«Военная мысль в СССР и в Германии»

Юрий Мухин Война и Мы Книга вторая Военная мысль в СССР и в Германии

Предисловие

Зачем все это нужно

Вы раскрыли вторую книгу серии «Война и мы», которая составлена из статей газеты «Дуэль» на тему Великой Отечественной войны. Эта книга посвящена тому, как развивалась военная мысль в СССР и в Германии накануне Второй Мировой войны.

Напомню тем, кто уже прочитал первую книгу («Человеческий фактор»), и сообщу тем, кто ее не читал, что дискуссия в «Дуэли» на военные темы ведется с целью выявить причины, которые позволили немцам нанести СССР столь тяжелые поражения в начале и в ходе великой Отечественной войны. Причины же выявить следовало для того, чтобы в будущем их избежать, чтобы хоть раз попробовать научиться на ошибках отцов и дедов, а не на своих собственных.

Должен сказать, что выводы, к которым приходит «Дуэль», постепенно начинают приниматься и военной наукой, и историками, но в силу принципиальности позиции газеты о ней никто и никогда не вспоминает. Даже когда историки или ученые и пользуются идеями, полученными в ходе дискуссии, они обычно умалчивают о том, откуда эти идеи в общество поступили. Мы уже привыкли к тому, что «Дуэль» не критикуют – о ней все просто молчат.

Приходится принимать с удовлетворением любые изредка проскальзывающие в прессу рецензии, как сигнал о том, что «Дуэль» те, «кому надо», читают все же внимательно. Читают, но ничего не могут противопоставить проводимому газетой историческому и военному анализу.

Примером такого бессилия может служить рецензия в «Независимой газете» известного историка, доктора исторических наук, академика Академии военных наук, полковника (и прочее, прочее, прочее) В. А. Анфилова, которую он опубликовал, видимо, только потому, что в первой книге «Война и мы» его «историческая» деятельность была разобрана персонально. Ниже его рецензия приведена полностью вместе с данным ей «НГ» заголовком.

Без правил

(Об очередном тенденциозном взгляде на Великую Отечественную войну)

Недавно вышла в свет книга под названием «Война и мы». Автор – Юрий Мухин. В ней он восхваляет Сталина, делая из него святого, и предает анафеме Жукова, пытаясь доказать, что тот «хам» и «бездарь».

Сразу же оговорюсь, что мое отношение к этим фигурам таково: Сталин – выдающийся государственный деятель, но и диктатор, совершивший тягчайшие преступления; Жуков – великий полководец, кумир, но не икона.

Именно такое, по моему пониманию объективное, отношение к Сталину и Жукову и стало причиной недовольства Юрия Мухина, не пожалевшего нескольких страниц для спора со мной. Правда, делает он это сообразно своему представлению о нормах приличий. Оставлю на его совести характеристики, обращенные в мой адрес: «грязный антисоветчик», «наглый потомственный подонок», «подонок, обжирающий народ, в угоду власти подделывающий историю». Человека, считающего возможным публично оскорблять оппонента, бессмысленно укорять. Но вот пройти мимо сути спора я как военный историк не могу.

К примеру, Мухин приводит цитату из книги генерала Г. П. Сечкина, в которой тот дает выдержку из моей статьи в «Красной звезде» (1988 г.): «Последняя проверка (1940 г. – В.А.)… показала, что из 225 командиров полков, привлеченных на сбор, только 25 человек оказались окончившими военные училища, остальные 200 человек – это люди, окончившие курсы младших лейтенантов и пришедшие из запаса». То есть, – продолжает Мухин, – В. Анфилов придал «научную основу» сплетне, запущенной в оборот еще К. Симоновым в романе «Живые и мертвые» и Г. К. Жуковым в мемуарах».

Этот факт я привел еще в книге «Начало Великой Отечественной войны» (Воениздат, 1962 г.) и дал ссылку на архивный документ (Архив МО СССР, ф.2, оп.75593, д.49, л.63). Симонов решил вложить эти сведения в уста героя романа – Серпилина. 19 марта 1964 г. писатель прислал мне «Роман-газету» № 1, 1964 г. с дарственной надписью: «Виктору Александровичу Анфилову на память с благодарностью. Через несколько месяцев пришлю Вам и вторую книгу, одно из самых важных для меня мест которой не могло бы быть написано, не прочти я Вашего интереснейшего исследования о начальном периоде Великой Отечественной войны. Уважающий Вас Константин Симонов».

Звания «наглого потомственным подонка» я «удостоился» от Мухина за то, что в книге «Грозное лето 1941 года» упрекнул бывшего замнаркома обороны, ведавшего вопросами вооружения, маршала Кулика за ошибки, допущенные в организации производства и внедрения в войска автоматического и минометного оружия. Мухин же говорит, что Кулик «усиленно заказывал для армии и ППШ (выше он то же сказал о минометах, – В.А.) в достаточном количестве, а «срезал» их Вознесенский». В действительности же Сталин на апрельском (1940 г.) совещании в ЦК ВКП (б) резко критиковал Наркомат обороны за отсутствие в войсках минометов и автоматов. Сам же Кулик признался там: «В первую очередь беру вину на себя, ибо я ведал в течение 2,5 лет и сейчас ведаю оружием Красной Армии, но я сам полностью не смог снабдить минометами и не смог полностью освоить минометное дело».

Много страниц посвящены репрессиям среди командного состава армии. Цель Мухина – доказать, что Сталин поступил правильно. Ни одного документа он не приводит (явные фальшивки – не в счет). Мухина особенно раздражает, что Тухачевский и другие открыто выступали против Ворошилова (как наркома обороны) из-за его отсталых взглядов на военное строительство. Мухин же считает Ворошилова гораздо талантливее Жукова. При этом он игнорирует известный факт – Сталин (чье мнение для Мухина, по логике, должно быть абсолютным) снял Ворошилова в 1940 г. с поста наркома по неспособности последнего соответствовать должности. И в сентябре 1941 г. из Ленинграда Сталин убрал Ворошилова не потому, что, как пишет Мухин, тот был ранен, а за плохое руководство войсками Ленинградского фронта.

«Показания Тухачевского с подельниками рассмотрели на заседании суда их товарищи… и единодушно решили расстрелять за измену, – пишет Мухин. – Вы, конечно, скажете, что им Сталин приказал. Но дело в том, что ни тогда, ни сегодня (кстати, в другом месте Мухин сетует на сегодняшнюю всеобщую продажность, – В.А.) судьям никто и ничего приказать не может». Это ложь. Зачем же тогда Сталин накануне объявления приговора вызывал к себе днем 11.06.37 Ульриха, а в 16 часов 50 минут направил телеграмму: «Нац. ЦК, крайкомам, обкомам. В связи с происходящим судом над шпионами и вредителями Тухачевским, Якиром, Уборевичем ЦК предлагает всем организовать митинги рабочих, а где возможно – и крестьян, а также митинги красноармейских частей и выносить резолюцию о необходимости применения высшей меры репрессии. Суд, должно быть, будет окончен сегодня ночью. Сообщение о приговоре будет опубликовано завтра, т. е. 12 июня. Секретарь ЦК Сталин»?

Согласно сталинскому сценарию, ночью был объявлен приговор, а днем в спешке его привели в исполнение. Аналогичных документов можно привести десятки. По-видимому, предвидя это, Мухин упреждает: «Вы же все равно не поверите и будете кричать: „Сталин убил!“ Тогда я должен сказать – правильно убил! Зачем Красной Армии нужны были трусливые и подлые маршалы, которые от угрозы сутки не поспать оговаривают себя?..» Да если бы дело сводилось только к угрозам «не поспать»…

Мухин делает вид, что не знаком с термином «допрос с пристрастием», оставлю и это на его совести.

Кстати, о «пристрастии». Сталин хорошо знал, что стоит за этим термином. Приведу документ, который я увидел в архиве в 1961 г.

04.09.41, Жуков, будучи уже командующим Резервным фронтом, докладывает Верховному по ВЧ:

«Жуков. На нашу сторону сегодня перешел немецкий солдат, который показал, что (дальше следуют данные, поступившие от пленного, – В.А.)…

Сталин. Вы в военнопленных не очень верьте, допросите его с пристрастием, а потом расстреляйте».

Беседуя как-то с Георгием Константиновичем, я напомнил ему об этом эпизоде. Жуков сказал, что после допроса пленного его данные подтвердились, и он был отправлен в тыл.

Говоря о неудачах наших войск в начале войны, Мухин, в частности, утверждает, что одна из причин катастрофы – неприведение войск западных приграничных военных округов в повышенную боевую готовность – надумана, и винит в такой трактовке Жукова. При этом он смешивает два разных понятия (процесса): подготовку страны и Вооруженных сил к отражению агрессии вообще и подготовку к отражению явной угрозы нападения противника.

«Вследствие игнорирования со стороны Сталина явной угрозы нападения фашистской Германии на Советский Союз, – цитирует Мухин Жукова, – наши Вооруженные силы не были своевременно приведены в боевую готовность, к моменту удара противника не были развернуты, и им не ставилась задача быть готовыми отразить готовящийся удар противника, чтобы, как говорил Сталин, «не спровоцировать немцев на войну».

Вывод Жукова правилен. Мухин же заключает из него, что маршал обвиняет Сталина в том, что тот вообще не предпринимал мер к подготовке к войне. «А что же было на самом деле? Игнорировал Сталин угрозу нападения или нет?» – спрашивает Мухин и отвечает, что нет.

В подтверждение этого приводит набор «доказательств». «Вдоль границ СССР располагались отряды пограничных войск (но они всегда должны быть там, – В.А.)… Вдоль границы строили укрепления около 200 строительных батальонов. Эти войска основным оружием имели лопату (вот именно, они предназначались для оборонительного строительства, а не ведения боевых действий, – В.А.)… По воспоминаниям ветерана (кстати, Мухин часто опирается на безымянного «ветерана», – В.А.), они 20 июня получили приказ отойти от границы, и в нем была указана причина – начало войны 22 июня». Последнее замечание – сущая ложь. Я сам вместе с другими слушателями 3-го и 4-го курсов Военно-инженерной академии находился там на производственной практике. Мы бетонировали доты до начала артиллерийской подготовки немцев. Домысел Мухина опровергает и приведенное им же воспоминание начальника штаба 10-й армии Западного военного округа: «На госгранице в полосе армии находилось на оборонительных работах до 70 батальонов и дивизионов общей численностью 40 тыс. человек. Разбросанные по 150 км фронту и на большую глубину, плохо или вообще невооруженные, они не могли представлять реальной силы для обороны государственной границы… Личный состав строительных, саперных и стрелковых батальонов при первых же ударах авиации противника, не имея вооружения и поддержки артиллерии, начал отход на восток (скажу, не отход, а бегство, и многие мои товарищи остались там навечно, – В.А.), создавая панику в тылу». Вот тебе и готовность к отражению! Жуков-то вел речь о подготовке и приведении в полную боевую готовность войск (армий) прикрытия западных округов.

Что касается ВМФ, то Сталин действительно разрешил адмиралу Кузнецову за двое суток до войны привести его в готовность. Но флот – не сухопутные войска, ВВС и войска ПВО страны, рассредоточенные на несколько тысяч километров по фронту и на сотни километров в глубину. К тому же паролем, который также был установлен, Сталин приводить их в полную боевую готовность не разрешил.

«Не очень хочется уличать Жукова в наглой лжи, но это ведь не Сталин был убежден, что гитлеровцы в войне с Советским Союзом будут стремиться в первую очередь овладеть Украиной», – утверждает Мухин. Однако известно, что осенью 1940 г. в узком кругу руководящего состава военных обсуждался оперативный план войны, который был утвержден. В 1941 г. в марте, апреле и мае он лишь корректировался в соответствии с изменившейся обстановкой и возможностями. Тогда именно Сталин, вопреки предложению Бориса Шапошникова, настоял на том, чтобы главные силы Красной Армии были развернуты на Украине, на которую якобы зарятся немцы и с которой мы будем наносить ответный удар по ним. Жуков же в мартовских «Соображениях о стратегическом развертывании…» сохранил эту схему, так как, во-первых, противоречить вождю было бесполезно, а, во-вторых, осуществлять кардинальную ломку в развертывании Вооруженных сил на Западе было уже поздно.

«Но, пожалуй, наибольшей подлостью Г. К. Жукова, – подчеркивает Мухин, – явилось то, что он скрыл от историков свой приказ от 18 июня 1941 г. о приведении войск западных округов в боевую готовность к отражению немецкого удара. Такой приказ (до сих пор неопубликованный) он отдал, но не установил контроль за его исполнением, в связи с чем командующий Западным особым военным округом генерал Павлов сумел совершить акт предательства». Но все дело в том, что приказа такого нет, приказы отдает только нарком (министр), а начальник Генштаба может (мог) отдать распоряжение. Однако Жуков распоряжений в тот день никаких не отдавал. Что же касается приведенных в подтверждение версии воспоминаний военачальников, то они либо неправильно истолкованы, либо ошибочны. Что легко доказывается.

Перечисляя мероприятия, которые проводились по указанию Сталина, Мухин называет и проект «Стратегического развертывания Вооруженных сил…» от 15 мая, в котором предусматривался чуть ли не «упреждающий удар», который инициировал Сталин.

Но это было предложение авторов проекта, а Сталин его отверг, упрекнув военачальников в желании спровоцировать агрессора.

«Известно и другое, о чем умалчивают нынешние фальсификаторы истории, – продолжает Мухин, – 19 июня 1941 г. западные приграничные военные округа и флоты получили строгий приказ о повышении боевой готовности». Во-первых, этот приказ был не о «повышении боевой готовности», а о маскировке аэродромов, военной техники и вооружения, складов с горючим и боеприпасами. Мероприятия эти приказывалось провести к 1—5 июля. Во-вторых, 19 июня этот документ был только подписан, а до войск так и не дошел.

Считая главной причиной наших неудач в начале войны плохую радиосвязь, Мухин упрекает Жукова в «преступном пренебрежении к радиосвязи». Но еще в докладе на декабрьском совещании (1940 г.) Жуков (тогда командующий КОВО) подчеркнул: «Для полного использования наиболее современного средства связи – радио – необходимо навести порядок в засекречивании. Существующее положение в этом вопросе приводит к тому, что это прекрасное средство связи используется мало и неохотно». Надо иметь в виду также, что Жуков был на посту НГШ до войны всего 4,5 месяца, к тому же снабжением войск, в том числе и средствами связи, должны были заниматься другие должностные лица.

Главное место в книге отводится «доказательству» того, что решающую роль в событиях 1941 г., как и в войне в целом, играл Сталин, а Жуков чаще мешал ему или только учился у него. «Судя по всему, Жуков редко ориентировался в том, что именно происходит на фронтах, которыми он командовал, и Сталин нередко командовал за него, Жуков был просто его рупором».

Но если бы это было так, то зачем Сталин вызвал Жукова из Ленинграда, когда Западный, Брянский и Резервный фронты потерпели крупное поражение и дороги на столицу оказались открытыми, зачем 16 октября, когда поезд для выезда Верховного из Москвы стоял под парами, он позвонил по ВЧ Жукову и спросил (см. запись телеграфиста Сталина, опубликованную в «Красной звезде» 10.04.96): «Георгий Константинович, теперь скажите мне как коммунист коммунисту, удержим ли мы Москву?» Жуков немного подумал и ответил: «Товарищ Сталин, Москву мы удержим…» – «Товарищ Жуков, – завершил Сталин, – надеемся на вас, желаем вам успеха. Звоните мне в любое время суток, жду ваших звонков». Лишь после этого разговора с командующим фронтом Верховный остался в столице.

Желая развенчать Жукова, Мухин пишет: «В дневниках Гальдера есть упоминания о Сталине, Ворошилове, Буденном, Тимошенко. Но нет ни слова о Жукове. Он немцам был неинтересен. Могут сказать, что немцы просто не знали его фамилию. Во-первых, он полгода был начальником Генштаба… Во-вторых, фамилию генерал-майора Белова они ведь узнали, он доставлял им неприятности. А какие неприятности доставлял немцам в 1941 г. Жуков, чтобы они стали трудиться узнавать его фамилию?.. Естественен вопрос – а как же Сталин? Он что, не видел беспомощности Жукова? Безусловно, видел, но тут все не просто… Посмотрев на него с начала войны, Сталин понял, что из всех, кого он знал, Жуков пока наиболее слабый… Не мог он взять на Западный фронт Тимошенко (к сведению Мухина, Сталин его назначил на Западный фронт 2 июля, а после сдачи Смоленска хотел снять, но именно Жуков защитил Тимошенко, – В.А.) и на Юго-Западный послать Жукова. Да, на Западном фронте было бы легче, но Жуков бы обгадил на Юго-Западном дело так, как он обгадил его в Ленинграде (вот это новость, – В.А.), и немцы были бы к новому году уже в Турции. Между прочим, это означает, что ответственность за бездарное руководство Западным фронтом несет лично Сталин, а не только Жуков… Да, Сталин вырастил из Жукова фронтового полководца. Сделал ему славу Великого. Думаю, что она была незаслуженна». Обращу внимание только на одну нелепость в мухинском пассаже – значит, все-таки Жуков был фронтовым полководцем, а ведь из бездарей такие не вырастают.

Книга Юрия Мухина полна несуразиц, газетная площадь не дает возможности сказать обо всех. Однако и приведенного достаточно, чтобы понять – пристрастность опасна для историка или для того, кто желает им казаться.

Виктор Анфилов

Я еще не умер

Пользуясь ст. 46 Закона о средствах массовой информации, я направил в «Независимую газету» свой ответ, который газета обязана была опубликовать в течение 10 дней. «НГ», разумеется, на закон наплевала, ну да что уж тут поделать – демократы! Их власть. Власть подлых брехунов. Но сам ответ «НГ» я вам предлагаю ниже.

В «Независимой газете» от 04.10.2000 опубликована статья Виктора Анфилова «Без правил», которая является рецензией на первую книгу серии «Война и мы» библиотеки газеты «Дуэль». Это сборник статей авторов «Дуэли», и я в этом сборнике основной автор. Рецензия Виктора Анфилова меня порадовала, поскольку в сборнике дан очищенный от идеологии взгляд на Великую Отечественную войну, а академик Анфилов в попытке опорочить этот взгляд вынужден был лгать и на каждом шагу извращать смысл того, о чем в сборнике написано.

Этот метод, которому «НГ» дала точное название «Без правил», доказывает, что научный уровень сборника «Война и мы» существенно превосходит потенциал «профессиональных» историков, т. е. людей, которые всю жизнь извращали историю в угоду очередному секретарю ЦК КПСС, а теперь делают это же в угоду Соросу или любому человеку с тремя долларами в кармане.

В этой статье я хочу проанализировать методы того, как они это делают. Рассмотрим их от простого к наглому, но сначала – пару слов о том, что именно В. Анфилов извращает.

К началу «разоблачения культа личности» совпали интересы Хрущева и генералитета Красной Армии. Хрущеву требовалось любыми путями облить Сталина грязью, а генералитету требовалось свалить на кого-нибудь свою вину за гнусную подготовку Красной Армии к войне. В результате этого совпадения желаний услужливые «историки» ввели в историю Великой Отечественной войны несколько лживых мифов (за что ЦК КПСС их щедро одарил научными званиями, должностями, гонорарами и т. д.). Наиболее известными из этих мифов являются: миф о том, что Красная Армия понесла тяжелое поражение в начале войны потому, что Сталин не привел накануне войны войска в боевую готовность, и миф о том, что Сталин до войны расстрелял всех лучших офицеров и генералов. В сборнике «Война и мы» анализируются многие мифы войны, в том числе и эти.

Первый миф анализируется особенно тщательно: ставилась ли задача на отражение немецкого удара, в чем она заключалась (разгром вторгшихся войск или только удержание их у границ на время мобилизации), когда эта задача была доведена до округов, когда округа подготовили приказы по исполнению боевой задачи, когда округам был дан приказ привести приграничные армии и корпуса в боевую готовность, когда они привели их в эту готовность и т. д. и т. п. Это не простой анализ, поскольку ряд копий приказов и директив, поступавших из Москвы в округа, по-видимому при Хрущеве и позже, был в архивах уничтожен. Но всего уничтожить нельзя – остались приказы и директивы округов и армий, остались доклады, сделанные Генштабу еще до «разоблачения культа личности», осталась логика событий.

В результате этого анализа без каких-либо сомнений вырисовывается следующая последовательность: в середине мая 1941 г. из НКО и Генштаба в округа поступила директива на подготовку планов отражения немецких ударов; к середине июня округа закончили работу над этими планами и утвердили их в Москве; 14 июня 1941 г. было опубликовано миролюбивое заявление ТАСС и под его прикрытием в округа стали поступать из Москвы приказы о приведении дислоцированных у границы войск в боевую готовность; максимум 18 июня 1941 г., за четыре дня до начала войны, все округа такие команды получили. В плане их исполнения дивизии снимали с консервации технику и оружие, загружались боеприпасами и уходили из мест постоянной дислокации в места сосредоточения – в отведенные им полосы обороны. Это происходило в приграничных округах – Одесском, Киевском, Прибалтийском, Ленинградском. Исключение составил Западный военный округ, которым командовал изменник генерал Павлов. Здесь, вопреки телеграммам из Генштаба, войска не только не были приведены в боевую готовность, но даже не выведены из зимних квартир в лагеря. Преступление же тогдашних наркома обороны С. К. Тимошенко и начальника Генштаба Г. К. Жукова состоит в том, что они не проконтролировали исполнение своего приказа в этом округе.

Что противопоставляет этому анализу В. Анфилов? Подтасовку моего текста (о чем ниже), подборку сплетен, догадок и… ни единого документа! Заканчивает Анфилов разбор этой версии так: «Что же касается приведенных в подтверждение версии воспоминаний военачальников, то они либо неправильно истолкованы, либо ошибочны. Что легко доказывается».

Обрадовав читателей «НГ» легкостью доказывания, он, однако, не приводит ни одного примера «неправильного истолкования». Да и как можно «неправильно истолковать» такие вот доклады в Генштаб, сделанные в начале 50-х генералами, командовавшими войсками в июне 1941 г.? Доклады, приведенные в сборнике историком В. Т. Фединым.

Генерал-полковник П. П. Полубояров (во время войны – прославленный командир 4-го Кантемировского танкового корпуса, бывший перед войной начальником автобронетанковых войск ПрибОВО): «16 июня в 23 часа командование 12-го механизированного корпуса получило директиву о приведении соединений в боевую готовность… 18 июня командир корпуса поднял соединения и части по боевой тревоге и приказал вывести их в запланированные районы. В течение 19 и 20 июня это было сделано… 16 июня распоряжением штаба округа приводился в боевую готовность и 3-й механизированный корпус, … который в такие же сроки сосредоточился в указанном районе». Этот ответ на вопрос был дан в 1953 г.

Генерал армии М. А. Пуркаев (бывший начальник штаба КОВО): «13 или 14 июня я внес предложение вывести стрелковые дивизии на рубеж Владимир-Волынского укрепрайона, не имеющего в оборонительных сооружениях вооружения. Военный совет округа принял эти соображения и дал соответствующие указания командующему 5-ой армией… Однако на следующее утро генерал-полковник М. П. Кирпонос в присутствии члена военного совета обвинил меня в том, что я хочу спровоцировать войну. Тут же из кабинета я позвонил начальнику Генерального штаба… Г. К. Жуков приказал выводить войска на рубеж УРа, соблюдая меры маскировки».

Генерал-майор П. И. Абрамидзе (бывший командир 72-й горно-стрелковой дивизии 26-ой армии КОВО): «20 июня 1941 года я получил такую шифровку Генерального штаба: „Все подразделения и части Вашего соединения, расположенные на самой границе, отвести назад на несколько километров, то есть на рубеж подготовленных позиций. Ни на какие провокации со стороны немецких частей не отвечать, пока таковые не нарушат государственную границу. Все части дивизии должны быть приведены в боевую готовность. Исполнение донести к 24 часам 21 июня 1941 года“. Точно в указанный срок я по телеграфу доложил о выполнении приказа».

Как можно «неправильно истолковать» слова выписки из приказа командующего Прибалтийского особого военного округа генерал-полковника Кузнецова от 18 июня 1941 г. инженерной службе округа (выделено мною – Ю.М.): «С целью быстрейшего приведения в боевую готовность театра военных действий округа ПРИКАЗЫВАЮ». А приказывал он, к примеру, следующее: «е) командующим войсками 8-й и 11-й армий – с целью разрушения наиболее ответственных мостов в полосе: госграница и тыловая линия Шяуляй, Каунас, р. Неман – прорекогносцировать эти мосты, определить для каждого из них количество ВВ, команды подрывников и в ближайших пунктах от них сосредоточить все средства для подрывания. План разрушения мостов утвердить военному совету армии. Срок выполнения 21.06.41.»

Генерал-полковник Ф. И. Кузнецов

Можно ли «неправильно истолковать» слова директивы штаба этого округа от 19 июня 1941 г.:

«…усилить контроль боевой готовности. Все делать без шума, твердо, спокойно. Каждому командиру и политработнику трезво понимать обстановку… минные поля установить по плану командующего армией там, где и должны стоять поля по плану оборонительного строительства. Обратить внимание на полную секретность для противника и безопасность для своих частей, выдвигающиеся наши части должны выйти в свои районы укрытия, продолжать настойчиво пополнять части огневыми припасами и другими видами снабжения. Настойчиво сколачивать подразделения на марше и на месте».

(А ведь вас, читатели, полководцы жуковы и «историки» анфиловы уверяют, что до ночи 22 июня 1941 г. Сталин запрещал приводить войска в боевую готовность).

Правда, совсем иное положение было в Западном особом военном округе, которым командовал изменник Павлов. На суде начальник связи округа генерал Григорьев в присутствии ничего ему не возразивших генералов Павлова и начальника штаба округа Климовских оправдывался:

«Выезжая из Минска, мне командир полка связи доложил, что отдел химвойск не разрешил ему взять боевые противогазы из НЗ. Артотдел округа не разрешил ему взять патроны из НЗ, и полк имеет только караульную норму по 15 штук патронов на бойца, а обозно-вещевой отдел не разрешил взять из НЗ полевые кухни. Таким образом, даже днем 18 июня довольствующие отделы штаба не были ориентированы, что война близка. И после телеграммы начальника генерального штаба от 18 июня войска не были приведены в боевую готовность».

И как этот факт – ссылка на прямой приказ Жукова о приведении войск в боевую готовность, отданный 18 июня, – можно «истолковать неправильно»?

Поэтому Анфилову нужно, чтобы вам, читателям «НГ», не пришла в голову мысль прочитать сборник «Война и мы» и не попробовать самим, без него «истолковать» эти факты. Для этого Анфилов искажает мой текст до глупости и над этой глупостью издевается. К примеру, он так передает эту тему Сборника: «А что же было на самом деле? Игнорировал Сталин угрозу нападения или нет?» – спрашивает Мухин и отвечает, что нет.

В подтверждение этого приводит набор «доказательств». «Вдоль границ СССР располагались отряды пограничных войск (но они всегда должны быть там, – В.А.)… Вдоль границы строили укрепления около 200 строительных батальонов. Эти войска основным оружием имели лопату (вот именно, они предназначались для оборонительного строительства, а не ведения боевых действий, – В.А.)…

Каждый ли читатель обратит внимание на то, что Анфилов приводит не мои доказательства, а лишь начало моих фраз и свой язвительный комментарий к ним? В результате Мухин предстает идиотом, который не знает, что у границ всегда стоят пограничные отряды, а строительные войска не предназначены для ведения боевых действий. Ну разве можно читать произведения такого идиота?

Для показа методов капээсэсовских «историков» я приведу эти фразы полностью, здесь и далее выделяя шрифтом то, что «упустил» Анфилов:

Далее, вдоль границ СССР располагались отряды пограничных войск. И они задолго до 22 июня отрыли вокруг застав окопы, построили блиндажи, разработали систему огня. Причем, заставы уже имели на вооружении пушки-сорокопятки, а пограничные отряды – гаубичную артиллерию.

Далее. Вдоль границ строили укрепления около 200 строительных батальонов. Эти войска основным оружием имели лопату. На 500 человек батальона полагалось 50 винтовок. По воспоминаниям ветерана, они 20 июня получили приказ отойти от границы, и в нем была указана причина – начало войны 22 июня. Весь день 21июня они вывозили от границы цемент, строительные материалы и технику, эвакуировали личный состав. Оставшийся отряд строительного батальона с наступлением темноты 21 июня убрал маскировочные заборы перед готовыми ДОТами и отошел, встретив на пути роту, шедшую их занимать.

Как это понимать? Если Сталин, по утверждению Жукова, «игнорировал угрозу нападения», то кто тогда привел в боевую готовность флот, пограничников и строительные войска?

Анфилов пишет, что Жуков для него не икона, но великий полководец и кумир. Тем не менее, когда нужно (святое дело!) извратить историю, он не жалеет и «кумира», творя с его текстами то же, что и с моими.[1]

Но сначала пару слов в пояснение. В Сборнике показано, что основной технической причиной поражений начала войны было страшное отставание РККА в области радиосвязи. Предвоенные генералы преступно игнорировали ее. Дело даже не в малочисленности радиостанций в войсках, а в том, что генералитет (вопреки, кстати, требованиям Сталина) радиосвязью не занимался – не обучался кодированию, шифрованию, радиоразведке и т. д. У немцев уже в дивизии радиосообщения автоматически шифровались машинкой «Энигма», а у нас большинство боевых сообщений шло открытым текстом. В результате, с началом войны немцы по радио давали команды нашим войскам отходить, прекратить огонь и т. д. Это вызвало перепуг наших генералов, и они вообще прекратили пользоваться радиосвязью. Это смешно, но 23 июля, через месяц после начала войны, Сталин дал приказ «Об улучшении работы связи в РККА», в котором приказал использовать радиосвязь.

«Энигма»

Вина за это бедственное положение радиосвязи лежит на предвоенном генералитете, для которого этот вид связи казался слишком мудреным и нагло им игнорировался – зачем нужно возиться с шифрованием радиограмм, если на учениях связной на лошади любой приказ куда нужно отвезет? Достаточно сказать, что до войны в академии им. Фрунзе на изучение технических родов войск отводилось 340 часов. Но если из них кавалерию слушатели изучали 53 часа, то организацию связи – ни единого часа!

Анфилов это положение сборника «опровергает» так: «Считая главной причиной наших неудач в начале войны плохую радиосвязь, Мухин упрекает Жукова в „преступном пренебрежении к радиосвязи“. Но еще в докладе на декабрьском совещании (1940 г.) Жуков (тогда командующий КОВО) подчеркнул: „Для полного использования наиболее современного средства связи – радио – необходимо навести порядок в засекречивании. Существующее положение в этом вопросе приводит к тому, что это прекрасное средство связи используется мало и неохотно“.

Наверное, читатели удивятся – идиот Мухин обвиняет генералов в том, что они не занимались засекречиванием радиосвязи, а Анфилов приводит слова Жукова, где он именно об этом и заботится!

Не спешите с выводом, вам нужно помнить, что этот факт вам сообщил историк-«профессионал». Продолжим мысль Жукова, усеченную Анфиловым: «…Принятая система кодирования приводит к большим искажениям и перепутыванию текста и к задержке в передаче сведений. Зачастую проще и быстрее послать делегатов, чем прибегать к передаче по радио. Необходимо ограничить засекречивание, точно указать, что следует засекречивать и что можно передавать открыто. Упростить систему кодирования».

Как видите, Жуков предлагал передавать сообщения открытым текстом или примитивными кодами (солдат – «карандаш», снаряд – «огурец», и так всю войну), которые легко могут расшифровываться противником. И все это для того, чтобы подобные ему генералы в шифровках не запутывались и на учениях выглядели полководцами.

В предшествовавших случаях Анфилов хоть что-то цитировал из Сборника. Но когда речь в последнем заходит о его личных «трудах», то он вынужден вообще глухо молчать о сути вопроса и в статье извращать ее до «наоборот». Поэтому дальше я вынужден приводить его и свой тексты для сравнения.

В Сборнике, помимо прочего, рассматривается причина того, почему все «историки», как по команде, стараются облить грязью маршала Кулика. Уделяется в этом вопросе внимание и Анфилову. Он обиделся и в статье пишет об этом так:

«Звания „наглого потомственного подонка“ я „удостоился“ от Мухина за то, что в книге „Грозное лето 1941 года“ упрекнул бывшего замнаркома обороны, ведавшего вопросами вооружения, маршала Кулика за ошибки, допущенные в организации производства и внедрения в войска автоматического и минометного оружия. Мухин же говорит, что Кулик „усиленно заказывал для армии и ППШ (выше он то же сказал о минометах. – В.А.) в достаточном количестве, а “срезал” их Вознесенский“. В действительности же Сталин на апрельском (1940 г.) совещании в ЦК ВКП(б) резко критиковал Наркомат обороны за отсутствие в войсках минометов и автоматов. Сам же Кулик признался там: „В первую очередь беру вину на себя, ибо я ведал в течение 2,5 лет и сейчас ведаю оружием Красной Армии, но я сам полностью не смог снабдить минометами и не смог полностью освоить минометное дело“».

Как видите, в данном случае Анфилов обвиняет Кулика (да еще и словами самого Кулика, никогда не перекладывавшего ни на кого ответственность) в том, что тот «не смог снабдить», т. е. не смог добиться от промышленности производства нужного количества минометов и мин, – плохо жаловался на Вознесенского в ЦК ВКП(б).

А я в Сборнике писал вот о чем.

«Отношение историков к Кулику просто поражает. Вот, скажем, книга В. А. Анфилова „Грозное лето 1941 г.“. В аннотации сказано: „Автор – известный историк В. А. Анфилов, заслуженный деятель науки России, доктор исторических наук, профессор МГИМО, бывший ранее старшим научным сотрудником Генерального штаба, а затем старшим преподавателем Военной академии Генерального штаба“».

Анфилов пишет:

«Немалые препятствия были и на пути минометного вооружения. Оно не было вначале должным образом оценено. Еще в 1936 г. конструкторское бюро Б. И. Шавырина под предлогом ненадобности было закрыто. До советско-финляндской войны минометное вооружение считалось второсортным. Лишь финские минометы „раскрыли“ глаза нашим руководителям».

Во-первых. К 22 июня 1941 года в армию было поставлено уже 40 тыс. минометов и только лишь потому, что постановление Комитета Обороны о принятии на вооружение Красной Армии и серийном производстве 82-мм батальонного образца 1937 г., 107-мм горного образца 1938 г. и 120-мм полкового образца 1938 г. минометов было принято 26 февраля 1939 года, то есть за 9 месяцев до начала «советско-финской» войны. Уже в боях на Халхин-Голе было израсходовано 46,6 тыс. 82-мм мин.

Во-вторых. А кто же закрыл в 1936 году КБ Шавырина? Умненький Анфилов помалкивает. В 1936 году заместителем наркома обороны по вооружению был Тухачевский, в этом же году он стал и первым заместителем наркома. А Кулик в 1936 году числился командиром-комиссаром 3-го стрелкового корпуса, но в СССР его не было, он был в Испании. В конце 1937 года он был назначен начальником Артиллерийского управления РККА, а в 1939 году – заместителем наркома обороны по вооружению. То есть, именно Г. И. Кулику РККА обязана тем, что у нее к войне были минометы.

Но В. А. Анфилов с наглостью потомственного подонка пишет: «Почти в таком же положении Красная Армия оказалась и в отношении минометного вооружения по вине того же Кулика, который сопротивлялся внедрению этого вида оружия».

Как видите, Анфилов не опроверг ни единого факта из этого текста, а просто (не сообщив об этом читателям) подменил понятие «сопротивлялся внедрению» понятием «недостаточно активно внедрял». Этой клеветнической подменой он ставит меня в положение негодяя, который «совершенно невиновному» Анфилову поставил незаслуженный диагноз.

А между тем этот диагноз сформировался не только под впечатлением от работы Анфилова «Грозное лето 1941 года».

Анфилов в статье сообщает:

«К примеру, Мухин приводит цитату из книги генерала Г. П. Сечкина, в которой тот дает выдержку из моей статьи в „Красной звезде“ (1988 г.): „Последняя проверка (1940 г. – В.А.)… показала, что из 225 командиров полков, привлеченных на сбор, только 25 человек оказались окончившими военные училища, остальные 200 человек – это люди, окончившие курсы младших лейтенантов и пришедшие из запаса“. То есть, – продолжает Мухин, – В. Анфилов придал „научную основу“ сплетне, запущенной в оборот еще К. Симоновым в романе „Живые и мертвые“ и Г. К. Жуковым в мемуарах.

Этот факт я привел еще в книге „Начало Великой Отечественной войны“ (Воениздат, 1962 г.) и дал ссылку на архивный документ (Архив МО СССР, ф.2, оп.75593, д.49, л.63). Симонов решил вложить эти сведения в уста героя романа – Серпилина. 19 марта 1964 г. писатель прислал мне „Роман-газету“ № 1, 1964 г. с дарственной надписью: „Виктору Александровичу Анфилову на память с благодарностью. Через несколько месяцев пришлю Вам и вторую книгу, одно из самых важных для меня мест которой не могло бы быть написано, не прочти я Вашего интереснейшего исследования о начальном периоде Великой Отечественной войны. Уважающий Вас Константин Симонов“».

Как видите, Анфилов не стыдится, а гордится тем, что именно он был автором фальшивки, сыгравшей огромную роль в идеологической войне против моей Родины – СССР, России.

И вот что я написал по этому поводу в Сборнике:

В книге генерал-майора пограничных войск Г. П. Сечкина «Граница и война» («Граница», М., 1993 г.) приводится, как святая правда, цитата из «труда» грязного антисоветчика, «историка» В. Анфилова, который 22 июня 1988 г. в газете «Красная звезда» писал: «Последняя проверка, проведенная инспектором пехоты, – говорил в декабре сорокового года на совещании начальник управления боевой подготовки генерал-лейтенант В. Курдюмов, – показала, что из 225 командиров полков, привлеченных на сбор, только 25 человек оказались окончившими военные училища, остальные 200 человек – это люди, окончившие курсы младших лейтенантов и пришедшие из запаса».

То есть, В. Анфилов придал «научную основу» сплетне, запущенной в оборот еще К. Симоновым в романе «Живые и мертвые» и Г. К. Жуковым в мемуарах. При этом подонок от истории в 1988 г. был, видимо, нагло уверен, что материалы декабрьского совещания 1940 г. никогда не будут доступны широкому кругу читателей. Однако эти материалы были изданы в 1993 г., и прочитавший их может увидеть, что в докладе генерал-лейтенанта В. Н. Курдюмова ничего подобного и близко нет. Нет этих данных и в докладе генерал-инспектора пехоты А. К. Смирнова.

Генерал-инспектор А. К. Смирнов

Генерал-лейтенант В. Н. Курдюмов

Дело в том, во-первых, что приказ Наркома обороны № 0259 «О проведении краткосрочных сборов начальствующего состава пехоты» был отдан только накануне совещания – 14 октября 1940 г., – и округа, как отмечал Смирнов, успели осенью провести лишь сборы командиров рот. Курдюмов в своем докладе только напоминал о них: «Проводить специальные сборы командного состава в военных округах и соединениях в соответствии с требованиями Вашего приказа № 0259». А об уровне образования командиров полков ни один, ни другой не упоминали. Единственное, что было сказано в двух этих обширных докладах об образовании комсостава, так это такая фраза Курдюмова: «Старшему и среднему комсоставу, не имеющему законченного военного образования, к 1 января 1942 г. сдать экстерном экзамен за полный курс военного училища». И это все.

Да по-другому и не могло быть. Главное управление кадров КА, как вы увидели выше, в это время докладывало, что на начало 1941 г. из 1833 командиров полков Красной армии 14 % окончили академии и 60 % – военные училища. И лишь 26 % имеют образование, как у будущих маршалов Г. К. Жукова и К. К. Рокоссовского. Из 8425 командиров батальонов уже 2 % имели академическое образование, а 92 % – окончили военные училища.

Анфилов из собственной цитаты выбросил ее фальшивый источник и опять представил меня идиотом, который ставит пациенту диагноз, не изучив результаты анализов.

Дальше Анфилов в своей статье вообще расхрабрился. Он пишет: «Известно и другое, о чем умалчивают нынешние фальсификаторы истории, – продолжает Мухин. – 19 июня 1941 г. западные приграничные военные округа и флоты получили строгий приказ о повышении боевой готовности». Во-первых, этот приказ был не о «повышении боевой готовности», а о маскировке аэродромов, военной техники и вооружения, складов с горючим и боеприпасами. Мероприятия эти приказывалось провести 1—5 июля. Во-вторых, 19 июня этот документ был только подписан, а до войск так и не дошел.

Но у меня в Сборнике нет того текста, который откавычил Анфилов и над которым он посмеивается!

Еще. Он пишет: Перечисляя мероприятия, которые проводились по указанию Сталина, Мухин называет и проект «Стратегического развертывания Вооруженных сил…» от 15 мая, в котором предусматривался чуть ли не «упреждающий удар», который инициировал Сталин. Но это было предложение авторов проекта, а Сталин его отверг, упрекнув военачальников в желании спровоцировать агрессора.

Но и этой галиматьи в моем тексте тоже нет! Анфилов сам ее выдумал и приписал мне.

Вот ведь наглость! Ну, пусть бы фальсифицировал тексты Жукова, Курдюмова, Смирнова, Кулика – их уже нет в живых. Но я-то ведь еще не умер! Как же можно приписывать мне свои фальшивки прямо на моих глазах?!

Повторю, единственное, что в статье В. Анфилова не вызывает возражения, это ее название – «Без правил».

* * *

Итак, отдав должное первой книге серии «Война и мы», приступайте ко второй.

Ю. И. Мухин

Книга 2 Военная мысль в СССР и в Германии

Глава 1 О ВОЕННЫХ ТЕОРЕТИКАХ

В плане обсуждения проблем советской науки как таковой мне пришлось вернуться к проблеме военной науки. Толчком к этому послужили две книги: предателя Гордиевского «Разведывательные операции от Ленина до Горбачева» (правда, книга написана туповатым англичанином К. Эндрю) и интереснейший сборник «Пилсудский против Тухачевского», содержащий работы Тухачевского и Пилсудского о советско-польской войне 1920 г.

У Гордиевского наткнулся на фразу «ведущий советский военный стратег маршал Тухачевский», а в сборнике впервые прочел подлинную работу этого «военного стратега». Когда пару лет назад я писал статью «По следам Тухачевского» и назвал его «абстрактным маршалом», то сделал это не по оценке его, неизвестных тогда мне, трудов, а по оценке результатов его службы – по составу и количеству заказываемого им для Красной Армии вооружения. Каково же было мое удивление, когда оказалось, что в данном определении я не оригинален. Оказывается, характеристику «абстрактный полководец» М. Тухачевскому дал еще в середине 20-х его противник, маршал Польши Ю. Пилсудский.

Но дело не в этом. На примере Тухачевского можно оценить, кем были до войны военные теоретики Красной Армии, кем были военные ученые, как они представляли себе свою роль в обороне страны.

Краткие сведения

Сначала вкратце напомню о предмете, который обсуждали Тухачевский и Пилсудский.

Пользуясь слабостью Советской России и гражданской войной внутри нее, Польша, поощряемая Антантой, уже в 1919 году отхватила половину Белоруссии и западную часть Украины, а в апреле 1920 года при поддержке буржуазного правительства на Украине захватила почти всю правобережную Украину вместе с Киевом.

После разгрома Деникина у советского правительства появилась возможность заняться поляками, которые даже при таких огромных захватах не соглашались на предлагаемый им большевиками мир. В 1920 г. против Польши действовало два советских фронта, разделенных по линии Припятских болот: Юго-Западный, который в 1920 г. возглавил А. И. Егоров (члены военного совета Сталин, Раковский, Берзин), и Западный под командованием М. Н. Тухачевского (члены военного совета Уншлихт, Розенгольц, Смилга). С польской стороны против этих фронтов с той же разграничительной линией действовали Южный фронт под личным командованием главнокомандующего польской армией Ю. Пилсудского и Северный – под командованием генерала С. Шептыцкого. Юго-Западный фронт двумя своими армиями (13-й и 6-й) одновременно вел операции и против засевшего в Крыму Врангеля.

Основные операции советское командование предполагало вести на Западном фронте, поэтому у Тухачевского в подчинении было 5 общевойсковых армий (4, 15, 3, 16 и Мозырская группа) и 3-й кавкорпус. У Егорова польский участок фронта был вдвое длиннее, чем у Тухачевского, но на нем были всего две армии. (Пилсудский пишет: «…в середине мая я имел перед собой на этом фронте две советские армии: 12-ю и 14-ю. Первая из них была мною настолько разбита во время наступления, что уже до конца войны не могла подняться до такого морального уровня, чтобы стать для нас опасной… Вторая из них, 14-я армия, менее потрепанная, была настолько слаба численно, что ее „под шахом“ держала только одна наша дивизия (12-я)»). Перед наступлением в мае на Юго-Западный фронт была переброшена одна 25-я Чапаевская дивизия и на него походным порядком пошла из Ростова 1-я Конная армия С. М. Буденного. Из посланных пополнений Тухачевский получил 40 тыс. человек, Егоров – 23 тыс.

Тухачевский начал наступление Западного фронта в мае 1920 года, но оно поляками было отбито с большими потерями для его войск. А Егоров и Сталин, введя в прорыв 1-ю Конную армию, начали методическое наступление, причем Буденный вскоре вызвал у поляков ужас до такой степени, что Польша, по словам Пилсудского, зашаталась как государство: «…начинала разваливаться государственная работа, вспыхивала паника в местностях, расположенных даже на расстоянии сотен километров от фронта».

На фоне этой паники Тухачевский после пополнения начал в июле второе наступление, которое после нескольких боев при прорыве фронта превратилось в марш, так как поляки отступали, не принимая боя, а сам Тухачевский для их разгрома ничего не предпринимал.

Воодушевленное победами советское правительство решило на штыках Красной Армии подарить Европе революцию, и Тухачевский, пройдя этническую границу с Польшей, продолжал маршировать на Варшаву. Но к концу июля Пилсудский на своем Южном фронте, откатившемся уже к Бугу, сумел стабилизировать обстановку, нанести удар по Буденному, вытеснить его из своего тыла и выехать на Северный фронт. Здесь он организовал отступающие польские армии и нанес Тухачевскому молниеносное поражение, в ходе которого из пяти армий Западного фронта уцелела только успевшая отступить 3-я. Остальные армии погибли: 4-я и часть 15-й были интернированы в Восточной Пруссии, другая часть 15-ой, 16-я и Мозырская группа были окружены или разбиты.

Потеря такого огромного количества войск и начавшееся наступление Врангеля вынудили советское правительство подписать с Польшей договор, по которому РСФСР отдала Польше территории с 10 млн. белорусов и украинцев. Таков горький итог той войны.

И нужно сказать, что в этом итоге виновно и тогдашнее правительство РСФСР, в особенности Троцкий и Ленин со своими марксовыми фантазиями всемирной революции. Сталин оказался в меньшинстве, о чем и написал Ричард Иванович Косолапов в следующей главе (отрывок взят из газеты «Правда»).

Ленин, Троцкий и Сталин

«В своей автобиографии Троцкий стремится взвалить ответственность за все последующее на Ленина (а также на Сталина). «Я снова объезжал армии и города, мобилизуя людей и ресурсы, – пишет он с интонацией невинности… – Стало складываться и крепчать настроение в пользу того, чтоб войну, которая началась как оборонительная, превратить в наступательную революционную войну. Принципиально я, разумеется, не мог иметь никаких доводов против этого» («Моя жизнь», т. 2, с. 190—191). Темпераментный Троцкий с видом смиренной овечки изображает себя жертвой сложившейся психологической обстановки, хотя речь идет, по сути, о намерении придать российской революции – еще до основательного закрепления ее позиций усилиями в мирном хозяйственно-культурном строительстве – всеевропейский размах, подтвердить излюбленную троцкистскую схему, согласно которой «социалистическая революция становится перманентной в новом, более широком смысле: она не получает своего завершения до окончательного торжества нового общества на всей нашей планете» («К истории», с. 287)

Л. Д. Троцкий, Западный фронт, 1920 г.

Мотивы Троцкого и Ленина и на этот раз совершенно не совпадают. Что для Троцкого было делом абстрактного принципа и подпитки гордыни, для Ленина являлось последней попыткой пробиться, наконец, на смычку с революционной Германией.

Сталин тут стоит особняком, находясь в некоем подобии оппозиции. С самого начала кампании он отнюдь не скрывал своих скептических взглядов. «Ни одна армия в мире не может победить (речь идет, конечно, о длительной и прочной победе) без устойчивого тыла, – пишет он в мае 1920 года. – Тыл для фронта – первое дело, ибо он, и только он, питает фронт не только всеми видами довольствия, но и людьми-бойцами, настроениями и идеями. Неустойчивый, а еще более враждебный тыл обязательно превращает в неустойчивую и рыхлую массу самую лучшую, самую сплоченную армию… Тыл польских войск в этом отношении, – предостерегает Сталин, – значительно отличается от тыла Колчака и Деникина к большей выгоде для Польши. В отличие от тыла Колчака и Деникина тыл польских войск является однородным и национально спаянным. Отсюда его единство и стойкость. Его преобладающее настроение – «чувство отчизны» – передается по многочисленным нитям польскому фронту, создавая в частях национальную спайку и твердость. Отсюда стойкость польских войск». В самой категорической форме Сталин осуждает «бахвальство и вредное для дела самодовольство» тех, кто «не довольствуется успехами на фронте и кричит о „марше на Варшаву“, тех, кто, «не довольствуясь обороной нашей Республики от вражеского нападения, горделиво заявляет, что они могут помириться лишь на „красной советской Варшаве“. Свое отрицательное отношение к идее «марша на Варшаву» он вновь воспроизводит в интервью «Правде» 11 июля. Тогда же Сталин пишет проект Циркулярного письма ЦК РКП(б) о необходимости пополнить надежными кадрами Крымский фронт (Собр. соч., т. 4, с. 323, 333, 339, 344, 345). Таким образом, тактико-стратегическая оценка Сталиным положения и первоочередных задач на фронтах этого завершающего в европейской части страны этапа гражданской войны временно не совпадает ни с позицией Ленина, ни тем более с позицией Троцкого. Это затем сказывается в поведении Сталина как члена Реввоенсовета Республики и Юго-Западного фронта.

И. В. Сталин, Царицынский фронт, 1918 г.

В то время как войска этого фронта, которым командовал А. И. Егоров, были сосредоточены на наступательной операции в районе Львова, Западный фронт, возглавляемый М. Н. Тухачевским (член РВС И. С. Уншлихт) и направляемый Троцким, осуществлял рейд на Варшаву. Сведя на нет впечатляющие победы первых месяцев лета, он, как известно, потерпел полнейшую неудачу. Кто виноват в этом провале? Советская историография давала тут разные ответы. Мнение Троцкого нам уже известно. Мнение Сталина и историков его времени емко выражено в «Кратком курсе истории ВКП(б)» (с. 230, 231). Но ближе к истине, пожалуй, малоизвестные документы тех лет и месяцев.

30 августа 1920 года, по горячим следам событий Сталин предложил Политбюро ЦК РКП(б) образовать комиссию «по обследованию условий нашего июльского наступления и августовского отступления на Западном фронте». В связи с полемикой, развернувшейся на IX партконференции (сентябрь), он был вынужден письменно обратиться в ее президиум. «Заявление т. Троцкого, – говорилось в нем, – о том, что я в розовом свете изображал состояние наших фронтов, не соответствует действительности. Я был, кажется, единственный член ЦК, который высмеивал ходячий лозунг о «марше на Варшаву» и открыто в печати предостерегал товарищей от увлечения успехами, от недооценки польских сил. Достаточно прочесть мои статьи в «Правде».

Сталин возражал также Ленину, который упрекал его в пристрастии к Западному фронту, говоря, «что стратегия не подводила ЦК». Сталин отмечал, что ЦК принял решение «в сторону продолжения наступательной войны», доверившись ошибочной информации командующего и члена РВС Западного фронта. Логика ЦК была абсолютно правильной, но ее исходные посылки оказались недостоверными. «Никто не опроверг, – указывал Сталин, – что ЦК имел телеграмму командования о взятии Варшавы 16 августа. Дело не в том, что Варшава не была взята 16-го августа – это дело маленькое, – а дело в том, что Запфронт стоял, оказывается, перед катастрофой ввиду усталости солдат, ввиду неподтянутости тылов, а командование этого не знало, не замечало. Если бы командование предупредило ЦК о действительном состоянии фронта, ЦК несомненно отказался бы временно от наступательной войны, как он делает это теперь. То, что Варшава не была взята 16-го августа, это, повторяю, дело маленькое, но то, что за этим последовала небывалая катастрофа, взявшая у нас 100 000 пленных и 200 орудий, это уже большая оплошность командования, которую нельзя оставить без внимания. Вот почему я требовал в ЦК назначения комиссии, которая, выяснив причины катастрофы, застраховала бы нас от нового разгрома. Тов. Ленин, видимо, щадит командование, – заключал Сталин, – но я думаю, что нужно щадить дело, а не командование» («Большевистское руководство», с.156, 160, 161).

До недавнего времени в числе немногих неопубликованных работ Ленина оставались его выступления на IX партконференции. Тем, кто решал вопрос о составе Полного собрания сочинений, видимо, представлялось удобным выставлять Сталина главным виновником случившегося: не дал, дескать, из упрямства Первую Конную под Варшаву и тем самым предопределил беду. Агитпроповцы довольно неуклюже оберегали авторитет Ленина, который в свое время взял всю ответственность на себя и на ЦК.

Выступая на конференции, Троцкий сравнил состояние измотанных красных войск под Варшавой с состоянием «полусомнамбулы». «В прениях тов. Троцкому было указано, – заметил на это Ленин, – что если армия находилась в полусомнамбулическом или, как он потом выразился, полуусталом состоянии, то ведь центральное стратегическое командование не было или, по крайней мере, не должно было быть полуусталым. И ошибка, несомненно, остается… Если мы не научились после Деникина и Колчака устанавливать эту стену внутренней усталости, если состояние духа на одну треть сомнамбулическое, то мы должны сказать всякому политическому руководителю: благоволите подтвердить наши директивы или изменить. Мы это делать еще не научились, хотя два раза проделали опыт с Деникиным, Колчаком и Польшей». Ленинский анализ причин неуспеха в основном совпадал со сталинским. «Мы встретили большой национальный подъем мелких буржуазных элементов, которые по мере приближения (красных, – Р.К.) к Варшаве приходили в ужас за свое национальное существование, – говорил Владимир Ильич. – Нам не удалось прощупать действительного настроения пролетарских масс и в батрачестве и в рядах промышленного пролетариата Польши» (В. И. Ленин. Неизвестные документы 1891—1922, М., 1999, с. 389—390, 315—316).

Особо следует отметить, что в самый разгар варшавской драмы Сталин обратился в Политбюро ЦК с запиской о создании боевых резервов республики. Непосредственно обобщая происходящее, извлекая из него живые уроки, он предлагал принять программу по этому вопросу, в том числе «меры к постановке и усилению» авто-, броне– и авиапромышленности (это в двадцатом-то году!), не утратившие смысла до конца Отечественной войны. Сталин возмущался тем, что Троцкий ответил на его предложения «отпиской», и перечислял конкретные недостатки армейской работы и способы их устранения. «ЦК должен знать и контролировать всю работу органов военного ведомства, не исключая подготовки боевых резервов и полевых операций, – подчеркивал Сталин, – если он не хочет очутиться перед новой катастрофой» (Собр. соч., т. 4, с. 349). «Несомненно, – острил Троцкий еще в связи с Брестом, – что главная моя забота: сделать наше поведение в вопросе о мире как можно более понятным мировому пролетариату – было для Сталина делом второстепенным. Его интересовал «мир в одной стране», как впоследствии – «социализм в одной стране». В решающем голосовании он присоединился к Ленину»

(«Моя жизнь», т. 2, с. 122). Но Троцкий проглядел самое существенное. Становление новой, трудовой и антиэксплуататорской общественной системы реально начинается не с «мирового пролетариата», который в устах этого «вождя Красной Армии» выглядит всего лишь красным словцом, а как раз с «одной страны». Этой страной в мировой истории явилась наша Родина – Россия. Вот почему Сталин делал все, чтобы органически слить природно присущую ей «всемирную отзывчивость» (Пушкин-Достоевский) с «национальной гордостью великороссов» (Ленин), не мыслил интернационализм без патриотизма. Троцкий предпочел остаться в разреженной атмосфере своих неукорененных холодных абстракций. Он так и не сумел понять, что его, как ему казалось, «серый» оппонент неизмеримо деловитее и зрелее, проникновеннее, диалектичнее и «материалистичнее» «мэтра» и как революционер».

На этом мы закончим цитировать Р. Косолапова и вернемся к Тухачевскому.

Теоретик

В 1923 г. стратег Тухачевский прочел лекции на тему советско-польской войны в академии РККА и издал эти лекции в том же году отдельной брошюрой под названием «Поход на Вислу». Брошюра вызвала возмущение среди участников советско-польской войны и, разумеется, большой интерес в Польше. Польские издатели попросили маршала Пилсудского откомментировать эту работу Тухачевского. Пилсудский в 1924 г. написал свой развернутый комментарий, который назвал просто «1920 год». Эта книга была переведена на русский и издана в 1926 г.

Сначала несколько слов о брошюре Тухачевского. Возможно, он пионер того, что стало в советской науке правилом – плевать на истину; главное – собственная слава, деньги, общественное положение «ученого». Наглость, с какой Тухачевский ставит все с ног на голову, сравнима только с наглостью так называемых «генетиков» после 1956 г., когда выяснилось, что никаких отдельных от организма вейсмановских и моргановских частичек «наследственного вещества» (генов) нет, и эти генетики стали бессовестнейшим образом называть «генами» участки хромосом. Но при этом продолжали именовать себя «учеными», а истинных ученых (того же Лысенко) заплевали и затоптали.

Думаю, что начал всю эту подлость в науке именно Тухачевский. В его брошюре нет ни малейших намеков на ошибки, приведшие к поражению – он запланировал и провел всю операцию, по его словам, блестяще. Он так и заканчивает свой анализ и описание работы командующим Западным фронтом: «Так кончается эта блестящая наша операция, которая заставляла дрожать весь европейский капитал…» Ни больше и ни меньше!

Из-за удивительной наглости Тухачевского порой складывается впечатление, что он читал свои лекции, «не приходя в сознание». Пара цитат.

Он пишет: «Конечно, вступить в решительное сражение до Вислы было бы для нас гораздо приятней, но противник отходил и надо было готовиться к самому трудному, к самому тяжелому и к самому опасному действию – к сражению с польскими силами, опирающимися на широкую, быструю и трудно проходимую Вислу». Вдумайтесь, поляки в несколько дней уничтожили вверенные Тухачевскому войска Красной Армии именно там, где Тухачевскому было бы «приятнее» уничтожить их – не доходя до Вислы. Чем же ты, дурак, хвастаешься? Почему сражаться с противником, у которого за спиной есть пространство для маневра, легче, чем с противником, у которого маневр ограничен широкой рекой?

Можно понять Пилсудского, который, хотя и написал в ответ на лекции Тухачевского работу по объему в 4 раза большую, чем критикуемая брошюра, но извиняется пред читателями, что не способен разобрать всю «фальшь» Тухачевского, так как тогда книга возрастет до неприемлемых объемов. «Когда читаешь этот роман, который происходит в воображении г-на Тухачевского, – пишет Пилсудский, – …бросаешь книгу с известным неприятным чувством. Зачем столько кривлянья в большой исторической работе войны?»

Маршал

Теперь о книге Ю. Пилсудского. Она в некотором смысле мемуарна, а мемуарам надо верить очень осторожно, и Пилсудский в этом смысле если и исключение, то не очень большое.

О некоторых вещах он умалчивает по понятным и веским обстоятельствам – было ясно, что война Польши с СССР в 1920 г. это не последняя война, и Пилсудский не высказывает своих взглядов на тему, с какого направления лучше всего атаковать Польшу. Он просто вскользь похвалил Тухачевского, что тот, дескать, правильно оценил местность для выбора направления главного удара, и об этом все. Думаю, что по этой причине он выставляет в негативном свете и своего командующего Северным польским фронтом генерала Шептыцкого за то, что тот держал главные силы своего фронта не на северном, а на южном фланге (Шептыцкий ведь не знал, что Тухачевский идиот), но не поясняет мотивов, по которым Шептыцкий так поступал.

По некоторым вопросам Пилсудский молчит из-за весьма неблаговидных обстоятельств. Скажем, бросается в глаза, что он не упоминает о численности взятых у Красной Армии пленных. А ведь это не только должно быть его гордостью, но и веским аргументом в споре. К примеру, он многословно оспаривает утверждение Тухачевского о том, что накануне наступления на Варшаву «силы Западного фронта не превышали 40 000 штыков и сабель». Пилсудский посвящает подсчету реальной численности войск избыточно много места, а ведь стоило только назвать цифру взятых под Варшавой пленных и спросить, откуда они взялись, если общая численность войск Западного фронта, по словам Тухачевского, было всего около 100 тыс. человек (40 % от которых – штыки и сабли). Но Пилсудский, который обычно не упускает возможности поиздеваться над Тухачевским, в данном случае молчит. Почему? Потому что поляки не вернули из плена после заключения мира около 100 тыс. красноармейцев, которых просто убили в лагерях военнопленных, а Советскому Союзу заявили, что этих пленных у них не было. Вот Пилсудскому и приходится о пленных помалкивать, хотя он, как и полагается поляку, в других случаях не прочь прихвастнуть.

Скажем, он пишет: «Я спокойно лишь скажу, что всю двухлетнюю войну отмечал я не чем иным, как только победами. Всякий раз, когда дело войны я творил собственными руками, я одерживал победы, которые в истории этой войны являлись эпохами, ибо они всегда были стратегическими победами, а не достижением только тактического перевеса».

Давайте и мы спокойно и более подробно взглянем на одну из «побед» Пилсудского, тем более что она высвечивает ныне забытого героя той войны, открывшего новую эпоху в военном деле.

Первая Конная

Напомню. В апреле 1920 г. Пилсудский, лично командуя Южным польским фронтом, атаковал на Украине две армии (12-ю и 14-ю) советского Юго-Западного фронта, которым командовали Егоров и Сталин, и взял Киев. В 12-й и 14-й армиях в то время было по 4—5 дивизий (в августе в 12-й армии было всего 3 дивизии). Против 12-й и 14-й армий Пилсудский в то время имел три польских армии (6-я, 2-я и 3-я) и две петлюровских. В конце мая Первая Конная подошла к польскому фронту и без проблем прорвала его южнее Киева, вышла в тыл противника и взяла Житомир. За считанные дни непрерывными победами она навела на поляков такой страх, что никакое полководческое искусство Пилсудского не помогало. К примеру, он лучшим своим командиром, судя по всему, считал генерала Рыдз-Смиглы. И вот Пилсудский дает ему приказ оставить Киев и всеми силами ударить по коннице Буденного под Житомиром. Но Рыдз-Смиглы, как пишет Пилсудский, «отвел свои войска вдоль линии Киев, Коростень, Сарны, т. е. вдоль Южного Полесья, как бы старательно избегая возможности столкновения с конницей Буденного».

Польский Южный фронт под личным командованием Пилсудского побежал на запад, гонимый Буденным и теми самыми 12-й и 14-й армиями, которые Пилсудский вдребезги «разбил» накануне. Он пишет:

«Сильнее всего, однако, сказывались эти события не на самом фронте, а вне его – на тылах. Паника вспыхивала в местностях, расположенных даже на расстоянии сотен километров от фронта, а иногда даже в высших штабах и переходила все глубже и глубже в тыл. Стала давать трещины даже работа государственных органов: в ней можно было заметить какой-то неуверенный, колеблющийся пульс. Вместе с необоснованными обвинениями наступали моменты непреодолимой тревоги с нервными потрясениями. Я наблюдал это постоянно вокруг себя. Новое оружие борьбы, каким оказалась для наших неподготовленных к этому войск конница Буденного, становилось какой-то легендарной, непобедимой силой».

Немного о численности этой, по словам Пилсудского, «легендарной силы». По штатам в советской стрелковой дивизии было три бригады по три полка – всего около 60 тыс. человек. А в кавалерийской дивизии три бригады по два кавалерийских полка – всего около 8 тыс. человек.

Но вернемся к Буденному. То, что Южный фронт под личным командованием Пилсудского побежал и стал оголять фланг Северного фронта поляков, вызвало тревогу у командующего этого фронта генерала Шептыцкого. Пилсудский сетует:

«Вызвав в конце июня в Варшаву ген. Шептыцкого для переговоров по всем этим вопросам, я нашел в нем огромный упадок духа. На собрании у меня в Бельведере нескольких генералов он заявил, что война, собственно, проиграна и что, по его мнению, следует какою угодно ценой заключить мир. Мотивы, которые он приводил, заключались в следующем: успехи Конной армии Буденного на юге настолько сильно деморализуют войска на всем театре войны, причем деморализация эта уже сильно чувствуется и в стране, что ему кажется невозможным, чтобы наши усилия могли бы ликвидировать эти успехи».

В результате таких настроений Пилсудский принимает решение: «Именно ввиду постоянного обнажения правого фланга войск, расположенных к северу от Припяти, все отступающим Южным фронтом, я согласился на добровольное, без давления неприятеля, отступление всего Северного фронта примерно до линии немецких окопов» (оставшихся с Первой Мировой войны, – Ю.М.). Т. е. Тухачевский еще не начал наступать своим Западным фронтом на польский Северный фронт, а Пилсудский уже предложил тому отступление на 250 км на запад с оставлением почти всей Белоруссии. И этого добился советский Юго-Западный фронт и, главным образом, 1-я Конная армия Буденного!

4 июля Тухачевский начал наступление на польский Северный фронт, а Пилсудский на юге все еще пытался справиться с Буденным. Был срочно создан польский кавалерийский корпус, и к операции против Первой Конной[2] были привлечены две польские общевойсковые армии: 2-я и 6-я.

В конце июля Пилсудский атакует Буденного этими силами. «К сожалению, – пишет он, – …начало боя было так невыразительно, что хотя конница Буденного, сильно потрепанная двойной атакой, была вынуждена к отступлению, сражение не представлялось мне таким, чтобы я мог рассчитывать на его быстрые и решительные результаты».

И действительно, «…30 июля я приказал запросить ген. Сикорского, командовавшего в Бресте, на какой срок защиты Бреста и его района я могу рассчитывать. Это имело для меня весьма существенное значение, ибо я нарочно оставил на Стоходе части 3-й армии для прикрытия с востока всего Ковельского района, где в то время я намеревался сконцентрировать силы для контратаки, после того как мне удастся покончить с Буденным. Ответ звучал утешительно: ген. Сикорский полагал, что он сможет удержаться в Бресте и его районе около 10 дней. Поэтому, несмотря на то, что операция против неприятельской конницы развивалась медленно, я полагал, что мне удастся ее закончить. К сожалению, расчеты ген. Сикорского оказались ошибочными. Брест пал на следующий день, 1 августа. Пал Брест, а вместе с ним и все мои расчеты».

Но все же «мы впервые за столь продолжительное время имели наполовину разбитую конницу Буденного не на тылах, как это всегда до сих пор бывало, а перед своим фронтом». Пилсудский не упоминает, что это всего лишь на две недели и ценой своего кавалерийского корпуса, который 1-я Конная не упустила случая в том бою вырубить. Тем не менее, «2 августа я вернулся из Холма в Варшаву».

Как видим, начиная с 26 мая, более двух месяцев подряд польские войска под личным руководством Пилсудского терпели поражение за поражением и, тем не менее, Пилсудский пишет, что он всегда одерживал только победы. А ведь Буденный наносил Пилсудскому стратегическое поражение – отступление Южного польского фронта влекло за собой отступление Северного и выход Тухачевского к Варшаве.

Еще теоретик

Но это генеральское хвастовство все же стоит Пилсудскому простить, поскольку он тут не оригинален: похоже, во всех армиях мира это единственное, чему учат в военных училищах основательно. В остальном работа Пилсудского очень выгодно выделяется на фоне других мемуаров как критическим разбором собственных решений, так и осмыслением очень многих военных проблем, которые у других генералов даже не упоминаются. Скажем, о способе отступления: надо ли сразу отходить к основному рубежу или задерживать противника на промежуточных рубежах. О моральном состоянии войск при бое в городе и в чистом поле, и многое другое. Книга маленькая, написана (или переведена?) плохим языком, но очень интересная.

В связи с этим уместно вспомнить еще об одном советском военном теоретике, которого все энциклопедии и историки считают выдающимся, правда, без упоминания, кому, когда и в чем труды этого теоретика помогли. Речь идет о В. К. Триандафиллове, который написал предисловие к книге Пилсудского. В предисловии этот теоретик грудью встал на защиту другого теоретика – Тухачевского – и маленькую, но очень ценную работу боевого маршала, недавно победившего в войне с СССР, через губу назвал и не исторической, и не научной. Что под словом «научный» понимал этот «ученый», известно ему одному, поскольку сам он и маленькую книгу Пилсудского оказался неспособен понять.

К примеру. Пилсудский пишет, что подсчет войск всегда грешит неточностью, так как нижестоящие штабы подают сведения о численности войск так, чтобы вынудить вышестоящее начальство к определенным действиям. Поясню от себя: если запрашивают порционную водку, то вспомнят всех, а если получают задание, то кого-то «забудут». Под Варшавой в состоянии паники и неуверенности из польской армии сбегали дезертиры, но в нее и вливались добровольцы. Штабы не успевали всех учитывать, и Пилсудский оценивает численность штыков и сабель польских армий под Варшавой с разбегом: от 120 до 180 тыс. У Триандафиллова хватило ума такой подсчет высмеять, но смеяться надо было бы, если бы Пилсудский в таких условиях «научно» назвал цифру с точностью до штыка. Кстати, Триандафиллов молчит, что, оценивая численность штыков и сабель у Тухачевского, Пилсудский, не зная точно, применил их норму в 25 % от общей численности в 800 тыс. и оценил силы Тухачевского в 200 тыс. Но в советских дивизиях боевой состав был более 40 %, т. е. Триандафиллов мог бы «научно» поправить Пилсудского и сообщить ему, что при таком счете даже против 180 тыс. польских штыков и сабель у Тухачевского было более 300 тыс. штыков и сабель.

Или, Пилсудский чуть ли не посмеялся над потугами Тухачевского вызвать пожар пролетарской революции в Польше (Тухачевский специальную главу в брошюре этому посвятил – «Революция извне»), но несколько раз написал, что боялся образования «внутреннего фронта». Триандафиллов тут же ухватился за это; дескать, Пилсудский скрывает, что пролетарское восстание в Польше вот-вот должно было бы разгореться. Значит и книга «не историческая». А Пилсудский несколько раз поясняет, что под внутренним фронтом он имел в виду не восстание «трудящихся», а нечто другое: «Тухачевский хочет сравнить свое наступление на Варшаву с наступлением немцев на Париж. И там, несомненно, должен был образоваться внутренний фронт – фронт несопротивляющегося разума и мудрствования трусов и слабых… – и далее в другом месте, – …над всей Варшавой висел призрак мудрствующего бессилия и умничающей трусости. Ярким доказательством этого была высланная с мольбой о мире делегация».

Причем Триандафиллов нагло подтасовывает факты в предисловии и не страшится, что читатели сами разберутся с текстом, т. е. он сам не понимал, что прочел в этой книге. Вот вам два корифея советской военной науки!

Обидно стало Триандафиллову, что Пилсудский написал о Тухачевском в фельетонном стиле. А что Пилсудскому было делать? О Буденном – да, он написал очень уважительно, но это же Тухачевский!

Надо понять, откуда взялся фельетонный стиль. Вообще-то Пилсудский старается, где может, сказать похвальное слово Тухачевскому – кому охота считаться победителем идиота? Но, похвалив Тухачевского, скажем, за энергию, Пилсудский ниже разбирает пример, в котором Тухачевский называет «Смоленскими воротами» (польский военный термин – промежуток между Днепром и Западной Двиной в районе Смоленска) местность в 200 км к западу от реального нахождения этих «ворот». Тут и не захочешь, а получится фельетон. Я вот попробую в брошюре Тухачевского разобрать только те моменты, которых Пилсудский не касался, и то боюсь, что может получиться даже хуже, чем у маршала.

Доктринер

Пилсудский дал Тухачевскому два определения: «доктринер» и «абстрактный полководец». Давайте я на примерах, не разобранных Пилсудским, покажу, что он имел в виду.

Доктрина – это комплекс идей. Доктринер – человек, который им слепо следует, не обращая внимания на то, что реально происходит в жизни.

Тухачевский пишет, что его войска несли в Польшу «революцию извне» и она вот-вот должна была вспыхнуть, трудящиеся Польши вот-вот должны были выступить против польской буржуазии, как и обещала основополагающая доктрина Маркса.

Но революция не только не вспыхнула, но и тыл Польши был гораздо прочнее, чем тыл СССР. Пилсудский пишет, что в своем тылу они вообще не охраняли ни железнодорожные, ни телеграфные станции, чем страшно удивляли представителей Антанты, не боялись никаких эксцессов. Почему?

Такой провал доктрины Маркса заставляет искать какое-то объяснение. Тухачевский пользуется официальным ленинским объяснением, что, дескать, в Польше произошла вспышка патриотизма. Помилуйте, но ведь у пролетариата, как утверждают те же классики, нет Родины. Да и потом, основа армии Польши, как и Красной Армии, это крестьяне. Откуда у них было взяться особой любви к своим панам и ненависти к русским, которых они, недавние граждане Российской империи, в глаза не видели? Ведь русские Польшу не заселяли и не колонизировали. А если в ходе маневров и появлялся где русский полк, то крестьяне были ему рады – появлялась возможность выгодно продать продукты своего труда. Почему имперский патриотизм был менее присущ польскому рабочему и крестьянину, чем узкоместнический? Ведь каменотес Рокоссовский даже годы себе прибавил, чтобы его в 1914 г. приняли добровольцем в русскую императорскую армию.

Более того, Красная Армия несла в Польшу декрет о земле – то, что привлекало на сторону большевиков русских крестьян. Но и это в Польше не сработало! Почему?

Пилсудский, разбирая в книге Тухачевского главу «Революция извне», также говорит о патриотизме, извечном гнете двуглавого русского урода над белым польским красавцем-орлом и т. д., и т. п. Согласен, для интеллигенции, как тема поболтать, это имело значение. Но ведь Пилсудский пишет, что именно эта интеллигенция была его внутренним фронтом, это ведь она носитель «трусливой мудрости и мудрствующего бессилия». И он, отдадим ему должное, сам социалист и поклонник Маркса, называет и истинную причину стойкости Польши, но одним предложением, по поскольку касается причины, которую принято называть деликатной, а надо бы называть вонючей. Вот Пилсудский ее и называет, и сторонится одновременно.

Тут ведь вот в чем разница Польши и России. У России была черта оседлости, и подавляющая масса крестьян в жизни не видела евреев. У русского крестьянина, особенно великоросса, как и у польского, были три инстанции, которые сосали из него деньги. Эти инстанции крестьянин не любил и за уничтожение их мог и подраться. Это, во-первых, помещик, сдиравший деньги за аренду своей земли. В России этот помещик всегда был русским, в худшем случае управляющий-немец. Во-вторых, уездный начальник, взимающий налоги. Но и он всегда был русским, так как Россия никогда налоги на откуп не отдавала. И третья инстанция – кабак, который тоже содержал свой русский кулак-мироед. То есть, русский крестьянин, если и находился под гнетом, то этот гнет осуществляли люди одной с ним национальности. И евреи для него были просто инородцами. Царица – немка, Троцкий – еврей, велика ли разница?

Иное дело в Польше. Польские паны уже несколько сот лет имели обычай или продавать, или сдавать имения в аренду евреям. То есть, арендные платежи взыскивал с крестьянина еврей. До вхождения в состав России в Польше сбор налогов отдавался на откуп, и опять-таки евреям. И, наконец, в каждом польском кабаке за стойкой сидел еврей. Угнетали польского крестьянина люди совершенно другой национальности, и эта национальность полякам была хорошо знакома. Это было польской спецификой, но начни об этом говорить и тебя обзовут антисемитом. Поэтому-то, думаю, Пилсудский и отделывается одной фразой: «…я отлично видел, что громадное, подавляющее большинство населения относилось с глубоким недоверием, а зачастую и с явным недоброжелательством к Советам и их господству, усматривая в них – справедливо или несправедливо, это также для стратегии безразлично – господство невыносимого террора, получившего название „еврейского“. Поэтому-то я в течение войны никогда не боялся, что буду иметь в своем тылу какое-либо восстание».

С Пилсудским все понятно, но ведь Тухачевскому никто не мешал обвинить польскую буржуазию в антисемитизме, однако он, цепляясь за любимую марксову доктрину, и через три года ничего не понял и продолжал талдычить: «Сильное пролетарское движение и не менее грозное движение батраков ставили польскую буржуазию в очень тяжелое положение… Революция извне была возможна».

Или вот еще пример из профессиональной деятельности. Тухачевский изобретает новый способ ведения войны (о нем особо). Начав первую операцию 14 мая 1920 г., он внедряет в жизнь это свое изобретение. Буденный еще не прибыл на Юго-Западный фронт, поэтому поляки перебрасывают с юга пару дивизий и проводят операцию по окружению войск Тухачевского. С большими потерями Западный фронт вырывается из неуспевшего сомкнуться кольца. Мог бы полководец задуматься над тем, что в его изобретении что-то не так? Полководец обязательно бы задумался, но доктринер – никогда! Он и 4 июля проводит операцию точно так же и в том же месте! Но Буденный уже орудует в тылу польского Южного фронта, а польский Северный фронт уже 5 дней как получил приказ Пилсудского отступать даже без давления противника, т. е. второе испытание изобретения просто не состоялось, но, тем не менее, по результатам одного отрицательного и одного несостоявшегося опробований военный теоретик Тухачевский объявляет свое изобретение блестящим.

Стратег

Теперь по поводу способа командования Тухачевского. Пилсудский пишет о брошюре Тухачевского: «…эта необычайная абстрактность труда дает нам образ человека, который, как я уже говорил, перемалывает только свои собственные мысли, свои душевные переживания, отказываясь или не умея командовать войсками в их повседневных действиях, а между тем последние не только не всегда соответствуют мыслям и намерениям командующего, но неоднократно противоречат им и притом под давлением неприятельских войск.

Я не хочу этим сказать, что г-н Тухачевский именно так командовал, я не хочу в полной мере пользоваться даваемым мне таким образом преимуществом, но все же не могу не поддаться впечатлению, что весьма много явлений в операциях 1920 года объясняется не чем иным, как большой склонностью г-на Тухачевского командовать войсками именно таким абстрактным способом».

Абстрактно – это значит без реального представления того, о чем говоришь или о чем думаешь.

Тут ведь надо вспомнить, что Тухачевский имел опыт в несколько месяцев командования взводом на германском фронте и потом он сдался в плен. После возвращения из плена в уже Советскую Россию он сумел понравиться Троцкому и сразу же стал командовать армиями и фронтами, обычно находясь за сотни километров от реальных войск и боев (боями в Белоруссии он командовал из Смоленска, боями под Варшавой – из Минска). Для него реальные бои, реальные войска не несли никакой правильной образной ассоциации, это были всего лишь стрелки и тактические значки на карте. Он говорил слова из военной терминологии, не представляя реально, что эти слова описывают. В конце книги Пилсудский об этом высказался определенно, правда, не забыв похвалить и себя: «Я всегда ненавидел бессилие, старающееся разукрасить себя пустыми звуками слов без содержания! Г-н Тухачевский избрал другой путь: любит слова, не вкладывая в них содержание».

Давайте мы попробуем вложить содержание в слова Тухачевского.

Прежде всего отметим момент, который всегда ускользает из-за своей как будто очевидности. Задача армии в войне – не движение, не наступление, не занятие городов и рубежей, а уничтожение противника. Это главное, и это мало кто понимает! Даже сегодня, во время боевых действий в Дагестане и Чечне. Когда армия противника уничтожена (пленена, сдалась), то занять можно что угодно. Но до этого момента какие бы города и области войска ни занимали, победы нет и она не гарантирована. Эту аксиому можно увидеть из истории любых войн, в том числе и из истории советско-польской войны.

Тухачевский, что хорошо видно из его работы, этого абсолютно не понимал. Для него занятие какой-то местности – это уже победа. Он и операцию свою считает «блестящей», потому что до Вислы дошел. В его брошюре нет такого понятия – «уничтожить противника». Он его не употребляет, не ставит в задачу войскам. Только движение войск, а если в ходе движения был бой, то – доклад в Москву, что он «уничтожил, разгромил, распылил» очередные дивизии противника. Так ему, глядя на карту, это представлялось.

Давайте возьмем образец командования Тухачевского еще в ходе его успешного наступления, до контрудара поляков. Он пишет: «И вот теперь противник сам давал нам возможность осуществить эту задачу. 5-я польская армия, слабейшая по числу единиц и слабейшая духом, перешла в наступление против наших 15-й и 3-й армий, когда над ее оголенным левым флангом нависли самые свежие, самые боеспособные наши части 4-й армии. Радость этого события для фронтового командования была чрезвычайно велика, и оно отдало приказ 15-й и 3-й армиям на всем фронте встретить наступление противника решительным контрударом и отбросить его за реку Вкра; 4-й армии, оставив заслон в торнском направлении, всеми своими силами атаковать перешедшего в наступление противника во фланг и тыл в новогеоргиевском направлении из района Рационж, Дробин.

Казалось, гибель 5-й армии противника была неминуемой, уничтожение ее повлекло бы самые решительные последствия в дальнейшем ходе всех наших операций. Однако полякам повезло. Наша 4-я армия, где новый командарм потерял связь со штабом фронта, не отдавала себе ясного отчета в складывавшейся обстановке. Не получая приказов фронта, она выставила в районе Рационж, Дробин какой-то бесформенный полузаслон и разбросала свои главные силы на участке Влоцлавск, Плоцк. 5-я армия противника оказалась спасенной и совершенно безнаказанно, имея на фланге и в тылу у себя нашу мощную армию из четырех стрелковых и двух кавдивизий, продолжала наступление против наших 3-й и 15-й армий. Такое положение, чудовищное по своей несообразности, помогло полякам не только остановить наступление 3-й и 15-й армий, но и начать шаг за шагом оттеснять их части в восточном направлении».

Заметим, что 3 польские пехотные дивизии и 1 пехотная бригада (5-я польская армия) погнали на восток 8 наших дивизий (3-я и 15-я армии). Но дело не в этом. И через 3 года после этого Тухачевский в своих лекциях не ставит своим войскам задачу уничтожить втрое слабейшего противника, а лишь «отбросить» и «атаковать» Как видим, в его сознании эти действия автоматически сочетаются с понятием «уничтожение». Это важно подчеркнуть, чтобы понять, как именно осуществлял свой поход на Вислу этот стратег, какое военное изобретение он внедрял.

Противник окружений

В исходном состоянии и на 14 мая 1920 г. (первое наступление Тухачевского), и на 4 июля (второе наступление) Западный фронт под его командованием фактически стоял перед готовым «котлом» поляков, т. е. поляки уже были полуокружены. Занятая ими территория углом выдвигалась на север между Западным фронтом и границей Литвы – союзницы РСФСР (Литва начала боевые действия против Польши сразу же после начала наступления Тухачевского). Думаю, хотя он об этом и не пишет, что именно в этом причина того, что Пилсудский приказал войскам своего Северного фронта с началом наступления Тухачевского выходить из этого «котла» даже без давления противника. Если бы Тухачевский окружил в этом «котле» поляков, то там бы оказались окруженными и уничтоженными 1-я и 4-я польские армии – те самые, которые через полтора месяца разгромили Западный фронт под Варшавой.

В своей брошюре Тухачевский разбирает только два возможных направления нанесения главного удара: 1) в направлении на Минск; 2) из угла своего фронта и границы Литвы вглубь «котла». Ни одно из этих направлений к окружению Северного фронта поляков не приводило, и Тухачевский выбирает и в мае, и в июле направление главного удара из угла «котла». Делает это на том основании, что там, якобы, хорошие дороги. При таком направлении главного удара польские армии просто выталкиваются из «котла», а путь до Варшавы становится наиболее длинным из всех возможных.

Он упорно как будто не видит, не рассматривает направление главного удара, очевидно ведущего к окружению и уничтожению противника: от Бобруйска вдоль шоссе по северной стороне Полесья на Барановичи и оттуда на Гродно; и из Мозыря вдоль железной дороги на Пинск, Брест и оттуда на Гродно. Когда я это увидел на карте, то засомневался – а не сильно ли я «умный»? Может быть здесь, вдоль северного края Припятских болот (Полесья), местность непроходима для войск? Посмотрел карту войны 1812 г. Нет, местность проходима; именно по этому пути летом отступал корпус Багратиона, а зимой безо всякой железной дороги с Мозыря на Пинск наступало на французов украинское ополчение Запольского. А в июне 1941 г. здесь прошла 2-я танковая группа Гудериана.

Но окончательно исчезли сомнения, когда Пилсудский процитировал воспоминания Сергеева, командующего 4-й советской армии Западного фронта Тухачевского: «Направление удара определилось не сразу. В центре сначала склонились к нанесению удара вдоль северной части Полесья от Мозыря на Брест-Литовск».

Командование Первой Конной армии в Полевом штабе РККА.

(«В центре» – это Главнокомандующий Красной армией С. С. Каменев

Внизу слева направо: главнокомандующий РККА С. С. Каменев, член Военного совета РККА С. И. Гусев, командующий Юго-Западным фронтом А. И. Егоров, член военного совета Первой Конной армии К. Е. Ворошилов.

Стоят: начальник Полевого штаба РККА П. П. Лебедев, начальник штаба Юго-Западного фронта Н. Н. Петин, командующий Первой Коной Армией С. М. Буденый, начальник оперативного управления Полевого штаба РККА Б. М. Шапошников (полковник царской армии, генштабист), П. П. Лебедев – начальник Полевого штаба КА (генерал-майор, генштабист) и Б. М. Шапошников – начальник оперативного управления Полевого штаба (полковник, генштабист)).

Но какое значение имеет мнение каких-то там главнокомандующих для поручика, но великого стратега и любимца Троцкого? Тухачевский пишет, что Главком только выбрал район сосредоточения Витебск – Толочин – Орша, а дальше «развязывал фронтовому командованию руки в смысле выбора того или другого операционного направления». Надо понять, что приказы Главнокомандующего Красной Армией были недействительны без утверждения РВСР, а председателем реввоенсовета республики был Л. Д. Троцкий. Ему, как видим, выбор операционного направления Главнокомандующим не приглянулся, и он дал выбирать направление главного удара лично Тухачевскому.

И то, что Тухачевский в своих лекциях среди рассмотренных вариантов наступления Западного фронта совершенно не упомянул план наступления, предложенный Главнокомандующим, свидетельствует только об одном – он не хотел, чтобы его решение сравнивалось с планом Полевого штаба Красной Армии. Хотел, чтобы его изобретение блистало в отсутствие конкурентов. Давайте поговорим о нем.

Изобретатель Тухачевский

Что тут нужно понять. Было в истории три великих полководца: Наполеон, Фридрих II и Тухачевский. Наполеон изобрел атаку в колоннах, Фридрих II изобрел косую атаку, пришло время и Тухачевскому удивить военный и научный мир. И он изобрел «таранный удар пехотными массами».

Тухачевский поясняет слушателям военной академии, что это такое:

«Польские войска кордонно растягивались по всей занимаемой ими линии более или менее равномерно. Каждая дивизия их старалась выделить резерв, и армии, в свою очередь, делали то же самое. Таким образом, равномерно расположенные войска по фронту более или менее равномерно эшелонировались и в глубину. Эта кажущаяся устойчивость польского расположения несла в самом существе своем и опасное положение, а именно то, что никакими усилиями польское командование не могло бы сосредоточить на любом направлении главные массы войск. Наше наступление непременно сталкивалось бы лишь с незначительной частью польской армии и после этого последовательно встречало бы контратаки резервов.

Тухачевский читает лекцию в Военной академии им. Фрунзе, 1928 г.

Эти ошибки польского расположения были нами учтены, и при организации наступления расчеты строились на том, чтобы сильным ударом превосходящих наших войск сразу же уничтожилась бы передовая польская линия. Для того, чтобы получить наибольший успех в наикратчайшее время, начальникам дивизий было предложено вводить свои войска в дело сразу, не оставляя никаких резервов. Наши войсковые массы давили и в полном смысле слова упраздняли в районе удара части передовой польской линии. После этого последовательные контрудары резервов уже становились не страшны, и резервы последовательно подвергались участи своей передовой линии».

Давайте осознаем эту новинку. В прорыве фронта нет ничего нового, без этого не обойтись. Но дальше, вместо банальных окружений Тухачевский предлагал двигать войска массой. Противник же должен был бросать под эту таранную массу свои слабые резервы, а масса бы их давила. И так бы давила, давила, давила, пока не наступила бы победа. При этом, как видите, не имело смысла особенно выбирать операционное направление и краткий путь к цели. Чем более длинным путем будет двигаться таранная масса, тем больше противник бросит под нее слабых резервов и тем большие потери понесет. Какая тонкая мысль! Какой гениальный замысел!

Но и на солнце бывают пятна, и в этом изобретении Тухачевского было одно маленькое, но непременное условие – нужно было где-то отыскать такого противника, который бы согласился бросать слабые резервы под таранную массу им. Тухачевского. Сам польских кровей, Тухачевский решил, что таким противником как раз и являются поляки.

В принципе, такой таранный удар можно было нанести вдоль северного края Припятских болот, как и предлагал Главком. Но тогда, надо думать, было бы непонятно, чей гениальный замысел привел к победе, – Главкома или Тухачевского, – да и в случае окружения поляков было бы непонятно за счет чего их победили – за счет окружения или за счет таранной пехотной массы? И 14 мая 1920 г. Тухачевский наносит свой таранный удар в самом северном углу своего фронта – как можно дальше от места, указанного Главкомом.

«15-я армия (командарм Корк, наштарм Кук), – пишет Тухачевский, – как таран, обрушилась на слабые части Литовско-Белорусской дивизии, занимавшей примерно течение реки Улла. (Как дивизия могла занимать течение реки, да еще и примерно? – Ю.М.) Части этой дивизии были разгромлены и рассеяны в первый же день» и т. д. и т. п. Все было хорошо. Есть основания даже поучить читателя, и Тухачевский не упускает эту возможность: «Поэтому, если основная таранная группировка стоит на правильном направлении, правильно обеспечена на фланге и на второстепенных направлениях, то всякий переход противника в наступление является для этих масс не неприятностью, а желанной заветной мечтой. У наступающего победителя всякое активное проявление со стороны противника может вызвать только радость, ибо оно дает ему наконец возможность настигнуть главные поколебленные силы врага и нанести окончательный сокрушительный удар».

Надо сказать, что в это время 1-я Конная Буденного только шла к Юго-Западному фронту и у Пилсудского имелась возможность помочь земляку в осуществлении «заветной мечты» и доставить ему желанную «радость». Он снял со своего Южного фронта две дивизии и перебросил их на Северный фронт, и 2 июня, как сетует Тухачевский, «решительный удар поляков на поставском направлении решил участь операции. Части 15-й армии были здесь прорваны, и вся армия была вынуждена к поспешному отступлению». Красной Армии эксперимент Тухачевского обошелся дорого. Когда поляки, не сумев окружить таран пехотных масс, перестали за ним гнаться и таран подсчитал, во что ему обошлось эдакое наступление, то оказалось, по данным Сергеева, что в 18-й стрелковой дивизии 4-й армии из 5 тыс. штыков осталось 2 тыс., а в 53-й дивизии таранной армии Корка и Кука из 3157 штыков осталось 1500.

Однако для любимца Троцкого никаких оргвыводов не последовало может быть потому, что он быстро пополнил войска Западного фронта «добровольцами» (о чем позже). И уже 4 июля он снова начинает операцию в том же месте и практически так же, все с той же 15-й армией в качестве центра тарана пехотных масс. Буденный уже вовсю орудовал в тылу Пилсудского, помочь Северному фронту маршал ничем не мог, и поэтому после кратковременного боя при прорыве обороны таран пехотных масс легко двинулся вперед. Поскольку поляки опять не поняли Тухачевского и вместо того, чтобы бросать ему под таран слабые резервы, они просто начали отступать на заранее подготовленную новую линию обороны (на старые немецкие позиции, шедшие по линии Пинск – Барановичи – восточнее Вильнюса), то у тарана возникла проблема: если он и дальше будет двигаться в том же направлении, то упрется в литовскую границу. Поэтому Тухачевский развернул его на юг для «прижатия остальных ее (польской армии, – Ю.М.) сил к Пинским болотам»

Поляки опять ничего не поняли и вместо того, чтобы сбежаться к Пинским болотам и ждать, когда их там прижмет таран пехотных масс, они ушли из этой местности и заняли старые немецкие позиции.

Надо сказать, что тараном служила 15-я армия с примыкающими к ее флангам 3-й (левый) и 4-й (правый фланг) армиями. Но собственно таран – это 15-я армия, для чего ее особо укомплектовали и вооружили. Кроме этого, ей назначили узкую полосу наступления, в связи с чем она шла в два эшелона, т. е. очень медленно. Кроме того, Тухачевский ввел для тарана и тактическую новинку: по ходу марша дивизии первого эшелона менялись с дивизиями второго эшелона, от чего 15-я армия передвигалась еще медленнее и, разумеется, не способна была догнать отступающие польские войска. Мало этого, остальные армии Западного фронта, более слабые, но нетаранные, передвигались значительно быстрее 15-й и как бы тащили этот таран за собой. Т. е. для остальных войск Западного фронта этот таран пехотных масс был чем-то вроде чемодана без ручки.

Когда выяснилось, что у Пинских болот поляки не ждут Тухачевского, он снова развернул таран на запад. Дойдя до старых немецких позиций, занятых поляками, таран забуксовал и три дня доказывал свою бесполезность. Но Бог не без милости, и Тухачевский не без счастья. Матка боска поляков подвела.

Теперь я хочу прерваться, чтобы обратить внимание на то, что имеется в виду под абстрактностью Тухачевского как полководца. Ведь и в майской, и в июньской операциях, планируя разгром противника, он имел в виду не войска данных конкретных поляков, которых только и надо было громить, а какого-то абстрактного, существующего только в его мыслях врага, который будет бросать ему под таран слабые резервы и ожидать Тухачевского у Пинских болот. Поскольку никакого другого реального противника разгромить тараном пехотных масс просто невозможно.

На Вислу!

Но вернемся к развитию событий. Командующий Северным фронтом поляков генерал Шептыцкий совершил ошибку, считая Тухачевского умным человеком, так как, судя по всему, все время боялся, что Тухачевский прорвет ему правый фланг (у Полесья) и окружит Северный фронт. Поскольку ничем другим нельзя объяснить то, что он на правом фланге держал основные свои силы, а на левом оставил только слабые заслоны. Надо думать, что ему и в голову не пришло, что Тухачевский и не собирается никого окружать, а ждет, когда же это Шептыцкий начнет бросать ему под таран свои слабые резервы. И наша 4-я армия, более подвижная, чем упершийся в оборону поляков таран, нашла на левом фланге поляков слабину и прорвалась: взяла Вильнюс и нависла над тылами поляков, обороняющих старые немецкие позиции. Для поляков это была катастрофа – они побежали. Западный фронт двинулся за ними в Польшу. Конечно, надо было бы уничтожать польские армии в преследовании, но разве с тараном на привязи разгонишься? Тем не менее, польские армии чуть не панически бежали по направлению к Варшаве и наши следовали за ними с приличной скоростью – почти 20 км в сутки.

В Варшаве уже от наступления Буденного началась паника, как видите, почетное имя «легендарная» 1-й Конной дал Пилсудский. А тут еще побежал и Северный фронт. Поляки не верили, что смогут устоять, не верили в свою армию, да и армия перестала верить в себя. Это – сделанные с горечью признания Пилсудского. Если бы в ту пору Тухачевский заболел тифом, оказался под арестом или заснул летаргическим сном, то Западный фронт был бы обречен на победу. Двигаясь, как пишет Пилсудский, в естественном направлении, т. е. за отступающими поляками, он единым кулаком ударил бы по Варшаве (1-я и 4-я польские армии, составлявшие Северный фронт, бежали в Варшаву, чтобы укрыться за Вислой) и на плечах отступающего противника взял бы, по меньшей мере, Прагу (пригород Варшавы на восточном берегу Вислы). Поляки и так уже посылали делегации с просьбами о перемирии, а тут бы подписали мир на любых условиях.

Но Тухачевский был здоров, свободен, деятелен и ему, стратегу, брать города так просто, как какой-то Чапаев, не пристало. И он свой фронт, который до этого шел со сжатыми в кулак армиями, хотя этого и не требовалось, перед Варшавой делит на 5 отрядов с самостоятельными задачами и пускает эти отряды в расходящихся направлениях. Мозырскую группу (57-я дивизия, сводные отряды и прибывшая с Юго-Западного фронта 56-я дивизия) он посылает брать бывшую русскую крепость Ивангород (Демблин) примерно в 80 км к югу от Варшавы, 16-ю армию направляет на Варшаву, 3-ю армию – на бывшую русскую крепость Новогеоргиевск (Модлин) примерно в 30 км севернее Варшавы, а 15-ю и 4-ю армии – далеко на северо-запад. Три последние армии должны были найти в нижнем течении Вислы переправы, перебраться на западный берег и там, свернув на восток, начать штурмовать Варшаву с запада. Заметим, что Варшава тоже была русской крепостью и в связи с этим наиболее хорошо защищена именно с запада.

Даже враг такого не придумал бы уже по двум обстоятельствам. Сидя в Минске, Тухачевский имел связь с войсками от случая к случаю. Как мы выше видели, накануне его приказ просто не дошел до 4-й армии, и та не ударила в тыл 5-й польской армии, атакующей наши 3-ю и 15-ю армии. И при такой связи распускать войска в разные стороны, лишая их локтевого взаимодействия, возможности помочь друг другу, возможности предупреждать друг друга? Как утверждает сам Тухачевский, он узнал о наступлении поляков, начавшемся 16 августа, только 18-го, когда его 16-я армия уже была разбита. (При этом, как сообщают участники этих событий, Тухачевский вообще бросил командовать фронтом, забился в личный вагон и сутки оттуда не выходил и ни с кем не общался).

Второе. Висла до Варшавы течет почти прямо на север, а от Варшавы практически на запад. Усылая основную массу войск форсировать Вислу на север от Варшавы, Тухачевский оголял тылы этих войск для удара по ним польских армий, оставшихся на восточном берегу Вислы в районе Варшавы. Т. е. неуничтоженной он оставлял в своем тылу крупнейшую группировку вражеских войск (как оказалось – 3/4 всех войск). Пилсудскому даже не потребовалось прорывать фронт (хотя он это и хотел сделать), чтобы выйти в тылы Западного фронта. Тухачевский сам ему эти тылы подставил.

Но прежде чем рассказать о развязке, давайте взглянем на дело в принципе. Тухачевский, имея в своем распоряжении огромную массу войск, прошел до Вислы, не предприняв и попытки уничтожить противостоящие ему польские армии. Он их загнал к Варшаве, повторив поход Наполеона к Москве в 1812 г., правда, с некоторыми особенностями. Барклай де Толли и Кутузов специально уводили русскую армию от боя с Наполеоном, увлекая его вглубь России, а Тухачевский поляков к Варшаве вытеснил. Но есть нюанс – Тухачевский все же Наполеоном не был.

«Блестящий» конец

Поэтому приехавшему 2 августа в Варшаву на роль Кутузова маршалу Пилсудскому, как оказалось, было еще тяжелее, чем Кутузову. Кутузов мог предсказать поступки даже хитрого, но умного Наполеона. Предсказать поступки «стратега» Тухачевского никто не мог, в чем Пилсудский и признается, и почему свои сражения с Тухачевским называет «комедией ошибок». И это спасло часть войск Западного фронта: если бы Пилсудский знал, какое идиотское решение принял 8 августа Тухачевский, то никто бы из состава Западного фронта не спасся.

Пилсудский в Варшаве попал в тяжелейшее положение – там была полная паника. Из наличных у него 20 дивизий 10,5 сидело в Варшаве, и их нельзя было тронуть. Если начать выводить хоть одну, то население решит, что армия бросает Варшаву, как уже бросила Брест, Вильнюс, Белосток и т. д. Побежало бы в Познань население Варшавы, а вслед за ним и оставшиеся дивизии. Нужна была хоть маленькая победа под Варшавой, чтобы под ее прикрытием начинать задействовать дивизии, забившиеся в Варшаву.

И Пилсудский тоже 8 августа принимает решение и отводит к югу от Варшавы 4 дивизии 4-й армии, не успевших проскочить в столицу. Добавляет к ним еще одну дивизию, дает несколько дней на приведение этих войск в порядок и принимает личное командование этой группировкой. Полагая, что Тухачевский как умный человек ведет весь фронт к Варшаве, он собрался ударить во фланг его фронта, как он считал, по Мозырской группе, добиться успеха и под флагом этого успеха начать вводить в бой дивизии из Варшавы. 16 августа ударная группа поляков наносит удар в северном направлении, но вместо Мозырской группы попадает в открытые фланг и тыл дивизий 16-й армии. В два дня распыляет три дивизии этой армии, остальные бегут на восток. («Большая часть этих остатков была выловлена местным населением, устроившим настоящую охоту за ними», – пишет Пилсудский). Далее на севере находилась 3-я армия, из-за неорганизованности самих поляков ей удалось быстро отойти и спастись. Но она освободила фронт для удара глубоко в тылы 15-й и 4-й армий, и поляки ударили по ним, быстро выйдя на границу с Восточной Пруссией и полностью отрезав эти армии от России. Из Варшавы хлынули массы польских войск на восток, преследуя и добивая бегущие на восток части Красной Армии. 15-я и 4-я армии сделали попытки пробиться на восток, но не сумели. Часть дивизий 15-й были разбиты, а две вместе с 4-й армией перешли границу с восточной Пруссией и сдались немцам. Практически через три дня после польского удара Западный фронт перестал существовать.

(Перешло границу Польши в составе Западного фронта по данным на 2 августа 794 645 человек, сколько вернулось обратно, мне неизвестно).

Потеря такого количества войск, да еще и в виду начала наступления Врангеля, поставили правительство большевиков в безвыходное положение – они срочно заключили мир, по которому отдали Польше огромные территории Польши и Белоруссии.

Теперь по поводу того, что поляки так легко разгромили огромное количество войск Красной Армии, которые, по словам Пилсудского, просто разбегались. Тут, конечно, есть и пропагандистское преувеличение, но, судя по тому, что пишет Тухачевский о комплектовании своего фронта, Пилсудскому можно и поверить.

Ведь к маю на Западный фронт прибыли хотя и малочисленные, но обстрелянные дивизии Красной Армии с освободившегося деникинского и других фронтов гражданской войны. Но в бездарной майской операции Тухачевского они понесли большие людские потери. Майская операция закончилась 8 июня, а июльская началась 4 июля. У Тухачевского было меньше месяца для комплектации фронта личным составом, и он укомплектовал его местным населением, а в работе с мирными жителями он был большой искусник. (При подавлении тамбовского восстания даже отравляющие газы предполагал применять против непокорных деревень).

Комплектовал он фронт так. «По сведениям, имевшимся у нас, Западный фронт (местность, где находился фронт, – Ю.М.) был переполнен дезертирами из числа призывных годов. Мы рассчитывали, что при правильно поставленной кампании можно будет извлечь из деревень до 40 000 дезертиров». Этим стратегическим умельцем «была поставлена в самых широких размерах суровая карательная власть». Что именно это означает, Тухачевский не пишет, но не исключен и расстрел семьи дезертира, поскольку «начались явки дезертиров добровольно… В течение июня месяца было изъято около 100 000 дезертиров, что в два с половиной раза превысило наши надежды», – радуется полководец. Таким же манером и из освобождаемых областей Белоруссии «извлекли» еще 30 000 человек. Даже если не обсуждать моральное состояние этих бойцов революции, несших знамя марксистского пожара в Европу, что они могли представлять собой как солдаты, не имея и месяца для обучения? А ведь абстрактный полководец считал их реальной боевой силой.

И вот Тухачевский, этот абстрактный болтун с задатками, бесценными для жандарма, становится теоретиком и светочем военной мысли СССР предвоенной поры. Действительно, полководец С. М. Буденный учится в военной академии, а бездарная посредственность Тухачевский в ней лекции читает. Учит, как надо проводить «блестящие» операции. Да, готовить поражения 1941 г. наша военная наука начала сразу после победы в гражданской войне.

Вопрос

На фоне воспоминаний полководцев Второй Мировой войны, которые по сути (скажем откровенно) являются смесью брехни и хвастовства, совершенно отдельно стоят дневники начальника Генерального штаба сухопутных войск Германии, генерала артиллерии Ф. Гальдера. Он их писал для себя, очень откровенно и никогда бы полностью не опубликовал. Но случилось благое дело для историков – его дневники расшифровали (Гальдер писал их стенографической скорописью) и перевели для Нюрнбергского трибунала. То есть, хотя это и субъективная правда (так ее видел Гальдер), но это, безусловно, правда.

Давайте войдем в обстановку немецкого Генштаба накануне и в первые дни после нападения Германии на СССР.

21 июня 1941 г. записи в дневнике начинаются словами: «Условный сигнал „Дортмунд“ (приказ о начале наступления), означающий проведение операции, передан». В середине дня тревожная сводка: «Сведения о противнике: На отдельных участках замечена повышенная внимательность русских. (Перед фронтом 8-го армейского корпуса противник занимает позиции)». 8-й армейский корпус входил в 9-ю армию немцев, она изготовилась к наступлению против войск Прибалтийского особого военного округа. А там наши войска действительно приводились в боевую готовность, в отличие от Западного особого военного округа предателя Павлова, подставившего свои армии под удар немцев. В конце дня Гальдер снова подсчитывает соотношение сил: 141 дивизия у немцев и 213 дивизий у нас.

22 июня 1941 г. Советский Союз атакован по всем границам! Гальдер и Паулюс обсуждают вопрос, пойдет ли Англия на мир в связи с началом войны против СССР. Сводки с границы обнадеживающие – захвачено много мостов и переправ.

23 июня 1941 г. Тут следует сказать, что по плану «Барбаросса» немцы должны были разгромить наши войска у самых границ. И вот первое, неприятное для Гальдера сообщение.

Утренние донесения за 23.6 и полученные в течение ночи итоговые оперативные сводки за 22.6 дают основание сделать вывод о том, что следует ожидать попытки общего отхода противника. Командование группы армий «Север» считает даже, что такое решение было принято противником еще за четыре дня до нашего наступления.

В пользу вывода о том, что значительная часть сил противника находится гораздо глубже в тылу, чем мы считали, и теперь частично отводится еще дальше, говорят следующие факты: наши войска за первый день наступления продвинулись с боями на глубину до 20 км, далее – отсутствие большого количества пленных, крайне незначительное количество артиллерии, действовавшей на стороне противника, и обнаруженное движение моторизованных корпусов противника от фронта в тыл в направлении Минска. Перед фронтом группы армий «Юг» противник также отводит свои войска от венгерской границы в восточном направлении, чтобы вывести их из мешка. Установленные факты переброски войск противника к фронту на отдельных участках не противоречат этому выводу, так как эти участки таковы, что быстрое продвижение здесь германских войск может поставить под угрозу возможность отхода войск противника (например, перед фронтом танковой группы Гота, перед северным флангом танковой группы Клейста и перед фронтом 4-го армейского корпуса 17-й армии).

И в середине записей Гальдера за этот тревожный день вдруг появляется такая запись: На фронте группы армий «Центр» все идет согласно плану. Дальше всех продвинулась танковая группа Гота, в то время как танковая группа Гудериана все еще задерживается. В связи с этим может возникнуть спор с командованием группы армий «Центр» о том, должен ли Гот продолжать наступление на Минск или повернуть на север в направлении Полоцка. Фон Бок[3] с самого начала был против совместного наступления обеих танковых групп па Смоленск и хотел нацелить группу Гота севернее. В этом случае танковые группы Гота и Гудериана оказались бы разделенными почти непроходимой полосой озер и болот, что могло бы дать противнику возможность по отдельности разбить их обе. Эту опасность следует учитывать, тем более что именно русские впервые выдвинули идею массирования подвижных соединений (Буденный) (выделено мной, – Ю.М.), а на основании отдельных донесений о перебросках русских войск в тыл можно предполагать, что противник пытается сосредоточить свои подвижные соединения в глубине обороны.

А вот эта запись интересна. Во всех мемуарах немцы заявляют свое авторство на «блицкриг», в крайнем случае отдают авторство конкретному генералу – Хейнцу Гудериану, и вдруг – Буденный?! Маршал, которого чуть ли не каждый историк считает необразованным солдафоном, туповатым «Ванькой», и вдруг автор главной идеи войн XX века?!

И заметьте, что ведь это записано в дневнике, не предполагавшемся для печати. Следовательно, между собою немецкие генералы авторство массирования подвижных соединений отдавали отнюдь не Гудериану, они считали, что Гудериан позаимствовал свои идеи у С. М. Буденного. Но какие? Это вопрос? Да, вопрос, и я попробую пояснить, в чем тут дело и почему Гальдер боялся, что русские могут разбить танковые корпуса группы армий «Центр» по одному.

О творчестве генералов

Искусство полководца требует от него знания и умения в огромном количестве вопросов подготовки, вооружения, обучения, воспитания, обеспечения и т. д. и т. п. Любой из этих вопросов может оказаться решающим в предстоящем сражении. Но непосредственно на поле боя генерал может проявить себя как полководец практически одним-единственным способом – маневром своих войск, маневром их огня, их силы.

Маневр может иметь различную цель – послать войска в атаку, вывести их из-под огня, отвести на новые позиции и т. д. Цель любого маневра – нанести противнику потери большие, чем понес сам, и этим заставить его подчиниться своей воле (сдаться или отступить). Если сравнивать полководца с боксером, то такого рода передвижения войск в бою равносильны набору очков на ринге. Но, как и в боксе, полководец всегда стремится выполнить маневр так, чтобы он для противника был равносилен нокауту или нокдауну. Суть нокаутирующих маневров (при равных по качеству и силе противниках) в том, чтобы получить возможность бить противника по частям, причем, эти части противника должны быть существенно слабее тех своих войск, которые их бьют. В ходе маневрирования полководец стремится создать местный многократный перевес в силах и немедленно им воспользоваться.

Давайте проясним себе суть этого маневра на элементарном примере. Представим, что у противников абсолютно равные по качеству войска и у каждого армия состоит из трех стрелков. Вероятность попадания стрелков в цель 33 %, т. е. из трех выстрелов один будет удачным. Итак, три солдата сближаются с тремя солдатами противниками и обе стороны дают залп. По одному стрелку с каждой стороны падает. (Один выстрел из трех попадает в цель.). Оставшиеся снова дают залп, и снова с каждой стороны падает по стрелку.[4] Оставшиеся стрелки стреляют и падают – противники перебили друг друга. То есть, когда равные по силам противники сходятся, то в конечном итоге кто-то победит (как Наполеон на Бородинском поле), но победа ему достанется такой ценой, что будет далеко не в радость, а порой такая победа равносильна поражению.

А теперь представим, что вы выводите все тех же трех ваших солдат на трех солдат противника, но так, чтобы они попадались вашим солдатам по одному. Три ваших солдата дают залп, противник тоже стреляет и падает мертвым. При этом среди ваших трех может оказаться никто не задетым, ведь вероятность попадания одного солдата с одного выстрела, как мы договорились, всего 1/3. Ваши солдаты подходят ко второму солдату противника, второй залп, и он тоже падет. Подходят к третьему – и с ним то же самое. Так среди ваших трех солдат может не оказаться ни одного пораженного.

Вот это и есть смысл того, зачем надо противника бить по частям. Результат этого примера будет еще более убедительным, если солдаты вооружены холодным оружием – как одному с саблей драться против трех?

К этой высшей цели маневрирования стараются прийти полководцы в ходе сражения. Чтобы достичь этой цели, Фридрих II проводил «косую атаку». Наполеон строил полки в казавшиеся всем дикими колонны.

Но должен сказать, что в военном деле ничего не бывает догмой, все зависит от конкретного противника, местности и многого другого. Суворов, к примеру, предлагал так:

«Линиею против регулярных, кареями против басурман, колонн нет. А может случитца и против турков, что пятисотному карею надлежать будет прорвать 5-ти или 7-ми тысячную толпу с помощию фланговых кареев; на тот случай бросится он в колонну; но в том до сего нужды не бывало. Есть безбожные, ветреные, сумасбродные французишки. Они воюют на немцев и иных колоннами. Естьли бы нам случилось против их, то надобно нам их бить колоннами ж».

И все же у полководцев всегда остается мечта о нокаутирующем сражении не только против толп «бусурман», но и о сражении, которое они проведут против очень сильного противника, и так, что противник будет разбит, а свои войска понесут минимальные потери. Повторю, против сильного противника такое сражение без разгрома его по частям провести нельзя. Все полководцы такие возможности искали и такие сражения проводили до начала XX века. Но здесь наступил кризис.

Кризис военного искусства

Первая Мировая война началась, казалось бы, как обычно. Полководцы начали энергично маневрировать войсками, стремясь завести их в слабые тылы противника, стремясь навалиться на его отдельные соединения мощными силами и уничтожить их. Однако не прошло и полугода, как армии всех стран зарылись в землю и какое-либо маневрирование войсками прекратилось. Почему?

Тут вот в чем дело. Для победы надо атаковать противника, атаковать хотя бы для того, чтобы занять местность, на которой он находится. В атаке свои войска должны какое-то время бежать, ехать или скакать через пространство, которое противник простреливает. Но скорострельность оружия настолько возросла, что за те несколько минут, которые атакующие находились в полный рост на открытой местности, обороняющиеся, как бы мало их ни было, успевали нанести атакующим такой урон, что цель атаки уже никак не оправдывала потери в ходе ее.

Артиллерия кардинально вопрос не решала уже хотя бы потому, что ее наращивали все противоборствующие стороны. Сутками десятки и сотни батарей перепахивали позиции противника, а когда они замолкали, то из глубоких окопов («лисьих нор») вылезали несколько уцелевших пулеметчиков и косили наступающие цепи. Пока шла борьба с этими пулеметчиками, обороняющийся подтягивал свежие силы и свежую артиллерию, и все начиналось сначала.

(Надо отдать должное царскому генералитету, что за всю войну он не устроил Вердена или Соммы – битв Западного фронта, где немцы и французы во взаимных атаках истребили миллионы солдат без какого-либо результата.)

Первая Мировая война. Атака.

Полностью потерял значение маневр. Как бы генерал ни водил войска, как бы ни подводил свои превосходящие силы к малочисленному противнику, но в конце концов надо было его атаковать, а тот, удобно установив пулеметы, выкашивал всех наступающих.

Инженеры победили генералов. Развитие военной техники поставило крест на военном искусстве. Маршал Пилсудский пишет об этом так (выделено мной):

«Я помню, как маршал Петен, указывая мне на окровавленные холмы под Верденом, говорил, что почти миллионы людей лежат на этих изрытых гранатами полях сражений! Миллион до того бесследно погибших людей, что ныне кости обоих противников лежат перемешанными между собою и их не отличат ближайшие родственники! Настолько огромны катакомбы во имя возрождения движения, которое пало побежденным в мрачных окопах!

Хорошо помню те времена. Находясь в глухих пущах волынского Полесья, я тоже работал над окопами. Вековые сосны падали под топором для того, чтобы проложить дороги там, где до того времени ходили только лоси. Тянулись телеграфные и телефонные провода в местностях, куда некогда заглядывали только волки и тетерева. В покрытых проволокой полях перед окопами воистину можно было заблудиться даже при ясном солнышке. Я строил убежища – и подземные, из громадных древесных бревен, и надземные, из таких же бетонных чурбанов, – чтобы в глухих пущах могли поселиться люди. Строились узкоколейки там, где до того времени плохонькая лошаденка, лениво передвигавшаяся по болотистым дорогам, удовлетворяла людские надобности. По железным дорогам и узкоколейкам катились к нам не только продовольственные припасы для выросшего среди пущи нового военного города, не только массы строительного материала, который ежедневно расходовался с криком «Еще! И еще!», но катились также и эшелоны живого военного материала – людей. Куда? Из одного окопа в другой, из одного военного города в другой – такое же случайно образовавшееся скопище солдат.

Был я в окопах; помню свой тщетный смех, когда в один прекрасный день на Стоходе только одна моя рота, производившая набег, была поддержана в своем движении двадцатью с лишним батареями разных калибров, разного вида орудий, развивавших пекло огня.

Битва под Верденом, 1916 г., 700 000 убитых

Я думал поэтому в те времена, что война не только вырождается, но она вообще должна исчезнуть навсегда. Когда погиб главный элемент победы – движение, военная работа сделалась каким-то бессмысленным, диким методом убийства людей. Я не мог себе представить, чтобы человечество в состоянии было предпринять еще раз подобную попытку, чтобы оно еще раз захотело ломать и коверкать жизнь целых стран для питания окопов, а стратегия и военное искусство, закрывши от стыда глаза, выводили бы только цифру убитых, цифру уничтоженных существ для определения победы на основе этого кошмарного подсчета. Радовался я тогда в окопах. Значит, война исчезнет! Наконец-то покончит сам с собой этот кошмар, тяготевший над столькими людскими поколениями! Он выродится настолько, что искусство, не украшая природы войны, одним только своим видом отвратительного машинного истребления людей оттолкнет от себя даже самых горячих своих приверженцев. Война исчезнет вместе со всеми ее последствиями! Это – так думал я – принесет облегчение и моей родине – жертве войны! Но вместе с тем и жаль было мне этого небесного искусства, которым человечество на протяжении тысячелетий отмечало свое движение вперед. Военное искусство, породившее стольких великих людей, в которых непонятная сила вложила такую чародейскую мощь, что своим творчеством – победой – они порождали новые исторические творения, способные жить целые века. Найдет ли человечество другие методы ускорения своего исторического творчества? Вот вопросы, которыми я как командир бригады, заброшенной в окопы, задавался, строя свои выводы о будущем».

Этот текст Пилсудского довольно напыщен, тем не менее он недвусмысленно показывает состояние генералов Первой Мировой. Война перестала в них нуждаться, им невозможно было реализовать свой творческий потенциал, они стали не нужны своим странам. Теперь побеждала не та страна, у которой самые лучшие генералы, а та, у которой большие людские ресурсы – большая способность перемолоть их в бессмысленных атаках и контратаках.

Суть проблемы

В подготовке профессионалов есть дефект – они о своем деле знают и к своему делу бывают приспособлены гораздо хуже, чем любитель или даже случайный человек. Опыт работы в «Дуэли» это часто подтверждает. К примеру, наиболее толковую статью о физическом смысле теории относительности Эйнштейна после многих дискуссий написал не доктор физических, а доктор технических наук, для которого эта теория является не более чем увлечением. Но он сделал то, чего до него не удосужился сделать ни один «профессиональный» физик – он отыскал и разобрался с исходными данными опытов Майкельсона по замеру скорости света.

Вспомним, как «профессионалы»-генетики шельмовали Лысенко, но ведь именно Лысенко в области изучения наследственности сделал больше, чем все эти генетики вместе взятые.

В военном деле случилось то же самое. Решение возникшей перед генералами проблемы нашли не генералы (а один из авторов не был и военным).

Сформулируем проблему: война потеряла движение и превратилась в позиционную потому, что атакующий в последнем рывке терял больше, чем достигал в результате этой атаки. Решение этой проблемы было найдено, но сначала поговорим об одной очевидной вещи.

Если ты много теряешь при последнем решающем рывке, то уничтожай противника издалека. Это ведь, казалось бы, должно быть всем ясно.

Как это было решено в РККА, будет показано далее, а сейчас обращу внимание, что речь идет именно об уничтожении противника издалека, а не о стрельбе на большие расстояния. Поясню, чего не понимали в этом вопросе генералы РККА.

Чтобы уничтожить противника издалека, мало далеко стрелять, нужно сначала отыскать противника, найти, где он. А для этого в первую очередь нужно не пушки и пулеметы совершенствовать, а оснащать войска средствами разведки и связи разведчика со стреляющим. Нужно насыщать войска оптикой: прицелами, биноклями, стереотрубами, дальномерами. Нужны приборы: звукоулавливающие, радиопеленгующие, нужны радары. Нужны очень точные топографические карты. Нужны авиаразведка и связь, связь, связь.

Но вернемся к теме. Как ни уничтожай противника издалека, а последний бросок все равно нужно делать – все равно придется поднять людей в атаку на виду у уцелевших пулеметчиков противника. Проблема как была, так и остается.

Но у этой проблемы очевидно и решение: нужно найти способ, при использовании которого противник не мог бы стрелять по твоим атакующим войскам. Любой способ!

«Профессионалы», генералы Первой Мировой его найти не смогли. Первым его нашел политик – Уинстон Черчилль. Правда, в юности он все же закончил кавалерийское училище, а в годы Первой Мировой он даже посидел в окопах Франции, командуя батальоном Королевских шотландских стрелков. Так что в армии он человек не совсем посторонний, но и не генерал. А генералы ту технику, которую нашел Черчилль для решения проблемы, категорически отвергали, не желая и разговаривать с ее конструкторами. Генералы рассуждали, как профессионалы.

– Известен автомобиль и гусеничный трактор. Автомобиль может ездить быстро и медленно, а трактор – только медленно. Известен автомобиль, укрытый броней и с пулеметами – бронеавтомобиль. Ну, зачем нужен еще и медленно движущийся гусеничный трактор с броней и пулеметами – танк?

Английский танк.

И изобретатель танка ходил из одной генеральской приемной в другую, пока не попал к Черчиллю. Тот сразу понял, зачем войскам нужен танк. Попробуем понять и мы, что для войны означала эта, по словам английских генералов, «безумная затея Уинстона».

Полковник Черчилль и его заместитель майор Синклер, 1916 г.

Когда своя артиллерия прекратит артподготовку по позициям противника и его пулеметчики подготовятся встретить огнем атакующую пехоту, им навстречу выползут танки, которые передавят пулеметы и не дадут оставшимся стрелкам противника поднять голову до тех пор, пока своя пехота не ворвется на атакуемые позиции. Поле боя изрыто траншеями и воронками, никакой автомобиль по нему не проедет, а танк проедет!

Черчилль решил эту задачу войны, но… Но только в тактическом плане. То есть, с помощью танков роты, батальоны и полки добивались тактических успехов – продвижения вперед на 5—10 км, но там, где их уже не прикрывал огонь своей артиллерии, стояла артиллерия противника и она мигом кончала и с танками, и с дальнейшим продвижением пехоты. Как применить танк для решения оперативных задач генералы Первой Мировой войны так и не смогли придумать.[5]

Что касается английских и французских генералов (наши тоже оказались не лучше), то замечу, что французы не смогли решить эту оперативную задачу до поражения Франции в войне с немцами в 1940 г., а до английских генералов решение этой оперативной задачи стало доходить только в 1942 г. С опытом Первой мировой войны и Гражданской войны в России разобрались только немцы.

В мае 1940 г. они напали на Францию, имея во всей Германии всего 3387 танков и самоходно-артиллерийских установок. Через две недели французы и англичане фактически прекратили сопротивление. К Новому году немцы, наконец, подсчитали, сколько же трофеев они взяли у сдавшихся французов и удравших на Острова англичан, и начальник Генштаба сухопутных войск Германии Ф. Гальдер записал в своем дневнике 23 декабря 1940 г.: «Трофейные танки: 4930 шт.…» И это были очень неплохие танки, немцы их охотно брали себе на вооружение танковых батальонов Резерва главного командования.

То есть, танки у англичан и французов были, только в головах у их генералов ничего не было. Никто, кроме немцев, не догадался, что танк сам по себе ничего не значит – никакое их количество ни бой, ни войну выиграть не даст, если ты не способен грамотно их использовать, не понимаешь зачем они нужны.

Н. И. Махно

А если понимаешь, зачем нужен танк, то тогда в частных случаях и без них можно обойтись.

Как видите, немцы считали массирование подвижных соединений находкой Семена Михайловича Буденного, но, думаю, что на самом деле первым автором массирования таких соединений был русский крестьянин Нестор Иванович Махно – человек, который меньше всего хотел быть военным.

По убеждениям Нестор Махно был анархистом-коммунистом, за теракт был приговорен царским судом к повешению, но по молодости лет смертная казнь ему была заменена каторгой, и он 9 лет провел в кандалах, пока Февральская революция его не освободила. Вернулся Нестор в свой Гуляй-Польский район, его избрали председателем совета, одновременно он организовал сельскохозяйственную коммуну анархистов, женился, 5 дней работал в поле, остальные дни – председательствовал в Гуляй-Поле. Когда эсеры сорвали Брестский мир и немцы стали оккупировать Украину, Махно как глава местной советской власти организовывал отряды самообороны, но не командовал ими в бою. Отступил в Ростов, приехал в Москву, встречался с Лениным и Свердловым и был ими послан на организацию партизанского движения против немцев к себе на родину. Начал организовывать партизанские отряды, но ввиду того уважения, которое к нему испытывали крестьяне, он же был избран и «батькой» – военным командиром.

Н. И. Махно

Когда противоборствующие армии ведут маневренную войну, то соединение, прорвавшееся в тыл противника, по сути, является тем же, что и партизанский отряд. То есть, создав партизанский отряд, да еще и в степной Украине, где нет лесов и невозможно спрятаться надолго, Махно вынужден был сам разработать и тактику боя, и оперативные приемы. Разрабатывал он их не в кабинете, а в ходе непрерывных удачных и неудачных боев с австро-венграми и карательными отрядами, создаваемыми оккупантами из местных немецких колонистов.

Для Махно как партизана были исключены затяжные бои – в ходе такого боя к противнику подходило подкрепление. Так что ему приходилось маневрировать до тех пор, пока он не находил отряд противника, который мог уничтожить быстро. Оперативному искусству его научила жизнь и быстрее, и лучше, чем военные академии. Способ бить противника по частям для него был единственно возможным. Вот он так немцев, а потом и всех остальных и бил.

Скажем, австрийцы, собрав дружины немцев-колонистов со всех окрестных колоний, пытаются окружить его в селе, где у Махно постой. Махно с боем пробивается в степь, но не уходит далеко, а, сделав круг, заходит в тыл карателям и ждет у одной из немецких колоний возвращения ее дружины. А дружины карателей, пограбив село, давшее приют Махно, возвращались в свои колонии по отдельности и прямо в руки махновцев. Перебив одну дружину, махновцы поджигали ее колонию. Соседние немецкие колонии, увидев пожар, посылали свои дружины на помощь и… опять в руки махновцев.

Махно нигде не мог надолго остановиться, но его отряд обрастал бойцами, был в постоянном движении, и вскоре оперативного мастерства и опыта у Махно оказалось больше, чем у десятка царских генералов.

Но для быстрого передвижения надо было иметь на чем передвигаться. С кавалерией ясно, а пехота, обозы? Поскольку немцы-колонисты для него были врагами, то и пользовался он ресурсами этих колоний в первую очередь. А колонисты сконструировали повозку с колесами на рессорах – тачанку. (Русские повозки рессор не имеют.) Вот на тачанках махновцы и стали ездить, пока не обратили внимание на один момент.

Русский станковый пулемет «Максим» имеет колесики для его перекатывания, но только по полю боя. При перемещении на более-менее значительное расстояние пулемет необходимо разбирать. Не потому, что он тяжелый, а потому, что при тряске в собранном пулемете расшатывались оси, тело пулемета начинало болтаться на станине и при стрельбе «Максим» начисто терял точность. Поэтому из «Максима» немедленно открыть огонь было трудно, его сначала надо было собрать.

Перенос пулемета «Максим»

И тут махновцев осенило – тачанку-то не трясет! На рессорах она катится мягко. Они установили «Максим» на тачанке в собранном виде, готовым к немедленному огню. Получили боевую технику, способную очень быстро доставить к месту боя множество пулеметов.

При той войне, которую Махно навязывал своим противникам, они не успевали строить укрепления, поскольку просто не знали где и в каком месте Махно объявится. Бои шли на открытой местности или в населенных пунктах. И вот здесь быстрое сведение в одно место большого количества пулеметов плюс быстрое сведение к этому месту бойцов-кавалеристов дало совершенно новое качество бою, и Махно таким образом изобрел новую тактику, способную резко сократить потери своих войск при атаке.

Перед противником, которого надо было атаковать, выскакивали десятки пулеметных тачанок и, развернувшись, обрушивали на него море огня. Уцелевший противник либо залегал прямо в поле, либо сразу начинал бежать. В любом случае ему было не до стрельбы по атакующим, в этот момент кавалерия Махно его и атаковала. Махно тачанками решил тактическую проблему, которую в ходе Первой и Второй Мировых войн смог решить только танк.

Конечно, укрепленные позиции тачанками атаковать было нельзя, но ведь их и не было! Своим маневрированием Махно обеспечивал их отсутствие – не давал противнику времени их построить. То есть, Махно решал боевые задачи не только на тактическом, но и на оперативном уровне одновременно.

Этот тактический принцип – не атаковать, когда противник имеет возможность стрелять, – Махно использовал при любой возможности.

В фильме «Хмурое утро» по роману А. Толстого есть эпизод взятия махновцами Екатеринослава (Днепропетровска). По фильму план операции для Махно разработал царский офицер Рощин. Думаю, что если бы Махно действовал по плану царских офицеров, то он всю свою армию на улицах города и положил бы. Выкати деникинцы пулеметы на перекрестки – кавалеристам Махно просто некуда было бы деваться. Ведь всадник громоздкий, он не спрячется за тумбой, не заскочит в подъезд и даже залечь не сможет.

С Екатеринославом дело было не так, как в кино. Во-первых, Махно появился у Екатеринослава внезапно для белых. (Его армия численностью до 35 тыс. человек при 50 орудиях и 500 пулеметах передвигалась со скоростью до 100 км в сутки. Кавалерия всех остальных стран имела темп 35 км в сутки, пехота – 20—25 км).

Во-вторых. Была осень, базарный день. И весь Екатеринослав заполнили крестьяне близлежащих сел с возами капусты. И когда кавалерийские сотни Махно выскочили на окраины города, капуста полетела с возов, открыв спрятанные под ней пулеметы. Пулеметчики Махно открыли огонь по штабу деникинцев, по гостинице с офицерами, по казармам, не давая белым организовать сопротивление.

И уже под прикрытием этих пулеметов в город ворвались пулеметные тачанки (при четверке лошадей они, кроме пулеметчика и ездового, имели два-три бойца десанта) и кавалерия. А численный перевес в силах обеспечил быструю победу махновцев над 7 тыс. деникинцев.

А до этого в 1919 г. войска Деникина уже взяли Орел и подходили к Туле. 26 сентября бригада Махно в составе Красной Армии ночной атакой прорвала фронт и к вечеру уже была в 100 км в тылах Деникина. Походный порядок Махно строил следующим образом. В конном авангарде, идущем примерно в 40 км впереди основных сил, он сам (12 раз за войну ранен, дважды – тяжело). Далее – обоз, за ним пехота на тачанках, замыкает колонны кавалерия. Войдя в тылы деникинцев, он, разгромив гарнизоны, в полторы недели освободил от них Кривой Рог, Никополь, Гуляй-Поле. Ставка Деникина в Таганроге едва отбилась. К концу октября Махно освободил Екатеринославскую область и Екатеринослав, взял главную артиллерийскую базу белых. В войсках Деникина началась паника, в бой против Махно были посланы 3-й Кубанский конный корпус генерал-лейтенанта Шкуро и 2-й армейский корпус генерал-майора Слащева, но с большими потерями они откатились обратно. Из-за этого в белой армии был сделан еще незаслуженный комплимент немцам – был пущен слух, что Махно – это переодетый полковник немецкого Генштаба Клейст. Кстати, после войны Слащев был амнистирован большевиками и преподавал в Москве на курсах «Выстрел», а Махно работал сапожником в Париже и умер от ран и туберкулеза, едва начав писать воспоминания о гражданской войне.

Дело в том, что к концу Гражданской войны анархист Махно вошел в конфликт с большевиками – они не давали ему в Гуляй-Польском районе создать автономную анархистскую республику. Махно был объявлен бандитом, его движение – бандитизмом, бойцы его в конце концов перешли на службу в Красную Армию, а он с небольшой группой сторонников перешел границу Румынии. Воевал он внутри России, с внешним противником не сталкивался, поэтому его военные результаты и идеи за границей были неизвестны и как на генерала на него никто не смотрел.

Но ведь и в России на его опыт генералитет не обращал внимание – ни белый, ни генералы, перешедшие на сторону красных. К счастью, в Гражданскую войну войсками командовали не только они.

Пулеметная тачанка Первой Конной армии

С. М. Буденный

Осенью 1919 г. командующий Южным фронтом Красной Армии А. И. Егоров (полковник царской армии) и член военного совета фронта И. В. Сталин на базе 1-го конного корпуса создали 1-ю Конную армию. И вооружили ее точно так, как была вооружена армия Махно.

Этому способствовал командующий армии С. М. Буденный. В Первую Мировую он был унтер-офицером, награжденным 4-мя Георгиевскими крестами и 4-мя Георгиевскими медалями (больше наград солдату в царской армии просто не давали). То есть, это был человек, который о реальных боях знал не понаслышке. Поэтому Буденный немедленно ухватил и суть пулеметных тачанок, и то, как их использовать. Судя по введенным сразу после Польской войны штатам, у него в кавалерийском полку был уже пулеметный эскадрон с 20 пулеметными тачанками, а в кавалерийской дивизии пулеметный полк из трех таких же эскадронов. А Сталин в РВС Республики настаивал на принятие мер по механизации Красной Армии, поэтому у Первой Конной был отряд бронеавтомобилей и авиаотряд.

Тут что надо понять. Когда большевики начали создавать Красную Армию, то они боевые уставы и штаты частей и соединений брали у царской армии. Поэтому до Буденного кавалерийский полк (около 900 человек) имел на вооружении всего 2 пулемета на вьюках. Вызвано это было теми задачами и той тактикой, какие были у кавалерии в Первую Мировую войну.

Кавалерия должна была идти в авангарде войск и прикрывать фланги. В случае если с флангов от противника возникала угроза, то кавалеристы спешивались, коноводы уводили лошадей в тыл, пулеметы снимали с вьюков, собирали, и кавалеристы пытались ими и ружейным огнем задержать противника до подхода своей пехоты. А если в авангарде или на флангах кавалерии попадался обоз или какая-либо часть противника на марше, то кавалерия атаковала их с ходу в конном строю. (Что из этого получалось, вы прочтете ниже у Пилсудского).

И когда Первая Конная пошла походом на польский фронт, то Пилсудский ни на грамм не забеспокоился – он полагал, что к нему идет кавалерия такая же, какая была и в царской армии. Впрочем, он прекрасно об этом пишет сам.

«Правда, к нам приближалась конница Буденного. О ее движении я имел относительно довольно точные и верные сведения. Она совершала большой поход откуда-то из-под Ростова-на-Дону в составе четырех дивизий, причем все данные относительно их численного состава казались мне сильно преувеличенными. Как мною уже отмечалось, я в то время пренебрегал этим новым противником.

Как известно, военное значение конницы даже до 1914 года в понятиях многих падало все ниже. Ей предназначалась вспомогательная роль, как, например, разведке или охранению флангов, и никогда не предполагалось поручать ей самостоятельные, решающие задачи. Вместе с развитием силы огня в период огромных боевых запасов в Европе роль конницы попросту упала до нуля. Лошадей передали в артиллерию, кавалеристов поспешно переучили в пехотинцев. Поэтому-то мне казалось просто невозможным, чтобы мало-мальски хорошо вооруженная пехота с приданными ей пулеметами и артиллерией не смогла бы справиться с конницей при помощи своего огня. Впрочем, у меня имелось и личное воспоминание, когда в 1916 году моя бригада легионеров, ставшая почти изолированной на фронте, уже прорванном вокруг меня, была атакована многочисленной русской конницей на полях под Костюхновкой и Волчецком. Почти без артиллерии, ибо стреляла всего одна лишь батарея, ружейный и пулеметный огонь пехоты в каких-нибудь десять минут попросту смел атаковавшую конницу, пытавшуюся помешать нашему спокойному отходу».

К удивлению Пилсудского это оказалась не та конница и даже вообще не конница, Первая Конная была ударной силой Юго-Западного фронта. Ведь Егоров и Сталин осуществили то, что двадцать лет спустя сделают немцы в Польше, во Франции, да и у нас в начале войны.

Буденный не шел просто «погулять» в тылу у поляков – он уничтожал противника по частям, освобождая от него местности и города: Житомир, Бердичев, Новоград-Волынск, Острог, Радзивиллов, Ровно, Дубно, Броды и взял бы и Львов, если бы придурок Тухачевский не подставил полякам весь Западный фронт. Однако, взяв город, Первая Конная не могла сидеть в нем и оборонять его от контратак противника, она ведь – ударная сила! Но если город оставить, то поляки его снова займут. И Егоров со Сталиным все время придавали Буденному под командование стрелковые дивизии, которые занимали местность, отвоеванную тачанками и кавалерией Первой Конной. То есть, пехоту Юго-Западного фронта Сталин и Егоров посылали в атаку очень редко, она уничтожала врага (если приходилось) в обороне, что гораздо выгоднее!

Точно так же воевали немцы во Вторую Мировую, осуществляя свой «блицкриг». Уничтожали противника танковые корпуса (армии), а за ними занимали местность пехотные дивизии, которым порой приходилось, как жаловался Манштейн, идти по 80 км в сутки, чтобы догнать танкистов. Естественно, к тому времени развитие техники ушло на 20 лет вперед, что и определило видимую, но не принципиальную разницу между подвижными войсками немцев и Буденного.

Первая Конная к месту боя быстро стягивала превосходящие силы (превосходящий огонь оружия) при помощи лошадей, а немцы – при помощи моторов. У Первой Конной не давали противнику стрелять по своим атакующим войскам пулеметные тачанки, а у немцев – танки. У Первой Конной атаковала кавалерия на лошадях, а у немцев – мотопехота на бронетранспортерах. У Первой Конной после уничтожения противника местность удерживала следующая сзади пехота и у немцев тоже.

Вид войск разный, а философия-то одна:

– бить противника по частям;

– уничтожать противника издалека;

– все рода войск ударной группы должны передвигаться с одинаковой скоростью;

– атаковать противника только тогда, когда он не способен стрелять;

– закреплять достигнутое силами пехотных дивизий.

Вот это и ответ на наш вопрос, почему Ф. Гальдер 23 июня 1941 г. записал в дневнике, что «русские впервые выдвинули идею массирования подвижных соединений», и в скобках указал автора идеи – Буденный. У Буденного в этих подвижных соединениях было только три рода войск, передвигающихся с одинаковой и более быстрой, чем у пехоты, скоростью: пулеметные тачанки; кавалерия и немного конной артиллерии. У немцев в подвижных соединениях такими были все рода войск.

Еще вопрос

Остается горький вопрос – почему же мы, русские, сами не поняли идею, которую не только выдвинули, но и опробовали? Почему мы не сделали того, что сделали немцы, – почему не руководствовались найденными Буденным и Махно принципами и не заменили ударные кавалерийские соединения такими же по назначению механизированными. Чтобы в них были не только танки, но и самоходные орудия, бронетранспортеры, вездеходы для саперов, связистов и т. д. Ведь у нас все для этого было!

Думаю, что причину можно обрисовать так.

После Гражданской войны еще больше усилились разногласия по поводу целей русской революции между Троцким и Сталиным. Сталин был уверен, что такой целью является построение социализма только в СССР и укрепление СССР как государства. А Европа подождет.

Троцкий же считал, что СССР не более чем вязанка хвороста в огне пожара пролетарской революции во всем мире. И с ее народом считаться не надо.

Но Троцкий, к сожалению, руководил Армией до 1925 г. и всячески принижал и военные заслуги своего политического противника, и заслуги его соратников. Ведь при послевоенном сокращении армии Троцкий не нашел в ней место даже для Буденного, и того одно время пытались сделать наркомом (министром) сельского хозяйства. В 1922 г. Троцкий издает двухтомник «Гражданская война. Собрание документов и материалов по истории Красной Армии». В нем о Сталине ни слова!

Ефрейтор А. Шикльгрубер

Х. Гудериан

А ведь это было время, когда Троцкий рассаживал на кафедры академий и на ключевые посты своих людей, которые заведомо должны были отрицать любые достижения Сталина и воевавших под его началом полководцев.

Вот в это время и всплыли в проруби военной науки СССР импотентные болтуны, не только не способные родить ни одной полезной мысли, но не способные даже понять ее. Опыт, полученный Буденным, не развивался, не переносился на механизированные войска. А Сталин, к сожалению, занялся хозяйственными делами и за военные дела взялся непосредственно только с началом войны, когда генералы расписались в своем бессилии, когда начальник Генштаба РККА рыдал в ответ на вопрос, почему он не руководит войсками и почему немцы уже в Минске.

У немцев идеи, опробованные Махно и Буденным, тоже подхватывали не генералы, их проталкивал, вопреки сопротивлению генералов, капитан Первой Мировой Хейнц Гудериан с другими капитанами. Но им, к сожалению для нас, повезло: в нужное время, на нужном посту оказался не генерал, а ефрейтор Первой Мировой, и он их понял.

Ю. И. Мухин

Глава 2 ПО СЛЕДАМ ТУХАЧЕВСКОГО

За честь командиров Красной Армии!

Товарищ Мухин, я внимательно прочел Вашу статью «Проба на подлость»[6] и считаю, что знание истинной истории нашей страны очень важно для созидания лучшего будущего. Сразу замечу, что в главном я с Вами согласен – Сталин великий государственник, внесший огромный вклад в строительство Советского Союза и в победу над фашистской Германией. Однако согласиться со всем, что делалось перед войной в военно-политической области, я не могу и, прежде всего, это касается отношения к кадрам нашей армии.

Как патриот и офицер Советской Армии, отдавший десятилетия оборонной науке, я хочу вступиться за честь выдающихся полководцев Красной Армии (КА), оболганных, оклеветанных, уничтоженных вражескими спецслужбами нашими же руками.

Все что произошло в 1937—1938 гг. не укладывается в голове, и нет ответа на естественный вопрос: как могли люди, которые защищали и отстояли советскую власть, через 15—20 лет стать ее врагами? Логичнее предположить, что имела место спецоперация по уничтожению руководящих кадров КА путем оговора и последующего «форсированного» дознания. В последнее входило и длительное лишение сна, и помещение политических в камеры к уголовникам, которые за обещанные поблажки превращали жизнь арестованного в ад, угрозы пыток детей, жен или родителей подследственных, что эффективно действовало на самых мужественных людей. Именно поэтому они кончали с собой, пытаясь спасти своих близких, когда понимали, что ничего нельзя доказать следователям, нацеленным не на поиски истины, а на достижение нужного начальству результата.

Я хочу обратить Ваше внимание на тот факт, что после смерти представителей ленинской гвардии – Дзержинского и Менжинского – на посту руководителей НКВД-МВД-МГБ были такие деятели, как Ягода, Ежов, снятые со своих постов Сталиным за необоснованные репрессии, и Берия, Меркулов, Абакумов, арестованные уже после смерти Сталина. Случайно ли, что организаторы борьбы с «врагами народа» сами оказались истинными врагами советского народа? Подумайте над этим, тов. Мухин.

Примечательно, что демпресса поливала и поливает грязью Ленина, Свердлова, Сталина, обвиняя их в организации террора, но очень мало, а сейчас и вовсе прекратила обличение Берии. Причина в том, что сейчас опубликованы мемуары Аденауэра и Брандта по истечении оговоренного авторами времени, из которых документально следует, что Берия вел переговоры с руководителями Западной Германии о выводе советских войск из ГДР, о предоставлении «свободы» Прибалтике, Украине, Средней Азии, о ликвидации Варшавского договора, о введении частной собственности на заводы и банки в нашей стране. Да как же могут ругать демократы своего единомышленника за пытки и убийства коммунистов и командиров КА – какая мелочь!

Вернемся к результатам «работы» Ягоды, Ежова, Берии. Вы пишете, что «в 1941 г., когда КА освободилась от «верных ленинцев», такого бардака (как в боях у озера Хасан, – С.Б.) уже не было. Он повторился сегодня в Чечне».

Но это же неверно! Известно, что в 1941 г. КА имела преимущество перед немцами по численности и вооружениям, но наступление вермахта застало ее врасплох: самолеты, скученные на нескольких аэродромах (на большей части затеяли ремонт), не могли взлететь и тысячами(!) уничтожались на земле, танки без горючего и пушки без снарядов остались в парках, красноармейцы оказались в казармах или лагерях, а командиры в отпусках. В результате приграничное сражение было проиграно и миллионы (!)бойцов КА погибли или попали в плен. Сталин приказал расстрелять руководство западных округов за такой разгром.

Спрашивается, могло ли случится такое, если бы в строю остались такие военачальники, как Тухачевский, Блюхер, Егоров, Уборевич, Якир? Кто знаком с деятельностью этих полководцев, знает, что для них была характерна продуманность планов, неординарные решения, инициативные действия, определяемые только военной необходимостью, а не мнением вышестоящего лица. Они никогда не боялись брать ответственность за свои поступки.

Вы упрекаете Блюхера в том, что он хотел призвать не 6, а 12 возрастов, чтобы увеличить резерв КА, что он вел военные действия не так, как считал нужным Ворошилов, которого Вы привлекаете здесь, как военного эксперта. Ворошилова, который, будучи наркомом обороны, бездарно провел Финскую кампанию, за что был снят Сталиным со своего поста, который в 1941 г. был назначен главкомом северо-западного направления, получив в свое распоряжение мощную армейскую группировку, флот и военно-морские крепости, и отступил аж до Ленинграда, хотя обещал воевать малой кровью на чужой территории, и оттуда был снят Сталиным из-за явной угрозы сдачи того города. Больше его Сталин до руководства войсками не допускал. Так что военные советы Ворошилова надо воспринимать со знаком минус.

Не лучше воевали и Тимошенко с Буденным, которых Сталин назначил, а затем последовательно снял с постов главкомов и командующих фронтами, которые всю войну потом что-то инспектировали, кого-то представляли. Третий маршал, Кулик, тот самый, который закрыл работы по реактивной артиллерии, проводившиеся по инициативе и при постоянной поддержке Тухачевского, запретил производство «Катюш» и отправил в тюрьму разработчиков этого оружия, на войне проявил себя столь скверно, что был разжалован Сталиным за полную профнепригодность.

Так что на поверку оказалось, что воевать с немцами труднее, чем заседать в трибуналах и подписывать расстрельные списки полководцев КА.

Именно немцы подбрасывали нашим «органам» клевету и подлоги, и те верили фашистам, а не героям КА, коммунистам. Вы, тов. Мухин, пишете, что комкора Примакова подкосили документы, которые «Гитлер продал НКВД». Чудовищно: поверить Гитлеру! И это после публичного разоблачения его фальшивки о поджоге рейхстага, сделанного Димитровым на Лейпцигском процессе. Немудрено, что Примаков понял: ничего не докажешь, они действуют по указанию врагов.

Вы скажите, зачем ворошить прошлое, его не вернешь. Однако, самую страшную потерю мы понесли не тогда, в 37—38 годах, а полвека спустя. В те годы были репрессированы те, кто открыто высказывал свои взгляды, отстаивал идеи, которые считал правильными. Возможно, они ошибались, но делали это искренне, считая свой подход наиболее полезным для армии, партии и страны. А тем временем в обществе завелись и зрели такие персоны, как Горбачев, Кравчук, Ельцин, Яковлев, Шеварднадзе, Алиев, Бакатин, Рыбкин, Шушкевич и т. п., которые ни в какие оппозиции не входили, в дискуссиях не участвовали, всегда были на стороне сильного, клеймили поверженных, славословили начальству. Они не верили в социализм, думали лишь о собственном благополучии и на этом направлении переродились в скрытых, а затем и явных врагов социализма и советской власти. А когда они взобрались на самый верх, они развалили Союз, обрекли миллионы людей на смерть и лишения и привели к тому, что сейчас имеем – строй дикого капитализма. Вот какова цена борьбы с инакомыслием! Это главный урок истории.

Не дай Бог после восстановления социалистического строя нам второй раз наступить на те же грабли: членам партии Зюганова клеймить последователей Анпилова, Андреевой, Медведева, Тюлькина, навешивать на них ярлыки и делать оргвыводы, а новые гайдары, бурбулисы, поповы будут согласно кивать головами, поддакивать, топить инакомыслящих, кричать «одобрямс» и копить потенциал для социального реванша.

С. С. Бацанов, профессор

Кабинетный стратег

Это были предатели

Уважаемый Степан Сергеевич!

Сначала несколько общих замечаний.

Читайте мои статьи внимательно и не надо рассматривать те дни с позиций сегодняшнего. Это не Берия и Ежов добивались признаний с помощью уголовников и шантажа, а Гдлян и Иванов. Как я писал, даже Казанник признал, что в те годы законность не нарушалась.

Почему Вы отказываете маршалу Ворошилову в праве быть экспертом там, где экспертом может быть ротный старшина? Ведь тот бардак, что сотворил Блюхер за 10 лет своего командования на Дальнем Востоке, из приведенных фактов очевиден даже штатскому. А я писал, что приказ Ворошилова – это итог разбора боев на Хасане Главным военным советом РККА, который состоял из тт. Сталина, Щаденко, Буденного, Шапошникова, Кулика, Локтионова, Блюхера и Павлова.

С чего Вы взяли, что 37 год предопределил предательство наших дней? Ведь с тех пор сменилось несколько поколений. Все наоборот!

Жестокая расправа с предателями и предопределила то, что предателей не было лет 20—30.

Представьте, что на суде Горбачев признается, что за Нобелевскую премию и долларовый счет он предал ГДР; Бакатин признается, что за деньги передал американцам разведоборудование; Грачев – что за деньги передавал чеченцам оружие и планы операций и т. д. И неужели Вы через 50 лет будете бороться за их «честь» и утверждать, что это они сами себя «оклеветали под пытками ФСБ»? Вы что, сами не видите какая это мразь? С чего Вы взяли, что в 1937 г. ее не было?

Скажем, генерал Мерецков, который до Жукова был начальником Генштаба, говаривал за рюмкой водки генералу Павлову, командующему округом, что если немцы нападут на СССР и победят, то генералам Мерецкову и Павлову хуже от этого не будет. Я считаю этот разговор абсолютно доказанным и предательским, между тем даже с подобными настроениями Мерецков был возвращен из-под ареста в строй, а Павлов осужден за чисто воинское преступление.

Причина предательства Тухачевского и его сообщников была несколько иная, чем нынешних предателей, но это отдельная тема.

Доверяй, но проверяй

Вы упрекаете меня в том, что я верю Гитлеру, а сами беззаветно верите Аденауэру и Брандту. Они что, ваши родственники? Я заведомо не верю никому и принимаю факт к осмыслению только в случае, если на основе его оценки как факта пойму, что на него действительно можно опереться в своих рассуждениях.

Я не читал Аденауэра и Брандта, но если Вы их правильно поняли, то их свидетельствам грош цена. Такие заявления они могли делать с выгодой для Запада и при живом Берии, а не плевать на него после смерти.

Как я уже писал, в конце апреля 1945 г. по заданию Гитлера Борман доставил в бункер Рейхсканцелярии швейцарского журналиста К. Шпейделя для предсмертного интервью Гитлера. Последние вопрос и ответ таковы:

«Вопрос: О каком решении в своей жизни вы жалеете больше всего?

А. Гитлер: Разгон верхушки СА в 1934 г. и казнь Рема. Тогда я пошел на поводу у собственных эмоций, сыграли роль и грязные интриги внутри партии. Эрнст со всеми его недостатками был преданным национал-социалистом и с самого начала борьбы шел со мной плечом к плечу. Без его штурмовых отрядов НСДАП не было бы. Я знаю, многие тогда меня обвиняли в предательстве национальной революции, но вопреки всяческим слухам мною двигали только соображения морали и нравственности, я боролся за чистоту партийных рядов. Эрнст был моим другом и умер с моим именем на устах. Если бы он сегодня был рядом, все было бы по-другому. А вермахт просто предал меня, я гибну от рук собственных генералов. Сталин совершил гениальный поступок, устроив чистку в Красной Армии и избавившись от прогнившей аристократии».

Ругать генералов у Гитлера были основания: к концу лета 1942 г. немцы захватили такую часть СССР, что оставшаяся была уже слабее даже одной Германии. Хваленые немецкие генералы даже в этих условиях победить советских генералов не смогли. Эта мысль Гитлера понятна, но ему в этом интервью не было смысла делать рекламу Сталину – зачем? И почему он вообще в этот момент думал о нем? На этот вопрос уже никто не ответит, но думаю, что причина в переживаниях Гитлера за собственную ошибку – ведь это он лично в 1937 г. помог СССР избавиться от пятой колоны.

«Специалист»

Давайте смотреть на Тухачевского не как на предателя, а как собственно на военного специалиста, хотя это, по большому счету, и невозможно. С 1931 по 1936 г. он был заместителем наркома обороны по вооружению Красной Армии, а на начало 1937 г. – первым заместителем. Как блеснул его «военный талант» в этот довольно большой срок на этой ответственнейшей должности?

Для любой страны является огромной трагедией, если она ведет войну не тем оружием, которое накопила перед войной. Это означает, что огромный человеческий труд и усилия были потрачены зря, это означает, что сотни тысяч, миллионы людей были убиты в боях из-за несовершенства оружия.

Немцы практически начали и закончили войну тем оружием и той техникой, которые они разработали в период, когда и Тухачевский заказывал советским конструкторам – что проектировать, а советским заводам – что и сколько выпускать для Красной Армии.

Немецкий основной средний танк Т-IV, сравнимый с нашим Т-34 и провоевавший всю войну, был заказан конструкторам в 1935 году. Истребитель «Мессершмитт 109», по мнению некоторых – лучший самолет войны, был начат конструированием и испытаниями в 1934 году. Пикирующий бомбардировщик «Юнкерс-87» – в 1935, бомбардировщик «Юнкерс-88» – в 1936, «Хейнкель-111» – в 1935 году. Даже истребитель «Фокке-Вульф-190» – и тот в 1938 году. То есть, к началу войны немцы имели на вооружении отработанные и освоенные, не уступающие ничему образцы военной техники, которая была настолько совершенна, что не устаревала до самого конца. Достаточно сказать, что Сирия применяла немецкие танки T-IV даже в «шестидневной войне» 1967 года.

ТБ-3

А вот из оружия и техники, которые заказал для Красной Армии «выдающийся военный профессионал» маршал Тухачевский, к концу 1941 г. практически ничего не производилось – ни легкие танки серии БТ, ни средние Т-28, ни тяжелые Т-35, ни истребители И-16 и И-153, ни тяжелые бомбардировщики ТБ-3, летавшие со скоростью мотоцикла, ни «скоростные» бомбардировщики СБ. По широко известному замечанию конструктора артиллерийских орудий Грабина, если бы Тухачевский остался еще немного на посту замнаркома, то у Красной Армии не было бы и артиллерии.

Маршал М. Н. Тухачевский

Та наша техника и оружие, которые сделали войну (танки Т-34 и КВ, штурмовик Ил-2, бомбардировщик Пе-2, истребители Як, МиГ, ЛаГГ, зенитные орудия, минометы, «Катюши» и многое другое), были заказаны без Тухачевского.

Абстрактный маршал

Действия М. Тухачевского на посту замнаркома по вооружению вызвали настолько тяжелые последствия для Красной Армии, причем последствия, длившиеся вплоть до окончания войны, что его следует характеризовать только за это либо отъявленным мерзавцем и негодяем, либо дураком, случайно попавшим на военную службу.

Мессершмитт Bf-109G; 1945 г.

Фокке-Вульф-190F, 1945 г.

Юнкерс-87G, 1944 г.

Юнкерс-88P, 1944 г.

Хейнкель-111Н, 1945 г.

Военный человек, особенно руководитель, не может не обладать образным мышлением. Абстрактное мышление в военном деле губительно. Если Тухачевский не был мерзавцем, то тогда он не имел образного мышления – он не способен был представить себе ни будущих боев, ни способа применения в боях заказываемой им техники. Троцкистская прослойка генералитета Красной Армии организовала для Тухачевского мощную рекламу, хотя в сути своей ему нельзя было иметь звание выше поручика и уж, во всяком случае, его и близко нельзя было допускать к вооружению Красной Армии.

Что интересно – Сталин, похоже, видел неспособность Тухачевского образно мыслить, но, не будучи сам военным, он тушевался перед дутым военным авторитетом маршала-стратега. В 1930 г. он весьма скептически и точно отозвался об одном из военных проектов Тухачевского, но в 1932 г., когда будущий маршал затеял очередную склоку с Ворошиловым и с обидой напомнил Сталину об этом отзыве, то Сталин перед Тухачевским письменно извинился:

«В своем письме на имя т. Ворошилова, как известно, я присоединился в основном к выводам нашего штаба и высказался о Вашей „записке“ резко отрицательно, признав ее плодом „канцелярского максимализма“, результатом „игры в цифры“ и т. п. Так было дело два года назад.[7]

… Мне кажется, что мое письмо на имя т. Ворошилова, – продолжает Сталин, – не было столь резким по тону, и оно было бы свободно от некоторых неправильных выводов в отношении Вас, если бы я перенес тогда этот спор на эту новую базу. Но я не сделал этого, так как, очевидно, проблема не была еще достаточно ясна для меня. Не ругайте меня, что я взялся исправить недочеты своего письма с некоторым опозданием.

С ком. приветом, И. Сталин».

Здесь характерно даже не то, что Сталин просит извинений у Тухачевского за слова «канцелярский максимализм» и «игра в цифры», а то, что Сталин правильно распознал абстрактный образ мышления Тухачевского, но никак не связал это с его профессиональной пригодностью.

Здесь требуется обязательное отступление. Дело в том, что постановка на производство совершенно нового изделия требует порой десятилетий, даже если это делается с иностранной помощью.

Ведь для производства нужно не только иметь достаточно опытных специалистов по конструированию изделия, а опыт приобретается только с годами работы, но и развить производство комплектующих и материалов в других отраслях, скажем – в металлургии, химии, моторостроении и т. д.

Таким образом, если для войны требовалось нечто, что было в СССР в зачаточном состоянии, то оценить это нечто и своими заказами заставить промышленность освоить его производство обязан был Тухачевский.

Радиосвязь

У поражений начала войны много составляющих: это и неспособность нашего Генштаба распознать планы немцев, и острейшая нехватка младшего и среднего комсостава, и необученность войск, и несовершенство техники, и несовершенство организации. Но, думаю, ни одна из этих причин не вызвала столь катастрофических последствий, какие вызвало отсутствие в Красной Армии радиосвязи. Формально радиостанции существовали, но их было столь мало и качество их оказалось таким, что можно считать, что мы начали войну без радиосвязи. И вина в этом лежит на Тухачевском, именно он ее не развил, а после него для этого уже не хватило времени.

Почему я начал говорить об отсутствии образного мышления у Тухачевского? Потому что он заказывал огромное количество танков, он организовывал танковые корпуса (соединения, на вооружении которых находился 1031 танк!). Но без радиосвязи были бесполезны и танки, и их соединения.

Тут надо было образно представить танковую роту в реальной атаке. Вот, скажем, атакует наш передний край немецкая танковая рота. Все 10—15 танков ее связаны рациями. Танки приближаются к нашему переднему краю, и тут по ним открывает огонь необнаруженный ранее немецкими разведчиками наш противотанковый артиллерийский дивизион. Командир роты по рации немедленно дает команду роте отойти, одновременно по рации сообщает об этом в штаб. Штаб посылает приказом по радио к месту боя артиллерийских наблюдателей и те по радио вызывают и корректируют огонь гаубичных батарей по позициям дивизиона. Одновременно штаб связывается по рации со станциями наведения Люфтваффе. Те по рации вызывают на позиции дивизиона пикирующие бомбардировщики. Дивизион подавлен, танковая рота вновь атакует и прорывает оборону без потерь.

А наша танковая рота? Командир на исходной позиции вылезает из башенного люка и машет флажками: «Делай, как я». Рация только у него. Он идет в атаку впереди всех, его танки натыкаются на противотанковую оборону, как и в вышеописанном примере. Остановить танки роты без радиосвязи нет возможности, они вынуждены, исполняя приказ, идти на расстрел. Чтобы остановить роту, командир, если он еще не убит, вынужден снова вылезти из танка и махать флажками, и это на виду пехоты противника, ее снайперов и пулеметчиков.

Несколько слов для не связанных с армией читателей. В армии один в поле не воин. Сила ее подразделений, частей, соединений и объединений в том, что на противника наваливаются все сразу. Для этого надо, чтобы сведения об обстановке непрерывно поступали командиру, а его приказы – боевым единицам армии. Все это обеспечивает связь. Нет связи – нет подразделений, частей, соединений и объединений. Есть отдельные солдаты, отдельные танки, отдельные орудия. Их много, но их будет бить по частям даже очень слабый, но объединенный связью враг. Как Тухачевский мог этого не понимать?!

Без связи на земле

Если вы присмотритесь к мемуарам тех, кто начинал войну, то обратите внимание, что к 22 июня немцы забросили к нам в тыл неимоверное количество диверсантов, главной задачей которых было обрезать провода и убивать посыльных. Все! Без телефонной связи никаких армий, корпусов, дивизий и полков у нас в западных округах не стало. Вместо них образовались несколько тысяч рот и батальонов, которые действовали без единых планов и приказов. А штабные радиостанции армий, корпусов и дивизий были смонтированы в автобусах – легко распознаваемой цели для немецкой авиации. Через несколько дней не осталось и этих радиостанций.

Чтобы реально представить, что значит «иметь радиосвязь», давайте сравним насыщенность рациями наших войск и немецких.

Командующий Западным фронтом генерал армии Д. Г. Павлов объединял своим штабом 3-ю, 4-ю, 10-ю и 13-ю армии. Всего 50 дивизий всех видов, или в пересчете на подразделения, равнозначные батальону, – примерно 1300 батальонов, или более 400 батальонов, дивизионов и эскадрилий в расчете на одну общевойсковую армию. Так вот, к середине дня 22 июня командующий 3-й армией донес, что из имеющихся у него трех радиостанций две уже разбиты, а третья повреждена. Павлов из Минска запросил три радиостанции из Москвы. Ему пообещали прислать самолетом, но не прислали. Фактически с этого дня все усилия штаба Западного фронта сводились не к планированию обороны, а к тому, чтобы узнать, где находятся войска и что делают. Никакой устойчивой связи с ними не было. Фронт развалился на отдельно действующие части.

Первые дни войны. Наши заставили залечь немецкую пехоту.

На переднем крае санитар оказывает помощь раненому.

Под деревом – радист, чуть дальше привстал – второй.

А немецкий мотопехотный батальон помимо ультракоротковолновой радиостанции на каждом бронетранспортере с радиусом приема-передачи 3 км имел на таких же бронетранспортерах еще и радиостанции для связи с командованием. Этих бронетранспортеров с рациями, защищенных броней, как наши танки, и неотличимых от других типов машин, в штате немецкого мотопехотного батальона по расписанию на 01.02.1941 г. полагалось 12 единиц! Вот и сравните – в нашей общевойсковой армии, объединяющей около 400 таких подразделений, как немецкий батальон, было всего 3 радиостанции на незащищенных автобусах, а у немцев по 12 на БТРах в каждом батальоне, не считая ультракоротковолновой рации на каждой единице боевой техники.

У немцев даже командиры артиллерийских взводов имели свой БТР с рацией, а в нашей армии и в 1945 году командиры танковых бригад возили командиров дивизионов приданных им артиллерийских полков с уже появившимися рациями снаружи, на броне своих командирских танков.

Так какой нам был толк при такой связи от 10 тысяч танков в западных округах на начало войны? Какой толк был от 50 тысяч танков, которые Тухачевский хотел заказать у промышленности, без радиостанций?

Без связи в воздухе

Еще меньше было толку без связи от самолетов в войсках западных округов. Когда наши летчики знали, куда лететь и с кем драться, то дрались они неплохо даже на слабой технике. Вот пример боев 22 июня из немецкого источника.

«Наибольших успехов достиг 12-й ИАП, командир – П. Коробков, базировавшийся на аэродроме в Боушеве, около Станислава. Во время утреннего налета Ju-88 из KG 51 полк потерял 36 И-153 из 66 имеющихся в наличии. Однако уцелевшие машины поднялись в воздух и достойно ответили немецким бомбардировщикам. В длительном бою советские пилоты, потеряв три И-153, объявили о том, что удалось сбить восемь Ju-88. В действительности летчикам удалось сбить семь Ju-88, из них пять из 9-й эскадрильи, III./KG 51. Это был полный разгром. На этом злоключения III./KG 51 не завершились. В тот же самый день этот дивизион в подобной ситуации столкнулся с истребителями МиГ-3 из 149-го ИАП. Потеряв на аэродроме 21 машину, летчики подняли оставшиеся МиГи в воздух и сбили восемь (по данным Люфтваффе шесть) Ju-88 из III./KG 51. Следует отметить, что результаты, объявленные советскими пилотами, практически полностью соответствуют немецким данным о потерях».

По этим же немецким данным о потерях советская авиация 22 июня в воздухе и на аэродромах потеряла 1000 самолетов, а за первые две недели войны – 3500. Ну и что? В западных округах было 33 авиадивизии с более чем 10 тыс. самолетов.[8] Давайте посчитаем. Немцы напали на нас с 4 тыс. боевых самолетов, а у нас и через две недели осталось еще 6,5 тыс. – полное превосходство в количестве! Почему же наши войска все время были без авиационного прикрытия и поддержки? А потому что для прикрытия и поддержки сухопутных войск летчики должны были знать, кто именно в их помощи нуждается. А как это узнать без связи?

Еще в 1939 г. на 4 тыс. самолетов всех немецких ВВС приходилось 16 полков и 59 батальонов связи, то есть примерно 15 связистов на один самолет.

Командир 3-й танковой группы немцев Г. Гот так описывает второй день войны с СССР:

«Два обстоятельства особенно затрудняли продвижение 57-го танкового корпуса: 2000 машин 8-го авиационного корпуса (в том числе тяжелые грузовики с телеграфными столбами) шли за походной колонной 19-й танковой дивизии, которая, совершив ночной марш и пройдя через Сувалки и Сейны, рано утром пересекла государственную границу и остановилась вдоль дороги на привал. Этим воспользовались подразделения авиационных частей, их автомашины обогнали колонну 19-й дивизии и стали переправляться по мосту на противоположный берег Немана. Вскоре эти машины попали на плохой участок дороги, застряли и тем самым остановили продвижение боевых частей».

Заметьте – Геринг заставлял связистов Люфтваффе наступать чуть ли не впереди танков. А как же иначе? Если не связать аэродромы со станциями наведения самолетов в пехотных и танковых частях, то как же летчики узнают, где бомбить и кого защищать от бомбежек советской авиации?

Командующий Люфтваффе

Вот как, к примеру, немецкий летчик описывает обычный боевой вылет:

«Мы летели над Черным морем на высоте примерно 1000 метров, когда наземный пост наблюдения передал сообщения: „Индейцы в гавани Сева, ханни 3-4“ (Русские истребители в районе Севастопольской гавани, высота 3000—4000 метров).

Мой ведущий продолжал набирать высоту, а я прикрывал его сзади и внимательно высматривал русские самолеты. Вскоре мы набрали высоту 4000 метров и с запада вышли к Севастополю. Вдруг мы заметили истребители противника, они были чуть ниже нас. В моем шлемофоне раздался голос ведущего: „Ату их!“

Мы снизились и атаковали противника. Это были „Яки“, мы кружили вокруг них минут десять, но не смогли сбить ни одного истребителя. Вскоре противник отступил. Наземный пост наблюдения передал новый приказ: „Направляйтесь к Балаклаве, там большая группа Ил-2 и истребителей“.

Bf 109 сбавил скорость, и его пилот показал мне, чтобы дальше пару вел я. Теперь я шел впереди, а „Мессершмитт“ прикрывал мой хвост. Вскоре мы добрались до Балаклавы и увидели в воздухе разрывы снарядов нашей зенитной артиллерии. Начался новый бой с „Яками“, на этот раз мне удалось сбить одного. Объятый пламенем истребитель противника врезался в землю».

Заметьте, поскольку немцев все время с земли наводили, то они всегда начинали бой с выгодной для себя позиции и внезапно для наших.

Ф. Гальдер в своем дневнике так оценил связь Военно-воздушных сил РККА: «Наземная организация, войска связи ВВС: войск связи ВВС в нашем смысле нет… Наземная организация русских ВВС не отделена от боевых частей, поэтому громоздка, работает с трудом и, будучи однажды нарушена, не может быть быстро восстановлена».

У нас даже в 1942 г. командующий ВВС в приказе отмечал, что 75 % вылетов советской авиации делается без использования радиостанций. Они, кстати, в это время были только на командирских самолетах, а у остальных – приемники. А командные пункты авиации появились только к концу войны, да и то, судя по всему, это было далеко не то, что было у немцев.

Вот смотрите. Лучший ас СССР И. Н. Кожедуб на фронт попал в марте 1943 г., а лучший ас Германии Э. Хартман – на 3 месяца раньше. В расчете на 100 календарных дней войны Хартман совершал 161 боевой вылет, а Кожедуб – 42, боев Хартман проводил в среднем 95 в расчете на 100 дней, а Кожедуб – 15. В чем же дело? Немцы что ли не летали и Кожедубу некого было сбивать? Летали!

Просто Хартмана войска по радио непрерывно наводили, и если он не находил врага в одном месте или враг был силен, то ему указывали другое. А Кожедуб летал на «авось», жег бессмысленно бензин, вырабатывая моторесурс самолетов, которые собирали в тылу голодные и холодные женщины и дети. И в основе всего – недоразвитая радиосвязь Красной Армии.

(История нам нужна для того, чтобы не совершать ошибок в сегодняшнем дне. Но чему нас учит история по Хрущеву? Ведь и сегодня в нашей армии командно-штабные машины не бронированы и имеют столь характерные очертания, что их и чеченцы выбивали в первую очередь.

На конференции по безопасности России в одном из докладов было сообщено, что сегодня у нас все автоматические телефонные станции по контракту реконструируют американцы компьютерными системами, они же и программируют эти системы. Для чего это? Для того, чтобы в угрожающий момент по всей России вышла из строя телефонная сеть?)

Поклонник Дуэ

Итальянский генерал Джулио Дуэ выдвинул идею, что победу в будущей мировой войне определят только военно-воздушные силы. Та страна, которая сумеет уничтожить авиацию противника и разбомбить его города, будет победительницей.

Города – это очень большая цель. И когда летчик с большой высоты целится в Кремлевский дворец, но попадает в ГУМ – это тоже неплохо. Когда город бомбят 1200 самолетов сразу, то кто-нибудь попадет и во дворец.

Отсюда вытекало, что необязательно иметь бомбардировщики, которые могли бы уничтожить с одного захода небольшую цель (танк, паровоз, автомашину, мост). Достаточно иметь много больших бомбардировщиков, бомбящих только с горизонтального полета и большой высоты. Короче – фронтовая авиация (авиация поля боя) не нужна.

Сторонником доктрины Дуэ был Гитлер, но отличие тогдашней Германии от СССР было в том, что Геринг наряду с тяжелыми бомбардировщиками заказал конструкторам и промышленности и пикирующий бомбардировщик Ю-87 (на котором немецкий летчик Рудель отчитался в уничтожении 600 наших паровозов), и трижды проклятую нашими войсками «раму» – немецкий разведчик и корректировщик артиллерийского огня Фокке-Вульф-189. Кроме этого, немецкие тяжелые бомбардировщики Ю-88 и Хе-111 могли и штурмовать, и пикировать, и даже быть тяжелыми истребителями. Дуэ – он, конечно, Дуэ, но и в своей голове надо же что-то иметь!

Тухачевский следовал доктрине Дуэ тупо до тошноты. В то время, когда он занимался вооружением Красной Армии, самолеты поля боя не то, что не заказывались, а и те, что имелись, планомерно сокращались. С 1934 по 1939 г. наша тяжелобомбардировочная авиация (которая в годы войны не имела никаких сколько-нибудь значительных достижений) выросла удельно в составе ВВС Красной Армии с 10,6 % до 20,6 %, легкобомбардировочная, разведывательная и штурмовая авиация снизилась с 50,2 % до 26 %, истребительная увеличилась с 12,3 % до 30 %. Как интеллектуал-экономист Гайдар пер в «рынок», так и стратег Тухачевский пер в доктрину Дуэ.

И бросились мы конструировать самолеты поля боя уже без Тухачевского только в 1938—1940 гг., в результате летчики просто не успевали обучаться на них летать. Так, к примеру, по воспоминаниям ветерана, когда они в 1941 г. пересели на пикирующий бомбардировщик Пе-2, то война заставила командование бросить их в бой, даже не дав обучиться тому, для чего этот самолет и предназначен, – пикированию. Учиться им пришлось в боях.

Наверное, в таком положении дел не один Тухачевский виноват, но ведь всех остальных считают идиотами (Ворошилова, Кулика, Сталина), и только его – «гениалиссимусом» военного искусства. Да и не это главное. Главное, что именно Тухачевский отвечал за вооружение Красной Армии тогда, когда надо было разработать оружие будущей войны. Он обязан был застрелиться, но не допустить такого положения. И не забудем – авторитет его был таков, что даже Сталин перед ним извинялся по пустячным поводам. Так что, будь он действительно военным специалистом, он бы нашел способы исправить положение.

Связь родов войск

Напоминаю, что я считаю Тухачевского предателем, но для чистоты исследования его как военного не придаю этому значения. Считаю, что он честно пытался вооружить Красную Армию.

В таком случае он не понимал, что победу делают все рода войск воедино. И не понимал этого ни в каких вопросах. А ведь военный должен ясно представлять себе как ведется бой. Возьмем, к примеру, артиллерию.

Есть орудия, из которых стреляют только тогда, когда враг виден в прицеле – противотанковые и зенитные пушки, небольшое количество легкой полевой артиллерии. Но самая мощная артиллерия стреляет с закрытых позиций, то есть сами орудия находятся в нескольких километрах от цели (сегодня – до 30—50 км). Наводят их на цель по расчетным данным.

Точно рассчитать невозможно, но даже если бы это было и так, существует масса факторов, отклоняющих снаряд.

Поэтому, хотя сами орудия располагаются так, что их расчеты не видят противника, но его обязаны видеть командиры батарей и дивизионов, которые находятся там, откуда цель видна, и которые корректируют огонь. Делают они так: сначала дают стрелять одному своему орудию и по взрывам его снарядов исправляют наводку орудий всей батареи. А когда пристрелочные взрывы начинают ложиться рядом с целью, дают команду открыть огонь всем орудиям, и уже десятками снарядов уничтожают ее.

Но это, если они цель видят. Если в районе поля боя есть каланча, высокое здание или хотя бы холмик, с которого они могут заглянуть вглубь обороны противника.

Вот немецкий генерал Ф. Меллентин критикует наших генералов: «Они наступали на любую высоту и дрались за нее с огромным упорством, не придавая значения ее тактической ценности. Неоднократно случалось, что овладение такой высотой не диктовалось тактической необходимостью,[9] но русские никогда не понимали этого и несли большие потери». Ну, а спросить Меллентина: что же тогда немцы защищали эту «высоту», если она не представляла «тактической ценности»?

Ведь если не взять высоту, то тогда некуда посадить артиллерийских корректировщиков и невозможно использовать с толком свою артиллерию. А в таких случаях артиллеристы вынуждены стрелять по площадям, фактически впустую расходуя боеприпасы.

Даже в 1943 г. на Курской дуге, когда наши войска открыли по изготовившимся к наступлению немцам мощнейший артиллерийский огонь, они вели его не по конкретным танкам, ротам или автоколоннам, а по «местам предполагаемого скопления противника». Да, нанесли потери немцам, так как кое-где противник был там, где и предполагали. Но остальные-то снаряды…

А у Меллентина таких забот не было. Если он не знал, куда стрелять его артиллерии, то вызывал самолет-разведчик. (Уже по штатам 1939 г. немецкие танковые дивизии обслуживали по 10 таких самолетов). У немцев не было тухачевских, поэтому по их заказу чехи произвели в общем-то небольшое количество самолетов-корректировщиков FW-189 (846 ед.), но эту верткую проклятую «раму», вызывающую артиллерийский огонь немцев точно на головы наших отцов и дедов, помнят все ветераны войны.

Мы иногда хвалимся, что из 1 млн. тонн стали делали в войну в десяток раз больше пушек, танков, снарядов и самолетов, чем Германия. Но ведь им и не надо было больше, поскольку они очень разумно расходовали то, что производили. И делали это потому, что их военные очень точно представляли себе, как будут протекать бои будущей войны, а наши стратеги тухачевские – нет.

Мыслитель воздушных боев

В нашей исторической науке было принято преуменьшать свои силы, чтобы как-то объяснить поражения начала войны. Сообщается, что в западных округах 4 тысячам немецких самолетов противостояло всего 1540 наших самолетов «новых типов». Имеются в виду штурмовики Ил-2, пикирующие бомбардировщики Пе-2 и истребители МиГ, ЛаГГ и Як. Ну, а почему, скажем, истребители И-153 («Чайка») и И-16 не считать «новыми» типами? Ведь И-153 выпускался по 1941 год включительно (с 1939 года их построено 3437 единиц), а у И-16 последняя модернизация (тип 24) была произведена лишь в 1940 году. Только сошли с конвейера – и уже «старый тип»?!

И-16 начал выпускаться в 1934 году, и в феврале этого же года немцы начали конструировать Мессершмитт Вf-109. В августе 1935 г. «мессер» поднялся в воздух. И Ме-109 пролетал всю войну, а И-16 уже в 1941 году – «старый тип»? Почему?

В 1940 г. на И-16 поставили двигатель в 1100 л.с., самолет весил всего 1882 кг, но летел с максимальной скоростью 470 км/час, в то время как Ме-109 уже в 1938 г. с двигателем 1050 л.с. и весом 2450 кг развивал скорость 532 км/час. А когда на Ме-109 (начало 1942 г.) поставили двигатель 1350 л.с., то он стал летать со скоростью 630 км/час, хотя и весил почти 3 т. Да, конечно, при такой скорости у Ме-109, И-16, новенький, только с конвейера, сразу становился «старым типом». Эти машины Поликарпова были конструкторскими тупиками, их невозможно было, модернизируя, поддерживать в современном состоянии сколько-нибудь длительное время. Виноват ли Поликарпов? Думаю – да.

Но огромнейшая вина лежит на тех, кто заказал ему сконструировать именно эту машину. Ведь И-153 и И-16 были машинами, в которых конструктор заложил – как главный принцип – маневренность. Совместить ее со скоростью оказалось невозможно. И поскольку заказывал вооружение Тухачевский, и именно он задал Поликарпову параметры маневренности, то именно он и виноват, что СССР потратил огромные усилия на постройку этих малопригодных для реального боя машин.

Истребитель И-16 тип 24 Героя Советского Союза Б. Ф. Сафонова, 1941 г.

Истребитель И-153 «Чайка»

Тухачевский должен был представить себе воздушный бой перед разговором с Поликарповым. И этот бой представлялся ему боем на больших дистанциях. Заказанные им истребители оснащались даже оптическим прицелом. Маневрируя (резко разворачиваясь), такой истребитель, по идее, уходил из прицела противника и, в свою очередь, мог взять его на прицел.

Но в жизни так бои не велись, поскольку попасть в самолет дальше, чем с 200 м, можно только случайно.

Для уничтожения противника истребитель обязан был подлететь к цели практически вплотную (Хартман подлетал на 20—30 м) и только после этого открыть огонь. Цель в прицеле могла быть всего несколько секунд, поэтому важна была масса секундного залпа истребителя – на него нужно было ставить много пушек и пулеметов. Но главное было – догнать и приблизиться к противнику, а для этого важна была не маневренность, а скорость.

Немецкие генералы и Геринг это понимали, а Тухачевский… учил мышей на задних лапках ходить.

Вот как в книге «Советские асы» описываются бои наших И-16 и И-153 с немецкими бомбардировщиками:

«… воздушный бой на „Ишаке“ или „Чайке“ (которых у западной границы было сконцентрировано 3311 штук, то есть 76 % парка истребителей) с Ju-88 выглядел примерно так: мы разогнали свои машины при снижении до максимальной скорости и перед первой девяткой пошли вверх. Каждый выбрал цель. Огонь вели снизу, длинными очередями по наиболее уязвимым точкам самолетов. (Огонь вели с дистанции 150—170 м). Приблизившись к самолетам противника на 50—70 м, как по команде завалились на крыло и, набрав скорость, повторили атаку, но все безуспешно. Набрать высоту после захода не хватило скорости и мощности двигателя». Или так: «… я вдруг заметил нашего И-16, летящего на перехват Ju-88. В это время Юнкерс развернулся на 180° и снова пролетел надо мной… Тянувшиеся за ним струйки выхлопных газов говорили о том, что фриц удирает на полном форсаже. Истребитель заметно отставал… И-16 дал длинную очередь вслед удаляющемуся самолету, развернулся и полетел на базу».

По сути, я ведь пишу не о Тухачевском, а о реальных причинах наших поражений в начальный период войны и о причинах неоправданных потерь в ходе ее. Поэтому следует обратить внимание на еще один аспект, на который почти никто не обращает внимания. Это разница в организации авиации у нас и у немцев.

У нас почти вся авиация входила в состав (организационно подчинялась) сухопутных войск – фронтов и армий. Казалось бы хорошо – общевойсковые командиры могли приказать летчикам исполнить те или иные задачи. Но ведь реально бои на всех фронтах сразу не велись. Где-то на одном из участков длиною в 200—300 км нами либо немцами проводилась операция, а на остальных участках 3000 км общего фронта было затишье. И в этой операции участвовала с нашей стороны только авиация этого фронта с резервами.

А у немцев было не так. У них авиация и ПВО были отдельными войсками, не подчинявшимися сухопутной армии. И в случае проведения операции немцы снимали авиацию со всех спокойных участков всех фронтов и добивались численного перевеса на нужном участке. Поэтому и летали их летчики в 5—6 раз больше, чем наши, поэтому и обходились немцы относительно небольшим количеством самолетов и летчиков.

От расстрела Тухачевского до начала войны прошло 4 года. Технику заменить уже было нельзя, разработать и поставить на производство радиостанции – тоже. Но реорганизовать управление авиации можно было. Стратег Тухачевский, будь он действительно военным специалистом типа Геринга, мог бы заняться и этим вопросом вместо бреда доктрины Дуэ.

Артиллерия

У нас как-то вошло в привычку считать, что наша артиллерия во время войны была лучше немецкой. По крайней мере в отличие от самолетов и танков формальные цифры в таблицах технических данных конкретных орудий и систем выглядят благополучно, и количество орудийных стволов в стрелковых дивизиях тех времен смотрится внушительно. Но по воспоминаниям немцев, причем не только генералов, а и воевавших на полях битв офицеров-фронтовиков, артиллерия вермахта, особенно в начале войны, значительно превосходила нашу и не только потому, что они имели лучшую артиллерийскую разведку и связь. В чем дело?

Конечно, Тухачевский чуть всю нашу артиллерию не угробил. Уже разгон единственного конструкторского бюро артиллерии (ГКБ-38) без какой-либо равноценной замены достаточен для приговора. Но дело не только в Тухачевском, в его придури безоткатных орудий или универсальных пушек. Просто и в области артиллерии создается впечатление, что заказывали ее люди, слабо представляющие себе реальный бой. Начальник немецкого Генерального штаба сухопутных войск Ф. Гальдер, к примеру, в своем дневнике записал о немецких артиллерийских конструкторах 07.12.1941 г.: «Дора» (орудие большой мощности) калибром 800 мм, вес снаряда – 7 тонн. Настоящее произведение искусства, однако бесполезное». Такое чувство, что у нас артиллерийские конструкторы старались создавать произведения искусства, а генералов, которые бы могли отделить полезное от бесполезного, в РККА было очень мало.

Василий Гаврилович Грабин, выдающийся советский конструктор, заслуженно пользовавшийся поддержкой Сталина, создал 76-мм пушку, которая по-своему является произведением искусства. Предназначалась она для вооружения артиллерийских полков стрелковых дивизий и поэтому называлась дивизионной. Интересно то, что оба маршала, отвечавших перед войной за вооружение РККА – Тухачевский и Кулик – были ею недовольны, причем, с диаметрально противоположных позиций.

Дивизионная пушка конструктора В. Г. Грабина ЗИС-3

Тухачевский требовал, чтобы дивизионная пушка была универсальной (он перед этим прочитал, что США собираются вооружать свои дивизии универсальными пушками), то есть, кроме стрельбы по пехоте и укреплениям противника могла бы пробивать броню танков и сбивать самолеты. Для исполнения двух последних назначений пушка должна была иметь высокую скорость снаряда – быть большой удельной (в расчете на калибр) мощности.

А Кулик был недоволен большой мощностью дивизионной пушки и по этой причине требовал воспроизвести боевые характеристики русской трехдюймовки образца 1902 г. Это дает повод различным литераторам выдать Кулика за ретрограда, хотя сам Грабин никогда не высказывал сомнений в профессионализме Кулика. Но, как реакция на критику, – он недоволен обоими маршалами и пушку все же сделал хотя и не универсальную, но мощную. С Тухачевским все ясно, но вот нигде не объясняется, почему Кулик хотел снизить скорость снаряда дивизионной пушки, почему хотел снизить ее мощность. Давайте попробуем объяснить это сами.

Грабин как-то в споре с танкистами заявил, что танк – повозка для пушки. Это, конечно, несколько утрировано, но в принципе верно. Танк ведь не для прогулок создается, а для уничтожения врага. Уничтожается враг пушкой, следовательно, сам танк вторичен по отношению к пушке.

Но, как ни странно, сам Грабин не обращал внимания на то, что и сама пушка не уничтожает врага, его уничтожает снаряд. Он – главное, а пушка, каким бы она ни была произведением искусства, – вторична. Во всей интереснейшей книге воспоминаний В. Г. Грабина «Оружие победы» нет ни малейшего упоминания о снарядах, которыми стреляли его пушки. Его, похоже, этот вопрос очень мало интересовал. В этом, кстати, отличие всех мемуаров наших ветеранов войны от немецких. Наших ветеранов снаряды не заботили, а у немцев, будь это генерал или летчик-истребитель, вопросу о снарядах (их качестве, силе и т. д.) всегда находится место.

Но и это не все. Сам снаряд как таковой противника уничтожает редко, в подавляющем большинстве случаев его уничтожают осколки снаряда или сила ударной волны от взрыва. И по отношению к этим факторам сам снаряд тоже вторичен.

Иными словами, грамотных военных интересуют не собственно пушки, не их стрельба и даже не снаряды, а сколько убойных осколков образуется от стрельбы в районе цели и насколько сильна ударная волна от взрыва. Это главное, это настоящее искусство и профессионализм, а все остальное – второстепенное.

Так, к примеру, Гудериан в своей книге «Танки – вперед!» к вопросу убойных качеств снаряда обращается неоднократно, скажем, обращает внимание, что в мокрую погоду осколки застревают в грязи и поражающая сила снарядов меньше, чем в сухую, а когда земля скована льдом, то наоборот – осколки рикошетируют и убойные свойства снарядов возрастают и т. д.

Когда в мае 1940 г. немцы окружили англо-французские войска под Дюнкером, то Гальдер, к примеру, записал в своем дневнике:

«По противнику трудно вести артиллерийский огонь, так как в песчаных дюнах наши снаряды не рикошетируют и не оказывают осколочного действия. (Фюрер предлагает использовать дистанционные трубки снарядов зенитной артиллерии)».

А вот что пишет маршал И. С. Конев в мемуарах «Сорок пятый», изданных в 1970 г.:

«Стремясь уменьшить потери от фаустпатронов, мы в ходе боев ввели простое, но очень эффективное средство – создали вокруг танков так называемую экранировку: навешивали поверх брони листы жести или листового железа. Фаустпатроны, попадая в танк, сначала пробивали это первое незначительное препятствие, но за этим препятствием была пустота, и патрон, натыкаясь на броню танка и уже потеряв свою реактивную силу, чаще всего рикошетировал, не нанося ущерба».

Мне даже не хочется комментировать эту цитату, из которой следует, что послевоенный Главнокомандующий Сухопутными Войсками СССР и в 1970 г. не имел ни малейшего представления о том, как действуют кумулятивные снаряды, используемые подчиненными ему войсками. Но вернемся к теме.

Во-первых, все понимают, что поражающая сила артиллерийских снарядов возрастает с их весом, который, как правило, зависит от калибра (внутреннего диаметра ствола) орудия. Чем больше вес, тем больше мощность взрывной волны, больше осколков, больше их энергия и они дальше летят.

Скажем, снаряд 76-мм пушки весит около 6 кг, а 152 мм – 48 кг. Но сказать, что второй эффективней первого просто в 8 раз – нельзя. Это уже другое качество. К примеру, в бетонный ДОТ может попасть 20 снарядов 76-мм пушки общим весом 120 кг и не причинить ДОТу ни малейшего вреда. А один снаряд 152-мм пушки его уничтожит. Не всегда экономично по небольшим целям стрелять снарядом крупного калибра, но такие снаряды всегда эффективнее более мелких. Это нам следует учесть, чтобы понять, почему немцы свою артиллерию считали более эффективной.

Во-вторых, есть вещи, которые мало кто учитывает. Это эффективность осколочного снаряда в зависимости от того, как он соприкасается с землей у цели, как он расположен по отношению к земле в момент взрыва. Если снаряд в этот момент находится параллельно земле (лежит на земле), то поражающих противника осколков он даст очень мало. Основная их часть уйдет в землю и в воздух, осколков, летящих над землей и поражающих врага, почти не будет.

Наиболее эффективен снаряд, падающий сверху, который в момент взрыва как бы стоит на своем остром конце. Вот у такого снаряда подавляющая масса осколков будет убойной, и артиллерия, стреляющая такими снарядами по живой силе противника, всегда будет эффективнее такой же по калибру артиллерии, но стреляющей снарядами, летящими вдоль земли.

Но для того, чтобы снаряд упал на землю почти сверху, нужно, чтобы пушка выстрелила вверх. Возьмем дивизионную пушку Грабина ЗИС-3. Если она поднимет ствол с максимальным возвышением в 370, то ее снаряд улетит на 13 км и там упадет близко к вертикали. Это хорошо, но если цель – группа солдат противника – замечена всего в 1 км от фронта, что чаще всего и бывало, то что делать? Либо стрелять по ней так, что снаряды будут плашмя падать на землю и давать мало осколков, либо отвозить пушку в свой тыл за 12 км от линии фронта и стрелять оттуда. По отношению к ЗИС-3 другого не придумаешь. А вот если уменьшить мощность дивизионной пушки – укоротить ствол, уменьшить вес пороха в заряде, – то это приведет к уменьшению скорости снаряда и к увеличению крутизны траектории его полета даже при стрельбе на небольшое расстояние. Пушка станет более эффективной при стрельбе по живой силе противника. Но дело не только в этом.

Если снаряд в момент взрыва находится параллельно земле, то основная часть осколков уйдет вверх и в землю. Вдоль земли полетит незначительное количество осколков вправо и влево от упавшего снаряда.

Если снаряд падает сверху и как бы «стоит» на своем остром конце, то большинство осколков разлетится вокруг места взрыва и над землей. Такой снаряд наиболее опасен.

Земля плоская только на штабных картах стратегов. В жизни она практически везде волнистая, имеет высотки, гребни, впадины, балки и т. д. Если перед фронтом есть впадина или высота и противник там накапливается (на обратном скате), то пушкой большой удельной мощности вы его достать не сможете. Снаряд, вылетающий из ствола с большой скоростью, долго летит по прямой. И он будет взрываться либо на переднем скате высоты, либо далеко перелетать. И противник будет в безопасности. А вот пушкой малой удельной мощности вы его легко достанете и на обратном скате за счет крутизны траектории полета снаряда.

Если взять нашу 76-мм пушку ЗИС-3, немецкую легкую полевую 105-мм гаубицу и поставить их рядом, то окажется, что дальность стрельбы у них примерно одинакова (13,2 и 12,3 км), то есть – они могут обстрелять вокруг себя примерно одинаковую площадь. Но у немецкой гаубицы (орудия, специально предназначенного для стрельбы по крутой траектории) на этой площади не будет ни одной точки, куда бы она не смогла послать свой снаряд весом 14,8 кг. А у пушки ЗИС-3 окажется множество «мертвых» зон (за лесом, домами, на обратных скатах, в балках и т. д.), куда она свой снаряд весом 6,2 кг послать не сможет.

При раздельном заряжании с изменением заряда гаубица может стрелять и настильно, и по нескольким крутым траекториям, забрасывая снаряд за любое укрытие.

Пушки с высокой начальной скоростью снаряда незаменимы при стрельбе по открытым быстро перемещающимся целям (танки, самолеты и т. д.) и при стрельбе на очень большие расстояния. Но в дивизиях по танкам и самолетам стреляет специализированная артиллерия – противотанковая и зенитная. А по дальним целям дивизионная артиллерия просто не стреляет – для этого есть корпусная артиллерия и артиллерия резерва главного командования (РГК).

В. Г. Грабин

И еще. Чем больше мощность пушки, тем она должна быть тяжелее и, следовательно, ее труднее перемещать с места на место, а значит и доставить туда, откуда она быстро и эффективно может поразить противника. Заслуга Грабина в том, что он 76-мм пушку ЗИС-3 со скоростью снаряда 680 м/сек сумел сделать весом всего 1180 кг. (Трехдюймовка 1902 г. весила 1100 кг при скорости снаряда всего 387 м/сек). Но немецкое пехотное 75-мм орудие, стрелявшее почти таким же по весу снарядом, как и ЗИС-3, имело вес всего 400 кг. Этот вес обеспечивал максимальную скорость снаряда 221 м/сек. А немецкое тяжелое пехотное орудие калибра 150 мм имело вес всего 1750 кг, но стреляло снарядом весом 38 кг с начальной скоростью 240 м/сек. Оба немецких орудия имели приемлемую дальность стрельбы 3,5 и 4,7 км. Этими орудиями у немцев была вооружена полковая артиллерия.

Следует сказать о ней более подробно. Возможно, полковая артиллерия и не так важна сама по себе, но по ней хорошо видна основная артиллерийская идея немцев.

Немцы, как и мы, артиллерийские системы с относительно малой скоростью снаряда и крутой траекторией полета называли гаубицами. Системы, стреляющие снарядом с большой скоростью по настильной траектории, – пушками. Но вот свою полковую артиллерию они называли своеобразно – «пехотными орудиями», поскольку их 75-мм и 150-мм полковые артсистемы обладали свойствами и пушек, и гаубиц, и минометов.

Немного отвлекусь для читателя, не сталкивавшегося с этим вопросом. То, что заряжается в винтовку, автомат, пистолет, называется «патроном». То, что заряжается в пушку – «выстрелом». Выстрел состоит из собственно снаряда, летящего в цель, и порохового заряда, находящегося в гильзе выстрела. Если снаряд и гильза с зарядом жестко соединены и заряжаются в пушку вместе, как одно целое, то такой выстрел называется «унитарным» (единым). Если в зарядную камору орудия снаряд и гильза с зарядом подаются отдельно, то этот выстрел называется «раздельного заряжания».

Артиллерийские выстрелы унитарного (A) и раздельного (B) заряжания (с демонстрационными вырезами): снаряд – 1; гильза – 2; пороховой заряд – 3. В центральной гильзе выстрела раздельного заряжания порох уложен в картузах – 4.

Унитарный выстрел хорош тем, что позволяет заряжать пушку очень быстро и позволяет легко автоматизировать процесс заряжания. Поэтому к такому выстрелу стремятся. Но когда калибр орудия возрастает до 100 мм, а вес выстрела за 32 кг, то его очень тяжело и заряжать, и подносить к орудию. Волей-неволей выстрел приходится делать раздельным, хотя немцы, к примеру, на своих 128-мм зенитных пушках применяли унитарные выстрелы весом 43,5 кг. Но существует что-то вроде правила, по которому до калибра 100 мм все выстрелы унитарные, а после 100 мм – раздельные.

Так вот, 75-мм пехотное орудие немцев имело раздельное заряжание, хотя вес выстрела к нему был менее 10 кг. То есть немцы заведомо уменьшали скорострельность орудия и увеличивали возню орудийных расчетов с заряжанием. Почему?

При раздельном заряжании можно изменить вес пороха заряда непосредственно перед выстрелом. Для этого из гильзы извлекают или в нее добавляют навески пороха, которые называют «картузами». В зависимости от веса пороха снаряд летит с меньшей или большей скоростью, дальше или ближе.

75-мм пехотное орудие немцев при заряде одного картуза пороха посылало снаряд со скоростью 92 м/сек на 800 м, а с пятью картузами – со скоростью 210 м/сек на дальность 3475 м.

150-мм пехотное орудие с одним картузом пороха стреляло со скоростью снаряда 122 м/сек на 1475 м, а с шестью картузами – со скоростью 240 м/сек на 4650 м.

Эти орудия имели возможность послать снаряд сверху вниз на голову противника, на каком бы расстоянии противник от орудия ни находился. Другими словами – стрелять так, что снаряд будет всегда давать максимальное количество осколков при разрыве и залетать в любые закрытые или защищенные участки местности (см. рисунок на стр. 105).

Еще немного для пояснения разницы в подходе к дивизионной артиллерии у нас и у немцев. Для борьбы с танками они создали нечто подобное 76-мм дивизионной пушке Грабина ЗИС-3 – свою 75-мм противотанковую пушку. Она уступала грабинской по маневренности, но, будучи чисто противотанковой, превосходила ЗИС-3 по скорости снаряда и бронепробиваемости.[10] Так вот, для этой пушки немцы вообще никогда не производили никаких снарядов, кроме бронебойных. Зачем? Зачем стрелять из нее осколочным снарядом, если при разрыве он практически не дает убойных осколков?

Так что Кулик в общем-то понимал, чего он хочет, когда требовал от Грабина снизить мощность дивизионной пушки. (Зачем же было делать противотанковой еще и артиллерию, которая должна была бороться с живой силой?) Но… соблазнились мощностью ЗИС-3, в результате получили вместо дивизионной пушки еще одну противотанковую. Немцы, когда захватили в начале войны грабинские дивизионные пушки, так их и использовали – только для борьбы с танками, как пушки противотанковой обороны (ПТО).

Кстати, некоторые историки не только Кулика, но и немцев считают дурачками за то, что на немецких танках Т-III, Т-IV и на штурмовом орудии первоначально стояли маломощные пушки. Но первоначально немецкие танки не предназначались для борьбы с нашими танками, а когда это потребовалось и пушки заменили на мощные, Гудериан переживал о снижении их эффективности при стрельбе по основным целям танков.

А наши стрелковые войска, получив дивизионную пушку ЗИС-3, остались без эффективного дивизионного и полкового орудия для борьбы с живой силой и огневыми средствами пехоты противника. И только в 1943 г. была разработана 76-мм полковая пушка, весившая 600 кг и стрелявшая снарядом, имевшим начальную скорость 262 м/сек и летевшим на 4,2 км. А в дивизионных артполках осталась все та же 76-мм пушка Грабина. Это видно по темпам производства боеприпасов. Если в 1944 г. промышленность СССР выпустила снарядов к 122-мм гаубице в 3,8 раза больше, чем в 1941 г, то к 76-мм дивизионной пушке в 10 раз больше.

Снаряды к 76-мм пушке

Между тем в дивизионных артполках и пехотных полках дивизий немцев пушек не было вообще, за исключением пушек ПТО. В немецкой дивизии артиллерийских стволов было даже меньшее количество, но в ней полевая артиллерия была представлена исключительно гаубицами – орудиями, стреляющими по крутой траектории. Подавляющее число дивизий вермахта перед нападением на СССР имели артиллерийские полки в составе 3 артиллерийских дивизионов по 3 батареи легких полевых гаубиц калибра 105 мм и тяжелый дивизион из 3 батарей тяжелых полевых гаубиц калибра 150 мм.

И Кулик, и немецкие генералы были профессионалами, а профессионал понятие «современное оружие» рассматривает только с точки зрения эффективности поражения им противника. Когда было сконструировано это оружие, для него не имеет значения. Кулик, как видим, из этих соображений требовал от Грабина воссоздать параметры русской трехдюймовки 1902 г.

Немецкая легкая 105-мм гаубица на огневой позиции.

Справа внизу солдат с дальномером. У нашей полевой артиллерии дальномеров не было.

А начальник Генштаба немецких сухопутных войск Ф. Гальдер после огромных потерь оружия в битве под Москвой записал 23 декабря 1941 г. задачу промышленности: «Возобновление в максимальном количестве производства легких полевых гаубиц, тяжелых полевых гаубиц… тяжелых пехотных орудий…» Между тем, все эти системы были сконструированы в Первую Мировую войну.

Вот из этого и складывалось преимущество немецкой артиллерии в начале войны над нашей: в 3—7 раз более тяжелые снаряды, которые падали по крутой траектории на головы наших отцов в любом укрытии. И конечно – разведка, корректировка и связь.

Артиллерия-2

Но закончить в газете тему об артиллерии предыдущей главой не удалось.

Уважаемый Юрий Игнатьевич! Прочитал в «Дуэли» от 21-го июля статью об артиллерии и сразу решил написать ответ. Я не учел, что Вы являетесь главным редактором газеты и потому позволил себе несколько раз исправить положения Вашей статьи, которые мне кажутся неверными. К сожалению, статья об артиллерии по стилю близка к «Огоньку» конца 80-х, а не к патриотическому изданию 90-х. Нужно быть объективным в оценках прошлого, но наша артиллерия, на мой взгляд, это та область, по поводу которой даже немцы слова дурного не говорили. Если хотите, можете опубликовать мою статью, никакие гонорары мне не нужны, мне просто хотелось бы донести до людей правду. Если нужны исправления, дополнения – пишите.

Или я уже действительно много знаю о Великой Отечественной войне, или эта тема никак не хочет меня отпустить по другим причинам. Начал я ее в газете исключительно для того, чтобы в ходе дискуссии понять причины наших тяжелых потерь в ту войну и, поняв, не повторить их. Чтобы научиться хотя бы раз на ошибках своих отцов и дедов, а не на своих собственных.

Но есть проблема. Как только я задену наши недостатки того или иного аспекта войны, моментально возмущаются «специалисты» и начинают защищать честь своего мундира. Затронешь авиацию, кричат – не тронь: наши авиаконструкторы и наша авиация были лучшими в мире! Затронешь танки – не тронь: наши танки самые лучшие в мире! А что случается, когда затронешь самого лучшего в мире полководца Жукова? Уму непостижимо, сколько у нас на пенсии специалистов-полководцев с кругозором в пределах мемуаров Георгия Константиновича!

Короче – в ту войну все было очень хорошо! Одно непонятно – откуда же такие потери наших войск и отчего это мы до Кавказа отступали? На курорт захотелось?

Лучший полководец Жуков с лучшими танками, пушками и самолетами в 1941 г. под Москвой обеспечил смерть 51 советского солдата за смерть одного немецкого. Это что?! Оттого, что все было хорошо?

Я долго не находил места в газете статье «Артиллерия», наконец, дал ее, и… специалист тут как тут с данной статьей. Причем она такова, что я прошу извинения у ее автора – Алексея Исаева, – но комментировать ее буду частями. Итак, он начинает.

Неужели дела в отечественной артиллерии обстояли именно так, как написал уважаемый Юрий Мухин? Да, все было именно так прискорбно, но за 3 десятилетия до Великой Отечественной, в Первую мировую войну ядром русской артиллерии была трехдюймовка, в то время как у немцев заметную роль играли орудия с навесной траекторией стрельбы (в русском корпусе было двенадцать 122-мм гаубиц, а в немецком 12 легких 105-мм и 16 тяжелых 150-мм гаубиц). Трехдюймовки совершенно не годились для выкуривания немцев из траншей, а 122-мм гаубиц было мало. Первая мировая стала триумфом гаубиц, и немцы честно развивали этот вид артиллерии, создавая такие причудливые изделия, как упомянутая Мухиным 7,5 cm IeIG с раздельным заряжанием или 15 cm sIG короткоствольная гаубица (длина ствола всего 12 калибров) большого калибра. От дивизионной пушки немцы отказались. Примерно по такому же пути развивалась артиллерия и других стран, где в дивизионной артиллерии преобладали легкие гаубицы.

Однако прогресс не стоял на месте, и на полях сражений появились танки, борьба с которыми стала одной из первоочередных задач артиллерии. Потребовались орудия с настильной траекторией и высокой скорострельностью, способные поражать танки.

Что значит «одной из первоочередных задач артиллерии» стало уничтожение танков? Миномет – тоже артиллерия. Вы что – и ему ставите задачу борьбы с танками?

При этом хотелось бы заметить, что гаубица вовсе не является идеальным средством поражения такой «горизонтальной» цели, как залегшая пехота. Снаряд, падающий отвесно и разрывающийся на «остром конце», может и хорош, но настильная траектория позволяет стрелять еще эффективнее – на рикошетах. Сталкивающийся с землей под небольшим углом снаряд словно подпрыгивает вверх на несколько метров и разрывается в воздухе, засыпая пространство под собой осколками. Залегшая пехота поражается осколками сверху, это эффективнее, чем разрыв на земле, дающий небольшой процент «полезных» осколков, летящих вдоль земли. Учитывая в несколько раз больший темп стрельбы 76-мм дивизионки за счет унитарного заряжания, можно себе представить, какой град осколков обрушится на залегшего противника. В ходе войны к снаряду ЗИС-3 был даже создан специальный взрыватель, обеспечивающий наиболее эффективное использование рикошета.

Вам следовало бы дописать, что стрельба «на рикошетах» возможна только по живой силе вне укрытий, при идеальной местности (ровной и твердой) и при угле падения снаряда не более 15°. Вам следовало бы знать, т. Исаев, что враг – он тоже не дурак, и открыто на такой местности находился очень редко уже в начале века. На что русская шрапнель эффективнее стрельбы «на рикошетах», но и она вызывала сомнения уже в русско-японскую войну.

Вам не надо представлять себе «темп стрельбы» по таблицам ТТХ (тактико-технических характеристик), а лучше поинтересоваться реальным боем: сколько времени летит снаряд до цели, сколько требуется времени, чтобы внести корректировки в прицел, снова навести орудие на цель. Именно это время определяет темп боевой стрельбы, а не время заряжания унитарным выстрелом.

Да, несомненно, «тройной универсализм» по Тухачевскому, т. е. дивизионная пушка как средство поддержки дивизии, противотанковая и зенитная – это излишество. Но универсализм по двум направлениям – противотанковый и противопехотный огонь – вполне обоснован. Здесь же мне хотелось бы высказать свое удивление в отношении противопоставления нашей 76-мм ЗИС-3 и легкой пехотной пушки немцев 7,5 cm IeIG с раздельным заряжанием. Аналогом этой пушки у нас является полковая пушка обр. 1927 г., которая, хотя и больше по весу своего немецкого аналога (900 кг), но обладает возможностью стрельбы по танкам, такое орудие неплохо себя показало в этом качестве под Москвой в 41-м. На 1 июня 1941 г. «полковушек» было почти столько же, сколько 76-мм Ф-22.

Полковую пушку образца 1927 года с таким же успехом можно считать аналогом швейной машинки, а не немецкому пехотному орудию. И не надо вспоминать про успехи нашей артиллерии под Москвой – за эти «успехи» расплатились расчеты орудий, пехота и сотни тысяч московских ополченцев.

В конце 30-х оперился и другой «гадкий утенок» Первой Мировой – миномет. Минометы стали легким, скорострельным средством, способным вести навесной огонь. Это средство позволило накрывать цели, находившиеся в лощинах, на обратных скатах высот. В СССР был создан помимо 82-мм (аналогом которого был немецкий 81-мм) миномета крупнокалиберный 120-мм миномет, который не уступал немецкой легкой гаубице на коротких дистанциях и стрелял миной, содержащей больше взрывчатого вещества (3 кг против 1,5 кг в осколочно-фугасном снаряде 105-мм легкой гаубицы немцев), и при этом весил в несколько раз меньше (282 кг против 1,9 тонны). Как аргумент привожу данные гаубицы IFH и 120-мм миномета на коротких дистанциях.

1) 120-мм миномет: начальная скорость 272 м/с, осколочно-фугасная мина весит 16,2 кг, 3 кг тола, дальность стрельбы 5500 м.

2) 10,5 cm IFH характеризуется следующими данными:

Снаряд немецкой гаубицы весил 15 кг, содержал 1,7 кг ВВ.

Как «аргумент» Вы обязаны были бы привести все данные немецкой гаубицы, а не половину их. При 6 картузах заряда эта гаубица даже в начале войны стреляла на 10,7 км.

А это значит, что если установить миномет даже в опасной близости к переднему краю, то он сможет обстрелять цели по фронту едва ли на 8 км. А гаубица, даже в 5 км в своем тылу, накроет цели на фронте в 16 км, в том числе и наши 120-мм минометы. Причем сделает это в считанные минуты. А миномет придется перемещать к отдаленной цели, теряя время.

120-мм миномет потому и назван полковым, что как дивизионное оружие – не годится.

120-мм полковой миномет

Минометы взяли на себя значительную часть задач, которые решались в Первую Мировую войну гаубицами. Это и стрельба по траншеям противника, и разрушение проволочных заграждений, и пробивание проходов в минных полях, и стрельба по обратным скатам высот. Тем самым был закрыт основной недостаток пушечной артиллерии – невозможность работать по целям в складках местности.

Поэтому, на мой взгляд, армия Германии вступила во Вторую Мировую войну с артиллерией, предназначенной для сражений Первой Мировой и идеально подходящей именно для той, ушедшей к 1941-му в прошлое, войны.

А чем это Вторая Мировая война отличалась от Первой? Пехота перестала зарываться в землю и стала атаковать по ровному месту в плотных колоннах? Увеличилось количество кавалерии – идеальной цели для рикошетирующих снарядов? Вы что же – даже сегодня не понимаете, что потребность в гаубицах еще более возросла?

Напротив, артиллерия СССР, ориентированная на универсальные дивизионные пушки и крупнокалиберные минометы больше соответствовала требованиям Второй Мировой войны. И это был осмысленный курс советского руководства. И. В. Сталин на выступлении перед выпускниками военных академий 5-го мая 1941 г. сказал: «Раньше было большое увлечение гаубицами. Современная война внесла поправку и подняла роль пушек. Борьба с укреплениями и танками противника требует стрельбы прямой наводкой и большой начальной скорости полета снаряда…». Что имелось в виду под «борьбой с укреплениями»? Вовсе необязательно превращать ДЗОТ противника в скульптуру из торчащих из земли бревен. Достаточно несколько разрывов снарядов перед амбразурой, и влетевшие в нее осколки заставят пулемет замолчать. Не менее эффективна 76-мм пушка с настильной траекторией по бронедеталям ДОТов.

Это Вы кино насмотрелись. При нашей артподготовке немцы либо покидали укрепления, либо ложились в них на землю. И осколки летели мимо них. А когда наша артиллерия переносила огонь в глубину, чтобы дать подняться в атаку нашей пехоте, немцы поднимались и косили ее из пулеметов. Укрепления требовалось разрушать полностью и надежно – сверху, гаубичными снарядами.

Для того, чтобы выстрелить по «бронедеталям» ДОТа, надо выкатить пушку руками на прямую наводку в виду расчета ДОТа, который уже пристрелял всю местность, и под огнем ДОТа пристреляться к «бронедеталям». Это же Вам не кино! И если так делали в войну, то только потому, что в дивизиях не было гаубиц подавить ДОТ с безопасного расстояния.

История знает и другие примеры удачного решения задачи создания хорошего универсального орудия. Например, американская морская 127-мм пушка с длиной ствола 38 калибров, способная стрелять по морским и воздушным целям.

Напоминаю: море – не суша, оно гладкое, корабли не прячутся в оврагах и за кустами. Поэтому морские и зенитные орудия по мощности одинаковы, и наши корабли били по немецким самолетам из главного калибра безо всякой универсализации орудий.

Грабин, создатель ЗИС-3, недаром назвал свою книгу «Оружие победы», роль ЗИС– 3 и других грабинских «дивизионок» (Ф-22, УСВ) в войне сложно переоценить. Началось все с 41-го. Оказалось, что 76-мм дивизионки – это единственные орудия советской дивизии, способные эффективно бороться с немецкими танками. Нас постигла та же беда, что и немцев – основная противотанковая пушка оказалась неэффективна против средних и тяжелых (по немецкой классификации к ним относился Т-IV) танков немцев. 45-мм пушка получила прозвище «Прощай, Родина!» из-за того, что ее снаряды не пробивали брони немецких танков, хотя должны были это делать по ТТХ. Происходило это из-за перекалки снарядов. Это тема отдельного разговора, не буду на этом сейчас останавливаться. Фактически 76-мм дивизионные пушки были одним из основных противотанковых средств РККА/СА в ходе войны. В истребительной противотанковой дивизии 1942 г. ЗИС-3 составляли 60 % орудий. Такую же существенную роль 76-мм дивизионки играли в ИПТАП (истребительно-противотанковых артиллерийских полках), сдерживавших атаки немцев под Курском. Именно советская артиллерия была названа Сталиным победителем Курской битвы. По функциям противотанкового средства ЗИС-3 была истинно универсальной пушкой – в дивизиях она помимо функций дивизионного орудия решала задачи борьбы с танками, в ИПТАП ЗИС-3 привлекались для поддержки пехоты. Главный маршал артиллерии Н. Н. Воронов вспоминает: «… основная тяжесть в борьбе с танками противника падала на истребительно-противотанковую артиллерию. …Этот вид артиллерии мы полюбили не только за меткую стрельбу по танкам противника, но и за удары прямой наводкой по отдельным вражеским орудиям и пулеметам».

Итак, из-за того, что кабинетные умники отвергли предложение маршала Кулика (предсказывавшего увеличение брони танков) создать до войны 57-мм и 107-мм противотанковые пушки, стали использовать против танков 76-мм непротивотанковую дивизионную пушку! Хорош универсализм!

Нашим кабинетным стратегам как-то в голову не приходило из-за бредовых идей универсализма, что если вражеские танки подошли к позициям дивизионной артиллерии, то это означает, что наша пехота на переднем крае уже уничтожена из-за слабой артиллерийской поддержки, а если дивизионную артиллерию расставить на переднем крае на противотанковых рубежах, то своя пехота остается полностью без артиллерийского огня и будет уничтожена противником.

Универсализм советской дивизионной артиллерии – это кретинизм советской военной мысли.

Сталин ведь требовал насытить войска пушками для борьбы с танками, он ведь не требовал оставить пехоту без артиллерийской поддержки.

Еще одним разумным, на мой взгляд, решением советского командования является исключение из состава артиллерии стрелковых дивизий тяжелых 152-мм гаубиц МЛ-20. У немцев эти орудия присутствовали на дивизионном уровне (15 cm sFH), у нас только на корпусном и в РГК. Это позволяло концентрировать тяжелую артиллерию на направлении главного удара. Теперь посмотрим, так ли замечательно обстояли дела у немцев, как рисует Юрий Мухин. Немцы столкнулись в 41-м с той же проблемой, что и РККА – 37-мм ПТП не пробивала брони средних и тяжелых советскмх танков и получила нелестное прозвище «дверной молоток». При этом основное орудие немецкой пехотной дивизии – 105-мм легкая гаубица – была для борьбы с танками малопригодна.

Да, разумеется, некоторые немецкие артиллеристы умудрялись из нее попадать в советские танки, но, по данным статистики, от огня 105-мм орудий до сентября 1942 г. наши теряли всего 2,9 % танков. Использование против танков 88-мм зениток не решало проблему, да и эффект от такого более чем 4-тонного «противотанкового орудия» был не столь большим, как принято считать. По статистике, до сентября 1942 г. на долю 88-мм зениток приходится лишь 3,4 % потерь советских танков.

Эти цифры означают только то, что легкие советские танки, да и Т-34, очень редко в те годы доходили до позиций дивизионной немецкой артиллерии. И до зенитной – тоже. Немецкая 105-мм гаубица была в состоянии вести борьбу с любыми танками, для чего она имела в боекомплекте не только бронебойные, но и кумулятивные выстрелы. Но немцам хватало на переднем крае 37-мм и 50-мм противотанковых пушек, которых в немецкой дивизии было 75 шт.

Здесь никакого преимущества перед советскими войсками, тоже использовавшими против танков 85-мм зенитку обр. 1939 года, немцы не имели. Выручала Вермахт 50-мм противотанковая пушка ПАК-38 – 54,3 % потерь советской бронетехники до сентября 42-го. Но при всех ее положительных качествах – высокая бронепробиваемость, малый вес (968 кг) – немцев не устраивала… слабость осколочно-фугасного снаряда, содержавшего всего 170 г ВВ (для сравнения – в снаряде ОФ-350 для ЗИС-3 содержалось 710 г ВВ). В результате в крупносерийное производство пошла ПАК-40, гораздо более громоздкая (1425 кг) и обладавшая ненамного более высокой бронепробиваемостью. Вопреки утверждениям Ю. Мухина, немцы выпускали к ПАК-40 осколочно-фугасный снаряд, могу даже назвать точные цифры. Например, в 1943 г. было выпущено 1347,9 тыс. осколочно-фугасных снарядов Sprgr. против 1592,6 тыс. бронебойных Pzgr. 39; 40,6 тыс. подкалиберных Pzgr. 40 и 1197,9 тыс. кумулятивных HL.Gr. (Данные из книги Hahn Fritz, Waffen und Geheimwaffen des deutschen Heeres 1933—1945). Интуитивно немцы, как мы видим, чувствовали необходимость 75-76-мм дивизионной пушки.

Приятно читать человека, который не счел за труд разобраться в немецкой интуиции. По данным сборника «Пехота вермахта» (Tornado, Riga, 1997 г.) немцы не производили осколочно-фугасных снарядов к противотанковой пушке pak 40, а указанные Вами снаряды произведены к танковым пушкам 7,5 см kwk 37 l/24 и 7,5 см KwK 37 L/43.[11]

Необходимо сказать и о том, что немцы в 1942-м сняли с производства 37-мм ПАК-35/36, а у нас «сорокапятка» оставалась на вооружении до конца войны. Почему? Помимо противотанковых функций 45-мм ПТП выполняла функции батальонного орудия, успешно выполнявшего функции сбивания пулеметов, поражения ДЗОТ в амбразуру. У немцев такого «универсального» батальонного орудия не было.

Повторяю: у немцев хватало гаубиц, чтобы не заставлять своих солдат катить под огнем к ДОТу пукалку и нести бессмысленные потери.

В отношении другого советского ноу-хау – 120-мм миномета немцы поступили проще, скопировав его в 1943 г. Бичом немецкой артиллерии была и малая подвижность тяжелых орудий, даже ПАК-40, использовавшая лафет от 10,5 cm IeFH 18/40, могла буксироваться со скоростью не более 10 км/ч, иначе просто разваливалась. В СССР тоже были проблемы с подвижностью артиллерии, во многом объяснявшиеся невысокими ТТХ тракторов. Но советские ЗИС-3 и 45-мм ПТП на автомобильных колесах с хорошим подрессориванием могли буксироваться на вдвое-втрое большей скорости обычными грузовиками, которых было в избытке. Можно назвать только одну область, в которой наблюдалось превосходство немцев – это зенитные автоматы. Вследствие увлечения Тухачевского универсальностью дивизионной артиллерии, в направлении зенитных возможностей РККА была отброшена назад в развитии зенитных автоматов, и преодолеть промахи 30-х не удалось до конца войны.

Я думаю, мне удалось показать, что нет оснований предъявлять претензии к советской артиллерии Великой Отечественной. Три столпа, на которых держалась советская артиллерия – универсальность на полковом и дивизионном уровне, использование тяжелых минометов и концентрация тяжелых орудий на направлении главного удара, – в полной мере отвечали требованиям Второй Мировой. Советские артиллеристы сполна рассчитались с немцами за поражения Первой Мировой.

Профессионал, специалист никогда не пользуется универсальным инструментом. Только специализированный инструмент может дать настоящую продуктивность. А немцы были профессионалами войны и готовили себе специализированный инструмент: для борьбы с танками – противотанковые пушки, для борьбы с пехотой – гаубицы и минометы, с артиллерией – гаубицы и дальнобойные пушки, с авиацией – зенитные пушки.

И только наши довоенные «спецы» тухачевские и иже с ним (разве что – кроме Кулика) не сделали никаких выводов из опыта Первой Мировой войны. Поскольку, как пишет т. Исаев, и в других странах понимали, что к чему, и вооружали дивизионную артиллерию гаубицами.

Вот, скажем, универсальный инструмент – складной ножичек. В нем и собственно ножик, и отвертка, и шило, и ножницы, и масса другого. Но не только повар в ресторане, а и просто домохозяйка никогда не будут им работать на кухне. Ни один слесарь не будет работать его отверткой в мастерской, ни один портной не будет кроить ткань с его помощью. Почему?

Во-первых. Универсальный инструмент из-за универсализма гораздо хуже специального и создается исключительно для случаев, когда работа им маловероятна (не ожидается), но может случиться. В таких исключительных случаях можно помучиться и с универсальным инструментом. Но если работа предполагается, то тогда профессионалы возьмут специальный инструмент. О чем думали наши военные специалисты, заказывая универсальную дивизионную пушку? Что стрелять из нее не придется?

В. Г. Грабин создал «универсальную» дивизионную пушку ЗИС-3 и собственно противотанковую 57-мм ЗИС-2 на одном лафете – у них разные только стволы. «Универсальная» пушка ЗИС-3 при стрельбе по живой силе и артиллерии противника значительно уступала любой гаубице, а для борьбы с танками была в полтора раза менее пригодна, чем пушка ЗИС-2. Противотанковая ЗИС-2 своим 57-мм снарядом пробивала на дистанции 1000 м броню толщиной 96 мм, а ЗИС-3 своим 76-мм снарядом на этой дистанции могла пробить только 61-мм броню, хотя была даже тяжелее ЗИС-2. Получили универсальную пушку и не против пехоты, и не против танков. А если бы по требованию Тухачевского сделать эту пушку так, чтобы она и по самолетам стреляла курам на смех? Вернее – «мессершмиттам» на смех?

Во-вторых. Универсализм оружия в реальном бою – обман. Умный противник (а в уме немцам не откажешь) бой ведет всеми родами войск сразу – и пехотой, и танками, и самолетами. Стреляя по пехоте с закрытых позиций, универсальная дивизионная пушка одновременно стрелять по танкам и самолетам не имеет возможности. И те качества универсализма, которые конструктор по требованию военных закладывает в пушку, становятся просто бессмысленными, мешающими в реальном бою.

Претензий к советской артиллерии ни у кого нет, есть претензии к тем, кто ее заказывал у конструкторов. Да, советские артиллеристы сполна рассчитались с немцами, и не их вина, что рассчитались они кровью советской пехоты и расчетов артиллерийских орудий.

Танковый бой

Когда говорят о величии и гениальности Тухачевского как полководца, когда стонут об его отсутствии на фронтах Великой Отечественной войны, то в качестве примера его исключительного дара военного предвидения приводят только одно – он, дескать, ратовал за создание в Красной Армии танковых корпусов. Эти люди либо совершенно не способны понять, что это за магическое словосочетание «танковый корпус», либо не хотят понять, какие именно танковые корпуса реально создавал этот стратег.

Если посмотреть на те танки, что заказывал для своих танковых корпусов Тухачевский, то поражает их боевая бессмысленность, такое впечатление, что этот полководец никогда не представлял себя ни в танке, ни в бою, и самое большое, на что способна его военная фантазия, – это учения и парады. Дело не в техническом несовершенстве танков – это дело наживное. (Не было опыта у конструкторов, не освоились смежники, что же тут поделать?) А дело в самом смысле этих танков – для какого боевого применения он их заказывал?

Если посмотреть на оружие немцев, то по его конструкции видно, что в будущей войне они видели наземный бой так:

Обороняющегося противника обстреливает и подавляет тяжелая гаубичная артиллерия и бомбят пикирующие бомбардировщики, уничтожая у того оборонительные сооружения и артиллерию. Когда артиллерия противника подавлена, к его окопам направляются танки, которые расстреливают отдельные уцелевшие пулеметные точки, минометы, сопротивляющуюся пехоту. А вслед за танками на позицию противника бросается и пехота, по которой уже практически некому стрелять. Если у противника уцелеют отдельные пушки, то немцы выдвинут к ним свои хорошо бронированные штурмовые орудия и танки и расстреляют уцелевших. То есть, бой виделся этапами: средства, могущие поразить танки, уничтожает артиллерия и авиация; средства, могущие поразить пехоту, уничтожают танки; пехота добивает остатки противника и занимает рубежи.

«Основой успешного наступления танков является подавление системы огня противника. Это должно быть обеспечено путем гибкого управления огнем самих танков и правильного распределения приданных подразделений других родов войск. Танки должны немедленно использовать результаты собственного огня, огня артиллерии и ударов авиации. Наступление нужно проводить на широком фронте и на большую глубину», – писал теоретик и практик танковых войск Х. Гудериан (здесь и далее: Х. Гудериан «Танки – вперед!»). «Во время боя офицер связи от авиации должен был постоянно информировать авиационный штаб об изменениях боевой обстановки и наводить самолеты на цель. Задача атакующих танков состояла в том, чтобы немедленно использовать результаты атаки с воздуха, пока противник не возобновил сопротивления».

Немецкие танки для борьбы с танками противника до 1942 г. не предназначались вообще. Танки противника должна была в обороне уничтожить пехота и артиллерия своими противотанковыми средствами, а в наступлении – артиллерия и авиация.

«Против танков, не препятствовавших продвижению, предпринимались только особые меры по обеспечению безопасности, например, организация прикрытия противотанковыми средствами или подготовка артиллерийского огня. Сама танковая часть ни при каких обстоятельствах не должна была отклоняться от выполнения своей задачи», – продолжает Х. Гудериан.

И это хорошо видно даже не по тому, что в начале войны в танковых войсках вермахта преобладали легкие танки, а по тому, что средние танки и штурмовые орудия имели маломощные пушки, предназначенные для стрельбы осколочно-фугасными снарядами.

Немецкий генерал Ф. Меллентин, который подполковником был у фельдмаршала Роммеля начальником оперативного отдела штаба, в своей книге «Танковые войска Германии во Второй Мировой войне» описывает бои немецких танковых дивизий с английской армией в Египте, где англичане всегда превосходили итало-немцев как в численности войск, оружия и танков, так и в формальном качестве танков – толщине брони, калибре орудий и т. д.

Немецкое «штурмовое орудие» StuG III

Тактика боев была такой. Немцы атакуют англичан. Те выдвигают навстречу немцам танки. Немцы немедленно отводят свои танки, не вступая с ними в бой, вызывают авиацию и подтягивают противотанковую артиллерию, которая расстреливает танки англичан. Немецкие танки снова наваливаются на пехоту. Но у английской пехоты тоже есть противотанковая артиллерия. Немцы снова отводят свои танки, снова вызывают авиацию и артиллерию, но на этот раз гаубичную. Орудия противотанковой артиллерии англичан уничтожаются, и на английские позиции, теперь уже безопасно, двигаются немецкие танки, уничтожают очаги сопротивления пехоты, а сразу за танками врывается немецкая пехота и сгоняет пленных в колонны.

Сам Меллентин об этом писал так:

«Чем же тогда следует объяснить блестящие успехи Африканского корпуса? По моему мнению, наши победы определялись тремя факторами: качественным превосходством наших противотанковых орудий, систематическим применением принципа взаимодействия родов войск и – последним по счету, но не по важности – нашими тактическими методами. В то время как англичане ограничивали роль своих 3,7-дюймовых зенитных пушек (очень мощных орудий) борьбой с авиацией, мы применяли свои 88-мм пушки для стрельбы как по танкам, так и по самолетам. В ноябре 1941 года у нас было только тридцать пять 88-мм пушек, но, двигаясь вместе с нашими танками, эти орудия наносили огромные потери английским танкам. Кроме того, наши 50-мм противотанковые пушки с большой начальной скоростью снаряда значительно превосходили английские двухфунтовые пушки, и батареи этих орудий всегда сопровождали наши танки в бою. Наша полевая артиллерия также была обучена взаимодействию с танками. Короче говоря, немецкая танковая дивизия была в высшей степени гибким соединением всех родов войск, всегда, и в наступлении и в обороне, опиравшимся на артиллерию. Англичане, напротив, считали противотанковые пушки оборонительным средством и не сумели в должной мере использовать свою мощную полевую артиллерию, которую следовало бы обучать уничтожению наших противотанковых орудий.

Наша тактика танковых боев была развита в предвоенные годы генералом Гудерианом, принципы которого были восприняты и творчески применены в условиях пустыни Роммелем. Их ценность полностью подтвердилась во время крупнейшего сражения, начавшегося 18 ноября 1941 года. (Хотя мы в общем уступали противнику в количестве танков, нашему командованию, как правило, удавалось сосредоточить большее количество танков и орудий в решающем месте.)».

И раз мы разговорились о теоретиках, то давайте еще дадим Меллентину высказаться и по этому вопросу:

«Эта теория Гудериана послужила основой для создания немецких танковых армий. Находятся люди, которые глумятся над военной теорией и с презрением отзываются о „кабинетных стратегах“, однако история последних двадцати лет показала жизненную необходимость ясного мышления и дальновидного планирования. Само собой разумеется, что теоретик должен быть тесно связан с реальной действительностью (блестящим примером этого является Гудериан), но без предварительной теоретической разработки всякое практическое начинание в конечном счете потерпит неудачу. Английские специалисты, правда, понимали, что танкам предстоит сыграть большую роль в войнах будущего – это предвещали сражения под Камбре и Амьеном – но они недостаточно подчеркивали необходимость взаимодействия всех родов войск в рамках танковой дивизии. В результате Англия отстала от Германии в развитии танковой тактики примерно на десять лет. Фельдмаршал лорд Уилсон Ливийский, описывая свою работу по боевой подготовке бронетанковой дивизии в Египте в 1939—1940 годах, говорит: „В ходе боевой подготовки бронетанковой дивизии я неустанно подчеркивал необходимость тесного взаимодействия всех родов войск в бою. Нужно было выступить против пагубной теории, получившей за последнее время широкое хождение и поддерживавшейся некоторыми штатскими авторами, согласно которой танковые части способны добиться победы без помощи других родов войск… Несостоятельность как этого, так и других подобных взглядов наших „ученых мужей“ предвоенного периода прежде всего показали немцы“. Вопреки предупреждениям Лиддел Гарта о необходимости взаимодействия танков и артиллерии английские теории танковой войны тяготели к „чисто танковой“ концепции, которая, как указывает фельдмаршал Уилсон, нанесла немалый ущерб английской армии. И только в конце 1942 года англичане начали практиковать в своих бронетанковых дивизиях тесное взаимодействие между танками и артиллерией».

К таким «штатским авторам» следует отнести и Тухачевского с его надутым троцкистами военным авторитетом. Спросите себя – как он видел танковый бой? Похоже – никак!

Танки Тухачевского

Возьмем его детище – тяжелый танк Т-35. Весил 54 т, имел 5 башен, 3 пушки, 4 пулемета, 11 человек экипажа. Был украшением всех парадов. Но не мог взобраться на горку крутизной более 15 градусов, а на испытательном полигоне – вылезти из лужи. Уже тогда никто не мог ответить на вопрос – как этим танком управлять в бою? Ведь его командир обязан был крутить головой во все стороны, указывая цель всем своим 5 башням, корректируя огонь 3-х орудий, при этом стреляя из своего, самого верхнего, пулемета и заряжая 76,2 мм пушку.[12]

Но даже не это главное. Тухачевский предназначал Т-35 для прорыва обороны. То есть вражеских рубежей, оснащенных артиллерией. Но дело в том, что самая маленькая пушка, которая могла встретиться на этих рубежах танку Т-35 с Первой Мировой войны, не могла иметь калибр менее 37 мм. А такая пушечка на расстоянии 500 м пробивала минимум 35 мм брони. У танка Т-35 лишь один передний наклонный лист брони корпуса имел толщину 50 мм, вся остальная броня этой махины не превышала 30 мм. На какую оборону его можно было пускать с такой броней?

Был построен 61 такой танк, в западных округах немцев встретили 48 этих машин. Известна судьба всех: 7 нашли почетную смерть в бою; 3 были в ремонте; остальные сломались на марше и были брошены экипажами.

Наши танки в придорожных кюветах, брошенные из-за поломок.

На переднем плане Т-26, на заднем пятибашенный Т-35.

Примерно таким же был и другой танк для прорыва обороны – средний танк Т-28 с тремя башнями. Только у этого самая толстая броня была 30 мм. Их было построено более 500 единиц, но судьба их точно такая, как и всех танков Тухачевского, которым можно дать единое собственное имя «Смерть танкиста».

Но тяжелых и средних танков имени Тухачевского хотя бы было относительно немного. Иначе обстоит дело с легкими танками. В 1931 году был принят на вооружение и поставлен на производство английский танк «Виккерс», забракованный английской армией. Лобовую броню он имел 13 мм, весил первоначально 8 т и с двигателем в 90 л.с. мог развить скорость до 30 км/час. Его модернизировали, в результате чего он стал весить более 10 т, а лобовая броня на башне выросла до 25 мм, на корпусе – до 16 мм. Изготовили этих танков (под названием Т-26) к 1939 г. около 11 тыс. единиц. Зачем Тухачевскому потребовалось такое количество малоподвижных и почти небронированных машин, что они должны были делать в его танковых корпусах – мне непонятно.

Еще менее понятно – зачем, уже имея легкий танк, закупать еще один, теперь уже у американского изобретателя-одиночки Д. Кристи. Этот изобретатель первым предложил иметь катки на всю высоту гусеницы танка. Это разумное предложение было внедрено во многих странах. Но мы купили в 1931 г. его танк не за это, а за то, что он одновременно был и скоростным автомобилем. Сняв гусеницы, образцы этого танка могли развить на американских автострадах скорость до 122 км/час. Надо сказать, что несмотря на эти соблазнительные цифры, ни одна страна, кроме СССР с Польшей, эту глупость не закупала и не производила. Почему?

В идее такой танк имел кажущееся преимущество в следующем. Танки – очень нежные машины. У них очень мал моторесурс, их тяжелонагруженные механизмы быстро выходят из строя. Скажем, танки того времени уже через 50 часов работы требовали ремонта. Когда упоминавшийся тяжелый танк Т-35 в ходе испытательного пробега заставили пройти 2000 км, то при этом сменили три двигателя. Это касается танков как таковых и во всем мире. Танк – это машина не для поездок, а для боя. Поэтому вне боя ее стараются беречь. То есть, если требуется перевезти танки на большое расстояние, то их везут по железной дороге.

Возник у Тухачевского соблазн – если танк поставить на колеса, то он будет быстро ехать, механизмы меньше износятся. Следовательно, его можно будет перегонять самоходом, а не на поезде. (Чем не нравился Тухачевскому поезд или автотрейлер, сейчас уже не у кого спросить).

Но дело в том, что очень быстро едет только один танк и по автостраде. В реальной жизни, по реальным дорогам колонна танков (а они движутся колоннами) больше 20—25 км/час не развивает даже сегодня. Так что колеса на танке изначально нужны, как зайцу стоп-сигнал.

Дикость этого проекта еще и в том, что наша танковая промышленность только становилась на ноги, специалисты только приобретали опыт, и давать им в производство такую бессмысленно сложную машину было просто преступно. Ведь в этом танке помимо собственно танковых механизмов есть еще и автомобильные. Начать танкостроение с такого танка – это значит обречь танковые войска на постоянные поломки техники, на снижение нормативов времени для обучения экипажей практическому вождению.

Но, главное, это был, как и самолет И-16, конструкторский тупик. Никакое увеличение мощности двигателя этого танка никак не увеличивало его бронезащиту, он не становился совершеннее. Этих танков, названных БТ (быстроходные танки), разных серий было изготовлено почти 8 тыс. единиц. Последняя, самая современная модификация его, названная БТ-7М (700 машин), выпускалась в 1939—1940 гг. Давайте сравним ее с немецким легким танком чешского производства 38(t). Этот танк сконструирован чехами в 1938 г. для своей армии, но производили они его для немцев до 1942 г. Танк надежен и без затей. А для наглядности сделаем сравнение и с нашим средним танком Т-34.

Как видно из таблицы, наш легкий танк БТ-7М почти на 50 % тяжелее немецкого легкого танка и двигатель имеет в 4 раза мощнее, но броню… в 2,5 раза тоньше! При этом 38(t) имеет вполне приемлемую для танка скорость. А ведь в 4 раза более мощный двигатель – это и во много раз большая стоимость всех механизмов, их вес, сложность, расход ГСМ. И все во имя чего? Во имя цифры «86 км/час на колесах»? Которая никому не была нужна и никогда не затребовалась.

А теперь представим, что эти легкие танки атакуют передний край.

На немецком переднем крае наш БТ-7М встретит немецкая (уже тогда маломощная) легкая 37-мм пушечка. Но эта пушка, как я уже писал, пробивает с 500 м броню в 35 мм. Следовательно, немецким артиллеристам оставалось только увидеть этот танк… и с ним покончено. У немцев были также тяжелые противотанковые 20-мм ружья, которые на дальности в 300 м пробивали броню в 40 мм. А еще у них были легкие, калибра обычной винтовки, противотанковые ружья, которые на дальности в 300 м пробивали броню 20 мм. Крыша у БТ-7М была толщиной в 6 мм, саблей ее, конечно, не возьмешь, но сверху его мог расстрелять обыкновенным пулеметом любой самолет.

А немецкий 38(t) на нашем переднем крае мог встретить самое мощное советское, собственно противотанковое средство – нашу 45-мм пушку. Она с 500 м пробивала 42 мм брони. Да, но у танка 38(t) лобовая броня 50 мм! Этому легкому танку не надо было даже ждать в подмогу средние танки или штурмовые орудия – он и сам мог справиться с такой пушкой. Недаром, по грустной статистике, на один подбитый немецкий танк приходилось 4 наших уничтоженных 45-мм пушки и только 57-мм пушка довела это соотношение до 1:1.

Добавим, что по заказу Тухачевского промышленность с 1933 г. еще произвела около 4 тыс. единиц плавающих танков, вооруженных пулеметами, и с броней в 6—8 мм.

Колесно-гусеничный танк БТ-7

Немецкий танк чешской конструкции и производства 38 (t)

Напоминаю, что немцы и не собирались своими танками воевать с нашими, но, тем не менее, исключая пулеметный Т-1, практически любой из их танков на 22 июня 1941 г. мог справиться с этой нашей армадой металлолома, задуманной Тухачевским. С воздуха простым пулеметом ее могло расстрелять все, что летало.

«На Востоке же, наоборот, опасным противником русских танков стал немецкий самолет-истребитель. Серьезные успехи, достигнутые немецкой истребительной авиацией, общеизвестны».

(Х. Гудериан)

Советская 45-мм противотанковая пушка в бою

Немецкая 37-мм противотанковая пушка в бою

В напавших 22 июня 1941 г. на СССР войсках Германии было 3582 танка и штурмовых орудия. Из них 1404 средних Т-III и Т-IV и 1698 легких всех типов. О том, как именно применялись танки в боях, Гудериан писал:

«Наши тяжелые танки использовались главным образом для поддержки пехоты или танков в крупных наступательных боях. Для выполнения всех других задач применялись только средние и легкие танки, причем последние привлекались прежде всего для выполнения разведывательных задач и для охранения».

Зачем Тухачевскому для «охранения и разведывательных задач» требовались десятки тысяч легких танков? Кто на это сегодня ответит?

Еще один маразм

Этот недостаток в наши танки ввел Тухачевский, но причина его в пренебрежении мнением рядовых танкистов со стороны всех маршалов и конструкторов и после него. Ни в одном из наших танков, даже в совершенных тогда Т-34 и КВ, не было собственно командира. Должность эта была, но командир сам обязан был стрелять из пушки в легких и средних танках, а в тяжелых – заряжать пушку и стрелять из верхнего, самого удобного пулемета. Из-за этого командиры танков не успевали исполнять свои обязанности – наблюдать за полем боя, указывать цель, направление движения, корректировать стрельбу.

Когда немцы начали знакомиться с нашими танками, доставшимися им в трофеях, их это поражало. Поражало это дикое непонимание основ танкового боя. Когда они в захваченной Чехословакии рассмотрели уже готовые танки 38(t) и увидели, что там только три человека экипажа, то они вернули танки чехам и заставили их переделать машины, сделав на них командирскую башенку и командирское место.

В начале войны немецкие танкисты неожиданно для себя встретились с нашими тяжелыми танками КВ, и те вынуждали их принимать бой. Командир 41-го танкового корпуса немцев генерал Райнгарт так описал свое впечатление:

«Примерно сотня наших танков, из которых около трети были Т-IV (средний немецкий танк с пушкой 75 мм и лобовой броней в 60 мм – Ю.М.) заняли исходные позиции для нанесения контрудара. Часть наших сил должна была наступать по фронту, но большинство танков должны были обойти противника и ударить с флангов. С трех сторон мы вели огонь по железным монстрам русских, но все было тщетно. Русские же, напротив, вели результативный огонь. После долгого боя нам пришлось отступить, чтобы избежать полного разгрома. Эшелонированные по фронту и в глубину русские гиганты подходили все ближе и ближе. Один из них приблизился к нашему танку, безнадежно увязшему в болотистом пруду. Безо всякого колебания черный монстр проехался по танку и вдавил его гусеницами в грязь. В этот момент прибыла 150-мм гаубица. Пока командир артиллеристов предупреждал о приближении танков противника, орудие открыло огонь, но опять-таки безрезультатно.

Один из советских танков приблизился к гаубице на 100 метров. Артиллеристы открыли по нему огонь прямой наводкой и добились попадания – все равно, что молния ударила. Танк остановился. «Мы подбили его», – облегченно вздохнули артиллеристы. «Да, мы его подбили», – сказал командир гаубицы. Вдруг кто-то из расчета орудия истошно завопил: «Он опять поехал!» Действительно, танк ожил и начал приближаться к орудию. Еще минута, и блестящие металлом гусеницы танка словно игрушку впечатали гаубицу в землю. Расправившись с орудием, танк продолжил путь как ни в чем не бывало».

Советский тяжелый танк КВ образца 1939 г.

Советский КВ образца 1939 г., захваченный немцами, модернизированный и использованный в боях с нами. Как видите, первое, что сделали немцы, – установили командирскую башенку.

Советский КВ после дальнейшей немецкой модернизации – немцы установили на нем мощную 75-мм пушку, т. е. то, что предлагали сделать маршал Г. И. Кулик и конструктор В. Г. Грабин.

Снаряд этой гаубицы был хотя и фугасным, а не бронебойным, но весил 43,5 кг. От такого снаряда любой немецкий танк просто разлетелся бы на части. Казалось бы, все хорошо, и наши даже немногочисленные КВ могли уже в начале войны выбить всю немецкую бронетехнику. Но… Танкист из немецкого 1-го танкового полка так вспоминает бой 24 июня 1941 г. у г. Дубисы:

«КВ-1 и КВ-2, с которыми мы столкнулись впервые, представляли собой нечто необыкновенное. Мы открыли огонь с дистанции 800 метров, но безрезультатно. Мы сближались все ближе и ближе, с противником нас разделяли какие-то 50—100 метров. Начавшаяся огневая дуэль складывалась явно не в нашу пользу. Наши бронебойные снаряды рикошетировали от брони советских танков. Советские танки прошли сквозь наши порядки и направились по направлению к пехоте и тыловым службам. Тогда мы развернулись и открыли огонь вслед советским танкам бронебойными снарядами особого назначения (PzGr 40) с необычайно короткой дистанции – всего 30—60 метров. Только теперь нам удалось подбить несколько машин противника».

Смотрите, наши танки проехали в десятках метров мимо немецких и не заметили их, не расстреляли. Почему? Ведь в КВ было 5 человек экипажа! Было-то было, да что толку?

Механик-водитель смотрел в единственный триплекс, видя перед собой несколько метров дороги. Рядом с ним пулеметчик смотрел в прицел шаровой установки размером с замочную скважину только около 200 мм длиной. Наводчик смотрел в прицел пушки, у которого угол обзора всего 7 градусов, радист вообще смотровых приборов не имел, а командир обязан был на полу танка вытаскивать из укладки снаряды и прятать в нее стреляные гильзы. Кому же было за полем боя смотреть? У командира КВ даже люка не было, чтобы выглянуть и оглядеться.

Надо сказать, что необходимость в танке собственно командира вызывает у ряда наших читателей сомнение. Оно естественно. Когда мы начали заниматься на кафедре военной подготовки, то эта должность и у нас вызывала недоумение. Механик-водитель ведет танк – это понятно. Наводчик стреляет – понятно. Заряжающий заряжает орудие и пулеметы – понятно. А командир просто сидит и ничего не делает! Почему бы ему самому из пушки не стрелять?

Рассмотрим только один элемент работы командира танка – корректировка огня пушки. Пушку в цель наводят с помощью оптического прицела. Если в него глянуть, то в центре видна прицельная марка (угол вершиной вверх), иногда говорят – «перекрестье прицела». И сетка делений в тысячных, т. е. 1/1000 круга. Виден в прицел очень небольшой кусочек местности. Возьмите лист бумаги, сверните его в трубку и посмотрите в нее. Столько видно и в прицел. Наведите трубку на какой-то предмет и подпрыгните так, чтобы этот предмет оставался в видимости в трубке. У вас не получится, он пропадет из поля видимости и вам потребуется время, чтобы вновь навести трубку на этот предмет. То же происходит и при выстреле пушки, когда танк вздрагивает.

Первый выстрел делают, подведя в прицеле прицельную марку в центр цели. Но обычно и прицел несколько сбивается: и температура воздуха влияет, и ветер, и масса других факторов. В результате снаряд первого выстрела ляжет где-то рядом с целью. Очень важно заметить где! Потому что следующий выстрел нужно делать с учетом промаха, с учетом отклонения снаряда от цели – с корректировкой.

Но, повторяю, танк при выстреле вздрагивает, цель выскакивает из поля зрения прицела, и если снаряд бронебойный (со слабым взрывом или вообще без взрыва), а расстояние до цели относительно небольшое (снаряд летит секунду или менее), то наводчик не способен увидеть, куда снаряд упал, и не способен скорректировать огонь.

Это делает командир, он и корректирует огонь, скажем: «Фигура вправо, выше пол-фигуры». И следующий снаряд ляжет в цель.

Вот конкретный бой той войны, рассказанный ветераном – механиком-водителем БТ-7. В начале войны их танк вел бой даже не с танком, а с немецкой танкеткой – слабобронированной машиной, вооруженной обычным пулеметом. Немецкий пулеметчик ничего бэтэшке сделать не мог, его пули отскакивали от лобовой и бортовой брони. Но и командир-наводчик нашего танка ничего не мог сделать танкетке – он стрелял из пушки, но не видел, куда попадают снаряды, не мог скорректировать себе огонь, не мог попасть. Тогда он навел пушку на танкетку, открыл люк, под его защитой высунулся из башни и выстрелил, чтобы наконец понять, куда попадают его снаряды. В это время немецкий пулеметчик дал очередь по люку, пули пробили 6-мм броню, командир был убит, механик вывел танк из боя – стрелять стало некому. Бэтэшку победила боевая машина, которая и доброго слова-то не стоит.

Танкетка и БТ-7

Конечно, в таком требовании наших кабинетных военных к танкам не только Тухачевский виноват, но маразм этот был заложен в конструкцию танков им, просуществовал он до 1942 г. и стоил нашим танкистам тысяч и тысяч жизней.

Танковый блеф

Считается, что Тухачевский был такой великий стратег, что даже немцы у него учились своему блицкригу.

Между тем, как ни сильны танки, но они являются только средством усиления пехоты, поскольку только та территория считается завоеванной, на которую ступила нога пехотинца. Можно утопить весь вражеский флот, можно забросать территорию авиабомбами, можно изъездить ее на танке, но пока на данной территории не закрепился пехотинец – она все еще принадлежит врагу. Это аксиома войн, и именно ее стратег Тухачевский не понимал, если не был откровенным врагом.

Гудериан это понимал и еще в 1936 г. записал главную мысль блицкрига:

«Задача пехоты состоит в том, чтобы немедленно использовать эффект танковой атаки для быстрого продвижения вперед и развития успеха до тех пор, пока местность не будет полностью захвачена и очищена от противника».

Иными словами, в танковых войсках ударная сила – танки, но основная сила – пехота.

Техника немецкой танковой дивизии на 1941 г.

Танковые роты T-IV

Танковые роты T-III

Танковые роты T-II

Роты мотопехоты

Роты тяжелого оружия

В своем «Воспоминании солдата» Гудериан пояснял (выделено мною, – Ю.М.):

«В 1929 году я пришел к убеждению, что танки, действуя самостоятельно или совместно с пехотой, никогда не сумеют добиться решающей роли. Изучение военной истории, маневры, проводившиеся в Англии, и наш собственный опыт с макетами укрепили мое мнение в том, что танки только тогда сумеют проявить свою полную мощь, когда другие рода войск, на чью поддержку им неизбежно приходится опираться, будут иметь одинаковую с ними скорость и проходимость.

В соединении, состоящем из всех родов войск, танки должны играть главенствующую роль, а остальные рода войск действовать в их интересах. Поэтому необходимо не вводить танки в состав пехотных дивизий, а создавать танковые дивизии, которые включали бы все рода войск, обеспечивающие эффективность действий танков».

Поэтому уже к началу Второй Мировой войны в танковых дивизиях вермахта, при общей их численности примерно в 12 тыс. человек, соотношение танковых и пехотных частей было 1:1 – одна танковая бригада (324 танка и 36 бронеавтомобилей) и одна стрелковая. А в тех корпусах, что создавал Тухачевский в 1932 г., на 2 механизированные бригады (500 танков и 200 бронеавтомобилей) приходилась всего одна стрелковая. И у корпуса Тухачевского не было артиллерии, а в немецкой дивизии был еще и артиллерийский полк. (Всего 140 орудий и минометов).

Несамоходные батареи

Самоходные батареи

Роты бронеавтомобилей

Транспортные роты

Санитарные взводы

Однако к 1941 г. немцев не удовлетворило и это. В их танковой дивизии число танков сократилось до одного полка (при возросшей мощи самих танков их стало 147—209), но численность пехоты увеличилась до двух полков и общая численность дивизии выросла до 16 тыс. человек при 192 орудиях и минометах.

Мысль Гудериана, что пехота должна «немедленно» использовать эффект танковой атаки, была не пустым звуком. Уже по штатам 1939 г. пехота, артиллерия, разведчики, саперы, связисты и все тыловые службы немецкой дивизии передвигались вслед за танками на: 421 бронетранспортере, 561 вездеходе и легковом автомобиле, 1289 мотоциклах и на 1402 грузовых и специальных автомобилях. Если считать и бронетехнику, то один водитель в танковой дивизии приходился на 2-х человек.

Причем это были не «автомашины, прибывшие из народного хозяйства», как в Красной Армии, это, в подавляющем большинстве, была техника, специально построенная для армии – бронетранспортеры, вездеходы, тягачи. Включая грузовики-длинномеры для перевозки легких танков.[13]

Даже в конце войны наши танковые бригады, ворвавшись в тылы немцев, продвигались только до первого рубежа обороны и потерь нескольких машин, после чего останавливались и ждали, когда им, в лучшем случае на грузовиках, подвезут их «мотострелков» и артиллерию. И всю войну для наших танковых войск самым дорогим трофеем был немецкий бронетранспортер. Дважды Герой Советского Союза В. С. Архипов, в войну командир танковой бригады, вспоминает о боях за Киев 1943 года:

«Бой был коротким, и, спустя полчаса, мы уже подсчитывали трофеи. Взяли около 200 пленных и три десятка исправных бронетранспортеров. Это были машины с сильным вооружением – 40-мм пушкой, двумя лобовыми пулеметами (один из них крупного калибра) и зенитным, тоже крупнокалиберным, пулеметом. Немецкие бронетранспортеры с закрашенными, разумеется, крестами служили нам до конца войны».

Полевая жандармерия

Полевая почта

Роты топливозаправщиков

Роты телефонной связи

Саперные роты

Танки, кроме пехоты, должна сопровождать и артиллерия (лучше всего – самоходная). Немцы такую артиллерию начали выпускать и насыщать ею войска еще до войны. Если танков Т-IV, Т-V («Пантера») и Т-VI («Тигр») Германия произвела за все годы около 17 тыс., то самоходно-артиллерийских установок – более 23 тыс. Мы такие установки начали производить в 1943 г., бронетранспортеры – только после войны.

Мотоциклетные роты

Полковые штабы

Штаб дивизии

Какова была маневренность танковых корпусов «имени Тухачевского», давайте рассмотрим на примере 9-го механизированного корпуса (по штату 1031 танк, 35 тыс. человек), которым на начало войны командовал К. К. Рокоссовский. Согласно плану, с началом войны он должен был из района Новоград-Волынска передвинуться в район Луцка на расстояние около 200 км. Вот как это было:

«День 22 июня выдался очень солнечным, жарким, и основная масса войск корпуса, по сути дела пехота, должна была, кроме личного снаряжения, нести на себе ручные и станковые пулеметы, 50– и 82-миллиметровые минометы и боеприпасы к ним. Тем не менее в этот день пехотные полки танковых дивизий прошли 50 километров, но в конце этого марша солдаты валились с ног от усталости, и командир корпуса приказал в следующие дни ограничиться 30—35-километровыми переходами.

… Следует сказать, что 24—25 июня бой вели передовые части дивизий, так как основные силы все еще были на подходе».

Итак, за 4 дня «танковые» дивизии корпуса без боев, летом, по дорогам все еще не прошли и 200 км. А в 1929 г., во время конфликта на КВЖД кавалерийская бригада К. К. Рокоссовского по таежному зимнему бездорожью, выйдя 11 ноября, к утру 16 ноября прошла 400 км.

Читатель может оценить, что означали собой те фикции, которые Тухачевский именовал «танковыми» корпусами, с точки зрения их подвижности, – того, для чего они и создаются.

А упомянутый мною Ф. Меллентин по итогам разгрома немцами англофранцузов в 1940 г. записал:

«Пожалуй, следует подчеркнуть, что хотя мы и придавали главное значение танковым войскам, однако в то же время мы отдавали себе отчет в том, что танки не могут действовать без непосредственной поддержки моторизированной пехоты и артиллерии. Танковые дивизии должны быть гармоничным соединением всех родов войск, как это было у нас, – таков был урок этой войны, который англичане не сумели усвоить вплоть до 1942 года».

«Мы не знаем, кому верить»

Как происходило вредительство в промышленности в 30-е годы? Допустим, нужно построить завод, состоящий из электростанции в 3 энергоблока, цеха переработки сырья и 3-х цехов готовой продукции. Честный хозяйственник будет строить так: сначала одну треть электростанции, цеха сырья и один цех готовой продукции. Оборудование закупит только для этих частей завода. Запустит их в эксплуатацию и постарается максимально быстро дать готовую продукцию, чтобы хотя бы частично компенсировать дальнейшее строительство.

Вредитель начнет строить всю электростанцию сразу, оборудование закупит для всего завода, а затем построит один цех и якобы из благих побуждений предложит получать готовую продукцию прямо из непереработанного сырья. Продукции будет мизер, оборудование цеха будет выходить из строя. Он начнет строить второй цех, но тут выяснится, что оборудование для него на складах испортилось или фирма-поставщик продала бракованное, а сроки гарантии уже истекли и т. д. Вариантов навредить у специалиста тысячи, причем так, что он всегда будет иметь оправдание: «хотел, как лучше». Страна будет из последних сил напрягать свои усилия для строительства завода, а продукции все не будет и не будет.

Положение с вооружением Красной Армии в предвоенное десятилетие напоминает именно такое вредительство. Тут одни вопросы.

Танк гремит, из него мало что видно – как можно управлять им без радиостанции? «Управление танковыми войсками невозможно без радио», – писал Гудериан – это и тогда было очевидно.

Уже к концу 20-х противотанковое оружие пробивало без труда 20—30 мм брони. По этой причине все страны отказывались от легких танков и наращивали броню. Зачем нужно было СССР 23 тысячи легких танков, пригодных только для разведки?

Зачем нужны были скоростные танки, если к ним не строились никакие скоростные машины обеспечения? А ведь уже в 1934 г. были созданы образцы самоходно-артиллерийских установок с 76-мм пушкой, с 122-мм гаубицей и со 152-мм мортирой. На базе танка Т-26 был в 1935 г. сконструирован и бронетранспортер ТР-4. Но все было отвергнуто – только легкие танки и многобашенные мастодонты!

Тухачевский требовал от конструкторов создать оружие, которое было бы одновременно и противотанковым, и зенитным, и гаубицей. Он всерьез намеревался заменить всю артиллерию безоткатными пушками. Но не было создано ни одной машины для ремонта танков. А немцы, испытывая жесточайший дефицит в танках, тем не менее переделывали в ремонтно-эвакуационные машины и «Пантеры», и «Тигры». И 75 % своих подбитых танков вводили в строй в течение суток и часто – прямо на поле боя. У них даже если такое маленькое подразделение, как танковая рота, командировалось из дивизии, то за ним обязательно ехали машины ремонтного полувзвода.

А смотрите, что было у нас. Танк КВ немцы с трудом подбивали. Но в 41-й танковой дивизии из 31 танка КВ на 6 июля 1941 года осталось 9. Немцы подбили 5; 5 отправлено в тыл на ремонт, а 12 были брошены экипажами из-за неисправностей, которые некому было устранить. В 10-й танковой дивизии в августовских боях потеряно 56 из имевшихся 63 танков КВ. Из них 11 потеряно в бою, 11 пропало без вести, а 34 – брошены экипажами из-за технических неисправностей. Не немцы нас били, мы сами себя били «гением» своих танковых стратегов.

Тухачевский напрягал страну в колоссальном усилии военного строительства (он ведь требовал 50 тыс. танков для своих «танковых» корпусов), но все его «творчество» не дало стране ничего. Немцы строили не танки, а танковые корпуса, а мы – дорогостоящие трофеи для них.

Смотрите. Если бы мы танки Т-26 и плавающие танки строили не с темпом 15 тыс. к 1939 г., а всего 7 тыс., то на сэкономленных площадях, металле и двигателях смогли бы построить более 8 тыс. самоходно-артиллерийских орудий, тягачей, вездеходов, ремонтных машин.

При этом даже по формальному числу танков в 7 тыс. мы бы превосходили всех своих соседей, вместе взятых.

Самым дешевым танком у немцев был танк 38(t), его ведь чехи строили – рабы (холуи?). Он стоил 50 000 марок. А бронетранспортер Sd Kfz 251, который кроме двух человек экипажа брал и 10 человек десанта или установку 320 мм реактивных снарядов, или миномет и 66 мин, или на нем была установлена 75 мм пушка, или много еще чего другого, стоил всего 22 500 марок, то есть дешевле более чем вдвое. Поэтому если бы мы вместо танков БТ (очень дорогих) строили бронетранспортеры, то на высвобожденных мощностях смогли бы построить их минимум 20 тыс. единиц.

Вот в этом случае мы действительно имели бы 50 танковых (или механизированных) дивизий, способных оказать равноценное и даже более сильное сопротивление немецким. И если бы Тухачевский требовал такую структуру своих корпусов, то тогда – да, тогда он в танковых войсках что-то понимал бы.

Уместно вспомнить слова Сталина, который высказался в беседе с авиаконструктором А. Н. Яковлевым в адрес «старых специалистов», которые в области боевой техники «завели страну в болото». Он предложил ему быть откровенным, говорить прямо, после чего с тоской произнес: «Мы не знаем, кому верить».

Здесь дело не в старых специалистах, а в бюрократической системе управления Россией и затем СССР. Эта система дает возможность плодиться «теоретикам», т. е. людям, которые ничего не способны сделать в своей профессии и даже не понимают ее, но, сидя по кабинетам, разрабатывают «теории» для своего дела и ругают «тупых» практиков, которые эти «теории» не внедряют в жизнь. Такие люди оперируют в своем мозгу не имеющими отношения к жизни абстракциями.

Уроки войны

СССР погиб в информационной войне. Из граждан СССР сделали кретинов пропагандой. И в этой войне «дело Тухачевского» и дискредитация Сталина играли далеко не последнюю роль. Вспомните, как на выборах президента телевизионные подонки непрерывно пугали избирателей приходом сталинского ГУЛАГа. Извращение истории дезориентирует и обессиливает нас.

Если подвести итоги поражений и тяжелых потерь в Великой Отечественной войне, то главной будет единая, комплексная причина – генералы всегда готовятся к прошедшим войнам. И генералы Красной Армии, как и генералы всего мира, готовились к прошедшей войне (если только их не поглощала борьба за кресла и погоны). Исключение составили только немцы.

К современной войне мы начали готовиться, пожалуй, только тогда, когда сознание огромной опасности заставило Сталина самому заниматься и вникать во все подробности армейского строительства. Но не успели.

Не успели создать современную радиосвязь, оснастить ею войска и научить ею пользоваться. Это самая тяжелая причина поражений.

Не успели создать современную авиацию и, главное, включить ее как органическое целое в сухопутные войска, что опять-таки невозможно было без радиосвязи.

Не смогли создать танковые соединения. Впоследствии строили много танков, но сопутствующей танкам техники строить уже не успевали. Поэтому той ударной силы, что имели немецкие танковые соединения, наши соединения не имели до конца войны.

Не успели подготовить кадры офицеров для такой массовой армии. Для подготовки кадров не было времени.

(Тут возникает и такая гипотеза. Может, было бы лучше, если бы Сталин вместо 5,5 млн. человек армии, подготовленной на 22 июня, имел бы всего 3 млн., но средства, сэкономленные на этом, бросил бы на обучение уменьшенного состава? Это идея Гитлера. Он стремился иметь небольшую, но очень сильную армию. То есть хорошо оснащенную и превосходно обученную. И в первое время это себя оправдывало. Польшу он разгромил без мобилизации – армией мирного времени. После победы над Францией произвел частичную демобилизацию. Он и румын ругал за то, что они, вопреки его требованиям, развернули большую армию, а не маленькую, но сильную.

С другой стороны, к концу войны он тоже провел тотальную мобилизацию, а ротами у него командовали фельдфебели. Так что здесь определенно сказать что-либо трудно. Возможно, нужно иметь ядро и лишь первично обученную остальную часть большой армии.)

Об этом надо говорить отдельно, но огромным преимуществом немцев было и то, что они, начиная со второй половины прошлого века, пусть и без теории, но осознанно и упорно, проводили делократизацию управления своей армией. К примеру то, что армия держится на единоначалии, и то, что любой начальник должен иметь максимум свободы и инициативы, у них не вызывало ни малейшего сомнения. А мы дико путались в этом вопросе, то вводя институт комиссаров, то упраздняя его. Насколько этот вопрос всегда был важен, свидетельствуют те места в докладе Гудериана,[14] где он специально сообщает о том, как влияет на командиров Красной Армии политическое руководство. То, что мы считали своей силой, немецкие генералы справедливо считали нашей слабостью.

Думаю, что в числе причин следует назвать и ошибку в определении направления главных ударов немцев 22 июня 1941 г. Однако если бы мы даже правильно их определили, то кардинально это ничего бы не изменило. Было бы легче, но не более того.

И, конечно, нужно отбросить прочь хрущевско-жуковские бредни о влиянии на поражения в начале войны отсутствия формальных тревог и мобилизации. Бредни о каких-то сверхталантах героев прошлых войн, расстрелянных за военный заговор. Пора прекратить жевать это антисоветское дерьмо. Французы не расстреляли до войны героя Первой Мировой маршала Петена, им пришлось приговорить его к повешению после войны.

Следовало бы назвать и причины нашей Победы.

Это прежде всего воспитание качественно новых Людей – поколения, жившего в такой атмосфере, которая воспитала из них невиданных до сего в мире борцов. Наши враги это отлично понимают и поэтому именно предвоенные годы пытаются сегодня оболгать, извратить, скурвить.

Это плановая система хозяйствования. Именно она позволила сделать то, что не способны были сделать ни цари, ни правительства в других странах – напрячь действительно все силы народа на Победу.

И, наконец, это открывшийся военно-стратегический гений Сталина в дополнение к его государственному гению. Хотя, по-видимому, они невозможны один без другого.

Ю. И. Мухин

Глава 3 ПРОПАГАНДА КАК РОД ВОЙСК

Гитлер – способный ученик Антанты

О том, что пропаганда является сильнейшим средством войны, говорится много, но, на мой взгляд, рассуждения на эту тему большей частью весьма легковесны, а примеры пропаганды ограничиваются сообщениями о разбрасывании листовок и ведении радиопередач на противника. Но ведь важно не просто выйти в эфир, но и найти, что сказать!

В Германии времен Второй Мировой войны главным пропагандистом считается министр пропаганды Рейха Йозеф Геббельс. Не хочу отнимать у него заслуг, но он все же не более, чем ученик Адольфа Гитлера, и никогда, судя по некоторым деталям, в вопросах пропаганды полностью самостоятельным не был.

Й. Геббельс

А Гитлер убийственную роль пропаганды испытал на собственной шкуре, когда был солдатом Первой Мировой войны. В 1924 г. он написал по этому поводу в своей книге «Майн Кампф»:

«Начав все глубже вникать во все вопросы политики, я не мог не остановить своего внимания и на проблемах военной пропаганды. В пропаганде вообще я видел инструмент, которым марксистско-социалистические организации пользуются мастерски. Я давно уже убедился, что правильное применение этого оружия является настоящим искусством и что буржуазные партии почти совершенно не умеют пользоваться этим оружием. Только христианско-социальное движение, в особенности в эпоху Люэгера, еще умело с некоторой виртуозностью пользоваться средствами пропаганды, чем и обеспечивались некоторые его успехи.

Но только во время мировой войны стало вполне ясно, какие гигантские результаты может дать правильно поставленная пропаганда. К сожалению и тут изучать дело приходилось на примерах деятельности противной стороны, ибо работа Германии в этой области была более чем скромной. У нас почти полностью отсутствовала какая бы то ни было просветительная работа. Это прямо бросалось в глаза каждому солдату. Для меня это был только лишний повод глубже задуматься над вопросами пропаганды.

Досуга для размышлений зачастую было более чем достаточно. Противник же на каждом шагу давал нам практические уроки.

Эту нашу слабость противник использовал с неслыханной ловкостью и поистине с гениальным расчетом. На этих образцах военной пропаганды противника я научился бесконечно многому. Те, кому сие по обязанности ведать надлежало, меньше всего задумывались над прекрасной работой противника. С одной стороны, наше начальство считало себя слишком умным, чтобы чему бы то ни было учиться у других, а с другой стороны, не хватало и просто доброй воли.

Да была ли у нас вообще какая бы то ни было пропаганда?

К сожалению, я вынужден ответить на этот вопрос отрицательно. Все, что в этом направлении предпринималось, было с самого начала настолько неправильно и никудышно, что никакой пользы принести не могло, а зачастую приносило прямой вред.

Таким образом, чем шире та аудитория, на которую мы хотим воздействовать, тем тщательнее мы должны иметь в виду эти психологические мотивы. Так например, было совершенно неправильно, что германская и австрийская пропаганда в юмористических листках все время пыталась представлять противника в смешном виде. Это было неправильно потому, что при первой же встрече с реальным противником наш солдат получал совершенно иное представление о нем, чем это рисовалось в прессе. В результате получался громадный вред. Солдат наш чувствовал себя обманутым, он переставал верить и во всем остальном нашей печати. Ему начинало казаться, что печать обманывает его во всем. Конечно, это никак не могло укреплять волю к борьбе и закалять нашего солдата. Напротив, солдат наш впадал в отчаяние.

Военная пропаганда англичан и американцев, напротив, была с психологической точки зрения совершенно правильной. Англичане и американцы рисовали немцев в виде варваров и гуннов; этим они подготовляли своего солдата к любым ужасам войны.

Английский солдат благодаря этому никогда не чувствовал себя обманутым своей прессой. У нас же дело обстояло как раз наоборот. В конце концов наш солдат стал считать, что вся наша печать – «сплошной обман». Вот каков был результат того, что дело пропаганды отдали в руки ослов или просто «способных малых», не поняв, что на такую работу надо было поставить самых гениальных знатоков человеческой психологии.

Полное непонимание солдатской психологии привело к тому, что немецкая военная пропаганда стала образцом того, чего не надо делать.

А между тем уже у противника мы могли бы научиться в этом отношении очень многому. Нужно было только без предрассудков и с открытыми глазами наблюдать за тем, как в течение четырех с половиной лет, не ослабляя своих усилий ни на одну минуту, противник неустанно бил в одну и ту же точку с громадным для себя успехом.

Но хуже всего у нас было понято то, что является первейшей предпосылкой всякой успешной пропагандистской деятельности, а именно, что всякая пропаганда принципиально должна быть окрашена в субъективные цвета. В этом отношении наша пропаганда – и при том по инициативе сверху – так много грешила с первых же дней войны, что поистине приходится спросить себя: да полно, одной ли глупостью объяснялись эти вещи!?

Что сказали бы мы, например, по поводу плаката, который должен рекламировать один определенный сорт мыла, но который стал бы при этом проводить в массы ту мысль, что и другие сорта мыла довольно хороши.

В лучшем случае мы бы только покачали головой по поводу такой «объективности».

Но ведь это относится и к политической рекламе. Задача пропаганды заключается, например, не в том, чтобы скрупулезно взвешивать, насколько справедливы позиции всех участвующих в войне сторон, а в том, чтобы доказать свою собственную исключительную правоту. Задача военной пропаганды заключается в том, чтобы непрерывно доказывать свою собственную правоту, а вовсе не в том, чтобы искать объективную истину и доктринерски излагать эту истину массам даже в тех случаях, когда это оказывается к выгоде противника.

Огромной принципиальной ошибкой было ставить вопрос о виновниках войны так, что виновата-де не одна Германия, но также-де и другие страны. Нет, мы должны были неустанно пропагандировать ту мысль, что вина лежит всецело и исключительно только на противниках. Это надо было делать даже в том случае, если бы это и не соответствовало действительности. А между тем Германия и на самом деле не была виновата в том, что война началась.

Что же получилось в результате этой половинчатости.

Ведь миллионы народа состоят не из дипломатов и не из профессиональных юристов. Народ не состоит из людей, всегда способных здраво рассуждать. Народная масса состоит из людей, часто колеблющихся, из детей природы, легко склонных впадать в сомнения, переходить от одной крайности к другой и т. п. Как только мы допустили хоть тень сомнения в своей правоте, этим самым создан уже целый очаг сомнений и колебаний. Масса уже оказывается не в состоянии решить, где же кончается неправота противника и где начинается наша собственная неправота. Масса наша в этом случае становится недоверчивой, в особенности когда мы имеем дело с противником, который отнюдь не повторяет такой глупой ошибки, а систематически бьет в одну точку и безо всяких колебаний взваливает всю ответственность на нас. Что же тут удивительного, если в конце концов наш собственный народ начинает верить враждебной пропаганде больше, чем нашей собственной».

Как видите, Гитлер еще в окопах начал думать над приемами пропаганды и всецело использовал их для формирования своей партии, победы на выборах, а затем в ходе войны.

Гитлер сделал пропаганду мощнейшим родом войск. К сожалению, его опыт в СССР был под запретом, его книги изымают из продажи до сих пор и главным образом потому, что официальные «пропагандисты» послесталинского СССР были настолько пигмеями против Гитлера, что оказались неспособными разбить не только внешнего врага, но и внутреннего. Интересно, что и историки всех стран, чем больше времени проходит после войны, тем меньше акцентируют внимание на пропаганде и тем больше страниц посвящают технике, оружию и т. д. А в ходе Второй Мировой войны и сразу после нее мощность этого рода войск Германии настолько била в глаза, что рассмотрению немецкой пропаганды место уделяли все – от публициста Андре Моруа до английского военного теоретика Д. Фуллера.

К примеру, в своем написанном по горячим следам в 1948 г. труде «Вторая Мировая война 1939—1945 гг. Стратегический и тактический обзор» Фуллер о важности пропаганды пишет уже в первой главе:

«К несчастью для Британии и Франции Германия в 1933 г. подпала под влияние человека с весьма определенными политикой и планами человека, соединявшего в себе качества реалиста, идеалиста и провидца, который для одних был просто Гитлером, а для других самим богом.

«Кто говорит, что я собираюсь начать войну, как сделали эти дураки в 1914 году, – кричал Гитлер. – Разве все наши усилия не направлены к тому, чтобы избежать этого? Люди в большинстве своем совсем лишены воображения… Они слепы к новому, к незнакомым вещам. Даже мысль генералов бесплодна. Они барахтаются в паутине технических знаний. Созидающий гений всегда выше круга специалистов».

Еще в 1926 г., когда Гитлер только писал второй том «Мein Каmpf», он полностью отдавал себе отчет в том, что в грядущей войне «моторизация» будет «преобладать и сыграет решающую роль». Он верил в доктрину абсолютной войны Клаузевица и в стратегию сокрушения. Он считал войну орудием политики, а так как его политическая цель заключалась в захвате Lebensraum для немцев, то Гитлер соответствующим образом разрабатывал тактические планы. Целью Гитлера было в кратчайший срок при минимальном ущербе для материальных ценностей сломить волю противника к борьбе. Его тактика основывалась на использовании пропагандистского наступления и последующего молниеносного удара. Гитлер пересмотрел теорию Дуэ с точки зрения последовательности действий: нужно подорвать моральное состояние мирного населения противника до, а не после начала военных действий, не физически, а интеллектуально. Гитлер говорил: «Что такое война, как не использование хитрости, обмана, заблуждений, ударов и неожиданностей?.. Есть более глубокая стратегия, – война интеллектуальным оружием… Зачем мне деморализовать его (противника) военными средствами, когда я могу достичь того же самого лучше и дешевле другими путями».

Из приводимой ниже цитаты из книги Раушнинга видна суть теории Гитлера:

«Место артиллерийской подготовки перед атакой пехоты в позиционной войне в будущем займет революционная пропаганда, которая сломит врага психологически прежде чем вообще вступят в действие армии. Население вражеской страны должно быть деморализовано, готово капитулировать, ввергнуто в состояние пассивности, прежде чем зайдет речь о военных действиях.

Мы будем иметь друзей, которые помогут нам во всех вражеских государствах. Мы сумеем заполучить таких друзей. Смятение в умах, противоречивость чувств, нерешительность, паника – вот наше оружие…

Через несколько минут Франция, Польша, Австрия, Чехословакия лишатся своих руководителей. Армия останется без генерального штаба. Все политические деятели будут устранены с пути. Возникнет паника, неподдающаяся описанию. Но я к этому времени уже буду иметь прочную связь с людьми, которые сформируют новое правительство, устраивающее меня».

Интересная особенность этого оружия. Если пушки замолкают с окончанием войны, то пропагандистские орудия ее продолжают стрелять и через десятки лет.

Поскольку выше написано о пропаганде общими словами, я хочу на конкретном примере показать один из боев, который провел этот род войск у немцев.

Цифры и факты

У перестройки есть и положительные моменты. В частности, широкому читателю (хотя какой может быть сегодня «широкий читатель» при тиражах книг в 5—10 тыс.?) предоставлена возможность ознакомиться с уймой фактов, которые кэпээсэсовцы по причине своей тупости от нас скрывали.

Эти факты представляются в основном «демократической» стороной и используются для измазывания грязью боевых и трудовых подвигов наших отцов и дедов. Но в силу органической умственной неполноценности «демократы», как правило, не в состоянии эти факты осмыслить, и мы должны быть благодарны их демократической дебильности за то, что все же узнаем о своем прошлом все больше и больше.

Лучшими летчиками-асами Второй Мировой войны считаются немцы, и именно те из немецких летчиков, кто воевал у нас, на Восточном фронте, и сбивал наши самолеты. Причем цифры умопомрачительные. Если 15 наших лучших асов сбили каждый за войну от 41 до 62 немецких самолетов, то 15 немецких асов – от 203 до 352 советских самолетов. Надо сказать, что у советских историков эти цифры всегда вызывали сомнения, но для нынешних «демократов» – это «святая правда».

Питаются «демократы» из источников, поступающих с Запада через Интернет и, как мне кажется, через Польшу и Эстонию. А эти источники хотя и русофобские, но дают попутно очень много фактов и о Люфтваффе – об организации немецких ВВС, традициях, особенностях и т. д. И если все эти произведения рассмотреть вместе, отстаиваемые ими цифры немецких «побед» начинают выглядеть, как шутовской колпак.

Сбил или нет?

Недавно купил книгу, да не какую попало, а целую «Энциклопедию военного искусства. Военные летчики. Асы Второй Мировой войны». И хотя издана она в Минске, но «россиянский демократизм» из нее так и прет. Очень часто, к примеру, используется даже не слово «русские», а «россияне».

К примеру: «Его заслуги оценили также и россияне, присвоив ему звание Героя Советского Союза» (а почему не Героя Россиянии?); или «В советской авиации служили не только россияне, но и представители других народностей СССР». Даже цитату из воспоминаний И. Н. Кожедуба скурвили: «Россияне применяли таран…»

И, конечно, у авторов «Энциклопедии…» никакого сомнения в том, что немцы действительно сбили столько советских самолетов, сколько сами себе записали. Но именно эта книга вызвала у меня сомнения в немецком искусстве. И вот почему.

Советские историки уже давно писали, что «сбитые» немецкими асами наши самолеты на самом деле являются самолетами, по которым немцы всего лишь стреляли. В момент стрельбы их фотографировали. И кадры фотокинопулемета, установленного на немецких истребителях, фиксировали факт стрельбы, а не реального уничтожения. Без сомнения, именно поэтому в «Энциклопедии…» особенно старательно внушается мысль, что немцы не могли в этом вопросе соврать.

Оказывается, на каждый «сбитый» самолет немцы, помимо фотографий, сделанных фотопулеметом, должны были представить и анкету из 21 пункта. И в пункте 9 требовалось подтверждение свидетелей о том, что самолет сбит. Ну разве в таких условиях немцы могут соврать?

А тут дело обстоит так. У американцев и англичан самолет противника, сбитый в групповом бою, вероятнее всего делился, потому что у их асов есть дробные результаты, скажем, – 6,5 побед.

У нас такой самолет записывался отдельно всем участникам боя и в список личных побед не входил.

А у немцев он обязательно отдавался кому-то из участников боя. Немецкие истребители летали парами и, понятно, что в их менталитете уже было заложено, что сегодня я подтверждаю сбитый самолет тебе, а завтра – ты мне. То есть со свидетелями у немцев не должно было быть проблем. Единственным препятствием против приписок должна была служить лень летчика по заполнению 21 пункта анкеты. Но они не ленились. Анкеты на сбитие советских летчиков писали беспощадно.

Для примера немецкого трудолюбия приведу цитату из «Энциклопедии…», чтобы показать заодно и ее уровень:

«6 ноября 1943 года во время 17-минутного боя над озером Ладога Рудорффер объявил о подбитых им 13 советских машинах. Это был, естественно, один из самых больших успехов в истребительной авиации и одновременно один из наиболее противоречивых боев. Апологеты (м.б. – критики? – Ю.М.) Рудорффера указывают на тот факт, что на сегодняшний день нет документов, подтверждающих этот успех. С другой стороны, неизвестно, как Рудорфферу хватило амуниции (м.б. – боеприпасов? – Ю.М.) и каким образом подтверждены эти успехи. В конечном счете, это дело можно подтвердить только наземными документами о потерях советских авиационных частей (если они в действительности существуют)». (Для этого надо, чтобы Рудорффер их действительно сбил, – Ю.М.).

Между тем за этот подвиг трудяга Рудорффер, набивший мозоли от авторучки, попал в книгу рекордов Гиннеса, хотя там по праву должен был бы значиться другой летчик. 6 июля 1943 г. гвардии старший лейтенант А. К. Горовец, в одиночку напав на охраняемый строй немецких пикирующих бомбардировщиков Ju-87, сбил 9 шт. Анкеты на них он не заполнял, когда у него кончились боеприпасы, его расстреляла шестерка прикрывавшихбомбардировщики «Мессершмитов». А 9 упавших «Юнкерсов» подтвердили наземные войска. Но черт с ней, с книгой рекордов «Гиннеса». Дело-то в другом.

Смотрю на список из 324 лучших наших летчиков. Ни одной фамилии «цивилизованной» нации. Даже типа «Рабинович» и то нет. Все сплошь русские, украинские, татарские, грузинские, армянские фамилии. Мухиных аж два. Сильно ли сегодня у наших летчиков изменен национальный состав?

Ну как сегодня нашим летчикам с «ихними» драться, если «ихние» сбивали наших отцов чуть ли не в 10 раз больше? Одно остается нашему летчику – увидел самолет с «цивилизованным» немцем или американцем – поднимай руки вверх и кричи: «Ельцин капут!»

Награды

Однако, описывая подвиги любезных своему сердцу немцев, демократы не могут обойти и то, как Гитлер награждал своих асов. И вот в этом вопросе у демократов появляются первые трудности.

Награды могут быть разными, но у них обязательно есть общая цель – они должны стимулировать подвиги. Без этой цели они просто побрякушки и нет смысла их учреждать. Для осуществления цели наград должен осуществляться их главный принцип – за равный подвиг. Уничтожьте этот принцип при награждении, и награда обесценится.

Скажем, в СССР высшей наградой считался Орден Ленина. Но так как он давался и заслужившей его доярке, и секретарю обкома к дню рождения, то в армии предпочитали его не иметь и стремились получить, казалось бы, более низкую награду – Орден Боевого Красного Знамени.

Немцы тех лет были прирожденными военными. Можно сказать, что они любили войну и, соответственно, они очень точно понимали, что такое награда и зачем она. Основной их боевой наградой был Железный Крест разных рангов. Сначала на грудь давался Крест второй степени, затем – первой, после этого на шею вешался Рыцарский Крест. Затем к нему добавлялись Дубовые Листья, далее – Мечи и в конце – Бриллианты. И, разумеется, исходя из принципа равенства подвигов для награждения, Кресты давали за примерно равные заслуги. Но что касается летчиков-истребителей, то эти равные заслуги численно сильно отличались от того, на каком фронте воевал летчик.

Этих фронтов было три. Первый – территория собственно Германии, окружавшие ее оккупированные страны и Англия, над которой тоже велись воздушные бои (Западный фронт). Второй – юг Италии, Греции и Северная Африка (Южный фронт). Третий – СССР (Восточный фронт).

Интересные особенности

Для того, чтобы заслужить Рыцарский Крест на Западном фронте, немецкий летчик должен был одержать около 40 побед в воздухе. Скажем, кавалер всех наград, включая Бриллианты, провоевавший до своей гибели исключительно на Западном фронте, Х. Лент (всего 113 побед) получил Рыцарский Крест за 16 сбитых самолетов (польских и английских). Г. Ябс (50 побед) получил эту же награду за 19 сбитых французских и английских самолетов. Г. Голлоб (152 победы) – за 42 «победы». Ф. Мюллер, сбивший до 9 мая 1945 г. 30 самолетов, был награжден Рыцарским Крестом в июле 1944 г. В это же время на Восточном фронте В. Батц (237 побед) получает Рыцарский Крест за 101 заполненную анкету. Не менее разительна численная разница и для более высоких наград. На Западном фронте Х. Лент получает Дубовые Листья к Рыцарскому Кресту за 60 побед, Г. Ябс, сбивший за всю войну 50 самолетов, Дубовые Листья получает уже в марте 1944 г. А на Восточном фронте Э. Хартман (352 победы) получает Дубовые Листья лишь после 200 «сбитых» самолетов, В. Новотны (258 побед) – после 190, Г. Баркхорн (301 победа) – после 175.

Х.-У. Рудель

Г. Баркхорн

Бриллианты к Рыцарскому Кресту на Западном фронте получают после 80-100 побед (В. Мельдерс, А. Голланд, Х. Лент), а на Восточном – после 250—300 побед (В. Новотны, Э. Хартман).

Эти плохие советские летчики

Это дикое и очевидное несоответствие демократы поясняют изящно – дескать, советские летчики были настолько хуже английских, а их самолеты настолько несовершенны, что сбитие их мало ценилось. Но эту мысль, так понятную демократам, следовало бы подтвердить фактами. Однако этого никто не делает, так как факты говорят совершенно о другом.

Английские и французские летчики воевали в полтора раза больше по времени, чем советские. Кроме этого, до конца 1941 г. наши летчики не вели индивидуальных подсчетов, а самолеты, сбитые в свалке групповых боев, никому на личный счет не записывались. Поэтому, если бы английские и французские летчики были не то что лучше, а хотя бы не сильно хуже советских, то их лучшие летчики-истребители имели бы на личном счету гораздо больше побед, чем лучшие советские летчики. Но реально дело выглядит так. Лучший английский ас – полковник Д. Джонсон – совершил за войну 515 боевых вылетов, но сбил всего 38 немецких самолетов. Лучший французский ас – лейтенант (подполковник в английских ВВС) П. Клостерман – совершил за войну 432 боевых вылета и сбил всего 33 немецких самолета. А Иван Никитич Кожедуб, летая исключительно на советских самолетах, совершив с 1943 г. всего 330 боевых вылетов, сбил 62 немецких самолета. В Королевских воздушных силах Великобритании всего 3 летчика сбили по 32 самолета и более. А в советских ВВС таких 39. Да и куда занести, скажем, А. Ф. Клубова, который лично сбил 31 самолет, но в групповых боях – еще 19? Или Л. Л. Шестакова, у которого на личном счету «всего» 29 немецких самолетов, но в групповых боях – 45? Даже если всего лишь треть из этих 45 сбита им лично, то и тогда Л. Л. Шестаков, занимающий 52-е место в списке советских асов, как летчик-истребитель превосходит самого лучшего английского аса.

А. И. Покрышкин

И. Н. Кожедуб

А кто же их бил?

Издательство «Восточный фронт» выпустило сборник «Советские асы» анонимного автора. Судя по тексту, автор – поляк. Уж больно нескрываемо у него презрение к «соколам Сталина». Но и он сквозь зубы вынужден все же писать, к примеру, следующее:

«Бой с Ме-262[15] был не самым тяжелым боем за карьеру Кожедуба. Больше всего ему пришлось попотеть в конце лета 1944 года, когда на участке 3-го Прибалтийского фронта вдруг появилась добровольческая группа асов Люфтваффе под командованием майора Вильха (130 сбитых самолетов). Эта группа успела так насолить противнику, что для ее нейтрализации в состав 14-й Воздушной Армии ввели эскадрилью из 176-го ГвИАП под командованием Кожедуба. Прибывшие летчики быстро разобрались с немцами и за несколько дней боев сбили 12 самолетов противника ценой двух Ла-7. Кожедуб, как сообщалось, лично сбил Вильха, хотя кто в действительности стал добычей советского аса точно неизвестно».

Англичане и американцы нещадно бомбили Германию, немцы постоянно маневрировали авиацией, стараясь прикрыть свои города. По их данным, они иногда оставляли на Восточном фронте не более 400 истребителей. И тем не менее на Западном и Южном фронтах в первую половину войны они теряли треть своей авиации, а две трети – на Восточном. Это что – оттого, что наши летчики и самолеты были хуже английских? Дурость подобных высказываний подтверждается еще и таким фактом. В начале войны немцам противостояли уже устаревшие бомбардировщики ТБ-3, СБ, штурмовик и разведчик Р-Зет, переделанный из цельнодеревянного пассажирского самолета, истребители И-16 и И-153 и, главное, – малоопытные летчики. Через год немцев уже встречали вполне современные истребители Як, Ла, ЛаГГ, МиГ. Бомбили их скоростной пикирующий бомбардировщик Пе-2 и штурмовик Ил-2. (О последнем немецкие летчики-истребители говорили, что его сбить все равно, что ежа в задницу укусить. Немецкого аса О. Киттеля (267 побед) успокоил навечно именно Ил-2).

Ил-2 в зимнем камуфляже

А штурмовик Ил-2 и его модификация Ил-10 к концу войны стали не только самыми распространенными бомбардировщиками советских ВВС, но и самыми массовыми самолетами войны. По идее Ил-2 был главной целью немецких истребителей. Тем не менее, из каждых трех потерянных штурмовиков два были сбиты огнем немецкой зенитной артиллерии и лишь один приходился на долю немецких асов. А те из наших летчиков-штурмовиков, кто совершил более 75 вылетов на штурмовку (за что полагалось звание Героя) и не погиб, как правило, имеют на своем счету и до 6 сбитых немецких истребителей.

Казалось бы, по этой причине именно в начале войны немецкое командование должно было давать награды за большее количество сбитых советских самолетов, а к концу – за меньшее, поскольку с ходом войны стало труднее сбивать советские самолеты. А на самом деле все наоборот! На Восточном фронте именно в начале войны Дубовые Листья к Рыцарскому Кресту давались летчику за 40 сбитых самолетов, но уже в 1942 г. – за 100, в 1943 – за 120, а к концу 1943 – за 190. Это как понять?

Бермудский треугольник

Интересно также посмотреть, сколько самолетов сбивал один и тот же немецкий летчик, но на разных фронтах.

Немецкий ас Вальтер Новотны считался в Люфтваффе любимцем, как Бухарин в ВКП(б). Начал воевать на Восточном фронте и к февралю 1944 г. заполнил анкеты на 255 сбитых советских самолета. В феврале переведен на Западный фронт, да еще и в полк реактивных истребителей. За 8 месяцев не сбил ни одного самолета противника! А 8 ноября навсегда сбили его. Правда, считается, что в этом последнем бою он «поразил» 3 американских бомбардировщика. Но от этого «поразил» веет чем-то «посмертным».

Герман Граф в Люфтваффе с 1938 г., но до начала войны с СССР не сбил ни одного польского или английского самолета. Переведен на Восточный фронт в августе 1941 г. и тут до конца 1942 г. «сбивает» наши самолеты пачками, заполнив анкеты на 202 штуки (за 17 месяцев). С января 1943 г. – во Франции, и здесь до конца войны, за 29 месяцев, он сбивает всего лишь 10 самолетов. Почувствуйте разницу Востока и Запада: у нас сбивал более 10 самолетов в месяц, а на Западе – 10 самолетов за 29 месяцев!

Гюнтер Ралль. Начал бои в мае 1940 г. во Франции и сбил на Западном фронте до конца 1941 г. 4 самолета. С конца 1941 г. и до апреля 1944 г. (за 28 месяцев) «сбивает» на Восточном фронте 275 самолетов. С апреля 1944 г. по май 1945 г. на Западном фронте сбивает всего 2 самолета.

Такое впечатление, что для асов Восточного фронта Западный фронт был чем-то вроде Бермудского треугольника. Легко сбивая самолеты в СССР, они оказывались неспособными защитить небо родной Германии, воюя с казалось бы более слабыми летчиками союзников. В чем тут дело?

Пять пишу, один в уме

По-моему, ответ ясен. Все дело в том, что с целью пропаганды на Восточном фронте немецким летчикам разрешались приписки. Причем не на какие-нибудь 10—20 %, а в несколько раз. А чтобы их Дубовые Листья с Мечами не называли на Западе Салатом с Ложкой и Вилкой, количество «сбитых» самолетов, необходимое для награды на Востоке, все время повышалось как по отношению к сбиваемым самолетам на Западе, так и просто по мере оценки командованием величины приписок. Коэффициент приписок можно оценить. В середине войны в боях на Кубани наша авиация в воздушных боях от огня наземного противника и по другим причинам потеряла 750 самолетов (из них 296 истребителей). А немецкие асы в это время заполнили анкеты на сбитые ими на Кубани 2280 наших самолетов. Поэтому мы не ошибемся, если цифры «блестящих» побед немецких летчиков на Восточном фронте будем делить на числа от трех до шести – ведь это и немецкое командование делало, когда их награждало.

Кстати, в далекой Африке с приписками тоже не было проблем. В предисловии к книге М. Спика «Асы Люфтваффе» приводится такой пример.

На северо-африканском театре военных действий известен случай, когда «звено экспертов» в составе командира эскадрильи 4/JG-27 обер-лейтенанта Фогеля и его ведомых менее чем за месяц в августе 1942 года сбило 65 самолетов противника. Действовали они просто: вылетали четверкой, расстреливали боезапас в песок, а после посадки докладывали о «сбитых» вражеских самолетах. В любой армии мира такие «победы» обернулись бы трибуналом, но в Люфтваффе, когда их действия были раскрыты, пилотов всего-навсего разбросали по разным боевым частям, а «победы», утвержденные в Берлине, так и остались на их счету. Таким образом, обыкновенные приписки побед «экспертами-охотниками» выглядели детской забавой.

А на Западе с приписками дело обстояло не просто. Представьте, что упомянутый Рудорффер объявил бы, что он за 17 минут сбил 13 английских самолетов над Берлином, а Геббельс объявил бы об этом по радио. Его бы высмеяли как немцы, так и англичане в радиопередачах на Германию. На Западе прямо приписывать было нельзя. Там поступали по другому.

Сбивать или побеждать?

В популярном издательстве «Восточный фронт» вышла и другая брошюра, судя по стилю, того же автора – «Асы Люфтваффе». В ней, соответственно, трогательно восхваляются непобедимые немецкие летчики.

Но вот взгляд цепляется за фразу: «В отличие от RAF (королевские воздушные силы), немцы говорили, что они не сбивают самолеты, а одерживают победы». Стоп – говорю сам себе. А зачем это нужно было немцам? Зачем они подменяли (если подменяли) понятие «сбить» понятием «победить»? Далее анонимный автор пытается внушить, что эти два понятия тождественны: «Чтобы одержать победу, мало было просто сбить самолет, необходимо было предоставить подтверждение очевидца…» и т. д. Что за глупость? Зачем сам факт уничтожения самолета путать с процедурой установления этого факта? Вообще-то, если бы этот автор не сфокусировал внимание на этом вопросе, то я бы по наивности и считал, что «сбить» – это «победить». Но раз он очень хочет, чтобы я так думал, то, значит, дело обстоит не так. Начинаю разбираться по другим источникам и… еще раз восхищаюсь способностью немцев к военной организации, любви их к военному делу.

Мало того, что они раньше наших маршалов поняли, что современная война будет очень подвижна, но при этом главное в будущих подвижных армиях будет не то, что сразу бросается в глаза – не танки, самолеты и т. д., – а связь, связь и еще раз связь.

Мало того, что они отказались от бросающейся в глаза идеи, что сухопутные войска надо насытить авиацией. Они создали авиацию отдельно от сухопутных войск и насыщали ею только ту часть сухопутных войск, которая вела бой и действительно нуждалась в авиации. И благодаря этому обходились относительно меньшим числом самолетов.

Мало того, что они поняли, что авиация – это не самолеты, а летчики, и свою авиацию начали строить не с боевых, а с учебных самолетов. В 1934 г. они начали строительство своих военно-воздушных сил с того, что запланировали к концу 1935 г. иметь 1863 боевых при 1760 тренировочных (для первоначального обучения) самолетов. И к марту 1935 г. имели 584 боевых и 1304 тренировочных. В результате их летчики вступали в бой, имея сотни часов учебно-тренировочного полета. Их ас В. Батц (237 побед) вступил в бой, имея 5240 часов учебного налета. А наш ас Г. У. Дольников (15+1) налетал в летной школе 34,5 часа, из них 11 часов самостоятельно и целых 5 часов на боевой машине.

Но немцы и очень точно стимулировали летчиков, летавших на очень тяжелом для них по авиационной опасности Западном фронте. Что тут надо понять. У нас, в СССР и России, в гражданской среде (а возможно и в военной) неправильно расставлены акценты почета. Непомерно большие куски славы отваливаются летчикам-истребителям. Между тем главная сила авиации, ее основная сила – это бомбардировщики. Ради бомбардировщиков и существует авиация. И, кстати, именно летчикам-бомбардировщикам требуется самое большое мужество в бою. Во время Великой Отечественной войны средняя живучесть летчика-истребителя была 64 боевых вылета, бомбардировщика – 48, штурмовика – 11 и летчика торпедоносной авиации – 3,8. Поднимаясь в воздух для сопровождения штурмовика Ил-2, летчик-истребитель имел шансов вернуться из боя в 6 раз больше, чем сопровождаемый им летчик-штурмовик, а о торпедоносцах и говорить не приходится.

(Очевидец мне как-то рассказывал, что из 200 человек выпуска одной из школ бортовых авиационных стрелков, летавших на бомбардировщиках, с войны вернулся всего один стрелок, и тот без ног. Даже по мнению летчиков профессия бортового стрелка была самой опасной профессией на войне).

А у нас у всех на слуху летчики-истребители, только среди них есть Трижды Герои Советского Союза. У немцев все было наоборот. Самым почетным летчиком фашистской Германии был пилот пикирующего бомбардировщика Ju-87 Ганс Рудель. Через 9 месяцев после того, как ему выдали все награды Рейха, лично для него все эти награды были исполнены в золотом варианте. Такой награды не имел больше никто.

Немцы очень точно понимали, что главная задача истребителей – не сбитие самолетов как таковое. Их главная задача – дать точно отбомбиться своим бомбардировщикам и не дать вражеским бомбардировщикам точно отбомбиться по своим целям.

Да, конечно, если истребитель сбил вражеский бомбардировщик на подходе к цели, то он выполнил задачу очень чисто. Но если просто не дал бомбардировщикам точно сбросить на цель бомбы и пусть при этом не сбил ни единого – то тоже выполнил задачу.

А вот если погнался за истребителем сопровождения и сбил его, а бомбардировщики в это время, точно отбомбившись, уничтожили завод по производству бензина, железнодорожную станцию, забитую войсками и т. д., то истребитель не выполнил своей задачи, даже записав на личный счет еще один сбитый самолет.

Таким образом, личный счет сбитых самолетов стимулирует выполнение главной задачи истребительной авиации лишь отчасти, а иногда просто препятствует ее исполнению. Ведь даже в воспоминаниях наших летчиков описываются случаи, когда истребитель, бросив атаковать бомбящие немецкие самолеты, гнался за легкой добычей – подбитым самолетом, чтобы записать его себе в счет.

И немцы, упростив личным счетом подсчет заслуг летчиков на Восточном фронте, на Западном фронте вели сложный подсчет отличий летчика-истребителя для представления его к награде.

Для получения Рыцарского Креста, к примеру, летчик должен был не сбить 40 самолетов, а одержать 40 «побед», фактически – набрать 40 баллов.

Эти баллы начислялись так: за сбитие одномоторного самолета – 1 балл; двухмоторного – 2; четырехмоторного – 3 балла. Как видите, немцы стимулировали уничтожение прежде всего бомбардировщиков. Но…

В строю английских или американских бомбардировщиков, состоящем из сотен машин, можно было, конечно, сбить несколько крайних. Но остальные все равно точно сбросили бы бомбы на цель. А можно было ворваться в строй и, не утруждая себя надежным поражением, поджечь хотя бы по одному мотору у как можно большего количества машин. Эти самолеты начнут отставать, начнут сбрасывать бомбы, облегчая себя, строй развалится и точного бомбометания не получится.

Поэтому за поврежденный двухмоторный самолет немецкому летчику-истребителю полагался 1 балл, а за четырехмоторный – 2 балла. Кстати, за уничтожение уже поврежденного четырехмоторного самолета давался всего 1 балл, то есть вдвое меньше, чем за его повреждение. В сумме – 3 балла, как и полагается за этот тип самолета, сам же сбитый самолет записывался на лицевой счет кому-нибудь одному.

Эта система, надо сказать, действительно стимулировала немецких летчиков-истребителей не к сбитию самолетов, а к тому, чтобы не дать бомбардировщикам произвести точное бомбометание по немецким городам и заводам. В 1942 г. англичане вывезли своими бомбардировщиками в Германию 48 000 т бомб, немцы в том году произвели 36 804 единицы тяжелых орудий, танков, самолетов. В 1943 г. англичане и американцы вывезли уже 207 600 т бомб, а немцы произвели 71 693 единицы тяжелого оружия. В 1944 г. союзники вывезли 915 000 т бомб, а немцы произвели 105 258 единиц тяжелого оружия. На производство оружия немцами бомбардировки союзников особого впечатления не производили. Но нам следует понимать, что число «сбитых самолетов» у немецких асов западного фронта – это число набранных ими баллов. Реальное же число действительно сбитых самолетов существенно ниже. Что, впрочем, вряд ли принижает заслуги летчиков. А само превращение этих баллов в сбитые самолеты – это извращение пропаганды, причем, уже сегодняшнего дня. Во время войны немцы на Западном фронте никому мозги не пудрили, они не писали, что «сбили», они писали – «победили».[16]

Выбомбленный союзниками немецкий город Везель

Реальность

Для того, чтобы понять истину (если это возможно) из пропагандистских материалов, нужно не только уметь сравнивать факты, но и уметь читать в тексте то, что не написано. То есть, о чем объективный автор не смог бы не написать.

Мы знаем, что на Западном фронте немецких летчиков награждали не за сбитые самолеты, а за набранные баллы. И объективный автор, давая биографические справки на асов Западного фронта, просто обязан был бы указать, сколько те сбили самолетов и сколько набрали баллов. Но в упоминаемой «Энциклопедии…» и в «Асах…», а также в другой аналогичной литературе все поклонники Люфтваффе о баллах молчат. Это молчание прямо кричит, что баллы – это и есть «победы», и они же – «сбитые самолеты».

Рассматривая биографии летчиков-истребителей Западного фронта, можно оценить количество сбитых самолетов в количестве «побед».

Я уже писал, что для награждения Рыцарским Крестом требовалось 40 «побед». А упомянутые мной выше летчики Западного фронта Х. Лент и Г. Ябс получили эти Кресты, сбив 16 и 19 самолетов. Это действительно самолеты, а не баллы, поскольку в биографиях даны их марки. Скажем, Х. Лент со 2 сентября до награждения Рыцарским Крестом сбил 2 польских самолета (истребитель PZPP.11 и бомбардировщик «Лось»), затем 2 английских «Веллингтона», 2 норвежских истребителя «Gloster Gladiator», летающую лодку «Sunderland», двух «Гладиаторов», затем еще 2 «Веллингтона» и еще 5 самолетов, о которых известно, что 2 были четырехмоторными бомбардировщиками «Стирлинг». То есть, 40 баллов или 40 «побед» реально означали 16—19 сбитых самолета. Отсюда, для того, чтобы узнать, сколько же самолетов реально сбили немецкие асы на Западном фронте, нужно число их «побед» делить на 2—2,5.

Но Лент получил Бриллианты к Рыцарскому Кресту за 100 «побед», а лучший ас «всех времен и народов», воевавший на Восточном фронте, Э. Хартман – за 300 заполненных анкет. Между этими цифрами коэффициент – 3. Поэтому, чтобы оценить реальное число самолетов, сбитых Э. Хартманом, его 352 анкеты следует разделить на 3 и на 2—2,5, то есть на 6—7,5. Поскольку все же наши бомбардировщики в подавляющем большинстве были не четырех-, а двухмоторными, то остановимся на коэффициенте 6. Получится, что реально Э. Хартман сбил около 60 наших самолетов.

Средний польский бомбардировщик Р-37 «Лось»

Тяжелый английский бомбардировщик «Стирлинг» Mk-I—V

Это хотя и много, но, конечно, обидная для наших демократов оценка заслуг этого аса. Поэтому попробуем найти ей другое подтверждение.

Э. Хартман (352 «победы»), Г. Баркхорн (301), Г. Ралль (275), Г. Граф (212), Х. Линнерт (203) служили в одной авиаэскадре JG 52, в которой по штату было около 100 самолетов.

В битве над Прутом эта эскадра нанесла потери нашим авиационным соединениям, и тогда для ее усмирения была переброшена 9-я гвардейская авиадивизия А. И. Покрышкина (тоже около 100 самолетов). После этих боев Х. Линнерт жаловался, «что никогда раньше не сталкивался с таким сильным и требовательным противником». Был сбит второй ас этой эскадры Г. Баркхорн (301 победа).

Выше я уже упоминал как эскадрилья И. Н. Кожедуба разобралась с эскадрильей немецких асов с соотношением потерь 6:1 в нашу пользу.

Так вот что характерно. Немцы знали о полках и соединениях наших асов, но никогда не посылали своих асов «разобраться» с нашими. Более того, широко известен немецкий сигнал «Внимание! В воздухе Покрышкин», предупреждавший своих летчиков о появлении в воздухе истребителя с цифрой «100» на борту и о необходимости побыстрее убраться из этого района. Да, наших новичков немецкие асы били охотно, но вступать в бой с нашими асами не спешили. А ведь у Покрышкина в списке «всего» 59 сбитых самолета, а не 352, как у Хартмана.

Кстати, о сбитиях. Покрышкина сбивали всего лишь 2 раза в самом начале войны. Кожедуба в первых боях подбили. И все. А Хартмана сбивали 4 раза, причем даже брали в плен, но он, хитрец, притворившись раненым, сбежал. Баркхорна – 9 раз, Г. Берра (221 победа) – 18 раз, Рудорффера из книги рекордов Гиннеса – 18 раз. (Я уже не помню, где читал, но один из двух последних имел в Люфтваффе кличку «парашютист»). Можно сказать, что немцев сбивали больше потому, что они провели больше боев. Не похоже. У Баркхорна одно сбитие приходится примерно на 123 боя, у Рудорффера – одно на 17 боев. А у Кожедуба ни одного за все его 120 боев. У Хартмана один прыжок с парашютом на 200 боев, но все равно – как его сравнить с отсутствием прыжков у Кожедуба?

Кроме этого, наши летчики были в основном трудягами – защищали свои бомбардировщики и сбивали немецкие. А все лучшие асы Германии на Восточном фронте были в основном охотниками – нападали на наши самолеты тогда, когда была надежда на успех.

Вот эти обстоятельства – то, что немецкие асы не стремились к боям с нашими асами и то, что, даже имея инициативу в бою с нашими рядовыми летчиками, они были нещадно биты, – являются косвенным подтверждением того, что их объявленные победы следует уменьшить в 6—7 раз, чтобы получить число реально сбитых ими самолетов.

Как видите, в статистике немецких «побед» очень много пропагандистской «липы» и разумнее всего поставить на ней крест. Рыцарский. С Дубовыми Листьями, Мечами и Бриллиантами.

Контроль

Меня могут спросить – а почему ты веришь нашей статистике? Может, и ее надо сокращать на 6? Отвечу – сокращать ее уже некуда. Без нас сократили. К примеру, Покрышкин считал, что сбил 70 самолетов, но ему считают все же только 59.[17] Это не то, что у немцев.

Не было у нас привычки посмертно приписывать кому-либо тройку «пораженных» самолетов.

Но дело не в обычаях. СССР был чрезвычайно обюрокраченной страной, а у бюрократической системы есть особенности. В принципе можно, а иногда и требуется, обманывать как угодно и кого угодно, но не начальство. В газетах, на собраниях – ври сколько хочешь. Но если обманул начальство и, особенно, с целью личных благ (допустим – сохранения кресла, получения премии и т. д.), то должен радоваться, если тебя всего-навсего снимут с должности. Поскольку в УК СССР до последних дней была статья о приписках, а при Сталине она еще и действовала в сочетании с изменой.

Главный маршал авиации, Дважды Герой Советского Союза А. А. Новиков, чтобы помочь своему родственнику, наркому авиапромышленности СССР, генерал-полковнику, Герою Социалистического Труда А. И. Шахурину справиться с выполнением месячных планов постройки боевых самолетов, заставлял авиационных военпредов во время войны принимать негодные самолеты, т. е. они приписывали негодные самолеты к годным. Ни война, ни Победа этого не списали. В 1946 г. все вскрылось и оба за это сели. Не помогли ни звания, ни звезды. Дважды Герой свои 6 лет отсидел «от звонка до звонка». И ему еще повезло.

Потому что секретарю ЦК ВКП(б), герою обороны Ленинграда А. А. Кузнецову и Заместителю Председателя Совета Министров СССР, председателю Госплана СССР Н. А. Вознесенскому совсем не повезло – их за приписки расстреляли. (Или точнее – и за приписки тоже).

Вы скажете – ну, приписали летчику сомнительную победу – где же здесь корыстный интерес? Дело в том, что за сбитый одномоторный самолет платили 1000 руб., а за двухмоторный – 2000. И как бы во имя славы и пропаганды ни хотелось добавить в списки пару-тройку сбитых самолетов, но ни командиры полков, ни начфины, ни ревизоры рисковать своими должностями не посмели бы. Кому было охота с винтовкой наперевес и с криком «ура» брать высотки в штрафном батальоне?

(В приграничных боях 1941 г. 8-й механизированный корпус потерял всю свою технику. Остатки корпуса должны были выходить по немецким тылам к своим пешком 650 км. С учетом раненых, оружия и боеприпасов ничего лишнего взять с собой не могли. Командовавший на тот момент остатками корпуса его комиссар Н. К. Попель зарыл все штабные и партийные документы, но мешок с деньгами из кассы корпуса к своим вынес. Попель понимал, что ему будет легче объяснить пропажу секретных документов, чем то, куда он дел деньги).

Летчик-истребитель Василий Сталин за войну из старшего лейтенанта стал генерал-лейтенантом, но сбитых самолетов у него числилось всего 3. Все могли для него сделать, всем могли угодить, кроме этого. Вы же сами понимаете, что если бы в ВВС СССР существовали приписки сбитых самолетов (не в Совинформбюро – там их приписывали беспощадно), то уж Василию приписали их хотя бы для того, чтобы сделать его асом (в начале войны 5, а потом 10 сбитых самолетов).

В. И. Сталин

Это сегодня деньги воруют без счета, Чубайсу коробками носят. А тогда время было совсем другое.

Белокурый «рыцарь» Рейха

Купил изданную очень малым тиражом (даже по сегодняшним временам) книжку «Эрих Хартман – белокурый рыцарь Рейха» американцев Р. Ф. Толивера и Т. Д. Констэбла, и она вынудила меня вернуться к теме асов Второй Мировой войны. Это биография официально лучшего аса той войны (352 победы), надиктованная им самим, заставляет по-иному взглянуть на некоторые аспекты войны в воздухе.

В предисловии американцы хвалят Хартмана: «Источники силы Эриха Хартмана – …воспитание в духе свободы, естественное мужество. он был отличным спортсменом и приверженцем честной игры… Его религией была совесть… Таких людей можно назвать религиозными. Или вы можете назвать их джентльменами».

Читатели знают, что я с искренним уважением отношусь к немцам – поверженным противникам наших отцов и дедов – с точки зрения их военных талантов и доблести. И если бы я не прочел ту гнусность, что написали эти американцы, то я бы и к Хартману относился так, как они о нем сказали в процитированном предисловии. Но я прочел их писания дальше предисловия, и Хартман предстал передо мною выдающимся трусливым бандитом.

Такую характеристику непросто объяснить, и я вынужден буду сначала описать ряд обстоятельств, которые, казалось бы, не имеют прямого отношения к этому вопросу. Дело в том, что ведь у нас диаметрально изменена мораль. В начале января 1999 г. фашистский суд Москвы осудил на 4 года лагерей и принудительное лечение в психушке Андрея Соколова – русского патриота 20-ти лет. На судебно-психиатрической экспертизе врач задал ему вопрос – смог ли бы он отдать жизнь за Родину? Андрей, естественно, ответил утвердительно, и врачи записали в заключении: «Склонен к суициду», т. е. к самоубийству. А что – с точки зрения скотов, а не людей, смерть за Родину – это действительно самоубийство.

Так и с Хартманом. Летом 1944 г. он, уже известный ас (250 побед), удирал от преследовавших его американских истребителей и, не долетев 6 км (полминуты) до своего аэродрома (где его прикрыли бы зенитные орудия), он выпрыгнул с парашютом из совершенно исправного самолета. Попробуйте сказать, что он струсил, и толпа скотов, считающих смерть за Родину самоубийством, немедленно объявит, что он не трус, а умный человек, знающий, что жизнь дороже любой «железки».

Правда, скотам я все равно ничего не объясню, но попробую обойтись без подобных примеров.

Итак, почему Хартман был выдающимся летчиком?

Во-первых, он с самолетом составлял одно целое. Еще в детстве мать брала его в полеты, а в 14 лет он уже был планеристом. Он утверждал, что для него самолет, как автомобиль, в воздухе его голова не была занята мыслями об управлении самолетом – тело само им управляло. Во-вторых. Он имел уникальную и очень ценную для летчика особенность – сверхострое зрение. Советские тактические наставления требовали, чтобы в улетающей на боевое задание группе самолетов был хотя бы один летчик с таким зрением, поскольку, как это утверждал сам Хартман: первый увидел – наполовину победил. Японцы специально заставляли своих летчиков часами, до изнеможения тренировать глаза, и некоторые достигали совершенства: могли днем увидеть на небе звезды. А Хартман острым зрением обладал от природы.

Вот эти два качества делали из него летчика, которого следует назвать выдающимся.

Теперь перейдем к более сложному вопросу – о трусости. Рассмотрим ряд обстоятельств. Военная авиация существует для того, чтобы уничтожать наземного противника. Ее главные самолеты – бомбардировщики. Они выполняют главную задачу – обеспечивают победу в боях, которые ведут наземные войска. Истребители защищают свои бомбардировщики от истребителей противника и не дают вражеским бомбардировщикам бомбить свои войска – в этом их боевая задача.

Прочитав биографию Хартмана, который все время воевал только в 52-й эскадре (JG-52), приходишь к выводу, что как только он стал асом, то боевые задачи ему перестали давать. Как в отношении других асов – понять сложно. Возможно, это зависело от них самих: имеет мужество – выполняет боевую задачу, не имеет – просто свободно охотится.

Но кроме асов в этой эскадре были и, так сказать, простые летчики, которые вряд ли могли отказаться от выполнения боевой задачи – они летали сопровождать на бомбежку свои бомбардировщики, они атаковали советские бомбардировщики, которые бомбили немецкие войска. И они гибли в больших количествах. Вот, скажем, американцы пишут о боях над Кубанью: «Эрих летал очень часто. Каждый день гибли его товарищи. В тот же день, когда разбился Крушински, погибли еще 5 пилотов, или треть эскадрильи». Но бои над Кубанью длились не 3 дня, следовательно, «его товарищи» пополняли и пополняли эскадрилью и гибли, а «Эрих летал».

Во всей книге есть всего два момента, которые можно счесть за то, что Хартману дали боевое задание, и в обоих эпизодах он уклонился от его исполнения.

В книге есть эпизод боев под Курском. Командир группы Храбак поставил Хартману (командиру эскадрильи) задачу: «Основной прорыв здесь. Пикировщики Руделя зададут им жару. Защита пикировщиков и уничтожение русских истребителей является вашей главной задачей». Хартман чихнул на «главную задачу» и даже не пытался ее исполнить. Он нашел штурмующие Ил-2, которые во время штурмовки рассыпают строй и становятся уязвимыми, незаметно подкрался к ним и атаковал. (И был сбит).

Сожженный авиацией союзников Дрезден, 1945 г.

Во втором эпизоде ему дали задачу не допустить бомбежки румынских нефтепромыслов американскими бомбардировщиками. Но те летели в плотном строю, и Хартман струсил их атаковать. Он напал на истребители сопровождения, не заметившие его, летевшие с дополнительными подвесными баками. На второй день он опять струсил атаковать бомбардировщики, но и американские истребители были начеку и загнали его до прыжка с парашютом, о котором я упомянул выше.

Во всех остальных эпизодах книги Хартман – свободный охотник и нападает только тогда, когда его безопасность более-менее гарантирована (о способе обеспечения этой безопасности – ниже).

Еще момент. На Западе немецкие истребители делали то, чего боялся Хартман, – атаковали строи американских и английских бомбардировщиков. Так вот, Хартмана дважды пытались перевести на Запад, но он дважды от этого уклонялся, хотя и заявлял своим биографам, что ему «мысль, что бомбардировщики союзников летают над Германией днем и ночью, причиняла боль». Но ни эта «боль», ни то, что его родители и жена днем и ночью сидят в подвале под американскими бомбами, ни соблазн пересесть на реактивный истребитель его, уже кавалера Рыцарского Креста с Дубовыми листьями, Мечами и Бриллиантами, не заставили поменять свой статус «свободного охотника» Восточного фронта на возможность сбивать бомбардировщики союзников над родным домом.

Штаб не подтверждает

Отвлечемся на время от бомбардировщиков. Хартман летал практически исключительно над территорией, занятой немецкими войсками. Немецкие источники утверждают, что был приказ не посылать асов за линию фронта, да это подтверждается и биографией – из 14 вынужденных посадок Хартман только одну произвел на территории, занятой советскими войсками, и то – нечаянно. Факт того, что Хартман летал только над своими войсками, в наших рассуждениях важен.

Вернемся к бомбардировщикам. Победы Хартмана заносились в его летную книжку с указанием даты и типа сбитого самолета. Но сохранилась только первая летная книжка с перечнем побед до 150-й. Вторую книжку с победами от 151 до 352-й якобы украли американцы, которые тщательно ограбили Хартмана (сняв с него в том числе и наручные часы), когда он после капитуляции полез сдаваться к ним в плен. Поэтому последние 202 его победы биографы восстановили по другим источникам. Толивер и Констэбл пишут: «Данные об остальных победах Хартмана взяты из дневника JG-52 или его писем Урсуле Петч» (невесте, а потом жене Хартмана). У меня сразу вопрос: а почему так сложно? Дневник боевых действий эскадры JG-52 – это официальный документ. Работники штаба получают награды от числа сбитых эскадрой самолетов и можно быть 100 % уверенным – они не забыли занести в дневник ни единого из сбитых Хартманом самолетов. К чему нужны его хвастливые письма невесте? А вот к чему. Взгляните на таблицу из книги Толивера и Констэбла.

Как видите, без писем Урсуле не обойтись, поскольку в дневнике боевых действий эскадры JG-52 за Хартманом числится существенно меньше сбитых самолетов, чем он оповестил о них невесту.

Эрих Хартман и Урсула Петч

Анализ дневника наводит на разные мысли, в том числе и что дневник – это документ штаба, данные из которого шли не доктору Геббельсу для пропаганды, а рейхсмаршалу Герингу для учета и оценки боевых возможностей ВВС РККА. Брехать в этих данных вряд ли было разрешено, а вот доктор Геббельс брехать был обязан.

Так, к примеру, Хартман рассказал американцам байку о том, что в июне 1944 г. он, израсходовав всего 120 патронов, сбил подряд три штурмовика Ил-2, которые штурмовали позиции немецкой артиллерии, т. е. находились над немецкой территорией. И, наверное, эти Илы у него и были записаны в той летной книжечке, которую украли американцы, как 248, 249 и 250 сбитые самолеты.

Но в дневнике боевых действий JG-52 напротив записанных историками номеров сбитых самолетов Хартмана 244—250 в графе «Тип» сбитого самолета одиноко стоит «Як-9», реально зафиксированный штабом.

Объяснений такой разницы американцы не дают, и поэтому причину этого надо отыскивать самим. Все апологеты немецких асов с пеной у рта уверяют, что факт сбития немецким асом самолета, который записан ему в летную книжку, тщательно проверялся и подтверждался. Цитировать очень длинно, поэтому я апологетам перескажу своими словами, как «проверялся» факт сбития Хартманом 301-го самолета. 24 августа 1944 г. Хартман слетал утречком на охоту и, прилетев, сообщил, что у него уже не 290, а 296 побед над «иванами». Покушал и снова полетел. За этим полетом следили по радиоразговорам, и Эрих не подвел – он по радио наговорил еще 5 побед. Итого стало 301. Когда он сел, на аэродроме уже были цветы, флаги, гирлянда ему на шею (как у нас Стаханова из забоя встречали), а утром следующего дня его вызвал командир JG-52 и сообщил: «Поздравляю! Фюрер наградил тебя Бриллиантами». И ни малейшего намека на то, что кто-то пытался проверить эту байку о том, что он в один день и в двух боях сбил 11 самолетов. А в дневнике боевых действий за 24 августа штаб записал ему только «Аэрокобру». Одну. И все.

В связи с этим у меня возникает гипотеза. То, что 352 сбитых Хартманом самолета – это брехня, по-моему, уже всем должно быть ясно. В его летную книжку записывали все, что он придумает, или, в лучшем случае, те самолеты, по которым он стрелял и что было зафиксировано фотопулеметом. Но точную цифру сбитых самолетов немцам-то ведь надо было знать!

Поэтому полагаю, что штаб JG-52 запрашивал у наземных войск подтверждения о сбитых самолетах (ведь Хартман сбивал над своей территорией, и наземные войска могли это подтвердить). Если сбитие подтверждалось, то наземные войска могли подтвердить и тип самолета. Тогда сбитый самолет заносился в список, и этот список штаба JG-52 посылался в штаб Люфтваффе. Но если сбития заявленного самолета или его обломков никто не видел, то такая «победа» отсылалась только в министерство пропаганды Геббельса. Я не вижу другого логичного объяснения.

Конечно, могли быть накладки, скажем, подбитый самолет дотянул до своей территории, упал в глухом месте, пехота не смогла определить его тип и т. д. И, наверное, Хартман сбил больше, чем проставлено в дневнике JG-52, но все же… В дневнике штаба из заявленных Хартманом 202 сбитых советских и американских самолетов ему проставлено всего лишь 11! Правда, в одном случае тип самолета стоит во множественном числе – «Мустанги». Хартман заявил их в этот день аж 5 штук. Даже если их все добавить, то будет 15. Не густо из 202 заявленных побед, не так ли? Это я погорячился, когда написал, что число побед Хартмана надо делить на 7,5. Делить-то надо на 20!

Но это не все, что из дневника боевых действий JG-52 можно выжать о Хартмане. Давайте представим себя на его месте и полетим вместо него вдоль линии фронта. Каких советских самолетов – бомбардировщиков или истребителей – мы встретим больше? Хартман попал на фронт в 1943 г., а с начала 1942 года по 9 мая 1945 года наша авиапромышленность произвела 44 тыс. истребителей и более 52 тыс. штурмовиков и бомбардировщиков. Получили от союзников около 11 тыс. истребителей и несколько более 3 тыс. бомбардировщиков. То есть в общем количестве ВВС СССР бомбардировщики составляли примерно 50 %. Тут, конечно, есть нюансы, но они взаимоисключающие: бомбардировщики чаще сбивались, поэтому в реальном строю их в процентах должно быть меньше, чем построено; зато истребители в системе ПВО были рассредоточены по всей стране и на фронте их было меньше. То есть, мы не сильно ошибемся, если предположим, что на месте Хартмана при полете вдоль линии фронта каждый второй встреченный нами советский самолет должен быть штурмовиком или бомбардировщиком.

Более того, урон немцам наносили именно штурмовики и бомбардировщики, следовательно, нас не должно было бы удивить, если бы в списке тех самолетов, по которым стрелял белокурый рыцарь, защищая свой Рейх, бомбардировщики составили 80 %. А истребители Хартман сбивал бы только те, которые мешали ему сбивать бомбардировщики.

А что было на самом деле?

В дневнике боевых действий JG-52 в графе «Тип» сбитого самолета на все 202 «победы» Хартмана нет ни одного бомбардировщика. В его летной книжке из 150 внесенных туда самолетов бомбардировщики составили: Ил-2 – 5; Пе-2 – 4; А-20 «Бостон» – 1; По-2 – 2 машины. Итого: 12 бомбардировщиков из 150, что составляет 8 %. Не 80 %, как полагалось бы иметь настоящему рыцарю, а всего 8!

Добавим к этому уже сказанное – немцы всех асов Восточного фронта забирали на Запад сбивать американские и английские бомбардировщики, но Хартман дважды от этого ускользнул. Остается сделать вывод: Хартман, как огня, боялся атаковать бомбардировщики!

Бандит!

Так, может, все немецкие асы-«охотники» были такими же «рыцарями», как и Хартман? Не думаю, просто настоящие рыцари долго не жили, и записать на себя столько сбитых самолетов, сколько это сделал Хартман, просто не успевали. К примеру, Альфред Гриславски, у которого начинающий Хартман был ведомым. Гриславски специализировался на сбивании наших Ил-2. Для этого ему надо было прорваться сквозь строй наших истребителей и, преследуемому ими, бросаться на пулеметы бортовых стрелков Ил-2. И Гриславски это делал. Он был множество раз ранен, его постоянно сбивали. В один день его сбили 4 раза, он выпрыгивал с парашютом или шел на вынужденную посадку, пехота привозила его на аэродром, он садился в новый самолет и снова летел драться. Наконец он получил тяжелое ранение и был списан со 133 победами.

Хартман так воевать боялся!

И страх надоумил его на собственную тактику боя, которой он хвастается непрерывно. Он учит (выделено им):

«Если вы видите вражеский самолет, вы совсем не обязаны тут же бросаться на него и атаковать. Подождите и используйте все свои выгоды. Оцените, какой строй и какую тактику они используют. Оцените, имеется ли у противника отбившийся или неопытный пилот. Такого пилота всегда видно в воздухе. Сбейте ЕГО. Гораздо полезнее поджечь только одного, чем ввязываться в 20-минутную карусель, ничего не добившись. Все вражеские пилоты увидят сбитый самолет, что окажет серьезное психологическое воздействие».

Прокомментирую: психологическое воздействие вещь двоякая – храбрые от этого придут в ярость.

Эта его тактика означала следующее. Он, напоминаю, был отличный пилот с особо острым зрением и советские самолеты замечал с такого расстояния, когда они его увидеть не могли. Заметив, куда они идут и в каком строю, он на большой высоте занимал такую позицию, чтобы можно было напасть на истребители сопровождения сзади, незаметно для них. Затем на большой скорости делал маневр, сближался и бил по не заметившему его истребителю. А так как с радиосвязью у нас дело было неважно, то подвергшийся нападению летчик не всегда мог предупредить товарищей. Поэтому у Хартмана часто была возможность ударить еще по нескольким. Но как только они его замечали, он немедленно удирал, а наши истребители, привязанные к сопровождаемым бомбардировщикам, преследовать его не могли. А на большом удалении он снова, незаметно для наших маневрировал и снова получал возможность удара. И всегда по истребителям! Ведь если прорываться к бомбардировщикам, то наши истребители его заметят и атакуют. Хартман этого боялся: он, как шакал, нападал только на отставших и только внезапно. Сохранить свою паскудную жизнь для него было самым главным.

Он считал, что изобрел магическую формулу войны:

«Эта магическая формула звучала так: „Увидел – решил – атаковал – оторвался“. В более развернутом виде ее можно представить так: если ты увидел противника, реши, можно ли его атаковать, захватив врасплох; атакуй его; сразу после атаки отрывайся; отрывайся, если он заметил тебя до того, как ты нанес удар. Выжидай, чтобы атаковать противника в удобных условиях, не позволяй завлечь себя в маневренный бой с противником, который тебя видит».

Заметьте, ему даже не важно, какой силы противник, если он тебя видит – надо удирать. Хартман, к примеру, хвастается таким боем. Он летел с ведомым у себя в тылу, и на них напал одинокий Як. Хартман уклонился от удара, и они вдвоем попытались Як сбить. Но тот пошел один и другой раз в лобовую атаку на белокурого рыцаря Рейха. Хартман сначала уклонялся, а потом с ведомым попросту удрал, а когда Як, потеряв их из виду, пошел домой, они догнали его, подкрались и сбили. Ну, спортсмен! Ну, рыцарь! Ну, джентльмен!

Представьте, что некий тип из-за угла глушит прохожих, а если оглушить не удается, то сразу же удирает. А потом заявляет, что так как он оглушил 352 человека, то является чемпионом мира по боксу и какие-то там Покрышкин с Кожедубом, у которых едва по 60 побед нокаутом на ринге, ему и в подметки не годятся.

У нас есть фильм «В бой идут одни старики» и в нем эпизод, когда немецкие летчики принимают вызов на поединок у советских. Авторы фильма не читали биографию Хартмана – у этой JG-52 и в мыслях не было не то что о поединке, а хотя бы о том, чтобы попытаться сразиться с летчиками какой-либо из наших гвардейских истребительных дивизий. Это были те еще «рыцари».

Могут сказать, что все же Хартман, пусть и трусливо-бандитским способом, но сбил очень много наших летчиков, и неважно, как именно называется этот способ, ведь на войне важен результат. Это так. Но давайте задумаемся над результатом побед Хартмана.

Представим, что полк Ил-2 под прикрытием полка Ла-7 полетел штурмовать станцию разгрузки немецкой дивизии. А эскадрилья Хартмана с помощью своей «формулы» без потерь сбила у прикрытия 10 наших истребителей или пусть даже всех. Формально это достижение. А фактически? Полк штурмовиков на станции превратит в груды кровавого мяса полк немецкой пехоты. А то, что наши истребители понесли потери – так ведь война без потерь не бывает, а истребители и предназначены для того, чтобы своей ценой защитить бомбардировщики. А вот если бы Хартман пусть и ценою потерь своей эскадрильи и, не трогая ни одного нашего истребителя, сбил все Ил-2, то полк немецкой пехоты был бы жив, а полк Ла-7 стал бы никому не нужен без бомбардировщиков.

Война ведь не спорт, тут нужна одна Победа на всех, а не голы, очки, секунды у каждого.

С какой стороны ни глянь – хоть с военной, хоть с моральной – не был Хартман ни рыцарем в полном смысле этого слова, ни спортсменом. Трусливый бандит, хотя и выдающийся. Не орел, а гриф-стервятник.

Мастер газовых атак

На этом можно было бы и закончить рассказ об этом рыцаре Рейха, если бы этот подонок не нагородил кучу мерзостей о нас и нашей армии. Его, видите ли, в плену после войны заставили работать, и эта тварь выплеснула тонны лжи на наших отцов. Поэтому и возникла у меня мысль рассмотреть еще один его подвиг – побег из советского плена.

Я приведу очень длинную цитату из книги, описывающую пленение и побег рыцаря Рейха, и в ней выделю слова, которые попрошу вас отметить в памяти.

«Истребитель легко сел и со скрежетом пробороздил землю. Сейчас Эрих отсюда уберется. Он отстегнул парашют и приготовился покинуть исковерканную машину. Нагнувшись к приборной панели, он начал отвинчивать бортовые часы. Строгий приказ требовал, чтобы все пилоты, пережившие аварийную посадку, забирали с собой этот ценный прибор. Бортовых часов не хватало.

Сражаясь с заржавевшими винтами, держащими часы, Эрих почувствовал, как его оставляет напряжение боя. «Проклятье, Эрих. Ты сегодня даже не позавтракал». Он оборвал монолог, так как краем глаза уловил какое-то движение сквозь запыленное стекло. Показался немецкий грузовик. Он почувствовал облегчение. Он не знал, как далеко пролетел на запад до посадки на брюхо, но германский грузовик узнал безошибочно. О пилотах Люфтваффе, которые совершали посадку на русской территории, мало кто слышал снова. Он возобновил борьбу с часами и поднял голову, только когда скрипнули тормоза. То, что он увидел, его перепугало.

Два огромных солдата, выпрыгнувшие из кузова грузовика, были одеты в странную форму. Германские пехотинцы носили серо-зеленые мундиры. Мундиры этих солдат были желто-серыми.

Когда эти люди повернулись к разбившемуся истребителю, Эриха пробрал мороз, едва он увидел их лица. Это были азиаты.

Русские захватили германский грузовик, и сейчас собирались прихватить и немецкого летчика. Эрих покрылся холодным потом, когда двое русских приблизились. Если он попытается бежать, они его пристрелят. Единственный выход – оставаться на месте. Он может притвориться раненым. Он попытается убедить их, что получил контузию во время вынужденной посадки.

Он притворился потерявшим сознание, когда русские вспрыгнули на крыло и заглянули в кабину. Один из них просунул ему руки под мышки и попытался вытащить Эриха наружу. От русских отвратительно воняло. Эрих вскрикнул, как от боли, и продолжал кричать и всхлипывать. Русский отпустил его.

Два человека о чем-то переговорили между собой, потом обратились к Эриху.

«Камрад, камрад. Война финиш. Гитлер капут. Не волнуйся».

«Я ранен, – простонал Белокурый Рыцарь, показывая правой рукой на живот. Потом он прижал к животу обе руки. Через прикрытые веки он увидел, что уловка удалась.

Русские осторожно помогли ему выбраться из кокпита. Эрих стонал и всхлипывал, как настоящий актер. Он опустился на землю, словно ноги не держали его. Русские побежали к грузовику, сняли старый навес и положили «раненого» пилота на сложенный брезент. Они потащили его в кузов, как кучу мокрого белья, и осторожно подняли в кузов.

Солдаты пытались заговорить с Эрихом и держались достаточно дружелюбно. Они торжествовали, так как эта ночь принесла им большую победу. Эрих продолжал постанывать и хвататься за живот. Встревоженные русские, которые не могли унять его боль, привезли его в свой штаб в соседнюю деревню.

Появился доктор. Он знал несколько немецких слов и попытался провести осмотр. От доктора пахло одеколоном. Каждый раз, когда он дотрагивался до Эриха, тот вскрикивал. Поверил даже доктор. Схватившие его солдаты принесли несколько яблок. Эрих сделал вид, что заставляет себя есть. Затем он снова вскрикнул, словно все его тело пронизала ужасная боль после того, как он проглотил несколько кусочков яблока. Этот театр продолжался два часа. Затем те же самые два солдата положили его на брезент и понесли обратно к грузовику.

Так как они направились на восток, дальше в русский тыл, Эрих понял, что ему нужно смываться. И как можно скорее. Иначе он проведет весь остаток войны в советском плену. Он оценил ситуацию. Грузовик уже проехал 2 мили вглубь русской территории. Один солдат сидел за рулем, второй находился в кузове, охраняя раненого немецкого пленного. Мысли Эриха мчались галопом. Но тут на западе показался характерный силуэт пикировщика ju-87.

Немецкий пикировщик пролетел низко над землей. Грузовик затормозил и едва не свалился в канаву. Часовой в кузове испуганно уставился в небо. Тут Эрих вскочил на ноги и ударил его кулаком. Часовой ударился головой о кабину и рухнул на дно кузова.

Откинув задний борт, Эрих выпрыгнул в поле, заросшее высокими подсолнухами, по которому шла дорога. Как только он нырнул в заросли, скрип тормозов показал ему, что бегство замечено. Пригнувшись, он побежал дальше в поле. Эрих слышал треск винтовочных выстрелов и свист пуль над головой».

Тупые американцы заглотили эту байку, а мы давайте сэкономим время на обсуждении того, брехня это или нет. Зададимся вопросом – это брехня выдумана от начала до конца или канва у нее реальна?

Думаю, что рассказ точен за исключением некоторых деталей, которые мы попробуем выяснить. Ведь Хартману пришлось рассказывать его сотни раз командирам и товарищам, и если бы он его выдумал полностью, то обязательно бы запутался.

Попутно отметим, что обязательным снаряжением немецкого летчика был пистолет, а летчики имеют сверхбыструю реакцию. Наших солдат было всего двое с винтовками – оружием, хорошим для боя на больших расстояниях. Пистолет Хартмана в этой ситуации имел преимущество: пулю большего останавливающего эффекта и скорострельность. Пока каждый из солдат сделал бы по выстрелу, Хартман сделал бы по ним 8 выстрелов из своего «Вальтера». Но лицом к лицу с противником он не дерется, и к тому, что мы о нем уже знаем, этот эпизод ничего нового не добавил.

Теперь давайте подчистим мелкую брехню, которая прикрывает главную.

«Азиаты» с Хартманом говорят по-немецки?

Советские солдаты на третьем году войны называют фашистского летчика товарищем?! Азиаты, как и русские (или русские, как азиаты?), очень много работ считают лишними, и их принцип – никогда не делать лишней работы. А здесь они кладут Хартмана на брезент и так грузят в кузов из человеколюбия к фашисту?

Давайте подробнее об этой операции. Грузят тело человека в кузов так. Берут его под мышки и тащат до борта, затем, захватив одной рукой под руку, а другой под промежность, рывком поднимают, чтобы он лег на пол кузова или на борт (если его лень открыть) центром тяжести (на живот), а после этого забрасывают в кузов его ноги. Готово!

Теперь посмотрите на технологию, предложенную Хартманом. Если человека положить на брезент и поднять за оба конца полотнища, то тело сложится и получится что-то вроде мешка с центром тяжести в самом низу. Как такой мешок поднять на платформу кузова? Это надо, как штангисту, руки с краем полотнища поднимать вверх, что страшно неудобно, а для азиатов, которые обычно ниже европейцев, и невозможно. Значит, одному надо лезть в кузов, становиться на колени и попытаться захватить свой край полотнища, встать с ним и потом практически самому (второму надо поддерживать свой край) втягивать тело в кузов. Чтобы азиаты (да и русские) делали такую дурную работу, требуются очень веские основания и не те, о которых сказал Хартман.

У человека около 5 литров крови, когда он ранен – она вытекает, одежда и руки, которыми он зажимает рану, окрашиваются кровью. У Хартмана крови не было, и все поверили, что он ранен?!

Чему поверил доктор, не видя ни крови, ни гематом? Или этот доктор за 2 года войны симулянтов не видел и поверил в какое-то необычное ранение? Хартман кричал от боли, а доктор ему даже морфия не впрыснул?

Короче, вся эта байка с ранением и с тем, что в нее поверили, шита белыми нитками.

Но остается факт – солдаты, видя, что перед ними крепкий мускулистый мужик, не приняли никаких мер безопасности – не связали его. Да, он стонал и делал вид, что не держится на ногах. Но ведь без крови и следов контузии это должно было вызвать еще большее подозрение, тем более у «азиатов». Да они бы его связали по рукам и ногам и еще бы для верности стукнули прикладом по «тыкве». А вместо этого солдат оставался в кузове с Хартманом один на один. При езде в пустом кузове по проселкам ничего, в том числе и винтовку, держать в руках невозможно – ими нужно держаться за борта, чтобы тебя не бросало по кузову. Почему этот солдат и без оружия не боялся, что Хартман на него нападет?

Не боятся только тогда, когда чувствуют свое огромное преимущество, но физического преимущества не было, а криками о боли «азиатов» (и именно их), повторяю, не обмануть. Остается одно – солдаты презирали Хартмана до такой степени, что потеряли осторожность и перестали бояться.

Все сомнения сводятся к одному вопросу – что Хартман сделал такого, что вызвал презрение, превысившее чувство самосохранения? Валялся в ногах, плакал, унижался, кричал: «Гитлер капут, камрады»? Наверное, но вряд ли бы «азиаты» слишком поверили и этому.

Версию о том, что произошло, мне подсказал следующий факт. Во всей биографии Хартмана он ни разу не затрагивает тему запаха, хотя был он в разных местах и в разных обстоятельствах. А в эпизоде своего плена он дважды вспоминает (спустя десятилетия) о запахах. Причем, если в первом случае, допустим, он просто хотел оскорбить солдат, то почему он держит в памяти, что от врача пахло не карболкой, а одеколоном?

Не знаю, прав ли я, но думаю, Хартману вбились в голову запахи оттого, что на протяжении всего этого события его преследовал какой-то запах, о котором он и говорить не может, и забыть его не в состоянии. Не имея возможности говорить об этом запахе, он говорит о других.

Давайте сведем вместе такие обстоятельства:

– врач не оказывает никакой помощи ценному «языку», офицеру;

– солдаты таскают его на брезенте вместо того, чтобы, подхватив под промежность, вбросить в кузов;

– его преследовал какой-то запах;

– о себе сказал, что его грузили, «как кучу мокрого белья», хотя белье никогда на брезенте не носят, откуда эта ассоциация – «мокрого»?

– солдаты презирали его до потери чувства осторожности;

– он описывает всех, как очень ласковых к нему, заклятому врагу, – способ убедить всех в том, что к нему не было презрения;

– он зачем-то счел нужным вспомнить, что не завтракал.

Достаточно много вопросов, чтобы не попытаться объединить их одним ответом. Он такой. Когда Хартман неожиданно для себя увидел, что из грузовика выходят советские солдаты, то от страха с ним приключилась «медвежья болезнь». Думаю, что во фронтовых условиях это не столь уж редкое явление, хотя оно и не сильно украшает белокурого рыцаря Рейха. Во всяком случае надо признать, что и эта тевтонская хитрость ему удалась. Засранец!

Бои в Корее

По примеру Гитлера и Геббельса теперь уже пропаганда США извращает итоги боев в Корее в 1951—1953 гг., где наши летчики напрямую встретились в бою с самыми «цивилизованными» летчиками самой «цивилизованной» страны.

Сегодня без тени смущения американцы пишут («Энциклопедия авиации», Нью-Йорк, 1977 г.), что их летчиками во время войны в Корее было сбито 2300 «коммунистических» самолетов, а потери американцев и их союзников составили всего 114 самолетов. Соотношение 20:1. Наши «демократы» этот бред радостно повторяют – разве могут «цивилизованные» американцы врать? (Хотя остальным пора бы уже привыкнуть к мысли, что если «цивилизованные» что и могут хорошо, так это врать).

Но врать нужно всем одновременно, а это технически невозможно. И поэтому, когда своими успехами начинают хвастаться другие службы США, то правда время от времени появляется в документах самих американцев. Так, служба спасения 5-й американской воздушной армии, воевавшей в Корее, сообщает, что ей с территории Северной Кореи удалось выхватить более 1000 человек летного состава американских ВВС. А ведь это только тех, кто не погиб в воздушном бою и кого не успели пленить северные корейцы, которые, кстати, захватывали в плен не только летчиков, но и группы самих спасателей вместе с их вертолетами. Это что, со 114 самолетов столько летного состава нападало?

МиГ-15бис летчика Щукина – 15 сбитых самолетов

F-86 «Сейбр» капитана Джозефа Макконнелла

С другой стороны, убыль самолетов за Корейскую войну составила у американцев 4000 единиц по их же данным 50-х годов. Куда они делись?

Наши летчики летали в узкой полоске Северной Кореи, ограниченной морем, и им засчитывали только те сбитые самолеты, которые падали на эту полоску. Упавшие в море и даже подтвержденные самими американцами – не засчитывались.

Вот пример из сборника «Воздушная война в Корее», Полиграф, Воронеж, 1997 г.:

«… К охраняемому объекту 913-й ИАП подошел, когда бой был уже в разгаре. Федорец услышал по радио призыв: „Помогите, меня подбили… помогите!“ Окинув пространство взглядом, Семен Алексеевич увидел дымящийся „МиГ“, которого преследовал, не переставая бить по нему в упор, „Сейбр“. Федорец развернул свой истребитель и пошел в атаку на увлеченного охотой противника. С дистанции 300—100 м советский летчик ударил по американцу, и тот вошел в свое последнее пике.

С. А. Федорец

Однако, придя на выручку попавшему в беду коллеге, Федорец оторвался от ведомого и ведомой пары и потерял их из вида. Одинокий «МиГ» – заманчивая цель. Этим не преминули воспользоваться американцы.

Четверка «Сейбров», ведомая капитаном Макконнеллом, тут же атаковала самолет Федорца.

Семен Алексеевич только оторвался от прицела, сбив назойливого «Сейбра», как по кабине хлестанула очередь. Вдребезги разлетелось остекление фонаря и приборная доска, однако сам самолет остался послушен рулям. Да, это был удар аса! Так обычно повергал противника капитан Макконнелл, но и мастерство советского летчика было не хуже. Он тут же среагировал на удар и резко бросил самолет вправо на атакующего «Сейбра». F-86 Макконнелла проскочил «МиГ» и оказался впереди и слева. Американский ас по-видимому несколько успокоился, наблюдая, как задергался советский истребитель. Это была нормальная реакция «обезглавленного» (т. е. с убитым летчиком) самолета. Когда же МиГ-15, находясь сзади, стал выворачивать в сторону «Сейбра», Макконнелл удивился, стал выпускать закрылки и щитки, гася скорость и пытаясь пропустить противника вперед. Но было уже поздно – Федорец навскидку ударил (а удар у МиГ-15 хороший!) по американцу. Очередь пришлась по правой консоли, ближе к фюзеляжу, вырвав из крыла кусок в добрый квадратный метр! «Сейбр» кувырнулся вправо и пошел к земле. Опытному Макконнеллу удалось-таки дотянуть до залива и там катапультироваться.

А на подбитый «МиГ» тут же накинулись оставшиеся F-86. В результате этой атаки были перебиты тяги управления, и советскому летчику пришлось катапультироваться.

Так закончился этот драматический поединок двух асов в небе Кореи.

Это была 5-я и 6-я победы Федорца, а у капитана Макконнелла – 8-я. Правда, из-за того, что самолет американского аса упал в море, а пленка фотоконтроля сгорела вместе с МиГом, победу Семену Алексеевичу не зачли как неподтвержденную».

Вот обратите внимание, американскому асу зачли как сбитый самолет Федорца, хоть он его и не сбил, сбили ведь другие – им наверное тоже записали по самолету. А Федорцу не зачли и то, что сбил, – обломки утонули.

Тем не менее даже при таком скупом счете итоги таковы. Советские летчики провели 1872 воздушных боя, в ходе которых 1106 американских самолетов упали на территорию Северной Кореи.

Лучший «реактивный» ас войны в Корее Николай Сутягин – 23 сбитых американских самолета

Это официально, по рассекреченным данным Генштаба ВС России. (По данным командовавшего нашей авиацией генерал-лейтенанта Г. А. Лобова было сбито 2500 самолетов). Наши боевые потери составили 335 самолетов и еще 10 небоевых. Соотношение 3:1 в пользу советских летчиков, а по реактивной технике 2:1 в нашу пользу. Лучший ас Америки сбил 16 наших самолетов (капитан Д. Макконнелл), а лучший советский ас Корейской войны – 23 американских самолета (капитан Сутягин Н. В.). Соответственно у американцев 40 человек сбило более 5 наших самолетов, а у нас 51 человек сбил более 5 американских.

Потери советских ВВС были 335 самолетов, Китая и Кореи – 231. (Корейские и китайские летчики, кстати, сбили 271 американский самолет). Итого 566 самолетов. А американские летчики, как уже указывалось, записали себе на лицевые счета 2300 сбитых «коммунистических» самолетов. То есть, лицевые счета американских асов тоже следует для порядка в статистике сократить в 4 раза. Все же в лицевые счета асов надо записывать те самолеты, которые они сбили, а не сфотографировали кинофотопулеметом.

Выводы

Меня упрекают – напишешь большую статью, читатели, пока прочтут, забудут, что ты хотел сказать. Замечание правильное, поэтому я подытожу. В этой статье я хотел показать следующее.

Вся статистика воздушных боев у наших противников является пропагандистской фикцией и к реальности отношения не имеет.

В реальности наши летчики были и гораздо профессиональнее, и гораздо мужественнее и немецких, и американских. Если их, необученных и малоопытных, не успевали сбить в первых же боях. Для военного успеха и сегодня дух наших отцов и дедов надо сохранить обязательно.

А в остальном, если нам это подходит, то нужно перенимать лучшее, что нашли в военном деле наши противники. Тем более, что это лучшее было на нас же и испытано.

Цель антисоветской пропаганды не только в подрыве нашего морального духа, но и в том, чтобы ложью о причинах наших поражений не дать нам воспользоваться приемами, которые действительно эти поражения предотвращают.

Ю. И. Мухин

Глава 4 УНИВЕРСАЛЬНОЕ ОРУЖИЕ ПОБЕДЫ

Дискуссия о причинах поражения Красной Армии на первых этапах войны стала уходить в глубь военного дела, одновременно обнажая принципиальные вопросы. И когда один из читателей предложил 76-мм пушку В. Г. Грабина считать «универсальным оружием победы», я решил обсудить вопрос о том, что на самом деле таким оружием является.

Генералы

Думаю, что уместно будет поговорить о тех, кто заказывает оружие и готовит армию к войне, – о генералах. По отношению к ним у историков и в обществе сложились совершенно искаженные представления: по описаниям историков невозможно понять, кто является хорошим генералом, а кто лишь создает о себе такое впечатление, являясь на самом деле пустым местом.

Давайте для начала зададим себе чапаевский вопрос – где должен находиться командир, настоящий генерал-профессионал? Уверен, что подавляющее большинство историков определит ему место там, где обычно наших генералов и снимали фотокорреспонденты – в штабе у топографических карт. У нас сложился стереотип, что если умный и грамотный генерал – то работает с картами, а если вроде Чапаева, безграмотный, – то тогда впереди, на лихом коне.

Во многом это идет от политработников, начиная от Фурманова. Они всегда у нас этакие интеллектуалы. Кроме того, они непосредственно не командуют войсками и уже в силу этого безделья чаще сидят во время боя в штабе, что правильно, – никому не мешают. А когда они в штабе, а командир где-то впереди, то выглядит это не совсем красиво; думаю, что и поэтому тоже у нас в обществе властвует мысль, что грамотный генерал сидит за столом, окруженный телефонами, смотрит на карту и отдает распоряжения.

Вот, например, о маршале Кулике («железной маске» РККА) я встретил упоминания, причем пренебрежительные, всего у двух мемуаристов, и оба они политработники: Н. К. Попель и Д. Т. Шепилов. Думаю, что рабочее место у телефона и самим генералам не вопреки, чем плохо – сидеть в штабе и считаться грамотным полководцем? А в Генеральном штабе – так еще и великим.

Историк Зенькович так описывает начальный период войны. С ее началом на Западный фронт были посланы маршалы Г. И. Кулик и Б. М. Шапошников: «Военачальники засели за карты и документы. Кулику такой род деятельности был в тягость, то ли дело живая организаторская работа в войсках. Узнав о готовящемся контрударе на Белостокском направлении, где находился заместитель Павлова генерал-лейтенант Болдин, маршал решил лично побывать там».

По тону этой цитаты легко понять, кого из маршалов Зенькович считает профессионалом, а кого – нет. Как видите, по его оценке Шапошников – грамотный профессионал, а Кулик – глуповатый солдафон, который в картах не разбирается, поэтому и поехал в войска. (Попал вместе с ними в окружение и вышел из него пешком).

Между тем топографическая карта – это лист бумаги с обозначенной условными знаками местностью. Генералу на нее имеет смысл смотреть только тогда, когда работники штаба на карту нанесли расположение своих войск и войск противника. Но Западный фронт с самого начала войны потерял всякую связь со своими войсками, и его штаб ничего не знал ни о них, ни о противнике. Работникам штаба фронта нечего было нанести на карту, они не знали обстановки. И что же на этой карте рассматривал маршал Шапошников?

А Кулик, поскольку в штабе обстановка была неизвестна, уехал изучать ее на месте, т. к. настоящий военный профессионал изучает не карту, а местность, не донесения об обстановке, а непосредственно обстановку.

Вот где, к примеру, находился командующий 2-й танковой группой немцев Х. Гудериан утром 22 июня 1941 г.

«В 6 час. 50 мин. у Колодно я переправился на штурмовой лодке через Буг. Моя оперативная группа с двумя радиостанциями на бронемашинах, несколькими машинами повышенной проходимости и мотоциклами переправлялась до 8 час. 30 мин. Двигаясь по следам танков 18-й танковой дивизии, я доехал до моста через р. Лесна, овладение которым имело важное значение для дальнейшего продвижения 47-го танкового корпуса, но там кроме русского поста я никого не встретил. При моем приближении русские стали разбегаться в разные стороны. Два моих офицера для поручений вопреки моему указанию бросились преследовать их, но, к сожалению, были при этом убиты».

Х. Гудериан на своем командном пункте, оборудованном в бронетранспортере

Я уже писал,[18] что, судя по дневникам Гальдера, он и Гитлер в начале войны с наибольшим уважением относились к маршалу С. К. Тимошенко. Кстати, и предавший Родину генерал Власов, давая немцам показания о качестве советского командования, также отметил Тимошенко как наиболее сильного полководца.

Генерал И. И. Федюнинский пишет в своих мемуарах, что маршал Тимошенко изучал обстановку не так, как «профессионал» Шапошников:

«С. К. Тимошенко очень детально изучал местность перед нашим передним краем. Целую неделю мы с ним провели в полках первого эшелона. Ему хотелось все осмотреть самому. При этом он проявлял исключительное спокойствие и полное презрение к опасности.

Однажды гитлеровцы заметили наши автомашины, остановившиеся у опушки леса, и произвели артиллерийский налет. Я предложил маршалу Тимошенко спуститься в блиндаж, так как снаряды стали рваться довольно близко.

Чего там по блиндажам лазить, – недовольно сказал он. – Ни черта оттуда не видно. Давайте останемся на опушке.

И он невозмутимо продолжал рассматривать в бинокль передний край обороны противника. Это не было рисовкой, желанием похвалиться храбростью. Нет, просто С. К. Тимошенко считал, что опасность не должна мешать работе.

Стреляют? Что ж, на то и война, – говорил он, пожимая широкими плечами».

Надо сказать, что и у нас были генералы, которые, как и Гудериан, ясно представляли себе свои обязанности и то, где они должны находиться во время боя. Вот генерал А. В. Горбатов, осмысливая итоги своего блестящего, по моему мнению, рывка от реки Сож к Днепру в конце 1943 г., решившего вопрос освобождения Гомеля, пишет (выделено мною): «Я всегда предпочитал активные действия, но избегал безрезультатных потерь людей. Вот почему мы так тщательно изучали обстановку не только в своей полосе, но и в прилегающих к нам районах соседей; вот почему при каждом захвате плацдарма мы старались полностью использовать внезапность и одновременно с захватом предусматривали закрепление и удержание его; я всегда лично следил за ходом боя и, когда видел, что наступление не сулит успеха, не кричал: «Давай, давай!» – а приказывал переходить к обороне, используя, как правило, выгодную и сухую местность, имеющую хороший обзор и обстрел».

А. В. Горбатов

И еще: «Большую роль сыграло вошедшее у нас в правило личное наблюдение командиров дивизий за полем боя с приближенных к противнику НП; это и позволяло вводить резервы своевременно. Оправдал себя и такой риск, как ввод в бой последней, резервной дивизии в той критической обстановке, когда на фронте в сто двадцать километров было так много больших разрывов».

Но в 1941 г. представление о том, где должен находиться генерал, было далеко не таким. Писатель А. Бек в декабре 1941 г. захронометрировал один день генерала А. П. Белобородова, командира 9-й гвардейской дивизии. Дивизия целый день вела неудачный наступательный бой, тем не менее целый день Белобородов не выходил из здания, в котором располагался его штаб, командовал по картам и донесениям.

А маршал Г. К. Жуков даже после войны пояснял, что 33-ю армию, выполнявшую главную задачу фронта Жукова, под Вязьмой немцы окружили потому, что ему, Жукову, из штаба фронта не было видно – оставил генерал Ефремов силы для прикрытия своего прорыва к Вязьме или нет. (Генерал Ефремов ввел для прикрытия прорыва свою 9 гвардейскую дивизию, но Жуков тут же ее забрал у 33-й армии и отдал 43-й армии, так как ему из штаба фронта не было видно, зачем эта дивизия в этом месте стоит. Немцы по этому пустому месту и ударили, причем сначала всего лишь силами батальона, отрезав 33-ю армию от фронта).[19]

Но наши историки Жукова считают военным гением, а Тимошенко чуть ли не таким же глупым, как и Кулика.

В связи с тем, что я часто пишу о Г. И. Кулике как об умном полководце, меня спрашивают – если это так, то за что же Сталин его разжаловал? В плане этой главы вопрос этот уместен.

Напомним обстановку осени 1941 г.

8 сентября немцы прорвались к Ладожскому озеру. По одну сторону их прорыва был Ленинград с войсками Ленинградского фронта, по другую – 8 дивизий 54-й армии. 10 сентября в командование Ленинградским фронтом вступил Г. К. Жуков, а в командование 54-й армией – Г. И. Кулик. Им была поставлена задача – встречными ударами уничтожить немецкий прорыв и деблокировать Ленинград. 12 сентября Гитлер запретил фельдмаршалу Леебу брать Ленинград и приказал его только блокировать, а основными силами прорваться через войска маршала Кулика на Тихвин и дальше вокруг Ладоги на соединение с финнами. Таким образом, Кулик прорывался к Ленинграду, одновременно отражая атаки основных сил Лееба, а Жуков, которого немцы после 12 сентября вообще не атаковали, организовать прорыв со стороны Ленинграда оказался неспособен.

Когда через месяц стало ясно, что блокаду не прорвать, Сталин забирает Жукова к себе на Западный фронт, а Кулика посылает представителем Ставки на самый юг. Под командование Кулика попадает и подчиняющаяся Ставке 56-я армия, штаб которой находился в Ростове-на-Дону, а сам город был в тылу Южного фронта. Кроме этого Г. И. Кулик отвечал за оборону всего побережья Азовского моря от Ростова и черноморского побережья Кавказа. На тот момент в его распоряжении были только пограничники, так как Крым был еще нашим. Но вот Манштейн громит в Крыму наши Приморскую и 51-ю армии, которые находились под общим командованием заместителя наркома ВМФ вице-адмирала Левченко. Приморская армия отступает в Севастополь, а 51-я армия бежит в Керчь. Из Керчи стрелковые части практически неуправляемой 51-й сами переправляются через Керченский пролив и бегут дальше – на Кавказ. Немцы окружают Керчь и выходят на косу Тузла, перед ними узкий Керченский пролив, не имеющий обороны Таманский полуостров и… Кубань и Кавказ!

В ночь на 10 ноября Сталин по телефону дает Кулику приказ: «Помогите командованию 51-й армии не допустить противника форсировать Керченский пролив, овладеть Таманским полуостровом и выйти на Северный Кавказ со стороны Крыма». Кулику дополнительно давалась одна горная дивизия и приказ выехать в Керчь.

Кулик выезжает в Керчь, на Таманском полуострове встречает стрелковые части 51-й армии, которые уже переправились через Керченский пролив и бегут. Останавливает их, разворачивает, назначает участки обороны на Таманском полуострове. Переправляется 12 ноября в Керчь и видит следующее.

Немцы вокруг Керчи захватили все высоты, чуть больше взвода немецких автоматчиков захватила крепость, разогнав защищавший ее батальон нашей морской пехоты. Город забит артиллерийскими и техническими частями, тылами и базами. Управление войсками утеряно, стрелковых подразделений для отбития у немцев высот практически нет, хотя Кулик и организовывает такие попытки. Было очевидно, что как только немцы подтянут артиллерию, то уничтожат с высот наши войска так, что наши войска не смогут нанести немцам никаких ответных потерь.

13 ноября Кулику удается связаться с Москвой и передать в Генштаб обстановку. Кулик предлагает, пока не поздно, эвакуировать Керчь. Москва и не подтвердила Кулику оборону Керчи, и не разрешила эвакуацию. Связь с Москвой пропала на несколько дней. Что должен был делать Кулик? Будь он карьеристом, а не солдатом, он бы ждал. А вдруг приказ на эвакуацию уже дан, но Москва не может довести его до Керчи? Ведь тогда Кулик своим ожиданием явился бы виновником бессмысленной смерти тысяч человек и дорогостоящей техники. И не только это. Уничтожив или заблокировав 51-ю армию в Керчи, немцы не имели практически никаких советских войск перед собой в Тамани. И Кулик, вопреки ранее полученному приказу Сталина, эвакуирует Керчь, спасая людей и, кстати, около 2 тыс. стволов артиллерии. Начинает организовывать оборону Таманского полуострова. 16 ноября Шапошников передает, наконец, Кулику приказ Сталина: «Керчь держать до конца». Но Керчь уже сдана. Вернуть Керчь нечем и невозможно…

А в это время на его правом фланге 1-я танковая армия Клейста, прорвав Южный фронт, выходит к Ростову. Кулик бросается в Ростов, в 56-ю армию. Командующий 56-й генерал Ремезов, которому не улыбается гибель Маршала Советского Союза в полосе его армии, жалуется в Генштаб Шапошникову: «Очень нехорошо с нашей точки зрения ведет себя Григорий Иванович, сегодня его жизнь неоднократно была на волоске». Немцы взяли Ростов, Кулик организовывает войска 56-й армии для его освобождения, но освободили Ростов без него.

Его отозвали в Москву. Государственный Комитет Обороны принял решение:

«…Попытка т. Кулика оправдать самовольную сдачу Керчи необходимостью спасти находившиеся на Керченском полуострове вооружение и технику только подтверждают, что т. Кулик не ставил задачи обороны Керчи во что бы то ни стало, а сознательно шел на нарушение приказа Ставки и своим паникерским поведением облегчил врагу временный захват Керчи и Керченского полуострова.

…На основании всего сказанного, Государственный Комитет Обороны постановляет привлечь к суду маршала Кулика и передать его дело на рассмотрение прокурора СССР. Состав суда определить особо».

Г. И. Кулик

А Прокурор СССР В. Бочков подписал обвинительное заключение с такими словами:

«В Керчь Маршал Кулик Г. И. прибыл днем 12 ноября, застав панику в городе и полное отсутствие руководства боевыми операциями и управления войсками. Вместо организации обороны и насаждения жесткой дисциплины в войсках, а также вместо упорядочения руководства и управления ими – он без ведома и разрешения Ставки отдал приказание об эвакуации войск в течение двух суток и оставлении Керчи и ее района противнику.

Это преступное распоряжение грубейшим образом нарушало приказ Ставки, для проведения которого в жизнь Маршал Кулик Г. И. и был послан».

Суд признал правоту Прокурора, Кулик был лишен всех наград и звания Героя Советского Союза, понижен в звании до генерал-майора, но из партии не исключен.

На примере Г. И. Кулика удобно ответить на вопрос – где должен находиться полководец-профессионал? Где должен был находиться тот, кто дал команду защищать Керчь? В Москве или Керчи? Может, это была и правильная команда, но тот, кто ее дал, был обязан увидеть Керчь своими глазами, лично увидеть обстановку, чтобы ее оценить перед принятием решения либо довериться тому, кто там командует.

Поэтому у немцев было правило – их генералы находились на передовой линии огня там, где происходил решающий бой. Так воевал Гудериан, фельдмаршал Роммель в Африке неделями не появлялся в штабе, переезжая или перелетая на самолете связи от одного места боя своей армии к другому. У нас, похоже, такого правила не было.

А. Роммель (второй справа) во время наступления немцев в Африке

Кстати, и у немцев с этим были не все согласны. Гудериан в «Воспоминаниях солдата» писал:

«Значительно тяжелее было работать с новым начальником генерального штаба генералом Беком… С Беком мне преимущественно и приходилось вести борьбу по вопросам формирования танковых дивизий и создания уставов для боевой подготовки бронетанковых войск…

Особенно был недоволен Бек уставными требованиями, что командиры всех степеней обязаны находиться впереди своих войск.

„Как же они будут руководить боем, – говорил он, – не имея ни стола с картами, ни телефона? Разве вы не читали Шлиффена?“ То, что командир дивизии может выдвинуться вперед настолько, что будет находиться там, где его войска вступили в соприкосновение с противником, было свыше его понимания».

Чему тогда удивляться, что это было свыше понимания наших, начитавшихся Шлиффена, партийных идеологов и полководцев типа Жукова, свыше понимания большинства историков?

Тут есть еще один момент.

Есть наука стратегия – как выиграть войну. И есть тактика – как выиграть бой. У меня сложилось впечатление, что у нас, в среднем, как только генерал получает стол с картой и телефон, то он сразу становится стратегом и тактика ему уже не нужна. Это удел всяких там капитанов и майоров. Генерал уже не думает над тем, как выиграть бой, каким оружием это сделать, как подготовить и экипировать для боя солдат. Зачем ему это, раз он уже генерал?

Но, сидя в Москве, он пишет уставы и наставления, как вести бой, он заказывает оружие и экипировку для солдат. А потом получается, что вроде и оружие есть, и солдаты есть, а толку – нет.

У немцев, похоже, ни один генерал не мыслил себя не тактиком, они все были прежде всего тактиками, специалистами по победе в бою. Эту разницу следовало бы отметить и пояснить примерами, но сначала все же закончим с Г. И. Куликом.

Жертвенность наказанного

Тут я должен перейти в область догадок на основе своего знания людей. Думаю, Г. И. Кулик был чрезвычайно самолюбивым человеком и припадки самолюбия его оглупляли. Скажем, конструкторы В. Г. Грабин и А. Э. Нудельман отзывались очень высоко об уме и профессионализме Кулика, но вот что рассказывал Нудельман. Любое совещание, хоть у военных, хоть у штатских, начинается с того, что опрашиваются все присутствующие по вопросу повестки, причем, начинают с младших, чтобы мнение старших на них не давило, а затем ведущий совещание принимает решение – «подводит черту». А Кулик, возглавляя совещание, сначала объявлял всем свое решение, а потом предлагал «посовещаться», т. е. это была «та еще штучка» – очень своевольный и самолюбивый человек. Он был честен, никогда свою вину не перекладывал на других, но и свою правоту отстаивал бескомпромиссно и не сообразуясь с уместностью.

Смотрите на развитие событий. «За оставление Керченского полуострова и Керчи» еще суровее был наказан вице-адмирал Г. И. Левченко. Суд приговорил его к 10 годам лагерей. Но Левченко признал свою вину. И что? Лагеря ему заменили разжалованием в капитаны первого ранга, а к 1944 г. он снова зам. наркома ВМФ и стал даже не вице-, а полным адмиралом.

Ведь для чего были все эти суды? В конечном итоге для того, чтобы 2 марта 1942 г. Верховный Главнокомандующий и нарком обороны мог подписать приказ с такими словами:

«…Кулик по прибытии 12 ноября 1941 года в г. Керчь не только не принял на месте решительных мер против панических настроений командования крымских войск, но своим пораженческим поведением в Керчи только усилил панику и деморализацию в среде командования крымских войск.

…Верховный Суд 16 февраля 1942 г. приговорил лишить Кулика Г. И. званий Маршала и Героя Советского Союза, а также лишить его орденов Союза ССР и медали „ХХ лет РККА“.

…Предупреждаю, что и впредь будут приниматься решительные меры в отношении тех командиров и начальников, невзирая на лица и заслуги в прошлом, которые не выполняют или недобросовестно выполняют приказы командования, проявляют трусость, деморализуют войска своими пораженческими настроениями и, будучи запуганы немцами, сеют панику и подрывают веру в нашу победу над немецкими захватчиками.

Настоящий приказ довести до военных советов Западного и Юго-Западного направлений, военных советов фронтов, армий и округов.

Народный комиссар обороны И. В. Сталин».

Нужен ли был такой приказ и нужна ли была такая жертва от Кулика? Думаю, что да.

Вот смотрите. Июль 1942 г., немцы рвутся к Сталинграду. В пересказе генерала Меллентина, вспоминает полковник немецкого Генштаба Г. Р. Динглер, служивший в это время в 3-й моторизованной дивизии немцев:

«Как правило, наши подвижные войска обходили узлы сопротивления противника, подавлением которых занималась шедшая следом пехота. 14-й танковый корпус без особого труда выполнил поставленную задачу, заняв оборонительные позиции фронтом на север. Однако в полосе 3-й моторизованной дивизии находилась одна высота и одна балка, где русские не прекращали сопротивления и в течение нескольких недель доставляли немало неприятностей немецким войскам.

Динглер указывает, что сперва этой высоте не придавали серьезного значения, полагая, что она будет занята, как только подтянется вся дивизия. Он говорит: «Если бы мы знали, сколько хлопот доставит нам эта самая высота и какие большие потери мы понесем из-за нее в последующие месяцы, мы бы атаковали более энергично».

…Балка, удерживаемая русскими, находилась в тылу 3-й моторизованной дивизии. Она была длинной, узкой и глубокой; проходили недели, а ее все никак не удавалось захватить. Изложение Динглером боевых действий показывает, какой стойкостью отличается русский солдат в обороне:

«Все наши попытки подавить сопротивление русских в балке пока оставались тщетными. Балку бомбили пикирующие бомбардировщики, обстреливала артиллерия. Мы посылали в атаку все новые и новые подразделения, но они неизменно откатывались назад с тяжелыми потерями – настолько прочно русские зарылись в землю. Мы предполагали, что у них было примерно 400 человек. В обычных условиях такой противник прекратил бы сопротивление после двухнедельных боев. В конце концов русские были полностью отрезаны от внешнего мира. Они не могли рассчитывать и на снабжение по воздуху, так как наша авиация в то время обладала полным превосходством.

…Балка мешала нам, словно бельмо на глазу, но нечего было и думать о том, чтобы заставить противника сдаться под угрозой голодной смерти. Нужно было что-то придумать».

Немцы, конечно, в конце концов придумали и взяли эту балку. Но: «Мы были поражены, когда, сосчитав убитых и пленных, обнаружили, что вместо 400 человек их оказалось около тысячи. Почти четыре недели эти люди питались травой и листьями, утоляя жажду ничтожным количеством воды из вырытой ими в земле глубокой ямы. Однако они не только не умерли с голоду, но еще и вели ожесточенные бои до самого конца».

А в это же время и в этом же месте, но с другой стороны фронта генерал В. И. Чуйков, проезжая на Сталинградский фронт мимо штаба нашей 21-й армии, вскользь отметил:

«Штаб 21-й армии был на колесах: вся связь, штабная обстановка, включая спальный гарнитур командарма Гордова, – все было на ходу, в автомобилях. Мне не понравилась такая подвижность. Во всем здесь чувствовалась неустойчивость на фронте, отсутствие упорства в бою. Казалось, будто за штабом армии кто-то гонится и, чтобы уйти от преследования, все с командармом во главе всегда готовы к движению».

Чем Сталин должен был пресечь у своих генералов эту «готовность к движению»?

Вообще-то на эту тему можно порассуждать, но другого пути пресечь бегство своих войск, кроме показательных наказаний бегущих, – нет.

Левченко это понял, а Кулик – нет. Он писал и доказывал свою правоту в Керчи: 30 января 1942 г. он написал Сталину в одной из многих объяснительных:

«Если дающие эти показания и составители этого письма называют правильную мою оценку обстановки, а, исходя с оценки обстановки, и правильное мое решение паникерским, пораженческим и даже преступным, то я не виновен в том, что они не понимают самых элементарных познаний в военном деле. Нужно было бы им усвоить, что самое главное преступление делает командир, если он отдает войскам заведомо невыполнимый приказ, войска его выполнить не в силах, гибнут сами, а приказ так и остается невыполненным».

Правы Вы, Григорий Иванович, правы, но помолчите об этом до Победы. Ведь каждое Ваше слово – это основание другим советским генералам сдать советский город с надеждой потом оправдаться.

Ведь Сталин начал восстанавливать Г. И. Кулика, как и Г. И. Левченко. Ему было присвоено звание генерал-лейтенанта, он получил в командование гвардейскую армию. Молчи и воюй! Но Кулик не молчит, и Шепилов вместе с Жуковым доносами его снова легко валят. Ну, теперь-то уж хоть помолчи!

Но Кулик клятый. 18 апреля 1945 г. Председатель КПК Шкирятов предъявляет ему уже партийное обвинение: «…ведет с отдельными лицами недостойные разговоры, заключающиеся в восхвалении офицерского состава царской армии, плохом политическом воспитании советских офицеров, неправильной расстановке кадров высшего состава армии».

Думаю, что насчет «неправильной расстановки» Кулик мог говорить о том, что если бы в Ленинграде не было Жукова, то блокада бы его была прорвана еще осенью 1941 г., если бы в Крыму и на Кавказе не было генералов И. Е. Петрова и Г. Ф. Захарова, то Крым бы не сдали, и т. д. Доносы на Кулика Сталину и в КПК написали генералы И. Е. Петров и Г. Ф. Захаров.[20] Кулика исключили из партии и вновь понизили в звании до генерал-майора.

После войны он служил в Приволжском военном округе замом командующего генерал-полковника В. Н. Гордова, тоже обиженного назначением в такой непрестижный округ. Круг говорящих и темы расширялись, теперь уже говорили о том, что колхозники ненавидят Сталина, что Сталин и года не удержится у власти, что Жуков в этом плане не оправдывает надежд генералов и т. д.[21] Короче, в 1950 г. Кулик был приговорен к высшей мере наказания вместе с Гордовым и некоторыми другими любителями прощупывать почву в генеральской среде на предмет объединения недовольных, но, как сейчас выясняется, расстрелян не был и умер в заключении в 1954 г.

Так и закончил свою жизнь, на мой взгляд, очень и очень неординарный Маршал Советского Союза. Трагическая и непростая история, но это наша история и ее надо бы знать, поскольку и на ней можно многому научиться.

Но вернемся к генералам и тактике – к искусству и науке выигрывать бой.

Главное – солдат

Раньше мне уже приходилось писать, что, возможно, важнейшей субъективной причиной поражений Красной Армии в начальном периоде Великой Отечественной войны было то, что наши генералы (в сумме) готовились к прошлой войне, а не к той, в которой им пришлось реально воевать.

Но этот вопрос можно поставить еще более определенно и более актуально: а готовились ли они к войне вообще? Делали ли они в мирное время то, что нужно для победы в будущей войне, или только то, что позволяло им делать карьеру? Прочитав довольно много мемуаров наших полководцев, я не могу отделаться от чувства, что они, по сути, были больше профессионалами борьбы за должности и кабинеты и только во вторую очередь – военными профессионалами. Остается чувство, что военное дело интересовало их не как способ самовыражения, способ достижения творческих побед, а как способ заработка на жизнь. Это видно не только по мемуарам, а и по тому, как была подготовлена Красная Армия к войне.

В войне побеждает та армия, которая уничтожит наибольшее количество солдат противника. Их уничтожают не генералы и не офицеры, а солдаты, в чью боевую задачу входит непосредственное действие оружием.

И у профессионалов военного дела, как и у профессионалов любого иного дела, голова болит прежде всего о том, насколько эффективны их солдаты, их работники. Все ли у них есть для работы, удобно ли им работать? Бессмысленно чертить стрелки на картах, если солдаты не способны достать противника оружием. А, глядя на тот период, складывается впечатление, что у нас до войны об этом думали в среднем постольку-поскольку, если вообще думали. Похоже считалось, что главное – чтобы солдат был идейно подготовлен, а то, что он не умеет или не имеет возможности убить противника, оставалось в стороне.

Немцы исключительное внимание уделяли конечному результату боя и тому, кто его обеспечивает, – солдату, у немецких генералов голова об этом болела постоянно, и это не могло не сказываться на результатах сражений начала войны.

Когда читаешь, скажем, о немецкой пехоте, то поражает – насколько еще в мирное время немецкие генералы продумывали каждую, казалось бы, мелочь индивидуального и группового оснащения солдат. И дело даже не в механизации армии, механизация – это только следствие вдумчивого отношения немецких генералов к военному делу.

Немецкий пехотинец

К примеру, у нас до конца войны на касках солдат не было ни чехлов, ни сеток для маскировки и они отсвечивали, демаскируя бойцов. А у немцев не то что чехлы или резиновые пояски на касках – по всей полевой одежде были нашиты петельки для крепления веток и травы. Они первые ввели камуфляж и разгрузочные жилеты. В походе немецкий пехотинец нес ранец, а в бою менял его на легкий штурмовой комплект – плащ и котелок с НЗ. Основное оружие – обычная неавтоматическая винтовка, поскольку только она дает наивысшую точность стрельбы на расстояниях реального боя (400—500 м). У тех, для кого непосредственное уничтожение противника не являлось основным делом, скажем, у командиров, на вооружении были автоматы (пистолет-пулеметы). Но немецкий автомат по сравнению с нашим имел низкую скорострельность, чтобы обеспечить высокую точность попадания при стрельбе с рук.[22]

А вот у немецкого пулемета, из которого стреляют с сошек или со станка, темп стрельбы был вдвое выше, чем темп стрельбы наших пулеметов: от 800 у МГ-34 до 1200—1500 выстрелов в минуту у немецкого пулемета МГ-42 против 600 выстрелов в минуту нашего ручного пулемета Дегтярева и станкового пулемета Максима.

В немецком пехотном отделении не было пулеметчика – владеть пулеметом обязан был каждый. Но вручался пулемет самому лучшему стрелку. При постановке на станок на пулемет ставился оптический прицел, с которым дальность стрельбы доходила до 2000 м. Наши пулеметы тоже могли забросить пулю на это расстояние, но кого ты невооруженным глазом на такой дальности увидишь и как по нему прицелишься? Бинокли, кстати, в немецкой армии имели очень многие, он полагался уже командиру немецкого пехотного отделения.

Пулемет МГ-34 на станке. Пулеметчик наводит пулемет с помощью оптического прицела.

Кто хоть однажды в жаркий день пил воду из горлышка нашей солдатской алюминиевой фляги в брезентовом чехле, тот помнит отвратительный, отдающий алюминием вкус перегретой жидкости. У немцев фляги были в войлочных чехлах со стаканчиком, войлок предохранял воду от перегрева. И так во всем – вроде мелочи, но когда они собраны воедино, то возникает совершенно новое качество, которое заставляет с уважением относиться к тем, кто продумывал и создавал армию противников наших отцов и дедов.

Скажем, у командира немецкого пехотного батальона в его маленьком штабе был солдат-топограф, непрерывно определявший координаты объектов на местности и специальный офицер для связи с артиллерией. Это позволяло немецкому батальону в считанные минуты вызвать точный огонь полковой и дивизионной артиллерии по сильному противнику. В немецкой гаубичной батарее дивизионного артполка непосредственно обслуживали все 4 легкие гаубицы 24 человека. А всего в батарее было 4 офицера, 30 унтер-офицеров и 137 солдат. Все они – разведчики, телефонисты, радисты и т. д. – обеспечивали, чтобы снаряды этих 4-х гаубиц падали точно в цель и сразу же, как только цель появилась на местности. Стреляют ведь не пушки, стреляют батареи.

Немецкие генералы не представляли бой своей пехоты без непрерывной ее поддержки всей артиллерией.[23]

И возникает вопрос: а чем же занимались наши генералы, наши славные теоретики до войны? Ведь речь в подавляющем большинстве случаев идет о том, что до войны можно было дешево и элементарно сделать.

Кстати о теориях. В литературе часто встречается, что до войны у нас были гениальные военные теоретики, которые разработали гениальные военные теории. Но как-то не упоминается о том, что за теории в своих кабинетах разрабатывали эти военные теоретики и кому, в ходе какой войны они пригодились.

А на Совещании высшего руководящего состава РККА в декабре 1940 г., в частности, вскрылось, что в ходе советско-финской войны войска были вынуждены выбросить все наставления и боевые уставы, разработанные в московских кабинетах теоретиками. Выяснилось, что если действовать по этим теориям, то у наступающей дивизии практически нет солдат, которых можно послать в атаку. Одни, по мудрым теориям, должны охранять, другие отвлекать, третьи выжидать и т. д. Все вроде при деле, а атаковать некому. Дело доходило до того, что пулеметы сдавали в обоз, а пулеметчикам давали винтовки, чтобы пополнить стрелковые цепи. Такие были теории…

Командовавший в советско-финской войне 7-й армией генерал К. А. Мерецков докладывал на этом Совещании:

«Наш опыт войны на Карело-финском фронте говорит о том, что нам немедленно надо пересмотреть основы вождения войск в бою и операции. Опыт боев на Карело-финском театре показал, что наши уставы, дающие основные направления по вождению войск, не отвечают требованиям современной войны. В них много ошибочных утверждений, которые вводят в заблуждение командный состав. На войне не руководствовались основными положениями наших уставов потому, что они не отвечали требованиям войны.

Главный порок наших боевых порядков заключается в том, что две трети наших войск находится или в сковывающих группах, или разорваны.

Переходя к конкретному рассмотрению боевых порядков, необходимо отметить следующее.

При наступлении, когда наша дивизия готовится к активным действиям в составе корпуса, ведущего бой на главном направлении, идут в атаку 16 взводов, причем из них только 8 ударных, а 8 имеют задачу сковывающей группы. Следовательно, в ударной группе имеется только 320 бойцов, не считая минометчиков. Если допустить, что и ударная, и сковывающая группы идут одновременно в атаку, то атакующих будет 640 бойцов. Надо признать, что для 17-тысячной дивизии такое количество атакующих бойцов слишком мало.

По нашим уставам часть подразделений, расположенных в глубине, предназначены для развития удара. Они распределяются так: вторые эшелоны стрелковых рот имеют 320 бойцов, вторые эшелоны стрелковых батальонов – 516 бойцов, вторые эшелоны стрелковых полков – 762 бойца и вторые эшелоны стрелковых дивизий – 1140 бойцов. В итоге получается, что в атаку на передний край выходят 640 бойцов и для развития успеха в тылу находятся 2740 бойцов…

Крайне неудачно построение боевых порядков. Начальствующему составу прививаются неправильные взгляды на характер действия сковывающих групп, наличие которых в атаке действующих частей первой линии создает видимость численного превосходства в силах, тогда как на самом деле в атаке принимает участие только незначительная часть войск. На войне это привело к тому, что в боях на Халхин-Голе немедленно потребовали увеличения численности пехоты, считая, что в дивизии некому атаковать.

На войне на Карельском перешейке вначале командующие 7-й и 13-й армиями издавали свои инструкции, а когда появился командующий фронтом, он дал свои указания, как более правильно на основе опыта и прошлой войны, и текущей войны построить боевые порядки для того, чтобы повести их в атаку.

По нашим предварительным выводам, отмена по существу установленных нашими уставами боевых порядков во время атаки линии Маннергейма сразу же дала большие успехи и меньшие потери».

Следует также напомнить, что на этом Совещании выступил с большим теоретическим докладом Г. К. Жуков, а после Совещания он даже выиграл в военной игре у генерала Павлова. Но реальные немцы с Жуковым не играли и по теориям Жукова не воевали. Только в начале войны Сталин трижды поручал Жукову самостоятельное проведение наступательных операций и Жуков их трижды решительно провалил: под Ельней, под Ленинградом и под Москвой в начале 1942 г.

Под Ельней, дав Жукову силы и месяц на подготовку, Ставка ему приказала: «…30.8 левофланговыми 24-й и 43-й армиями перейти в наступление с задачами: покончить с ельнинской группировкой противника, овладеть Ельней и, нанося в дальнейшем удары в направлении Починок и Рославля, к 8.9 выйти на фронт Долгие Нивы, Хиславичи, Петровичи».

Ни на какой фронт «Долгие Нивы, Хиславичи, Петровичи» Жуков не вышел, хотя немцы организованно отступили и Ельню сдали. Но непонятно благодаря кому – то ли Жукову, то ли Гудериану, который еще с 14 августа просил Генштаб сухопутный войск Германии оставить дугу под Ельней и дать ему высвободившиеся войска для действий в других направлениях, в частности, для уже порученного ему прорыва на Украину.

Под Ленинградом Жуков вообще оказался не способен организовать прорыв блокады, а под Москвой сорвал общий план Ставки по окружению немцев, не организовав взятие Вязьмы и бездарно погубив войска 33-й армии.

А какой теоретик был!

Но оставим Жукова и вернемся еще к кое-каким теоретическим находкам наших генералов, к примеру, к требованиям наших тогдашних уставов, чтобы солдаты в обороне рыли не траншеи, а ячейки. В кабинете теоретика это требование выглядит блестяще. Ячейка – это яма в рост человека. Боец в ней защищен от осколков землей со всех сторон. А в траншее он с двух сторон защищен плохо. Вот эти ячейки и ввели в Устав, запретив рыть траншеи. Под Москвой Рокоссовский залез в такую ячейку и переждал в ней артналет. Понял, что в ячейке солдат одинок, он не видит товарищей, раненому невозможно помочь, командир не может дать ему команду. Рокоссовский распорядился вопреки уставам рыть траншеи. А до войны сесть в эту ячейку и представить себе бой было некому? От теорий некогда было отвлечься?

Наш солдат принял смерть в ячейке (фото немецких корреспондентов первых дней войны)

И ведь таких мелочей были тысячи! И из них слагались наши поражения и потери.

Рассказывал ветеран танкового сражения под Прохоровкой на Курской дуге 1943 г. В этом месте 5-я гвардейская танковая армия Ротмистрова контратаковала атакующий 3-й танковый корпус немцев. Считается, что в этом сражении участвовало 1200 танков и немцы потеряли здесь 400 танков. Но когда после сражения к месту боя приехал Жуков, то он сначала собрался отдать Ротмистрова и остальных под суд, поскольку на полях сражения не было подбитых немецких танков – горели только сотни советских танков, в основном полученных по ленд-лизу американских и английских машин. Но вскоре выяснилось, что немцы начали отступать, то есть, победили мы, и под суд никого не отдали и начали радоваться победе. Вопрос – а куда же делись немецкие подбитые танки? А немцы их за ночь все вытащили с поля боя и направили в ремонт. У нас таких мощных ремонтных служб не было: мы строили новые танки, а немцы обходились отремонтированными. Спасали они не только танки – в немецком танковом батальоне врач имел персональный танк, чтобы оказывать танкистам немедленную помощь прямо на поле боя.

А вот выписка из журнала боевых действий 16 танкового полка, 109 мотострелковой дивизии РККА, потерявшего все свои танки в ходе контрудара в районе Сенно-Лепель: «За период с 02.07 по 19.07.41 г. Отряд 109 мсд прошел 500 км… из 113 танков боевые потери – 12, остальные вышли из строя по техническим причинам».

Но раз мы могли построить танки, значит, могли их и отремонтировать, в том числе и в полевых условиях, и так же быстро, как и немцы. Почему же мы танки бросали? Видимо, до войны из Москвы нашим генералам эта проблема не была видна, как и Мерецкову, который ничего не имел против полевых уставов, пока не начал по ним воевать. Кстати, чтобы закончить о рассказе этого ветерана о сражении под Прохоровкой. Он был командиром танка в этом сражении. Развернувшись в атаку против немцев, их рота в дыму и пыли потеряла ориентировку и открыла огонь по тем танкам, которые ей встретились. Те, естественно, открыли огонь по роте. Вскоре вышестоящий штаб выяснил, что они стреляют по своим. Но радиостанция во всей роте была только в танке этого ветерана. Он вынужден был вылезти из танка и под огнем бегать с лопатой от машины к машине, стучать ею по броне, передавая выглядывающим танкистам приказ прекратить огонь. Такая была связь, такое было управление.

А мы по-прежнему гордимся: наши пушки могли стрелять дальше всех! Это, конечно, хорошо, да только интереснее другой вопрос: как часто они попадали туда, куда надо? Мы гордимся – наш танк Т-34 был самым подвижным на поле боя! Это хорошо, да есть вопрос: а он часто знал, куда двигаться и куда он двигается?

Основатель немецких танковых войск Х. Гудериан в своих «Воспоминаниях солдата» писал о 1933—1935 гг.:

«Много времени потребовалось также и на то, чтобы наладить производство радиоаппаратуры и оптики для танков. Однако я не раскаивался, что в тот период твердо настаивал на выполнении своих требований: танки должны обеспечивать хорошее наблюдение и быть удобными для управления. Что касается управления танком, то мы в этом отношении всегда превосходили своих противников; ряд имевшихся не очень существенных недостатков мы смогли исправить в дальнейшем».

Немцы абсолютно ясно представляли себе, что такое единоначалие и чем оно достигается. Э. Манштейн об единоначалии немецкой армии написал так: «Самостоятельность, не предоставлявшаяся в такой степени командирам никакой другой армии – вплоть до младших командиров и отдельных солдат пехоты, – вот в чем состоял секрет успеха».

Заботились немцы не только о, так сказать, деловом оснащении своих солдат, но и о моральном, причем, без партполитбесед. Скажем, о каждом случае геройства, о наградах, о присвоении званий сведения посылались не в какие-то армейские газеты, а в газеты в города на родину героя, чтобы его родные и друзья им гордились. А такой контроль тех, за кого солдат воюет, значил много. Помимо орденов были значки, которыми отмечались менее значительные подвиги, скажем, участие в атаке. В нашей армии офицеры имели специальные продовольственные пайки, полковники – личных поваров,[24] генералы возили с собой спальные гарнитуры и даже жен. В немецких дивизиях не только офицеры, но и генералы ели из одного и того же солдатского котла. И это тоже делало немцев сильней.

«Штурмовой знак»

Упомянутый Манштейн в своих мемуарах даже пожаловался на такой демократизм, правда, вскользь. Описывая быт штаба командующего группой армий Рундштедта, он сетует:

«…наш комендант штаба, хотя он и служил раньше в мюнхенской пивной „Левенброй“, не проявлял стремления избаловать нас. Естественно, что мы, как и все солдаты, получали армейское снабжение. По поводу солдатского супа из полевой кухни ничего плохого нельзя было сказать. Но то, что мы изо дня в день на ужин получали только солдатский хлеб и жесткую копченую колбасу, жевать которую старшим из нас было довольно трудно, вероятно, не было абсолютно необходимо».

Э. Манштейн в штабе

Если подытожить сказанное, то можно утверждать, что немецкое командование было гораздо ближе к тому, кто делает победу – к солдату, к бою. Это звучит странно, но это, похоже, так. Причем идеология играла, и это точно, второстепенное значение. На первом месте была тактика, военный профессионализм – понимание, что без сильного солдата бесполезен любой талантливый генерал. Без выигранного боя бесполезен стратег. Мы за непонимание этого платили кровью.

Сделали ли мы на опыте той войны какие-либо выводы для себя в этом вопросе? Глядя на сегодняшнюю армию, можно сказать твердо – никаких!

Это было

После выхода этой статьи получил короткое письмо Игоря Климцова следующего содержания:

В общем, я хотел бы уточнить поподробнее (зная, что Ю. И. Мухин – технарь) – каким образом немцы эвакуировали в тыл Прохоровского поля 400 своих подбитых танков за одну ночь, ну даже пускай не 400, а хотя бы 100. Интересно: вот битва закончилась, и кому, в конце концов, эта территория – по сути, кладбище металлолома – отошла, если немцы за ночь эвакуировали свои подбитые танки. А это – согласитесь – достаточно трудоемкая операция, тем более в боевой обстановке (ну, пускай основное сражение уже кончилось). И на следующий день (или через сколько – не знаю) приезжает Жуков и хочет (при первом осмотре) отдать Ротмистрова под суд? Буксировать «Тигр» или «Фердинанд» по чернозему в глубокий тыл, да к тому же наверняка юзом или на железном листе – не знаю – требует больших усилий. В общем, хотелось бы вкратце знать техническую сторону этой операции, хотя я сомневаюсь, что она была возможна, а если и была, то в единичных случаях при благоприятной обстановке и когда повреждения незначительные.

Должен посетовать, что, к сожалению, масса военных специалистов той войны не написала мемуаров, и опыт войны остался неизвестен широкому кругу, в том числе и мне. Ни разу не встретил мемуаров интендантов, артснабженцев, авиа– и танковых инженеров, военных медиков, химиков или военнослужащих трофейных команд. Поэтому должен ответить Вам о ремонте танков чуть ли не с помощью только собственной инженерной интуиции.

Тут два вопроса – собственно ремонт танка и доставка его с поля боя к месту ремонта.

Смысл ремонта понятен. В танке 50 % веса – это броня. Немцы броневые листы обрезали в шип и сваривали очень длинным швом – очень прочно. Поэтому требовался достаточно сильный взрыв, чтобы корпус танка покоробило так, чтобы на него нельзя было снова смонтировать остальные механизмы и оружие. И если ремонтировать танки на поле боя, а не возить новые из Германии, то в самом худшем случае вес перевезенных к фронту запчастей будет вдвое легче нового танка и стоимость их будет вдвое дешевле.

Но в реальном бою при боевом повреждении танка редко выходило из строя сразу много механизмов. Скажем, попадание снаряда в ходовую часть могло разрушить ленту гусеницы или катки (ленивец, звездочку – детали, которые натягивают гусеницу и крутят ее). Все это весит 100—200 кг, меняется максимум за пару часов, и эти запчасти, кстати, перевозились на броне немецких танков, усиливая ее и защищенность экипажа в бою.

Вот повреждение, которое описал мой преподаватель тактики Н. И. Бывшев. В его Т-34 (он был наводчиком орудия) попала «болванка» в лобовую броню. Болванка выбила шаровую установку пулемета и вместе с нею пролетела через боевое отделение и, пробив перегородку, застряла в двигателе. По пути разорвала стрелка-радиста и оторвала ногу заряжающему.

Что в танке нужно было заменить, кроме двух членов экипажа, после такого тяжелого повреждения? Двигатель, шаровую установку и заварить переборку между боевым и силовым отделениями. Три слесаря с подъемным краном на двигатель, пару слесарей на лобовую броню, электрик – восстановить электропроводку, тонну запчастей и вряд ли более 8 часов на работу.

Поэтому немцы бросали танки на поле боя только в исключительных случаях, во всех остальных делали все, чтобы танк отремонтировать. Артиллерийским огнем или авиацией отгоняли наши войска от своих подбитых танков, вытаскивали их и восстанавливали, причем, очень быстро. Кстати, буксируется танк не юзом и не на листе, а как и обычная машина – на гусеницах или, в крайнем случае, на катках. При попадании в корпус танка и даже при пожаре ходовая часть его остается целой.

Образцом добросовестности в написании мемуаров, на мой взгляд, является дважды Герой Советского Союза В. С. Архипов – командир танковой бригады в ту войну. Оцените два коротеньких эпизода из его воспоминаний о боях под Тернополем в апреле 1944 г. (выделено мною, – Ю.М.):

«Ситуация создалась острая, мы оставили Ходачкув-Вельке, танки батальона Мазурина отошли ко второй позиции, к батальону Погребного, однако противник даже не попытался развить успех. 9-я немецкая танковая дивизия СС, войдя в село, встала на его восточной окраине. Выдохлась. Это ясно и по беглому взгляду на поле боя. Все просматриваемое с наблюдательного пункта пространство было заставлено подбитыми и сгоревшими вражескими коробками – танками и бронетранспортерами…

А часов в десять вечера фашисты открыли сильный артиллерийско-минометный огонь – прицельный, нечто среднее между артналетом и артподготовкой. Готовят ночную атаку? Но какими силами? Предположим, из каждых четырех подбитых танков три машины они к утру введут снова в строй (это дело обычное). Но для ремонта нужно время, хотя бы одна ночь».

В. С. Архипов – единственный из наших мемуаристов, кто потрудился хотя бы вскользь подтвердить примерно такие же данные Х. Гудериана о количестве и скорости ремонта немецких танков Вермахтом в ту войну. Остальным нашим генералам это неинтересно.

Для быстрого ремонта в каждом немецком танковом полку была (судя по всему хорошо оснащенная) ремонтная рота, в отдельных танковых батальонах – ремонтные взводы. Так, скажем, техническая часть 502-го батальона танков «Тигр», имевшего по штату около 40 танков, за два года вернула в строй 102 подбитых «Тигра».

Немецкая ремонтно-эвакуационная машина на базе танка T-V «Пантера»

Танк КВ-2, застрявший на переправе и брошенный нашими войсками в 1941 г.

Танк КВ-1, сломанный и оставленный у дороги нашими войсками в 1941 г.

Но под Курском ремонтом танков занимались даже не эти подразделения, вернее, не только эти. Танковым дивизиям немцев было приказано идти вперед, не задерживаясь для ремонта или эвакуации своей подбитой техники, поскольку за ними шли мощные инженерные части специально с этой задачей.

Теперь об эвакуации танка с поля боя к месту ремонта. В успешном наступлении, понятно, вопросов нет, подбитый танк остается на своей территории и, если его необходимо отбуксировать к месту ремонта, то это делают либо уцелевшие танки, либо любые тягачи. Но атака могла быть и неудачной. Тогда немцы артиллерийским или минометным огнем не давали нашей пехоте занять поле боя и под прикрытием ночи или дымовой завесы (а дымами они пользовались очень широко) вытягивали танки к местам ремонта. Кроме своих боевых танков они широко использовали для эвакуации с поля боя и наши трофейные Т-34, сняв с них башни. Но, главное, они всю войну имели и создавали то, чего не создавали мы, – ремонтно-эвакуационные машины – низкие, хорошо маскируемые и хорошо бронированные. Эти машины создавались на базе всех танков – от Т-III до «Тигров». Особенно хороша была машина на базе танка Т-V «Пантера». У нее были упирающиеся в землю лемехи и 40-тонная лебедка. По словам очевидцев, она тащила лебедкой «Тигр» даже боком, скажем, если этот «Тигр» стоял на высотке под обстрелом и нельзя было к нему подъехать и, зацепив, отбуксировать на гусеницах или на катках. При этом сама ремонтно-эвакуационная машина могла скрываться в низинке в 150 м от поврежденного танка.

Под Прохоровкой танковая армия Ротмистрова не имела задачи занять территорию, а лишь остановить танковые дивизии немцев. Она их остановила, но поле боя не занимала. И при хорошей организации немцам ничего не стоило утащить с поля боя не только все свои, но и подбитые танки противника (если бы они им были нужны).

То, что это было действительно так, подтверждается отсутствием следующего факта.

Чуть ли не главным оружием на войне является пропаганда. Вспомните уничтоженную и брошенную немецкую технику под Москвой в зиму 1941 г. Как ее только ни снимали кино– и фотокорреспонденты! И с места, и с автомобиля, и с самолета.

А Вам, Игорь, приходилось видеть не то что кинохронику, а просто фотографию (подлинную, а не фотомонтаж) поля сражения под Прохоровкой, чтобы на этой фотографии в поле зрения попало хотя бы 5 немецких танков? Вы что, полагаете, что наши политработники и фотографы проспали бы такую возможность ордена получить?

Возьмите энциклопедию «Великая Отечественная война», статью «Прохоровка». К статье дана фотография с подписью: «Разбитая вражеская техника под Прохоровкой. Июль 1943 г.». На фото – одинокая взорвавшаяся «Пантера» на катках, а не на гусеницах, т. е. ее для фотографа откуда-то прибуксировали, поленившись натянуть гусеницы. И никаких других танков в поле зрения нет.

Так что, Игорь, рассказанное ветераном о Прохоровке не только возможно технически, но и было на самом деле. И к такой технической возможности генералы должны готовиться до войны.

Немецкий подход

Весь начальный период войны немцы наступали, имея число дивизий меньше, чем число дивизий у нас. Конечно, тут имеет значение и то, что мы не успели пополнить дивизии до штатов военного времени, и господство немецкой авиации и т. д. И, тем не менее, для наступления требуется многократное превосходство в силах, следовательно, в начале войны немецкая дивизия была существенно сильнее нашей дивизии даже полного штата. Почему?

Давайте сравним немецкую пехотную дивизию – основу сухопутных войск Германии – с нашей стрелковой.

В обеих солдаты передвигались пешком, основной транспорт артиллерии и тылов – гужевой. В немецкой дивизии по штату было 16 680 человек, в нашей от 14,5 до 17 тыс. У немцев 5375 лошадей, у нас – свыше 3 тыс., у немцев 930 легковых и грузовых автомобилей, у нас – 558, у немцев 530 мотоциклов и 500 велосипедов, по нашей дивизии об этих средствах передвижения данных нет.

Уже исходя из этих первых цифр, становится ясным, что немецким солдатам было и легче идти (часть оружия они везли на конных повозках), и больше грузов немцы с собой могли взять.

На вооружении стрелков в нашей дивизии было 558 пулеметов, у немцев – 535, у наших 1204 автомата (пистолет-пулемета), у немцев 312. Формально, глядя только на эти цифры, получается, что наша дивизия превосходила немецкую по возможностям автоматического огня.

Дальнейшее сравнение давайте проведем в таблице:

Таблица 2

У военных есть такой показатель, который, казалось бы, должен характеризовать силу войск, и они этим показателем широко пользуются – это вес залпа, т. е. вес всех снарядов, выпущенных из всех орудий сразу. Давайте оценим вес артиллерийского залпа советской и немецкой дивизий. У немцев вес залпа 1649,3 кг, у нас – 1809,2, на 10 % больше.

И вот смотрели Сталин и Политбюро на эти таблицы, которые приносили им тогдашние генералы, смотрели на цифры и верили генералам, что наши дивизии сильнее немецких. Ведь вес их залпа больше и танки есть, и бронемашины, воистину «от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней». Недаром потрачен труд советских людей на создание оружия по заказу этих генералов.

Но началась война и немецкие дивизии начали гнать от границ наши дивизии, невзирая на вес их единичного залпа. Почему?

Сначала немного в общем. Чем тяжелее снаряд, чем больше в нем взрывчатки, тем надежнее он поразит цель. Но тем тяжелее его сделать, тем тяжелее сделать орудие для стрельбы им, тем тяжелее доставить его к месту боя. Поэтому военная практика установила некий оптимум обычного общевойскового боя.

Если цель одиночна и незащищена, то экономичнее всего ее поразить не тяжелым снарядом, а точным выстрелом. Поэтому для открытых целей обычного боя (пулеметы, орудия, наблюдательные пункты в открытых окопах, группы пехоты на открытой местности и т. д.) во всех странах мира был выбран калибр артиллерийских орудий 75—76 мм с весом снаряда около 6 кг. На первое место здесь выходит не вес снаряда, а точность и быстрота поражения цели.

Но если враг укрепился в окопах, блиндажах, дотах и дзотах, то стрелять по нему такими снарядами неэффективно – они могут поразить осколками высунувшегося из окопа солдата, но не разрушают сами укрепления. В этом случае уместны орудия большего калибра, стреляющие более тяжелыми снарядами. Такие орудия имели калибр 105—122 мм и стреляли они снарядами весом 15—25 кг.

Кроме этого, в бою могут встречаться и уникальные по прочности цели – и не только ДОТы или бронеколпаки, но и просто крепкие каменные здания. Могут быть обнаружены и просто важные цели, которые желательно уничтожить немедленно и любой ценой – штабы, артиллерийские батареи, танки на исходных позициях и т. д. Тогда применяются орудия калибром более 150 мм и весом снаряда более 40 кг. Такой снаряд, упав даже не на танк, а возле танка, взрывом сорвет с него если не башню, то уж гусеницы – точно.

Теперь давайте рассмотрим артиллерийское вооружение дивизий и начнем со стрелковых полков.

Дивизии включали в себя по три пехотных (стрелковых) полка – части, действующие в составе дивизии самостоятельно, то есть получающие боевые задачи для решения своими силами. Но никто не поручит полку своими силами прорвать заранее подготовленную оборону противника – ни у какого полка для этого не хватит сил. Уничтожает оборонительные сооружения артиллерия дивизии, корпуса, резерва главного командования, и только после этого полк идет в атаку, да и то чаще всего впереди идут танки. Но когда оборонительные сооружения пройдены, полк выходит на местность, на которой противник может располагаться либо открыто, либо в наспех подготовленных сооружениях. И полку необходимо артиллерийское оружие для боя в этих условиях. Какое же оружие?

Небольшого калибра, но точно стреляющее. Это понятно – и советские, и немецкие генералы оснастили стрелковые полки шестью орудиями калибра 75 мм (у немцев) и 76 мм у нас. Но этого мало.

Бой полки ведут на очень коротких дистанциях – уничтожают те цели, которые увидят в бинокль, и только. Из этого следует, что большая дальность стрельбы вообще не нужна, но очень важно, чтобы само орудие было как можно меньше для того, чтобы противник его и в бинокль не разглядел. Немецкие генералы это понимали абсолютно точно: они заказали конструкторам орудие калибром 75 мм, но весом всего 400 кг, эта пушечка по высоте и до пояса не доставала. Даже щит у орудия был волнистый, чтобы его легче было замаскировать, а при выстреле оно почти не давало пламени. Это орудие легко маскировать и трудно обнаружить. Но даже если противник его обнаруживал и начинал пристрелку, то эту легкую пушечку можно было быстро укатить из под обстрела. Стреляло это орудие на максимальную дальность до 3,5 км – больше чем достаточно.

Немецкое 75-мм пехотное орудие

Советская 76-мм полковая пушка

А вот все ли советские генералы понимали, какой должна быть полковая артиллерия – непонятно. Советская полковая 76-мм пушка образца 1927 г. была почти в рост человека и по площади щита раза в три больше немецкой. Весила 900 кг и стреляла на 8,5 км. Зачем так далеко? Ведь полки в бою сближаются на несколько сот метров. Мой оппонент А. Исаев пишет, что эта пушка обладала возможностью стрельбы по танкам. Да. Шрапнелью, со взрывателем, поставленным на ударное действие, она могла пробить до 30 мм брони с близкого расстояния. Но лобовая броня немецких танков уже была более 50 мм. Мало этого, скорость снаряда у этой пушки 387 м/сек., если она выстрелит по танку, идущему на нее со скоростью 20 км/час с расстояния 400 м, а механик-водитель изменит курс танка всего на 300, то за время полета снаряда танк сместится в сторону на 2.5 м и снаряд пролетит мимо. Да и какой танкист позволит стрелять по себе этому шкафу? Это нужна масса счастливых стечений обстоятельств – чтобы танк подъехал вплотную и не заметил пушку, развернулся к ней кормой, остановился. Тогда, может быть, она его и подобьет.

И еще момент, о котором я уже писал. Обе противоборствующие стороны в бою прячутся в складках местности, в лесах, за зданиями. А наша полковая пушка – это пушка, т. е. оружие настильной стрельбы. Если противник находится недалеко от нее, то перебросить снаряд через стоящее перед ней здание, через лес, забросить его в овраг она не может. А немцы сделали своему пехотному 75-мм орудию раздельное заряжание, они перед выстрелом могли изменить навеску пороха от одного до пяти картузов. Орудие по этой причине могло практически на любое расстояние стрелять с высоко поднятым стволом, перебрасывая снаряд через любое препятствие перед собой и забрасывая его за любое прикрытие, за которым спрятался противник. Кроме того, это орудие отличалось исключительной точностью стрельбы, впрочем, как и все немецкое оружие. А наша пушка перед стрельбой изменить заряд пороха не могла – она была унитарного заряжания.

Давайте мысленно представим себе дуэль между нашей 76-мм полковой пушкой и немецким 75-мм пехотным орудием. Представим, что на вершины двух высоток, отстоящих друг от друга на 1,5—2 км, противники выкатили эти орудия.

Немцы выстрелят первыми с полным зарядом пороха, прямой наводкой и не один раз, поскольку их пехотное орудие трудно обнаружить. Но если его обнаружат, то расчет легко скатит орудие вниз на обратный скат высоты, уменьшит заряд пороха и продолжит огонь с закрытой позиции, т. е. перебрасывая снаряды через высоту, за которой орудие укрылось.

А снаряды нашей пушки будут либо взрываться на переднем скате высоты, либо перелетать над головами немцев. Положим, спасаясь от огня, расчет нашей пушки тоже переместит орудие на обратный скат своей высоты, но немцы его и там достанут, так как снаряд их орудия летит по крутой траектории.

У нашей полковой 76-мм артиллерии против немецкой не было шансов устоять, хотя их орудие наверное раза в два дешевле, чем наша пушка.

Вот конкретный пример такого боя из воспоминаний А. Т. Стученко, в 1941 г. командира кавалерийской дивизии. Он решил подготовить артиллерийским огнем прорыв дивизии через деревню, занятую немцами.

«Подан сигнал «пушкам и пулеметам к бою». Они взяли с места галопом и помчались вперед на огневую позицию. После первых же их залпов у врага началось смятение. В бинокль можно было видеть, как отдельные небольшие группы противника побежали назад к лесу. Но буквально через несколько минут… немцы оправились от первого испуга и открыли огонь по нашим батареям и пулеметам, которые все еще стояли на открытой позиции и стреляли по врагу. От первых же снарядов и мин мы потеряли несколько орудий и тачанок…»

То есть, в данном случае наша артиллерия даже первой открыла огонь и даже имела возможность выпустить снарядов по 20 на орудие по врагу до его первого выстрела, а к результату это не привело – немецкая полковая артиллерия все равно выиграла бой.

В ходе боя противник может укрепиться так, что будет недоступен снарядам 75-мм калибра, скажем, в блиндаже или в подвале крепкого каменного здания. На этот случай в немецком пехотном полку были 2 тяжелых 150-мм пехотных орудия. Они весили сравнительно немного (1750 кг) и стреляли на дальность до 5 км снарядом весом 38 кг. Предположим, что противник ведет огонь из-за толстых стен подвального этажа многоэтажного каменного здания. Это 150-мм орудие могло при полном заряде выстрелить прямо в окно здания, либо, уменьшив заряд, выстрелить вверх так, что снаряд упал бы на крышу здания и, проломив перекрытия, разорвался бы в подвале.

Некоторые читатели считают, что в нашем стрелковом полку был эквивалент этим орудиям – четыре 120-мм миномета, стрелявших минами весом 16 кг. Это не эквивалент, и дело даже не в том, что мина весом 16 кг по пробиваемости и мощности не идет ни в какое сравнение со снарядом весом 38 кг.

Миномет – это не орудие точной стрельбы, это оружие заградительного огня, он стреляет не по цели, а по площади, на которой находится цель. По теории вероятности, если стрелять достаточно долго, то какая-нибудь мина попадет и точно в цель. Но за время, которое потребуется для этой стрельбы, и цель может уйти из-под обстрела, и вражеские артиллеристы могут обнаружить позиции минометов и уничтожить их. Да и представим, что в рассмотренном нами примере у каменного здания прочные бетонные перекрытия, которые мина насквозь пробить не может. Противник будет в безопасности от огня наших минометов, поскольку в стену здания миномет выстрелить не сможет.

Немецкое 150-мм пехотное орудие

А немецкое 150-мм пехотное орудие стреляло исключительно точно. Об этом можно прочесть в воспоминаниях человека, который поставлял в Вермахт это орудие, – у министра вооружения фашистской Германии А. Шпеера. В конце 1943 г. он посетил советско-германский фронт на полуострове Рыбачий и там:

«На одной из передовых позиций мне продемонстрировали, какой эффект производит прямое попадание снаряда нашего 150-мм орудия в советский блиндаж… я своими глазами видел, как от мощного взрыва в воздух взлетели деревянные балки».

Чтобы это было не слишком тяжело читать, процитирую и следующую фразу Шпеера:

«Сразу же стоявший рядом ефрейтор молча рухнул на землю: выпущенная советским снайпером пуля через смотровое отверстие в орудийном щите попала ему в голову».

Немецкие генералы настолько точно подобрали параметры артиллерийского оружия для своих дивизий, что, за исключением противотанкового, оно всю войну не менялось и лишь в производстве технологически совершенствовалось. Правда, если его не хватало, то в полках вместо 75-мм легкого пехотного орудия использовалось два 81-мм миномета, а вместо 150-мм тяжелого орудия два 120-мм миномета. Но это только в случае, если не хватало этих орудий. А у нас в дивизиях в ходе войны артиллерия все время менялась. В 1943 г., как я уже писал, стали производить новую, легкую, весом 600 кг, 76-мм полковую пушку, но до раздельного заряжания так и не дошли.

Экономика войны

А теперь об артиллерии всей дивизии. У нас в начале войны в дивизии довоенного состава, т. е. численностью до 17 тыс. человек, по штату предполагалось два артиллерийских полка: легкопушечный с 36-ю 76-мм пушками конструктора Грабина и гаубичный с 12-ю 152-мм и 24-ю 122-мм гаубицами.

А у немцев в дивизии был один артиллерийский полк с 36-ю 105-мм и 12-ю 150-мм гаубицами.

На первый взгляд наше преимущество в артиллерии было бесспорно. Наверное так его расценивали и Сталин, и Политбюро. Но это только на первый взгляд. Для тех целей, для которых предназначена дивизионная артиллерия, – для подавления подготовленной обороны противника, – 76-мм калибр был очень мал и толку от него было очень немного. Очень часто можно прочесть, что артиллеристы в той войне 76-мм дивизионную пушку очень хвалили. А почему артиллеристам ее не хвалить? В. Г. Грабин создал ее легкой, выносливой, удобной. Но стреляет дивизионная артиллерия со своего тыла, и хвалить ее должны не артиллеристы, а пехота, которой после стрельбы из этих пушек нужно идти в атаку на неподавленную оборону противника. А вот читать, чтобы пехота хвалила 76-мм пушку ЗИС-3, мне не приходилось. Пехота хвалила гаубицы, особенно 122-мм гаубицу М-30 образца 1938 года конструктора Ф. Ф. Петрова, правда, технологически усовершенствованную все тем же Грабиным. Эта гаубица оставалась на вооружение Советской Армии во внутренних округах по крайней мере до начала 80-х годов. Это было мощное и исключительно точное оружие. А пушки ЗИС-3 после войны с вооружения были быстро сняты, хотя их и хвалили артиллеристы.

122-мм гаубица М-30 конструктора Ф. Ф. Петрова

Ведущий эксперт британской военной разведки Лен Дейтон написал обзор «Вторая Мировая. Ошибки, промахи, потери». Можно не принимать его суждения во внимание, но интересны цифры, которыми он их подтверждает и которые могли им быть получены только в немецких источниках. Оценивая состояние советской артиллерии во Второй Мировой войне, он пишет:

«Артиллерия Красной армии по своему уровню соответствовала той, что использовалась на Западном фронте в 1918 году, – это почти то же самое, что назвать ее очень плохой. В грядущих сражениях меньше 50 процентов потерь немецких войск, действовавших на Восточном фронте, приходилось на артиллерийский огонь, в то время как относительные потери от огня англо-американской артиллерии превышали 90 процентов».

По поводу того, кому следует хвалить оружие, нужно немного отвлечься. Стрелковый и артиллерийские полки примерно равны по численности. Если учесть количество артполков в дивизиях, в корпусах, в резерве главного командования, то мы сильно не ошибемся, если примем, что в армии в ту войну на одного пехотинца приходился один артиллерист. Но…

За последние 28 месяцев войны в общих потерях советских войск пехотинцы составили 86,6 %, танкисты – 6,0 %, артиллеристы – 2,2 %, авиаторы – 0,29 % и остаток лег на другие рода войск. Почти 9 из 10 погибших – это пехотинцы. Вот их и надо расспрашивать о том, какое оружие хорошее, а какое – плохое.

К примеру, трудности в нашем первом большом наступлении под Москвой историки объясняют именно отсутствием гаубиц, а не дивизионных пушек. «Хотя к началу наступления, – пишется в сборнике «Битва под Москвой», М., Военное издательство, 1989 г., – в армии стало больше артиллерийских средств, все же их явно не хватало. Особая нужда была в артсредствах усиления. Так, артиллерия Западного фронта на 75 % состояла из 45-мм и 57-мм полковых, 76-мм дивизионных пушек и 82-мм минометов».[25]

У нас в воспоминаниях ветеранов довольно часто присутствует утверждение, что немцы, дескать, воевали по шаблону. Когда пытаешься понять, о каком шаблоне идет речь, то выясняется, что немцы просыпались утром, завтракали, высылали на наблюдательные посты артиллеристов и авиационных представителей, вызывали авиацию и бомбили наши позиции, проводили по ним артиллерийскую подготовку, затем атаковали их танками с поддержкой пехоты. А что должны были делать немцы, чтобы прослыть у наших военных спецов оригинальными? Не бомбить наши позиции и послать пехоту впереди танков? Или наступать ночью, когда артиллерия и авиация не могут поддержать пехоту? Немцы и ночью наступали, но специально подготовленными подразделениями и только тогда, когда это было выгодно.

Давайте рассмотрим вопрос, который я никогда не встречал в нашей литературе и рассматриваю его по упоминаниям немецких авторов, которые его, впрочем, специально тоже не рассматривают.

На военной кафедре меня учили (кстати, фронтовики), что оборону нужно занимать (рыть траншеи) на скатах высот, обращенных к противнику, чуть ниже их гребня (чтобы головы не торчали на фоне неба). Потому что с этих наиболее высоких точек дальше всего видно, и огонь по противнику можно открыть, когда он еще далеко. Это классика.

Но вот в Красной Армии в дивизионной артиллерии возобладала 76-мм пушка, орудие, стреляющее почти параллельно земле. Этими пушками очень удобно стрелять именно по передним скатам высот. И немцы, оставив побоку классическое построение обороны, стали строить оборону на задних скатах высот. Подавить эту оборону пушками стало очень трудно – мешает гребень высоты, а гаубичной артиллерии и минометам не видно, куда они стреляют. Вы скажете, что ведь и немцам из-за высоты ничего не видно. Да, но немецкие генералы хорошо представляли себе реальный бой. Они знали, как наши войска будут наступать, по какому шаблону.

На гребне у них были наблюдатели и редкие пулеметчики. Когда наша артиллерия начинала вести артподготовку, т. е. стрелять по передним скатам высот и по площадям за высотами, то наблюдатели и пулеметчики уходили вниз, и наша артиллерия молотила по пустому месту. Далее в атаку шли наши танки. Пока они поднимались по переднему гребню высоты, целей у них для стрельбы просто не было. А когда они уже были на вершине, то перед ними открывалась совершенно неизвестная, неразведанная ими местность. Им требовалось время, чтобы найти что-нибудь, по чему выстрелить.

При этом наши танки становились на фоне неба идеальными мишенями, и хорошо замаскированная немецкая противотанковая артиллерия сразу же их расстреливала. А затем минометы и стрелки огнем сгоняли с высоты нашу пехоту.

Возьмем годы наших наступлений, когда у нас все оружие уже вроде было. За 28 месяцев с 1 января 1943 г. по конец войны наши безвозвратные потери (убитые и пленные) составили 4 млн. 28 тысяч (и санитарные потери – 12 млн. 831 тыс.). А немцы за 27 месяцев с 1 сентября 1942 г. по 1 декабря 1944 г. (других данных нет) потеряли убитыми и плененными на всех фронтах от Африки до Мурманска 2 млн. 806 тыс. убитыми и плененными. Это отчего такое соотношение? Оттого, что немцы воевали по шаблону, а мы творчески? Был у немецких генералов безусловно один шаблон – наносить максимальные потери врагу при минимальных своих потерях. Был ли такой шаблон у наших генералов – вот в чем вопрос!

Но вернемся к вооружению наших и немецких дивизий в начале войны.

Говорят, что зато 76-мм пушка ЗИС-3 была хорошим противотанковым оружием. Ну так это ведь только потому, что не было хорошей собственно противотанковой пушки. И уже в 1942 г. ЗИС-3 и как противотанковое средство перестала удовлетворять армию. Срочно начали производить противотанковую 57-мм пушку ЗИС-2.

57-мм противотанковая пушка ЗИС-2

Наш читатель А. Г. Пономарев о ней пишет:

«И вот, наконец, в 1942 г., благодаря инициативе и огромным усилиям В. Г. Грабина и его коллектива, на вооружении Красной Армии появляется долгожданное 57-мм противотанковое орудие ЗИС-2 с удлиненным стволом и повышенной начальной скоростью снаряда, позволяющими пробивать даже 100-мм броню немецких танков, а тем более бронетранспортеров. Казалось бы, задача успешно решена и теперь остается только наращивать массовый выпуск противотанковых пушек ЗИС-2! Но… при всех несомненных достоинствах конструкции пушки ЗИС-2 (особенно в сравнении с 45-мм пушкой, которую фронтовики окрестили „Прощай, Родина“) ей был присущ существенный недостаток: пушка ЗИС-2 после выстрела, подпрыгивая, изменяла свое первоначальное положение, т. е. сбивалась линия прицеливания при стрельбе прямой наводкой! Это печальное обстоятельство требовало, в свою очередь, от расчета непрестанных усилий по накатке орудия вручную в ее первоначальное положение и корректировке линии прицеливания. И это при стрельбе прямой наводкой по атакующим танкам противников под непрестанным орудийным и пулеметным огнем! Вот почему среди фронтовиков-артиллеристов пушка ЗИС-2 получила прозвище: „Смерть врагу – пиз…ц расчету“ Характерно, что народная молва фразу „Смерть врагу“ поставила все же на первое место! Об этом как ни странно не сообщается в отличной книге воспоминаний В. Г. Грабина „Оружие победы“». (М., Политиздат., 1989 г.)

Конечно, при выяснившейся негодности для борьбы с немецкими танками 45-мм пушки легкопушечный полк 76-мм пушек в составе нашей дивизии улучшал ее противотанковые возможности, но средством непосредственной поддержки пехоты он был все же сомнительным. Конечно, если больше ничего нет, то 76-мм пушка – это хорошо, но стоило ли так вооружать нашу дивизию?

Рассмотрим теперь гаубичные полки в нашей и немецкой дивизиях. В нашем полку гаубиц было меньше, но зато их калибр в среднем больше. И по любимому военными показателю – по весу залпа – наш полк почти не уступал немецкому. Залп немецкого артполка весил 1054,8 кг, а нашего – 1000,8 кг.

Но воюют не показателями, а уничтоженными целями у противника. А для этого надо было подвести орудия к огневому рубежу и иметь чем стрелять.

Немецкую артиллерию перевозили лошади, а нашу – самые разнообразные средства – от тракторов и тягачей до лошадей.

Немецкий артиллерийский полк пехотной дивизии на марше

Немецкая тяжелая 150-мм гаубица была существенно тяжелей нашей 152-мм гаубицы (5512 кг против 4150 кг), и при буксировке лошадьми она разбиралась на две части. В этом плане наш тяжелый дивизион был более подвижным. (Поэтому в 1942 г. немцы заменили эту гаубицу на новую, более легкую). А 105-мм немецкая гаубица была, соответственно, существенно легче нашей 122-мм (1985 кг против 2500 кг). То есть тут немцы были подвижнее.

Немецкая 37-мм противотанковая пушка на мехтяге

Но это не все, ведь немцы потому использовали конную тягу для артиллерии пехотных дивизий, что собирались вести маневренную войну – в отрыве от своих баз снабжения. Лошади, в отличие от машин, более автономны – корм им добывают прямо на месте, а бензин на месте не добудешь. Поэтому в начале войны мы очень много артиллерии бросили у границ именно по этой причине – не было ни топлива для тягачей, ни артиллерийских лошадей. Хитростей здесь немного, но наши генералы, за редким исключением, думать об этом не хотели. Поэтому, как это ни парадоксально звучит, но немецкая артиллерия на конной тяге была подвижнее, чем наша на механической. Зачем тянуть артиллерию пехотной дивизии со скоростью больше скорости пехотинца? И в немецкой пехотной дивизии только противотанковый дивизион, самые легкие пушки, буксировался тягачами. Танки быстрые, могут появиться в любом месте, следовательно, в том же месте немедленно должны оказаться и противотанковые пушки. Судя по результатам начала войны, немецкие генералы и тут оказались правы.

А теперь о том, чем стрелять. В немецком понятии боекомплект – это запас боеприпасов на 48 часов автономного боя дивизии. Немцы ведь понимали, что, войдя в прорыв, они затруднят снабжение не только вражеских дивизий, но и своих. Поэтому калибр своих легких гаубиц они выбрали минимально достаточный – 105 мм.

По весу боекомплект наших гаубиц и боекомплект немецких в расчете на орудие был примерно одинаков. Поэтому штучно боекомплект тяжелых гаубиц и у нас, и у немцев тоже был одинаков – 60 выстрелов. Но за счет того, что вес выстрела 105-мм гаубицы был легче, чем нашей 122-мм, то боекомплект к немецкой легкой гаубице количественно был существенно больше: в артполках к нашей 122-мм гаубице полагалось 80 выстрелов, к немецкой – 126. (Кроме этого, у немцев в тылах дивизии перевозилось еще по 148 выстрелов в расчете на орудие к легким гаубицам и по 90 выстрелов к тяжелым. Поэтому автомашин и лошадей в немецкой дивизии было существенно больше, чем в нашей). Но поскольку я не знаю, какой запас снарядов был в тылах нашей дивизии и был ли он вообще (у нас интенданты не пишут мемуаров, а остальные, видимо, и во время войны этим не сильно интересовались), то давайте рассмотрим возможности артполков, исходя из их полковых боекомплектов. Наш полк мог сделать по врагу 2640 выстрелов, немецкий – 5256, почти вдвое больше. То есть, артиллерийский полк немецкой дивизии по возможности подавить цели на поле боя в маневренной войне был равен примерно двум нашим гаубичным полкам.

Но и это не все. Важно подавить цель как можно меньшим количеством боеприпасов, для этого нужно точно стрелять. Здесь немцы нас превосходили намного. Я еще раз дам слово читателю А. Г. Пономареву:

«В период Великой Отечественной войны артиллерия германского Вермахта в основном имела преимущество в технической оснащенности артиллерийской инструментальной разведки и в организации соответствующих служб артиллерийского вооружения: наличие разведывательных теодолитов, высокоточных стереоскопических нерасстраивающихся дальномеров (типа R-40 фирмы „Карл Цейс“), приборов звукометрической разведки и автоматикой топографической привязки на местности, разведывательных самолетов типа „ФВ-189“ для корректировки артиллерийского огня и определения координат целей с помощью аэрофотосъемки и т. п. Более того, армия германского Вермахта была оснащена точными топографическими картами разных масштабов, которые в Красной Армии появились в конце 1942 г. после реализации научных работ выдающегося русского геодезиста В. Красовского (эллипсоид формы Земли по Красовскому) и назначения А. Баранова (начальника „Метростроя“) начальником управления геодезии и картографии с задачей в кратчайшие сроки обеспечить выпуск точных топографических карт для нужд Красной Армии с системой координат 1942 г. До этого в Красной Армии использовались устаревшие топографические карты дореволюционного образца или трофейные немецкие топографические карты».

Кто мешал нашим генералам заняться этим делом, хотя бы картами, до войны?

Все в бой!

Немного остановимся на противотанковом оружии, в выборе которого, казалось бы, ошиблись обе стороны.

Возможно благодаря контрразведке СССР, организованной Л. П. Берия, для немцев оказались полной неожиданностью наши танки Т-34 и КВ. Каким-то образом НКВД сумело скрыть не только то, что мы уже их разработали, но и то, что уже массово поставляем их в войска? Противотанковое оружие немецкой пехотной дивизии оказалось бессильным против брони именно этих танков, и они стали в ходе войны заменять его сначала на 50-мм, а затем 75-мм противотанковые пушки, стали придавать пехотным дивизиям самоходные противотанковые дивизионы.

А вот почему для наших генералов оказалась неожиданной толщина брони немецких танков T-III и T-IV и бессилие против них нашей 45-мм противотанковой пушки – непонятно. Ведь немцы применяли эти танки и столь же хорошо бронированные самоходные пушки еще в войне с Польшей в 1939 г.

Почему снаряды наших 45-мм пушек, и так не очень мощных, ломались о броню? Почему не был поставлен на вооружение подкалиберный снаряд для них? Известны фамилии тех, кто воспрепятствовал поставить на танки КВ 107-мм мощную пушку, предлагаемую Куликом и Грабиным. Известно, какими теориями руководствовались они, чтобы не дать оснастить эти танки мощным оружием. Но чем, какими теориями руководствовались те, кто снял с производства собственно противотанковую 57-мм пушку в 1941 г. (было изготовлено всего 320 шт.), чтобы уже в 1942 г. снова начать ее производить?

Какие теории подсказали нашим военным профессионалам, что Красной Армии не потребуются противотанковые ружья, которые мы бросились конструировать только после начала войны? С чего наши генералы взяли, что не потребуется противотанковая ручная граната, которую тоже начали конструировать, когда гром грянул?

В нашей дивизии для борьбы с танками, как видно из таблицы (стр. 213), было 54 противотанковые пушки и, на всякий случай, 36 орудий легкопушечного артполка – всего 90 стволов. Считалось почему-то, что этого вполне достаточно.

Немцы собрались драться в основном с нашими легкими танками, у которых лобовая броня не превышала 25 мм, а бортовая была в пределах 9—13 мм. Этих танков у нас в СССР было 23 тыс.

Для этих танков в дивизии немцев было 75 противотанковых пушек, которые пробивали такую броню на любом расстоянии. Кроме этого, у них было 90 противотанковых ружей размером чуть больше обычной винтовки, которые на расстоянии 100 м пробивали броню 30 мм, а с расстояния 300 м – 25 мм, т. е. могли бить наши бронемашины, танки Т-26 и БТ хоть в борт, хоть в лоб. Но и этого мало. Каждому, кто имел в немецкой пехотной дивизии винтовку, а таких было 12 609 человек, выдавалось по 10 усиленных бронебойных патронов, пуля которых развивала скорость 930 м/сек и с расстояния 100 м могла пробить 13 мм брони, т. е. борт почти всей нашей легкой бронетехники.

И хотя у нас в западных округах числилось 8329 танков (из которых 636 танков КВ и 1225 танков Т-34) против 3528 танков у немцев, но наступали немцы, а не мы, и надо думать потому, что их генералы, пусть и с ошибками, но позаботились о противотанковой обороне своей пехоты. Ну, а о чем думали наши генералы перед войной – то война все списала.

И еще об одном. Из процитированного выступления Мерецкова на декабрьском Совещании РККА видно, что, по теориям наших довоенных «профессионалов», у наступающей дивизии в атаку шло 640 стрелков, а в тылу за этим наблюдали 2740 стрелков.

«Исправляя» эту ошибку, Г. К. Жуков на этом же совещании сделал доклад «Характер современной наступательной операции». Все наши историки считают этот доклад вершиной военной мысли. Но вот как Жуков предполагал организовывать наступление.

В первом эшелоне ударной армии непосредственно прорывает оборону «ударная группа: состоит обычно из трех, реже – двух стрелковых корпусов, усиленных артиллерией, танками, инженерными и химическими средствами и средствами ПВО. Корпус может наступать одним и двумя эшелонами». То есть, в первом эшелоне, по мнению Жукова, реально должно быть от 6 до 9 дивизий.

Далее – «вспомогательная группа обычно состоит из одного корпуса» – 3 дивизии.

Далее – «в армии может быть две или одна сковывающие группы»,[26] – надо полагать, что это еще 3 дивизии.

Далее – «резерв в составе 2—3 дивизий».

Далее – «подвижная группа» с «двумя механизированными, одним-двумя кавалерийскими корпусами» – до 12 дивизий.

Таким образом, Жуков учил, что полководец из имевшихся у него в распоряжении 30 дивизий удар должен наносить силою от 6 до 9 дивизий, а остальные в это время должны находиться во втором и остальных эшелонах. Опыта недавней финской войны для этого теоретика не существовало.

А вот как Гудериан наносил удар по войскам Жукова.

Во-первых, построение было с точностью до наоборот: у Жукова стрелковые соединения прорывают оборону, а танковые ждут, у немцев именно танковые дивизии прорывали оборону, а за ними шли пехотные дивизии.

Во-вторых, если по теориям Жукова полководец должен прорывать оборону менее чем третью своих войск, то практик Гудериан строил свои дивизии следующим образом:

На 22 июня 1941 г. во 2-й танковой группе Гудериана из 12 дивизий и одного полка в первом эшелоне было 11 дивизий, 10-я танковая дивизия и полк «Великая Германия» – в резерве.

На 1 августа 1941 г. при наступлении на Рославль из 10 имевшихся у Гудериана дивизий 9 наступали в первом эшелоне и 78-я пехотная – во втором.

На 18 ноября 1941 г. при наступлении на Тулу из 12,5 дивизий Гудериана в первом эшелоне наступало 11,5 дивизий, а 25-я мотодивизия, которая в это время ликвидировала в тылу у немцев окруженную группировку наших войск, считалась в резерве.

Для немцев построение наших войск было настолько диким, что они почти все в воспоминаниях отмечали эту особенность блестящей советской военной теории – вводить войска в бой по частям, давая противнику возможность перебить их по отдельности.

Немецкие генералы исповедовали совершенно другой принцип – массированного удара. Не только вся пехота, а вообще все рода войск должны участвовать в бою. Если бой идет, то никто не должен отсиживаться, даже если по его боевой профессии вроде и нет сейчас работы.

Скажем, саперный взвод пехотного батальона создавался только если не было боя, в бою его солдаты были в стрелковых цепях, вернее, – это стрелков дополнительно обучали саперному делу. У командира пехотной роты по штату было четыре курьера (связных). Поскольку они не все сразу бегают с приказаниями, то, чтобы не сидели во время боя без дела, им дали снайперскую винтовку.

Наши саперы были истребителями танков по нужде. А у немцев истребление танков было одной из боевых задач полковых саперов, саперы были обязательны в группах истребителей танков – затягивали на шнурах противотанковые мины под гусеницы двигающегося танка, ослепляли его дымовыми гранатами и шашками, подрывали поврежденный танк, если экипаж не сдавался.

А дивизионный саперный батальон немцев, за исключением минометов, был вооружен точно так же, как и пехотные батальоны, кроме этого он имел 9 огнеметов, так как обязан был штурмовать вместе с пехотой долговременные укрепления противника.

Группа немецких истребителей танков у нашего подбитого Т-34. Стоит сапер с противотанковой миной в руке.

Еще пример. Предположим, идет бой, а у противника нет танков. Получается, что противотанковой артиллерии нечего делать. Нет, это не по-немецки. У Гудериана в воспоминаниях есть момент, когда он в бою в поисках своих частей подъехал к деревне, занятой нашими, а деревню атаковала всего лишь «одна 37-мм противотанковая пушка». Это сразу не понять – как артиллеристы без пехоты могли атаковать? Но дело в том, что во всех противотанковых подразделениях немецкой пехотной дивизии были и стрелки. На каждую пушку приходилось по 3 солдата с ручным пулеметом. Вместе с 6 вооруженными винтовками артиллеристами они составляли что-то вроде пехотного отделения, усиленного пушкой. Поэтому наряду со стрелками и оборонялись, и атаковали, а когда у противника появлялись танки, то они занимались своими прямыми обязанностями.

По штатной численности в начале войны наш полк даже превосходил немецкий, но когда начинался бой, то в немецких полку и дивизии оружием действовало одновременно гораздо больше бойцов, чем в наших.

Довоенные взгляды

Читая стенограммы декабрьского 1940 г. Совещания высшего командного состава РККА, я пришел к мысли, что у советских и немецких генералов перед войной были существенные расхождения по основополагающим идеям ведения боевых действий.

Взгляд на цель боевых действий. Как мне видится, у советских генералов целью боевых действий был рубеж. Рубежи либо достигались в наступлении, либо отстаивались в обороне. Уничтожение противника являлось как бы следствием выхода на рубеж – враг мешал это сделать и его уничтожали, а для удержания рубежа или его занятия не жалели никаких средств. Это, кстати, отмечают и те немецкие генералы, которые в своих воспоминаниях пытаются оценить своего советского противника.

Отмечают и удивляются. Поскольку у немцев целью боевых действий было только уничтожение противника, рубежи имели второстепенное значение. Немцы исходили из мысли, что если уничтожить противника, то занять или удержать любой рубеж не составит проблем.

Главный фактор победы. Судя по всему, немцы главным фактором победы считали нанесение по противнику удара как можно большей силы, для чего у них предусматривались для участия в бою одновременно и все силы, и все рода войск.

Советская пехота атакует

А вот из выступления на Совещании советских генералов совершенно явственно видно и даже выпирает, что они главным фактором победы считали огромное численное преимущество над врагом.

Сможет ли страна обеспечить это преимущество или не сможет – их это, в основном, не колыхало. Как в сказке Салтыкова-Щедрина о мужике, который на необитаемом острове двух генералов прокормил. После того, как один генерал выдал мужику приказ на обеспечение пропитанием, другой поинтересовался у первого – а где же мужик это все достанет? На что первый безапелляционно заявил: «Ен мужик, ен достанет!»

Вот глава ВВС РККА П. В. Рычагов на Совещании докладывает: «Из опыта современных прошедших и идущих войн авиационная плотность достигается до 25 самолетов на один километр фронта».

Из опыта каких войн он это рассчитал?! Дело в том, что уже перед его докладом выступающие обсуждали, что немцы в мае 1940 года ударили по французам на фронте 1000 км силами авиации в 2,5 тыс. самолетов, т. е. плотность авиациии была в 10 раз меньшей, чем берет за основу Рычагов. Далее.

«Необходимо сделать вывод, что в современной войне на главном, решающем направлении (примерно по фронту 100—150 км, – Ю.М.) в составе фронта будет действовать не менее 15—16 дивизий, т. е. 3500—4000 самолетов».

С П. В. Рычаговым не согласился, в частности, прославившийся громкими поражениями в последовавшей войне Ф. И. Кузнецов, генерал-лейтенант, командующий войсками Северо-Кавказского военного округа: «Я считаю, что эта цифра должна быть значительно больше».

С Кузнецовым солидаризировался Г. К. Жуков, который считал, что если «общая ширина участков главного удара в предпринимаемой операции должна быть не менее 100—150 км», то для обеспечения операции потребуется «30—35 авиационных дивизий», т. е. до 8000 самолетов.

А вот мысль из выступления Е. С. Птухина, генерал-лейтенанта, командующего ВВС Киевского особого военного округа: «Для того, чтобы уничтожить материальную часть на аэродромах (противника, з– Ю.М.), а мы считаем в среднем на аэродроме будет стоять 25—30 самолетов, нужно подумать о мощном ударе на этот аэродром. Значит, группа должна быть не менее 100—150 самолетов».

Правда, это как-то не координировалось с тем, что немцы с 10 мая 1940 года в течение трех дней проводили налет на 100 французских аэродромов на глубину до 400 км «мелкими группами без прикрытия истребителей» (Я. В. Смушкевич) и «было выведено из строя около 1000 самолетов»

(М. Н. Попов, генерал-лейтенант, командующий 1 Краснознаменной армией Дальневосточного фронта).

Давайте теперь сравним цифры Совещания с теми, которые через полгода показала война с немцами. Немцы завоевали господство в воздухе и наступали на РККА на фронте более чем в 3000 км. Исходя из «скромных цифр» П. В. Рычагова – 25 самолетов на 1 км фронта, – с которыми не согласны ни Кузнецов, ни Жуков, – немцы должны были бы иметь 75 000 самолетов. Но на 22 июня 1941 года они против 9917 наших самолетов в западных округах сосредоточили всего 2604 самолета (в три раза меньше, чем Жукову требовалось всего лишь для проведения фронтовой операции на фронте в 400 км). И завоевали господство в воздухе вплоть до 1943 г.!

Не менее щедро наши генералы относятся и к живой силе. В своем докладе Г. К. Жуков подсчитал, что для наступательной операции на фронте 400—450 км с главным ударом на фронте 100—150 км ему требуется «стрелковых дивизий порядка 85—100, 4—5 механизированных корпуса, 2—3 кавалерийских корпуса». Это свыше 1,9 млн. человек даже без артиллерийских, инженерных, транспортных, тыловых и прочих соединений и частей армейского и фронтового подчинения. Сравним: 22 июня 1941 года в сухопутные силы Германии на Восточном фронте протяженностью свыше 3000 км, входило всего 85 пехотных дивизий, а все эти силы составляли 3,3 млн. человек. Но немцы наступали до осени 1942 г. – до Кавказа! В ходе войны никогда ни один фронт ни в одной операции не имел плотности войск, запрошенной Жуковым.

Еще. Из доклада Г. К. Жукова следует, что ударная армия должна сосредоточить на «участке главного удара шириною 25—30 км… около 200 000 людей, 1500—2000 орудий, массу танков». Т. е. 7 человек на погонный метр фронта. С такой плотностью, надо сказать, и затоптать противника не сложно.

Немудрено, что и после войны материалы этого Совещания оставались секретными – слишком много вопросов они оставляют о профессиональной компетентности наших генералов.

Взгляд на последний удар. Судя по многим факторам, последний удар в бою согласно советской военной мысли до– и военной поры наносился штыком. Пехота должна была сблизиться с противником до расстояния штыкового удара и поставить точку в бою рукопашной схваткой. Четырехгранный штык, который для других целей невозможно применить, был неотъемлемой частью винтовки Мосина – основного оружия советской пехоты. В 1944 году ее модернизировали в карабин, но штык оставили, причем несъемным. Даже автомат Калашникова 1947 года без штыка не мыслится. Штыковому бою учили пехоту и до войны, и всю войну. А у кавалерии шашка являлась обязательной для солдата – и кавалерия должна была последнюю точку в бою ставить холодным оружием.

Русская винтовка образца 1891/30 гг. и карабин образца 1944 г.

Автомат Калашникова образца 1947 г. и модернизированный вариант образца 1959 г.

У немцев к винтовке тоже полагался штык – ножевидный.[27] Но на фотографиях той войны нельзя увидеть немецкого солдата с винтовкой с примкнутым штыком. Штык носился только на поясе или на чехле лопатки. Связано это с тем, что немецкую пехоту штыковому и рукопашному бою не учили вовсе. Немецкие генералы от него начисто отказались. Соответственно из немецких кавалерийской дивизии и эскадронов (в составе разведбатальонов пехотных дивизий) были изъяты пики и палаши. Почему?

Думаю потому, что для нас атака – это был захват рубежа, а для немцев рубеж сам по себе не имел значения – им требовалось только уничтожение противника. В рукопашной схватке вероятность гибели своего солдата – 50 %. Для немцев такая цифра была недопустима. И последнюю точку в бою они ставили только огнем и с расстояния, при котором гибель своего солдата была минимально вероятной.

Соответственно немецкие генералы разрабатывали тактику и оружие пехоты так, чтобы иметь возможность поразить огнем противника везде, в любом укрытии без рукопашного боя. Нашим генералам при наличии штыка-молодца это, по-видимому, казалось излишеством.

Есть над чем думать

Видите ли, когда мы разбираемся, почему наша авиация уступала немецкой, видим те проблемы, которые были в стране с производством авиамоторов, то это все же объективная, независящая от тогдашних наших предков, причина. В 1913 г., к примеру, царские ВУЗы подготовили всего 1821 инженера абсолютно всех специальностей. Это был настолько низкий старт, что как потом большевики ни торопились, а к финишу успеть было нельзя – нельзя было достигнуть высокого уровня во всех отраслях науки и техники.

Но то, что я обсуждал выше, касается не уровня техники как такового, а разумного выбора ее генералами и разумного применения ее в бою. Генералы-то в России всегда были. Причина не в низком уровне боевой техники, а в хронически низком уровне генеральского профессионализма в мирное время. А отсюда и пренебрежение тактикой, и отсутствие радиосвязи, и т. д. Между прочим, А. П. Паршев, оценивая состояние нынешних российских офицеров, сделал вывод, что и они (в среднем, разумеется) органически не любят оружия. Это правильно, но думаю, что это всего лишь следствие. А причина в том, что среднее российское офицерство и генеральство хронически не любит войну – дело, которому они взялись служить. Они любят деньги, почет, должности, пенсию, но не военное дело.

Русский народ, который веками больше воевал, чем строил, войну вправе ненавидеть, есть основания. Но русская армия обязана любить войну, ибо только любящая войну армия является надежной гарантией мира. (Враги в виду такой армии просто побоятся тронуть Россию). На кой черт нам в армии пацифисты, почему мы обязаны их держать на своей шее?

И ведь та война – это не исключение. Возьмите русско-японскую войну.

На начало века было отработано три типа артиллерийских снарядов. Они представляли собой цилиндр с конусной головной частью. Наиболее дешевым была осколочная граната – толстостенный цилиндр с небольшим количеством взрывчатки и латунным взрывателем мгновенного ударного действия. Далее шла бомба или фугасный снаряд – такой же стальной цилиндр, но тонкостенный, с примерно двойным количеством взрывчатки и латунным взрывателем, срабатывающим при полной остановке снаряда.

Самым дорогим снарядом была шрапнель, по сути пушечка, которой пушки стреляли. Цилиндр снаряда был стволом этой пушечки, на дне его был порох, а сам ствол был заполнен шариками (шрапнельными пулями) из сплава свинца с сурьмой. У шрапнели был очень сложный взрыватель из очень дорогого в то время алюминия, он имел (у трехдюймовой шрапнели) 130 делений, установка на которые позволяла произвести срабатывание шрапнели в воздухе на любом участке траектории до дальности 5,2 км. Выстрел шрапнели в воздухе посылал на врага сверху вперед 260 пуль, и эффективность шрапнели при стрельбе по открыто расположенному противнику была чуть ли не вдвое выше, чем осколочной гранаты.

Но, повторяю, шрапнель была очень дорогим изделием как по применяемым материалам, так и по сложности изготовления.

Так вот, в начале века русские генералы были очарованы шрапнелью, и в 1904 г. русская армия выступила на войну с Японией, имея в зарядных ящиках полевой артиллерии исключительно шрапнель. Но что произошло. Японцы начали строить полевые укрепления и прятаться в деревнях под глинобитными перекрытиями китайских фанз. Пули шрапнели не пробивали брустверов окопов и глинобитных стен, артиллерия, не имея вобщем-то дешевых фугасных снарядов, ничем не могла помочь пехоте, и русская пехота шла в атаку на укрепленного противника, неся огромные потери от японского ружейно-пулеметного огня.

Сделали ли наши военные теоретики выводы к началу Первой Мировой войны? Сделали. Но какие?!

Они пришли к выводу о малой эффективности артиллерии вообще, о том, что основные потери в будущей войне последуют от ружейно-пулеметного огня. Эта теория внесла в практику два следствия. Во-первых, количество гаубичной, крупнокалиберной артиллерии в армии было сокращено до пределов, необходимых для взятия крепостей у австрийцев и немцев, а запас артиллерийских снарядов к полевым пушкам был сделан столь малым, что был израсходован через несколько месяцев войны. И с 1915 по 1917 г. наша пехота хронически не имела поддержки своей артиллерии.[28]

Единственными, кто все предусмотрел для будущей войны – и количество артиллерии и ее состав, – немецкие генералы. Так что особо пенять советским генералам не приходится – царские были не лучше. Может, они в чем-то были и профессиональнее, но, зато советские офицеры и генералы дрались более яростно, меньше сдавались в плен и быстрее учились в боях, что с горечью констатируют немецкие генералы из тех, кто воевал обе мировые войны.

Это утешение, но его мало. Будущая армия России обязана любить войну, любить свое дело, стараться не в карьере, а именно в деле войны достичь максимальных творческих результатов. Наши генералы должны быть как прусские генералы, но только лучше.

Поскольку только мозги генералов и офицеров, их преданность своему делу – универсальное оружие победы!

Ю. И. Мухин

Надо ли любить войну?

Генералы прошлой войны

Ю. И. Мухин поставил очень серьёзную проблему: почему наши генералы всё время готовятся к прошлой войне? Причём даже опыт победоносной Великой Отечественной подтверждает этот горький вывод.

Отчасти это понятно психологически: в военачальники стараются выводить отличившихся военных. Отличившихся где (в лучшем случае)? На войне. На какой? Правильно, на прошлой: переманивать полководцев из будущего человечество ещё не научилось.

Но немецкие генералы оказались гораздо лучше подготовлены к современной войне, чем наши. Какой урок можно из этого извлечь? Автор предлагает следующий рецепт: «будущая армия России обязана любить войну (выделено мной, – М.С.)», тогда она превратится в боевую, а не парадную силу.

Признавая правильность постановки вопроса, не могу с этим согласиться. Войну любить нельзя – нормальному человеку. Даже военному.

Человечество долго шло к пониманию преступности любой войны. Феодальное сознание воспринимало войну чуть ли не как нормальное состояние, а мир – как постыдное. Соответственно и призвание военного считалось естественным состоянием благородного человека (мужчины). Зачем и кому нужна была война – дело десятое: было бы желание повоевать, а повод найдётся.

К XX в. понимание того, что война – это состояние чрезвычайное, неизбежное зло, уже достаточно широко проникло в сознание. Сейчас это понимание стало всеобщим – и совершенно правильно.

Нет, любить войну никто не должен. А вот как сделать так, чтобы, не любя войну, военный ответственно относился бы к своему делу?

Долой военщину!

Советская власть придала этой тенденции революционный характер. Во главу угла был поставлен трудящийся. А, значит, армия заняла подобающее ей подчинённое место обслуживания трудящихся, охраны их мирного труда. И сам военный тогда мог считаться полноценным членом общества трудящихся, когда можно было рассматривать его самого как специфического трудящегося тоже.

Но предрассудки живучи, а инерция прошлого сильна. Формирование государства трудящихся шло либо в войнах, либо в ожидании грандиозных войн. В сознании человек с винтовкой занял такое же место, как и люди с серпами и молотами. И, как следствие, – в СССР сформировалось довольно сильное сословие военщины.

Военщина – это та армия, которая не хочет быть обслугой трудящихся, а хочет занять место в лучшем случае рядом с ними, а то и выше.

Легко видеть, что, несмотря на усиленный партийный контроль, армия сохраняла признаки государства в государстве. У военных были и есть свои собственные суды (трибуналы) – причём до недавних пор сохранялось странное правило: если хоть один из подельников является военнослужащим, то и всех подсудимых судит военный трибунал; была своего рода экстерриториальность (как у оккупационных войск): надебоширившего военного милиция могла задержать только для передачи в комендатуру.

Это проявляется даже в мелочах. Например, в военной присяге, существовавшей в моё время, сохранялись такие странные слова: «…свято хранить военную и государственную тайну». Значит, есть какая-то там «государственная» тайна, а есть – поднимай выше – военная! Хотя ясно, что военная тайна – это разновидность государственной. Или персональные звания в СССР – они подразделялись почему-то на воинские и «специальные» (все остальные). Как бы с таким оттенком: «настоящие» (воинские) и «всякие разные». Хотя в крайнем случае именно воинские можно было бы (из уважения к военным) считать «специальными».

Короче, в советском обществе сохранилось неснятое противоречие между концепцией армии – защитницы трудящихся – и «остаточным» самосознанием военных как касты.

К сожалению, и сейчас часто проблему настоящего реформирования армии, превращения её в современную боеспособную силу пытаются решать на пути старого сознания – укрепления кастового самосознания военных. То есть усиления военщины. Ностальгически вспоминают, например, царские порядки, когда хулиган срывал с офицера погоны, тот, как и полагалось по кодексу чести, убивал обидчика, а суд… благополучно его оправдывал: дескать, каким бы мерзавцем офицер ни оказался, не дело «штафирки» вершить над ним суд.

Ерунда. Офицер не может кичиться перед народом погонами, вручёнными ему народом. Когда производство в офицеры шло от имени Государя императора – тогда это было ещё оправдано. Сейчас нет. (И недаром внедряется ныне такой комплекс: кичиться мундиром перед людьми может только офицер, служащий не народу, а Верховному Главнокомандующему). А вот граждане линчевать офицера за появление в неподобающем виде – вообще-то могут. Идёт такой: пряжка на боку, сапоги нечищенные, всмятку – прохожий сделал замечание. «А пошёл ты!» – раз-раз, сбежались сознательные граждане и повесили горе-офицера на фонаре! А суд их оправдал: проедая впрок народные средства, ты не должен оскорблять чувства тех, кого призван защищать!

Ну, это, конечно, преувеличение. А вот если сознательные граждане будут скопом отлавливать на улицах недостойных офицеров и сдавать их, куда надо, – от этого будет только польза.

На первый взгляд это глубоко неправильные рассуждения, унижающие достоинство военных, которое как раз надо бы любыми способами поднять. Не согласен.

Такой воображаемый пример. Существуют вытрезвители как печальная необходимость. Работник вытрезвителя – профессия, увы, необходимая. А теперь представим себе, что каждый такой работник на любое замечание постороннего будет подкручивать усы и, сверкая моноклем, заявлять:

– Па-прашу не тыкать! Я работник медвытрезвителя!..

Смешно. А почему? Потому что каждый должен требовать к себе такого уважения, какого он достоин. Но ведь армия-то – это такой же большой «вытрезвитель», который должен «протрезвлять» агрессора…

Традиционное кастовое самосознание военных ставило их над «штатской массой» (т. е. народом) вплоть до известного развлечения в виде «избиения штафирок». Армия же была такой «защитницей» общества, как драчливый муж, постоянно лезущий на жену с кулаками, – возможно когда-нибудь он её даже и защитит…

Но, парадоксальным образом, действенность военного сословия можно повысить не внедрением кастовости, а наоборот, чувством задолженности народу.

Военного держат в современном обществе исключительно для того, чтобы не содержать чужую армию. Его нужность также трудно определить, как и нужное количество охраны на охраняемом объекте: сколько их должно быть? Десять? Двое? Или лучше из экономии заменить их бабулями со свистком? Ответ на это может дать только ЧП.

Ответ на вопрос о достаточности армии может дать только война.

А пока нет войны военный должен понимать, что он как бы лишний член общества. Он должник. И он может наполовину оправдаться перед гражданами только тем, что вверенное ему оружие содержится в надлежащем порядке.

А полностью оправдаться он сможет, только проявив себя в войне. (Заметьте, достойно пройдя войну, он станет не героем – пусть даже и получив заслуженные награды, – а всего лишь оправдается перед обществом.) И нет ему прощения, если он и там окажется несостоятельным. Так военный начнёт подсознательно желать войны, даже ненавидя её.

Возвращаюсь к вопросу о готовности к войне. Военщина не может быть готова к серьёзной войне (как несостоятельной оказалась аргентинская армия супротив британской – и не только из-за технологического неравенства). Военщина не отвечает перед народом. Поэтому она любит парады, звания и золото мундиров. А на войне может с лёгким сердцем класть за раз сотни солдат. Ничего, это война… Если, конечно, не последует «высочайшего неудовольствия» от Верховного Главнокомандующего – тогда да, это неприятно. (Раз уж разговор начался с Великой Отечественной, можно будет привести запись в дневнике Геббельса от 1945 года: «по донесениям разведки», Сталин создал своим генералам особые условия, и «они живут, как паши». При том, что Геббельс пришёл к неприятному убеждению, что «военное руководство Советского союза состоит из лучшего, чем наш, класса».)

И только когда военщина будет окончательно уничтожена как сословие, мы сможем, наконец, увидеть настоящую заботу о солдате.

Убивайте, убивайте, убивайте!..

Не надо обвинять меня в пацифизме. Да, войну любить нельзя. Но вот приучать людей убивать врага (и любить это занятие) – можно и нужно.

Война в наше время, слава Богу, редкость. А враг – он всегда с нами.

Это прекрасно видно по американским фильмам. Большинство триллеров – про маньяков-убийц, массами произрастающих во вполне процветающей стране. И на каждого такого маньяка приходится герой, который с ним разделывается.

Хорошие фильмы ставят американцы. А главное – добрые: в конце обязательно этот маньяк с простреленной башкой картинно падает со скалы (или с крыши небоскрёба).

В мирное время нет внешнего врага – есть внутренний. Есть выродки и потрошители, которых надо (я уже об этом писал) торжественно расстреливать. Чтобы расстреливали передовые трудящиеся, а детишки смотрели и говорили, что, когда они вырастут, они станут такими же (не маньяками, конечно) передовыми трудящимися.

Люди должны быть готовыми убивать. (Например, можно в комплекс молодого бойца ввести выстрел в затылок соломенному чучелу.) Тогда и адаптация к войне произойдёт быстрее. (Что мы и видели на примере чеченцев.)

В Ветхом Завете, напичканном призывами убивать, убивать и ещё раз убивать, стоит и решительное повеление: не убий! Его смысл можно понять (если, конечно, не превращать христианство в дурдом), только зная, что убивать для людей того времени было занятием вполне привычным. Наше время, напичканное заповедями «не убий», требует, чтобы их также уравновесили ещё и священной обязанностью убивать.

И опять же, возникает проблема, в своё время поднятая А. К. Злобиным, – о вооружении свободного гражданина.

Солдату-«винтику» с опаской дают автомат и насильно гонят его в бой. Сознательный гражданин идёт в бой сам; более того, оружие ему доверяют и в мирное время.

Наверное мощь германской армии основывалась ещё и на том, что в немецком обществе существовали более прочные традиции вооруженного народа. И наше счастье, что Советское Правительство с опаской, но тоже старалось приучить широкие массы к винтовкам и танкам.

Когда-то в незапамятные времена существовал ЧОН – Части Особого Назначения. Туда записывались комсомольцы, которые при необходимости хватали винтовки, садились на лошадей и спешили туда, где произошла вражья вылазка.

Когда убегают дезертиры или зэки – где ЧОН? Правильно, его давно нет. На их поимку бросают солдат и милиционеров. А чоновцы выродились в дружинников («В случае чего – свисти!»).

Восстановление ЧОНа, милиции в полном смысле слова, могло бы стать прекрасной школой военного дела для широких масс. Не нравится быть палачом, хочешь побеждать противника в «честном бою» (не стыдятся же употреблять такие слова в эпоху оружия массового поражения!) – бери карабин и иди по лесу в ожидании, когда из-за кустов вооруженный автоматом рецидивист даст очередь…

В известном смысле победа в войне связана с развитием самоуправления. Люди, умеющие навести порядок у себя, быстрее смогут включиться и в отпор врагу.

В заключение хотелось бы пожелать, чтобы читатели не просто рассуждали о войне, но и всерьёз задумывались о том, насколько близка к нам Третья Мировая. Увы, похоже, пока что все находятся под гипнозом «Конца истории» Фукуямы. Но, возможно, «близ есть при дверех»…

М. М. Саяпин

Глава 5 ПОНИМАЙ ВОЙНУ

Танковые войска

Мы затеяли обсуждение причин поражений в той войне для того, чтобы понять, как победить в будущей войне и этим ее предотвратить. Мне хотелось бы сообщить читателям, какие уроки лично я получил, участвуя в этой дискуссии. О связи в бою, о взаимодействии сил и средств я уже написал. Но я сделал для себя и сугубо профессиональный вывод, ведь по военной профессии я командир взвода средних танков.

Это звучит парадоксально, но я пришел к выводу, что танковые войска как таковые не имеют никакого боевого смысла, и современные танки типа Т-80 – дорогие игрушки, ничего не дающие для победы.

Сначала поясню, какие танковые войска я имею в виду.

У нас, да и в любой армии, основой (главной силой) сухопутных войск является пехота, или, как ее по-современному принято называть, мотострелки. А главной ударной силой сухопутных войск считаются танковые войска.

Сегодня (строго говоря – по состоянию на 1972 г., когда я проходил сборы, но, думаю, с тех пор никаких существенных изменений не произошло) наши стрелковые войска по сути являются стрелково-танковыми. В стрелковом полку на 3 стрелковых батальона, которые передвигаются на бронетранспортерах или боевых машинах пехоты, имеется и танковый батальон. У танкистов этих батальонов красные петлицы, как и у стрелков.

Кроме этих танкистов имеются собственно танковые войска. В чисто танковых полках имеется только 3 танковых батальона, никаких более-менее серьезных стрелковых подразделений в танковых полках и дивизиях нет. Танкисты этих войск носят черные петлицы, и когда я говорю, что танковые войска не имеют смысла, то имею в виду именно эти танковые полки, дивизии и их объединения.

Пришел я к этой мысли, пытаясь проследить за мыслью немцев, строивших свою армию в канун и в ходе Второй Мировой войны. Тут важно не просто отмечать то, что они имели, а причину того, почему они это имели, зачем и что от этого они хотели получить. Это важно понимать потому, что и у них не всегда было всего в достатке, и они часто исходили не из идеала, а из конкретных возможностей. Но при этом немцы сохраняли трезвость в вопросе о том, как победить в бою. (Чем больше узнаешь немцев, тем больше возникает уважения к своим отцам и дедам, сумевшим завалить такого мощного противника).

В нашем советском понимании танковые войска – это только танки, в немецком (той войны) понимании – это вооруженная танками подвижная пехота с подвижной артиллерией и другими родами войск. Забегая вперед, скажу: наши сегодняшние мотострелковые войска – это и есть в понимании Гудериана танковые войска. Дивизия, в составе которой только танковые батальоны, с немецкой точки зрения – глупость. Ненужная и вредная. Почему?

Потому что немцы ясно представляли себе, что такое победа в сухопутном бою, – это когда местность захвачена и очищена от противника. Захватить и очистить местность может только пехота, и танки без нее не имеют никакого значения. Поэтому и развитие танковых дивизий немцев шло в сторону увеличения численности мотопехоты по отношению к одному танку.

Повторю. Если к началу Второй Мировой войны в немецкой танковой дивизии была танковая бригада, состоящая из двух танковых полков двухбатальонного состава (в среднем – 324 танка), и одна мотопехотная бригада, состоящая из одного мотопехотного полка и мотоциклетного батальона, то к началу войны с СССР в танковой дивизии немцев на один танковый полк приходилось уже два мотопехотных полка. То есть, если в 1939 г. соотношение между танковыми и мотопехотными и мотоциклетными батальонами было в среднем 1:1, то к 1942 г. стало 1:3, а количество танков в танковых дивизиях сократилось до 149—209 единиц. По отношению к мотострелкам столько же собственных танков и в нынешней нашей мотострелковой дивизии.

Более того. В танковых корпусах немцев были и мотопехотные дивизии, которые совсем не имели танков. Иногда на две танковые приходилась одна мотопехотная, а иногда на одну танковую – две мотопехотных. То есть, в нашем нынешнем мотострелковом корпусе по отношению к пехоте танков больше, чем в немецком танковом корпусе той войны.

Тогда вопрос – почему немцы свою мотопехоту с танками называли танковыми войсками – танковыми дивизиями, корпусами, армиями?

Из-за экономических трудностей. Они не имели столько автомобилей, тягачей, самоходных орудий и бронетранспортеров, чтобы оснастить ими все свои сухопутные дивизии. Накануне войны с Францией они демоторизовали сухопутные войска – они изъяли у всех пехотных дивизий автотехнику боевых подразделений и передали ее танковым и мотопехотным дивизиям, а пехотные дивизии оснастили гужевым транспортом.

Следовательно, разделение дивизий немцев на пехотные и танковые – это мера вынужденная, по изначальной идее все дивизии Вермахта должны были быть танковыми в немецком понимании, т. е. такими, как наши нынешние мотострелковые.

Исходя из смысла того, что такое победа в бою, наши сегодняшние танковые войска (полки и дивизии) бессмысленны, поскольку танк сам не в состоянии очистить территорию от врага, следовательно, он не может и одержать победу в бою.

Мне скажут, что нашим танковым войскам никто и не ставил в задачу самостоятельно одерживать победу, они должны действовать вместе с мотострелками. Я знаю, все же хоть и офицер запаса, но меня учили тактике, и я помню с кем должен идти в атаку.

Когда, развернув свой взвод в боевую линию, я пойду в атаку, за мной должна подняться в атаку мотострелковая рота. Все это правильно и все хорошо, но возникает вопрос: если в этой атаке сгорят мои танки и погибнут экипажи, кто будет виноват в этом? Я или командир мотострелковой роты, который не уничтожил гранатометчиков? Если я придан этому ротному, то вроде он, но и у него есть доводы – а может мои танкисты сгорели потому, что это я плохо подготовил их к бою или плохо командовал ими в бою? То есть – я сам и виноват.

Отвлекусь. Тактику нам читал тогда подполковник Н. И. Бывшев, ветеран, танкист. Помню занятие по тактике – я командир танка, идущего с пехотой в атаку, мне нужно давать команды экипажу. Я командую заряжающему: «Бронебойным!» Наводчику: «Ориентир два вправо 10 танк в окопе 1100!» И на подтверждение заряжающего «Готово!» и наводчика «Цель вижу!» даю команду механику-водителю: «С короткой!» Но скомандовать «Огонь!» Николай Иванович мне не дал: «Нельзя останавливаться!» (По команде «С короткой» механик-водитель должен остановиться на время, пока наводчик наведет пушку на цель и выстрелит, т. е. на 3—5 секунд). «Почему? – удивился я. – Ведь с места точнее прицелишься и больше вероятности, что попадешь».

«Потому, – пояснил настоящий танкист, ходивший в такие атаки во время войны, – что пехота, увидев, что ты остановился, немедленно заляжет, а поскольку над ней будут свистеть пули, то поднять ее будет невозможно и дальше ты пойдешь в атаку один». Это к вопросу о том, как на реальной войне взаимодействуют несколько родов войск.

Но вернемся к примеру со сгоревшими танками. И ротный может доказать, что не виноват, и я могу. А если никто не виноват, то нет и ответственного за бой, а если нет ответственного, то нет и единоначалия, а нет единоначалия, то это уже не армия, а бардак.

Вы скажете – а как же немцы? Ведь у них тоже танкисты были в танковом полку, а пехота – в мотопехотном. Пусть и в одной дивизии, но все же разделены на рода войск.

Это разделение было вызвано не потребностями боя, а экономическими возможностями. 22 июня 1941 г. сухопутные войска Германии напали на нас силами 121 дивизии, из которых лишь 17 были танковыми. Но ведь проблемы, требующие танков для их решения, возникали и у пехотных дивизий. И танковые дивизии командировали на время свои подразделения (сопровождаемые ремонтно-эвакуационными) в пехотные дивизии. Уже по этой причине включить танки в состав пехоты было невозможно. По этой причине тяжелые танки «Тигр» вообще не включались в армейские танковые дивизии, а составляли 14 отдельных батальонов и несколько рот отдельных и в дивизиях СС. То есть то, что у немцев существовали и танковые части, исходило не из их принципа ведения боя, а из необходимости: ножки нужно протягивать по одежке.

Но надо обратить внимание на вопрос, который у нас среди историков никто и не ставит – это исключительное воинское товарищество, существовавшее в гитлеровской армии. Ведь немцы выручали друг друга ценою жизни вне зависимости от того, в каких родах войск находились. Вот, к примеру, строчка из записок Х. Гудериана: «3 сентября я проехал мимо тыловых подразделений 10-й мотодивизии и участвовавшей в бою хлебопекарной роты к мотоциклетным подразделениям дивизии СС „Рейх“. Как вам нравится эта «хлебопекарная рота»?

Или вот начальник штаба 20-й танковой дивизии немцев докладывает о боях по блокированию под Вязьмой соединений нашей 33-й армии. Сообщает, что с 1 по 26 февраля 1942 г. отбил 65 атак численностью свыше батальона с танковой поддержкой и 130 атак численностью менее батальона, уничтожив при этом 26 танков силами дивизии и 25 танков приданными батареями 88-мм зенитных пушек. Танковая дивизия – это сухопутные войска, подчинявшиеся своему главнокомандующему фельдмаршалу Браухичу. 88-мм зенитки – это Люфтваффе, подчинявшиеся рейсхмаршалу Герингу. А 88-мм зенитка – это орудие больших размеров и весом в 8 тонн. Выкатить его на прямую наводку против наших танков – это большой риск для зенитчиков, чье дело сбивать самолеты. Но выкатывали и подбивали наши танки. Немцы как-то умели объединить свою армию в едином порыве.

Немецкое 88-мм зенитное орудие ведет огонь по нашим танкам

В Грозном чеченские боевики уничтожали опорные пункты МВД России, а рядом расположенные армейские части и пальцем не шевелили. Вы скажете, что это предательство Кремля. Да, но в чем оно выразилось? В том, что на одном поле боя было два рода войск с одной задачей, но подчинявшихся разным командирам. Ведь если бы и армия, и МВД подчинялись одному, если бы этот командир отвечал за каждого убитого солдата и милиционера одинаково, то этого бы не было.

Вот такие размышления еще раз подвели меня к первому выводу, что танковые войска в том виде, в каком они у нас сегодня существуют, никому не нужны. Не только их идея не соответствует идее победы в наземном бою, но она и создает трудности в управлении войсками.

Боевая бесполезность

Однако то, что написано выше, это мелочи, пустяки, и не стоило бы о них упоминать, если бы не более серьезные обстоятельства. Давайте вспомним историю танковых войск.

После своего рождения в годы Первой Мировой войны и подросткового состояния танковые войска достигли своего расцвета именно у немцев.

В 1939 г. тогда еще немногочисленные танковые дивизии шли впереди тогда еще достаточно юной армии Германии и обеспечили разгром миллионной армии Польши за две недели.

В 1940 г. танковые армии немцев обеспечили окружение и разгром превосходящей по силам армии франко-английских союзников практически тоже за две недели.

В 1941 г. четыре танковые армии немцев во главе сухопутных войск обеспечили громкие победы германскому оружию под Минском, Смоленском, Вязьмой, Киевом. А в 1942 г. – под Харьковом с выходом к Волге и Кавказу. В том же году советские танковые войска пробили бреши для окружения немцев под Сталинградом и далее советские танкисты составляли кулаки тех ударов, которыми Красная Армия погнала немцев назад к Берлину.

Но дальше все пошло не так. Закончилась Вторая Мировая, танковые войска во всех странах непрерывно развивались в сторону резкого удорожания танков и содержания этих войск. Казалось, они становятся все сильнее и эффективнее. Но…

Арабо-израильские войны, в которых египтяне и сирийцы имели превосходящие танковые силы и наших советников, окончились для арабов поражением. Наличие танковых войск не привело к победе.

Вьетнамская война не добавила славы танковым войскам США, неплохие американские танки ничего в этой войне не решили.

Афганская война показала бесполезность этих войск даже против достаточно слабого противника.

То же показала война в Чечне.

Оказалось, что стороне, имеющей развитые танковые войска и «суперсовременные» танки, проиграть войну ничего не стоит.

Мне скажут, что арабы – плохие солдаты, что в джунглях танку воевать неудобно, что в горах ему воевать неудобно, что в городах ему воевать неудобно. А почему? Почему сегодня такие танки, что им нигде воевать неудобно? Почему танк, прикрытый 100 мм брони, не может воевать в городе, а пехотинец, прикрытый только собственной гимнастеркой, может? Почему мы строим такие танки, которые не могут воевать там, где надо воевать?

И кто сказал, что они способны воевать там, где, якобы, они могут воевать, – в чистом поле? Ведь и там из замаскированных окопов по ним могут шарахнуть из гранатомета не хуже, чем из окна здания в городе. Более того, в чистом поле их ждет то, что в городе применить нельзя – противотанковые реактивные управляемые снаряды (ПТУРСы).

Так что дело не в том, что танки применяют там, где, по мнению кабинетных теоретиков, их «применять нельзя», а в том, что нынешние танки ни для какого боя не годятся – это бесполезно сделанные обществом затраты.

Философия боя

В военном деле повторилась история с биологией, экономикой и т. д. В биологии кабинетные генетики затоптали философа Лысенко, пытавшегося поставить биологию на службу людям. Победив, генетики увели биологию в отчаянно дорогостоящие исследования ДНК, которые по сей день не дали никакого практического результата. И в военном деле не проявили себя философы боя, и, как результат, военные теоретики принудили армию к огромным тратам на строительство техники, от которой в реальном бою нет никакой пользы.

Давайте рассмотрим философию (принцип) наземного боя.

Сначала повторим: победа в бою – это когда пехота (мотострелки) очищают и занимают территорию. Обеспечивает победу – пехота!

Все остальные рода войск защищают пехоту от потерь. Если у пехоты при занятии и очистке территории не будет потерь, то она рано или поздно займет любые территории, т. е. выиграет любую войну.

Рода войск защищают пехоту от потерь либо пассивно – саперы, связисты, тыловики, – либо активно, уничтожая тех, кто может нанести пехоте потери – авиация, артиллерия. Раньше в этом списке активных защитников пехоты были и танковые войска. Теперь их в этом списке нет, поэтому и нет от них никакой пользы для победы.

Рассмотрим по тогдашним представлениям немцев, как пехота в бою одерживает победу. Сначала войска входят в соприкосновение с обороняющимся противником. Первыми в соприкосновение входят разведчики всех родов войск и оценивают противника. Затем к противнику подходят остальные войска. Саперы выставляют мины на направлениях возможных ударов по своим флангам, обеспечивают переправы. Связисты соединяют воедино все части и подразделения. Тыловики подают достаточное количество боеприпасов. Наконец артиллерия открывает огонь по опорным пунктам противника, стараясь уничтожить его пехоту и всех тех, кто может своей пехоте и танкам нанести потери.

С этой же целью вылетают на бомбежку штурмовики и пикирующие бомбардировщики. Чтобы им никто не мешал, их прикрывают истребители.

Наконец на опорный пункт противника двигаются танки и за ними – пехота. При подходе танков артиллерия переносит огонь в глубину расположения противника, и танки врываются на территорию опорного пункта. В чем их задача по уменьшению потерь своей пехоты?

Танки должны в идеале уничтожить оставшихся в траншеях и укрытиях опорного пункта всех живых пулеметчиков и стрелков противника, во всех остальных случаях – не дать им поднять голову и выстрелить по своей пехоте, находящейся сейчас на открытой местности и подбегающей к опорному пункту. Ворвавшаяся в опорный пункт пехота забрасывает гранатами сомнительные места траншей и укрытий, добивает сопротивляющихся и собирает пленных. Если при этом пехота не понесет существенных потерь, то может повторить такую же атаку на следующий опорный пункт и так далее, пока пехотинцы физически не устанут.[29]

Современные танки в бою

О том, как смотрят на применение танков нынешние специалисты, хорошо видно из статьи В. Ильина и М. Никольского «Современные танки в бою» в журнале «Техника и оружие», № 1, 1997 г. Хотя статья в общем посвящена сравнению наших и израильских танков, но в ней показаны и конкретные примеры боев.

«Ливан, 1982 год. Первыми танками нового поколения, принявшими участие в реальных боях, стали Т-72 сирийской армии и израильские „Меркавы“ Мк.1. 6 июня 1982 года началась пятая арабо-израильская война. В ходе операции „Мир для Галилеи“ израильская армия, поддерживаемая мощными ударами с воздуха, вторглась в Южный Ливан и начала продвижение в направлении Бейрута, громя лагеря Организации освобождения Палестины, которую поддерживала Сирия.

Первые два дня боев израильтянам противостояли лишь палестинские бригады «Айн Джалут», «Хатын» и «Эль Кадиссия», вооруженные устаревшим советским оружием (в частности, танками Т-34 и Т-54). Главные силы сирийской группировки в Ливане – три дивизии в первом эшелоне и две во втором – к началу израильского наступления находились в запасных районах. В полосе обороны остались лишь силы прикрытия, а также ложные цели – надувные, закамуфлированные под цвет местности «танки», «орудия», и «зенитные ракетные установки», покрытые металлизированной краской и снабженные термоизлучателями, имитирующими работу двигателей. Поэтому первый авиационно-артиллерийский удар израильтян перед форсированием реки Захрани пришелся, практически, по пустому месту.

Главное танковое сражение развернулось утром 9 июня: за ночь сирийские войска выдвинулись из запасных районов и заняли заранее оборудованные оборонительные полосы. С рассветом четыре дивизии израильтян на фронте шириной более 100 км – от побережья Средиземного моря до горных районов Гармон – двинулись на противника. С обеих сторон в сражении участвовало около трех тысяч танков и боевых машин пехоты. Бой продолжался весь день и не принес ни одному из противников явного успеха. В ночь с 9 на 10 июня сирийцы провели мощный артиллерийский контрудар по передовым позициям противника, а с рассветом сирийский огненный вал обрушился по второму эшелону израильтян. 10 июня их наступление практически выдохлось по всему фронту.

В ходе этих боев сирийские сухопутные войска уничтожили более 160 израильских танков. Значительный вклад в достижение успеха в боях 9—10 июня внесли танки Т-72, лишь недавно поступившие на вооружение сирийской армии. Им противостояли модернизированные танки М60А1 (часть которых была оснащена реактивной навесной броней «Блейзер» израильского производства), а также новейшие израильские машины «Меркава» Мк.1 (к началу боевых действий Израиль располагал 300 танками этого типа).

Как правило, танковые сражения начинались на дальностях 1500—2000 м и заканчивались на рубеже сближения до 1000 м. По утверждению главного военного советника при министерстве обороны Сирии генерала Г. П. Яшкина, лично принимавшего участие в руководстве боевыми действиями в Ливане, танки Т-72 показали свое полное превосходство над бронетанковой техникой противника. Сказалась большая подвижность, лучшая защищенность и высокая огневая мощь этих машин. Так, после боя в лобовых листах некоторых «семьдесятдвоек» насчитали до 10 вмятин от «болванок» противника, тем не менее танки сохраняли боеспособность и не выходили из боя. В то же время 125-мм снаряды Т-72 уверено поражали неприятельские машины в лоб на дальности до 1500 метров. Так, по словам одного из очевидцев – советского офицера, находившегося в боевых порядках сирийских войск, – после попадания снаряда пушки Д-81 ТМ с дистанции приблизительно 1200 м в танк «Меркава» башня последнего была сорвана с погона.

Советский основной боевой танк Т-72

Израильский основной боевой танк «Меркава»

…Израильский фронт оказался перед угрозой развала, но 11 июня в 12 часов боевые действия были приостановлены: американские эмиссары Шульц и Хабиб, прибывшие в Дамаск, убедили сирийское руководство прекратить контрнаступление, гарантировав, что Израиль в 10-дневный срок выведет войска из Ливана и вступит в переговоры с Сирией.

Однако мир в Галилее так и не наступил. Боевые действия возобновились 18 июля, когда израильтяне вновь предприняли попытку крупномасштабного наступления. Бои носили крайне ожесточенный характер. Лишь 21-я бригада 3-й танковой дивизии сирийцев в боях на подступах к Дамасскому плато уничтожила 59 бронированных машин противника. На этот раз кроме танков Т-72 отлично зарекомендовали себя мобильные противотанковые ракетные комплексы «Фагот», которыми были вооружены срочно созданные подвижные противотанковые взводы танковых бригад сирийской армии. Из СССР по воздуху было переброшено 120 ПТРК (с боекомплектом по шесть ракет на каждый). Уже в Сирии комплексы смонтировали на автомобилях типа «Джип». За несколько дней боев они сожгли более 150 танков противника (досталось от «Фаготов» и «Меркавам»).

…Хорошо зарекомендовал себя и израильский танк «Меркава» Мк.1, обеспечивающий отличную защиту для экипажа. Об этом свидетельствуют, в частности, воспоминания одного из участников боев, находившегося в составе сирийской армии. По его словам, батальон сирийских Т-72, совершая ночной марш, неожиданно «выскочил» на подразделение «Меркав», ждавшее прибытия топливозаправщиков. Завязался ожесточенный ночной бой на короткой дистанции. Сирийские танки, развившие высокий темп огня, быстро расстреливали свой боекомплект в барабанах автоматизированных боеукладок. Однако, к досаде сирийских танкистов, результатов их стрельбы не было видно: танки противника не горели и не взрывались. Решив больше не искушать судьбу, сирийцы, практически не понесшие потерь, отступили. Через некоторое время они выслали разведку, которая обнаружила поистине удивительную картину: на поле боя чернело большое число неприятельских танков, брошенных экипажами. Несмотря на зияющие в бортах и башнях пробоины, ни одна «Меркава» действительно не загорелась: сказалась совершенная быстродействующая система автоматического пожаротушения с ИК-датчиками и огнетушащим составом «Галон 1301», а также отличная защита боеукладки, размещенной в задней части боевого отделения с разнесенным бронированием.»

Из этого описания боев совершенно не видно, чтобы нынешние танковые войска хоть в малой мере взаимодействовали со стрелками. Танковые бои ведутся только танками и как-то отдельно от остальной войны.

Танк – что это?

Но вернемся к танку. Исходя из общей философии наземного боя, какими качествами должен обладать танк? Танк, а не дорогостоящий трофей, за которым нынешние стрелки начинают охоту уже с 3000 метров.

Танк слеповат, и храбрый пехотинец всегда улучит момент, чтобы выстрелить по танку, находящемуся на защищенном стрелком опорном пункте. Следовательно и прежде всего – танк должен быть неуязвим от огня оружия, имеющегося в распоряжении стрелков. Иначе это не танк: свою пехоту от потерь он защитить не сможет и для победы в бою ничего не даст.

Второе. Танк должен иметь оружие, с помощью которого удобно уничтожать пехотинцев противника. Это понятно, иначе, находясь даже целым и невредимым в опорном пункте, он не сможет удержать стрелков противника от огня по своей пехоте. Такой танк тоже не исполнит своего предназначения и тоже не нужен.

В плане оружия танка возникает несколько вопросов.

Танк не может заехать в опорный пункт противника и встать: неподвижная мишень – очень хорошая мишень. Кроме того, опорный пункт – это одна или несколько траншей, вырытых зигзагообразно, и огневые точки в глубине опорного пункта. Стрелки противника будут прятаться на дне траншей и укреплений, и их не будет видно. Над траншеями и укреплениями танку надо пройти и вымести из них противника огнем. Когда он в опорном пункте повернет вдоль траншей, то с одного борта у него будут свои войска, а с другого – противник. Этого противника тоже надо удержать от огня по танку и своей пехоте огнем оружия танка. Поэтому танк должен иметь возможность вести одновременный огонь, как минимум, в двух направлениях.

Танки начала той войны этой способностью обладали. Они могли идти вдоль траншеи, и стрелок из пулемета в лобовой плите танка простреливал траншею перед танком. А башенный стрелок (наводчик пушки и спаренного с ней пулемета), развернув башню на 900, простреливал тылы противника. (Когда немецкие танки шли над нашими окопами, то в некоторых случаях открывали люк в днище танка и радист из автомата простреливал окопы сверху вниз).

Нынешние танки на это не способны – у них всего одна огневая точка – пушка и спаренный с ней пулемет в башне.

Еще момент. Представим, что во время атаки, когда ваш танк утюжит основную траншею опорного пункта, отступающий пулеметчик противника в 300—500 м от вас перемахнул какое-нибудь шоссе и устроился за его насыпью. Вам видна только его голова и пулемет, из которого он даст очередь и спрячется за насыпью, а потом вынырнет в 10 м справа или слева и снова даст очередь. А немецкий пулемет МГ-42 за 10 секунд выплевывал 250 патронов. Такой очередью нетрудно уложить человек 10 ваших пехотинцев, бегущих в атаку.

Если вы в современном танке, то вам надо ухитриться, управляя механизмами, поворачивающими многотонную башню и поднимающими-опускающими многотонную пушку со спаренным с ней пулеметом, подвести прицельную марку прямо под подбородок шустрому пулеметчику, пока он не скрылся. Это не просто. Пушкой или пулеметом, но стрелять ему нужно только точно в голову, поскольку по-другому его не достанешь, и вот почему.

На современном танке очень мощная пушка калибра 125-мм, которая посылает снаряд весом около 30 кг с огромной скоростью. Этот снаряд на большое расстояние летит практически по прямой (по настильной траектории). Если снаряд отклонился вниз на 20 см от головы пулеметчика (даже если он и не успел ее убрать), то разорвется во внешней насыпи шоссе. Снаряды мощной пушки ложатся на землю плашмя и почти не дают убойных осколков. Пулеметчика, возможно, ударит взрывной волной, и только. Если снаряд отклонится вверх на 20 см от головы пулеметчика, то разорвется метрах в 200 от него сзади. Чтобы попасть в такого пулеметчика из современной пушки, надо быть стрелком, попадающим белке в глаз навскидку.

А вот если у вас на танке пушка, как на первых выпусках немецкого танка Т-IV (маломощная, с длиной ствола всего в 24 калибра), то, несмотря на ее небольшой калибр (75-мм), вы этого пулеметчика достанете очень быстро. Снаряд этой пушки уже на небольшие расстояния летит по крутой траектории, т. е. сначала вверх, а потом вниз. При такой траектории насыпь шоссе для вас не преграда – вы перебросите снаряд через шоссе на голову даже спрятавшегося пулеметчика. Кроме того, при такой траектории снаряд падает уже не плашмя, а под углом к земле и убойных осколков дает много. Так что если пулеметчик и отбежит от того места, куда вы выстрелили, то осколки его догонят.

Вот почему Гудериан сожалел, когда такие короткоствольные пушки на танках пришлось заменить на мощные, – по пехоте стало нечем стрелять.

Кроме того, из пушек современных танков долго и стрелять нельзя.

Если у основных танков воюющих сторон в ту войну был в танке запас не менее 80 выстрелов к пушке, а то и более 100, то у современного танка Т-80У боезапас к пушке составляет 45 снарядов. Четверть из них считается НЗ (неприкосновенным запасом) и расходуется только по разрешению командования. С тремя десятками выстрелов не сильно настреляешься.

Чем танки бьют

С танковым оружием разобрались, теперь давайте разберемся с противотанковым. Для того, чтобы вывести из строя танк и его экипаж, нужно пробить его броню. Для этого существует два вида снарядов.

Первый вид – собственно бронебойные снаряды, которые, ударяясь снаружи о броню, раздвигают ее, проталкивают внутрь часть брони перед собой и сами влетают в заброневое пространство танка, ломая оборудование и убивая экипаж. (Внутри танка бронебойные снаряды могут еще и разорваться, если в них помещен заряд взрывчатого вещества.)

Проломить таким образом броню – это очень большая работа, поэтому бронебойный снаряд, подлетая к танку, должен иметь очень большую кинетическую энергию. Эта энергия, как должно быть известно из школы, пропорциональна массе снаряда и квадрату его скорости. Отсюда, чем толще броня, которую надо пробить, тем тяжелее должен быть снаряд, или, что более эффективно, выше его скорость. На практике и снаряд берут тяжелый, и скорость стараются ему придать как можно более высокую.

Вот, скажем, немецкая винтовка калибра 7,92 мм бронебойной пулей весом около 8 г со стальным сердечником, вылетавшей из ствола со скоростью 895 м/сек, пробивала 10 мм брони на расстоянии 100 м. На этом же расстоянии, но пулей с вольфрамовым сердечником, вылетающей из ствола со скоростью 930 м/сек, пробивала лист брони толщиной 13 мм. Противотанковое ружье такого же калибра 7,92 мм, но стрелявшее пулей весом 14,5 г, с начальной скоростью 1210 м/сек, пробивало на расстоянии 100 м броню толщиной в 30 мм. С расстоянием скорость пули падает, поэтому на расстоянии 300 мм противотанковое ружье пробивало броню 20—25 мм.

То же и у пушек. Наша 76-мм пушка, стоявшая на танках Т-34 и КВ-1, бронебойным снарядом весом 6,3 кг, вылетавшим из ствола со скоростью 662 м/сек, на расстоянии 500 м пробивала 69 мм брони, а специальным бронебойным снарядом (подкалиберным) весом 3 кг, но имевшим начальную скорость 965 м/сек, на этом расстоянии пробивала броню 92 мм. А 152-мм пушка-гаубица, стоявшая на самоходных установках, своим 49 кг снарядом, вылетавшим со скоростью 600 м/сек, пробивала 100 мм брони даже на дальности в 2 км.

Короче, чтобы пробить толстую броню бронебойным снарядом нужна мощная пушка с длинным стволом, сообщающим снаряду как можно большую скорость – это во-первых. Во-вторых, чем толще броня, тем более крупного калибра должна быть пушка. Ну и чем дальше пушка от танка, тем меньше вероятности, что она пробьет его броню из-за падения скорости полета снаряда.

Немецкий динамо-реактивный гранатомет (фаустпатрон) «Панцерфауст-1»:

1 – корпус гранаты; 2 – разрывной заряд; 3 – куммулятивная воронка; 4 – детонирующее устройство; 5 – взрыватель; 6 – деревянный стержень мины; 7 – ствол; 8 – вышибной заряд; 9 – ударный механизм.

Принцип действия куммулятивного снаряда:

1 – баллистический наконечник, фиксирующий место максимального давления при взрыве; 2 – куммулятивная воронка, формирующая взрывную струю; 3 – корпус; 4 – взрывчатое вещество; 5 – точка максимального давления. Стрелками показано формирование и направление ударной волны взрыва.

Но есть и другой вид снарядов – кумулятивные. Главное в них – это взрывчатое вещество, как правило, цилиндрической или конической формы, у которого в торце, обращенном к броне, выполнена кумулятивная (собирающая, накапливающая) сферическая или коническая по форме выемка. При взрыве ударная волна движется перпендикулярно поверхности взрывчатки. В кумулятивной выемке волны с поверхности сферы или конуса сходятся в одной точке, образуя струю с очень высоким давлением. Если точку образования этой струи поместить на броню, то давление продавливает ее, вбрасывая внутрь танка ударную волну, газы и осколки самой брони. Само отверстие, пробитое в броне, порой невелико по диаметру, но осколков и ударной волны хватает, чтобы вывести экипаж и механизмы танка из строя. (При разрушении сталь брони так разогревается, что частично плавится. Поэтому раньше кумулятивные снаряды называли бронепрожигающими).

Для кумулятивного снаряда не имеет значения ни его скорость, ни расстояние, с которого он прилетел. Им можно выстрелить из пушки, а можно его бросить рукой – эффект будет одинаков. Главное – для пробивания танковой брони самой взрывчатки требуется относительно немного.

В 1943 г. советские солдаты получили кумулятивную ручную противотанковую гранату РПГ-6, весившую 1,1 кг. Вес тротила в ней был 620 г, и она пробивала броню в 120 мм. Немецкий фаустпатрон весом около 5 кг стрелял на дальность до 70 метров гранатой весом около 3 кг. Вес кумулятивного заряда был 1,7 кг, что обеспечивало пробивание брони 200 мм. А такая броня и сегодня танку не под силу, ее можно поставить только спереди, но на борта и корму даже у тяжелых танков идут бронелисты в 60—80 мм.

Кумулятивные гранаты (гранатометы и их разновидности) решили вопрос борьбы пехоты с танками – пехота перестала их бояться.

Но у кумулятивного снаряда есть одна особенность – он должен разорваться строго ориентированно и строго на броне. Если он упадет плашмя на броню, то кумулятивная струя пройдет мимо брони или скользнет по ней и пробить ее не сможет. Если кумулятивный снаряд разорвется, не долетев до брони, то кумулятивная струя рассеется и броню не проломит.

Развитие танков

Теперь давайте рассмотрим, с чего танкисты начали и как дошли до сегодняшнего состояния дел.

Трудно сказать – понимали ли генералы Красной Армии перед войной философию будущих боев (их принцип). Скажем, в своем известном докладе «Характер современной наступательной операции» на Совещании в декабре 1940 г. Г. К. Жуков учил, что оборону противника должны прорывать стрелковые корпуса, а танковые располагал в тылу для будущего броска в пробитую стрелками брешь. Видимо, смотрел на танки только как на самодвижущуюся тележку.

Строго говоря, танки, которые соответствовали философии будущих боев, – это Т-35 (пятибашенные) и Т-28 (трехбашенные). Эти танки имели маломощную пушку, а их огневые точки позволяли вести огонь не только в двух, но и в трех, и в пяти направлениях. Но у них была очень тонкая броня, они были маломощные и, главное, немцам и не пришлось их подбивать – подавляющее их число сломалось, так и не доехав до поля боя. Получив эти трофеи, немцы не стали их использовать в боях (Т-34 и КВ-1 они использовали), правда, один трофейный Т-28 был на вооружении финской армии.

Легкие танки Красной Армии (Т-26 и БТ) философии боя не соответствовали ни по какому параметру – их броня пробивалась из винтовки, огневая точка была только одна, а 45-мм пушка была относительно мощной с настильной траекторией стрельбы.

Лучшими танками были Т-34 и КВ – их мощную броню с трудом пробивали даже пушки, а немецкая пехота против нее была бессильна. Огневых точек было две – достаточно. Но пушка на них была мощной, противотанковой. Тем не менее, Т-34 вызывал зависть даже у Гудериана, а КВ немцы использовали в своих батальонах тяжелых танков, когда наши артиллеристы и танкисты выбивали у них «Тигры».

Немцы свою технику подготовили к боям абсолютно точно – их основные танки Т-III и Т-IV и даже легкий 38 (t) имели бронирование, против которого наши стрелки не имели никакого оружия, кроме связок противопехотных гранат и бутылок с бензином. Все вышеуказанные немецкие танки могли вести огонь одновременно в двух направлениях, основные танки имели короткоствольные маломощные противопехотные пушки, и только на 38 (t) стояла длинноствольная 37-мм пушка, но просто потому, что на этот легкий танк никакую другую поставить было нельзя.

Напомню то, о чем уже писал, – немцы не предполагали использовать свои танки для борьбы с нашими. Наши танки должна была уничтожить их артиллерия и авиация, в чем они, к сожалению, преуспели.

Ударив по нашим войскам своими танковыми дивизиями 22 июня 1941 г., немцы начали быстрое продвижение, в ходе которого основной целью становилась наша артиллерия. У нас историки пишут о потерях авиации и танков, а о потерях материальной части артполков как-то молчат. А ведь тут положение было не менее катастрофическим. Вот, скажем, передо мною данные о наличии артиллерии в нашей 43-й армии в начале 1942 г. перед тем, как эта армия попыталась пойти в наступление и прорваться на выручку окруженным под Вязьмой соединениям 33-й армии.

В нашей дивизии в двух артполках и в батареях стрелковых полков должно было быть по штату 90 стволов артиллерии калибра 76-мм и выше. В 7 дивизиях и одной стрелковой бригаде 43-й армии в среднем на соединение приходилось не 90, а 23 ствола – четверть от штатного количества.

К началу войны в артполках по штату было 36 орудий. В 6 гаубичных и пушечных артиллерийских полках 43-й армии (корпусных и РГК) в среднем было по 15 стволов – чуть больше 40 %.

Даже по довоенным штатам в каждой дивизии должно было быть по 54-е 45-мм противотанковых пушек. В соединениях 43-й армии в среднем было по 11 стволов, причем это с трофейными 20 и 37-мм пушками, т. е. едва пятая часть даже не потребной, а штатной численности.

Но это состояние артиллерии армии, наступавшей с декабря 1941 году, а каково оно было в ходе нескончаемых отступлений лета и осени?

Немцы нашими грабинскими 76-мм пушками Ф-22 вооружали свои противотанковые САУ «Мардер» и всего произвели 555 этих самоходно-артиллерийских установок. Но ведь даже этим количеством пушек раньше было вооружено более 15 наших дивизий, а сколько же этих пушек было уничтожено или выведено из строя оставшимися в живых номерами расчетов перед тем, как их бросить? (Сами немцы считают, что в наступлении 1941 г. они взяли половину нашей артиллерии).

Нашим войскам, оставшимся без артиллерии, нечем было уничтожать немецкие танки, и командование вынуждено было использовать против них советские танки, т. е. использовать эти танки не для уменьшения потерь советской пехоты в атаках, а как противотанковые пушки на гусеницах. Благо, все наши танки были вооружены мощными пушками, даже сорокопятки легких танков БТ и Т-26 с близкого расстояния способны были уничтожить любой немецкий танк той поры. Мы начали навязывать немцам танковые бои и с успехом.

А когда танкам навязывается такой бой, то уклониться им очень трудно. Это в обороне танк мог спрятаться за противотанковыми и зенитными пушками, но в наступлении он идет впереди всех родов войск – как тут уклонишься, да еще и от наших быстрых БТ и Т-34? Гудериан писал:

«…наш танк Т-IV со своей короткоствольной 75-мм пушкой имел возможность уничтожить танк Т-34 только с тыловой стороны, поражая его мотор через жалюзи. Для этого требовалось большое искусство. Русская пехота наступала с фронта, а танки наносили массированные удары по нашим флангам. Они кое-чему уже научились. Тяжесть боев постепенно оказывала свое влияние на наших офицеров и солдат… Поэтому я решил немедленно отправиться в 4-ю танковую дивизию и лично ознакомиться с положением дел. На поле боя командир дивизии показал мне результаты боев 6 и 7 октября, в которых его боевая группа выполняла ответственные задачи. Подбитые с обеих сторон танки еще оставались на своих местах. Потери русских были значительно меньше наших потерь… Приводил в смущение тот факт, что последние бои подействовали на наших лучших офицеров».

К этому времени стало ясно, что блицкриг накрылся, а Урал будет строить танки во все возрастающих количествах. Следовательно, немцам стало понятно, что наше командование и в дальнейшем будет рассматривать танк основным средством борьбы с немецкими танками.

Немцам некуда было деваться, и они пошли на ухудшение своих танков – они стали устанавливать на них мощные длинноствольные пушки для единоборства с нашими танками. Почему это ухудшило танки?

Потому что для борьбы с танками нужна только пушка. Если танк предназначать для борьбы с танками, то тогда он бессмысленно возит еще два пулемета, стрелка, боезапас – ведь ничего из этого для боя с танками не требуется.

Оптимальна для борьбы с танками самоходно-артиллерийская установка (САУ). У нее из оружия – только мощная пушка. Установка легче танка, так как ей не нужна башня, поэтому, кстати, можно поставить и более толстую лобовую броню.

Немецкий танк Т-IV на сентябрь 1939 г.

Немецкий танк Т-IV на лето 1943 г.

Противотанковая САУ «Хетцер»

Вот смотрите. Мощную 75-мм пушку немцы ставили на танк Т-IV и САУ «Хетцер». У Т-IV почти вертикальные лобовые листы имели толщину 50 мм, а у «Хетцера» лобовой лист был наклонен к горизонтали под углом 30 град., но толщину имел 60 мм. Тем не менее Т-IV весил 24 т, а «Хетцер» – 16 т.

Надо сказать, что у немцев шла борьба: часть танкистов настаивала, чтобы на новые танки «Тигр» и «Пантера» ставилась маломощная пушка либо гаубица. Но страх столкнуться с советскими танками был столь велик, что и Гитлер, и Гудериан отстояли все же мощные орудия.

Правда, они все время искали компромиссные варианты. Так, в тяжелые танковые батальоны «Тигров», состоящие обычно из 43 машин, добавлялась рота (14 машин) старых танков Т-III с короткоствольной пушкой, но в целом уже нельзя было остановить наметившуюся тенденцию к установке на танк мощной пушки.

Пушка + броня

В ответ на Т-34 немцы установили на свои танки длинноствольную пушку калибра 75 мм и увеличили лобовую броню до 80. Зато мы увеличили на Т-34 броню до 90 мм и поставили мощную пушку калибра 85 мм. Немцы на «Тигр» установили броню 100 мм и мощную пушку калибра 88 мм. Мы на тяжелом танке ИС-2 увеличили броню до 120 мм, а пушку поставили калибром 122 мм.

И эта гонка в танкостроении продолжается до сих пор. В 60-е годы мы имели средний танк Т-55 с мощной пушкой 100 мм. Западные немцы поставили на свой «Леопард» гладкоствольную 105-мм пушку. Мы в ответ на Т-62 поставили гладкоствольную 115-мм. Не помню, кто нацелил нас на следующий подвиг, может, английский «Чифтен» с его 120-мм пушкой, но на Т-64 мы уже поставили гладкоствольную дуру калибра 125-мм.

Вес танка непрерывно растет. В угоду пушке и броне мы уже в 1944 г. сняли с тяжелых танков курсового стрелка, танки потеряли возможность вести огонь в двух направлениях и полностью превратились в противотанковую пушку на тележке. Немцы устояли в этом вопросе только до конца войны.

Броня также непрерывно росла, поднимая общий вес танка, – в последних моделях многослойная броня превышает полметра. Если в 1941 г. средний танк весил 20—25 т, то сегодня его вес приближается к 50-тонному «Тигру».

Советский танк Т-80У

Американский танк М1А1 «Абрамс»

Когда я уже написал эту статью, купил журнал «Техника и вооружение», № 7/98 с проблемной статьей М. Растопшина «Каковы наши танки сегодня?»

Наш танк Т-80У при весе в 46 т несет на себе бронезащиту весом 23,5 т и при этом все же уступает американскому танку М1А2, у которого вес бронезащиты 30 т, но сам американец уже весит 59 т.

При этом действительно толстая броня у этих танков только спереди. Если поставить танки в центр круга, то в секторе 30 град. вправо и влево у них спереди бронезащита достигает толщины, эквивалентной 500—700 мм однородной стальной брони. В оставшемся секторе в 300 град. и сверху броня в 40—60 мм.

Американская 120-мм пушка пробивает лобовую броню нашего Т-80У, и поэтому у наших конструкторов задумка создать танк «Черный орел» с еще более толстой броней. Под эту задумку американские конструкторы уже разрабатывают пушку калибра 140 мм. Уныния у конструкторов нет. В ответ на их дуру в 140 мм мы уже прикидываем компоновку нашего танка с пушкой 152 мм.

С такой броней и пушкой нынешние танки можно ставить на баржу и смело посылать в бой с броненосцами, но к пехоте эти танки подпускать опасно – пехота живо превращает их в металлолом.

Ведь с 1943 г. по наше время и фаустпатроны с кумулятивной боевой частью тоже развились в многочисленные легкие, дешевые, мобильные средства, способные пробить любую, даже самую толстую броню. Пехота так сегодня вооружена, что танк становится для нее лакомой добычей.

Вот эпизод конкретного боя. В Чечне наши стрелки подошли к аулу, но наткнулись на плотный огонь чеченцев и залегли. На помощь им выехало два танка Т-80. Не успели танки подойти к аулу на 1,5 км, как чеченский оператор ПТУРС пустил по ним одну за другой две противотанковые управляемые ракеты (с кумулятивной боеголовкой) и сжег их моментально. Это пример использования танков на открытой местности.

Сегодня только танки пробивают броню танков бронебойным снарядом, да и то у них в боекомплекте есть и кумулятивные. Все остальные рода войск, включая артиллерию и авиацию, перешли на борьбу с танками только этим видом снаряда.

Танк начисто потерял свою неуязвимость и в сочетании с потерей остальных боевых свойств в бою перестал что-либо определять – стал дорогостоящей игрушкой генералов.

Где выход?

Можно ли защититься от кумулятивного снаряда? Да, можно. Хотя бы тем же экраном. Тогда вопрос – почему до сих пор конструкторы не заэкранировали танк?

Потому что кумулятивный снаряд – это взрывчатка немалого веса. Он не только создает пробивающую броню кумулятивную струю, но и ударной волной разносит все вокруг. Отсюда следует, что для того, чтобы выдержать вероятные в бою несколько десятков попаданий по экрану, экран должен быть очень прочный и, следовательно, тяжелый. А утяжелять танк уже некуда, он уже и так не по каждому мосту пройдет. Весь запас веса танка конструкторы употребили на создание толстой брони – защиты от бронебойного снаряда. На защиту от кумулятивных снарядов запаса веса не осталось.

Что могли, конструкторы сделали – повесили экраны на ходовую часть, на броне закрепили контейнеры со взрывчаткой (динамической защитой). При попадании в этот контейнер кумулятивная струя подрывает взрывчатку в контейнере, и ее взрыв разбрасывает эту струю, не давая ей пробить броню. Но к весу взрывчатки в снаряде добавляется ее вес в контейнере – такой удар по себе может выдержать только толстая броня. Поэтому такими контейнерами танки защищаются в тех местах, где броня и так толстая. Борта, крыша и корма остаются без защиты, а это именно те направления, по которым пехота к танку и подбирается. В лоб его бить из гранатомета никто не будет – все же спереди в башне расположены пулемет и смотровые приборы. А с боков и сзади танк и слеп, и беззащитен.

Можно ли надежно защитить танк от кумулятивных снарядов, имеющихся в распоряжении пехоты? Безусловно. Но нужно освободить конструкторов от нелепого требования ставить на танк броню, выдерживающую удар бронебойного снаряда. Снять требование иметь на танке нелепую корабельную пушку. Танк сразу вернется к своему первоначальному весу в 15—20 т и на него можно будет надеть прочный, противокумулятивный экран, дать ему возможность стрелять в двух направлениях и загрузить сотней снарядов для этого.

У меня как у инженера чесались руки обсудить пару возникших предложений по конструкции этого танка, но я удержался – статья и так длинная, а танкисты-конструкторы и без меня с этой работой справятся, и гораздо лучше меня. Главное – правильно поставить им задачу.

А она должна звучать так: создать НЕЧТО, что, попав в опорный пункт противника, не даст его пехоте вести огонь по своим, занимающим этот опорный пункт, стрелкам. И все, этого достаточно. Не надо даже требовать, чтобы конструкторы создали «танк». Может быть они тому, что сконструируют, дадут другое название, более точное.

Поясню мысль об этом «нечто». Вот что пишет ветеран войны в Афганистане А. Чикишев в журнале «Солдат удачи», № 6/99:

Атака на противника в ее классическом понимании во время войны в Афганистане была явлением необычайным. Если бы советские войска ходили в лобовые атаки на пулеметы противника, как это бывало в годы Великой Отечественной войны, то наши потери в Афганистане составили бы не пятнадцать тысяч убитых, а намного большее число. В атаку, как правило, не ходил никто. Исключение составлял лишь спецназ.

Его взаимодействие с вертолетчиками достигало такой степени, что позволяло даже на открытой местности атаковать позиции моджахедов. Происходило это следующим образом: вертолет заходил на цель и открывал по ней огонь из всех пулеметов, пушек и кассет с НУРСами. Нервы моджахедов, стрелявших до этого из крупнокалиберного пулемета и чувствовавших себя неуязвимыми, не выдерживали.

Моджахеды спешили спрятаться от смерти в укрытиях. В этот момент спецназовцы совершали перебежку, приближаясь к цели. Затем залегли, когда вертолет, выйдя из пикирования, шел на разворот, чтобы снова зайти на пулеметную позицию неприятеля. Сделав несколько перебежек, спецназовцы забрасывали расчет пулемета гранатами, если тот не успевал удрать, бросив оружие, или не был уничтожен огнем вертолетчиков.

Получив в свое распоряжение вертолеты, спецназ теперь проворачивал такие дела, о которых раньше не мог и подумать.

То есть функции, которые у немцев в начале Второй Мировой выполнял танк, в Афганистане выполнял вертолет, но это, конечно, только потому, что у пехоты противника еще не было мобильных средств борьбы с воздушными целями. Этим примером я хотел показать, что это «нечто» не обязательно должно иметь вид танка, но в данном случае мы говорим о наземной машине.

Я считаю, что наши конструкторы с этой работой, безусловно, справятся, но, для чистоты выводов, предположим, что нет. И даже в таком случае с тем, что мы называем танковыми войсками, надо прощаться – это бесполезная для Победы трата сил и денег.

Вывод

Имеющиеся танковые дивизии нужно переформировать в стрелковые. А организация стрелковых полков мне видится так.

В состав стрелкового взвода должен быть включен тот танк, который наши конструкторы создадут. Есть у нас в составе этого взвода 3 БМП или 3 БТР, будет еще и 1 танк. А в состав полка включить дивизион САУ с мощной пушкой, в крайнем случае – роту Т-80.

Тогда идея боя формулируется следующим образом.

Артиллерия и авиация перепахивают опорные пункты противника. При переносе ими огня на вторую линию обороны опорные пункты атакуют взводы пехоты, пуская впереди себя свои танки. За пехотой идут батареи САУ, которые, если местность и видимость позволяют, своим огнем уничтожают видимые цели на поле боя и в тылу противника.

Если противник контратакует танками, то свои танки и пехота отходят за линию САУ, а те во взаимодействии с ПТУРС и авиацией расправляются с танками противника.

По сути это требование возврата к специализации родов войск. Нельзя повторять ошибку немцев, которые под нашим давлением из специализированных для борьбы с пехотой машин стали делать универсальные танки якобы для борьбы и с пехотой, и с танками одновременно. Этот универсализм хорош только в теории, а на практике получились машины и не для борьбы с танками, и не для борьбы с пехотой.

Нужна специализация: танки для борьбы с пехотой, САУ – для борьбы с танками.

Ю. И. Мухин

Оптимизация сухопутных войск

Над тактикой ПВО в условиях современной локальной войны я задумался после поставки Кипру комплексов С-300 и последовавшей за этим международной полемики, доходившей до откровенных угроз с турецкой стороны. Меня же заинтересовало следующее: данный комплекс предназначен для поражения целей на значительной дальности (уничтожение стратегических бомбардировщиков до момента запуска ими самолёт-снарядов),[30] а каким же образом будет организовано противодействие самолётам фронтовой авиации, действующим большими группами на малых высотах? Ведь время реакции комплекса в таком случае будет значительно меньше, особенно в случае маловысотного полёта в режиме огибания рельефа местности. Выскочит самолёт в таком режиме на установку, особенно в горно-лесистой местности, и что тогда? Неужели такую большую дорогостоящую ракету возможно применять против небольших ударных высокоманевренных машин или самолёт-снарядов? В случае с бомбардировщиком более-менее понятно: вертикально стартующая ракета переходит в полёт по более пологой траектории, наводимая прицельной станцией (и своей вспомогательной системой) на больших дальностях, поражая крупные и маломаневренные цели. Но как это будет работать по небольшим и многочисленным объектам?

На эту тему нигде ничего толком не написано. Если бы в дополнение к мощным комплексам ПВО выпускались бы также в большом количестве зенитные установки «Тунгуска» со стрелково-пушечным и ракетным вооружением, а также прицельной станцией на одном шасси, более удобные для маскировки и перебазирования с очень малым промежутком для перехода из походного в боевое состояние, а также переносные зенитно-ракетные комплексы «Игла», запускаемые с плеча наводчика-оператора, это было бы понятно. Но об этом ни слова. Каким же образом будет организовано противодействие в случае прорыва ударных самолетов на расстояние, на котором неэффективны большие ЗРК?

В Египте ЗРК придавались ЗСУ «Шилка» для прикрытия и операторы ПЗРК «Стрела» на джипах. К тому же ЗРК на нескольких машинах в относительно небольшом районе поиска может быть обнаружен и уничтожен десантно-диверсионным подразделением. (Подразделения спецназначения ГРУ помимо прочего были ориентированы именно на поиск и уничтожение ракетных установок в тылу противника. Скорее всего для решения подобных задач готовятся подразделения и в армиях других государств).

Операторов ПЗРК, размещенных на достаточно большой площади и замаскированных (а разместить их можно практически где угодно!), уничтожить силами относительно немногочисленных десантно-диверсионных подразделений намного труднее. К тому же сам фактор внезапности (ракеты ПЗРК находят цель по тепловому излучению движения, пилот не может определить момент запуска) в районе наиболее вероятного поражения будет оказывать негативное психологическое давление, что, в свою очередь, определённо скажется на выполнении задания.

Теперь стоит перейти к основной теме: участии сухопутных войск в отражении агрессии ВВС противника. Сухопутные войска имеют свои средства ПВО в виде ЗСУ (достаточно или нет – это уже другой вопрос), к тому же тяжелая бронетехника (танки) имеет свои собственные средства защиты. На последней модификации Т-80 имеются малокалиберные автоматические зенитные пушки калибра 23 мм с радиолокационным наведением и дистанционным управлением. Стоит, кстати, вспомнить, как в хрущёвские времена с танков стали снимать зенитные пулеметы (считалось, что ЗРК решают все задачи). И только результаты ближневосточных конфликтов заставили вернуть зенитные пулеметы обратно. В общем, сухопутные войска в состоянии себя защитить. Но посмотрим, что происходит в реальности.

Возьмем для примера события в Югославии. Пока летчики и зенитчики напряженно трудятся, сухопутные войска ждут, когда противник придёт к ним, готовясь к отражению традиционными способами традиционной агрессии. А чего, собственно, ждут? Может, они и не придут совсем, как это и получилось в Косово?

Исходя из нынешних реалий, когда основной задачей является максимальное нанесение ущерба при помощи авиации и беспилотных средств («вбомбить в каменный век»), только после этого (если потребуется) следует агрессия наземных сил. Поэтому, может, следует несколько изменить тактику применения сухопутных сил, активно привлекая их для выполнения задач территориальных сил ПВО? Ведь не исключено, что противник удовлетворится результатами воздушных налётов, нанеся значительный материальный ущерб, и не пойдёт на наземную агрессию, так и не дав обороняющейся стороне использовать последние козыри: хорошее знание местности, психологическую и военно-тактическую подготовку для ведения боевых действий традиционными способами, втягивание агрессора в затяжной конфликт с большими потерями (и далеко не ясным исходом). То есть, агрессор отступил, отделавшись малой кровью, но нанёс при этом значительный ущерб экономике, а основные силы в бой не вступали.

В таких условиях (объявили войну, побомбили, отступили – и так до бесконечности, изматывая экономически), может, стоило бы оптимизировать сухопутные войска не для наземных действий, а для отражения агрессии с воздуха, заставив противника нести большие потери, массированно внедряя средства ПВО в боевые порядки? Например, резко увеличив число ЗСУ или применив автоматические пушки с большими углами возвышения, высоким темпом стрельбы и радиолокационным и оптиколокационным наведением на обычной легкобронированной технике. То есть, с самого начала основной задачей поставить поражение воздушных целей, что не исключает применение техники сухопутных войск по «специальности» – поражение живой силы и наземных огневых точек. К тому же большой угол вертикальной наводки, на мой взгляд, скорее достоинство, нежели недостаток, особенно в городском бою или в горной местности.

Танки, скорее всего, придётся вводить в бой уже на втором этапе (наземной агрессии) и то, если она последует. Много ли в войнах последних десятилетий танкам приходилось воевать друг с другом, разве что в Египте и в Ливане. В основном они применялись для подавления наземных огневых точек и укреплений. В ситуации противодействия авиации они окажутся в лучшем случае транспортными средствами для своих автоматических зенитных пушек (вряд ли им придётся задействовать свой главный калибр), в худшем – мишенями для воздушных сил противника. В любом случае танки для этого слишком дороги и их стоит поберечь, найдя им подходящие укрытия. Значит представляется рациональным снять с них средства ПВО и применить на других – менее дорогостоящих шасси.

Неплохо вспомнить о таком устаревшим, казалось бы, оружии, как крупнокалиберные зенитные пулемёты на обычных армейских грузовиках. Видимо, в связи с появлением специализированных ЗСУ от них отказались, на мой взгляд, совершенно напрасно. В Афганистане применялись старые советские пулемёты ДШК калибром 12,7 мм для стрельбы по вертолётам и низколетящим самолётам. Были случаи потерь самолётов СУ-17, применяемых в качестве разведчиков, от огня ДШК. Причём, в отличие от бронированных СУ-25, у которых на 24 потерянных самолёта пришлось 7 лётчиков, небронированные СУ-17 теряли из-за гибели лётчика, а не от повреждения самолёта.

Стрелки ДШК обходились без радиолокационного наведения, пристреливая определённую точку в вероятном месте выхода самолёта из атаки (или, напротив, до начала манёвра). Конечно, задачу облегчала малая высота полета и сложный рельеф местности. Для повышения мобильности ДШК устанавливали и на пикапах повышенной проходимости. При отсутствии таких пикапов вполне реально установить крупнокалиберный пулемет или автоматическую пушку на армейском грузовике (как и оснастить их прицельными устройствами, отвечающими современным требованиям).

Пулемет ДШК-М

К слову, в свое время для основных фронтовых бомбардировщиков СУ-24 были разработаны съемные подвижные пушечные установки (СППУ) с пушками ГШ-6-23 (6 число стволов, 23 – калибр) весом 70 кг (ДШК имеет вес около 34 кг, т. е. как спарка зенитных пулеметов) с очень высокой скорострельностью. Вряд ли в условиях оборонительной войны найдется много работы для ударных машин, тем более со стрелково-пулеметным вооружением, так что на базе ГШ-6-23 можно создать неплохую зенитную систему. Конечно, потребуются энергичные доработки для конвертации авиационной пушки в зенитную, но, думаю, проблема эта вполне решаема. В любом случае было бы обидно не попробовать применить в деле всё, что позволит повысить плотность средств ПВО.[31]

Размещение средств ПВО на армейских машинах имеет еще одно достоинство: сложность идентификации с воздуха. Таким образом, разместив на машинах средства ПВО в больших количествах, можно закрыть значительные территории, выдвигая их на направление возможных воздушных атак противника при достаточной степени секретности. Я не сомневаюсь, что для обнаружения средств ПВО противник будет активно применять пятую колонну в виде агрессивно настроенных меньшинств (национальных, политических и т. д.). В отличие от ЗСУ «Шилка» или «Тунгуска», чей характерный силуэт сможет легко идентифицировать даже ребенок, установка в тентованном армейском грузовике (или замаскированном под жёсткий КУНГ – кузов универсальный нормальных габаритов) доставит противнику немало головной боли: как определить, что в нём – живая сила, груз или установка. Такие машины, трудно отличимые от армейских грузовиков, могут идти в одной колонне с ними, потом снимается тент, раскладываются борта, и установка готова к бою.

Вообще-то подобные ЗУ состоят у нас на вооружении, моя идея заключается в их более широком применении. Поскольку в силу вышеупомянутых обстоятельств значительная часть личного состава сухопутных войск должна оказаться «без работы», на мой взгляд, следовало бы сделать профессию наводчика-оператора ЗУ если не самой массовой, то, по крайней мере, более распространённой, чем в настоящее время. В расчёт стоит включить несколько человек с ПЗРК (я уже упоминал о ПЗРК на джипах египетской армии), таким образом получаем полноценное подразделение ПВО со стрелково-пушечным и ракетным вооружением. Недостатки, конечно, есть: открытое расположение делает уязвимым наводчика оператора стрелково-пушечной установки. Но, я полагаю, при невысоком полёте в режиме огибания рельефа местности (особенно при сложном рельефе – холмистом, заросшим лесом, изрезанном оврагами) видимость пилота ударной машины тоже ограничена и, следуя рельефу местности, он выскочит прямо над установкой, что будет для него полной неожиданностью, не исключено, что он даже не заметит установки. К тому же установка не обнаружит себя демаскирующим излучением радиолокационной станции, поскольку при маловысотном полёте, как мне представляется, нужно не ловить его навстречу, а, укрывшись под стеной деревьев или склоном холма, работать в угон, когда машина уже проскочит вперёд.

То есть, прицельная станция наводит оружие уже на конечном участке на относительно небольшой угол горизонтальной наводки. Естественно, время пребывания самолёта в секторе обстрела будет достаточно ограничено, для чего и нужна высокая скорострельность и высокая плотность ПВО на местности. Когда самолёт уйдёт вперёд, пилоту будет уже поздно что-либо предпринимать; в случае работы по машинам, уходящим с задания, риск минимален, поскольку они уже израсходовали боекомплект; в случае работы по самолёт-снарядам вопрос вообще снимается, поскольку он не несёт бортового вооружения, разве что его специально не ведут на установку. Однако применять высокоточное дорогостоящее оружие по грузовику с зенитным пулеметом или автоматической пушкой будет накладно даже для очень богатого государства, цель подобного оружия – крупные промышленные и народнохозяйственные объекты. (Применение стрелково-пушечных установок для работы по пилотируемой авиации не кажется мне принципиальным, поскольку с этой задачей справятся расчёты ПЗРК. Стрелково-пушечные комплексы, использующие недорогие боеприпасы, по критерию «стоимость/эффективность» выгоднее применять по самолёт-снарядам, нежели более дорогостоящие самонаводящиеся ракеты. В то же время операторы ПЗРК, включённые в расчёт подобной установки, смогут защитить её от удара пилотируемой авиации).

Таким образом чётко распределяются задачи ПВО ВВС и сухопутных войск: мощные ЗРК ПВО работают по целям на дальних подступах, одновременно заставляя авиацию агрессора прижиматься к земле под огонь войсковых и ракетно-пулемётных комплексов. Авиация выполняет те же задачи, уничтожая самолёт-снаряды, подразделения сухопутных войск, привлекаемые для противодействия ВВС, распределённые с высокой плотностью на значительной территории, создадут высокую концентрацию средств ПВО на местности, не позволяя авиации агрессора чувствовать себя в безопасности. Зная примерно число мощных ЗРК, время перезарядки, время реакции, примерное расположение (в болото или на остров тягачи не загонишь!), продолжительность полётного времени самолётов ПВО, можно в определённой степени оптимизировать фактор риска (особенно в условиях небольшой страны). Но необходимость совершать полёты над сильно насыщенной средствами ПВО территорией сведёт к нулю подобные расчёты.

Таким образом, для всех найдётся работа и никто не будет излишне перегружен, вся (или почти вся) территория будет контролироваться (зоны ответственности лучше всего будет отводить в месте постоянной дислокации, в каких-то случаях это, к сожалению, повлечёт перевод всего подразделения), что позволит проводить оперативный поиск и обнаружение экипажей сбитых самолётов.

Конечно, назвав этот материал дискуссионным, автор предлагает заранее обсудить некоторые вопросы, обдумав их со всех сторон, рассмотреть все варианты и прийти к приемлемому результату, исходя из конкретных реалий современного мира. Что толку вздыхать о том, что кто-то там не хочет воевать, «как положено», жизнь такова, какова она есть, и с этим ничего не поделаешь.

Но, может, стоит подумать заранее, как действовать в этих самых современных реалиях, так сказать, заранее перекреститься, не дожидаясь пока не грянет с «решительной силой» какой-нибудь очередной «гром над равниной»?

А. П. Петров

Глава 6 ПОНИМАЮТ ЛИ ГЕНЕРАЛЫ УРОКИ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ?

Газета «Дуэль» получила свое название по основному принципу своей работы. Это газета дискуссионная и через номер устраивает «поединки», т. е. помещает рядом две статьи, посвященные одному и тому же вопросу, но с диаметрально противоположными ответами. На практике в редакцию редко попадают две такие статьи сразу, и одна из статей обычно берется из других изданий. В этом случае она никогда не сокращается в своих главных мыслях, не правится, из нее не изымаются части текста. Дуэль должна быть честной.

К 55-летию Победы в «Независимом военном обозрении» (№ 15, 2000 г.) была опубликована большая работа начальника Генштаба ВС РФЭ, генерала армии А. В. Квашнина и президента Академии военных наук, генерала армии М. А. Гареева, посвященная анализу начала и итогов прошлой войны. Я вступил с генералами в поединок по вопросу: «Понимают ли генералы уроки войны»?

В этой главе дана эта дуэль – сначала статья А. В. Квашнина и М. А. Гареева, а затем – моя.

Семь уроков Великой Отечественной

Их забвение сегодня недопустимо на стратегическом уровне руководства Вооруженными силами…

Первый урок

Он имеет отношение к согласованности военно-политической и военно-стратегической деятельности.

Почему в 1941 г. политическому и военному руководству не удалось адекватно оценить назревающую угрозу и подготовить Вооруженные силы к отражению агрессии? Главная причина в том, что Сталин, желая любой ценой оттянуть начало войны и исходя из исключительно политических соображений, отверг все предложения наркома обороны, начальника Генштаба, не разрешил привести войска в боевую готовность и изготовиться к отражению агрессии. Воспротивиться этому в те времена было практически невозможно.

Стратегическое управление начинается с определения целей и задач. Важно, чтобы войскам, направляемым на войну, руководство страны ставило четкие и конкретные задачи.

Вспомним 22 июня 1941 г. Сталин в директиву Генштаба о приведении войск в боевую готовность добавил слова: «…но не предпринимать никаких действий, могущих вызвать политические осложнения». Это дезориентировало войска. Действительно, если уж сам Верховный Главнокомандующий не знает, вступила страна в войну или нет, то как может командир полка вести бой, думая о непонятных ему политических последствиях.

Перед войной серьезная проблема возникла в связи с перемещением советских войск в Западные Белоруссию и Украину. В начале 1940 г. Семен Константинович Тимошенко вместе с Борисом Михайловичем Шапошниковым пытались убедить Сталина в нецелесообразности немедленной передислокации основного состава войск западных военных округов в новые районы, воссоединенные с Советским Союзом, поскольку они не были подготовлены для обороны и расположения войск.

В связи с этим предлагалось располагать на новых западных территориях только часть войск Красной Армии в качестве эшелона прикрытия, а главные ее силы иметь в прежних районах, чтобы основное сражение агрессору дать на заранее подготовленных оборонительных рубежах вдоль старой госграницы.

Однако Сталин расценивал это предложение как «политическое недомыслие военных», пояснив, что если мы будем располагаться на новых территориях только частью сил, то население будет считать советскую власть временной, да и преступно заведомо отдавать агрессору такие обширные территории. Затем пришлось отдавать противнику еще больше, в том числе в восточных районах, что только лишний раз свидетельствует о том, какие тяжелые последствия могут иметь игра в отвлеченную политику и излишне идеологизированный подход к военно-стратегическим вопросам.

Следовательно, важнейший вывод состоит в том, что политики в чистом виде не существует. Она жизненна только тогда, когда в органическом единстве учитывает весь комплекс факторов, обеспечивающих безопасность страны, – политико-дипломатические, экономические, идеологические, информационные и не в последнюю очередь оборонные. Последнее слово принадлежит политическому руководству. Но военное ведомство, Генеральный штаб обязаны активно участвовать в разработке предложений по военно-стратегическим аспектам политики.

Второй урок

Он касается прежде всего деятельности Наркомата обороны и Генерального штаба, связан с умением предвидеть назревающий характер вооруженной борьбы. Накануне войны были в основном обоснованные предположения о военно-политическом характере, масштабах, возможной продолжительности войны, необходимости сбалансированного сочетания различных видов оружия и родов войск. Но неправильно оценивался начальный период войны, недооценивалась стратегическая оборона.

Маршал Советского Союза Жуков отмечал: «При переработке оперативных планов весной 1941 г. практически не были полностью учтены особенности ведения современной войны в ее начальном периоде. Наркомат обороны и Генштаб считали, что война между такими крупными державами, как Германия и Советский Союз, должна начаться по ранее существовавшей схеме: главные силы вступают в сражение через несколько дней после приграничных сражений. Фашистская Германия в отношении сроков сосредоточения и развертывания ставилась в одинаковые условия с нами. На самом деле и силы, и условия были далеко не равными».

Формально возможность оборонительных действий не отрицалась. Но суть дела заключалась не в признании или непризнании обороны, а прежде всего в тех практических выводах и мероприятиях, которые из этого вытекают.

Во-первых, как показал опыт, следовало учитывать возможность внезапного нападения заранее отмобилизованного и изготовившегося к агрессии противника. А это требовало соответствующей системы боевой и мобилизационной готовности Вооруженных сил, обеспечивающей их постоянную высокую готовность к отражению такого нападения, более решительного скрытого наращивания боевой готовности войск.

Фактически накануне войны в 1941 г. подготовленность страны в целом к обороне и боеспособность Вооруженных сил были значительно выше, чем их боевая готовность. Поэтому всю мощь государства и армии в полной мере не удалось реализовать. Из этого должны быть извлечены уроки и для сегодняшнего дня.

В наше время при оборонительном характере военной доктрины значение своевременного приведения армии и флота в боевую готовность многократно возрастает. Ибо агрессор выбирает время нападения и заранее изготавливается для удара, а обороняющимся еще требуется время для приведения вооруженных сил в готовность для отражения агрессии.

Во-вторых, признание возможности внезапного нападения противника означало, что приграничные военные округа должны иметь тщательно разработанные планы оборонительных операций, так как отражение наступления превосходящих сил противника невозможно осуществить мимоходом, просто как промежуточную задачу. Для этого требуется ведение целого ряда длительных ожесточенных оборонительных сражений и операций. Если бы эти вопросы теоретически и практически были разработаны, взаимосвязаны, и такие планы были, то в соответствии с ними по-другому, а именно – с учетом оборонительных задач, располагались бы группировки сил и средств этих округов, по-иному строилось бы управление и осуществлялось эшелонирование материальных запасов и других мобилизационных ресурсов.

Готовность к отражению агрессии требовала также, чтобы были не только разработаны планы оборонительных операций, но и в полном объеме подготовлены сами операции, в том числе в материально-техническом и инженерном отношениях, чтобы они были освоены командирами и штабами. Совершенно очевидно, что в случае внезапного нападения противника не остается времени на подготовку таких операций. Но этого не было сделано в приграничных военных округах. В теории и практике оперативной подготовки в штабах и академиях оборона отрабатывалась далеко не так, как пришлось ее вести в 1941—1942 гг., а как вид боевых действий, к которому прибегают на непродолжительное время и на второстепенных направлениях, с тем чтобы отразить нападение противника в короткие сроки и самим перейти в наступление. Из этих ошибочных позиций исходили и при постановке задач войскам накануне и в начале войны.

Идея непременного перенесения войны в самом ее начале на территорию противника (причем идея, не обоснованная ни научно, ни анализом конкретной обстановки, ни оперативными расчетами) настолько увлекла некоторых руководящих военных работников, что возможность ведения военных действий на своей территории практически исключалась. Все это отрицательно сказалось на подготовке не только обороны, но и в целом театров военных действий в глубине своей территории.

Отсюда весьма важный вывод и для нашего времени, который сводится к тому, что при оценке характера новой войны нельзя исходить из модных идеологических установок, устоявшихся стереотипов и отвлеченных принципов, надо уметь разглядеть то новое, что она несет.

Третий урок

Он состоит в организации стратегического управления вооруженными силами. Исторический опыт показывает, что в мирное время должны быть приняты определенные решения, как будет осуществляться военно-политическое и стратегическое руководство. На учениях и тренировках вопросы управления в высшем звене должны систематически и практически отрабатываться. Но эти вопросы к началу войны не были решены.

Не был продуман даже вопрос, кто будет Главнокомандующим Вооруженными силами во время войны? Первоначально предполагалось, что им должен быть Нарком обороны. Но уже с самого начала войны эти функции взял на себя Сталин. До сих пор трудно понять, почему заранее не были подготовлены защищенные пункты управления для Главнокомандования, Наркомата обороны и Генштаба. Пришлось на ходу и экспромтом перестраивать организацию стратегического руководства применительно к военному времени. Все это не могло не сказаться отрицательно на управлении действующей армией.

Отрицательно сказывалась разобщенность наркоматов обороны и ВМФ. Неправильным было отношение к Генеральному штабу как основному органу стратегического управления Вооруженными силами. Нередко слова «Генеральный штаб» вызывали недоверие, употреблялись в пренебрежительном смысле; одно время необходимость такого органа вообще ставилась под сомнение. А те, кто допускал возможность существования Генштаба, представляли его себе не в виде творческого («мозга армии») и организующего органа, а как технический исполнительный орган или в виде «полевой канцелярии главнокомандования», которая не должна обладать директивными правами. Говорили, что директивные функции свойственны только буржуазному генштабу. В ряде случаев примерно такое же отношение было вообще к штабам. К сожалению, рецидивы таких настроений не изжиты до сих пор.

Даже после преобразования штаба РККА в Генштаб в 1935 г. из его ведения были изъяты вопросы формирования военно-технической политики, оргструктуры и комплектования Вооруженных сил. В частности, организационно-мобилизационными вопросами ведало управление, подчиненное заместителю наркома Ефиму Афанасьевичу Щаденко, что привело к недостаточной согласованности мероприятий по данным видам деятельности и решению их другими ведомствами Наркомата обороны в отрыве от оперативно-стратегических задач.

Главное разведывательное управление РККА начальнику Генштаба не подчинялось (начальник ГРУ был заместителем Наркома обороны), фактически же оно подчинялось самому Сталину. Очевидно, что Генштаб не мог полноценно решать вопрос стратегического применения Вооруженных сил без своего разведоргана.

В Наркомате обороны не было ни единого органа управления тылом, службы снабжения подчинялись наркому и его различным заместителям. Пагубную роль сыграли репрессии против военных кадров.

Всю систему управления Вооруженными силами лихорадила чехарда с непрерывными перестановками руководящего состава в Центральном аппарате и военных округах. Так, за пять предвоенных лет сменилось четыре начальника Генштаба. За полтора года перед войной, в 1940—1941 гг., пять раз (в среднем через каждые 3—4 месяца) сменялись начальники управления ПВО, с 1936-го по 1940 г. сменилось пять начальников разведывательного управления и др. Поэтому большинство должностных лиц не успевало освоить свои обязанности, связанные с выполнением большого круга сложных задач. 

Слабость стратегического руководства фронтами в начале войны пытались компенсировать созданием в июле 1941 г. главкоматов северо-западного, западного и юго-западного направлений, но это еще больше усложнило управление войсками, и от них вскоре пришлось отказаться.

Во всех звеньях слабо была организована связь, особенно радио. В последующем это привело к тому, что проводная связь во фронтах, армиях, дивизиях была нарушена противником в первые же часы войны, что в ряде случаев привело к потере управления войсками.

Казалось бы, чем выше стоит орган управления, тем у него сложнее обязанности. И вышестоящие инстанции должны овладевать искусством управления войсками не меньше, чем нижестоящие. Но, к сожалению, все происходило наоборот.

Оглядываясь в прошлое, с удивлением приходится отмечать, что за все предвоенные годы не было проведено ни одного учения или военной игры, где органы стратегического руководства выступали бы в роли обучаемых и тренировались в выполнении своих обязанностей во время войны. Полноценные командно-штабные учения с привлечением войск не проводились также с управлениями фронтов и армий. На окружных маневрах войсками обеих сторон руководили сами командующие войсками округов, где ни они, ни их штабы не могли получить практику в управлении войсками применительно к фронтовым условиям. На одном из заседаний Реввоенсовета в середине 30-х гг. Иона Эммануилович Якир обратился с просьбой провести несколько учений под руководством Михаила Николаевича Тухачевского или других заместителей наркома обороны, привлекая командующих войсками округов и их штабы в качестве обучаемых фронтовых управлений. «Хотелось бы, – говорил он, – проверить, как мы будем управлять армиями в первые дни войны». Но это предложение, как и многие другие, наркомом обороны Ворошиловым было отклонено. В результате Генштаб, фронтовые и армейские управления вышли на войну недостаточно подготовленными.

Были допущены существенные изъяны в стратегическом планировании и создании группировок войск на важнейших направлениях.

В связи с тем, что государственные границы были продвинуты вперед до 300 км, существующие стратегические и мобилизационные планы устарели и не соответствовали изменившимся условиям обстановки. В 1941 г. были подготовлены новые планы.

Согласно планам общая схема действий советских войск сводилась к следующему: армии первого эшелона должны были отразить наступление противника. В случае его прорыва механизированные корпуса имели задачу ликвидировать прорвавшиеся группировки. С окончанием отмобилизования и подходом второго стратегического эшелона планировался переход в общее наступление с решительными целями. К 15 мая 1941 г. в Генштабе были разработаны предложения по упреждению противника в переходе в наступление, когда это позволят условия обстановки, но данные соображения не были приняты. В то время это было и невозможно.

М. Н. Тухачевский

А. В. Квашнин

И. Э. Якир

В планировании стратегического развертывания важное место занимала организация прикрытия госграницы. Для ее осуществления в Генштабе и штабах военных округов были разработаны «Планы обороны государственной границы». Уточненная директива по этому вопросу была дана округам в начале мая. Окружные планы были представлены в Генштаб 10—20 июня 1941 г. Окончательную разработку мобилизационного плана (МП-41) намечалось завершить до 20 июля 1941 года.

Анализ имеющихся в Генштабе документов показывает, что все приграничные военные округа получили задачи на прикрытие госграницы и оборону. Никакие директивы округам на упреждающие действия не разрабатывались и до них не доводились.

Генштабом не была разработана четкая система приведения войск в высшие степени боевой готовности. Оперативные и мобилизационные планы были недостаточно гибкими. Они не предусматривали промежуточных степеней наращивания боевой и мобилизационной готовности войск, а также поочередного приведения их в боевую готовность. Войска должны были оставаться в пунктах постоянной дислокации или сразу полностью развертываться. Более совершенной была система оперативных готовностей, установленная в ВМФ. Но Генштаб не обратил на это внимание.

Четвертый урок

Он целиком относится к области военного строительства и свидетельствует о том, что его потребности нельзя рассматривать изнутри, их необходимо соотносить с реальной оценкой существующих военных угроз. От этого зависит ответ на вопросы: к какой войне следует готовить Вооруженные силы и какие оборонные задачи предстоит им решать?

В 30-е гг. наиболее вероятными противниками становятся Германия и Япония. После Второй Мировой в условиях глобального противостояния не было другой альтернативы, как готовиться к мировой войне с применением всех имеющихся сил и средств. Ныне с окончанием холодной войны первоочередной задачей является подготовка к локальным войнам и вооруженным конфликтам.

Но нельзя сбрасывать и возможность крупномасштабной региональной войны. Если даже на сегодня нет непосредственной угрозы, ее нельзя исключать в перспективе и, следовательно, надо заблаговременно готовиться. Без отработки вопросов подготовки и планирования полномасштабных военных операций деградируют органы управления и офицерские кадры.

Война может возникнуть в результате разрастания более мелких конфликтов. К тому же ограниченность локальных войн относительна. Например, в войне в зоне Персидского залива участвовало 12 тыс. артиллерийских орудий, 10 тыс. танков – в 1,5 раза больше, чем в Берлинской операции.

С учетом всего этого наиболее актуальной задачей становится обеспечение экономности и эффективности военного строительства. Как известно, в области строительства Вооруженных сил в З0-е гг. была проведена огромная работа. Но эффективность ее оказалась значительно ниже из-за нерационального использования имевшихся ресурсов. Было перепроизводство старой техники и опоздание с развертыванием производства новых танков, самолетов и др. Слишком часто менялась оргструктура войск. Танки, самолеты были распылены по множеству новых формирований, и в результате большинство соединений оказались недостаточно укомплектованными и боеспособными.

К началу войны не отвечали интересам ведения оборонительных операций базирование авиации и расположение складов с материальными запасами. Аэродромы строились в непосредственной близости от границы, базирование самолетов на них было крайне скученным. Практически разработка оперативных и мобилизационных планов в армиях и дивизиях не была закончена.

Кроме того, планы были рассчитаны на выполнение задач полностью укомплектованными объединениями и соединениями, а реально полное отмобилизование и развертывание войск до начала войны не было проведено.

Генеральный штаб на современном этапе стремится учесть эти уроки и сделать для себя необходимые выводы в строительстве и подготовке Вооруженных сил в соответствии с утвержденными президентом РФ В. В. Путиным Концепцией национальной безопасности и новой военной доктриной.

После войны у нас сложилось пять видов Вооруженных сил. Возникли новые задачи, и для срочного их решения на первых порах считалось более легким создание новых видов ВС и органов управления, чем преобразование старых. Но в свете современных условий и сам Жуков посмотрел бы на все это другими глазами. Все соглашаются, что 5-миллионная и миллионная армия не могут быть в одной и той же организационной структуре, иметь те же органы управления, то же количество вузов, НИИ и др. Но чуть ли не каждый считает: все надо менять, но только не трогать его ведомство или академию.

Если так подходить, то военная реформа, которую все требуют, будет буксовать. Хотя в последние годы немало уже сделано. Преобразованы РВСН, осуществлено объединение ВВС и войск ПВО. В Сухопутных войсках создан ряд соединений постоянной боевой готовности, которые в целом успешно выполняют поставленные задачи в Чечне. Но эту работу надо продолжать. Прежде всего нужно конкретно решить вопрос, как при сокращении численности ВС, распаде оборонной промышленности, негативном отношении общества к военной службе, отсутствии средств на боевую подготовку приобрести новое качество в боеспособности армии и флота? При этом надо обязательно учитывать реальные финансово-экономические возможности страны, но не приспосабливаться только к ним. Реформа в масштабе государства должна предусматривать и создание необходимой для обороны экономической основы. Ибо если встанет вопрос о жизни и смерти государства, то для обороны страны придется задействовать столько средств, сколько потребуется.

При этом в первую очередь необходимо учитывать оперативно-стратегические соображения, определяющие предназначение, организационную структуру и методы управления, а не рассматривать только с точки зрения внутренних потребностей того или иного вида Вооруженных сил. Например, необходимость реорганизации структуры ПВО определяется не недооценкой этого вида ВС, а возросшим значением борьбы с воздушным противником.

Пятый урок

Связан с единством управления всеми силами и средствами.

Во время войны, особенно при обороне больших городов, остро встал вопрос о необходимости согласованного применения всех видов войск (Сухопутных войск, ВВС, ВМФ) и военных формирований различных ведомств (пограничных, НКВД, др.) и единого управления ими при решении общих оборонных задач. Нежелание подчиняться этим интересам, стремление действовать обособленно приводило к тяжелейшим последствиям. Для преодоления этой разобщенности Жукову и другим военачальникам приходилось прибегать к суровым мерам. Чтобы не прибегать к таким крайним мерам во время войны, решениями президента РФ предписано еще в мирное время Генеральному штабу совместно с руководителями соответствующих ведомств планировать и координировать их согласованные действия, а также подчинение всех сил и средств командующим войсками округов при выполнении совместных задач. Речь не идет, как это иногда пытаются изобразить, об изъятии их из подчинения соответствующих ведомств. Их административное подчинение при решении повседневных функций остается незыблемым. Дело состоит лишь в том, что в интересах большей организованности и эффективного применения всех сил и средств для выполнения оборонных задач их действия должны быть и согласованы, и скоординированы общевойсковыми командованиями на ТВД, отвечающими за дело организации обороны в целом.

Шестой урок

Огромно и значение разведки. После войны много писали и говорили о том, что разведчики своевременно докладывали об основных мероприятиях по сосредоточению германских войск у советских границ и их подготовке к наступлению. Действительно, так. Но при этом излишне упрощается обстановка того времени и не учитывается, что поступали не только донесения, подтверждающие подготовку к нападению на СССР, но и данные, которые опровергали подобные сообщения. Не обходилось, как всегда, и без угодничества, когда ответственные должностные лица старались докладывать только те сведения, которые «устраивали» руководство. Начальник разведки Красной Армии Голиков, с одной стороны, докладывал о новых сосредоточениях германской армии, а с другой – делал вывод о дезинформационном характере этих данных. Берия, ставя под сомнение доклады советского посла и военного атташе из Берлина о сосредоточении у советских границ 170 дивизий, заверял: «Я и мои люди, Иосиф Виссарионович, твердо помним Ваше мудрое предначертание: в 1941 году Гитлер на нас не нападет».

Обстановка складывалась крайне запутанная и неоднозначная также вследствие того, что со стороны не только фашистского командования, но и западных стран действительно осуществлялась широкомасштабная дезинформация. Англо-французской и германской разведками советскому руководству поставлялась информация о приготовлениях к нападению со стороны Германии, а последней – о советских военных приготовлениях. Руководством страны не без некоторого основания все это воспринималось как стремление спровоцировать германо-советское столкновение.

Все вышесказанное говорит о том, насколько важно для разведки не только своевременно добывать различные данные о противнике, особенно накануне войны, но и умело обобщать и обрабатывать их, отсеивая действительные сведения от мнимых, объективно докладывать, какими бы неприятными они ни были, а со стороны руководства – правильно их оценивать. В прошлом не раз оказывалось, что для объективной оценки и доклада некоторых разведданных порой требуется не меньше мужества и смелости, чем разведчику, действующему в расположении противника.

Самая хорошая разведка без искусства глубокого анализа обстановки и умелого использования его выводов не может обеспечить эффективность принимаемых решений и действий. «Нет ничего проще, – писал Жуков, – чем, когда уже известны все последствия, возвращаться к началу событий и давать различного рода оценки. И нет ничего сложнее, чем разобраться во всей совокупности вопросов, сведений и фактов непосредственно в данный исторический момент». И об этом мы всегда должны помнить.

Седьмой урок

Это выводы, относящиеся к военным потерям. Победу, достигнутую в Великой Отечественной войне, в некоторых СМИ пытаются поставить под сомнение из-за наших действительно больших потерь. Но все же они не такие, как это изображается. Военные потери за время войны составляют 8,6 млн. человек, а фашистской армии и ее союзников – 7,2 млн. человек. Разница около 1,5 млн. образовалась за счет истребления советских военнопленных (в плен к фашистам попало около 4,5 млн. человек, а возвратилось после войны только около 2 млн. человек). Сбрасывается со счетов и то обстоятельство, что в конце войны вся германская и японская Квантунская армии в полном составе капитулировали перед нашими Вооруженными силами.

Вопрос о военных потерях стоит остро и сегодня в связи с событиями на Северном Кавказе. Извлекая уроки из прошлого, стоит напомнить, что в Советской Армии еще до войны все было пропитано идеей «воевать малой кровью и только на чужой территории». Но на деле, особенно на высшем военно-политическом уровне, не все для этого делалось. С другой стороны, в ультрасовременных призывах воевать почти без потерь проглядывается больше элементов демагогии и спекуляции, чем подлинной заботы о людях. Ибо, как показал исторический опыт, любая военная операция, основанная не на реальных расчетах, а на идеологизированных лозунгах, оборачивается на деле еще большими жертвами и потерями.

Из всего этого для современных российских офицеров можно сделать следующие выводы.

Во-первых, нам как победителям в минувшей войне надо самим более критически оценивать собственный прошлый опыт. И действительно признать, что в старой русской и в Советской Армии не всегда было принято строго спрашивать за потери. Требовательность в этом отношении к себе и своим подчиненным необходимо всемерно культивировать и воспитывать.

Во-вторых, уяснить, что сбережение людей в боевой обстановке и сокращение неизбежных на войне потерь достигается не отвлеченными пожеланиями и призывами. Самое главное в этом деле – ответственный подход к организации и ведению операций, тщательная подготовка каждого боя. Разумеется, подготовка ВС должна быть ориентирована на характер вооруженной борьбы будущего. Но никогда не могут устареть методы проявления творчества при выполнении боевых задач.

В заключение следует подчеркнуть, что Великая Отечественная война была суровым испытанием как для Вооруженных сил, так и для системы стратегического руководства ими. В целом они это испытание выдержали. Но нельзя забывать и о том, как трудно мы шли ко всему этому и к нашей Победе. Новому поколению военных руководителей необходимо критически осмыслить прошлый опыт, творчески его использовать. Но мы обязаны по крайней мере не хуже решать современные задачи обороны страны, чем это удалось нашему старшему поколению.

А. В. Квашнин,

М. А. Гареев

Генералам война не нужна

Экзамен генералов

В связи с тем, что начальник Генерального Штаба Российской Армии, генерал армии А. В. Квашнин предпринял решительные действия по ликвидации в России Ракетных войск стратегического назначения, интересна не только тема того, предатель ли он, но и вопрос его военной компетенции – насколько он понимает военное дело?

Просто надо вспомнить Тухачевского и предвоенных «теоретиков». Казнили их за измену, но потом были вопли, что казнили, дескать, военных гениев. Чтобы это не повторилось, интересно рассмотреть военный гений Квашнина заблаговременно, до возникновения дела об измене.

Это возможно, поскольку Квашнин с этой точки зрения совершил глупость – подписал вместе с другим генералом армии, самым большим военным теоретиком нынешней России Махмудом Гареевым, статью для «Независимого военного обозрения» под названием «Семь уроков Великой Отечественной».

Если бы эти генералы понимали, что делают, то вряд ли бы на это решились. Ведь ответ на эти уроки или, вернее, отсутствие правильных ответов – это их письменная экзаменационная работа на аттестат военной зрелости. Нужно ли им было выходить на такое публичное позорище?

Мошенники

Думаю, что статью написал какой-нибудь полковник из ведомства Гареева (станут генералы белы руки о бумагу марать), а Квашнин и Гареев ее только подписали. Но ведь надо было ее прочесть и попытаться понять! А то ведь в статье мысль, утвержденная в одном месте, подвергается опровержению через пару абзацев. Давайте рассмотрим несколько таких моментов, которые генералы просто не могут не понимать, иначе они не только не генералы, но и не военные люди.

Вот в начале генералы пишут:

«Стратегическое управление начинается с определения целей и задач. Важно, чтобы войскам, направленным на войну, руководство страны ставило четкие и конкретные задачи. 

Вспомним 22 июня 1941 г. Сталин в директиву Генштаба о приведении войск в боевую готовность добавил слова: «…но не предпринимать никаких действий, могущих вызвать политические осложнения». Это дезориентировало войска. Действительно, если уж сам Верховный Главнокомандующий не знает, вступила страна в войну или нет, то как может командир полка вести бой, думая о непонятных ему политических последствиях».

Во-первых, 22 июня 1941 г. Сталин не был Главнокомандующим. Во-вторых, как глава страны – неагрессора может узнать, что его страна вступила в войну, если ее границы еще не нарушены, а нота о начале войны еще не поступила? В-третьих (специально для начальника Генштаба Квашнина), с каких это пор генштабы адресуют свои директивы командирам полков?

Теперь приведем полностью директиву, из которой генералы якобы взяли цитату, приписанную Сталину.

«21 июня 1941 г.

1. В течение 22—23 июня 1941 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдОВО. Нападение может начаться с провокационных действий.

2. Задача наших войск – не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения.

Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности. Встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников.

П Р И К А З Ы В А Ю:

а) в течение ночи на 22 июня 1941 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;

б) перед рассветом 22 июня 1941 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;

в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскированно;

г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;

д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.

Тимошенко, Жуков»

Во-первых. Где здесь слова, процитированные Квашниным и Гареевым в своей статье? Ведь эти мошенники извратили смысл фразы, вырвав ее из контекста: смысл «не поддаваться ни на какие провокации» заменен запретом на действия: «не предпринимать никаких действий».

Во-вторых. Эту телеграмму, данную в войска в ночь на 22 июня, гордым именем «директива о приведении войск в боевую готовность» назвал Жуков, но ведь из текста видно, что приказ о приведении войск в боевую готовность был отдан раньше, поскольку «быть в полной боевой готовности» стоит в преамбуле, а не в приказной части.

Для того, чтобы быть готовыми к бою, корпуса и дивизии войск прикрытия границы должны были выдвинуться из мест своей постоянной дислокации в те районы, где они должны вступить в бой. Эти районы были им указаны заранее, а соответствующие приказы находились в секретных пакетах, которые командиры могли вскрыть только по приказу предсовнаркома (главы государства) или наркома обороны.

К. К. Рокоссовский, чей мехкорпус находился глубоко в тылу, в 300 км от границы, действительно получил утром 22 июня 1941 г. такой приказ, но это был приказ только на вскрытие секретного пакета, и именно в нем, в этом секретном пакете, а не в телеграмме, содержалась директива о приведении его корпуса в боевую готовность. Рокоссовский пишет о содержании секретного пакета: «Директива указывала: немедленно привести корпус в боевую готовность и выступить в направлении Ровно, Луцк, Ковель».

Получается, что у России сегодня такой начальник Генштаба, который не понимает элементарных вещей, – как поднимаются войска по боевой тревоге…

Как это было

Но вернемся к данной выше телеграмме от 22 июня. Где в ней приказ на вскрытие секретных пакетов? Его нет, поскольку соединениям, дислоцированным у границы, и флотам он был отдан ранее – 18 июня, за четыре дня до начала войны. И в телеграмме от 21 июня приказ от 18 июня лишь подтверждается и дополняется приказом привести в боевую готовность все части округов, включая те, что раньше не были в эту готовность приведены, скажем, части ПВО, но пока без мобилизации дополнительных пожарных, бойцов истребительных отрядов и т. д. 

Главный смысл этой телеграммы не в поднятии войск по тревоге, а в предупреждении их не поддаваться на провокацию. Ведь немцы поводом к войне с Польшей объявили свою собственную провокацию, якобы захват поляками радиостанции на территории Германии.

События предвоенных месяцев развивались так. В начале мая нарком обороны и Генштаб дали приказ пограничным округам подготовить планы отражения немецкого удара (прикрытия границы). К середине июня эти планы были готовы и в них, в частности, были предусмотрены контрудары на немецкой территории и бомбежка железнодорожных узлов и мостов в Польше (генерал-губернаторстве) и Восточной Пруссии. Сталин, естественно, опасался, что если не предупредить войска, то после первого же обстрела немцами советской границы наши бомбардировщики вылетят бомбить Варшаву и Кенигсберг, и эта бомбежка будет немцами предъявлена миру как агрессия и повод к войне. Отсюда и телеграмма о том, чтобы не поддаваться на провокации. Но к приведению войск в боевую готовность она не имеет отношения. Повторяю, такой приказ был дан 18 июня. Это подтверждают и специально собранные воспоминания уцелевших генералов тех дней, и их рапорты об исполнении этого приказа. При Хрущеве и Жукове все это было извращено, мемуары писались соответственно: скажем, нарком ВМФ Кузнецов утверждает, что он тайно от Сталина и Тимошенко привел флот в боевую готовность. Это и само по себе смешно, но главное, есть рапорт командующего Балтфлотом Трибуца, в котором он докладывает о приведении флота в боевую готовность не Кузнецову, а командующим Прибалтийским и Ленинградским военными округами – тем, от кого он получил этот приказ.

Повторяю, единственный, кто не привел войска в боевую готовность, был командующий Западным военным округом генерал армии Павлов. Вопреки приказу от 18 июня этот изменник войска даже с зимних квартир в летние лагеря не вывел – подставил их немцам.

Но вернемся к мысли генералов об отсутствии «четких» задач. Если войскам было приказано разработать планы отражения немецкого удара, если они эти планы до начала войны разработали и утвердили у наркома обороны, то как же Квашнин и Гареев могут утверждать, что «руководство страны» приграничным округам не «ставило четкие и конкретные задачи»? Вы скажете, что эти генералы просто малограмотны, истории не знают и ничего про эти планы не слыхали, вот и пишут так, как Жуков сказал.

Ничуть не бывало. В «третьем уроке» Квашнин и Гареев, как говорится, «не моргнув глазом», сами себя опровергают: «…в Генштабе и штабах военных округов были разработаны „Планы обороны государственной границы“. Уточненная директива по этому вопросу была отдана округам в начале мая. Окружные планы были представлены в Генштаб 10—20 июня 1941 г.».

Из подобных противоречий статьи следует, что наши военные гении Квашнин и Гареев не способны понять, что именно написано в газетной статье даже на темы их профессии – на военные. Иначе бы они какой-то из этих двух противоречащих друг другу эпизодов убрали.

Разведка и игры

Поэтому дальнейшие военные «открытия» этой генеральской работы уже не должны никого удивлять. Несколько примеров.

«Главное разведывательное управление РККА начальнику Генштаба не подчинялось (начальник ГРУ был заместителем Наркома обороны), фактически же оно подчинялось самому Сталину. Очевидно, что Генштаб не мог полноценно решать вопрос стратегического применения вооруженных сил без своего разведоргана», – утверждают генералы.

Как сегодня, так и тогда главным было не то, от кого поступают разведданные, а есть ли в Генштабе, комплектуемом уже давно офицерами Арбатского военного округа, люди, способные проанализировать эти данные. Скажем, Берия непрерывно предупреждал НКО и Генштаб о сроках нападения немцев не менее точно, чем родной Генштабу Рихард Зорге, и без той дезинформации, которую Зорге без комментариев оставлял в своих телеграммах.

Только 21 июня ведомство Берии переправило Тимошенко радиограмму от резидента в Риме:

«Вчера в МИД Италии пришла телеграмма итальянского посла в Берлине, в которой тот сообщает, что высшее военное немецкое командование информировало его о начале военных действий Германии против СССР между 20 и 25 июня сего года. Тит». А Жукову было переслано донесение пограничников НКВД: «Германская разведка направляет свою агентуру в СССР на короткие сроки – три-четыре дня. Агенты, следующие в СССР на более длительные сроки – 10—15 суток, инструктируются о том, что в случае перехода германскими войсками границы до их возвращения в Германию они должны явиться в любую германскую часть, находящуюся на советской территории».

Кстати, Зорге, видимо, не знал, что Квашнин с Гареевым выделили ГРУ из состава Генштаба, поэтому его радиограммы адресованы: «Начальнику разведывательного управления Генштаба Красной Армии» (к примеру, от 17 июня 1941 г.).

Радиограмма от Р. Зорге

Или вот такое историческое открытие Квашнина и Гареева:

«Идея непременного перенесения войны в самом ее начале на территорию противника (причем, идея необоснованная ни научно, ни анализом конкретной обстановки, ни оперативными расчетами) настолько увлекла некоторых руководящих военных работников, что возможность ведения военных действий на своей территории практически исключалась. Все это отрицательно сказалось на подготовке не только обороны, но и в целом театров военных действий в глубине своей территории».

Интересно было бы услышать фамилии «некоторых руководящих работников», поскольку нет ни единого документа о том, что кто-то в то время действительно исключал территорию СССР из зоны военных действий. В начале 1941 г. были проведены две военные игры, о чем известно и историкам, и любителям, т. к. о «выигрыше» в одной из них оповестил весь мир Жуков в своих мемуарах. Так вот, по условиям игры война велась не на территории Польши или Германии, а на территории Белоруссии и Украины.

А что касается подготовки театров военных действий на своей территории, то в сборнике документов «Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне», М., 1995 г. можно прочесть на стр. 35 (т. 1):

«В ноябре 1939 г. в связи с изменением западной границы оставшиеся в тылу УР были упразднены, их боевые сооружения законсервированы. При этом строительство укрепрайонов разворачивалось у новой западной границы. С лета 1940 г. началось возведение 20 УР, которые занимали две полосы обороны общей глубиной до 20 км.

Строительство новых УР велось высокими темпами. Но объем работ был слишком велик, и промышленность не успевала обеспечивать строительство УР материалами, оборудованием и вооружением. Поэтому оборонительные сооружения вводились в строй с опозданием, по упрощенной схеме, порой без достаточного вооружения.

К началу войны удалось построить около 2500 железобетонных сооружений (дотов), но из них лишь около 1000 получили артиллерию. В остальных устанавливались пулеметы. Поэтому весной 1941 г. Главным военным советом было решено сохранить старые укрепленные районы как рубеж оперативной обороны и содержать их в боевой готовности. Однако к 22 июня 1941 г. привести старые УР в полную боевую готовность не удалось».

Стратеги

Кстати, далее генералы пишут: «Оглядываясь в прошлое, с удивлением приходится отмечать, что за все предвоенные годы не было проведено ни одного учения или военной игры, где органы стратегического руководства выступали бы в роли обучаемых и тренировались в выполнении своих обязанностей во время войны».

То ли они не слышали об упомянутых военных играх, которыми в присутствии Сталина руководил нарком обороны, начальник Генштаба и высшее руководство РККА. а играл будущий начальник Генштаба Жуков и будущие командующие фронтами, то ли Квашнин и Гареев этих должностных лиц не считают членами «стратегического руководства». Правда, в другом эпизоде они «стратегическим руководством» считают и более низкие инстанции: «Слабость стратегического руководства фронтами в начале войны пытались компенсировать созданием в июле 1941 г. главкоматов северо-западного, западного и юго-западного направлений, но это еще больше усложнило управление войсками, и от них вскоре пришлось отказаться».

Какое такое «стратегическое руководство фронтами», если фронт – это объединение, способное победить только во фронтовой операции? Видимо, для Квашнина и Гареева стратегия, оперативное искусство и тактика одно и то же. А вероятнее всего для них «стратегия» – это такое умное военное слово, которое генерал тем чаще должен употреблять, чем больше звезд у него на погонах.

Кстати, упомянутые генералами «направления» были импровизацией от безвыходности – оттого, что Генеральный штаб во главе с Жуковым явил стране свой полный маразм и неспособность руководить фронтами. Существовали они до тех пор, пока Сталин не подобрал в Генштаб более-менее толковых генералов. До этого момента направления себя полностью оправдали. Осенью 1941 г. именно направления, а не Генштаб, добивались основных успехов: Северо-Западное направление под командованием Ворошилова под Сольцами и Юго-Западное под командованием Тимошенко под Ростовом и Ельцом. Тимошенко, аккумулировав силы Юго-Западного и Южного фронтов, сумел разгромить 1-ю танковую армию Клейста группы немецких армий «Юг», освободив Ростов, а под Ельцом окружил и полностью уничтожил пехотный корпус группы немецких армий «Центр». Этот опыт был настолько хорош, что одно время и в послевоенном СССР были попытки создать штабы таких направлений заранее, в мирное время.

Генералы Квашнин и Гареев упрекают Сталина в том, что он, дескать, не дал располагать войска далеко-далеко от границы. В этой критике весь «стратегический талант» генералов, как на ладони. Ведь стратегия – это наука и искусство выиграть войну. Но чтобы ее выиграть, нужны люди в армию и в военную экономику, нужно оборудование и сырье для этой экономики. Да как же вы выиграете войну, если вы заведомо без боя отдаете врагу и людей, и сырье, и оборудование?! Я уже не говорю о том, о чем сказал Сталин – о морально-политических последствиях.

Но главное, при заданном Сталиным расположении наших войск план немцев «Барбаросса» получился только в центре советско-германского фронта – там, где немцев ждал предатель Павлов. Ни на юге, ни на севере немцы не смогли, как планировали, ни окружить, ни нанести более-менее решающее поражение нашим войскам. Наши войска отступали, эвакуируя людей, заводы, скот.

Как при таких «военных открытиях» оценить двух главных теоретиков, двух стратегов нынешней Эрэфии?

Связь

Попробую похвалить. С 1996 г. «Дуэль» активно пытается привлечь внимание военных историков к тому, что главная техническая причина тяжелых потерь в той войне – отсутствие радиосвязи в современном для того времени виде и качестве. 

Лед тронулся: Квашнин и Гареев, наконец, помянули о связи, но не как об основной технической причине поражений начала войны, а как о незначительном недостатке. Да военные ли они? Ну чего стоят все их многословные разговоры об управлении войсками, если о взятии немцами Минска советское правительство узнало из сообщений зарубежных радиостанций, а начальник Генштаба Жуков на тот момент и этого не знал?

И ведь эта причина и по сей день не исправлена, этот урок до сих пор в голову московских генералов не вошел. Сегодня положение со связью в Чечне у нас чуть ли не такое же, как и в 1941 г.

Статьи в «Дуэли» на военные темы не обсуждаются ни военными, ни историками в остальных СМИ. Но «Дуэль» очень популярна в бесцензурном Интернете, там эти статьи обсуждают очень живо. Вот образец; на конференции по обсуждению проекта сборника «Дуэли» под условным названием «Para bellum» выступает некто Павел Павлов: «А что взять с Мухина – он, блин, публицист, но по поводу роли связи в армии правильно написал. Без взаимодействия подразделений на войне делать нечего. Тут познакомился с одним парнем, который воевал в первую чеченскую в спецназе ВВ, так он рассказывал, что, например, у разведгрупп, уходивших в горы, связи толком не было с командованием. И уходят ребята в неизвестность. Случись что – только на себя надеются.

Или еще случай: сидят ВВ-шники на позициях, вдруг в нескольких километрах стрельба, ничего непонятно. Командир со штабом связался – там ничего не знают. Штаб говорит (стрельба под вечер разыгралась): завтра с утра вышлите разведку, может, два тейпа чего не поделили (рассказывал, что и такое там бывало). А оказалось, что «чехи» мотострелков в засаду поймали и разнесли к чертовой матери. А у них ни с кем связи толком не было, они даже не знали, что рядом с ними ВВ-шники были, а те не знали, что колонна мотострелков там пойдет, думали, там наших нет. Наутро разведка только трупы и считала.

Вот и роль связи на войне. Просто у меня сложилось впечатление по нашим историческим книгам – роль связи историками как-то обходится. Столько-то немцы побили, столько-то мы бросили, а почему не оборонились? Все лепечут заученное – «внезапность, внезапность"… А потому и не оборонились, что правая рука не ведала, что делает левая». 

До солдат роль связи, как видите, доходит, осталось посадить в Москве вместо Квашнина и Гареева таких генералов, чтобы и до них дошло.

Не чета вам

И еще хотел бы остановиться на моральной беспринципности Квашнина и Гареева. Вот они упомянули о некой «записке Берия» Сталину о том, что немцы, якобы, в 1941 г. не нападут. Эта записка – очень старая и тупая фальшивка, сфабрикованная, видимо, еще Волкогоновым. Квашнин с Гареевым даже постеснялись привести ее полностью. Выглядит эта фальшивка в воспроизведении писателя В. Карпова так:

«21 июня 1941 года. …Я вновь настаиваю на отзыве и наказании нашего посла в Берлине, который по-прежнему бомбардирует меня дезинформацией о якобы готовящемся Гитлером нападении на СССР. Он сообщил, что это «нападение» начнется завтра…

То же радировал и генерал-майор В. И. Тупиков, военный атташе в Берлине. Этот тупой генерал утверждает, что три группы армий вермахта будут наступать на Москву, Ленинград и Киев, ссылаясь на свою берлинскую агентуру. Он нагло требует, чтобы мы снабдили этих врунов рацией…

Начальник разведуправления, где еще недавно действовала банда Берзина, генерал-лейтенант Ф. И. Голиков жалуется на посла и на своего подполковника Новобранца, который тоже врет, будто Гитлер сосредоточил 170 дивизий против нас на нашей западной границе…

Но я и мои люди, Иосиф Виссарионович, твердо помним Ваше мудрое предначертание: в 1941 году Гитлер на нас не нападет!..»

Во-первых. Берия был наркомом внутренних дел, а послы подчинялись наркому иностранных дел – очень жестокому с подчиненными человеку – В. М. Молотову. Исключено, чтобы послы напрямую переписывались с чужим ведомством, да и любое другое ведомство информирует кого-либо вовне только через первых руководителей. Вот я приводил доклады разведчиков Берия и пограничников, – тех, кто в фальшивке названы «мои люди», – о начале войны 20—25 июня, переданные Тимошенко и в Генштаб. Но эти сведения были переданы в наркомат обороны не самими разведчиками и пограничниками, а замом Берия. Фальсификатор, когда стряпал эту записку, этого не понимал.

Л. П. Берия

Второе. Это «руководитель государства» Путин может держать в начальниках Генштаба и президентах военной академии людей, которые, читая второй абзац, не помнят, что читали в первом. Но как Сталин мог держать на посту наркома ВД человека, который утром отправил в Генштаб предупреждение своих разведчиков и пограничников о нападении немцев, а в обед – записку Сталину с просьбой наказать тех, кто об этом предупреждает?

И, наконец, о стиле записки. Да, эта записка в стиле Волкогонова, Гареева, Квашнина, готовых заискивать по очереди перед всеми: Брежневым, Горбачевым, Ельциным и т. д. Но ведь Берия – не они. Он Сталину в деловых бумагах никогда не льстил, никогда не употреблял даже общепринятых оборотов типа «уважаемый товарищ…»

Вот, скажем, накануне войны Сталин послал обоих своих сыновей в армию. Осенью 1938 г. его сын Василий поехал в Качинское военное авиационное училище.

На память о выпуске из Качи. Василий Сталин второй слева

Тогдашние авиационные начальники встретили Васю, как наследника престола: пытались выслужиться перед ним все и во всем. На вокзале Васю встречал сам комиссар училища, к нему приставили личных телохранителей, поместили не в казарму, а в гостиницу, кормили из отдельной кухни, вызывая порой поваров из севастопольских ресторанов, сам командир катал его на мотоцикле. Вася, оторвавшись от ремня строгого отца, наверняка был доволен.

Но к концу 1938 г. наркомом внутренних дел стал Л. П. Берия. От агентов НКВД он узнал о том, как Вася «учится» в Каче. Ни слова не говоря Сталину, Берия убрал охрану у Василия, переселил его в казарму, поставил на котловое довольствие курсанта, дал взбучку руководству училища и только потом, 8 декабря 1938 года, написал Сталину записку об этом инциденте, начав ее словами «Товарищ Сталин». А закончил ее так:

«В письме, посланном в адрес Начальника Качинской авиашколы т. Иванова и Начальника НКВД Крымской АССР т. Якушева, мною были даны следующие указания:

а) снять гласную охрану как неприемлемую и организовать агентурную охрану с тем, однако, чтобы была гарантирована сохранность жизни и здоровья Васи;

б) внимание и заботу в отношении него проявлять не в смысле создания каких бы то ни было особых условий, нарушающих установленный режим и внутренний распорядок авиашколы, а оказания помощи в деле хорошего усвоения программы школы и соблюдения учебной и бытовой дисциплины.

Л. Берия».

И никаких заискиваний.

(Хотел бы я видеть того нынешнего начальника ФСБ, который бы забрал дочерей Путина из школы немецкого посольства в Москве и отправил бы их на учебу в обычную школу Москвы. А ведь повод наизаконнейший – не могут дети российского президента учиться в школе иностранного государства.)

Так что стиль первой и второй записок разный – писали явно разные авторы: демократический ублюдок и министр СССР.

Предатели и умники в Генштабе

Не все читатели, наверное, вполне понимают, о чем пишут генералы, и в чем я их мысли оспариваю. Но даже те, кто не понимает подробностей статьи Квашнина и Гареева, должны из ее текста почувствовать, что цель их статьи в том, чтобы показать, что до войны, во время войны и сегодня Россия имела и имеет прекрасных умных стратегов-генералов и тупых государственных деятелей типа Сталина и Берия, которые вечно мешают военным гениям защитить Родину. Но так ли это?

Квашнин и Гареев сетуют на несовершенство довоенных мобилизационных планов, но умалчивают, что мобпланы умышленно искажались впоследствии прощеным изменником, начальником Генштаба в 1940 г. Мерецковым. Напомню еще раз показания другого предателя – генерала Павлова (допрашивает его председатель Верховного Суда В. В. Ульрих):

Ульрих. На листе дела 86 тех же показаний от 21 июля 1941 года вы говорите: «Поддерживая все время с Мерецковым постоянную связь, последний в неоднократных беседах со мной систематически высказывал свои пораженческие настроения, указывая неизбежность поражения Красной Армии в предстоящей войне с немцами. С момента начала военных действий Германии на Западе Мерецков говорил, что сейчас немцам не до нас, но в случае нападения их на Советский Союз и победы германской армии хуже нам от этого не будет». Такой разговор у вас с Мерецковым был?

Павлов. Да, такой разговор происходил у меня с ним в январе месяце 1940 года в Райволе.

Д. Г. Павлов

К. А. Мерецков

Ульрих. Кому это «нам хуже не будет»?

Павлов. Я понял его, что мне и ему.

Ульрих. Вы соглашались с ним?

Павлов. Я не возражал ему, так как этот разговор происходил во время выпивки. В этом я виноват.

Ульрих. Об этом вы докладывали кому-либо?

Павлов. Нет, и в этом я также виноват.

Ульрих. Мерецков вам говорил о том, что Штерн являлся участником заговора?

Павлов. Нет, не говорил. На предварительном следствии я назвал Штерна участником заговора только лишь потому, что он во время гвадалахарского сражения отдал преступное приказание об отходе частей из Гвадалахары. На основании этого я сделал вывод, что он участник заговора.

Ульрих. На предварительном следствии (лд 88, том 1) вы дали такие показания: «Для того, чтобы обмануть партию и правительство, мне известно точно, что генеральным штабом план заказов на военное время по танкам, автомобилям и тракторам был завышен раз в 10.

Генеральный штаб обосновывал это завышение наличием мощностей, в то время как фактические мощности, которые могла бы дать промышленность, были значительно ниже… Этим планом Мерецков имел намерение на военное время запутать все расчеты по поставкам в армию танков, тракторов и автомобилей». Эти показания вы подтверждаете?

Павлов. В основном да. Такой план был. В нем была написана такая чушь. На основании этого я и пришел к выводу, что план заказов на военное время был составлен с целью обмана партии и правительства.

«Дуэль» уже три года назад начала писать, что Генштаб не смог разгадать направление главного удара немцев. Квашнин и Гареев вынуждены об этом упомянуть, как о происках каких-то марсиан: «Были допущены существенные изъяны в стратегическом планировании и создании группировок войск на важнейших направлениях». А почему стесняетесь назвать фамилию того, кто допустил «существенный изъян», – Г. К. Жукова?

Генералы упомянули, что «была слабо организована связь», но почему не упоминаются те, кто ее обязан был организовать, – начальники Генштаба Мерецков и Жуков?

Генеральский гений

Или такая сентенция Квашнина и Гареева: «Было перепроизводство старой техники и опоздание с производством новых танков, самолетов и др.». Но кто заказывал у промышленности эту «старую технику»? (Напомню, к примеру, что вся полевая артиллерия немецкой армии Второй Мировой войны была сконструирована до 1918 г и производилась немцами до конца войны).

Возьмем нашу 57-мм противотанковую пушку, по мощности не имевшую равных в мире даже среди орудий одинакового с ней калибра (английскую 57-мм противотанковую пушку она превосходила в 1,6 раза). Эту пушку начали производить еще до войны, но в 1941 году прекратили. Масса демократических историков уверяет, что прекратили производство из-за капризов Кулика и Сталина. На самом деле, как вспоминает конструктор этой пушки В. Г. Грабин, Кулик распорядился начать конструирование этой пушки даже без согласования с Главным артиллерийским управлением КА, а Сталин дал приказ о ее производстве сразу на трех заводах. Противниками же этой пушки были будущие маршалы Воронов и Говоров, последний и добился ее снятия с производства в 1941 г., чтобы в начале 1943 г. маршал артиллерии Воронов начал кричать, что промышленность не дает Красной Армии пушек, способных бороться с немецкими танками.

Генералы Квашнин и Гареев кратко пишут: «Пагубную роль сыграли репрессии против военных кадров», – как будто эти репрессии выскочили неизвестно откуда и всех поубивали. А кто вел эти репрессии? Ведь даже при Ежове ни одного командира РККА нельзя было арестовать, если на это не давал согласия его начальник. О технике этих репрессий прекрасно написано в воспоминаниях адмирала Н. Г. Кузнецова.

Начало 1938 г., Кузнецов – командующий Тихоокеанским флотом, для «чистки» флота во Владивосток приезжает не Ежов, не его заместители, а тогдашний Нарком ВМФ Смирнов:

«В назначенный час у меня в кабинете собрались П. А. Смирнов, член Военного совета Я. В. Волков, начальник краевого НКВД Диментман и его заместитель по флоту Иванов.

Я впервые увидел, как решались тогда судьбы людей. Диментман доставал из папки лист бумаги, прочитывал фамилию, имя и отчество командира, называл его должность. Затем сообщалось, сколько имеется показаний на этого человека. Никто не задавал никаких вопросов. Ни деловой характеристикой, ни мнением командующего о названном человеке не интересовались. Если Диментман говорил, что есть четыре показания, Смирнов, долго не раздумывая, писал на листе: «Санкционирую». Это означало: человека можно арестовать.

Вдруг я услышал: «Кузнецов Константин Матвеевич». Это был мой однофамилец и старый знакомый по Черному морю. И тут я впервые подумал об ошибке.

Когда Смирнов взял перо, чтобы наложить роковую визу, я обратился к нему:

– Разрешите доложить, товарищ народный комиссар!.. Я знаю капитана первого ранга Кузнецова много лет и не могу себе представить, чтобы он оказался врагом народа.

– Раз командующий сомневается, проверьте еще раз, – сказал он, возвращая лист Диментману.

Прошел еще день. Смирнов посещал корабли во Владивостоке, а вечером опять собрались в моем кабинете.

– На Кузнецова есть еще два показания, – объявил Диментман, едва переступив порог. Он торжествующе посмотрел на меня и подал Смирнову бумажки. Тот сразу же наложил резолюцию, наставительно заметив:

– Враг хитро маскируется. Распознать его нелегко. А мы не имеем права ротозействовать».

А теперь вспомним недавние события, в которых начальник Генштаба РФ генерал армии Квашнин собрал телекорреспондентов и на весь мир доложил Путину, что в Чечне подлый полковник русской армии зверски изнасиловал и убил чеченку. При этом еще никто ничего не знал, еще следствие только началось, суда не было, а Квашнин уже успел – «не имел права ротозействовать»!

Так чем нынешний начальник Генштаба Квашнин отличается от довоенного наркома ВМФ Смирнова? Пока только тем, что уже в 1939 г. Смирнова расстреляли, как пишет Н. Г. Кузнецов, видевший его уголовное дело, за то, что «умышленно избивал флотские кадры». Сталин и Берия – это тебе не Ельцин с Путиным. При них на подлости далеко уехать было нельзя.

Закончить рассмотрение статьи «Семь уроков…» я должен следующим. Генералы Квашнин и Гареев посетовали хором, что до войны, дескать, «слишком часто менялась оргструктура войск». И, спустя два месяца после этого сетования в «Независимой газете», начальник Генштаба Квашнин полез на телевидение с предложением расформировать десятилетиями отлаженную и отработанную «оргструктуру» Ракетных войск стратегического назначения России.

Повторяю, речь уже не идет о том, понимают ли эти два генерала армии, чем вызваны неудачи РККА в той войне. Речь идёт об их умственных способностях: понимают ли они, что именно написано в подписанной ими статье? По крайней мере в отношении Квашнина можно сказать, что из текста статьи и его личных поступков такой вывод сделать невозможно.

Оперативное мастерство

Хотя я уже перестал удивлять своих читателей резким тоном, но, возможно, они озадачены в данном случае – ведь статья Квашнина и Гареева на фоне демократического дерьма прямо-таки патриотическая. За что же я их так?

Понимаете, у нас что ни военный специалист, что ни военный историк, то в своих фантазиях он не менее чем генералиссимус, и ошибки поэтому ищет только у Сталина. Вот и эти два стратега задолбали читателя «стратегическим» видением.

А между тем наиболее страшные потери в той войне мы понесли из-за убогости оперативной и тактической военной мысли – из-за убогости своих генералов.[32]

Нашими «военными теоретиками» до сих пор не вскрыта (хотя сами немецкие генералы в своих мемуарах этого не скрывают) главная убогость советских оперативных идей. И наши генералы по сей день видят их и победу, как занятие рубежей, местности, городов. Для них уничтожение противника является попутным делом при занятии местности.

Немцы же основной целью своих операций ставили только уничтожение войск противника, а занятие местности для них было делом второстепенным.

Если бы Манштейну, Гудериану или Роммелю Гитлер поручил Чечню, то они бы не ставили себе целью, как наши генералы, занять её. Они сразу же поставили бы войскам задачу уничтожить чеченские банды. Им было бы наплевать на то, занят ли Грозный, есть ли в каждом ауле немецкие гарнизоны, а на каждом перекрестке блокпосты. Немцы были бы активной стороной, а не чеченцы. Немцы бы бандитов разыскивали и уничтожали, а не ждали бы, когда на них нападут. Наши же генералы все время какие-то аулы отвоевывают, бандитов куда-то вытесняют. Зачем их вытеснять? Их надо уничтожать!

А. Роммель

Начиная с Афганистана, у нас активные действия ведёт только спецназ, а основная масса войск – стрелки, артиллерия – удерживают местность, т. е. пассивны. А корни этого в том, что наши военные и историки никогда не пытались вскрыть истинные причины немецких побед, все хором Жукова нахваливали и Сталина ругали, некогда было…

Тактика

Вторая убогость наших генералов, советской и нынешней военной мысли в том, что они до сих пор не поняли открытия, сделанного Н. И. Махно и С. М. Буденным в области тактики боя. Поняли это открытие только немцы.

Наша военная мысль в области тактики идет от Суворова: артиллерия наносит врагу урон, какой может, а бой выигрывает пехота, сблизившись с противником на штыковой удар. Во времена Суворова эта тактика была блестящей, но ведь времена уже не те.

Немцы изменили эту тактическую идею – при помощи огня издалека уничтожить противника, а атакой пехоты занять местность и собрать пленных. Для дополнительной безопасности пехоты перед атакой на вражескую позицию въезжал танк и своим огнем не давал поднять голову пулемётчикам и стрелкам противника. 

У Махно и Буденного не было танков, но они к месту атаки быстро стягивали огромное количество пулемётов на тачанках, и эти пулемёты не давали противнику поднять голову в момент, когда его атаковала красная кавалерия. Вот это – быстрое сосредоточение огня в нужном месте и атака пехоты в условиях, когда противник не может по ней стрелять, – и было позаимствовано немцами для своей тактики.

Конечно, это только идея, а в реальных боях и немцы вынуждены были атаковать неподавленного противника, и советским генералам удавалось удачно подавить оборону. Но разные идеи обусловили разную подготовку войск и заказ разного оружия. То, что для немецкой тактики было достоинством, для советской тактики – недостатком.

Я уже рассматривал эти особенности применительно к танкам и артиллерии. Рассмотрим дополнительно нашу и немецкие винтовки той войны: винтовку Мосина и винтовку Маузера. Их тактико-технические характеристики – калибр, вес, дальность стрельбы и т. д. – почти одинаковы.

Но разлет пуль от точки прицеливания – кучность стрельбы – у этих винтовок разные. В снайперском исполнении (с тщательно обработанным каналом ствола) валовыми патронами винтовка Мосина на расстоянии 500 м может уложить 10 пуль в круг диаметром 50 см, а «маузер» на том же расстоянии 60 пуль укладывает в эллипс 44?28 см. Т. е. если один и тот же снайпер на расстоянии в 500 метров прицелится точно в центр груди противника, то из немецкой винтовки он попадет безусловно, а из нашей может и промазать, так как независимо от его мастерства пули нашей винтовки отклонятся от точки прицеливания на 25 см, а пули немецкой – всего на 14 см.

При прицельной стрельбе на большие дальности немецкая винтовка существенно превосходит нашу. Как видите, внедрена немецкая тактическая идея – противника надо уничтожать издалека, и из немецкой винтовки это сделать легче.

Снайперы ухудшение кучности стрельбы из винтовки Мосина объясняют тем, что у нее тугой спуск (стрелку трудно определить момент выстрела) и прямая шейка приклада (у немцев «пистолетный» приклад). Кроме этого, у винтовки Мосина излишне утяжелен ствол (более толстый).

В 1930 г. винтовка Мосина модернизировалась, но все указанные недостатки, легко устранимые и даже удешевляющие производство, начальником вооружения РККА, будущей жертвой сталинизма Уборевичем, в ней оставлены. Почему? Потому что по советской тактической идее винтовкой Мосина нужно драться в штыковом бою. При ударе прикладом о каску противника прямой приклад не сколется, а «пистолетный» может расколоться, тугой спуск застрахует винтовку от выстрела при ударе прикладом, а толстый ствол не изогнётся при ударе штыком.

Приклады винтовок Мосина и Маузера

Немецкая винтовка превосходит нашу как средство стрельбы, а наша превосходила немецкую как пика и боевая дубина. (Напомню, что немцы свою пехоту штыковому бою не учили, поскольку он в их тактике не был предусмотрен).

И эта наша тактическая идея висит над нашей армией по сей день. Давайте вдумаемся в репортаж из Чечни, помещенный в № 7 журнала «Солдат удачи»: «Капитан сообщил мне, что на чеченских операциях с обеих сторон чрезвычайно возросла роль ручных пулеметов и снайперских винтовок. Причем популярностью пользуются ротные пулеметы ПКМ, а РПК-47 и РПК серьезным оружием не считаются».

Остановимся, ротный пулемет ПКМ – это не ручной пулемёт, это станковый пулемёт под винтовочный патрон, ленточное питание. У немцев в ту войну был единый пулемет МГ-34, позже модернизированный в МГ-42, но когда он был ротным, то ставился на станок, на него устанавливался оптический прицел, он мог вести огонь на большие дальности и даже с закрытых позиций. И ПКМ именно такой пулемет, он предназначен для уничтожения противника издалека, хотя, в отличие от немецкого пулемета, и не имеет на станке маховичков точной наводки и автомата рассеивания пуль по дальности.

Пулемет ПКСМ образца 1961 г.

Но дальше читаем: «Причем станками 7Т3 Степанова они (пулемётчики ПКМ, – Ю.М.) не пользуются, не применяют и оптику, чтобы как можно больше облегчить оружие для свободы маневра» (??) «…пулеметчики, будучи перегруженными, избегают надевать бронежилеты» (не мудрено, ПКМ и без патронов весит 15 кг). Но зачем все это?! Зачем уродовать пулемёт, очень точно стреляющий со станка с большого расстояния, зачем брать его в руки, когда точности стрельбы не будет никакой? Потому что «в процессе боя нередко пулеметчик, меняя позицию, на ходу ведет огонь с бедра (по примеру Рембо). Смысл такой стрельбы только в том, что она заставляет противника уткнуться в землю…»

То есть русский пулеметчик по-прежнему не уничтожает противника издалека, а атакует его (не подавленного ни артиллерией, ни собственным огнем) в стрелковой цепи.

Это и есть наглядное выражение нашей тактической мысли, внедрённой нашими генералами и военными теоретиками в головы наших офицеров, – атаковать противника, когда он по тебе стреляет!

Не учатся и не хотят

Как видите, и через 60 лет Великая Отечественная война наших генералов ничему не научила. Более того, то ли в своей органической тупости, то ли в слепых амбициях, они и не собираются ничему учиться, им, московским стратегам, и так хорошо – это не они атакуют неподавленные позиции с 15-килограммовым ПКМ наперевес.

В 1999 г. мне принесли почитать журнал «Военная мысль», № 1, 1999. Издает его МО РФ, а учредитель – Генеральные штаб. При полумиллионе служащих офицеров и миллионах в запасе этот журнал имеет тираж аж 2375 экз. и, как я понимаю, призван делать «публикации» тем офицерам и генералам, кто решил стать еще и кандидатом или доктором военных наук. На обложке этого номера журнала было обращение редакции к читателям с призывом: «Приглашаем всех принять участие в обсуждении острых дискуссионных материалов».

Я на этот призыв купился и по материалам своих работ написал статью специально для «Военной мысли» о разнице в оперативных целях и тактических приемах противников в ту войну. Ага! Так меня там и ждали с «острым дискуссионным материалом». Мне нагло ответили, что «Военная мысль» не публикует работ на исторические темы. Наглость ответа в том, что в том номере журнала, где помещен призыв, помещена и обширная статья «Железнодорожные войска: история и современность», причем, история рассмотрена с 1851 г.

Удивительного в этом ничего нет: нашему Генштабу тактика и оперативное мастерство никогда не были интересны, у этих гинденбургов голова болит только о карьере.

Ю. И. Мухин

Послесловие

После прочтения этого спецвыпуска «Дуэли» у читателя может сложиться превратное представление о газете как о каком-то историческом издании. Отнюдь!

Вы прочли только часть материалов и только с шестой полосы. А в газете есть еще семь полос (страниц). И их содержание определяется общественной направленностью газеты – она для тех, кто любит думать. Не для тех, кто уверен, что он умеет думать, а для тех, кто любит это делать.

Но, кроме этого, газета имеет и политическую цель.

Вряд ли найдется в России политик, который откажется поболтать на тему об ответственности государственной власти. Тема эта звучит серьезно, актуально и т. д., но дальше болтовни дело не идет. Почему?

Потому что ответственности без заранее предусмотренного наказания не бывает. Водитель автобуса за свои ошибки, повлекшие гибель или травмы пассажиров, будет наказан – посажен в тюрьму. Заранее предусмотрены для этого соответствующие статьи в Уголовном Кодексе. Руководителей Чернобыльской АЭС после аварии посадили на 10 лет. И статьи за халатность для таких руководителей в Уголовном Кодексе также предусмотрены заранее.

А как наказаны депутаты ВС СССР за развал страны, повлекший обнищание и гибель миллионов людей? Никак! Тогда в связи с чем называть их «ответственными»? А то, что их не избрали на еще один срок, – так это не наказание. Водителя автобуса за незнание правил дорожного движения тоже снимут с работы, но разве это наказание?

Вот и получается, что и президенты, и депутаты, и сенаторы болтают о своей ответственности, являясь, по сути, самой безответственной частью населения России. И это положение ведет к разграблению и уничтожению нашей Родины.

Политическая цель «Дуэли» – исправить это положение. Сделать и Президента РФ, и депутатов, и сенаторов ответственными людьми. То есть предусмотреть для них в законах России заранее оговоренное наказание за плохое управление страной.

Мы предлагаем прямым волеизъявлением народа в Конституцию РФ внести статью 138. Вот она:

Статья 138. Плохая организация защиты граждан Российской Федерации Президентом и Федеральным Собранием является не имеющим срока давности преступлением против народа Российской Федерации.

А в обеспечение статьи 138 Конституции РФ принять Закон:

ЗАКОН

О суде народа России над Президентом

и членами Федерального Собрания Российской Федерации

1. Цель Закона

Статья 1. Целью Закона является предоставление народу Российской Федерации возможности поощрить и наказать Президента и членов Федерального Собрания и тем заставить их обеспечить народу конституционную защиту и улучшение жизни.

2. Преступление и подвиг

Статья 2. Ухудшение жизни народа без веских причин является преступлением против народа, улучшение жизни – подвиг.

3. Преступники и герои

Статья 3. По данному Закону (статья 2) преступниками являются Президент и все без исключения члены Федерального Собрания РФ, они же являются и героями.

4. Признание преступление или подвига

Статья 4. Признание преступления или подвига Президента и членов Федерального Собрания совершается судом народа над ними. Каждый избиратель выражает свою волю в этом вопросе на основе только своего собственного убеждения относительно вины и заслуг власти России.

Статья 5. Суд народа над Президентом проводится в момент выборов нового Президента, суд народа над членами Федерального Собрания проводится в момент выборов новых депутатов в Государственную Думу.

Статья 6. В момент выборов каждый избиратель, пришедший на избирательный участок, вместе с бюллетенем получает проект вердикта сменяемому Президенту (Федеральному Собранию). В вердикте три пункта: «Достоин благодарности», «Заслуживает наказания» и «Без последствий». В ходе тайного голосования избиратель выбирает вариант своего решения.

Статья 7. Если более половины зарегистрированных избирателей решат: «Заслуживает наказания», то бывший Президент после выборов нового Президента и все члены бывшего Федерального Собрания после выборов в Государственную Думу объявляются преступниками.

Если более половины зарегистрированных избирателей решат: «Достоин благодарности», то Президент и все члены Федерального Собрания объявляются героями.

Если большинства от числа зарегистрированных избирателей по одному из этих решений не будет, то решение народа считается одобрительным без отличия («Без последствий»).

5. Наказание и поощрение

Статья 8. Преступник-Президент и преступники-депутаты Государственной Думы в течение двух недель после вступления новой власти в свои права арестовываются органами МВД и помещаются в места заключения на срок, равный их фактическому сроку пребывания в осужденном органе власти.

Члены Совета Федерации отбывают наказание после своих перевыборов в регионах.

Статья 9. Исполнение приговора может быть:

– отсрочено, если Президент или депутат Госдумы вновь избран, а у члена Совета Федерации не истекли полномочия в регионе;

– отменено, если Президент или член Федерального Собрания с отсроченным приговором на новом суде получит вердикт «Достоин благодарности»;

– сокращено наполовину, если Президент или член Федерального Собрания с отсроченным неотбытым приговором получит вердикт «Без последствий».

Наказания по приговору суда народа суммируются.

Статья 10. Если избиратели примут решение «Без последствий», то члены высших органов власти РФ, не имевшие ранее наложенных наказаний, покидают свои должности без последствий для себя.

Статья 11. Если суд народа признает работу Президента и (или) членов Федерального Собрания «Достойной поощрения», то все, не имеющие неотбытых наказаний по данному Закону, становятся Героями России со всеми правами и льготами, дающимися этим званием.

6. Время действия Закона

Статья 12. Преступление по данному Закону не имеет срока давности. Референдумом по вновь открывшимся обстоятельствам может быть снова представлена на суд народа власть прошлых созывов и выборов и, по получении от народа другого вердикта, либо реабилитирована, либо лишена званий, либо наказана, либо награждена.

7. Неотвратимость действия Закона

Статья 13. Лица, признанные виновными по данному Закону, не подлежат амнистии или помилованию.

Статья 14. Уклонение от суда народа или исполнения его приговора – особо опасное преступление. Наказание за него – смертная казнь.

Статья 15. Если Президент и члены Федерального Собрания, подлежащие суду по данному Закону, попробуют путем любых ухищрений уклониться от суда народа, то через два месяца после истечения конституционного срока суда они становятся преступниками и подлежат немедленной казни.

Статья 16. Если Президент или отдельные члены Федерального Собрания попытаются избежать положенного судом народа наказания, то они обязаны быть разысканы и казнены, где бы они ни находились.

Статья 17. Если исполнительные органы власти России по любым причинам не приведут в исполнение приговор по статьям 14 и 15 настоящего Закона, то обязанность приведения приговора в исполнение ложится на каждого гражданина России и ее иностранных друзей. Им дается право в отношении этих преступников и их пособников действовать самостоятельно, любыми способами и в любой точке земного шара.

Статья 18. Гражданин России, приведший самостоятельно в исполнение приговор по статьям 14 и 15 Закона, становится Героем России по этому Закону без каких-либо дополнительных представлений и указов. В отношении иностранных друзей России, а также в отношении тех, кто совершил казнь пособников преступников, вопрос о конкретной награде решается в каждом отдельном случае, но она должна быть не ниже, чем вторая по значению награда России.

8. Незыблемость Закона

Статья 19. Данный Закон принимается на референдуме и не может быть впоследствии изменен иначе, чем всенародным решением.

Обычно те, кто читает этот текст в первый раз, смеются. Настолько необычной, если не глупой, кажется им мысль о том, что депутатов, сенаторов и президентов нужно сажать в тюрьму.

Но, отсмеявшись, те из читателей, кто умеет думать, довольно быстро начинают задаваться вопросом: «Черт возьми! А как же иначе?!»

И эти читатели автоматически переходят к следующему вопросу: «А как эти проекты сделать законами России?» Ведь очевидно, что ее сегодняшняя власть костьми ляжет, но ни этой Поправки, ни Закона не пропустит. Это так.

Но даже сегодняшняя Конституция РФ предусматривает возможность принятия этих законов, минуя органы власти – прямым волеизъявлением народа, референдумом.

И чтобы организовать это волеизъявление «Дуэль» собирает умных, преданных России и отважных людей в Армию Воли Народа – Армию осознанного требования избирателей. Бойцы этой Армии объединены Уговором – обещанием, данным друг другу. Вот начало этого Уговора:

Мы, бойцы Армии Воли Народа, добровольно становясь в ее строй, заключаем между собой следующий

УГОВОР

Общие положения

1. Мы соберем вместе весь свой ум, силы, трудолюбие и мужество и будем добиваться программной Цели Армии бескорыстно и, насколько возможно, быстро.

2. Как организация мы не будем отвлекаться на решение других задач, если они замедляют движение к программной Цели.

3. Своими товарищами по службе Родине в Армии Воли Народа мы считаем любого, кто исполняет этот Уговор.

Наш товарищ может иметь любые политические убеждения. И он, и мы можем спорить на политические темы сколько угодно, никто не может запретить нам отстаивать свои убеждения, но мы обязуемся сами себя ограничивать, как только эти споры начнут мешать нашей службе в АВН. Наши политические убеждения – это одно, а служба – главное.

4. Мы уговариваемся, что в своей службе России в рядах Армии Воли Народа мы будем помогать друг другу всеми силами и руководствоваться принципом: «Сам погибай, а товарища выручай».

Вне службы мы также будем помогать друг другу, кто чем может …

Далее следует остальной текст Уговора …

Понятно, что это очень необычная Цель и очень необычная для ее осущетсвления организация людей. Понять ее непросто. И мы приглашаем тех из читателей этого спецвыпуска, кто умен, кто любит свою Родину и у кого в жилах кровь, а не моча, присоединиться к кругу читателей газеты. Поскольку вторая политическая задача «Дуэли» – объяснить читателям почему и зачем все это нужно.

Если Вы решили связаться с нами, чтобы послужить Родине, – связывайтесь через газету «Дуэль», если не знаете связных АВН в своем районе.

Мухин Ю. И.,

Главный редактор газеты «Дуэль»

Примечания

1

Кстати, кумир – это изображение или изваяние божества (т. е. та же «икона»). Анфилов не понимает смысла употребляемых слов.

(обратно)

2

Кавалерийская дивизия РККА имела штатную численность чуть более 8 тысяч человек. В Первой Конной в разное время было от 3-х до 4-х кавдивизий.

(обратно)

3

Командующий группой армий «Центр»

(обратно)

4

Прошу математиков ко мне не придираться, я знаю, что с математической точки зрения это не совсем так, но в данном случае математическая точность не имеет значения. Я не хочу запутывать расчетами главную мысль.

(обратно)

5

Лондон, 17 ноября 1919 г. Королевская комиссия, присуждающая награды за крупные изобретения, опубликовала доклад, где в восторженных выражениях говорила о заслугах Черчилля: «Идея использовать танк в качестве оружия смогла воплотиться в жизнь благодаря чувству нового, настойчивости и смелости достопочтенного Уинстона Спенсера Черчилля». Однако Черчилль и слышать не хочет ни о каких премиях, ибо соблюдает принцип: «мои идеи и мое время – на службе государства».

(обратно)

6

В первом томе «Война и мы».

(обратно)

7

Два года назад Сталин писал Ворошилову, что осуществить план Тухачевского – значит наверняка загубить и хозяйство страны, и армию.

(обратно)

8

Возможно эти данные ошибочны. В. И. Алексеенко, поработав в архивах, приводит такие данные: 6781 самолет, 7555 летчиков.

(обратно)

9

У тогдашнего полковника немецкого генштаба, начальника оперативного отдела 3-й моторизованной дивизии Динглера, воевавшего под Сталинградом, несколько другие воспоминания о высотах, занятых русскими: «… Если нам не удавалось выбить русских с их позиций, осуществить прорыв или окружение в момент, когда мы еще быстро продвигались вперед, то дальнейшие попытки сломить сопротивление противника обычно приводили к тяжелым потерям и требовали сосредоточения больших сил. Русские – мастера окапываться и строить полевые укрепления. Они безошибочно выбирают позиции, имеющие важное значение для предстоящих действий».

(обратно)

10

Дело в том, что Тухачевский всем конструкторам артиллерийских орудий калибра 76 мм ставил непременное условие – такие пушки должны были конструироваться только под 76-мм выстрел пушки образца 1902 года (этих выстрелов много осталось на складах с Первой Мировой войны). Но у этого выстрела прямая гильза, в эту гильзу невозможно было уместить достаточное для противотанковой пушки количество пороха. А немцы конструировали одновременно и пушку, и выстрел с гильзой бутылочной формы к ней. В результате их 75-мм пушка по бронепробиваемости оказалась мощнее 76-мм пушки ЗИС-3.

(обратно)

11

У немцев была еще одна 75-мм пушка, которая использовалась и как противотанковая – гибрид ствола 75-мм французского полевого орудия и немецкого лафета ПАК 97/38. Эта пушка использовала и осколочные снаряды, по параметрам она была как ЗИС-3.

(обратно)

12

На этом танке фантазия Тухачевского не остановилась – был разработан проект танка Т-39 весом в 90 т с двумя 107 мм, двумя 45 мм орудиями и пятью пулеметами. Но товарищ Ворошилов начал жаловаться, и это безобразие в металл не воплотилось.

(обратно)

13

А у нас в энциклопедии 1985 г. «Великая Отечественная война» есть статья «Горбачев М. С. (р. 1931)», но нет статьи «Бронетранспортеры».

(обратно)

14

Опущен доклад Гудериана, в котором он пишет, что политическое руководство РККА (политруки и комиссары) мешают командирам.

(обратно)

15

Реактивный истребитель немцев.

(обратно)

16

После опубликования этой работы в газете Г. А. Литвин сообщил, что американцы Р. Толивер и Т. Констэбл, написавшие несколько книг об асах Люфтваффе, на основании документов и свидетельств сообщают, что «Победа в воздушном бою не значит, что пилот противника убит и что самолет упал». Сообщение об этом сделано в «Horrido» A. Bantam war book, 1977, р. 393.

(обратно)

17

А. И. Покрышкину так и не зачли самолеты, сбитые в начале войны, когда индивидуальных подсчетов еще не велось. Кстати, и у И. Н. Кожедуба не 62, а 64 сбитых самолета. Историки В. Алексеенко и М. Никольский пишут («Авиация и космонавтика», № 5—6, 2000 г.), что в самом конце войны, когда немцы подняли в воздух массу новых самолетов с неизвестными нашим летчикам силуэтами, «Кожедуб стремительной атакой завалил пару „Мустангов“, приняв их за „мессеры“. К счастью летчикам американских истребителей удалось спастись – бой проходил над территорией, захваченной советскими войсками. Янки доложили, что их сбил „Фокке-Вульф“ с красным носом. Кожедуб же узнал о своей ошибке после проявки пленки фотокинопулемета, которую командир полка полковник Чупиков посоветовал убрать далеко и надолго».

(обратно)

18

В первом томе «Война и мы».

(обратно)

19

В 1966 г. на встрече с «Военно-историческим журналом» Г. К. Жуков объяснялся:

«Ефремов прошел в свободную „дырку“. Сзади у него остались главные силы армии. Я не мог уследить, что он для обеспечения на Угре оставил, а он, к вашему сведению, оставил всего отряд в составе 90 человек – без танков, без пушек, с легкими средствами. Разделяю ли я ответственность за Ефремова? Ну, конечно, я за все войска отвечаю, но не за такие действия, которые я не организую. Вопрос обеспечения – это вопрос не командующего фронтом, и я не считал нужным смотреть, что справа и слева».

(обратно)

20

И ведь Жуков, Захаров, Петров тоже правы – как им посылать на смерть людей, если Кулик утверждает, что они бездарны?

(обратно)

21

В США в это время наказывали и за менее тяжкие прегрешения, при этом можно даже не вспоминать комиссию Маккарти, отправлявшую людей в тюрьму только за коммунистические убеждения.

С. Г. Кара-Мурза в газете «Завтра», № 11/2000 приводит такие факты:

«Следует оговориться: свобода слова на Западе есть категория философская, а не практическая… Юридические запреты на свободу сообщений были устранены в США только в 60-е годы ХХ века… Виднейший ученый Н. Хомский приводит сведения по истории права, согласно которым до недавнего времени в США ни по закону, ни на практике не позволялись публичные выступления без разрешения местных, а иногда и федеральных властей. Только после 1959 г. этим занялся Верховный суд, который в 1964 г. отменил „Закон о мятежах“ 1798 г. как „несовместимый с Первой поправкой к Конституции“. Это решение было принято в связи с апелляцией газеты „Нью-Йорк таймс“, которая была наказана по суду за то, что поместила оплаченное как рекламу письмо группы защитников гражданских прав, которые критиковали шефа полиции г. Монтгомери в штате Алабама. Закон о мятежах позволял объявить преступлением любую критику правительства. Лишь в 1964 г. Верховный суд постановил, что „мятежная публикация или петиция – критика правительства – не будет считаться преступлением в Америке“.

(обратно)

22

У нашего автомата ППШ темп стрельбы – 1000 выстрелов в минуту, а у немецкого МП-40 всего 350.

(обратно)

23

Надо сказать, что и у нас кое-где было нечто похожее, но к 1943 г. Генерал А. В. Горбатов вспоминает о боях за Гомель (выделено мною – Ю.М.): «Вообще артиллеристы потрудились хорошо. Они расчищали огнем дорогу пехоте как при прорыве обороны противника, так и в ходе всего наступления. Квалифицированные офицеры-артиллеристы, как правило, были при батальонах; благодаря этому удавалось поражать цели с минимальным расходом боеприпасов».

(обратно)

24

У Г. К. Жукова личный повар к 1945 г. уже имел воинское звание старший лейтенант!

(обратно)

25

Тем не менее и в ходе войны дивизионная пушка ЗИС-3 производилась в усиленном, опережающем производство гаубиц, количестве. Видимо, артиллеристы уж очень ее любили…

(обратно)

26

Идея позаимствована нашими теоретиками у 100-тысячного Рейхсвера. Немцы отказались от сковывающих групп после первых дней войны с Польшей. А Жуков и после финской войны закладывает их в план операций.

(обратно)

27

Кстати, после войны он очень ценился на советских мясокомбинатах – благодаря хорошей затачиваемости его ценили обваловщики, срезавшие мясо с костей.

(обратно)

28

Правда, почти также ошиблись с гаубичной артиллерией и наши союзники – французы с англичанами.

(обратно)

29

С детства помню спор, возникший после того, как отец вскользь заметил, что во время войны он 11 раз ходил в атаку. Дядя стал оспаривать, доказывая, что солдата, 11 раз ходившего в атаку, должны были убить. В нашей армии, возможно, это было и так, но в немецкой армии с началом войны была учреждена специальная награда для пехотинцев и танкистов за участие в успешной атаке – «Штурмовой знак». Первоначально он давался за участие в трех атаках. Но уже к 22 июня 1943 г. эта цифра потеряла значение, знак вынуждены были разбить на степени – за 25, 50, 75 и 100 атак.

(обратно)

30

Сознательно применяю это устаревшее обозначение крылатой ракеты, поскольку считаю его более корректным, так как самолёт-снаряды (крылатые ракеты) используют авиационную технологию полёта: подъёмную силу аэродинамических поверхностей (крыльев), ракеты же летают за счёт тяги, возникающей при истечении реактивной струи из сопла, а аэродинамические поверхности применяются для управления и стабилизации полёта. Мелочь, конечно, но создающая некоторую путаницу: мне уже попадались статьи и книги, где крылатыми ракетами назывались Х-31, Х-29, Х-25 – противокорабельные и противорадиолокационные ракеты класса «воздух – поверхность» для поражения наземных целей, реализующие ракетную технологию полета. Крылатыми же ракетами являются Х-20 (самолёт-снаряд на базе планера МИГ-19) и Х-22, применяемые на стратегических и дальних бомбардировщиках.

(обратно)

31

К сожалению, не имею информации, унифицирован ли 23-мм авиационный патрон с патроном сухопутных войск; короткие стволы для авиационной пушки – не главное, но для зенитной – недостаток, хотя при работе с низколетящими целями это, возможно, не столь существенно.

(обратно)

32

Вот весьма характерный пример.

С 28.06.42 по 07.07.42 г. немцы провели наступательную операцию, в результате которой мы потеряли Воронеж (Брянский фронт).

Привожу текст телеграммы Ставки от 29.06.42 г. на имя командующего Брянским фронтом Ф. И. Голикова:

«Запомните хорошенько, у вас теперь на фронте более 1000 танков, а у противника нет и 500 танков. Это первое. Второе – на фронте действия трех танковых дивизий противника у вас собралось более 500 танков, а у противника – 300—400 танков самое большее. Все теперь зависит от вашего умения использовать эти силы и управлять ими по-человечески».

Начальник штаба Брянского фронта М. И. Казаков так комментирует эту телеграмму: «Данные о танках противника здесь несколько даже преувеличены. В районе Горшечное действовала пока только одна немецкая танковая дивизия (24-я), имевшая в своем составе не более 200—250 танков».

(обратно)

Оглавление

Предисловие

  Зачем все это нужно

  Без правил

  Я еще не умер

Книга 2 Военная мысль в СССР и в Германии

Глава 1 О ВОЕННЫХ ТЕОРЕТИКАХ

  Краткие сведения

  Ленин, Троцкий и Сталин

  Теоретик

  Маршал

  Первая Конная

  Еще теоретик

  Доктринер

  Стратег

  Противник окружений

  Изобретатель Тухачевский

  На Вислу!

  «Блестящий» конец

  Вопрос

  О творчестве генералов

  Кризис военного искусства

  Суть проблемы

  Н. И. Махно

  С. М. Буденный

  Еще вопрос

Глава 2 ПО СЛЕДАМ ТУХАЧЕВСКОГО

  За честь командиров Красной Армии!

  Кабинетный стратег

    Это были предатели

    Доверяй, но проверяй

    «Специалист»

    Абстрактный маршал

    Радиосвязь

    Без связи на земле

    Без связи в воздухе

    Поклонник Дуэ

    Связь родов войск

    Мыслитель воздушных боев

  Артиллерия

  Артиллерия-2

  Танковый бой

  Танки Тухачевского

  Еще один маразм

  Танковый блеф

  «Мы не знаем, кому верить»

  Уроки войны

Глава 3 ПРОПАГАНДА КАК РОД ВОЙСК

  Гитлер – способный ученик Антанты

  Цифры и факты

  Сбил или нет?

  Награды

  Интересные особенности

  Эти плохие советские летчики

  А кто же их бил?

  Бермудский треугольник

  Пять пишу, один в уме

  Сбивать или побеждать?

  Реальность

  Контроль

  Белокурый «рыцарь» Рейха

  Штаб не подтверждает

  Бандит!

  Мастер газовых атак

  Бои в Корее

  Выводы

Глава 4 УНИВЕРСАЛЬНОЕ ОРУЖИЕ ПОБЕДЫ

  Генералы

  Жертвенность наказанного

  Главное – солдат

  Это было

  Немецкий подход

  Экономика войны

  Все в бой!

  Довоенные взгляды

  Есть над чем думать

  Надо ли любить войну?

Глава 5 ПОНИМАЙ ВОЙНУ

  Танковые войска

  Боевая бесполезность

  Философия боя

  Современные танки в бою

  Танк – что это?

  Чем танки бьют

  Развитие танков

  Пушка + броня

  Где выход?

  Вывод

  Оптимизация сухопутных войск

Глава 6 ПОНИМАЮТ ЛИ ГЕНЕРАЛЫ УРОКИ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ?

  Семь уроков Великой Отечественной

    Первый урок

    Второй урок

    Третий урок

    Четвертый урок

    Пятый урок

    Шестой урок

    Седьмой урок

  Генералам война не нужна

    Экзамен генералов

    Мошенники

    Как это было

    Разведка и игры

    Стратеги

    Связь

    Не чета вам

    Предатели и умники в Генштабе

    Генеральский гений

    Оперативное мастерство

    Тактика

    Не учатся и не хотят

Послесловие

Реклама на сайте