны, немцы, французы, испанцы (1282–1530 гг.), родосские, или мальтийские, рыцари (1530–1798 гг.); ныне с 1800 г. ею владеют англичане. Мальтийский орден существует с 1099 г., когда был основан в Иерусалиме крестоносцами для борьбы с сарацинами, закончившейся основанием латинского Иерусалимского королевства.

(обратно)

978

Альгвасил — низший судебный агент, судебный пристав. Великий альгвасил — судебный пристав в верховном совете инквизиции. Взято с арабского: al wasir — пристав.

(обратно)

979

Родос — остров на Средиземном море с главным городом того же имени; от времен родосских рыцарей остались только развалины крепости и собора.

(обратно)

980

Мессина — город на острове Сицилия.

(обратно)

981

Карл Бурбон — Карл IV, король Обеих Сицилии (1735–1759 гг.).

(обратно)

982

Фердинанд IV- король Обеих Сицилии (1759–1806 гг.), сын Карла IV.

(обратно)

983

Мигуэль Молинос (1627–1696 гг.) — испанский богослов, родился в Сарагосе, поселился в Риме и долгое время был духовником. В 1675 г. он издал «Духовный путеводитель», где проводил взгляды, получившие название квиетизма. Последователи Молиноса получили в Испании название молиноситов.

(обратно)

984

Карл IV — король Испании (1788–1808 гг.), сын Карла III. В 1808 г. отрекся от престола в пользу своего сына Фердинанда VII, но был принужден Наполеоном подписать другое отречение, в его пользу, и был поселен в Компьене; затем жил в Марселе и Риме, где и умер 1819 г.

(обратно)

985

Льоренте ссылается здесь на Тита.

(обратно)

986

См. гл. IX этого сочинения.

(обратно)

987

Инспектор-визитатор — духовное лицо, назначаемое для ежегодного объезда и проверки действий подчиненных учреждений.

(обратно)

988

См. гл. XIII этого сочинения.

(обратно)

989

Тридентский собор — назван так по имени города Тридента (по-латыни Tridentum) в Тироле. Собор продолжался восемнадцать лет (1545–1563 гг.) и занимался дипломатическими и каноническими вопросами, отлучением еретиков и дисциплинарными реформами духовенства.

(обратно)

990

Схоластическое богословие основано на схоластике — философской системе, преподававшейся в школах с IX по XVI в. Существенной основой схоластики является тесная связь философии и диалектики с богословием, которому должна была подчиняться философия и вообще всякая наука.

(обратно)

991

Ультрамонтанство — признание в самом обширном объеме папской власти, гегемония папства и защита папской непогрешимости.

(обратно)

992

Климент XIII — папа (1758–1769 гг.), родился в Венеции и носил имя Карло Родзенико. Тщетно старался поддержать иезуитов, изгнанных в его время из Португалии, Франции, Испании и Неаполя. В 1768 г. временно потерял Авиньон и герцогство Беневент вследствие острых несогласий с пармским герцогом из дома Бурбонов.

(обратно)

993

Парма — город в Северной Италии, с половины XVI в. была герцогством, которое с 1731 по 1860 г. управлялось Бурбонами.

(обратно)

994

Климент XIV — папа (1769–1774 гг.), родился в Урбино и носил имя Лоренцо Франческо Ганганелли. Успешно уладил споры, возникшие у его предшественника с государями Европы, и вернул себе Авиньон и Беневент. В 1773 г. издал буллу, уничтожавшую орден иезуитов, и через несколько месяцев после этого умер, по предположению, от яда, данного ему противниками его политики.

(обратно)

995

Бернар Ван-Эспен (1646–1728 гг.) — священник, ученый канонист, родился в Лувене (в Бельгии). Примкнув к янсенизму, подвергся опале и принужден был покинуть Лувен. Янсенизм — богословская теория о благодати, свободной воле и предопределении, провозглашенная Корнелием Янсеном (латинизированное — Янсений), профессором Священного Писания в Лувенском университете, потом епископом Ипрским (1585–1638 гг.). Его трактат «Августин», положивший основание янсенизму, был издан в Лувене в 1640 г.

(обратно)

996

Св. Иоанн Божий (de Deo) — учредитель ордена братьев милосердия, родился в Португалии в 1495 г.

(обратно)

997

См. гл. XIV этого сочинения.

(обратно)

998

Болланд. Деяния святых (Acta sanctorum). Т. I, под 8-м числом марта.

(обратно)

999

Эгидий — римское имя (Aegidius); французы сделали из него Жиль (Gieles), испанцы — Хиль (Gil); как нередко бывает, имя это стало фамилией, например каноника, о котором идет речь.

(обратно)

1000

Алькала-де-Энарес — город в Испании, родина Сервантеса. По-латыни называется Комплутум (Complutum); поэтому «Полиглотта» Хименеса, изданная в этом городе, носит название «Комплутенской Библии».

(обратно)

1001

Пьер Ломбар (то есть Ломбардский) — схоластический богослов, родился около 1100 г. в Ломбардии, умер в 1164 г. Учился в Реймсе, преподавал в Париже, где в 1159 г. стал епископом. В своей книге «Sententiarum libri IV» («Четыре книги сентенций». Нюрнберг, 1474) собрал мнения Отцов Церкви по разным вопросам богословия.

(обратно)

1002

Св. Фома Аквинат, или Аквинский — из рода графов Аквино, родился в 1227 г. близ Неаполя. Учился в Кельне, затем в Париже, где получил степень доктора богословия в 1225 г. В Париже проповедовал и преподавал, потом был послан своим орденом (доминиканцев) в Неаполь, где и умер в 1274 г. У него есть труды догматические и экзегетические, а также церковные гимны. Основными его трудами считаются «Сумма теологии» и «Сумма философии»; это своего рода энциклопедии по вопросам богословия, философии и морали. Книги послужили главным источником для учения схоластической школы его последователей, называемых томистами. Фома Аквинат по сие время ортодоксальными католиками считается авторитетнейшим учителем.

(обратно)

1003

Иоанн Скотт Эригена (Скотт — значит «шотландец»; Эригена — уроженец Эрина, т. е. Ирландии) — ученый ирландский монах IX в., один из основателей схоластики. Долгое время жил во Франции, затем с 877 г. в Оксфорде, где и умер в 886 г. Другой Иоанн Скотт (полное имя его Иоанн Дуне Скотт; 1275–1308 гг.) был уроженец Дунса в Шотландии, учился в Оксфорде и преподавал в Париже до самой смерти. Дуне Скотт в богословии и философии был противником св. Фомы Аквината. Школа его последователей носит имя скоттистов. В тексте книги Льоренте, надо полагать, имеется в виду Скотт Дуне, а не Эригена.

(обратно)

1004

Глухая исповедь — исповедь больного, который не в силах говорить или даже лежит без сознания; тогда исповедание грехов в общей формуле произносится самим священником от имени больного ему на ухо.

(обратно)

1005

Коллоквиуму или диспут — научное собеседование, принимающее подчас и острый характер, для выяснения истины в каком-либо вопросе.

(обратно)

1006

Арий (270–336 гг.) — священник из Александрии, основатель арианства. Свое учение начал распространять в 312 г. Он отвергал Троицу, не признавал божественности Иисуса Христа, считая его человеком, созданным Богом. Оспариваемый св. Афанасием Александрийским, был осужден на Никейском соборе в 325 г., отлучен от Церкви и изгнан. При содействии Евсевия, епископа Никомидийского, снискал расположение императора Константина и был возвращен из ссылки. Его появление в Александрии вызвало значительное сопротивление со стороны лиц, не разделявших его взглядов, и он был принужден удалиться оттуда в Константинополь, где и умер. Учение его имело успех, в особенности среди городских элементов; одно время его придерживались императоры. При императоре Феодосии I (379–395 гг.) оно было искоренено в империи, но движение передалось варварским племенам, принимавшим христианство в арианской оболочке. Таковы были: остготы (до 553 г. ариане), вестготы (до 589 г.), вандалы, бургунды (до 534 г.), лангобарды. Угасло оно только в VII в., после отречения от него лангобардского короля Ариберта I (653–661 гг.). В эпоху Реформации арианство воскресло в учении социниан и было проводимо Социном, Серветом и Мартином Келлером (Cellarius).

(обратно)

1007

Коллюзия (Gollusio) — юридический термин, означающий тайный уговор, соглашение двух лиц в ущерб третьему. Третьим лицом в этом уговоре могут быть и суд, и подсудимый, и обвинитель, и обвиняемый.

(обратно)

1008

Сан-Лукар-де-Баррамеда — город в испанской провинции Андалусия, служит портом Севилье.

(обратно)

1009

Из слов буллы можно вывести заключение, что папа Павел IV разумел здесь преимущественно антитринитариев или социниан.

(обратно)

1010

См. гл. XV этого сочинения.

(обратно)

1011

Деизм — обычно противопоставляется теизму и обозначает убеждение в существовании первопричины, имманентной миру и определяющей собой мировой порядок. Теизм, напротив, обозначает веру в единого Бога и в существование провидения. Деистическое движение было естественным и необходимым результатом общего развития знаний в XVII и XVIII вв., когда не могли не подвергнуться критике основы религии. Принципом и критерием деистов был разум в форме так называемого здравого смысла, общего всем людям и никак не мирившегося с теистическим мировоззрением и основными положениями Христианской Церкви. Деисты не создали новой системы, но подготовили почву для атеизма своим особым подходом ко всем религиозным положениям, считавшимся до того времени священными и не подлежащими критике человеческой мысли. Недаром епископ Боссюэт назвал деизм «un atheisme deguise» («замаскированный атеизм»).

(обратно)

1012

Грегорио Лети (1630–1701 гг.) — итальянский писатель. Родился в Милане, принял протестантство, уехал в Англию, откуда его изгнали за сатирические произведения, после чего он поселился в Амстердаме, где и умер. Все его исторические труды страдают неточностями и пристрастием. «История Сикста V» издана в Лозанне в 1669 г., «История Филиппа II» — в 1679 г., «История Карла V» — в 1700 г.

(обратно)

1013

Духовник у католиков называется или пастырь душ, или руководитель совести. Хороший католик без духовника, «руководителя совести», не принимает решений и перед началом всякого дела спешит в исповедальню (конфессионал) справиться, одобрит ли духовник его предполагаемый поступок.

(обратно)

1014

За два дня — опечатка или описка автора; надо читать: за двенадцать дней. См. главу XVIII, статью I, 29.

(обратно)

1015

Сандовал. История Карла V. Т. II, в прибавлениях, где помещено также его завещание.

(обратно)

1016

Хуан де Бега был председателем совета Кастилии.

(обратно)

1017

Как мог Карл V знать, что Бог поручил ему карать за оскорбления, нанесенные одному Богу и не приносящие никакого ущерба обществу? Разве Бог не сказал: «Мне отмщение, и Аз воздам»? (см. Второзаконие, XXXII, 35, повторено у ап. Павла, Рим, XII, 19). Итак, пусть он предоставит Богу наказывать того, кто не делает никакого зла людям. Это великое существо знает, что подобает его славе.

(обратно)

1018

Ландграф — подразумевается ландграф гессенский Филипп (1509–1567 гг.), принявший протестантство в 1526 г., воевавший с Карлом V и четыре года находившийся у него в плену. Основал университет в Марбурге, где в XVIII в. учился Ломоносов.

(обратно)

1019

Мориц — герцог Саксонский и курфюрст (1547–1553 гг.). До 1551 г. поддерживал императора Карла V в борьбе с протестантами, потом объединился с курфюрстом Бранденбургским, герцогом Вюртембергским и графом Пфальцским для освобождения ландграфа Филиппа из плена императора и принудил Карла V заключить мир в Нассау с предоставлением лютеранам свободного совершения богослужения.

(обратно)

1020

Намек на слова апостола Павла. «Я рассудил быть у вас не знающим ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого».

(обратно)

1021

Сандовая. История Карла V. Т. II. 9 и 10.

(обратно)

1022

Куско — город в Перу, прежняя столица инков, взятая испанцами в 1533 г.

(обратно)

1023

Сандовал. История Карла V. Т. II. 16.

(обратно)

1024

Суньига — древнейшая испанская фамилия. У испанцев бывают двойные фамилии, соединенные союзом «и» (исп. «у»); в таком случае надо ставить «и» между дефисами, чтобы не принять одну фамилию за две, например Авила-и-Суньига.

(обратно)

1025

Военно-духовный орден Алькантары учрежден в 1214 г. Альфонсом IX, королем Кастилии. С 1509 г. гроссмейстером ордена стал испанский король.

(обратно)

1026

«De profimdis…» — начальные слова одного из псалмов.

(обратно)

1027

Женева — город в Швейцарии, на берегу озера Леман; в XVI в. очаг кальвинизма.

(обратно)

1028

Аноним. Две очень полезные докладные записки, из которых одна адресована Е. В. императору Карлу V, а другая — имперским штатам и теперь представлены католическому королю дону Филиппу, его сыну. Т. в 12, напечатанный в 1559 году. С. 25, из докладной записки императору.

Память людей — реминисценция древности: Тит Ливии и Цицерон называют историю памятью народов (memoria populorum).

(обратно)

1029

Мария — королева Англии (1553–1558 гг.), дочь Генриха VIII, введшего протестантство в Англии. Восстановила на время своего правления католичество как государственную религию. Была в браке с Филиппом II, королем испанским. Умерла бездетной, и престол Англии достался Елизавете, другой дочери Генриха VIII, восстановившей в Англии протестантство. За жестокое преследование протестантов Мария вошла в историю под названием Марии Кровавой.

(обратно)

1030

Лен, или феод — территория, состоящая под верховной властью сюзерена и переданная им своему вассалу в пожизненное или потомственное владение условно (с обязательством поставлять военный отряд или делать денежный взнос) или безусловно. Папа рассматривал себя как сюзерена, а Неаполитанское королевство — как лен, которым он может распоряжаться по своей воле и отдать его, кому захочет.

(обратно)

1031

Генрих II — король Франции (1547–1559 гг.), сын Франциска I.

(обратно)

1032

Брюссель — теперешняя столица Бельгии с 1831 г. При бургундских герцогах и Габсбургах — столица Нидерландов.

(обратно)

1033

Фердинанд I — младший брат Карла V, король Венгрии и Чехии с 1526 г., император Германии с 1556 г., умер в Вене в 1564 г. О его невежестве ходили анекдоты.

(обратно)

1034

Феррара — город в Северной Италии. С 1208 г. находилась во владении фамилии Эсте, с 1317 г. признавшей себя вассалом святого престола. С 1471 г. Феррара стала герцогством, продолжая оставаться во владении Эсте до смерти последнего представителя этой фамилии в 1597 г. Феррара была в непосредственном владении пап с 1597 по 1796 и с 1814 по 1860 г.; с 1860 г. вошла в состав Итальянского королевства.

(обратно)

1035

Разумеется, даже с юридической стороны папа был не прав. Раз состоялся договор между двумя равноправными юридическими лицами на известных условиях, договор сохраняет свою силу, если условия не нарушены. Но здесь речь шла о материальных интересах римской курии, а следовательно, смолкали всякие доводы.

(обратно)

1036

Интердикт — кара, приводившаяся в действие папами, состояла в запрещении всякого богослужения в данной стране, в закрытии церквей, в освобождении подданных от присяги государю, в отлучении от Церкви. Если, с одной стороны, принять во внимание суровую церковную дисциплину, при которой духовенство пунктуально исполняло повеления своего духовного владыки, а с другой — сообразить, что интердикт со всеми последствиями обрушивался на народы, в массе хранившие устойчивую католическую веру и остро чувствовавшие лишение от запрещения богослужения и треб, притом еще взвесить положение государей, внезапно ощутивших непрочность своего престола, то легко представить себе, какую сумятицу, чреватую бедствиями всякого рода, порождал папский интердикт и каким грозным средством для смирения непокорных был он в их руках. Папы умело им пользовались, пока легковерие и невежество народов являлись благоприятной почвой для их произвола.

(обратно)

1037

Кабрера. История короля Филиппа II. Кн. 2. Гл. 6.

(обратно)

1038

Кардинал Силисеоу архиепископ Толедский, прославился ненавистью к евреям. При помощи поддельных, им самим сфабрикованных писем он возбудил против евреев общественное мнение в Испании. На основе будто бы найденной в толедском архиве переписки между испанскими и константинопольскими евреями Силисео составил докладную записку Карлу V, в которой доказывал, что все зло в государстве происходит от евреев и что даже немецкие лютеране принадлежат к еврейскому племени. Доклад Силисео произвел желанное впечатление, и Карл V высказался в пользу Силисео.

В книге «История инквизиции в Испании» С. Г. Лозинский привел текст писем и доказал их подложность. Силисео несомненно сфабриковал оба эти письма.

(обратно)

1039

Там же. Кн. I. Гл. 8 и 9.

(обратно)

1040

Далай-лама — глава наиболее влиятельной буддийской секты в Тибете; секта эта называется гелугба и возникла в начале XV в. Далай-лама живет в Лхассе и нередко бывает представителем не только духовной власти в Тибете, но и высшей светской.

(обратно)

1041

Это доказывается письмом короля к графу от 22 мая 1508 года. Я его опубликовал в Дипломатической коллекции, цитированной в этом сочинении.

(обратно)

1042

Коррехидор — судья, администратор и городской голова в тех городах, где нет губернатора. И должность и название ее — испанские.

(обратно)

1043

Антуан Перно де Гранвелла (1517–1586 гг.) — кардинал, родился близ Безансона во Франции, умер в Мадриде. Отец его был канцлером Карла V. Сам он в двадцать три года был епископом Арраса, с 1544 г. — хранителем государственной печати (министр юстиции), в 1553 г. заключил против протестантов союз с Англией, в 1559 г. — такой же с Францией, затем вместе с Маргаритой Пармской был призван водворить в Нидерландах абсолютный режим и религиозное единство, за что в 1561 г. получил сан кардинала. В 1571 г. назначен вице-королем Неаполя, затем регентом Испании во время путешествия Филиппа II в Португалию, в 1584 г. — архиепископом Безансона. Оставил после себя мемуары.

(обратно)

1044

Письмо короля напечатано в моей Дипломатической коллекции.

(обратно)

1045

Павел V — папа (1605–1621 гг.), родился в Риме, носил имя Камилло Боргезе.

(обратно)

1046

Филипп III — король Испании (1598–1621 гг.), сын Филиппа II. При слабости его здоровья и умственном убожестве государством все время управлял его министр Франсиско де Рохас де Сандовал, герцог Лерма, который был свергнут лишь в 1618 г. (умер в 1625 г.). В 1609 г. Филипп изгнал из Испании обращенных в христианство мавров, так называемых морисков, их было около миллиона. Точную цифру изгнанных морисков установить трудно.

(обратно)

1047

Письмо этого государя. — № 6 Дипломатической коллекции.

(обратно)

1048

Филипп IV — король Испании (1621–1665 гг.), сын Филиппа III. В течение продолжительного периода его царствования государством управлял его министр Гаспар Гусман (1621–1641 гг.); после его падения Испания окончательно потеряла Нидерланды, уступила Франции теперешние северные департаменты ее, четырнадцать городов Фландрии и свои права на Эльзас. В то же время Португалия отделилась и стала вновь самостоятельной.

(обратно)

1049

Письмо этого государя написано из Мадрида 10 апреля 1634 года; оно находится в моей коллекции под № 7.

(обратно)

1050

Жоан IV — король Португалии (1640–1656 гг.). Раньше носил титул герцога Браганцского; родился в 1604 г.

(обратно)

1051

Климент XI — папа (1700–1721 гг.), родился в 1649 г., носил имя Джованни Франческо Альбани. Под влиянием иезуитов и в угоду Людовику XIV уничтожил парижский центр янсенистов и резко осудил пять тезисов Янсения; в 1713 г. издал, не без влияния французских епископов, знаменитую буллу, осуждавшую сто один тезис из книги янсениста Паскье Кенеля. Еще до обеих папских булл, в 1684 г., Кенель из-за своих янсенистских убеждений принужден был удалиться из Франций в Брюссель; здесь он был схвачен и заключен в тюрьму в Мехельне (Малине) в 1696 г., получил свободу в 1703 г. и уехал в Амстердам, где основал несколько янсенистских церквей. Умер он в 1719 г., восьмидесяти пяти лет от роду. От него остались «Нравственные размышления на темы Нового Завета», давшие повод появлению буллы Климента XI, и несколько других сочинений догматического и канонического характера.

(обратно)

1052

Филипп V Бурбон — король Испании (1700–1746 гг.), второй сын дофина Людовика и внук Людовика XIV, короля Франции (1643–1715 гг.) (дофином во Франции назывался наследник престола). При Филиппе V велась продолжительная война за наследство в Испании. В царствование Филиппа V в Испанию прибыло много французов, с помощью которых были проведены реформы в администрации, юстиции, финансовом ведомстве. Французы и другие иностранцы именно в эти годы поощряли торговлю, промышленность, морское дело в Испании и покровительствовали развитию наук и искусств. При Филиппе V были основаны в Мадриде публичная библиотека и две академии.

(обратно)

1053

Карл III — король Испании (1759–1788 гг.), сын Филиппа V, родился в 1716 г., в Испании наследовал своему брату Фердинанду VI (1746–1759 гг.); поддерживал тесный союз с Францией и участвовал в ее войнах с 1762 по 1778 г. Карл III является представителем так называемого просвещенного абсолютизма. С временем его царствования связано улучшение внутреннего состояния Испании: он заботился о проведении каналов и дорог, устроил ботанический сад в Мадриде, основал Академию живописи и рисования, военные и морские школы.

В 1767 г. изгнал иезуитов из государства и колоний, между прочим из Парагвая. Иезуиты устроили там в 1556 г. на реке Паране знаменитые миссии, обратив местные племена в христианство и принудив их к земледелию. Они организовали там своеобразное независимое теократическое государство, слабо связанное с вице-королевством Ла-Плата.

(обратно)

1054

Брабант Испанский — округа Лувен, Брюссель, Антверпен и Мехельн, то есть почти вся нынешняя Бельгия. В средние века Брабант был самостоятельным герцогством, с 1477 г. стал владением Габсбургов, в 1556–1585 гг. принадлежал Испании.

(обратно)

1055

Ипру или Иперн — город в Бельгии, в XII–XIV вв. крупный текстильный центр, один из наиболее значительных торговых городов Фландрии, ныне имеет лишь около 20 тысяч жителей.

(обратно)

1056

Монс (по-фламандски Берген) — город в Бельгии, центр провинции Геннегау.

(обратно)

1057

Юлий III — папа (1550–1555 гг.), родился в Риме в 1487 г. и носил имя Джованни Мариа Джокки.

(обратно)

1058

Мехельн (по-французски Malines, Малин) — город в Бельгии.

(обратно)

1059

Фламандцы — народ, живущий большей частью в Бельгии, отчасти в Южной Голландии. Язык их принадлежит к группе западных германских языков.

(обратно)

1060

См.: Кабрера. История Филиппа II. Кн. 5. Гл. 3; кн. 6.

(обратно)

1061

Св. Карл Борромей (1538–1584 гг.) — племянник папы Пия IV, архиепископ Милана, кардинал, член Тридентского собора, редактировал Тридентский катехизис. Борромей — один из энергичнейших защитников папского всемогущества и искоренителей протестантизма; им был организован так называемый Золотой борромеевский союз из семи швейцарских кантонов для защиты католицизма.

(обратно)

1062

Лети. Жизнь Филиппа II. Кн. 17; Рейнальди. Церковные летописи, под 1963 годом. № 146; Пелавичини. История Тридентского собора. Кн. 22. Гл. 8; Сарпи. История Тридентского собора. Кн. 8. № 42.

(обратно)

1063

См. гл. IV и VII этого сочинения.

(обратно)

1064

См. гл. X и XI этого сочинения.

(обратно)

1065

Панама — столица республики Панама, в Центральной Америке, на Панамском перешейке, на берегу Тихого океана.

(обратно)

1066

См.: Собрание документов Индии («Recopilacion de Indias»). Там же находится много законов, касающихся этого предмета, надписания коих дали этой Истории даты, особенно кн. 1, отд. 1, законы 5-й, 13-й и несколько других; отд. 19, законы 1-й, 3-й, 9-й, 17-й, 18-й, 26-й; кн. 6, отд. I. закон 35-й.

(обратно)

1067

Описка автора. Фернандо Кортес родился в 1485 г. в Эстремадуре, в 1520–1521 гг. покорил Мексику и стал ее губернатором. В 1535 г. открыл Калифорнию, был отозван по клевете недругов и умер в Испании, в нищете и заброшенности, в 1547 г., а не в 1574, как говорит Льоренте.

(обратно)

1068

Подразумевается Старая Гватемала, в 35 км от Новой, столицы республики Гватемалы. Основана испанцами в 1524 г.; в 1541 г. разрушена извержениями двух вулканов; возобновленная на некотором расстоянии от прежнего места, была вновь уничтожена в 1773 г. землетрясением. Новая Гватемала была выстроена в 1774 г.

(обратно)

1069

Лепанто (древний Навпакт) — город теперешней Греции, при входе из Ионического моря в Коринфский залив. С начала XIII в. им владели венецианцы, с 1498 по 1687 г. — турки, с 1687 по 1699 г. — опять венецианцы; с 1699 г. — турки до 1833 г., когда он вошел в состав современной Греции.

(обратно)

1070

Дон Хуан Австрийский — внебрачный сын Карла V, брат Филиппа II, родился в Регенсбурге в 1545 г. В 1570 г. по поручению Филиппа II подавил восстание мавров в Гранаде; в 1571 г., избранный Католической лигой в командиры флота, посланного против турок, одержал большую победу при Лепанто, где турки потеряли до двухсот судов. В 1576 г. был отправлен в качестве наместника Нидерландов Филиппом II против начавшейся в Бельгии и Голландии революции; разбил повстанцев в долине Жамблу (в теперешней Бельгии) в январе 1578 г.

(обратно)

1071

Мрачному деспоту Филиппу II в его безумном фанатизме казалось недостаточным сжигать людей на суше, и он стал мечтать о плавучих кострах инквизиции.

(обратно)

1072

См.: Новое собрание законов Кастилии. Кн. 2. Отд. VII, закон 1-й и 9-е примечание к нему.

(обратно)

1073

См. главу XVI этого сочинения.

(обратно)

1074

Эвора — см. примеч. 520.

(обратно)

1075

Иннокентий X — папа (1644–1655 гг.), родился в Риме в 1574 г. и носил имя Джамбаттиста Панфили. В 1653 г. осудил пять тезисов сочинения «Августин», написанного в 1640 г. Корнелием Янсением. Боролся против отделения Португалии от Испании и из угодничества последней довел дело до того, что в Португалии все епископские места оказались вакантными. Протестовал против Вестфальского мира, признавшего равенство протестантской религии с католической в Германии. В погоне за деньгами освобождал из тюрьмы осужденных даже за самые ужасные уголовные преступления, и современники определяли его доход от преступников в миллион скуди за первые семь лет его правления. Политика его связана со страшной хлебной спекуляцией, в которой играла самую активную роль его невестка Олимпия Майдалькини, в один лишь год заработавшая два миллиона джулио.

(обратно)

1076

Александр VII — папа (1655–1667 гг.), родился в 1599 г. в Сиене и носил имя Фабио Кичи. Построил колоннаду на площади Св. Петра в Риме. В 1656 г. вышло собрание его стихотворений.

(обратно)

1077

Перечисляются пять военных орденов: первый — св. Иоанна, мальтийские рыцари; второй — св. Иакова, или Сант-Яго; третий — Калатрава, учрежден в 1158 г. королем Кастилии Санчо III, с 1489 г. гроссмейстером этого ордена стал испанский король; четвертый — Алькантара; пятый — Монтеса, или Сайта Мария де ла Монтеса, учрежден в 1317 г. королем Арагона Хаиме II, название получил от города Монтесы, с 1587 г. гроссмейстером этого ордена стал испанский король.

(обратно)

1078

Кабрера. История Филиппа II. Кн. 10. Гл. 18. Паримо. О происхождении инквизиции. Кя. 2. Отд. II. Гл. 5; рукопись инквизиции.

(обратно)

1079

Пельисер. Опыт библиотеки испанских переводчиков. См. статьи Рейны, Переса и Валеры.

(обратно)

1080

Торо — город в испанской провинции Старая Кастилия. В 1505 г. кроме упоминаемого в книге указа были изданы так называемые законы Торо, касающиеся муниципального устройства городского хозяйства.

(обратно)

1081

Болонья — город в Северной Италии. Основана этрусками, затем колонизована римлянами, в средневековье была республикой, в 1513 г. присоединена к папским владениям, в 1859 г. вошла в состав Итальянского королевства. Знаменитый университет ее, первый в Европе, основан в 1111 г. В 1546 г. на короткое время сюда был перенесен Тридентский собор.

(обратно)

1082

По учению католической Церкви священник, лишенный сана по церковному суду или сам отрекшийся от сана, остается священником, только без права совершать богослужение. Таковы были, например, известные Ламеннэ (Lammenais), Луази, библейский критик, и другие.

(обратно)

1083

Венгрия и Трансильвания. — Венгрия (польское произношение средневекового латинского названия этой страны Hungaria, т. е. область гуннов) заселена мадьярами. Это народ смешанной расы, монголо-тюркской; в состав его вошли выходцы из Азии: гунны, уйгуры и половцы, или куманы; язык их принадлежит к южной ветви урало-алтайского семейства. С 1526 г. королевская власть перешла в руки Габсбургов. Трансильвания, или Семиградье, составлявшая в Австрийской монархии часть Венгрии, населена румынами, славянами, мадьярами, секлерами и саксами. В состав Венгрии она вошла в 1104 г. Секлеров причисляют к мадьярам. С 1526 по 1699 г. Трансильвания была то самостоятельным, то полусамостоятельным (сюзереном был турецкий султан) княжеством.

(обратно)

1084

Описка или обмолвка автора. Дон Луис де Рохас не был сожжен; он был примирен с Церковью.

(обратно)

1085

Дон Карлос — сын Филиппа II от первого брака с Марией Португальской (1545–1568 гг.). Подробности о его судьбе см. в тексте, т. II.

(обратно)

1086

Св. Франсиск Борха — герцог Гандиа, третий генерал ордена иезуитов, родился в Гандии, близ Валенсии, в 1510 г. и умер в 1572 г. При Карле V был вице-королем Каталонии. Овдовев, вступил в орден иезуитов; в 1565 г. был назначен его генералом.

(обратно)

1087

Пьяченца — город в Северной Италии. В 1095 г. здесь на соборе папа Урбан II (1088–1099 гг.) проповедовал первый крестовый поход на мусульман.

(обратно)

1088

Педро Жестокий — король Кастилии (1350–1369 гг.). Убил любовницу своего отца, уморил жену, зарезал дядю и двоюродного брата, был свергнут с престола, а затем убит родным братом Энрике Транста-маре.

(обратно)

1089

Церемония лишения сана кроме прочтения письменной резолюции церковного суда состоит в снятии богослужебных одежд, в которые перед этим облачают осужденного.

(обратно)

1090

Сутана — ряса католических духовных лиц, с узкими рукавами, застегивается спереди на пуговицы или на крючки. Шапка, или калота — род скуфьи, только не с коническим, а квадратным верхом. Мантия — плащ без рукавов.

(обратно)

1091

Алькаль. — Во французской транскрипции, принятой и в русском литературном языке, слиты два похожих, но не адекватных испанских слова: alcaidl и alcaldl. Первое означает начальник укрепления, начальник тюрьмы; второе — городской судья, городской голова. Здесь употребляется в значении кастелян, комендант государевой квартиры, дворцовый комендант. Происходит от арабского слова al-qadi.

(обратно)

1092

Орден св. Клары, или орден кларисс, основан в 1222 г. в городе Ассизи в Италии.

(обратно)

1093

Орден цистерцианок, или бернардинок, установлен в 1128 г. Первое название — от местности во Франции Сито (древний Цистерцианум), где в 1098 г. был учрежден мужской орден цистерциан, второе — от имени св. Бернарда, преобразовавшего в 1113 г. орден цистерциан.

(обратно)

1094

Рыцарь Тресеньо — то есть ордена Сант-Яго.

(обратно)

1095

Малага — см. примеч. 578.

(обратно)

1096

Намек на слова израильского пророка Илии. Лютеране вообще любят пользоваться выражениями из Ветхого Завета и взятые из него названия применяют против «папистов». Рим у них слывет Вавилоном, папа — зверем из бездны, или антихристом; себя они называют Новым Израилем, народом избранным, народом Божиим. Так поступали и вышедшие из их недр секты.

(обратно)

1097

Принцесса Эволи — фаворитка Филиппа II, из-за которой пострадал его министр Антонио Перес.

(обратно)

1098

Региналъдус Гонсальвиус Монтанус. Несколько открытых приемов святой испанской инквизиции; под рубрикой: Оглашение свидетельских показаний (publicatio testium). С. 50.

(обратно)

1099

См.: там же под рубрикой: Хулиан Эрнандес.

(обратно)

1100

См.: Хроника рода Понсе де Леон. Похв. 18. Подпись 1.

(обратно)

1101

Зеландия (морская страна) — юго-западная провинция Голландии с главным городом Миддельбургом. Состоит из островов, образуемых устьями рек Мааса и Шельды. В каком порту схватили Хуана де Леона, автор не сообщает. Можно предположить, что во Флиссингене как наиболее крупном торговом порте Зеландии, через который тогда поддерживались сношения с Англией. Англия даже владела им в 1585–1616 гг.

(обратно)

1102

Де Гонсалес де Монтес называет его Хуан Фернандес, но он ошибся. См. предыдущую главу.

(обратно)

1103

Доктрина — религиозная конгрегация.

(обратно)

1104

Филипп Ван-Лимборх (1633–1712 гг.) — голландский богослов. Его «История инквизиции» была издана в Амстердаме в 1692 г. О значении этой книги см. предисловие настоящего издания. Ван-Лимборх принадлежал к секте арминиан или ремонстрантов. Основатель секты Якоб Гарменсен (по-латыни Арминий; 1560–1600 гг.) — протестантский пастор в Амстердаме и профессор богословия в Лейдене. Он отрицал предопределение, допускал прощение всех раскаявшихся. Его последователи, существующие и теперь в Голландии, называются еще ремонстрантами от поданной ими в 1610 г. Голландским штатам докладной записки, озаглавленной «Remonstrantiae» («Укоризны»). В 1618 г. на синоде в Дордрехте арминиане были исключены из синодального общения и составили формально особую секту. Протестантские общины Голландии, руководимые лейденским богословом Гомаром (1563–1641 гг.), следовали со всей строгостью учению Кальвина. Они называются реформаты (от реформы Кальвина) и гомариане (от Гомара). В 1630 г. арминиане получили свободу вероисповедания.

(обратно)

1105

Байонна (по-баскски «хорошая бухта») — город в Южной Франции в департаменте Нижние Пиренеи, на реке Адуре.

(обратно)

1106

Альбигойцы — другое название катаров, в средневековье распространившихся по Европе, полученное от города Альби в теперешнем Тарнском департаменте Франции, главного места их пребывания. Им особенно покровительствовал Раймонд VI, граф Тулузский (1194–1222 гг.) Еще папа Александр III (1159–1181 гг.) отлучил их от Церкви на третьем Латеранском соборе в 1179 г. Иннокентий III (1198–1216 гг.) поднял против них крестовый поход в 1208 г. Во главе войск встал граф Симон де Монфор, убитый при осаде Тулузы в 1218 г. Крестовый поход стал жестокой, кровопролитной и истребительной войной, длившейся до 1229 г. В результате ряд городов был взят и разрушен, десятки тысяч жителей убиты, край надолго разорен, альбигойцы почти все истреблены. В это время была создана инквизиция с миссией против альбигойцев, во главе ее стоял св. Доминик Гусман, родом испанец.

(обратно)

1107

Символ веры разделяется на двенадцать членов. Седьмой член говорит о суде над живыми и мертвыми при втором пришествии Христа.

(обратно)

1108

Мулат — сын негра и белой или белого и негритянки. Дети мулатов и европейцев называются в Америке (Центральной и Южной) квартеронами.

(обратно)

1109

Титулярный епископ — то есть пользующийся только титулом, без управления соответствующей епархией. Управлять ею бывает невозможно, если город находится в руках раскольников или нехристиан. Иногда епископов титулуют по исчезнувшим городам, бывшим некогда христианскими и имевшим когда-то епископов. Таков был случай с толедским каноником, о котором говорит Льоренте.

(обратно)

1110

Утика — древний город в Северной Африке, в теперешнем Тунисе. Он был основан колонистами из финикийского Тира (теперь деревня Сур), после карфагенян им владели римляне, разрушен в V в.

(обратно)

1111

Ульоа. Жизнь Карла V. Венеция, 1589 г. С. 237.

(обратно)

1112

См. главу XIV этого сочинения.

(обратно)

1113

Вот этот припев: «Обузданы монахи, обузданы, посрамлены волки, посрамлены» («Vencidos van los frailes vencidos van; corridos van los lobos, torridos van»).

(обратно)

1114

Змеиное отродье — так по Евангелию называл Христос фарисеев.

(обратно)

1115

Энглеси (Anglesey) — английский остров близ Уэльса, с 1860 г. соединен с материком посредством моста.

(обратно)

1116

Корнулл (Cornwall) — область на юго-западе Англии, в древности была населена кельтами.

(обратно)

1117

Монахи в католической церкви делятся на три разряда: 1) professi (постриженные монахи), 2) noriti (приукаженные послушники), 3) fratres laid (бельцы). Бельцы не произносят обетов и живут при монастыре, пользуясь относительной свободой.

(обратно)

1118

Декурион — сперва начальник взвода в римской пехоте, затем участковый начальник городской милиции, впоследствии (во время империи) сенатор муниципития (города, пользовавшегося самоуправлением). С этим значением титул и должность перешли в средние века и удержались дальше (в латинских странах — Италии, Испании).

(обратно)

1119

Присяжный — член городского муниципия, то есть городского самоуправления. Такое название присяжные получили в средние века оттого, что присягали перед народом в твердом хранении вольностей, то есть привилегий городских коммун.

(обратно)

1120

Переносный престол (reposorium) приготовляется на пути церковной процессии в праздник Corpus Dei, установленный папою Урбаном IV.

(обратно)

1121

По-видимому, имеются в виду палиндромы, то есть стихотворения, которые можно читать и слева и справа, причем сохраняется тот же смысл. Как пример такой виртуозности можно привести двустишие одного средневекового монаха:

«Signa te, signa; temere me tangis et angis: Roma tibi subito motibus ibit amor».

Это вопль беса, несущего на себе праведника или чернокнижника: «Перекрестись; перекрестись; напрасно давишь и мучишь меня: сейчас навстречу усилиям предстанет тебе Рим, твоя любовь».

Такие стихи у греков носили название: «sticoi cc rcinoi», а у римлян — «versus recurrentes».

(обратно)

1122

Доносчик допускается как свидетель вопреки принципам права, и к нему не применяется кара клеветника, если он будет признан таковым.

(обратно)

1123

Эта мера никогда не казалась им необходимой. Старинные буллы и пожелания кортесов позаботились о том, чтобы определение суда об аресте было подписано инквизитором — епархиальным епископом — и состоялось с его согласия. Здравый смысл диктовал эту меру, потому что определение об аресте не допускает апелляции. Об этом не сказано ни слова в указе. Следует ли этому удивляться? Ведь указ писан инквизиторами!

(обратно)

1124

Этот способ судопроизводства более сообразовался бы с Евангелием и, отрицал ли бы обвиняемый факты или признавал их, служил бы для братского исправления Если бы поведение обвиняемого улучшилось, можно было бы порадоваться применению его ввиду достигнутого им блага. Но, очевидно, для инквизиторов благо, которое они могли добыть, состояло не в остановке движения еретических предположений, а в нагромождении улик, необходимых для умножения арестов и штрафов.

(обратно)

1125

Генеалогия (родословие). — Этим делом занимались издревле. Были генеалогии исторические и мифические. Для возвеличения себя и своего рода производили предков от богов или от героев, иной раз и от исторических лиц, но не имевших отношения к данному роду. Интерес к генеалогии прошел через все средние века европейской истории, перешел в новое время и докатился до нас. Известно, что московский царь Иоанн IV Грозный выводил свой род от римского императора Августа. Арабы особенно любили генеалогию; их любовь выражалась, например, в том, что к личному имени нанизывались в родительном падеже (с прибавлением слова «ибн» — сын) два, три или четыре имени предков. От арабов эта традиция перешла к испанцам. В то время как другие романские народы (итальянцы, французы) и католики-немцы довольствуются двумя-тремя личными именами (в подражание древним римлянам, носившим три имени — личное, родовое и прозвище), испанцы, чем знатнее по происхождению, тем больше имеют имен. Иной раз в них нелегко разобраться, так как некоторые имена совпадают с именами родов или названием родовых пепелищ, к которым иногда прибавляется слово «san» или «santo» (святой).

(обратно)

1126

Происходит обратное этому: обвиняемый, давший чистосердечное показание, возмущается против столь жестокого требования, основанного только на ложном предположении. См. гл. IX этого сочинения.

(обратно)

1127

Эта форма чрезвычайно вредна для обвиняемого, потому что беседа, бывшая с одним только лицом, меняет свой характер, так как манера рассказывать факт предполагает троих, то есть обвиняемого, собеседника и человека, который видел или слышал.

(обратно)

1128

Эти неудобства не что иное, как опасность, которой подвергалась тайна святого трибунала от деятельности и мероприятий прокурора.

(обратно)

1129

Это ложь; напротив, эта выгода была очень высокой, потому что прокуроры, знавшие лиц, могущих доказать отвод предполагаемых свидетелей, извещали их, чтобы извлечь выгоду в пользу обвиняемого.

(обратно)

1130

Почему позволяют себе удалять кого-либо из них? Почему не выслушать их всех и потом разобрать, заслуживают ли они доверия?

(обратно)

1131

Какая несправедливость! Новохристиане, родственники, слуги, злодеи, негодяи, каждый мужчина, женщина, ребенок допускаются давать показания против обвиняемого, а он не может сослаться на свидетельство никого из родственников или слуг!

(обратно)

1132

Вот несправедливость! Если бы обвиняемый видел доказанные статьи защитительного допроса или если бы, по крайней мере, они были сообщены его защитнику, он часто мог бы извлечь из них решительные аргументы против показаний свидетелей со стороны прокурора.

(обратно)

1133

Фуэрос (fueros — множ. число) — испанское название привилегий или особых прав отдельных провинций или городов Испании. Они восходят к эпохе реконкисты (reconquista, т. е. обратное завоевание), ко времени борьбы маленьких северных королевств с маврами, то есть к VIII в. н. э. Первое писаное фуэро относится к 1020 г. (в королевстве Леон). В 1076 г. Альфонсом VI, королем Кастилии, Леона и Галисии (1065–1109 гг.), было дано фуэро Эстремадуре, а затем оно было распространено и на Кастилию. Испанские короли постепенно уничтожали фуэрос под разными предлогами, но им это удавалось с большим трудом и не сразу. Особенно стойкими в поддержке своих фуэрос явились Наварра и баскские провинции (Гипускоа, Алава и Бискайя), утратившие их формально только в 1876 г.

(обратно)

1134

Оно было малоупотребительно, потому что инквизиторы не любили выставлять напоказ тайны своих незаконных средств; они считали его очень опасным, потому что оно было благоприятно для обвиняемых в том небольшом числе случаев, когда его употребляли. Они хотят, чтобы им пользовались с величайшей сдержанностью, потому что хорошо понимают, что не инквизиторы будут вести себя как судьи. Каноническое испытание, происходившее в присутствии двенадцати человек, заявлявших под присягой, что они верят, что обвиняемый сказал правду, отрицая преступление, в котором он подозревается и не вполне уличен, или что он солгал, в то время как у них были перед глазами признаки и полуулика, — представляло род жюри, которому инквизиторы были обязаны показать подлинный процесс, по крайней мере под секретом, и тогда обвиняемый зависел более от двенадцати присяжных, чем от инквизиторов. Вот вся тайна.

Я не читал процесса, который доказывал бы, что присутствовало более одного инквизитора при этой экзекуции; на ней никогда не было ни епископа, ни юрисконсультов; дело происходило в присутствии секретаря, инквизитора и палачей.

(обратно)

1135

Это последнее распоряжение страшно. Инквизиторы скажут почти всегда, что пункт закона ясен и апелляция не мотивирована. Но какое неудобство может произойти от отсрочки применения пытки, как просит об этом обвиняемый из глубины своей тюрьмы! При запросе совета совесть инквизиторов была бы спокойна, если только можно верить в спокойствие совести инквизитора, который приказывает пытать и сам является очевидцем-свидетелем последствий своей жестокости.

(обратно)

1136

Почему не дать также копии признаний? Как они могут его защищать, если они не знают фактов, относящихся к умершему, с объяснениями, данными этим фактам? Разве их читают адвокату живого обвиняемого?

(обратно)

1137

Позднее было приказано так поступать при всех окончательных приговорах без различия.

(обратно)

1138

В этой статье учение, касающееся отпущения грехов и таинства, и учение, относящееся к отпущению по суду или к примирению с Церковью, обозначено смутно. Тридентский собор объявляет, что в смертной опасности (in articulo mortis) не может быть никакого изъятия или задержки и что всякий духовник может разрешать кающегося от какого угодно греха; отсюда вытекает, что не следует дожидаться, чтобы инквизитор освободил по суду и примирил с Церковью больного, находящегося в смертной опасности. Инквизиторы злоупотребляют здесь тайной, как и в других случаях, и находятся в противоречии с самими собой. Когда кто-нибудь представляет удостоверение в отпущении греха ереси, выданное ему священником, уполномоченным папой или апостолическим церковным судом, с определенной оговоркой, чтобы никто не беспокоил его ни внешним судом (in foro exteriori), ни судом совести (in foro inteiori, инквизиторы не считаются с этим распоряжением; они утверждают, что отпущение, данное грешнику, привлеченному к суду, может ему служить только для суда совести и что в отношении внешнего суда оно недействительно, пока римская булла, бреве или рескрипт не будут представлены главному инквизитору, и пока он, один или с согласия совета, не прикажет исполнить их. Притом это исполнение происходит по формам святого трибунала, то есть при условии, что этот человек явится к инквизиторам, заявит на суде прегрешения свои и других лиц касательно веры, если он знает о них, а иногда даже при условии, что проситель привлекался к суду единственный раз. Так что апостолическое отпущение в отношении к внешнему суду почти всегда ничтожно и недействительно; если дерзость инквизиторов не доходила до оспаривания действия булл в отношении к суду совести, то это потому, что это значило бы задевать духовную власть папы. Раз это учение установлено, не противоречит ли ему сказанное в статье 71-й, что духовник может разрешить здорового узника только после его судебного отпущения и примирения с Церковью? Инквизиторы ответят, что они установили это распоряжение потому, что грех ереси в Испании удержан в ведении святого трибунала. Пусть же они уполномочат духовника разрешать обвиняемого перед Богом, и тогда нечего будет им возразить. Но инквизиторы требуют не этого. Их намерение состоит в том, чтобы убедить, что узник находится в состоянии вечного осуждения, пока он не сделал судебного признания; на этой идее основана система их судопроизводства.

(обратно)

1139

Не могли не знать инквизиторы, что очная ставка свидетелей служит для открытия истины, когда этого нельзя достигнуть другими средствами, но они признали, что это судебное средство выставляет на свет факты, которые для них важно скрыть от сведения общества, потому что они сделали бы бесполезными меры, принимаемые для обязания узников подтвердить улики своей исповедью, объявить проступки, в которых они невиновны, и те, которые было желательно приписать другим лицам, хотя они не были очевидными свидетелями их поступка.

(обратно)

1140

Так было, когда автор писал эту книгу. — Льоренте писал «Историю испанской инквизиции» в Париже. Первое издание ее появилось в 1817 г. и немедленно было внесено в Риме в Индекс запрещенных книг. Инквизиция была уничтожена кортесами в 1820 г. при Фердинанде VII (1813–1833 гг.), а затем снова восстановлена под названием религиозных судов. Окончательное ее уничтожение относится к 1835 г. Она просуществовала с 1481 г., то есть свыше трехсот пятидесяти лет.

(обратно)

1141

См. главу X этого сочинения.

(обратно)

1142

Дрок — травянистое растение с желтыми цветами. Есть много сортов дрока. Испанский дрок — тростник, из стеблей которого можно вить веревки.

(обратно)

1143

Марокко — см. примеч. 579.

(обратно)

1144

Федериго III — король Неаполя (1496–1501 гг.), родственник Фердинанда V, короля Испании и Сицилии, который завладел его государством в союзе с французским королем Людовиком XII (1498–1515 гг.). Федериго поселился во Франции и владел там графством Мэн (между Нормандией и Бретанью).

(обратно)

1145

Пий V — папа (1566–1572 гг.), родился в 1504 г. в Боско, близ Александрии, и носил имя Микеле Гислиере. Показал себя суровым по отношению к еретикам, которые при нем много потерпели от инквизиции. Для борьбы с турками вошел в союз с Испанией и Венецией и участвовал в вооружении флота, одержавшего победу при Лепанто в 1571 г. Держал сторону католиков во всей Европе: Гизов во Франции, Марии Стюарт в Шотландии, Филиппа II в Нидерландах.

(обратно)

1146

Гугеноты. — Соображение Льоренте весьма правдоподобно относительно кальвинистов Беарна, куда, по его словам, они пришли из города Гагенау (Hagenau) в Эльзасе; тогда понятно и происхождение слова huguenot из hagueriot. Но обычно слово «гугеноты» производят из немецкого слова «Eidgenossen» (товарищи по клятве, союзники). Название «Eidgenossen» получили кальвинисты Женевы, восставшие против власти герцогов Савойских, владевших Женевой с 1410 г., свергшие с себя их иго в 1524 г. и в 1535 г. принявшие учение Кальвина. Отсюда кальвинисты проникли в восточные провинции Франции, где вскоре стали известны под именем гугенотов; ныне известных более под именем реформатов.

(обратно)

1147

Альфонс XI Мститель — король Кастилии (1312–1350 гг.), умер от чумы при осаде Гибралтара.

(обратно)

1148

Свод законов. Кн. 12. Отд. 18; кн. 6.

(обратно)

1149

Жанна III д'Альбре — королева Наварры и Беарна (1555–1572 гг.), дочь короля Наварры Генриха II (1517–1555 гг.), жена Антуана Бурбона, короля Наварры (1555–1562 гг.), мать французского короля Генриха IV (1589–1610 гг.). В 1567 г. Жанна ввела в Наварре кальвинизм.

(обратно)

1150

«Жиль Блаз» (по-испански это было бы Хиль Блас) — роман из испанской жизни на французском языке. Автор его Ален Рене Лесаж родился в Сарзо в 1668 г. и умер в Париже в 1747 г. Начало его романа «Жиль Блаз де Сантильят» было напечатано в 1715 г., продолжение — в 1724 г. и конец — в 1735 г.

(обратно)

1151

Хуанна Безумная — королева Кастилии, дочь Фердинанда V и Изабеллы, родилась в 1480 г., в 1496 г. вышла замуж за австрийского эрцгерцога Филиппа (который с 1504 по 1506 г. был королем Кастилии под именем Филиппа I), мать Карла V. Вскоре сошла с ума. По смерти матери, королевы Изабеллы, стала королевой Кастилии. После смерти ее мужа Филиппа в 1506 г. Кастилией управлял как регент отец ее, Фердинанд V, умерший в 1516 г. Королем Испании был избран Карл V при условии, что власть перейдет к матери, если она вылечится. Она осталась безумной до конца жизни (1555 г.).

(обратно)

1152

Сикст V — папа (1585–1590 гг.), родился в 1521 г. в Монмальто (Италия) и носил имя Феличе Перетти, в 1537 г. вступил в орден кордельеров (орден нищенствующих монахов, основанный в 1223 г. св. Франциском Ассизским; они получили право преподавать и занимались разработкой философских и богословских вопросов). Сикст V воздвиг на площади Св. Петра в Риме обелиск, привезенный при Калигуле из Египта, велел соорудить купол над базиликой Св. Петра, умножил библиотеку Ватикана, издал латинскую Библию, так называемую Вульгату. Отлучил от церкви Елизавету, королеву английскую, и поддерживал армаду Филиппа II; отлучил также Генриха IV, тогда еще короля Наварры, и поддерживал Католическую лигу Гизов.

(обратно)

1153

Картезианцы — монашеский орден, основанный св. Бруно в 1084 г. недалеко от Гренобля, во французском департаменте Изер.

(обратно)

1154

Гаэтано Филанджьери (1752–1788 гг.) — итальянский писатель-юрист. Родился в Неаполе, занимался юриспруденцией и был адвокатом; незадолго до смерти был приглашен в высший совет по управлению финансами. Составил себе европейское имя сочинением «Наука о законодательстве», которое было издано в семи томах в 1780–1788 гг.; в нем находится обзор общих правил законодательства и высказаны предположения о средствах к улучшению существующих законов. Книга включена была в Риме в Индекс. Филанджьери боролся против прав Церкви на громадные земельные имущества и на труд населения, живущего на церковных землях.

(обратно)

1155

Капуцины — монашеский орден, отрасль францисканцев основан в 1525 г. Название получили от капюшона, которым монахи прикрывают голову.

(обратно)

1156

Анри Грегуар (1750–1831 гг.) — епископ Блуа, родился близ Люневиля (Франция), был приходским священником в Амбермениле, в 1789 г. избран депутатом от лотарингского духовенства во Французские Генеральные Штаты, здесь он один из первых провозгласил соединение трех сословий (дворянства, духовенства и буржуазии), принес присягу в здании «Игры в мяч». В Учредительном собрании играл выдающуюся роль, голосовал за уничтожение привилегий дворянства и духовенства, первым принес присягу гражданскому уложению о духовенстве и был избран епископом города Блуа. Особенно энергично защищал принцип веротерпимости и отстаивал права негров. В 1792 г. был избран в Конвент, где на первом же заседании высказался за уничтожение королевской власти и в своей речи сравнил королей с чудовищами, а историю королей назвал мартирологом народов. Близкий жирондистам, он голосовал против казни короля. Когда в конце 1793 г. началось движение против религии, Грегуар категорически отказался отречься от своего духовного звания. После прекращения террора он добился от Конвента декрета об отделении Церкви от государства, созывал соборы конституционных епископов и много хлопотал о возрождении конституционной Церкви. Заседал последовательно в Совете пятисот и в Законодательном корпусе, в 1801 г. был избран в сенат, где в 1804 г. голосовал против установления империи (таких сенаторов оказалось всего три). При Реставрации был преследуем: исключен из членов института, в котором он состоял со времени его основания в 1795 г.; в 1819 г. его избрание в депутаты парламента правительство аннулировало; по смерти ему было отказано в христианском погребении, и совершены были гражданские похороны. Грегуар оставил после себя много сочинений, преимущественно по истории Церкви и сект, написал брошюру в пользу евреев, за права которых выступал еще в Учредительном собрании.

(обратно)

1157

Уголовное наказание заключает в себе понятие лишения жизни или свободы (смертную казнь, тюремное заключение, принудительные работы на каторге), позорящее наказание подразумевает лишение чести, дворянства, прав государственной службы и других политических, общественных и частных прав, объединяемых понятием «поражение в правах».

(обратно)

1158

См. главу X этого сочинения.

(обратно)

1159

См. главы XIII и XIV этого сочинения.

(обратно)

1160

См. статьи об этих трех прелатах в гл. XXIX.

(обратно)

1161

Этим именем в королевстве Испанском называют священника-соблазнителя, который злоупотребляет таинством исповеди для обольщения женщин и вовлечения их в распутство.

(обратно)

1162

Архидиакон — у католиков священник, имеющий право визитации (инспектирования) приходов епархии.

(обратно)

1163

Юст Липсий — нидерландский филолог, родился в 1547 г. Составил много комментариев на римских писателей, труды по философии и политике.

(обратно)

1164

Гаспар Шоппе (1576–1649 гг.) — германский филолог, путешествовал по Италии, Испании, Германии, отрекся от лютеранства, в котором родился, принял католичество. Был осыпан почестями от папы и от императора, много писал против протестантов и в пользу католицизма. От него осталось много сочинений и комментариев на древних писателей.

(обратно)

1165

Схолии — толкования или примечания старых грамматиков к тексту греческих и римских писателей. Сильва (по-латыни «лес») — смесь, сборник мелких стихотворений на разные темы. Родоначальником этого рода стихотворений был римский поэт Публий Пампилий Стаций (61–96 гг.), опубликовавший сборник своих стихотворений под названием «Леса» («Silvae»). Героический стих (versus heroicus) — размер латинского стихосложения, строфа, состоящая из двустиший, в которых первая строка — гекзаметр (шестистопный дактиль), а вторая — пентаметр (пятистопный дактиль с цезурой посредине строки).

(обратно)

1166

Анджело Амброджиани Поличано — итальянский литератор, родился в 1454 г. в Тоскане, в Монте-Пульчиано (откуда его имя), умер в 1494 г. Писал много на латинском языке; жил в век итальянского Ренессанса и увлекался античным миром, преподавал греческую и латинскую литературу и философию: писал изящные стансы на итальянском языке. Указанные в тексте сильвы находятся в его «Буколиках».

(обратно)

1167

Сорбонна — сначала богословская школа, а затем до 1789 г. богословский факультет Парижского университета, получила название от своего основателя — Роберта де Сорбон, духовника Людовика IX Святого (1226–1270 гг.), была основана в 1252 г. Она пользовалась европейской известностью в XIV–XVII вв. В 1808 г. ее здания были отданы в распоряжение Парижского университета, ас 1821 г. в зданиях Сорбонны читаются университетские курсы по естественным наукам, литературе, философии и теологии.

(обратно)

1168

Кармель — гора в Палестине, близ Акры. По ее имени был назван монашеский орден кармелитов, основанный в 1209 г., и кармелиток, основанный в 1452 г. Отсюда же и название иконы — Кармелитская, или Кармельская.

(обратно)

1169

Девятидневки (novenae) — в католической Церкви девять дней, посвященных делам благочестия (молитвам по четкам, коленопреклонениям, посещениям обеден, исповедям и т. п.), совершаемым беспрерывно.

(обратно)

1170

Богородица — сокращенное название молитвы, обращенной к Богородице.

(обратно)

1171

Чиапа-де-лос-Эспаньолес, или Сьюдад-де-лас-Касас, — город в Мексике. Второе название его — от епископа Лас-Касас, о котором речь в тексте.

(обратно)

1172

Этьен Габриэль Леню (Peignot; 1765–1849 гг.) — автор многочисленных библиографических трудов.

(обратно)

1173

Ювенал-римский поэт-сатирик I в. н. э.

(обратно)

1174

Стояния — места остановок крестных ходов у католиков.

(обратно)

1175

Лимбы (пояса, края) — по учению католической Церкви места на краю преисподней для пребывания некрещеных младенцев, души которых не могут попасть на небо, а также праведников Ветхого Завета.

(обратно)

1176

Пребендарий — соборный священник, пользующийся доходами за приходские требы.

(обратно)

1177

Бюффон (1707–1788 гг.) — французский натуралист. Его «Естественная история» начала выходить с 1749 г. и закончилась изданием в 1788 г., она состояла из 36 томов и включала минералы, четвероногих и птиц.

(обратно)

1178

Вольтер (1694–1778 гг.) — французский писатель, философ, поэт, борец за веротерпимость, историк, драматург, сатирик, нападавший на католическую религию и на ее главу, Папу Римского. Словом «вольтерианец» обозначали вообще всякого свободомыслящего человека.

(обратно)

1179

Граф Аранда (1719–1798 гг.) — испанский государственный деятель; он содействовал в 1767 г. изгнанию иезуитов из Испании; представитель просвещенного абсолютизма. О нем см. в этом сочинении главу XXVI, статью 3, № 2.

(обратно)

1180

Орден Карла III — знак отличия за гражданские заслуги, установленный Карлом III, королем Испании, в 1771 г.

(обратно)

1181

Герондиф — испанское произношение латинского слова «герундиум». Так называется в латинской грамматике форма глагола: причастие будущего времени страдательного залога. В романских языках эта форма утрачена; в испанском языке это слово стало синонимом вычурности, высокопарности.

(обратно)

1182

Иосиф (Жозеф) Бонапарт — король Испании (1808–1813 гг.), старший брат императора Наполеона I, родился в 1768 г. в Аяччо, на Корсике, умер в 1844 г. во Флоренции. В 1806 г. по распоряжению брата-императора стал королем Неаполя, а в 1808 г. — королем Испании, в 1813 г. покинул Испанию ввиду непрекращавшихся восстаний народа.

(обратно)

1183

Фердинанд VII — король Испании (1813–1833 гг.), старший сын Карла IV, представитель реакции, в 1808 г. вместе с отцом под давлением Наполеона отрекся от престола, занял его в эпоху Реставрации и отменил все, что было издано в Испании французской властью. Полностью, однако, не все удалось реставрировать. Отмененная и Жозефом Бонапартом, и кортесами 1810–1813 гг. инквизиция начала снова функционировать при Фердинанде VII, но скрывалась под именем религиозных судов.

(обратно)

1184

Псалом XXVI начинается словами: «Господь, свет мой и спасение мое: кого мне бояться? Господь, крепость жизни моей: кого мне страшиться?»

Обычный для древнееврейской поэзии параллелизм мысли и слова (здесь даже двойной).

(обратно)

1185

Аббат Бонавентюр Расин (1708–1755 гг.) — родственник знаменитого поэта-драматурга XVIII в. Жана Расина, был сторонником янсенизма, написал «Сокращение церковной истории», изданное в 1748–1756 гг. в 13 томах.

(обратно)

1186

Анакреон — греческий эротический поэт VI в. до н. э., уроженец острова Теос. После него дошло до нас немного подлинных стихотворений, зато много подражательных (так называемых анакреонтовых), написанных в древности другими греческими авторами, преимущественно александрийской школы, в эллинистическую эпоху. Они многократно переводились на разные языки, в том числе и на русский (еще с конца XVIII в.).

(обратно)

1187

Барон Самуэль фон Пуффендорф (1632–1694 гг.) — немецкий историк и публицист. В 1660 г. издал по-латыни «Элементы естественной юриспруденции», доставившие ему большую известность; еще большую славу стяжал он напечатанным в Лунде, в Швеции, также на латинском языке трудом «О праве естественном и международном», в 1682 г. издал по-немецки «Введение в историю европейских государств» (этот труд был переведен на русский язык по распоряжению Петра I).

(обратно)

1188

Гуго Гроций (1583–1646 гг.) — голландский ученый, историк и политик. Из множества его сочинений наиболее известны трактаты «О праве войны и мира», «Свобода морей» (1608 г.), «Об истине христианской религии» (1636 г.), «О власти государей в церковных делах» (1647 г.).

(обратно)

1189

Жан-Жак Руссо (1712–1778 гг.) — писатель-философ, уроженец Женевы, сын часовщика, самоучка. Из его сочинений следует отметить «Общественный договор», «Эмиль», «Новая Элоиза», «Исповедь». Руссо — сторонник радикальной демократии. Идеи его сыграли большую роль в эпоху буржуазной революции во Франции.

(обратно)

1190

Монтескье (1689–1755 гг.) — французский философ, истории и публицист. Наиболее известные из его трудов: «Соображения о причинах величия и упадка римлян», «Дух законов», «Книдский храм», «Персидские письма».

(обратно)

1191

«Mercure de France» («Французский Меркурий») — литературные журнал научно-популярного характера с отделом критики и библиографии, выходит в свет до настоящего времени. Основан в 1672 г. Жаном Доно де Визе.

(обратно)

1192

Трубадуры — провансальские лирические поэты XI–XIII вв., импровизаторы, певшие свои стихи под звуки гитары, арфы или виолы. Сюжетом их поэзии были любовь и приключения рыцарства; иногда устраивали между собой литературные состязания, так называемые cours d'amour. На севере Франции они в XI–XV вв. назывались труверами.

(обратно)

1193

Пелагианство — ересь, получившая свое название от своего основателя, британского монаха, современника св. Августина. Кельтское имя его было Морган (морской), христианское — Пелагий (что по-гречески означает «морской»); родился в Бретани около 360 г., умер в Палестине около 420 г.: отстаивал свободную волю человека, отрицал благодать, первородный грех, осуждение некрещеных младенцев. Пелагианство было осуждено на Карфагенских соборах 416–417 гг. и на Вселенском Эфесском соборе 431 г. В более умеренной форме пелагианство существовало в Галлии в течение V–VI вв.

(обратно)

1194

Диего Лайте (1512–1565 гг.) — второй генерал иезуитского ордена, преемник Игнатия Лойолы с 1558 г.

(обратно)

1195

Присяжными, или присягнувшими (asaermentes), назывались во Франции в эпоху буржуазной революции католические епископы и священники, которые в 1790 г. принесли присягу в верности духовенства гражданскому уложению.

(обратно)

1196

Декреталии — сборник посланий, писаных папами первых веков в ответ на вопросы, предложенные им епископами или частными лицами.

(обратно)

1197

Эд де Мезрэ (Mezeray; 1610–1683 гг.) — французский историк, сын сельского врача. Написал «Историю Франции», изданную в трех больших томах в 1643, 1646 и 1651 гг. Во время Фронды (гражданской войны 1648–1653 гг.) выпустил много памфлетов против первого министра, кардинала Мазарини.

(обратно)

1198

Джулио Мазарини (1602–1661 гг.) — кардинал, первый министр, управлявший Францией в малолетство Людовика XIV.

(обратно)

1199

Дон Мануэль Годой (1767–1831 гг.) — гранд Испании, Князь мира (principe del paz), названный так по заключении мира в Базеле в 1795 г. с Французской республикой; первый министр Карла IV и герцог Алкудиас 1792 г.

(обратно)

1200

Силиврия — город в Турции, на Мраморном море, в 70 км от Константинополя. Очевидно главный инквизитор был титулярным архиепископом Силиврии (in partibus intidelium).

(обратно)

1201

См. Собрание сочинений о брачных льготах.

(обратно)

1202

Пий VI — папа (1775–1799 гг.), родился в Чезене в 1717 г. и носил имя Анджело Браска. Активно боролся против буржуазной революции во Франции. Был осажден в Риме, а после взятия его — арестован и сослан.

(обратно)

1203

Пий VII — папа (1800–1823 гг.), родился в Чезене в 1740 г. и носил имя Барнабе Кьярамонти. Подписал в 1801 г. конкордат с Наполеоном, тогда первым консулом, короновал его в Париже императором в 1804 г. В 1809 г. вследствие сопротивления Наполеону потерял все свои владения и самый Рим. 10 июня 1809 г. он отлучил Наполеона, за это был вывезен из Рима и отправлен в Савону, а затем в Фонтенкло, где пробыл в заключении до 1844 г., когда Венский конгресс вернул ему почти все владения, и он, возвратившись в Рим, восстановил все старые порядки, отмененные Францией; 7 апреля 1814 г. им был восстановлен также орден иезуитов.

(обратно)

1204

Иоганн Таулер (1294–1361 гг.) — эльзасский мистик, выдающийся народный проповедник, умер в Страсбурге. После него осталось много мистических трудов.

(обратно)

1205

Иоганн Эколампадий (перевод на греческий язык немецкой фамилии Гейсген через Гаусшейн — «свет дома»; 1482–1531 гг.) — был сначала католическим священником и проповедовал в Базеле, в 1522 г. принял сторону Реформации, отделившись от Лютера и его приверженцев, примкнул к Цвингли.

(обратно)

1206

Четыре тезиса французского духовенства, иначе галликанские вольности, редактированные Боссюэтом на соборе французского духовенства в 1682 г., гласят, что: 1) светская и духовная власти различны и друг от друга независимы; 2) непогрешимость принадлежит не папе, а собору епископов во главе с папой; 3) верховная власть в Церкви принадлежит Вселенским соборам; 4) Церковь должна управляться канонами апостолов и их преемников.

(обратно)

1207

Жак-Бенинь Боссюэт (Bossuet) — известный французский богослов, проповедник и духовный писатель; родился в Дижоне в 1627 г. и умер в 1704 г. В 1669 г. он был назначен епископом Кондома, а в 1681 г. — епископом Мо. Оставил много сочинений; особенно славились ораторским искусством его проповеди и надгробные речи. Он был ревностным защитником галликанских вольностей, умеренной веротерпимости, выступал как защитник абсолютизма. Его же практическая точка зрения была отвергнута просветителями XVIII в.

(обратно)

1208

Людовик XIV (1643–1715 гг.) — король Франции, прозванный историками Великим, а льстецами его эпохи называемый Король Солнце. Вел многочисленные войны, увеличившие территорию Франции, но потерял часть колоний в Америке, привел в полное расстройство финансы государства и разорил всю страну. Его царствование связано с именами известных министров — Кольбера, Лувуа; писателей — Корнеля, Расина, Мольера, Лафонтена, Буало; духовных деятелей — Боссюэта, Фенелона; живописцев — Лебрена, Лесюера; скульптора Жирардони и т. д. В 1685 г. Людовик XIV отменил Нантский эдикт, разрешавший во Франции свободу вероисповедания и богослужения реформатам.

(обратно)

1209

Филипп Мезангюи (Mesenguy, 1677–1763 гг.) — французский историк, ревностный янсенист. Из его сочинений следует отметить: «Краткий очерк истории и морали Ветхого Завета» (1728 г.), «Изложение христианского учения» (1744 г.). Последний труд был внесен в Индекс.

(обратно)

1210

Джон Барклай (1582–1621 гг.) — английский писатель, католик. Родился в Лотарингии, куда удалился из Шотландии его отец от преследований пуритан. По смерти отца приехал в Англию, где встретил хороший прием со стороны Якова I Стюарта, короля Англии (1603–1625 гг.); здесь в 1607 г. он издал труд своего отца «О папской власти». По поводу этой книги у него возникли столкновения с католическими духовными лицами. Из его литературных трудов известны: «Эвформион», аллегорическая сатира, направленная против иезуитов, и «История порохового заговора». Но особенной славой долго пользовался переведенный на другие языки его аллегорический роман «Арженис», написанный по-латыни в стихах и в прозе и рисующий картину придворных пороков.

(обратно)

1211

Янсенисты получили свое название от их вождя Корнелия Вает-Янсена, или Янсения (1585–1638 гг.), епископа города Ипр в теперешней Бельгии, умершего от чумы. При жизни он напечатал несколько богословских сочинений, но знаменитый его трактат «Августин» появился в 1640 г., после его смерти. Трактат возбудил много споров и столкновений между богословами из-за толкования учения Блаженного Августина и положил начало янсенистскому движению. Иезуиты ополчились против него: на защиту его выступили Арно, Николь, знаменитый Блез Паскаль, Кенель. Папы Иннокентий X, Александр VII и Климент XI осудили тезисы, извлеченные из сочинения Янсения. Но это осуждение не устрашило янсенистов, которые продолжали существовать и после изданной против них буллы «Unigenitus».

(обратно)

1212

Фердинанд VI (1746–1759 гг.) — король Испании, родился в 1710 г.

(обратно)

1213

Климент VIII (1592–1605 гг.) — папа, родился в Фено и носил имя Ипполит Альдобрандини. При нем поднялся спор о благодати, вызванный сочинением испанского иезуита Молины «О согласовании свободной воли с дарами благодати».

(обратно)

1214

Карл II (1665–1700 гг.) — король Испании, родился в 1661 г., сын Филиппа IV.

(обратно)

1215

Хуан II (1406–1453 гг.) — король Кастилии и Леона, отец Изабеллы, вышедшей замуж за Фердинанда V, короля Арагона.

(обратно)

1216

Луис Малина (1535–1601 гг.) — испанский иеизуит, написал комментарии на «Сумму теологии» Фомы Аквината и трактаты «О согласовании свободной воли с дарами благодати» и «О правосудии и праве».

(обратно)

1217

Изабелла Фарнезе — так называет ее автор. Это Елизавета Фарнезе, племянница последнего бездетного герцога Пармы и Пьаченцы Антонио Фарнезе, жена испанского короля Филиппа V Бурбона с 1731 г.

(обратно)

1218

Гильом Тома Рейналь (Raynal; 1713–1796 гг.) — французский писатель, историк, философ и публицист; был близок к Гельвецию, Гольбаху и другим писателям кануна революции 1789 г. Его главные сочинения: «Философская история колоний и торговли европейцев в обеих Индиях», (напечатано в 1770 г. в шести томах; второе пересмотренное издание вышло в 1780 г., было осуждено парламентом и сожжено рукою палача. Есть старый русский перевод, а также немецкий в одиннадцати томах. Об этом сочинении говорит Льоренте. Оно полно политических и антирелигиозных заявлений), «История английского парламента» (1750 г.) и «История европейских колоний в Северной Африке» (1786 г.). Рейналь посетил Россию и был принят Екатериной II.

(обратно)

1219

Анаграмма — размещение букв одного или нескольких речений с таким расчетом, что получается речение, имеющее другой смысл, чем первоначальное. Анаграмма слов «revolution francaise» (французская революция) дает: «un corse la finira» (корсиканец покончит с ней). Этим корсиканцем был Наполеон Бонапарт.

(обратно)

1220

Сиерра-Морена (т. е. Черная цепь гор) — горная цепь на юге Испании, служащая водоразделом рек Тахо и Гвадалквивира. Название получила от дубов и кустарников с темной зеленью. Земля плохо родит, но в недрах имеются залежи руд: серебряной, медной, свинцовой и ртутной. При Карле III Пабло Олавида начиная с 1767 г. основал здесь несколько колоний из немцев и швейцарцев.

(обратно)

1221

Граф Александр Жозеф де Лаборд (1773–1842 гг.) написал «Живописное и историческое путешествие в Испанию», четыре тома, 1807–1820 гг., «Описательный путеводитель по Испании», изданный в 1808 и в 1827 гг., «Памятники Франции, размещенные хронологически» (1832–1836 гг.). Де Лаборд, сын казненного в революцию банкира Жозефа, был либеральным депутатом в эпоху Реставрации и нападал на инквизицию. В парламенте он однажды выступил в защиту Льоренте и назвал инквизицию самым чудовищным и кровожадным учреждением, какое когда-либо видел свет.

(обратно)

1222

Мирабо (1749–1791 гг.) — деятель начала буржуазной революции во Франции.

(обратно)

1223

Томас Гоббс (1588–1679 гг.) — английский философ, представитель деизма в религии.

(обратно)

1224

Бенедикт (Барух) Спиноза (1632–1677 гг.) — голландский философ, родился в Амстердаме. Семья Спинозы происходила от испанских евреев, которые в 1492 г. внешне приняли христианство, чтобы получить возможность временно оставаться в Испании, но затем эмигрировали в Южную Францию, а в начале XVII в. дед Баруха Спинозы поселился в Амстердаме и открыто возвратился в иудейство. Спиноза, бросив религию отцов, разошелся с родственниками, добывал себе средства к существованию шлифовкой оптических стекол; умер в Гааге от чахотки. Его главные сочинения: «Богословско-политический трактат» (1663 г.), «Этика» (1677 г., посмертное издание).

(обратно)

1225

Пьер Бейль (1647–1706 гг.) — французский публицист и философ-скептик, протестант по религии, предшественник энциклопедистов. Особенной известностью пользуется его «Исторический и критический словарь», вышедший первым изданием в двух томах в 1697 г.; во втором издании, 1702 г., Бейль расширил словарь до трех томов.

(обратно)

1226

Жан Лерон д'Аламбер (1717–1783 гг.) — французский математик, писатель, философ-атеист. С 1750 г. участвовал (статьи по математике и литературе) в Энциклопедии Дидро.

(обратно)

1227

Дени Дидро (1712–1784 гг.) — французский писатель, философ-атеист, основатель «Энциклопедии», написанной вместе с другими выдающимися деятелями кануна революции (д'Аламбером, Гольбахом, Вольтером) и проникнутой рационализмом и материализмом (издана в 1751–1772 гг., семнадцать томов текста и одиннадцать томов таблиц).

(обратно)

1228

Пирронизм — философский скептицизм, простирающийся до сомнения в философии, науке, разуме. Название происходит от имени греческого философа скептической школы, жившего в IV в. до н. э.

(обратно)

Оглавление

.

ХУАН-АНТОНИО ЛЬОРЕНТЕ И ЕГО КНИГА

КРИТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ ИСПАНСКОЙ ИНКВИЗИЦИИ

  ОТ АВТОРА[1]

  КАТАЛОГ ЕЩЕ НЕ НАПЕЧАТАННЫХ РУКОПИСЕЙ, ПОСЛУЖИВШИХ ДЛЯ СОСТАВЛЕНИЯ «КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ ИСПАНСКОЙ ИНКВИЗИЦИИ»

  ОБЪЯСНЕНИЕ СЛОВ И ВЫРАЖЕНИЙ, СВОЙСТВЕННЫХ ЯЗЫКУ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА, КОТОРЫЕ СЛЕДОВАЛО СОХРАНИТЬ В ЭТОЙ ИСТОРИИ

  Глава I . ПОРЯДОК И ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ ИДЕЙ КАТОЛИЧЕСКОЙ ЦЕРКВИ ДО УЧРЕЖДЕНИЯ ИНКВИЗИЦИИ В ДЕЛЕ РОЗЫСКА И НАКАЗАНИЯ ЕРЕТИКОВ

    Статья первая . ПЕРВАЯ ЭПОХА ЦЕРКВИ ДО ОБРАЩЕНИЯ ИМПЕРАТОРА КОНСТАНТИНА

    Статья вторая . ВТОРАЯ ЭПОХА ОТ IV ДО VIII ВЕКА

    Статья третья . ТРЕТЬЯ ЭПОХА — ОТ VIII ВЕКА ДО ПЕРВОСВЯЩЕННИЧЕСТВА ГРИГОРИЯ VII

    Статья четвертая . ЧЕТВЕРТАЯ ЭПОХА — ОТ ГРИГОРИЯ VII ДО ИННОКЕНТИЯ III

  Глава II . УЧРЕЖДЕНИЕ ВСЕОБЩЕЙ ИНКВИЗИЦИИ ПРОТИВ ЕРЕТИКОВ В XIII ВЕКЕ

    Статья первая . НАСТРОЕНИЕ УМОВ В ПЕРВОСВЯЩЕННИЧЕСТВО ИННОКЕНТИЯ III

    Статья вторая . СОЗДАННАЯ ИННОКЕНТИЕМ III КОМИССИЯ ДЛЯ ПРЕСЛЕДОВАНИЯ И НАКАЗАНИЯ ЕРЕТИКОВ НАРБОННСКОЙ ГАЛЛИИ

    Статья третья . НАЧАЛО ИНКВИЗИЦИИ В НАРБОННСКОЙ ГАЛЛИИ

    Статья четвертая . УСТАНОВЛЕНИЕ ИНКВИЗИЦИИ ПРИ ПАПЕ ГОНОРИИ III В ИТАЛИИ

    Статья пятая . ЗАКРЕПЛЕНИЕ ГРИГОРИЕМ IX УЧРЕЖДЕНИЯ ИНКВИЗИЦИИ В ФОРМЕ ТРИБУНАЛА И ДАННЫЙ ИМ ЕЙ УСТАВ

  Глава III . О ПРЕЖНЕЙ ИНКВИЗИЦИИ В ИСПАНИИ

    Статья первая . УЧРЕЖДЕНИЕ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА В ИСПАНИИ ПАПОЙ ГРИГОРИЕМ IX

    Статья вторая . УСПЕХИ ПРЕЖНЕЙ ИСПАНСКОЙ ИНКВИЗИЦИИ В ТЕЧЕНИЕ XIV ВЕКА

    Статья третья . СОСТОЯНИЕ ПРЕЖНЕЙ ИСПАНСКОЙ ИНКВИЗИЦИИ В ТЕЧЕНИЕ XV ВЕКА

  Глава IV . ОБ УПРАВЛЕНИИ ПРЕЖНЕЙ ИНКВИЗИЦИИ

    Статья первая . ПРЕСТУПЛЕНИЯ, РАССЛЕДОВАНИЕ КОИХ ОНА ПРЕДПРИНИМАЛА

    Статья вторая . О СПОСОБЕ ПРОИЗВОДСТВА ДЕЛ В ТРИБУНАЛАХ ПРЕЖНЕЙ ИНКВИЗИЦИИ

    Статья третья . О СВОЙСТВЕ НАКАЗАНИЙ И ЕПИТИМИЙ, НАЛАГАВШИХСЯ ПРЕЖНЕЙ ИНКВИЗИЦИЕЙ

  Глава V . УЧРЕЖДЕНИЕ ТЕПЕРЕШНЕЙ ИНКВИЗИЦИИ В ИСПАНИИ

    Статья первая . ПОЛОЖЕНИЕ ЕВРЕЕВ В НАЧАЛЕ ЦАРСТВОВАНИЯ ФЕРДИНАНДА V И ИЗАБЕЛЛЫ

    Статья вторая . ПРОЕКТ УЧРЕЖДЕНИЯ ИНКВИЗИЦИИ

    Статья третья . УЧРЕЖДЕНИЕ ИНКВИЗИЦИИ

    Статья четвертая . ПЕРВЫЕ КАЗНИ И ИХ ПОСЛЕДСТВИЯ

  Глава VI . УСТАНОВЛЕНИЕ ДОЛЖНОСТИ ВЕЛИКОГО ГЛАВНОГО ИНКВИЗИТОРА, КОРОЛЕВСКОГО СОВЕТА ИНКВИЗИЦИИ, ПОДЧИНЕННЫХ ТРИБУНАЛОВ И ОРГАНИЧЕСКИХ ЗАКОНОВ. УЧРЕЖДЕНИЕ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА В АРАГОНСКОМ КОРОЛЕВСТВЕ

    Статья первая . ГЛАВНЫЙ ИНКВИЗИТОР. СОВЕТ ИНКВИЗИЦИИ. ОРГАНИЧЕСКИЕ ЗАКОНЫ

    Статья вторая . УЧРЕЖДЕНИЕ ТЕПЕРЕШНЕЙ ИНКВИЗИЦИИ В АРАГОНЕ. МЯТЕЖИ В САРАГОСЕ

    Статья третья . УБИЙСТВО ПЕРВОГО ИНКВИЗИТОРА АРАГОНА

    Статья четвертая . ИСТОРИЯ БЕАТИФИКАЦИИ[537] ПЕРВОГО ИНКВИЗИТОРА АРАГОНА

    Статья пятая . НАКАЗАНИЕ УБИЙЦ КАК ЗАПОДОЗРЕННЫХ В ЕРЕСИ

    Статья шестая . СОПРОТИВЛЕНИЕ ВСЕХ ПРОВИНЦИЙ АРАГОНСКОЙ КОРОНЫ УЧРЕЖДЕНИЮ ИНКВИЗИЦИИ

  Глава VII . ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ АКТЫ К ПЕРВЫМ ОСНОВНЫМ ЗАКОНАМ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА, ВЫТЕКАЮЩИЕ ИЗ НИХ ПОСЛЕДСТВИЯ И АПЕЛЛЯЦИИ В РИМ ПРОТИВ ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЯ ИМИ

    Статья первая . ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ АКТЫ

    Статья вторая . МНЕНИЯ СОВРЕМЕННЫХ ПИСАТЕЛЕЙ

    Статья третья . ОБЖАЛОВАНИЯ В РИМ. ПОВЕДЕНИЕ РИМСКОЙ КУРИИ

  Глава VIII . ИЗГНАНИЕ ЕВРЕЕВ. ПРОЦЕССЫ, ВОЗБУЖДЕННЫЕ ПРОТИВ ЕПИСКОПОВ. СТОЛКНОВЕНИЕ ЮРИСДИКЦИИ. СМЕРТЬ ТОРКВЕМАДЫ; ИСЧИСЛЕНИЕ ЕГО ЖЕРТВ. ЕГО ХАРАКТЕР, ВЛИЯНИЕ ЕГО НА ПОВЕДЕНИЕ И ДЕЛА ИНКВИЗИЦИИ

    Статья первая . ИЗГНАНИЕ ЕВРЕЕВ

    Статья вторая . ПРОЦЕССЫ, ВОЗБУЖДЕННЫЕ ПРОТИВ ЕПИСКОПОВ

    Статья третья . СТОЛКНОВЕНИЕ ЮРИСДИКЦИИ

    Статья четвертая . ПОДСЧЕТ ЖЕРТВ ТОРКВЕМАДЫ[594]

    Статья пятая . ГОНЕНИЕ ТОРКВЕМАДЫ НА КНИГИ

    Статья шестая . ЛИЧНЫЕ СВОЙСТВА ТОРКВЕМАДЫ И ИХ ПОСЛЕДСТВИЯ

    Статья седьмая . О ЧИНОВНИКАХ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА

  Глава IX . СУДОПРОИЗВОДСТВО ТЕПЕРЕШНЕЙ ИНКВИЗИЦИИ

    Статья первая . ДОНОС

    Статья вторая . ДОЗНАНИЕ

    Статья третья . ОЦЕНКА КВАЛИФИКАТОРАМИ

    Статья четвертая . ТЮРЬМЫ

    Статья пятая . ПЕРВЫЕ СУДЕБНЫЕ ЗАСЕДАНИЯ

    Статья шестая . ОБВИНЕНИЯ

    Статья седьмая . ПЫТКА

    Статья восьмая . ОБВИНИТЕЛЬНЫЙ АКТ

    Статья девятая . ЗАЩИТА

    Статья десятая . ПРОВЕРКА

    Статья одиннадцатая . ОГЛАШЕНИЕ УЛИК

    Статья двенадцатая . ОКОНЧАТЕЛЬНАЯ ОЦЕНКА КВАЛИФИКАТОРАМИ

    Статья тринадцатая . ПРИГОВОР

    Статья четырнадцатая . ЧТЕНИЕ И ИСПОЛНЕНИЕ СУДЕБНОГО РЕШЕНИЯ

    Статья пятнадцатая . ИСТОРИЯ ОДНОГО ФРАНЦУЗА

    Статья шестнадцатая . САНБЕНИТО

  Глава X . О ВАЖНЕЙШИХ СОБЫТИЯХ, ПРОИСШЕДШИХ ПРИ ГЛАВНЫХ ИНКВИЗИТОРАХ ДЕСЕ И СИСНЕРОСЕ

    Статья первая . УЧРЕЖДЕНИЕ ИНКВИЗИЦИИ В СИЦИЛИИ. УСИЛИЯ ДЛЯ УЧРЕЖДЕНИЯ ЕЕ В НЕАПОЛЕ

    Статья вторая . ИЗГНАНИЕ МАВРОВ. НОВЫЕ ГОНЕНИЯ НА ЕВРЕЕВ

    Статья третья . ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПОКРОВИТЕЛЬСТВО, ОКАЗАННОЕ КОРОЛЕМ ИНКВИЗИТОРАМ. ПРОЦЕСС ПЕРВОГО АРХИЕПИСКОПА ГРАНАДЫ И ЗНАМЕНИТОГО УЧЕНОГО АНТОНИО ЛЕБРИХИ[639]

    Статья четвертая . ЖЕСТОКОСТЬ ИНКВИЗИТОРА ЛУСЕРО. СКАНДАЛЬНЫЕ ПРОЦЕССЫ В КОРДОВЕ, БЫВШИЕ ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЕМ

    Статья пятая . ПОВЕДЕНИЕ ВЕЛИКОГО ГЛАВНОГО ИНКВИЗИТОРА ХИМЕНЕСАДЕ СИСНЕРОСА

    Статья шестая . ПРОЦЕСС ОДНОЙ СВЯТОШИ И НЕКОТОРЫХ ДРУГИХ ЛИЦ

    Статья седьмая . ПРЕДЛОЖЕНИЕ, СДЕЛАННОЕ КОРОЛЮ, ДОБИТЬСЯ ПУБЛИЧНОСТИ РАЗБИРАТЕЛЬСТВ

    Статья восьмая . ПРОТЕСТ НАЦИОНАЛЬНОГО СОБРАНИЯ КОРТЕСОВ АРАГОНА ПРОТИВ СУДОПРОИЗВОДСТВА СВЯТОГО ТРИБУНАЛА

  Глава XI . ПОПЫТКА РЕФОРМЫ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА, СДЕЛАННАЯ КОРТЕСАМИ КАСТИЛИИ И АРАГОНА. О ВАЖНЕЙШИХ СОБЫТИЯХ, ПРОИСШЕДШИХ ПРИ КАРДИНАЛЕ АДРИАНЕ, ЧЕТВЕРТОМ ГЛАВНОМ ИНКВИЗИТОРЕ

    Статья первая . ТРЕБОВАНИЕ РЕФОРМЫ КАСТИЛИЕЙ

    Статья вторая . ТРЕБОВАНИЕ РЕФОРМЫ АРАГОНОМ

    Статья третья . ТРЕБОВАНИЕ РЕФОРМЫ КАТАЛОНИЕЙ

    Статья четвертая . ИНТРИГИ В РИМЕ

    Статья пятая . ГРОМКИЕ ПРОЦЕССЫ И ПОДСЧЕТ ЖЕРТВ

  Глава XII . ПОВЕДЕНИЕ ИНКВИЗИТОРОВ В ОТНОШЕНИИ МОРИСКОВ

    Статья первая . УКАЗ О ДОНОСАХ НА ЕРЕТИКОВ-МАГОМЕТАН

    Статья вторая . МОРИСКИ КОРОЛЕВСТВА ВАЛЕНСИИ

    Статья третья . МОРИСКИ АРАГОНА И ГРАНАДЫ

    Статья четвертая . ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ ПРОЦЕСС ОДНОГО МОРИСКА

    Статья пятая . МЕРЫ, ПРИНЯТЫЕ ДЛЯ ОБРАЩЕНИЯ МАВРОВ И МОРИСКОВ

  Глава XIII . О ЗАПРЕЩЕНИИ КНИГ И НЕКОТОРЫХ ДРУГИХ ПРЕДМЕТОВ ЭТОГО РОДА

    Статья первая . КНИГИ

    Статья вторая . КАРТИНЫ И ДРУГИЕ ПРЕДМЕТЫ

  Глава XIV . ЧАСТНЫЕ ПРОЦЕССЫ, ВОЗБУЖДЕННЫЕ ПО ПОДОЗРЕНИЮ В ЛЮТЕРАНСТВЕ И ПО НЕКОТОРЫМ ДРУГИМ ПРЕСТУПЛЕНИЯМ

    Статья первая . УКАЗЫ О ДОНОСАХ НА ЛЮТЕРАН, ИЛЛЮМИНАТОВ и т. д

    Статья вторая . ПРОЦЕССЫ, ВЧИНЕННЫЕ ПРОТИВ НЕКОТОРЫХ ЛИЦ

    Статья третья . ГРАМОТЫ, ОТНОСЯЩИЕСЯ К СУДОПРОИЗВОДСТВУ

  Глава XV . ПРОЦЕССЫ, ВОЗБУЖДЕННЫЕ ИНКВИЗИЦИЕЙ ПРОТИВ КОЛДУНОВ, ЧЕРНОКНИЖНИКОВ, ВОЛШЕБНИКОВ, НЕКРОМАНТОВ И ДР

    Статья первая . КОЛДУНЫ НАВАРРЫ, БИСКАЙИ И АРАГОНА

    Статья вторая . ИСТОРИЯ ОДНОГО ЗНАМЕНИТОГО ЧЕРНОКНИЖНИКА

  Глава XVI . ПРОЦЕСС ЛЖЕНУНЦИЯ ПОРТУГАЛИИ И НЕКОТОРЫЕ ДРУГИЕ ВАЖНЫЕ ДЕЛА ЭПОХИ КАРДИНАЛА ТАВЕРЫ, ШЕСТОГО ГЛАВНОГО ИНКВИЗИТОРА

    Статья первая . РАСПРИ С РИМСКОЙ ИНКВИЗИЦИЕЙ

    Статья вторая . ИСТОРИЯ ВИЦЕ-КОРОЛЕЙ СИЦИЛИИ И КАТАЛОНИИ

    Статья третья . ИСТОРИЯ ПАПСКОГО ЛЖЕНУНЦИЯ В ПОРТУГАЛИИ

    Статья четвертая . ИСТОРИЯ ОДНОЙ КОРДОВСКОЙ МОНАХИНИ, КОТОРАЯ СЛЫЛА ЗА ВЕЛИКУЮ СВЯТУЮ

  Глава XVII . ИНКВИЗИЦИИ НЕАПОЛЯ, СИЦИЛИИ И МАЛЬТЫ И СОБЫТИЯ ЭПОХИ КАРДИНАЛА ЛОАЙСЫ, СЕДЬМОГО ГЛАВНОГО ИНКВИЗИТОРА

    Статья первая . НЕАПОЛЬ

    Статья вторая . СИЦИЛИЯ И МАЛЬТА

  Глава XVIII . ВАЖНЫЕ ДЕЛА, ПРОИСШЕДШИЕ В ТЕЧЕНИЕ ПЕРВЫХ ЛЕТ СЛУЖБЫ ВОСЬМОГО ГЛАВНОГО ИНКВИЗИТОРА. РЕЛИГИЯ КАРЛА V В ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ ЕГО ЖИЗНИ

    Статья первая . ПРОЦЕССЫ, РЕШЕННЫЕ ИНКВИЗИЦИЕЙ В ТЕЧЕНИЕ ПЕРВЫХ ЛЕТ СЛУЖБЫ ВАЛЬДЕСА

    Статья вторая . РЕЛИГИЯ КАРЛА V

  Глава XIX . ПРОЦЕССЫ, ВОЗБУЖДЕННЫЕ ПРОТИВ КАРЛА V И ФИЛИППА II КАК ПОКРОВИТЕЛЕЙ ЕРЕТИКОВ И СХИЗМАТИКОВ. ПРЕУСПЕЯНИЕ ИНКВИЗИЦИИ ПРИ ПОСЛЕДНЕМ ИЗ ЭТИХ ГОСУДАРЕЙ. ПОСЛЕДСТВИЯ ЕГО ОСОБЕННОЙ БЛАГОСКЛОННОСТИ К НЕЙ

    Статья первая . ПРОЦЕССЫ КАРЛА V, ФИЛИППА II И ГЕРЦОГА АЛЬБЫ

    Статья вторая . ИНКВИЗИЦИИ САРДИНИИ, ФЛАНДРИИ, МИЛАНА, НЕАПОЛЯ, ГАЛИСИИ, АМЕРИКИ И ОКЕАНСКИХ ОСТРОВОВ

    Статья третья . РАСПРИ С ПОРТУГАЛЬСКОЙ ИНКВИЗИЦИЕЙ

    Статья четвертая . ПРОЕКТ ВОЕННОГО ОРДЕНА ИНКВИЗИЦИИ

  Глава XX . ИНКВИЗИЦИЯ ТОРЖЕСТВЕННО СПРАВЛЯЕТ В ВАЛЬЯДОЛИДЕ В 1559 ГОДУ ДВА АУТОДАФЕ ПРОТИВ ЛЮТЕРАН. НА НИХ ПРИСУТСТВУЮТ НЕКОТОРЫЕ ЧЛЕНЫ КОРОЛЕВСКОЙ СЕМЬИ

    Статья первая . ПЕРВОЕ АУТОДАФЕ

    Статья вторая . ВТОРОЕ АУТОДАФЕ

  Глава XXI . ИСТОРИЯ ДВУХ АУТОДАФЕ, СПРАВЛЕННЫХ ПРОТИВ ЛЮТЕРАН В СЕВИЛЬЕ

    Статья первая . АУТОДАФЕ 1559 ГОДА

    Статья вторая . АУТОДАФЕ 1560 ГОДА

  Глава XXII . УКАЗЫ 1561 ГОДА, СЛУЖИВШИЕ ДО НАШИХ ДНЕЙ ПРАВИЛОМ В ПРОЦЕССАХ ИНКВИЗИЦИИ

  Глава XXIII . ПОДРОБНОСТИ НЕСКОЛЬКИХ АУТОДАФЕ, СПРАВЛЕННЫХ В МУРСИИ

    Статья первая . ЧАСТНАЯ ИСТОРИЯ СЫНА МАРОККАНСКОГО СУЛТАНА И НЕСКОЛЬКИХ ДРУГИХ ЛИЦ

    Статья вторая . ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЕ ПРОЦЕССЫ ДВУХ КУПЦОВ

    Статья третья . ИСТОРИЯ ДРУГИХ АУТОДАФЕ В МУРСИИ

  Глава XXIV . АУТОДАФЕ, СПРАВЛЕННЫЕ ПРОТИВ ПРОТЕСТАНТОВ И ДРУГИХ ОБВИНЯЕМЫХ ИНКВИЗИТОРАМИ ТОЛЕДО, САРАГОСЫ, ВАЛЕНСИИ, ЛОГРОНЬО, ГРАНАДЫ, КУЭНСЫ И САРДИНИИ В ЦАРСТВОВАНИЕ ФИЛИППА II

    Статья первая . ИНКВИЗИЦИЯ ТОЛЕДО

    Статья вторая . ИНКВИЗИЦИЯ САРАГОСЫ

    Статья третья . ИНКВИЗИЦИЯ ГРАНАДЫ

    Статья четвертая . ИНКВИЗИЦИЯ ВАЛЕНСИИ

    Статья пятая . ИНКВИЗИЦИЯ ЛОГРОНЬО

    Статья шестая . ИНКВИЗИЦИЯ САРДИНИИ

  Глава XXV . УЧЕНЫЕ, СТАВШИЕ ЖЕРТВАМИ ИНКВИЗИЦИИ

  Глава XXVI . ПОКУШЕНИЯ, СОВЕРШЕННЫЕ ИНКВИЗИТОРАМИ ПРОТИВ КОРОЛЕВСКОЙ ВЛАСТИ И ДОЛЖНОСТНЫХ ЛИЦ

    Статья первая . ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ

    Статья вторая . ПОЗОРНЫЕ ПРОИСШЕСТВИЯ, ВОЗНИКШИЕ ПО ПОВОДУ НЕКОТОРЫХ СПОРОВ МЕЖДУ ИНКВИЗИТОРАМИ И ДРУГИМИ СУДАМИ

    Статья третья . ДОЛЖНОСТНЫЕ ЛИЦА, ПОДВЕРГШИЕСЯ ПРЕСЛЕДОВАНИЮ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте