«Крупнейшее поражение Жукова. Катастрофа Красной Армии в операции "Марс" 1942 г.»

Дэвид Гланц Крупнейшее поражение Жукова Катастрофа Красной Армии в Операции Марс 1942 г

Из аннотации издательства: «Одна из наименее известных страниц Второй мировой войны, операция „Марс“, закончилась провалом поистине колоссальных масштабов. Операция, целью которой было выбить немецкую армию с плацдарма к западу от Москвы, стоила Советскому Союзу потери приблизительно 335 тысяч убитых, пропавших без вести и раненых и более 1600 танков. Однако в советской литературе эта битва вообще не упоминается: исторический разгром был упрятан послевоенной сталинской цензурой…»

В книге на странице 479 имеются «Дополнения к приложениям» (как указано в книге, «В эти дополнения вошли материалы, не включенные в английское издание книги 1999 года и любезно предоставленные автором в период работы над переводом»), среди них особый наш интерес вызвало следующее: «Из донесений 6 танкового корпуса» (стр. 500); «Из донесений 2-го ГвКК» (стр.506), а также «Бой 20-й армии на рубеже р. Вазуза» (стр.540). Все эти материалы взяты с нашего сайта, но без нашего согласия! 5 июля 2006 г. в наш адрес пришло письмо от Девида Гланца с извинениями по поводу этого недоразумения — извинения приняты! «I should indeed have contacted you before forwarding them to AST (which I did late in the publication process). In this case, I did so because I thought they were important to the subject and would be to readers as well — and I assumed the aim of those who placed them on the web-site were similar to mine — that is, to expose as many details as possible about this operation. In my enthusiasm to include the documents, I simply forgot to give due credit to where they came from. David Glantz» Однако остались претензии к «научному редактору» этой книги г-ну Исаеву — его фраза «Это же идиот Царьков…» вызывает у нас искреннее удивление. Пока ждем публичных извинений и опровержения сказанного! (всё еще ждем извинений… уже 2009 год «на носу»;-)

Потерянное звено

Если обычная цепочка лишается одного или нескольких звеньев, то это легко заметить — она попросту разваливается. Если же вырвать не одно и не два, а все десять звеньев из цепи исторических событий, то на первый взгляд целостность картины в глазах последующих поколений не нарушается. Многие десятилетия в массовом сознании 1942 год, второй год Великой Отечественной войны, ассоциировался только с битвой за Сталинград. Для тех, кто интересовался историей войны более серьезно, это был год драматичных поворотов контрнаступления под Москвой в январе-апреле, год неудачных сражений под Харьковом и в Крыму в мае. Иногда также вспоминали завершившуюся окружением попытку прорыва блокады Ленинграда силами злосчастной 2-й ударной армии; командарм А.А. Власов в плену стал предателем. В брежневскую эпоху, когда высоких государственных постов достиг А.А. Гречко, страна довольно много узнала о битве за Кавказ. Так или иначе, история войны была написана и внешне казалась цельной и незыблемой.

Однако в действительности из поля зрения историков выпали весьма значительные по своим масштабам и значению сражения. Из цепи операций на советско-германском фронте были вырваны не просто отдельные звенья, но целые фрагменты, куски связанных одной целью операций. Сравнить это можно, например, с исключением из истории Первой мировой войны сражения за Верден, одного из символов позиционной «мясорубки» на Западном фронте. Верденом советско-германского фронта стал город Ржев, вокруг которого почти год велись ожесточенные бои позиционного характера. Действия советских войск в районе Ржева были настолько глубоко спрятаны от посторонних глаз, что внятное их описание отсутствует даже в закрытом грифом «секретно» четырехтомнике «Операции Советских Вооруженных сил в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», изданном в конце 1950-х годов. У постороннего наблюдателя могло сложиться превратное впечатление, что на западном направлении летом и осенью 1942 г. царили тишь и благодать, а бог войны целиком переключил свое внимание на южный сектор советско-германского фронта. Стихотворение А. Твардовского «Я убит подо Ржевом» оставляло странное чувство. С одной стороны, Ржев интуитивно воспринимался как фронтовой город. С другой стороны, у подавляющего большинства отсутствовали сведения о сколько-нибудь заметных военных действиях, связанных с этим городом.

История войны длительное время была инструментом идеологии. Хотя целесообразность тотальной лакировки действительности при этом отнюдь не была очевидна. Сокрытие боевых крупномасштабных действий было попросту нереальным. Многие из участников сражений за Ржев написали мемуары, эпизоды боев на Западном фронте в 1942 г. приводились в качестве тактических примеров в учебниках. Был даже снят фильм «Корпус генерала Шубникова», сюжет которого вполне однозначно ложится на действия 1-го механизированного корпуса М.Д. Соломатина подо Ржевом в конце ноября и в начале декабря 1942 г.

Распад СССР привел к падению ранее непреодолимых барьеров между независимыми историками и оперативными документами армий, корпусов и дивизий, участвовавших в различных операциях Великой Отечественной войны, хранящимися в Центральном архиве Министерства обороны в Подольске. Это позволило провести анализ событий по всем правилам, с учетом документов и мемуаров с обеих сторон. И пока отечественная военная наука пребывала в некотором ступоре вследствие отсутствия ориентиров для дальнейшего развития, возможностью сделать научное открытие воспользовались иностранцы. Наиболее результативно это сделал Дэвид М. Гланц, исследовавший самое большое сражение за Ржев — операцию «Марс», проводившуюся в ноябре-декабре 1942 г. К тому моменту он был отставным полковником американской армии (вышел в отставку в 1993 г. после тридцати лет службы). Полковник Гланц не был новичком в изучении военных действий на советско-германском фронте. Еще в 1979 г. он принял участие в создании Института изучения военных действий армии США (US Army's Combat Studies Institute), где занялся анализом операций Советской армии. Первая его работа была посвящена наступлению Красной армии в Маньчжурии в августе 1945 г. В 1983 г. он стал директором по советским операциям в Армейском военном колледже (USArmy War College). Весомым достижением Гланца на этом посту было проведение недельных конференций по боевым действиям на советско-германском фронте с привлечением непосредственных участников событий (по понятным причинам тогда это были только бывшие офицеры вермахта). Изданная по итогам одного из этих симпозиумов книга «Начальный период войны на Восточном фронте. 22 июня — август 1941» (The Initial Period of War on the Eastern Front, 22 June — August 1941: Proceedings of the Fourth Art of War Symposium, Garmisch, October 1987 (Cass Series on Soviet Military Experience, 2) является на сегодняшний день одним из наиболее информативных исследований событий лета 1941 г. В 1987 г. Гланц основал «Журнал советских военных исследований» (Journal of Soviet Military Studies), переименованный в связи с распадом СССР в «Журнал славянских военных исследований» (Journal of Slavic Military Studies). Достаточно известной на Западе работой Гланца является краткое описание всей Великой Отечественной войны «Когда титаны сталкиваются: как Красная армия остановила Гитлера» (When Titans Clashed: How the Red Army Stopped Hitler), вышедшее в 1993 г. Из названия книги можно сделать вполне однозначный вывод о действительном отношении Гланца к Красной армии и ее роли в войне. Одним словом, научное открытие сделал опытный исследователь. Во-первых, как историк, хорошо владеющий изучаемым вопросом, во-вторых, как профессиональный военный, понимающий механизм развития операций.

После того как во многом благодаря Гланцу события подо Ржевом осенью 1942 г. перестали быть тайной за семью печатями, была сделана попытка представить «Марс» в качестве «отвлекающей операции», направленной на сковывание немецких резервов, чтобы они не были переброшены под Сталинград. Приведенное в представляемой книге Гланца обоснование его позиции по этому вопросу выглядит следующим образом:

«Здесь, в центре, численность объединенных войск Калининского и Западного фронтов при поддержке сил Московской зоны обороны достигала почти 1,9 миллиона человек, здесь же было сосредоточено свыше 24 тысяч орудий и минометов, 3300 танков и 1100 самолетов. Все это, как отмечал Жуков, составляло 31 % людских ресурсов, 32 % артиллерии, почти 50 % танковых войск, более 35 % всех советских войск, и эти огромные ресурсы собраны на участке, составляющем 17 % от общей протяженности фронта. С другой стороны, более чем миллионные людские ресурсы трех советских фронтов в районе Сталинграда поддерживало около 15 тысяч орудий и минометов, 1400 танков и чуть более 900 самолетов». Смысл приводимых Гланцем цифр вполне очевиден: в отвлекающем маневре не может быть задействовано больше сил, чем в операции, которая считается главной. Официальные отечественные оппоненты Гланца, например А.С. Орлов (доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института военной истории Министерства обороны РФ), возражают: «Численность непосредственно наступавших войск была далека от цифр, приводимых Гланцем. Они насчитывали 362 тыс. человек, 1300 танков, 3940 орудий и минометов» (Мир истории, № 4, 2000).

Попробуем разобраться, кто в данном случае считает лучше. Воспользуемся изданным Институтом военной истории статистическим справочником (Боевой и численный состав Вооруженных сил СССР в период Великой Отечественной войны (1941–1945 гг.). Статистический сборник № 5 (20 ноября 1942 г.). М, 1997). Согласно этому справочнику, общая численность только боевых войск Калининского и Западного фронтов, смежными флангами которых проводилась операция «Марс», составляла 552 714 и 769 436 человек соответственно. Не будем складывать эти две цифры просто из-за чрезмерности получающегося результата. Посчитаем только ту часть войск двух фронтов, которые были так или иначе задействованы в операции «Марс» — либо в качестве активных участников, либо перекрывая промежутки между наступающими армиями. Если суммировать численность войск армий по периметру Ржевского выступа, то мы получим следующие данные: 5-я (71 249 человек, 73 танка), 20-я (95 602 человека, 301 танк), 22-я (70 275 человек, 272 танка), 29-я (54 073 человека, 93 танка), 30-я (50 199 человек, 63 танка), 31 — я (74 158 человек, 90 танков), 33-я (78 490 человек, 196 танков), 39-я (92 135 человек, 227 танков) и 41-я (116 743 человека, 300 танков) армии двух фронтов объединяли более семисот тысяч солдат и командиров и более тысячи семисот танков, а именно 702 924 человека и 1718 танков. Из вышеперечисленных армий 5-я и 33-я армии не вели наступательных действий в конце ноября и декабре 1942 г., но еще 19 ноября, за неделю до начала наступления войск двух фронтов, они получили директиву № 00315 штаба Западного фронта на уничтожение гжатской группировки противника. Ранним утром 25 ноября 5-й и 33-й армиям была назначена дата перехода в наступление — 1 декабря. Намеченное наступление этих двух армий не состоялось только вследствие неудачи первого этапа операции. Поэтому исключение из наряда сил на «Марс» 5-й и 33-й армий неправомерно. Одновременно я намеренно исключаю из расчетов войска правого крыла Калининского фронта, участвовавшие в окружении Великих Лук, которые в принципе можно рассматривать как проводившие частную операцию в рамках общего наступления Западного и Калининского фронтов. Цифры по Калининскому фронту почерпнуты со страницы 72 указанного справочника, а по Западному фронту — со страницы 79. Принимавшие участие в операции «Уран» под Сталинградом Юго-Западный, Донской и Сталинградский фронты насчитывали 33 1948, 192 193 и 258 317 человек соответственно. Невооруженным глазом видно, что общая численность войск трех фронтов «Урана» существенно уступает численности двух фронтов, проводивших «Марс». Эту статистику можно детализировать, рассмотрев численность задействованных в контрнаступлении под Сталинградом армий. Если суммировать численность войск 1-й гвардейской армии (142 869 человек, 163 танка), 21-й армии (92 056 человек, 199 танков) и 5-й танковой армии (90 600 человек, 359 танков) Юго-Западного фронта, 24-й (56 409 человек, 48 танков), 65-й (63 187 человек, 49 танков) и 66-й (39 457 человек, 5 танков) армий Донского фронта, 62-й армии (41 667 человек, 23 танка), 64-й армии (40 490 человек, 40 танков), 51-й армии (44 720 человек, 207 танков) и 57-й армии (56 026 человек, 225 танков) Сталинградского фронта, то получим 66 7478 человек и 1318 танков. То есть строгие подсчеты говорят о меньших силах, задействованных под Сталинградом, в сравнении с наступлением, предпринятым против Ржевского выступа. При этом хочется заметить, что Московская зона обороны в расчетах не учитывалась вовсе. Гланц был вынужден включить ее за отсутствием точных данных по фронтам и армиям, опубликованным в указанном статистическом сборнике. Численность войск Московской зоны обороны составляла 92 522 человека и всего 9 танков. Так что включение войск МЗО на результат принципиально не влияет.

Сокрытие истинных масштабов и роли «Марса» в советское время было возможно: тогда числились секретными даже самые примитивные справочники. В частности, вследствие очевидного дисбаланса сил, привлекавшихся для боевых действий на западном направлении и под Сталинградом, долгое время грифом «секретно» закрывался справочник «Боевой состав Советской армии». Открыв его, можно узнать, что в составе Калининского и Западного фронтов на 1 декабря 1942 г. насчитывалось 113 стрелковых, 7 кавалерийских дивизий, 54 танковых, 12 механизированных и 27 стрелковых бригад. В составе Юго-Западного, Донского и Сталинградского фронтов на ту же дату числилось 74 стрелковых, 8 кавалерийских дивизий, 30 танковых, 12 механизированных и 16 стрелковых бригад.

Сомнительным также представляется еще один тезис А.С. Орлова, выдвигаемый в качестве доказательства «второстепенности» операции: «Именно он, убедившись, что стратегическая задача — сковать до 30 немецких дивизий на Ржевском направлении и заставить командование вермахта еще усилить Ржевско-Сычевский плацдарм резервами группы армий „Центр“ и ОКХ (четыре танковых и одна моторизованная дивизия) — решена, приказал прекратить ставшую уже ненужной операцию „Марс“» (). Этот тезис парируется даже без привлечения дополнительных источников. Гланц довольно подробно описывает вторую фазу наступления 20-й армии, когда был сменен ее командующий. Место руководившего наступлением 20-й армии в конце ноября 1942 г. генерал-майора Н.И. Кирюхина занял генерал-лейтенант М.С. Хозин, командовавший до этого 33-й армией Западного фронта. Приказ о возобновлении наступления Западного фронта был подготовлен утром 8 декабря 1942 г., то есть уже после того, как указанные А.С. Орловым резервы группы армий «Центр» были использованы для отражения советского наступления, в частности окружения 1-го механизированного корпуса М.Д. Соломатина под Белым. Причем задачи 20-й армии ставились не только на прорыв обороны противника, но и на продвижение в глубину, до соединения с 41-й армией Калининского фронта. План наступления детализировался по времени и глубине продвижения до 20 декабря 1942 г.

Гланц только несколько ошибся в отношении операции, которая должна была стать развитием «Марса». Он называет ее по аналогии с другими операциями Красной армии того периода именем планеты солнечной системы — «Юпитер». Гланц предполагал ее форму и задачи в следующем виде: «Две-три недели спустя за ней („Марсом“. — А.И.) должно было последовать наступление на вязьминском направлении силами центрального участка Западного фронта, идущими на сближение с победителями операции „Марс“ и полностью окружающими немецкую группу армий „Центр“. Второй этап операции Жукова носил кодовое название „Юпитер“…» То есть, согласно предположениям Гланца, планировалось окружить всю группу армий «Центр», вплоть до Смоленска. Однако операции «Юпитер» в том виде, как ее обрисовал Гланц, просто не существовало. 5-я и 33-я армии, которые Гланц числит в качестве ударной группировки «Юпитера», должны были начать наступление 1 декабря 1942 г. с целью уничтожения гжатской группировки немцев, оставаясь в рамках операции «Марс». Это в явном виде озвучивалось в приказах штаба фронта командармам 5-й и 33-й армий. Впоследствии задачи фронтов не изменились. Директива Ставки ВГК командующим войсками Западного и Калининского фронтов № 170700 от 8 декабря 1942 г. ставит следующие задачи на развитие наступления: «В дальнейшем иметь в виду: после перегруппировки войск Калининского и Западного фронтов разгромить к концу января месяца 1943 года гжатско-вяземско-холмжирковскую группировку противника и выйти на наш старый оборонительный рубеж. С занятием войсками Вязьмы и выходом на прошлогодний оборонительный рубеж западнее <линии> Ржев-Вязьма операцию считать законченной и войска перевести на зимние квартиры» (Русский архив. Великая Отечественная. Т. 16 (5(2). М.: Терра, 1996. С. 463). То есть предполагался выход не к Смоленску, но к рубежу, на котором в сентябре 1941 г. в тылу Западного фронта стояли армии Резервного фронта.

Одним словом, созданный у нас образ Гланца как врага сильно преувеличен. Причина нелюбви официальной отечественной историографии к полковнику Дэвиду М. Гланцу очевидна: рассказав о «забытой» операции колоссальных, со всех точек зрения, масштабов, он подорвал доверие к российским военным историкам. Сразу возникает вопрос о том, не осталось ли в тени хорошо известных всем Сталинграда, Курска или «Багратиона» каких-либо еще сражений и операций. В какой-то мере такое отношение можно понять. В конце 1980-х и в 1990-х страну захлестнула «разоблачительная» волна в отношении событий Великой Отечественной войны. В большинстве своем эти писания не носили конструктивного характера. Под удар попали и авторитетные военачальники, и 3. Космодемьянская, и А. Матросов. Работы Гланца от трудов «разоблачителей» отличаются принципиально. Американский полковник чаще всего оказывается и профессиональнее, и честнее как официальных историков, так и Б. Соколова, В. Бешанова, сделавших себе имя на книгах со скандальными названиями и не менее скандальным содержанием.

Но также хотелось бы предостеречь читателей и от преждевременных выводов о представляемой книге Гланца на основании ее отдельных пассажей, подобных этому: «А душу тех, кто уже исчерпал весь запас эмоций, должна была закалить пайковая водка, подготовив к дальнейшим событиям». Периодически они встречаются даже в форме наукообразных цитат из документов: «В донесении от 7 декабря один комиссар сетует, что „крайне нерегулярно бойцы передовой линии получают положенную норму водки“. Как раз 12 ноября НКО увеличил размеры водочных пайков в Красной армии, приурочив это событие к началу наступления Жукова». Повышенное внимание к подобного рода деталям происходившего многих может оттолкнуть. Однако не будем забывать, что перед нами книга, написанная американцем. Такой стиль является едва ли не обязательным для англоязычной литературы о войне. Определенные идеологические шоры в отношении СССР, хотим мы того или нет, в США существуют. Но они ни в коей мере не должны бросать тень на Гланца как профессионального историка. Просто потому, что основным инструментом познания у него является анализ оперативных документов и свидетельств очевидцев событий. Можно с высокой степенью уверенности утверждать, что исследований по «Марсу», превосходящих по уровню работу Гланца, в обозримое время от отечественной исторической науки ожидать не приходится.

Конечно, с точки зрения общепринятых стандартов у книги Гланца есть некоторые недостатки, вызванные, прежде всего, географической удаленностью от наших архивов. Существенным минусом повествовательной части книги можно назвать недостаточное внимание к действиям ВВС сторон. Гланц практически не уделяет внимания планированию и ведению советского воздушного наступления. О действиях советских и немецких ВВС сообщается преимущественно на качественном уровне — «начали действовать», «не действовали вследствие плохой погоды» и т. п. Число самолето-вылетов, направления приложения наибольших усилий авиации сторон своего отражения в книге не нашли. А именно с этой точки зрения «Марс» представляет большой интерес. Слабость коммуникаций 41-й армии Калининского фронта, действовавшей в районе Белого, в ходе планирования операции «Марс» вынудила советское командование сделать акцент на использовании авиации для подавления системы огня обороны немецких войск. Сложности с подвозом артиллерийских снарядов предполагалось компенсировать «длинной рукой» авиации, не испытывавшей проблем с подвозом боеприпасов. Причем в бой для выполнения этой задачи были брошены наиболее подготовленные авиакорпуса ВВС Красной армии. «Изюминкой» действий немецкой авиации в «Марсе» было использование новейшего четырехпушечного истребителя «Фокке-Вульф-190». Этими истребителями была перевооружена I группа 51-й истребительной эскадры, выведенная с фронта в августе 1942 г. и вернувшаяся обратно на «Фокке-Вульфах» уже 6 сентября. Присутствие в районе операции подразделения новейших истребителей стало неприятным сюрпризом для советских ВВС. Под Сталинградом, вопреки многочисленным легендам, истребители «Фокке-Вульф-190» не применялись. Усугублял обстановку в воздухе над Ржевским выступом также общий характер боевых действий. «Наступление наших войск носило здесь частный характер и большого успеха, в смысле захвата территории, не имело, поэтому система ПВО войск и объектов нарушена не была, о чем свидетельствует высокий процент потерь бомбардировщиков и штурмовиков от огня 3енитной Артиллерии и Зенитных Пулеметов» (ЦАМО Ф. 362. On. 20272сс, Д.1 Л. 308). Важным фактором для действий авиации была погода в районе Ржевского выступа. Несмотря на присутствие в небе «Фокке-Вульфов-190» и неподавленную систему ПВО немецких войск, наши ударные самолеты вследствие плохих метеоусловий вынуждены были вести боевую работу с малых высот и без прикрытия истребителей. Все это привело к тому, что налет на одну боевую потерю в районе Ржева был одним из самых низких на всем советско-германском фронте. Красноречивее всего об этом свидетельствует статистика. В период с октября 1942 г. по январь 1943 г. налет самолетов Ил-2 на одну потерю в 1 — м и 2-м штурмовых авиакорпусах Калининского фронта составлял всего 17 самолето-вылетов и 15 часов полета. Для сравнения, в 16-й воздушной армии под Сталинградом в октябре-декабре 1942 г. налет штурмовиков на одну потерю составлял 34 самолето-вылета и 35 часов полета. При этом если на Сталинградском фронте штурмовики теряли от огня с земли 20,7 % самолетов, то на Калининском фронте эта цифра была в полтора раза больше — 30,1 %. Бомбардировщики под Сталинградом от огня зениток не несли потерь вообще (статистически), а на Калининском фронте 25,7 % бомбардировщиков было сбито огнем зенитной артиллерии немцев. Еще красноречивее выглядит сравнение этих цифр с наиболее спокойным участком фронта, со статистикой ВВС 7-й армии, противостоявшей малочисленным и слабым в техническом отношении ВВС Финляндии. Там налет ударных самолетов на одну потерю составлял 152(!) самолетовылета. Одним словом, война в воздухе над Ржевским выступом была интересной и напряженной. Эта тема пока еще ждет своего исследователя.

Книга об операции «Марс» представляет собой серьезное историческое исследование, написанное в яркой, популярной форме. Есть только отдельные моменты, которые требуют дополнительных разъяснений. Сразу хочу обратить внимание читателей на разницу в масштабах соединений и объединений войск сторон. Если все немецкие войска на обороне Ржевского выступа объединялись под управлением одной 9-й армии, то только активно наступавших советских армий было пять: 20, 22, 30, 39 и 41-я. Объясняется это не подавляющим численным превосходством советских войск, а меньшим масштабом оперативных объединений под названием «армия». По своему боевому и численному составу, а также уровню решаемых задач немецкая армия может быть сравнима с советским фронтовым объединением. Фронтов в «Марсе» участвовало два: Калининский и Западный. Аналогичная ситуация с танковыми соединениями. Если советские танковые войска действуют, будучи объединенными в танковые или механизированные корпуса, то у немцев танковый корпус объединяет несколько дивизий, танковых, мотопехотных и пехотных. При этом по организационной структуре и штатной численности основных видов вооружения советский танковый и механизированный корпус ближе всего к немецкой танковой дивизии. Введение понятия «корпус» в танковые войска было вызвано, прежде всего, желанием формально повысить статус командира самостоятельного танкового соединения. Если дивизиями, как стрелковыми, так и танковыми (в начальный период войны), сплошь и рядом командовали полковники, то должность командира корпуса формально требовала генерал-лейтенанта, а планку минимально допустимого звания для лица, возглавляющего это соединение, поднимала до уровня генерал-майора. Таким образом, немецкие армейские и танковые корпуса по своим задачам примерно соответствуют советским армиям. Об этой разнице в принципах наименования соединений и объединений нужно помнить при чтении книги. Ситуация с окружением механизированного корпуса М.Д. Соломатина под Белым вта-ком контексте выглядит совсем иначе, чем можно себе представить, уравнивая советский и немецкий корпус. По своему наименованию 41-й танковый корпус генерала Гарпе не отличался от соединения М.Д. Соломатина.

Однако в реальности 41-й корпус объединял действия четырех(!) соединений, эквивалентных по своему рангу советскому 1-му механизированному корпусу. Это 1, 12, 19 и 20-я танковые дивизии. Аналогичная ситуация в полосе 20-й армии. 5-му и 6-му танковым корпусам в разное время противостояли 5-я и 9-я танковые дивизии, а в резерве у командования 9-й армии была 2-я танковая дивизия.

Это, кстати, стоит иметь в виду, читая повторяющиеся у Гланца рефреном слова о численном превосходстве советских войск. В действительности немцы имели существенный перевес в числе подвижных соединений. Четырем советским танковым и механизированным корпусам противостояли шесть танковых дивизий (1, 5, 9, 12, 19 и 20-я), две моторизованные (14-я и «Великая Германия»). Эти дивизии уступали советским корпусам в числе танков, но обладали высокоподвижной артиллерией и мотопехотой. Также требует пояснений часто встречающийся в тексте термин «боевая группа». Формирование так называемых «боевых групп» (Kampfgruppe) было характерным приемом ведения боевых действий танковыми и пехотными дивизиями вермахта. Боевая группа представляла собой временное тактическое объединение частей различных родов войск, входящих в дивизию. Ядром боевой группы, как правило, становился танковый или пехотный полк, которому придавались дивизионы артиллерийского полка, батареи противотанкового дивизиона, роты саперного батальона. В сложной обстановке боевая группа формировалась также вокруг частей дивизии, предназначенных для решения самостоятельных задач, — разведывательного или мотоциклетного батальонов. Часто боевая группа получала в свое распоряжение средства усиления, приданные дивизии из корпуса. Возглавлял боевую группу командир полка, а в случае танковых частей — командир пехотной бригады или танкового (пехотного) полка. На выходе получалась достаточно компактная и подвижная группа, сочетавшая в себе все огневые средства дивизии и корпусные средства усиления от 88-мм зениток до тяжелых орудий включительно. Тем самым автоматически решался вопрос взаимодействия войск, распоряжения артиллеристам и саперам отдавал сам командир боевой группы, без подачи заявок командиру дивизии или корпуса. Если уж мы затронули тактические приемы немецких войск, нашедшие свое отражение в книге, следует сказать несколько слов о мотоциклетных батальонах. Поскольку в сражении с немецкой стороны участвовали несколько танковых дивизий, одним из активно использовавшихся в качестве мобильного резерва подразделений стали мотоциклетные батальоны. Они легко опознаются по обозначению буквой «К» с сопутствующей ей цифрой, однозначно определяющей принадлежность батальона к той или иной дивизии. Например, К-1. Буква «К» — это первая буква немецкого слова «Крафтрадшутцен» (Kraftradsc-hutzen), наименования мотоциклетных частей. Часто номер батальона совпадал с номером дивизии, например К-1 входил в состав 1-й танковой дивизии. Но были и исключения. Упоминающийся в книге К-22 входил в состав 12-й танковой дивизии, а К-12 просто не существовало. В период «блицкригов» мотоциклисты были символом глубоких обходов и охватов. В сражениях позиционной войны они стали мобильным резервом для затыкания дыр и преодоления возникающих то там, то здесь кризисов. По сути своей мотоциклетный батальон воспроизводил структуру мотопехотного батальона на мотоциклах. То есть вместо грузовиков или бронетранспортеров в мотоциклетном батальоне пехотинцы усаживались на мотоциклы. В общем случае мотоциклисты вели бой в пешем порядке, используя мотоциклы лишь как транспорт для перемещения в нужную точку. Различие было только в разной проходимости транспортных средств мотострелкового и мотоциклетного батальонов. Однако к осени 1942 г. вермахт получил мотоциклы повышенной проходимости с приводом на колесо коляски, и даже в условиях средней полосы России мотоциклетные части обладали удовлетворительной маневренностью.

Отдельная большая тема — это причины неуспеха советских войск в срезании Ржевского выступа. Гланц фокусирует свое внимание на тактических аспектах провала «Марса». В связи с этим имеет смысл выслушать мнение об оперативных причинах неудачи одного из высокопоставленных советских военачальников, А. И. Радзиевского. Он писал: «Замысел операции „Марс“ состоял в том, чтобы восемью ударами Западного и четырьмя ударами Калининского фронтов раздробить оборону в районе Ржевского выступа и, уничтожив оборонявшие его силы, выйти в район Смоленска. Одновременно Калининский фронт силами 3-й ударной армии предпринимал наступление на Великие Луки, Новосокольники. В силу того, что в общей сложности создавалось 13 ударных группировок, большинство из них, за исключением зубцовской Западного фронта и оленинской Калининского фронта, оказались небольшого состава — три-четыре дивизии с механизированным или танковым корпусом. Множественность ударов, из которых более половины были сковывающими, привела к распылению огневых средств.

Плотности артиллерии в некоторых группировках хотя и достигали 70–85 и даже 100 орудий и минометов на 1 км участка прорыва, но половину из них составляли минометы, которые могли вести огонь только по первой позиции» (Радзиевский А.И. Прорыв. М.: Воениздат, 1979. С. 49–50. Выделено мною. — А.И.). В то время, когда он писал эти строки, Алексей Иванович Радзиевский руководил Академией им. Фрунзе. В ноябре 1942 г. А.И. Радзиевский занимал должность начальника штаба 2-го гвардейского кавалерийского корпуса, участвовавшего в операции «Марс». Действительно, если мы сравним ударные группировки «Марса» и «Урана», то обнаружим между ними принципиальную разницу. Самый сильный удар под Сталинградом наносила 5-я танковая армия, в состав подвижной группы которой входили два танковых и один кавалерийский корпуса. Поддержку наступлению в 5-й танковой армии осуществляли 2538 орудий и минометов. Артиллерийских орудий было 929, из них 297 противотанковых пушек. При большем общем наряде сил на операцию в 20-й армии Западного фронта был один танковый и один кавалерийский корпуса. Наступление поддерживалось 2246 орудиями и минометами. Собственно артиллерия 20-й армии состояла из 700 орудий, в том числе 175 противотанковых пушек. Таким образом, распыление сил между основными ударными и сковывающими группировками привело к ослаблению армий, действовавших на ключевых направлениях. Например, на Калининском фронте группировку из двух механизированных корпусов (1-го механизированного корпуса М.Д. Соломатина и 3-го механизированного корпуса М. Е. Катукова) можно было получить отказом от вспомогательного удара в долине Лучесы. При этом следует заметить, что советский механизированный корпус был сильнее танкового, и такая группировка превосходила бы качественно 5-ю танковую армию под Сталинградом. Но этого сделано не было. Занимавшийся в основном советской армией Гланц не стал отслеживать корни такого решения. Однако интересующиеся историей Первой мировой войны без труда укажут человека, которому принадлежит идея нанесения группы — из сковывающих и основного ударов. Это А.А. Брусилов, применивший такую стратегию против австрийцев летом 1916 г. в операции, впоследствии получившей его имя. Смысл такого построения войск следует из названия вспомогательных ударных группировок — «сковывающие». Их задачей было сковать своими наступлениями войска противника и воспрепятствовать их перемещению для запечатывания прорыва на главном направлении. Теоретически интересная идея ограниченно работала против австрийцев в 1916 г., но совершенно не годилась против немецкой армии 1942 г.: разница была в том, что немецкие резервы подо Ржевом были моторизованы или получали автотранспорт для перевозок с одного участка фронта на другой. Неизбежные шероховатости в проведении операции приводили к неодновременности, точнее, к меняющейся по времени интенсивности наступлений по периметру Ржевского выступа. Это позволяло немецкому командованию маневрировать одними и теми же войсками между основной и сковывающей ударными группировками советских войск на том или ином направлении. В этом отношении внимания заслуживают описанные в книге Гланцем действия так называемой группы Беккера. Группа состояла из подразделений 6-й пехотной дивизии, формально не обладавшей подвижностью мотопехоты и танков. Однако части группы Беккера перемещались армейским автотранспортом и действовали, как «пожарная команда», по периметру выступа. В ходе «Марса» они умудрялись в разные периоды наносить контрудары и обороняться от войск как Калининского, так и Западного фронтов. Помимо тактического маневра преимущества сковывающих ударов нивелировались перебросками крупных подвижных соединений на большие расстояния. Так, ничем не скованная группа армий «Север» смогла направить на помощь 9-й армии в Ржевском выступе 12-ю танковую дивизию. Эта танковая дивизия была самой сильной из участвовавших в «Марсе». Фактически именно ее действия остановили продвижение 1-го механизированного корпуса М.Д. Соломатина. Последний успешно прорвал оборону немецких войск южнее Белого и добился наибольшего продвижения в глубь немецкой обороны среди всех участвовавших в операции соединений Красной армии.

Заметим также, что если под Сталинградом практически весь наряд сил вступил в бой, то в наступлении Западного фронта не приняли участия силы, оставленные «на потом» для осуществления той операции, которую Гланц условно называет «Юпитер». Фактически Г. К. Жуков сильно переоценил возможности войск Калининского и Западного фронтов, предполагая осуществить после «Марса» широкомасштабное окружение группы армий «Центр». Соответственно в ноябре бездействовал 5-й танковый корпус в 5-й армии (о его печальной судьбе в декабрьском наступлении, уже в составе 20-й армии, довольно подробно рассказывает Гланц в своей книге). Бездействовала в ноябре также довольно крупная группировка артиллерии, поскольку орудия и минометы Западного фронта были размазаны по армиям, назначенным как для «Марса», так и для призрачного еще «Юпитера». Еще менее обоснованным выглядит изъятие из состава войск 41-й армии Тарасова 2-го механизированного корпуса для наступления под Великими Луками. Гланц с самого начала повествования указывает на то, какие трудности вызвало исключение корпуса из подвижной группы Калининского фронта. В развитии прорыва 2-й механизированный корпус мог обеспечить правый фланг 1-го механизированного корпуса и предотвратить или хотя бы отсрочить его Окружение.

Задачи, которые ставились командованием перед армиями и фронтами в «Марсе», решены не были, но это не означает, что операция не оказала никакого влияния на обстановку на фронте. Помимо замысла существует объективное значение операции. Во-первых, нельзя отрицать, что в отражении советского наступления против Ржевского выступа были задействованы танковые дивизии, которые могли быть направлены на деблокирование окруженной 6-й армии Ф. Паулюса. В реальности деблокирующий удар проводился свежей 6-й танковой дивизией Э. Рауса(159 танков), прибывшей из Франции, и рокированными с Северного Кавказа и из 2-й танковой армии ГА «Центр» 23-й и 17-й танковыми дивизиями. Последние две дивизии насчитывали примерно по полусотне танков. В отражении наступления Калининского и Западного фронтов были задействованы резервы — 12-я (из ГА «Север»), 19-я и 20-я танковые дивизии. При отсутствии воздействия на Ржевский выступ со стороны Западного и Калининского фронтов эти три соединения могли отправиться деблокировать окруженную в Сталинграде немецкую группировку.

Помимо вполне очевидного влияния на события на других участках советско-германского фронта в ноябре и декабре 1942 г., «Марс» опосредованно сказался и на кампании 1943 г. Дело в том, что оборонявшая Ржевский выступ 9-я армия Моделя летом 1943 г. участвовала в операции «Цитадель» под Курском. Попала она туда зимой 1943 г. после операции «Буффель» (Buffel), в ходе которой 9-я армия оставила Ржевский выступ. Операция имела своей целью заполнение фронта вновь образовавшегося Орловского выступа, южная сторона которого одновременно являлась северной стороной Курской дуги. По немецким планам летней кампании 1943 г. 9-я армия должна была наступать на Курск с севера, навстречу войскам 4-й армии Г. Гота. «Марс» оказал существенное влияние на то, как 9-я армия наступала в ходе одного из решающих сражений Второй мировой войны — битвы под Курском. Во-первых, некоторые соединения были просто исключены из активного участия в боях. Так, 1-я танковая дивизия, оборонявшая в «Марсе» город Белый, была выведена на переформирование и вновь попала на советско-германский фронт только осенью 1943 г. под Киевом. Во-вторых, потери, которые понесли дивизии 9-й армии в «Марсе», не были восполнены к весне-лету 1943 г. Чтобы пояснить этот факт конкретными цифрами, нужно кратко рассказать о немецкой методике подсчета численности личного состава соединений. Возможности соединений характеризовались тремя показателями: Verpflegungsstaerke, Iststaerke и Gefechtstaerke. Первая — это буквально «число рационов», то есть число порций пищи, необходимых дивизии. В это число входили порции для всех солдат и командиров, а также «хиви» (Hiwi — коллаборационистов из военнопленных) и содержащихся в расположении дивизии пленных. Второй показатель — это численность собственно личного состава дивизии и приданных частей. Наконец, третий и самый интересный для нас показатель — это «боевая численность». Эта цифра представляет собой число солдат и офицеров подразделений дивизии, непосредственно участвующих в бою: пехотных, разведывательного и саперного батальонов. Ближайший отечественный аналог этого термина — «активные штыки». Если мы посмотрим на боевую численность дивизий 9-й армии, то увидим слабость тех соединений, которые оказались в ноябре 1942 г. в пекле «Марса». Например, 9-я танковая дивизия, принимавшая непосредственное участие в разгроме 6-го танкового корпуса П. Армана в полосе наступления Западного фронта, на 7 февраля 1943 г. имела боевую численность всего 2708 человек. К 16 мая боевая численность соединения выросла до 2872 человек (Newton S. Kursk. The German view. Eyewithness Reports of Operation Citadel by the German Commanders. DA Capo press, 2002. P. 374; далее все данные по боевой численности соединений приведены из этого же источника). Для сравнения, 3-я танковая дивизия 4-й танковой армии Г. Гота имела боевую численность на 4 июля 1943 г. 5170 человек. Еще один ветеран «Марса», 20-я танковая дивизия, участник окружения 1-го механизированного корпуса М.Д. Соломатина под Белым, на 4 июля имела боевую численность 2837 человек. Это едва ли не вдвое меньше дивизии хорошей комплектности. Аналогичная картина наблюдается и в пехотных соединениях 9-й армии. Например, 86-я и 102-я пехотные дивизии имели на 16 мая 1943 г. боевую численность 3610 и 2683 человека соответственно. В ноябре и декабре 1942 г. 86-я пехотная дивизия оборонялась в долине Лучесы против 22-й армии, а 102-я пехотная дивизия вместе с 5-й танковой и 78-й пехотной дивизиями приняла на себя основной удар 20-й армии Западного фронта. Постоянный участник боев за Ржев, 6-я пехотная дивизия (участвовавшая в «Марсе» боевой группой Беккера, о которой я говорил выше) на 6 июня 1943 г. имела боевую численность 2768 человек, а на 2 июля — 3121 человек. Для сравнения, нормально укомплектованная 167-я пехотная дивизия имела на начало «Цитадели» боевую численность 6776 человек. Неудивительно, что при таком плачевном состоянии своих соединений командующий 9-й армией В. Модель настаивал на отсрочке начала «Цитадели». Авторитет Моделя, поднявшийся на недосягаемую высоту в глазах фюрера после отражения нескольких крупных наступлений подо Ржевом летом и осенью 1942 г., побудил Гитлера в мае 1943 г. отложить операцию «Цитадель» на два месяца. Неудачный и замалчиваемый советскими историками «Марс» оказал косвенное, но вполне осязаемое влияние налетнюю кампанию 1943 г. Прошедшая мясорубку подо Ржевом 9-я армия не смогла восполнить понесенные потери. Ни к маю 1943 г., что заставило Гитлера отложить «Цитадель», ни к июлю того же года отражавшие наступление подо Ржевом немецкие дивизии не достигли приемлемого уровня боеспособности. Это стало одной из причин, по которым наступление на северной стороне Курской дуги быстро выдохлось. Об этом факте нужно помнить при чтении тяжелых и не всегда приятных описаний боевых действий в ходе операции «Марс». На долгие годы спрятав от людей операцию «Марс», советские историки допустили непростительную ошибку. Как по отношению к людям, которые в ней участвовали, так и в отношении истории войны в целом. Из цепочки операций советских войск в Великой Отечественной войне выпало звено, весьма важное как по масштабу происходивших событий, так и по влиянию на общую обстановку на советско-германском фронте. Дэвид Гланц устранил эту несправедливость и написал подробное и интересное исследование забытой битвы великой войны.

А. В. Исаев

Введение

19 ноября 1942 года под Сталинградом Красная армия нанесла массированный удар по немецкой армии, до тех пор не знавшей поражений. Всего за одну неделю советские войска окружили 6-ю, одну из самых доблестных армий вермахта, ввергнув ее в смертоносный сталинградский «котел». А уже через два месяца жалкие остатки некогда гордой немецкой армии и соединений союзников были уничтожены в ходе одной из самых известных битв советско-германской войны.

История учит нас, что титаническая Сталинградская битва изменила ход войны на Восточном фронте, безжалостно направив немецкую армию и рейх по пути к окончательному и унизительному разгрому. История увенчала победителей Сталинградской битвы немеркнущей славой. Из этого сражения Красная армия вышла преображенной силой, не знавшей с тех пор поражений в стратегических операциях. Мнимые творцы сталинградского триумфа вошли в анналы военной истории на правах непобедимых героев, возглавивших впоследствии безостановочный марш советских войск к победе. Самое видное место в этом военном пантеоне занимает внушительная фигура Маршала Советского Союза Георгия Константиновича Жукова, героя Москвы, Сталинграда, Курска и Берлина.

Однако история зачастую дезинформирует нас. Музы истории не постоянны. Они хранят только известные сведения, нередко игнорируя остальные. Давняя поговорка «Победителей не судят» верна. В число тех благ, которые достаются победителям, входит и возможность творить историю, и самый наглядный пример тому — война на Восточном фронте. До конца 1942 года история войны Германии с СССР была немецкой — потому, что преимущественно немцы с гордостью излагали суть и подробности ее событий. Но по завершении 1942 года история войны стала советской, поскольку победители заслужили право описывать свои победы. Такими были и остаются исторические реалии войны на Восточном фронте.

Сами названия «Москва», «Сталинград», «Курск», «Белоруссия» и «Берлин» прочно ассоциируются с грандиозными победами советских войск. Но эти же величественные и победоносные битвы, в свою очередь, искажают историю войны на Восточном фронте, затеняя многие неудачи и поражения, которыми совершенно естественно перемежался марш Красной армии к окончательной победе и славе. Точно так же эти великие победы превозносят заслуги военачальников, доводя их почти до сверхчеловеческих масштабов, заставляя читателей забыть о том, что, по сути дела, эти полководцы — человеческие существа, которым, как и всем людям, свойственно ошибаться.

Эта книга — первый этап длительного и мучительного процесса корректирования истории самой страшной из войн, попытка рассмотреть в необходимом контексте те самые победы, которые давно описаны и прославлены. Это справедливо, поскольку подробностей периода немецких побед до конца 1942 года забыто не меньше, чем подробностей советского триумфального марша, начавшегося в конце 1942 года. Еще одна цель этого процесса — вернуть человеческую природу, человеческое лицо и человеческие ошибки тем, кого война увенчала вечной славой.

Книга посвящена самому вопиющему примеру заблуждений, в которые нас вводит история, — забытой советской операции «Марс». Запланированная на октябрь 1942 года и проведенная в конце ноября, она дополняла операцию «Уран» — такое кодовое название получило стратегическое контрнаступление советских войск под Сталинградом. Вместе взятые, эти две стратегических операции, умышленно названные в честь богов, представляли собой попытку Красной армии захватить стратегическую инициативу на Восточном фронте и длительным маршем двинуться к полной победе над немецким вермахтом и нацистской Германией. Разработанная и проведенная маршалом Жуковым операция «Марс»- кстати, названная именем бога войны, была центральным пунктом во всей советской активности осенью 1942 года. По стратегическим масштабам и целям операцию «Марс» можно, по меньшей мере, приравнять к операции «Уран». Но капризная муза истории забыла про первую из них — из-за ее провала и из-за успеха превозносимой последней. Короче говоря, победители создавали историю и, само собой, подчеркивали свои заслуги, а побежденные обнаружили, что унизительное сознание поражения не дает им возможности достоверно описывать даже победы.

В настоящее время доступность немецких и советских архивных материалов позволяет восстановить фактическую и историческую подоплеку операции «Марс» в контексте событий того времени и перехода воинской удачи, произошедшего на немецком Восточном фронте осенью 1942 года. Эти архивные материалы, как советские, так и немецкие, легли в основу данной книги. Пользуясь ими, мы можем точно и достоверно восстановить картину событий, их масштабы, время, место и, в меньшей степени, их причины. Оставалось восполнить единственный пробел — человеческий фактор борьбы. В этом я полагался на зачастую неточные мемуары, на мои собственные представления о войне и воинах, реконструируя мысли, надежды и дилеммы тех, кто командовал, сражался и погиб в ходе операции. Например, с помощью военных воспоминаний Жукова можно определить, где и когда он находился на любом этапе войны, а из архивных материалов взять фактическую основу и содержание важных фрагментов его воспоминаний. Изучая маршруты Жукова во время войны и действия войск, находящихся под его командованием, мы можем откорректировать неточности и противоречия в его мемуарах.

Ход, масштабы и цели операции «Марс» я восстановил по достоверным архивным источникам, а более широкие аспекты планов стратегических действий советских войск осенью 1942 года, в особенности плана операции «Юпитер», домыслил,[1] опираясь на неполные архивные свидетельства. Описания решений, действий, характеров, мотивов, не задокументированных бесед и размышлений командиров основаны на архивных материалах в гораздо меньшей степени. Они отражают мое субъективное представление об операциях и их участниках, в некоторых случаях их собственные рассказы, но чаще всего — их предшествующие и последующие действия и участь. Но эта «историческая вольность» с моей стороны ни в коей мере не влияет на фактическую точность отчетов о событиях операции «Марс» и их причинах.

Особую благодарность за подготовку к работе над этой книгой я выражаю своей дочери, Мэри Элизабет Гланц, которая переводила для меня неисчислимые материалы немецких архивов, а также жене Мэри Энн, которая скрупулезно вычитывала и правила рукопись. Если в книге и допущены ошибки, то лишь по моей вине.

Глава 1 ПРЕЛЮДИЯ

На Сталинград: вермахт и операция «Блау»

Штаб ОКХ, Винница, Украина, 25 июля 1942 года

Решение Адольфа Гитлера перевести свой штаб, штаб фюрера, в Винницу (Западная Украина) отнюдь не обрадовало тех, кто командовал немецкими войсками Восточного фронта из этого грязного украинского городка. Главе Генерального штаба Францу Гальдеру, который несколько недель подряд спорил с Гитлером по поводу нюансов немецкой военной стратегии на востоке, теперь предстояло встретиться с оппонентом лицом к лицу. Гальдер знал, что такая встреча неизбежно будет означать подчинение хваленой воле фюрера (1).

Начальник Генштаба и номинальный глава верховного командования сухопутных войск немецкой армии (Oberkom-mando das Нееге, или ОКХ), Гальдер выбрал пыльный, а теперь еще и невыносимо душный украинский городок, чтобы отсюда руководить второй крупной попыткой разгромить Красную армию и вывести Советский Союз из войны. К концу июля он убедился, что выбор сделан удачно, ибо до прибытия фюрера немецкому оружию вновь крупно повезло. Но Гальдер прекрасно помнил, как годом раньше цепь подобных побед прервалась под Москвой, по его мнению, отчасти потому, что Гитлер вмешивался в стратегическое планирование и повседневное проведение операций. Гальдер со страхом ждал нового вмешательства и повторения истории в 1942 году.

В конце июля казалось маловероятным, что история повторится. Исходя из ошибочного предположения, что летнее наступление немецких войск произойдет на севере, против советских частей, стоящих на защите Москвы, русские, по мнению Гальдера, своими руками вымостили противнику путь к успеху и потеряли в середине мая свыше 250 тысяч человек и бесчисленное количество единиц техники в ходе бессмысленного наступления к югу от Харькова (2). Это внезапное советское наступление, отвлекающее по своей сути и предназначенное для того, чтобы прощупать слабые места в обороне противника на юге, застигло немецкое командование врасплох. Тем не менее сообразительные и расторопные немецкие командиры отреагировали на него со свойственной им эффективностью. Отразив неуклюжий советский удар, они уничтожили основную массу сил Красной армии, участвовавших в наступлении. В сущности, нацелившись в самый центр несметных полчищ, которые немцы втайне стягивали для нового весенне-летнего наступления на южном направлении, советские войска сразу обрекли себя на поражение и обусловили успех последующих немецких операций на юге России.

После эффектной победы под Харьковом 28 июня 1942 года немецкие войска, действующие в рамках только что разработанной операции «Блау», перешли в столь же эффектное наступление на восток (3). Повторяя свою беспрецедентную наступательную операцию «Барбаросса» лета 1941 года, передовые части немецких бронетанковых и моторизованных войск неутомимо продвигались по южнорусским степям от Курска к северному Донбассу, а за ними следовали бесконечные колонны немецких, венгерских и итальянских пехотинцев. Это неудержимое наступление рассекало советский фронт надвое; отмахиваясь от докучливых, но по-прежнему неуклюжих советских контратак, уже через несколько дней немецкие соединения вышли к широкому Дону близ Воронежа. Устремляясь на юго-восток между реками Дон и Северный Донец, колонны 4-й и 1-й немецких танковых армий беспрепятственно достигли излучины Дона, в то время как другие войска оттесняли советские соединения назад к Ростову (см. карту 1).

Несмотря на явный успех наступательной операции, Гальдера не покидала тревога, и не только из-за ожидаемого приезда Гитлера на фронт. В отличие от 1941 года, теперь советские войска буквально исчезали при приближении противника, и потому намеченное окружение десятков тысяч русских пехотинцев так и не состоялось. Даже в «котлах» возле Миллерово и к северу от Ростова добыча оказалась скудной. Еще сильнее тревожило Гальдера и вредило тщательно разработанному плану то, что удачное наступление могло воодушевить Гитлера, который, как всегда, стремился к максимальному захвату территории и живых сил противника, связывая это с разгромом вражеских армий. Гальдер, с самого начала недовольный необходимостью посылать немецкие армии на бескрайние просторы юга России, мог только гадать о том, куда еще отправятся войска по приказу алчного фюрера. И действительно, уже в день прибытия в новый штаб Гитлер издал директиву № 43 по операции «Блюхер», предписывающую 11-й армии генерала Эриха фон Манштейна на Крымском полуострове пересечь Керченский пролив и достичь Таманского полуострова прежде, чем падет осажденный русский город Севастополь (4). Стало ясно, что Гитлера уже манит Кавказ и его несметные природные богатства.

Гальдеру были понятны стратегические и оперативные замыслы операции «Блау». Поначалу план предусматривал операцию, состоящую из трех этапов. На первом этапе немецким войскам предстояло уничтожить советские армии, обороняющие Воронеж на реке Дон. На втором этапе — продвинуться на юго-восток вдоль южного берега Дона до Миллерово и приступить к окружению советских войск на востоке Донецкого бассейна, или Донбасса. И наконец, на третьем этапе намечался захват Ростова, излучины Дона и самое главное — Сталинграда на Волге. После падения Сталинграда директива предписывала немецким войскам двинуться в сторону Кавказа, но не указывала характер этого продвижения. Операция «Блау» была построена на предположении, что части Красной армии будут неоднократно окружены и уничтожены. К 25 июля стало ясно, что этого не произошло и не произойдет.

В Винницком штабе поняли и то, что успехи немецких армий взбудоражили и воодушевили Гитлера. Последствием горячих споров в штабе ОКХ и новом штабе фюрера стало изменение прежних и издание новых приказов. По мнению Гитлера, эти приказы учитывали новые возможности, но Гальдер и многие другие немецкие военачальники считали, что таким образом искажался первоначальный замысел, перспективы и, вероятно, исход операции «Блау» в целом. Наиболее значительной стала директива № 45, просто озаглавленная «О продолжении операции „Брауншвейг“ <„Блау“>» (5). Полагая, что основная цель операции «Блау» — «окончательное уничтожение советских оборонительных сил» — уже достигнута, директива требовала, чтобы четвертый этап «Блау» — наступательная операция на Кавказ под кодовым названием «Эдельвейс» — проводилась одновременно со штурмом Сталинграда.

События, которые Гитлеру казались счастливым стечением обстоятельств и неслыханной удачей, Гальдер и Генштаб воспринимали как плохое предзнаменование. Вместо того чтобы сосредоточить крупные наступательные силы недавно созданных групп армий «А» и «Б» на подступах к Сталинграду, согласно первоначальному плану, Гитлер приказал обеим группам армий одновременно выступить на штурм Сталинграда и двинуться на Кавказ по двум расходящимся направлениям. Когда 6-я армия столкнулась с проблемами снабжения тыла, авангард группы армий «Б» двинулся на Сталинград, а Гитлер досадовал на медлительность войск, Гальдер «в своем дневнике признал, что ошибки, по поводу которых брюзжал и ворчал фюрер, вызваны приказами самого фюрера» (6).

Однако события, разворачивавшиеся в конце июля, и решения, принятые немецкой ставкой в Виннице и штабами действующих армий, вызывали лишь легкое беспокойство, поскольку наблюдались в контексте оправданных надежд и эффектных военных побед. А на расстоянии тысячи миль, в Москве, противник Гитлера, Сталин, гораздо более здраво оценивал перспективы.

Остановить немецкий натиск: ни шагу назад!

Ставка Верховного Главнокомандующего (ВГК), Москва, Кремль, 28 июля 1942 года

Верховный был разгневан. Целое десятилетие интриг и безжалостного уничтожения внутренних политических противников, столь же долгий период переговоров с коварными лидерами зарубежных стран и даже год унизительных военных поражений в войне с самым, казалось бы, понятным и предсказуемым из глав европейских государств не подготовили Иосифа Виссарионовича Сталина к позору, которым покрыла себя его армия минувшей весной и летом. Гитлер предал его в июне 1941 года, приведя в исполнение план «Барбаросса», и даже сознание того, что в 1942 году Сталин сам мог бы развязать войну против Гитлера, не смягчало стойкой ненависти к порывистому немцу, который, как нехотя признавал Сталин, удивительно похож на него самого. После этого вероломного нападения Советская армия понесла огромные потери, лишилась обширных территорий и возможности выиграть время, подтянуть силы, остановить наступление немецких войск и переманить удачу на свою сторону. В конце концов, думал Сталин, импульсивность доведет Гитлера и его армию до поражения.

К концу 1941 года обессилевшая немецкая армия, подгоняемая нетерпением фюрера, очутилась на подступах к Ленинграду, Москве и Ростову. Но многочисленные советские резервные войска под командованием несгибаемых и безжалостных военачальников остановили немецкое наступление и чуть было не превратили тактические и оперативные победы в стратегический разгром немцев. Вспоминая, какой близкой казалась окончательная победа, Сталин едва заметно пожимал плечами. «Как могло случиться, — думал он, — что за зимними победами весной и летом последовали наши новые, катастрофические поражения? Что было упущено? Кого винить? Может, следовало прислушаться к тем, кто советовал мне выждать время, укрепить оборону, дождаться немецкого наступления, а потом отразить его и нанести свой удар? Неужели надо было внимательнее слушать Жукова, Шапошникова, Василевского и остальных?»

Склонность к самоанализу была несвойственна Сталину. Он считал, что слишком глубокие размышления, вопросы и сомнения идут во вред чутью, силе воли и способности добиваться своего. Отмахнувшись от минутного приступа слабости, попыхивая неизменной трубкой, он принялся отвечать на собственные вопросы. «Нет! Я был прав. Хотя немцы атаковали не там, где мы ждали, и наступление маршала Тимошенко на юге провалилось, — размышлял он, — нетерпеливость Гитлера вновь лает о себе знать. Он избрал путь, ведущий лишь к чрезмерному перенапряжению и рассредоточению войск и поражению.

Оно может произойти на Дону, на Кавказе, под Москвой, или на всех трех участках фронта сразу. Ясно одно: победит упорная и решительная Красная армия. Ее триумф — всего лишь вопрос времени».

Покончив с размышлениями, Сталин перевел взгляд на проект приказа № 227, лежащий на столе, и в особенности на конец абзаца, который прямо-таки бросался в глаза и вошел в историю в виде лозунга: «Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв» (7). Неумолимо-мелкий шрифт подчеркивал дерзость лозунга, характерную для суровой диктатуры Сталина, придавал дополнительный смысл ныне знаменитому призыву. А если лозунг не подействует, поможет расстрельная команда, кнут из поговорки, штрафбаты и прочие соответствующие меры. «Если не считать размышлений, — мелькнуло в голове у Сталина, — формы я еще не потерял».[2]

Сталин подписал приказ, вызвал своего секретаря А.Н. Поскребышева, поручил передать приказ Генштабу и повернулся к висящей на стене огромной карте, синие и красные стрелки на которой безмолвно свидетельствовали о ходе войны. Взгляд главнокомандующего заскользил по карте к югу России, через Донбасс, по Дону и на Кавказ. Жирные синие стрелки, нанесенные на карту прошлым утром усердными молодыми офицерами штаба, были нацелены на Дон близ Ростова и на Калач к западу от Сталинграда. Сталин быстро посмотрел вверх, на север, где линия фронта со стороны противника образовывала гигантский выступ к Москве от Ржева и Вязьмы. Это гротескное и грозное наследие злополучных зимних сражений минувшего года безмолвствовало — длинная синяя черта, которой противостояли многочисленные красные линии обороны у концентрических красных кругов, обозначающих Московскую зону обороны. Вглядываясь в карту, Сталин с горечью вспоминал, что именно отсюда, с этого зловещего выступа, прошлым летом были направлены все стрелы немецких наступлений. Но, несмотря на последовавшие поражения на юге, Сталин утешался мыслью, что зимний разгром немцев под Москвой, по крайней мере, помешал Гитлеру предпринять очередную попытку штурма советской столицы.

«А теперь, — думал Сталин, снова переводя взгляд на юг, на берега Дона, — пора увенчать славой и доблестью не только Москву, но и другой советский город, навсегда запечатлеть в памяти немцев его название как символ поражения». Сталин был убежден, что судьба, порождение суровых географических реалий и неумолимого продвижения жирных синих стрелок на восток, к Дону, остановит выбор на городе, названном в его честь. Напротив синей стрелки кто-то из офицеров советского Генштаба аккуратно вывел красными[3] буквами «6-я армия».

Гром с севера

Штаб Калининского фронта, к. востоку от Ржева, 23 августа 1942 года

Командующий Калининским фронтом генерал-полковник Иван Степанович Конев знал, что внимание всего мира приковано к битве титанов под Сталинградом, и негодовал по этому поводу. Вот уже более трех недель он пытался изменить эту жестокую реальность. Упорно, с явным намерением отвлечь немцев и оттянуть войска из сталинградского сектора, с 1 августа его соединения совместно с армиями Западного фронта на правом фланге испытывали на прочность оборону 9-й немецкой армии на подступах к Ржеву. Мысль о подобной атаке пришла в голову генералу армии Г. К. Жукову, командующему Западным фронтом, и, к вящей досаде Конева в ходе этой операции войска Жукова покрыли себя величайшей славой. Кроме Конева, мало кто знал истинные намерения Жукова. Остывая после неудачных попыток уничтожить немецкую группу армий «Центр» под Москвой зимой 1941 года и одержать победу над немецкими войсками на московском направлении весной и летом 1942 года, Жуков старался выиграть время, а между тем немецкие армии захватывали юг России. Теперь же, в августе, Жуков вновь внедрял свою «северную стратегию», призванную сокрушить немецкую группу армий «Центр» раз и навсегда. Месяцем раньше он предпринял неудачное наступление на левом крыле Западного фронта к северу от Брянска, однако оно почти не причинило ущерба противнику и не привлекло внимания немецкого верховного командования. Жуков решил в новой атаке подо Ржевом добиться большего и сдержал слово (8).

В чрезвычайно ожесточенной борьбе 30-я и 29-я армии Конева выбили немецкие войска с плацдарма к северо-востоку от Ржева и неуклонно продвигались к городу. На юге Жуков ввел в бой свои 31-ю и 20-ю армии, а 6 августа свежие 6-й и 8-й танковые корпуса и 2-й гвардейский кавалерийский корпус вступили в битву и подкрепили успех ведущих армий. Три дня бушевало танковое сражение, немецкие оперативные резервы пытались закрыть брешь и остановить наступление советских войск. И остановили его, но лишь после потери Зубцова и отхода на новые оборонительные рубежи на реке Вазуза, чуть восточнее Сычевки. Яростные, приносящие огромные потери сражения сошли на нет после 23 августа, и хотя 9-я немецкая армия выдержала натиск противника, это ей удалось с трудом. Только Конев и Жуков знали, что августовская операция подо Ржевом послужила великой цели, стала генеральной репетицией предстоящего события. На следующий раз намечалась более масштабная атака и, по убеждению Жукова, уничтожение целой группы немецких армий.

Штаб 9-и немецкой армии, Сычевка, 1 сентября 1942 года

Командующий 9-й армией генерал танковых войск Вальтер Модель вышел из госпиталя, отбыл положенный отпуск и понял, что побывал на волосок от катастрофы. Пока взгляды немецкого командования были прикованы к югу, злополучное советское наступление вызвало значительные потери в 9-й армии (9). Чтобы отразить накатывающуюся волна за волной советскую пехоту, танки и кавалерию, ему пришлось бросать в мясорубку резервные части. Танковым резервам можно было бы найти более достойное применение, но, по крайней мере, наступление армии противника удалось остановить. Модель с горечью вспоминал о том, как небрежно Гитлер отмахнулся от реальной угрозы. Гитлер считал, что такие отвлекающие маневры противника накануне знаменательных событий под Сталинградом в порядке вещей, подразумевая, что надо держаться, пока советские войска не выбьются из сил. На кризис и индифферентность верховного командования Модель отреагировал в характерной для него откровенной манере. 16 августа, в разгар битвы подо Ржевом, он доложил командующему своей группой армий фельдмаршалу Гюнтеру фон Клюге: «9-я армия почти разгромлена, ей необходимы еще три дивизии подкрепления. Если же их не предоставят, — продолжал Модель, — ответственность за последующие события целиком ляжет на командование группы армий». И он подробно обрисовал спрогнозированное продолжение боя (10). Такой ультиматум из уст человека, войска которого отстояли Ржев зимой 1941 года, не мог пройти незамеченным. Группа армий предоставила необходимое подкрепление, немецкие соединения удержали оборону.

«Беда в том, — размышлял Модель, — что немецкие войска, дислоцированные на выступе, изнурены». Группе армий «Центр» уже пришлось отказаться от намеченной на конец лета грандиозной операции с целью уничтожения выступа советской линии фронта в Сухиничах, восточнее Вязьмы. К этому привели два летних наступления Жукова. Более того, «группе армий „Центр“ пришлось все лето рассчитывать только на себя — и она едва продержалась».

Контрнаступление богов: истоки операций «Марс», «Уран», «Сатурн» и «Юпитер»

Полевой штаб 6-й армии, окрестности Калача, 15 сентября 1942 года

Генерал-полковник Фридрих Паулюс, рослый, осанистый, но измотанный командующий немецкой 6-й армией, только что получил донесение из штаба, которое помогло ему избавиться от раздражения, накопившегося за несколько суматошных дней (11). Его пехотный армейский корпус вышел к главной железнодорожной станции Сталинграда и к берегам Волги, а соседний 48-й танковый корпус, отрезанный от 4-й танковой армии, прорывался к берегу Волги со стороны южного сектора разрушенного города. Между ними оказались разрозненные, но упорные остатки 62-й советской армии, которая цеплялась за каждый квартал, за каждый подвал среди руин в фанатичной решимости исполнить приказ Сталина — стоять насмерть в городе, названном в его честь.

Паулюс перебирал в памяти как досадные, так и отрадные события последних недель, на протяжении которых его мощная армия пыталась сначала в одиночку выполнить приказ Гитлера и захватить штурмом ключевой город на Волге. В конце июля армия Паулюса выдвинулась на восток, к реке Дон, и в тяжелых боях уничтожила две наспех собранных советских танковых армии к западу от Калача-на-Дону. Двинувшись далее на восток по обломкам уничтоженной техники, армия Паулюса захватила переправы через Дон у Калача. Столкнувшись с усиливающимся сопротивлением двух новых советских армий (62-й и 64-й), Гитлер подписал исправленный вариант директивы № 45, приказывая трем корпусам 4-й армии выступить маршем на Сталинград с юго-запада, совместно с наступающей 6-й армией Паулюса. Объединенные действия, начавшиеся 1 августа, вскоре привлекли внимание немецкого верховного командования, поскольку оно считало Сталинград естественной точкой притяжения советских резервных войск. Кровопролитные бои на берегах Дона и на подступах к городу подтвердили предположение верховного командования. Пока немецкие войска с тяжелыми боями овладевали городом, советские провели ряд контрнаступлений против излишне растянутого северного фланга 6-й армии, охватывающего сектор между реками Дон и Волга. Атаки Красной армии стали сущим бедствием для Паулюса, который пытался сосредоточить все внимание на штурме города, но вместо этого был вынужден постоянно беспокоиться о безопасности своего левого фланга.

В помощь Паулюсу ОКХ выделило сначала 8-ю итальянскую армию, которую он разместил на своем дальнем левом фланге, на южном берегу Дона, а затем 3-ю румынскую армию, которой он заменил немецкие войска, дислоцированные далее к югу вдоль Дона. Высвобожденные немецкие соединения были брошены в сталинградский огненный «котел». На протяжении сентября борьба усиливалась, немецкие войска продвигались по руинам города от дома к дому, от завода к заводу, но лишь ценой ужасных потерь живой силы. «Верные себе, — думал Паулюс, — Советы скармливают этой мясорубке все новые войска, и так будет продолжаться, пока немецкие силы не завоюют каждую пядь городской земли». Подавляя почти безудержное желание прекратить бойню и перейти в оборону, Паулюс продолжал бросать в бой своих солдат. Противник Паулюса, защитник Сталинграда подполковник В.И. Чуйков и его обливающаяся кровью 62-я армия наотрез отказывались сдаться.

Последовавшее 26 сентября импульсивное заявление Паулюса о том, что центр города взят, было явно преждевременным и излишне оптимистичным (12). Хотя советские позиции на правом берегу Волги местами истаяли до нескольких квадратных метров, не иссякающий приток сил немецкого подкрепления превосходил потери агрессора. 6-я немецкая армия неуклонно продвигалась к реке, но тем не менее проигрывала войну на истощение. 6 октября журнал боевых действий 6-й армии сетует на огромные потери и замечает: «Захват города не следует производить подобным образом» (13). Дилемма заключалась в том, что Гитлер и немецкое верховное командование поставили на эту карту в буквальном смысле все.

Затянувшаяся борьба Паулюса с упорными защитниками города под командованием Чуйкова словно загипнотизировала немецкое верховное командование. История наглядно показала, что зацикленность немецких военачальников на городских боях ослепила их, помешала заметить критическое положение растянутых и с каждым днем все более уязвимых флангов 6-й армии. Как и год назад под Москвой, немецкое верховное командование полагало, что ситуация разрешится в пределах города и, следовательно, Сталинград будет пунктом назначения если не всех, то большинства советских стратегических резервов. Отсюда следовал вывод, что в город будут направлены последние советские батальоны. Таким образом, немецкие войска не подготовились к неожиданному повороту событий и не справились с тем, что обрушилось на них 19 ноября, когда свежие советские силы прорвали уязвимые фланги противника, преимущественно румынские армии, и окружили измученную 6-ю армию Паулюса в городе, который он пытался взять штурмом. Менее очевидным было полное пренебрежение немецкого верховного командования к ситуации на других участках фронта. Как ни парадоксально, на самых критических из этих участков советское командование планировало нанести противнику наиболее сокрушительное поражение в конце весны и зимой 1942 года.

Ставка ВГК, Москва, Кремль, 26 сентября 1942 года

Много дней подряд в Ставке велись оживленные дискуссии между теми, кто определял советскую военную стратегию.

Жуков вступил в эти дискуссии 26 сентября, вернувшись со Сталинградского фронта. Они проводились в известном месте и в обычной форме. Днем основные действующие лица Ставки и представители Генштаба собирались в здании Генштаба, оценивали положение на различных участках фронта, изучали предложения фронтовых командиров о дальнейших действиях, прикидывали расстановку сил и их распределение по ключевым направлениям, обсуждали стратегические решения и формулировали проекты операций. Другие офицеры Генштаба подробно изучали предложения и планы, проводили детальную оценку ситуации, инспектировали имеющиеся стратегические резервы, оценивали доступность людских ресурсов и техники, темпы производства оборонных и других промышленных предприятий и исполняли множество других обязанностей, чтобы с максимальной эффективностью использовать возможности Красной армии в предстоящей наступательной операции. Поздно вечером ключевые фигуры штаба переходили в Кремль, где встречались со Сталиным и обсуждали стратегические решения — иногда до раннего утра.

Несмотря на автократический характер советского режима, в отличие от Гитлера и его верховного командования, решения о крупных наступлениях давались советскому Генштабу нелегко. Более того, их всякий раз принимали после бурных дебатов. Возобновляющиеся поражения и огромные потери тяжким грузом лежали на совести даже самых черствых военачальников. И даже если совесть позволяла легко забывать о гибели тысяч солдат, оставался нерешенным практический вопрос поддержания боевого духа, необходимого для достижения победы в кровопролитном бою, более похожем на бойню. Все прекрасно понимали, что лучшие на июнь 1941 года части Красной армии, ее «сливки», погибли в первые восемь месяцев войны и даже богатые людские ресурсы Советского Союза рано или поздно должны иссякнуть. Словно подчеркивая актуальность проблемы, на расстоянии нескольких километров от штаба уже формировалась первая советская женская стрелковая бригада (14).

Дебаты были не в новинку стратегам Ставки — в отличие от частоты этих дебатов, новизны затруднений и накала страстей. Если в первые месяцы войны мнение Сталина, как и следовало ожидать, оставалось решающим, ускользающая победа и горечь недавних сокрушительных поражений заставили Сталина с большим уважением прислушиваться к наиболее выдающимся военным экспертам. У него уже составилось четкое представление о сильных и слабых сторонах, а также о странностях каждого военного в его окружении. По иронии судьбы, несмотря на все тяготы первого года войны, состав этого окружения почти не изменился. Каждый привносил в него уникальные личные качества, порожденные боевым опытом и ценными свойствами характера, высказывал свое мнение вслух и отстаивал его в спорах. К осени 1942 года Сталин наконец понял, что эти дискуссии необходимы для победы.

Ключевыми фигурами в ближнем кругу советников Сталина были члены Ставки — первый заместитель министра обороны и заместитель Верховного Главнокомандующего Г. К. Жуков, заместитель министра обороны и глава Генштаба A.M. Василевский и заместитель главы Генштаба и командующий Воронежским фронтом Н.Ф. Ватутин. Остальные сотрудники Генштаба, в том числе глава оперативного управления Генштаба С. П. Иванов, представители Ставки, такие как начальник артиллерийских войск Н.Н. Воронов и фронтовые командиры И.С. Конев (Западный фронт), А.И. Еременко (Сталинградский фронт) и Н.Ф. Ватутин (Воронежский, а потом Юго-Западный фронт), тоже играли немаловажную роль в стратегических дебатах.

Опыт и личные качества офицеров штаба обусловили ход дебатов и породили план, которому предстояло стать самой грандиозной и всеобъемлющей стратегической наступательной операцией Ставки и Генштаба. Стратегические реалии и потребности продолжающихся сражений заставили Ставку обратить внимание, во-первых, на скопление немецких поиск далеко на юге России и, во-вторых, на сохраняющуюся угрозу для Москвы со стороны немецких частей на Ржевском выступе. Ситуация требовала разгромить противника п.) юге и избавить Москву от нависшей угрозы. Оставалось только решить, как осуществить эту задачу. Главную роль в принятии решения сыграли предыстории и взгляды военачальников из окружения Сталина.

Генерал армии Георгий Константинович Жуков, главный военный советник Сталина, начал войну «южанином» — благодаря кавалерийской подготовке и службе на Украине он прекрасно сознавал решающую стратегическую значимость этого региона (15). Бывший командующий Киевским военным округом (1940 г.) и глава Генштаба накануне войны, Жуков в своих довоенных планах в соответствии с желаниями Сталина отдавал приоритет стратегической обороне Украины. Во время страшных сражений лета и осени 1941 года Жуков признал свою ошибку. После 30 июля 1941 года, став командующим Резервным фронтом, Жуков сосредоточил внимание на центральном участке фронта. В июле и августе 1941 года он руководил советским контрнаступлением под Смоленском, ожесточенность которого отчасти стала причиной решения немецкого верховного командования приостановить наступление на Москву и вместо этого окружить советские войска, упорно держащие оборону района Киева. Впоследствии Жуков схлестнулся со Сталиным по поводу необходимости обороны Киева, но Сталин отклонил рекомендации Жукова оставить Киев и «сослал» его в Ленинград. В тревожные октябрьские дни после того, как немцы возобновили наступление на Москву, Сталин вызвал Жукова в столицу, разрабатывать план предотвращения катастрофы. Приняв командование Резервным и Западным фронтами, Жуков сумел восстановить порядок из хаоса, и под его руководством армия остановила немецкий натиск у самых ворот русской столицы.

В тесном взаимодействии со Сталиным Жуков организовал и провел в декабре 1941 года московское контрнаступление, а в январе 1942 года увеличил его масштабы, предприняв колоссальную, но тщетную попытку уничтожить немецкую группу армий «Центр». Этот славный и вместе с тем плачевный московский эпизод превратил Жукова в убежденного «северянина». Впредь группа армий «Центр» стала его заклятым врагом, Жуков всеми силами стремился уничтожить ее. Весной 1942 года, когда Ставка разрабатывала планы летней кампании, вместе с тогдашним главой Генштаба Красной армии маршалом Б.М. Шапошниковым Жуков упрямо твердил, что западное направление — наиболее важное стратегическое направление будущих операций. Поддержка других видных членов Генштаба и самого Сталина обеспечила Жукову победу в споре. Все признали первостепенную важность московского направления и сошлись во мнении, что именно на нем летом 1942 года возобновятся немецкие наступательные операции.

Однако, согласившись со взглядами Жукова на угрозу со стороны противника, члены Ставки выразили резкое несогласие по поводу действий предстоящей летней кампании. В отличие от Шапошникова и Василевского, настоятельно рекомендовавших Красной армии сначала уйти в стратегическую оборону, пока наступательная мощь немецких сил не будет растрачена, Жуков ратовал за опережающее наступление против немецких войск, дислоцированных на Ржевском выступе. В целом Сталин поддерживал оборонную инициативу Шапошникова и Василевского, но его внутреннее нетерпение возобладало, и он отдал приказ об ограниченных наступательных действиях. Однако, вместо того, чтобы по рекомендации Жукова предпринять наступательные действия подо Ржевом, Сталин последовал совету маршала С.К. Тимошенко, командующего войсками юго-восточного направления, и начал ограниченное наступление на юге, в окрестностях Харькова. Харьковское наступление в мае 1942 года захлебнулось кровью и упростило ответный немецкий удар.

Плачевный оборот событий под Харьковом и последовавший за ними триумфальный немецкий марш по югу России подтвердили правильность оценки Жукова. С его точки зрения, стратегические вопросы следовало решать в первую очередь на западном направлении. Все лето и начало осени 1942 года, пока на юге разворачивалась настоящая драма, Жуков продолжал командовать войсками западного направления, убежденный, что наилучший способ разгромить вермахт на юге России — обеспечить его поражение на московском направлении. Для этой цели в июле он предпринял яростное, но почти забытое историками наступление на левом крыле Западного фронта к северу от Брянска. После провала этой операции в августе он нанес удар объединенными флангами Калининского и Западного фронтов по немецким силам, стоящим в обороне у Ржева. Хотя в начале сентября так называемая Погорелое-Городищенская операция провалилась, группе армий «Центр» был нанесен значительный урон, продемонстрировавший потенциал расширенных операций, намеченных на будущее. В сущности, это была генеральная репетиция более масштабных, решающих действий.

Главу Генштаба Красной армии генерал-полковника Александра Михайловича Василевского кое-кто считал лучшим из старших офицеров штаба (16). Прошедший за четыре года путь от полковника до генерал-полковника, Василевский был фаворитом Шапошникова и его преемником в Генштабе. Его сдержанный нрав и острый ум уравновешивали непререкаемую волю, резкость и даже грубость Жукова. На протяжении всей войны эти двое составляли превосходную команду спасателей, представителей и командиров Ставки. Не будучи ни «северянином», ни «южанином», Василевский в стратегическом отношении рассматривал весь фронт в целом. Но поскольку он был значительно младше Жукова, на этом этапе войны его мнение считалось весомым, но не решающим. Короче говоря, он подчинялся приказам Сталина и Жукова, но слегка умерял их порывы.

Заместитель начальника Генштаба и командующий Воронежским фронтом генерал армии Николай Федорович Ватутин был превосходным штабным офицером и проявил себя дерзким боевым командиром (17). Талантливый и смелый стратег, способный сотрудничать и с Жуковым, и с Василевским, Ватутин без труда понял, какие возможности открылись перед советскими войсками осенью 1942 года. Разделяя преклонение Жукова перед боевым долгом, Ватутин ввиду назначения командующим Воронежским фронтом и стремления к победам принадлежал к «южанам». Неслучайно именно ему доверили командование Юго-Западным фронтом в сталинградском контрнаступлении.

Сталин, высший судья, принимающий окончательные решения, месяцами терпеливо выслушивал мнения своих главных военных советников. Он сам видел и открывшиеся возможности, и личные пристрастия подчиненных и по мере сил осознанно пользовался энергией и потенциалом этих соперничающих между собой людей, а тем временем новый советский стратегический план постепенно выкристаллизовывался и обретал форму.

Весь сентябрь и начало октября 1942 года Сталин постоянно требовал от своих главных подчиненных советов по вопросу начала новых контрнаступательных операций. В своих воспоминаниях Жуков, Василевский, генерал армии А. И. Еременко (командующий Сталинградским фронтом), генерал-майор С.М. Штеменко (заместитель начальника оперативного управления Генштаба) и остальные описывают один и тот же ритуал выдвижения предложений, ответных предложений, переговоров по деталям предстоящих контрнаступлений. Все они в один голос утверждают, что план Сталинградской контрнаступательной операции (под кодовым названием «Уран») был результатом инициатив Верховного Командования и что основной вклад в его разработку внесли Жуков, Василевский и еще несколько человек. Как только план Сталинградской операции был разработан, Генштаб принял решение провести в середине ноября новую отвлекающую операцию на другом участке фронта, предпочтительно подо Ржевом, чтобы оттянуть от Сталинграда немецкие резервные войска.

Позднее Василевский в мемуарах писал: «После обсуждения в Ставке <с 16 по 19 ноября> ряда вопросов план и сроки операции были окончательно утверждены. Г. К. Жуков получил вслед за тем задание подготовить отвлекающую операцию на Калининском и Западном фронтах. На меня Ставка возложили координирование действий всех трех фронтов сталинградского направления при проведении контрнаступления» (18).

Воспоминания Жукова подтверждают отчеты Василевского о ноябрьских заседаниях Генштаба:

«Мы с A.M. Василевским обратили внимание Верховного ни то, что немецкое главное командование, как только наступит тяжелое положение в районе Сталинграда и Северного Кавказа, вынуждено будет перебросить часть своих войск из других районов, в частности из района Вязьмы, на помощь южной группировке.

Чтобы этого не случилось, необходимо срочно подготовить и провести наступательную операцию в районе севернее Вязьмы и в первую очередь разгромить немцев в районе Ржевского выступа. Для этой операции мы предложили привлечь войска Калининского и Западного фронтов.

— Это было бы хорошо, — сказал И. В. Сталин. — Но кто из вис возьмется за это дело?

Мы с Александром Михайловичем предварительно согласовали свои предложения на этот счет, поэтому я сказал:

— Сталинградская операция во всех отношениях уже подготовлена. Василевский может взять на себя координацию действий войск в районе Сталинграда, я могу взять на себя подготовку наступления Калининского и Западного фронтов».

«В период с 20 ноября по 8 декабря планирование и подготовка наступления были закончены» (19).

Архивные и прочие материалы откровенно противоречат воспоминаниям Жукова. Более того, заявления Жукова идут вразрез с материалами из других мемуаров и ясно свидетельствуют, что видные советские политические и военные деятели, участвовавшие в разработке этого наступления, и историки, писавшие о нем, предприняли согласованную попытку утаить все, что касалось планирования зимнего советского контрнаступления. Те же самые мемуары и ошеломляющие свидетельства немецких и советских архивов позволяют нам восстановить реальные события осени 1942 года.

Жуков действительно играл значительную роль на заседаниях Ставки, проходивших в сентябре и в начале октября (20). Еще важнее то, что решения, по словам Жукова якобы принятые на ноябрьских заседаниях Ставки, на самом деле были приняты в конце сентября и в начале октября. Убедившись весной, что его опасения игнорируют, и так и не сумев поймать удачу подо Ржевом в августе, Жуков принялся доказывать, что самый верный путь советских войск к стратегической победе — разгром немецкой группы армий «Центр». Более того, добавлял он, огромные советские стратегические резервы, которые лихорадочными темпами стягивали летом 1942 года, позволят Красной армии осуществить два крупных взаимосвязанных контрнаступления: одно против немецкой группы армий «Центр» подо Ржевом, второе — против группы армий «Юг» под Сталинградом. В подтверждение своих слов на заседании в кабинете Сталина Жуков указывал на благоприятное соотношение сил во всех секторах фронта, но особенно на центральном участке. Здесь, в центре, численность объединенных войск Калининского и Западного фронтов при поддержке сил Московской зоны обороны достигала почти 1,9 миллиона человек, здесь же было сосредоточено свыше 24 тысяч орудий и минометов, 3300 танков и 1100 самолетов. Все это, как отмечал Жуков, составляло 31 % людских ресурсов, 32 % артиллерии, почти 50 % бронетанковых войск, более 35 % всех советских войск, и эти огромные ресурсы собраны на участке, составляющем 17 % от общей протяженности фронта. С другой стороны, более чем миллионные людские ресурсы трех советских фронтов в районе Сталинграда поддерживало около 15 тысяч орудий и минометов, 1400 танков и чуть более 900 самолетов (21). Общеизвестным фактом была уязвимость румынских, итальянских и венгерских армий в составе немецких вооруженных сил, и присутствие этих союзных армий на юге безусловно увеличивало вероятность победы Советской армии. Но разве не было бы более разумным и эффективным решением, продолжал Жуков, воспользоваться боеспособностью свежих частей Красной армии, чтобы раз и навсегда сокрушить крупные и уверенные в своих силах немецкие группировки, представляющие угрозу для Москвы, — по сути дела, добиться того, к чему Красная армия подошла вплотную минувшей зимой?

Вспоминая существенный урон, нанесенный его войсками немецкой 9-й армии несколько месяцев назад, Жуков разъяснял, что, помимо разгрома группы армий «Центр», операция против Ржевского выступа неизбежно ослабит оборону противника на юге и станет залогом последующего успеха на том участке фронта. Более того, доступность и дислокация стратегических резервов Ставки способствуют быстрому и гибкому развертыванию и продолжению каждой операции, а также позволят в случае провала одной из них корректировать цели второй. Жуков размашисто указывал на большую настенную карту, перечислял многочисленные армии Западного и Калининского и некого фронтов, позиции жизненно важных стратегических резервов. Он подчеркнул, в частности, что в распоряжении его двух фронтов имеется достаточно механизированных и танковых корпусов, а также превосходно оснащенная танковая армия генерал-лейтенанта П.С. Рыбалко, в то время находившаяся в резерве Западного фронта западнее Калуги. Жуков обратился к Иванову с просьбой обозначить на карте армии, остающиеся в резерве Ставки. Исполнительный Иванов обвел на карте красными кругами 2-ю гвардейскую армию и взаимодействующий с ней 2-й механизированный корпус, формирующиеся в районе Тамбова, на полпути между Москвой и Сталинградом; 2-ю резервную армию в районе Вологды, с тремя стрелковыми дивизиями и двумя стрелковыми бригадами; 3-ю резервную армию близ Калинина с двумя стрелковыми дивизиями и двумя стрелковыми бригадами и 10-ю резервную армию в Приволжском военном округе (22). Хотя три последние армии вступили в боевые действия лишь в конце ноября и в декабре, они были готовы поддержать любое из наступлений. Жуков отметил, что мощной 2-й гвардейской армии генерал-лейтенанта Р.Я. Малиновского, наиболее подготовленной из всех, можно отдать приказ вступить в любую из операций на более поздних этапах. Вдобавок Ставка провела перевооружение 6-го механизированного корпуса Московской зоны обороны, свежих 7-го и 24-го танковых корпусов в резерве на юге, а также 2-го и 23-го танковых корпусов, направленных в Приволжский военный округ, поближе к Сталинграду.

«Короче говоря, — заключил Жуков, — все необходимые войска готовы к проведению двух согласованных стратегических операций с высокой вероятностью успеха». На заседаниях в Москве Василевский и Ватутин сосредоточивали внимание на предстоящих действиях на юге, предусмотрительно напоминая собравшимся о трудностях, возникавших ранее при попытках разгромить группу армий «Центр». В конце концов Сталин принял рекомендации Жукова. Несмотря на осторожную критику со стороны Жукова зимой 1941 года за наступление на слишком широком участке фронта, Сталин до сих пор кипел возмущением, вспоминая прежние неудачные попытки уничтожить группу армий «Центр». Таким образом, доводы Жукова были охотно услышаны.

Вечером 26 сентября Сталин объявил командирам: «Продолжайте разрабатывать наступательную операцию. Запланируйте проведение двух ударов. Жукову поручается руководство ржевской операцией, Василевскому — сталинградской». В течение следующих дней Генштаб разработал общие планы двух двухэтапных операций, каждой было присвоено название планеты (см. карту 2). Первая из них, операция Жукова «Марс», должна была начаться в середине октября с целью окружения немецкой 9-й армии на выступе между Ржевом и Сычевкой.

Две-три недели спустя за ней должно было последовать наступление на вязьминском направлении силами центрального участка Западного фронта, идущими на сближение с победителями операции «Марс» и полностью окружающими немецкую группу армий «Центр». Второй этап операции Жукова носил кодовое название «Юпитер». Первая операция Василевского «Уран», предварительно намеченная на середину ноября, предпринималась с целью окружения немецкой 6-й армии в районе Сталинграда. Целью ее второго этапа, операции «Сатурн», назначенной на начало декабря, было окружение всей немецкой группы армий «Б». Эту группировку предстояло оттеснить к Азовскому морю и перерезать путь к отступлению группе армий «А» со стороны Кавказа.

После 26 сентября стратеги Ставки сделали перерыв в заседаниях и вернулись каждый на свой участок фронта, чтобы согласовать планы с фронтовыми командирами и штабами. Жуков вместе с Василевским отправился на Юго-Западный фронт с целью изучения последних изменений обстановки. В расположении Западного и Калининского фронтов Жуков должен был появиться 12 октября — вдень, на который наметили начало операции «Марс». Но из-за плохой погоды приготовления к наступлению затянулись, и, вместо того чтобы вернуться к своим фронтам, 12 октября Жуков отбыл в Москву, чтобы доработать планы первого этапа операции, перенесенной на 28 октября. Затем 21 октября он побывал на Калининском фронте, чтобы завершить подготовку к наступлению. Тем временем Генштаб готовил предварительные приказы и рассылал их штабам фронтов.

Ставка отправила штабам подчиненных фронтов первые директивы, касающиеся операции «Марс», 28–29 сентября; наступление наметили на 12 октября. Штабы фронтов передали приказы армиям 1 октября (см. Приложения) (23). Несмотря на то что из-за плохой погоды и затянувшейся перегруппировки войск операцию пришлось еще раз отложить, цели операции в пересмотренных приказах о наступлении не отличались от целей в первоначальных директивах (см. карту 3).

Пересмотренный приказ Ставки Западному фронту, подготовленный 8 октября и направленный на фронт 10 октября, гласил: «Войскам правого крыла Западного фронта и левого крыла Калининского фронта окружить вражескую ржевскую группировку, захватить Ржев и железнодорожную ветку от Москвы до Великих Лук» (24). Приказ предписывал 20-й и 31-й армиям Западного фронта при поддержке с флангов 29-й армией нанести главный удар по немецким укреплениям вдоль рек Осуга и Вазуза к северу от Сычевки. После прорыва немецкой тактической обороны конно-механизированная группа, состоящая из 6-го танкового и 2-го гвардейского кавалерийского корпусов, должна была пройти по позициям 20-й армии, захватить Сычевку, расширить участок прорыва к югу от Ржева и соединиться с частями 41 — и армии, наступающей на запад со стороны города Белый. Затем 20-й и 31-й армиям предстояло очистить захваченный выступ от противника совместно с поддерживающими армиями, готовясь к очередному удару вместе с 6-м танковым и свежим 5-м танковым корпусами на вязьминском направлении.

Войска Калининского фронта получили аналогичные приказы. Фронту предстояло наступать по двум направлениям, основной удар должны были наносить силы 41-й армии к югу от Белого и 22-я и 39-я армии выше по долине реки Лучеса и южнее на Оленине соответственно (25). Ставка приказала 41-й армии возглавить наступление к югу от Белого после прорыва обороны 6-м добровольческим стрелковым корпусом и 1-м и 2-м механизированными корпусами. Прорвав оборонительные рубежи противника, оба механизированных корпуса должны были соединиться с подвижным корпусом 20-й армии к западу от Сычевки, пока остальные войска преграждают путь к выступу союзным войскам подкрепления противника. 22-й армии Калининского фронта с 3-м механизированным корпусом в авангарде приказывалось наступать на восток по долине Лучесы, прорвать немецкую оборону и расширить зону прорыва, отогнав войска противника на север, к окружению в районе Оленине. 39-я армия, наступая на широком участке фронта вдоль реки Молодой Туд в вершине Ржевского выступа, должна была заставить противника отступить к Оленине, прогнав его между смыкающимися «клещами» ударных сил 22-й и 39-й армий. В ходе дальнейшего развития операции поддерживающие советские армии вдоль пылающих границ Ржевского выступа должны были соединиться на пожарище и окончательно ликвидировать немецкую 9-ю армию. Затем им предстояло перегруппироваться для участия в операции «Юпитер».

Операцию «Юпитер» предстояло начать после полной ликвидации 9-й немецкой армии. В ходе этой операции, разработанной перед началом «Марса» лишь в общих чертах, 5-я и 33-я армии Западного фронта с большими силами подкрепления, развернутые вплотную к дороге, соединяющей Москву с Вязьмой, должны были прорвать немецкую оборону у Вязьмы. Прорвавшись через тактические линии обороны, Жуков намеревался с помощью двух танковых корпусов (9-го и 10-го) развить успех. 3-я танковая армия Рыбалко должна была отчасти присоединиться к этим действиям и обеспечить соединение с силами Калининского фронта в районе Вязьмы (26).

Жуков и Ставка не поскупились выделить для участия в операции «Марс» бронетехнику, артиллерию и инженерные поиска двух фронтов. Силы поддержки и прикрытия включали 31 танковую бригаду, 12 танковых полков (в общей сложности 2352 танка), свыше 54 артиллерийских полков, 30 гвардейских минометных батальонов, 23 бронетанковых полка с почти 10 тысячами орудий и минометов, 20 отдельных инженерных и саперных батальонов. К силам прикрытия относились недавно перевооруженные отдельные гвардейские полки тяжелой артиллерии (мощные «катюши», или «сталинские оргáны»[4] и 18 отдельных гвардейских минометных батальонов. По сути дела, силы прикрытия превосходили те, что были выделены армиям Василевского, выбранным для осуществления операции «Уран».

Штаб Западного фронта, 15 октября 1942 года

Новое назначение вполне устраивало Ивана Степановича Конева (27). Командование силами Калининского фронта было благодарной работой, а возврат к командованию прославленными войсками Западного фронта не мог не вызвать ликования. Конев и прежде служил на Западном фронте и командовал им, но предпочитал не вспоминать об этих трудных временах. Однако его воспоминания о трагедиях лета 1941 года были еще слишком свежи. В то время он командовал прославленной 19-й армией, переведенной накануне войны в Северо-Кавказский военный округ. Непобедимой армии из двух стрелковых и одного механизированного корпуса предстояло стать стратегическим резервом Юго-Западного фронта в критические периоды военного времени. Но в хаосе, порожденном операцией «Барбаросса», некогда гордую армию Конева поспешно переправили в центральный сектор и по частям бросили в бой к западу от Смоленска. Измотанная наступающими немецкими танковыми войсками, армия рассеялась; часть дивизий была уничтожена в Смоленске, остальные в замешательстве перешли в оборону к востоку от Смоленска, где помогли временно приостановить неукротимое наступление немцев.

После того как в сентябре 1941 года Сталин отослал Жукова в Ленинград, Конев принял командование Западным фронтом — только для того, чтобы увидеть, как его фронт чуть ли не полностью прекратил существование во время октябрьского наступления немецких войск на Москву. После гибели двух третей его войск в окруженной Вязьме Коневу поручили командование остатками правофланговых соединений Западного фронта, перегруппированными и переименованными в Калининский фронт. Конев командовал Калининским фронтом в период обороны Москвы и возглавлял его во время частично успешного зимнего контрнаступления советских войск под Москвой. В разгар зимы войска Конева (большая часть армии) вступили в жестокий поединок с контратакующими немецкими соединениями под командованием генерала Моделя. В очередной раз Конев и Модель скрестили шпаги в августе 1942 года, когда Модель уже командовал 9-й армией. Конев искал новой встречи с заклятым врагом, на этот раз в роли командующего Западным фронтом.

26 августа, приняв от Жукова командование Западным фронтом, Конев немедленно начал готовиться к возобновлению схватки не на жизнь, а насмерть. Тщательно перевооружив свои танковые войска, директивой от 11 сентября он провел реорганизацию мобильных сил, превратил их в единое мощное оружие, способное продолжать наступательные операции по всей глубине линии обороны противника (28). Из закаленного о в боях 6-го танкового корпуса и 2-го кавалерийского корпуса он сформировал подвижную конно-механизированную группу и отдал ее под командование опытного командира кавалерийского корпуса, генерал-майора В. В. Крюкова. В то же время, в течение сентября и в начале октября, фронтовой штаб Конева издал целый поток директив и приказов с целью устранения ошибок, которые нанесли такой урон фронту во время августовской операции. Наиболее важным компонентом этих приказов было введение новых процедур взаимодействия, чтобы действия подвижных групп сделать слаженными, обеспечить постоянную связь между ними и действующими совместно пехотой, артиллерией и авиацией (29).

Конев гордился своими объединенными силами. Он считал, что никогда еще подобные войска не были настолько мощными и не находились под руководством более опытного командного состава. К 15 октября они включали 11 комбинированных армий (30-ю, 29-ю, 31-ю, 20-ю, 5-ю, 33-ю, 49-ю, 50-ю, 10-ю, 16-ю и 61-ю), развернутых вдоль линии фронта от Ржева на! севере до Брянска на юге. Это был один из самых крепких советских фронтов. К нему относились два элитных гвардейских стрелковых корпуса (5-й и 8-й), бронетанковое ядро составляло шесть танковых корпусов (3-й, 5-й,6-й,8-й,9-й и 10-й), а также хорошо переоснащенная 3-я танковая армия генерал-лейтенанта П.С. Рыбалко (30). 2-й гвардейский кавалерийский корпус генерала Крюкова и знаменитый 1-й гвардейский кавалерийский корпус завершали список вместе с внушительным арсеналом артиллерии прикрытия и инженерных подразделений, выделенных Ставкой (см. точный боевой порядок Западного фронта в Приложениях).

Первоначальная директива Ставки о начале операции «Марс» 12 октября дошла до штаба Западного фронта уже 1 октября 1942 года, но плохая погода помешала привести план в исполнение. Поэтому Ставка подготовила новую директиву, отложив наступление до 28 октября, и отправила ее Коневу 10 октября. С трудом сдерживая нарастающее нетерпение, Конев поделился надеждами с офицерами своего штаба и приказал им немедленно приступить к сложному и трудоемкому процессу разработки плана нового наступления. Поскольку Ставки отдала распоряжение о детальной подготовке только первого этапа наступления, офицеры штаба сосредоточили все внимание на операции «Марс», в то время как Конев в одиночку обдумывал в общих чертах последующую операцию «Юпитер». По опыту он слишком хорошо знал, как опасно пробуждать в людях большие надежды. Но ему никак не удавалось отделаться от мыслей о «Юпитере», несмотря на то что операцию «Марс» предстояло начать уже 28 октября, всего через несколько недель.

Спустя пять дней штаб Конева преобразовал общую концепцию операции «Марс», разработанную Ставкой, в детальный фронтовой план. Получив его от главы штаба фронта, генерал-полковника В.Д. Соколовского, и ознакомившись с ним, Конев остался доволен:

«Главный удар наносили части 20-й армии в общем направлении Гредякино, Катерюшки. После прорыва тактической глубины обороны противника предполагалось ввести в прорыв конно-механизированную группу. Эта группа во взаимодействии с армиями левого крыла Калининского фронта должна была сыграть решающую роль в окружении и уничтожении ржевско-сычевской группировки противника.

Для обеспечения успеха на направлении главного удара на участке прорыва 20-й армии было создано превосходство сил и средств над противником в живой силе и в технике почти в два-три раза. Начертание линии фронта в целом благоприятствовало наступлению армий левого крыла Калининского и правого крыла Западного фронтов, несмотря на сильные укрепления и невыгодные для наступающего условия местности.

20-я армия наносила главный удар своим правым флангом с задачей прорвать оборону противника на фронте Васильки, Гредякино, Пруды, овладеть первой и второй линиями обороны на рубеже Мал. Петраково, Бол. и Мал. Кропотово, Подосиновка, Жеребцово. В дальнейшем армия должна была выйти западнее железной дороги Ржев-Сычевка. В первый день операции предполагалось переправить конно-механизированную группу на западный берег р. Вазуза.

На второй день операции 326, 42, 251, 247-я стрелковые дивизии должны были овладеть линией железной дороги, после чего первые три дивизии поворачивали фронт наступления на северо-запад, а последняя — на юго-запад. Такой маневр войск должен был обеспечить коридор шириной 15–18 км для ввода в прорыв конно-механизированной группы.

Дальнейшая задача конно-механизированной группы командующим фронтом была определена следующим образом (схема 24):

— 6-му танковому корпусу нанести сосредоточенный удар и направлении Сычевка и овладеть этим населенным пунктом во взаимодействии с частями 8-го гвардейского стрелкового корпуса, наступающими с северо-востока;

— 20-й кавалерийской дивизии наступать на Андреевское, не допуская подхода резервов противника с юго-запада, и громить отходящие от Сычевки части противника;

— 2-му гвардейскому кавалерийскому корпусу (без 20-й кавалерийской дивизии) наступать на Чертолино, с целью перерезать железную дорогу Ржев-Оленине и в дальнейшем во взаимодействии с частями, наступающими с фронта, уничтожить ржевскую группировку противника» (31).

Конев прекрасно понимал, сколько труда требуется, чтобы превратить этот гладкий сценарий в подробный рабочий план операции. Разработчики штаба столкнулись с серьезными проблемами. Наносить мощные удары одновременно с форсированием крупной реки затруднительно, даже если, как надеялся Конев, эта река замерзнет. Вдобавок после первого удара река должна была стать серьезным препятствием для продвижения вперед и узким местом для транспорта, подвозящего боеприпасы. На правом фланге 20-й армии река Осуга ограничивала свободу действий и вынуждала вести наступление в тесном «коридоре». Через нее тоже предстояло переправляться, чтобы наступление развивалось с требуемой скоростью. Проведение разграничивающей черты между 20-й и 31-й армиями по реке Осуга отчасти устраняло это затруднение, но местность все равно была отнюдь не идеальной для наступления.

Задумывался Конев и о противнике. Хотя немецкие пехотные дивизии еще не успели оправиться после августовских сражений, они уже закрепились на тщательно подготовленной прочной линии обороны. Когда разведка доложила Коневу, что немецкая 5-я танковая дивизия по-прежнему прикрывает передний край обороны, он содрогнулся, вспоминая о том, какой ущерб нанесла эта дивизия в августе наступающим советским войскам. Мало того, где-то в тылу скрывались другие танковые соединения, но разведчикам не удалось выяснить ни их численности, ни точного расположения. Конев искренне надеялся, что при согласованном наступлении советских войск на все сектора Ржевского выступа эти опасные резервы противника будут брошены в другие места, но в глубине души знал, что и на его долю их хватит.

Отгоняя страшные мысли, Конев покинул штаб, предоставив офицерам выполнять свою работу.

Штаб Калининского фронта. Торопец, 28 октября 1942 года

Прошло всего две недели с момента получения пересмотренной директивы Ставки, касающейся новой операции против немецкой группировки подо Ржевом, а офицеры штаба Калининского фронта уже торопливо готовили приказы под надзором самого Жукова. Через два дня после получения директивы командующий фронтом, генерал армии Максим Алексеевич Пуркаев, представил свою концепцию операции членам штаба, указав, какие масштабные и важные задачи возложены на фронт Жуковым, и подчеркнув, что за подготовкой к операции Жуков наверняка будет следить лично. И действительно, на прошлой неделе Жуков совершил осмотр данного сектора фронта, глубоко вникая в подготовку к наступлению. Жуков привез с собой детальный план поддержки операции «Марс», который Генштаб разрабатывал с 12 по 20 октября. Теперь Жукову предстояло убедиться, что планы поддержки соответствуют детальным планам Пуркаева и его штаба, а также подчиненных ему армий и корпусов. Сидя рядом с Пуркаевым, Жуков обсуждал первое крупное изменение в плане. Как всегда, изменение было обусловлено не противником, а погодой. Этого и следовало ожидать во время осеннего наступления, да еще на лесистых северных окраинах Черноземья на северо-западе России. Как обычно в этих местах, переход отлета к осени ознаменовался немыслимо переменчивой погодой. Хорошие погодные условия в начале октября сменились к середине месяца проливными холодными дождями. Ливни превратили чернозем в черное вязкое месиво; дороги, и без того разбитые увеличившимися снабженческими перевозками, снующими от фронта в тыл и обратно транспортом, просто не могли выдержать такой нагрузки. Такая же ситуация наблюдалась на участке Западного фронта, и поэтому Жукову опять пришлось добиваться у Ставки разрешения отложить начало операции хотя бы до середины ноября, что ему и было разрешено. Жуков полагал, что, если погода не переменится, первым в наступление придется двинуть войска генерала Василевского.

Еще одно обстоятельство Жуков втайне счел благоприятным. Если войскам Василевского будет сопутствовать успех, тогда центральный участок немецкого фронта ослабеет, что облегчит проведение операции «Марс». Если же Василевскому не повезет, успех операции «Марс» неизбежно затмит достижения «Урана», а также будущую славу и удачу тех, кто задумал и проводил последнюю операцию. Не имея привычки мириться с поражениями и всегда оставаясь предельно самоуверенным, Жуков не допускал и мысли, что его войска могут потерпеть фиаско.

Присутствие Пуркаева вселяло в Жукова уверенность. Этот ученого вида генерал был двумя годами старше сорокашестилетнего Жукова и уже хлебнул трудностей военного времени (32). Выучка превосходного штабного офицера позволяла ему пережидать эти бури, не теряя уравновешенности. До войны Пуркаев служил начальником штаба Белорусского военного округа, затем — начальником штаба при Жукове в Киевском особом военном округе (когда началась война, он был начальником штаба того же военного округа при генерале Кирпоносе). Впоследствии Пуркаев пережил все ужасы[5] окружения и уничтожения Юго-Западного фронта под Киевом, позднее снова перешел под командование Жукова и во время московского контрнаступления возглавил сначала 60-ю, а потом 3-ю ударные армии. Благодаря эффективным действиям в ходе Холмско-Торопецкой операции зимой 1941 года Пуркаев стал командующим Калининским фронтом — после того, как Коневу, в конце августа было поручено командование Западным фронтом. «Да, — мысленно подтвердил Жуков, — Конев и Пуркаев полностью соответствуют моим целям».

Днем раньше Пуркаев представил предлагаемый им план операции Жукову и посоветовал не менять его даже в случае отсрочки начала операции. Жуков сам признал, что разработка плана далась штабу фронта с трудом: Конев продумывал план наступления только одной армии, а под командованием Пуркаева находилось три. Хорошо еще, думал Жуков, что Пуркаеву не придется отвлекаться на подготовку дополнительных армий к последующей крупной операции. Но чрезвычайно важно было обеспечить встречу двух армий Пуркаева в Оленине, а также продвижение третьей глубоко на восток, навстречу наступающим войскам Конева. Вдобавок Жуков приказал Пуркаеву подготовить четвертое наступление по совершенно обособленному направлению — на город Великие Луки, расположенный довольно далеко на западе Ржевского выступа. Предвидя, что Пуркаев столкнется с серьезными трудностями, Жуков выделил ему три новых мощных механизированных корпуса под командованием самых компетентных и смелых офицеров Красной армии — генерал-майоров М.Д. Соломатина, М.Е. Катукова и И.П. Корчагина. Все три корпуса должны были прорвать немецкую оборону на западном фланге Ржевского выступа и соединиться с бронетанковыми войсками Конева, атакующими с востока. Жуков приказал Пуркаеву после выполнения этой задачи направить два корпуса в сектор Белого, а третий — вверх по долине Лучесы.

Полностью согласованный с командирами подчиненных армий, план Пуркаева требовал, чтобы 41-я и 22-я армии наносили удар с запада Ржевского выступа, в секторе южнее Белого и в секторе Лучесы далее к северу. Одновременно 39-я армия Пуркаева должна быть введена в бой на широком участке фронта, у вершины выступа, с целью ограничить свободу передвижения немецких войск и захватить Оленине (штаб немецкого корпуса), а также ключевой сектор железной дороги Ржев-Оленине. 41-й армии Пуркаева под командованием генерал-майора Г.Ф. Тарасова предстояло бросить в бой 6-й сталинский сибирский добровольческий стрелковый корпус, включающий одну стрелковую дивизию и четыре стрелковых бригады, и с его помощью прорвать тактическую немецкую оборону южнее Белого. После прорыва немецкой обороны 1-й механизированный корпус под командованием генерала Соломатина и 2-й механизированный корпус под командованием генерала Корчагина должны были двинуться в сторону Андреевского и Сычевки. Там им предстояло соединиться с 20-й кавалерийской армией и танковыми частями, образовав бронированный щит вокруг основания Ржевского выступа, чтобы блокировать наступление немецких бронетанковых резервов, спешащих на помощь окруженным на выступе (33). Подошедшие стрелковые войска должны были образовать внешний фронт окружения наряду станковыми войсками и уничтожить опорный пункт Белый, который выдержал советское наступление зимой 1941 года и с тех пор был больной мозолью советских войск.

Далее на севере менее мощная 22-я армия Пуркаева под командованием генерал-майора В.А. Юшкевича должна была пронести двухдивизионное наступление против ослабленных немецких войск, обороняющихся на обоих берегах Лучесы. Прорвав немецкую оборону, 3-й механизированный корпус генерала Катукова мог закрепить успех 22-й армии, двинувшись вверх по речной долине к Оленине, навстречу наступающей 39-й армии. Стрелковым соединениям армии затем предстояло помочь 41-й армии в уничтожении немецкого опорного пункт Белый. Тем временем 39-й армии генерал-майора А.И.Зыгина с четырьмя дивизиями следовало наступать на юг, через реку Молодой Туд, а двум армиям поменьше — осуществить неглубокий охват вершины Ржевского выступа с востока и с запада. Эти атаки должны были способствовать продвижению 39-й армии к железной дороге Оленине-Ржев и ее соединению с 20-й армией у Чертолино и с 22-й армией у Оленине.

При успешно проведенном наступлении немецкие войска на Ржевском выступе подверглись бы ударам с трех сторон, притом почти одновременно, а после прорыва обороны в бой вступили бы другие советские армии (30-я и 29-я) с периферии выступа. На тот момент операция 3-й ударной армии Калининскою фронта против великолукской группировки была всего лишь интермедией, но интермедией, способной отвлечь значительные немецкие резервы от эпицентра решающей битвы подо Ржевом.

Жуков готовился к возвращению в Москву, удовлетворенный подготовкой к наступлению. Он встретился со всеми командирами армий Калининского фронта и с командирами крупных подвижных соединений. Заседания, проведенные вместе с Пуркаевым, неизменно вселяли в него спокойствие.

Ставка, Москва, Кремль, 29–30 октября 1942 года

Жуков вернулся в Москву рано утром 29 октября и немедленно приступил вместе с Генштабом к пересмотру последних планов всех предстоящих операций. Из представленного Генштабу плана Василевского он узнал, что подготовка операции «Уран» идет по графику. Краткие совещания с офицерами Генштаба убедили его, что разработка большей части планов — артиллерийского и авиационного прикрытия, подвоза боеприпасов и топлива, наведения мостов, обеспечения пайками, решения множества других задач, необходимых для проведения операции, — идет успешно, несмотря на отвратительные погодные условия на участках Калининского и Западного фронтов. Мысленно Жуков отметил: есть вероятность, что наступление будет откладываться еще несколько раз и почти наверняка начнется позже, чем операция «Уран». Он быстро взвесил последствия и вдруг понял: в случае успеха раннее наступление Василевского оттянет немецкие резервы на юг, от центрального сектора. В таком случае, понял Жуков, намеченные цели окажутся достижимыми для его войск.

Тем вечером Жуков опять встретился со Сталиным, чтобы обсудить итоги поездки. Сталин и Иванов поговорили с Жуковым о последних известиях с юга и прогрессе операции «Уран», датой начала которой теперь предположительно называли 19 ноября. Жуков изложил суть плана Конева и Пуркаева и отметил, что, хотя оба командующих рвутся в бой, они согласны с решением об отсрочке операции. На основании сведений, полученных днем раньше в Генштабе, Жуков рекомендовал начать наступление 24 или 25 ноября, чтобы извлечь как можно больше преимуществ из успеха операции «Уран». Между прочим, он упомянул, что дальнейшее распределение войск cледует проводить с учетом меняющейся обстановки. Напрямик он об этом не заявлял, но уже подумывал о подкреплении удара по Великим Лукам механизированным корпусом — за счет атаки 41-й армии. Жуков был убежден, что это незначительное изменение ни в коей мере не воспрепятствует наступлению на Белый, зато значительно поддержит наступление 3-й ударной армии на Великие Луки. Дав волю воображению, он представлял себе, как в случае успеха всех операций и падения Вязьмы она окажется полезным промежуточным пунктом для победоносного продвижения подвижного корпуса к северу от Витебска. В конце концов, в зимнем контрнаступлении главной целью советских войск был Смоленск. Теперь Советская армия значительно окрепла, а после успешного осуществления операций «Марс» и «Юпитер» немецкие войска будут измучены, им не хватит сил отразить глубокий удар. К тому же от Вязьмы до Смоленска рукой подать.

Жуков сознательно подавил эти мысли, коротко выругался и обратился к себе с резким упреком. Что с ним такое? Неужели за два года постоянного раздражения он тронулся умом? Всего восемь месяцев назад он дерзко упрекал Сталина за то, что тот ставит перед армией почти невыполнимые задачи. В то время это было позволительно: Сталин стал гораздо более терпимым с тех пор, как советские войска отогнали немцев на запад от Москвы. Жуков просто объяснял Сталину, как можно добиться более значительных успехов, — разве не в этом заключается долг главного военного советника? Именно в этом, и теперь Жукову было стыдно ловить себя на поступках, за которые год назад он критиковал Сталина, пусть и справедливо.

Жуков покинул Кремль приободренным. Теперь он полностью контролировал ситуацию, самого себя и предстоящие события. План был хорош, имел все шансы на успех. Но некое шестое чувство подсказывало ему: «Возможны и другие варианты!»

Штаб немецкой 9-й армии, Сычевка, 30 октября 1942 года

Командующий 9-й армией генерал Вальтер Модель был благодарен дождю и грязи, несмотря на перепачканные мундиры, сапоги и технику. Дождь, размышлял он, стоит нескольких линий оборонительных укреплений, а может, и резервной танковой дивизии. Модель был не философом, а воином, и подобные мысли вселяли в него тревогу. Обладая безупречной репутацией энергичного командира и блестящего тактика, а также надменной выправкой офицера старой прусской школы (с моноклем в глазу), Модель буквально излучал уверенность в себе (34). Но только не в последнее время. Вероятно, сказывалось все сразу — и необходимость провести прошлый год в должности главы «пожарной команды» вермахта, и рана, полученная в бою несколько месяцев назад. А главная причина, думал Модель, — августовский кризис, когда команда Жукова и Конева вплотную приблизилась к ликвидации его армии и остатков группы армий «Центр». Вот если бы фон Бок, Паулюс и остальные добились успеха на юге! Тогда гнетущему напряжению и неопределенности на его участке фронта пришел бы конец… Но если верить последним донесениям, немецкий натиск на юге уже ослабевал. Паулюс перешел в оборону среди руин Сталинграда, а доблестные 1-я и 17-я танковые армии группы армий «А» крепко заперты в предгорьях Кавказа. Модель подавил смешок, мельком представив себе нелепую картину: ковчег, набитый армиями вермахта, беспомощно и одиноко торчит на голой кавказской вершине. Что творит Гитлер? Куда катится немецкая армия? Чем все это кончится?

Видения исчезли, как только Модель вспомнил, какие сведения навели его на эти беспорядочные, бесполезные и даже опасные мысли. Донесения разведки были в лучшем случае тревожными, в худшем — предвещали катастрофу. С конца августа, пока взгляды всего мира были прикованы к титанической схватке на юге, разведка немецкого Генштаба, Ргетйе Нееге 051 («Иностранные армии Востока»), возглавляемая блистательным, энергичным молодым полковником Рейнхардом Геленом,[6] составляла и посылала на фронт все больше тревожных донесений об усилении активности советских войск на центральном участке фронта. При обычных обстоятельствах.

Модель не стал бы волноваться, поскольку с весны 1942 года русские выбрали главным направлением московское и продолжали считать его таковым вплоть до конца июня, хотя немецкие войска рвались к Дону. Но события на юге могли изменить их приоритеты. Или не могли? В отчетах Гелена было ясно сказано, что приоритеты русских остались прежними. Особое замешательство вызывал тот факт, что эти донесения не соответствовали стратегическим представлениям Гитлера и все больше совпадали с данными разведки самого Моделя.

Отчет, подготовленный отделом Гелена на 29 августа, предсказывал наращивание наступательного потенциала с советской стороны предстоящей зимой. Скорее всего, этот потенциал предполагалось использовать «против группы армий „Центр“, чтобы ликвидировать угрозу Москве и добиться успеха там, где обстановка не превосходит тактические способности низшего командного состава» (35). Несмотря на то, что в сентябре интенсивность советских железнодорожных перевозок в районе группы армий «Центр» возросла, Гелен не усматривал в этом регионе признаков приближающегося наступления. 15 сентября он полагал, что, учитывая обстановку в южных регионах, первые действия Советской армии будут проведены именно на юге, поскольку, по его оценкам, русским хватало ресурсов для проведения только одного крупного наступления. Гелен писал, что для этого противнику придется отправить подкрепление на юг, за пределы сектора группы армий «Центр» (36). Этот оптимистический — по крайней мере, с точки зрения командования группы армий «Центр» — прогноз был быстро опровергнут уже 17 сентября: Fremde Heere Ost начала противоречить самой себе, предупреждая о возможном советском наступлении против 9-й армии. Этому выводу способствовало усиление советских железнодорожных перевозок на флангах Ржевского выступа: предыдущие действия были сосредоточены вблизи северо-восточной оконечности того же выступа. 24 сентября десант из 300–400 советских парашютистов указал на усиление диверсионной активности с целью повреждения немецких коммуникаций в этом регионе. 1 октября советская дальнобойная артиллерия начала обстрел немецкой железной дороги и шоссе близ Осуги, в пределах досягаемости для орудий, к западу от Вазузы (37).

К октябрю передвижения советских войск в окрестностях выступа привели Гелена к выводу: «Русские стягивают к расположению 9-й армии боевые соединения» (38). С другой стороны, советские оборонительные меры подо Ржевом предвосхитили угаданное разведкой наступление. Если некоторые немецкие военачальники, в том числе глава штаба верховного командования вермахта (ОКВ) генерал Альфред Йодль, допускали возможность ограниченного советского наступления у основания Ржевского выступа, к середине октября Гелен пришел к заключению, что атаке, скорее всего, подвергнутся центральный участок и левое крыло группы армий «Центр», сектора 3-й танковой и 9-й армий.

Эти противоречивые односторонние оценки служили фоном для информации, которую Модель получал от своей разведки, и существенно усиливали ее значимость. Разведку 9-й армии возглавлял полковник Георг Бунтрок, которого описывали как «невысокого, жилистого пехотинца, выдвинувшегося во время разведопераций дивизии в Крыму» (39). Новичок в сфере разведки, он тем не менее понимал, что успех в 9-й армии проложит ему путь к более высоким назначениям. Позднее он признавался: «Я с удивлением наблюдал затем, как успешно разведотдел раскрывал тайные замыслы противника» (40).

Бунтрок располагал данными внутриармейской разведки — донесениями с передовой, сведениями, полученными от пленных, рапортами рейдов и патрулей, воздушной армейской разведки, данными радиоперехвата, донесениями шпионов и наблюдениями артиллеристов, но ему недоставало ресурсов и более широкой перспективы, доступной высшему командованию. Тем не менее его сведения обычно бывали более свежими и полезными при сопоставлении с оценками аналитиков высокого уровня. Естественная ограниченность взглядов породила беспокойство среди низшего командного состава всех секторов, к концу октября общевойсковая оценка подтвердила выводы Бунтрока. Короче говоря, 9-я армия все больше убеждалась в том, что именно ее противник избрал главной мишенью.

29 октября Бунтрок подготовил пространный отчет разведки, представил его Моделю, а ранним вечером телетайпом передал в штаб группы армий в Смоленск. В полном соответствии с заключениями Fremde Heere Ost двухнедельной давности, Бунтрок писал: «Противник готовится к крупному наступлению против 9-й армии, намереваясь нанести удары с восточной и западной сторон <ржевского> трапецоида… Основная цель — прорваться внутрь трапецоида с обеих сторон, окружить располагающиеся на нем войска, уничтожить 9-ю армию, прорвать линию фронта, ликвидировать группу армий „Центр“ и закрепить победу триумфальным продвижением к Смоленску и взятием его штурмом» (41).

Бунтрок даже не подозревал, что в своем кратком отчете он полностью отразил намерения советского командования и, как это ни парадоксально, даже смелые фантазии Жукова. Теперь Бунтроку и Моделю оставалось определить, когда, где и какими силами будет предпринято наступление. И самое важное — убедить верховное командование, что угроза реальна. Бунтрок упорно работал над решением первой задачи. Вторую взял на себя Модель, и ему же предстояло подготовить армию к наступлению, когда бы оно ни произошло.

Невозмутимо обдумывая прогнозы Бунтрока, Модель перечислял меры, которые он мог бы предпринять, чтобы расстроить планы советского командования. Если Бунтрок прав, рассуждал Модель, до наступления еще далеко, по крайней мере несколько недель. На востоке приготовления противника почти и завершены, на западе они затягиваются, вероятно, из-за недавних проливных дождей. За время интенсивных прошлогодних операций в этом районе Модель успел убедиться в том, что дожди успешно парализуют войска, лишая их способности передвигаться. Итак, как же распорядиться временем наиболее разумно, избежать повторения угрозы, нависшей над 9-й армией в августе?

Мысленно Модель пересмотрел диспозицию своей армии. Его бывший 39-й танковый корпус защищал самый уязвимый участок на востоке, у рек Вазуза и Осуга, где завершилось августовское наступление советских войск. Три немецких пехотных дивизии (102-я, 337-я и 78-я) стояли в обороне вместе с 5-й танковой дивизией при поддержке 9-й танковой дивизии в резерве чуть западнее Сычевки. На севере 27-й армейский корпус оборонял сектор от западной окраины Ржева до Осуги вместе с шестью пехотными дивизиями (256-й, 87-й, 129-й, 254-й, 72-й и 95-й). В тылу у корпуса расположилась в резерве 14-я моторизованная дивизия — к северу от железной дороги Ржев-Оленине и Чертолино. 23-й армейский корпус защищал вершину выступа совместно с тремя пехотными дивизиями (110-й, 253-й и 206-й), развернутыми от Лучесы к юго-западу от Оленине до Волги к западу от Ржева и подкрепленными с тыла тяжелой моторизованной дивизией «Великая Германия», занимавшей позиции в резерве южнее Оленине, в сторону Белого. Завершая линию обороны 9-й армии на Ржевском выступе, 41-й танковый корпус Моделя был дислоцирован у основания выступа, от юго-западной окраины Белого до Лучесы; его поддерживали три пехотных дивизии (ненадежная 2-я авиационная полевая дивизия, 246-я и 86-я). В тылу за левым флангом корпуса расположилась кавалерийская дивизия СС (42).

Проверяя оборону выступа, Модель столкнулся с двойной дилеммой. Во-первых, требовалось расположить войска на выступе наилучшим для обороны образом. Значит, подвижные резервы должны занять такие позиции, чтобы действовать с максимальной эффективностью. Нынешняя диспозиция резервов вполне устраивала Моделя. В каждом секторе имелись подвижные резервы, 1-я танковая дивизия находилась в резерве армии, была расположена по центру основания выступа и могла в критической ситуации выдвинуться как на восток, так и на запад. Более того, 12-я, 20-я и 19-я танковые дивизии группы армий «Центр» были готовы вступить в бой по первому приказу — конечно, если их не отзовут в другие сектора.

Еще более серьезной дилеммой Модель считал собственную способность справиться с одновременной атакой противника на всем протяжении участка фронта, занимаемого его армией. Помимо обороны выступа, его армия несла ответственность за оборону сектора, простирающегося на запад до Великих Лук. Его группа Шеваллери, названная в честь командира 59-го армейского корпуса, занимала оборону в Великих Луках, а два более слабых корпуса, 2-й авиационный полевой (со 2-й и 3-й авиационной полевой дивизиями) и 6-й армейский корпус (с 205-й и 330-й пехотными и 7-й авиационной полевой дивизиями) держали оборону протяженного участка фронта, проходящего через Велиж к северу от Витебска и Смоленска, между Великими Луками и Ржевским выступом. Если 9-я армия сосредоточит слишком много внимания и ресурсов на обороне Ржевского выступа и Великих Лук и потеряет и то и другое, весь фронт рухнет, как карточный домик. Дорога на Смоленск окажется открытой.

Перебирая преимущества и опасные моменты своего положения, Модель радовался тому, что отчет Бунтрока помог ему выиграть драгоценное время. Он молился лишь об одном — чтобы Бунтрок не ошибся.

Штаб 39-го немецкого танкового корпуса, Настасьино, 7–8 ноября 1942 года

Штаб корпуса генерала Ганса Юргена фон Арнима располагался в живописной русской деревушке на сравнительно открытой местности, близ крупного совхоза Глинное на берегах реки Вазуза, у места слияния Вазузы с рекой Касня. Здесь, всего в семи километрах от линии фронта, имелся доступ к дороге на Сычевку, где находился штаб армии, а также удобная связь с немецкими войсками, защищающими стратегически значимый и самый опасный сектор корпуса, простирающийся на 20 км на север, по холмистой местности на западном берегу Вазузы. На этом широком участке фронта штабы оборонительных дивизий фон Арнима, полки и батальоны заняли бесчисленное множество крепких деревень, которыми изобиловал этот район.

Фон Арним, командовавший 17-й танковой дивизией в 1941 году, а через шесть месяцев после описываемых событий сдавшийся войскам союзников в Северной Африке, разделял беспокойство Моделя по поводу замыслов противника. Сведения, полученные за последнюю неделю, лишь усиливали тревогу. Хотя советские командиры маскировали перемещения войск дымовыми завесами и чаще всего предпринимали их под покровом ночи, немецкая воздушная разведка заметила, что колонны советских войск численностью с батальон направляются к участку фронта 39-го танкового корпуса. Вскоре «языки», захваченные немецкими разведотрядами, сообщили об увеличившихся передвижениях артиллерии в этом районе, включая 1165-й пушечный артиллерийский полк, перемещенный к югу от Ржева на участок 31-й армии. Это донесение, полученное от главы разведотдела 102-й пехотной дивизии капитана Фридриха Ланге, в сектор которого выдвинулась русская артиллерия, подчеркнуло серьезность ряда подобных тревожных сообщений из той же дивизии (43).

102-я пехотная дивизия держала оборону на обоих берегах Осуги, на левом фланге 39-го танкового корпуса и 5-й танковой дивизии. Ее крайний правый полк, 195-й, занимал наиболее уязвимый сектор между реками Осуга и Вазуза, штаб дивизии располагался на левом берегу Осуги, выходящем к немецким и советским передовым позициям в секторе 195-го полка. Беспокойство Ланге по поводу подкрепления артиллерии противника усилилось 5 ноября, когда в артобстреле с советской стороны впервые приняли участие орудия нового калибра, а также многоствольные ракетные установки «катюша». Последние чаще всего применялись в ходе подготовки к наступлениям или при их поддержке. Дальнейший анализ показал, что за последние недели мощь советской артиллерии в секторе 102-й дивизии удвоилась.

Рапорты 102-й пехотной дивизии совпадали с донесениями соседних дивизий, в особенности 5-й танковой, и бесчисленными показаниями пленных, захваченных за линией фронта в период усиления активности советской разведки: все они называли наиболее вероятной датой начала решительных действий 7 ноября, день социалистической революции. Ночью 5–6 ноября 102-я пехотная дивизия отразила советские рейдовые действия, которые поддерживало несколько танков. На следующий день передвижения по другую сторону линии фронта усилились. Немецкая разведка выяснила, что советские позиции близ Ржева подкреплены 800-1000 солдат; небольшие отряды видели марширующими вдоль Вазузы, радиоперехваты указывали на приближение наступления. Все эти новые симптомы немецкая разведка истолковала по-разному. Бунтрок из 9-й армии решил, что они свидетельствуют о близком наступлении советских войск. Ланге же был уверен, что атака надвигается, но вряд ли будет иметь масштабы «полустратегической операции» (44).

Наступило 7 ноября, но, несмотря на зловещие симптомы, на фронте царило относительное спокойствие, нарушаемое лишь беспорядочной артиллерийской стрельбой. Однако в тот же день солдаты 102-й дивизии задержали 43-летнего перебежчика из советской 88-й стрелковой дивизии 426-го стрелкового полка, который сообщил, что русские готовят крупное наступление на Ржев и Сычевку. Эти известия никого особенно не встревожили, поскольку перебежчик не знал точной даты наступления, а его дивизия уже некоторое время пробыла в указанном секторе.

В тот же день за 20 минут до полуночи, словно для того, чтобы встряхнуть благодушно настроенных немцев, советские войска предприняли ожесточенный артобстрел позиций 102-й дивизии. Стальной ливень не утихал два часа, затем немецкая артиллерия начала ответный обстрел позиций артиллерии противника и стягивающихся к фронту многочисленных пехотных соединений Красной армии, замеченных немецкими наблюдателями на передовой. Наконец буря утихла, а на следующий день яркое солнце осветило линию фронта, на котором наступило затишье.

Отдохнув от ночного напряжения и немного успокоив издерганные нервы, фон Арним, подобно командующему его армией в Сычевке, задумался над свежими донесениями разведки Гелена, представленными 6 ноября. Эта оценка положения группы армий «Центр», дополнившая обычный ежедневный рапорт, содержала любопытное сообщение, предположительно полученное от самого известного немецкого шпиона в Советском Союзе, агента МАКС: «4 ноября в Москве прошло заседание военного совета под председательством Сталина. Присутствовало 12 маршалов и генералов. На заседании были приняты следующие решения: а) во избежание больших потерь необходима тщательная проработка всех операций… б) провести все запланированные наступательные действия по возможности до 15 ноября, если позволяют погодные условия, а именно: из Грозного <в предгорьях Кавказа>… в районе Дона под Воронежем, подо Ржевом, к югу от озера Ильмень и Ленинграда <предположительно — под г. Торопец>. Фронт должен быть усилен резервными войсками» (45).

Какой бы ни была достоверность сведений МАКСа, Гелен отнесся к его сообщению со всей серьезностью, поскольку оно подкрепляло его общую гипотезу. По случайному совпадению или намеренно, содержание сообщения МАКСа о советском наступлении во многом совпадало с реальным советским наступательным планом, хотя больше никто из осведомителей разведки не упоминал о ноябрьском заседании в Кремле, а Жуков с Василевским писали в мемуарах, что в этот день они находились в расположении фронтов. Подобное заседание состоялось в Кремле в последние два дня октября.

Воодушевленный сообщением МАКСа, Гелен начал свой отчет от 6 ноября словами: «На немецком Восточном фронте все убедительнее подтверждается, что точка приложения главных усилий предстоящей операции находится в секторе группы армий „Центр“». На всякий случай, чтобы подстраховаться, он добавил, что еще не ясно, хватитли русским сил, чтобы провести наступление сразу и против группы армий «Б». При этом он отмечал: «Подготовка противника к наступлению на юге ведется не так интенсивно, чтобы полагать, что крупная операция на юге в ближайшем будущем начнется одновременно с ожидаемым наступлением против группы армий „Центр“». Гелен привел ряд причин такого решения советского командования, в том числе политическую и военную необходимость в достижении быстрого и крупного успеха, «который противник считает на участке группы армий „Центр“ более вероятным, нежели на участке группы армий „Б“»; «более значительные преимущества объединения и плацдармы для наступления предполагает вид участка фронта группы армий „Центр“; возможность ликвидации группы армий „Центр“ и отсечения немецких войск на севере — в отличие от более многочисленных трудностей и меньших возможностей южной операции» (46).

Рассматривая конкретные советские действия на Ржевском выступе, Гелен называет в числе возможных «одновременные охватывающие удары… с целью окружения и ликвидации северо-восточного выступа группы армий „Центр“…», в том числе мощные удары в сторону юго-запада и Сычевки через восточную сторону выступа. Явные противоречия в своих отчетах он объяснил тем, что, как часто бывало и раньше, противник наверняка сосредоточит в районе наступления больше сил, чем предполагают немцы. Гелен не подозревал, что оценил обстановку с поразительной точностью. Справедливым было даже его замечание о том, что «русские зачастую ставят слишком труднодостижимые цели для сил, которые используют» (47). Именно так действовал Жуков. Гелен допустил только одну ошибку — недооценил силу южного стратегического удара.

В течение нескольких ближайших дней в Москве было принято решение осуществить разгаданные Геленом планы.

Ставка, Москва, Кремль, 13 ноября 1942 года

После инспекционных поездок на фронт вечером 12 ноября Жуков и Василевский вернулись в Москву. На следующее утро они встретились со Сталиным и членами Государственного Комитета Обороны (ГКО), чтобы представить окончательные планы, внести последние поправки в распределение войск и назначить точную дату наступления. После продолжительного обсуждения плана Василевского Сталин принял его рекомендации, согласно которым Юго-Западный фронт Ватутина должен был начать наступление 19 ноября, а Сталинградский фронт Еременко — двадцать четыре часа спустя. В зависимости от результатов операции «Уран» последующая операция «Сатурн» могла начаться, как и планировалось ранее — 10 декабря. Затем Василевский внес предложение о выводе 2-й гвардейской армии и приданного ей 2-го механизированного корпуса из резерва Ставки, чтобы они достигли района Сталинграда вовремя и приняли участие в операции «Сатурн». Сталин ответил: «Послушаем, что скажет Георгий Константинович».

Жуков доложил о положении на участках Калининского и Западного фронтов. Подтверждая насущную необходимость в уже одобренной отсрочке, он сообщил, что похолодание позволяет начать операцию «Марс» 24–25 ноября. «В сущности, — объяснял Жуков, — все это наши преимущества. Если „Уран“ быстро увенчается успехом, немцы наверняка немедленно начнут перебрасывать бронетанковые резервы из сектора группы армий „Центр“ на юг, поскольку такая переброска займет не менее десяти дней. При этом немецкие войска будут ослаблены до такой степени, что операцию удастся провести меньшими силами, чем я первоначально рассчитывал. Так что у меня появится возможность более эффективно перераспределить силы». И Жуков порекомендовал внести в планы изменения, которые он обдумывал с тех пор, как в конце октября приезжал в Москву. Конкретно он просил разрешения перевести 2-й механизированный корпус генерала Корчагина из подчинения 41-й армии в подчинение 3-й ударной. Вместо того чтобы участвовать в наступлении, производимом с запада на Сычевку силами двух корпусов, корпус Корчагина должен был осуществить наступление на Великие Луки и, возможно, позднее совершить совместно с 3-й ударной, 4-й ударной и 43-й армиями марш-бросок на Смоленск.

Чтобы оправдать предложенные изменения, Жуков сослался на вероятное ослабление немецких бронетанковых резервов, ограниченную протяженность направления к югу от Белого, на котором, по его словам, не в состоянии действовать бок о бок два полных механизированных корпуса, а также на способность механизированного корпуса Соломатина выполнить задачу самостоятельно при надлежащем подкреплении. В качестве подкрепления корпуса Соломатина, по мнению Жукова, должны были выступить две дополнительных механизированных бригады и, возможно, еще одна отдельная танковая бригада. Уверенность, которую излучал Жуков, произвела впечатление на Сталина. Таким воодушевленным он не видел Жукова со времен заседаний накануне московского зимнего наступления. Более того, Сталин был склонен согласиться с Жуковым, поскольку ему тоже не терпелось раз и навсегда разрешить ситуацию на центральном участке фронта. А еще он был в глубине души доволен здоровым соперничеством Жукова и Василевского, представивших и взаимодополняющие, и в то же время конкурирующие планы.

Почувствовав еле уловимое недовольство Василевского, Жуков добавил: «В случае провала операции „Уран“ мы все равно сможем добиться успеха в ходе операции „Марс“ — но только если вы <Сталин> поддержите предложение перевести 2-ю гвардейскую армию и другие подвижные корпуса подкрепления на позиции, откуда они смогут выдвинуться, чтобы оказать мне поддержку». Это означало, что 2-ю гвардейскую армию придется оставить под Тамбовом. Когда Сталин принял предложение, Василевский понял, что операцию «Уран» ему придется проводить, рассчитывая только на себя. Как обычно, он не стал выяснять, что будет с ним в случае провала плана Жукова.

Сталин закончил заседание, одобрив планы и Жукова, и Василевского, а также сроки предстоящих операций. Жукову было дано разрешение провести необходимые перестановки сил. Прежде чем уйти, Жуков поручил Иванову известить Пуркаева о немедленной переброске 2-го механизированного корпуса Корчагина к новому месту сбора соединений восточнее Великих Лук. На следующее утро Жуков и Василевский вернулись на фронт следить за подготовкой командиров фронтов и армий к наступлению.

Штаб немецкого 39-го танкового корпуса, Настасьино, 13 ноября 1942 года

Зловещая тишина повисла над линией фронта в районе реки Вазуза, когда офицеры штаба корпуса во главе с генералом фон Арнимом собрались на ежедневное совещание. Временное затишье продолжалось с тех пор, как смолкли звуки ожесточенной артиллерийской перестрелки 7 ноября, и это затишье одновременно радовало и тревожило офицеров штаба. Чувство облегчения вызывал примитивный инстинкт самосохранения. Но по опыту прошлого офицеры уже знали, что рано или поздно небеса разразятся дождем реактивных снарядов, земля неистово затрясется под ногами, послышится угрожающее ворчание танковых цепей и хор громовых «ура!» идущей в атаку советской пехоты. Далеко не все доживут до следующего утра. Напряжение стало почти осязаемым.

Все это подтверждало правильность прогнозов немецкой разведки, где прекрасно понимали, что начавшиеся в середине октября дожди лишили советские войска подвижности и отдалили неизбежное. Но сколько еще продлится эта отсрочка? Активность русских по периметру 9-й армии практически отсутствовала. Артобстрелы ослабели, вылазки разведчиков прекратились, новые соединения уже не стягивались к фронту. Прежние продолжали занимать свои сектора, при переговорах по рации советские радисты пользовались давно известными позывными и шифрами. Перебежчики, приток которых не иссякал, докладывали об усилении оборонительной активности, советская авиация яростно препятствовала всем разведывательным полетам немецкой.

За этой непроницаемой завесой немецкой разведке удалось обнаружить примечательную мешанину зловещих и ободряющих признаков. Были выявлены передвижения войск, преимущественно ночные, но русский автотранспорт со слепящими фарами направлялся как от фронта в тыл, так и из тыла к фронту. МАКС доложил о прибытии 110 новых танков в сектор 20-й армии русских, на берег Вазузы; чуть позднее две свежих русских дивизии прибыли в этот и еще один стратегические сектора. 102-я немецкая пехотная дивизия сообщила о том, что к 10 ноября к ее участку было стянуто около 22 новых советских артиллерийских батарей, и Ланге рассудил, что соотношение численности артиллерии и пехоты слишком мало. Либо орудия — не что иное, как муляжи, либо усиление артиллерии означает, что на подходе новые пехотные соединения (48).

К 13 ноября тщательная и упорная работа немецкой стороны по проведению радиоперехватов обнаружила пять русских армейских штабов — три в окрестностях Москвы и два к северо-востоку от Ржева. Однако определить, сколько из них новых, а сколько уже существовало ранее, так и не удалось. К двум армиям относились 29-я, исчезнувшая из боевого расположения Калининского фронта месяц назад, и 3-я танковая, в прошлый раз участвовавшая в советском наступлении к северу от Брянска в июле. Еще одной обнаруженной армией, предположительно резервной, оказалась 2-я гвардейская в районе Тамбова. Путем радиоперехватов также удалось выявить новый 6-й сталинский стрелковый корпус к западу от Белого и несколько новых механизированных формирований на Калининском фронте. Однако донесения с передовой подтверждали, что боевой порядок русских войск вдоль линии фронта остается неизменным (49).

Карты обстановки 39-го танкового корпуса, которые изучали собравшиеся офицеры, свидетельствовали о странных изменениях в концентрации советских войск на участках корпуса вдоль Вазузы и в остальных секторах Ржевского выступа. Начальник разведотдела корпуса пристально следил за этими изменениями. 1 ноября он доложил, что советские 88-я, 251-я и 331-я стрелковые дивизии дислоцированы в секторах 102-й пехотной и 5-й танковой немецких дивизий вдоль рек Осуга и Вазуза; советских стрелков поддерживает с тыла резервная 126-я стрелковая дивизия. К 13 ноября 326-ю дивизию перевели в другое место, и концентрация войск стала максимальной и секторе южнее Зубцова, далеко к северу от позиций 39-го танкового корпуса, напротив правого фланга немецкой 78-й пехотной дивизии, держащей оборону в секторе реки Гжать. Эта концентрация отнюдь не предвещала немедленного наступления на участке Вазузы. Наблюдения в других ключевых секторах выявили ту же картину. Концентрации сил, свидетельствующей о немедленном наступлении, нигде не обнаружилось, хотя танковый корпус, предположительно 1-й, располагался западнее Белого, а в тылу у советской 22-й армии в долине Лучесы находился 3-й танковый корпус (50). В качестве меры предосторожности несколько дней назад командование 9-й немецкой армии приказало 1-й танковой дивизии начать перемещение из района Сычевки в сторону Владимирского, к юго-западу от Белого, в резерв 41-го танкового корпуса.

Заседание штаба завершили, так и не избавившись от сдерживаемого напряжения; командиры и старшие офицеры вернулись в расположение своих частей. Вместе с солдатами они терпеливо ждали, когда судьба и боги решат их участь.

Ставка, Москва, Кремль, 17–19 ноября 1942 года

Вечером 16 ноября Жуков прилетел в Москву с юга. В качестве заместителя Верховного Главнокомандующего последнюю неделю он пристально изучал все аспекты предстоящей операции «Уран» вместе с Василевским, командирами армии и фронта. Путешествуя по земле и по воздуху, он преодолевал сотни километров, объездил весь обширный район контрнаступления — от Новой Калитвы на Дону в секторе 1-й гвардейской армии до участка 51-й армии среди пересохших соленых озер и степей к югу от Сталинграда, где еще догорало пламя битвы. Мыслями Жуков был по-прежнему обращен на север, к операции «Марс», но, в конце концов, он оставался заместителем Верховного Главнокомандующего и наряду с Василевским нес ответственность и за операцию «Уран».

Жукову пришлось признать, что Василевский тщательно разработал свой план. Впрочем, так бывало всегда. Двойной удар советских войск с севера и с юга сокрушит ненадежные румынские армии, — Жуков хорошо помнил, как действовали румынские войска при осаде Одессы, которая теперь казалась давним прошлым. Чтобы вызволить румынские войска, понадобились свежие немецкие силы. Но теперь румынам неоткуда ждать помощи. Некогда доблестная немецкая 6-я армия застряла в Сталинграде. Ей так и не удалось взять город штурмом, и Жуков рассудил, что невыполнение столь важной задачи неизбежно подорвет боевой дух немцев — точно так же, как битва за город истощила его силы. Немецкие оперативные резервы исчерпаны, к новым можно отнести лишь 1-ю танковую армию, растянувшуюся по Кавказу, или группу армий «Центр» далеко на севере. Если операция «Уран» увенчается успехом, это произойдет так быстро, что на переброску резервных войск из других секторов немцам просто не хватит времени, спасти положение они не успеют. Жуков считал, что возможен и наихудший для немцев исход, когда резервы не успеют повлиять на ход обеих операций. Да, заключил он, кодовые названия операций выбраны на редкость удачно. Генерал-большевик не сомневался, что боги улыбнутся советским воинам.

На следующий день Жуков встретился в Кремле с Василевским, членами Государственного Комитета Обороны и Сталиным. Поскольку подготовка к наступлению практически завершилась, целью заседания было получить окончательное одобрение Сталина — и тогда менее чем через сорок восемь часов раздадутся первые орудийные залпы. Разговор был кратким и поверхностным. Генеральный штаб, штабы армий и фронтов, командиры боевых и обслуживающих подразделений проработали бесчисленное множество деталей, неизбежно связанных с массированными операциями. Теперь все ждали только одного — приказа Сталина. Затем приказы о наступлении будут переданы дивизиям, полкам, батальонам, ротам, и, наконец, в последние часы дойдут до рядовых танкистов, артиллеристов, саперов и пехотинцев. Жуков знал: несмотря на строжайшие меры секретности и старания скрыть приближение наступления, и офицеры, и рядовые чувствуют, что бой уже близок. У солдат поразительное чутье. И офицеры, и рядовые принадлежат к тем, кто выживает, а для этого надо уметь чувствовать приближение битвы. Парадокс, думал Жуков, заключается в том, что инстинкт самосохранения толкает их вперед, на поле боя: только победа поможет им выжить.

Сталин невозмутимо произнес решающее слово, которого ждали командиры. Наступление Василевского должно было начаться, как запланировано, 19–20 ноября, а силам Жукова предстояло вступить в схватку менее чем через неделю. Слова Сталина звучали бесстрастно. Способность выражать эмоции он утратил еще в 1941 году. Он понимал, что по его приказу в бой будут брошены бесчисленные войска. Как и прежде, они могут как победить, так и потерпеть поражение, и при этом неизбежно погибнут сотни тысяч человек. Сталин сознавал размах, цену и последствия предпринятой военной операции. Он обладал развитым даром предвидения и потому терпимо относился к потерям. В конце концов, предстоят промежуточные операции, за которыми, независимо от их исхода, последуют другие. Финал очевиден. Советское государство и его армия имеют явное превосходство над противником. Чем бы ни закончились операции «Уран» и «Марс», советское превосходство — это реальность, которая рано или поздно возобладает.

После заседания в Кремле Жуков остался в Москве. Сталин не требовал этого, но Жуков хотел быть поближе к Ставке и Генштабу, когда Василевский нанесет первый удар. Он знал, что первые часы наступления зачастую определяют его успех или фиаско, и судить о том или другом лучше всего из мозгового и нервного центра советской военной машины. Позднее он еще успеет вернуться к своим войскам подо Ржев.

Рано следующим утром Жуков присоединился к встревоженным офицерам Генштаба и стал ждать первых известий об операции Василевского. Ровно в 7:20 по приказу «огонь!» тысячи советских зенитных орудий, минометов и многоствольных ракетных установок обрушили огненный ливень на румынские и немецкие укрепления. Обстрел продолжался один час двадцать минут, за ним в 8:48 последовала двухминутная канонада. Ровно в 8:50, пока артиллерия готовилась к дальней стрельбе, пехота и прикрывающие ее танки 5-й танковой армии Ватутина и 21-й армии двинулись в наступление на передовые позиции противника. Жуков мысленно представил себе эту впечатляющую сцену и втайне пожалел, что не видит ее воочию. Наберись терпения, уговаривал он себя, придет и твой черед.

Донесения поступали невыносимо медленно. Из первых же рапортов стало ясно, что, несмотря на легкий туман над полем боя, мешающий наводчикам, высокая плотность огня компенсировала неточность стрельбы. Огненный дождь буквально перепахал вражеские оборонительные рубежи и уничтожил укрепленные опорные пункты вместе с их защитниками, до смерти перепугав солдат на соседних, уцелевших позициях. Кроме того, туман замаскировал массированное наступление пехоты и танков, спрятал их от вражеских наблюдателей и наводящей ужас немецкой штурмовой авиации. Несмотря на упорное сопротивление противника, к середине утра донесения подтвердили, что передовые укрепления румынских войск разбиты, и генерал П.Л. Романенко, командующий 5-й танковой армией, обратился к Ватутину за разрешением ввести в бой два танковых корпуса. Ватутин дал согласие, в 13:00 в бой были брошены 1-й и 26-й танковые корпуса. Они прорвали уцелевшую оборону румын и к концу дня продвинулись на 16 км в тыл румынской армии. За ними по пятам следовал 8-й кавалерийский корпус, а арьергардная советская пехота сметала остатки рассеянных танками и кавалерией румынских подразделений.

В конце дня, когда Жуков покидал Генштаб, ему было совершенно ясно: для войск Василевского операция началась благоприятно. Оставалось выяснить один вопрос: есть ли за румынскими позициями немецкие резервы, и если есть, то сколько их? Вскоре Жуков уже летел в штаб Калининского фронта.

Штаб Калининского фронта, Торопец, 19–20 ноября 1942 года

Прибыв в штаб Пуркаева вечером, Жуков поделился с ним первыми радостными известиями из Сталинграда. Все еще воодушевленный событиями минувшего дня, он немедленно собрал штаб Пуркаева и потребовал докладов о предстоящей операции. В подробных докладах, заслушанных в течение трех часов, были отражены все планы фронта, в том числе наступления на Великие Луки. Жуков особенно внимательно отнесся к наступлению 3-й ударной армии и прервал докладчика вопросом, получил ли 2-й механизированный корпус новый приказ двигаться на запад, к Галицкому (К.Н. Галицкий командовал 3-й ударной армией). Пуркаев ответил, что корпус уже на марше, и добавил, что, согласно требованию Жукова, прикомандировал две дополнительных механизированных бригады (47-ю и 48-ю) к 2-му механизированному корпусу Соломатина под Белым.

Жуков выслушал оставшиеся доклады в молчании, которое прерывал только для того, чтобы порекомендовать то или иное незначительное изменение. В конце заседания, ближе к полуночи, Жуков одобрил все планы. Перед тем как покинуть штаб, он прочел последние сводки из района Сталинграда, но в них содержались все те же сведения, что и ранним утром.

Штаб группы армий «Центр», Смоленск, 21 ноября 1942 года

Фельдмаршала Гюнтера фон Клюге, командующего немецкой группой армий «Центр», томили мрачные предчувствия. За все время его продолжительной службы на Восточном фронте события еще ни разу не принимали столь грозного оборота. Фон Клюге, командовавший 4-й армией во время наступления на Москву в 1941 году, успешно руководил группой армий в середине декабря, в самые мрачные, переломные дни, когда Гитлер отправил его предшественника Федора фон Бока в отставку за нерешительность. Гитлер приказал закрепиться и выстоять под Москвой, и фон Клюге вместе со своей армией в условиях жесткого давления выполнил приказ ценой громадных жертв. Советский натиск ослабел, кризис миновал. С той зимы войска фон Клюге постепенно уничтожали лоскутное одеяло советских выступов линии фронта и стойко выдержали яростное зимнее наступление Красной армии. В начале лета группа армий «Юг» двинулась к Сталинграду, большинство самых досадных советских выступов на участке группы армий «Центр» удалось ликвидировать, и фон Клюге уже планировал выровнять линию фронта к востоку от Вязьмы в честь победы группы армий «Юг» на юге, ознаменовав ее новым наступлением на Москву. Но вместо этого в середине лета ему пришлось удовлетвориться отражением ряда ожесточенных местных наступлений противника, завершившихся крупным наступлением на Ржев, проведенным Жуковым в августе.

Последние сводки ОКХ заставляли с ужасом задуматься о последствиях недавних событий. Мало того что группа армий «Юг» была остановлена и перешла в оборону под Сталинградом, — вопреки прогнозам разведки, два дня назад советские войска начали массированное наступление, первые известия о котором звучали тревожно. Фон Клюге пробегал глазами сводки, выхватывая из текста только ключевые фразы и размышляя о собственном положении. «Румынские армии к северу и югу от Сталинграда рассеяны», «русские продвинулись глубоко в тыл в районе Дона», «22-я танковая дивизия единственная из всего 48-го танкового корпуса продолжает вести ожесточенные бои севернее Обливской», «русские войска беспрепятственно продвигаются по открытой степи к юго-западу от Сталинграда» и «отсутствие войск подкрепления и яростные советские атаки в районе Сталинграда не позволяют остановить наступление советских войск». В этом секторе, который до сих пор занимал второе место по значимости, одна катастрофа наслаивалась на другую. Как же Советы задумали расправиться с его группой армий? Из донесений разведки фон Клюге знал, что Жуков не командует войсками на юге. Он возглавляет силы, противостоящие группе армий «Центр», в то время как другой русский стяжает лавры, одерживая победы в районе Сталинграда. Противостояние фон Клюге и Жукова началось в жестоких боях под Ярцевом и Ельней летом 1941 года. Опыт того времени и минувшей зимы под Москвой помог фон Клюге понять: где командует Жуков, там и будут предприняты основные действия. Без колебаний фон Клюге произнес слово «Ржев».

Предчувствие поражения на юге ощущалось и в Смоленске. ОКХ запросило штаб группы армий о возможной переброске резервов из центрального сектора на юг и о том, может ли такая переброска усугубить кризис. Штаб группы армий при поддержке фон Клюге решительно возразил, указывая на уже сформировавшуюся угрозу в их секторе. «Если в августе мы едва продержались, — заявил фон Клюге, — что же будет с нами в ноябре или декабре без оперативных резервов?» Пока дальше запросов и ответов дело не шло. Но фон Клюге было незачем напоминать Моделю и командирам других армий об опасности: все они читали донесения с юга. Опять началось скрупулезное изучение данных разведки, поиск несомненных признаков наступления, а также мрачный и решительный пересмотр планов обороны.

Накануне

Передовой командный пункт Западного фронта, Коршчково, 23 ноября 1942 года

Местоположение передового командного пункта Западного фронта генерала Конева было выбрано идеально (51) — в негустом лесу на окраине деревушки, в 10 км к востоку от штаба 20-й армии в Песочне и в 23 км к востоку от линии фронта, проходящей по Вазузе. Перед командным пунктом (КП) преобладала лесистая местность, которая начиналась на расстоянии 5 км от реки. Вдоль реки раскинулись совхозные поля, леса обеспечивали прекрасное прикрытие для передвижений от КП к фронту и обратно. Ровно в 20 км южнее КП находилась крупная железнодорожная ветка и узел Погорелое Городище на железной дороге Москва-Ржев, а также шоссе — основные коммуникации войск Западного фронта.

Благоприятные погодные условия радовали Конева. В середине октября войскам пришлось выдержать изнурительную борьбу с вязкой грязью, но в ноябре начались заморозки — предвестники наступающей зимы (52). Ряд слабых холодных фронтов прошел на юг с Балтийского моря, почти вся грязь подмерзла. Наконец 13 ноября ударили морозы, температура упала до — 2С, воздух стал бодряще-холодным. Земля быстро высохла и замерзла, автотранспорт получил возможность передвигаться быстрее, подвоз войск и припасов возобновился. Пожалуй, заключил Конев, в середине ноября фронт будет готов к наступлению. И очень своевременно! Последние донесения из Сталинграда свидетельствовали о том, что бронетанковые колонны Василевского почти полностью соединились к западу от города, взяв в кольцо немецкую 6-ю армию. А это, в свою очередь, создавало идеальную почву для ржевского наступления. Подобно Жукову, Конев был убежден, что немцы, которые всегда мгновенно реагировали на важные изменения обстановки, быстро начнут переброску бронетанковых резервов на юг. Конев обратил внимание на донесения разведотдела 20-й армии о том, что немецкая 5-я танковая дивизия уже выведена с позиций у Вазузы, которые она занимала с сентября. Если это правда, значит, вероятность его успеха значительно возросла: танковые дивизии гораздо более серьезное препятствие, нежели пехота.

Зацикливаться на этих отвлекающих моментах Коневу было некогда, у него и без того хватало забот. Его штаб заканчивал подготовку к наступлению и координацию действий с подчиненными армиями. Задача предстояла не из легких, Конев лично проверил каждую деталь. План самого наступления был уже готов, конкретными указаниями заменили общие рекомендации в первоначальном плане. Генерал-майоры Н.И. Кирюхин и В.С. Поленов, командующие 20-й и 31-й армиями, должны были повести в наступление девять стрелковых дивизий со стороны предмостного укрепления у Осуги, форсировать Вазузу и двинуться по узкой полосе земли между двумя реками (53). Во время перегруппировки этих дивизий на новых позициях небольшим подразделениям дивизий предстояло держать оборону на переднем крае. Тем временем силы второго эшелона — 8-й гвардейский стрелковый корпус генерал-майора Ф.Д. Захарова, московская 1-я гвардейская мотострелковая дивизия и два подвижных корпуса конно-механизированной группы генерал-майора В. В. Крюкова — должны были подтягиваться к реке с востока. Почти вся артиллерия прикрытия уже переведена на позиции, откуда она будет поддерживать наступление, но подвоз необходимых боеприпасов все еще продолжается.

18 ноября артиллерийские войска провели пристрелку под видом беглого изматывающего обстрела всей линии фронта к югу от Зубцова. Два дня спустя авангардные стрелковые дивизии начали проводить разведку боем, рейды в тыл противника и поиск с целью обнаружения недавних изменений в немецких тактических диспозициях, а также для уточнения координат целей артиллерии. Все эти действия тоже проводились на широком участке фронта, за пределами одного сектора, чтобы скрыть от противника основное направление наступления. Невероятно сложная задача, думал Конев, успешно провести наступление такими огромными силами; малейшая ошибка нарушит все планы и приведет к катастрофе. Вот почему так важны секретность операции и обманные действия. За последний год меры соблюдения секретности значительно улучшились. хотя требовалась жестокость и человеческие жертвы, чтобы убедить в их необходимости командиров, штабы и войска. В результате обыденные незначительные нарушения дисциплины и строгих требований прекратились. Теперь для любого передвижения войск требовалось особое разрешение начальника штаба армии. Дисциплина при связи тоже улучшилась по сравнению с недавними временами. Офицеры шифровали свои сообщения или слышали в эфире полную тишину. Это было заметное преимущество, поскольку четкая связь позволяла пользоваться сигналами в целях дезинформации противника, особенно потому, что немцы уже привыкли выигрывать за счет нарушений дисциплины в советской системе связи. Конев украдкой улыбнулся, вспомнив недавние попытки создать видимость присутствия несуществующих армий к северу от Ржева и к югу от Вазузы. Он задумался: удалось ли ввести немцев в заблуждение насчет главных направлений будущего наступления? Он надеялся, что немецкие 1-я и 5-я танковые дивизии направляются на юг, и если так, значит, уловка сработала.

Штаб фронта тщательно разработал план обманных действий, исходя из предположения, что немцы ожидают наступления против Ржевского выступа (54). Однако точного времени и места наступления они не знают. Поэтому цель плана Конева — скрыть время наступления и его главное направление. Погода способствовала планированию. Для немцев было естественным предположить, что советское наступление подо Ржевом будет предшествовать любым действиям под Сталинградом, поскольку Ржев — наиболее вероятная из советских целей первостепенной важности, к тому же наступление подо Ржевом отвлечет внимание немцев и оттянет их резервы с юга. Но когда ржевское наступление так и не началось, а вместо него советские войска нанесли удар на юге, немцы, которым было свойственно недооценивать силу советских войск и считать, что Советы способны наносить только по одному крупному удару, заключили, что это южное наступление будет единственным. В таких обстоятельствах, рассуждал Конев, любое наступление подо Ржевом немцы сочтут отвлекающим маневром и все равно отправят резервы на юг, ожидая критической ситуации.

Как бы там ни было, Сталинград отвлечет внимание немцев от Ржева и осложнит для них определение времени наступления. Возобновляющиеся артобстрелы с советской стороны, периодические умышленные нарушения дисциплины передвижений, «промахи» связистов, поэтапные разведки боем были призваны окончательно сбить немцев с толку. В то же время Конев всеми силами старался скрыть истинное место ударов, имитировав скопление войск к северу от вершины Ржевского выступа, к югу от Зубцова в сторону железной дороги, у дорог на Ржев и к югу от участка фронта, проходящего по Вазузе. Главная роль фронта Конева в обманном планировании была продиктована, в первую очередь, географическими условиями. Конев помнил, как нелегко ему пришлось, но теперь задача выполнена, и у него есть все основания полагать, что и дальше ему будет сопутствовать успех.

Совещание Конева с Кирюхиным и Поленовым завершилось к полудню. Обсудив и одобрив детали наступления 20-й и 31-й армий, Конев провел короткую встречу с генерал-майорами Е.П. Журавлевым и В.Я. Колпакчи, командующими 29-й и 30-й армиями соответственно, которым предстояло осуществлять прикрытие. Армия Журавлева, недавно переброшенная с Калининского фронта, получила свежие дивизии и задачу прикрывать южный фланг 20-й армии вдоль реки Гжать, к югу от участка Вазузы. Только после достижения наступающими 20-й и 31-й армиями железной дороги Ржев-Сычевка и приближения их к самой Сычевке, но не раньше, армия Журавлева должна была выступить по направлению к городу.

30-я армия Колпакчи на левом фланге Конева, обращенном к Ржеву, тоже должна была действовать наступательно, но лишь после того, как 20-я и 31 — я армии слева и 39-я армия справа добьются первых успехов. Затем 30-й армии предписывалось присоединиться к наступлению, двигаясь со стороны предмостных плацдармов южнее Волги и западнее Ржева, усилить удар 39-й армии и соединиться с наступающим силами 20-й и 31-й армий близ Чертолино, у железной дороги Ржев-Оленине. Далее ей предстояло совместно с 31-й армией сократить численность немецких войск, окруженных в Ржеве. 31-я армия Поленова должна была осуществить отвлекающий наступательный маневр южнее Зубцова, соединиться с 20-й армией, разгромить немецкие укрепления вдоль рек Осуга и Вазуза, а затем оказать содействие 30-й армии в ликвидации ржевской группировки (точные задачи 31 — и и 20-й армий см. в Приложениях).

Несколько дней назад Конев побывал во всех штабах армий центрального сектора его фронта напротив Вязьмы и резервных войск, стянутых в тылу. Эти войска не принимали непосредственного участия в операции «Марс», но их решающая роль в последующей операции «Юпитер» требовала держать их командование в курсе меняющихся планов. Только в этом случае они могли согласовывать подготовительные меры с последующей операцией, которая уже начинала осуществляться.

Командиры «Юпитера», генерал-полковник Я.Т. Черевиченко (5-я армия) и генерал-полковник В.Н. Гордов (33-я армия) «прильнули к выходам своих лисьих нор» в преддверии операции. В октябре 1942 года Жуков поручил им командовать войсками на важных участках фронта и возглавить последний и решающий этап операции — потому, что они располагали обширным боевым опытом и были зрелыми людьми (55). Конев согласился и также одобрил предполагаемое участие в операции «Юпитер» самого опытного в Красной армии командира бронетанковых войск — генерал-лейтенанта П.С; Рыбалко. В июле и августе 3-я танковая армия Рыбалко доблестно участвовала в ожесточенных боях под Волховом, находясь в подчинении Брянского фронта (56). Несмотря на неудачные (и даже грубые) действия в ходе той операции, армия добилась невероятно ценных успехов и теперь, полностью перевооруженная, отдохнувшая и обеспеченная подкреплением, в напряженном ожидании встала лагерем к западу от Калуги, находясь под командованием Западного фронта. Вот это будет зрелище, думал Конев, когда танки Рыбалко ворвутся в Вязьму — город, который целый год не сдавался советским войскам! Город Вязьма, как и само существование группы армий «Центр», олицетворял раздражение всей Красной армии. Да, именно Рыбалко должен взять штурмом этот город.

Какими бы заманчивыми ни были эти видения, Конев понимал, что их осуществление — мечта, из категории досягаемых, но все-таки мечта. Вечером 23 ноября 1942 года на своем командном пункте Конев принял решение бросить в погоню за этой мечтой все свои войска и энергию.

Штаб 20-й армии, Песочня, 24 ноября 1942 года

Менее двадцати четырех часов оставалось до того момента, как боги обрушат свою ярость на немецкие позиции вдоль Вазузы. Почти завершив подготовку к наступлению, командующий 20-й армией генерал-майор Н.И. Кирюхин негромко беседовал с начальником штаба и комиссаром А.А. Лобачевым, глядя на крупномасштабную карту операций на стене командного пункта. Карта свидетельствовала о том, что план готов (см. карту 4). На ней в широких черных рамках штабные офицеры скрупулезно вычислили соотношение сил на каждом участке наступления. Показатели обнадеживали. Живой силой (115 тысяч человек) 20-я армия более чем втрое превосходила противника (57). Превосходство в бронетехнике оказывалось еще заметнее, а в артиллерии было подавляющим. Но Кирюхина это почему-то не утешало. Такие соотношения он видел и прежде и каждый раз убеждался, что численный перевес еще не означает победу. Но сегодня, убеждал он себя, мы готовы к бою лучше, чем когда-либо прежде.

Несмотря на обнадеживающие показатели, Кирюхин и Лобачев опять думали о погоде. Подошел еще один холодный фронт, тяжелые снеговые тучи зловеще повисли над долиной Вазузы. Температура упала до -5°С. Леса и поля к востоку от реки покрыл тонкий слой снега, не оставив и воспоминаний о жирной черной грязи предыдущих месяцев. Новое похолодание означало, что худшие опасения насчет внезапной оттепели не оправдаются. Но вместе с тем ноябрьские тучи, снег и туман грозили окутать речную долину, по которой пойдут в наступление пехота и танки, и скрыть из виду оборонительные укрепления противника, который наверняка окажет сопротивление.

Три дня назад, после того как командиры каждой дивизии первого эшелона лично провели на месте визуальную разведку сектора своей дивизии, обязательную часть приготовлений, называемую в Советской армии «рекогносцировкой» (командирской разведкой), генерал Кирюхин принял каждого командира на своем командном пункте. В присутствии офицеров штаба дивизии два командира доложили о подготовке к наступлению и рассмотрели конкретные проблемы, которые могли возникнуть в ходе атаки в каждом секторе. Наиболее прочные немецкие укрепления располагались на узком четырехкилометровом участке между реками Осуга и Вазуза. Они были привязаны к укрепленным деревням Васильки и Гредякино и состояли из двух добротных оборонительных рубежей. Передний имел глубину около километра и образовывал две линии укреплений. Они тянулись от северной оконечности Васильков через поля, вверх на гребень холма между реками, через рощу до небольшой, поросшей лесом высоты к северу от Гредякино и вниз до западного берега Вазузы. Вдоль этой линии ведущие батальоны немецкого 195-го пехотного полка (102-я пехотная дивизия) располагались в ряде опорных пунктов в окрестностях крупных деревень. Между опорными пунктами немецкие роты занимали по 10–15 крепких долговременных огневых сооружений (дзотов) и блиндажей на квадратный километр, укрывались в пулеметных ячейках, небольшие группы стрелков находились на расстоянии 25–30 м друг от друга. Эти позиции были густо оплетены ходами сообщений. Чуть дальше от линии фронта находились замаскированные огневые точки для пулеметов и минометов, паутина обособленных позиций и ходов сообщений, соединяющих передовые позиции с окопанными. На расстоянии еще одного километра от линии фронта, вдоль высот, располагалась вторая линия обороны, состоящая преимущественно из пулеметных гнезд и огневых сооружений, занимаемых противотанковыми пушками и пехотой резервных рот ведущего батальона, которую поддерживали минометы, окопанные на обратном скате (58).

Еще южнее, вдоль берега Вазузы между Гредякино и Хлепень, препятствием на первой линии обороны немецким войскам служила сама река. Передовые батальоны немецкого 14-го пехотного полка (78-й пехотной дивизии) занимали крупные батальонные опорные пункты в Зеваловке и Хлепень и мелкие между ними. На расстоянии 4–5 км от линии фронта немцами была сформирована вторая линия обороны, которая пересекала весь сектор и была привязана к батальонным опорным пунктам и деревнях Малое Петраково, Большое Кропотово, Малое Кропотово, Подосиновка и Жеребцово. Открытая местность между этими укрепленными деревнями простреливалась перекрестным огнем и, несомненно, находилась под наблюдением заранее размещенных здесь артиллерийских частей. Основные подходы к обеим линиям обороны были замаскированы полосами препятствий, а также прикрывались противотанковыми и противопехотными минными заграждениями.

Зловещая диспозиция сил противника, о которой доложила разведка, тревожила генерала Кирюхина. Он знал, что немецкая 78-я пехотная дивизия начала выводить с позиций у Вазузы 5-ю танковую дивизию, но вывела полностью или нет — неизвестно. Следовательно, не ясно, каким количеством немецких танков и бронетранспортеров для перевозки личного состава усилен передний край обороны и сколько танков насчитывается в тактическом резерве. В некоторых донесениях утверждалось, что 5-я танковая дивизия полностью выведена с позиций и заменена пехотными частями моторизованной дивизии «Великая Германия». Кирюхин надеялся, что это правда.

Генерал-майор Ф.А. Бобров из 42-й гвардейской и полковник Б. Б. Городовиков из 251-й стрелковой дивизий получили приказ атаковать немецкие позиции у Гредякино и к северо-западу от него, а полковнику 326-й стрелковой дивизии Г.П. Карамышеву предстояло накрыть огнем немецкие части у деревни Васильки (59). Кирюхин выделил две танковых бригады из расформированного 8-го танкового корпуса для наступления вместе с пехотой и ее прикрытия. После того как первая линия обороны немцев будет успешно прорвана и начнется штурм второй, одному из подразделений конно-механизированной группы генерала Крюкова приказывалось выдвинуться вперед, форсировать Вазузу и вступить в бой вдоль гребня, захваченного 42-й гвардейской стрелковой дивизией. С середины лета 1942 года вошло в практику проводить атаки пехоты силами рот и батальонов «смертников», штрафных подразделений,[7] сформированных из зэков и политически неблагонадёжных лиц (60). Этот практичный подход тревожил Кирюхина: как поведут себя штрафники, он не знал. Кроме того, его беспокоили немецкие позиции на северном берегу реки Осуга, на расстоянии от линии фронта: если советской артиллерии и 31-й армии не удастся подавить их сопротивление, эти позиции обрушат смертоносный ливень на правый фланг наступающих советских войск. Кирюхин рассчитывал, что туман вовремя рассеется, чтобы советские артиллеристы успели засечь и уничтожить эти цели.

Далее на юг 247-я стрелковая дивизия генерал-майора Г.Д. Михина и 331-я стрелковая дивизия полковника П.Ф. Берестова при поддержке трех танковых бригад должны были наступать через почти полностью замерзшую Вазузу между Тростино и Печорой, чтобы захватить немецкие опорные пункты в Зеваловке и Прудах. В ходе стремительной атаки им предстояло прорвать передний край немецкой обороны с таким расчетом, чтобы поддержать натиск соседей с правого фланга на вторую линию обороны противника на второй день наступления. После падения второй линии обороны четырем стрелковым дивизиям было приказано к концу дня быстро пересечь железную дорогу Ржев-Сычевка, 326-й стрелковой дивизии — захватить «угловую позицию» в Васильках, а 331 — и — ослабить сопротивление немецкого опорного пункта Хлепень. Затем 326-я, 42-я гвардейская и 251-я стрелковая дивизии должны были двинуться на северо-запад, расширяя участок прорыва обороны противника, а 247-я — повернуть на юго-запад, чтобы создать 15-18-километровую брешь в немецкой обороне и поддержать боевые действия конно-механизированной группы в оперативном тылу противника. Согласование этой первоначальной атаки по времени играло решающую роль, и Кирюхин понял, что соблюдение жесткого графика в значительной степени зависит от способности артиллерии прикрытия подавить немецкие огневые точки. Вот почему Кирюхин лично проверил расположение артиллерии и точность ее наведения. Однако ничего поделать с туманом он не мог.

В распоряжении Кирюхина имелись внушительные артиллерийские силы (61). К ним относились несколько недавно сформированных артиллерийских дивизий с пятью штатными артиллерийскими полками, тремя полками гаубиц, тремя пулеметными полками, противотанковым полком, минометным полком, гвардейским минометным полком и пятью гвардейскими минометными батальонами. К последним относились три недавно сформированных тяжелых минометных гвардейских батальона (оснащенных ракетами БМ-31), принятых на вооружение специально для поддержки наступательных операций. Пятидесяти трем полкам Кирюхина предстояло разгромить передовые немецкие укрепления — сначала запланированным заградительным и сосредоточенным огнем, а потом подвергнув обстрелу цели по всей глубине обороны противника. Но Кирюхин понимал гипотетическую сущность запланированного обстрела и важность точной стрельбы при проникновении в глубь обороны противника. Кроме того, он знал, какую роль играет хорошая видимость в проведении точной стрельбы и, следовательно, в успехе всей операции. Вот почему висевший туман не давал ему покоя.

В конце третьего дня осмотра Кирюхин посетил штабы войск второго эшелона — 8-го гвардейского стрелкового корпуса и 1-й гвардейской мотострелковой дивизии. На них была возложена задача обеспечивать прикрытие при прорыве линии фронта и развивать успех. Корпус генерал-майора Ф.Д. Захарова включал 26-ю гвардейскую стрелковую дивизию, 148-ю и 150-ю стрелковые бригады и две танковых бригады поддержки. Ему предстояло последовать за атакующим первым эшелоном, попутно подавляя сопротивление противника, расширить южный край прорыва в сторону Сычевки, а затем продолжать оказывать поддержку наступающим подвижным войскам (62). Вступить в боевые действия корпус должен был в конце первого дня наступления, раньше подвижной группы. Одновременно 1-й гвардейской мотострелковой дивизии генерал-майора В.А. Рявякина под прикрытием еще одной танковой бригады было приказано оказать поддержку советским войскам, продвигающимся вдоль северного края прорыва.

Днем раньше, 23 ноября, Кирюхин побывал в штабе своей конно-механизированной группы, расположенном близ деревни Луковинки, чуть восточное Карамзине, в восьми километрах от Вазузы. Два корпуса, составлявших эту группу, были рассеяны в районе сбора, простирающемся на 8 км на север, к редколесью. Несмотря на наличие хороших дорог, соединяющих эти районы сбора с линией фронта, своевременное и скоординированное выдвижение впечатляющих по численности кавалерийских и танковых соединений синхронно с наступлением пехоты было непростой задачей. Поэтому план движения оказался сложным и подробным. По прошлому опыту Кирюхин знал, что непредвиденное и ожесточенное сопротивление противника или капризы погоды способны нарушить даже самые проработанные планы. Именно поэтому он проводил долгие часы с командующим группой, генерал-майором В. В. Крюковым, командиром 2-го гвардейского кавалерийского корпуса, и полковником П.М. Арманом, командующим 6-м танковым корпусом, обсуждая, как будут разворачиваться события при разном стечении обстоятельств. Командующим группой Крюков стал благодаря большему опыту, а также потому, что кадровый командующий танковым корпусом, генерал-майор А. П. Гетман, в то время оправлялся после недавних болезней (63). Кирюхину очень недоставало опытного командира танкового корпуса.

Списочный состав конно-механизированной группы выглядел более чем внушительно. Танковый корпус Армана состоял из 22-й, 100-й и 200-й. танковых бригад, 6-й мотострелковой бригады и 11-го отдельного гвардейского минометного дивизиона (с «катюшами»), в то время как кавалерийский корпус Крюкова включал 3-ю и 4-ю гвардейские и 20-ю кавалерийскую дивизии, 5-й отдельный конно-артиллерийский дивизион, 2-й отдельный истребительный противотанковый дивизион и 151-й минометный полк. Общая численность группы — 21011 человек и 16 155 лошадей. Вооружение — 13 906 винтовок и карабинов, 2667 пистолетов-пулеметов (ППШ и ППД), 95 станковых пулеметов, 33 зенитных пулемета (ДШК), 384 противотанковых ружей, а также 48 76-мм орудий полковой и дивизионной артиллерии, 64 120-мм миномета, 71 82-мм миномет, 226 50-мм минометов, 48 45-мм орудий ПТА, 12 37-мм орудий зенитной артиллерии и 170 танков.[8] Половину танков составляли средние модели Т-34, остальные — русские и иностранные легкие танки (в том числе британские ленд-лизовские «Матильды») (64). Танков подвижной группы вместе с более чем 360 танками, поддерживающими пехоту в 20-й армии, должно было с избытком хватить для обеспечения успеха операции.

Вся задача заключалась в том, чтобы применить эти силы своевременно и в нужном месте ради достижения желаемого эффекта. Если не считать недавней удачи Василевского на юге, советские войска никогда прежде не решались на такой шаг. Точное и успешное введение крупных кавалерийских и механизированных подразделений в прорыв требовало скоординированных действий и надлежащего сочетания атакующих сил, чтобы они могли выстоять в бою. Крюков планировал сформировать три походных колонны, каждая из которых должна была включать и конницу, и бронетехнику. Всем трем предстояло вступить в бой одновременно, по трем маршрутам. На правом фланге группы первая колонна, составленная из 3-й гвардейской кавалерийской дивизии и 100-й танковой бригады, форсировала реку Вазуза севернее Гредякино и сосредоточивалась западнее Ведерниково. Резервная колонна группы, с 4-й гвардейской кавалерийской дивизией и 5-м конно-артиллерийским дивизионом, следовала за 3-й гвардейской кавдивизией и защищала ее правый фланг. В центре участка группы 200-я танковая бригада и 13-й гвардейский кавалерийский полк наступали южнее Кобылино и сосредоточивались близ Арестово, а на левом фланге группы 20-я кавалерийская дивизия и 22-я танковая бригада наступали севернее Пруды и сосредоточивались возле населенных пунктов Бобровка и Холм. И наконец, 6-я мотострелковая бригада, не располагающая своей бронетехникой и почти не имеющая автотранспорта, следовала за 4-й гвардейской кавалерийской дивизией, прикрывая правый фланг группы (65). Заняв районы сосредоточения западнее Вазузы, только что освобожденные от немецких войск наступающими в авангарде стрелковыми дивизиями, конно-механизированная группа должна была перестроиться в боевой порядок и развивать действия по направлению Сычевка и Чертолино в соответствии с задачей фронта. Задача танковому корпусу Армана была поставлена следующим образом: «6-му танковому корпусу с 1-й самокатно-мотоциклетной бригадой из района Григорьево, Тимонино, Зеваловка нанести удар в направлении Вязовка, Барсуки, Колодня с задачей во взаимодействии с 20-й армией ударом с юго-запада овладеть Сычевкой и не допустить подхода к Сычевке резервов противника… В ночь перед атакой выйти на Вазузу» (66).

Крюков получил почти такой же приказ, но конечной целью в нем было названо продвижение к лесу Медведь и на север к Чертолино. Кирюхин, Лобачев и его начальник штаба мысленно видели, как кавалеристы Крюкова и танки выдвигаются, по возможности, бесшумно на исходный рубеж для наступления позади пехоты, сосредоточенной на восточном берегу Вазузы. Пока они совещались, почти весь оперативный отдел армии находился в поле, наблюдая за тайными действиями и способствуя им. Большая карта на стене КП была густо испещрена красными стрелками, обозначающими многочисленные маршруты, по которым в ту ночь войскам предстояло тихо пройти в направлении квадратов, отмечающих районы сбора подразделений. Втайне Кирюхин считал, что перемещения десятков тысяч солдат его армии в ту ночь не могут не возбудить подозрения немцев. Но это не имеет значения, поспешно напоминал себе он. Удар будет нанесен уже завтра, немцы ничего не успеют предпринять. В голове Кирюхина мелькнула мысль о том, что точно такие же сцены повторяются в штабах других советских армий по всему обширному контуру безмолвствующего Ржевского выступа.

Передовой командный пункт 41-й армии, Раменка, 24 ноября 1942 года

Вечером 24 ноября примерно в 110 км западнее Вазузы 105 тысяч солдат и свыше 400 танков 41-й армии завершали приготовления к наступлению (67). Пехота занимала передовые позиции, артиллерия заканчивала с трудом выдвигаться на новые огневые рубежи, более 200 танков 1-го механизированного корпуса осторожно перебирались через почти замерзшие болота, растянувшиеся от тыловой полосы до района окончательного сбора корпуса. Задача была не из легких: несмотря на то, что 41-й армии не требовалось в ходе наступления форсировать реку, ее сектор окаймляла труднодоступная местность юго-западнее Белого (см. карту 5). Несколько недель армия занимала позиции для возможной атаки дальше к югу, на более доступной местности по обе стороны от крупной сети дорог, ведущих от фронта на юг, к Духовщине. Там 41-я и 43-я армии имитировали сосредоточение войск и бронетехники в надежде, что немцы ослабят оборону сектора Белого (68). Вот почему штаб армии располагался в Устье, восточнее дороги на Духовщину и к юго-западу от Белого, а не в тыловой полосе предполагаемого главного сектора атаки.

Планирование наступления оказалось сложной задачей, и даже теперь, накануне атаки, некоторые ключевые вопросы остались непроясненными. Именно поэтому трое лиц, от которых непосредственно зависел успех атаки, встретились на передовом командном пункте на поляне к западу от Белого и к северу от необозримых заболоченных лесов, а не в более удобном штабе в Устье. Этими троими были генерал-майор Г.Ф. Тарасов, тридцатишестилетний командир 41-й армии, генерал-майор С.И. Поветкин, командующий 6-м сталинским добровольческим сибирским стрелковым корпусом, и генерал-майор М.Д. Соломатин, командующий 1-м механизированным корпусом. Подчиненные им войска были сравнительно свежими. Армию сформировали в мае 1942 года. Герман Федорович Тарасов, бывший офицер НКВД и командир 249-й стрелковой дивизии в 1941 году, стал ее первым и единственным командующим. Сибирский корпус Поветкина сформировали в августе, наделив почетным названием «сталинского» потому, что он состоял преимущественно из патриотически настроенных добровольцев. Поветкин был ветераном, возглавлявшим 47-й стрелковый корпус во время изнурительных боев в Белоруссии летом 1941 года. Механизированный корпус Соломатина стал одним из первых усиленных механизированных корпусов, сформированных в августе 1942 года. Советы надеялись, что более мощные механизированные корпуса, с улучшенным соотношением танков и моторизованной пехоты по сравнению с прежними танковыми корпусами, смогут успешнее действовать в ходе глубоких операций. Войскам Тарасова, Поветкина и Соломатина предстояло получить «крещение огнем» в секторе Белого. Все три генерала считались энтузиастами и опытными боевыми командирами, однако в новой должности каждого из них ждало серьезное испытание.

Командующий фронтом Пуркаев в общих чертах обрисовал боевую задачу каждому из них еще несколько недель назад, но изменения в боевом порядке, особенно переброска 2-го механизированного корпуса на запад, существенно осложнили задачу Тарасова. Оставаясь совершенно ясной, она стала более трудновыполнимой. Армии Тарасова предстояло прорвать немецкую оборону южнее Белого, расширить зону прорыва на запад и на север, соединиться с частями 20-й армии у основания Ржевского выступа и помочь ликвидировать немецкие войска, окруженные на севере. Поначалу Тарасов и его подчиненные были убеждены, что два механизированных корпуса, на которые изначально возложили эту задачу, легко справятся с ней. Но в том, что она окажется под силу одному корпусу, они всерьез сомневались. Поэтому во многих вопросах полной ясности не было.

Тарасов по-прежнему планировал воспользоваться помощью стрелкового корпуса Поветкина для прорыва тактической обороны противника (69). Затем механизированный корпус Соломатина должен был двинуться на запад, чтобы выполнить свою основную задачу — соединиться с подвижными силами 20-й армии. Вопрос заключался в следующем: каким образом Соломатин будет защищать свой южный фланг от немецких контратак и помогать пехоте окружать противника у Белого, одновременно выполняя собственную основную задачу? Несмотря на все попытки найти выход, в отсутствие второго механизированного корпуса проблема все равно оставалась. Жуков считал, что наметил возможные пути решения, забрав 2-й механизированный корпус Корчагина из 41-й армии: он переподчинил Тарасову две отдельных механизированных бригады (47-ю и 48-ю), но это лишь осложнило положение. Соломатин добивался передачи этих бригад своему корпусу, а Тарасов возражал — образовавшееся формирование из десяти подвижных бригад и полков будет слишком крупным, чтобы Соломатин смог командовать им. И кроме того, Тарасов стремился оставить эти две бригады в резерве армии, чтобы ввести их в бой в наиболее благоприятный момент наступления. В конце концов Тарасов добился своего, и бригады остались в резерве.

В результате Соломатин разработал несколько планов действий своего корпуса, но так и не составил четкого представления о том, как осуществить основную задачу.

Перед командирами, планировавшими наступление 41-й армии, вставали и другие, более узкие проблемы. Силам армии предстояло собраться для атаки на труднодоступной местности к западу от Белого, а затем нанести удар по укрепленным оборонительным позициям противника вдоль стратегически важного шоссе, ведущего на север, к Белому — артерии, за которую немцы так упорно цеплялись во время ожесточенных сражений предыдущей зимы. Более того, сам город Белый представлял собой настоящую крепость, которая выдержала неоднократные яростные атаки советских войск той же зимой, а теперь препятствовала их продвижению. Главная дорога вела из города на юг, до пересечения с шоссе, ведущего на юг от Торопца и Западной Двины через Духовщину и Ярцево. Эта дорога находилась под усиленной охраной, к западу от нее раскинулись обширные леса среди частично или полностью замерзших болот. Коммуникации к западу от главной дороги пребывали в плачевном состоянии, что сильно затрудняло подвоз боеприпасов и сосредоточение советских войск. Немцы вырубили лес на расстоянии до 2 км по обе стороны от дороги с целью улучшения видимости и поля обстрела. Многочисленные деревни вдоль дороги немцы превратили в настоящие крепости своей первой линии обороны. Чуть восточное дороги протекала река Вишенка. Ее можно было перейти вброд, более того, она уже замерзла, но ее крутые берега и прилегающие к ним топи представляли серьезное препятствие и для пехоты, и для танков. Предстоящее форсирование реки осложнялось тем, что к востоку от нее располагалась густая сеть укрепленных деревень на открытой местности и вдоль опушки большого леса, протянувшегося далее к востоку. Советским войскам предстояло прорвать эту укрепленную линию обороны и по лесу достигнуть открытой местности, расположенной далее на запад, вдоль рек Нача и Лебастина. Объекты ближайших задач Советской армии находились за рекой Нача, вдоль немецкой коммуникационной дороги, ведущей в Белый с юго-востока, со стороны деревни и железнодорожной станции Владимирское. Вдоль этих рек разведка обнаружила вторую линию обороны противника (70). Учитывая рельеф местности и расположение на ней немецких укреплений, все три командира обратили особое внимание на Владимирское. Они согласились, что для успеха операции необходимо быстро прорвать второй оборонительный пояс противника и так же быстро захватить ключевой железнодорожный узел и дорожный перекресток. Но еще важнее успеть захватить их прежде, чем немецкие бронетанковые резервы преградят путь наступлению советских частей.

Ночью 24 ноября Тарасов, Поветкин и Соломатин согласовали план достижения этой цели. Корпус Поветкина должен был приступить к прорыву после интенсивной артподготовки, которую проведут двенадцать артиллерийских полков Тарасова, чтобы сокрушить передовые немецкие укрепления. Армейская разведка выяснила, что оборону предполагаемого основного сектора атаки держит только один полк немецкой 246-й пехотной дивизии при поддержке неукомплектованного моторизованного полка с неизвестным номером, стоящего лагерем к востоку от Белого, и нескольких подвижных резервных подразделений — вероятно, дислоцированных вдоль коммуникаций близ Владимирского (71). Поветкин планировал бросить в бой 150-ю стрелковую дивизию полковника Н.О. Груза в наиболее укрепленном секторе противника, к югу от Белого, а 75-ю стрелковую бригаду полковника А.Е. Виноградова и 74-ю стрелковую бригаду полковника И.П. Репина — против немецких войск далее к югу. Во втором эшелоне Поветкин оставил 78-ю стрелковую бригаду полковника И. П. Сивакова и 91-ю стрелковую бригаду полковника Лобанова, готовых оказать содействие подвижным силам, расширяя и углубляя брешь в обороне противника. На правом фланге 17-я гвардейская стрелковая дивизия полковника Е.В. Добровольского должна была захватить Демяхи, находящиеся под защитой немецкой 2-й авиаполевой дивизии, расширить участок прорыва к югу и прикрывать правый фланг 41-й армии во время ее наступления в глубь немецких укреплений.

Учитывая надежность и сложность обороны противника, Соломатин разработал два варианта действий своего механизированного корпуса (72). Если Поветкину удастся легко прорвать передовую оборону немцев, наступление поведут три механизированные бригады, причем каждую возглавит свой танковый полк с пехотинцами на броне. В этом случае две танковых бригады двинутся в наступление во втором эшелоне, за авангардом, в любой момент готовые приступить к маневрам с целью развития успеха механизированных бригад. На случай упорного первоначального сопротивления противника Соломатин задумал атаку одной механизированной бригады с танковым полком в центре и двумя танковыми бригадами на флангах. Прочие бригады оставались во втором эшелоне и следовали за передовыми. В обоих вариантах ведущие бригады корпуса должны были форсировать реку Нача и захватить Шапково, Владимирское и Матренино к концу третьего дня операции. Соломатин надеялся, что к этому моменту, учитывая широкий разброс ведущих бригад, Тарасов уже отдаст под его командование две свежих отдельных механизированных бригады. В противном случае Соломатин рисковал очутиться в затруднительном положении, не зная, как осуществить дальнейшую задачу. С другой стороны, Соломатина радовало то, что Тарасов придал его корпусу большую часть шести противотанковых артиллерийских полков армии.

Сравнивая свои сведения с сообщениями Тарасова и Поветкина, Соломатин знал, что его войска уже выдвигаются к позиции для наступления с восточной оконечности болот, на расстоянии 5–6 км от передовых немецких укреплений. Они выступят с этих позиций на следующий день рано утром, когда грохот артиллерийской и авиационной подготовки заглушит рокот 240 танков корпуса. Соломатин задумался: как его войска перенесли неожиданный ночной марш? Чтобы скрыть от противника подготовку к наступлению, меры предосторожности ужесточили поистине по-драконовски. Тем не менее, думал Соломатин, чутье наверняка пробудило в солдатах подозрения, подсказало, что им предстоит. Чтобы сбить с толку инстинкты, было сделано все возможное. О наступлении знал только заместитель командира корпуса, начальник штаба, командиры бригад и артиллерийских полков да несколько старших офицеров оперативного отдела, но и они знали лишь самое необходимое. Все документы, относящиеся к операции, готовили в штабе корпуса, начальник штаба хранил у себя в сейфе только по одному экземпляру каждого. Все последующие приказы штаба передавали устно. В силу необходимости, поскольку день наступления приближался, командирам полков и батальонов сообщали о грядущем наступлении, но ограничивались их конкретными задачами. Солдат извещали об атаке только после того, как они оказывались на последней передовой позиции для наступления, за несколько часов до атаки. Но Соломатин понимал: несмотря на все эти меры, те, кто уже участвовал в боях и выжил, инстинктивно почувствовали, что принесет им завтрашнее утро. Соломатин думал: «Мне бы такой дар предвидения!»

Штаб 22-й армии, Тагоща, 24 ноября 1942 года

Пока 20-я и 41-я армии планировали основные атаки у основания Ржевского выступа, 22-я и 39-я армии готовились нанести второй по значимости удар на западном фланге, и острие выступа (см. карту 6). Жуков отнес атаку генерал-майора Н.А. Юшкевича к второстепенным, но, несмотря на это, придал 22-й армии новый 3-й механизированный корпус под командованием одного из самых выдающихся танкистов Красной армии, генерал-майора М.Е. Катукова. Славу талантливого командира танковой бригады Катуков снискал в битвах за Москву, а в 1942 году сформировал и возглавил 1-й танковый корпус (73). В сентябре 1942 года, когда Советы приступили к формированию механизированных корпусов, Сталин лично поручил Катукову командование новым 3-м мехкорпусом. Катуков оставил при себе большую часть служащих своего прежнего танкового корпуса и танковой бригады, которые и обрадовали испытанное в боях ядро формирования. В новой команде Катукова должность комиссара корпуса занимал Н.И. Попель, который прошел с Катуковым всю войну и впоследствии описал боевой путь и знаменитой 1-й танковой армии, и ее командующего.

Василий Александрович Юшкевич, сорокапятилетний командующий 22-й армией, сам был опытным ветераном боев, служившим в армии еще с Гражданской войны. Когда немцы осуществили план «Барбаросса», Юшкевич командовал дивизией, а позднее тем же летом — 44-м стрелковым корпусом Западного фронта. В августе 1941 года Жуков назначил его командующим 22-й армией, во время московского контрнаступления он возглавлял 31-ю армию, а с апреля 1942 года — снова 22-ю армию.

Канун операции «Марс» застал генерала Юшкевича на передовом КП его армии близ Тагощи — деревушки на болотистых берегах одноименной речки в 5 км южнее Лучесы. Сектор 22-й армии отличался отвратительными коммуникациями. Единственная щебеночная дорога, ведущая на юг от Нелидово к Белому на железной дороге Ржев-Западная Двина-Великие Луки, шла параллельно западной стороне Ржевского выступа. Главный штаб Юшкевича в Смольянках располагался у этой дороги в 9 км к югу от Нелидово, довольно далеко от фронта, чтобы следить за ходом операции. На полпути между Нелидово и Белым несколько грунтовых дорог тянулись на восток по обеим сторонам долины Лучесы, через заболоченные леса и к советским передовым позициям. Передовой КП Юшкевича находился у самой южной из этих подмерзших проселочных дорог, в 6 км от линии фронта.

В разгар дня генерал Юшкевич проводил на КП последнее совещание с генерал-майором М.Е. Катуковым из 3-го механизированного корпуса и командирами 185-й и 238-й стрелковых дивизий — полковниками М.Ф.Андрющенко и И.В. Карповым. Сравнительно низкая численность 22-й армии, где первоначально насчитывалось около 80 тысяч человек и 270 танков при поддержке 7 артиллерийских полков и 3 противотанковых полков, указывала на превосходные наступательные возможности этой армии, ибо оборона немцев на ее участке была довольно слабой (74). Разведка выяснила, что подразделения одного из полков 86-й немецкой пехотной дивизии защищают подходы к долине Лучесы, а один из полков 110-й пехотной дивизии — широкий участок фронта к северу и к югу от Ветки. Где-то в тылу скрывались части моторизованной дивизии «Великая Германия», однако разведка верно предположила, что эта дивизия служит резервом немецкого 41-го танкового и 23-го армейского корпусов, развернутых к югу и к северу от Оленине.

По своему обыкновению, Юшкевич избрал для атаки разграничительную линию между двумя обороняющимися немецкими дивизиями. Кроме того, он ввел обманный план, который, вдобавок к обычным мерам соблюдения секретности, включал имитацию наступательной активности на левом фланге его армии. Там генерал-майор В.Н. Далматов сосредоточил два полка своей 362-й стрелковой дивизии на наступательных позициях маленького выступа южнее дороги Нелидово-Оленине. В любом случае это сосредоточение сил должно было оказаться полезным, когда оставшиеся части 22-й армии перейдут в наступление после успешного начала операции «Марс».

Подобно соседям, 22-й армии пришлось производить активную перегруппировку своих ограниченных сил непосредственно перед наступлением, чтобы сосредоточить войска требуемой численности на участке фронта у Лучесы. За две ночи бронетехника Катукова переместилась с позиций возле штаба армии к югу от Нелидово в район сбора, в 8 км от фронта. Одновременно полковник М.Ф. Андрющенко, командир 185-й стрелковой дивизии, сосредоточил свои 280-й и 1319-й стрелковые полки в двухкилометровом секторе чуть южнее Лучесы, поручив единственному оставшемуся полку прикрывать 15 км фронта на севере участка (75). Полковник И.В. Карпов из 238-й стрелковой дивизии поступил так же, сосредоточив все три своих полка на правом фланге Андрющенко и оставив единственный батальон для прикрытия своего протяженного правого фланга. Силам двух дивизий предстояло двинуться в атаку рано утром, прорвать немецкую оборону и проложить путь для мехкорпуса Катукова вверх по долине Лучесы.

Корпус Катукова, выстроенный двумя эшелонами с двумя танковыми бригадами в авангарде, должен был последовать за пехотой и совершить бросок для захвата своей первой цели, населенного пункта Старухи, к концу первого дня операции. К концу третьего дня корпусу предстояло достигнуть главного шоссе и немецкой коммуникационной дороги, ведущей от Оленине на юг к Белому (76). Преодолев эту ключевую артерию, одна половина корпуса Катукова должна была двинуться на север, к Оленине, а вторая — на юг, к Белому. Судя по предварительным оценкам численности противника, задача была сравнительно простой. Настолько простой, что в последнюю минуту генерал Юшкевич запросил разрешения штаба фронта начать атаку раньше, в 16:00 24 ноября, силами бронетанковой разведки и получил его.

На дневном совещании, выслушав донесения разведки, Катуков заверил Юшкевича, что его войска готовы к действиям, а командующий армией предложил воспользоваться слабостью противника, проведя разведку силами бронетанковых подразделений. Он рассудил, что в случае успеха разведка внесет беспорядок в немецкую оборону еще до начала атаки основных сил армии (77). Катуков, которому не терпелось ринуться в бой, согласился. Юшкевич спросил у Катукова, какая из его бригад второго эшелона считается лучшей, и Катуков незамедлительно ответил: «3-я механизированная бригада Бабаджаняна». «Вот он пусть и начнет атаку, — заключил Юшкевич, — сегодня в 16:00». Ошеломленный дерзостью такого решения и прекрасно сознающий, что полковник А.Х. Бабаджанян не станет атаковать, пока не закончит все приготовления, Катуков тем не менее воспринял это предложение как приказ. Приказ из штаба армии был отправлен с офицером связи в 15:30.

Бабаджанян встретился с этим посыльным около 18:00 в своем блиндаже по соседству с районом сбора бригады. Позднее Бабаджанян писал в мемуарах, что офицер вручил ему пакет приказов, требовавших начать наступление в 16:00 24-го числа, а не 25-го, согласно нынешним планам корпуса. Изменение планов в последнюю минуту не удивило Бабаджаняна: на его уровне такое часто случалось. Тем не менее он указал штабному офицеру: «Приказ не выполним, и не только потому, что вы доставили его мне с двухчасовым опозданием, но и потому, что для выдвижения к фронту бригаде требуется еще два часа. Ни я, ни мои командиры понятия не имеют о системе обороны противника, артиллерия не в состоянии открыть огонь по неизвестным целям» (78). Офицер связи возразил, что его работа — только передать приказ Бабаджаняну. Возвращая изученный приказ офицеру, который лишь пожал плечами, Бабаджанян резко добавил: «Вы же не автомат. Обязательно передайте мои возражения командованию» (79). Офицер пообещал передать, и Бабаджанян, прекрасно понимая последствия такого ответа, немедленно велел своему начальнику штаба доложить о получении приказа командующему корпуса и подготовить бригаду к действиям.

В наступившей темноте бригада выдвинулась к новым наступательным позициям, которых достигла к полуночи. В разгар суеты гусеничная машина остановилась возле позиции Бабаджаняна. Из нее выскочили три пулеметчика, сопровождающие троих старших офицеров, которые направились к командиру бригады. Один спросил: «Вы полковник Бабаджанян?» Получив утвердительный ответ, офицер продолжал: «Я начальник особого отдела <НКВД> 22-й армии, а это прокурор и председатель военного трибунала. Вы арестованы за неподчинение боевому приказу в боевой обстановке. Сдайте оружие». Окруженный пулеметчиками, Бабаджанян сдал оружие прокурору и саркастически заметил: «Может, еще прикажете связать мне руки? Для вас шестерых я один слишком опасен». Не оценив шутки, прокурор заявил: «Не волнуйтесь, Бабаджанян, у нас надежная охрана». Председатель трибунала сердито хмыкнул и добавил: «Напрасно шутите, полковник. Еще неизвестно, чем все кончится. Кто примет командование? Где ваш заместитель?» (80).

Троица усадила Бабаджаняна в машину напротив пулеметчиков, транспорт тронулся. После продолжительной езды по лесу транспорт остановился у какой-то землянки. Вооруженный конвой остался снаружи, а Бабаджанян и три офицера вошли в тускло освещенное помещение, где за столом сидел офицер, в котором Бабаджанян узнал посыльного. Когда Бабаджанян проходил мимо стола, офицер пробормотал: «Я не виноват». Ничего не ответив, Бабаджанян последовал за офицерами во второе помещение — хорошо освещенное, где за большим столом сидел широкоплечий и светловолосый генерал-лейтенант В.А. Юшкевич.

Юшкевич негромко спросил: «Это вы Бабаджанян?» Бабаджанян доложил: «Полковник Бабаджанян, командующий 3-й мехбригадой 3-го мехкорпуса». Смерив командующего бригадой внимательным взглядом, Юшкевич тем же тоном продолжал: «Ясно… почему не выполнили боевой приказ?» Бабаджанян ответил: «Я не мог выполнить его!» — «Объяснитесь», — негромко потребовал генерал. Бабаджанян повторил то же самое, что сказал офицеру связи, и добавил: «Если бы я начал наступление в полночь, к утру вся бригада была бы уже перебита противником. Я предпочитаю сохранить бригаду». Юшкевич изумленно воззрился на подчиненного, потом перевел взгляд на его сопровождающих и заметил: «Интересно… дело попахивает трибуналом. Интересно! А где сейчас ваша бригада?» Бабаджанян объяснил: «В полном составе на исходном рубеже для наступления, товарищ генерал». Юшкевич продолжал: «А завтра вы сможете прорвать оборону?» — «Если мне хватит времени подготовить и провести прорыв», — ответил Бабаджанян. «Сколько для этого потребуется световых часов?» — «Думаю, часа хватит», — ответил командующий бригадой (81).

«Когда сегодня светает?.. В 9:00? В таком случае, полковник Бабаджанян, командующий 3-й мехбригадой 3-го мехкорпуса, атака начнется в 12:00. За ее ходом я буду следить лично. — Юшкевич поднялся из-за стола, подошел к Бабаджаняну и добавил: — Вместе с силами Западного фронта мы осуществляем серьезную операцию — нам предстоит ликвидировать вражескую ржевскую группировку. Оборону противника мы должны прорвать любой ценой. Нам слишком дорого обойдется выход на позиции. Самые большие надежды мы возлагаем на ваш мехкорпус. И на стрелковые войска, приданные вам. Желаю вам удачи. Извините, что оторвал вас от дела. — Пожимая ему руку, Юшкевич вдруг добавил: — А где же ваше оружие?» — Бабаджанян покосился на своих «телохранителей». — «А, они погорячились! — Юшкевич все понял и добавил: — Верните оружие, а когда извинитесь, не забудьте доставить полковника в расположение бригады» (82).

В своих воспоминаниях Бабаджанян задумчиво добавлял: «На войне и не такое бывает».

Несмотря на провал попытки Юшкевича ускорить наступление, дальнейшие приготовления продолжались согласно графику. Все были убеждены, что утро принесет грандиозный успех.

Передовой командный пункт 39-й армии. Красная Гора, 24 ноября 1942 года

Передовой КП 39-й армии располагался в роще к востоку от дороги, ведущей на юг от Селижарево к Молодому Туду и Оленине, в 15 км от фронта и — отнюдь не по совпадению — на предполагаемом направлении главного удара армии. Подыскать тихое место для КП в этом районе было нелегко, поскольку он находился в основной хозяйственной зоне советских войск, развернутых вдоль западного края Ржевского выступа. Теперь, когда грязь на дорогах подмерзла, движение транспорта усилилось буквально по всем направлениям, поскольку подготовка к наступлению продолжалась. С одной стороны, это затрудняло перегруппировку, но, с другой — командующий армией генерал Зыгин признавал, что вся эта суматоха сбивает с толку немцев. Обширный узел материально-технического обеспечения обслуживал пять армий Калининского фронта, а также значительное количество поддерживающих частей. Именно по этой причине, не считая других, целям армии (и фронта) придавали такое значение. Захват городов Молодой Туд и Оленине на юге даже в случае провала операции «Марс» в целом дал бы советским войскам возможность держать под контролем верховья Волги, а также дорожный и железнодорожный узел Ржев-Оленине-Великие Луки. А это сократит расстояния для службы материально-технического обеспечения сил Калининского фронта по меньшей мере вдвое.

Командующий 39-й армией генерал-майор А.И. Зыгин выбрал Красную Гору местом для своего КП еще и потому, что она занимала центральное положение по отношению к фронту армии, простирающемуся почти на 50 км через вершину Ржевского выступа (см. карту 7). Вид линии фронта во многом определялся преобладающим рельефом. Фронт тянулся вдоль реки Молодой Туд, к востоку от ее верховьев, севернее Оленине изгибался длинной пологой дугой до места ее впадения в Волгу, а затем двигался на юг вдоль Волги до предмостного плацдарма на ее южном берегу, захваченного советскими войсками в конце лета. Силы 39-й армии занимали северный берег Молодого Туда на всем его протяжении — за исключением досадного немецкого предмостного плацдарма на северном берегу под самим городом Молодой Туд. К юго-западу от города у советских войск имелся маленький опорный пункт на южном берегу реки, напротив плацдарма на другом берегу Волги, километрах в двадцати к востоку. Вместо того чтобы атаковать немецкий опорный пункт Молодой Туд, Зыгин планировал увеличить свой плацдарм, чтобы обеспечить неглубокий охват противника в этом районе. Вот почему деревня Урдом, расположенная на полпути между предмостными плацдармами, была выбрана ближайшей целью его армии.

Генерал Зыгин принял командование 39-й армией в августе 1942 года от генерала НКВД И.И. Масленникова и руководил армией в ходе операций конца лета. Сыграв незначительную роль в августовской операции, он с нетерпением ждал возможности принять участие в уничтожении группы армий «Центр» во время операции «Марс». Жуков и Пуркаев возложили довольно простую задачу на его скромную армию численностью около 90 тысяч человек (83). Поскольку сектор Зыгина считался второстепенным, его армии недоставало крупных механизированных сил, приданных соседям, а также сокрушительной поддерживающей артиллерии. Зато в его распоряжении имелись две крепкие танковые бригады, механизированная бригада, три танковых полка и более девяти поддерживающих артиллерийских полков. Оставалось только оптимально распределить эти силы на обширном участке фронта. Зыгин считал, что его план наступления эффективно решает эту задачу. Вечером 24 ноября он обсуждал его с командирами, которым предстояло прорвать немецкие укрепления на реке Молодой Туд. Этими командирами были полковники В.Г. Коваленко, М.М. Бусаров и К.И. Сазонов, командиры 135-й, 158-й и 373-й стрелковых дивизий, и полковники К.А. Малыгин и Д. И. Кузьмин, командующие 81-й и 28-й танковыми бригадами. На совещании присутствовали также офицеры связи войск, которым предстояло наступать с предмостных плацдармов на реке на левом и правом флангах армии.

«Простая» задача Зыгина в рамкахдействий фронта заключалась в «овладении большаком Молодой Туд-Ржев на участке Урдом, Зайцеве и потом во взаимодействии с 22-й армией и ударной группой Западного фронта — населенным пунктом Оленине» (84). В дополнение к большой протяженности участка армии, Зыгин и его штаб столкнулись с непрекращающимися трудностями, связанными со сложным рельефом местности. Крутые, поросшие лесом берега реки Молодой Туд представляли значительное препятствие для продвижения вперед, в особенности в сочетании с развитой системой немецких укреплений на южном берегу реки и вдоль южных склонов узкой речной долины. Южнее немецких приречных укреплений местность, простирающаяся на юг к шоссе Ржев-Оленине и железнодорожной ветке, была холмистой и густо поросшей лесом. Единственные обширные открытые пространства располагались вдоль дорог, которые, к счастью, тянулись с севера на юг и южнее предмостного плацдарма армии к востоку от Зайцево. Но проблемы с рельефом компенсировало то, что оборону всего сектора к западу от Молодого Туда и до приволжского плацдарма держала единственная немецкая пехотная дивизия, 206-я. Разведка доложила Зыгину, что части немецкой 14-й моторизованной дивизии дислоцированы в резерве в секторе Ржев-Оленине, но они рассеяны вдоль протяженного участка фронта и их сбор потребует значительного времени (85). Зыгин надеялся достигнуть своих ближайших целей, в особенности захватить Урдом, прежде чем успеют собраться резервы противника. На слухи о том, что части немецкой моторизованной дивизии «Великая Германия» находятся где-то в этом же районе, Зыгин не обратил внимания, поскольку располагал более достоверной информацией, согласно которой та же дивизия была дислоцирована в тылу сектора Сычевки.

Более недели назад, после совещаний с Жуковым и Пуркаевым в штабе фронта, Зыгин завершил процесс планирования и представил подчиненным формированиям их задачи. Для главного удара своей армии он выбрал направление на юг, через реку Молодой Туд, между городом Молодой Туд и Волгой. Это позволяло избежать лобового штурма хорошо укрепленного города, зато двинуться кратчайшим путем на Урдом и к стратегически важной железной дороге на юге сектора. После часовой артподготовки 158-я, 135-я и 373-я стрелковые дивизии (слева направо) должны были двинуться в атаку и форсировать реку при поддержке 81-й и 28-й танковых бригад. Этим силам предстояло прорвать тактическую оборону немцев, к концу первого дня операции захватить Урдом и — с танковой бригадой во главе — развивать успех вплоть до захвата дороги Ржев-Оленине и железной дороги к концу третьего дня. Зыгин приказал полковнику И.А. Ильичеву из 348-й стрелковой дивизии, находящейся в резерве армии, поддержать наступление на Оленине, как только будет взят Урдом.

Зыгин стремился усилить натиск на 206-ю немецкую пехотную дивизию и блокировать или отвлечь немецкие оперативные резервы, если они появятся в секторе. Таким образом, он приказал своей 100-й стрелковой бригаде, которую поддерживал полк 186-й стрелковой дивизии и несколько батальонов 117-й стрелковой бригады, наступать с маленького предмостного плацдарма к югу от Молодого Туда на восток вдоль северного берега реки Дубенки. Эти войска должны были перерезать шоссе Молодой Туд-Оленине, надлежащим образом изолировать немецкие силы в обороне Молодого Туда и нанести удар по Урдому с запада. Одновременно 136-я стрелковая бригада при поддержке двух полков 178-й стрелковой дивизии генерал-майора А. Г. Кудрявцева и трех отдельных танковых полков обрушит удар с приволжского плацдарма на восток, в сторону Зайцеве. Перечисленные соединения должны были выйти на правый фланг немецкой 206-й пехотной дивизии, притягивая немецкие оперативные резервы, и, возможно, поддержать наступление на Урдом с запада. Зыгин обеспечил эту атаку поддержкой второго эшелона — 101-й стрелковой и 46-й отдельной механизированной бригад. Когда же наступление со стороны Волги увенчается успехом — если это вообще произойдет, — силы 30-й армии вступят в бой с предмостного волжского плацдарма на левом фланге 39-й армии.

Таким образом, Зыгин задумал обрушить на Урдомский выступ тройной удар. Хотя по характеру этот удар оставался второстепенным, генерал был убежден, что он внесет существенный вклад в успех операции «Марс» в целом. Главное затруднение для него представляло руководство столь сложными действиями на огромном участке фронта. Зыгин прекрасно понимал, что синхронизация сложных боевых действий не входит в число преимуществ Красной армии, особенно если ее противник — подвижные немецкие соединения.

Штаб группы армий «Центр», Смоленск, 24 ноября 1942 года

Командующий группой армий «Центр» фельдмаршал Понтер фон Клюге перебирал в уме катастрофы, которые в последнее время обрушились на рейх и вермахт. Впечатление создавалось гнетущее. Из Северной Африки поступали удручающие вести. Триумфальный марш Роммеля к Суэцу завершился в конце октября поражением под Эль-Аламейном, и теперь его некогда гордый Африканский корпус поспешно отступал по северным пустыням еще недавно манящего континента. Американские солдаты высадились на западной оконечности Северной Африки и только теперь начинали демонстрировать ошеломляющие боевые возможности на Западном фронте. Фон Клюге с содроганием представил себе, что будет, если в войну против Германии наряду с Россией вступит еще один столь же серьезный противник. Гитлер уже перевел свой штаб из Винницы на Украине в относительно безопасную ставку «Волчье логово» в Восточной Пруссии. Фон Клюге ужасал символический смысл этого перемещения, тем более что с тех пор Гитлер сместил генерала Гальдера с поста начальника Генштаба, а Гальдер, создатель и движущая сила плана «Барбаросса», олицетворял и компетентность, и здравомыслие немецкой армии. Неужели его отставка, гадал фон Клюге, означает отход от позиций компетентности и здравомыслия?

В зоне восточного театра военных действий масштабы сталинградской катастрофы еще предстояло осознать, возможные последствия уже обозначились, но оставались незамеченными. К 24 ноября стало ясно, что несколько румынских армий разбиты наголову и что немецкая 6-я армия и большая часть 4-й танковой армии окружены в районе Сталинграда. Не ясно было, как долго продлится это окружение. Но как бы там ни было, чутье солдата подсказывало фон Клюге, что положение изменилось раз и навсегда. Можно пережить поражение под Москвой и нанести новый дерзкий удар на следующий год, однако он опасался, что армия не выдержит второй, еще более масштабной катастрофы.

Восстанавливая пошатнувшееся душевное равновесие, фон Клюге перевел взгляд на кипы донесений разведки и оперативных сводок, сложенные на столе, и задумался о будущем своей группы армий. Он прекрасно понимал и значение былых успехов группы, и нарастающее раздражение русских, стремящихся уничтожить ее. А еще он знал, что Жуков по-прежнему командует русскими войсками в центральном секторе и что группа армий «Центр» остается его заклятым врагом. Сколько времени пройдет, прежде чем русские во главе с Жуковым обрушат всю накопившуюся ярость и ненависть на войска фон Клюге? И вправду вопрос времени! По краям Ржевского выступа все еще царит спокойствие, и Гелен утверждает, что Советам не суметь нанести два крупных удара одновременно. Вопреки ранним прогнозам Гелена, основные усилия русские сосредоточили на юге. А если Гелен ошибся? Фон Клюге встревожился. Если Советы все-таки решатся на два удара? И он философски добавил про себя: «Время покажет».

Донесения 39-го танкового корпуса не приносили успокоения. После продолжительного затишья на фронте, вызванного бесконечной распутицей, зима наконец вступила в свои права: 13 ноября поднялся холодный ветер, 17-го возник типичный для России холодный фронт. Почти сразу лед сковал раскисшие дороги и реки. Холода стали предвестниками усиления наступательной активности русских, и, хотя факты свидетельствовали об обратном, полевые командиры и солдаты «замерли у выходов из нор», считая, что русские должны приступить к действиям. В донесениях разведки фон Клюге обнаружил косвенные ответы на свои многочисленные вопросы. 102-я пехотная дивизия 39-го танкового корпуса, дислоцированная вдоль Осуги, сообщала об усилении русскими изматывающего огня 18 ноября, в этом обстреле смертельную мелодию сыграли и русские «сталинские органы». По всему участку дивизии слышался шум работы саперов, а русские солдаты, впервые в белых зимних маскхалатах, сновали по берегу реки на лыжах и санях (86). Пока разведка группы армий анализировала эти сведения, поступила новая, более убедительная информация, дающая ответы на те же насущные вопросы. После 18 ноября агент абвера в Бухаресте (Румыния), узнал от осведомителей в шведском посольстве, что предположительно 27 или 28 ноября русские начинают наступление подо Ржевом в направлении Смоленска, собрав для него все имеющиеся силы. «Fremde Heere Ost» («Иностранные армии Востока») и почти вся разведка уже знали об этом, но абвер подтверждал, что Г. К. Жуков будет лично командовать наступлением (87). Однако эта информация поступила через четвертые и пятые руки, поэтому к ней относились скептически, и все крупные штабы требовали подтверждений из других источников.

На следующий день известие о крупномасштабном советском наступлении в секторе группы армий «Б» вызвало смешанную реакцию в командных кругах и штабе группы армий «Центр». С одной стороны, Гелен предсказывал второстепенный советский удар на юге. Если это он и есть, группе армий пора принимать ответные меры. С другой стороны, если Гелен ошибся и главное наступление русских ожидается на юге, можно немного успокоиться. В последующие дни, по мере того как масштабы и цели сталинградской операции стали очевидны всем, ее последствия для группы армий «Центр» слегка прояснились, но менее зловещими не казались. Ибо если Советы добьются успеха под Сталинградом, даже второстепенное наступление подо Ржевом представит серьезную угрозу, особенно если им будет командовать Жуков.

19 и 20 ноября русские провели рейды на участках Осуги и Вазузы, и эти рейды слишком уж напоминали разведки боем, предшествующие крупным наступлениям. Самая серьезная из советских атак состоялась 19 ноября близ Гредякино, где пехота и танки прорвали оборону 5-й немецкой танковой дивизии. Во время следующего рейда солдатами 102-й пехотной дивизии было убито 26 русских, атаковавших высоту на их участке фронта. Удалось схватить русского солдата, который притворился мертвым, чтобы избежать плена. На допросе он сообщил, что наступление назначено на конец ноября или начало декабря. В тот же день подпольная радиостанция, откуда черпал информацию русский комиссар, переметнувшийся на сторону 9-й армии, передала, что наступление в секторе 9-й армии начнется в 6:00 25 ноября (88). Хотя донесения неоднократно указывали на приближение наступления, его точная дата оставалась неизвестной. Однако русская рекогносцировочная активность и передвижения войск вскоре еще недвусмысленнее указали направление предстоящей атаки, особенно в секторах 102-й пехотной и 5-й танковой дивизий. Передвижения войск усилились между реками Осуга и Вазуза, авиаразведка показывала, что леса к востоку от реки буквально кишат войсками и техникой, плотность концентрации выявленной русской артиллерии резко возросла. И в то же время многие сведения только затуманивали картину. Дезертир из русской 133-й стрелковой дивизии появился в расположении немецкой 102-й пехотной дивизии там, где, согласно всем донесениям, была дислоцирована русская 88-я стрелковая дивизия (89). В других донесениях говорилось, что русский 6-й танковый корпус выведен с восточного фланга Ржевского выступа. Самые проницательные офицеры понимали, что сами по себе эти противоречивые сведения вполне могут указывать на предстоящее наступление: таким способом советские военачальники умышленно распространяют дезинформацию, связанную с планами операций.

В условиях поступления противоречивой информации и неопределенности фон Клюге было незачем объяснять своим командирам, как действовать. Инстинктивно они повысили бдительность и выверяли диспозиции. В 39-м танковом корпусе генерал Модель ежедневно отправлялся на передовую на легком самолете, а оттуда на гусеничном транспорте добирался до подчиненных штабов. Он передавал командирам новые сведения, лично проверял боевой оборонительный порядок и планы контрнаступления, предоставлял необходимую поддержку, демонстрировал постоянное присутствие представителей высшего командования на будущем поле боя. Командиры других корпусов, подчиненных фон Клюге, следовали его примеру.

Напряжение продолжало нарастать и в субботу, 21 ноября. Приток русских дезертиров усилился, сам по себе сигнализируя об атаке, дезертиры сообщали немецкой разведке новые предполагаемые даты начала наступления. Один назвал его началом 25 ноября, второй — 22, третий — 26. Однако прочие симптомы не подтверждали эту информацию, и полковник Бунтрок из 39-го танкового корпуса известил своих коллег из 9-й армии и группы армий «Центр», что до начала наступления еще есть время. Но уже на следующее утро были замечены тревожные сигналы. Передвижение войск противника многократно усилилось, были выявлены скопления артиллерии, еще больше русских дезертиров стали пересекать линию фронта. Эти новые перебежчики в один голос называли датой начала наступления среду, 25 ноября (90). Моделю и 9-й армии этого было достаточно.

В понедельник 23 ноября в 10:20 9-я армия телетайпом разослала подчиненным подразделениям следующее сообщение: «Согласно заявлениям дезертиров, наступление русских начнется 25 или 26 ноября. Повсюду наблюдается усиление обороны. Резервы, в том числе и верховного командования, 114 готовы к незамедлительному вводу в бой» (91). В полдень 9-я армия отдала приказ 1-й танковой дивизии перебросить оставшиеся силы с позиций западнее Сычевки и присоединиться к передовым частям, уже занявшим позиции к юго-западу от Белого. Моторизованной дивизии «Великая Германия» предписывалось усилить стрелковый полк; затем в лагере северо-восточнее Белого с одним дополнительным батальоном kampfgruppe (боевой группы) 78-й пехотной дивизии предстояло ускорить замену 5-й танковой дивизии на участке вдоль Вазузы. И фон Клюге, и Модель стремились перевести 5-ю танковую дивизию на безопасные позиции, обеспечивающие полную свободу действий, но, несмотря на это, обоим было ясно, что рокировку не удастся завершить к следующему утру. Эти меры предосторожности оказались своевременными, поскольку к вечеру понедельника русские радиостанции возобновили работу после многодневного молчания. Анализ интенсивного радиообмена позволил 9-й армии выявить присутствие новой 29-й армии русских на востоке, южнее участка Вазузы, и точнее определить положение советской 43-й армии на западе выступа. Тем не менее разведка по-прежнему докладывала, что 41-я и 43-я армии сосредоточены на направлении Духовщины, а не Белого. Уловка генерала Пуркаева сработала. К следующему дню радиоперехваты позволили командованию 9-й армии установить, что русский 6-й танковый корпус опять находится в резерве, в тылу участка Вазузы. Еще один немецкий офицер разведки предположил, что русская 41-я армия сосредоточена дальше на север, чем было принято считать до тех пор (92). Поскольку два последних предположения были именно предположениями, притом, частично верными, они принесли мало пользы немецким полевым командирам.

Ночью в понедельник русские подвергли весь немецкий фронт возобновившейся и усилившейся рекогносцировочной активности, особенно интенсивной вдоль рек Вазуза и Осуга. Как обычно, немцы захватили еще нескольких пленных, и те сообщили о готовности русских к наступлению, а также о сосредоточении до 250 танков в тылу, в непосредственной близости от фронта восточное реки Вазуза (93).

На следующее утро, во вторник, 24 ноября, деятельность русских возобновилась с такой дерзостью, что пренебречь ею было невозможно. Немецкие солдаты на передовых позициях отчетливо видели передвижения войск, наблюдатели сообщали о том, что русские наводят новые, более прочные переправы через замерзшую Вазузу севернее Гредякино. Артиллерийские разведчики продолжали отмечать появление новых русских подразделений артиллерии, в том числе «сталинских органов». Рано утром полковник Бунтрок из 9-й армии пришел к окончательному выводу, что наступление противника уже близко, и известил об этом группу армий. И группа армий, и 9-я армия высвободили свои резервы, Модель отдал приказ о контрбатарейной стрельбе и обстреле предполагаемых мест сбора противника. В 6:20 39-й танковый корпус передал по телетайпу срочный приказ, содержащий краткое резюме предостережения, разосланного 9-й армией ранее тем же утром своим подчиненным подразделениям. В нем предсказывалось, что наступление русских начнется на рассвете 25 или 26 ноября. Еще один приказ корпуса подчиненным подразделениям, отданный в 8:40 в тот же день, гласил: «25 и 26 числа позиции полностью занимать с 4 часов утра до наступления темноты» (94). Этим приказом все немецкие войска вдоль Вазузы были приведены в состояние полной боеготовности.

К вечеру 24 ноября фон Клюге с удовлетворением отметил, что сделал все возможное, чтобы подготовиться к натиску русских. Резервы его армии и группы армий были возвращены на боевые позиции, ему удалось уклониться от выполнения требований ОКХ отправить жизненно важные резервные части на юг. Его 19-я (подчиненная группе армий «Север») и 20-я танковые дивизии были дислоцированы в тылу Великих Лук и южнее Велижа, готовясь отражать возможные удары по направлениям Духовщины и Смоленска, а 12-я танковая дивизия совершала переброску на север из-под Орла. Фон Клюге рассудил, что этих резервов хватит, чтобы справиться с любыми неожиданностями. Но события под Сталинградом по-прежнему внушали тревогу.

Войска, которые несколько недель провели «у самого выхода из норы» в ожидании начала боевых действий, теперь были полностью вооружены и держались начеку. Командиры не сомневались в том, что наступление рано или поздно начнется, но не знали, где именно, а некоторые даже втайне гадали, удастся ли им отразить мощный натиск. Разведданные свидетельствовали о том, что наиболее вероятная мишень — участок Вазузы, но вместе с ним — участки фронта к северу и югу от Ржева. На западе вызывало сомнения то, насколько далеко к югу от Белого может быть предпринята атака. В сущности, разведка доложила, что русские способны нанести сразу несколько ударов в обширном секторе фронта — от долины Лучесы и далее на юг до дороги на Духовщину. На севере наращивание боевого потенциала русских отмечалось только на приволжском плацдарме, и разведке так и не удалось выяснить точное местонахождение штаба 39-й армии русских. Скептики также указывали, что обязательные для наступления бронетанковые войска русских отсутствуют даже на участке Вазузы. Однако все соглашались с тем, что их рассудит только время.

Ставка, Москва, Кремль, 24 ноября 1942 года

Сталин прочел краткое сообщение Жукова: «Все готово. Утром выступаем». После долгих недель работы над уже хорошо знакомым планом Сталин знал, что это означает. На следующий день в 9:00 тысячи орудий выпустят смертоносные снаряды в сторону немецких укреплений. Час спустя более 300 тысяч пехотинцев прорвут разгромленную артобстрелом оборону немцев, а за ними последует самая гигантская бронетанковая армада, какую Советам когда-либо удавалось собрать для участия в единственной операции. Сталин лично знал многих командиров, которым Жуков, Конев и Пуркаев доверили честь возглавить наступление — все они были гордостью Красной армии. Если танковая армия Романенко и механизированный корпус Вольского смогли успешно действовать под Сталинградом, значит, тот же успех смогут повторить превосходные корпуса Катукова, Соломатина и Гетмана подо Ржевом. Распаленные неутихающей ненавистью Жукова к группе армий «Центр», они просто не в состоянии проиграть.

Сталин довольно усмехнулся, вспоминая соперничество, в которое он втравил двух своих высших командиров. Да, Василевский хорошо поработал на юге, и Жуков явно знал об этом. И не скрывал зависти. Ранее в тот же день, когда, отмечая успех Василевского, Сталин предложил передать под его командование 2-ю гвардейскую армию Малиновского, Жуков встал на дыбы. И без обиняков напомнил Сталину о том, чего он, Жуков, способен добиться. «Не принимайте скоропалительных решений, — писал Жуков. — Вспомните, что случилось зимой 41-го. Вспомните, что на флангах ждут Рыбалко <3-я танковая армия>, Черевиченко <5-я армия>, Гордов <33-я армия>. Вспомните, где Москва и что через Смоленск проходит кратчайшая дорога на Берлин».

«Опасения Жукова беспочвенны, — думал Сталин. — Мне известно, что группа армий „Центр“ — стержень немецких войск; я знаю, где находится Смоленск. А армия Малиновского по-прежнему ждет приказаний». Да! Он все понимал. Соперничество полезно, особенно если оно обеспечивает широкомасштабное поражение противника. Жукову пора добиться обещанной победы, к которой он так долго стремился.

Глава 2 КРАСНЫЙ БОГ ВОЙНЫ АТАКУЕТ

Штурм Вазузы

25 ноября

Фронтовые дивизии немецкого 39-го танкового корпуса разделяли тревоги своего штаба, и не без причины (см. карту 8). Много дней подряд они наблюдали за приготовлениями противника, ощущали укусы советской разведки, несли потери от нарастающего огня на изнурение, даже новичкам подозрительно напоминающего пристрелку, при которой советские артиллеристы систематически обстреливали цели противника перед крупным наступлением. Тревога особенно изматывала солдат 5-й танковой и 78-й пехотной дивизий, поскольку в ночь на 22 ноября они приступили к сложному и опасному процессу смены позиции, во время которого оказались особенно уязвимыми для противника. Той ночью большая часть артиллерии 78-й дивизии выдвинулась на позиции, сменив на них 5-ю танковую дивизию, которая начала отступать в тыл. На следующую ночь 1 — и батальон 14-го танкового гренадерского полка и часть 2-го батальона 13-го танкового гренадерского полка были заменены подразделениями 14-го гренадерского полка 78-й пехотной дивизии и вышли в тыловые районы сбора. Этот процесс продолжался еще несколько ночей, пока вся 78-я дивизия не выдвинулась на передовые позиции, а 5-я танковая не оказалась в резерве. К ночи среды, 25 ноября, смена войск завершилась лишь наполовину, подразделения обеих дивизий перемешались по всему участку фронта (1).

В ту ночь почти никто не спал. Наступила и миновала полночь; части 102-й пехотной дивизии готовились завершить выход на передовые рубежи к 4:00, замена 5-й танковой дивизии продолжалась по графику. Вскоре после полуночи погода переменилась, осложнив и без того трудный процесс. Слабый теплый фронт пришел с юго-запада, принеся с собой более высокие (но по-прежнему минусовые) температуры, плотные низкие облака, туман и снег, которые окутали долины двух рек призрачным покрывалом и снизили видимость до 20 м. В 5:45, незадолго до того, как немецкие войска приступили к последним ночным передвижениям, русский батальон вдруг появился из долины реки и нанес удар по передовым позициям 102-й пехотной дивизии, находящимся рядом с предмостным плацдармом на реке Осуга (2). Немецкая пехота легко отражала удары противника и одновременно занимала передовые позиции. Для немцев причина этих атак русского батальона не имела значения. Важнее было другое: немецкие солдаты чувствовали, что они готовы к любому развитию событий. Снег и туман придали им уверенности: они понимали, что, если утром начнется наступление, белая пелена снега и тумана ослепит смертоносную русскую артиллерию.

На другом берегу Вазузы советские позиции пребывали в суете последних перемещений. Пехотинцы боролись со снегом в темноте, выдвигаясь на последние перед наступлением позиции. Командиры батальонов и рот узнали о пунктах назначения и предстоящем сражении лишь несколько часов назад, рядовые — только когда затаились на этих передовых позициях. Саперы бесшумно вышли в снегопад на поле, разделяющее немецкие и советские передовые рубежи, направились к замерзшему берегу Вазузы и приступили к опасной работе расчищения путей через немецкие минные поля и полосы заграждений. Зловещую тишину время от времени нарушали глухие взрывы и жалобные крики раненых и умирающих. Сгрудившись в передних траншеях, солдаты молча смотрели, как роты «избранных», как саркастически называли рядовых штрафных батальонов, ползут вперед по-пластунски, чтобы занять позиции для атаки на значительном расстоянии от передовых рубежей. Восхищение, смешанное с жалостью, быстро улетучивалось, как только «неизбранные» понимали, что им тоже предстоит шагнуть в кипящий котел, полный взрывов, выстрелов, боли и смерти.

В сотнях метрах от линии фронта командиры и офицеры штаба, ежась под шинелями от пронизывающего холода и держа под мышками драгоценные планшеты, пробирались в командные блиндажи, откуда им предстояло следить за ходом атаки. Немногочисленные счастливые обладатели биноклей и стереоскопов бранились сквозь зубы, обнаружив, что в них ничего не видно. Снеговой покров с каждым часом увеличивался более чем на дюйм. Еще дальше в тылу слышались негромкие звуки, напоминающие стрекот неожиданно появившихся среди зимы сверчков: это тысячи орудий и минометов двадцати с лишним артиллерийских полков 20-й армии готовились дать залп в хмурые небеса. Командиры дивизий в блиндажах матерились, сообразив, что наступление будет поддерживать только артиллерия, стреляющая вслепую по предполагаемым местам скопления противника. Снег препятствовал взлету поддерживающей авиации, артиллеристы лишились возможности вести наблюдение. Время шло, но мучительно медленно.

В 7:49 в прочном командном бункере, обращенном к Вазузе и расположенном близ южной границы деревни Новоселове, генерал-майор Н.И. Кирюхин повернулся к стоящему рядом с ним генерал-полковнику (3). Конев кивнул, и Кирюхин негромко прошептал по рации единственное слово: «Огонь!» Потекли секунды, сотни передатчиков пробудились к жизни, эхом разнося слово «Огонь» по подразделениям огромной армии. В 7:50 тишину разорвали тысячи почти одновременно прозвучавших взрывов, которые вскоре слились в протяжные громовые раскаты. Спустя несколько мгновений пехотинцы в траншеях на переднем крае услышали, как над их головами, с дружным свистом рассекая воздух, пролетают тысячи снарядов, устремляясь в неизвестные точки немецких укреплений. Солдатам едва удавалось различать в этой какофонии глухие выстрелы минометов и резкий треск орудий. Взрывы слышались почти непрерывно. Мало кто замечал пронзительный вой ракет, выпущенных «катюшами». Даже сквозь снег и туман были видны слепящие вспышки — они разрезали утренний сумрак, как молнии — летние грозовые тучи.

Не прошло и нескольких минут, как залпы артиллерии и грохот разрывающихся снарядов слились в оглушительный шум. В темноте пехотинцы только догадывались, что их участок фронта превратился в ад. Туман, низкая облачность, вулканические извержения грязи, красные вспышки обозначали то, что еще недавно было ровным передним краем обороны немцев. Пехотинцы гадали, выживет ли кто-нибудь в этой огненной буре. Однако бывалые солдаты знали, что обманывать себя не стоит. Вскоре всем им — и ветеранам, и новобранцам — придется ринуться в атаку по этой перепаханной взрывами земле, и, несмотря на смертоносную канонаду, противник уже будет поджидать их.

Напротив позиций, занимаемых ждущей советской пехотой, немцы встретили огненный шквал с мрачной решимостью и чувством облегчения: неизбежное наконец-то свершилось. Понадобилось всего несколько минут, чтобы понять: это не просто рядовой обстрел. Затем немцы начали действовать автоматически, как во время множества других атак противника. Инстинкт выживания — строгий учитель, его ученики твердо усвоили, что советские артподготовки предсказуемы. Русский залповый и заградительный огонь, как правило, прокатывался над немецкой линией обороны от переднего края до самого тыла, иногда один раз, а порой и дважды. Затем снаряды ливнем сыпались в заранее выбранных местах сосредоточения огня, а потом над позициями проходила вторая или третья волна заградительных залпов. Канонада заканчивалась сплошным ракетным огнем. Если вначале немцы цепенели от звуков и вспышек ракетных выстрелов, то к осени 1942 года поняли, насколько низка точность стрельбы этого наводящего ужас оружия. Более того, последние раскаты ракетных залпов обычно служили зловещим симптомом близкого наступления пехоты. Привыкнув к тому, что огненный ливень предшествует атакам русских, все или почти все немецкие пехотинцы по тревоге покидали передовые позиции и перемещались в окопы второй линии обороны, в ячейки и бункеры в тылу и на флангах. Предсказуемость русских артобстрелов означала, что во время них гибели можно избежать. Как только обстрелы заканчивались, немецкая пехота появлялась из укрытий, снова занимала передовые рубежи и оказывала сопротивление наступающим русским пехотинцем — чаще всего успешно, чего и следовало ожидать. Среда 25 ноября не стала исключением. Русская артиллерия беспощадно колошматила немецкие укрепления на протяжении более чем девяноста минут. Гибли солдаты, некоторые были погребены заживо в блиндажах, выходила из строя техника. Но, как отмечали немцы, сосредоточение огня было неточным. Ослепленная снегом и облачностью, артиллерия сеяла смерть почти наугад, и благодаря этому выжили не только некоторые счастливцы.

Конев и Кирюхин мысленно проклинали снег и туман, а артподготовка шла своим чередом. Уже стало ясно, что верховному богу войны, артиллерии, не удастся завершить свое страшное дело. Значит, стрелкам и танкистам предстояло осуществить то, что оказалось не под силу артиллеристам. Когда грохот снарядов смолк в тылу противника, финальные вспышки залпов «катюш» снова осветили темное предрассветное небо. Сотни ракет устремились к цели, и в 9:20 Конев снова кивнул Кирюхину, а тот прокричал по рации еще один приказ. Через несколько минут вдалеке перед ним, на берегу рек и по всему участку фронта, поднялись солдаты с оружием на изготовку, и вся эта бурая масса медленно двинулась к замерзшей Вазузе. Подгоняемые командирами рот, батальонов и полков с пистолетами наготове, пехотинцы набирали скорость и перебирались через замерзшую реку к вражеским укреплениям — как надеялись командиры, уничтоженным артиллерией.

Штрафные роты наступали первыми, движимые курьезной смесью страха и покорности судьбе. Некоторые проваливались под лед, расколотый шальными снарядами. Саперы изо всех сил торопились устранить проруби, но кое-кто из солдат все же угодил прямиком в ледяную воду. Остальные выбрались на противоположный берег реки и очутились среди хаоса изрытых снарядами окопов, блиндажей, изуродованных заграждений. Под ногами путались обрывки колючей проволоки, взрывались мины, но большинство штрафников сумели найти себе укрытие в воронках и брошенных немцами передовых наблюдательных пунктах. Форсирование коварной реки завершилось, и теперь офицеры, снедаемые нетерпением, подгоняли солдат вверх по крутому берегу. А за ними по пятам уже следовали новые бурые цепи батальонов и полков первого эшелона, сопровождаемые грозными и зловещими силуэтами танков, поддерживающих атаку пехотинцев.

Наступающие штрафбаты были встречены лишь беспорядочной стрельбой немецкой артиллерии, пулеметным и автоматным огнем, словно стрелки щадили тех, кого было решено принести в жертву. Но с началом наступления основных советских сил огненный дождь усилился, вслепую оставляя зияющие бреши в рядах пехоты, усеивая поверхность реки корчащимися ранеными и трупами. Один из танков неистово содрогнулся, когда снарядом задело его башню, и пехотинцы, едущие на его броне, посыпались на снег, как тряпичные куклы. Угрожающе накренившись, железное чудовище погрузилось в черные воды реки. Между тем наступающие силы ускорили темп и ринулись к противоположному берегу реки. Из уст тысяч советских пехотинцев вырывалось гортанное «урр-ра!», нарастающее по мере приближения к противоположному берегу Вазузы. Новые ряды пехоты появлялись среди смутных очертаний ближнего берега реки, своим напором словно вынуждая предшественников, уже достигших дальнего берега, углубиться в тыл противника.

Такие сцены Кирюхин и Конев видели и прежде. К бойням наступлений они привыкли, увиденное в тот день обнадеживало их. Потери оказались сравнительно небольшими, первые цепи пехоты уже скрылись в полутьме на дальнем берегу реки. В течение получаса реку форсировали несколько передовых батальонов, оставшиеся подразделения первых полков последовали за ними под прикрытием танковых рот. Артобстрел уже завершился, но канонада по-прежнему звучала в ушах генералов. Скоро реку начнет форсировать дивизия генерала Мухина, думали командиры, а за ней последует второй эшелон — стрелковый корпус генерала Захарова.

Конев не подозревал, что далее на север ситуация выглядит не так обнадеживающе. На равнине между реками Осугой и Вазузой и еще севернее, на предмостном плацдарме 31-й армии у Осуги, по плану прошла только артподготовка. После ее завершения 88-я, 239-я и 336-я стрелковые дивизии 31-й армии генерала Поленова при поддержке 32-й и 145-й танковых бригад ринулись прямо в когти немецкой 102-й пехотной дивизии. Немцы уже поджидали противника, началась настоящая бойня. Документы 102-й немецкой пехотной дивизии отразили тщетность атаки русских:

«В 7:30 бурые массы русской пехоты появились из мест сбора в лесах. Танки, 25 рокочущих, изрыгающих пламя чудовищ, покатились вперед, поддерживая пехотинцев. Волна за волной русские надвигались на 102-ю пехотную дивизию.

Немецкие солдаты уже были наготове. Стоя в окопах, они стреляли поверх брустверов по вражеским полчищам, движущимся по голой равнине. Пулеметные очереди косили русских. Слышались монотонные выстрелы противотанковых пушек, гремели полевые орудия. И русские падали наземь. Остальные рвались вперед. Но в 9:40 <11:40> им потребовалась передышка. Когда же они возобновили атаку, на этот раз в условиях легкого снегопада, солдаты 102-й дивизии опять отразили ее. Немногие добирались до немецких окопов и попадали в плен. К концу дня немецкие войска по-прежнему твердо держали оборону» (4).

В ходе боевых действий этого дня было уничтожено три советских стрелковых дивизии, потери среди пехотинцев достигали 50 %. От двух поддерживающих танковых бригад тоже почти ничего не осталось. В советском отчете о боевых действиях лаконично сообщалось: «Части левого фланга 31 армии также успеха не имели и не могли содействовать продвижению наших правофланговых дивизий» (5). Это классический пример недоговоренности. Атаки армии не нанесли ни малейшего урона немецким укреплениям, а советские потери достигли угрожающих размеров. Генерал Поленов предпринял еще несколько тщетных попыток атаковать укрепления 102-й пехотной дивизии, но, несмотря на это, играть в наступлении активную роль 31-я армия прекратила в первый же день. Через несколько дней Конев приказал 20-й гвардейской стрелковой дивизии Поленова из второго эшелона передислоцироваться на юг и поддержать наступление 20-й армии.

Тем временем 326-я, 42-я гвардейская и 251-я стрелковые дивизии 20-й армии при поддержке двух танковых бригад начали наступление, согласно плану, на узкой полосе между рекими Осуга и Вазуза. Здесь противник тоже был готов встретить их атаку. Солдаты 195-го гренадерского полка 102-й пехотной дивизии снова заняли передовые рубежи сразу после завершения советской артподготовки — как раз вовремя, чтобы встретить наступающую пехоту противника испепеляющим огнем пулеметов и стрелкового оружия. Немецкая артиллерия, заранее пристрелявшаяся на предполагаемые пути наступления русских, била сосредоточенным огнем по нейтральной полосе между русским и немецким рубежами. Снегопад утихал, обеспечивая немецким артиллеристам хорошую видимость, и они вместе с пехотой отражали одну атаку за другой, пока поле не усеяли сотни убитых русских и остовы десятков сожженных танков. К 11:40 атака захлебнулась, у немцев появилась возможность окружить несколько частей противника, успешно прорвавшихся через передовую (6).

Первые донесения, полученные Кирюхиным и Коневым от правофланговых формирований, были, по меньшей мере, настораживающими. 326-я стрелковая дивизия полковника Г. П. Карамышева атаковала в лоб немецкие позиции у Васильков, но все атаки были отражены с тяжелыми потерями. То же самое произошло в секторе генерал-майора Ф.А. Боброва. Его 42-я гвардейская стрелковая дивизия при поддержке 25-й танковой бригады попала в «мясорубку» на гребне между Осугой и Вазузой и также понесла огромные потери. К такому же результату привели действия 251-й стрелковой дивизии полковника Б. Б. Городовикова, которая наступала на Гредякино в сопровождении танков 83-й бригады. Но на этот раз командиры трех дивизий не вводили в бой подразделения второго эшелона. В сущности, дивизии не добились ничего. Более того, их отчеты подтверждали информацию, полученную из других секторов: по вине погодных условий эффективность артподготовки оказалась низкой. Хорошо еще, думал командующий фронтом, что атака в центральном секторе развивалась успешнее. Чтобы закрепить этот успех, Кирюхин при поддержке Конева приказал своим правофланговым дивизиям возобновить атаки в начале дня и ввести в бой подразделения второго эшелона после второй, не такой продолжительной, но, возможно, более точной артподготовки.

Между тем Конев и Кирюхин обратили внимание на сектор напротив КП армии, где шум боя свидетельствовал о том, что советские войска продвигаются все глубже в тыл противника. Последующие донесения показали, что лишь в этом секторе советские части добились хоть какого-то успеха. 247-я стрелковая дивизия генерал-майора Г.Д. Мухина вместе с танками 80-й бригады достигла противоположного берега реки еще и начале наступления, а к полудню отбила у противника деревни Зеваловка и Кузнечиха. Одновременно пехота 331-й стрелковой дивизии полковника П.Ф. Берестова на левом фланге Мухина форсировала Вазузу и захватила деревню Пруды, но была остановлена шквальным немецким огнем у северной окраины расположенного у реки населенного пункта Хлепень. Соединения первого эшелона под командованием Мухина продолжали наступать и днем, когда снегопад начал утихать. К ночи они выбили немцев из маленьких населенных пунктов Крюково и Бобровка, на расстоянии менее двух километров от реки и неподалеку от позиций, по достижении которых Кирюхин планировал ввести в бой конно-механизированную группу. О том, чтобы предпринять это введение 25 ноября, теперь не могло быть и речи. На маленьком предмостном плацдарме не хватило бы места для бронетехники и кавалерии, и, кроме того, пути продвижения вперед по-прежнему подвергались обстрелу противника (7). Правофланговые дивизии Кирюхина, возобновившие наступление в разгар дневной метели, добились немногим больше, чем утром. Солдаты 42-й гвардейской стрелковой дивизии прорвались ближе к окраине Гредякино, но яростное сопротивление немцев вновь заставило их остановиться. Кик и прежде, 326-я и 251-я стрелковые дивизии тщетно штурмовали немецкие укрепления.

Поскольку 20-й армии не удалось прорвать оборону противника на правом фланге, конно-механизированная группа генерала Крюкова лишилась одного из путей подхода и передового района сбора между реками Осуга и Вазуза. Теперь Кирюхину предстояло скорректировать планы и бросить массированные бронетанковые и артиллерийские формирования в бой непосредственно с противоположного берега Вазузы в самую гущу немецких укреплений. Поскольку предмостный плацдарм не мог вместить два подвижных корпуса, а подходные пути еще предстояло выверить, ввод в бой ожидался не раньше следующего дня. Конев молча слушал, как Кирюхин совещается со штабом. Лично он сделал бы все возможное, чтобы ввести подвижную группу в действия не позднее 27 числа.

А задача командира армии, выговаривал Конев растерянному Кирюхину, — обеспечить необходимое пространство для сбора подвижной группы.

Обороняющимся немцам было некогда задумываться о выборе Кирюхина: перед ними стоял насущная задача собственного выживания. 195-му гренадерскому полку 102-й пехотной дивизии при поддержке 2-го батальона 14-го танкового гренадерского полка пришлось оперативно реагировать на возобновляющиеся атаки русских танков и пехоты между Васильками и Гредякино. Но, несмотря на сильный снегопад, к вечеру русские танки и пехота добились небольшого успеха, в буквальном смысле разорвав сообщение между 2-м батальоном 14-го гренадерского полка, защищающим Гредякино, и тыловыми подразделениями. При повторных атаках танки 5-й танковой дивизии 31-го танкового полка нанесли тяжелый урон русской бронетехнике. Во время первой атаки, проведенной 30–40 танками, около 10 русских танков, в том числе четыре американских, были уничтожены еще до прекращения атаки. Вторая атака, в которую русские бросили 34 танка, в том числе и несколько тяжелых, началась через час, в ходе ее было уничтожено несколько немецких танков и совершен бросок вперед, к западной окраине Гредякино. Наступление удалось остановить только с помощью специально сформированных немцами групп «истребителей танков», вооруженных подрывными снарядами, которые по сути дела, вступили в прямой контакт с боевыми машинами (8). Несмотря на временные трудности, 195-й немецкий полк и поддерживающие его соединения 5-го танкового стойко держались на всем участке фронта от Васильков до Гредякино. Оставалось выяснить, смогут ли они продержаться утром, когда русские наверняка возобновят атаку с удвоенной силой. 39-й танковый корпус в напряженном ожидании ждал вестей от ведущей затяжной бой левофланговой дивизии, поскольку провода, проложенные к передовым КП, были повреждены при артподготовке, а командиры были слишком поглощены боем, чтобы вести переговоры по рации. Но, несмотря на отсутствие связи, казалось, 102-я пехотная дивизия держит ситуацию под контролем. В противном случае русская бронетехника уже наступала бы с рокотом на левом фланге участка Вазузы.

Но ничего подобного на участке Вазузы не происходило. Здесь, южнее Гредякино, советская 247-я стрелковая дивизия обрушила атаку на правый фланг 2-го батальона (14-го гренадерского полка 78-й дивизии) у Зеваловки и отбросила его остатки назад. Южнее соседний 3-й батальон 13-го танкового гренадерского полка, еще не замененный 78-й пехотной дивизией, упорно цеплялся за свои позиции в условиях усиленной танковой и пехотной атаки. К этому времени русские танки Т-34 с пехотой на броне уже вырвались на открытое заснеженное поле южнее Никоново, прервав сообщение между 14-м гренадерским полком и 3-м батальоном 13-го танкового гренадерского полка и угрожая штабу 5-й танковой дивизии в Большом Кропотово. Пока первый боролся за свою жизнь под мощным натиском русских, второй медленно отступал к Прудам. Тем временем справа 215-й гренадерский полк 78-й дивизии отбивал неоднократные попытки русских частей форсировать Вазузу у населенного пункта Хлепень и продвинуться на юг. На этом участке отсутствие поддержки бронетехники обрекло на провал все усилия русских и привело к значительным потерям.

День принес немецкому командованию тревожные новости: оборона в секторе Вазузы под напором противника сильно ослабла. Генерал Кирюхин бросил большую часть 331-й стрелковой дивизии полковника П.Ф. Берестова через реку, на подмогу успешно ведущей наступление 247-й стрелковой дивизии, и приказал двум командирам дивизий ввести в бой все их танковые бригады поддержки пехоты, чтобы расширить предмостный плацдарм, добавив, что эту задачу надо выполнить любой ценой. Наступая под возобновившимся артиллерийским и ракетным огнем, без малого сотня русских танков действовала небольшими ударными группами при поддержке пехоты и оказывала невыносимое давление на противника. К ночи 2-й батальон 14-го полка и 3-й батальон 13-го танкового гренадерского полка, усиленный 1-м батальоном последнего, сумели остановить части 147-й русской стрелковой дивизии восточное возвышенности у деревни Арестово. При этом 3-й батальон 13-го танкового гренадерского полка сдал Пруды и отступил на более удобные оборонительные позиции севернее Хлепень, где к обороне подключился 1 — й батальон 13-го гренадерского полка. Многочисленные немецкие роты, взводы и батареи уцелели в тылу у русских, заняв позиции среди десятков взорванных и выведенных из строя русских танков, усеявших заснеженный ландшафт. Выжившие части затаились и приготовились переждать ночь, надеясь, что утро принесет спасение (9).

Вечером генерал фон Арним из 39-го танкового корпуса оценил ситуацию: могло быть и хуже. Его левый фланг стоял насмерть между Осугой и Вазузой, а 2-й батальон 14-го танкового гренадерского полка находился в затруднительном положении в секторе Гредякино. С наступлением ночи разведбат 5-й танковой дивизии (К-55)[9] был отправлен на помощь окруженным гренадерам. Положение правого фланга фон Арнима оставалось сравнительно безопасным. 215-й гренадерский полк 78-й пехотной дивизии держал береговую оборону южнее Хлепень, два батальона 13-го танкового гренадерского полка 5-й танковой дивизии противостояли южному флангу русского предмостного плацдарма севернее Талицы и Хлепень, защищая штаб 78-й пехотной дивизии в Сидорове. Но центральный сектор внушал серьезное беспокойство. Ситуация здесь оставалась неопределенной. Смешанные подразделения 14-го гренадерского полка при поддержке двух батальонов 14-го танкового гренадерского полка образовали рваную линию обороны, протянувшуюся примерно от Никоново через Арестово до Талицы, но немало частей осталось отрезанными в тылу противника, а его натиск должен был вновь усилиться утром. Почти инстинктивно фон Арним предчувствовал неминуемое появление крупных бронетанковых сил русских в этом секторе. В таких условиях защитникам рубежей ни за что не продержаться.

В ту ночь, прежде чем лечь спать, фон Арним приказал своим оставшимся резервам выйти к участку Вазузы. К этим резервам относились еще не введенные в бой батальоны 215-го гренадерского и 13-го танкового гренадерского полков. Одновременно фон Арним послал в штаб 9-й армии повторную просьбу передать под его командование 9-ю танковую дивизию, в настоящее время находящуюся в лагере к западу от Сычевки. Модель согласился, и к вечеру передовые соединения свежей танковой дивизии уже двигались маршем к предмостному плацдарму у Вазузы. В конце концов Модель передал под командование фон Арнима и 2-й батальон 1-го танкового полка 1-й танковой дивизии, остававшийся в резерве близ деревни Осуга (10). Фон Арниму было ясно, что главной целью русских станет стратегически важная железная дорога, проходящая южнее реки Осуга близ населенного пункта Ложки. Там он и намеревался сосредоточить свои резервы.

Когда на Вазузу спустилась ночь, Конев решил, что продвижение 20-й армии позволяет рискнуть и на следующий день ввести в бой 6-й танковый корпус. Кирюхин, разумеется, согласился. Он тоже считал, что немецкую оборону можно быстро прорвать только путем быстрого и решительного введения в бой танкового и кавалерийского корпусов, прежде чем вмешаются немецкие резервы и фронт стабилизируется. Но чтобы осуществить новый план, требовалось серьезно пересмотреть прежний. Первоначально Кирюхин собирался ввести в бой смешанные кавалерийские и бронетанковые колонны, отдать им приказ форсировать Вазузу и достигнуть района сбора на западном берегу, уже освобожденном от войск противника. Но сделать это было невозможно, поскольку немецкая линия обороны между реками Осуга и Вазуза сохранилась и большинство предполагаемых передовых районов сбора конно-механизированной группы находилось в руках противника. Поэтому Кирюхин приказал 6-му танковому корпусу полковника П.М. Армана выдвинуться к Вазузе ночью, переправиться через реку, а утром атаковать немецкие позиции совместно с пехотой двух советских стрелковых дивизий, уже достигших предмостного плацдарма. Первоначальные цели Армана не изменились: его корпусу предстояло прервать сообщение по железной дороге Ржев-Сычевка. Одновременно кавалерийский корпус генерала В.В. Крюкова должен был закрепиться на позициях, прежде занятых 6-м танковым корпусом, и подготовиться к введению в прорыв следом за бронетехникой 26 ноября (11).

Конев указал Кирюхину, что 6-й танковый корпус, скорее всего, сумеет прорвать немецкую оборону, но ему в подкрепление следует дать пехоту, чтобы развить успех и одновременно расширить предмостный плацдарм. Поэтому Кирюхин приказал командиру 8-го гвардейского стрелкового корпуса генерал-майору Ф.Д. Захарову продвинуть 26-ю гвардейскую стрелковую дивизию, 148-ю и 150-ю стрелковые бригады через Вазузу совместно с южным флангом танкового корпуса (12). 1-я гвардейская мотострелковая дивизия генерал-майора В.А. Рявякина и поддерживающая ее 31-я танковая бригада должны были следовать за танковым и кавалерийским корпусами, уничтожая немецкие войска, оставшиеся в тылу подвижной группы. В то же время 251 — и стрелковой дивизии предстояло повернуть влево, выйти на предмостный плацдарм и расширить зону прорыва на север и запад.

Как вскоре узнали Конев и Кирюхин, беда заключалась в том, что к Вазузе вели всего две ненадежных дороги, не способные выдержать перемещение огромной армии. Кроме того, наступающим соединениям не удавалось эффективно координировать действия. Короче говоря, слишком крупные силы были слишком быстро приведены в действие на чересчур тесном пространстве, да еще в условиях сопротивления противника и плохой погоды. Но Жуков торопил, и Коневу с Кирюхиным не оставалось ничего другого, кроме как отдать необходимые приказания.

26 ноября

Если рассмотреть по отдельности приказы, полученные советскими формированиями второго эшелона ночью 25 ноября, они вряд ли покажутся бесчеловечными или противоречивыми. 6-й танковый корпус Армана с 170 танками должен был ночью форсировать Вазузу, а утром атаковать в секторе 247-й стрелковой дивизии, «чтобы немедленно развить успех дивизии и овладеть Нов. Гриневка, Никоново, Арестово, Подъяблонька, Бобровка» (13). После захвата этих немецких опорных пунктов корпусу Армана предстояло двинуться на запад и пересечь железную дорогу. К утру корпус должен был собраться для атаки к востоку от рек, 22-я танковая бригада и 6-я моторизованная стрелковая бригада — восточнее Кузнечихи, 200-я танковая бригада — к юго-востоку от этой же деревни, а 100-я танковая бригада — к северо-востоку от Прудов. Тем временем генерал Крюков должен был вывести свою кавалерийскую группу в бывший район сбора 6-го танкового корпуса и приготовиться следовать за бронетехникой ближе к вечеру 26 ноября. Пехотинцам 8-го гвардейского стрелкового корпуса генерала Захарова предстояло выйти к переправам вместе с 100-й танковой бригадой, а также переправиться на западный берег реки далее к югу. Одновременно 1-я мотострелковая дивизия генерала Рявякина должна была переправиться через реку по следам 6-го танкового корпуса и совместно с наступающей кавалерией. Все это означало, что за какие-нибудь 24 часа, преимущественно ночью и под почти непрерывным изматывающим огнем немцев, свыше 200 танков, 30 тысяч пехотинцев и 10 тысяч кавалеристов должны выдвинуться вперед по двум дорогам, и без того разбитым постоянным артиллерийским огнем.

Но если рассмотреть все эти приказы в совокупности, ясно, что ни один из них выполнить невозможно. Ночь с 25 на 26 ноября стала кошмаром для штабных офицеров (14). Несмотря на все старания офицеров штаба армии и штабов наступающих формирований, войска и техника на марше неизбежно перепутались и задержались в пути. В результате ни одно формирование не сумело завершить сосредоточение к назначенному времени. 6-й танковый корпус закончил выдвижение в район сбора к середине утра, в то же время, когда 8-й гвардейский стрелковый корпус завершил развертывание в боевой порядок у реки. В тылу кавалерийский корпус потратил почти целый день на то, чтобы занять позиции, оставленные 6-м танковым корпусом, а 1-я гвардейская мотострелковая дивизия вообще не сдвинулась с места. В итоге к рассвету 26 ноября 247-я и 331-я стрелковые дивизии возобновили продвижение к плацдарму, но без дополнительной поддержки бронетехники. В довершение всего, немецкие войска уже начали предпринимать местные контратаки с целью отвоевать потерянные вчера территории.

В 6:30, в предрассветной темноте, 1-й батальон 14-го пехотного полка под командованием подполковника Кэтера и при поддержке пяти танков 1-го батальона 13-го танкового гренадерского полка нанесли удар по русским позициям севернее Пруды. Одновременно kampfgruppe фон Боденхаузена, составленная из 2-го батальона 215-го гренадерского полка и нескольких поддерживающих танков, атаковала позиции русских у Зеваловки. Между ними разведчасти самокатчиков и 9-й батальон 14-го танкового гренадерского полка воздвигли тонкий щит, упреждая новое наступление русских и прикрывая фланги контратакующих немецких сил. Почти непрестанный артиллерийский огонь противника нарушил порядок сбора немецких частей для атаки и продолжал, как минимум, затруднять связь.

Контратака фон Боденхаузена немедленно столкнулась с трудностями и в 6:30 была решительно остановлена к северо-востоку от Никоново русской пехотой, которую поддерживали танки, противотанковые орудия и умело примененные противотанковые ружья. Войскам фон Боденхаузена пришлось уйти в глухую оборону в условиях угрозы со стороны прибывающих русских войск, в том числе шестидесяти танков, собирающихся в преддверии новой атаки. На левом фланге фон Боденхаузена 2-й батальон 14-го гренадерского полка и 1-й батальон 14-го танкового гренадерского полка были вскоре сметены и рассеяны возобновившимся наступлением русских, командир танкового батальона получил ранение. Атака подполковника Кэтера из Прудов потерпела фиаско, поддерживающий батальон 13-го танкового полка был уничтожен. В итоге части Кэтера отступили к северным окраинам населенного пункта Хлепень, где и закрепились (15).

Известия с северного участка фронта оказались для немцев более обнадеживающими. В 9:00 русская пехота возобновила атаку при поддержке танков Т-34, наступающих под прикрытием тумана. Батальон 195-го гренадерского полка и 2-й батальон 14-го танкового гренадерского полка отразили атаку к 11:00, уничтожив около 10 русских танков и потеряв четыре своих. Несмотря на неоднократные попытки русских перехватить инициативу, немцы удержали оборону у Гредякино.

К 12:00 фон Арниму стало ясно: чтобы избежать серьезного ухудшения ситуации по всему участку Вазузы, необходимо и подкрепление, и новый план действий. И он отдал 9-й танковой дивизии приказ сформировать две боевых группы, названные по фамилиям командиров — Ремонта и фон Цеттвица. Каждая состояла из сорока танков, материально-технического обеспечения и бронепехоты. Эти две группы должны были наступать по шоссе Ржев-Сычевка, оказывая сопротивление авангарду атакующих русских. Но обе группы сообщили, что готовы вступить в бой не раньше 27 ноября. Тем временем фон Арним приказал 2-му батальону 1-го танкового полка 1-й танковой дивизии (kampfgruppe Бюшена) с приданными ему восемью тяжелыми танками держать оборону в секторе Хлепень вместе с 5-й танковой дивизией (16). Однако и батальон смог выдвинуться на позиции лишь к концу дня. В 14:00, едва были отданы эти приказания, в центральном секторе начался настоящий ад: совместной атакой тяжелых русских танков и пехоты были сметены стоящие в обороне немцы, поэтому возникла необходимость в изменении приказов. Новое наступление русских началось как раз в то время, когда командующий 5-й танковой дивизией генерал Метц и фон Арним обсуждали наилучший способ ликвидации плацдарма противника. Метц предлагал атаковать с севера, от Кобылино, где разведбат дивизии (К-55) и 2-й батальон 14-го танкового гренадерского полка по-прежнему твердо удерживали Гредякино по краю прорыва. То, что немцы досконально изучили эту местность, должно было облегчить атаку боевой группы 9-й танковой дивизии, а она в случае успеха — отделить главные силы русских на севере и на участке Вазузы. С другой стороны, фон Арним хотел нанести прямой удар восточнее Никоново, по направлению к Вазузе. Метц возражал: несмотря на то что этот путь к реке действительно кратчайший, на нем придется выдержать столкновение с крупными бронетанковыми соединениями противника. В довершение ко всему на КП дивизии прибыл генерал-майор Шеллер, командующий 9-й танковой дивизией, и сообщил, что боевая группа 1-й танковой дивизии под командованием Бюшена будет готова к действиям не раньше вечера. Поэтому он порекомендовал отложить контратаку до полной готовности группы. Метц настаивал на том, что обстановка требует немедленных действий, и без дальнейшего обсуждения было принято решение атаковать из Никоново и Большого Кропотово на восток, не дожидаясь прибытия боевой группы Бюшена (17).

Приняв это решение, генерал фон Арним, командующий 39-м танковым корпусом, изменил приказы, чтобы обеспечить согласованность действий сил к северу и к югу от предмостного плацдарма, который приобрел особое значение, поскольку уже возникла угроза прорыва русских к шоссе Ржев-Сычевка и рассечения немецких войск. Генерал-майору Фелькеру, командующему 78-й пехотной дивизией, штаб которой находился в Сидорове, фон Арним поручил командование всеми силами 5-й танковой дивизии у южной границы плацдарма, а на генерала Шеллера из 9-й танковой дивизии возложил ответственность за северный сектор. Генералу Шеллеру предстояло держать под контролем свою дивизию (когда она прибудет) и подразделения 5-й танковой и 78-й дивизий, ведущих борьбу к востоку от дороги Ржев-Сычевка и у северной границы плацдарма. Шеллеру было приказано удерживать оборону на северной границе предмостного плацдарма и атаковать в восточном направлении совместно с боевой группой 9-й танковой дивизии, когда она выйдет на исходные рубежи. А тем временем генералу Фелькеру предстояло стабилизировать южную границу от Подосиновки до Хлепень (18). Решение оказалось более чем своевременным, поскольку уже в середине дня русские бронетанковые соединения нанесли сокрушительный удар на стыке двух немецких групп.

Ни полковник П.М. Арман и командиры подчиненных ему бригад, ни экипажи танков и мотострелки русского 6-го танкового корпуса в ночь с 25 на 26 ноября не спали. Выполнение приказов Кирюхина уже вымотало их, а врага они еще и в глаза не видели. Всю ночь и утро длинные колонны танков и грузовиков мучительно медленно продвигались в темноте по бесконечным заснеженным дорогам речной долины, форсировали замерзшую Вазузу, взбирались на противоположный берег, к указанным районам сбора. Колонны постоянно находились под изматывающим огнем противника, уничтожающего без разбору и усталые войска на марше, и закоченевших солдат комендантской службы, выстроившихся у обочины и указывающих путь к местам заправки. К тому времени, как над дорогой забрезжил серый утренний свет, канонада усилилась далеко впереди, с ней смешались треск противотанковых пушек и стаккато автоматной стрельбы. Стало ясно, что атака уже началась. Где-то на передовой находилась пехота 247-й стрелковой дивизии, вместе с которой продвигающимся солдатам предстояло наступать, но где именно — искать было некогда.

Незадолго до 13:00 бронетанковые колонны доползли до передовых районов сбора и устало и терпеливо ждали еще час, когда подтянутся танки, попавшие в заторы на переправах через реку (19). Все танки так и не успели достигнуть района сбора вовремя, но откладывать наступление и дальше Арман уже не мог. В 13:30 он в последний раз посовещался с командирами подчиненных ему бригад, узнал, что все готово, и дал команду выступать в 14:00. По его сигналу армейская артиллерия в последний раз дала мощный заградительный огонь по его участку фронта, и четыре бригады наконец выдвинулись вперед, к боевому порядку 247-й стрелковой дивизии, которая уже сражалась за несколько деревень, превращенных немцами в опорные пункты. Отличить своих от врагов и определить, какая из деревень кем захвачена, было нелегко, но для полковника Армана это не имело значения. Ему приказали любой ценой выйти к дороге Ржев-Сычевка, и он вместе с командирами бригад твердо решил выполнить приказ. Наступая сразу тремя бригадами, танковые колонны Армана шли попарно — в одном месте преодолевая сопротивление немцев, в другом обходя их опорные пункты. Фланги колонн несли потери от противотанкового огня, отряды немецких пехотинцев оказывали сопротивление, отступали или закреплялись в деревушках по обе стороны пути следования бригад. Путаница достигла апогея, колонны ориентировались лишь по смутным очертаниям фронтовой полосы; некоторые из них поддерживала советская пехота, другие действовали самостоятельно.

На правом фланге корпуса 22-я танковая бригада полковника Н.Г. Веденичева атаковала укрепленные деревни Большое Кропотово и Малое Кропотово — кирпичные дома, которые немцы превратили в неприступные крепости. Завязался ожесточенный и кровопролитный бой, танковые бригады пытались выбить упорно обороняющихся немцев из деревень. Танкистам удалось войти в них, но немецкие солдаты повсюду цеплялись за отдельные позиции, а штаб немецкой 5-й танковой дивизии временно переместился на несколько километров к западу. Измученный атакой и потерявший почти половину из своих шестидесяти танков, к вечеру полковник Веденичев расположился лагерем чуть западнее Малого Кропотово, оставив несколько батальонов пехоты из 247-й пехотной дивизии защищать Большое Кропотово. Ближе к ночи 2-й батальон танковой бригады под командованием капитана М.С. Пинского вырвался вперед, чтобы захватить сектор шоссе Ржев-Сычевка близ Березовки и подступить к ключевой деревне Ложки южнее стратегически важного моста через Осугу. Пинский добился успеха, но к ночи немецкие контратаки выбили усталую пехоту 247-й стрелковой дивизии из Большого Кропотово (20). Воплощение упрямого сопротивления немцев, генерал Метц, перевел штаб своей дивизии обратно в деревню. Так Метц показал образец действий, препятствовавших советскому наступлению на всем протяжении этой операции. Как бы далеко ни продвигалась советская бронетехника, докучливые немецкие части продолжали занимать ключевые опорные пункты у нее в тылу.

Пока 22-я танковая бригада сражалась за две деревни и прорывалась к дороге на Сычевку, солдаты полковника И.Т. Есипенко из 6-й мотострелковой бригады двигались вперед на нескольких танках, на машинах соседних танковых бригад и пешком, отклонившись на север от пути 22-й бригады, обходя сбоку немцев, защищающих Кобылино, и угрожая с тыла защитникам Гредякино. В жестокой схватке южнее Гредякино полковник Есипенко был убит, его заменил комиссар Е.Ф. Рыбалко (21).

На левом фланге 22-й танковой бригады 200-я бригада полковника В.П. Винокурова и 100-я танковая бригада полковника И.М. Иванова устремились на запад через Бобровку, Никоново, Арестово и Подосиновку, и в конце дня заняли позиции в нескольких километрах восточное шоссе Ржев-Сычевка. Но, торопясь прорваться к дороге, они не смогли полностью выбить противника из деревень, через которые прошли. В итоге к ночи обошедшие их и контратаковавшие немецкие подразделения отбили Никоново, Арестово и Подосиновку у последовавшей за танками советской пехоты. 6-й танковый корпус выполнил основную задачу этого дня. Его бригады вышли или почти вышли к магистрали, но эта победа далась им ужасной ценой. За несколько часов яростной схватки корпус потерял половину своих ста семидесяти танков и почти половину личного состава. Мало того, запасы боеприпасов и топлива иссякали, а их пополнение оставалось под вопросом, пока немцы не будут выбиты из деревень по обе стороны от путей снабжения корпуса. Но эти соображения для Армана оставались второстепенными. Ему приказали перерезать дорогу Ржев-Сычевка, и завтра он намеревался сделать это.

Как только танковый корпус Армана перешел к действиям, в лоб и с флангов наступающим советским танкам ударила первая крупномасштабная контратака противника. В 17:30, когда на поле боя уже стемнело и русские танки гнали остатки немецкого 14-го гренадерского полка и поддерживающих танковых частей на юго-запад от Арестово, к шоссе Ржев-Сычевка, боевая группа 9-й немецкой танковой дивизии под командованием полковника Хохбаума, подготовившаяся к бою раньше, чем ожидалось, бросилась в атаку на советскую пехоту, стоящую в обороне Большого Кропотово. Контратакой Хохбаума пехотинцы 147-й стрелковой дивизии были отброшены в открытое поле к востоку от деревни. Закрепившись в ней, боевая группа Хохбаума приготовилась к ночлегу и стала ждать вестей от немецких частей из южного сектора, где продолжали вспыхивать отдельные очаги сражений (22).

Южнее генерал Фелькер из 78-й пехотной дивизии изо всех сил пытался восстановить порядок в своем секторе фронта. Его левый фланг, охватывающий Арестово и Подосиновку, был рассеян; последняя надежда спасти мелкие немецкие подразделения, окруженные глубоко в тылу русских, улетучилась, как только русские бронетанковые войска продвинулись на запад, в сторону шоссе Ржев-Сычевка. Оставалось надеяться лишь на то, что 9-я танковая дивизия сумеет заполнить эту зияющую брешь. К середине дня батальон Фелькера и другие подразделения 13-го и 14-го танковых гренадерских полков восстановили почти сплошную линию обороны между Жеребцово и Хлепень, чтобы противостоять вновь введенной в бой русской пехоте (8-му гвардейскому стрелковому корпусу). Тем временем еще одна боевая группа 9-й танковой дивизии под командованием полковника Ремонта готовилась к наступлению на север вдоль дороги Ржев-Сычевка, навстречу продвигающимся русским бронетанковым частям.

Позднее тем же днем фон Арним из 39-го танкового корпуса ввел очередные изменения в организации командования, соответствующие стремительно меняющейся обстановке. Он возложил на 9-ю танковую дивизию генерала Шеллера ответственность за проведение контратак против основных русских бронетанковых войск вдоль дороги Ржев-Сычевка и к востоку от нее. Одновременно фон Арним поручил 5-й танковой дивизии генерала Метца возвести блокирующие позиции по всей периферии предмостного плацдарма от реки Осуга до Жеребцово (23). Но все прочие контратаки немцев тем вечером захлебнулись — возобновился снегопад.

26 ноября немцам лишь чудом удалось избежать катастрофы. Эффективно перемещая свои войска, они сумели удержать оборону на флангах русского предмостного плацдарма. Несмотря на то что авангард русских бронетанковых войск — по оценкам немецкого командования, почти 200 танков — подошел почти вплотную к шоссе Ржев-Сычевка, он явно не выполнил предполагаемую задачу первого дня наступления. Северный фронт у Гредякино держался крепко, как и немецкие укрепления у Жеребцово и Хлепень. Более того, немецкие резервы заняли выгодные позиции, чтобы вступить в бой с крупными русскими танковыми силами, если те возобновят атаку. Однако эти успехи дались дорогой ценой. За первые два дня наступления 5-я танковая дивизия потеряла 91 человека убитыми, 318 — ранеными, 156 — пропавшими без вести, а потери 78-й пехотной дивизии были еще больше (24). Позднее тем же вечером генерал Фелькер рапортовал в штаб корпуса: «Все подразделения серьезно ослаблены, <имеются> большие потери техники и оружия, особенно легких и средних противотанковых пушек и тяжелых орудий пехоты» (25). Русские заплатили за достигнутый успех еще дороже: немцы насчитали по меньшей мере 50 уничтоженных русских танков, заснеженные поля перед немецкими и русскими позициями и между ними были усеяны трупами советских солдат в бурой и белой одежде.

Вечером 26 ноября интенсивность боев ослабла, немцы предприняли отчаянную попытку вновь наладить снабжение своих войск на передовых позициях. Но это было нелегко: многие подразделения по-прежнему оставались отрезанными, транспортные пути во многих местах пересекали русская пехота и бронетехника. Майор Штейгер, защищающий Гредякино со своим 2-м батальоном 14-го танкового гренадерского полка, очутился почти в окружении, топливо и боеприпасы у него были на исходе. Поэтому он сформировал из нескольких оставшихся танков стационарные «команды» и распределил их по опорным пунктам. Немецкие войска, отвоевавшие Большое — Кропотово, тоже были почти окружены, и никто не знал, где именно русские нанесут самые мощные удары утром.

По другую сторону линии фронта Конев и Кирюхин, к которым присоединился на КП 20-й армии Жуков, также подводили итоги дня. Увиденное отнюдь не радовало их, Жуков то критиковал своих подчиненных, то подгонял их. На вечерних совещаниях выяснилось, что 326-я, 251-я и 331-я стрелковые дивизии продолжают бои по указанным направлениям без сколько-нибудь заметных результатов. Транспортный затор у реки помешал им перегруппироваться и двинуться на помощь 247-й стрелковой дивизии на предмостном плацдарме. Ценой больших потерь в живой силе и технике 42-я гвардейская стрелковая дивизия прорвалась к окраине Гредякино, продвинула батальон в немецкий тыл к западу от деревни и захватила несколько строений на ее окраине. Но наступательная мощь была растрачена, поддерживающая бронетехника большей частью повреждена или уничтожена. Это означало, что лишь 247-я стрелковая дивизия могла взаимодействовать с 6-м танковым корпусом по мере его продвижения в глубь немецкого тыла со стороны предмостного плацдарма.

По мере продвижения вперед 6-го танкового корпуса поддержка артиллерии становилась недостаточной — поначалу из-за трудностей в выявлении целей на поле боя, представляющем собой «лоскутное одеяло» перекрывающих позиций, а впоследствии — из-за возобновившегося сильного снегопада. Снег также препятствовал действиям советской авиации, которая попыталась приступить к воздушной операции на второй день наступления. Следовательно, ни артиллерия, ни пехота, ни кавалерия не поддерживали наступление танков (26). Этим объясняются огромные потери под немецким противотанковым огнем и минимальное продвижение. Самым досадным было то, что кавалерия и пехота не имели возможности вступить в бой, поддержать действия 6-го танкового корпуса. 2-й гвардейский кавалерийский корпус генерала Крюкова выдвинулся в бывший район сбора танкового корпуса восточнее реки Вазуза, разведотряд кавалеристов пробился через расположения войск, сосредоточенных близ Вазузы, и вышел к переправам, которыми мог бы воспользоваться на следующий день. Наконец 20-я кавалерийская дивизия полковника П.Т. Курсакова достигла восточного берега реки. Но офицер оперативного отдела штаба 20-й армии сообщил полковнику, что все переправы через реку заняты армейскими тыловыми службами и подразделениями материально-технического обеспечения (27). Курсаковбыл вынужден встать на ночь лагерем на восточном берегу реки и ждать новых приказов. Остальные части кавалерийского корпуса продвинулись немногим дальше.

Тем временем 8-й гвардейский стрелковый корпус генерала Захарова достиг реки, передовые части 150-й и 148-й стрелковых бригад сумели переправиться через нее и вступить в бой севернее Хлепень. А в это время основные силы, особенно 26-я гвардейская стрелковая дивизия, оставались на восточном берегу реки и бездействовали. 1 — я гвардейская мотострелковая дивизия генерала Рявякина и поддерживающая ее 31-я танковая бригада попали в плотный транспортный затор на полпути между районом сбора и назначенной переправой через реку (28).

По настоянию Жукова и Конева поздно вечером Кирюхин издал новые приказы. Утром танковый корпус полковника Армана должен был возобновить движение к шоссе Ржев-Сычевка. Кавалерии Крюкова предстояло переправиться через Вазузу ночью и рано утром, а затем ринуться вперед, поддерживая бронетехнику; следующим за ней пехотинцам Захарова и Рявякина — укрепить оборону предмостного плацдарма, уничтожить сохранившиеся очаги сопротивления противника, расширить район наступления на флангах. Планируя поддержку артиллерии на очередной день операции, собравшиеся военачальники с досадой услышали, что артиллерия армии не смогла выдвинуться вперед и потому не в состоянии поддерживать операцию вдоль дороги Ржев-Сычевка и за ней. Жуков обрушился на подчиненных и, несмотря на отсутствие артиллерии, настоял на продолжении атаки. Рано утром 27 ноября полковник Арман из 6-го танкового корпуса доложил в штаб 20-й армии, что он не сможет выполнить новый приказ Кирюхина, пока его части не получат снабжения и подкрепления (см. карту 8) (29). Поскольку немцам удалось отвоевать несколько деревень у него в тылу, а запасы топлива и боеприпасов стремительно иссякали, Арман заявил, что продолжение атаки равносильно самоубийству. После ожесточенного спора Армана с Кирюхиным последний нехотя признал правоту первого. Кирюхин разрешил бригадам Армана занять оборонительные позиции неподалеку от дороги Ржев-Сычевка и на окраинах Подосиновки. Сам Кирюхин и штаб армии посвятили остаток дня отправке подкрепления и упрочению шаткого положения на предмостном плацдарме Вазузы. Целый день батальон капитана Пинского из 22-й танковой бригады удерживал опасные позиции по другую сторону дороги Ржев-Сычевка, к югу от Ложки. В результате день ознаменовался суматошными передвижениями советских войск и ожесточенными локальными боями у немецких опорных пунктов на территории предмостного плацдарма, а также контратаками противника извне.

27 ноября первоочередной задачей советских войск было выдвижение кавкорпуса генерала Крюкова вперед, в поддержку удара 6-го танкового корпуса, отложенного до утра 28 ноября (30). Сразу после полуночи и позднее 8-й гвардейский стрелковый корпус генерала Захарова завершил переброску на территорию плацдарма, 20-я кавалерийская дивизия полковника Курсакова наконец переправилась через Вазузу близ Зеваловки и Прудов под периодическим артиллерийским огнем немцев и двинулась в сторону Никоново. В 2:00 3-я гвардейская кавалерийская дивизия полковника М.Д. Ягодина достигла Вазузы у населенного пункта Пруды, но, поскольку 20-я кавалерийская дивизия все еще продолжала переправляться через реку, Ягодину пришлось отложить дальнейшие передвижения до рассвета. В свою очередь, 4-я гвардейская кавалерийская дивизия полковника Г.И. Панкратова подошла к Вазузе в 6:15, но была вынуждена задержаться на восточном берегу, поскольку все переправы были заняты солдатами 3-й кавалерийской дивизии. Через несколько часов новым приказом штаба армии усталые колонны Панкратова были направлены на север, к новой переправе у Зеваловки. Происходящее напоминало трагикомедию ошибок. Вместо того чтобы выполнять боевую задачу, кавалерийский корпус тратил драгоценные часы на перемещение, ожидание и контрмарш, а тем временем 6-й танковый корпус бездействовал на виду у подтягивающихся немецких резервов. В советском отчете о ходе действий с горечью отмечалось:

«Ответственные офицеры штаба 20-й армии, руководившие переправами, настолько мало понимали обстановку, что продолжали переправу на западный берег реки обозов и тылов частей и в то же время оставляли на восточном берегу боевые части фронтового эшелона развития успеха. Следует также отметить, что и командование кавалерийского корпуса не проявило достаточной гибкости, чтобы предотвратить скопление войск на переправе в районе Пруды» (31).

Кто бы ни был в этом виноват, весь график наступления нарушился, понадобилось несколько часов, чтобы возместить ущерб и отправить кавалерию вперед. В 8:00 передовые части 20-й кавалерийской дивизии без поддержки взаимодействующих дивизий наконец вступили в бой, отбили у немцев Арестово и Крюково, но в конце дня были остановлены шквальным огнем противника. Тем временем 3-я гвардейская кавалерийская дивизия завершила переправу и в 11:00 атаковала немцев, держащих оборону Подосиновки и Жеребцово. К 22:00 полковник Ягодин прервал ряд безуспешных атак — после того, как его дивизия понесла исключительно тяжелые потери. Дальнейшие вечерние атаки с целью сокращения численности упорных немецких гарнизонов потерпели фиаско и не принесли ничего, кроме дополнительных потерь. 4-я гвардейская кавалерийская дивизия полковника Панкратова, едва переправившись через реку, весь день провела под огнем немецкой авиации и артиллерии, встав лагерем в балке у Кузнечихи. Не имея возможности открыть стрельбу, она пассивно оставалась на одном месте и при этом несла большие потери.

Введение в бой кавалерии Крюкова не помогло укрепить и советскую тыловую зону. Весь день немецкие бомбардировщики и штурмовики, а также орудия и минометы из неотвоеванных опорных пунктов вели эффективную и губительную стрельбу по обозам 6-го танкового и 8-го гвардейского стрелкового корпусов. Короче говоря, введение в бой кавалерийского корпуса с треском провалилось. И опять-таки в отчетах о ходе действий вина возлагается на штабы армии, фронта и самого кавалерийского корпуса:

«Необходимо также отметить, что при подходе 2-го гвардейского кавалерийского корпуса к переднему краю обороны противника командир корпуса был неправильно информирован штабом фронта о том, что противник якобы уже разбит и отходит, прикрываясь арьергардами, тогда как в действительности оборона противника не была еще полностью прорвана.

Разведка 2-го гвардейского кавалерийского корпуса работала плохо и к началу наступления не смогла дать командиру корпуса данных о действительной обстановке. В результате командир 2-го гвардейского кавалерийского корпуса действовал вслепую и избрал неудачный для данной обстановки метод наступления с ходу.

Части 20-й кавалерийской и 3-й гвардейской кавалерийской дивизий вступили в бой без достаточной огневой подготовки. Взаимодействие дивизий и полков было организовано плохо» (32).

В сущности, действия кавалерийского корпуса были наглядным примером в целом неудовлетворительных действий советских войск 27 ноября. К концу дня 6-й танковый корпус оставался неподвижным на позициях у дороги Ржев-Сычевка, отрезанным от пехоты и кавалерии усиления, вне зоны действия поддерживающей артиллерии. В течение дня он получил достаточно боеприпасов и топлива, чтобы возобновить наступление на следующий день, но ненадолго. На правом фланге 20-й армии 326-я, 42-я гвардейская и 251-я стрелковая дивизии продолжали атаковать немецкие позиции со стороны реки Осуга на Гредякино, но нигде, за исключением района к западу от Гредякино, эти атаки не принесли хоть сколько-нибудь ощутимых результатов. На западной окраине Гредякино солдаты 42-й гвардейской стрелковой дивизии чуть было не окружили упрямо сопротивляющийся 2-й батальон майора Штейгера из 14-го танкового гренадерского полка. Две стрелковых бригады 8-го гвардейского стрелкового корпуса укрепили свои позиции у Жеребцово и Хлепень, но, несмотря на неоднократные атаки, так и не продвинулись вперед. Позднее вечером 26-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора И. И. Корженевского, также из 8-го гвардейского стрелкового корпуса, выдвинулась вперед и заменила кавалеристов, измученных сражениями за Арестово и Подосиновку. Две ослабленных кавалерийских дивизии (20-я и 3-я гвардейская) отступили к новым районам сбора с приказом соединиться с взаимодействующей дивизией в ходе новой атаки утром, в помощь возобновившемуся наступлению 6-го танкового корпуса. Немилосердно затравленный Жуковым, Конев лично вынес Крюкову «выговор» за медленное продвижение и «потребовал», чтобы ночью усталые кавалеристы обошли немецкие опорные пункты и прорвались к дороге Ржев-Сычевка и железнодорожной ветке «любой ценой». У Крюкова и его подчиненных не осталось другого выхода, кроме как предпринять попытку.

В этот момент последние крупные формирования второго эшелона 20-й армии наконец достигли поля боя. Хорошо представляя себе, как измучена 247-я стрелковая дивизия, помощь которой ему предстояло оказать, генерал Рявякин неумолимо направлял свою 1-ю гвардейскую мотострелковую дивизию вперед (33). Преодолевая постоянное раздражение из-за бесконечных транспортных заторов, к середине дня 27 ноября он сумел успешно вывести дивизию к переправе через Вазузу у Зеваловки, миновав неистово бранящуюся дорожную охрану и ничего не понимающих офицеров штаба. В сгущающихся сумерках, не дожидаясь, когда подтянутся поддерживающие танки, Рявякин прямо с ходу ввязался в бой за немецкие опорные пункты у Никоново и Малого Кропотово. Атаковав Никоново без надлежащей поддержки танков, его 3-й гвардейский стрелковый полк вскоре был вынужден отступить под разящим автоматным и минометным огнем противника. Тем же вечером полк возобновлял атаки дважды, в отчаянной схватке погибла ровно половина из 3000 солдат полка. Та же участь постигла 1-й гвардейский стрелковый полк Рявякина, атаковавший неприступный опорный пункт Малое Кропотово. Проволочные заграждения и минные поля ломали строй наступающих формирований, огонь стрелкового оружия, пулеметов и минометов сокращал численность пехоты. Без поддержки танков и артиллерии эти атаки были самоубийственными, обреченными на полное поражение с огромными потерями. Утратив всю боевую эффективность, оба полка отступили зализывать раны, а Рявякин нехотя сообщил в штаб армии о своем фиаско.

Преобладающими настроениями на КП 20-й армии были напряжение, тревога и острый гнев. Жуков и Конев то грозили забегавшимся штабным офицерам, то подбадривали их и встречали донесения бранью и новыми угрозами. План проваливался, и это понимали все. Что характерно, и Жуков, и Конев знали, что лишь страх способен породить сверхчеловеческие усилия, необходимые для преодоления бедствий того дня, а внушать страх они умели. Как опытные военачальники, они также знали, что предстоит сделать, чтобы преобразовать временное поражение в победу, и намеревались добиться этого. Обдумывая ситуацию, они поняли, что дальнейшее наверняка покажут завтрашние действия. 6-й танковый корпус все еще находился у дороги Ржев-Сычевка и вполне мог перерезать ее. Задача заключалась в том, чтобы обеспечить корпусу необходимую поддержку, то есть выдвинуть кавалерийский корпус Крюкова вперед, пока остальная пехота усердно очищала от противника предмостный плацдарм.

Решением Жукова, с которым быстро согласился Конев, было возобновление атаки во всех секторах с увеличением интенсивности — в надежде, что где-нибудь да удастся прорвать немецкую оборону. Любой, даже самый незначительный прорыв отвлечет немцев от удара бронетанковой техники в самом центре обороны. И, кроме того, рассуждал Жуков, немцы должны опасаться потенциальной угрозы по периметру Ржевского выступа. «Пока мы говорим, — отмечал Жуков, — подвижные силы Тарасова <41-я армия> рвутся в немецкий тыл близ Белого, в двух других важных секторах немцы тоже подвергаются атаке… Следовательно, — заключил он, — наше решение — упорно атаковать по всем направлениям любой ценой». На Кирюхина и других командиров армии была возложена обязанность донести строгие приказы до сражающихся солдат. Эту задачу они выполнили ночью, когда Жуков улетел в штаб Калининского фронта — мобилизовать силы для поддержки недостаточных усилий 20-й армии у Вазузы.

Не подозревая о передышке, подаренной ему неувязками в действиях противника, немецкое командование спешно крепило ослабленную оборону. В любую минуту оно ожидало удара русской бронетехники, обрушенного на жизненно важную транспортную артерию Ржев-Сычевка. Рано утром генерал фон Арним внес в свои планы еще одну поправку, переподчинив 102-ю пехотную дивизию 9-й танковой дивизии в северном секторе. Поскольку 102-я дивизия успешно отражала все атаки русских на севере, вдоль реки Осуга и между Осугой и Вазузой, некоторые ее подразделения могли быть использованы в качестве местных резервов в прилежащих секторах. На рассвете русские возобновили наступление по всему фронту. Но, к облегчению немцев, оказалось, что русские рассеивают силы, проводя одновременные атаки в нескольких секторах. Рано утром боевая группа Штейгера отразила одну из таких атак у ненадежных позиций в окрестностях Гредякино (34). Фон Арним требовал усиления поддержки авиации, но погодные условия по-прежнему ограничивали количество самолетовылетов. Восточное Вазузы русские встречали эти вылеты интенсивным зенитным огнем и усилением вылетов собственной авиации. Сильный снегопад минувшей ночи сменился густой облачностью, местами плотным низким туманом и переменными снегопадами. Несмотря на плохую погоду и перекрытие советских и немецких позиций, немецкая артиллерия вела постоянную стрельбу по наступающим русским частям и предполагаемым местам скопления войск в тылу противника. Но поскольку штаб 39-го танкового корпуса не удовлетворил неоднократные требования генерала Метца отдать артиллерию корпуса под контроль дивизии, для передачи данных о целях от наблюдателей артиллеристам и для получения разрешения на стрельбу требовалось время, и момент для наиболее удачного обстрела русских бывал упущен.

Самым ожесточенным атакам русских 27 ноября подверглись немецкие укрепления в секторе Никоново. В 9:15 боевая группа генерала Хохбаума (9-я танковая) сообщила, что яростные атаки противника вынудили ее оставить Новую Гриневку и отступить к Никоново. Затем генерал доложил, что русские дезертиры и пленные предсказывают еще более интенсивную атаку в том же районе позже утром (предположительно силами 2-го гвардейского кавалерийского корпуса). Чтобы предупредить это наступление и ослабить натиск противника на Хлепень, боевой группе генерала Шеллера было приказано атаковать в северном направлении, в районе Арестово, предположительно на южном фланге атакующих русских войск. В 12:00 еще одно русское подразделение (3-я гвардейская кавалерийская дивизия) атаковало немецкие позиции у Подосиновки, смяло и захватило две немецких артиллерийских батареи прежде, чем огонь четырех 88-миллиметровых и пяти штурмовых орудий немецкого 667-го штурмового орудийного расчета остановили атаку (35).

Вскоре после этого обстановка осложнилась. В 13:00 новые русские подразделения (вероятно, части 20-й кавалерийской дивизии) предприняли двухстороннюю атаку из Новой Гриневки и Арестово в направлении Никоново. Не имея телефонной связи со штабом 5-й танковой дивизии, командир никоновского гарнизона, полковник фон Боденхаузен из 31-го танкового полка, сообщал по рации: «Мощные танковые удары с востока и с юга чрезвычайно осложнили ситуацию». Вскоре после этого 9-я танковая дивизия передала по рации рапорт: «Танковые атаки группы Хохбаума на Арестово потерпели поражение. Уничтожено 18 вражеских танков, потеряно восемь наших. Много наших танков пострадало, но их можно доставить в расположение части» (36). Остатки группы Хохбаума прорвались через линию фронта в Никоново, где соединились с группой полковника фон Боденхаузена. Под сильным артиллерийским огнем русских окруженная группа на протяжении всего дня испытывала неоднократные атаки: первую предприняли солдаты 247-й стрелковой дивизии, затем к ним присоединился полк только что подоспевшей 1 — и гвардейской мотострелковой дивизии.

К середине дня зона сражений охватила сначала Малое Кропотово, где немецкие укрепления осаждал еще один полк моторизованной дивизии Рявякина с частями 247-й стрелковой дивизии, затем Большое Кропотово, где служба безопасности, патрули, повара и зенитчики с трудом выдерживали натиск русских. Яростная схватка кипела вокруг этих опорных пунктов весь день, пока немецкий «отряд быстрого реагирования», сформированный в никоновском гарнизоне, не покинул надежные оборонительные позиции и не соединился с таким же отрядом 9-го батальона 14-го танкового гренадерского полка, вышедшим из Жеребцово. Вместе они атаковали русских с обоих флангов и некоторое время препятствовали наступлению.

Обстановка стала достаточно серьезной, чтобы вновь запросить о помощи штаб 39-го танкового корпуса. Штаб фон Арнима без промедления ответил на этот запрос, отправив один полк 129-й пехотной дивизии, дислоцированной в районе Ржева, на помощь 78-й пехотной и 5-й танковой дивизиям. 430-й гренадерский полк 129-й пехотной дивизии прибыл по железной дороге из Ржева и ввел в бой 1 — и батальон в Подосиновке, а 2-й батальон оставил в резерве 5-й танковой дивизии у северного сектора предмостного плацдарма. По настоянию штаба 39-го танкового корпуса последний следовало ввести в бой только с разрешения штаба корпуса. Генерал фон Арним рассчитывал с помощью подкрепления компенсировать сильную усталость подразделений корпуса, поскольку 27 ноября 5-я танковая дивизия потеряла еще 33 человека убитыми, 142 ранеными и 7 пропавшими без вести, а общие потери дивизии с 25 ноября превысили 700 человек (37).

Словом, 39-й танковый корпус и подчиненные ему дивизии наконец осознали, что русские нацелились на слабое место между 78-й пехотной и 5-й танковой дивизиями, и твердо уверовали, что утром русские попытаются прорвать оборону именно в этом месте. Сведения разведки, в том числе показания дезертиров и военнопленных и данные воздушной разведки, указывающие на интенсивные перемещения в центральном секторе на протяжении всего дня, только подтверждали эту оценку. Но до прибытия необходимого подкрепления немцам не оставалось ничего, кроме как ждать и надеяться, что их позиции выдержат возобновившийся натиск русских.

28 ноября

Предположения штаба немецкого 39-го танкового корпуса были верны. Жуков, Конев и Кирюхин поняли, что нашли слабое место в обороне противника. В сущности, это слабое место они выявили в первый же день сражения и досадовали на то, что не смогли воспользоваться случаем и развить успех. Немецкую оборону только подвергли давлению, а ее следовало бы уже прорвать. Жуков требовал, чтобы Конев и Кирюхин сломили сопротивление немцев той же ночью объединенным ударом пехоты и танков и расширили зону прорыва на следующий день силами 6-го танкового и 2-го гвардейского кавалерийского корпуса. Предстояла нелегкая задача: вдобавок к яростному сопротивлению немцев погода вновь отказалась помогать русским. Поздно вечером 27 ноября опять начался сильный снегопад, на землю лег туман, скрыв из виду перепаханное снарядами поле боя. В новом приказе Жуков распорядился, чтобы пехота генерала Кирюхина вступила в схватку с немцами на опорных пунктах в советском тылу в то же время, как кавалерия генерала Крюкова перегруппируется и двинется осторожным ночным маршем к месту встречи с бронетехникой полковника Армана. Тот, в свою очередь, должен был в полночь выдвинуться вперед и пересечь шоссе Ржев-Сычевка. Оказавшимся по другую сторону дороги объединенным силам предписывалось начать развивать успех в соответствии с первоначальным замыслом Жукова: танковый корпус наступает в направлении Сычевки, а кавалерия — ближе к основанию Ржевского выступа (см. карту 9) (38).

Бригады 6-го танкового корпуса полковника Армана покинули лагерь восточнее дороги Ржев-Сычевка незадолго до полуночи и медленно продвигались сквозь снежную тьму вслед за батальоном капитана Пинского из 22-й танковой бригады, которая уже пересекла шоссе (39). Танкисты знали, что за ними следует кавалерия. Поначалу немцы почти не оказывали сопротивления продвижению Армана. Пока 2-й батальон Пинского наносил удар в северо-западном направлении, в сторону Ложки, 22-я танковая бригада старалась угнаться за ним. Много танков стали жертвами глубокого снега и механических неисправностей и были брошены на обочинах. Несмотря на угрожающие потери техники, которые довели бригаду до размеров батальона, к утру бригада полковника Веденичева соединилась с батальоном Пинского, и вместе они атаковали противника у Ложки. Хотя танковая бригада Веденичева некоторое время пробыла в этом ключевом населенном пункте, рота немецкого 62-го инженерного батальона продолжала удерживать важный мост через Осугу к северу от Ложки, пока утром не прибыло подкрепление — 2-й батальон 430-го гренадерского полка. Вскоре 6-я мотострелковая бригада Армана под командованием комбрига Е.Ф. Рыбалко сменила танкистов Веденичева. Вместе они покинули Ложки и двинулись на запад, навстречу остальным силам Армана, продолжающим поиск другой переправы через Осугу далее на запад. Оттуда Арман надеялся отогнать немцев от моста через Осугу. Корпус Армана двигался вверх по течению реки, а в это время немцы стремительно отвоевали Ложки.

Пока 22-я танковая бригада двигалась к пункту Ложки, рано утром 200-я танковая бригада полковника В.П. Винокурова, подкрепленная 1-й самокатно-мотоциклетной бригадой, пересекла дорогу Ржев-Сычевка и ринулась вперед, на захват деревень Азарово и Соустево к северо-западу от Ложки. Там усилившееся сопротивление немцев и потери остановили наступление. С оставшимися двадцатью танками бригада Винокурова могла лишь ждать, когда подоспеет бронетехника Веденичева. Командир танкового корпуса, полковник Арман, вышел из себя, обнаружив, что ему никак не удается переправиться на север через Осугу. Поскольку 20-я армия не смогла выдвинуть свою артиллерию на предмостный плацдарм, а танковые соединения Армана оказались вне зоны действия поддерживающего артиллерийского огня, поддержка артиллерии была нерегулярной и в целом неэффективной. Хотя 22-я и 200-я танковые бригады сумели перейти дорогу Ржев-Сычевка, 100-й танковой бригаде это не удалось. Командир 100-й бригады полковник Иванов перевел свой лагерь к северо-западу от Подосиновки после полуночи, но сразу столкнулся с ожесточенным сопротивлением немцев у дороги Ржев-Сычевка и был вынужден перейти в оборону. Отсутствие артиллерийской поддержки обрекло атаку 100-й бригады на поражение: подавить сопротивление противника ей не удалось (40). В довершение неудач Армана наступление кавалерии Крюкова было скверно скоординировано, и Арман очутился в замешательстве, не зная, где именно, какими силами и насколько успешно кавалерия нанесла удар. Ему было известно только, что позиций достигла лишь часть соединений Крюкова.

Кавалерия Крюкова начала ночное наступление вскоре после полуночи, а пехота 247-й стрелковой, 1-й гвардейской мотострелковой и 26-й гвардейской стрелковой дивизий вновь нанесла удар по немецким позициям у Большого Кропотово, Малого Кропотово, Никоново и Подосиновки (41). 20-й и 3-й гвардейским кавалерийским дивизиям было приказано возглавить наступление, обойти немецкие опорные пункты в деревнях и соединиться с танковым корпусом Армана по другую сторону дороги Ржев-Сычевка, а4-й гвардейской кавалерийской дивизии и штабу Крюкова предстояло последовать за 3-й гвардейской кавалерийской дивизией. Полковник П.Т. Курсаков, командующий 20-й кавалерийской дивизией, приказал своим 103-му и 124-му кавалерийским полкам прорвать немецкую оборону между Большим Кропотово и Малым Кропотово «на полном скаку», при поддержке 22-го полка. Кавалерийские колонны, внезапно вынырнувшие из снежной мглы, застали немцев врасплох, вспыхнула яростная схватка, всадники прорывались через немецкие огневые позиции в роще между двух деревень. После нескольких часов жестокого сражения два авангардных полка Курсакова пробили оборону противника, понеся тяжелые потери, смяли минометную батарею немцев и опорный пункт роты и пересекли дорогу Ржев-Сычевка (42).

Не так повезло 22-му кавалерийскому полку Курсакова. Пытаясь соперничать с взаимодействующими полками, 22-й столкнулся со шквальным фланговым огнем, разбившим боевой порядок. Немцы, держащие оборону соседних деревень, осветили рощу светящимися бомбами и прожекторами и безжалостно обстреляли колонну из орудий, минометов и пулеметов. Кавалеристам пришлось спешиться и защищать рощу, которая вскоре стала мишенью контратак немецкой пехоты. Вспыхнула шестичасовая, зачастую переходящая в рукопашную, схватка, во время которой погиб командир полка, майор А. Алахвердян, и много солдат. К середине утра остатки полка в отчаянии пытались разорвать огненное кольцо. Многим посчастливилось достигнуть Арестово, но отряд численностью 63 человека, прикрывавший полк с фланга, попал в окружение и был полностью уничтожен в яростном бою. Наблюдая затяжные бои по всему фронту, Крюков приказал 4-й гвардейской кавалерийской дивизии приостановить наступление и вместе со штабом корпуса занять временные позиции, с которых, как он надеялся, можно будет возобновить атаку позднее. На юге 3-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию М.Д. Ягодина постигла та же участь, что и 20-ю кавалерийскую. Ягодин получил приказ выдвинуться вперед тремя часами позднее, и в результате ему пришлось наступать при дневном свете. Едва начав наступление между немецкими опорными пунктами Малое Кропотово и Подосиновка, два его авангардных полка попали под мощный огонь немецких орудий и минометов. Не обращая внимания на огненный град, полки прошли «сквозь строй» между немецкими позициями с предсказуемым результатом. Несмотря на большие потери людей, лошадей и техники, 12-й гвардейский кавалерийский полк вместе с небольшими частями 9-го и 14-го полков, командиром дивизии и штабом пробили оборону противника. Но второй эшелон 10-го гвардейского кавалерийского полка, сильно отклонившись к югу от взаимодействующих полков, чтобы избежать разящего немецкого огня, зашел в тыл противника южнее Жеребцово. Там в яростной утренней схватке полк был рассеян и, согласно советским донесениям, «почти полностью уничтожен» (43).

В немецкой сводке о действиях кавалерии южнее Жеребцово позднее отмечалось:

«Подполковнику Рейссингеру, командиру 215-го гренадерского полка, был отдан приказ собрать все подразделения в опасном секторе, сформировать одну боевую группу под его командованием, чтобы закрыть брешь, и, игнорируя уже прорвавшегося противника, препятствовать дальнейшим прорывам. В своем секторе Рейссингер смог собрать в блокирующей позиции у Лопаток <южнее Жеребцово> учебную роту дивизии и все штурмовые и разрозненные орудия, какие удалось. В процессе формирования около 5 казачьих эскадронов атаковали их галопом, пытаясь прорваться на юго-восток.

Все, у кого было оружие, — пехотинцы, артиллеристы и даже штурмовые орудия и легкая батарея, открыли прямой огонь. Случайно русских заметил кружащий над деревней бомбардировщик Юнкере Ju-88 и вступил в бой со всеми имеющимися бомбами и бортовым вооружением. Все казаки погибли под этим прицельным огнем. После этого эпизода Рейссингер организовал оборону своего сектора, постоянно находящегося под огнем. Он сформировал три группы из разрозненных частей и отставших орудий, и они успешно закрыли брешь и отразили все атаки» (44).

К середине дня 28 ноября командир кавалерийского корпуса генерал Крюков одновременно следил за кровопролитным сражением, в которое ввязались его части, и пытался объединить остатки окруженных танковых сил Армана. Увиденное его не радовало. Его 20-я кавалерийская дивизия с двумя ослабленными полками пересекла дорогу Ржев-Сычевка, захватила Белохвостово к западу от дороги и двинулась к Доронино. Один полк 3-й гвардейской кавалерийской дивизии последовал за 20-й дивизией через шоссе и приближался к Филиппово. Другие подразделения, в том числе большая часть 4-й гвардейской кавалерийской дивизии, оставались к востоку от дороги под личным командованием Крюкова, но вперемешку с советской пехотой и среди целой паутины немецких опорных пунктов. Более того, Крюков почти не имел связи с кавалерией к западу от дороги или с танковым корпусом Армана, если тот еще вообще существовал (45).

6-й танковый корпус Армана существовал, но был рассеян и ослабел, подобно кавалерийскому корпусу Крюкова. К середине дня две танковые бригады, сумевшие пересечь дорогу Ржев-Сычевка, удерживали оборону деревень Азарово и Соустево, а также южный берег реки Осуга к западу от Ложки с жалкими сорока танками. 6-й мотострелковой бригаде пришлось покинуть Ложки, и, в буквальном смысле слова лишившись танков, вместе с остатками 1-й самокатно-мотоциклетной бригады отбиваться от подоспевшей немецкой пехоты, угрожающей атаковать к югу от Ложков, вдоль дороги Ржев-Сычевка, и выйти русским в тыл. Поскольку 100-я танковая бригада по-прежнему находилась к востоку от дороги, защищать тылы было некому. Более того, связь со штабами армии и фронта была в лучшем случае эпизодической, местонахождение кавалерии Крюкова — неизвестным, и даже если бы связь удалось наладить, обеспечить поддержку артиллерии было невозможно. Топливо и боеприпасы иссякали, неизвестно было даже, удастся ли отступить, не говоря уже об атаке. В этот момент случилось самое худшее: немцы предприняли местные контратаки с севера и с юга вдоль шоссе Ржев-Сычевка (46).

Командующий 39-м танковым корпусом генерал фон Арним гордился тем, как его войска выдержали предсказанный натиск русских 28 ноября. К концу дня мучительные часы боевых действий даже стали приносить определенно положительные результаты. Русская бронетехника и кавалерия по-прежнему находились западнее дороги Ржев-Сычевка, но немецкие опорные пункты на флангах предмостного плацдарма еще держались, и продвигающиеся русские части подвергались яростным ударам.

Действия этого дня начались рано, в 4:00, когда боевая группа фон Боденхаузена в Никоново сообщила о решительной атаке противника. Вскоре после этого боевая группа Кетто в Малом Кропотово доложила, что мощные колонны русской бронетехники и пехоты движутся между Малым Кропотово и Подосиновкой и что сильный снегопад препятствует применению противотанкового оружия. Поначалу в штабе корпуса сочли этот рапорт преувеличением. Но к 5:50 новые отчеты о возобновившихся атаках русских на опорные пункты были подкреплены сведениями от частей прикрытия 102-й пехотной дивизии, ведущей наблюдение вдоль дороги Ржев-Сычевка: сообщалось, что русские танки пересекли дорогу и атакуют Ложки с юга. Незадолго до этого 1-й батальон 430-го немецкого гренадерского полка пересек то же коварное шоссе и благополучно вышел к Подосиновке. И сразу же генерал фон Арним приказал этому батальону атаковать в северном направлении на рассвете, совместно с танками 9-й танковой дивизии, тесня южный фланг наступающих русских. Но прежде, чем этот приказ удалось выполнить, русские штурмовали Подосиновку силами пехоты, танков и кавалерии, вынудив немцев перейти в оборону (47).

К 8:00 боевая группа Кетто в Малом Кропотово сообщила по рации, что, по меньшей мере, шесть кавалерийских эскадронов прорвали немецкую оборону и движутся к дороге Ржев-Сычевка. На рассвете в штабе 5-й танковой дивизии в Большом Кропотово также заметили «крупные скопления всадников, штурмовых орудий и транспорта, движущиеся на запад в трех километрах к югу». Силы 5-й танковой дивизии и ее соседи в Малом Кропотово бросили в бой с наступающими русскими все имеющееся оружие, в том числе «разительный огонь» артиллерии, зениток, реактивных минометов — под личным надзором командира дивизии генерала Метца, который сам выверял прицелы и подбадривал своих солдат. Сосредоточенным огнем русским колоннам был нанесен значительный урон, и, по словам очевидцев, «поле боя покрылось мертвыми и ранеными — зрелище, которого не забыть даже старейшему ветерану» (48).

Тем временем в окрестностях Подосиновки бушевал яростный и беспорядочный бой. В 10:00 обеспокоенный штаб корпуса сообщил, что населенный пункт пал, но известие оказалось ложным. Деревня подверглась мощному натиску, и хотя «частично сгорела», защитники стояли насмерть. Русские кавалеристы обогнули ее и были изрублены на куски у Лопаток, дальше к югу. В то же время 2-й батальон 430-го гренадерского полка сообщил, что Ложки пали и что он защищает стратегически важный мост через Осугу севернее Ложков. Позднее в тот же день, к облегчению фон Арнима, батальон опять отвоевал Ложки (49).

По всему периметру пылающего предмостного плацдарма русские наносили удары по немецким опорным пунктам, но безуспешно. Никоново, Большое Кропотово, Малое Кропотово, Подосиновка и множество других населенных пунктов стонали под самым мощным натиском, на который только была способна русская пехота, подержались. И самое важное, вдоль дороги Ржев-Сычевка большинство немецких форпостов тоже выдержали удары противника, особенно в Ложках, а далее к югу немецкие резервы продолжали угрожать тем русским соединениям, которые опасно продвинулись к западу от дороги.

В ту ночь офицер немецкого штаба сжато подвел итоги действий этого дня в ЖБД[10] 5-й танковой дивизии: «Трудности сегодняшнего сражения кончились. Этот богатый событиями день, когда тревожные донесения начали поступать с раннего утра, увенчался решительным успехом дивизии. Небольшими силами ей удалось не только предотвратить наступление между Подосиновкой и Малым Кропотово, но и отразить все атаки противника против отдельных узлов сопротивления» (50).

Тем вечером немецкая разведка сообщила, что войска вели бои против крепких, свежих, хорошо оснащенных сил русских и побеждали. Однако успех обошелся дорого. В длинном списке погибших солдат 5-й танковой дивизии значились начальник разведотряда дивизии и три его офицера, убитых прямым попаданием бомбы в их блиндаж. Командующий 39-м танковым корпусом генерал фон Арним также осознал, что окончательная участь его линии обороны вдоль Вазузы в большой степени зависит от упорства и выносливости немецких войск на периферии Ржевского выступа. Он знал, что бои ведутся, по меньшей мере, в трех других секторах к северу и западу. Самый мощный удар русские нанесли по городу Белый, и если бы эта атака увенчалась успехом, русские вонзили бы нож в спину фон Арнима. Он следил за обменом сообщениями между штабами 9-й армии и 41-го танкового корпуса в секторе Белого: ситуация складывалась настолько напряженно, что туда вылетел генерал Модель. Помимо полного прорыва русских в районе Вазузы, фон Арним больше всего боялся, что 9-я армия прикажет ему передать под чужое командование часть 9-й танковой дивизии, всю дивизию или другие резервы, уже введенные в его сектор. Если бы так случилось, оптимизм, в настоящее время преобладающий в его штабе и штабах подчиненных дивизий, наверняка пошел бы на убыль.

Отмахнувшись от пугающих мыслей, фон Арним начал анализировать ситуацию, выверять оборонительные диспозиции своего корпуса, отдавать новые приказы на завтрашний день. Первым делом он приказал 9-й танковой дивизии создать резервное подразделение «писцов и мойщиков бутылок», выздоравливающих, тех, кто только что вернулся из отпуска и мог 30 ноября войти в резерв 5-й танковой дивизии. Затем он переподчинил 5-й танковой дивизии те подразделения 9-й танковой дивизии, которые в тот день вступили в действия в поддержку 5-й танковой дивизии (51).

Жуков, Конев и Кирюхин столкнулись с еще более серьезной дилеммой. Поздно 27 ноября Жуков улетел в штаб Калининского фронта, где, почти постоянно поддерживая связь с Коневым, продолжал обдумывать тревожную ситуацию в секторе Конева. Поскольку Сталин настаивал на ежечасных донесениях и постоянно висел у него над душой, требуя отчетов о положении на фронте, Жукову приходилось в муках выискивать обнадеживающие известия для генералиссимуса. Он знал, что на Вазузе все идет отнюдь не по плану. Но как бы плачевно ни обстояло дело, у него еще оставались некоторые возможности — однако лишь в том случае, если он не прекратит ослабевающее наступление. Тактическая оборона немцев была прорвана, но не преодолена полностью. Стрелковые дивизии авангарда и второго эшелона увязли в ожесточенной схватке за уцелевшие опорные пункты, почти окруженные немецкие позиции в Гредякино еще держались, тем самым препятствуя прямому сообщению двух крупных стрелковых подразделений. Надо найти какой-то способ преодолеть это препятствие, думал Жуков. Только после этого пехота сможет выполнить основную задачу — поддержать наступление подвижной группы. Чтобы обеспечить более мощную поддержку пехоты, Жуков заставил Конева поторопиться с переводом 354-й стрелковой дивизии с правого фланга фронта на предмостный плацдарм у Вазузы.

Жукова давно злило ужасающее отсутствие артиллерийской поддержки в 20-й армии. С тех пор, как два дня назад у мостов через Вазузу воцарился хаос, артиллерия так и не смогла переправиться через реку и занять позиции для поддержки наступления подвижной группы. Даже сейчас лишь несколько батарей сумели преодолеть замерзшую водную преграду. Конев и Кирюхин объясняли, что непрекращающийся артиллерийский огонь многочисленных немецких опорных пунктов сделал выдвижение артиллерии на новые позиции в лучшем случае рискованным, а чаще всего — абсолютно невозможным. Жуков возражал, говоря, что выход есть, — уничтожить немецкие анклавы, а тем временем приказывал артиллерии продвигаться вперед любой ценой.

Сама подвижная группа 20-й армии была рассеяна: одна ее половина все еще находилась на предмостном плацдарме с генералом Крюковым, а вторая, под командованием полковников Армана и Курсакова, — к западу от дороги Ржев-Сычевка. Каким-то образом эти две половины предстояло объединить в новое целое, либо завершив пересечение шоссе, либо вернув обратно выдвинувшиеся вперед силы. Само собой, Жуков отдавал предпочтение первому варианту. У него имелся еще свежий 5-й танковый корпус с 131 танком в резерве, но он не спешил бросать его в бой, пока достигнутый успех не будет очевиден (52). Мало того, 1-й механизированный корпус генерала Соломатина, сражающийся на западе, только что достиг последней немецкой линии обороны юго-западнее Белого. При удачном стечении обстоятельств через несколько дней мехкорпус мог бы нанести удар с тыла по немецкому 39-му танковому корпусу. Поэтому Жуков решил придержать 5-й танковый корпус в резерве фронта, пока его силам не найдется лучшее применение. А тем временем он приказал Коневу утром возобновить штурм Гредякино и других немецких опорных пунктов, продолжая одновременно формировать и распределять подкрепление подвижной группы. Из донесений штаба армии Жуков знал, что корпус все еще включает не менее 50 танков и может быть быстро дополнен таким же количеством. Опыт показывал, что подразделение такого размера способно нанести противнику значительный урон, особенно противнику, силы которого тоже на исходе.

По прибытии в штаб Калининского фронтаЖуков встретился с генералом Пуркаевым и проинструктировал его насчет действий фронта в интересах сил Конева. Одновременно он принял окончательные решения о будущих операциях 20-й армии.

Позднее вечером, передав новые приказания Коневу, незадолго до ежевечерней встречи со Сталиным и офицерами Генштаба в Ставке Жуков позвонил Сталину и отчитался о действиях минувшего дня и новых планах. Он подробно доложил о боевых успехах в секторах 41-й и 22-й армий, но на вопрос о боях в секторе 20-й армии скупо сообщил, что тактическая оборона немцев почти разбита, однако следующий день придется потратить на закрепление успеха подвижной группы. Жуков не скрыл, что немцы упорно защищают свои опорные пункты, и на этом основании потребовал у Ставки свежие стрелковые части. В привычной манере Сталин принялся торопить Жукова, с умыслом напоминая о непрерывной череде удач Василевского на юге, но решительно отказывался выделять новое подкрепление, пока Жуков не продемонстрирует более значимые достижения.

Уже собираясь уходить, Жуков задумался о том, что реальная ситуация гораздо опаснее той, которую он обрисовал Сталину. Он понимал, что 6-й танковый корпус может попасть в окружение и не сумеет вырваться из него. Значит, считал он, утром предстоит принять гораздо более трудные решения. Быстро вернувшись на КП, он приказал Коневу и Кирюхину отправить Арману срочную депешу: «В ночь с 28 на 29 ноября вырваться на восток, пересечь дорогу Ржев-Сычевка и закрепиться в районе Арестово. <подпись> Жуков». Направляясь к себе, он искренне надеялся, что Арман сможет выполнить приказ. А если нет, только успешный удар по направлению Белого позволит Жукову и Коневу загрести жар чужими руками.

Глубокий удар у города Белый

25 ноября

Передовой КП 6-го сталинского сибирского добровольческого стрелкового корпуса был продуманно размещен на краю замерзшего болота, рядом с группой деревьев, выдающейся на юг со стороны большого леса примерно в трех километрах к западу от дороги Белый-Демяхи. КП был надежно замаскирован сухой болотной травой и снегом, защищенные ходы сообщений вели на север к еще более густой сети окопов, уводящих к западной окраине леса. Таким образом, находясь всего в одном километре по прямой, через заснеженные поля, от передовых позиций, КП корпуса был сравнительно хорошо защищен от огня немецкой артиллерии, регулярно простреливающей опушку леса в надежде засечь КП или застать врасплох одного из его высокопоставленных обитателей. Несмотря на ранний час, на КП суетились связные, разнося отданные в последнюю минуту приказания. Оставалось всего полчаса до того момента, как сигнальные ракеты возвестят начало оглушительной артподготовки 41-й армии. Генерал-майор Г.Ф. Тарасов, командующий 41-й армией, и командир артиллерии присоединились к генерал-майору С.И. Поветкину, командующему 6-м стрелковым корпусом, и его штабу, чтобы проработать последние детали наступления и увидеть первые результаты продолжительного и трудоемкого планирования. А в это время тысячи солдат в лесах и болотах справа и слева от КП только что узнали, что многочасовое мучительное продвижение вперед было не просто муштрой. Через несколько минут им представлялась возможность проверить на прочность и сокрушить немецкую оборону вдоль пресловутой дороги на Белый. Во время кратких собраний в районах сбора политруки подразделений подробно и со всей ответственностью объяснили, чего ждут от солдат Родина и партия. После обязательной части выступления политруки перешли к практическим вопросам и напомнили собравшимся о том, сколько человек пало на этой земле.

Сегодня, объясняли они, каждому солдату представляется шанс отомстить за былые поражения и одновременно заставить фашистов поплатиться кровью за страдания, причиненные советскому народу. Ненависть, страх, презрение, месть — разницы нет — одинаково хорошо побуждали армию к действию, и политруки прекрасно знали это. А душу тех, кто уже исчерпал весь запас эмоций, должна была закалить пайковая водка, подготовив к дальнейшим событиям.

Тарасов внимательно слушал Поветкина, вновь излагающего свой план и варианты введения в бой бронетехники Соломатина совместно с наступающей пехотой. Казалось, все в порядке. Обеспокоенный размышлениями о крепости обороны противника, командующий 1-м механизированным корпусом генерал Соломатин выбрал второй вариант введения своего корпуса в бой, и теперь ему предстояло возглавить атаку двух танковых бригад и механизированной бригады (53). Артиллерия пристрелялась, саперы выполнили свою опасную работу в полях и на широкой низменности вдоль линии фронта, а несколько часов назад разведотряды прощупали немецкую оборону на всем участке фронта. В темноте падал легкий снежок, смягчая резкие очертания окопов, причудливо сломанных деревьев, заледеневших краев воронок. Тарасов был доволен. Все прошло по плану, теперь массированным соединениям предстояло пересечь открытую местность, перейти через дорогу и очутиться в лесополосе, маскирующей главный оборонительный рубеж противника. Очутившись в этой зоне поражения, бронетехника Соломатина наверняка посеет в ней панику. Тарасов знал, что почти половину выбранного для прорыва сектора защищают солдаты немецкой 2-й авиационной полевой дивизии, эрзац-войска, пожертвованные маршалом авиации Германом Герингом для наземных боевых действий. Тарасов и его штаб презрительно именовали эти наскоро обученные части «румынами группы армий „Центр“». Тарасов рассчитывал, что они падут под натиском, как неделю назад пали настоящие румыны на Дону, но втайне сомневался в этом.

Минуты убегали, Тарасов с тревогой думал о немецких оперативных резервах. Он мог представить себе, как его войска с легкостью сметают несколько пехотных полков, стоящих в обороне южнее Белого, но его беспокоили недавние донесения партизанской разведки, в которых упоминались перемещения немецкой бронетехники из Сычевки в район Владимирского. Если донесения верны, думал Тарасов, значит, Соломатину придется действовать стремительно, прорывая тактическую оборону противника, пока не вмешалась немецкая бронетехника. Мысленно Тарасов оплакивал потерю второго механизированного корпуса. Теперь придется долго колебаться и ломать голову, прежде чем ввести в бой две дополнительных механизированных бригады там, где они нужнее.

Пока Тарасов и Поветкин беседовали в относительной безопасности своего хорошо оборудованного КП, менее чем в 500 метрах в сторону фронта полковник Виноградов, командир 75-й стрелковой бригады, пристально смотрел в бинокль поверх бруствера у гораздо более примитивного блиндажа, который служил ему командным пунктом (54). Несмотря на серьезный риск и неоднократные призывы к командирам лучше заботиться о собственной безопасности, Виноградову нравилось быть впереди, чтобы следить за ходом действий. Он покинул надежный глубокий блиндаж, чтобы следить за боем своих четырех стрелковых батальонов со сравнительно открытой позиции, оборудованной на замерзших болотах в тылу 2-го батальона, наступающего в центре боевого порядка бригады. На своем участке фронта Виноградов едва различал туманные согнутые фигуры ротных и батальонных командиров: они пробегали по позициям, внося последние поправки в порядок атаки. Виноградову представлялось, как вне зоны видимости, за линией фронта, вооруженные кусачками и взрывчаткой саперы деловито расчищают проходы через заграждения противника. Время от времени тишину нарушали отдельные выстрелы или глухие взрывы, свидетельствующие либо о нервозности немецких часовых, либо об успешной работе или роковой ошибке сапера. Периодически взлетала немецкая сигнальная ракета, которую тут же поглощали предрассветная мгла и легкий снегопад. Несмотря на все старания, противникам почти ничего не удавалось разглядеть, и у наступающих и обороняющихся разыгралось воображение.

Виноградов бросил взгляд на часы. Как только длинная стрелка упала на цифру шесть, небо осветилось, воздух задрожал от какофонии глухих выстрелов, за которой последовал пронзительный визг тысяч снарядов. «Началось», — пробормотал он себе под нос, инстинктивно приникая к земле перед блиндажом. Земля задрожала, как при сильном землетрясении, неясные вспышки взрывов разорвали темное небо на горизонте. Казалось, целую вечность Виноградов и сотни солдат лежали, скорчившись, в окопах, не двигаясь и прислушиваясь к обнадеживающему грохоту орудий. Все они ценили защитную стену огня, вставшую перед ними, но вместе с тем понимали, что произойдет, когда эта стена переместится в сторону немецких укреплений, а потом огонь прекратится. Тогда им предстоит узнать извечную участь пехотинца.

Незадолго до 9:00, когда взрывы затихли вдалеке, окрестности огласили залпы «катюш». Через несколько минут батальонные и ротные командиры инстинктивно приподнялись, выбрались на брустверы перед окопами и пронзительно засвистели. За ними последовали массы пехотинцев в белых маскхалатах, с хриплым криком «ур-ра!» Вскоре звуки орудий сменились хором солдатских голосов, перебиваемым отрывистым треском автоматных и пулеметных очередей. Когда первые цепи растворились в предрассветной полутьме, с флангов сектора Виноградова двинулись в атаку танки вместе с пехотой, бегущей рядом или едущей на броне. Виноградов молча наблюдал, как танки скатываются под уклон по замерзшим полям, к немецким позициям вдоль злополучной дороги на Белый. Вместе с начальником штаба Виноградов приготовился последовать за ними вечером, как только Соломатин введет в бой главные бронетанковые силы.

Три авангардных батальона первого эшелона 75-й стрелковой бригады, подкрепленных танковыми ротами 4-го танкового полка 35-й механизированной бригады, двинулись через поля к немецким укреплениям вдоль дороги на Белый. Огонь немецких опорных пунктов у дороги был несильным, даже из укрепленной деревни Клемятино на левом фланге бригады (55). Солдаты поняли, в чем дело, прорывая первую линию обороны противника. Артподготовка разнесла укрепления, в живых осталось лишь несколько немцев, слишком ошеломленных, чтобы оказать сопротивление. Перекатившись через дорогу с мощным «ура-а!», лавина пехоты устремилась в долину реки Вишенка. Крутые западные берега реки заставили и пехоту, и танки сбавить ход, но наступление продолжалось: атакующие преодолели замерзшую реку и двинулись вверх по пологим восточным берегам долины к деревне Цицино, второму оборонительному рубежу противника. Здесь сопротивление усилилось: немецкие солдаты, почти оглохшие от канонады, упорно вели стрельбу из пулеметов, стрелкового оружия и минометов. Советские пехотинцы гибли десятками, танки, лишившись спутников, палили по противнику.

Отчаянное сражение у Цицино продолжалось час, и вскоре после полудня уцелевшие немецкие солдаты отступили в лесополосу на востоке, а их товарищи остались в окруженной деревне. Последовал бой в лесу — беспорядочный, но более продолжительный. Хотя организованной линии обороны уже не осталось, небольшие группы немцев нападали на русских из засады, неоднократно вынуждая пехоту и бронетехнику отступать. К ночи передовые батальоны Виноградова продвинулись на один километр в глубь леса, и в этот момент связной доставил приказ временно приостановить наступление. Атака прошла успешно и по плану. Теперь пришло время сменить боевой порядок и ввести в бой бронетехнику Соломатина.

В течение дня генерал-майор М.Д. Соломатин лично наблюдал за тем, как развертывается в боевой порядок на позициях его 1-й механизированный корпус. Наступал самый каверзный этап, корпус впервые принимал участие в крупной наступательной операции. Подразделениям корпуса предстояло продвигаться вперед наравне с наступающей пехотой и быть готовыми вступить в бой надлежащим строем, чтобы помочь прорвать оборону противника, если эта задача окажется более трудной, чем предполагалось, и в то же время развивать успех согласно планам. Все это время службы снабжения корпуса должны были не отставать от него, чтобы обеспечивать наступление необходимым топливом и обслуживанием. Соломатин радовался, что его корпус превосходно справился со всеми подготовительными задачами, и ждал приближения вечера, чтобы взяться за смертоносное дело.

Наступление пехоты на ранних этапах операции и вправду проходило успешно. 75-я стрелковая бригада Виноградова прорвала передовую линию немецких укреплений. На ее правом фланге 74-я стрелковая бригада полковника И.П. Репина при поддержке танковых рот 65-й танковой бригады разгромила немецкие авиационные части опорных пунктов Емельянове и Шипарево и углубилась в лес на южном фланге Виноградова. Еще южнее отборная 11-я гвардейская стрелковая дивизия полковника Е.В. Добровольского помогла захватить Шевнино и отогнала перепуганные немецкие войска за полосу противотанковых ежей у Демяхи. Слева 150-я стрелковая дивизия полковника Н.О. Груза штурмовала немецкие укрепления у Клемятино и вступила в ожесточенный бой за Дубровку на левом фланге громадного прорыва в немецкой линии обороны. По-видимому, наступающая пехота столкнулась с трудностями только на левом фланге сектора, где к концу дня полковник Груз неоднократно обращался к Соломатину с просьбой ввести в бой 219-ю танковую бригаду, чтобы помочь преодолеть яростное сопротивление немцев на крайнем левом фланге 6-го стрелкового корпуса. Положение в секторе Груза беспокоило Соломатина так же, как и значение выхода к Белому. Но в этот час отступать от плана и преждевременно бросать в бой драгоценную бронетехнику было немыслимо. Соломатин считал, что план соответствует потребностям Груза.

С наступлением ночи первых суток операции Соломатин, находясь в тыловом штабе 35-й механизированной бригады, приступил к выполнению своей части плана. Он отдал 65-й и 219-й танковым бригадам, а также 35-й механизированной бригаде приказ бросить передовые отряды на непосредственную поддержку наступающей пехоты. Эти отряды, состоящие из танковых рот, подкрепленных пехотой и саперами, должны были наступать совместно с пехотой 6-го стрелкового корпуса, способствуя ее ночной атаке. Конкретно от них требовалось следовать по пятам отступающего противника, мешая ему закрепиться на новом месте, усиливая советскую оборону (если понадобится) и облегчая ввод в бой других бригад на следующее утро (56).

Тем вечером находящийся в командном блиндаже 41-й армии генерал Тарасов был доволен. Генерал Поветкин покинул блиндаж ближе к вечеру, чтобы проследить за процессом построения своего корпуса, и после кратких переговоров с Соломатиным через связных Тарасов разрешил Поветкину ввести в бой бронетехнику. Он отправил Соломатину следующее сообщение: «Надеюсь, завтра ваши танки будут у Начи. Сделайте все возможное, чтобы не разочаровать меня». Несмотря на то, что в штабе немецкого 41-го танкового корпуса готовились к наступлению противника, его мощь, ярость и место нанесения удара оказались для немцев полной неожиданностью. Командующий корпусом генерал-полковник Йозеф Гарпе внимательно выслушал доклад начальника штаба о кровопролитном минувшем дне. Было ясно, что русские прорвали зияющую дыру в обороне немцев между населенными пунктами Белый и Демяхи и что чудовищным ударом смяты лучшие части двух полков авиаполевой дивизии и один полк 246-й пехотной дивизии. К счастью, думал Гарпе, удар русских направлен прямо вперед, а не в сторону Белого. Остатки 352-го гренадерского полка 246-й пехотной дивизии с мрачным упорством держались на передовой линии к югу от Белого, а хваленые авиационные войска или то, что от них осталось, из последних сил цеплялись за Демяхи (57).

Но что сделано — то сделано. Важнее всего сейчас было укрепить оборону по краям зоны прорыва, удержать Белый и остановить русских у реки Нача. Гарпе знал, что Белый находится в руках немцев с конца 1941 года и не только имеет большое символическое значение, но и является ключевым узлом обороны Ржевского выступа в целом. Русские могли захватить город двумя способами: либо лобовым штурмом, либо перерезав уходящие в тыл коммуникации в долине реки Нача или к западу от нее. Во всех своих последующих действиях Гарпе исходил из этих двух соображений.

К полудню, еще до того, как ситуация полностью прояснилась, Гарпе отправился в расположение 1-й танковой дивизии, где встретился с командующим генерал-лейтенантом Вальтером Крюгером и с командующим 9-й армией генералом Моделем, только что прилетевшим на самолете «Fieseler Storch» (58). Озабоченный крупным наступлением вдоль Вазузы, Модель также хорошо понимал значение «крепости Белый» и потенциально ключевую роль 1-й танковой дивизии в обороне этой крепости. Сообща три генерала рассмотрели варианты действий, отдавая приоритет защите Белого, стремясь замедлить наступление русских и создать блокирующие позиции вдоль реки Нача. Во всех трех задачах первостепенную роль играла 1-я танковая дивизия.

Рассеянные остатки 352-го гренадерского полка из последних сил держали оборону у деревушки Будино в долине Вишенки, чуть дальше к северо-востоку от разгромленных укреплений Клемятино. Там один из батальонов 352-го полка упрямо сопротивлялся превосходящим силам противника. 246-я пехотная дивизия отправила ему на подмогу все резервы, какие только смогла собрать, но собрала немного, поскольку наступление русских продолжалось по всему фронту в окрестностях Белого. Кроме того, к концу первого дня сражения соседняя 86-я пехотная дивизия отправила 2-й батальон 167-го гренадерского полка в помощь 352-му полку (59).

Самым крупным тактическим резервом в распоряжении генерала Гарпе был 14-й моторизованный пехотный полк, в то время стоявший лагерем юго-восточнее Белого с целью переоснащения, и два батальона стрелкового полка моторизованной дивизии «Великая Германия», тоже расположившихся лагерем у реки Обша к северо-западу от города. Мотопехотный полк представлял собой остатки дивизии, уничтоженной в 1941 году. Батальоны дислоцировались в регионе с конца октября на случай наступления русских, а третий батальон того же полка располагался дальше на север, у Оленине, по-прежнему оставаясь зарезервированным для дальнейших действий в этом районе. Гарпе решил ввести 41-й полк в бой на следующий день, на северном фланге русских войск в прорыве, и воспользоваться стрелковым полком «Великой Германии» как силами быстрого реагирования для усиления обороны Белого. Но эти силы никак не могли завершить перемещение до утра 26 ноября и были слишком малы, чтобы оказать решающее воздействие на ход битвы под Белым. Поэтому Гарпе также приказал генералу Крюгеру без промедления и, не дожидаясь полного сбора, бросить в бой свою танковую дивизию.

Гарпе намеревался создать специальную группу (gruppe) для обороны Белого и ее силами совершать контратаки с целью отвоевания потерянных позиций к югу от города. Группа Крюгера, названная по фамилии командующего 1-й танковой дивизией, состояла из остатков 352-го полка, двух батальонов стрелкового полка «Великой Германии» (боевая группа Кассница) под началом командующего полком полковника Кассница и 113-го танкового гренадерского полка 1-й танковой дивизии (боевая группа фон Витерсгейма) во главе с командиром 113-го полка (60). Новая группа включала все подвижные резервы, которые можно было ввести в бой утром 26 ноября. Гарпе понимал: чтобы успешно выполнить план, необходимо, чтобы предстоящей ночью 352-й гренадерский полк продержался к югу от Белого во что бы то ни стало.

Боевая группа фон Витерсгейма, ядром которой стали 2-й батальон 113-го танкового гренадерского полка и 1-й батальон 33-го танкового полка при поддержке 2-го батальона 73-го танкового артиллерийского полка, выдвинулась вперед холодной ночью, быстрым маршем от района сбора близ Владимирского, в пункт назначения юго-восточнее Белого, и с хода вступила в бой рано утром. Боевая группа Кассница, не дожидаясь подкрепления от 3-го батальона стрелкового полка, провела всю ночь на марше и приблизилась к Батурине в тылу окруженного батальона 246-го полка незадолго до рассвета.

Выполнив первоочередную задачу отправки подкрепления в Белый, Гарпе приказал остаткам 1-й танковой дивизии Крюгера сразу по прибытии занять блокирующие позиции в обширном секторе вдоль реки Нача. В условиях перспективы долгого ночного марша и неизвестной численности русских в немецком тылу Гарпе никак не мог предсказать исход этой гонки. Он надеялся только, что уцелевшие немецкие войска, рассеянные по району прорыва русских, замедлят продвижение атакующих настолько, чтобы подкрепление успело прибыть на место. Затем Гарпе обратился за поддержкой к командующему армией генералу Моделю. Он просил его перевести все доступные танковые резервы в подчинение 41 — го танкового корпуса. Модель, который уже передал части кавалерийской дивизии СС для подкрепления и защиты флангов слабой авиадивизии, обороняющей Демяхи, теперь отдал приказы 12-й, 19-й и 20-й танковым дивизиям начать переброску в тот же район. Зная, что на такое перемещение понадобится несколько дней, три генерала вернулись к более насущной проблеме — обороне Белого.

26 ноября

В ночь с 25 на 26 ноября пехота 6-го стрелкового корпуса генерала Поветкина при поддержке передовых бронетанковых отрядов Соломатина пробивалась по темному и заснеженному лесу к востоку от реки Вишенка (см. карту 10). По главной оси наступления корпуса сопротивление было незначительным, но продвижение замедляли темнота, многочисленные препятствия и засады мелких групп отступающих немцев. Авангардные батальоны 75-й бригады полковника Виноградова, возглавляемые небольшими отличными разведкомандами, в каждую из которых входили и саперы, обезвреживающие мины, на рассвете очутились в двух километрах к востоку от Цицино. Незадолго до рассвета отряд связных 35-й механизированной бригады достиг полевого штаба Виноградова, расположенного в глубине леса на расстоянии километра в тылу бригады. В отряд входил майор М.Н. Афанасьев, танки 4-го полка которого поддерживали ночной марш Виноградова, и представитель подполковника В.И. Кузьменко, командующий бригадой. Им предстояло согласовать прохождение подвижных сил бригады по рубежам Виноградова. Несмотря на тщательное предварительное планирование, эта сложная операция требовала пристального внимания, поскольку точные места прохождения могли варьироваться в зависимости от того, как далеко стрелковая бригада продвинется за ночь (61). В этом отношении бригада превзошла ожидания, но механизированные части достигли позиций пехоты позднее, чем предполагалось.

Отряд связных встретился со штабом Виноградова и командирами батальонов, чтобы обсудить детали, касающиеся точных маршрутов и огневой поддержки во время прохождения, а также задач каждого подразделения в ходе дальнейшего наступления. После двухчасовой дискуссии бронетехника медленно двинулась по лесным тропам через позиции пехоты Виноградова, к деревушке Спас на реке Вена, расположенной в трех километрах прямо по курсу. Виноградов ожидал яростного сопротивления немцев на Вене, поскольку река, протекавшая с юга на север, связывала многочисленные деревни, и партизаны сообщали, что немцы прорубили вдоль дорог и на берегах просеку шириной в километр. На всем участке фронта 6-го стрелкового корпуса такое же согласование проходило между наступающей пехотой Поветкина и основными бригадами первого эшелона Соломатина. На севере правофланговый полк 150-й стрелковой дивизии и 219-я танковая бригада готовились к штурму Марьино в долине реки Вена. В то же время на юге 74-я стрелковая бригада совместно с 65-й танковой бригадой наступала на Быково, также в долине Вены. В процессе согласования Соломатин лично следил за продвижением своих 19-й и 37-й механизированных бригад второго эшелона. Он знал, что в конечном итоге успех всецело зависит от его умения бросить бронетехнику в бой в верном месте и в верное время. В этот раз его механизированному корпусу впервые поручили проведение столь сложной операции в боевых условиях.

А в штабе армии генерал Тарасов терпеливо ждал рассвета и возобновления атаки. В нем уже закипало раздражение: хотя войска Поветкина порядочно продвинулись к реке Вена, его левый фланг наткнулся на упорное сопротивление в долине реки Вишенка южнее Белого. К полудню предыдущего дня немцы резко остановили наступление левофланговых полков 150-й стрелковой дивизии полковника Груза у Будино, и, несмотря на неоднократные атаки с огромными потерями, силы Груза так и не смогли выбить с позиций упрямого противника. Ближе к ночи Тарасов сверился с рекомендациями Соломатина и отказал Грузу в дополнительной бронетанковой поддержке. Но теперь Тарасов начинал сомневаться в правильности этого решения. 150-я стрелковая дивизия продолжала атаки всю ночь, но противник по-прежнему держался. В довершение всех бед незадолго до рассвета немецкая бронетанковая боевая группа вступила в сражение восточнее немецкого опорного пункта в деревне. Яростная борьба два часа продолжалась с переменным успехом, атаки и контратаки дорого обошлись дивизии, но к концу сражения Будино по-прежнему оставалось в руках немцев, а продвижение 150-й дивизии прекратилось. Груз вновь запросил поддержку танков, и на этот раз Тарасов и Соломатин отправили к нему батальон 219-й бригады, чтобы 150-я стрелковая дивизия смогла возобновить атаки на следующее утро.

Стараясь не обращать внимания на досадные затруднения к югу от Белого, 26 ноября в 10:00 танки Соломатина и пехота Поветкина возобновили совместное наступление на восток, к реке Нача. Соломатин оставил на левом фланге ослабленную 150-ю стрелковую дивизию и 219-ю танковую бригаду, уничтожать уцелевшие опорные пункты немцев южнее Белого. Решительное сопротивление противника к югу от Белого только усилило потребность в успешном наступлении русских в ключевом центральном секторе. Советское командование рассудило: если удастся пересечь немецкие коммуникации за рекой Нача, особенно дорогу Белый-Владимирское, защитники Белого будут уничтожены, даже если лобовые атаки потерпят фиаско. Но в то же время мало кто из советских командиров понимал серьезность дилеммы, с которой они столкнулись. Как только продвигающиеся войска Соломатина пересекли реку Нача, им пришлось решать, как быть дальше — продолжать двигаться напрямик к основной цели глубоко в немецком тылу или замедлить продвижение, отклониться от основного направления удара и разгромить немецкие войска в Белом. Короче говоря, советские командиры рисковали рассредоточить силы по всему участку фронта, где закрепился противник. Русские и не подозревали, чем вдруг обернулось для них решение Жукова лишить 41-ю армию второго механизированного корпуса. Тем не менее бронетехника Соломатина решительно двигалась на восток, сопровождаемая по пятам пехотой Поветкина.

Атакуя в южном секторе, 64-я танковая бригада подполковника А. И. Шевченко совместно с пехотой 74-й стрелковой бригады полковника Репина добилась поразительного продвижения, поскольку в ее секторе немцев осталось очень мало. Шевченко сам участвовал в наступлении усиленного танкового батальона, служившего передовым отрядом его бригады, и к середине дня его части проникли на девять километров от Шевино через лес к дороге, проходящей по долине реки Вена южнее деревни Быково. Повернув на северо-восток, передовой отряд вскоре достиг Вены и захватил важный мост, обеспечив переправу следующему по пятам 3-му танковому полку 37-й механизированной бригады. Пока 37-я бригада подполковника Н.М. Шанаурина стремилась к переправе через частично замерзшую Вену, Шевченко увел свой отряд на юг, в обход немецких позиций в Быково. У Сырматной, чуть севернее Самсонихи, его силы застигли врасплох и захватили форпост, обороняемый подразделениями кавалерийской дивизии СС, не ожидавшими увидеть советские танки так далеко от линии фронта (62). Южнее, в советской тыловой зоне, два полка 17-й гвардейской стрелковой дивизии осаждали немецкие укрепления у деревни Демяхи, а еще один пытался поддерживать связь с бронетехникой Шевченко, занятой развитием успеха.

В центре прорыва поздно утром 75-я стрелковая бригада Виноградова возобновила наступление, на этот раз во главе с 4-м танковым полком майора Афанасьева и в сопровождении оставшихся подразделений 35-й механизированной бригады подполковника В.И. Кузьменко. Сопротивление противника было подавлено, бронетехника Афанасьева пересекла лес и вырвалась в открытое поле западнее Вены. После краткой остановки с целью перестроения в боевой порядок полк захватил деревню Спас в долине Вены в ходе краткого, но ожесточенного сражения (63). Повернув на север вдоль реки, полк со следующей за ним механизированной бригадой приняли на себя яростный огонь немецких укреплений в деревне Тараканово, заставивший танкистов остановиться и подождать, когда подоспеет пехота Виноградова. К ночи объединенные силы собрались в долине реки и приготовились к наступлению на оборонительные позиции немцев в Тараканово и Сорокине, в густых лесах к востоку от реки. Виноградов и Афанасьев не подозревали, что им противостоят части немецкого 41-го моторизованного полка, спешно переброшенные на юг с целью замедления наступления русских, поскольку река Вена была последним благоприятным оборонительным рубежом перед стратегической рекой Нача.

В то время как основная часть корпуса Соломатина успешно расширяла зону прорыва, 219-я танковая бригада полковника Я.А. Давыдова и 150-я стрелковая дивизия полковника Груза пытались уничтожить «осиное гнездо» вражеского сопротивления к югу от Белого. Немецкие войска продолжали удерживать Будино, несмотря на возобновляющиеся атаки, и когда полковник Груз перед рассветом послал отряд обойти немцев с левого фланга, тот наткнулся прямо на свежую бронетанковую боевую группу немцев южнее Батурине. Груз предпринимал одну неудачную атаку за другой, и после того, как немцы контратаковали его позиции, вновь запросил поддержки бронетехники. Соломатин отреагировал переброской дополнительного батальона 219-й танковой бригады для поддержки Груза у Батурине. Но это ослабило удар, наносимый силами Соломатина на востоке, поскольку этот батальон 219-й танковой бригады поддерживал наступление другого полка 150-й стрелковой дивизии по направлению к промежуточной цели дивизии, населенному пункту Дубровка, который немцы успешно обороняли всю ночь. Разрываясь между двумя целями, Батурине и Дубровкой, Груз не смог захватить ни тот, ни другой объект без дополнительного подкрепления. В середине дня Тарасов, наконец, понял дилемму Груза и приказал Соломатину вновь изменить направление движения его войск. Согласно приказу, Соломатин вывел два танковых батальона 219-й танковой бригады из сражения за Батурине и бросил их в бой за Дубровку. Одновременно он отдал приказ своему второму эшелону, 19-й механизированной бригаде под командованием полковника В. В. Ершова, поддержать штурм Батурине войсками Груза.

В конце дня силы 41-й армии возобновили атаки. Поддерживаемая собранной 219-й танковой бригадой полковника Я.А. Давыдова, 150-я стрелковая дивизия Груза слом ила сопротивление немцев у Дубровки, продвинулась вперед и столкнулась с еще более сильным сопротивлением при попытке захватить Влазнево и позиции напротив Марьино в долине реки Вена. В довершение всех неудач этого дня, к ночи наступление 219-й танковой бригады вновь было остановлено — на этот раз яростным сопротивлением и огнем противника из Марьино. Тем временем к югу от Батурине продолжалось ожесточенное сражение, в которое вступила 19-я механизированная бригада. В ходе изнурительного боя в условиях сильного снегопада деревни переходили из рук в руки, пока наступление темноты не заставило противников временно прекратить боевые действия. Несмотря на ожесточенную борьбу и огромные потери с обеих сторон, Батурине оставалось в руках немцев. К этому времени 150-я стрелковая дивизия потеряла почти половину бойцов, а 219-я танковая бригада — половину своих пятидесяти танков (64). Теперь и 19-я механизированная бригада и сопровождающий ее танковый полк несли такие же потери, почти ничего не получая взамен. Бойня у деревень к югу от Белого собрала огромную дань, но ничуть не облегчила наступление Соломатина. Лесистая местность, бесчисленные лощины и разрушенные деревни, которыми изобиловал район, только усиливали воздействие противотанкового огня немцев и давали им дополнительные преимущества в отчаянной рукопашной схватке с атакующими русскими.

Вечером в командном блиндаже Тарасов изучал итоги дня. Поглощенный первоочередными целями армии, он по-прежнему считал сегодняшние испытания к югу от Белого временными трудностями. Гораздо больше его занимало продвижение 1-го механизированного корпуса в центральном и южном секторах. Хотя Соломатин так и не вышел к реке Нача и важным немецким коммуникационным артериям за ней, его корпус форсировал Вену и находился буквально в двух шагах от цели. Соломатин уже требовал, чтобы Тарасов отдал под его командование две отдельных механизированных бригады, чтобы ускорить наступление 1-го механизированного корпуса. Но Тарасов, убежденный, что Соломатину вполне хватит войск, чтобы выполнить порученную задачу, возражал. Он уже намечал возможности для наступления на флангах Соломатина. Дополнительным бригадам, рассудил он, можно поручить либо нарушить целостность немецких укреплений у Белого, не ослабляя натиск Соломатина, либо расширить зону наступления к югу, или обе задачи сразу. Тарасов чувствовал, что немцы держатся из последних сил и потому вряд ли справятся с кризисными ситуациями, если те возникнут одновременно повсюду. Он знал, что у немцев есть оперативные резервы, но они находятся далеко и вряд ли помогут отразить успешные советские атаки на периферии Ржевского выступа, не говоря уже о Сталинграде на юге. Нет, Тарасов не ждал вмешательства крупных немецких резервов, а если и ждал, то лишь после прорыва слишком протяженной линии обороны противника. На это он и рассчитывал, готовя приказы тем вечером. Поздно ночью Тарасов отправил новые приказы Соломатину с начальником штаба армии, который потребовал, чтобы Соломатин продолжал лобовое наступление и в ночное время, на максимальной скорости. Сопутствующие приказы предписывали второму эшелону, бригадам стрелкового корпуса Поветкина, следовать за Соломатиным.

Немцы и вправду держались из последних сил, поскольку единственным подкреплением, находящимся в распоряжении 41-го танкового корпуса, были измученные колонны 1-й танковой дивизии, бредущие по дороге Владимирское-Сычевка.

Рано утром 26 ноября генерал Крюгер, командующий 1-й танковой дивизией, достиг штаба 246-й пехотной дивизии, где к нему присоединился генерал Гарпе. Штаб был удачно расположен в деревне Васнево, среди открытой местности и пологих холмов чуть западнее слияния рек Нача и Вена. Из командного блиндажа открывался вид на поле боя перед Батурине, в долинах Вишенки и Вены, он находился на пересечении надежных коммуникаций, простирающихся на юг через долину Вены и на юго-восток вдоль долины Начи. Это место идеально подходило для наблюдения за яростным сражением 113-го танкового гренадерского полка 1-й танковой дивизии близ Батурине и борьбой 41-го моторизованного полка на берегах Вены. Крюгер тоже понимал: если падет Васнево, падет и Белый. Поэтому сдаваться он не собирался. В отличие от Тарасова, его первоочередной оперативной задачей было удержать Белый, и он надеялся, что подкрепление справится с русской бронетехникой, движущейся на юг (65).

В 11:00, когда штаб Крюгера стал боевым, ситуация отнюдь не обнадеживала. Боевая группа полковника фон Витерсгейма отважно сражалась на оборонительных позициях у Чирево, в одном километре к югу от Батурине, и тщетно пыталась выбить русские войска из деревни Мочальники на правом фланге группы. Обе стороны несли тяжелые потери, пытаясь перехватить позиции друг у друга. Овладев деревней, русские вбили клин между боевой группой и 41-м моторизованным полком, который как раз выдвигался на блокирующие позиции далее к югу вдоль реки Вена. Хуже того, боевая группа Кассница из дивизии «Великая Германия» сообщала со связным, что ее перемещение в район ожидается не ранее начала дня (66). Поэтому Крюгеру пришлось отложить контратаку с целью восстановления линии фронта. Вместо этого он сосредоточил усилия на укреплении своих позиций к югу от Белого и возведении линии временных укреплений южнее, вдоль реки Вена, чтобы предупредить дальнейшее продвижение русских на восток, в тыл корпуса.

Крюгер собрал два небольших боевых отряда для обороны участка вдоль реки Вена. Первый из них, подчиненный 352-му гренадерскому полку и состоящий из 2-го батальона 167-го гренадерского полка, 2-го батальона 352-го гренадерского полка и 1-го батальона 41-го полка, занял оборону вдоль реки Вена южнее Батурине, защищая левый фланг боевой группы фон Витерсгейма. Второй отряд, поменьше, состоял из 50 выживших солдат 1-го батальона 352-го гренадерского полка, 100 солдат из 3-го батальона 41-го моторизованного полка и персонала различных тыловых служб и подчинялся 41-му моторизованному полку (67). Этой группе предстояло возвести укрепления дальше к югу, у реки Вена. В начале дня эти маленькие и слабые боевые группы принялись создавать заслон у реки Вена, чтобы препятствовать продвижению русских. Поскольку расстояния были огромными, а положение — неопределенным, никакой связи между этими отрядами и группой фон Витерсгейма, действующей к югу от Батурине, не существовало.

Два боевых отряда достигли назначенных им позиций у Вены в середине дня и вскоре столкнулись с русскими бронетанковыми подразделениями, которые поддерживала пехота. Выбитая с западного берега реки, северная боевая группа закрепилась в деревне Марьино и отразила несколько слабых пробных атак противника еще до наступления вечера. Южнее вторая боевая группа оставила деревню Спас на западном берегу Вены и перешла в оборону крупной деревни Тараканово на восточном берегу реки. С наступлением ночи ее позиции были разгромлены. В сумерках реку форсировали русские танки, огибая левый фланг противника и направляясь ему в тыл, к Сорокине. Остановить наступление русских было некому, и командир боевого отряда нехотя отдал приказ попытаться замедлить продвижение противника, а потом отступать на запад, к реке Нача, где, как он надеялся, немецкие войска поддержки уже возвели новые укрепления.

Тем временем генерал Крюгер, наконец, решил, что осложнение обстановки к югу от Белого требует проведения контратаки южнее, из Батурине, хотя два батальона боевой группы Кассница из стрелкового полка дивизии «Великая Германия» еще не прибыли на место. В полдень массированная артиллерия Крюгера начала короткую артподготовку, а боевая группа фон Витерсгейма нанесла удар из Батурине в южном направлении. Солдаты 113-го танкового гренадерского полка фон Витерсгейма ринулись вперед, в жестокой схватке захватили укрепления русских в Носово на южном берегу реки Вишенка.

Но вскоре мощный огонь противника остановил немецких гренадеров, а две последующих вылазки надежно пресекли попытку Крюгера перехватить инициативу. Сначала на 2-й батальон 113-го танкового гренадерского полка, оставленный защищать Чирево, обрушился смертоносный ливень артиллерийских и минометных снарядов, принеся тяжелые потери. Потом боевой группе Кассница, только что прибывшей на место и вступившей в бой, пришлось поспешно ретироваться (68).

Боевая группа Кассница, наконец, достигла поля боя к югу от Белого в начале дня. После краткого совещания с генералом Крюгером в Батурине Кассниц повел два своих батальона вперед, навстречу одному батальону 352-го гренадерского полка 246-й пехотной дивизии, выдерживающей осаду Будино с утра 25 ноября. Изучив свой участок фронта и последствия бойни на открытых заснеженных полях, Кассниц пришел к выводу, что атака в поддержку фон Витерсгейма была бы самоубийством, поскольку пути наступления по пересеченной местности уже давно пристреляны сотнями орудий противника. Как только Кассниц принял решение, внезапная атака русских прорвала оборону на участке 2-го батальона. Только яростная контратака с огромными потерями, предпринятая 1-м батальоном, позволила Кассницу восстановить прежнее положение. К тому времени его 2-й батальон уже успел понести настолько серьезные потери, что любые дальнейшие атаки были бы бессмысленными (69). Как и следовало ожидать, Крюгер отменил все дальнейшие наступательные действия южнее Белого. Атаки русских продолжались и усиливались на протяжении всего дня и вечера, но их удавалось отражать, хотя и с большими потерями. Крюгер заметил, что в штурме деревни Турово, к юго-западу от Белого, участвовали и солдаты русской 134-й стрелковой дивизии. Это свидетельствовало о том, что русские перемещают свежие силы в «карман» у Белого, чтобы здесь развивать наступление на оборонительные рубежи противника. К счастью, поздно вечером на подмогу боевой группе полковника Кассница прибыл 4-й батальон стрелкового полка дивизии «Великая Германия». В конце дня генерал Гарпе получил донесения об отступлении его войск у реки Вена и отказе Крюгера от контратак к югу от Белого. Эти сообщения только подтвердили то, что он уже подозревал: главной целью удара русских остается река Нача и слабо защищенные немецкие тылы. Изучая карту разведки корпуса, висящую на стене КП, он читал отчет разведки о положении на фронте и оценивал силу противника:

«Части Красной армии находятся к югу от Белого, между Выползово и Демяхи. Ими был совершен прорыв в секторе 352-го гренадерского полка и 2-й авиаполевой дивизии на участке шириной 15–20 км и глубиной 30–40 км, они почти вплотную подошли к дороге Смоленск-Москва и Ярцево-Владимирское. Первую волну атаки составили 22 пехотных батальона при поддержке до 100 танков Т-34. За ними последовало 24 пехотных батальона при поддержке еще 200 танков, чтобы расширить прорыв к востоку и оттеснить немцев на север от шоссе» (70).

В отчете также сообщалось, что еще 20 русских пехотных батальонов и 100 танков нанесли удар далее к северу, в долине реки Лучеса, на левом фланге 41-го танкового корпуса, и большей части дивизии «Великая Германия» пришлось отражать его, чтобы преодолеть кризисную ситуацию. По словам одного из немецких ветеранов, «ситуация в районе Сычевка-Ржев-Белый была весьма напряженной» (71).

Генерал Гарпе задался простым вопросом: «Что предпринять?» Ответить на него было нелегко. Несмотря на то, что положение в районе Белого стабилизировалось, пусть и на время, участок фронта по реке Нача по-прежнему оставался открытым. Гарпе знал, что непрочный оборонительный заслон вдоль Вены уже разрушении теперь ничто не стоит между развивающей успех русской бронетехникой и рекой Нача. Следовательно, необходимо расположить вдоль Начи какие-то силы, и как можно скорее. Еще не введенный в бой 1-й танковый гренадерский полк 1-й танковой дивизии находился на пути к району боевых действий, выйдя из Сычевки по занесенной снегом и обледеневшей дороге на Владимирское, но прибыть на место ему предстояло не раньше следующего утра. Тем временем Гарпе приказал разведбату 1-й танковой дивизии (К-1) воздвигнуть легкий заслон вдоль Начи, но при этом обойтись без бронемашин, увязших в глубокой грязи дороги на Владимирское (72). Гарпе надеялся, что легкая пехота батальона сумеет продержаться у реки, пока не подоспеют остатки 1-й танковой дивизии. А затем, думал Гарпе, 1-й танковый полк будет удерживать позиции, пока в район не будут переброшены дивизии 30-го корпуса. «Если, если, если…» — мысленно твердил Гарпе, понимая, что на войне победа и поражение неизменно зависят от этого слова.

В данном случае все «если» Гарпе, и, по всей вероятности, окончательный исход операции, в целом зависели от прибытия 30-го корпуса, который тем самым вечером штаб группы армий «Центр» придал 9-й армии для участия в боевых действиях в секторе 41-го танкового корпуса. В штабе 30-го корпуса под командованием генерал-лейтенанта Максимилиана Фреттер-Пико, только что переведенного из Ленинградской области в подчинение крупным контратакующим танковым силам генерала Моделя, сейчас проходило совещание. Свежему корпусу Фреттер-Пико предстояло развернуть штаб в 50 км к юго-востоку от Белого, принять командование 19-й и 20-й танковыми дивизиями, а также кавалерийской дивизией СС и пехотой, остающейся в резерве корпуса, и предпринять контратаку с целью восстановления прежнего положения в окрестностях Белого (73). Но Гарпе понимал: на сбор всех войск понадобится несколько дней. Между тем еще одну резервную дивизию группы армий «Центр», 12-я танковую, ожидали в секторе Гарпе к 30 ноября. Гарпе не сомневался, что с этими силами легко одержит победу — но лишь в том случае, если до их прибытия сумеет сдержать натиск русских.

27 ноября

Ночью с 26 на 27 ноября бои в секторе Белого утихли. Войска Тарасова, атакующие немецкие укрепления к югу от города, за два дня ожесточенных сражений понесли громадные потери. Измученным выжившим для возобновления атаки требовались подкрепление, боеприпасы, новая техника. Поэтому вечером 26 ноября Тарасов приказал полковнику А.П. Квашнину переместить один полк своей 134-й стрелковой дивизии вправо, в поддержку дивизии полковника Груза. В свою очередь, Тарасов намеревался сосредоточить остатки ослабленных 150-й стрелковой дивизии и 19-й механизированной бригады, чтобы, как он надеялся, последним решительным ударом сокрушить немецкую оборону у Батурине, южнее Белого. Вдобавок Тарасов отдал генералу Поветкину из 6-го стрелкового корпуса приказ подготовить 91-ю стрелковую бригаду полковника Ф.И. Лобанова из второго эшелона для дальнейшего введения в бой, в помощь наступлению на Батурине, если понадобится, и для расширения участка прорыва далее на восток. Тарасов надеялся таким маневром завершить разгром немецких сил Соломатиным у реки Вена и переключиться на правый фланг противника, защищающий Белый.

Но пока Тарасов собирался подержать бригаду Лобанова в резерве, по крайней мере, 27 ноября, на случай, если подкрепленная и сосредоточенная 150-я стрелковая дивизия самостоятельно выполнит свою задачу южнее Белого. Тарасов приказал Соломатину продолжать наступление силами четырех подвижных бригад и оставшейся пехоты 6-го стрелкового корпуса Поветкина. Чтобы подбодрить Соломатина, Тарасов сообщил ему, что 47-я и 48-я отдельные механизированные бригады последуют за его корпусом, оставаясь под командованием армии, и будут переданы под командование Соломатина, когда наступит подходящй и момент. Соломатин считал, что такой момент уже наступил, но воздержался от препирательств с командующим армии. Он знал, что генерал Пуркаев в штабе фронта и генерал Жуков наседают на Тарасова, требуя от него ускорить наступление в помощь явно отстающей 20-й армии, ведущей действия с другой стороны Ржевского выступа, у Сычевки. Очевидно, Жуков рассчитывал, что 41-я армия обеспечит операции «Марс» успех. Соломатин был достаточно опытным военным, чтобы сомневаться в этом, но при этом ему хватало благоразумия, чтобы держать сомнения при себе.

Боевые действия в секторе 41-й армии включали два обособленных, но явно взаимосвязанных сражения: одно — за Белый, второе — за переправы через реку Нача и осуществление конечных целей операции «Марс». Тарасов отдал приоритет последним. Что ставили на первое место немцы, Соломатин не знал. Зато понимал, что если Белый не падет, доблестный войсковый корпус, подчиненный ему, двинется прямиком в ловушку. Именно эта убежденность побудила его неоднократно просить разрешения на введение в бой двух дополнительных механизированных бригад. Он считал, что эти две бригады не только облегчат выполнение поставленных перед ним задач, но и помогут выжить его войскам.

После краткой ночной передышки бой за Белый возобновился на рассвете 27 ноября (см. карту 10). На этот раз его инициаторами стали немцы, действующие согласно плану генерала Крюгера. Три батальона стрелкового полка боевой группы Кассница предприняли атаку в 12:15 на левом фланге советской 150-й стрелковой дивизии, окопавшейся у двух деревушек в километре к северу от Дубровки, на реке Вена (74). После первой атаки Кассница, в ходе которой удалось выбить русских из деревень, в 13:00 его четвертый батальон начал штурм на левом фланге полка и захватил деревню Морозове к северо-западу от Чирево. Одновременно 113-й танковый гренадерский полк боевой группы фон Витерсгейма нанес удар по позициям советской 150-й стрелковой дивизии у Чирево и Влазнево. Крюгер предпринял двойную атаку как раз в то время, когда полковник Груз стягивал войска, готовясь к штурму немецких позиций. Таким образом, запланированные советские атаки превратились в ожесточенные контратаки, проводимые под сплошным артиллерийским и ракетным огнем. Войска Крюгера отступили, не выдержав мощных лобовых ударов, и были вынуждены прекратить штурм Влазнево, бросить две деревни, захваченные боевой группой Кассница, и отойти на исходные рубежи. И опять потери обеих сторон были ужасающими. Крюгеру не удалось смять фланг противника к югу от Белого, но, несмотря на это, советские войска так и не приблизились к городу и в конце дня сами были вынуждены перейти в оборону. Не успел Крюгер поздравить себя с победой, как эпицентр боевых действий сместился на восток, к жизненно важным дорогам, ведущим в Белый.

Словно чтобы смягчить досаду Тарасова оттого, что «угловой пост» немцев, Белый, до сих пор не взят, 1-й механизированный корпус Соломатина 27 ноября действовал блестяще, хотя продвигался вперед преимущественно при полном отсутствии сопротивления. Ночью передовые бригады Соломатина продолжали медленно наступать по заснеженным лесам. В авангарде шли передовые моторизованные стрелковые отряды количеством с роту, задачей которых было преследовать отступающих немцев по пятам, не давая им времени укрепиться (75). Тем временем танковые и механизированные части Соломатина останавливались в лесу, чтобы перегруппироваться, отдохнуть, пополнить запасы и заправиться. Силы противника почти на всей протяженности сектора Соломатина были незначительными и могли лишь отвлекать его передовые отряды. Только на севере, у реки Вена, напротив Марьино и Тараканово, корпус Соломатина столкнулся с более-менее серьезным сопротивлением. Однако Соломатина по-прежнему злило отсутствие одной из его танковых бригад. Тарасов вывел 219-ю танковую бригаду полковника Давыдова из ожесточенного боя южнее Белого только к вечеру 26 ноября. В результате бригада Давыдова не успела достигнуть нового района сбора у Вены рано утром. В условиях значительных сил противника на противоположном берегу и собственной усталости бригаде пришлось потратить большую часть утра, организуя наступление совместно с пехотой 78-й стрелковой бригады полковника Сивакова.

Утром 27 ноября Соломатин столкнулся с очередным затруднением. Согласно первоначальному плану, его механизированный корпус должен был наступать двумя эшелонами, с танковыми бригадами в первом, до момента захвата переправ через реку Нача. Тогда, и только тогда, следовало ввести в бой две механизированных бригады второго эшелона, чтобы продолжать наступление, стремясь достигнуть конечных целей. Но поскольку Соломатин лишился одной механизированной бригады (19-й), а недостающую танковую бригаду вернули под его командование позднее намеченного срока, было уже слишком поздно двигаться маршем к Наче с остатками корпуса. Поэтому Соломатину волей-неволей пришлось просить у Тарасова разрешения бросить вперед все свои бригады на следующий день, чтобы обеспечить успешное и своевременное прибытие корпуса к рубежу у реки Нача. Тарасов одобрил предложение Соломатина, но проигнорировал намек на то, что ввод в бой двух спорных резервных механизированных бригад «существенно облегчит наступление корпуса». Тарасов мысленно согласился с командиром корпуса. Но двум лишним бригадам он нашел совсем иное применение.

Бригады Соломатина начали наступление в середине утра. 37-я механизированная бригада полковника Шанаурина с подчиненным ей 3-м танковым полком майора Е.М. Павленко двигалась на восток через реку Вена, между 35-й механизированной и 65-й танковой бригадами, по мосту, захваченному 65-й бригадой днем раньше. Затем четырем бригадам предстояло наступать в один эшелон, расходясь веером по расширяющемуся участку фронта от Сорокине на севере до Самсонихи на юге. Небольшие немецкие отряды, прячущиеся в лесах, с трепетом взирали на это внушительное зрелище — ничего другого им не оставалось. Но, несмотря на всю внушительность, продвижение корпуса было медленным и мучительным. Позднее Соломатин писал:

«Дорог, которые бы допускали свободное движение автотранспортных средств, не было. Все мосты на переправах противник при отходе уничтожал. Глубокий снежный покров и вьюга сильно сковывали движение. Специальных машин для расчистки снежных заносов и прокладки колонных путей в корпусе не было. Для этой цели использовались танки Т-34. Они шли уступом один за другим, чтобы проложить путь для автомашин с мотопехотой и буксируемой артиллерией. В ряде случаев мотопехота двигалась за танками в пешем порядке, что очень изнуряло ее и ограничивало маневр на поле боя.

Отсутствие дорог, сплошные леса и сильная снежная вьюга затрудняли ориентирование. Танковые подразделения, особенно действовавшие впереди, сбивались со своих направлений. Наступавшие части нередко выходили на маршруты своих соседей, что создавало большие трудности в управлении войсками и снижало темп наступления» (76).

Несмотря на все эти трудности, корпус неуклонно двигался на восток. 37-я механизированная бригада подполковника Шанаурина с 3-м танковым полком майора Павленко в авангарде действовала особенно удачно. Форсировав реку Вена, она повернула на юго-восток и к середине дня захватила Чичеринку, отбив ее у отряда разведбата 1-й танковой дивизии немцев (К-1). Яростная битва за деревню вспыхнула в разгар метели. Атака русских танков, внезапно вынырнувших из-за снежной завесы, застала немцев врасплох, но после продолжительной борьбы немецкой роте удалось отвоевать застрявший в грязи транспорт и отступить с умеренными потерями. Танковый полк Павленко возобновил продвижение и тем же днем захватил Городню. При этом его танки оказались всего в пяти километрах от реки Нача, путь к которой преграждали лишь слабые разведотряды противника. У Городни окрыленные успехом советские танкисты захватили брошенные немцами запасы и технику (77).

65-я танковая бригада полковника Шевченко последовала примеру бригады Шанаурина. Форсировав Вену уже к середине утра, бригада обошла небольшой отряд немцев (41-го моторизованного полка) у Быково и через леса устремилась к берегам замерзшей реки Нача, которой достигла напротив Климове к концу дня. Пока основные силы бригады сражались с немецкими отрядами, защищающими деревню Семенцово на западном берегу реки, 2-й батальон Шевченко форсировал реку Нача. Небольшой саперный отряд под командованием техника второго ранга И.А. Леонова под мощным стрелковым и пулеметным огнем противника навел по льду реки примитивную деревянную переправу для танков. Едва очутившись на другом берегу, танки Шевченко, изрыгая огонь, устремились по открытым заснеженным склонам долины к дороге Белый-Владимирское, до которой оставалось менее 500 метров. Пока воодушевленный Шевченко докладывал о захвате переправ через Начу Соломатину, его танковый авангард вступил в бой с небольшой моторизованной колонной противника на дороге. Когда потери с обеих сторон резко возросли, Шевченко отступил от дороги и возвел укрепления, приготовившись оборонять только что завоеванный предмостный плацдарм. Радость оттого, что он первым переправился на другой берег Начи, умеряли тревожные мысли о том, что моторизованные подразделения немцев, пусть даже довольно слабые, уже достигли этого района. Через несколько минут Шевченко снова связался с Соломатиным по рации, сообщил об активности противника и попросил подкрепления (78).

Невидимая для Шевченко, где-то в лесах у него на правом фланге находилась 35-я механизированная бригада подполковника В.И. Кузьменко. Бригаде Кузьменко было приказано наступать на правом фланге Шевченко и выйти к реке Нача у Семенцово. Будь эта задача выполнена, бригада сумела бы разгромить противника на фланге Шевченко и обеспечить полный захват дороги Белый-Владимирское. Но выяснилось, что походная колонна Кузьменко, возглавляемая 4-м танковым полком майора Афанасьева, отстала, сбилась с пути в заснеженных лесах, повернула на север и пересекла путь Шевченко. Не подозревая о своей ошибке, бригада в середине дня захватила Жегуны и поспешила дальше, чтобы выйти к реке Нача южнее Басино незадолго до наступления темноты. Услышав стрельбу с юга, Афанасьев организовал стремительную атаку с форсированием реки, но его полк наткнулся на немецкую моторизованную пехоту. Немецкие саперы, сопровождающие колонну, разбили лед на реке под гусеницами танков Афанасьева подрывными зарядами, а тем временем моторизованная пехота открыла эффективный противотанковый огонь с противоположного склона долины. В ожесточенной схватке Афанасьев погиб, а его полк потерял несколько танков и отступил на западный берег реки, под прикрывающий огонь бригады Кузьменко (79). Позднее вечером Кузьменко установил связь с танковой бригадой Шевченко, но не смог обеспечить ему хоть сколько-нибудь действенной поддержки.

Пока три бригады Соломатина форсировали реку Нача или приближались к ней, 219-я танковая бригада полковника Давыдова на северном фланге Соломатина в буквальном смысле ничего не добилась. Не допустив никаких ошибок, бригада вместе с приданным ей полком 150-й стрелковой дивизии вскоре после полудня 27 ноября, наконец, предприняла атаку. Задачей этого дня было прорвать оборону немцев на восточном берегу реки Вена у Марьино, а затем удержать переправы через реку Нача у Басино. В отличие от своих южных соседей, вдобавок к позднему выступлению эта бригада столкнулась с упорным сопротивлением противника у Марьино (боевая группа 352-го гренадерского полка). Тем не менее Давыдов продолжал атаковать и выбил немцев из Марьино к середине дня (80). Но вместо того, чтобы сразу отступить, немцы умело провели арьергардные действия, вынуждая Давыдова неоднократно развертывать свои танки и поддерживающую пехоту. К ночи его бригада продвинулась на два километра и захватила Асташево, но все еще находилась далеко от Начи. Весь вечер пехота 78-й стрелковой бригады полковника Сивакова медленно перемещалась вперед, чтобы заполнить зияющую брешь между 219-й танковой и 35-й механизированной бригадами, но рельеф местности препятствовал созданию сплошной линии фронта.

Южнее 75-ю стрелковую бригаду полковника Виноградова перебросили вперед, в помощь подвижным бригадам Соломатина вдоль Начи, чтобы обеспечить им необходимую и ценную поддержку пехоты. До прибытия этой поддержки ни 35-я механизированная, ни 65-я танковая бригада не возобновляли действий и не были уверены в успехе. На юге брешь между 37-й механизированной бригадой и стрелками 74-й стрелковой бригады была так велика, что никакая пехота не поддерживала наступление полковника Шанаурина. Впредь ему предстояло рассчитывать только на стрелков своей механизированной бригады, численность которых неуклонно уменьшалась. 74-я стрелковая бригада полковника Репина просто образовала непрочный пехотный заслон, протянувшийся на запад вдоль правого фланга корпуса Соломатина у Демяхи, где силы 17-й гвардейской стрелковой дивизии по-прежнему тщетно пытались прорвать немецкую оборону. Соломатин здраво оценивал ситуацию и понимал, что она осложнится при дальнейших попытках продвижения. Поэтому вечером он обратился к Тарасову с просьбой прислать подкрепление для прикрытия этого фланга.

Тарасов понял смысл просьбы Соломатина, но число его резервов было ограниченным. Он уже решил ввести в бой свою резервную 47-й отдельную механизированную бригаду и 91-ю стрелковую бригаду, чтобы помочь Соломатину, предприняв неглубокий охват укреплений противника у Белого и перерезав немецкие коммуникации, ведущие от Белого на восток. Поздно вечером Тарасов отдал 47-й механизированной бригаде полковника И.Ф. Дремова приказ на следующее утро предпринять наступление через позиции 150-й стрелковой дивизии, захватить переправы через Начу у Бокачево и наступать на север до реки Обша, чтобы перерезать дороги Белый-Владимирское и Белый-Оленине. 91-я стрелковая бригада полковника Лобанова должна была поддерживать атаку и прикрывать механизированные части с фланга от ударов противника из Белого или с юга. Тарасов был убежден, что этим маневром, неглубоким охватом на северо-востоке, он не только поддерживает действия Соломатина, но и сковывает немецкие войска в Белом с целью дальнейшего уничтожения. Эту задачу Тарасов поручил Дремову потому, что тот пользовался репутацией отчаянного смельчака (81). О правом фланге самого Дремова Тарасов не беспокоился, считая, что две бригады Соломатина, которые при поддержке пехоты уже достигли бы реки Нача, смогут успешно блокировать дорогу и защищать этот фланг. На всякий случай Тарасов приказал Соломатину передислоцировать целый противотанковый полк корпуса вперед, в поддержку 65-й танковой бригаде на плацдарме у реки Нача. И, наконец, Тарасов приказал 48-й отдельной механизированной бригаде полковника Шещубакова за ночь собраться южнее Быкова в качестве резерва 74-й стрелковой бригады. Уверенный, что он сделал все возможное, дабы обеспечить победу, Тарасов доложил о своих действиях Пуркаеву в штаб фронта и удалился спать.

Решение Тарасова встревожило Соломатина и показало, что командующий армией плохо понимает обстановку. Хотя две бригады дошли до Начи, через реку переправилась только одна и сразу очутилась в рискованном положении. Присутствие немецкой мотопехоты на восточном берегу реки свидетельствовало о том, что немцы получили подкрепление, и значит, рассуждал Соломатин, необходимо сосредоточивать войска, чтобы они могли выполнить свою задачу. Но вместо этого Тарасов отправил одну из драгоценных резервных механизированных бригад на северо-восток, прямо в лапы противнику и в сторону от основного направления наступления Соломатина. Он предчувствовал, что и последний пехотный резерв Тарасова, 91-я стрелковая бригада, неизбежно втянется в борьбу за Белый, а механизированная бригада Дремова останется без поддержки. В то же время вторая механизированная бригада будет скована необходимостью поддерживать единственную стрелковую бригаду, растянутую по 20-километровому участку фронта, да еще в то время, когда в штабе армии понятия не имеют, как и откуда из-за снежной завесы на правом фланге появятся немецкие войска. Позднее вечером Соломатин в досаде отправил депешу в штаб армии, прося разрешения изменить направление атаки 37-го механизированного корпуса, увести его от Владимирского на север, где он мог бы форсировать Начу при поддержке других частей. Штаб армии немедленно отклонил его просьбу, заметив, что Владимирское — ключевой объект и что общая обстановка известна только офицерам штаба.

Вечером 27 ноября по указанию генерала Пуркаева Тарасов отправил в штаб Калининского фронта донесение о развитии обстановки. На следующий день ожидалось прибытие Жукова и принятие решения, касающегося судьбы всей операции. Тарасов считал, что Жуков останется доволен действиями его армии, особенно на фоне явных затруднений 20-й армии. Хотя армия Тарасова еще не захватила объекты, которыми должна была завладеть на третий день операции, Тарасов не сомневался, что последние предпринятые им меры исправят положение.

Соломатина злили решения Тарасова, а между тем немецкое командование потеряло уверенность в успехе. Поздно вечером генерал Гарпе снова встретился с генералом Крюгером из 1-й танковой дивизии. Оправдаются ли многочисленные «если», от которых зависела победа, было неясно до сих пор. Войска Крюгера успешно удерживались на рубежах южнее Белого, но их попытки перехватить инициативу провалились со значительными потерями. С юга поступали еще более тревожные новости. Боевые группы 352-го гренадерского и 41-го моторизованного полков весь день вели бои у реки Вена, отброшенные с позиций яростными атаками русской бронетехники, и 41-й полк сообщал о бесконечных танковых колоннах противника, движущихся по снегу на восток, к реке Нача. До наступления темноты удалось насчитать не менее 100 русских танков и бесчисленное множество машин. В соответствии с приказами, обе немецких группы в боевом порядке отступили на новые оборонительные рубежи под Ананино (82).

Батальон разведки (К-1) 1-й танковой дивизии, которым командовал капитан Фрейхерр фон Фрейтаг, сообщил об усилении активности русских на участке вдоль реки Нача, одна из его рот чудом избежала гибели к северу от Городни (83). К концу дня батальону пришлось покинуть все до единой позиции на подступах к реке Нача, кроме маленького плацдарма у Семенцово и Дубков, и теперь батальон, понесший тяжелые потери, теснило два русских танковых подразделения, наседающих с флангов. Известие о появлении русских танков на другом берегу Начи южнее Басино было смягчено тем обстоятельством, что авангардные силы 1-го танкового гренадерского полка 1-й танковой дивизии прибыли на место как нельзя более вовремя. Они отогнали русские танки обратно на тесный плацдарм на восточном берегу реки и отразили еще одну попытку русских форсировать реку чуть севернее.

Но, в отличие от своих противников, Гарпе знал, что это лишь временная победа, особенно если русские пришлют подкрепление на предмостный плацдарм, поскольку немецкие войска у Начи еще долго будут вынуждены обходиться без помощи. Долгий марш 1-го танкового гренадерского полка полковника фон дер Медена в Белый через Владимирское начался вечером 25 ноября, и 27 ноября его колонны растянулись почти на 50 км по занесенной снегом дороге на Владимирское. Авангардный батальон полка, 1-й батальон под командованием капитана Гупперта устремился по дороге Белый-Владимирское к своей цели близ Смольян как раз в то время, когда К-1 начал отступать к Наче. Форсировав Начу и развивая атаку в сторону дороги на Белый, русские танки наткнулись на длинную колонну Гупперта. К счастью, батальон отреагировал достойно — не только отразил атаки русских, но и воздвиг заслон вдоль жизненно важной дороги. В арьергарде передовые части 2-го батальона капитана Берндта поддерживали отступление разведбата капитана фон Фрейтага, воздвигая ряд непрочных опорных пунктов к западу от реки и к югу от Текино. Пока заслон 1-го танкового гренадерского полка прикрывал и дорогу Белый-Владимирское, и само Владимирское, два батальона, развернутые на 25-километровом участке фронта, не могли долго продержаться без подкрепления (84).

Несмотря на опасное положение у реки Нача, Гарпе сохранял убежденность в том, что победа зависит от хода сражения в секторе Белого. Поэтому ночью он проверил прочность укреплений к югу от города, организовал несколько контратак и вывел на новые позиции на своем левом фланге две боевых группы, отступивших от Вены. Некоторое время, подытожил Гарпе, участок фронта вдоль Начи продержится своими силами.

28 ноября

На рассвете Тарасов и Гарпе наперегонки поспешили захватить инициативу: первый предпринял запланированный охват Белого с востока, второй возобновил атаки из Белого в южном направлении, на северном фланге участка прорыва русских (см. карту 11). За ночь Тарасов получил через командующего фронтом Пуркаева несколько сообщений от Жукова с настоятельными просьбами ускорить наступление механизированного корпуса Соломатина глубоко у основания Ржевского выступа, чтобы помочь наступлению 20-й армии на Сычевку. Соломатин продолжал требовать подкрепления, но Тарасов был убежден, что его план позволит выполнить пожелания Жукова и Пуркаева, и поначалу казалось, что так оно и будет.

Вскоре после наступления рассвета пехота 91-й стрелковой бригады полковника Лобанова нанесла удар под Ананино, в десяти километрах юго-восточнее Белого. Мощный штурм прорвал оборону боевой группы немецкого 352-го полка. 47-я механизированная бригада полковника Дремова была введена в прорыв, атаку возглавил танковый полк бригады. После кровопролитного сражения, продолжавшегося несколько часов в сильную метель, снизившую видимость до 10–20 метров, слабые боевые группы немецких 352-го гренадерского и 41-го моторизованного полков дрогнули под новым натиском русских. Плохая видимость и хаос сражения затруднили передачу донесений о ситуации Крюгеру и Тарасову. Но к концу дня обоим стало ясно, что наступление русских увенчалось успехом. Дремов докладывал, что его бронетехника атакует Шайтровщину у дороги на Владимирское, в десяти километрах к востоку от Белого, и сопротивление противника у дороги постепенно ослабевает. Час спустя явно воодушевленный Дремов сообщил о взятии населенного пункта и о перегруппировке перед продолжением наступления на север, в сторону реки Обша (85).

Тарасов, который в течение дня встретился с Жуковым и Пуркаевым в штабе Калининского фронта в Старом Бочово, тоже воспрянул духом, только что поделившись с командирами оптимистическими мыслями по поводу наступления Дремова. Уверенный, что Дремову будет сопутствовать удача и что немецкие укрепления неизбежно падут, он немедленно приказал Лобанову отвести 91-ю стрелковую бригаду к западу и приготовиться к прямому штурму Белого с востока. Затем он распорядился отправить 19-ю механизированную бригаду полковника Ершова в поддержку Лобанову. Все это наглядно свидетельствовало о чрезмерном оптимизме Тарасова. Бригада Ершова оказывала поддержку атакам 150-й стрелковой дивизии южнее Белого уже три дня и всего несколько часов назад помогла отразить очередную контратаку противника. А теперь ее предстояло вывести из боя, отправить маршем почти за 10 км в метель, где она должна была действовать в срочном порядке, совместно с другой стрелковой бригадой, вновь штурмуя Белый в новом направлении (с востока) по пересеченной, неразведанной местности. Тем не менее войска Ершова поздно вечером приступили к выполнению новой задачи. Генералы Гарпе и Крюгер начали новый день так, как закончили предыдущий. Рано утром их войска отразили еще один ряд атак русских к югу от Белого: как выяснилось, эти атаки были предназначены для маскировки приготовлений к более крупному наступлению чуть восточнее. Несмотря на усиление огня русской артиллерии, немцы яростно отбивали все атаки. Во время одной из них русским удалось прорвать оборону немецкого 113-го танкового гренадерского полка у Мочальники, южнее Батурине. Но полковник фон Витерсгейм сумел собрать созданную для такой цели штурмовую группу и танки стрелкового полка дивизии «Великая Германия», и сам повел их в контратаку, отвоевав деревню до наступления темноты (86). В ходе еще одной отчаянной атаки русские прорвали оборону немцев у Носово на западе, но контратака 1-го батальона 113-го танкового гренадерского полка и стрельба полковой артиллерии прямой наводкой отбросили русских назад.

Тем временем, вскоре после полудня, полковник Кассниц повел два батальона своего стрелкового полка в атаку, чтобы укрепить линию обороны между участком его полка и участком единственного батальона 246-й пехотной дивизии, до сих пор держащегося у Будино, на острие немецкого сектора обороны к юго-западу от Белого. 2-й батальон Кассница наткнулся на шквальный огонь противника, под которым за какие-нибудь двадцать минут погибли все офицеры и почти все солдаты. Хотя 1-й батальон Кассница частично овладел объектом, всем войскам пришлось отодвинуться на исходные позиции. 2-й батальон, понесший тяжелые потери, вскоре был переведен в резерв полка (87).

К концу дня положение немцев к востоку от Белого стало отчаянным. Пункты медицинской помощи, перевязочные пункты и дивизионный госпиталь в Белом были переполнены ранеными, доставленными с поля боя южнее и восточнее города, после прибытия уцелевших солдат боевых групп 352-го и 41-го полков стало ясно, что потери растут. Остатки этих двух боевых групп по снегу отступили к плацдарму у Бокачево, южнее слияния рек Вена и Нача. Объединенная артиллерия 1-й танковой дивизии и дивизии «Великая Германия» вели интенсивный огонь, стреляя в хмурое небо, поверх голов пехотинцев, которые отступали с позиций на возвышенности близ Тощино, чуть севернее реки Нача. Только разящий огонь, слепо обрушившийся на невидимые массы наступающих русских, позволил немецкой пехоте удержать позиции на предмостном плацдарме (88). Когда первые ряды наступающих были уничтожены немецкой артиллерией, русские отступили и перегруппировались для очередной атаки. Но этой ночью атака так и не состоялась.

Известия, доходившие до штабов Гарпе и Крюгера, на протяжении дня неуклонно ухудшались. 246-я пехотная дивизия сообщала, что Шайтровщину пришлось отдать русской бронетехнике, а вместе с ней — и контроль над дорогой Белый-Владимирское. Более того, больше сорока раненых немцев, которых не успели вовремя эвакуировать из местного медпункта, очутились в руках противника (89). В то же время сведения, полученные разведчиками 1-й танковой дивизии от русских военнопленных, свидетельствовали о том, что русские войска предпримут совместный штурм Белого с юго-востока утром 29 ноября. Два командира оперативно отреагировали на новую угрозу. Приказав 246-й пехотной дивизии собрать отряд и блокировать переправы через реку Обша на севере, Гарпе распорядился, чтобы Крюгер перебросил все имеющиеся резервы с участка фронта южнее Белого, с целью создания новой линии обороны к востоку от города, у дороги на Шайтровщину. Крюгер подчинился, оставив выгодные позиции южнее города, но по-прежнему удерживая предмостный плацдарм на другом берегу реки Вишенка южнее Батурине. Затем он перебросил два батальона пехоты на север от дороги на Белый. Поскольку этих сил было недостаточно, он собрал немногочисленных дивизионных артиллеристов и сигнальщиков и объединил их с пехотой, сформировав «отряды тревоги», которые затем расположил по обе стороны от дороги на Белый. У большинства солдат этих отрядов не было ни зимней одежды, ни тяжелого вооружения (90). Но критическая ситуация требовала решительного противодействия, и Гарпе с Крюгером соглашались в одном: Белый необходимо удержать.

Серьезность положения под Белым не отвлекла командиров противостоящих сил от не менее важных событий, происходящих на юге, у реки Нача. В оценке развития событий их мнения расходились, но и Тарасов, и Соломатин соглашались, что предстоящее сражение станет решающим в этом районе. Поэтому рано утром Соломатин приказал своим бригадам возобновить наступление. 37-я механизированная бригада полковника Шанаурина и 3-й танковый полк майора Павленко наступали на юго-запад, по замерзшим болотам и лесам, по направлению к конечным целям — Матренино на реке Вопь и находящейся в руках немцев железной дороге южнее Владимирского. Поскольку этот удар был чрезвычайно важен, Соломатин назначил своего заместителя, полковника А.М. Горяинова, командовать этими войсками и дал в помощь им дополнительные саперные и артиллерийские подразделения корпуса, задачей которых было поддерживать наступление.

После целого дня, проведенного на марше, к ночи один из механизированных батальонов Горяинова и батальон танкового полка нанесли поражение небольшому охранному отряду немцев у Никитинки, захватили железнодорожную станцию и склады, а также уничтожили несколько локомотивов и поездов (91). Одновременно другие батальоны бригады захватили Кубасове, Матренино и Левино у реки Вопь. К концу дня Горяинов и Шанаурин уже могли похвалиться тем, что боевые группы их бригады раньше всех выполнили первые из поставленных перед ними задач. Оставалось только выяснить, сумеют ли эти группы удержать захваченные позиции и, что еще важнее, последуют ли их примеру другие бригады Соломатина. Но победа недешево обошлась Шанаурину, потери в его подразделениях оказались велики, а полковник Горяинов был тяжело ранен в ожесточенной схватке за Матренино (92).

Пока советские подвижные группы продвигались на юг, в сторону Владимирского, на севере 65-я танковая бригада полковника Шевченко стремилась расширить свой предмостный плацдарм у реки Нача, преодолевая яростное сопротивление противника. Усиленные противотанковым полком, присланным Соломатиным, батальоны Шевченко веером расходились вдоль дороги Белый-Владимирское. 2-й танковый батальон с приданным ему противотанковым батальоном двигался на север вдоль дороги, захватил Басино, но вскоре после этого пал жертвой возобновившихся немецких контратак, целью которых было отвоевать стратегически важную деревню. В это же время свежие немецкие силы нанесли удар по укреплениям Шевченко к югу от дороги. Потери с обеих сторон быстро росли, поскольку Шевченко не собирался отступать с завоеванных позиций. Командир бригады неоднократно просил у Соломатина подкрепления, но если не считать нескольких пехотных батальонов 75-го стрелкового полка полковника Виноградова, сражающихся бок о бок с бригадой, никакого подкрепления не прибыло. К ночи Шевченко с мрачным упорством продолжал цепляться за Басино и позиции к югу от него, но продвинуться вперед не смог.

Такая же картина сложилась на севере, где 35-я механизированная бригада подполковника Кузьменко и 4-й танковый полк приблизились почти вплотную к реке Нача. Но, несмотря на все усилия, подполковнику не удавалось ни форсировать реку, ни подавить упорное сопротивление немцев у Кушлево, на западном берегу реки. 219-я танковая бригада полковника Давыдова, в которой осталось всего-навсего двадцать танков, расширяла прорыв Дремова далее к северу и также достигла западной окраины Кушлево, где наступление было остановлено всего в трех километрах от реки Нача.

Когда темп наступления в критическом центральном секторе снизился, Соломатин без ведома Тарасова сам принял меры, чтобы выйти из тупика и в случае успеха перехватить инициативу. Он приказал успешно действующей 37-й механизированной бригаде подполковника Шанаурина на юге перейти в оборону и предпринять рейды с целью максимально отвлечь внимание немцев от центрального участка. Кроме того, Шанаурину было приказано отправить специально сформированную боевую группу на север, в помощь подразделениям корпуса, сражающимся у реки Нача. Размер группы, которая состояла из механизированной роты, танкового взвода и артиллерийской батареи, явно свидетельствовал о тающих резервах Соломатина. Тем временем Соломатин распорядился, чтобы подполковник Кузьменко на севере отвел свою 35-ю бригаду и 4-й танковый полк с позиций перед Кушлево. Ночью боевой группе Кузьменко предстояло продвинуться на юг и вместе с боевой группой Шанаурина на рассвете 29 ноября нанести удар по ослабленным немецким позициям под Семенцово (93).

Какими бы жалкими ни были эти меры, Соломатин сделал все, что мог. Тарасов, по-прежнему ошеломленный временными успехами к востоку от Белого, продолжал отказывать Соломатину в дополнительных резервах. Хуже того, резервная механизированная бригада Тарасова до сих пор бездействовала в тылу 74-й стрелковой бригады, где она не могла оказать никакого влияния на этап операции, который Соломатин считал кульминационным. Отнюдь не ослепленные событиями, разворачивающимися на юге, генералы Гарпе и Крюгер уповали на удачу и на то, что остаткам 1-й танковой дивизии удастся стабилизировать ситуацию на реке Нача, пока их внимание приковано к Белому. К концу дня ситуация никак не стабилизировалась, но вновь прибывшие части 1-й танковой дивизии продолжали предотвращать катастрофу. Потеряв Басино в ходе танковой атаки русских, 1-й батальон 1-го танкового гренадерского полка под командованием капитана Гупперта, усиленный ротой 2-го батальона полка, остановил наступление русских и после полуночи отвоевал небольшую часть населенного пункта. В тоже время немногочисленное подкрепление, предоставленное Гуппертом, позволило остаткам 41-го полка удержать позиции в Кушлево, к западу от реки. 2-й батальон капитана Берндта поддержал разведбат дивизии на предмостном плацдарме у Семенцово и установил заслон к западу у реки, на подступах к Владимирскому (94). Полковник фон дер Меден, командующий немецкой боевой группой на реке Нача, умышленно, хотя и временно, игнорировал вылазки русских отрядов к юго-западу от Владимирского — зная, во-первых, что битва на реке Нача имеет огромное значение, и во-вторых, что 12-я танковая дивизия уже на марше и неуклонно приближается к Владимирскому. Она была способна справиться с тем, что Гарпе и Крюгер называли «вторичным кризисом на юге сектора».

Вечером 28 ноября Тарасов, только что прилетевший из штаба фронта, расположившегося в Старом Бочово, отправил Жукову и Пуркаеву новую оперативную сводку. Проникнутая чрезмерным энтузиазмом и оптимизмом, она описывала дерзкий прорыв Дремова на севере, по направлению к реке Обша, и хаос, который, по мнению Тарасова, возник в немецких войсках, обороняющих Белый. Кроме того, в сводке описывался шхват переправ через Начу корпусом Соломатина и разгром немецких войск под Владимирским. По сути дела, сводка содержала только хорошие новости и умалчивала об опасностях, кызванных решениями Тарасова. В ответ Тарасов получил краткое и отрезвляющее сообщение. Оно гласило: «Не упускайте из виду главную цель, а она впереди! И позаботьтесь о защите флангов! Пуркаев».

Продвижение по долине Лучесы

25 ноября

Хотя ударные силы 22-й армии размерами значительно уступали войскам генерала Тарасова на юге, генерал-майор В.А. Юшкевич высоко ставил роль своей армии в операции «Марс». Успех советских войск в долине реки Лучеса мог в немалой степени поспособствовать падению обороны противника на западе ржевского выступа и оказать существенную помощь и захвате Оленине на севере и Белого на юге. Вот почему командующий фронтом генерал Пуркаев придал 22-й армии Юшкевича надежный 3-й механизированный корпус генерала Катукова — несмотря на тот факт, что в штабе фронта считали атаку этой армии второстепенной. Перед Юшкевичем и Катуковым стояла задача оправдать присутствие механизированного корпуса.

Незадолго до рассвета 25 ноября Юшкевич, начальник его артиллерии и целая группа офицеров связи собрались в передовом КП, расположенном в двух километрах от линии фронта, в тылу двух стягивающихся дивизий. Примитивный блиндаж выстроили на опушке леса, рядом с обледеневшей колеёй, лишь отдаленно напоминавшей дорогу. Перед блиндажом вдоль дороги на семьсот метров простиралось поле, за ним едва виднелись руины деревни Петровки. Где-то за деревней находились немецкие передовые укрепления. В унылом сером свете пронзительно-холодного утра Юшкевич едва различал в бинокль призрачные фигуры пехотинцев, занимающих позиции для атаки под прикрытием сильного снегопада. Юшкевич не видел и не слышал признаков кипучей деятельности в лесах и болотах по обе стороны от него, но чувствовал ее. Там, под командованием опытного начальника штаба, генерал-майора М.А. Шалина, второй эшелон дивизии завершал приготовления и ждал своей очереди вступить в бой (95).

Позади, преимущественно по открытым берегам реки Лучеса примерно в двух километрах к северу и вдоль дороги, ведущей через лес в Седнево на юге, артиллерия армии уже заняла позиции, приготовившись возвестить начало наступления оглушительной канонадой. Юшкевича обнадеживали свежие известия о том, что авангардные бригады механизированного корпуса Катукова завершили продвижение вперед и расположились глубоко в лесах вдоль его флангов. Этот маневр дался корпусу нелегко. Всего несколько часов назад даже сам Катуков сомневался в том, что его бригады сумеют вовремя завершить марш по заснеженным дорогам. Но почти сверхчеловеческими усилиями его первый эшелон выполнил поставленную задачу. А при слабости немецких укреплений, рассудил Юшкевич, авангардные бригады сумеют прорвать их. Остальные силы Катукова завершат начатое, как только подоспеют.

На передовой Юшкевич чувствовал себя беспомощным: он слишком выдвинулся вперед, чтобы следить за продолжающейся вплоть до последней минуты подготовкой к наступлению. С другой стороны, его блиндаж оставался единственным местом на всем участке фронта армии, откуда можно было увидеть результаты первого удара. Неизменно компетентный генерал Шалин мог действовать в соответствии с обстановкой, находясь на главном КП армии в Тагоще. Юшкевич надеялся, что Пуркаев оценит их работу и усилия, которые потребовались для успешного завершения подготовки к наступлению. Местность здесь была просто отвратительная, угрожающая серьезно замедлить атаку. В отличие от войск Тарасова, пересекавших четко обозначенную дорогу на Белый и несколько замерзших рек на пути к ясным целям, армии Юшкевича предстояло наступать по узкой извилистой речной долине, окаймленной с обеих сторон густыми лесами и замерзшими болотами. Единственная дорога, заслуживающая этого названия, была ограничена речной долиной, а кроме нее имелось еще несколько троп для маневрирования в окрестных лесах. Армия должна была двигаться по тесному коридору между рекой и стеной деревьев, пока не достигнет дороги Оленине-Белый на расстоянии почти двадцати километров от исходной точки. «Вот почему, — думал Юшкевич, — быстрое продвижение Катукова так важно. Как только он выйдет к стратегически важной дороге, фланги немецких сил, защищающих Оленине и Белый, окажутся широко открытыми». Именно поэтому Юшкевич пытался организовать бригадную разведку боем еще в начале вечера. Мимоходом пожалев об этой упущенной возможности, он снова исполнился оптимизма, мысленно перечисляя слабые немецкие подразделения, противостоящие его объединенной армии, и вспоминая о вероятном отсутствии у противника крупных оперативных резервов. Последнее обстоятельство, заключил он, позволит внушительным силам Катукова выполнить свою ответственную задачу.

В 7:30 Юшкевича вывела из раздумий нарастающая канонада, от грохота которой осыпался снег с деревьев на краю поляны (96). Раскаты звучали меньше часа, а когда они смолкли вдали, в деревне Петровка вдруг ключом закипела деятельность: пехота двинулась в атаку. Вскоре по лесам на флангах раскатились глухие ружейные и пулеметные выстрелы вперемешку с редкими взрывами. Когда пальба в отдалении утихла, Юшкевич приказал членам штаба подыскать новую позицию для наблюдения за ходом сражения. Прошло несколько часов, прежде чем офицеры штаба вернулись к уже потерявшему терпение командиру и порекомендовали ему оставаться на прежнем месте, пока в бой, как назначено, в полдень, не вступит бронетехника Катукова. Юшкевич уже понял, каким трудным будет это наступление. Противник действительно слаб, но местность чудовищна. Это сочетание досаждало армии Юшкевича и в последующие дни.

Незадолго до девяти часов солдаты 238-й стрелковой дивизии полковника И. В. Карпова и два полка 185-й стрелковой дивизии полковника М.Ф. Андрющенко поднялись из ячеек и окопов и нанесли удар по передовым позициям противника (см. карту 12) (97). Артподготовка, запланированная заранее и редко проводившаяся под наблюдением, тем не менее прорвала кое-где оборону немцев. Но поскольку немецкие опорные пункты были рассеяны по всему участку фронта, уничтожить их до последнего не представлялось возможным. Таким образом, атака Юшкевича с самого начала развивалась неравномерно. Некоторые передовые батальоны продвинулись далеко вперед, а других задержал огонь из уцелевших немецких бункеров. Это потребовало от атакующих почти постоянного маневрирования, они теряли силы в схватках за отдельные немецкие позиции. Более того, поддержка, которую обеспечивали танки корпуса Катукова в расчете до танковой роты на атакующий стрелковый батальон, была неравномерной. На подступах к узкой долине и на лесных тропах неповоротливые танки становились жертвами нерасчищенных минных полей и засад пехоты. Короче говоря, наступление осуществлялось донельзя медленно.

В первые несколько часов атаки два стрелковых полка полковника Андрющенко прорвали передовую оборону немцев, но увязли в бою за несколько деревень в открытом поле на южном берегу реки Лучеса. В полдень передовая танковая бригада Катукова — 1-я гвардейская танковая бригада полковника В.М. Горелова, вступила в атаку по графику и продвинула два стрелковых полка вперед на один километр. Но силы дивизии к северу от реки Лучеса не смогли прорвать передний край обороны противника и поддержать атаку. К ночи Андрющенко остановил наступление и приготовился форсировать реку с тем, чтобы утром атаковать Гриву. На юге целая дивизия Карпова столкнулась с такими же трудностями. Два его полка первого эшелона прорвали немецкую оборону в лесах перед Петровкой и южнее ее, но в лесах за ней продвижение замедлилось. Более того, 49-я танковая бригада Катукова, которой следовало начать прикрывать пехоту уже с полудня, выдвинулась вперед с опозданием и тоже отстала от графика из-за боев в лесу. К концу дня объединенные силы достигли немецких укреплений у Толкачей, всего в двух километрах от своих исходных позиций.

Генерал-майор М.Е. Катуков, командующий 3-м механизированным корпусом, и его начальник штаба полковник М.Т. Никитин провели день в лихорадочной суете, подгоняя передовые бригады и требуя, чтобы бригады второго эшелона следовали, несмотря на залесенность местности, по пятам за первыми. Даже при замедленном продвижении главной целью было доставлять передовым частям боеприпасы, топливо и другие важные припасы, необходимые для ведения боевых действий. Особую тревогу внушало то, что затяжные схватки в лесах требовали немалых затрат топлива и еще больше осложняли снабжение частей.

Ближе к вечеру Катуков присоединился к Юшкевичу на полевом КП севернее Толкачей. Они пересмотрели планы действий на следующий день. При поддержке двух танковых бригад Катукова Юшкевич запланировал атаки через замерзшую Лучесу (с целью удержания Гривы) и через Толкачи к открытым полям севернее Карской. Добравшись от открытых полей, бронетехника Катукова должна была нанести удар по деревне Старухи, расположенной по обе стороны единственной в доли не Лучесы дороги, которой Юшкевич придавал большое значение для быстрого наступления. А пока он приказал усталым солдатам остановиться на отдых и перегруппироваться, готовясь к действиям следующего утра.

Вести о наступлении русских дошли до генерала Гарпе, командира 41-го танкового корпуса, в 9:00, в то время, когда его внимание было уже приковано к яростной атаке к югу от Белого. Эта атака поначалу его сильнее заботила — потому, что на первых этапах развивалась стремительно, узел Белого играл важную роль в обороне Ржева, а Гарпе знал, что пересеченная местность поможет немецким войскам удерживать оборону в долине реки Лучесы. С другой стороны, он не мог так высокомерно отмахнуться от угрозы с севера, поскольку оборона немцев там была слаба, а доступные резервы — малочисленны (98).

В первых донесениях сообщалось, что атака русских смяла правофланговые батальоны 216-го гренадерского полка 86-й пехотной дивизии генерала Вейдлинга и что командир дивизии уже на пути в Карскую, чтобы лично руководить обороной. Далее днем донесения свидетельствовали о замедленном продвижении русских к югу от Лучесы. Гарпе понял, что атака была предпринята на уязвимом стыке его войск и 23-го армейского корпуса генерала Гильперта. Левофланговая 110-я пехотная дивизия Гильперта держала оборону на растянутом участке фронта протяженностью почти 30 км севернее железной дороги Великие Луки-Оленине, проходящей на юг чуть севернее Гривы в долине реки Лучеса. Для сражений в долине Лучесы дивизия могла выделить только боевую группу Линдемана размером с полк (252-й гренадерский полк). Это означало, что нескольким батальонам 252-го гренадерского полка 110-й пехотной дивизии и остаткам 216-го гренадерского полка 86-й пехотной дивизии предстоит сдерживать атаку противника своими силами, пока не подоспеет подкрепление, а для этого потребуется не менее двадцати четырех часов (99).

Единственным подкреплением для долины Лучесы мог стать гренадерский полк моторизованной дивизии «Великая Германия», стоящий лагерем севернее Оленине. Беда заключалась в том, что тем утром полку пришлось реагировать на атаки по двум направлениям. На севере русские войска форсировали реку Молодой Туд, а на юге продвигались вверх по Лучесе. Генерал Гильперт разрешил эту дилемму, отправив половину полка на юг, половину на север. Так или иначе, достигнуть Лучесы два батальона гренадерского полка могли не раньше, чем через сутки. 2-й батальон гренадерского полка встал лагерем незадолго до полуночи, а рано утром 26 ноября направился на юг, через Оленине, к долине Лучесы. 1-й батальон полка приготовился последовать за ним (100).

26-27 ноября

На рассвете 26 ноября, после очередной краткой артподготовки пехота Юшкевича при поддержке двух танковых бригад Катукова, развернутых поротно, возобновила наступление в тихий снегопад. На берегах Лучесы 280-й стрелковый полк 185-й стрелковой дивизии полковника Андрющенко форсировал замерзшую реку и закрепился на ее северном берегу. Не выдержав напористой советской атаки, немцы оставили передовые позиции к северу от реки и в боевом порядке отступили в укрепленный населенный пункт Грива (101). Новые надежные позиции были расположены вдоль передних скатов гребня между Лучесой и притоком, впадающим в Лучесу с севера. Когда два полка Андрющенко подступили к Гриве, немцы встретили их смертоносным огнем автоматов, пулеметов и минометов, а тем временем немецкая артиллерия перепахивала землю и оставляла бреши в цепях русских пехотинцев на подступах к деревне. Сопровождающие танки 1-й гвардейской танковой бригады отстали от пехоты на переправе через реку, и без их поддержки в полдень советская атака замерла перед неприступными укреплениями населенного пункта.

Тем временем усиленный 1319-й стрелковый полк полковника Андрющенко прорвался через немецкие позиции к югу от реки и медленно двинулся вперед, по обе стороны от дороги на Старухи. На полпути к цели его остановила яростная контратака только что подоспевшей немецкой моторизованной пехоты. Битва продолжалась с переменным успехом весь день, преимущество русских было минимальным. Продвижения всего на километр удалось достичь ценой больших потерь танков (102). Поэтому ближе к вечеру Катуков отвел свою танковую бригаду на перегруппировку и подкрепил ее батальоном из сектора к северу от реки. Тем вечером Катуков предложил Юшкевичу на следующий день ввести в бой и переформированную 1-ю гвардейскую танковую бригаду, и части 3-й механизированной бригады из второго эшелона, чтобы окончательно сокрушить оборону противника и достичь Старухи. Юшкевич согласился.

В секторе Толкачей полковник Карпов несколько раз бросал свою 238-ю стрелковую дивизию в атаку на немецкие укрепления и, наконец, перед наступлением темноты захватил опорный пункт противника. Его потери тоже были чрезвычайно велики, и к концу дня Карпов отказался от дальнейших атак. Одной из основных причин, по которым ему не удалось раньше захватить Толкачи, стало запоздалое прибытие 1-й механизированной бригады, которая должна была охватить деревню с юга, но не сумела. Выполняя указания Катукова и Юшкевича, Карпов повторно сосредоточил свою дивизию и запланировал новую атаку на 27 ноября. На этот раз в ней должны были принять участие 49-я танковая и 1-я механизированная бригады.

Трудности, с которыми советские войска столкнулись 26 ноября, были вызваны не только упорным сопротивлением немцев на надежно укрепленных позициях, неудовлетворительным взаимодействием атакующих сил и пересеченной местностью, но и прибытием первых немецких резервов. Проведя на марше всю ночь, в середине утра 2-й батальон гренадерского полка «Великой Германии» вышел к долине Лучесы и с хода вступил в бой у дороги на Старухи. Первой атакой ему удалось отбросить русских, но вскоре русская пехота возобновила удары. К середине дня боевая группа Варшауэра, состоящая из 1-й и 2-й боевых саперных рот дивизии «Великая Германия», приблизилась к полю боя. Введение в бой 1-й роты вновь стабилизировало линию немецкой обороны в четырех километрах к западу от Старух. В то же время боевая группа Линдемана, защищающая Гриву, отправила свой 1 — и батальон 252-го гренадерского полка широким обходным маршем через Лучесу, в тыл немецких войск в Карской, чтобы оказать им поддержку. Немецкая 86-я пехотная дивизия тоже сформировала резервное подразделение размером с батальон и отправила его в качестве подкрепления защитникам Карской (103).

Рано утром 27 ноября армия Юшкевича наконец-то добилась первых успехов. Возобновив штурм Гривы, на этот раз только силами пехоты, она, наконец, заявила о присутствии своих сосредоточенных танковых частей на юге. 1-я гвардейская танковая бригада полковника Горелова и 3-я механизированная бригада полковника А.Х. Бабаджаняна смяли надоедливые танковые гренадерские силы противника, защищающие дорогу на Старухи, и продвинулись вдоль южного берега Лучесы до самых окраин населенного пункта. Хотя усилившееся сопротивление немцев заставило их остановиться на окраине, следовавший за ними 1319-й стрелковый полк завладел небольшим предмостным плацдармом на северном берегу реки, южнее Гривы. Одновременно 49-я танковая бригада майора B.C. Черниченко, преследуемая 1-й механизированной бригадой полковника И.В. Мельникова, осуществила охват немецких сил севернее Карской. Пока пехота 238-й стрелковой дивизии оттесняла немцев назад к деревне, танки Черниченко пересекли открытое пространство южнее Старух и были остановлены свежей немецкой пехотой севернее Гончарове. Юшкевичу казалось, что долгожданный прорыв уже осуществляется. Но к ночи многообещающая атака опять заглохла, натолкнувшись на непреклонное сопротивление немцев.

Это сопротивление было результатом умелой смены немецких частей на позициях и прибытия немногочисленных, но свежих немецких резервов. Подвергнувшись атаке утром, 2-й батальон гренадерского полка в боевом порядке отступил к северному берегу Лучесы и сумел сдержать атакующую русскую пехоту на маленьком предмостном плацдарме, когда та осталась без поддержки бронетехники. Оставшийся гренадерский батальон достиг Старух и с помощью обеих штурмовых саперных рот боевой группы Варшауэра с трудом удержал населенный пункт. Южнее 1-й батальон 252-го пехотного полка тоже намертво остановил русских у Гончарове и вынудил их предпринять еще одну перегруппировку (104). Но, несмотря на эти местные успехи, между немецкими войсками, ведущими боевые действия на берегах Лучесы, и 86-й пехотной дивизией, держащей оборону Карской, образовалась внушительная брешь. Немецкому командованию следовало предотвратить увеличение этой бреши — задача, по меньшей мере, трудная, поскольку, кроме двух оставшихся батальонов гренадерского полка дивизии «Великая Германия», других резервов почти не ожидалось. Генерал Гарпе уже пришел к выводу, что сначала следует разобраться в кризисной ситуации у Белого, и только потом заняться положением у Лучесы. Спать он удалился, слегка успокоенный известием о том, что два свежих гренадерских батальона только что вошли в долину Лучесы.

28-30 ноября

К счастью для немцев, прибытие двух гренадерских батальонов подкрепления произошло непосредственно перед началом последней и решающей советской атаки, целью которой было освобождение долины от противника. Вследствие этого запланированный победный глубокий удар в направлении дороги Оленине-Белый превратился в изнуряющее двухдневное противостояние, которое не только не принесло советским войскам победы, но и в значительной мере ослабило их.

Поздно 27 ноября Юшкевич вновь перегруппировал свои поиска (см. карту 12). На этот раз он намеревался бросить основные бронетанковые силы против открытого фланга противника в Карской, чтобы расширить зону прорыва, а затем отодвинуть ее границу на север, в немецкий тыл, с фланга подойти к немецким укреплениям у Старух и захватить переправы через Лучесу восточнее этого опорного пункта. Юшкевич приказал Катукову перегруппировать все подвижные группы направо. Его 49-я танковая и 10-я механизированная бригады, развернутые во втором эшелоне, должны были сокрушить немецкие укрепления у Карской, а 1-я гвардейская танковая и 3-я механизированная бригады — атаковать в восточном направлении с выступа южнее Старух (105). Прорвав оборону противника, всем бригадам следовало двигаться на север железной лавиной, которую Юшкевич считал непобедимой.

Но и на этот раз в ходе операции незамедлительно возникли проблемы. Во-первых, сильный снегопад мешал ночной перегруппировке, и подразделения безнадежно перепутались на занесенных снегом лесных тропах. Поэтому атака, запланированная на рассвет, началась только после полудня. Когда же она, наконец, началась, массированный танковый удар смял немецкие укрепления у Карской, а танки Черниченко и механизированная пехота двинулись через леса на восток, в сторону Гончарове. Но усилившееся сопротивление немцев поставило под угрозу успех атаки. На крутых берегах речушки к западу от Гончарове штурмовые войска, чрезмерно растянувшиеся в ходе стремительной погони, попали под ливень огня противника, засевшего в деревне. Зловещим знаком было то, что в число защитников деревни входила не только пехота, с которой советские войска уже имели дело, но и танковые гренадерские части. Когда с наступлением ночи атака русских прекратилась, Юшкевич опять приказал своим войскам перегруппироваться и запланировал на утро объединенный штурм.

На севере 1-я танковая бригада полковника Горелова и 3-я механизированная бригада полковника Бабаджаняна нанесли удар по населенному пункту Старухи и опорным позициям вскоре после полудня. Они сразу наткнулись на свежие немецкие танковые гренадерские силы и сумели с тяжелыми боями продвинуться всего на один километр. Убедившись, что обе его передовые ударные группы застряли, Юшкевич направил им на помощь резервы. Его 114-я стрелковая бригада и 39-й отдельный танковый полк с тридцатью новыми танками медленно выдвинулись вперед, чтобы поддержать атаку на следующий день, если потребуется. Юшкевич надеялся, что их помощь не понадобится, поскольку это были его последние резервы, а до дороги на Оленине предстоял еще долгий путь.

Рано днем Юшкевич ненадолго съездил в штаб фронта в Старое Бочово, где провел совещание с Жуковым и Пуркаевым по поводу продвижения и дальнейших действий своей армии. Вернувшись на КП армии в середине дня, он получил новое сообщение из штаба фронта, где продолжалось совещание командующего Калининским фронтом Пуркаева с Жуковым. В сообщении войска Юшкевича поздравляли со «скромными» достижениями, приказывали продолжать наступление и требовали выйти к дороге на Оленине максимально быстро и «любой ценой». Командующий армией порадовался тому, что уже отдал приказ о выдвижении резервов.

28 ноября немцы чудом избежали катастрофы в долине Лучесы; своим спасением они были обязаны прибытию боевой группы Келера — оставшимся двум батальонам гренадерского полка моторизованной дивизии «Великая Германия» под командованием полковника Келера. Эти два батальона вошли в долину Лучесы на рассвете того дня, с 1-м батальоном в авангарде (1-й батальон форсировал реку и отправил подкрепление 1-му батальону 252-го гренадерского полка, держащему оборону на обширном участке фронта к югу от Гончарове, а 3-й батальон оказал поддержку маленькой боевой группе Варшауэра в Старухах) (106). Выполнив первоочередную задачу, Келер приступил к реорганизации сил для выполнения второстепенной — полномасштабной атаки с целью закрытия прорыва в немецкой обороне и восстановления связи с 86-й пехотной дивизией. Но прежде, чем он успел сделать это, новые атаки советских войск вынудили его перегруппировывающиеся части защищать свою жизнь. Когда же советские атаки после достижения незначительных результатов прекратились в конце дня, Келер возобновил приготовления — на этот раз к удару на следующее утро.

Рано утром 29 ноября участок фронта вдоль Лучесы взорвался огнем: обе стороны атаковали почти одновременно на всем участке, яростное сражение затянулось на весь день. Бронетехника 49-й танковой бригады майора Черниченко и пехота 10-й механизированной бригады, а также 238-я стрелковая дивизия полковника Карпова сокрушили немецкие укрепления у Гончарове и устремились на запад через леса, прямо в когти контратакующего 1 — го батальона немецких гренадерских резервов полковника Келера. Немцы развернули батарею 50-миллиметровых противотанковых орудий для стрельбы прямой наводкой по атакующим средним танкам Т-34 и тяжелым КВ-1, но снаряды просто отскакивали от железных чудовищ, и вскоре огонь батареи захлебнулся. Вспыхнул яростный ближний бой между атакующими русскими и немецкой пехотой, во время которой немцы вели по наступающему противнику прицельную стрельбу из 88-миллиметровых зенитных орудий. Уничтожив 15 советских танков, немцы сумели временно приостановить штурм русских у самой деревни Смольково, на просеке, всего в 8 км от дороги на Оленине. Хотя 1-й батальон гренадерского полка дивизии «Великая Германия» был измотан ожесточенной борьбой, он удерживал Смольково до тех пор, пока вечером бой не утих (107).

Дальше на север разгорелась еще более страшная битва. Уцелевшие сорок танков полковников Горелова и Бабаджаняна при поддержке моторизованной пехоты механизированной бригады Бабаджаняна атаковали две саперных роты с подкреплением боевой группы Варшауэр в Старухах и позиции 2-го батальона гренадерского полка у Лучесы. Потери с обеих сторон были огромными, советские войска лишились половины танков, от немецкого 2-го батальона остался только усиленный взвод. Немецкий участник тех событий вспоминал: «Невозможно описать то, что пехотинцы, саперы, артиллеристы и наблюдатели выдержали среди снега и льда на передовой. Пришлось формировать из транспортных колонн и тыловиков заградительные отряды, чтобы закрыть хотя бы некоторые из разрастающихся брешей» (108).

Обе стороны были одинаково измотаны, и с наступлением ночи Юшкевич предпочел бы остановиться, но Жуков приказал продолжать атаку во что бы то ни стало, и Юшкевич понял, что это значит. В полночь он отдал приказ всем подразделениям продолжать удары всю ночь, а утром приготовиться к еще одному общему штурму. Горелов, Бабаджанян, Карпов и Андрющенко выполнили приказ и на рассвете с удвоенной силой ринулись в атаку. Бронетехника и пехота то и дело наносили удары по всему участку фронта от Гривы до Смольково — с решимостью, недоступной пониманию немцев. Казалось, весь фронт охватило пламя — грохотала артиллерия, рвались снаряды, рокотали танки, слышались крики пехотинцев.

Столкнувшись с новой, еще более мощной волной атак противника, боевые саперы старшего лейтенанта Варшауэра нехотя оставили Старухи, а затем и деревню Богородицкое на востоке, только чтобы вскоре вернуться и в упорной борьбе отвоевать ее. 1-й батальон гренадерского полка был полностью окружен в Смольково, но с тяжелыми боями сумел пробиться к Гороватке. 1-й батальон 252-го полка понес большие потери, отступая под непрерывным огнем на новые позиции восточнее Галицкина, всего в четырех километрах от дороги на Оленине. Немецкий очевидец писал: «Нас атаковали отовсюду! Кризисные ситуации возникали каждую минуту!» (109)

Тем временем к северу от реки Лучеса пехота 185-й стрелковой дивизии полковника Андрющенко атаковала опорный пункт Грива, но не сумела взять его штурмом. Но далее на восток вдоль Лучесы, на ее южном берегу, 2-й и 3-й батальоны гренадерского полка были вынуждены отступить на новые позиции вдоль реки, к востоку и к западу от Травино. Они чудом выдерживали свирепые атаки советских войск. Положение немцев осложняло то, что прорыв шириной в несколько километров между боевой группой Келера и укреплениями 86-й пехотной дивизии превратился в 12-километровую брешь, поскольку 216-й гренадерский полк неуклонно двигался на юг от Карской, постепенно отдаляясь от своих соседей с севера. Его 3-й батальон при попытке отступить под огнем на юг, через леса, потерял почти всех офицеров и множество солдат. Остатки разгромленного полка образовали новый ненадежный оборонительный заслон к западу от Ивановки, он протянулся на шесть километров на запад, а потом на юго-запад, а его открытый правый фланг резко обрывался в замерзших болотах.

Донесения об ужасной бойне, отправленные полковниками Линдеманом и Келером генералам Гарпе и Гильперту из штабов 41-го танкового и 23-го армейского корпуса до глубины души потрясли двух обычно хладнокровных командиров. Оба осознали, что успешная оборона Белого и Оленине будет напрасной, если падет сектор Лучесы. Поэтому отражение советского наступления в долине Лучесы вдруг приобрело совершенно новое значение. Оба командира принялись собирать подкрепление везде, где только могли найти его, и поспешно отправлять в сектор, оказавшийся под угрозой. 23-й армейский корпус прислал пехотные батальоны 110-й и 253-й пехотных дивизий, хотя эти формирования сами могли в любой момент подвергнуться атаке. Артиллеристы, саперы, служащие тыла, повара и даже русские HW (Hilfswilliger-добровольческие вспомогательные части) были собраны и отправлены в стратегически важный сектор Лучесы (110). Теперь и немецкое командование пришло к выводу, что советские атаки необходимо сдерживать любой ценой.

Угрозы и мольбы Жукова подействовали. К наступлению ночи 30 ноября Юшкевич, Пуркаев и Жуков могли гордиться действиями 22-й армии. По мнению Жукова, достижения армии наглядно свидетельствовали о том, чего можно добиться запугиванием. В отличие от Жукова, генерала Юшкевича раздирали противоречивые чувства. Читать рапорты о потерях приходилось ему, и он видел, как его армия тает буквально на глазах. Почти половина 270 танков уже превратилась в обугленные остовы, численность механизированной пехоты заметно снизилась, потери в стрелковой дивизии превышали 50 % (111). Он справлялся с поставленной задачей, но какой ценой! Важнее другое, напоминал он себе: сможет ли он продолжать атаку утром? Вопрос, конечно, был неуместным. Его армии придется возобновить наступление. Юшкевич вздохнул с облегчением, вспомнив про нетронутую резервную стрелковую бригаду и танковый полк. Утром их помощь придется очень кстати.

Форсирование реки Молодой Туд

25 ноября

В отличие от большинства коллег, командующих армиями, генерал-майор А. И. Зыгин, командующий советской 39-й армией, ожидал начала наступления на главном КП в населенном пункте Красная Гора, в 15 км от линии фронта. Не то чтобы он не любил шум и картины боя — сражений он повидал множество и был непоколебимо уверен в том, что предстоящая операция пройдет успешно. Все дело заключалось в том, что его армия должна была нанести удар на чрезвычайно протяженном участке фронта, и главный КП был самым подходящим местом наблюдения за ходом грандиозной битвы. Командующий Калининским фронтом генерал Пуркаев пришел к тому же выводу, что и Зыгин, и присоединился к нему на КП, терпеливо ожидая первых донесений.

Зыгин не сомневался в успехе потому, что разведка армии и фронта сообщала: если немецкие оперативные резервы и присутствуют в его секторе, то они немногочисленны. Немецкая 14-я моторизованная дивизия прикрывала укрепления подо Ржевом и должна была остаться в этом секторе из-за диверсионных действий, запланированных 30-й армией. Поговаривали, что небольшие подразделения моторизованной дивизии «Великая Германия» дислоцированы возле Оленине, но эти сведения противоречили другим, согласно которым смертельно опасные немецкие войска рассеяны далее к югу и на востоке. Так или иначе, думал Зыгин, более масштабные советские атаки в других местах отвлекут резервы от участка по реке Молодой Туд (112).

Если командующий армией был лишен возможности лично следить за ходом сражения, то к полковнику К.А. Малыгину, командующему 28-й танковой бригадой 39-й армии, это не относилось. Незадолго до 9:00 он приготовился к наблюдению вместе с полковником М.М. Бусаровым, чью 158-ю стрелковую дивизию предстояло поддерживать танковой бригаде (113). Оба командира расположились в полевом блиндаже на переднем скате гребня, протянувшегося на север от берега реки Молодой Туд. Рядом с бункером был замаскирован танк Малыгина. Менее чем в километре к западу, южнее вершины гребня, находилась деревушка Севастьянове. Прямо перед блиндажом местность на протяжении двух километров, до передовых позиций пехоты Бусарова, полого спускалась вниз. Пехотинцы как раз заняли исходные позиции для атаки на северном берегу реки. Выше по балке, за блиндажом, пятьдесят закамуфлированных танков Малыгина молча ждали сигнала завести двигатели и вслед за пехотой форсировать реку. Как и повсюду на Ржевском выступе, непогода окутывала объединенные силы пехоты и бронетехники защитным покрывалом. Почти непроницаемая смесь снега и тумана скрывала из виду речную долину и создавала умиротворяющее ощущение обезличенности, заставляющее забыть о метели, предстоящей битве и смерти. Малыгин с иронией отметил, что деревня у реки слева от него называется Жукове.

Ровно в 9:00 артиллерия приступила к своей смертоносной работе, ждущие солдаты на миг напряглись и опять успокоились, считая взрывы и драгоценные минуты, оставшиеся до атаки (см. карту 13). Пока артиллерия крушила немецкие позиции на дальнем берегу реки, все надеялись, что огонь найдет ускользающие цели и упростит задачу остальным. Артиллеристам приходилось нелегко. Единственная немецкая дивизия защищала обширный участок фронта, простирающийся более чем на 20 км вдоль реки Молодой Туд, и поскольку ей недоставало живой силы, чтобы вырыть сплошные траншеи, дивизия вместо этого соорудила полосу опорных пунктов, прикрывающих друг друга блокирующим огнем. В часть этих опорных пунктов были превращены крепкие дома в разных деревнях, другие возвели в лесах и среди полей на дальнем берегу реки. Вторая сеть опорных пунктов и огневых точек располагалась на расстоянии километра вглубь тыла и поддерживала сложную паутину приречных укреплений. Узлы, образованные этими паутинами, представляли собой трудные мишени для артиллерии, особенно при отсутствии возможности вести прицельный огонь. А каждый не уничтоженный опорный пункт был серьезным препятствием. Одних солдатских надежд вряд ли хватило бы, чтобы выполнить работу артиллерии. Насколько успешно она действовала, должно было показать наступление.

После завершения первой части артподготовки Бусаров попрощался с Малыгиным, в шутку пожелав встретиться с ним вечером на улицах освобожденного Урдома, и скрылся в траншее, которая уступами вела вниз по склону к реке и ждущим стрелкам. Прошло полчаса, и, как только Малыгин направился к ждущему танку, ровно в 10:00 канонада вдруг смолкла, зазвучали свистки, возвещая начало наступления пехоты. Возглавляемые саперами, несущими длинные доски и бревна, передовые пехотные роты вскочили и бросились к замерзшей реке, перешли ее по льду и вверх по изрытому воронками дальнему берегу устремились к лесу Менее чем через полчаса по рации Малыгина передали сигнал к наступлению, и в лесу за рекой послышалась автоматная и пулеметная стрельба, то и дело перебиваемая ухающими залпами минометов. Бронетехника Малыгина медленно появилась из балки и поротно принялась скатываться по склону к реке — как раз в то время, когда основные силы батальонов Бусарова покинули исходные позиции, чтобы присоединиться к атаке.

Едва танковые колонны приблизились к реке, как на дальнем берегу вновь появились передовые пехотные роты, выбитые из леса мощным вражеским огнем. Танкисты Малыгина не обратили внимания на отступающую пехоту. Перестроившись узкими колоннами тяжелых (KB) и средних (Т-34) танков, они стали перебираться на другой берег реки, следуя за танками-тральщиками. На другом берегу тяжелые танки раздавили немецкий бункер, Т-34 прошли по ледяному покрову реки без сопровождения пехоты, остановленной на своем берегу шквальным пулеметным огнем противника. Танки Малыгина углубились в лес и сразу вызвали на себя массированный огонь уцелевших немецких опорных пунктов, оборудованных 152-миллиметровыми артиллерийскими орудиями. Прекрасно зная, какая участь ждет бронетехнику, вступившую в бой без поддержки пехоты, Малыгин приказал своим батальонам вернуться к реке и воссоединиться с пехотой. Он намеревался возобновить атаку, но не мог найти способа убедить пехоту следовать за танками под огненным ливнем. В этот момент генерал Зыгин, обеспокоенный большими потерями танков, приказал Малыгину отвести раздосадованных танкистов обратно за реку. Тот выполнил приказ к полудню, потеряв примерно десять из пятидесяти танков. Теперь и командиры, и солдаты знали, что артиллерия не справилась со своей работой (114).

Все вести, которые Зыгин получал из главного сектора наступления на реке Молодой Туд, были скверными. Не удались не только атаки Бусарова и Малыгина: действия 373-й стрелковой дивизии полковника К. И. Сазонова и 135-й стрелковой дивизии В.Г. Коваленко выше по реке по тем же причинам завершились провалом. Несмотря на поддержку 81-й танковой бригады полковника Д.И. Кузьмина, пехоту остановил мощный огонь противника, и атакующим пришлось отступить обратно за реку. Поэтому генерал Зыгин нехотя приказал своим войскам перегруппироваться и приготовиться к очередной атаке на следующее утро. Само по себе досадное, поражение трех дивизий на центральном участке затмило эффектные успехи советских войск на фланге. Мало того, поражение позволило немецкому командованию более разумно перераспределить силы, чтобы отразить угрозы с флангов.

Самым ярким, хотя и временным, был успех, достигнутый советскими войсками в верховьях реки Молодой Туд, между одноименным населенным пунктом и небольшим притоком Дубенка, впадавшим в реку с востока. Здесь при поддержке 290-го стрелкового полка 186-й стрелковой дивизии генерал-майора В. К. Урбановича 100-я стрелковая бригада на рассвете форсировала реку. Сломив сопротивление рассеянных укреплений немцев на стыке 253-й и 206-й пехотных дивизий, атакующие продвинулись на пять километров в леса к северу от Дубенки, почти до самой дороги Молодой Туд-Оленине. Немецкий 473-й гренадерский полк 263-й пехотной дивизии отчаянно цеплялся за отдельные позиции к северу от Дубенки, напротив деревни Шарки, находящейся в руках русских. Тем временем небольшие подразделения 312-го гренадерского полка 206-й пехотной дивизии сдерживали наступление советских войск, закрепившись в деревнях Плеханове и Татьянино у самой дороги Молодой Туд-Оленине (115). Немцы не знали, сумеют ли без помощи удержать дорогу, хотя и понимали: если русские завладеют ею, все немецкие укрепления вдоль реки Молодой Туд станут не обороняемыми.

К счастью для немцев, к 18:00 начало прибывать подкрепление от гренадерского полка моторизованной дивизии «Великая Германия», что предотвратило возможную катастрофу. Первым прибыл мотоциклетный батальон, занявший резервные позиции близ населенного пункта Холмец в тылу 253-й пехотной дивизии. Вскоре после этого 1-й батальон гренадерского полка был переброшен на север по дороге на Оленине и по глубокому снегу вступил в бой с советской пехотой, занимающей деревушку Книшниково, расположенную восточнее Шарки, между позициями 206-й и 253-й пехотных дивизий.

В ожесточенном бою за каждый дом гренадеры выбили русские войска из деревни и подступили к северному берегу Дубенки прежде, чем были остановлены огнем русских и сильным снегопадом перед основными русскими укреплениями у Шарки. Когда стрельба утихла, 3-й батальон гренадерского полка в сопровождении 3-го артиллерийского дивизиона дивизии выдвинулся вперед по дороге, в помощь окруженным ротам 206-й пехотной дивизии, держащим оборону двух деревень у шоссе. 4-й батальон полка прибыл в район боя к утру (116).

Своевременное появление танковых гренадерских частей[11] предотвратило падение немецких укреплений, особенно потому, что советскую 100-ю стрелковую бригаду не поддерживала бронетехника, и сдержать ее удалось при небольшой помощи артиллерии. Тем не менее, в целом, катастрофы удалось избежать чудом, поэтому немцы в обороне поспешно провели реорганизацию, чтобы на следующий день нанести запланированный контрудар по маленькому советскому выступу — раньше, чем 39-я армия успеет поддержать его новыми частями пехоты или бронетехники.

На левом фланге 39-й армии еще одна второстепенная атака также увенчалась значительными успехами и в заметной степени отвлекла внимание немцев от их временных достижений и обороне реки Молодой Туд. На предмостном плацдарме у Глядово, южнее реки Волга, 136-я стрелковая бригада Зыгина при поддержке стрелкового полка 178-й стрелковой дивизии генерал-майора А.Г. Кудрявцева и двух отдельных танковых полков нанесли удар в восточном направлении, в сторону Зайцеве, из лесов между дорогой на Урдом и рекой Тилица. Мощная атака смела передовые немецкие укрепления, русские войска продвинулись на четыре километра, дошли до окраин Трушконо, где к ночи резервы 413-го гренадерского полка 206-й немецкой пехотной дивизии, наконец, остановили их. Угроза прорыва возникла также на левом фланге 451-го гренадерского полка соседней 251-й пехотной дивизии, которая только что отразила сильные удары частей русской 30-й армии дальше на востоке, на предмостном плацдарме у Волги.

Генерал Гильперт из 23-го армейского корпуса отбил, по всей видимости, главные удары русских у реки Молодой Туд, но, несмотря на это, атаки с флангов вынуждали его разбрасываться основными резервами — вместо того чтобы сосредоточить их в центре участка. Чтобы устранить угрозу прорыва на левом фланге, он ввел в бой части гренадерского полка «Великой Германии». Но в ту же ночь осложнившаяся обстановка на юге, в долине Лучесы, где еще более крупные русские соединения предприняли атаку, заставила Гильперта отправить основные гренадерские части в сектор, оказавшийся в условиях максимальной угрозы. В центре Гильперт ввел в бой несколько артиллерийских батальонов и две роты резервного 53-го гренадерского полка 14-й моторизованной дивизии, которые вместе с упрямыми солдатами 310-го гренадерского полка 206-й дивизии сумели отразить танковый удар русских, форсировавших Молодой Туд. Вечером Гильперт отправил оставшийся 53-й гренадерский полк в поддержку второй линии обороны 206-й пехотной дивизии, а 11-й гренадерский полк 14-й моторизованной дивизии — для укрепления правого фланга 206-й дивизии, оказавшегося под угрозой (117). Все это время генерал Гильперт пристально следил за возобновившимися атаками русских на востоке, близ самого Ржева. Гильперт не мог ввести в бой у Молодого Туда всю 14-ю моторизованную дивизию, не убедившись, что сектор 206-й пехотной дивизии — единственный очаг наступления русских на всей растянутой северной оконечности Ржевского выступа. Помимо небольшого подразделения дивизии «Великая Германия», 14-я дивизия была последним резервом Гильперта.

Недовольный неудачными действиями армии у реки Молодой Туд, генерал Зыгин хотел бы иметь возможность развивать местный успех на флангах. Но когда он доложил генералу Пуркаеву о результатах действий этого дня и попросил разрешения перебросить основные силы на фланги, Пуркаев отказал ему и потребовал следовать первоначальному плану. Пока Зыгин мечтал о дерзких охватах, искусных маневрах и вхождении в Оленине победным маршем, Пуркаев помнил о первоочередной задаче 39-й армии — оказывать неослабевающее давление на немецкие укрепления и сковывать как можно больше немецких резервов, чтобы облегчить задачу крупным силам, атакующим на юге. Поэтому Пуркаев требовал, чтобы Зыгин придержал свои основные резервы, чтобы воспользоваться ими в дальнейшем. Таким образом, его резервные 348-я стрелковая дивизия, 101-я стрелковая бригада и 46-я отдельная механизированная бригада должны были оставаться на месте, пока армия Зыгина не добьется более существенных успехов в наступлении. Тем временем Зыгин сосредоточил внимание на переформировании своих частей для возобновления атаки завтра в секторе Молодого Туда, а войскам на фланге предоставил возможность справляться с ситуацией своими силами. Сам Зыгин вместе со штабом перебрался на новый командный пункт армии к востоку от Тройни и к северу от реки Молодой Туд, откуда было легче наблюдать за ходом боевых действий.

Позднее вечером Зыгин получил от своего начальника разведки, полковника М.А. Волошина, известия, которые отчасти лишили его оптимизма по поводу перспектив армии, но свидетельствовали об успешном осуществлении общего замысла Пуркаева. Отряд глубокой разведки доложил, что большая часть немецкой 14-й моторизованной дивизии и часть 5-й танковой дивизии направляются в этот сектор. Зыгин упрекал Волошина, спрашивая: «Откуда они взялись? Почему не указаны на карте?», но, несмотря на его упреки и досаду Волошина, эти новости позволили Зыгину в последнюю минуту изменить планы атаки в соответствии с новой потенциальной угрозой (118). Рано утром 26 ноября Зыгин приказал командирам своей дивизии, развернутой вдоль Молодого Туда, сузить участки атаки и приготовиться к введению в бой полков второго эшелона, как только передовые части переберутся через реку. Кроме того, он приказал левофланговым резервам, 101-й стрелковой и 46-й механизированной бригадам, начать выдвигаться вперед из районов сбора.

26-27 ноября

Дневной свет озарил берега Молодого Туда, и новая атака советских войск началась в то же время, что и вчера. Ей опять предшествовала несколько более мощная артподготовка. Но в отличие от вчерашнего дня, снегопад прекратился, видимость значительно улучшилась, и хотя над долиной зависли низкие тучи, авиация смогла участвовать в подготовке к атаке. В 9:00 загрохотали орудия, а часом позже пехота и танки ринулись в атаку через реку. На этот раз огонь артиллерии оказался более эффективным, артиллеристам удалось поразить злополучные немецкие опорные пункты, которые вчера нанесли такой серьезный урон пехоте и танкам.

28-я танковая бригада полковника Малыгина форсировала реку вместе с массированной пехотой 158-й стрелковой дивизии полковника Бусарова и быстро закрепилась в лесах на дальнем берегу реки (см. карту 13). Несмотря на мощный огонь противника, советская поддерживающая артиллерия сумела разгромить часть немецких опорных пунктов, и они один за другим сдавались наступающим танкам. К ночи атакующие советские войска оттеснили немцев на два километра от линии фронта, к тыловым коммуникациям и деревне Бортники. Штурмовать деревню Малыгин и Бусаров собирались утром и с облегчением вспоминали, что, по крайней мере, река Молодой Туд уже форсирована и осталась позади (119).

На западе 81-я танковая бригада полковника Д. И. Кузьмина перебиралась через реку под шквальным огнем противника, у деревни Казакове. Хотя в ходе атаки был ранен сам Кузьмин, танк которого стал жертвой немецкого противотанкового снаряда, бригада продолжала наступать вместе со стрелками 135-й стрелковой дивизии полковника В.Г. Коваленко. К ночи они тоже продвинулись на два километра и после тяжелых боев захватили деревню Палаткино. Немецкая пехота при небольшой поддержке танков неоднократно предпринимала контратаки, но деревню так и не отвоевала. Второй оборонительный рубеж немецкого 301 — го гренадерского полка 206-й дивизии был прорван, и брешь закрыть не удалось (120). Но едва Зыгин успел поздравить себя с победой на центральном участке, как ему доложили, что на левом фланге армии 100-я стрелковая бригада подверглась мощной контратаке и рискует потерять завоеванные позиции. Возобновить удары ранним утром в направлении дороги на Оленине бригада не смогла из-за сопротивления противника в двух деревнях у дороги и отсутствия поддержки бронетехники. Вскоре немецкие танки и пехота нанесли удар по южному флангу русских к северу от Дубенки, захватили Шарки и оттеснили русских к реке Молодой Туд, угрожая взять в окружение всю бригаду. На востоке еще одна немецкая подвижная группа устремилась на север по дороге и развернулась для атаки в поле напротив северного фланга бригады. Прибытие единственного стрелкового батальона 290-го стрелкового полка незадолго до наступления ночи подкрепило ослабевшую оборону бригады, но уже было ясно, что на следующее утро новые атаки немцев отразить не удастся. Несмотря на шаткое положение бригады, Зыгин отдал ей приказ продолжать бои, не сходя с места.

На левом фланге армии 136-я стрелковая бригада и поддерживающая ее бронетехника нанесли удар в западном направлении, в сторону Зайцеве, но не смогли уничтожить немецкие укрепления вокруг деревни Трушково у главной дороги. К ночи немцы стянули подкрепление к северу и к югу от открытых позиций русских прежде, чем Зыгин смог направить свою резервную 101-ю стрелковую бригаду и 46-ю механизированную бригаду для закрепления успехов 136-й бригады.

Несмотря на опасность на одном фланге и успех на другом, внимание Зыгина было приковано к центру. Ночью 26 ноября он приказал всем войскам, в том числе во второстепенных секторах напротив населенного пункта Молодой Туд и на реках Молодой Туд и Волга, утром следующего дня возобновить наступление. Пуркаев требовал оказывать на противника максимальное давление, и Зыгин намеревался выполнить его приказ.

Генерал Гиттер, командующий 206-й пехотной дивизией, лихорадочно работал вместе с генералом Гильпертом в штабе корпуса, чтобы стабилизировать обстановку на центральном участке, что было в лучшем случае трудно, учитывая возросшие потребности в резервных войсках. Поздно вечером 26 ноября Гильперт уже приказал 1-му батальону гренадерского полка выдвинуться на юг, в сторону Лучесы. Затем он поднял по тревоге 3-й батальон вместе с противотанковым батальоном, саперной ротой, ротой противовоздушной обороны и 3-м батальоном артиллерийского полка, и 27 ноября придал их боевой группе Келера. Гренадерским войскам было дано менее двадцати четырех часов на устранение угрозы на левом фланге 206-й пехотной дивизии, а затем основным силам предстояло перебазироваться на юг (121).

Приказы Гильперта означали, что полкам 14-й моторизованной дивизии придется справляться со всеми кризисными ситуациями, где бы они ни возникали. Весь день 53-й гренадерский полк поддерживал 206-ю дивизию в секторе Молодого Туда, но, несмотря на то, что к ночи с правого фланга 206-й пехотной дивизии был прислан батальон, наступление русских едва удалось остановить. На правом фланге 11-й гренадерский полк помогал немецким войскам упорно удерживать Трушково, а ночью перегруппировался, готовясь к новым контратакам в зоне прорыва русских с севера и с юга. Если Зыгину приходилось атаковать на всех участках, то Гильперт и Гиттер на тех же участках были вынуждены затыкать бреши. Поскольку сила ударов русских возрастала, немецким командирам было ясно, что заткнуть все дыры им просто не успеть. Поэтому ближе к ночи генерал Гиттер приказал своим батальонам, обороняющим предмостный плацдарм к северу от Молодого Туда, приготовиться к завтрашнему отступлению. В то же время он дал разрешение на общее отступление войск от реки Молодой Туд в случае подавляющего натиска противника. Гиттер рассудил, что только путем сокращения протяженности одного участка фронта удастся сосредоточить войска, чтобы предотвратить падение всего сектора.

С усиливающимся натиском противника немцы столкнулись 27 ноября: три стрелковых советских дивизии возобновили общее наступление, поддерживаемые 81-й и 28-й танковыми бригадами. В конце дня командиры дивизии ввели в бой полки второго эшелона, удары противника вынудили Гиттера отдать первый ряд приказов об отступлении. И сразу же 875-й стрелковый полк 158-й стрелковой дивизии полковника Бусарова и 386-й стрелковый полк 178-й стрелковой дивизии генерала Кудрявцева, до сих пор дислоцированные в тихом секторе в низовьях Молодого Туда и Волги, форсировали реки и присоединились к наступлению. Немцы отошли от Молодого Туда, оставив предмостный плацдарм советской 117-й стрелковой бригаде. 1235-й стрелковый полк 373-й стрелковой дивизии полковника Сазонова также перебрался через реку и усилил основной удар дивизии, выбивший немецкие войска из Малых Бредников(122).

Несмотря на сильное давление, к ночи немцы вновь стабилизировали линию обороны, протянувшуюся на восток от южной окраины Малых Бредников. Обнадеженный сегодняшними успехами на левом фланге, генерал Гиттер надеялся, что уже 28 ноября батальоны гренадерских полков дивизии «Великая Германия» удастся использовать в центральном секторе. В таком случае наступление советских войск будет остановлено. В противном — немецкие укрепления неизбежно падут.

Днем оставшиеся гренадерские части дивизии «Великая Германия» блестяще действовали на левом фланге 206-й пехотной дивизии. Пока 4-й батальон наносил удары из долины Дубенки, 3-й батальон вошел в леса с севера, перерезал путь 100-й стрелковой бригаде, взял ее в клещи и погнал обратно через лес к реке Молодой Туд. К ночи к востоку от реки в лесах держалось лишь несколько отбившихся русских подразделений, в целом же танковым гренадерским частям удалось восстановить первоначальную линию обороны в этом секторе. Однако надежды Гиттера на значительную помощь в центре рухнули: к ночи 3-й батальон стремительным маршем устремился на юг, в долину Лучесы. Все, что мог сделать утром оставшийся 4-й батальон — отправить несколько рот поддержать 301-й гренадерский полк в центре участка 206-й пехотной дивизии. Тем временем на правом фланге дивизии 11-й гренадерский полк 14-й моторизованной дивизии контратаковал русскую 136-ю стрелковую бригаду и вытеснил ее с узкого выступа к западу от Трушково. Позднее вечером он пропел рокировку с 413-м полком 206-й пехотной дивизии, что позволило использовать ее в качестве подкрепления в центральном секторе, с целью защиты стратегически важного населенного пункта Урдом (123). Не обращая внимания на препятствия на флангах, генерал Зыгин радовался дневному продвижению, особенно захвату Молодого Туда и общим продвижением на центральном участке армии. Позднее вечером он известил Пуркаева о том, что будет продолжать общее наступление на Урдом, прекратив атаки на флангах. Удовлетворенному Пуркаеву не терпелось сообщить Жукову о взятии Урдома уже на следующий день, в штабе фронта.

28-29 ноября

Затишье царило на флангах 39-й армии все утро 28 ноября, пока очередная артподготовка не возвестила возобновление атаки в центре (см. карту 14). Последовавшее сражение продолжалось без перерывов два дня, но, несмотря на все старания трех стрелковых дивизий и двух танковых бригад Зыгина, к ночи 29 ноября укрепления 206-й пехотной дивизии по-прежнему были целы, а Урдом находился в руках немцев.

Наступающие советские стрелковые полки, сражающиеся бок о бок с танковыми батальонами 81-й и 28-й танковых бригад, то и дело натыкались на немецкие опорные пункты, образующие сеть вокруг деревень, разбросанных по лесистой и холмистой местности. Глубокий снег затруднял перемещения и маневры. 28 ноября в середине дня подоспела немецкая мотопехота и начала бесконечную череду контратак против наступающей советской пехоты и танков. Следя заходом атаки своей 28-й и 81-й танковой бригады погибшего полковника Кузьмина, полковник Малыгин отправил 242-й танковый батальон широким обходным маршем вокруг немецкого опорного пункта Брюханово к западной стороне немецких укреплений под Урдомом. Но батальон наткнулся на сидящий в засаде в лесах к западу от города немецкий противотанковый и артиллерийский батальон и был вынужден отступить с тяжелыми потерями. Тем временем пехота 373-й стрелковой дивизии заняла Брюханово, и полковник Малыгин отправил 28-й танковый батальон защищать соседнее Лисино, где этот батальон отразил очередную атаку немецкой мотопехоты и нескольких танков (124).

Борьба с переменным успехом продолжалась до ночи 29 ноября, и хотя небольшие группы советских танков и пехоты приближались к Урдому, все они были вынуждены отступить с огромными потерями. К ночи усталые советские войска отошли к южным окраинам Лисино и Брюханово, где Малыгин, полковник Сазонов из 373-й стрелковой дивизии и полковник Коваленко из 135-й стрелковой дивизии разработали план объединенного штурма Урдома следующим утром. Два дня сражений стоили командирам дивизии почти половины солдат, а Малыгину — более половины бронетехники. Хуже того, 28 ноября Жуков побывал в штабах Пуркаева и Зыгина, чтобы узнать, как продвигается операция 39-й армии (125). Продвижением Зыгина он остался доволен, но потребовал ускорить атаку на следующий день. Учитывая серьезные потери, которые уже понесла армия, с одобрения Жукова и Пуркаева Зыгин запланировал на следующий день, во время наступления на Урдом, ввести в бой 348-ю стрелковую дивизию полковника И.А. Ильичева, главный резерв армии.

Генерал Гильперт из 23-го армейского корпуса уже к вечеру 27 ноября ввел в бой в буквальном смысле все свои резервы, и хотя они справились с задачей, еще многое предстояло. Необходимость перебросить боевую группу Келера со всеми боевыми батальонами «Великой Германии», кроме одного, к югу от реки Лучеса еще сильнее осложняла положение, ибо теперь Гильперту приходилось полагаться исключительно на бесперебойную переброску скудных тактических резервов между секторами, оказавшимися под угрозой. Именно этим он и занимался 28 ноября, когда русские возобновили атаки в центре. Большую часть 4-го батальона гренадерского полка дивизии «Великая Германия» Гильперт отправил вместе с инженерным батальоном дивизии на помощь 206-й пехотной дивизии. Весь день гренадерский батальон сражался на окраинах Брюханово, а на следующий день — на подступах к Урдому, где сдерживал натиск противника, несмотря на огромные потери. Когда наступила ночь 29 ноября и русские стали перегруппировываться, готовясь к очередному штурму населенного пункта, генерал Гильперт ввел в бой свои последние резервы — новый лыжный батальон дивизии «Великая Германия» и несколько рот танкового батальона, возложив на них защиту Урдома весь следующий день. К этому времени остатки уже пострадавшего в боях 413-го полка также можно было использовать в этом секторе (126).

В довершение всех бед этого дня, незадолго до полуночи генерал Гильперт получил невнятное предупреждение об интенсивных передвижениях русских частей из 87-й пехотной дивизии, оборонявшейся к западу от Ржева. В этот момент командиру 23-го корпуса меньше всего была нужна еще одна крупная атака противника в совсем другом секторе. Сосредоточив внимание на битве за Урдом, он решил, что беспокоиться и принимать меры будет только после разрешения нынешнего кризиса.

29 ноября наступило и прошло. Жуков покинул штаб Калининского фронта, Урдом по-прежнему оставался в руках немцев. Генерал Пуркаев сказал генералу Зыгину об этом поздно вечером и вскользь напомнил, что случается с командирами, которые не выполняют свои обещания. В напоминаниях Зыгин не нуждался. Завтра он решил бросить все свои войска на захват Урдома. Словно для того, чтобы подчеркнуть эту мысль, он приказал начальнику штаба перебазировать командный пункт армии в деревню Поздняково, расположенную всего в десяти километрах от линии фронта. Там он позаботится о том, чтобы штурм увенчался успехом.

Глава 3 КРАСНЫЙ БОГ ВОЙНЫ ОСТАНОВЛЕН

Вечером 27 ноября Жуков прибыл на передовой командный пункт Калининского фронта в Старое Бочово (1). Пуркаев перебрался на новый КП несколько дней назад, чтобы пристальнее следить за действиями в секторах 22-й и 41-й армий. Новый КП разместился в долине реки Обша, всего в 15 км к западу от линии фронта под Белым и в 30 км к юго-западу от долины Лучесы, где продолжались бои. Расположенный у крупного коммуникационного пути в секторе Белого, КП также имел доступ к дорогам, ведущим в сектор 22-й армии, на северо-восток, по долине реки Межа. КП состоял из ряда примитивных блиндажей, сооруженных в негустом лесу к западу от деревни Старое Бочово. Среди болотистых низменностей для КП было выбрано относительно сухое, не обледеневшее место.

Все утро Жуков находился на связи, пристально следя за действиями во всех секторах Западного и Калининского фронтов, целый отряд офицеров связи доставлял его сообщения и ответы на них из различных подразделений. Подобно Сталину, Жуков предпочитал внимательно наблюдать за развитием событий и лично разбираться в тактических вопросах. Жуков прекрасно понимал, что оперативный и стратегический успех зачастую зависит от тактических деталей, и нынешняя операция — не исключение. Ожесточенные сражения, продолжающиеся вокруг Ржевского выступа, были по отдельности тактическими по природе, а первоочередной задачей Жукова было преобразовать их в действия оперативного и стратегического значения. Именно поэтому Жуков и задержался на этом важном участке фронта, поэтому и назначил дневное совещание.

На совещании, продолжавшемся более двух часов, присутствовали командующий Калининским фронтом генерал Пуркаев, его начальник штаба, генерал-лейтенант М.В. Захаров, командующие 41-й и 22-й армиями генералы Тарасов и Юшкевич, представитель генерала Зыгина, командующего 39-й армией. Жуков созвал их под предлогом оценки прогресса наступления и планирования дальнейших действий. Но на самом деле Жуков собирался выяснить, какую помощь командиры могут оказать войскам генерала Кирюхина, сражающимся у Вазузы. Он сомневался в том, что частям Кирюхина хватит сил развивать наступление, зато точно знал, что наступление должно продолжаться и понимал, что это возможно только благодаря достижениям армий Пуркаева. Жуков хотел удостовериться, что армии Пуркаева действуют успешно.

Жуков начал совещание, лично рассказав о ходе операции в секторе 20-й армии. Умышленно преуменьшая трудности Кирюхина, он подчеркнул грандиозные наступательные возможности, которые представит для армий Калининского фронта разгром противника на западе Ржевского выступа. Затем он потребовал от командиров армий Пуркаева отчета об обстановке и дальнейших планах. Генерал Тарасов, самый оптимистичный из командиров, подробно рассказал об успехах механизированного корпуса генерала Соломатина и похвалился явным успехом, достигнутым благодаря новому удару полковника Дремова восточное Белого. Тарасов был убежден, что немецкие войска под Белым скоро будут разгромлены, и Соломатин сможет нанести удар в восточном направлении, от реки Нача к Сычевке. Все это, добавил он, наверняка ослабит сопротивление немцев на пути наступления 20-й армии. Жуков неоднократно прерывал Тарасова, напоминая ему о более общих задачах. «И, кроме того, — говорил Жуков, — позаботьтесь о защите своих флангов, поскольку в вашем секторе наверняка появятся немецкие резервы». Чтобы подчеркнуть свою мысль, Жуков привел выдержки из свежих донесений разведки, сообщающей Ставке, что в немецком тылу усилилось движение транспорта по дорогам, ведущим из Смоленска и Духовщины к Белому. Но никакие предостережения Жукова не лишили Тарасова оптимизма.

Генерал Юшкевич из 22-й армии внешне излучал тот же оптимизм, что и Тарасов. Он доложил, что, несмотря на трудности, вызванные плохой погодой и пересеченной местностью, генерал Катуков, в конце концов, заявил о себе в долине реки Лучеса. Юшкевич изложил свои планы захвата последнего крупного немецкого опорного пункта Старухи и выразил надежду на то, что в ближайшие сорок восемь часов Катуков сумеет выйти к дороге на Оленине. Вечного скептика Жукова возмутило слово «надеюсь», и он заявил, что Катуков обязан достичь дороги в ближайшие сутки. Он воспользовался случаем, чтобы указать, чего мог бы добиться механизированный корпус Катукова, выйдя к дороге ранее. Рассматривая пути развития успеха для механизированного корпуса Катукова, Жуков заявил, что удар в северном направлении ослабит сопротивление немцев в Оленине, а в южном — поспособствует разгрому противника в Белом. Принимая во внимание возросшую важность наступления генерала Соломатина, Жуков склонялся к тому, чтобы выбрать второй из ударов. Но для этого требовалось, чтобы войска Катукова сначала достигли дороги Оленино-Белый. И вновь Жуков напомнил, что Юшкевич должен порадовать его известием о взятии дорожного узла в течение двадцати четырех часов.

Во время доклада представителя 39-й армии Жуков едва сдерживал досаду: эта армия не сумела развить первые успехи на флангах и во время последующего медленного наступления на Урдом в центральном секторе. Пуркаев поспешил вмешаться и объяснил, почему подчеркивает важность наступления на Урдом в ущерб тому, что он назвал «местными победами» на других участках, и Жуков поддержал Пуркаева, заявив, что это он приказал уделять особое внимание главному сектору атаки. Затем Жуков эхом повторил недавние уговоры Пуркаева, убеждая Зыгина, что основная задача его армии — отвлечь максимальное количество сил противника, и объясняя, что взять Оленине желательно, но не обязательно. И, кроме того, заявил Жуков, если атака Зыгина закончится неудачей — он поспешно добавил, что ничего подобного не ждет, — то 30-я армия генерала Колпакчи, стоящая напротив Ржева, включится в борьбу.

За этим последовало длительное обсуждение различных вариантов действий для каждой армии, и Жуков принял в нем активное участие, предлагая те или иные меры. Он постоянно повторял, как важно предоставить Соломатину и Катукову полную оперативную свободу, необходимую им для выполнения чрезвычайно важных задач. Только полномасштабное развитие успеха двумя механизированными корпусами глубоко в тылу противника принесет победу, к которой и стремился Жуков.

В конце обсуждения Жуков дал собравшимся офицерам конкретные указания. Он опять приказал Тарасову поторопить Соломатина и всемерно поддержать его, помогая выйти к Андреевскому на реке Днепр. «Другие варианты неприемлемы», — добавил он. Повернувшись к Юшкевичу, он сказал, что незачем вводить в бой механизированный корпус, чтобы захватить укрепленный населенный пункт. Пусть этим занимается пехота. А тем временем надо найти способ провести корпус Катукова в обход препятствий к дороге Оленине-Белый. Сразу после выхода механизированного корпуса к этой дороге Катукову предстояло быстро наступать на юго-восток, навстречу Соломатину, окружить немецкие войска в Белом и осуществить совместный штурм Андреевского. Словно для того, чтобы оправдать свое прежнее решение лишить Тарасова второго механизированного корпуса, в этот момент Жуков упомянул об успехе 3-й ударной армии Пуркаева на западе, под Великими Луками. И, наконец, представителю Зыгина Жуков сказал, что 39-я армия должна ускорить продвижение к Урдому и Оленине. Ясно, объяснил он, что наступление армии усилит нагрузку на немецкие оперативные резервы, поскольку разведка выявила в этом регионе части трех немецких подвижных дивизий, а это более половины всех резервов, имеющихся, по данным Ставки, в распоряжении немецкой 9-й армии. Следовательно, неослабевающее давление со стороны 39-й армии рано или поздно создаст крупный прорыв немецкой обороны в том или ином месте.

Убедившись, что подчиненные поняли его указания, Жуков перенес продолжение совещания на конец дня. Тем вечером, пока командиры возвращались в штабы своих армий, Жуков улетел в штаб 39-й армии. Несмотря на позитивную атмосферу только что завершившегося совещания, его по-прежнему беспокоила критическая ситуация в секторе 20-й армии. По сути дела, он уже чувствовал, что первый этап битвы на Вазузе проигран. Теперь победу могли обеспечить только успехи на Калининском фронте. Если это произойдет, он еще сможет поддержать наступление 20-й армии на Сычевку дополнительными войсками. Если нет, тогда вся операция «Марс» бесполезна. Жуков вдруг с тревогой осознал, что в последнем случае придется отказаться и от операции «Юпитер», а танковую армию генерала Рыбалко направить на юг, где успех уже обеспечен. Группа армий «Центр» уцелеет, победа Василевского навсегда войдет в анналы советской военной истории, а про «Марс» и «Юпитер» забудут. Как назло, тем же вечером Сталин лично позвонил Жукову в штаб Калининского фронта, чтобы обсудить последние известия о победе под Сталинградом (2). Поздно вечером, когда самолет Жукова приземлялся на грунтовую полосу неподалеку от штаба 39-й армии, он решил, что 30-я армия генерала Колпакчи тоже должна поддержать атаку советских войск.

Сычевская мясорубка

29 ноября

Вскоре после полуночи командующий 20-й армией генерал Кирюхин получил сообщение Жукова, в котором 6-му танковому корпусу полковника Армана приказывалось разорвать кольцо противника за дорогой Ржев-Сычевка. Хотя генерал Конев покинул штаб Западного фронта час назад и в это время находился на пути к передовому КП, несомненно, это сообщение видел и он. Во всяком случае, Кирюхин ждал Конева на КП своей армии утром. Кирюхин надеялся, что к тому времени полковник Арман сумеет вывести свой разбитый танковый корпус из зловещей ловушки. Кирюхин уже поговорил с генералом Крюковым из 2-го гвардейского кавалерийского корпуса и приказал ему сделать все возможное, чтобы помочь Арману во время отступления. Та же депеша была отправлена 100-й танковой бригаде Армана и другим частям на предмостном плацдарме, в зоне поддержки действий у дороги Ржев-Сычевка. Но через несколько часов всем стало ясно, что отступление Армана — нелегкая задача.

После полуночи полковник Арман собрал свои уцелевшие танки числом меньше пятидесяти и попытался в темноте прорваться на восток южнее Ложки. У него за спиной, к западу от дороги, остались прикрывать танки с тыла стрелки мотострелковой бригады его корпуса и разрозненные кавалерийские отряды рассеянного кавалерийского корпуса генерала Крюкова. На юге, независимо от частей Армана, 20-я кавалерийская дивизия полковника Курсакова и остатки 3-й гвардейской кавалерийской дивизии также двинулись на восток по глубокому снегу. Сильный снегопад, кромешная темнота и немецкие опорные пункты вдоль дороги препятствовали продвижению Армана. Не сумев прорвать немецкую оборону и по-прежнему находясь вне зоны действия поддерживающей артиллерии, три танковые бригады Армана вскоре доложили о том, что у них кончается топливо. В результате перед рассветом Арман отказался от попыток прорвать окружение и отступил в леса к западу от дороги (3).

На рассвете 29 ноября комиссар 6-го танкового корпуса П.Г. Гришин доложил по рации о положении корпуса военному совету Западного фронта: «Ночью 29 ноября тыловые службы <корпуса> не смогли прорваться <через дорогу>. Танкисты перебазировались на их <тыловых служб> позиции по лесам к юго-западу от Ложки. Провизия и топливо кончились, боеприпасы заканчиваются. Просим как можно скорее расчистить коридор для тыловых служб или доставить все необходимое по воздуху. Захвачено много трофеев, в том числе самолетов» (4). Теперь Арману и Гришину оставалось только одно: ждать помощи.

Помощь была уже в пути, организовать ее поручили генералу Крюкову из 2-го гвардейского кавалерийского корпуса. Получив от Кирюхина директиву спасти корпус Армана, Крюков приказал своему корпусу собраться южнее Арестово и приготовиться к стремительному наступлению на рассвете — на запад, по узкому коридору между Малым Кропотово и Подосиновкой. Но очень скоро Крюков понял, что ослабевший корпус помешает ему выполнить приказ. Корпус в целом и 3-я гвардейская кавалерийская дивизия в частности просто слишком устали, чтобы выдержать напряженное наступление. Корпус лишился почти трети солдат и лошадей, его численность не превышала 5000 человек (5).

По этим причинам Крюков запросил у Кирюхина всемерной поддержки и соответственного изменения планов наступления корпуса. Согласно новому плану, наступление должно было начаться не ночью, а на рассвете. Наряду с заменой окруженного танкового корпуса, в ходе наступления предстояло также нанести удар по большинству немецких опорных пунктов на территории предмостного плацдарма у Вазузы. Корпус Крюкова должен был возглавить атаку, поддерживаемую с флангов всеми имеющимися стрелковыми и танковыми подразделениями, в то время как другие части 20-й армии нанесут удары по заранее выбранным целям в своих секторах. Крюков предполагал — по крайней мере, теоретически — что его кавалерия прорвет немецкую оборону между опасными опорными пунктами, пока силы 20-й армии будут прикрывать ее наступление, атакуя сами опорные пункты. В сущности, наступление должно было стать единой грандиозной попыткой 20-й армии вырваться из тисков стойкой обороны противника, спасти танковый корпус Армана и превратить поражение в победу.

Кавалерийскому корпусу Крюкова, 100-й танковой бригаде Армана и 247-й, 1-й гвардейской и вновь прибывшей 20-й гвардейской стрелковым дивизиям предстояло выдвинуться вперед в центральном секторе. Тем временем 326-я, 42-я гвардейская и 251-я стрелковая дивизии должны были атаковать в секторе Васильки-Гредякино на правом фланге, а усиленный 8-й гвардейский стрелковый корпус (с 26-й гвардейской и 354-й стрелковыми дивизиями и 148-й и 150-й стрелковыми бригадами) — на левом фланге, от Жеребцово до Хлепень (6).

В 6:25 артиллерия 20-й армии открыла мощный огонь по немецким позициям у Подосиновки. Через 15 минут 16-й гвардейский кавалерийский полк 4-й гвардейской кавалерийской дивизии полковника Г. И. Панкратова устремился сквозь промозглый низкий туман в гущу вражеских укреплений, поддерживаемый пехотой 247-й стрелковой дивизией генерал-майора Г.Д. Мухина. Для последнего это было уже пятое крупное наступление за пять дней (см. карту 15). В 7:00 11-й гвардейский кавалерийский полк Панкратова построился в негустом лесу в 500 м южнее Малого Кропотово и под прикрытием артиллерии 4-го и 5-го гвардейских отдельных кавалерийских артиллерийских батальонов двинулся к укреплениям у деревни. Одновременно стрелки 1-й гвардейской мотострелковой дивизии генерала Рявякина атаковали населенный пункте востока, совместно с танками 31-й танковой бригады полковника В.Е. Григорьева. Вскоре яростные сражения уже бушевали по всему участку фронта. Два полка 247-й стрелковой дивизии Мухина атаковали позиции противникауЖеребцово, остатки 1-й гвардейской моторизованной дивизии Рявякина нанесли удар по Никоново с юга. Почти в то же время только что введенная в бой 20-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора И.Ф. Дударова предприняла две атаки: первую — с востока на Никоново, вторую — на Большое Кропотово. Пока немцы, обороняющиеся в Большом Кропотово, были заняты отражением лобовой атаки, 100-я танковая бригада полковника Иванова совершила бросок на запад к югу от города, по лесистой местности, все еще усеянной трупами кавалеристов и лошадей, павших здесь несколько дней назад.

Весь центральный сектор охватили пламя и какофония битвы, быстро расходясь к флангам; атаку поддержали почти все советские части. Каким бы эффектным ни казался бросок кавалерии, ее продвижение было остановлено с самого начала. Немецкие защитники упорно цеплялись за свои позиции, обрушивая на цепи атакующей кавалерии и пехоты один меткий залп за другим. Немецкая артиллерия, которой хватило времени на подготовку, внесла в бой свою лепту, стреляя по атакующим и одновременно обстреливая районы сбора русских войск у Новой Гриневки и Арестово. Предмостный плацдарм был слишком мал, чтобы обеспечить прикрытие атакующим русским солдатам. И все-таки русские весь день решительно атаковали паутину неприступных немецких укреплений.

Два кавалерийских полка Панкратова неоднократно штурмовали Малое Кропотово и Подосиновку, а когда погибли лошади, кавалеристы последовали за пехотой пешком. За один день было убито 490 кавалеристов и 149 лошадей, пехота понесла еще более тяжелые потери (7). К концу дня обе деревни по-прежнему оставались в руках немцев. Так же обстояло дело у стрелков Рявякина и Мухина. Несмотря на все старания, они не сумели разорвать цепь немецких опорных пунктов. В истории 1-й гвардейской моторизованной дивизии битва за Малое Кропотово впоследствии описывалась так: «…Атаки оказались безуспешными. Ни огонь артиллерии с закрытых позиций, ни стрельба полковых орудий прямой наводкой подавить многочисленные дзоты и вкопанные в землю танки не смогли. Понеся значительный урон в пехоте и потеряв восемь танков, гвардейские полки зарылись в снег» (8). За три дня сражения дивизия Рявякина потеряла 60 % из своих 9 тысяч солдат. Но, несмотря на эту бойню, дивизия получила новые приказы атаковать на следующий день.

На другом участке предмостного плацдарма 20-я армия Кирюхина почти ничего не добилась. 100-я танковая бригада полковника Иванова, лишенная поддержки пехоты, с небольшими потерями отступила на исходные позиции, а 8-й гвардейский стрелковый корпус генерала Захарова потерял много людей в тщетных атаках по южному краю предмостного плацдарма (9). На северном краю плацдарма непрекращающиеся атаки 42-й гвардейской и 251-й стрелковой дивизий, обрушенные на одинокий немецкий танковый гренадерский батальон в Гредякино, полностью перерезали тыловые коммуникации батальона и по длинному флангу отогнали немецкую пехоту к Васильки. Но за этот успех пришлось заплатить жизнью множества пехотинцев и семью уничтоженными танками (10). Здесь, думал Кирюхин, немецкие укрепления точно будут прорваны. Этот местный успех затмевал для Кирюхина многочисленные поражения на других участках плацдарма. Самообман и зловещие предостережения Жукова заставляли Кирюхина продолжать бесполезные атаки.

Взбудораженные шумом боя, новыми приказами и призывами Конева и Кирюхина принять самое активное участие в борьбе, изолированные 6-й танковый корпус и 20-я кавалерийская дивизия бросили в битву свои немногочисленные силы. Полковник Арман сделал это без особого желания. Он осторожно попробовал на прочность немецкие укрепления у Ложки, потерял еще два танка и снова отступил в лес, выполнив приказ. Полковник Курсаков из 20-й кавалерийской дивизии действовал более решительно, но менее благоразумно. Рано утром 29 ноября он со своей ослабленной дивизией присоединился к 12-му гвардейскому кавалерийскому полку 3-й гвардейской кавалерийской дивизии. Все формирование включало 8 кавалерийских эскадронов с 68 ручными и крупнокалиберными пулеметами, 20 противотанковыми ружьями и 21 полевой пушкой и минометом, общей численностью около 4000 человек. Занимающее восьмикилометровую в поперечнике территорию влесу формирование было окружено немецкими войсками с севера, востока и юга. Курсаков собрал небольшой боевой отряд преимущественно из бойцов 103-го кавалерийского полка майора С. П. Журбы и приказал ему атаковать немецкие позиции у Ложки и Белохвостово вдоль дороги Ржев-Сычевка. Кавалерия Журбы взяла оба населенных пункта штурмом, но вскоре после этого была вынуждена отдать Ложки контратакующей немецкой пехоте. После того, как истощенный отряд Журбы вернулся в лес, Курсаков направил свою кавалерию на север в попытке прорваться к уцелевшим танкам Армана к западу от дороги и дождаться дальнейших приказов (11).

Немецкие укрепления у Вазузы продержались весь день, но усталость уже начинала сказываться на их защитниках. Встал вопрос о том, сколько еще смогут держаться опорные пункты под непрестанными атаками русских. Немецкие войска в Никоново и Малом Кропотово ощущали особенно сильное давление, и командиры частей, размещенных в этих населенных пунктах, впервые задумались о сдаче позиций. Серьезнее всего обстояло положение в Гредякино, где 2-й батальон 14-го танкового гренадерского полка под командованием майора Штейгера был уже полностью окружен и испытывал нехватку людей, провизии и боеприпасов. Хуже того, сообщение батальона с полком прервалось. Днем, в условиях постоянных атак немецкая авиация сбросила батальону припасы на парашютах. Это предотвратило катастрофу, но в материальном отношении не особенно улучшило положение Штейгера. В 15:52 Штейгер по рации сообщил в штаб дивизии, что «запасы топлива и боеприпасов полностью иссякли. Настоятельно требуется помощь» (12). В 16:25 он передал новое сообщение: «Большинство солдат вялы, апатичны, больны, изнурены борьбой. Срочно нужна помощь» (13). Этот обмен сообщениями продолжался весь день, Штейгер утверждал, что у него нет возможности выйти навстречу колоннам с припасами или подмогой. Тем не менее его измученный, пребывающий в плачевном состоянии батальон выдержал еще ночь и следующий день.

Ситуация на выступе предмостного плацдарма также оставалась неясной. Русские танки, а потом и кавалерия захватили немецкие сторожевые форпосты у дороги Ржев-Сычевка и ненадолго заняли Ложки, угрожая стратегически важному мосту через Осугу. Но 2-й батальон 430-го гренадерского полка ввел в бой свои последние резервы и в конце дня в ожесточенной рукопашной схватке отвоевал населенный пункт. Сражения у Ложки и вдоль северного края плацдарма были настолько кровопролитными, что после наступления темноты генерал Метц, командующий 5-й танковой дивизией, перевел штаб своей дивизии из пылающей деревни Большое Кропотово в относительно безопасное Мясищево — деревушку на северном берегу Осуги напротив Ложки (14). Поначалу никто ничего не понял, но вскоре стало ясно, что это перемещение — сигнал к началу нового немецкого наступления, намеченного на следующий день. Атаки русских измотали защитников опорных пунктов, приближалась кульминационная стадия сражения.

Генералы Конев и Кирюхин, подгоняемые приказами Жукова, решили продолжать атаки и на следующий день, несмотря на ошеломляющие потери. Штабы Западного фронта и 20-й армии вечером 29 ноября подготовили новые приказы для всех подчиненных формирований, предписывая им усилить атаки по всем выбранным направлениям и сломить сопротивление противника любой ценой. На этот раз полковникам Арману и Курсакову было категорически приказано прорваться к востоку от дороги Ржев-Сычевка, какими бы ни были сопротивление немцев и собственные потери. Таким образом, Жуков пришел к выводу, что эта битва на истощение должна дойти до естественного, пусть и непредсказуемого, финала.

30 ноября

После полуночи, без малейшей передышки, советские атаки возобновились во всех секторах, сопровождаемые мощным артиллерийским огнем, к которому утром подключилась штурмовая авиация. Осажденные немецкие опорные пункты на территории предмостного плацдарма первыми подверглись возобновившимся ударам. У Гредякино 4-я гвардейская стрелковая дивизия ринулась в атаку в 2:00 при поддержке оставшихся танков. Но к 3:00 немцы отразили первую волну атаки и уничтожили еще шесть русских танков. После рассвета немецкая авиация остановила еще несколько русских атак прежде, чем наступающие войска достигли окраины деревни. К 10:25 4-я гвардейская дивизия, наконец, сумела выдвинуть танки и артиллерию на позиции, откуда можно было вести лобовую стрельбу по периметру деревни, которую, как сообщил по рации майор Штейгер, «дольше удерживать невозможно» (15). Через пять минут Штейгер отправил новое сообщение: «Если авиация не прибудет вовремя, нам конец». В штабе полка сначала принялись возражать, а в 11:30 приказали Штейгеру прорываться на запад (16). Поскольку днем сделать это было невозможно, Штейгер ответил, что выполнит приказ лишь в одном случае: если немецкая артиллерия обеспечит прикрытие огнем. Тем временем, благодаря долгожданной поддержке авиации, его батальон отчаянно отражал атаки противника, не прекращавшиеся весь день.

В Никоново, Большом и Малом Кропотово ситуация также приобрела сходство с кризисной. 1-я гвардейская мотострелковая дивизия Рявякина и 20-я гвардейская стрелковая дивизия Дударова препринимали неоднократные атаки на Никоново танками и пехотой, и в ожесточенной борьбе советские стрелки, наконец, ворвались в населенный пункт. В бою был сильно ранен полковник Хохбаум, поэтому немецким войскам пришлось отдать большую часть деревни, пока в конце дня 2-й батальон 430-го гренадерского полка не предпринял контратаку и не отвоевал потерянные позиции. В то же время большая часть 20-й гвардейской стрелковой дивизии при поддержке 100-й танковой бригады полковника Иванова вновь ринулась к немецким укреплениям вокруг Большое Кропотово. Русские попытались захватить деревню и, наконец, соединиться с остатками 6-го танкового корпуса Армана, который тем временем опять получил приказ прорваться мимо Ложки на восток. На этот раз советские войска атаковали деревню с севера и устремились к немецким укреплениям у Малого Петраково, расположенным на расстоянии километра от Большого Кропотово. Попав под продольный обстрел из двух деревень, советские части понесли большие потери и были вынуждены приостановить атаку (17).

С такими же трудностями столкнулся танковый корпус полковника Армана. Оставшись почти без топлива и боеприпасов, Арман перегруппировал свои части и проскользнул мимо немецких укреплений к Ложки, где наткнулся на шквальный огонь с фланга, направился на восток, через дорогу Ржев-Сычевка и по лесу к Большому Кропотово. На рассвете ему пришлось атаковать в огневом коридоре, пожирающем стрелков и танкистов 20-й гвардейской стрелковой дивизии и 100-й танковой бригады. Предсказать исход атаки было нетрудно. Силы Армана понесли ошеломляющие потери, лишились почти всех оставшихся танков и транспорта — из-за нехватки топлива их пришлось бросить во время кровопролитного отступления. Командир корпуса генерал Гетман впоследствии писал: «В этом тяжелом бою смертью храбрых пали десятки наших воинов и в их числе возглавившие атаку командиры 200-й танковой и 6-й мотострелковой бригад Герой Советского Союза подполковник В. П. Винокуров и старший батальонный комиссар Е.Ф. Рыбалко» (18). Вскоре горстка выживших присоединилась к остаткам 100-й танковой бригады в новом районе сбора к востоку от Вазузы. Трудно поверить, но уже через две недели переформированному и переоснащенному корпусу пришлось снова вести боевые действия в той же злополучной местности.

Между тем перегруппированные остатки 2-го гвардейского кавалерийского корпуса генерала Крюкова снова атаковали Малое Кропотово и Подосиновку вместе с пехотой 1-й гвардейской мотострелковой дивизии и 247-й стрелковой дивизии, а также при поддержке немногочисленных танков. Яростная атака поначалу принесла некоторые успехи. Советские войска захватили все Малое Кропотово, кроме северной части, и командиры немецкой 78-й пехотной дивизии, держащие оборону к югу от деревни, доложили о том, что ее пришлось сдать. Однако они поспешили. Разведывательный батальон 5-й танковой дивизии (К-55) и 430-й гренадерский полк отчаянно цеплялись за деревню, что привело к большим потерям атакующих. В немецкой сводке отражен ход тех событий:

«30 ноября, после обычной артподготовки русские силами одного пехотного полка и примерно 45 танков ворвались в Малое Кропотово (правый фланг 5-й танковой дивизии, точно на север сектора подполковника Рейссингера) и выдвинули крупные силы, в том числе танки, в долину к юго-западу от населенного пункта. Чтобы устранить угрозу на левом фланге, Рейссингер отправил навстречу противнику капитана Келера с учебной ротой, танковой ротой и четырьмя штурмовыми орудиями.[12] В полдень Келер застал противника врасплох, обойдя его слева, и за двадцать минут русские лишились примерно одного батальона, 20 танков, 7 противотанковых пушек и двух зениток. Несмотря на успех, Келеру не удалось перевести дух: требовалось еще прояснить обстановку в Малом Кропотово. В этой дерзкой операции участвовал 2/18-й <6-я пехотная дивизия>, неожиданно нанесший удар с северо-запада. Застигнутые врасплох и здесь, русские отступили на запад» (19).

Подобно другим советским ударам, объединенная атака Крюкова и Рявякина утонула в крови убитых пехотинцев, танкистов и лошадей. Поддерживающая удар 31-я танковая бригада 1-й гвардейской мотострелковой дивизии была в буквальном смысле истреблена и исчезла из боевого порядка советских войск.

Пока разворачивалась отчаянная борьба, генерал Крюков отправил свой 11-й гвардейский кавалерийский полк на север, чтобы помочь 6-му танковому корпусу достичь советских рубежей, но полк опоздал: ко времени его прибытия корпус Армана уже был уничтожен. К досаде Крюкова, его 4-я гвардейская кавалерийская дивизия и поддерживающая 247-я стрелковая дивизия также понесли тяжелые потери в ходе ряда безуспешных наступлений на немецкие позиции у Подосиновки.

Оставшуюся часть дня основные события разыгрывались у дороги Ржев-Сычевка, где 20-я кавалерийская дивизия полковника Курсакова пыталась прорваться на восток, к своему корпусу. С самого начала Курсаков получал противоречивые указания сверху. Сначала ему приказывали захватить Ложки и ключевой мост через Осугу. Вскоре после этого штаб армии приказал его частям захватить Белохвостово и совхоз Никишкино у дороги Ржев-Сычевка, чтобы способствовать прорыву 6-го танкового корпуса. Ввиду отсутствия дальнейших указаний Курсаков попытался выполнить последний приказ. В 12:00 его 103-й и 124-й кавалерийские полки заняли обе деревни, убив и взяв в плен 200 немецких солдат, но продвинуться дальше не смогли. В 18:00 несколько немецких батальонов контратаковали, отвоевали деревню и блокировали Курсакову путь на восток. С оставшимися 900 сабель отряд Курсакова некоторое премя пробыл в лесах к западу от дороги Ржев-Сычевка, затем двинулся маршем на запад, в глубь Ржевского выступа, чтобы начать страшное бегство в немецкий тыл, продолжавшееся несколько недель (20).

Единственного успеха 30 ноября советские войска добились на крайнем правом фланге, где к концу дня непрекращающийся натиск 42-й гвардейской стрелковой дивизии вынудил немцев оставить Гредякино. Но, несмотря на все попытки, советским поискам не удалось остановить и уничтожить отступающий батальон майора Штейгера.

Героические действия маленькой боевой группы Штейгера у Гредякино олицетворяли упорство немецких солдат и объясняли, почему те так успешно удерживали осажденные позиции на предмостном плацдарме. Получив после полудня 30 ноября разрешение отступать, Штейгер ускорил подготовку к прорыву, но в конце дня получил известие, что русские войска предприняли масштабный штурм Холм-Березуйского далее к северу. Эта атака грозила сокрушить все уцелевшие немецкие укрепления между реками Осуга и Вазуза. Под прикрытием сплошной стены артиллерийского огня майор Штейгер уничтожил свои последние танки и двинулся маршем на запад, сквозь позиции русской пехоты. Это отступление увенчалось значительным успехом. На рассвете 1 декабря группа Штейгера достигла немецких рубежей, к тому времени возведенных вдоль берегов Осуги на западе. При прорыве Штейгера был ранен только один человек (21).

Немец, ставший очевидцем отступления Штейгера, впоследствии описывал участь и состояние его группы:

«Утром 1 декабря майор Штейгер встретился со своими храбрецами в штабе дивизии. В батальоне оставалось восемь офицеров, 24 младших офицера и 87 солдат. Все они были совершенно измучены, после трудных дней сражений ими овладела апатия. У многих было обморожение второй степени. Самые сильные поддерживали раненых товарищей. Те. раненые, которые не могли идти сами, лежали на броне трех уцелевших танков. Командир дивизии высоко оценил подвиг майора Штейгера и его солдат. Образцовое поведение этих воинов в дни ожесточенных сражений было отмечено в ежедневном приказе по дивизии. На транспорте штаба дивизии они были доставлены в район батальона снабжения, где впервые за всю неделю боев в снегу и на морозе получили горячую пищу и тут же уснули крепким сном» (22).

Другие небольшие немецкие группы повторили действия группы Штейгера не менее десятка раз за время обороны плацдарма у Вазузы. Но несмотря на эти отчаянные усилия, удержать оборону повсюду было просто невозможно. Вскоре после приказа оставить Гредякино генерал Метц также решил отдать противнику Никоново. Когда штаб 39-го танкового корпуса не ответил на его запрос, Метц пришел к выводу, что штаб корпуса обратился за разрешением в штаб фюрера. Предчувствуя, каким будет ответ, Метц своей властью приказал отступать, что и было успешно исполнено той ночью (23).

Отступление из Никоново было необходимым: несмотря на успешное отражение атак того дня в центре, на флангах все еще бушевали сражения. Все и без того немногочисленные резервы требовались для удержания самых важных укреплений предмостного плацдарма. Поэтому генерал Метц, на этот раз с одобрения штаба корпуса, отвел все свои войска из сектора Васильки-Гредякино, а когда русские бросились в погоню, возвел новую, более короткую линию укреплений вдоль реки Осуга и к югу от Большого Кропотово. Несмотря на это, на правом фланге корпуса, закрепившемся на реке Вазузау, продолжались тяжелые бои.

Даже при укорачивании линии обороны для отражения новых атак русских войск, ожидавшихся 1 декабря, требовались дополнительные свежие резервы. В немецком донесении подчеркивалось плачевное состояние немецких войск:

«Трудный день сражений наконец-то подошел к концу. Все вражеские атаки были отражены. Но запасы выносливости наших солдат были исчерпаны, а в некоторых случаях иссякли давным-давно. Командиры боевых групп докладывали, что у солдат всех чинов наблюдается стойкая апатия в результате сильного и чрезмерного стресса, вызванного недосыпанием, жгучими морозами, недостаточным снабжением и непрекращающимися боевыми действиями.

Материальные потери, особенно противотанкового оружия, тоже были велики. Для использования в секторе дивизии была готова только одна 88-миллиметровая зенитка. В распоряжении артиллеристов остались три тяжелых гаубицы, двенадцать легких полевых пушек и три миномета» (24).

По сути дела, общие потери 5-й танковой дивизии с начала операции превысили треть от ее первоначальной численности, и такие же потери понесла 78-я пехотная дивизия. Подкрепление действительно было необходимо, и оно уже приближалось.

Генерал фон Арним, командующий 39-м танковым корпусом, запросил помощи у 27-го армейского корпуса, обороняющего Ржев. Корпус ответил, отправив ему два пехотных батальона 430-го гренадерского полка 129-й пехотной дивизии. Теперь же, после неистовой схватки 30 ноября, фон Арним снова просил подкрепления. 28 ноября в 8:00 27-й армейский корпус получил краткое сообщение от 9-й армии: «Новая ситуация! Двигаясь на запад, противник пересек железную дорогу у Осуги <sic>» (25). 27-й армейский корпус отреагировал, создав боевую группу Беккера, названную по фамилии командира 18-го гренадерского полка 6-й пехотной дивизии, в то время находящейся в резерве 27-го армейского корпуса. Боевая группа Беккера, состоящая из его полка, 3-го батальона 129-й пехотной дивизии и 129-го артиллерийского полка, подчинялась генералу Прауну, командующему 129-й пехотной дивизией, который уже вел 430-й полк дивизии на юг, чтобы поддержать оборону 39-го танкового корпуса. Задача Беккера была проста:

«Выйти к Осуге как можно быстрее» (26).

Увязая в глубоком снегу, пешие пехотинцы полка медленно продвигались на буксирных салазках, а моторизованная противотанковая рота застряла в пути, среди высоких сугробов. Когда обстановка на юге осложнилась и стало ясно, что войска не подоспеют вовремя, 2-й батальон 18-го полка проехал полдороги между Ржевом и Осугой на специальных поездах, остальной путь проделал по железной дороге. Прибыв к Осуге в 5:00 29 ноября, батальон перебрался через реку вскоре после того, как Ложки заняли русские танки и кавалерия. Получив от штаба корпуса приказ отвоевать железнодорожную ветку, генерал Праун немедленно ввел в бой боевую группу Беккера с приданной ей танковой ротой, чтобы расчистить железную дорогу и занять Ложки. Но поддержки противотанковых сил он не получил. За два дня сражений одна часть группы выбила русские войска из Ложки, а вторая повернула на восток и помогла остановить наступление русских на Малое Кропотово. Особенно яростная битва вспыхнула у железной дороги южнее Ложки, когда войска Беккера при поддержке бронепоезда, вышедшего из Сычевки, столкнулись с русской кавалерией (124-м кавалерийским полком Курсакова), которая пыталась перейти через железнодорожную ветку и шоссе. Немецкий очевидец описал это сражение:

«Бронепоезд проносился прямо через вражеский кавалерийский полк, рассекая его на восточную и западную половины, он громил русских всадников, рвущихся к мосту <через Осугу>, мчался то в одну, то в другую сторону, стреляя во врага из двадцати минометов и двадцати четырех пулеметов. Трофеем этого дня стала многочисленная техника, в том числе немецкая полевая гаубица. Железная дорога была отбита, ночью по ней уже прошли поезда служб снабжения. Поскольку железная дорога все еще находилась под обстрелом артиллерии противника, днем поезда могли двигаться по ней только в снег или в туман, или же с выкрашенными в белый цвет вагонами» (27).

Прибытие долгожданных резервов и упорство немецких защитников в окрестностях предмостного плацдарма у Вазузы обрекло на провал наступление русских войск. К ночи 30 ноября только слепой болван еще не успел понять, что русское наступление в этом секторе потерпело поражение, несмотря на огромные человеческие жертвы и материальные затраты. Одна 78-я пехотная дивизия докладывала, что за пять дней наступления уничтожила 169 русских танков и десятки тысяч пехотинцев и кавалеристов (28). 5-я танковая дивизия уничтожила 183 танка противника, а его потери живой силы исчисляла 42 тысячами убитых. На долю 102-й пехотной дивизии пришлось еще несколько тысяч русских солдат и десятки танков. Но и колоссальные потери немцев свидетельствовали о том, как близки были русские к победе. Немецкая 5-я танковая дивизия лишилась 28 офицеров, 510 служащих сержантского состава и солдат убитыми или пропавшими без вести, а также 38 офицеров и 1064 солдат пропавшими без вести. Кроме того, было уничтожено или серьезно повреждено 30 танков дивизии (29).

Несмотря на это, немецкому командованию вскоре напомнили, что победа в одном секторе не обязательно означает победу на всем участке фронта. 3 декабря, прочесывая леса к юго-западу от Ложки в поисках прячущихся русских кавалеристов — в жгучий мороз, по колено в снегу, в густом подлеске — 18-й полк Беккера получил новую депешу от генерала Прауна: «Массированные танковые соединения русских прорвали оборону к северу и к югу от Белого. Боевая группа Прауна с подчиненным ей 18-м гренадерским полком будет направлена в Оленине поездом. 1 — и батальон 18-го полка останется в резерве корпуса, прикрывать железную дорогу у Ложки и южнее» (30). Если на участке вдоль реки Вазуза угроза была устранена, то в остальных секторах она еще оставалась реальной. На наблюдательном пункте в штабе Западного фронта у Конева прибывший туда 30 ноября Жуков понял, что предчувствия его не обманули. Армия Кирюхина была разбита, притом разбита наголову. Но верный себе Жуков не собирался мириться с поражением — даже в секторе Вазузы.

1-5 декабря

Только что побывавшую в кровопролитной схватке 20-ю армию Жуков оставил оборонять предмостный плацдарм у Вазузы еще на пять дней. Он продолжал отдавать приказы об атаках, посылая советскую пехоту прямо в лапы противника по краям вазузского плацдарма, словно наказывая армию и ее командира за позорное поражение. Кавалерия генерала Крюкова, а также пехота 20-й гвардейской, 1-й гвардейской мотострелковой и 247-й стрелковой дивизий полковника П.Я. Тихонова, Рявякина и Мухина предпринимали одну тщетную атаку за другой, устремляясь по усеянным трупами полям к Большому Кропотово, Малому Кропотово и Подосиновке, но не добивались успеха. Командиры гибли на поле боя, возглавляя свои войска, или лишались чинов по указанию свыше. Генерал Дударев из 20-й гвардейской стрелковой дивизии погиб 30 ноября, полковник В.И. Григорьев из 31-й танковой бригады — 1 декабря, генерал Рявякин из 1-й гвардейской мотострелковой дивизии — З декабря. Полковник Н.П. Константинов был ранен 4 декабря, когда вел свою 20-ю танковую бригаду в атаку (31).

Все это время генерал Захаров с 8-м гвардейским стрелковым корпусом и свежей 354-й стрелковой дивизией штурмовал немецкие укрепления от Хлепень до Жеребцово, соперничая в ярости с первыми советскими атаками. Наступление в окрестностях Хлепень, начавшееся 30 ноября, продолжалось уже несколько дней и на этот раз грозило немецкому 2-му батальону 13-го танкового гренадерского полка полным окружением. Во время атак 354-я стрелковая дивизия полковника Д.Ф. Алексеева понесла «тяжелые потери» и была преобразована в «смешанные дивизионные штурмовые отряды» (32). Но, несмотря на невероятные усилия, 20-я армия была разгромлена, и Жуков понимал это. 5 декабря он через Конева приказал генералу Крюкову увести остатки кавалерийского корпуса на восточный берег Вазузы для переоснащения. Остатки 6-го танкового корпуса, главным образом 100-й танковой бригады и остальных подразделений корпуса, последовали за кавалерией. Той ночью 20-я армия перешла в оборону, и 20-я кавалерийская дивизия полковника Курсакова, сравнительно невредимая, оказалась предоставленной самой себе к западу от шоссе Ржев-Сычевка.

После этого Жуков вплотную занялся спасением операции «Марс», а поправить положение можно было только в случае успешных ударов в направлении Белого, Лучесы и Оленине. Той ночью Жуков отправил генералу Колпакчи в 30-ю армию приказ готовиться к атаке.

Когда бой на предмостном плацдарме у Вазузы затих, в полдень 4 декабря генерал фон Арним из 39-го танкового корпуса пришел к выводу, что опасность, наконец, миновала. Он приказал генералу Метцу увести 5-ю танковую дивизию от линии фронта, оставив обагренный кровью сектор 9-й танковой и 78-й пехотной дивизиям. Вдобавок он ускорил переброску резервов в помощь командиру соседнего корпуса в Белый. Пока его войска урывками отдыхали на оборонительных позициях, фон Арним и командиры его дивизии уже сочли, что видели лучшие части, которые мог противопоставить им Жуков, и пережили свой Сталинград. Но поскольку они плохо знали Жукова, то ошиблись.

Образование «котла» у города Белый

29 ноября

Поздно вечером 28 ноября генерал Тарасов из 41-й армии вернулся из штаба Калининского фронта после совещания с Жуковым и Пуркаевым. На следующее утро, все еще в приподнятом настроении оттого, что сумел отчитаться перед Жуковым, он с нетерпением ждал дальнейшего развития событий. Особенно твердо он был убежден в том, что 47-я механизированная бригада полковника Дремова сможет и впредь продвигаться в северном направлении в тылу противника восточное Белого, не встречая серьезных препятствий. А это, думал Тарасов, помешает немцам удерживать город и серьезно ослабит и без того ненадежную оборону противника у реки Нача, на пути следования Соломатина. Значит, продолжал мысль Тарасов, подвижный корпус Соломатина продвинется глубоко на территорию Ржевского выступа и выполнит свою важную стратегическую задачу. Тарасову не терпелось первым сломить сопротивление немцев и вызволить армию Кирюхина, зажатую на предмостном плацдарме у Вазузы.

Рано утром 29 ноября, пока левофланговые части 6-го стрелкового корпуса генерала Поветкина наносили очередной удар по немецким укреплениям с юга и юго-востока от Белого, бригада полковника Дремова покинула Шайтровщину и развернулась по заснеженным лесам в направлении реки Обша. Противник на пути почти не попадался, и бригада, маршируя батальонными колоннами, продвинулась очень далеко и к ночи захватила Мешково на шоссе Белый-Оленине, а также две деревни поменьше к западу, на южном берегу реки Обша. Теперь все коммуникации, ведущие в Белый, были перерезаны. Поскольку Дремову попалась горстка немецких разведотрядов, он запросил по рации подкрепление, необходимое для удержания позиций вдоль основных немецких артерий снабжения. Но к полуночи подкрепление так и не прибыло, не появилось оно и на следующий день: части, следовавшие за Дремовым, днем повернули на запад — очевидно, по приказу Тарасова, чтобы не упустить еще одну выгодную возможность выйти на восточные подступы к Белому.

В то время множество признаков убеждало генерала Тарасова и тех, от кого напрямую зависело это роковое решение, что штурм Белого с востока будет правильным шагом. Раньше в тот день 134-я стрелковая дивизия полковника Квашнина и 150-я стрелковая дивизия полковника Груза атаковали немецкие позиции к югу от Белого, чтобы прикрыть Дремова, продвигающегося на север. Сначала стрелки Груза выбили немецкие войска из Мочальники, отогнали к Батурине, и немцы сумели отвоевать утраченные позиции только с помощью решительной контратаки. Временный успех советских войск у Мочальники убедил Тарасова, что немецкая оборона Белого уже готова пасть. Поэтому он немедленно оттянул в сторону 91-ю стрелковую и 19-ю механизированную бригады, следовавшие за Дремовым на север, и дал им новый приказ: штурмовать укрепления на подступах к городу с востока. Вдобавок разведка донесла Тарасову о беспорядочном отступлении перепуганных немецких солдат по шоссе, ведущем на запад от Шайтровщины к Белому, и указала на преобладание паники во вражеских рядах. На основании этих сведений Тарасов принял решение развить успех прежде, чем немецкое командование перебросит в этот район свежие войска.

В полдень по приказу Тарасова полковник Ф.И. Лобанов остановил свою 91-ю стрелковую бригаду восточнее Бокачево на южном берегу реки Нача, повернул маршевую колонну на девяносто градусов и двинулся на запад по южному берегу Начи, в сторону реки Вена. Всего в четырех километрах за Веной находился вожделенный город Белый. Лобанов не подозревал о том, что также за Веной, на расстоянии менее одного километра от нее, расположился штаб немецких войск, обороняющих Белый. Штаб был замаскирован на длинном гребне, его защищали грозный 41-й танковый корпус и артиллерия 1-й танковой дивизии. Вскоре Лобанов узнал, что воспользоваться выбранной Тарасовым возможностью можно лишь ценой огромных потерь. Хотя к ночи бригада Лобанова захватила деревню Бокачево и немецкая пехота начала отступать, пехота и танки Лобанова наткнулись на огневой заслон немецкой артиллерии у Васнево, на высотах чуть западнее Вены. Когда до реки можно было уже добросить камень, атака Лобанова была остановлена со значительными потерями. Позднее днем Тарасов ввел в бой еще несколько подразделений, чтобы не упустить явной возможности. Он приказал свернуть с намеченного пути 19-й механизированной бригаде полковника Ершова, также спешившей на помощь полковнику Дремову, и вместо этого послал ее в подкрепление Лобанову и 150-й стрелковой дивизии, по-прежнему сражающейся за деревню Мочальники в нескольких километрах к югу (33).

Пока на юго-восточных подступах к Белому бушевал и сражения, никем не защищенная бригада Дремова находилась в подвешенном состоянии у берега Обши. Дремову удалось воздвигнуть легкий заслон у переправ через Обшу и временно перерезать немецкие трассы снабжения, ведущие из Оленине в Белый. Но для атаки с форсированием реки Дремову недоставало сил, как и для дальнейшего развития успеха и для надлежащей обороны тыла, в особенности жизненно важных коммуникаций по обе стороны от дороги Белый-Владимирское. Запрошенное и ожидаемое Дремовым подкрепление так и не прибыло.

А тем временем на юге Тарасов подгонял генерала Соломатина, требуя не упустить возможность, созданную успехом Дремова. Но Соломатин сомневался, что такая возможность вообще существует. Зная обстановку на фронте лучше, чем командующий его армии, он чувствовал, что Тарасов недооценил нарастающее сопротивление противника на реке Нача, а спада в этом сопротивлении пока не предвиделось. Утром, несмотря на сомнения Соломатина и после завершения начатой прошлой ночью перегруппировки, его корпус возобновил наступление на начинском участке фронта, в то время как 37-я механизированная бригада оставалась на месте и держала оборону на дальнем южном фланге. На рассвете 35-я механизированная бригада подполковника Кузьменко и 4-й танковый полк, усиленные небольшим отрядом, отправленной на север 37-й механизированной бригадой, нанесли удар по немецкому предмостному плацдарму в окрестностях Семенцово, на западном берегу реки Нача. Атака, которой предшествовали яростные залпы «катюш», поддержанная пехотным батальоном 75-й стрелковой бригады полковника Виноградова, деморализовала немецких солдат и вынудила их отступить с предмостного плацдарма. Атакующие части Кузьменко захватили деревню и переправились на восточный берег реки, где перерезали дорогу Белый-Владимирское. Ожесточенная схватка продолжалась уже у дороги, солдаты Кузьменко продвинулись и на север, и на юг, захватив двухкилометровый отрезок шоссе. Но к ночи свежие немецкие танковые гренадерские части и танки предприняли ряд мощных контратак, в ходе которых бригада понесла тяжелые потери живой силы и лишилась более чем половины своих 60 танков (34).

Кузьменко пришел к выводу, что его пехотной поддержки просто недостаточно для дальнейших атак и надлежащего прикрытия бронетехники. Поэтому к ночи он запросил у Соломатина подкрепления. Поскольку командир корпуса подкрепления не предоставил, Кузьменко отдал подчиненным приказ воздвигнуть линию обороны и приготовиться к возобновлению атаки на следующее утро.

На севере 65-я танковая бригада подполковника Шевченко с пехотным батальоном 78-й танковой бригады полковника Сивакова стремилась расширить плацдарм у деревни Басино к востоку от Начи. Дело продвигалось туго. Шевченко тоже не хватало пехоты, и хотя его войска оттеснили противника на километр к северу, в распоряжении Шевченко не было сил, необходимых для прорыва к бригаде Кузьменко, находившейся южнее плацдарма. Небольшое немецкое подразделение оказалось в буквальном смысле зажатым между бригадами Шевченко и Кузьменко, но ни одна из них не могла выбить упорного противника с его позиций. Не сумев сломить сопротивление немцев, Шевченко отдал приказ приданному ему взводу 45-й инженерно-саперной роты заложить в его секторе дороги обширные минные поля и тоже временно перевел свою бригаду в оборону. В то же время на севере 219-я танковая бригада полковника Давыдова неоднократно атаковала немецкие войска в Кушлево, к западу от Начи, а разведчасти, тем временем, обошли немецкие укрепления и нашли в тылу противника места для переправы через реку. К ночи войска Давыдова, наконец, разорвали линию обороны противника у Кушлево. В итоге небольшое немецкое подразделение ночью отступило на север, к своим соотечественникам, дислоцированным восточное Начи, а Давыдов приготовился продолжать наступление на рассвете следующего дня (35).

Поздно вечером Соломатин отчитался перед Тарасовым. Все еще держа на командира армии обиду за не предоставленное подкрепление, Соломатин подчеркнул, что ему необходимы как танки, так и пехота, и предложил передать под его командование резервную 48-ю механизированную бригаду. Тарасов опять отклонил его просьбу, заявив, что положение изменится к лучшему, как только падет Белый, и заверил Соломатина, что это произойдет уже на следующий день. «Тогда, — заключил Тарасов, — вы и получите свое подкрепление, и немецкие войска будут разбиты на всем участке Начи, и вы сможете продвинуться вперед так далеко, как потребуется». За неимением выбора Соломатин смирился с решением командира армии. В новом приказе он оставил 37-ю механизированную бригаду Шанаурина держать оборону на юге, а перед остальными бригадами поставил задачу закрепиться на позициях за рекой Нача. «Даже если я не смогу продвинуться вперед, — думал Соломатин, — по крайней мере, я удержу и, возможно, расширю ценный участок шоссе Белый-Владимирское. Тарасова устроят любые дополнительные успехи».

Для генерала Гарпе, командующего немецким 41-м танковым корпусом, 29 ноября стало переломным днем операции: хотя его укрепления в Белом и вдоль Начи были готовы пасть, 12-я танковая дивизия уже приближалась к полю боя. На рассвете передовые части 12-й дивизии находились менее чем в 30 км от него, дивизия могла начинать вводить войска в бой в тот же день. Это означало, что укреплениям Гарпе осталось продержаться своими силами всего двадцать четыре часа. Тем временем Гарпе находился в штабе 1-й танковой дивизии генерала Крюгера, наблюдая за ходом сражения в окрестностях Белого и предоставив удерживать реку Нача полковнику фон дер Медену и его боевой группе 1-й танковой дивизии.

Особенно генерала Гарпе беспокоили непрекращающиеся атаки в направлении Белого с юго-востока и мощный удар русской бронетехники в северном направлении, в сторону реки Обша. Утром боевая группа Кассница отразила несколько атак противника на юге, а в полдень, после того, как русские танки и пехота вновь захватили Мочальники, решительным контрударом 2-го батальона 113-го танкового гренадерского полка — последнего резерва боевой группы фон Витерсгейма — опять занял деревню (36). Но северный удар русской бронетехники оказался весьма опасным, поскольку перерезал все немецкие коммуникации, ведущие к Белому, и подверг сам город угрозе лобового штурма со стороны Шайтровщины на востоке. Хуже того, отразить удар Гарпе было нечем. Но, к его удивлению и облегчению, предсказанная атака по дороге так и не была предпринята, русские танковые соединения не переправились на северный берег Общи. Вместо этого русские обрушили интенсивные удары на Бокачево и Мочальники, где Гарпе был лучше подготовлен к столкновению с ними. Гренадеры 113-го танкового гренадерского полка и массированная артиллерия в Вас-нево эффективно отразили атаки противника.

В 13:30 генерал Модель приказал Гарпе из штаба 9-й армии:

«Форпост Белый удержать любой ценой» (37). В этом напоминании Гарпе не нуждался. Вскоре он передал всю 246-ю пехотную дивизию генерала Сири под командование генерала Крюгера из 1-й танковой дивизии, а Крюгер предпринял необходимые меры с целью разрешения кризисной ситуации. Прежде всего он ввел в бой последние дивизионные резервы — пять танков Pz.Kpfw.II и четыре бронетранспортера, чтобы поддержать разнородные части, введенные в бой ранее с целью обороны дороги на Шайтровщину. Затем он отделил от группы фон дер Медена артиллерийский батальон — для защиты южного фланга района прорыва у дороги. И, наконец, Крюгер приказал генералу Сири собрать все резервы 246-й дивизии, которые только удастся найти, и развернуть их к северу от реки Обша, близ переправы у Подвойской, а дивизии «Великая Германия» приказал развернуть батальон разведки к северу от реки, у Егорье. Удовлетворенный тем, что он сделал все возможное, чтобы преградить русской бронетехнике путь на север, Крюгер вместе с Гарпе стал ждать атак противника со стороны новой юны прорыва. Но ударов так и не последовало, и, по меньшей мере, в течение дня восточные укрепления у Белого оставались невредимыми.

Далее к югу боевая группа фон дер Медена также пережинала кризисную ситуацию и весь день боролась за свою жизнь. Атаки противника выбили и без того ослабленный разведывательный батальон (К-1) 1-й танковой дивизии с предмостного плацдарма у Семенцово, «разорвали» батальон, перерезали дорогу на Владимирское и окружили батальон у дороги, на восточном берегу реки. Еще одна атака, предпринятая русскими в южном направлении из Басино, оттеснила назад 1-й батальон 1-го танкового гренадерского полка и не дала ему соединиться с К-1. 2-й батальон танкового полка и другие остатки батальона разведки цеплялись за позиции у дороги далее на юг, но не могли прорваться к окруженному батальону. В непрерывной череде атак и контратак командир К-1, капитан Фрейгерр фон Фрейтаг погиб в ожесточенном бою вместе с множеством солдат. Немцам так и не удалось выбить русских с позиций у дороги, но в яростной схватке был уничтожен 31 русский танк (38). Немецкий участник этого боя позднее вспоминал о том, насколько серьезным было положение: «С востока надвигались русская пехота и танки. Пехота, стреляя из автоматов, ехала на броне. Положение боевой группы фон дер Медена вечером 29.11 стало чрезвычайно опасным: танковый гренадерский полк с подразделениями К-1 под командованием капитана Гупперта попал в окружение в Петелино <южнее Басино>. Учитывая измотанность батальона, мы понимали, что он вполне может быть уничтожен» (39). 29 ноября фон дер Медену не давал покоя один вопрос: смогут ли его измученные солдаты продержаться еще один день? Фон дер Меден, как и его начальник Гарпе, гордился своими подчиненными, но уже ни в чем не был уверен.

30 ноября

Рано утром, когда снегопад возобновился, генерал Тарасов издал новые приказы, убежденный, что они обеспечат эффектную победу. Попросту говоря, он приказал всем своим войскам перегруппироваться и утром нанести массированные удары по немецким позициям. Как и прежде, основной удар предстояло нанести по Белому с юго-востока и с плацдарма Соломатина через Начу. В предрассветной темноте Тарасов отправил штурмовым группам на юго-востоке от Белого подкрепление — дополнительный полк 150-й стрелковой дивизии. Немецкие укрепления между Мочальники и рекой Нача притягивали советские войска, как магнит, и Тарасов бросал в самую середину немецких позиций все силы, какие мог. Убежденный в своей правоте, Тарасов поддался роковому порыву и позволил сердцу управлять его разумом.

В 9:00 танки и пехота 91-й стрелковой бригады Лобанова и 19-й механизированной бригады Ершова вместе с полком 150-й стрелковой дивизии Груза ринулись вперед, сквозь снег, к реке Вена и высотам за ней (карта 11, стр. 135). Поначалу плохая видимость оберегала их от огня немецкой артиллерии, сосредоточенной прямо по курсу, на гребне. Но когда передовые колонны перебрались через замерзшую Вену и начали подниматься по голому, но скользкому склону речной долины, огонь усилился, пробивая все новые бреши в наступающих цепях. Советские танки остановились на крутом речном берегу перед немецкими оборонительными позициями, но пехота двигалась дальше, разражаясь громкими «ура». Надвигающиеся войска захватили деревню Голиновка на западном берегу реки и под шквальным огнем устремились к Васнево, не подозревая, что немецкие солдаты готовы умереть, но не подпустить их к штабу 1-й танковой дивизии (40). Менее чем в 400 метрах от цели советская атака захлебнулась под огнем стрелкового оружия и пулеметов, а также залпами артиллерии прямо по наступающей пехоте. Такое избиение не смогли бы выдержать никакие поиска. Наступление прекратилось, немецкая пехота контратаковала и оттеснила выживших русских пехотинцев через Голиновку в долину Вены. Запланированная Тарасовым атака провалилась, вырваться из тисков долины Вены советской пехоте никак не удавалось. Успех советских войск у Мочальники был недолгим. Они захватили деревню только для того, чтобы уже днем оставить ее под натиском контратакующих немецких танковых гренадерских частей. Русские не смирились с поражением, и весь день возобновляли атаки, но вопрос с деревней был окончательно решен еще утром. К концу дня войска Тарасова у Белого обессилели и пали духом. Продолжать наступление они не могли.

Весь день прислушиваясь к шуму бушующего на юго-западе сражения, полковник Дремов и его механизированная бригада ждали по обе стороны шоссе Белый-Оленине, терпеливо удерживая ценные переправы через Обшу. Несмотря на всю досаду полковника, больше он ничего не мог предпринять. Подкрепления он так и не получил, а к вечеру разведка доложила ему, что с севера прибывают немецкие войска, сосредоточиваясь к северу и к югу от его узкого коридора вдоль дороги Белый-Владимирское. Ближе к вечеру немецкие танковые соединения форсировали Обшу у Егорье и оттеснили маленький сторожевой отряд Дремова. Отреагировать он не смог, поскольку его бригада была рассеяна по десятикилометровому участку фронта, а часть мотопехоты по-прежнему защищала фланги узкого коридора, ведущего в тыл бригады. «Тарасов мог хотя бы предусмотреть защиту жизненно важного коридора, — думал Дремов, — если уж не сумел послать бригаде необходимое подкрепление». В начале вечера Дремову не осталось ничего, кроме как отвести войска от Обши. К концу дня он перешел в оборону, выстроив бригаду полукругом, обращенным на север, на расстоянии 6 км от шоссе Белый-Владимирское. В случае прибытия подкрепления он мог с таких позиций возобновить атаку.

Хотя Гарпе и Крюгер пережили переломный день, разрешить все затруднения разом было невозможно. Еще до начала советской атаки снабженцы корпуса и дивизии предупреждали: войска в Белом долго не продержатся, если коммуникации будут перерезаны. Топливо, боеприпасы и провизия иссякали, Гарпе распорядился наладить воздушное снабжение защитников Белого. Но усиление активности русской авиации, дым боя и метель над немецкими аэродромами осложнили выполнение этой задачи. Тем не менее к полудню пять «Ju-52» пробились сквозь огневой заслон противника в Белый и сбросили долгожданные припасы, отдалив кризис, по крайней мере, на один день (41). Пока обстановка под Белым становилась критической и миновала эту стадию, Гарпе с беспокойством ждал вестей из стратегически важного южного сектора. Больше всего его волновал вопрос: выстоит ли фон дер Меден до прибытия подкрепления из 12-й танковой дивизии? Положение было рискованным.

Командующий 1-м механизированным корпусом генерал Соломатин стоически возобновил наступление на рассвете. Всю ночь 219-я танковая бригада полковника Давыдова преследовала немцев, отступающих из Кушлево, и к рассвету передовые разведотряды переправились через Начу чуть севернее предмостного плацдарма 65-й танковой бригады. Утром, в разгар метели, основные силы Давыдова переправились через реку и, наконец, соединились с танкистами подполковника Шевченко. Теперь объединенные силы 219-й и 65-й танковых бригад удерживали плацдарм по обе стороны от шоссе на Владимирское, на расстоянии 5 км от него, на дальнем берегу реки. Еще до того, как поддерживающая пехота 78-й стрелковой бригады успела войти на территорию плацдарма, обе танковых бригады начали новые атаки в северном и в южном направлении вдоль дороги, а также выслали разведотряды вперед, к Смольяны (42).

Самые ожесточенные бои за это стратегически важное шоссе завязались, когда немецкие танковые гренадерские войска попытались предотвратить дальнейшее продвижение русских, а южная группа Шевченко сделала еще одну попытку разгромить окруженный немецкий батальон, мешающий выдвинуться на юг, навстречу 35-й бригаде Кузьменко. С тяжелыми боями бригада Шевченко захватила несколько придорожных деревень на севере и на востоке, но так и не смогла выбить с позиций окруженный немецкий батальон (43). Общими усилиями две советских танковых бригады и одна стрелковая неоднократно наносили удары по немецким позициям вокруг плацдарма, борьба продолжалась весь день, но русские войска так и не добились хоть сколько-нибудь заметных результатов. Тем временем далее на юг 35-я механизированная бригада подполковника Кузьменко и поддерживающий танковый полк с двумя батальонами 75-й стрелковой бригады полковника Виноградова обрушились на немецкие укрепления у дороги к юго-востоку от Семенцово. Но и эти атаки были тщетными, поскольку и Кузьменко имел дело с определенно неуязвимым, хоть и окруженным, немецким батальоном на левом фланге и в тылу.

В середине дня, к явному удовольствию немцев, радостные крики которых были слышны даже русским на передовой, прибыло новое подкрепление. Одновременно отряды легкого бронированного немецкого транспорта двинулись по лесу вдоль почти открытого левого фланга Кузьменко. Пока он вновь собирал свои силы для очередной атаки, в течение часа его отряды, укрепившиеся далее на севере у дороги, сообщили по рации, что немецкая бронированная колонна достигла расположения окруженного немецкого батальона. Кузьменко был раздосадован, но не удивлен. Уже несколько дней он слышал о возможном приближении свежей немецкой танковой дивизии к участку фронта у Белого. И вот она, по-видимому, прибыла. Кузьменко благоразумно отменил атаку и приготовился к обороне занимаемого им сектора шоссе. В то же время его начальник штаба передал тревожные новости Соломатину.

Донесение встревожило генерала Соломатина, но опять-таки не удивило; о такой возможности он предупреждал Тарасова уже несколько дней назад. Однако Тарасов не прислушался к его словам. Теперь Соломатин отдавал приказы, обдуманные заранее. Он приказал подчиненным бригадам отступить на наиболее выгодные для обороны позиции и закрепиться на них. Его корпус захватил ценные переправы через реку Нача дорогой ценой, и Соломатин хотел, чтобы немцы так же дорого поплатились, отвоевывая их. Если Тарасов ждет от него большего, пусть присылает подкрепление, но Соломатин понимал, что это маловероятно. Покончив с приказами, он передал тревожные известия по рации Тарасову, с трудом удерживаясь от сарказма.

Полковник фон дер Меден, командующий боевой группой 1-й танковой дивизии, защищающей участок вдоль Начи, не мог не обрадоваться, услышав о прибытии 12-й танковой дивизии. Весь томительный день он следил за ее продвижением, и даже теперь помнил, что подоспели только передовые части дивизии. Следовательно, тяжелые бои будут продолжаться, пока русские не исчерпают весь наступательный потенциал.

Этот день ознаменовался непрерывной чередой кризисов. Разведбат дивизии, окруженный в Петелино, подвергался повторяющимся атакам. Та же участь постигла 1-й батальон 1-го танкового гренадерского полка на севере и 2-й батальон того же полка на юге. Много солдат полегли в бою, в том числе несколько ротных командиров. Примерно в 15:00 передовые части разведбата (К-22) 12-й танковой дивизии выдвинулись по шоссе от Владимирское через Комары и соединились со 2-м батальоном 1-го танкового гренадерского полка. Не останавливаясь, части 12-й танковой дивизии обошли гренадерский батальон с фланга, углубились в леса к западу от шоссе и нанесли удар с фланга по русским войскам (35-й механизированной бригаде). Когда русские отступили на новые оборонительные позиции, К-22 продвинулся на север и преградил противнику путь на восток. Развивая успех К-22, небольшой отряд 1-го батальона службы снабжения 1-го танкового гренадерского полка под командованием капитана Хассельбуха, находившийся к северу от Владимирское, был переброшен на север, по стопам К-22. Отряд дошел до позиций своего батальона в Басино и доставил ему необходимое топливо, боеприпасы и провизию (44).

Кровопролитная схватка в секторе 1-го батальона 1-го танкового гренадерского полка продолжалась весь день, даже после того, как на поле начали прибывать подразделения 12-й танковой дивизии. Казалось, русские в отчаянии пытаются уничтожить противника прежде, чем он дождется подкрепления. Всю эту борьбу батальон с частями 1-го танкового полка вел в полной изоляции от прочих подразделений группы фон дер Медена. Под прикрытием почти непрерывного артобстрела первая русская атака началась в 11:00, когда двадцать танков при поддержке пехоты (65-й танковой бригады) нанесли удар по позициям 2-й роты батальона близ Басино. Имея в распоряжении только один исправный танк Pz.Kpfw.lV и одиннадцать Pz.Kpfw.III, рота выдержала мощные атаки, пока на помощь не подоспел штурмовой орудийный отряд. Эти события немецкий участник описывал так:

«Фельдфебель Шафер, вчера уже уничтоживший десять танков, стремительно выкатился вперед с боевой базы Гупперта в Шиликах <на танке Pz.Kpfw.IV> с 75-миллиметровой противотанковой пушкой под его командованием <пушкой 1-й роты противотанкового отряда 37> и немедленно атаковал наступающие вражеские танки. Это были преимущественно Т-34 и три КВ-1, вся пехота ехала на броне. Шафер, у которого имелось несколько противотанковых гранат, нанес удар первым и уничтожил один танк КВ-1 и пять Т-34. От последнего КВ-1 он получил „подарок“, которым снесло башню. Осколками он был ранен в лицо, радисту оторвало ногу. „Марк-IV“ почти ослеп от прямых попаданий в оптическую систему, но командир и водитель благополучно вернулись в Басино. Временно приведенный в состояние боеготовности раненый старший фельдфебель Штриппе принял командование танками и уничтожил еще четыре Т-34 у Степанове и Басино. С оставшимися танками противника расправились гренадеры, разведчики, штурмовые орудия и противотанковая техника.

Итак, за четыре дня 2-й батальон 1 — го танкового полка уничтожил свыше 40 танков противника, преимущественно KB-1 и Т-34. Вечером 30.11 два наших танка „Панцер-Ш“ еще находились в состоянии боевой готовности. Одним командовал фельдфебель Шафер» (45).

Еще до того, как темнота накрыла заснеженное поле боя, 29-й танковый гренадерский полк 12-й танковой дивизии под командованием полковника фон Хеймендаля установил первые контакты с изолированным 1-м батальоном 1-го танкового гренадерского полка. По занесенной снегом дороге на 20 км в тыл растянулся 5-й танковый гренадерский полк дивизии. Все офицеры и солдаты боевой группы фон дер Медена поняли, что их испытание подошло к концу. Конечно, предстоит еще много тяжких сражений, но уже не на условиях противника. Оборонительные рубежи на реке Нача только поддались, но выдержали. Оставался неразрешенным один вопрос: осознают ли русские этот факт, и если да, то когда и как отреагируют на него? Тем вечером измученные остатки разведбата (К-1) 1-й танковой дивизии сменила 12-я танковая дивизия. Разведбат увели в тыл, его место заняли гренадеры 12-й танковой. Только что побывавшему в боях батальону было поручено охранять мосты на «дороге спасения», ведущей к Владимирское.

Когда вперед выдвинулась 12-я танковая дивизия, уцелевшие бригады Соломатина к востоку от реки Нача у дороги на Владимирское предприняли еще ряд тщетных атак, словно стараясь доказать своему командиру и Тарасову, что они делают все возможное. Как только немцы отразили эти атаки, передовые отряды 12-й танковой восстановили связь со всеми немецкими подразделениями к востоку от реки Нача. Перед полуночью советские атаки резко прекратились и уже не возобновлялись.

Генерал Гарпе узнал о своевременном прибытии 12-й танковой дивизии рано днем, вскоре после того, как атаки русских на севере были отражены в ходе кровавых сражений. Его облегчение было сдержанным, но явным; на два вопроса из категории «а что, если…» уже нашлись ответы. Фон дер Меден выстоял, 12-я танковая подоспела. Насчет дальнейшего развития боя Гарпе уже не сомневался. Но для полной и окончательной победы требовалось время, значительные навыки и терпение, ибо Гарпе знал: операциям, разработанным лично Жуковым, не так-то просто положить конец. Жуков упрям, он не мирится с поражением и в стремлении к победе не щадит жизни солдат. В приказе к Крюгеру, фон дер Медену и генералу Весселю из 12-й танковой дивизии Гарпе подчеркнул это обстоятельство. Поздравляя своих офицеров и солдат, Гарпе напомнил им о предстоящей ожесточенной и упорной борьбе, которая заставит русских признать поражение. Но прежде всего требовалось разработать и осуществить план истребления или изгнания почти 80 тысяч русских и сотен танков, проникших в глубь территории Ржевского выступа. В общем виде этот план уже складывался в голове Гарпе.

Поздно вечером Соломатин отправил Тарасову подтверждение тому, что немцы получили подкрепление, которым оказались подразделения полной танковой дивизии. Далее он сообщал о действиях своего корпуса, об отраженных атаках и о том, что его бригады перешли в оборону. Соломатин добавлял, что для успешных оборонительных действий требуется гораздо больше танков и пехоты. Затем он отправился в расположение своих бригад — лично выяснять, какой ущерб был нанесен им днем, и помогать готовиться к обороне.

Двойная неудача минувшего дня сломала Тарасова. Мало того, что противник решительно отразил удар, направленный на Белый, — судя по краткому донесению Соломатина, ситуация сложилась почти катастрофическая. Тарасов уже знал о поражении 20-й армии у реки Вазуза и в ужасе ждал, когда и ему придется сообщить Пуркаеву и Жукову о новых неудачах. Скрепя сердце, он послал донесение и со страхом стал ждать гневного ответа. А тем временем он сделал все возможное, чтобы поправить положение. Одобрив решение Соломатина перейти в оборону у Начи и все еще пребывая в состоянии шока, Тарасов решил утром еще раз атаковать немецкие укрепления у Белого. Несмотря на все предыдущие фиаско, в глубине души Тарасов верил, что Белый можно взять штурмом.

1-4 декабря

Стараясь не думать о досадных поражениях предыдущего дня и приказав всему фронту продолжать наступление, 1 декабря генерал Тарасов велел командующему 6-м стрелковым корпусом генералу Поветкину продолжать атаковать немецкие войска под Белым с юга, совместно со 150-й стрелковой дивизией (см. карту 16). В то же время Тарасов повернул на юг еще несколько подразделений 134-й стрелковой дивизии полковника А. П. Квашнина, приказав им нанести удар по укреплениям у Белого, на шоссе Белый-Демяхи. Последующие атаки с силой обрушились на немецкие укрепления у Выползово, у дороги к югу от Белого, и далее на восток, на участках гренадерского полка «Великой Германии» и 113-го танкового гренадерского полка фон Витерсгейма. Хотя эти атаки потерпели поражение, упрямый генерал Тарасов повторил их 2 и 3 декабря при поддержке усиливающегося огня артиллерии. В немецком донесении коротко отмечалось: «Русские явно не испытывают недостатка в боеприпасах» (46). Вдобавок впервые с начала наступления советская фронтовая авиация использовала летавшие на небольших высотах сильно бронированные Ил-2 для сокрушения немецкой обороны. Противовоздушная оборона немцев оставляла желать лучшего, поскольку все зенитные орудия осуществляли поддержку наземных войск. Несмотря на усиление огневой поддержки, советским войскам так и не удалось прорвать оборону противника. Тем не менее Тарасов продолжал упорствовать. 4 декабря его стрелки наконец прорвали оборону немцев на узких участках у Чирево и Поповки к югу от Белого, но тут же были отброшены назад контратакой.

На протяжении этих продолжительных, но бесплодных боев 47-я механизированная бригада полковника Дремова отчаянно цеплялась за свои ненадежные позиции к северу от шоссе Белый-Владимирское. Наконец-то Дремов получил подкрепление — пехоту рассеянной 91-й стрелковой бригады полковника Лобанова — и силами этой долгожданной пехоты удерживал узкий коридор вдоль дороги в своем тылу, продолжая оборонять с помощью оставшейся бронетехники плацдарм, площадь которого неуклонно сокращалась. Однако ему хватало сил, чтобы сдерживать натиск немецких войск южнее реки Обша. К 3 декабря давление на правом фланге усилилось, небольшой отряд немцев с несколькими штурмовыми орудиям продвинулся вдоль дороги на северо-запад, к Шайтровщине. Пехотинцы Дремова отразили эту атаку и воздвигли прочную сеть противотанковых укреплений у шоссе. Но Дремов понимал, что рано или поздно приток войск противника возобновится как со стороны Белого, так и с юго-востока, и тогда над ним нависнет нешуточная угроза окружения. Об этом он и доложил генералу Тарасову в ночь на 4 декабря. Южнее, у реки Нача, 1-й механизированный корпус Соломатина удерживал оборонительные рубежи к востоку от реки, иногда предпринимая вылазки с целью выбить противника из колеи. Хотя Соломатин не раз высказывался в пользу отступления за реку, сокращения участка обороны и подготовки к неизбежной атаке противника, Тарасов отклонял его предложения. А немцы продолжали стягивать войска к реке и создавать сплошную линию обороны. Поздно вечером 1 декабря немецкие войска сменили небольшой отряд, ранее окруженный 219-й танковой бригадой полковника Давыдова у деревни Шалимове, к западу от Степаново. Под огнем Давыдов отвел свою бригаду на новые позиции вдоль берега реки, а немцы двинулись на север вдоль шоссе на Шайтровщину, чтобы атаковать укрепления полковника Дремова. В бою полковник Давыдов был ранен, командование принял подполковник С.Т. Хилобок (47).

Южнее Семенцово мощные удары немцев обрушились на предмостный плацдарм 35-й механизированной бригады подполковника Кузьменко и вынудили ее отступить за реку Нача. Прежде чем немцев успели остановить, они захватили несколько мелких деревень на западном берегу реки, напротив новых позиций Кузьменко у деревни Дубки.

Но гораздо сильнее Соломатина тревожила ситуация на крайнем правом фланге, где 37-я механизированная бригада подполковника Шанаурина и 3-й танковый полк то находились в обороне, то изматывали противника на юге, у железной дороги на Владимирское — и так на протяжении нескольких дней. Танкисты Шанаурина по-прежнему удерживали станцию Никитинка на железной дороге Владимирское-Сафонове, а пехота была развернута в западном направлении вдоль реки Вопь, где поддерживала слабую связь с форпостами 74-й стрелковой бригады полковника Репина, с трудом удерживающейся на удаленном правом фланге. В этом секторе две новых угрозы возникли в первых числах декабря. 1 декабря небольшая боевая немецкая группа, подкрепленная несколькими танками, отогнала отряд Шанаурина от станции Никитинка, а на следующий день начала оттеснять русские войска с блокпостов вдоль железной дороги. 3 декабря, к досаде Шанаурина, немецкие войска получили подкрепление и нанесли мощный удар в северо-западном направлении по его оборонительным рубежам. Эта угроза и слухи о скоплении войск противника на правом фланге побудили Шанаурина просить у Соломатина разрешения отступить на север, на позиции, более удобные для обороны.

Еще одна новая угроза со стороны немцев материализовалась в болотах и густых лесах юго-западнее позиций Шанаурина вдоль реки Вопь. Несколько дней советские партизаны изматывали колонны противника, движущиеся на север через замерзшие леса из Духовщины и Смоленска. Партизаны сообщали, что, по-видимому, эти войска — авангард немецкой танковой дивизии, но ее дислокации и конечного пункта назначения не знали. Настроенный далеко не оптимистично. Соломатин предположил, что эти войска направляются к его ослабленному правому флангу. По всем признакам, немцы приступили к выполнению тщательно спланированной операции охвата. Вечером 3 декабря Соломатин отправил Тарасову донесение со своей оценкой ситуации и в особенности нарастающей угрозы флангу. Затем, не дожидаясь одобрения командующего, Соломатин приказал своим бригадам отступить на новые оборонительные рубежи, протянувшиеся на юг вдоль реки Нача до Дубки, а затем на запад через Городню на левом фланге 74-й стрелковой бригады, которая вскоре тоже получила приказ отступать(48).

Тарасову осталось только смириться с действиями Соломатина. Рано утром 4 декабря он отослал 74-й стрелковой бригаде полковника Репина и 17-й гвардейской стрелковой дивизии генерала Добровольского приказы отступать на север параллельно направлению движения Соломатина, но оставлять небольшие отряды прикрытия, чтобы задерживать последующее наступление противника. В сущности, той ночью Тарасов признал свое поражение, приказав всей 41-й армии перейти в оборону. Чтобы скрыть этот факт от немцев и обеспечить прикрытие отступления, он приказал 6-му стрелковому корпусу Поветкина усилить давление на немецкие укрепления у Белого и отдал под его командование только что прибывшую 154-ю танковую бригаду. Вдобавок он распорядился, чтобы полковник Дремов продолжал удерживать свой предмостный плацдарм к северу от Шайтровщины. И, наконец, Тарасов предусмотрел перегруппировку основных сил — вроде той, на которой уже несколько дней настаивал Соломатин. Начиная с 4 декабря Поветкину предстояло перевести все свои стрелковые бригады от реки Нача на юг, на новые позиции, вдоль южного края выступа у Белого. В течение двух дней 74-я, 78-я и 75-я стрелковые бригады, развернутые в порядке слева направо, должны были заполнить брешь между правофланговой 37-й механизированной бригадой Соломатина и 17-й гвардейской стрелковой дивизией, по-прежнему осаждающей занятые немцами Демяхи. Заняв позиции, бригады получили бы в резерв так и не введенную в бой 48-ю отдельную механизированную бригаду полковника Шещубакова (49).

Генерала Соломатина не радовала потеря всей поддерживающей пехоты на реке Нача, хотя Тарасов и выделил ему резерв — только что прибывшую 104-ю танковую бригаду. Более того, непрекращающийся сильный снегопад и упорное наступление противника препятствовали быстрым маневрам. Поэтому 4 декабря Соломатин приказал отправить весь административный и поддерживающий транспорт в тыл с ранеными, выдвинув на передовые позиции только танки, артиллерийский транспорт и другие боевые транспортные средства вместе с боевыми отрядами. Здесь Соломатин затаился в ожидании неизбежной атаки немцев.

Командир 6-го стрелкового корпуса генерал Поветкин старался следить за ходом сражений в окрестностях Белого и одновременно заниматься перегруппировкой войск на своем длинном левом фланге. Задача была нелегкой. Поздно вечером 4 декабря его 75-я и 78-я стрелковые бригады двинулись на юго-запад. К тому времени полковник Репин сообщил об активных боевых действиях против свежих сил противника, наступающих на север через леса между Самсонихой и Бочарниками.

Репин уже создал ряд опорных пунктов, чтобы остановить немцев, и теперь распорядился, чтобы резервная 48-я механизированная бригада обеспечила эти опорные пункты танками и дополнительным противотанковым вооружением. К счастью, взаимодействующим партизанским отрядам, с которыми 41-я армия поддерживала связь, удалось замедлить наступление немцев, и опорные пункты пока держались. Но те же самые партизаны сообщили о передвижениях немецкой бронетехники в районе Терешино. Это означало, что внушительные силы стягиваются для атаки с. юга, и Поветкин сомневался, что его заслон выдержит их натиск. Он, в свою очередь, предостерег Тарасова и запросил дополнительного подкрепления. В ответ Тарасов приказал ему держаться изо всех сил и сообщил, что в его сектор движется еще одна стрелковая дивизия, 279-я. Поветкин не знал, что эту новую дивизию Тарасов предполагал бросить на возобновление атак на Белый, и известие отчасти успокоило его.

Несмотря на явное облегчение, большие надежды и воссоединение со своими накануне, в преддверии новых ожесточенных боев, генерал Гарпе из 41-го танкового корпуса был удивлен не меньше своих подчиненных, когда 1 декабря русские возобновили яростные атаки на укрепления под Белым. Хотя направление атак русских слегка изменилось, новые атаки с юга и юго-запада от Белого были мощными, их поддерживали вновь прибывшие бронетанковые формирования. Иссякнет ли, думал Гарпе, у русских когда-нибудь запас танков? Им наверняка уже не хватает людей. Хотя генерал Крюгер искусно отражал новые атаки противника, они продолжались несколько дней и даже имели некоторый местный успех. Пока атаки продолжались, Крюгеру приходилось с трудом изыскивать резервы, бросая в бой все имеющееся в его распоряжении подкрепление. И самое досадное: поскольку противник упорствовал, Гарпе не мог перегруппировать свои силы в окрестностях Белого, чтобы создать ударное формирование, необходимое для перехвата инициативы.

Кроме того, Гарпе был встревожен очевидным решением русских оставить войска к северу от дороги Белый-Владимирское у Шайтровщины. Это означало, что ему придется жертвовать и без того скудными ресурсами, чтобы устранить эту угрозу. Более того, постоянное присутствие русских в этом секторе мешало действовать фон дер Медену у реки Нача. 3 декабря фон дер Меден двинулся к позициям русских у Шайтровщины с частями 1-го батальона 1-го танкового гренадерского полка (боевой группой Гупперта), но мощная противотанковая оборона русских остановила эту атаку в 800 метрах к востоку от деревни. После неудачной попытки восстановить связь с основными силами дивизии в Белом фон дер Меден настаивал, чтобы силы 246-й пехотной дивизии атаковали в восточном направлении вдоль шоссе, ведущего от Белого, чтобы дать ему возможность соединиться с остановленными отрядами и перерезать путь русским к северу от дороги.

Боевая группа Гупперта возобновила наступление на Шайтровщину рано утром 4 декабря — на этот раз совместно с частями 246-й пехотной дивизии, выступившей на восток из Белого. Это сражение оказалось таким же ожесточенным и кровопролитным, как и накануне, и к полудню командир группы, капитан Гупперт, был серьезно ранен, а его части 1-го батальона 1-го танкового гренадерского полка — окружены и вынуждены с боем пробивать путь к отступлению от русских позиций. К концу дня были ранены все офицеры батальона, кроме трех, а в гренадерских ротах уцелело по 25–30 человек. Но русские укрепления по-прежнему держались (50).

Тем временем далее на юг у реки Нача 1 декабря 1 — и батальон 1-го танкового гренадерского полка фон дер Медена штурмом отвоевал берег к северу и западу от Васино, несмотря на русские «ежи» — противотанковые укрепления. Одновременно разведбат К-1, усиленный 5-м танковым гренадерским полком 12-й танковой дивизии, ценой огромных усилий выбил русские войска на другой берег Начи в секторе Семенцово. В ходе контратак 2-й батальон фон дер Медена успел сменить роту 33-го танкового полка, которая несколько дней продержалась в окружении в Шамилово, к западу от Степанове. Окруженные части отражали все атаки русских, включив в свою линию обороны 8 неисправных танков (51). В конце концов к вечеру 3 декабря 2-й батальон оттеснил упрямо сопротивляющиеся русские войска на запад, на другой берег Начи.

По ходу изменения боевой обстановки на Наче полковник Хольсте, командир 73-го артиллерийского полка 1-й танковой дивизии, собрал небольшой отряд, чтобы выставить его против русских, ведущих боевые действия у железной дороги юго-западнее Владимирского, — по неверным оценкам немцев, численность русских не превышала двух бригад. Поначалу отряд Хольсте состоял из штаба 73-го полка и 37-го саперного батальона, ранее сдерживавшего противника на станции Никитинка. Этот небольшой отряд Хольсте подкрепил двумя ротами — 25-го и 29-го танковых гренадерских полков 12-й танковой дивизии. Кроме того, он добавил роту 514-го железнодорожно-строительного батальона, 9-ю роту русских солдат из 592-го Freiwillig (добровольческого) батальона, несколько зениток и две батареи своего артиллерийского полка. Этот довольно большой отряд выбил русских со станции Никитинка и 3 декабря, усиленный батальоном К-1 и ротой 37-го истребительно-противотанкового дивизиона, начал медленное продвижение на север. К вечеру Хольсте соединился с частями 2-го батальона 1-го танкового гренадерского полка, только что переправившимися на западный берег Начи. 4 декабря русские войска (уже известно, что это части 37-й механизированной бригады) нанесли ответный удар по боевой группе Хольсте к югу от Городня. Но силы Хольсте отразили атаку, когда несколько 75-миллиметровых противотанковых пушек 37-го истребительно-противотанкового дивизиона уничтожили пять танков Т-34, а остальных вынудили отступить (52).

Медленное продвижение передовых частей 20-й танковой дивизии по лесам на юго-запад теперь способствовало успеху Хольсте. Но этот марш дался вновь прибывшей танковой дивизии барона фон Люттвица с трудом. В качестве авангарда 30-го армейского корпуса генерала Максимилиана фон Фреттер-Пико эта дивизия вышла из Духовщины несколько дней назад. В пути ей досаждали постоянные метели, занесенные шоссе, беспрестанные вылазки партизан, которые взрывали дороги, убивали и ранили солдат противника, — словом, всячески замедляли наступление. Более того, пока передовые части дивизии — 20-й мотоциклетный батальон и 2-й батальон 59-го танкового гренадерского полка — разворачивались в боевой порядок на случай возможной угрозы, они понесли «досадные потери» от «дружественного огня» собственной артиллерии. Участник действий 20-й танковой дивизии рассказывал о том, с какими затруднениями она столкнулась:

«Обстановка на нашей передовой была неясной, в тылу орудовали партизаны. Русские переодевались в немецкие мундиры, захваченные в бою против 2-й авиаполевой дивизии.

Ожесточенные бои бушевали в окрестностях Сырматной <чуть севернее Самсонихи>. Населенный пункт много раз переходил из рук в руки, пока наконец не был отвоеван противником. Турьянка <восточнее Самсонихи>, укрепленная противником и находящаяся под защитой сорока русских солдат и четырех танков, накрывавших атакующих смертоносным заградительным огнем, подверглась штурму поздно вечером 1 декабря при поддержке наших танков, саперов и 7-й роты 59-го <танкового гренадерского полка> (53)».

Следующие два дня 20-я танковая дивизия вела бой с русскими восточнее Самсонихи, но дальше не продвинулась. Непреклонное сопротивление русских недвусмысленно свидетельствовало о том, что 30-му армейскому корпусу не удастся предпринять крупные и успешные атаки с юга до прибытия в район 19-й танковой дивизии. К 4 декабря 19-я танковая все еще собиралась в районе Терешино, южнее Самсонихи. Но генералы Гарпе, Крюгер и Вессель уже вынашивали новые планы превращения отдельных успехов обороны в общую победу и наступлении. Вскоре им предстояло поделиться этими замыслами со штабом 30-го армейского корпуса, который, по их мнению, должен был сыграть важную роль на очередном решающем этапе операции.

Тупик в долине Лучесы

1-3 декабря

Несмотря на все сомнения насчет продолжения операции, страх генерала Юшкевича перед Пуркаевым и Жуковым пересилил и его уважение к упорно обороняющимся немцам, и тошнотворное чувство при мысли об ужасающих потерях предыдущих дней. Более того, теперь Юшкевич знал, что наступление 20-й армии провалилось и что Жуков и Пуркаев связывают дальнейший успех операции «Марс» с действиями советских армий к западу от Ржева, то есть и с подчиненной ему, Юшкевичу, армией. Не имея выбора, кроме как атаковать, рано утром 1 декабря Юшкевич отдал подчиненным формированиям новый приказ. На этот раз вся его армия должна была двинуться в атаку на рассвете, одновременно, после максимально мощной артподготовки, какую только сможет обеспечить артиллерия. И опять-таки ввиду очередной сильной метели фронтовая авиация не смогла участвовать в подготовке к атаке.

Утреннее наступление 22-й армии намечалось на всей территории сектора — от Гривы к северу и Лучесы до Галицкино в шести километрах к югу от реки и на таком же расстоянии к востоку от шоссе Оленине-Белый (см. карту 17). 1-я гвардейская танковая бригада полковника Горелова находилась на острие удара через Лучесу к Васильцово, бригаду поддерживала пехота 3-й механизированной бригады полковника Бабаджаняна. 1319-й стрелковый полк 185-й стрелковой дивизии полковника Андрющенко вместе с одним батальоном 1-й механизированной бригады атаковал на левом фланге Горелова, а остальные части 1-й механизированной бригады и 10-я механизированная бригада — на правом. Весь фронт наступления протянулся широкой дугой вдоль Лучесы и южнее ее, к востоку и западу от населенного пункта Старухи. Юшкевич предпринял ночной марш 114-й стрелковой бригады, в то время находившейся в резерве, чтобы к утру она заняла позиции в тылу наступающих сил. Далее к югу батальон 10-й механизированной бригады и 49-я танковая бригада должны были двинуться в атаку вместе с двумя стрелковыми полками 238-й стрелковой дивизии полковника Карпова, чтобы очистить от войск противника район к югу от реки Лучеса и выйти к шоссе Оленине-Белый. За ночь 49-я танковая бригада майора Черниченко перегруппировалась, заняв место на острие удара, а свежий 39-й отдельный танковый полк майора А.Ф. Бурды выдвинулся из резерва армии, чтобы придать атаке больший вес. Юшкевич запланировал поэтапную атаку, чтобы включить в нее элемент непредсказуемости и помешать немцам своевременно менять позиции подразделений по ходу боя.

Хотя артподготовка и атака начались по плану, сильный снегопад и занесенные дороги задержали в пути резервную стрелковую бригаду и помешали передвижению танкового полка, в результате чего они не смогли вступить в бой 1 декабря. Тем не менее атака началась в 09:00 и ознаменовалась прорывами по всему фронту: солдаты Красной армии в порыве воодушевления бросались на укрепления противника. В сражении, интенсивностью превосходящем вчерашние, войска Юшкевича неуклонно продвигались вперед, хотя и несли большие потери. Советская пехота и танки решительно прорвались на север, к выходу из долины Лучеса, захватили Травино, оттеснили противника на новые оборонительные рубежи к востоку от Гривы. К югу от реки ожесточенная схватка вспыхнула на подступах к Гороватке и в самом населенном пункте, к ночи советская пехота и танки вынудили немецкие войска оставить его. Генерал Катуков ввел 49-ю танковую бригаду майора Черниченко в бой незадолго до полудня, после того как пехота 238-й стрелковой дивизии захватила Галицкино, а потом оттеснила немцев на несколько километров восточнее, на расстояние четырех километров от шоссе на Оленине. Сильно растянутая в юго-восточном направлении, ненадежная линия обороны немцев, включающая шоссе, еще держалась благодаря своевременному прибытию нескольких противотанковых пушек. Время от времени противник поддавался под безжалостным натиском Юшкевича, слегка отступал, но сохранял целостность линии обороны. К ночи генерал Юшкевич приказал своим резервным войскам, которые наконец-то прибыли, вступить в бой на рассвете в соответствующих секторах.

С точки зрения сидящих в обороне немцев 1 декабря было «самым трудным днем» за все время боевых действий в долине Лучесы, и ее защитники чуть не дрогнули под непрекращающимися свирепыми атаками пехоты и танков. В немецком отчете в точности переданы трагические последствия поэтапных нтак русских:

«На рассвете, после особенно мощной артподготовки, три русские дивизии начали наступление по всему фронту от Гривы на востоке до Богородского — Большого Борятино на юго-востоке. 1-й батальон 252-го полка 110-й дивизии прибыл и занял рубежи южнее 1-го пехотного батальона, восточное линии Короневка-Галишкино-Большое Борятино. Атаки русских следовали в таком порядке: в 07:00 <берлинское время> — на Большое Борятино, в 08:30 — на Богородицкое, и в то же время — восточное, на Гороватку, в 10:00 — на Богородицкое. В 15:00 были предприняты еще две атаки. Русские сумели прорвать оборону и двинулись вперед, но по танкам ударили наши противотанковые пушки. Несмотря на ожесточенный ближний бой, в ходе которого было почти полностью истреблено штурмовое саперное подразделение майора Лоренца, остановить противника не удалось. Метель слепила глаза и не давала ввести в бой так необходимые пикирующие бомбардировщики» (5.4).

Полковник Линдеман из 110-й пехотной дивизии и полковник Келер из гренадерского полка дивизии «Великая Германия» обратились с отчаянной просьбой о подкреплении к генералам Гильперту и Гарпе в штабы 23-го армейского и 41-го танкового корпусов. В ответ Гильперт отправил на юг 2-й батальон 253-й пехотной дивизии 473-го гренадерского полка и роту 4-го противовоздушного полка того же корпуса. В первом, однако, насчитывалось всего 5 офицеров и 127 солдат. Гарпе послал штурмовой батальон дивизии «Великая Германия» из района Белого (55). Подкрепление было невелико и прибыло на место только на следующий день, но его присутствие сыграло решающую роль в операции, поскольку обе стороны сражались вплоть до последнего батальона. К полудню, пока 2-й и 3-й батальоны гренадерского полка сдавали позиции к северу от реки, русская пехота при поддержке восьми танков прорывала оборону немцев на позициях 1-го батальона к западу от Гороватки. Пройдя через этот населенный пункт с громкими победными криками, русские атаковали невысокий холм, за которым разместился штаб боевой группы Келера. Во время последовавшей битвы за холм полковник Келер был смертельно ранен, а его солдаты, возглавляемые майором Лоренцем, отошли на новые позиции и закрепились на нескольких пулеметных точках восточнее потерянного холма. Штаб Лоренца был послан в тыл за подкреплением и поднял несколько рот эрзац-пехоты из обоза и тыловых служб, размещавшихся у шоссе. К ночи это пестрое сборище вместе со штурмовыми орудиями, присланными из Белого, сумело воздвигнуть еще один ненадежный заслон (56).

На юге 1-й и 2-й батальоны 252-го гренадерского полка, втянутые в жестокую бойню, поддавались под натиском, но еще удерживали растянутые позиции к западу от шоссе Оленине — Белый. Брешь между ними и 86-й пехотной дивизией становилась все шире, но 86-й удавалось удерживать свои позиции и открытый фланг к востоку от Ивановки.

В последующие два дня приказы Юшкевича об атаке оставались неизменными. Преследуя все те же цели, он бросил в бой 114-й стрелковую бригаду и 39-й танковый полк, чтобы закрыть бреши в советских передовых наступательных подразделениях. Советские атаки в центральном секторе между Васильцово и Гороваткой позволяли все глубже вдаваться на территорию противника к северу от реки, особенно когда в действия вступила 114-я бригада, а Юшкевич приказал полковнику Андрющенко бросить всю 185-ю стрелковую дивизию на немецкие укрепления к северу и востоку от Гривы. Натиск был слишком силен, чтобы выдержать его, и к ночи 3 декабря немецкая боевая группа Линдемана оставила форпост в Гриве и отступила на новые, более короткие оборонительные рубежи в четырех километрах к тылу. Еще более отчаянным было положение на левом фланге немцев, где сосредоточили удары советская 49-я танковая бригада и 39-й танковый полк. И вновь в немецких отчетах подчеркивается, насколько ожесточенными были сражения:

«Серым утром 2 декабря, в 07:00 <в 09:00 по московскому времени> русские начали новую атаку. Русские танки двинулись на позиции 2-го батальона легкой пехоты в направлении Беликове <возле Гороватки>. Далее к востоку вражеские танки наносили удар по позициям штурмовых подразделений саперов и 1-го батальона легкой пехоты, дислоцированного в Кузовлено. Ослабленные опорные пункты отчаянно защищались под непрерывным минометным обстрелом. Но отвага не помогала: несколько танков с пехотой на броне прорвали оборону. 1-й батальон легкой пехоты был окружен в Кузовлево, он бешено отбивался, а вечером предпринял контратаку во главе с майором Лоренцем. Южнее Лучесы в 09:00 <11:00> мощные силы противника, также сопровождаемые танками, обрушили удар на позиции 1-го батальона 252-го полка с явным намерением прорваться на восток. В ожесточенном ближнем бою противник оттеснил батальон к Кудулихе. Минометы уже били по шоссе Белый-Оленине, до которого оставалось всего два километра и которое было насущно необходимо для снабжения частей на юге.

Войска, численность которых существенно снизилась ввиду тяжелых боевых потерь, холода, метелей и тяжелых условий, были совершенно измучены и обессилены. Никаких резервов не осталось» (57).

Несмотря на измотанность обеих сторон, сражения продолжались в лихорадочном темпе, и 3 декабря Юшкевич буквально усилием воли выдвинул свои войска вперед, к шоссе Белый-Оленине. Отступление немцев из Гривы дало Юшкевичу возможность переместить на свой правый фланг дополнительные силы. Но как бы далеко он ни растягивал этот фланг, свежие немецкие части неизменно прибывали вовремя и преграждали ему путь. Расстояние до основной цели, немецкой коммуникационной артерии Оленине-Белый, уже сократилось с пяти километров в долине Лучесы до менее двух к югу, у открытого немецкого фланга. Поэтому именно на нем Юшкевич сосредоточил свое внимание и основные силы. К ночи 3 декабря он отдал полковнику Т.Ф. Ерошину, командующему 238-й стрелковой дивизией, а также 49-й танковой бригаде Катукова, 10-й механизированной бригаде и все еще свежему 39-му танковому полку приказ перегруппироваться южнее Лучесы и за несколько дней приготовиться к новому наступлению. Тем временем он распорядился, чтобы 155-я стрелковая дивизия, в то время действовавшая на дальнем левом фланге армии, отправила два из своих стрелковых полков в подкрепление новой атаке. Затем Юшкевич передал полковнику Карпову, командующему 238-й стрелковой дивизией, командование 155-й стрелковой дивизией, чтобы обеспечить последней более квалифицированное руководство в бою. Полковник Ерошин занял пост Карпова, став командующим 238-й стрелковой дивизией (58).

Немецкие войска, пытающиеся сдержать натиск 22-й русской армии, кое-что выиграли, оставив Гриву, но немного, поскольку атаки русских 3 декабря были такими же неистовыми, как и в предыдущие дни. «Поистине неиссякаемые запасы живой силы и техники» русских наносили немцам огромный урон, и даже силы новых немецких резервов были уже на исходе (59). У Кузовлево, на южном берегу Лучесы, солдаты немецкого 3-го батальона гренадерского полка подбили из противотанковых пушек тринадцать из четырнадцати атакующих русских танков, уже готовых смять их оборонительные позиции. Далее к югу 1-й батальон 252-го гренадерского полка отразил еще одну почти самоубийственную атаку противника на Кудулиху, в двух километрах к западу от Емельянок, но в этом процессе сам потерял еще 500 метров. Теперь немцы почти чувствовали спинами шоссе, проходящее у них в тылу, под серым хмурым небом и за лесом. Немецкие пехотинцы вздохнули с облегчением, узнав, что впервые в ходе этой операции их авиация сумела обстрелять русские склады и районы сбора, хотя туман был слишком густым, а бой — слишком ближним, чтобы авиация могла обеспечить непосредственную поддержку боевых действий. С наступлением ночи выяснилось, что немецкие части изрядно потрепаны, но находятся на прежних позициях. Тем же вечером среди немцев, подобно лесному пожару, распространился слух о том, что передовые отряды подкрепления уже в пути. Хорошо бы, думали фронтовые командиры, — если б до шоссе на Оленине оставалось менее двух километров.

4-6 декабря

Поздно вечером 3 декабря генерал Линдеман получил донесение, которого ждал с тревожным нетерпением. Генерал Гильперт из 23-го корпуса сообщал, что 18-й гренадерский полк генерала Прауна на следующее утро будет грузиться в поезд у Сычевки и достигнет передовых позиций в ближайшие сорок восемь часов (60). Все, что требуется от Линдемана и его товарищей по «Великой Германии», — продержаться, пока не подоспеет помощь. Линдеман обрадовался известию, но сомневался, что его малочисленные и измотанные части выдержат так долго. Но если бы он знал, в каком состоянии находятся войска Юшкевича, он бы воспрянул духом.

В сущности, 22-я армия Юшкевича уже прекратила свое существование. В непрерывных боях было потеряно более 200 из 270 танков армии, и хотя прибыло несколько новых, общая численность изменилась не намного. К 3 декабря совместно с пехотой действовали лишь небольшие танковые роты, а самым большим из танковых подразделений был 39-й полк с двадцатью машинами. Потери пехоты тоже были высоки, они превышали 60 %. У Юшкевича в распоряжении просто не было крупных сил, необходимых для очередного мощного удара, осталось только перемещать части с дальнего левого фланга. Положение было отчаянным и опасным лично для Юшкевича, поскольку армия находилась совсем рядом с шоссе на Оленине, а Жуков и Пуркаев продолжали требовать максимальных усилий и исключительно полной победы. Слегка успокаивала Юшкевича убежденность, что немцы тоже обессилены или близки к тому. Но это лишь наводило на необходимость срочно захватить шоссе на Оленине, пока к немцам не прибыло подкрепление.

Поздно вечером 3 декабря Юшкевич отдал подчиненным командирам приказ провести активную разведку, продемонстрировать наступательную активность на всем протяжении фронта, пока он займется перегруппировкой и расстановкой сил, а также сбором всех доступных резервов (см. карту 17). Поскольку свежие формирования в секторе Лучесы отсутствовали, Юшкевич «раскулачил» соседние сектора и отправил отвоеванные у них подразделения прямо в лучесский «котел». Неукоснительно следуя указаниям Пуркаева, он попытался собрать и ввести в бой силы, способные прорваться к стратегически важному шоссе «любой ценой». Мишенью для атаки он избрал деревню Кудулиха, расположенную в центре южного сектора, менее чем в двух километрах к западу от ключевой деревни Емельянки на оленинском шоссе. Чтобы предпринять атаку, Юшкевич перегруппировал два полка с левого фланга 155-й стрелковой дивизии, вывел их в долину Лучесы и развернул как ударные войска. Один полк, 436-й стрелковый, должен был атаковать немецкие укрепления севернее Лучесы, а другой, 786-й, — нанести решающий удар через Кудулиху. Юшкевич планировал поддержать этот удар 39-м танковым полком, остатками двух бригад Катукова и двумя полками 238-й стрелковой дивизии. Но дополнительное время, потребовавшееся на повторное развертывание и сосредоточение штурмовых формирований, вынудило Юшкевича перенести начало атаки на 09:00 7 декабря. Тем временем его войска во всех остальных секторах демонстрировали боевую активность. Юшкевич не знал одного: его тщательно спланированная финальная атака уже упреждена.

В 04:00 6 декабря длинная колонна грузовиков, перемещающихся в условиях затемнения, медленно двинулась на юг, по занесенной снегом дороге из Оленине, и бесшумно свернула с шоссе к позициям у Кострицы, небольшой придорожной деревни в нескольких километрах севернее Емельянок. Свежие бойцы быстро спрыгнули с грузовиков и скрылись в темноте, направляясь к указанным районам сбора. Однако они были лишь относительно «свежими», поскольку успели устать за время долгого марша в холодную погоду. Им казалось, что в кузовах грузовиков они тащились целую вечность. Но, несмотря на усталость, они рвались в бой. 2-й батальон 18-го гренадерского полка, которому они подчинялись, был отправлен поездом в Осугу два дня назад. Во главе с опытным командиром, полковником Беккером, они только что отличились, помогая отразить атаки русских у Вазузы. А теперь, чуть не лопаясь от гордости зато, что их признали неоценимой «спасательной командой», они готовились повторить свой успех у Лучесы. Это подразделение поддерживал 2-й мотоциклетный батальон 2-й танковой дивизии, три танка и два штурмовых орудия. Огневую поддержку атаки должен был обеспечить 2-й батальон артиллерийского полка дивизии «Великая Германия».

До атаки оставалось всего несколько часов, солдаты упорно боролись с усталостью, подбадривая себя мыслью о том, что здесь, в этом забытом Богом заснеженном лесу, они спасают от неминуемой гибели тысячи соотечественников. Воспоминания о том, какая участь постигла немецких солдат под Сталинградом, были еще слишком свежи. Было решено не допускать повторения подобных катастроф.

Отряд Беккера размером с батальон был только частью более многочисленной боевой группы генерала Прауна, командующего 129-й пехотной дивизией. «Спасательной командой» его группа служила с самого начала ржевского наступления русских. Помимо батальона полковника Беккера, Праун командовал двумя батальонами 252-го гренадерского полка, защищающими немецкий левый фланг у дороги Оленине-Белый. Генерал Гильперт из 23-го армейского корпуса поставил перед боевой группой Прауна задачу очистить от русских войск подступы к дороге, проведя неожиданную атаку без какой-либо артподготовки. Поначалу Праун опасался, что русские заметят его подготовку к атаке — пока его группа собиралась в предрассветной мгле, наблюдатель доложил: «К сожалению, противник заметил беспокойство войск на оборонительных позициях и открыл по ним стрельбу из минометов» (62). Хотя из-за этой минометной стрельбы собирающиеся войска «понесли лишние потери», разведка Прауна перехватила сообщения противника по рации, свидетельствующие о том, что он обнаружил «небольшую группу немцев в Кудулихе». Таким образом, хотя русские и обратили внимание на активность немцев, они не обнаружили район сбора боевой группы Прауна и не заподозрили приближения атаки. Тем временем Праун в командном бункере проводил последние приготовления к атаке вместе с адъютантом, подчиненными офицерами и связным артиллеристов.

Первым в атаку должен был двинуться 2-й мотоциклетный батальон капитана Петри, охватив оборонительные позиции русских вокруг Новой Боярщины на правом фланге противника, юго-западнее Кудулихи. Сразу после удара 2-го батальона Петри оставшимся подразделениям Прауна предстояло атаковать русских в лоб и оттеснить их на запад по долине Лучесы. Но наступающий батальон Петри заплутал в «девственных» лесах, и нетерпеливый Праун приказал 2-му батальону 18-го полка выдвинуться вперед, не дожидаясь вестей от мотоциклистов. Последующие действия описаны в ЖБД 18-го полка:

«Пока командный пункт батальона выдвигался вперед, опытный командир, старший лейтенант Бемер, был смертельно ранен осколком. Командование батальоном принял старший лейтенант Гельвег, командир 6-й роты. Противник упорно оборонялся на полевых позициях. Одну огневую точку за другой приходилось уничтожать штурмом. Когда батальон приблизился к первым домам Новой Боярщины, в атаку пошли мотоциклисты. На опушке леса южнее населенного пункта противник был так силен, что мотоциклисты не смогли прийти на помощь 2-му батальону, как планировалось. В этот момент противник двинулся в атаку на батальон в населенном пункте, но был уничтожен взаимодействующими танками и штурмовыми орудиями. Противник начал отступать, его вытесняли из населенного пункта на юго-запад. Полк действовал согласно приказу: „2-й батальон продолжает атаку с целью взятия Галишкино <Галицкино>“. Поскольку мотоциклисты так и не прибыли, большая часть батальона под командованием Гельвега атаковала Галишкино, а 7-я рота со штурмовым орудием под командованием лейтенанта Фезе — Большое Борятино. Русские передали по рации: „У противника танки; пришлите наши танки“. Ответ был таков: „Обстановка вам известна. Защищайтесь своими силами“. На обоих шоссе танки противника уничтожались один за другим. Все взаимодействующие танки и штурмовые орудия продолжали стрельбу, пока у последнего из танков не остался единственный бронебойный снаряд. Старший лейтенант Гельвег с рядом подразделений и этим единственным танком атаковал Галишкино. Холм возле Галишкино кишел сотнями русских. Т-34 приблизился к холму со стороны уже полностью разрушенного Галишкино и атаковал батальон. К счастью, его удалось подбить последним бронебойным снарядом и вывести из строя.

Гельвег понял, что об обороне совершенно открытого галишкинского холма ночью не может быть и речи, особенно потому, что соседи слева и справа еще не выдвинулись на ту же дистанцию, и потому с согласия командира полка отступил к опушке леса. Здесь его подразделения приготовились к обороне вместе с 1-м батальоном 252-го полка справа, 2-м батальоном 18-го полка по центру и 2-м мотоциклетным батальоном слева. Мотоциклистам пришлось загнуть свой фланг внутрь и позаботиться о его безопасности, потому что до ближайших к ним немецких подразделений было пятнадцать километров.

Успехи этого дня впечатляли. Оба шоссе были перепаханы взрывами, уничтожено девятнадцать вражеских танков, уничтожено или захвачено восемнадцать грузовиков, четырнадцать противотанковых пушек, две танкетки, пять крупнокалиберных пулеметов, огромное количество ручного оружия и техники. Эта контратака предотвратила дальнейшее проникновение противника и помогла отогнать его на шесть километров от шоссе Белый-Оленине. Помимо 20 пленных, противник потерял всего 350 человек убитыми. Наши потери — 9 убитых и 41 раненый. Таким образом, наши потери составляют целую крепкую роту.

Встала первоочередная задача — создание обороны. На передовой не было ни населенного пункта, ни густого заснеженного леса, где могли бы укрыться и согреться солдаты. Стоял жгучий мороз, земля смерзлась. Боясь замерзнуть во сне, никто из усталых солдат не решался уснуть. Началось лихорадочное строительство снежных укрытий. Костров не разводили в целях маскировки. Ввиду отсутствия крупного шанцевого инструмента работу с трудом производили короткими пехотными лопатками. Несмотря на все это, боевой дух был на высоте: в кратчайшие сроки полк добился уже второй значительной победы» (63). Яростная и неожиданная атака немцев застала войска генерала Юшкевича врасплох. Она началась в разгар последних приготовлений к атаке 7 декабря, вынудив Юшкевича ввести в бой драгоценные резервы в попытке поправить положение. Последующие старания советских войск отвоевать утраченные позиции потерпели фиаско и закончились потерей остатков бронетехники 39-го танкового полка и двух слабых бригад Катукова. Короче говоря, это было грозное напоминание о том, что впервые с начала наступления 22-я армия утратила инициативу Перед Юшкевичем встал единственный вопрос — сможет ли он вернуть эту инициативу Каким бы ни был ответ, Юшкевич знал, что Пуркаев и Жуков потребуют от него попыток сделать это.

Битва за Урдом

30 ноября — 3 декабря

Незадолго до рассвета 30 ноября командующий 39-й армией генерал Зыгин встретился с подчиненными офицерами на новом КП в Поздняково, менее чем в десяти километрах к северу от Урдома (карта 14, с. 161). Уже несколько дней Зыгину не удавалось захватить Урдом, и ночные уговоры и угрозы Жукова и Пуркаева до сих пор звенели у Зыгина в ушах. Он обязан взять Урдом, и как можно скорее. Тем утром у него на КП собрались полковники Сазонов и Ильичев из 373-й и 348-й стрелковых дивизий и полковник Малыгин, командовавший 28-й и 81-й танковыми бригадами (64). Перед всеми сейчас стояла одна задача — дополнить завершающими штрихами план разгрома немецких укреплений под Урдомом в тот же день. План Зыгина был прост и сопряжен с максимальным использованием иссякающих бронетанковых ресурсов, имеющихся в распоряжении 39-й армии. Пока 348-я и 135-я стрелковые дивизии наносят удар по укреплениям противника к западу и к востоку от населенного пункта, один полк 373-й стрелковой дивизии и оставшаяся бронетехника Малыгина во главе с десятком уцелевших тяжелых танков KB попытаются прорвать немецкую оборону.

Последовавшая атака продолжалась весь день и, к облегчению Зыгина, завершилась успешно. Танки KB полковника Малыгина дошли до окраин населенного пункта и под шквальным огнем противника принялись методически уничтожать одну огневую точку за другой. Против них были брошены бронетанковые резервы немцев, но им не удалось помешать продвижению советских войск. Ценой почти половины оставшейся бронетехники к ночи две бригады Малыгина и сопровождающая их пехота сумели выбить немцев из разрушенного Урдома. Но, несмотря на все старания советских войск, противник по-прежнему держался у дороги с востока и с запада от населенного пункта (65). Немцы потеряли Урдом, но в целом их линия обороны не пострадала. Мало того, ожесточенная борьба вытянула последние силы из 39-й Советской армии, поэтому Зыгину пришлось отказаться от новых атак, пока не появится возможность перегруппировать войска и обеспечить их подкреплением. С точки зрения командующего 23-м армейским корпусом генерала Гильперта, потеря Урдома была неизбежна. Накануне ночью он уже решил, что ограничится незначительным сопротивлением, но не позволит втянуть его драгоценные силы в битву за каждый дом. Он уже возвел новую линию укреплений вдоль дороги к востоку и к западу от Урдома. Во время сражения за Урдом части танкового батальона дивизии «Великая Германия», саперного и лыжного батальонов яростно сопротивлялись, несли тяжелые потери, но уничтожили двадцать пять вражеских танков. После завершения боя вечером 30 ноября подразделения «Великой Германии» сменила развернутая пехота 206-й пехотной дивизии, а танковые гренадерские соединения вернулись в свою дивизию (66). Откровенно говоря, генерала Гильперта гораздо больше потери Урдома заботила обстановка на правом фланге, где активное перемещение советских войск было замечено на предмостных плацдармах к западу от Ржева и к югу от Волги.

Беспокойство генерала Гильперта было вполне оправданным, поскольку днем раньше генерал Пуркаев, командующий Калининским фронтом, и генерал Конев, командующий Западным фронтом, получили от Жукова приказ задействовать новые боевые секторы к западу от Ржева. В частности, Пуркаеву было приказано сменить направление удара и уделить основное внимание сектору Зайцеве налевом фланге 39-й армии, где войска Зыгина в начале операции добились временного успеха. Коневу следовало перегруппировать части своей 30-й армии, чтобы, с одной стороны, усилить новую атаку Зыгина, а с другой — самостоятельно предпринять крупную атаку далее на востоке, при взаимодействии с Зыгиным. Оставался нерешенным только один вопрос: когда будет завершена эта перегруппировка и предприняты атаки. Разумеется, Жуков ждал их как можно раньше, но любая перегруппировка требовала времени.

Ввиду затруднений с перегруппировкой и нетерпения Жукова атаки начались постепенно, Пуркаев и Конев пытались улучшить свои позиции до начала общего наступления. Это насторожило противника и дало ему время подготовиться к встрече с новой угрозой. Комплексная перегруппировка советских войск началась 2 декабря и с того момента постоянно ускорялась. А пока войска наносили удары местного значения не только в выбранных, но и в других секторах.

3 декабря 101-я стрелковая бригада Зыгина при поддержке 46-й механизированной бригады нанесла удар с выступа у Трушково на запад, вдоль шоссе на Зайцеве. Немцы отразили мощную атаку, но только после того, как загнанный в угол 11 — и гренадерский полк 14-й моторизованной дивизии получил подкрепление из 451 — го пехотного полка соседней 251 — и пехотной дивизии. Едва немцы устранили эту угрозу, как советские 359-я и 380-я стрелковые дивизии атаковали немецкие укрепления далее на востоке, у Гнездово, на стыке немецких 251-й и 87-й пехотных дивизий. После краткой, но сокрушительной артподготовки советская пехота прорвала передовые укрепления противника и ввела на плацдарм на южном берегу Волги дополнительную артиллерию. Как только советская атака в секторе 87-й пехотной дивизии была сдержана, 359-я стрелковая дивизия атаковала 459-й гренадерский полк на правом фланге 251-й пехотной дивизии. К вечеру этот советский удар также закончился провалом (67).

В голове генерала Гильперта, находившегося в штабе 23-го армейского корпуса, уже сложилась четкая схема. Поскольку немцы отразили одну атаку, переместив резервы в сектор, находящийся под угрозой, русские и далее наносили удары по соседним секторам — чаще всего по тем, откуда немцы только что перевели войска. Общим последствием стало ослабление немецкой обороны к западу от Ржева. Следовательно, подытожил Гильперт, именно в этом секторе русские предпримут очередную крупную атаку.

4-6 декабря

Пока генералы Пуркаев и Конев планировали новый ряд атак, общая обстановка радикально изменилась и значение этих атак возросло. К 4 декабря стало ясно, что наступление и 20-й, и 41-й армии заглохло. Первая не могла возобновить процесс без значительного подкрепления, а вторая — могла бы, только если будет найден способ оттянуть немецкое подкрепление из района Белого. Хотя 22-я армия пробила огромную брешь по периметру Ржевского выступа, развить успех было невозможно, пока из района не будут выведены немецкие оперативные резервы. Пристально изучая обширные немецкие укрепления по периметру Ржевского выступа, Жуков решил, что наиболее слабый и уязвимый сектор находится на севере, к западу от Ржева. Здесь велась борьба на истощение, советские войска продвигались вперед медленно, но 39-я армия Зыгина демонстрировала неуклонное продвижение и при этом оттягивала большинство резервов, имеющихся в распоряжении немцев. Это означало, что если во второстепенных секторах 39-й армии немецкие войска ослаблены, значит, в секторе соседней 30-й армии они еще слабее. Поэтому Жуков решил, что удар по этим двум секторам сломит сопротивление противника и вызовет обрушение всего «карточного домика» немецких укреплений. И самое важное: если эти атаки окажутся успешными, у него появится возможность возобновить наступление в других ключевых секторах.

В разгар переосмысления всей операции Жуков отправил Пуркаеву и Коневу новые приказы подготовиться к стратегически важным атакам. Новое наступление включало два этапа. На первом, под видом диверсионных вылазок с волжского плацдарма, силы 39-й армии и нескольких дивизий 30-й армии сосредоточатся в секторе Урдом-Зайцеве, откуда 7 декабря нанесут удар на юг, в направлении шоссе Ржев-Оленине. Эта атака должна была совпасть по времени с финальным броском 22-й армии Юшкевича к дороге Оленине-Белый. Незадолго до завершения этого этапа операции следовало приступить ко второму. На этом этапе несколько дивизий 30-й армии при поддержке свежих танковых бригад прорвутся с волжских плацдармов далее на восток и включатся в общее наступление с целью сокрушения всех немецких укреплений на северной оконечности Ржевского выступа.

Как только были получены первые приказы, 39-я армия Зыгина приступила к диверсионным операциям силами подразделений 178-й стрелковой дивизии генерала Кудрявцева к югу от Глядово. Одновременно 130-я стрелковая бригада 30-й армии и 359-я стрелковая дивизия нанесли удар по противнику с предмостного плацдарма на юге, у Волги. Но погода установилась солнечная, температура — не ниже 8 градусов, и немецкая авиация обстреляла наступающие советские войска, остановив их атаку, хотя им и удалось ценой потери нескольких танков захватить небольшую территорию вдоль дороги на Чертолино. Повторные атаки 5 и 6 декабря заставили обороняющихся немцев кое-где отступить, но крупным прорывом не грозили.

Несмотря на то, что немецкая 251-я пехотная дивизия успешно удержала свои позиции, отделавшись незначительными потерями территории, командующий дивизией генерал Бурдах не на шутку беспокоился за свой правый фланг, закрепившийся на берегах Волги, куда стягивались русские войска. На правом фланге дивизии 87-я пехотная дивизия успешно сдерживала войска противника на плацдарме, на южном берегу реки, откуда русские уже нанесли несколько местных ударов. Однако русские подкрепили войска на плацдарме крупными артиллерийскими силами, и их приготовления к новой серьезной атаке были более чем очевидны. Поэтому для упрощения командования и успешного отражения атак противника в этом секторе командующий 28-м армейским корпусом генерал Вейс перевел левофланговые части 87-й пехотной дивизии вместе с маленьким, но опасным русским плацдармом под контроль 23-го корпуса и 251-й пехотной дивизии. Начиная с 6 декабря генералу Бурдаху предстояло командовать всеми боевыми действиями у Волги южнее Глядово до участков фронта западнее Ржева. Чтобы подкрепить свои находящиеся под угрозой передовые соединения, Бурдах создал специальный подвижный батальон, состоящий из пехоты на бронетранспортерах и грузовиках и нескольких штурмовых орудий, и поместил его в резерв (68).

Удовлетворившись принятыми мерами, немецкое командование стало ждать, когда русские возобновят общее наступление.

Глава 4 ПРОВАЛ, ЯРОСТЬ И РАЗГРОМ

Ставка, Москва, Кремль

8 декабря 1942 года

Жуков завершил продолжительное паломничество по районам боевых действий на Калининском и Западном фронтах и 6 декабря вернулся в Москву. Поездка была изнурительной. За шестнадцать дней, с 19 ноября по 6 декабря, он объехал штабы обоих фронтов и почти каждой армии, подбадривая, упрашивая, а иногда и грозя подчиненным командирам (1). Жуков был убежден, что от позиции командования многое зависит, и мог вспомнить немало случаев, когда личная заинтересованность полевого командира помогала предотвратить катастрофу или превратить поражение в победу. Более того, Красная армия была еще молодой и неопытной. Чудовищные потери предыдущего года вырвали из рядов армии самых опытных офицеров и солдат, и процесс восполнения живой силы оказался мучительным, дорогостоящим и иногда жестоким. Победу могли обеспечить лишь опытные воины, а опытом, необходимым для достижения победы в бою, обладали лишь те, кому довелось пережить поражение. Главной задачей было выжить и восторжествовать, и как показали предыдущие недели, выполнить ее было зачастую нелегко.

Опытный ветеран сражений, сам себя объявивший реалистом, Жуков с трудом соразмерял свою напористость и несгибаемое упорство во время наступлений, предпринятых под давлением обстоятельств, с нескончаемыми жалобами солдат на ужасающие потери и ни с чем не сравнимые людские страдания. Да, потери велики, но это неизбежная плата за создание армии, способной побеждать. Реалист Жуков был готов заплатить такую цену. Стремясь выжить в сталинском Советском Союзе, он не мог поступать иначе.

Операция «Марс» была олицетворением и процесса обучения армии, и досадных ошибок и затрат на это обучение. По всем законам военной науки и принципам воинского искусства войска Жукова уже давно должны были одержать победу. Он располагал значительным численным перевесом в живой силе, в танках, артиллерии и авиации. Но до сих пор это превосходство почти не имело стратегического или оперативного значения. У Жукова были хорошие командиры — надежный Пуркаев, упорный Конев, непоколебимый Соломатин, воинственный Катуков и сотни других. Но на каждого из них приходились целые легионы неопытных, робких и иногда некомпетентных офицеров. То же самое, но в меньшей степени, относилось и к солдатам. В результате удачный план провалился — главным образом потому, что советская военная машина отказывалась функционировать так же эффективно, как немецкая.

Жуков демонстрировал и другие примечательные свойства характера. Он не терпел ни людской глупости, ни проигрышей, он был упрям. По опыту он знал, насколько справедлива старая истина: план осуществляется успешно, пока не начнется бой. А еще он понимал, что план — всего лишь средство для достижения цели. Планы меняются, а цели остаются. Значит, если план провалился, надо либо действовать в точности по нему, либо изменить его. В любом случае необходимо достигнуть цели.

Упрямство Жукова подкреплялось изрядной долей зависти. Он читал донесения с юга и понимал, чем чревата победа Василевского под Сталинградом. Не далее как год назад под Москвой Жуков только потрепал, но не уничтожил ни немецкую группу армий, ни одну из армий. Атеперь, 6 декабря 1942 года, фронты Василевского взяли в кольцо почти две немецких армии и почти полностью уничтожили две румынских. Ставка сразу же разрешила провести еще более масштабную операцию «Сатурн», способную удвоить успех Советской армии. Победы Василевского уже сказывались на ходе операции Жукова. Всего неделю назад, когда первая неудача 20-й армии казалась неизбежной, Сталин разрешил задействовать в операции «Сатурн» 2-ю гвардейскую армию и приданный ей подвижный корпус. Сталин даже намекнул, что танковая армия Рыбалко принесла бы больше пользы на юге. Жуков едва сумел помешать принятию окончательного решения и теперь возвращался в Москву, надеясь убедить Сталина и всю Ставку, что операция «Марс» еще может завершиться победой.

Судьбоносное совещание у Сталина было назначено на завтра, 7 декабря. Жукову невольно вспомнилось тревожное время, когда в этот же день год назад стало ясно, что силы Красной армии одержали значительную победу под Москвой. Он помнил, как трудно это было. Ему потребовалась вся сила воли и упорство, чтобы сначала подчинить себе собственных солдат, а потом разгромить немцев. Армии, привыкшей к поражениям, трудно не то что добиться победы, но даже представить ее себе. Под Москвой Жуков доводил до изнеможения свои войска, показывал армии, как надо побеждать, но, несмотря на все его старания и усилия солдат, полная и окончательная победа ускользнула от него. Теперь он был просто обязан повторить прошлогодний успех, спасти победу из-под обломков операции «Марс». Жуков по-прежнему был убежден, что на это у него хватит и силы воли, и ресурсов.

Еще до возвращения в Москву он принял решение с корнем вырвать сорняк, обнаруженный среди командования его фронта и армий. Он уже наказал 20-ю армию за бездарные действия, приказав продолжать сражения,[13] хотя она давно исчерпала всю наступательную силу. Как минимум, в этой неравной борьбе армия избавится от многих некомпетентных младших командиров. В кармане Жукова лежали заранее подготовленные для Ставки рекомендации сместить генерала Кирюхина. Его заменит опытный боец, генерал-лейтенант М.С. Хозин, в то время командующий 33-й армией. С полковником Арманом, командующим 6-м танковым корпусом, тоже придется распрощаться: по рекомендации еще не выздоровевшего генерала Гетмана его заменит полковник И.И. Ющук, который агрессивно и ловко вывел из окружения остатки 6-й мотострелковой бригады (2). На время Жуков воздержался от других замен, решив дать остальным командирам еще один шанс в бою искупить собственную вину и вину своих армий.

7 декабря Жуков провел с членами Ставки и Генштаба весь день, совещания завершились продолжительным вечерним заседанием в кремлевском кабинете Сталина. Жуков яростно отстаивал целесообразность продолжения операции «Марс», но нашлось немало тех, кто сомневался в том, что стоит усугублять неудачу. На протяжении всего заседания Сталин был подчеркнуто молчалив и ни во что не вмешивался, только задал Жукову вопрос в лоб — о том, как он намерен вернуть армиям былую удачу (3).

Жуков принялся красноречиво доказывать, что, хотя его план не привел к победе, немецкая 9-я армия уже держится из последних сил. В бой введены все немецкие оперативные резервы, в войне на истощение дивизии сократились до численности батальонов. Да, немцы действительно сдерживают силы 20-й армии неподалеку от шоссе Ржев-Сычевка. Но многие опорные пункты противника уже уничтожены, численность бронетехники двух танковых дивизий значительно снизилась, предмостные плацдармы достаточно велики, чтобы служить трамплином для крупномасштабных атак. И если у немцев уже нет подкрепления, то у Конева по-прежнему остается свежий 5-й танковый корпус, и Генштаб заверил Жукова, что сумеет пополнить 6-й танковый корпус до начала нового наступления. Более того, в 20-ю армию могли влиться свежие стрелковые дивизии соседних армий, а 29-я армия способна участвовать в новой атаке полностью.

Жуков также указал, что 41-я и 22-я армии по-прежнему находятся глубоко в немецком тылу и сковывают все имеющиеся немецкие резервы. То, что части немецкой дивизии «Великая Германия» сражались в трех разных секторах, свидетельствовало об очевидной исчерпанности резервов противника. И, наконец, неуклонное продвижение 39-й армии и новые наступления 39-й и 30-й армий, запланированные на начало этого дня, наверняка завершатся разгромом противника. К ночи Жуков смог представить документы о первых успехах новой операции и самые свежие победные донесения 39-й армии. Наконец Жуков добился своего. Объявив: «Начинайте ваше наступление, но чтобы через два дня была победа», Сталин одобрил план Жукова, но добавил, что, если через два дня победы не будет, операцию «Марс» придется прекратить. Более того, Сталин показал Жукову уже подготовленные приказы о переброске 3-й танковой армии Рыбалко на юг в случае провала операции «Марс» и отмены операции «Юпитер».

Поздно вечером 7 декабря и рано утром 8 декабря Генеральный штаб совместно с Жуковым подготовил директиву Ставки о возобновлении наступления:

«Совместными усилиями Калининского и Западного фронтов к 1 января 1943 года разгромить группировку противника в районе Ржев-Сычевка-Оленине-Белый и прочно закрепиться на фронте Ярыгино — Сычевка — Андреевское — Ленино — Нов. Ажево — Дентялево — Свиты.

Западному фронту при проведении операции руководствоваться следующим:

а) в течение 10–11.XII. прорвать оборону противника на участке Бол. Кропотово-Ярыгино и не позже 15.XII. овладеть Сычевкой, 20.XII. вывести в район Андреевское не менее двух стрелковых дивизий для организации замыкания совместно с 41-й армией Калининского фронта окруженного противника;

б) после прорыва обороны противника и выхода главной группировки на линию железной дороги подвижную группу фронта и не менее четырех стрелковых дивизий повернуть на север для удара в тыл ржевско-чертолинской группировки противника.

30-й армии прорвать оборону на участке Кошкино — стык дорог северо-восточнее Бургово и не позже 15.XII. выйти на железную дорогу в районе Чертолино, с выходом на железную дорогу установить боевое взаимодействие с подвижной группой фронта и ударом вдоль железной дороги наступать на Ржев с задачей взять Ржев 23.XII.

Калининскому фронту при выполнении задачи руководствоваться следующим:

а) продолжать развивать удар 39-й и 22-й армиями в общем направлении на Оленине с задачей разгромить оленинскую группировку противника не позже 16.XII. Армиям выйти в район Оленине.

Частью сил 22-й армии нанести вспомогательный удар в направлении Егорья с целью помощи 41-й армии в разгроме группировки противника в Белом.

б) 41-й армии к 10.XII. разгромить прорвавшуюся группировку противника в районе Цицино и восстановить утраченное положение в районе Околица.

Не позже 20.XII. частью сил выйти в район Мольня-Владимирское-Ленине с задачей замкнуть с юга окруженную группировку противника совместно с частями Западного фронта.

Не позже 20.XII. овладеть городом Белый…»

Ставка Верховного Главнокомандования И. Сталин Г. Жуков (4) № 170700

К полудню 8 декабря Генштаб отправил новую директиву штабам фронтов Пуркаева и Конева. Остаток дня Жуков провел в Генштабе, деловито помогая офицерам готовить приказы, обеспечивающие приток живой силы и техники в его истощенные армии. Вечером он получил тревожные известия от 41-й армии Тарасова. Немецкие войска контратаковали в секторе Белый и грозили корпусу Соломатина и Поветкина окружением. Новости оказались неожиданными. На следующее утро Жуков вылетел в штаб Калининского фронта. Коротко переговорив с генералом Пуркаевым, Жуков сразу двинулся в штаб 41-й армии к генералу Тарасову в надежде, что новое наступление не придется отменять еще до начала. События, разворачивающиеся в секторе Белый, должны были определить успех или провал операции.

Штаб немецкой 9-й армии, Сычевка.

Командующий 9-й армией генерал Модель только что закончил читать первый отчет о сегодняшних боевых действиях, представленный генералом Гарпе из 41-го танкового корпуса. Модель с трудом сдерживал ликование. Ему тоже вспоминалась тревожная зима 1942 года, когда под самой Москвой от немецких войск отвернулась удача. Тогда его стремительные и решительные действия сбили с толку победоносные русские войска, наступающие от Ржева глубоко в немецкий тыл, в сторону Вязьмы, по этой же самой земле. Несмотря на стремление многих немецких командиров отступить с заснеженного предательского выступа подальше от яростных атак противника, Гитлер отказался наотрез и вместо этого поручил Моделю найти какой-нибудь способ устранения нависшей угрозы. За месяц дерзкие ответные действия Моделя преобразовали немецкое поражение в победу, а русские, вместо того чтобы окружать противника, сами попали в окружение. «Да, — думал Модель, — однажды я уже спас Ржевский выступ, значит, сделаю это еще раз».

Генерал Гарпе сообщал штабу армии, что атака 19-й и 20-й танковых дивизий продолжается успешно, выражал надежду, что в ближайшие дни, а то и часы, немецкие клещи, в которые попали русские войска у Белого, наконец сомкнутся. Явившись почти сразу — меньше чем через неделю — за сокрушительным поражением, эти известия обнадеживали. Модель чувствовал, что наступательная сила русских иссякла, их дух сломлен, а продолжающиеся атаки на севере — не что иное, как попытки Верховного Главнокомандования дать выход раздражению, вызванному унизительными фиаско. Модель же был готов пожертвовать парой деревень, лишь бы сохранить драгоценный выступ. Чтобы не допустить лишних потерь, несколько дней штаб Моделя непрерывно выдавал поток приказов, перемещая резервы туда-сюда по периметру Ржевского выступа, чтобы потушить недавние «очаги возгорания». «Да, — думал Модель, — пожар скоро будет потушен».

Чтобы всесторонне оценить свою победу. Модель обратился к последним донесениям разведки. Они впечатляли. Он перечитал отрывки из отчета разведки ОКХ от 30 ноября, уделяя особое внимание предполагаемым целям противника:

«Противник поставил перед собой серьезную задачу. Целью первого этапа операции был, видимо, захват дороги Ржев-Вязьма, развитие успеха, захват Белого и блокада дороги Белый-Вязьма, затем окружение Великих Лук и блокада железной дороги Великие Луки-Невель-Новосокольники. И, наконец, <противник> намеревался нанести главный удар силами свежих подразделений 43-й армии по Смоленску, при поддержке частей 4-й ударной армии. Непременным условием для достижения более масштабных целей является уничтожение большей части 9-й армии» (5).

Гордый тем, что ему удалось сорвать грандиозные планы русских. Модель и не подозревал, насколько близок к истине этот анализ. Продолжая читать, он мимоходом представил себе досаду Жукова:

«До сих пор противник сражался упорно и отчаянно. Его потери велики, но боевая мощь не исчерпана. Между командирами начались трения. Младшие офицеры иногда позволяют себе резко критиковать высшее командование. Огромные потери они приписывают „дурацким новым методам наступления“. С другой стороны, командиры батальонов и полков вынуждены выслушивать немало нареканий. Особенно типичен следующий приказ, отправленный в 26-ю гвардейскую стрелковую дивизию:

„Признаться, я разочарован. Я думал, что хотя бы некоторые из моих многочисленных войск сумеют прорваться сквозь немецкие позиции и освободить часть нашей Отчизны. Позор! Вы поступили недостойно храбрых гвардейских частей Красной армии. Еще раз прошу и приказываю прорвать оборону противника“. Приток дезертиров, который сократился перед атакой ввиду налаживания поставок и сосредоточения сил, вновь усилился» (6). Модель продолжал читать о зафиксированном истощении русских резервов и полном провале на восточной оконечности выступа. И вновь он сделал паузу, чтобы обдумать и взвесить специальное сообщение об операции, подготовленное в Москве и переданное в Лондон: «Новое широкомасштабное наступление на центральном участке фронта нанесет по противнику мощнейший удар, превосходящий сталинградский» (7). Наслаждаясь язвительными комментариями, Модель пролистал отчет до конца, до рассмотрения технических сторон атаки русских, и перешел к следующему отчету, датированному 3 декабря.

Модель вдумчиво прочел первую страницу этого документа, сопоставляя его содержание с содержанием предшествующего и реальными событиями:

«Русское зимнее наступление сосредоточено в районах боевых действий у Волги под Сталинградом и подо Ржевом.

В ходе сражений русские, пытаясь сохранить и развить все местные успехи, понесли чрезвычайно тяжелые потери. Между Доном и Волгой в решительных контратаках были уничтожены вражеские боевые группы. Оборонительная мощь отважно сражающихся немецких войск сохранилась. Сведения, поступающие из Москвы, указывают на то, что внимание русских сосредоточено на этом зимнем наступлении: Сталин лично командовал битвами под Сталинградом и подо Ржевом.

На участке 9-й армии продолжаются ожесточенные бои. Верховное Командование Западного и Калининского фронтов считает ситуацию в очаге сражений критической — из-за неудач и потерь. Генерал Шуков <Жуков> приезжал на Восточный фронт, генерал Конев находится к западу от Белого. Очевидно, идет подготовка к переходу на более жесткий и единообразный стиль командования. С конца ноября новый штаб, поддерживающий связи с армиями и корпусами Калининского фронта, в также с правым флангом Западного фронта (с 20-й, 31-й и, предположительно, 30-й армиями), расположился неподалеку от Торопца. В этой связи впервые замечено прямое сообщение между штабами фронтов и 1-ми 3-м механизированными ударными корпусами, а также между 2-м гвардейским кавалерийским корпусом (Восточный фронт) и 1-м и 3-м механизированными ударными корпусами (Западный фронт).

Дальнейший ход операции подтверждает правильность определения намерений противника: он стремится прорвать немецкую оборону к северо-востоку от Сычевки и под Белым, отрезать основные силы 9-й армии и путем одновременных атак на северном фронте и в долине Лучесы разделить и уничтожить <немецкие войска>. По свидетельствам пленных офицеров, эти цели остаются преобладающими на всем протяжении операции. Кроме того, пленные подтверждают, что от них требуют скорейшего достижения поставленных целей. До сих пор Восточный фронт армии отражал все атаки противника и осуществлял надежную оборону…

Несмотря на введение в бой всех имеющихся резервов в критических точках, за двенадцать дней противник так и не выполнил основную задачу. Кроме того, он был вынужден иногда прибегать к уловкам. На Восточном фронте он не допускал пауз в сражениях. До прибытия подкрепления или замены войск он пытался заделать бреши связистами, тыловиками и саперами — „до последнего кашевара“, как сказано в одном из приказов. И все это время противник продолжал нести чрезвычайно большие потери. Согласно показаниям пленных офицеров, отрезанные подразделения 3-й и 20-й кавалерийских дивизий, прорвавших Восточный фронт, пытались найти путь на запад, к Белому, со своими штабами. С другой стороны, подразделениям 1-го механизированного ударного корпуса и 6-го сталинского корпуса, прорвавшим фронт к югу от Белого и потерявшим свободу передвижения, пришлось опасаться удара наших боевых групп с востока и в то же время повернуть на юг, чтобы избежать приближения с тыла нашей 20-й танковой дивизии. Наши контратаки застали противника врасплох. Теперь посмотрим, что он предпринимает с целью спасения своих ценных формирований.

Сосредоточившись в секторе предыдущей атаки, противник пытается нащупать слабину в других секторах фронта на востоке и на севере. На Восточном фронте в ходе атаки он дошел до слияния рек у Романове <южнее Хлепень>, действуя большим числом танков, но не ожидаемыми крупными соединениями. На Северном фронте он расширил зону прорыва на восток (на участке 87-и и 251-й пехотных дивизий), но так и не добился ощутимых результатов.

Сравнение задействованных противником сил с оперативными целями наглядно свидетельствует о том, что противник недооценил прочность нашей обороны; в особенности, как подтверждает дезертировавший начальник штаба 20-й кавалерийской дивизии, он был изумлен появлением „надежных немецких резервов“ в решающие моменты атаки. На эти силы противник не рассчитывал. На картах, попавших к нам, никаких немецких резервов не отмечено. Следовательно, противник был уверен, что после прорыва линии обороны на пути в глубь нашего тыла он не встретит никаких препятствий, — этого мнения придерживались не только командиры среднего и низшего звена, но и солдаты. Именно этим объясняется неуверенность действий 1-го механизированного ударного корпуса южнее Белого, немедленно отправившего разведчиков выяснять, откуда движутся немецкие резервы. Согласно показаниям пленных, задача 1-го механизированного ударного корпуса — проложить длинный узкий коридор до Владимирского, а затем продвигаться от новых позиций в сторону Смоленска. И в этом случае имеет место недооценка наших сил и глубокая убежденность, что для достижения крупных целей новые оперативные силы не понадобятся» (8).

Модель закивал, соглашаясь с этими выводами. Атака русских уже остановлена и вряд ли снова наберет темп. Словно в подтверждение тому, следующая фраза отчета содержала суровую истину: «По приблизительному анализу документов, найденных у пленных, можно предположить, что все атакующие подразделения противника потеряли, по меньшей мере, половину живой силы и техники. К 7.12 включительно из строя было выведено 1056 вражеских танков» (9). Русские могут позволить себе вводить в бой и терять людей и технику, думал Модель, их возможности велики, но не безграничны. На этот раз они дошли до предела. Контратака генерала Гарпе, которая как раз в эти минуты разворачивалась под Белым, должна была показать, прав Модель или нет.

Окружение и уничтожение «котла» под Белым

5-6 декабря

Появление новой угрозы со стороны противника, нависшей над правым флангом армии, привело и генерала Тарасова, командующего 41-й армией, и его войска в подвешенное состояние. С одной стороны, былой оптимизм Тарасова сменился жгучей досадой из-за полного провала наступления, а генералы Жуков и Пуркаев только подливали масла в огонь, продолжая требовать, чтобы Тарасов перешел к «решительным» действиям. С другой стороны, он уже понял, что его войска ослаблены и им не сокрушить прочной обороны противника у Белого. Хуже того, появление свежих немецких танковых соединений на правом фланге армии Тарасова грозило просто уничтожить измотанные войска, особенно механизированный и стрелковый корпусы, глубоко вклинившиеся в немецкий тыл. Что характерно, Тарасов реагировал на ситуацию эмоционально, а не рационально. Чтобы задобрить рассерженных командиров, он продолжал обстреливать немецкие позиции у Белого и требовал от полковника Дремова и его почти полностью изолированной механизированной бригады удерживать неуклонно уменьшающийся плацдарм к востоку от города и к северу от шоссе Белый-Владимирское. В остальном Тарасов соглашался со своими опытными подчиненными и даже позволил 1-му механизированному корпусу генерала Соломатина и 6-му стрелковому корпусу генерала Поветкина перейти в оборону, хотя и временно (см. карту 16, с. 203). При поддержке летающих на малых высотах самолетах Ил-2 артиллерия Тарасова продолжала обстреливать немецкие укрепления у Белого, но, если не считать робких попыток нащупать слабину, пехота Тарасова избегала лобовых атак, принесших такие огромные потери несколько дней назад. В сущности, выбор у Тарасова был невелик: численность его стрелковых войск не превышала 30 % от первоначальной. Тем не менее потери продолжали расти, в частности, полковник Ершов из 19-й механизированной бригады был серьезно ранен в ходе боевых действий, и его сменил подполковник Л. В. Дубровин.

Пользуясь относительным затишьем в окрестностях Белого, немецкое командование стягивало силы для штурма Шайтровщины — очередной попытки восстановить крупные коммуникационные пути, ведущие в Белый. Между тем 47-я механизированная бригада полковника Дремова и поддерживающие части 91-й стрелковой бригады полковника Лобанова закрепились на старых укреплениях у Белого, возведенных советскими войсками летом 1941 года. Вокруг этих укреплений была создана новая плотная сеть противотанковых препятствий, блокирующая продвижение немецкой бронетехники на восток или на запад вдоль дороги. Время от времени Дремов даже проводил небольшие вылазки против немецких войск, стягивающихся в район восточнее Шайтровщины. Но растущие потери танков в бригаде вскоре вынудили Дремова отказаться от вылазок и перейти к собственно обороне.

Поздно вечером 5 декабря немецкая пехота при поддержке танков предприняла мощную атаку в западном направлении, вдоль дороги на Белый, прорвавшись сквозь противотанковые заграждения Дремова и достигнув наружного кольца укреплений у Шайтровщины. В яростной рукопашной схватке немцы захватили несколько блиндажей и развалин домов в южном секторе обороны этой деревни, но дальше не продвинулись, Вечером Дремов отправил танковое подкрепление со своего сжимающегося плацдарма на север от дороги, чтобы поддержать ослабевающих стрелков — защитников деревни. К несчастью для Дремова, позднее в тот день подкрепление получили и немцы, и на рассвете 6 декабря они возобновили атаки — на этот раз одновременно с ударом немецкой пехоты в восточном направлении, вдоль шоссе на Белый. Под ударами с двух сторон укрепления Дремова рухнули, немецкие войска с триумфом вошли в населенный пункт. Часть бригады Дремова благополучно отступила на юг, в сравнительно безопасную зону «котла» у Белого, но большая часть бронетехники и пехоты оказалась окружена на быстро сжимающемся плацдарме к северу от дороги. Под натиском немецких войск, медленно продвигающихся на юг от реки Обша, лишенные возможности отступать на юг, к шоссе на Белый, прегражденное другими немецкими подразделениями, отрезанные остатки некогда победоносной бригады Дремова оказались предоставлены самим себе. Некоторые подразделения перешли через шоссе той ночью и в последующие несколько дней, другие были уничтожены, пытаясь пробиться к своим, присоединились к партизанам или просто сдались (10). Далее к югу, на берегах реки Нача, генерал Соломатин терпеливо ждал решающего удара противника, не сомневаясь в том, что таковой последует. Все это время вражеская разведка систематически прощупывала его передовые позиции на западном берегу реки, видимо, проверяя степень боеспособности его войск. Но серьезные бои завязались только близ Дубков, где -37-я механизированная бригада полковника Шанаурина и 35-я механизированная бригада подполковника Кузьменко тщетно пытались оттеснить немецкие войска, днем ранее нанесшие удар с другого берега реки и захватившие предмостный плацдарм. Особенно ожесточенный бой вспыхнул за деревню Коняково к востоку от Дубков, где танки 37-й бригады и пехота отвоевали деревню, но были остановлены мощным противотанковым огнем немцев с холма к северу от деревни. Эта схватка стоила бригаде семи из оставшихся двадцати танков и заметно охладила ее пыл и стремление изматывать противника на западном берегу реки (11).

На длинном южном фланге 41-й армии в тот день 75-я и 78-я стрелковые бригады генерала Поветкина поддержали совершенно ненадежную 74-ю стрелковую бригаду. Выйдя на позиции, три бригады образовали слабый оборонительный обвод, протянувшийся от южной оконечности укреплений Соломатина в Городне и до участка 17-й гвардейской стрелковой дивизии в Демяхи. Среди замерзших болот к югу и востоку от Самсонихи сражения велись за небольшие деревушки Сырматная и Турьянка между сторожевыми заставами Поветкина и передовыми частями только что прибывших, но все еще неопознанных немецких бронетанковых формирований. Большинству застав удалось удержаться на своих позициях, но Поветкин всерьез встревожился и принялся один за другим слать в штаб армии тревожные отчеты о сосредоточении противника на всем южном фланге зоны прорыва у Белого. Теперь и ему срочно потребовалось подкрепление. Однако Тарасов был убежден, что три стрелковых бригады при поддержке бронетехники свежей 48-й отдельной механизированной бригады смогут сдержать любые силы противника, особенно только что прошедшие маршем через густые леса и болота, по пересеченной местности.

Поздно вечером 6 декабря генерал Гарпе из 41-го танкового корпуса приступил к анализу оперативной обстановки со своим штабом. Все с удовольствием отметили наращивание темпов подготовки к крупному контрудару с целью ликвидировать зону прорыва русских у Белого раз и навсегда. К концу дня 5 декабря боевая группа фон дер Медена наконец оказала поддержку войскам к востоку от Белого силами 1-го батальона 1-го танкового гренадерского полка, сдерживающего русскую бронетехнику у реки Нача. При этой поддержке на следующий день группа фон дер Медена и части 246-й пехотной дивизии заставили русских в беспорядке отступить из Шайтровщины и отрезали механизированные соединения русских к северу от шоссе. Во время финального удара 2-й батальон 1 — го танкового полка под командованием лейтенанта фон Мальцана и поддерживающая пехота уничтожили восемь русских танков Т-34. К концу дня стратегически важная коммуникационная артерия Белый-Владимирское вновь оказалась под контролем немцев, угроза генералу Крюгеру с фланга была устранена, постоянное снабжение Белого возобновилось(12).

Далее к югу 6-я и 7-я роты 1-го танкового гренадерского полка оставили деревню Коняково под ударами войск, в которых была опознана русская 37-я механизированная бригада. Но благодаря своевременному прибытию батареи 88-миллиметровых зенитных орудий дальнейшее продвижение русских было остановлено. К вечеру эти немецкие войска сменил 5-й танковый гренадерский полк 12-й танковой дивизии, и они воссоединились с боевой группой фон дер Медена, которой были подчинены. Теперь, когда основные силы 12-й танковой дивизии были развернуты вдоль реки Нача, создались идеальные условия для совместного удара по всему сектору Начи силами боевой группы фон дер Медена и 5-го и 25-го танковых гренадерских полков 12-й танковой дивизии. Согласно новому плану Гарпе, этот удар должен быть нанесен одновременно с началом крупного контрудара, предпринятого им самим.

Учитывая успехи в бою, явную неспособность русских войск продвинуться дальше и прибытие значительных немецких оперативных резервов, генерал Гарпе изложил план решающего удара, который вынашивал уже несколько дней (13). Этот на первый взгляд простой план было непросто осуществить. Он представлял собой ряд одновременных ударов силами подчиненных дивизии «Великая Германия» боевой группы Кассница (стрелковый полк) и боевой группы Витерсгейма (113-й танковый гренадерский полк 1-й танковой дивизии) в южном направлении из Белого, а также силами 19-й и 20-й танковых дивизий и 1-й кавалерийской дивизии СС в северном направлении из Подселицы и Терешино в сторону Белого. Наступающие боевые группы должны были смять фланги русских в зоне прорыва, устремиться к месту соединения у Цицино, тем самым перерезав русским войскам пути отступления к реке Вишенка, и поймать их в «kessel» («котел»). Далее боевые группы должны были воздвигнуть непроницаемый заслон, отделяющий окруженные русские войска от оставшихся частей 41-й армии, блокировать западные пути отступления из «котла» и уничтожать все войска, пытающиеся отступать, пока 12-я и 1-я танковые дивизии атакуют окруженного противника с востока.

При разработке этого сложного и масштабного контрудара Гарпе столкнулся с двумя основными проблемам. Во-первых, требовалось собрать достаточные силы для нанесения северного удара, поскольку обе боевых группы, дислоцированные южнее Белого, были измучены боями. Чтобы устранить эту проблему, Гарпе усилил две боевые группы Крюгера всеми свежими резервами, какими только мог. Кроме того, перед северной группой он поставил первоочередную цель — захватить Дубровку и, по возможности, Цицино. У южной ударной группы возникли затруднения иного рода. Чтобы достичь дальнего объекта Цицино, ей предстоял чрезвычайно трудный марш по пересеченной местности. Русские партизаны и упорное боевое охранение уже помешали ей в срок прибыть в район сбора. Таким образом, чтобы добиться согласованности действий двух ударных групп, требовалось тщательное планирование и неукоснительное выполнение приказов. Завершив работу над планами и приказами, Гарпе с трудом сдерживал нетерпение, пока немецкие войска приближались к последним районам сбора и исходным позициям.

Труднее всего пришлось 30-му армейскому корпусу под командованием генерала Максимилиана фон Фреттер-Пико. Один из участников операции так описывал эти события:

«Генерал Фреттер-Пико решил провести атаку, застав противника врасплох, с юга в направлении Белого, основными силами, собранными на участке 1-й кавалерийской дивизии СС, и тем самым отрезать зону прорыва. Все приготовления проводились в обстановке секретности. Снежные бури не только мешали, но и надежно заметали следы. 19-я танковая дивизия, усиленная всеми танками, бронепехотой и артиллерией 20-й танковой дивизии, образовала ударный клин. Оставшиеся части 20-й танковой дивизии защищали его с флангов и проводили рекогносцировки. Слева атаковала кавалерийская дивизия СС, сразу захватившая участок фронта к западу, чтобы отражать неизбежную ответную атаку русских. 1 — я танковая дивизия с подчиненной ей боевой группой Кассница дивизии „Великая Германия“ должна была наступать на Дубровку с северного края зоны прорыва и выйти навстречу 19-й танковой дивизии, наступающей с юга» (14).

Поздно вечером 6 декабря генерал Гарпе убедился, что просчитал все возможные варианты развития событий и заранее принял необходимые меры. Удовлетворенный, но все еще взвинченный, Гарпе отдал обеим ударным группам приказ начать атаку на следующий день согласно плану.

7-8 декабря

Напряжение, сковавшее штаб генерала Гарпе утром 7 декабря, было отчасти развеяно решением русского командования предпринять новые атаки в направлении Белого. Осуществляя нерациональный, по мнению Гарпе, план, на рассвете русские танки и пехота под шквальным артиллерийским огнем возобновили наступление к югу от Белого (см. карту 18). Участник этих событий так описывал неожиданные действия русских: «7 декабря русское командование предприняло последнюю попытку разгромить форпост у Белого одновременными атаками с юга, запада и юго-востока, на участке 9-й армии. Огромные потери <русских> боевых групп в ожесточенной оборонительной борьбе, изъяны среднего командного состава русских, который, как и прежде, действовал неумело, а также упорная оборона и повышенная боеготовность войск 1-й танковой дивизии привели к провалу всех попыток нанести удар. На западе, на участке группы Крюгера, ставшем очагом обороны, массированные атаки вражеской пехоты были отражены после четырехчасового сражения, положение линии фронта не изменилось» (15).

Яростные и неожиданные атаки русских замедлили, но не прервали подготовку к наступлению северной немецкой ударной группы.

Кроме того, Гарпе отвлекали сражения к востоку от Белого, где русские войска, пути к отступлению которым днем раньше отрезала боевая группа фон дер Медена, захватив Шайтровщину, отчаянно сражались, чтобы восстановить прежние позиции к югу от шоссе. Части, в которых была опознана 47-я русская танковая бригада, неоднократно пытались прорваться на другую сторону шоссе к востоку и западу от Шайтровщины. Ее поддерживали мощным огнем многозарядные русские «катюши» — с позиций у деревни Новая к югу от шоссе, которые по-прежнему удерживали русские. Кровопролитный бой вспыхнул, когда части немецкого 1-го батальона 1-го танкового гренадерского полка обрушились на жалкие колонны отчаявшихся русских, наступавших в сторону шоссе под прикрытием танковых орудий. В бой вступили части 246-й пехотной дивизии: они помогли оттеснить выживших русских на север от шоссе и при этом уничтожили семь русских танков (16). В течение последующих дней немецкие войска предотвратили еще несколько попыток русских перебросить огненную перчатку через шоссе и расчистили территорию от остатков побежденной русской бригады.

К полудню 7 декабря, как только от боевой группы фон дер Медена поступили донесения о том, что немецкие войска у реки Нача отразили несколько местных атак противника и готовы двигаться на запад, сражения в окрестностях Белого начали затихать. Гарпе с облегчением подал сигнал к началу контрудара.

Незамеченная советскими войсками 19-я танковая дивизия генерала Г. Шмидта начала наступление на север из Подселицы в середине утра. Как писал очевидец, «19-я выступила в тумане, по сугробам высотой 40 см, с семьюдесятью танками[14] в белом камуфляже, без артподготовки (элемент внезапности). Не обращая внимания на очаги сопротивления слева и справа, уничтожением которых должны были заняться арьергардные части, 19-я танковая дивизия вступила в бой с упорно обороняющимся противником, которому не удалось остановить ее залпами реактивных орудий» (17). Во главе с передовыми частями 74-го танкового гренадерского полка колонна под командованием подполковника Брунса достигла и заняла укрепленную деревню Волыново к востоку от Демяхи незадолго до полудня, а оттуда совершила рывок с целью захвата, во-первых, Плоского, а затем — Шевнино к началу вечера. Удар Брунса оставил в обороне русских широкую брешь, русские войска либо погибли на месте, либо рассеялись по лесам к востоку и к западу, отступив с пути надвигающегося танкового формирования. Длинные колонны немецкой бронетехники и танковых гренадерских частей неумолимо стремились на север, двигаясь параллельными курсами по заснеженным тропам на расстоянии более десяти километров по обе стороны от шоссе Духовщина-Белый (18).

Пока 19-я танковая дивизия 30-го армейского корпуса прорывалась через укрепления противника по краям сектора, 1-я кавалерийская дивизия СС наступала на ее левом фланге. Она оттеснила русские войска к населенному пункту Демяхи, в то время как пехота 59-го танкового гренадерского полка 20-й танковой дивизии и 1-й батальон 112-го танкового гренадерского полка более медленно двигались на север вдоль правого фланга 19-й танковой дивизии, вытесняя обороняющихся русских из населенных пунктов Самсониха и Бочарники. Здесь процесс шел медленнее из-за менее удобной местности и более упорного сопротивления противника.

Когда наступление 30-го армейского корпуса благополучно миновало начальную стадию, поздно вечером генерал Гарпе приказал 1-й танковой дивизии и стрелковому полку дивизии «Великая Германия» на следующий день присоединиться к наступлению и встретиться с авангардом 19-й танковой дивизии в Дубровке. Ловушка, подготовленная Гарпе, вскоре должна была захлопнуться за спиной еще недавно торжествующих, а теперь ошеломленных русских.

Командующий 41-й армией генерал Тарасов провел утро 7 декабря в пристальных наблюдениях за сражениями под Белым и в тревогах о судьбе отрезанной 47-й механизированной бригады Дремова. Новые приказы Пуркаева побудили его возобновить тщетные атаки в окрестностях Белого: Тарасов рассудил, что приказ продолжать их — часть нового грандиозного плана, разработанного штабом фронта и Жуковым. Поэтому он мрачно выполнял приказы, прекрасно зная, что это ни к чему не приведет. А тем временем он позаботился о формировании и сосредоточении сменных войск южнее шоссе на Белый, которые под прикрытием артиллерии в Новой смогли бы прикрывать Дремова во время отступления. Тарасов знал, что у шоссе ведутся жестокие бои, но, прежде чем он сумел предугадать их исход, свежие новости, радикально меняющие ситуацию, дошли до штаба армии. Вскоре после 14:00 обороняющиеся бригады Поветкина сообщили, что пятьдесят вражеских танков прорвались на север вдоль шоссе Духовщина — Белый, между позициями 17-й гвардейской стрелковой дивизии и 74-й стрелковой бригады 6-го стрелкового корпуса. Укрепленная деревня Волыновоуже пала, противник стремительно двигался к Шипарево глубоко в тылу советских войск (19). Тарасов оперативно отреагировал на эту очевидную попытку взять в окружение основные силы его армии. Он приказал полковнику Виноградову подвести левый фланг 75-й стрелковой бригады к Демяхи и вместе с 17-й гвардейской дивизией приступить к сооружению новых укреплений, чтобы предотвратить дальнейшее продвижение немцев на запад, на другой берег реки Вишенка. 78-й стрелковой бригаде полковника Сивакова, рассеянной в ходе немецкой атаки, предстояло собрать как можно больше солдат и закрепиться на новых оборонительных рубежах у Шевнино, сбоку и прямо по курсу вошедших в прорыв немецких войск. 74-й бригаде полковника Репина, оттесненной на восток немецкой атакой, пришлось отступить и выбрать новые позиции на правом фланге противника. Но вскоре Тарасов узнал, что командиры его стрелковых бригад не смогли выполнить этих приказов. Немцы захватили Шевнино прежде, чем рассеянная бригада Сивакова успела остановить их, бригада Репина на обширном участке с трудом сдерживала натиск основных сил 20-й танковой дивизии противника и больше не была способна ни на какие действия (20).

К середине дня Тарасову стало ясно, что только корпус генерала Соломатина обладает достаточной силой, чтобы предотвратить надвигающуюся катастрофу. Поэтому в 14:30 Тарасов отправил Соломатину новый пакет приказов. Сначала Тарасов потребовал, чтобы Соломатин отвел свои 65-ю и 219-ю танковые бригады с нынешних позиций у реки Нача и к 20:00 7 декабря заново развернул их на блокирующих позициях близ Цицино и Клемятино, чтобы помешать наступающей немецкой бронетехнике окружить основные силы 41-й армии. Тем временем свежей 104-й танковой бригаде майора А. Г. Зубатова, все еще подчиненной армии, предстояло отступить в Емельяново и образовать новый резерв армии. Узнав о новой задаче, Соломатин похолодел: он знал, как трудно и опасно будет выйти с нынешних оборонительных позиций у Начи и днем пройти маршем по густым лесам. Но сразу после первого приказа он получил столь же тревожный второй, согласно которому он должен был заново развернуть 35-ю и 19-ю механизированные бригады в боевом порядке, чтобы заполнить бреши вдоль реки, образовавшиеся из-за отвода двух танковых бригад. Это означало, что двум механизированным бригадам придется совершить сложный маневр по фронту, да еще при дневном свете, чтобы соединить фланги у Жегунов. Соломатин подчинился приказам Тарасова и позднее рассказал, к чему это привело:

«Смена и перегруппировка войск корпуса сразу же была обнаружена противником, и он предпринял новые яростные танковые атаки. В результате ему удалось потеснить части 19-й механизированной бригады, перейти Начу и захватить важные пункты восточнее Кушлево, где он с трудом был задержан…

Несмотря на принятые командующим 41-й армией меры, остановить наступление танковых группировок противника, наносивших встречный удар, не удалось, и они к 20 часам 7 декабря заняли Шипарево, Цицино, Дубровка, соединившись в районе Цицино и отрезав тем самым наши войска, находившиеся юго-восточнее этих пунктов» (21). <Примечание редактора американского издания: Соломатин ошибся — к тому времени немцы еще не успели занять Дубровку>.

Пока немцы опережали Соломатина, пытающегося преградить им путь, Тарасов передал Соломатину по рации приказ принять командование всеми войсками, находящимися в зоне окружения, и к 23:00 создать новый, более короткий оборонительный обвод, закрепленный у деревень Сырматная, Быково, Тараканово и Марьино, а также в лесах южнее Цицино. Между тем 65-я и 219-я танковые бригады Соломатина достигли северных окраин Шевнино и обнаружили, что деревня уже захвачена противником. Действуя совместно с остатками 78-й стрелковой бригады и другими советскими тыловыми службами, две бригады попытались отбить деревню, но безуспешно. В отсутствие поддержки пехоты двум бригадам (с менее чем десятью танками в каждой) недоставало сил, чтобы захватить деревню или преградить путь противнику. Последующие донесения двух бригад о том, что отбить Шевнино они не смогли, заставили Соломатина и Тарасова ошибочно предположить, что их войска в «котле» у Белого уже окружены. В сущности, так и могло быть, поскольку сопротивление советских войск наступлению 19-й танковой дивизии было в лучшем случае незначительным. Учитывая сложность обстановки, Соломатин приказал подполковникам Шевченко и Хилобоку отвести свои танковые бригады на запад, за реку Вишенка. Там они должны были соединиться с остатками рассеянных 75-й и 78-й стрелковых бригад 6-го стрелкового корпуса, воздвигнуть новые укрепления вдоль реки Вишенка к западу от Демяхи, через Емельянове и Клемятино, и предотвратить дальнейшее продвижение немцев на запад от шоссе Белый-Демяхи (22).

Стремительный удар немецкой бронетехники привел к почти полной изоляции Соломатина в «котле» у Белого, стремя оставшимися подвижными бригадами, ослабленными частями 48-й механизированной, 74-й и 91-й стрелковых бригад, а также правофланговыми частями 150-й стрелковой дивизии. Но Соломатин не знал одного: немецкие войска еще не успели сомкнуть кольцо вокруг его войск. У Цицино и Дубровки еще сохранился узкий коридор, по которому войска Соломатина могли бы благополучно отступить в тыл, если бы получили разрешение на это. Ошибаясь насчет окружения, Соломатин хорошо представлял, чем опасно его положение, и знал, что для выведения войск из «котла» следует начать действовать как можно раньше. Поэтому он сразу запросил у Тарасова разрешения вырваться из «котла». Извечный оптимист Тарасов, на которого по-прежнему давили Жуков и Пуркаев, требуя удержать позиции, благоприятные для возобновления наступления, отказал Соломатину и приказал ему удержаться «любой ценой». И вновь командиру окруженного корпуса не осталось ничего другого, кроме как попытаться выполнить непосильную задачу — удержаться на опасных позициях, продолжая надеяться, что Тарасов спустя некоторое время сможет сменить его войска.

Примерное 12:15 8 декабря окружение, которого опасался генерал Соломатин, завершилось. После утренней перегруппировки войск 19-я танковая дивизия генерала Шмидта возобновила продвижение на север, легко отбила у ослабевших русских солдат деревню Цицино и, не останавливаясь на достигнутом, вышла к южной окраине Дубровки примерно в 14:30. Получив сигнал об успехах 19-й танковой дивизии, боевые группы Кассница и фон Витерсгейма, собрав все имеющиеся резервы, поднялись со своих позиций южнее Белого и нанесли удар в южном направлении по укреплениям растерявшихся русских. После отчаянного сражения за основные позиции русских передовые части 113-го танкового гренадерского полка фон Витерсгейма достигли северной окраины Дубровки в 14:30 и были встречены ожесточенными контратаками русских и губительным артиллерийским огнем. Зная, что южная окраина населенного пункта уже захвачена 19-й танковой дивизией, части 1 — и танковой дивизии отступили на безопасные позиции на расстояние нескольких сотен метров к северу, где и окопались, готовясь к ночи. Несмотря на небольшой разрыв между передовыми частями 1-й и 19-й танковых дивизий, кольцо вокруг русских войск в буквальном смысле слова сомкнулось, поскольку возле разрыва преобладала тяжелая немецкая артиллерия. Ее огонь и стрельба с немецких опорных пунктов на юге пресекали нерешительные и неорганизованные попытки русских войск, не получивших такого же строгого приказа, как Соломатин, вырваться из окружения (23).

В это время пехотинцы боевой группы стрелкового полка Кассница наконец отомстили за непрерывные обстрелы, которым русские подвергали их на протяжении двух предыдущих недель. Наступая со своего «пятачка» к юго-западу от Батурине, 1-й батальон полка преодолел упорное сопротивление русских и соединился с батальоном 246-й пехотной дивизии, которая так намучалась во время двухнедельной осады деревни Будино. Одновременно 2-й батальон стрелкового полка соединился с 1-й танковой дивизией, с триумфом наступающей на Дубровку (24). Позднее днем командующий 1-й танковой дивизией генерал Крюгер торжествующе сообщил по рации генералу Гарпе в штаб 41-го танкового корпуса, что русские наконец-то «попали в мешок».

Такие же обнадеживающие известия Крюгер передал в штаб корпуса от полковника фон дер Медена, части которого находились на берегу реки Нача. Пока 30-й армейский корпус и 1-я танковая дивизия смыкали кольцо, силы фон дер Медена начали развивать успех, воспользовавшись добровольным отходом русских с оборонительных позиций на западном берегу реки. Фон дер Меден приказал своим войскам максимально усилить давление на противника. На всем участке у реки немцы почти не встречали сопротивления, части 246-й пехотной дивизии захватили Ананино, 1-й батальон 1-го танкового гренадерского полка двинулся на запад от Жегунов, К-1 и 2-й батальон 1-го танкового гренадерского полка заняли окрестности Кислово. А уже успевшая собраться 12-я танковая дивизия генерала Весселя наступала в западном направлении из Басино, сменила 1-й батальон 1-го танкового гренадерского полка, продвинулась на запад к Тараканово, преследуя по пятам отступающего противника. Единственный уцелевший офицер и 117 солдат измученного танкового гренадерского батальона были выведены из боя и отправлены в свою дивизию в Белый на заслуженный отдых (25).

Далее на юг маленькая боевая группа Хольсте 1-й танковой дивизии преследовала отступающих на север русских, старающихся ускользнуть от 20-й танковой дивизии, готовой перерезать им путь к отступлению. Пока Хольсте теснил русских на север, немецкий 200-й строительный батальон и К-1 повернули на юг, захватили Городню и ближайшие деревни, вынудив отступающих русских повернуть на запад.

На участке фронта протяженностью более 50 км впервые за все время операции немцы перешли в наступление. Ликующие Гарпе и Крюгер из штабов подбадривали их.

Вечером 8 декабря в штабе 41-й армии генерала Тарасова царили смятение и ужас. День закончился так же, как и начался, — катастрофой. Находясь в относительной безопасности за пределами «котла» у Белого, Тарасов мог только догадываться о том, что творится там внутри, да и то с трудом. Большинство приказов, которые он отдавал, никак не соотносились с реальной обстановкой. Короче говоря, ему удавалось только командовать сражением на берегах Вишенки, но не более, несмотря на все старания. В «котле» генералу Соломатину приходилось обходиться без приказов начальства. Целый день Тарасов то собирал резервы, чтобы преградить немцам путь на запад, то обращался в штаб фронта к Пуркаеву с просьбами о помощи. Помощи можно было ждать лишь от 279-й стрелковой дивизии, которую штаб фронта уже передал в подчинение Тарасову для участия в возобновленном наступлении. К счастью, эта новая дивизия запоздала с прибытием, потому не попала в окружение вместе с Соломатиным и теперь могла приступить к созданию новой линии обороны. Силами этой дивизии Тарасов решил закрепиться на берегу реки Вишенка, в качестве подкрепления выделив остатки бригад 6-го стрелкового корпуса, вырвавшиеся из окружения (75-й и 78-й), а также разрозненные части почти полностью уничтоженной 150-й стрелковой дивизии полковника Груза. Вдоль новой линии обороны были дислоцированы уцелевшие танки 65-й и 219-й танковых бригад при поддержке сравнительно невредимой 104-й танковой бригады майора А.Г. Зубатова. Узнав о контрударе противника и вероятности окружения советских войск, генералы Жуков и Пуркаев немедленно приказали Тарасову собрать сменные войска и прорваться сквозь позиции противника на помощь сорока тысячам окруженных советских солдат. Этот приказ Тарасов счел смехотворным: имеющиеся в его распоряжении войска едва могли удержать позиции вдоль Вишенки. И тем не менее, лихорадочно развертывая войска в оборонительном порядке, Тарасов мрачно и машинально обдумывал призрачный план спасения (26).

А в немецкой ловушке перед Соломатиным встала дилемма: с одной стороны, требовалось создать круговую оборону, с другой — готовиться к прорыву в западном направлении. Поскольку Тарасов приказал держаться, Соломатин отдал предпочтение выживанию своих войск. Позднее он описал свой первоначальный план:

«В этой очень сложной обстановке было принято решение оборонять 48-й механизированной бригадой участок Сырматная, Быково, 35-й механизированной бригадой — участок Сорокине, восточная опушка леса западнее Тараканово, 91-й стрелковой бригадой — участок Марьино, северо-западные склоны высоты в 2 км от Марьино. Для наступления навстречу войскам 41-й армии в северо-западном направлении в течение ночи на 8 декабря были выведены из боя и сосредоточены в лесу, в районах юго-восточнее Цицино, Зипарево, Шевнино, две механизированные (19-я и 37-я) и одна стрелковая (74-я, командир полковник И.П. Репин) бригады» (27).

Во время перегруппировки Соломатин столкнулся со множеством проблем, и не в последнюю очередь — с усилившимся натиском противника. Когда Соломатин отдал 91-й стрелковой бригаде приказ выйти из боя, к своему ужасу, он узнал, что генерал-майор И.И. Попов, заместитель командира армии, уже приказал этой бригаде и одному из полков 150-й стрелковой дивизии отступить в Цицино. 91-я стрелковая бригада полковника Репина пыталась выполнить приказ, но путь в Цицино преграждали наступающие немецкие танки и пехота. Мало того, из-за отступления бригады между ее участком и участком соседней 35-й механизированной бригады подполковника Кузьменко осталась брешь шириной 8-10 км. Немцы не замедлили воспользоваться ошибкой и ринулись в сторону Марьино, оборону которого должна была осуществлять 91-я бригада. Чтобы исправить ошибку, пришлось отправить бригаду полковника Лобанова в ночную атаку с целью захвата деревни, которую бригада и захватила рано утром ценой больших потерь (28).

Убедившись во временной надежности новых оборонительных рубежей, Соломатин сформировал небольшой специальный резерв корпуса из 32-го отдельного авто-бронебатальона и 57-го отдельного мотоциклетного батальона и расположил их вокруг КП корпуса в лесах, в 5 км к юго-востоку от Цицино. Теперь Соломатину предстояла самая сложная задача: воздвигнуть сплошную линию обороны по всему периметру и одновременно собрать силы для прорыва окружения. Позднее Соломатин так описывал свои действия:

«Для большей устойчивости обороны противотанковые орудия и пушечная артиллерия в бригадах были расположены непосредственно в боевых порядках подразделений и предназначались для стрельбы по танкам, крупнокалиберные зенитные пулеметы поставлены в первой линии боевых порядков для стрельбы по наземным целям, оставшиеся танки располагались вблизи переднего края обороны и предназначались только для стрельбы с места с круговым обстрелом. Кроме того, в бригадах были созданы небольшие резервы из мотострелковых рот и рот автоматчиков.

В связи с недостатком боеприпасов и трудностью их получения был дан приказ огонь по атакующим танкам врага открывать с дистанции не далее 400–500 м, а по пехоте, в том числе и из крупнокалиберных зенитных пулеметов, — не далее 200–300 м. Для ведения огня по пешей разведке противника были специально выделены пулеметы, расчеты которых имели право открывать огонь только по команде командиров рот.

Во всех частях устанавливалась сокращенная норма дневного рациона питания, так как неизвестно было, сколько времени придется вести боевые действия в тылу противника» (29).

Несмотря на первоначальный приказ Тарасова сохранить позиции, Соломатин чувствовал, что в штабе фронта приняли иное решение, и предпринял первую попытку вырваться из окружения на рассвете 8 декабря. Но три его штурмовых бригады сразу столкнулись с наступающими частями немецких танковых гренадерских соединений на окраине Цицино и были вынуждены в беспорядке отступить. В ожесточенной схватке во время штурма немецких форпостов погибли командир 37-й бригады полковник Шанаурин и его комиссар, подполковник И.А. Панфилов. Потерявшая часть личного состава бригада, командование которой принял капитан П. Р. Угрюмов, вместе с двумя другими отступила на восток, в леса (30). Войска Соломатина заняли круговую оборону в ожидании удобного случая, чтобы вырваться из немецкой ловушки. Соломатин был уверен, что Жуков и Пуркаев не бросят его и солдат на произвол судьбы.

9-14 декабря

Начиная с 9 декабря окруженные войска Соломатина неоднократно предпринимали атаки различной силы против немецких войск, занимавших 3-5-километровый коридор, который отделял части Соломатина от основных советских сил. Полная неразбериха с обстановкой, нехватка немецкой пехоты в коридоре и усиливающееся отчаяние советских войск превратили операцию в ряд отдельных вылазок, увенчавшихся 15 декабря окончательной попыткой русских вырваться из окружения.

9 декабря перед генералом Гарпе и его дивизионными командирами встала первая задача: найти способ превратить укрепления в коридоре, представляющие собой несколько небольших опорных пунктов, в прочный заслон, способный выдержать широкомасштабные усилия русских, направленные на прорыв. Для этого требовалось закрепиться на позициях, занятых 1-й танковой дивизией генерала Крюгера и боевыми группами дивизии «Великая Германия» на севере, а также силами 30-го армейского корпуса, рассредоточенными в южном направлении по всей территории коридора. Для этого на рассвете 9 декабря небольшая ударная группа стрелкового полка и боевой группы Кассница, состоящая из шести штурмовых орудий и пехотной роты, атаковала Дубровку, но сразу обнаружила, что передовые части 19-й танковой дивизии находятся не в самом населенном пункте. Вместо этого они заняли деревушку Черепы к югу от Дубровки и закрепились там. Как только небольшой отряд немецких стрелков вошел в Дубровку, русские попытались атаковать его с целью прорыва. Понеся тяжелые потери, немецкая ударная группа отступила на километр к северу и запросила помощи, чтобы заделать брешь в укреплениях. Чтобы закрыть эту брешь и предотвратить дальнейшие попытки русских прорваться на запад, 73-й танковый артиллерийский полк 1 — и танковой дивизии приступил к интенсивному обстрелу Дубровки и разрыва между позициями 1-й и 19-й танковых дивизий. Пока боевая группа Кассница закреплялась на позициях и перегруппировывалась для более мощного штурма Дубровки, боевая группа фон Витерсгейма (113-й танковый гренадерский полк) атаковала в южном направлении и захватила Влазнево — русский опорный пункт в трех километрах к северо-востоку от Дубровки (31).

Поздно вечером того же дня штурмовые отряды 19-й танковой дивизии атаковали с юга, а стрелковый полк дивизии «Великая Германия» с севера и наконец образовали тонкую, но непрерывную линию обороны чуть западнее Дубровки, таким образом блокировав дальнейшее отступление русских. В итоге немцы получили возможность эвакуировать раненых солдат 30-го армейского корпуса на север, в госпитали Белого.

Далее на восток боевая группа фон дер Медена развернулась на позициях, имея на правом фланге батальон К-1, в центре — 37-й танковый саперный батальон и 2-й батальон 1-го танкового гренадерского полка, а на левом фланге — 208-й строительный батальон. Эта группа двинулась на юго-запад из Ананино, на запад от реки Нача, задерживаясь в пути не только из-за сопротивления противника, но и из-за сильных метелей. К концу дня боевая группа очутилась на полпути между реками Нача и Вена и приближалась к русским укреплениям у Марьино, Сорокине и Быково. Между частями группы фон дер Медена на Тараканово наступали силы 12-й танковой дивизии. Медленное продвижение немецких войск вперед, чтобы задушить окруженных русских, продолжалось и 10 декабря, пока стрелковый полк полковника Кассница и боевая группа фон Витерсгейма совместно с передовыми частями 19-й танковой дивизии не захватили Дубровку целиком к 08:00. Затем объединенные немецкие войска очистили от противника холмы у Черепов и Влазнево, а 113-й гренадерский полк встретился чуть восточнее Тараканово с передовыми частями 12-й танковой дивизии. Теперь всякая связь между окруженными русскими и основными силами 41-й армии была прервана, петля неумолимо затягивалась. Боевая группа фон дер Медена дюйм за дюймом продвигалась на запад, захватила Быково, Мазуры на юге и соединилась с войсками 21-го танкового гренадерского полка 20-й танковой дивизии. Теперь на юго-востоке линия окружения тоже стала непрерывной. Русские войска оказались зажатыми в лесах между шоссе Белый-Духовщина и долиной реки Вена (32).

Поздно вечером 10 декабря катастрофические события на юге, под Сталинградом, отрицательно отразились на ходе сражений, бушующих у Ржевского выступа. Выполняя приказы ОКХ, генерал Гарпе нехотя вывел из боя 74-й танковый гренадерский полк 19-й танковой дивизии, сформировал боевую группу и отправил ее на юг по железной дороге. Одновременно Гарпе возложил на генерала Крюгера из 1-й танковой дивизии обязанность командовать всеми немецкими войсками северной половины коридора окружения (от Дубровки далее на север). Части 12-й и 20-й танковых дивизий несли ответственность за восточную и южную стороны сжимающегося оборонительного обвода русских.

С 11 по 14 декабря три полных, но ослабленных танковых дивизии и остатки четвертой вели непрекращающиеся кровопролитные сражения и по периметру «котла» у Белого, и у реки Вишенка (см. карту 19). Русские снайперы воспользовались лесными позициями, чтобы увеличить потери немецких войск. Разведбат К-1 1-й танковой дивизии, стремясь встретиться южнее Быково с 25-м танковым гренадерским полком 20-й танковой дивизии, понес особенно тяжелые потери 13 декабря — и от вражеских снайперов, и в ходе яростных сражений. Воспоминания очевидца действий 208-го строительного батальона свидетельствуют о том, какими жестокими были схватки:

«208-й строительный батальон (капитана Эстефельда), отважно сражавшийся всю последнюю неделю, понес значительные потери 14.12.1942, расчищая лощину у Лукового (близ Сорокине>, где противник оборонялся под прикрытием прочных блиндажей. Прячась в воронках и за деревьями, солдаты Красной армии, явно нечувствительные к морозу, подпускали солдат разведывательных и инженерных частей почти вплотную и открывали огонь. Вместе с храбрыми солдатами разведки и строительных частей погиб командир 1-й роты 208-го строительного батальона капитан Ваншаффе. После тщательного прочесывания лесов этот батальон также был отправлен <на отдых и пополнение>» (33).

Продвижение немцев было медленным, но верным. Настолько верным, что вечером 14 декабря генерал Гарпе уже планировал перевести часть своих войск на север — помочь устранить все еще зияющую брешь в обороне немцев в долине Лучесы. Но с этим решением пришлось повременить: на следующий день схватки вспыхнули с новой силой — окруженные русские вновь попытались вырваться на свободу.

После первой неудачной попытки прорыва генерал Соломатин внес изменения в планы обороны и стал ждать или замены войск, или нового шанса удрать из немецкой ловушки. Позднее он вспоминал о пережитом испытании:

«В течение девяти суток, с 7 по 15 декабря, войска 1-го механизированного корпуса и подчиненные ему стрелковые бригады, ослабленные предыдущими боями, испытывая острый недостаток боеприпасов, продовольствия, в полном окружении героически удерживали занимаемый рубеж. Крупные силы танковых и пехотных дивизий врага при поддержке артиллерии и авиации по нескольку раз в день предпринимали атаки, но каждый раз вынуждены были откатываться назад.

Не добившись успеха в открытом бою, фашистские генералы прибегали к грязным провокациям. Через мощные репродукторы каждое утро гитлеровцы громогласно объявляли, что командование корпуса вылетело в тыл, оставив свои войска на произвол судьбы, и предлагали бойцам не отдавать напрасно своих жизней, прекратить сопротивление и сдаться в плен. Никто этой провокации, конечно, не верил. В ответ советские воины забрасывали в окопы противника листовки с текстом покрепче послания запорожцев турецкому султану.

В тяжелых боях в тылу врага советские воины показали высокий моральный дух. Весь личный состав корпуса, следуя примеру командиров и политработников, коммунистов и комсомольцев, сражался мужественно, не щадя своей жизни. Смелость и отвага становились нормой поведения каждого воина» (34).

Неизвестно, насколько справедливы эти утверждения, но ясно, что войска Соломатина были обречены либо совершить прорыв с огромными потерями, либо погибнуть. Все восемь дней, пока по периметру зоны окружения, а особенно на западе этой зоны полыхали сражения, разведка Соломатина пыталась нащупать слабину в немецкой обороне. И, наконец, к 14 декабря стало ясно, что все припасы на исходе. Для минометов и танков осталось по пять-шесть снарядов, для пулеметов и автоматов — по десять-пятнадцать лент или дисков, для винтовок — не более пяти патронов. Авиация попыталась наладить снабжение войск Соломатина по воздуху, но почти безуспешно. Более того, немцы вели артиллерийский огонь со всех сторон, увеличивая потери и уничтожая те немногочисленные запасы, которые корпус Соломатина собрал, готовясь к прорыву. Было уже совершенно ясно, что армия Тарасова слишком ослабела, чтобы произвести замену войск. Словом, оставалось только предпринять попытку прорыва. Поздно вечером 14 декабря Жуков, который лично принял командование 41-й армией после отставки генерала Тарасова, разрешил Соломатину действовать. Соломатин с радостью принял приказ и немедленно приступил к приготовлениям (35).

15-16 декабря

К 15 декабря войска генерала Соломатина настолько ослабели, что в немецких источниках почти не упоминаются попытки вырваться из окружения: все боевые действия того периода слились в обширную панораму непрерывных боев.

«В „котле“ и у краев „котла“ бушевали яростные схватки, во время которых, несмотря на неблагосклонность погоды и пересеченную местность, немецкие солдаты демонстрировали поразительный темп наступления, а также упорное и ожесточенное сопротивление. Назревал кризис, несколько раз казалось, что прорыв уже неизбежен. Пока две танковых дивизии (19-я и 20-я), кавалерийская дивизия СС и другие формирования сражались на севере, одно из русских подразделений сумело прорваться в слабом месте у Плоской <между Цицино и Шипарево>. Большая часть русских осталась в „котле“, их атаковали со всех сторон, разбивали на группы, сжимали в кольцо и уничтожали. В последующие недели основные бои были подкреплены рядом местных атак» (36).

Получив от Жукова разрешение на прорыв, Соломатин быстро сформулировал план выведения своих войск из окружения вместе с максимальным числом раненых и техники (37). Поначалу он намеревался выйти из окружения пешком, по лесам и болотам между Шевнино и Демяхи, где местность способствовала бегству, а немецкие укрепления были особенно ненадежны. Однако наличие раненых и техники заставило его отказаться от этого замысла. Тогда Соломатин решил прорываться на запад, по кратчайшему пути между Дубровкой и Шипарево. Атаку он назначил на 23:00 15 декабря, чтобы завершить отступление к следующему утру.

Для прикрытия атаки и отвлечения противника по рации Соломатин запросил у Жукова, находящегося в штабе 41-й армии, артподготовку в 22:40, массированный обстрел немецких укреплений по обе стороны от пути его следования — до начала движения и во время него, чтобы предотвратить сосредоточение войск противника на флангах. Кроме того, он попросил Жукова зажечь в районе Клемятино три больших костра, чтобы облегчить ориентацию.

Планируя собственно штурм, Соломатин поместил в первом эшелоне 74-ю стрелковую, 19-ю и 37-ю механизированные бригады. 74-я бригада полковника Репина должна была обойти Дубровку с запада, 19-я бригада подполковника Дубровина — обойти Цицино с запада, а 37-я бригада капитана Угрюмова — охватить Шипарево с востока. Всю оставшуюся артиллерию, танки и зенитные орудия Соломатин передал в распоряжение штурмовых сил первого эшелона. Во втором эшелоне он оставил 91-ю стрелковую и 35-ю и 48-ю механизированные бригады — удерживать сжимающийся обвод во время прорыва. Как только прорыв состоится, эти бригады будут быстро отступать по тому же коридору, прикрываемые с флангов 32-й отдельной бригадой бронемашин[15] капитана А. М. Власкова и 75-м мотоциклетным батальоном майора А.Н. Ледюка. Эта впечатляющая расстановка сил заставляла забыть о том, что в каждой из бригад насчитывалось менее 2000 человек и что их поддерживал лишь десяток боеспособных танков (38).

Остаток дня и вечера 15 декабря войска Соломатина пытались перегруппироваться для атаки под почти непрерывным артиллерийским огнем противника, который нарушал движение и заставлял отчетливо осознавать, что осуществить план прорыва невозможно. Части первого эшелона сумели занять исходные позиции своевременно, но многие войска второго эшелона серьезно отставали. Однако у Соломатина не было выбора: ему пришлось предпринять атаку в назначенное время, всеми силами, какие имелись в его распоряжении.

В 22:40 артиллерия Жукова приступила к обстрелу, привлекая внимание немцев к участку фронта у реки Вишенка. Соломатин описал последующие действия:

«В 23 часа был дан сигнал бригадам первого эшелона об открытии огня и начале атаки. Противник совершенно не ожидал удара с этой стороны. И когда бригады открыли огонь и, не прекращая его, двинулись в атаку, гитлеровцы в панике стали разбегаться, бросая танки, пушки, пулеметы и другое вооружение… Смелой атакой бригады первого эшелона расчистили путь, и по заранее разработанному плану начался отвод всех войск из тыла врага.

Таким образом, произошло нечто неожиданное, как это нередко бывает в боевых условиях. В самом деле, до этого командованием 41-й армии предпринималась не одна попытка сравнительно большими силами прорвать извне кольцо окружения, но каждый раз безуспешно. Теперь же значительно меньшими силами удалось, обманув противника и достигнув внезапности, разгромить его и добиться успеха. Почти без потерь бригады 1-го механизированного и 6-го стрелкового корпусов к рассвету 16 декабря организованно вышли из вражеского тыла, а танки, машины и тяжелое вооружение, оказавшиеся не на ходу или неисправными, уничтожили на месте…

После выхода из окружения две бригады 1-го механизированного корпуса заняли оборону: 35-я — на участке Емельянове, иск. Клемятино; 19-я — в районе Клемятино. Остальные бригады и части корпуса, а также 48-я отдельная механизированная бригада отошли в район Раменка, Рыжкове. 74-я и 91-я стрелковые бригады присоединились к своему корпусу» (39).

В своем не вполне достоверном отчете Соломатин не упомянул о том, что его механизированный корпус потерял 1300 человек убитыми и пропавшими без вести, 3500 было ранено во время рискованного прорыва и только 4000 из 15200 человек сумели вернуться в расположение 41-й армии (40). В 6-м стрелковом корпусе Поветкина потери были еще больше. Более того, на поле боя оба корпуса потеряли почти всю технику и вооружение. Победный марш 41-й армии Тарасова в немецкий тыл завел их дальше, чем войска любого другого сектора Ржевского выступа. Но в конце концов операция вылилась в трагедию. Вместо того чтобы оказывать помощь 20-й армии в операции под Сычевкой, командованию пришлось просить помощи у 20-й армии, чтобы спасти 41-ю армию и операцию «Марс» в целом.

В немецких отчетах о ходе боевых действий отражены колоссальные потери войск Соломатина и Тарасова в «котле» у города Белый. После нескольких дней очистки поля боя, поиска еще живых русских и уничтожения очагов сопротивления, 1-я танковая дивизия оценила масштабы потерь противника. В отчете дивизии имеется лаконичное перечисление уничтоженных русских войск: «Часть 134-й стрелковой дивизии, Новосибирская добровольческая сталинская дивизия <150-я стрелковая дивизия>, 1-й механизированный ударный корпус с 19-й, 35-й, 47-й и частично 37-й мотомеханизированными бригадами, а также 65-я и 219-я танковые бригады, 6-й сталинский корпус с 74-й, 75-й и 91-й сталинскими бригадами» (41).

Далее в отчете сказано: «Из этих войск боевая группа фон дер Медена и части 12-й танковой дивизии уже уничтожили 35-ю и 47-ю мотомеханизированные бригады. Из танков окруженного противника, которых вначале насчитывалось до 300, около 200 было уничтожено, причем численность танков сократилась на две трети, а численность пехоты противника — примерно до 30 %. Однако окружение почти не ослабило его артиллерию: как и прежде, к западу от шоссе на Белый была сосредоточена большая часть стволов, лишь незначительные артиллерийские подразделения были введены в прорыв. Во время уже завершившегося сражения мощная авиация Красной армии успешно прикрывала артиллерию в зоне прорыва» (42).

В целом, с учетом ущерба, нанесенного боевыми группами фон дер Медена и Хольсте, 1-я танковая дивизия в период с 26 ноября по 10 декабря уничтожила: 121 танк, 13 штурмовых орудий, 23 полевых пушки, 44 гранатомета, 8 полевых кухонь, 17 бронемашин, 57 противотанковых ружей, 488 человек было взято в плен. Ввиду отсутствия топлива много танков попало в руки немцев во время попытки прорыва и после нее, потери противника на участке 30-го армейского корпуса тоже были велики (43). В отчете о ходе боевых действий советского 1-го механизированного корпуса подтверждаются эти цифры и называются еще более высокие (см. Приложения).

Еще до того, как окруженные русские предприняли последнюю попытку вырваться из «котла» у Белого, по инструкции генерала Моделя из 9-й армии генерал Гарпе начал перегруппировку своих войск, чтобы обеспечить необходимую помощь немецким соединениям, сражающимся в других секторах. 16 декабря передовые части 52-й пехотной дивизии прибыли во Владимирское, были отправлены на смену уставшим танковым дивизиям, и вскоре после этого боевая группа Хольсте была расформирована. Пока 52-я пехотная дивизия готовилась к очистке тыла и укреплению передовой, танковые дивизии медленно собирались в тылу. Одновременно боевая группа фон дер Медена 1-й танковой дивизии устремилась на север, в долину Лучесы, а за ней по пятам следовала боевая группа Кассница стрелкового полка дивизии «Великая Германия». Несмотря на все старания последних трех недель, довести свою работу до конца они еще не успели.

Окончательный провал действий у Вазузы

5-10 декабря

Утром 8 декабря новый командующий 20-й армией генерал-лейтенант Михаил Семенович Хозин получил свежие приказы из штаба фронта. Несколько дней назад, назначая Хозина на пост, Жуков велел ему готовиться к боевым действиям в ближайшем будущем, однако масштабы этих действий, плачевное состояние армии и почти полное отсутствие времени на подготовку к штурму ошеломили новоиспеченного командира. Впрочем, Хозин, побывавший командиром на всех уровнях, начиная с батальонного, и в Гражданскую, и в Великую Отечественную войну, имел репутацию бойца. Как бывший командующий 33-й армией Западного фронта, Хозин ждал, что ему придется командовать 33-й армией в ходе операции «Юпитер» после успешного завершения операции «Марс». Но вступить в бой ему пришлось раньше, чем он рассчитывал, да еще во главе армии, которая так и не выполнила своей задачи в операции «Марс». Жуков удачно выразился:

«Вот у вас и появится шанс — только уже сейчас, раньше, чем вы думали». Хозин все понял и немедленно принялся готовиться к атаке (см. карту 20).

Выполнение приказа Жукова требовало от Хозина полной самоотдачи. Во-первых, его войскам предстояло «прорвать оборону противника на участке Бол. Кропотово-Ярыгино и не позже 15.XII. овладеть Сычевкой,20.ХИ. вывести в район Андреевское не менее двух стрелковых дивизий для организации замыкания совместно с 41-й армией Калининского фронта окруженного противника». Далее, перерезав железную дорогу Ржев-Сычевка, Хозин должен был «подвижную группу фронта и не менее четырех стрелковых дивизий повернуть на север для удара в тыл ржевско-чертолинской группировки противника» (44). Для этого Жуков обеспечил Хозина пехотой и свежим 5-м танковым корпусом,[16] который во время ноябрьских действий Конев и Жуков держали в резерве, чтобы в дальнейшем развивать успех первой подвижной группы 20-й армии. Жуков вернул под командование Хозина 1-ю гвардейскую моторизованную и 247-ю стрелковую дивизии, которые командование фронта вывело из зоны действий на отдых и переоснащение после первоначального провала наступления 20-й армии. Кроме того, Жуков отдал в подчинение Хозину 243-ю, 336-ю, 415-ю и 30-ю гвардейские стрелковые дивизии соседних армий для начального этапа наступления, а также 194-ю и 319-ю стрелковые дивизии для развития успеха на последующих стадиях операции. Нехватку личного состава в переформированных дивизиях восполняли всевозможными способами. К примеру, 247-я стрелковая дивизия получила в качестве пополнения 1500 солдат 48-й лыжной бригады и 500 солдат из штрафбатов (45). Это пополнение вступило в бой уже через неделю после прибытия на фронт. 354-я стрелковая дивизия, понесшая большие потери в ноябрьской операции, сформировала из оставшихся солдат единственный штурмовой отряд, готовясь к новому этапу операции.

Конев и Хозин считали, что имеющихся стрелковых войск достаточно для прорыва немецкой тактической обороны, однако одного танкового корпуса было слишком мало для мощной подвижной группы, способной развивать успех глубоко в тылу противника. Более того, после кровопролитных сражений ноября 2-й гвардейский кавалерийский корпус был не в состоянии принять участие в новом штурме без значительного подкрепления. Поэтому, заручившись особой поддержкой Жукова и Генштаба, Конев приказал генералу Хозину в срочном порядке воссоздать 6-й танковый корпус, ядро которого должны были составить танки и бойцы, уцелевшие в предыдущих сражениях. При новом командире, полковнике И.И. Ющуке, 6-й танковый корпус, потерявший большую часть своих 170 танков всего две недели назад, получил 100 новых KB, Т-34 и Т-60 прямо с московского ремонтного завода,[17] вместе с практически необученными экипажами. Большинство танкистов-новичков учились водить боевые машины менее пяти часов. Неизвестно, из принципа или ввиду халатности, но 5-й танковый корпус вступил в бой, не предусмотрев зимней маскировочной окраски для танков. Несмотря на все это, в новой подвижной группе насчитывалось немало танков — 231 (46).

Этими силами Хозину было приказано атаковать противника в лоб в истерзанном сражениями секторе предмостного плацдарма у Вазузы, на участке от Большое Кропотово до Жеребцово. Вдобавок Жуков приказал генерал-майору Е.П. Журавлеву, командующему только что пополненной 29-й армией на левом фланге 20-й армии, атаковать со своего плацдарма к западу от реки Гжать. Войска Журавлева должны были отвлечь внимание противника от подготовки к новому штурму укреплений на Вазузе, а также присоединиться к штурму, когда он начнется. Первые удары 29-я армия нанесла 5–6 декабря по немецким позициям между Попсуево и Ярыгино. Но когда эти атаки захлебнулись, а войска понесли тяжелые потери, Жуков и Конев приказали Журавлеву атаковать еще шесть дней, отвлекая немцев от подготовки к наступлению на плацдарме 20-й армии. Разумеется, Жуков ждал, что как только армия Хозина перейдет в наступление, 29-я армия поддержит ее. Чтобы обеспечить 29-й армии необходимую поддержку, Жуков придал ей две новых стрелковых дивизии (19-ю стрелковую и 3-ю гвардейскую мотострелковую) и четыре отдельных танковых бригады (20-ю, 120-ю, 161-ю и 175-ю), подкрепивших единственную дивизию армии, развернутую на гжатском предмостном плацдарме (47).

Расстановка сил выглядела благоприятно, несмотря на то что двумя неделями раньше 20-я армия попала в мясорубку и Генштаб отказался предоставить людей и технику, чтобы возместить ее потери. Накануне атаки, по подсчетам штаба армии, численность русских войск в секторе Вазузы в 2,5 раза превосходила численность немецких — вполне достаточно, хотя на 25 ноября это соотношение превышало 5:1 (48). Хозину хватало проницательности, чтобы понимать, как много зависит от боевого духа и выучки его солдат, а уровень их подготовки всерьез тревожил его, к тому же боевой дух противника был заметно выше. Несомненно, немцы в ноябре тоже понесли огромные потери, но их поддерживали воспоминания о недавней победе. Еще Хозин знал, что ему противостоит не одна, а две танковых дивизии и обе отлично знают местность.

8 декабря Хозин со своим штабом наскоро разработал план, позволяющий как можно более простым способом выполнить требования Ставки и Жукова. Директива Жукова не предусматривала свободы выбора места и способа проведения атаки ввиду слабости многих формирований Хозина и неопытности остальных. Из-за состояния и недостаточной подготовки его войска просто не были способны на изощренные маневры. Однако они предприняли массированную фронтальную атаку, как и требовали Жуков, Конев и Хозин.

Хозин планировал штурмовать немецкие позиции на четырехкилометровом участке Большое Кропотово — Жеребцово силами четырех стрелковых дивизий (30-й гвардейской, 415-й, 243-й и 247-й), наступающими плечом к плечу в первом эшелоне. Развивать успех предстояло двум танковым корпусам, наступающим параллельными курсами с небольшим интервалом. 5-й танковый корпус генерал-майора К.А. Семенченко в составе 131 танка должен был наступать из района сбора к западу от Прудов по пятам 243-й и 247-й стрелковых дивизий. Атакуя в секторе Подосиновки и Жеребцово, он поворачивал на юго-запад, чтобы перерезать железную дорогу Ржев-Сычевка, блокировать подход резервов противника из Сычевки и отойти на север вместе с 6-м танковым корпусом на фланге, чтобы взять в кольцо немецкие войска южнее Ржева. Хозин усилил корпус 3-м гвардейским противотанковым артиллерийским полком и 11 — и гвардейской инженерно-саперной ротой — в целях улучшения боеспособности танков и улучшения их способности преодолевать препятствия противника (49).

100 танкам переформированного 6-го танкового корпуса полковника Ющука, объединенным в две бригады (22-ю и 100-ю), предстояло поддержать атаку 415-й стрелковой дивизии в секторах Малое Кропотово и Подосиновка. Затем корпус должен был присоединиться к удару 5-го танкового корпуса через железную дорогу на север. Единственным резервом Ющука была его 6-я мотострелковая бригада в составе 170 пехотинцев. Планировать атаку танков пришлось так поспешно, что Хозин решил обеспечить корпус дополнительными танками уже в разгар атаки, когда танки прибудут по железной дороге в сектор армии (50). Кроме того, он задумал поддержать главный удар артподготовкой 2500 пушек и минометов.

Во время основной атаки 336-я стрелковая и 42-я гвардейская стрелковые дивизии должны были наступать на правом фланге штурмовой группы по направлению к Осуге. Одновременно 8-й гвардейский стрелковый корпус вместе с 354-й стрелковой дивизией и 148-й и 150-й стрелковыми бригадами снова должен был начать штурм немецких позиций между Жеребцово и Хлепень (51). Измученные боями 1-я гвардейская мотострелковая и 26-я гвардейская стрелковая дивизии оставались во втором эшелоне армии. Эти дивизии вместе с 319-й и 194-й стрелковыми дивизиями на подходе с юга должны были усилить атаку по мере ее развития. Сразу после прорыва Хозиным тактической обороны немцев силам 29-й армии генерала Журавлева предстояло вступить в атаку со своих позиций на гжатском плацдарме. Все корпусы, дивизии и бригады, участвующие в наступлении, получили боевые приказы рано утром 9 декабря, 10 декабря они были переданы подчиненным стрелковым полкам, а батальоны и роты узнали об атаке утром 11 декабря. К тому времени значение атаки уже возросло, поскольку основные силы 41 — и армии были окружены в «котле» у Белого и им грозило уничтожение. К 10 декабря Конев и Хозин прекрасно понимали, что если и есть надежда успешно завершить операцию «Марс», то она зависит исключительно от этого последнего и отчаянного наступления. Но излишнего оптимизма Конев и Хозин не проявляли.

А генерал Жуков, находящийся вместе с генералом Пуркаевым в штабе Калининского фронта, уже не надеялся на успех наступательной операции в секторе 41-й армии у Белого. Однако он считал, что ситуацию еще можно разрешить в свою пользу и что операция «Марс» завершится с частичным успехом. Главным было смириться с поражением в секторе Белого и поставить это поражение на службу победе на других участках. Жуков полагал, что окруженная 41-я армия будет, подобно магниту, притягивать все немецкие оперативные резервы. Разведка уже выяснила, что в битве у Белого участвуют крупные немецкие танковые резервы, в том числе 1-я, 12-я, 19-я и 20-я танковые дивизии, а также часть моторизованной дивизии «Великая Германия». Это означало, что, если сражение у Белого удастся затянуть, противник будет ощущать нехватку резервов на других участках фронта. Вдобавок немцам так и не удалось отразить удар 22-й армии в долине Лучесы, поэтому все немецкие резервы, не участвующие в битве за Белый, наверняка будут переброшены на закрытие прорыва у Лучесы. Следовательно, в интересах Советов было продолжать бой под Белым и в долине Лучесы и одновременно громить укрепления противника в других секторах. Жуков не сомневался, что с помощью дополнительной бронетехники и пехотных резервов 20-я армия сумеет прорвать линию обороны противника близ Сычевки и повернуть на север к Ржеву. Затем 30-я армия присоединится к наступлению 39-й армии к западу от Ржева. Вместе 20-я, 30-я и 39-я армии смогут охватить все немецкие войска на восточной половине Ржевского выступа. Хотя общий охват всех немецких сил здесь не выполним, неглубокое окружение двух немецких корпусов, обороняющих Ржев, вскоре нарушит всю оборону Ржевского выступа, и немецкой 9-й армии останется только отступить с него. По крайней мере, так рассуждал Жуков.

Более того, сумев добиться даже скромных успехов подо Ржевом, Жуков рассчитывал приступить к операции «Юпитер». Атака 3-й и 4-й ударных и 43-й армии со 2-м механизированным корпусом в авангарде со стороны Великих Лук на юг, через Велиж к Духовщине и Смоленску, была вполне возможна. Эта атака и одновременное наступление ударной группы «Юпитер» (5-я и 33-я армии, 3-я танковая армия) на Вязьму застанет немецкую 9-ю армию в разгар отступления с Ржевского выступа. В свою очередь, немецкой группе армий «Центр» не останется ничего другого, как отдать противнику весь выступ Ржев-Вязьма. В этой операции окруженные войска 41-й армии станут жертвенными агнцами, но для успеха всей операции удачные атаки 20-й и 30-й армий просто необходимы.

Жукову с трудом удалось убедить Сталина одобрить этот новый план. Сталин уже видел последствия подобных неудач и понимал и упорство Жукова, и его явную зависть к Василевскому, который так успешно действовал на юге. Но все-таки Сталин одобрил новый план Жукова: во-первых, потому, что тот ни в коей мере не препятствовал операции Василевского, а во-вторых, потому, что Сталин пользовался в своих целях здоровой конкуренцией честолюбивых полевых командиров. Даже если гамбит Жукова кончится провалом, рассуждал Сталин, вероятность того, что немцы успеют перебросить крупные резервы на юг вовремя, чтобы повлиять на ход операций под Сталинградом, заметно снизится, а с группой армий «Центр» можно свести счеты и в другой раз. Во всяком случае, после встречи с Жуковым в Москве Сталин велел Генштабу подготовить проект приказа о быстрой переброске 3-й танковой армии генерала Рыбалко на юг в ту же минуту, когда поражение 20-й армии станет очевидным.

Генерал Модель из 9-й армии считал, что в целом ситуация под контролем. Он вычислил наиболее вероятные действия русских на востоке и не прогадал. Удовлетворенный тем, что наступательный импульс русских был потрачен впустую, он тем не менее всемерно укреплял немецкую оборону вдоль восточного края Ржевского выступа. Он был уверен, что резервные танковые дивизии, подчиненные 41-му танковому корпусу генерала Гарпе, устранят угрозу Белому и в долине Лучесы. А пока ситуация на восточном и западном краях Ржевского выступа под контролем, 23-й и 27-й армейские корпусы смогут либо сдерживать атаки с севера, либо отступать на позиции, более пригодные для обороны.

Прежде всего, генерал Модель позаботился об укреплении позиций 39-го танкового корпуса у предмостного плацдарма на Вазузе. Генералу Роберту Мартинеку, новому командиру корпуса, несколько дней назад сменившему на этом посту генерала фон Арнима, он приказал отвести 5-ю танковую дивизию с передовой и разместить ее в резерве за немецкими укреплениями вдоль Вазузы. На части 9-й танковой и 78-й пехотной дивизий была возложена оборона предмостного плацдарма. 5-я танковая дивизия оставалась в резерве, пока ее не сменит свежая 2-я танковая дивизия, которую Модель приказал вывести из расположения 9-го армейского корпуса на юге. Эта 2-я танковая дивизия должна была сменить 5-ю танковую вскоре после 13 декабря; 5-й танковой предстояло перегруппироваться и переместиться к югу с целью обороны реки Гжать. Одновременно Модель приказал генералу Мартинеку перебросить несколько небольших боевых групп на запад, в помощь немецким войскам под Белым и в долине Лучесы. Модель приказал генералу Гарпе из 41 — го танкового корпуса после разгрома русских войск у Белого перебросить силы на север, чтобы помочь отразить удары русских в долине Лучесы и к западу от Ржева (52). Расширив внутренние коммуникации, Модель исполнился уверенности в том, что он сумеет укрепить позиции армии. Ему казалось, что кризис уже миновал.

Генерал Мартинек был так же уверен в успехе, но при этом благоразумен. Ветеран многочисленных ожесточенных сражений на Восточном фронте, он не принимал победы как должное. Сразу после решительного отражения удара русской 20-й армии он стал крепить свои позиции вокруг слегка увеличившегося предмостного плацдарма на Вазузе, занятого русскими. После отхода 5-й танковой дивизии генерала Метца в район сбора к западу от шоссе Ржев-Сычевка Мартинек возложил оборону на 9-ю танковую и 78-ю пехотную дивизии. 9-я танковая дивизия генерала Шиллера воздвигла глубокую и прочную линию обороны между южным берегом Осуги и Малым Кропотово, с привязкой к укрепленным деревням Большое Кропотово и Малое Кропотово. 78-я пехотная дивизия генерала Фелькера оборонялась южнее, напротив середины русского предмостного плацдарма на Гжати, где оборонительные задачи выполняла 337-я пехотная дивизия. Линия обороны Фелькера включала опорные пункты Подосиновка, Жеребцово, Талица и Хлепень. В обоих секторах пехота держала оборону внушительной сети блокирующих передовых укреплений, а полковые и дивизионные резервы и танковые группы поддерживали их с тыла. Все оборонительные рубежи прикрывала огнем дивизионная и корпусная артиллерия, имеющая значительный опыт в обстреле всего плацдарма. На эти приготовления ни в коей мере не повлияли тщетные удары сил русской 29-й армии, предпринятые после 5 декабря с гжатского плацдарма. Немецкие 78-я и 337-я пехотные дивизии легко отразили эти атаки, русские понесли тяжелые потери. Немецкое командование расценило эти атаки как дополнительное подтверждение упорному нежеланию Жукова смириться с поражением.

К вечеру 10 декабря 5-я танковая дивизия завершила отход к новым районам сбора, а южнее 2-я танковая дивизия заканчивала приготовления к переброске на север. Боевая группа Беккера и Прауна покинула сектор несколько дней назад, немецкие охранные войска прочесывали леса к западу от Ржевского шоссе в поисках остатков кавалерийских соединений противника, которые в последний раз видели именно в этом районе. Ситуация на передовой не менялась, и хотя русская разведка не прекращала бессистемных вылазок через линию фронта, а войска наносили удары с гжатского плацдарма, командование 31-го танкового корпуса имело все основания полагать, что на вазузском участке фронта наступило затишье. Но оно было недолгим.

11-14 декабря

В 9 часов холодным и ветреным утром 11 декабря 1942 года тишину вновь разорвала оглушительная какофония советской артподготовки, направленной на разрушение немецких укреплений по периферии советского плацдарма у Вазузы (см. карту 21). Примерно через час тысячи советских пехотинцев в маскировочной белой, одежде поднялись из окопов на передовой и двинулись на позиции противника. Длинные колонны бронетехники, прикрывающей наступающую пехоту с тыла, были готовы развивать успех. Почти одновременно с началом советского наступления на атакующих обрушился ливень немецких снарядов, и вскоре поле боя было усеяно погибшими солдатами и подбитыми танками, похожими на сломанные игрушки. Позднее очевидец так описывал хаос в главном секторе наступления советского 5-го танкового корпуса:

«Взвилась в небо ракета — сигнал атаки. Все ожило вокруг. Послышались возгласы: „Вперед!“, „За Родину!“. Было 10 часов 10 минут 11 декабря 1942 года. Первыми устремились в атаку полки 243-й и 247-й стрелковых дивизий 20-й армии. Однако вскоре их передовые цепи вынуждены были залечь под шквальным огнем противника. Завязался тяжелый; кровопролитный бой, длившийся весь день.

Атака захлебнулась почти по всей линии прорыва. Тогда в бой были введены бригады 5-го танкового корпуса. Им пришлось буквально прогрызать оборону врага. Танковые атаки сменялись яростными контратаками врага. Отдельные высоты и наиболее выгодные рубежи по нескольку раз переходили из рук в руки. И всякий раз на поле боя оставались подбитые и сожженные танки, исковерканные орудия — обе стороны несли тяжелые потери» (53).

В журнале боевых действий 5-го танкового корпуса об этом наступлении сказано более сжато: «11.12.42. При приближении боевых формирований корпуса к Подосиновке противник открыл мощный артиллерийский огонь» (54).

24-я танковая бригада полковника В.В. Сытника и 41-я танковая бригада подполковника Н.П. Николаева, наступая вместе с пехотой в сторону Подосиновки, были встречены шквальным огнем противотанковых пушек и пулеметов из целой сети дзотов и блиндажей. Огонь противника заставил пехоту 2-го батальона майора Ф.Я. Гашкова 5-й мотострелковой бригады, наступающую на броне танков двух танковых бригад, спешиться, и Гашков сам повел своих солдат в атаку на огневые точки. После того как Гашков и многие из его солдат были смертельно ранены, командование бригадой принял старший лейтенант К. К. Дитюк, но, несмотря на его героические действия, наступление не достигло цели. На правом фланге 70-я танковая бригада подполковника К.Н. Абрамова с пехотинцами майора К.А. Огневого из 1-го батальона 5-й мотострелковой бригады на броне танков атаковали две деревни — Подъяблоньку и Жеребцово. Встретившись с таким же сильным сопротивлением, их атаки захлебнулись с огромными потерями (55).

После перегруппировки объединенные силы трех танковых бригад и пехоты 247-й стрелковой дивизии генерал-майора Мухина наконец прорвали немецкую оборону у Подосиновки. Так описывает это сражение один из ветеранов:

«Ожесточенный характер принял бой за деревню Подосиновка. Она трижды переходила из рук в руки. В ней не осталось ни одного целого дома, ни одной постройки. Только после многочисленных атак наши танкисты и мотострелки овладели Подосиновкой. Однако к исходу дня противник успел подтянуть резервы — 46 танков и самоходных орудий и 30 автомашин с пехотой. После артподготовки он снова перешел к контратакам. На этот раз его поддерживала авиация: едва одна группа самолетов, отбомбившись, улетала за дымный горизонт, как заходила на бомбежку другая.

Неожиданно на левом фланге 1-го мотострелкового батальона показались вражеские танки. Командир батальона майор К.А. Огневой быстро оценил обстановку, приказал бойцам залечь и отражать натиск врага. В танки полетели гранаты и бутылки с горючей смесью. Три из них были подожжены. Остальные стали разворачиваться и покидать поле боя. Бежавшие за ними гитлеровцы заметались. И тогда Огневой поднял людей в атаку.

— Комбата ранило! Отомстим за комбата, — вдруг раздался голос капитана П.В. Юшкова, командира 1-й мотострелковой роты.

Он и возглавил атакующих, которые ворвались в траншеи гитлеровцев. Завязался рукопашный бой. На помощь пришли мотострелки 3-го батальона во главе с майором С. Г. Зыренковым. Этот батальон находился в резерве, укрывшись в балке, и вот он, получив приказ командира бригады подполковника Г.Г. Скрипки, ударил по врагу. Бой разгорелся еще жарче…

В той ожесточенной схват был ранен командир бригады подполковник Г.Г. Скрипка. Его заменил начальник штаба бригады майор А.И. Хайленко.

Сильнейший натиск фашистских танков и пехоты отбивали бойцы роты лейтенанта И.Д. Заносова, бронебойщики роты старшего лейтенанта И.А. Затанина, а также автоматчики во главе со старшим лейтенантом Н.Ф. Колбенковым.

Выкатила орудия на стрельбу прямой наводкой артиллерийская батарея во главе с капитаном М.А. Очкасовым. Вскоре командира батареи убило, командование принял на себя лейтенант Б.П. Ковалев.

Ряды артиллеристов таяли с каждой минутой. Осталось одно орудие комсомольца сержанта И. И. Абрамова. Расчет вел интенсивный огонь. Уже горело два вражеских танка. Наводчик сержант Т. Б. Никитин поймал в перекрестие прицела третий… Абрамов скомандовал:

— Огонь!

Танк резко развернулся на месте и зачадил черным дымом. На позиции артиллеристов рвались снаряды. В расчете почти все были ранены. Сержанту И.И. Абрамову осколком перебило ногу. Он пытался встать, чтобы помочь наводчику, но не смог.

— Не пройдете! Все равно не пройдете! — кричал старший лейтенант И.А. Затанин. После двух первых контратак в его роте осталось не более 20 бойцов. Но они стояли насмерть» (56).

Подобная тщетная борьба велась на всем участке 5-го танкового корпуса. Почти самоубийственные атаки русских не помешали немцам контратаковать из Жеребцово, и к концу дня, после отчаянной борьбы, оказалось, что советским войскам удалось отвоевать всего несколько сотен метров. Но заплатить за них пришлось гораздо дороже, чем в предшествующей атаке 20-й армии. В журнале боевых действий 5-го танкового корпуса описана эта бойня: «В 15:30 11.12.42 от заместителя командующего по БТиМВ[18] генерала Мостовенко был получен приказ — закрепиться на достигнутом рубеже до подхода пехоты» (57). В журнале зафиксирована потеря 17 танков KB, 20 танков Т-34 и 11 танков Т-70 17 декабря. Вдобавок 5-я мотострелковая бригада потеряла «50 % личного состава, в том числе 95 чел. начальствующего состава, 320 младшего комсостава и 412 рядовых, всего 827 чел.» (58).

Две предположительно готовые к бою бригады усеченного 6-го танкового корпуса полковника Ющука, наступающие на правом фланге 5-го танкового корпуса, тоже добились немногого. В 11:00 22-я танковая бригада полковника Веденичева, наступающая южнее Малого Кропотово по следам пехоты 415-й стрелковой дивизии, прорвала оборону противника к западу от деревни. Наступление проходило под сплошным немецким огнем, перебившим сопровождающую пехоту и уничтожившим почти половину из 50 танков бригады. Ночью, под покровом темноты, бригада отступила на исходные позиции. В то же время 100-я танковая бригада полковника Иванова в сопровождении пехотной боевой группы 6-й мотострелковой бригады нанесла удар к северу от Подосиновки, но попала под продольный обстрел из Малого Кропотово и также была вынуждена отступить, понеся большие потери. 200-я танковая бригада полковника Н.А. Юплина, экипажи которой остались в тылу, ждать скорого прибытия новых машин, в 15:00 получила танки. С 23 новыми танками она была отправлена прямо на фронт и вступила в бой в начале вечера, поддерживая захлебнувшуюся атаку 100-й танковой бригады (59).

Подобно танковым корпусам, стрелковые войска Хозина почти ничего не добились, но не из-за отсутствия энтузиазма. Просто немецкая оборона была слишком прочна. Накатывающиеся волны пехоты разбивались о передовые рубежи и отступали, оставляя кровавый след. Объединенные силы 30-й гвардейской, 415-й и 243-й стрелковых дивизий продвинулись на 500-1000 метров, но так и не смогли занять ни единой укрепленной деревни противника. На южном крае плацдарма 8-й гвардейский стрелковый корпус генерала Захарова обрушил мощные удары на немецкие укрепления между Жеребцово и Талица, но не сумел выбить с позиций упорных солдат немецкой 78-й пехотной дивизии.

Атакующая советская пехота столкнулась с теми же затруднениями, что и танкисты. Большинство представляли собой симптомы более серьезного «недуга» — усталости солдат, неопытности командного состава. В отчетах о ходе боевых действий 8-го гвардейского стрелкового корпуса фигурирует почти бесконечный перечень проблем. В записи от 31 декабря политрук корпуса отмечал, что 12 декабря обстрел противника был слишком силен, поэтому «получилось так, что часть подразделений 148-й бригады в период артподготовки не сумели даже занять исходных позиций» (60). В том же отчете указывалось, что «11 декабря два танка KB и один Т-34 (24-й танковой бригады) с хода открыли огонь из пушек и пулеметов по боевым порядкам 150-й бригады, дивизиона и даже НП командира корпуса. Огонь был прекращен после сигнала бойцов» (61).

Не меньшую тревогу вызывала плохая подготовка пополнения, о которой в отчете сказано так:

«Наконец, необходимо отметить, что новое пополнение, полученное в ходе боев, в большинстве своем бойцы нерусской национальности, имеет слишком плохую военную подготовку и совсем не обучено новым боевым порядкам. Причем обучать их не представляется возможности. Например, 12.12.42 г. в 148-ю бригаду прибыло 230 бойцов нового пополнения, 14 декабря они были введены в бой. Вследствие того, что они нарушали боевые порядки, плохо маскировались, не дойдя до исходного положения, понесли потери: 20 убитыми и 75 ранеными» (62).

Далее в отчете говорится о том, что бойцы из нового пополнения в бою сбивались в небольшие группы, прятались или стояли на месте.

Жуков и Конев предоставили боям идти своим бедственным чередом еще три дня. 12 декабря уцелевшие танки 5-го танкового корпуса генерала Семенченко сосредоточились вместе с танками 6-го корпуса для финального удара к северу от Подосиновки. Им предстояло втиснуться клином между немецкими опорными пунктами, причем несколько танков опять прорвались к недосягаемой железной дороге. В журнале боевых действий 5-го танкового корпуса сказано: «В 13:00 Подосиновка была взята нашими войсками. Командующий 20А приказал наступать дальше. Выяснилось, что, когда наши танки и пехота были на восточной окраине Подосиновки, „PC“ дали два залпа на восточную окраину Подосиновки, где были подбиты 7 наших танков» (63). Как и прежде, успехи советских войск оказались мимолетными. Немцы отрезали от основных сил прорвавшиеся танки, отогнали сопровождающую пехоту и уничтожили танки. В числе многочисленных потерь были командир 70-й танковой бригады подполковник Абрамов и его преемник, подполковник Ф.Я. Дегтев, оба тяжело раненные (64). Два танковых корпуса лишились большей части танков и личного состава. В журнале 5-го танкового корпуса зафиксированы эти прискорбные потери: «За день боя 12.12.42: 24тбр: KB — 4, Т-70 — 4; 41тбр: Т-34 — 9; 70тбр: Т-34 — 6; 5мсбр -395 чел.» (65).

Ожесточенность сражения подчеркивала его беспорядочность и полную бесполезность. В журнале 5-го танкового корпуса написано: «Отбито 15 атак противника. Взято в плен до 60 немцев — солдат и офицеров, которые в силу исключительно тяжелых напряженных боев и сильного артогня противника выведены в тыл не были. У последних были отобраны документы, а сами расстреляны» (66). 13 и 14 декабря атаки пехоты продолжались при поддержке предельно малого количества танков, оставшихся исправными. И опять 20-я армия потерпела поражение, так и не сумев выполнить поставленную задачу.

Возобновившиеся атаки русских удивили генерала Мартинека, однако его 39-й танковый корпус занимал чрезвычайно выгодные позиции и легко отражал удары, даже не вводя в бой оперативные резервы. Победа была такой убедительной, а успехи русских настолько незначительными, что в большинстве немецких отчетов эти атаки упомянуты как прекрасный, но совершенно никчемный постскриптум к главному наступлению русских. В отчете об обстановке на участке 9-й немецкой армии на 15 декабря представлена уместная эпитафия заключительной агонии 20-й русской армии:

«В целом наступление противника на нашем участке прекращено. Но на Восточном фронте он вновь предпринял широкомасштабную атаку. Разочарованный поражением по всем секторам, располагая почти неограниченными силами, он вновь попытался найти слабое место в обороне Восточного фронта и форсировал прорыв. Атаку возглавляли крупные танковые подразделения. Предпринятая на узком участке между Жеребцово и Кропотово, она сопровождалась сверхчеловеческими усилиями с целью прорыва нашей обороны. Но за такой короткий период и на таком узком участке атака привела только к потерям танков, превышающим потери в летних боях подо Ржевом. За 48 часов на участке шириной всего 4 км было уничтожено 300 танков. Этот оборонительный бой не только имел местное значение и существенно ослабил танковые соединения противника, но и подтвердил то, что уже было доказано в танковом сражении подо Ржевом: что массовое применение танков не решает участь тех, кто им противостоит. Это был триумф боевого духа над материальной частью. Превосходное руководство и боевая выучка дали достойный отпор танковым ордам; уверенность, расторопность и мужество солдат лишили противника всякой надежды на победу. Наглядное свидетельство тому, что падающий боевой дух русской пехоты нельзя восстановить массированными танковыми ударами, должно подорвать решимость его командования» (67).

Короче говоря, гамбит Жукова закончился грандиозным провалом. Никто не оспаривал и не мог оспорить этого факта. На следующий день Сталин приказал 3-й танковой армии Рыбалко готовиться к переброске на юг. Первые поезда покинули Калугу 22 декабря (68). С их отправлением рухнули все надежды на успешное осуществление операции «Юпитер». Теперь добиться хоть каких-нибудь побед в ходе операции «Марс» было трудно, если вообще возможно. Потерпев поражение на востоке и на западе, Жуков обратил взгляд на север, на вершину Ржевского выступа, надеясь на спасение.

Истощение сил на севере

8-12 декабря

Пока Жуков осуществлял личный надзор за ходом операции в секторе Белого и ждал, когда 20-я армия возобновит наступление, генералы Зыгин и Колпакчи готовили свои 39-ю и 30-ю армии к новой роли в операции «Марс». Было что-то парадоксальное в том, что эти поначалу второстепенные сектора приобрели особое значение. Зыгин вспоминал свои первые скромные успехи и сетовал на то, что его войска были слишком слабы, чтобы развить успех и охватить немецкие силы в районе Урдома. Но к началу декабря этот временный успех уже остался в прошлом. Теперь Зыгину приходилось с трудом находить силы, необходимые для продолжения атак к югу от Урдома.

В директиве от 8 декабря Жуков приказывал войскам Зыгина «продолжать развивать удар… в общем направлении на Оленине с задачей разгромить оленинскую группировку противника не позже 16.XII» (69). Чтобы уложиться в сроки, Зыгин, который уже начал атаки к востоку от Зайцеве и в более старом секторе Глядово, должен был продолжать их, пока генерал-майор В.Я. Колпакчи не перегруппирует войска и не начнет общее наступление южнее Волги 13 декабря. Зыгину предстояло и дальше действовать в двух направлениях, но по приказу Жукова подкрепить основную атаку в сторону Урдома, в секторе Трушково. Войска Зыгина стремились охватить и уничтожить немецкие силы, обороняющие злополучный немецкий опорный пункт в Зайцеве. Предвосхищая распоряжения Жукова, Зыгин уже перегруппировал 135-ю стрелковую дивизию своей армии в непосредственной близости от Урдома, чтобы поддержать местные успехи 178-й стрелковой дивизии и 46-й механизированной бригады в секторе Трушково. Затем, 7 декабря, подкрепленные войска нанесли мощный удар по немецким укреплениям у Трушково (см. карту 22). Этот удар помог советским войскам прорвать укрепления, к полудню они захватили деревню Гончуки в немецком тылу, в трех километрах к югу от Трушково. Противник поддался, но не сломался: ожесточенные бои продолжались 8 и 9 декабря, немцы отражали возобновляющиеся атаки и отводили войска с обнажившихся выступов к востоку от Гончуков, чтобы спрямить линию обороны и сохранить драгоценную живую силу (70).

Когда продвижение вперед временно замедлилось, 10 декабря Зыгин перегруппировал оставшуюся бронетехнику в восточном направлении, чтобы поддержать удар по Гончукам. Остатки 81-й и 28-й танковых бригад, оснащенные новыми танками, под командованием бывшего начальника 3-го мехкорпуса, полковника М.Т. Никитина, собрались возле Гончуков. Затем, 11 декабря, они нанесли внезапный удар по укреплениям противника в лесах, в двух километрах к юго-востоку от Гончуков (71). После неожиданного прорыва бронетехники Зыгин решил, что теперь он представляет главную угрозу для немцев, обороняющих Зайцеве. Ночью 11 декабря прибыло подкрепление из 30-й армии, в том числе 16-я гвардейская и 220-я стрелковая дивизии. Им Зыгин отдал приказ развивать успех прорвавшихся частей Никитина. Однако в ту же ночь Никитин доложил о прибытии новых немецких резервов, которые попытались блокировать его продвижение и отрезать его от тыловых соединений.

Тем временем на востоке генерал Колпакчи продолжал наносить удары согласно директиве Жукова от 8 декабря. Жуков приказал его 30-й армии «прорвать оборону на участке Кошкино — стык дорог северо — восточнее Бургово, и не позже 15.Х11. выйти на железную дорогу в районе Чертолино» и занять город Ржев к 23 декабря (72). В ходе подготовки к соединению 13 декабря удара 30-й армии и армии Зыгина Колпакчи направил свои 375-ю и 380-ю стрелковые дивизии при поддержке 220-й стрелковой дивизии и 59-й лыжной бригады обстреливать немецкие укрепления южнее Волги. 13 декабря, усилив плацдарм двумя танковыми бригадами (10-й гвардейской и 196-й), он запланировал возобновить наступление одновременно с общим ударом Зыгина по Зайцеве с запада.

9-12 декабря три дивизии Колпакчи предпринимали одну атаку задругой, пытаясь прорвать укрепления немецкого плацдарма, но так и не смогли осуществить прорыв. Из-за этой неудачи и скромных успехов Зыгина у Гончуков 11 декабря Колпакчи перевел 220-ю и 16-ю гвардейскую дивизии под командование 39-й армии с. приказом развить успех Зыгина, в то время как сам Колпакчи сократил свои войска, атакующие с волжского плацдарма (73).

Немецкое командование оперативно отреагировало на возобновившиеся атаки русских. Опять-таки прибытие стратегических резервов на самый критический участок боя предотвратило возможную катастрофу. 7 декабря русские атаковали Трушково на стыке 251-й немецкой пехотной и 14-й моторизованной дивизий. Пока 451-й гренадерский полк на левом фланге 251-й пехотной дивизии генерала Бурдаха удерживал свои позиции, несмотря на неоднократные атаки русских, 14-я моторизованная дивизия отступила, оставив русским Гончуки и несколько соседних деревень. С помощью резервного 251-го мобильного батальона и двух приданных штурмовых орудий 451 — и полк сумел продержаться 8 декабря, отразив три мощных удара противника и уничтожив три русских танка. Но к ночи опасное положение 14-й моторизованной дивизии побудило генерала Гильперта из 23-го армейского корпуса подчинить всю 14-го моторизованную дивизию генералу Бурдаху (74). Тем же вечером Бурдах запланировал местные контрудары на 9 и 10 декабря, которые были проведены и способствовали созданию новой, более прямой линии обороны.

Но успех Бурдаха оказался временным: 11 декабря крупные русские танковые соединения, предположительно под командой «полковника Никитина», прорвали его оборону напротив Гончуков и устремились к лесам на юго-западе. Уже в третий раз за ржевскую операцию положение спасла кочующая боевая группа полковника Беккера. В немецких отчетах описаны действия Беккера и отражена вся сложность обстановки на участке 23-го армейского корпуса:

«По занесенным снегом дорогам, где путь для транспорта зачастую приходилось расчищать лопатами, полковник Беккер, командир 6-й пехотной дивизии 18-го пехотного полка, прибыл из долины Лучесы на командный пункт 14-й моторизованной дивизии в Волкове в 11:30 11 декабря». Это было уже третье введение 18-го полка в бой в ходе зимних сражений за выступ 9-й армии. Полученные полковником Беккером директивы гласили: «Русские прорвали прежние боевые рубежи и захватили Гончуки. Сейчас главная линия фронта проходит от Усово до северной опушки леса к востоку от Гончуков, до опушки леса к востоку, югу, западу и северо-западу от Гончуков и далее к северу от Зайцеве. Противник успешно атаковал из Гончуков на юго-запад, в сторону леса, и продвинулся почти на два километра. Силы противника — несколько сотен солдат и танки. Судя по перехваченным радиосообщениям, ими командует Никитин, который поддерживает постоянную связь с неким Дорошенко. Прорвавшаяся группа противника блокирована на западе нашей артиллерией и пехотными командными пунктами 54-го мотоциклетного батальона, артиллеристами и 57-й саперной ротой. 1 — и батальон 18-го полка на два дня дислоцирован западнее Гончуков, чтобы закрыть брешь там, где противник продолжает атаки, прорываясь к Никитину. Рядом с 1-м батальоном 18-го полка расположены остатки четырнадцати других подразделений, введенных здесь во время прорыва и имеющих ограниченную боеспособность. В этом районе, подчиненном командиру 11-го полка 14-й моторизованной дивизии, командование временно поручено подполковнику фон Линдейнер-Вильдау, командиру 1-го батальона 18-го пехотного. Эта дивизия не предназначена для участия в действиях против Никитина, поскольку все имеющиеся в ее распоряжении силы должны быть брошены на отражение атак извне» (75).

С учетом прошлого опыта полковник Беккер хорошо подготовился к кризису. В отчете описаны его действия:

«Ситуация по мнению командира 18-го полка складывалась „превосходная“. Но полковник Беккер был старше, опытнее и успешнее действовал в чине полкового командира. Введя в бой свой 2-й батальон, он организовал сектор следующим образом: южнее Гончуков 2-й батальон 18-го полка соседствовал с лыжным батальоном дивизии „Великая Германия“, 1-й батальон располагался к западу от Гончуков, вдобавок боевая группа старшего лейтенанта Вольпердинга с частями 206-й пехотной и 14-й моторизованной дивизий находилась к северо-западу от Гончуков. Слева от нее располагался инженерный батальон 14-й моторизованной дивизии. 11 декабря в 18:00 полковник Беккер принял командование своим сектором, включающим артиллерию 2-го батальона 14-го артиллерийского полка.

Под наибольшей угрозой оказался центральный сектор (1-го батальона 18-го полка): выступ леса способствовал прорыву противника. Весь сектор находился под постоянным минометным и артиллерийским огнем. В ночь на 12 декабря полковник Беккер распорядился заминировать пути следования танков в месте прорыва Никитина. Вскоре это решение себя оправдало: два танка Никитина попытались прорваться с севера и подорвались на минах. Ближайшие боевые части добили их.

Весь день противник вел в секторе мощный огонь, за которым последовала атака на стыке участков 2-го и 1-го батальонов. Она была отражена. Из радиопереговоров противника стало ясно, что Никитин собирается прорываться в северо-восточном направлении, а Дорошенко — атаковать с противоположной стороны, чтобы помочь Никитину. В результате в секторе сложилась критическая ситуация. Введенным в бой войскам приходилось нелегко: солдаты находились под постоянным минометным огнем, но не могли вырыть укрытия в замерзшей земле. Из-за недавних сражений основные боевые рубежи оставались нестабильными. Лес скрывал из виду поле обстрела, выступы леса позволяли противнику стягивать силы для атаки прямо перед нашими рубежами. Пехотинцы старательно пытались окопаться. Ввиду недостатка шанцевого инструмента в распоряжение пехоты был передан 57-й строительный батальон. Была возведена рогатка, главное направление удара заминировано» (76).

Оперативная реакция Беккера на прорыв «Никитина» отнюдь не устранила угрозы. Однако она помогла укрепить немецкую линию обороны и подготовила 23-й армейский корпус к отражению основной атаки русских, начавшейся на следующий день.

Тем временем на востоке, на правом фланге 251-й пехотной дивизии напротив русского приволжского плацдарма, подполковник фон Рекум, командир подвижного батальона 251 — и дивизии, взял на себя оборону плацдарма, оставленного 87-й пехотной дивизией. Его невообразимая мешанина соединений, называемая «боевой группой», включала 187-й и 251-й саперные батальоны, 87-й лыжный батальон, подвижный батальон 72-й пехотной дивизии, 10-ю роту 129-й пехотной дивизии 428-го гренадерского полка и 1-й эскадрон 251-го подвижного батальона. Эта пестрая компания тем не менее действовала превосходно, с 9 по 12 декабря отразив 37 русских атак. Понеся большие потери, советские командиры были вынуждены изменить планы атаки, о чем фон Рекум не подозревал, и сместить основные акценты в сектор 39-й армии (77).

В ночь на 12 декабря Зыгин столкнулся с очередным кризисом. Его первичные атаки к юго-востоку от Зайцеве увенчались успехом, но передовые бронетанковые силы оказались изолированными в немецком тылу, юго-западнее Гончуков. По всему фронту немцы стояли насмерть, а разведка сообщала о подходе подкрепления к противнику. В довершение всего Жуков требовал ускорить атаку, чтобы сломить сопротивление немцев 20-й армии, ввязавшейся в смертельную схватку у реки Вазуза. Поскольку в первый день нового наступления 20-я армия так ничего и не добилась, Жуков стал еще настойчивее требовать побед к северу от Ржева. Под нажимом со стороны Жукова, озабоченный судьбой своей бронетанковой ударной группы, Зыгин поздно вечером запросил у Жукова подкрепления из 30-й армии. Жуков согласился, и через несколько часов 375-я стрелковая дивизия получила приказ переместиться на запад и подключиться к атаке Зыгина. Однако это обрекло на провал атаку генерала Колпакчи с волжского плацдарма, запланированную на 13 декабря. Теперь исход операции «Марс» почти всецело зависел от солдат армии Зыгина и их действий с 13 декабря и далее.

13-23 декабря

Общее наступление генерала Зыгина началось в полдень 13 декабря с интенсивной четырехчасовой артподготовки с целью пробить брешь в немецкой обороне по соседству с прямоугольным выступом у Гончуков и далее на запад между Урдомом и Зайцеве. После завершения артподготовки штурмовые отряды 16-й гвардейской и 220-й стрелковой дивизий Зыгина атаковали укрепления противника близ Гончуков, а окруженная советская танковая группа нанесла удар по немецким тылам. Яростная схватка продолжалась весь день, советские войска старались прорвать немецкую оборону. Один из немецких участников этого беспорядочного сражения описал его так:

«Ожидаемая атака началась 13 декабря. В 9:45 <11:45 по московскому времени> артиллерия открыла огонь, поначалу слабый, постепенно усиливающийся и достигший невероятной силы к 13:20 часам. Бушевал бой, дрожала земля, усыпанная острыми осколками железа. Русские под командованием Дорошенко атаковали батальон Вольпердинга и 1-й батальон 18-го полка. За первой атакой последовало еще несколько. Артиллерия обстреляла все, что только могла, но попытка прорыва провалилась. Пока Ландзер держался под натиском врага, Никитин вдруг атаковал командный пункт 1-го батальона 18-го полка с тыла. Некоторое время штаб сдерживал противника, вступив в ожесточенный бой с ним. Затем одновременная танковая атака со стороны фронта и прорывающиеся с тыла танки разорвали сопротивляющийся 1-й батальон 18-го полка пополам. Боевая группа 18-го полка и 2-й мотоциклетный батальон 2-й танковой дивизии бросились на помощь <с фронта у Вазузы> и вместе с остатками 1 — го батальона (59 солдатами) к 19:30 часам восстановили прежние боевые рубежи. Бойня прекратилась, ситуация была взята под контроль! Прорваться сумел только Никитин. Это ему удалось. Хорошо, что он не прошелся по оборонительным позициям вместе с противником, прорывающимся со стороны фронта» (78).

На западе перегруппированная 101-я стрелковая бригада и 158-я стрелковая дивизия генерала Зыгина, поддержанные 46-й механизированной бригадой, неоднократно атаковали немецкие укрепления на стыке позиций 206-й пехотной и 14-й моторизованной дивизий. К ночи атакующие добились минимального успеха в нескольких секторах, но прорвать оборону противника так и не сумели. Немецкие войска под нажимом отступили на новые оборонительные рубежи южнее шоссе Урдом-Зайцеве, носам населенный пункт держали крепко. Как и планировалось, 30-я армия генерала Колпакчи присоединилась к атаке 13 декабря, но с меньшими силами, чем предполагалось вначале. 375-я и 380-я дивизии при поддержке 49-й механизированной бригады и нескольких танковых бригад и полков (в том числе 196-й и 10-й гвардейской танковых бригад) нанесли удар по позициям немецкой 87-й пехотной дивизии между Кошкино и Бургово (79). Местами танковые бригады прорвали передний край обороны немцев, но интенсивный обстрел лишил их поддержки пехоты, и атаки вновь прекратились после достижения незначительных успехов.

Учитывая ситуацию на юге и настойчивые требования Жукова и Конева продолжать наступление, Зыгин возобновил атаки 14 декабря. Передовые части сражались так же героически, как накануне, но их продвижение опять было мучительно медленным. После мощной артподготовки 16-я гвардейская и 220-я стрелковая дивизии при поддержке оставшихся танков 81-й танковой бригады и 28-го, 29-го и 32-го отдельных танковых полков ринулись в атаку и прорвали немецкую оборону. Очевидец из числа немецких солдат вспоминал об этом так:

«14 декабря ожесточенные сражения возобновились. После длительного обстрела из минометов и орудий танки атаковали позиции 1-го батальона 18-го пехотного полка, боевой группы Вольпердинга и только что сформированной боевой группы Шпаррера. Сразу за прорывом последовала контратака. Как и накануне, 2-й дивизион 14-го артиллерийского полка успешно поддерживал сражающихся точными огневыми ударами — в соответствии с указаниями, которые полковник Беккердал опытным наблюдателям. Обороняющиеся войска, 2-й мотоциклетный батальон, танки и штурмовые, а также прочие орудия в яростном решающем бою изгнали противника из небольших зон прорыва. Последний из таких „очагов воспаления“ уничтожил капитан Петри с последними ротами, четырьмя танками и двумя штурмовыми орудиями в 7:00 15 декабря. Он отбросил противника на прежние позиции и восстановил оборонительные рубежи.

Атаки против Вольпердинга и Шпаррера, последний из которых был ранен, войска отразили после упорной борьбы, как и на правом фланге 251-й дивизии 251-го гренадерского полка. 251-я дивизия отважно исполняла свой долг в этом зимнем сражении и, как всегда, победила. Стойкость и упорство в кровопролитной схватке заслуживали высочайших похвал» (80).

Однако генерал Зыгин не имел права прекратить бесплодные атаки. Несомненное поражение 20-й армии на юге побудило Жукова и Пуркаева настаивать, чтобы Зыгин и Колпакчи продолжали осаждать немецкие укрепления на севере. Когда атаки Колпакчи захлебнулись, он перебросил пострадавшую 375-ю стрелковую дивизию в сектор генерала Зыгина, к Гончукам, где она присоединилась к уже изнемогающим советским войскам, совместно с которыми предприняла новые атаки.

Напряженные бои продолжались до 17 декабря, а затем начали утихать по мере снижения боеспособности атакующих советских войск. На севере сражения, по сути дела, завершились, но упрямый Жуков отдал измученным 39-й и 30-й армиям приказ перейти в оборону только 23 декабря. На тот момент обессиленные остатки советских войск находились почти в двадцати километрах от железной дороги и шоссе Оленине- Ржев.

Бои на севере уничтожили большую часть 39-й армии Зыгина, в чудовищную мясорубку попало немало солдат 30-й армии, но и обороняющиеся немецкие войска почти исчерпали силы. Как описывал один из немецких наблюдателей, «все введенные в бой войска были совершенно измучены, командиры часто засыпали рядом с солдатами. Они держались с трудом. По ночам они укрепляли позиции, окапывались, чтобы снизить потери, и не покидали укреплений продолжительное темное время суток (с 15:00 до 6:00 часов) — все это отнимало у солдат последние силы. А днем продолжался бой под непрерывным огнем противника. Вдобавок температура резко менялась. Днем сапоги промокали и пропитывались водой, а по ночам примерзали к ногам.

25 декабря, когда 18-й полк наконец вернулся в дивизию, выяснилось, что в этом зимнем сражении он потерял 13 офицеров и 407 рядовых» (81).

Только упорство помогло немцам выйти из этого боя победителями. Но победа была пирровой. Мрачно подсчитывая десятки тысяч погибших русских солдат и сотни собственных, генералы Гильперт и Вейсс из 23-го и 27-го армейских корпусов гадали, сколько еще их слабеющие войска смогут защищать Ржевский выступ в этой страшной войне на истощение.

Поражение в долине Лучесы

7-15 декабря

Командир советской 22-й армии генерал Юшкевич, склонившись над рабочей картой, с досадой уставился на громадную брешь, пробитую его армией в немецких позициях на западе Ржевского выступа (см. карту 17, с. 210). И Ставка через генерала Жукова, и генерал Пуркаев из штаба Калининского фронта настойчиво требовали, чтобы Юшкевич развивал успех, расширял брешь, но, несмотря на все старания, это ему не удавалось. Накануне днем неожиданная немецкая контратака нарушила все его планы подготовки к наступлению, стянутая пехота и драгоценные бронетанковые резервы понесли большие потери, пытаясь восстановить позиции. Наступило раннее утро 7 декабря, и, несмотря на все испытания, выпавшие на долю войск Юшкевича вчера, ему не оставалось ничего другого, кроме как осуществить запланированную атаку. И он осуществил ее, прекрасно зная, каким будет исход и в какую цену он обойдется (82). В 8:30 по всему фронту редкие цепи пехоты вновь двинулись на штурм немецких укреплений, поддержанные жалкой горсткой танков. Как и следовало ожидать, все атаки захлебнулись, счет потерь катастрофически вырос. И тем не менее атаки продолжались вплоть до полного изнеможения бойцов. Юшкевич неоднократно запрашивал разрешения остановить бойню, но ему отказывали. Наконец, когда последние надежды на продвижение вперед улетучились, 11 декабря Жуков и Пуркаев приказали прекратить наступление. Или незадолго до этого, или сразу после прекращения наступления они сместили генерала Юшкевича с поста командующего 22-й армией и заменили его генерал-майором М.Д. Селезневым. Характерно, что первым приказом, полученным Селезневым и 22-й армией из штаба Калининского фронта, было «продолжать теснить» немецкие войска в долине Лучесы. Но обессиленные бойцы могли лишь заявлять противнику о своем присутствии. О дальнейших атаках не могло быть и речи.

Несколько дней казалось, что Верховное Командование наконец смирилось с этим. Поздно вечером 12 декабря Селезнев получил приказ вывести из боя 3-й механизированный корпус генерала Катукова и собрать его остатки в тылу для отдыха и переоснащения. 14 и 15 декабря силы Катукова были стянуты в леса к северо-востоку от Седнево (83). Отступление корпуса ознаменовало финал заметных советских попыток сокрушить немецкие укрепления в секторе Лучесы. Впервые с 25 ноября инициатива в этом секторе перешла в руки немцев.

Несмотря на поразительные успехи контратаки, предпринятой 6 декабря, немцы не удивились, когда 7 декабря русские возобновили атаки. Очевидцы красноречиво описывали несомненную тщетность усилий русских:

«На следующий день <7 декабря> в 6:30 противник атаковал 2-й батальон <18-го пехотного полка> и мотоциклистов <2-й танковой дивизии>. Атака была отражена. Из перехваченных переговоров русских: „Почему не наступаете? Новый хозяин еще вчера был у вас. Он занимается делом или нет?“ — „Пока нет“. — „Передайте, что я ему голову оторву“.

Несмотря на большие потери, русские предприняли дополнительные атаки. Районы сбора частей противника были обстреляны артиллерийским батальоном дивизии „Великая Германия“ и пехотой. Вражеские танки, атаковавшие дивизию „Великая Германия“ далее на север, тоже были отбиты. Всего в долине Лучесы дивизия уничтожила 120 танков противника. Этот бой подтвердил, что силы русских на исходе. Воздушная разведка сообщила о переброске моторизованных сил противника с востока на запад» (84).

Отразив атаки русских, немецкое командование реорганизовало оборону, отвело боевую группу Линдемана на несколько километров к западу, чтобы ликвидировать опасный выступ немецкой линии обороны и высвободить войска для контрудара и закрытия бреши в долине Лучесы.

Предчувствуя угрозу русских в долине Лучесы, 10 декабря в 16:45 генерал Праун, командующий 129-й пехотной дивизией, вызвал полковника Беккера и дал ему несколько указаний:

«Новая ситуация. Сегодня штаб 18-го полка, его подразделения и 2-й батальон будут переброшены на транспорте дивизии „Великая Германия“ для последующего введения в бой в районе прорыва к северу от Оленине. Переброшенные силы будут подчинены 14-й моторизованной дивизии (генералу Краузе). 1-й батальон 18-го полка, прежде находившийся в районе Осуги, также будет переброшен на новые позиции. 2-й мотоциклетный батальон отныне находится под командованием 252-го полка легкой пехоты (полковник Хух)» (85).

Пока «пожарная команда» полковника Беккера спешила к северному участку фронта, генералы Гарпе и Гильперт в 41-м танковом и 23-м армейском корпусах начали перенаправлять войска в сектор Лучесы, чтобы заполнить зияющую брешь в немецкой обороне. Особенно отрадно было заниматься этим, прекрасно понимая, что шире брешь уже не расползется. К 15 декабря в других секторах армии ситуация разрешилась настолько, что генерал Модель распорядился об отправке подкрепления в долину Лучесы. В сущности, последующие сражения в долине стали уместной развязкой операции «Марс» в целом.

16-31 декабря

Новый командир 22-й армии, генерал Селезнев, в точности следовал указаниям Жукова и Пуркаева. Его ослабленные войска, уже почти без поддержки бронетехники, предпринимали местные атаки, штурмуя оборонительные позиции противника, и проводили активные рекогносцировочные операции, но не более. Труднее всего оказалось сохранять брешь в немецкой обороне, не располагая бронетехникой и пехотными подкреплениями. Селезнев прекрасно понимал, что рано или поздно в его сектор будут брошены немецкие резервы, — скорее всего, после провала советских атак в других секторах. А пока ему оставалось только максимально использовать пересеченную местность, чтобы возвести надежные укрепления, и попытаться предотвратить все немецкие контратаки против его выступа, угрожающие отрезать ослабевшие войска.

Как и предчувствовал Селезнев, немецкие резервы вскоре появились. Советская разведка заметила перемещения войск на север из района Белого еще вечером 16 декабря, через несколько часов после того, как советские части вырвались из окружения. Немецкие войска медленно двигались в северном направлении, через реку Обша, вдоль шоссе Белый-Оленине и на запад от него. Продвижение было медленным потому, что вначале им пришлось устранить препятствие — советские соединения (прежде всего 47-й механизированной бригады), окруженные в этом районе во время немецких контратак из Белого. К 20 декабря немецкое подкрепление уже оказывало воздействие на ситуацию на выступе в долине Лучесы, в секторе Селезнева. В тот день и на следующий немецкие бронетанковые части вступили в схватку с передовыми соединениями 830-го стрелкового полка 238-й стрелковой дивизии, закрепившимися в деревне Заболотье (в 10 км к юго-востоку от Ивановки), по обе стороны от небольшой дороги, ведущей из Белого в Ивановку. Этот советский форпост располагался в тылу немецких защитников Ивановки, и хотя немецкий фланг был полностью открыт, советскому полку не хватало сил, чтобы атаковать его и отогнать противника. В сущности, силы были слишком малы, чтобы успешно перекрыть движение по дороге. В полдень 21 декабря полк отступил на север по густым лесам и занял более надежные оборонительные позиции в Малиновке, в четырех километрах юго-восточнее Карской, где другие части 238-й дивизии воздвигли прочные противотанковые укрепления. Дивизии было чрезвычайно важно удержать Малиновку, захват которой немцами грозил бы окружением всем советским войскам в долине Лучесы. Впрочем, труднодоступная местность способствовала обороне.

Поздно вечером 21 декабря немцы атаковали Малиновку, после ожесточенных двухдневных боев захватили ее и устремились к Карской. При поддержке частей 155-й стрелковой дивизии 23 декабря русские остановили немцев неподалеку от Карской и нанесли им достаточный урон, чтобы заставить прекратить атаки в этом секторе. Театр действий сместился на восток и на север, к шоссе Белый-Оленине. Пока 238-я стрелковая дивизия отражала удары противника под Малиновкой, другие немецкие резервы повернули по широкой дуге на восток, а потом на север, вдоль шоссе на Емельянки, где оно пересекает реку Лучеса к северу от деревни. Передовые немецкие части поддержали товарищей, которые 6 декабря нанесли успешный упреждающий удар по советским войскам, стягивающимся перед атакой с целью перехода через шоссе (86). На следующий день немцы провели разведку боем по направлению Галицкино, но были остановлены силами 238-й и 155-й стрелковых дивизий. Сражение с ними постепенно угасло, немцы продолжили укреплять позиции вдоль стратегически важного шоссе и к западу от него. В этот период Селезнев получил официальное извещение о том, что операция «Марс» завершена. Новости не удивили и не успокоили его: его выступ, единственное достижение всей операции «Марс», теперь становился главной мишенью немецких контратак. Менее чем через неделю, 30 декабря, немцы нанесли по его передовым позициям удар к северу и к югу от реки Лучеса. После трех дней сражений Селезневу оставалось гордиться лишь тем, что большая часть выступа по-прежнему в его руках.

После завершения боев за Белый, 16 декабря, командир 41-го танкового корпуса генерал Гарпе направил части своего победоносного корпуса на север, чтобы раз и навсегда разрешить критическую ситуацию в долине Лучесы. Три боевых группы он бросил на север по направлениям, расходящимся веером, чтобы нанести удар по всему южному краю русского выступа и уничтожить его сообща с другими войсками, контратакующими с северного края выступа. Однако части Гарпе были вынуждены преодолевать те же препятствия на местности, которые так досаждали наступающим русским.

Северный удар Гарпе возглавила боевая группа фон дер Медена 1-й танковой дивизии, которая 21 декабря двинулась на север вдоль шоссе на Ивановку Через несколько часов боевые группы Кассница (стрелкового полка дивизии «Великая Германия») и Прауна (129-го пехотного полка) тоже двинулись маршем по шоссе Белый-Оленине, а части 12-й и 20-й танковых дивизий последовали за ними на другой день. Группа фон дер Медена успешно расчистила дорогу на Ивановку, но была вынуждена сбавить темп, углубившись в лес по направлению к Малиновке. В истории дивизии ярко описан последовавший двухдневный бой:

«Продвижение штурмовой группы Берндта (2-й отряд 1-го танкового гренадерского полка) к Малиновке замедляли обширные минные поля. 2-й батальон 1-го танкового полка (LTC Крамер) сдвумя танками Pz.Kpfw.IV, тремя Pz.Kpfw.HI и двумя Pz.Kpfw.38 (t) („Шкода“ с 37-мм пушкой) при поддержке численно слабых танковых гренадеров очень медленно двигался по густо заминированным дорогам. Гренадеров, особенно 7-ю роту, останавливали снайперы, засевшие на деревьях, и наносили значительный урон. После расчистки первых минных полей группа Берндта вступила в ожесточенную схватку, в ходе которой был серьезно ранен лейтенант Ангст, командир передовой 5-й роты… Саперы 1-й роты 37-го танкового саперного батальона… разобрали лесные завалы и углубились в сеть русских траншей шириной 100 м, понеся значительные потери.

Затем продвижение возобновилось. И опять многочисленные снайперы на деревьях создали серьезные затруднения. Под огневым прикрытием артиллерии группы Прусса (1-й батальон 73-го танкового артиллерийского полка и 86-го артиллерийского полка) 1-й танковый гренадерский полк и 2-й батальон 1-го танкового полка с большими потерями достигли Малиновки в полдень…

22.12.1942 года 2-й отряд 1-го танкового гренадерского полка под командованием капитана Берндта при мощной огневой поддержке 1-го батальона 73-го танкового артиллерийского полка атаковал противотанковые укрепления противника с флангов, выдвинулся на северо-восток из Малиновки и к 7:30 захватил лес к югу от Карской. Здесь четыре наших танка и много противотанковых пушек 37-го танкового разведбата стали жертвами противотанкового огня. При поддержке последней противотанковой пушки… к полудню батальон занял выгодные позиции под Карской, но позднее был вынужден отступить под натиском противника почти до Малиновки. <На севере>, в долине Лучесы, наши атаки разбились о глухую оборону противника; к полудню штаб корпуса приказал нам перейти в оборону и установить связь с соседними частями» (87).

Упорное сопротивление русских отразило северный удар 1-й танковой дивизии. После мощных советских контратак, предпринятых 24 декабря, бои в этом секторе завершились. Боевая группа фон дер Медена передала свои позиции в лесу 86-й пехотной дивизии и отступила с целью перегруппировки и переоснащения.

Далее на севере и на востоке дивизия «Великая Германия» и боевые группы 12-й и 20-й танковых дивизий, атакже боевая группа генерала Прауна воздвигли цепь новых опорных пунктов вдоль шоссе Белый-Оленине и попытались оттеснить русские войска на запад по долине Лучесы. Яростные немецкие атаки 23, 30 и 31 декабря увенчались незначительными успехами — помогли отвоевать еще три-четыре километра, зато увеличили и без того большие потери немцев. В итоге 1 января генерал Модель прекратил все попытки закрыть брешь в долине Лучесы. Впредь немцы возлагали надежды только на кордон опорных пунктов вдоль шоссе, сдерживающий атаки русских. «Щель» в долине Лучесы на Ржевском выступе оставалась для советских войск напоминанием о том, что могло бы произойти, до тех пор, пока через несколько месяцев немцы наконец не покинули выступ.

Подведение итогов

Штаб 9-й армии, Сычевка, 15 декабря 1942 года

Генералу Моделю и его штабу, не говоря уже об измученных подчиненных по всей периферии Ржевского выступа, где еще не отзвучало эхо недавних сражений, было за что благодарить судьбу. Они приняли на себя всю ярость Жукова, и, в отличие от товарищей с юга, это испытание их согнуло, но не сломило. Немецкие войска восстановили сплошную линию обороны по всему контуру Ржевского выступа — за исключением досадной бреши у реки Лучеса. Достижения советских войск исчерпывались несколькими километрами к югу от реки Молодой Туд и еще более жалким клочком пропитанной кровью земли к западу от реки Вазуза. Из полевых донесений было ясно, что немецкие войска способны удерживать новые позиции, по крайней мере, некоторое время, несмотря на переброску стратегических танковых сил на юг.

Модель и его штаб внимательно изучили последние оперативные и разведсводки и изумились собственным успехам. О них свидетельствовали не только оперативные карты и документы, но и многочисленные боевые донесения, прибывающие в штаб 9-й армии. Эти донесения и отчеты, подготовленные штабом Моделя, содержали предварительную оценку недавних сражений и предполагаемое влияние сокрушительного поражения на рассеянные армии Жукова и дальнейшие планы Ставки. Слова буквально бросались в глаза, ошеломляя немецких офицеров. Читая, Модель обдумывал их смысл: «С начала зимнего наступления по 14.12 противник потерял в боях с нашей армией 1655 танков, 4662 пленных и 610 дезертиров, пехотой было сбито 28 самолетов. Захвачено 69 орудий, 254 зенитных и противотанковых пушки, 183 миномета, 441 пулемет и 553 командирских машины» (88). Моделю уже было известно о гибели приблизительно свыше 200 тысяч советских солдат, по подсчетам подчиненных ему корпусов и дивизий, и он изумлялся тому, как русские позволяют себе нести такие колоссальные потери и одновременно проводить широкомасштабное наступление на юге России.

Модель продолжал читать приложенные к донесениям тексты радиосообщений, перехваченных немецкой разведкой. Они тоже пробуждали в нем гордость. Из Лондона поступили известия: «Москва информировала нас о крупном наступлении русских на центральном фронте, которое задумано как самый сокрушительный удар по противнику, в некоторых отношениях превосходящий наступление под Сталинградом» (89). Информационное агентство «Рейтер» 29 ноября сообщало: «Известия о начале наступления русских на Центральном фронте, которое приняло опасную форму, поразили Гитлера как гром среди ясного неба. Наступление уже в разгаре, важные результаты ожидаются со дня на день» (90). Еще одно сообщение об ожидаемых успехах, полученное из Лондона 30 ноября, гласило:

«Развитие русского наступления в центральном секторе остается неясным. Здесь сражение не достигло столь же эффектной кульминации, как под Сталинградом. Следует также принять во внимание, что между Великими Луками и Ржевом располагается самый мощный в России укрепленный участок фронта» (91).

Модель усмехнулся этому многозначительному комментарию и продолжал читать неизменно оптимистичные сообщения, точно отражающие ход упорного наступления русских. Это курьезное сочетание точности и неуместного оптимизма удивляло Моделя. 2 декабря из Лондона сообщили: «Генерал Жуков уже прорвал главную немецкую линию обороны по меньшей мере в четырех местах. Русские войска сплошным потоком вливаются в бреши в первой линии обороны противника и гонят тысячи немцев по заснеженным равнинам. Положение в Ржеве чрезвычайно опасное» (92). «Правда» подхватывала: «Одной отваги мало. Только смекалка поможет взять Ржев» (93).

В более пространных обсуждениях сообщений из Москвы на радио «Эй-би-си-Сидней» высказывались разные предположения о целях наступления, но его важность не вызывала сомнений. Было признано, что наступление имеет троякое значение: «Во-первых, оно не дает Гитлеру возможности перебросить резервы под Сталинград и на Кавказ, во-вторых, лишает его выгодного плацдарма для атаки под Москвой и, в-третьих, вызывает беспорядки по всему немецкому фронту». Далее добавлялось: «По накалу ржевское сражение превосходит все предыдущие. Какое бы значение ни приписывали этой битве в Германии, известно, что Гитлер лично отправил телеграмму командующему ржевской армией, генерал-полковнику Моделю, требуя удержаться любой ценой». В сообщениях указывалось, что Гитлер понимал, что «прорыв русских откроет им дорогу на Берлин» (94). Модель невольно кивнул, отдавая должное проницательности составителя сообщений.

На этом известия не заканчивались, поражая непредвзятостью и точностью каждого, кто читал их. В передаче из Москвы на английском языке в начале декабря было сказано: «На центральном участке фронта темп наступления русских войск заметно снизился» (95). Через несколько дней, 6 декабря, из Лондона сообщали: «Генерал Жуков доложил о боях в районе Смоленска, весь фронт от Ржева до Торопца превращен в ад поединком артиллерий» (96). На следующий день, демонстрируя более реалистичную позицию, Москва уже не питала больших надежд на завоевание территории и заявляла: «На Центральном фронте русские стремятся не столько отвоевать территорию, сколько уничтожить противника. Излишний оптимизм неуместен» (97).

Вскоре тон сообщений изменился, в них все чаще стали перечислять немецкие победы. 9 декабря в краткой, но исчерпывающей радиопередаче из Анкары (Турция), отмечалось: «Русское наступление зашло в тупик. В дальнейшем развитии событий на Востоке Берлин абсолютно уверен. Немецкие атаки на Центральном фронте участятся и станут масштабнее» (98). Русская армейская газета «Красная звезда» эхом повторила то же самое 13 декабря: «Немцы провели мощные атаки к западу от Ржева. До сих пор наши войска успешно отражали все атаки противника». В тот же день агентство «Рейтер» передало из Москвы: «Русское наступление в тупике. Красная армия защищает отвоеванную территорию от сокрушительных немецких атак и проводит реорганизацию сил перед началом нового наступления» (99). Радуясь сообщениям о своих недавних победах, Модель не мог не отметить пугающих слов «новое наступление». Само их упоминание умаляло временный восторг победы, охвативший его, по спине пробегал холодок. Модель был солдатом, притом отличным. Как реалист, он понимал, что Жуков и его несметные войска нанесут ответный удар — если не завтра, то послезавтра. Каждый, кому доводилось сражаться против Жукова, знал, каким упрямым, упорным и безжалостным он был. Эту битву Жуков проиграл, заплатив за нее жизнями десятков тысяч солдат Красной армии. Но ее исход наглядно демонстрировал, что для Жукова человеческие жизни дешевы, а людские ресурсы России практически неисчерпаемы. Да, думал Модель, Жуков еще вернется, как только сможет.

Временная вспышка оптимизма, охватившая Моделя, утонула в море реализма, несмотря на отрадные сообщения. Реалисту Моделю пришлось признать, что поначалу русские поразительно быстро добились успехов, хотя немецкая разведка с тевтонской точностью предсказала атаку противника. Несмотря на умение Моделя отражать атаки, битва была ужасна, а ее исход — сомнителен. В итоге войска Моделя терпели немыслимые лишения и несли огромные потери, по крайней мере по немецким меркам. Теперь, когда битва завершилась, почти все уставшие войска Моделя были спешно переброшены на юг, в попытке предотвратить катастрофу под Сталинградом. Лишившись стратегически важных резервов, Модель сомневался, что сумеет повторить свой успех в случае нового наступления русских. Делиться этими сомнениями со штабом он не стал, но уже несколько дней обдумывал план отхода с Ржевского выступа. И, что еще важнее, он начал формулировать доводы, способные убедить Гитлера, что в его интересах покинуть выступ.

26 января 1943 года, через месяц после того, как на Ржевском выступе отгремели канонады, командующий группы армий «Центр» генерал фон Клюге порекомендовал Гитлеру оставить Ржевский выступ, чтобы сравнять линию фронта и предотвратить возможное окружение немецких 9-й и 4-й армий. Как и ожидал Модель, Гитлер решительно воспротивился. Но все-таки доводы Моделя и фон Клюге, а также пугающая обстановка на фронте помогли переубедить его. 6 февраля 1943 года Гитлер одобрил общий замысел операции «Бюффель» («Буйвол») — поэтапный вывод немецких войск с Ржевского выступа. Этот план немцы осуществили 1-23 марта 1943 года (100).

Штаб Калининского фронта, Старое Бочово, 20 декабря 1942 года

Еще 15 декабря, если не раньше, Жуков, Пуркаев и Конев отчетливо осознали, что операция «Марс» провалилась. Известно им было и то, что это понял Сталин. Решение Жукова продолжать атаки в максимальном количестве секторов стало следствием былого опыта и упорства, присущего этому человеку. Уроки прошлого года недвусмысленно говорили о том, что победа зачастую достается той стороне, которая вводит в бой свой последний батальон как раз в тот момент, когда у противника не осталось ни единого батальона. Жуков знал, что побеждает тот, кто рискует, и уже убеждался, что численность Красной армии способйа перевесить немецкий опыт. А если численный перевес не поможет, тогда свое дело сделают время и усталость.

Ярость Жукова, вызванная чередой поражений, утихла к тому времени, когда ему пришлось принять судьбоносное решение о прекращении атак. Это случилось 20 декабря, спустя много времени после того, как он выжал из своих войск всю наступательную энергию до последней капли. Затем ярость Жукова сменилась холодной расчетливостью и решимостью в будущем обязательно ликвидировать группу армий «Центр». В полдень 20 декабря, посовещавшись с Пуркаевым и Коневым, Жуков связался по телефону со Сталиным и коротко порекомендовал официально завершить наступление (101). Состоялся непродолжительный и дружеский разговор, ибо Сталин тоже был реалистом. Он мог смириться с поражением и понимал, что это поражение относительное и временное, которое следует рассматривать в контексте блистательной победы на юге. Сталин выслушал рекомендации Жукова завершить наступление и подготовить советские войска к очередной попытке уничтожить группу армий «Центр» в ближайшем будущем. Затем Жуков посоветовал задействовать в очередном наступлении не только Калининский и Западный фронты. Конкретно он пояснил, что, если советские войска на юге России будут продолжать наступать, следующее общее наступление должно включать удар этих победоносных армий в западном направлении от реки Дон.

Сталин одобрил рекомендации Жукова без каких-либо замечаний. Хотя операция «Марс» провалилась, Сталин не мог не восхищаться мрачной решимостью Жукова и его непоколебимой верой в будущую победу. Упреков за поражение не последовало: потерянную живую силу, в отличие от боевых командиров, было легко заменить. Сталин прекрасно понимал, что безжалостный Жуков — лучший из его бойцов. Втайне Сталин признавал, что в интересах его самого, а также в интересах Советского Союза, — воздать Жукову хвалу и за сталинградскую победу. В конце концов, заместителю Верховного Главнокомандующего она положена. Позднее Жуков еще успеет расквитаться с группой армий «Центр».

Днем 20 декабря Жуков приказал своим фронтам и армиям прекратить наступление и перейти в оборону. Операция «Марс» завершилась, Жуков принялся хладнокровно подводить итоги, взвешивать затраты и последствия. Как обычно, мыслями он устремлялся в будущее. Его армии не только выдержали тяжкое испытание, но и перебили немало немцев, таким образом снизив их способность оборонять выступ во время очередных атак. Жуков хорошо понимал и то, что события на всех прочих участках фронта еще больше ослабят окруженную немецкую группу армий. Но как это ни прискорбно, воспользоваться слабостью противника в ближайшем будущем невозможно. Советские армии в центральном секторе слишком измучены, чтобы атаковать: потребуется несколько месяцев, чтобы пополнить их и оснастить для нового наступления. Еще досаднее то, что мощные резервы уже утекают на юг — поддерживать и развивать успехи Василевского. 2-я гвардейская армия генерала Малиновского и два приданных ей механизированных корпуса уже направляются на юг, как и 3-я танковая армия генерала Рыбалко. Не пройдет и нескольких недель, как эти армии наголову разобьют противника на юге. Как заместитель Верховного Главнокомандующего, Жуков имел полное право гордиться победами Василевского, которые в любом случае оставались советскими. Однако он предпочел бы триумфальным маршем двинуться на запад. Жуков был убежден, что рано или поздно это произойдет.

Глава 5 ЭПИЛОГ

Затмение «Марса» и крах «Юпитера»

Тактические последствия: бегство 20-й кавалерийской дивизии

Тяжелые бои по периферии Ржевского выступа наконец завершились в конце декабря, но небольшие группы некогда гордых советских конно-механизированных войск, прорвавших немецкие укрепления у реки Вазуза в конце ноября, очутились в тылу противника. Проявив поразительную стойкость и отвагу, отрезанная от основных войск советская кавалерия продержалась более месяца и в конце концов прорвалась к своим. Об этом подвиге следует упомянуть в память о павших подо Ржевом, а также, чтобы показать, чего могли бы добиться советские войска, если бы наступление завершилось их победой.

30-31 ноября, когда кавалерийский корпус генерала Крюкова предпринял отчаянную попытку вырваться из окружения к западу от шоссе Ржев-Сычевка, значительная часть советской кавалерии осталась в тылу противника. Эти войска под командованием полковника П.Т. Курсакова включали 103-й и 124-й кавалерийские полки 20-й кавалерийской дивизии, 14-й конно-артиллерийский батальон, части рассеянной 3-й гвардейской кавалерийской дивизии полковника М.Д. Ягодина и несколько частей 6-го танкового корпуса. Всего от основных войск было отрезано 4000 человек (1).

С разрешения штаба фронта, где по-прежнему считали, что кавалерия способна оказать воздействие на ход операции, генерал Курсаков уничтожил тяжелое вооружение и запланировал прорваться глубоко в тыл противника, чтобы совершать диверсионные действия совместно с партизанами. А именно, он намеревался перейти через шоссе на Карпове у себя в тылу, войти в леса в сорока километрах к западу от Сычевки и оттуда вместе с партизанами нарушать целостность коммуникаций противника между Сычевкой, Оленине и Холм-Жирковским. Последняя деревня располагалась по обе стороны от стратегической немецкой коммуникационной артерии вдоль реки Днепр, на полпути между Сычевкой и Белым.

31 ноября, когда бои на предмостном плацдарме у Вазузы утихли, небольшие войска Курсакова прорвали немецкий кордон в своем тылу и достигли обширных Починковских болотистых лесов между Сычевкой и Белым. Надежно укрывшись в болотах, Курсаков посылал небольшие отряды в совместные с партизанами вылазки к немецким переправам через Днепр и изолированным немецким частям у немногочисленных пригодных для движения дорог региона. Один такой отряд установил связь с партизанской бригадой «Народные мстители», основные силы Курсакова 6 декабря соединились с партизанским отрядом Андреева. Вместе с отрядом Андреева, «25-летием Октябрьской революции», «Сыновьями Ворошилова», «За родину» и «Народными мстителями» кавалерия Курсакова разоряла немецкие коммуникации, хотя и несла при этом серьезные потери. 15 декабря кавалерия вместе с партизанами уничтожила два моста через Днепр на шоссе Холм-Сычевка. В ответ Курсаков получил сообщение из штаба фронта: «Так держать, кавалеристы! Беспощадно бейте врага в тылу. Высоко держите знамя героической 1-й кавалерийской армии. С братским приветом всем солдатам Конев, Булганин» (2).

В конце декабря немцы отреагировали на усиление диверсионной активности в своем тылу, сжав кольцо вокруг «зараженного региона». Части охранных дивизий и несколько регулярных формирований наседали на позиции партизан и кавалеристов с севера, востока и запада. 20 декабря кавалерийский отряд под командованием старшего лейтенанта Сучкова наткнулся на засаду у Заболотья, в двадцати километрах к западу от шоссе Белый-Оленине, на северной границе района действия Курсакова. Погибли сам Сучков и четверо солдат. Спустя два дня кавалеристы отплатили противнику: подстерегли немецкий отряд у ближайшей деревни Аксенино (3). Но Курсакову уже было ясно, что эта игра в кошки-мышки не может продолжаться до бесконечности, поскольку сила противника росла и потери в советских рядах — тоже. Более того, большинству солдат Курсакова теперь приходилось охранять по периметру свой сжимающийся плацдарм, припасы таяли, погода портилась, температура упала до -25 градусов.

24 декабря, через четыре дня после того, как Жуков завершил операцию «Марс», а немцы приготовились к окончательной атаке на Починковские леса, Курсаков получил долгожданное сообщение. Военный Совет Западного фронта приказывал ему вырваться из лесов и соединиться с силами Калининского фронта. Ночными маршами двумя отдельными отрядами солдаты Курсакова должны были обойти немецкие укрепления у шоссе Оленине-Белый и достигнуть позиций 22-й армии в долине Лучесы. Все тяжелое вооружение и артиллерию пришлось бросить в лесу. В то же время штаб фронта приказал 22-й армии собрать войска для прикрытия отхода кавалеристов. Эта задача была возложена на 39-й отдельный танковый полк майора А.Ф. Бурды, только что переоснащенный после кровопролитных декабрьских боев у реки Лучеса. Подразделения Бурды, подкрепленные отрядом лыжников и санитарами, должны были расширить брешь в немецких укреплениях к югу от реки Лучеса, перерезать шоссе Белый-Оленине и прийти на помощь кавалеристам (4).

При помощи разведывательных самолетов По-2, летавших на уровне верхушек деревьев и обеспечивающих ориентацию на местности, 28 декабря кавалерийская группа Курсакова вышла из Починковских болот. Пешком кавалеристы обошли оставшийся лесной массив и приблизились к шоссе Белый-Оленине у Жиздерово, на полпути между Белым и рекой Лучеса, чуть южнее расположения немецких 12-й танковой дивизии и моторизованной дивизии «Великая Германия». Там кавалеристы наткнулись на немецкие моторизованные охранные колонны, движущиеся по шоссе, и были вынуждены отступить в лес, чтобы продумать план форсированного преодоления опасного препятствия. Запланированная атака состоялась на следующий вечер. С большими потерями основная масса кавалеристов пересекла дорогу и достигла земель совхоза «Красный лес» на расстоянии нескольких километров от шоссе. Пока Курсаков продумывал последний бросок к советским войскам, легкий самолет доставил провизию и боеприпасы его обессиленным солдатам.

Однако посадка самолета не осталась незамеченной для немецких войск, стягивающихся к месту расположения Курсакова. 1 января 1943 года немцы подступили к его позициям вплотную и атаковали самолет, который из-за густого тумана не смог взлететь. В последнюю минуту летчик поднял его в воздух, а группа Курсакова благополучно отступила на новые позиции. Удачное бегство летчика позволило известить штаб Калининского фронта о точном расположении Курсакова. В штабе фронта занялись разработкой плана организованной поддержки последнего прорыва кавалеристов, которая была поручена полку Бурды.

5 января танковый полк Бурды нанес удар по немецким укреплениям восточнее Гривы, пробил в них временную брешь и поспешил навстречу двум кавалерийским отрядам Курсакова. Первый отряд под командованием полковника Ягодина пересек линию фронта близ Боевки и вышел к позициям советской 185-й стрелковой дивизии, а второй, под командованием полковника Курсакова, добрался до советских рубежей чуть позже. За этот прорыв Ягодин и Курсаков были удостоены звания генерал-майора, многие из кавалеристов-таджиков получили награды за боевые заслуги. Рискованный сорокадневный рейд в тыл врага остался героической страницей операции, закончившейся провалом.

Немецкая «реставрация» ржевских укреплений (см. карту 23)

За исключением бреши в долине реки Лучеса и вынужденного отступления к северо-западу от Ржева, за три недели ожесточенных сражений немцы почти не потеряли территорий. К концу декабря они воздвигли новые оборонительные рубежи, спрямили линию фронта в нескольких секторах, укрепили рубежи, которые выдержали всю мощь яростных русских атак. В штабе группы армий, штабе ОКХ и в Берлине считали положение войск в Ржеве прочным.

Однако внешнее впечатление было обманчивым. Хотя 9-я армия приняла на себя удар всех советских сил и выстояла, операция не прошла для нее бесследно. Еще не вполне оправившись после августовских сражений, войска Моделя просто не могли вынести такую войну на истощение, особенно после того, как стратегические танковые резервы были переброшены на юг. Оставшиеся немецкие дивизии ослабели, танковые войска были истощены, боеприпасы артиллерии подходили к концу.

Тем не менее 9-я армия провозгласила свою победу в следующем обращении к солдатам:

«В тяжелых боях, продолжавшихся три недели, русские штурмовые дивизии захлебнулись кровью нашего беспрецедентного самопожертвования… 15 декабря русское наступление прекратилось, это большая заслуга немецкого командования, наземных сил и авиации. Основной „блок“ 9-й армии прочно удерживает Сычевку, Ржев, Оленине и Белый. Как всегда, на земле несгибаемая пехота приняла на себя всю тяжесть боя. Бок о бок с ней сражалась гибкая, сплоченная и сконцентрированная артиллерия, стержень обороны. Танки, штурмовые, противотанковые и прочие орудия внесли свой вклад в общую победу» (7).

Позднее в истории была отражена ключевая роль Моделя в достижении этой победы:

«Эта зимняя битва потребовала особого напряжения сил от немецкого командира, генерала Моделя, поскольку вспыхнула в четырех местах одновременно. Во многих случаях именно на его совести лежало разделение формирований и введение их в бой. Модель знал, что лучше всего солдаты сражаются в его группе и что нелегко отделять командира от его подчиненных. Но зачастую рискованное положение требовало вводить подразделения в бой там, где они оказывались на тот момент. Модель чутьем угадывал шаги противника и принимал необходимые меры с дальним прицелом. Умелое, своевременное отведение войск из неактивных секторов (Модель наблюдал за всеми секторами сразу) и размещение их на выгодных опорных пунктах — вот секрет его успешной оборонительной тактики. Английский военный историк Лиддел Харт писал, что командир <Модель> „обладал поразительной способностью собирать резервы на почти опустевшем поле боя“ и находить выход из сложившейся ситуации» (8). Тем не менее «рискованная ситуация» потребовала «беспрецедентного самопожертвования». Последнее можно оценить по страшным отчетам о потерях немецких дивизий. Благодаря офицеров и солдат своей дивизии за «большие успехи в удержании форпоста Белый», командующий 1-й танковой дивизией генерал Крюгер с грустью отмечал, что «высшее командование намерено оснастить нас новым снаряжением, обеспечить пополнением и таким образом вновь превратить в боевое орудие» (9). Конечно, он напоминал о 1793 офицерах и рядовых дивизии, потерянных «всего за четыре-шесть недель»; из них 498 были убиты или пропали без вести. Потери в командном составе 1-й танковой дивизии включали 5 батальонных, 23 ротных командира, 8 офицеров 73-го танкового артиллерийского полка и были особенно невосполнимы. Их не могло возместить даже награждение служащих дивизии десятью железными и пятьюдесятью шестью золотыми крестами (10).

Конечно, Модель поблагодарил дивизию за усердие:

«Командирам 1-й танковой дивизии!

В зимней битве подо Ржевом выдающийся боевой дух дивизии внес свой вклад в уничтожение обеих прорвавшихся армий противника. После жестоких оборонительных сражений в первые месяцы года дивизия вновь выдвинулась вперед и стала орудием уничтожения многочисленных остатков вражеских частей в лесах между Сычевкой и Белым. В kessel <„котле“> к юго-востоку от Ржева железное кольцо вокруг войск противника сомкнула именно 1-я танковая дивизия совместно со 2-й танковой дивизией. Они отражали все атаки изнутри и извне, пока окруженный противник не был уничтожен.

Испытания, которые дивизии пришлось выдержать в решающей оборонительной битве подо Ржевом и юго-западнее Калинина, на стратегическом участке восточнее Сычевки в августе, под Белым в ноябре и декабре этого года, были суровыми и жестокими. Когда противник прорвал нашу оборону массированным танковым ударом у Гжати, героическая борьба дивизии в последний час измен ила расстановку сил в битве под Белым в нашу пользу. Совместно с 12-й танковой дивизией дивизия освободила жизненно важную артерию снабжения, шоссе на Белый, а позднее замкнула кольцо и уничтожила окруженные силы противника.

Эта дивизия навсегда останется жить в истории армии как танковое соединение, которое не проигрывало даже самые трудные битвы. Мы чтим память о воинах дивизии, которые пожертвовали жизнью или здоровьем ради победы в этом сражении» (11).

Через несколько недель 1-я танковая дивизия уже направлялась во Францию. На Восточном фронте она не воевала до тех пор, пока вновь не попала в огненный «котел» — на этот раз под Киевом в начале 1943 года. 5-я танковая дивизия так же серьезно пострадала в жестоких боях, принимая на себя и отражая удары русских на обагренных кровью берегах реки Вазуза. После 25 ноября за 10 дней тяжелых сражений дивизия потеряла 1640 человек, в том числе 538 убитыми и пропавшими без вести, лишилась 30 танков, из которых 12 были позднее отремонтированы (12). Потери в немецких пехотных дивизиях в секторе главного советского удара и на участке моторизованной дивизии «Великая Германия» были значительно выше, а в других танковых дивизиях усиления — несколько ниже. На этом этапе войны после таких потерь боеспособность подразделений серьезно снижалась, и этот факт оставался фактом.

Несмотря на эффектную победу Моделя, к середине января зловещие предзнаменования появились вновь. Немецкие укрепления не могли выдержать повторного удара советских войск. Как позднее писал выдающийся немецкий военный историк граф Цимке, «хотя в секторе группы армий „Центр“ в начале зимы 1942/43 годов было тихо, если не считать действий партизан, ее фронт по большому счету был не обороняемым. Резервов группа армий не имела. Левый фланг был слаб, а после поражения 2-й армии <в конце января> правый фланг повис в пустоте. Когда группа армий „Север“ получила разрешение эвакуировать войска из демьянского „котла“, выдвижение группы армий „Центр“ на восток утратило значение. Расширение Торопецкого выступа уже не представлялось возможным, никто всерьез не думал о наступлении на Москву. 26 января Клюге порекомендовал Гитлеру широкомасштабное отступление, чтобы сократить линию фронта и устранить угрозу окружения 4-й и 9-й армий. Как и следовало ожидать, Гитлер яростно протестовал, но наконец 6 февраля согласился с доводами Цейтцлера и Клюге» (13).

В немалой степени судьбу немецких войск подо Ржевом решил ущерб, нанесенный группе армий «Центр» бешеными, но тщетными ноябрьскими и декабрьскими наступлениями Жукова. Немцы оставили Ржевский выступ в марте, не подозревая о том, что Жуков как раз осуществляет очередной план наступления, намереваясь добиться того, чего не сумел в ходе операции «Марс». Время группы армий «Центр» пришло только летом 1944 года, когда Сталин и Жуков наконец-то отомстили ей.

Причины поражения советских войск

Поскольку лишь в некоторых советских источниках открыто упоминается сама операция «Марс», только некоторые перечисляют и причины ее провала. В неполных и неточных воспоминаниях Жукова говорится следующее: «Разбираясь в причинах неудавшегося наступления войск Западного фронта, мы пришли к выводу, что основной из них явилась недооценка трудностей рельефа местности, которая была выбрана командованием фронта для нанесения главного удара.

Опыт войны учит, что если оборона противника располагается на хорошо наблюдаемой местности, где отсутствуют естественные укрытия от артиллерийского огня, то такую оборону легко разбить артиллерийским и минометным огнем, и тогда наступление наверняка удастся.

Если же оборона противника расположена на плохо наблюдаемой местности, где имеются хорошие укрытия за обратными скатами высот, в оврагах, идущих перпендикулярно фронту, такую оборону разбить огнем и прорвать трудно, особенно когда применение танков ограничено.

В данном конкретном случае не было учтено влияние местности, на которой была расположена немецкая оборона, хорошо укрытая за обратными скатами пересеченной местности.

Другой причиной неудачи был недостаток танковых, артиллерийских, минометных и авиационных средств для обеспечения прорыва обороны противника.

Все это командование фронта старалось исправить в процессе наступления, но сделать это не удалось. Положение осложнилось тем, что немецкое командование, вопреки нашим расчетам, значительно усилило здесь свои войска, перебросив их с других фронтов.

Вследствие всех этих факторов группа войск Калининского фронта, осуществив прорыв южнее Белого, оказалась в одиночестве» (14).

Объяснение Жукова — не что иное, как отговорка. В своих мемуарах он не только проигнорировал планирование и проведение ноябрьской операции, но и уделил основное внимание Западному фронту, умолчав об истинных причинах поражения. Командование Западного и Калининского фронтов имело превосходную оценку местности в районе Ржева, причиной последующих трудностей была плохая погода, а отнюдь не незнание особенностей рельефа. Поддерживающей артиллерии тоже хватало: генералы Пуркаев и Конев имели огневую поддержку, которая была соразмерна поддержке их товарищей в районе Сталинграда, если не превосходила ее. Только в одном Жуков прав. Он сам, командование фронта и советская разведка недооценили размеры немецких резервов, уверенные, что все они отправлены под Сталинград. Но, так или иначе, Жуков приводит совершенно неудовлетворительное объяснение причин этого поражения.

Немногочисленные советские авторы воспоминаний, в которых упомянута операция «Марс», более откровенны в своих оценках. Но очевидно, ввиду официального запрета все они игнорировали более широкий контекст операции. Командующий 6-м танковым корпусом генерал Гетман, который на протяжении всей операции был болен, впоследствии писал: «Наступление велось на укрепленные позиции, занятые танковыми войсками противника, в условиях лесисто-болотистой местности и сложной метеорологической обстановки. И то и другое благоприятствовало противнику. У нас же отсутствовали должное взаимодействие с пехотой и надежное артиллерийское и авиационное обеспечение. Пехота отставала от танков.

Недостаточно было организовано подавление вражеских опорных пунктов, особенно его противотанковых средств, огнем артиллерии и ударами авиации. Это приводило к тому, что танковые бригады несли большие потери.

Корпус, как уже говорилось, не имел своей артиллерии, за исключением истребительно-противотанкового полка. Слабы были наши средства разведки и связи, что отрицательно сказывалось на управлении войсками.[19] Все это во многом затрудняло выполнение задач» (15).

Самый откровенный из мемуаристов, командир 1-го механизированного корпуса генерал Соломатин, еще активнее критиковал командование армии:

«Рассматривая действия 1-го механизированного корпуса на Калининском фронте, следует иметь в виду, что окружения противником корпуса и некоторых стрелковых бригад 6-го стрелкового корпуса могло и не произойти. Эти войска еще можно было отвести, когда создалась явная угроза окружения. Однако командующий 41-й армией, видимо, не без указания командования фронта, считал, что захваченный район важно удержать до перехода к новому наступлению, а прорвавшегося противника он рассчитывал разгромить и вновь соединиться с корпусом. В ходе наступательных операций такое решение вполне допустимо, если это очень выгодно и командование имеет достаточно сил и средств для прорыва кольца окружения, созданного врагом. Однако в данном случае замысел командующего не был до конца осуществлен из-за значительного численного превосходства немецких войск, действовавших против 41-и армии. Вот почему корпусу был дан приказ выйти из тыла противника» (16).

Соломатин подробно перечислил ошибки командования его корпуса и армии, которой он подчинялся. Прежде всего, он приписал победу немцев своевременному прибытию крупных танковых резервов, ошибочно полагая, что они имели численное превосходство над силами 41-й армии. Далее он указал, что у советских войск не было возможности до конца выполнить маневр, поскольку немецкая оборона так и не была прорвана на достаточно широком участке. Не говоря об этом напрямую, он обвинил в поражении командующего армией, который сосредоточил внимание на захвате Белого и не сумел выбить немецкие войска с этого стратегически важного «углового поста».

26 ноября, как только началось развитие успеха, писал Соломатин, командующий армией ослабил 1-й механизированный корпус, отозвав из него 19-ю механизированную бригаду и бросив ее в бой в районе подготовленных укреплений противника южнее Белого. Вскоре после этого, по утверждению Соломатина, Тарасов усугубил свои ошибки. Слишком долго продержав две отдельных механизированных бригады в резерве, Тарасов отправил их по двум расходящимся направлениям в то время, когда их объединенные усилия под командованием Соломатина могли помочь или полностью прорвать оборону немцев, или изолировать гарнизон противника в Белом. И, наконец, когда две танковых бригады Соломатина вышли к шоссе Владимирское-Белый, столкнулись с немецкими резервами и были вынуждены перейти в оборону, Тарасов отказался заменить их стрелковыми войсками, которые смогли бы маневрировать на фланге и в тылу противника (17).

Полковник Д.А. Драгунский, начальник штаба танковой бригады в 3-м механизированном корпусе Катукова и в будущем выдающийся командир советских бронетанковых войск, в своей критике еще заметнее перешел на личности — вплоть до того, что обвинил в некомпетентности командира своей бригады.

«Выяснилось, что неудачно идут дела в 1-й механизированной бригаде нашего корпуса. Командир этой бригады пехотинец полковник Иван Васильевич Мельников явно недооценивал тех преимуществ, которые давало использование танков и механизированных войск. Начальник штаба 1-й бригады не отличался высокой организованностью. Управление в бою было нарушено. Танковый полк этой бригады действовал в отрыве от мотобатальонов, последние, не имея танковой и артиллерийской поддержки, застряли в снегу. Связь с двумя батальонами была потеряна. Все эти факты отрицательно сказывались на делах корпуса в целом, что не на шутку тревожило генерала Катукова» (18).

Вскоре после описанных событий Драгунский был назначен начальником штаба 1-й механизированной бригады.

Через год после операции Отдел по использованию опыта войны Генерального штаба Красной армии подготовил подробный секретный анализ действий конно-механизированной группы 20-й армии. В нем резко и язвительно говорилось, что действия группы были неуклюжими и армия плохо поддерживала их. О последней тщетной попытке 6-го танкового корпуса вырваться из окружения было сказано следующее: «Здесь, так же как и прежде, взаимодействия частей, наступавших с фронта (1-я гвардейская стрелковая дивизия) и действовавших с тыла (остатки 6-го танкового корпуса), организовано не было и части действовали вразнобой. 1-я гвардейская стрелковая дивизия не поддержала атаки 6-го танкового корпуса, и его остатки, подавленные численно превосходящим противником, были большей частью уничтожены в Мал. Кропотово, не имея возможности даже выйти из боя из-за отсутствия горючего» (19).

Заклеймив всю операцию как провальную, критика откровенно и бесстрастно оценивает причины этой катастрофы:

«Основные причины неудачи ввода в прорыв конно-механизированной группы заключались в следующем.

Удар на правом крыле Западного фронта наносился на узком фронте. Сильных вспомогательных ударов на других участках не было. Наступление левого крыла Калининского фронта также не имело успеха. Все это давало возможность противнику свободно маневрировать своим резервом. Элемент внезапности отсутствовал из-за плохой маскировочной дисциплины, вследствие чего противник заранее знал о готовящемся наступлении и смог подтянуть необходимые резервы.

Ударная группа 20-й армии не прорвала тактической глубины обороны противника из-за плохо организованного взаимодействия пехоты, артиллерии и авиации. Передний край был неточно определен, вследствие этого в период артиллерийской подготовки система огня противника не была подавлена. Части 20-й армии действовали вяло, нерешительно. Наступление 20-й армии и действия конно-механизированной группы должным образом не были обеспечены авиацией.

Следует отметить, что ввод конно-механизированных групп, когда пехоте удалось вклиниться всего на 4 км в глубину обороны противника, на узком фронте нецелесообразен. Попытки ввести конно-механизированную группу при незавершении прорыва обороны противника ведут к значительным потерям. В указанной операции танковый корпус потерял около 60 % своего состава при попытке прорыва обороны противника, а мощная конно-механизированная группа фактически была истощена безрезультатными атаками нерасстроенной обороны противника» (20).

Какой бы прямолинейной и точной ни была критика Генштаба, в ней тем не менее упущен тот момент, что преждевременное введение бронетехники на слишком тесном плацдарме также препятствовало последующему продвижению вперед поддерживающей артиллерии. В результате силам, развивающим успех, пришлось вступить в бой с контратакующим противником без надлежащего огневого прикрытия. Более того, давление со стороны Жукова, а также командующих фронтом и армией, требующих успехов в этом и других секторах, привело к проведению повторных, самоубийственных, дорого обошедшихся фронтальных атак, которые вскоре повлекли за собой снижение боеспособности ударных подразделений. К сожалению, по вполне понятным причинам в критике Генерального штаба редко упоминаются фамилии. Прочие стороны операции не проанализированы.

Советские архивные документы подтверждают наличие перечисленных проблем, атакже указывают на множество других. В некоторых материалах подчеркиваются трудности с обучением, оснащением, кадрами, которые, несомненно, оказали негативное воздействие на боевые действия советских войск. К примеру, в этих документах указано, что многие танковые экипажи, в особенности водители, не имели достаточной подготовки, многим бойцам Красной армии недоставало необходимого в морозы теплого обмундирования. 24 ноября генерал-майор Добряков, начальник штаба тыла Западного фронта, отправил начальникам тыловых служб 20-й и 31-й армий, а также заместителям командиров по тылу 6-го танкового и 2-го гвардейского кавалерийского корпусов приказ разрешить подобные проблемы. Краткий текст приказа таков: «Член Военного Совета Западного фронта тов. Булганин приказал под Вашу личную ответственность к 22:00 24.11.42 г. выдать войскам передовой линии валенки» (21).

Вдобавок ужасающе высокие потери в советских рядах вынудили командование Красной армии привлечь офицеров, которые ранее были признаны негодными к строевой службе по состоянию здоровья или по возрасту. Например, 13 декабря штаб Западного фронта издал приказ № 019 об исполнении раннего приказа Народного Комиссариата Обороны:

«Приказание войскам Западного фронта.

13 декабря 1942 г. № 019.

Действующая армия

Командующий фронтом приказал: В соответствии с приказом НКО № 0882 переосвидетельствовать также и весь начальствующий состав, признанный ранее по состоянию здоровья ограниченно годным к строевой службе.

Начсостав, признанный при переосвидетельствовании годным к строевой службе, использовать для замещения вакантных должностей в действующих частях армии, в соответствии с подготовкой…

Нач. штаба Западного фр. ген. — полковник Соколовский» (22).

Отчетность о боевых действиях Красной армии была в лучшем случае неполной и неточной. Приказ, изданный 3 декабря 8-м гвардейским стрелковым корпусом и адресованный подчиненным формированиям, свидетельствует о неудовлетворительной отчетности, из-за которой старшее командование не в состоянии оценить истинную боеготовность войск. В приказе отмечено: «Во всех оперативных документах большинство соединений не отражает полностью потерь своих войск, трофеев и потерь противника». «За несвоевременное представление или неточные данные, — говорится далее, — будут приняты строгие меры» (23).

По-видимому, положение не изменилось, потому что 15 декабря подполковник Сидоров, заместитель начальника штаба 20-й армии, отправил в 8-й гвардейский стрелковый корпус еще одно сообщение: «Начальникам штабов стрелковых дивизий 8 гв. ск 15.12.42. Установлено, что целый ряд дивизий несвоевременно или вовсе не представляют в штаб 20А и на ВПУ армии боевые донесения, оперативные сводки и другие оперативные документы» (24). Спустя неделю начальник штаба 20-й армии опять потребовал у злополучного стрелкового корпуса подробный отчет о ходе операции (25). На этот раз корпус его представил (см. Приложения).

Многочисленные архивные документы свидетельствуют о том, что меры безопасности при переговорах во время операции не соблюдались. К примеру, в приказе войскам 41-и армии от 10 января 1943 года сказано:

«Несмотря на неоднократные приказания войскам 41А о категорическом требовании выполнения приказа НКО СССР № 0243… в ходе операции командиры разных уровней, в том числе командир 6 тк, не соблюдали мер предосторожности, говорили в эфире открыто, не прибегая к шифровке… чем воспользовалась немецкая радиоразведка.

Командующий 41А генерал-майор Манагаров Член Военного Совета 41А генерал-майор Семенов Начальник штаба 41А генерал-майор Канцельсон» (26).

Другие документы утверждают, что меры предосторожности, необходимые для эффективного ведения операции, уже были нарушены — из-за того, что начало операции несколько раз пришлось откладывать. К примеру, в отчете о ходе боевых действий 2-го гвардейского кавалерийского корпуса отмечалось: «Ввиду переноса срока начала операции противник обнаружил наши приготовления, что было установлено из опроса пленных, в результате чего противник имел время для принятия контрмер, сначала усиливал минированные поля, производил в глубине окопные работы, а в дальнейшем выдвинул ряд свежих дивизий» (27).

Начальник тыла 20-й армии полковник Новиков критиковал подчиненные армии подразделения за небрежный камуфляж и плохую светомаскировку во время подготовки к атаке. В приказе по армии № 0906 от 25 ноября говорится: «Несмотря на ряд приказов и указаний по светомаскировке и важности этого мероприятия, все же имеют место случаи нарушения светомаскировки. Районы расположения частей и учреждений демаскируются большим количеством костров, топкой печей в дневное время и т. д., что отмечается нашими летчиками» (28).

С привычной тщательностью советское командование, в особенности комиссары, критиковали поведение своих подчиненных во время операции. В одном донесении политрука 8-го гвардейского стрелкового корпуса подчеркивается «халатное и безответственное отношение к выполнению боевых заданий», проявленное в 150-й стрелковой бригаде бригадным инженером Креминым, который «не обеспечил своевременно исследования места переправы через Вазузу и задержал переправу».

Далее в том же донесении сказано:

«В ходе наступления имеются недостатки. Большим недостатком в боевой практике является неудовлетворительная организация разведки. Разведка слабо подготавливается, перед разведчиками часто не ставятся конкретные задачи, люди посылаются наспех. Например, штаб 26 гв сд начал наступление на дер. Жеребцово, не разведав сил противника, его огневых точек» (29).

В итоговом донесении, подготовленном через несколько недель тем же политруком, отмечаются и другие организационные недостатки:

«…Серьезные недостатки имеются в нечеткой организации взаимодействия с артиллерией и танками. 6.12.42 стрелковые подразделения пошли в атаку и заняли третью часть д. Жеребцово. По приказу пехоту поддерживали танки. Однако танки появились тогда, когда противник сильной контратакой вытеснил наши подразделения на исходную позицию.

12.12.42 перед наступлением наших частей на д. Жеребцово была дана сильная полуторачасовая подготовка. Получилось так, что часть подразделений 148-й бригады в период артподготовки не сумели даже занять исходных положений.

Немцы, видимо, изучили нашу тактику наступлений. Пока шла артподготовка, они забились в блиндажи, а когда кончилась артподготовка, они повылезали из щелей и открыли ураганный огонь и отбили атаку» (30).

Даже столь неприятные моменты, как недостойные поступки отдельных командиров и офицеров штаба, не ускользнули от бдительного взора придирчивых комиссаров. В донесении от 7 декабря один комиссар сетует, что «крайне нерегулярно бойцы передовой линии получают положенную норму водки» (31). Как раз 12 ноября НКО увеличил размеры водочных пайков в Красной армии, приурочив это событие к началу наступления Жукова (32). В другом донесении, от 12 декабря, комиссар устраивает разнос командующему 8-м гвардейским стрелковым корпусом: «Командир корпуса генерал-майор Захаров незаслуженно, без всяких оснований наградил медалями „За отвагу“ и „За боевые заслуги“ обслуживающих его шоферов, поваров, адъютантов и сожительствующую с ним военфельдшера» (33). Позднее Генеральный штаб включил много подобной критики (за исключением фамилий) в тома изученного «опыта войны», предназначенные для улучшения действий всех войск Красной армии.

Многочисленные донесения содержали жалобы на непостоянный и невысокий боевой дух советских бойцов и командиров. В попытке усилить боевой дух русских стрелков политрук 8-го гвардейского стрелкового корпуса 27 ноября издал приказ всем войскам: «Бойцы и командиры 148-й бригады были свидетелями зверской расправы гитлеровских мерзавцев над тремя ранеными пленными красноармейцами… при осмотре трупов удалось установить, что бойцы имели огнестрельные ранения и подвергнуты сожжению, будучи еще живыми. Фашистские изверги обмотали раненых тряпками и паклей, пропитанной горючей жидкостью, и бросили в костер. Этот факт широко использован для бесед с бойцами. О нем передавали наступающим бойцам по цепи» (34). Несомненно, он пробуждал ненависть к немцам в сердцах советских солдат, но в то же время заставлял их со страхом задумываться о собственной участи.

Советским командирам пришлось принимать особые меры по выносу с поля боя многочисленных убитых и раненых, чтобы последствия бойни не пугали живых. Иногда это не удавалось сделать своевременно, о чем свидетельствует страшный приказ командующего 8-м гвардейским стрелковым корпусом генерал-майора Захарова и начальника штаба корпуса полковника Посякина:

«Несмотря на неоднократные мои приказания и требования, командиры соединений и их заместители по политчасти до сих пор не уделяют внимания вопросу похорон бойцов и командиров, павших смертью храбрых за нашу Родину. В результате этого трупы убитых бойцов и командиров оставлены на поле боя непохороненными. Трупы убитых солдат и офицеров противника не зарыты. Приказываю:

1) …в течение 2 и 3.12.42 г. похоронить на поле боя трупы бойцов и командиров в полосах и на участках действия частей и зарыть трупы врагов, стаскивая их в воронки от снарядов» (35).

Временами для поддержания дисциплины, если не боевого духа, требовались жесткие меры. Так, 30 ноября 1942 года политрук 8-го гвардейского стрелкового корпуса направил в штаб 20-й армии следующее донесение: «Выполняя приказ наркома обороны № 227, в частях и подразделениях беспощадно расправляются с трусами и паникерами. В 148-й отдельной стрелковой бригаде за паникерство и трусость, бегство с поля боя расстрелян на месте заместитель командира по политчасти пулеметной роты 2-го батальона старший политрук Емцов М.М… В 150-й бригаде имеется 3 случая членовредительства» (36). Но крайние меры действовали не всегда, о чем свидетельствует еще одно донесение 8-го гвардейского стрелкового корпуса, в котором подводятся итоги необычных происшествий в ходе операции: «Всего в ноябре-декабре 1942 г. в 8 гв ск было зафиксировано 123 чрезвычайных происшествия, в т. ч. 28 дезертирств, 11 членовредительств…» (37).

Те же проблемы возникали у офицеров корпуса, что неудивительно, учитывая высокую смертность среди командования. 30 декабря капитан Моисеенко, секретарь Военного Совета 20-й армии, доложил генерал-майору Ксенофонтову, новому командующему 8-м гвардейским стрелковым корпусом:

«В Военный Совет поступили данные: в ночь на 14.12.42 на К.П 254сд прибыл сильно пьяным начальник 1 отдела штаба 8 гв ск гвардии полковник Андрианов, который не мог членораздельно объяснить, зачем он приехал, а наговорил много глупостей. Пьяного Андрианова уложили спать. В 148-й стрелковой бригаде 19.12 начальник штаба артиллерии бригады майор Федоров, напившись пьяным, устроил дебош на кухне и выстрелом из пистолета ранил в живот повара Черноваленко, а у лейтенанта Данилова прострелил гимнастерку, партбилет и деньги. Федоров из партии исключен… Командующий армией генерал-лейтенант Хозин приказал:

…2) Андрианова и Федорова, если в прошлом не было подобных случаев, наказать в дисциплинарном порядке, а если были аморальные случаи — привлечь к судебной ответственности. Исполнение донести» (38).

Пьянство в среде офицеров, каким бы распространенным оно ни было, являлось неизбежным следствием дисциплинарной системы, не допускающей со стороны офицеров никаких проявлений слабости. Об этой жестокой дисциплине недвусмысленно говорит приказ № 0081 8-му гвардейскому стрелковому корпусу, датированный 13.12.42, 20.00, где, в частности, читаем: «Предупредить весь начсостав, что оставление боевых рубежей без приказа будет рассматриваться как предательство и измена Родине… О полной готовности к обороне доложить мне лично в 8.00 14.12.42 г. На занимаемых рубежах в случае наступления противника умереть, но не отходить ни на шаг, уничтожать противника» (39). В донесениях немецкой разведки перечислялись многочисленные изъяны противника. В разведсводке 9-й армии от 30 ноября указывалось, что русская артиллерия обеспечивает недостаточную поддержку наступающей пехоте: «Скоординированности продвижения и огня не наблюдалось, по мере развития атаки несогласованность действий пехоты и артиллерии только усиливалась». Но в том же донесении отмечалось «эффектное появление танковых полков, прикомандированных к стрелковым дивизиям и бригадам», которое, по мнению составителей отчета, должно было исправить предыдущие ошибки и обеспечить взаимодействие наступающих танков и пехоты (40). В немецких сводках также сообщалось, что русские ввели в бой бронетехнику и кавалерию преждевременно, еще до того, как пехота сумела прорвать оборону противника. Более того, немцы поняли, что советское командование постоянно недооценивает силу противника, — склонность, которая в донесениях названа «органически присущей русским». По-видимому, эти ошибки повлекли за собой разногласия в кругах русского командования. Еще одно донесение разведки 9-й армии, подготовленное 9 декабря, подтверждало, что русские недооценили силу немцев и в результате свежие оперативные резервы, введенные немцами в стратегически важных точках проведения операции, застали русских врасплох. В новом донесении процитированы перехваченные документы, где говорится, что русские формирования потеряли почти половину первоначальной боевой силы (41).

В отчете разведки, подготовленном для 9-й армии 15 декабря, сказано, что русские уже потерпели серьезное поражение и «истекают кровью». Штабная разведка Модели приписывала неудачи противника ошибкам его командования:

«Командование противника, которое продемонстрировало опыт и гибкость на стадии подготовки и начала проведения наступления, в строгом соответствии с приказами Сталина № 306 и 325 <об использовании штурмовых групп и массированных танковых ударах>, по мере развития операции вновь проявило прежнюю слабость. Противник многому научился, но вновь доказал свою неспособность пользоваться стратегически благоприятными ситуациями. Та же картина повторяется, когда операции, начавшиеся с местных побед, превращаются в бессмысленное, беспорядочное осыпание ударами позиций фиксированной линии фронта там же, где были понесены тяжелые потери и возникали непредвиденные ситуации. Этот необъяснимый феномен возникает неоднократно. Но даже в крайностях русские не бывают логичными: они доверяют природному чутью, а оно диктует применение массированных ударов, тактику „парового катка“ и слепое стремление к поставленным целям независимо от изменений обстановки» (42).

В отчете 9-й армии отмечалось, что русским свойственно вводить в бой только что полученное, плохо подготовленное пополнение и объединять разбитые формирования, создавая силы для проведения новых атак (43). Критикуя излишне жесткую тактику русских, составители отчета указывали, что 130-я стрелковая бригада атаковала поротно и «была уничтожена рота за ротой» (44). Подобные события наблюдались и во второстепенном секторе напевом фланге 22-й Советской армии: «262-я <скорее всего, 362-я> стрелковая дивизия атаковала 25 ноября всеми батальонами в развернутом строе в соответствии с приказом Сталина <№ 306>». В таком же порядке она и оставалась, хотя «к вечеру потеряла половину бойцов» (45). В этом отчете умалчивается о том, что свирепые атаки русских вынудили немцев отступить на несколько километров в тыл.

Отмечая падение боевого духа русских, отчет 9-й армии свидетельствует:

«Боевая надежность противника в среднем невысока. В ноябре почти половину пополнения составляли представители национальных меньшинств. Во многих подразделениях ошибки командования и жестокое обращение привело к отчуждению между офицерами и их подчиненными. В донесении от 18.11.42 г. 262-й <sic> стрелковой дивизии упоминается о том, что в полку 22 человека умерли от изнеможения. В приказе войскам Калининского фронта от 4.11.42 г. отмечаются „расстрелы красноармейцев без разбору, за незначительные провинности“» (46).

Немецкие критики неоднократно подчеркивали несогласованность действий русской пехоты и артиллерии усиления. Описывая попытки русских привести в исполнение приказ Сталина № 325 об эффективных совместных действиях танков и пехоты, они отмечали:

«Совместные действия танков и пехоты по-прежнему оставляют желать лучшего. Слабость командования танковых войск проявляется в том, что после неудачи или отражения атаки ее повторяют в том же месте, через предсказуемое время, без малейших изменений в тактике. По этой причине эффективность использования артиллерии поддержки не повышается. По мнению командиров танковых войск, приказ, согласно которому командиры танковых рот уже не возглавляют атаки, а остаются на наблюдательных пунктах в тылу, вызвал замедление темпа атаки. Он же затруднил командование, поскольку рация имелась только у командира роты, а связи с подчиненными он не имел. Таким образом, атаки зачастую превращались в разрозненные удары в отдельных секторах.

Недостаточная оперативность была продемонстрирована 25 и 26.11 у Гредякино (Восточный фронт), когда целая танковая бригада с 58 танками выкатилась на немецкое минное поле и серьезно пострадала. Пополнение материальной части поступало очень быстро, особенно на Восточном фронте. Однако пополнение личного состава заметно уступало материальному. К примеру, пополнение 200-й танковой бригады перед вводом в бой наездило всего пять часов» (47).

С другой стороны, немцы отмечали и высоко оценивали новые русские методы восстановления и ремонта танков на поле боя с помощью новых «ремонтно-восстановительных бронемашин», которые сопровождали идущие в атаку танки. В отчете говорится, что вновь сформированный танково-транспортный батальон поддержки «осуществлял поставки боеприпасов и топлива на поле боя» (48). Что касается поддержки артиллерии, вдобавок к ее изъянам на Восточном (Вазузском) фронте немцы отметили, что сосредоточенный огонь в секторе Белого почти не велся начиная с момента развития успеха до 12 декабря, когда немецкие контратаки были уже в разгаре.

Несмотря на то что оперативные и тактические недостатки, а также просчеты руководства разных уровней явно внесли свою лепту в поражение советских войск, в основном операция «Марс» провалилась по стратегическим причинам. Вина за него была возложена на генералов Жукова, Конева и Пуркаева, которые разрабатывали операцию и следили за ее ходом, на Ставку и Генштаб, которые одобрили план Жукова, и на командиров армии, попытавшихся осуществить его. Но при жесткой командной системе, существовавшей в Красной армии в конце 1942 года, основную ответственность за победу или поражение нес тот представитель Ставки, который разрабатывал стратегические планы. В операции «Марс» таким командующим был генерал Жуков, координировавший действия советских войск на всем западном направлении.

Стремление Жукова уничтожить группу армий «Центр», возникшее еще под Москвой в 1941 и 1942 гг. и подо Ржевом в августе 1942 г., почти переросло в одержимость. Эта одержимость придала ему неуместный оптимизм, оставила глухим к возможности поражения и его стратегическим последствиям. Попросту говоря, он забыл, что возможен и другой исход, и спланировал излишне масштабную двухэтапную операцию, поставив перед собой грандиозную цель — полное уничтожение хваленой немецкой группы армий «Центр». В процессе планирования оптимизм Жукова лишь усиливался. В конце концов Жуков впал в самообман и был полностью убежден в том, что все его прогнозы сбудутся. Заманчивые перспективы стратегической победы операции «Юпитер» негативно сказались на планировании операции «Марс» и помешали отчетливо увидеть достижимые цели последней. Об этом ясно свидетельствовали изменения в диспозиции сил в последнюю минуту (а именно, переброска 2-го механизированного корпуса в сектор Великих Лук) и настойчивая погоня Жукова за эффектной победой.

Как только операция «Марс» началась, Жуков был полностью нацелен на успех, а присущее ему упрямство (усиленное завистью к Василевскому) помешало откорректировать цели с позиций реализма и не питать слишком больших надежд, не соответствующих обстоятельствам. Вместо этого воин Жуков требовал от командиров и солдат еще большей решимости в бою. Со страхом вспоминая о незавидной участи предшественников, потерпевших фиаско, командиры армий, корпусов и дивизий Жукова безжалостно бросали войска в бой, в пылу атаки зачастую забывая про жестокие уроки начала войны. Как и следовало ожидать, эффектные победы в некоторых секторах бок о бок соседствовали со страшной бойней в других. В конце концов сражения повсеместно превратились в бойню, операция провалилась. Что характерно, Жуков сохранял оптимизм до самого конца, до последней капли выжимая энтузиазм и кровь из своих изнемогающих войск. Характерно и то, что после провала операции Жуков сразу принял решение возобновить свой крестовый поход при первой же возможности. Однако в конечном итоге Сталину импонировали в Жукове именно его оптимизм и упорство.

Цена и последствия поражения советских войск

В ноябре и декабре победоносные немецкие войска перенесли удар, который существенно ослабил оборону Ржева, но и советские потери были чрезвычайно серьезными, если не катастрофическими. В операции «Марс» участвовало семь советских армий общей численностью свыше 667 тысяч Человек и свыше 1900 танков — из 1890 тысяч человек и 3375 танков, которые составляли Калининский и Западный фронты и Московскую зону обороны в ноябре 1942 года (см. Приложения). Вдобавок наступающие армии во время операции были доукомплектованы не менее чем 150 тысячами бойцов и несколькими сотнями танков.

По оценкам немецких источников, общие потери в живой силе советских войск превысили 200 тысяч человек, в том числе 100 тысяч убитыми, а потери танков составили 1655–1847 из примерно 2000 единиц, введенных в бой (49). В плен было взято и дезертировало 5272 советских бойца, опять-таки по подсчетам немцев, хотя, как правило, ни та, ни другая сторона пленных не брали.

Отчеты низших немецких подразделений подтверждают эти ошеломляющие цифры. К примеру, за период с 25 ноября по 5 декабря на реке Вазуза немецкая 5-я танковая дивизия зафиксировала ввод в бой 44 тысяч солдат и 550 танков противника, а также потерю 42 тысяч убитыми и 183 танков (50). В журналах немецкой 9-й армии отмечено, что русские лишились 300 танков на участке шириной в четыре километра во время 48-часового сражения, проходившего с 12 по 14 декабря (51). Немецкая 1-я танковая дивизия сообщила о потере противником в ходе боевых действий 121 танка, множество танков было брошено при попытке вырваться из окружения к югу от Белого. Подробный анализ советских потерь, проведенный немецкой 9-й армией, дал следующие результаты:

Подразделение. Потери: 41-я армия 1-й мехкорпус 19-я мехбригада — уничтожена, 35-я мехбригада — уничтожена, 37-я мехбригада — уничтожена, 65-я танковая бригада — уничтожена, 219-я танковая бригада — уничтожена, 47-я мехбригада — уничтожена, 48-я мехбригада — понесла серьезные потери; 6-й сталинский стрелковый корпус 74-я стрелковая бригада — уничтожена, 75-я стрелковая бригада — 80–90 %,78-я стрелковая бригада — 75 %, 91-я стрелковая бригада — 75 %, 150-я стрелковая дивизия — не указано (приблизительно 60 %), 229-й танковый полк — более 50 %; 22-я армия 3-й мехкорпус 1-я мехбригада — 80 %, 3-я мехбригада — 80 % (пехота), 75 % (танки), 10-я мехбригада — свыше 80 %, 1-я гв. танковая бригада — серьезные потери, 49-я танковая бригада — серьезные потери, 104-я танковая бригада — серьезные потери, 39-я армия 28-я танковая бригада — серьезные потери, 81-я танковая бригада — серьезные потери, 46-я мехбригада — потеря боеспособности, 28-й танковый полк — 50 %, 29-й танковый полк — 30 %, 32-й танковый полк — 90 %; 20-я армия 5-й танковый корпус — 5 Т-34и 15 Т-60, из 130 танков, введенных в бой 14 декабря, уцелело 70, 24-я танковая бригада — серьезные потери, 41-я танковая бригада — серьезные потери, 70-я танковая бригада — серьезные потери, 6-й танковый корпус — сократился до батальона (21 танк), к 14 декабря, введено в бой более 200 танков, 22-я танковая бригада — серьезные потери, 100-я танковая бригада — серьезные потери, 200-я танковая бригада — серьезные потери, 11-я танковая бригада — серьезные потери, 17-я танковая бригад — а серьезные потери, 18-я танковая бригада — уничтожена, 379 20-я танковая бригада- уничтожена, 25-я танковая бригада — уничтожена, 31-я танковая бригада — уничтожена, 32-я танковая бригада — 50 %, 80-я танковая бригада — уничтожена, 93-я танковая бригада — серьезные потери, 140-я танковая бригада — серьезные потери, 255-я танковая бригада — серьезные потери: 31-я армия 145-я танковая бригада — уничтожена, 332-я танковая бригада — уничтожена; 30-я армия 10-я гв. танковая бригада — 50 %; 29-я армия 20-я танковая бригада — уничтожена (12–14.12), 120-я танковая бригада — серьезные потери (12–14.12), 161-я танковая бригад — а серьезные потери (12–14.12).

В тех же немецких отчетах приведена оценка потерь техники и личного состава во всех советских стрелковых формированиях, участвовавших в боевых действиях — 50–80 % (52).

По последним всеобъемлющим немецким подсчетам, боевые потери русских выглядели следующим образом: Категория: потери. Личный состав — 200000. Военнопленные 4662. Дезертиры 610. Танки 1847. Полевые пушки 279. ПТ-пушки и зенитки 353. Минометы 264. Гранатометы 183. Пулеметы 8718. Бронемашины 78. Автотранспорт 1247. Самолеты 127: сбито «Люфтваффе» 97, сбито пехотой 30.

Поскольку в СССР операцию старались предать забвению, а размеры потерь замалчивали вплоть до последнего времени, понятно, что получить подробные и точные отчеты о советских потерях невозможно. Но обрывочные архивные данные и недавно опубликованные общие цифры подтверждают правильность немецких подсчетов. К примеру, в архивных материалах указано, что советский 1-й мехкорпус был брошен в бой в составе 15 200 бойцов и около 220 танков (без 47-й и 48-й мех бригад). Из них 2280 бойцов было убито, 5900 ранено, а все танки пришлось бросить в окружении. Личное оружие удалось вынести из окружения только 7000 человек, многие из них были ранены (53). В то же время 6-й сталинский сибирский добровольческий стрелковый корпус лишился почти 22 500 из 3000 бойцов в том же окружении. В конце декабря восточнее Сычевки 6-й танковый корпус потерял большую часть своих 17 танков, был вновь доукомплектован до 170 танков и потерял почти все в период с 12 по 17 декабря. Стрелковые дивизии 20 и, 31-й и 29-й армий, участвовавшие в кровопролитных и возобновляющихся лобовых атаках на Вазузском плацдарме и рек Гжать и Осуга, потеряли до 80 % исходной численности Конкретные, но обрывочные советские архивные ссылки н потери личного состава и танков выглядят следующим образом (источники см. в Приложениях):

Подразделение. Исходная численность. Потери: 20-я армия — 114 176 человек (на 24 ноября), 80322 (на 11 декабря) 58 524 человека (на 12 декабря, в том числе 13 929 убитых, 41 999 раненых и 1596 пропавших без вести) и еще 10 000 человек (после 12 декабря); 8-й гвардейский стрелковый корпус — ок. 25 000 человек. 6058 человек (на 25–30 ноября, в том числе 1116 убитых, 4623 раненых, 197 пропавших без вести, 122 больных), и 8136 человек (на 5-17 декабря, в том числе 1540 убитых, 6095 раненых, 139 пропавших без вести и 398 выбывших по другим причинам). 26-я гвардейская стрелковая дивизия — ок. 7000 человек, осталось 497, боеспособных солдат 381. 148-я стрелковая бригада — ок. 4000 человек, осталось 27 боеспособных солдат. 150-я стрелковая бригада — ок. 4000 человек, всего осталось 495 человек, из них 110 боеспособных. 1-й механизированный корпус — 15 200 человек, 224 танка, 8180 человек, в том числе 2280 убитых, 900 раненых, потеряно 224 танка. 5-й танковый корпус — 131 танк (на 11 декабря) 48 танков (на 11 декабря), 23 танка (на 12 декабря), 26 танков (на 13 декабря). 5-я мотострелковая бригада (5-й танковый корпус) — 1650 человек (на 11 декабря), 827 человек (на 11 декабря), 395 человек (на 12 декабря), 171 человек (на 13 декабря). 2-й гвардейский кавалерийский корпус — ок. 10 000 человек, 6717 человек. 3-я гвардейская кавалерийская дивизия — 1600 человек, 775 человек, в том числе 600 убитых, 75 раненых, 100 больных. 2-й гвардейский кавалерийский корпус — 1200 лошадей, 1150 лошадей.

В целом, согласно недавно опубликованным сведениям о потерях советских войск, в 1942 году Западный и Калининский фронты лишились 606 171 человека убитыми и пропавшими без вести и 1 172 948 ранеными. Если вычесть потери в предыдущих Ржевско-Вяземской (январь-апрель) и Ржевско-Сычевской (август) операциях, а также средние боевые потери за оставшийся период относительного затишья, получаем, что в ходе операции «Марс» около 100 тысяч человек было убито и пропало без вести, и около 235 тысяч — ранено (потери по родам войск см. в Приложениях) (54). Эти цифры в точности соответствуют немецким оценкам. Мало того, эти же потери позволяют присвоить операции «Марс» сомнительный титул одного из самых дорогих поражений Советской армии во время войны. Другими словами, в операции «Марс», которая длилась меньше месяца, Жуков потерял 335 тысяч человек, а Василевский за два с половиной месяца одержал стратегическую победу под Сталинградом, потеряв только 485 тысяч человек. К тому же потери Василевского включают не только потери операции «Уран», но и операции «Малый Сатурн», Котельниковской операции и операции по сокращению численности окруженных немецких войск в Сталинграде. Это кровопролитие Жуков повторил почти в точности в апреле и мае 1945 года, когда 1-й Белорусский фронт под его командованием потерял убитыми и пропавшими 37 610 человек и ранеными 141 880 человек в ходе Берлинской операции. Эти потери составили более половины от общих потерь для трех советских фронтов, участвовавших в операции (55).

Провал операции «Марс» имел два последствия в ближайшем времени и еще более значительные — в перспективе. Во-первых, пришлось отменить операцию «Юпитер». Сталин сделал это еще до завершения боев, 23 декабря. Во-вторых, стратегические акценты советского командования неумолимо сместились на юг. К концу декабря армии Василевского в районе Сталинграда взяли в кольцо немецкие войска, помешали противнику прислать осажденным подкрепление и развили операцию, атаковав далее на север, на реке Дон. После этого Сталин и Ставка решительно отклоняли любые требования Жукова возобновить операции на западном стратегическом направлении. Все внимание командования было обращено на юг. В тот же регион направлялись и советские стратегические резервы. Сталину надоело усугублять поражения к западу от Москвы, и он распорядился отправить в помощь Василевскому самые крупные резервные формирования. Марш возглавила 2-я гвардейская армия генерала Малиновского, за ней последовала 3-я танковая армия генерала Рыбалко. Вскоре на юг потянулись и прочие резервы, в том числе только что сформированная 70-я армия, новые 2-я танковая и 5-я ударная армии (недавно преобразованные из резервных), несколько отдельных танковых и механизированных корпусов и массированные артиллерийские подразделения РВК (Резерв Верховного Командования).

Вдобавок несколько формирований Западного и Калининского фронтов вскоре прекратили существование — предположительно из-за роли, которую они сыграли (или не сумели сыграть) в операции «Марс» и ее провале. В начале января 1943 года Жуков лишился нескольких самых ценных формирований. Ставка образовала новую 1-ю танковую армию из управления 29-й армии и 3-го механизированного и 6-го танкового корпусов западного направления. В феврале 1943 года новая танковая армия под командованием генерала Катукова была передана под командование Северо-Западного фронта и приступила к действиям против немецких войск к западу от Демьянска. К апрелю 1943 года 41-я армия под командованием генерал-майора И.М. Манагарова, который в конце декабря сменил на этом посту неудачливого Тарасова, была расформирована, ее части распределены между 39-й и 43-й армиями. В то же время 1-й механизированный корпус генерала Соломатина двинулся маршем на юг, чтобы вступить в сражение, вспыхнувшее под Курском.

Несмотря на все эти перестановки и потерю войск, Жуков продолжал подчеркивать первостепенную стратегическую важность западного направления и призывал Ставку включить этот район в будущие планы широкомасштабных наступлений. Как ни парадоксально, в феврале 1943 года советские победы на юге вновь убедили Сталина, что Жуков прав.

Достижения «Урана» и метаморфоза «Сатурна»

Триумф Василевского

Пока проваливалась операция «Марс», а войска Западного и Калининского фронтов Жукова сражались и гибли за Ржевский выступ, под предводительством генерала Василевского на юге Красная армия одерживала одну победу за другой. К тому времени, как орудия Жукова открыли огонь у Вазузы, близ Белого и Ржева, бронетанковый авангард Юго-Западного и Сталинградского фронтов Василевского уже соединился на Дону, под Калачом, замкнув кольцо и захватив в «котел» 300 тысяч злополучных немцев и румын. Успех операции «Уран» Василевского удивил даже тех, кто ее разработал, — окруженные вражеские соединения оказались настолько крупными, что превзошли самые смелые ожидания. За несколько дней Василевскому и командующим его фронта предстояло обдумать сразу две задачи: как уничтожить войска противника, окруженные в Сталинграде, и одновременно приступить к операции «Сатурн», чтобы развить успех.

Советские командиры не привыкли иметь дело с успешными наступлениями. До сих пор только однажды, под Москвой в январе 1942 года, им представился случай превратить оперативную победу в стратегическую. Под Москвой Красная армия попыталась воспользоваться победами, одержанными в ходе отчаянного декабрьского контрнаступления. Советское наступательное планирование на протяжении всего контрнаступления под Москвой было поспешным, наступательная тактика — непродуманной. Во время январского контрнаступления одного боевого темпа в сочетании с тщательным планированием хватило советским войскам, чтобы продвинуться далеко на запад, к Вязьме и Смоленску. В битве за Москву Жуков запланировал дальнейшие операции еще до завершения текущих, ставя перед собой грандиозные и недосягаемые цели. В ноябре 1942 года Ржевский выступ стал безмолвным свидетелем зимних поражений Жукова. Поэтому осенью 1942 года Ставка, Жуков, Василевский и подчиненные командиры планировали операции «Марс», «Уран», «Юпитер» и «Сатурн» гораздо тщательнее, чтобы избежать повторения прошлогодних неудач и обеспечить успех дальнейших операций. Тем не менее победы были еще в новинку, Ставке и ее членам еще только предстояло научиться удерживать эти победы и развивать успех. Такую возможность предоставило победное завершение операции «Уран» (см. карту 24).

При непосредственном участии Ставки в начале декабря генерал Василевский готовился к уничтожению окруженных в Сталинграде войск противника (операция «Кольцо») и одновременно разрабатывал операцию «Сатурн» (56). Для этого Ставка перебросила 2-ю гвардейскую армию генерала Малиновского из-под Тамбова на юг. Первоочередной задачей армии Малиновского было развивать успех операции «Сатурн». Армии предстояло проникнуть в глубь немецкой обороны, захватить Ростов, отрезать немецкие группы армий «А» и «Б» у излучины Дона и на Кавказе. Но едва армия Малиновского прибыла в район Сталинграда, обстановка вновь изменилась. Первая попытка Василевского уничтожить противника в «котле» провалилась: окруженные войска оказались более многочисленными, чем ожидалось. Немцы осложнили задачу Василевского, отправив собранные войска на подмогу своим товарищам, в осажденный Сталинград.

В ответ на это стремительное изменение ситуации Василевский в оперативном порядке откорректировал планы. Поначалу он собирался с помощью мощной армии Малиновского снизить численность войск противника в «котле». Но когда немцы предприняли серьезную попытку освободить войска, окруженные в Сталинграде, и начали прорываться к ним с юго-запада, Василевский бросил армию Малиновского в бой с наступающими немцами. Из-за этих решений операция «Сатурн» лишилась самого важного компонента, и Василевскому пришлось сократить ее масштабы, довольствоваться «Малым Сатурном». Если операция «Сатурн» была задумана как глубокий рассекающий удар в среднем течении Дона, на Ростов, с последующим окружением всех немецких войск у излучины реки Дон и на Кавказе, то «Малый Сатурн» не предусматривал таких колоссальных задач. Он включал неглубокий удар в среднем течении Дона, охват и уничтожение итальянских и немецких подразделений в этом секторе, а также предотвращение повторной попытки немцев прорваться к Сталинграду с запада.

В середине декабря, пока Жуков изо всех сил старался спасти уже обреченную операцию «Марс», армии Василевского нанесли удар в южном направлении, форсировали Дон, сокрушили итальянскую 8-ю армию и положили конец попыткам противника разорвать сталинградское кольцо с запада. В то же время мощная 2-я гвардейская армия генерала Малиновского присоединилась к Сталинградскому фронту и отразила попытку немцев подойти к городу с юго-запада, а также начала оттеснять их к Ростову. К концу месяца немецкие войска к югу от Дона и на Кавказе потоком текли на запад и на север, к Ростову и реке Северный Донец, а советские армии преследовали их по пятам. И, что еще важнее, участь немецкой 6-й армии, окруженной в Сталинграде, была решена. 2 февраля 1943 года она, наконец, капитулировала.

Пока шло уничтожение немецкой 6-й армии в ходе операции «Кольцо», Василевский и Ставка руководили рядом последовательных операций, угрожая разрушить всю немецкую оборону на юге. Целью наступлений было разгромить новую немецкую группу армий «Дон» и уничтожить группу армий «А», в то время осуществлявшую опасный и поспешный отход с открытых противнику позиций на Кавказе. В январе 1943 года советский Воронежский фронт, усиленный 3-й танковой армией, переброшенной с севера, и присоединившийся к нему Брянский фронт осуществили Острогожске-Россошанскую и Воронеже- Касторненскую операции. В ходе этих наспех спланированных операций советские войска разгромили 2-ю венгерскую и 2-ю немецкую армии, очистили от противника западный берег Дона и начали стремительное наступление на запад, к Курску и Харькову. Одновременно Юго-Западный и Южный фронты начали теснить немцев к Ворошиловграду на реке Северный Донец и к Ростову-на-Дону, освободили последний и приготовились к дальнейшим действиям в Донбассе (57).

В тот момент Василевский и Ставка спешно разрабатывали два дополнительных крупных удара с целью развития январских успехов. На этот раз целью советского командования было уничтожение всех немецких войск в Донбассе, а именно группы армий «Юг» (бывшей группы армий «Дон», переданной под командование генерала Эриха фон Манштейна). Первая из этих широкомасштабных операций, носящая кодовое название «Скачок», была задумана как триумфальный советский марш от Донбасса до Днепра и Азовского моря. Вторая операция, под кодовым названием «Звезда», имела целью взятие Харькова, прорыв к Запорожью на Днепре и защиту северного фланга войск, участвующих в операции «Скачок». Вместе взятые, эти две операции должны были стать решающим финалом советской зимней кампании. Но по мере их успешного развития в начале февраля упущенные возможности операции «Марс» и неуемное стремление Жукова уничтожить группу армий «Центр» оказали огромное влияние на решения, принимаемые Ставкой, и окончательный исход зимней кампании советских войск.

Стратегические последствия «Марса»

На протяжении января и начала февраля 1943 года генерал Жуков, напоминая об уроне, нанесенном его войсками немецкой группе армий «Центр», и указывая на уязвимость противника на Ржевском выступе, упорно требовал возобновить наступательные действия на Центральном фронте. Поначалу Сталин решительно сопротивлялся, но в конце января ряд беспрецедентных побед генерала Василевского на юге наконец предоставил Жукову возможность, которую он так долго ждал. Когда войска советских Брянского и Воронежского фронтов выдвинулись от Дона на запад, серьезно тесня пострадавшую немецкую 2-ю армию, Жуков заявил: поскольку противник в этом регионе слаб, следует включить Курск в длинный список целей зимней кампании. В свете почти неограниченных успехов Советской армии Ставке было нечего возразить. 26 января Воронежский фронт получил приказ Ставки взять Курск и продолжать наступление на Харьков.

В тот момент, после значительных побед, Василевский тоже был заражен оптимизмом Жукова. В начале февраля советские войска приближались к Курску и Харькову, прорвав огромную брешь в немецкой обороне Донбасса. Мало того, 2 февраля отстояли Сталинград, и теперь все или почти все шесть армий Донского фронта генерал-полковника К. К. Рокоссовского, воевавших под Сталинградом, могли быть брошены в бой в другом месте. Убежденность Жукова, что его Западный и Калининский фронты должны сыграть решающую роль в зимней кампании, явные успехи фронтов Василевского и доступность мощного Донского фронта Рокоссовского побудили Ставку вновь пересмотреть планы. На этот раз, вспомнив об упущенных возможностях операции «Марс», Сталин и Ставка учли рекомендации Жукова, а Василевский одобрил новый план потому, что его фронтам в этом плане была отведена ключевая роль.

Новый переработанный стратегический план включал крупную трехэтапную стратегическую операцию (кодовое название неизвестно), добавленную к уже существующему плану кампании (58). На первом этапе Брянский фронт и левое крыло Западного фронта, вскоре усиленные Центральным фронтом (переименованный Донской фронт Рокоссовского), должны были атаковать с севера от Орла и со стороны Курска, чтобы разгромить 2-ю и 2-ю танковую армии противника под Орлом. Далее, на втором и третьем этапах операции, Калининский фронт Жукова и остатки Западного фронта двинутся в наступление с запада, через Велиж, и со стороны Кирова, чтобы взять в кольцо всю немецкую группировку в районе Ржев-Вязьма и соединиться с развивающими успех войсками Центрального фронта близ Смоленска. Этот грандиозный план, который должен был начаться 12 февраля наступлением на Орел и продолжать развиваться 15 февраля, после введения в бой Центрального фронта Рокоссовского, олицетворял мечты Жукова и осуществление его навязчивой идеи. В сущности, предстояло повторение операций «Марс» и «Юпитер», только в более крупных масштабах, совместно с победоносными войсками Василевского.

Однако, как и в ноябре-декабре 1942 года, эта амбициозная попытка осуществить нереализованные задачи операций «Марс» и «Юпитер» провалилась по тем же причинам. Заразительный оптимизм Жукова подгонял на этот раз не только Ставку, но и Василевского; это была попытка добиться слишком многого слишком малой ценой. Настойчивое продвижение советских войск в район Донбасса и к западу от Харькова приостановилось, штурм Орла армиями Западного и Брянского фронтов перерос в кровопролитные сражения, а Центральный фронт Рокоссовского ввиду транспортных задержек вступил в действия с опозданием и постепенно. Передовые части Рокоссовского вклинились в глубь немецкой обороны к западу от Курска, но в то же время генерал фон Манштейн организовал и осуществил блистательное контрнаступление на участке чрезмерно растянутого Юго-Западного фронта Василевского в Донбассе. Вскоре после этого, когда авангард Рокоссовского уже приближался к реке Десне близ Новгорода-Северского, продвинувшись дальше всех советских войск, участвовавших в зимней кампании, фон Манштейн нанес удар на участке Воронежского фронта и отбросил его за Харьков. Ставка, напуганная триумфальным маршем фон Манштейна на север, перебросила стратегические армии из сектора Рокоссовского, чтобы остановить фон Манштейна, и наступление Рокоссовского прекратилось. Вместе с ним рухнул и спланированный Жуковым третий этап операции, целью которого были захват Смоленска и уничтожение немецкой группы армий «Центр». Неслучайно это важное поражение советских войск, особенно в контексте более известных и примечательных операций в Донбассе, также замалчивалось и в целом было забыто.

Географическим наследием провалившегося наступления февраля-марта 1943 года стало появление Курского выступа в центре участка Восточного фронта (59). В немалой степени этот знаменитый выступ был косвенным следствием неудачной операции «Марс». Он указывал на одержимость Жукова и был безмолвным свидетелем его надежд, которые операция «Марс» не оправдала. Жукову пришлось еще несколько месяцев ждать шанса отомстить немецкой группе армий «Центр». Это случилось под Курском в июле 1943 года.

Репутации богов и людей

История и боги: историография «Марса»

На протяжении десятилетий после Великой Отечественной войны самым глубоким, искренним и повсеместным высказыванием уцелевших поколений русских было «Никто не забыт, ничто не забыто». Ни с чем не сравнимые страдания, причиненные советскому народу немецкими захватчиками, а зачастую и собственным правительством, требовали, чтобы эти слова были не просто кратким и вездесущим лозунгом, начертанным на знаменах, напечатанным в книгах и выгравированным на юбилейных монетах. Ничто не должно быть забыто по весомым причинам, в первую очередь, из-за тягот, выпавших на долю Красной армии. Но как ни парадоксально, многие поражения армии и десятки тысяч солдат, погибших по вине этих поражений, оказались, по сути дела, забытыми. Правительство, на совести которого были эти бойни, в корыстных интересах сочло необходимым умалчивать о поражениях, зато подчеркивать значение общей исторической победы советского народа и социализма, который эта победа олицетворяла. Советскому Союзу пришлось признать катастрофические поражения Красной армии в 1941 году и летом 1942 года, поскольку о них во всеуслышание говорили немцы и скрыть эти заявления от общественности было невозможно. Но после сталинградского наступления в ноябре 1942 года расстановка сил изменилась, а вместе с ней — и воинская удача, и достоверность советской истории. Период с 1942 года и до конца войны в советских источниках изображается как непрерывный марш прямиком к победе. Конечно, случались и неудачи, операции прекращались, время от времени немцы предпринимали контрудары и контратаки и даже кое-где добивались успеха. Но, несмотря на эти досадные единичные случаи, марш на Берлин неумолимо продолжался и завершился полным уничтожением вермахта и Гитлера. На этой военно-исторической мозаике имелись немногочисленные пятна, но лишь потому, что так пожелали советские историки.

Предъявленный обществу фасад советской историографии был в лучшем случае частично достоверным, а в худшем представлял собой комбинацию полуправды и полулжи. В истории любой войны победы чередуются с частыми и досадными поражениями. Так было и с Красной армией. Дорогостоящая «учеба», которая началась для нее в 1941 году и продолжалась в 1942-м, в 1943 году не закончилась. «Учебные поражения» случались даже в условиях многочисленных побед 1943, 1944 и 1945 годов. В период с 1943 по 1945 год, пока общественность радовалась победам под Сталинградом, Курском, в Белоруссии и Берлине, а также сотням других крупных и малых военных операций, политическое и военное руководство СССР почти не сообщало о поражениях, которые могли бы опечалить народ или подвергнуться анализу историков. Словно для того, чтобы удовлетворить нездоровое любопытство публики и историков, а также сохранить толику достоверности, в 60-х годах советские власти обнародовали сведения о катастрофе, разразившейся под Харьковом в мае 1942 года. Но разглашенные сведения были настолько поверхностными, что Харьковская операция стала своего рода «потемкинской деревней» или громоотводом по вопросу о поражениях Советской армии.

Однако именно в период якобы неумолимого победного марша 1943–1945 годов Красная армия потерпела немало неудач, в том числе значительных. Те из них, которые не удалось скрыть, обычно объясняли диверсиями или всячески занижали их реальное значение. В число этих провалившихся крупных операций попало первое наступление на Курск в феврале-марте 1943 года, Белорусские операции осени 1943-го и зимы 1944 года, операция, проведенная в Восточной Пруссии в октябре 1944 года, и многочисленные наступательные операции, имеющие менее значительные последствия (61). Все они были порождениями чрезмерной амбициозности Ставки. Самые значительные из этих провальных операций — «Марс» генерала Жукова и прекращенный «Юпитер».

Само название «операция „Марс“» кануло в Лету, всплывая на поверхность только в виде обособленного и лишь частично объясненного названия на карте и в официальных исторических материалах (62). Название операции редко упоминается в немногочисленных источниках, будь то мемуары, истории подразделений или даже засекреченные отчеты советского Генштаба. Только в советских и немецких военных архивах и отдельных немецких донесениях описаны истинные цели, размах и значение операции. Под официальным названием «Ржевско-Сычевской наступательной операции» «Марс» описан в нескольких советских источниках, но ни в одном из них полезные детали не приводятся (63). В некоторых советских материалах рассматриваются действия конкретных подразделений, участвовавших в операции. Но эти детали вырваны из контекста, операция при этом не обозначена ни официальным, ни кодовым названием: об отваге, искусстве и выносливости подразделений и командиров говорится без ссылок на саму операцию.

Жуков в мемуарах мимоходом упоминает «Марс» в связи со Сталинградской операцией, но умалчивает о кодовом названии. Посвященные «Марсу» несколько абзацев лишь частично приоткрывают истину, причем операция рассматривается как диверсионная, с целью отвлечения немецких резервов от более крупной и значительной Сталинградской. Мнение командующих двух других советских фронтов осталось неизвестным. Генерал Пуркаев не оставил мемуаров, а генерал Конев начал описание событий с удобного момента- января 1943 года. Никто из командиров армий, участвовавших в операции «Марс», не писал воспоминаний. В единственной в своем роде истории 31-й армии, задействованной в операции, этот период пропущен полностью. Отдельные упоминания об операции встречаются в историях корпусов, дивизий и бригад.

Генерал М.Е. Катуков, в дальнейшем — командир 1-й танковой армии, и его соратники, полковники А.Х. Бабаджанян и Д.А. Драгунский, лишь мимоходом поднимают вопрос об операции. Катуков кратко пишет: «25 ноября Калининский и Западный фронты начали операцию подо Ржевом и Сычевкой» (64). Самые подробные из советских мемуаров — воспоминания генералов М.Д. Соломатина и А.Л. Гетмана, а также история 5-го танкового корпуса. Соломатин подробно повествует об участии в операции 1-го механизированного корпуса; книга, изданная в период «хрущевской оттепели», соответствует принятому тогда духу гласности. В мемуарах Гетмана и истории 5-го танкового корпуса (порождениях очередного, горбачевского, периода гласности) описаны конкретные действия 6-го и 5-го танковых корпусов, но не представлен общий контекст операции. Все эти материалы были написаны либо при Хрущеве, либо в конце 80-х годов, когда в моду вошла историческая откровенность. Но, несмотря на скромные усилия этих немногочисленных авторов, подлинная история операции «Марс» так и не появилась в советских публикациях.

Советские и русские историки замалчивали операцию «Марс», а тем временем немецкие материалы живописали историю операции — правда, без упоминания кодового названия, колоссальных масштабов и возможных последствий. То же самое относится и к ранее засекреченным советским документам, хотя большинство деталей операции по-прежнему погребено в архивах. Только в историях немецких дивизий, в оперативных сводках и тысячах подлинных советских архивных документов и материалов Генштаба Советской армии операция «Марс» оживает. Более чем через пятьдесят лет после этих трех недель беспрецедентной бойни наконец-то появилась возможность рассказать о судьбе сотен тысяч сражавшихся и погибших советских и немецких солдат.

«Марс» в галактике операций

Те немногие источники, которые упоминали об операции «Марс» в числе прочих операций, предпринятых Ставкой в конце 1942 года, рассматривали ее исключительно как ловкий отвлекающий маневр. Согласно официальной версии, которой придерживались Жуков и большинство менее высокопоставленных советских военачальников, операция «Марс» была осуществлена в конце ноября и начале декабря, чтобы помешать немецким резервам Центрального фронта усилить немецкие войска на юге Советского Союза. По мнению всех сторонников этой версии, «Марс» внес свой вклад в советскую победу под Сталинградом и уже этим был оправдан. Эти аргументы — в лучшем случае отговорки, в худшем — откровенная ложь. Если судить по временным рамкам, масштабу, размаху, ожиданиям и последствиям, Ставка ставила операцию «Марс» по значимости в один ряд с «Ураном», если не выше его.

Вопреки официальным заявлениям Жукова, планирование операции «Марс» завершилось к 1 октября, а приступить к операции советские войска должны были 12 октября 1942 года. Из-за непогоды и транспортных проблем начало операции перенесли сперва на 28 октября, потом на 25 ноября. Согласно первоначальным планам, «Марс» предстояло завершить до начала «Урана», а последний должен был помешать немецкому командованию устранить урон, нанесенный немецким войскам на направлении Москва-Берлин в стратегически важном центральном секторе. Но как только начало пришлось перенести на ноябрь, Ставка сочла, что «Марс» выиграет благодаря отвлекающему южному (сталинградскому) удару, поскольку оперативные немецкие резервы наверняка будут переброшены из центра на юг России, в регионы, оказавшиеся под угрозой.

Цели операции «Марс» были стратегическими по масштабам и по значимости ни на йоту не уступали целям операции «Уран». В ходе операции «Марс» более половины войск Калининского и Западного фронтов должны были охватить Ржевский выступ и уничтожить единственную немецкую армию — 9-ю. В последующей операции «Юпитер» оставшимся силам двух, фронтов предстояло сокрушить большую часть целой группы армий противника, группы «Центр». Основными целями операций были Сычевка, Вязьма и Смоленск, расположенные на тактической, оперативной и стратегической глубине в немецком тылу. Подобные цели преследовала и операция «Уран»: половина войск трех меньших по размерам фронтов (Юго-Западного, Донского и Сталинградского) должны были окружить войска противника в районе Сталинграда и уничтожить единственную немецкую армию — 6-ю. В ходе последующей операции «Сатурн» все войска трех фронтов были брошены на уничтожение немецкой группы армий «Б». Основные цели «Урана» и «Сатурна» — Сталинград, Морозовск и Ростов на тактической, оперативной и стратегической глубине в немецком тылу.

Виды и численность войск, участвовавших в операциях-близнецах, мало чем отличались (см. Приложения). В ноябре 1942 года силы Калининского и Западного фронтов, а также Московской зоны обороны насчитывали 1890 тысяч человек, 24 682 пулемета и миномета, 3375 танков и самоходных установок и 1463 самолета. В операцию «Марс» Жуков ввел около 668 тысяч человек и почти 2000 танков (для нанесения основных ударов), а еще 415 тысяч человек и 1265 танков держал наготове для «Юпитера». В операцию «Уран» Василевский ввел около 700 тысяч человек и 1400 танков, а в измененной операции «Сатурн» задействовал еще 400 тысяч человек и 1200 танков.

Без учета наступления на Великие Луки, разработанного для поддержания операции «Марс», два фронта Жукова задействовали в наступлении семь армий (41-ю, 22-ю, 39-ю, 30-ю, 31-ю, 20-ю и 29-ю) и три фронта Василевского — тоже семь (5-ю танковую, 21-ю, 65-ю, 24-ю, 64-ю, 57-ю и 51-ю). Следовательно, в операции «Марс» участвовали силы, равные по численности 36,5 советских дивизий, а в операции «Уран» — 34,5. Чтобы поддержать операцию «Марс», Жуков ввел в бой шесть подвижных корпусов (1-й и 3-й механизированные, 5-й, 6-й, 8-й танковые и 2-й гвардейский кавалерийский, а также седьмой — под Великими Луками), в то время как Василевский, для поддержки «Урана» — восемь (1-й, 4-й, 13-й, 16-й, 26-й танковые, 4-й механизированный, 4-й и 8-й кавалерийские). В пересчете на подвижные бригады, Жуков задействовал 39 таких бригад, а Василевский — 33. Что касается артиллерийской и инженерной поддержки, Жуков обеспечил «Марсу» поддержку 48 артиллерийских полков, 21 противотанкового полка, 15 зенитных полков и 21 саперного батальона, а Василевский «Урану» — поддержку 54 артиллерийских полков, 34 противотанковых полков, 21 зенитного полка и 29 саперных баталь-онов. Таким образом, по составу войск и их численности эти две операции примерно равноценны.

Что касается сравнительной репутации командиров, участвовавших в операциях, «Марс» получил свою долю уже признанных и будущих знаменитостей, даже если принять во внимание разрушенные в ходе операции репутации и карьеры. Наиболее уважаемый советский военачальник генерал Жуков командовал операцией и благодаря поддержке политического руководства и историков сохранил титул самого прославленного из командующих времен войны. Генералы Пуркаев и Конев как были, так и остались выдающимися командующими фронтами. Репутация и положение Конева даже изменились к лучшему на оставшийся период войны. Большинство участвовавших в операции командиров впоследствии были преданы забвению, хотя и были выбраны именно за опыт и отвагу. В операции «Марс» принимали участие лучшие из командиров подвижных сил Красной армии, в том числе танкисты самого высокого ранга — генералы Катуков, Гетман и Соломатин, а также восходящая звезда кавалерии генерал Крюков.

Потенциальное стратегическое значение операции «Марс» было равнозначно или даже превосходило стратегическое значение «Урана». В ноябре 1942 года Ржевский выступ представлял собой вершину передовых позиций немецких войск на востоке, менее чем в 200 километрах от Москвы. С точки зрения стратегов из Ставки, скопление войск противника на выступе представляло для Москвы реальную угрозу. Чтобы устранить ее, требовалось ликвидировать сам выступ и вместе с ним — самые мощные немецкие группы армий. Но что еще важнее, победа в операции «Марс» должна была помочь советским войскам выдвинуться на запад в стратегически важном секторе фронта, по кратчайшему пути из Москвы в Берлин. С другой стороны, Сталинград гораздо удаленнее от Москвы, и если победа немцев могла облегчить им рывок к природным богатствам Кавказа, уже к октябрю 1942 года стало ясно, что и наступление немцев со стороны Сталинграда, и кавказский удар «выдохлись». Даже если операция «Уран» завершится победой, последующие операции с целью изгнания немцев с юга России неизбежно будут затяжными. Ставка рассудила, что победа на центральном участке наверняка приблизит поражение противника и на юге и в то же время позволит сэкономить время и ресурсы — в отличие от возобновляющихся широкомасштабных операций на удаленных участках, куда едва доходили транспортные артерии. Короче говоря, стратегические вопросы оказалось удобнее решать в том секторе, где легче ввести в бой войска и где стратегическая выгода побед будет более очевидна.

И последнее мерило значения операции «Марс» в сравнении с операцией «Уран» — человеческие и материальные затраты. Затри недели операции «Марс» войска Жукова потеряли около 100 тысяч солдат убитыми и пропавшими без вести и 235 тысяч ранеными. С другой стороны, фронты Василевского на всем протяжении операции (с 19 ноября 1942 года по 2 февраля 1943 года) лишились 154 885 человек убитыми и пропавшими без вести и 330 892 человека ранеными (65). Кроме того, войска Жукова потеряли свыше 1600 танков — больше, чем Василевский в операции «Уран» (1400 танков). Эти катастрофические потери, сравнимые с потерями лишь нескольких советских наступательных операций, позволяют понять, почему советские войска на западном направлении в дальнейшем с таким трудом возобновили успешные наступательные операции.

И, наконец, масштабы, размах, стратегическое значение и последствия операции «Марс» соответствовали ситуации, в которой очутились бы военачальники союзных сил, если бы операция «Оверлорд» (высадка в Нормандии) провалилась. Если предположить, что Жуков прав и что операция «Марс» задумывалась как отвлекающий маневр, ясно, что в этом случае она не была бы такой масштабной, значительной, ее не осуществили бы так неумело и такой дорогой ценой.

История и командиры

Сражения и смерть погубили репутацию и карьеру многих советских командиров, участвовавших в операции «Марс». Но других спасла искаженная история и капризы тоталитарной политической системы. Потерпевшие поражение командиры фронта оставались невредимыми, если Сталин и Ставка по каким-то причинам решали пощадить их репутацию и карьеру. На заключительных этапах войны Г. К. Жуков пользовался славой выдающегося заместителя Верховного Главнокомандующего, главного координатора Ставки и победоносного командира фронта. К концу войны любимец Сталина стал самым знаменитым командиром Красной армии в годы Великой Отечественной войны, кумиром советской, а позднее и русской военной истории. Вскоре после войны подозрительный Сталин на время предал Жукова забвению. После смерти Сталина Жуков занимал пост министра обороны, пока в 1957 году его не сместил не менее подозрительный Хрущев.

Командующий Западным фронтом И.С. Конев, также, по мнению Сталина, сочетавший бойцовские качества с политической благонадежностью, командовал фронтом до конца войны. После командования победоносным Степным фронтом под Курском он возглавил прославленный 1-й Украинский фронт в тяжелых, но успешных сражениях на территории Украины и Польши. В апреле 1945 года он разделил с Жуковым, к тому времени превратившимся в конкурента, славу покорителя Берлина. За службу в годы войны и в знак признания политической благонадежности после войны Конева назначили командующим советской центральной группой войск в Австрии и сухопутными войсками стран Варшавского договора и, наконец, командующим советской группой войск в Германии. Командующий Калининским фронтом М.А. Пуркаев пережил поражение «Марса» и продолжал командовать фронтом, хотя и далеко от Ржева. В апреле 1943 года Сталин отдал под его командование 1-й Дальневосточный фронт, а в августе 1945 года Пуркаев возглавил 2-й Дальневосточный фронт в ходе массированной Маньчжурской операции против японцев.

Командующим армиями, задействованными в операции «Марс», не так повезло: Г.Ф. Тарасов (41-я армия), В.А. Юшкевич (22-я армия), Н.И. Кирюхин (20-я армия) и Е.П. Журавлев (29-я армия) были отстранены от командования еще в ходе операции или вскоре после нее. Позднее Тарасову отдали только что сформированную 70-ю армию и задействовали ее в неудачном наступлении Рокоссовского в феврале-марте 1943 года, после чего Тарасова вновь сместили с поста. Тарасов погиб в Венгрии 19 октября 1944 года, будучи безвестным заместителем командующего 53-й армии 2-го Украинского фронта (66). Юшкевич отделался легче. По-видимому, раненный в декабре 1942 года, он вернулся на пост командующего 22-й армией в апреле 1943 года и возглавлял ее и 3-ю ударную армию до августа 1944 года. В конце 1944 года он стал командующим преобразованного Одесского военного округа и закончил войну в чине генерал-полковника (67).

Командующий неудачливой 20-й армией Н.И. Кирюхин также был предан забвению: в конце войны он служил заместителем командующего 38-й армией (68). А.И. Зыгин командовал 39-й армией до тех пор, пока в сентябре 1943 года не был назначен командующим 4-й гвардейской армией. Он погиб в бою на Днепре 27 сентября 1943 года (69). Е.П. Журавлев был смещен с поста командующего соседней 29-й армии в январе 1943 года, позднее командовал поочередно 53-й, 68-й, 21-й и 18-й армиями. С декабря 1944 года он служил в разных штабах Красной армии и в Комиссариате Обороны (70).

В.Я. Колпакчи командовал до апреля 1943 года 30-й армией, а затем до конца войны — 63-й и 69-й армиями. Пик его славы пришелся на 1945 год, когда ему присвоили звание Героя Советского Союза за действия армии в Висло-Одерской операции. После участия во взятии Берлина Колпакчи командовал несколькими советскими военными округами в послевоенные годы и погиб в авиакатастрофе в 1961 году (71). Командующий 31-й армией B.C. Поленов, войска которого так и не сумели прорвать немецкую оборону, в феврале 1943 года принял командование 5-й армией, а во время действий в Польше возглавлял 47-ю армию. Он закончил войну в чине командира корпуса, впоследствии командовал несколькими военными округами (72). Никто из командующих армиями Жукова, участвовавшими в операции «Марс», не сумел прославиться и не написал выдающихся мемуаров.

По сравнению с командирами Жукова подо Ржевом, командующие армиями и фронта Василевского заметно преуспели. Командующий Юго-Западным фронтом Н.Ф. Ватутин в ходе Курской операции и в 1944 году осуществлял командование Воронежским и 1-м Украинским фронтами, пока не был убит украинскими партизанами незадолго до начала решающей операции по изгнанию немецких войск с территории Украины. После смерти Ватутина командование его фронтом принял Жуков, в том числе и во время успешной операции. К.К. Рокоссовский, командовавший Донским фронтом под Сталинградом, впоследствии и вплоть до Берлинской операции командовал рядом фронтов. А. И. Еременко (Сталинградский фронт) остался на уровне командующего фронтом в Балтийском регионе. Командующие армиями П.Л. Романенко (5-я танковая), П. И. Батов(65-я), И.М. Чистяков (21-я), В.И. Чуйков (62-я), М.С. Шумилов (64-я) и другие продолжали служить на том же уровне или выше всю войну, победа в операции «Уран» благоприятно отразилась на их карьере. Большинство покрыли себя вечной славой, почти все написали известные мемуары.

Армии, участвовавшие в операции «Марс», постигла разная участь — в основном из-за тяжелых потерь, понесенных в ходе действий. Две основных ударных армии, 41-я и 20-я, больше никогда не принимали участия в крупных наступлениях. В марте 1943 года номер 41-й армии исчез из боевых порядков Красной армии. Ее расформировали, пополнив солдатами 39-ю и 43-ю армии, а штабу придали подразделения нового Резервного фронта.

20-я армия до апреля 1944 года оставалась во втором эшелоне фронта или в резерве Ставки, потом тоже была расформирована. В январе 1943 года Ставка передала несколько уцелевших формирований 29-й армии 5-й и 33-й армиям, а штаб со всем персоналом — только что сформированной 1-й танковой армии. Вскоре после операции «Марс» 22-я армия была передана под командование Северо-Западного фронта и вместе с ним (и со 2-м Балтийским) участвовала в боях во второстепенных секторах до конца войны. Менее пострадавшая 30-я армия была в апреле 1943 года преобразована в новую 10-ю гвардейскую. Только 31-я армия сохранилась до конца войны, действуя на направлении Москва-Варшава-Берлин. Из всех участников операции «Марс» только у нее была своя история (хотя и без упоминаний об операции).

Армии Василевского были щедро награждены за операцию «Уран». Шесть армий (63-я, 21-я, 24-я, 66-я, 62-я и 64-я) получили статус гвардейских вскоре после Сталинградской операции, а седьмая, 5-я танковая, была с запозданием преобразована в 1-ю гвардейскую танковую армию после того, как в ходе операции «Уран» понесла огромные потери под Харьковом в марте 1943 года. Успехи всех шести армий подробно изложены в соответствующих историях.

Советские командующие корпусами, участвовавшими в операции «Марс», удостоились лучшей участи, чем командующие армиями, — особенно главы подвижных корпусов. Вероятно, это произошло потому, что командующие корпусами либо действовали лучше, либо были защищены от критики командующими армиями, которые и стали всеобщими козлами отпущения. Командир конно-механизированной группы 20-й армии и 2-го гвардейского кавалерийского корпуса генерал В. В. Крюков командовал своим корпусом до конца войны. Он дослужился до генерал-лейтенанта и в апреле за действия в Польше был удостоен звания Героя Советского Союза (73). Генерал М.Е. Катуков принял командование только что образованной 1-й танковой армией в январе 1943 года и продолжал командовать ею всю войну. К концу войны Катуков стал одним из самых выдающихся и опытных командиров танковых соединений Красной армии, его армия получила статус гвардейской. Генерал А.П. Гетман, командующий 6-м танковым корпусом (но не участвовавший в операции «Марс»), снискал славу одного из самых видных командиров танковых корпусов Красной армии. Своим корпусом, переименованным в 11-й гвардейский танковый, входящим в состав танковой армии Катукова, он командовал в ходе ключевых операций на завершающих этапах войны и при взятии Берлина. Генерал М.Д. Соломатин также всю войну командовал 1-м механизированным корпусом — сначала отдельным, а позднее, под Берлином, подчиненным 2-й гвардейской танковой армии. Катуков, Гетман и Соломатин подробно и точно описали действия своих формирований во время войны.

Генерал-майор К.А. Семенченко, командующий 5-м танковым корпусом, удостоенный звания Героя Советского Союза в 1941 году, в период командования 19-й танковой дивизией 22-го механизированного корпуса, продержался на своем посту всю войну и в 1947 году попал в резервные войска (74). Те командиры дивизий и бригад, которые уцелели в операции «Марс», а так же те, кто дожил до конца войны, подобно полковникам Дремову и Бабаджаняну, покрыли себя вечной славой.

Репутация многих советских командиров пострадала, а их немецкие противники продолжали преуспевать вплоть до смерти в бою или всеобщей капитуляции. Командир 9-й армии генерал Модель приобрел славу опытного военачальника, командовал группами армий «Север», «Юг» и, наконец, после поражения группы армий «Центр» в июне и июле 1944 года возглавил и эту группу. Модель прославился тем, что отогнал русские войска от ворот Варшавы в августе 1944 года. Он продолжал командовать Западным фронтом, пока весной 1945 года в Руре не попал в окружение к американским войскам. Не утратив надменности, Модель покончил с собой, лишь бы не попасть в плен.

Командир 39-го танкового корпуса Моделя, фон Арним, был смещен с поста 1 декабря 1942 года и переведен в Северную Африку. Там он вошел в историю, сдав американцам и британцам остатки немецких и итальянских войск. Генерал Йозеф фон Гарпе, командир 41-го танкового корпуса, дослужился до генерал-полковника и командующего группой армий «А». Гитлер сместил фон Гарпе с поста командира группы армий в разгар Висло-Одерской операции в январе 1945 года. Командир 23-го армейского корпуса генерал Карл Гильперт закончил войну в чине генерал-полковника, командующего группой армий «Курляндия», в конце войны окруженной советскими войсками к западу от Риги. Генерал Максимилиан фон Фреттер-Пико, 30-й корпус которого спас немецкие войска, осажденные в Белом, вскоре был направлен на юг — сдерживать поток советских войск, хлынувших на запад от Сталинграда. К концу 1944 года он командовал немецкой 6-й армией в Венгрии.

История операции «Марс» исправно служила своему хозяину — советскому государству. Что было важно помнить, то помнили, несущественное — забыли. Сталин спас от позора тех командиров, которые, по его мнению, еще могли внести ценный вклад в победу. Исполняя приказ, советские историки писали и переписывали историю, оберегая репутации этих военачальников. К несчастью, идеология и необходимость не требовали спасения многих командиров ниже уровня командира фронта.

История и павшие

Увы, особенно жестоко судьба обошлась с младшими офицерами Красной армии, с сержантским составом и рядовыми, которые погибли или были ранены в операции «Марс» или пережили ее — впрочем, для судьбы это обычное явление. Словно не удовлетворившись множеством погибших и раненых, страна совершила величайшую несправедливость по отношению к ним: пренебрегла принесенными в жертву десятками тысяч людей, которые пали на поле боя и были забыты теми, кто выжил. В память об этих сражениях и страданиях не было воздвигнуто ни обелисков, ни монументов, история стерла память о великом, но тщетном подвиге. Молчание мертвых не избавило их от позора, а живые хранили воспоминания так же безмолвно. На протяжении пятидесяти лет поколение уцелевших не имело возможности открыто говорить и читать об операциях, в которых они участвовали, и при этом видело, как сотни тысяч других солдат превозносят за их самоотверженный подвиг под Сталинградом.

Но история злопамятна и мстительна. Власти были не в состоянии уничтожить тысячи немецких документов и потому берегли как зеницу ока архивные материалы, касающиеся операции. Жесткий контроль авторитарной системы не мог заставить замолчать людей, жаждущих правды. Несмотря на все происки системы, в мемуарах и историях подразделений сохранилось достаточно фрагментов истины, чтобы убедиться в достоверности немецких материалов. Сегодня, после распада Советского Союза, с операции «Марс» наконец-то был снят покров тайны. Советские архивные документы недвусмысленно подтверждают немецкие и оправдывают русских ветеранов, которые стремились поведать миру истину, несмотря на все препоны.

История вознаграждает за терпение тех, кто молчит и ждет. Сегодня она реабилитирует всех участников операции «Марс», вспоминает все, что давно предали забвению, и наконец слышит безмолвный призыв мертвых и мольбы забытых живых. «Марс» занял по праву принадлежащее ему место в галактике советских военных операций.

ПОЯСНЕНИЕ К КАРТАМ

На картах, взятых из американского издания книги Д. Гланца «Zhukov's Greatest Defeat. The Red Army's Epic Disaster in Operation Mars, 1942», оставлены наименования фронтов и населенных пунктов на английском языке. Для удобства пользования книгой русского читателя даны дополнения на правых страницах разворотов, где наименование частей и соединений в основном приводятся так, как это принято в российских изданиях. Перевод карт осуществлен сверху вниз и слева направо (немецкие-советские).

ГОСУДАРСТВЕННАЯ ПРИНАДЛЕЖНОСТЬ ВОЙСК: Венг., Рум., Ит. — Венгерские, Румынские, Итальянские.

ВОЕННЫЕ ТЕРМИНЫ: АГ, Арм. Гр. — Армейская группа; моб. к. — Мобильный корпус; АК — Армейский корпус; мпд — Мотопехотная дивизия; А, Арм. — Армия; мсбр — Мотострелковая бригада; АП — Артиллерийский полк; мсп — Мотострелковый полк; б, бн — Батальон; ОГ, Опер. гр. — Оперативная группа; бр — Бригада; ОС — Оперативное соединение; бртд — Бронетанковая дивизия; Особ. — Особый; ВГК — Верховное Главнокомандование; Отд., о — Отдельный; окбр — Отдельная кавалерийская бригада; ВА- Воздушная армия; вдд — Воздушно-десантная дивизия; о, отр. — Отряд; вдк — Воздушно-десантный корпус; охр. бр — Охранная бригада; ВПУ — Вспомогательный пункт управления; прш — Парашютный; по — Передовой отряд; ГВ. — Гвардейский: ПД, ПК — Пехотные дивизия, корпус; ГД- Горная дивизия; подр. — Подразделение; ГСК, ГСП — Горно-стрелковые корпус, полк; п — Полк; пмп — Полк морской пехоты; ГР.А — Группа армий; ПВО — Противовоздушная оборона; ГР.АРМ. ПУ — Пункт управления; дсс. — Десант; Р, Рез. — Резерв; д, див. — Дивизия; Рк — Резервный корпус; кк, кд — Кавалерийские корпус; св. бр. — Сводная бригада; сд — Стрелковая дивизия; кп — Командный пункт; ск- Стрелковый корпус; КА — Конная армия; смбр- Смешанная моторизованная бригада; КМГ- Конно-механизированная группа; ТА- Танковая армия; кон. к — Конный корпус; ТГр. — Танковая группа; к, корп. — Корпус; тк. тд — Танковые корпус, дивизия; мбр, мд — Механизированные (моторизованные) дивизия; Уд. — Ударный бригада, УР — Укрепленный район; МК, МП- Механизированные (моторизованные) корпус; упд — Учебно-полевая дивизия, полк уч. — Учебный.

Внизу страницы даны расшифровки легенд к картам оригинального издания.

Продолжение следует…

Примечания

1

— смелое утверждение — типа «я заблуждаюсь, но искренне»;-)

(обратно)

2

— «…а за окном шел снег и рота красноармейцев…» (с) «Операция „Игельс“» — для тех кто не читал: можно почитать вот тут

(обратно)

3

— интересно, а почему красными буквами, хотя стрелки синие?

(обратно)

4

Так называли «катюши» солдаты западных армий, имея в виду их сходство отрубами музыкального инструмента органа. (Примеч. авт. и пер.)

(обратно)

5

Ужасов сентябрьского окружения под Киевом М.И. Пуркаев не переживал. Он покинул пост начальника штаба Юго-Западного фронта в конце июля 1941 г. Пуркаева сменил на этом посту бывший военный атташе в Германии генерал-майор В.И. Тупиков, погибший при прорыве штаба фронта из киевского «котла». (Примеч. ред.)

(обратно)

6

В справочнике «Кто был кто в третьем рейхе» (К.А. Залесский. М.: «Астрель», 2002 г.) начальником разведки немецкого Генштаба с 1.4.1942 г. назван Рейнхард Генлен (Genlen), однако автор данной книги настаивает на написании его фамилии без первой «н» — Гелен (Gelen). (Примеч. пер.)

(обратно)

7

Гланц ошибается относительно принципов комплектования штрафных батальонов и рот. В штрафные батальоны за различные проступки направлялись офицеры, а в штрафные роты — солдаты. Бывшие заключенные в штрафные подразделения не направлялись и служили в обычных ротах и батальонах на общих основаниях с остальными гражданами, попадая в штрафники только в случае совершения преступлений уже в ходе службы в войсках. Политические заключенные (осужденные по 58-й статье) на фронт в подавляющем большинстве случаев не попадали вовсе. (Примеч. ред.)

(обратно)

8

Качественный состав танкового парка корпуса П. Армана характеризовался следующими цифрами. К началу операции «Марс» в 6-м танковом корпусе было 165 танков, объединенных в 22-ю (10 КВ, 23 Т-34, 12 Т-70, 6 Т-60), 100-ю (8 КВ, 18 Т-34, 3 Т-70, 25 Т-60) и 200-ю (41 Т-34, 15 Т-70, 4 Т-60) танковые бригады. Танков, поставленных по ленд-лизу, в 6-м танковом корпусе не было. (Примеч. ред.)

(обратно)

9

Буквой «К.» и цифрой обозначались в вермахте мотоциклетные батальоны танковых дивизий. Они выполняли, кроме прочего, разведывательные функции, но их не нужно путать с собственно разведывательными батальонами (Aufklarungsabteilung), обозначавшимися аббревиатурой «АА» и цифрой, однозначно определявшей принадлежность разведывательного батальона к определенному соединению. (Примеч. ред.)

(обратно)

10

Журнал боевых действий. (Примеч. ред.)

(обратно)

11

Приставка «танковый» обозначала принадлежность к танковой или моторизованной дивизии, а не наличие в составе данных частей бронетехники. Приставка Pz. (Panzer) добавлялась даже к названию батальона связи и саперного батальона дивизий, хотя они никогда не имели танков. (Примеч. ред.)

(обратно)

12

Штурмовыми орудиями (Sturmgeschutze) немцы называли самоходные установки на шасси танка Pz.Kpfw.III. В начале войны они вооружались короткоствольной 24-калиберной 75-мм пушкой, а к моменту проведения «Марса» основным образцом стала САУ с длинноствольной 75-мм пушкой, способная поразить танки Т-34 и KB на дистанции свыше одного километра. (Примеч. ред.)

(обратно)

13

Термин «наказал» не следует понимать буквально. Далее Гланц объясняет, что основным стимулом продолжения наступления был тезис о «последнем батальоне», который может переломить ситуацию в пользу советских войск, разрушив оборону державшейся из последних сил 9-й армии. (Примеч. ред.)

(обратно)

14

На 18 ноября 1942 г. 19-я танковая дивизия насчитывала боеготовыми 7танков Pz.Kpfw.Il, 37 танков Pz.Kpfw.38 (t), 8танков Pz.Kpfw.lII с короткоствольным орудием, 3 танка Pz.Kpfw.lVc короткоствольной пушкой, 10 танков Pz.Kpfw.IVc длинноствольным орудием и 3 вооруженных только пулеметами командирских танка. Таким образом, подавляющее большинство танков дивизии (за исключением десяти Pz.Kpfw.IV с длинноствольными орудиями) было устаревших типов. (Примеч. ред.)

(обратно)

15

Здесь в тексте ошибка, в действительности в составе подчиненных М.Д. Соломатину войск был 34-й отдельный автобронебатальон. (Примеч. ред.)

(обратно)

16

В состав 5-го танкового корпуса входили 5-я мотострелковая бригада и три танковых бригады: 24-я (21 танк KB, 27 Т-30 и Т-60), 41-я (19 Т-34, 12 Т-70, 21 Т-30 и Т-60) и 70-я (27 Т-34, 13 Т-70 и 20 Т-60). 5-я мотострелковая бригада и мотострелковые батальоны танковых бригад были полностью укомплектованы по штату. Данные приведены по ЦАМО Ф.208, оп. 50660сс, д. 7, л. 109. (Примеч. ред.)

(обратно)

17

К 11 декабря 1942 г. части 6-го танкового корпуса насчитывали следующее количество танков: 22-я танковая бригада- 7 KB, 31 Т-34, 7 T-70, 10 Т-60, а всего 55 танков; 100-я танковая бригада — 33 Т-34, 5 Т-70 и 8 Т-60, а всего 46 танков. Таким образом, общая численность 6-го танкового корпуса к началу второго этапа операции была 101 танк. Данные приведены по ЦАМО Ф. 208, on. 50660сс, д. 7, л. 109. (Примеч. ред.)

(обратно)

18

Бронетанковые и механизированные войска. (Примеч. ред.)

(обратно)

19

Далее в русских источниках отсутствует фраза, которая есть у Д. Гланца: «И, наконец, требования командования армии и фронта несколько раз вводить корпус в бой на том или ином направлении или с незначительными маневрами зачастую не соответствовали реальной ситуации».

(обратно)

Оглавление

Потерянное звено

Введение

Глава 1 ПРЕЛЮДИЯ

  На Сталинград: вермахт и операция «Блау»

  Остановить немецкий натиск: ни шагу назад!

  Гром с севера

  Контрнаступление богов: истоки операций «Марс», «Уран», «Сатурн» и «Юпитер»

  Ставка ВГК, Москва, Кремль, 26 сентября 1942 года

  Накануне

Глава 2 КРАСНЫЙ БОГ ВОЙНЫ АТАКУЕТ

  Штурм Вазузы

    25 ноября

    26 ноября

    28 ноября

  Глубокий удар у города Белый

    25 ноября

    26 ноября

    27 ноября

    28 ноября

  Продвижение по долине Лучесы

    25 ноября

    26-27 ноября

    28-30 ноября

  Форсирование реки Молодой Туд

    25 ноября

    26-27 ноября

    28-29 ноября

Глава 3 КРАСНЫЙ БОГ ВОЙНЫ ОСТАНОВЛЕН

  Сычевская мясорубка

    29 ноября

    30 ноября

    1-5 декабря

  Образование «котла» у города Белый

    29 ноября

    30 ноября

    1-4 декабря

  Тупик в долине Лучесы

    1-3 декабря

    4-6 декабря

  Битва за Урдом

    30 ноября — 3 декабря

    4-6 декабря

Глава 4 ПРОВАЛ, ЯРОСТЬ И РАЗГРОМ

  Окружение и уничтожение «котла» под Белым

    5-6 декабря

    7-8 декабря

    9-14 декабря

    15-16 декабря

    5-10 декабря

    11-14 декабря

  Истощение сил на севере

    8-12 декабря

    13-23 декабря

  Поражение в долине Лучесы

    7-15 декабря

    16-31 декабря

  Подведение итогов

Глава 5 ЭПИЛОГ

  Затмение «Марса» и крах «Юпитера»

  Причины поражения советских войск

  Цена и последствия поражения советских войск

  Достижения «Урана» и метаморфоза «Сатурна»

  Репутации богов и людей

  «Марс» в галактике операций

  История и командиры

ПОЯСНЕНИЕ К КАРТАМ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте