«Сталин. Красный монарх»

Александр Бушков Сталин. Красный монарх

Вам не по душе это варварство? Не прогневайтесь – отвечает вам история: чем богата, тем и рада. Это только выводы из всего, что предшествовало.

В.И. Ленин

Предисловие

С самого начала, едва только идея этой книги начала понемногу зарождаться, я решительно отказался от мысли написать очередную биографию Сталина. Во-первых, в послевоенные годы уже издано несколько, во-вторых, в этом случае повествование неизбежно пришлось бы загонять в строго определенные рамки.

Меж тем правильнее будет писать не о человеке, а о времени. Известный английский историк и философ Р. Дж. Коллингвуд еще в тридцатые годы прошедшего столетия вывел нехитрую, но убедительную формулу: личность любого мало-мальски значимого исторического деятеля следует рассматривать непременно с учетом времени, в котором он жил и работал, а также конкретных исторических условий.

Все справедливо. Великая и страшная фигура Иосифа Виссарионовича Сталина, как гвоздь в доску, вбита в великое и страшное двадцатое столетие. Без этого столетия не было бы и Сталина – а без Сталина столетие наверняка стало бы другим, совершенно не похожим на оставшееся за нашими плечами…

Девятнадцатый век был скучен. Строго говоря, он начался лишь в 1815 г., когда, с окончательным разгромом Наполеона, пришел конец страстям, людям и идеям века восемнадцатого. Ну, конечно же, на протяжении девятнадцатого столетия хватало и войн, и революций, и интриг – но все это нисколечко не сотрясало неких основ. Войны велись, можно смело сказать, как-то привычно: как сто раз прежде бухали пушки, неслась в атаку кавалерия и палила пехота, генералы картинно манипулировали шпагами, а маршалы – жезлами. Но результаты этих баталий были обыденны до зевоты: максимум, которого удавалось добиться – одна держава отхватывала у другой кусочек территории. А иногда и до этого не доходило.

Революции опять-таки не сотрясали основ, хотя их творцам сплошь и рядом именно этого и хотелось. Строго говоря, они даже не заслуживают названия «революций» – всего-навсего бунты, мятежи, заварушки, кончавшиеся одинаково: какое-то время на улицах восторженно витийствует мятежная толпа, громоздя баррикады и вздергивая на фонари подвернувшихся под руку сановников, но потом обязательно появляются правительственные войска и сметают все картечью к чертовой матери. Причем, как сплошь и рядом случалось (то в Париже, то в Вене, то в других местах) пресловутая «революция» так и не успевала охватить всю страну и сводилась к бунту столичной черни.

Все переменилось в двадцатом столетии – быть может, справедливо будет отсчитывать его с августа 1914 г., с начала первой мировой войны, ведь и она сама нисколько не походила на все прежние, так что вполне можно считать ее неким символическим рубежом, ничего общего не имеющим с чисто хронологическими датами.

Все переменилось, все! Рухнули просуществовавшие сотни лет империи, появилось множество новых, независимых государств (существование которых ранее представить было нельзя). Прахом рассыпались традиции, иерархии, установления, уже не годился ни прежний опыт, ни прежние родословные, ни прежние теоретики… Только на окраинах Европы, во флегматичной Швеции, скажем, да в чистенькой бедноватой Швейцарии жизнь катилась по инерции, без катаклизмов или хотя бы потрясений. Всех остальных трясло.

Это было время невиданных, причудливых карьер – и столь же поразительных падений из князей в грязь. Композиторы становились президентами, сугубо штатские люди – маршалами, ефрейторы – партийными вождями, короли – изгнанниками, графини – проститутками. И самое главное: пертурбации эти приняли массовый характер. Случалось и в прошлые века, что деревенские замарашки выбивались в императрицы, а провинциальные мошенники – в графья. Но, повторяю, тогда речь не шла о повсеместном сотрясении основ…

Люди первой половины двадцатого столетия, вне зависимости от политических пристрастий, страны обитания и пола, жили гораздо ярче и фееричнее, что ли, чем их предки, а также потомки. Даже довольно бездарные субъекты, наделенные, однако, особой хваткой или проворством, взлетали поразительно высоко – хотя и рушились частенько опять-таки в феерическом сиянии и с оглушительным грохотом…

Именно это непредсказуемое, бунтарское время попыток осчастливить на свой лад человечество – все человечество, ни больше и ни меньше! – и подняло на капитанский мостик одного из кораблей Сталина. Ну, а потом уже Сталин принялся переделывать, перекореживать, перебарывать это время, почти не зная ни колебаний, ни отдыха – а с некоторых пор совершенно не зная и жалости. Он менялся со временем – и менял время, пока был в состоянии это делать. И в конце концов над планетой поднялась тень Красного монарха. Быть может, самого могущественного, жуткого и великого императора за всю историю планеты Земля.

Автор не ставит перед собой задачу ни «реабилитировать», ни «восхвалять» Иосифа Виссарионовича Сталина, красного императора. У этой книги другая цель: насколько это возможно, восстановить реальную историю, понять мотивы и объяснить поступки Сталина без примитивных клише, когда используются лишь черная и белая краска.

Нашей реальной истории после семнадцатого года катастрофически не везло. Сначала ее искромсали при Сталине, подчиняясь сиюминутным требованиям текущей политики – когда из жизни, из памяти, из учебников исчезали не только весьма заметные люди, но и события немалых масштабов. Потом, при Хрущеве, историю доверили писать людям, пострадавшим при Сталине и всерьез на него обиженным, – нетрудно представить, что из этого вышло. И, наконец, во времена не к ночи будь помянутой «перестройки» к делу подключилась советская интеллигенция – горластая и невежественная, напрочь лишенная не только умения мыслить логически, но и мыслить вообще, способная лишь на выражение примитивных эмоций и не знающая иных красок, кроме черной и белой. Период ее владычества над умами оказался кратковременным, но все же за эти несколько лет в массовое сознание успели внедриться как вульгарнейший, примитивный метод познания истории, ничего общего не имеющий с объективным изучением прошлого, так и множество мифов – сплошь и рядом совершенно бредовых, но до сих пор кое-кем почитаемых за истину.

Например, великое множество людей в том числе и с высшим образованием, до сих пор свято верят, будто в семнадцатом году «большевики разложили армию, издав пресловутый „приказ № 1“». Другие искренне убеждены, что большевиков была «кучка» – и именно эта кучка каким-то мистическим образом сумела совратить с пути истинного богатую, сытую и благополучную Российскую империю. Третьи…

Но не будем забегать вперед. Эта книга для того в первую очередь и написана, чтобы на основании строгих фактов, сплошь и рядом укрытых в малотиражных, а то и в напрочь забытых изданиях, развеять устоявшиеся мифы. Охотно верю, что при этом будет оттоптана не одна любимая мозоль, а иные иллюзии – развеяны самым беззастенчивым образом, не говоря уже о шумных выражениях недовольства со стороны тех, кто привык воспринимать нашу весьма непростую историю на уровне мультиков.

Ну, что поделать… Историческая справедливость заключается не в том, чтобы «возвеличивать» одних и «низвергать» других. И не в том, чтобы почивать на уютной перинке развлекательных мифов. По сути, история – это огромная бухгалтерская книга, только вместо граф «дебет» и «кредит» в ней опять-таки два раздела: «было» и «не было». Если что-то произошло, оно непременно должно быть занесено в эту книгу. Если чего-то не было – это опять-таки требует занесения в соответствующий раздел – точнее, прочерка в таковом.

Конечно, это упрощенный подход. История все-таки не укладывается в «дебет-кредит». Изучая историю, нам не обойтись без оценок. Вот только эти оценки непременно должны быть основаны на тщательном изучении времени и людей, на трезвом подходе и правилах логического мышления. К сожалению, слишком часто правят бал эмоции, основанные даже не на политических пристрастиях, а на откровенном невежестве…

Итак, мы будем говорить о времени – непростом, жестоком и тяжелом. И время это такое, что, повествуя о нем, то и дело разговор в сущности придется вести о Сталине, даже в тех случаях, когда его имя не будет упоминаться вовсе.

Потому что они неразделимы – это шальное, путаное время и прямой, как рельс, целеустремленный Сталин…

Отлично написал об объективности Лев Троцкий «в истории русской революции»: «Серьезному и критическому читателю нужно не вероломное беспристрастие, которое преподносит ему кубок примирения с хорошо отстоявшимся ядом реакционной ненависти на дне, а научная добросовестность, которая для своих симпатий и антипатий, открытых, незамаскированных, ищет опоры в честном изучении фактов, в установлении их действительной связи, в обнаружении закономерности движения. Это есть единственно возможный исторический объективизм, и притом вполне достаточный, ибо он проверяется и удостоверяется не добрыми намерениями историка, за которое к тому же тот сам и ручается, а обнаруженной им закономерностью самого исторического процесса».

Увы, сам Троцкий, поддаваясь чисто человеческим эмоциям, частенько отступал от им же сформулированных методов, но, в конце концов, он был далеко не первым и не последним, кто так поступал, и это ничуть не обесценивает предложенную им методику.

Крайностей следует избегать. Их, как и полагается, две. Иные поклонники Сталина склонны понимать чересчур уж буквально все, что было при нем провозглашено и объявлено, – верят, например, что Тухачевский с компанией и в самом деле были германскими шпионами и наймитами мирового империализма. Меж тем, не так все просто, – свою пулю Тухачевский безусловно заслужил, но истина глубже и сложнее…

Антисталинисты, как они себя именуют, наоборот, видят решительно за всеми поступками Сталина примитивно понимаемую «жажду власти» – и подгоняют под эту глубоко ошибочную версию абсолютно все слова и дела вождя. Что нимало не способствует поиску истины.

Доходит до смешного. Даже у Б. Соколова, автора серьезного, эрудированного и не склонного к примитивным формулировкам, можно прочитать в «Сталине»: «Но почестей на родине диктатору было мало. Он мечтал о времени, когда все народы Земли назовут его своим учителем и кормчим».

Взявшись публиковать такие пассажи, поневоле выставляешь себя на осмеяние. Любопытно, каким это чудом Соколову, в жизни со Сталиным не общавшемуся, удалось проникнуть в его мечты, то есть мысли? С помощью некоей волшебной аппаратуры, полученной от дружественно настроенных пришельцев с Тау Кита, или посредством спиритического блюдечка? Единственным достоверным свидетельством в таких случаях были бы воспоминания кого-то чертовски к Сталину близкого, с кем вождь делился самыми заветными мыслями и даже мечтами. Ну, скажем Молотова: «Помню, как сейчас, что Сталин мне говорил не однажды под цинандали: „Ах, Вячеслав, порой я мечтаю, чтобы все народы Земли называли меня своим учителем и кормчим…“».

Но ведь нет подобных воспоминаний! Чьих бы то ни было. О чем бы Сталин ни мечтал, эти мечты умерли вместе с ним. А значит, научная добросовестность требует не разбрасываться голословными утверждениями вроде: «Сталин мечтал…», «Сталин думал…»

А ведь Соколов – еще из лучших! То, что писали и пишут худшие, я вообще не берусь цитировать, поскольку это не имеет никакого отношения к реальности. И не оригинально ни в коей степени – еще во времена Наполеона находились «обличители», которые уверяли, будто Бонапарт оттого пустился завоевывать Европу, что из-за своего маленького роста испытывал комплекс неполноценности перед женщинами и отчаянно искал способов как-то самоутвердиться в других областях жизни.

Стоит заметить, что перед женщинами Наполеон в жизни не комплексовал и с завидным постоянством затаскивал в постель редкостных красоток (то, что иные ему потом наставляли рога, никакого отношения к его маленькому росту не имеет, а касается лишь непостижимой женской души).

Но мы, кажется, отвлеклись? Приступим.

Предупреждаю заранее: в этой книге читатель встретит массу цитат, порой весьма обширных. К исполнению своего замысла автор отнесся так добросовестно, что обещает еще и статистические таблицы. Что поделать, читателя я привык уважать. Эта книга рассчитана на читателя думающего, серьезного, и слишком серьезным делам и людям она посвящена, а поэтому некоторой наукообразности избежать невозможно. Хотя иные ревнители академизма наверняка снова станут бубнить о «поверхностно-залихватском» толковании истории, как соизволил оценить мои скромные труды один пишущий господин (в отместку это его я цитирую много и обширно в одной из последних книг).

Итак…

Часть первая Корабль без капитана

Глава первая Россия, потерявшая Россию

1. Самодурец всероссийский

Трудами иных деятелей культуры – среди пишущей братии в этом особенно преуспели Солоухин и Говорухин – в массовое сознание оказался успешно и надежно вбит образ царской России, прямо-таки как две капли воды похожей на сказочную страну Кокейн из саксонской мифологии: край всеобщего благоденствия с молочными реками в кисельных берегах и жареными перепелами, порхающими над головой в ожидании, когда обитателю сказочного царства захочется перекусить.

Мифология эта обширна и многостороння. Распространению ее способствуют и распеваемые с ностальгическим придыханием романсы:

– Гимназистки румяные, от мороза чуть пьяные, грациозно сметают рыхлый снег с каблучка…

И стихи Виктора Пеленягрэ об упоительных российских вечерах, где свалены в кучу все атрибуты сладкой жизни – и хруст французской булки, и что-то там еще…

И печатные сетования на большевиков, разрушивших страну, где «все было»: и свежайшие омары на витринах Елисеева, и фиалки прямиком из Пармы, и розовая ветчина, и сыр со слезой.

И задешево купленная мною антикварная открытка, где в 1912 г. некая Лиля непринужденно сообщает подруге Оле, что «провела две недели в имении у N».

Возражать трудно, все это и в самом деле было – и омары во льду, и воздушные пирожные, и юные гимназистки, и мягкие рессоры ландо… Вот только эта беспечная и сытая жизнь – с гимназистками и влюбленными в них юнкерами, с ветчиной на столе и хрустом французской булки – охватывала, прошу не забывать, не более пятнадцати процентов населения Российской империи. Остальные восемьдесят пять – это нищета. Вечно голодные крестьяне, которые почитали лакомством даже не французскую булку, а черный, без примесей, хлеб. Которые не жили, а мучительно выживали, от урожая до неурожая. И неважно, о славянах идет ли речь, или о жителях Средней Азии и Кавказа. Последним приходилось еще хуже – над ними, кроме царской администрации, сидели еще местные князьки с беками…

Но, увы, далеко не все, кто ностальгически вздыхает о «России, которую мы потеряли», задумывается всерьез, какое место занимали его предки в той потерянной России…

Давненько уж тому, во времена угара перестройки, мне пришлось на Урале крепко поспорить с местным активистом какой-то там демократической шараги, полковником Советской Армии в отставке, башкиром по национальности. Когда логические аргументы были исчерпаны, экс-полковник в бессильной ярости завопил: «Да при царе я бы вас на дуэль вызвал!»

Естественно, я тут же поинтересовался его родословной. Моментально выяснилось, что по отцовской и по материнской линии этот демократ (антисоветчик, конечно!) происходит из самых что ни на есть голодранцев, неграмотных и сирых, пасших стада местного бая или как он там называется…

Я прояснил свои, казенно говоря, корни. По материнской линии прадед был дворянином (правда безземельным, хоть и древностью рода гордым, в Литве таких предостаточно) и, более того, немаленьким чиновником путей сообщения, начальником вагонного депо, штатским полковником. По отцовской линии заставший революцию прадед – купчина и делец, классический сибирский ухарь: не миллионщик, конечно, но хваткий – тут вам и табуны, и торговые караваны в Китай, и подпольная скупка золотишка, и кое-какие шалости на таежных дорогах, о которых в приличном обществе не поминают.

И я никак не мог втолковать эмоциональному полковнику, что это Советской власти он обязан и погонами, и всем прочим. Что «при царе» мы с ним обитали бы в разных измерениях – какая там дуэль! Какая может быть дуэль между неграмотным башкирским пастушонком и человеком с подобными ветвями родословия?!

Логические аргументы на него, конечно, не действовали, как на всякого перестройщика и демократа. Ведь талдычил, что и при царе у него, мол, был шанс… Он не желал понимать, что шансов у меня при подобном раскладе было бы в тысячу раз больше, чем у сопливого пастуха-инородца.

Поэтому рискну дать мягкий, ненавязчивый совет всем, кто вслед за Говорухиным вздыхает по «Утраченной России» и проклинает злодеев-большевиков: достоверно выясните сначала, какое место в обществе занимали ваши прабабушки и прадедушки к семнадцатому году. Иначе может получиться неловко…

Ну, что же, давайте о революции. Решительно непонятно: если все в России обстояло так прекрасно, если подавляющее большинство жило безбедно, что же за паранойя охватила народы империи, заставив их своими руками разрушить столь процветающую, сытую и благополучную страну?

Особо подчеркну, что варианты «кучки» большевиков, равно как и «кучки» жидомасонов в качестве объяснения не годятся: ведь получается тогда, что сто пятьдесят миллионов человек – сытых! благополучных! всем довольных! – были совершенно безумны, если бездумно двинулись за кучкой кого бы то ни было?!

А что, если никакого всеобщего благоденствия и не было? Выслушаем несколько мнений о причинах революционных взрывов – и в нашей стране, и, так сказать, «вообще».

Английский писатель Паркинсон, автор знаменитого «Закона Паркинсона», однажды мимоходом высказался о причинах краха российской монархии так: «Любую революцию порождает само правительство, оно создает вакуум, куда бунтари засасываются, можно сказать, против воли… Империи рушатся потому, что гниют изнутри, а правители, на чьем счету нет никаких конкретных преступлений, приводят свой народ к катастрофе всем, чего они не удосужились сделать. А подлинные лидеры правят мощно, ярко, ведут за собой народ к четко поставленной цели. Когда этого нет, как, скажем, в царской России, возникает вакуум… Нас ввели в заблуждение историки: если верить им, революции совершали голодные крестьяне, замыслив бунт против своих хозяев. Так ли это? Люди, которые по-настоящему угнетены, никогда не поднимутся на бунт, и, если бы революции вырастали из народного недовольства, они случались бы гораздо раньше, когда дела обстояли еще хуже. Но в том-то и дело, что тираны процветают, а кресла трещат под их преемниками, у которых вроде бы самые благие намерения».

Ценное наблюдение, поскольку формирует очень важный закон революций: для всеобщего бунта мало всеобщей бедности. Нужно еще, чтобы полностью сгнила верховная власть…

В самом деле, вот пример: в Англии процветал тиран Генрих Восьмой, который повесил семьдесят две тысячи бродяг, истребил тысячи аристократов, в том числе и парочку собственных жен, ради мануфактур практически согнал с земли крестьянство, отменил католическую религию и заменил ее новой верой собственного изобретения с самим собою во главе. А на плаху впоследствии угодил слабый и бесцветный Карл Первый, который никого не казнил – он попросту не умел толково управлять, ни хорошо, ни плохо. Во Франции более полувека благоденствовал теоретик абсолютизма Людовик Четырнадцатый, доведя страну до полного истощения войнами и расточительностью двора – но головы лишился не он, а его никчемный потомок Людовик Шестнадцатый. В России не зафиксировано ни одного серьезного покушения на Ивана Грозного, Петра Первого и Николая Первого – да и в других державах дело обстояло примерно так же с их сатрапами и просто жесткими правителями…

Посмотрим, что говорили о революции не писатели, а серьезные, практические политики – например, «железный канцлер» Отто Бисмарк фон Шенхаузен, создатель Германской империи, победитель и в войнах, и в политике, и в дипломатии:

«Сила революционеров не в идеях их вождей, а в обещании удовлетворить хотя бы небольшую долю умеренных требований, своевременно не реализованных существующей властью».

К мнению Бисмарка вплотную примыкает мнение видного государственного деятеля С.Ю. Витте: «Все революции происходят оттого, что правительства вовремя не удовлетворяют назревшие народные потребности. Они происходят потому, что правительства остаются глухи к народным нуждам».

Поинтересуемся мнением вдвойне компетентных людей – тех, кто сделал революцию в России.

А.Ф. Керенский: «…Россия опоздала со своевременным переворотом сверху (о котором так много говорили и к которому так много готовились), опоздала предотвратить стихийный взрыв государства, не царизма, а именно всего государственного механизма. И нам всем вместе – демократии и буржуазии – пришлось наспех, среди дьявольского урагана страны и анархии налаживать кой-какой самый первобытный аппарат власти».

Сталин: «Октябрьская революция имела перед собой таких сравнительно легко преодолимых врагов, как более или менее слабую русскую буржуазию, окончательно деморализированный крестьянскими бунтами класс помещиков и совершенно обанкротившиеся в ходе войны соглашательские партии (партии меньшевиков и эсеров)».

Это сказано, правда, про Октябрь – но если вычеркнуть упоминание об «обанкротившихся партиях», то высказывание вполне применимо и к Февралю…

И, наконец, Троцкий: «Революция возникает, когда все антагонизмы общества доходят до высшего напряжения».

Вообще я бы рекомендовал людям думающим, а не проливающим слезу над говорухинскими лубками, прочитать от корки до корки «Историю русской революции» Троцкого. Многое можно уяснить и понять. Строго говоря, Троцких было два – ранний, если можно так выразиться, и поздний. Ранний – один из вождей успешно проведенной в огромной стране революции, один из организаторов и руководителей армии, выигравшей долгую и жуткую гражданскую войну. Все, что написано этим Троцким, стоит изучать самым внимательным образом. Не интересен и жалок поздний Троцкий – последовательно проигрывавший все, что можно было проиграть, скитавшийся по заграницам и уныло зудевший, что неправильно все происходит в Советском Союзе, потому что происходит оно под главенством не его, Троцкого, а Сталина. И даже смерть ему выпала какая-то нелепая – не вороненый маузер в него разрядили и не изящный стилет вогнали под пятое ребро, а треснули ледорубом по голове. Хорошо, хоть не кочергой…

Давным-давно во всем мире существует жесткое правило: при аварии на заводе спрос, в первую очередь, с директора. Если в воинской части царят бардак и развал, спрашивают с командира. Если на рифы налетел корабль, начнут с капитана.

А что за капитан двадцать три года отирался у штурвала корабля, именуемого Российской империей?

Прежде всего, его вообще не готовили к столь ответственному посту. Александр III, отец цесаревича Николая, умер внезапно и безвременно, в сорок девять лет (написал и холодком обдало: мой ровесник…). Смерти этой никто не ждал, император был прямо-таки былинным русским богатырем, из тех, что гнут подковы и сворачивают в трубочку серебряные рубли. Не зря после знаменитого крушения царского поезда без малейших усилий со стороны тогдашних пиарщиков в народе пошла гулять легенда, что государь-батюшка «своеручно» поднял крышу вагона, обрушившуюся было внутрь, да так и держал в одиночку, пока не вытащили наружу всех…

Александр умер, когда этого никто не ждал, и наследника попросту не готовили. Цесаревич занимался главным образом тем, что кушал шампанское и устраивал групповушки с балеринами.

Вообще-то, неподготовленность сама по себе ни о чем еще не говорит. Николая I тоже абсолютно не готовили к роли императора огромной державы – он до последнего момента не предполагал, что будет царствовать. И на трон он взошел, будучи лишь на три года старше Николая II – в двадцать девять.

Однако прадед и правнук – как небо и земля. Николай I, не обученный и не подготовленный к столь высокому посту, тем не менее с первых же часов проявил железную волю, сметя картечью декабристскую свору. И правил потом почти тридцать лет, подобрав неплохую команду исполнителей – что в дипломатии, что в финансах. Тридцать лет без потрясений, без провалов – это заставляет уважать. Правда, в самом конце его царствования грянула печальной памяти Крымская война, но это уже тема отдельного разговора. Гораздо важнее, что неудачная для России Крымская кампания так и не привела к потрясению основ, вовсе не оказалась дорогой к пропасти…

Николай II был бездарностью поразительной.

Временами на ум приходят и более жесткие эпитеты. Вот, например, узнаешь подлинные причины знаменитого покушения на него в Японии, когда его величество, будучи еще цесаревичем, путешествовал для расширения кругозора. Я много лет не мог доискаться ответа на несложный, в общем-то, вопрос: с какой это стати японский полицейский (следовательно, человек не случайный, а отобранный для серьезной службы с истинно японским тщанием) вдруг ни с того ни с сего попытался рубануть знатного иностранного гостя саблей по голове? Меж Россией и Японией в те времена еще не существовало ни малейших трений. Японцы – народ гостеприимный и уравновешенный… Сумасшедший он был, что ли? Солнцем голову напекло или белая горячка подстерегла?

Так вот – ничего подобного. Только в этом году удалось наконец-то докопаться до истинных причин, о которых почему-то умалчивали даже в советские времена, когда, казалось бы, сам бог велел…

Хотите знать, что там случилось? Да просто-напросто цесаревич Николай и его спутник принц Георг Греческий, изрядно поддавши, забрели в синтоистский храм и там, идиотски хихикая, начали колотить тросточками по священным для синтоистов храмовым колоколам. Пошли разговоры, люди возмутились, вот полицейский и не выдержал…

Вряд ли стоит его винить. Попробуйте представить, какую бы реакцию вызвало в том же году в России поведение двух иностранцев, которые, забредя пьяненькими в православный храм, начали бы с гоготом стучать тростями по лампадам… Могли бы и на месте затоптать, опоздай полиция вмешаться.

И это вовсе не «грешок молодости». В этом – весь Николай, по уму и задаткам с грехом пополам подходивший на роль полковника или начальника департамента, но совершенно не способный мало-мальски толково управлять Россией. Сохранилось убийственное по сарказму высказывание генерала Драгомирова: «Сидеть на престоле годен, но стоять во главе России не способен». Министр иностранных дел Н.П. Дурново (кстати, в своей обширной докладной записке предсказавший революцию задолго до семнадцатого года) считал, что Николай «обладает средним образованием гвардейского полковника хорошего семейства» – а это, согласитесь, маловато для человека, стоящего у руля огромной империи. Не менее категоричен известный юрист Кони: «Его взгляд на себя, как на провиденциального помазанника божия, вызывал в нем подчас приливы такой самоуверенности, что ставились им в ничто все советы и предостережения тех немногих честных людей, которые еще обнаруживались в его окружении… Трусость и предательство прошли красной нитью через всю его жизнь, через все его царствование, и в этом, а не в недостатке ума и воли, надо искать некоторые из причин того, чем закончилось для него и то, и другое… Отсутствие сердца и связанное с этим отсутствие чувства собственного достоинства, в результате которого он среди унижений и несчастья всех близко окружающих продолжает влачить свою жалкую жизнь, не сумев погибнуть с честью».

Это написано за год до стрельбы в подвале дома Ипатьева. Могут возразить, что Кони, собственно говоря, с Николаем общался мало, если общался вовсе, и знает его плохо, поверив на слово клевете и наветам…

Что ж, вот свидетельства тех, кто как раз находился при Николае достаточно долго и имел возможность хорошо узнать личность самодержца.

Министр внутренних дел Святополк-Мирский: «Царю нельзя верить, ибо то, что он сегодня одобряет, завтра от этого отказывается». Это было сказано в разговоре с С.Ю. Витте. Тот же Святополк-Мирский считал, что «все приключившиеся несчастья основаны на характере государя».

Министр внутренних дел И.Л. Горемыкин, предшественник Мирского, предупредил, передавая ему дела: «Помните одно: никогда ему не верьте, это самый фальшивый человек, какой есть на свете».

А впрочем, Николай и сам признавался: «Я всегда во всем со всеми соглашаюсь, а потом делаю по-своему».

Генерал А.А. Мосолов, начальник канцелярии министерства двора в 1900–1917 гг.: «Он увольнял лиц, долго при нем служивших, с необычайной легкостью. Достаточно было, чтобы начали клеветать, даже не приводя никаких фактических данных, чтобы он согласился на увольнение такого лица. Царь никогда не стремился сам установить, кто прав, кто виноват, где истина, а где навет… Менее всего склонен был царь защищать кого-нибудь из своих приближенных или устанавливать, вследствие каких мотивов клевета была доведена до его, царя, сведения».

Между прочим, Святополк-Мирский, в полном соответствии с предупреждениями Горемыкина, стал жертвой очередной подлой выходки Николая. В 1905 г. царь разрешил Мирскому вести переговоры с лидерами земского движения и сказал, что согласен на проведение ими своего съезда… но уже во время этого разговора готовил проект рескрипта об отставке министра за «уступчивость» в переговорах с оппозицией.

«Убожество мысли и болезненность души» – это слова Дурново.

«Ничтожный, а потому бесчувственный император. Громкие фразы, честность и благородство существуют только напоказ, так сказать, для царских выходов, а внутри души мелкое коварство, ребяческая хитрость, пугливая лживость», – это Витте.

Генерал Врангель (тот самый): «Царь ни точно очерченных пороков, ни ясно определенных качеств не имел. Он был безразличен. Он ничего и никого не любил».

Здесь, разумеется, самое время вступить протестующему хору фанатов Николая: как же так, «никого не любил»?! Не забывайте, что Николай Александрович и женился-то по страстной любви!

Совершенно верно, Николай женился по страстной любви.

В чем и заключается его первое предательство интересов России.

Здесь нет и тени преувеличения. Проблема эта уже давным-давно исследована теоретиками монархической идеи с самых разных сторон: самодержец, кроме огромных, ничем и никем, кроме Бога, не стесненных прав, обладает добровольно возложенными на себя обязанностями. Одна из таких обязанностей – забыть о том, что монарх может, подобно обычному человеку, жениться по любви. Не может. Не имеет права. Брак монарха должен, в первую очередь, преследовать две цели:

а) политические выгоды в дальнейшем;

б) обеспечение здорового потомства.

Это главное. На чувства монарх не имеет права. И случаев, когда это железное правило строго соблюдалось, предостаточно в царствующих домах Европы. Отказ от чувства – это и есть та цена, которую платит монарх за свою самодержавную власть.

Николай женился по любви, и на российском престоле оказалась недалекая истеричка с дипломом доктора философии, со страшной болезнью в генах – гемофилией (несвертываемость крови). Уже в те времена медики обладали достаточными знаниями о наследственных болезнях, в частности, о том, что гемофилия передается детям мужского пола.

Последствия известны. Родился неизлечимо больной наследник. Легко представить, как это повлияло на психическое состояние царственной четы, и без того не блиставшей интеллектом и уравновешенностью. При дворе замаячила череда сменявших друг друга шарлатанов – «магнетизеры», «целители», «святые старцы». В конце концов появился Григорий Распутин (фигура, впрочем, весьма неоднозначная)…

Если бы только у царя хватило ума ни во что не вмешиваться, стоять в сторонке и допустить к рулю людей дельных, толковых, способных провести корабль мимо рифов!

В мировой истории не единожды встречались ситуации, которые братья Стругацкие охарактеризовали как «могучий ум при слабом государе». Примеров множество. Самый, пожалуй, яркий – это многолетнее правление кардинала Ришелье во времена Людовика XIII. Сам король не мог похвастаться особенными умом и волей, а уж деловыми способностями не блистал вовсе – но он прекрасно понимал, что Ришелье тянет страну. И не поддавался ни на какие уговоры отстранить кардинала от дел. Недолюбливал, но не сдавал.

А вот Николай решительно избавлялся от всех выдающихся министров – от Витте, и от многих других. Упоминавшееся выше отсутствие смелости привело к тому, что у царя вошло в обычай отделываться от министров довольно-таки подленьким способом: вызвав того или иного сановника, поговорив о текущих делах, Николай отпускал его, заверяя в своей полной благосклонности, – но в соседней комнате уже лежал подписанный высочайший приказ об отставке, с которым назавтра являлся фельдъегерь (его величество был слишком деликатен и тонок, чтобы объявлять отставку лично…)

Свою лепту вносила и Алиса Гессенская, стараясь отстранить от должности всех мало-мальски крупных государственных деятелей и проталкивая к трону откровенные ничтожества.

«Он смотрел на своих министров как на обыкновенных приказчиков», – вспоминает очевидец. Назначая министром Коковцева, царь спросил прямо: «Надеюсь, вы не будете заслонять меня так, как это делал Столыпин?»

Наглядный пример. Морской министр Бирюлев, прочтя рапорт одного из своих подчиненных, просившего выписать из Франции для подводных лодок некоторое количество свечей зажигания, недрогнувшей рукой вывел резолюцию: «Достаточно будет пары фунтов обычных стеариновых».

Этот человек руководил военно-морским флотом империи… Но кого интересовали его профессиональные качества, если он отличался собачьей преданностью царственной чете? Самое печальное, что подобное продолжалось и в разгар первой мировой. Когда Николай назначил летом 1915 г. военным министром генерала Поливанова, Алиса буквально задолбала муженька (другого слова и не подберешь) возражениями и в конце концов своего добилась: Поливанов был снят, назначен Шуваев, всю жизнь прослуживший… в интендантстве! Зато верен был, как собака…

В последние два года царствования Николая и премьер-министров фактически назначала императрица. Времена стояли сложнейшие и тяжелейшие, страна откровенно катилась под откос, все разваливалось. Кто же становился избранниками ее величества?

Восьмидесятилетний Горемыкин, пребывавший в откровенном старческом маразме. Штюрмер, личность совершенно бесцветная и не пользовавшаяся никаким авторитетом где бы то ни было. Последним премьером империи стал семидесятилетний князь Голицын, заведовавший ранее благотворительными учреждениями царицы. Когда друзья спросили старичка, зачем он принял столь хлопотливый пост, тот, мечтательно улыбаясь, прошамкал: «Чтобы было одним приятным воспоминанием больше!».

Приятных воспоминаний не оказалось. При первых известиях о февральских беспорядках в Петербурге Голицын с чувством выполненного долга подал в отставку и отвечал по телефону встревоженным сановникам и генералам, чтобы его больше не беспокоили…

Что творится со страной и что представляет собой царственная чета, видели все. Причем задолго до Февраля. Безусловно, стоит привести обширные выдержки из дневника профессора Б.В. Никольского. Профессор римского права, он преподавал не только в Юрьевском и Петербургском университетах, но и в элитарном училище правоведения. Не либерал, не демократ, наоборот, один из ярых и активных монархистов и руководителей «Союза русского народа».

«Неверность его ужасна (это Никольский пишет в 1905 г., вскоре после того как побывал на аудиенции у Николая). Он, при всем самообладании и привычке, не делает ни одного спокойного движения, ни одного спокойного жеста… Когда говорит, то выбирает расплывчатые, неточные слова и с большим трудом, нервно запинаясь, как-то выжимая из себя слова всем корпусом, головой, плечами, руками, даже переступая…Точно какая-то непосильная ноша легла на хилого работника, и он неуверенно, шатко ее несет…

…Я думаю, что царя органически нельзя вразумить. Он хуже, чем бездарен! Он – прости меня Боже – полное ничтожество…

…Мне дело ясно. Несчастный вырождающийся царь с его ничтожным, мелким и жалким характером, совершенно глупый и безвольный, не ведая, что творит, губит Россию…

…Конечно, если бы я верил в чудеса, и в возможность вразумить глупого, бездарного, невежественного и жалкого человека, то я предложил бы пожертвовать одним-двумя членами династии, чтобы спасти ее целость и наше отечество. Повесить, например, Алексея и Владимира Александровичей, Ламздорфа и Витте, запретить по закону великим князьям когда-либо занимать ответственные посты… Еще если бы можно было надеяться на его самоубийство – это все-таки было бы шансом. Но где ему!»

Как видим, дела и в самом деле невероятно плохи, если один из идеологов монархизма и «черной сотни» всерьез размышляет наедине с самим собой о том, что неплохо было бы повесить парочку великих князей…

Чуть позже мы познакомимся именно с этой парочкой и поймем, за что Никольский желал бы видеть их на эшафоте. А пока отрывок из дневника еще одного монархиста, консерватора и черносотенца М.О. Меньшикова, написанного уже после революции:

«…не мы, монархисты, изменники ему, а он нам. Можно ли быть верным взаимному обязательству, которое разорвано одной стороной? Можно ли признавать царя и наследника, которые при первом намеке на свержение сами отказываются от трона? Престол есть главный пост государственный, высочайшая стража у главной святыни народной – народного величия… Тот, кто с таким малодушием отказывается от власти, конечно, недостоин ее.

…При жизни Николая II я не чувствовал к нему никакого уважения и нередко ощущал жгучую ненависть за его непостижимо глупые, вытекающие из упрямства и мелкого самодурства решения. Ничтожный был человек в смысле хозяина. Но все-таки жаль несчастного, глубоко несчастного человека: более трагической фигуры „человека не на месте“ я не знаю…»

Дневник одного из профессоров Московской духовной академии, запись от 23 марта 1917 г.: «Тысячи революционеров не уронили так самодержавие, монархию, трон и династию Романовых, как это сделала эта германка со своим гнусным Распутиным, со своим германизмом, со своей гнусной хлыстовщиной, со своей отчужденностью от России и чуть ли не изменами в пользу Германии, отчужденностью даже от всех членов царского дома и чуть ли не с манией величия. А царь повредил себе и монархии безволием, ленью, беспечностью, пристрастием к вину (по-видимому), тугодумным подчинением своей обер-кликуше, неумением управлять, нежеланием, хотя бы на время войны, составить кабинет по образу конституции. Жалкие люди, и жалка теперь, да и прежде, семья, несчастная семья! Нравственно, умственно и культурно обе главы семьи упали еще раньше переворота и окончательного падения».

Насчет «измен в пользу Германии» – конечно же, преувеличение. Остались любопытные воспоминания о том, насколько далеко заходило порой помрачение умов в «образцовом обществе»: однажды офицеры Генерального штаба всерьез обсуждали сплетню, будто бы из Царского Села, из покоев императрицы, в резиденцию кайзера Вильгельма протянут прямой телефонный провод, по которому Алиса передает шпионские сведения. И это обсуждение продолжалось достаточно долго, пока кто-то не напомнил, что профессионалам, каковыми все собравшиеся являются, должна быть ясна абсурдность подобного «провода»…

Но во всем остальном профессор совершенно прав. Подобные отзывы о Николае могли бы составить толстый том – отзывы генералов, министров, столпов монархизма, никоим образом не либералов. Закончу двумя мнениями иностранцев. Один из них, британский премьер-министр Ллойд-Джордж, был современником событий. И считал, что Российская империя была «ковчегом, у которого полностью отсутствовали мореходные качества. Весь его остов прогнил, и капитан был не лучше. Капитан годился только для прогулочной яхты в спокойных водах, а штурмана выбирала его жена, отдыхавшая на кушетке в каюте». Николая англичанин характеризовал как «корону без головы».

Другой американский историк, Роберт Мэсси, порой выглядит большим русофилом, чем сами русские. К Николаю он проникнут самым горячим пиететом, но тоже не выдерживает: «В ходе войны народ хотел не революции, а только реформ. Но Александра, побуждаемая Распутиным, страстно протестовала против всякого умаления царской власти. Уступая жене, борясь за спасение самодержавия и отрицая все доводы в пользу ответственного перед народом правительства, Николай сделал революцию и конечный триумф Ленина неизбежными».

Малоизвестный, но крайне многозначительный факт, кажется, не имеющий аналогов в мировой практике: в свое время русская полиция конфисковала тираж книги… «Полное собрание речей императора Николая II за 1894–1906 годы»! Дело в том, что по отдельности выступления и резолюции самодержца на документах еще кое-как смотрелись, но, собранные вместе в большом количестве, выглядели таким тупоумием, производили столь невыгодное впечатление, что их пришлось срочно изымать из обращения.

Легко заметить, что все критические отзывы о Николае сводятся к одному: это был человек не на своем месте. И он был мелок.

Эту мелкую бесчувственность он продемонстрировал еще во время коронации, когда в давке на Ходынском поле погибло более пяти тысяч человек, и молодому императору советовали в знак траура отменить все торжества. Слово свидетелю, великому князю Александру Михайловичу: «Мои братья не могли сдержать своего негодования, и все мы единодушно требовали немедленной отставки великого князя Сергея Александровича и прекращения коронационных торжеств. Произошла тяжелая сцена. Старшее поколение великих князей всецело поддерживало московского генерал-губернатора. (т.е. того самого Сергея Александровича, виновника Ходынской катастрофы. – А.Б.). Мой брат, великий князь Николай Михайлович, ответил дельной и ясной речью. Он объяснил весь ужас создавшегося положения. Он вызвал образы французских королей, которые танцевали в Версальском парке, не обращая внимания на приближавшуюся бурю. Он взывал к доброму сердцу молодого императора.

– Помни, Ники, – начал он, глядя Николаю II прямо в глаза, – кровь этих пяти тысяч мужчин, женщин и детей останется неизгладимым пятном на твоем царствовании. Ты не в состоянии воскресить мертвых, но ты можешь проявить заботу об их семьях. Не давай повода твоим врагам говорить, что молодой царь пляшет, когда его погибших верноподданных везут в мертвецкую.

Вечером император Николай II присутствовал на большом балу, данном французским посланником. Сияющая улыбка на лице великого князя Сергея заставила иностранцев высказать предположение, что Романовы лишились рассудка…»

Так Николай начал свое царствование. А закончил… По словам опять-таки одного из видных и убежденных монархистов – «отрекся от престола, будто эскадрон сдал».

Нужно еще заметить, что великий князь Александр и сам не всегда проявлял ту сострадательную рассудительность, к которой после Ходынки призывал родственника-царя. Однажды германский посол стал свидетелем сцены, когда Николай и означенный Александр (домашнее прозвище – Сандро) самозабвенно веселились, пытаясь спихнуть друг друга с узенького тесного дивана. И все бы ничего, довольно безобидная забава – но она происходила вечером того дня, когда бомба террориста разнесла на кусочки великого князя Сергея…

Переедем теперь к родственникам Николая, к тому сборищу, что почтительно именовалось «домом Романовых». Великие князья – не все, конечно – сделали для дискредитации русской монархии гораздо больше, чем все прокламации кучки большевиков и все копошения либералов…

Началось это еще при Александре II, когда великий князь Николай Николаевич-старший, главнокомандующий в турецкой войне 1877–1878 годов, по сути, стал паханом стайки поставщиков. Цены на все, абсолютно все, поставлявшееся в действующую армию, были вздуты до невероятных пределов, в карманах поставщиков и интендантов оседали громадные суммы – и изрядный куш достался Николаю Николаевичу. Начатые было судебные дела пришлось потихонечку замять – поскольку все, попавшие под следствие не будь дураки, старательно припутывали великого князя, а согласно установлениям Российской империи члены дома Романовых стояли над законом и не подлежали судебному преследованию, что бы ни совершили…

Михаил Николаевич, наместник на Кавказе, спекулировал там «прихватизированными» земельными участками – естественно, с великокняжеским размахом, не мелочась.

Когда на месте убийства Александра II стали возводить храм Воскресения, пожертвования шли со всей России, складываясь в громадные суммы. Председателем строительного комитета, всецело распоряжавшегося денежным фондом, стал великий князь Владимир Николаевич – и уж они с супругой Марией Павловной себя не забыли. Храм строился долгие годы, и все это время великокняжеская чета запускала лапу в народные пожертвования. Глядя на них, стали поворовывать и те, кто пониже. Один чиновничек – из множества – даже попал под суд. Однако у него хватило ума сохранить многочисленные записочки великой княгини с требованием денег, денег, денег. Дело опять-таки пришлось замять…

Александр Михайлович, автор цитированных выше мемуаров, нагрел руки на знаменитой авантюре с «концессией Безобразова» в Маньчжурии, будучи адмиралом, прикарманил огромные суммы, которые должны были идти на постройку военных кораблей, в годы первой мировой войны, пользуясь «сухим законом», нажил состояние на торговле спиртным (обо всем этом Сандро в своих обширных воспоминаниях, конечно же, умолчал).

«Высочайший шеф» русского военного флота Алексей Александрович, дядя царя, присвоил миллионы рублей из казенных сумм флота и средств Красного Креста. Современник писал: «В карманах честного Алексея уместилось несколько броненосцев и пара миллионов Красного Креста, причем он весьма остроумно преподнес балерине, которая была его любовницей, чудесный красный крест из рубинов, и она надела его в тот самый день, когда стало известно о недочете в два миллиона».

Все эти безобразия приобрели такой размах и сопровождались такими пересудами, что Николай вынужден был наказать дядюшку по всей строгости – убрал его из высочайших шефов флота, чем дело и кончилось.

Николай Константинович, двадцатичетырехлетний полковник, еще при Александре II ухитрился стать «гнусно прославленным» из-за того, что воровал не из казны, а… дома!

В Зимнем дворце у императрицы Марии Александровны после вечерних семейных собраний стали пропадать драгоценности. Из Мраморного дворца, резиденции князя Константина Николаевича, исчезли очень ценные изумрудные серьги, подарок Константина супруге. И, наконец, в том же дворце из семейной иконы кто-то выковырял крупные бриллианты…

Скандал в узком кругу приключился страшный. Дело даже не в том, что по законам Российской империи кража из церкви либо воровство драгоценностей с киота считались особо тяжким преступлением (а в простом народе еще и святотатством). Икона висела в будуаре великой княгини, куда имели доступ считанные люди…

Довольно быстро выяснилось, что все эти кражи совершил молодой великий князь, дабы достойным образом содержать американскую кафешантанную певичку и танцовщицу Фани Лир.

Воришку сослали в Ташкент, где он почти сорок лет поносил во всеуслышание и царствующих императоров, и свою мать, и всех прочих членов династии – за что ему так и не выписали амнистии ни Александр III, ни Николай II…

Однако самые страшные результаты для России имела деятельность великого князя Сергея Михайловича, генерал-инспектора артиллерии. Это уже было банальное казнокрадство…

Великий князь, к которому по наследству от Николая перешла постельная балерина Матильда Кшесинская, в деньгах нуждался отчаянно. Деньги охотно давали добрые французы, и немало. Вот только их приходилось отрабатывать…

В военном ведомстве Сергей Михайлович был царем и богом вплоть до Февраля, не подчиняясь никому и ничему. Все, что касалось артиллерии, он решал единолично. И случилось так, что русская артиллерия фактически попала в монопольную зависимость от французской фирмы Шнейдера, агентами влияния которой стали в России великий князь и его балетная дива. Отказавшись от гораздо лучших во многих отношениях крупповских орудий, русскую армию стали насыщать шнейдеровскими пушками. Конкурсные испытания проводились только для видимости – как впоследствии ваучерные аукционы. Недостатки шнейдеровских пушек замаскировали манипуляциями в протоколах. И кончилось все тем, что к началу первой мировой русская армия осталось без тяжелой артиллерии. (Подробно эта грязная история описана в книге А. Широкорада, к коей любознательного читателя и отсылаю. Данные в библиографии.)

Сергея Михайловича расстреляли большевики. Матильда, к моему великому сожалению, успела унести ноги. Теперь вам понятно, почему ярый монархист Никольский всерьез мечтал увидеть кое-кого из великих князей на виселице?

Совершенно правильно написала перед смертью в Канаде сестра Николая, великая княгиня Ольга Александровна Романова-Куликовская: «Все эти критические годы Романовы, которые могли бы быть прочнейшей поддержкой трона, не были достойны звания или традиций семьи. Слишком много нас, Романовых, погрязло в мире эгоизма, где мало здравого смысла, не исключая бесконечного удовлетворения личных желаний и амбиций».

Ей, безусловно, виднее – с проблемой была знакома изнутри.

Одним словом, не семейка, а разбойный притон. Приличных людей среди этой великокняжеской шоблы можно пересчитать по пальцам одной руки – один был неплохим поэтом, другой – серьезным историком, третий, великий князь Михаил, отказался отправлять подчиненный ему полк на усмирение бунтующих крестьян. Остальные же… разница лишь в том, что Алексей Александрович, скажем, воровал миллионы для баб, а Сергей Александрович разводил педерастию со своими адъютантами без особого материального вознаграждения. На этом фоне сущим ангелом выглядит Николай Николаевич – младший: казенных денег не воровал (поскольку никакой казной не заведовал), сидел себе незаметно, занимаясь спиритизмом и столоверчением, духов вызывал по ночам… Чьих – истории осталось не известно.

А трагифарс в том, что после Февраля большая часть этих высокородных обормотов наперегонки бросилась засвидетельствовать свое почтение новой власти! Еще до официального отречения Николая от престола великий князь Кирилл Владимирович, контр-адмирал и командир Гвардейского флотского экипажа свиты его величества, нацепив красный бант, под красным знаменем привел своих матросов к зданию Государственной Думы (которая к тому моменту была распущена указом императора) и объявил, что вверенное ему воинское соединение переходит на сторону Думы. Поскольку это было совершено за сутки до официального отречения, первого марта, поступок Кирилла Владимировича автоматически попадает под пункт третий статьи 252-й «Уложения о наказаниях уголовных и исправительных». Согласно этому пункту, озаглавленному «Шпионство в военное и в мирное время», в военное время считается государственным изменником и приговаривается к лишению всех прав состояния ( в том числе, естественно, и дворянства) и смертной казни любой русский подданный, «…когда он будет возбуждать войска Российской империи или союзные с Россией к неповиновению или возмущению или будет стараться поколебать верность подданных ее…»

Хотя великий князь, как мы помним, стоял выше закона. Ну, а отметившись в Думе, Кирилл тут же развернул бурную общественную деятельность – обвинил императрицу в шпионаже в пользу Германии (как бы к ней ни относиться, но эти обвинения – вздор), дал интервью «революционным» газетам, где, в частности, говорил: «Даже я, как великий князь, разве не испытывал гнет старого режима? Вместе с любимым мною гвардейским экипажем я пошел в Государственную Думу, этот храм народный… смею думать, что с падением старого режима удастся, наконец, вздохнуть свободней в новой России и мне… впереди я вижу лишь сияющие звезды народного счастья».

И тут же, без всякого принуждения, объявил, что отрекается в пользу Учредительного Собрания от своих прав престолонаследия (которых у него, согласно тогдашним порядкам, не было вовсе!)…

Как вам несчастная жертва царского режима? Самое пикантное, что в те же дни в Ташкенте витийствовал на митингах самый завзятый тамошний противник свергнутого режима Романовых. Фамилия его была Романов, а звали его Николай Константинович. Вот именно. Тот самый позор семейства, что воровал серьги во дворце матери и выковыривал из иконы бриллианты для шлюхи. В столицу от него потом шли телеграммы, в которых он «с восторгом приветствовал новое правительство Свободной России» и, мало того, объявлял себя «политическим узником старого режима» – полагая, что мало кто знал ту давнюю историю, замурованную в тесном семейном кругу. В завершение он щедро пожертвовал на революцию два своих дворца, Мраморный и Павловский – которые, впрочем, давным-давно у него были отобраны, как у недееспособного, и переданы в управление министерству двора…

Временному правительству присягнули письменно все без исключения великие князья, что большинству из них нисколько не помогло – хотя кое-кто все-таки сумел смыться за границу. Вели они себя там по-разному. Александр Михайлович, даром что казнокрад и темный делец, на события смотрел трезво и в своих воспоминаниях не перекладывал вину ни на масонов, ни на большевиков. И просто необходимо вновь обратиться к обширным цитатам из его книги.

«Императорский строй мог бы просуществовать до сих пор, если бы „красная опасность“ исчерпывалась такими людьми, как Толстой и Кропоткин, террористами, как Ленин и Плеханов, старыми психопатками, как Брешко-Брешковская или же Фигнер или авантюристами типа Савинкова и Азефа. Как это бывает с каждой заразной болезнью, настоящая опасность революции заключалась в многочисленных носителях заразы: мышах, крысах и насекомых. Или же, выражаясь более литературно, следует признать, что большинство русской аристократии и интеллигенции составляло армию разносчиков заразы. Трон Романовых пал не под напором предтеч Советов или же юношей-бомбистов, но носителей аристократических фамилий и придворных, знати, банкиров, издателей, адвокатов, профессоров и других общественных деятелей, живших щедротами империи.

Царь сумел бы удовлетворить нужды русских рабочих и крестьян (вот в этом позвольте усомниться. – А.Б.); полиция справилась бы с террористами! Но было совершенно напрасным трудом пытаться угодить многочисленным претендентам в министры, революционерам, записанным в шестую книгу российского дворянства, и оппозиционным бюрократам, воспитанным в русских университетах.

Как надо было поступить с теми великосветскими дамами, которые целыми днями ездили из дома в дом и распространяли самые гнусные слухи про царя и царицу? Как надо было поступить в отношении тех двух отпрысков стариннейшего рода князей Долгоруких, которые присоединились к врагам монархии? Что надо было сделать с ректором Московского университета, который превратил это старейшее русское высшее учебное заведение в рассадник революционеров?

Что следовало сделать с графом Витте, возведенным Александром III из простых чиновников в министры, специальностью которого было снабжать газетных репортеров скандальными историями, дискредитирующими царскую семью? Что нужно было сделать с профессорами наших университетов, которые провозглашали с высоты своих кафедр, что Петр Великий родился и умер негодяем? Что следовало сделать с нашими газетами, которые встречали ликованиями наши неудачи на японском фронте?

Как надо было поступить с теми членами Государственной Думы, которые с радостными лицами слушали сплетни клеветников, клявшихся, что между Царским Селом и ставкой Гинденбурга существовал беспроволочный телеграф? Что следовало сделать с теми командующими армиями, вверенными им царем, которые интересовались нарастанием антимонархических настроений в тылу армии более, чем победами над немцами на фронте? Как надо было поступить с теми ветеринарными врачами, которые, собравшись для обсуждения мер борьбы с эпизоотиями, внезапно внесли резолюцию, требовавшую образования радикального кабинета?

Описание противоправительственной деятельности русской аристократии и интеллигенции могло бы составить толстый том, который следовало бы посвятить русским эмигрантам, оплакивающим на улицах европейских городов „доброе старое время“. Но рекорд глупой тенденциозности побила, конечно, наша дореволюционная печать. Личные качества человека не ставились ни во что, если он устно или письменно не выражал своей враждебности существующему строю. Об ученом или писателе, артисте или музыканте судили не по их даровитости, а по степени радикальных убеждений».

Я вынужден оборвать цитату (но впоследствии вернусь к ней с того места, на котором остановился). Добавлю лишь, что ради исторической объективности следовало бы зачислить в «разносчики заразы» и автора этих мемуаров, своим казнокрадством эту сомнительную честь вполне заслужившего. А впрочем, бог ему судья. Он, повторяю, был не самым худшим, и свое прошлое воровство, сдается мне, искупил поведением в эмиграции. Публично протестовал против тех самых попыток представить крах царской России как результат «заговора кучки большевиков» – и немало сделал для прояснения истинной картины происшедшего. Его мемуары наглядно убеждают, что постигшие Россию беды – следствие отнюдь не зловещих интриг каких-то карбонариев. Все сложнее и печальнее…

Совершенно иначе вел себя в эмиграции Кирилл Владимирович – этот устроил шумную и затянувшуюся клоунаду, отголоски которой дают себя знать и сегодня. Деятельность этого субъекта просто необходимо рассмотреть подробно – потому что до сих пор встречаются люди, верящие, будто на свете существуют такие персоны, как «великая княгиня Леонида», «великая княгиня Мария Владимировна» и «наследник престола Георгий Романов». На самом деле это вульгарные самозванцы, которых хватало во все времена…

31 августа 1924 г. Кирилл самолично провозгласил себя «императором и самодержцем всероссийским», сына Владимира – «великим князем», дочь Киру – «великой княгиней». И основал в одной из деревушек во французской провинции Бретань «императорский двор». На полном серьезе издавал указы и высочайшие манифесты, возводил в дворянство и присваивал офицерские чины. В 1930 г. под Парижем даже состоялся «парад подданных его величества Кирилла I», коих собралось аж две тысячи. Александр Михайлович по живости характера заглянул в ту рыбацкую деревушку Сен-Бриак, но, посмотрев на «императорский двор», развел руками: «Пафос вперемежку с комедией и слепота, погоняемая надеждой, образуют костяк этого отстраненного мира условностей. Ничего реального, все бутафория».

Великий князь Николай Николаевич, старый кавалерист, выражался не в пример грубее: «Кирюха есть всего-навсего предводитель банды пьяниц и дураков». Это самое приличное высказывание, иные просто непечатны…

«Еще один претендент на престол! – вскричал офицер. – Они нынче размножаются как кролики!» (Марк Твен, «Принц и нищий»).

Давайте поговорим немного о скучной юриспруденции – без нее в данном случае не обойтись.

Закон о престолонаследии в России был принят Павлом I в 1791 г. и при Николае I в 1832 г. в формулировке «Учреждение об императорской фамилии» был включен в «Свод законов Российской империи». Последние поправки были внесены Николаем II в 1911 г.

Формулировки этого «Учреждения» строги и недвусмысленны, как математическая теорема, и никакого другого толкования не допускают. Все расписано строго, как в воинских уставах.

Наследником российского императорского престола может быть лишь лицо, удовлетворяющее следующим требованиям:

1. Принадлежность к императорскому дому Романовых.

2. Первородство по мужской линии.

3. Равнородность брака родителей.

4. Рождение от православных родителей, безусловная верность православной вере и ее канонам.

5. Соблюдение присяги на верность Основным законам царствующего на их основании императора и его наследника.

6. Пригодность к занятию престола с религиозной точки зрения.

7. По пресечении мужского потомства право на престол переходит к лицу женского пола, удовлетворяющему шести вышеперечисленным требованиям.

Следует сделать небольшое разъяснение по третьему пункту. «Равнородность» означает, что наследник престола должен быть женат на представительнице правящего дома. С этой точки зрения нет никаких различий между Британской империей и княжеством Монако, потому что дело не в размерах монархии (королевства, княжества, герцогства), а в том, чтобы невеста была дочерью человека, который реально правит. Даже если бы наследник престола году в девятисотом вздумал жениться на сиамской или персидской принцессе, следовало бы ликвидировать одно-единственное препятствие: невеста должна предварительно перейти в православную веру. Во всем остальном полный порядок – и сиамские, и персидские династии тогда были правящими. А вот французская принцесса, даже если бы в ее жилах текла голубая кровь сотни королей, в жены наследнику российского престола не годилась – поскольку французский королевский дом пребывал в эмиграции и никакой власти над французской территорией не имел…

Однако Кирилл и все его потомки были лишены прав на престол самим Николаем еще в 1917 г. Причины?

1. Великий князь Кирилл родился от матери-лютеранки, которая приняла православие лишь много лет спустя после его рождения (и через тридцать четыре года замужества), поэтому, согласно статье 188 Основных законов, Кирилл мог бы претендовать на престол лишь в том случае, если бы на свете не осталось ни единого Романова, рожденного в православном браке.

2. В 1905 г. Кирилл женился на принцессе Виктории-Мелите Гессенской. Хотя она и принадлежала к правящему дому, брак этот сам по себе лишал Кирилла и его потомков прав на престол, поскольку:

а) брак был заключен вопреки прямому запрету императора, главы дома Романовых;

б) невеста была лютеранкой, так и не принявшей православия;

в) невеста была разведенной;

г) невеста была двоюродной сестрой Кирилла ( а в Российской империи на брак кузена с кузиной требовалось особое разрешение церкви, которого в данном случае не имелось).

Тогда же Кирилл был выслан из России и официально лишен всех прав престолонаследия – вместе со всеми его возможными потомками! Сохранился соответствующий документ с резолюцией императора.

Позже, уступив назойливым просьбам родителей Кирилла (все же не чужие, одна большая семья!), Николай частично смягчил позицию: он признал брак Кирилла «великокняжеским», что лишь обеспечивало супругам соответствующее денежное содержание, и не более того. Кирилл и его супруга могли пользоваться титулами «великий князь» и «великая княгиня», но на их детей это право не распространялось, они оставались простыми «дворянами Романовыми». Решение о присвоении детям тех же титулов мог бы принять только Николай – но он этого так и не сделал.

Приход Кирилла к Государственной Думе автоматически делал его и нарушителем пункта пятого «Учреждения» (ну вот, снова этот зловредный пятый пункт, скольким он испортил жизнь!).

В общем, Кирилл не имел никакого права провозглашать себя самодержцем всероссийским, а своих детей производить в великие князья и княгини. Вдова Александра III, императрица Мария Федоровна, тогда же заявила, что не признает свежеиспеченных «титулов» Кирилла и его детей – в чем, согласно законам Российской империи, была абсолютно права.

С тех самых пор никто из серьезных монархистов и членов дома Романовых Кирилла иначе, как «царь Кирюха», не называл.

Однако означенного прямо-таки свербело от желания поцарствовать всерьез – а поэтому в 1929 г. он обратился к «народам Советского Союза» с пространным манифестом, озаглавленным «Моя программа», в котором провозглашал великодушно, что готов признать Советскую власть, если она назначит его императором новой России. И, как водится, обещал разные вольности подданным, как-то: «возвратить промышленные и торговые предприятия их прежним владельцам», «утвердить восьмичасовой рабочий день». Впрочем, новый государь одними послаблениями не ограничивался и был крутенек – обещал еще и «радикальное искоренение в России бродяжничества, отлынивания от работы, разгула».

По непонятным причинам ответа из Советской России так и не последовало. Почему? Эта историческая загадка не разрешена по сей день. Автор даже не пытается ее своим скромным умом решать…

Когда «царь Кирюха» почил в бозе, дело его продолжил «великий князь» Владимир Кириллович, с тем же восхитительным пренебрежением к законам Российской империи провозгласив себя «главой Российского императорского дома», а детей уже привычно произведя в «великие князья». Будь Владимир даже настоящим великим князем Российской империи, его дети ни за что не получили бы того же титула, поскольку Владимир женился на Леониде Багратиони-Мухранской, которая была:

а) неправославной;

б) разведенной с предыдущим мужем;

в) неравнородной.

С разводом все и так ясно. Что до религии – грузинская церковь, конечно, православная, но все же в Русскую православную церковь не входит, а потому Леонида и считается «неправославной». Багратион-Мухрани были потомками правившей некогда в Грузии династии Багратидов (Багратиони) – но в момент заключения брака этот дом не был правящим. Более того, он не был уже царским. После добровольного вхождения Грузии в состав Российской империи и подписания соответствующих документов Багратиды получили лишь права на княжеский титул. Но никоим образом не на великокняжеский! В состав дома Романовых Багратиды не входили.

Дочь «царя Володьки», «великая княгиня» Мария Владимировна, вышла замуж за принца Фридриха-Вильгельма Гогенцоллерна Прусского. Впервые в этой истории появляется человек, носящий свой титул законно (правда, он уже не представитель правящего дома, трон Гогенцоллерны утратили).

И тогда «царь Володька» выкинул вовсе уж уму непостижимый фортель, противоречащий как законам Российской империи, так и мировому династическому праву. Примерно с четырнадцатого столетия, после известных династических казусов, вызвавших Столетнюю войну, владетельные дома Европы (и российский впоследствии) руководствовались так называемым «Салическим правом», согласно которому наследование титулов шло исключительно по мужской линии. Принцесса, выданная замуж, принимала титул мужа и уже ни при каких обстоятельствах не могла претендовать на трон отца. Ее дети тоже именовались по мужу – и никогда по отцу.

Однако «царя Володьку» это как раз и не устраивало, у него ведь не было наследника мужского пола, и самозванная династия должна была пресечься самым естественным образом. Мария, как и полагалось, стала Марией Гогенцоллерн – но Владимир (затаите дыхание, герольдмейстеры!) присвоил ее мужу титул «великого князя»!

Это даже не бред. Это вообще неизвестно что, названия не имеющее…

Подобные фокусы не приняли всерьез не только остальные Романовы, но и Европа. Во всех европейских династических справочниках сын Марии и Фридриха-Вильгельма, Георгий, значился как Георг Гогенцоллерн, принц (и его права на несуществующий германский престол, в случае чего, останутся исключительно германской головной болью). Ну, а дальше было совсем просто. Бабушка Леонида и мамуля Мария, две самозванки, незаконно носящие титулы «великих княгинь Романовых», объявили Георгия «великим князем» и «наследником Российского престола». Самое смешное, что в свое время находились в России люди, в том числе и облеченные властью, принимавшие эту семейку с почетом, как настоящих.

Доходило до вовсе уж пошлых анекдотов. В свое время, неведомо на каком основании, объявил себя «регентом российского престола» и принялся раздавать титулы некий Алексей Брумель, брат известного спортсмена, не имеющий отношения не только к Романовым, но и к дворянству вообще. Сшил себе боярскую горлатную шапку в аршин вышиной, позировал перед репортерами, раздавал жалованные грамоты, плодя «князьев» и «графьев».

Это, конечно, была неприкрытая клиника. Естественно, все настоящие члены дома Романовых, живущие за границей, полностью игнорировали существование «регента Брумеля».

«Государь» Владимир Кириллович оперативно прислал в Россию для опубликования «во всех газетах» грозный меморандум, где предавал Брумеля анафеме и напоминал, что единственный законный претендент на русский трон – никакой не Брумель, а он, Владимир Кириллович. Два клоуна-самозванца, увлеченно боровшихся за трон России – это, конечно, было зрелище…

Одним словом, суррогатные «великие князья», потомки государственного изменника, должны проходить исключительно под рубрикой исторических курьезов. И место им на конюшне, а не в Кремле…

Вернемся в Россию, где пока что не произошло революции. Нужно еще непременно добавить, что в государственных делах и в политике неразберихи прибавляло параллельное существование двух императорских дворов, «молодого» и «старого». Естественно, под «молодым» подразумевается двор царствующего Николая – а «старый» представляла его мать, вдовствующая императрица Мария Федоровна, женщина совсем нестарая, энергичная, волевая и, между прочим, очень умная. Видя весь этот развал и бардак, она самым активнейшим образом пыталась влиять на сына. Иногда это удавалось, иногда нет. Алиса ее ненавидела люто, завистью ущербного к более умному и толковому. И кипели ожесточенные, невидимые миру баталии. Оба двора перетягивали на свою сторону великих князей, министров, сановников, генералов, руководителей спецслужб, сливали компромат, крутили запутанные многоходовые интриги…

Многие историки серьезно относятся к свидетельствам о том, что Мария Федоровна с самого начала не хотела видеть на престоле Николая, что ей более подходящей кандидатурой представлялся младший сын Георгий. Современники упорно твердили, что в свое время в Крыму, когда там пребывало на отдыхе все августейшее семейство, был даже составлен заговор в пользу Георгия, что в этом заговоре участвовали некоторые гвардейские полки – вдову Александра III в гвардии уважали… Но Георгий в двадцать восемь лет умер от туберкулеза (1899 г.), занесенного в семейство Романовых после одного из браков, и эти планы так никогда и не претворились в жизнь…

Словом, вдобавок ко всем другим бедам, у корабля по имени Россия было еще и два капитанских мостика, с двумя штурвалами – вещь для мореплавания самая вредная…

2. Свобода, равенство, братство и доктор Гильотен

До сих пор порой приходится слышать, что Октябрьская революция и гражданская война не имели аналогов в мировой истории. Это еще один миф, который следует развеять. Все обстояло как раз наоборот. Изучая историю Великой французской революции (так ее до сих пор именуют сами французы), убеждаешься, что в России не придумали ничего нового. Решительно ничего. У нас повторилось все из того, что случилось во Франции – правда, сплошь и рядом в весьма смягченном виде…

Как и Николай впоследствии, последний французский король Людовик XVI в личной жизни был милейший и добрейший человек – ни в коей мере не жесток, не тиран, знал иностранные языки, интересовался науками и даже, кажется, не изменял жене, что во Франции само по себе уже подвиг и нешуточная добродетель. Одним словом, человек был преотличный – а вот король прямо-таки никудышный. Слова Драгомира полностью относятся к нему. Будь он мэром какого-нибудь крохотного городка, прожил бы жизнь достойно и мирно, окруженный всеобщим уважением. Но его угораздило быть королем, а к этой должности он был неспособен…

Казна была практически пуста, а проводить реформы не получалось никак – при малейшем покушении на вековые устои к королю подступала тупая аристократическая банда во главе с его родными братьями – и король-тряпка очень быстро возвращал все в прежнее положение…

Очень часто вину за всеобщее растление умов во Франции возлагают на «энциклопедистов» – группу философов, естествоиспытателей, писателей, выпускавших так называемую «Энциклопедию», или «толковый словарь наук, искусств и ремесел».

Доля истины в этом есть, «просветители», как они себя именовали, и в самом деле были компанией довольно гнусной. Борясь с «пережитками феодализма» и «гнетом церкви», они так увлеклись, что долго и старательно поливали грязью уже не «пережитки», а вещи необходимые: патриотизм, честь, верность, семейные узы, веру в Бога вообще. В рамках этой борьбы с «отжившим» Вольтер, к примеру, накропал грязную пьеску, где приписывал Жанне д’Арк скотоложество – и без тени смущения объяснял потом, что сам он, разумеется, в это нисколечко не верит, но Жанна, понимаете ли, это тот образ, который «феодалы» и «церковники» используют для оболванивания народных масс. А потому ради просветительства и борьбы с пережитками необходимо разрушить веру в идеалы, чтобы выбить почву из-под ног реакционеров и консерваторов… Вам это ничего не напоминает?

Доля вины на «просветителях» лежит. Однако вся их пропаганда никогда не имела бы успеха в стране со здоровой экономикой, возглавляемой толковым монархом. В то же самое время в соседней Англии процветало немало крикунов, повторявших во всю глотку благоглупости французских коллег. Их даже не преследовали систематически – так, время от времени отдельные, перешедшие все границы, индивидуумы имели некоторые неприятности с судом. Не более того.

И тем не менее в Англии обошлось. По той простой причине, что в Англии существовала нормальная экономика – а во Франции о таковой приходилось только мечтать…

Чтобы спасти финансы, король назначил на высокий пост ученого, экономиста и толкового администратора Тюрго. Тот взялся за дело, предложив для начала, чтобы налоги отныне платили не только третье сословие (крестьяне, горожане, буржуазия), но и дворянство с духовенством, по сути, паразиты и захребетники.

Легко представить, какую бурю подняли благородные сословия. Тюрго вылетел в отставку, как снаряд из мортиры.

Денег в казне от этого не прибавилось ни на грош, и парижские банкиры, раздосадованные печальным концом реформ, перестали давать королю взаймы (а другого источника доходов в стране практически не существовало). Король пригласил на ту же роль швейцарского банкира Неккера.

Неккер предложил более мягкую реформу, чем его предшественник, – но аристократия вновь взвилась на дыбы, и Неккеру пришлось уехать на историческую родину. Сменивший его генеральный контролер (министр финансов) Каллон поначалу, помня о печальной судьбе предшественников, пытался быть ангелом кротости: изыскивал немалые деньги на очередные прихоти королевы, оплачивал из казны многомиллионные долги двух королевских братьев. Но развал финансов зашел настолько далеко, что и Каллон, не видя другой возможности, предложил взимать налог с тех благородных сословий, которые прежде были избавлены от подобного садизма…

Отставка, конечно, финансовый кризис, переросший в общий крах экономики. Голодные бунты, бешеный рост цен. Генеральные Штаты (некое подобие английского парламента, бледная пародия), внезапно преисполнившись смелости, объявляют себя Национальным собранием, которое отныне будет заниматься государственными делами и принимать решения по важнейшим вопросам. Король, науськанный советчиками, отдает приказ стянуть к Парижу кавалерийские полки для полного и окончательного решения проблемы с возомнившим о себе Национальным собранием…

Началось! Это уже не бунт, это революция! Париж поднялся!

Вот тут многие, я уверен, вспомнив все, что худо-бедно усвоили в школе, понимающе кивнут: «Ну как же, как же. Взятие Бастилии…» Я и сам прекрасно помню большую иллюстрацию в «Детской энциклопедии»: несметные толпы народа штурмуют высоченные стены крепости, так напугавшей некогда юного д’Артаньяна. Из пушечных жерл клубится дым…

Ничего этого не было! Не было никакого «взятия Бастилии», штурма с пушечным грохотом, ружейной стрельбой, развевающимися знаменами и вождями впереди…

В Бастилии не было пороха для пушек, а гарнизон состоял из горсточки нестроевиков. Внутрь крепости проникли «делегаты» и предложили коменданту де Лоне по-хорошему поднять лапки кверху, иначе всем несдобровать. Трезво прикинув свои силенки и размеры собравшейся вокруг крепости толпы, комендант дрогнул и сдался.

Что его, впрочем, не спасло: ворвавшаяся в крепость толпа, настроенная как следует побуянить, чихала на то, что кто-то от ее имени обещал коменданту жизнь в случае капитуляции. Коменданта убили, насадили его голову на пику и долго таскали по улицам. Мимоходом участники «штурма» освободили «узников старого режима», гнивших в сырых казематах Бастилии – их было не более десятка, и все до одного, как на подбор, угодили туда за чисто уголовные прегрешения…

Ну, а поскольку ни одна революция не может существовать без красочных мифов, то за сто тридцать лет до сказки о героическом штурме Зимнего родилась легенда о героическом штурме Бастилии, здравствующая до сих пор…

Когда через несколько недель Парижская Коммуна учредила почетный знак, так называемый «Ромб победителей Бастилии», претендовать на него сбежалось несметное количество народу.

И каждый второй, оказалось, отрубал голову коменданту, а каждый первый выбивал ногой ворота Бастилии…

Я так и не выяснил, сколько народу отхватило себе этот золотой ромб. Немало, надо полагать. Но когда через год учредили еще одну награду, «Стенной венец граждан-буржуа, победителей Бастилии», его получили девятьсот сорок девять человек. Сколько из них реально болталось в тот день на площади Бастилии, покрыто мраком неизвестности. Сие нам опять-таки знакомо, и следует признать, что наши коммунисты французам уступали – у нас, как-никак, число несших бревно вместе с Лениным на историческом субботнике исчислялось всего-то парой десятков…

Вот, кстати, еще о Бастилии. Она вовсе не была «разрушена возмущенным народом». Контракт на разборку крепости получил добрый буржуа, строительный подрядчик месье Паллуа, нанял 800 рабочих и хорошо на этом дельце заработал, продав немалое количество тесаного камня…

Если будете в Париже, можете интереса ради заглянуть на мост Конкорд – он как раз из этого камня.

В общем, как всякая революция впоследствии, французская обросла мифами очень быстро – иногда, чтобы приукрасить какой-то эпизод, иногда – чтобы смягчить. Если вам доведется прочитать где-нибудь, что революционная толпа носила по улицам Парижа на пике отрубленную голову принцессы де Ламбаль, фаворитки королевы, не верьте. На пике носили совсем другую часть тела принцессы…

А если попадутся строчки о «самосуде толпы над аристократами», то знайте: частенько это означало, что посреди улицы беременной женщине вспарывали живот и вырывали ребенка. Что творилось в провинции, где не было ни законов, ни власти, лучше себе не представлять,хотя достаточно протянуть руку, чтобы снять с полки, скажем, «Историю французской революции» Карлейля…

И полилась кровь, кровь, кровь! «Ле сан», по-французски. Ле сан, ле сан, ле сан… Кровь алая!

В общем-то, никто поначалу не собирался свергать короля и заводить республику – дело это было настолько новое и непривычное, что здравомыслящие люди его инстинктивно опасались. Однако… любая революция имеет много общего с классической деревенской пьянкой по случаю большого праздника. Сначала опрокидывают по рюмочке и степенно толкуют про виды на урожай, про легкомысленное поведение мельниковой дочки, про то, ест ли гишпанский король лягушек, или городской телеграфист все наврал. Потом как-то незаметно переходят на граненые стаканы, вспоминаются старые обиды и старые счеты – и вот уже кумовья идут друг на друга с лопатами и вилами, горят амбары и коровники, в свалке затоптали попа и старосту, и из уездного городка наметом несется вся наличная жандармская команда, а следом казачья сотня, потому что меньшими силами не усмирить. И только на третий день, хмуро бродя по пожарищу и не досчитываясь кузнеца дяди Пафнутия, соображают, что его в горящей избе и забыли, потому как в первую голову спасали самогонный аппарат. Ну, а где поп со старостой, лучше и не гадать…

Так вот, с революциями обстоит точно так же. Даже если никто поначалу специально и не хотел резких телодвижений, сама логика событий, сами взбудораженные многомиллионные массы очень быстро начинают громоздить вовсе уж жуткие комбинации – причем, господа мои, не забывайте, процесс идет непременно с двух сторон!

Дворяне массами побежали за границу – и начали создавать там армию вторжения. Тем временем во Франции создавали свою армию, новую, революционную, которой предстояло на штыках принести счастье и свободу остальной Европе…

Ага, вот именно! То, что «заграничная контрреволюция» первой вторглась во Францию – очередная сказочка. Это французская армия браво ринулась к соседям – в Италию, Голландию, свергать феодалов, делить землю, вешать попов и нести просвещение.

Вот тут уже Европа, мрачно призадумавшись, начинает собирать армии и шлет их к французским границам, сообразив, наконец, чем пахнут такие эксперименты в отдельно взятой стране. Прусский главнокомандующий, герцог Брауншвейгский, правда, оказывается не на высоте: под покровом ночной тьмы к нему проникли посланцы революции и предложили ни много, ни мало – бриллиантов, реквизированных из королевской сокровищницы, на сумму в пять миллионов. Герцог не выдержал, камешки взял и отступил, сославшись на плохие стратегические условия. Только в 1806 г., после его смерти, когда нотариусы описывали его имущество для наследников, обнаружились эти камешки, в том числе, и любимый Марией-Антуанеттой «голубой бриллиант в сто двадцать карат…»

Подобные фокусы не прошли с Александром Васильевичем Суворовым, и он-то французов лупил качественно…

К тому времени уже отрубили голову королю – от чего в стране почему-то не прибавилось ни спокойствия, ни хлеба. Торговцы, сволочи такие, не хотят продавать еду по мизерным ценам, установленным революционным правительством. Париж голодает. А где можно взять много-много хлеба?

Правильно. В деревне…

И в деревню двинулись продотряды… нет, назывались они иначе, но это были именно продотряды. Революционное знамя впереди, под ним комиссар, препоясанный трехцветным шарфом (комиссар, комиссар, они так и звались!), кучка пустых вместительных повозок под зерно… И гильотина в обозе. Тот самый нехитрый и эффективный механизм для моментального отрубания головы, который придумал скромный французский интеллигент доктор Гильотен.

(Впоследствии его семья по этому поводу очень комплексовала. Твердили, будто доктор тут и ни при чем вовсе, будто он предназначал свое устройство, чтобы порезать колбаску – а уж если, боже сохрани, и отрубать голову, то явному душегубу и педофилу… Революция, мол, все извратила, а сам доктор ничего такого не хотел…)

Охотно верю. Интеллигент никогда ничего такого не хочет, он всегда полагает, будто это понарошку – а потом в истерике головенкой о стенку бьется, когда завертится его мясорубка…

Крестьянство, грозно ворча, взмыло на дыбки. Началось все с провинции Вандея, которую до сих пор иногда оскорбляют эпитетами вроде «гнезда контрреволюции» (а впрочем, что в этом термине плохого?) Тамошнее крестьянство было, во-первых, самым зажиточным во Франции, во-вторых, по-настоящему набожным. Никому не понравилось, когда нагрянувшие из города крикуны стали выгребать хлеб под метелку, вопя о европейском революционном пожаре, о помощи парижскому пролетариату и голландским братьям. Да вдобавок оскверняют церкви, убивают священников, обзываются как-то непонятно, но определенно оскорбительно – враги народа, мол, реакционеры…

Французская революционная армия выкосила в Вандее полмиллиона человек! Без различия пола и возраста.

И все это – в соответствии с теорией, разумеется. Ни одна приличная революция не в состоянии обойтись без теоретиков, иначе ее начнут путать с разбойничьей бандой…

Теоретик имелся. Жан-Поль Марат, швейцарский француз, вечный диссидент и бродяга, человек без родины и врач без диплома, страдавший какой-то экземой, из-за которой большую часть жизни проводил в ванне. Оттуда, из ванны, он сыпал теоретическими обоснованиями, которые при всем своем многословии сводятся к двум нехитрым истинам.

Первая. Для успешного развития революции нужна самая жесткая диктатура.

Вторая. Всех, кто против революции или хотя бы колеблется, нужно резать. Чем больше, тем лучше. Если нужно – хоть миллион.

Там, в ванне, Марата и прикончила молоденькая девушка из дворянок, взяв на себя обязанности трусливо сидевших по эмиграциям мужчин…

Смерть Марата, впрочем, не остановила террор. Даже, наоборот, разожгла – появился лишний повод орать о врагах народа, злодейским образом убивших товарища Урицкого… тьфу ты, черт, Марата!

В общем, термин «враг народа» – это изобретение французской революции…

Террор ширится. По указанию Конвента начинается уничтожение мятежной Вандеи: объявлено, что следует поголовно истребить там все мужское население, а кроме того, стереть с лица земли леса и посевы, уничтожить весь скот… Это уже не террор, это какое-то безумие – но именно так и начинает действовать революционная армия… Вандейцы, в свою очередь, пленных тоже не берут, что естественно. В других провинциях, где поспокойнее, власти так не лютуют – всего-то навсего вводят «принудительный заем зерна и муки» (размеры на усмотрение комиссаров).

Мятежи начинаются уже по всей стране. Их подавляют со всем усердием. В Лионе, правда, случается накладка, и посланный туда разобраться комиссар Конвента Кутон казнил «всего» 113 человек, а приказ о разрушении города так и не выполнил. На смену ему посылают людей понадежнее – Колло д'Эрбуа и Фуше. Эти принимаются за дело всерьез – дома подряд взрывают и разрушают, людей связывают по сто, по двести даже человек (гильотина не справляется оттяпывать головы поодиночке), бьют по ним картечью из пушек, раненых добивают саблями, а то и просто закапывают живьем, чтобы не возиться.

В Нанте связанными заключенными набивают баржи и топят на середине широкой Луары. В Тулоне расстреливают сотнями – а попутно куда-то исчезает несколько повозок с драгоценностями. Руководящие террором надежнейшие товарищи Баррас и Фрерон разводят руками: где уж тут уследить за какими-то повозками…

В Бордо орудует депутат Коммуны Тальен. Этот, надо признать, не фанатик – головы он тоже рубит направо и налево, но если с ним как следует поговорить наедине и дать денег, то и выпустит кого надо. А очаровательную юную маркизу Терезу Кабарюс он освобождает вообще бесплатно. Спят, правда, вместе. Запомните эту парочку – мы с ними еще встретимся, в судьбе французской революции эта красотка сыграет огромную и роковую роль!

Чтобы полностью разорвать связи с «проклятым прошлым», даже месяцы переименовывались на революционный лад: фрюктидор, нивроз, плювиоз, месяц фруктов, месяц плодов…

А потом переименовывать начинают и города. Компьен теперь – Марат-на-Уазе, Гавр-де-Грас – Гавр-Марат. Даже парижский холм Монмартр отныне – Монмарат.

Справедливости ради следует уточнить, что до переименования городов в честь здравствующих вождей революции тогда так и не додумались (быть может, просто времени не хватило). Упущенное наверстают уже большевики в России…

Террор продолжается. Головы рубят уже, собственно, ни за что. 17 сентября 1793 г. издается новый закон, на сей раз не о «врагах народа» – о «подозрительных». Он так и называется: «Закон о подозрительных». Кто именно подозрительный и чем, решают уже даже не комиссары и прочие должностные лица – любой революционный активист вправе сцапать на улице всякого, кто показался ему подозрительным, приволочь в ближайший трибунал и потребовать казни. Такие требования большей частью удовлетворялись.

Трагикомедия этой резни в том, что «феодалы», то бишь дворяне и представители бывших привилегированных сословий, составляют меньшинство от общего числа казненных. Большая часть окончивших дни на гильотине – это, пользуясь сегодняшними терминами, классический пролетариат. Объясняется это просто: очень быстро многие и многие бедняки поняли, что жить при новой власти стало еще хуже. Люди начали открыто высказывать недовольство. И моментально попадали в «подозрительные». Были еще и такие, кто толпами выходил на улицы с протестом – этих на гильотину не тащили, расстреливали на месте…

Дворяне, между прочим, как раз при деле! Брат короля, герцог Орлеанский, быстренько заделался ярым революционером и довольно долго депутатствовал – но потом его, на всякий случай, все же свели на гильотину…

Другие уцелели. Зверствоваший в Тулоне Баррас – между прочим, бывший маркиз. А гражданин Фуше – бывший аббат. Среди комиссаров и прокуроров, среди депутатов и вождей довольно много было дворян (и титулованных в том числе), священников, одним словом, «благородных»…

Террор уже оборачивался чем-то запредельно жутким. Юношей-дворян раздевали, связывали лицом к лицу с голыми девушками того же сословия и, рубанув саблей по голове, бросали в воду. Это называлось «революционный брак». Бойцы элитного батальона имени Марата начинали день с того, что выпивали стакан крови. Действовала мастерская по изготовлению разной галантереи из кожи казненных. Вандейцы, в свою очередь, набивали в глотку пленным порох и поджигали. Если же к ним в руки попадал чин…

Достаточно, я думаю. Это не страшные сказки. Это было…

А потом в мясорубку террора стало затягивать своих.

Причины, в общем, понятны. У революции было очень много вождей. Робеспьер, Дантон и Марат – не единственные. Еще десятка два, как минимум, вполне заслуживают зачисления в категорию вождей. Генералов революции. А может быть, и больше, как знать…

И все эти вожди были личностями. Крупными, яркими, говоря по-современному, звездами. Естественно у каждого из них на многое была своя точка зрения. На многое они смотрели по-разному. Будь в стране тишь, гладь и божья благодать, разногласия ограничились бы чинными прениями на трибуне, как в более спокойных государствах и заведено…

Но тогдашняя Франция была адом кромешным. Война внешняя и внутренняя. Экономика в развале. Голод и взлетевшие до небес цены. Обозленное население, которое уже во весь голос начало сетовать, что его привели совсем не туда, куда обещали. Заговоры и интриги, сшибка мнений и рецептов спасения, непреходящее ощущение близкого краха.

Вожди просто не могли уже не начать грызни и резни внутри себя. Такие вещи никто не планирует и не предсказывает, но сама логика событий подводит к тому, что иначе просто и нельзя. Хотя бы потому, что тебя могут опередить менее щепетильные коллеги по Конвенту…

И они стали посылать на гильотину друг друга – ради укрепления революции, ради сплочения рядов, ради избежания опасных шатаний в умах… Бывшие друзья и соратники.

Именно тогда родилось то, что впоследствии будет применено в России на знаменитых процессах 37-го, о которых мы еще поговорим подробно. Реальных причин никто не указывает. Нельзя же сказать, что Робеспьер опасается излишнего усиления гражданина Дантона. Нельзя даже сказать правду – о том, что Дантон по уши влип в сомнительные финансовые махинации и сколачивает себе состояние. Такая правда народу не нужна, считает Робеспьер.

И гражданин Дантон, одна из самых ярких фигур революции, отправляется на казнь, как английский шпион…

Дантон, конечно, в последние годы изрядно перехватил с гешефтами. Но ничьим шпионом он не был никогда.

Хотя есть интереснейшая загадка. Шпион в Комитете общественного спасения все-таки был… Комитет этот, тогда – высший орган революционной власти, состоял всего из двенадцати человек: те самые вожди и звезды, наперечет. И достовернейшим образом установлено, что секретнейшие решения Комитета очень быстро попадали к англичанам и эмигрантам-роялистам. Причем историки сходятся в том, что каналом не мог быть никто из многочисленного технического персонала – только один из дюжины.

Кто это был, не установлено до сих пор. С уверенностью можно утверждать лишь, кто им не был. Когда одного из двенадцати, Эро де Сешеля, заподозрили в том, что он и есть «крот» (поскольку – бывший аристократ) и без особых церемоний отправили на гильотину, вскоре выяснилось, что информация о секретнейших решениях Комитета продолжает утекать. Значит, это был кто-то другой, не Сешель…

Террор продолжался в согласии с тем самым «Законом о подозрительных», по которому смерти заслуживал каждый, кто «распространял ложные известия», «препятствовал просвещению народа», «портил нравы», «развращал общественное сознание». Под такое можно подвести любого, благо улик не требуется, достаточно загадочных «моральных доказательств». Свидетели, присяжные, адвокаты – ничего этого в новом суде не полагается.

Но теперь еще стали отрубать головы и своим, а это, по мнению «своих», самым решительным образом меняло ситуацию…

Против Робеспьера составился заговор, в чем не было ничего удивительного: инстинкт самосохранения – великая вещь. Пикантности добавляло еще и то, что именно здесь в полной мере проявила себя знаменитая французская присказка «шерше ля фам»…

Помните Тальена? Он тоже оказался в «черном списке» Робеспьера, но пока что оставался на свободе – а вот его очаровательную подругу Терезу Кабарюс по приказу Робеспьера заключили в тюрьму. Неведомыми путями к Тальену дошла ее записка: «Полицейский чиновник объявил мне, что завтра меня отправят в трибунал, то есть на эшафот. Как это не похоже на прекрасный сон, который я видела сегодня: Робеспьера уже нет, а двери тюрем открыты. Но из-за вашей трусости скоро во Франции не останется никого, кто смог бы это осуществить».

Это не легенда и не выдумка романистов. Так и было. И колебавшийся прежде Тальен решается.

На дворе стоял месяц термидор!

В ту же ночь начинаются перемещения Национальной гвардии. На утреннем заседании Конвента зажигает Тальен, в ревущем зале уже не дают слова ни Робеспьеру, ни его сторонникам. Сен-Жюст, их Дзержинский, не пытается ничего делать – видимо, понимает, что никакая тайная полиция не спасет.

Это заседание в мемуарах описано подробно. На трибуне машет кинжалом Тальен: мол, если вы не свергнете тирана голосованием, я его сам прикончу… Отступать ему нельзя, он и себя спасает, и свою красотку… А зал ревет: «Смерть тирану!» «Кровь Дантона тебя душит!» И это продолжается долго, очень долго. Пока не встает тихий такой, спокойный депутат Луше и не говорит рассудительно:

– Ну что вы орете? Арестуйте его, на хрен, и дело с концом.

Возможно, он выразился культурнее, но смысл был именно тот. Робеспьера арестовали. Ему ненадолго удалось освободиться, и он засел в Ратуше с кучкой своих сторонников, но вскоре туда ворвались жандармы. Робеспьер попробовал было пальнуть по ним из пистолета, но стрелком он оказался настолько скверным, что вместо противника угодил себе в челюсть – кто-то успел дать снизу по локтю.

На другой день его отвезли на гильотину…

Революция захлебнулась. Лишь немногим ее звездам удалось спастись – кому отрубили голову вслед за Робеспьером, кто умер в лесу, скрываясь от погони. Тереза Кабарюс вышла замуж за Тальена. На приемах, которые она устраивала, частенько блистала ее закадычная подруга, очаровательная Жозефина, молодая вдова виконта Богарне…

Вскоре у нее начнется роман с молодым генералом по имени Наполеон Бонапарт…

Жизнь во Франции наступила относительно спокойная. Для одних – бедная и голодная, для других – сытая и разгульная. У власти прочно обосновалась так называемая Директория, скопище совершенно бесцветных личностей, лучше всего умевших набивать себе карманы. Именно тогда вошли в моду знаменитые бальные платья в «античном» стиле, которые можно увидеть на портретах того времени: голая дама или одетая, сразу и не скажешь.

Одним словом, воровали знатно, воровали хорошо. Ярких революция вырубила, а тех, кто остался, добили термидорианцы. Осталась вороватая серость. Авторитетом в стране эта банда не пользовалась ни малейшим. И молодой генерал Бонапарт кое о чем всерьез задумался. Он не обращал внимания на постоянные измены Жозефины: пылкая красотка, упомянем ради исторической правды, украсила великого полководца такими рогами, что любой сохатый позавидует. Отчасти ее можно понять: скучно молодой женщине, к тому же креолке с Карибских островов, спать в одиночестве, пока супруг постоянно где-то пропадает, отговариваясь тем, что он-де то турок бьет в Египте, то Рим захватывает…

Но Бонапарт был выше таких пошлостей. Ему было не до мещанских супружеских скандалов… Впереди маячила власть, потому что цензурно о Директории никто уже не выражался.

И однажды Бонапарт явился в Совет Пятисот (мне, право, лень уточнять по книгам, что это была за шарага) и объявил, что отныне власть – это он один, а все остальные могут катиться к чертовой матери.

Совет начал возмущаться, что-то там лепеча о диктатуре и беззаконии. Тогда в коридоре забили барабаны, в зал вошел генерал Мюрат, обернулся к топотавшим за ним гренадерам и непринужденно распорядился:

– А вышвырните-ка мне живенько эту сволочь в окна.

Гренадеры, люди не сентиментальные, его приказ выполнили быстро и прилежно. На том и кончились последние революционные денечки – поскольку очень скоро Наполеон назначил себя нормальным императором, с короной, гербом, мантией и прочими необходимыми всякому приличному монарху принадлежностями…

«Еврейский след» во французской революции, хотя это, вполне возможно, кого-то и смертельно разочарует, отсутствует полностью. В свое время поисками зловредных жидомасонов, совративших с пути истинного добрых французов, занялся виднейший специалист в этой области – И. Шафаревич (кстати, сам с этой точки зрения субъект очень подозрительный, поскольку нет гарантии, что его фамилия не произошла от слова «шофар», бараний рог, в который трубят в синагоге по торжественным дням). Однако и он после долгих углубленных изысканий раскопал… одного-единственного еврея, «который играл активную роль во Французской революции».

Правда, более объективное изучение вопроса показывает, что и этот единственный еврей никакой такой «активной роли» не играл. Был он родом из Австрии, звали его Мозес Добуршка, и занимался он на родине чистой воды коммерцией. Чем и продолжал заниматься, переехав во Францию: был близок с Дантоном, его сестра даже вышла замуж за одного из ближайших соратников. И гильотинирован был по причине близости с Дантоном…

Короче, один-единственный еврей, и тот неправильный – поскольку еще за двадцать лет до революции принял крещение. Вообще, французская революция любви к евреям никакой не питала.

Когда те, воспрянувшие духом при известии о революции, обратились в Национальное собрание с просьбой, коли уж наступили свобода, равенство и братство, предоставить равные права с прочими, им в просьбе было отказано. Только через два года, в сентябре 1791 г., евреи равноправия все же добились – правда, революционные законодатели одновременно издали декрет о том, что долгов евреям теперь можно не платить. Поскольку – свобода, равенство и братство. Долги французов французам, впрочем, следовало все же отдать до сантима…

Масоны… О них написана масса книг – об этих грозных, всемогущих и всепроникающих масонах, левой рукой опрокидывавших престолы. Одна беда: с доказательствами как-то слабовато. Попросту говоря, доказательств нет вовсе, одни домыслы. Поэтому масонский след мы здесь всерьез рассматривать не будем.

Явление под названием «масоны» действительно существовало. Однако, взявшись исследовать этот вопрос, приходишь к выводу, что речь идет не о какой-то конкретной злой силе, а об общем названии, под которым существовали и кружки мистиков, и своеобразные «клубы по интересам», и попросту сборища любителей весело проводить время в узком кругу. Один-единственный раз в Пруссии под масонской вывеской собрались вполне реальные революционеры и заговорщики, так называемые иллюминаты, по радикальности их программы прямо предшествовали большевистским. Дело было еще в середине XVIII века. Однако действительность опять-таки опровергла басни о всемогущих и всеведающих «братьях» иллюминатах – их выявили почти всех, арестовали, судили и распихали по тюрьмам. Сбежать удалось немногим.

И все же… Один-единственный раз неуловимые и загадочные масоны все обнаглели настолько, что вышли на свет божий под своими знаменами во времена революции…

Еще в 1933 г. московский «Партиздат» выпустил книгу протоколов Парижской коммуны – просуществовавшей, как известно, всего семьдесят два дня, с 16 марта по 30 мая 1871г. В этой книге опубликованы подробные документы, повествующие, как 30 апреля депутаты Коммуны приветствовали масонскую манифестацию.

Пышное это было зрелище, как свидетельствует орган Коммуны, «Журналъ оффисьелъ»: «Коммуна в полном составе поместилась на балконе, на верху парадной лестницы, перед статуей Республики, опоясанной красным шарфом и окруженной трофеями и знаменами Коммуны. Масонские знамена были одно за другим водружены на ступенях лестницы. На них ярко выделялись гуманитарные лозунги, являющиеся основой учения франкмасонов, которые Коммуна поставила своей задачей применить на практике…

Когда двор наполнился народом, со всех сторон начали раздаваться крики: „Да здравствует Коммуна!“ „Да здравствует масонство!“ „Да здравствует всемирная республика!“

Гражданин Феликс Пиа, член Коммуны, громким, растроганным голосом произносит следующие слова:

– Братья, граждане великого отечества, всемирного отечества – верные нашим общим принципам свободы, равенства и братства и более последовательные, чем „Лига прав Парижа“, вы, франкмасоны, претворяете эти слова в дело!»

Было произнесено еще много столь же напыщенных речей и выкрикнуто немало здравиц в честь коммунарско-масонского братства. Вот, казалось бы, и неопровержимые улики, вот она, коварная гидра масонства, выползшая на солнечный свет…

К великому сожалению господ национал-патриотов, вынужден их разочаровать. «Манифестация» эта оказалась сплошной комедией. Из-за чего там витийствовали? А это товарищи франкмасоны отправились героически водрузить на укрепления свои знамена.

Сорок один день существования Коммуны они из своего загадочного подполья приглядывались к происходящему, наблюдали, как воюют коммунары с окружившей Париж армией версальского правительства. А на сорок второй день, как тут же поведал глава масонов гражданин Тирифок, ими было, наконец-то, придумано средство остановить братоубийственную резню: они сейчас пойдут и в знак братания установят свои стяги на стенах. В надежде, что версальские солдаты тут же бросят ружья и кинутся обниматься с парижанами.

А если версальцы все же окажутся настолько несознательными, что не проронят ни слезинки при виде белого масонского знамени с надписью «Любите друг друга», гражданин Тирифок обещал поднять против них всех масонов Франции. Все масоны Франции, гремел он, как только увидят войска, идущие усмирять Париж, тут же бросятся к ним и будут уговаривать брататься. Во как!

Оркестр играл «Марсельезу» до посинения.

Знамена свои масоны все же повтыкали на укреплениях.

Версальцы по ним начали постреливать так же цинично, как и по красным коммунарским.

И что же?

А – ничего. Я же говорю, сплошная комедия. Никакое масонство Франции так и не поднялось, идущие на усмирение Парижа войска так и не встретили ни единого масона, который попытался бы уговорить их брататься. Ровно через месяц после клоунады со знаменами и страшными угрозами поднять масонство версальцы ворвались в Париж и принялись обстоятельно и вдумчиво доказывать коммунарам, что бунтовать – нехорошо. Обещанного масонского пополнения Национальная гвардия так и не получила. Гражданин Тирифок сбежал в соседнюю Бельгию, где продолжил витийствовать в пивных с тамошними «братьями»… Нужны ли комментарии? Масоны тоже оказались какие-то неправильные, ни на что не способные, кроме пошлой клоунады…

Подведем кое-какие итоги. Французская революция была вызвана сугубо внутренними причинами. Тут ни при чем евреи, масоны и зловредные иностранцы. Хотя таковые все же были – например, прусский барон Клоотц, раздававший свои визитные карточки с титулом «Личный враг Иисуса Христа». Но никто из них не делал погоды – даже пресловутые энциклопедисты. Во Франции попросту накопилось слишком много нерешенных противоречий, горючего материала, вот и все.

Если будете как-нибудь перечитывать «Трех мушкетеров», обратите внимание, как герои – олицетворение чести, благородства и храбрости! – ведут себя с теми, кто принадлежностью к дворянству похвастать не может. Арамис ударом кулака отшвыривает на несколько метров горожанина, обрызгавшего его грязью. Д’Артанъян, галопом несясь по делам, сшибает «какого-то горожанина» и даже не останавливается «из-за такой мелочи». Благородный Атос буднично, без тени раздражения, избивает слугу. И так далее, и тому подобное…

Вот они, причины! Во Франции просто-напросто нашли свое крайнее выражение отжившие феодальные традиции. Меньшая часть населения, «благородные», только и считались, собственно, настоящими людьми, а остальные вынуждены были жить с клеймом «третьего сорта». Характерно, что повсюду, по всей стране, восставшие первым делом даже не винные погреба разбивали – разводили костры и жгли книги своих повинностей. Ведь далеко не все французские крестьяне жили так зажиточно, как вандейцы…

Франция оказалась самым слабым звеном в цепи. Во всей остальной Европе (даже в Испании, где дворянская спесь перехлестывала все мыслимые пределы) к тому времени соблюдался некий «баланс интересов»: у крестьян было достаточно земли, а у горожан достаточно прав. Там никого так и не удалось поднять на всеобщий бунт. Во многих странах, по примеру Франции, закопошились свои «якобинцы», но они так и остались кучкой крикунов, неспособных увлечь массы. Поскольку массы вполне устраивало нынешнее положение дел.

Всю первую половину девятнадцатого века Англию здорово лихорадило – крестьянские волнения, рабочие бунты, борьба за создание профсоюзов, за всеобщее избирательное право. В Лондоне армейская кавалерия разгоняла митинги саблями, в Бирмингеме восставшие сожгли дворец епископа и разнесли по кирпичику тюрьму, на перекрестках дорог выставляли пушки, горели поместья и фабрики…

Но все это так и не вылилось в революцию. Власти понемногу сгладили ситуацию сочетанием террора и реформ – и лет на семьдесят настала тишина…

В общем, где тонко, там и рвется. Там, где поначалу требуют лишь реформ, не посягающих на основы, но власть оказывается неспособна их провести, протест и перерастает помаленьку в революцию, сметающую с трона королей. И эту истину следует запомнить хорошенько, не тратя времени на болтовню о жидомасонах и злокозненном иностранном влиянии…

3. Отдать половину или потерять все?

Несмотря на реки крови, на все зверства и ужасы всеобщей смуты, французская революция в своем развитии принесла довольно интересные результаты…

Во-первых, Наполеон занимался не только войнами. Он провел массу полезных и толковых реформ в экономике, правовой системе, государственном управлении.

Во-вторых, что не менее важно, французские крестьяне все же получили достаточно земли.

И после этого – как отрезало! Никогда более во Франции не случалось более-менее массовых крестьянских выступлений, за исключением «чумного бунта» 1831 г., но там были совсем другие причины: кто-то от большого ума пустил слух, что «чуму разносят парижане, чтобы захапать нашу землицу», и крестьяне начали изничтожать всех, кто, по их мнению, походил на парижан…. К экономике это уже не имеет никакого отношения, согласитесь.

Все до единого бунты, мятежи и «революции», случавшиеся во Франции после реформ Наполеона, происходили исключительно в Париже, где часто и охотно, только свистни, кидался строить баррикады тот элемент, что по-научному именуется маргинальным, а если говорить попросту – «бичева с бомжами». Так было и в 1830-м, и в 1848-м – Париж ходил на голове, а вся страна сохраняла полнейшее спокойствие. Во времена Парижской коммуны кое-какие беспорядки произошли разве что в Марселе, где полным-полно было уголовников, бродяг, контрабандистов и прочей гопоты, которых моментально прижали. А потом французские крестьяне, одетые в солдатские шинели, за пару месяцев нанизали на штыки парижских коммунаров. Иначе просто и быть не могло. В обширнейшем воззвании «К сельскому населению», сочиненном парижскими коммунарами, пожалуй, только один абзац несет конкретное содержание. Остальное – патетическая болтовня… Итак:

«Свобода везде, как в коммуне, так и во всем государстве; неприкосновенность жилища, расцвет труда, освобожденного от всех помех, имеющего возможность использовать всю свою энергию; оживление промышленности и торговли, пришедших в упадок благодаря позорным махинациям Версаля; распространение народного образования, заливающего страну потоками света и устанавливающего интеллектуальное равенство – единственный источник и единственная гарантия истинного равенства людей; наконец, единение всех сердец и всех волевых усилий».

Из этого высокопарного словоблудия крестьянин, человек прагматичный, не мог выбрать для себя ничего полезного – и потому проголосовал против Коммуны штыком…

Но вот в России, в начале двадцатого столетия, все обстояло совершенно иначе! Потому что лозунги были совершенно другими: «Земля – крестьянам!» И с настроениями многомиллионной крестьянской массы, составлявшей примерно восемьдесят пять процентов населения страны, они совпадали полностью…

По-моему, никто толком не задумывается, что году в девятьсот пятом, когда в России без всякой революционной агитации развернулись массовые аграрные беспорядки, жили многие тысячи совсем нестарых людей, помнивших, как они были рабами! А еще больше людей прекрасно помнили, как им рассказывали отцы и матери о своем недавнем рабском положении. Вот где горючий материал! Какие там большевистские листовки и эсеровские агитаторы…

Людей держали в рабстве двести лет. Их продавали и покупали, их обменивали на говорящих попугаев и породистых щенков. С ними могли сделать что угодно. И делали…

В домашнем тире российского помещика Струйского господа развлекались тем, что заставляли крепостных мужиков бегать на ограниченном пространстве и стреляли по ним из ружей и пистолетов пулями. Иногда промахивались, иногда попадали. У того же Струйского, поэта екатерининских времен, была еще одна страстишка. Иногда он устраивал над кем-нибудь из своих крестьян суд по всей форме, а приговор был всегда одинаков: «Запытать до смерти». За беднягу тут же принимались палачи (у Струйского была целая коллекция пыточных орудий, старательно скопированных со средневековых образцов), и останавливались не раньше, чем жертва испускала дух.

Секретный доклад особой комиссии Александру I о положении крепостных крестьян, откуда эти факты взяты, до сих пор, насколько мне известно, не опубликован полностью – лишь скудными фрагментами…

И при Александре, и после него положение не улучшилось.

Конечно, за жестокое обращение с крепостными могли и отдать под суд, и удалить из имения (такое имело место быть), но, как давно известно, строгость законов в России смягчается систематическим их неисполнением. Очень уж неравными были возможности крестьян и их хозяев…

Вот вам помещик Коротков, о котором рассказывал в свое время писатель Григорович. Когда супруга Короткова просила у мужа денег, тот вызывал управляющего и небрежно бросал:

– Грызлов, Марья Федоровна в Москву собирается, нужны деньги… Поезжай по деревням, я видел там много этой мелкоты, шушеры накопилось – распорядись!

Это означало, что Грызлов с подручными должен проехать по деревням, наловить лишних детей и молодых девок и быстренько их продать… И происходило это в то самое время, когда писал свои стихи Пушкин!

Рабство развращает всех – и рабов, и господ. Вот вам печальный пример: известнейший русский книгоиздатель и просветитель Н.И. Новиков. Был у него преданный крепостной человек, который, когда барина посадили в темницу за вольнодумство, добровольно, из чистой преданности, за ним в тюрьму последовал. Очень его любил Новиков. Даже за стол, празднуя с друзьями освобождение из тюрьмы, с собой посадил. Да вот однажды взял да и продал. Больно уж хорошие деньги дали, две тысячи рублев, а дела были в расстройстве…

Если таковы просветители, чего же требовать от людей во всех отношениях обыкновенных?

Вспоминал известный путешественник Семенов Тянь-Шанский про своего знакомого предводителя дворянства: «Гости, после обеда с обильными винными возлияниями, выходили в сад, где на пьедесталах были расставлены живые статуи из крепостных девушек, предлагаемых гостеприимным хозяином гостям на выбор».

Вот я и повторяю: тщательнейшим образом проштудируйте свою родословную, господа критики революции. Хорошо, если ваш пра-прапрадедушка был из тех, кого как раз и угощали в бане голенькими крепостными красотками – а ну как одна из них была вашей пра-прапрабабушкой?

Вот и пробуйте представить состояние ума отца и матери, у которых ребенка сцапали на улице и продали, потому что барыне нужны деньги. Попробуйте представить, что чувствует деревенский парень, когда девушку, которая ему нравится, трахают в бане заезжие баре, и попробуйте представить, что они расскажут своим детям о «временах крепости». И поймите вы, наконец: именно дети и внуки этих людей повалили на улицу в семнадцатом году, когда рвануло!

Еще А.С. Хомяков, главный идеолог славянофильства, писал с горечью: «Как бы каждый из нас ни любил Россию, мы все, как общество, постоянно враги ее, разумеется, бессознательно. Мы враги ее потому, что мы иностранцы, потому что мы господа крепостных соотечественников, потому что мы одуряем народ».

По сути, еще со времен Петра I существовало две России, и каждая смотрела на другую, как на инопланетян… Та, что составляла меньшую часть, особого дискомфорта не чувствовала – а вот большая часть копила ненависть, копила, копила. Пока не грянуло…

Поговорим о вещах конкретных, не чураясь скучных цифр.

Конечно, Александр II сделал благое дело, освободив крестьян (в то время не сделать этого было уже просто невозможно). Но вот потом…

В Европейской России 76 миллионов десятин земли принадлежали 30 000 помещиков, а 73 миллиона десятин – 10 000 000 крестьянских дворов. Такая вот пропорция. Дело в том, что крестьяне были освобождены почти без земли, а за ту, что им все же досталась, они вынуждены были вносить так называемые «выкупные платежи», отмененные только в 1907 г., после известных событий. Существует интереснейший казенный документ, так называемые «Труды податной комиссии». Из него следует, что в виде налогов и податей крестьянин вносил в год девяносто два с лишним процента от дохода! А в Новгородской губернии – все сто. Причем это касалось только бывших «государственных» крестьян. По данным того же документа, бывшие помещичьи крестьяне в некоторых губерниях вынуждены были отдавать в налог двести с лишним процентов дохода! Иными словами, не считая немногочисленных счастливчиков, крестьяне постоянно были в долгу, как в шелку. Вот выдержки из наказов крестьян своим депутатам в Государственной Думе 1906–1907 гг.

Деревня Стопино Владимирской губернии: «Горький опыт жизни убеждал нас, что правительство, веками угнетавшее народ, правительство, видевшее и желавшее видеть в нас послушную платежную скотину, ничего для нас сделать не может. Правительство, состоящее из дворян и чиновников, не знавшее нужд народа, не может вывести измученную родину на путь порядка и законности».

Московская губерния: «Земля вся нами окуплена потом и кровью в течение нескольких столетий. Ее обрабатывали в эпоху крепостного права и за работу получали побои и ссылки и тем обогащали помещиков. Если предъявить теперь им иск по 5 коп. на день на человека за все крепостное время, то у них не хватит расплатиться с народом всех земель и лесов и всего их имущества. Кроме того, в течение сорока лет уплачиваем мы баснословную аренду за землю от 20 до 60 руб. за десятину в лето, благодаря ложному закону 61-го года, по которому мы получили свободу с малым наделом земли, полуголодным народом, а у тунеядцев помещиков образовались колоссальные богатства».

Арзамасский уезд: «Помещики вскружили нас совсем: куда ни повернись – везде все их – земля и лес, а нам и скотину выгнать некуда; зашла корова на землю помещика – штраф, проехал нечаянно его дорогой – штраф, пойдешь к нему землю брать в аренду – норовится взять как можно дороже, а не возьмешь – сиди совсем без хлеба; вырубил прут из его леса – в суд, и сдерут в три раза дороже, да еще отсидишь».

Лужский уезд Петербургской губернии: «Наделены мы были по выходе на волю по три десятины на душу. Население выросло до того, что в настоящее время уже не приходится и полдесятины. Население положительно бедствует, и бедствует единственно потому, что земли нет; нет ее не только для пашни, а даже под необходимые для хозяйства постройки».

Нижегородская губерния: «Мы признаем, что непосильная тяжесть оброков и налогов тяжелым гнетом лежит на нас, и нет силы и возможности сполна и своевременно выполнять их. Близость всякого срока платежей и повинностей камнем ложится на наше сердце, а страх перед властью за неаккуратность платежей заставляет нас продавать последнее, или идти в кабалу».

Большевики здесь совершенно ни при чем – как и любые другие «политики». Это подлинный, неискаженный голос крестьянства. Какие же тут нужны большевики?!

А теперь – мнение человека, находившегося среди тех, кто как раз и был властью. Из воспоминаний С.Ю. Витте: «…на крестьянское население не были распространены общие гражданские законы и по отношению уголовных для них были сохранены особенности (между прочим, телесные наказания по приговорам крестьян), но все-таки на них были распространены общие судебные и административные организации (мировой суд). После проклятого 1 марта… участие крестьян в земстве ограничено. Мировые судьи были для крестьянского населения заменены земскими начальниками. На крестьянское население, которое, однако, составляет громаднейшую часть населения, установился взгляд, что они полудети, которых следует опекать только в смысле их развития и поведения, но не желудка… Земские начальники явились и судьями, и администраторами, и опекунами. В сущности, явился режим, напоминающий режим, существовавший до освобождения крестьян от крепостничества, но только тогда хорошие помещики были заинтересованы в благосостоянии своих крестьян, а наемные земские начальники, большей частью прогоревшие дворяне и чиновники без высшего образования, были больше заинтересованы в своем содержании… Для крестьянства была создана особая юрисдикция, перемешанная с административными и попечительскими функциями – все в виде земского начальника, крепостного помещика особого рода. На крестьянина установился взгляд, что это, с юридической точки зрения, не персона, а полуперсона. Он перестал быть крепостным помещика, но стал крепостным крестьянского управления, находившегося под попечительским оком земского начальника. Вообще его экономическое положение было плохо, сбережения ничтожны… Государство не может быть сильно, коль скоро главный его оплот – крестьянство – слабо. Мы все кричим о том, что Российская империя составляет 1/5 часть земной суши и что мы имеем около 140 000 000 населения, но что же из этого, когда громаднейшая часть поверхности, составляющей Российскую империю, находится или в совершенно некультурном (диком) виде или в полукультурном, и громаднейшая часть населения, с экономической точки зрения, представляет не единицы, а полу– и даже четверти единиц».

Вот так обстояли дела в реальности…

Но как же быть с высказывавшимся не раз тезисом, будто «русский крестьянин кормил всю Европу, продавая за границу зерно»?

Более нелепого утверждения трудно себе представить, поскольку сохранилось множество энциклопедий, научных трудов, мемуаров, свидетельствующих, кто именно кормил Европу.

Крестьянин-единоличник здесь совершенно ни при чем. Все зерно, уходившее на экспорт, было произведено либо в хозяйствах южнорусских помещиков, либо на казачьих землях, где опять-таки экспортный хлеб давали не одиночки, а крупные хозяйства. То, что на Западе именуется «латифундиями». Вывозимое зерно было собрано не мнимым «фермером», а с помощью многочисленной наемной рабочей силы и передовой, по тому времени, сельскохозяйственной техники. Да и не было в России никаких «фермеров». «Ферма» – это отдельно расположенное крестьянское хозяйство, русский аналог – «хутор». В России, как и во многих других странах, были деревни – места компактного проживания крестьян, окруженные полями. «Ферма» и «деревня» – совершенно разные понятия…

Крестьяне-единоличники никакого зерна в Европу не вывозили и вывозить не могли – по той простой причине, что из-за малого количества земли и почти первобытного уровня ее обработки не способны были производить излишки.

Кто-то из царских министров (нет смысла уточнять фамилию этого скота) патетически воскликнул: «Недоедим, но вывезем!». Сам-то он как раз и хрустел французской булкой – это другие недоедали. Русская деревня до революции хронически голодала. Здесь не стоит перечислять длиннейший ряд цифр – неурожайные годы. Скажу лишь, что голод был явлением частным и повсеместным. Есть хороший источник – написанные в эмиграции мемуары А.Н. Наумова, бывшего в 1915–1916 гг. министром земледелия. Он участвовал в борьбе с «самарским голодом» еще в конце прошлого века, когда «небывалые недороды 1897–1899 гг. повлекли за собой почти повсеместное недоедание, а в ряде районов настоящий голод с его последствиями – цингой и тифом». «Что же мне пришлось увидеть? Россия практически не вылезает из состояния голода, то в одной, то в другой губернии, как до войны, так и во время войны». Схожие воспоминания оставил видный сановник Ламздорф: «От просящих хлеба нет прохода. Окружают всюду толпой. Картина душераздирающая. На почве голода тиф и цинга». Мало того, министр иностранных дел Гирс «…в ужасе от того, как относятся к бедствию государь и интимный круг императорской семьи».

Царь попросту не верит, что в стране голод! За завтраком, в тесном кругу, «он говорит о голоде почти со смехом». Находит, что раздаваемые пособия только деморализуют народ, вышучивает тех, кто уезжает в губернии, чтобы наладить помощь. Такое отношение к бедствию «разделяется, по-видимому, всей семьей».

Когда общественность сама пыталась организовать хоть какую-то помощь, этому мешали те же сановники. Полковник А.А. фон Вендрих, инспектор министерства путей сообщения и фаворит царя, посланный особоуполномоченным в пострадавшие от голода районы, дезорганизовал грузовое движение из центральных магистралях, загнал в тупик одиннадцать тысяч вагонов с зерном, шесть с половиной миллионов пудов подмокли и стали гнить.

Доложили царю. Николай раздраженно отмахнулся: «Не говорите о нем вздора, это достойный офицер. Всяких побирающихся будет много, а таких верных людей, как Вендрих, раз-два и обчелся».

Вендрих по тупости своей просто сгноил отправленный голодающим хлеб. Были примеры и похуже. Алабин, председатель самарской губернской земской управы, получив крупные взятки от хлеботорговцев, отправил голодающим гнилую муку, а в некоторые районы – зерно с примесью ядовитых семян куколя и других сорняков. Начались эпидемии, люди гибли от пищевых отравлений. Алабина отдали под суд, но оправдали ввиду его «неумелости»…

Еще один фаворит царя, товарищ министра внутренних дел Гурко, которому было поручено создать резерв зерна, за взятку переуступил свои полномочия иностранцу Лидвалю – а тот вообще сорвал поставки. Наумов, говоря о голоде, особо подчеркивал «неподготовленность административных верхов, их неспособность обеспечить снабжение, учет и размещение по стране имеющих запасов».

Стоит ли удивляться, что с 1908 по 1913 годы в стране было зарегистрировано около двадцати двух тысяч крестьянских выступлений? Революционная агитация тут совершенно ни при чем…

Разумеется, были попытки исправить положение. Даже Д.Ф. Трепов, один из видных консерваторов «царского кружка», предлагал насильственное отторжение части помещичьих земель в пользу крестьян. Дело тут было не в гуманности: Трепов охотно объявлял всем желающим, что он сам помещик не из бедных, но в создавшихся условиях лучше отдать половину, чем потерять все…

Проект отчуждения земель стал прорабатываться. Занимался им Николай Николаевич Кутлер (1859–1924) – русский государственный и политический деятель, юрист по образованию. В 1906 г., занимая пост главноуправляющего землеустройством и земледелием, он предложил (со своими соавторами: профессором-экономистом Кауфманом и директором департамента государственных имуществ Риттихом) передать крестьянам 25 миллионов десятин государственных и помещичьих пахотных земель. Несмотря на то, что с крестьян предусматривался огромный выкуп, даже превосходивший платежи реформы 1861 г., несмотря на то, что к передаче крестьянам были намечены в основном земли «впусте лежащие, а также сдаваемые владельцами в аренду», Николай отклонил проект. На котором, к слову, была примечательная резолюция Витте, в то время еще возглавлявшего правительство: «Представляется предпочтительным для помещиков поступиться частью земли и обеспечить за собой владение остальной землей, нежели лишиться всего».

Государь император соизволил собственноручно начертать на докладе: «Частная собственность должна оставаться неприкосновенной». И ниже: «Кутлера с его должности сместить».

После революции Кутлер работал в Наркомфине и правлении Госбанка, именно он готовил денежную реформу 1924 года…

Со временем ситуация ухудшилась настолько, что в Россию стали ввозить зерно. Вот именно, ввозить в «житницу Европы». В 1912 г. было ввезено 114 тонн произведенного в Восточной Пруссии зерна. М.Н. Покровский, несправедливо погруженный в забвение историк, один из немногих, кто рассматривал все общественные процессы, в первую очередь, с точки зрения экономики, писал: «Русские потребляющие губернии, главным образом северо-западные – Псковская, Новгородская и т.д., находили более выгодным ввозить дешевую немецкую рожь, нежели покупать отечественную. Это был настоящий скандал».

Вот уж безусловно! Пришлось срочно вводить для германского зерна ограничительные пошлины. Российским зерноторговцам это, как легко догадаться, было только к выгоде – а вот потребитель должен был утешать себя исключительно тем, что его кровные денежки уходят в карман не «тевтонов», а самых что ни на есть православных людей…

Крестьянское недоедание приводило к тому, что при призыве на военную службу из-за физической непригодности освобождалось 48 процентов рекрутов (в Германии – 3 процента, во Франции – один!). В 1911 г. полковник Генерального штаба князь Багратион писал, что из трех парней трудно выбрать одного пригодного для службы, а сорок процентов новобранцев, как оказалось, впервые в жизни ели мясо, поступив на военную службу…

Какой там «хруст французской булки»! Хрустели булками, смачно чавкали ветчиной и пили чай с сахарком лишь те самые «золотые пятнадцать процентов». Остальные даже не жили – выживали.

Когда предлагали отдать половину земли, наша «элита» категорически воспротивилась. И потеряла все, как предупреждали умные люди…

Но, кажется, некоторые любят поминать про якобы небывалый расцвет российской экономики перед революцией. Извольте, посмотрим, как обстояло дело в действительности.

4. Экономика должна быть

Если брать чисто количественное выражение, то полное впечатление, что российская экономика и в самом деле неслась вперед семимильными шагами: процент роста огромный, капиталовложения растут. Но тут имелись свои тонкости.

Это были иностранные капиталы. И большая часть российской экономики была подмята иностранцами, поскольку им и принадлежала…

В руках иностранных акционерных обществ было 70% добычи угля в Донбассе: куда ни глянь – сплошные Юзы, Крузы, Болье, Гарриманы… В основном, бельгийцы и французы.

Примерно 90% добычи платины в России находилось в руках иностранных компаний – как и изрядная доля золотодобычи. Печально известный Ленский расстрел приисковых рабочих в 1912 г., всколыхнувший страну, произошел по причинам отнюдь не политическим. Просто-напросто рабочие, доведенные до крайности скотскими условиями существования, всем коллективом пошли к администрации требовать человеческого обращения, выполнения тогдашних законов. Их расстреляли в упор. Стреляли русские стражники, из русских винтовок, но пули, строго говоря, были английскими – потому что Ленские прииски принадлежали английской золотодобывающей компании «Лена-Голдфилдс». И с русскими рабочими цивилизованные британцы обращались примерно так же, как с неграми в своих африканских колониях…

К 1914 г. иностранным финансовым синдикатам принадлежала примерно половина нефтедобычи и три четверти нефтеторговли.

Монополия, одним словом. И господа французы вели себя, как классические монополисты: диктовали своим предприятиям объемы угледобычи и цены, по которым следовало продавать на российском рынке российский же уголек. Дело это приобрело широкую огласку в печати и в Думе, правительство волей-неволей вынуждено было вмешаться. Прокуратура Петербургской и Харьковской судебных палат успела провести обыски в тамошних конторах синдиката с выемкой документов, подтверждающих, что «угольный голод» был организован умышленно, чтобы сорвать побольше прибыли. К сожалению, дело это пришлось спустить на тормозах: в защиту «Продугля» (так синдикат именовался) моментально выступили крупные французские политики. И царские высокопоставленные чиновники, должно быть, по доброте душевной, дело замяли.

Как обстояло дело на юге России с механическими, сталелитейными, трубопрокатными заводами? Из восемнадцати промышленных акционерных обществ двенадцать полностью принадлежали иностранному капиталу, в остальных шести доля иностранных денег так или иначе присутствовала. «Иностранные» предприятия производили 67% южнорусского чугуна, 58% готовых металлоизделий.

Электротехническая промышленность? Германский капитал занимал «почти монопольное положение».

До революции в России было только две компании, специализировавшиеся на производстве резиновых изделий. Одна, «Проводник», принадлежала французам, другая, «Треугольник» (будущий «Красный треугольник») – немцам.

Изрядная доля табачной промышленности была собственностью британской «Дженерал Рашен Тобакко Групп». Производство меди – в значительной степени собственность англичан и французов. Производство сельскохозяйственных машин – американцев. В Москве было два общества конно-железных дорог (те самые конки, предшественницы электрического трамвая). Одно полностью бельгийское, второе – русское. Но в 1891 г. бельгийцы захватили прочные позиции и в русском. А когда вместо конки появился трамвай, основной пакет акций оказался в германских руках. Современник писал: «Трамвай и конка – самое выгодное и самое прибыльное коммерческое предприятие. Вот почему иностранные капиталисты, как хищные вороны, стаями налетают на каждый город, где только поднимается вопрос об устройстве конки или трамвая». По его выводам, бельгийская трамвайная концессия и в Харькове, и в Кременчуге, и в других местах обогатила иностранцев, «оставив город таким же грязным, темным и неблагоустроенным, каким он был раньше».

То же самое происходило и в банковском деле. 18 российских банков контролировали 75% всего капитала – и 40% акций этих банков принадлежало иностранцам. Принято восхищаться успехами русских инженеров, в кратчайшие сроки построивших Транссибирскую магистраль и Маньчжурскую железную дорогу (КВЖД).

В самом деле, есть повод для гордости – вот только большую часть средств на строительство выделили в виде кредита иностранные банки, и, соответственно, часть этих магистралей принадлежала им…

Кстати, о кредитах. Царская Россия сидела на кредитной игле даже, пожалуй, прочнее, чем Россия времен позднего Ельцина.

Вот здесь и кроется корень зла! Человек, не посвященный в тонкости бизнеса, может простодушно воскликнуть: «А собственно, что плохого в том, что иностранцы на свои деньги строили у нас заводы и шахты? Какая разница, кому они принадлежали, если они давали работу российским подданным»?!

Ответ простой. Иностранный собственник вывозит прибыль к себе домой – и туда же, за границу, уходят проценты по кредитам.

А прибыль была потрясающая, какой в Западной Европе ни за что не получишь. Французы и бельгийцы наперегонки и с визгом неслись вкладывать деньги в «русские» акции – потому что получали сорок процентов дивидендов. А у себя дома, между прочим, получали бы два-три…

Уже в 1861–1866 гг. из России вывезли золота не меньше, чем на 455 миллионов рублей. В пересчете на драгоценный металл это многие тонны… А в 1891–1913 гг., по подсчетам современных экономистов, Россия выплатила процентов по кредитам и погашений по государственным займам на сумму свыше 5 миллиардов рублей золотом, в полтора раза больше, чем получила. Вывезенная иностранцами прибыль в этот счет не входит. Царский золотой десятирублевик весил семь с лишним граммов. Любой, кому захочется, может подсчитать точно, сколько тонн золота утекло…

Еще несколько цифр. В 1861 г., накануне освобождения крестьян, средний доход на душу населения в России составлял 40% от германского и 16% от американского. В 1913 г. – уже только 32% от германского и 11,5% от американского.

Одним словом, к 1917 г. Россия была то ли сырьевым придатком, то ли попросту кормушкой для Европы, которой в значительной степени и принадлежала. Фактически – колония. Разве что флаг развевался свой, а не французский или британский, да на троне красовался свой монарх, совсем как настоящий – и корона имеется, и горностаевая мантия…

Вот только ни мозгов у него, ни реальной власти, ни умения хоть что-то изменить… Туземный вождь с золотым кольцом в носу, вроде тех, африканских, что отдавали золотоносные земли за бусы и ром…

5. Какое время на дворе – таков мессия…

Да, вот кстати! Мы как-то совершенно обошли вниманием премьера Столыпина. В последние годы принято ссылаться на его реформы, как на спасительные для России, и сокрушаться о его гибели, эти реформы оборвавшей в расцвете…

К сожалению, это очередной миф. Никакой пользы столыпинские реформы не принесли, лишь плеснули немалое количество горючей жидкости в топку революции.

Напомню, в чем там было дело. Столыпин намеревался разрушить крестьянскую общину, своеобразный дореволюционный «колхоз». Дело в том, что при царе частной собственности на землю у крестьян не было. Земля принадлежала всей общине, «миру», как тогда говорили. Ее ежегодно делили и перераспределяли общим собранием – по количеству едоков и другим параметрам. Поэтому «своей» земли ни у кого быть не могло: в этом году ты обрабатываешь один участок, а в следующем, очень может быть, произойдет передел, и тебе достанется совершенно другой. По плану Столыпина, всякий крестьянин мог выйти из общины, забрав свой земельный пай, становившийся уже его частной собственностью, и вести хозяйство, ни на кого не оглядываясь и никому не подчиняясь, кроме «законов рынка», которые-де сами все расставят на свои места…

Другими словами, это была попытка «ввести» капитализм. И она провалилась, как проваливаются любые попытки «ввести» что-то искусственным способом… Получилось, как с ваучерами.

На бумаге (и, может быть, в мечтаниях Столыпина) все выглядело гладко и красиво: крестьяне забирают свои участки и понемногу становятся американскими фермерами. Те, у кого не хватает на это денег, берут взаймы в банке. Кроме того, правительство организует переселение крестьян в Сибирь, где им опять-таки дадут ссуды и земли. Годик-другой, и Россия превратится в страну сытых, довольных и оборотистых фермеров…

В реальности, все оказалось, как водится, и сложнее, и унылее, и разорительнее.

Невозможно переломить смаху складывавшиеся веками отношения. Община, конечно, тормозила улучшение обработки земли (какой смысл вносить какие-то усовершенствования на участке, который через год отдадут другому?!), но в то же время она, что немаловажно, брала на себя функции и страхования, и пенсионных выплат, и социального обеспечения. Проще говоря, старых, нетрудоспособных, несовершеннолетних, оставшихся без кормильцев община старательно содержала. В этом ее сила и притягательность. Не зря же в Англии тамошние короли усердно ломали общину не менее трехсот лет, прежде чем им это удалось. Страну сотрясали мощнейшие восстания, ставившие целью, в первую очередь, сохранение общины – восстания Тайлера, Кета, Кэда, «Благодатное паломничество», «Маусхолдское сообщество»…

Столыпин самонадеянно полагал, что ему удастся одним махом разрушить то, что складывалось столетиями – уклад жизни десятков миллионов людей… Конечно же, такие «большие скачки» обречены на провал!

Оттого хотя бы, что крестьянские хозяйства в России на треть были безлошадными, а другая треть располагала одной-единственной лошадью. Ни у каких банков и правительств не хватило бы денег, чтобы поддержать миллионы «фермеров».

Крестьяне в массе своей не хотели ни переселяться к черту на кулички, ни выделяться из общины, подвергая себя всем рискам «свободного плавания». Не стоит забывать, что Россия – страна по климатическим условиям суровая, в одиночку здесь не выживешь, это вам не Калифорния…

Вот несколько характерных примеров. Костромской уезд: «Если вы уже очень хвалите Сибирь, то переселяйтесь туда сами (обращено к властям. – А.Б.). Вас меньше, чем нас, а следовательно, и ломки будет меньше. А землю оставьте нам».

Калужская губерния: «Мы понимаем это дело так: спокон веков у нас заведен обычай, что на новое место идет старший брат, а младший остается на корню. Так пускай и теперь поедут в Сибирь или в Азию наши старшие братья, господа помещики, дворяне и богатейшие земледельцы, а мы, младшие, хотим остаться на корню, здесь, в России».

О том, что дело тут отнюдь не в «консерватизме», лучше всего свидетельствует наказ в Государственную Думу крестьян Орловской губернии: «Мы в кабале у помещиков, земли их тесным кольцом окружили наши деревни, они сытеют на наших спинах, а нам есть нечего, требуйте во что бы то ни стало отчуждения земли у частновладельцев-помещиков и раздачи ее безземельным и малоземельным крестьянам. Казенных земель у нас нет, а переселяться на свободные казенные земли в среднеазиатские степи мы не желаем, пусть переселяются туда наши помещики и заводят там образцовые хозяйства, которых мы здесь что-то не видим».

Как видим, крестьяне прекрасно понимали суть дела: какой смысл делить общинные земли, если их мало? Вновь верх берет старое требование: отдайте помещичьи! И ни к чему нам ваши «хутора»…

Вот что писал в свое время митрополит Вениамин (Федченков), бывший главный духовник армии Врангеля, сам происходивший из крестьянской семьи и знавший проблему не понаслышке: «Ему (Столыпину. – А.Б.) приписывалась некоторыми будто бы гениальная спасительная идея земледельческой системы, так называемого «хуторского» хозяйства; это, по его мнению, должно было укрепить собственнические чувства у крестьян-хуторян и пресечь таким образом революционное брожение… Не знаю, верно ли я сформулировал его идею. Тогда я жил в селе и отчетливо видел, что народ – против нее. И причина была простая. Из существующей площади – даже если бы отнять все другие земли: удельные, помещичьи, церковные и монастырские – нельзя было наделить все миллионы крестьян восьмидесятидесятинными хуторами, да и за них нужно было бы выплачивать. Значит, из более зажиточных мужиков выделилась бы маленькая группочка новых «владельцев», а массы остались бы по-прежнему малоземельными. В душах же народа лишь увеличилось бы чувство вражды к привилегиям «новых богачей»… Хутора в народе проваливались. В нашей округе едва нашлось три-четыре семьи, выселившиеся на хутора. Дело замерло, оно было искусственное и ненормальное».

Именно тем и кончилось!

Конечно, были и другие мужики. О них писал в реферате Вольному экономическому обществу саратовский помещик в 1908 г.: «Вот что говорил „чумазый“: „Купцу и барину земля без надобности, сами землю не пашут и за хозяйством не доглядывают. А бедному мужику земля и вовсе ни к чему: он и с наделом управиться не может… Безземельных и малоземельных наделять – это все барские затеи: надел изгадили и банковскую землю изгадят. Банк землю должен хозяйственным мужикам определять, да не по 13 десятин на двор, а по 50, по 100“».

Беда только, что таких вот крепких, хозяйственных мужиков было очень уж мало, совершенно ничтожный процент от общего числа. Там, где один и в самом деле превратился в некое подобие фермера, сотня обнищала и разорилась полностью, потеряв все, в том числе и землю. Тридцать процентов тех, кто из общины выделился, свою землю продали – и превратились в бездомных бродяг, пополнявших ряды городской «мастеровщины». Вот вам и горючий материал для семнадцатого года! Это именно они поддержали и Февраль, и Октябрь!

А ведь еще в 1906 г. крестьяне Костромской губернии писали в Думу: «Закон этот через 10–15 лет может обезземелить большую часть населения, и надельная земля очутится в руках купцов и состоятельных крестьян-кулаков, а вследствие этого кулацкая кабала с нас не свалится никогда».

Никаких большевиков и близко нет. Это не крестьяне повторяли большевистскую пропаганду – это большевики потом заимствуют крестьянскую терминологию – того же «кулака»!

Деревня раскололась. Там, где один разбогател и занял место прежнего помещика, сотня уходила в город… А ведь до революции оставались считанные годы…

Шестьдесят процентов тех, кто переселился в Сибирь, вернулись обратно – уже окончательно разоренные и безземельные. Вот, что писал о них в своей брошюре в 1913 г. статский советник А.И. Комаров, прослуживший 27 лет в Сибири в лесном ведомстве (между прочим, яростный противник как революции, так и социалистов всех мастей): «Возвращается элемент такого пошиба, которому в будущей революции, если таковая будет, предстоит сыграть страшную роль… Возвращается не тот, что всю жизнь был батраком, возвращается недавний хозяин, тот, кто никогда помыслить не мог, что он и земля могут существовать раздельно, и этот человек, справедливо объятый кровной обидой за то, что его не сумели устроить, а сумели лишь разорить – этот человек ужасен для всякого государственного строя».

Ну, а те, кто остался в Сибири… Автор этих строк как раз из потомственных сибиряков и историю своей страны знает неплохо.

В годы гражданской войны проявилась четкая закономерность: на стороне белых поначалу выступали почти стопроцентно коренные, за красных же почти поголовно были столыпинские переселенцы. Низкий поклон вам, господин Столыпин, от сибиряков за всю кровавую смуту, что вы к нам занесли…

В общем, по справедливому замечанию Б. Кагарлицкого, новые проблемы и противоречия наложились на нерешенные старые. Только и всего.

И нелишним будет упомянуть о кровавых столыпинских нововведениях. Именно по его настоянию царь подписал печально известный указ о военно-полевых судах, «скорострельных», как их тогда именовали.

Несколько тысяч человек распрощались с жизнью именно из-за этих «реформ». Достаточно было объявить ту или иную губернию на военном положении (а на таковом в то время пребывали три четверти губерний), как определенная категория уголовных дел переходила в ведение военно-полевых судов, состоявших исключительно из обычных строевых офицеров (без привлечения военных юристов). Суд совершался не позднее 48 часов после ареста подозреваемого, и приговор (большей частью к виселице) должен был приводиться в исполнение не позднее 24 часов с момента внесения. Это означает, что ни о каком серьезном расследовании не могло быть и речи. Это означает, что гибли, в основном, невиновные. Это означает, что цель была одна – запугать.

Террористов, без сомнения, следовало вешать. В царской России с этой публикой обходились непозволительно мягко, порой по самым идиотским причинам сохраняя жизнь закоренелым убийцам. Но что могли понимать в уликах и доказательствах два-три строевых офицера, не умевших произвести простейшие следственные процедуры?!

Незадачливый и удачливый вешатель, Столыпин еще при жизни стал политическим трупом. Его уход в отставку был вопросом считанных дней. Царь откровенно ненавидел премьера. В. Пикуль не выдумал знаменитую сцену на киевском вокзале, а заимствовал ее из мемуаров очевидцев: прибывает царский поезд, император и сановники рассаживаются по экипажам, но премьер-министр в одиночестве остается на перроне, потому что ему не «забронировали» заранее конкретного места в карете. Адъютант сбегал куда-то, за свои деньги нанял извозчика, и покатил премьер в полном одиночестве на скрипучей пролетке вслед за пышным императорским кортежем…

Очень уж не любил Николай тех, кто его «заслонял»! Кем было организовано убийство Столыпина, не сомневались уже тогда. Сказочка о «злокозненном жиде Мордке», то ли по собственной прихоти, то ли по воле некоего жидомасонского подполья убившем «спасителя России» – байки для убогих. Во-первых, реформы Столыпина Россию не спасли, лишь прибавили смуты и тяжелых противоречий туда, где их и без того было изрядно. Во-вторых, дворцовым консерваторам из ближайшего окружения царя Столыпин был неугоден даже больше, чем большевикам и прочим социалистам. Деникин писал: «Слева Столыпина считали реакционером, справа (придворные круги, правый сектор Государственного Совета, объединенное дворянство) – опасным революционером». Хозяйка знаменитого светского салона, дочь егермейстера двора А. Богданович писала в своем дневнике: «…Столыпина, убитого никем иным, как охраной (т.е. Охранным отделением. – А.Б.)…». Светская дама лишь зафиксировала на бумаге то, что говорили совершенно открыто. То, что в Столыпина стрелял еврей – дело десятое. Кто-то уже тогда умел прекрасно отводить глаза, направляя общественный гнев в сторону «сицилистов» и «жидов». А меж тем иные исследователи давненько уже твердят, что рана Столыпина, по всем описаниям, была самая пустяковая, и то, что он от нее все же умер, предельно странно…

В общем, о том, что Столыпин был убит в результате заговора, чьи ниточки тянутся под балдахин трона, написано много, и я не хочу повторяться. Скажу лишь еще раз: по всем данным, реформы Столыпина ничему не могли помочь и ничего не могли спасти, они лишь подбросили хвороста в костер.

Перейдем лучше к следующему этапу – к одному из самых живучих и стойких российских мифов, перекочевавших их царской России в Советский Союз, а после развала Союза до сих пор так и не сгинувшего. К мифу о высоком предназначении, высокой миссии и духовном превосходстве так называемой русской «интеллигенции». О той страшной роли, которую эта разновидность фауны сыграла в трагедии России…

6. Мелкие бесы

Советский энциклопедический словарь 1988 г. определяет «интеллигенцию» как «Обществ. слой людей, профессионально занимающихся умственным, преим. сложным, творческим трудом, развитием и распространением культуры. Термин „И“ введен писателем П.Д. Боборыкиным в 60-е гг. 19 в.».

Вопросы возникают мгновенно: к чему было выдумывать какой-то особый термин, не существовавший доселе ни в одном языке, если неплохи были и старые: «ученый», «интеллектуал», «человек искусства»? И как быть, если человек, «профессионально занимающийся сложным творческим трудом», тем не менее категорически отказывается признавать себя «интеллигентом»? У Л.Н. Гумилева (интеллектуал!) однажды спросил телеинтервьюер:

– Лев Николаевич, вы – интеллигент?

И взвился Гумилев:

– Боже меня сохрани! Нынешняя интеллигенция – это такая духовная секта. Что характерно: ничего не знают, ничего не умеют, но обо всем судят и совершенно не приемлют инакомыслия.

Довольно недвусмысленно сказано, не правда ли? Следует сделать одно серьезное уточнение: из гневной тирады Гумилева следовало бы решительно исключить слово «нынешняя». Поскольку интеллигенция всегда такой и была. Незадачливая подруга Есенина Галина Бениславская записочку к Эрлиху закончила примечательно: «Интеллигент вы, а не человек, вот что». Неровные строчки, нацарапанные пьяной девчонкой, любопытным образом перекликаются со словами из статьи М.О. Гершензона, написанной в 1909 г.: «Одно, что мы можем сказать русскому интеллигенту, это – постарайся стать человеком».

Что же это за существо такое – «интеллигент», если ему иные умные люди даже в праве называться человеком и то отказывают?!

Составитель нескольких книг политических анекдотов Ю. Борев, в отличие от предыдущих ораторов, разливается соловьем: «Интеллигент – это человек, у которого духовные интересы превалируют над материальными, жизненная цель которого – не обогащение, а служение общенародным и общечеловеческим идеалам. Интеллигент – это человек, который сосредоточен на метафизических проблемах бытия (их приоритете по отношению к практическим вопросам) и на высших его загадках (жизнь, смерть, любовь, власть, справедливость). Интеллигент – это человек, чувствующий свою ответственность за историю, за все, что происходит в мире, это творчески инициативный человек, обладающий неподвольным мышлением и самосознанием».

Г-н Борев забыл только уточнить – а как фамилия этого человека? Лично я, во всяком случае, не могу ассоциировать эти пышные словеса ни с одной известной мне мало-мальски заметной (и мелкой тоже) персоной, которая считается «интеллигентом». Кстати, сам г-н Борев, судя по его собственным писаниям, «ответственности за историю», безусловно, не чувствует. Потому что в той же книге сообщил нам следующий потрясающий факт: «В эпоху Ивана Грозного население Руси уменьшилось втрое».

В каком душевном состоянии нужно пребывать, чтобы бестрепетно такое вывести? Для справки: в эпоху Грозного население Московского царства составляло несколько миллионов человек. Число жертв Грозного, по самым пессимистическим подсчетам, не превышает пятнадцати тысяч. Так-то. Интеллигент и знания – две вещи несовместные…

Г-н Борев поет осанну интеллигенции, соловьем разливается. Но поневоле вспоминаются слова дореволюционного мыслителя Г. Федотова: интеллигенция – это специфическая группа, «объединяемая идейностью своих задач и беспочвенностью своих идей». Что подтвердил один перестроечный публицист, без колебаний причислявший себя к интеллигенции: «Интеллигент – это псевдоним для некоего типа личности… людей определенного склада мысли и определенных политических взглядов».

В.И. Ленин, как известно, насмехался над интеллигенцией, «полагающей себя мозгом нации. На деле, она не мозг, а говно». Мао Цзе-Дун интеллигенцию называл «самой умственно недоразвитой частью нации». Если кто-то не пожелает принимать за истину мнение коммунистических вождей, извольте цитату из белогвардейца и монархиста Ивана Солоневича: «Русская интеллигенция есть самый страшный враг русского народа»…

Но рассмотрим историю вопроса подробно. Она и в самом деле берет начало в 60-е гг. XIX в. По свидетельству камергера Д.Н. Любимова, «в связи с проектом какого-то циркуляра министерства внутренних дел, где упоминалась русская интеллигенция, Победоносцев писал Плеве: «Ради бога, исключите слова „русская интеллигенция“. Ведь такого слова „интеллигенция“ по-русски нет, бог знает, кто его выдумал, и бог знает, что сие означает…».

Победоносцев, выдающийся публицист и мыслитель, в данном случае оказался не прав. Министр внутренних дел Плеве изучил вопрос и пришел к выводу, что термин «интеллигенция» все же означает некое вполне определенное понятие – никоим образом не отождествлявшееся, однако, с понятием «образованная часть населения». Сын камергера Любимова охарактеризовал интеллигенцию так: «Прослойка между народом и дворянством, лишенная присущего народу хорошего вкуса». Прослойка, начавшая формироваться в первые годы царствования Александра II и очень быстро превратившаяся в «чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй». Одиночки-Базаровы, плодясь, как амебы, превратились в нечто жуткое… Лишенное не только «хорошего вкуса», но и подлинной образованности, и способности мыслить логически, и патриотизма, и умения сделать хоть что-то полезное.

Они были – разрушители. Тот, кто не способен ничего создать, смысл своего существования видит в разрушении, но при этом пытается доказать окружающему миру, что он именно строит – «прогрессивное», «новое»…

Министр внутренних дел Плеве (впоследствии подорван террористами) говорил Любимову-старшему: «Та часть нашей общественности, в общежитии именуемая русской интеллигенцией, имеет одну, преимущественно ей присущую особенность: она принципиально и притом восторженно воспринимает всякую идею, всякий факт, даже слух, направленные к дискредитации государственной, а также духовно-православной власти, ко всему же остальному в жизни страны она индифферентна». В 1912 г., уже после смерти Плеве, Генерального штаба генерал-майор, военный историк Е.И. Мартынов (впоследствии убит большевиками) написал не менее горькие строки: «Попробуйте задать нашим интеллигентам вопросы: что такое война, патриотизм, армия, военная специальность, воинская доблесть? Девяносто из ста ответят вам: война – преступление, патриотизм – пережиток старины, армия – главный тормоз прогресса, военная специальность – позорное ремесло, воинская доблесть – проявление глупости и зверства…».

Стоит ли удивляться, что в 1905 г. русские интеллигенты отправляли телеграммы японскому императору, поздравляя его с победой над Россией? Логика проста: чем хуже для России, тем лучше для грядущей революции…

Это был закономерный результат примерно тридцатилетней вакханалии террора и пропаганды разрушения всего и вся, буйствовавшей в России с 70-х годов XIX века.

Поначалу никто не думал о пистолетах, динамите и кинжалах. Теоретики из организации «Народная воля» решили добиться крушения ненавистного царизма, просвещая и агитируя крестьянство. Беда только в том, что настоящего крестьянства, его желаний и образа мыслей образованные господа просто-напросто не знали. Вот характерное признание в мемуарах одного из них (фамилия и национальность не имеют в данном случае никакого значения, поскольку речь идет о типичнейшей фигуре): «Народа я не знал, так как родился в городе, деревни почти не видел, да, кроме того, я был чужим этому народу по крови. Русскую историю я тоже плохо знал. Признаться, не любил я ее. Уж очень скучной она мне казалась. И я, такой любознательный и прилежный, прочитавший так много по истории революционных движений на Западе, ничего не читал по русской истории. Мне казалось, что она ничего не может сказать ни моему уму, ни моему сердцу».

Эту проблему наш революционер разрешил очень просто: завалил свой стол трудами русских историков, пару месяцев их усиленно штудировал, потом решил, что теоретически он теперь абсолютно подкован – и кинулся агитировать народ.

То, что он был евреем, никакой роли не играет. Есть двухтомные интереснейшие мемуары стопроцентного русского Н.А. Морозова, одного из руководителей «Народной воли», сына (хотя и незаконного) богатого помещика. Этот родился в деревне, в имении – но крестьянства опять-таки не знал, как и его славянские друзья, почти сплошь благородные дворяне либо помещики вроде Лизогуба, потратившего «на революцию» свое несметное состояние…

Им отчего-то стукнуло в голову, что русский мужик спит и видит две заветные мечты: во-первых, скинуть царя, во-вторых, после прихода свободы немедленно устроить нечто вроде описанных французским фантазером Фурье «фаланстеров»: всю землю сделать общей и коллективно работать на ней с песнями, поселившись опять-таки в общежитии.

Основываясь только на этом, они и начали!

Они написали суконным языком, который почитали за «народный», кучу примитивных брошюрок, напечатали их в тайных типографиях и отправились «в народ» распространять свои идеи. При этом неумело переодеваясь в «народные костюмы», отчего получалась сущая комедия. Морозов сам вспоминает, как озадаченно скреб в затылке один из его друзей, когда агитатор впервые показался ряженым:

– Черт знает что! Посмотришь сзади – натуральный рабочий. Посмотришь спереди – переряженная мужичком актриса…

Интереснейшее чтение – мемуары Морозова! Категорически рекомендую!

Очень быстро незадачливые агитаторы убедились, что сложившиеся у них в башке идиллические картинки ничего общего не имеют с грубой реальностью. Во-первых, мужичок, если кого и ненавидел, так это местных мелких начальников, а к царю относился со всем почтением. Во-вторых, этот самый мужичок мечтал не о том, чтобы колоннами шествовать на «общие» поля и жить в общаге, а хотел всего-навсего прирезать себе еще землицы, да побольше, и хозяйствовать на ней полновластным собственником, без всяких фаланстеров…

Книжки мужики, правда, брали охотно – и просили приносить новые, как можно толще. Спервоначалу народовольцы умилились этакой тяге к просвещению, но очень быстро настойчивые просьбы «потолще да потолще!» их насторожили. И выяснялась ужасная вещь: мужик, даже грамотный, агитационных брошюрок не читает вообще. Пускает бумагу на цигарки или находит ей еще более прозаическое применение… Естественно, ему нужны книжки потолще…

Увлекательнейшее чтение – записки Морозова! Романтический юноша впервые попал «в народ», смотрит прямо-таки глазами марсианина. И на каждом шагу убеждается, что кабинетные схемы не имеют ничего общего с реальностью. Народовольцы, например, отчего-то решили, что хлебороб считает городского ремесленника отбросом общества, но мужики, оказывается, питают нескрываемое уважение к владеющему специальностью горожанину. По подложному паспорту Морозов – печник, но работает лесорубом (неумело, конечно). Крестьяне удивлены несказанно – у человека престижная профессия, а он дурака валяет… Морозов лепечет, что он-де ищет в деревенской жизни высшего совершенства и истины, что вызывает у мужиков искреннее недоумение. «Сектант, поди, какой», – наконец выносят они вердикт и успокаиваются, решив для себя загадку…

Вот «печника» самым наглым образом обсчитала разбитная кабатчица, и юноша задает себе резонный вопрос: «Неужели после установления всеобщей свободы эта хитрая баба станет святой Лукрецией?».

А это они отчего-то полагали, что «казнь тирана-императора» и провозглашение всех и всяческих свобод автоматически приведут к молниеносному перерождению бывшего «темного народа», и в России тут же воцарится всеобщая братская любовь…

Тут бы и остановиться, тут бы и задуматься: если реальная жизнь ничуть не похожа на ту, что народники о ней нафантазировали, не честнее ли забыть о прокламациях и дурацкой агитации?

Наоборот!

Народовольцы принимают другую программу действий: если народ темен, туп и не понимает своего счастья, его надо победить (подлинное выражение одного из теоретиков). Некий Зайцев пишет: коли уж выяснилось, что народ «туп и глуп», то «не следует ставить его на пьедестал», а следует… «действовать против него решительно»!

Никаких большевиков еще и близко нет! Ленин с Троцким еще сучат ножонками и писаются в пеленки, Дзержинский по крайнему малолетству еще даже кошек не мучает. А «прогрессивные революционеры» уже решают железной рукой повести народ к счастью вопреки его воле…

И начинается! Рождаются самые идиотские проекты: то устроить еврейский погром, чтобы народишко почувствовал вкус к бунту; то поджечь леса и свалить на помещиков, недовольных освобождением крестьян; то написать золотыми буквами поддельную царскую грамоту с призывом уничтожить помещиков, и читать ее крестьянам под видом посланцев «из дворца»…

Какое-то время по инерции еще продолжается «хождение в народ», но мужики, не мудрствуя, берут переряженных господ за шкирку и сдают полиции.

Тогда-то и начинается стрельба… Кровь алая!

1878 г. Генерал Трепов, один из высоких полицейских чинов, велел высечь политического заключенного – что, конечно, не назовешь пристойным поступком. Но реакция на него несоразмерна – юная Верочка Засулич, дворянка из богатой и знатной семьи, всаживает в Трепова шесть пуль из револьвера. Ее судят и… оправдывают! В любой европейской стране девицу вмиг закатали бы в каторгу до конца жизни, но в России присяжные ее оправдывают при откровенном попустительстве председателя судебной палаты Кони, а собравшаяся на улице толпа встречает террористку громом оваций…

Это категорический перелом в общественном сознании, искорка, из которой разгорится пламя, охватившее после всю Россию…

Трезвомыслящие люди, конечно, остались. Вот выдержки из писем того времени: «По-нашему, все эти „балаганных дел мастера“, изменники: Кони, председатель, судивший Засулич, Александров, защищавший ее, прокурор, столь бережно обвинявший ее, присяжные, оправдавшие ее… как юродивые и изменники, должны быть казнены или сосланы в каторгу». «Сенаторы, и многие тузы прямо играют в руку социалистам… довольно кокетничать с так называемыми либералами, пора замазать им рот, кто бы они ни были, сенаторы ли, председатели ли судов…».

К сожалению, возобладали другие настроения. Вера Засулич стала кумиром образованной публики. Кони получил нешуточное повышение в судебной системе. Охотнорядские мясники, кулаками разогнавшие демонстрацию буянивших студентов, на много лет вперед ославили себя, став символом самой темной реакции…

Буквально через год народоволец Соловьев стрелял в императора! И началась пятнадцатилетняя «дикая охота» за Александром II. Степан Халтурин устраивает взрыв в Зимнем дворце – но свою фамилию оправдывает полностью, и получается полная халтура: царь не пострадал, но погибли несколько десятков человек из самого что ни на есть простого народа, солдаты и слуги. Это никого не останавливает, случайные жертвы преспокойно списывают в «неизбежные издержки». Самое страшное, что появляется целое сословие «профессиональных революционеров», видящих смысл жизни исключительно в борьбе любыми средствами против всего и всех, что только стоит у них на дороге…

Уже после Октября знаменитейший террорист Камо, заполняя очередную анкету, на вопрос, какие специальности знает, простодушно ответил: «революционер».

Он был всего-навсего последышем. Во второй половине 19 столетия сформировалась целая когорта подобных «профи». И не обязательно русских. Вот вам великолепный образчик: Людвиг Мерославский, (1814–1878), «генерал» поляк. Понятно еще, когда он не пропускает ни единого мятежа в родной Польше – 1830, 1846, 1848, 1863 – где бы они ни происходили, на отошедших к России польских территориях, или в Германии и Австрии. Но он еще неведомо за каким чертом участвует в «революциях» на Сицилии и в Бадене.

И таких – множество. Итальянец Джузеппе Гарибальди лихо скачет на лошадке посреди всевозможных войнушек и переворотов в Южной Америке, поляки командуют венгерскими полками во время тамошней «революции», русские нигилисты и польские шляхтичи цедят кровушку в рядах Парижской коммуны. Стоит где-нибудь в Европе появиться баррикадам, стоит разгореться очередной заварушке, как туда моментально слетаются профессиональные революционеры…

Они больные! Они уже просто не могут иначе, им все равно, за что драться и на каком языке гомонят вокруг инсургенты – лишь бы драться!

Сохранились любопытнейшие воспоминания французского барона де Невилля, активного агента роялистского подполья. Франция тогда более четверти века – с момента революции до падения Наполеона – жила в атмосфере повсеместных заговоров, шмыганья всевозможных тайных агентов, бомбистов и агитаторов, иностранных шпионов, двойных и тройных агентов, попросту авантюристов. Так вот, однажды барон по какому-то очередному секретному делу отправился на лодочке в Англию к «королю Людовику», тогда еще просто принцу в эмиграции. С бароном плыл знаменитейший Шарль Кадудаль, глава шуанов – «лесных братьев», партизан-монархистов. И, как вспоминает де Невилль, Кадудаль, до того о чем-то сосредоточенно размышлявший, вдруг сказал:

– Знаешь, что нужно посоветовать королю? Мы должны посоветовать ему арестовать нас обоих, ведь мы никогда не сможем стать кем-то иным, так и останемся заговорщиками. На нас просто лежит эта печать.

Кадудаль подметил точно: подобный образ жизни отравляет человека навсегда. Запомните хорошенько, мы еще вернемся позже и к менталитету «профессиональных революционеров», и к традициям, в соответствии с которыми они завещали действовать своим последователям…

В России льется кровь. Убивают жандармских офицеров и сановников, убивают в конце концов бомбой императора Александра – за день до того, как он должен был подписать первую в России конституцию! Все это уже получило солидное теоретическое обоснование: Писарев, Лавров, Бакунин и Ткачев наперегонки зовут к топору и огню, разрушая в мозгах сограждан все прежние «предрассудки». Образчик разглагольствований Бакунина: «Надо разорить, ограбить и уничтожить дворянство, и теперь уже не только одно дворянство, но и ту довольно значительную часть купечества и кулаков из народа, которые, пользуясь новыми льготами, в свою очередь стали помещиками…».

Ленину еще месяц от роду! Но план борьбы с кулачеством уже имеется!

Нечаев пропагандирует еще более людоедские установки: узкая группа революционеров, не связанных никакой моралью, слепо повинующаяся приказам неведомого никому «центра», все средства хороши…

Они и друг друга не щадят! По малейшему подозрению… Нечаев с друзьями убили сотоварища, студента Иванова – был неудобен для «общего дела», слепо повиноваться не хотел, задавал неудобные вопросы… На каторге в Каре повесили своего коллегу П.Г. Успенского (между прочим, мужа сестры Засулич) – по подозрению в «шпионстве» (как выяснилось, ошибочному).

Сохранилась жуткая фотография. На ней страшно изуродованный человек – народоволец Горинович.

В 1876 г. друзья по подполью заподозрили его в предательстве (как выяснилось потом – опять безосновательно) и облили в воспитательных целях серной кислотой…

Александр III довольно жесткими мерами, не церемонясь, сбил волну террора.

Между прочим, это именно ему принадлежит определение «гнилая интеллигенция», а вовсе не Ленину и не Сталину. Дело в том, что после убийства его отца либеральная пресса начала взахлеб требовать от нового императора…помиловать убийц! Мотив был следующий: либералы на полном серьезе уверяли, что-де те самые профессиональные революционеры, растроганные милосердием самодержца, устыдятся своих людоедских наклонностей и добровольно откажутся от террора, да и всех своих боевиков убедят… Прочитав этот бред, Александр и обронил слова о «гнилой интеллигенции». Источник достовернейший – фрейлина высочайшего двора Тютчева, дочь поэта.

Между прочим, у знаменитого русского поэта Афанасия Фета была примечательная привычка. В течение многих лет он, проезжая по Москве, каждый день приказывал кучеру остановиться возле университета, опускал стекло кареты и плевал в сторону «цитадели знаний». Об этом рассказывает в мемуарах сестра А.П. Чехова. Современный комментатор (интеллигент, ага!) охарактеризовал действия Фета как «злобное невежество».

Увы, когда на престоле оказался тряпка Николай, гангрена стала распространяться вновь. Общество было охвачено какой-то жуткой паранойей либерализма и саморазрушения.

Вот вам характерный пример. В феврале 1899 г. ректор Санкт-Петербургского университета вывешивает объявление, где пишет: в прежние годы студенты при наступлении каникул учиняли в пьяном состоянии групповые беспорядки в общественных местах, а посему он, ректор, ставит это господам студентам на вид и предупреждает, что в нынешнем году полиция намерена гасить в зародыше подобные шалости. О революционных идеях, вообще о политике – ни слова. Но господа юные интеллигенты, ужасно обиженные столь явным посягательством царского сатрапа на права личности, выходят толпой на улицу – митинговать. Полиция, понятно, принимает надлежащие меры. Тогда к студенческой забастовке подключаются все высшие учебные заведения империи и бастуют два месяца. Первоначальная причина давным-давно забыта, идет бунт ради бунта, ради того только, чтобы кричать против системы…

И террор разгорается, ширится. Встает заря угрюмая с дымами в вышине…

Начинаются грабежи – «экспроприации» (исторической справедливости ради стоит уточнить, что первыми, задолго до большевиков, «эксами» занялись эсеры). Тут уж, как легко догадаться, полное раздолье тому уголовному элементу, кто сообразил не просто подламывать купеческие кассы, а объявлять это идейным прорывом. Именно тогда и начинается слияние всех и всяческих революционных элементов, не одних только большевиков, с криминалитетом.

Гремят выстрелы и рвутся бомбы. Эсеры тут оказываются впереди – настолько, что все другие партии плетутся далеко позади. Печальный список велик: министры внутренних дел Сипягин и Плеве, великий князь Сергей Александрович, министр просвещения Боголепов. А кроме них – 33 губернатора, генерал-губернатора и вице-губернатора, 16 градоначальников, начальников охранных отделений, полицмейстеров, прокуроров, помощников прокуроров, начальников сыскных отделений, 24 начальника тюрем, тюремных управлений, околоточных и тюремных надзирателей, 26 приставов, исправников и их помощников, 7 генералов и адмиралов, 15 полковников, 68 присяжных поверенных, 26 агентов охранного отделения. А кроме того, несколько сотен людей попроще – городовых, солдат и просто тех, кто случайно оказался не в том месте и не в то время…

Это все – эсеры, во главе которых стоял «спортсмен революции» Борис Савинков, которого большевик Радек даже в 1925 г., на суде над ним, назвал «Гамлетом».

Гамлет был, надо признать, второй свежести. Трепач и позер, любитель вкусно пожрать и потискать красоток. Своими собственными руками убил одного-единственного городового – по достоверным данным, пожилого и безоружного. Зато, как писал великий князь Александр Михайлович, Савинков «умел разыскивать истерических молодцов, падких до его красноречия и готовых умереть за революцию. И они действительно погибали, а тем временем Савинков благополучно выбрался в Париж, чтобы продолжить свою приятную жизнь. Там он боролся со всеми существующими правительствами, сидя ежедневно с 12 до 2 в ресторане Ларю и запивая воспоминания о своих чудесных побегах бутылкой превосходного бордосского».

Савинков – ярчайший представитель тех отмеченных печатью, о которых говорил Кадудаль. По достовернейшим сведениям, он сам признавался в восемнадцатом году одному знакомому:

– Революция и контрреволюция мне безразличны. Я жажду действия! Единственное мое желание, это дать работу самодовольным бездельникам, которые слоняются на задворках без толка…

И он давал работу… Готовил покушения на великих князей и царя, потом при Временном правительстве готовил против оного заговор совместно с генералом Корниловым, потом продал Корнилова «временным», потом работал против большевиков как платный агент полудюжины разведок, от английской до польской, потом, когда чекисты его переиграли и заманили в СССР, быстренько покаялся и готов был принести любые клятвы, лишь бы только большевики вновь дали ему возможность работать по единственной специальности, которой он владел, – убивать и разрушать. Они не дали. И совершенно неинтересно, по-моему, чекисты ли выкинули Савинкова в окно за шкирку, или он сам выкинулся, понявши, что вместо «работы» ему придется мять нары…

Еще в 1941 г. Сталин будет достреливать постаревших и поседевших эсеровских боевиков – на всякий случай, в профилактических целях, надо полагать. От профессиональных разрушителей только так и следует избавляться…

Подробность пикантная: все эти годы правой рукой Савинкова был агент охранного отделения Азеф.

Подробность шизофреническая: пока Савинков после очередного побега или теракта отдыхал в парижских кабаках, в России совершенно свободно издавались его романы и еженедельные газетные статьи! И солидные гонорары старательно Савинкову перечислялись – как Троцкому, Чернову и другим революционерам. Бред какой-то…

И повсюду, и каждодневно русская интеллигенция с поразительной быстротой выступала в защиту бомбистов и прочих революционных убийц!

14 мая 1906 г. в Севастополе брошена бомба в коменданта города генерала Неплюева. Генерал уцелел, но погибли восемь случайных прохожих (в том числе водителей), несколько десятков человек ранены. Но депутаты Государственной Думы публично именуют суд над схваченными на месте преступления бомбистами «кровопролитием», а левая печать призывает родственников погибших «отбросить эмоции» и понять, что их близкие погибли по чистой случайности, во имя «святого дела»…

Сплошь и рядом жертвами террора становятся люди непричастные. Летом 1906 г. в Петергофе вместо генерала Трепова убили генерала Козлова. В Пензе вместо жандармского генерала Прозоровского по ошибке убили пехотного генерала Лиссовского. В Киеве вместо жандармского генерала Новицкого ударили ножом отставного армейского генерала. Террористка, дочь якутского вице-губернатора, отправленная в швейцарский санаторий подлечить голову, прямо там же, в лечебнице, жахнула из браунинга немецкого купца – он имел несчастье быть похожим на министра внутренних дел Дурново. Ну, стали лечить дальше, только браунинг отобрали…

Английская исследовательница революционного террора в России Анна Гейфман приводит множество жутчайших примеров. В Киеве бросают заподозренных в «шпионстве» в бак с кипящей водой. В Прибалтике «лесные братья» уродуют трупы убитых ими солдат и полицейских. Несколько членов Польской Социалистической партии заподозренному в предательстве собрату отрезали нос и уши.

Самое страшное, что этим заразились и подростки. Тут уже не разобрать, где патология, а где простое помрачение ума под воздействием массированной революционной пропаганды. В городе Беле гимназист Ригель категорически отказывается участвовать в ученических забастовках. Два юных «революционера» плескают ему в лицо серной кислотой. Ученик реального училища Чайковский, исключенный за неуспеваемость, украл у отца револьвер и пошел стреляться, но встретил на улице своего учителя – и бабахнул в него…

Господа революционеры, кстати, использовали малолетних на всю катушку – поручали следить за жандармами, перевозить взрывчатку и оружие. А в той же Прибалтике попросту нанимали подростков, платя по полтиннику за убийство (не по пятьдесят рублей, а по пятьдесят копеек!).

Здесь уже не имели значения ни национальность, ни вера. В Белоруссии боевики из «еврейской самообороны» обстреляли из пистолетов католический крестный ход – но несколькими днями спустя некий Фридман бросил бомбу в белостокскую синагогу. Там же, в синагоге, Нисан Фарбер застрелил Кагана – как «буржуя». Оба террориста принадлежали к партии анархистов. В «черте оседлости» против состоятельных евреев их соплеменники боролись ничуть не менее ожесточенно, чем их собратья по революции славянского происхождения… И деньги на революцию вымогали столь же усердно у единоверцев. Да впрочем, какая там вера – сплошь и рядом перед казнью русские отказывались от услуг священника, евреи – раввина. Вера у них была одна – разрушение…

В Сибири, в Томске, боевики (совершенно неважно, которой партии) начали палить из револьверов по крестному ходу. Его участники кинулись на революционеров, отобрали оружие, загнали «леваков» в здание Народного дома, каковое сгоряча и подожгли, мстя за убитых и раненых. «Прогрессивная печать» окрестила эти события… «зверствами черносотенцев».

Эсерка Мария Спиридонова убила на улице гражданского чиновника. Из тюрьмы переправила на волю бредовое письмо, обвиняя допрашивавших ее жандармов в пытках и изнасиловании. Поднялся газетный вой. Позже, на суде, она отказалась от своих обвинений, к тому же учиненная по горячим следам экспертиза не обнаружила ни малейших следов пыток и констатировала, что девственность юной фурии никоим образом не нарушена. Но оба офицера уже были застрелены боевиками…

Только за первые шесть месяцев 1906 г. революционерами всех мастей убито 499 человек, но Дума, к совершеннейшему недоумению иностранных журналистов, пытается протащить закон об амнистии за любые преступления, если только они имели политический характер!

Не зря С.Ю. Витте констатировал «какой-то особый вид умственного помешательства масс». Он писал: «Для меня было ясно, что опереться на прессу невозможно и что пресса совершенно деморализована. Единственные газеты, которые не были деморализованы – это крайне левые, но пресса эта открыто проповедовала архидемократическую республику… Ожидать помощи от помутившейся прессы я не мог». Он же в письме министру юстиции М.Г. Якимову подчеркивал «тот огромный государственный вред, который порождается наблюдаемым ныне в современной печати непрестанным извращением фактов, распространением самых разнообразных слухов – можно сказать, целой системой воспитания общественной мысли в дебрях, частью – преднамеренной, частью – бессознательной лжи».

А впрочем, Витте и сам не без греха. Среди высшей знати в Петербурге кружили очень уж настойчивые слухи, что убитый эсером Сазоновым министр внутренних дел Плеве как раз и собрал «убойное» досье на Витте о серьезных грешках последнего, каковое собирался представить императору. А бывший начальник Департамента полиции Лопухин писал в своих мемуарах, что Витте предлагал ему устроить покушение…на царя.

Лопухин, конечно, личность грязненькая – именно он в свое время выдавал революционерам глубоко законспирированных агентов. Да и улик нет, одни разговоры. Но все же… Нет ничего необычного в том, что Витте и в самом деле пытался использовать кое-какие закулисные методы, чтобы вновь прорваться к креслу премьер-министра. Подобных примеров в истории предостаточно: там, где в причудливом переплетении встречаются интересы террористов и секретных служб, возможны самые неожиданные комбинации, за бомбами, брошенными в сановников ничего не подозревающими рядовыми боевиками, иногда стоят самые неожиданные интересы. Убийство Столыпина – яркий пример…

Философ Розанов писал с горечью: «Русская печать и общество, не стой у них поперек горла „правительство“, разорвали бы на клоки Россию, и раздали бы эти клоки соседям даже и не за деньги, а просто за „рюмочку“ похвалы. И вот отчего без решительности и колебания нужно прямо становиться на сторону „бездарного правительства“, которое все-таки одно только все охраняет и оберегает».

Но подобные голоса были редки, и их не слышали за всеобщим «прогрессивным» ревом. Считалось само собой разумеющимся, что человек из «образованного общества» должен желать поражения России в японской войне. Купец, эмигрант П. Бурышкин с горечью пишет в своих воспоминаниях, что «образованное общество», проявляло фантастическое равнодушие к деятельности и нуждам российских предпринимателей, купцов, заводчиков. «Купчина толстопузый» был лишь персонажем фельетонов и карикатур.

Вновь слово великому князю Александру Михайловичу: «Личные качества человека не считались ни во что, если он устно или печатно не выражал своей враждебности существующему строю. Об ученом или писателе, артисте или музыканте, художнике или инженере судили не по их даровитости, а по степени радикальных убеждений».

И далее он подробно разбирает этот тезис на примере философа Розанова, публициста Меньшикова и писателя Лескова.

Европейская литературная критика ставила Лескова даже выше Достоевского – но дома Лескова подвергали форменной травле и бойкоту, так что ему приходилось издавать иные свои книги за собственный счет, малыми тиражами. Как же иначе, если он к нигилистам относился резко отрицательно и даже осмелился вывести их в одном из своих романов в неподобающем для «образованного общества» виде…

Точно также травили и Меньшикова. Розанова при жизни не печатали, замалчивали. Уже перед первой мировой войной знаменитый издатель Сытин принял писателя в свою газету «Русское слово» – правда, учитывая «общее умонастроение», договорились, что Розанов будет печататься под псевдонимом. Тайна псевдонима, однако, оказалась раскрытой, и к Сытину явилась депутация сотрудников, предъявившая ультиматум: либо все они уходят, либо уберут Розанова.

Сытин в полной растерянности спросил:

– Но, господа, вы ведь не можете отрицать гения Розанова?

Господа интеллигенты ответили примечательно:

– Мы не интересуемся, гений он или нет. Розанов – реакционер, и мы не можем с ним работать в одной газете!

И выжили-таки, паскуды…

Все это скопище бесов, правивших бал, никак не отнести к «бездарностям». К превеликому сожалению, среди них хватало людей ярких, талантливых. Куда уж дальше, если даже Лев Толстой всем величием своего авторитета подпитывал как раз буйную российскую интеллигенцию. И дошел до того, что в самонадеянности своей взялся кромсать Евангелие на части, как колбасу: мол, этому куску я верю, а вот этому не верю решительно…

За подобные упражнения православная церковь его из своих рядов вычистила – но никогда в жизни не провозглашала Толстому никакой «анафемы», тут писатель Куприн решительно соврамши! И никакого «отлучения», что убедительно показал несомненный знаток проблемы, современный богослов, диакон Андрей Кураев. Вот подлинные строки из определения Синода: «…сознательно и намеренно отторг себя сам от всякого общения с Церковию Православной. Бывшие же к его вразумлению попытки не увенчались успехом. Посему церковь не считает его своим членом и не может считать, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею».

И все! Но интеллигенция российская десятки лет потом, что при царе, что при большевиках голосила об «отлучениях» и «анафемах», понося церковь вовсе уж невозможным образом…

А между прочим, с личностью Льва Толстого связана интересная история… Вот воспоминания игумена Оптинского скита отца Феодосия, относящиеся к осени 1908 г. и озаглавленные «Бес в образе Льва Толстого».

«Собралась собороваться группа богомольцев, душ четырнадцать, исключительно женщин. В числе их была одна, которая собороваться не пожелала, а попросила позволения присутствовать зрительницей при совершении таинства. По совершении таинства смотрю, подходит ко мне та женщина, отводит в сторону и говорит:

– Батюшка, я хочу исповедоваться и, если разрешите, завтра причаститься у вас, пособороваться.

На другой день я разрешил ее от греха, допустил к причастию и объявил, чтобы она собороваться пришла в тот же день часам к двум пополудни. На следующий день женщина эта пришла ко мне несколько раньше назначенного часа, взволнованная и перепуганная.

– Батюшка, – говорит, – какой страх был со мной нынешнею ночью! Всю ночь меня промучил какой-то высокий страшный старик, борода всклокоченная, брови нависли, а из-под бровей такие острые глаза, что как иглой в мое сердце впивались. Как он вошел в мой номер, не понимаю: не иначе эта была нечистая сила…

– Ты думаешь, – шипел он на меня злобным шепотом, – что ты ушла от меня? Врешь, не уйдешь! По монахам стала шляться да каяться – я тебе покажу покаяние! Ты у меня не так еще завертишься, я тебя и в блуд введу, и в такой грех, и в этакой…

И всякими угрозами грозил ей страшный старик и не во сне, а въяве, так что бедная женщина до самого утреннего правила – до трех часов утра – глаз сомкнуть не могла от страха. Отступил он от нее только тогда, когда соседи ее по гостинице стали собираться идти к правилу.

– Да кто же ты такой?! – спросила его, вне себя от страха, женщина.

– Я – Лев Толстой! – ответил страшный и исчез.

– А разве не знаешь, – спросил я, – кто такой Лев Толстой?

– Откуда мне знать? Я неграмотна.

– Может быть, слышала? – продолжал я допытываться. – Не читали ли о нем чего при тебе в церкви?

– Да нигде, батюшка, ничего о таком человеке не слыхала, да и не знаю, человек он или что другое?».

Церковный комментатор заключает: «Таков рассказ духовника Оптиной пустыни. Что это? Неужели Толстой настолько стал „своим“ в том страшном мире, которому служит своей антихристианской проповедью, что в его образ перевоплощается сила нечистая?».

Атеисты вправе иметь об этой истории свое мнение. Люди верующие могут и призадуматься…

Вернемся к «образованному обществу». И среди него нашлись смелые, болевшие за Россию люди, не побоявшиеся выступить против либеральной чумы. В 1909 г. появилась книга «Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции», который можно охарактеризовать кратко: «Интеллектуалы против интеллигентов».

Наша милейшая интеллигенция в спорах обожает с проворством карточного шулера подменять понятия. Тот, кто выступает всего лишь против «интеллигенции», обвиняется в том, как правило, что… выступает против интеллекта, культуры, знаний, образования.

Однако «интеллектуал» – это одно, а «интеллигент» – совсем другое. Авторы сборника «Вехи» – сплошь люди, с чьими именами связаны эпитеты «известный», «выдающийся». Бердяев, С. Булгаков, Гершензон, Кистяковский, Струве, Изгоев, Франк – интеллектуалы, историки, экономисты, философы.

Н.А. Бердяев: «В русской интеллигенции рационализм сознания сочетается с исключительной эмоциональностью и слабостью самоценной умственной жизни… Сама наука и научный дух не привились у нас, были восприняты не широкими массами интеллигенции, а лишь немногими. Ученые никогда не пользовались у нас особенным уважением и популярностью, и если они были политическими индефферентистами, то сама их наука считалась нестоящей…».

С.Н. Булгаков: «Весь идейный багаж, все духовное оборудование вместе с передовыми бойцами, застрельщиками, агитаторами, пропагандистами был дан революции интеллигенцией. Она духовно оформляла инстинктивные стремления масс, зажигала их своим энтузиазмом, словом, была нервами и мозгом гигантского тела революции. В этом смысле революция есть духовное детище интеллигенции, а следовательно, ее история есть исторический суд над этой интеллигенцией… Наша интеллигенция в своем западничестве не пошла дальше внешнего усвоения новейших политических и социальных идей Запада, причем приняла их в связи с наиболее резкими и крайними формами философии просветительства. Вначале было варварство, а затем воссияла цивилизация, т.е. просветительство, материализм, атеизм, социализм – вот несложная философия истории среднего русского интеллигента…

Героизм – вот то слово, которое выражает, по моему мнению, основную сущность интеллигентского мировоззрения и идеала, притом героизм самообожания… Интеллигент, особенно временами, впадал в состояние героического экстаза с явно истерическим оттенком. Россия должна быть спасена, и спасителем ее может и должна явиться интеллигенция вообще и даже имярек в частности – и помимо его нет спасителя и нет спасения… Героический интеллигент не довольствуется поэтому ролью скромного работника (даже если он и вынужден ею ограничиваться), его мечта быть спасителем человечества или по крайней мере русского народа… Для него необходим (конечно, в мечтаниях) не обеспеченный минимум, но героический максимум… Даже если он и не видит возможности сейчас осуществить этот максимум и никогда его не увидит, в мыслях он занят только им. Он делает исторический прыжок в своем воображении, и, мало интересуясь перепрыгнутым путем, вперяет свой взор лишь в самую светлую точку на краю исторического горизонта… Во имя веры в программу лучшими представителями интеллигенции приносятся жертвы жизнью, здоровьем, свободой, счастьем… (худшие представители интеллигенции, которых гораздо больше, охотнейше приносят в жертву чужие жизни, здоровье, свободу и счастье. – А.Б.). Хотя все чувствуют себя героями, одинаково призванными быть провидением и спасителями, но они не сходятся в способах и путях этого спасения… С интеллигентским движением происходит нечто вроде самоотравления… Интеллигенция, страдающая якобинизмом, стремится к „захвату власти“, к „диктатуре“, во имя народа, неизбежно разбивается и распыляется на враждующие между собой фракции, и это чувствуется тем острее, чем выше поднимается температура героизма… Герой есть до некоторой степени сверхчеловек, становящийся по отношению к ближним своим в горделивую и вызывающую позу спасателя, и при всем своем стремлении к демократизму интеллигенция есть лишь особая разновидность сословного аристократизма, надменно противопоставляющая себя „обывателям“. Кто жил в интеллигентских кругах, хорошо знает это высокомерие и самомнение, сознание своей непогрешимости и пренебрежения к инакомыслящим… Вследствие своего максимализма интеллигенция остается малодоступна к доводам исторического реализма и научного видения…

…В нашей литературе много раз указывалась духовная оторванность нашей интеллигенции от народа. По мнению Достоевского, она пророчески предсказана была уже Пушкиным, сначала в образе вечного скитальца Алеко, а затем Евгения Онегина… И действительно, чувства кровной исторической связи, сочувственного интереса, любви к своей истории, эстетического ее восприятия поразительно мало у интеллигенции, на ее палитре преобладают две краски, черная для прошлого и розовая для будущего…»

Отметьте закладкой слова Булгакова – нам к ним еще предстоит вернуться, когда зайдет разговор о более поздних временах.

М.О. Гершензон: «Что делала наша интеллигентская мысль последние полвека? Я говорю, разумеется, об интеллигентской массе. Кучка революционеров ходила из дома в дом и стучала в каждую дверь: „Все на улицу! Стыдно сидеть дома!“ – и все создания высыпали на площадь: хромые, слепые, безрукие, ни одно не осталось дома. Полвека толкутся они на площади, голося и перебраниваясь. Дома – грязь, нищета, беспорядок, но хозяину не до этого. Он на людях, он спасает народ – да оно и легче, и занятнее, чем черная работа дома. Никто не жил – все делали (или делали вид, что делают) общественное дело. А в целом интеллигентский быт ужасен: подлинная мерзость запустения, ни малейшей дисциплины, ни малейшей последовательности даже во внешнем, день уходит неизвестно на что, сегодня так, а завтра, по вдохновению, все вверх ногами; праздность, неряшливость, гомерическая неаккуратность в личной жизни, необузданная склонность к деспотизму и совершенное отсутствие уважения к чужой личности, перед властью – то гордый вызов, то покладистость – не коллективная, я не о ней говорю, а личная…

Примечание ко 2-му изданию: эта характеристика нашей интеллигентской массы была признана клеветою и кощунством. Но вот что десять лет назад писал Чехов: „Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, лживую, не верю даже, когда она страдает и жалуется, ибо ее притеснители выходят из ее же недр (письмо к И.И. Орлову 22 февраля 1902 г. В вышедшем на днях сборнике писем Чехова под ред. Бочкарева)“. Последние слова Чехова содержат в себе верный намек: русская бюрократия есть в значительной мере плоть от плоти русской интеллигенции…

…Чем подлиннее был талант, тем ненавистнее ему были шоры интеллигентской общественно-утилитарной морали, так что силу художественного гения у нас почти безошибочно можно было измерять степенью его ненависти к интеллигенции: достаточно назвать гениальнейших: Л. Толстого и Достоевского, Тютчева и Фета… То, чем жила интеллигенция, для них не существовало, в лице своих вождей она творила партийный суд над свободной истиной творчества и выносила приговоры: Тютчеву – за невнимание, Фету – за посмеяние, Достоевского объявляла реакционным, а Чехова индифферентным… А масса этой интеллигенции была безлична, со всеми свойствами стада: тупой косностью своего радикализма и фанатической нетерпимостью. Могла ли эта кучка искалеченных душ остаться близкой народу?

…Она выбивалась из сил, чтобы просветить народ, она засыпала его миллионами экземпляров популярно-научных книжек, учреждала для него библиотеки и читальни, издавала для него дешевые журналы – и все без толку, потому что она не заботилась о том, чтобы приноровить весь этот материал к его уже готовым понятиям, и объясняла ему частные вопросы знания без всякого отношения к его центральным убеждениям, которых она не только не знала, но даже не предполагала ни в нем, ни вообще в человеке… Сонмище больных, изолированных в родной стране – вот что такое русская интеллигенция… в длинной веренице интеллигентских типов, зарисованных таким тонким наблюдателем, как Чехов, едва ли найдется пять-шесть нормальных человек. Наша интеллигенция на девять десятых поражена неврастенией: между ними почти нет здоровых людей – все желчные, угрюмые, беспокойные лица, искаженные какой-то тайной неудовлетворенностью, все недовольны, не то озлоблены, не то огорчены…»

А.С. Изгоев: «До последних революционных лет творческие даровитые натуры в России как-то сторонились от революционной интеллигенции, не вынося ее высокомерия и деспотизма…»

Б.А. Кистянский: «Русская интеллигенция никогда не уважала права, никогда не видела в нем ценности, из всех культурных ценностей право находилось у нас в наибольшем загоне. При таких условиях у нашей интеллигенции не могло создаться прочного правосознания, напротив, последнее стоит на крайне низком уровне развития… Русская интеллигенция состоит из людей, которые ни индивидуально, ни социально не дисциплинированы… В идейном развитии нашей интеллигенции, поскольку оно отразилось в литературе, не участвовала ни одна правовая идея. И теперь в той совокупности идей, из которых слагается мировоззрение нашей интеллигенции, идея права не играет никакой роли».

П.Б. Струве: «В 60-х годах с их развитием журналистики и публицистики „интеллигенция“ явственно отдаляется от образованного класса, как нечто духовно особое. Замечательно, что наша национальная литература остается областью, которую интеллигенция не может захватить (с тех пор произошли роковые перемены. – А.Б.). Великие писатели Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Тургенев не носят интеллигентского лика… даже Герцен, несмотря на свой социализм и атеизм, вечно борется в себе с интеллигентским ликом…

… Интеллигенция нашла в народных массах лишь смутные инстинкты, которые говорили далекими голосами, слившимися в какой-то гул. Вместо того, чтобы этот гул претворить систематической воспитательной работой в сознательные членораздельные звуки национальной личности, интеллигенция прицепила к этому гулу свои короткие книжные формулы. Когда гул стих, формулы повисли в воздухе…»

С.Л. Франк: «Русский интеллигент не знает никаких абсолютных ценностей, кроме критериев, никакой ориентировки в жизни, кроме морального разграничения людей, поступков, состояний на хорошие и дурные, добрые и злые. У нас нужны особые, настойчивые указания, исключительно громкие призывы, которые для большинства звучат всегда несколько неестественно и аффектированно… Ценности теоретические, эстетические, религиозные не имеют власти над сердцем русского интеллигента, ощущаются им смутно и неинтенсивно и, во всяком случае, всегда приносятся им в жертву моральным ценностям… Начиная с восторженного поклонения естествознанию в 60-х годах и кончая самоновейшими научными увлечениями вроде эмпириокритицизма, наша интеллигенция искала в мыслителях и их системах не истины научной, а пользы для жизни, оправдания или освящения какой-либо общественно-моральной тенденции… Эта характерная особенность русского интеллигентского мышления – неразвитость в нем того, что Ницше называл интеллектуальной совестью – настолько общеизвестна и очевидна, что разногласия может вызвать, собственно, не ее констатация, а лишь ее оценка.

…Лучи варварского иконоборчества, неизменно горящие в интеллигентском сознании…»

Разумеется, шум после выхода книги поднялся страшный, удивляюсь, как никого из авторов тогда не убили, – скорее всего оттого, что и на это у интеллигентов российских не хватило ни решимости, ни умения. Однако взбешенная «либеральная интеллигенция» разослала по России кучу ораторов, читавших лекции о реакционности, полнейшем ничтожестве и профессиональной несостоятельности авторов «Вех»…

Проблема, между прочим, существовала не только в России. Макс Нордау, выдающийся врач-психиатр, литератор и общественный деятель, еще в 1892 г. издал книгу под характерным названием «Вырождение». На первый взгляд речь идет лишь о деградации всевозможных «модных» и «передовых» направлений в искусстве, но при внимательном штудировании не остается никаких сомнений, что Нордау писал в первую очередь о вырождении западноевропейской интеллигенции – она и на Западе существовала, пусть и не в таких масштабах, как в России, и уж безусловно, не имела того влияния на общество…

Между прочим, уже тогда в России поняли совершенно правильно, о ком пишет Нордау и кого он считает вырожденцами. Это становится ясно при знакомстве со статьей о Нордау в «Еврейской энциклопедии», вышедшей до революции в Санкт-Петербурге. Автор статьи С. Лозинский употребляет применительно к Нордау и всему, что им сделано, самые превосходные и хвалебные эпитеты. Иначе просто невозможно: Нордау – фигура с европейским именем. Но вот доходит до упоминания о «Вырождении» – и прямо-таки физически ощущается, как резко меняется тональность, как раздражен автор, как он бьется над неразрешимой проблемой: нужно и свое отрицательное отношение к книге обозначить, и из общего стиля не выпасть, как-никак Нордау – это глыба, и примитивное брюзжание могут не понять…

«С внешней стороны оно (сочинение. – А.Б.) имеет те же качества, что и другие работы Н., кроме того, оно претендует на чисто научный характер и снабжено целым арсеналом научных терминов и ссылок. По содержанию оно, однако, слабее других работ Н., так как в нем заключается ряд таких обобщений, которые слишком рискованны, чтобы их можно было считать научными гипотезами. Тем не менее книга имела не только временный успех, но и значительное влияние, и своим высмеиванием некоторых сторон культуры конца столетия принесла обществу некоторую пользу».

Изящное словоблудие! Тот, кто хорошо знаком с интеллигенской манерой оценок, прекрасно поймет, сколько здесь злобы и раздражения. Классический пример словесной эквилибристики: книга лишь «претендует» на научный характер, обобщения слишком рискованны, «значительное влияние» имело место, но успех книги все же – «временный»… Ох, не случайно «Вырождение» Нордау, будучи изданным в России в 1902 г., переиздания дождалось лишь через девяносто три года. А Лозинский, кстати, всплыл потом у большевиков и долгие годы подвизался на антирелигиозной ниве… И национальность, и профессия у таких однозначны: «интеллигент»…

Забегая чуточку вперед, отметим, что после Октября интеллектуалов либо уничтожали, либо высылали за границу – зато интеллигенция всех мастей самым великодушным образом устроилась при большевиках, поскольку ее мировоззрению как нельзя лучше отвечали лозунги «мирового пожара» и «нового народного искусства». И правила бал почти двадцать лет, пока за нее не взялся как следует Сталин – но об этом позже…

Метко припечатал ее Солженицын в статье «Образованщина»: «Интеллигенция сумела раскачать Россию до космического взрыва, но не сумела управлять ее обломками. Потом, озираясь из эмиграции, сформулировала интеллигенция оправдание себе: оказался „народ – не такой“, народ обманул ожидания интеллигенции». (Сравните с воплем из телевизора после известного голосования: «Россия – ты одурела!» – А.Б.) Так в этом и состоял диагноз «Вех», что, обожествляя народ, интеллигенция не знала его, была от него безнадежно отобщена!

Добавлю – не «отобщена» в силу каких-то случайностей, а сама гордо отгораживалась. Тот же С.Н. Булгаков предупреждал, что вера в мгновенное революционное чудо преобразования мира и души человека может привести к «особой разновидности духовного аристократизма, надменно противопоставляющего себя обывателям». И разъяснял свою мысль: «В своем отношении к народу, служение которому ставит своей задачей интеллигенция, она постоянно и неизбежно колеблется между двумя крайностями – народопоклонничества и духовного аристократизма. Потребность народопоклонничества… вытекает из самих основ интеллигентской веры. Но из нее же с необходимостью вытекает и противоположное – высокомерное отношение к народу как к объекту спасительного воздействия, как к несовершеннолетнему, нуждающемуся в няньке для воспитания „сознательности“, непросвещенному в интеллигентском смысле слова».

Этот «духовный аристократизм» привел к тому, что в первые десятилетия после Октября среди лютовавших чекистов хватало самых что ни на есть патентованных интеллигентов – от Менжинского до доктора Кедрова. По некоему странному совпадению – или это не совпадение вовсе? – чуть ли не вся гитлеровская верхушка состояла опять-таки из классической интеллигенции: неудачливый художник, средний фармацевт, журналисты, вообще гуманитарии, не добившиеся успехов в науке и оттого создавшие свою, «арийскую», людоедскую. Теоретик нацизма Альфред Розенберг получал образование в высших учебных заведениях Российской империи – рассадниках интеллигенции. Верховный судья рейха Фрейслер в первые годы после революции участвовал в гражданской войне в России, баловался марксизмом, был военным комиссаром Красной армии (позже мы к этим совпадениям вернемся по другим поводам…).

И народники, и революционные интеллигенты, и гитлеровцы – все вместе подходят под определение Бакунина, который, в силу своей биографии, знал проблему изнутри: «Особенно страшен деспотизм интеллигентного и потому привилегированного меньшинства, будто бы лучше разумеющего настоящие интересы народа, чем сам народ. Во-первых, представители этого меньшинства попытаются во что бы то ни стало уложить в прокрустово ложе своего идеала жизни будущих поколений. Во-вторых, эти двадцать или тридцать ученых-интеллигентов перегрызутся между собой».

Еще в 1971 г. известный социолог и публицист Н.Я. Данилевский писал: «Без… народной основы так называемая интеллигенция не что иное, как более или менее многочисленное собрание довольно пустых личностей, получивших извне почерпнутое образование, не переваривших и не усвоивших его, а только перемалывающих в голове, перебалтывающих языком ходячие мысли, находящиеся в ходу в данное время под пошлою этикеткою современных».

Подведем итоги. Вдобавок ко всем прочим бедам и противоречиям в России перед революцией образовалась горластая и невежественная, неуемная и одержимая патологической жаждой разрушения прослойка, к сожалению, получившая возможность влиять на умы большинства. Без нее, без интеллигенции, очень может быть, и не произошло бы тех поистине космических потрясений, что долго потом терзали страну.

Можно сказать о ней словами из пьесы «Интеллигенция и революция», принадлежащей перу умного и язвительного Розанова: «Насладившись в полной мере великолепным зрелищем революции, наша интеллигенция приготовилась надеть свои мехом подбитые шубы и возвращаться обратно в свои уютные хоромы, но шубы оказались украденными, а хоромы были сожжены».

А можно еще воспользоваться отнюдь не академической, но метко бьющей не в бровь, а в глаз цитатой из Пикуля, пусть и относящейся к другим объектам иронии:

«А назывались они все одинаково.

Кратко и выразительно.

Как на заборе!»

7. Не то чума, не то веселье на корабле…

Ну, а чем же занимались люди, которые по своему общественному положению и роду занятий к интеллигенции не принадлежали – купцы и фабриканты, чиновники и дворяне, инженеры и полицейские офицеры?

Да революцию финансировали!

Обычно, когда речь заходит о капиталистах, дававших деньги на революцию, в качестве «совершенно нетипичных примеров» упоминают лишь Савву Морозова и его родственника Николая Шмита – того самого, что неведомо по каким движениям души в 1905 г. организовал стачку на собственной фабрике…

Отщепенцы, говорят, белые вороны. Совершенно нетипичные.

Ага!

Деньги на революцию из карманов людей обеспеченных, отнюдь не пролетариев и не интеллигентов, текли могучим потоком. Большой знаток вопроса Леонид Красин вспоминал: «Считалось признаком хорошего тона в более или менее радикальных или либеральных кругах давать деньги на революционные партии, и в числе лиц, довольно исправно выплачивавших ежемесячные сборы от 5 до 25 рублей, бывали не только крупные адвокаты, инженеры, врачи, но и директора банков и чиновники государственных учреждений».

Ему вторит Троцкий: «До конституционного манифеста 1905 г. революционное движение финансировалось главным образом либеральной буржуазией и радикальной интеллигенцией. Это относится также и к большевикам, на которых либеральная оппозиция глядела тогда лишь как на более смелых революционных демократов».

Наверняка и после девятьсот пятого те же самые животворные источники не иссякали… Уже после через кассу большевиков прошли сотни тысяч рублей.

А где, кстати, хранилась «нелегальщина» – большевистская литература? Опять-таки не в бедняцких квартирках. Вот, например, перечень тех, кто разрешал складировать у себя нелегальщину в Москве: сын либерального фабриканта, один из «булочных королей», врач, инспектор училища, жена писателя, художница, генеральша и даже графиня Бобринская (по воспоминаниям члена Московского комитета РСДРП А. Шестакова).

Небольшой перечень тех, кто финансировал революционеров по крупной – только род занятий, поскольку фамилии совершенно не играют роли. Владимирская губерния – фабрикант, Воронеж – совладелец Товарищества механических заводов, Дальний Восток – рыбопромышленник, Казань – один из владельцев торгового дома, Калуга – владелец писчебумажной фабрики и лесопромышленник с ним за компанию, Нижний Новгород – хлеботорговец, купец 1-й гильдии, Пермь – вдова пароходовладельца, Рига, Ростов-на-Дону, Смоленск – купцы, Тверь – семья помещиков, Урал – золотопромышленник, Уфа – князь Кугушев (!)…

Финляндия – отдельной строкой, потому что это вообще песня. Купец и… председатель правления «Нурдиска Ференнигебанкен» граф Маннергейм. Несомненно, родственник будущего маршала – Маннергеймы в Финляндии люди пришлые, не финны, а шведы, фамилия редкая…

Приводящий эти факты А. Островский уточняет, что подобных имен у него в картотеке около трехсот…

В Баку огромные суммы вносили представители крупнейших нефтедобывающих фирм. Будущий тесть Сталина, С.Я. Аллилуев вспоминал, что денежная помощь шла «из несгораемых стальных касс королей нефти: Гукасова, Манташева, Зубалова, Кокорева, Ротшильда, Нобеля и многих других миллионеров». Он тут же оговаривается, что деньги эти получали исключительно меньшевики, но слишком много примеров, что и большевики тем же источником не брезговали…

И на Кавказе имело место пикантное сращивание революционного подполья с крупными коммерческими структурами вроде Совета съезда марганцепромышленников и Совета съезда нефтепромышленников. Десятая часть служащих Азово-Донского банка состояла, по секретному докладу Департамента полиции, из лиц, на которых имелись «неблагоприятные в политическом отношении сведения». Автор доклада далее писал: «По-видимому, лица с политическим прошлым находят в названном банке при определении их на службу чью-либо поддержку со стороны местной банковской администрации».

Профессиональное чутье полицейского чина не обмануло – но он тогда вряд ли знал, что «неблагонадежные связи» имеются и у члена совета банка Манташева, а член правления банка и один из его директоров Дармолотов регулярно получает из-за границы для дальнейшего распространения тиражи газеты под названием «Искра»…

Кстати, канцелярией помянутого Совета съезда нефтепромышленников чуть ли не четверть века заведовали люди, сами в прошлом участвовавшие в революционном подполье и до последних дней царизма сохранявшие с этим подпольем связь…

Председатель Петербургского Совета рабочих депутатов Хрусталев-Носарь в свое время открыто утверждал, что всеобщая октябрьская стачка 1905 г. была оплачена капиталистами. Поневоле начинаешь задумываться над скоропалительным расстрелом большевиками означенного Хрусталева в 1918 г. В его адрес выдвигались довольно невнятные обвинения в связях с охранным отделением – но, быть может, его смерть должна была оборвать следы каких-то других связей?

В чем тут причина? В первую очередь, поводы были чисто коммерческие. Например, в Грузии, в Чиатури, забастовку рабочих в 1905 г. профинансировал Тифлисский коммерческий банк. Марганцепромышленник Мосеишвили бесхитростно написал в своих мемуарах: «Банк это делал из коммерческих соображений, так как с победой рабочих была поднята цена на марганец». Точно так же знаменитый московский «булочный король» Филиппов… стал инициатором всеобщей забастовки московских хлебопеков! И гарантировал всем своим бастующим, что будет платить им зарплату полностью, сколько бы ни бастовали. Это он таким манером наносил удар по конкурентам…

А потому ничего удивительного, что частенько и большевики, и меньшевики занимались вульгарным рэкетом – к фабриканту или хозяину нефтепромысла приходил вежливый господин при галстуке, кто-нибудь вроде инженера Красина, и душевно предлагал: или деньги на бочку, или будет долгая забастовка… Свидетельств предостаточно. Следует отметить, что это выглядело форменным джентльменством по сравнению с поведением других революционных партий. Эсеры или анархисты попросту подбрасывали записочки вроде: «Или положишь тыщу руб. под третью слева скамейку, или взорвем твой магазин на хрен!»

И ведь взрывали… И ведь платили…

Но добровольно «сочувствующие» выплачивали неизмеримо больше, нежели удавалось вырвать с помощью банального вымогательства. На этих деньгах, а не на полумифическом «германском золоте», революция и жирела, и крепла, и набиралась силенок.

Небольшая экскурсия по полицейским учреждениям Грузии. Кутаиси. Пристав Заречного полицейского участка Тер-Антонов преспокойно подписался под петицией с требованием созыва Учредительного Собрания (дело было в 1905 г.). Остался в должности и даже делал карьеру. А впрочем, что тут удивительного – его начальник, пристав всего Кутаиси и Кутаисского уезда Махарадзе, поддерживал связи с революционным подпольем. Как и уездный начальник Келбакиани.

А вот колоритнейшая фигура – горийский уездный начальник Давид Бакрадзе, из дворян. Брат – учитель вел революционную пропаганду среди солдат. Входил в руководство Военного союза партии эсеров, как и его сестры – Александра и Елена. Еще один брат Бакрадзе, пристав Душетского уезда, арестован за хранение прокламаций и нелегальной литературы. Дело замяли, но из полиции все же уволили.

Хороша семейка? Кончилось все тем, что будучи на посту уездного начальника Бакрадзе создал абсолютно незаконный вооруженный отряд из двадцати человек, а во главе поставил некоего Васо Немсадзе, числившегося в розыске за то, что был командиром «боевой дружины Боржомской организации социал-демократов». Именно этой теплой компании отдельные циники из полиции приписывали ограбление Душетского казначейства – а иные добавляли, что руководил этим сам Давид Бакрадзе. Коего все же поперли со службы, сослали на три года в Тобольск, но потом помиловали.

Одним словом, не семейка, а доска почета из Музея революции. Единственным приличным человеком в этом буйном семействе был зять Бакрадзе Хелаев – он никакой политикой не занимался, а, сколотив шайку разбойников, совершенно безыдейно грабил на дорогах кого ни попадя..

А вот вам князь Леван Джандиери: тифлисский уездный начальник, потом полицмейстер Тифлиса, начальник Сухумского окружного полицейского управления в чине генерал-майора, после отставки – член правления Тифлисского дворянского банка. На всех этапах карьеры свой человек для революционного подполья. И не он один. 1908 г. Тифлисское охранное отделение получает донесение агента: «Помощник полицмейстера Канделаки состоит в партии социал-демократов и укрывает революционеров». Канделаки оставался в прежней должности до 1917 г. – оттого, что донос был ложным? Или по другим причинам?

Кстати, прокурора Кутаисского окружного суда Толпыго всерьез обвиняли в том, что в декабре 1905 г. он участвовал в постройке баррикад. Служебное расследование этого факта не подтвердило, но констатировало, что прокурор все же «полевел». И что? Да ничего. Оставили на службе. Если увольнять по таким поводам, как левизна и сотрудничество с революционерами, останешься вовсе без чиновников…

Но это далекий Кавказ с его горячим народом. А что у нас, в прохладной столице? И вообще, в России?

Да то же самое, только почище!

Кто это там у нас руководит действиями боевой дружины киевских эсеров? А Мария Платоновна Рейнбот, супружница действительного статского советника, члена совета при министре финансов.

Кто это там у нас финансирует издание большевистской «Искры», да вдобавок 2-й съезд РСДРП? А Калмыкова, супруга сенатора.

Кто это там у нас среди анархистов блистает, браунингом помахивая и бомбы кидая? Да князь Хилков… А кто у нас среди руководства эсеров? Да Алексей Устинов, племянник Столыпина…

1903 г. Кто получает из-за границы нелегальные транспорты с «Искрой» и передает ее далее? А.Н. Пургольд, директор правления АО Московско-Виндавско-Рыбинской железной дороги (перечитал написанное и спохватился: тьфу ты, ведь этот тип над моим прадедом начальствовал! Тесен мир…) и – В.Э. Дандре, статский советник, секретарь при обер-прокуроре Правительствующего Сената.

1905 г. Товарищ (заместитель) министра внутренних дел князь Урусов по должности своей принимает все надлежащие меры, чтобы раздавить гидру революции. Вот только в это самое время в его доме скрываются от полиции две родственницы его жены, которых как раз ищут за революционные дела. И не находят, конечно: кто ж их в доме товарища министра МВД искать станет?!

1905 г. В Петербурге – внушительный склад нелегальной литературы, типографского шрифта и оружия. Но не в каморке пресловутого «рабочего Василия», в квартире статского советника Фан-дер-Флита…

В свое время Начальнику Петербургского охранного отделения генералу Герасимову «бросилась в глаза совершенно исключительная осведомленность Азефа относительно всех передвижений царя. Все изменения, которые вносились в план царской поездки, в каком бы секрете они ни держались, немедленно становились известными Азефу, который обо всех них получал извещения путем условных телеграмм». А сам Герасимов «этого рода новости» узнавал позднее Азефа, хотя по своему положению должен был быть в курсе всех этих вопросов, так как именно на нем лежала основная забота о безопасности царя.

Другими словами, в ближайшем окружении царя у боевой организации эсеров был источник! И это не выдумка: Герасимов, втихомолку проведя расследование, на этого человека вышел. Но тот оказался столь высокопоставленным лицом, что генерал и начальник Петербургского охранного отделения не смог самолично, под свою ответственность, принять против него какие бы то ни было меры. Пошел к Столыпину. Столыпин поначалу не поверил, услышав фамилию. Назначил дополнительную проверку. Результат был тот же: «Означенное высокопоставленное лицо, судя по всему, действительно вполне сознательно оказывало содействие террористам в подготовке цареубийства». И тем не менее Столыпин отчего-то распорядился никакого хода этому делу не давать…

Сейчас бы и самое время эффектно назвать читателю фамилию этого «крота» эсеров в ближайшем окружении царя. Но я ее не знаю. И никто не знает. Даже после революции, усевшись в эмиграции писать воспоминания, Герасимов этой фамилии так и не назвал, ограничившись одним-единственным туманным уточнением: «… почти член Совета министров». Когда-нибудь, будет время, непременно попробую вычислить…

А впрочем, вряд ли получится. Поскольку список титулованной знати, имевшей тесные связи с революционным подпольем, длиннейший: камер-юнкер Сабуров (финансировал «Искру»), камергер императорского двора граф Нессельроде (аналогично), граф Орлов-Давыдов (был близок к Керенскому), баронесса Икскуль (на ее квартире собиралась подпольная организация «Офицерский союз»), князь Барятинский (аналогично)…

Интереснейшую запись оставила в дневнике генеральша А.В. Богданович в декабре 1906 г., после смерти дворцового коменданта Д.Ф. Трепова: «Мадемуазель Клейгельс говорила, что в бумагах покойного Трепова нашли документы, из которых ясно, что он собирался уничтожить всю царскую семью с царем во главе и на престол посадить великого князя Дмитрия Павловича, а регентшей великую княгиню Елизавету Федоровну».

Очередная придворная сплетня, дурацкий слух? А как нам быть с мемуарами знаменитого графа Игнатьева, военного атташе в Париже, впоследствии перешедшего к большевикам?

Отец Игнатьева Алексей Павлович в свое время занимал довольно высокие посты в Российской империи, побывав и товарищем министра внутренних дел, и генерал-губернатором, носил звание генерал-адъютанта (то есть причислен к царской свите), до самой смерти был членом Государственного Совета, имел обширные связи при дворе. После русско-японской войны, позорно проигранной Россией, граф-отец неожиданно признался графу-сыну, что, сознавая ничтожество Николая, всерьез намеревается пойти в Царское с военной силой и потребовать реформ.

Реформы эти, правда, не имели ничего общего с либерализмом – наоборот, Игнатьев-старший был ярым монархистом и мечтал не революцию устроить, не парламент образовать, а всего-навсего заменить Николая «сильным царем», способным укрепить и вывести из кризиса пошатнувшуюся монархию. Спасение он видел в возрождении «старинных русских форм управления», с неограниченной ничем самодержавной властью царя и губернаторами, в своей деятельности зависимыми исключительно от монарха.

Дело, похоже, зашло довольно далеко. По утверждению Игнатьева-младшего, отец даже показал ему список будущего кабинета министров и рассказал о некоторых деталях – граф всерьез рассчитывал на воинские части, с командирами и офицерами которых был давно знаком и пользовался у них авторитетом: вторую гвардейскую дивизию, кавалергардов, гусар, кирасир, казаков. Какие именно гусары и казаки имелись в виду, сегодня уже не установить.

А вот состав второй гвардейской дивизии известен точно – четыре лейб-гвардии полка: Московский, Гренадерский, Павловский и Финляндский. Возможно, имеет смысл поднять архивы, посмотреть, кто тогда полками командовал, что за офицеры там служили, одним словом, «покачать на косвенных». Результаты, быть может, получатся интересные…

В том, что все там было довольно серьезно, заставляет подозревать дальнейшая участь Игнатьева-старшего. В декабре 1906 г., когда граф участвовал в дворянских выборах в Твери, местная полиция вдруг отозвала с постов обычно охранявших его агентов (невразумительно ссылаясь потом на некий приказ свыше). Ближе к вечеру в буфет преспокойно вошел некий террорист из партии эсеров и высадил в графа всю обойму. Террориста схватили и быстренько повесили без особого расследования – на основании закона о «столыпинских галстуках». Концов не осталось. Любопытно, что вдова Игнатьева отчего-то не стала проклинать эсеров, а тут же заявила, что убийство «организовано свыше», и отправила царю довольно дерзкую телеграмму, по отзывам современников, недвусмысленно намекавшую на причастность Николая к убийству. Что ж, опасное это дело – устраивать дворцовые перевороты, не всякий граф справится…

В воспоминаниях видного большевика Гусева-Драбкина приведен не менее интересный эпизод. Если ему верить, (а почему, собственно, мы должны ему не верить?!) в апреле 1905 г. в петербургском ресторане «Контан» состоялась весьма странная встреча: за одним столом оказались представители социал-демократов и гвардейского офицерства. Последних возглавлял некто Мстиславский-Масловский. Он и рассказал революционерам, что представляет тайную организацию гвардейских офицеров «Лига красного орла», цель которой – свержение императора и установление конституции. План офицеров существовал в двух вариантах. По первому, когда на Пасху войска поведут в церковь (естественно, без оружия), заговорщики захватят в казармах их оружие и арестуют царя. Согласно второму варианту, предполагалось объявить в столичном гарнизоне, что Николай II желает ввести конституцию, но некие противники такого шага захватили его в Гатчине в плен. Под предлогом освобождения обожаемого монарха следовало поднять войска, арестовать всех, кто мог оказать сопротивление, в том числе под шумок и самого Николая…

Эти задумки, по Драбкину, обсуждались вполне серьезно. Не сошлись в главном – в планах на будущее. Гвардейцы предлагали после захвата царя созвать по старинной традиции Земский собор, социал-демократы, конечно же, горой стояли за Учредительное собрание. Так и разошлись ни с чем.

Спрашивается, зачем графу Игнатьеву и Гусеву-Драбкину эти истории выдумывать? В них нет ничего странного, из ряда вон выходящего, учитывая дальнейшее поведение армии и генералитета (о чем поговорим подробнее в следующей главе).

Вообще-то, с практической точки зрения план «Лиги красного орла» выглядит авантюрой, если вспомнить, сколь многочисленной была охрана Николая: собственный его императорского величества конвой, куда входили сводный пехотный полк, рота дворцовых гренадер и четыре сотни лейб-казаков; особый железнодорожный полк; 300 агентов охранной службы из команды жандармского генерала Спиридовича; 300 охранников дворцового коменданта Воейкова; несколько сотен охранников дворцовой полиции генерала Герарди. Однако если какой-то план с посторонней точки зрения кажется авантюрой, это еще не значит, что его творцы не намерены его проводить в жизнь…

В конце концов, не так уж важно, могли все эти планы осуществиться, или нет. Гораздо важнее другое: абсолютно все слои общества, от безземельного мужика до сиятельных графьев, находились в примечательном состоянии: если не на деле, то в мыслях и на словах совершенно смирились с тем, что однажды государь император слетит с трона, как пьяный со стремянки. Все жаждали перемен – и кое-кто жертвовал на эти перемены деньги, а кто-то заходил и дальше.

Это было всеобщее поветрие! Если не считать кучки особо упертых консерваторов, вся страна ждала перемен! Плевать, что под этим каждый понимал что-то сугубо свое – состояние умов, ожидание бури делало возможным любые резкие повороты! Коли уж все были внутренне готовы: вот-вот что-то этакое грянет… не германские деньги, не большевистские листовки, не эсеровские бомбы, а именно эта всеобщая внутренняя готовность к слому и стала похоронным звоном по империи…

С этой точки зрения бесценным историческим источником является непритязательная вроде бы, мягкая и лиричная детская книжка Льва Кассиля «Кондуит и Швамбрания». Сейчас она почти забыта, но тот, кто ее помнит, быть может, со мной согласится.

А тем, кто ее не читал, напомню, в чем там дело. Где-то в южнорусском городке живет доктор, и у него два сына – Ося и Лева (будущий писатель Кассиль). Доктор вообще-то еврей – но исключительно по происхождению. Он – самый натуральный «ассимилянт», как это в свое время называлось, не имеет уже никакого отношения ни к еврейским национальным традициям, ни к иудаизму, вообще ни в какого бога не верит, атеист и вольнодумец. Ведет он жизнь классического русского интеллигента – и, между прочим, благодаря профессии отнюдь не бедствует: у него свой дом, прислуга, экипаж с лошадьми. Выражаясь по-современному, доктор входит в местный истеблишмент. Во всей книге – ни тени каких бы то ни было упоминаний об антисемитизме.

Дети доктора – гимназисты. Благополучные, воспитанные, сытые, образованные мальчики. Средний класс. Но в том-то и штука, что юные Лева и Ося – этакие неосознанные революционеры. Они яростно ждут того самого «очистительного ветра», перемен, ломки. Их еврейское происхождение тут абсолютно ни при чем: за исключением одного очень отрицательного помещичьего сынка, точно так же настроены их многочисленные соученики по гимназии – русские, как на подбор. И когда все же придет Февраль, а за Февралем – Октябрь, эта горластая компания шумит на всех митингах, поддерживает самую теплую дружбу с местным матросом – большевиком, любую контрреволюцию готова порвать, как фуфайку. Несмотря даже на то, что персонально докторской семье от революции стало только хуже – их быстренько «уплотнили», пианино, как буржуазную роскошь, конфисковали, прислуга ушла, лошадок и экипажа лишились. И все равно – даешь революцию!

Напоминаю, это не крестьянские дети и не рабочие. Это – гимназия. Куда попадали отнюдь не «кухаркины» дети (которых как раз запрещал туда допускать циркуляр министра Делянова). А годовое обучение в гимназии, между прочим, стоило для родителей шестьдесят пять рублей золотом, а кое-где и побольше. Гимназист – представитель, учено говоря, определенного социального слоя. Вьюнош из среднего класса, никак не пролетарий и не крестьянин. И тем не менее – даешь освежающую бурю!

Вряд ли Кассиль лукавил, описывая общие умонастроения. Скорее всего, так и было – потому что его воспоминания о детстве прекрасно сочетаются с тем, что нам известно из других источников. Это «предвкушение шторма», кстати, великолепно передает и Аркадий Гайдар в «Школе». Детские писатели, мемуаристы дворянских кровей, генералы, даже великие князья – все говорят об одном и том же: «ожидание бури» было всеобщим. Всем попросту надоело жить по-старому, и они истово стремились к переменам.

Другое дело, что перемены оказались совсем не такими, как многим представлялось, что многие ждали совершенно не того, и плоды своих усилий представляли абсолютно иначе – но это уже другой нюанс, другая тема…

Российская империя была обречена.

Попробуйте представить ее в виде корабля. Это будет очень странный, совершенно шизофренический корабль, более всего напоминающий алкогольную галлюцинацию. Многочисленные матросы с пустыми желудками и поротыми задницами – на грани бессмысленного и беспощадного бунта. Они кое-как ворочают парусами, в трюме полно воды, но никто ее уже не откачивает – и лень, и забыли, как это делается. Офицеры разделились на несколько партий: одна тайком сверлит дыры в днище, другая, махнув на все рукой, заперлась в каюте и хлещет шампанское с омарами, третья, прекрасно понимая, что этак и ко дну пойти недолго, составляет заговоры против капитана, но опять-таки лениво и неумело. Сам капитан регулярно торчит на мостике, сверкая аксельбантами и делая вид, будто он знает, как надо – но на деле не способен управлять не только кораблем, но даже шлюпкой. Время от времени к штурвалу прорывается кто-то толковый – но капитан с женой его быстренько сталкивают с капитанского мостика, чтобы «не заслонял». И штурвал большую часть времени вертится сам по себе.

А на горизонте – буря. А вокруг – рифы. И воды в трюме уже по колено…

Это и есть Российская империя, господа!

Летом четырнадцатого года вновь стало неспокойно – рабочие волновались, кое-где в Петербурге уже появились баррикады…

И тут описанный нами корабль, вдобавок ко всем напастям, вздумал еще и воевать!

Началась первая мировая война. Впрочем, тогда никто еще не знал, что она – первая, и ее называли просто: Великая война.

Грянуло!

И если прежде еще были какие-то шансы пристать благополучно к берегу или удержать корабль на плаву, то теперь никаких шансов не осталось вовсе…

8. Гром победы, раздавайся, веселися, храбрый росс!

В девятнадцатом столетии России не везло на войны – исключая победу над Наполеоном, остальные крупные кампании, как крымская, так и турецкая, унесли массу сил и жизней, но не послужили ни к славе, ни к пользе. В крымской войне Россия была откровенно бита, а в турецкой, как большинством признавалось, серьезные внешнеполитические цели так и не были достигнуты.

Пожалуй, единственным успешным предприятием стали среднеазиатские походы при Александре II. Во-первых, было покончено со средневековыми ханствами, которые, как во времена татар, ходили в набеги на русские земли, захватывали во множестве невольников. Во-вторых, с точки зрения глобальной стратегии, следовало самым решительным образом пресечь вползание англичан в эти самые ханства – ничего хорошего не следовало ждать от английских владений, непосредственно примыкающих к русским рубежам…

Александр III нешуточными усилиями во время своего царствования удерживал страну от войн, за что заслуженно поименован миротворцем. Однако Николай со всем пылом своей законченной бездарности кинулся в военные авантюры.

В начале века военный министр Куропаткин составил записку по истории войн за последние два века:

«В течение двух столетий мир продолжался 71 и две трети года. В остальные 128 и одна треть года велось 33 внешних и 2 внутренние войны.

По политическим целям, для поддержания которых предпринимались войны, последние разделяются так:

для расширения пределов – 22 войны, занявших в общей сложности 101 год борьбы;

в целях обороны – 4 войны, занявших в общей сложности 4 с четвертью года;

в интересах общественной политики – 7 войн и 2 похода, занявших в общей сложности 10 лет;

внутренних ведено – 2 войны, потребовавших 65 лет;

усмирений бунтов было 5, потребовавших 6 лет военных действий.

В войнах истекших двух столетий участвовало около 10 млн человек, из них убитых и раненых почти один миллион».

Самое время продолжать политику Миротворца! «Расширения пределов» и без того вполне достаточно – ведь никто толком и не заботится об устройстве того, что уже имеется. Витте, деятель неоднозначный, но человек умнейший, писал в свое время: «Черноморский берег представляет собой (как и многие местности Кавказа) такие природные богатства, которым нет сравнения в Европе. В наших руках это все в запустении. Если бы это было в руках иностранцев, то уже давно местность эта давала бы большие доходы и кишела бы туристами. Но куда там! Для этого нужны капиталы, нам же назначение капиталов – война. Мы не можем просидеть и 25 лет без войны, все народные сбережения идут в жертву войнам. Мы оставляем в запустении богатейшие края, завоеванные нашими предками, а в душе все стремимся к новым и новым завоеваниям оружием и хитростью. О каком благосостоянии можно при таком состоянии вещей серьезно говорить!»

В самом деле, не только Крым, но и, что гораздо важнее, Сибирь со всеми ее богатствами оставалась неосвоенной. Вместо того чтобы ставить за Уралом промышленность и добывающие отрасли, Николай полез в Китай. Россия откровенным образом захватила в Маньчжурии огромные территории с самой детской мотивировкой действий: мол, все прочие великие державы расхватали зоны влияния в Китае, нам ли отставать? И начала проникновение в Корею.

Японцев это насторожило и всерьез обеспокоило. После долгих переговоров нашли компромисс: Япония примиряется с российскими захватами в Китае, а Россия за это, в свою очередь, уходит из Кореи.

Не самое глупое решение. Однако возле Николая появился отставной ротмистр Безобразов…

Ротмистр – чин невеликий. Но ротмистр этот был отставным кавалергардом, принадлежал к столичной знати, связей имел множество. Моментально сколотилась теплая компашка, прозванная современниками «безобразовской кликой»: князья Юсупов и Щербатов, граф Воронцов-Дашков, финансист Абаза, помещики Болашов и Родзянко – и примкнувший к ним великий князь Александр Михайлович, к тому времени отставленный от флотской казны и искавший новых источников дохода. Задумка была нехитрая: вопреки достигнутым договоренностям все же пролезть в Корею.

И начались авантюры… Созданное безобразовцами акционерное общество приобрело на территории Кореи огромную лесную концессию – якобы частным образом, но огромную долю средств в это предприятие вложил Кабинет Его Величества, то есть государство. Под видом «лесных объездчиков» на территорию Кореи начали вводить регулярные войска, будто бы «уволенных в запас» сибирских стрелков – успели переправить полторы тысячи и намеревались увеличить это число чуть ли не вдесятеро.

Япония, как легко догадаться, разобиделась не на шутку. Однако окружение Николая и он сам умышленно вели дело к конфронтации и войне. К «макакам» никто всерьез не относился. Для того, чтобы унизить японцев насколько возможно, их заставили сноситься с Россией не через министерство иностранных дел, как положено при нормальных отношениях меж суверенными государствами… а через адмирала Алексеева, царского наместника на Дальнем Востоке.

Это уже была прямая провокация. Представьте для сравнения: президенту Путину звонят по «горячей линии» и объявляют, что отныне он должен поддерживать связи с Белым домом через губернатора штата Аляска… Ни одно суверенное государство такого не потерпит.

«Макак» собирались по старому русскому обычаю закидать шапками. Целей особенно и не скрывали: замазать кризисные явления внутри страны внешними победами. Когда генерал Куропаткин стал сетовать на неподготовленность армии к войне, министр внутренних дел Плеве (а ведь не дурак был!) так ему и ответил (с той самой простотой, что хуже воровства):

– Алексей Николаевич, вы внутреннего положения России не знаете. Чтобы удержать революцию, нам нужна маленькая победоносная война…

Николашка был того же мнения. Вот только не получилось ни маленькой, ни победоносной кампании. Началась долгая и кровопролитная война, в которой русские генералы позорнейшим образом проиграли армии страны, всего-то тридцать с лишним лет назад вынырнувшей из самого натурального средневековья и многовековой изоляции от всего остального мира, не имевшей совершенно никакого опыта войны с европейской державой…

Иные авторы, стремясь представить это поражение как можно менее унизительным, выкидывают вовсе уж комические фортели. Мне приходилось листать парочку книг, объявлявших, что японскую войну Россия, собственно, выиграла…. потому что мы ведь не заплатили японцам контрибуции. А раз так, то это и есть победа.

Вот только после этой «победы» пришлось на пределе сил бороться с революционным взрывом…

В четырнадцатом году русские армии бросили в заварушку совершенно осознанно. Те, кто представляет Россию невинной жертвой то ли роковых обстоятельств, то ли германской агрессии, лукавят, или не знакомы с истинным положением дел. А истинное положение дел было таково, что в России существовала влиятельная группа «ястребов» в погонах и без. Начиная с генерала Янушкевича и кончая российским посланником в Белграде Гартвигом, который всячески потакал сербским параноикам, мечтавшим о «Великой Сербии» от горизонта до горизонта. В запутанной и грязной истории с убийством в Сараево австрийского эрцгерцога Франца-Фердинанда явственно маячат на заднем плане среди темных фигур с поднятыми воротниками и персоны русской военной разведки… Но об этом, о европейской политике России и о ситуации на Балканах, будет другая книга…

Кроме того, российские «ястребы» спали и видели во сне Босфор и Дарданеллы в русских руках и российский триколор над Стамбулом. Реальная польза от этого была бы одной-единственной группе – российским зерноторговцам, которые получили бы возможность вывозить пшеничку через означенные проливы. А эта публика, как ни крути, не может считаться олицетворением всей России…

В первой мировой войне нет жертв – одни виновники – в том числе и российские генералы во главе с бездарным «самодержцем». Россия ломанулась в Великую войну, будучи к ней совершенно не готовой. В качестве свидетеля имеет смысл пригласить генерала Деникина: «Положение русских армии и флота после японской войны, истощившей материальные запасы, обнаружившей недочеты в организации, обучении и управлении, было поистине угрожающим. По признанию военных авторитетов, армия вообще до 1910 г. оставалась в полном смысле слова беспомощной. Только в самые последние перед войной годы (1910–1914) работа по восстановлению и реорганизации русских вооруженных сил подняла их значительно, но в техническом и материальном отношении совершенно недостаточно. Закон о постройке флота прошел только в 1912 г. (а до того великие князья упоенно разворовывали огромные деньги из флотских сумм. – А.Б.) Так называемая „Большая программа“, которая должна была значительно усилить армию, была утверждена лишь в марте 1914 г. Так что ничего существенного из этой программы осуществить не удалось: корпуса вышли на войну, имея от 108 до 124 орудий против 160 немецких и почти не имея тяжелой артиллерии и запаса ружей».

В числе главных причин этого Деникин называет «нашу инертность, бюрократическую волокиту, бездарность военного министра Сухомлинова – совершенно невежественного в военном деле».

Очень быстро, в первые же месяцы, была уничтожена в боях кадровая армия, в том числе и гвардия – и под ружье хлынул поток мужиков, а в офицеры военного времени стали массами производиться всевозможные интеллигенты, штатские либералы (что потом сыграло скверную роль, потому что и крестьяне, и «зауряд-прапорщики» стали горючим материалом).

А впрочем, откуда было взять других офицеров? Окончательно сгнившее к тому времени дворянство российское надеть погоны не стремилось. Вот еще несколько сухих цифр: во Владимирском юнкерском училище из 314 юнкеров – только 25 дворянских детей.

К началу первой мировой из 48 000 офицеров и генералов дворяне составляли только 51 % – при том, что всего в стране тогда насчитывалось примерно 250 000 дворян призывного возраста, годных для службы… Да и среди тех, кто погоны все же надел, немалый процент составляли инородцы – прибалтийские немцы, кавказцы, среднеазиаты вроде Хана Нахичеванского, калмыки, бурятские казачьи офицеры, да и евреи, кстати, тоже. Великороссы, увы, пример являют печальный.

Не хватало артиллерии – из-за упоминавшейся нами продажности иных великих князей, за хорошие взятки привязавших русскую артиллерию к французским заводам, хотя была возможность вооружить армию большим количеством гораздо более лучших германских пушек. Не хватало снарядов – во многих мемуарах времен первой мировой описывается этот тоскливый ужас, когда «тевтон» засыпает наши позиции ливнем снарядов, выкашивая роты и батальоны, а у нас – пара снарядов на орудие…

Не хватало пулеметов – потому что русский военный теоретик генерал Драгомиров был их категорическим противником, считая, что подобное транжирство патронов ни к чему, героический русский солдатик с ружьецом времен русско-турецкой войны всех супостатов и так одолеет прикладом и штыком-молодцом. А у немцев к тому времени в войска стали поступать автоматы.

У наших, правда, тоже появились к 1916 г. автоматы Федорова – но их не на фронт посылали в первую очередь, а вооружали ими воинские части, охранявшие императорскую фамилию. Точно так же обстояло дело и с действительно отличными, передовыми для своего времени зенитными орудиями. Новейшие установки – 76-мм пушки Лендера и 40-мм автоматические орудия Виккерса – не на фронте стреляли по многочисленным самолетам противника, а были сосредоточены исключительно вокруг Царского Села, куда ни вражеский аэроплан, ни дирижабль просто физически не могли долететь… Кстати, и линкоры-дредноуты типа «Севастополь», не сделавшие за всю войну ни одного боевого выхода в Балтийское море, такое впечатление, предназначались опять-таки исключительно для защиты августейшего семейства.

Надо сказать, что российский флот в первую мировую показал себя далеко не лучшим образом. Балтийский был заперт немцами в одноименном море.Что же касается Черноморского, то это вообще позорище. Всю первую мировую в Черном море нагло и безнаказанно болтались два немецких крейсера, «Гебен» и «Бреслау» – только два! И многочисленный Черноморский флот под командованием Колчака так и просидел на своих базах, ни разу не предприняв мало-мальски серьезной попытки прижать своими немаленькими силами нахальных тевтонов. Пенители морей, б..! Быдло…

Не хватало самых обычных винтовок – и их скупали по всему свету, вплоть до Мексики и Японии, самые разные образцы, каждый со своими патронами, не подходившими к другим… Было даже предложение, ввиду нехватки винтовок… вооружить солдат «топорами на длинных древках». Русским солдатам предстояло идти в атаку со средневековыми алебардами – в то время как в прочих европейских армиях массово появились не только легкие и удобные ручные пулеметы и автоматы, но и боевые самолеты всех видов, танки, броневики, рации, экскаваторы для рытья окопов, тракторы – а немцы даже совершили нападение на английский порт Ньюпорт с помощью радиоуправляемых (!) катеров, начиненных взрывчаткой и направлявшихся на цель радистом с самолета…

Русская армия швырялась в сражения совершенно неподготовленной – союзники, то и дело терпевшие поражения, панически просили помочь, и полк за полком ложился костьми, спасая «братьев по оружию». Во Францию был отправлен многочисленный русский экспедиционный корпус, потому что французы уже не способны были толком защищаться на своей родной земле. Корпус этот, в котором, кстати, воевал будущий сталинский маршал Родион Малиновский, хлебнул лиха сполна – в семнадцатом, когда при известии о русской революции солдаты отказывались воевать, французы их расстреливали из пушек и пулеметов, перевезли русских в Африку, где держали на положении каторжных, жертвы неисчислимы…

Когда после первых успехов грянуло всеобщее отступление пятнадцатого года, военный министр генерал Поливанов на прямые вопросы, что же он теперь намерен делать, отвечал (его подлинные слова!): «Уповаю на пространства непроходимые, на грязь непролазную и на милость угодника Николая Мирликийского, покровителя Святой Руси». Однако грязь случалась далеко не всегда, и супостат пер вперед – генерал Корнилов, например, самым бездарным образом сдал немцам Ригу. И ничего – не застрелился, с красным бантом шлялся во времена Февраля…

Генерал Рузский признавался членам кабинета министров: «Современные требования военной техники для нас непосильны. Во всяком случае, за немцами нам не угнаться». Подобных отзывов тьма, на всех уровнях…

И советские историки, и вполне антисоветские элементы до сих пор полощут имя «изменника и предателя» генерала Ренненкампфа, якобы главного виновника сокрушительного поражения армии генерала Самсонова в Мазурских болотах. Главный упор делается, само собой, на немецкую фамилию. Однако Деникин отчего-то рисует совершенно иную картину событий, безоговорочно реабилитирующую Реннекампфа, к которому он относится с большим уважением, и возлагает вину на самого Самсонова, допустившего ряд серьезнейших промахов. Кстати, в одном из крупных поражений русских войск в Карпатах был прямо повинен генерал Брусилов, но впоследствии, уже служа у красных, печатно сваливал все на генерала Корнилова – и кто взялся бы его в РСФСР опровергать в двадцатые годы?!

Приятно читать, что в 1916 г. и положение на фронтах наладилось, и стало больше поступать в войска пушек, снарядов, другой военной техники. В подтверждение цитируется и Черчилль, и Деникин.

Все так. Однако при этом упускают из виду одну простую вещь: готовность к продолжению военных действий вовсе не означает автоматически, что в государстве все благополучно, что оно здорово. Третий рейх в свое время захватил чуть ли не всю Европу – однако рискнет ли кто-нибудь утверждать, что это было благополучное и здоровое государство?!

Кроме фронта, война сильна еще и тылом, в первую очередь тылом. А что в тылу?

В тылу – безудержная спекуляция, взлетевшая до немыслимых высот. Составляются умопомрачительные состояния на военных поставках, шампанское и лучшие коньяки текут реками, ювелир Фаберже простодушно хвастает, что никогда еще у него не было столько солидных клиентов, как во время войны…

«Патриотично настроенные» частные промышленники моментально взвинтили цены на военную продукцию. На казенном заводе, например, шрапнельный заряд стоил 15 руб., а частный заводчик требовал за него 35… Ведавший снабжением начальник Главного артиллерийского управления генерал Маниковский прижал было вымогателей, но тут его вызвал царь…

Сохранилась точная запись беседы.

«Николай II: На вас жалуются, что вы стесняете самодеятельность общества при снабжении армии.

Маниковский: Ваше Величество, они и без того наживаются на поставке на 300%, а бывали случаи, что получали даже более 1000% барыша.

Николай II: Ну и пусть наживают, лишь бы не воровали.

Маниковский: Ваше Величество, но это хуже воровства, это открытый грабеж.

Николай II: Все-таки не нужно раздражать общественное мнение».

Ну, и как прикажете называть этого козла в короне?! И не пошел впоследствии генерал Маниковский к белым, а служил в Красной Армии…

Нет смысла приводить длинные таблицы фантастического роста прибылей частных заводчиков, работавших на войну, – достаточно констатировать, что он был именно фантастическим. А в солдатских шинелях к тому времени уже шагало 15 миллионов (!) крестьян – и в руках у них были винтовочки, а из дома шли письма, что жрать нечего и бабы на себе пашут…

Как частенько случается, стали искать «внутреннего врага», на которого можно было бы свалить вину. Обвинили в шпионаже евреев – поголовно, и стали их выселять из прифронтовой полосы. Выселили. Легче от этого не стало. Взялись за людей с немецкими фамилиями – с тем же результатом.

Великий князь Николай Николаевич и крупный политик (он же небедный заводчик) Гучков, один из лидеров Думы, устроили грязную интригу с разоблачением «шпионов», от которых, дескать, и все неудачи. Получилась пахнущая кровью комедия…

Из германского плена приперся некий поручик Колаковский, пришел в контрразведку и стал рассказывать удивительные вещи: якобы его завербовала немецкая разведка и с ходу поручила массу заданий – взрывать мосты, убивать великих князей, вообще вывести Россию из войны. А вдобавок ему сообщили, что у означенной разведки уже есть в России ценнейший агент, полковник Мясоедов, близкий к военному министру Сухомлинову человек, так что, если поручик с ним встретится, могут на пару шпионить…

Это был дичайший бред, в который не поверит ни один человек, более-менее знакомый с принципами работы секретных служб – особенно германской разведки, отнюдь не глупой и не слабой. Для аналогии: представим, что году в сорок четвертом «смершевцы» вербанули на скорую руку немецкого фельдфебеля и отправили его за линию фронта посчитать танки дивизии «Викинг». А заодно ляпнули:

– Да, будешь в Берлине, зайди к штандартенфюреру Штирлицу. Никакой он не Штирлиц, а наш человек, полковник Исаев, если что, вы там с ним вместе за Борманом последите…

Брехня, конечно. Мясоедов был далеко не ангелом и, служа до войны на границе, разными махинациями денег накопил изрядно, на войне помародерствовал всласть – но к шпионажу в пользу Германии, как установлено историками, никакого отношения не имел. И все равно его повесили после пародии на суд, а Сухомлинова замели, обвиняя в шпионаже публично. Англичане едва не рехнулись, смотрели и головами крутили:

– Рашен, ну вы и смелые люди, если во время войны открыто такую катавасию с военным министром устраиваете!

Сухомлинов, кстати, тоже шпионом не был – хотя странные личности возле него и крутились… С ним просто-напросто сводили старые счеты Гучков и генерал Поливанов, искавшие, к тому же, хоть какие-то оправдания военным поражениям. Они и при Временном правительстве засадили в тюрьму освобожденного было старикана, приговорили к бессрочной каторге. Сухомлинова, вот смех, освободили по амнистии большевики, отнюдь не склонные миловать «царских сатрапов». Просто дело было настолько дутое, что даже большевики рукой махнули…

«Дело Сухомлинова» опять-таки не прибавило спокойствия в стране. А меж тем армия откровенно разлагалась…

Дезертирство началось повальное. Уже потом, в 1920 г., когда по причине войны с Польшей начнется повальная мобилизация, из темных уголков во множестве будут извлекать дезертиров, дернувших с фронта году этак в пятнадцатом и пересидевших за печкой все бурные события вроде революции и гражданской…

В 1915 г. в Москве раненые из лазарета буянили толпами – так, что даже городовых убивали. В 1916 г. под Ригой подняли ротного на штыки – без всякой большевистской агитации. Повсюду свистели розги: еще в пятнадцатом солдат начали пороть за малейший проступок и даже для… поднятия боевого духа! Чем думали, уже решительно непонятно.

Секретные доклады департамента полиции и охранного отделения молчат о какой бы то ни было «революционной агитации» и «происках большевиков», равно как ни словечком не упоминают о пресловутом «германском золоте». Формулировки другие: о «наблюдаемом повсеместно и во всех слоях населения как бы утомлении войной и жажде скорейшего мира, безразлично, на каких бы условиях таковой ни был заключен».

Вот тут и кроется причина: страна устала от войны, которой, к тому же, откровенно не понимала. Болтовня о проливах и русском флаге над Стамбулом до большинства людей как-то не доходила и нисколечко не трогала. Не было идеи.

Небывалый подъем и энтузиазм во времена турецкой кампании объясняется просто: тогда идея была. Спасти православных болгарских братушек от турецкого супостата – надо признать, идея работающая, способная всерьез увлечь. Другое дело, что эти самые братушки, откровенно говоря, вовсе и не заслуживали пролитой русской крови – но это уже иная тема…

Ни в русско-японскую, ни в первую мировую подавляющее большинство россиян не ощущало эти войны своими. А поскольку человек так уж устроен, что категорически не согласен погибать за непонятные ему цели, низы воевать не хотели. А о верхах никто еще не выразился лучше Троцкого: «Все спешили хватать и жрать, в страхе, что благодатный дождь прекратится, и все с негодованием отвергали позорную идею преждевременного мира».

А меж тем в стране замаячил призрак голода – так что пришлось вводить продразверстку! Задолго до большевиков…

Все, решительно все пошло вразнос!

9. Корабль на рифы!

Разумеется, хватало мнений, сваливавших вину на сам народ, который, как водится, был неправильный, какой-то не такой. Митрополит Антоний говорил тогда, что русский народ «как бы обратился с ног до головы в гнойный труп. В верхних слоях его отступление от Бога, отпадение от церкви, восстание против богоучрежденной власти, крамолы и убийства, подстрекательства к бунту, убийства сановников и других верных царских слуг. В среднем сословии, торговом и ремесленном – поклонение Золотому тельцу с забвением о Боге, о правде, о чести, о милости. А о простом народе с сожалением должно сказать, что он спился и развратился».

Митрополиту вторит небезызвестный генерал Краснов, впоследствии немецкая «шестерка»: по его мнению, и 1917 г., и все, за ним последовавшее, – результат исключительно «потери Россией Бога».

Частичка правды во всем этом, конечно, есть – но только частичка. Отступление от Бога – конечно же, не главная причина, а третьестепенная. Хотя бы еще и потому, что сама церковь, увы, не смогла сыграть в двадцатом столетии, во времена страшного кризиса, ту роль направляющей духовной силы, которую успешно выполнила в семнадцатом столетии, во времена великой смуты… Далеко не все церковные иерархи были согласны с мнением митрополита Антония, кстати. Позже мы в этом убедимся…

Итак, все пошло вразнос. Предложения самые разнообразные, но идиотские наперечет. Петроградский градоначальник, князь Оболенский, пишет князю Трубецкому, что неплохо бы устроить хороший немецкий погромчик: «Относительно немцев меры нужны радикальные. Надо отнять всякое имущество – дома, имения, торговые предприятия и капиталы».

Чем это способно помочь выйти из кризиса, решительно непонятно. Но князь в своем мнении не одинок: вот пивовар, председатель правления и директор Сокольнического пивзавода в Москве письменно жалуется одесскому приятелю на засилье немцев в торговле, с которым пора что-нибудь сотворить. Пикантность в том, что фамилия пивовара – Рихтер, и адресат его – такой же обрусевший немец. А впрочем… Точно так же витийствует, требуя избавить Россию от инородцев, «Союз русского народа» – но заправляют в нем, помимо великоросса Дубровина, крещеные евреи Грингмут и Бутоми-Кацман, обрусевший француз Доррер, обрусевший немец Булацель, молдаванин Паволакий Крушеван. Компания – хоть в Рюриковичи записывай! Должно быть, дела на патриотическом фронте обстоят вовсе уж хреново, если в его ударной когорте великороссов по пальцам можно пересчитать…

Появляется фельетон известного государственного деятеля Маклакова, в котором он, не особенно и прибегая к эзопову языку, намекает, что у Николая пора отобрать «руль»…

А знаменитый авиатор капитан Костенко замышляет врезаться на своем аэроплане в царский автомобиль – задолго до Гастелло. Точно так же оставшаяся неизвестной поименно «группа офицеров» всерьез обсуждает, как бы половчее сбросить бомбы с самолета на Николая, когда он опять припрется на позиции…

Даже в Галиции, среди тамошних железнодорожных жандармов (!), образовалась группа недовольных, обсуждающая прямо на рабочем месте, что правительство никуда не годится, государь – тоже, и пора переходить «на сторону народа». А уж коли подобные настроения кружат среди специально отобранных надежнейших служак вроде жандармов – дальше ехать некуда, закрывайте лавочку и тушите свет…

О крахе монархии и необходимости скинуть царя не говорит уже только ленивый. Выходит примечательная открытка (конечно, напечатанная нелегально): в чистом поле стоит Николай и обеими руками держится, пардон, за фаллос. Подпись лаконичная: «Самодержец». И ведь правы, циники!

Одна только царица, псишка с дипломом доктора философии, еще дуркует как ни в чем не бывало. То всерьез интересуется, нельзя ли повесить Гучкова; то проклинает засевших в Думе «жидов», которые, ясен пень, все и портят-то; как уже говорилось, меняет военного министра на интенданта…

Ничего напоминающего вертикаль власти уже не существует. Во главе правительства, напоминаю, лежит маразматик князь Голицын, попершийся на эту должность «за приятными впечатлениями».

В армии обсуждают, не пора ли послать пару надежных батальонов, перехватить Николашкин поезд, посадить самодержца к чертовой матери под замок, дать погремушку, чтоб игрался, а самим как-то выправлять положение, пока еще не поздно.

Спецслужбы пошли вразнос, как и все остальное! Начальник петроградского охранного отделения генерал Глобачев по уши увяз в интриге, касающейся сепаратного мира с немцами. Генерал-майор Адабиш, контрразведчик Генштаба, по собственной инициативе тайком читает почту министра внутренних дел Протопопова, а добытый компромат тут же передает в Думу. Военная контрразведка что-то там крутит сама по себе, полностью игнорируя не только гражданскую администрацию, но и своих начальников из военного министерства. Точно так же себя ведут охранное отделение Москвы, начальники региональных управлений Корпуса жандармов, Корпуса пограничной стражи, Отдельного корпуса охраны железных дорог…

Бардак повсеместный! Мимоходом приканчивают Распутина, но от этого уже никакого толку. Заговоров против Николая столько, что за ними невозможно уследить, не говоря уж о том, чтобы перечислить. Придурок в короне еще катается в своем поезде и что-то талдычит с умным видом, но он уже не император, а одна видимость…

И наступает февраль семнадцатого!

Начинается все со стихийных выступлений солдат запасных полков, которым категорически не хочется на фронт, где стреляют – но это, конечно, заговор. Путч. Переворот. Четкий план, разработанный старательно и умно. Наиболее умные и деятельные люди в верхах пытаются остановить могучий стихийный взрыв снизу, которого уже недолго ждать.

Заговор, чего уж там. Масса свидетельств…

Императорский поезд задержан в Пскове. Продиктовано это якобы заботой о безопасности монарха, а на самом деле генералы и думские деятели откровенно берут Николашку под арест. Появляется генерал Рузский и начинает переговоры, которые сводятся к простому требованию: бери ручку, полудурок, и подписывай отречение, пока хуже не стало!

Командующие фронтами на вопрос о желательности отречения отвечают положительно: великий князь Николай Николаевич (Кавказский фронт), генерал Брусилов (Юго-Западный фронт), генерал Эверт (Западный фронт), генерал Сахаров (Румынский фронт), генерал Рузский (Северный фронт), адмирал Непенин (командующий Балтийским флотом). Адмирал Колчак, командующий Черноморским флотом, виляет, как проститутка: от посылки аналогичной телеграммы воздержался, но с мнением других «согласился безоговорочно», как и начальник штаба Ставки генерал Алексеев, один из рулевых заговора.

Как насмешливо писал потом Троцкий: «Генералы почтительно приставили семь револьверных дул к вискам обожаемого монарха». Все верно, вот только монарх давно уже не был не то что «обожаемым», но хотя бы уважаемым…

Потом приехали думцы, Гучков и монархист Шульгин, царь подписал отречение по всей форме – сначала в пользу сына (что противоречило тогдашним законам о престолонаследии), потом в пользу великого князя Михаила (что тем же законам опять-таки противоречило). Михаил, не будучи дураком, прекрасно понимал, что ничего хорошего из этого не получится, и тут же отказался от столь сомнительной чести.

И настала на Святой Руси демократическая республика…

У Людовика XVI, по крайней мере, нашлось несколько десятков преданных дворян, которые открыли ружейный огонь по рвавшимся во дворец Тюильри восставшим. У Николая и этого не было. Обожающий его Роберт Мэсси упоминает о некоем «преданном эскадроне кавалергардов», якобы двое суток скакавшем по снежному бездорожью из Новгорода на защиту царя и династии, но сие не подтверждается ни единым российским источником, а следовательно, не более чем красивая легенда в исконно голливудском стиле…

Все бросили царя, все оставили. Морис Палеолог, французский посол в России, писал: «Одним из самых характерных явлений революции, только что свергнувшей царизм, была абсолютная пустота, мгновенно образовавшаяся вокруг царя и царицы в опасности. При первом же натиске народного восстания все гвардейские полки, в том числе великолепные лейб-казаки, изменили своей присяге верности. Ни один из великих князей тоже не поднялся на защиту священных особ царя и царицы, один из них не дождался даже отречения императора, чтобы предоставить свое войско в распоряжение инсуррекционного правительства».

Умеют французы плести словеса… На самом деле все обстояло чуточку иначе, чем описывал дипломат с громкой фамилией: не было никакого такого «особого натиска» народного восстания, да и само восстание заключалось исключительно в беспорядках, охвативших один-единственный город, пусть и столицу – Петербург. Даже в тех непростых условиях командующие фронтами при желании несомненно могли не особенно и большими силами блокировать бунтующую столицу и быстро усмирить ее, как это случилось с Парижем в 1871 г. Но они-то как раз и воспользовались этим бунтом, чтобы окончательно отделаться от императора.

И разговоры об «измене присяге» – сплошная чушь. Отрекшись от престола, Николай тем самым снял присягу со всех, кто ее приносил. По юридическим меркам империи, теперь все эти миллионы людей были совершенно свободны от каких бы то ни было присяг и, не выглядя в глазах закона изменниками, могли делать что угодно – к большевикам уходить, к белым, провозглашать Тульскую республику, а себя – ее президентом…

Ну, а поскольку природа не терпит пустоты, то ее очень быстро заполнил, пустоту эту, генерал Корнилов, явившийся с воинской командой арестовывать царицу. Вот именно, Корнилов. А вы на кого подумали? На питерского большевика из «старой партийной гвардии»? На местечкового еврея с масонским знаком в кармане? На красного комиссара?

Зря. Никого из вышеперечисленных и близко не стояло – а красных комиссаров вдобавок еще и на свете не существовало. Ленин в Швейцарии был совершенно ошарашен известиями о февральских событиях (сам признавался, что ничего подобного и не чаял увидеть при своей жизни), немногочисленные большевики сидели по тюрьмам да по каторгам, питерские рабочие точили детальки, а евреи занимались своими делами, отнюдь не масонскими. Генерал Корнилов царицу арестовывал без всякого к тому принуждения – по велению души…

Уже в наше время историк Большаков, монархист по убеждениям, предпринял тщательнейшие разыскания в архивах, ища тех, кто остался верен императору после его отречения. Среди многомиллионной армии он нашел четырех человек: командир 3-го кавалерийского корпуса на Румынском фронте граф Келлер, «один капитан», «один подпоручик», «один фельдфебель». Да еще выпорхнула неизвестно кем написанная листовка с призывом не признавать отречение царя, потому что оно «подложное». И это все!

Все обрушилось настолько буднично и спокойно, что профессор Сироткин даже выдвигает версию, что отречение Николая было им задумано еще в январе 1917 г., после совета с женой, – и он собирался уехать в Англию, куда уже начал переправлять сокровища. Потом его обманул Керенский и не выпустил…

Трудно сказать, сколько здесь правды. Во всяком случае, на Николая это чрезвычайно похоже, очень уж мелконькая и подленькая была личность, если только слово «личность», здесь уместно. Известно, во всяком случае, что он высказывал желание выехать за границу и выжидать там, пока не наступит мир, а потом рассчитывал вернуться «для постоянного проживания в крымской Ливадии». И это на Николая похоже – судьба страны его совершенно не волновала, а в Ливадии тепло и уютно…

Что еще? Да разве что стоит упомянуть о том, как повело себя «правительство России» во главе со старым маразматиком Голицыным. Когда по Петербургу пошли толпы народа, правительство, заседавшее в Мариинском дворце, распорядилось срочно потушить там электричество – а то еще заглянет кто-нибудь на огонек и морду набьет. Когда свет опять зажгли, некоторая часть правительства, кряхтя и смущенно переглядываясь, выбралась из-под стола. И тут же полным составом подали в отставку – стра-ашно!

Да, кстати, Петроградский комитет большевиков тогда, по сути, состоял всего из трех человек – Шляпникова, Залуцкого и Молотова. Впоследствии, после Октября, Шляпников рисовал в своих мемуарах красивую картину: как они с первого часа метались по городу, агитируя, воодушевляя и организовывая, – но Троцкий проговорился, что эта тройка простодушно полагала события не более чем очередной манифестацией кучки солдат и никаких осмысленных действий не предпринимала. Да и Молотов на склоне лет это, в общем, признавал…

И поплелось последнее императорское правительство в полном составе в Думу, просить, чтобы их арестовали, – исторический факт. И поехал генерал Корнилов, оправляя на груди красный бант, арестовывать царицу. И начали великие князья наперегонки присягать новой власти, а кое-кто из них и глотку на митингах драл, славя революцию (тот же Николай Николаевич).

Читая воспоминания о тех днях, всерьез удивляешься всеобщему ликованию. Ну хоть бы один кто-то застрелился, не в силах перенести крушение монархии! Ну хоть бы один полковник попробовал удержать солдат в строю, когда они собрались на митинг! Ну хоть бы кто-то публично осудил события!

Один, впрочем, нашелся – Владимир Жаботинский, еврей, лидер сионистов. В июле 1917-го, выступая в Таврическом дворце перед полупьяной революционной толпой, он сказал во всеуслышание, что считает свержение монархии большим несчастьем для России, – за что его и десятки лет спустя поливали советские идеологи. Великороссы в таких поступках не замечены…

Глава вторая Семнадцатый год

1. Все благополучно рухнуло…

Это потом уже, когда за Февралем случится Октябрь и события повернут совсем не в том направлении, на какое рассчитывала «чистая публика», сбрасывая своего незадачливого самодержца, многие наперебой начнут причитать, что они-де с самого начала осуждали Февраль…

Брешут, стервецы!

Вот Корнилов, уже после того как заарестовал царицу: «Нам нужно довести страну до Учредительного Собрания, а там пусть делают, что хотят, я устраняюсь…» (Между прочим, хорошо его знавшие генералы отзывались о нем: «Сердце львиное, а голова – баранья»…)

«Революцию приемлю всецело и безоговорочно», – говорил тогда же Деникин, и вряд ли с дулом у виска.

Остальные были не лучше. Только Дроздовский, впоследствии один из самых энергичных вождей белого движения, писал в дневнике: «С души воротит, читая газеты и наблюдая, как вчера подававшие верноподданнические адреса сегодня пресмыкаются перед чернью». Но он – не генерал, а подполковник, совсем молодой, тридцати еще нет…

А вот что думали тогда генералы. В частности, П.Н. Краснов: «Мы верили, что великая бескровная революция прошла, что Временное Правительство идет быстрыми шагами к Учредительному Собранию, а Учредительное Собрание к конституционной монархии с великим князем Михаилом Александровичем во главе. На Совет солдатских и рабочих депутатов смотрели как на что-то вроде нижней палаты будущего парламента…».

Пожалуй, генерал совершенно искренен. Вот ради этого они своего бездарного царя и сбрасывали – искренне полагая, что многомиллионные народные массы будут и дальше оставаться молчаливыми и покладистыми статистами, покорно взирающими, как резвятся с новой игрушкой баре. Что «элита» быстренько введет парламент на английский манер, где и будет витийствовать вволю, не решив никаких проблем и не улучшив положения миллионов, а народ будет исправно работать на своих земельных клочках и вытягиваться в струнку перед генералами, каким-то чудом мгновенно позабыв, что еще недавно требовал земли и воли…

Ну, придурки! Не лучше французских во времена Людовика XVI.

Что началось в России после отречения царя? Да просто-напросто образовался вакуум – но не та пустота вокруг императора, о которой писал Палеолог, а нечто более серьезное: отсутствие крепкой, надежной власти. Временное правительство под предводительством болтуна Керенского для начала разломало все, что можно, раскрошило в щепки абсолютно всю систему гражданской администрации, отменило полицию, а вот сделать что-либо на смену разломанному оказалось решительно неспособно. Старый порядок сломали, а нового устроить были не в состоянии.

И, как это бывает во времена любого безвластия, население – и особенно то, что носило шинели, – почувствовав слабину, пустилось во все тяжкие…

Тот же Краснов подробно описывает, как уже в апреле его казачья дивизия начала дурить. На митингах выдвигались самые дурацкие резолюции: например, поделить поровну между всеми полковую казну (свобода ведь, значит, и деньги общие!)

Или требовали, чтобы офицеры, приходя на учения, непременно здоровались с каждым казаком за руку. Казачки, недолго думая, самочинно захватили склады с обмундированием и переоделись в новую форму, предназначенную к выдаче только на будущий год. А вдобавок (свобода!) перестали чистить и регулярно кормить лошадей, отчего те помирали десятками.

«Масса в четыре с лишним тысячи людей, большинство в возрасте от 21 до 30 лет… болтались целыми днями без всякого дела, начинали пьянствовать и безобразничать. Казаки украсились алыми бантами, вырядились в красные ленты и ни о каком уважении к офицерам не могли и слышать.

– Мы сами такие же, как офицеры, – говорили они, – не хуже их».

Пришедшая им на смену пехота оказалась еще чище. Патроны из подсумков расстреляли в воздух, ящики с патронами выкинули в реку и заявили, что воевать не намерены. На Пасху потребовали куличей. Полковник не нашел в разоренном войной Полесье ни муки, ни яиц. Тогда его «за недостаточную заботливость» решили расстрелять.

«Он стоял на коленях перед солдатами, клялся и божился, что он употребил все усилия, чтобы достать разговенье, и ценою страшного унижения и жестоких оскорблений выторговал себе жизнь».

Дело тут отнюдь не в одной только «усталости от войны», которая и в самом деле достигла крайних пределов. Дело в том, что власть выпустила поводья. Во Франции примерно в то же время настроения были абсолютно схожими: та же нечеловеческая усталость от войны, те же митинги и бунты. Два полка даже снялись с позиций и пошли на Париж чего-нибудь там такое устроить по примеру прошлых заварушек.

Премьер Клемансо (штатский человек, но не интеллигент) отреагировал мгновенно: выставил сенегальцев с пулеметами, и они с большим воодушевлением резанули очередями по «белым сахибам». Мятежные полки остановили и, не церемонясь, расстреляли каждого десятого. После чего во французской армии все стало тихо и спокойно. Там поняли: власть шутить не будет.

Троцкий в свое время подметил точно: «Армия вообще представляет собою осколок общества, которому служит, с тем отличием, что она придает социальным отношениям концентрированный характер, доводя их положительные и отрицательные черты до предельного выражения».

Вот именно, в точку. Между прочим, в армии еще и гораздо проще бунтовать, чем на «гражданке». На штатском человеке висят заботы о доме, семье, а солдат – птица вольная, хвать винтарь – и попер из казармы…

Дело в том, что к тому времени был уже издан и повсеместно поступил в войска так называемый «Приказ № 1» Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов. Постановили: создать во всех воинских частях выборные комитеты; выбрать солдатских представителей в Совет; во всех политических выступлениях подчиняться Совету и своим комитетам; оружие держать под контролем ротных и батальонных комитетов и ни в коем случае не выдавать офицерам; в строю – строжайшая воинская дисциплина, вне строя – полнота гражданских прав: отдание чести вне службы и титулование офицеров «благородиями» отменяется, офицерам воспрещается обращаться к солдатам на «ты». И так далее, и тому подобное…

Как, по-вашему, способствует такой приказ поддержанию в строю даже не «строжайшей» дисциплины, а просто ее подобия?

Правильно, черта лысого!

Буквально через несколько дней Исполнительный комитет Петросовета попытался вторым приказом отменить первый, ограничив его действие Петроградским военным округом… Ага, держите карман шире! Поднялась такая буря оскорбленного в лучших чувствах революционного народа, что Исполком о «приказе № 2» больше не вспоминал, притворившись, что ничего не было…

«Приказ № 1» развалил армию начисто, превратив ее в неуправляемую толпу. Вот только он не имеет никакого отношения к большевикам…

Дело в терминах. Услышав словосочетание «Петроградский совет депутатов», многие по въевшейся за советские годы привычке искренне полагают, что он был «большевистским». Раз «совет», значит – «большевики».

Между тем это нисколько не соответствует истине. В Петроградском совете большевики составляли меньшинство. А подавляющее большинство принадлежало депутатам от других революционных, социалистических партий: меньшевикам, эсерам простым и эсерам левым, анархистам и прочим! А к большевикам отношение было, как бы помягче выразиться…

«Ни один большевик не мог появиться в казармах, не рискуя быть арестованным, а то и битым. Солдаты-большевики и им сочувствующие в войсковых частях должны были скрывать – почти во всех казармах, – что они большевики или сочувствующие, иначе им не давали говорить, их избивали…»

Знаете, кто это вспоминает? Один из представителей большевистской «головки», один из первых руководителей Красной армии Н.И. Подвойский. Свидетель надежнейший…

Петроградский совет вовсе не был большевистским! В нем правили бал социалисты всех мастей. Председателем ЦИК Советов был меньшевик Чхеидзе.

А составлял «Приказ № 1» эсер Суханов. Вернее, эсером он был во времена первой русской революции, в девятьсот пятом, а впоследствии перешел к меньшевикам. Но все равно – никоим образом не большевик. Среди пяти или шести человек, помогавших ему составлять этот документ, большевик всего один, да и тот мелкий…

Так что за «Приказ № 1» следует благодарить матерным словом не большевиков, которые к его появлению совершенно непричастны, а социалистов всех мастей и расцветок… С большевиками ЦИК, точности ради, был на ножах. В июле семнадцатого дошло до открытого противостояния: ЦИК Советов, угрожая применением военной силы, потребовал от большевиков увести броневики от особняка Кшесинской, вывести матросов из Петропавловской крепости в Кронштадт, а там и вовсе в ультимативной форме предложил очистить дворец Кшесинской и убираться на все четыре стороны… Лишь благодаря огромным усилиям Сталина дело не дошло до боев меж социалистами разных фракций…

Именно Сталин – вот он и появился на страницах книги! – вел переговоры с руководителями ЦИК Советов и меньшевиками и добился сглаживания конфликта. И проявил себя умеренным политиком – его не тронули, когда начались аресты «радикалов» в руководстве военной организации большевиков.

Только к сентябрю семнадцатого большевики протолкнули к руководству Петросоветом Троцкого и начался стремительный процесс «большевизации» означенного Совета…

А Керенский, между прочим, вдогонку «Приказу № 1» выпустил «Декларацию прав солдата», будучи еще не главой правительства, а военным министром. Не вдаваясь подробно в содержание этого документа, стоит лишь указать, что он позволял беспрепятственно пропагандировать в армии любые политические взгляды – лишь бы они были левыми, социалистическими, революционными. И большевистские в том числе. Именно после этой «Декларации» большевики и получили, так сказать, юридическую опору для агитации в армии…

Второе эпохальное свершение Керенского на посту военного министра – награждение Георгиевским крестом унтер-офицера Кирпичникова. Этот фельдфебель 27 февраля, когда взбунтовались солдаты Волынского полка, выстрелом в спину убил пытавшегося их остановить офицера. За эти «заслуги перед революцией» Керенский ему и повесил боевую награду…

А вы говорите, большевики…

2. Пьяный корабль

Если вновь сравнить Россию с кораблем, то аналогии получатся еще более шизофреническими. На сей раз и команда, и пассажиры гуляют напропалую, взломав склады с офицерской провизией и винный погреб, под гармошку пляшут на палубе, баб примащивают прямо меж нечищеных пушек – а офицеры, искательно улыбаясь, жмутся в уголочке, потому что стоит им лишь заикнуться, что корабль все-таки в плавании, как они получают по шее, а то и улетают за борт. Парусами никто не управляет вообще, и корабль болтает, как щепку. На капитанском мостике маячит, правда, капитан по фамилии Керенский, но занят он лишь тем, что закатывает многочасовые речи, которых никто не слушает, да время от времени робко просит:

– Товарищи, но ведь и паруса не мешало бы поставить… И штурвальчик надо ж когда-нибудь повертеть…

Ему отвечают дружным ревом:

– Да пошел ты… главноуговаривающий!

И он идет. Сочинять очередные речи о том, что паруса надо ставить ради плавания в царство свободы и счастья, а штурвал все же следует вертеть.

Примерно так, без малейших натяжек, выглядел тогда корабль под названием «Россия». К этому нужно добавить, что часть его уже разломали, сколотили из него плоты с надписями «Украина», «Прибалтика», «Финляндия» – и либо спустили их на воду, либо только готовились отправиться в самостоятельное плаванье (но всерьез готовились, без дураков!). А в отдалении, в тени грот-мачты, стояла трезвая, сосредоточенная кучка целеустремленных людей, сгрудившихся вокруг троих: один – лысый, при галстуке, второй – грузин с усами, третий – в пенсне, с острой бородкой, чем-то неуловимо похожий на юного Мефистофеля. Лысый кричал, что капитана пора выкинуть в воду на корм рыбам, тот, что в пенсне, провозглашал то же самое, только гораздо более цветисто, а грузин, в общем, был не против, но советовал не пороть горячку и быть осмотрительнее…

Все рассыпалось на глазах, и не было подобия порядка или тени власти. Сгоряча выпустили на свободу вместе с политическими и уголовных, и эти «жертвы царского режима», прозванные «птенцами Керенского», бодро принялись за старое – а полиции, напоминаю, уже не было никакой, разве что на особенно оживленных перекрестках торчали в светлое время суток гимназистики с ржавыми винтовками, уверявшие прохожих, что они – народная милиция…

Что на самом деле представляла собой «крепость в вере» того самого народа-богоносца, о котором столько глупостей наплели интеллигенты, показывают цифры. Когда Временное правительство освободило солдат от обязательного исполнения религиозных обрядов, доля причащавшихся на Пасху православных моментально упала до десяти процентов…

Погоны, кстати, в армии начали снимать еще задолго до Октября – пока что во флоте. В мае семнадцатого Керенский особым распоряжением разрешил солдатам вне службы вообще ходить в штатском…

Резюмируя кратко, ситуация выглядела следующим образом: большевики творили, что хотели, а Керенский лишь страдальчески улыбался и разводил руками да время от времени грозил пальчиком шалунам после особенно буйных выходок.

Рассказывал Родзянко: когда в начале июля после неудачной попытки большевиков захватить власть в Петрограде, он приехал к тогдашнему премьеру «временных» князю Львову и, стуча кулаком по столу, требовал «доарестовать» их лидеров – Троцкий, Луначарский и Коллонтай уже сидели, а Ленин с Зиновьевым хоть и укрывались в знаменитом шалаше в Разливе, но место их нахождения знали точно, – Львов ответил с улыбкой: «Как можно! Наша революция – самая великая бескровная…»

Ясно, чье это было мягкое, ненавязчивое влияние. Керенский действовал так, словно был тайным членом большевистского ЦК. В сентябре он выпустил из тюрем всех большевистских лидеров, остановил знаменитое «дело о германских деньгах для большевиков», а потом… официально разрешил большевикам создавать и вооружать Красную гвардию, запрещенную было в июле после попытки большевистского переворота… Интересные воспоминания оставил видный кадет В. Набоков, отец знаменитого писателя: в мае семнадцатого Керенский стремился к личной встрече с Лениным, чтобы снять недоразумения и уговорить Ильича войти в «отряд революционной демократии…».

Одним словом, без Керенского большевики не набрали бы сил для Октября. Есть сильное подозрение, что их вообще нанизали бы на штыки – во всяком случае, головку…

Это потом уже, мифологизируя Октябрь, коммунисты ввели в обиход сказочку о «министрах-капиталистах» и их злобном вожде Керенском. На деле же между большевиками и Керенским существовали лишь некоторые разногласия, и не более того. Очень уж тесно социалист, левый революционер Керенский с ними был повязан – еще по старым временам, когда он защищал на судебных процессах грабивших банки большевистских боевиков… Одна шайка-лейка! Просто-напросто большевики, набрав достаточно силенок, задали себе насквозь циничный, как оно в большой политике и полагается, вопрос: «А собственно, зачем нам теперь Сашка? Все, что мог, развалил, все, что нужно было, сделал, дальше и сами справимся…» В этом и суть Октября – что несколько левых, социалистических, революционных партий (большевики, левые эсеры, анархисты) отпихнули от штурвала представителей столь же левых, социалистических, революционных партий. Боливар, знаете ли, приустал и не вынесет двоих…

Да ведь и комиссаров во множестве наплодил тот же Керенский, а уж потом его придумку подхватили большевики!

Впрочем, тут не один Керенский старался… Когда все же решили арестовать Ленина, петроградская милиция, сплошь состоявшая из эсеров (не левых, просто эсеров) отказалась это выполнить. Как и приказ министра внутренних дел Никитина (кстати, бывшего большевика!) о разгоне Военно-революционного комитета большевиков и аресте его членов… Видя такое дело, прокурор пошел к командующему Петроградским военным округом генералу Полковникову и просил у него надежную воинскую часть для ареста Ленина. «Нету надежных», – развел руками Полковников. Врал. Части у него были. Просто он в это время крутил шашни с Военно-революционным комитетом…

Большевикам последовательно сдавали позиции, сдавали власть… Ну, они и взяли!

А как еще поступать с властью, которая валяется на дороге, словно пригоршня золотых червонцев, в пыли и грязи? Оставить валяться, что ли?

Но не будем забегать вперед. Вернемся к Керенскому, балаболу и трепачу, не способному наладить нормальную работу чего бы то ни было.

Обретавшийся в те поры в Петербурге английский писатель Сомерсет Моэм оставил убийственную характеристику: «Керенский… произносил бесконечные речи. Был момент, когда возникла опасность того, что немцы двинутся на Петроград. Керенский произносил речи. Нехватка продовольствия становилась все более угрожающей, приближалась зима и не было топлива. Керенский произносил речи. Ленин скрывался в Петрограде, говорили, что Керенский знает, где он находится, но не осмеливается его арестовать. Он произносил речи».

К этой оценке вплотную примыкает мнение Михаила Зощенко, который считал Керенского порождением той интеллигентской среды, что «в искусстве создала декадентство, а в политику внесла нервозность, скептицизм и двусмысленность». Зощенко писал: «Изучая по документам и материалам его характер, видишь, что ему, в сущности, ничего не удалось сделать из того, что он задумал… Он хотел спасти Николая II и не спас, хотя много старания приложил к этому. Он хотел вести войну до победного конца, но создал поражение. Хотел укрепить армию, но не мог этого сделать и только разрушил ее. Хотел лично двинуть войска против большевиков, но не собрал даже и одного полка, хотя был верховным главнокомандующим. Он с горячими речами выступал против смертной казни, а сам ввел ее. Несмотря на свой высокий пост, казалось, что он всего лишь бежал в хвосте событий. И это было именно так. Он, в сущности, был крошечной пылинкой в круговороте революционных событий».

Что интересно, Моэм в России не материалы для романа собирал – он по заданию английской разведки, где не один год прослужил, прилежно готовил государственный переворот, чтобы скинуть Керенского. В новые вожди предназначался уже знакомый нам Борис Савинков, военный министр «временных» – в отличие от «главноуговаривающего», кровушку лить нисколько не боявшийся. Дело зашло далеко: с помощью чешских разведчиков Моэм связался с командованием чехословацкого корпуса, привлек кое-кого из русских генералов. Планы строились серьезные, однако большевики опередили…

Вообще, господа союзники себя вели, по обыкновению, предельно подло – они преследовали свои цели, а там хоть трава не расти… Сначала они изо всех сил подталкивали Керенского – продолжать войну, продолжать, продолжать! Потом решили не церемониться… 23 декабря 1917 г. французы и англичане заключили тайную конвенцию о разделе сфер влияния в России. Англичанам отходили Кавказ и казачьи территории рек Кубани и Дона, французам – Бессарабия, Украина, Крым. Россию кромсали, как Африку, на означенных территориях предполагалось создать марионеточные правительства. Чуть позже посол Великобритании во Франции записал в дневнике касаемо России: «Если только нам удастся добиться независимости буферных государств, граничащих с Германией на востоке, то есть Финляндии, Польши, Эстонии, Украины и т.д., и сколько бы их ни удалось сфабриковать, то, по-моему, остальное может убираться к черту и вариться в собственном соку».

Эти строки полезно освежить в памяти иным российским интеллигентикам, до сих пор полагающим, будто Запад всерьез был озабочен – что тогда, что теперь, – как бы установить в России демократию и свободу, после чего скромно стоять в сторонке, смахивая слезу умиления. Ага, размечтались… Запад всегда, во все времена поступал прагматично и, в первую очередь, следил за собственной выгодой. И в России не собирался от этой привычки отказываться. Обозначилась неуправляемая, практически бесхозная территория с огромными богатствами – и цивилизованные европейцы, не размениваясь на высокие словеса, приготовились ее делить, как Африку или Китай. Большевики им это увлекательное предприятие безжалостно сорвали…

Но вернемся пока что к Керенскому. Его мог спасти и удержать у власти один-единственный шаг, точнее, два, неразрывно связанных: сделать, наконец, что-то для установления мира и провести земельную реформу, которой настойчиво требовали крестьяне.

Справедливости ради следует упомянуть, что Керенский эти две насущные проблемы взялся решать. Вопрос о земле, заявил он в очередной бесконечной речи, надо, не дожидаясь созыва Учредительного собрания, передать в местные земельные комитеты, созданные еще весной. А вопрос о мире поставить на предстоящей Парижской конференции стран Антанты, где будет обсуждаться проблема сепаратного мира с Болгарией, Турцией и Австро-Венгрией…

Весь юмор в том, что эти гениальные идеи Керенский озвучил… 24 октября! Ровно за сутки до большевистского переворота. Что с него взять, с гунявого… Уникальнейший придурок, даже в России с ее коллекцией политических клоунов и монстриков!

Одно слово – социал-демократ. У нас к этому течению в последнее время принято относиться тепло и трогательно. Зря. Господа социал-демократы, где бы ни брались за дело, где бы ни прорывались к штурвалу, всегда ухитрялись проиграть и опаскудить все, что только возможно…

Живой пример – Австрия, где им однажды довелось порулить.

Еще в 1925 г. в СССР издали книгу Отто Бауэра, виднейшего, как его аттестовали в предисловии, теоретика австрийского меньшевизма, под названием «Австрийская революция 1918 года». Увлекательное чтение, рекомендую, если кому попадется!

В сжатом изложении дело обстояло так. Как и Российская, Австро-Венгерская империя рассыпалась исключительно оттого, что населявшие ее народы с нешуточным воодушевлением и азартом стали создавать каждый свое государство. В том числе и австрияки. Означенные социал-демократы (и вообще левые, социалисты, революционеры) приложили массу усилий, чтобы окончательно похоронить монархию и выпихнуть из страны последнего императора Карла вкупе с его очаровательнейшей (смотрите фотографии!) супругой – а взамен, как легко догадаться, устроить республику.

В точности как в России, из благих намерений родилось черт-те что. Австрия, так уж исторически сложилось, разделялась на два района: Вена с прилегающими землями, где концентрировалась промышленность, а с ней, соответственно, и пролетариат, и остальная часть, сугубо аграрная. В индустриальной части создалась масса рабочих Советов, а в аграрной, как легко догадаться, множество Советов крестьянских.

И они тут же вцепились друг другу в глотку. Дело тут не столько в российском примере, который был под боком, только границу перейти, но и в вопросах чисто житейских. Грубо говоря, у крестьянина было что-то жрать, а у пролетариата – отнюдь. Вена с ее заводами не сеяла и не пахала. Селу этот район не мог предложить никаких интересных для крестьян товаров – но кушать-то всерьез хотелось, животы подвело!

И тогда в деревню по решению рабочих Советов двинулись… продотряды. И принялись грести все под метелку – и зерно, и отчаянно визжащих хрюшек, и вообще все, что плохо лежало. Чем всего-навсего продолжали императорскую программу военных реквизиций, когда все выгребали в обмен на бумажку с неразборчивой подписью какого-нибудь прапорщика Дуба…

Крестьянские Советы объявили всеобщую мобилизацию и священную войну. Оружия в деревне было предостаточно – многочисленные дезертиры развалившейся императорский армии привезли с собой и продали землякам столько оружия, что «манлихером» (между прочим, отличная винтовка!) не разжился только самый нерасторопный.

И деревня схлестнулась с городом – всерьез. Начались самые настоящие бои: на обеих сторонах было множество прошедшего мировую войну народа, так что дело знакомое… Дошло до того, что иные австрийские области всерьез собирались провозглашать свою независимость и суверенитет – хотя все поголовно были одной нации. Австрия, и без того крохотная, вот-вот должна была развалиться на полдюжины вовсе уж кукольных «держав». За этим с большим интересом наблюдали соседи – новорожденные Польша, Чехословакия и Югославия, приготовившись вторгнуться и прирезать себе, что только удастся.

А называлось все это, вы будете смеяться… Октябрьской революцией! Серьезно. Почитайте Бауэра…

Тут-то и вынырнула социал-демократия. Следует отдать должное Отто Бауэру и его партайгеноссе: ценой титанических усилий им удалось уболтать враждующие стороны и установить тот самый худой мир, что лучше доброй ссоры. В стране восстановился некоторый порядок и нечто похожее на согласие и национальное примирение.

Вот только дальше началась форменная комедия – как оно всегда случается, когда у штурвала маячат интеллигенты, «сицилисты», либералы…

Воодушевленные успехом, социал-демократы принялись строить планы великих реформ. Планировалось «социализировать», то бишь национализировать все, что можно – крупные поместья, фабрики-заводы, газеты-пароходы… И начать грандиозный эксперимент по построению справедливейшего социалистического общества, где в частных руках останутся разве что газетные киоски и будочки уличных сапожников.

И тогда из тенечка вышли злые буржуины, те самые владельцы намеченного к «социализации» имущества. И заявили Бауэру с его «сицилистами» примерно следующее: молодцы, ребята, вы отлично поработали, вот только с этой вашей социализацией малость перемудрили. Ни к чему такие глупости, право слово. Лично мы, буржуины, намерены устроить из независимой Австрии обычную буржуинскую республику и не дадим национализировать ни наших заводов, ни наших поместий. Так что подите себе, погуляйте на свежем воздухе, попейте пивка. А рулить отныне мы уж будем сами…

Оскорбленные в лучших чувствах социал-демократы взвились со всем своим интеллигентским пылом: да по какому праву? Да кто вы такие и откуда взялись? Да у нас планов громадье!

Но за спиной у буржуинов стояли в строгом порядке вполне боеспособные воинские части. «Зольдатики» на пылкие социалистические речи не поддавались, грозно поводили усами и держали наготове винтовки – а штык у «манлихера», между прочим, выглядит крайне внушительно, этакий ножище чуть ли не в аршин длиной…

И провалился с треском грандиозный социалистический эксперимент, так и не начавшись толком. И побрели унылой вереницей с капитанского мостика социал-демократы под озорной посвист циничных фельдфебелей, норовивших дать им пинка… Ох, не зря большевики о социал-демократах были крайне невысокого мнения – жизнь их уничижительные оценки подтвердила полностью. Везде, где означенные эсдеки брались за дело, все кончалось сущей похабщиной…

А ведь в Австрии, особо хочу подчеркнуть, не было никаких большевиков, оплаченных германским золотом!

Вот, кстати. Прежде чем переходить к увлекательному повествованию о русском Октябре, поговорим о вещах еще более интересных: пресловутом германском золоте и тайной полиции.

Глава третья Революция, золото, агенты

1. Приятное звяканье червонцев

В последние годы написано немало толстых книг, где «германские деньги на революцию» рассматриваются с полярных точек зрения: одни авторы старательно доводят ситуацию до абсурда, уверяя, что без германского золота большевиков не было бы вообще, другие с пеной у рта доказывают: не было никакого золота, не было, не было!

Любителей крайних точек зрения отсылаю к этим фолиантам – кстати, недурно написанным. Сам я не собираюсь кропотливо исследовать эту проблему. Всего-навсего в меру своего скромного разумения хочу высказать несколько соображений…

Прежде всего вспомним, что же послужило толчком к публичному обсуждению вопроса, к затеянному против большевиков следствию, к газетной шумихе и прочему…

А началась вся катавасия, если кто запамятовал, с того, что в апреле семнадцатого на передовой задержали бредущего из германского плена прапорщика 16-го сибирского стрелкового полка Ермоленко. На допросе в контрразведке он стал рассказывать, что злокозненные немцы, два офицера Генерального штаба, его завербовали и послали в Россию вести агитацию в пользу сепаратного мира с Германией, всеми силенками подрывать доверие народа к Временному правительству. Мало того, эти два тевтона сообщили ему по-дружески, что схожую агитацию уже давненько ведут на германские денежки старые немецкие агенты – председатель Украинской секции «Союза освобождения Украины» Скорописъ-Иолтуховский и Ульянов-Ленин. Керенский излагал показания Ермоленко следующим образом: «Ему были даны все необходимые сведения относительно путей и средств, при помощи которых надлежит поддерживать связь с руководящими немецкими деятелями, относительно банков, через которые были переведены необходимые фонды, и относительно имен наиболее значительных агентов, среди которых находились многие украинские сепаратисты и Ленин».

Во как, ни больше, ни меньше! Что-то странное творилось, по Керенскому, с высокопрофессиональной и хитрой германской разведкой: первому же свежезавербованному прапорщику господа офицеры Генерального штаба выбалтывали имена своих крупных и давних агентов… Кто-нибудь верит?

Троцкий тогда же с присущим ему остроумием всласть потоптался на этих побасенках: «Теперь мы, по крайней мере, знаем, как поступал немецкий генеральный штаб в отношении шпионов. Когда он находил безвестного и малограмотного прапорщика в качестве кандидата в шпионы, он, вместо того чтоб поручить его наблюдению поручика из немецкой разведки, связывал его с „руководящими немецкими деятелями“, тут же сообщал ему всю систему германской агентуры и перечислял ему даже банки – не один банк, а все банки, через которые идут тайные немецкие фонды. Как угодно, но нельзя отделаться от впечатления, что немецкий штаб действовал до последней степени глупо».

Лучше Льва Давидовича не скажешь. Я лишь добавлю от себя, что вся эта история как две капли воды похожа на недавнее дело Мясоедова – снова из германского плена приходит вербанутый немцами офицерик в невеликих чинах, снова растяпистые немцы выдают практически первому встречному, которого еще никак не успели испытать в деле, имена крупных агентов… Уж не одна ли и та же рука стряпала без всякого творческого вдохновения эти две сказочки? Очень похоже…

А вот, кстати, как там обстояло с иностранными денежками у других левых, революционных, социалистических партий?

Да с визгом брали!

В сентябре 1904 г., когда русско-японская война была уже в разгаре, в Париже состоялась так называемая Конференция представителей оппозиционных и революционных организаций Российского государства. Состав участников был довольно пестрый – тут и видные либералы Милюков со Струве, и два революционно настроенных князя-Рюриковича – Шаховской с Долгоруковым, и два эсеровских лидера – Чернов и Азеф.

И очень быстро выяснилось, что мероприятие это устроено было на японские денежки! Которые через своего агента из среды финских социалистов Конни Цилиакуса выделил известный японский разведчик, военный атташе в Петербурге, а потом в Лондоне, полковник Акаши. О чем, обратите внимание, было известно заранее! Поэтому и большевики, и Плеханов от участия в этой конференции на всякий случай уклонились…

Я проверял: ни Милюков, ни Чернов в своих обширных мемуарах о парижской конференции не упоминают вообще. И, насколько мне известно, ни одна живая душа так и не обозвала Милюкова с Черновым «японскими шпионами», не говоря уж о судебном преследовании…

К вопросу о «запломбированном вагоне», на котором большевики прибыли в Россию. Факт, как говорится, имел место. Однако менее известно, что, кроме пары десятков большевиков, через Германию в Швецию в подобных же пломбированных вагонах добрались еще 159 членов других партий – меньшевики, эсеры, бундовцы, литовские социал-демократы, финские националисты и т.д. Тенденция, однако! Правило, можно сказать!

Широко освещенный в литературе «заговор Корнилова», кстати, проводился в жизнь при активнейшем участии англичан. Брошюру «Генерал Корнилов – национальный герой» доставили в Москву из Питера в вагоне английской военной миссии. В поддержку Корнилова британская военная миссия при Ставке в Могилеве выделила дивизион броневиков и танков. Когда корниловская затея провалилась (из-за того, что против него единым фронтом выступили Ленин с Керенским) командира этого дивизиона, спасая от солдатского самосуда, вывозил из Могилева в своем личном поезде Керенский…

Опять-таки, никто еще не называл Корнилова «английским агентом». Какой-то двойной стандарт получается…

И все же, все же… Брали большевики деньги от немцев, нет? Да брали, я уверен, чего уж там!

Но это еще не основание вопить о том, что большевики – «немецкие шпионы», «немецкие агенты». Вот именно. И никакого парадокса тут нет.

Это просто-напросто принципиально разные вещи – завербованный иностранной разведкой шпион-одиночка и революционеры, берущие деньги на свои нужды у иностранной разведки. Я вовсе не хочу сказать, что оправдываю революционеров там, где шпиона безоговорочно осуждаю. Я вообще не выношу революционерам никаких оценок.

Просто это разные вещи!

Шпион-одиночка – это козел и подонок, потому что он берет деньги за измену на свои личные нужды: жене – норковую шубу, себе – новый «Мерседес»…Революционеры – качественно иное явление. Такова уж их идеология и мораль, что ради победы своего дела они не гнушаются брать денежки у кого угодно. Даже у черта с рогами взяли бы, появись он с подобным предложением. Это не гниль отдельно взятой шпионской души, а общая для всех времен и народов революционная мораль. Нравственно все, что идет на пользу революции и приближает ее светлый миг. Этим нехитрым правилом руководствовались не одни большевики, из которых с наивными глазенками делают козлов отпущения, а все до единой партии и движения, не обязательно российские…

После долгих поисков я отыскал одного-единственного революционера, который на свое предприятие не взял ни гроша у иностранцев. Фидель Кастро. Его экспедиция на шхуне «Гранма» была как раз одним из тех предприятий, что затеваются исключительно от лютого безденежья: собралось восемьдесят человек, выгребли последние деньги, прикупили несколько устаревших винтовок и ветхое суденышко, набились в него, как сельди в бочку, и поплыли свергать генерала Батисту… И ведь свергли, что характерно! Потому что тут дело было опять-таки не в деньгах, а в том, что Батиста всем на Кубе осточертел хуже горькой редьки и вся Куба пошла за этой горсточкой бородачей, как раньше – Россия за большевиками. И плевать всем было, брал Ленин деньги у тевтонов или нет, – главное, он обещал осуществить то, к чему все стремились!

Вопрос, пожалуй, следует поставить по-другому. Не мусолить «улики», иногда очень похожие на фальшивку, а посмотреть, кто получил пользу от сомнительных отношений с иностранными генеральными штабами…

Так вот, обнаруживается любопытная закономерность: тот, кто давал деньги, в девяти случаях из десяти не только не получал от этого никакой выгоды, но приобретал нешуточные хлопоты на свой хребет!

Ирландские революционеры, боровшиеся за независимость Ирландии от британцев, в начале двадцатого столетия существовали на полном пансионе Германии (не из симпатий к кайзеру, а потому что деньги на революцию гораздо проще вымогать у того, кто является главным конкурентом силы, против которой ты борешься). Немцы вбухали кучу денег и оружия, передав то и другое господам вроде де Валера.

Стратегический итог? Кое-кого из ирландских революционеров англичане сумели-таки поймать и повесить, но остальные все же создали независимую Ирландскую республику и заняли в ней неплохие посты. Никто не поминает недобрым словом отцов-основателей республики за шашни с немцами, наоборот, им поставили памятники и регулярно возлагают к их подножиям цветы. Что до немцев – они от своих ухлопанных на ирландскую революцию немалых денежек по большому счету отдачи не получили ни на пфенниг – ни в первую мировую, ни во вторую… Спрашивается, кто кого использовал?

Аналогичная картина – в Польше. Юзеф Пилсудский, будущий маршал, создавал свои легионы при серьезной немецкой, австрийской и даже японской финансовой помощи. Однако ни одна означенная нация выгоды от подобных капиталовложений не получила. Пилсудский, насколько ему удавалось, удерживал свои легионы от ведения военных действий на стороне Германии – за что немцы в конце концов, разобравшись, что их дурят, засадили его в тюрьму в Мариенбурге. Но тут случилась революция в Германии. Хорошо вооруженные и экипированные легионы в одночасье окружили и разоружили немецкие части, отобрали все военное имущество вплоть до последней полевой кухни и велели скорым шагом убираться «нах фатерланд». Пилсудский получил независимое польское государство, а немцы вкупе с остальными компаньонами по инвестициям в Пилсудского – шиш с маслом.

Проделайте эксперимент, если не боитесь получить по шее. Поезжайте в Польшу, выйдите в людное место к одному из памятников Пилсудскому и начните орать, что Пилсудский – изменник и немецкий шпион. Кому любопытно, как это будет по-польски, извольте: «Маршалек Пилсудски – здрайца и шпиг немецки!» Но предупреждаю по-дружески: не увлекайтесь, крикнете разок – и ноги в руки, иначе так накостыляют…

Генералу Франко немцы передали уйму военной техники и денег, помогали войсками. А кончилось все тем, что Франко, придя к власти, преспокойно укреплял государство, и не подумав ввязываться в тевтонские авантюры, как его к этому ни склоняли. Отделался посылкой на Восточный фронт одной-единственной дивизии – и благополучно Гитлера пережил чуть ли не на сорок лет, оставаясь у власти. А что получили немцы, вкладывая денежки в индийца Субха Чандра Боса, в афганских племенных вождей и в арабских шейхов? Всю ту же фигу с маслом.

Создается впечатление, что германцев использовали в качестве дойной коровы все, кому не лень. Всякий, кто хотел где-нибудь устроить революцию, колонизаторов свергнуть, прийти к власти, не особенно и раздумывая, брал под мышку немаленький пустой мешок и говорил соратникам:

– Пошли к немцам. Эти дадут…

И ведь давали, колбасники! Всем и каждому, направо и налево. И выгоды от этого чудовищного по масштабам перевода денег не получили ни на копеечку!

По большому счету Ленин поступил с немцами гениальнейше. Кинул их грандиознейше. Сколько бы там большевики ни отправили в Германию по Брестскому миру «яйца, млека, сала», сколько бы денег ни переслали, это была не более чем тактическая уступка, проигрыш пешки за ферзя. Потому что в самом скором времени уже в Германии под вдумчивым большевистским руководством грянула революция. И то, что большевики ее в конце концов проиграли, – не более чем историческая случайность. Могли ведь и выиграть. Серьезно, могли. Вот и получается, что Ленин с компанией не были ни «шпионами», ни «агентами». Они просто-напросто на германские деньги прикупили хороший острый колун, которым чуть погодя и ахнули по башке саму же Германию – как пишут в милицейских протоколах, с заранее обдуманным намерением…

Вот вам и вся правда о «германском золоте». Характерно, что меньшевик Церетели это понимал еще в семнадцатом году лучше иных сегодняшних критиканов. Так и писал: «Чтобы воспользоваться услугами германского правительства для проезда в революционную Россию, Ленин не имел никакой надобности принимать на себя обязательство сотрудничества с германским штабом. Он хорошо знал мотивы, диктовавшие германскому штабу действия, направленные к облегчению возвращения в Россию эмигрантов-пораженцев, работа которых, по мнению этого штаба, могла только дезорганизовать военные силы России. И он открыто использовал расчеты внешнего врага, считая и заявляя, что более верными окажутся его собственные расчеты, согласно которым большевистская организация в России послужит стимулом аналогичной революции в самой Германии и других воюющих странах и приведет к поражению в этих странах установленного порядка и к социальной революции».

Так оно и оказалось. Всех своих целей Ленин не добился, но это уж дело случая… По крайней мере, он всерьез рассчитывал, что отправленное им немцам по Брестскому миру золото потом к большевикам же и вернется.

А вот государь император и Временное правительство из-за того, что не смогли наладить собственного производства оружия и боеприпасов, отправили за границу в качестве уплаты тамошним заводчикам фантастические суммы, не идущие ни в какое сравнение с выплатами большевиками Германии. С октября 1914 по октябрь 1917 Николай и Керенский ухнули в уплату за иностранное оружие 2 миллиарда 505 миллионов 100 тысяч рублей золотом. Две трети всего золотовалютного запаса России. Посчитайте сами. Точный вес золотой царской десятки – 7,74 грамма. Уши в трубочку не сворачиваются?

2. Имена агентов не доверены бумаге…

В какой бы стране ни происходило дело, едва речь заходит о взаимодействии революционеров и тайной полиции, следует вспомнить классическую фразу Бабеля: «Никто не знает, где кончается Беня и где начинается полиция». Всегда и везде подполье инфильтровано агентами полиции до крайней степени – а это ведет к разнообразнейшим причудливым комбинациям, которые ни за что не укладываются в примитивные штампы «стукач-куратор». В России это правило тоже работало в полную силу. Сплошь и рядом просто невозможно распутать сложнейшие переплетения, связывавшие разномастных революционеров и органы политического сыска. Классический пример – убийство Столыпина агентом охранного отделения. Можно сколько угодно «качать на косвенных», предполагать, что стремление левых устранить премьера совпало с точно такими же желаниями придворных кругов, – но точного знания не будет. Та же ситуация и с Азефом, который организовал массу терактов под отеческим надзором охранного отделения, вплоть до убийства великого князя Сергея, – то ли его руками кто-то из сановников втихую убирал врагов и конкурентов (как это утверждала молва насчет Витте и Плеве), то ли считалось, что высокое положение агента в партии искупает весь причиненный им империи вред, то ли все вместе…

Это ведь только кажется, что спецслужба, завербовав себе среди верхушки той или иной партии агента, остается в выигрыше, качая информацию. На самом деле еще неизвестно, кто выигрывает больше. Того же Азефа его кураторы не могли ни приструнить, ни остановить. Чтобы сохранять высокое положение в боевой организации эсеров, он обязан был совершать успешные теракты против тех, кто его кураторами как раз и руководил из министерских кресел… Кстати, по авторитетному свидетельству жандармского генерала Спиридовича, Азеф сплошь и рядом «засвечивал» перед революционерами других секретных сотрудников, внедряемых в ряды эсеров – из соображений конкуренции, чтобы подольше оставаться незаменимым. С разоблаченными агентами эсеры не церемонились. Охранное отделение вынуждено было, стиснувши зубы, хоронить провалившихся и терпеть…

Вот интересный пример того, как связка жандарма и заагентуренного революционера принимала вовсе уж причудливые формы. Жандармский подполковник Судейкин, человек предприимчивый и честолюбивый, посредством своего агента в среде революционеров Дегаева собирался осуществить вовсе уж фантастическую провокацию. Он хотел полностью контролировать деятельность революционеров, по мере надобности «снимая урожай», а кроме того… руками боевиков убирать тех из высших сановников, кто мешал ему пробиться на самый верх. Планы, судя по свидетельствам компетентных лиц, были грандиознейшие…

«Он думал поручить Дегаеву под своей рукой сформировать отряд террористов, совершенно законспирированный от тайной полиции; сам же хотел затем к чему-нибудь придраться и выйти в отставку… устроить фактическое покушение на свою жизнь, причем должен был получить рану и выйти в отставку по болезни. Немедленно по удалении Судейкина Дегаев должен был начать решительные действия: убить графа Толстого (министра внутренних дел. – А.Б.), великого князя Владимира и совершить еще несколько более мелких террористических актов… ужас должен был охватить царя, необходимость Судейкина должна была стать очевидной, и к нему обязательно должны были обратиться, как к единственному спасителю. И тут Судейкин мог запросить, что душе угодно…»

Это пишет один из высокопоставленных руководителей тайной полиции империи… Добавим, что практически те же мечты, как установлено историками, лелеял В.К. Плеве, в то время – директор департамента полиции. Известно, что граф Толстой панически боялся стать жертвой террористов – но вот угрозу видел не в революционерах как таковых, а как раз в Плеве…

Наполеоновские планы Судейкина окончились полным крахом – его как-то очень уж кстати пристукнули революционеры во главе с покаявшимся перед товарищами и стремившимся к реабилитации Дегаевым. Чьи ушки тут торчат, определить трудно. Вполне возможно, высшие сановники империи были не такими простачками, какими их считал Судейкин, и вовремя приняли свои контрмеры – в конце концов, в России не один Судейкин занимался политическим сыском и располагал агентурой в революционных кругах…

Плеве все же добился своей цели, пусть и без убийства шефа, стал министром внутренних дел двадцать лет спустя после истории с Судейкиным – но опять-таки погиб от рук террористов, руководимых тем же Азефом. А если молва, снова повторяю, верна и он в самом деле собирал некое досье на Витте… А Витте, в молодости сам участвовавший вполсилы в тогдашнем революционном движении и неоднократно замеченный в самых разнообразных связях, вплоть до того, что иные обвиняли его в финансировании ленинской «Искры»… Эти клубки уже не распутаешь, только ногти обломаешь…

Разобраться, где кончается полиция, а где начинаются революционеры, порой невозможно. По сохранившимся документам Охранного отделения (при том, что огромная их доля погибла) историки выводят заключение: в конспиративных кружках и партиях всех направлений «секретных сотрудников» насчитывалось от 50 до 75 процентов всех участников. То ли с подпольем боролась тайная полиция, то ли сама с собой…

А потому не редкостью были прямо-таки анекдотические ситуации вроде следующей: в 1914 г. охранное отделение получило два донесения от разных лиц о встрече видного ленинца товарища Георгия и не менее видного социал-демократа «примиренческого направления» товарища Маракушева. Оба вели долгий, серьезный разговор о возможной в будущем совместной работе, о созыве общепартийной конференции и тому подобных делах. Оба были секретными сотрудниками охранного отделения, не подозревавшими, конечно, один о другом, – и каждый накатал по начальству подробнейший отчет… Ну не анекдот ли?

Не менее курьезный случай связан и со Всероссийской конференцией социал-демократов, созванной в 1912 г. по инициативе Ленина. Провести ее без сучка без задоринки помогал… департамент полиции – по своим практическим соображениям заинтересованный в том, чтобы туда попали исключительно эсдеки большевистского толка. «Ленинцам» не чинилось никаких препятствий, зато представителей других фракций арестовывали всех подряд. В этой конференции участвовало не менее шести тайных агентов охранного отделения – это только те, о ком историкам известно.

Выдвинутый в Государственную Думу и успешно туда попавший член ЦК большевиков Роман Малиновский был по совместительству тайным агентом…

Отнюдь не случайно, едва началась Февральская революция, «возмущенный народ» отчего-то первым делом бросился поджигать здания Московского и Петроградского охранных отделений – хотя подавляющее большинство людей непосвященных понятия не имело, что за конторы помещаются в этих скромных домах без вывесок, куда попадали кружным путем, из других помещений, через замаскированные под стенной шкаф двери. Вместе со зданиями, как легко догадаться, ярким пламенем пылали архивы, досье, картотеки…

Это продолжалось годы! В сентябре семнадцатого перед угрозой наступления немцев на Петроград Временное правительство отправило в тыловой Рыбинск особо важные государственные архивы.

Через пару недель их поджег кто-то, скромно оставшийся неизвестным. Сгорели в основном архивы Полицейского и Жандармского управлений. В Нижнем Новгороде хранившиеся в башнях тамошнего Кремля архивы за 1918–1920 гг. горели и подвергались разгрому тридцать один раз. Причем разгромы были не стихийные, а отчего-то проводились красноармейцами под непременным командованием начальника артиллерийского училища… Других дел у него не было в то нелегкое время? Кто-то сверху определенно давал указания…

Точно так же, с завидным постоянством, горели и громились полицейские и жандармские архивы в Твери, Костроме, Коломне – и не только там…

Однако и тех документов, что остались, достаточно было для шокирующих открытий. Выяснилось, что в Советах рабочих депутатов насчитывалось более тридцати осведомителей охранного отделения. Двое оказались редакторами «Известий народных депутатов», третий – председателем одного из Советов, целых трое в разных местах – товарищами председателя (заместителями), один – председателем Союза деревообделочников. В Красноярске в семнадцатом году, как повсюду водилось, создали комиссию по ревизии местного охранного отделения. В числе первых ее открытий стало разоблачение одного из членов означенной комиссии Николаева-Ассинского как секретного сотрудника…

Всех имен тех, кто работал на тайную полицию, мы уже не узнаем никогда. И не только потому, что погибли архивы. Начальник Петербургского охранного отделения генерал Герасимов вспоминал в своих написанных в эмиграции мемуарах, что со многими своими агентами среди большевиков связь поддерживал лично, не внося их имена в какие бы то ни было документы и не докладывая о них в Департамент полиции. И рассказывал еще, что, уходя в отставку из Охранного отделения, предложил своим наиболее ценным агентам выбор: либо они переходят на связь к его преемнику, либо оставляют службу в охранке. Многие выбрали второе, и их имена останутся тайной навсегда, потому что Герасимов их так и не назвал. А бывший директор департамента полиции Васильев, опять-таки в эмиграции, писал: «Мы могли бы купить очень многих революционеров, но не сошлись с ними в цене».

И Герасимову, и Васильеву верится как раз оттого, что они не называли никаких имен. А посему… Сегодня принято считать, что расстрелянные в 1937–1938 годах «старые большевики» признавались на допросах в связях с охранным отделением исключительно потому, что их принуждали себя оговаривать злые следователи НКВД. Не слишком ли поверхностная точка зрения? После всех прямых и косвенных сведений, что оказались доступны, с учетом общей тенденции?

Не забывайте о той самой «революционной морали», о которой уже шла речь в разделе о «германском золоте». Революционеры всех мастей и оттенков не только готовы были брать деньги хоть у самого черта – но и сотрудничать ради успеха дела с самим чертом. Пример Азефа это прекрасно иллюстрирует. Существуют высказывания Ленина о том, что неизвестно еще толком, кто получает больше выгоды в случае работы подпольщика на охранное отделение – полиция или революционеры…

После таких высказываний начинаешь подозревать, что и с Малиновским все обстояло не так просто. Покинув в свое время страну, уйдя из Думы по приказу полицейского начальства, он отчего-то все же вернулся в Россию – и был большевиками тут же расстрелян.

Это, простите, странно и вызывает серьезные вопросы. Почему Малиновский повел себя так беспечно? Уж ему-то, старому партийцу, было прекрасно известно, что с разоблаченными агентами полиции разговор бывает короткий… И почему его расстреляли так поспешно? После суда, продолжавшегося всего один день? Причем, что интересно, вернувшись в Россию, Малиновский сам просил арестовать его и провести следствие, всерьез рассчитывая оправдаться! Дело окончательно запутывается… В последующие годы, когда террор набрал обороты, разоблаченных агентов охранного отделения проводили через довольно долгие судебные процессы – и частенько к стенке все же не ставили… Полное впечатление, что Малиновскому торопились заткнуть рот. То ли он знал об агентуре в рядах большевиков слишком много, то ли его отношения с полицией были гораздо сложнее, чем принято думать (например, не исключено, что все делалось с молчаливого одобрения Ильича), то ли, нельзя исключать, кому-то, стремившемуся скрыть свою службу в качестве секретного сотрудника, с перепугу показалось, что Малиновский может знать и о нем… Странная история, в общем. Скоропалительные смертные приговоры, находящиеся в противоречии с общей ситуацией и состоянием дел, всегда выглядят предельно странно…

Как у всякой медали, здесь есть и оборотная сторона. Те же хитромудрые, не до конца проясненные переплетения между революционерами и спецслужбами иногда приводили к тому, что помощь в выявлении секретных сотрудников оказывали довольно высокопоставленные чины МВД. Вроде бывшего директора Департамента полиции Лопухина, который по непонятным до сих пор и не объясненным мотивам вдруг взял да и выдал знаменитому «охотнику за провокаторами» Бурцеву многих агентов охранного отделения из среды революционеров, в том числе и ценнейшего из них – Азефа. Так же поступили чиновники Департамента полиции Меньшиков и Бакай.

С именем Лопухина связана еще одна предельно загадочная и дурно пахнущая история. После кровавых событий 9 января 1905 г. боевая организация эсеров вынесла смертный приговор генерал-губернатору Москвы великому князю Сергею Александровичу, и боевики стали готовить покушение. Через осведомителей об этом стало известно Московскому охранному отделению, и оно попросило у директора Департамента полиции Лопухина выделить тридцать тысяч рублей на усиление охраны великого князя.

Лопухин отказал и сделал это со странной формулировкой: мол, по его глубокому убеждению, террористы «не посмели бы напасть на члена императорской фамилии». Как будто и не было гибели от бомбы террориста не просто члена фамилии, а императора Александра II!

Денег охранное отделение от Лопухина так и не добилось. Великий князь был убит бомбой.

Поневоле начинаешь после такого обдумывать все возможные версии. Например: а что, если Лопухин поступил подобным образом по приказу кого-то из элиты?

Кое-где в жандармерии творилось черт знает что. В 1907 г. наконец-то сняли начальника Тифлисского охранного отделения ротмистра Рожанова. Он не просто «небрежно обращался с находившимися в его распоряжении суммами», но еще и полностью развалил агентурную работу, свел на нет службу наружного наблюдения, проваливал секретных сотрудников. Заместителя Рожанова Раковского тоже пришлось вытурить за пособничество революционерам…

В 1908 г. Тифлисское губернское жандармское управление разослало другим управлениям и охранным отделениям совершенно секретное приглашение на совершенно секретное совещание, касавшееся насущных вопросов агентурной работы на Кавказе. Всего через месяц с небольшим об этом сообщила местная печать. Утечка могла быть только изнутри…

В 1909 г. в Бакинское губернское жандармское управление явился раненый секретный сотрудник и доложил, что едва не был убит тифлисскими эсдеками, которые получили все сведения о нем… в Тифлисском охранном отделении.

В столице дело обстояло не лучше. Директор Департамента полиции С.Г. Коваленский, занимавший этот пост всего четыре месяца в 1905 г., успел за это время по неведомым причинами скомпрометировать заграничного агента того же департамента Манусевича-Мануйлова, отслеживавшего в Европе связи между революционерами и тем самым японским полковником Акаши. Составил донесение, в котором Манусевич представал лжецом и авантюристом, поставлявшим вместо точной информации высосанную из пальца «дезу» (и эта байка дожила до нашего времени!). Меж тем сразу после ухода Коваленского в отставку выяснилось, что Манусевич нисколько не халтурил, информацию собирал точную и важную…

По косвенным данным прекрасно известно, что революционеры покупали информацию в Департаменте полиции – и отнюдь не у рядовых чиновников. В 1916 г. Московское охранное отделение установило, что пять тысяч рублей на эти цели получил от «либералов» Керенский – но выяснить, для кого деньги предназначались, уже не успели…

Продвигаясь выше и выше, мы в конце концов выходим на В.Ф. Джунковского, товарища министра внутренних дел. Именно он, курируя в свое время Малиновского… приказал Департаменту полиции разорвать всякие отношения с ценнейшим агентом, а его самого заставил сложить с себя полномочия члена Государственной Думы и уехать за границу.

С точки зрения какой бы то ни было секретной службы – чистоплюйство неслыханное, не имеющее аналогов в мировой практике. Чтобы отказаться от услуг подобного агента, ставшего членом ЦК большевиков, надо быть либо полнейшим идиотом, либо предателем. Джунковский в свое оправдание заявил, что Малиновский, изволите видеть, когда-то судился «за кражу со взломом из обитаемого строения», а потому моральные соображения не позволяют пользоваться услугами подобного типа…

Самое интересное, что это «объяснение» прокатило. Хотя самый зеленый вербовщик вам скажет, что компромат на агента спецслужбе лишь на пользу, поскольку прочнее его привязывает к кураторам…

Так что это было – идиотизм? Мне удалось отыскать лишь один-единственный пример схожего чистоплюйства – в 1929 г. государственный секретарь США Стимсон велел закрыть так называемый «черный кабинет», отдел дешифровки иностранных дипломатических шифров, произнеся при этом историческую фразу: «Джентльмены не читают переписку друг друга». Иначе как идиотством это назвать нельзя – государственный чиновник как раз обязан порой не быть джентльменом…

Но Стимсон и был чиновником, а вот Джунковский – начальником тайной полиции, действовавшей во времена неприкрытого кризиса государства! Кроме увольнения Малиновского, Джунковский еще и запретил вербовать агентуру среди учащихся гимназий – снова, понимаете ли, моральные соображения. А ведь речь шла не о «детишках», а об учениках старших классов, юношах, изрядная часть которых принимала участие в революционном движении, занимаясь чем угодно – от простого хранения «нелегальщины» до укрывания динамита с оружием и убийств!

После Октября расстреливали рядовых полицейских и жандармов – но Джунковский мало того, что уцелел, стал консультантом Дзержинского в создании ВЧК и благополучно жил себе в Советском Союзе, ни от кого особенно не прячась, без особых неприятностей, разве что пару раз пережив кратковременные отсидки. Только в 1936 г. его все же арестовали и расстреляли – без конкретных обвинений, скорее всего, просто затем, чтобы не портил самим своим существованием уже написанную к тому времени причесанную историю революции и Советской власти. ВЧК должны были организовывать не бывшие царские генералы, а балтийские матросы и питерские рабочие – так что проще благолепия ради пустить не нужного уже Джунковского в расход…

Так что же это было, чистоплюйство по глупости или осознанная измена? Невозможно отделаться от подозрений, что верно все же второе. Потому что окружение Джунковского, как по заказу, очень уж примечательное…

Его родной брат, Н.Ф. Джунковский, лейб-гвардии улан, а впоследствии чиновник Министерства финансов, много лет поддерживал тесные связи не просто с «либералами» – с революционным подпольем. Сестра жены бывшего улана – жена эсера князя Хилкова. Другой родственник, тоже эсер, граф, в 1911 г. в Вологде укрывал в своей квартире бежавшего из ссылки большевика по фамилии Джугашвили – речь идет об А.И. Дорере. Да и среди близких знакомых – масса повязанных с самым радикальным подпольем. Улан Джунковский, кстати, умер в 1916 г., но его вдова преспокойно проживала в Советском Союзе, умерла только в 1928 г., и на ее кончину откликнулась некрологом партийная газета «Заря Востока». Поневоле начнешь задумываться и напрочь отбрасывать версию о чистоплюйстве и глупости…

Интересно, что М.И. Калинин как-то проговорился за несколько лет до революции, в разгар скандала вокруг ухода Малиновского (многие уже тогда подозревали его в провокаторстве, но Ильич категорически против этого боролся), что считает секретным сотрудником… Ленина! Неизвестно, на чем он свое мнение основывал – в последующие годы товарищ Калинин присмирел и подобных вещей вслух уже никогда не произносил. Но ведь были какие-то основания, надо полагать? Не на пустом же месте родились подозрения?

И, наконец, невозможно пройти мимо нашумевшей в свое время сенсации – некоего документа, якобы неопровержимо доказывавшего службу Сталина в охранном отделении…

3. К вам выехал провокатор Джугашвили…

Ах, какая это была сенсация – оглушительная, звонкая и потрясающая! Дыханье в зобу спирало и голова кружилась!

Американский, извините за выражение, советолог Дон Левин выпустил книгу «Величайший секрет Сталина», в которой привел неисповедимыми путями доставшийся ему документ Охранного отделения, где и была черным по белому написана вся позорная правдочка касаемо отношений Сталина с жандармами…

Вот этот документ.

«М.В.Д.

Заведывающий особым отделом Департамента полиции.

12 июля 1913 года

Совершенно секретно

Лично

Начальнику Енисейского охранного отделения А.Ф. Железнякову. (Штамп: «Енисейское охранное отделение».)

(Входящий штамп Енисейского охранного отделения): Вх. № 65

23 июля 1913 года.

Милостивый Государь

Алексей Федорович!

Административно-высланный в Туруханский край Иосиф Виссарионович Джугашвили-Сталин, будучи арестован в 1906 г., дал начальнику Тифлисского губернского жандармского управления ценные агентурные сведения. В 1908 г. начальник Бакинского охранного отделения получает от Сталина ряд сведений, а затем, по прибытии Сталина в Петербург, Сталин становится агентом Петербургского охранного отделения.

Работа Сталина отличалась точностью, но была отрывочной. После избрания Сталина в Центральный Комитет партии в г. Праге Сталин, по возвращении в Петербург, стал в явную оппозицию правительству и совершенно прекратил связь с Охраной.

Сообщаю, Милостивый Государь, об изложенном на предмет личных соображений при ведении Вами розыскной работы.

Примите уверения в совершеннейшем к Вам почтении.

Еремин».

Фотокопия этого документа тогда же, в 1956 г., была опубликована как в книге Левина, так и в журнале «Лайф».

И практически в то же время с подобными разоблачениями выступил бывший ответственный сотрудник НКВД Александр Орлов, личность кое в чем примечательная, бывший резидент в Испании. В 1938 г. он по каким-то своим веским соображениям прихватил солидную сумму казенных денег, что-то около шестидесяти тысяч долларов, и сбежал в США. Сразу несколько источников уверяют, что он оттуда написал письмо Сталину, где предложил сделку: Орлов молчит, как рыба, касаемо известных ему зарубежных советских агентов (а знал, стервец, немало!), а советская разведка его, соответственно, не трогает.

Очень похоже, что такое письмо в самом деле было написано и сделка соблюдалась – Орлова так никто и не побеспокоил, он преспокойно обитал за границей, молчал, как и обещал, и умер своей смертью аж в 1973 г. А ведь изменников-перебежчиков такого ранга НКВД находил довольно быстро, и со всеми (кроме Орлова) обязательно приключался какой-нибудь летальный исход: один застрелится из трех пистолетов, второго зарежут, третий обнаружится вдруг на обочине с повышенным содержанием свинца в организме, несовместимым с жизнью. Агабеков, Рейсс, Кривицкий…

А после пятьдесят шестого Орлов, надо полагать, посчитал, что со смертью Сталина договоренности потеряли силу. И рассказал еще более увлекательную и жуткую, нежели документ Дона Левина, историю, якобы объяснявшую расстрелы 37-го года.

Некий сотрудник НКВД по фамилии Штейн, копаясь в архивах, наткнулся на папку, в которой хранил свои документы Виссарионов, заместитель директора Департамента полиции. И содержавшиеся там бумаги неопровержимо доказывали, что Сталин был провокатором, работавшим на Охранное отделение.

Штейн пошел с этой папкой к видному чекисту Балицкому, а от него документы попали к Тухачевскому, Уборевичу и Корку. «Моральное отвращение и душевные муки», как патетически пишет Орлов, побудили «красных маршалов» составить заговор против Сталина. «Внезапное осознание того, что тиран и убийца, ответственный за нагнетание ужасов, был даже не подлинным революционером, а самозванцем, креатурой ненавистной Охранки, побудило заговорщиков к проведению своей акции. Они решились поставить на карту жизнь ради спасения страны и избавления ее от вознесенного на трон агента-провокатора».

Но коварный тиран каким-то образом узнал обо всем этом и опередил путчистов, которых быстренько перестреляли в подвалах НКВД, предварительно зверскими пытками заставив подписать признания в шпионской работе на Германию…

Откуда вдруг взялась такая ненависть к Охранному отделению у столбового дворянина Тухачевского, в жизни не сталкивавшегося с таковым, да и к большевикам пришедшего только в 1917 г., Орлов не объяснял. А впрочем, объяснений у него и не требовали. Для определенной части советологов и просто любителей печатно пошуметь эта история пришлась ко двору. Они, оказывается, давным-давно ломали голову, по какой такой причине Сталин в 1936–1938 гг. расстрелял сорок тысяч генералов и офицеров (на самом деле расстреляно было не более полутора тысяч, но такие детали никого не волновали). Почему-то никто из них не верил в самую простую, логичную и убедительную причину: что против Сталина действительно существовал серьезный заговор (а то и несколько), не имевший никакого отношения к сказочкам о «бумагах Виссарионова». Причину дружно усматривали в том, что Сталин то ли стремился к власти, то ли был абсолютно безумен и в этаком состоянии подмахивал смертные приговоры охапками…

Неутомимый Дон Левин сравнил подпись жандарма Еремина на найденном им документе с другим ереминским автографом и убедился, что подпись подлинная. Кроме того, ему подсказала добрая душа, что в Германии до сих пор обитает бывший офицер Охранного отделения Добролюбов по прозвищу «Николай Золотые Очки», в свое время прекрасно знавший о подлинной роли Сталина в революционном движении. В Германии Дон Левин уже не застал Добролюбова в живых, но могилу его обнаружил – о чем отчего-то упоминал как о веском доказательстве в пользу провокаторства Сталина. Хотя почему такая вещь могла служить доказательством чего бы то ни было, известно одному Дону Левину…

Одним словом, сенсация была потрясающая…

Вот только за нее тут же принялись вдумчивые исследователи – зарубежные, разумеется; в СССР, хотя и полоскали в то время Сталина по указке Хрущева, как могли, все же держали сенсационные публикации в тайне от широкой общественности.

Очень быстро М. Вейнбаум установил кое-что любопытное: оказалось, «документ Еремина» уже давненько гуляет по белу свету, еще года с тридцать шестого. Сначала он вынырнул на Дальнем Востоке, где русские фашисты из организации Родзаевского пытались его продать за приличные деньги – но никто отчего-то не купил, хотя момент, чтобы использовать компромат против Сталина, был самый подходящий. Документ отвезли в Европу, предлагали немцам, полякам, англичанам, югославам – но никто так и не раскошелился, даже поляки, ненавидевшие Сталина и СССР почище кого бы то ни было.

Документ Еремина тут же объявили фальшивкой Д. Далин и Б. Вольф, равно как и белоэмигрант Б. Суварин. Мотивируя свою точку зрения, они замечали, что псевдоним, под которым Джугашвили упоминается в документе, «Сталин» – был им в то время только что принят и практически неизвестен даже товарищам по партии, не говоря уже о жандармах. В документе Сталин назван «агентом», хотя лиц, тайно состоявших на службе, согласно строгим правилам делопроизводства, принято было именовать в официальной переписке «секретными сотрудниками». И, наконец, Сталина «Еремин» именовал членом ЦК партии, но не уточнял, которой! А ведь революционных партий в то время в России было, что блох на барбоске… Критики задавали резоннейший вопрос: почему никто за десятки лет так и не использовал столь убойный козырь против Сталина – ни нацисты, ни японцы, ни Троцкий, ни оппозиция Сталину внутри страны? И, кроме того, в Енисейске вроде бы не было охранного отделения.

Дальше – больше. Никакой могилы Добролюбова на указанном кладбище не оказалось, что играло не в пользу Дона Левина. Но это были еще цветочки. Выяснилось, что «подлинность» подписи Еремина Дон Левин определил по «автографу»... выгравированному на серебряной вазе!

В свое время несколько жандармских офицеров, в том числе и Еремин, вскладчину преподнесли своему начальнику серебряную вазу, на которой, как это было в те времена принято, мастер изобразил резцом росписи дарителей. То есть не сам Еремин резал свою подпись на вазе, а какой-то мастер! Так что определять подобным образом подлинность подписи на документе, мягко говоря, неосмотрительно…

Подключившийся к разгадке Г. Аронсон добавлял: по его данным Еремин 12 июля 1913 г. уже месяц как был переведен с поста заведующего особым отделом Департамента полиции и стал начальником Финляндского жандармского управления!

Масла в огонь подлил М. Подольский, работавший до революции в Министерстве внутренних дел и прекрасно знавший правила делопроизводства. Он заверял, что сокращение «МВД» до семнадцатого года совершенно не упоминалось и было введено только в Советском Союзе после Великой Отечественной. Обращение «Милостивый государь» употреблялось только в частной, а не в служебной переписке. Обращение «примите уверения в совершеннейшем к вам почтении» опять-таки было в ходу исключительно в коммерческой переписке частных лиц.

История на глазах поплохела. Подлинность документа начали защищать вовсе уж идиотскими способами. Бывший американский посол в СССР Дж. Кеннан доказывал ее следующим образом: сокращение «МВД» кто-то попросту приписал к документу уже после войны, да и вообще самому документу не более двадцати пяти лет, так что критики неправы, и документ подлинный… Я ничего не исказил – именно так и написано. В каком состоянии Кеннан писал, неизвестно…

А уж когда за исследование в 1989 г. взялись российские историки Б. Каптелов и З. Перегудова, поплохело окончательно. Обнаружилось, что Енисейского охранного отделения, как указывал еще Вейнбаум тридцать три года назад, действительно не существовало! Был только Енисейский розыскной пункт! «Пункт» относился к «отделению» примерно так, как райотдел милиции к областному УВД. И заведовал этим пунктом действительно Железняков, но звали его не Алексей Федорович, а Владимир Федорович. Номера исходящих бумаг были не четырехзначные, а состояли из пяти и шести цифр. Под тем исходящим номером, что стоит на «письме Еремина», значится совершенно пустяковая бумага, отправленная из МВД вовсе не Департаментом полиции…

Поскольку все это было установлено во времена «перестройки», то двум вышеозначенным историкам возражали со всей спецификой мысли, свойственной тому бурному периоду. Писали, что Еремин, мол, «не знал», отделение в Сибири или пункт. И точного имени Железнякова не знал, вот и поставил первое, что в голову пришло. И даже если письмо поддельное, Сталин на охранку все равно работал – потому что об этом «еще в двенадцатом году слухи ходили». А чина Железнякова Еремин не написал, потому что опять-таки не знал, в каком звании сибиряк состоит…

Шизофрения, конечно. Известно, что Еремин был одним из лучших профессионалов политического сыска. Ни один профессионал попросту не мог бы состряпать такое письмо: с указанием имени-фамилии-отчества секретного сотрудника! Чего, увы, не знали те, кто лет десять назад напечатал в одном из самых перестроечных изданий фотоснимок сообщения одного из губернских охранных отделений другому, где сообщалось: «К вам выехал ПРОВОКАТОР Джугашвили». В погоне за максимальным эффектом авторы вовсе уж примитивной липы не дали себе труда ознакомиться с принятыми некогда в тайной полиции правилами секретного делопроизводства…

Документ, где жандармы пишут друг другу о «провокаторе Джугашвили», правдоподобен примерно как депеша из берлинской штаб-квартиры СД своей мадридской, скажем, резидентуре, имеющая следующий текст: «К вам выехал гитлеровский шпион Вилли Швайне»…

Завербованные охранным отделением или жандармским правлением (а это разные конторы!) агенты именовались в переписке секретными сотрудниками или просто сотрудниками. Их настоящую фамилию мог знать только непосредственно работавший с агентом куратор. Кроме того, существовало особое циркулярное указание: «Сотруднику для конспирации обязательно дается кличка, не похожая на его фамилию, отчество и присущие ему качества, под этой кличкой-псевдонимом он и регистрируется по запискам и агентуре».

Более того, кличка специально подбиралась так, чтобы посторонний, по какой-то случайности или подкупом ее выведавший, не смог бы провести никаких аналогий не только с фамилией, но и с полом, национальностью, вероисповеданием, внешним обликом, характерными приметами. Мужчина мог зваться «Пелагея», женщина – «Сидорыч», врач – «Мужик», слесарь – «Доцент» и т.д. Еремин был асом!

Если бы Сталин и в самом деле работал на жандармов, о нем сообщали бы примерно так: «К вам выехал секретный сотрудник Блондин». А то и – «Блондинка». Ну и, наконец, до революции попросту не писали отчеств через «вич».

Не «Иванович» писали, а «Иванов», не «Виссарионович», а «Виссарионов». Лишнее доказательство, что «документ Еремина» был состряпан уже в тридцатые, когда давным-давно отчества писались с «вичем».

Не зря же эту туфту в свое время отказались покупать даже румыны, чью разведку самой искусной не назовешь… Да, кстати, бывший полицейский офицер по прозвищу «Николай Золотые Очки» действительно существовал. Но фамилия его была не Добролюбов, а Доброскок, и похоронен он в Чехии.

Так что история с «письмом Еремина» не более чем топорно сработанная фальшивка (а вот к книге Орлова мы еще потом вернемся).

Хотя… Есть категория людей, которых никакие текстологические исследования и ссылки на старые правила делопроизводства убедить не в состоянии. Историк Е. Прудникова приводит пикантный пример: некто Волков, более десяти лет назад опубликовавший книгу, где с прежним пылом называет Сталина «агентом охранки», в качестве доказательства уверяет, что «сам» Молотов рассказал в 1989 г. писателю И. Стаднюку, что Сталин и в самом деле служил в охранном, правда, был туда внедрен по заданию партии.

В чем пикантность? Да в том, что Молотов умер в 1986 г.! Стаднюк в занятиях спиритизмом вроде бы никогда не был замечен, значит, это сам Волков учудил…

Ну, и Орлов с ним, если откровенно. А нам пора вернуться в семнадцатый год, в месяц октябрь, в двадцать пятое число по старому стилю, что по новому соответствует седьмому ноября.

И хотя во французском революционном календаре октябрь назывался совершенно иначе, к нашему октябрю так и просится имя термидор!

Потому что в октябре свергли практически тех же, кого и во Франции в месяце термидоре, – трепачей-буржуа, асов болтологии…

Глава четвертая Гори, огонь, гори…

1. «Которые тут временные? Слазь!»

Поскольку Большая История – очень уж грандиозное и масштабное предприятие, в ней, о какой бы стране и времени речь ни шла, обычно намешано всего понемножку: трагическое и комическое, кровь, слезы и веселье…

В точном соответствии с этим правилом то, что одни называют Октябрьской революцией, а другие Октябрьским переворотом, было окончательно доработано, обсуждено, обдумано и доведено до ума отнюдь не в «штабе революции» Смольном, а в мирной, уютной, домашней обстановке. Причем на квартире человека, который этой революции, этого переворота категорически не хотел.

Именно так и обстояло дело. Последние заседания Военно-революционного комитета большевиков проходили… на квартире того самого меньшевика Суханова, что руководил написанием «Приказа № 1», а к большевикам относился примерно так, как кошка к собаке. Зато его законная жена была целиком и полностью на стороне большевиков – и ради пущей конспирации предоставила для решающих заседаний свою жилплощадь. Обставлено это было в лучших традициях женского коварства: Суханова, лисичка этакая, настояла, чтобы муженек не тащился домой через полгорода со своего рабочего места, а ночевал там же – чтобы, дескать, не переутомлялся. Не исключено, что при этом она, ласково гладя супруга по макушке, ворковала что-нибудь вроде: «Котик, ты просто обязан поберечь силы, ты нужен новой России, будь умницей…» Женщины на такие проделки мастерицы.

В общем, как бы там ни выглядели уговоры, но Суханов им поддался – и ночевал вдали от родного очага. У коего ночами собирался Военно-революционный комитет. Узнав об этом впоследствии, Суханов на супружницу обижался страшно. Судя по тому, что нам известно об этой публике – революционерах, либералах, демократах, – можно с уверенностью сказать: наверняка тов. Суханов в сто раз легче принял бы и пережил сугубо постельную измену супружницы, нежели политическую… Но кто ж его спрашивал?

А теперь позвольте преподнести очередную сенсацию. Спорить можно, для очень многих будет потрясающей новостью то, что большевистский переворот, собственно говоря, состоялся не 25 октября (7 ноября по новому стилю), а еще 21-го!

Между тем все именно так и было. Как раз двадцать первого октября петроградский гарнизон после митингов и резолюций признал своей верховной властью Совет, а своим непосредственным начальством – большевистский Военно-революционный комитет. После этого Керенскому с компанией оставалось только тушить свет и сливать воду. В их распоряжении имелось в Питере несколько сот человек, максимум – тысяча, что по сравнению с петроградским гарнизоном было даже не каплей в море, а инфузорией, видимой не во всякий микроскоп…

Но, что самое смешное и пикантное, решение гарнизона посчитали за некую абстракцию и «временные», и большевики! Потому что очень похожих резолюций к тому времени было вынесено уже немало… И какое-то время, четыре дня, все шло по-прежнему. В Зимнем балаболил Керенский, в Смольном занимались текущими делами. Как писал в мемуарах Суханов: «Совет по традиции не признавал себя властью, а правительство по традиции не сознавало себя чистейшей бутафорией…»

Последующие четыре дня, честно говоря, напоминали скорее дурной балаган. Двадцать второго делегация Военно-революционного комитета заявилась в Главный штаб, к командующему Петроградским военным округом полковнику Полковникову (наверняка, судя по фамилии, правнук крепостных крестьян, принадлежавших некогда какому-то полковнику) и потребовала, чтобы им дали право проверять все распоряжения штаба по гарнизону и ставить на них свою визу. Полковников их матерно послал, и делегаты сговорчиво удалились – но не по указанному адресу, а в Смольный. И ничего особенно не произошло. Все занимались собраниями, заседаниями, резолюциями и прочей болтовней.

Двадцать четвертого добры молодцы Керенский с Полковниковым задумали, наконец, нанести решительный удар по супостатам в лице большевиков. Самое время… Но пусть никто не думает, что они собрали пару сотен верных солдат и, усилив их броневиками, двинулись штурмовать Смольный…

Ничего отдаленно похожего. Как обычно, Керенский попросту дурковал. «Решительный удар» заключался в том, что десяток безусых юнкеров с милицейским комиссаром во главе нагрянули в редакции большевистских газет «Рабочий путь» и «Солдат» и объявили, что закрывают оба издания к чертовой матери. Ни малейшего сопротивления они не встретили, в первую очередь оттого, что большевистские газетчики чуть на пол не попадали от удивления: они и предположить не могли, что существует еще правительство Керенского и командующий Полковников. Они-то были уверены, что единственная власть нынче – Военно-революционный комитет…

Разобиженные юнкера начали клацать затворами, и большевики, решив с сопляками не связываться, пожали плечами, взяли пальто и ушли в Смольный, все еще не в силах опомниться от удивления. Юнкера поломали матрицы и порвали готовые газеты, сфотографировались на память посреди этого бардака (снимок сохранился), запечатали редакцию и с чувством исполненного долга удалились. На том и кончились все «решительные меры».

Военно-революционному комитету такие шуточки пришлись не по вкусу, и он объявил полную боевую готовность. Вот тут уж началось всерьез. Из Кронштадта подошли эсминцы с революционными морячками (большей частью никакими не большевиками, а эсерами, анархистами или просто бузотерами). Матросы, солдаты и рабочие-красногвардейцы начали без особого шума занимать всевозможные стратегические точки – мосты, телефонную станцию, вокзалы. К Николаевскому мосту подошел крейсер «Аврора» и бросил якорь. Керенский послал крейсеру приказ немедленно уйти. На крейсере, как легко догадаться, подтерлись.

Только теперь Керенский стал понемногу соображать, что дела, пожалуй что, хреновые. И принялся рассылать гонцов куда только возможно: в казачьи полки, в подразделения броневиков, в школы прапорщиков, требуя, чтобы все, «конны и оружны», как говаривали в средневековье, немедленно выступали на защиту правительства и его лично.

Выступать никто и не подумал…

Игорь Бунич, автор интересный, но склонный порой к самым безудержным фантазиям, в свое время подробно живописал, как осуществила Октябрьский переворот зловредная немчура. Целый фантастический роман сочинил: из Германии-де привели корабль, битком набитый винтовками и пушками, а военнопленные немцы, переодетые в русские шинели с красными бантами, неумело крича «Даешь!», под видом большевиков Зимний и штурмовали…

Увы, это не более чем фантастика дурного полета. Совершенно непонятно, во-первых, зачем понадобилось аж из Германии везти в Россию винтовки с пушками – в Петрограде этого добра и так было завались. Во-вторых, что гораздо более важно, в тогдашних условиях, когда Зимний дворец защищали лишь полсотни ударниц из женского батальона и кучка юнкеров, совершенно не было нужды привлекать еще и немцев. У Военно-революционного комитета и без пленных тевтонов силища была громадная.

Ну, разумеется, не было никакого «штурма» Зимнего. Как и штурма Бастилии. Что поделать, любая революция нуждается в красивых мифах, придающих ей солидности и романтики. И не только революция: посмотрите на парадные портреты европейских генералов и фельдмаршалов XVIII века – они тоже являют собой нечто мифологическое. Так уж принято. Так красивше.

Зимний дворец просто-напросто постепенно занимали. Очень уж громадное здание, за всеми дверями и окнами ни за что не уследишь, располагая лишь горсточкой защитников. И во дворец помаленьку просачивались совершенно неорганизованные группы солдат и обычных мародеров, переодетых солдатами. В те времена прикупить на толкучке солдатскую обмундировку было не труднее, чем теперь пачку сигарет.

Но в первую очередь они кидались не свергать «министров-капиталистов», а штурмовать богатейшие царские винные подвалы. Какое-то время сопливые защитники Зимнего этих агрессоров заарестовывали и волоком стаскивали в первые попавшиеся залы, где складывали штабелями. Но потом в Зимний поналезло столько народу, что арестовывать их перестали – и «штурмующие» всласть обжирались тончайшими винами. Махнув на все рукой, защитники Зимнего сами принялись сосать дармовое винцо. Сохранились воспоминания одного из них, поручика Александра Синегуба. Банкет был тот еще…

Потом защитники начали понемногу смываться. Первыми ушли с орудиями артиллеристы из Константиновского военного училища. За ними засобирались казаки. Синегуб начал было агитировать «станишников» остаться, но командовавший ими подхорунжий ответил безмятежно:

– Когда мы шли сюда, нам сказок наговорили, что здесь чуть ли не весь город с образами, да все военные училища и артиллерия, а на деле-то оказалось: жиды да бабы, да и правительство тоже наполовину из жидов. А русский-то народ там, с Лениным, остался. А вас тут даже Керенский, не к ночи будь помянут, оставил одних.

Эти его слова Синегуб прилежнейшим образом записал для истории. Неизвестно, сколько успел выхлебать бравый казачина, что ему стали мерещиться «жиды» (в правительстве Керенского не было ни единого еврея), но чего не выдумаешь, чтобы только не лезть в драку за препустого человечка Сашку Керенского.

Ушли и казаки. По Зимнему шатались пьяные защитники и пьяные «штурмующие». Я не удивлюсь, если окажется, что пили они вместе – это было бы вполне по-русски…

Ушли юнкера с пулеметами, «ударницы» покинули баррикады. Вот тогда события стали более-менее соответствовать классической картине: «Аврора» эффектно бабахнула холостым, собравшиеся у Зимнего всей толпой рванули во дворец и арестовали кучку трясущихся от страха индивидуумов, именовавших себя «Временным правительством».

И вот тут-то пьянка пошла по-настоящему!

Правда, на другое утро, когда к Зимнему потянулось народонаселение, тоже прекрасно знавшее о винных подвалах, большевики стали действовать жестко. Примчался отряд матросов и в полчаса расстрелял из винтовок редчайшую коллекцию вин, копившуюся чуть ли не с елизаветинских времен, а остальное спустил в канализацию. Душа моя преисполняется нечеловеческой печали и рука едва в силах держать перо, когда я вам рассказываю, что в канализацию текли ручьем французские коньяки столетней выдержки и красные вина провинций Бордо и Божоле. Попечалуйся же со мной, о мой внимательный и впечатлительный читатель… Психологический облик людей, без зазрения совести учинивших этакое варварство, мне решительно непонятен. Впору поверить Буничу, что это были немцы, – русский человек вряд ли способен на такое…

В общем, Зимний худо-бедно был взят. Между прочим, россказни о том, что при штурме были изнасилованы все без исключения ударницы из женского батальона, то есть несколько десятков, – очередная байка. Особая комиссия Московской городской думы (не питавшая ни малейших симпатий к большевикам), расследовавшая по горячим следам эту историю, выяснила со всей достоверностью, что женщин было изнасиловано только три. Это, конечно, печально – но речь идет, в общем, об отдельных хулиганских эксцессах, и не более того, а уж никак не об организованном массовом поругании…

Да, кстати. Легенда о том, что Керенский скрылся из Зимнего в платьишке сестры милосердия, рождена была не большевиками, а как раз защитниками Зимнего, обозленными на своего сбежавшего «главковерха»…

Такие дела. В перестроечные времена не счесть было публикаций, где революция старательно именовалась «переворотом», где объяснялось публике, что не было никакого героического штурма Зимнего.

Все так. Но авторы этих статей, страстно желавшие пнуть мертвого большевистского льва, нисколько не думали, что у описанной ими ситуации есть и оборотная сторона: «правительство» Керенского было настолько бездарным, никчемным и всеми презираемым, что для его свержения не понадобилось даже настоящего штурма и мало-мальски серьезных военных действий…

Что любопытно, среди защитников Зимнего, по воспоминаниям Синегуба, было немало евреев – юнкеров и прапорщиков: Шварцман, Шапиро, Гольдман, Мейснер, Кан и т.д. Господа кадровые русские офицеры в эти дни вели себя несколько иначе. Тот же Синегуб вспоминал, что еще 19 октября Главный штаб организовал бесплатную раздачу офицерам револьверов с патронами – чтобы воевать против большевиков. На Дворцовой площади за наганами стояло не меньше тысячи офицеров, а защищать Зимний пришли 134. Когда Синегуб по наивности изумился такому несовпадению цифири, его сослуживец по школе прапорщиков Шумаков в два счета разъяснил положение дел…

«Ха-ха-ха, – перебил меня, разражаясь смехом, поручик. – Ну и наивен же ты. Да ведь эти револьверы эти господа петербургские офицеры сейчас же по получении продавали. Да еще умудрялись по несколько раз их получать, а потом бегали и справлялись, где это есть большевики, не купят ли они эту защиту Временного правительства».

Поручик Шумаков вовсе не клеветал на господ офицеров – члены Военно-революционного комитета впоследствии вспоминали, как организовали массовую скупку этих револьверов прямо на Невском проспекте. Господа офицеры, голубые князья… Поправьте погоны, поручик Голицын…

А комиссар ВРК Сладков с отрядом из шести человек еще до окончательного взятия Зимнего занял Адмиралтейство и без малейшего сопротивления заарестовал несколько сотен офицеров Главного штаба военно-морского флота. Все послушно сдали револьверы и кортики и заявили о своем нейтралитете.

Офицеры двух других штабов – Генерального и Главного штаба Петроградского военного округа – еще за несколько дней до переворота заготовили в казармах Павловского полка массу спиртного и закусок, засели там и тоже объявили нейтралитет. Дело в том, что заместитель начальника Генштаба генерал Потапов был давним добрым знакомым крупного большевика М.С. Кедрова. Незадолго до переворота Кедров свел его с членом ВРК Подвойским, стороны мило побеседовали, и в итоге ни Генеральный штаб, ни Военное министерство пальцем не шевельнули, чтобы помочь Керенскому. Уже при Советской власти Потапов, щеголявший в форме Красной Армии, с нешуточной гордостью писал: когда после Октября служащие многих министерств либо разбежались, либо саботировали указания новой власти, «ярким исключением из этого явилось царское Военное министерство, где работа и после Октябрьской революции не прерывалась ни на минуту…»

Вот так. А нам до сих пор рассказывают жуткие сказочки, будто зловредные большевики брали в заложники жен и малых детушек господ русских офицеров, и те, скрепя сердце, с неимоверными душевными терзаниями шли в Красную Армию… Какие, мать вашу, заложники могли быть в октябре семнадцатого?!

Между прочим, когда Керенскому удалось все же двинуть на Петроград казаков генерала Краснова, 28 октября начальник штаба Ставки верховного главнокомандующего генерал-лейтенант Духонин телеграфировал донскому атаману Каледину: «Не найдете ли возможным направить в Москву для содействия правительственным войскам в подавление большевистского восстания отряд казаков с Дона, который по усмирению восстания в Москве мог бы пройти на Петроград для поддержания войск генерала Краснова?»

Каледин категорически отказался – господа казаки к тому времени как раз объявили полный суверенитет Войска Донского. Рассчитывали, придурки, отсидеться в своих сытых и богатых краях, решив отчего-то, что революция обойдет их стороной и они до скончания века будут наворачивать сало с салом, отгородившись от остальной России. В девятнадцатом году, когда у большевиков и до них дошли руки, «станишники», должно быть, спохватились, но было поздно… Не отсиделись.

Керенский, одним словом, обрушился, как цветочный горшок с балкона. Человек фантастической никчемности! Не кто иной, как Деникин, писал о Временном правительстве: «Вся его деятельность вольно или невольно имела характер разрушения, не созидания. Правительство отменяло, упраздняло, расформировывало, разрушало… В этом заключался центр тяжести его работы. Россия того периода представляется ветхим старым домом, требовавшим капитальной перестройки… Зодчие начали вынимать подгнившие балки, причем часть их вовсе не заменяли, другую подменяли легкими, временными подпорками, а третью надтачали свежими бревнами без скреп – последнее средство оказалось хуже всех. И здание рухнуло».

Власть попросту выпала из слабых лапок Керенского.

Есть, конечно, завлекательная версия, которую обожают отечественные национал-патриоты: что якобы Керенский на самом деле никакой не Керенский, а натуральнейший еврейский мальчонка Арон Кирбис, неосмотрительно усыновленный Федором Керенским – впоследствии, как легко догадаться, по заданию жидомасонов Россию разваливший.

Вот только мало кто знает, откуда торчат уши. «Версию» эту в свое время выдумал и запустил в обиход дворцовый комендант генерал Воейков, личность, без преувеличений, жалкая и ничтожная. Тот самый, что, хапая где только возможно, выпросил себе титул «главнонаблюдающего за физическим развитием населения Российской империи». Тот самый, что широко торговал водичкой из своего финского имения Кувака, выдавая ее за особо лечебную минеральную – на что выбил из казны немалые ссуды, а дворцовые остряки припечатали его кличкой «генерал от кувакерии». В самом деле препустой был человечишка. Но так уж получилось, что выдуманная им бредня про Керенского-Кирбиса была непритязательным народом востребована и до сих пор живет самостоятельной жизнью, причем все давным-давно забыли, кто все это запустил в обращение…

А в общем, история Октября таит еще немало загадок. Очень уж странным и масштабным выглядит поразительное благодушие, проявленное к Ленину немалым количеством господ генералов, начиная с Потапова. Тот же Полковников, как выяснилось гораздо позже, не столько защищал Керенского, сколько вел какую-то свою игру.

Дело чрезвычайно туманное. По некоторым данным, к тому времени готовился еще один переворот, силами «правых», во главе которых стояли генерал Алексеев, Родзянко и Милюков. Они вроде бы собирались сбросить Керенского как раз под предлогом защиты его от большевиков. Сам Керенский всю свою долгую жизнь в эмиграции был уверен, что между Лениным и частью генералитета существовал некий сговор: «Ленин должен был, покончив с Временным правительством, открыть дорогу «национальному» диктатору в генеральской форме».

Очень многие это опровергали, в том числе сам Милюков. Но в принципе версия не столь уж безумная. Вполне могло оказаться, что Ленин кроме германского Генштаба использовал в своих целях и господ российских генералов: скажем, заверяя их, что готов послужить для них «ледоколом», а потом благородно уйти в сторону, отдав им власть. Вполне в стиле Ильича, вполне в стиле большевиков, вполне в стиле «революционеров вообще», готовых ради дела сотрудничать хоть с чертом.

Но это не более чем версия, доказательств нет, следов не осталось – на бумаге такие вещи не оформляют, даже если и было что-то…

Февральскую революцию, как мы уже убедились, давно предсказывали многие умные люди, к которым, словно к Кассандре, не прислушались власть имущие. Точно так же и Октябрь был, собственно говоря, предсказан еще 20 августа семнадцатого года, когда на заседании ЦК партии кадетов в одном из выступлений прозвучало: «…в стране начинается распад… результат бездействия власти… власть возьмет в руки тот, кто не побоится стать жестоким и грубым… мы дождемся диктатуры… в правительстве уже считаются с возможностью применения военных для получения хлеба от крестьян… вспышки социального бунтарства на окраинах будут не столько результатом дурных пастырей и разных негодяев, сколько следствием разрухи и взаимного непонимания… Будут ли поводом голодные бунты или выступления большевиков, но жизнь толкнет общество и население к мысли о неизбежности хирургической операции…».

Большевики не побоялись черкануть скальпелем по животу, только и всего. Впрочем, не стоит все сводить к понятию «большевики». Они просто-напросто первыми решились на то, что отвечало общим настроениям. Кто-то из царских генералов вспоминал в мемуарах, как незадолго до Октября беседовал с солдатами, активистами тамошнего комитета. И один из них – не большевик, кстати! – заявил его высокопревосходительству примерно следующее: вы, господа хорошие, долгонько пытались что-то сделать, то, другое, и всякий раз ни черта у вас не получалось. Вот теперь мы сами решили взять штурвал, глядишь, что и получится…

С Октябрем соглашались не одни большевики! Когда разгоняли учредительное собрание, матросами, как известно, командовал знаменитый Железняков, «матрос-партизан Железняк» из популярной некогда песни. Большевиком он никогда не был. Александр Железняков – активный член партии анархистов. Из анархистов, главным образом, и состоял тот караул, который «устал». Это в последующие годы, когда большевики стали единственной правящей партией, роль и значение «попутчиков» всячески принижались и умалялись, причем особенно не повезло анархистам – в многочисленных книгах и фильмах их представляли как жалкую кучку совершенно опереточных личностей. Меж тем анархисты в свое время были партией многочисленной, сильной и влиятельной, особенно во флоте. Кстати, тот отряд, командиром которого был Железняков, когда погиб на Гражданской, был опять-таки не большевистским, а чисто анархистским. Располагавшим даже собственным бронепоездом. Вопреки той же песне Железняков не блуждал по степям и не попадал в засаду – был обычный бой, белые напирали на железнодорожную станцию, бронепоезд огрызался из всех стволов, и шальная пуля достала Железняка, когда он лупил из двух револьверов из узенького окна броневагона…

Более восьми месяцев союзниками большевиков были еще и левые эсеры (опять-таки многочисленная, влиятельная партия со своими вооруженными отрядами). Эсеры занимали видные посты и во власти, и в ЧК.

«Перед русскими рабочими открываются еще невиданные в истории горизонты… До сих пор все рабочее движение неизменно кончалось разгромом. Но теперешнее движение интернационально и потому непобедимо! Нет в мире той силы, которая могла бы погасить огонь революции! Старый мир гибнет. Нарождается новый мир…»

Это не Ленин. Это выступает спустя месяц после Октября Мария Спиридонова, одна из эсеровских лидеров и в тот момент – верная сторонница большевиков. Позже, правда, меж победителями, как это сплошь и рядом бывает, начнется грызня, перешедшая в столкновения с пальбой. Но это будет позже…

Кроме того, после Октября к большевикам примкнули и «Объединенные социал-демократы интернационалисты» – тоже отнюдь не жалкая кучка, а серьезная группа, возглавлявшаяся довольно видными людьми: матерым социалистом Мартовым и писателем Максимом Горьким…

Рассказом об Октябре первая часть книги заканчивается. Она была – о России и революции. Вторая будет главным образом о Сталине. Потому что в семнадцатом году Сталин, в конце концов, оказался среди вождей.

Если отвлечься от всего побочного и выделить главное, нужно согласиться, что во главе Октябрьской революции (или Октябрьского переворота, как кому угодно) стояли трое, возвышавшиеся над прочими: Ленин, Сталин и Троцкий.

Ленин заслужил это право незауряднейшим умом, умением прямо-таки по-звериному чувствовать момент броска, когда клыки безошибочно вонзаются в затылок, а еще – талантом пробивать свое мнение, когда против большинство в собственной партии, и заставлять это большинство действовать в нужном направлении.

Троцкий в семнадцатом – олицетворение неистовой энергии и воли, блестящий оратор, один из лучших ораторов XX века (в революционные времена, когда неизмеримо много зависит от слова – ценнейшее качество).

Сталин ораторскими талантами не блистал, но энергии и воли у него было ничуть не меньше, мало того, он умел работать, как каторжный, методично и неотступно сворачивая горы. Во время Октября он оставался в тени, на трибунах не красовался, зажигательные лозунги в массы не бросал. Он просто в совершеннейшей тайне занимался какими-то важными, серьезными и необходимыми для победы комбинациями. Что это была за работа, мы уже никогда не узнаем, но многие исследователи приходят к выводу, что она – была. Троцкий писал, что Ленин ценил в Сталине «твердость, выдержку, настойчивость и хитрость». Красин отмечал «дьявольскую смекалку и хитрость, помноженную на осторожность». В. Арсенидзе, соратник Сталина еще по кавказской социал-демократии, – «большую энергию, неустанную работоспособность, огромный и своеобразный организаторский талант».

Приходится полагаться лишь на косвенные данные – конспиратором Сталин был величайшим. Всю свою сознательную жизнь. Но поскольку прекрасно известно, что задолго до революции он пользовался в партии признанием как опытный организатор, что круг его обязанностей известен четко (финансовые дела, налаживание связей, партийная разведка и контрразведка), можно связать это с тем, что деятельность Сталина в предшествовавшие Октябрю дни, недели, месяцы покрыта мраком неизвестности, – и вывод напрашивается сам собой.

Сталин вовсе не бездельничал и не «отсиживался». Не тот человек. Он тоже делал что-то, и напряженнейше – но, по своему обыкновению, так и оставил все в тайне. И мемуаров, в отличие от многих товарищей по партии, никогда не писал. Все тайны умерли вместе с ним. Чтобы попытаться восстановить «на косвенных» хотя бы частичку его деятельности перед Октябрем, пришлось бы перевернуть все воспоминания и массу документов, выискивая следы, намеки, ниточки. Неподъемный труд.

Поэтому ограничимся простой констатацией факта: революция победила. И вождей у нее было трое, хотя иные с превеликим пылом присчитывали и себя…

И пришел восемнадцатый год.

И взметнулись пожарища до самого неба!

Часть вторая Капитан мостик не покидает

Глава четвертая (продолжение) Гори, огонь, гори…

2. Великая смута, действие второе

Самая настоящая многопартийность сохранялась в первые полгода 1918-го. Вот характерный пример, один из множества: протокол «общего собрания граждан Усть-Сылвицкого завода». Это – на Урале. Обсуждают, как руководить национализированным предприятием, как ему работать. Председатель собрания, товарищ Смирнов, представляет доклад, составленный тремя партиями «левого течения»: «социал-демократов, социал-революционеров левых и максималистов». «Левые социал-революционеры» – это, конечно же, левые эсеры. «Социал-демократы» с равным успехом могут оказаться как большевиками, так и меньшевиками – а то и теми, и другими, их явно пока что не разделяют. Загадочнее с третьей партией. Которая именно имеется в виду, с ходу не установить: были и эсеры-максималисты, и анархисты-максималисты. Словом, не однопартийная диктатура, а обыкновенная коалиция «левых течений»…

Примерно такое положение сохранилось повсюду до 6 июля восемнадцатого года, когда во время очередного съезда Советов левые эсеры подняли вооруженный мятеж и в Москве шли самые настоящие бои с участием броневиков и артиллерии. В перестроечные времена, когда было модно огульно «обелять» все и вся по принципу «если большевики говорили „черное“, значит, на самом деле было белое», многие борзые перья лихо объявляли левоэсеровский мятеж циничной провокацией большевиков.

Позвольте не поверить. Левые эсеры были публикой, которую не особенно и надо провоцировать на мятеж: записные террористы, привыкшие решать любую проблему пулей и бомбой, могли без всяких провокаций пустить в ход оружие. Просто потому, что таков уж менталитет революционера: если он полагает себя правым, а своих оппонентов неправыми, то со спокойной душой развяжет любую бойню. Количество жертв роли не играет – как и все прежние отношения с противником…

Одним словом, первые полгода не было никакого «красного террора». Не кто-нибудь, а жандармский генерал Спиридович писал в своих мемуарах, что до лета 1918-го он преспокойно жил в Москве, ничуть не скрываясь от властей, которые его не беспокоили и даже не думали преследовать…

В первые месяцы после революции победители сплошь и рядом отпускали пытавшихся воевать против них генералов под честное слово не принимать более участия в вооруженной борьбе. Господа генералы и офицеры с честными глазами давали слово, после чего пробирались на юг и без особого промедления – и без малейших угрызений совести – начинали формировать отряды для войны с большевиками. Хозяева своего слова: хотят – дают, хотят – берут обратно…

Гражданская война началась очень быстро – и, по моему глубокому убеждению, винить в ней одних большевиков сугубо неправильно. Абсолютно не согласуется с историческими реалиями. Даже в классических войнах одного государства с другим сплошь и рядом, если разобраться в предшествующих событиях, о которых стороны из стыдливости умалчивают, выясняется, что нет ни «агрессора», ни «жертвы».

И уж тем более в гражданских войнах никогда нет виновных и невиновных. Виновны одинаково обе стороны…

Несколько лет назад довелось мне смотреть по телевизору многосерийный фильм о гражданской войне в США – американского, естественно, производства, но выполненный отнюдь не в стиле классического нагромождения приключений а-ля вестерн. Финальная сцена была примечательной: разбитые южане только что подписали капитуляцию, победители-северяне бурно ликуют, палят холостыми зарядами пушки, хлопают пробки, смех и фейерверк…

Вот только главный герой, майор-северянин, которому вроде бы полагается вовсю веселиться, стоит с похоронным видом. Его друг и однополчанин подбегает к нему и недоуменно вопрошает: в чем дело, откуда такая тоска, мы ж победили!

На что майор, все так же сумрачно глядя в землю, отвечает:

– Здесь нет победителей. Здесь одни побежденные.

Вот то-то. По большому счету, победителей в гражданской не бывает – как не бывает и невиновной стороны…

Генерал Корнилов начал формировать на юге России свои отряды уже в январе восемнадцатого! И тогда же отдал приказ пленных не брать! ЧК тогда существовала разве что в зародыше, Красной Армии попросту не было. Как и систематического, объявленного сверху террора. Но пленных уже велено не брать.

В декабре семнадцатого власть в Киеве захватили «самостийники» – вооруженные отряды как называемой Центральной Рады. Большевистское правительство Украины бежало в Харьков. Леонид Пятаков, брат видного деятеля Георгия Пятакова, Киев покинуть не успел и попал в руки «самостийников». Тело обнаружили в январе, когда большевики вернулись.

«На месте сердца была глубокая воронка, просверленная, очевидно, шашкой, а руки были совершенно изрезаны: как объясняли врачи, ему, живому, высверливали сердце, и он конвульсивно хватался за клинок сверлящей шашки…»

Эта дикая расправа никак не могла быть ответной мерой на какие-то большевистские репрессии, потому что в декабре семнадцатого таковых в Киеве попросту не было…

И это далеко не единственные примеры зверств другой стороны, учиненных задолго до красного террора…

А впрочем, очень долго не было никакой такой «другой» стороны. Только примерно в девятнадцатом году сформировались «одна» и «другая» стороны, то есть «красные» и «белые». Но даже тогда существовало немало «сторон» помельче, причинявших порой немало беспокойства как белогвардейцам, так и большевикам.

Что уж говорить о восемнадцатом… «Сторон» тогда было столько, что ни один историк их не в состоянии сосчитать и хоть как-то привести в систему. Никакой классификации они не поддаются.

Восемнадцатый год, так уж случилось, оказался самым коротким годом из почти двух тысячелетий, прожитых теми, кто считал время от Рождества Христова. Касается это, правда, только тех, кто прожил его на территории Советской России. Дело в том, что большевики решили считать время по «новому» стилю – и после 31 января восемнадцатого года наступило не первое февраля, а сразу четырнадцатое. Год оказался самым коротким, на тринадцать дней меньше обычного – но на его протяжении наворочено было столько…

Собственно, весь восемнадцатый – это одна Великая Смута, во многом повторявшая ту, первую, что произошла на Руси триста с лишним лет назад. Во-первых, больше не было, и все это знали, сильной и авторитетной центральной власти. Во-вторых, миллионы людей прошли мировую войну, что приучило их к бестрепетной жестокости. В-третьих, вырвались наружу все те противоречия и вековые конфликты, о которых я так подробно рассказывал, все накопившиеся обиды. Чуть ли не в каждом селе – не говоря уже о регионах – начинали жить своим умом и смотреть на окружающее исключительно со своей колокольни.

Больше не было ни власти, ни законов, ни порядка. Опять-таки еще до большевистского террора крестьяне в европейской России на известия о мобилизации рекрутов и лошадей ответили убийствами и пытками тех, кто хоть как-то имел отношение к зыбкой новорожденной власти. В Средней Азии и на Кавказе «националы» стали совершать столь же бессмысленные и кровавые налеты на русские села.

Хаос стоял неописуемый. На юг воевать с корниловцами шли пока что левый эсер Муравьев и анархист Железняк. Не было ни армий, ни фронтов – по огромным пространствам перемещались отряды и отрядики, плохо представлявшие, куда они идут, кому подчиняются и чего, собственно, хотят. Иные с грехом пополам еще идентифицировали себя с какой-то политической силой, но хватало и абсолютно независимого народа. Какой-нибудь деревенский аптекарь, всю жизнь мечтавший о майнридовских приключениях, собирал отряд, провозглашал деревню Драчевку независимой республикой и, обвешавшись маузерами, носился на коняшке с дюжиной таких же отморозков. От какого-нибудь гетмана Скоропадского или эстонского президента он отличался исключительно мелким масштабом, и только…

Черт возьми, какие только типажи не рождала Великая Смута! Вот вам дальневосточные партизаны (правда, это уже не восемнадцатый, это чуточку позже, но особой разницы нет). Атаман – бывший унтер, бывший питерский пролетарий Тряпицын. Начальником штаба у него (и по совместительству – любовницей) – девятнадцатилетняя красоточка Нина Лебедева-Кияшко, анархистка-максималистка и племянница бывшего военного губернатора Забайкальской области… Костяк отряда – освобожденные революцией местные каторжане и китайцы. Эта сладкая парочка со своей ордой захватила Николаевск-на-Амуре, за три месяца вырезала десять тысяч человек из двенадцатитысячного населения, а заодно и оказавшийся там на свою беду японский гарнизон. Трагикомедия в том, что «бригада» Тряпицына на бумаге считалась «частью Красной Армии». Узнав об этаких художествах, Ленин отправил в Приморье гневную депешу. Тряпицын (исторический факт!) ответил Ильичу краткой телеграммой: «Поймаю – повешу». После чего, собрав в мешок брильянты и золотишко, нацелился вместе с любящей Ниной пробиваться в Китай. Приморские коммунисты срочно собрали конференцию, на которой постановили предать буйных любовничков революционному суду – но оказалось, что еще за два дня до этого часть «бригады» взбунтовалась, перестреляв как Тряпицына с Ниной Кияшко, так и весь их штаб. Правда, эти мстители народные не имели никакого отношения к красным – историки их характеризуют как «белогвардейские элементы» под командой некоего прапорщика Андреева, решившего вдруг восстановить «демократическую власть», узурпированную «кровожадной сворой» Тряпицына.

Это еще не самая заковыристая коллизия из множества подобных, происходивших на одной шестой части суши. Бывали и похлеще. В моем родном Красноярске в те же годы однажды одновременно существовало семь властей на один город, и каждая пыталась что-то из себя изображать… Жителям жилось нескучно.

Но вернемся к началу Великой Смуты.

Прежде всего, как случалось во многих странах в похожей ситуации, возникла вакханалия суверенитетов, всех и всяческих независимостей. Закавказье отложилось мгновенно, ему было легче всего, до него из-за отдаленности и труднодоступности у Москвы долго не доходили руки. Украинское самостийное правительство под руководством историка Грушевского почти за месяц до подписания большевиками Брестского мира с немцами заключило с Германией свой, сепаратный, мирный договор – и вот тогда-то на Украину и заявились немецкие войска.

О своей автономии очень быстро объявила Сибирь, где у штурвала оказались те же социалисты, только другого пошиба – меньшевики и эсеры. К тому времени сибирские сепаратисты (конечно, во многом уступавшие украинским) все же имели за плечами почти полувековые традиции. Еще в начале семидесятых годов девятнадцатого века крупные ученые Потанин и Ядринцев сформулировали тезис о Сибири как колонии России, к тому же времени относятся и первые попытки (насквозь ученические) учинить сепаратистский мятеж.

Донские казаки, как уже мельком упоминалось, с превеликим энтузиазмом взялись за строительство своего, совершенно независимого и суверенного государства. Все обстояло крайне серьезно: сочинили конституцию, ввели государственный флаг, сине-желто-алый, приняли государственный гимн, старинную песню «Всколыхнулся, взволновался православный Тихий Дон». Трагикомедия здесь в том, что первый куплет этой песни звучит следующим образом:

– Всколыхнулся, взволновался Православный тихий Дон… И послушно отозвался На призыв монарха он…

Но именно эта песня, прославляющая верность донцов России и монарху, стала государственным гимном самостийной державы. Донцы никоим образом не собирались восстанавливать единую Россию – они, как опять-таки мимоходом говорилось, по дурной своей наивности полагали, что, отгородившись от всего остального полыхающего пространства бывшей Российской империи, будут кататься, как сыр в масле. Что им удастся отсидеться. Что никто к ним никогда со штыком не придет, а если придет – нагайками закидают…

Атаман Краснов, «представитель пятимиллионного свободного народа», как он любил себя именовать, быстренько установил подобие дипломатических отношений с Украиной гетмана Скоропадского и Германией. Немцы и украинцы суверенную державу признали – правда, опять-таки неофициально, без присылки полномочных послов и грома оркестров. Окрыленный Краснов сочинил письмо кайзеру Вильгельму, в котором без ложной скромности просил пособить в массе мелких просьбишек: чтобы кайзер помог вернуть Донской державе Таганрогский округ, надавив для этого на Украину; чтобы кайзер посодействовал передаче Дону «по стратегическим соображениям» Воронежа, Камышина и Царицына, надавив для этого на Москву. А взамен, если отбросить дипломатические обороты, обещал впредь становиться в любую позицию из «Камасутры», какая только будет Германии угодна.

Губа у атамана была не дура. Таганрог – это угольные шахты и заводы, Царицын (нынешний Волгоград) – выход в Каспийское море… Господа казаки всерьез собирались строить сверхдержаву – и полагали себя отдельной нацией. Так и было написано в «Законах Всевеликого Войска Донского»: «Три народности издревле живут на Донской земле и составляют коренных граждан Донской области – донские казаки, калмыки и русские крестьяне». Себя донцы русскими, как отсюда явствует, отнюдь не считали. А потому подданных новоявленной державы быстренько разделяли на две категории: «казаков» и «граждан». На бумаге и те и другие считались полностью равноправными, но мы-то прекрасно знаем, что бывает, когда население официально делят на две категории…

Всерьез воевать с большевиками донцы не собирались. Из примерно тридцати пяти тысяч строевых казаков в Добровольческую армию Деникина поступило всего четыреста. Ничего удивительного, что Деникин, с бессильной злостью взиравший на эти политические новости, сказал однажды: «Войско Донское – это проститутка, продающая себя тому, кто больше заплатит».

Краснов не на шутку разобиделся и, в свою очередь, обозвал Деникина «изменником», апологетом «старого режима», «оскорбившим жестоко молодые национальные чувства казаков».

Так и просуществовала недолгое время эта опереточная «держава» – в конце концов она все же послала воевать с большевиками несколько мелких отрядов, которые бросили фронт в Воронежской губернии и повернули домой, рассчитывая отсидеться. Не удалось. Пришли красные и устроили то, что нам теперь известно как «расказачивание». Между прочим, одним из предводителей репрессий был даже не многократно руганный Свердлов, а Андрей Лукич Колегаев, многолетний член партии левых эсеров, к большевикам перешедший в восемнадцатом. Именно он, член Реввоенсовета Южного фронта, отправлял армиям директивы, превосходившие даже циркуляры Свердлова: выжигать восставшие хутора, расстреливать всех, принимавших не только прямое, но и косвенное участие в восстаниях, расстреливать каждого десятого, а то и пятого. Вот только о Колегаеве наши национал-патриоты предпочитают помалкивать, поскольку он никак не годится по своему стопроцентно славянскому происхождению на роль жидомасона…

Примерно так же, как и донцы, вело себя Кубанское казачье войско: Кубанская рада провозгласила самостийную державу, вступила в дипломатические отношения с заграницей вроде Грузии, успела даже провести с Донской державой экономическую войну, совсем как настоящую, перекрыв свои суверенные границы для донских товаров. С красными держава опять-таки не воевала толком, а когда спохватилась, было поздно: на нее двинулись уже не кучки партизан с красными лентами на шапках, а регулярная Красная Армия. И кубанцам отсидеться не удалось…

Признаться, как раз донские казаки (современные, я имею в виду) у меня вызывают легкую брезгливость своими неимоверно громкими причитаниями о горестях их дедов, которых в девятнадцатом изводили лютые большевики. Большевики, конечно, не ангелы, но все беды Тихого Дона как раз оттого и произошли, что тамошние станичники наивно и легкомысленно решили отсидеться в сторонке, пока за соседними холмами шла война и трещали пожарища. Такого фарта в жизни не бывает. Как выражался по другому поводу дон Румата, тех, кто смирно в сторонке сидит, больше всего и режут…

Донцов и кубанцев погубил их собственный эгоизм – так же, как и Оренбургское казачье войско. Всем им показалось, что, объявив суверенитет, они будут жить сладко и счастливо…

Вообще в некоторой корректировке нуждается миф о «работящих казаках», которых разорили красные. Казаки, конечно, в массе своей были и в самом деле трудолюбивы. Вот только следует сделать немаловажное уточнение: напомнить, что у них была еще и своя элита, пресловутая «старшина», которая жила, по примеру любой элиты, вовсе уж сладко – и хотела любой ценой сохранить свои немаленькие привилегии.

Вот документ эпохи: выступление в одной из уральских газет в декабре семнадцатого года рядового казака, делегата от своей сотни. Интереснейшие вещи он рассказывал…

«Первый войсковой Круг в мае (семнадцатого. – А.Б.) прошел, если без сепаративных вожделений наших войсковых бюрократов, но зато у каждого явившегося офицера и чиновника было страстное желание попасть на ту или иную должность по самоуправлению войском. Каждый старался отыскать виновность прежних слуг войска и сесть на их место, т.е. получить оклады, а там хоть трава не расти. Избранная ревизионная комиссия открыла громадные хищения войскового капитала, который шел исключительно на улучшение благосостояния нашего офицерства: так, например, в пригород Оренбурга „Форштадт“, заселенный исключительно казачьими генералами, офицерами и чиновниками, за счет казачьего капитала проведен водопровод и заведен лучший пожарный обоз. Дети этих чинов обучались в средних и высших учебных заведениях за счет этого же капитала. Сметы умышленно ежегодно составлялись с остатками, и эти остатки распределялись чинами в награду и пособие только себе и т.д.».

Теперь понятно, читатель, каковы были ставки в игре и почему элита всех трех вышеназванных казачьих войск стремилась, наплевав на беды России, выкроить себе уютную самостийную державу? Продолжаю цитировать. Читайте, читайте. Нигде, кроме как в моей книге, вы этого, смею думать, не прочитаете – потому что сборник документов и материалов, откуда взята эта статья простого казака, был издан аж в 1927 г. тиражом в полторы тысячи экземпляров…

«Словом, наша войсковая бюрократия жила не хуже помещиков, а потому расстаться с таким жирным куском, как войсковой капитал, не легко. Последний же главным образом составлялся от сдачи в аренду под распашку войсковых свободных земель… Имея в своем бесконтрольном распоряжении около 400 000 десятин (напоминаю: десятина – около гектара. – А.Б.) свободной войсковой земли, 437 487 войсковых борон и лесных дач[1], бюрократия имела громадный доход и расходовала его по своему личному усмотрению…».

И далее неизвестный по фамилии казак дает свое видение происходящего: по его глубокому убеждению, та самая бюрократия ради дальнейшего процветания как раз и внушает рядовому казачеству мысль создать «федеративную Оренбургскую казачью республику», чтобы этим «спасти свою землю». В то время как во многих станицах приходится не более чем 6–8 десятин на семью.

Там же цитируется выступление на Круге оренбургского атамана Дутова, провозглашавшего примерно то же, что на Дону и Кубани: «Мы, казаки, есть особая ветвь великорусского племени и должны считать себя особой нацией. Мы сначала казаки, а потом – русские. Россия – большой разлагающийся организм, и из опасения заразы мы должны стремиться спасать свои животы. Наши леса, воды, недра и земли мы удержим за собой, а Россия, если она не одумается, пусть гибнет».

И в Оренбурге мы видим тот же утробный эгоизм: пусть гибнет Россия, лишь бы нам было хорошо, «особой нации»… Легко догадаться, что и там все повторялось по тем же сценариям: какое-то время казаки благоденствовали, отгородившись от всеобщей смуты, но потом у окрепших большевиков дошли руки и до них… А посему, уж простите, лично мне нисколько не жалко людей, из своих шкурных интересов собравшихся пребывать в роли той самой обезьяны из китайской пословицы, что с высокой ветви дерева намеревалась, уютно расположившись, наблюдать драку двух тигров. Вот только тигры вовсе не загрызли друг друга насмерть, один победил, огляделся и, усмотрев обезьяну, решил перекусить…

Но ведь были и другие! И вот перед ними стоит снять шапку…

Когда по всей России возрождались казачьи традиции, когда по многим градам и весям щеголяли картинно-пестрые станичники с дедовскими «Георгиями» на груди, это поветрие, насколько мне известно, обошло те районы, что были когда-то территорией Уральского казачьего войска. Причина проста и трагична: уральских казаков больше нет. Всех прочих в России сохранилось немало, а вот уральских попросту нет…

Дело в том, что Уральское казачье войско оказалось единственным, не поддавшимся ни разложению, ни большевистской пропаганде, ни эгоистическому стремлению к созданию самостийной «державы». Крепкие хозяева, староверы, уральские казаки с самого начала без колебаний и раздора в собственных рядах выступили против большевиков. Сначала они гибли в боях. Потом, когда стало ясно, что красные побеждают, Уральское войско с семьями двинулось на юг, через казахские степи, пробиваясь в Персию. Цели они достигли, но жертвы были огромными – голод, бездорожье, холода…

С Урала под командованием своего атамана вышли пятнадцать тысяч человек, а до прикаспийского форта Александровск добрались только три тысячи – выжил один из пяти… Вот потому-то возродить уральское казачество и невозможно – некому.

Единственное войско, не зараженное ни эгоизмом, ни шатаниями. Ничего общего с Доном, с Кубанью, с Дальним Востоком, где атаман Семенов был, по сути, такой же японской проституткой, как Краснов – германской. Оба, уже в сорок пятом, получили свою петлю…

Я не собираюсь никого осуждать. Я просто хочу напомнить, что отделялись, собственно, едва ли не все – но донцы и кубанцы вызывают неприязнь как раз тем, что ныли потом, с наивными глазами уверяя, что совершенно не понимают причин красных репрессий, что понятия не имеют, откуда взялась на них этакая напасть. А взялась она из их собственного эгоизма…

Что характерно, едва ли не на всем необозримом пространстве бывшей Российской империи «самостийников» возглавляли бывшие блестящие офицеры императорской армии: в Финляндии – гвардеец Маннергейм, на Украине – генерал свиты его императорского величества Скоропадский, в Эстонии – полковник царской армии Лайдонер, который, чтобы не мелочиться, быстренько произвел себя в генералы…

Прибалтика, естественно, шагала в первых рядах «самостийников». Причем со всеми специфическими чертами, прибалтам свойственными. Вот как, например, обстояло дело в Латвии. Сначала премьер-министр новорожденной державы, на которую всерьез нажимали красные, господин Ульманис заключил договор с германским командованием: всякий германский солдат, который не менее четырех недель будет участвовать в боях против местных большевиков, получит гражданство Латвии и преимущественное право на получение немалого участка земли.

Договор был оформлен письменно. После чего немало крестьян в германской форме, мечтавших о собственной землице, примкнули штыки и быстренько вышибли за пределы Латвии красных. Но тут г-н Ульманис цинично заявил: мол, в Версальском мирном договоре четко прописано, что никто больше не обязан соблюдать обязательства перед Германией. И обманутые немцы, так и не получив земли, поплелись в фатерланд, надо думать, выражаясь в адрес Ульманиса витиевато и многоэтажно…

В Эстонии тяжесть борьбы с красными вынесли на себе отряды белогвардейцев. После чего благодарная независимая Эстония, быстренько заключив мир с Москвой, их разоружила и загнала за колючую проволоку, на лесозаготовки.

В Литве, в городе Вильно, где литовцев испокон веку жило-проживало не более двух-трех процентов, литовское экстремисты подняли мятеж и начали резать подряд всех «инородцев». Правда, дело не выгорело: марш-броском примчалось два конных полка польского генерала Люциана Желиговского, вышибли эту банду из города и гнали еще километров десять. Город Вильно попал в руки литовцев благодаря Сталину только в 1940 г. и вместо своего исконного, многие века сохранявшегося названия получил какое-то новое, которое я никак не могу запомнить.

Между прочим, все три прибалтийские крохотульки смогли обеспечивать своим гражданам на пару десятков лет худо-бедно сносное существование исключительно оттого, что совершенно по-большевистски провели грабительскую земельную реформу. В Эстонии и Латвии новоявленная власть попросту конфисковала земли у прежних владельцев «некоренной» национальности, русских и немцев (а в Литве еще и у поляков), и кое-как наделила участками «коренных». Чем это отличается от той же коллективизации, лично мне решительно непонятно. Грабеж – он и есть грабеж, как его ни именуй и какими «национальными интересами» ни прикрывай…

В общем, в начале восемнадцатого года, куда ни взгляни, пышным цветом расцвели суверенитеты. Армии практически не существовало.

И правительству Ленина–Троцкого–Сталина пришлось подписать с Германией «похабный» Брестский мир.

Его тоже порой кое-кто рассматривает как «выполнение обязательств большевиками перед финансировавшими их немцами». Но жестокая правда истории в том, что воевать молодая республика попросту не имела ни сил, ни возможности. В первую очередь оттого, что никто не хотел воевать.

Кстати, по воспоминаниям Ф. Раскольникова, термин «похабный» выдумали не критики большевиков, и даже не Ленин первым его запустил в обиход: делегаты с фронта, добравшись до трибуны, в голос твердили одно: «Дайте мир, пусть похабный!».

Было бы самоубийством воевать с Германией – тоже разоренной и истощенной войной, но находившейся по всем параметрам в гораздо лучшем положении. Ленин и его сторонники это прекрасно понимали. Другую позицию занимали так называемые «левые коммунисты» во главе с «любимцем партии» Бухариным, за которым числилось одно-единственное достоинство: о чем бы ни зашла речь, он мог часами предаваться ужасающему словоблудию (за что насмешник Троцкий тогда же окрестил его «Коля Балаболкин»). Бухаринцы стояли как раз за продолжение войны любой ценой. Правда, при этом они не рассчитывали не то что на победу, но даже на ничью. Они с самого начала знали, что новорожденная Советская Россия тевтонами будет моментально разбита. Но этого именно они и жаждали, на несколько десятков лет предвосхитив знаменитый тезис председателя Мао: «Чем хуже – тем лучше». Дальний расчет у бухаринцев был незатейливый и людоедский: гибель Советской России под ударом кайзеровской военной машины должна стать примером и уроком для «мирового пролетариата», который, узрев этакое варварство, устыдится, воспрянет и поднимется на тот самый последний и решительный бой, сметая «старые режимы». О чем со свойственным ему всю сознательную жизнь простодушным цинизмом вещал тогда сам Коля Балаболкин-Бухарин: «Наше единственное спасение заключается в том, что массы познают на опыте, в процессе самой борьбы, что такое германское нашествие, когда у крестьян будут отбирать коров и сапоги, когда рабочих будут заставлять работать по 14 часов, когда будут увозить их в Германию, когда будет железное кольцо вставлено в ноздри, тогда, поверьте, товарищи, тогда мы получим настоящую священную войну».

Однако после жесточайших дискуссий и накаленной сшибки мнений победила ленинская точка зрения, которую столь же цинично (но отнюдь не так простодушно) озвучил тогда же Троцкий: «К мирным переговорам мы подходили с надеждой раскачать рабочие массы как Германии и Австро-Венгрии, так и стран Антанты. С этой целью нужно было как можно дольше затягивать переговоры, чтобы дать европейским рабочим время воспринять как следует самый факт советской революции и, в частности, ее политику мира».

Другими словами, имело место лишь временное отступление, чего твердолобые бухаринцы как раз и не понимали… В нашей историографии (и отнюдь не одной лишь национал-патриотической) принято ругательски ругать Троцкого за его известную декларацию: «Войну более не ведем, мира не подписываем, армию распускаем». Но соль в том, что это была опять-таки вполне продуманная акция, о которой пишет сам Троцкий: «Известно, что даже в Германии, среди социал-демократической оппозиции, ходили настойчивые слухи о том, что большевики подкуплены германским правительством и что в Брест-Литовске происходит сейчас комедия с заранее распределенными ролями. Еще более вероподобной эта версия должна была казаться во Франции и Англии. Я считал, что до подписания мира необходимо во что бы то ни стало дать рабочим Европы яркое доказательство смертельной враждебности между нами и правящей Германией. Именно под влиянием этих соображений я пришел в Брест-Литовске к мысли о той „педагогической“ демонстрации, которая выражалась формулой: войну прекращаем, но мира не подписываем».

Мне представляется, это вполне внятное и убедительное объяснение, как бы к Троцкому ни относиться. И Ленин, и Сталин, и Троцкий были гениями маневра (последний – до определенного времени, впрочем). Они тянули время. Они прекрасно знали, что европейский солдат любой страны точно так же смертельно устал сидеть во вшивых и мокрых окопах – и пример вышедшей из войны России выглядит заразительно…

А кроме того, большевики всерьез рассчитывали на германских «коллег», и эти надежды были отнюдь не беспочвенными: к тому времени всю Германию, без преувеличения, трудами тамошних социал-демократов и вообще левых сотрясали демонстрации, митинги и стачки в знак солидарности с Советской Россией. Это не выдумка последнего коммунистического агитпропа, это и в самом деле было…

Это сегодня, когда век двадцатый прожит и закончился, когда мы точно знаем, что же именно произошло, легко упрекать большевиков во всех мыслимых грехах. Но не стоит забывать, что в восемнадцатом году, если воспользоваться любимой фразой Ю. Тынянова, было «еще ничего не решено». Будущее ведь было несвершившимся! Никто тогда, не располагая машиной времени, не мог знать, что революции в странах Западной Европы в конце концов провалятся. Наоборот, шансы на их успех были все же велики…

Нелишне будет узнать мнение на сей счет не самого бездарного писателя и не самого неумелого аналитика Герберта Уэллса. Вот что он писал в «России во мгле»: «Если бы война на Западе длилась и поныне (писано в 1920 г. – А.Б.), в Лондоне распределялись бы по карточкам и ордерам продукты, одежда и жилье» (как, между прочим, обстояло дело в Британии во вторую мировую, продуктовые карточки там были отменены лишь в 1954 г., гораздо позже, чем в СССР). И далее: «Если бы мировая война продолжалась еще год или больше, Германия, а затем и державы Антанты, вероятно, пережили бы свой национальный вариант русской катастрофы. То, что мы застали в России, – это то, к чему шла Англия в 1918 г., но в обостренном и завершенном виде… расстройство денежного обращения, нехватка всех предметов потребления, социальный и политический развал и все прочее – лишь вопрос времени. Магазины Риджент-стрит постигнет судьба магазинов Невского проспекта, а господам Голсуорси и Беннету придется спасать сокровища искусства из роскошных особняков Мэйфера…».

Вообще-то Уэллс любил побаловаться возведенными в крайнюю степень ужаса апокалиптическими картинками, и далеко не все его предсказания касаемо общественных изменений сбылись, в отличие от технических. Однако гораздо более прагматичный Ллойд-Джордж, не писатель-фантаст, а опытный политик, в речи от 18 марта того же 1920 г. говорил о революционной опасности в Англии почти теми же словами: «…когда дело дойдет до сельских округов, опасность будет там так же велика, как она велика теперь в некоторых промышленных округах. Четыре пятых нашей страны заняты промышленностью и торговлей; едва ли одна пятая – земледелием. Это – одно из обстоятельств, которое я имею в виду, когда я размышляю об опасностях, которые несет нам будущее. Во Франции население земледельческое, и вы имеете солидную базу определенных взглядов, которая не двигается очень-то быстро и которую не очень-то легко возбудить революционным движением. В нашей стране дело обстоит иначе. Нашу страну легче опрокинуть, чем какую бы то ни было другую страну в свете, и если она начнет шататься, то крах будет здесь по указанным причинам более сильным, чем в других странах».

Уж если такое всерьез говорит с трибуны премьер-министр Британии, которую у нас привыкли полагать неким вечным оазисом благоденствия…

Совершенно зря, кстати. Чтобы понять, что собой представлял тогда «низший класс» Великобритании и сколько там накопилось горючего материала, достаточно прочитать сугубо документальную книгу Джека Лондона под символическим названием «Люди бездны». Американец переоделся безработным и пожил какое-то время среди лондонских низов. Описание впечатляет…

А кроме того, я рекомендовал бы вдумчивому читателю романы того же Уэллса «Анна-Вероника» и «Бэлпингтон Блэпский» – не фантастические, а насквозь реалистические. Тот, кто их осилит, возможно, согласится со мной, что они показывают превеликое множество радикалов, ставших бы при других условиях великолепными кандидатами в комиссары и следователи Великобританской ЧК, и представит, что эти персонажи натворили бы в доброй старой Англии, достаточно им напялить кожанки, взять маузеры и присмотреться к «буржуям» с «консерваторами». Серьезно, рекомендую…

Большевики потому и соглашались на немецкие требования, что всерьез рассчитывали на победоносную германскую революцию. И, между прочим, оказались не так уж неправы в расчетах. Первая партия в 93,5 тонны российского золота из 240 прибыла в Германию к 1 ноября – а всего через неделю там и в самом деле грянула революция, сбросившая монархию. Потом, правда, события пошли не совсем так, как в Москве планировали, и германские друзья Ленина к власти так и не прорвались – но, повторяю, вполне могло случиться и по-другому. Были шансы. А кроме того, со свержением кайзера Брестский мир автоматически превратился в клочок бумаги…

Между прочим, подписав Брестский договор, большевики все же добились некоторых политических выгод: по нему Германия обязывалась не признавать никаких «самостийных» держав, возникших на территории России. Небольшой, но выигрыш…

И началась Гражданская война, виновников у которой, как уже говорилось, не бывает. Парад суверенитетов катился по России то ли со скоростью звука, то ли со скоростью света, все, кто только имел к тому возможность, пытались отхватить себе кусочек ничейной территории. Дошло до того, что в бывшую Российскую империю вторглись румыны – а такое означает, что хуже дела обстоять просто не могут. Те самые румыны, касательно которых, несмотря на все дискуссии, до сих пор не пришли к единому мнению: что же такое румын – национальность или профессия? (Самое смешное, что в разное время, ничего не зная друг о друге, один из царских генералов и один из генералов вермахта практически одинаковыми словами отозвались о Румынии: если она станет союзником – понадобится десять дивизий, чтобы ее защитить, если врагом – те же десять дивизий, но на сей раз, чтобы разбить…)

Даже румыны… Сначала они потихонечку грабили, притесняли оказавшиеся на их территории российские части и помаленечку, пробуя силы, расстреливали большевиков. Потом, видя, что сходит с рук, обнаглели. Некий генерал Бронштяну вторгся со своим воинством в Кишинев, расстрелял там всех настроенных против «Великой Румынии от моря до моря» – красных, белых, монархистов, либералов – и захватил Бессарабию (которую румыны отдали лишь двадцать лет спустя, подобострастно виляя позвоночником, едва Сталин стукнул кулаком по столу, не особенно и громко).

Полыхает гражданская война от темна до темна…

С обеих сторон воевали офицеры старой армии. В Красной Армии было семьдесят пять тысяч царских офицеров, в Белой – сто тысяч. Но вот выпускников престижнейшей, элитнейшей Николаевской академии Генерального штаба у красных служило даже больше, чем у белых. Иные уверяют, будто все оттого, что зловредные большевики брали офицерские семьи заложниками и силком заставляли воевать. Это справедливо для каких-то отдельных случаев, но общую картину никак не объясняет…

Начальником штаба у Фрунзе – бывший генерал Н.С. Махров. Начальником штаба у Врангеля – не снявший золотых погон генерал П.С. Махров. Родные братья, ежели кто не понял. В штабе Тухачевского во время наступления на Варшаву – Н.В. Сологуб. В штабе Пилсудского во время обороны Варшавы – двоюродный брат означенного Сологуба… Восточным фронтом, действовавшим против Колчака, командовал царский полковник, выпускник Академии Генерального штаба С.С. Каменев, а заменил его впоследствии бывший генерал-лейтенант А.А. Самойло.

Всего в Красной армии оказалось более шестисот офицеров и генералов Генерального штаба. Из двадцати командующих красными фронтами семнадцать были кадровыми офицерами царского времени. Все начальники штабов фронтов – бывшие офицеры. Из ста командующих красными армиями восемьдесят два – царские офицеры в прошлом.

Кстати, здесь и стоит искать корни распространенных в свое время мифов о «великих полководцах» Тухачевском, Якире, Уборевиче и прочих: разрабатывали планы и проводили их в жизнь военные профессионалы, а «великие пролетарские полководцы», вроде бывшего командира взвода Тухачевского, недоучившегося фармацевта Якира и штафирки Уборевича, лишь в нужный момент вылетали на белом коне перед революционными массами и орали, махая сабелькой, что-нибудь зажигательное и политически правильное…

Военной разведкой у красных одно время руководил генерал Бонч-Бруевич, брат ленинского сподвижника. У большевиков оказались и бывший помощник военного министра Поливанов, и адмирал Альтфатер. Известны, по меньшей мере, четверо бывших царских генералов, которые, попав в плен к белым, отказались изменить красной присяге и были за это расстреляны: фон Таубе, Николаев, Востросаблин, Станкевич.

Огромную роль в свое время сыграло воззвание группы бывших царских генералов, призывавших в 1920 г. офицерство переходить на сторону красных. Вот цитаты: «Свободный русский народ освободил все бывшие ему подвластными народы и дал возможность каждому из них самоопределиться и устроить свою жизнь по собственному произволению. Тем более имеет право сам русский и украинский народ устраивать свою участь и свою жизнь так, как ему нравится, и мы все обязаны по долгу совести работать на пользу, свободу и славу своей родины – матери России». «В этот критический исторический момент нашей народной жизни мы, ваши старшие боевые товарищи, обращаемся к вашим чувствам любви и преданности к родине…». Иначе «наши потомки будут нас справедливо проклинать и правильно обвинять за то, что из-за эгоистических чувств классовой борьбы мы не использовали своих боевых знаний и опыта, забыли родной русский народ и загубили свою матушку – Россию».

Воззвание подписали известные и уважаемые в старой армии люди: генералы Поливанов, Зайончковский, Клембовский, Парский, Балуев, Акимов, адмирал Гутор. Первой стояла фамилия авторитетнейшего военачальника А. Брусилова.

Кто-то может верить, будто подписи они поставили оттого, что чекисты арестовали у одного жену, а у другого – старую бабушку. На самом деле никаких подтверждений столь примитивной версии в истории не отмечено. Все эти люди служили новой власти не за страх, а за совесть. Большевиками они, конечно не были. Просто-напросто новая Россия их вполне устраивала, гораздо больше, чем место в белогвардейских рядах, только и всего…

(Подобное после окончания Второй мировой войны случится в Польше. Из эмиграции вернутся и займут немало высоких должностей в армии и военной разведке генералы и старшие офицеры времен Пилсудского. И никто не будет их трогать, никто не станет попрекать «белопанским» прошлым. Они не питали ни малейшей склонности к коммунистам – но новая Польша в установленных Сталиным границах им чертовски нравилась, и они хотели ей служить…)

И это воззвание, кстати, имело громадный успех. После того, как оно появилось, в Красную армию пришли пятьдесят тысяч офицеров.

Хотя что касаемо Брусилова… Должно быть, сотрудничая с большевиками, этот известный оккультист, страстный последователь небезызвестной мадам Блаватской, испытывал нешуточный душевный дискомфорт. Евреев среди большевиков хватало – а его высокопревосходительство был антисемитом патологическим. Сохранились любопытные воспоминания украинского академика Заболотного, бактериолога и эпидемиолога, еще до революции встречавшегося в прифронтовой полосе с Брусиловым. Когда ученый пожаловался, что для его опытов очень трудно в нынешние тяжелые времена добывать обезьян, генерал «серьезно спросил: „А жиды не годятся? Тут у меня жиды есть, шпионы, я их все равно повешу, берите жидов“. И, не дожидаясь моего согласия, послал офицера узнать: сколько имеется шпионов, обреченных на виселицу. Я стал доказывать его превосходительству, что для моих опытов люди не годятся, но он, не понимая меня, говорил, вытаращив глаза: „Но ведь люди все-таки умнее обезьян, ведь если вы впрыснули человеку яд, он вам скажет, что чувствует, а обезьяна не скажет“. Вернулся офицер и доложил, что среди арестованных по подозрению в шпионаже нет евреев, только цыгане и румыны. „И цыган не хотите? Нет? Жаль“».

Оригинальным человеком, мягко выразимся, был Брусилов. Но тем не менее служил красным и с такими взглядами. Вообще-то ходили упорные слухи, что в его ненависти к Николаю II были и личные причины – за известный прорыв император наградил генерала бриллиантовым оружием, но Брусилов рассчитывал на Георгия 2-й степени и очень разобиделся…

Хотя… Во времена Гражданской встречались самые невероятные комбинации. В ноябре 1921 г. из Стамбула в Россию вернулся с женой и группой офицеров не кто иной, как бывший врангелевский генерал Слащев, тут же призвавший остававшихся за границей врангелевцев последовать его примеру.

Личность эта мало того что колоритнейшая – кокаинист, бунтарь, постоянно ссорившийся с Врангелем, хозяин персонального зоосада, который возил в своем вагоне, – но и залитая кровью по самую маковку. Пожалуй, никто из белогвардейских генералов (атаманы вроде Семенова и Анненкова не в счет) не имел такой репутации лютейшего вешателя. С особенным удовольствием приказывал вздергивать во множестве большевиков и евреев персонально, но не обходил вниманием дезертиров, вообще всех, кто в недобрую минуту подворачивался под руку. Весь путь Слащева по югу России – это одна бесконечная цепь виселиц.

И тем не менее… В Севастополе на причале его встречал сам Дзержинский! Оказалось, у Слащева есть некоторые заслуги перед Советской властью: вскоре после воззвания Брусилова Слащев и еще 30 генералов замышляли пробольшевистский переворот в Крыму, вели переговоры с тайными посланцами красных. И провалилась эта затея по причинам практическим: после разгрома под Варшавой и подписания мира с Польшей у Москвы высвободились достаточные военные силы, чтобы покончить с Врангелем самостоятельно, без слащевского путча…

Собственно говоря, никакие это не заслуги – наоборот, Слащева по логике следовало бы поскорее шлепнуть, чтобы своим существованием не портил причесанную, красивую мифологию «борьбы с белогвардейщиной». То, что он, вернувшись, накатал вышеупомянутое обращение к эмигрантам, опять-таки нельзя считать великой заслугой.

И тем не менее, по неким абсолютно мне непонятным побуждениям, большевики генерала не тронули. Мало того – семь с лишним лет он преподавал на высших военных курсах «Выстрел». Лишь в январе 1929 г. к нему в квартиру ворвался бывший комвзвода Красной Армии Лазарь Коленберг и высадил в Слащева пистолетную обойму. На допросах он говорил, что мстил за расстрелянного Слащевым в Николаеве брата. Коленберга признали душевнобольным и не судили.

Многие, от отечественных до зарубежных, исследователи склонны считать, будто это ГПУ руками Коленберга коварно убрало Слащева. Позвольте не поверить. За семь с лишним лет, что генерал прожил в Советской России, его тысячу раз можно было убрать при желании, не особенно и утруждая себя поисками мотивов или разработкой коварных комбинаций. Так что Коленберг, вероятнее всего, сводил собственные счеты. Ничего удивительного – удивительно как раз то, что Слащев продержался так долго, учитывая, сколько людей он перевешал и сколько у них осталось горящих жаждой мщения родных…

Слащев – не единственный пример не поддающихся логическому осмыслению альянсов с большевиками разнообразнейшей, самой причудливой публики. Большевиков, что интересно, всецело признавали и поддерживали разнообразные радикально-мистические сектанты: хлысты, баптисты, евангелисты седьмого дня. Последние, не мелочась, считали Ленина чуть ли не вторым Мессией, объявляя, что на нем «почиет благодать Божья». (Горячо поддержавший большевиков поэт Николай Клюев, кстати, как раз из хлыстов.) Известный черносотенец и личный враг Распутина иеромонах Илиодор (Сергей Труфанов), печально прославившийся до революции всевозможными экстремистскими выходками, после Октября вернулся в Россию и сотрудничал с большевиками. В числе прочего создал некую мистическую «Коммуну Вечного Мира», объявив себя не только «патриархом», но и «русским папой».

Большевики это на удивление долго терпели – и, в конце концов, в 1922 г. не посадили Илиодора и не расстреляли, а выслали за границу…

Кроме этого, среди большевиков в большом количестве были замечены как бывшие «правые» интеллигенты, так и всевозможные оккультисты, пленившие впоследствии своими идеями даже видного чекиста Бокия, пригревавшего их и пестовавшего. Тянулось это долго – но, в конце концов, в тридцать седьмом и оккультистов перестреляли, и Бокия не забыли…

В советские времена в иных книгах и фильмах белогвардейцев изображали как оголтелых монархистов, со слезами на глазах внимавших мелодии «Боже, царя храни». На деле же обстояло чуточку иначе. По большому счету, судьба свергнутого императора и его семьи никого особенно не волновала. В Екатеринбурге, когда туда перевезли Николая, как раз и размещалась в эвакуации Академия Генерального штаба – отборные офицеры, числом почти не уступавшие немногочисленному гарнизону Уралсовдепа. При минимальном желании эти профессионалы войны могли бы без особого труда освободить свергнутого императора.

Вот только не было ни малейшего желания… Белый генерал Дитерихс приводит в своих мемуарах воспоминания некоего «полковника Л.», который как раз и был командирован из Петрограда в Екатеринбург некоей монархической организацией «Союз тяжелой кавалерии», чтобы спасти августейшую семью. Вот как полковник ответственное поручение выполнял: «В Екатеринбурге я поступил в слушатели 2-го курса Академии Генерального штаба и, имея в виду осуществление вышеуказанной цели, осторожно и постепенно сошелся с некоторыми офицерами-курсантами: М., Я., С., П., С. Однако сделать что-либо реальное нам не пришлось, так как события совершались весьма неожиданно и быстро. За несколько дней до взятия Екатеринбурга чехами я ушел к ним в состав офицерской роты полковника Румши и участвовал во взятии Екатеринбурга. После этого в офицерской среде возникла мысль сделать все возможное для установления истины: действительно ли убит Государь Император».

Такие дела. Полковник приехал в Екатеринбург в мае. Чехи взяли город два с лишним месяца спустя. За это время эмиссар тайной организации успел лишь поболтать с пятью курсантами…

Кроме того, вдумчивые исследователи (например, Н. Коняев) отметили явную странность происходившего тогда вокруг Екатеринбурга: белогвардейцы долго и методично обкладывали его с трех сторон значительно превосходящими силами, но до конца июля штурмовать практически не защищенный город не торопились. Более того, они так и не перерезали железную дорогу на Пермь, хотя имели к тому полную возможность – и именно по этой дороге бежали большевики после уничтожения царской семьи. Это настолько странно, что толкает иных на вовсе уж шокирующие выводы. Вот что поместил на своем сайте в Интернете Дмитрий Суворов, автор работы «Все против всех»: «Создается впечатление, будто белогвардейцы предлагают красным своего рода чудовищную „игру в поддавки“: мы даем вам время и шанс сделать ответный ход в отношении царской семьи; мы на вас наступаем, но не так, чтобы отрезать все концы, – нет, мы вас обкладываем как волка флажками, но при этом ниточку Транссибирской магистрали не перерезаем: пожалуйста, драпайте, как вашей душе угодно! И царя вывозите, куда хотите! Ведь вспомнить только, что Голощекин умудрился в этой ситуации съездить в Москву за инструкциями и вернуться – вернуться в полуокруженный Екатеринбург, – для того чтобы ликвидировать семью, и отнюдь не сразу, а еще как минимум через неделю (в условиях Гражданской войны это чудовищно много)! И то после телеграфного сигнала, который дал ему из Перми командующий фронтом Р. Берзин. Как понимать такие действия „рвущихся на спасение“ белых? И простым совпадением фактов все сие не объяснишь».

Я тоже не берусь объяснять. Я всего лишь хочу напомнить: ни одно из белогвардейских движений, боровшихся с большевиками, не поднимало монархических лозунгов. В тылах Деникина монархистов даже, как о том подробно вспоминает В. Шульгин, преследовала всерьез белая контрразведка…

У белых не было не только монархических настроений, но и тени единства. Грызлись меж собой, как собаки из-за кости, не только «верховные правители» разных регионов, но и деятели одной армии. Троцкий подробно писал, чем обязаны белые Таганрогской катастрофе 1920 г., означавшей разгром белого движения на юге…

Врангель предлагал исключительно выгодный для белых (по компетентному мнению Троцкого) план: закрепиться на небольшом участке между Днепром и Волгой, создать ударный кулак из конных частей, пробить им красный фронт и наступать на Москву, попутно соединившись с Колчаком. Однако Деникин распылил силы, наступая по трем направлениям, причем главным из них выбрал самое выгодное для оборонявшихся красных – через Донецкий бассейн. Был разбит и отступил. Причины столь странного его поведения? Да попросту командующим этим «кавалерийским кулаком» следовало стать Врангелю, которому, вполне возможно, и досталась бы вся слава взятия Москвы златоглавой. А Деникин хотел взять Москву сам. В результате проиграл все… Элементарная зависть погубила отличный план, успех которого допускало само большевистское руководство…

На этом фоне безобидно выглядит генерал Май-Маевский – тот самый, что выведен в бессмертном фильме «Адъютант его превосходительства» под именем Ковалевского. Интриг он не плел – некогда было. Мастерски внедрившийся в его ближайшее окружение красный разведчик Макаров (в фильме – Кольцов), быстро разобравшись к чему генерал питает слабость, наладил бесперебойное снабжение водкой и девочками. После чего Май-Маевский с превеликой радостью ушел в столь долгий и качественный запой, что провалил все, что только возможно. Авторы помянутого фильма невероятно польстили генералу, изобразив его трезвым и способным говорить членораздельно.

У красных, конечно, тоже попивали самогонку, держали при себе походно-полевых жен, грабили и интриговали – но, безусловно, не в такой степени… Потому и победили.

А ведь мы еще не коснулись самой малоизвестной стороны Гражданской войны: тех ситуаций, когда власть в противостоящем большевикам лагере оказывалась в руках не солдафонов-генералов, а самых натуральных социалистов, демократов, либералов и интеллигентов!

Было и такое, господа мои, было! У нас как-то принято связывать понятие «белогвардейского лагеря» исключительно с генералами и казачьими атаманами. А ведь дело сплошь и рядом обстояло совершенно иначе!

Когда большевики разогнали Учредительное собрание, его члены, целые и невредимые, разбежались по всей стране и в восемнадцатом году создали целых четыре социалистических правительства в разных уголках великой и необъятной:

1. На Волге, в Самаре – Комитет членов Учредительного собрания (КОМУЧ).

2. Временное областное правительство Урала.

3. Временное сибирское правительство.

4. Верховное управление Северной области (Архангельск).

Повсюду в указанных местах военные играли сугубо подчиненную роль – а всю полноту власти осуществляли законно избранные члены Учредительного собрания: социалисты, демократы, либералы, интеллигенты. Присмотримся к ним поближе… К господам правым эсерам и меньшевикам, стопроцентным и патентованным социал-демократам.

Для начала, взяв власть в Самаре, развернули широчайший террор. Расстреливали прямо на улицах «по подозрению в большевизме». Жертв – многие сотни. Далее, прежде всех остальных ведомств, социалисты создали «государственную охрану», которой поставили руководить эсера Климушкина. А в дополнение быстренько создали систему военно-полевых судов.

И понеслось… Под трибунал можно было угодить в том числе и за «распространение необоснованных слухов». Пленных красноармейцев ночами расстреливали сотнями, выбрасывая трупы в реку. Устроили концлагеря. Когда в Бугурусланском уезде сразу семь волостей отказались дать новобранцев, «для примера» одно из сел окружили войска и открыли огонь из пушек и пулеметов. В сентябре восстали рабочие Казанского порохового завода, протестуя против террора, мобилизации в армию и ухудшения жизни. Комендант города расстрелял митинг опять-таки из пушек и пулеметов. В октябре рабочие г. Иващенкова выступили против демонтажа предприятий и эвакуации их в Сибирь. Прибыли каратели и перебили около тысячи человек, в том числе женщин и детей, без разбора.

Напоминаю: все это творили не генералы, а эсеры и меньшевики, протестовавшие во весь голос против большевистского террора, против большевистских концлагерей, против большевистской ЧК…

Что касается свободы слова – цензуры, надо отдать им должное, не ввели. Вместо этого закрывали газеты и арестовывали редакторов. За непонравившуюся ему статью сам Климушкин упрятал в тюрьму видного кадета Коробова – а чуть позже, переключившись с газетчиков на буржуазию, разогнал съезд торговцев и промышленников. Самыми крайними и бесправными оказались опять-таки крестьяне – их пороли целыми деревнями, проводили «реквизиции», по поводу и без повода обстреливали села из пушек.

Что самое шизофреническое, весь этот кровавый бардак с начала и до конца проходил под красным флагом, реявшим над зданием КОМУЧа. Французский представитель Гинэ, по сохранившимся свидетельствам, чуть умом не тронулся, пытаясь понять загадочную русскую душу… Вот что писал орган казанских меньшевиков: «В рабочих кварталах настроение подавленное. Ловля большевицких деятелей и комиссаров продолжается, усиливается. И самое главное, страдают не те, кого ловят, а просто сознательные рабочие: члены социалистических партий, профсоюзов, кооперативов. Шпионаж, предательство цветет пышным цветом… Жажда крови омрачила умы. Особенно стараются члены квартальных комитетов…».

Интеллигенты! Социалисты! Либералы! Революционеры! Вот вам наглядный пример того, что бывало, когда им удавалось порулить. Самарская братия оказалась еще хуже большевиков – у тех, по крайней мере, была программа, теория, идеология. В КОМУЧе не было ничего отдаленно похожего. Лишь террор, пустая говорильня, развал всего, что только можно развалить. Население поддержки не оказывало ни в малейшей степени. В конце концов пришли красные и вышибли этот дурдом к чертовой матери.

Напоследок, правда, самарские болтуны успели поучаствовать в международной политике и даже в самых настоящих международных конфликтах. Ну разумеется, не с какими бы то ни было державами. По соседству, в Омске, сидели точно такие же придурки – Временное сибирское правительство. Рассказывать о нем подробно нет смысла: практически все, что вы только что узнали о самарском «правительстве», творилось и в Сибири, менялись разве что фамилии и географические пункты, а суть оставалась той же: эсеры и меньшевики, бывшие члены Учредилки, у власти, террор, реквизиции, порки, расстрелы, всеобщий страх и всеобщая ненависть…

Сибирских клоунов в конце концов разогнал адмирал Колчак. Но до того Самара и Омск успели всласть поконфликтовать, словно настоящие державы. В Самаре имелся свой министр иностранных дел, и в Омске тоже. Они сносились меж собой по всем правилам дипломатического протокола, комики. Это была именно клоунада, безумная и позорная. В Челябинске, когда представители их «держав» решили провести совещание на высоком уровне, поезда с делегациями Самары и Омска стояли рядом, на соседних путях, и меж ними сновали курьеры – дипломаты вели меж собой таким образом переписку…

И этот цирк продолжался сутки! Помянутый французский представитель, майор Гинэ, метался от поезда к поезду, все так же медленно, но верно подвигаясь рассудком… Эту историю рассказал не ерничающий красный пропагандист, а белоэмигрант Мельгунов…

А знаете, из-за чего разгорелся сыр-бор? Из-за Зауралья. Великое Самарское государство хотело включить в свои суверенные пределы Челябинский и Златоустовский уезды, а не менее великое вольное государство Сибирское, как легко догадаться, желало видеть эти области под своим скипетром. Вот и грызлись, попутно решая не менее великую проблему: как поделить по справедливости меж двумя суверенами захваченный в Казани запас почтовых марок…

Это было! Читайте Мельгунова…

А грустный юмор еще и в том, что в это время на Урале сидело столь же суверенное, социалистическое и самым решительным образом настроенное Временное областное правительство Урала с эсерами во главе, бомбардировавшее соседей грозными дипломатическими нотами, в которых сообщало, что Челяба и Златоуст ему и самому пригодятся. Войну, правда, не объявляло по причине ущербности в военной области. Впрочем, известно, что меж всеми тремя «державами» велись «торговые» и «таможенные» войны – не знаю деталей, но представляю, что это за очередной балаган лимитед…

Об уральский суверенах – кратко. Правили бал там целых четыре партии:

1. Партия народной свободы.

2. Трудовая народно-социалистическая.

3. Социалисты-революционеры.

4. Социал-демократы-меньшевики.

Как правили? Обыкновенно. Так, как только и могут править интеллигенты-либералы-социалисты: кнутом и пулеметом. Расстреливали не только членов партии большевиков, но и рядовых красноармейцев во множестве, а заодно их семьи и родственников. О происходящем исчерпывающее понятие дает отрывок из заявления Центрального областного бюро профсоюзов Урала: «Вот уже второй месяц идет со дня занятия Екатеринбурга и части Урала войсками Временного сибирского правительства и войсками чехословаков, и второй месяц граждане не могут избавиться от кошмара беспричинных арестов, самосудов и расстрелов без суда и следствия. Город Екатеринбург превращен в одну сплошную тюрьму, заполнены почти все здания, в большинстве невинно арестованными. Аресты, обыски и безответственная и бесконтрольная расправа с мирным населением Екатеринбурга и заводов Урала производятся как в Екатеринбурге, так и по заводам различными учреждениями и лицами, неизвестно какими выборными организациями уполномоченными. Арестовывают все кому не лень, как то: военный контроль, комендатура, городские и районные комиссии, чешская контрразведка, военно-уполномоченные заводских районов и различного рода должностные лица».

А что у нас в Архангельске?

Ну как же, Верховное управление северной области во главе с народным социалистом Чайковским, с ходу заявившее о своей приверженности идее Учредительного Собрания. А уж если пошли такие заявления, жди большой крови…

И она, конечно же, пролилась!

Не будем пользоваться «красными» материалами. Возьмем отрывок из письма, которое в 1922 г. «министр внутренних дел» правительства Чайковского отправил своему шефу в Париж: «Вспомните, Николай Васильевич, хотя бы наш север, Архангельск, где мы строили власть, где мы правили! И вы, и я были против никаких казней, жестокостей, но разве их не было? Разве без нашего ведома на фронтах (например на Пинежском и Печоре) не творились военщиной ужасы, не заполнялись проруби живыми людьми? Да, мы этого, к сожалению, в свое время не знали, но это было, и не падает ли на нас, как на членов правительства, тень за эти злодеяния? Вспомните тюрьму на острове Мудьюг, в Белом море, основанную союзниками, где содержались «военнопленные», т.е. все, кто подозревался союзной военной властью в сочувствии большевикам. В этой тюрьме начальство – комендант и его помощник – были офицеры французского командования, что там, оказывается, творилось? 30% смертей арестованных за пять месяцев от цинги и тифа, держали арестованных впроголодь, избиения, холодный карцер в погребе и мерзлой земле…».

Классический нехитрый набор оправданий нашкодившего интеллигента: во-первых, он ничего такого не знал, а во-вторых, он ничего такого не хотел. Он хотел, как лучше, а получилось отчего-то, как всегда…

Немного цифр. При народном социалисте Чайковском за год на территории с населением в 400 тысяч человек только через одну архангельскую тюрьму прошло 38 000 арестованных – 8 тысяч из них расстреляно, более тысячи умерло от побоев и болезней. А ведь были еще пять тюрем в Мурманске и концлагерь на необитаемом острове Мудьюг…

Вот вам «социалистические» правительства: одни вышиблены большевиками, другие разогнаны белыми генералами. Но крови успели нацедить немеряно…

И этаких вот противобольшевистских «правительств» в восемнадцатом году историки насчитывают около двух десятков. Все они действовали на схожий манер: указом номер один обещали немыслимые и разнообразнейшие вольности в противовес злодеям и тиранам большевикам, указом номер два создавали свою ЧК и начинали лютовать… К девятнадцатом году их повсеместно, как уже говорилось, если не красные прихлопнули, то генералы разогнали.

С девятнадцатого, по сути, как раз и началось противостояние двух сторон, красных и белых (правда, в тылу у тех и у других разгуливали многочисленные «зеленые», озабоченные лишь собственным выживанием в это непростое время).

Что происходило у генералов? Начнем с Деникина. И слово предоставим ценнейшему свидетелю, уже поминавшемуся митрополиту Вениамину (Федченкову), занимавшему там немаленькие посты: «епископ армии и флота» при Деникине, член «совета министров» при Врангеле.

«Какими же принципами руководствовалось белое движение? …Сознаюсь, у нас не было не только подробной политико-социально программы, но даже самые основные принципы были не ясны с положительной стороны. Я и сейчас не помню каких-нибудь ярких лозунгов: а как бы я мог их забыть, если бы они были? А что помню, то было не сильно, не увлекало. Можно сказать, что наше движение руководилось скорее негативными, протестующими мотивами, чем ясными, положительными своими задачами. Мы боролись против большевиков – вот общая наша цель и психология… Что касается политического строя, то он был неясный, не предрешенческий: вот покончить бы лишь с большевиками, а там «все устроится». Как? Опять Учредительное Собрание, прежде разогнанное Железняковым? Нет! Об Учредительном Собрании и не упоминалось. Что же? Монархия с династией Романовых? И об этом не говорилось, скорее этого опасались, потому что едва ли народные массы воротились бы к старому. Конституция? Да, это скорее всего. Но какая, кто, как – было неизвестно… Какие социально-экономические задачи? Тут было ясно: восстановление собственников и собственности. Ничего нового при генерале Деникине не было слышно…»

«…когда зашла речь о династии Романовых, генерал Врангель в последующем обмене мнениями бросил горячую фразу, которая страшно поразила даже его сотрудников-генералов:

– Россия – не романовская вотчина!

Мне показалось, что народ наш смотрит на дело совсем просто, не с точки зрения идеалов политической философии славянофилов и не по рецептам революционеров, а также и не с религиозной высоты догмата Церкви о царе-помазаннике, а с разумной практической идеи – пользы. Была бы польза от царя, исполать ему! Не стало – или мало – пусть уйдет! Так и с другими властями – кадетскими, советскими. Здоровый простой взгляд».

Иными словами, от большевиков слишком многие могли рассчитывать получить пользу, которой не увидели от белых. Карл Радек писал сущую правду: «Троцкий сумел при помощи всего аппарата нашей партии внушить крестьянской армии, усталой от войны, глубочайшее убеждение в том, что она борется за свои интересы».

Практически то же самое говорил и митрополит Вениамин: «можно не соглашаться с большевиками и бороться против них, но нельзя отказать им в колоссальном размере идей политико-экономического и социального характера. Правда, они готовились к этому десятилетия. А что же мы все (и я, конечно, в том числе), могли противопоставить им со своей стороны? Старые привычки? Реставрацию изжитого петербургского периода русской истории и восстановление «священной собственности», Учредительное Собрание или Земский Собор, который каким-то чудом все разъяснит и устроит? Нет, мы были глубоко бедны идейно. И как же при такой серости мы могли надеяться на какой-то подвиг масс, который мог бы увлечь их за нами? Чем? Я думаю, что здесь лежала одна из главных причин поражения нашего белого движения: в его безыдейности! В нашей бездумности!»

А вдобавок к безыдейности среди деникинцев процветала масса других пороков, смертельно опасных для организованной силы. Грабежи и «реквизиции», погромы и беззаконие достигли такого размаха, что сам Деникин в бессильном возмущении писал: «Каждый день – картины хищений, грабежей, насилий по всей территории вооруженных сил… Помощи в этом деле ниоткуда не жду. В бессильной злобе обещал каторгу и повешенье. Но не могу же я сам, один, ловить и вешать мародеров фронта и тыла».

Врангель, правда, время от времени вешал тех, кто попадался под горячую руку. Помогало плохо. В тылах царили невероятная спекуляция и коррупция, города были набиты здоровыми молодцами, в том числе и в офицерских погонах, увиливавшими от фронта. Опухший от беспробудного пьянства Май-Маевский в разговоре с Врангелем подводил нечто вроде идеологической базы под мародерство и беззаконие:

– Если вы будете требовать от офицеров и солдат, чтобы они были аскетами, то они воевать не станут…

Сам Деникин копейки себе не взял, первое время ходил в дырявых сапогах и старой шинели, пока его кое-как не приодели англичане, но какое значение имеют его высокие моральные качества на фоне того, что творилось в его армии?

Начальник штаба Деникина генерал Романовский в армии не пользовался ни малейшим уважением. Май-Маевского наконец-то выперли в отставку (но разоблаченный и посаженный в крепость чекист Макаров ухитрился оттуда бежать при странных обстоятельствах – у него даже не отобрали в тюрьме удостоверение помощника Май-Маевского!). Слащев, как говорилось выше, вел тайные переговоры с красными.

От Деникина все чаще и настойчивее собственное же окружение требовало определиться и сказать во всеуслышание: за монархическую Россию он сражается или республиканскую? Генерал вилял, кротко ответствуя: мол, как бы я ни ответил, половина офицеров армию тут же покинет, так что лучше давайте уж по-старому, на авось…

О земельной реформе и речи не шло – чтобы не оттолкнуть офицеров, в большинстве своем дворян и землевладельцев. Только в самом конце войны, когда Добровольческая армия была разбита на всех фронтах и у белых остался лишь крымский клочок, чем-то таким срочно озаботились, но объявленная реформа, по словам того же Вениамина, была «компромиссной и запоздалой» и ничего уже не могла спасти.

В конце концов, собственные генералы буквально выпихнули Деникина в Константинополь вместе с Романовским, заставив передать командование Врангелю. Там же, в Константинополе, прямо в здании русского посольства, Романовского и пристукнули: кто-то средь бела дня шарахнул ему в спину пару раз из парабеллума. Посольство было битком набито офицерами, но стрелявшего так и не нашли – а может, и не искали.

Врангель тоже не добился ни малейших успехов – разве что Слащева из армии выкинул… Что ему нисколечко не помогло. И в Крым ворвалась Красная кавалерия…

Там и в самом деле чекисты пачками расстреливали потом офицеров – но необходимо уточнить, что подавляющую их часть составили не фронтовики (эти как раз эвакуировались в большинстве своем), а те самые эгоисты, что всю войну проторчали в тылу, рассчитывая и при красных как-нибудь отсидеться. Не получилось. Напомню еще раз разговор благородного дона Руматы с кузнецом:

«Кузнец оживился.

– И я так полагаю, что приспособимся. Я полагаю, главное – никого не трогай, и тебя не тронут, а?

Румата покачал головой.

– Ну нет, – сказал он. – Кто не трогает, тех больше всего и режут».

Так и вышло.

Колчак…

Можно бы его назвать совершенно опереточной фигурой, не будь на нем столько крови. Сухопутный адмирал, не умевший и не способный руководить военными и гражданскими делами на суше, кокаинист, позер, истерик…

Поначалу ему везло. Так уж исторически сложилось благодаря сибирской специфике, что новоявленными «представителями победившего Октября» в той же Енисейской губернии (нынешний Красноярский край), да и в других местах, стало откровенное отребье, которое даже не воспринимали как власть, искренне полагая шайкой бандитов, под шумок пустившихся пограбить (как оно, кстати, и было). Даже благонамеренные советские историки более поздних лет писали, что Советская власть в Сибири «пала». Она именно «пала», как пьяный в лужу. А пришедшие ей на смену эсеры с меньшевиками были не лучше – и скинувший их Колчак сначала получил чуть ли не единодушную поддержку сибиряков. Но вот потом…

Начались все те же реквизиции, мобилизации и всеобщий террор, превосходивший все, что успели натворить и красные, и «временные областники». Чтобы не быть голословным, приведу два свидетельства, исходивших в свое время из колчаковского же лагеря.

Барон Будберг, министр в правительстве Колчака: «Год тому назад население видело в нас избавителей от тяжкого комиссарского плена, а ныне оно нас ненавидит так же, как ненавидело комиссаров, если не больше; и, что еще хуже ненависти, оно нам уже не верит, не ждет от нас ничего доброго… Мальчики думают, что если они убили и замучили несколько сотен и тысяч большевиков и замордовали некоторое количество комиссаров, то сделали этим великое дело, нанесли большевизму решительный удар и приблизили восстановление старого порядка вещей… Мальчики не понимают, что если они без разбора и удержу насильничают, грабят, мучают и убивают, то этим они насаждают такую ненависть к представляемой ими власти, что большевики могут только радоваться наличию столь старательных, ценных и благодарных для них союзников».

Начальник Уральского края инженер Постников ушел в отставку, подробно изложив в докладной записке Колчаку причины своего поступка: «Руководить краем голодным, удерживаемым в скрытом спокойствии штыками, не могу… Диктатура военной власти… незакономерность действий, расправа без суда, порка даже женщин, смерть арестованных „при побеге“, аресты по доносам, предание гражданских дел военным властям, преследование по кляузам… – начальник края может быть только свидетелем происходящего. Мне неизвестно еще ни одного случая привлечения к ответственности военного, виновного в перечисленном, а гражданских сажают в тюрьмы по одному наговору».

А вот воспоминания одного из упоминавшихся Будбергом «мальчиков», командира драгунского эскадрона в корпусе Каппеля штаб-ротмистра Фролова. Довольно высокий чин еще не означает солидного возраста – чинопроизводство у Колчака было прямо-таки фантазийным, не редкость чуть ли не двадцатилетние полковники, произведенные прямо из поручиков…

«Развесив на воротах Кустаная несколько сот человек, постреляв немного, мы перекинулись в деревню. Деревни Жаровка и Каргалинск были разделаны под орех, где за сочувствие большевикам пришлось расстрелять всех мужиков от 18 до 55-летнего возраста, после чего „пустить петуха“. Убедившись, что от Каргалинска осталось пепелище, мы пошли в церковь… Был страстной четверг. На второй день Пасхи эскадрон ротмистра Касимова вступил в богатое село Боровое. На улицах чувствовалось праздничное настроение. Мужики вывесили белые флаги и вышли с хлебом-солью. Запоров несколько баб, расстреляв по доносу два-три десятка мужиков, Касимов собирался покинуть Боровое, но его „излишняя мягкость“ была исправлена адъютантами начальника отряда поручиками Кумовым и Зыбиным. По их приказу была открыта по селу ружейная стрельба и часть села предана огню».

Это – не отдельные «перегибы» и не выходки каких-то особенных садистов. Подобное творилось повсеместно. Легко представить, как отреагировали на это коренные сибиряки, по характеру не склонные прогибаться перед какими бы то ни было властями, – а оружие и до войны имелось в каждом доме… Если в первые месяцы наблюдалось четкое разделение: столыпинские «новоселы» – за красных, коренные – за Колчака, то теперь положение изменилось самым решительным образом. Против колчаковцев выступили все. Без малейшего участия большевиков возникли партизанские армии в десятки тысяч человек и «свободные республики» вроде Тасеевской, занимавшей громадную территорию. Именно этому масштабнейшему движению, а не военным потугам бездарного Тухачевского, красные обязаны взятием Сибири…

В том, что партизанское движение никакого отношения к большевикам не имело, убеждают сохранившиеся документы. Невероятная путаница понятий, представлений и методов агитации! Один из повстанческих вождей, штабс-капитан военного времени и агроном по основной профессии, Щетинкин и его ближайший сподвижник Кравченко действовали… царским именем! Вот одно из их подлинных воззваний: «Пора кончить с разрушителями России, с Колчаком и Деникиным, продолжающими дело предателя Керенского. Надо всем встать на защиту поруганной Святой Руси и русского народа. Во Владивосток приехал уже Великий князь Николай Николаевич, который и взял на себя всю власть над русским народом. Я получил от него приказ, посланный с генералом, чтобы поднять народ против Колчака… Ленин и Троцкий в Москве подчинились Великому князю Николаю Николаевичу и назначены его министрами… Призываю всех православных людей к оружию за царя и советскую власть».

Кто-то, разумеется, может над этой листовкой вдоволь посмеяться – но Щетинкин и Кравченко были моими земляками, и я неплохо знаю историю родной страны… Именно эти прокламации привлекли к двум вождям многотысячную армию, освободившую несколько городов, в том числе мой родной Минусинск, где памятник Щетинкину стоит до сих пор, а улицу Кравченко так никто и не переименовывал. Правда, чуть позже, в середине двадцатых, и Щетинкин, и Кравченко как-то очень уж нечаянно погибли в Монголии, уже на службе в Красной армии – и это, как и репрессии против партизан в дальнейшем, лишний раз доказывает, что скинувшие Колчака сибирские партизаны были глубоко чуждым большевикам элементом…

Здесь еще и своя специфика. Например, в Сибири совершенно не работали европейские догмы: промышленность была слабой, из-за чего «пролетариат», собственно говоря, отсутствовал, представленный главным образом рабочими железнодорожных мастерских, а земля… В книге модного ныне Л. Млечина «Русская армия между Троцким и Сталиным» мне попалось фантастическое по своему невежеству высказывание: «Колчак хотел было раздать землю крестьянам, но так и не решился, и утерял поддержку крестьян, которые в Сибири были настроены против большевиков».

Это написано выпускником Московского государственного университета, заметьте! То ли с образованием там так уж поплохело, то ли дело в самом Млечине…

Интересно, чью землю, по Млечину, должен был раздать крестьянам Колчак, если помещиков в Сибири не было вообще? Вся пригодная для сельскохозяйственного использования земля и так была крестьянской! Поистине, беда с этими европейскими авторами, для которых уже за Волгой начинаются неведомые земли, населенные псоглавцами и драконами…

К сведению «историков», подобных г-ну Млечину: дойдя до Поволжья, Колчак, наоборот, стал восстанавливать в тех местах помещичье землевладение. После чего против него дружно поднялось не только тамошнее русское крестьянство, но татары и башкиры с черемисами, которым адмирал пытался посадить на шею прежних баев с нойонами, или как там они звались.

Большевики, кстати, отнюдь не главные виновники ареста и расстрела Колчака, брошенного всеми. Поднявший восстание в Иркутске и захвативший там власть Политический центр состоял, главным образом, из эсеров с меньшевиками. Чрезвычайная следственная комиссия, допрашивавшая адмирала, имела следующий состав: председатель – большевик, заместитель – меньшевик, еще два члена – эсеры (один из них, Алексеевский, в 1921 г. как ни в чем ни бывало участвовал в парижском съезде бывших членов Учредительного собрания, где наравне со всеми ругательски ругал «узурпаторов и палачей большевиков»). Руководитель расстрелявшей Колчака Иркутской ЧК – эсер…

На допросах Колчак, что характерно, твердил: он, изволите видеть, «ничего не знал». Не знал, что в контрразведке пытаемых вздергивают на дыбу. Не знал, что деревни даже не за бунты, а просто в «назидание» выжигают артиллерийским огнем. Не знал, что любой сопливый прапорщик может посреди улицы расстрелять кого ему заблагорассудится. Ему и в голову не приходило, что таким образом он расписывается в своей полной никчемности как вождя и лидера. Подозреваю, это не приходило в голову иным нынешним апологетам адмирала, которые повторяют вслед за своим кумиром, как оправдание, что «полярный герой» ничего не знал. А однажды – вот уж отец народный! – собственной рукой подписал приказ об увольнении от должности некоего взяточника-коменданта… Подвиг, право!

Да, вот что еще. На многих фотографиях Колчак предстает с двумя Георгиевскими крестами. Да будет вам известно, что законным образом в первую мировую он получил только один. Второй ему попросту «преподнесла» некая организация георгиевских кавалеров уже в Сибири – и прококаиненный адмирал как ни в чем не бывало повесил этот сувенир на грудь, да так и не снимал, пока с него не оборвали все побрякушки эсеровские чекисты, прежде чем спустить в прорубь…

Такие дела. От Колчака осталась только родившаяся тогда же частушка:

– Эх, улица, улица! Гад Деникин жмурится, Что Иркутская Чека Разменяла Колчака…

Придумали ее не красные пропагандисты, а простые сибирские мужики…

О белых атаманах, обитавших тогда же в Приморье и на Дальнем Востоке, сказать особенно и нечего – все то же самое. Настолько, что барон Будберг именовал их «белыми большевиками».

Ах да, ведь в Гражданской войне участвовали еще и господа союзники…

Не к ночи будь помянуты!

Англия твердо и последовательно проводила свою линию, о которой премьер Ллойд-Джордж по старой доброй британской традиции называть вещи своими именами не стеснялся говорить вслух, – расколоть Россию на несколько «бантустанов», чем больше, тем лучше, чтобы никогда более английские интересы в примыкающих к бывшей России регионах не оказались под угрозой. В осуществление этого британцы и устраивали вялотекущую помощь: то высадят где-нибудь батальон-другой своих солдатиков, то пришлют эшелон-другой винтовок, то пошлют какого-нибудь лихого лейтенанта в деникинские окопы, чтобы он там вдоволь пошумел, собственноручно паля по красным и демонстрируя тем поддержку Великой Британией благородного белого дела… Вся эта «помощь и поддержка» осуществлялась строго дозированно, чтобы белые, не дай бог, не одержали по-настоящему серьезной победы. А попутно Ллойд-Джордж всю плешь белым генералам проел, требуя от них усесться за стол переговоров с Москвой и полюбовно договориться…

Вот его подлинные слова: «Традиции и жизненные интересы Англии требуют разрушения Российской империи, чтобы обезопасить английское господство в Индии и реализовать английские интересы в Закавказье и передней Азии».

Англичане, кроме всего прочего, не на шутку боялись, чтобы, не дай бог, не сомкнулись русские революционеры с германскими. Вот примечательный приказ английского адмирала, командовавшего эскадрой союзных сил на Белом море:

1. Топить без предупреждения все германские корабли, следующие под красным флагом.

2. Решительно топить корабли, находящиеся под командованием не офицеров, а депутатов-матросов.

3. Расстреливать экипажи, в числе которых обнаруживается хотя бы один большевик.

Не вчера сказано, что у Британии нет ни постоянных друзей, ни постоянных врагов, а есть лишь постоянные интересы, которые островитяне всегда и защищали изо всех сил, не обращая внимания на абстрактные понятия вроде гуманизма, демократии, чести…

Французы, будем к ним справедливы, относились к борьбе с большевиками не в пример серьезнее. Правда, дело тут было не в душевном благородстве. Слишком много французских денежек было вложено в российскую экономику, и французы прекрасно понимали, что только единая сильная Россия может, во-первых, гарантировать возврат и сохранность этих денег, а во-вторых, послужить противовесом Германии.

Однако все французские усилия торпедировала та же Англия. Сначала французы, намеревавшиеся высадить в Крыму 12 дивизий, под нажимом Лондона вынуждены были ограничиться всего двумя. А там и их эвакуировать – не столько из-за разлагавшей войска пропаганды как красных агентов, так и французских левых вроде Жанны Лябурб (вопреки мифам, как иные утверждают, не расстрелянной французской контрразведкой, а попросту затраханной до смерти чернокожими зуавами), сколько из-за ультимативных требований Англии, опасавшейся усиления извечной соперницы Франции на юге России…

В свое время германские дипломаты вынуждены были признаться, что уже после свержения кайзера французский маршал Фош буквально с ножом у горла требовал от Германии развернуть широкомасштабные военные действия против Советской России. Тевтоны насилу втолковали бравому вояке, что Германия в нынешнем ее состоянии, сотрясаемая разрухой, инфляцией и двумя дюжинами революций сразу, не способна воевать, пожалуй, даже с африканскими зулусами…

Пожалуй, наиболее последовательно с коммунизмом как идеологией и большевиками как опасностью боролся лишь президент США Вудро Вильсон, человек незаурядный – крупный историк, религиозный, порядочный, честный, пытавшийся впоследствии реформировать «дикий», монополистический капитализм. За что его в родной стране и сожрали – а в СССР именно за последовательность и упорство в борьбе с большевизмом поливали грязью даже почище, чем любого из белогвардейских генералов. Однако Вильсон особых успехов не достиг – поскольку все его усилия сводил на нет американский же Сенат и «общественное мнение», отличавшееся невероятной левизной…

Кстати, именно Вильсон на Версальской мирной конференции не позволил премьеру Франции Клемансо прикарманить под видом «военных трофеев» те самые девяносто три с половиной тонны золота, отправленного большевиками в Германию. Он настоял, чтобы это золото было признано «конфискованным на временной основе» вплоть до разрешения вопроса всеми тремя заинтересованными странами – Францией, Россией и Германией. Клемансо очень обижался…

И, наконец, именно в США при Вильсоне перебравшиеся туда русские ветераны белого движения были полностью приравнены к американским ветеранам Первой мировой, получили военные пенсии, другие льготы, а в военный стаж им была включена служба в Сибири и на Дальнем Востоке.

Японцы… Ну, эти без затей – только и пытались захапать побольше, что им Сталин в сорок пятом и припомнил…

Три прибалтийских карлика, быстренько подписав мирные договоры с Москвой, разоружили на своей территории белые части.

Греки… Как я ни ломал голову, так и не смог понять, за каким чертом в Крым занесло греческие части. Не иначе играли в аргонавтов, комики.

Чехи? Не столько воевали с большевиками, сколько во исполнение секретной директивы своего новоиспеченного вождя Масарика старались нагрести побольше золота и вообще всего ценного, что могло пригодиться молодой республике. В обмен на разрешение вывезти без досмотра награбленное они и сдали Колчака Политцентру. Злые языки утверждают, что именно вывезенное из Сибири золото легло в подвалы созданного вскоре «Легия-банка», благодаря коему кукольная страна Чехословакия и просуществовала худо-бедно двадцать лет – а потом пришли немцы, цыкнули разок, и чехи послушно сбросили шапки перед новыми хозяевами.

Чехи, кстати, всегда оправдывались, что золота не воровали, но делали это как-то неубедительно. Как бы там ни было, память о себе они в Сибири оставили сквернейшую. В середине семидесятых (!) мне доводилось присутствовать в застольях, где еще, случалось, пели старую-престарую народную песню, сложенную в двадцатом:

– Отца убили злые чехи, А мать живьем в костре сожгли…

Подобные народные песни рождаются неспроста! Достоверно известно, как вели себя чехи во время всеобщего отступления белых на восток: силой отобрали паровозы и первыми кинулись драпать. На путях – лютой зимой – осталось примерно двести поездов с беженцами, их семьями, ранеными. Погибли многие тысячи – не только русские, но жены, дети и раненые польской дивизии.

Кстати – вот парадокс! – поляки, никакой любви к русским не питавшие, были единственной иностранной воинской частью в Сибири, дравшейся с красными всерьез, самоотверженно и до самого конца. Впрочем, это большей частью были не «иностранцы», а сибиряки польского происхождения. Именно они потом сыграли большую роль и в обороне Варшавы от Тухачевского, и в перевороте Пилсудского, когда маршал наконец-то разогнал осточертевший всем парламент, где увлеченно бузили 112 (сто двенадцать!) политических партий…

Ну что же, очередной парадокс непростого времени. Поляки, записные русофобы, что уж там, себя в боях показали прекрасно – в отличие от чехов и сербов, неведомо с какого перепугу почитающихся у нас «братушками». Чехи с их поручиком Гайдой, самого себя назначившим в генералы, иного определения, чем «погань», не заслуживают. Сербы – не лучше. В Самаре, когда комучевцы захватили там власть, располагался так называемый Добровольческий полк сербов, хорватов и словенцев численностью в две с половиной тысячи человек. Означенные «братушки» обмундировались и вооружились с русских складов, заняли под казармы лучшие здания в городе, но на фронт против большевиков идти отказались, объясняя это «необходимостью сохранить солдат для обезлюдевшей во время войны Сербии». Нижние чины «братушек» спекулировали на самарских базарах чем попало, а часть офицеров организовала контрразведку, добавившую крови в комучевский террор. При первой возможности эта шатия убралась восвояси строить Великую Сербию…

Что интересно, поначалу они требовали, чтобы проезд на родину им оплатили русским золотом – но это оказалось чересчур даже для КОМУЧа, и братьев-югославов послали по-русски…

И, наконец, нельзя не упомянуть о позиции церкви по отношению к большевикам. Всем известно – и это правда, – сколько православных священников красные погубили в революцию. Однако есть у проблемы и еще один аспект…

Свидетельствует все тот же митрополит Вениамин (участник Московского церковного собора 1917–1918 гг.): «…вторым, весьма важным моментом деятельности Собора было установление взгляда и поведения Церкви по отношению к советской власти. При борьбе Советов против предшествующей власти Керенского Церковь не проявила ни малейшего движения в пользу последнего. И не было к тому оснований. Когда Советы взяли верх, Церковь совершенно легко признала их власть. Не был исключением и митрополит Антоний, который после так ожесточенно и долго боролся против нее вопреки своему же прежнему воззрению. Но еще значительнее другой факт. При появлении новой власти всегда ставился вопрос о молитве за нее на общественных богослужениях. Так было при царях, так, по обычаю, перешло к правлению Керенского, когда Церковь вместо прежнего царя поминала „благоверное Временное правительство“, так нужно было поминать и новую власть. По этому вопросу Собором была выработана специальная формула, кажется, в таком виде: „О стране нашей российской и о предержащих властях ее“».

Добавлю, что тот же Собор под давлением своих членов из интеллигентов принял решение «об облегчении и умножении поводов к брачным разводам» – как ни сопротивлялась фракция крестьянских депутатов…

Итак, церковь молилась за большевиков, церковь, как далее пишет Вениамин, участвовала в отпевании всех погибших во время Октябрьского переворота, как большевиков, так и их противников. В 1919 г. патриарх издал указ, согласно которому служители церкви не должны были вмешиваться в политическую борьбу, а «занимались бы своим прямым делом: богослужением, проповедью Евангелия, спасением души».

Одним словом, церковь оказалась в числе тех, кто добросовестно старался отсидеться…

Я не собираюсь ни осуждать, ни обличать, ни даже высказывать своего мнения – в полном соответствии с заветом «Не судите, и не судимы будете». Я просто-напросто, о чем бы ни шла речь, стараюсь давать полную картину событий. И факт остается фактом: русская православная церковь устранилась от участия в жизни страны на одном из переломных моментов истории, не положила на чашу весов свой все еще немалый авторитет. Хотя и в первое Смутное время, в годы не менее тяжелые и сложные, хватало таких среди иерархов кто стремился отсидеться, а то и прогнуться перед очередным самозванцем ради мирских благ – но все же нашлось немало отважных и честных людей, ринувшихся с пастырской поддержкой в самую гущу борьбы. Тогда церковь не устранялась. Священников убивали, морили голодом в темнице – но они не сдавались. Они были с народом – и народ их за это уважал…

И в заключение – опять-таки из Вениамина: «Государство совсем не при большевиках стало безрелигиозным внутренне, а с того же Петра, секуляризация, отделение их – и юридическое, а тут еще более психологически жизненное – произошло более двухсот лет назад. И хотя цари не были безбожниками, а иные были даже и весьма религиозными, связь с духовенством у них была надорвана».

Это – еще одна из причин общего кризиса российской государственности, закончившегося двумя революциями. Их много, причин, гораздо больше, чем представляется любителям упрощать все сложное…

Итак, победили красные…

Совершеннейшей нелепостью было бы объяснять их победу «железной дисциплиной», «наемными китайцами» или пулеметами комиссаров, устроившихся за спинами бедолаг, которых под страхом смерти гонят в атаку.

В гражданской войне такие объяснения решительно не годятся, не имеют никакого значения, поскольку у гражданской свои законы. На гражданской невероятно облегчен переход к противнику. Это на обычной войне меж двумя соседними государствами всякий перебежчик прекрасно знает, что на родине он автоматически становится предателем, врагом, чужаком, что родины он более не увидит долго, быть может, никогда.

На гражданской ничего подобного нет. Обе стороны живут в одной и той же стране (сплошь и рядом – из одной и той же деревни, города, а то и семьи), а значит, перейти на другую сторону нетрудно при малейшем желании и самой мизерной к тому возможности. История Гражданской войны пестрит примерами, когда красные (и белые тоже) части, решив сменить флаг, в два счета вырезали кто коммунистов и чекистов, кто – офицеров и уходили куда заблагорассудится. Или к противнику, или к «зеленым», а то и просто по домам…

Красные победили потому, что у них была идея – а у белых не имелось даже намека на таковую. Можно тысячу раз повторять, что идеи большевиков были ошибочными, ложными, лицемерными, маскировавшими их истинные намерения. Не в том суть. Большевики сумели предъявить населению убедительную идею, а их противники не смогли. Белые не смогли удовлетворить крестьян землей – а красные землю дали (и, нужно отметить, коллективизация вовсе не была задумана изначально, а стала, как мы позже увидим, импровизацией, вызванной серьезными обстоятельствами). У Ленина есть гениальное, на мой взгляд, высказывание: идея только тогда становится реальной силой, когда она овладевает массами.

Именно это и произошло. Красные провозгласили идею, которая постепенно овладела массами, а белые, не способные родить хотя бы тень идеи, канули в небытие…

3. Мудрецы и протоколы

Разумеется, невозможно в книге, посвященной революции, большевикам и Гражданской войне, пройти мимо попыток приписать Октябрьский переворот козням либо жидов, либо масонов, либо и тех и других вместе, обычно объединяемых под брэндом «жидомасоны». Эти теории, к которым нормальный человек относится с брезгливым недоумением, все же занимают известное место в политической и общественной жизни, а потому требуют не механического отрицания и ругательных слов, а анализа.

Итак, масоны… После известных исторических событий, вроде подробно изложенного явления масонов народу во времена Парижской коммуны, я категорически не могу согласиться со сказками о вездесущности и всемогуществе масонства. Оставим эти сказки в мягких обложках фантастам невысокого полета. В нашей реальности удивительно мало «всеохватывающих» и «глобальных» заговоров. Прежде всего оттого, что на земном шаре чересчур уж много государств, наций, религий, банков, политических партий, промышленных корпораций и секретных служб – а это подразумевает такое многообразие интересов и стремлений, что единый «суперглобальный заговор» просто невозможен.

Давайте дадим слово надежным свидетелям. Жандармский генерал Спиридович, некогда начальник Московского охранного отделения, прямо говорил в беседе с Николаем II, что участие масонов в «расшатывании престола» – не более чем миф, не подтвержденный достоверной агентурной информацией.

Князь В.А. Оболенский, бывший член ЦК кадетской партии, в 1910–1916 гг. возглавлял одну из масонских лож Петербурга. Что же, попался, супостат? Не спешите. Давайте лучше посмотрим, что он писал.

«В России, собственно, настоящих масонов и не было, а было нечто вроде того, что-то похожее». По Оболенскому, русские масоны не представляли собой никакой политической силы и не имели никакого отношения к революционному движению. Если говорить о реальных политических симпатиях, то «среди масонов было много противников революции. Большинство, к которому принадлежал и я, во всяком случае, было против революции».

Быть может, масонство хотело использовать революцию для каких-то своих целей?

«Я на этот вопрос должен ответить отрицательно, – пишет Оболенский. – Невозможно даже представить себе, чтобы масоны могли сыграть в Февральской революции какую бы то ни было роль, хотя бы уже по одному тому, что они принадлежали к различным взаимно враждовавшим партиям, сила же сцепления внутри любой из партий была неизмеримо прочнее, чем в так называемой масонской ложе… Вражда разделяла их такая, что в февральские дни я уже ни разу не смог собрать их вместе, они просто не смогли бы уже сидеть за одним столом. А в большевистскую революцию и Гражданскую войну наша ложа вообще прекратила свое существование».

Оболенскому можно верить по одной простой причине: то, что он пишет, прекрасно сочетается с психологическим портретом российской интеллигенции.

Куда ее ни собери, в кружок ли филателистов или масонскую ложу, она очень быстро распадется на дюжину смертельно враждующих фракций и перегрызется так надежно, что мировой масонский центр и за сто лет не приведет этот дурдом к подобию порядка… Может быть, где-то в загадочной Тьмутаракани и существуют связанные железной дисциплиной всемогущие масоны – но в России-матушке, с нашим народом, такие фокусы не проходят…

Иногда ссылаются на свидетельства о «мощи масонства» известного монархиста В.В. Шульгина. Однако в августе 1976 г. сам Шульгин говорил: «Никакой я тут не свидетель. Масонов не видел, с ними не встречался, что за люди – не знаю. Только раз в Париже заговорил о них при мне В.А. Маклаков. Что-то он о них рассказывал с насмешливой бравадой и себя к ним причислял, но болтовне его я не придал значения. Что болтуны они были и шуты гороховые, это еще у Толстого показано, где о Пьере Безухове».

Лично я, когда речь заходит о масонах, упорно требую одного – доказательств. Хотя бы чего-то, отдаленно похожего на доказательства. Но так и не дождался. Ни один из тех субъектов, что уверяли, будто Пушкина изничтожили зловредные масоны за раскрытие их тайн, не могли ответить на простейший вопрос: каких именно? Ведь, рассуждая логически, если Пушкин масонские тайны разгласил, они таким образом стали известны? Достаточно широкому кругу?

Теперь – о евреях. Копий тут сломано превеликое множество, да вот беда – копья какие-то гниловатые и на настоящие не похожие. Собственно говоря, и сторонники, и противники версии о революции как «еврейском заговоре» совместными усилиями загнали проблему в тупик. Одни тупо талдычат, что «все беды – от жидов», другие отвечают столь же примитивной руганью. Опус под названием «Двести лет вместе», который бородатый пророк полувымершей интеллигенции отчего-то считает «объективным трудом», только прибавил неразберихи…

А дело в том, что нам просто-напросто нужна подробная, объективная и свободная от любых перегибов как со стороны «обличителей», так и «защитников» история российского еврейства: его жизни, политических и литературных течений, борьбы идей. Без этого просто не понять нашей же собственной истории. Вот, например, вольнодумное брожение в среде еврейства XVIII века, вызванное общей волной европейского движения умов. Об этом мы практически ничего не знаем. Совершенно забыт, например, Линецкий, автор нашумевшей в свое время антихасидской повести «Польский мальчик», или Шацкес, автор «Предпасхальных дней», направленных против ветхозаветного иудаизма…

Хорошо еще, что легко доступны воспоминания Голды Меир. Что же она пишет о состоянии еврейской политической мысли начала века?

«Тоска евреев по собственной стране не была результатом погромов (идея заселения Палестины евреями возникла у евреев и даже у некоторых неевреев задолго до того, как слово „погром“ вошло в словарь европейского еврейства); однако русские погромы времен моего детства придали идее сионистов ускорение, особенно когда стало ясно, что русское правительство использует евреев как козлов отпущения в своей борьбе с революционерами.

Большинство еврейской революционной молодежи в Пинске, объединенной огромной тягой к образованию, в котором они видели орудие освобождения угнетенных масс, и решимостью покончить с царским режимом, по этому вопросу разделились на две основных группы. С одной стороны, были члены Бунда (Союза еврейских рабочих), считавшие, что положение евреев в России и в других странах переменится, когда восторжествует социализм. Как только изменится экономическая и социальная структура еврейства, говорили бундовцы, исчезнет и антисемитизм. В этом лучшем, просветленном, социалистическом мире евреи смогут, если пожелают, сохранять свою культуру: продолжать говорить на идиш, соблюдать традиции и обычаи, есть, что захотят.

Поалей Цион – сионисты-социалисты… смотрели на это по-другому. Разделяя социалистические убеждения, они сохраняли верность национальной идее, основанной на концепции единого еврейского народа и восстановлении его независимости. Оба эти направления были нелегальны и находились в подполье, но, по иронии судьбы, злейшими врагами сионистов были бундовцы…»

Это слова впоследствии подтвердились полностью, Бунд влился в партию большевиков, Поалей Цион в двадцатые годы раскололся из-за внутренних противоречий (за которыми явственно просматриваются ушки ГПУ). Вопреки распространенному мнению, будто «евреев террор не касался», в списках расстрелянных в Петербурге заложников мы находим немало имен, опровергающих это убеждение:

Самуил Шрейдер, эсер, бывший начальник милиции.

Лазарь Берман, правый эсер.

Соломон Ильич Марголин, купец второй гильдии.

Самуил Якобсон, купец Гостиного двора.

Бейлин, ювелир.

Израиль Берович Юдидево, владелец типографии.

Лившиц, купец второй гильдии.

Гликин Берл Матвеевич, фабрикант.

Лейман, прапорщик.

Когда в 1920 г. из Палестины в Советскую Россию неосмотрительно приехали члены так называемого Гдуд ха-авода, отнюдь не во всем разделявшие большевистскую идеологию, с ними расправились быстро: часть сослали в Сибирь, часть расстреляли. В 1927 г. ОГПУ бросило в тюрьму главу хасидов, любавичского ребе Иосифа-Ицхока Шнеерсона – за его религиозную деятельность. Приговоренный сначала к расстрелу, а затем к ссылке, Шнеерсон был выпущен исключительно благодаря волне протестов из-за границы.

Идея сионизма в изложении одного из лидеров сионизма Владимира (Зеева) Жаботинского не содержит ни русофобии, ни человеконенавистничества. Это просто-напросто национализм – причем, что важно, не связанный с враждебностью к каким бы то ни было «инородцам». Жаботинский как раз отрицательно относился к идеям «ассимиляции» и «чрезмерного наплыва евреев» в русские культурные организации («не стоит быть музыкантами на чужой свадьбе, особенно если есть хозяева и гости давно ушли»). Выход он предлагал простой и достойный: если вас обижают здесь, нужно уехать в Палестину, создать там свою страну, окружить ее высокой стеной, после чего объявить остальному миру: мы не лезем в ваши дела, а вы не лезьте в наши… Это как раз и есть здоровый национализм, в противовес тому ущербному, больному и грязному, что всегда подразумевает восхваление и превосходство своей нации в сочетании с ненавистью к другим…

Именно Жаботинский в июле 1917-го, выступая в Таврическом дворце перед полупьяной революционной толпой, смело и открыто признался, что считает свержение монархии большим несчастьем для России. Чуть позже, когда на Украине несколько красных полков восстали против Советов, Жаботинский дал срочную телеграмму еврейским общинам: помочь восставшим чем только можно, одновременно уничтожать красных комиссаров без малейшего колебания, что ему обеспечило устойчивую, не улегшуюся за много десятилетий ненависть советских пропагандистов, независимо от национальности таковых. Тогда же, в двадцатые, в Европе на Жаботинского было совершено несколько покушений, так и оставшихся загадкой: он крайне мешал как британцам, так и ОГПУ, поскольку своей деятельностью отвлекал часть советских евреев от трудов на благо мировой революции…

Интересно, где были чисто русские по крови, когда Жаботинский выступал в Таврическом дворце?

Кстати, в том же дворце 25 октября 1917 г. состоялся Второй съезд Советов. Из пятнадцати человек, выступивших от имени своих партий с протестом против большевистского переворота, четырнадцать опять-таки были евреями. Пятнадцатый, правда, русский – тот самый, знакомый нам Суханов. Но он-то как раз позже перешел к большевикам…

Евреи в Гражданскую войну воевали и на другой стороне. Как раз Жаботинский и создал Еврейский легион, подразделения которого воевали в Архангельске против красных. В белой армии воевал и Д. Пасманик, впоследствии создавший в Париже Еврейский антибольшевистский комитет. Совет министров при Врангеле возглавлял Соломон Крым. И это далеко не единственные примеры. Тысячи евреев воевали за белых, тысячи эмигрировали после победы красных. Наконец, чекиста Урицкого застрелил молодой поэт Леонид Канегиссер, еврей по национальности и русский офицер. Сохранилось его заявление после ареста: «Я еврей. Я убил вампира-еврея, каплю за каплей пившего кровь русского народа. Я стремился показать русскому народу, что для нас Урицкий – не еврей. Он – отщепенец. Я убил его в надежде восстановить доброе имя русских евреев».

Одним из мотивов Канегиссера была еще и месть за друга Перельмутера, расстрелянного по приказу Урицкого. Когда Перельмутера доставили в ЧК, Урицкий стал его уговаривать перейти к большевикам, упирая на еврейское происхождение собеседника. Перельмутер (протоколы сохранились) послал Урицкого по матушке и заявил, что он в первую очередь русский офицер, а уж во вторую – еврей…

Вся беда, по-моему, в пресловутой «черте оседлости». Будь у евреев возможность жить не в гетто, без всяких «процентных норм», наверняка не было бы и такого количества революционно настроенной молодежи. Нытье некоторых, что в этом случае евреи-де «захватили» бы, «погубили» и «заполонили» Святую Русь, на самом деле – не более чем комплекс неполноценности. Человек сильный, состоявшийся, уверенный в себе не боится никакой конкуренции с кем бы то ни было и в жизни не поверит, что его «заполонят»…

Ведь никакой другой страны (а повсюду, кроме России, евреи жили без всяких «черт оседлости»), евреи не «заполонили», не «развалили». Скорее даже наоборот: Британская империя достигла наивысшего расцвета и наибольшего приращения территорий, когда премьер-министром был не британский пэр, а крещеный еврей Дизраэли.

Английская писательница Канне Хьюитт так и пишет: «Никакого особого еврейского „политического лобби“ здесь не существует».

Есть у британцев интересная особенность: они каким-то образом ухитряются вбирать в себя представителей любых иных народов. Там, собственного говоря, существует одна «национальность» – британец. «Считаете ли вы себя при этом шотландцем, ирландцем или валлийцем, подозреваете ли, что ваша бабушка была француженкой или дедушка – русским, были ли ваши родители беглецами из нацистской Германии по причине своего еврейского происхождения – все это не имеет значения» (Хьюитт).

Напрашивается вывод: есть в британцах нечто, позволяющее им добиваться успеха и процветания безо всякого нытья об «уннутреннем супостате». И, соответственно, немало русских, увы, обладают кое-чем совершенно противоположным: привычкой сплошь и рядом сваливать собственную лень на козни «супостатов». А ведь для успеха нужно так мало: всего лишь не считать себя заранее слабее, глупее и бездарнее еврея. И все приложится!

И не стоит придавать такого уж большого значения тем деньгам, что давал на революцию многократно обруганный американский банкир Яков Шифф. Потому что вопрос следует поставить совершенно иначе: какие цели преследовал Шифф и достиг ли он таковых?

Цель Шиффа ясна: свобода и равноправие российских евреев. Но ведь она не была достигнута!

Свобода евреев при большевиках обернулась свободой заключенного в концлагере. Их дореволюционная, традиционная культура была бесповоротно разрушена. Иудаизм подвергался преследованиям с тем же рвением, что и прочие религии, – есть много воспоминаний бывших пионеров всех национальностей о том, как они с одинаковым усердием буянили и в православных церквах, и в синагогах. Древнееврейский язык, иврит, был объявлен реакционным и запрещен – а с ним, легко догадаться, угодил под запрет и огромный пласт литературы. Капиталисты-евреи лишились своих «заводов, газет, пароходов» столь же быстро, как и их русские коллеги. Многим еврейским интеллектуалам пришлось бежать за границу, это касалось не только борцов Жаботинского и Пасманика, но и поэта Саши Черного, чье единственное преступление заключалось в том, что он решительно не мог ужиться с Советской властью…

Евреев, выражаясь фигурально, переодели в казенное, обрили, сунули в руки винтовку и поставили в шеренгу «борцов за дело мирового пролетариата» – где они и в самом деле были вполне равноправны с русским или калмыцким соседом по строю… Этого хотел Шифф? Позвольте усомниться. Выходит, что не он использовал большевиков, а они – его.

Одним словом, как мудро подметил главный раввин Москвы Яков Мозес: «Революцию делают Троцкие, а расплачиваются Бронштейны».

Ведь «комиссары в пыльных шлемах» сами себя евреями уже не считали, никоим образом…

Что интересно, увлекшись вопросом о «германских сребрениках» и «золоте Шиффа», мало кто додумывается поискать совсем другие деньги…

Быть может, это и навязло у кого-то в зубах, но я не устану повторять вслед за М. Покровским: экономика – превыше всего. Во всем, что только в мировой истории происходит, надо в первую очередь искать экономическую подоплеку, а не сбиваться на романтическо-демонические сказки о масонах и сионских мудрецах.

Так вот, давайте сядем и задумаемся: существовала ли к 1917 году какая-нибудь сила, которой царская Россия была крайне опасна, как конкурент в тех или иных областях экономики?

Англия, только Англия, в первую очередь Англия!

Я другой такой страны не знаю, которая бы так опасалась усиления России…

Уже давно всплывают туманные упоминания о том, что в начале двадцатого столетия российская нефтяная промышленность всерьез начинала вытеснять из Европы английского конкурента и не на шутку ущемляла интересы небезызвестной «Ройял Датч Шелл» с сэром Генри Детердингом во главе…

«Нефть» – уже тогда было магическим словом! Уже тогда нефтяные войны начинали понемногу разгораться, потому что начинался век моторов. Уже тогда в этом бизнесе крутились капиталы, по сравнению с которыми все субсидии германского генерального штаба, все взносы Шиффа на революцию выглядят карманными серебрушками юной гимназистки. Конечно, нет точных данных, что именно английские нефтепромышленники субсидировали большевиков, но если учесть, кому в первую голову принес выгоды уход России с европейского нефтяного рынка… По крайней мере, это версия!

И еще одна любопытная связка: помимо всего прочего, появление Советской России еще и отодвинуло на на несколько десятков лет провозглашение Израиля. Теперь кое-кто получил в руки мощнейший аргумент против создания в Палестине еврейского государства. Зачем, если уж на карте мира появилась страна, якобы ставшая для евреев Эдемом?

Тот же вопрос: кому выгодно?

Да опять-таки Великобритании! Ей, и только ей!

Голда Меир: «Всего несколько лет прошло с тех пор, как Великобритания получила мандат на Палестину – а правительство уже проявляло довольно сильную враждебность к евреям. Хуже того, оно стала сворачивать еврейскую иммиграцию в Палестину и в 1930 г. угрожало вообще ее временно прекратить… В 1929 г. опять поднялась волна арабских беспорядков, и хотя британцы восстановили порядок, они сделали это с расчетом создать у арабов впечатление, что никто не будет особенно сурово наказан за убийство или ограбление евреев… Оказалось, что англичане куда более озабочены умиротворением арабов, чем выполнением своих обязанностей перед евреями… В Лондоне мне цинично сказали: „Вы, евреи, хотели получить во владение национальный дом, а получили всего-навсего квартиру в нем“. Но правда была еще горше. Начинало казаться, что квартирохозяин хочет и вовсе разорвать контракт…

…долгий, тяжкий и порою трагический конфликт между нами и британцами…».

Даже не конфликт – неприкрытый террор британцев против евреев в Палестине. В стране, где арабы ходили увешанные оружием, телохранитель одного из сионистских лидеров получил несколько лет тюрьмы за найденный у него патрон…

Таковы уж британцы. Подобное отношение к чужим бедам касалось не одних лишь евреев. Голда Меир о временах гражданской войны в Испании: «Я вспомнила, что на конгрессе Социалистического Интернационала год назад я увидела, как плачут члены испанской делегации, умоляя о помощи, чтобы спасти Мадрид». Эрнст Бевин только и сказал: «Британские лейбористы не готовы воевать за вас». Другими словами, не готовы воевать с Гитлером, пока не затронуты их постоянные интересы…

Вновь о Палестине: «Тысячу раз с самого 1939 г. я пыталась объяснить себе и, конечно, другим, каким образом британцы в те самые годы, когда они с таким мужеством и решимостью противостояли нацистам, находили время, энергию и ресурсы для долгой и жестокой борьбы против еврейских беженцев от тех же нацистов. Но я так и не нашла разумного объяснения – а может быть, его и не существует. Знаю только, что государство Израиль, возможно, родилось бы только много лет спустя, если бы британская „война внутри страны“ велась не с таким ожесточением и безумным упорством.

Что мы требовали от британцев и в чем они нам так упорно отказывали? Даже мне ответ на это сегодня представляется невероятным. С 1939 по 1945 год мы хотели только одного: принять в страну всех евреев, которых хотели спасти. Вот и все… Британцы были непоколебимы».

Ну а после 1945 г. англичане установили морскую и воздушную блокаду, чтобы перехватывать идущие в Палестину корабли с еврейскими репатриантами на борту. И то, что после образования государства Израиль на него буквально моментально напали семеро арабских соседей, координируя действия с совершенно не арабской четкостью, если добавить к тому же, что все арабские страны были насыщены английской агентурой бог знает с каких времен… Поневоле призадумаешься.

Нет никаких достоверных данных, будто британская разведка имела какое-то отношение к устранению Николая II, а в Лондоне рассчитывали, что деятельность большевиков автоматически приведет к уменьшению выезда евреев в Палестину. Однако исторический опыт убеждает, что британцы всегда и везде, во-первых, руководствовались своей выгодой, во-вторых, издавна умели просчитывать долгосрочную стратегию.

Вообще на протяжении 1855–1908 гг. Российская империя и Великобритания фактически находились в состоянии войны, пусть и не объявлявшейся официально. У России тогда не было врага ожесточеннее и непримиримее, чем Британия. В последние годы опубликовано несколько аргументированных и обширных книг, подробно освещающих эту необъявленную войну, поэтому я не буду на этой теме останавливаться.

Напомню лишь, что 1908 г., когда началось англо-российское сближение, всего-навсего эту необъявленную войну прекратил – но означало это лишь то, что англичане теперь стали действовать более тонко.

А иногда – и без всяких дипломатических тонкостей, как это было в 1917 г., когда Великобритания, собственно, оказалась прямо причастной к расстрелу Николая и его семьи. Дело в том, что Керенский одно время пытался сплавить свергнутого самодержца с его семейством английскому королю (как-никак, родственник Романовых). Англичане сначала согласились, но 10 апреля 1917 г. последовал холодный полуофициальный ответ английского Форин оффис: «Правительство Его Величества не настаивает на прежнем приглашении царской семьи». Более того, когда распространилась информация, что Николая с семьей вроде бы готова принять Франция, английский посол в Париже лорд Френсис Берти срочно отправил письмо с протестом в секретариат французского МИД, где об Алисе высказался так: «Она должна рассматриваться как преступница или преступная одержимая, а бывший император – как преступник за свою слабость и покорность ее подсказкам».

(Справедливости ради нужно уточнить, что тевтоны повели себя в этой истории не лучше. Когда к германскому послу Мирбаху пришли русские монархисты, умоляя вызволить царя из Екатеринбурга, тот преспокойно заявил: «Судьба русского императора в руках его народа. Раз мы проиграли, лучшего мы не стоим. Это старая, старая история – горе побежденному!».

Мирбах тогда и не подозревал, что и его судьба – в руках русского народа, точнее, чекистов, которые его немного позже и пристукнули, разыгрывая какие-то не совсем понятные до сих пор комбинации…)

Так что и в Гражданскую войну англичане вели себя в полном соответствии с приговоркой о постоянных британских интересах: подбрасывали Деникину ровно столько оружия, чтобы конфликт был в состоянии продолжаться. На севере, в Архангельске, они высадились отнюдь не для борьбы с большевиками, а чтобы прибрать к рукам огромные склады вооружения и военного имущества, которые могли, по их мнению, попасть к немцам. После капитуляции Германии англичане преспокойно снялись с якорей и уплыли восвояси. А на Балтике, в гавани Кронштадта, английские торпедные катера устроили налет на русские корабли в первую очередь для того, чтобы устранить силу, способную конкурировать в том регионе с их «Ройял Флит»… Типичная британская логика.

Которая порой бывает весьма своеобразной. Давным-давно опубликована рассекреченная переписка двух британских дипломатов периода, предшествовавшего Семилетней войне. Английский посол в Петербурге Уильям интересуется у своего берлинского коллеги Митчелла, как тот смотрит на идею снабдить паспортом английского дипломатического курьера, отправляемого в Россию прусского разведчика Ламберта. Митчелл категорически против и мотивирует это следующим образом: «Такая варварская нация, как Россия, способна будет на всякие крайности из-за подобного нарушения международного права».

Красиво, верно? Русские – варварская нация, потому что не терпят нарушений международного права…

И напоследок, возвращаясь к евреям, закончим упоминанием о знаменитых «Протоколах сионских мудрецов», поскольку у меня насчет них есть своя собственная точка зрения.

Признаться, я совершенно не верю, что они написаны коварными жидомасонами – но точно так же не верится, что они сочинены жаждавшими поощрения чинами российского охранного отделения. По моему глубокому убеждению, истина лежит в совершенно иной плоскости. Во-первых, «Протоколы», что давно подмечено, по своему содержанию, по множеству мелких деталей самым решительным образом противоречат всему еврейскому – менталитету, культурным и политическим традициям. Там, например, присутствуют совершенно не свойственные двухтысячелетней еврейской традиции монархические нотки. Тщательный анализ убеждает, что «Протоколы» написаны человеком – или людьми – со светским, монархическим, христианским менталитетом.

Во-вторых, «Протоколы» насыщены той стопроцентной, неподдельной, бьющей через край интеллигентщиной, которую вряд ли смогли бы имитировать чиновники охранного. Содержание «Протоколов» – это своеобразная смесь идейного манифеста и прожектерства кучки интеллигентов со всеми присущими этому подвиду фауны признаками: диким самомнением, невероятным апломбом, тягой к самым глобальным планам, массой неудачных прогнозов и т.д., и т.п. И эта кучка – никоим образом не еврейская! – полное впечатление, реально существовала, занимаясь обильным словоблудием.

Мне думается, истина такова: был в Европе какой-то кружок болтунов, по известной интеллигентской привычке одержимый тягой строить прожекты мирового масштаба, ни больше ни меньше, как это у интеллигенции водится. Не исключено, что они и в самом деле пышно именовали себя «Сионскими мудрецами». Дело ведь еще и в том, что «Сион» вовсе не обязательно должен иметь отношение к евреям, к иудаизму, к Палестине, к сионизму. «Сион» в ряде случаев – это не более чем один из ходовых мистических терминов, употребляющихся сплошь и рядом не евреями. Скажем, при Александре I легально выходил журнал под названием «Столп Сиона». Ни одного еврея там и близко не стояло – это был печатный орган группочки великосветских мистиков, вроде баронессы Крюденер. А ведь можно еще и вспомнить, что гимн Российской империи «Боже, царя храни» начинался так: «Коль славен господь наш в Сионе». Но даже, думается мне, и Шафаревич (или все же Шофаревич?) не станет уверять, будто России этот текст подсунули сионисты…

Одном словом, «Сион» – не более чем расхожий престижный термин, к которому охотно прибегали в самых разных случаях люди, не имевшие ни малейшего отношения к еврейству. Могло быть и так: где-то во Франции существовала в свое время кучка интеллигентных болтунов под названием «Сионские мудрецы». Собираясь по воскресеньям за стаканчиком бордо, чесали языками всласть, составляли планы переустройства мира (что интеллигенты обожают), на мелочи не размениваясь, упиваясь собственными размахом и смелостью. Картина, знакомая по нашему любезному Отечеству: сейчас эта мода как-то отошла, но в перестроечные времена случалось наблюдать, как кучка задрипанных интеллигентов, не способных заработать себе на новые штаны, часами решала мировые проблемы, ухитряясь это делать серьезно и искренне.

Поскольку подобные «Протоколы» интеллигенция разрабатывает где попало, ничего удивительного нет в том, что однажды они попали к тайной полиции. А вот дальше возможны варианты: то ли кто-то по слабой подготовленности и в самом деле решил, что слово «Сион» может относиться исключительно к «жидомасонам», то ли захотелось сделать карьеру на разоблачении происков. И опереточные «Протоколы» зажили самостоятельной жизнью, и завертелась машина…

Как версия эта моя идея безусловно имеет право на существование – хотя я прекрасно отдаю себе отчет, что упертых национал-патриотов никакие версии, кроме их собственной, убедить не в состоянии. Но книга эта писана не для них, так что пусть потерпят…

В общем, самая страшная тайна жидомасонов в том, что их не существует. И хватит об этом.

Глава пятая Стройка на пожарище

1. И завещал Ильич однажды…

Теперь кончается разговор о времени. Он был долгим и обстоятельным, но добрую половину книги пришлось ему отвести, чтобы понятнее было, какое наследство досталось Сталину. Та самая обезлюдевшая, разоренная, полыхающая пожарищами страна, где все, все, все пришлось начинать сначала. А многое – создавать впервые, потому что ничего подобного прежде не было.

После того мутного потока, что несколько лет хлестал со страниц перестроечных газет и с экранов, в сознание многих оказались прочно вбиты даже не какие-то критические материалы о жизни и деятельности Сталина, что было бы еще понятно (у кого не бывает недостатков, кто не дает повода для критики?), а выдумки, мифы, сплетни и басни, ничего общего не имевшие ни с реальным Сталиным, ни с историческими событиями.

Многим как-то трудно осознать, что подавляющая часть этих басен – запущенных в обиход еще во времена Хрущева – была вызвана к жизни несколькими насквозь шкурными соображениями, прямо-таки вынуждавшими Никиту к самой дикой и нелепой лжи…

Во-первых, он стремился к абсолютной власти, но чувствовал себя неуверенно: как-никак был далеко не самой крупной фигурой из ближайшего окружения покойного вождя. Самосохранения ради следовало отодвинуть, унизить, оклеветать, сломать более крупных.

Отсюда прямо-таки автоматически вытекает «во-вторых»: давно известно, что самый простой и надежный способ укрепиться – представить себя светлым рыцарем в сверкающих доспехах, не щадя жизни борющимся с грязью и мерзостью прошлого правления. Вдолбить стране, что прежде все было невероятно плохо, даже ужасно, что все делалось не так, неправильно – но вот теперь пришел гигант мысли и отец партийной демократии, намеренный исправить все недостатки, разоблачить все преступления и семимильными шагами повести страну в светлое будущее.

Иного пути у Хрущева просто не было. Во всем, что касалось нормальной работы, он был бездарен и косорук. Профессиональный партаппаратчик, и не более того. Вся его многолетняя «работа» – это старательное выполнение указаний свыше – и доведение их, в стремлении выслужиться, до полного абсурда. Как это было в период «большого террора», когда не кто иной, как Хрущев, стахановскими темпами перевыполнял план по арестам и расстрелам (свидетельств предостаточно).

Реальным делом – промышленностью, транспортом, сельским хозяйством, наукой, разведкой – всегда занимались другие, кто угодно, только не Хрущев. В Отечественную войну, будучи членом военных советов ряда фронтов, он прямо причастен к серьезнейшим провалам вроде Киевской катастрофы.

Но вот язык у него всегда был хорошо подвешен, не отнять единственного, хотя и несколько сомнительного достоинства. И фантазия работала. И хитрости хватало. А потому «дорогой Никита Сергеевич» (был холуйский «документальный» фильм с таким названием, я его еще застал, будучи школьником) вместе с почуявшими выгоду подручными в два счета сочинил устный роман в стиле «хоррор» – о злодее всех времен и народов Сталине, всю сознательную жизнь одержимом жаждой власти, из-за чего якобы он и проливал реки крови, уничтожая честнейших, невиннейших людей (речь, понятно, в первую очередь шла о старых большевиках из «ленинской гвардии», красных маршалах и прочих представителях элиты).

Ну а дальше подключились и молва, и склонность принимать на веру самые дурацкие выдумки, и извечное стремление людей к разоблачениям всего и вся. В особенности когда речь идет о персонах крупных. Как давным-давно подмечено в другой стране, для лакея его хозяин никогда не будет великим человеком. В полном соответствии с этой поговоркой действовал и Хрущев, лакей по натуре…

Собственно, сам он мало что выдумывал – в основном заимствовал фактуру для посмертных разоблачений Сталина у Троцкого, немало в свое время написавшего против Сталина всякого вздора. Этого тоже как-то не принимают во внимание, полагая, будто Хрущев все придумывал сам…

Доходило до форменной шизофрении. В 1961 г. на очередном съезде КПСС, когда обсуждали вопрос о выносе Сталина из Мавзолея, на стороне тех, кто это предложение внес, оказалась старая большевичка Дора Лазуркина, лично знавшая Ленина. И заявила она следующее: «Вчера я советовалась с Ильичем, будто бы он передо мной как живой стоял и сказал: мне неприятно быть рядом со Сталиным, который столько бед принес партии».

Тот, кто решит, что к бабушке позвали психиатра, крупно ошибется. Реакцией зала, как зафиксировала стенограмма, были «бурные, продолжительные аплодисменты».

(«Просто, по-моему, ведьма какая-то, – возмущался по этому поводу опальный В.М. Молотов. – Во сне видит, как Ленин ругает Сталина!»)

По большому счету, вся подобная «критика», все «разоблачения» примерно по такому рецепту и сработаны. Беда лишь в том, что выдумки и сплетни зажили самостоятельной жизнью в качестве «исторических свидетельств», о которых «все знают». Потому что при достаточно долгом повторении любая ложь как-то незаметно превращается в святую истину. Ведь все знают!

Но вот что интересно: стоит только изучить любую из многочисленных завлекательных легенд вдумчиво и серьезно, опираясь на источники и сообщения свидетелей, как любая сказка мгновенно рассыпается, словно карточный домик…

Возьмем пока что один-единственный, довольно известный пример. Давным-давно «все знают», что в начале двадцатых годов в Грузии расследовалось так называемое «дело с мордобоем»: некие старые большевики решительно выступили против набиравшего силу культа личности Сталина и его тиранических наклонностей. Один из этих смельчаков, товарищ Кабахидзе, прилюдно назвал Серго Орджоникидзе «сталинским ишаком», за что Серго его беззастенчиво избил. Расследовавшие это дело Сталин и Дзержинский всячески выгораживали сталинского прихвостня Серго. Дело дошло до Ленина, который взял его на особый контроль, расследовал лично и устроил всем троим серьезную головомойку.

Это так сказать, «верхний слой», для широкого пользования. Менее известно – но это опять-таки «все знают» – что руководство грузинских большевиков (поголовно старые партийцы, верные ленинцы, испытанные бойцы) тогда же не дало в обиду своего товарища Кабахидзе, самым энергичным образом защищая его перед Сталиным. Тот, сатрап и параноик, затаил на них нешуточную злобу и в тридцать седьмом расстрелял по вымышленным обвинениям, обвинив в мифическом «национал-уклонизме».

Так выглядит легенда.

Правда, как выясняется, не имеет с ней ничего общего. Абсолютно ничего!

Историк, доцент МГУ В.А. Сахаров в противоположность нашей перестроечной интеллигенции не демократические газеты штудировал, а предпринял поиски в архивах. И отыскал подлинные свидетельства двух очевидцев склоки: Рыкова (тогда члена Политбюро ЦК РКП(б)) и члена Центральной Контрольной комиссии компартии Грузии Ртвиладзе.

Осенью 1922 г. в Тифлисе, на квартире Орджоникидзе, где все и разыгралось, шел поначалу самый безобидный разговор, в котором участвовали трое вышепоименованных и большевик с дореволюционным стажем Акакий Кабахидзе. В конце концов он стал горько сетовать, что материальное положение рядовых партийцев и сейчас не поправилось – зато товарищ Серго за казенный счет содержит лошадь, на которой и разъезжает по делам. Судя по тональности, упреки напоминали неприкрытую базарную склоку: мы, мол, революцию делали, кандалами гремели, кровь проливали и вынуждены теперь шлепать пешком по грязи. А товарищ Серго, зазнавшийся и зажравшийся, на лошадке разъезжает, как старорежимный князь. За что боролись?!

И это все, из-за чего возник конфликт! Ни словечка о Сталине и его методах работы! Сыр-бор разгорелся из-за этой несчастной лошади. Которая, добавлю от себя, была для Серго Орджоникидзе, конечно же, не роскошью, а средством передвижения: он занимал видные посты, у него было немало серьезных и важных дел, как тут без лошади? Не «роллс-ройс», в конце концов…

Серго сгоряча заехал товарищу Акакию в ухо. Товарищ Акакий дал сдачи. Присутствующие, при поддержке жены Рыкова, их кое-как растащили, попросили Кабахидзе уйти по-хорошему, а Серго долго успокаивали – с ним случилась форменная истерика, очень уж нервы были расшатаны к тому времени, внутри партии бушевал долгий и острый конфликт, и Серго был в гуще событий…

Это все, что тогда произошло! И если бы Кабахидзе не кинулся жаловаться с базарными воплями: «Старого большевика до смерти убивают!», дело тем и кончилось бы, поскольку, согласитесь, яйца выеденного не стоило: один мужик ляпнул не то, другой дал ему по шее, потрясли друг друга за грудки и разошлись…

Но Кабахидзе начал кляузничать, а грузинское руководство раздуло этот мелкий инцидент до небес – у них тогда шла долгая и ожесточенная склока с Москвой, о сути которой чуть позже, и тут уж всякое лыко было в строку…

Комиссия из Москвы и в самом деле ездила в Тифлис. Но Сталина там и близко не было: послали Дзержинского, Мануильского и Мицкявичюса-Капсукаса. Они быстро разобрались, что имеют дело с форменной ерундой без малейшей политической подоплеки, – так и доложили, вернувшись.

(Даже сегодня, замечу в скобках, «прегрешение» Серго не тянет и на пятнадцать суток – драка была обоюдная, как принято выражаться, «на почве личных неприязненных отношений».)

И наконец, в обширных архивах нет ни единого клочка бумаги, свидетельствующего о том, что Ленин придавал «грузинскому инциденту» значение и обращал на него особое внимание. У Ленина тогда была масса дел поважнее – вопрос о монополии внешней торговли, бюджет 1923 г. и т.д.

Так рождаются сказки, не выдерживающие мимолетного соприкосновения с научным анализом и архивными изысканиями…

Теперь присмотримся ближе к «национал-уклонистам». Их насчитывалось с дюжину, но главными были Мдивани, Кавтарадзе, Цинцадзе, Окуджава (отец знаменитого барда).

Что же это была за публика и какими делами славна?

Сталин говорил как-то по поводу тех, кто особых усилий не прилагает, но любит приходить на готовенькое: «Вообще-то я должен сказать, что в период победоносного восстания, когда враг изолирован, а восстание нарастает, нетрудно драться хорошо. В такие моменты даже отсталые становятся героями».

Эти слова прекрасно характеризуют партайгенацвале Мдивани, Окуджаву и прочих. В семнадцатом году они себя совершенно никак не проявили в качестве несгибаемых большевистских борцов за народное счастье. Наоборот. Они смирнехонько сдали Тифлисский арсенал взявшим власть в Грузии меньшевикам и несколько лет сидели тихонько, как тараканы за печкой, пока меньшевики творили, что хотели – например, кроваво, с артиллерией подавляли выступления за автономию осетин, абхазцев и аджарцев…

Их поведение самым решительным образом изменилось, когда в Грузию вошла Красная армия. Очень быстро как-то само собой получилось, что «тараканы запечные» заняли едва ли не все высшие посты в партийных и советских органах Грузии, став верховной властью.

И тут уж они развернулись на славу!

Во-первых, они, как могли, оттягивали предоставление автономии Южной Осетии, Аджаристану и Абхазии. Мдивани, в частности, положил немало трудов, чтобы вывести Цхинвали из состава Осетии, поскольку, по его глубокому убеждению, это был исключительно грузинский город, а осетинам в качестве столицы сойдет и деревушка поплоше…

Во-вторых, они устроили из Грузии этакий заповедник «раньшего времени», как выражался незабвенный М.С. Паниковский. В 1922 г. там как ни в чем не бывало обитали в своих обширных имениях князья и царские генералы, графы вроде Кученбуха – полными хозяевами. Доходило даже до того, что они не давали новой власти проводить дороги по своей священной и неприкосновенной территории. И, что гораздо важнее, продолжали, как будто на троне все еще восседал Николай, драть с крестьян все царские дани, поборы и прочие экономические повинности! Так было…

В-третьих, «национал-уклонисты» на полном серьезе намеревались создать на территории Советского Союза, в который входили, свою собственную микросверхдержаву, изолированную от всей остальной страны. Для начала они закрыли границы, объявив, что отныне на территорию Грузии не допускаются «беженцы», т.е. все, кто возымел желание туда переехать. Грузия предназначалась исключительно для грузин. В марте 1922 г. за подписью Махарадзе (как председателя ЦИК) и Окуджавы (зам. предсовнаркома) разослали всем примыкающим республикам и областям обширную телеграмму-манифест, подробно разъясняющую все правила введенной Грузией самоизоляции. Попутно там же декларировалось, что отныне грузинское гражданство теряет всякая грузинка, рискнувшая выйти замуж за «иностранца» (т.е. – не грузина по крови).

Такие милые, приятные люди, истинные большевики… Буквально несколькими днями позже они начали «разгрузку» Тифлиса – «инородцев», в первую очередь армян (с которыми меньшевистское правительство Грузии в свое время развязало нелепую и бессмысленную войну), под штыками вели на вокзал, сажали в телячьи вагоны и вывозили за пределы Грузии.

В 1981 г. мне довелось беседовать на Урале со старым армянином. Он был тогда мальчишкой и прекрасно помнил, как его с родными, соседями и друзьями вели на вокзал в кольце вооруженной охраны, как оскорбляли и издевались. Даже через шестьдесят лет он отзывался о грузинах, мягко скажем, без особого дружелюбия…

Напоминаю: Мдивани, Окуджава, Махарадзе и прочая шобла были в Грузии руководителями большевиков и Советской властью!

Шум в партии поднялся страшный. Тогдашние большевики, конечно, вызывают отторжение своими отрицательными чертами – жестокостью, фанатизмом, нетерпимостью к малейшему инакомыслию. Но была у них и положительная черта, которую лично я в этих людях уважаю: они были лишены и намека на шовинизм и искренне полагали все существующие на планете народы равноправными братьями. Как хотите, а это в людях следует уважать.

В общем, партия при таких экспериментах в области строительства отдельно взятой сверхдержавочки, где «высшей расой» были бы грузины, а все остальные – недочеловеками, взвилась на дыбки, рыча, как рассерженный медведь. На XII съезде партии Мдивани с компанией все припомнили: и «декрет о разгрузке», и новации касаемо браков грузинок с «иностранцами», и подавление автономий, и то, как они добивались, чтобы батумские нефтепромыслы денационализировали и отдали в концессию американской «Стандарт Ойл» (я, конечно, уверен, что это решение Мдивани, Окуджава и прочие проталкивали совершенно бескорыстно. Как и идею открыть в Тифлисе частный банк известного финансового авантюриста Хоштарии, тогдашего Березовского. Бескорыстно. Какие же еще могут быть мотивы?).

Вот эти закидоны и получили тогда название «национал-уклонизма». Сталин говорил на съезде в своем докладе по национальному вопросу: «Возьмем Грузию. Там имеется более 30% негрузинского населения. Среди них армяне, абхазцы, аджарцы, осетины, татары. Во главе стоят грузины. Среди части грузинских коммунистов родилась и развивается идея – не очень считаться с этими мелкими национальностями: они менее культурны, менее, мол, развиты, а посему можно и не считаться с ними. Это есть шовинизм – шовинизм вредный и опасный, ибо он может превратить маленькую грузинскую республику в арену склоки. Впрочем, он уже превратил ее в арену склоки» (И.В. Сталин, собр. соч. т. 5, стр. 249–250).

Положа руку на сердце – вам не кажется, что это написано о сегодняшней Грузии? Разве что у власти там не коммунисты, а Саакашвили (армянин по происхождению, кстати. У грузин нет и не было имени Саак. Саак – армянское имя!)

Есть у проблемы и еще один немаловажный – а быть может, и самый важный аспект. «Национал-уклонисты» отнюдь не ради эмоций устраивали всю эту заварушку. Они отказывались входить в состав так называемой Закавказской федерации по гораздо более весомым причинам… Сталин на том же съезде вскрыл этот механизм и назвал вещи своими именами: «Дело в том, что узы федерации Закавказья лишают Грузию той доли привилегированного положения, которое она могла бы занять по своему географическому положению. Судите сами. Грузия имеет свой порт – Батум, куда притекают товары с Запада. Грузия имеет такой железнодорожный узел, как Тифлис, которого не минуют армяне, не минует Азербайджан, получающий свои товары из Батума. Если бы Грузия была отдельной республикой, если бы она не входила в Закавказскую федерацию, она могла бы некоторый маленький ультиматум поставить Армении, которая без Тифлиса не может обойтись, и Азербайджану, который без Батума не может обойтись… Затем, тут есть еще и другая причина. Тифлис – столица Грузии, но в нем грузин не более 30%, армян не менее 35%, затем идут все остальные национальности. Вот вам и столица Грузии. Ежели бы Грузия представляла из себя отдельную республику, то тут можно было бы сделать некоторое перемещение населения – например, армянского из Тифлиса…» (И.В. Сталин, собр. соч. т. 5, стр. 253).

Как видим, Мдивани с компанией хотели просто-напросто выкроить себе в составе СССР этакий привилегированный оазис – с этнически однородным населением, где всеми правами обладают лишь чистокровные грузины, а все прочие их лишены… Вам это не напоминает кое-какие европейские эксперименты второй половины тридцатых? С измерением черепов и «Законом о чистоте расы»?

Знаете, что самое примечательное? Добиваясь для Грузии самого привилегированного положения, для Российской Федерации Мдивани, Окуджава и компания предлагали кое-что совсем другое!

Они внесли проект ликвидации РСФСР!

Точнее говоря, «немедленный переход к системе разложения РСФСР на составные части, превращение составных частей в независимые республики».

Тот самый двойной стандарт, который «на холмах Грузии» торжествует и сегодня. На территории Российской Федерации любое, даже самое крохотное национальное меньшинство имеет право организовать собственную независимую республику. На территории Грузии и речи быть не может не то что о независимых Осетии, Абхазии и Аджарии, но даже о малейшей автономии…

Мдивани с Махарадзе озвучили эту идею на том самом XII съезде…

И получили по сопатке – качественно и обстоятельно. Против них в первую голову выступили даже не русские – грузины Сталин и Элиава, армянин Микоян, азербайджанец Ахундов и многие другие, от Енукидзе до Фрунзе. Поддержал грузинских новаторов лишь татарин Султан-Галиев – но неприятие идеи Мдивани было столь всеобъемлющим и яростным, что даже Троцкий, на поддержку которого «национал-уклонисты» рассчитывали, отмолчался…

Безоговорочно победила точка зрения Сталина. РСФСР никто не собирался раскалывать на три десятка независимых республик. И Мдивани со своими партайгенацвале так и не смогли построить тот самостийный грузинский Эдем для избранной расы, о котором мечтали.

За что они Сталина возненавидели на всю оставшуюся жизнь – и боролись против него со всей ожесточенностью. Какая бы оппозиция ни гуртовалась впоследствии, на каком бы партийном съезде ни вспыхивали дискуссии, какие бы подпольные заговоры ни плелись – повсюду оказывались Мдивани, Окуджава и прочие. Они спелись с Троцким, продолжали поддерживать с ним связь, когда он оказался в эмиграции, – а заодно и с бывшим меньшевистским президентом Грузии Жорданией, обретавшимся в Париже.

В тридцать шестом году эту компанию Сталин наконец-то достал…

А еще через двадцать лет Хрущев сочинил сказочку о безвинных грузинских коммунистах, чистых как родник, верных ленинцах, поплатившихся жизнью исключительно за то, что они «боролись против тирании Сталина»… За что они кончили жизнь в расстрельных подвалах, я вам только что рассказал. Все документы сохранились. Живых свидетелей я еще застал в молодости… Стенограммы XII съезда вполне доступны.

Кстати, о жестокости Сталина…

Нельзя отрицать, что, начиная с определенного времени, он и впрямь был жесток. Но именно что – с определенного времени, под давлением непростых жизненных обстоятельств, ожесточавших людей до предела.

Сначала – и очень долгое время – Сталин числился не среди «ястребов революции», а как раз среди «умеренных». Можно утверждать со всей уверенностью, что поначалу он был вовсе не жесток. В это можно не верить, но факты – вещь упрямая. Прямо-таки закономерность: если в руководстве большевиков кто-то выдвигает самое мягкое, компромиссное решение, заранее можно утверждать, что это – Сталин.

Именно Сталин в свое время предлагал войти в социалистическое правительство Керенского в качестве одной из фракций. Именно Сталин, как уже упоминалось, разруливал грозивший перейти в вооруженное столкновение конфликт меж Петросоветом и Военно-революционным комитетом. Именно Сталин, когда обсуждался вопрос о судьбе Учредительного Собрания, предлагал не применять к нему репрессии, а отсрочить созыв. Однако тогда победила точка зрения Ленина и Троцкого. Вызвали Железнякова с его анархистами, «Учредилку» разогнали, а по демонстрации в ее защиту резанули из пулеметов…

Любопытно, что Сталин (как и многие близкие к нему люди – Фрунзе, Ворошилов, Котовский) во время Гражданской войны совершенно не замечен в репрессиях против мирного населения. Факт многозначительный после того, что нам сегодня известно о деятельности на Дону Свердлова и Колегаева, о подавлении Тухачевским и Антоновым-Овсеенко крестьянских восстаний, когда заложников расстреливали целыми деревнями, а укрывшихся в лесах обрабатывали ядовитыми газами. Ничего подобного за Сталиным нет. Известно, что он жестокими мерами наводил порядок на фронтах – в Петрограде во время наступления Юденича, на Урале, когда красные отступали перед колчаковцами, в Царицыне, где налаживал оборону и поставки продовольствия. Но все это – исключительно меры по укреплению армии, неизбежные в любой стране во времена военных неудач. Да и здесь Сталину далеко до Троцкого с его знаменитыми расстрелами каждого десятого.

Вот разве что знаменитые «царицынские баржи», о которых столько писано-говорено…

Когда Сталин руководил обороной Царицына (а также всеми делами гражданского управления), начальником штаба тамошнего военного округа был бывший полковник Носович, присланный на этот пост с мандатом Троцкого. Попутно, параллельно со своими официальными обязанностями, у Носовича была и вторая, совершенно неофициальная должность – он был одним из руководителей готовившего переворот белогвардейского подполья. На этой второй, потаенной, должности Носович, благодаря царившей до приезда Сталина неразберихе и бесконтрольности, увлеченно трудился добрых два месяца.

В конце концов чекисты его арестовали вместе с другими попавшими под подозрение. Узнав о неприятностях своего протеже, Троцкий добился его освобождения. Носовича выпустили: против него не было твердых улик, одни подозрения. Оказавшись на свободе, Носович, не будь дурак, решил более не искушать судьбу и дернул к белым.

Остальным не так везло. По приказу Сталина были расстреляны участники заговора – инженер Алексеев, два его сына, много бывших офицеров. Заговор реально существовал – об этом позже писал в своих мемуарах сам Носович. Кроме белых в нем были замешаны эсеры и все три иностранных консула, обретавшихся тогда в Царицыне: французский, американский и сербский.

Алексеев с сыновьями были заговорщиками реальными, как и некоторые из казненных. Но какое-то их количество было все же ни в чем не замешано и под расстрел пошло по чистому подозрению…

Это и есть та знаменитая «царицынская баржа», о которой упоминается там и сям, как о доказательстве «зверств» Сталина.

Но тут есть свои примечательные нюансы. Даже публикаторы, упоенно предающиеся самой бездоказательной и яростной критике Сталина, никогда и нигде не приводили точную цифру расстрелянных понапрасну. Даже не пытались взять устраивающие их числа «с потолка» – и это во времена перестроечного словоблудия, когда нисколько не заботились ни о логике, ни об убедительности доказательств, сплошь и рядом высосанных из пальца.

Это неспроста. Напрашивается подозрение, что где-то в архивах все же значится точное количество безвинно казненных, оно, надо полагать, невелико, и любители сенсаций знали, что могут оказаться в неловком положении, высасывая цифры из пальца… Другого объяснения решительному нежеланию обойтись без цифр попросту нет.

Что тут скажешь? Конечно, расстрел невиновных никого не красит. Однако нужно, никого не оправдывая, все же понимать ситуацию. Шла война, вдобавок – гражданская, со своими специфическими правилами и законами. На любой подобной войне, в каком бы уголке света она ни происходила, были, есть и, полагаю, будут подобные безвинные жертвы. Существует некий «военный психоз», толкающий людей на необдуманные поступки вроде скорой расправы. Есть воспоминания, как в Англии во времена второй мировой волокли в каталажку безвинных хозяек домиков на побережье – кому-то бдительному показалось, что белье на просушку они вывешивают «особым образом», подавая тем самым, дескать, сигналы немецким агентам, наблюдающим в бинокли с подводных лодок. Есть воспоминания, как в Польше во времена сентябрьского разгрома 1939-го толпа набросилась на человека, который… вытряхивал песок из сапог, колотя голенищами по земле. Он, дескать, подавал таким образом сигналы… немецким самолетам. Пока он не снял сапоги, самолетов не было, а как только он начал стучать голенищами по земле, самолеты и налетели. Шпион поганый!

В общем, у войны свои суровые законы. Оправдания им нет, но понимать эту жестокую закономерность необходимо.

Что любопытно, Носович в своих статьях, опубликованных тогда же в белоказачьем журнале «Донская война», дал Сталину не то что объективную, а самую комплиментарную характеристику. Дословно: «Надо отдать справедливость ему, что его энергии может позавидовать любой из администраторов, а способности применяться к делу и обстоятельствам следовало бы поучиться многим».

Это практически совпадает с оценкой Сталина, которую уже в наши дни дал профессор Гарвардского университета Адам Улам, автор капитальной книги «Большевики»: «У него было два ценных качества, необходимых политическому деятелю. Сталин умел учиться и обладал чувством времени. Он был типичным ленинцем, но без тех внутренних противоречий и следов западных социалистических традиций, которые до конца жизни преследовали Ленина».

К сожалению, профессор тут же пишет, что «из всех учеников Ленина только Сталин был фанатиком». Сдается мне, это – не более чем умственные метастазы XX съезда, обосновавшиеся в мозгах не одних лишь наших земляков. Хотя бы потому, что Улам тут противоречит сам себе: фанатик как раз не умеет учиться и не обладает чувством времени. Ярчайший пример – Троцкий, классический фанатик: именно он в 1940 г., за считанные месяцы до смерти, по-прежнему увлеченно повторял устаревшие догмы двадцатых годов о неизбежности мировой революции под предводительством пролетариата, хотя жизнь этим пыльным тезисам решительно противоречила…

Вот об этом и нужно в первую очередь поговорить – о потрясающей, беспримерной, достойной самых хвалебных эпитетов работоспособности Сталина. Не принимая его как личность, политика и идеолога, критикуя его преступления (а они были, смешно отрицать), тем не менее всякий противник просто обязан отдать должное Сталину как великому трудоголику. Быть может, величайшему пахарю всех времен и народов. Нелепо отрицать, что Наполеон был великим полководцем. Столь же нелепо отрицать, что Сталин умел работать, как никто.

Он приходил на пустое место – и в считанные месяцы там, фигурально выражаясь, возникало исправно функционирующее здание, построенное с нуля.

Так было сразу после революции, когда именно Сталина назначили наркомом по делам национальностей.

Другим повезло больше – они, собственно, приходили на готовое. Наркому по военным и морским делам Троцкому было не в пример легче: уже существовали всевозможные генеральные и главные штабы, органы управления армией и флотом, склады с вооружением и амуницией, здания, системы связи, документация, и, главное, огромное количество генералов и офицеров старого времени, которые с ходу, без малейших колебаний, не за страх, а за совесть начинали работать с новой властью (вспомните, что писал генерал Потапов).

Примерно так же обстояло с наркомами иностранных дел и финансов: были сложившиеся структуры со зданиями, архивами, сейфами. Конечно, старый чиновничий аппарат сплошь и рядом от сотрудничества с большевиками уклонялся, но это было уже второстепенным делом, вопросом техники – найти новых сотрудников, способных вскрыть сейфы и разобраться в документации.

Нельзя сказать, чтобы очень уж трудно пришлось и наркому путей сообщения: вокзалы, водокачки, вагонные депо и стальные магистрали остались на своем месте, саботажник еще может выбросить в сортир ключ от сейфа или перепутать папки с документами, но паровоз он в кармане не унесет и рельсу не утащит, чтобы насолить большевикам…

Сталину пришлось гораздо труднее: ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего министерство по делам многочисленных национальностей Российской империи, в природе ранее не существовало. У Сталина был только мандат в кармане – то есть клочок бумаги с тусклой машинописью и смазанной печатью, чуть ли не из подметки вырезанной. Сохранились воспоминания первого – и долгое время единственного – сотрудника Сталина в новорожденном наркомате Станислава Пестковского о том, как создавали новое учреждение. Нашли большую комнату, стол, пару стульев, написали на большом листе бумаги название нового наркомата. Мимоходом Пестковский поймал за рукав в коридоре Смольного старого товарища Сенюту и без формальностей назначил его «заведующим канцелярией Наркомнаца». На собственные деньги заказали в городе бланки и печать, ухлопав до копеечки все, что нашлось в карманах. Позвали Сталина смотреть наркомат, то бишь комнату с листом бумаги на стене и парой стульев у единственного стола. Сталину наркомат понравился – лучше, чем ничего. На текущие расходы заимообразно взяли у Троцкого три тысячи рублей – Троцкий к тому времени наткнулся в бывшем МИДе на сейф с деньгами и без колебаний их национализировал на нужды революции.

Так они начинали. И очень быстро, благодаря железной воле и организаторскому гению Сталина, Наркомнац превратился в реальное учреждение с большим штатом сотрудников. Работа там шла огромная и серьезная. Именно Наркомнац под руководством Сталина готовил решения правительства о создании национальных республик, автономий и областей, определял их границы, разрешал многочисленные споры. А споров хватало: казахи, например, требовали себе в качестве столицы Ташкент, город отнюдь не казахский. Пришлось улаживать все Сталину. Он же решил головоломнейшую задачу по размежеванию на Кавказе чеченских и казачьих земель – можете себе представить, что это была за головная боль…

В общем, о деятельности Сталина в течение этих шести лет (Наркомнац, выполнивший свои задачи, был упразднен в 1923 г.), можно написать отдельную толстенную книгу. Правда, это будет скучная книга – как и любой подробный рассказ о громадной, систематической, неподъемной, но именно в силу этого абсолютно лишенной романтики работе…

А ведь Сталин еще в течение нескольких лет руководит Наркоматом государственного контроля, присматривавшим за работой огромного советского аппарата. Мало того, что ему и здесь многое приходилось создавать с нуля, эта работа была еще неблагодарнее, чем в Наркомнаце: в любой стране мира, при любом режиме к контролирующим органам относятся, мягко скажем, без особой теплоты…

И параллельно с руководством этими двумя наркоматами Сталин еще метался по фронтам, выправляя там положение, исправляя чужие промахи… Нечеловеческий труд!

Сила Сталина была в том, что он оказался прекрасным организатором и строителем мирного времени, что далеко не всем дано. Блистательный (без дураков!) и энергичный Троцкий был ему полной противоположностью, потому что цены ему не было в кризисные моменты – но вот к той самой мирной, спокойной работе Лев Давыдович был категорически не способен. Известный немецкий писатель Лион Фейхтвангер дал ему меткую характеристику: «Троцкий представляется мне типичным только-революционером, очень полезный во времена патетической борьбы, он ни к чему не пригоден там, где требуется спокойная, упорная, планомерная работа вместо патетических вспышек».

Что самым блестящим образом подтвердила история с так называемым Московским комбинированным кустом, о которой у нас как-то забыли – поскольку в забвении долгое время пребывал и сам Троцкий.

Московский комбинированный куст – это своеобразный полигон, экономический эксперимент, начатый Троцким с одобрения Ленина летом 1921 г. В МКК входило немалое число фабрик, заводов, совхозов, ремесленных артелей, кооперативов и т.д.

Уже через полгода пришлось признать, что эксперимент с треском провалился, а руководителем Троцкий оказался никудышным, что установила большая и авторитетная комиссия, состоявшая из самых разных специалистов. Она констатировала, что нормально работавшие до того предприятия, оказавшись в системе «куста», попали в «жалкое состояние» и стали совершенно убыточными. Инспекторы писали: «Торговые обороты Москуста имели совершенно обратные результаты перекачивания государственных запасов на вольный рынок. Это не отрицает и Председатель правления Москуста (т.е. Троцкий. – А.Б.)».

«Материальный п/отдел оказался не в лучшем состоянии. Систематизации требований и наблюдения за их использованием не было… бухгалтерия МКК в настоящем своем виде является пустым местом, которое своими неграмотно составленными отчетами способно лишь ввести в заблуждение… торговая деятельность велась в ущерб государству и с нарушением законов… весь опыт ведения промышленных и сельскохозяйственных предприятий… оказался неудачным… суррогат хозяйственной работы… с тем подходом к хозяйственным вопросам, какой есть у тов. Троцкого, хозяйство можно только погубить».

Словом, эксперимент прикрыли. Историк Сахаров, подробно описавший эту историю в своей монографии, делает недвусмысленный намек, что Троцкий немало попользовался этой «кормушкой». Позволю себе не согласиться. Вот уж кого я не могу представить украдкой складывающим в карман уворованные у государства червонцы, так это Троцкого. Он мне несимпатичен – начиная с определенного времени. Он причинил немало зла стране, людям, собственной партии. Но вот казнокрадство – совершенно не в стиле «демона революции». Не тот человек.

Это просто-напросто брандмейстер, который незаменим на любом большом пожаре, когда требуется мастерски сбить пламя и разметать по бревнышку горящую крышу, так, чтобы она не рухнула на головы зевакам. Но этот профессионал, великолепный посреди бушующего пламени, для спокойной постройки чего бы то ни было абсолютно не годится. Вот и все… К раннему Троцкому я порой склонен относиться, пожалуй что, с восхищением и уважением за его роль в революции и незаурядный писательский талант. К позднему – битому, проигравшему, брюзжащему интригану – разве что с брезгливостью. Но, как бы там ни было, воровство казенных денег с личностью Троцкого решительно несовместимо…

Вернемся к Сталину. В 1922 г. его избрали генеральным секретарем партии как раз за его организаторские и деловые качества. Тогда это был третьеразрядный, чисто технический пост. Занимавший его человек опять-таки должен был с головой погрузиться в необозримую рутинную работу.

Сам Троцкий писал: «Пост секретаря в тогдашних условиях имел совершенно подчиненное значение… пока оставалось у власти старое Политбюро, генеральный секретарь мог быть только подчиненной фигурой».

Однако Сталин с его работоспособностью, умом и энергией не спеша превратил этот пост в ключевой. Вдумайтесь: он не «захватывал» никаких «рычагов власти». Он создал систему, которая стала успешно руководить партийными делами – настолько эффективно, надежно и умело, что в этой системе партия невольно стала подчиняться. Не место красит человека, а человек – место. Незаметно во главе партии и страны оказался человек, чей пост вовсе не давал на то официальных прав. Официальным руководителем советского аппарата был как раз товарищ Рыков, а главой Коминтерна, «всемирного Политбюро» – товарищ Зиновьев. У них тоже были в руках совершенно реальные рычаги.

Но эти люди не стали вождями, а Сталин – стал. Его признала вождем достаточно большая часть партийного и советского руководства, видевшая результаты реальной работы. Именно это и кроется за знаменитой формулой: «Сталин сосредоточил в руках необъятную власть».

Все мы эту формулу знаем. Много лет считалось, что ее придумал Ленин, в своем известнейшем «Завещании».

Но в последнее время возникли серьезные сомнения в том, что «Завещание» писал именно Ленин…

В прошлом году уже несколько раз упоминавшийся мной доцент МГУ Сахаров выпустил семисотстраничную монографию, где доказывает, что Ленин к своему навязшему у всех в зубах «Завещанию» не имеет никакого отношения. Вывод, надо признать, сенсационный даже в наше время, когда никакими сенсациями никого удивить вроде бы уже невозможно.

Я не могу подробно пересказывать аргументацию историка – его книга, повторяю, насчитывает семь сотен страниц и написана в стиле классической научной работы. Попробую дать лишь краткий пересказ основных тезисов – а те, у кого возникнет желание ознакомиться с первоисточником, имеют к тому полную возможность.

Сахаров утверждает, что на основании известного сегодня историкам материала невозможно доказать ленинское авторство «Завещания». Оригиналов такового не существует – все «ленинские» тексты им «надиктованы» третьим лицам, что, согласитесь, открывает безбрежный простор для фальсификаций. Подозрения падают в первую очередь на Крупскую – вовсе не безликую «супружницу вождя», а личность крупную, с самостоятельной политической позицией, придерживавшуюся скорее стороны Троцкого, нежели Сталина.

В ряде мест, подчеркивает Сахаров, Ленин высказывает убеждения, тезисы, мнения… категорически не согласующиеся с его прежними, многолетними взглядами. Используемая там терминология присуща скорее Троцкому.

Рассуждения о «необъятной власти генсека» опять-таки скорее повторяют высказывания Троцкого, чем мнение Ленина и реальное положение дел. Ни в каком другом ленинском тексте нет упоминаний о «грубости» Сталина – таких материалов вообще нет в партийных архивах, а потому высказывание это выглядит голословным (совпадающим, кстати, как две капли воды с личным мнением Крупской). Характеристики видных партийных деятелей той эпохи – Каменева, Зиновьева, Бухарина – полны несообразностей, которых сам Ленин написать просто не мог, потому что это опять-таки шло вразрез с его прежними убеждениями на сей счет. Ленинские «отрицательные отзывы» направлены исключительно против тех, кто мог представлять опасность в первую очередь для Троцкого как конкурент, – партийного идеолога и теоретика Бухарина, администратора Пятакова. Сахаров делает недвусмысленный вывод: «В результате мы имеем сравнение всех членов ленинской группы в Политбюро с Троцким, демонстрирующее бесспорное превосходство его над всеми остальными членами Политбюро – главными сторонниками Ленина».

И более того – Сахаров уверен, что фальсифицированы и знаменитые «ультимативные письма» Ленина и Крупской к Сталину после известного инцидента меж двумя последними. Странно выглядят в первую очередь подписи. Ленин всегда подписывался не «Н. Ленин», а «В. Ленин», а Крупская – не «Н.К. Ульянова», а «Н. Крупская» или «Н.К.». Подлинников этих писем опять-таки нет: в архиве Троцкого – копия с копии, в архиве Ленина и того чище: копия копии с копии… Письмо Ленина к Сталину не зарегистрировано как исходящее в ленинском секретариате. Сахаров, таким образом, считает, что эти фальшивки создавались позже, «вдогонку», в 1925–1926 гг., когда обострилась борьба в партии.

И еще. Ленин попросту не мог обращаться к съезду партии с просьбой об отрешении Сталина от поста генсека – поскольку всегда отстаивал тезис, что именно ЦК, а не съезд партии, вправе производить подобные назначения-отрешения!

Между прочим, все эти «ленинские документы» появились тогда, когда сам Ленин был уже неспособен что-либо подтвердить или опровергнуть…

И наконец, сама Крупская со временем совершенно запуталась в «показаниях». В журнале «Большевик» она писала: «Все члены съезда ознакомились, как хотел В.И., с письмами. Их неправильно называть „завещанием“, так как завещание Ленина в подлинном смысле этого слова неизмеримо шире – оно заключается в последних статьях и касается основных вопросов партии и советской работы».

Каков пассаж! Крупская сама признает, что завещание – никакое не завещание. Что настоящее завещание в последних статьях, писанных Лениным еще собственноручно, а не в записанных кем-то «диктовках» под неведомо кем данным названием «Письмо к съезду»…

Надежда Константиновна виляла, путала, хитрила… Ни единая живая душа, кроме нее, не слышала, что именно Ленин просил сделать с этим «Письмом к съезду», так что полагаться приходилось исключительно на слова Крупской. А она виляла! В мае 1923-го говорила, что «Письмо» следует передать только в ЦК, да и не письмо к съезду это, а «завещание». Но через год она начинает твердить прямо противоположное: это не «завещание», а «письмо», которое, согласно последней воле Ильича, следует передать съезду… А еще через два года начала талдычить, что необходимо «доведение до партии этого документа». И проговаривается вовсе уж простодушно: «Я… считала, что форма зачитать на съезде наиболее подходящая. Прямого указания Владимира Ильича относительно формы не было».

Короче говоря, Ленин написал то ли письмо, то ли завещание, но его истинное завещание совсем не в этом завещании, которое нужно передать то ли в ЦК, то ли съезду партии, то ли всей партии – причем точных указаний Ильич не оставил…

Окончательно завралась порфироносная вдова… Должно быть, уже тогда многие прекрасно понимали, что с этим письмом-завещанием дело весьма нечисто. И XIII съезд ВКП(б) принял трезвую и взвешенную резолюцию. Вот три ее первых пункта:

1. Письмо В.И. Ленина в части первоначальных характеристик могло иметь актуальное значение в тот момент, к которому оно относилось и в той обстановке, в которой находилась партия к моменту написания писем в связи с болезнью В.И. Ленина.

2. В части персональных оценок опыт истекшей работы партии и, в особенности, партдискуссии показал, что руководящая группа ЦК, за исключением Троцкого, вполне правильно руководила политикой партии и умела сплотить всю партию вокруг ЦК.

3. Опасения В.И. Ленина о том, что генеральный секретарь партии т. Сталин по своему характеру может неправильно использовать свою власть, не подтвердились».

Кто бы ни состряпал «завещание» – сделать это могли только Троцкий с Крупской. Они своей цели не добились. Сталин остался на прежнем месте в прежней должности, а вот Троцкого изрядно потеснили. Смешно думать, что этому решению съезда партия была обязана «всевластием» Сталина – в то время он был бесконечно далек от того, чтобы быть единоличным диктатором. До большого террора и «единогласного одобрения» еще оставались годы и годы. Все руководство ВКП(б) пребывало в полном здравии и при реальной власти – немалое количество крупных, авторитетных деятелей, ярких индивидуальностей, личностей, вождей, трибунов…

И на многое они смотрели совершенно иначе, чем Сталин. Это необходимо уяснить, чтобы понять последовавшее, в том числе и репрессии 1936–1937 гг.

В том случае, если в партии, в советском аппарате, в армии полнейшее единодушие и строжайшее подчинение генсеку, сталинские репрессии и в самом деле выглядят то ли бредом параноика, то ли произволом сатрапа: только сумасшедший или законченный тиран начнет уничтожать по ложным обвинениям тех, кто ему преданно подчиняется, не имеет собственного мнения, никаких разногласий…

Но в том-то и соль, что реальное положение дел не имело ничего общего с измышленной Хрущевым и его холуями благостной картинкой полного единомыслия и всеобщего подчинения. Не было ни тени единомыслия, преданности, спокойствия!

Против Сталина шла борьба, и борьба жесточайшая! И самым опасным было то, что выступавшие против него люди были яркими, сильными, очень деятельными. Это не схватка карликов с великаном или мордобой, учиняемый циничным хамом кучке безобиднейших книгочеев. Ничего подобного. Все обстояло как раз наоборот.

Это была драка нескольких медведей в одной берлоге – и все как на подбор, оказались сильными, свирепыми, клыкастыми, и все до одного готовы были драться насмерть! Сошлись могучие, сильные, не знающие жалости и не понимающие, что такое отступление, звери.

И ставки были невероятно велики!

2. Министерство мировой революции

Сталина слишком многие, не понимая, о чем, собственно, говорят, обвиняют в том, что он «жаждал» власти. Но ведь в стремлении к власти нет ничего постыдного, плохого, отрицательного!

Так уж устроен человек во все века, в любых странах, при любых режимах, что он стремится занять в той или иной области как можно более высокое положение. Это естественное свойство и человеческой природы, и общества. Везде, где существуют системы, структуры, предоставляющие своим членам возможность подниматься вверх по служебной лестнице (неважно, армия это, разведка, министерство соцобеспечения или общество книголюбов), означенные члены стремятся подняться выше. Само по себе это стремление – вещь понятная и никак не заслуживающая порицания.

Другое дело, что мотивы, побуждения и методы могут быть абсолютно разными, от простительных до неприемлемых…

Допустим, в некоей дивизии служит полковник, который, что вполне естественно, мечтает стать генералом. Для этого он неустанно, прилагая все силы и время, выводит свой полк в самые лучшие и передовые. Повернется ли у кого-нибудь язык его осуждать за подобные стремления? В особенности, если он и впрямь достоин генеральских погон?

Есть и второй полковник. Этот гораздо менее профессионален и далеко не так толков, но он прекрасно изучил привычки начальства и вьюном вьется вокруг командира дивизии: подарки дарит, бытовые проблемы решает, коньячок преподносит, устраивает вечеринки в бане со сговорчивыми девочками, с которыми расплачивается из своего кармана. Он гораздо хуже второго, согласитесь, – потому что добивается нечестными методами поста, которого по профессиональным качествам более достоин первый.

Есть еще и третий, вовсе уж бездарный командир. Но он пишет политические доносы на первого, подстраивает компрометирующие ситуации: напоит, например, и вытолкнет на улицу так, чтобы тот попался офицерскому патрулю или вышестоящему начальству, украдкой напакостит, как может. Банные развлечения второго он тайком снимает на пленку и подсовывает ее начальству, копая тем самым и под командира дивизии. Или, наоборот, женится на перезрелой и страшненькой комдивской дочке. А то и атропина подольет в чай солдатам конкурента, чтобы те на состязаниях по стрельбе оскандалились…

Этот даже хуже второго: во-первых, претендует на пост, занимать который не способен, во-вторых, добивается этого вовсе уж грязными методами…

Есть меж первым и вторым, меж вторым и третьим, меж всеми ними существенная разница? Вот то-то…

Проще говоря, пристальное знакомство с жизнью и биографией Сталина позволяет сделать недвусмысленный вывод: к власти он, конечно, стремился, но нисколько ее не жаждал. Во-первых, он несколько раз подавал в отставку с поста генсека в условиях, когда вовсе не имел полной власти, и отставку вполне могли принять. Во-вторых, что гораздо существеннее, Сталин всегда выбирал для себя – или ему поручали, а он принимал без малейшего сопротивления – те участки, где требовалась незаметная публике, вовсе неведомая большинству, зато неподъемная, адски тяжелая работа.

Люди, стремящиеся к власти ради власти, охваченные той самой жаждой властолюбия, ведут себя совершенно иначе. И выбирают другие области, где карьеру можно сделать в сто раз быстрее, затратив в сто раз меньше трудов и пота…

В начале двадцатых в Советском Союзе этакие теплые местечки не просто были – те, кто сумел к ним пристроиться, благоденствовали, купались в известности, почете, благах, не принося своей бурной деятельностью ни малейшей пользы…

Я говорю о Коминтерне. Полное название – Коммунистический Интернационал. Так называлась организация, поставившая своей задачей ни много ни мало – мировую революцию…

Власти, почета и благ там было неизмеримо больше, чем у обладателя самого высокого партийного или государственного поста в Советском Союзе…

Потому что СССР занимал по отношению к Коминтерну, строго говоря, подчиненное положение. Коминтерн был неким «министерством мировой революции», органом, «ведавшим» всей планетой! Именно так, без малейших натяжек или преувеличений. ВКП(б) считалась всего лишь секцией Коминтерна, а следовательно, по партийной линии Сталин был подчиненным председателя Исполкома Коминтерна Зиновьева. Даже в 1939 г. на обложке нового партийного устава ВКП(б) еще значилась «секцией Коминтерна».

Это был даже не монстр, а нечто запредельное. Сотни тысяч состоящих на жалованье функционеров как в СССР, так и за рубежом. Численность персонала Народного комиссариата иностранных дел – три тысячи человек, от дипломатов до технических работников. Численность Коминтерна – триста тысяч, и это далеко не в рекордный год…

О бюджете Коминтерна достаточно говорят данные за один лишь год, 1922-й – два с половиной миллиона рублей золотом, но всего через месяц эта сумма увеличена до 3 млн 150 тыс. 600 рублей. Естественно, главным источником дохода для столь жирного содержания служил бюджет СССР. Других источников попросту не было…

Коминтерн – это еще и множество собственных, весьма специфических учебных заведений:

Международная Ленинская школа (своеобразная академия);

Коммунистический университет национальных меньшинств Запада им. Ю. Мархлевского (готовил кадры коминтерновских аппаратчиков для Скандинавии, Прибалтики, Восточной и Балканской Европы);

Коммунистический университет трудящихся Востока с многочисленными филиалами (то же самое, что и предыдущий, только направление работы другое, ясное из названия);

Коммунистический университет трудящихся китайцев.

А кроме того – многочисленные военные школы, где для работы за рубежом готовили разведчиков, радистов, подрывников и других столь же полезных для борьбы за мировую революцию спецов…

Сотни тысяч членов на неплохой зарплате, многочисленные учебные заведения, свои средства массовой информации и прочее, и прочее, и прочее. Запредельный монстр. Вот туда как раз и стекались жаждавшие власти, поскольку Коминтерн мог прекрасно удовлетворять их потребности: реальных дел никто большей частью не спрашивает, отчитываться не перед кем – но почет, известность, блага…

У нас последние несколько десятков лет об этом охватившем весь мир спруте как-то редко упоминали, и многие даже забыли, что это была за шарашка. Тем, кто хочет изучить историю Коминтерна подробнее, рекомендую толстенный фолиант, написанный сыном бывшего главы Коминтерна Пятницкого, которого в 1937 г. тоже свели в известные подвалы. Пятницкий-младший пылает праведным гневом, усердно обличая злодея Сталина, безжалостно разогнавшего контору, где было так сытно, весело и почетно подвизаться – но при этом он обрушивает на голову читателя массу подробнейшей информации, от которой волосы встают дыбом и рука поневоле тянется к кобуре: мать вашу, какие деньги, выжатые из разоренной страны, уходили совершенно впустую!

Троцкий проговорился как-то: «Чтобы выиграть Гражданскую войну, мы ограбили Россию». Теперь страну грабили ради сомнительных перспектив «земшарной республики Советов».

В двадцатые годы Коминтерн откровенно подминал под себя все прочие государственные структуры. Одно время в состав зарубежных представительств Наркомдела, Наркомвнешторга, отдельных торговых миссий впихивали сотрудников Коминтерна, которым вышеназванные ведомства давали крышу в прямом и переносном смысле, вынуждены были поить-кормить и всячески содействовать.

Доходило до курьезов. Иностранный отдел ГПУ (зарубежная разведка) частенько обращался в Отдел международных связей Коминтерна, чтобы там изготовить загранпаспорта для своих резидентов – у ГПУ было меньше и технических возможностей, и квалифицированных кадров. Все лучшее шло Коминтерну…

Естественно, это министерство мировой революции мировой революцией и занималось. Причем ничего особенно и не скрывалось – ни бюджет Коминтерна, ни существование школ диверсантов, ни намерения, ни связи. Глава чехословацкой компартии Клемент Готвальд не на маевке в парке, а в стенах Национального Собрания преспокойно заявлял с трибуны: «Нашим внешним революционным штабом действительно является Москва. Мы ездим в Москву для того, чтобы научиться у русских большевиков, как свернуть вам шею. А вы знаете, что русские большевики мастера это делать…». Эрнст Тельман, многолетний клиент Коминтерна, во время своих побывок в Москве, не стесняясь, щеголял в красноармейской форме. Другие «зарубежные друзья» были не лучше и уж никак не скромнее…

Коминтерн вовсю действовал, не ограничиваясь детскими шалостями в виде пропаганды и агитации. Размах был посерьезнее…

В Болгарии устроили взрыв в Софийском соборе. И подняли вооруженное восстание. Правда, его не поддержала многочисленная и влиятельная Крестьянская партия, против которой коминтерновцы как раз и выступали, не стесняясь в выражениях, и мятежников оказалось довольно мало. В Болгарии тогда стояли белогвардейские части, которых хлебом не корми, дай только порубать красных независимо от национальности. Они главным образом и стали той ударной силой, что с «революцией» покончила.

В тот же год – 1923-й – Коминтерн стянул в Германию немаленькие силы, чтобы устроить там революционный переворот. Золота и оружия было затрачено изрядно, но сколько-нибудь масштабных боев не случилось, на призыв товарища Тельмана откликнулось до обидного мало народа…

Годом позже коминтерновские «красные бригады» атаковали здания правительства, казармы и узлы связи в Таллине, намереваясь поднять более-менее масштабную заварушку, чтобы тут же «пригласить» стоящие наготове у границы регулярные части РККА и ввести в Эстонии Советскую власть. Провалилась и эта затея – никто боевиков не поддержал, и с ними, вопреки анекдотам об извечной эстонской медлительности, покончили так быстро, что никакого «революционного правительства» они создать не успели.

Когда в 1926 г. забастовали английские шахтеры, Коминтерн откликнулся мгновенно: перевел им громадные суммы в валюте, организовал в СССР массовые манифестации в поддержку. И кончилось все это тем, что обозленное английское правительство разорвало дипломатические отношения с СССР. Да вдобавок во время полицейского налета на британско-советскую торговую организацию (очередную «крышу» Коминтерна) была захвачена масса крайне пикантных бумаг – директивы Зиновьева по развитию английской революции, детальные, подробные. Кое-кто до сих пор упорно уверяет, будто эти бумаги были поддельными…

Это – самые крупные акции. Хватало других, более мелких, по всему свету. Примечательная деталь: повсюду с завидной регулярностью коминтерновские авантюры проваливались одна за другой. Огромные деньги тратились безо всякой пользы. Мало того – их вульгарно и примитивно разворовывали. Вокруг Коминтерна крутилось множество авантюристов, усмотревших прекрасную возможность поднажиться.

Один характерный пример. Некий Яков Рейс, он же «товарищ Томас», представитель Коминтерна в Германии, так замотался с текущими делами, что мимоходом задевал куда-то двести тысяч золотых рублей, в которых не смог отчитаться перед московским начальством. Сначала он утверждал, что никаких таких двухсот тысяч у него не было. Не получал. Когда ему доказали с документами в руках, что получал все же, товарищ Томас через некоторое время заявил, что «нашел их заделанными в стуле или столе». Между прочим, 200 000 рублей золотом – это примерно сто пятьдесят пять килограммов золота, ни в какой стол или стул физически не поместятся…

Самое комическое – это вердикт комиссии. «Личной корысти» со стороны Томаса она не обнаружила. И бестрепетной рукой подмахнула такое заключение: «Комиссия затрудняется найти для всего инцидента правдоподобное и заслуживающее доверия объяснение».

Лично я назвал бы членов этой комиссии шизофрениками, хотя Пятницкий-младший предпочитает именовать их гораздо более возвышенно…

Когда чуть позже Сталин все же создал настоящую комиссию для проверки этой и ей подобных махинаций, моментально выяснилось, что «товарищ Томас» в жизни не был членом какой бы то ни было коммунистической партии. Верхушка Коминтерна – Зиновьев, Бухарин, Рыков – твердила, что это ошибка, что Томас старый партиец, хотя никаких документов у него нет. Эта бражка тогда еще была достаточно сильна, и дело кончилось ничем – Томас благополучно смылся из Москвы, хотя за ним числились и другие махинации…

Примерно та же картина наблюдалась в Южной Америке. Там коминтерновцы наметили широчайший план подрывных мероприятий. В Бразилии предполагалось использовать тамошнюю легальную компартию (естественно, взяв ее на полное обеспечение, как и все прочие), в Боливии – поднять восстание индейцев и метисов, среди которых большое влияние имели анархисты. Были свои, столь же эпохальные, замыслы для Аргентины и Уругвая, Чили и Перу.

Кончилось все это пшиком. Разве что где-то витрину разбили на пару песо, а где-то пальнули в окно полицейскому сержанту. И все бы ничего, но на эти латиноамериканские утопии было ухлопано примерно двести тысяч долларов (а тогдашний доллар равнялся примерно десяти нынешним), причем часть денег, как в Коминтерне водилось, растратил тамошний представитель Краевский: банкеты закатывал, жену бриллиантами увешивал, платил местным газетам, печатавшим о нем хвалебные статьи, где его ставили рядом с Лениным…

И этот бардак творился по всему белу свету! Миллионы в золоте выбрасывались на бессмысленные прожекты, на утопические планы, ни один из которых, даже самый пустяковый, самый мелкий, не привел к успеху.

Зато как приятно было восседать в президиумах «всемирных съездов», толкать громовые цветистые речи, протягивать ручку для лобызания многочисленным зарубежным холуям, прекрасно понимавшим, кому они обязаны столь сытой и вольготной жизнью в качестве «доверенных лиц Коминтерна»! Все бездельники, пустомели, позеры и любители сладкой жизни, какие только имелись среди большевиков, концентрировались в Коминтерне. Ставки, повторяю, были грандиознейшие: средства для имитации бурной деятельности выделялись немереные, а вот отчет перед кем бы то ни было держать не приходилось…

Создалась классическая картина, обстоятельно описанная как английским писателем С. Паркинсоном, так и его многочисленными коллегами по перу: существовала огромная, вхолостую крутившаяся бюрократическая машина, согласно «законам Паркинсона» озабоченная лишь собственным бесперебойным процветанием…

Понемногу ее взялся прижимать Сталин. К середине двадцатых в партии окончательно оформились две точки зрения: согласно одной следовало и дальше бросать все, что возможно, в бездонную топку «мировой революции». Ее отстаивали Троцкий, Зиновьев, Каменев, Бухарин, Пятницкий и дюжина вождишек помельче.

Была и другая, которую стали проводить в жизнь Сталин и те, кто его взгляды разделял. Они открыто говорили, что надежды на «мировую революцию» беспочвенны и напрасны. В своем докладе на XIV съезде ВКП(б) Сталин подробно и аргументированно объяснял, что произошла стабилизация капиталистической системы, что в Европе наступил «отлив революционных волн». Он, конечно, отдавал дань штампам (на дворе стоял пока что 1925 год), но недвусмысленно выступал за строительство социализма в одной стране. На это и следовало направить все средства, ресурсы и силы, а не на прежние утопические эксперименты…

Если внимательно изучить то, что публиковалось Сталиным в партийной печати уже в 1920 г., после провала программы «на штыках принести революцию в Европу через труп белой Польши», то ясно видно: уже тогда Сталин понял, что коминтерновские догмы не работают. Несмотря на все заклинания и призывы, польские рабочие и крестьяне не проявили ни малейшего желания помогать «братьям по классу», наоборот, они отчего-то изо всех сил защищали свою землю от красных братьев.

Сталин умел учиться – и польская катастрофа для него послужила уроком и наглядным примером. Кроме того, был еще один немаловажный аспект: деятельность Коминтерна адски мешала выстраивать нормальные отношения с зарубежными странами. О каких нормальных отношениях вообще могла идти речь, когда в противовес тому, что говорили советские дипломаты и торговые представители, в то же самое время, в той же самой стране коминтерновские посланцы (прибывшие из Москвы) выкрадывали секретные документы, шпионили, устраивали взрывы и поджоги, практически в открытую сколачивали штурмовые отряды для захвата власти?

Сталин и Коминтерн начинали мешать друг другу. Между ними не могло быть никакого компромисса: Сталин не собирался отказываться от своих планов поднимать СССР из разрухи, а коминтерновцы, в свою очередь, просто не могли собственными руками закрыть столь привлекательную кормушку, где они были царями и богами. Только в Коминтерне они могли быть кем-то повыше старшего помощника младшего дворника…

Здесь главным образом и лежат причины ожесточенной борьбы, длившейся не менее пятнадцати лет. С 1925 г. она шла практически в открытую: Зиновьев и его сподвижники, обозвав сталинские планы подъема СССР «кельей под елью», начали их в голос полоскать на всех пленумах Коминтерна, апеллируя к «мировому коммунистическому мнению». И, надо сказать, поддержку они из-за рубежа получали мощную – там сидели свои бездельники и пустомели, привыкшие сладко жить на коминтерновское золото и не хотевшие никакой другой жизни…

Вся эта кодла в поисках вождя сплотилась вокруг Троцкого, хотя многие его в глубине души ненавидели, – лучше такое знамя, чем никакого… Теоретиком выступал прижившийся в Советской России венгр, будущий академик Варга: «Существует опасность, что Россия перестанет быть двигателем международной революции. Ибо нельзя умолчать о следующем: в России есть коммунисты, у которых не хватает терпения ждать европейской революции и которые хотят взять курс на окончательную изоляцию России. Это означает заключение мира с империалистами, регулярный товарообмен с капиталистическими странами и организацию всякого рода концессий… Это течение, которое стремится к тому, чтобы пролетарское государство Россия и его пролетарское хозяйство стабилизировались внутри капиталистического мира, сегодня еще слабо и незначительно. Однако оно может стать сильным, если пролетарская Россия останется длительное время в изоляции».

«Изоляцией», как легко догадаться, обрусевший мадьяр именовал как раз урезание аппетитов Коминтерна… Забегая вперед, можно сказать, что «слабое и незначительное» течение со временем таковым быть перестало – потому что во главе его стоял Сталин, олицетворение энергии и работоспособности. Оно и победило в борьбе. Причем пикантности ради стоит упомянуть, что сам Варга вовремя успел «перековаться», от коминтерновцев откачнулся, благодаря чему остался не просто в живых – пошел в гору, стал академиком, директором института АН СССР, пережил Сталина, Ленинскую премию получил уже при Хрущеве…

А вот те, кого он идеологически подкармливал, главари Коминтерна, перековаться не могли и не хотели. Они воевали. Против Сталина, против его направления, против его планов, оказываясь во главе всех и всяческих оппозиций и уклонов. Коминтерновская мафия – а как ее еще прикажете называть? – боролась против Сталина и после высылки Троцкого, перетягивая на свою сторону военных и чинов спецслужб, конспирируя и агитируя. За дела, а не за «инакомыслие» их и перестреляли в тридцать седьмом…

Не было ни «инакомыслия», ни «борьбы за чистоту ленинских идеалов». Банда бездельников и трепачей ожесточенно боролась за свои немаленькие привилегии, за право и дальше швырять миллионы на раздувание мнимого «всемирного пожара», красоваться в президиумах, пустословить с трибун.

Говорят, Сталин называл Коминтерн «лавочкой». Говорят, в 1937 г. он сказал на заседании Политбюро: «Кто они, эти люди из Коминтерна? Ничего больше, как наймиты, живущие за наш счет. И через 90 лет они не смогут сделать нигде ни одной революции». Никаких стенограмм не существует, но эти слова, во-первых, похожи на обычный стиль Сталина, а во-вторых, полностью отвечают реальному положению дел…

Бюрократический монстр отчаянно боролся за право и далее грохотать вхолостую. «Сталинские репрессии» – не более чем работа по его демонтажу.

Вот вам истина.

3. Крадек по имени Радек

Рассмотрим для примера «типичного представителя», как писали по другому поводу в учебниках литературы (а может быть, и сейчас пишут), одного из коминтерновских вождей – Карла Бернгардовича Радека. Настоящая фамилия – Собельсон. Родился в Германии, в еврейской семье, но евреем от этого не стал, а стал профессиональным революционером. Вот уж поистине, как писалось в классическом детективном романе, «господин Никто. Национальность – без национальности».

К социалистам прибился еще в начале двадцатого века. От товарищей по партии получил кличку «Крадек» («Kradek» – по-польски «вор»). По одним источникам – за то, что обладал болезненной страстью таскать из библиотек друзей нужные ему книги. По другим – за то, что питал порочное влечение к деньгам из партийной кассы. Точно установить невозможно: вся политическая биография Радека – сплошная цепь сплетен, слухов, конфликтов и непонятностей. Был активным деятелем германской, австрийской, польской и российской социал-демократии. С первыми тремя последовательно то ли расплевался сам, то ли был попросту изгнан за авантюризм и другие, более серьезные прегрешения, о которых чуть позже. В конце концов прочно обосновался у большевиков. Его называли «гениальным авантюристом в большой политике», «умнейшей и хитрейшей головой своего времени».

Взлет его начался с Германии: направленный туда по поручению Ленина, чтобы организовать революцию, Радек очень быстро оказался в центре серьезных скандалов…

Тогда в Германии попытались устроить переворот члены так называемого «Спартака», германские двойники большевиков. Восстание подавили – причем руководил репрессиями опять-таки социал-демократ, только другого толка, по фамилии Носке, вполне по заслугам прозванный левыми «кровавой собакой». «Спартаковцев», вышедших на митинги и демонстрации, даже не из винтовок расстреливали, а саблями рубили в капусту отряды кавалеристов, о чем сохранились воспоминания Дзержинского, своими глазами это наблюдавшего (Железный Феликс, понятное дело, оказался среди тех, кто из-за угла руководил действиями немецких братьев).

«Группа реакционных офицеров» бывшей кайзеровской армии, как их в советской историографии принято было именовать (вообще-то соответствующий положению термин), без суда и следствия убила где-то в подворотне вождей германской социал-демократии Карла Либкнехта и Розу Люксембург…

И вот тут-то начинаются непонятности и загадки!

Родной брат убитого Либкнехта Теодор, известный берлинский адвокат, открыто обвинил Радека в том, что тот… выдал упомянутым реакционным офицерам укрытие Либкнехта и Люксембург! И даже добился его ареста…

Ситуация, казалось бы, нелепейшая: эмиссар красной Москвы выдает силам реакции двух виднейших германских левых…

Однако при тщательном изучении выясняется, что никаких нелепостей тут и нет. Не кто иной, как Роза Люксембург, баба энергичная и волевая, черт в юбке, еще в 1908 г. добилась исключения Радека из германской социал-демократической партии «за тесные и подозрительные связи с германской и австро-венгерской тайной полицией»…

Но дело даже не в этих личных счетах. Еще в 1907 г., на пятом съезде РСДРП (еще не расколовшейся на большевиков и меньшевиков), «неистовая Роза» довольно жестко выступала против Ленина. А после Октября семнадцатого вместе с Либкнехтом опять-таки стала во всеуслышание нести по кочкам Ильича и его компанию – по мнению немцев, отступивших от светлых идеалов социал-демократии. Роза и Карл были в Европе людьми влиятельными, и у Ленина появилась нешуточная головная боль. Тут, как по волшебству, в Германии и появился Радек – с известным результатом…

Однако Радек не только не понес никакого наказания, как ни старался Теодор Либкнехт, но и вел жизнь не совсем обычного заключенного. Прямо в тюремной камере он встречался с высшими представителями германской элиты…

Подробности неизвестны до сих пор. Но известно главное – именно тогда, именно там, именно Радеком были достигнуты первые договоренности, которые потом и легли в основу советско-германского сотрудничества как в экономике, так и в военной области. Обе страны были в тогдашней Европе изгоями, париями, этакими прокаженными, изгнанными из «нормального» общества. И стремились дружить, поскольку это было выгодно обеим.

Именно ради столь жизненно насущной цели немцы и закрыли глаза на темную историю с убийством двух социал-демократических вождей. Это было, конечно, печально, – столь наглое убийство! – но мало что стоило перед лицом высоких целей германо-советской дружбы…

В общем, у Радека были многолетние, теснейшие связи с германскими секретными службами.

И не только с ними, а даже с… нацистами!

Какими бы противоестественными эти шашни кому-то ни казались, ничего удивительного тут нет. Радек, строго говоря, никаким «евреем» не был вовсе. Он был революционером, и только. А нацисты, в начале двадцатых еще слабенькие и относительно тихие, были слишком большими прагматиками, чтобы ссориться со столь сильным и влиятельным союзником, как Радек, только оттого, что у него что-то там не в порядке с пятой графой.

Исторические факты таковы: 20 июня 1923 г. на расширенном пленуме Исполкома Коминтерна в Москве Радек толкнул поистине сенсационную речь, предложив вступить в военно-политический союз с нацистами против Антанты. Начал он с того, что предложил воздать честь памяти «мученика» – молодого нациста Лео Шлагетера, только что расстрелянного французскими оккупационными властями в Рейнской области (не за политические убеждения, а за конкретные террористические акты). Цитирую Радека дословно: «Мы не должны замалчивать судьбу этого мученика немецкого национализма, имя его много говорит немецкому народу… Шлагетер, мужественный солдат революции, заслуживает того, чтобы мы, солдаты революции, мужественно и честно оценили его. Если круги германских фашистов, которые захотят честно служить германскому народу, не поймут смысла судьбы Шлагетера, то Шлагетер погиб даром…».

И далее: «Против кого хотят бороться германские националисты? Против капитала Антанты или против русского народа? С кем они хотят объединиться? С русскими рабочими и крестьянами для совместного свержения ига антантовского капитала или с капиталом Антанты для порабощения германского и русского народов?»

Дальнейшее подробно описал израильский публицист М. Агурский: «Речь Радека произвела бурю в Германии. Граф фон Ревентлов, один из ведущих лидеров правого национализма, впоследствии примкнувший к нацистам, и некоторые другие националисты стали обсуждать возможность сотрудничества с коммунистами, а главный коммунистический орган «Роте Фане» предоставлял им место. Коммунисты выступали на собраниях нацистов, а нацисты – на собраниях коммунистов. Тогдашний лидер немецкой компартии еврейка Рут Фишер призывала к борьбе против еврейских капиталистов, а нацисты призывали коммунистов избавиться от их еврейских лидеров, обещая взамен полную поддержку…».

Хорошенькое сердечное согласие! Торжествует голый расчет, без всяких заскоков на национальной почве… Сам Радек, объясняя свою позицию товарищам по партии (не на шутку потрясенным такими новшествами), так и говорил: ни о каких сантиментах тут и речи не идет, это вопрос «трезвого политического расчета». И тут же уточнил: «люди, которые могут погибнуть за фашизм, гораздо симпатичнее людей, которые лишь борются за свои кресла».

Необходимо уточнить, что Радек после этой встречи не подвергся критике. Наоборот. Зиновьев, глава Коминтерна, Радека всецело поддерживал. Бухарин еще парой месяцев раньше отмечал сходство большевистских методов и фашистов Муссолини (Муссолини по прошлой жизни – такой же социалист, приятель многих большевистских вождей, даже любовницей у него одно время была русская анархистка Анжелика Балабанова).

В тот же клубок оказался замешан и болгарский вождь Георгий Димитров. На скамью подсудимых нацисты его посадили гораздо позже, а за десять лет до того он вел себя совершенно иначе со своими будущими судьями. Большую свинью Димитрову подложил бежавший в 1938 г. в США от сложностей жизни Ян Валтин (псевдоним в Коминтерне – Рихард Кребс), запутавшийся в двойной работе и на Коминтерн, и на гестапо. Именно он, циник, опубликовал в своих мемуарах совершенно секретную инструкцию секретаря Исполкома Коминтерна г. Димитрова, в которой товарищ секретарь писал о необходимости теснейшего союза нацистов и германских коммунистов в деле свержения Веймарской республики.

Одним словом, политика «революционной целесообразности» на деле, в ее практическом применении. Какое-то время большевики, как русские, так и германские, пребывали в самых добрых отношениях с нацистами Гитлера. Отношения дали трещину после 1923 г., когда в Германии провалились и коммунистический путч, и гитлеровский (что любопытно, по какому-то загадочному совпадению грянувшие в один и тот же день).

Помните, модно было винить Сталина в приятельстве с Гитлером? Нет уж, началось это задолго до Сталина и совершенно другими людьми…

В общем, сердечного согласия меж ВКП(б) и НСДАП не получилось. Неизвестно точно, какую роль в попытках таковое установить играл Троцкий, но достоверно известно, что Радек был одним из самых близких соратников Троцкого, преданным ему не на шутку…

Правда, в том же 1923 г. именно Радека сделали козлом отпущения за «чересчур опрометчивые» заявления. После неудачи «двойного путча» товарищ Зиновьев, политик изрядный, моментально от Радека отмежевался, представил его «фашистские» речи как личную самодеятельность и вышиб не только из Коминтерна, но и из ЦК ВКП(б).

Радек совсем немного времени спустя отомстил – натравил на Зиновьева целую толпу влиятельных европейских коминтерновцев – немцев, итальянцев и прочих. На сей раз уже Зиновьева сняли с поста «министра мировой революции».

А Радек сыграл столь огромную роль в налаживании советско-германского сотрудничества, что закреплявший его протокол 1923 г. называли даже пактом Секта – Радека (генерал фон Сект – тогдашний глава официально вроде бы не существующего германского Генштаба). После этого протокола и начала фирма «Юнкерс» строить в Филях свои самолеты, в Липецке был создан центр подготовки германских летчиков, в Саратове – школа химической войны, в Казани – бронетанковая школа и танкодром рейхсвера, в городе Троцк (бывшая Гатчина) – завод по производству боевых газов. Об этом и без меня много написано, так что не буду углубляться в детали.

Скажу лишь, что Радек в дальнейшем так и остался виднейшим сподвижником Троцкого. Вместе с ним участвовал в заговорах против Сталина и в 1936 г. был осужден на десять лет, в том числе и за «связи с германскими разведслужбами».

После XX съезда стали наперебой писать, что обвинения эти были беспочвенными и насквозь вымышленными – поскольку-де «еврей» Радек и германские «антисемиты» никогда и ни за что не стали бы сотрудничать.

Вы этому верите после всего, что только что о товарище Радеке узнали?

4. Красная конница – в Гималаи!

Итак, уже после провала наступления на Варшаву в 1920 г. наиболее трезвомыслящим в большевистском руководстве стало ясно, что теория «классовой солидарности» попросту не работает. Никакого «интернационального братства эксплуатируемых буржуазией трудящихся» в Польше усмотреть не удалось. Все обстояло с точностью до наоборот. Сталин и член Реввоенсовета 15-й армии Полуян (едва ноги унесший от польских «братьев по классу»), а также полковые комиссары Юренев и Ходорковский, выступая на партконференции, подробно изложили реальное положение дел: никакой опоры среди местного населения найти не удалось, созданная впопыхах польская милиция, едва получив оружие, моментально повернула его против красных. Полуян говорил: «В польской армии национальная идея спаивает и буржуа, и рабочего, и крестьянина, и это приходится наблюдать везде. Боязнь, что мы придем завоевателями, что мы будем насаждать Советскую власть, – эта боязнь была свойственна всем».

Однако прежняя точка зрения – что мировой пожар все-таки следует раздувать – была по инерции невероятно сильна. Хуже всего то, что романтические юноши верили всерьез… Вот что писал впоследствии один из молодых поэтов:

– Но мы еще дойдем до Ганга, Но мы еще умрем в боях, Чтоб от Японии до Англии Сияла Родина моя…

Он был слишком молод и осуждения не заслуживает (еще и оттого, что погиб с винтовкой в руках все же не на Ганге, а на Великой Отечественной). Как не стоит и порицать Маяковского, мечтавшего «в мире без Россий, без Латвий жить единым человечьим общежитьем».

Это были поэты, люди восторженные. Гораздо хуже те вполне серьезные, матерые политики, которые, несмотря на отрицательный опыт, опровергавший теорию, ни за что не хотели уняться и остановиться…

Б. Соколов в книге «Сталин» сморозил следующее: «В экспорт мировой революции на штыках Красной армии Лев Давыдович после неудачи польского похода уже не верил».

Господь с вами, батенька! Это Троцкий-то?!

Сразу после «неудачи польского похода» Троцкий стал инициатором «советизации» Персии, нынешнего Ирана. Туда под видом «местных бунтовщиков» браво вторглись регулярные подразделения Красной армии, с ходу основав Гилянскую советскую республику. Однако и эта затея с треском провалилась: местное население, к идеям марксизма совершенно равнодушное, стало не на шутку сопротивляться, персидские «надежнейшие товарищи» оказались авантюристами и жуликами, так что красным конникам под командой знаменитого Примакова пришлось убраться восвояси. О том, что они там вообще были, велено было на самом высоком уровне забыть раз и навсегда. И забыли. Так надежно, что это впоследствии доставляло немало хлопот советским литературоведам. Дело в том, что при штабе Примакова был и Сергей Есенин, там же и написавший свой знаменитый «персидский» цикл. Но поскольку о советском вторжении в Персию и словом велено было не заикаться, вплоть до развала СССР литературоведам пришлось талдычить, что «персидские стихи» Есенина созданы не на основе «творческой командировки», а по «заочной любви» к далекой загадочной Персии, где поэт, конечно же, в жизни не бывал…

А в двадцать третьем году Троцкий и его сторонники всерьез готовили вторжение в Германию!

В самом узком кругу были приняты секретнейшие решения…

Троцкий формировал так называемую «2-ю РККА им. Коминтерна» из двухсот тысяч (!) конников. На финансирование германской революции выделили 300 000 рублей золотом. По всему Союзу провели тайную мобилизацию коммунистов немецкого происхождения, а также всех, кто свободно владел немецким. Морскому флоту был отдан секретный приказ собрать в балтийских портах десятки сухогрузов и подготовить их к загрузке зерном и продовольствием. Наркомат железных дорог составлял график движения многочисленных «литерных» воинских эшелонов к Петроградскому морскому порту и границам с Польшей и Литвой. По распоряжению Троцкого отменили намеченную было демобилизацию в Красной армии и начали переброску конницы к границам.

В полном соответствии с принципом революционной целесообразности один из доверенных порученцев Троцкого Евгений Беренс отправился в Париж к… бывшему военному министру Временного правительства Гучкову, склонявшемуся к сотрудничеству с большевиками. Речь шла о конкретной операции: у Гучкова были обширные связи в русских эмигрантских кругах Польши и Литвы. По расчетам Троцкого, именно эти эмигранты должны были с подачи Гучкова стать «пятой колонной» большевиков в этих двух странах, когда туда хлынет красная кавалерия.

Достоверных данных нет (все происходило в глубочайшей тайне), но, если снова «качать на косвенных», можно с уверенностью сказать, для чего тогда, летом 1923 г., Троцкий через Радека налаживал связи с нацистами.

Бросок в Германию неминуемо вызвал бы ответные действия против СССР со стороны Англии и Франции. Вот тогда, в качестве второго эшелона, «армии имени Коминтерна» и пригодились бы нацисты, обозленные на победителей в первой мировой, жаждавшие реванша…

Вне всяких сомнений, в Европе вспыхнула бы серьезная и крупная война с участием как минимум полдюжины государств. И можно говорить со всей уверенностью, что последствия для тогдашнего СССР, пребывавшего в жуткой разрухе, были бы самыми печальными.

Большинство в руководстве партии были против (и даже кое-кто из руководства Коминтерна), но Троцкого их резонные возражения совершенно не волновали. Именно он, а не Сталин, был фанатиком, зацикленным на мировой революции. Судьба СССР его не интересовала. Главное было – разжечь пожарище на всю Европу.

К счастью, эти планы провалились.

Весь расчет строился на внезапности удара. Однако к сентябрю 1923 г. по каналам всех без исключения спецслужб стала поступать информация: на Западе все знают!

Верховный совет Антанты (была такая шарага) каким-то «непостижимым образом» проведал о секретнейших решениях, принятых в Москве узким кругом вождей. И срочно принял меры. Французы усилили свой оккупационный корпус на Рейне большим количеством танков и броневиков. Антанта пожарными темпами сконцентрировала в Польше крупные подразделения белогвардейцев (тогда еще представлявших серьезную силу). Поляки принялись лихорадочно оборудовать инженерные заграждения, окопы, пулеметные гнезда. Одним словом, блицкрига ни за что не получилось бы. Красная кавалерия напоролась бы на укрепленные и оборудованные позиции и еще на территории Польши увязла бы в затяжных боях, а далее ее ждали отлично вооруженные войска Антанты.

«Бросок на Германию» пришлось отменить со скрежетом зубовным. Ярость Троцкого описанию не поддается. Историки до сих пор ломают голову, каким образом Антанта пронюхала…

А что тут голову ломать, друзья мои? Нужно только посмотреть, кому было выгодно остановить «блицкриг Троцкого».

Сталину и его сторонникам. Тем, кто видел полное крушение надежд на мировую революцию и собирался строить социализм в одной, отдельно взятой стране. Лично у меня нет ни малейших сомнений, что именно люди Сталина по своим каналам слили информацию в Европу.

И поступили совершенно правильно. Ничего хорошего из этой войны для страны не вышло бы. Так что Сталин если кого в этой истории и предал, так исключительно Коминтерн.

И правильно. Туда Коминтерну и дорога.

5. Долог путь до Штирлица…

Я уже говорил, что нормальные отношения Советского Союза с другими странами осложняла неприкрытая «двойственность» – советские дипломаты провозглашали одно, а коминтерновские боевики тут же устраивали нечто совершенно другое… Первые налаживали мирное сосуществование, вторые в том же городе подрывали бомбы и устраивали путчи…

Так вот, это даже не двойственность. И даже не тройственность. В наследство Сталину досталась система, когда любая контора, имевшая на то право, творила за рубежом, что хотела, нисколько не оглядываясь ни на руководство страны и партии, ни на государственные интересы, ни на протесты «смежников».

В Австрии, например, вовсю разгулялся представитель ЧК при дипломатической миссии польский коммунист Красный, личный друг Дзержинского. Его агенты в открытую «совращали» полуголодных австрийских чиновников, ушибленных дороговизной и инфляцией, предлагая им продать секретные государственные бумаги, – причем происходил этот флирт прямо в кафешках в центре Вены, и никто особенно не старался говорить шепотом. На этом Красный не остановился. Благодаря тогдашним, совершенно фантазийным порядкам, он был назначен еще и представителем Коминтерна в Австрии и Венгрии и, чтобы не сидеть сложа руки, решил устроить восстание в спорной области Бургенланде, на границе двух стран. Ухлопал двести тысяч долларов, но так ничего и не добился. От огорчения бросил жену и сошелся с девицей семнадцати лет, секретуткой миссии. Девочка тут же потребовала, чтобы ее впредь пускали на дипломатические приемы (хотя законная жена присутствовала тут же, в Вене). Посланник Бронский (еще один польский коммунист) попытался деликатно объяснить чекисту-коминтерновцу, что нужно жить скромнее, но тот в присутствии сотрудников послал посланника по матушке.

А тут, чтобы жизнь Бронскому медом не казалась, нагрянул еще и резидент Разведупра (военной разведки) товарищ Инков (тоже коммунист, только болгарский) и с ходу принялся набивать свои комнаты в миссии ящиками со взрывчаткой, которую переправлял на Балканы, чтобы там с нею вдоволь позабавились доверенные лица. Бронский забеспокоился. Инков по сложившейся традиции уже привычно обматюгал его и подчиняться отказался, предложив адресовать все претензии в Разведупр.

В Польше ребятки из Разведупра резвились не менее беззастенчиво. По распоряжению Уншлихта организовали группу бомбистов с двумя польскими офицерами во главе (коммунистами, понятно). И понеслось… Чтобы создать атмосферу полнейшей неуверенности и видимость, будто сами поляки начали решать политические проблемы взрывчаткой, эта компания подрывала бомбы в редакциях газет и штаб-квартирах всех политических направлений. Польский Генеральный штаб взорвать не удалось, но рванули склады со взрывчаткой в Варшавской цитадели…

Самое пикантное, что громче и решительнее всех против этих уншлихтовских забав выступал не кто иной, как Дзержинский. Пилсудского он ненавидел и мечтал, что сам его расстреляет в случае победы мировой революции, но все эти взрывы считал экстремизмом, несовместимым с политической ситуацией (в чем полностью сходился со Сталиным).

Уншлихт гнул свое, но со взрывами пришлось все же завязать по чисто техническим причинам – польская контрразведка в конце концов перехватала почти всех бомбистов. То ли их выдал некто, с методами Уншлихта не согласный, то ли это был чисто польский успех: о конспирации терминаторы Уншлихта имели самое отдаленное представление, чемоданы с динамитом и пакеты с долларами таскали чуть ли не в открытую…

Гораздо больше везло какое-то время действовавшим в Польше «народным партизанам». На самом деле, понятно, это были никакие не местные, а кадровые сотрудники ЧК и Разведупра. Один из таких героев невидимого фронта К. Орловский писал в автобиографии откровенно: «с 1920 г. по 1925 г. по заданию Разведупра работал в тылу белополяков… был организатором и командиром краснопартизанских отрядов и диверсионных групп, где за пять лет мною было сделано несколько десятков боевых операций, а именно:

1. Было остановлено три пассажирских поезда. 2. Взорван один желдормост… 6. За один только 1924 год по моей инициативе и лично мной было убито более 100 чел. жандармов и помещиков».

Чекисты тоже не отставали: еще лет тридцать назад были изданы воспоминания старого спеца Ваупшасова, где он подробно описывал свои партизанские будни…

Кончилось это предприятие нешуточным конфузом. Одним из «партизанских отрядов» командовал некто Хмара, человек смелый и решительный, прямо-таки легендарный, но вот идейно, как оказалось, нестойкий. В один прекрасный момент он обнаружил, что на советской Украине народу живется совсем не блестяще. После чего со всем своим отрядом вернулся в СССР и начал громить советские исполкомы и райотделы милиции так, как совсем недавно проделывал это в Польше с полицейскими участками и «зажондами повятовыми». Кавалерийские отряды войск ОГПУ гонялись за ним долго – профессионал! – но все-таки окружили и уничтожили…

После этого «партизанское движение» пошло на убыль – но некоторое количество диверсионных групп все же оставили. Тем, кто помнит старый фильм «Красные листья», разъясняю: главный герой – никакой не подпольщик, а именно штатный террорист ГПУ…

Ради исторической объективности необходимо упомянуть, что Польша в данной ситуации уж никак не была безвинной жертвой, этакой белой и воздушной гимназисткой, которую в темном переулке безжалостно притиснул пьяный унтер. Вовсе даже наоборот, в этой увлекательной игре с рейдами через границу, поджогами и взрывами участвовали обе стороны. Польша точно так же засылала к нам своих «терминаторов». В одном из фильмов сериала «Государственная граница» это показано с максимальным приближением к реальности…

Работали то ли халтурно, то ли совершенно обнаглев. В Литву удалось внедрить чекиста Григановича – и не куда-нибудь, а в тамошнюю военную разведку, где он устроился начальником одного из приграничных пунктов означенной разведки. И начал прямо у себя на квартире собирать заседания подпольного ЦК компартии Литвы, где долго, шумно и увлеченно обсуждалось, как устроить вооруженное восстание. Кто-то из соседей настучал в контрразведку об этих странных посиделках. Григанович едва успел сбежать в Союз…

Да и дома, в Советской России, с безопасностью обстояло порой весьма анекдотично. В конце 1924 г. «Огонек», один из самых массовых и многотиражных тогда журналов, опубликовал отлично выполненный групповой снимок свежеиспеченных выпускников Военной академии и ее восточного отдела. На случай, если кто-то не понял: на восточном отделении готовили высококвалифицированных разведчиков для стран Востока (их, правда, деликатно именовали «военными дипломатами», но суть от этого не меняется).

Очень быстро из Харбинской резидентуры пришло сообщение, в котором, помимо прочего, говорилось, что сюда поступил из Шанхая тот самый номер «Огонька» с прекрасно выполненным снимком «восточников» – который, конечно же, будет пользоваться большой популярностью среди японских контрразведчиков…

Интересно, хоть кого-нибудь наказали? Могли просто погрозить пальчиком, не более того. Очень уж «квалифицированными» были кадры. Куда уж дальше, если Леонид Красин (сам боевик с огромным опытом, мастер темных дел) в 1921 г. жаловался Ленину на злобных и невежественных чекистов, которые-де беззастенчиво гноят по тюрьмам инженеров и техников «по обвинениям в каких-то нелепых, невежественными же людьми изобретенных преступлениях – „техническом саботаже“ или „экономическом шпионаже“»…

Тут уж, братцы, нет слов! Весь мир знаком с такими недугами, как технический саботаж и экономический шпионаж – а тут товарищ Красин, не студентик-идеалист, а волчара нелегальной работы, объявляет эти вещи вымышленными. Воля ваша, что-то крутит тут товарищ Красин, дитем прикидываясь… Ох, крутит! Но ведь уже не спросишь, отчего это он дурачка из себя строил…

При схожих обстоятельствах провалился один из самых ценных агентов ОГПУ в Литве Клещинский, вхожий в тамошнюю элиту, три года даже прослуживший… начальником Генштаба Литвы! Вроде бы взрослый человек, офицер с многолетним послужным списком… А замели его не потому, что вычислили, а оттого что он часто и принародно хвалил Советскую власть и большевиков. Ну арестовали, выяснили, расстреляли…

Доходило до курьезов… Агент Разведупра во Франции, видный парижский коммунист Готье в мае 1932 г. поперся на антикоммунистический митинг на военную базу в Сен-Мазер и, не стерпев контрреволюционных речей, начал бить по морде очередного оратора. Все бы ничего, Готье оттуда благополучно унес ноги, но оставил портфель с секретными материалами о французских арсеналах, подводных лодках, авиазаводах, боевых кораблях. Сам он отвертелся потом (знать ничего не знаю, и портфель не мой, подбросили, ироды!), но кое-какие каналы оказались спаленными…

В общем, всякое ведомство творило за рубежом, что хотело, совершенно не задумываясь, насколько их забавы увязываются с насущными государственными интересами. Когда нарком иностранных дел Чичерин начал слишком уж активно выступать против мешавших его ведомству нормально работать чекистов, не только устраивавших многочисленные авантюры, но и набивавших аппарат посольств осведомителями, лихие ребята из ГПУ в отместку начали распускать слухи, что нарком – закоренелый педераст (сплетня оказалась настолько хорошо поставленной, что дотянула до нашего времени, порой всплывая кое-где в исторических трудах).

Легко догадаться, что чередой пошли провалы – в Польше, во Франции, в Германии. Вена, Стамбул, Пекин… Широко известный в свое время в узких кругах «копенгагенский провал» 1935 г. произошел опять-таки из-за наивного головотяпства. Подробнее об этом чуть позже.

Но, пожалуй, самый крупный «прокол» случился в 1927 г. по вине «великого чекиста» А.Х. Артузова, руководившего знаменитой операцией «Трест». «Великий чекист» кадры подбирать не умел совершенно. Один из самых информированных секретных сотрудников контрразведки ОГПУ Стауниц рванул за кордон и добросовестно там растрепал, что «Трест» – никакая не подпольная антисоветская организация, а провокация ГПУ… Получив такой подарок, разведки противников СССР предприняли грандиозную ревизию своих агентурных сетей и работали впредь не в пример осторожнее с поступающей из Советской России информацией. А закордонные боевики, которых Артузов упустил, устроили в Питере взрыв центрального партийного клуба и подорвали в Белоруссии железнодорожное полотно – в результате чего погиб заместитель полпреда ОГПУ по Белоруссии Опанский…

Да вдобавок произошел еще один скандал, о котором до сих пор имеются лишь самые скудные сведения. Что там случилось, в точности неизвестно, но Коллегия ОГПУ «поставила Артузову и его помощнику Стырне на вид за допущенный побег важного политического преступника, наблюдение за которым было возложено на контрразведывательный отдел».

И вышибли «великого чекиста» на третьестепенную должность, бумажки перебирать. Потом он немного приподнялся, но связался с «заговором Ягоды» и кончил подвалом…

Нужно уточнить, что у военных дела обстояли не лучше. Вот перечень провалов только за 1933–1934 гг.: провал резидента и большой группы агентов во Франции; арест агента-вербовщика в Гамбурге; разгром финнами резидентуры в Хельсинки; еще один провал в Париже, из-за которого пришлось законсервировать агентуру в США и Англии; провалы легальных и нелегальных сотрудников в Латвии, Турции, Маньчжурии, Эстонии, Италии, Румынии.

Со временем Сталин принялся наводить порядок и в этой области – поскольку дело было не только в головотяпстве, иные закордонные сотрудники работали не на родное учреждение, а на Троцкого.

И начался великий драп! Обладатели немалых чинов дружно рванули кто куда, прихватив огромные суммы казенных долларов, – Рейсс, Кривицкий, Орлов… До сих пор их порой именуют «идейными борцами со сталинской тиранией».

Разогнав неумех, прямых предателей и повязанных с заговорами внутри страны интриганов, Сталин посадил на их места молодых и неопытных майоров с капитанами. Соль в том, что именно эти молодые и неопытные «выдвиженцы» очень быстро создали мощнейшую разведслужбу мира, которая проникла куда только возможно – в окружение американского президента и английской королевы, в атомные центры и военные министерства, в гестапо и Интеллидженс Сервис. Считанные единицы из сталинских суперагентов стали известны широкой публике – но исключительно провалившиеся. О тех, кто благополучно отработал свое, мы не узнаем, пожалуй, никогда, потому что самые серьезные операции разведки сроков давности не имеют из-за специфики ремесла…

6. Либо нас сомнут…

А теперь самое время поговорить о коллективизации. До сих пор слышатся голоса, которые ее объясняют примитивной «ненавистью» Сталина к свободным хлебопашцам, которые-де могли, усердно работая на своих частных полях, завалить хлебом страну. Но тиран и параноик Сталин, органически чуждый любым проявлениям «свободы» и «независимости», согнал крестьян в колхозы исключительно потому, что вынести не мог чьих-то вольностей…

На самом деле это вздор чистейшей воды. Оправдывать опять-таки ничего нельзя (в конце концов, и мои собственные предки попали под этот каток), но необходимо понимать: организация колхозов была не произволом Сталина, а жестокой необходимостью. Потому что в противном случае страна могла просто-напросто прекратить свое существование…

Рассмотрим обстановку, сложившуюся к концу двадцатых, подробно и обстоятельно.

Цели откровенно сформулировал сам Сталин в речи на первой Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности 4 февраля 1931 г.: «…мы не хотим оказаться битыми. Нет, не хотим! История старой России состояла, между прочим, в том, что ее непрерывно били за отсталость. Били монгольские ханы. Били турецкие беки. Били шведские феодалы. Били польско-литовские паны. Били англо-французские капиталисты. Били японские бароны. Били все – за отсталость. За отсталость военную, за отсталость культурную, за отсталость государственную, за отсталость промышленную, за отсталость сельскохозяйственную. Били потому, что это было выгодно, доходно и сходило безнаказанно… Таков уж волчий закон эксплуататоров – бить отсталых и слабых. Волчий закон капитализма. Ты отстал, ты слаб, значит, ты неправ, стало быть, тебя можно бить и порабощать. Ты могуч – значит, ты прав, стало быть, тебя надо остерегаться. Вот почему нам нельзя больше отставать… Мы отстали от передовых стран на 50–100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут». (И.В. Сталин, собр. соч., т. 13, стр. 38–39).

То же самое – в речи 1935 г.: «…мы получили в наследство от старого времени отсталую технически и полунищую, разоренную страну. Разоренная четырьмя годами империалистической войны, повторно разоренная тремя годами Гражданской войны, страна с полуграмотным населением, с низкой техникой, с отдельными оазисами промышленности, тонущими среди моря мельчайших крестьянских хозяйств, – вот такую страну мы получили в наследство от прошлого. Задача состояла в том, чтобы эту страну перевести с рельс средневековья и темноты на рельсы современной индустрии и машинизированного сельского хозяйства» (Речь в Кремлевском дворце на выпуске академиков Красной армии 4 мая 1935 г.).

Сталин совершенно точно обрисовал положение дел. Страна пребывала в разрухе. Военная промышленность не модернизировалась со времен первой мировой, а «гражданская» вообще с довоенных. Производство винтовок было втрое меньше уровня 1916 г., а что до «мирных» товаров – из сопредельных стран приходилось завозить даже серпы и косы. Даже! Не было ничего! Еще в 1933 г. Ворошилов (военный министр!) писал отдыхавшему за границей секретарю ЦК (!) Енукидзе, прося купить там для детей чулки и носки. Легко представить, как обстояло в конце двадцатых с предметами первой необходимости…

Угроза войны против СССР была не выдумкой кремлевских пропагандистов, а вполне реальной опасностью. Во-первых, все без исключения соседи питали территориальные претензии. Во-вторых, действовали те самые волчьи законы, о которых Сталин говорил в вышепроцитированной речи: слабого грабят и бьют, если у него есть что отнять, неважно, об Африке ли идет речь, о Китае, Абиссинии или Советской России…

Сталин писал в «Правде» в июне 1927 г.: «Едва ли можно сомневаться, что основным вопросом современности является вопрос об угрозе новой империалистической войны. Речь идет о реальной и единственной угрозе новой войны вообще, войны против СССР – в особенности».

Быть может, он сгущал краски или попросту врал, чтобы «удержать власть»?

Ничего подобного. Присмотримся поближе к тому, что происходило в Европе – которая, как уверяют нас иные борзописцы, была настолько ослаблена морально и физически первой мировой войной, что намеревалась жить в идиллическом мире…

«В прошлой войне оставалось немало людей, энергия которых не была отдана войне. Последняя война не была „полной войной“. Но „полной войной“, несомненно, будет следующая война. Здесь будет мобилизована целая нация. Каждому человеку без различия возраста и пола назначается точная и определенная роль в деле обороны. Именно такой мобилизационный план мы и будем создавать в ближайшие годы… Никакой импровизации! Никакой свободы выбора! Во время будущей войны весь народ абсолютно должен подчиняться распоряжению властей. Власть заблаговременно составит расписание для каждого гражданина. Основная мысль нашего нового закона состоит в том, что, готовясь к «полной войне», власти должны будут разработать полный план мобилизации для каждого человека, учитывая его пол, возраст, индивидуальные способности, знания, состояние здоровья, род деятельности и силы. Во время войны свободных людей со свободой выбора работы нет. Все заранее учтено. Расписания составлены. И в момент объявления мобилизации каждый немедленно отправляется и начинает намеченную для него и обязательную работу».

Это не Гитлер. Это – отрывок из выступления во французском парламенте генерала Жиро, основного докладчика по военным вопросам, «связного» меж депутатами и военным министерством. Он говорил это в том же 1927 г. «Новый закон», о котором генерал упоминает, – это так называемый «Закон о подготовке нации к войне», который был тогда же принят. Как видим, всю страну готовились превратить в военный лагерь, где каждому человеку предстоит работать на милитарию – и это за двенадцать лет до знаменитых указов Сталина о запрещении менять место работы, об уголовной ответственности за прогулы! Полное впечатление, что свои планы Сталин лишь заимствовал у тех же французов.

Или у поляков: там был создан Комитет обороны государства, учредивший буквально в каждом министерстве, в каждом мало-мальски крупном учреждении мобилизационные отделы.

Или у американцев: в те же годы за океаном тоже происходили весьма любопытные процессы. Еще в 1924–1925 гг. там провели так называемую «пробную мобилизацию», грандиозную репетицию, в которой участвовали 17 миллионов человек. Задача была – проверить мобилизационные возможности промышленных предприятий на случай крупной войны. Председатель Стального треста и другие промышленники создали «Главный индустриальный штаб», который получал «военные заказы» от военного министерства, от морского и воздушного ведомств и распределял их по фабрикам и заводам. Классическая «штабная игра», только проведенная не военными, а промышленниками.

Кроме того, военный министр, министры внутренних дел и земледелия образовали «комитет по электрификации». Задача: следить, чтобы ни одна фирма, крупная или мелкая, не имела права построить самочинно электростанцию, даже самую крохотную. Желающие обязаны были подавать заявки в комитет, а тот заранее разрабатывал для новостройки специальное задание на случай войны. Ни о каких «законах свободного рынка», как видим, речь не шла…

И наконец, были созданы Управление гражданской мобилизации и Управление индустриальной стратегии. Семь тысяч американских заводов и фабрик, от крупных до крохотных, были занесены в «Списки по производству для военных надобностей» с определением продукции, которую они начнут вырабатывать в случае войны.

Именно благодаря этим мерам Америка после Пирл-Харбора и вступления в войну буквально за несколько дней перевела громадные отрасли производства на военные рельсы. Не было никакой импровизации, все было задумано и разработано за пятнадцать-шестнадцать лет до Пирл-Харбора…

А кстати, с кем это французы собирались воевать? Генерал Жиро чирикнул что-то об «обороне» – но явно для того, чтобы прикинуться голубком. Никто в то время не мог представлять реальную опасность для Франции как агрессор – не Германия же, чья армия, превращенная Версальскими соглашениями в нечто опереточное, не способна была воевать даже с Монако. Не Испания же? И не СССР, не Швейцария, не Бельгия. Французы определенно готовились наступать. И нужно ли объяснять, на кого?

Что происходило тогда? Налет в Пекине на советское посольство, разрыв Англией дипломатических отношений с СССР, убийство в Варшаве советского посла, налеты в поездах на советских дипкурьеров. В июне 1927 г. в Женеве состоялась секретная встреча министров иностранных дел Великобритании, Германии, Франции, Бельгии и Японии, целиком посвященная «русскому вопросу», – там планировались опять-таки акции против нашей страны. Надо отдать должное веймарской Германии – ее представители заявили, что ничего плести против СССР не намерены, и покинули заседание. Но остальные сели работать. А наш старый знакомый Генри Детерлинг, владелец «Ройял Датч Шелл», вместе с генералом Гофманом (как раз противником нормальных отношений СССР и Германии) всерьез обсуждал интервенцию против Советской России. Никакой романтики – просто-напросто нефть! А для успеха предприятия Детерлинг профинансировал во Франции масштабную кампанию в прессе и парламенте за разрыв всяких отношений с СССР (что ему не удалось).

Донесение так и оставшегося неизвестным агента, попавшее к Сталину: «Турецкий штаб в Анкаре получил из Германии, Польши и Англии сведения, что война СССР с Польшей произойдет в начале 1930 г… Польша через шведское посольство в Берлине обращалась к немцам с просьбой в момент войны пропустить через территорию Германии все то, что потребует Польша из Франции в момент войны, включая войска… Немцы категорически отказали… Англичане предлагают туркам в момент войны или быть нейтральными, открыв свободный проход в Дарданеллы английскому флоту, или принять участие в войне против СССР».

Такие дела. Это не дезинформация: согласно другим донесениям, начальник польского Генштаба Гонсяровский упоминал, что существуют соглашения Польши с японцами – в случае, если японцы вторгнутся в СССР, поляки ударят со своей стороны. Он же вел переговоры с английскими и французскими штабами…

(Что интересно, советский агент, несомненно, входил в ближайшее окружение начальника польского Генштаба, поскольку из донесений недвусмысленно следует: сведения получены в личной беседе разведчика с Гонсяровским. Фамилия этого штирлица неизвестна.)

Все эти идеи были подробно разработаны в солидном теоретическом труде близкого к Пилсудскому В. Студницкого. В его книге «Политическая система Европы и Польша» (1935 г.) подробно излагается, что следует напасть на СССР соединенными усилиями Польши, Германии, Японии и Финляндии, оторвать Украину, Крым, Карелию, Закавказье и Туркестан, а японцам отдать Дальний Восток до озера Байкал (это к вопросу о белой и пушистой, невинной и миролюбивой Польше, подвергшейся в 1939 г. ну абсолютно ничем не спровоцированному советскому нападению…)

Тогда же польские генералы вели переговоры с Герингом, затягивая его в эту комбинацию. Не договорились. Германия в то время предпочитала с СССР дружить, а не воевать. Вероятнее всего, из-за ее позиции предполагаемое вторжение и не вылилось в нечто реальное – Польше вполне могли двинуть дубиной по спине и Германия, и Литва, из-за старых счетов с Речью Посполитой поддерживавшая с СССР очень тесные связи вплоть до обмена разведданными… Да и Чехословакия с Венгрией, имевшие к Польше территориальные претензии, в случае большой войны не остались бы в стороне…

А каково же было соотношение сил? Это сегодня смешно и предположить, что прибалтийские государства могут предпринять что-то серьезное против России. Но тогда дело обстояло совершенно иначе. По состоянию на 1927 г. Польша, Финляндия, Румыния, Латвия, Литва и Эстония могли выставить 113 стрелковых дивизий и 77 кавалерийских полков, Япония – 64 пехотных дивизии и 16 кавалерийских бригад.

Чему СССР мог противопоставить (да и то только при условии ВСЕОБЩЕЙ МОБИЛИЗАЦИИ) 92 стрелковые дивизии (из них всего 22 кадровых) и 74 кавалерийских полка. К тому же значительную часть этих войск пришлось бы передвигать из внутренних районов России и Сибири.

Соотношение по танкам: 483 – у «коалиции», 60 – у СССР. Соотношение по боевой авиации: 1157 самолетов у «коалиции» и 689 у СССР. Соотношение по живой силе: 2,5 млн у «коалиции» и 1,2 млн у СССР. Только в отношении пушек соблюдалось примерное равенство. Но необходимо уточнить: СССР пребывал в разрухе, а все вышеперечисленные страны ничего подобного не знали, их промышленность была развитой, сельское хозяйство процветало, тылы, таким образом, были в сто раз крепче – в отличие от Советской России, у которой никаких «тылов», собственно, и не имелось.

И современной армии, по большому счету, не было. После обследования в 1924 г. положения дел в РККА специальная комиссия ЦК вынесла страшный вердикт: «Красной армии как организованной, обученной, политически воспитанной и обеспеченной запасами силы у нас в настоящее время нет». И это – несмотря на то, что у Троцкого, еще не убранного с поста наркомвоенмора, под ружьем имелось 5 миллионов человек!

Положение никак не могли спасти бодрые песни, которые тогда звучали чуточку иначе. Вот, например, знаменитая «Белая армия, черный барон»:

– Так пусть же Красная Сжимает властно Свой штык мозолистой рукой! С отрядом флотским Товарищ Троцкий Нас поведет в последний бой!

Очень похоже, бой, в случае чего, мог и впрямь оказаться последним, но отнюдь не для европейских армий…

На особом заседании то же, только разными словами, говорили Фрунзе, Уншлихт, Гусев-Драбкин.

В 1926 г. заместитель наркомвоенмора Тухачевский повторил то же самое: «Ни Красная армия, ни страна к войне не готовы».

Но война тем не менее шла! Пусть и необъявленная…

На всех границах!

Вот сухие цифры: с февраля 1921 г. по февраль 1941 г. на границах было задержано 932 тысячи нарушителей. Разумеется, в это число тогда, несомненно, попадали люди, которые попросту бежали куда подальше от сложностей жизни. Быть может, и несколько преувеличена цифра в 30 000 шпионов, диверсантов и террористов. Но в том, что они были (как мы увидим позже), сомневаться не приходится. Пограничные войска ликвидировали 1319 вооруженных банд, в которых насчитывалось более 40 000 бандитов.

На границе задержано контрабанды на сумму более 132 млн. рублей, кроме того, изъято 2363 кг золота и 3904 кг серебра, много других ценностей. Уничтожено 7 тысяч вооруженных нарушителей.

За эти двадцать лет пограничники только убитыми потеряли 2443 человека.

Это война!

Самая настоящая, как это было в 1929 г. на Дальнем Востоке, когда напали китайцы. Как в Средней Азии, где бушевало басмачество. Разумеется, некоторое количество басмачей и в самом деле были «вольными стрелками», искренне поднявшимися против всевозможных перегибов. Но ведь существовал еще и эмир Бухарский, который, сидя в Афганистане и мечтая воссоздать свое средневековое государство, тратил массу денег на организацию банд. Были и англичане, которые в рамках прежней глобальной стратегии подпитывали басмачей деньгами и оружием, всерьез рассчитывая влезть в советскую Среднюю Азию…

Вот рядовое донесение с персидского пограничного участка от 21 сентября 1921 г. Пограничный наряд из пяти человек заметил, что несколько персов гонят на сопредельную сторону стадо верблюдов и коров. После окрика «Стой!» «погонщики» открыли огонь из винтовок. Перестрелка продолжалась около часа, после чего персы отступили, бросив скот. Но через пару часов с той стороны границы нагрянули пятьдесят вооруженных всадников, и завязался бой…

Это самое рядовое, ничем не примечательное донесение. Такие случаи считались буднями!

Вот случай посерьезнее. Май 1922 г., Туркмения. Три тысячи джигитов под командованием муллы Абду Кагара окружили городок Гыдждуван. Взвод пехоты и пулеметный взвод с одним орудием отбивались долго и успешно. Потом через сплошное кольцо осаждавших все же пробрался красноармеец Хисматулин, подошло подкрепление, и лихой мулла увел свое воинство…

На Дальнем Востоке подобные инциденты, хотя и мелкие, происходили практически непрерывно…

Когда Сталин говорил о волчьих законах, по которым сильный грабит слабого, он нисколечко не преувеличивал. Советскую Россию как слабую и в самом деле увлеченно грабили!

На севере Норвегия посылала в наши территориальные воды сотни промысловых судов, которые вели хищнический бой тюленей, вопреки международным правилам уничтожая и самок, и детенышей. Только в 1922 г. норвеги, как их именуют в наших северных краях, перебили 900 000 тюленей – напоминаю, на нашей территории. Когда на перехват выходили суденышки пограничников, вооруженные в лучшем случае пулеметами, по ним – в советских водах! – беззастенчиво лупили из орудий боевые норвежские корабли. Дошло до того, что в Белое море прикрывать своих браконьеров пришел норвежский броненосец береговой охраны с пушками калибром 210 миллиметров…

И эта вольготная грабиловка продолжалась до 1933 г. – потом Сталин перевел с Балтийского флота на Северный несколько эсминцев и подводных лодок с приказом не церемониться – и норвегов как ветром сдуло из наших вод…

На Дальнем Востоке японцы грабили вовсе уж фантастическим образом. Рыбу и морского зверя они добывали в наших водах, как у себя дома, высаживались на берег, где только хотели.

Вот рапорт пограничного начальства, где добытые японцами в наших водах крабы пересчитаны на ящики консервов:

1923 – 35 960 ящиков

1924 – 47 000 -/-

1925 – 88 000 -/-

1926 – 230 000 -/-.

Впечатляет, не правда ли? А ведь это – малая частичка захапанного у нас нашего достояния! Слабого бьют и грабят без всяких церемоний…

В июне 1930 г. сторожевик ОГПУ «Воровский» попытался отогнать браконьеров от устья реки Сопочная. В советские территориальные воды тут же вошел японский эсминец типа «Хакодате» и прикрыл своих.

Два эсминца того же типа в тот же год преспокойно подошли к советскому берегу возле села Усть-Большерецкое и бросили якорь…

19 краболовных пароходов, действующих у западного и восточного побережья Камчатки, получили дома для «самозащиты» 400 боевых винтовок и 16 пулеметов…

Всего же за сезон к советским берегам выходило примерно полторы тысячи браконьерских судов, которые прикрывал десяток вооруженных шхун, два дивизиона эсминцев, а порой и подводные лодки. Приходили даже легкие крейсера. Случалось иногда, что японские военные моряки «прессовали» свои же, японские суда, принадлежащие японским фирмам, которые вели промысел в советских водах совершенно законно, на основе договоров. Видимо, чтобы не выпендривались и ловили «как все», то есть самым беззаконным образом…

Японские директора законно работавших фирм даже ездили в Токио жаловаться, наивные, но ничего не добились. Какая может быть законность, когда есть слабый, но богатый сосед, которого можно безнаказанно грабить…

Это была война!

Вот в таких условиях Сталин с единомышленниками и приняли решение о коллективизации. Это было продиктовано не киношным «тиранством», а житейскими – и насущнейшими! – проблемами. Чтобы создать промышленность, нужно было продать за границу хлеб. А чтобы продать, его нужно было взять.

В который раз повторяю для непонятливых: я никого и ничего не оправдываю. Я просто объясняю реальные мотивы поступков Сталина.

Давайте проведем подобие «штабной игры». Представьте себя на месте Сталина, стоявшего во главе страны, которую беззастенчиво грабят, против которой, вполне возможно, может состояться серьезнейшая агрессия. Ваша задача – сделать страну сильной, для чего следует в кратчайшие сроки (иначе вас сомнут!) создать промышленность…

Одно немаловажное уточнение: вы не можете ни застрелиться, ни уехать в эмиграцию, подобно Троцкому, ни даже подать в отставку. Потому что вы внутренне убеждены, что обязаны оставаться во главе страны – и обязаны ее поднять из разрухи любой ценой.

Так вот, ваши действия? У вас есть одна-единственная возможность: взять в деревне много-много хлеба и продать его за рубеж, получить за это валюту, а уж на нее купить оборудование для становления промышленности.

Ну же, ваши действия?

Только, я вас умоляю, без всякого придурочного интеллигентского лепета о том, что хлеб у крестьян надо купить, предложив взамен необходимые деревне товары. У вас совершенно не на что покупать хлеб. Ваша казна пуста, потому что миллиарды золотых рублей растрачены впустую на коминтерновские авантюры. Вам негде взять товары для деревни. Хлеб вы можете только отобрать – потому что деревня уже придерживает хлеб, не желая сдавать его городу по существующим невысоким ценам. Уже придерживает! У вас на столе лежат секретнейшие сводки, которые сообщают: скоро в миллионных – и не миллионных тоже – городах начнется голод. И тогда, не исключено (память о Гражданской войне слишком свежа и необходимые навыки не утеряны) начнется сама собой война города против деревни. Город самочинно кинется в деревню за хлебом – как это было в Австрии всего десять лет назад.

Вам нужно получить зерно для индустриализации. Вам нужно создать систему сельского хозяйства, которая обеспечит бесперебойные поставки продовольствия в города, не зависящую от капризов собственника…

Ну же, ваши действия?

Вот то-то, хорошие мои, гуманные мои… Будь вы ангелом во плоти, хлеб вы возьмете… Потому что ситуация, собственно, не содержит ничего нового. Несколько человек в лодке посреди океана, провизии нет. Либо они съедят самого слабого, либо сдохнут. Им не хочется подыхать… На суше, где-нибудь в благополучной Швейцарии, их действия заставили бы весь мир замереть от ужаса и отвращения – но в лодочке посреди моря многое смотрится совершенно по-другому…

У Советской России не было колоний, которые можно старательно и систематически грабить, как это проделывали чуть ли не все европейские страны. Кем-то нужно было пожертвовать. Крайними оказались крестьяне. Как в Англии за четыреста лет до того. Там, если кто помнит, сложилась похожая ситуация, правда, без особых предшествующих кризисных явлений: чтобы создать сильную и конкурентоспособную промышленность (а таковой на данный момент было лишь производство сукна) нужно разводить огромные стада овец. Но места для пастбищ нет, потому что крестьянские общины их под это дело не собираются отдавать. Вывод? Либо отказаться от индустриализации и сберечь земляков, либо применить…

Силу!

Вот оно! Ее и применили. Крестьян согнали с земли, огородив ее под пастбища. Овцы съели людей. Два с половиной процента населения тогдашней Англии, 72 000 человек, были уничтожены «за бродяжничество», хотя бродягами они стали не по своей воле, а в результате политики короля Генриха, опять-таки не имевшей ничего общего с опереточным «тиранством». Самое жуткое, что все происходило обыденно. Нужно было создать промышленность, не считаясь с жертвами, – и ее создали…

Сталин, между прочим, в силу своей всегдашней тяги к умеренным решениям, до последнего момента придерживался самых мягких вариантов. Об этом сохранилось достаточно документов, и только «дети XX съезда» могут твердить, будто Сталин «лицемерил». Ничего подобного. Он вполне искренне полагал, что можно обойтись без грабежа. Но наступил момент, когда другого выхода просто не было: либо создавать колхозы и выгребать хлеб, либо страна сорвется в совершеннейший хаос, и сама собой начнется вторая гражданская. Уже не за идеи будут воевать, а просто-напросто за выживание.

И Сталин дал команду…

Да, мы упустили еще один «альтернативный» вариант. Иные на голубом глазу твердят, что «можно было взять взаймы» на Западе.

Ну что же, в последние годы спорить с такой постановкой вопроса не просто легко, а очень легко. Сколько было взято займов на Западе в ельцинские времена? И что, жить стало лучше хоть чуточку? А почему вы полагаете, что в двадцать девятом дело обстояло бы иначе?

Бесплатного сыра не бывает. Любой кредитор потребовал бы и политических уступок, и, не мудрствуя, какого-то куска страны – не обязательно в смысле территорий. Для того займы в основном и даются в подобных исторических ситуациях, чтобы загнать должника в кабалу…

И потом, в то время на Западе не было свободных денег. В те годы как раз бушевал серьезнейший экономический кризис, грянувший в США и распространившийся на Европу (благодаря чему, в частности, СССР, вероятнее всего, и не подвергся нашествию новой Антанты). Запад был обеспокоен собственным выживанием.

И потому там охотно, порой дешевле рыночных цен, продавали Сталину все, что он желал, – от автомобильных заводов до оборудования нефтепромыслов.

Из выступления Сталина на объединенном пленуме в январе 1933 г.:

«У нас не было черной металлургии, основы индустриализации страны. У нас она есть теперь.

У нас не было тракторной промышленности. У нас она есть теперь.

У нас не было автомобильной промышленности. У нас она есть теперь.

У нас не было станкостроения. У нас оно есть теперь.

У нас не было серьезной и современной химической промышленности. У нас она есть теперь.

У нас не было действительной и серьезной промышленности по производству современных сельскохозяйственных машин. У нас она есть теперь.

У нас не было авиационной промышленности. У нас она есть теперь.

В смысле производства электрической энергии мы стояли на самом последней месте. Теперь мы выдвинулись на одно из первых мест.

В смысле производства нефтяных продуктов и угля мы стояли на последнем месте. Теперь мы выдвинулись на одно из первых мест.

У нас была лишь одна-единственная угольно-металлургическая база – на Украине, с которой мы с трудом справлялись. Мы добились того, что не только подняли эту базу, но создали еще новую угольно-металлургическую базу – на Востоке, составляющую гордость нашей страны.

Мы имели лишь одну-единственную базу текстильной промышленности – на Севере нашей страны. Мы добились того, что будем иметь в ближайшее время две новые базы текстильной промышленности – в Средней Азии и в Западной Сибири.

И мы не только создали эти новые громадные отрасли промышленности, но мы их создали в таком масштабе и в таких размерах, перед которыми бледнеют масштабы и размеры европейской индустрии». (И.В. Сталин, собр. соч., т. 13, стр. 178–179)

Это была правда. Так и стало.

А посему еще раз приведу вынесенные в эпиграф слова Ленина:

«Вам не по душе это варварство? Не прогневайтесь – отвечает вам история: чем богата, тем и рада. Это только выводы из всего, что предшествовало».

Вот то-то и оно. Убедительная просьба не забывать, что Сталину досталось в наследство. Ему пришлось идти на колоссальные жертвы исключительно потому, что Россию до столь убогого состояния довели его предшественники – и коронованные особы, и тупые сановники, и трепливая интеллигенция. Они развалили все, что можно было развалить, и Сталину пришлось все выправлять. В отличие, например, от Петра I, который получил во владение благополучную, мирную, ничуть не отсталую, вопреки мифам, страну – и развалил ее ради идиотских экспериментов…

Запад, уважающий лишь силу, моментально сменил тональность. Не угодно ли ознакомиться с кратким обзором иностранных отзывов, причем сделанных отнюдь не левой прессой?

Франция, газета «Тан»: «Коммунизм гигантскими темпами завершает реконструкцию, в то время, как капиталистический строй позволяет двигаться только медленными шагами… Во Франции, где земельная собственность разделена до бесконечности между отдельными собственниками, невозможно механизировать сельское хозяйство; Советы же, индустриализуя сельское хозяйство, сумели разрешить проблему… В состязании с нами большевики оказались победителями».

Англия, журнал «Раунд Тэйбл»: «Достижения пятилетнего плана представляют собой изумительное явление. Тракторные заводы Харькова и Сталинграда, автомобильный завод АМО в Москве, автомобильный завод в Нижнем Новгороде, Днепропетровская гидроэлектростанция, грандиозные сталелитейные заводы в Магнитогорске и Кузнецке, целая сеть машиностроительных и химических заводов на Урале, который превращается в советский Рур, – все эти и другие промышленные достижения по всей стране свидетельствуют, что, каковы бы ни были трудности, советская промышленность, как хорошо орошаемое растение, растет и крепнет»…

Тот, кому не лень будет заглянуть в Приложение, познакомится со многими аналогичными отзывами, которые я туда перенес.

Теперь и в самом деле если не все «трудящиеся мира», то значительная их часть смотрела на СССР, как на пример. Нас уважали, нами восхищались – не благодаря проплаченным золотом агентам Коминтерна, а оттого, что в результате тяжелейших жертв страна все же стала жить лучше. Окажись иначе, Сталина и его сподвижников попросту смел бы всенародный мятеж.

А они остались на своих местах. Вновь, как и в рассказе о Гражданской войне, приходится категорически выступить против побасенок, будто новое победило исключительно в результате вооруженного террора. Позвольте не согласиться. Вернее будет говорить, что нашлось множество людей, которые считали перемены своими. И выступали за них достаточно активно. Именно потому, что идея, овладев массами, стала реальной силой. Сталин победил и на этот раз.

А ведь ему мешали не только внутри…

7. Переходил границу враг, шпион и диверсант…

Это строчки из довоенного еще стихотворения совсем молодого тогда Сергея Михалкова:

В глухую ночь, в холодный мрак, посланцем белых банд переходил границу враг – шпион и диверсант…

Тут нет ровным счетом ничего ни от поэтического преувеличения, ни от искусственно раздутой «шпиономании», якобы свойственной сталинскому правлению.

Поскольку через границу и в самом деле то и дело пытались просквозить весьма примечательные личности, и некоторым это удавалось…

В 1924 г. бывшие белогвардейцы создали за границей Русский общевоинский союз (РОВС). Контора эта ничуть не напоминала мирные землячества и занималась отнюдь не устройством вечеров воспоминаний с пельменями, водочкой и ностальгическими слезами под цыганскую скрипку.

Разведывательная работа, диверсии и террор – вот чем они занимались. Возглавлял РОВС боевой генерал Кутепов (а после его похищения чекистами в 1930 г. и загадочной кончины – генерал Миллер, участник Гражданской войны в Архангельске). Спецслужбой руководил тоже человек серьезный – выпускник Академии Генерального штаба генерал-майор К. Глобачев, во время первой мировой войны возглавлявший охранные отделения Варшавы и Петрограда.

Отделения РОВСа существовали на всех континентах. Это была целая армия, пусть и переведенная на гражданское положение, со своими диверсионными школами и печатными органами (журнал «Часовой» закрылся только в 1989 г.!).

Боевики этой ничуть не опереточной организации и ходили через границу, в чем им старательно помогали разведки стран Прибалтики, Румынии, Польши, Финляндии, разумеется, не из сентиментальных побуждений: спецслужбы давали оружие, деньги, обеспечивали «окна» на границе, а «ходоки» исправно таскали хозяевам всю разведывательную информацию, какую только удавалось собрать. Сами себя они, конечно же, называли не наемниками, а «идейными борцами с большевизмом».

Краткий перечень их наиболее известных дел, описанных в открытой печати.

7 июня 1927 г. бросили гранату в зал Ленинградского партклуба на Мойке, где, вопреки названию, не Маркса зубрили, а в тот день слушали лекцию об американском неореализме. Ранено 26 человек, из них 14 – тяжело.

Примерно в те же дни небезызвестная Мария Захарченко пыталась взорвать общежитие ГПУ на Малой Лубянке. Отрываясь от погони, застрелила случайного встречного.

Летом 1928 г. бросили бомбу в бюро пропусков ОГПУ.

В том же году – неудачные покушения на Бухарина, Крыленко, попытка взорвать здание МОПР.

О железнодорожной катастрофе, в результате которой погиб высокопоставленный чекист Опанский, я уже писал.

И это – только известные случаи. Не счесть массы инцидентов помельче, когда боевики гибли в перестрелках или, не прорвавшись в СССР, возвращались.

В ноябре 1931 г. только расторопность чекистов предотвратила выстрел в Сталина. В Москву прибыл нелегально бывший белый офицер, а ныне агент английской разведки и, проходя с хозяином явочной квартиры по Ильинке, буквально нос к носу столкнулся со Сталиным. Сделал попытку выхватить пистолет, но хозяин явки (сотрудник ОГПУ) схватил его за руку, утащил в подворотню, на ходу придумав что-то убедительное.

Только после этого Политбюро обязало прекратить «пешие хождения т. Сталина по Москве». До этого Сталин не в бронированном лимузине проносился по улицам, а ходил пешком в сопровождении минимума охраны…

Летом 1934 г. в Ленинградской области устроили облаву на двух проникших в северную столицу боевиков РОВСа. По воспоминаниям участников, им объявили, что террористы «заброшены в Ленинград убить Кирова, а на его похоронах совершить теракт против Сталина». Неизвестно, насколько это соответствовало действительности, но по тревоге подняли четыре тысячи сотрудников НКВД, а руководили облавой высокие чины вроде Фриновского…

И тянулось это чуть ли не до начала Отечественной войны. Подполковник Зуев, четырежды «ходивший» в Советскую Россию, последний рейс совершил в 1938 г.

Еще одной диверсионно-террористической организацией был «Народно-трудовой союз нового поколения» (НТС), созданный в 1930 г. О них мало что известно, но лезли они в СССР активнейшим образом. Вообще-то, в 1933 г. руководство НТС формально отказалось от террора – но в обращении по этому поводу оно заявило, в частности: «Бесполезно убивать за тысячу верст от Москвы мелкого партийца или жечь стога сена в совхозах»…

Выходит, прежде все же убивали и поджигали?

А были еще и русские фашисты на Дальнем Востоке, тоже не романтики. Эти были тесно связаны с японской и маньчжурской разведками, так что направление их деятельности понятно и без долгих разъяснений: так и перли через границу с маузерами под полой…

Между прочим, мне доводилось слышать от ветеранов НКВД интересное объяснение создания Еврейской автономной области именно в месте ее нынешней дислокации. Суть в том, говорили старики, что по другую сторону границы, как раз напротив Биробиджана, были самые крупные поселения казаков-белоэмигрантов. Расчет был практический: кто-кто, а уж евреи симпатии к казачне не питают, и лучше других смогут удержать границу на замке. Не знаю, сколько здесь правды, но это гораздо более убедительная версия, нежели болтовня о мнимом сталинском антисемитизме…

После всего, что изложено выше, совершенно другими глазами смотришь, к примеру, на вроде бы веселый и беззаботный роман «Двенадцать стульев». Как раз в 1927 г. Остап Бендер, представившись посланцем заграницы, выудил изрядную сумму у обрадованных «бывших», посулив им немаленькие посты в случае успешного переворота. «Эмиссар эмигрантского центра», конечно, оказался липовым, но сотрудничали-то с ним всерьез! И переворота ждали на полном серьезе! Представьте, что началась война, вторглись эмигранты, и дурашливые на первый взгляд сообщники Бендера на самом деле становятся кто городским головой, кто полицмейстером…

Ох, они бы вешали! Как делали это позже, при гитлеровцах, всплыв в облике бургомистров и полицаев…

Было в те годы в стране белогвардейское подполье, было! И многие тысячи людей, готовые «в случае чего» моментально примкнуть. Пресловутые «гвозди в масле» действительно были. И хорошо еще, если только гвозди…

Вот, кстати, в 1930 г. в СССР были арестованы четверо пришедших из-за кордона офицеров – не прохиндеи вроде Бендера, а настоящие посланцы зарубежного монархического центра. Прибыли они, чтобы создать не просто подпольный «Союз меча и орала», а боевую организацию с самыми серьезными задачами. Господ Шиллера, Гейера, Федорова и Карташова сцапали вовремя.

А если бы не сцапали?

Какие-то смутные ассоциации при работе над этой главой стали всплывать у меня в голове. Вспомнив, в конце концов, в чем тут дело, я не без труда откопал в своей библиотеке любимейшее в первом классе чтение – книгу Б. Рябинина «Мои друзья», из-за которой, вполне возможно, и стал заядлым собачником.

Вот только теперь я перечитал кое-какие места уже совершенно другими глазами – те, где Рябинин подробно рассказывает, какие задачи тогда решали служебные собаки, кроме окарауливания объектов.

Динамитный патрон в куче угля, которую вот-вот должны загрузить в домну (собака вовремя унюхала). Поиски манометра, который кто-то украдкой свинтил, парализовав тем самым работу важного цеха. Овчарка идет по следу трех террористов, стрелявших в секретаря райкома. Украли колхозный скот, чтобы перегнать за границу… Это – те самые годы! Это война!

А «замаскированные враги» – вовсе не сталинская придумка. Они были. Они действовали.

Вот парочка примечательных случаев.

Полковник-латыш Эрдман, один из руководителей савинковского «Союза защиты родины и свободы», под видом решившего перейти к большевикам «прозревшего» вожака анархистов по фамилии Бирзе, ухитрился в тогдашней неразберихе втереться в доверие не к мелкой сошке – к самому Дзержинскому. Тот назначил Бирзе представителем ВЧК в Разведупре. И уж Эрдман там наработал… Впоследствии оказалось, что именно он приложил руку к мятежу бывшего подполковника Муравьева на Волге, расколу меж большевиками и левыми эсерами, да вдобавок немало намутил в самой большевистской партии, сталкивая лбами ленинских сторонников и «левых коммунистов» Бухарина. И развлекался так два года, с восемнадцатого по двадцатый, когда его, наконец, вычислили и повязали.

И что же, он один был такой? А ведь наверняка кто-то ему подобный так и не попался…

Второй случай. В 1934 г. сотрудники ОГПУ вовсю разрабатывали имевшийся в наркомате иностранных дел тайный кружок… нет, не шпионов, всего-навсего гомосексуалистов. Спецслужбу заботила не сексуальная ориентация дипломатов сама по себе, а вопросы более насущные: известно, что чиновник с такими наклонностями – удачный объект для шантажа и вербовки (из-за чего в том же ЦРУ до самого последнего момента «голубков» и на порог не пускали). На допрос вызвали заведующего протокольной частью НКИД Флоринского.

Спрашивали его о делах сугубо сексуальных, не касаясь ничего другого. Не собирались не только арестовывать, но даже задерживать. Но нервы у «пра-ативного», должно быть, оказались в расстроенном состоянии. Он внезапно, без всякой связи с темой беседы, настрочил письменное заявление, в котором признавался… что еще в 1918 г. был завербован в шпионы секретарем германского посольства в Стокгольме.

Чекисты одурели настолько, что Флоринского все-таки отпустили с миром. Потом, правда, проверили по своей линии его показания. Все подтвердилось. Так что через несколько дней Флоринского пришлось все-таки брать, и уже не за сексуальные заморочки…

Тот же вопрос: он что, один такой уникальный? И сколько ему подобных агентов оказались крепче нервами и усердно работали? И сколько из них умудрились не провалиться?

Сохранились интереснейшие воспоминания работавшего в Советском Союзе по контракту американского инженера Джона Литлпейджа о том, с чем он столкнулся на Урале.

Эт-то, знаете ли… Никаких «чекистских вымыслов». На Кошбарских золотых рудниках то и дело в агрегатах дизельной электростанции находили не простой песок, а кварцевый, который мог попасть внутрь дизелей лишь в одном-единственном случае: если кто-то трудолюбиво снял защитный колпак и засыпал банку-другую. Американские рекомендации по эксплуатации месторождений либо не переводились на русский вообще, либо прятались подальше. «Методы разработки полезных ископаемых были с такой очевидностью неправильны, что студент-первокурсник горного института мог бы указать на большинство их ошибок». Литлпейдж предупреждает местных инженеров, что они используют при выработке руды на двух домнах негодные методы, но те его совершенно игнорируют, в результате чего большое количество медной руды идет не на выработку металла, а в потери. Более того, малость подучивший русский язык американец вдруг обнаруживает, что русский «менеджер» отдает рабочим указания, прямо противоположные распоряжениям Литлпейджа.

Первый секретарь тамошнего обкома Кабаков ведет себя предельно странно. Огромные суммы, которые ему выделены на эксплуатацию месторождений, по сути, выброшены на воздух. Комиссия, посланная все же Кабаковым после долгих настояний американца, не находит ни малейшего факта вредительства. Литлпейдж пишет прямо: «Я был уверен, что в политической организации Уральских гор что-то было неладно. Члены ее или проявили преступную небрежность, или явно участвовали в событиях, которые произошли на этих рудниках».

Так вот, в 1937 г. вся эта уральская шатия-братия была все же арестована. На допросах они признались, что с 1931 г. по тайному распоряжению Пятакова, одного из лидеров оппозиции Сталину, организовали на Урале саботаж.

Ну конечно же, их принято считать белыми и пушистыми, а все показания – «выбитыми»… Удивительно еще, как никто не додумался утверждать, что американский инженер Литлпэйдж был на самом деле чекистом Малопежиным и по заданию Сталина клеветал на «ленинских гвардейцев»…

Так уж принято в кругу антисталинистов – без малейшего рассмотрения вопроса объявлять невиновными всех и всякого. Логика проста: если Сталин их осудил – значит, они невиновны.

Вот, скажем, подпольная организация профессора Таганцева (по делу которой, в частности, был расстрелян Николай Гумилев). Принято считать, что никакой организации не было, что ее коварно придумали чекисты. Вот только в 1931 г. один из членов «несуществующей» организации, некто Сильверсман, сумевший скрыться за границу, письменно сообщал писателю Амфитеатрову (тоже эмигранту), что организация все же была и всерьез работала, что именно Гумилев его туда принимал. А умалчивал о том Сильверсман ранее исключительно потому, что не хотел лить воду на мельницу чекистов – пусть уж лучше эмигрантская общественность и далее остается в убеждении, что и в «деле Таганцева» чекисты «лгали, как всегда»…

Невиновными считаются и проходившие по «Шахтинскому делу» (Донбасс, 1928 г.). Подсудимые подробно и обстоятельно рассказывали, как по заданию бывших владельцев шахт вредили по мелочам, а иногда и по-крупному, – но Россия единственная страна, где верят не имеющимся документам, а нехитрому тезису: «Все, кого репрессировали при Сталине, невиновны», под который и подгоняется то, что принято именовать «аргументацией».

Почему такого не могло быть? А потому что! – отвечают нам антисталинисты. Ведь это же совершенно немыслимая и небывалая в мировой истории вещь: чтобы сидевшие в эмиграции бывшие шахтовладельцы оказались способны установить связь со своими бывшими инженерами! Это чересчур нереально! Наш, российский, человек попросту не способен по сути своей наладить связь с заграницей и вредительствовать за деньги!

Честное слово, примерно так и твердили…

Да, между прочим. Сохранилось свидетельство Бухарина, что именно он со своими сторонниками добился расстрела обвиняемых по «шахтинскому делу». Тиран Сталин стоял за тюремное заключение, но гуманисты во главе с Бухариным, имея большинство в Политбюро, «голоснули» за расстрел…

Группу видных аграрников, репрессированных в начале тридцатых по делу подпольной Трудовой крестьянской партии, тоже принято считать невиновными, а ТКП – вымышленной чекистами.

Но Трудовая крестьянская партия и в самом деле существовала! Она была основана за рубежом бывшими лидерами эсеровской партии Масловым, Аргуновым и Сорокиным, имела отделения во Франции, Югославии, Польше, Прибалтике, засылала в СССР агентов, поставляла нелегальную литературу. Одно время ОГПУ всерьез собиралось организовать похищение Маслова по примеру того, как это было проделано с лидерами РОВС Кутеповым и Миллером, а это уже звоночек: такие планы строились только в отношении врагов реальных, а не мнимых. Деникина, который ни в какие акции никогда не встревал, а мирно кропал себе мемуары на ферме, советская разведка в жизни не побеспокоила – а зачем, собственно?

Одним словом, вопреки устоявшемуся мнению, в те годы в Советском Союзе действовали самые настоящие, а не липовые вредители, без всяких кавычек. Ситуация оставалась неясной (еще ничего не решено!), вполне серьезно рассчитывали, что «красных» все же удастся свалить. Слишком много «владельцев заводов, газет, пароходов» оказалось на Западе. И денежки у них имелись, и желания вернуться на белых конях было хоть отбавляй, люди были еще не старые, кипевшие злобой и энтузиазмом.

И иностранных шпионов было до черта. Их опять-таки не выдумал создатель майора Пронина Лев Овалов, они существовали в самой подлинной реальности. Чего стоит один только процесс отделения английской фирмы «Виккерс» в 1933 г., когда немало агентов (как отечественного происхождения, так и чистокровных британцев), оказавшись под следствием, рассказали массу интересного об английском шпионаже в СССР – с именами и фактами, цифрами и подробностями…

Короче говоря, хаоса и разрухи уже не было – но на смену им пришли времена, мало чем отличавшиеся от настоящей войны. Боевики эмигрантских центров идут через границу косяками – с гранатами в карманах, трещат пожарища и гремят выстрелы, то и дело случаются вполне всамделишные диверсии, там и сям разоблачают не вымышленных, а натуральных вредителей, на границах, куда ни глянь, идут самые настоящие бои (к сведению: последних белобандитов в Якутии вывели только в 1940 г.!), в стране полным-полно людей, которые с нетерпением ждут падения кремлевских вождей, чтобы сбросить маску белых и пушистых, отплатить сполна за все пережитое…

И тут, изволите ли видеть, у капитанского мостика корабля, все еще плывущего в опасных водах, в грозе и буре, мимо невидимых в тумане рифов, мимо грозящих катастрофой мелей вдруг собирается кучка горластых крикунов, твердо считающая, что капитан идет неправильным курсом, не на шутку намеренная вырвать у него штурвал и рулить отныне самим, а если капитан не согласится или заартачится – выбросить его за борт ко всем чертям!

Г. Беседовский, сбежавший за границу советский дипломат, один из сторонников превращения партии в шумный «клуб по интересам», где занимаются исключительно болтологией, так и пишет в своей книге: «Важно было сдвинуть застоявшееся партийное болото. Важно было дать толчок… ось вопроса в этом: в свободе фракционных группировок внутри партии. Это была единственная гарантия полнокровной политической жизни в стране и дальнейшей ее хозяйственной и политической эволюции в сторону демократизма. В Москве я увидел многочисленные кадры партийной молодежи, особенно в вузах, которые горели желанием начать драку, и мне казалось, что я стою уже перед кануном нарождения новой советской демократии».

Это написано о конце двадцатых. Нет, ну самое время! Только одного стране не хватало в дополнение ко всем прочим нешуточным проблемам и напастям: многолюдного, шумного, непрестанного митинга на капитанском мостике идущего сквозь бурю корабля! Как будто мало было времен Керенского, как будто они никого ничему не научили!

Но ведь действительно получалось, что – не научили… Иначе почему «партийная молодежь» все же начала упоенную драку вокруг штурвала?

А она начала! И в воздухе вновь запахло кровью!

Глава шестая Кровь алая!

1. Толкотня у штурвала

Я не буду подробно излагать многолетнюю историю борьбы оппозиции со Сталиным: на эту тему и без меня написаны толстые и обстоятельные книги. Я всего-навсего излагаю свое понимание времени и людей.

А выглядело это просто (как на заборе!): целая куча народу, тех самых «тонкошеих вождей», считала, что Сталин рулит страной абсолютно неправильно. Что он строит нечто совершенно не то. Отсюда автоматически проистекал вывод: сами они смогут рулить гораздо лучше. И строить будут правильное. Одними двигала молодая запальчивость, другими – гораздо более приземленные чувства: тяга к власти (не у Сталина, а у этих!), обычный житейский эгоизм, толкавший вскарабкаться повыше, коли уж есть возможность.

Иные, впрочем, искренне верили в догму. Фанатики мировой революции и схожих утопий. По-моему, они-то и были опаснее всего. Молодого бузотера иногда можно убедить, переубедить, вразумить. Циника, властолюбца, интригана сплошь и рядом можно примитивно купить. Но ничего невозможно сделать с фанатиком, все на свете рассматривающим исключительно в черно-белых тонах: логическим аргументам он не поддается, денег не берет, к убеждениям глух.

В 1930 г., уже в эмиграции, Троцкий в своем знаменитом «Открытом письме» требовал, чтобы Красная армия немедленно… осуществила вооруженное вторжение в Германию, чтобы предотвратить победу Гитлера на выборах в рейхстаг.

Вы полагаете, это лечится? Думаете, можно переубедить?

И Сталина, без всяких преувеличений, потащили за рукава с капитанского мостика!

Повсюду, куда ни плюнь, на всех серьезных и ответственных постах сидели яркие индивидуальности, считавшие себя выше законов, правил, установлений и партийной дисциплины, – та самая «ленинская гвардия», а проще, махновщина…

Вот колоритный пример. Антонов-Овсеенко, тот, что арестовывал в Зимнем кучку хныкавших от страха министров Временного правительства. В 1923 г. в партии завязалась одна из первых заварушек. Троцкий выступил с письмом к партийным организациям, озаглавленным «Новый курс», этаким манифестом своей группы, который обсуждали на срочно созванной партконференции. Антонов-Овсеенко по этому поводу накатал заявление в Политбюро, где возмущался нападками на Троцкого. И, в частности, писал: «Знаю, что этот мой предостерегающий голос на тех, кто застыл в сознании своей непогрешимости историей отобранных вождей, не произведет ни малейшего впечатления. Но знайте – этот голос симптоматичен. Он выражает возмущение тех, кто всей своей жизнью доказал свою беззаветную преданность интересам партии в целом, интересам коммунистической революции. Эти партийные молчальники возвышают свой голос только тогда, когда сознают явную опасность для всей партии. Они никогда не будут молчальниками, царедворцами партийных иерархов. И их голос когда-нибудь призовет к порядку зарвавшихся „вождей“ так, что они его услышат, даже несмотря на свою крайнюю фракционную глухоту».

Казалось бы, ничего страшного – человек высказал свое мнение… Если не знать, какой пост этот человек занимает! Антонов-Овсеенко – начальник политического управления Реввоенсовета республики! Большевик номер один в Красной армии. С учетом этого немаловажного обстоятельства письмо приобретает совершенно иной характер – это, без натяжек, неприкрытая угроза: у Политбюро, мол, одно мнение, а у армии совершенно другое, и это следует учесть…

И письмо это, между прочим, – лишь ответный ход в уже начавшейся борьбе. Незадолго до этого Антонов-Овсеенко самочинно, своей немаленькой властью, направил в армейские парторганизации циркуляр, где предписывал, ни много ни мало, изменить систему партийно-политических органов Красной армии на основе положений «Нового курса»!

Это было совершеннейшее самодурство, абсолютно противоречившее тогдашним правилам. Антонов не имел на такое решение никакого права. С его стороны это был тот самый произвол, в котором принято обвинять одного Сталина…

Наше личное отношение к большевикам и Советской власти тут ни при чем. Были определенные правила, которым просто обязан был следовать член партии, обладатель немаленького поста в системе политической власти…

Политбюро, естественно, приказало циркуляр отменить. Тогда Антонов-Овсеенко и написал это письмецо. А чуть позже заявил, что Красная армия «как один человек» выступит за Троцкого. Попахивало военным переворотом…

Ситуация накалилась до предела. Зиновьев требовал немедленного ареста Троцкого. О перевороте в Москве заговорили всерьез…

В столицу срочно прибыл командующий Западным фронтом Тухачевский и, по сохранившимся сведениям, категорически отказался участвовать в каких бы то ни было военных акциях в поддержку Троцкого. Хотя он был именно выдвиженцем Льва Давидовича, у «красного Бонапарта» были в данном случае свои, насквозь эгоистические соображения. Он как раз готовился наступать на Варшаву, а оттуда на Германию, чтобы «раздуть мировой пожар», а возможная заварушка грозила отложить это предприятие на неопределенный срок. Понятно, что Тухачевский предпочел будущие лавры вождя подобного «великого революционного похода» закулисным политическим играм, пусть даже речь шла о судьбе его покровителя Троцкого…

Не получилось ни переворота, ни противостояния. Тухачевский уехал в войска, сторонник Троцкого Муралов, командующий Московским военным округом, в таких условиях дергаться в одиночку не рискнул. Сталин задал с трибуны резонный вопрос: «Существует ли ЦК, единогласные решения которого уважаются членами этого ЦК, или существует лишь сверхчеловек, стоящий над ЦК, сверхчеловек, которому законы не писаны?»

Троцкого основательно прищемили. Сняли с поста Антонова-Овсеенко, чтобы не корчил из себя означенного «сверхчеловека», сняли с зампредов Реввоенсовета сторонника Троцкого, Склянского, заменив его Фрунзе, а чуть погодя Фрунзе назначили уже на место Троцкого…

Что, кстати, полностью опровергает сплетни о том, что Фрунзе «убрал Сталин», якобы поручив врачам его «зарезать». Во-первых, Фрунзе умер по вполне естественным причинам: у него оказалась непереносимость наркоза (подобные случаи не редкость даже теперь); во-вторых, Сталину его смерть была категорически невыгодна: ему-то как раз необходим был на этом посту противник Троцкого, каким Фрунзе и был…

Потому что они относились друг к другу, как кошка с собакой: еще в 1920 г. Троцкий обвинял Фрунзе в грабежах и «бонапартизме» (как считают историки, совершенно безосновательно) и пытался даже добиться его ареста. А впрочем, это началось еще в восемнадцатом, когда Фрунзе был среди тех, кто выступал против Ленина и Троцкого в дискуссии о Брестском мире…

Одним словом, Фрунзе если и не был близок к Сталину, то уж, безусловно, смотрелся вполне приемлемым его союзником. И Сталин – последний, кому была выгодна эта смерть…

Хотя она, как говорилось, вызвана вполне естественными причинами (ну не знали тогда врачи, что адреналин в сочетании с хлороформом вызывает остановку сердца! Потому и вкололи его Фрунзе на операционном столе).

И все же, все же… Есть еще две крайне загадочные автомобильные катастрофы, в которые Фрунзе ухитрился попасть на протяжении одного-единственного лета. И есть намерение Фрунзе взять к себе в заместители по Реввоенсовету Григория Котовского…

А вот Котовский уже – сослуживец и боевой товарищ Сталина, Буденного и Ворошилова по польской кампании. С тремя вышеназванными он поддерживал неплохие отношения, а Троцкого терпеть не мог. Он командовал крупной кавалерийской частью, готовой за ним пойти в огонь и в воду…

Короче говоря, в Реввоенсовете на глазах складывалась группа высших руководителей, как один настроенных против Троцкого.

И тут Котовского убивают. Вроде бы сделал это некий экс-владелец публичного дома, служивший у Котовского на хозяйственной должности. Говорю «вроде бы», потому что самого убийства никто не видел; видели лишь, как появился этот тип, Зайдер, в расстроенном состоянии нервов и с наганом в руке, лепеча, что только что убил Котовского по каким-то сугубо личным причинам, то ли из-за женщины, то ли спьяну…

История чрезвычайно темная. Зайдеру за убийство героя Гражданской войны, видного военачальника, дали только десять лет тюрьмы, из которых он отсидел всего два… Фрунзе (видимо, не доверяя Особому отделу ГПУ) затребовал к себе документы как по расследованию убийства, так и по самому Зайдеру. Тут-то его и уговорили со страшной силой лечь на операцию. Темная, одним словом, история. Результат ее, по крайней мере, ясен: в одночасье исчезла начавшаяся было складываться группа антитроцкистских руководителей Реввоенсовета…

И это еще не все. Черная кошка давным-давно пробежала меж Котовским и Тухачевским. Именно Котовский в свое время прикрывал кавалерией паническое бегство из-под Варшавы разгромленных частей Тухачевского и, как говорят, не раз потом комментировал вслух и этот бесславный драп, и личность «полководца» Тухачевского. Уже в 1936-м, во время съезда жен комсостава РККА (бывали и такие съезды), к вдове Котовского, по ее воспоминаниям, подошел Тухачевский и, «пристально глядя в глаза», зачем-то стал рассказывать, что в Варшаве только что вышла книга «какого-то польского офицера», который уверяет, что Котовского «убрала Советская власть»…

Ну и, наконец, после смерти Фрунзе и Котовского Тухачевский резко рванул вверх, став начальником Генштаба.

Вот такие тогда творились хитросплетения, которым каждый вправе давать свое толкование. Лично я не пытаюсь. Я просто с огромным подозрением отношусь к «случайным смертям» крупных руководителей, в особенности, когда они, как по волшебству, происходят в самые сложные моменты истории, посреди ожесточеннейшей борьбы за власть. Когда от этих «случайных смертей» кто-то другой (вот совпадение!) получает нешуточные выгоды и решает многие свои проблемы…

Еще о заговорах. Поскольку с момента октябрьского переворота прошло всего-то десять лет и главные его инициаторы оставались живы-здоровы и при хороших должностях, ничего удивительного, что они всерьез готовились тряхнуть стариной: навыки-то остались!

А потому к десятилетию Октября сторонники Троцкого всерьез стали готовить военный переворот.

Это не сталинские вымыслы и не фантазии следователей-костоломов. Уже после смерти Сталина (что придает свидетельствам особую достоверность) уцелевшие сторонники Троцкого, в свое время стоявшие близко к «демону революции», рассказывали: командующий войсками Московского военного округа Муралов и другие командиры предлагали Троцкому уже вскоре после смерти Ленина устроить переворот, арестовать Сталина, Зиновьева, Каменева, их наиболее видных сторонников, объявить их изменниками революции, а во главе партии и государства поставить Троцкого.

Троцкий отказался. В двадцать седьмом эта идея возникла вновь. Тогда как раз ОГПУ обнаружило в Москве подпольную типографию, устроенную троцкистами. И в показаниях одного из арестованных мелькнуло: «В военных кругах существует движение, во главе которого стоят тт. Троцкий и Каменев… о том, что организация предполагает совершить переворот, не говорилось, но это само собой подразумевалось».

Все это было весьма серьезно, потому что троцкисты обладали немаленьким влиянием в армии, люди поголовно были решительные и энергичные…

Однако никакого переворота так и не произошло. Были отдельные выступления троцкистов, но без участия армии. Напоминало все это жаркую потасовку из немых фильмов Чарли Чаплина: троцкисты кое-где вздымали на балконах портреты своего кумира, вопя что-то вроде: «Слава генералиссимусу Галактики товарищу Троцкому!», а сталинцы снизу увлеченно пуляли в них старыми галошами и прочим хламом, подвернувшимся под руку. В конце концов, как в анекдоте, пришла милиция и разогнала всех к чертовой матери…

Правда, сохранились свидетельства, что в Ленинграде кое-кто из военных-троцкистов попробовал все же по собственной инициативе рыпнуться, но будущий маршал Шапошников, занимавший тогда немаленький пост в Ленинградском военном округе, вывел на улицы броневики – самое страшное оружие того времени (тогдашние маломощные гранаты, осколочные, на броневик не оказывали особенного действия, его можно было взять только пушкой, а пушек и не оказалось).

Намечался переворот, чего уж там… В связи с той же типографией Политбюро разослало партийным организациям извещение, в котором говорилось: «Часть арестованных беспартийных действительно связана с некоторыми лицами из военной среды, помышляющими о военном перевороте в СССР по типу переворота Пилсудского».

Главная причина провала задуманного путча покажется неправдоподобной: он так и не перерос в нечто серьезное оттого, что его вновь отказался возглавить… сам Троцкий! А без одобрения вождя, понятное дело, все обернулось хаотической чередой мелких инцидентов…

Мне в свое время пришлось немало поломать голову над этой «загадкой Троцкого»: почему Лев Давидович, человек умнейший, энергичнейший и жестокий, так просто сдался? Почему не попытался взять власть, когда к тому были реальнейшие шансы? Когда Красная армия, по сути, еще в значительной степени оставалась его армией? Почему он даже не попытался бороться в Политбюро, где не появлялся месяцами, а когда все же приходил, то демонстративно читал французские романы, не интересуясь происходящим?

Это неправильно, противоестественно даже…

И только потом я понял: чтобы отыскать разгадку, нужно покопаться в воспоминаниях тех, кто Троцкого хорошо знал по совместной работе. Только там можно попытаться найти ключик.

Статья Радека о Троцком – скучный панегирик, и не более того. Зато у Луначарского…

«В нем нет ни капли тщеславия, он совершенно не дорожит никакими титулами и никакой внешней властностью; ему бесконечно дорога, и в этом он честолюбив, его историческая роль… Троцкий чрезвычайно дорожит своей исторической ролью и готов был бы, вероятно, принести какие угодно личные жертвы, конечно, не исключая вовсе и самой тяжелой из них – жертвы своей жизнью для того, чтобы остаться в памяти человечества в ореоле трагического революционного вождя».

И я понял, что отыскал ключ. Эти слова Луначарского прекрасно ложились на биографию Троцкого вплоть до смерти, великолепно сочетались с тем, что писал он сам…

Теперь можно было с уверенностью сказать: Троцкий не боролся за утраченные политические позиции и отказался от переворота именно оттого, что пост предводителя военно-партийной хунты, пришедшей к власти на штыках, нисколько не сочетался с его собственным представлением о себе как о «трагическом революционном вожде». Для той самой «исторической роли» это было чересчур мелко…

Сталин тогда же не без иронии говорил: «Почему Троцкому не удалось „захватить“ власть в партии, пробраться к руководству в партии? Чем это объяснить? Разве у Троцкого нет воли, желания к руководству?.. Разве он менее крупный оратор, чем нынешние лидеры нашей партии? Не вернее ли будет сказать, что как оратор Троцкий стоит выше многих нынешних лидеров нашей партии? Чем объяснить в таком случае, что Троцкий, несмотря на его ораторское искусство, несмотря на его волю к руководству, несмотря на его способности, оказался отброшенным от руководства великой партии, называемой ВКП(б)?» (Речь на объединенном заседании президиума и исполкома Коминтерна 27 сентября 1927 г. И.В. Сталин, Собр. соч. Т. 10, С. 159).

И сам же давал ответ: «Троцкий склонен объяснять это тем, что наша партия, по его мнению, является голосующей барантой (стадо овец. – А.Б.), слепо идущей за ЦК партии. Но так могут говорить о нашей партии только люди, презирающие ее и считающие ее чернью. Это есть взгляд захудалого партийного аристократа на партию как на голосующую баранту. Это есть признак того, что Троцкий потерял чутье партийности, потерял способность разглядеть действительные причины недоверия партии к оппозиции…»

В самом деле, самые разные источники единодушно отмечают фантастическое, носившее характер мании высокомерие Троцкого и его несказанное презрение к «толпе». Из кого бы она ни состояла. Троцкий презирал всех и вся – и противников, и преданных сторонников, которых сплошь и рядом равнодушно бросал на произвол судьбы во время острых партийных схваток. Презирал и товарищей по партии, и тех еврейских интеллигентов, что сглупа считали его вождем «красного иудаизма». Для Троцкого не существовало ни национальностей, ни равных ему фигур. Был только он, один, великий вождь на недоступной вершине.

Ни малейшего уважения к чужому мнению. Ни малейшего уважения к проявлениям инакомыслия. Ни малейшей тяги прислушаться к умным советам, даже если они исходили от преданнейших людей…

Тот самый Пестковский, что создавал для Сталина Наркомнац, вспоминал: Сталин всегда был готов выслушивать на коллегиях наркоматов самые разные мнения, даже идущие вразрез с его собственным. Троцкий, по убеждению Пестковского, разогнал бы такие коллегии за пару дней.

Так что для Троцкого участвовать в военном перевороте означало бы опуститься на уровень мелких людишек, которых «трагический вождь» презирал…

Вот и кончилось тем, что его в конце концов агенты ОГПУ на руках вытащили на улицу, запихнули в машину и отправили в ссылку. Сын Троцкого, Лев Седов, метался по улице и орал:

– Троцкого выносят, товарищи! Троцкого выносят!

Народ безмолвствовал…

Сталин победил Троцкого не страхом: в 1927 г. у него просто не было технической возможности диктаторски пугать. От Троцкого отвернулась партия…

Как отворачивалась она и от прочих оппозиционеров на протяжении следующих девяти лет. Сталина пытались тащить с капитанского мостика. Создавали «блоки» и «платформы», собирались на тайные заседания (в том числе и в пещерах под Кисловодском, за что были прозваны «троглодитами»), выпускали «Слова к народу», манифесты, листовки, заявления и печатные обличения…

Выведенный из себя Сталин трижды просил об отставке со всех постов – 19 августа 1924 г., 27 декабря 1926 г., 19 декабря 1927 г., однажды не без иронии предлагая отправить его на работу в Туруханский край, где отбывал ссылку.

Его все три раза не отпустили. Причины, как сто раз говорилось, не в его интригах и не в страхе перед ним: просто-напросто партийное большинство признавало своим капитаном только Сталина и никого другого не хотело. Вот где истина, одна-единственная, а все остальное – недалекая болтовня!

А оппозиция не унималась…

И оппозиционеры, на словах ратуя за партийную демократию и уважение к чужому мнению, на деле попросту били!

На ленинградской табачной фабрике (декабрь 1925 г.) собрались сторонники «линии Сталина» под председательством С.А. Туровского. Ворвались оппозиционеры под командой бывшего эсера Баранова, собрание разогнали, а Туровского избили рукояткой нагана…

Там же, в Ленинграде, на заводе «Красный треугольник» на собрание коммунистов не пустили старую большевичку Женю Егорову, твердую сторонницу Сталина. Со злости она побила окна в проходной. Тогда ее немилосердно отколошматили. «Так меня даже жандармы не били», – писала она Сталину.

1927 г., Ленинград, известные беспорядки во время празднования десятой годовщины Октября. Милиционеры задержали кого-то из троцкистов, но набежала со всех сторон группа его единомышленников и под прицелом револьверов заставила милицию «пленного» отпустить (в те времена практически каждый партиец совершенно законно таскал в кармане пистолет).

И таких примеров множество.

А ведь оппозиционеров подпирала армия! Единомышленники в немалых чинах!

Здесь и Яша Охотников: о том, как он, залезши на Мавзолей, грохнул Сталина кулаком по затылку, подробно писал В. Суворов. Здесь и Примаков, казак лихой: этот, недовольный тем, что на петлицах у него всего три генеральских ромба, сам себе присобачил на воротник четвертый и в таком виде ходил не перед девками красоваться, а в официальные учреждения визиты наносил, перед Сталиным щеголял.

Здесь и комбриг Шмидт, который прямо на съезде партии (хорошо хоть не в зале, а в коридоре) принародно ругал Сталина последними словами и, хватаясь за саблю, грозил «уши отрезать».

Кстати, описавший эту историю В. Суворов зря называет саблю Шмидта «воображаемой». По свидетельству старого приятеля Шмидта, невозвращенца Бармина, автора книги с многозначительным названием «Соколы Троцкого», сабля в тот момент у Шмидта висела на боку не воображаемая, а самая настоящая…

А вот что пишет об этом махновце тот же Бармин, учившийся с ним в Академии Генерального штаба.

«На вступительных экзаменах Шмидт был трогательно беспомощен… Прихрамывая, со своей огромной саблей на боку, он медленно подошел к столу.

– Назовите годы правления Петра Второго, – попросили его.

– Не имею представления, – сухо ответил он.

– Назовите войны Екатерины Второй.

– Я их не знаю.

Генералы переглянулись между собой, и Мартынов повторил вопрос:

– Назовите нам годы правления Екатерины Великой и год ее смерти.

– Меня тогда не было на свете, и это меня не интересует.

…Это взорвало Мартынова:

– Господа, это недопустимо! Я отказываюсь экзаменовать далее этого кандидата.

Тут вмешался комиссар академии, и этот замечательный кавалерист был принят при условии, что он пообещает сдать экзамен позже, когда у него будет больше времени на изучение истории, что практически означало – никогда».

Понимаете? Вот такими были уничтоженные Сталиным «выдающиеся командиры»! Бармин пишет далее, что Шмидт «…проучился в академии два года, и это были годы упорных занятий». Но в это плохо верится. Человек с нулевым практически уровнем знаний (правда, лихо махавший шашкой в годы гражданской) за два года не достигнет особенных высот…

Вот так принимали в Академию Генштаба «выдающихся командиров»: комиссар кивнул благосклонно, и стал «академиком» совершеннейший невежда. Склонный к тому же решать проблемы совершенно гангстерскими методами: после окончания академии Шмидт служил в Минске, там кто-то из старших офицеров как-то оскорбил его жену, и Шмидт, «всадив пулю в живот обидчику, спустил его с лестницы. Обидчик выжил, и дело замяли».

Кто-нибудь всерьез верит, что эти ребятки собирались бороться со Сталиным цивилизованными, парламентскими методами?

А давайте-ка присмотримся поближе и к ним самим, и к тому, что они, не скрывая, говорили вслух и писали в своих манифестах…

2. Белые, пушистые, душевные…

Хорошо живется на белом свете В.А. Лисичкину, «действительному члену четырех российских и пяти международных академий наук, генерал-лейтенанту казачьих войск» и его соавтору и профессору Л.А. Шелепину. Легко им на этом свете живется. Ах, как я завидую обладателям подобного по-детски незамутненного взгляда на мир… Ведь именно эта парочка в своей очередной книге объясняет террор 1937 г. …«максимумом солнечной активности, который в среднем резко увеличивает возбуждение людей». Возьмите указанную в библиографии книгу, загляните на стр. 76: так и написано…

Не обладая столь фундаментальными познаниями касаемо солнечной активности, я стараюсь применять другие методы. И предлагать более простые объяснения. Ну например: если мы рассмотрим ангелов кротости, оппозиционеров, поближе, то придется согласиться, что с их белоснежными крылышками что-то определенно не в порядке…

Вот любимец партии Бухарин, он же Коля Балаболкин. Мастер по любому вопросу болтать до посинения, менять точку зрения по десять раз на дню, интриговать и предавать, лить истерические слезы. Единственное его практическое достижение – умение затаскивать в постель юных красоточек. Как мужик, я его понимаю, но, воля ваша, для любимца партии что-то маловато.

А уж гуманизма-то! Из ушей хлещет…

Вот его высказывание о дочерях Николая II: «В свое время были немножко перестреляны, отжили за ненадобностью свой век».

Вот мнение о революции вообще: «В революции побеждает тот, кто другому череп проломит».

Именно он, как уже упоминалось, добился расстрела подсудимых по «шахтинскому делу». Именно он на VII Всесоюзном съезде Советов с пеной у рта протестовал против предложения Молотова предоставлять избирательное право всем без исключения гражданам (напомню, что существовала тогда масса категорий так называемых «лишенцев» – дворянских детей, кулацких и т.д. Лишение избирательных прав было не просто досадным ограничением – оно автоматически влекло за собой немало других ограничений, превращая человека в подобие парии).

«Что расстреляли собак – страшно рад». Это он уже из тюрьмы пишет Сталину о казни своих старых партийных товарищей Зиновьева с Каменевым. Самое жуткое – у меня осталось впечатление, что он в данный момент не кривит душой, не пытается к Сталину подлизаться, а действительно так думает. Поскольку в этом весь Бухарин: сегодня он думает так, а завтра – совершенно иначе, сегодня он пропагандирует одно, а завтра – совершенно другое. Чего он хочет, он сам толком не знает. Одно остается неизменным: расстреливать, расстреливать и еще раз расстреливать! Всех, кто ему не по нраву или мешает на бухаринский лад строить светлое будущее. Самый страшный вид садиста – человек, который самолично никого в жизни не убил и даже не ударил, но ради торжества своих идей готов без малейших угрызений совести лицезреть виселицы от горизонта до горизонта…

«Коба! Все мои мечты последнего времени шли только к тому, чтобы прилепиться к руководству, к тебе, в частности. Чтобы можно было работать в полную силу, целиком подчиняясь твоему совету, указаниям, требованиям. Я видел, как дух Ильича почиет на тебе».

Это он пишет Сталину из тюрьмы, цепляясь за жизнь и наивно полагая, что все как-то само собой наладится. Вот только что должен думать о нем Сталин, получив очередное письмо?

«Больше всего меня угнетает такой факт. Летом 1928 года, когда я был у тебя, ты мне говорил: знаешь, почему я с тобой дружу? Ты ведь не способен на интригу? Я говорю – да. А в это время я бегал к Каменеву».

Такие дела. Сталин в крайне тяжелую годину совершенно искренне считал Бухарина своим другом, не способным на предательство. А тот в это время не просто «бегал» к Каменеву: это Коля так уклончиво выражается о посиделках, на которых вместе с Каменевым строил планы свержения «друга»…

Были у Бухарина шансы после такого остаться в живых? Ни малейших. В столь тяжелые времена от субъектов, подобных Бухарину, следует избавляться в первую очередь потому, что они предают и интригуют с какой-то животной легкостью и непосредственностью, как бабочка садится на цветок. Очень уж тяжелые были времена, чтобы таких миловать…

Сам Бухарин писал в «классическом труде» «Экономика переходного периода»: «Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью… является методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи».

Вот и взяли исполнители человеческий материал и выработали из него коммунистического человека…

А как насчет других оппозиционеров? Никто не расскажет о методах, которыми они собирались бороться со Сталиным, лучше их же самих.

Еще на ноябрьском пленуме ЦК ВКП(б) Лев Давидович объяснял во всеуслышание, что он со своими сторонниками будет делать, когда захватит власть: расстреляет «эту тупую банду бюрократов, предавших революцию. Вы тоже хотели бы расстрелять нас, но не смеете. А мы посмеем».

В устах ничтожества вроде Бухарина такое заявление еще можно было бы считать красивой фигурой речи, и не более того, но если вспомнить, сколько народу по приказу Троцкого перестреляли в реальности, смеяться как-то не хочется…

Все они не просто хотели снять Сталина – хотели убить!

Старый большевик Смирнов встречал единомышленников примечательной фразой о Сталине: «И как это по всей стране не найдется человека, который мог бы его убрать».

Позже, на следствии, его друзья заверяли, будто под «убрать» имелось в виду безобидное «сместить». Однако один из свидетелей этих разговоров и в 60-е годы, вопреки усилиям хрущевских «реабилитаторов», стоял на своем: по его твердому убеждению, тогда слово «убрать» однозначно расценивалось как «убить»…

Итальянский исследователь Джузеппе Боффа: «Бухарин доверительно сказал своему другу, швейцарскому коммунисту и секретарю Коминтерна Жюлю Эмбер-Дро, что он готов пойти на блок со старыми оппозиционерами и согласился бы даже на использование против Сталина террористических методов».

Мартемьян Рютин, 1932 г.: «Было бы непростительным ребячеством тешить себя тем, что эта клика (Сталин и его сторонники. – А.Б.), обманом и клеветой узурпировавшая права партии и рабочего класса, может их отдать добровольно обратно… силою устранить эту клику и спасти дело коммунизма…»

Троцкий, «Бюллетень оппозиции» (1932 г.): «Сталин завел вас в тупик. Нельзя выйти на дорогу иначе, как ликвидировав сталинщину. Надо – убрать Сталина».

В том же тридцать втором на квартирах троцкистов Марецкого и Астрова прошли нелегальные «конференции» правых. Уже после XX съезда Астров признавался, что там, в числе прочего, обсуждалось, как «убрать силой» Сталина.

1938 г. Донесение из Парижа агента НКВД Збровского, внедренного в ближайшее окружение сына Троцкого Льва Седова: «22 января Л. Седов у „Мака“ на квартире по вопросу о 2-м московском процессе и роли в нем отдельных подсудимых (Радека, Пятакова и других) заявил: „Теперь колебаться нечего. Сталина нужно убить“».

Спустя месяц – очередное донесение: «Во время чтения газеты он сказал: „Весь режим в СССР держится на Сталине, и достаточно его убить, чтобы все развалилось“. Он неоднократно возвращался и подчеркивал необходимость убийства тов. Сталина. В связи с этим разговором „Сынок“ спросил меня, боюсь ли я смерти вообще и способен ли был совершить террористический акт».

Одним словом:

Троцкий-сын к отцу пришел, И спросила кроха: «Папа, Сталина б убить?» Тот сказал: «Неплохо…»

А если серьезно, то пример Троцкий-младший брал, конечно же, с папеньки. Тот писал не раз и откровенно, что Сталина нужно устранить. Достаточно прочитать его самый радикальный антисталинский документ – открытое письмо от 11 мая 1940 г., прямой призыв к восстанию и устранению «Каина Сталина и его камарильи».

«Подозрительность» Сталина развилась не на пустом месте. Наверняка этому способствовала и история с Романом Малиновским, и царицынские события, и внезапно открывшаяся правда о «друге» Бухарине. Тем более, что удара можно было ждать в самый неожиданный момент и с любой стороны.

Осень 1928 г. На даче Сталина в Сочи отмечали чей-то день рождения. Готовили шашлык, выпили немало. И тут вдруг Томского, что называется, понесло. Наговорив Сталину уйму неприятных вещей, он закончил вовсе уж дружеским пожеланием:

– И на тебя пуля найдется!

Проще всего списать все на алкоголь, но не в тех непростых условиях, когда борьба шла не на жизнь, а на смерть… И ведь давно известно: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Как бы там ни было, но впоследствии Томский еще до наступления большого террора взял пистолет и шарахнул себе в висок…

Ну так как, похожи наши «ленинские гвардейцы» на белых и пушистых гуманистов?

Их нужно понимать!

«Дети XX съезда», ожесточенно защищая совершеннейшую невинность всевозможных деятелей оппозиции, приводят железный, по их мнению, аргумент: «Как могли ленинские гвардейцы бороться против своей родной Советской власти, против своей партии, против своей страны?»

Этот «аргумент» вдребезги рассыпается, стоит вспомнить, что противники Сталина вовсе не считали своим сложившийся порядок вещей! Они-то как раз считали чужим, неправильным и Сталина, и его курс, и власть, и внутреннюю политику, и внешнюю, и Политбюро… Они-то как раз собирались все это сломать и построить свое, правильное… А потому считали себя вправе использовать любые методы, вплоть до пули в спину…

Стоит только это осознать, как все мгновенно становится на свои места, обвинения больше не выглядят «надуманными», а показания – выбитыми.

3. Рыцари плаща и кинжала

Особо стоит подчеркнуть, что Сталин тогда нисколечко не контролировал «органы». Никак нельзя сказать, что «его» конторами были и внешняя разведка, и внутренняя политическая полиция. Что касаемо «органов», они были этакой вещью в себе…

ВЧК-ОГПУ добрых двадцать лет после революции ожесточеннейшим образом сопротивлялась любым попыткам наладить за ней минимальный контроль, неважно, наркомата юстиции, прокуратуры или партийных органов. Долгие годы это была сущая Запорожская сечь – собрание ярких индивидуальностей, матерых самостоятельных игроков, «черный ящик», наглухо закрытый для постороннего взгляда (в том числе и высшего руководства партии и страны).

Очень уж специфическая была контора, со странными, мягко скажем, нравами. Еще в двадцатые годы хладнокровнейшим образом товарищи чекисты расстреляли некоего извращенца, который в своем разложении дошел до того, что повадился воровать в столовой ВЧК не позолоченные, а золотые тарелки и вилки. Вот уж обормот, ничего святого! Из деликатности не будем уточнять, как получилось, что в столовой в массовом количестве завелась посуда из чистого золота…

И народец в этой конторе подобрался самый экзотический…

Кронштадтскую ЧК одно время возглавлял (а вовсе не «выдавал себя за ее начальника», как пишут благонамеренные советские историки) князь Андронников – одна из самых гнусно прославленных личностей последних лет монархии, педераст, германский агент и мошенник высшей пробы. Расстрелять его пришлось после того, как он организовал канал, по которому из страны за приличные суммы в твердой валюте отпускали восвояси «бывших». Злые языки твердили, что в доле были и люди повыше, но толком ничего не известно…

Ах, какие типажи!

Вот Сосновский, бывший польский разведчик, мало того, что перевербованный дзержинцами, но дослужившийся до заместителя Саратовского областного управления НКВД. То ли искренний «раскаянец», то ли двойной агент до последних дней жизни.

Вот швейцарский инженер Фраучи, более известный как товарищ Артузов. Тот самый, что провалил операцию «Трест», но об иных его «достижениях» – чуть погодя.

Вот его ближайший сотрудник – Роман Пилляр. Это – в просторечии. На самом деле – прибалтийский барон Ромуальдас Пилляр фон Пильхау. Кое-где об этом упоминается вскользь, сквозь зубы, и непременно добавляется, что происходит этот товарищ из обедневших, чуть ли не обнищавших дворян и, конечно же, «решительно порвал со своим классом».

Черт его ведает, как он там рвал. Но фактом является, что бароны были вовсе не обедневшие и уж никак не обнищавшие. Матушка Ромуальдаса-Романа, Софья Игнатьевна Пилляр фон Пильхау, не капустой торговала с лотка, а была фрейлиной последней русской императрицы и пользовалась в Петербурге немалым влиянием. А вдобавок была она еще… родной сестрой матери «железного Феликса» Елены Игнатьевны, то бишь тетушкой Дзержинского.

А родственник товарища Пилляра, бывший офицер царской армии фон Пильхау, примерно в те же времена создавал в Германии так называемое «Русское объединенное народное движение»: белые рубашки, красные нарукавные повязки, на них – белая свастика в синем квадрате. Без ложной скромности фон Пильхау себя объявил «фюрером русского народа», а чтобы избежать ехидных вопросов по поводу не вполне славянской фамилии, принял более приличествующую случаю – Светозаров. Что ему, в общем, не помогло: гитлеровцы не пожелали иметь возле себя этаких вот плагиаторов и «движение» быстренько разогнали, а «фюреру» велели сидеть тихо, пока ему ноги не переломали, и впредь так более не именоваться, потому что фюрер в Германии может быть только один…

Вот так примерно это и выглядело: самые причудливые переплетения дружеских и родственных связей, самый причудливый народец. Какие-то темные и мутные «иностранные коммунисты», авантюристы вообще непонятного происхождения, перекрасившиеся в «обнищавших» дворяне… Охраной Политбюро долгое время ведал бывший будапештский парикмахер, бывший австро-венгерский военнопленный Паукер. Расстрелян уже при Ежове как участник заговора против Сталина (иные историки всерьез подозревают, что заложила его супруга Анна, твердокаменная сталинистка).

Комбинации порой крутились такие, что дух захватывает – не от восхищения, от тягостного недоумения…

Будем знакомы: турок Энвер-паша, один из трех творцов сбросившей султана революции. А заодно – главный организатор массовой резни армян в 1915 г. За эти шалости союзники его после окончания первой мировой искали всерьез, чтобы расстрелять, но по личному указанию Ленина Дзержинский устроил так, что пашу на самолете вывезли в Советскую Россию. И не придумали ничего лучше, кроме как направить его в Среднюю Азию воевать с тамошней контрреволюцией. Вообще-то московские и стамбульские революционеры довольно тесно дружили (Красная армия захватила Азербайджан еще и благодаря поддержке турок, благодарных Ленину за помощь деньгами и оружием), но Энвер взбрыкнул и вместо того, чтобы воевать за большевиков, организовал басмаческое движение. Чекисты с ним изрядно повозились, прежде чем прикончили…

Видный чекист Глеб Бокий по самую маковку влип в увлекательные предприятия отечественных мистиков и оккультистов. Пригрел у себя небезызвестного Барченко, и тот на немалые денежки ОГПУ то искал на русском Севере следы «допотопной» цивилизации, то в Крыму – следы древнейшей «друидической» культуры, то в Тибете – Шамбалу. В свободное время учил сотрудников ОГПУ азам парапсихологии и телепатии, а также то и дело приставал к Бокию, чтобы тот свел его со Сталиным, которому Барченко намеревался «открыть тайны Древней Науки тибетских махатм». Даже для Бокия это было чересчур, и к Сталину с такими откровениями он идти не решился, но организовал из чекистов и старых соучеников по Горному институту мистический кружок. Когда в 1937-м Бокия все же повязали, на квартире у него при обыске нашли несколько десятков засушенных мужских членов – заготовки для каких-то магических занятий.

Кстати, в какие-то до сих пор не проясненные игры товарищей из ОГПУ был напрямую замешан и Николай Рерих, еще один оккультист. По достовернейшим сведениям, по Тибету в поисках Шамбалы он болтался не на собственные деньги, а на командировочные – и весьма немалые – от «рыцарей плаща и кинжала»…

Переплетения встречаются такие, что дух захватывает! Вот взять хотя бы Карла Хаусхофера, немецкого геополитика, разведчика и матерого оккультиста. В том же Тибете, в Лхасе, принял буддизм и состоял в целой куче тайных восточных обществ: «Зеленый дракон», «Общество реки Амур», «Черный дракон», «Черный океан», «Великое общество национального духа». Мистик законченный – пробы негде ставить. Так вот, один из его ближайших друзей – дипломат и граф Брокдорф-Ранцау, а тот, в свою очередь, был прекрасно знаком с Радеком и знаменитым Парвусом, да вдобавок Хаусхофер еще замечен в тесных и многолетних связях с английскими масонскими ложами, не вымышленными, а теми, что реально существовали. Хорошенький клубок? Подобных было множество: от германских мистиков к советским чекистам и коминтерновцам, а от них к тибетским ламам, а от тех – к англичанам, а от тех – к небезызвестному главе исмаилитов Ага-Хану в Бомбее… За сто лет не распутать!

Нарком внутренних дел Ягода… Вот уж никак не покорный «сталинский инструмент»! Человек сильный, самостоятельный, честолюбивый и с огромными амбициями. Роскошь и комфорт любил чрезвычайно. Взяток, правда, не брал – потому что не было необходимости. У него в руках и без того были огромнейшие «фонды», например, на строительство «великих каналов», откуда при некоторой ловкости можно было черпать даже не полной ложкой – полным ведром. Понимающие люди знают, сколь благодатную почву для хищений являют собой стройки, особенно крупные.

Как следует из материалов ревизии, только за первые девять месяцев 1936 г. на всевозможные нужды Ягоды и его ближайшего окружения потрачено было 3 млн 718 тыс. 500 руб. Что в эту сумму входило? Самые разные траты, в том числе, так сказать, «меценатские»: мебель в подарок писателям Киршону и Афиногенову, содержание особняка для художника Корина, продукты для приближенных сотрудников и т.д. Были еще расходы сугубо личные. Ровным счетом сто шестьдесят тысяч рублей ушли на то, чтобы купить, капитально отремонтировать и обставить мебелью дачу для «Надежды Алексеевны», как эта дама обтекаемо именуется в акте ревизии.

Откуда такая деликатность? Да оттого, что «Надежда Алексеевна» – невестка Максима Горького, жена его сына, тоже Максима, она же «Тимоша» (было у нее в доме Горького такое прозвище). Судя по многочисленным фотографиям, женщина исключительно красивая и весьма легкомысленная, как это частенько с красотками случается. Еще до Максима ненадолго «сбегала» замуж и перебрала кучу любовников, ну а в СССР очень быстро подружилась с товарищем Ягодой в самом что ни на есть интимном смысле.

Рогатенький муж, Максим-младший, вообще-то об этих шашнях знал, но, поскольку был горьким пьяницей, времени для разборок почти не находил. По жизни это был никак не ангелочек: комиссарил в свое время на курсах всеобщего военного обучения при ВЧК, отбирал в Сибири хлеб у крестьян. Время от времени, в редкие минуты просветления, все же устраивал неверной женушке звонкие скандалы. Легкомысленная красавица эти скандалы заносила под номерами в особый список – так она забавлялась. Но происходили свары редко: Максима старательно поддерживал в непросыхающем состоянии секретарь Горького Крючков (подчиненный Ягоды).

В конце концов, Максим помер, проспав несколько часов на влажной земле (по официальной версии). Тут уж товарищ Ягода имел полную возможность не расставаться с предметом своего обожания. Для пущей надежности Тимошу старательно охраняла целая команда неброских широкоплечих мальчиков, моментально отшивавших любого ухажера.

Как, например, случилось с известным писателем, «красным графом» А.Н. Толстым. Классик пролетарской литературы попробовал было поухаживать за очаровательной вдовой: на машине подвез, букетик подарил… К нему тут же подрулил один из «мальчиков» и вежливо сообщил: «Место прочно и надолго занято, и если вы не желаете сменить длинную прическу на стрижку „под ноль“, то не должны больше покупать цветы». Писатель намек понял и моментально отстал…

А тем временем под носом у товарища Ягоды, в его родном ведомстве, завелись самые настоящие «оборотни в петлицах» (погон тогда не носили, и знаки различия красовались на петлицах). Сохранился любопытный и жуткий документ – приказ по ОГПУ № 35 от 27 января 1930 г.

Самая настоящая измена в рядах… Уполномоченный ОГПУ Борис Рабинович, как оказалось, вот уже два года систематически сообщал троцкистской организации о всех предстоящих против нее операциях, регулярно «сливая» секретнейшую информацию. Да и вообще, оказалось, что в ОГПУ он не по собственному хотению поступил, а был внедрен туда по заданию той самой организации.

Вместе с ним замели и сотрудника Украинской ГПУ Тепера – к слову, бывшего анархиста, заведовавшего у Махно агитационно-пропагандистским отделом. Тепер, не мелочась, похитил в каком-то военном учреждении аж сто шестьдесят килограммов типографского шрифта и типографских же принадлежностей – для подпольной типографии троцкистов на Украине.

Рабиновича расстреляли согласно постановлению Коллегии ОГПУ (было у ОГПУ тогда право внесудебных расстрелов). Теперу повезло больше: он вовремя покаялся, пришел с повинной и потому отделался десятью годами лагеря. Приказ подписан Ягодой.

Проще всего, конечно, и этот приговор свалить на «произвол Сталина». Но, во-первых, нет никаких доказательств, что Сталин с этим делом был вообще знаком, во-вторых, как уже говорилось, Сталин вовсе не был для органов в те годы полновластным хозяином.

И, наконец, в-третьих, существует еще предельно загадочное «дело Блюмкина», напрочь опровергающее столь примитивные версии…

Яков Блюмкин – личность интереснейшая, прямо-таки легендарная. Застрелил германского посла Мирбаха – то ли по решению партии левых эсеров, то ли работая в каких-то комбинациях Ленина и Дзержинского. Участвовал в том самом вторжении Красной армии в Персию. Публично уверял Николая Гумилева в любви к его стихам, чем Гумилев был весьма польщен. Приятельствовал с Сергеем Есениным, а впрочем, по другим источникам, не приятельствовал, а враждовал по каким-то личным причинам, однажды даже с пистолетом наголо гонялся за Есениным. Истину установить невозможно: в пользу обеих версий есть свидетельства, причем и те, и другие считаются достоверными. Ну, что поделать, вокруг Блюмкина всегда кружило множество легенд, и правду от истины сегодня отделить решительно невозможно. Достоверно, по крайней мере, известно, что он участвовал в тибетских экспедициях Рериха.

Вдобавок ко всему, он был искренним сторонником Троцкого.

И в 1929 г., выполняя за рубежом какое-то оставшееся нам неизвестным задание ОГПУ, встретился в Турции с Троцким и его сыном.

В СССР он вернулся то ли с письмом от Троцкого (самая распространенная, простая и ничего не объясняющая версия), то ли, что гораздо вероятнее, с каким-то серьезным поручением. Оно было, надо полагать, настолько крутым, что Блюмкин, вообще-то никак не трус по натуре, откровенно запаниковал. Что подтверждают многочисленные свидетели.

Сначала он встретился с троцкистами Радеком и Смилгой, рассказал им о беседе с Троцким. Потом по-настоящему заметался. Неизвестно, что его к тому побудило, но он кинулся искать укрытия у знакомых. Что тут же стало известно ОГПУ. Секретный сотрудник, журналист Б. Левин, моментально накатал два донесения. Вот отрывки.

«Я узнал следующее, что Я. Блюмкин приходил к моим знакомым, хвастался о своей связи с оппозицией (знакомые – беспартийные), говорил, что его преследует ОГПУ, просил у них приюта и ночевал в ночь на 15-е. Просил разменять доллары, причем открывал портфель, видна была у него куча долларов…»

«Вчера 15/X я был вызван на квартиру к Идельсон (жена художника Фалька) и в присутствии еще двух художниц… мне было рассказано, что Яков Блюмкин явился к ним и просил гр. Идельсон спасти его от ГПУ. Он говорил, что его преследуют, что „кольцо суживается“. Что он является представителем оппозиции в ОГПУ… Когда ему сказали, что оппозиционеров не расстреливают, он ответил – вы не знаете, тех, которые работают в ОГПУ – расстреливают».

Тогда оппозиционеров и в самом деле не расстреливали, и даже те, кто попадал за решетку, жили неплохо. Вот что вспоминал Я. Мееров, сам в ссылке побывавший (но за меньшевизм): «Это были скорее не ссыльные, а опальные вельможи, которые соответственно себя и вели… Если, например, безработные ссыльные социалисты получали 6 р. 25 к. месячного пособия, то ссыльные оппозиционеры получали не то 70 р., не то даже больше».

К тому же у Блюмкина уже был прошлый опыт, когда с ним обходились предельно мягко: за убийство Мирбаха его и на пятнадцать суток не посадили, пожурили ласково и простили…

Но сейчас он чего-то не на шутку боялся!

И отправился к Лизе Горской, сотруднице НКВД, с которой у него несколькими годами ранее был бурный роман. Вопреки пословице о том, что старая любовь не ржавеет, очаровательная Лиза моментально сдала опасного визитера. В ее рапорте начальнику Секретного отдела Агранову содержится столь же любопытная, как и в отчетах Левина, информация: «Тут я уже окончательно убедилась, что он трус и позер и неспособен на решительность… Он заявил мне, что решил не идти „ни туда, ни сюда“, что у него на это не хватает силы воли, что тяжело погибать от рук своих же, что товарищи его не поймут и что он решил исчезнуть на время…»

Итак, Троцкий поручил Блюмкину что-то такое, отчего запаниковал и пришел в совершеннейший душевный раздрызг даже этот авантюрист милостью божьей, парень лихой, отнюдь не трус… Что же это все-таки было? Убийство Сталина, как полагают иные исследователи? Или что-то еще?

Неизвестно. Блюмкина повязали, кажется, дома у Лизы Горской. Казалось бы, Ягода и здесь на высоте – он, как ему и положено по должности, незамедлительно арестовал опасного заговорщика…

Не спешите! История эта, как я и предупреждал, темна и загадочна…

Как должен поступить в этом случае Сталин? Допрашивать Блюмкина денно и нощно, пока не выкачает все. Как должен поступить в этом случае преданный Сталину, заинтересованный в раскрытии Ягода? Допрашивать Блюмкина денно и нощно, пока не выкачает все. Других вариантов поведения попросту не существует.

Так вот, Блюмкина расстреляли уже через трое суток после ареста! Даже не допросив толком! Ордер на арест Ягода выдал 31 октября. Допрашивали Блюмкина через пень колоду, пару раз, сохранившиеся протоколы посвящены вещам и обстоятельствам малозначительным. А уже 3 октября Коллегия ОГПУ (то есть фактически Ягода) издает приказ: «За повторную измену делу Пролетарской революции и Советской власти и за измену революц. чекистской армии Блюмкина Якова Григорьевича расстрелять». И расстреляли… Куда делись доллары, покрыто мраком.

Как это прикажете понимать? У меня есть одно-единственное объяснение: останься Блюмкин в живых, заговори он всерьез, его показания весьма повредили бы каким-то высокопоставленным оппозиционерам в самом ОГПУ (а то и Ягоде). Вот его и убрали быстренько, наверняка поставив Сталина перед фактом.

Тот, кого не устраивает эта версия, волен предложить свою…

К великому сожалению, точных подробностей нет. Агранова и Ягоду расстреляли. Лиза Горская благополучно дожила до семидесятых годов и уже глубокой старухой попала под автобус в Москве. Всю оставшуюся жизнь она держала язык за зубами, благо никто и не спрашивал.

Вот такие жутковатые курьезы в НКВД происходили.

Да, кстати, а что у нас в Разведупре, военной разведке?

В Разведупре – как и везде, то есть полный бардак.

Там сидит «на хозяйстве» непотопляемый товарищ Артузов, он же швейцарец Фраучи. Тот самый, что провалил операцию «Трест». Тот самый, чья контора была набита двойными и тройными агентами, крутившими до сих пор непроясненные шашни с тем же Вторым отделом польского Генштаба (внешней разведкой). Тот самый, у которого польский агент Винценты Илинич выманил ровным счетом семьдесят тысяч долларов в обмен на информацию из разряда сверхсекретных и важных, какая обычно шла на стол самому Сталину. Вот только абстрактно все, что приносил в клювике Илинич, оказалось туфтой, дезинформацией, неловко состряпанными фальшивками.

В общем, любой другой министр за такие промахи был бы повешен за ноги на верхушке Веселой Башни – ну, так то в Арканаре! А в СССР, ввиду дикой нехватки мало-мальски опытных кадров, товарища Артузова из внешней разведки НКВД перевели в разведку армии – в надежде, что как-то исправит положение.

Хотели, как лучше, а получилось, как всегда. Уж Артузов положение выправил – дальше некуда…

«Реорганизуя аппарат Разведупра, Артузов сумел разрушить слаженный и высокопрофессиональный (как по подготовке состава, так и по квалификации) аналитический центр военной разведки (в просторечии Третий, информационно-статистический отдел). Пойдя по пути простого копирования структуры внешней разведки, новый заместитель привнес с собой и все слабые стороны работы Иностранного отдела ОГПУ – НКВД».

Грустный юмор в том, что это пишут не какие-то «обличители» сталинского толка, а два автора, которые к Артузову относятся чуть ли не восторженно, полагая его классным профессионалом и верным ленинцем. Но факты таковы, что против них не попрет и самый восторженный биограф, если только он объективен.

Свое творческое кредо сам Артузов выражал в сохранившихся для истории благодаря большому числу свидетелей словах: «Я требую действий, пусть рискованных, пусть опрометчивых, пусть фарисейских, но все же действий». И сам признавал «анархичность» своего бурного характера. А потом искренне удивлялся, что «крыть его – считалось хорошим тоном в НКВД».

А там и грянул знаменитый копенгагенский провал 1935 г., о котором я обещал рассказать подробнее…

В Германии встретились два резидента агентурной сети – Д.А. Угер и М.Г. Максимов-Уншлихт. Первый сдал дела второму. Второй добросовестно принял. Первому следовало немедленно выехать в Союз, второму – засесть за работу. Однако оба вспомнили, что по соседству, только границу переехать, в Копенгагене, сидит резидентом же старый приятель еще по Гражданской – А.П. Улановский. Ну купили билеты на поезд и, вопреки всем правилам разведки, отправились к другану выпить водочки и потолковать о добрых старых временах… Так и было!

Вот только один из датских информаторов Улановского был по совместительству еще и агентом местной контрразведки. Каковая давно уже держала под наблюдением явочную квартиру Улановского. Когда хозяин нагрянул туда с двумя прибывшими из Германии корешами, датчане решили, что такого подарка судьбы может в другой раз и не подвернуться. И повязали всех троих. В результате советская разведсеть в Дании накрылась медным тазом, а германская лишилась руководителя…

Товарищ Артузов оправдывался письменно с детским простодушием: «Очевидно, навещать старых друзей, как у себя на родине, поддается искоренению с большим трудом». И утешал наркома обороны: мол, из трех арестованных только один работал непосредственно против Дании, так что большого скандала не будет, а будет ма-аленький…

Ворошилов сообщал наверх: «Из этого сообщения, не совсем внятного и наивного, видно, что наша зарубежная военная разведка все еще хромает на все четыре ноги. Мало что дал нам и т. Артузов в смысле улучшения этого серьезного дела».

Мне решительно непонятно, чем руководствовались наверху, но Артузова не то что не посадили, но даже не послали руководить райотделом милиции в Урюпинск. Его перебросили обратно в НКВД, правда, уже не возглавлять что бы то ни было, а старшим научным сотрудником учетно-статистического отдела. Ученый муж, ага…

Тут как раз не для видимости, а всерьез начали громить агентурную сеть польской разведслужбы в СССР. Как ни обличай «сталинский произвол», а факты – вещь упрямая. Преувеличения и оговоры, конечно, имели место, но все же контрразведка повязала вполне реальных польских агентов, в том числе и прохиндея Илинича. Артузов сокрушенно писал: «Я очень больно переживаю провал нашей польской работы, ночами думаю о его причинах и корнях, стыжусь, что в разведке дал себя обмануть полякам, которых бил… Все вскрытое органами НКВД говорит… о глубине и тонкости работы поляков против нас, усугубляя нашу вину, так как особенно опасно держать возле себя умного врага, который зарабатывает ваше доверие, не стесняясь делать нам одолжение во время мира, с тем, чтобы больнее укусить во время войны».

Вскоре выяснились и еще более интересные новости об Артузове и Ягоде, но не будем забегать вперед. Вернемся в Ленинград, где партийным вождем был С.М. Киров.

На своем посту он немало прижал оппозиционеров. И они отвечали Миронычу столь же горячей любовью. Вот ее вещественные доказательства, отрывки из пришедших Кирову анонимок.

«Тов. Киров, а тебе мы, оппозиционеры, заявляем: перестань барствовать, мы знаем, где ты живешь. И если поедешь в автомобиле, то мы, оппозиционеры, в одно прекрасное время будем ловить таких паразитов, как ты, тов. Киров… и мы вас всех, паразитов, постараемся уничтожить».

«Посмотри на свою рожу, которую за три дня не обсерешь. Ты имеешь три автомобиля, питаешься так, как цари не жрали, а нас, несчастных, когда нет ни войн, ни эпидемий, ни стихийных бедствий, держишь в голоде. Сволочь ты несчастная, и место тебе на виселице».

1 декабря 1934 г. всем стало ясно, что происходит что-то серьезное: подъезжали грузовики, гремели приклады, вокруг Смольного сплошным кольцом выстраивались многочисленные подразделения войск НКВД…

В Смольном только что был убит Киров! Ему выстрелил в затылок Леонид Николаев, никчемный, жалкий человечек с убогой жизнью и несложившейся «партейной» карьерой. Форму протеста против притеснений со стороны «бюрократии» он выбрал простую и жуткую – решил убить Кирова. И убил.

То, что он попал в здание обкома, удивлять не должно: в те времена, предъявив партбилет, можно было беспрепятственно пройти в любое учреждение, кроме ЦК. Всех занявшихся расследованием удивляло другое: телохранитель Кирова Борисов, который, согласно строжайшей инструкции, должен был неотступно за ним следовать до дверей кабинета, преспокойно отстал и болтался где-то по коридорам. Некоторые из многочисленных свидетельских показаний можно понять и так, что уже после двух выстрелов Борисов появился на месте трагедии самым последним – другие хватали за шкирку Николаева, другие забирали его наган…

В Ленинград курьерским поездом примчался Сталин. Выйдя на перрон, не говоря худого слова, заехал по физиономии начальнику областного управления НКВД Медведю и возглавил расследование сам. Естественно, первым делом он велел привезти к нему Борисова.

Борисова повезли на грузовике шофер Кузин и два оперативника, Виноградов и Малий.

Привезли они труп. Как оправдывались, машину вдруг резко занесло, и она на «жуткой» (примерно 50 км/час) скорости врезалась в стену дома. Никто не пострадал, а вот Борисов ударился головой об стену и умер…

Вы будете смеяться, но после XX съезда в смерти Борисова обвиняли… Сталина! Хотя любой читатель и знаток детективов, не будучи профессионалом сыска, согласится: Сталин оказался бы последним, кому нужна была эта смерть…

Поначалу все причастные к этому темному делу как-то сумели отболтаться. Появился акт экспертизы, согласно которому у грузовика и в самом деле оказалась сломанной одна рессора, а с водосточной трубы на той злополучной стене, о которую Борисов треснулся головой, сняли клочок его пальто…

Вот только нет никаких данных, что рессора была неисправна еще до поездки. А клочок пальто был «снят с трубы»… через две недели после аварии!

Точнее, через десять дней, но разница невелика.

Позже, когда арестовали Ягоду, почистили НКВД от его людей и возобновили следствие, результаты оказались гораздо более интересными. Шофер Кузин показал, что оперативник Малий, сидевший с ним рядом в кабине, вдруг схватил у него руль и резко крутанул, направив машину на стену. А потом, когда Кузин вылез из кабины, обнаружил в кузове мертвого Борисова и убегавшего прочь живехонького второго оперативника, Виноградова…

Обоих оперов расстреляли. Кузину дали срок. Он свое отсидел и вышел на свободу. Вполне естественно, в стиле хрущевского времени было повелено считать, что показания были ложными, вырванными из-под пыток. Однако вот что писал Кузин в Комиссию партийного контроля в пятьдесят шестом году:

«Переезжая улицу Потемкина, Малий вырывает у меня руль и направляет машину на стену дома, а сам пытается выскочить из кабины. Я его задерживаю и не даю ему выскочить. Машина открытой правой дверцей ударилась о стену дома, в результате было стекло дверки разбито. Когда я остановил машину и вышел, посмотрел в кузов, Виноградова в кузове не было, а он бежал, я вскочил в кузов и увидел, что в кузове лежит убитый Борисов, правый висок в крови. Я закричал – убили, убили. В это время ко мне подошел Малий и сказал – не кричи, а то будет и тебе, и сам Малий скрылся. Я после этого Малия и Виноградова не видел до моего освобождения из-под ареста».

Оставшись один, Кузин стал искать автоинспектора. Но тут как нельзя более кстати подъехал сотрудник НКВД Гусев и быстренько шофера арестовал. Его допрашивали, потом появился некий чин НКВД с четырьмя ромбами на петлицах и велел хорошенько запомнить, что никто никого не убивал, а Борисов ударился головой о водосточную трубу…

Как видим, и в 1956 г. Кузин от прежних показаний не отказывался. Опубликовавшая это письмо А. Кирилина в убийство Борисова не верит.

Вероятнее всего, она попросту не умеет водить машину. Автор этих строк за руль сел впервые тридцать два года назад…

Так вот, мне, как водителю с некоторым стажем, совершенно ясно: Кузин описывает происшествие, при котором вообще не было удара кузовом о стену! О стену, как явствует из показаний, ударилась только правая дверца – распахнувшись, она выступила за ширину кузова. После чего Кузин остановил машину – значит, она продолжала ехать. А ведь, врежься она в стену, было бы повреждено и крыло, и кузов, но ничего подобного не зафиксировано.

Пятьдесят километров в час – скорость вовсе не бешеная. Борисова либо по инерции должно было отбросить в кузов, либо он инстинктивно выставил бы руки, защищая голову, как в таких ситуациях обычно и бывает, но о повреждении рук ничего не сказано. Кровь, наконец, была на виске. Потребовалось бы чересчур уж фантастическое стечение обстоятельств, чтобы находившийся в кузове человек ударился виском об округлую водосточную трубу…

Желающие могут взять игрушечную машинку (только чтоб дверцы у кабины открывались), посадить в кузов пластилиновую куколку, вместо стены дома поставить какую-нибудь коробку и самостоятельно провести «следственный эксперимент», основываясь в первую очередь на показаниях Кузина. Право слово, получится интересно…

А. Кирилина пишет: «С момента звонка Сталина до момента аварии машины с Борисовым прошло всего 30 минут… этого времени просто недостаточно для организации убийства Борисова».

Ой ли! Все становится на свои места, если сделать одно-единственное допущение: оба оперативника с самого начала были не просто оперативниками НКВД, а еще и чьими-то доверенными лицами. И их босс сказал им шепотом, сделав соответствующее выражение лица:

– Если этот тип доедет живым до Сталина, самих закопаю на три аршина в глубину!

Получаса для этого не нужно – достаточно полуминуты…

Не подлежит сомнению, что Николаев действовал в одиночку, что стрелял именно он, что мотивы у него именно такие, какими мы их сегодня знаем. Есть мелкие разночтения – скажем, одни стоят на том, что он вдобавок ревновал к Кирову свою жену, а другие этот вариант решительно отрицают. Но это уже несущественно. Главное, стрелял Николаев по собственному почину…

Но это вовсе не означает, что дело чистое!

Как раз наоборот. Масса примеров в мировой истории, когда подобных неврастеников-одиночек использовали в своих замыслах гораздо более рассудительные и высокопоставленные люди. Превеликое множество примеров. Скажем, точно так же не подлежит сомнению, что в президента США Авраама Линкольна стрелял именно актер Бут, позер, пьянчуга, авантюрист. Но в этой истории так странно неправильно вели себя высокие чины администрации Линкольна (скажем, военный министр), что до сих пор в Америке полагают: заговор был гораздо сложнее и масштабнее, чем принято думать, и в нем были замешаны отнюдь не только те мелкие сообщники Бута, которых поймали и повесили…

Всякое случается. Вот, например, губернатор Луизианы Хьюи Лонг (прототип главных героев романов Роберна Пена Уоррена «Вся королевская рать» и Синклера Льюиса «У нас это невозможно») – фашиствующий демагог, американский Жириновский. В начале тридцатых возникли серьезные опасения, что он все же прорвется на пост президента. И тут как нельзя более кстати возник одиночка с дешевеньким пистолетиком, некий доктор Карл Вайс, у которого, как приличному террористу и положено, мотив имелся: его близкого родственника люди из команды Лонга как-то там крупно в Луизиане обидели. И завалил этот эскулап Лонга, сняв проблему…

В общем, иногда вовсе не обязательно готовить кого-то вроде Николаева. Достаточно просто-напросто ему не мешать. Закрыть глаза…

Во всей этой истории ленинградский НКВД вел себя предельно странно и неправильно. Еще 2 июля 1933 г. Кирову пришло письмо от некоего студента Логинова. Оно заслуживает того, чтобы быть приведенным целиком…

«Т. Киров!

Извините меня, что я у вас отрываю драгоценные минуты от Вашей работы, но это сообщение я не могу не послать Вам. Дело вот в чем. Однажды на представлении в цирке (числа не упоминаю) я сидел по соседству (по внешнему виду) с двумя иностранцами, от которых случайно, невольно подслушал некоторые слова и фразы. Они говорили по-немецки, но я сидел рядом и по-немецки, хотя и нехорошо, но понимаю. Они долго упоминали Вашу фамилию, компрометирующее письмо от Вашего имени (подобное письму Зиновьева, как я понял) и фразу, которую передаю не полностью – „При отъезде его с Балтвокзала в марте ты будь готов“, т.е. как потом я узнал, при отъезде на дачу или в дом отдыха.

Затем самое подозрительное, что и заинтересовало меня, то же лицо прошептало своему собеседнику (фраза по-немецки: „Французский генеральный штаб поможет тебе в эмиграции“).

И после я много уловил слов вроде военных складов, заводов в ряде наших городов.

В общем, люди были сильно подозрительны, принадлежащие к какой-нибудь контрреволюционной организации, работающие под опекой французской охранки или наподобие ее.

К Вам обращаюсь потому, что против Вас затеян шантаж. Лично сообщить не могу, ибо не пропустили, и в ГПУ также не пустили…

Заканчивая, я хочу лишь сказать, что Вы должны быть осторожнее при выездах, а особенно с Балтийского вокзала, если Вы выезжаете с него, ибо они этот вокзал упоминали.

Может быть, я ошибаюсь во всем этом, но все-таки по-моему – нет. Ну, пока все».

Фантазия? Но не похоже, чтобы писал психически больной человек. Что интересно, когда студент пришел в ГПУ, его там даже, как он пишет, слушать не стали!

Это неправильно. Время и обстановка в городе и в стране не самые благодатные. В партии идет острейшая борьба, из-за рубежа приходят и вполне настоящие диверсанты (помните, как буквально в те же месяцы поднимали четыре тысячи сотрудников НКВД для ловли двух закордонных визитеров?). Человека, пришедшего с такой информацией, обязаны были хотя бы выслушать… Но его даже «не пустили»!

А ведь есть еще «дело Волковой»!

Волкова, осведомительница НКВД, за месяц до убийства Кирова слышала в доме отдыха разговоры пьяных чекистов о подготовке убийства Кирова, причем, как пишет историк А. Колпакиди, в своем письме правильно назвала фамилии и должности многих чекистов, что является информацией, вообще-то говоря, не каждому доступной.

Отмахнулись! Мало того, срочно засунули в психушку. Уполномоченный НКВД Петров потом оправдывался: Волкова-де законченная шизофреничка, то и дело приходила с самыми фантастическими вымыслами…

На его показания очень любят ссылаться те, кто не верит, что в убийстве Кирова замешаны крупные чины НКВД. Но при этом охотно и обильно цитируя Петрова, никто и в глаза не видел тех самых «фантастических сообщений» Волковой, а значит, степень их фантастичности мы вынуждены оценивать исключительно со слов Петрова…

И еще. Волкова, похоже, и в самом деле не раз бывала на лечении в соответствующей больничке, но тем не менее после убийства Кирова она оставалась осведомителем госбезопасности сорок лет! До середины семидесятых! При Берии, при хрущевцах, при Андропове. Значит, была от нее какая-то польза, если «шизофреничку» держали на службе столько лет?!

Да, еще о Борисове. Ему, оказывается, был пятьдесят третий год, и он – не профессионально подготовленный охранник, а бывший хозяйственник, сексот, впоследствии приставленный к Кирову неизвестно кем. Полноценным телохранителем его никак нельзя считать… Кто такого к Кирову подвел? А ведь охрана вождей тогда уже была поставлена всерьез, и осуществляли ее грамотно подготовленные добры молодцы, стрелки, самбисты, скорохваты…

Наконец, кому выгодно?

С тех времен сохранилась якобы «народная» частушка:

– Эх, огурчики, помидорчики, Сталин Кирова убил в коридорчике…

Это сочинял не «народ», а Бухарин, Коля Балаболкин!

О том, что убийство Кирова-де «устроено Сталиным», первым заявил из своего мексиканского далека Троцкий. И сторонники «демона революции» эту придумку тут же подхватили, творчески развивая на все лады. Вот что сообщает в упоминавшейся книге «Соколы Троцкого» Бармин, ссылаясь на «независимого историка-социалиста» Бориса Николаевского, как его характеризует Бармин, «одного из самых эрудированных и беспристрастных историков революционного движения»:

«Состоявшийся в феврале 1934 г. Съезд партии решил, что Киров должен стать ведущим партийным лидером, олицетворяющим новый курс партии. С учетом этого он должен был переехать из Ленинграда в Москву и возглавить основной политический отдел ЦК. Для Сталина это могло означать только одно – начало конца его эры… Сталин был единственным человеком, которому убийство Кирова принесло пользу».

Судя по этой цитате, Николаевский разбирался в советских делах примерно так же, как известное млекопитающее в известных фруктах… Что это за церемония такая – «съезд решил, что Киров должен стать ведущим партийным лидером»? Что это за должность такая, никогда в ВКП(б) не существовавшая – «ведущий партийный лидер»? Что это за таинственный отдел ЦК такой – «основной политический»? Не было в ЦК отдела с таким названием – и ни один отдел в тогдашнем ЦК не был настолько важен, чтобы занявший пост его начальника человек автоматически становился выше и значимее Сталина…

Галиматью несет с умным видом Николаевский. Бредятина фантастическая!

Чтобы ее опровергнуть, лично мне потребовалось всего-то навсего встать из-за стола, подойти к полке и снять толстенный том в красном переплете – «Стенографический отчет XVII съезда ВКП(б)», изданный тогда же, в тридцать четвертом…

Съезд в феврале не «состоялся», а закончился – проходил он с 24 января по 10 февраля. В многочисленных выступлениях нет ни словечка о «решении», будто Киров должен стать «ведущим партийным лидером». Более того – съезд попросту не мог, согласно тогдашнему партийному уставу, назначать кого бы то ни было куда бы то ни было в аппарате ЦК. Съезд избирал Центральный Комитет, Комиссию партийного контроля, Центральную ревизионную комиссию и намечал состав Комиссии советского контроля (которую потом должны были утверждать уже в Совнаркоме).

А вот дальнейшие назначения делал уже пленум ЦК ВКП(б). Каковой состоялся в день закрытия съезда. Он вновь избрал Кирова членом Политбюро, а также и членом Секретариата ЦК, но, обратите внимание, «с оставлением секретарем Ленинградского обкома»! То есть никаким «ведущим лидером» Кирова не назначали, никакой «основной политический отдел ЦК» ему не предлагали возглавить (за полным отсутствием такого отдела). Он вовсе не собирался переезжать в Москву, он вовсе не становился «угрозой» для Сталина.

Потому что всегда был сторонником Сталина, искренним и верным!

Так что все невежественные писания Николаевского моментально оборачиваются высосанным из пальца вздором – но запущенная Троцким мулька до сих пор продолжает гулять по белу свету… Сталин был первым из тех, кому убийство Кирова было категорически невыгодно. Аргументы, что-де «Сталин хотел использовать убийство Кирова как предлог для развязывания террора», не выдерживают критики: для этого вовсе не обязательно убивать своего энергичного и верного соратника (их у Сталина было не так уж много). Ради «предлога», думается, достаточно было шлепнуть ничтожество вроде Бухарина (ничтожество, но с именем и дутой славой, у всех на слуху, «любимец партии»!) или попросту рвануть бомбу у Смольного, а сказать на троцкистов. Гитлер поджег рейхстаг – и этого для предлога вполне хватило. А Сталин был в сто раз прагматичнее Гитлера…

Тем более, что есть данные, из которых ясно, кто на деле мог подготовить убийство Кирова… На том же XVII съезде состоялось тайное совещание у Орджоникидзе. Из видных большевиков, присутствовавших на нем, называют Кирова, Эйхе, Шеболдаева, Шаранговича, Микояна, Косиора, Петровского, Орахешвили, Варейкиса. Достоверность этой истории придает в первую очередь то, что о ней независимо друг от друга вспоминали такие, мягко выражаясь, антиподы, как Хрущев и Молотов.

«Старики» вспомнили о пресловутом «Завещании Ленина» и хотели «передвинуть» Сталина с поста генсека. На его место хотели выдвинуть Кирова.

Киров, однако, категорически отказался, поскольку был реалистом и прыгать выше головы не собирался…

Кто-то рассказал Сталину об этом сходняке…

А если сам Киров?

Вот за такое старые большевики могли и убить без всяких моральных терзаний!

Это, конечно, не более чем версия. Но вот как вел себя после убийства Кирова Бухарин (по воспоминаниям Ильи Эренбурга): «На нем не было лица. Он едва выговорил: „Вы понимаете, что это значит? Ведь теперь он (Сталин. – А.Б.) сможет сделать с нами все, что захочет“. И после паузы добавил: „И будет прав“».

И будет прав… Многозначительное добавление, не правда ли? Это неспроста…

Конечно, сами они наган в руку Николаеву не совали. Но вот атмосферу создали весьма способствующую. Вот что говорил один из питерских оппозиционеров Котолынов: «Я признаю, что наша организация несет политическую и моральную ответственность за выстрел Николаева. Нами создавались такие настроения, которые объективно должны были привести к террору в отношении руководителей партии и правительства. Как активный член этой организации, я лично несу за это ответственность».

Можно по заведенной привычке объявить и эти показания «выбитыми». Но почему, коли уж взялись «выбивать», не выбили заодно признания, скажем, в том, что именно Котолынов Николаеву патроны доставал или наган смазывал? Что, трудно было? Да ничего подобного! Заодно уж… Но ведь не выбивали!

Да вот, кстати. Еще о том самом Николаевском, что писал чушь несусветную о Кирове и мифических отделах ЦК. Именно Николаевский был связью меж меньшевиками за границей и оппозиционером Рыковым, которому и подсунул идею «двухлетки», которой Рыков, выдавая за свое изобретение, пытался заменить пятилетку. Это – к вопросу о переплетениях и хитромудрых связях. Чушь чушью, но не прикрывал ли ею Николаевский каких-то конкретных лиц, уводя общественный интерес в другую сторону?

И уж никто, кстати, не «выбивал» показаний из вдовы Томского, запутавшегося в своих связях со всеми и всяческими оппозиционерами настолько, что предпочел однажды пустить себе пулю в лоб, пока об этом другие не позаботились. Перед самоубийством Томский попросил жену пойти к Сталину и рассказать ему, что нарком Ягода – идейный сторонник троцкистов, что всячески им помогает в их нелегальной деятельности, покрывая и прикрывая. Томскую не арестовывали, не допрашивали – она пришла к Сталину, и все, что наказывал муж, ему рассказала…

И вот тут уж наконец взялись за Генриха Григорьевича, товарища Ягоду, обстоятельно и всерьез, со всей приличествующей случаю душевностью и дотошностью! И поехали к нему на борзом автомобиле хваткие ребята, обученные замести клиента так, чтобы не дернулся и из пистолетика палить не начал по дурости…

Ну и повязали, конечно. Даже не пискнул. Оказалось, между прочим, что именно товарищу Ягоде, очень вероятно, принадлежит честь первого в государстве рабочих и крестьян пользователя фаллоимитатором – поскольку вместе с прочим у него из стола выгребли «мужской половой член резиновый», какие тогда в СССР не делали и не продавали, и достать их можно было только на растленном Западе. С кем Ягода этой штукой баловал, с Тимошей или кем-то еще, истории осталось неизвестным, да это и неинтересно, в общем. Гораздо интереснее то, что потом началось…

Кадры Ягоды, тщательно отобранные и преданные соратники, стали стреляться, как на конвейере!

Сами. Со всем усердием. Едва только вслед шефу замели Молчанова, начальника наиболее важного в управлении госбезопасности НКВД отдела, секретно-политического, как то ли три, то ли четыре его ближайших сотрудника, привезенных Молчановым из Иваново-Вознесенска, хлопнулись из табельного оружия. В Горьком мирно вел оперативное совещание начальник местного управления НКВД Погребинский. Пришло сообщение об аресте Ягоды – мол, оказался наш отец не отцом, а сукою… Товарищ Погребинский, не мешкая ни минуты, вышел в туалет, достал пушку и – дуло в висок!

За Чертоком (начальником оперативного отдела того же управления госбезопасности) пришли ночью, звать на душевную беседу. Товарищ Черток сиганул в окно – ну, он же не птичка, да и высоко было…

А интереснее всего стало, когда Ягода заговорил. Даже «перестройщики» отчего-то не спешат заявить, что его «били». Вполне возможно, и врезали пару раз, но серьезно не били, это точно. Тогда еще не били!

Вероятнее всего, Генрих Григорьевич и без битья понимал, что влип окончательно. И, кроме того, хотя его сподвижники стрелялись и прыгали из окон наперегонки, все же в распоряжении следствия их накопилось немаленькое количество. А в таких случаях начинают петь, заглушая один другого, чтобы снисхождение вышло…

Так что Ягода был откровенен. Он признался, что отравил наркома внутренних дел Менжинского, чтобы занять его место – не по велению души, а по заданию организации заговорщиков, к которой принадлежал. Признался, что через доверенных людей посылал за границу деньги Троцкому. Что в компании с другими (как чекистами, так и «старыми большевиками» вроде Енукидзе и Томского) готовил «дворцовый переворот». В будущей хунте Рыкову предназначался пост председателя Совнаркома, Бухарин должен был стать секретарем ЦК, сам Ягода соглашался остаться в прежней должности, но, по его признанию, метил выше – в председатели Совнаркома, а то и в наркомы обороны…

Чую, что вновь раздастся знакомый вопль: выбили из него такую гнусь костоломы энкаведешные! Иголки под ногти загнали, вот он и наговорил на себя…

А отчего же в таком случае не «выбили» заодно и признания в шпионаже, коли уж имели к тому полную возможность? Но от обвинений в прямой работе на иностранные разведки Ягода категорически открещивался и на следствии, и на суде! Его так и приговорили к расстрелу как «заговорщика» – но о шпионаже речь не шла! А ведь следователи имели к тому полную возможность! Кто им мешал?

Шашни с иностранными державами были. Но шпионаж тут ни при чем…

Вот что говорил о планах Ягоды с компанией наш старый знакомый Артузов-Фраучи, которого тоже подмели по делу о заговоре: «Я узнал от Ягоды, что участники заговора и он сам были связаны не только с англичанами и французами, но и с немцами… переговоры велись успешно. Основная задача – восстановление капитализма в СССР. Совершенно ясно, отмечал Г.Г. Ягода, что никакого социализма мы не построим, никакой советской власти в окружении капиталистических стран быть не может. Нам необходим такой строй, который приближал бы нас к западноевропейским капиталистическим странам… Довольно потрясений! Нужно наконец зажить спокойной обеспеченной жизнью, открыто пользоваться всеми благами, которые мы, как руководители государства, должны иметь».

Положа руку на сердце: что в этом необычного, невозможного, противоестественного? Это в самом деле не «шпионаж», а попросту дворцовый заговор, наладивший связи с заграницей – таких в истории предостаточно, и не только в России…

Вот содержание переговоров, по словам Артузова, тайно проводившихся с представителями Запада: «Переговоры были двоякими. С одной стороны, с Англией и Францией. Цель – восстановление военной группировки трех держав (Антанты). Задача – поставить Германию в положение довоенного окруженного государства и тем самым заставить ее отказаться от агрессивных планов. Цена соглашения – предоставление Англии и Франции исключительных привилегий в СССР: концессий, в области сбыта товаров, вывоза сырья из СССР, а также отказ советского правительства от поддержки Коминтерна, вплоть до выдворения членов его организаций за пределы СССР. С другой стороны, говорилось о соглашении с самим агрессором – Германией. Задача – удовлетворить германские потребности на Востоке в такой степени, чтобы Гитлер сам отказался от военных устремлений против СССР как не вызывающихся необходимостью. (Речь шла даже о территориальных уступках.) Цена соглашения – предоставление немцам разных привилегий, а также отказ от поддержки Коминтерна».

И в этом нет ничего необычного – все очень реально, жизненно, похоже на правду. Если некие люди могли в 1918 г. заключить мир с немцами, чтобы ценой территориальных уступок остаться у власти, почему те же самые люди не могли повторить то же через шестнадцать лет?

Это ведь были те же самые люди!

Между прочим, показания Артузова значительно расширяют круг тех, кто мог подобный заговор заложить. Это и коминтерновцы, которым вряд ли понравилось бы, что их собираются упразднить после столь вольготной жизни. И те круги в Германии, которым не по нраву пришлась «антантовская» часть заговора, и, соответственно, англичане или французы, по схожим причинам. И советские армейцы, которым Ягода с компанией у власти были совершенно ни к чему, потому что они хотели править сами. И те из вовлеченных в заговор партийцев, кто опасался, что после успеха переворота Ягода ни с кем делиться властью не станет…

И в самом деле! После успеха дела на кой черт практически всемогущему Ягоде партийные говоруны в качестве равноправных соправителей? Не смешите! У него и без того немалая силища за спиной в виде НКВД. Боюсь, после переворота, окажись он успешным, все эти Рыковы и Бухарины очень быстро отравились бы грибочками или в самолете упали… В стиле Ягоды, пожалуй. В стиле любого шефа сильной спецслужбы, вынужденного какое-то время поддерживать в «штатских» соучастниках иллюзию, что все они одна компания – а уж потом… У Ягоды была реальная сила за спиной, а откуда она у Бухарина с Рыковым? Думаю, хунта очень быстро превратилась бы в единоличную диктатуру…

Личный секретарь Ягоды Буланов тоже рассказал немало пикантного – хотя бы об убийстве Кирова. По Буланову, все так и обстояло – Николаева никто не готовил, но о нем знали и не мешали. Борисов был в курсе и отстал в коридоре не просто так – ну, а потом пришлось быстренько что-то с ним делать.

Кто-то скажет – и это из бедолаги выбили. Вольному воля, я ни на кого не давлю. Я просто предлагаю заглянуть потом в Приложение и прочитать пятьдесят лет не печатавшиеся материалы двух судебных процессов. И делать выводы самостоятельно – насколько все это реально и есть ли что-то необычное в подобных заговорах.

Масса любопытного в показаниях Ягоды и «ягодинцев»… Вскрылось, что Радек в рамках означенного заговора поддерживал тайную связь с функционером НСДАП Розенбергом. А что, раньше, в двадцатые, Радек подобных связей не поддерживал?! И тут есть что-то необычное?

Розенберг Альфред, теоретик нацизма и автор печально известного «Мифа XX века», тоже, кстати, не коренной тевтон, а личность гораздо более интересная. По матери вовсе даже не тевтон, а эстонец. Российский немец. Диплом архитектора получал уже в Москве, в семнадцатом, симпатизировал вроде бы большевикам. В 1918 г. не принят в немецкий Добровольческий корпус в Прибалтике… как «русский»! Антисемит, конечно, но прагматик. У Радека случались и более странные альянсы… И более причудливые связи.

И абсолютно ничего необычного нет в признании Ягоды в том, что именно его ребятки траванули Максима Горького-младшего. Эта уголовщина чистейшей воды опять-таки абсолютно жизненная: Максим мог ведь в конце концов пожаловаться папочке на неверную жену и коварного хахаля, а папочка мог запросто пойти к Сталину и попросить урезонить зарвавшегося донжуана… Самая что ни на есть житейская коллизия, прекрасно знакомая по детективным романам, которые все же на реальную жизнь частенько опираются…

По тем же соображениям выглядит вполне правдопободным и признание Ягоды в устранении самого «буревестника»: были мотивы, вполне практические. Любовь и не на такие выходки людей толкала – а ведь не первой молодости нарком в молодую красотку, судя по всему, всерьез врезался, и я, глядя на старые фотографии, его вполне понимаю…

Что мы имеем, короче говоря? Часть политической элиты при поддержке министра тайной полиции намеревалась свергнуть существующее руководство и захватить власть. Для чего они вступили в тайные переговоры с иностранными державами, которые рассчитывали привлечь на свою сторону уступками в политической и экономической области…

Так что же здесь такого уж необычного, мать вашу? В Латинской Америке подобное прокатывало раз двадцать, если не сто, – и никто не считал обвинения «выбитыми», если дело срывалось. Да и в России пример на глазах: Брестский мир, осуществленный теми же самыми людьми, что потом по схожей методике, накатанным путем попытались свергнуть Сталина…

И обратите внимание: Ягода хотел жить красивше. Не советским аскетом, а «настоящим» правителем, совершенно законно имеющим свою долю роскоши и комфорта.

Вам это ничего не напоминает? Так-таки и ничего?

Если так, то я искренне завидую детской незамутненности вашего взгляда на мир и людей…

Отвлечемся пока что и познавательности ради посмотрим, что в означенном 1934 г. представляла собой Европа.

А куда ни глянь – не место для слабонервного интеллигента…

В Польше, как известно, еще в 1926 г. маршал Пилсудский устроил переворот. Скажу по совести, у меня лично язык не поворачивается его за это осуждать, и отнюдь не потому, что мы с маршалом, собственно, земляки (из соседних волостей), а из исторической объективности. Поляки своей многовековой историей, увы, доказали, что достаточно их оставить без твердой руки, как они в стремлении к вольностям устроят такое, что хоть святых выноси. Не зря родовитейший шляхтич Гуго Коллонтай говорил давненько тому: «Воевать поляки не умеют. Зато бунтова-ать!»

В самую точку. Перед приходом Пилсудского в парламенте, как я уже говорил, увлеченно бузили ровным счетом 112 партий, а президента страны, ученого с европейским именем Нарутовича убил правый экстремист. Вот пришел Пилсудский – никакой не поляк, а «литвин», то есть, окатоличенный белорус. К полякам он относился без особой теплоты, и не в узком кругу, а на съезде своих легионеров в Калише выразился, к примеру, так: «Я выдумал множество красивых слов и определений, которые и будут жить после моей смерти и которые занесут польский народ в разряд идиотов». Своему адъютанту Лепецкому он как-то сказал в сердцах: «Дурость, абсолютная дурость. Где это видано – двадцать лет руководить таким народом, мучиться с ним». А премьер-министру Енджеевичу сказанул что-то такое о своих генералах, что Енджеевич в своих мемуарах честно признался: повторить этого печатно не может…

Без всякого почтения относился маршал к своим генералам – и еще до Сталина обращался с ними незамысловато. Вот история 1927 г. Устроив переворот, Пилсудский, как водится, кое-кого из генералов посадил. Одного из таких, В. Загурского, повезли в тюремном фургоне из Вильно в Варшаву. В Варшаву сопровождающие лица прибыли без генерала. Глядя наивно и честно, принялись объяснять: ехали это они, ехали, вдруг генерал из машины ка-ак выпрыгнет, ка-ак припустит в чисто поле! Уж они кричали – не остановился, бежали следом – не догнали, стреляли – промахнулись… Короче, генерала официально объявили в розыск, хотя никто не сомневался, что конвоиры его пристукнули – правда, до сих пор, вроде бы, неизвестно, где именно и куда дели жмура…

Албания. Там пришел к власти милейший человек Ахмед Зогу и вскоре объявил себя королем – мол, в жилах у него течет древняя королевская кровь. Поскольку вокруг него всегда толпились хмурые ребята, обвешанные маузерами и ятаганами, никто особенно и не рвался проводить анализ крови на королевскую голубизну, пришлось поверить на слово…

Болгария. Там еще с 1923 г. правил режим доктора Цанкова, который иные пессимисты называют «фашистской диктатурой».

Греция. Череда военных переворотов. Потом пришел генерал Метаксас, всех разогнал и сказал, что Бонапартом отныне будет он один, а ежели кто другой станет претендовать на эту почетную должность, то слезами умоется.

Румыния. Там поначалу было, вот чудо, нечто отдаленно похожее на демократию. Премьер Дука распоясался до того, что стал проводить антигерманскую политику. Но в 1933 г. его на перроне встретили трое угрюмых румын и дружненько потащили из карманов пистолеты. И не стало премьера. Угрюмые были из «Железной гвардии» – местные штурмовики. И пришел к власти маршал Антонеску, и показал, что у него не забалуешь…

В Венгрии тишина – там давным-давно диктаторствует бывший императорский адмирал Хорти, причем Венгрия официально именуется «монархией», с короной в гербе, хотя никакого монарха на троне нет. И трона нет. Хорти всем объясняет, что он, знаете ли, местоблюститель. Когда-нибудь все же возведет на трон всамделишнего монарха. А пока – стоять-бояться!

В Югославии – военные перевороты. В том самом тридцать четвертом во Франции, в Марселе, террорист ухлопал из пистолета короля Югославии Александра I и министра иностранных дел Франции Луи Барту. Здесь имела место многоходовая комбинация: террорист – хорватский сепаратист, курировали его итальянские разведчики, но благословили его на мокрое дело они по заданию не начальства (Муссолини тогда важнее были добрые отношения с Францией), а абверовцев, на которых означенные итальянцы подрабатывали…

Австрия. Коммунисты там хлещутся с социал-демократами. Попытались устроить переворот, но проиграли. Тогда за то же самое предприятие взялись нацисты. Они в Австрии четко делились на два лагеря – проитальянский и прогерманский (Муссолини лез в Австрию настолько серьезно, что однажды едва не объявил войну Гитлеру). Прогерманские нацисты путч провалили, но успели пристукнуть канцлера Дольфуса (тоже нациста, но проитальянского). Такие вот теоретические разногласия.

Прибалтика. Такое торжество демократии, что слеза прошибает от умиления!

Латвия. В мае 1934 г. г-н Ульманис устроил военный переворот. Все партии к чертовой матери запретил, ввел военное положение, утешая всех тем, что это только на 6 месяцев (а затянулось на 6 лет, до самого прихода советских войск), быстренько завел концлагеря, распродал за долги 26 000 крестьянских хозяйств и в конце концов издал закон, по которому ни один рабочий не имел права выбирать себе место работы сам, а обязан был смиренно повиноваться указаниям Центрального управления труда (опять-таки до Сталина). Ну, книги жгли на кострах, по демонстрантам стреляли, налогами с крестьян обеспечивали 70% государственного бюджета (а нам ныне вкручивают, что советские войска в Латвии «свергли демократию», ироды).

В Эстонии – та же картина. Опередив братьев-латышей на месяц, премьер Пятс и наш старый знакомый генерал Лайдонер забабахали военный переворот с теми же примерно результатами, но со специфическими национальными отличиями: скажем, создали «лагеря для лодырей», куда загоняли всех «шатающихся без работы и без средств к существованию». Генерал Лайдонер мимоходом позаимствовал в казне 200 000 марок, да так и не отдал по забывчивости… Пятс ему из деликатности не напоминал: свой человек, чего уж там…

В Литве тогда ничего подобного не происходило – исключительно потому, что там еще в 1926 г. господин Сметона устроил путч и показал всем «матушку Кузьминскаса»…

В Италии – Муссолини. Не подарок, уж безусловно. В Португалии сначала устроили путч генералы, а потом им на смену пришел доктор Салазар, тоже не чуждый социалистическим взглядам, уж не помню, какого направления. И традиционно показал землякам «матушку Козимо».

Выдь на Сену – чей стон раздается? А это во Франции дискутируют правые и левые, кастетами и велосипедными цепями (хорошая штука, если уметь пользоваться), объясняя друг другу теорию и практику. В перерывах и те, и другие колошматят полицию – пусть, мол, карманников ловит, а не вмешивается в политические дискуссии…

В Финляндии – Маннергейм. Тоже не светоч демократии. В Норвегии потихонечку копают под существующую власть нацисты Видкуна Квислинга, сторонники Гитлера.

В Испании – такое, что не к ночи будь помянуто…

До сих пор звучат обвинения Сталина в том, что он вдобавок к прочим прегрешениям «разжег» гражданскую войну в Испании. Ну, посмотрим на этот оазис…

А там и без Сталина – мама родная!

На троне – король. Но монархисты расколоты на две партии, и у каждой свой кандидат на престол. Воюют всерьез.

Буржуа тоже расколоты на две партии, которые циники именуют бандами: финансисты Бильбао и Мадрида в союзе с помещиками – против промышленников Каталонии и Валенсии. Нравы в провинции незатейливые: владельцы рудников совершенно легально расклеивают объявления, где сулят приличные деньги тому, кто им доставит конкретного профсоюзного активиста «живым или мертвым». И знаете, доставляют. Материальный стимул – вещь убедительная. Губернаторы страдальчески морщатся, но не встревают, чтобы самим не получить.

Основных партий – восемь. Названия – закачаешься!

1. Испанская конфедерация автономных правых (католики).

2. Национальная конфедерация труда (анархо-синдикалистские профсоюзы).

3. Федерация анархистов Иберии (название, комментариев не требующее).

4. Хунта национально-синдикалистского наступления (фашисты).

5. Рабочая партия марксистского единства (троцкисты).

6. Объединенная социалистическая партия Каталонии (как и положено приличным социалистам, у каждого не одна пушка в пальто).

7. Военный союз Испании (правые офицеры).

8. Военный союз республики (офицеры-республиканцы).

Да, есть еще Всеобщий союз трудящихся – профсоюзники, социалисты. Карманы, как водится, оттопырены.

Анархистов – два миллиона. Троцкистов – тоже немало. Сорок тысяч. Коммунистов меньше всего, тысяч тридцать. Возглавляет их неистовая Долорес Ибаррури, славная тем, что призывает испанских женщин рожать без замужества. Правые про нее сплетничают, что однажды она грызанула зубами за глотку некоего священника – зная нрав Долорес, очень может быть…

А ведь есть еще сепаратисты в Стране басков и Каталонии и куча партий помельче…

Что тут разжигать? Они сами и без Сталина все разожгли еще в 1931 г. К тридцать шестому, по данным бесстрастной статистики, было дотла сожжено 160 церквей, состоялось 269 громких политических убийств (можно только предположить, сколько было «не особенно громких») и 1287 попыток «громких» политических убийств. Разгромлено 10 редакций газет и 69 штаб-квартир разных партий. Пальба стоит – уши закладывает… Это – еще до гражданской…

По доброй старой Англии браво маршируют джентльмены и леди в черных рубашках, вопя что-то вроде: бей жида-политрука, морда просит кирпича! Спасай белую расу от левых и масонов!

Ага, вот именно, в доброй старой Англии. И ничего тут нет удивительного, если вспомнить, что основной идеологический фундамент «арийской расы» и «белых сверхчеловеков» прилежно создали англичанин Чемберлен и француз Гобино, когда Адольф Гитлер еще в пеленки писался…

Вот так выглядит политическая география Европы в вольном изложении. В Чехословакии, правда, тихо. Там, как ни удивительно, демократия в целости. Генерал Гайда попытался было устроить заварушку, но не прошло. В Швеции и Швейцарии тихо, в Дании, Бельгии и Голландии тоже. Да, и в Монако тихо, разве что проигравшиеся вдрызг в рулетку браунингами балуют… Но исключительно в свой собственный адрес.

Но это – крохотные оазисы тишины и демократии. На большей части Европы в 1934 г. царит если и не ад кромешный, то нечто к нему социально близкое – черти обзавидуются…

Вернемся в Советский Союз. Где, как мы не успели забыть, только что арестовали товарища Ягоду и начали у него выспрашивать подробности заговора.

Помимо того, что заговорщики наворотили внутри страны, очень быстро всплыли интереснейшие вещи касаемо того, что происходило при Ягоде в системе закордонной разведки…

Ягода, очень похоже, ощутил некоторое «головокружение от успехов». Самомнения у него хватало. Вот что он говорил Артузову: «С таким аппаратом, как наш, не пропадешь! Орлы – сделают все в нужную минуту. Ни в одной стране министр внутренних дел не сможет произвести дворцового переворота. А мы и это сумеем, если потребуется, потому что у нас не только милиция, но и войска. Военные оглянуться не успеют, как все будет сделано».

Действительность, как это частенько водится, несколько отличалась от фантазий. Во-первых, переворот Ягода так и не успел устроить – повязали, как пучок редиски, и никакие «орлы» его не спасли. А во-вторых, военные, которых Ягода считал лопухами, давненько уже вели свою собственную игру.

Из-за кордона пошла тревожная информация…

Еще в 1932 г. от агента берлинской резидентуры советской разведки «А-270» стали поступать сведения о существовании в СССР «военной партии» и готовящемся ею перевороте. Их «А-270» получал, в свою очередь, от завербованного уже им агента.

Под кодом «А-270» скрывался барон Курт Позаннер, австриец, профессиональный разведчик, а его агентом «Сюрприз» был Адольф Хайровский, внештатный эксперт абвера.

По их информации удалось установить, что кое-кто в абвере и германском правительстве поддерживает отношения с представителями этой самой «военной партии», которую возглавляет некий «генерал Турдеев», он же – Тургуев. В котором люди компетентные быстро опознали Тухачевского.

Тогда же в ОГПУ пошла информация от другого агента, «А-256», «источника проверенного и осведомленного», как его характеризовали чекисты. Он сообщал практически то же самое. Разве что, по его данным, подобных организаций в Советском Союзе было несколько, самых разнообразных направлений – две прогерманских, пропольская, «монархическая». С «национал-большевиками» поддерживал связи Геббельс, с «монархистами» – Геринг. Тот же источник сообщал о беседе Гитлера с польским послом Надольным, где переворот обсуждался как вполне реальное предприятие…

Самое интересное – данные барона Позаннера практически совпадают с теми показаниями, которые гораздо позже даст на следствии Ягода, который в то время был еще на свободе и при немалой власти. Так что из Позаннера никто не мог «выбивать» ложных показаний…

От «А-256» идут новые донесения – недовольство Сталиным в Красной армии возросло, в заговоре участвует симпатизирующий Германии маршал Блюхер, намеренный отделить Дальний Восток и устроить там свое маленькое государство…

Это до мелочей совпадает с тем, что вскроется позже, через несколько лет!

Но эта информация трудами Артузова и Ягоды летит в корзину. Арестованный в 1937 г. начальник одного из управлений Иностранного отдела ОГПУ Штейнбрюк показал: «Эти материалы были доложены Артузову, а последним – Ягоде, причем Ягода, ознакомившись с ними, начал ругаться и заявил, что агент, давший их, является двойником, и передал их нам по заданию германской разведки с целью дезинформации. Артузов также согласился с мнением Ягоды и приказал мне и Берману больше этим вопросом не заниматься».

Артузов оправдывал свое мнение тем, что вспоминал о той же самой операции «Трест». Тогда Тухачевского и в самом деле представляли эмигрантам как «бонапартистского элемента в РККА, готового совершить переворот». Мол, именно эти легенды теперь, пропутешествовав по германской разведслужбе, бумерангом вернулись к агентам ОГПУ…

Однако действия «генерала Турдеева» относились к более поздним временам, когда всякое легендирование Тухачевского как «красного Бонапарта» давным-давно прекратилось! Опубликовавший книгу об этой истории А. Колпакиди справедливо подчеркивает, что Артузов с Ягодой вели себя странно и насквозь неправильно. В первую очередь, они были обязаны такую информацию доложить, пусть и сопроводив собственными заверениями в ее ненадежности, а не «бросать в корзину». Слишком много на себя брали Артузов с Ягодой…

Вышеназванных агентов курировал опытный разведчик Слуцкий. Весьма похоже, он-де не считал их данные дезой или тем самым «бумерангом». Однако его по приказу Артузова с Ягодой из Берлина убрали, и всякая работа в этом направлении прекратилась. Более того, барон Позаннер был убит при крайне загадочных обстоятельствах, его обезображенный труп со следами огнестрельных и ножевых ранений обнаружили в лесу близ Потсдама. Колпакиди пишет: «В следственном отделе Артузова есть вполне прозрачные намеки, что за убийством „А-270“ стояли наши оперативники из ИНО ОГПУ».

Позже, когда Артузов был переведен в Разведупр, Слуцкого назначили уже не резидентом – начальником ИНО. И он вновь начал разрабатывать недоделанную прежде работу по «военной партии».

Артузов, воспользовавшись арестом Ягоды, откровенно и прилюдно стал Слуцкого топить!

На собрании руководящего состава НКВД, посвященного борьбе с последствиями ягодинского «правления», он закатил громовую речь, уверяя, что Слуцкий – ближайший сообщник Ягоды, разваливший в наркомате что только возможно. Обвинял во всех мыслимых и немыслимым грехах, так что после такой речи вообще-то следовало «врага народа Слуцкого» арестовать тут же, не выпуская из зала…

Однако Слуцкий остался на том же месте, в той же должности. Арестовали как раз Артузова, хотя он и потрясал составленным им «Списком бывших сотрудников Разведупра, принимавших активное участие в троцкизме», кричал, что он как верный большевик всех засевших разоблачит и все происки вскроет… Не помогло. Самому, как мы уже знаем, пришлось признаваться во многих интересных грехах…

Слуцкий, сугубый профессионал, разрабатывал военный заговор и далее (к чему это привело, мы узнаем позже). Но его все же достали. Уже при новом наркоме, Ежове. Он успел еще отлично поработать против троцкистов в Испании – разнес там вдребезги упоминавшуюся «Рабочую партию марксистского единства» и ликвидировал ее главаря Нина… Именно под его руководством, кстати, была подготовлена операция по устранению главы украинских националистов Коновальца, которого совсем молодой Павел Судоплатов рванул замаскированной под конфетную коробку бомбой.

17 февраля Слуцкого пригласил к себе для деловой беседы первый заместитель Ежова Фриновский. Там же были Заковский и Алешин – еще ягодинские кадры. Слуцкому любезно предложили стаканчик чайку. После чего с ним якобы случился роковой сердечный приступ. Говорили, что вызывали врача, но никто его не видел…

Только святая душа Л. Млечин, тот самый мастер весьма экстравагантных заявлений, считает эту смерть естественной. Все прочие исследователи, какой бы политической ориентации ни придерживались и как бы ни относились к Сталину и сталинцам, называют это убийством…

Эта троица – Фриновский, Заковский, Алешин – так и не была реабилитирована даже в самые «разгульные» времена всеобщего Реабилитанса, когда «безвинных жертв» оправдывали, если так можно выразиться, рядами и колоннами…

Фриновского и Заковского, кстати, порой полощут как зловредных еврейских масонов, проникших в органы, чтобы вредить великому славянскому народу. Однако это совершеннейшая чушь. Евреем как раз был Слуцкий Абрам Аронович. Заковский Леонид Михайлович – на самом деле Генрих Эрнестович Штубис, чистокровный латыш, а Фриновский и есть Фриновский Михаил Петрович, сын пензенского учителя, русский, успевший малость поучиться в духовной семинарии. Оба начинали как анархисты, впоследствии прибившиеся к большевикам (Фриновский в качестве своих заслуг перед партией до Октября любил вспоминать, что дезертировал из царской армии еще в августе 1916-го). Оба долгое время были ближайшими сподвижниками Ягоды, с которыми толком разобрался уже Берия…

Вот такие интересные дела творились в недрах лубянского ведомства: начальство само решало, какую информацию выбросить в корзину, а какую доложить Сталину. Между прочим, в вышедшей всего пару лет назад шеститомной «Истории советской внешней разведки» и барона Позаннера, и его агента «Сюрприза» недвусмысленно числят не среди дезинформаторов и двойников, а как раз среди наиболее ценных агентов…

Несмотря на загадочную кончину Позаннера, несмотря на все противодействие заинтересованных лиц, информация о «военной партии» все же продолжала поступать! Потому что слишком много было разных каналов, которые просто невозможно было перекрыть.

Вот, например… Японцы одно время довольно неосмотрительно отправляли свою дипломатическую почту на поезде Владивосток – Москва без всякого сопровождения дипкурьерами. Естественно, советская разведка такого подарка судьбы упустить не могла. Вынули за время пути из одного баульчика документы, сфотографировали, положили на место, печать приделали заново, так хорошо подделанную, что японцы и не заметили…

И переводчик тут же сообщил сенсационные вещи! В одной из бумаг помощник военного атташе Японии в Польше сообщал своему непосредственному начальству, что установил потаенные контакты с маршалом Тухачевским (точнее, посланцем маршала)…

Потом, при Хрущеве, привычно завопили, что это фальшивка – то ли чекистская, то ли японская, не суть важно. По этому поводу А. Колпакиди замечает, что японцы скорее уж постарались бы скомпрометировать маршала Блюхера, своего основного противника на Дальнем Востоке. Что до чекистов, то «японский документ» вообще не фигурировал на процессе против Тухачевского! Зачем в таком случае было стараться? Зачем с нешуточным мастерством подделывать донесение, которое, обратите внимание, опытнейший переводчик НКВД даже не смог прочитать целиком, некоторых мест так и не понял…

И перед Сталиным гигантской мрачной тенью поднялся очередной заговор, на сей раз, пожалуй, самый опасный из всех…

Но об этом подробно будет рассказано во втором томе. Я по наивности своей рассчитывал уместить все в одну книгу, но, со временем, глядя на груду источников, понял, что был чересчур самонадеян. Когда речь идет о Сталине, одним томом ни за что не отделаешься…

А потому о Тухачевском и его заговоре, о Великой Отечественной войне, послевоенных загадках и странностях, о смерти Сталина и судьбе его людей – во втором томе.

Заканчивая первый, на этом и остановлюсь: перед Сталиным поднялась огромная мрачная тень, от которой явственно несло смертным холодом. Никому уже, пожалуй, нельзя было верить… Подозрительность Сталина развивалась не на пустом месте, а его нелегкий характер, что немаловажно, стал таковым еще и из-за того, что и в личной жизни у него все обстояло далеко не блестяще.

Давайте напоследок, отвлекшись от заговорщиков, тайн и прочих политико-криминальных сложностей, поговорим о старой, как мир, теме – попросту о любви…

4. Сталин и его женщины

Безусловно, и в двадцать первом столетии еще нескоро прекратятся дискуссии и горячие споры о личности Иосифа Сталина и его преобразованиях – быть может, самых масштабных делах не только двадцатого века, но и всей истории человечества. В последние годы, когда опубликованы многочисленные документы из секретных архивов, когда научились оценивать исторических деятелей взвешенно и беспристрастно, интерес к Сталину еще более возрос. О нем существуют самые разные мнения, но пожалуй, самое удачное высказывание принадлежит поэту Константину Симонову: «Сталин был велик и ужасен. Он оставил великие свершения и ужасные преступления».

Скорее всего, так и обстоит дело. Свершения, связанные со строительством чего-то нового, никогда прежде не виданного, увы, часто сопровождаются кровью…

Но разговор у нас не об этом. И критики Сталина, и те, кто признает за ним историческое величие, сплошь и рядом говорят исключительно о вожде. О лидере страны, руководителе и военачальнике, диктаторе и упорнейшем труженике. Меж тем Иосиф Виссарионович Сталин, как миллионы обычных людей, был самым обычным мужчиной, нисколько не чуравшимся женщин. Его любили – и он любил. Как многие, он стремился к нормальной семейной жизни. Случалось, что, как всякий нормальный человек, хотел завоевать расположение понравившейся ему девушки, не доводя дело до алтаря. Что, заметим, никоим образом не характеризует его скверно: мало ли романов случается в жизни обычного, здорового, темпераментного мужика…

Наш рассказ – не о великих стройках, не о борьбе вождя с заговорщиками-маршалами, не о политических интригах. Мы просто-напросто попытаемся проследить, насколько это возможно, как складывалась личная жизнь Сталина.

На этом пути хватает не только правдивых воспоминаний, но и откровенных сплетен, порой невероятно грязных, притянутых за уши «гипотез».

Одна такая была обнародована в прошлом году. Некий «исследователь», решив, очевидно, не мелочиться, а сразу начать с юношеских лет Сталина (тогда его звали, разумеется, Джугашвили), сообщил миру о сенсационном открытии: оказывается, многие годы историки ошибались, и девятнадцатилетний Иосиф был изгнан из Тифлисской духовной семинарии не за вольнодумство и чтение «недозволенной» литературы, а за… причастность к рождению внебрачного ребенка у некоей девицы.

Основой послужил существующий в реальности документ, точнее письмо некоей М. Михайловской, поступившее в апреле 1938 г. на имя сталинского секретаря Поскребышева. Сотрудники НКВД переслали это письмо в сталинский секретариат. Имеет смысл привести его целиком.

«Многоуважаемый товарищ Сталин.

Игрой судьбы, или игрой стечения обстоятельств я являюсь родной теткой мужа очень близкого Вам по крови человека. Если вы помните Вашу юность и раннюю молодость (а это никогда не забывается), то Вы, конечно, помните маленькую черноглазую девочку, которую звали Пашей. Она Вас хорошо помнит. Мать Ваша говорила по-грузински, и эта Паша эти слова запомнила: „Милая дорогая детка“.

Я познакомилась с Пашей и ее матерью в первые годы революции. Это была высокая стройная черноокая красавица грузинка, [со] смелым и открытым взглядом. На мой вопрос к ее матери – почему Паша такая черненькая, так как ее мать была светлая, мать Паши ответила, [что] отец ее грузин. Но почему же вы одни? На этот вопрос мать Паши ответила, что отец Паши посвятил себя служению народу, и это Вы, Сталин. Эта Паша послала свои детские карточки через секретариат Вам, но они, кажется, к вам не попали.

Откуда я все это знаю? Позавчера ко мне приходит высокая женщина в платочке, скромно одетая. Паша, как Вы изменились, похудели. На эти мои вопросы она ответила: муж умер, ребенок мой умер, мать, которая была единственным близким человеком, и ту недавно похоронила. Я одна, одна на целом свете, и заплакала. Я приехала в Москву, чтобы выполнить завет матери, передать свои детские карточки т. Сталину. На мой удивленный вопрос – а разве он вас знает? – она ответила – даже очень хорошо, когда я была маленькая. Я внимательно взглянула на Пашу и вижу, что у ней Ваше лицо, т. Сталин. То же общее выражение открытого смелого лица, те же глаза, рот, лоб. Мне стало ясно, что Паша близка вам по крови. Сестра, или дочь, или племянница. Но оставлять ее в таком положении нельзя. В дни молодости вы пережили немало, и поймете, что значит нужда. А Паша, потеряв мать, впала в такое отчаяние, что забросила работу, она машинистка. Забросила свои дела, и лишилась даже площади. Я сказала, что попасть к тов. Сталину трудно. Паша сказала, я хочу на него только взглянуть, чтобы мне вернули мою площадь. Паша как-то умудрилась ее потерять.

Она тщетно пытается добиться с вами свидания с 20 марта и ее письмо к вам, т. Сталин, и ее детские карточки, до сего времени находятся в секретариате. Она значится под фамилией моего племянника: Прасковья Георгиевна Михайловская.

Но вот несчастье, она пропала. Она вчера ушла от меня в 10 часов утра и не вернулась. Весь день и всю ночь я прождала ее. Страшно беспокоюсь, не случилось ли несчастья с ней. Она могла попасть под трамвай, желая добиться свидания к Вам, она доведенная тщетностью этого, могла покончить с собой. Что с Пашей, где она, помогите разыскать ее. В Вашем секретариате с ее детскими карточками, может быть, указан ее адрес, где она проживала в Москве. Там ее дальше без прописки не держат. Я предложила ей временно поселиться ко мне. Ходила в домоуправление в 6 веч. – домоуправ на замке. На следующий день несу ее паспорт в 10 утра – опять та же картина, заперто. Днем не могла потому предъявить, что Паша ушла с паспортом и не вернулась. Она всегда живет в г. Рудни Саратовской губ.

Ради вашей матери, которой была близка эта девочка в прошлом, нужно найти, куда она пропала. Очень жаль, что Вы не видели Пашу, когда я ее увидела первый раз – 18-летняя красавица. Смерть ее матери очень ее изменила. Кто бы она вам ни была – племянница, сестра, но поразительное сходство с Вами доказывает, что она близка Вам по крови. К Вашему сведению сообщаю, что своей молодостью и красотой Паша не торговала, а всегда жила честным трудом и потому такой родственницей можно гордиться. Теперь я понимаю, почему мне всегда казалось, что где-то раньше знала Вас. Это выражение смелого открытого лица и есть выражение Ваше и Паши, если в прошлом Паше, как и Вам, пришлось пережить немало. Необходимо разыскать, где сейчас Паша и дать ей отдохнуть.

По Вашему приказанию Пашу разыскать нетрудно. Она каждый день звонит в секретариат. Предложить ей, чтобы она пришла. Если, конечно, она жива и с ней не случилось несчастье. У меня ее вещи, подушка и одеяло, и то, что она не пришла ночевать, меня страшно беспокоит. М. Михайловская».

Основываясь исключительно на этом письме, наш «исследователь» лихо строит «гипотезы». Загадочная Паша родилась примерно в 1899 году – значит, от Сталина. Значит, за это Сталина и выгнали из семинарии. Письмо оказалось в архиве сталинского секретариата, а не пошло в мусорную корзину? Неспроста, неспроста!

К сожалению, подобные скороспелые гипотезы ни в чем не убеждают. Письмо, несомненно, написано человеком, имеющим проблемы с психикой. Полное нарушение логического мышления. Вчитайтесь внимательнее: Паша то жила постоянно в Москве, то «всегда живет» в Саратовской области. Михайловская познакомилась с ней в первые годы революции – но Паша отчего-то значится под фамилией племянника Михайловской, его жены. «Бесследно исчезнувшая Паша» тем не менее «каждый день звонит в секретариат». И так далее…

В архиве письмо осталось, несомненно, исключительно потому, что было приложено к официальной бумаге из НКВД и прилежно подшито в папку, как все «входящие» и «исходящие». У Сталина не было ни братьев (оба старших брата умерли в младенчестве), ни сестер – а следовательно, не могло отыскаться ни племянников, ни племянниц. Мать Сталина к тому времени давно лежала в могиле, и проверить, знала ли она «крошку Пашу», было решительно невозможно…

В конце концов, на Сталина был поразительно похож известный путешественник Пржевальский – но никто всерьез не говорит о его родстве со Сталиным. Как не прочат Сталину в родню актера Геловани, игравшего Сталина в кино…

И, наконец, сохранилось множество официальных бумаг, связанных с учебой Сталина в семинарии. Ни единого упоминания о каких-то внебрачных детях или интрижках с девушками там нет. Зато «Журнал проступков учеников» буквально пестрит записями, подтверждающими, что юный Иосиф Джугашвили был вольнодумцем и бунтарем. «О чтении воспитанником И. Джугашвили запрещенных книг» (в число которых вошел даже роман Гюго «Труженики моря»), «Об издании И. Джугашвили нелегального рукописного журнала», «Читал недозволенные книги», «Грубое объяснение с инспекцией», «Обыск у Иосифа Джугашвили, искали недозволенные книги»…

Первая женщина в жизни Сталина, о которой сохранились достоверные известия – его жена Екатерина Сванидзе, сестра «Алеши», Александра Сванидзе, тоже революционера, друга Джугашвили. Она была красива, ее предки происходили из того же селения Диди-Лило, что и предки Сталина.

Они обвенчались в церкви, по всем правилам. Тайно – потому что для революционера церковный брак считался нешуточным позором. Но Джугашвили на это пошел, потому что любил. Между прочим, за свою любовь юному Иосифу пришлось побороться. Некий Давид Сулиашвили, подпольщик, красавец, отчаянный парень, давно уже, как говорили в ту пору, «наносил визиты» в дом Сванидзе, и дело зашло настолько далеко, что женихом Екатерины, Като, считался именно он.

Но Джугашвили отбил. Красавица Като предпочла именно его – многие, знавшие Сталина в ту пору, вспоминают, что он, несмотря на малый рост и следы оспы, был весьма недурен собой, более того, в нем уже тогда бушевала некая внутренняя энергия, чье магическое влияние ощущали на себе и женщины, и мужчины. «Он нравился женщинам», – вспоминал в старости Вячеслав Молотов, многолетний сподвижник Сталина, знавший его лучше многих.

(Позже, в 1912-м, в вологодской ссылке, случилось, что Сталин отбил у Молотова некую очаровательную Марусю. Но тут уж ничего не поделаешь – в подобных случаях выбирает сама девушка, и отвергнутый кавалер должен винить не более удачливого соперника, а самого себя… Кстати, именно так Молотов и считал.)

Итак, Иосиф и Екатерина были повенчаны по всем правилам. Они снимали комнату на нефтепромыслах в Баку, Като работала швеей, Иосиф вел революционную деятельность. К сожалению, это был не семейный дом, а лишь его призрак. Денег не было. Все, что удавалось добыть в результате лихих налетов на казначейство, Сталин передавал на нужды партии. Он всю жизнь был бессребреником, после его смерти остались подшитые валенки и поношенные мундиры…

Возможно, отсутствие денег и погубило Екатерину, когда она заболела брюшным тифом. Не было хорошего доктора, не было лекарств, да и болезнь, похоже, распознали слишком поздно…

25 ноября 1907 г. Екатерина умерла на руках мужа, оставив грудного младенца Якова (впоследствии он станет офицером-артиллеристом и погибнет в немецком концлагере от пули эсэсовца, потому что несгибаемый, суровый отец откажется обменять его на фельдмаршала Паулюса, негромко произнеся исторические слова: «Я солдата на фельдмаршала не меняю»). Сохранилась фотография – у гроба жены стоит Иосиф Джугашвили, еще не Сталин – Коба. Несчастный, сломленный горем, застывший, как истукан, молодой человек с растрепанными волосами… Не было денег на врача.

А в жизни Сталина началась нелегкая полоса, череда ссылок. В 1908 г., в Сольвычегодске, он знакомится с некоей Стефанией Петровской, ушедшей в революцию дворянкой. О ней мало что известно, но там, несомненно, была любовь – двумя годами позже Стефания последовала за Сталиным на Кавказ. Арестованный там, сидя в тюрьме, он подал прошение начальству о позволении ему жениться на Петровской. Жандармский чиновник отказал. Жизнь неумолимо развела Стефанию и Иосифа в разные стороны…

В 1910 г. Сталин был вновь выслан в Сольвычегодск, а через год переселился в дом молодой вдовы Матрены Прохоровны Кузаковой. И там…

Впоследствии на телевидении долгие годы работал начальником средней руки человек по имени Константин Степанович Кузаков. И многие, практически все знали, что это сын Сталина. В тридцатых годах неизвестные благодетели помогли Кузаковой переехать в столицу, дали квартиру в новом правительственном доме, юный Костя получил высшее образование и всю жизнь занимал невысокие, но руководящие посты. В конце сороковых годов он работал в ЦК партии, откуда и был изгнан во время очередного витка репрессий. Ждали ареста. И вот, впервые в жизни, Кузаков написал заявление на имя Сталина – и был восстановлен на работе. Должно быть, в свое время он выбрал самую верную линию поведения – не надоедал грозному отцу, не напоминал о себе. И оттого прожил вполне благополучную жизнь. Сталин терпеть не мог, когда даже самые близкие его родственники начинали о чем-то для себя просить или ходатайствовать за других…

После очередного бегства из ссылки, после очередного ареста неугомонного революционера – уже Сталина – власти решили, как говорится, загнать его туда, куда Макар телят не гонял. Что и было скрупулезно выполнено. Местом ссылки на сей раз определили пункт, откуда бежать было физически невозможно: крохотная деревушка, или, по-сибирски, «станок» Курейка, расположенная у самого полярного круга. Туруханский край. Единственная дорога на юг перекрыта кордоном из опытных стражников, располагавших, к тому же, новинкой того времени – двумя моторными лодками. Все население Курейки состояло из 38 мужчин и 29 женщин, занималось рыбной ловлей и охотой, и ни единого грамотного среди них не было.

Место было выбрано надежно. Во всем Туруханском крае жило лишь 3 тысячи русских и 8 тысяч представителей северных народов – кеты, эвенки, ненцы и якуты. Жилье от жилья отделяли сотни верст. Зимой ездить на мало-мальски приличные расстояния можно было только на оленях или собачьих упряжках. На суше – непроходимая тайга, на реке – заставы… Из тех мест никто и никогда не убегал, не было на свете такого супермена.

Именно там Сталин, совсем молодой – тридцать шесть лет – встретил свою очередную любовь, четырнадцатилетнюю Лиду Перелыгину.

Не стоит, услышав «четырнадцать лет», кривить губы и вспоминать классику вроде «Лолиты». В деревнях девушки созревают рано – что в России, что в других странах. Тем более в Сибири. Так что Лида, несомненно, не была хрупкой нимфеткой. Вполне взрослая девушка. И Сталин ей наверняка приглянулся – вспомним, он всегда нравился женщинам, к нему уходили и чужие невесты, и чужие любовницы – Като, Маруся…

А для неграмотной сибирской девочки из глухого медвежьего угла Сталин, несомненно, был кем-то вроде романтического принца. Загадочный, красивый, полный внутренней энергии, «государственный преступник» – чем не персонаж, способный вскружить голову девушке? Пришелец из большого мира, о котором в Курейке ничегошеньки не знали. Почти что инопланетянин…

Сталина в деревне уважали – это не выдумки коммунистического официоза, а реальность, сохранившаяся в воспоминаниях, кусочках жизни, проступающих сквозь казенщину официальной истории марксизма-ленинизма. Он любил и умел петь, частенько сиживал на деревенских посиделках, он удачно охотился и ловил рыбу, показывая себя настоящим мужиком, добытчиком. Мясом и рыбой делился с сельчанами. Одним словом, он вжился, стал своим.

Неизвестно в деталях, как протекал этот заполярный роман, но в этом вряд ли есть необходимость. Главное, это был именно роман – и не в характере Сталина было добиваться всего от женщин через насилие. Не стоит забывать к тому же, что жизнь тамошняя была суровой, как и окружающие места: «закон – тундра, прокурор – медведь». При первой же жалобе девушки на насилие родные и земляки пристукнули бы без затей бесправного ссыльного.

Но ничего подобного не произошло. Правда, в конце концов, все всплыло наружу – это понятно, трудно удержать в тайне такие вещи в крохотной деревне.

Неизвестно, чтобы родные и близкие Лидии предьявляли Сталину какие-то претензии – даже его враги, а впоследствии любители дешевых сенсаций, ничего подобного не раскопали. Однако беда пришла с другой стороны… В Курейке были два стражника – Мерзляков и Лалетин. С Мерзляковым у Сталина сложились нормальные отношения, «страж закона», судя по всему, был мужиком невредным, жил сам и давал жить другим, без нужды не притесняя ссыльных.

Что его и спасло впоследствии. Когда в 1930 г. Мерзлякова, как бывшего стражника, исключили из колхоза, он написал письмо Сталину. Тот, несмотря на занятость, откликнулся быстро, сообщив «сибирским товарищам», что Мерзляков – вполне приличный человек и «выгодно отличался от других полицейских». Мерзляков был в колхозе восстановлен, участвовал даже во Всесоюзной сельскохозяйственной выставке, где был занесен в Книгу Почета.

Другое дело – Лалетин. Типчик, похоже, был гнилой. Он и до того не давал покоя Сталину придирками и неусыпной слежкой, а узнав о романе с Лидой, надо полагать, возликовал: совращение несовершеннолетней, уголовная ответственность по законам Российской империи, ага!

Лалетин всерьез стал «шить дело» – как уже говорилось, при отсутствии всякой поддержки как со стороны коллеги Мерзлякова, так и родных Лидии. Что еще раз доказывает: все смотрели на происходящее сквозь пальцы. Молодой мужчина крутит любовь с девушкой – что тут такого? Не они первые, не они последние, дело, как говорится, житейское…

Что греха таить, любой мужик чувствовал бы себя на месте Сталина, мягко говоря, неуютно. Сталину как-то удалось все уладить, пообещав жениться на Лидии по достижении ею совершеннолетия. Трудно сказать, всерьез он собирался это сделать или попросту «отмазывался», – но, положа руку на сердце, любой из нас в такой вот ситуации поклялся бы самыми жуткими клятвами, бия себя в грудь… Мужчины меня поймут.

Как бы там ни было, жандарм отстал. А роман, никаких сомнений, продолжался. В 1913 г. у Лидии родился ребенок, но вскоре умер. В 1914-м она родила второго, названного Александром. Оба, наверняка, от Сталина.

(Любопытно, кстати, а не примитивная ли ревность руководила бравым жандармом Лалетиным? Лидия наверняка была красива – Сталин никогда не имел дела с дурнушками…)

Впоследствии, когда Сталину пришлось покинуть эти суровые места, Лидия вышла замуж за односельчанина, который и усыновил Александра. В 1956 г. Александр Давыдов, внебрачный сын Сталина, был майором Советской Армии.

Подтверждения всему рассказанному выше имеются серьезнейшие. В 1956 г. за рубежом снова всплыл печальной известности документ, якобы доказывавший работу Сталина на Охранное отделение. Никита Хрущев, тогдашний глава государства, вызвал председателя КГБ Ивана Серова и велел разобраться с этим вопросом. Серов, трудолюбиво принявшись за дело, установил то, что было давно известно и без него: «документ» этот – примитивная фальшивка, состряпанная ушедшим в эмиграцию бывшим офицером где-то в Харбине.

А попутно Серов наткнулся на историю с Лидией Перелыгиной. Правда, в своем секретнейшем рапорте Хрущеву он излагал ее в силу своего разумения: «…совратил ее в возрасте 14 лет и стал сожительствовать».

Оставим это «совратил» на совести Серова – довольно скользкого типа, мародера и интригана, обязанного карьерой тому, что холуйски продавал Хрущеву бывших друзей и покровителей. Как мы уже видели, ни о каком «совращении» и «насилии» речь идти не могла – как раз потому, что родные Лидии, люди, в первую очередь заинтересованные, ни разу не высказывали Сталину претензий, пальцем его не тронули… Главное, история о романе Сталина и Лидии Перелыгиной подтверждена серьезнейшими документами. Записка Серова Хрущеву тогда же, в пятьдесят шестом, была помечена высшим грифом секретности и более, чем на тридцать лет, исчезла в архивах ЦК КПСС, откуда была извлечена не так давно…

Сталин покинул Сибирь. Произошла революция, Иосиф Виссарионович начал новый этап своей жизни…

И в жизнь его вошла новая женщина. Которой на много лет суждено было оставаться для него единственной. Которая, такое впечатление, стала его несчастьем, проклятьем, злым гением…

Надежда Аллилуева. Наденька. Дочь профессионального революционера Сергея Аллилуева – с ним и с его женой Ольгой Сталин познакомился в девятьсот четвертом году, в Тифлисе. А после революции, в бурлящем Петрограде, он вновь встретился со старыми знакомыми. И с юной очаровательной Наденькой. Происшедшее, судя по тому, что нам известно, полностью отвечает булгаковским строкам – любовь выскочила из-за угла, как убийца с ножом, и поразила обоих…

Те самые любители дешевых сенсаций (или просто придурки) в свое время запустили в широкое обращение нелепо скроенную версию второго брака Сталина. Якобы, когда Сталин, Надежда и ее отец ехали в одном вагоне в Царицын, Сергей Аллилуев услышал в соседнем купе душераздирающие вопли дочери о помощи. И, вбежав туда с револьвером наголо (!), обнаружил Сталина, злодейски насилующего юное, беззащитное создание. При виде грозного нагана Сталин пал на колени (!) и, ползая по полу, поклялся незамедлительно жениться на совращенной голубице, чтобы скрыть позор…

Это даже не версия. Это бред. Прежде всего потому, что достоверно известно – когда Сталин и Надежда в восемнадцатом году выехали в Царицын на фронт, они уже были официально зарегистрированными мужем и женой. Так что ничего этого не было – ни воплей о помощи, ни оскорбленного отца с наганом, ни ползающего на коленях Сталина. Вопли страсти, очень может оказаться, имели место, но это уже – из другой оперы…

Вместе они прожили четырнадцать лет. Надежда родила мужу двоих детей – Василия и Светлану. Вряд ли их совместная жизнь была легкой и безоблачной – оба были достаточно упрямы, решительны, оба были незаурядными личностями, плохо умевшими смягчаться, отступать, идти на компромисс. Коса, как говорится, со звоном и искрами нашла на камень…

8 ноября 1932 года произошла трагедия. Одна из самых загадочных трагедий двадцатого века (отнюдь на них не бедного).

Надежда Аллилуева выстрелила себе в висок из маленького германского пистолетика, подаренного братом. Как ни был мал и безобиден на вид пистолетик, Надежда умерла мгновенно.

И родилась огромная, мрачная, до сих пор не разгаданная тайна…

Иные безответственные писаки обвиняли Сталина в том, что стрелял именно он, что это было не самоубийство, а убийство. Увы, по части доказательств у подобных «исследователей» всегда было слабовато. Проще говоря, доказательств не было и нет. Аргументы, выдвигавшиеся в защиту этой, с позволения сказать, версии, не выдерживают критики и как две капли воды напоминают обвинения Сталина в отравлении Ленина, несколько лет назад обнародованные некоей газетой, дословно звучащие так: «Ленина отравил Сталин, потому что больше некому».

Нет решительно никаких сомнений, что Надежда сама выстрелила себе в висок. Но почему?

Полной ясности нет до сих пор. А посему мы рассмотрим существующие серьезные версии и попытаемся выдвинуть новые. Исходя в первую очередь из того, что всякий, читающий эти строки, имеет некоторые познания в отечественной истории.

Во времена, когда в вину Сталину, не утруждая себя логикой и доказательствами, ставили все, что только возможно – от якобы застарелой паранойи до неурожая бананов на острове Мадагаскар – оформилась и широко распространилась другая версия, в отличие от «Сталин – непосредственный убийца», худо-бедно аргументированная и логически непротиворечивая. В дальнейшем будем называть ее «версией политических разногласий» или попросту «политикой».

Согласно этой версии, к самоубийству Надежду принудили идейно-политические разногласия с мужем, достигшие невероятного накала. Надежда-де не смогла больше переносить, что Сталин ведет страну не туда. Что он развернул широкий террор против верных соратников Ленина, в частности, доброго друга Надежды Николая Бухарина. Что Сталин предал идеалы марксизма-ленинизма, обрушил жесточайшие репрессии на крестьянство, устроив коллективизацию… И так далее. Не в силах перенести того, что ее муж переродился в тирана и отступника от ленинского пути, Надежда и выстрелила себе в висок. Предварительно поговорив со Сталиным предельно откровенно, крича ему в лицо: «Мучитель ты, вот ты кто! Ты мучаешь собственного сына, мучаешь жену, весь народ замучил…».

Красивая версия. Внешне вполне убедительная. Вот только при ее вдумчивом изучении она начинает потихонечку, помаленечку рассыпаться, как карточный домик…

Начнем с того, что вышеприведенную тираду «Мучитель ты…» приводит в своей книге не кто иной, как бывший чекист Орлов. В свое время присвоивший изрядную сумму казенных денег и бежавший за границу. Сам Орлов при исторической ссоре меж Надеждой и Сталиным, безусловно, не присутствовал, за портьерой не прятался, что моментально заставляет проникнуться к его мемуарам недоверием. Более того. Мемуары Орлова, как уже неоднократно указывалось самыми разными исследователями (в том числе и теми, кто не питал к Сталину ни малейшей любви), прямо-таки пестрят искажениями фактов, откровенной брехней. Так что Орлов – никакой не свидетель…

Пойдем дальше. Что касается «жестоких репрессий против видных ленинцев», то в 1932 году, накануне самоубийства Надежды, они попросту еще не приобрели размаха. Те, кто выдвигает этот «аргумент», механически переносят суровые реалии тридцать седьмого года на пять лет назад, когда обстановка была качественно иной. Абсолютно иной.

В тридцать втором году лишь считанные единицы «верных ленинцев» подвергались репрессиям. Массовый террор еще не наступил. Уважаемый Надеждой Аллилуевой Бухарин еще был членом ЦК партии, читал лекции студентам в Промакадемии, где училась Аллилуева, пользовался большим влиянием в Наркомате тяжелой промышленности. Оставался пока что одним из безусловных вождей партии. Все его беды начнутся значительно позже, когда Надежды уже не будет в живых… В тридцать втором году и сам Бухарин, очень похоже, ничуть не считал себя жертвой каких-то репрессий. Следовательно, отпадает и этот аргумент. Не было к тому времени широких репрессий против верхушки партии, не было!

Крайне сомнительным выглядит и неведомо откуда взявшееся в душе Надежды сочувствие к раскулачиваемым крестьянам. Ничего подобного опять-таки не отмечено в дошедших до нашего времени воспоминаниях о ней и в ее собственных письмах. Нужно хорошо представлять себе психологию «пламенных революционеров» той эпохи, к которым принадлежала Надежда Аллилуева, и не приписывать им собственные мысли и ощущения конца двадцатого века.

Они были своеобразным народом, эти самые революционеры. Я не собираюсь ни осуждать их, ни восхвалять – просто мы должны знать их именно такими, какими они были…

А какими они были?

Назовем вещи своими именами: жестокими и безжалостными ко всему, что не укладывается в догмы. Жестокими и безжалостными ко всем, кто, с их точки зрения, был лишь «вязанкой хвороста для мировой революции». Многомиллионное российское крестьянство было для большевиков этакой темной, неразумной, тупой массой, которую следует, согласно лозунгам той эпохи, «железной рукой привести к счастью». Собирательным образом в речах многих, в том числе и Бухарина, был «мужик Пахом», этакое косматое и глуповатое олицетворение крестьянства. Более того, этот же Бухарин, безусловный авторитет для Аллилуевой, в свое время всерьез уверял, что расстрелы-де – это просто способ выработки из сырого человеческого материала нового, социалистического труженика.

Так что Надежда, чьи взгляды во многом формировались под воздействием как раз Бухарина и других близких ему по духу партийных теоретиков, попросту не могла ни с того ни с сего проникнуться жалостью к угнетаемым крестьянам. Это полностью противоречило образу мыслей тогдашнего «правильного» большевика.

Так что импортный фильм, английский, кажется, где «Наденька», насмотревшись из окна вагона на страдания «рюсс мужьик», где-то в Кремле, при большом стечении народа, укоряет Сталина в жесткости по отношению к крестьянству, – очередной лубок, дешевый миф… Аллилуева, выступающая против коллективизации – такой же нонсенс, как, скажем, Дзержинский, подающий в Политбюро докладную о немедленном введении многопартийности…

Отпадает. Тем более, что опубликовано изрядное количество писем Надежды Аллилуевой к Сталину, глубоко личных, со всей искренностью написанных. Никто до сих пор не решился утверждать, что эти письма фальсифицированы или урезаны публикаторами.

Что же мы видим? Какие насущные проблемы заботят Надежду в те самые времена, когда «верные ленинцы» якобы подвергаются тотальному террору, а в стране бурлит разорительная коллективизация?

Письмо от 2 сентября 1929 г. Экзамен по письменной математике прошел успешно. Из-за дождей грибов собрали мало. В Москве очереди за молоком и мясом, но это, несомненно, можно исправить путем «правильной организации»…

Очередное письмо (где-то между 16 и 22 сентября 1929 г.). Очень длинное – и почти целиком посвящено какой-то сложной, запутанной, непонятной нам уже сегодня склоке, возникшей меж несколькими отделами ЦК и газетой «Правда», больше всего похожей на свару в коммунальной кухне.

12 сентября 1930 г. О том, что над Москвой летал какой-то дирижабль, и эта замечательная машина всех позабавила. А в общем, дела идут прекрасно – видела новую оперу, настроение публики сносное, а на даче наконец-то включили отопление…

И так далее, и тому подобное. Внутрипартийные дела, бытовые новости, и нигде, ни строкой, ни намеком нет сожаления о бедных крестьянах, скорби по угнетаемым «верным ленинцам»…

Версия «политика» становится все более хрупкой, нереальной…

Тогда?

Кружили слухи о ревности Надежды, о том, что к самоубийству ее вынудило демонстративное увлечение мужа всевозможными доступными красотками. Слухи были долгими и устойчивыми, настолько, что их спустя много лет повторял даже Молотов, один из самых близких к Сталину людей, один из немногих, кто был со Сталиным на «ты».

И все же, все же… Подобные слухи, во-первых, обычно лишены определенности, то есть не направлены на каких-то конкретных особ, а если и направлены, то всякий раз всплывает иное имя или персона… Во-вторых, при серьезном рассмотрении выясняется, что почти каждый из рассказчиков пользовался информацией из третьих рук. Никто ничего не знает точно, никто не видел, как Сталин за кем-то ухаживал. А это, простите, странно. Такой осведомленный человек, как Молотов, мог бы и назвать конкретные имена – но его рассказы выглядят передачей полученных из чужих уст пересудов…

Так что и вариант «сталинская измена» практически не аргументирован и скорее напоминает попытку подыскать хоть какое-то объяснение случившейся трагедии.

Гораздо более правдоподобны гипотезы о том, что причина самоубийства – чисто медицинского характера. Есть свидетельства, что Надежда была крайне неуравновешенной, с тяжелой наследственностью, что некоторые врачи называли ее череп «черепом самоубийцы». Сохранились также воспоминания, что в последние годы жизни у нее начались какие-то непонятные боли в животе и встревоженные кремлевские медики собирались отправить ее в Германию для всестороннего обследования.

Вот это гораздо более убедительно – человек, застрелившийся в приступе психического расстройства или узнавший о своей неизлечимой болезни…

Однако… Сохранилась масса достоверных воспоминаний о весьма странной реакции Сталина на безвременную кончину жены. В деталях они сплошь и рядом отличаются, однако смысл всегда один и тот же.

«Когда эта печальная церемония подошла к концу, в зал вошел Сталин. Постояв несколько минут около покойной, он вдруг сделал движение руками, как бы отталкивающее от себя гроб, и проговорил:

– Она ушла, как враг!»

Это пишет Владимир Аллилуев, племянник Надежды. Есть и другие схожие свидетельства. Общий смысл, повторяю, всегда один и тот же: Сталин в поступке жены видел «предательство», «вражеский жест».

Очень трудно порой понимать Сталина, проникать в ход его мыслей, но одно можно сказать с железной уверенностью: при его остром и могучем уме он ни за что бы не назвал «предательством» или «враждебным жестом», «изменой» самоубийство психически больной жены. Ни за что. Для этого он был достаточно умен – к тому же речь шла о близком человеке, а к родным и близким Сталин всегда был добр и терпим, иногда, увы, даже чересчур…

Но ведь должно же быть какое-то объяснение? И вот возникает гипотеза, которую прежде никто почему-то не выдвигал – скорее всего, оттого, что Надежду повсеместно принято было считать очередной безвинной жертвой изверга Сталина…

А если в данном конкретном случае мы имеем дело не с жертвой, а с виновницей? Стоит только предположить, что Надежда нашла кого-то на стороне, как многое становится на свои места, и головоломка складывается довольно легко…

В самом деле, почему с такой легкостью мы виним в супружеской измене именно Сталина, а не его жену? А если все было наоборот? Что в этом такого уж невероятного? Ни один великий человек, ни один славный король, талантливый полководец или известнейший актер не застрахован от измены жены или подруги. Примеров масса. В свое время ветреная супружница Жозефина, не колеблясь и не терзаясь угрызениями совести, наставила рога Наполеону Бонапарту. Каким уж зверем и тираном ни был Петр Первый, однако женушка Екатерина, ничуть не убоясь грозного мужа, преспокойно изменяла ему с дешевым немецким франтиком…

А почему бы и нет? Что в этом такого уж невероятного? Все дело в психологическом типе женщины. Одна сохранит верность даже нелюбимому мужу, и навсегда, а другая ухитрится и от горячо любимого, вульгарно выражаясь, сходить налево…

Эта нехитрая истина применима и к «партийным» дамам, к тем самым пламенным революционеркам – они, как-никак, были не только персонажами из «Истории ВКП(б)», но и живыми женщинами со своими слабостями, каждая со своим характером. Очень трудно представить в постели с любовником Надежду Крупскую (между прочим, в молодости весьма очаровательную женщину) или жену Молотова Полину Жемчужину – не тот склад характера, не те привычки. А вот что касается долголетней любви Ленина Инессы Арманд, ярой проповедницы свободной любви Александры Коллонтай или ветреной красотки Ларисы Рейснер с ее приключениями в матросских кубриках – тут дело другое…

Начнем с того, что в этом смысле наследственность у Надежды Аллилуевой оставляет желать лучшего. Похождения ее матери Ольги прекрасно известны. Сначала она четырнадцатилетней сбежала из родительского дома к будущему мужу – с одним узелком, выбросив его в окно, неожиданно для окружающих. А впоследствии, будучи особой крайне легкомысленной и влюбчивой, то и дело подобным же образом убегала от мужа с очередным кавалером. Через какое-то время, нагулявшись, возвращалась. Муж всякий раз прощал – видимо, крепко любил…

Что представляла собой Надежда годам к тридцати? Упрямая, взбалмошная, жесткая, свободолюбивая, впечатлительная, говоря учено, экзальтированная. Именно тот человеческий типаж, что вполне способен, простите за вульгарность, завести хахаля на стороне. В особенности если учесть, что Сталин, с его нечеловеческой загруженностью невероятно сложными делами, вряд ли мог уделять много времени молодой жене. Которая к тому же, как показывают достоверные свидетельства, вообще не ощущала себя женой, хранительницей домашнего очага. От воспитания детей, например, устранилась полностью.

Вспоминает Владимир Аллилуев: «…она перепоручила воспитание сына, да и дочери тоже, совсем неблизкому детям человеку – Муравьеву Александру Ивановичу, хотя, быть может, и очень хорошему. В конце концов, такое отношение к детям обернулось против нее самой, она не обрела в них опору и радость. В «Двадцати письмах к другу» воспроизводится один диалог, услышанный Александрой Андреевной Бычковой (няней Светланы), который произошел между Надеждой и ее гимназической подругой незадолго до самоубийства. На вопрос подруги: «Неужели тебя ничто не радует в жизни?» – она ответила: «Ничего не радует. Все надоело. Все опостылело!» «Ну, а дети, дети?» «Все, и дети…».

Симптом далеко зашедший психической болезни? Или всего-навсего своеобразный склад характера? Если верно последнее, то женщина с подобными настроениями вполне могла и любовника завести, вспомнив теории той же Коллонтай, закусив удила, обидевшись на весь белый свет: муж – бирюк, не ценит и не лелеет, никто не понимает, дети под ногами путаются… Что здесь необычайного? Примеров достаточно…

Другая Надежда, дочь Василия Сталина и Галины Бурдонской, внучка Надежды-первой, вспомнила: «Анна Сергеевна Аллилуева, бабушкина сестра, рассказывала об этом вечере (праздничный вечер у Ворошиловых. – А.Б.). Надя обычно строго ходила – с пучком, а тут она сделала новую прическу, модную. Кто-то из Германии привез ей черное платье, и на нем были аппликации розами. Был ноябрь, но она заказала к этому платью чайную розу, она была у нее в волосах. И она закружилась в этом платье перед Анной Сергеевной и спросила: „Ну, как?“ Она собиралась, как на бал. Кто-то за ней сильно ухаживал на этом вечере. И дед сказал ей что-то грубое».

Именно после этого вечера Надежда выстрелила себе в висок… Быть может, у «деда» были веские причины для грубости, отнюдь не исчерпывающиеся тем, что молодая жена с кем-то оживленно флиртует.

Последняя жена Николая Бухарина вспоминала впоследствии: «Николай Иванович вспоминал, как однажды он приехал на дачу в Зубалово и гулял с Надеждой Сергеевной возле дачи. Приехавший Сталин тихо подкрался к ним, глядя в лицо Николаю Ивановичу, и произнес страшное слово: „Убью“. Николай Иванович принял это за шутку, а Надежда Сергеевна содрогнулась и побледнела». Совершенно несвойственный для хладнокровнейшего Сталина всплеск эмоций! Быть может, у него были веские причины? Или он просто ошибся адресом? Хотя Бухарин был известным бабником, и этот след не годится так просто сбрасывать со счетов…

Одним словом, версия неожиданная, но вовсе не безумная. Как уже говорилось, все дело в женском характере. Все, что мы знаем о Надежде Аллилуевой, позволяет допустить, что измена могла иметь место как раз с ее стороны, это-то и было причиной выстрела. Жаль, что никто до сих пор не предпринимал детальных поисков в этом направлении. Быть может, существуют и более недвусмысленные свидетельские показания, но их пока что никто не читал…

После смерти жены Сталин замкнулся еще более, и его личная жизнь окутана вовсе уж непроницаемым туманом. Одно время ходила байка (всерьез воспринимавшаяся даже немецкой разведкой) о существовании некоей «тайной жены Сталина Розы Каганович», «то ли дочери, то ли сестры» сталинского сподвижника Лазаря Кагановича. Однако это – вовсе уж совершеннейшая чушь. Майе Лазаревне Каганович было тогда от горшка два вершка, она была пионеркой, а сестра Кагановича умерла еще в 1926 году…

Однако… Слишком многие, слишком часто и слишком аргументированно вспоминают о Валентине Истоминой, восемнадцать лет – с тридцать пятого и до смерти вождя – находившейся рядом с ним. Сначала она работала на даче Сталина в Зубалове, а потом стала экономкой на Кунцевской даче. В том, что именно она все эти годы была любовницей Сталина, не сомневается почти никто.

Ну что же… Быть может, именно эта простая женщина давала великому и ужасному вождю то простое человеческое счастье, которого ему никогда не хватало. Насколько он был удачлив в своих начинаниях и свершениях в борьбе с врагами внутренними и внешними, настолько оказался несчастлив в личной жизни. Строго говоря, у Сталина никогда не было нормального дома, семейного очага. Так что если насчет Истоминой все правда – хочется верить, что им было хорошо…

Скрупулезности ради нельзя не упомянуть об одной загадочной записке. За день до смерти Сталина, когда никто в стране, кроме буквально нескольких людей, не мог знать, что всемогущий вождь доживает последние часы, на имя Георгия Маленкова пришла записка следующего содержания:

«Уважаемый тов. Маленков!

Я, дочь Анны Рубинштейн (бывш. жены т. Сталина), ввиду его болезни прошу дать мне возможность его увидеть, он знает меня с детства.

Р. Свешникова (Регина Костюковская дев. фамилия).

Мой адрес…

Если нельзя его увидеть, то прошу меня принять. У меня есть неотложное дело.

4.03.53 г.»

В отличие от письма М. Михайловской, которое просто не могло быть написано психически здоровым человеком, эта таинственная записка производит совсем другое впечатление – кратко, сжато, насквозь деловито, словно на камне высечено…

Ни один исследователь, ни один историк так и не попытался дать хоть какое-то истолкование этой загадке. Нет своего мнения и у автора этих строк – перед нами просто-напросто Тайна, которая, быть может, никогда не будет раскрыта, и нет ни малейшего следа, ни малейшей зацепки…

Но, может, просто искали не там? Или вообще не искали…

Вместо заключения

Вот какая Красному Монарху выпала личная жизнь. Человека послабее согнет в дугу. Сталин вытерпел. Но подозрительность, конечно же, крепла – когда тебя предают даже в твоей собственной семье, когда те, кого ты считал настоящими друзьями, интригуют против тебя за твоей спиной, поневоле ожесточишься…

А ведь иностранные шпионы, очень похоже, были в те годы не просто поблизости от Сталина – на самой вершине власти! Настоящие, не вымышленные!

Потому что есть вещи, которым просто невозможно дать иного объяснения… Не буду ничего пересказывать, а просто приведу отрывок из книги В. Шамбарова, исследователя объективного и целеустремленного.

«У зарубежных антикоммунистических организаций существовала какая-то своя агентура в СССР, и, судя по некоторым данным, агентура неслабая. Например, 23–29.6.37 г. в Кремле прошел пленум ЦК ВКП(б), и поскольку на нем решались вопросы репрессий против большой группы видных партийцев, то даже в архивах ЦК документы о нем оказались представлены в урезанном виде, а единственный экземпляр несокращенной стенограммы был потом найден в „особой папке“ Сталина. Но в пражских архивах „Крестьянской России“ (та самая Трудовая крестьянская партия, якобы не существовавшая. – А.Б.) обнаружились полные данные о пленуме, где были перечислены и выступающие, и содержание выступлений. И даже кулуарные разговоры советских вождей, происходившие во время сверхзакрытого пленума! Аналогичные материалы имелись и в РОВС (возможно, через „Крестьянскую Россию“, которая в данный период с ними сотрудничала). В белогвардейские круги поступала исчерпывающая информация о терроре против коммунистических руководителей – фамилии репрессированных, даты арестов, в чем обвиняются, расклады внутренних взаимоотношений в советской верхушке. В архиве В.Л. Бурцева оказался отражен и ход следствия над некоторыми высокопоставленными большевиками, вплоть до того, кто ведет дело, кто на кого дал показания, ссылка на номера документов (см., например: В. Пятницкий „Заговор против Сталина“). То есть, белая разведка имела одного или нескольких агентов в самой верхушке советского руководства. Но кто это был, так и осталось тайной».

Список участников пленума, о котором упоминает Шамбаров, найти не так уж трудно. Во втором томе я его непременно приведу – вдруг поможет какому-нибудь целеустремленному историку.

Еще к вопросу о «сталинской жестокости».

Письмо Сталину.

«Уважаемый тов. Сталин!

Простите за смелость, но я решила написать Вам письмо. Я обращаюсь к Вам с просьбой и только Вы, один Вы, можете сделать это, вернее, простить моего мужа. В 1929 году он в пьяном виде сорвал Ваш портрет со стены, за это его привлекли к ответственности сроком на 3 года. Ему еще осталось сидеть 1 год и 2 месяца. Но он этого не вынесет, он болен, у него туберкулез. Специальность его – слесарь. Из рабочей семьи. Ни в каких контрреволюционных организациях не состоял. Ему 27 лет, его сгубила молодость, глупость, необдуманность; в этом он раскаивается уже тысячу раз.

Я прошу Вас, сократите ему срок или замените принудительными работами. Он и так жестоко наказан, раньше, до этого, он был 2 года слепым, теперь тюрьма.

Я прошу Вас, поверьте ему, хотя бы ради детей. Не оставьте их без отца, они Вам будут вечно благодарны, умоляю Вас, не оставьте эту просьбу безрезультатной. Может, Вы найдете хоть 5 минут времени сообщить ему что-нибудь утешительное – это наша последняя надежда.

Фамилия его Плескевич Никита Дмитриевич, сидит в г. Омск, вернее в Омской тюрьме.

Не забудьте нас, товарищ Сталин.

Простите ему, или же замените принудительными работами.

10.XII.30 г. Жена и дети Плескевич».

Вслед за чем последовала депеша:

«Новосибирск ПП ОГПУ Заковскому.

По приказанию тов. Ягоды Плескевич Никиту Дмитриевича освободить.

Секретарь коллегии ОГПУ Буланов. 28 декабря 1930 г.».

Приказание, несомненно, исходило не от Ягоды, а от самого Сталина, который наверняка и представления не имел, что за его портрет, по пьянке сорванный со стены, кто-то сидит в тюрьме…

Во втором томе я приведу еще более интересные свидетельства о внимании к нуждам самых что ни на есть простых людей, проявленном на самых что ни на есть высоких партийных форумах.

А пока что – до свидания.

Мы оставляем Иосифа Виссарионовича Сталина в самый, быть может, тяжелый период его жизни – но ненадолго, слово чести, ненадолго…

Конец первой книги

Красноярск, сентябрь 2004

Приложение 1 Зарубежные отзывы об индустриализации и первой пятилетке

Газета «Файненшл Таймс» (Англия), 1932

Успехи, достигнутые в машиностроительной промышленности, не подлежат никаким сомнениям. Восхваления этих успехов в печати и в речах отнюдь не являются необоснованными. Не надо забывать, что прежде Россия производила только самые простые машины и орудия. Правда, и теперь абсолютные цифры ввоза машин и инструментов увеличиваются; но пропорциональная доля импортированных машин по сравнению с теми, которые были произведены в Советском Союзе, непрерывно уменьшается. СССР в настоящее время производит все оборудование, необходимое для своей металлургической и электрической промышленности. Он сумел создать свою собственную автомобильную промышленность. Он создал производство орудий и инструментов, которое охватывает всю гамму от самых маленьких инструментов большой точности и вплоть до наиболее тяжелых прессов. Что же касается сельскохозяйственных машин, то СССР уже не зависит от ввоза из-за границы. Вместе с тем, Советское правительство принимает меры к тому, чтобы запаздывание в производстве угля и железа не препятствовало осуществлению пятилетки в четыре года. Не подлежит сомнению, что построенные вновь огромные заводы гарантируют значительный рост продукции тяжелой промышленности.

Газета «Нейе фрейе прессе» (Австрия), 1932

Большевизм можно проклинать, но его нужно знать. Пятилетка – это новый колосс, который необходимо принимать во внимание и, во всяком случае, в хозяйственный расчет.

Гиббсон Джарви, председатель банка «Юнайтед доминион» (Англия), 1932

Я хочу разъяснить, что я не коммунист и не большевик, я – капиталист и индивидуалист… Россия движется вперед, в то время как много наших заводов бездействует и примерно 3 млн. нашего народа ищут в отчаянии работы. Пятилетку высмеивали и предсказывали ее провал. Но вы можете считать несомненным, что в условиях пятилетнего плана сделано больше, чем намечалось… Во всех промышленных городах, которые я посетил, возникают новые районы, построенные по определенному плану, с широкими улицами, украшенными деревьями и скверами, с домами современного типа, школами, больницами, рабочими клубами и неизбежными детскими яслями и детскими домами, где заботятся о детях работающих матерей… Не пытайтесь недооценивать русских планов и не делайте ошибки, надеясь, что Советское правительство может провалиться… Сегодняшняя Россия – страна с душой и идеалами. Россия – страна изумительной активности. Я верю, что стремления России являются здоровыми… Быть может, самое важное в том, что молодежь и рабочие в России имеют одну вещь, которой, к сожалению, недостает сегодня в капиталистических странах, а именно – надежду.

Журнал «Нейшен» (США), 1932

Четыре года пятилетнего плана принесли с собой поистине замечательные достижения. Советский Союз работал с интенсивностью военного времени над созидательной задачей построения основной жизни. Лицо страны меняется буквально до неузнаваемости… Это верно относительно Москвы с ее сотнями заново асфальтированных улиц и скверов, новых зданий, с новыми пригородами и кордоном новых фабрик на ее окраинах. Это верно и относительно менее значительных городов. Новые города возникли в степях и пустынях, по меньшей мере 50 городов с населением от 50 до 250 тыс. человек. Все они возникли в последние четыре года, каждый из них является центром нового предприятия или ряда предприятий, построенных для разработки отечественных ресурсов. Сотни новых райэлектростанций и целый ряд гигантов, подобно Днепрострою, постоянно воплощают в жизнь формулу Ленина: «Социализм есть советская власть плюс электрификация»… Советский Союз организовал массовое производство бесконечного множества предметов, которые Россия никогда раньше не производила: тракторов, комбайнов, высококачественных сталей, синтетического каучука, ширикоподшипников, мощных дизелей, турбин в 50 тыс. киловатт, телефонного оборудования, электрических машин для горной промышленности, аэропланов, автомобилей, велосипедов и нескольких сот типов новых машин… Впервые в истории Россия добывает алюминий, магнезит, апатиты, йод, поташ и многие другие ценные продукты. Путеводными точками советских равнин являются теперь не кресты и купола церквей, а зерновые элеваторы и силосные башни. Колхозы строят дома, хлева, свинарники. Электричество проникает в деревню, радио и газеты завоевали ее. Рабочие учатся работать на новейших машинах. Крестьянские парни производят и обслуживают сельскохозяйственные машины, которые больше и сложнее, чем то, что видела когда-либо Америка. Россия начинает «мыслить машинами». Россия быстро переходит от века дерева к веку железа, стали, бетона и моторов.

Журнал «Форвард» (Англия), 1932

Бросается в глаза огромная работа, которая происходит в СССР. Новые заводы, новые школы, новое кино, новые клубы, новые громадные дома – всюду новые постройки. Многие из них уже закончены, другие еще окружены лесами. Трудно рассказать английскому читателю, что сделано за последние два года и что делается дальше. Надо это все видеть для того, чтобы этому поверить. Наши собственные достижения, осуществленные нами во время войны – лишь пустяк по сравнению с тем, что делается в СССР. Американцы признают, что даже в период самой стремительной созидательной горячки в западных штатах там не было ничего похожего на теперешнюю лихорадочную творческую деятельность в СССР. За последние два года в СССР произошло так много изменений, что отказываешься даже представить себе, что же будет в этой стране еще через 10 лет… Выбросьте из головы фантастические страшные истории, рассказываемые английскими газетами, которые так упорно и нелепо лгут об СССР. Выбросьте также из головы всю ту половинчатую правду и впечатления, основанные на непонимании, которые пущены в ход дилетанствующими интеллигентами, покровительственно глядящими на СССР сквозь очки среднего класса, но не имеющими ни малейшего представления о том, что происходит там… СССР строит новое общество на здоровых основах. Чтобы осуществить эту цель, надо подвергаться риску, надо работать с энтузиазмом, с такой энергией, которых мир до сих пор не знал, надо бороться с огромнейшими трудностями, неизбежными при стремлении построить социализм в обширной стране, изолированной от остального мира. Посетив эту страну вторично за два года, я получил впечатление, что она идет по пути прочного прогресса, планирует и строит, и все это в таком масштабе, который является ярким вызовом по адресу враждебного капиталистического мира.

Приложение 2 Судебные речи А.Я. Вышинского

Дело антисоветского троцкистского центра

В 1933 г. по прямому указанию высланного в 1929 г. за пределы СССР врага народа Л. Троцкого, наряду с существовавшим так называемым Объединенным троцкистско-зиновьевским центром в составе Зиновьева, Каменева, Смирнова и других, был создан в Москве подпольный так называемый параллельный антисоветский троцкистский центр, в состав которого вошли Ю.Л. Пятаков, К.Б. Радек, Г.Я. Сокольников и Л.П. Серебряков.

В антисоветскую троцкистскую организацию, действовавшую под непосредственным руководством этого «центра», как было установлено следствием, входили также привлеченные в качестве обвиняемых по настоящему делу Лившиц Я.А., Муралов Н.И., Дробнис Я.Н., Богуславский М.С., Князев И.А., Ратайчак С.А., Норкин Б.О., Шестов А.А., Строилов М.С., Турок И.Д., Граше И.И., Пушин Г.Е. и Арнольд В.В.

Предварительным и судебным следствием было установлено, что, на основании указаний врага народа Л. Троцкого, антисоветский троцкистский центр основной своей задачей ставил свержение советской власти в СССР и восстановление капитализма и власти буржуазии путем вредительской, диверсионной, шпионской и террористической деятельности, направленной на подрыв экономической и военной мощи Советского Союза, ускорение военного нападения на СССР, содействие иностранным агрессорам и на поражение СССР.

В полном соответствии с этой основной задачей враг народа Л. Троцкий за границей, а параллельный антисоветский троцкистский центр в лице Радека и Сокольникова – в Москве вступили в переговоры с отдельными представителями Германии и Японии. Враг народа Л. Троцкий во время переговоров с одним из руководителей национал-социалистической партии Германии Рудольфом Гессом обещал, в случае прихода к власти троцкистского правительства в результате поражения Советского Союза, сделать в пользу Германии и Японии ряд политических, экономических и территориальных уступок за счет СССР, вплоть до уступки Украины – Германии, Приморья и Приамурья – Японии. Одновременно враг народа Л. Троцкий обязался, в случае захвата власти, ликвидировать совхозы, распустить колхозы, отказаться от политики индустриализации страны и реставрировать на территории Советского Союза капиталистические отношения. Кроме того, враг народа Л. Троцкий дал обязательство оказывать всемерную помощь агрессорам путем развития пораженческой агитации, вредительской, диверсионной и шпионской деятельности как в мирное время, так и, в особенности, во время их военного нападения на Советский Союз.

Члены антисоветского троцкистского центра Пятаков, Радек, Сокольников и Серебряков, во исполнение указаний врага народа Л. Троцкого, неоднократно получаемых Радеком, а также лично полученных Пятаковым при его свидании с врагом народа Л. Троцким в декабре 1935 г. близ города Осло, развернули вредительско-диверсионную, шпионскую и террористическую деятельность.

Для непосредственного руководства антисоветской деятельностью на местах в некоторых крупных городах Советского Союза были созданы местные троцкистские центры. В частности в Новосибирске, по прямому указанию Пятакова, был организован западносибирский троцкистский центр в составе Н.И. Муралова, М.С. Богуславского и Я.Н. Дробниса.

Диверсионная и вредительская работа в промышленности, главным образом на предприятиях оборонного значения, а также на железнодорожном транспорте, проводилась по указаниям врага народа Троцкого и по заданиям и при прямом участии агентов германской и японской разведок и заключалась в срыве планов производства, в ухудшении качества продукции, в организации поджогов и взрывов заводов или отдельных цехов и шахт, в организации крушений поездов, в порче подвижного состава и железнодорожного пути.

При организации диверсионных актов исходили из указаний врага народа Л. Троцкого – «наносить чувствительные удары в наиболее чувствительные места», дополненных указаниями Пятакова, Лившица и Дробниса – не останавливаться перед человеческими жертвами, ибо «чем больше жертв, тем лучше, так как это вызовет озлобление рабочих».

В химической промышленности, по заданиям Пятакова, обвиняемыми Ратайчаком и Пушиным проводилась вредительская работа, направленная на срыв государственного производственного плана, на задержку строительства новых заводов и предприятий и на недоброкачественное строительство новых предприятий.

Кроме того, Ратайчак и Пушин в 1934–1935 гг. организовали три диверсионных акта на Горловском азотно-туковом комбинате, причем два из них со взрывами, что повлекло за собой гибель рабочих и причинило большие материальные убытки.

По предложению Ратайчака, диверсионные акты были также организованы на Воскресенском химическом комбинате и Невском заводе.

В угольной и химической промышленности Кузнецкого бассейна обвиняемые Дробнис, Норкин, Шестов и Строилов, по указаниям Пятакова и Муралова, проводили вредительскую и диверсионную работу, направленную к срыву добычи угля, к задержке строительства и развития новых шахт и химического комбината, к созданию, путем загазования забоев и шахт, вредных и опасных для жизни рабочих условий работы, а 23 сентября 1936 г. участниками местной троцкистской организации, по заданию Дробниса, был организован взрыв на шахте «Центральная» Кемеровского рудника, повлекший гибель 10 рабочих и тяжелые ранения 14 рабочих.

На железнодорожном транспорте диверсионная вредительская деятельность Серебрякова и членов антисоветской троцкистской организации Богуславского, Лившица, Князева и Турока, в соответствии с установками антисоветского троцкистского центра, была направлена на срыв государственного плана погрузки, особенно по важнейшим грузам (уголь, руда, хлеб), на порчу подвижного состава (вагоны, паровозы), железнодорожного пути и на организацию крушений поездов, особенно воинских.

Князевым, по указанию Лившица и заданию агента японской разведки г-на Х., в 1935–1936 гг. был организован и совершен ряд крушений товарных, пассажирских и воинских поездов с человеческими жертвами, причем крушение воинского эшелона на станции Шумиха 27 октября 1935 г. повлекло смерть 29 красноармейцев и ранение 29 красноармейцев.

По прямому указанию врага народа Л. Троцкого, членами антисоветского троцкистского центра Пятаковым и Серебряковым, на случай военного нападения на СССР, подготовлялся ряд диверсионных актов в промышленности, имеющей оборонное значение, а также на важнейших магистралях железнодорожного транспорта.

Норкин, по указанию Пятакова, подготовлял поджог Кемеровского химического комбината к моменту начала войны.

Князев, по поручению Лившица, принял к исполнению задание агента японской разведки г-на X. организовать во время войны взрывы железнодорожных сооружений, поджоги воинских складов и пунктов питания войск, крушения воинских поездов, а также проводить умышленное заражение бактериями острозаразных болезней подаваемые под войска эшелоны, а также пункты питания и санитарной обработки частей Рабоче-крестьянской Красной армии.

Наряду с диверсионной и вредительской деятельностью Лившиц, Князев, Турок, Строилов, Шестов, Ратайчак, Пушин и Граше, по поручению троцкистского антисоветского центра, занимались сбором и передачей агентам германской и японской разведок секретных сведений, имеющих важнейшее государственное значение.

Ратайчак, Пушин и Граше были связаны с агентами германской разведки Мейеровитцом и Ленцем, которым в 1935–1936 гг. передавали особо секретные материалы о состоянии и работе химических заводов, причем Пушин в 1935 г. передал агенту германской разведки Ленцу секретные сведения о выработке продукции на всех химических предприятиях СССР за 1934 г., программу работ всех химических предприятий на 1935 г. и план строительства азотных комбинатов, а подсудимый Ратайчак передал тому же Ленцу совершенно секретные материалы о продукции за 1934 г. и программу работ на 1935 г. по военно-химическим заводам.

Шестов и Строилов были связаны с агентами германской разведки Шебесто, Флессом, Флореном, Зоммерэгером и другими и передали им секретные сведения по угольной и химической промышленности Кузнецкого бассейна.

Лившиц, Князев и Турок систематически передавали агенту японской разведки г-ну X. совершенно секретные сведения о техническом состоянии и мобилизационной готовности железных дорог СССР, а также о воинских перевозках.

По прямым указаниям врага народа Л. Троцкого, антисоветским троцкистским центром было создано несколько террористических групп в Москве, Ленинграде, Киеве, Ростове, Новосибирске, Сочи и других городах СССР, которые занимались подготовкой террористических актов против руководителей ВКП(б) и советского правительства – товарищей Сталина, Молотова, Кагановича, Ворошилова, Орджоникидзе, Жданова и Берия, причем некоторыми террористическими группами (в Москве, Новосибирске, на Украине, в Закавказье) непосредственно руководили члены антисоветского троцкистского центра Пятаков и Серебряков.

Организуя террористические акты, антисоветский троцкистский центр старался использовать для этого выезды руководителей ВКП(б) и советского правительства на места.

Так, осенью 1934 г. Шестов, по указанию Муралова, пытался осуществить террористический акт против председателя Совета народных комиссаров СССР товарища В.М. Молотова во время его пребывания в Кузбассе, для чего участник местной троцкистской группы Арнольд пытался совершить катастрофу с автомашиной, в которой ехал товарищ В.М. Молотов.

Кроме того, Арнольд, по подстрекательству Шестова, подготовлял террористический акт против товарища Г.К. Орджоникидзе.

Дело это слушалось в Москве 23–30 января 1937 г. Военной коллегией Верховного суда Союза ССР.

Подсудимых защищали: Князева – член коллегии защитников И.Д. Брауде, Пушина – член коллегии защитников Н.Н. Коммодов и Арнольда – член коллегии защитников С.К. Казначеев. Остальные подсудимые от защиты отказались.

Особенности настоящего процесса

Товарищи судьи и члены Верховного суда Союза Советских Социалистических Республик! Приступая к исполнению своей последней обязанности по настоящему делу, я не могу не остановиться на некоторых, в высокой степени важных, особенностях настоящего судебного процесса.

Эти особенности заключаются, на мой взгляд, раньше всего в том, что данный судебный процесс в известном смысле подводит итог преступной деятельности троцкистских заговорщиков, боровшихся в течение многих лет, систематически и при помощи самых отвратительных, самых гнусных средств борьбы против советского строя, Советского государства, против советской власти и нашей партии. Этот процесс подводит итог борьбе против Советского государства и партии этих людей, начавших борьбу задолго еще до нынешнего времени, еще при жизни великого нашего учителя и организатора Советского государства – Ленина; людей, боровшихся при Ленине против Ленина, после Ленина – против его гениального ученика, верного Хранителя ленинских заветов и продолжателя его дела – Сталина.

Особенности настоящего процесса заключаются еще и в том, что именно этот процесс, как лучами прожектора, осветил самые потаенные уголки, тайные закоулки, отвратительные углы троцкистского подполья.

Этот процесс показал и доказал, с каким тупым упорством, с каким змеиным хладнокровием, с какой расчетливостью профессиональных преступников троцкистские бандиты вели и ведут против СССР свою борьбу, не отступая ни перед чем – ни перед вредительством, ни перед диверсиями, ни перед шпионажем, ни перед террором, ни перед изменой родине.

Когда несколько месяцев назад в этом самом зале, на этих самых скамьях подсудимых сидели члены так называемого объединенного троцкистско-зиновьевского террористического центра, когда Верховный суд в лице Военной коллегии судил тех преступников, – каждый из нас при виде преступлений, которые кошмарной картиной проходили перед нашими глазами, не мог ни отпрянуть с ужасом и отвращением.

Каждый честный человек нашей страны, каждый честный человек в любой стране мира не мог тогда не сказать:

– Вот бездна падения!

– Вот предел, последняя черта морального и политического разложения!

– Вот дьявольская безграничность преступлений!

Каждый честный сын нашей родины думал: такие гнусные преступления не могут повторяться.

Таких низко павших, таких подло предавших нас людей больше в нашей стране нет.

И вот теперь вновь нас охватывает недавно пережитое нами чувство! Вновь проходят перед нашим встревоженным и негодующим сознанием страшные картины чудовищных преступлений, чудовищных предательств, чудовищной измены.

Этот процесс, где сами подсудимые сознались в своей вине; этот процесс, где рядом с руководителями так называемого параллельного троцкистского центра – обвиняемыми Пятаковым, Сокольниковым, Радеком, Серебряковым сидят на той же скамье подсудимых такие видные троцкисты, как Муралов, Дробнис, Богуславский, Лившиц; где рядом с этими троцкистами сидят просто шпионы и разведчики – Ратайчак, Шестов, Строилов, Граше, – этот процесс показал, до чего докатились эти господа, в какой омут окончательно и бесповоротно погряз контрреволюционный троцкизм, давно уже превратившийся в передовой и злейший отряд международного фашизма.

Этот процесс вскрыл все тайные пружины подпольной преступной деятельности троцкизма, весь механизм их кровавой, их предательской тактики. Он еще раз показал лицо настоящего, подлинного троцкизма – этого исконного врага рабочих и крестьян, исконного врага социализма, верного слуги капитализма.

Этот процесс показал еще раз, кому служат Троцкий и его сподручные, что представляет собой троцкизм в действительности, на практике.

Здесь, в этом зале, перед судом, перед всей страной, перед всем миром прошла вереница преступлений, совершенных этими людьми.

Кому на пользу их преступления? Во имя какой цели, во имя каких идей, во имя какой политической платформы или программы действовали эти люди? Во имя чего? И, наконец, почему стали они предателями родины – изменниками делу социализма и международного пролетариата?

Настоящий процесс ответил, на мой взгляд, с исчерпывающей полнотой на все эти вопросы, ответил ясно и точно, почему и как они дошли до жизни такой.

Как кинематографическая лента, пущенная обратным ходом, этот процесс нам напомнил и показал все основные этапы исторического пути троцкистов и троцкизма, потратившего 30 с лишним лет своего существования на то, чтобы подготовить в конце концов свое окончательное превращение в штурмовой отряд фашизма, одно из отделений фашистской полиции.

Сами обвиняемые рассказывали о том, кому они служили. Но еще более красноречиво говорят об этом их собственные дела, их грязные, кровавые, преступные дела.

Много лет назад наша партия, рабочий класс, весь наш народ отвергли троцкистско-зиновьевскую платформу как платформу антисоветскую, антисоциалистическую. Троцкого наш народ выбросил из пределов страны, его пособников вышвырнули из рядов партии как изменивших делу рабочего класса и социализму. Троцкий и Зиновьев были разгромлены, но они не успокоились, не сложили своего оружия.

Троцкисты ушли в подполье, накинув на себя маски раскаявшихся и якобы разоружившихся людей. Следуя указаниям Троцкого, Пятакова и других руководителей этой банды преступников, ведя двурушническую политику, маскируясь, они вновь проникли в партию, вновь проникли на советскую работу, кое-кто пролез даже и на ответственные государственные посты, припрятав до поры до времени, как это теперь с очевидностью установлено, свой старый троцкистский антисоветский груз на своих конспиративных квартирах, вместе с оружием, шифрами, паролями, связями и своими кадрами.

Начав с образования антипартийной фракции, переходя все более и более к обостренным методам борьбы против партии, став, особенно после изгнания из партии, главным рупором всех антисоветских групп и течений, они превратились в передовой отряд фашистов, действующий по прямым указаниям иностранных разведок.

Судебный процесс объединенного троцкистско-зиновьевского центра уже разоблачил связи троцкистов с гестапо и фашистами. Настоящий процесс пошел в этом отношении дальше. Он дал исключительной доказательной силы материал, еще раз подтвердивший и уточнивший эти связи, подтвердивший полностью и уточнивший в процессуально-доказательном смысле и в полном объеме предательскую роль троцкизма, полностью и безоговорочно перешедшего в лагерь врагов, превратившегося в одно из отделений СС и гестапо.

Путь троцкистов, путь троцкизма завершен. На всем протяжении своей позорной и печальной истории троцкисты старались бить и били по самым чувствительным и опасным местам пролетарской революции и советского социалистического строительства.

Та директива, о которой здесь говорил Пятаков, полученная им от Троцкого, – «бить самыми чувствительными способами по самым чувствительным местам», – эта директива представляет собой старую троцкистскую установку в отношении советской власти, в отношении социалистического строительства в нашей стране.

Особенной активностью, особенной решительностью, упорством, настойчивостью троцкистов в борьбе с советской властью отличается тот период, который совпал с окончательной победой в СССР социализма. И это вполне естественно. Эта победа далась нам не без преодоления громадных трудностей. Трудности и, в частности, те, которые мы встретили на своем пути в период 1929–1931 гг., особенно в деревне, эти трудности окрылили троцкистско-зиновьевское подполье, зашевелившееся, приведшее в движение свои щупальца, пытавшееся ударить, по указанию Троцкого, в самое чувствительное место.

Чуя свою неминуемую гибель, остатки уничтоженных пролетарской диктатурой эксплуататорских классов и их агентура перешли к новой тактике, к новым формам, к новому курсу борьбы с советской властью, о которых здесь достаточно обстоятельно излагали и говорили суду обвиняемые.

Рост сопротивления враждебных пролетарской диктатуре классов окрылил троцкистско-зиновьевскую банду, которую к тому же воодушевляло и подстрекало на преступления против СССР и существующее до сих пор капиталистическое окружение СССР.

В расчете на ослабление советского тыла международная контрреволюция ускоряла подготовку интервенции. Известно ведь, что интервенты готовят удар против Советского Союза каждый год. Осколки контрреволюционной троцкистско-зиновьевской группировки знали, что рядом с ними действуют другие защитники реставрации капитализма, другие отряды капиталистической агентуры в нашей стране. «Промпартия», кондратьевская «Трудовая крестьянская партия» – кулацкая партия, «Союзное бюро меньшевиков», деятельность которых была рассмотрена в свое время в судебных заседаниях Верховного суда, – все эти организации были вскрыты как организации вредителей и группы диверсантов, которые приветствовали борьбу Троцкого с нашей партией, с советской властью, зная, что в лице троцкистов они действительно имеют подобных себе, но более циничных, более наглых защитников свержения диктатуры пролетариата.

Что такое реставрация капитализма в нашей стране? В 1932 г. троцкисты усиливают консолидацию с контрреволюционными антисоветскими группами, они завязывают связи с правой оппозицией для совместной борьбы против партии, против советской власти. Действительное содержание этой связи товарищ Сталин разоблачил на XVI и XVII партсъездах, показав, что контрреволюционных троцкистов и зиновьевцев с «капитулянтами без маски», как он выразился, объединяет стремление к реставрации в СССР капитализма. Эту программу товарищ Сталин назвал тогда программой презренных трусов и капитулянтов, контрреволюционной программой восстановления капитализма в СССР.

В свете сегодняшнего дня особенно ясно, какое огромное историческое дело сделал товарищ Сталин, показавший в 1931 г. подлинное существо троцкистско-зиновьевской контрреволюционной организации в ее «новом» качестве. Товарищ Сталин в письме в журнал «Пролетарская Революция» писал: «На самом деле троцкизм есть передовой отряд контрреволюционной буржуазии, ведущей борьбу против коммунизма, против Советской власти, против строительства социализма в СССР». Товарищ Сталин заклеймил троцкизм как передовой отряд контрреволюционной буржуазии, получившей именно из рук троцкистов духовное, тактическое и организационное оружие для своей борьбы с большевизмом, со строительством социализма.

В свете нынешнего процесса особенно ясно, какое исключительное историческое значение имеет это указание. В свете настоящего процесса особенно ярко представляется роль подпольных антисоветских троцкистских групп – этого основного канала всяких антисоветских настроений, надежд и чаяний, основного рычага, тарана, которым враги Советов пытаются пробить брешь в стенах нашего государства, сокрушить воздвигнутую нами крепость социализма.

Эту роль авангарда антисоветских фашистских сил троцкисты играли отнюдь не случайно. Уход троцкизма в антисоветское подполье, превращение его в фашистскую агентуру – только завершение его исторического развития.

Превращение троцкистских групп в группы диверсантов и убийц, действующих по указанию иностранных разведок и генеральных штабов агрессоров, лишь завершило борьбу троцкизма против рабочего класса и партии, борьбу против Ленина и ленинизма, длившуюся десятилетия. Отвратительной борьбой троцкизм начал свой путь, на этом пути троцкизм стоит и сейчас, по этому пути идет все дальше и дальше, не зная в борьбе никаких пределов ненависти и злобы. Вся история политической деятельности троцкистов представляет собой сплошную цепь измен делу рабочего класса, делу социализма.

В 1904 г. Троцкий выступил, как известно, с подлейшей брошюркой под заглавием «Наши политические задачи». Эта брошюрка была наполнена грязными инсинуациями по поводу нашего великого учителя, вождя международного пролетариата Ленина, великого ленинского учения о путях большевистской победы, победы трудящихся, победы социализма. В этой брошюрке Троцкий брызжет ядовитой слюной, оплевывая великие идеи марксизма-ленинизма. Он пытается отравить этим ядом пролетариат, пытается свернуть пролетариат с пути непримиримой классовой борьбы, он клевещет на пролетариат, клевещет на пролетарскую революцию, клевещет на большевизм, на Ленина, называя Ленина «Максимилианом» – именем Робеспьера – героя буржуазной французской революции, желая этим унизить великого вождя международного пролетариата.

Этот господин позволил себе называть Ленина вождем реакционного крыла рабочего движения, не зная никаких пределов в своей наглости и политическом бесстыдстве. В то время как Ленин и Сталин отбирали лучших людей, воспитывая их в политических боях с самодержавием, с царизмом, с буржуазией, сколачивая из них ядро большевистской партии, Иудушка-Троцкий сплачивал единый фронт лакеев капитализма для борьбы против дела пролетариата. В 1911–1912 гг. Троцкий организовал тоже блок, подобно тому как организовал затем троцкистско-зиновьевский блок, организовал так называемый «августовский блок» из прислужников капитала, из меньшевиков, из выброшенных из рядов большевистской партии, из размагниченных интеллигентов и отбросов рабочего движения. Об этом блоке Сталин писал: «Известно, что эта лоскутная „партия“ преследовала цели разрушения большевистской партии».

Ленин писал, что этот блок «построен на беспринципности, лицемерии и пустой фразе». Троцкий и его сподручники отвечали потоком грязной клеветы, чернили Ленина и большевиков, называли их «варварскими», «сектантски-неистовыми» азиатами. О Троцком Ленин писал: «Такие типы характерны, как обломки вчерашних исторических образований и формаций, когда массовое рабочее движение в России еще спало…» Против такого «типа», как называл Троцкого тогда Ленин, он предупреждал 20 лет тому назад партию и рабочий класс. В статье «О нарушении единства, прикрываемом криками о единстве», Ленин писал: «Надо, чтобы молодое рабочее поколение хорошо знало, с кем оно имеет дело».

Наш процесс помогает миллионам и миллионам молодых рабочих и крестьян, трудящихся всех стран, ясно и отчетливо представить себе, с кем действительно мы имеем дело. Разрушить большевистскую партию, конечно, презренному троцкистскому блоку не удалось, но троцкисты не переставали и после провала блока нападать на большевистскую партию, как только могли. Весь период с 1903 г. по самый канун революции в истории нашего рабочего движения наполнен борьбой Троцкого и троцкистов с крепнущим и растущим в России революционным настроением масс, борьбой против Ленина и против его партии.

В 1915 г. Троцкий выступает против ленинского учения о возможности победы социализма в одной стране, уже 20 с лишним лет тому назад капитулируя, таким образом, полностью перед капитализмом.

Троцкий поочередно служит экономизму, меньшевизму, ликвидаторству, каутскианству, социал-демократизму и национал-шовинизму в борьбе против Ленина, как теперь служит империализму и фашизму в борьбе против СССР.

Случайно ли, что троцкисты в конце концов превратились в гнездо и рассадник перерожденчества и термидорианства, как об этом в свое время говорил товарищ Сталин? Случайно ли, что Троцкий, очутившись после революции в рядах нашей партии, опять сорвался, скатился на контрреволюционные позиции, оказался выброшенным за пределы нашего государства, за пределы Советского Союза? Случайно ли троцкизм превратился в штурмовой отряд капиталистической реставрации?

Не случайно, потому что к этому шло дело с самого зарождения троцкизма. Не случайно, потому что и до Октябрьской революции Троцкий и его друзья боролись против Ленина и ленинской партии так, как теперь борются против Сталина и партии Ленина – Сталина.

Предсказания товарища Сталина полностью сбылись. Троцкизм действительно превратился в центральный сборный пункт всех враждебных социализму сил, в отряд простых бандитов, шпионов и убийц, которые целиком предоставили себя в распоряжение иностранных разведок, окончательно и бесповоротно превратились в лакеев капитализма, в реставраторов капитализма в нашей стране.

И здесь на суде с исключительной полнотой и ясностью была вскрыта именно эта подлая сущность троцкизма. Они пришли к своему позорному концу потому, что десятки лет шли по этому пути, славословя капитализм, не веря в успехи социалистического строительства, в победу социализма. Вот почему они пришли в конце концов к развернутой программе капиталистической реставрации, вот почему они пошли на то, что стали предавать и продавать нашу Родину.

К этому дело шло уже тогда, когда Троцкий, как это было в 1922 г., предлагал разрешить нашим промышленным предприятиям, трестам закладывать наше имущество, в том числе и основной капитал, частным капиталистам для получения кредитов, которые тогда действительно были нужны Советскому государству.

Это предложение Троцкого уже тогда было ступенькой к возврату к власти капиталистов, к тому, чтобы капиталистов, финансистов, заводчиков вновь сделать хозяевами наших фабрик и заводов и отнять у наших рабочих завоеванные ими при советской власти права. Эти господа уверяли, что советское хозяйство «все более и более сращивается с капиталистическим хозяйством», т.е. превращается в придаток мирового капитализма. Они уверяли, что «мы все время будем находиться под контролем мирового хозяйства», т.е. утверждали то, о чем мечтали капиталистические акулы.

Товарищ Сталин тогда разоблачил эту вредительскую позицию троцкизма, говоря: «Капиталистический контроль – это значит, прежде всего, финансовый контроль… Финансовый контроль – это значит насаждение в нашей стране отделений крупных капиталистических банков, это значит образование так называемых «дочерних» банков. Но разве есть у нас, – говорил товарищ Сталин, – такие банки? Конечно, нет! И не только нет, но и не будет их никогда, пока жива Советская власть»[2].

Капиталистический контроль, о котором тогда говорили, мечтали и которого требовали троцкисты и вот эти, сидящие здесь на скамье подсудимых, главари троцкистского блока, – это право капиталистов распоряжаться нашей родиной, нашими рынками. Капиталистический контроль означает, наконец, – говорил товарищ Сталин, – контроль политический, уничтожение политической самостоятельности нашей страны, приспособление законов страны к интересам и вкусам международного капиталистического хозяйства»[3].

Вот что означал этот так называемый капиталистический контроль, о котором тосковали Троцкий и некоторая часть, головка сидящего здесь на скамье подсудимых так называемого антисоветского троцкистского центра.

Товарищ Сталин, разоблачая антисоветскую сущность подобных предложений, говорил: «Если речь идет о таком действительном капиталистическом контроле…, то я должен заявить, что такого контроля у нас нет, и не будет его никогда, пока жив наш пролетариат и пока есть у нас диктатура пролетариата»[4]. Вот почему не случайно, почему так органически связаны эти две задачи – подготовка капиталистической реставрации с борьбой против диктатуры пролетариата.

Случайно ли, что, начав с капиталистического контроля, эти люди докатились до откровенной платформы капиталистической реставрации, до открытой борьбы, во имя осуществления этой платформы в союзе с капиталистами, против диктатуры пролетариата!

Известно, что троцкистские лидеры в переломные моменты нашей борьбы, на крутых подъемах нашей пролетарской революции, всегда, как правило, оказывались в стане наших врагов, по ту сторону баррикад.

Отрицание социалистического характера нашей революции, отрицание возможности построения социализма в нашей стране определяло и предопределяло враждебную позицию троцкистов к делу социалистического строительства в СССР.

Это, однако, не мешало троцкистам прикрываться именем социализма, как не мешало и не мешает в настоящее время многим врагам социализма прикрываться этим именем.

Так бывало всегда в истории. Известно, что меньшевики и эсеры, эти злейшие враги социализма, всегда прикрывались именем социализма. Но ведь это им не мешало валяться в ногах у буржуазии, у помещиков, у белых генералов.

Мы помним, как меньшевики в петлюровской Раде призвали на Украину войска Вильгельма II, как они торговали свободой и честью украинского народа;

как под вывеской эсеровского правительства Чайковского орудовали в Архангельске интервенты;

как так называемое «социалистическое» «правительство комитета учредительного собрания» привело к власти Колчака;

как меньшевистское правительство Ноя Жордания верой и правдой служило иностранным интервентам!

Все эти господа называли себя социалистами, все они прикрывались именем социализма, но всем известно, что не было и нет более последовательных и более жестоких, озверелых врагов социализма, чем меньшевики и эсеры.

Троцкий и троцкисты долго были капиталистической агентурой в рабочем движении.

Они превратились теперь в передовой фашистский отряд, в штурмовой батальон фашизма.

В 1926–1927 гг. они перешли на путь открытых антисоветских уже караемых в уголовном порядке преступлений. Они перенесли на улицу – пытались, по крайней мере, это сделать – свою борьбу против руководства нашей партии, против советского правительства. Это было трудное и сложное время в жизни Советского государства. Это было время перехода от восстановительного периода к периоду перестройки нашей промышленности и сельского хозяйства на основе высокой техники. В этот период не могло не быть ряда серьезных трудностей, отражавших собой сложность борьбы между капиталистическими и социалистическими элементами нашего хозяйства.

«Оппозиционный блок», так называемая «новая оппозиция», возглавляемая Троцким, Зиновьевым, Каменевым с участием почти всех сидящих здесь подсудимых – обвиняемых Пятакова, Радека, Серебрякова, Сокольникова, Муралова, Дробниса, Богуславского, – пытался тогда использовать эти трудности для того, чтобы еще раз попытаться ударить в спину Советского государства, и притом как можно крепче.

Троцкистско-зиновьевский блок 1926 г. был блоком, повернувшим все острие своей борьбы против дела социализма в нашей стране, за капитализм. Под прикрытием лживых, иногда внешне «левых» фраз о «сверхиндустриализации» и прочем троцкистско-зиновьевская банда с 1926–1927 гг. выдвинула такие предложения, которые подрывали и срывали союз рабочих и крестьян, подрывали основу Советского государства. Она выдвигала такие требования, как усиленный нажим на крестьянство, как «первоначальное социалистическое накопление» за счет разорения и ограбления крестьянства, она выставляла ряд требований, которые должны были привести к срыву смычки между городом и деревней и тем самым сорвать возможность действительной индустриализации. Это были, в сущности говоря, те же диверсионные и вредительские меры.

В сущности говоря, между вредительскими и диверсионными мерами 1926–1927 гг. и теперешними разница только в форме. И тогда оппозиционный блок пытался сорвать смычку между рабочим классом и крестьянством своими как будто «левыми», а на самом деле контрреволюционными предложениями, в форме, которая соответствовала условиям классовой борьбы того времени. Это тоже была особая форма диверсии, форма подрывных актов, направленных против диктатуры пролетариата и дела социалистического строительства. Эти предложения тогдашней оппозиции были лишь особой формой борьбы против Советского государства, соответствовавшей тогдашней исторической обстановке. Прошло 10 лет, и мы видим, что они становятся на путь прямых диверсий, на путь вредительства, на путь подрывной работы, но уже в гораздо более острых формах, соответствующих новым условиям, – условиям ожесточенной классовой борьбы с остатками капиталистических элементов.

«Новая оппозиция», как назывался этот блок, объединила не случайно такого «сверхиндустриализатора», каким был Троцкий, с таким противником индустриализации, каким был 10 лет назад Сокольников и каким он остался и до сих пор. «Новая оппозиция» по существу вещей стояла за определенную политическую и социально-экономическую программу, которая не могла не привести, неминуемо должна была привести к ликвидации диктатуры пролетариата, что в свою очередь неминуемо должно было привести к реставрации в СССР капитализма.

Товарищи судьи, когда теперь мы слышим на суде в показаниях главарей этой банды, главарей троцкистской подпольной организации признания в том, что они действительно получали от Троцкого установки на реставрацию в СССР капитализма, приняли эти установки и во имя их осуществления вели вредительскую, диверсионную, разведывательную работу, – может встать вопрос, который кое у кого и возникает: как эти люди, которые столько лет боролись за социализм, люди, которые кощунственно называли себя большевиками-ленинцами, – как можно их обвинять в этих чудовищных преступлениях? Не доказательство ли это того, что обвинение предъявлено неправильно, что эти люди обвиняются в том, в чем не могут быть обвинены по самому существу всей своей прошлой социалистической, революционной, большевистской деятельности?

Я на этот вопрос отвечаю. Подсудимым по настоящему процессу предъявлено обвинение в том, что они действительно пытались всякими, самыми отвратительными и бесчестными мерами вернуть нашу страну под иго капитализма. Мы обвиняем этих господ в том, что они предатели социализма. Это обвинение мы аргументируем не только тем, что они совершили сегодня, – это предмет обвинения, – но мы говорим, что история их падения начинается задолго до организации ими так называемого «параллельного» центра, этого отростка преступного троцкистско-зиновьевского объединенного блока. Органическая связь – налицо. Связь историческая – налицо. И достаточно было бы ограничиться тем, что я сказал, чтобы не оставалось никаких сомнений в том, что основное обвинение, предъявляемое государственной прокуратурой сидящим здесь на скамье подсудимых, в попытке восстановления в нашей стране низвергнутого девятнадцать лет назад капиталистического строя, – обосновано полностью, доказано документально, и этим обвинением сидящие здесь преступники пригвождены к вечному позору и вечному проклятию со стороны всех честных тружеников, честных людей нашей страны и всего мира.

От платформы 1926 г., от уличных антисоветских выступлений, от нелегальных типографий, от союза с белогвардейскими офицерами, на который они тоже тогда шли, до диверсий, до шпионажа, до террора, до измены родине в 1932–1936 гг. – один шаг. И этот шаг они сделали!

Это мы видели уже на примере троцкистско-зиновьевского объединенного блока, на примере политической судьбы Зиновьева, Каменева, Смирнова, Мрачковского, Тер-Ваганяна и других, позорно кончивших свою жизнь с клеймом наймитов иностранных разведок.

Это же мы видим теперь и на примере судьбы обвиняемых по настоящему делу, большинство которых многие годы и до и после Октябрьской революции боролись против Ленина и ленинизма, против партии Ленина – Сталина, против строительства социализма в нашей стране.

Пятаков, К. Радек, Сокольников, Серебряков, Дробнис, Муралов, Лившиц, Богуславский, Шестов – все они ряд лет боролись против дела социализма, против дела Ленина – Сталина.

Эти господа уже тогда направляли свои силы на то, чтобы, как говорил товарищ Сталин, «переломить партии хребет» и вместе с тем переломить хребет и советской власти, о гибели которой не уставали каркать все контрреволюционные вороны.

В этой борьбе против советской власти эти господа пали так низко, как, кажется, еще не падал никто и никогда.

Ленин предвидел неизбежность такого позорного конца, к которому пришли обвиняемые, к какому должен придти всякий, кто встанет на тот путь, на который встали они. В резолюции X съезда нашей партии, тогда еще называвшейся Российской коммунистической партией, принятой по предложению Ленина, было грозное предостережение, что тот, кто настаивает на своей фракционности и на своих ошибках при советском строе, неминуемо должен скатиться в лагерь врагов рабочего класса, в лагерь белогвардейцев и империалистов. Эти господа доказали всей своей деятельностью всю справедливость этого исторического предсказания.

Как они боролись против Ленина

Что собою представляют члены центра в своем политическом прошлом? Пятаков и Радек, Серебряков и Сокольников, Богуславский и Дробнис, Муралов и Шестов долгие годы воспитывали в себе ненависть к советскому строю, к социализму. Они умели маскировать, они умели скрывать свои настоящие чувства и взгляды, двурушничали, обманывали, в чем все они сейчас и признаются. Некоторые утверждают, что в некоторые периоды времени у них был отход от троцкизма. Трудно поверить. Мы знаем, что вся деятельность обвиняемых по настоящему делу была в высокой степени последовательной. Такие, я бы сказал, заслуженные деятели троцкизма, как Пятаков, Радек, Дробнис, Серебряков, Богуславский, маскировались, шантажировали, надували и своих и чужих. Только в такой среде, которую создали Пятаковы и Радеки, – эти беспринципнейшие, окончательно отпетые люди, использовавшие свое высокоответственное положение в советской государственной системе для обделывания своих позорных, грязных и кровавых преступлений, – и могли оказаться в числе, так сказать, троцкистского актива такие авантюристы и проходимцы, как Ратайчаки, Князевы, Шестовы, Арнольды, Строиловы, Граше.

Вы, товарищи судьи, видели здесь этих господ, вы их слушали, вы их изучали. Вот Ратайчак, не то германский, не то польский разведчик, но что разведчик, в этом не может быть сомнения, и, как ему полагается, – лгун, обманщик и плут. Человек, по его собственным словам, имеющий автобиографию старую и автобиографию новую. Человек, который эти автобиографии, смотря по обстоятельствам, подделывает и пересоставляет. Человек, который, будучи заместителем председателя губернского совета народного хозяйства на Волыни, не только покрывает грабительство, воровство и спекуляцию своего подчиненного, но вместе с ним участвует в прямых корыстных преступлениях. По его собственным словам, он состоит на содержании этого вора, растратчика и спекулянта. И вот, этот Ратайчак, со всеми своими замечательными, вскрытыми следствием и судом, качествами, становится ближайшим помощником Пятакова по химической промышленности. Химик замечательный! (Движение в зале.)

Пятаков знал, кого выбирал. Можно сказать, на ловца и зверь бежит. Ратайчак пробирается к большим чинам. Он молчит о двигающих им мотивах и не говорит так болтливо, как Арнольд, признавший, что его мучила «тяга к высшим слоям общества». (Смех, движение в зале.) Об этом Ратайчак молчит. Он, конечно, хитрее Арнольда. Он знает, что слово – серебро, а молчание – золото. И вот этот Ратайчак, со всеми своими моральными качествами, оказывается человеком, сумевшим добиться степеней известных. Он начальник Главхимпрома! Надо только вдуматься в то, что значат эти слова: начальник Главного управления всей химической промышленности нашей страны!

Если бы у Пятакова не было никаких других преступлений, то только за одно то, что он этого человека подпустил ближе одного километра к химической промышленности, его надо было привлечь к самой суровой ответственности.

На ответственном посту начальника Главхимпрома Ратайчак, этот обер-вредитель, разворачивает свои преступные таланты, пускается в широкое преступное плавание, раздувает паруса вовсю, – взрывает, уничтожает плоды трудов народа, губит и убивает людей.

Или возьмите Дробниса, старого профессионального троцкиста, этого истребителя рабочих по формуле – «чем больше жертв, тем лучше». Или возьмите Князева, японского разведчика, пускавшего под откос не один десяток маршрутов. Или Лившица – бывшего заместителя наркома путей сообщения и одновременно заместителя Пятакова по преступным делам на транспорте. Совместительство было в ходу у этой компании… Наконец, троцкистский «солдат» Муралов, один из самых преданных и закоренелых адъютантов Троцкого, – он также признал, что был вредителем и диверсантом. И рядом – Арнольд, он же Иванов, он же Васильев, он же Раск, он же Кюльпенен и, как еще его там звали, – никому неизвестно. Этот прожженный пройдоха, прошедший огонь, воду и медные трубы, жулик и авантюрист, тоже оказывается троцкистским доверенным человеком… И первым бандитом. Или Граше, человек не только трех измерений, но, по крайней мере, трех подданств, сам определивший свою основную профессию очень красноречиво, хотя не особенно приятным словом, – шпион, и добавивший, что ему, как шпиону по положению иметь убеждений не полагалось… (Смех в зале.)

Вот беглая характеристика тех кадров, которые здесь продефилировали перед судом, перед всей страной, перед всем миром, – кадров, которые собрал «параллельный» центр, армии, которую организовал этот самый «параллельный» центр по указанию Троцкого, воспитал и бросил на троцкистскую борьбу против советской власти и Советского государства.

Говоря об этих кадрах, конечно, особо надо сказать об их главарях, об атаманах. Начнем, конечно, с Пятакова, – после Троцкого первого атамана этой бандитской шайки. Пятаков – не случайный человек среди троцкистов. Пятаков, до сих пор упорно и умело маскировавшийся, всегда был и есть старый враг ленинизма, враг нашей партии и враг советской власти. Проследите политический путь Пятакова.

В 1915 г. он выступает вместе с Бухариным с антиленинской платформой по вопросу о праве наций на самоопределение, по вопросу, имеющему важнейшее принципиальное значение в определении позиции большевизма, кстати, обругав Ленина на ходу «талмудистом самоопределения».

В 1916 г. этот же человек, под псевдонимом П. Киевского, выступает как сложившийся уже идеолог троцкизма. Он доказывает, что социальный переворот (он говорит – социальный процесс) можно мыслить лишь как объединенное действие пролетариев всех стран, разрушающее границы буржуазного государства, сносящее пограничные столбы. Внешне ультра-«левая», в действительности – чисто троцкистская постановка вопроса. Пятаков полностью здесь повторяет троцкистский тезис о невозможности построения социализма в одной стране. Он выступает против Ленина. Ленин разоблачает антимарксистский характер этого пятаковского выступления. Ленин квалифицирует эту статью уже тогда как статью, способную нанести «серьезнейший удар нашему направлению, – и нашей партии», – как статью, которая могла скомпрометировать партию изнутри, из ее собственных рядов, «превращала бы ее, – как писал Ленин, – в представительницу карикатурного марксизма».

В 1917 г. Пятаков опять выступает против ленинского тезиса о праве наций на самоопределение. Он называет это право «бессодержательным правом», увлекающим революционную борьбу на ложный путь. Он высказывается против возможности построения социализма в одной стране. Пятаков в 1917 г. – против «апрельских тезисов» Ленина.

В 1918 г. он опять против Ленина. Это был тяжелый год героической борьбы рабочих и крестьян нашей страны, отстаивавших в неимоверно сложных и трудных условиях, с оружием в руках, свою независимость. Это был год, когда, по словам Ленина, мы впервые «вошли в сердцевину революции». Это был год, когда Ленин призывал «лучше пережить и перетерпеть и перенести бесконечно большие национальные и государственные унижения и тягости, но остаться на своем посту, как социалистическому отряду, отколовшемуся в силу событий от рядов социалистической армии и вынужденному переждать, пока социалистическая революция в других странах подойдет на помощь».

Позиция Пятакова вместе с Радеком – против этого тезиса, против Ленина. Они – эти «левые» коммунисты – готовы даже идти на утрату Советской власти. Еще в 1918 г., засев в бюро Московского комитета партии, эти господа говорили о необходимости, хотя бы ценою утери Советской власти, превратившейся, как они говорили, в формальное понятие, сорвать Брестский мир. Заключение Брестского мира Сталин справедливо называл образцом ленинской стратегии, давшей силы для подготовки к отражению банд Деникина и Колчака.

Пятаков, Радек и их единомышленники думали и действовали уже тогда так, как их уже позже метко и крепко назвал Феликс Дзержинский, бросивший по адресу троцкистов и зиновьевцев – «кронштадтцы»! Пятаковы и Радеки не дорожили советской властью. Они дошли в своей борьбе против Ленина до такого остервенения, что поговаривали о смене существовавшего тогда Совета народных комиссаров и о замене его Совнаркомом из людей, входящих в состав группки «левых». Это Пятаков и его компания в 1918 г., в момент острейшей опасности для Советской страны, вели переговоры с эсерами о подготовке контрреволюционного государственного переворота, об аресте Ленина с тем, чтобы Пятаков занял пост руководителя правительства – председателя Совнаркома. Через арест Ленина, через государственный переворот прокладывали себе эти политические авантюристы путь к власти! А сейчас что делают они? Через попытки свержения советской власти, через террористические акты против руководителей нашей партии и Советского государства – против товарища Сталина и его соратников – они прокладывают тот же путь к реставрации капитализма при помощи иностранных интервенционистских агрессорских штыков, при помощи террора, диверсий, шпионажа, вредительства и всех возможных тяжких государственных преступлений. Историческая преемственность налицо. Вместе с Троцким Пятаков восставал против Ленина в тяжелые для нашей страны дни Бреста. Вместе с Троцким восставал Пятаков против Ленина в дни, когда партия совершала сложнейший поворот к новой экономической политике. Вместе с Троцким Пятаков боролся против ленинского плана построения социализма в нашей стране, против индустриализации и коллективизации нашей страны, проведенной под гениальным руководством нашего вождя и учителя товарища Сталина.

15-й год, 16-й год, 17-й год, 18-й и 19-й, 21-й и 23-й, 26-й и 27-й – больше десятилетия Пятаков неизменно защищает троцкистские позиции, ведет открытую борьбу против Ленина, против генеральной линии партии и против Советского государства.

1926–1936 гг. – это второе десятилетие почти непрерывной, но уже тайной подпольной борьбы Пятакова против Советского государства и нашей партии, борьбы, которую он вел систематически и не покладая рук, пока, наконец, не был пойман с поличным, не был уличен, не был посажен на эту скамью подсудимых как предатель и изменник!

Таков Пятаков и его портрет.

Многое из того, что я сказал о Пятакове, можно повторить и в отношении подсудимого Радека. Радек не раз выступал против Ленина как до, так и после революции. Этот Радек в 1926 г. на диспуте в Коммунистической академии хихикал и издевался над теорией построения социализма в нашей стране, называя ее теорией строительства социализма в одном уезде или даже на одной улице, называя эту идею щедринской идеей.

По этому поводу Сталин писал: «Можно ли назвать это пошлое и либеральное хихикание Радека насчет идеи строительства социализма в одной стране иначе, как полным разрывом с ленинизмом?»

Радек – один из виднейших и, надо отдать ему справедливость, талантливых и упорных троцкистов. При Ленине он идет войной против Ленина, после Ленина он идет войной против Сталина. Прямо пропорционально его личным способностям велика его социальная опасность, его политическая опасность. Он неисправим. Он хранитель в антисоветском троцкистском центре портфеля по внешней политике. По поручению Троцкого он ведет дипломатические переговоры с некоторыми иностранными лицами или, как он выражается, «дает визу» на мандат Троцкого. Он регулярно, через собственного, так сказать, дипкурьера Ромма переписывается с Троцким, получает от него то, что они здесь высокопарно называли «директивами». Он один из самых доверенных и близких к главному атаману этой банды – к Троцкому – людей.

Сокольников. В 1918 г. он тоже против Ленина. Он даже в том году по одному политическому конфликту угрожал Ленину отставкой. В 1921 г. он подписывает антиленинскую бухаринскую профсоюзную платформу. В 1924 г. он подписывает «пещерную платформу», ту, которая была написана в пещере около Кисловодска. В 1925 г. Сокольников, клевеща на Советское государство, утверждал, что наша внешняя торговля, наши внутренние торговые предприятия являются государственно-капиталистическими предприятиями. Государственный банк является точно так же государственно-капиталистическим предприятием, что наша денежная система проникнута принципами капиталистической экономии. Апологет и идеолог капиталистической экономической политики!

Товарищ Сталин тогда указал, что Сокольников – сторонник дауэсизации нашей страны. Сокольников был доподлинным сторонником сохранения хозяйственной отсталости нашей страны, т.е. закабаления нашей страны капиталистическими странами, «превращения нашей страны в придаток капиталистической системы». Как видите, от этой позиции Сокольников никуда не ушел и к сегодняшнему дню.

Сокольников, будучи в 1925 г. наркомфином, жаловался и клеветал на нашу партию и на советское правительство, что они мешают ему защищать диктатуру пролетариата и бороться с кулаком, мешают обуздать кулака. А теперь Сокольников перед всем миром признался, что троцкистский центр, одним из заправил которого он является, рассчитывал именно на кулака или, вернее, уже на остаточки кулака. На суде он сам говорил: «Мы понимали, что в своих программных установках нам надо возвращаться к капитализму и выставлять программу реставрации капитализма, потому что тогда мы сможем опереться на некоторые слои в нашей стране».

Вопрос: Конкретно, на какие силы вы рассчитывали внутри страны? На рабочий класс?

Сокольников: Нет.

Вопрос: На колхозное крестьянство?

Сокольников: Конечно, нет.

Вопрос: На кого же?

Сокольников: Говоря без всякого смущения, надо сказать, что мы рассчитывали, что сможем опереться на элементы крестьянской буржуазии…

Вопрос: На кулака, на остаточки кулака?

Сокольников: Так.

Так Сокольников пришел к откровенной кулацкой программе, к откровенной защите кулацких интересов, завершив путь своего падения. От позиции Сокольникова 1925–1926 гг. к программе троцкистского центра 1933–1936 гг. – переход вполне естественный.

Два слова о Серебрякове – четвертом члене этого антисоветского троцкистского центра. Он подписывает бухаринскую программу во время профсоюзной дискуссии 1920 г., он активный участник оппозиции 1923 г., он активный участник оппозиции 1926–1927 гг., он, по существу, как он и сам признался здесь на суде, никогда не порывал с троцкизмом. Ясно, что он имел все основания претендовать на руководящее положение в этом антисоветском троцкистском центре.

Как старых троцкистов мы знаем Муралова Н., Дробниса, Богуславского, Лившица. Знаем, что они ряд лет посвятили борьбе против Ленина и социалистического строительства в нашей стране. Не ясно ли, что участие этих людей в антисоветской подпольной троцкистской работе, участие в троцкистском вредительстве, диверсиях и террористических группах, их измена родине были подготовлены и явились прямым следствием всей их прошлой троцкистской деятельности, явились прямым результатом их многолетней борьбы против СССР, против советского народа. Это должны были признать сами обвиняемые. Они долго, упорно и гнусно вели свою борьбу против социализма. Теперь они схвачены с поличным. С них сорвана последняя маска. Они изобличены как враги народа, как ничтожная гнусная кучка людей, ставших агентами иностранной разведки.

Не политическая партия, а банда преступников

Эти господа пробовали предстать как некая политическая партия. Пятаков на суде говорил о своих сообщниках как о «фракции», говорил о «политическом недоверии» своей «фракции» к зиновьевской части блока. Он говорил о «собственной организации», употребляя это понятие в политическом смысле; о «собственной» даже политике, которую собирался вести Троцкий. Радек тоже говорил о своих сообщниках как о политических руководителях. Говоря о преступных вредительских требованиях Троцкого, полученных Пятаковым в личной беседе Пятакова с Троцким, обвиняемый Пятаков говорил о них как о составной части политики Троцкого.

В высоком стиле говорил и Радек – один из тех «реальных политиков», которые реально изменяли родине, обещали врагам реальные и территориальные уступки. Говоря даже о таких прозаических вещах, как обычное уголовное вредительство, Радек пытался говорить в высоком стиле, как о политической материи. На судебном заседании 24 января Радек говорил: «Ясно было, что меня спрашивают об отношении блока. Я сказал ему, что реальные политики в СССР понимают значение германо-советского сближения и готовы пойти на уступки, необходимые для этого сближения. Этот представитель понял, что раз я говорил о реальных политиках, значит есть в СССР реальные политики и нереальные политики: нереальные – это советское правительство, а реальные – это троцкистско-зиновьевский блок». Вот они, эти реальные политики, сидят здесь под охраной… всего только трех красноармейцев! (Смех в зале.) Не трудно убедиться, что весь этот высокий стиль был, в сущности говоря, приплетен сюда по некоторой старой памяти. Не трудно убедиться, что это вовсе не политическая партия, что это просто банда уголовных преступников, ничем или, в лучшем для них случае, немногим отличающихся от бандитов, которые оперируют кистенем и финкой в темную ночь на большой дороге.

Это не политическая партия. Это банда преступников, представляющих собой простую агентуру иностранной разведки. На прямо поставленный Пятакову вопрос: «Были ли связаны члены вашей организации с иностранными разведками?» – Пятаков ответил: «Да, были». И рассказал о том, как эта связь была установлена по прямой директиве Троцкого. Это подтвердил и Радек – специалист «параллельного» центра по «внешним делам». Это подтвердили Лившиц, Князев, Шестов, ряд других подсудимых – прямые и непосредственные агенты этих разведок. Вот что представляет собой эта компания, которая называла себя «политической силой», какой она хотела казаться, а в действительности была не политической партией, а шайкой разведчиков, бандитов, террористов и диверсантов.

Корни этой группы – не в народных массах нашей страны, которых эта банда боится, от которых она бежит, как черт от ладана. От народных масс эта банда прячет свое лицо, прячет свои звериные клыки, свои хищные зубы. Корни этой компании, этой банды, надо искать в тайниках иностранных разведок, купивших этих людей, взявших их на свое содержание, оплачивавших их за верную холопскую службу. Вы видели этих штатных и внештатных полицейских шпиков и разведчиков.

Пятаков убеждает своих подручных в необходимости организации взрывов и диверсий по преимуществу с человеческими жертвами. Дробнис доказывает, что «чем больше жертв, тем лучше» для троцкистов. Шестов организует убийства. Лившиц, Князев, Турок организуют крушения поездов. А Радек занимается «внешней политикой», смысл которой состоит в том, чтобы так же, как Лившиц и Князев пускали под откос поезда, пустить под откос дело социализма, открыть ворота иноземному врагу, врагу-агрессору. Каждый из них у вас перед глазами, погрязший в этом кровавом преступном месиве. Возьмите отдельные группы: они переплелись с иностранными разведчиками, покупающими их обещаниями поддержки, а то и просто за наличный расчет.

Они взрывают шахты, сжигают цеха, разбивают поезда, калечат, убивают сотни лучших людей, сынов нашей родины. 800 рабочих Горловского азотно-тукового завода через газету «Правду» сообщили имена погибших от предательской руки диверсантов лучших стахановцев этого завода. Вот список этих жертв: Лунев – стахановец, рождения 1902 г. – Юдин – талантливый инженер, рождения 1913 г., Куркин – комсомолец, стахановец, 23 лет от роду, Стрельникова – ударница, 1913 г. рождения, Мосиец – ударник, тоже 1913 г. рождения. Это убитые. Ранено было больше десяти человек. Погиб Максименко – стахановец, выполнявший норму на 125–150%, Немихин, один из лучших ударников, который спустился в забой на шахте «Центральная», пожертвовал своими 10 днями отпуска, а там его подстерегли и убили, убит запальщик Юрьев – один из участников боев с белокитайцами, убит Ланин – участник гражданской войны, старый горняк. И так далее и так далее.

Товарищи судьи! Их убийцы сидят вот здесь, перед вами!..

Шестов организует ограбление банка. Шестов организует бандитское убийство инженера Бояршинова, который показался ему способным разоблачить их преступную деятельность.

Арнольд – международный бродяга, побывавший, кажется, во всех странах мира и везде оставлявший следы своих мошеннических проделок. В Минске он подделывает документ. В Америке оказывается сержантом американской армии и попадает в тюрьму, по его собственному признанию, по подозрению в растрате казенного имущества. Я думаю, что если этот человек когда-нибудь дорвется до казенного имущества, то этому казенному имуществу не сдобровать. (Смех.) Это – человек, который через масонов пытался пробраться в «высшие слои общества» в Америке, а через троцкистов – к власти, по которой тайно и вожделенно вздыхал, под умелым руководством такого воспитателя, каким явился висельник Шестов…

В буквальном смысле слова шайка бандитов, грабителей, подделывателей документов, диверсантов, шпиков, убийц! С этой шайкой убийц, поджигателей и бандитов может сравниться лишь средневековая каморра, объединявшая итальянских вельмож, босяков и уголовных бандитов. Вот моральная физиономия этих господ, морально изъеденных и морально растленных. Эти люди потеряли всякий стыд, в том числе и перед своими сообщниками и перед самими собой.

Этим «политическим» деятелям ничего не стоило развинтить рельсы, пустить поезд на поезд. Ничего не стоило загазовать шахту и спустить в шахту десяток или несколько десятков рабочих. Ничего не стоило из-за угла убить инженера, честно работающего. Поджечь завод. Взорвать в динамитной яме забравшихся туда детей.

Хороша, нечего сказать, политическая партия! Если бы это была партия, то она не прятала бы от масс своей программы. Политические партии не прячут своей программы, своих политических взглядов. Большевики – эта подлинная политическая партия, партия, в самом настоящем и высоком смысле этого слова – никогда не пряталась от масс и никогда не прятала свою программу.

На заре русской революции Ленин писал о том громадном значении, которое революционная социал-демократия придает открытой пропаганде ее идей, открытому заявлению ее целей, открытой массовой агитации за свои программные, тактические и организационные взгляды и принципы. Партия Ленина – Сталина выросла, окрепла и превратилась в громадную и могущественную силу как партия, опирающаяся на массы, партия, органически связанная с массами. В этом признак настоящей политической партии. Она не только не скрывает от масс своих взглядов, а старается как можно шире распространить в массах эти взгляды. А эта «партия», как они себя называют, боялась и боится сказать о себе народу правду, боится сказать о своих программах.

Почему? Потому что их взгляды, их программа ненавистна нашему народу, как ненавистна капиталистическая кабала, как ненавистен капиталистический гнет, который эти господа хотят вернуть, навязать на шею нашему народу, потому что они превратились в оторвавшуюся от народа группу отщепенцев, банду преступников во главе с атаманом Троцким, с податаманами Пятаковым и Радеком и другими бандитскими «батьками». Это не растение Советской страны. Это растение иностранного происхождения, и на советской земле не расти ему, не цвести ему…

Странно слышать, когда эти господа говорят здесь о каком-то соглашении этой «партии», а попросту банды преступников, с японскими и германскими фашистскими силами. С серьезным видом Пятаков, Радек и Сокольников говорили о «соглашении», которое Троцкий заключил, или о котором Троцкий договорился с Германией и Японией. Эти господа с серьезным видом рассказывали, что они рассчитывали использовать эти страны в своих интересах. Но как можно серьезно об этом говорить, когда этот самый «параллельный» центр – просто несчастная козявка по сравнению с волком.

Соглашение! Сказали бы просто: «Сдались на милость победителя». Это, конечно, не соглашение, а сдача на милость победителя.

Послушать Пятакова и Радека, так можно подумать, что действительно это было соглашение. Радек показывал, что он послал Троцкому письмо, «в котором сообщил о получении его директивы, о том, что мы между собой сговорились не выходить в наших шагах здесь дальше завизирования его мандата на переговоры с иностранными государствами. Кроме того, я добавил: „Не только мы официально как центр, но я лично одобряю то, что он ищет контакта с иностранными государствами“».

Видите ли, Радек и Пятаков «визируют мандат» Троцкому на переговоры Троцкого с иностранными государствами. Но это еще не главное. Не главное и то, что центр одобряет эти переговоры. Главное то, что я – Карл Радек, блочный министр иностранных дел центра, – лично одобряю то, что Троцкий – этот блочный премьер-министр – ищет контакта с иностранными государствами. Это, конечно, звучало бы очень смешно, если бы положение Пятакова и Радека не было столь трагичным. Но для всякого, не потерявшего окончательно голову, для всякого, обладающего минимумом рассудка, должно было бы быть ясно, что это соглашение, о котором говорили Пятаков с Троцким и Радеком, не соглашение, а приукрашенная капитуляция, сдача троцкистов на милость победителя, что это кабала, что идти на такое соглашение значило лезть в волчью пасть, утешаясь тем, что волк не злой и не проглотит.

Это соглашение мне напоминает басню Крылова «Лев на ловле». В басне говорится, как собака, лев да волк с лисой между собой заключили соглашение – «положили завет» – сообща зверей ловить. Лиса поймала оленя, начали делить. Тут одна из «договаривающихся сторон» говорит: «Вот эта часть моя по договору, вот эта мне, как льву, принадлежит без спору, вот эта мне за то, что всех сильнее я, а к этой чуть из вас лишь лапу кто протянет, тот с места жив не встанет». (Смех.)

Очень похож этот «завет» на ваше соглашение, господа подсудимые, господа офицеры германского и японского фашизма! Так получилось и у вас, с той лишь, пожалуй, разницей, что в вашем соглашении лев фигурирует на ролях цепной собаки. Вот почему я утверждаю, что здесь нет никакой политической партии, – есть банда преступников, есть морально ничтожные, в моральном отношении растленные люди, потерявшие и совесть и разум.

Морально ничтожные, морально растленные

После того, что мы слышали здесь на суде от этих людей, может ли быть какое-нибудь сомнение, что это действительно и окончательно разложившиеся и морально павшие люди?! Нет, сомнений быть не может.

В то время как советский народ под руководством нашей партии трудился над укреплением своих новых социалистических позиций, наш враг, – а это его передовой отряд, – медленно, предательски старался прорвать фронт наших побед, обойти нас и ударить с тылу. Не покладая рук, работают иностранные разведчики, отыскивая и находя себе, к сожалению, союзников в нашей стране, помощников в среде, правда, разложившихся, враждебных советскому строю людей и, как теперь доказано полностью и с точностью, – в первую очередь среди троцкистов.

Почему среди троцкистов иностранные разведки находят своих агентов? Потому что троцкисты всем прошлым своим и настоящим доказали непримиримую враждебность к Советам, готовность служить капитализму не за страх, а за последние остатки своей совести, – доказали свою способность действовать самыми мерзкими и подлыми средствами борьбы, не останавливаясь ни перед чем.

Еще на XV Всесоюзной партийной конференции товарищ Сталин подчеркивал, что троцкистов и организованный ими в то время блок отличает именно «неразборчивость в средствах и беспринципность в политике». Эта неразборчивость в средствах, в политической борьбе переросла теперь всякие пределы, достигла чудовищных размеров, возросла в тысячу крат.

Разве не о крайнем пределе морального разложения говорят статьи Пятакова и Радека, посвященные их сообщникам, Зиновьеву и Каменеву, гнуснейшим изменникам, настоящим бандитам, убившим незабвенного Сергея Мироновича Кирова! Не являются ли верхом цинизма и издевательства над последними остатками человеческой совести, над последними понятиями морали статьи, в которых Радек и Пятаков с притворным видом возмущенных праведников требовали расстрела своих собственных союзников, единомышленников и сообщников?!

Вы хотите знать, что представляет собой моральное лицо этих господ? Прочтите их статьи, которые отделяют сегодняшний день от дня их напечатания в наших газетах всего лишь несколькими месяцами.

Вот Радек в 3-м номере «Большевика» за 1935 г. Разоблачает – что бы вы думали? Двурушничество Зиновьева и всей головки зиновьевской фракции, как он выражается. Специалист этого дела – Радек проявляет здесь большие познания. Развязно повествует он о том, что представляет собой двурушничество… Позвольте привести свидетельство Радека по вопросу о том, что такое двурушничество… Радека. Он пишет:

«Скатившись к контрреволюции, бывшие вожаки зиновьевско-троцкистского блока применили этот метод разведчиков интервенции, подрывников и вредителей. Двурушничество оказалось маскировочным средством, позволяющим обстрелять пролетарский штаб».

Мы знаем, что, когда Радек писал эту статью, он был уже осведомлен за много времени о подготовлявшемся злодейском убийстве Сергея Мироновича Кирова. Мы знаем, что он, Радек, был в заговоре и в сговоре с Зиновьевым и Каменевым, убившими товарища Кирова, обреченного на смерть этим самым Радеком и сидящими с ним рядом его друзьями.

И вот, заметая следы своего соучастия в этом гнусном злодействе, Радек повествует о разоблаченных двурушниках, отданных в руки закона, «знающего, как обращаться с теми, кто пытается колебать устои пролетарской революции».

Да, подсудимый Радек, вы правы! Советский закон знает, как обращаться с двурушниками и изменниками, подобными вам и вашим друзьям.

Накануне суда над Зиновьевым, Каменевым и другими, накануне суда над государственными изменниками, изобличенными в антисоветской преступной борьбе, – что писал этот Радек? Он писал о «троцкистско-зиновьевской фашистской банде и ее гетмане – Троцком» (это его собственное выражение), что из зала, где происходил процесс и разбор этого дела, несло «трупным смрадом», и с пафосом восклицал: «Уничтожьте эту гадину! Дело идет не об уничтожении честолюбцев, дошедших до величайшего преступления, дело идет об уничтожении агентов фашизма, которые готовы были помочь зажечь пожар войны, облегчить победу фашизму, чтобы из его рук получить хотя бы призрак власти».

Так писал Радек. Радек думал, что он писал о Каменеве и Зиновьеве. Маленький просчет! Этот процесс исправит эту ошибку Радека: он писал о самом себе!

Двурушничая и гримасничая, он писал тогда о том, как в 1928 г. его – Радека – соблазнял Троцкий бежать за границу и как он – этот Радек – «ужаснулся от мысли о действиях под охраной буржуазных государств против СССР и саботировал попытку побега». В 1929 г., по словам Радека, «он, Троцкий, уговорив троцкиста Блюмкина организовать транспорт литературы в СССР, послал к нему в гостиницу своего сына Седова с поручением организовать нападение на торгпредства за границей для добычи денег, необходимых Троцкому для антисоветской работы. От эксов, которые Троцкий подготовлял в 1929 г., он в 1931 г. перешел к подготовке террора, о чем дал прямую директиву Смирнову и Мрачковскому – людям, связанным с ним восемнадцать лет. Смирнов и Мрачковский, поднимая оружие против Сталина и партии, растоптав оказанное им доверие, пали так низко, что нельзя без отвращения вспоминать их имена».

Товарищи судьи! Тогда еще Радек не судился и не был на скамье подсудимых. Это было не в 1936 г., даже не в 1935 г., это было в 1929 г. И здесь Радек свидетельствует о том, как Троцкий давал ему поручения организовать ограбление нашего торгпредства. Тогда Радек был на свободе, его не держали никакие ЧК, ГПУ или НКВД, ему не докучали допросами следователь или прокурор, он был свободным гражданином, он был журналистом, он свободно курил везде и всюду свою трубку, пуская дым в глаза не только своим собеседникам. Что же он тогда писал? Он писал, что он получил от Троцкого поручение организовать нападение на торгпредства для добычи денег, необходимых Троцкому на антисоветскую работу. Я думаю, нельзя не поверить этому авторитетному признанию, сделанному перед советской общественностью, сделанному не на скамье подсудимых, а в советской печати. История, как вы видите, повторяется. И когда нам теперь говорят, что Троцкий в 1935 г. уговаривал Пятакова, вернее не уговаривал, а предлагал организовать хищение советских денег при содействии фирм «Демаг» и «Борзига», когда Седов налаживал для тех же целей связь с фирмой «Дейльман», то мы видим, что история повторяется…

Дальше. Когда Радек писал тогда: «От эксов…» (что такое экс? По-русски, – это просто-напросто грабеж), …«от эксов, которые Троцкий подготовлял в 1929 г., он в 1931 г. перешел к подготовке террора, о чем дал прямую директиву Смирнову и Мрачковскому – людям, связанным с ним восемнадцать лет», – мы думали, что Радек пишет на основании официальных следственных документов. Оказывается, то, что писал Радек, было, так сказать, аутентичным толкованием, т.е. толкованием из авторских уст, как одного из соавторов. Дальше он пишет: «Смирнов и Мрачковский… пали так низко, что нельзя без отвращения вспоминать их имена». Писал так Радек или не писал? Писал. Увы, писал! Радек бил тогда на откровенность, он делал вид, что раскаивается, говорит искренне. Он возмущался, бранился, проклинал, клялся, уверял, раскаивался… От чистого сердца? Нет, он лгал… Вспоминая 1929 год, когда Троцкий подготовлял грабежи наших торгпредств за границей, он делал вид, что говорит от чистого сердца. Нет, он лгал, он прикидывался только, что говорит правду, проклинал своих друзей, чтобы отвести глаза от самого себя, чтобы, как он выразился здесь на своем блатном жаргоне, «не засыпаться». И все-таки он «засыпался». Он прибег к приему закоренелых преступников. «Держи вора!» – кричал он, чтобы самому уйти из рук правосудия. Это известный прием тех, которые говорят языком – «засыпаться» и «пришить». Он пробовал увильнуть, ускользнуть от ответственности. Он, этот Радек, по трупам своих друзей и сообщников пытался выбраться из той зловонной, кроваво-грязной ямы, в которой он тогда уже сидел по уши. Он с искусственной и лживой, нарочитой аффектацией восклицал:

«Пролетарский суд вынесет банде кровавых убийц приговор, который они себе стократ заслужили. Люди, поднявшие оружие против жизни любимых вождей пролетариата, должны уплатить головой за свою безмерную вину. Главный организатор этой банды и ее дел Троцкий уже пригвожден историей к позорному столбу. Ему не миновать приговора мирового пролетариата».

Вы помните, Радек, вы говорили тогда, что эти люди, такие люди должны головою уплатить за свою вину? Радек писал:

«Главный организатор этой банды – Троцкий – уже пригвожден историей к позорному столбу, ему не миновать проклятия мирового пролетариата». Это верно. Изменникам не миновать приговора мирового пролетариата, как не миновать и приговора нашего советского суда, суда великого социалистического государства рабочих и крестьян!

А Пятаков? Пятаков тоже выступает в печати по поводу разоблачения бандитско-террористического объединенного троцкистско-зиновьевского центра. Пятаков рвет и мечет по поводу подлой контрреволюционной деятельности, деятельности, окутанной, как он писал, невыносимым смрадом двурушничества, лжи и обмана. Что скажет Пятаков сейчас, чтобы заклеймить свое собственное моральное падение, свой собственный «смрад лжи, двурушничества и обмана»? Найдет ли Пятаков эти слова, а если найдет, то какая цена этим словам, кто этим словам поверит?

Пятаков писал:

«Не хватает слов, чтобы полностью выразить свое негодование и омерзение. Это люди, потерявшие последние черты человеческого облика. Их надо уничтожать, уничтожать, как падаль, заражающую чистый, бодрый воздух Советской страны, падаль опасную, могущую причинить смерть нашим вождям и уже причинившую смерть одному из самых лучших людей нашей страны – такому чудесному товарищу и руководителю, как С.М. Киров».

Навзрыд плачет Пятаков над трупом убитого им Кирова. Рыдает. «Враг в нашей стране победившего социализма увертлив», – пишет Пятаков, смотрясь в зеркало. «Приспосабливается к обстановке», – охорашивается Пятаков перед зеркалом. «Притворяется», – про себя думает Пятаков, – «а ловко я притворяюсь»… «Лжет». «Гм, – думает Пятаков, – как же не лгать в таком положении?» «Заметает следы»… «Втирается в доверие»…

Вот что пишет Пятаков, заметая кровавые следы своих преступлений:

«Многие из нас, и я в том числе, своим ротозейством, благодушием, невнимательным отношением к окружающим, сами того не замечая, облегчили этим бандитам делать свое черное дело». Удивительный трюк! Бдительности мало было у Пятакова! (Движение в зале.) Вот в чем, оказывается, виноват Пятаков. Это опять-таки старый прием уголовных преступников. Когда человека обвиняют в грабеже с убийством, он признает себя виновным в грабеже. Когда человека обвиняют в краже со взломом, он признает себя виновным только в краже. Когда его обвиняют в краже, он признает себя, на худой конец, виновным только в хранении или скупке краденого.

Это старая тактика профессиональных преступников. Пятаков боится быть пойманным, разоблаченным и он выступает в печати, громит врага и себя не жалеет. Ах ты, говорит, ротозей Пятаков, не замечаешь, что делается вокруг тебя. Но ведь делается-то не вокруг тебя, это делаешь сам ты!

Пятаков писал: «Хорошо, что органы НКВД разоблачили эту банду». (Смех в зале.) Правда, хорошо. Спасибо органам НКВД, что они, наконец, разоблачили вот эту банду! «Хорошо, что ее можно уничтожить». Правильно, подсудимый Пятаков, хорошо, что можно, не только можно, а нужно уничтожить. «Честь и слава работникам НКВД». Вы кощунствуете, подсудимый Пятаков!

О ком писал Пятаков 21 августа 1936 г.? Пятаков писал о себе. Пятаков опередил неумолимый ход событий.

О чем же говорят эти статьи Пятакова и Радека? Разве не говорят они о крайнем, беспредельном в буквальном смысле этого слова, моральном падении этих людей, о моральном ничтожестве, о растлении этих людей? Ничтожные, заживо сгнившие, потерявшие последний остаток не только чести, но и разума, подлые людишки, собиравшиеся в поход против Советского государства мальбруки, плюгавые политики, мелкие политические шулера и крупные бандиты.

Программа антисоветского троцкистского центра

Объединенный зиновьевско-троцкистский центр и его деятели упорно пытались доказывать, что у них никаких политических программных требований не было, что у них была одна только «голая жажда власти». Это неправда. Это была попытка обмануть общественное мнение. Не может быть борьбы за власть без какой-нибудь программы, без программы, которая должна формулировать цели, задачи, стремления, средства борьбы. Мы и тогда не верили тому, что не было у объединенного троцкистско-зиновьевского террористического центра какой-нибудь программы. Мы знали, что они ее упорно скрывают, и действительно: программа у них была, как была программа и у этого троцкистского террористического центра. Она сводилась к откровенному признанию необходимости капиталистической реставрации в СССР. Сокольников подтвердил, что, по сути дела, это была старая антисоветская рютинская программа. И это верно. Сокольников говорил:

«Что касается программных установок, то еще в 1932 г. и троцкисты, и зиновьевцы, и правые сходились в основном на программе, которая раньше характеризовалась как программа правых. Это так называемая рютинская платформа; она в значительной мере выражала именно эти, общие всем трем группам, программные установки еще в 1932 г.

Что касается дальнейшего развития этой программы, то руководящие члены центра считали, что в качестве изолированной революции наша революция не может удержаться как социалистическая, что теория каутскианского ультраимпериализма и теория бухаринского организованного капитализма, родственная ей, оказались правильными. Мы считали, что фашизм – это самый организованный капитализм, он побеждает, захватывает Европу, душит нас. Поэтому лучше с ним сговориться, лучше пойти на какой-то компромисс в смысле отступления от социализма к капитализму».

Но как «сговориться»? Захочет ли фашизм «сговориться»? Не предпочтет ли он действовать без всякого сговора, так, как он действует везде, во всем мире – нахрапом, наваливаясь, давя и уничтожая слабых? Радек говорил, что было ясно, что «хозяином положения будет фашизм – германский фашизм, с одной стороны, и военный фашизм одной дальневосточной страны, с другой».

Это, конечно, понимал не хуже их и их учитель Троцкий, это понимал весь троцкистский центр. На это они шли с открытыми глазами. Это составляло второй пункт их «замечательной» программы.

Третий пункт – вопрос о войне и поражении СССР.

Четвертый – вопрос о последствиях поражения: отдача не только в концессию важных для империалистических государств промышленных предприятий, но и продажа в частную собственность важных экономических объектов, которые они наметили; это займы, о которых говорил Радек; это допущение иностранного капитала на те заводы, которые лишь формально останутся в руках Советского государства.

Пятый пункт, как они говорили, – аграрный вопрос. Этот аграрный вопрос очень просто решался у «параллельного» центра, точь-в-точь, как у Фамусова решался культурный вопрос – «забрать все книги бы, да сжечь». Так решался и у них аграрный вопрос: сжечь завоевания пролетарской революции – колхозы распустить, совхозы ликвидировать, тракторы и другие сложные сельскохозяйственные машины передать единоличникам. Для чего? Откровенно сказано: «Для возрождения нового кулацкого строя». «Нового» ли? Может быть, просто старого?

Шестой вопрос – это вопрос о демократии. Радек рассказывал, что ему писал по этому поводу Троцкий. Это очень важно нам знать, особенно теперь, когда наша страна достигла высочайшего развития пролетарской социалистической демократии, выражением чего является недавно принятая и утвержденная нашим народом великая Сталинская Конституция. Как о демократии ставился вопрос в троцкистской программе? Что говорит по вопросу о демократии К. Радек, получивший письмо от своего учителя?

«В письме Троцкий сказал (я цитирую показания Радека):

«Ни о какой демократии речи быть не может. Рабочий класс прожил 18 лет революции (теперь уже 19. – А.В.), и у него аппетит громадный…»

Это правильно. Такой громадный аппетит, что он скушает, как уже скушал не раз, любого своего врага.

«…А этого рабочего надо будет вернуть частью на частные фабрики, частью на государственные фабрики, которые будут находиться в состоянии тяжелейшей конкуренции с иностранным капиталом. Значит – будет крутое ухудшение положения рабочего класса».

А в деревне?

«В деревне возобновится борьба бедноты и середняка против кулачества. И тогда, чтобы удержаться, нужна крепкая власть, независимо от того, какими формами это будет прикрыто. Если хотите аналогий исторических, то возьмите аналогию с властью Наполеона I и продумайте эту аналогию».

Ну, вероятно, Радек продумал очень хорошо.

И, наконец, седьмой вопрос – программа внешней политики, раздел страны: «Германии отдать Украину; Приморье и Приамурье – Японии». Мы дальше интересовались, а как обстоит дело насчет каких-нибудь других экономических уступок?

Радек ответил:

– Да, были углублены те решения, о которых я уже говорил. Уплата контрибуции в виде растянутых на долгие годы поставок продовольствия, сырья и жиров. Затем – сначала он сказал без цифр, а после более определенно – известный процент обеспечения победившим странам их участия в советском импорте. Все это в совокупности означало полное закабаление страны.

Я спросил: О сахалинской нефти шла речь?

Радек: Насчет Японии говорилось – надо не только дать ей сахалинскую нефть, но обеспечить ее нефтью на случай войны с Соединенными Штатами Америки. Указывалось на необходимость не делать никаких помех к завоеванию Китая японским империализмом.

– А насчет Придунайских стран?

Радек: О Придунайских и Балканских странах Троцкий в письме говорил, что идет экспансия немецкого фашизма и мы не должны ничем мешать этому факту. Дело шло, понятно, о прекращении всяких наших отношений с Чехословакией, которые были бы защитой для этой страны.

Вот семь основных вопросов этой так называемой программы центра, добивавшегося насильственного свержения советской власти в целях изменения существующего в СССР общественного и государственного строя и восстановления в нашей стране господства буржуазии, добивавшегося нанесения удара против демократии, против дела мира, против мирных демократических стран, – в помощь кровожадным империалистическим агрессивным странам фашистского типа.

Что означала и что означает эта программа для рабочего класса, для крестьян, для дела мира, для интересов советского народа?

Эта программа означает возврат к прошлому, ликвидацию всех завоеваний рабочих и крестьян, ликвидацию побед социализма, ликвидацию советского социалистического строя. Социалистический строй – это строй без эксплуатации и эксплуататоров, это строй без купцов и фабрикантов, без нищеты и безработицы, это строй, где хозяином являются рабочие и крестьяне, строй, где уничтожены все эксплуататорские классы, где остались рабочий класс, класс крестьян, интеллигенция.

Троцкисты этим недовольны. Они хотят изменить существующий у нас ныне общественный строй. Они хотят уничтожить рабочий класс, превратившийся благодаря победе социализма в совершенно новый класс, в рабочий класс СССР, вернуть его в положение, которое он занимал до Октябрьской революции, в положение рабов, закованных в капиталистические цепи.

Вот что означает для рабочих нашей страны и для рабочих всех стран мира троцкистская платформа капиталистической реставрации в СССР.

Наше советское крестьянство – это новое колхозное крестьянство, – оно совсем не похоже на крестьянство капиталистических стран. В капиталистических странах крестьянство влачит нищее, полуголодное или вовсе голодное существование. Разбросанные по лицу всей страны, как говорил об этом товарищ Сталин, они «копаются в одиночку в своих мелких хозяйствах с их отсталой техникой, являются рабами частной собственности и безнаказанно эксплуатируются помещиками, кулаками, купцами, спекулянтами, ростовщиками и т.п.».

«Такого крестьянства, – говорил на Чрезвычайном VIII Съезде Советов товарищ Сталин, – у нас уже нет… У нас нет больше помещиков и кулаков, купцов и ростовщиков, которые могли бы эксплуатировать крестьян. Стало быть, наше крестьянство есть освобожденное от эксплуатации крестьянство… Как видите, – говорил товарищ Сталин, – советское крестьянство – это совершенно новое крестьянство, подобного которому еще не знала история человечества».

Это не нравится троцкистам, и они хотят изменить и это положение. Они хотят вернуть в деревню кулаков и помещиков, утвердить вновь кулацкую власть, восстановить в деревне хозяев, кулаков, отдать крестьян в кулацкую кабалу, лишить наше колхозное крестьянство добытых кровью прав.

Вот что означает для крестьян нашей страны троцкистская программа капиталистической реставрации, возврата нашей страны в руки капиталистов, кулаков и помещиков.

Троцкисты недовольны, наконец, и тем, что победа социализма в СССР превратила интеллигенцию из служанки капитала в равноправного члена советского общества. Троцкисты недовольны тем, что наша интеллигенция «вместе с рабочими и крестьянами, в одной упряжке с ними, ведет стройку нового бесклассового социалистического общества» (Сталин). Они этим тоже недовольны. Они хотят изменить общественно-политический строй в СССР. Это значит – изменить общественно-политическое положение и роль в нашем государстве рабочих, крестьян и интеллигенции и вернуть их в положение, какое они занимают в старом капиталистическом обществе, бросить их в омут эксплуатации, безработицы, каторжного, беспросветного и тупого труда, вечной нищеты и голода.

Вот что значат те семь пунктов программы реставрации капитализма, о которых я говорил выше.

Поэтому Зиновьев, Каменев и другие главари антисоветского объединенного троцкистского блока и скрывали эту программу, упорно отрицая ее наличие. Эту программу скрывали и главари «параллельного» центра – Троцкий, Пятаков, Радек, Сокольников и другие.

Как показывал Радек, Троцкий указывал, что «не надо теперь перед рядовыми членами блока ставить программных вопросов во весь рост. Испугаются…» Радек заявил:

«И для меня и для Пятакова было ясно, что директива подвела блок к последней черте, что, подводя итоги и намечая перспективы работы блока, она устраняла всякие сомнения насчет ее буржуазного характера. Понятно, мы этого вслух признать не могли, ибо это ставило нас перед необходимостью – или признать себя фашистами, или поставить перед собой вопрос о ликвидации блока»… (т. V, л. д. 147).

Не потому ли, между прочим, не удалось Радеку созвать совещание? О чем бы стали они говорить на этом совещании? О реставрации капитализма? О расчленении СССР? О разделении территории СССР? О территориальных уступках? О распродаже нашей территории японским и германским захватчикам? О шпионаже, вредительстве? Они скрывали эти пункты своей программы, являющиеся основными пунктами их программы. Но известно, что нет ничего тайного, что не стало бы явным. Стала явной и эта позорная программа антисоветского троцкистского блока.

Эту программу признали здесь Пятаков, Радек, Сокольников, об этом рассказали здесь на суде они сами.

Но, может быть, это выдумки? Может быть, они говорят так просто потому, что они хотят разыграть комедию раскаявшихся грешников? Раз раскаялись, то надо о чем-то говорить, надо что-то разоблачать. Может быть, Троцкий никогда таких установок не давал?

Но, товарищи судьи, вы знаете, всем известно, что за границей Троцкий издает так называемый «Бюллетень оппозиции», и, если вы возьмете № 10, за апрель 1930 г., этого «Бюллетеня», вы увидите, что там напечатано по существу то же самое:

«…Отступление все равно неизбежно. Нужно совершить его как можно раньше…

…Приостановить „сплошную“ коллективизацию…

…Прекратить призовые скачки индустриализации. Пересмотреть в свете опыта вопрос о темпах…

…Отказаться от „идеалов“ замкнутого хозяйства. Разработать новый вариант плана, рассчитанный на возможно широкое взаимодействие с мировым рынком…

…Совершить необходимое отступление, а затем стратегическое перевооружение…

…Без кризисов и борьбы из нынешних противоречий выйти нельзя…»

В 1933 г. Л. Троцкий требовал:

а) роспуска большей части колхозов как дутых;

б) роспуска совхозов как нерентабельных;

в) отказа от политики ликвидации кулачества;

г) возврата к концессионной политике и сдачи в концессию целого ряда наших промышленных предприятий как нерентабельных.

Эта программа не только выражала взгляды, надежды и чаяния троцкистских контрреволюционеров, но, как установлено следствием, служила и основой соглашения троцкистов с иностранными агрессорами, которые зарятся на советскую землю. Ведь следствием установлено, что на основе этой программы Радек, Пятаков и их сообщники вступили и вели переговоры с иностранными агрессорами, с их представителями, ожидая от них военной помощи и обещая им различные экономические и политические выгоды, вплоть до уступки части советской территории. Предатели шли на все, даже на распродажу родной земли. Они пошли на самую черную измену, они пали ниже последнего деникинца или колчаковца. Последний деникинец или последний колчаковец выше этих предателей. Деникинцы, колчаковцы, милюковцы не падали так низко, как эти троцкистские иуды, продававшие родину за 30 серебренников, да и то фальшивых, пытавшиеся отдать в кабалу иностранному капиталу нашу страну. Это факты. Это следствием установлено, и поколебать этого нельзя.

Мудрено ли, что подобная программа предательства отвергается нашим народом, что, если бы с этой программой пойти на наши фабрики, заводы, в колхозы, в наши красноармейские казармы, агитатора немедленно бы схватили и повесили на первых попавшихся воротах. И поделом, ибо, кроме виселицы, изменникам не может быть другого удела. Это программа черной измены. Мы противопоставляем ей свою программу – программу советского правительства. Напрасно было бы изображать дело так, будто здесь идет борьба, спор между двумя фракциями, одной из которых повезло, и она пришла к власти, а другой не повезло, «не пофартило», и она к власти не пришла.

Тут идет борьба не на жизнь, а на смерть между двумя программами, двумя противоположными системами принципов, враждебными друг другу направлениями, взглядами, отражающими эти принципы. Этой черной программе троцкистов мы противопоставляем свою программу ликвидации капитализма, ликвидации всех остатков капитализма в нашей стране. Вся Советская страна, рабочие, крестьяне и интеллигенция, под руководством нашей великой партии, партии Ленина – Сталина, под руководством нашего великого вождя и учителя Сталина героически борется за эту программу, неустанно трудится на укрепление нашей государственной независимости, самостоятельности и неприкосновенности наших границ и нашей земли.

В одном великом порыве, невиданном в прошлом истории царской России и ни в одном капиталистическом государстве, в порыве советского патриотизма, героическими руками трудящихся СССР строится наше новое социалистическое отечество. Все народы нашей страны охвачены небывалым в истории энтузиазмом, творящим чудеса. Могучая любовь к нашей родине, к нашему отечеству!..

«В прошлом у нас не было и не могло быть отечества», – говорил товарищ Сталин в 1931 г. «Но теперь, когда мы свергли капитализм, а власть у нас рабочая, – у нас есть отечество и мы будем отстаивать его независимость».

Вся наша страна громко, на весь мир повторяет эти слова товарища Сталина и готова по первому призыву партии и правительства, как один, подняться на защиту отечества.

Товарищ Сталин сказал: «Наша политика есть политика мира» и что мы «эту политику мира будем вести и впредь всеми силами, всеми средствами. Ни одной пяди чужой земли не хотим. Но и своей земли, ни одного вершка своей земли не отдадим никому».

Пусть это крепко запомнят наши враги.

Наш великий русский народ, наши великие народы – украинский, белорусский, узбекский, грузинский, азербайджанский, армянский, татарский и все другие многомиллионные народы СССР живой стеной стоят на страже наших границ, охраняя каждую пядь, каждый вершок нашей священной советской земли!

«Мы полны, – писал Ленин, – чувства национальной гордости, ибо великорусская нация тоже создала революционный класс, тоже доказала, что она способна дать человечеству великие образцы борьбы за свободу и за социализм, а не только великие погромы, ряды виселиц, застенки, великие голодовки и великое раболепство перед попами, царями, помещиками и капиталистами» [т. XVIII, стр. 81].

И вот перед вами, товарищи судьи, сидят люди, которые собирались повергнуть с помощью иностранных штыков нашу страну в капиталистическое рабство. Об этих людях и им подобных писал в свое время Ленин, что это вызывающие законное чувство негодования, презрения и омерзения холуи и хамы. Вот эти люди, эти холуи и хамы капитализма, пытались втоптать в грязь великое и святое чувство нашей национальной, нашей советской патриотической гордости, хотели наглумиться над нашей свободой, над принесенными нашим народом за свою свободу жертвами, они изменили нашему народу, перешли на сторону врага, на сторону агрессоров и агентов капитализма. Гнев нашего народа уничтожит, испепелит изменников и сотрет их с лица земли…

Пораженческая позиция троцкистского центра – провокация войны

Как это установлено на предварительном и судебном следствии, антисоветский троцкистский центр одним из пунктов своей программы имел установку на ускорение войны и поражение СССР в этой войне. А через войну и поражение – приход к власти, захват власти и использование ее для капиталистической реставрации.

Троцкистский центр в составе Пятакова, Радека, Сокольникова и Серебрякова понимал, разумеется, всю безнадежность своих преступных замыслов о свержении советской власти и захвате этой власти в условиях мирного существования нашего Союза, мирного развития СССР. Они понимали, конечно, что внутри нашей страны нет сил, на которые можно было бы рассчитывать, как на действительно реальные силы. Поэтому главари этого центра основную ставку свою ставили на предстоящую войну, на неизбежность военного нападения на СССР агрессора, на неизбежность завязки войны, на необходимость обеспечить в этой войне победу нашего врага и наше поражение.

В беседе с Пятаковым в декабре 1935 г. Троцкий, по словам Пятакова, прямо говорил о неизбежности войны в ближайшее же время. Мы здесь это проверили, насколько возможно. Называлась дата – 1937 г.

Я не могу здесь не сказать об одном обстоятельстве, которое было вчера рассмотрено в закрытом заседании. Именно, в связи с установкой Троцкого и, очевидно, соответствующих компетентных в этом деле кругов и учреждений одного иностранного государства, с которым договаривался Троцкий, установка на 1937 г. обусловливалась необходимостью ряда таких мероприятий, которые должны были бы действительно к этому времени подготовить неизбежность поражения СССР. Вчера на закрытом судебном заседании Пятаков и Ратайчак дали подробные объяснения, что они сделали для того, чтобы обеспечить наше поражение в случае возникновения войны в 1937 г., и, в частности, в деле снабжения нашей армии необходимыми средствами обороны. Они нам показали вчера, как глубоко и как чудовищно подл был их план предательства нашей страны в руки врага. Они показали, как они своим планом хотели обезоружить в наиболее для нас важный и опасный в случае возникновения военных действий период времени – нашу Красную армию, нашу страну, наш народ.

Теперь становится понятным, почему их планы были приноровлены к тому, чтобы именно в 1937 г. поставить нас в тяжелое положение в области некоторых мероприятий оборонного значения.

Именно к 1937 г. было подтянуто то чудовищное преступление, которое вчера было установлено в закрытом судебном заседании. Именно на 1937 г. ставилась основная ставка на поражение.

Надо вспомнить, что еще 10 лет назад Троцкий оправдывал свою пораженческую позицию по отношению к СССР, ссылаясь на известный тезис о Клемансо. Троцкий тогда писал: надо восстановить тактику Клемансо, восставшего, как известно, против французского правительства в то время, когда немцы стояли в 80 км от Парижа. Товарищ Сталин зло высмеял Троцкого – этого «опереточного Клемансо» и его «донкихотскую группу». Троцкий и его сообщники выдвинули тезис о Клемансо не случайно. Они вновь вернулись к этому тезису, но уже теперь не столько в порядке теоретической, сколько практической подготовки, подготовки на деле, в союзе с иностранными разведками, военного поражения СССР.

Л. Троцкий и антисоветский троцкистский центр всячески, всеми доступными им средствами старались ускорить нападение агрессоров на СССР.

«Ускорить столкновение» – спровоцировать войну, подготовить поражение СССР – вот к чему сводилась программа троцкистского «центра» в области, так сказать, внешней политики.

Это «программа» иностранных лазутчиков, агентов иностранных разведок, забирающихся, если это им удастся, в самую гущу рядов противника и пытающихся взрывать ряды противника изнутри. Вот к чему сводилась программа троцкистского центра в части, так сказать, внешней политики.

Две программы – непримиримые, как смертельные враги, стоят одна против другой. Две программы, два лагеря. С одной стороны, оторванная от народа и враждебная народу жалкая кучка людей, ставшая агентами иностранных разведок; с другой стороны, советское правительство, имеющее поддержку со стороны всего населения СССР. Две программы, две принципиально противоположные линии борьбы.

Вполне понятно, что, исходя именно из этих принципиальных своих установок на войну, на поражение, на дезорганизацию нашего государства, на предательство его интересов воинствующему фашизму, и вытекал ряд уже других практических шагов и мероприятий, которые проводила троцкистская организация под руководством своего троцкистского антисоветского центра.

Организация и совершение диверсий и вредительства

Радек и Пятаков подтвердили на суде, что в подготовке военного поражения главным методом в руках изменников из «центра» являлись вредительские мероприятия и диверсии.

Пятаков показывал, что Троцкий при свидании с ним объяснял, что одним из пунктов достигнутого Троцким с представителями германской национал-социалистической партии соглашения было обязательство «…во время войны Германии против СССР… занять пораженческую позицию, усилить диверсионную деятельность, особенно на предприятиях военного значения… действовать по указаниям Троцкого, согласованным с германским генеральным штабом».

Осуществляя взятые на себя таким образом обязательства, «параллельный» или просто антисоветский троцкистский центр на ряде предприятий нашего Союза в действительности организовал, как это установлено следствием, широкую систему вредительских действий и даже диверсий, проводившихся через специально организованные ими диверсионные и вредительские группы. Не только в области нашей промышленности, но также и в области железнодорожного хозяйства, «параллельный» центр расставлял в соответствии с этим своих людей. Мы видели ведь как это делалось. Если плохо или недостаточно удовлетворительно, с точки зрения центра, разворачивается вредительская и диверсионная работа в Западной Сибири, Пятаков спешит туда, посылает Дробниса специально для того, чтобы усилить западносибирский центр, руководящий диверсионной и вредительской работой.

Мы знаем, что расстановка сил проводилась и проходила по определенному плану не случайно. Были специальные люди, в адреса которых направлялись прибывшие из-за границы разведчики. Эти разведчики расставлялись также по определенному плану, их направляли именно туда, где, казалось, необходимо нанести наиболее чувствительный, как говорили Пятаков и Троцкий, удар.

Пятаков оставляет в центре за собой руководство диверсионной и вредительской работой. Руководство вредительством и диверсиями на железнодорожном транспорте поручается Серебрякову, вкупе с ним Князеву, Туроку, Богуславскому.

Естественно, громадное внимание преступный центр обращал на Кузбасс, в частности на Кемерово. Не случайно именно в Западной Сибири создается достаточно сильный краевой центр в составе испытанных троцкистов: Муралова, Дробниса и Богуславского. Пятаков подтягивает к себе в качестве своих ближайших помощников – Ратайчака, Норкина; Муралов и Дробнис опираются на Шестова и Строилова.

Основные вредительские и диверсионные силы расставляются достаточно умело и по определенному плану. Основной вредительский и диверсионный актив не распыляется, он концентрируется. Эти силы концентрируются со всеми необходимыми требованиями, предъявляемыми конспирацией. Эти силы концентрируются на наиболее крупных, наиболее важных предприятиях, имеющих преимущественно оборонное значение. Здесь учитывается и ряд таких естественно возникающих трудностей, которые связаны с организацией нового дела, каким является, например, организация мощного Кемеровского комбината. Учитывается решительно все. Можно сказать, что каждая мелочь берется на строгий учет. Все взвешивается «по-хозяйски», если употребить это слово с издевательством над понятием «хозяин». Пятаков выступает здесь именно как хозяин, как организатор этого вредительского хозяйства.

Это человек, который живет двойной жизнью. Он ко всему, даже к вредительскому и диверсионному акту, подходит с расчетом, с выкладкой, соображая, что к чему, что и когда, действуя не просто так, по-партизански. Пятаков – враг партизанщины и в области террора, и в области вредительства, и в области диверсии. Он действует по строгому хозяйственному расчету: вредит там, тогда, так и столько, где, когда, как и сколько ему в этом помогают и содействуют обстоятельства. Учет обстоятельств находится в его руках, учет обстановки находится в его руках, учет сил – в его руках, учет средств – в его руках. Средства маскировки также находятся в его руках. Отсюда достаточно широкая, планомерная, разветвленная вредительская, диверсионная деятельность, чудовищность которой иногда может просто привести в содрогание. На предварительном следствии Пятаков показал:

«Я рекомендовал своим людям (и сам это делал) не распыляться в своей вредительской работе, концентрировать свое внимание на основных крупных объектах промышленности, имеющих оборонное и общесоюзное значение. В этом пункте я действовал по директиве Троцкого: „Наносить чувствительные удары в наиболее чувствительных местах“».

Надо отдать Пятакову справедливость, он умел наносить чувствительные удары в действительно чувствительных местах.

Мы видели на судебном следствии, что означала эта троцкистско-пятаковская формула в действии: она означала порчу и уничтожение машин, агрегатов и целых предприятий, поджог и взрыв целых цехов, шахт и заводов, организацию крушений поездов, гибель людей.

Наша история знает немало преступлений против власти рабочих, против пролетарской диктатуры. В нашу историю вписаны отвратительные страницы возмутительных заговоров против Советов. Мы помним «шахтинское дело» и, как живые свидетели прошедших перед нашими глазами судебных процессов, мы помним дело «Промпартии», дело «союзного бюро с.-д. меньшевиков». Но едва ли будет преувеличением сказать, что в искусстве вредительства, цинизма и гнусной диверсионной практики троцкисты далеко оставили за собою своих предшественников, что в этой области они перещеголяли самых матерых и отъявленных преступников. Если сравнить Пятакова с его предшественниками в этой области, то я думаю, что фигуры его предшественников померкнут перед силою и глубиною тех предательских, преступных действий, которые сумел осуществить Пятаков, прикрывая свою преступную деятельность своим высоким положением в Наркомтяжпроме.

Организуя вредительские диверсионные акты, троцкистский антисоветский центр решал по существу одновременно две задачи: одну задачу – подорвать хозяйственную мощь Советского государства и обороноспособность нашей страны, другую задачу – вызвать у рабочих, у трудящихся, у населения озлобление против советской власти, натравить народ на советскую власть. Эту вторую задачу они решали при помощи самых изуверских преступлений. Они не только не останавливались перед этими преступлениями, они, наоборот, старались эти преступления организовать в возможно более широком масштабе, старались увеличить число жертв возможно больше. И не прав Пятаков, когда говорит, что принимал «это» как неизбежное. Он здесь не имеет мужества сказать всю ту правду, которую сказал сидящий за его спиною Дробнис.

Не как необходимое и неизбежное принималась центром система взрывов, поджогов, крушений с человеческими жертвами. Организация этого рода преступлений входила в план центра, являясь его составной частью. Дробнис сказал:

«Даже лучше, если будут жертвы на шахте, так как они несомненно вызовут озлобление у рабочих, а это нам и нужно».

Князев говорил, что Лившиц дал ему поручение:

«Подготовить и осуществить ряд диверсионных актов (взрывов, крушений или отравлений), которые сопровождались бы большим количеством человеческих жертв».

Товарищи судьи! На суде перед нашими глазами прошло несколько тяжелых картин, которые я должен буду сейчас восстановить в вашей памяти. Должен восстановить взрыв на шахте «Центральная», повлекший гибель 10 рабочих и тяжелые ранения 14 рабочих. Я должен буду также напомнить о крушении на станции Шумиха, повлекшем за собой смерть 29 красноармейцев и ранение еще 29 красноармейцев.

Характерно, что, совершая преступления, заговорщики очень хладнокровно и продуманно заметали свои следы, пытались эти следы замести. Мы видели, как по поводу отравления рабочих в декабре 1935 г. на 6-м участке в районе Северного Ходка в Кемерово члены вредительской троцкистской организации Пешехонов и другие составили специальный акт, скрывший умышленный характер этого отравления. Здесь же на суде Князев и Турок должны были подтвердить, что ряд организованных ими железнодорожных крушений остались безнаказанными, потому что они с циничным искусством прятали достаточно успешно концы в воду.

Мы знаем, что эти люди не останавливались перед тем, чтобы заведомо лживо, заведомо неправильно сообщать следственным органам о виновниках организованных ими крушений, что они умели свалить вину на совершенно невинных людей, как это было со стрелочницей Чудиновой.

Здесь действовала чудовищная бандитская система, которая не щадит никого, не останавливается ни перед чем, направляет свои удары не только против тех, с кем непосредственно ведется борьба, но и против всех тех, кто вообще встречается на их преступном пути.

Надо сказать, что организация диверсионных и вредительских актов и проведение их в жизнь весьма облегчались преступникам тем, что ряд командных должностей в промышленности и на транспорте был захвачен в свои руки этими людьми, сумевшими нас обмануть. Экспертные технические комиссии, которые давали здесь свое заключение, с совершенной точностью и конкретностью установили, что все так называемые аварии, взрывы, пожары, которые сначала пытались изобразить как результат несчастных случаев, на самом деле проводились вредителями умышленно, продуманно. Установлено, что на Горловском азотно-туковом комбинате под руководством подсудимого Ратайчака были организованы в сравнительно короткий срок три диверсионных акта, в том числе два взрыва, повлекшие за собой человеческие жертвы и причинившие нашему государству к тому же и тяжелый материальный урон.

Товарищи судьи! Для того, чтобы оценить со всей полнотой всю безмерную чудовищность этих преступлений, надо не упускать из виду не только то, что эти преступления совершены, но и то, что они совершены людьми, которым была вверена охрана интересов нашего государства от всякого рода посягательств на них. Ратайчак, который должен был в первую очередь охранять нашу химическую промышленность от всякого рода посягательств на нее и беречь от всякого рода ущерба, этот человек предает. Он действует, как прямой изменник: за подобного рода преступления в военной обстановке он подлежал бы расстрелу на месте, немедленному уничтожению.

Аналогичные диверсионные акты по поручению Ратайчака совершаются троцкистской организацией и на других химических предприятиях Союза. Диверсионный характер этих взрывов установлен и признан и подсудимыми, и свидетельскими показаниями, и, наконец, специальной технической экспертизой, которая здесь поставила все точки над «i» и не оставила никакого сомнения, что речь идет действительно о диверсиях.

Я хотел бы кратко остановиться на этих данных экспертизы. Я просил экспертов ответить нам на ряд вопросов по взрыву, имевшему место в ноябре 1935 г. на Горловском туковом заводе в водородно-синтетическом цехе. На прямой вопрос, имелась ли возможность предупредить этот взрыв, эксперты ответили: «Бесспорно имелась». Что же нужно было сделать для того, чтобы этих взрывов не было?

Оказывается, немногое. Для этого нужно было только придерживаться инструкции по безопасному проведению работ. Инструкция обеспечивает нормальную и безопасную работу. Это не было сделано. Отсюда взрыв. И когда мы поставили экспертам вопрос: а может быть этот взрыв все-таки случайный? Когда мы проверили показания подсудимых, экспертиза ответила: «Факт злого умысла неоспорим».

Мы при помощи экспертизы проверили показания самих подсудимых, и хотя мы знаем, что в некоторых европейских законодательствах признание подсудимыми своей вины считается достаточно авторитетным для того, чтобы уже не сомневаться больше в их виновности, и суд считает себя вправе освободить себя от проверки этих показаний, мы все же для того, чтобы соблюсти абсолютную объективность, при наличии даже собственных показаний преступников, проверили их еще с технической стороны и получили категорический ответ и о взрыве 11 ноября, и о горных пожарах на Прокопьевском руднике, и о пожарах и взрывах на Кемеровском комбинате, – установили, что не может быть никакого сомнения в наличии злого умысла.

Мы, таким образом, имеем целую систему широко разветвленных вредительских и диверсионных мероприятий, которые охватывали те отрасли нашей промышленности, которые имеют наиболее важное значение с точки зрения общесоюзных интересов и с точки зрения интересов обороны и обороноспособности нашего государства.

Троцкистский центр организовал достаточно широко разветвленные вредительские и диверсионные мероприятия и на железнодорожном транспорте. Мы уже установили, что активную роль в этом кошмарном преступлении или, вернее, в этой сумме кошмарных преступлений играли Лившиц, Турок, Князев и Богуславский. Но и здесь я не могу не выделить Лившица, ибо это уже предел, как мы имели и в случае с Пятаковым, всякого мыслимого преступления. В самом деле, Лившиц был не просто работник железнодорожного транспорта, не просто один из ответственных работников Народного комиссариата путей сообщения. Лившиц был заместителем народного комиссара путей сообщения. В этом отношении он ничем не отличается от Пятакова, несмотря на то, что его роль по сравнению с Пятаковым была второстепенной. Когда наша промышленность и железнодорожный транспорт под блестящим руководством товарищей Серго Орджоникидзе и Лазаря Моисеевича Кагановича, преодолевая всякого рода трудности, изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год поднимались в гору, – в это самое время те, кто призван был им помогать, нагло и предательски обманывали их, обманывали нас всех, нашу партию, наш народ.

Вот почему я полагаю, что в отношении Пятакова, бывшего заместителя народного комиссара тяжелой промышленности СССР, в отношении Лившица, бывшего заместителя народного комиссара путей сообщения, и в отношении Сокольникова, бывшего заместителя народного комиссара по иностранным делам, – в отношении этих трех лиц как лиц, облеченных особым доверием, особой государственной ответственностью перед нашей страной, – вопрос об уголовной ответственности должен быть поставлен особо, даже если бы за их плечами не было иных чудовищных преступлений.

Подсудимый Князев по прямому заданию «параллельного» троцкистского центра организовал и осуществил ряд крушений поездов, по преимуществу воинских, сопровождавшихся значительным количеством человеческих жертв. Было крушение на ст. Шумиха, где погибло 29 красноармейцев и 29 красноармейцев оказались ранеными, крушение на перегоне Яхнино – Усть-Катав, крушение воинских поездов, крушение товарных поездов. Князев организовал их, как это выяснилось, не только по поручению и указаниям «параллельного» троцкистского центра и, в частности, Лившица, но и по прямым заданиям агента одной из иностранных держав, – агента японской разведки господина X., который действительно был одной из движущих пружин преступной деятельности Князева и Турока.

Князев показал, что организация крушений воинских поездов входила в круг мероприятий, намеченных для удара по нашей Красной Армии, и нельзя отказать в признании того, что действительно эти мероприятия преступного характера могли нанести нам чувствительный удар.

Так переплетались интересы троцкистской организации с интересами иностранных разведок. Они не могли не переплетаться, потому что у них были общая политическая задача, общие методы работы и организационная связь, что, в сущности говоря, стирало всякие грани различия троцкистской организации от организации японской или германской разведки.

Связи Князева и Турока, связи шпионского диверсионного характера нами были проверены на закрытом заседании, где была совершенно точно установлена и личность этого господина X., и все те обстоятельства, о которых подсудимые давали показания на суде.

Я здесь должен буду напомнить об имеющихся в деле двух письмах, где изобличаются связи Князева с этим господином X. Эти письма только лишний раз и вполне объективно подтверждают показания Князева.

Князев показал, что по соглашению с этим самым господином X. он давал и выполнял задания на случай войны по организации поджогов воинских складов, пунктов питания, пунктов санитарной обработки войск. Князев подтвердил, что японская разведка особенно резко ставила вопрос об организации диверсионных актов путем применения бактериологических средств в момент войны с целью заражения остро заразными бактериями поездов под воинские эшелоны, а также пунктов питания и санитарной обработки войск.

Вот два наиболее характерных факта, которые сами по себе говорят о действительно беспредельном падении, о действительно моральном растлении, которым оказались подвержены и малые и большие деятели этого антисоветского троцкистского центра. Эпизод с Кемеровским комбинатом и задание, которое Князевым получено от X. на случай войны, – заражение красноармейцев остро заразными бактериями – два факта, вполне достаточных для того, чтобы считать полностью установленным предъявленное здесь обвинение в государственной измене.

Преступники действовали с наглостью и цинизмом. На них оказывало некоторое влияние их положение, позволявшее им думать, что они настолько крепко законспирированы и замаскированы, что не будут разоблачены до конца. В самом деле, как могли они в течение сравнительно длительного времени совершать эти преступления, оставаясь безнаказанными? Это вопрос, конечно, законный. Но что же, если те самые консулы, на которых лежит обязанность заботиться, чтобы никакого ущерба не понесло государство (старая формула, которая говорит, что консулы обязаны не допускать никакого ущерба государству), эти самые консулы оказались основными вредителями, основными организаторами этих преступлений! Тут, конечно, можно вредить месяц, можно вредить год, два, пять лет, может быть, даже целые десять лет, если играть эту подлейшую двойную игру, если жить той двойной жизнью, какой жили обвиняемые по этому делу. Да, эти преступления были возможны потому, что они совершались под прикрытием тех, кто должен был бы первый поднять тревогу, дать сигнал и броситься в борьбу не на жизнь, а на смерть против подобных преступлений. Это объясняет все.

Но тут я поставлю другой вопрос: несмотря на то, что к руководству примазались вот такие шпики и разведчики, как Ратайчак, вот такие предатели и изменники, как Лившиц или Пятаков, – как случилось, что, несмотря на все это, их усилия подорвать мощь промышленности, ослабить силы оборонной промышленности, поколебать обороноспособность нашей страны оказались тщетными? Это наиболее важный вопрос, и на него нужно дать точный и исчерпывающий ответ.

Да, в известный период, в известный момент, на известных участках нам приходилось туго. Но, несмотря на вредительские и диверсионные удары, наша промышленность и наш железнодорожный транспорт все время идут в гору, все больше поднимаются вверх. Я приведу несколько справок из нескольких отраслей промышленности, которые были ареною преступной деятельности троцкистских заговорщиков.

В угольной промышленности мы имеем рост добычи угля:

по Донбассу – с 25 288 тыс. т в 1913 г. до 75 202 тыс. т в 1936 г.,

по Кузбассу – с 799 тыс. т в 1913 г. до 17 259 тыс. т в 1936 г.,

по Подмосковному бассейну – с 300 тыс. т до 7201 тыс. т в 1936 г. Громадный рост!

За 19 лет наша страна создала мощную химию и заняла третье или даже по отдельным отраслям промышленности второе место в мире.

К началу первой пятилетки наша страна обогатилась созданием ряда новых отраслей промышленности, имеющих общенародное хозяйственное значение, как анилино-красочная промышленность, коксо-бензоловая промышленность, химико-фармацевтическая и т.д. Первая и вторая пятилетки советской химии были наиболее яркими этапами в развитии химической промышленности. Надо иметь в виду, что история мировой химии вообще начинается с конца XVIII века. Следовательно, современная мировая химическая промышленность имеет около 150 лет своего развития, а наша советская химическая промышленность имеет не больше 10 лет своего развития.

И за эти 10 лет она прошла путь 150 лет мирового капиталистического хозяйства. Мы имеем успехи, благодаря которым по серной кислоте и соде мы занимаем третье место, уступая только Германии и Соединенным Штатам, по суперфосфату – первое место после Соединенных Штатов, по азотным удобрениям наша страна выдвигается на четвертое место в мире. Это факты многозначительные, особенно в свете тех кошмарных преступлений, о которых мы здесь слышали и которые вызвали всеобщее негодование нашей страны. Это говорит о том, что именно так отвечает наш народ, наша социалистическая промышленность на подрывную работу предателей и агентов фашистских разведок. Несмотря на вредительство, несмотря на диверсии, сотни погибших от рук разведчиков и диверсантов лучших стахановцев, несмотря на систематические и планомерно проводившиеся мероприятия по сознательному срыву стахановского движения, – наша промышленность бурно растет и перевыполняет свои производственные планы!

Аналогичное положение на железнодорожном транспорте.

И здесь мы имеем героический подъем железнодорожного хозяйства, о чем особенно красноречиво говорят цифры среднесуточной погрузки. Эта погрузка в 1934 г. выражалась в 55 417 вагонов, в 1935 году – в 68 098 вагонов, в 1936 г. – в 86 160 вагонов! Годовая перевозка грузов в миллиардах тонно-километров за те же годы: 205, 258, 323! Железнодорожный транспорт героически преодолел былые трудности…

Чем объяснить это чудо, чем объяснить это явление? Чудес в мире не бывает. Почему же мы имеем такой блестящий рост, такой расцвет нашей промышленности и железнодорожного транспорта? Потому, что на стороне вредителей стоят единицы. Вред, причиняемый этими единицами, быстро ликвидируется миллионами. Потому, что на стороне Советского правительства и строительства социализма стоят миллионы!

Шпионаж и террор

Материалами предварительного и судебного следствия и собственными признаниями обвиняемых Ратайчака, Князева, Пушина, Турока, Граше, Шестова, Строилова установлено, что наряду с диверсионно-вредительской деятельностью троцкистский антисоветский центр широко и систематически занимался шпионажем в пользу иностранных разведок.

На этом вопросе я не буду подробно останавливаться, скажу лишь основное.

Установление связей с японской и германской разведками осуществлялось не в порядке личной инициативы какого-то Турока или Шестова. Эта связь осуществлялась в порядке выполнения директивы Троцкого. Люди, связавшиеся с иностранными, германской и японской, разведками под руководством Троцкого и Пятакова, своей шпионской работой подготовляли результаты, которые должны были самым тягчайшим образом сказаться на интересах не только нашего государства, но и на интересах целого ряда государств, вместе с нами желающих мира, борющихся вместе с нами за мир.

Товарищ Сталин в своей телеграмме на имя Центрального комитета коммунистической партии Испании, на имя товарища Хозе Диас сказал, что «трудящиеся Советского Союза выполняют лишь свой долг, оказывая посильную помощь революционным массам Испании. Они, – сказал товарищ Сталин, – отдают себе отчет, что освобождение Испании от гнета фашистских реакционеров не есть частное дело испанцев, а – общее дело всего передового и прогрессивного человечества».

И я хочу просить вас, товарищи судьи, чтобы и вы, взвешивая все обстоятельства данного дела и оценивая значение преступлений, совершенных подсудимыми, также подошли к этому делу с точки зрения охраны интересов нашего государства, с точки зрения охраны интересов всего передового и прогрессивного человечества.

Мы в высокой степени заинтересованы в том, чтобы в каждой стране, желающей мира и борющейся за мир, самыми решительными мерами их правительств были прекращены всякие попытки преступной шпионской, диверсионной, террористической деятельности, которая организуется врагами мира, врагами демократии, темными фашистскими силами, подготовляющими войну, собирающимися взорвать дело мира и, следовательно, дело всего передового, всего прогрессивного человечества. Достаточно полно установлено, что именно в этой области делали и маленькие шпики, сидящие здесь на скамье подсудимых, вроде Граше, Ратайчака, и большие шпики, возглавляющие эту скамью подсудимых. Князев и Лившиц, Ратайчак, Шестов, Строилов, Пушин, Граше – это непосредственная агентура германской и японской разведок. Агентура, конечно, не только не исключает, а, наоборот, предполагает ответственность на равных началах и главарей этого центра, организовавших агентуру и пустивших ее в ход.

Обвинительное заключение предъявляет обвинение к членам троцкистского центра и их сообщникам в организации террористических актов.

Здесь надо раньше всего остановиться на основном и общем вопросе – доказано, что в программе троцкистского антисоветского центра стоял террор, что этот террор проводился на деле.

В наших руках имеются документы, свидетельствующие о том, что Троцкий дважды, по крайней мере, и притом в достаточно откровенной, незавуалированной форме, дал установку на террор, – документы, которые оглашены их автором urbi et orbi (всему миру). Я имею в виду, во-первых, то письмо 1932 г., в котором Троцкий бросил свой предательский, позорный клич – «убрать Сталина», и, во-вторых, я имею в виду документ, уже относящийся к более позднему времени, – троцкистский «Бюллетень оппозиции» № 36–37, октябрь 1933 г., где мы находим ряд прямых указаний на террор как метод борьбы с Советской властью.

В самом деле, здесь, в статье, имеющей программный характер, в статье, которая под своим официальным названием содержит еще подзаголовок – «Проблемы IV Интернационала», – Троцкий говорит совершенно откровенно о терроре как методе, который уже в те годы был поставлен в порядок дня практической деятельности троцкистов. Этот террор они, к нашему великому горю, сумели осуществить в 1934 г., убив Сергея Мироновича Кирова.

В этой самой статье, имеющей программный характер, есть глава, в которой говорится: «Возможно ли мирное снятие бюрократии?» Троцкий и троцкисты считают наш советский аппарат бюрократическим аппаратом.

Здесь говорится:

«Возьмите немаловажный вопрос, как подойти к реорганизации Советского государства».

Троцкий, видите ли, озабочен реорганизацией Советского государства, чем озабочены, как мы видели на этом процессе, также и его ближайшие помощники – Пятаков, Сокольников, Радек, Серебряков и другие.

Как подойти к реорганизации Советского государства и можно ли разрешить эту задачу мирным способом? Ясная совершенно постановка. Противник террора, насилия должен был бы сказать: да, возможно мирным способом, скажем, на основе конституции.

А что говорят Троцкий и троцкисты?

Они говорят так:

«Было бы ребячеством думать, что сталинскую бюрократию можно снять при помощи партийного или советского съезда. Для устранения правящей клики (как они клеветнически называют наше правительство. – А.В.) не осталось никаких нормальных конституционных путей».

«Заставить их передать власть в руки пролетарского авангарда (они говорят о себе как об авангарде, имеют в виду, очевидно, тот подобный этим господам „авангард“, который занимался убийствами и диверсиями и шпионажем) можно только силой».

Причем слово «силой», как в этом можно убедиться, набрано черным шрифтом. Ясная постановка вопроса! Мирные средства? Мирные средства бессильны. Единственное средство – сила, силой и устранять. Но мы знаем, как силой устраняют, в особенности, когда дело идет о том, чтобы эту силу оставлять в руках такого «авангарда», каким являются вот эти господа. (Смех.)

Они говорят дальше прямо о «сталинском аппарате», говорят, что если все-таки этот аппарат, наш государственный аппарат, будет сопротивляться, то придется применить против него особые меры.

То, что я процитировал и что я из чувства просто политической брезгливости не имею возможности цитировать дальше, совершенно отчетливо говорит о том, как ставится троцкистами в своих журнальчиках вопрос о методах борьбы, каковы установки Троцкого в отношении этой так называемой «реорганизации» Советского государства. Об этом самом «Бюллетене» троцкистской оппозиции нам, кстати, Пятаков говорил, что Троцкий сказал ему: не обращайте внимания полностью на то, что будет писаться в «Бюллетене». Имейте в виду, что в «Бюллетене» мы не можем откровенно сказать все, что мы говорим и требуем от вас. Знайте, что в «Бюллетене» мы будем даже говорить иногда, может быть, прямо противоположное тому, что мы от вас требуем. И если при этих условиях говорится то, что я сейчас процитировал, – как это назвать, если не прямым призывом к насильственным действиям против нашего государства, против наших руководителей? Как это назвать, как не прямым призывом к террору? Иного названия я этому дать не могу.

И это является объективнейшим доказательством того, что когда некоторые – Пятаков, Радек и другие – члены этой преступной банды говорили, что они организовали террористические акты по прямым установкам Троцкого, то они вынуждены были сказать то, что в действительности есть, и никакой болтовней, никакой клеветой, никакой инсинуацией и троцкистской брехней этого факта не замазать! В наших руках есть документы, которые объективно говорят, что террор стоит в порядке дня троцкистской организации, что террор был предложен Троцким, что он был принят Пятаковым.

Перед нами сидят террористы, которые организовывали теракты не только сами, но по соглашению с троцкистско-зиновьевским блоком, с которым у них была некоторая конкуренция. Посмотрите: опубликованные протоколы судебных заседаний объединенного зиновьевско-троцкистского центра говорят о том, что зиновьевцев подхлестывала боязнь, что троцкисты в своей преступной деятельности их могут «обскакать». Разве и на этом процессе мы не слышали о том же? Разве троцкисты из «параллельного» центра не считали своей задачей, как здесь признался Радек, держать зиновьевцев в руках, не позволять зиновьевцам оттиснуть их от власти в тот момент, когда они будут распределять портфели? Этот «авангард» спал и видел во сне портфели. Радеку – портфель министра иностранных дел, Ратайчаку – вероятно, министра религиозных исповеданий (в зале смех), потому что он показывал, что он чувствует себя связанным до сих пор присягой, которую он где-то кому-то давал. А Пятакову предназначался (нам это известно) пост военного министра и вообще главнокомандующего всеми вооруженными сухопутными (морских сил у них не было) и – я имею в виду «старого летчика» Ратайчака – летными силами.

Центр организовал сеть террористических групп. У Пятакова – Логинов, Голубенко и другие; у Радека – Пригожий и другие; у Сокольникова – Закс-Гладнев, Тивель и другие; у Серебрякова – у того есть своя группа – Мдивани; у Дробниса – какая-то Подольская, которая тоже подготовляла террористический акт. У Дробниса – своя группа. У Муралова – об этом и говорить нечего. Он же бывший командующий, как ему быть без армии? Если нельзя командовать советскими силами, разве нельзя командовать антисоветскими? Он «солдат» – чем и как прикажут, тем и так он будет командовать. Даже у Шестова и то была своя группа – Арнольд и К° – и группа неплохая с точки зрения ее задач. Правда, не больно она презентабельна с виду, но практически умела действовать.

Пятаков подготовляет террористический акт в 1935 г. против товарища Сталина. Мы спрашивали об этом Пятакова, мы вызывали Логинова для свидетельского допроса, и он это подтвердил. Радек подготовляет террористические кадры в Ленинграде; Закс-Гладнев и другие готовят под руководством Сокольникова террористический акт против товарища Сталина; Мдивани под руководством Серебрякова готовит террористический акт против товарища Берия, собирает террористов, которых можно было бы стянуть в Москве для того, чтобы обеспечить наиболее успешное осуществление так называемых групповых террористических актов. Готовят, в том числе и Дробнис, еще другие террористические акты. Муралов, например, готовит акт против тех, кто приедет к нему в Сибирь. Такова установка: учесть, использовать выезды руководителей партии и правительства на периферию и организовать их убийства. И вот Муралов, который никак не хочет согласиться с тем, чтобы ему приписывалась подготовка покушения против товарища Орджоникидзе, этот самый Муралов твердо и откровенно (я не могу сказать «честно», потому что это слово не подходит к таким делам) признает, что он действительно организовал террористический акт против товарища В.М. Молотова, председателя Совета народных комиссаров нашего Союза. Террористический акт Муралов не только организовал, но и пытался осуществить через Шестова и Арнольда.

Конечно, может быть поставлен и такой вопрос: много групп, а «дела» как-то не видать. Но это наше счастье. Ведь эти самые господа не брали на себя лично совершения террористических актов, в этом-то наше счастье. С Радеком, с Пятаковым, с Сокольниковым встречались довольно близко, обсуждали вместе разные вопросы, полагая, что рядом сидят товарищи. А оказалось, что рядом сидят наши убийцы! Если бы они могли открыто выступить за террор, положение было бы, конечно, сложнее. Но тактика у них была иная: не открывать, что троцкисты подготовляют убийства. Их тактика заключалась в том, чтобы можно было совершение терактов свалить на других – скажем, на белогвардейцев (так ставился вопрос). В этих условиях, конечно, не легко было им найти людей, которые, вроде таких просвещенных мореплавателей, как Арнольд, согласились бы взять на себя подобного рода ужасные преступления. Арнольд, Шестов, Муралов, Западносибирский центр, троцкистский центр в целом отвечают, конечно, за подготовку этих актов, потому что это делалось по общей директиве, «конкретно переведенной», как выразился Пятаков, «с языка алгебраического на язык арифметический». Но они забыли, что существует еще один язык – язык Уголовного кодекса, который знает преступления, знает людей, их совершивших, и знает ответственность, предусмотренную законом за эти преступления. Они избирают Арнольда как вполне подходящего человека для подобного рода преступлений. Ну, что такое Арнольду взять на себя совершение одного или десятка террористических актов? Вы уже видели этого Арнольда. У Арнольда есть только одно качество, которого не учли эти троцкистские заговорщики, – трусость… Вот он организовал покушение против товарища Орджоникидзе и, к величайшему счастью нашему, в последнюю минуту сдрейфил, – не удалось. Организует покушение на жизнь председателя Совнаркома СССР товарища Молотова, но, к нашему счастью, к величайшему счастью, опять сдрейфил, – покушение не удалось.

Но факт остается фактом. Покушение на товарища Молотова произошло. Эта авария на гребешке 15-метровой канавки, как здесь Муралов скромненько говорил, – факт.

Возьмите убийство инженера Бояршинова. Кто такой Бояршинов? Это был человек, когда-то осужденный за вредительство. Но потом это прошло. Бояршинов оказался честным человеком. Он отказался строить шахту по вредительским планам и не раз выступал против отставания работ и преступной деятельности Строилова. Он разоблачает Строилова.

Эта честная работа Бояршинова озлобила гнездо диверсантов. Они организуют убийство. 15 апреля 1934 г. инженер Бояршинов едет на лошади с вокзала. Его нагоняет грузовая машина и давит насмерть. Опять тот же самый прием, при помощи которого действовала шайка Шестова – Черепухина, которая имела в своих рядах Арнольда и некоторых других лиц, которые были вскрыты, судимы и осуждены. Например Казанцев, который участвовал в этой истории.

Это факт, это не самооговор, это факт: убили Бояршинова. Покушались на убийство аналогичным способом председателя Совета народных комиссаров товарища В.М. Молотова.

Вот почему за террористическую деятельность, за подготовку террористических преступлений отвечает этот центр в полной мере и в полном объеме – от Арнольда и до Пятакова, и от Пятакова до Арнольда. Ответственность одинаковая и солидарная.

Преступления, перечисленные нами в обвинительном заключении, я считаю доказанными полностью, преступники изобличены также полностью.

Процессуальные вопросы

Наш закон требует производить оценку имеющихся в деле доказательств по внутреннему убеждению суда, на основании рассмотрения всех обстоятельств дела в их совокупности.

Ст. 320 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР говорит о необходимости постановки на разрешение суда при вынесении приговора ряда вопросов. Из них я считаю наиболее существенными и важнейшими два первых вопроса: вопрос о том, имело ли место деяние, приписываемое подсудимым, и, во-вторых, содержит ли это деяние в себе состав уголовного преступления. На оба эти вопроса обвинение дает положительный ответ. Да, приписываемые обвиняемым преступления имели место. Приписываемые обвиняемым деяния ими совершены, и эти деяния заключают в себе полный состав уголовного преступления. В этих двух вопросах не может быть никакого сомнения.

Но какие существуют в нашем арсенале доказательства с точки зрения юридических требований?

Надо сказать, что характер настоящего дела таков, что именно этим характером предопределяется и своеобразие возможных по делу доказательств. Мы имеем заговор, мы имеем перед собой группу людей, которая собиралась совершить государственный переворот, которая организовалась и вела в течение ряда лет или осуществляла деятельность, направленную на то, чтобы обеспечить успех этого заговора, заговора, достаточно разветвленного, заговора, который связал заговорщиков с зарубежными фашистскими силами. Как можно поставить в этих условиях вопрос о доказательствах? Можно поставить вопрос так: заговор, вы говорите, но где же у вас имеются документы? Вы говорите – программа, но где же у вас имеется программа? У этих людей где-нибудь есть писаная программа? Об этом они только говорят.

Вы говорите, что это есть организация, что это есть какая-то банда (а они называют себя партией), но где же у них постановления, где же у них вещественные следы их заговорщической деятельности – устав, протоколы, печати и прочее и т.п.?

Я беру на себя смелость утверждать, в согласии с основными требованиями науки уголовного процесса, что в делах о заговоре таких требований предъявлять нельзя. Нельзя требовать, чтобы к делам о заговоре, о государственном перевороте мы подходили с требованием – дайте нам протоколы, постановления, дайте членские книжки, дайте номера ваших членских билетов; нельзя требовать, чтобы заговорщики совершали заговор по удостоверению их преступной деятельности в нотариальном порядке. Ни один здравомыслящий человек не может так ставить вопрос в делах о государственном заговоре. Да, у нас на этот счет имеется ряд документов. Но если бы их и не было, мы все равно считали бы себя вправе предъявлять обвинение на основе показаний и объяснений обвиняемых и свидетелей и, если хотите, косвенных улик. Я в данном случае должен сослаться хотя бы на такого блестящего процессуалиста, каким является известный старый английский юрист Уильям Уилз, который в своей книге «Опыт теории косвенных улик» говорит, как сильны бывают косвенные улики и как косвенным уликам принадлежит нередко убедительность гораздо большая, чем прямым доказательствам.

Я думаю, что и мои уважаемые противники согласятся со мной с точки зрения позиций, на которых они как защитники в этом вопросе стоят. Но у нас есть и объективные доказательства. Я говорил о программе и я предъявил вашему вниманию, товарищи судьи, «Бюллетень» Троцкого, где напечатана эта самая программа. Но идентификация здесь будет гораздо более легкой, чем та, которую вы провели, устанавливая по фотоснимкам идентичность некоторых лиц из германской разведки.

Мы опираемся на ряд доказательств, которые могут служить в наших руках проверкой обвинительных утверждений, обвинительных тезисов. Во-первых, историческая связь, подтверждающая обвинительные тезисы на основании прошлой деятельности троцкистов. Мы имеем в виду, далее, показания обвиняемых, которые и сами по себе представляют громаднейшее доказательственное значение. В процессе, когда одним из доказательств являлись показания самих обвиняемых, мы не ограничивались тем, что суд выслушивал только объяснения обвиняемых: всеми возможными и доступными средствами мы проверяли эти объяснения. Я должен сказать, что это мы здесь делали со всей объективной добросовестностью и со всей возможной тщательностью.

Для того чтобы отличить правду от лжи на суде, достаточно, конечно, судейского опыта, и каждый судья, каждый прокурор и защитник, которые провели не один десяток процессов, знают, когда обвиняемый говорит правду и когда он уходит от этой правды в каких бы то ни было целях. Но допустим, что показания обвиняемых не могут служить убедительными доказательствами. Тогда надо ответить на несколько вопросов, как требует от нас наука уголовного процесса. Если эти объяснения не соответствуют действительности, тогда это есть то, что называется в науке оговором. А если это оговор, то надо объяснить причины этого оговора. Эти причины могут быть различны. Надо показать, имеются ли налицо эти причины. Это может быть личная выгода, личный расчет, это желание кому-нибудь отомстить и т.д. Вот если с этой точки зрения подойти к делу, которое разрешается здесь, то вы в своей совещательной комнате должны будете также проанализировать эти показания, дать себе отчет в том, насколько убедительны личные признания обвиняемых, вы обязаны будете перед собою поставить вопрос и о мотивах тех или иных показаний подсудимых или свидетелей. Обстоятельства данного дела, проверенные здесь со всей возможной тщательностью, убедительно подтверждают то, что говорили здесь обвиняемые. Нет никаких оснований допускать, что Пятаков не член центра, что Радек не был на дипломатических приемах и не говорил с господином К. или с господином X., или с каким-нибудь другим господином, – как его там звать, – что он с Бухариным не кормил «яичницей с колбасой» каких-то приехавших неофициально к нему лиц, что Сокольников не разговаривал с каким-то представителем, «визируя мандат Троцкому». Все то, что говорили они об их деятельности, проверено экспертизой, предварительным допросом, признаниями и показаниями и все это не может подлежать какому бы то ни было сомнению.

Я считаю, что все эти обстоятельства позволяют утверждать, что в нашем настоящем судебном процессе, если есть недостаток, то недостаток не в том, что обвиняемые сказали здесь все, что они сделали, а что обвиняемые все-таки до конца не рассказали всего того, что они сделали, что они совершили против Советского государства.

Но мы имеем, товарищи судьи, такой пример и в прошедших процессах, – и я прошу вас иметь это в виду и при окончательной оценке тех последних слов, которые пройдут перед вами через несколько часов. Я напомню вам о том, как, скажем, по делу объединенного троцкистско-зиновьевского центра некоторые обвиняемые клялись вот здесь, на этих же самых скамьях в своих последних словах, – одни прося, другие не прося пощады, – что они говорят всю правду, что они сказали все, что у них за душой ничего не осталось против рабочего класса, против нашего народа, против нашей страны. А потом, когда стали распутывать все дальше и дальше эти отвратительные клубки чудовищных совершенных ими преступлений, мы на каждом шагу обнаруживали ложь и обман этих людей, уже одной ногой стоявших в могиле.

Если можно сказать о недостатках данного процесса, то этот недостаток я вижу только в одном: я убежден, что обвиняемые не сказали и половины всей той правды, которая составляет кошмарную повесть их страшных злодеяний против нашей страны, против нашей великой родины!

Я обвиняю сидящих здесь перед нами людей в том, что в 1933 г. по указанию Троцкого был организован под названием «параллельный» центр в составе обвиняемых по настоящему делу Пятакова, Радека, Сокольникова и Серебрякова, в действительности представлявший собой действующий активный троцкистский центр, что этот центр по поручению Троцкого через обвиняемых Сокольникова и Радека, вступил в сношение с представителями некоторых иностранных государств в целях организации совместной борьбы с Советским Союзом, причем центр обязался, в случае прихода своего к власти, предоставить этим государствам ряд политических и экономических льгот и территориальных уступок; что этот центр через своих членов и других членов преступной троцкистской организации занимался шпионажем в пользу этих государств, снабжая иностранные разведки важнейшими, секретнейшими, имеющими огромное государственное значение материалами; что в целях подрыва хозяйственной мощи и обороноспособности нашей страны этот центр и его сообщники организовали и провели ряд диверсионных и вредительских актов, повлекших за собой человеческие жертвы, причинивших значительный ущерб нашему Советскому государству.

В этом я обвиняю членов «параллельного» антисоветского троцкистского центра – Пятакова, Радека, Сокольникова и Серебрякова, – т.е. в преступлениях, предусмотренных статьями УК РСФСР: 58.1а – измена родине, 58.6 – шпионаж, 58.8 – террор, 58.9 – диверсия, 58.11 – образование тайных преступных организаций. Я обвиняю всех остальных подсудимых: Лившица, Муралова Н., Дробниса, Богуславского, Князева, Ратайчака, Норкина, Шестова, Строилова, Турока, Граше, Пушина и Арнольда, – в том, что они повинны в тех же самых преступлениях как члены этой организации, несущие полную и солидарную ответственность за эти преступления, вне зависимости от индивидуального отличия их преступной деятельности, которая характеризует преступления каждого из них, т.е. в преступлениях, предусмотренных теми же статьями Уголовного кодекса.

Основное обвинение, товарищи судьи, которое в этом процессе предъявляется, – это измена родине. Измена родине карается статьей 58.1а УК РСФСР. Она говорит об измене родине как о действиях, которые совершены в ущерб военной мощи Союза, его государственной независимости, его территориальной неприкосновенности, как шпионаж, выдача военных и государственных тайн, переход на сторону врага. Все эти элементы, кроме последнего – бегство за границу – мы имеем здесь налицо. Закон возлагает на совершивших это тяжелое государственное преступление, которое наша великая Сталинская Конституция справедливо называет тягчайшим злодеянием, – тягчайшее наказание. Закон требует при доказанности вины преступников приговорить их к расстрелу, допуская смягчение этого наказания лишь при смягчающих обстоятельствах.

Вы должны будете, товарищи судьи, в совещательной комнате ответить на вопрос, есть ли у этих обвиняемых и у каждого из них в отдельности индивидуальные и конкретные обстоятельства, которые позволили бы вам смягчить угрожающее им по закону наказание? Я считаю, что таких смягчающих обстоятельств нет. Я обвиняю преданных суду по указанным в обвинительном заключении статьям Уголовного кодекса в полном объеме.

Я обвиняю не один! Рядом со мной, товарищи судьи, я чувствую, будто вот здесь стоят жертвы этих преступлений и этих преступников, – на костылях, искалеченные, полуживые, а может быть, вовсе без ног, как та стрелочница ст. Чусовская товарищ Наговицына, которая сегодня обратилась ко мне через «Правду» и которая в 20 лет потеряла обе ноги, предупреждая крушение, организованное вот этими людьми! Я не один. Я чувствую, что рядом со мной стоят вот здесь погибшие и искалеченные жертвы жутких преступлений, требующие от меня как от государственного обвинителя предъявлять обвинение в полном объеме.

Я не один! Пусть жертвы погребены, но они стоят здесь рядом со мною, указывая на эту скамью подсудимых, на вас, подсудимые, своими страшными руками, истлевшими в могилах, куда вы их отправили!..

Я обвиняю не один! Я обвиняю вместе со всем нашим народом, обвиняю тягчайших преступников, достойных одной только меры наказания – расстрела, смерти! (Долго не смолкающие аплодисменты всего зала.)

Военная коллегия приговорила: Пятакова Ю.Л., Серебрякова Л.П., Муралова Н.И., Дробниса Я.Н., Лившица Я.А., Богуславского М.С., Князева И.А., Ратайчака С.А., Норкина Б.О., Шестова А.А., Турока И.Д., Пушина Г.Е. и Граше И.И. к высшей мере уголовного наказания – расстрелу.

Сокольникова Г.Я. и Радека К.Б. как членов антисоветского троцкистского центра, несущих ответственность за его преступную деятельность, но не принимавших непосредственного участия в организации и осуществлении актов диверсионно-вредительской, шпионской и террористической деятельности, – к заключению в тюрьме сроком на 10 лет каждого.

Арнольда В.В. – к заключению в тюрьме на 10 лет;

Строилова М.С. – к заключению в тюрьме на 8 лет.

Осужденных к тюремному заключению Сокольникова, Радека, Арнольда и Строилова Военная коллегия постановила лишить политических прав сроком на пять лет каждого.

Имущество всех осужденных, лично им принадлежащее, Военная коллегия постановила конфисковать.

Приговор в отношении осужденных к расстрелу, ввиду отклонения Президиумом ЦИК СССР их ходатайств о помиловании, был 30 январа 1937 г. приведен в исполнение.

Дело антисоветского «право-троцкистского блока»

По заданию разведок враждебных Союзу ССР иностранных государств обвиняемые по настоящему делу организовали заговорщическую группу под названием «право-троцкистский блок», поставившую своей целью свержение существующего в СССР социалистического общественного и государственного строя, восстановление в СССР капитализма и власти буржуазии, расчленение СССР и отторжение от него Украины, Белоруссии, Средне-Азиатских республик, Грузии, Армении, Азербайджана и Приморья.

Следствием было установлено, что «право-троцкистский блок» объединял в своих рядах подпольные антисоветские группы троцкистов, правых, зиновьевцев, меньшевиков, эсеров, буржуазных националистов Украины, Белоруссии, Грузии, Армении, Азербайджана, Средне-Азиатских республик.

Лишенные всякой опоры внутри СССР, участники «право-троцкистского блока» все свои надежды в борьбе против существующего в СССР общественного и государственного социалистического строя и на захват власти возлагали исключительно на вооруженную помощь иностранных агрессоров, обещавших оказать заговорщикам эту помощь на условиях расчленения СССР и отторжения от СССР Украины, Приморья, Белоруссии, Средне-Азиатских республик, Грузии, Армении и Азербайджана.

Такое соглашение «право-троцкистского блока» с представителями иностранных государств облегчалось тем, что многие руководящие участники этого заговора являлись давнишними агентами иностранных разведок, осуществлявшими в течение многих лет шпионскую деятельность в пользу этих разведок.

Это прежде всего относится к одному из вдохновителей заговора – врагу народа Троцкому. Его связь с гестапо была исчерпывающе доказана на процессах троцкистско-зиновьевского террористического центра в августе 1936 г. и антисоветского троцкистского центра в январе 1937 г. Троцкий был связан с германской разведкой уже с 1921 г. и с английской Интеллидженс-Сервис – с 1926 г.

Обвиняемый Крестинский Н.Н. по прямому заданию врага народа Троцкого вступил в изменническую связь с германской разведкой в 1921 г.

Обвиняемый Розенгольц А.П. – один из руководителей троцкистского подполья – начал свою шпионскую работу для германского генерального штаба в 1923 г., а для английской разведки – в 1926 г.

Обвиняемый Раковский Х.Г. – один из ближайших и особо доверенных людей Л. Троцкого – являлся агентом английской Интеллидженс-Сервис с 1924 г. и японской разведки с 1934 г.

Обвиняемый Чернов М.А. начал свою шпионскую работу в пользу Германии с 1928 г., связавшись с германской разведкой по инициативе и при содействии небезызвестного эмигранта – меньшевика Дана.

Обвиняемый Шарангович В.Ф. был завербован и переброшен польской разведкой для шпионской работы в СССР в 1921 г.

Обвиняемый Гринько Г.Ф. стал шпионом германской и польской разведок в 1932 г.

Руководители «право-троцкистского блока», в том числе обвиняемые по настоящему делу Рыков и Бухарин, были полностью осведомлены о шпионских связях своих участников и всячески поощряли расширение этих шпионских связей.

Соглашение «право-троцкистского блока» с иностранными разведками облегчалось также и тем, что некоторые из обвиняемых по настоящему делу заговорщиков являлись провокаторами и агентами царской охранки.

Пробравшись на ответственные посты в Советском государстве, эти провокаторы, однако, не переставали опасаться разоблачения своих преступлений против рабочего класса, против дела социализма. Охваченные постоянным страхом своего разоблачения, эти участники заговора видели свое единственное спасение в свержении Советской власти, ликвидации Советского строя, восстановлении власти помещиков и капиталистов, в интересах которых они продавались царской охранке и при которой они только и могли чувствовать себя вне опасности.

Так, обвиняемый Зеленский И.А. являлся агентом самарского жандармского управления с 1911 г. С того времени Зеленский под кличками «Очкастый» и «Салаф» систематически информировал жандармское управление о деятельности самарской организации большевиков, получая за это регулярное ежемесячное денежное вознаграждение.

Обвиняемый Иванов свою провокаторскую деятельность начал с 1911 г., когда был завербован тульской охранкой и стал агентом охранки под кличкой «Самарин».

Обвиняемый Зубарев был завербован царской полицией в 1908 г. и сотрудничал в ней под кличкой «Василий», «Палин» и «Прохор».

Как установлено было следствием, для достижения своих преступных целей по свержению Советского правительства, захвату власти и восстановлению капитализма в СССР заговорщики по прямым указаниям иностранных разведок вели широкую шпионскую работу в пользу этих разведок, организовывали и осуществляли вредительские и диверсионные акты в целях обеспечения поражения СССР в предстоящем нападении на СССР фашистских агрессоров, всячески провоцировали ускорение этого нападения фашистских агрессоров, а также организовали и осуществили ряд террористических актов против руководителей партии, правительства и выдающихся советских деятелей.

Большинство главарей «право-троцкистского блока» осуществляло свою преступную деятельность по прямому указанию Троцкого и по планам, широко задуманным и разработанным в генеральных штабах некоторых иностранных государств.

Агент германской разведки – видный троцкист обвиняемый Крестинский – на допросе в Прокуратуре Союза ССР 2 декабря 1937 г. заявил: «На шпионскую связь с немцами я пошел по прямому заданию Троцкого, который поручил мне начать по этому поводу переговоры с генералом Сектом…»

Другой видный троцкист, один из руководителей антисоветского троцкистского подполья и активный участник заговора, обвиняемый Розенгольц, уличенный в шпионаже, подтвердив на следствии факт соглашения Троцкого с рейхсвером, показал:

«Моя шпионская деятельность началась еще в 1923 г., когда по директиве Троцкого я передал ряд секретных данных командующему рейхсвером Секту и начальнику немецкого генштаба Хассе.

В дальнейшем со мной непосредственно связался… посол в СССР гр-н N, которому я периодически передавал сведения шпионского характера. После отъезда гр-на N я продолжал шпионскую связь с новым послом гр-ном N».

После фашистского переворота в Германии шпионская работа троцкистов приняла еще более широкий и резко выраженный пораженческий характер.

Обвиняемый Бессонов, по его собственному признанию, принимавший активное участие в нелегальных переговорах троцкистов с германскими фашистскими, преимущественно военными, кругами о совместной борьбе против СССР, не только лично вел переговоры о поддержке антисоветского заговора с ближайшим сотрудником Розенберга по внешнеполитическому отделу фашистской партии Дайцем, но и был в курсе встреч и переговоров Л. Троцкого с Гессом, Нидермайером и проф. Хаусховером, с которыми Л. Троцкий и достиг соглашения на условиях, о которых говорил Пятаков на судебном процессе по делу антисоветского троцкистского центра.

Обвиняемый Крестинский показал, что во время свидания с Л. Троцким в Меране, в октябре 1933 г., Троцкий заявил ему о необходимости установления более тесной связи с японской разведкой.

Это указание Троцкого было Крестинским передано Пятакову и другим главарям заговора, которые через обвиняемого Раковского и других участников заговора вошли в изменнические сношения с представителями Японии, обязавшимися оказать заговору вооруженную помощь в свержении советской власти, взамен чего заговорщики обещали отдать Японии советское Приморье.

Обвиняемый Шарангович, агент польской разведки и один из руководителей антисоветской организации белорусских национал-фашистов, признал, что эта организация вела свою подпольную работу не только по указаниям правых и «право-троцкистского блока», но и по директивам польской разведки.

Обвиняемый Рыков полностью подтвердил наличие изменнической связи правых с фашистской Польшей.

Как установлено было следствием, вся преступная деятельность входившей в «право-троцкистский блок» антисоветской группы правых доказывает, что правые были такой же агентурой иностранных генштабов, как и другие участники этого заговора.

Одни из правых непосредственно, другие – через своих сообщников были также связаны с разведками иностранных государств, на помощь которых в своей борьбе против советской власти они только и рассчитывали.

Обвиняемый Бухарин был в курсе переговоров Л. Троцкого с немецкими фашистами и так же, как и Л. Троцкий, подготовлял поражение СССР и отторжение от СССР Украины, Белоруссии, Приморья, Грузии, Армении, Азербайджана и Средне-Азиатских республик.

Осуществляя свои преступные замыслы, антисоветские заговорщики, по прямым директивам иностранных фашистских разведок, организовали в отдельных республиках, краях и областях Советского Союза разветвленную сеть диверсионных и вредительских гнезд, охватив ими ряд предприятий промышленности, транспорта, сельского хозяйства и системы товарооборота.

Заключив соглашение с фашистскими кругами о предательском открытии армиям этих фашистских государств наших фронтов во время войны, участники право-троцкистского заговора готовили подрыв материально-технической базы Красной Армии – оборонной промышленности.

Рядом подготавливаемых ими разрушительных диверсионных действий заговорщики рассчитывали во время войны взорвать и уничтожить решающие оборонные предприятия нашей социалистической родины. Они подготовляли также проведение крушений железнодорожных воинских поездов с массовыми человеческими жертвами.

Они ставили своей задачей парализовать всю хозяйственную жизнь страны, питание армии и снабжение ее вооружением.

Следствием установлено было, что целый ряд таких диверсионных и вредительских актов заговорщиками был уже проведен в различных отраслях народного хозяйства.

Материалами следствия и личными показаниями обвиняемых Бухарина, Зубарева, Зеленского и других установлено, что они вели активную подготовку повстанческих кадров, пытаясь охватить возможно больше районов Советского Союза, причем в целях максимального расширения повстанческой базы руководители заговора установили контакт и с нелегально действовавшей эсеровской организацией.

Не питая надежд на свержение советского строя методами шпионажа, вредительства, диверсий, кулацких восстаний, право-троцкистские заговорщики, охваченные злобой и ненавистью к СССР, перешли к подготовке и совершению террористических актов против руководителей правительства и ВКП(б).

Следуя принятым в этом отношении решениям, заговорщический блок широко развернул организацию террористических групп и практическую подготовку к совершению террористических актов против руководителей ВКП(б) и Советского правительства.

Следствием установлено, что злодейское убийство С.М. Кирова, осуществленное ленинградским троцкистско-зиновьевским террористическим центром 1 декабря 1934 г., было осуществлено также по решению «право-троцкистского блока», участники которого привлечены в качестве обвиняемых по настоящему делу.

Как установлено предварительным и судебным следствием по настоящему делу, А.М. Горький, В.Р. Менжинский и В.В. Куйбышев пали жертвами террористических актов, осуществленных по заданию объединенного центра «право-троцкистского блока».

На основе директивы врага народа Л. Троцкого «право-троцкистский блок» принял свое чудовищное решение об убийстве А.М. Горького.

Выполнение этого решения было поручено Ягоде.

В качестве непосредственных исполнителей этого злодейского замысла Ягода привлек доктора Левина Л.Г. – бывшего домашнего врача А.М. Горького, проф. Плетнева Д.Д., секретаря А.М. Горького – П.П. Крючкова и своего секретаря Буланова П.П.

Убийства советских деятелей завершили собой круг тягчайших государственных преступлений, при помощи которых банда презренных отщепенцев нашей родины, провокаторов царской охранки, наймитов иностранных разведок, продававших иностранным капиталистам нашу землю и нашу свободу, стремилась осуществить фашистский план свержения советского строя и восстановления в нашей стране капитализма.

Эти чудовищные преступления не были случайностью ни для троцкистов, ни для правых.

Следствием установлено, что уже в 1918 г., непосредственно вслед за Октябрьской революцией, в период заключения Брестского мира, Бухарин и его группа так называемых «левых коммунистов» и Троцкий с его группой совместно с «левыми» эсерами организовали заговор против В.И. Ленина как главы Советского правительства.

Бухарин и другие заговорщики, как это видно из материалов следствия, имели своей целью сорвать Брестский мир, свергнуть Советское правительство, арестовать и убить В.И. Ленина, И.В. Сталина и Я.М. Свердлова и сформировать новое правительство из бухаринцев, которые тогда для маскировки называли себя «левыми коммунистами», троцкистов и «левых» эсеров.

Дело это слушалось в Москве Военной Коллегией Верховного суда Союза ССР в открытом судебном заседании 2–13 марта 1938 г.

Суду Военной Коллегии были преданы: 1) Бухарин Н.И., 2) Рыков А.И., 3) Ягода Г.Г., 4) Крестинский Н.Н., 5) Раковский Х.Г., 6) Розенгольц А.П., 7) Иванов В.И., 8) Чернов М.А., 9) Гринько Г.Ф., 10) Зеленский И.А., 11) Бессонов С.А., 12) Икрамов Акмаль, 13) Ходжаев Файзула, 14) Шарангович В.Ф., 15) Зубарев П.Т., 16) Буланов П.П., 17) Левин Л.Г., 18) Плетнев Д.Д., 19) Казаков И.Н., 20) Максимов-Диковский В.А., 21) Крючков П.П. – по ст.ст. 58.1а, 58.2, 58.7, 58.8, 59.9 и 58.11 Уголовного кодекса РСФСР, а обвиняемые Иванов, Зеленский и Зубарев, кроме того, по ст. 58.13 Уголовного кодекса РСФСР.

На суде были допрошены в качестве свидетелей бывшие руководители группы так называемых «левых коммунистов»: Яковлева В.Н., Осинский В.В., Манцев В.Н., а также бывшие члены ЦК партии «левых» эсеров – Камков Б.Д. и Карелин В.А., полностью подтвердившие факты преступной деятельности обвиняемого Бухарина в 1918 г. Суд заслушал также заключение медицинской экспертизы по вопросу об умерщвлении А.М. Горького, В.В. Куйбышева и В.Р. Менжинского, а также М.А. Пешкова. Экспертизу давали заслуженный деятель науки проф. Д.А. Бурмин, заслуженный деятель медицинской науки П.А. Шерешевский, проф. Д.М. Российский, проф. В.Н. Виноградов и доктор медицинских наук В.Д. Зипалов.

Все обвиняемые, кроме Левина, Плетнева и Казакова, от защиты отказались.

Защитником обвиняемых Плетнева и Казакова выступил член Московской коллегии защитников Н.В. Коммодов и защитником обвиняемого Левина – член Московской коллегии защитников И.Д. Брауде.

Особенности настоящего процесса

Товарищи судьи, члены Военной Коллегии Верховного суда Союза ССР!

Приступая к своей обвинительной речи по настоящему делу, представляющему собой исключительное явление, имеющему чрезвычайное общественно-политическое значение, я хотел бы раньше всего остановить ваше внимание на некоторых отличительных чертах этого дела, на некоторых выдающихся его особенностях.

Не в первый раз Верховный суд нашей страны рассматривает дело о тягчайших преступлениях, направленных против блага нашей родины, против нашего социалистического отечества – отечества трудящихся всего мира. Но едва ли я ошибусь, сказав, что впервые нашему суду приходится рассматривать такое дело, как это, рассматривать дело о таких преступлениях и таких злодействах, как те, что прошли перед вашими глазами, что прошли перед глазами всего мира на этом суде, о таких преступниках, как эти преступники, сидящие сейчас перед вами на скамье подсудимых.

С каждым днем и с каждым часом развертывавшееся судебное следствие по настоящему делу показывало все больше и больше, все страшнее и страшнее цепь позорных, небывалых, чудовищных преступлений, совершенных подсудимыми, всю отвратительную цепь злодеяний, перед которыми меркнут и тускнеют злодейства самых закоренелых, самых гнусных, самых разнузданных и подлых преступников.

В самом деле, какой судебный процесс из всех тех, которых, в силу условий классовой борьбы и ожесточенного сопротивления делу социализма со стороны наших врагов, прошло у нас за последнее время немало, может сравниться с нынешним процессом по чудовищности, наглости и цинизму преступлений, совершенных этими господами!

В каком другом процессе удалось вскрыть и обнаружить с такой силой и глубиной подлинную природу этих преступлений, с такой силой сорвать с лица негодяев их коварные маски и показать всему нашему народу и всем честным людям всего мира звериное лицо международных разбойников, искусно и умело направляющих руку злодеев против нашего мирного социалистического труда, воздвигнувшего новое, счастливое и радостно-цветущее социалистическое общество рабочих и крестьян!

Уже это одно обстоятельство говорит достаточно ясно о громадном общественно-политическом значении этого процесса, о том, что данный процесс представляет собой выдающееся явление, что данный процесс имеет значение историческое.

В чем заключается историческое значение данного процесса?

В чем заключаются некоторые его особенности?

Историческое значение этого процесса заключается раньше всего в том, что на этом процессе с исключительной тщательностью и точностью показано, доказано, установлено, что правые, троцкисты, меньшевики, эсеры, буржуазные националисты и так далее и тому подобное являются не чем иным, как беспринципной, безыдейной бандой убийц, шпионов, диверсантов и вредителей.

Ровно год назад товарищ Сталин, анализируя недостатки нашей работы и указывая меры ликвидации троцкистских и иных двурушников, говорил:

«Два слова о вредителях, диверсантах, шпионах и т.д. Теперь, я думаю, ясно для всех, что нынешние вредители и диверсанты, каким бы флагом они ни маскировались, троцкистским или бухаринским, давно уже перестали быть политическим течением в рабочем движении, что они превратились в беспринципную и безыдейную банду профессиональных вредителей, диверсантов, шпионов, убийц. Понятно, что этих господ придется громить и корчевать беспощадно, как врагов рабочего класса, как изменников нашей родине. Это ясно и не требует дальнейших разъяснений».

Прошел год. На примере настоящего процесса мы видим, как глубоко прав был товарищ Сталин в своей оценке троцкистов и бухаринцев.

Троцкисты и бухаринцы, то есть «право-троцкистский блок», верхушка которого сидит сейчас на скамье подсудимых, это – не политическая партия, не политическое течение, это банда уголовных преступников и не просто уголовных преступников, а преступников, продавшихся вражеским разведкам, преступников, которых даже уголовники третируют, как самых падших, самых последних, презренных, самых растленных из растленных.

Так называемый «право-троцкистский блок» – это организация шпионажа, диверсий, вредительства, политических убийств и распродажи своей родины врагам.

У блока нет ничего идейного, ничего, так сказать, «духовного», ничего идеологического. Что когда-то в какой-то мере у некоторых из участников этого блока было, то давным давно растеряно, утрачено, давным давно исчезло, истлело в смрадном, отвратительном шпионском подполье.

Правда, некоторые из подсудимых, особенно подсудимый Бухарин, делали на этом процессе не раз попытки сохранить, как говорят французы, хорошую мину при плохой игре, принять вид «идейных» людей, прикрыть свою бандитско-уголовную деятельность всякого рода философскими, идеологическими и тому подобными разговорами.

Бухарин пытался здесь весь кошмар своих гнусных преступлений свести к каким-то «идейным установкам», о которых он пробовал говорить длинные и напыщенные речи. Бухарин говорил здесь о разделении труда в этой шпионско-вредительской организации, о каких-то «программных пунктах», о какой-то «идейной ориентации», хотя – добавлял он – идейной ориентации на кулачество.

Свою собственную роль в этой банде Бухарин пробовал изобразить как роль теоретика. На четвертый день процесса, когда уже были полностью разоблачены уголовно-шпионские преступления этого, так называемого, блока, он не постеснялся заявить буквально следующее:

«Я главным образом занимался проблематикой общего руководства и идеологической стороной, что, конечно, не исключало ни моей осведомленности относительно практической стороны дела, ни принятия целого ряда с моей стороны практических шагов».

Извольте оценить роль этого господинчика, занимающегося якобы не руководством всевозможных и притом самых чудовищных преступлений, а «проблематикой» этих преступлений, не организацией этих преступлений, а «идеологической стороной» этого черного дела. Оцените роль этого господинчика, который ведет самую оголтелую вредительско-подрывную работу, используя, по собственному признанию, все трудности Советской власти, который готовит и кует черную измену родине, готовит поражение своей страны в войне с фашистскими врагами и думает прикрыть свою измену развязной и циничной болтовней об использовании войны, которая «прогностически стояла в перспективе». Оцените роль этого господинчика, болтающего о том, что обер-бандит и англо-германский шпион Троцкий уже в 1932 г. сбросил свой, как сказал здесь Бухарин, «левацкий мундир» и что он, Бухарин, вместе с Рыковым и Томским вооружили эту банду преступников своей «идеологией».

Схваченный за руку, пойманный с поличным, Бухарин призывает в свидетели самого Гегеля, бросается в дебри лингвистики, филологии и риторики, бормочет какие-то ученые слова, лишь бы как-нибудь замести следы. Но он не выдерживает и свой учено-бредовой лепет заканчивает признанием:

«Мы все превратились в ожесточенных контрреволюционеров, в изменников социалистической родины, мы превратились в шпионов, террористов, реставраторов капитализма. Мы пошли на предательство, преступление, измену. Мы превратились в повстанческий отряд, организовывали террористические группы, занимались вредительством, хотели опрокинуть Советскую власть пролетариата».

Бухарину к этому надо было добавить: мы превратились в полицейское отделение японо-германской разведки, мы превратились в бесстыдных торговцев родиной.

Блок – это агентура иностранных разведок. Члены блока и его руководители вроде Троцкого, который не сидит здесь на скамье подсудимых, Бухарина, Рыкова, Ягоды, Крестинского, Розенгольца и рядовые его члены вроде Зубарева, Максимова-Диковского и других – это рабы этих разведок, это невольники своих хозяев.

Какая же здесь может быть идеология, какая «проблематика» или «прогностика», теория или философия?

Философия, за дымовой завесой которой пытался здесь укрыться Бухарин, – это лишь маска для прикрытия шпионажа, измены.

Литературно-философические упражнения Бухарина – это ширма, за которой Бухарин пытается укрыться от своего окончательного разоблачения.

Философия и шпионаж, философия и вредительство, философия и диверсия, философия и убийства – как гений и злодейство – две вещи не совместные!

Я не знаю других примеров, – это первый в истории пример того, как шпион и убийца орудует философией как толченым стеклом, чтобы запорошить своей жертве глаза перед тем, как размозжить ей голову разбойничьим кистенем!

«Право-троцкистский блок» – агентура иностранных разведок

Историческое значение этого процесса заключается, в первую очередь, в том, что он до конца разоблачил бандитскую природу «право-троцкистского блока», его идейную выхолощенность, разоблачил, что блок – все эти правые, троцкисты, меньшевики, эсеры, буржуазные националисты и т.д. и т.п. – все это наемная агентура фашистских разведок.

«Право-троцкистский блок» – это не политическая группировка, это банда разведчиков, агентов иностранных разведок.

Это доказано полностью и неопровержимо. В этом громадное общественно-политическое и историческое значение данного процесса.

«Право-троцкистский блок», сидящий сейчас на скамье подсудимых, – как это со всей очевидностью показало судебное следствие, – это лишь передовой отряд международного фашизма, это свора палачей и подпольных убийц, при помощи которых орудует фашизм в разных странах, в первую очередь в Испании и Китае.

Вот почему разоблачение «право-троцкистского блока», как шпионской банды, имеет огромное значение не только для нашей социалистической революции, оно имеет громадное значение для всего международного пролетариата. Оно имеет громадное значение для дела мира во всем мире. Оно имеет громадное значение для всей человеческой культуры, для борьбы за подлинную демократию и свободу народов, для борьбы со всеми и всякими поджигателями войны, со всеми международными провокациями и провокаторами.

Вот почему за ходом этого процесса с трепетным вниманием следят трудящиеся массы всех стран мира, особенно же тех стран, где народ ведет героическую борьбу за свою свободу против фашистского ига.

Бухарины и Рыковы, Ягоды и Булановы, Крестинские и Розенгольцы, Икрамовы, Ходжаевы и Шаранговичи под руководством Троцкого, под руководством германской, японской, польской и других разведок делают свое черное дело по приказу своих хозяев не только в нашей стране, но и в Испании, и в Китае, всюду, где идет классовая борьба трудящихся, где идет борьба честных людей за подлинную свободу, за подлинную демократию, за подлинную человеческую культуру.

Бухарины и Рыковы, Ягоды и Булановы, Крестинские и Розенгольцы, Икрамовы, Шаранговичи, Ходжаевы и другие – это та же пятая колонна, это тот же ПОУМ, это тот же ку-клукс-клан. Это один из отрядов фашистских провокаторов и поджигателей войны, действующих на международной арене.

Разгром этого отряда – великая услуга делу мира, делу демократии, делу подлинной человеческой культуры.

Исключительное значение настоящего процесса, однако, не ограничивается сказанным.

Здесь, на скамье подсудимых, сидит не одна какая-либо антисоветская группа, агентура не одной какой-либо иностранной разведки. Здесь, на скамье подсудимых, сидит целый ряд антисоветских групп, представляющих собой агентуру разведок целого ряда враждебных СССР иностранных государств.

В этом «деле» завязли остатки всех антисоветских сил, группы организаций, завязли, по крайней мере, как это с точностью установлено судебным следствием, четыре иностранных разведки: японская, германская, польская и английская и, разумеется, все другие иностранные разведки, которые поддерживают с указанными разведками дружественный, так называемый, оперативный контакт.

В самом деле, если говорить о Троцком, то его связь с гестапо была исчерпывающе доказана уже на процессах троцкистско-зиновьевского террористического центра в августе 1936 г. и антисоветского троцкистского центра в январе 1937 г. Теперь же доказано, что его связи с немецкой политической полицией и разведками других стран относятся к значительно более раннему периоду времени, что Троцкий был связан с германской разведкой уже с 1921 г. Об этом совершенно точно показал Крестинский на настоящем судебном процессе. Теперь доказано, что Троцкий был связан с английской разведкой Интеллидженс-Сервис с 1926 г. Об этом точно показал, – и это доказано, – обвиняемый Раковский. Весь блок во главе с Троцким целиком состоял из одних иностранных шпионов и царских охранников.

Бухарин и Рыков через своих сообщников были связаны с рядом иностранных разведок, которые они систематически обслуживали.

Ягода, как мухами, был облеплен германскими, японскими и польскими шпионами, которых он не только прикрывал, как это он сам здесь признал, но через которых он вел шпионскую работу, передавая разведкам секретные государственные материалы, продавая и предавая нашу страну этим иностранным разведкам.

Крестинский, по собственному признанию, – германский шпион с 1921 г.

Розенгольц – один из руководителей троцкистского подполья, как установлено, начал свою шпионскую работу для германского генерального штаба, как он сам признал, в 1923 г., а для английской разведки, как он сам тоже признался в этом преступлении, – в 1926 г.

Раковский – один из ближайших и особо доверенных людей Троцкого, по его собственным показаниям, являлся агентом английской разведки Интеллидженс-Сервис с 1924 г. и агентом японской разведки с 1934 г.

Чернов – начал свою шпионскую работу в пользу Германии, по его собственному показанию, в 1928 г., связавшись с германской разведкой по инициативе и при содействии небезызвестного эмигранта – меньшевика Дана.

Шарангович был завербован и переброшен польской разведкой для шпионской работы в СССР в 1921 г.

Гринько, по его собственным словам, стал шпионом германской и польской разведок в 1932 г., а до этого поддерживал шпионскую связь с этими разведками, особенно с польской разведкой.

Икрамов и Ходжаев через своих курбаши «работают» под руководством Бухарина над организацией связи с резидентами английской разведки, над укреплением которой немало поработал на средне-азиатских границах СССР небезызвестный разведчик и авантюрист Лоуренс.

Потом идут провокаторы и агенты царской охранки – Зеленский, Зубарев, Иванов. Иванов к тому же еще и английский шпион.

Прибавьте к этой компании группу отравителей-убийц Левина, Плетнева, Казакова, Крючкова, Максимова-Диковского и других, связанных с ними, и тогда морально-политический облик этого блока и каждого из его участников станет ясным до предела.

Вот почему мы можем сказать – вот зловонная куча человеческих отбросов, не останавливавшихся ни перед чем, не брезгавших ничем, готовых на все – на взрывы заводов и железнодорожных поездов, на истребление скота, на порчу хлеба, на убийство, шпионаж и измену.

Именно все эти качества, уголовно-политические и моральные, и сделали правых и троцкистов таким ценным материалом для провокации, для разжигания войны, для подлейших выступлений фашизма. Никто не умеет так маскироваться, как они. Никто не овладел в такой мере мастерством циничного двурушничества, как они.

Перед всем миром разоблачается теперь презренная, предательская, бандитская деятельность Бухариных, Ягод, Крестинских, Рыковых и прочих право-троцкистов. Они продавали родину, торговали военными тайнами ее обороны, они были шпионами, диверсантами, вредителями, убийцами, ворами, – и все для того, чтобы помочь фашистским правительствам свергнуть Советское правительство, свергнуть власть рабочих и крестьян, восстановить власть капиталистов и помещиков, расчленить страну советского народа, отторгнуть национальные республики и превратить их в колонии империалистов.

Таков был приказ их хозяев, и они выполняли этот приказ, как могли, стараясь изо всех сил.

Они старались изо всех сил поджечь наш родной дом с четырех концов, торопились открыть ворота врагу, чтобы дорваться до власти, хотя бы ценой иудиной измены, чтобы уничтожить плоды героического труда нашего народа, построившего новое, социалистическое общество, чтобы вернуть власть помещиков и капиталистов, на которых эти предатели работали не покладая рук.

Таковы эти люди, таковы их планы и расчеты, таковы их позорные и чудовищные преступления.

Подсудимый Бухарин хвастливо говорил здесь, что это они, правые, капиталистические подпевалы, вооружили троцкизм «духовным» оружием теории реставрации капитализма.

О какой «теории» говорит Бухарин, этот прожженный политический плут и один из крупнейших организаторов иностранного шпионажа против СССР?

Как черт от ладана Бухарин бежит от признания своей вины. Бухарин отрицает здесь свою вину.

Но что стоит его отрицание этого преступления в свете признания им своей вины в других тягчайших преступлениях, органически связанных с этим преступлением?

Что стоит это отрицание в свете имеющихся у нас против Бухарина доказательств?

Напомню лишь, что в утреннем заседании 7 марта Бухарин и Рыков были полностью уличены в шпионских связях и в шпионской работе в пользу германской и польской разведок. Я напомню кратко диалог с Рыковым на утреннем заседании 7 марта. На следствии Рыков сказал, что:

«Червяков развернул в Белоруссии чрезвычайно активную деятельность. В своих взаимоотношениях с поляками он и связанные с ним по нелегальной деятельности сделали все практические выводы из этой нашей директивы».

Рыков это подтвердил и на суде. Его спрашивал на суде государственный обвинитель:

«Следовательно, Червяков и люди, связанные с вами, имели систематическую связь с поляками?

Рыков: Да.

Вопрос: Какая это связь?

Рыков: Там была и шпионская связь.

Вопрос: Шпионская связь в части вашей организации имелась с поляками по вашей директиве?

Рыков: Конечно.

Вопрос: В том числе и Бухарина?

Рыков: Конечно.

Вопрос: Вы и Бухарин были связаны?

Рыков: Безусловно.

Вопрос: Значит, вы были шпионами?

Рыков (молчит).

Вопрос: И организаторами шпионажа?

Рыков: Я ничем не лучше шпиона.

Вопрос: Вы были организаторами шпионажа, были шпионами?

Рыков: Можно сказать – да».

А Бухарин, при этих условиях, говорит о какой-то «теории», пытаясь «теоретически» объяснить ход вещей, приведших правых в стан заклятых врагов Советской власти и советского народа… Эти объяснения незачем искать в бухаринской «теории». Их надо искать в бухаринских преступлениях, хотя и прикрывавшихся чем-то вроде «теории».

Именно они, эти преступления, объясняют действительный ход вещей, действительную логику событий и борьбы, поставивших лицом к лицу два мира, два блока – блок изменников, наймитов иностранного капитала, разоблаченный и раздавленный сейчас гневом и мощью великой Советской страны, блок предателей, покрытых вечным презрением, позором и проклятием миллионных масс трудящегося народа всего мира, – и блок советских патриотов, великих и непобедимых в любви к своей родине, выдержавших не одну историческую битву с врагами, готовых под руководством коммунистической партии и великого Сталина дать сокрушительный отпор любому врагу в любых условиях, в любое время, откуда бы он ни появился, несмотря ни на какую измену, ни на какое предательство.

Значение настоящего судебного процесса определяется, разумеется, и теми уроками, которые неизбежно необходимо извлечь всем нам, патриотам советской земли, из этого процесса.

Наша родина наслаждается счастьем социалистической победы, счастьем и радостью освобожденного от капиталистического ига труда.

Двадцать лет стоит, как несокрушимый утес, Советское государство – социалистическое государство рабочих и крестьян.

Двадцать лет в великой стране победившего социализма идет героическая работа по организации нового общественного и государственного строя, свободного от эксплуатации, от нищеты и страданий миллионных народных масс, порабощенных игом капитализма почти во всех остальных странах мира.

Двадцать лет упорно и настойчиво идет дружная работа многочисленных народов, объединившихся в братский Союз Советских Социалистических Республик, построенный гением вождей социалистической революции – Ленина и Сталина.

За эти двадцать лет когда-то бедная и слабая страна превратилась в страну богатую и могучую, в страну мощную и непобедимую.

За эти двадцать лет Российское государство превратилось в государство социалистическое.

На Чрезвычайном VIII Всесоюзном съезде Советов, принявшем великую Сталинскую Конституцию, товарищ Сталин говорил:

«Наше советское общество добилось того, что оно уже осуществило в основном социализм, создало социалистический строй, т.е. осуществило то, что у марксистов называется иначе первой или низшей фазой коммунизма. Значит, у нас уже осуществлена в основном первая фаза коммунизма, социализм. Основным принципом этой фазы коммунизма является, как известно, формула: „от каждого по его способностям, каждому по его труду“».

За эти двадцать лет под руководством партии Ленина – Сталина в нашей стране окончательно уничтожена эксплуатация человека человеком, окончательно утверждена общественная, социалистическая собственность, как незыблемая основа нашего советского общества.

За эти двадцать лет в корне изменился весь облик нашей страны, превратившейся в богатейшую и могущественнейшую пролетарскую державу.

«В результате всех этих изменений в области народного хозяйства СССР, – говорит товарищ Сталин, – мы имеем теперь новую, социалистическую экономику, не знающую кризисов и безработицы, не знающую нищеты и разорения и дающую гражданам все возможности для зажиточной и культурной жизни».

Социализм вошел в быт нашего народа, социализм победил в нашей стране. И нет силы в мире, которая могла бы ослабить значение или величие этой социалистической победы. И это, несмотря на все трудности, стоявшие и еще стоящие на нашем пути. И это, несмотря на все усилия враждебных нам иностранных государств и отживших и умирающих остатков эксплуататорских классов в нашей стране задержать прогрессивное развитие нашего общества, помешать нашим социалистическим успехам, сорвать нашу мирную творческую работу по построению в СССР социализма.

Можно без всякого преувеличения сказать, что за истекшие 20 лет советской истории наше государство и наш народ не знали ни одного года, ни одного месяца и дня, когда бы не нападали на нас враги, – злобные, коварные, жестокие, мстящие за свои поражения, понесенные ими от руки наших рабочих и крестьян, мстящие за «утерянный рай» своего экономического и политического господства.

От первых дней великого Октября до блистательных дней величайшей из исторических эпох – эпохи Сталинской Конституции – молодая Республика Советов не выходит из огня классового нападения эксплуататоров и их бесчисленной агентуры – троцкистов, меньшевиков, эсеров, бухаринцев, зиновьевцев, муссаватистов, дашнаков, грузинских, узбекских и других националистов, черносотенцев, белогвардейцев, кадетов, попов, кулаков и т.д., и т.п.

Этот процесс еще раз нам напомнил, и притом напомнил с небывалой силой и остротой, что два мира стоят, как непримиримые и смертельные враги, друг перед другом – мир капитализма и мир социализма.

Логика классовых противоречий и классовой борьбы толкает остатки эксплуататорских классов внутри СССР и эксплуататорские классы за пределами СССР на все более и более ожесточенные нападения на государство трудящихся, прокладывающее широкую дорогу для лучшей, для новой жизни трудящимся и угнетенным народам всего мира.

На опасность для дела социализма в СССР капиталистического окружения не раз обращали наше внимание наши учителя Ленин и Сталин.

На VIII съезде РКП(б) в марте 1919 г. Ленин говорил:

«Мы живем не только в государстве, но и в системе государств, и существование Советской республики рядом с империалистскими государствами продолжительное время немыслимо. В конце концов либо одно либо другое победит. А пока этот конец наступит, ряд самых ужасных столкновений между Советской республикой и буржуазными государствами неизбежен» [т. XXIV, с. 122]. «Надо помнить, – учил Ленин, – что от всякого нашествия мы всегда на волоске» [т. XXVII, с. 117].

Товарищ Сталин на днях еще раз напомнил нам о капиталистическом окружении.

«В самом деле, – писал товарищ Сталин в своем историческом ответе товарищу Иванову, – было бы смешно и глупо закрывать глаза на факт капиталистического окружения и думать, что наши внешние враги, например фашисты, не попытаются при случае произвести на СССР военное нападение. Так могут думать только слепые бахвалы или скрытые враги, желающие усыпить народ. Не менее смешно было бы отрицать, что в случае малейшего успеха военной интервенции интервенты попытаются разрушить в занятых ими районах советский строй и восстановить буржуазный строй. Разве Деникин или Колчак не восстанавливали в занятых ими районах буржуазный строй? Чем фашисты лучше Деникина или Колчака? Отрицать опасность военной интервенции и попыток реставрации при существовании капиталистического окружения могут только головотяпы или скрытые враги, желающие прикрыть бахвальством свою враждебность и старающиеся демобилизовать народ».

На успех интервенции в течение ряда лет надеялись наши враги, организуя и воодушевляя на борьбу с Советской властью различные антисоветские группы внутри СССР, рассчитывая при помощи этих групп осуществить свой разбойничий замысел.

Вся история буржуазной контрреволюции в СССР связана с активными попытками наиболее реакционных кругов международной буржуазии свергнуть власть Советов. Ни один сколько-нибудь серьезный заговор против Советской власти в СССР не обошелся без прямого и самого активного участия в нем иностранных капиталистов и военщины.

В 1921 г. Ленин нас предупреждал: «Мы окружены всемирной буржуазией, караулящей каждую минуту колебания, чтобы вернуть «своих», чтобы восстановить помещиков и буржуазию» [т. XXVI, с. 348].

Товарищ Сталин неустанно напоминает нам об опасности капиталистического окружения, доказывает, что… «сопротивление отживающих классов нашей страны происходит не изолированно от внешнего мира, а встречает поддержку со стороны капиталистического окружения» («Вопросы ленинизма», 10-е изд., с. 386).

Разве не об этом говорит известное шахтинское дело, где главная дирижерская роль принадлежала польско-французско-немецким капиталистам, объединившимся с вредителями в борьбе против СССР?

Разве польский фабрикант Дворжанчик, французские акционеры Сансе, Ремо и Буров, германская АЕГ и поддерживающая и первых, и вторых, и третьих военщина ряда капиталистических стран, – разве все они не были вдохновителями шахтинского заговора, собиравшегося вкупе с иностранными генштабами залить кровью нашу землю в 1928 г.?

Разве не об этом же говорит известное дело «Промпартии», где, наряду с Рамзиным и Чарновским, первую скрипку играли белоэмигранты Рябушинский и генерал Лукомский, английский разведчик – полковник Лоуренс и французский генерал Жуанвиль, известный участник северной интервенции в 1919 г. и военный атташе при Колчаке?

Известно, что и шахтинцы и промпартийцы не только занимались вредительством и готовили на случай войны диверсионные акты, но систематически вели шпионскую работу, причем, как это выяснилось по делу «Промпартии», для ведения этой шпионской работы Рамзин организовал даже особую комиссию под председательством вредителя профессора Осадчего, бывшего в то время заместителем председателя Госплана. В программе «Промпартии» заострялось внимание на диверсиях в Москве, Ленинграде, Донбассе, на Урале путем взрывов мостов, порчи ж.-д. путей, взрывов электростанций, остановки заводов и фабрик. Разве не о дьявольской работе иностранных разведок в нашей стране говорит и дело английских инженеров Торнтона, Макдональда и других, разоблаченных в 1933 г. агентов Интеллидженс-Сервис, организаторов вредительства и диверсий на некоторых наших электростанциях, людей, подготовлявших опорные пункты для предстоящей интервенции?

Разве не о том же, наконец, говорят последние судебные процессы 1936–1937 гг., разоблачившие чудовищные преступления шпионско-террористических банд троцкистов, зиновьевцев и других антисоветских элементов, ставших на службу иностранным полицейским охранкам, превратившихся в шпионскую и диверсионно-террористическую агентуру этих охранок? Да, да, об этом с полной убедительностью говорят, кричат кошмарные преступления этих бандитских шаек, уничтоженных по приговорам нашего советского суда.

Процесс Зиновьева – Каменева, процесс Пятакова – Радека, процесс группы военных изменников – Тухачевского, Якира и других доказали, что враги не думают потихоньку «вползать в социализм», как это, для прикрытия своей гнусной, предательской работы, проповедовали обвиняемые Бухарин, Рыков и иже с ними, что враги хватаются за самые крайние, за самые жестокие средства борьбы.

Это же полностью показал и настоящий судебный процесс, главными «героями» которого являются организаторы и вдохновители «право-троцкистского блока», изобличенные как закоренелые враги социализма, нашей родины, нашего народа.

Вот почему значение настоящего процесса далеко выходит за обычные, так сказать, криминальные рамки и приобретает поистине огромное историческое значение.

Этот процесс подводит итог борьбы против партии Ленина – Сталина и Советского государства людей, которые, как это с исключительной яркостью и убедительностью доказало судебное следствие, всю свою жизнь ходили под маской, которые начали эту борьбу задолго до нынешнего времени, которые, под прикрытием громких провокаторских фраз, служили не революции и пролетариату, а контрреволюции и буржуазии, которые обманывали партию, Советскую власть, чтобы удобнее делать свое черное дело измены, чтобы дольше оставаться неразоблаченными.

Презренные преступники путем обмана, лицемерия и двурушничества сумели отсрочить до последнего времени час своего разоблачения. Но час этот настал, и преступники разоблачены, разоблачены полностью и до конца.

В свете фактов, установленных на этом процессе, становится ясной и понятной вся преступная деятельность троцкистов и бухаринцев, скрывавших под искусной личиной свое настоящее лицо заклятых врагов советского народа…

Маска сорвана. Их настоящее лицо, их действительный облик ясен теперь каждому. Каждому ясны и их позорные дела, как ясен их жалкий, позорный удел.

Судебные процессы по делу Зиновьева – Каменева и Пятакова – Радека завершили разоблачение троцкистско-зиновьевского отребья, как оголтелой и беспринципной банды вредителей, диверсантов, шпионов и убийц, действующих по заданиям разведывательных органов иностранных государств.

Судебный процесс 1937 г., где на скамье подсудимых сидели троцкистские атаманы Пятаков, Радек, Сокольников и другие, разоблачил политическую платформу троцкистов, несмотря на то, что они упорно прятали эту платформу от народа.

Да и как было им не прятать этой своей платформы, сотканной из предательства, измены и коварства, подчиненной одной задаче – обеспечить свержение Советской власти и реставрацию капитализма в СССР.

Настоящий процесс показал, что эта, с позволения сказать, «программа» была списана троцкистами у правых, о чем не без бахвальства заявил на суде обвиняемый Бухарин.

Нынешний процесс полностью и до конца разоблачил теперь как фашистскую агентуру не только троцкистов, но и бухаринцев, в течение длительного времени искусно маскировавшихся, искусно избегавших своего разоблачения как убийц, шпионов и провокаторов.

Теперь ясно всем и каждому, что собой представляют правые, которые давно уже, как и троцкисты, перестали быть политическим течением и превратились в такую же, как и троцкизм, оголтелую и беспардонную банду уголовных преступников.

Теперь окончательно выяснился весь процесс этого их превращения в контрреволюционную шайку, превращения, наметившегося уже давно и неоднократно разоблаченного нашей партией и лично товарищем Сталиным.

Мы еще специально остановимся на преступлениях обвиняемого Бухарина в 1918 г.; сейчас напомним о них лишь для того, чтобы в свете этих преступлений лучше и отчетливее представить себе путь этого превращения.

В самом деле, начавши в 1918 г. с заговора против Ленина как главы Советского государства, подняв в 1918 г. свою преступную руку на Ленина, разве мог кончить Бухарин иначе, чем кончил сейчас, – этой позорной скамьей подсудимых, ждущий сурового, но справедливого суда советского народа, с проклятием произносящего сейчас это ненавистное имя!

Начавши со знахарской «теории» о мирном врастании кулаков в социализм, ведя все эти последние десять лет подпольную борьбу с партией и советским народом, мог ли иначе кончить свою политическую карьеру Бухарин, чем он ее кончает, кривляясь и фиглярничая даже сейчас на пороге своего, быть может, последнего, смертного часа!

К шпионскому блоку с троцкистами Бухарин, Рыков, Ягода и другие правые пришли не случайно. В том, что такой блок сложился и, наконец, в 1932 г. окончательно оформился, нет ничего неожиданного – к этому шло все развитие отношений между правыми и троцкистами, представляющими, по сути дела, разновидности одного и того же явления.

На XVI съезде партии в 1930 г. товарищ Сталин, разоблачая двойственность троцкизма, указывал, что этой двойственностью «…объясняется тот факт, что свои „бешеные“, будто бы, атаки против правых уклонистов троцкизм (это капитулянтство под маской. – А.В.) обычно увенчивает блоком с ними, как с капитулянтами без маски».

Троцкисты и правые – это капитулянты. Одни – капитулянты под маской истеричных провокационных, «революционных» фраз, другие – капитулянты без маски.

На XVII партконференции в докладе о второй пятилетке товарищ Молотов показал полное родство душ правых и троцкистов. Троцкисты выступают против первой пятилетки с клеветническими контртезисами. Им поддакивают правые, противопоставляя сталинской пятилетке рыковскую двухлетку.

Троцкисты клевещут о росте кулацких элементов и о зависимости от них государственного хозяйства в СССР. Правые изо дня в день пищат, что «основным источником хлеба будут еще долгое время индивидуальные хозяйства крестьян (т.е. кулацкие хозяйства. – А.В.), а потому потише с наступлением на кулака».

Троцкисты клеветнически шипят о «термидоре», т.е. о крахе нашей революции. Правые пищат, вторя им, что наши заводы и фабрики в скором времени могут достаться белогвардейцам. Правые иногда, правда, дрались с троцкистами, но, как это показал уже товарищ Сталин, это были «петушиные бои», которые «правые уклонисты обычно увенчивают закулисными переговорами с троцкистами насчет блока с ними» («Вопросы ленинизма», 10-е изд., с. 421).

И так из года в год, на всем протяжении нашей революции, за все время существования Советского государства.

Чем объясняется эта родственность позиций троцкистов и правых, их постоянное тяготение друг к другу, постоянное искание блоков, наконец, наличие этих блоков на различных этапах их борьбы против партии, Советского государства и социалистического строительства?

Это, разумеется, объясняется прежде всего общностью социальной базы троцкистов и правых. Это объясняется тем, что и троцкисты и правые отражают давление капиталистических элементов, сопротивляющихся успехам социализма, не собирающихся мирно и тихо уходить с исторической сцены.

Это объясняется, как мы знаем теперь, тем, что и те и другие действовали по приказу одних и тех же хозяев, сидящих в генштабах и разведках враждебных к СССР иностранных государств.

Троцкисты и бухаринцы уже много лет назад очутились в лагере контрреволюции. Троцкизм и правые превратились уже много лет тому назад в оруженосцев буржуазной контрреволюции. Троцкисты и правые снабжают уже в течение многих лет контрреволюционную буржуазию оружием для борьбы с Советским государством. Троцкисты и правые делают одно и то же черное дело измены.

Вот факты, приобретающие сейчас новый смысл в свете тех обстоятельств, которые теперь полностью и с абсолютной достоверностью установлены на судебном следствии по настоящему делу.

Факты устанавливают с полной бесспорностью как неизбежность и естественность блока, заключенного правыми и троцкистами, так и превращение этого блока в агентуру иностранных фашистских разведок.

Как боролись право-троцкисты против В.И. Ленина, против дела социализма

Как боролись троцкисты и зиновьевцы против Ленина, против социализма, против героических усилий пролетарской революции построить в СССР новое, социалистическое общество, – показали с исчерпывающей полнотой два предыдущих судебных процесса на примере Пятакова, Зиновьева, Каменева, Радека, Смирнова и других.

Я хотел бы сейчас напомнить некоторые факты, характеризующие с этой точки зрения позицию и поведение некоторых героев настоящего процесса и, в первую очередь, подсудимых Бухарина и Рыкова.

Бухарин любит, как я уже сказал, изображать из себя теоретика, да еще марксиста, да еще самого что ни на есть ортодоксального. А как дело обстоит в действительности, это видно из краткой исторической справки об антипартийных выступлениях Бухарина, начиная с 1909 г. по 1936 г. включительно.

Несколько кратких справок:

1909 г. – Бухарин примыкает к отзовизму.

1914–1917 гг. (период империалистической войны) – Бухарин «левый коммунист», отрицает программу-минимум, ведет борьбу против Ленина.

1914 г. – он носится с планом издания собственной газеты, противопоставляя ее большевистской печати, ленинской печати.

Весна 1915 г. – Бухарин-троцкист. На Бернской конференции он выступает против лозунга гражданской войны, за единство с троцкистско-меньшевистским «Нашим словом». Ленин пишет статью «О национальной гордости великороссов», Бухарин трактует это как проявление социал-патриотизма.

Осень 1915 г. – Бухарин выступает с тезисами, отвергающими право наций на самоопределение.

Февраль 1916 г. – Бухарин солидаризируется с полуанархической программой голландских левых социал-демократов.

В 1916 г. Бухарин выступает в журнале «Интернационал молодежи» с анархистскими, антиленинскими взглядами по вопросу о государстве, против диктатуры пролетариата.

В статье «Мировое хозяйство и империализм» (1915 г.) Бухарин открыто защищает троцкистский тезис о том, что разрозненные выступления пролетариата отдельных стран победить не могут. Иначе говоря, Бухарин откладывал социализм, как говорил Ленин, «до греческих календ», т.е. до «никогда». [т. XIX, с. 221]. Владимир Ильич писал о нем в 1916 г., что он – Бухарин «1) доверчив к сплетням и 2) в политике дьявольски неустойчив» [т. XXIX, с. 229].

«Война, – писал Ленин, – толкнула его к идеям полуанархическим. На совещании, вынесшем бернские резолюции (весна 1915 г.), он дал тезисы… – верх нелепости; срам; полуанархизм».

В 1916 г., как я уже сказал, в журнале «Интернационал молодежи» Бухарин развивал анархо-синдикалистские мысли о принципиальной враждебности пролетариата к государству, о взрыве всякого государства.

Впоследствии, через год после смерти В.И. Ленина, Бухарин выступил с наглым утверждением, что в этом вопросе ошибался не он, Бухарин, а Ленин.

1916–1917 гг. – Бухарин вместе с Троцким редактирует троцкистскую газету «Новый мир» (Нью-Йорк), в которой отрицает возможность победы социализма в одной стране.

1917 г. – на VI съезде партии Бухарин выступает с троцкистской схемой. В дни Октября вновь и вновь отстаивает невозможность победы социализма в России.

1918 г. – Бухарин лидер «левого коммунизма». Этот эпизод со всей тщательностью рассмотрен на судебном заседании.

8 октября 1918 г. на пленуме Моссовета Бухарин заявляет об ошибочности своего «левого коммунизма». «Я был против Брестского мира в свое время, но никогда не защищал срыв мира, как „левые“ эсеры. Теперь я должен честно и открыто признать, что мы, противники Брестского мира, были неправы – прав был Ленин». Мы знаем, что на суде Бухарин должен был признать, что на деле он активно боролся за срыв Брестского мира.

1919 г. – VIII съезд партии – Бухарин снова выступает против признания права наций на самоопределение.

Дальше идут IX, X съезды партии, где Бухарин неизменно ведет «свою» линию, направленную против партии, против Ленина, против Сталина.

В 1921 г. Бухарин в интересах Троцкого занимает позицию буфера, предательски разжигая дискуссию, подливая в нее, по выражению Ленина, «буферный керосин».

В антиленинской фракции Бухарин выступает вместе с Серебряковым, Радеком, Крестинским, Пятаковым и другими троцкистами.

Конец 1920 г. – начало 1921 г. – идет дискуссия о профсоюзах. Страна готовится к переходу к новой экономической политике. Бухарин выступает в роли «буфера», затем полностью переходит на позиции Троцкого. А на X съезде заявляет, что «республика висит на волоске».

В 1922 г. Ленин громит Бухарина за его попытку сорвать монополию внешней торговли. Ленин прямо разоблачает Бухарина как заступника спекулянта, мелкого буржуа, как защитника интересов кулацкой верхушки крестьянства, выступающего против промышленного пролетариата [т. XXVII, с. 381].

В 1923 г. Бухарин в «Правде» в статье «Долой фракционность» говорит об ошибках Троцкого и, глухо, «ряда других товарищей», умалчивая о себе.

В 1923–1924 гг. Бухарин блокируется с Каменевым и Зиновьевым против товарища Сталина. Накануне дискуссии Бухарин выступает со статьей, проповедующей в завуалированном виде теорию врастания кулака в социализм.

1925 г. – кулацкий лозунг Бухарина «Обогащайтесь». Правда, в книжке «Цезаризм под маской революции» и на XIV съезде партии Бухарин признал ошибочность этого лозунга, но здесь на суде Бухарин признал, что это «раскаяние» было не более чем тактическим маневром, обманом.

1928 г. – Бухарин заявляет на пленуме ЦК партии об отсутствии разногласий с партией и одновременно ведет переговоры и вступает в тайный сговор с Каменевым. Пишет «Заметки экономиста».

1929 г. – Бухарин в «Правде» заявляет об ошибочности своих взглядов. «Признавая эти свои ошибки, мы со своей стороны приложим все усилия к тому, чтобы вместе со всей партией повести решительную борьбу против всех уклонов». Теперь на суде он показал, что и это был тактический маневр, что и тогда, в 1929 г., он также лгал. Ибо как раз в это время оформлялась подпольная организация, которая с оружием в руках стала выступать против Советской власти.

Чтобы не быть голословным, я напомню вам показания Бухарина, Рыкова, наконец, Иванова о том, как Бухарин разжигал борьбу на Северном Кавказе, как через своего ученика и подручного в этом деле Слепкова он организовывал кулацкие восстания против Советской власти, как посылал Яковенко в Сибирь, как им всем удалось спровоцировать кулацкое восстание в Бийском округе и других местах. Напомню, что в это же самое время Бухарин, выступая в печати, говорил: «приложим все усилия к тому, чтобы вместе со всей партией повести решительную борьбу против всех уклонов». Бухарин лгал и здесь.

15 декабря 1929 г. Бухарин помещает в «Правде» статью, в конце которой перечисляет и осуждает свои ошибки. И в то же самое время он ведет подпольные разговоры с Каменевым.

В то же время, как это он сам теперь признал, вместе с Рыковым посылает Слепкова на Северный Кавказ, Яковенко – в Сибирь, чтобы поднять кулацкие восстания против Советской власти. На суде Бухарин признал, что именно ими были спровоцированы в то время такие-то и такие-то кулацкие восстания.

А как вел себя тогда Бухарин?

С лицемерным видом святоши, прикрываясь маской искренности, еще в самом начале борьбы Бухарин стал осуществлять подлые интриганские, фракционные, тайные махинации против партии и ее руководства. Он заключил блок с злейшими, разоблаченными врагами большевизма, только что в ноябре 1927 г. выступавшими против Советской власти с антисоветской демонстрацией на улицах Москвы и Ленинграда.

В 1930 г. Бухарин вновь подает заявление в ЦК и признает свои ошибки. Бухарин заявляет о «безоговорочном осуждении мною всех и всяких покушений на единство партии, всякой фракционной работы, всяких попыток скрытой борьбы с партийным руководством, скрытой защиты другой политической линии, отличной от линии партии». А на деле, вы слышали из показаний Бухарина, на деле он именно в это время вел переговоры с Семеновым об организации террористического акта против руководителей нашей партии и правительства.

В январе 1933 г. Бухарин на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) («Правда» № 14) выступает с речью, в которой требует «суровой расправы с группировкой А.П. Смирнова», говорит о своей «право-оппортунистической, совершенно неправильной общеполитической установке», о своей «вине перед партией, ее руководством, перед Центральным комитетом партии, перед рабочим классом и страной», говорит о Томском, Рыкове как о своих «бывших соратниках по руководству правой оппозицией». Вообще «критикует» свои «прежние» взгляды.

А на деле это был первый год оформления «право-троцкистского блока», который приступил к выполнению таких задач, как террор, шпионаж, диверсии, вредительство, измена родине, отторжение от СССР национальных республик.

Начало 1934 г. – XVII съезд партии – выступление Бухарина, в котором он одобряет «беспощадный разгром всех оппозиций и правой оппозиции как главной опасности, т.е. той самой группировки, к которой я когда-то принадлежал».

А в это же время мобилизует все силы для того, чтобы усилить преступные действия своей группы, уже превратившейся в группу подлинных шпионов, убийц, разведчиков.

Начало 1936 г. – Бухарин в статье в «Известиях» обозвал русский народ «нацией Обломовых». В номере «Известий» от 14 февраля 1936 г. Бухарин заявляет об ошибочности этого своего утверждения («Неверное утверждение», об этом «выражаю свое глубокое сожаление»).

Таков Бухарин – эта лицемерная, лживая, хитрая натура. Этот благочестиво-хищный и почтенно-злой человек, эта, как говорил Максим Горький про одного из героев из галереи «Бывших людей», – «проклятая помесь лисицы и свиньи».

Не лучше и другие – тоже «герои».

Подсудимый Рыков. До вступления в партию большевиков Рыков входил в Саратове в объединенную партию эсеров и социал-демократов.

1909–1911 гг. Рыков полутроцкист, полуликвидатор. В период апрельской конференции Рыков и Каменев за объединение «живых сил» революционной демократии, т.е. за союз с эсерами и меньшевиками.

В октябре 1917 г. вместе с Каменевым, Зиновьевым Рыков дезертирует.

В декабре 1917 г. Рыков каркает о непрочности Советской власти, говоря, что «не может удержаться чисто большевистская власть в отсталой стране в то время, как в Европе не произошла социалистическая революция».

В 1920 г. Рыков с сапроновцами выступает против Ленина, за коллегиальность.

Рыков против ленинского плана ГОЭЛРО, он погряз с головой в обывательском «реализме», погряз по уши в рутине (как писал о нем тогда В.И. Ленину товарищ Сталин).

А потом? Потом 1928, 1929, 1932 г. – блоки, центры, заговоры, измена.

Другие обвиняемые не лучше.

Вот старый троцкист и германский шпион Крестинский, начавший свою предательскую карьеру еще при жизни Владимира Ильича Ленина. Крестинский передает шпионские сведения немецкой разведке и получает ежегодно по 250 000 марок золотом от германского рейхсвера в пользу подпольной троцкистской работы.

Вот такой же матерый троцкист Розенгольц, который был германским шпионом с 1923 г. и английским шпионом с 1926 г.

Вот кто, вместе с Троцким, с Пятаковым, Ягодой, Бухариным и Рыковым, являлись главными воротилами этого блока, этого «центра центров» всех антисоветских фашистских сил в нашей стране.

Заговор против В.И. Ленина в 1918 году

Я считаю необходимым кратко остановиться на имевшем здесь место исследовании обстоятельств заговора против Владимира Ильича Ленина в 1918 г.

И на предварительном следствии и на суде Бухарин пытался всячески отвертеться от 1918 г., уйти от ответственности перед историей, перед рабочим классом, перед всем честным человечеством за чудовищное преступление, организованное Бухариным вместе с «левыми» и правыми эсерами, вместе с Троцким и его группой и отчасти осуществленное.

Бухарин позорно лгал в октябре 1918 г., открещиваясь от «левых коммунистов». Бухарин позорно лгал и в 1924 г., когда он под давлением обстоятельств приподнял краешек завесы, скрывавшей от нас настоящую правду в этом тяжком, кошмарном преступлении.

Бухарин лгал, например, в 1924 г., отрицая наличие блока между ним и «левыми» эсерами в 1918 г.

Бухарин говорит неправду и здесь, на суде, пытаясь отрицать факты, удостоверенные здесь рядом свидетелей.

Между тем, эти факты чрезвычайно важны как с точки зрения окончательного разоблачения предательского лица Бухарина, так и с точки зрения наиболее полного и правильного понимания всей последующей преступной деятельности Бухарина и его сообщников – бухаринцев.

Нужно вспомнить факты, обстановку и условия 1918 г. чтобы по достоинству оценить всю глубину адского преступления Троцкого и Бухарина против революции, всю глубину их предательства!..

Эти факты, товарищи судьи, разумеется, сейчас принадлежат уже в значительной мере истории, но они проливают полный свет на вопрос, интересующий нас, интересующий многих и особенно тех, кто не искушен еще в знании прошлого Бухарина и антисоветских группировок, – как могло случиться, что Бухарин и Рыков, которые в течение стольких лет выдавали себя за сторонников социализма, за сторонников социалистической борьбы, оказались в стане самых отъявленных врагов Советской власти, в стане изменников и предателей революции, советского народа, родины!

Эти факты, уже покрытые архивной пылью, в свете настоящего процесса оживают и начинают говорить вновь полным голосом, голосом обличителя, требующего виновных к ответу, если не перед уголовным судом, связанным рамками уголовной давности, то, во всяком случае, перед судом истории, не знающей никакой давности, не знающей и никакой пощады!

1918 год. Молодая Советская республика напрягает все свои силы, чтобы преодолеть гигантские трудности, вставшие на ее пути к утверждению и закреплению победы социалистической революции.

Страна была тогда, в буквальном смысле этого слова, повергнута в прах. Ее нужно было поднять на высоту новых, величайших исторических задач, каких не знала до того ни одна революция трудящихся.

«От периода триумфального шествия, – говорил по этому поводу В.И. Ленин, – предстояло перейти к периоду необычайно трудного и тяжелого положения, от которого отделаться словами, блестящими лозунгами – как это ни приятно было бы – конечно, нельзя, ибо мы имели в нашей расстроенной стране неимоверно уставшие массы, которые дошли до такого положения, когда воевать дальше никоим образом невозможно, которые разбиты мучительной трехлетней войной настолько, что приведены в состояние полной военной негодности» [Стенографический отчет VII съезда партии, с. 19].

В этих условиях борьба за мир являлась борьбой за все будущее пролетарской революции, судьба которой была в буквальном смысле этого слова поставлена на карту.

В этих условиях вопрос о войне и мире сводился по существу к одному вопросу – быть или не быть Советской власти, Советскому государству, Советской стране.

Гениальная ленинская стратегия решила этот вопрос положительно. История подтвердила правильность этого решения. Она сказала: «Быть».

Ленинизм учит не только искусству наступления, но и искусству отступления.

«…Нельзя, – писал Ленин, – победить, не научившись правильному наступлению и правильному отступлению» [т. XXV, с. 177].

Товарищ Сталин по этому поводу говорил:

«Цель такой стратегии – выиграть время, разложить противника и накопить силы для перехода потом в наступление. Образцом такой стратегии можно считать заключение Брестского мира, давшего партии возможность выиграть время, использовать столкновения в лагере империализма, разложить силы противника, сохранить за собой крестьянство и накопить силы для того, чтобы подготовить наступление на Колчака и Деникина» [«Вопросы ленинизма», с. 56].

Эта стратегия, гениальная стратегия Ленина – Сталина, полностью себя оправдала. Она спасла новую Россию и Советскую власть от неминуемой гибели.

В 1924 г. товарищ Сталин напомнил по этому поводу:

«Теперь даже последний дурак видит, – говорил Ленин спустя три года после Брестского мира, – что „Брестский мир“ был уступкой, усилившей нас и раздробившей силы международного империализма» [«Вопросы ленинизма», с. 57].

Известно, что Троцкий и Бухарин со своими приверженцами всячески старались сорвать Брестский мир.

Троцкий и «левые» эсеры, при переговорах с генералом Гофманом, вели себя как провокаторы. «Левые коммунисты» во главе с Бухариным рвали и метали против мирной политики Советского правительства во главе с Лениным, Сталиным и Свердловым, требуя разрыва переговоров и объявления «революционной войны».

Своими хлесткими, а по сути дела провокаторскими речами и лозунгами бухаринцы и троцкисты пытались сбить нашу партию с ленинского пути.

«Не мир и не война», «Священная война против всесветной буржуазии» – все эти и подобные им провокаторские лозунги Троцких, Бухариных и других имели одну единственную цель, – как об этом сказал товарищ Ворошилов в своей речи по поводу 20-летия РККА и Военно-Морского Флота, – впутать нашу страну в вооруженное столкновение с империалистами в момент, когда Советская власть еще не имела своей крепкой армии, и этим самым ликвидировать Советскую власть и расчистить путь для победы буржуазии и полной реставрации капитализма в нашей стране».

До настоящего времени бухаринцам удавалось скрыть от истории истину в этом вопросе.

Даже на предварительном следствии в показаниях от 2 июня 1937 г. Бухарин пытался скрыть действительный характер своей борьбы в период Брестского мира против Ленина как главы Советского государства.

Бухарин пытался обойти этот вопрос, отделавшись, по своей привычке, общими отвлеченными рассуждениями о том, что он якобы «не понимал», что «конкретнейший из конкретнейших вопросов о „мужике“ и был именно вопрос о том, чтобы дать массе „передышку“, и подменял живые потребности момента общелитературными рассуждениями о том, что пролетарское отечество должно быть защищаемо».

Бухарину этот фокус не удался. Следствие на его удочку не попалось. Следствие, наоборот, изобличило Бухарина и изобличило в гораздо более серьезном, чем какие-то «общелитературные рассуждения».

Следствие установило, и я считаю необходимым это вам здесь напомнить, товарищи судьи, в полном объеме, что в 1918 г., непосредственно вслед за Октябрьской революцией, в период заключения Брестского мира, Бухарин и его группа так называемых «левых коммунистов» и Троцкий с его группой, совместно с «левыми» эсерами, организовали заговор против Ленина как главы Советского правительства.

Бухарин и другие заговорщики, как это видно из материалов следствия, имели своей целью сорвать Брестский мир, свергнуть Советское правительство, арестовать и убить Ленина, Сталина и Свердлова и сформировать новое правительство из бухаринцев, которые тогда для маскировки называли себя «левыми коммунистами», троцкистов и из «левых» эсеров.

На следствии Бухарину были предъявлены факты, ему было дано пять очных ставок. Тогда подсудимый Бухарин вспомнил кое-что, более серьезное, чем «общелитературные рассуждения». Бухарин вспомнил такой, например, факт, как блок с «левыми» эсерами в 1918 г., в целях борьбы против Советского правительства, такой факт, как прямой заговор против Советской власти, как подготовку ареста Ленина, ареста Сталина, ареста Свердлова.

Все это Бухарин, как вы помните, признал. Но он признал это «со скрипом».

Мы помним свидетелей, которые прошли перед судом, хорошо помним их показания, мы их видели, мы их слышали. Мы помним, как тяжелым свинцом падали их слова на голову Бухарина, вдохновителя провокаторской борьбы против ленинского Совета народных комиссаров, Бухарина – организатора, как это с полной очевидностью установлено и судебным следствием, заговора и восстания против Советского государства, подстрекателя к убийству руководителей Советского правительства товарищей Ленина, Сталина и Свердлова.

Я имею полное основание говорить, опираясь на эти данные, что все это точно выяснено, все это достаточно точно установлено, достаточно доказано.

Позвольте остановиться мне кратко на тех доказательствах, которые подтверждают правильность этого заключения. Вы помните здесь показания Камкова. Камков – один из виднейших руководителей ЦК партии «левых» эсеров, Камков показывал, что он с Бухариным вел разговор в 1918 г. по вопросу о Брестском мире, что борьба, по словам Бухарина, принимает по этому вопросу чрезвычайно острые формы. Бухарин говорил Камкову об острых формах, о том, что дебатируется в рядах «левых коммунистов» вопрос о создании нового правительства. При этом, сказал Камков, Бухарин назвал Пятакова как возможного кандидата в руководители нового правительства, и заявил, что сама смена правительства мыслится путем ареста всего состава Советского правительства во главе с Лениным.

Бухарин это не отрицал. Правда, он говорил здесь что-то такое об аресте «на 24 часа». Но это несерьезно. Уже в 1924 г. в газете «Правда» Бухарин сам разъяснил, насколько этот план ареста Владимира Ильича Ленина был реален и серьезен. Но Бухарин открещивается от плана убийства наших вождей.

Какие он представил в свое оправдание доказательства по этому вопросу? Никаких, кроме голого отрицания. Его изобличала здесь Яковлева, его изобличал здесь Осинский, его изобличал здесь Манцев, его изобличал здесь Карелин, в соответствующей наиболее существенной части вопроса, изобличал его и Камков, ибо, как вы помните, Бухарин старался далее вопрос об аресте поставить таким образом, что, будто бы, инициатива исходила не от него, а от Камкова, от «левых» эсеров. Камков здесь удостоверял, что инициатива исходила от Бухарина. Я, впрочем, согласен их обоих помирить, ибо, очевидно, инициатива исходила и от тех и от других. Этим объясняется та ожесточенная борьба, которая велась со стороны этих людей против Советского правительства, против Ленина и против его сподвижников – товарищей Сталина и Свердлова.

Бухарин отрицает. Но нельзя же в самом деле считать за аргумент ничем не мотивированное отрицание, тем более что это отрицание противоречит самой логике вещей.

Если бы этого факта – плана убийства Ленина, Сталина и Свердлова – не было, то зачем бы понадобилось говорить об этом и Карелину, и Яковлевой, и Осинскому, и Манцеву, людям, не в интересах которых сознавать сейчас такой позорный и такой страшный факт, такое чудовищное преступление против родины. А между тем, по показаниям Карелина, Бухарин прямо говорил относительно физического уничтожения Ленина и Сталина. Яковлева также говорит:

«Бухарин мне развил ту мысль, что политическая борьба приобретает все более острые формы и дело не может ограничиться одной лишь политической формулировкой о недоверии к ЦК партии. Бухарин заявил, что дело неизбежно должно дойти до смены руководства, в связи с чем стоит вопрос об аресте Ленина, Сталина и Свердлова и даже о физическом их уничтожении» (т. 44, л. д. 77).

Это же подтвердил Осинский, это же подтвердил и Манцев. Бухарин был не один. С ним эту же позицию разделял, как мы теперь установили, и Троцкий, о роли которого в заговоре против В.И. Ленина в 1918 г. мы имеем на этом процессе ряд показаний, в том числе и показание самого Бухарина.

«К этому времени, – показал подсудимый Бухарин, – вновь возникла идея переворота и ареста Ленина, Сталина и Свердлова как определяющих фигур партийного и советского руководства, на этот раз по инициативе Троцкого, которому предложение „левых“ эсеров стало известно, очевидно – так я предполагаю – от Пятакова» (т. 5, л. д. 124).

Бухарин не договаривает до конца, оставаясь верным своей тактике полупризнаний.

Но есть два свидетеля – Яковлева и Манцев, которые и в этом вопросе говорят с такой точностью, какая не оставляет никаких сомнений в справедливости и правильности их показаний.

Не достаточно ли этих фактов, чтобы сказать, что заговор бухаринцев, троцкистов, «левых» эсеров в 1918 г. против Ленина, Сталина и Свердлова доказан полностью.

Сам Бухарин признал наличие этого заговора, сам Бухарин признал наличие плана ареста Ленина, Сталина и Свердлова. Бухарин отрицает лишь план убийства Ленина, Сталина и Свердлова. Однако первым признанием подсудимого Бухарина о плане переворота, о плане ареста, в сущности говоря, подтверждается и последующее. В самом деле, Бухарин признал, что он вкупе со своей группой «левых коммунистов», с Троцким и его группой и с «левыми» эсерами затевали насильственное свержение Советского правительства во главе с Лениным, Сталиным и Свердловым и даже арест Ленина, Сталина и Свердлова.

Но знает ли Бухарин, что означает насильственное свержение? Знает ли Бухарин, что означают аресты, связанные с задачей насильственного свержения? Знает ли Бухарин, что люди, идущие на насильственное свержение и на насильственный арест, тем самым идут на насилие, тем самым идут и на убийство!

Насильственное свержение предполагает, а не исключает такой формы насилия, как физическое уничтожение. Бухарин насильственное свержение признает, физическое устранение – отрицает. Это явная фальшь, это явная нелепица, это явная нелогичность. Но Бухарин в таком положении, что логики от него требовать нельзя.

Факты, установленные на суде, говорят более авторитетно и более убедительно, чем это кажется и хочется Бухарину. Бухарин, правда, сейчас сказал несколько больше, чем, например, в 1924 г., но всего он все же не сказал. Бухарин так действует не впервые. В 1924 г. Бухарин кое-что рассказал об этом позорном преступлении, но только кое-что.

В 1938 г. Бухарин, припертый к стене, вынужден рассказать уже об этом факте больше. Если бы мы хотели оценить степень фальши, иезуитства и лицемерия Бухарина, достаточно сравнить текст опубликованного им письма в газете «Правда» в 1924 г. с тем, что он говорил на предварительном следствии. Он скрыл целый ряд фактов в этом письме, он не говорил, что речь шла о заговоре, он не говорил, что речь шла о прямом сговоре его группы с Троцким, он не говорил не только об убийстве Ленина, но и Сталина и Свердлова. Это вскрыто теперь. Это теперь разоблачено, это открыто, это установлено, об этом возвещено всему миру, вопреки воле Бухарина, при всем его сопротивлении к установлению этого факта. Бухарин признал, да и то, как вы видели на судебном следствии, только полупризнал потому, что ему податься некуда, что в 1918 г. Бухарин объявлял Советскую власть формальной и предлагал ее ликвидировать.

Ленин разоблачает чудовищность этого бухаринского «тезиса», указывая, между прочим, на исторические примеры Франции в 1793 г. и Пруссии начала XIX века, когда лучшие люди этих стран в тяжелую минуту, переживаемую их отчизной, не отчаивались, а «…подписывали неизмеримо более тяжкие, зверские, позорные, угнетательские мирные договоры, чем брестский, умели выжидать потом, стойко сносили иго завоевателя, опять воевали, опять падали под гнетом завоевателя, опять подписывали похабные и похабнейшие мирные договоры, опять поднимались и освободились в конце концов (не без использования розни между более сильными конкурентами-завоевателями)» [Ленин, т. XXII, с. 302].

Но это были лучшие люди своей страны, а не изменники и провокаторы, которыми оказались на деле так называемые «левые коммунисты» и их подпольные друзья.

Но для этого нужно было, как учил Ленин, любить свою родину и свой народ, а не глумиться над ним, как глумится Бухарин и его оруженосцы, восставшие против Ленина, призывавшего любить и уважать свой народ.

Следствие установило, что в 1918 г. Бухарин и Троцкий заключили с эсерами блок для совместной борьбы против Советского правительства, возглавлявшегося тогда Лениным, Сталиным и Свердловым, что они затевали вооруженное восстание, что они шли на арест и убийство Ленина, Сталина и Свердлова. Доказано это или нет?

Доказано полностью. Доказано показаниями самого Бухарина и показаниями Яковлевой и Карелина, Камкова, Манцева и Осинского.

Бухарин отрицает подготовку убийства, но как он отрицает? Я просил бы вас, товарищи судьи, в совещательной комнате просмотреть протокол соответствующего заседания нашего судебного следствия для того, чтобы со всей отчетливостью вспомнить метод отрицания Бухариным этого факта.

Вот этот разговор. Бухарин признает, что был одним из организаторов этого заговора.

Его спрашивают: Об аресте Ленина, Сталина и Свердлова вы открыто говорили?

«Бухарин: Об аресте разговор был, но не о физическом уничтожении. Это было в период не до Брестского мира, а после. В этот период у меня был один разговор с Пятаковым, когда явились Карелин и Камков и заявили, что они предлагают составить новое правительство.

Вопрос: Когда это было?

Бухарин: Это было до Брестского мира. Они предложили составить правительство путем ареста Ленина на 24 часа.

Вопрос: Значит, мы можем сказать, что до заключения Брестского мира у вас были переговоры с «левыми» эсерами Карелиным и Камковым о том, чтобы сформировать новое правительство, то есть предварительно свергнуть правительство во главе с Лениным?

Бухарин: Разговор был.

Вопрос: Об аресте Ленина?

Бухарин: Это эсеры говорили.

Вопрос: По-вашему, эсеры говорили об аресте Ленина, а свидетельница Яковлева утверждает, что об аресте Ленина говорил и Бухарин.

Бухарин: Она путает с этим другой вопрос, она утверждает, что разговор был до заключения Брестского мира.

Вопрос: Я спрашиваю: до заключения Брестского мира были переговоры с эсерами о том, чтобы арестовать Ленина?

Бухарин: Да».

Итак, вначале это эсеры говорили, потом Бухарин показывает, что этот разговор был, и он вел его сам.

«Вопрос: А после заключения Брестского мира тоже были переговоры?

Бухарин: Были.

Вопрос: О чем?

Бухарин: О политическом контакте.

Вопрос: А об аресте?

Бухарин: И об аресте.

Вопрос: Кого именно?

Бухарин: Ленина, Сталина и Свердлова.

Вопрос: Тоже на 24 часа?

Бухарин: Тогда эта формула не употреблялась».

Как видите, раньше на 24 часа, а теперь уже не на 24 часа. Тогда речь шла только о Ленине, а теперь уже выходит, что речь шла о Ленине, Сталине и Свердлове.

«Вопрос: А как арестовать, для чего?

Бухарин: Для того, чтобы составить новое правительство.

Вопрос: А с арестованными что сделать?»

Бухарин торопится: «разговора о физическом уничтожении не было». Но я его об этом еще не спрашивал.

«Вопрос: Когда свергают правительство и арестовывают его, применяют насильственные способы?

Бухарин: Да.

Вопрос: Вы имели в виду при аресте применить насильственные способы? Правильно это или нет?

Бухарин: Правильно.

Вопрос: Но насильственные способы в чем заключаются? Вы точно установили это?

Бухарин: Нет, не установили.

Вопрос: Значит решили так, как позволят и прикажут обстоятельства?

Бухарин: Да, совершенно верно.

Вопрос: А обстоятельства могут приказать действовать очень решительно?

Бухарин: Да».

Вывод из этого простой – предполагалось свергнуть правительство, для этого арестовать правительство – Ленина, Сталина, Свердлова, применить все те меры, которые могут продиктовать обстоятельства и обстановка борьбы, которая ведется во имя свержения правительства. Борьба была в самой острой форме, и поскольку не было – если встать на точку зрения Бухарина, как он говорил – разговора об убийстве, то ведь сам факт, сама задача свержения правительства, сама необходимость ареста руководителей того правительства, которое поставили своей целью заговорщики свергнуть, – совершенно естественно говорит, что от убийства руководителей, предполагавшегося убийства, они отрекаться и зарекаться никак не могли.

Вся логика событий, весь смысл этой борьбы, вся ожесточенность той атмосферы, в которой эта борьба шла, вся острота самого вопроса – быть ли Брестскому миру, т.е. быть ли Советской стране, стране, строящей социалистическое общество, или не быть Брестскому миру, не быть советской земле, которую как «формальную» они предполагали отдать на разгромление врагу, – все это со всей серьезностью говорило о том, что дело идет о настоящей борьбе, которая всегда в таких случаях связана с неизбежностью применения и такой меры, результатом которой является смерть, убийство. Вот почему я говорю: для меня не с точки зрения криминологии, ибо сейчас, через 20 лет после того, как совершилось это преступление, мы не предъявляем Бухарину самостоятельного обвинения, – это имеет значение для того, чтобы оценить ту связь, которая существует между заговорщической деятельностью убийцы и контрреволюционера Бухарина и его сообщников с тем, что они делали впоследствии. Все это имеет значение для того, чтобы показать, что Бухарин и сейчас, по вопросу, имеющему исторический интерес и значение, не в состоянии, не хочет признать все преступления, которые он совершил в действительности против Советской страны, против Советской власти и против Советского народа. Бухарин в 1924 г. по этому поводу писал:

«Я счел своей партийной обязанностью рассказать – в момент ожесточенной фракционной борьбы о предложении „левых“ эсеров для того, чтобы парализовать то идиллическое прилизывание событий Брестского периода, какое практиковалось со стороны товарищей из оппозиции…»

Речь идет об аресте Ленина, о свержении Советской власти. Бухарин, таким образом, в 1924 г. признавал, что это было в момент ожесточенной борьбы.

И дальше:

«Они изображали брестские времена в партии как „верх демократии“. Я же отлично знаю, что это был период, когда партия стояла на волоске от раскола, а вся страна – на волоске от гибели».

В этих условиях, в условиях ожесточенной борьбы, люди, идущие на арест Ленина, на арест Сталина и Свердлова, руководителей нашей партии и правительства, могут ли остановиться перед возможностью уничтожить своих противников, перед тем, чтобы убить наших вождей? Это ни с чем несуразно, это ни с чем не вяжется. Это есть политика не говорить правду до конца, попытка, мне кажется, здесь полностью разоблаченная показаниями свидетелей и самой логикой развивающихся в это время исторических событий.

Теперь полностью раскрыто и то чудовищное преступление, которое имело место 30 августа 1918 г. Я имею в виду покушение на жизнь Владимира Ильича Ленина 30 августа 1918 г. со стороны эсеровской террористки Каплан. По показаниям Карелина и некого Осинского мы можем судить, как в действительности это покушение было организовано. Карелин здесь заявлял, что в течение 20 лет делались все усилия к тому, чтобы сохранить это страшное преступление в тайне, чтобы не раскрыть его настоящего и действительного содержания и смысла. Карелин утверждал здесь, что вопрос о террористическом акте против Ленина был поднят в 1918 г. никем иным, как именно Бухариным. Карелин утверждал, что Прошьян докладывал об этом членам ЦК партии «левых» эсеров. Карелин утверждал, что «такого рода требование „левых коммунистов“, заявленное Бухариным, их главарем, сыграло свою роль в смысле ускорения террористического акта против Ленина, совершенного ЦК партии правых эсеров». Это чудовищное преступление – факт.

Осинский показал со слов Стукова, что он – Стуков – был такого же мнения, имел такое же представление о преступлении 30 августа 1918 г.

«В конце 1918 г. Стуков, – показывал здесь Осинский, – который вместе с Бухариным был связан с эсерами, сказал мне, что выстрел, произведенный правой эсеркой Фаней Каплан в Ленина, был совершен не только по указанию руководства правых эсеров, но явился прямым завершением мероприятий, намеченных в свое время блоком к физическому уничтожению Ленина, Сталина и Свердлова» (т. 44, л. д. 89).

Эти показания достаточно убедительно говорят о той подлой, предательской, дьявольской работе, которую вел Бухарин, этот патентованный лицемер и иезуит.

Чтобы закончить с характеристикой поведения Бухарина и самого Бухарина, надо сказать, что лицемерием и коварством этот человек превзошел самые коварные, чудовищные преступления, какие только знала человеческая история. Здесь на суде он показал себя весь.

Мы проследили шаг за шагом, год за годом политическую жизнь Бухарина.

Сколько раз Бухарин клялся именем Ленина лишь для того, чтобы сейчас же лучше обмануть и предать и партию, и страну, и дело социализма.

Сколько раз Бухарин прикасался к великому учителю с лобзанием Иуды-предателя!

Бухарин напоминает Василия Шуйского и Иуду Искариота, который предавал с лобзанием.

И повадки у Николая Ивановича Бухарина точь-в-точь, как у Василия Ивановича Шуйского, как изображает его нам знаменитый писатель Островский:

«Василий свет – Иваныч, Что ни начни, все свято у него! Заведомо мошенничать сберется Иль видимую пакость норовит, А сам, гляди, вздыхает с постной рожей И говорит: „Святое дело, братцы!..“»

Так и Бухарин, – вредительство, диверсии, шпионаж, убийства организует, а вид у него смиренный, тихий, почти святой, и будто слышатся смиренные слова Василия Ивановича Шуйского: «Святое дело, братцы!» из уст Николая Ивановича.

Вот верх чудовищного лицемерия, вероломства, иезуитства и нечеловеческой подлости.

Шпионы, изменники, реставраторы капитализма

Судебное следствие вскрыло и доказало с полной отчетливостью, что «право-троцкистский блок» представлял собой подлинную агентуру разведок некоторых иностранных государств, осуществляющих через этот блок, через эту заговорщическую группу шпионаж, вредительство, диверсии, террор, подрыв военной мощи СССР, что этот «право-троцкистский блок» пытался провоцировать военное нападение этих государств на СССР, в целях свержения существующего в СССР социалистического строя, восстановления в СССР капитализма и власти буржуазии, расчленения СССР и отторжения от него в пользу указанных выше государств Украины, Белоруссии, Средне-Азиатских республик, Грузии, Армении, Азербайджана и Приморья.

Установлено на этом следствии, что блок имел своих настоящих хозяев в лице Троцкого и иностранных разведок, что вся его преступная деятельность шла под непосредственным руководством и по планам, выработанным в генеральных штабах Японии, Германии и Польши.

Вот показания Чернова. Чернов связывается с полицией или через полицейского чиновника в Берлине с Обергаузом. Обергауз, говорит Чернов, сказал мне, что немецкая разведка принимает надлежащие меры для свержения Советской власти. И дальше, обращаясь к Чернову, Обергауз говорит: «Вот вы считаете себя оппозицией в Советском Союзе, вам надо объединиться в организующую силу. Если вы хотите взять власть, то не стесняйтесь в методах борьбы». Говоря о методах борьбы, Обергауз предлагает закрепить связь правых с немецкой разведкой. Он говорил о том, что вся организация правых может быть поставлена на службу целям немецкой разведки.

Здесь, на суде, на вопрос, кто был хозяевами, Чернов ответил: «Кроме Рыкова и немецкой разведки, – никого». Не ясно ли, что организация этого так называемого «право-троцкистского блока» была не чем иным, как экспозитурой некоторых разведок некоторых иностранных государств.

Подсудимый Шарангович здесь полностью подтвердил свою связь с генеральным штабом Польши. Он подтвердил, что, как глава местной белорусской буржуазно-националистической подпольной организации, он ставил своей задачей обслуживание интересов польской разведки и польского генерального штаба. Он говорил о том, что ему было предложено от имени некоего консула установить тесную связь с рядом людей, входящих в руководство национал-фашистской организации Белоруссии, в том числе с Бенеком. Он говорил, что ему было предложено передавать различного рода сведения, необходимые польской разведке, ему было поручено так тесно связаться с польским генеральным штабом, чтобы польский генеральный штаб мог опереться в своей работе против Советского государства на эту презренную кучку изменников из белорусской национал-фашистской организации.

Основные цели этой организации? Сам Шарангович определил их кратко: свержение Советской власти и восстановление капитализма, отторжение Белоруссии от Советского Союза в случае войны с фашистскими государствами. Для достижения этой цели, как он говорил, подчеркивалась необходимость установления тесной связи с польским генеральным штабом. Это была одна из основных задач, которую, по указаниям центра «право-троцкистского блока», преследовала буржуазно-националистическая организация в Белоруссии. Кому это было нужно? Это было нужно польской разведке, это было нужно польскому генеральному штабу, который рассчитывал, имея в своих руках эту, хотя и маленькую, но все же опасную «пятую колонну» на территории СССР, обеспечить себе успех в необходимых случаях.

Вот почему Рыков совершенно справедливо здесь сказал, что белорусская организация правых была по существу экспозитурой польского генерального штаба. Рыков нам говорил здесь, что ему известно было о переговорах Карахана с немецкими фашистами еще в 1933 г., что немецкие фашисты относились, как выразился здесь подсудимый Рыков, с полной благожелательностью к возможности прихода к власти правых и что они обещали всячески приветствовать и поддерживать этот приход.

Благожелательность германской разведки, конечно, продиктована исключительно интересами этой разведки: ведь правые и их организация – это фашистская экспозитура. Имея в своих руках группу изменников, опираясь на них, германский фашизм мог бы более безболезненно для себя осуществить свой разбойничий план военной интервенции СССР. А задачи? Задачи – не только те, о которых говорил Шарангович. Рыков здесь нам дал ясное указание на еще одну в высшей степени характерную черту, которая с головой выдает «право-троцкистский блок» как агентуру некоторых иностранных разведок. В ответ на вопрос по поводу расчленения СССР, отторжения от СССР ряда республик, на вопрос «была ли также задача подготовки фашистам плацдарма для нападения на СССР и для обеспечения их победы?» – Рыков ответил: «Да, это несомненно».

Совершенно очевидно, что задача подготовки плацдарма для нападения на СССР и обеспечения победы над СССР, в случае этого нападения, эта задача была поставлена немецкой, польской и другими разведками перед «право-троцкистским блоком» как перед прямой агентурой фашистских разведок. Это говорит о том, что прав Чернов, свидетельствующий о том, что настоящим-то хозяином «право-троцкистского блока», кроме Троцкого, были действительно разведки некоторых иностранных государств.

Мы помним, наконец, показания Крестинского. Как мышь, пойманная в мышеловку, он пробовал уже здесь на процессе метаться из стороны в сторону, нащупывая возможные пути своего спасения, но это оказалось безнадежным. Крестинский признал, что уже в 1920–1921 гг., по указанию Троцкого, он, Крестинский, вел переговоры вместе с другими троцкистами с генералом Сектом и с германским рейхсвером, он продавал за 250 тысяч золотых марок в год шпионские сведения генеральному штабу Германии и обеспечивал беспрепятственный допуск в пределы СССР германских военных разведчиков.

О чем шла тогда речь, как не о превращении СССР в колонию германского фашизма? В чем сущность этого соглашения с рейхсвером, нити которого тянутся к измене и предательству так называемого «право-троцкистского блока», – об этом сказал сам Крестинский. Позвольте кратко напомнить.

«Мы получаем, – говорит он, – небольшую сумму денег, а они получают шпионскую информацию, которая им будет необходима при военном нападении. Но ведь германскому правительству, – поучает дальше Крестинский, раскрывая свои карты, – в частности Гитлеру, нужны колонии, территории, а не только шпионская информация». И он (т.е. Гитлер) готов вместо колоний, из-за которых надо драться с Англией, Америкой и Францией, удовлетвориться территорией Советского Союза».

Вот циничная, обнаженная до пределов человеческой подлости постановка вопроса, которая совершенно отчетливо говорит о том, как подходили некоторые разведки, в том числе и германская разведка, и некоторые наиболее реакционные, преимущественно военные круги некоторых иностранных государств, к деятельности этого так называемого «право-троцкистского блока». Они подходили к вам, как к своим рабам и пленникам. Они подходили к ним, как хозяева подходят к своим слугам. Они искали помощи этих предателей, для того и потому, что эти предатели держали в своих руках ключи, по крайней мере в их собственном сознании и отчасти используя свое служебное положение, от ворот наших границ. Они были подходящими для того, чтобы открыть ворота врагу. Пытаясь вилять и заметать свои следы, в этом цинично признался в конце концов подсудимый Бухарин. В разговоре с Рыковым и Томским Бухарин говорил о необходимости открыть фронт немцам. Вопрос о том, что называется, ясен до предела. Карты, хотя и крапленые карты, раскрыты полностью. Они говорили: «мы вам даем не только шпионские сведения, но в нужную минуту мы вам откроем фронт. За это платите нам денежки, на которые мы будем вести свою преступную подпольную троцкистскую работу. Зачем вам драться с Англией, Америкой и Францией из-за колоний? Вы можете превратить СССР в свою колонию. По крайней мере ее цветущие окраинные республики, например Украину. Зачем вам драться с Америкой, Англией и Францией из-за колоний, когда мы, ваши покорные слуги, готовы вам отдать советскую землю за те золотые марки, которыми вы поможете нам вести свою подпольную работу».

Вот смысл этого соглашения.

Говорит ли наличие такого соглашения о том, что «право-троцкистский блок» был какой-то политической группой? Нет! «Право-троцкистский блок» – это не только безыдейная, беспринципная банда вредителей, диверсантов, убийц, шпионов, это чистейшая банда агентов иностранных разведок в подлинном смысле этого самого слова. Она открывает ворота врагу, она стреляет из потаенных окон по улицам, помогая вторгнувшемуся в города и села неприятелю, содействует поражению своей родины.

Крестинский говорил: «Мы шли на восстановление капиталистических отношений в СССР и территориальные уступки буржуазным государствам, с которыми об этом уже договорились».

В этом, в сущности говоря, и есть весь смысл преступной деятельности блока.

От Крестинского в цинизме своих показаний не отстает и Гринько. Гринько, ведь, прямо показывал, что задача, поставленная их иностранно-разведывательными хозяевами, заключается главным образом в том, чтобы помочь иностранным агрессорам. Это была, говорил Гринько здесь, общая позиция и троцкистов, и правых, и буржуазно-националистических организаций, и, в частности, украинской национал-фашистской организации.

Это означало подрыв оборонной мощи Советского Союза, подрывную работу в армии и оборонной промышленности, открытие фронта в случае войны и провокацию этой войны.

Нечего сказать, почетные задачи!

Самый перечень этих преступных целей с головой выдает этот блок как чистейшую банду шпионско-разведывательских организаций некоторых иностранных государств.

Икрамов здесь нам рассказал о том, как главари «право-троцкистского блока», и, в первую очередь, Бухарин уговаривали его принять все меры к тому, чтобы превратиться в подлинную агентуру иностранных разведок.

Московские главари «право-троцкистского блока» информировали Икрамова о японо-германской, как они говорили, «ориентации», о связи с немцами и японцами. Во имя чего? Во имя той же задачи, которая так выпукло была изображена и Гринько и Крестинским.

Вторая встреча была посвящена обсуждению вопроса о вредительстве. Третья встреча была посвящена вопросу о связи с Англией. Об этом здесь очень подробно и полно говорил обвиняемый Ходжаев.

Что же говорил ему Бухарин? Он говорил, что надо ориентироваться на Англию, что если сейчас войны не будет, если скоро интервенции не будет, – нашему делу «капут». Бухарин говорил Икрамову: «Могут всех нас переловить, а вопрос ускорения войны не можем разрешить из-за Англии, которая в некотором отношении является международным арбитром».

Интересно представление заговорщиков, возлагающих все надежды на военное нападение на СССР, об Англии как о каком-то международном арбитре. Известно, говорит Бухарин, что англичане давно смотрят на Туркестан, как на лакомый кусочек. Если будут такие предложения, тогда англичане, может быть, скорее перейдут на сторону агрессора против Советского Союза.

Бухарин, в сущности говоря, здесь не отрицал этого разговора. Он говорил о некоторых деталях, спорил о некоторых словах, говорил, что это было иначе сформулировано, но в основном Бухарин подтвердил, что такие разговоры были, что была «ориентация на британского арбитра», который готов был заполучить «лакомый кусочек» в виде Туркестана. Это же подтвердил и другой обвиняемый, Ходжаев, который признал, что Бухарин вел с ним разговоры, организовывая в Средней Азии ту деятельность, которая целиком и полностью может быть охарактеризована как государственная измена, как подготовка поражения, расчленение СССР. Отторжение от СССР целых областей и даже союзных республик они рассматривали как плату за ту помощь, которую военный агрессор готов оказать блоку в его преступной борьбе за захват власти, за свержение законного Советского правительства в нашей великой стране.

Я уже сказал, что по всем тем обстоятельствам, которые с такой исчерпывающей полнотой вскрыты на судебном следствии по настоящему делу, видно, что «право-троцкистский блок» представлял собою просто агентуру иностранных разведок. Этим обстоятельством определялся и весь характер и вся природа тех взаимоотношений, которые сложились и существовали между этим так называемым «блоком», с одной стороны, и некоторыми иностранными разведками, являющимися действительными хозяевами этих преступников, – с другой.

О том, каковы были эти взаимоотношения между иностранными разведками и блоком, можно судить по ряду фактов, с непреложностью установленных на настоящем судебном следствии.

Я напомню вам допрос подсудимого Рыкова. На вопрос о том, что представляла собой буржуазно-фашистская организация, действовавшая в Белоруссии под руководством Голодеда, Червякова и Шаранговича, Рыков должен был признать, что даже назначение сколько-нибудь крупное отдельных работников на руководящие посты в Белоруссии предварительно согласовывалось с польской разведкой.

Этот факт, сам по себе, уже достаточно ярко характеризует действительную природу тех отношений, которые существовали между «право-троцкистским блоком» и польской разведкой. Если польская разведка решает, кого назначить на те или другие наиболее ответственные должности, ясно, что подлинным, настоящим хозяином, распоряжавшимся судьбой «право-троцкистского блока», всей его преступной деятельностью, являлась польская разведка. Хозяевами этого «блока» являлись также и разведки других государств, с которыми состояли в преступной связи и отношениях, по поручению, с ведома и согласия руководителей этого «блока» отдельные участники этой заговорщической преступной организации.

Я напомню вам показания подсудимого Иванова, который здесь уже говорил о том, что иногда участники блока не различали, где действуют правые, а где действует иностранная разведка, до такой степени все у них переплелось. Я напомню вам также и то, что, по словам Иванова, Бухарин рекомендовал ему связаться с английской разведкой. Бухарин говорил, что Англия имеет очень большие интересы в Северном крае. Он говорил, что с этой страной у центра правых есть соглашение о помощи правым в свержении Советской власти и что в этом соглашении предусматривается обеспечение интересов английских лесопромышленников в лесном хозяйстве Северного края.

Здесь также ярко выражен конкретный хозяйский интерес той разведки, с которой Бухарин рекомендовал связаться подсудимому Иванову и с которой подсудимый Иванов связался, выполняя это указание Бухарина. Иванов показал, что Бухарин рекомендовал ему поставить дело таким образом, чтобы показать английской буржуазии, что правые охотно идут на удовлетворение всякого рода экономических и финансовых интересов этой буржуазии, рекомендовал выдавать авансы английской буржуазии с тем, чтобы, с одной стороны, не потерять поддержку для себя, а с другой – не потерять доверия.

Ясное дело, что это «доверие» строилось только на одном – на способности этих заговорщиков уплатить чистоганом советской землей и советской кровью за изменническую свою деятельность, за помощь, которую иностранные агрессоры готовы оказать заговорщикам в их преступных целях.

Об этом же говорил, по существу, и Раковский, когда он показывал, какое часто создавалось противоречивое положение для «добросовестных» агентов иностранных разведок, каким выглядит этот умильный старичок, сидящий здесь перед вами на скамье подсудимых. Положение создалось весьма и весьма затруднительное для тех разведчиков, которые сразу служили нескольким разведкам. А такие подсудимые налицо. Сам Раковский представляет такого специалиста, который служил одновременно и японской и английской разведкам и попадал вместе с Юреневым в «тяжелое» для них положение.

«Мы, – говорил здесь Раковский, передавая слова Юренева, – очутились в таком переплете, что иногда не знаешь, как себя вести. Боишься – как бы, удовлетворив одного из наших контрагентов, не обидеть другого. Вот теперь, например, возникает антагонизм между Англией и Японией в китайском вопросе, а нам приходится иметь связь и с английской и с японской разведками…»

Тяжелое положение для разведчика! Тяжелое положение для английского и японского шпиона.

«…Нам, троцкистам, – говорил Раковский, – приходится играть в данный момент тремя картами: немецкой, японской и английской».

Мы видим, что эта игра ничем хорошим для игроков окончиться не может.

«…Немецкая карта, по крайней мере, в тот момент для меня была недостаточно ясна…» Хотя и достаточно краплена.

«…Я лично считал, что… Япония… является актуальным агрессором против СССР». И дальше он продолжает:

«Японская карта была для нас, троцкистов, чрезвычайно важна. Но, с другой стороны, не нужно переоценивать значения Японии как нашего союзника против Советского правительства. Если даже японская агрессия и сможет продвинуться на территорию СССР, она утонет в пространстве и тайге. А что касается Великобритании, здесь дело посерьезнее. Великобритания в данный момент находится в антагонизме с Японией. Не нужно забывать, что Англия возглавила коалицию против французской революции и 25 лет боролась».

Выходит, что самая сильная карта – карта английской разведки. Но не моя задача разбирать качество всех этих «карт» и их отличие. Я хотел бы только показать, каким затруднительным оказалось положение таких господ, которые умудрялись поклоняться сразу трем богам, служить сразу трем разведкам. Нельзя им по-человечески не посочувствовать, но помочь им мы можем только одним – уничтожить возможность играть в какие бы то ни было карты, как бы эти карты им самим ни казались серьезными.

О связях с английскими агрессорами подсудимый Раковский показал, что блок подготовлял поражение СССР и систематически занимался шпионажем.

В этой связи надо сказать о Бухарине, который хотел здесь показать, что, в сущности говоря, он не за поражение СССР, и не за шпионаж, и не за вредительство, и не за диверсию, так как и вообще он к этому практическому делу иметь отношения не должен, ибо он «теоретик», который занимался проблематикой всеобщих вопросов. Но и Бухарин должен был поставить все точки над «и». Он сказал:

«Одним словом, я был обязан, как один из руководителей правого центра, доложить одному из руководителей периферийного центра нашу установку».

В чем заключалась эта установка?

«Коротко эта установка заключалась в том, что в борьбе с Советской властью возможно использование военной конъюнктуры и тех или иных уступок капиталистическим государствам для их нейтрализации, а иногда и для помощи с их стороны».

Если расшифровать это витиеватое показание Бухарина, то это значит – прямая измена, переход на сторону врагов в зависимости от военных обстоятельств и от военной обстановки для того, чтобы воспользоваться помощью этих врагов в достижении своих преступных целей.

Когда Бухарину задают об этом вопрос: «Иначе говоря, ориентация на помощь некоторых иностранных государств?» Он отвечал: «Да, это можно и так сказать». Он не хочет прямо сказать, а говорит, что «это можно и так сказать».

Можно и нужно так сказать, ибо это соответствует действительности. На вопрос: «Иначе говоря, ориентация на поражение СССР?» – Бухарин говорит, оставаясь верным своей туманной словесной эквилибристике: «В общем, суммарно, повторяю – да».

Итак, «суммарно» Бухарин признает ориентацию на поражение СССР, а в тех конкретных условиях, в которых он находился как руководитель «право-троцкистского блока» это «суммарно» означало: «Мы подготовляли поражение СССР, мы готовы были открыть врагам ворота».

«Открыть врагам фронт», – как это подтвердил Рыков, как этого не мог не подтвердить Бухарин.

Я хочу в этой связи обратить ваше внимание, товарищи судьи, на то, как и тут Бухарин пытался вылезти сухим из воды, как он, признавши связь с военной заговорщической организацией Тухачевского и Якира, пытался играть понятием слова «должны» открыть фронт, пытался уйти от настоящего ответа на этот в высшей степени неприятный для него вопрос.

Но как бы Бухарин ни изощрялся в отдельных словах и фразах, как бы он ни пытался уверять, что понятие «должны», хотя и выражается одним словом, но имеет разное значение, – мы отчетливо представляем действительное отношение Бухарина к этому вопросу.

Бухарин вместе с Рыковым и Томским организовали не шуточное дело, а дело серьезное, дело свержения Советского правительства и Советской власти, не стесняясь решительно никакими средствами. Потерявши всякую опору внутри СССР, устремивши все свои надежды на враждебное СССР иностранное государство, они договорились с ним об открытии фронта, о совместном намерении разгромить советский народ. Советское государство, для того, чтобы путем измены пробраться к власти, которую в этот же момент они должны будут целиком, безраздельно и полностью отдать в руки фашистов, в руки своих настоящих хозяев.

Довольно играть словами! Довольно эквилибристики, философии! Речь шла о государственной измене, о переходе на сторону врага, об открытии фронта, о поражении СССР, о разгроме нашего отечества.

Вся шпионская работа отдельных соучастников этого заговора на всех участках в целом направлялась Бухариным и Рыковым. Все шпионские сведения шли в соответствующие органы по каналам при помощи средств и связей, которые были в руках Рыкова, Бухарина, Ягоды и их соучастников.

Здесь на суде раскрылась в полной мере связь Рыкова, Бухарина и Ягоды с разведками ряда иностранных государств. Вместе с меньшевиками, с Даном, со II Интернационалом, с эсерами, с Масловым, с заграничными иностранными разведками, вместе с агрессорами, они пытались свергнуть Советскую власть и восстановить власть настоящего, матерого, стопроцентного капитализма, настоящего господства помещиков и фабрикантов. Все эти вредительства, измены, предательства смешивались с систематическим обслуживанием иностранных разведок секретными сведениями и разного рода материалами. Крестинский, Розенгольц, Иванов, Шарангович, Чернов, Раковский, Ягода и другие систематически передавали иностранным разведкам тайны Советского государства.

О систематическом обслуживании заговорщиками из «право-троцкистского блока» иностранных разведок мы имеем достоверные сведения. Я приведу здесь выдержку из токийской газеты «Миако» от 20 февраля 1937 г., которая содержит в себе информацию о секретном заседании так называемой планово-бюджетной комиссии. Депутат Иосида обратился с запросом к военному министру генералу Сугияма: «известна ли ему и армии провозоспособность Сибирской железной дороги». Министр ответил на этот вопрос положительно и сказал, что провозоспособность Сибирской железной дороги им известна, что они имеют систематически сведения о пропускной способности Сибирской железной дороги от имеющихся в России элементов, находящихся в оппозиции к нынешнему Советскому правительству. Через них в Японии получают сведения о Сибирской железной дороге.

Вот они эти элементы, вот они эти лазутчики, разведчики, слуги империализма, торгующие интересами нашей страны. Вот они – агенты военного министра, собирающего свои силы на рубежах нашей страны для нападения на наши священные границы. Я не могу не привести и еще одного обстоятельства. Орган японского министерства иностранных дел «Джапан Таймс» в январе 1937 г. в передовой статье писал:

«То, что обе страны – Германия и Япония – естественно стремятся получить всякую информацию о СССР, могущую иметь военную ценность, должно быть принято, как факт. Если бы они не делали этого, то были бы дураками и не выполняли бы своего долга перед государством и страной. Возможность вооруженного столкновения с Советским Союзом когда-то в будущем не может быть с уверенностью исключена, хотя надо надеяться, что этого не произойдет. Поэтому государства, перед которыми стоит такая перспектива, обязаны готовиться всеми возможными путями при обеспечении победы при столкновении».

Вы хотите, господа обвиняемые, иметь, кроме ваших показаний, доказательства вашей преступной провокаторской, шпионской, разведывательной работы? Ищите эти доказательства на страницах органа министерства иностранных дел Японии, на страницах токийской газеты.

Японские агрессоры не только не скрывают своих шпионских вожделений, но, как в данном случае, когда это касается СССР, они восхваляют шпионаж как высшую патриотическую добродетель. Ясно, что мы к этим «добродетельным» людям, которые занимают сейчас скамью подсудимых, должны отнестись так, как это соответствует качеству и глубине их шпионской «добродетели».

Бухарин, Томский, Рыков, Ягода собирались открыть фронт. Но и тут, как и везде, как и во всей своей предательской работе, они действовали как провокаторы. И это тоже не случайно, ибо это характеризует метод работы этих господ. Они готовятся открыть фронт, но они хотят так изобразить дело перед рабочими и крестьянами всей нашей страны, перед всем нашим народом, что фронт открыли не они, а кто-то другой, что они, наоборот, против открытия фронта, против измены; они даже сговаривались о том, как этих, кто откроет фронт, по их собственному приказанию, отдать под суд, чтобы сыграть, как цинично выразился Бухарин, на патриотических лозунгах. Я не сомневаюсь, что Бухарин использует либо свою защитительную речь, либо свое последнее слово для того, чтобы еще раз при помощи самой чудовищной цирковой эквилибристики придать этому свой особый смысл, чем тот, который придаю этому я, государственный обвинитель, на этом процессе, но иной смысл, мне кажется, придать этому нельзя.

Я процитировал на одном из заседаний судебного следствия то показание Бухарина, где он говорит о высоко поднявшейся волне советского патриотизма, который не позволит никому и никогда играть своей страной, который за каждый шаг измены потребует расплаты головою, жизнью изменников.

Бухарин и его дружки прекрасно понимали и оценивали значение этого величайшего, подлинно народного патриотизма, на высоком уровне которого стоит вся наша страна, от малого до великого, готовая в необходимую минуту своей грудью заслонить свою отчизну от нашествия иностранных интервентов. Они учитывали это, они знали и понимали, что с любовью народа к своей матери-родине нельзя шутить. И учитывая это, они построили всю эту систему провокаций и измены. Они готовы открыть широко ворота иностранной интервенции, но они хотят изобразить это дело так, как будто это дело каких-то чужих рук, против которых они, эти иезуиты и фарисеи, эти иуды искариоты и Василии Шуйские якобы поднимают теперь свой голос «патриотизма». Бухарин говорил – отдать под суд виновных в открытии фронта, играя патриотическими лозунгами.

Игра разоблачена. Предательские маски с их лиц сорваны и сорваны раз и навсегда. Ни один из подсудимых не посмел отрицать своей преступной работы в направлении подготовки поражения СССР и расчленения СССР. Одни говорили об этом просто, грубо, цинично, другие же, опять-таки вернусь к Бухарину и Рыкову, иезуитски вуалировали свои признания, но и они в конце концов не посмели и не могли отрицать этого преступления перед нашим гласным советским судом. Уж слишком сильны улики и слишком убедительны доказательства.

Троцкий, как это было установлено на предыдущих процессах и как это вновь подтверждено на настоящем процессе, договорился с германской и японской разведками о совместной борьбе против СССР и Советской власти. Мы и на этом процессе имеем по этому поводу очень подробные показания одного из обвиняемых, именно обвиняемого Бессонова. Он сказал, что соглашение это было заключено на основе тех пяти пунктов, которые он привел в своих показаниях. Это, во-первых, обоюдный саботаж всех официальных отношений, саботаж нормализации отношений между СССР и Германией. Это что значит?

Это значит – система провокаций в международных отношениях. И это, конечно, не слова, потому что мы знаем, что троцкисты сумели под своей маской двурушничества пролезть на целый ряд достаточно ответственных постов, на которых практически осуществляется наша иностранная политика. Раковские, Крестинские, Юреневы и другие, Бессоновы и им подобные – это же все люди, которые выполняли порученное им дело дипломатического представительства СССР во внешних сношениях. Этим, между прочим, еще больше усугубляется их вина и тяжесть их ответственности перед Советским государством и советским народом.

Посланные для того, чтобы представлять интересы нашего государства, они в действительности всеми мерами боролись против этих интересов. Эти господа использовали свое должностное положение, – и так делал и Раковский, и Гринько, и Крестинский, – для того, чтобы сорвать дело мира, для того, чтобы принять все меры провокации возможных столкновений, в угоду империалистам.

Второй пункт соглашения – всестороннее сотрудничество троцкистских организаций в СССР с германскими подпольными и шпионскими организациями и их агентами. Для чего? Для подрыва военной и хозяйственной мощи СССР, для ускорения поражения СССР в войне.

Третий пункт – содействие германского фашизма государственному перевороту в СССР в целях перехода власти в руки «право-троцкистского блока».

Четвертый – ускорение интервенции и немедленное заключение мира с новым правительством после его прихода к власти – естественный шаг в плане той изменнической работы, которую вели эти господа.

Пятый – отторжение Украины от СССР в пользу Германии, как отторжение Приморья в пользу Японии, как и отторжение Белоруссии в пользу Польши, как расчленение всего нашего Советского Союза путем отторжения отдельных областей и республик и отдача их в распоряжение иностранных империалистов.

Бухарин должен был здесь признать, что условия, на которых был заключен этот так называемый союз, – а это вовсе не «союз» (а это есть, в сущности говоря, хозяйско-приказчичий договор) – этими условиями были расчленение СССР, отторжение от СССР Украины, Приморья, Белоруссии. Я спросил Бухарина: «в пользу кого?» И он ответил: «В пользу Германии, в пользу Японии, отчасти Англии». Это собственное признание Бухарина, от которого ему некуда уйти и от которого он не уйдет.

Троцкисты и правые действовали именно в соответствии с этим соглашением. Гринько показал, как действовали украинские национал-фашисты во исполнение этого соглашения. Крестинский подтвердил, как они действовали во исполнение этого соглашения. Они, как указывал еще Троцкий, предусматривали диверсионную, шпионскую и вредительскую деятельность, деятельность гитлеровцев и троцкистов в СССР.

В антисоветском «право-троцкистском блоке» видное место занимали буржуазно-националистические группы, образовавшиеся в некоторых национальных республиках под прямым влиянием агентуры тех же иностранных разведок и под непосредственным руководством так называемого центра «право-троцкистского блока».

Изменники Гринько, Ходжаев, Шарангович, Икрамов – это прожженные, матерые контрреволюционеры разных мастей, с большим контрреволюционным стажем от боротьбистов, от «Милли Истиклял» и «Милли Иттихад» до «право-троцкистского блока».

Рыков уверял Ходжаева, что под руководством правых узбекская националистическая организация может добиться «независимости» Узбекской республики.

Ходжаев должен был признать, – а вы видели Ходжаева, это достаточно культурный человек, прекрасно разбирающийся во всех тонкостях и перипетиях той борьбы, в которой он принимал участие. Ходжаев должен был признать, что он хорошо понимал лживость и фальшь этого лозунга о так называемой независимости Узбекской республики, он понимал прекрасно, что под этим лозунгом скрывается в действительности зависимость узбекского народа от эксплуататоров той капиталистической страны, которая поможет этой республике добиться своей этой призрачной независимости.

Вместе с Рыковым в этом же направлении действовал и Бухарин, восхвалявший, по словам Ходжаева, германский фашизм, говоривший, что фашистская Германия сейчас всеми силами работает над тем, чтобы сделать Германию гегемоном Европы, и что возможно соглашение между Японией и Германией для борьбы с СССР.

Бухарин уговаривал Ходжаева найти пути и дороги к английской разведке через тех курбаши, о которых здесь показывал нам Ходжаев. Бухарин предлагал связаться с английскими кругами, кое-что пообещать Англии. Он говорил: «Не может Узбекистан с 5 миллионами населения сделаться независимым государством между двумя колоссами: с одной стороны Советским Союзом, с другой стороны – Англией. Нужно пристать к какому-нибудь берегу».

И Бухарин толкает Ходжаева, достаточно впрочем подготовленного и самого по себе, на то, чтобы пристать к берегу буржуазной контрреволюции.

Бухарин говорит о стабилизации капитализма, о том, что в этом деле сыграл огромную роль фашизм, особенно немецкий фашизм. Он всячески, как верный пес этого фашизма, радостно лает, возвещая свой восторг перед этим немецким фашизмом.

Бухарин в этом направлении обрабатывал и Икрамова, хотя Икрамов таков, что ему тоже палец в рот не клади. Бухарин лгал на Ленина, он говорил, что колониальные страны не могут придти к социализму при поддержке пролетариата СССР, минуя стадию капитализма, и т.д. Бухарин проповедовал, в интересах окончательного усвоения Икрамовым, теорию и практику реставрации капитализма не только в Узбекистане, но и во всем СССР. Он сказал: «Ваши средства мелочны. Вы хотите ждать, когда придет трудный момент для Советской власти, и тогда вы будете действовать. Нет, лучше надо действовать. Мы одобряем ваши действия в вопросе отторжения Узбекистана. В этом вопросе у правых есть договоренность с украинскими националистами, с белорусскими националистами и националистами других республик».

Право-троцкистские и буржуазно-националистические изменники в угоду своим капиталистическим хозяевам хотели вернуть под капиталистическое ярмо освобожденные Великой социалистической революцией, ранее угнетавшиеся царизмом, помещиками и капиталистами, – народы наших братских союзных республик. Не смея открыто сказать о своих предательских планах порабощения народов, поднятых на громаднейшую высоту в результате ленинско-сталинской национальной политики, на высоту культурно-политического и экономического расцвета, эти предатели практиковали свои предательские, лживые, обманные лозунги и речи о независимости этих республик.

Будто есть другая страна в мире, кроме СССР, где была бы действительно обеспечена подлинная национальная независимость, подлинная и полная национальная культура, подлинное процветание миллионных масс народов! Такой страны, кроме СССР, нет во всем мире! В то время, как в колониях капиталистических стран – в Индии, Алжире, Тунисе, Марокко, как и в восточных странах народы изнывают под тяжелым игом капиталистического гнета, где все больше прогрессирует бедность и нищета, вымирание масс от голода, где процветает сифилис, туберкулез, где все больше и больше процветают разорение и пауперизация, – в СССР, в ее славных одиннадцати союзных республиках все больше и больше растет материальное благосостояние масс, все выше и выше поднимается национальная по форме, социалистическая по содержанию культура, все радостней и ярче сверкает великими благословенными лучами засиявшее над богатыми необозримыми просторами этих республик новое, социалистическое солнце, солнце неувядаемой славы братского нерушимого союза народов – Союза Советских Социалистических Республик.

Провокаторы, разведчики, фашисты, конечно, добивались отделения союзных республик от нашего Союза.

Почему они добиваются этого? Потому что, как об этом говорил товарищ Сталин уже 18 лет тому назад, отделение окраин подорвало бы революционную мощь центральной России, стимулирующую освободительное движение Запада и Востока. «…Сами отделившиеся окраины, – говорил товарищ Сталин, – неминуемо попали бы в кабалу международного империализма». Подлинная независимость национальных республик обеспечивается лишь в условиях Советского государства, в условиях победившего социализма, на основе великой Сталинской Конституции.

Вредители, диверсанты

Эта шайка изменников действовала уже известными, не раз вскрытыми судом, преступными методами: методом вредительства, диверсии, шпионажа, террора. Вредители, диверсанты, шпионы проникли в ряд отраслей и заняли там руководящее положение. Так было с Черновым, занимавшим высокий пост народного комиссара земледелия Союза, так было с Гринько, занимавшим высокий пост народного комиссара финансов СССР, так было с Розенгольцем, занимавшим высокий пост народного комиссара внешней торговли СССР, так было с Зеленским, бывшим председателем Центросоюза, так было еще в ряде других случаев. В руках этих преступников были, конечно, такие возможности самого широкого и в то же время самого замаскированного и самого опасного вредительства, какие редко бывают в руках преступников.

Основная задача подрывной вредительской деятельности этого «право-троцкистского блока» была – всячески подорвать экономическую мощь СССР. Ликвидировать советскую социалистическую систему, ослабить обороноспособность СССР, оборонную промышленность, разрушить сельское хозяйство, ликвидировав колхозы и совхозы, разрушить транспорт, роль которого во всем народном хозяйстве исключительно велика – таковы чудовищные задачи, которые ставили перед собой преступники.

Они ставили задачу приурочить наступление всех этих пагубных последствий к моменту военного нападения иностранных агрессоров на СССР и не только приурочить их к моменту нападения, но добиться и того, чтобы эти преступные действия сыграли и самостоятельную роль, как определенные пути к ослаблению мощи Советского государства.

Преследуя свою основную цель – свержение Советской власти, «право-троцкистский блок», – как это показало наше судебное следствие, – не остановился перед самыми грязными и самыми циничными методами, чтобы подорвать доверие масс к органам Советской власти, чтобы посеять среди населения недовольство Советами и восстановить, по возможности, народ против Советской власти.

Эта провокационная деятельность, проводимая каждым из обвиняемых там, где он работал, представляет собой громаднейшую общеполитическую опасность. Об этом особенно свидетельствуют такие дела, как, например, упоминавшееся здесь на суде лепельское дело: бесчинства и беззакония, осуществлявшиеся по указке этого блока заговорщиками и преступниками, были направлены к тому, чтобы практикой беззаконных действий дискредитировать в глазах широчайших масс населения Советскую власть.

Суд и следствие показали, как бессовестно-циничны и чудовищно-преступны были те способы и средства, которые блок применял для осуществления своих целей. Эта вредительская подрывная работа представлялась особенно опасной ввиду того исключительного и особого положения, которое занимал ряд подсудимых в системе советского государственного аппарата.

Возьмите финансы. Основной установкой вредителей в области финансов, – как это сформулировал Рыков, с согласия Бухарина – было «ударить по Советскому правительству советским рублем». Это перефразировка старого троцкистского лозунга, который известен по другим процессам через Пятакова – «бить наиболее чувствительными средствами по наиболее чувствительным местам».

«Ударить по Советскому правительству советским рублем» – вот директива, которая определяла всю деятельность Гринько, бывшего народным комиссаром финансов и в то же самое время действовавшего в качестве агента германской и польской разведок и сподручного Бухарина и Рыкова. Именно эту директиву, это решение «блока» он старался провести в жизнь не за страх, а за совесть (хотя и растленную совесть).

Больше того. Известно, что финансовая работа не имеет замкнутого значения, что она определяет собою направление и развитие всех других отраслей промышленности. И это учитывается преступным блоком вредителей. Вредительство в финансовом деле перебрасывается на различные хозяйственные области. В сельском хозяйстве, которое для СССР имеет огромное значение, вредительская работа насколько возможно должна была сорвать задачу 7–8-миллиардного урожая, поставленную перед нами партией и правительством.

Гринько напомнил, как он вредил в области налогового дела, в области сберегательного дела, где стремились всячески озлобить население. Каждый из нас хорошо знает, как безобразно было поставлено сберегательное дело при Гринько, когда нужно было тратить массу времени, наталкиваться на всякого рода бесконечные неприятности и дерзости, грубость и невнимание к вкладчикам, когда старались всячески озлобить и отпугнуть население от сберегательной кассы.

Теперь Гринько прямо сказал, в чем тут секрет, а секрет заключался в стремлении вызвать озлобление вкладчика, подорвать сберегательное дело. Во главе этого дела был поставлен, по собственному выражению Гринько, такой головорез, как Озерянский, который в то же время подготовлял террористические акты против руководителей нашей партии и правительства.

Я не касаюсь других фактов, свидетельствующих о том, что в лице Гринько мы видим старого закоренелого врага Советской власти, целиком и полностью продавшегося немецкой разведке, активно боровшегося путем вредительства, диверсии, измены и террора против Советской власти, за реставрацию капитализма.

Возьмите другого разведчика – Чернова, несомненно, «талантливого» человека, потому что он успел побывать за один только вечер у Дана с Кибриком, подраться с полицейскими, попасть в полицейпрезидиум и сделаться немецким разведчиком.

Ничего тут невероятного, однако, нет. Так в жизни как раз и бывает с такими, людьми, как Чернов. Это теперь у него вид более или менее свежий и здоровый. Заключение ему в значительной степени помогло. На воле у него было иное лицо, испитое лицо алкоголика, который больше пил, чем работал, это был человек, больной социальным недугом – алкоголизмом. И вот по поручению правительства он поехал за границу. Но одновременно берет на себя поручение «блока», который пользуется его случайной командировкой для того, чтобы направить его для организации связи с Даном. Попадает он к Дану и Кибрику. Дан и Кибрик – это ясно – немецкие разведчики. Это видно хотя бы из того, что тот разговор, который он вел с Даном и Кибриком, стал тут же известен разведке полицейпрезидиума.

Говорят, что «стены имеют уши», но есть и такие стены, которые имеют и глаза, стены, через которые все не только видно, но и доступно фотографическому аппарату. И вот, в то время, когда Чернов выпивал и закусывал с Даном и Кибриком, щелкает фотоаппарат и увековечивает на фотопластинке это «свидание друзей» – Чернова и Дана. В руках полицейпрезидиума – документ, который может испортить Чернову всю его карьеру. Поехал он по поручению правительства, а оказался связанным с такими матерыми меньшевиками, как Дан и Кибрик, с ними он ведет шашни. Это может стоить Чернову не только политической карьеры. И на этом играет немецкая разведка. Она не считает Чернова достаточно высокопоставленным человеком для того, чтобы доставить его на такси, – обойдется и троллейбусом. Но в троллейбус садятся люди, которые начинают драку, начинают скандал, который заканчивается в полицейском участке. Хорошая картина – народный комиссар, который заводит скандал и бьет по щеке полицейского. Прибавьте к этому компрометирующие фотоснимки, и Чернов уже «испекся». Чернов должен либо честно рвать и повернуть круто на 180°, либо плыть по тому течению, по которому он поплыл. К этому надо добавить, что Чернов бывший меньшевик, который сохранил свой меньшевизм до последнего часа. Следовательно, он мог бы, так же как Розенгольц, повторять те же слова молитвы – «да расточатся врази». По поводу Чернова даже Рыков сострил, что Чернов в один вечер успел побывать в полицейпрезидиуме и попасть в разведчики.

А разве иначе происходит вербовка агентов разведок? Из множества материалов, печатающихся за последнее время, известно, как ловят и в дансинге, и в частных беседах, и в любовных делах, когда специально подсовывают представительниц прелестного пола, играющих роль далеко не прелестных представительниц, далеко не прелестных учреждений. Известно, что и в картишках ловят, и на бутылке коньяку ловят. Ловят так, как ловят бабочек, летящих на огонек.

На прошлом процессе мы видели, как немецкая разведка, надо ей отдать справедливость, искусно завербовала Строилова. Раковский тут рассказывал, как его, человека с большим опытом житейских отношений, завербовали английская и японская разведки, и о том, как какой-то Армстронг или Леккерт сделал его английским разведчиком.

Вот Чернов, он действует по заданию немецкой разведки и прямо говорит: «Особым условием немецкая разведка ставила организацию вредительства в области коневодства». С тем, чтобы, как говорил Райвид, не дать лошадей для Красной Армии. Ясная постановка вопроса. Чернову нетрудно выполнить это задание, и он приступает к выполнению этого задания. Этот человек специально выделяет 3 фабрики: Кашинцевскую, Орловскую, Ставропольскую. Для чего? Для того, чтобы там вырабатывать, как он выражается здесь, «биопрепараты с неослабленными бактериями». Он это делает для того, чтобы сорвать коневодство, сорвать поголовье, подорвать вообще животноводство.

Конечно, кто же может это сделать, как не лицо, занимавшее такой высокий пост, как не Чернов? Кто еще мог организовать специальные фабрики для выработки заразных препаратов? Только он.

И он это осуществлял. Он здесь сам сказал, что 25 000 лошадей погублено по его заданию. В таких краях, как Сибирь, было уничтожено большое количество лошадей. Они специально прививали рожу и чуму свиньям. Делали это и в Воронежской области, и в Азово-Черноморском крае, и в Ленинградской области.

Задача поставлена просто – ослабить обороноспособность Красной Армии. Это не просто вредительство, это шпионское вредительство, это лазутчики военного неприятеля, который решил последовать примеру эпохи Илиады и Одиссеи. Ввести троянского коня во внутрь города, чтобы в случае чего этот конь сыграл роль опорной базы против защитников родины.

Розенгольц тоже действует так, как это интересует немцев и японцев. Он заключает специально в интересах этих иностранных государств нефтяной договор. Он специально вредительски организует экспорт золотоотходов в интересах тех же государств, в прямое нарушение интересов своего отечества. Он организует вредительский и преступный экспорт в Японию чугуна, чтобы этот чугун пошел как раз на те снаряды, которыми собирается японская военщина если не бомбардировать, то, во всяком случае, пугать наше отечество. Он всячески задерживает оборонный импорт. Он действует так, как ему приказала разведка, используя свое высокое положение, обманывая, предательски-вероломно изменяя своему государственному долгу.

Икрамов вместе с Ходжаевым не отстают во вредительстве от своих центральных «коллег». Он сам показывал здесь о вредительстве в Намангане, о вредительстве на шелкомотальных фабриках, на хлопкоочистительных заводах, о вредительстве в организации хлопкового хозяйства. По их показаниям, в организации этой вредительской подрывной работы роль Рыкова и Бухарина была совершенно отчетливой – роль, которую можно назвать руководящей.

Зеленский. Здесь я только укажу на эту позорнейшую практику подбрасывания в предметы продовольствия стекла и гвоздей, в частности в масло, что било по самым острым жизненным интересам, интересам здоровья и жизни нашего населения. Стекло и гвозди в масле! Это же такое чудовищное преступление, перед которым, мне кажется, бледнеют все другие подобного рода преступления. В нашей стране, богатой всевозможными ресурсами, не могло и не может быть такого положения, когда какой бы то ни было продукт оказывался в недостатке. Именно поэтому задачей всей этой вредительской организации было – добиться такого положения, чтобы то, что у нас имеется в избытке, сделать дефицитным, держать рынок и потребности населения в напряженном состоянии. Напомню тут только эпизод из деятельности Зеленского – историю с 50 вагонами яиц, которые Зеленский уничтожил сознательно для того, чтобы Москву оставить без этого необходимейшего продукта питания.

Теперь ясно, почему здесь и там у нас перебои, почему вдруг у нас при богатстве и изобилии продуктов нет того, нет другого, нет десятого. Именно потому, что виноваты в этом вот эти изменники. Тем более это давало им почву для создания настроений против системы нашего хозяйственного управления, против всей системы Советской власти. Бить по насущнейшим потребностям населения – это, в сущности говоря, выполнять старую директиву Рябушинского, который собирался костлявой рукой голода задушить пролетарскую революцию. Не удалось!

Организуя вредительство, все эти Рыковы и Бухарины, Ягоды и Гринько, Розенгольцы и Черновы и т.д. и т.п. преследовали в этой области определенную цель: попробовать задушить социалистическую революцию костлявой рукой голода. Не удалось и никогда не удастся!

Шарангович разводит анемию лошадей – падает 30 тысяч лошадей. Шарангович подрывает торфяную промышленность. Шарангович сознательно сеет национальную рознь, развивая националистические чувства среди белорусского населения.

Иванов разрушает заводы, разрушает целлюлозно-бумажную промышленность, хотя и с осторожностью, с оглядкой, как бы слишком не попортить интересам английских хозяев, которым «право-троцкистский блок» хотел передать лесное хозяйство и на которых работал в меру сил своих и возможностей.

Вот вопиющая, чудовищная картина глубоко продуманной, строго организованной, – нельзя преступникам не отдать справедливости, – строго спланированной системы вредительских и диверсионных мероприятий, которые были направлены не только на то, чтобы подорвать обороноспособность и хозяйственную мощь нашей страны, но и на то еще, чтобы спровоцировать недовольство, раздражение в широчайших массах населения при помощи таких средств, которые трудно разоблачить.

И к этому добавляется организация прямых и открытых вооруженных выступлений против Советской власти, которая имеет тоже свою историю. Бухарин посылает вместе с Рыковым Слепкова на Северный Кавказ, Яковенко в Сибирь, которые и вызывают там повстанческое движение, связываются с казачьими белогвардейскими кругами за границей, готовят казачий десант на Северном Кавказе. Рыков с Зубаревым организуют на Урале повстанческие отряды. Икрамов с Ходжаевым организуют повстанческие отряды под руководством тех же Бухарина, Рыкова и других в Средней Азии из мулл, баев, всякого рода деклассированных элементов. Даже Иванов в Северном крае и тот работает над организацией повстанческих отрядов, по прямому поручению Бухарина, из высланных кулаков, – очевидно, таким путем Бухарин и хотел обеспечить кулакам возможность врастания в социализм.

Убийство деятелей Советского государства С.М. Кирова, В.Р. Менжинского, В.В. Куйбышева, А.М. Горького

Я перехожу теперь к следующему разделу, а именно – к террористической деятельности обвиняемых и задуманным и осуществленным ими убийствам деятелей Советского государства: убийствам С.М. Кирова, В.Р. Менжинского, В.В. Куйбышева, А.М. Горького и к убийству М.А. Пешкова.

Это один из наиболее мрачных и наиболее тяжелых моментов процесса.

Как Рыков мотивировал переход своей подпольной группы к террору? Очень откровенно. Он говорил: «При нелегальном, заговорщическом характере контрреволюционной организации правых, при отсутствии какой-либо массовой базы для ее контрреволюционной работы, при отсутствии надежды каким-либо другим путем придти к власти принятие террора давало, по мнению центра, какую-то перспективу».

Рыков рассказал на суде полно и последовательно, как в подполье формировалась организация правых, как происходил переход ко все более и более резким формам и методам борьбы. Нарастание террористических настроений Рыков относит еще до 1930 г. Приблизительно в 1932 г. оформилось, по показаниям Рыкова, то, что он назвал положительным отношением к применению террора, как метода борьбы за власть. Причем Рыков здесь сделал некоторое философское отступление, подчеркнувши, что он не мыслит себе террора в теории без практики. И действительно, ставши на позицию террора, Рыков сейчас же перешел к организации террористических актов и начал готовить эти террористические акты, подготавливать убийства наших руководителей с такой же педантичностью и с таким же спокойствием, как он давал свои пояснения здесь на суде и как, очевидно, он в свое время подписывал приказы по почтовому ведомству.

Смертельным холодом и смрадом веет от этих показаний Рыкова и других право-троцкистских фашистских заговорщиков.

Террор на полном ходу. Этим террором занимается систематически и педантично весь блок.

Бухарин тоже стоял за террор, хотя, как он заявлял, ориентировался скорее не на террор, а на массовые восстания. Ну, как он там ориентировался, это его дело объяснять, но мы знаем, что он очень давно, – сейчас это надо считать полностью доказанным, – принимал участие еще в 1918 г. в организации террористических актов и Каплан, и «левых» эсеров, и троцкистов, и правых эсеров. Он сам говорит полным голосом о том, что затем в 1932 г. он ведет переговоры с бывшим эсером Семеновым, организатором террористических актов и руководителем боевых эсеровских дружин, ведет переговоры об организации террористической борьбы против товарища Сталина и товарища Кагановича. В 1932 г. Бухарин через Пятакова и Седова ведет переговоры о том условии, директиве, или, как он называет, установке Троцкого, которая заключалась в необходимости перейти к террору. И характерно, Бухарин тотчас же переходит к практическому осуществлению этой установки. Сейчас ясно, что бухаринская позиция в этом вопросе далеко не теоретическая, он действует как настоящий практик, ибо он-то и вел с Семеновым переговоры, он поручал Семенову организацию террористического акта. Именно он, хотя и несколько позже, поручал организацию вооруженного кровавого кулацкого восстания своему выученцу Слепкову и другим. Заговорщический блок широко развертывает организацию террористических групп, которые практически подготовляют совершение террористических актов, убийство Кирова. Это убийство было полностью раскрыто и разоблачено на предыдущем процессе, но только теперь установлено, что деятельность троцкистско-зиновьевского центра, убившего Сергея Мироновича Кирова, не носила самостоятельного характера. Теперь установлено, что Киров был убит по постановлению вот этого именно «право-троцкистского» центра, вот этого блока, который можно назвать центром всех центров.

Обвиняемый Ягода подтвердил на суде, что убийство Кирова совершено по прямому решению «право-троцкистского блока», что это решение осуществлено было Ягодой, на которого и была возложена эта позорная обязанность. И Ягода эту обязанность выполнил. Он дал распоряжение заместителю начальника Областного управления НКВД в Ленинграде Запорожцу принять все меры к тому, чтобы это убийство совершилось. За пару месяцев до убийства Леонид Николаев был задержан и приведен в Областное управление, у него обнаружили револьвер с патронами и запись маршрута Кирова, которые полностью изобличали подготовку этим негодяем чудовищного злодейства. Но Запорожец, следуя прямым распоряжениям Ягоды, освободил этого негодяя, а через пару месяцев Николаев убивает Кирова, осуществляя этот злодейский акт при непосредственном участии презренного изменника Ягоды, на которого была возложена тогда охрана членов правительства.

Ягода подтвердил на суде, что Рыков и Бухарин участвовали в принятии этого решения; что Рыков и Енукидзе участвовали на заседании центра, где обсуждался вопрос об убийстве С.М. Кирова; что Рыков и Енукидзе принимали, таким образом, непосредственное участие в обсуждении самого вопроса об убийстве Сергея Мироновича Кирова. На мой прямой вопрос, правду ли здесь говорят Бухарин и Рыков, заявляя, что они не знали об этом убийстве, Ягода заявил, что этого быть не может, потому что, когда Енукидзе передавал о том, что «право-троцкистский блок» на совместном заседании решил вопрос о совершении террористического акта над Кировым, – он, Ягода, отказывался от этого по некоторым «тактическим» конспиративным соображениям, но все же был осведомлен, что это – решение их центра, а не выступление какой-то партизанской кучки заговорщиков, что это решение исходило от «право-троцкистского блока», в котором активное участие принимали и Бухарин и Рыков.

Сейчас в точности установлено, что убийство товарища Кирова было совершено при ближайшем участии Ягоды. Я считаю доказанным и то, что убийство было совершено при ближайшем участии Рыкова и Бухарина.

Какие у меня доказательства?

Если представить, что Рыков и Бухарин в этом убийстве не участвовали, то надо признать, что два основных руководителя «право-троцкистского блока», принявшего решение об убийстве Кирова, почему-то стояли в стороне от этого злодейского акта. Почему? Люди, которые организовывали шпионаж, организовывали повстанческое движение, террористические акты и, по их собственным признаниям, получили установку от Троцкого на террор, в 1934 г. вдруг стояли в стороне от убийства одного из крупнейших сподвижников Сталина, одного из крупнейших руководителей партии и правительства.

Бухарин и Рыков знали об этом! Об этом крупнейшем террористическом акте не могли не знать такие крупные главари этого «право-троцкистского блока», какими являлись Рыков и Бухарин. Если бы они не знали об этом, это было бы противоестественно, это лишено всякой логики.

Бухарин и Рыков признали, что у них в плане были намечены убийства руководителей партии и правительства, членов Политбюро. Об этом же шли переговоры у Семенова с Бухариным или у Бухарина с Семеновым. Почему мы должны допустить, что, вступив на путь переговоров с Семеновым об организации убийства членов Политбюро, Бухарин исключает из этого списка подлежащих умерщвлению одного из влиятельнейших членов Политбюро, зарекомендовавшего себя непримиримой борьбой с троцкистами, зиновьевцами и бухаринцами? Где логика такого поведения? Этой логики нет.

Наконец, Рыков признал, что в 1934 г. он дал Артеменко задание следить за правительственными машинами. С какими целями? С террористическими. Рыков организует убийство членов нашего правительства, членов Политбюро. Почему Рыков делает исключение для Сергея Мироновича Кирова, который все же был убит по решению этого проклятого блока? Он этого исключения не сделал.

Енукидзе и Ягода были членами центра и ближайшими людьми к Бухарину и Рыкову. Как же можно допустить, что Енукидзе и Ягода – участники убийства Сергея Мироновича Кирова, ближайшие люди к Рыкову и Бухарину, люди, которые были в центре всей системы осуществления террористических актов против руководителей партии и правительства, – как можно допустить, что именно Рыков и Бухарин не знали о том, что знал Енукидзе – ближайший друг, соучастник и сообщник Бухарина и Рыкова, что знал Ягода – ближайший друг, соучастник и сообщник Бухарина и Рыкова, а Рыков и Бухарин об этом не знали?

Вот обстоятельства, которые уличают полностью участие Рыкова и Бухарина в организации убийства Сергея Мироновича Кирова.

Но убийством Кирова не ограничивается, как это установлено судебным следствием, террористическая деятельность право-троцкистских изменников.

Как установлено следствием, Алексей Максимович Горький, Вячеслав Рудольфович Менжинский и Валериан Владимирович Куйбышев пали жертвами террористических актов, осуществленных по заданию этого же «право-троцкистского блока». Пал жертвой убийства и сын А.М. Горького – М. Пешков.

Ягода по этому вопросу дал такие показания:

«Я категорически заявляю, что убийство Кирова было проведено по решению центра „право-троцкистского блока“. По решению этого же центра были произведены террористические акты и умерщвлены Куйбышев, Менжинский и Горький».

Это же подтвердили и те лица, которые непосредственно принимали участие в этом убийстве. Подлый замысел шефа убийц – Ягоды – был осуществлен самым вероломным, подлым и иезуитским способом. Ягода сначала пытался отрицать свое участие в организации убийства Максима Алексеевича Пешкова. Потом он это признал на закрытом судебном заседании. Он полностью подтвердил, как это записано в протоколах судебного следствия, свои показания на предварительном следствии, подтвердил, что он организовал убийство Максима Пешкова, объяснив свое нежелание говорить об этом тем, что мотивы убийства носят сугубо личный характер.

Но относительно убийства Менжинского Ягода говорил и на открытом заседании, отрицая, однако, здесь личные карьеристские соображения. Он прямо сказал:

«Я отрицаю, что в деле умерщвления Менжинского мною руководили личные соображения. На пост руководителя ОГПУ я претендовал не по личным соображениям, не из карьеристских соображений, а в интересах нашей заговорщической деятельности».

Это вполне вероятно, но одно не исключает другого. То, что Ягода способен на убийство из личных мотивов, доказывает его личное признание в убийстве Максима Пешкова. Он прямо сказал, что мотивы личные. Следовательно, не исключается возможность, что и здесь Ягодой руководили и личные мотивы.

Он говорит, что по этому вопросу было специальное решение центра, переданное ему Енукидзе. Здесь было предусмотрено использование врачей, что создавало полную гарантию в смысле невозможности разоблачения.

Как мы видим, Ягода – не простой убийца. Это – убийца с гарантией на неразоблачение. Его предположения, однако, и здесь не оправдались. Гарантия оказалась гнилой, она провалилась. Ягода и его подлая преступная деятельность разоблачены, разоблачены не той предательской разведкой, которую организовал и которую направлял против интересов Советского государства и нашей революции изменник Ягода, а разоблачены настоящей, подлинно большевистской разведкой.

Енукидзе и Ягода беседуют на тему, как лучше с точки зрения тех гарантий, которых искал Ягода, отправить на тот свет Менжинского и избранные им другие жертвы. Ягода выдвигает свою хитроумную мысль: добиться смерти, как он говорит, от болезни, или как он здесь на суде сказал: «Я признаю себя виновным в заболевании Максима Пешкова». Это, между прочим, не так парадоксально, как это может казаться на первый взгляд. Подготовить такую обстановку, при которой бы слабый и расшатанный организм заболел, а потом выработать такие методы лечения или, как сказал Плетнев, подсунуть ослабленному организму какую-либо инфекцию, не бороться с болезнью, помогать не больному, а инфекции, и, таким образом, свести больного в могилу, – это не так парадоксально.

Ягода стоял на высоте техники умерщвления людей самыми коварными способами. Он представлял собою последнее слово бандитской «науки», перекрыв целый ряд других преступников, которые не понимали этих далеко и глубоко идущих преступных замыслов Ягоды.

Енукидзе отклонил предложение Ягоды о том, чтобы Сергея Мироновича Кирова умертвить путем болезни. Он говорил: Убийство Кирова должно совершиться так, как намечено центром. Но тут же он обещал, как говорил Ягода, что в следующую очередь они используют рецепт и средства, предлагаемые Ягодой.

Эта очередь наступила, когда встал вопрос о последующих убийствах.

«Когда Енукидзе передавал решение контактного центра об убийстве Кирова, я выразил опасения, – говорил Ягода, – что прямой террористический акт может провалить не только меня, но и всю организацию. Я указывал Енукидзе на менее опасный способ и напомнил ему, Енукидзе, о том, как при помощи врачей был умерщвлен Менжинский. Енукидзе ответил, что убийство Кирова должно совершиться так, как намечено, и что убийство это взяли на себя троцкисты и зиновьевцы, а наше дело – не мешать.

Что касается безопасного способа умерщвления при помощи врачей, то Енукидзе сказал, что в ближайшее время центр обсудит, кого именно из руководителей партии и правительства нужно будет убить этим способом в первую очередь».

Можно ли идти дальше в этом беспредельном цинизме и коварстве, когда с омерзительным спокойствием и хладнокровием люди обсуждали, кого лучше убить из руководителей партии и правительства и каким способом, чтобы избегнуть своего разоблачения.

Ягода дальше говорил:

«Через несколько времени, при следующей встрече моей с Енукидзе, он сообщил мне, что центр принял решение приступить к ряду террористических актов над членами Политбюро и, кроме того, персонально над Максимом Горьким. Енукидзе мне объяснил, что „право-троцкистский блок“, имея в виду, как ближайшую перспективу, свержение Советской власти, видит в лице Горького опасную фигуру. Горький – непоколебимый сторонник сталинского руководства, и, несомненно, в случае реализации заговора, поднимет голос протеста против нас, заговорщиков».

Вот почему был поставлен вопрос, решенный окончательно этим блоком, об умерщвлении Алексея Максимовича Горького.

Еще одно решение об устранении пало на Валериана Владимировича Куйбышева как на одного из активных членов ленинско-сталинского Политбюро.

Таким образом, за этот короткий срок три жертвы, три преждевременно погибших замечательных человека сошли в могилу по решению «право-троцкистского блока». Трое лучших людей нашей страны, преданные сыны своей родины, пали жертвой бесстыдного заговора предателей. И среди них – гордость русской и мировой литературы – великий русский писатель, гениальный художник Алексей Максимович Горький.

Каждая строка его песен и сказок, повестей и романов дышит благородством, жаром революционных действий. Недаром он свою жизнь связал с великим Лениным и великим Сталиным как их лучший и ближайший друг. Недаром Ленин не раз писал, что Горький – громадный художественный талант, который принес и принесет много пользы всемирному пролетарскому движению. Недаром Ленин писал, что Горький – безусловно крупнейший представитель пролетарского искусства, который крепко связал себя своими великими художественными произведениями с рабочим классом России и всего мира. Горький чуял грядущую бурю, он предвещал победу нашего движения, победу светлого пролетарского разума над мраком и подлостью капитализма.

От предательских ударов в больное сердце великого человека погиб лучший из друзей трудящегося человечества, погас один из самых ярких и сильных светильников человеческого разума и человеческой красоты. Этот светильник загасили вот эти изменники, вот эти человекообразные звери, хладнокровно и предательски навеки остановившие горячее и благородное сердце великого человека.

Теперь все раскрыто. Теперь известны не только способы убийства, но их мотивы и самые убийцы. Бессонов говорит, что, когда он в июле 1934 г. виделся в Париже с Троцким, который всегда злобно ненавидел Горького, как и Горький ненавидел обер-бандита международного шпионажа и предательства Троцкого, тогда Троцкий сказал, что Горького надо устранить во что бы то ни стало, что Горький широко популярен как ближайший друг Сталина, как проводник генеральной линии партии. Троцкий дал Бессонову прямое поручение, которое приказал передать Пятакову. Как говорит Бессонов, поручение это было дано в самой категорической форме: Горького уничтожить физически во что бы то ни стало. И это приказание врага народа и обер-бандита Троцкого было Бессоновым привезено сюда, в СССР, и передано Пятакову, передано блоку, который, как это показал Ягода и как это я докажу дальше, принял это поручение, принял решение об убийстве А.М. Горького. Это так чудовищно, что на этом я считаю необходимым остановиться особо и специально.

Первый вопрос, который я хотел бы здесь поставить, это вопрос о том, участвовали ли в этом деле Рыков и Бухарин, знали ли они о том, что готовится это чудовищное злодеяние. На этот вопрос я отвечаю без колебаний и твердо: да, знали; да, участвовали. Я не хочу оперировать никакими другими показаниями и, в частности, показаниями Ягоды – я буду оперировать: 1) показаниями самих Рыкова и Бухарина и 2) тем, что я называю логикой вещей. Как обстоит здесь дело? Вы посмотрите, что говорит по этому поводу Рыков. Рыков показал, что у него, у Рыкова, имел место разговор с Енукидзе, т.е. с одним из активнейших участников и организаторов заговорщического блока. Насколько он был активным в организации убийств, у нас имеются показания Максимова-Диковского. Енукидзе не раз вызывал его к себе и давал указания, как лучше обеспечить смерть Валериана Владимировича Куйбышева. Енукидзе занимался этим «делом» вместе с Ягодой. Вот с этим Енукидзе Рыков ведет разговор. О чем? Возьмем только то, что сказал сам Рыков: «…мне Енукидзе сообщил, что троцкисты и зиновьевцы чрезвычайно озабочены тем влиянием, которое приобретает Горький, что он является решительным сторонником Сталина и генеральной линии партии». Это то же самое, что услышал Бессонов от Троцкого в 1934 г. и что привез сюда осенью 1934 г. и передал воротилам, руководителям, главарям этого блока.

Итак, из показаний Рыкова вытекает первое неопровержимо установленное обстоятельство. Рыков и Енукидзе ведут разговор в 1935 г. о Горьком, они говорят о громадном влиянии, которое имеет на общественность Алексей Максимович Горький как верный друг и сторонник генеральной линии партии, как верный друг и сторонник сталинского руководства. Вот это и беспокоит троцкистов и зиновьевцев, это беспокоит их так же, как беспокоило их тогда, когда они обсуждали убийство Сергея Мироновича Кирова. Ибо Сергея Мироновича Кирова они избрали жертвой своего злодейства по тем же мотивам. И здесь есть полное тождество, полная историческая логика этого заговора.

Что же дальше следует? «Они (троцкисты и зиновьевцы) считают необходимым, – говорит Рыков, – ввиду такого значения Горького, а значение его у нас и за границей не нуждается в подтверждении – они настаивают, как он выразился, – на ликвидации его политической активности». Если бы Рыков сказал только то, что он сказал, то этого было бы достаточно. Даже для детей совершенно ясно было бы, в чем тут дело. Как можно ликвидировать политическую активность взрослого человека в нашей стране? Как можно было заставить Горького перестать быть политически активным в том направлении, в каком он проявил себя как борец за большевистскую, ленинско-сталинскую правду? Как можно заставить?

В Америке разные Аль Капоне организуют бандитские налеты, захватывают людей или их детей в плен и потом вымогают деньги. Но у нас этого сделать нельзя, ибо мы рубим руки всяким Аль Капоне. Как же можно было в нашей стране, в условиях Советского государства, как они могли лишить Горького возможности проявлять политическую активность, иначе как остановив его жизнь? И Рыков на мой вопрос прямо сказал: «Он, т.е. Енукидзе, говорил настолько в повышенных тонах или резко враждебных выражениях, что мне было ясно, что за этим тоном кроется возможность применения насильственных мер». Следовательно, я считаю совершенно точно установленным, что в 1935 г. Енукидзе с Рыковым говорили о Горьком в угрожающих для жизни Горького тонах. Причем для Рыкова было совершенно несомненно, что речь идет о применении насильственных мер по отношению к Горькому. И тут я опять задаю тот же вопрос: «Что же это за насильственные меры? Что же, вы рассчитывали А.М. Горького изолировать, рассчитывали подвергнуть его какому-нибудь заточению? Как это можно было сделать в нашей стране, в стране пролетарской диктатуры?» Это можно было сделать только одним способом – умертвив Горького. Рыков понимает, что только так этот вопрос и мог стоять, и только так мы имеем право трактовать этот преступный разговор, который был не чем иным, как информацией Рыкова со стороны Енукидзе о подготовлявшемся убийстве Алексея Максимовича Горького.

Наконец, на последний мой вопрос на судебном следствии: «Что означает „довести до насильственных мер?“ Можно ли это понимать – довести до убийства?» – Рыков прямо сказал: «Конечно».

Я спрашиваю Рыкова: «вы знали о готовящемся убийстве Горького?» Как же должен был ответить на этот вопрос Рыков, если он не знал об этом преступлении? Он должен был бы сказать: «я не знал». А что сказал Рыков? Вот стенограмма, он сказал: «Не совсем так». Получается не совсем так, но так!

Я считаю совершенно доказанными и установленными следующие факты, из которых вытекает только один вывод – вывод об участии Рыкова в подготовке умерщвления А.М. Горького. Во-первых, в 1935 г. Енукидзе и Рыков говорили об особом озлоблении, которое питает блок к Алексею Максимовичу Горькому. Правда, они сворачивают дело на троцкистско-зиновьевскую часть блока, однако это не меняет ни в какой мере дела. Во-вторых, они это злобное настроение выражали в таких тонах, которые говорили о подготовке насильственных мер, направленных к «ликвидации политической активности Горького». И, в-третьих, ликвидация политической активности Горького мыслилась вплоть до применения к Горькому насильственных мер.

В-четвертых, эти насильственные меры включали в себя и убийство Алексея Максимовича Горького. Об этих насильственных мерах Рыков и Бухарин знали. Они знали, что готовится убийство Горького, организовывали это убийство, покрывали это убийство. Рыков и Бухарин были, таким образом, участниками этого подлейшего убийства А.М. Горького.

А Бухарин, эта проклятая помесь лисы и свиньи, – как он ведет себя по этому вопросу? Как подобает лисе и свинье. Он вертит, юлит. Но в конце концов, по существу, Бухарин говорит то самое, что говорит Рыков. Возьмем показания Бухарина в этой части. Позвольте мне указать на следующую часть этого показания: «В 1935 г. Томский мне сказал, что Троцкий готовит какую-то враждебную акцию или враждебный акт против Горького».

Откуда знал Томский об этом? Он знал, конечно, от Бессонова, привезшего эту директиву из-за границы. А какая была директива Троцкого? Уничтожить Горького, физически уничтожить. Бухарин показывает: «Томский сказал, что Троцкий готовит враждебную акцию или враждебный акт против Горького».

Я спрашиваю: через кого готовит Троцкий эту враждебную акцию? Конечно, через блок, который был в руках у Троцкого, через блок, в котором перепутались правые и троцкисты, меньшевики и эсеры, буржуазные националисты и просто проходимцы всех мастей, степеней и категорий.

Этот факт установлен. Сам Бухарин признает, что в 1935 г., за год до смерти Горького, Томский сообщил Бухарину, что Троцкий готовит враждебный акт против Горького. Это совершенно то самое, что говорил Рыков, передавая свой разговор с Енукидзе. А это, в свою очередь, то же самое, что говорил Бессонов, приводя свой разговор в Париже в июле 1934 г. с Троцким. Здесь никаких расхождений нет.

Разберем второй вопрос: в чем же заключается этот враждебный акт, что представляет собой этот враждебный акт? От Бухарина получить ответ на прямо поставленный вопрос не так-то легко.

Я спрашиваю Бухарина: «В чем заключался этот враждебный акт?» Он прямо ничего не отвечает. Он говорит: «акция против „сталинца Горького“, как защитника социалистического строительства вообще, сталинской партийной политики, в частности». Вот о чем шла речь. «Речь шла о том большом резонансе, который каждое слово Алексея Максимовича имело на международной арене вообще, у интеллигенции, в частности».

Опять полное совпадение фактов, о которых говорил Рыков, о которых говорил Бессонов, о которых говорил и знал Ягода, о которых говорил и знал Буланов. Здесь все связано органически.

Я спрашиваю: «Совершение враждебного акта над Горьким связывал ли Томский с вопросом о свержении Советского правительства?» Бухарин отвечает, что «по существу связывал». Следовательно, речь шла не просто о том, чтобы причинить личную неприятность Горькому, как замысловато говорил Рыков – «ликвидировать его политическую активность». Речь шла о том, чтобы совершить против Горького такой акт враждебности, который непосредственно представлял бы собой один из элементов свержения Советской власти.

Ясно, что при такой постановке вопроса речь идет не о том, чтобы лишить Горького возможности писать статьи или делать доклады, хотя и это тоже не в вашей власти, господа убийцы. Следовательно, мы здесь должны признать, что подтвердил и Бухарин, что враждебный акт против Горького был связан с задачей свержения Советской власти, был одним из актов борьбы против Советской власти.

Мы знаем, как ставился вопрос заговорщиками о борьбе против Советской власти. Их методы – террор, измена и т.д.

Бухарин говорит, что, когда говорят о враждебном акте, можно разуметь все, вплоть до террористических актов, амплитуда колебаний здесь очень большая. Бухарин признает, что убийство Горького тогда не было исключено. Это – завуалированное признание, которое выдает Бухарина с головой.

Я уже говорил о способах, при помощи которых были осуществлены три террористических акта – против Менжинского, против Куйбышева и против Алексея Максимовича Горького.

Обращает на себя внимание способ, при помощи которого эти убийства совершены. Это – способ постепенного умерщвления, «убийства с гарантией», о котором говорил Ягода, это способ убийства при помощи использования специальных знаний соучастников. Не плохо задумано! Левин, Плетнев, Казаков, Максимов-Диковский, Крючков, Буланов – банда убийц, специально подготовленная банда, участвовала в этом «деле». Я хочу обратить ваше внимание на особенный способ и особенную роль в осуществлении этого убийства, которую сыграли обвиняемые врачи – Левин, Казаков и Плетнев. Но предварительно я хочу остановиться на нескольких замечаниях. История и хроника уголовных убийств нам говорят, что за последние десятилетия отравления при помощи профессиональных убийц почти сошли со сцены.

Место этих отравителей заняли врачи. Если вы раскроете учебник судебной медицины доктора Карла Эмерта, профессора Бернского университета, вы найдете здесь чрезвычайно поучительные указания. Эммерт пишет:

«Убийства посредством отравления стали теперь реже сравнительно с прежним, отчасти потому, что для не врача стало труднее добыть яд. Поэтому профессиональных отравителей больше не встречается, как прежде. Если же и бывают подобные случаи, то они часто относятся к лицам врачебного сословия».

Поэтому совершенно не случайно, что Ягода избирает для своего чудовищного замысла и его реализации именно врачей. Он учитывает, так сказать, историческую конъюнктуру.

Мы имеем целый ряд исторических примеров того, как все стремления убийц, пользующихся всякими средствами отравления, направлены именно на то, чтобы не быть раскрытыми. Очень характерно это обстоятельство, – в целом ряде случаев отравление совершается таким образом, чтобы можно было самый факт отравления объяснить, – как это думал сделать Ягода, – естественной смертью от болезни.

Нужно раньше всего разъяснить, что отравление по современным научным воззрениям, это есть один из видов, и притом самый опасный вид, так называемого в науке, изменнического убийства, опасность которого заключается в том, что для его осуществления никаких специфических, губительных для человеческой жизни средств не требуется, что могут быть использованы в этих преступных целях любые средства. Как об этом говорит и учит нас история, для такого отравления необходимо лишь тайное введение в организм какого бы то ни было вещества, способного привести к сокращению времени жизни или к смерти. А таким веществом является вовсе не всегда то, что специально называется ядом. Ведь целый ряд лекарственных средств по самой своей природе и характеру годится для этого, и этим часто пользуются преступники.

Известны из истории, например из Тацита, такие случаи, как убийство Сеяна таким ядом, что, казалось, будто Сеян умер от обыкновенной болезни. В этом и заключается искусство преступления. Известно, что Филипп II весьма широко пользовался для отравлений ядом, который нельзя было обнаружить даже при тщательном исследовании, ядом, который был им назван «Requiescat in pace» (пусть почиет в мире). Известно, что Иоанн Кастильский был отравлен при помощи отравленной обуви. Известно, наконец, что папа Климент II был убит при помощи дыма от отравленной свечи. Следовательно, известны способы убийства людей с использованием убийцами своего привилегированного положения и со знанием химии, медицины и фармакологии – способы самые разнообразные.

Мы помним знаменитое дело Бутурлина. Убийцей Бутурлина был не кто иной, как широко известный в дореволюционной России доктор Панченко, который практиковал в дореволюционной России распространение и использование средства, известного под названием «Спермин Пеля». Д-р Панченко под видом «Спермина Пеля» вводил больному дифтерийную культуру и убил его дифтеритом.

Это было разоблачено совершенно случайно. Если бы не признание доктора Панченко, то убийство Бутурлина, вероятно, не было бы раскрыто. Если бы не признание Левина, то может быть не был бы раскрыт разработанный со всеми тонкостями преступный план убийства товарищей Менжинского, Куйбышева, Горького.

Наконец, я мог бы напомнить о знаменитом деле Прочара, когда этот Прочар у своей жертвы вызвал хронический катар желудка и таким путем довел ее до гибели. Наконец, дело доктора Пальмера, который отравил свою жертву мышьяком и стрихнином, употреблявшимися в дозах, разрешающихся медициной. Вот, наконец, пример, который говорит о том, что когда мы говорим об отравлении, то не надо иметь в виду, что для отравления надо применять только цианистый калий, мышьяк и т.д. Нет, очень часто убийцы используют врачей и медицинскую систему якобы для лечения, а на самом деле для того, чтобы добиться своей преступной цели.

Дела Пальмера, Прочара, Панченко и множество других исторических примеров можно привести для того, чтобы доказать, что тот путь, который избрал Ягода, был путем, подсказанным тонким изучением истории преступлений, истории убийств в разных странах, организованных разными изуверами рода человеческого.

Я хочу, товарищи судьи, напомнить несколько данных экспертизы по этому вопросу, которые не оставляют никакого сомнения в том, что этот план очень тонкий, вероломный и подлый задуман Ягодой с ведома и одобрения «право-троцкистского центра», в особенности в отношении Куйбышева и Горького.

Прежде всего я обращаю ваше внимание на то, что экспертиза была составлена из выдающихся деятелей советской и мировой медицинской науки. Я обращаю ваше внимание, что эта экспертиза пришла к единодушному заключению: экспертиза подтвердила, что меры, принятые убийцами в отношении умерщвления А.М. Горького, В.В. Куйбышева, В.Р. Менжинского, действительно были строго продуманными и имели своим результатом смерть этих выдающихся людей, к которой эти господа стремились.

По умерщвлению Горького были заданы экспертизе вопросы:

«Возможно ли допустить, чтобы врачи достаточной квалификации могли применить такой неправильный метод лечения без умысла?»

Последовал ответ: «Этого допустить нельзя».

Экспертизе был задан следующий вопрос:

«Допустимо ли вообще длительное, одновременное применение больших доз сердечных средств внутривенно, подкожно и внутрь, именно – дигиталиса, дигалена (препараты наперстянки), строфантина и строфанта, а в частности у тяжело больного А.М. Горького, 68 лет, страдавшего вышеуказанным поражением внутренних органов?»

Ответ экспертизы: «Абсолютно недопустимо».

Еще вопрос: «Можно ли на основании совокупности этих данных считать установленным, что метод лечения А.М. Горького был заведомо вредительским?..»

Ответ экспертизы: «Да. Безусловно можно считать установленным».

И то же самое мы имеем по другим случаям.

Поэтому я позволю себе заявить, что обвинения, предъявленные в обвинительном заключении и поддерживаемые мною как государственным обвинителем и в этой части в полном объеме можно считать доказанными. Обвинение здесь подтверждается целиком и полностью авторитетнейшей медицинской экспертизой, тщательно разобравшей все те материалы, которые были в ее распоряжении. Признания обвиняемых, разумеется, мы также не можем никак сбрасывать со счета.

Говоря об этой части обвинения, я хочу остановиться специально на двух подсудимых – на Ягоде и Левине.

О Ягоде разговор короткий. Ягода – главный организатор и вдохновитель этих чудовищных преступлений, его ответственность тем более сильна и серьезна, что ведь Ягода – не просто Ягода, это бывший в то время заместитель председателя ОГПУ, фактически председатель ОГПУ. Это человек, на обязанности которого лежала охрана государственной безопасности. Если бы те преступления, которые совершил Ягода, в которых он признался, если бы он совершил их в миллионной дозе, то и тогда я вправе был бы требовать от суда расстрела Ягоды.

Левин сыграл в этих убийствах тоже виднейшую роль. Левин был главным организатором задуманных Ягодой убийств, им привлечены к этому делу были и Казаков и Плетнев, он, я бы сказал, в этом деле был правой рукой Ягоды, как Буланов был правой рукой Ягоды во всех преступлениях последнего в целом.

Когда погиб от руки Левина Алексей Максимович Горький, Левин, доктор медицинских наук, опубликовал в газетах некролог – «Последние дни Алексея Максимовича Горького». В этом некрологе он писал, вздыхал, стонал о гибели великого человека. «Великие люди, – писал он фарисейски, лицемерно, двурушнически, – живут и умирают, как великие люди». «Живут и умирают, как великие люди!» – Левин не добавил, – «от руки автора этого некролога, одного из подлых убийц!»

Если эту статью сейчас рассматривать в связи с медицинской экспертизой, то она будет представлять некоторый, значительный, по моему мнению, интерес для оценки роли в этом убийстве Левина.

Во-первых, здесь вскрывается та самая механика умерщвления Алексея Максимовича, которая теперь вскрыта полностью. Это – механика, которая была раньше всего направлена на терапевтическую подготовку убийства Алексея Максимовича.

Левин в этом некрологе писал:

«За десять лет моего врачебного наблюдения за Алексеем Максимовичем это было шестое заболевание гриппом. Каждый раз грипп неизменно осложнялся бронхитом и катаральным воспалением легких».

Значит, Левин уже знал хорошо, в каком направлении можно искать осложнений в этой борьбе Алексея Максимовича Горького с болезнью.

«Каждый раз неутомимый боец переносил болезнь тяжело, каждый раз с первых же дней заболевания начиналась тревога. Когда меня в хорошие, спокойные периоды жизни Алексея Максимовича спрашивали о состоянии его здоровья, я всегда отвечал:

– Относительно благополучно, но до первого гриппа».

И дальше:

«Я по опыту знал, как тяжело протекает у Алексея Максимовича грипп, как быстро он поражает место наименьшего сопротивления его организма – легкие – и как это страшно при его измененных старым туберкулезным процессом легких и его больном сердце.

И вот пять раз его могучий организм давал нам возможность одерживать победу, а организм Алексея Максимовича был действительно могучий. Горький был из тех людей, которые доживают до 100 лет, и он несомненно дожил бы до 100 лет, если бы не злой туберкулез».

Убийца выбалтывает тайну убийства. Именно здесь лежит то самое место наименьшего сопротивления, – врачи говорят: locus minoris resistentiae, – по которому организаторами убийства и был направлен основной удар по больному А.М. Горькому.

Позорное двурушничество, вероломство, лицемерие здесь соперничают с бесстыдством отравителя, плачущего у изголовья жертвы его так называемого «лечения».

Таков этот самый Левин! Недалеко ушел от Ягоды!

Я хотел бы напомнить вам в заключение показание Ягоды, в котором он показывает свое настоящее морально-человеческое, если это выражение здесь допустимо, лицо.

Вот выдержки из показаний Ягоды на листе дела 58: «Всю свою жизнь я ходил в маске, выдавал себя за непримиримого большевика. На самом деле большевиком, в его действительном понимании, я никогда не был».

И дальше.

«Мелкобуржуазное мое происхождение, отсутствие теоретической подготовки, – все это, с самого начала организации Советской власти, создало у меня неверие в окончательную победу дела партии…

Я не разделял взглядов и программы троцкистов, но я все же очень внимательно приглядывался к ходу борьбы, заранее определив для себя, что пристану к той стороне, которая победит в этой борьбе. Отсюда и та особая линия, которую я проводил в то время в борьбе с троцкизмом.

Когда начались репрессии против троцкистов, вопрос о том, кто победит (троцкисты или ЦК ВКП(б)), окончательно еще не был решен. Во всяком случае, так думал я. Поэтому я как зам. пред. ОГПУ в карательной политике исходил из того, чтобы не озлоблять против себя троцкистов. Направляя троцкистов в ссылку, я создавал им там такие условия, при которых они могли продолжать свою деятельность.

Дело складывалось таким образом: с одной стороны, беседы Рыкова со мною определили мои личные симпатии к программе правых. С другой стороны, из того, что Рыков говорил мне о правых, о том, что кроме него, Бухарина, Томского, Угланова на стороне правых вся московская организация, ленинградская организация, профсоюзы, из всего этого у меня создалось впечатление, что правые могут победить в борьбе с ЦК. А так как тогда уже ставился вопрос о смене руководства партии и Советской власти, то ясно было, что правые идут к власти.

Именно потому, что правые рисовались мне, как реальная сила, я заявил Рыкову, что я с ними.

…Поэтому я и договорился с Рыковым об особом своем положении среди правых».

Оказывается, Рыков влиял достаточно определенно даже на Ягоду. Ведь, в сущности говоря, то, что говорит Ягода, – это старая предательская двурушническая школа политического карьериста и бесчестного негодяя, ведь это система Жозефа Фуше. Я не могу не привести всего лишь несколько строк из известной книги Стефана Цвейга «Жозеф Фуше».

«В числе семисот пятидесяти, торжественно вступающих в зал развенчанного короля, входит молча, с трехцветной повязкой поперек груди, народный представитель Жозеф Фуше, депутат от города Нанта. Тонзура уже заросла, духовное облачение давно сброшено: как и все здесь, он надел гражданское платье без всяких украшений.

Какое место займет Жозеф Фуше? Среди радикалов, на горе, или с умеренными, в долине? Жозеф Фуше не долго медлит; он признает только одну партию, которой остается верным до конца: ту, которая сильнее, партию большинства. И на этот раз он взвешивает и подсчитывает про себя голоса; он видит – в данный момент сила еще на стороне жирондистов, на стороне умеренных. И вот он садится на их скамьи, рядом с Кондорсе, Роланом, Серваном, с теми, кто держит в своих руках министерские посты, влияет на все назначения и распределяет прибыли. В их среде он чувствует себя уверенным, там занимает он место».

Вот источник, из которого черпал свои духовные силы Ягода, если он когда-нибудь был знаком с жизнью и деятельностью Жозефа Фуше, – я в этом сомневаюсь, ибо из показаний и материалов дела видно только одно знакомство его с литературой, это – с книгой Александра Дюма «Три мушкетера», которые были идеалом для Ягоды, говорившего, как это видно из показаний Буланова, что для того, чтобы обеспечить успех захвата власти, нужно подобрать себе несколько десятков таких молодцов, как три мушкетера, с ними можно сделать все, что угодно.

Таков Ягода, которому на скамье подсудимых отведено серьезное место, рядом с Бухариным и Рыковым. Это – один из крупнейших заговорщиков, один из виднейших врагов Советской власти, один из самых наглых изменников, человек, который пытался в самом НКВД организовать группу и отчасти организовал ее из изменников Паукера, Воловича, Гая, Винецкого и других, оказавшихся польскими и немецкими шпионами и разведчиками. Таким являлся и сам Ягода, который вместо того, чтобы нашу славную разведку направить на благо советского народа, на благо социалистического строительства, пытался повернуть ее против нашего народа, против нашей революции, против социализма.

Не удалось, сорвалось! Ягода был разоблачен, выброшен из нашего государственного аппарата, посажен на скамью подсудимых, обезоружен и должен быть теперь выброшен, вычеркнут совсем из жизни.

Юридические вопросы

Я кончаю. В заключение я хочу поставить несколько вопросов, которые я назвал бы юридическими вопросами.

Раньше всего – вопрос о соучастии. Как показало судебное следствие, не все обвиняемые в равной степени участвовали в преступлениях, которые прошли на этом судебном процессе.

Отсюда вопрос – в какой мере и в какой степени каждый из обвиняемых может и должен отвечать за предъявленные им обвинения по обвинительному заключению.

Второй вопрос – в какой мере и степени доказаны предъявленные подсудимым обвинения.

И третий вопрос – какого наказания заслуживают обвиняемые.

Я отвечу, раньше всего, на второй вопрос. Доказаны ли, и в какой степени, совершенные обвиняемыми преступления? Я думаю, что вы, товарищи судьи, в своем приговоре ответите на этот вопрос положительно: да, доказаны. Доказаны признанием самих подсудимых, доказаны свидетелями, прошедшими перед судом, доказаны заключением медицинской экспертизы, доказаны вещественными доказательствами.

Вся совокупность доказательств, мыслимых в уголовном процессе, имеется здесь, сейчас в распоряжении суда. На основании этих доказательств суд сумеет определить свое окончательное решение о степени виновности того или иного преступника, совершившего эти преступления.

Но есть еще одно важнейшее доказательство, это – сама логика обстоятельств дела.

Основное обвинение в настоящем деле предъявлено обвиняемым по ст. 58.1а и 58.11 – об организации изменнического заговора. Это обвинение доказано признаниями всех подсудимых, даже тех, кто не признал себя полностью виновными в других преступлениях. Это надо сказать относительно всех подсудимых.

Во-вторых, в какой мере каждый из подсудимых должен по нашему закону отвечать за всю совокупность совершенных этой заговорщической бандой преступлений. Я на этот вопрос отвечаю: в полном объеме. Почему?

Каждый подсудимый должен отвечать за всю совокупность преступлений, как член заговорщической организации, преступные задачи и цели, преступные методы осуществления которых были каждому из них известны, каждым одобрены и приняты. Здесь мы наблюдаем лишь своеобразное «разделение труда» в преступной деятельности, в зависимости от специальных качеств и средств, находящихся в распоряжении каждого участника банды. Это совершенно естественно и закономерно с точки зрения интересов всего заговора в целом.

Есть мнение среди криминалистов, что для наличия соучастия требуется общее согласие и умысел каждого из преступников, из сообщников на каждое из преступлений. Но эта точка зрения неправильная. Она не может быть нами принята и никогда не применялась и не принималась. Она узка и схоластична. Жизнь шире этой точки зрения. Жизнь знает примеры, когда результат общей преступной деятельности достигается самостоятельным участием в этой деятельности сообщников, объединенных лишь единой, общей для всех преступной задачей.

Для соучастия нужно общее, объединяющее соучастников данного преступления начало, общий преступный замысел. Для соучастия нужно объединение воли в общем и едином для всех участников преступления направлении. Если, скажем, шайка грабителей будет действовать так, что одни из ее участников будут жечь дома, насиловать женщин, убивать и так далее в одном месте, а другая часть шайки – в другом, то хотя бы те и другие не знали о преступлениях, совершенных раздельно какой-либо частью общей шайки, – они будут отвечать за всю совокупность преступлений в полном объеме, если только будет доказано, что они согласились насчет участия в этой банде для совершения тех или других преступлений.

В этом деле, товарищи судьи, налицо заговорщическая группа, агентура иностранных разведок, объединенная общей для всех ее членов волей, единой для них всех преступной целью. Конкретные преступления, совершенные теми или другими преступниками, это лишь частные случаи этого единого для всех подсудимых плана преступной деятельности.

Эта общность преступной деятельности юридически выражена в предъявленном всем подсудимым обвинении по ст. 58.11 УК РСФСР.

Это, однако, не означает, что все должны отвечать одинаково. Это не исключает обязанности суда индивидуализировать наказание в зависимости от конкретной роли каждого подсудимого в данном деле.

С этой точки зрения я считаю, что из общего числа обвиняемых надлежит выделить двух – это Раковского и Бессонова. Я считаю, что Раковский, хотя и совершивший тягчайшие преступления против Советского государства, против Советской власти, всем своим положением в этом заговоре, своей, если можно так выразиться, известного рода оторванностью от всех важнейших преступлений, совершенных «право-троцкистским блоком», заслуживает того, чтобы к нему была применена менее строгая мера наказания, чем к остальным обвиняемым.

То же самое можно сказать в известной мере и о Бессонове, который, конечно, отличается от Чернова, Розенгольца, Крестинского или Рыкова хотя бы тем, что его роль ограничивалась ролью связиста, которая хотя также преступна, но по всему своему существу должна оцениваться иначе, чем преступления основных обвиняемых по этому делу.

В отношении этих лиц я считал бы возможным применение закона от 2 октября 1937 г., позволяющего суду в особых случаях избирать меру наказания, среднюю между 10 годами лишения свободы и высшей мерой социальной защиты. Я считаю, что в отношении Раковского и Бессонова можно ограничиться 25 годами тюремного заключения.

По обвинительному заключению, все обвиняемые изобличены в том, что в 1932–1933 гг. они по заданию разведок иностранных государств составили заговорщическую группу под названием «право-троцкистский блок», поставившую своей целью совершение преступлений, которые были здесь полностью доказаны.

Доказано, что этот блок состоял из агентов разведок некоторых иностранных государств. Доказано, что «право-троцкистский блок» поддерживал систематические незаконные отношения с некоторыми иностранными государствами в целях получения от них помощи для осуществления своих преступных замыслов, для свержения Советской власти и для установления в СССР власти помещиков и капиталистов.

Доказано, что «право-троцкистский блок» систематически занимался шпионажем в пользу этих государств, снабжая их разведки важнейшими государственными секретными материалами.

Доказано, что «право-троцкистский блок» систематически осуществлял в этих же целях вредительские и диверсионные акты в различных отраслях нашего народного хозяйства – в области промышленности, сельского хозяйства, финансов, коммунального хозяйства, на железных дорогах и т.д.

Доказано, что «право-троцкистский блок» организовал ряд террористических актов против руководителей ВКП(б) и Советского правительства, что этот «право-троцкистский блок» осуществил террористические акты против С.М. Кирова, В.Р. Менжинского, В.В. Куйбышева, А.М. Горького, а также осуществил умерщвление М.А. Пешкова.

Доказано, что блок организовал, но не успел, к нашему счастью, осуществить ряд террористических актов против руководителей нашей партии и правительства.

Таковы обстоятельства настоящего дела. Такова роль в этом деле каждого из подсудимых, ожидающих сейчас, товарищи судьи, вашего приговора.

Заключение

Нет слов, чтобы обрисовать чудовищность совершенных подсудимыми преступлений. Да и нужны ли, спрашиваю я, еще какие-нибудь для этого слова? Нет, товарищи судьи, эти слова не нужны. Все слова уже сказаны, все разобрано до мельчайших подробностей. Весь народ теперь видит, что представляют собой эти чудовища.

Народ наш и все честные люди всего мира ждут вашего справедливого приговора. Пусть же ваш приговор прогремит по всей нашей великой стране, как набат, зовущий к новым подвигам и к новым победам! Пусть прогремит ваш приговор, как освежающая и всеочищающая гроза справедливого советского наказания!

Вся наша страна, от малого до старого, ждет и требует одного: изменников и шпионов, продававших врагу нашу родину, расстрелять, как поганых псов!

Требует наш народ одного: раздавите проклятую гадину!

Пройдет время. Могилы ненавистных изменников зарастут бурьяном и чертополохом, покрытые вечным презрением честных советских людей, всего советского народа.

А над нами, над нашей счастливой страной, по-прежнему ясно и радостно будет сверкать своими светлыми лучами наше солнце. Мы, наш народ, будем по-прежнему шагать по очищенной от последней нечисти и мерзости прошлого дороге, во главе с нашим любимым вождем и учителем – великим Сталиным – вперед и вперед, к коммунизму!

Военная Коллегия Верховного суда СССР приговорила: Бухарина Н.И., Рыкова А.И., Ягоду Г.Г., Крестинского Н.Н., Розенгольца А.П., Иванова В.И., Чернова М.А., Гринько Г.Ф., Зеленского И.А., Икрамова А., Ходжаева Ф., Шаранговича В.Ф., Зубарева П.Т., Буланова П.П., Левина Л.Г., Казакова И.Н., Максимова-Диковского В.А. и Крючкова П.П. к высшей мере уголовного наказания – расстрелу с конфискацией всего лично им принадлежащего имущества; Плетнева Д.Д. – к тюремному заключению на двадцать пять лет; Раковского Х.Г. – к тюремному заключению на двадцать лет и Бессонова С.А. к тюремному заключению на пятнадцать лет с поражением каждого из них в политических правах на пять лет по отбытии тюремного заключения и с конфискацией всего лично им принадлежащего имущества.

Приговор в отношении осужденных к расстрелу, ввиду отклонения Президиумом Верховного Совета СССР их ходатайства о помиловании, 15 марта 1938 г. приведен в исполнение.

Приложение 3 Библиография

Агурский М. Идеология национал-большевизма. М.: Алгоритм, 2003.

Алексеева Н. Лаврентий Берия в моей жизни. М.: Современник, 1996.

Алмазов Б. Охваченные членством. М.; СПб.: Центрполиграф, МиМ-Дельта, 2004.

Анин Б., Петрович А. Радиошпионаж. М.: Международные отношения, 1996.

Анисин Н. После Ельцина. М.: Мангрув, 2004.

Армия и политика. Офицерский корпус в политической истории России 1900–1916 гг. Документы и материалы. М.: Витязь, 2002. Т. 1.

Арутюнов А. Ленин, Личностная и политическая биография. М.: Вече, 2002. Т. 1.

Баландин Р., Миронов С. Заговоры и борьба за власть. М.: Вече, 2003.

Баландин Р., Миронов С. Тайны смутных эпох. М.: Вече, 2003.

Баландин Р., Миронов С. Дипломатические поединки Сталина. От Пилсудского до Мао Цзедуна. М.: Вече, 2004.

Баландин Р., Миронов С. Клубок вокруг Сталина. Заговоры и борьба за власть в 1930-е годы. М.: Вече, 2002.

Бармин А. Соколы Троцкого. М.: Современник, 1997.

Бауэр О. Австрийская революция 1918 года / пер. А. и Г. Хавиных с предисл. Ф. Ротштейна. М., Л., 1925.

Беловинский Л. В. Изба и хоромы. Из истории русской повседневности. М.: Профиздат, 2002.

Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. М.: Наука, 1990.

Берия С. Мой отец Лаврентий Берия. М.: Современник, 1994.

Блокада Ленинграда в документах рассекреченных архивов. М.: Act, СПб.: Полигон, 2004.

Белая борьба на Северо-Западе России. М.: Центрополиграф, 2003.

Бережков В. М. Страницы дипломатической истории. М.: Междунар. отношения, 1982.

Берия Л. К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье. Доклад на собрании тбилисского партактива 21–22 июля 1935 года. 7-е изд. М.: ОГИЗ, Гос. изд-во полит. лит., 1948.

Бешанов В. Десять сталинских ударов. Минск: Харвест, 2003.

Бисмарк О. Мысли и воспоминания. М., 1940. Т. 1.

Бисмарк О. Мысли и воспоминания. М., 1940. Т. 2.

Бисмарк О. Мысли и воспоминания. М., 1941. Т. 3.

Борев Ю. Ванька-встанька и состояние мира. М.: Руст-Олимп, АСТ, Астрель, 2004.

Брент Д., Наумов В. Последнее дело Сталина. М.: Проспект, 2004.

Бобренев В. За отсутствием состава преступления. М.: Act, Олимп, 1998.

Богданович А. Три последних самодержца. М.: Новости, 1990.

Брачев В. Чекисты против оккультистов. М.: Яуза, Эксмо, 2004.

Бунич И. Пятисотлетняя война в России. СПб.: Облик, 1996.

Бунич И. Операция «Гроза», или Ошибка в третьем знаке. СПб.: ЮНА-Облик, 1994.

Бунич И. Полигон сатаны. Ростов-на-Дону: Профпресс, 1994.

Бурышкин П. Москва купеческая. М.: Известия, 1990.

Беседовский Г. На путях к термидору. М.: Современник, 1997.

Берия Л. К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье. М.: Гос. изд-во полит. лит., 1949.

Борисов С. Фрунзе. М.: Молодая гвардия, 1940.

Боханов А. Н. Романовы. Сердечные тайны. М.: АСТ Пресс, 2003.

Бухарин Н. И. Избранные произведения. М.: Полит. литература, 1988.

Бушин В. Гении и прохиндеи. М.: Алгоритм, 2003.

Был ли Сталин агентом охранки? Сборник статей, материалов и документов. М.: Терра – книжный клуб, 1999.

Ваксберг А. Из ада в рай и обратно. М., 2003.

Валянский С., Калюжный Д. Русские горки. Возвращение в начало. М.: АСТ-Астрель, Транзиткнига, 2004.

Валянский С., Калюжный Д. Конец Российского государства. М.: АСТ-Астрель, Транзиткнига, 2004.

Валянский С., Калюжный Д. О Западе, который пыжился, пыжился, а Россия сама по себе. М.: АСТ-Астрель, Транзиткнига, 2004.

Вандервельде Э. Разрушение капиталистического строя. 2-е изд. М., 1906.

Великий князь Александр Михайлович. Воспоминания. Мемуары. М., Минск: АСТ, Харвест, 2004.

Вехи. Интеллигенция в России. Сборники статей 1909–1910. М.: Молодая гвардия, 1991.

ВКП(б) в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Ч. 2. 1898–1935. М.: Партиздат ЦК ВКП(б), 1936.

Витте С. Ю. Воспоминания. Мемуары. Минск, М.: Харвест, АСТ, 2001. Т. 1.

Витте С. Ю. Воспоминания. Мемуары. М., Минск: АСТ, Харвест, 2002. Т. 2.

Витте С. Ю. Воспоминания. Мемуары. М., Минск: АСТ, Харвест, 2002. Т. 3.

Внешняя торговля СССР за 20 лет. 1918–1937 гг. М.: Международная книга, 1939.

Волковский Н. Л. История информационных войн. СПб.: Полигон, 2003. Ч. 1.

Военная энциклопедия. В 17 т. СПб.: Типография т-ва И. Сытина, 1909–1914.

Вопросы истории (журнал). № 1. М.: Правда, 1945.

Вышинский А. Я. Судебные речи, М., 1948.

Вышчельский Л. Варшава. 1920, М.: Act, Астрель, 2004.

Гаврилов В., Горбунов Е. Операция Рамзай. Триумф и трагедия Рихарда Зорге. М.: Олма-Пресс, ОАО ПФ Красный пролетарий, 2004.

Галин В. Тенденции. Война и революция. М.: Алгоритм, 2004.

Гейфман А. Революционный террор в России 1894–1917. М.: Крон-Пресс, 1997.

Генерал Курлов. Гибель императорской России. Воспоминания. М.: Захаров, 2002.

Георгий Жуков. Стенограмма октябрьского (1957) пленума ЦК КПСС и другие документы. М., 2001.

Герасимов А. В. На лезвии с террористами. М.: Товарищество русских художников. 1991.

Гизетти А. От декабристовъ до нашихъ дней. 100 лет борьбы за свободу. Ред.-изд. С. Нонинъ. Библиотечка-копейка. Петроградъ. Ул. Жуковскаго, 22. 1917.

Горбунов Е. А. Схватка с черным драконом. Тайная война на Дальнем Востоке. М.: Вече, 2002.

Горьков Ю. Государственный комитет обороны постановляет (1941–1945). М.: Олма-Пресс, 2002.

Государственный и общественный строй в Англiи, Францiи, Германiи и С.-А. Соединенныхъ Штатахъ. Составил И. Северный. С.-Петербургъ. Тип. М. П. С. (Т-ва И. Н. Кушнеревъ и К°), Фонтанка, 117, 1905.

Гражданская война в России: Черноморский флот. М.: Act, 2002.

Грей Ян. Сталин. Лев Троцкий – Сталин. ИнтерДайджест, 1995.

Громов Е. Сталин: искусство и власть. М.: Эксмо, Алгоритм, 2003.

Грызун В. Как Виктор Суворов сочинял историю. М.: Олма-Пресс, 2003.

Дамаскин И. А. Сталин и разведка. М.: Вече, 2004.

Данилевский Н. Россия и Европа. М.: ЭКСМО, Алгоритм, 2003.

Дерябин А. Первая мировая война 1914–1918. Кавалерия Российской императорской гвардии. М.: Act, 2000.

Даллес А. Искусство разведки. М.: Международные отношения. Улисс, 1992.

Данилов С. Ю. Гражданская война в Испании. М.: Вече, 2004.

Данелия Г. Безбилетный пассажир. М.: Эксмо, 2003.

Деникин А. И. Очерки русской смуты. Т. 1. Крушение власти и армии. М.: Айрис-Пресс, 2003.

Деникин А. И. Очерки русской смуты. Т. 2. Борьба генерала Корнилова. Август 1917 – апрель 1918 гг. М.: Айрис-Пресс, 2003.

Деникин А. И. Очерки русской смуты. Т. 3. Белое движение и борьба добровольческой армии. Май – октябрь 1918 г. М.: Айрис-Пресс, 2003.

Диакон Андрей Кураев. Сатанизм для интеллигенции (о Рерихах и православии). II. Христианство без оккультизма. Московское подворье Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. М.: Отчий дом, 1997.

Дмитриевский С. Сталин. Предтеча национальной революции. М.: Эксмо, Алгоритм, 2003.

Дневники казачьих офицеров. М.: Центрополиграф, 2004.

Дойчер И. Троцкий в изгнании. М.: Полит. литература, 1991.

Долгополов Н. Гении внешней разведки. М.: Молодая гвардия, 2004.

Дрожжин Г. Асы и пропаганда. Мифы подводной войны. М.: Яуза, Эксмо, 2004.

Еврейская энциклопедия. В 16 т. СПб.: Общество для научных еврейских изданий и издательство Брокгауза-Ефрона (без указания года выпуска).

Егоров А. И., Деникин А. И. Гражданская война в России: разгром Деникина. М.: Act, СПб.: TERRA FANTASTICA, 2003.

Емельянов Ю. В. Троцкий. Мифы и личность. М.: Вече, 2003.

Емельянов Ю. В. Сталин. Путь к власти. М.: Вече, 2002.

Емельянов Ю. В. Сталин. На вершине власти. М.: Вече, 2002.

Жаботинский В. Избранное. Израиль: Б-ка «Алия», 1984.

Жандармы России. СПб.: ИД «Нева», М.: Олма-Пресс, 2002.

Жид А. Возвращение из СССР. Два взгляда из-за рубежа.

Жук А. Б. Винтовки и автоматы. М.: Воениздат, 1987.

Жуков Ю. Иной Сталин. М.: Вагриус, 2003.

Журавлев П. А. Двести встреч со Сталиным. Кн. 1. М.: Троица, 2004.

Журавлев П. А. Двести встреч со Сталиным. Кн. 2. М.: Троица, 2004.

Жухрай В. М. Террор. М.: АСТ Пресс, АСТ-Пресс книга, 2002.

Залесский К. А. Кто был кто во Второй мировой войне. Союзники Германии. М.: Астрель-АСТ, 2003.

Залуский З. Пропуск в историю. М.: Прогресс, 1967.

Звезда и свастика. Большевизм и русский фашизм. М.: Терра-Terrа, 1994.

Зенькович Н. А. Маршалы и генсеки. Смоленск: Русич, 1999.

Зенькович Н. Тайны ушедшего века. Границы. Споры. Обиды. М.: Олма-Пресс, 2004.

И. В. Сталин в сибирской ссылке. Красноярск: Краевое издательство, 1942.

Илизаров Б. Тайная жизнь Сталина. М.: Вече, 2003.

Исаев А. В. АнтиСуворов. М.: Яуза, Эксмо, 2004.

Игнатьев А. А. Пятьдесят лет в строю. М.: Воениздат, 1986.

Из-под глыб. Сборник статей. Париж: ИМКА-пресс, 1974.

Ильинский М. Нарком Ягода. М.: Вече, 2002.

Иосиф Виссарионович Сталин: краткая биография. М.: Гос. изд-во полит. лит., 1951.

Ирвинг Д. Атомная бомба Адольфа Гитлера. М.: Яуза, Эксмо, 2004.

История сыска в России. Т. 1–2. Минск: Литература, 1996.

История гражданской войны в СССР Т. 1. (от начала войны до начала октября 1917 г.). М.: ОГИЗ, История гражданской войны, 1955.

Кагарлицкий Б. Периферийная империя. Россия и миросистема. М.: Ультра культура, 2003.

Какурин Н., Меликов В. Гражданская война в России: война с белополяками. М.: АСТ, СПб.: TERRA FANTASTICA, 2002.

Калюжный Д., Ермилова Е. Дело и слово. М.: Эксмо, Алгоритм, 2003.

Каменев Л. Между двумя революциями. М.: Центрополиграф, 2003.

Кара-Мурза С. Гражданская война 1918–1921. Урок для XXI века, М.: Эксмо, Алгоритм 2003.

Карлейль Т. Французская революция. История. М.: Мысль, 1991.

Карнер С. Архипелаг Гулви. Плен и интернирование в Советском Союзе 1941–1956. М., 2002.

Касвинов М. К. Двадцать при ступени вниз. М.: Мысль, 1978.

Каталог-определитель. Французские награды.

Квицинский Ю. Генерал Власов: путь предательства. М.: Современник, 1999.

Кирилина А. Неизвестный Киров. СПб.: ИД «Нева», М.: Олма-Пресс, 2001.

Козлов Ю. Ф. Союз короны и креста. Саранск: Мордовское кн. изд-во, 1995.

Коковцов В. Н. Из моего прошлого (1903–1919). Воспоминания. Мемуары. М., Минск: АСТ, Харвест, 2004.

Колпакиди А., Лемехов О. Главный противник. ЦРУ против России. М.: Вече, 2002.

Колпакиди А., Прудникова Е. Двойной заговор. Сталин и Гитлер: несостоявшиеся путчи. М.: Олма-Пресс, 2000.

Кони А. Ф. Воспоминания о деле Веры Засулич. М., Л.: Асадемiа, 1933.

Коняев Н. М. Два лица генерала Власова. М.: Вече, 2001.

Коняев Н. М. Власов. Два лица генерала. М.: Вече, 2003.

Коняев Н. М. Гибель красных Моисеев. Начало террора 1918 года. М.: Вече, 2004.

Коняев Н. М. Романовы. Расцвет и гибель династии. М.: Вече, 2003.

Корешкин А. Вставайте, люди русские! М.: Яуза, Эксмо, 2004.

Кормилицын С. В. Адольф Гитлер. Взгляд из зеркала. СПб.: ИД «Нева», 2004.

Корнатовский Н. А. Борьба за красный Петроград. М.: Act, 2004.

Кошен О. Малый народ и революция. Сборник статей об истоках Французской революции. М.: Айрис-Пресс, 2004.

КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Ч. II. 1898–1925. Ч. I. 1898–1953. 7-е изд. Гос. изд-во полит. лит., 1953.

Краснов В. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. М.: Олма-Пресс, 2000.

Краснов П. Н. На внутреннем фронте. М.: Айрис-Пресс, 2003.

Красиков С. Возле вождей. М.: Современник, 1997.

Кропоткин П. Хлеб и воля. Пг.: Голос труда, 1919.

Кропоткин П. А. Речь бунтовщика. Пб.: Редактор-издатель Валерiй Бродскiй. 1906.

Кросс Р. Последние дни рейха. Смоленск: Русич, 2004.

Крупнов Ю. Стать мировой державой. М.: Яуза, 2003.

Крысин М. Ю. Прибалтика между Сталиным и Гитлером. М.: Вече, 2004.

Кузнецов В. Сергей Есенин: тайна смерти (Казнь после убийства). СПб.: ИД «Нева», 2004.

Кузнецов Н. Накануне. М.: Act, СПБ.: TERRA FANTASTICA, 2003.

Кузнецов Н. Курсом к победе. М.: Act, СПБ.: TERRA FANTASTICA, 2003.

Купцов А. Г. Странная история оружия. М.: Крафт+, 2003.

Купцов А. Г. Странная история оружия. Дезертиры войны и мира. М.: Крафт+, 2003.

Купцов А. Г. Странная история оружия. М.: Крафт+, 2001.

Купцов А. Г. Земля-еК, или Столыпинская катастрофа России. М.: Крафт+, 2002. Ч. 1.

Лавренов С. Я., Попов И. М. Крах III рейха. М.: АСT, 2000.

Лаврентий Берия. 1953. Стенограмма июльского пленума ЦК КПСС и другие документы. М., 1999.

Лебединцев А. З., Мухин Ю. И. Отцы-командиры. М.: Яуза, Эксмо, 2004.

Леонов О., Ульянов И. Регулярная пехота 1855–1918. М.: АСТ, 1998.

Лисичкин В. А., Шелепин Л. А. Третья мировая (информационно-психологическая) война. М.: Эксмо, Алгоритм, 2003.

Лисичкин В., Шелепин Л. Глобальная Империя Зла. Мировое господство США. М.: Эксмо, Алгоритм, 2003.

Литвин А. Красный и белый террор в России 1918–1922 гг. М.: Яуза, Эксмо, 2004.

Луначарский А. К. Радек. Л. Троцкий. Силуэты: политические портреты. М.: Изд-во полит. лит., 1991.

Любош С. Последние Романовы. СПб.: Полигон, 2003.

Ленин В. И. Детская болезнь левизны в коммунизме. М.: Книга, 1990.

«Лехайм». М. 1996. июль. № 50–51.

Лурье Ф. Полицейские и провокаторы // Час пик. 1992.

Майсурян А. Другой Брежнев. М.: Вагриус, 2004.

Маркс К. Критика Готской программы. Пг., 1919.

Маркс К. Речь о свободе торговли. Пг., 1919.

Маркс К. Либералы у власти. Пг., 1919.

Маркс К., Энгельс Ф. О коммунизме. Пг., 1919.

Мартиросян А. В. Заговор маршалов. Британская разведка против СССР. М.: Вече, 2003.

Меженков В. Русские: истоки, психология, судьба. М.: Русская книга, 2003.

Меир Голда. Моя жизнь. Чимкент: Аурика, 1997.

Мельгунов С. П. Трагедия адмирала Колчака. Ч. 3. Т. 1. Конституционная диктатура. Ч. 3. Т. 2. Катастрофа. М.: Айрис Пресс, 2004.

Мельгунов С. П. Трагедия адмирала Колчака. Ч. I. Восточный фронт гражданской войны. Ч. II. В преддверье диктатуры. М.: Айрис-Пресс, 2004.

Мининъ М. Чему учатъ социал-демократы. Пб.: Типографiя Сиб. Т-ва Трудъ, Фонтанка, 86. 1906.

Митрополит Вениамин (Федченков). На рубеже двух эпох. М.: Отчий дом, 1994.

Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн. Битва за Россию. Саратов, 1993.

Млечин Л. Иосиф Сталин, его маршалы и генералы. М.: Центрполиграф, 2004.

Млечин Л. Русская армия между Троцким и Сталиным. М.: Центрполиграф, 2002.

Млечин Л. Смерть Сталина. Вождь и его соратники. М.: Центрополиграф, 2003.

Млечин Л. Особая папка. Служба внешней разведки. Самые знаменитые операции Советской и Российской разведки. М.: Яуза, Эксмо, 2004.

Молчанов Н. Монтаньяры. М.: Молодая гвардия, 1989.

Монархи Европы. Судьбы династий. М.: Терра-Теrrа, 1997.

Моссе Д. Нацизм и культура. Идеология и культура национал-социализма. М.: Центрополиграф, 2003.

«Махаон». М., 1996, № 2.

Мир русской истории. Энциклопедический справочник. М.: Вече, 1997.

Морозов Н. А. Повести моей жизни. Т. 1–2. М., 1957.

Моруа А. Жизнь Дизраэли. М.: Политиздат, 1991.

Мэсси Р. Николай и Александра. М.: Интерфакс, 1990.

Муна А. Кто такiе чехословаки. М.: Изд-во Всероссiйскаго Центральнаго Исполнительнаго Комитета Советов Р. С. К. и К. Депутатов, 1918.

Мухин Ю. И. Путешествие из демократии в дерьмократию и дорога обратно. М.: Гарт, 1993.

Мухин Ю. И. Асы и пропаганда. Дутые победы люфтваффе. М.: Яуза, Эксмо, 2004.

Мухин Ю. И. За державу обидно. М.: Яуза, 2004.

Мухин Ю. И. Крестовый поход на Восток. Жертвы Второй мировой. М.: Яуза, Эксмо, 2004.

Мухин Ю. И. Убийство Сталина и Берия. М.: Крымский мост-9Д, Форум, 2002.

Мухин Ю. И. Антироссийская подлость. М.: Крымский мост-9Д, Форум, 2003.

Наленч Д. и Т. Юзеф Пилсудский. Легенды и факты. М.: Изд-во полит. лит., 1990.

Никольский Н. М. История русской церкви. Минск: Беларусь, 1990.

Нордау М. Вырождение. Современные французы. М.: Республика, 1995.

Норт Д. Нет чужих среди людей. М.: Радуга, 1983.

Начальная военная подготовка. М., 1940.

Ольденбург С. С. Царствование императора Николая II. М.: Терра-TERRA, 1992.

Ольминскiй М. Изъ прошлаго. М.: 1919.

Орлов А. Сталин: в преддверье войны. М.: Эксмо, Алгоритм, 2003.

Оржеховский И. В. Самодержавие против революционной России. М.: Мысль, 1982.

Островский А. В. Кто стоял за спиной Сталина? СПб.: ИД «Нева», М.: Олма-Пресс, 2003.

Павел Николаевич Милюков. История второй русской революции. Воспоминания. Мемуары. М., Минск: АСТ, Харвест, 2002.

Палеолог М. Царская Россия накануне революции. М.: Политиздат, 1991.

Папчинский А., Тумшас М. Щит, расколотый мечом. НКВД против ВЧК, М.: Современник, 2001.

Петров Н. В., Сорокин К. В. Кто руководил НКВД 1934–1941. Справочник. М.: Звенья, 1999.

Первое всесоюзное совещание рабочих и работниц-стахановцев 14–17 ноября 1935 года. Стенографич. отчет. М.: Партиздат ЦК ВКП(б), 1935.

Перро Ж. Красная капелла. Суперсеть Гру – НКВД в тылу III рейха. М.: Яуза, Эксмо, 2004.

Пилсудский Ю. Война 1920 года. М.: Новости, 1992.

Пограничные войска СССР. 1918–1928. Сборник документов и материалов. М.: Наука, 1973.

Покровский М. Русская история. Т. 3. СПб.: Полигон, 2002.

Полянский А. Ежов. История железного наркома. М.: Вече, 2003.

Помогайбо А. Оружие победы и НКВД. М.: Вече, 2004.

Попов А. Диверсанты Сталина. М.: Яуза, Эксмо, 2004.

Протоколы Парижской коммуны. 1, 28 марта – 30 апреля 1871 года. М.: Партийное изд-во, 1933.

Протоколы пятого съезда РСДРП. М.: Партиздат ЦК ВКП(б), 1935.

Процесс над колчаковскими министрами. М., 1920. Документы. М., 2003.

Прудникова Е. Сталин. Второе убийство. СПб: ИД «Нева», 2003.

Прянишников Б. Незримая паутина. ОГПУ – НКВД против белой эмиграции. М.: Эксмо, Яуза, 2004.

Православные чудеса в ХХ веке. М.: Трам, 1993.

Протоиерей Лев Лебедев. Москва патриаршая. М.: Вече, 1995.

По Москве. М.: Изд-во М. и С. Сабашниковых, 1917 (переизд. М.: Изобразительное искусство, 1991).

Поулсен Дж. Английские бунтари. М.: Прогресс, 1987.

Пыляев М. И. Старый Петербург. М.: Икпа, 1990.

Пятницкий В. И. Осип Пятницкий и Коминтерн на весах истории. Минск: Харвест, 2004.

Пятнадцатый съезд ВКП(б). Декабрь 1927 года. Стенографический отчет. II. М.: Гос. изд-во полит. лит., 1962.

Рабинович А. Большевики приходят к власти. Революция 1917 года в Петрограде / Пер. с англ. М.: Прогресс, 1989.

Рабочий класс Урала в годы войны и революции в документах и материалах. Т. III. Октябрьский переворот. Свердловск: Уралпрофсовет, 1927.

Радзинский Э. Сталин. М.: Вагриус, 1997.

Раззаков Ф. Век террора. Хроника покушений. М.: ЭКСМО, 1997.

Раскольников Ф. Ф. Кронштадт и Питер в 1917 году. М.: Изд-во полит. лит., 1990.

Резник С. Вместе или врозь? М.: Захаров, 2003.

Речи и беседы М. И. Калинина, председателя Всероссийского центрального исполнительного комитета. Кн. 2. М., 1919.

Речь товарища Сталина в Кремлевском Дворце на выпуске академиков Красной Армии 4 мая 1935 года. М.: Партиздат ЦК ВКП(б), 1935.

Рид Дж. 10 дней, которые потрясли мир. М.: Гос. изд-во полит. лит., 1959.

Рогов А. Наш путь. М.: АиФпринт, 2003.

Рогозин Д. Русский ответ. СПб.: Глаголъ, 1996.

Розанов В. Сочинения. Л.: Васильевский остров, 1990.

Россия XX век. Документы и материалы. М.: Высшая школа, 2004. Ч. I.

Россия XX век. Документы и материалы. М.: Высшая школа, 2004. Ч. II.

Роуэн Р. 3000 лет тайных войн. М.: Вече, 2004.

Рябинин Б. Мои друзья. М.: Детская литература, 1960.

Садуль Ж. Записки о большевистской революции. М.: Книга, 1990.

Самойлов-Кринский А. Первый интернационал. Л.: Прибой, 1924.

Саркисянц М. Английские корни немецкого фашизма: от Британской к австро-баварской расе господ. Курс лекций, прочитанный в Гейдельбергском университете. СПб.: Академич. проект, 2003.

Сахаров В. А. Политическое завещание Ленина. Реальность истории и мифы политики. М.: Изд-во МГУ, 2003.

Сборник указов, постановлений, решений, распоряжений и приказов военного времени. 1941–1942. Л.: Ленингр. газетно-журнал. и книжн. изд-во, 1942.

Сборник указов, постановлений, решений, распоряжений и приказов военного времени. 1942–1943. Л.: Лениздат, 1944.

Семанов С. Брежнев. М.: Вече, 2002.

Серебренников И. И. Гражданская война в России: великий отход. М.: Act, 2003.

Сикорский Е. А. Деньги на революцию: 1903–1920. Факты, версии, размышления. Смоленск: Русич, 2004.

Сироткин В. Кто обворовал Россию? М.: Эксмо, Алгоритм, 2003.

Сироткин В. Зарубежные клондайки России. М.: Эксмо, Алгоритм, 2003.

Сироткин В. Почему слиняла Россия? М.: Алгоритм, 2004.

Сироткин В. Почему Троцкий проиграл Сталину? М.: Алгоритм, 2004.

Слово товарищу Сталину. М.: Эксмо, Алгоритм, 2002.

Смирнов А. А. Казачьи атаманы. СПб.: ИД «Нева», М.: Олма-Пресс, 2002.

Смолин М. Б. Тайны русской империи. М.: Вече, 2003.

Смыслов О. Пятая Колонна Гитлера. От Кутепова до Власова. М.: Вече, 2004.

Спиридович А. И. Великая война и февральская революция (1914–1917). Воспоминания. Мемуары. М., Минск: АСТ, Харвест, 2004.

Советская жизнь 1945–1953. М.: РоССПЭН, 2003.

Соколов Б. В. Сталин. Власть и кровь. М.: АСТ-Пресс книга, 2004.

Соколов Б. В. Георгий Жуков. Триумфы и падения. М.: АСТ-Пресс книга, 2003.

Соколов Б. В. Тайны Второй мировой. М.: Вече, 2001.

Соколов Б. Охота на Сталина, охота на Гитлера. М.: Вече, 2003.

Соколов Б. Берия. Судьба всесильного наркома. М.: Вече, 2003.

Соколов Б. В. Тухачевский. Жизнь и смерть красного маршала. М.: Вече, 2003.

Соколов Б. Истребление маршалов. Смоленск: Русич, 2000.

Соколов Б. Германская империя. От Бисмарка до Гитлера. М.: Эксмо, Алгоритм, 2003.

Солодарь Ц. Дикая полынь. М.: Правда, 1986.

Солоневич И. Л. Народная монархия. М.: Эксмо, Алгоритм, 2003.

Спиридович А. Записки жандарма. М., 1991.

Спиридович А. Записки жандарма. М.: Худ. лит., 1991 (Репринт. издание, 1930).

Стаднюк И. Исповедь сталиниста. М.: Патриот, 1993.

Сталин: в воспоминаниях современников и документах эпохи. М.: Эксмо, Алгоритм, 2002.

Сталин И. В. Собрание сочинений. В 13 т. М.: Госполитиздат, 1946–1951.

Сталин И. К вопросам аграрной политики в СССР. М., Л., 1930.

Сталин. Уроки жизни и деятельности. М.: Эксмо, Алгоритм, 2002.

Стаханов А. Рассказ о моей жизни. М.: ОГИЗ. Государ. социально-экономич. изд-во, 1937.

Степаков В. Ленинградцы в борьбе за Кремль. М.: Яуза, 2004.

Стронгин В. Л. Керенский. Загадка истории. М.: АСТ-Пресс, АСТ-Пресс книга, 2004.

Суворов В. Самоубийство. М.: Act, 2004.

Суворов В. Тень победы. Донецк: Сталкер, 2003.

Суворов В. Очищение. М.: Act, 1998.

Суворов В. Ледокол. День М. М.: АСТ, 1996.

Суворов В. Последняя республика. М.: АСТ, 1996.

Суворов В. Контроль. М.: АСТ, 1996.

Судоплатов П. Разведка и Кремль. М.: Гея, 1996.

Сульянов А. К. Маршал Жуков. Минск: Харвест, 2002.

Сульянов А. Берия. Арестовать в Кремле. Минск: Харвест, 2004.

Суханов Н. Н. Записки о революции. В 3 т. Т. 1. Кн. 1–2. М.: Изд-во. полит. лит., 1991.

Суханов Н. Н. Записки о революции. В 3 т. Т. 2. Кн. 3–4. М.: Изд-во. полит. лит., 1991.

Суханов Н. Н. Записки о революции. В 3 т. Т. 3. Кн. 5–7. М.: Республика, 1992.

Суходеев В. Сталин в жизни и легендах. М.: Эксмо, Алгоритм, 2003.

Сухомлинов А. Кто вы, Лаврентий Берия? М.: Детектив-Пресс, 2004.

Тайна русско-японской войны. М.: Прогресс, Прогресс-Академия, 1993.

Тайнс Р. Россия при старом режиме. М.: Захаров, 2004.

Тайпс Р. Россия при старом режиме. М.: Захаров, 2004.

Так писал Фридрих Энгельс (К 100-летию со дня его рождения). Пг., 1920.

Таннер В. Зимняя война. Дипломатическое противостояние Советского Союза и Финляндии. М.: Центрополиграф, 2003.

Томас Х. Гражданская война в Испании. 1931–1939 гг. М.: Центрополиграф, 2004.

Троцкий Л. Д. История русской революции. Т. 1. Февральская революция. М.: Республика, 1997.

Троцкий Л. Д. К истории русской революции. М.: Изд-во. полит. лит., 1990.

Троцкий Л. Д. К истории русской революции. М.: Изд-во полит. лит., 1990.

Троцкий Л. Д. История русской революции. Т. 2. Октябрьская революция. Ч. 1. М.: Терра-Теrrа, Республика, 1997.

Троцкий Л. Д. История русской революции. Т. 2. Октябрьская революция. Ч. 2. М.: Терра-Теrrа, Республика, 1997.

Тухачевский М. Поход за Вислу.

Улам А. Б. Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года. М.: Центрополиграф, 2004.

Уолкер А. Одри. Смоленск: Русич, 1997.

Урланис Б. Ц. История военных потерь. СПб.: Полигон, 1994.

Уткин А. Вызов Запада и ответ России. М.: Алгоритм, 2002.

Уткин А. Дорога к победе. Смоленск: Русич, 2004.

Учебникъ логики с подробными указаниями на историю и современное состояние этой науки въ Россiи и въ других странахъ. Ординарного профессора Императорского Московского университета М. Троцкого. Кн. 1. 2-е изд. М.: Типографiя Э. Лисснера и Ю. Романа, Арбатъ, домъ Платонова, 1886.

Уэллс Г. Собрание сочинений. Т. 15. М.: Правда, 1964.

Федосюк Ю. А. Утро красит нежным светом. Воспоминания о Москве 1920–1930 годов. М.: Наука.

Фрадкин В. Дело Кольцова. М.: Вагриус, Международный фонд «Демократия», 2002.

Фейхтвангер Л. Москва. 1937. М.: Изд. полит. лит., 1990.

Фельштинский Ю. Вожди в законе. М.: Терра – книжный клуб, 1999.

Хозиков В. Информационное оружие. СПб: ИД «Нева», М.: Олма-Пресс, 2003.

Хроники одной семьи: Аллилуевы – Сталин. М.: Молодая гвардия, 2002.

XVI съезд Всесоюзной коммунистической партии (б). Стенографический отчет. М., Л., 1930.

XVII съезд Всесоюзной коммунистической партии (б). Стенографический отчет. М.: Партиздат, 1934.

Хьюитт К. Понять Британию. Пермь: Книжный мир, 1992.

Ципко А. Истоки сталинизма // Наука и жизнь. 1988. № 12.

Чернов В. М. Перед бурей. Воспоминания. Мемуары. Минск: АСТ, Харвест, 2004.

Черняк Е. Б. Судебная петля. М.: Мысль, 1991.

Черняк Е. Б. Пять столетий тайной войны. М.: Межд. отношения, 1972.

Чертопруд С. Научно-техническая разведка от Ленина до Горбачева. М.: Олма-Пресс, 2002.

Черушев Н. 1937 год: элита Красной Армии на Голгофе. М.: Вече, 2003.

Черушев Н. Невиновных не бывает… Чекисты против военных. 1918–1953. М.: Вече, 2004.

Чуев Ф. Каганович. Шепилов. М.: Олма-Пресс, 2001.

Чуев Ф. Молотов. Полудержавный властелин. М.: Олма-Пресс, 1999.

Чуксин Н. Не надо нас дурить! М.: Эксмо, Алгоритм, 2003.

Шамбаров В. За веру, царя и Отечество! М.: Эксмо, Алгоритм, 2003.

Шамбаров В. Государство революции. М.: Алгоритм, 2001.

Шапталов Б. Испытание войной. М.: Act, 2002.

Шишов А. В. Неизвестные страницы Русско-японской войны 1904–1905. М.: Вече, 2004.

Шафаревич И. Записки русского экстремиста, М.: Эксмо, Алгоритм, 2004.

Шафаревич И. Русский народ в битве цивилизаций. М.: Эксмо, Алгоритм, 2003.

Шафаревич И. Р. Трехтысячелетняя загадка. СПб.: Библиополис, 2002.

Шацилло В. Первая мировая война 1914–1918. Факты. Документы. М.: Олма-Пресс, 2003.

Шепелев Л. Е. Титулы, мундиры, ордена. Л.: Наука, 1991.

Широкорад А. Б. Тевтонский меч и русская броня. М.: Вече, 2003.

Широкорад А. Б. Флот, который уничтожил Хрущев. М.: Act, ВЗОИ, 2004.

Широкоград А. Тайны русской артиллерии. М.: Яуза, Эксмо, 2003.

Шишов А. В. Корнилов. Несостоявшийся диктатор. М.: Вече, 2004.

Шляпников А. Г. Канун семнадцатого года. Семнадцатый год. М.: Республика, 1992.

Шляпников А. Г. Канун семнадцатого года. Семнадцатый год. М.: Изд-во полит. лит., 1992.

Штрик-Штрикфельдт В. Против Сталина и Гитлера. М.: Посев.

Шубин А. В. Вожди и заговорщики. М.: Вече, 2004.

Шульгин В. В. Дни. 1920. М.: Современник, 1989.

Шунков В. Н. Ракетное оружие. Минск: Попурри, 2001.

Шулдяков В. А. Гибель сибирского казачьего войска 1917–1920. М.: Центрополиграф, 2004.

Энгельс Ф. Принципы коммунизма (первоначальный проект Коммунистического манифеста). Пг., 1920.

Энциклопедия. Эпоха Сталина. М.: Эксмо, Алгоритм, 2004.

Эренбург И. Война 1941–1945. М.: Act, Астрель, 2004.

Экономцев И. Н. Записки провинциального священника. М.: Вернал, 1993.

Энциклопедия военного искусства. Пограничники. Минск: Литература, 1998.

Энциклопедический словарь, Т. 1–2. М.: Советская энциклопедия, 1964.

Эскин А. Гуд бай, Америка! // Возвращение. 1992. № 6–7.

Яковлев Н. 1 августа 1914. М.: Эксмо, Алгоритм, 2002.

Яковлев Н. Братья Кеннеди. М.: Эксмо, Алгоритм-книга, 2003.

Beck J. Ostatni raport. PIW: Warszawa, 1987.

Cydzik G. Ulani, ulani… WMON: Warszawa, 1983.

Czuma M. Nad Wisla, nad Niemnem, nad Dnieprem. «Przekroj»: Warszawa, 1989.

Encyklopedia popularna. PAN: Warszawa, 1982.

Polska w kalejdoskopie. Jnterpress. Warszawa, 1977.

Subotkin W. Z kart historii polskiego lotnistwa. KAW, Szczecin, 1985.

Szubanski R. Polska bron pancerna 1939. WMON. Warszawa, 1982.

1

Войсковая борона – участок под пахоту. «Лесная дача» ничего общего не имеет с современным понятием – это попросту участок леса, используемый для тех или иных нужд.

(обратно)

2

Сталин И. Об оппозиции. Статьи и речи 1921–1927 гг. Госиздат, 1928. С. 536.

(обратно)

3

Сталин И. Об оппозиции. Статьи и речи 1921–1927 гг. Госиздат, 1928. С 536.

(обратно)

4

Там же, С. 537.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Часть первая . Корабль без капитана

  Глава первая . Россия, потерявшая Россию

    1. Самодурец всероссийский

    2. Свобода, равенство, братство и доктор Гильотен

    3. Отдать половину или потерять все?

    4. Экономика должна быть

    5. Какое время на дворе – таков мессия…

    6. Мелкие бесы

    7. Не то чума, не то веселье на корабле…

    8. Гром победы, раздавайся, веселися, храбрый росс!

    9. Корабль на рифы!

  Глава вторая . Семнадцатый год

    1. Все благополучно рухнуло…

    2. Пьяный корабль

  Глава третья . Революция, золото, агенты

    1. Приятное звяканье червонцев

    2. Имена агентов не доверены бумаге…

    3. К вам выехал провокатор Джугашвили…

  Глава четвертая . Гори, огонь, гори…

    1. «Которые тут временные? Слазь!»

Часть вторая . Капитан мостик не покидает

  Глава четвертая (продолжение) . Гори, огонь, гори…

    2. Великая смута, действие второе

    3. Мудрецы и протоколы

  Глава пятая . Стройка на пожарище

    1. И завещал Ильич однажды…

    2. Министерство мировой революции

    3. Крадек по имени Радек

    4. Красная конница – в Гималаи!

    5. Долог путь до Штирлица…

    6. Либо нас сомнут…

    7. Переходил границу враг, шпион и диверсант…

  Глава шестая . Кровь алая!

    1. Толкотня у штурвала

    2. Белые, пушистые, душевные…

    3. Рыцари плаща и кинжала

    4. Сталин и его женщины

Вместо заключения

Приложение 1 . Зарубежные отзывы об индустриализации и первой пятилетке

Приложение 2 . Судебные речи А.Я. Вышинского

  Дело антисоветского троцкистского центра

  Дело антисоветского «право-троцкистского блока»

Приложение 3 . Библиография . . . .

Реклама на сайте