«Энактивизм: новая форма конструктивизма в эпистемологии»

Энактивизм: новая форма конструктивизма в эпистемологии (fb2) - Энактивизм: новая форма конструктивизма в эпистемологии 1644K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Елена Николаевна Князева

Елена Князева Энактивизм: новая форма конструктивизма в эпистемологии

Серия основана в 1999 г.

В подготовке серии принимали участие ведущие специалисты Центра гуманитарных научно-информационных исследований Института научной информации по общественным наукам, Института философии Российской академии наук

© Левит С. Я., Осиновская И. А., составление серии, 2014

© Князева Е. Н., 2014

© Центр гуманитарных инициатив, 2014

© Университетская книга, 2014

Введение. Энактивизм: новый концептуальный поворот или возвращение к истокам?

Энактивизм – это недавнее концептуальное порождение современной когнитивной науки и эпистемологии. С одной стороны, это странный неологизм, а значит, и некоторое новшество, в котором сплетено множество различных пересекающихся смыслов, касающихся природы активного познающего существа. В этой книге я пытаюсь раскрыть основные из этих смыслов. А с другой стороны, энактивизм строит философию за пределами привычных для классического понимания, да и современного взгляда аналитической философии, дихотомий, различений и разграничений. Энактивизм основывается на холистическом, целостном, интегральном взгляде на познание, на активность познающего субъекта или, вынося рассмотрение в более широкую перспективу, на когнитивного агента, каковым является всякое живое существо. Холизм же, в свою очередь, претендует на то, чтобы стать доминирующей парадигмой в философии и науке. Прошло время разделения и дифференциации, настало время соединения и интеграции.

Энактивизм – это новшество, которое парадоксальным образом возвращает эпистемологию к ее собственным истокам. Энактивизм – это выход:

• во-первых, за пределы дихотомии субъекта и объекта. Поскольку субъект и объект находятся в циклическом, взаимно определяющем отношении, то трудно провести различение между тем, что идет от одного, и тем, что идет от другого. Субъект и объект являются, выражаясь метафорическим языком, взаимным эхом друг друга, совозникающими и взаимно обновляющимися эмерджентностями;

• во-вторых, за пределы дихотомии тела и ума, поскольку ум, или разум, телесен, телесно детерминирован, а тело разумно, оно активно, оно живет, действует и познает;

• в-третьих, за пределы дихотомии живого организма и познаваемой и осваиваемой им среды, за пределы жесткого разграничения внешнего и внутреннего. Это широко развиваемая ныне позиция extended mind. Тело живого организма распределено, оно встроено в окружающую среду, которая является отчасти миром, созданным им самим, переделанным под его нужды. К примеру, где кончается тело паука, сидящего на сплетенной им паутине? А среда тоже интеркорпоральна, построена согласованными, притертыми друг к другу, коэволюционировавшими действиями живых существ с их определенной, эволюционно сложившейся телесной организацией и определенными, эволюционно отточенными когнитивными способностями. Если речь идет о человеке, то эту позицию можно обрисовать так: я в мире, который во мне; мир полностью внутри меня, а я всецело «окутан миром», «пронизан им»; я вбираю в себя мир, «всплеском» или «вспышкой» которого я являюсь;

• в-четвертых, за пределы различения познания и жизни. Прежнее понимание, что только человек познает, а животные просто шевелятся. Шевелясь, двигаясь, они осваивают, а значит, в определенном смысле, и познают окружающую их среду. Познание рассматривается как подобное жизни, а жизнь как подобная познанию. Энактивизм развивает и наполняет новым содержанием идущее от основателя эволюционной эпистемологии Конрада Лоренца представление, что жизнь тождественна познанию (life is cognition). Жизнь самоподдерживается циклами обратной связи, гомеостазиса, она самореферентна, автопоэтична. Автопоэтично и познание. Познавательная активность направлена на то, чтобы выявить недостающее, пробел, и достроить целостную систему знания, насколько она в данный исторический момент возможна. Концептуальная позиция extended mind дополняется позицией extended life;

• в-пятых, за пределы строгого различения реального и виртуального, физического и эндофизического (того, что идет от субъекта). Животные, осваивая окружающую их среду, испытывают ее, а одновременно и себя в этой среде, выбирая лучшее место для гнезда, отмечая свою территорию и т. д. Этот элемент случайности, незапрограммированности, случайных блужданий особенно характерен для молодых особей. Ребенок как познающий субъект, играя, пробует мир, не различая реальное и вымышленное, нереальное или могущее быть или стать реальным. Дикарь или туземец живет в измышленных им образах, для него вообще нет виртуальной реальности, но всё есть реальные события. «Первобытное мышление не привычно к представлению “как если бы”. Обычно оно его даже не понимает»[1]. Творящий ученый пролиферирует гипотезы, умножает проблемность мира, пробует разные пути решения проблемы, т. е. увеличивает разнообразие в поле поиска, тем самым нередко добиваясь решения научной проблемы. Вычленение общих характеристик функционирования сознания в онтогенезе и филогенезе человека, а также психики животных в процессе индивидуального развития особей и эволюции биологических видов, становится ныне важным аспектом интегративных, междисциплинарных аспектов научных исследований и получает название evo-devo-perspective.

Субъект и объект, тело и разум, организм и среда, жизнь и познание, реальное и виртуальное – все эти пять пар понятий находятся во взаимной циклической детерминации, обусловливают друг друга, составляют единый процесс, в который втянуты всякий раз обе эти стороны. Положение о циклической детерминации внутри сложной системы, а также системы и окружающей ее среды, составляет основу кибернетического понимания мира. В данном случае речь идет о биокибернетическом понимании мира, или о понимании его с точки зрения сложных самоорганизующихся адаптивных систем или сетевых структур, как выразился Ф. Капра, о паутине жизни и познания.

Почему я утверждаю, что развитие концепции энактивизма возвращает эпистемологию к ее основаниям, к ее собственным истокам? Потому что на первоначальных этапах развития культуры познающий субъект слит с миром, не отделен от него, его восприятия являются телесными. Основу духовных практик дикаря часто составляют определенные телесные действия, например, дикарь может обратиться к колдуну, который научит его, как «отрыгнуть веру» или «смыть любовь». Сначала нужно было возвысить свой разум и вознести до предела свою гордыню, воспарить над миром, его анализируя, занять позицию сидящего в кресле, выкуривающего трубку и спекулирующего о мире философа, чтобы теперь вновь осознать свою телесность, «свою телесную мезокосмическую обреченность», энактивную вплетенность в мир, войти в состояние партнерства и диалога с природой, снова начав соединять и синтезировать. Причем синтез теперь не стихийный, а осознанный, необходимый, ценностно значимый. Таков путь человека, и в плане индивидуального онтогенетического развития и в плане филогенеза, развития рода человеческого. Сейчас мы находимся именно на этом повороте к синтезу и эволюционному холизму, и энактивизм в эпистемологии и когнитивной науке находится именно в этой методологической и концептуальной струе.

Недуализирующая философия становится ныне часто предметом особого рассмотрения в сообществах философов – сторонников конструктивизма[2]. Недуальность субъекта и объекта познания, или, выражаясь шире, когнитивного агента и познаваемой им среды влечет за собой иные неразличимости, стирание жестких дихотомий:

♦ между чувственным, сенсорным и ментальным (обсуждение ментальных образов, визуального мышления – актуальная сейчас проблематика);

♦ между позицией непоколебимого убеждения и критицизмом;

♦ между классическим анализом реальности и онлайновым, виртуальным экспериментированием;

♦ между сохранением идентичности (личности, социальной группы, бренда) и ее изменением с целью продолжения существования;

♦ между взаимодополнительностью, взаимопомощью и соревнованием, конкуренцией;

♦ между миром культурных событий и их визуализацией или интерпретацией в медиасреде;

♦ между внешним контролем и саморегуляцией;

♦ между частью общества и обществом в целом (рождение интерсубъективности как партиципационное производство смыслов).

Концепция энактивного познания (enactive cognition), или энактивизма (enactivism), становится все более влиятельной в современной когнитивной науке, философии сознания и эпистемологии. Влиятельной потому, что она развивается в русле современных широко распространенных конструктивистских ориентаций в эпистемологии, психологии, социальной философии, теории управления и исследовании будущего (Futures Studies). В рамках этой концепции субъект познания, или когнитивный агент, будь то человек или животное, рассматривается как активный и интерактивный: он активно встраивается в среду, его когнитивная активность совершается посредством его «вдействования» в среду или ее энактивирования. Познание, причем и восприятие, и мышление, и воображение, сопряжено с действием.

В этой концепции строится целостная картина когнитивных процессов, в которой мозг как часть тела, само тело как инструмент познания, ищущий и познающий отелесненный разум и познаваемая им окружающая среда, когнитивное усилие как активное действие рассматриваются во взаимно обусловливающей, синергийной связке. Хотя эта концепция развивается в русле тех идей, которые были выдвинуты Дж. Дж. Гибсоном в его экологической теории восприятия, она несет в себе все же некоторые существенные дополнения и расширения, выходящие за пределы концепции ума как обрабатывающей информацию системы. Кроме того, эта концепция подхватывает некоторые положения кибернетики второго порядка Хайнца фон Фёрстера, радикального конструктивизма Эрнста фон Глазерсфельда, теории личностных конструктов Джорджа Келли, теории беседы (conversation theory) Гордона Паска, центральными в которой являются положения о «конструировании знания» и «интеракционном отношении» участников беседы, конструктивизма, основанного на концепции автопоэзиса Умберто Матураны, учения об Umwelt Якоба фон Икскюля. Эти шесть выдающихся ученых наиболее часто выделяются как родоначальники конструктивизма в его наиболее радикальных версиях[3]. Анализу воззрений Х. фон Фёрстера, Э. фон Глазерсфельда, У. Матураны, Я. фон Икскюля посвящены специальные разделы в данной книге. Наряду с этими мыслителями невозможно отрицать значительный вклад в развитие конструктивизма и таких видных ученых, как Ж. Пиаже, Г. Бейтсон, Э. Морен, Ж.-Л. Ле Муань, П. Вацлавик, Н. Луман и др. Перечислить всех ученых, чей вклад можно счесть достаточно существенным, – задача неблагодарная, поскольку конструктивизм стал, пожалуй, одной из наиболее влиятельных парадигм в науке нашего времени.

Концепция энактивизма опирается на такие междисциплинарные, или трансдисциплинарные области знания, как эволюционная эпистемология как форма натурализованной эпистемологии, которую в обозначенном нами аспекте продолжает развивать Ф. Вукетич, теория автопоэтических систем (У. Матурана, Ф. Варела, Н. Луман), теория сложных адаптивных систем (Дж. Холланд, С. Кауфман) и теория самоорганизованной критичности (П. Бак), теория сетей (А.-Л. Барабаши), синергетика (Г. Хакен) и т. п. Данная концепция вбирает в себя ряд концептуальных новшеств, которые возникли в этих областях, в частности понятие автопоэзиса как самопроизводства и самотворчества сложной организации, понятие структурного детерминизма и понятие структурного сопряжения систем, а также операциональной (организационной) замкнутости системы как условия ее устойчивого функционирования и развития.

У истоков нового представления об энактивности познания стоял чилийский биолог, нейрофизиолог и философ с мировым именем Ф. Варела[4]. Представление об энактивности развивалось Варелой наряду с представлениями о телесности и ситуационности познания (embodied and situated cognition). Сейчас эти представления продолжают интенсивно развиваться его коллегами и соавторами У. Матураной, Э. Рош, Э. Томпсоном, а также А. Ноэ и Д. Хутто. Последних двух ученых относят к лагерю радикальных энактивистов. Флагмановскими научными журналами, строящими свою издательскую политику на публикации статей авторов, продолжающих и развивающих концепцию энактивизма Ф. Варелы, в самых разных аспектах стали «Phenomenology and the Cognitive Sciences» и «Kybernetes», хотя и многие другие влиятельные научные журналы охотно рассматривают эту проблематику.

В рамках парадигмы энактивизма открывается возможность перекрыть брешь между науками о жизни (life sciences), такими, как теория биологической эволюции, нейрофизиология, теория психомоторного действия, и философской теорией познания и понять жизнь, познание и работу ума в их гармоничном содружестве и в их отношении к феноменологическим исследованиям личного опыта и субъективности человека. Такого рода попытку предпринимает в своих недавних исследованиях соавтор и последователь Варелы Э. Томпсон[5].

В настоящей книге суммируются результаты исследований, проведенных мною при поддержке Российского гуманитарного научного фонда в 2001–2012 гг., которому мне хотелось бы выразить свою искреннюю признательность. Наиболее близкими исследовательскими проектами к проблематике настоящей монографии были «Когнитивная архитектура воплощенного разума: пространственно-временные особенности и ситуационные детерминанты» (проект № 07-03-00254а) и «Энактивизм как форма конструктивизма в эпистемологии» (проект № 10-03-00686а).

Моя работа над текстом книги не принесла бы мне стольких положительных эмоций и удовлетворения, если бы она не сопровождалась заботливым участием редактора серии книг «Humanitas», издаваемой одновременно издательствами Центр гуманитарных инициатив и РОССПЭН, Светланы Яковлевны Левит, героически самоотверженного и увлеченного человека в своем нелегком труде, кропотливой и грамотной работой редактора Ирины Ивановны Ремезовой и инициативной, целеустремленной, во многом новаторской, я бы сказала, автопоэтичной деятельностью замечательного издателя Петра Валентиновича Соснова. Я выражаю этим моим коллегам мою самую глубокую и искреннюю благодарность.

Москва, июнь 2014.

Глава 1. Кибернетические истоки конструктивизма в эпистемологии

Картина мира человека является и всегда остается конструктом его ума, и невозможно доказать, что она существует как-то иначе.

Э. Шрёдингер

Интеллект организует мир, организуясь сам.

Жан Пиаже

1.1. Происхождение конструктивизма. Циклическая причинность. Конструкты сознания и конструируемая действительность

Конструктивизм в эпистемологии – это такой подход, в рамках которого считается, что человек в своих процессах восприятия и мышления не столько отражает окружающий мир, сколько активно творит, конструирует его. Этот подход развивается разными авторами на базе различных дисциплинарных областей: на базе генетической эпистемологии, или психологии развития ребенка, – Жаном Пиаже, системной теории и кибернетики – Хайнцем фон Фёрстером, антропологии – Грегори Бейтсоном, психологии восприятия – Ульриком Найссером, психотерапии – Паулем Вацлавиком, когнитивной психологии – Эрнстом фон Глазерсфельдом, нейробиологии и когнитивной науки – Умберто Матураной и Франсиско Варелой. Существуют, разумеется, и иные версии.

Для понимания сути конструктивистского отношения человека к миру (его наблюдение изнутри, его обустройство, созидание и постоянная переделка самого себя в процессе этого обустройства) весьма удачной является метафора танца, которую предложил Х. фон Фёрстер. Познание мира и действие человека в мире – это танец человека с миром, парный танец с различными па, в котором ведущим является то один, то другой партнер, в котором они оба беспрерывно раскрываются и развиваются. Х. Патнэм использует другую метафору, чтобы отойти от традиционного представления, что сознание копирует мир. Сознание не копирует мир, а, скорее, «составляет» мир, «сознание и мир совместно составляют сознание и мир»[6]. Неразделенность сознания и мира, образующих единое целое, – такое понимание является проявлением общих холистических тенденций в эпистемологии.

Конструктивистский подход имеет корни и в философских концепциях, и в представлениях кибернетики.

В философии он восходит к воззрениям Вико, Беркли, Канта. Итальянский философ Джамбаттиста Вико (1668–1744) и ирландский философ Джордж Беркли (1685–1753) пришли к идеям эпистемологического конструктивизма практически одновременно и независимо друг от друга. Удивительным выглядит совпадение, что в 1710 г., когда Беркли опубликовал свой главный философский труд «Трактат о началах человеческого знания», Вико в Неаполе опубликовал свой труд по эпистемологии «De Antiquissima Italorum Sapientia», в котором он приходит к сходным заключениям. Имя Вико вошло в философию, прежде всего, благодаря тому, что он ввел идею историзма, исторического прогресса и циклов в истории, занимал теоретико-познавательную позицию, близкую конструктивизму Человеческому сознанию, считал Вико, доступно только то, что создано самим человеком. Истинным признается только то, что сделано таковым. Поэтому и изучать следует лишь то, как создана вещь, будь то произведение искусства, идея как порождение его сознания, языковая форма. Рациональное знание не затрагивает существующее в реальном мире, но ограничивается только миром опыта, который продуцируется человеком. Только Бог знает, что представляет собой реальность, поскольку он сам ее сотворил. Беркли, со своей стороны, утверждал, что субъекту доступно лишь содержание сознания – идеи, поэтому он может лишь констатировать свое существование. Отсюда его известная формула «esse est percipi» («существовать – значит быть воспринимаемым»). Несмотря на крайний солипсизм, эта позиция имеет нечто общее с взглядами современных радикальных конструктивистов.

В качестве предтечи современного эпистемологического конструктивизма часто называют и имя Иммануила Канта (1724–1804). В. А. Лекторский рассуждает о том, насколько оправданно это причисление, и указывает здесь на явные точки соприкосновения. По Канту, «опыт – это конструкция, это организация субъектом материала чувственности (ощущений) с помощью априорных форм чувственного созерцания и априорных категорий рассудка»[7]. Именно конструкты сознания оформляют опыт, причем то, что недоступно индивидуальному сознанию, является предметом деятельности сознания трансцендентального субъекта.

Поразительно, но конструктивизм встроен в само внутреннее ядро кибернетических теоретических представлений. Кибернетика рождает конструктивизм как свое родное дитя. Конструктивизм является определенным видением мира. А кибернетика, благодаря своим мощным методологическим следствиям, тоже прорывается к философии. Недаром М. Хайдеггер в своем интервью, опубликованном в немецком журнале «Spiegel» в 1976 г., сказал: «Кибернетика является метафизикой атомного века»[8].

С самого начала своего существования, с 1940—1950-х годов (концепции Н. Винера, У. Росс Эшби, Х. фон Фёрстера), одним из центральных ее представлений было представление о циклической причинности. И в синергетике (теории сложных систем, или просто теории сложности), которая является интеллектуальной наследницей кибернетики, представление о циклической причинности выступает в качестве базисного. У Германа Хакена это – циклическая причинность между элементами системы и параметрами порядка как динамическими характеристиками системы на макроуровне: параметры порядка порождены, определены, детерминированы поведением элементов системы и, в свою очередь, подчиняют элементы, накладывают ограничения на их поведение, даже, если угодно, порабощают отдельные элементы. Метафорический образ циклической причинности как фундаментального кибернетического и синергетического представления – змея, которая кусает себя за хвост.

Иной образ этой циклической организации – свойство самоотнесенности, или самореферентности. Как подчеркивает Н. Луман, «понятие самореференнтности означает единство, то, что элемент, процесс, система существуют для самих себя. “Для самого себя” – значит независимо от отношений наблюдения со стороны других»[9]. Любая самоорганизующаяся система неживой или живой природы, природы или общества организует себя, будучи отделенной от окружающего мира (поддержание своей целостности) и встроенной в него, открытой на него (открытость как условие для самоорганизации). Живое существо (живая организация) реализует себя как живая система через производство своих собственных операций. Живая система продуцирует, воспроизводит саму себя (автопоэзис). А равным образом и структуры неживой природы, например структуры в плазме, как обосновывал СП. Курдюмов в своих работах, способны к самодостраиванию, т. е. проявляют свойства, подобные свойствам живого.

Логика рассуждений ведет к соответствующему пониманию человека как наблюдающего и теоретизирующего существа. Наблюдая мир, наблюдатель создает самого себя. Наблюдение создает наблюдателя. Наблюдатель, наблюдаемый процесс и процесс наблюдения образуют неразложимое единство. Нет наблюдения без наблюдателя. Нет языка без носителя языка: язык – и продукт говорящего, и его создатель. Язык творится людьми и творит их. Язык говорит в нас и через нас, строит нас, будучи нашим порождением. Конструируя мир, человек конструирует самого себя. А конструируя самого себя, создавая конструкты в своем сознании, человек конструирует мир. Это – креативный цикл. Это, как говорит фон Фёрстер, gekrümmte Raum, изогнутое пространство, в котором человек, удаляясь от себя, возвращается к самому себе.

Что есть в бытии – это тайна. Тайна бытия приоткрывается только сознанию познающего субъекта, который протаскивает мир через свою собственную душу, преломляя его через конструкты своего сознания. Реальность завуалирована (le reél voilé), как говорит Бернар д’Эспанья, а Вселенная еще не разрешена, как писал Карл Поппер[10]. Природа как рожденная (что этимологически отражается в самом слове «природа») пребывает в рождении, в становлении. Пытаясь проникнуть в природное бытие, человек со своим сознанием вносит в него необратимые и неизбежные изменения, как это показано в неклассической науке, в квантовой механике в первой трети XX в., а далее, в последние десятилетия XX в. – и в нелинейной динамике и синергетике. Человек становится соучастником процесса рождения природы, процесса становления в ней. Становление природного бытия и становление человека и конструктов его сознания – эти два процесса сопряжены. Человек творит самого себя через мир, через его деятельность в мире. Человек и мир, субъект и объект познания находятся в процессе коэволюции.

Представление о циклической причинности, введенное кибернетикой, изначально наложило печать и на само кибернетическое знание. С самого начала, особенно в работах фон Фёрстера, кибернетика строилась не просто как одна из областей знания, но и как знание о знании, как кибернетика кибернетики. Эта кибернетика второго порядка есть эпистемология кибернетики. А равным образом мы можем говорить не просто о синергетике, но и о синергетике синергетики, об эпистемологии синергетики или об эпистемологии познания сложного в бытии, épistemologie complexe (сложной эпистемологии или, точнее, эпистемологии сложного), если употребить терминологию французских ученых Эдгара Морена и Жана-Луи Ле Муаня.

Это замыкание кибернетики на саму себя, как и замыкание синергетики на саму себя, связано с двусторонне направленным, циклическим процессом офилософствования науки и онаучивания философии, отвечающим современной тенденции развития философского знания. Синергетика, будучи трансдисциплинарным направлением научных исследований сложного вообще в окружающем нас мире и в нас самих, выходит за пределы дисциплинарной ограниченности той или иной области естествознания и обществознания и вторгается в философию. В то же время синергетика, имея в качестве жесткого ядра конкретные модели образования и эволюции сложных структур в мире (причем во многих областях даже социального знания они работают на математическом уровне), онаучивает философию, вносит свежую струю в теорию познания. Синергетика и нелинейная динамика как методы исследования когнитивных процессов сближаются с современной когнитивной наукой в целом и неклассической эпистемологией как ее философской составляющей в частности.

Таким образом, конструктивизм становится одним из довольно влиятельных течений в современной неклассической эпистемологии. Иначе говоря, неклассическая эпистемология обретает конструктивистское лицо. А сами идеи конструктивизма укоренены в определенных философских воззрениях на мир и получают новые импульсы для развития в связи с идеей циклической причинности в кибернетике и теории сложных систем.

1.2. Конструктивистские установки в современной науке, культуре и практике

Конструктивистские установки характерны для многих областей современного научного знания и практической деятельности. То, что было создано Хайнцем фон Фёрстером на базе кибернетики, Умберто Матураной и Франсиско Варелой как когнитивно-биологический конструктивизм, распространяется ныне на социальное и гуманитарное знание. Человек не столько отражает, сколько строит окружающий мир, оформляет и организует его в соответствии со своими конструктивистскими установками сознания.

В современном прогнозировании (футурологии) одним из ключевых понятий является понятие создания желаемого будущего. Современное прогнозирование, или, как его называют в мировом научном сообществе, Futures Studies (исследование «будущего» во множественном числе, исследование перспектив, построение сценариев будущего развития), стало дисциплинарно оформляться и бурно развиваться после Второй мировой войны. Специалисты по футурологии, форсайту стратегическому видению будущего (эта область имеет множество разных названий) определяют это направление следующим образом. Исследования будущего – это трансдисциплинарный, базирующийся на системной науке подход к анализу образцов изменений в прошлом, определение трендов и возможных исходов изменений в настоящем и построение альтернативных сценариев возможных будущих изменений, чтобы помочь людям создать то будущее, которое они желают (Венди Л. Шульц). Эта область занимается исследованием возможного, вероятного и предпочитаемого будущего, triple P (possible, propable and preferable futures).

В качестве стержневых понятий современного прогнозирования (исследования будущего) выделяются: а) «образ будущего» (понятие, введенное в научный оборот Фредом Полаком в 1973 г.); б) «альтернативное возможное будущее»; в) «создание будущего, а не предсказание его». Видение мира, ориентированное на будущее, основывается на солидарности с будущим. Мы не должны ждать подарков от будущего, но создавать желаемое, предпочитаемое будущее. Установка на создание будущего – непосредственное преломление конструктивизма в футурологии.

В современной социальной науке (социологии, политологии, социальной философии) конструктивистские установки сознания также налицо. Родилось и новое понятие «социальный конструктивизм»[11]. В содержание этого понятия входит не только сознательное конструиро вание социальной реальности, социального порядка и социальных организаций в соответствии с ценностными предпочтениями социального (индивидуального и коллективного) субъекта, но и креативность социальных институтов, введение ими социальных инноваций, управление рисками социального развития, прохождение кризиса и выход на желаемые пути развития. В каком-то смысле мы все актеры, которые активно конструируют локальную и более отдаленную социальную среду, в которой хотят жить, но и среда создает их, активно на них влияет, подстегивает их личностный рост.

Одним из первых ученых, кто стал последовательно вводить представления теории сложных самоорганизующихся систем и теории автопоэзиса в социальную философию, был Никлас Луман (1927–1998). Он говорил об операциональной замкнутости социальных систем и об их структурном сопряжении, об их самореферентности (циклической организации) и контакте с внешним миром (инореференции), об их трансформации через интерактивность (коммуникацию) и коммуникацию через коммуникацию. В знаменитый тезис К. Маркса «люди сами делают свою историю» современный социальный конструктивизм вносит важную поправку: человек конструирует общество, но отнюдь не волюнтаристически, не произвольно по своему желанию, а в сотрудничестве и в коэволюции со становящимся социальным целым, открывая внутренние тенденции развития сложных социальных систем.

Конструирование природной и социальной действительности порождает когерентный, взаимосогласованный мир. Конструирующий человек и конструируемый им мир составляют процессуальное единство. Конструирование означает, что человек как субъект познания и деятельности берет на себя весь груз ответственности за получаемый результат. Принцип ответственности, о котором писал Ханс Йонас[12], ставится здесь во главу угла. Как подчеркивает основатель синергетики, немецкий ученый Герман Хакен (p. 1927), самоорганизующееся общество может устойчиво существовать и продолжительное время динамично развиваться, если каждый его член ведет себя так, как если бы он – в меру своих возможностей – был ответственен за целое[13]. Этот принцип ответственности близок к категорическому императиву Канта.

Новый подход к образованию с точки зрения конструктивизма и теории сложности мы с СП. Курдюмовым назвали пробуждающим обучением[14]. Способ связи обучающего и обучаемого, учителя и ученика – это их взаимная циклическая детерминация и их взаимное конструирование, становление и развитие. Обучение – это не передача знаний как эстафетной палочки от одного человека к другому, но создание условий, при которых становятся возможными процессы порождения знаний самим обучающимся, его активное и продуктивное сотворчество. Ученик – это не сосуд, который нужно наполнить, а факел, который нужно зажечь. Обучение есть нелинейная ситуация открытого диалога, прямой и обратной связи, солидаристического образовательного приключения, попадания – в результате разрешения проблемных ситуаций – в один и тот же, самосогласованный темпомир. Последнее означает, что благодаря совместной активности в такого рода ситуациях учитель и ученик начинают функционировать с одной скоростью, жить в одном темпе. Учитель не просто задает вопросы, на которые заранее знает ответ, хотя это и имеет место на начальных стадиях обучения. Он формулирует проблемы так, чтобы начать совместное исследование, чтобы ученик удивился тайнам бытия, осознал загадочность этого мира и приобрел импульсы к его разгадыванию, объяснению его тайн и приобретал не столько «знаю, что», сколько «знаю, как» (know how).

Обучение становится интерактивным, поддерживаемым цепями обратной связи. Не только учитель учит ученика, но и ученик учит учителя, они становятся кооперирующимися друг с другом сотрудниками. Учитель должен научиться видеть скрытые способности ученика и научиться понимать его. В процессе обучения незнающий превращается в знающего, а при этом изменяется и сам учитель, подобно тому как в процессе сеанса психотерапии больной превращается в здорового или хотя бы в выздоравливающего, но вместе с тем и сам доктор претерпевает изменения, испытывая свое душевное равновесие и в большинстве случаев его укрепляя.

В современной психотерапии также успешно применяется конструктивистское мышление, как об этом неоднократно писали Хайнц фон Фёрстер и еще один представитель конструктивизма, семейный врач-психотерапевт, редактор коллективных монографий по конструктивизму Пауль Вацлавик. Фон Фёрстер рассказывает об изобретенной им методике циклического вопрошания, которая позволяет конструировать действительность, повращаться в виртуальных мирах «как если бы» и тем самым наладить отношения между членами семьи, перевести их в состояние душевного равновесия. Психотерапевт просит, например, мать сказать, что она думает о том, что думает ее дочь о ее отношениях с мужем. Естественно, она никогда не задумывалась об этом. Но поскольку она сейчас сидит перед психотерапевтом, она вынуждена вступить в дискуссию и предположить, что думает ее дочь об отношениях между родителями. В этот момент нужно смотреть, как воспринимают это твои партнеры, члены твоей семьи: дочь, которая в первый раз слышит, что думает ее мать о том, что она думает об отношениях между матерью и отцом; муж, который совершенно ошеломлен тем, что узнал, что в самом деле думает его жена и как она воображает себе, что творится в голове дочери, воспринимающей их отношения своими глазами. «Для всех них внезапно возникает новая вселенная в этом психотерапевтическом сеансе. Они конструируют новый мир. Вся идея этих психотерапевтов состоит в том, что они приглашают участников поработать совместно, чтобы изобрести для себя новый мир отношений»[15]. В результате такого рода психотерапевтических процедур конструируются новые виртуальные миры, реальное воплощение которых оказывает на каждого из членов группы терапевтическое действие.

Вообще говоря, мировоззренческая позиция конструктивизма не ограничилась только областями научного и философского знания. Великий переворот в живописи был связан с переходом от реализма, стремления точно передать воспринимаемую действительность, как это было, например, в школе передвижников в России во второй половине XIX в., к французскому импрессионизму на рубеже XIX и XX вв., в картинах которого действительность преломлялась через чувства, настроения, впечатления художников. В полотнах импрессионистов правдоподобность создается через неправдоподобие, через приглушенные акварельные краски, как у Клода Моне, или, наоборот, через преувеличенно яркие, кричащие краски, как у Винсента ван Гога, через нагромождение мазков, которые, резонируя с восприятием действительности зрителем, могут передавать действительность даже лучше, чем фотографии.

Разные вариации символизма, в особенности стиль Баухауза (Василий Кандинский, Пауль Клее), можно, пожалуй, рассматривать как проявление радикального конструктивизма в живописи. «Искусство должно обращать быль в сказку, переплавлять физику в метафизику, оно, по выражению Пауля Клее, не отражает видимое, а создает его»[16].

1.3. Конструктивистские установки сознания в современной теории сложности

Теория сложности (theory of complexity), называемая в России также синергетикой, продолжает концептуальные тренды, созданные кибернетикой. Вслед за В. С. Стёпиным ее называют постнеклассической парадигмой научного знания. Теория сложности пытается увидеть «мир изнутри», мир как он видится познающим его и действующим в нем человеком и как он может строиться, конструироваться человеком. Она раскрывает особую, решающую роль человека, который, будучи встроен в сложные системы, может оказывать непосредственное влияние на ход их эволюции, выводить их на предпочтительные будущие состояния[17]. Наблюдатель и наблюдаемое, конструирующий субъект и объект его преобразований находятся в отношении нелинейной обратной связи, циклической причинности. Субъект конструирует действительность, и возможности этого конструирования видятся с позиции теории сложности в разных планах.

Во-первых, это – решающая роль субъекта, установок его сознания и его ценностных предпочтений, даже единичного человеческого действия, в выборе возможных путей развития в состояниях неустойчивости сложной системы. Существуют два типа неустойчивости: неустойчивость в точке бифуркации, ветвления путей развития и неустойчивость вблизи обострения, момента максимального, кульминационного развития сложной структуры. Как в том, так и в ином случае система становится неустойчивой к малым, незначительным флуктуациям на микроуровне, и малое человеческое воздействие способно вывести систему на один из возможных путей эволюции, к одной из целого спектра структур-аттракторов. Важнейшим мировоззренческим выводом синергетики является то, что человек действительно способен принимать непосредственное участие в конструировании желаемого будущего, но его творческая, созидательная роль имеет ограничения в виде собственных, внутренних тенденций развития сложных систем. Не всё что угодно можно осуществить, но только то, что согласовано с собственными потенциями сложных систем.

Осознание множественности путей развития сложных систем, наличия альтернатив напрямую связано с осознанием возможности улучшить мир, соединить поиск истины с поиском блага. Об этом пишет И. Валлерстайн: «Мы были бы мудрее, если бы формулировали наши цели в свете постоянной неопределенности и рассматривали эту неопределенность не как нашу беду и временную слепоту, а как потрясающую возможность для воображения, созидания, поиска. Множественность становится не поблажкой для слабого или невежды, а рогом изобилия возможностей сделать мир лучше»[18].

Во-вторых, человек способен сокращать длительный и многотрудный путь эволюции к сложному путем резонансного возбуждения желаемых сложных структур. Определив параметры порядка сложных систем, он может смоделировать, рассчитать или качественно определить возможные структуры-аттракторы для этих систем и посредством малых, но топологически правильно организованных – резонансных – воздействий выводить процесс развития на желаемые структуры.

В-третьих, человек может активно вмешиваться в процесс конструирования сложных структур из относительно простых, в процесс их коэволюции, совместного и устойчивого развития. Один из принципов синергетического холизма – это принцип топологически правильного, резонансного соединения относительно простых структур в сложные устойчиво эволюционирующие целостности, с тем чтобы ускорить темп развития образовавшейся единой сложной структуры и приблизить желаемое будущее. В результате резонансного объединения единая структура в итоге приобретает более высокий темп развития, чем темп развития самой быстро развивающейся структуры до объединения. Выгодно развиваться вместе, ибо это приводит к экономии вещественных, энергетических, духовных затрат.

В-четвертых, сложные системы имеют не только некоторую глубину памяти, но и влияние, притяжение будущего, и человек может конструктивно использовать это влияние будущего с попаданием его в конус определенного аттрактора. В таком случае человек должен действовать согласно установкам восточного (буддийского или даосистского) сознания: поддаться течению, чтобы победить; недеяние есть самое сильное действие.

1.4. Основные черты конструктивистской эпистемологии

Человек как субъект познания воспринимает мир через свои органы чувств, он понимает и осмысливает его с помощью своих эволюционно выработанных способностей ума. Поэтому приобретенное им знание несет печать личности субъекта познания как индивидуального и исторического существа (его онтогенетического и филогенетического опыта). Субъект не только и, может быть, не столько отражает, сколько конструирует реальность.

Восприятие – это не пассивный, а активный процесс. Известный психолог Ульрих Найссер в своих исследованиях, проведенных в 1970-х годах, показал, что воспринимаемое поступает в мозг не в чистом, первозданном виде, «как оно есть там снаружи», а ложится на предуготовленную схему, которую он назвал форматом. Сам существующий на данный момент формат задается всей суммой предыдущих актов восприятия, что свидетельствует о самоорганизации познавательного процесса и его гибкой приспосабливаемости исходя из предшествующего опыта. «Информация, заполняющая формат в какой-то момент циклического процесса, становится частью формата в следующий момент, определяя то, как будет приниматься дальнейшая информация»[19].

В рамках такого конструктивистского подхода претерпевают изменения и этические принципы человеческой деятельности. Этика с этой точки зрения не имеет ничего общего с поощрением и наказанием, с указаниями «что я должен делать?». Человек как субъект познания и конструирующей деятельности решает сам, что он может делать, что желательно осуществить, исходя из его целей и ценностей и с пониманием глубочайшей собственной ответственности за грядущий результат, за становящееся целое. Конструктивизм предполагает внутреннюю этику, собственную ответственность. Только на основе личной ответственности может строиться устойчивое самоорганизующееся целое в микросоциуме и в глобальном мире, в микроколлективе, в пределе включающем только себя как творца и критика в одном лице, или в научном сообществе.

Конструирование не является самоцелью: человек конструирует не просто потому, что он хочет конструировать, а потому что он преследует свои цели. Цель конструирования отсылает в будущее. Это – предвосхищение опыта, конструирующий исходит из того, что созданные им конструкции окажутся полезными сознанию и в дальнейшем. Конструктивизм служит прежде всего тому, что субъект хочет установить контроль над тем, что он воспринимает, чтобы элиминировать какие-либо отклонения или возмущения от собственного предпочитаемого целевого состояния. Контроль предполагает модель вещи, которая подлежит контролю, но эта модель включает только те аспекты, которые релевантны целям субъекта и его действию. В этом смысле субъект заботится не о вещи, над которой установлен контроль, но только о компенсации отклонений на своем пути достижения цели, т. е. способен адаптироваться к изменяющимся обстоятельствам.

Немецкий философ Бернд Ваассен провел доскональное исследование конструктивизма и суммировал существо конструктивистской позиции следующим образом: «Человек является существом, которое целенаправленно конструирует действительность»[20], следовательно:

• конструировать – значит целенаправленно различать. Сингулярное, несвязное, изолированное нельзя конструировать; всякий опыт существует только как различение. Нечто сконструированное это, по словам Г. Бейтсона, «the difference that makes a difference» («различие, которое имеет значение, которое нужно почувствовать» или «небезразличное различие»);

• конструирование порождает когерентный, относительный мир. Сконструированная действительность когерентна, поскольку она конструируется как внутренне сопряженная, связная, в которой изолированное не существует и не может существовать. Сложные структуры, потоки информации, сети коммуникации наслаиваются друг на друга, приводя к возникновению новых эмерджентных качеств на уровне систем и систем систем, ни одно из которых не является конечным, окончательным, завершающим, неоспоримым. Мы живем «в мире кажущихся бесконечными метаморфоз интерпретаций, которые сменяют друг друга» (Варела);

• конструирование есть безграничный, рекурсивный процесс. Человеческое конструирование оказывается единственным в своем роде и непрерывающимся процессом, который из настоящего отсылает в прошлое и будущее и включает в себя оба этих модуса времени. Оно ссылается на прошлое, поскольку основывается на опыте, и на будущее, поскольку опыт переконструируется как нечто повторяющееся и приближенное к новым экологическим условиям;

• конструирующий человек и конструируемый им мир составляют процессуальное единство. Фон Фёрстер описывает человека как «самостоятельную, автономную, организационно замкнутую сущность». Наблюдающий организм выступает не как независимая познающая инстанция по отношению к наблюдаемому объекту, а как часть и участник самого мира наблюдения. Конструирование представляет собой, стало быть, двоякий относительный процесс: конструирование генерирует действительность как сеть связей, поскольку не элементы, а различия являются первичными. На основе постоянной рекурсии конструирование создает индивидуально оформленный и не вводящий в заблуждение мир опыт, в котором познающий и познаваемое составляют неразделимую целостность;

• конструирование есть процесс, порождающий континуальность и циклическую причинность. Конструирование есть процесс, который придает действительности вид неразрывного и когерентного целого;

• конструирование – это индивидуальная, узаконивающая саму себя деятельность. Конструирование означает, что индивиды активно стремятся к тому, чтобы оформить данные своего опыта так, чтобы они были осмысленными и полезными в ходе дальнейшего восприятия, переживания, освоения мира.

Сформулируем теперь основные черты эпистемологического конструктивизма[21].

1. Знание не отражает мир. Конструктивисты оспаривают позицию, что в процессе познания репрезентируется мир и что эти репрезентации являются содержанием сознания. Знание и познание являются в высшей степени самоотносимыми, самореферентными событиями. Процесс познания с необходимостью замыкается в эпистемический круг. Поэтому конструктивисты оспаривают возможность достижения объективного знания.

2. Конструкции создаются людьми. С позиции конструктивизма не существует предметов знания, которое было бы независимо от субъекта. Знание есть порождение понятийных структур и схем восприятия и действия. Знания не должны находиться в соответствии с онтологической реальностью, но они должны встраиваться в общую структуру опыта, подходить к ней.

3. Знания не истинны, а жизнеспособны. Вместе с отрицанием традиционного понятия знания конструктивисты отрицают и традиционное понятие истины. Целью познания является не объективность, а приспособление. Понятие истины заменяется понятием «жизнеспособности», в содержание которого входит способность выполнять определенные функции. Жизнеспособные когнитивные структуры обеспечивают приспособление организма к опытно осваиваемому жизненному миру и делают возможным его выживание.

4. Мозг – операционно замкнутая система. Умберто Матурана и Франсиско Варела вступили в дискуссию о конструктивизме, исходя из разработанной ими теории сложных саморегулирующихся систем – теории автопоэзиса. Они рассматривали живой организм и мозг как автопоэтические системы, т. е. как способные к самопроизводству и самодостраиванию. Одно из развитых ими представлений непосредственно влилось в русло эпистемологического конструктивизма. Это – идея о том, что мозг представляет собой операционально замкнутую, информационно непроницаемую систему. Мозг есть в высокой степени самореференционная система, поэтому репрезентации окружающего мира обусловлены структурой когнитивной системы живого организма, а не объективными структурами окружающего мира. Когнитивная система автономна и определяется только своими собственными состояниями.

5. Ни одно знание не является единственным в своем роде. Конструктивизм обращает свои представления на самого себя и не считает свой путь разрешения теоретико-познавательных проблем единственно возможным. Он рассматривает свою позицию вероятным способом решения проблемы субъекта и объекта познания, познания и окружающего мира.

1.5. Радикальный конструктивизм Эрнста фон Глазерсфельда

К сторонникам радикального конструктивизма обычно причисляют, в первую очередь, Эрнста фон Глазерсфельда (1917–2010), американского философа и когнитивного психолога австрийского происхождения, и австрийского психотерапевта и автора оригинальной теории коммуникации Пауля Вацлавика (1921–2007).

Фон Глазерсфельд рассказывает в одном из интервью, как он пришел к конструктивизму, а через него к психологии и философии вообще. Он воспитывался в многоязычной среде и жил с детства в разных странах. Родился в Мюнхене от австрийских родителей, детские годы провел в Северной Италии и Швейцарии. С детства он стал билингвом, поскольку родители говорили дома на английском, особенно все наставительное произносили на английском. Кроме того, играя с итальянскими детьми, он начал свободно говорить по-итальяски. Во время Второй мировой войны он в целях выживания переехал в Ирландию, в 1946 г. вернулся в Италию, где работал журналистом, а с 1962 г. жил в США, где преподавал когнитивную психологию в Университете Джорджии, а потом работал в Университете Массачусетса.

Конструктивизм стал формироваться у него как некое видение мира, которое проистекало из его полилингвистичности. Каждый язык изучался им не путем перевода, а путем соотнесения с собственным опытом (Erfahrung), со всеми переживаниями, с тем, как вещи проживаются человеком. Отсюда он пришел к пониманию, что язык оформляет вещи, о которых мы думаем и говорим. Каждый язык создает свой мир, а говоря на разных языках, люди живут в разных мирах. Существуют концептуальные различия между «реальностями», описываемыми различными естественными языками[22].

Все, с чем мы имеем дело, – это наши собственные представления (Vorstellung) или память. Познавая или узнавая что-то, мы соотносим свой опыт сегодня с тем, что было вчера и позавчера, т. е. опять-таки с нашим опытом, а не с вещами. Познание есть сравнение одних переживаний (элементов опыта) с другими, а не переживаний с миром. То есть познавая, мы имеем дело с самим собой, со своими собственными представлениями (нем.: vor+stellen – то, что уже имеется в нас самих), или репрезентациями, которые соотносят нас с нами самими. Посредством репрезентаций мы конструируем мир. То, что мы получаем от органов чувств, – это только количественная сторона чувственного опыта, а качественная сторона идет от самого субъекта, от нас самих.

В качестве своих интеллектуальных предшественников фон Глазерсфельд называл Вико, Беркли, Иеремию Бентама, Канта, Ханса Файхингера, Жана Пиаже. Согласно Вико, мы познаем мир, который сами строим. И мы не можем выйти за пределы своего опыта, своих переживаний, всего пережитого нами. Человек «купается» в опыте, элементы опыта могут быть соотнесены только с элементами опыта, а идея с идеей, поэтому Беркли прав. Фон Глазерсфельд счел революционной идею Ж. Пиаже, что «цель “знания” – не репрезентация реальности, а обеспечение адаптации к ней»[23]. А истина есть то, что работает. Еще в своих ранних работах Пиаже показал, что ребенок строит свой операциональный опыт, соотнося себя с самим собой.

Фон Глазерсфельд утверждал, что конструктивизм является по сути теорией знания, эпистемологией. Конструктивизм не имеет ничего общего с метафизикой или мистицизмом. Конструктивизм «просто утверждает тот факт, что не существует рационального пути познания чего-либо вне области нашего опыта, и то, что мы получаем из опыта, сконструировано нами»[24].

Познание как река – это неплохая метафора, предложенная фон Глазерсфельдом. Река течет и создает свое собственное русло, вытачивает его в природном ландшафте, а это русло в свою очередь определяет реку, ее течение, все ее извилины. Аналогично и познание строит свое русло, свое течение, которое задает сам процесс познания. Субъект познания определяет, строит самого себя. Я, мое сознание тоже есть поток. Сознание что-то говорит мне о самом себе, о моем собственном опыте. Сознание выступает для нас как вечная мистерия.

Немецкая исследовательница конструктивизма Габриель Нойхойзер считает, что фон Глазерсфельд представляет позицию радикального конструктивизма без всяких «если» и «но», со всеми его релятивистскими и солипсистскими следствиями, причем он чувствует себя по-настоящему признанным и польщенным, когда его теоретико-познавательный подход называют постэпистемологическим[25].

Фон Глазерсфельд, по его собственным словам, задался целью – провести «реконструкцию понятия знания»[26] и нашего представления о реальности. Радикально конструктивистски интерпретируя взгляды Ж. Пиаже, он формулирует три базовых для своей концепции положения.

1. Знания приобретаются не пассивно через органы чувств или средства коммуникации. Знание активно строится познающим субъектом.

2. Познание выполняет адаптивную функцию в биологическом смысле этого слова, т. е. оно служит наилучшей подгонке к миру и поддерживает жизнеспособность. Знание служит для организации субъектом мира своего опыта, а не для открытия объективной онтологической реальности.

3) Истинным является то знание, которое поддерживает жизнеспособность организма, обеспечивает его выживание.

Эта замена понятия «истинности» понятием «жизнеспособности» является принципиальной. Меняется все традиционное представление о направленности и интенциональности познавательной деятельности субъекта. Субъект не столько изучает объект, сколько объект «позволяет себе подвергнуться изучению» (Пиаже): активность идет не только от субъекта, но и от объекта. Не столько субъект воспринимает, осмысливает, словом, познает объект, сколько объект «предоставляет возможности» (principle of affordance) быть воспринятым или невоспринятым субъектом, осмысленным или неосмысленным, познанным или непознанным (Найссер). И если наша теория оказалась истинной, то только потому, что объект позволил нам этого достичь: он содержал нечто аналогичное нашему действию. Познание как приспособление и жизнеобеспечение проистекает из внутреннего и глубинного сродства субъекта и объекта, из нелинейных связей их взаимной детерминации. Субъект и его когнитивные способности определены окружающим осваиваемым в его опыте миром как Umwelt. Субъект, а шире – живой организм вообще, есть порождение этого мира, его опыта, он встроен в него и выделен из него. Понятие окружающего мира (Umwelt) как мира, сконструированного живым существом под него самого, было введено еще в 1930-х годах блестящим, но мало известным в России эстонским философом Якобом фон Икскюлем, о воззрениях которого пойдет речь в следующих главах.

Фон Глазерсфельд не соглашается с обвинениями в свой адрес в солипсизме, называя их абсурдными. Он поясняет, что не следует принимать вводимые им конструктивистские принципы познания как абсолютную истину, но только как рабочую гипотезу. Речь отнюдь не идет о солипсизме. Идет речь только о мире опыта познающего и действующего организма, а не о «внешней реальности»[27].

Живой организм, рыба, птица, собака или человек, приспосабливается к окружающему миру, абстрагируя регулярности и устанавливая правила из накопленного опыта. Он ожидает, что определенные его действия дадут определенные ожидаемые результаты. Но в процессе действия возникают возмущения (ибо случайность лежит в основе бытия), и эти возмущения ведут либо к изменению сложившегося паттерна (правила, выведенного из опыта), либо к конкретному действию ad hoc. Все это касается лишь опыта познающего и действующего организма, а не внешней реальности. Паттерны действия познающего организма могут и должны абстрагироваться из опыта, зависящего от операций различения и координации, которые может и должен выполнять организм. Радикальные конструктивисты концентрируют внимание именно на этом срезе реальности, который дает возможность познающему организму действовать именно таким образом.

Отличие умеренного конструктивизма от радикального состоит как раз в том, что если сторонники концепции умеренного конструктивизма рассматривают органы чувств субъекта как «врата в мир», то радикальные конструктивисты акцентируют внимание на циклических и круговых отношениях между объектом и познающим субъектом, окружающим миром и живым организмом, который встроен в этот мир, осваивает и познает его. Оба компонента продуцируют сами себя и тем самым постоянно репродуцируют саму систему. Равновесие системы поддерживается гомеостатически, путем прежде всего отрицательных, а иногда и положительных обратных связей, которые раскачивают систему, выводят ее из равновесия, чтобы вновь возвратить в него на ином уровне и с взаимно преобразованными компонентами. Перевод на иной режим функционирования через стадию большей или меньшей хаотизации и рассинхронизации процессов – путь продления «жизни» любых сложных организаций. Не отступишь назад – не выживешь. В этом суть самоподдержания, самодостраивания и саморазвития субъекта и объекта как целостной познавательной системы.

1.6. Кибернетика второго порядка Хайнца фон Фёрстера

Для всего течения конструктивистской эпистемологии Хайнц фон Фёрстер (1911–2002) является, пожалуй, центральной фигурой. Кроме того, он – видный представитель кибернетического движения, один из родоначальников кибернетики кибернетики, т. е. кибернетики как эпистемологии.

Х. фон Фёрстер родился в Вене в 1911 г., где прошли его студенческие годы и начальный этап исследовательской работы. На формирование его мировоззрения повлиял логический позитивизм, как он развивался в 1920—1930-е годы представителями Венского кружка, лекции Р. Карнапа и Г. Рейхенбаха он слушал в университете. Л. Витгенштейн был другом его семьи и даже дальним родственником (двоюродный брат Хайнца был племянником Витгенштейна). Естественно поэтому, что ставшие впоследствии классическими положения Людвига Витгенштейна типа «границы моего мира есть границы моего языка» глубоко западали в душу юного Хайнца. А в них были и релятивизм, и элементы солипсизма: как же так, онтологические границы определяются языковыми границами говорящего, а говорят все по-своему? И вообще, как мы описываем свои описания? Как мы можем думать о своих мыслях? «Логико-философский трактат» Хайнц выучил почти наизусть.

Хайнц фон Фёрстер был разносторонней личностью, с юных лет разбиравшейся в живописи, музыке, танце. На его мировоззрение повлиял и новый стиль в живописи Jugendstil (Art Nouveau): работы Эгона Шиле, Рене Магритта, Маурица Эшера. Гравюры и литографии последнего являются излюбленными примерами художественного изображения сложных структур хаоса и фракталов, приводимых в научных трудах по теории хаоса, нелинейной динамике и синергетике.

В 1949 г. фон Фёрстер эмигрировал в США, где в 1958 г. основал легендарную биологическую компьютерную лабораторию в Университете Иллинойса (Урбана), которую возглавлял вплоть до своего выхода на пенсию в 1976 г. Он сотрудничал с Уорреном МакКаллохом, У. Росс Эшби, Гордоном Паском, Умберто Матураной, Стеффордом Биром. Х. фон Фёрстер стоял у истоков создания теории самоорганизующихся систем, участвовал в конференциях по этой проблематике, начиная с самой первой, состоявшейся 5–6 мая 1959 г. в Чикаго. Он ввел принцип «порядок через шум», более известный нам от Ильи Пригожина как принцип «порядок из хаоса».

Исходя из идеи своего близкого коллеги, выдающегося нейрофизиолога и разработчика своего рода «экспериментальной эпистемологии» Уоррена МакКаллоха, что кибернетика представляет собой, по сути, теорию познания, Хайнц фон Фёрстер развил свою оригинальную теорию познания, основные представления которой сегодня вливаются в направление эпистемологического конструктивизма. Он был вовлечен МакКаллохом в движение Масийских конференций, которые организовывались под общим названием «Циклическая причинность и механизмы обратной связи». А поскольку фон Фёрстер был весьма ограничен в знаниях английского языка, с МакКаллохом он общался первоначально на языке математики.

Любопытно, что фон Фёрстер никогда не принимал этот ярлык «конструктивизм», который обычно прикрепляли к созданной им теории. Он старался избегать всякого навешивания ярлыков и опасался любой категоризации, ибо считал, что они подрывают всякую способность ясно и свободно мыслить. Он, напротив, придерживался убеждения, что кибернетика основывается на особого рода этической позиции и всемерно ее развивает: наша автономия предполагает, что мы ответственны за наши мысли и действия, и наша подлинная свобода принимать решения проявляется тогда, когда вопрос является «нерешаемым». Мыслить – значит не столько решать (т. е. «закрывать») вопросы, сколько, досконально обсудив, оставлять их открытыми, выводить на новые вопросы и вопросы вопросов, вполне в духе Сократа. Три принципа этики фон Фёрстера, вытекающие из базисного представления об автономии, таковы:

1. «Действуй так, чтобы умножать количество возможностей для выбора!»

2. «Если хочешь увидеть, действуй!»

3. «Если хочешь быть собой, изменяйся!»

Фундаментальной идеей кибернетического мышления является идея цикличности, за которой расцветает целый концептуальный сад идей: обратная связь, самоотнесенность, рекурсивность, самоструктурирование, самоорганизация, закрытость. Ключевым словом в его трудах, судя по всему, является немецкое слово «Eigen», соответствующее английскому «self» или русскому «собственный», «само», «Я» (eigenbehavior, eigenelement, eigenfunction, eigenprocess, eigenvalue). Ни одна система не смогла бы выжить без способности поддерживать и воспроизводить свое собственное поведение и свою собственную организацию. В самоорганизации всегда есть момент цикличности: это, по сути, – организация организации. Сознание сознания есть самосознание, а понимание понимания есть самопонимание. Окружающий мир в том виде, в котором мы его воспринимаем, является нашим изобретением. Вместо того чтобы беспокоиться о недоступной нам внешней реальности, разумнее сфокусировать внимание на мире, который мы строим в процессе взаимодействия и коммуникации с другими людьми, на мире нашего опыта.

Согласно фон Фёрстеру всякое сказанное сказано наблюдателем (ибо нет наблюдения без наблюдателя). Описания всегда являются самоописаниями. А вопрос, который ставят, как правило, уже содержит ответ, который может быть на него получен. Поэтому легитимными он признает лишь те вопросы, которые являются чистыми: для них не существует готового ответа. Фон Фёрстер перефразирует известное изречение Гераклита «Человек не может войти в одну и ту же реку дважды», считающееся одним их первых наглядных представлений становления природного бытия. «Человек не может видеть одного и того же лица дважды, – говорит фон Фёрстер. – Однажды увиденное лицо невозможно увидеть снова, ибо оно – как и все иное – навсегда утрачено»[28]. Меняется не только мир, но и человек с его когнитивными способностями; изменяя мир, человек изменяется сам.

В 1968 г. один из коллег фон Фёрстера в Университете Иллинойса предложил ему прочитать курс кибернетики как эвристики, стратегии решения математических проблем. Это логично привело его к разработке концепции кибернетики кибернетики, или кибернетики второго порядка, изложенной в книге «Кибернетика кибернетики», которая вышла в свет в 1974 г. Проведя различия между кибернетикой первого прядка (кибернетикой наблюдаемых систем) и кибернетикой второго порядка (кибернетикой наблюдающих систем), он отстаивал необходимость включения в систему наблюдения самих наблюдателей как участников того, что они наблюдают, менеджеров как членов организации, которой они управляют. «Кибернетика первого порядка разделяет субъект и объект, она указывает на предполагаемый независимый мир “там, вне нас”. Кибернетика второго порядка сама является циклической: человек научается понимать себя частью мира, того мира, который он намеревается наблюдать. Вся ситуация описания сдвигается в другую область, в которой человек внезапно вынужден принять на себя ответственность за свои собственные наблюдения»[29]. В своем стремлении развить кибернетику второго порядка фон Фёрстер, без сомнения, был подвержен влиянию своего коллеги Гордона Паска, который первый предпринял попытку гуманитаризировать кибернетику, представить ее, скорее, как искусство, философию и стиль жизни, чем как науку об управлении и организации.

Согласно фон Фёрстеру мы не отражаем, а изобретаем, конструируем мир. Мы не в состоянии узнать, какой является реальность. Мы по своей природе таковы, что постоянно вновь изобретаем, конструируем нашу реальность и наше настоящее. Поскольку мир есть наше изобретение, то каждый из нас когнитивно одинок[30], причем безнадежно. Ибо каждый из нас воспринимает и осмысливает мир в меру своих собственных когнитивных возможностей. Каждый осваивает, энактивирует для себя свой собственный мир, конструирует свою реальность. Поэтому понятие истины является настоящим хамелеоном в истории науки и философии, который окрашивается – в соответствии с позицией того, кто его использует – всегда в разные цвета. «Истина есть изобретение лжецов», – провокационно заявил фон Фёрстер в одном из своих интервью. Цель познания, стало быть, – это сам процесс познания, подобно тому как танец возникает в процессе танца и заключает в себе свою собственную цель. Значит, правы буддисты, которые говорят, что «ты прокладываешь свой путь при движении по нему», ибо путь не есть нечто вечное и наперед заданное, путь возникает в момент движения, дорога прокладывается в ходе движения по ней. Конструктивная теория познания определяется любопытством человека к миру, она является учением о любопытстве (Neugierologie).

1.7. Двойной приказ Грегори Бейтсона

Развивая своего рода кибернетическую эпистемологию, англо-американский психолог Грегори Бейтсон (1904–1980) ввел представление о закольцованности, петлевых структурах, т. е., по сути, о нелинейной циклической причинности, неоднозначности и ретроактивности отношений, устанавливающихся между индивидуальным разумом и средой его активности и коммуникации, другими индивидами. Применительно к смыслу посланий он говорил о «двойной связи» («double bind»), о «двойном приказе», т. е. о тексте и контексте посланий, которые могут быть прямо противоположными друг другу.

Идея двойной связи, или двойного послания Бейтсона является центральной в его учении. Она описывает эмоциально сложные ситуации коммуникации, когда человек или группа получает послание с двумя или более противоречащими друг другу смыслами. Например, мать говорит ребенку, что его любит, но при этом отворачивается от него с отвращением. Невербальный знак противоречит проговариаемому смыслу. Идею двойного послания Бейтсон использовал для объяснения шизофрении, считая ее не врожденной, а приобретенной болезнью (что до сих пор является предметом дискуссии), возникновению которой способствует множество ситуаций с конфузиями в мышлении и коммуникации.

Индивидуальный разум выходит за пределы своей телесной определенности и растворяется в своем экологическом окружении, в сетях коллективного разума. «Индивидуальный разум имманентен, но не только телу, а также контурам и сообщениям вне тела. Также есть большой Разум, в котором индивидуальный разум – только субсистема»[31]. Как показал Бейтсон, развив при этом идеи, высказанные другим теоретиком, известным кибернетиком У. Росс Эшби еще в 1940-х годах, для устойчивого существования сложных интерактивных человеческих систем необходимы определенная доля хаоса, постоянная изменчивость и вариативность отношений, их разнообразие, что предохраняет эти системы от крупных флуктуаций, способных разрушить системную организацию. Система должна постоянно флуктуировать, чтобы одна из ее флуктуаций однажды не стала для нее смертельной. «Стабильное состояние и продолжительное существование сложных интерактивных систем зависит от предотвращения максимизации любой переменной, и непрерывное возрастание любой переменной неизбежно приведет к необратимым изменениям системы, которые и ограничат это возрастание… В подобных условиях очень важно позволять некоторым переменным изменяться… Аналогично, канатоходец с балансировочным шестом не может поддерживать свое равновесие иначе, как варьируя силы, которые он прикладывает к шесту»[32].

Встроенность индивидуального разума в среду коммуникации, познания и действия, способ построения Я на основе влияний Других и своей среды, Других под влиянием Я – эту циклически поддерживаемую коллективную сеть – Бейтсон описывал, введя методологически сильное представление об экологии идей. Тупо сопротивляться окружающей действительности непродуктивно, нужно, скорее, встраиваться в нее, находить в ней свое место, ее изменяя. Дочь Бейтсона Нора Бейтсон активно пропагандирует идеи отца. В одном из посланий в сети Facebook она отмечала: «Экология касается не просто жизни растений и животных… Она включает в себя царство идей и произвольные границы, которые мы накладываем на это царство. Коммуникация – это не то, что сказано, а то, что мы делаем в границах того, что мы чувствуем, что может быть сказано» (23.12.2012).

1.8. Реальность реальности и реальность как если бы (as if) Пауля Вацлавика

Пауль Вацлавик (1921–2007) – пионер семейной терапии, теории систем и философии конструктивизма. Как и фон Фёрстер, он родился и провел свое детство в Австрии. В 1950-х годах работал в Институте аналитической психологии К. Г. Юнга в Цюрихе. С 1960-х годов до своей кончины он осуществлял свою научную деятельность в Институте ментальных исследований Пало Альто (Калифорния, США), где основал научную школу психотерапии и теории коммуникации, краеугольным камнем мировоззрения которой является конструктивизм.

В качестве основополагающих положений конструктивизма Вацлавика, изложенного в его работе «Реальность реальности» (1978), обычно приводятся слова: «Мы конструируем реальность, в то время как мы полагаем, что мы ее воспринимаем. То, что мы называем реальностью (индивидуальной, социальной, идеологической), есть интерпретация, сконструированная посредством коммуникации и через нее. Пациент заключен в системную конструкцию, которая составляет его мир. Поэтому терапия должна заключаться в том, чтобы разрушить эту конструкцию». Видоизменяя тот способ, каким больной видит мир, других людей и самого себя, мы пробуждаем его силы побороть болезнь (его психотерапевтическая практика была связана с лечением шизофрении, депрессии, социально агрессивного поведения). На коллоквиуме по проблемам коммуникации Вацлавик говорил: «Невозможно не манипулировать». Лечащий врач тоже манипулирует, разрушает конструкции больного, изобретает реальность, которая может стать новой позитивной реальностью больного, в которой произойдет улучшение его состояния здоровья.

С точки зрения Вацлавика, не существует единственной реальности. Но то, что существует, – это различные версии реальности, которые могут даже противоречить друг другу. Предлагаемый им психотерапевтический метод «Будь спонтанным!» означает призыв к игре с реальностью (реальностью als ob), к мягкой взаимной подгонке к окружающему миру, к сотворению себя и мира с целью лучшей адаптации к нему.

Свою конструктивистскую теорию коммуникации Вацлавик построил на следующих пяти аксиомах.

1. Невозможно не коммуницировать. Всякий поведенческий акт влечет за собой коммуникацию. Даже наш выбор не коммуницировать есть форма коммуникации.

2. Всякая коммуникация имеет два аспекта: содержание (то, что хотят сказать) и отношение (манера говорения). Поскольку второй аспект включает в себя первый, то он есть метакоммуникация (главное, не что нам говорят, а как нам говорят).

3. Природа отношения (утверждение, оппозиция, отрицание) зависит от расстановки пауз в последовательности актов коммуникации между партнерами. Для установления гармонических отношений следует находить средства для возобновления отношений. Самое невыносимое – быть игнорируемым.

4. Человеческие существа используют два способа коммуникации: цифровой (сложный логический синтаксис при недостатке семантики) и аналоговый (использование образов, персонифицированных историй, игры слов, цитат, переформулировок с богатой семантикой).

5. Всякий коммуникативный обмен является симметричным или дополнительным, смотря по тому, базируется ли он на равенстве или различии.

1.9. Полувоображаемая реальность Эдгара Морена

Французский философ и социолог Эдгар Морен (р. 1921) широко известен ныне в мире как создатель эпистемологии сложного, принципов сложного мышления, позволяющих понять сложность мира[33].

Один из этих принципов – принцип повторного введения познающего и действующего субъекта во всякий процесс познания и действия. Этот принцип восстанавливает субъекта и отводит ему подобающее место в процессе познания. По мнению Морена, не существует «зеркального» познания объективного мира. Познание есть всегда перевод и конструкция. Всякое наблюдение и всякое понятийное представление включают в себя знания наблюдателя, воспринимающего и мыслящего существа. Нет познания без самопознания, наблюдения без самонаблюдения. Нет действия без ответного отклика окружающего мира (объекта воздействия), заставляющего субъекта корригировать свое действие, а потому он вводит представление об экологии действия.

Эпистемология сложного, т. е. эпистемологические принципы, надлежащие для познания сложного мира, обретает свою форму в ходе познания познания, которое включает в себя и познание пределов познания. Обнаружение противоречий и антиномий является для нас сигналом того, что мы сталкиваемся с глубинами реального. Познание познания свидетельствует о том, что мы познали всего лишь тончайшую пленку реальности. Единственная реальность, которая доступна нашему познанию, со-производится человеческим сознанием, силой его воображения. Реальное и воображаемое сотканы, сплетены воедино, образуют сложный комплекс нашего бытия, нашей жизни.

Представление о полувоображаемой реальности Морен предложил еще в ранний период своей исследовательской деятельности, когда он занимался социологией кино. Реальность, которая предстает перед зрителем в кинокартине, – это «мир на расстоянии вытянутой руки». Эта реальность дана зрителю через отношение партиципации и ангажирования. Это мир творимый и творящий нас. Просматривая картину, зритель сопереживает героям и попадает в иную реальность. Он может сопереживать даже преступнику, находя в нем позитивные качества.

Ситуации схватываются с разных точек зрения. Они изменяются в зависимости от того, является ли человек в них участником или только внешним наблюдателем. Реальность виртуозного хирурга, хладнокровно и безошибочно осуществляющего сложную операцию, радикально отличается от той реальности, в которую он попадает, становясь наблюдателем этого процесса: он видит нечто иное – разверзнутую и терзаемую плоть – и может лишиться чувств.

Как говорит Морен, мы всегда «пробуждены» лишь частично, ибо обитаем в воображаемой, созданной нами самими реальности. Морен здесь идет вслед за Платоном, который утверждал, что все люди спят, но лишь философ бодрствует. Согласно Морену, мы не можем и полностью заснуть, ибо погрузиться в глубокий сон – значит растворить свое Я во Вселенной, полностью отдаться реальности, что невыносимо для человеческой личности.

Сложное познание, основания которого детально исследует Морен, основывается на все той же идее цикличности организации, которая проистекает из кибернетики и является базисом конструктивизма. Причем цикличность он понимает в разных смыслах: как соединение и взаимное влияние субъекта и объекта познания, процесса познания и его результата, познающего, продуцирующего знания, и полученного знания, преобразующего познающего. «Устраняя самого познающего, никогда нельзя продвинуться в познании сложного. Познание с необходимостью становится, таким образом, коммуникацией, петлей между познанием (феноменом, объектом) и познанием этого познания. Именно исходя из петли и метасистемы нам, по-видимому, следует понимать познание, которое порождает в то же время само самопознание… Знание преобразует, причем оно преобразует и нас самих»[34].

Глава 2. Развитие конструктивизма в русле биоэпистемологии

Эволюция – это всё. Это история мира, это единственное, что действительно важно.

К. Лоренц

Evo-devo перспектива смещает фокус внимания с внешнего и случайного на внутреннее и родовое.

Г. Мюллер

2.1. Биоэпистемология: возникновение парадигмы

Биоэпистемология возникла в середине XX в. Ее развитие было связано с натуралистическим поворотом в эпистемологии. Биоэпистемологию, или эволюционную эпистемологию, можно рассматривать как одну из версий натурализованной (натуралистической) эпистемологии. Основатель эволюционной эпистемологии, австрийский ученый-этолог Конрад Лоренц выразил суть этого натуралистического поворота так: «Наука о человеческом духе, прежде всего, теория познания начинает превращаться в биологическую науку». Разумеется, это заострение реального положения дел: эпистемология как раздел философии не превращается в науку, а биологическая наука – в философию. Речь здесь, скорее, идет о влиянии биологии, прежде всего теории эволюции в биологии, на изучение феноменов познания и сознания в философии. Наметившийся общий крен в современной философии к философии науки и техники выражается в эпистемологии в форме ее заинтересованного внимания ко всем новым достижениям, затрагивающим понимание процессов познания, а также возникновение и функционирование сознания, которые появляются в конкретных науках биологического, медицинского, информационного толка.

Поэтому можно сказать, что эволюционная эпистемология как область современной неклассической эпистемологии пускает корни в биологические науки и иные когнитивные науки и черпает из них соки, и на этой основе открываются новые возможности и новые перспективы для объяснения когнитивных явлений. Предмет эволюционной эпистемологии я понимаю в плане той традиции, которая была заложена ее создателями Конрадом Лоренцем, Дональдом Кэмпбеллом и Карлом Поппером. Эволюционная эпистемология исследует когнитивный аппарат человека и его эволюционное происхождение. Познавательные (когнитивные) способности человека рассматриваются в ней как результат эволюции, и из этого положения выводятся теоретико-познавательные следствия.

По мысли ее основателей, эволюционная эпистемология призвана конституироваться как некая всеобъемлющая эволюционная теория познания и знания, т. е. теория, которая объясняет когнитивные феномены как результат эволюционного процесса и описывает саму эволюцию как когнитивный процесс. Эволюция человека и его познавательных (когнитивных) способностей, эволюция знания и культуры мыслится как прямое продолжение эволюции неживой и живой природы, и динамика этих процессов, как предполагается, обнаруживает общие закономерности.

Эволюционная эпистемология как научная школа и достаточно влиятельная научная традиция начала складываться после выхода основного эпистемологического сочинения К. Лоренца «Jenseits des Spigels» – «По ту сторону зеркала. Поиски естественной истории человеческого знания» (оригинальное немецкое издание 1973 г., английское издание «Behind the Mirror» 1977 г., русское издание 1998 г.). В 1970-е годы возник Альтенбергский кружок, который объединил сторонников, учеников и последователей Конрада Лоренца. К ним можно отнести Руперта Ридля, Эрхарта Эзера, Франца Вукетича, Адольфа Хешля и Вернера Каллебо в Австрии, Герхарда Фолльмера и Герхарда Рота в Германии, Генри Плоткина в Великобритании, Майкла Брейди в США. Альтенберг – это небольшое поселение под Веной, где находится родовое имение семьи Конрада Лоренца и где по сей день расположен Институт по изучению эволюции и познания (Konrad Lorenz Institute for Evolution and Cognition), руководимый ныне биологом Гердом Мюллером. С начала 1990-х годов до 2004 г. этот Институт издавал международный журнал «Evolution and Cognition», главным редактором которого долгое время был ближайший ученик Конрада Лоренца Руперт Ридль (1925–2005), зоолог, написавший блестящие труды по эволюционной эпистемологии, в том числе книгу «Головой об стену. Биологические границы мышления» (1994). В этой книге Ридль показал, что человек не может перешагнуть самого себя, самотрансцендироваться, выйти за пределы своей биологической ограниченности, определяющей его познавательные возможности, и это подобно проблеме жука, который никак не может выбраться за края стакана. Не только журнал, но и постоянно действующий семинар, а также большое количество приглашенных ученых сделали научную школу Конрада Лоренца международным сообществом единомышленников.

Основные исследовательские установки были сформулированы Конрадом Лоренцем. Познавательный аппарат человека с древних времен мыслился, по крайней мере сторонниками корреспондентской теории истины, как некое зеркало, отражающее мир. Сознание как инструмент познания ни в коей мере не является зеркалом: создавая мысленные репрезентации и перерабатывая информацию, мы не просто отражаем, но и конструируем мир. Также Лоренц считал, что нет большего заблуждения в истории человеческого духа, чем мнение эмпириков, что человек перед каждым индивидуальным актом познания есть чистая доска, tabula rasa. Существуют генетические предрасположенности, и есть филогенетический опыт человечества, который снимается в индивидуальном сознании и предстает как онтогенетическое априори. Исследование когнитивного аппарата человека, его эволюционного происхождения и различий в способах восприятия мира представителями различных исторических эпох и различных этнических популяций сегодня – это, по мысли Лоренца, попытка заглянуть за зеркало и увидеть его обратную, скрытую от нас сторону, понять механизмы его функционирования. Это попытка лучше понять самих себя, заглянуть в самих себя.

Лоренц проводил глубокие параллели между сознанием человека и когнитивным аппаратом животного и подчеркивал, что сама жизнь есть процесс приобретения знаний, когнитивный процесс: жизнь тождественна познанию. Эволюционная эпистемология объясняет то, что для Аристотеля представлялось загадкой и для объяснения чего последний ввел целевую причину. Почему, допустим, кошка имеет когти? Ответ Аристотеля будет: «Чтобы ловить мышей!». Для Лоренца телеология не нужна: соответствующее морфологическое приспособление тела кошки есть результат эволюции и имеет ценность для выживания. Все знание человека имеет приспособительный характер и означает совершенствование нашей способности к выживанию. Печать адаптации (адаптивной ценности) лежит даже на высоко абстрактных результатах человеческого познания, ценность которых для выживания доказывается весьма опосредованно, через сложные цепочки связи теоретического и эмпирического. Ментальные и перцептивные способности человека связаны с его телесными действиями, поскольку человек вышел из животного мира.

Для животного связь познания с действием очевидна и непосредственна. Вещи, окружающие животное, – это предметы действия, о чем говорил Я. фон Икскюль и что подчеркивал Лоренц. Хватать для животного – значит познавать и понимать. Greifen есть begreifen. Хватание телом является для них хватанием в образах восприятия, что отражается в этимологии слова «понятие» во многих языках. Понять в русском языке означает обнять мыслью, схватить в представлении. Причем, как показывает Лоренц, для животных представление о действии и желание действовать неразделимы с самим действием. Животные никогда не могут попасть в положение, что они «хотят» лететь, но не могут. Гуси летают только дважды в день, утром и вечером, но у них всегда воление совпадает с действием[35]. Мир, строящийся через телесное действие живого существа, имеет еще и такую особенность, что в процессе эволюции не только животное (или растение) приспособилось к окружающему его, внешнему для него миру, но и мир, как мир именно этого живого существа, его Umwelt прошел свою часть пути ему навстречу. Этот процесс в биологии называют процессом коэволюции, а в современной когнитивной науке – процессом энактивного встраивания живого существа в окружающую его среду, которую оно осваивает, к которой приспосабливается и которую отчасти преобразует с учетом своих нужд.

Лоренц стремился прояснить, чем мы, люди, схожи с животными и чем принципиально отличаемся от них. Субъективные переживания животных, их способности испытывать радость и страдание практически ничем не отличаются от таких способностей у нас. Так, молодой гусь начинает плакать, когда он остается один, когда он боится и когда потерял родителей. То, что отличает человека от животного, – это рефлексия, осознание себя, самонаблюдение и самоисследование, возможность посмотреть на себя со стороны, защищая идею, пренебрегать чувством самосохранения, т. е. проявлять свой дух, который может работать против жизни. Это, как говорил Лоренц, дальнейшая фульгурация, или, как мы скажем сегодня с точки зрения теории сложности, эмерджентность, возвышающая человека над царстом животных.

Как только возникла эволюционная эпистемология, появились и ее критики. В качестве таковых, в частности, выступали немецкие философы Ганс Баумгартнер и Вольфганг Штегмюллер. Они критиковали эволюционную эпистемологию с позиции классических образцов теории познания. Они утверждали, что эволюционная эпистемология не является философией, а попадает в лоно биологического знания или не может выбраться из него. Классическая теория познания – не описательная, а нормативная наука, а эволюционная эпистемология якобы только описательна. Разум, свойства которого с позиций эволюции пытается объяснить эволюционная эпистемология, – это не свойство, а событие. Критикуя Лоренца, Баумгартнер утверждает, что «разум не начертан на небе. Оборотная сторона зеркала познаваема только для зеркала».

Признавая роль критики как метода для развертывания философского исследования, подчеркну важность современного погружения эпистемологии в конкретные исследования когнитивных способностей и познания. Именно в междисциплинарной перспективе, на стыках разных дисциплин рождается новое знание, важное для философской рефлексии и для развития эпистемологии. В наши дни особую значимость приобретает перекрещивание и взаимное опыление когнитивной науки и неклассической эпистемологии как ее философской части и наук о жизни (life sciences).

Таким образом, эволюционная эпистемология – это не жестко устоявшаяся система знания, не сформировавшаяся наука, а, скорее, направление исследований, исследовательская программа. Причем эта исследовательская программа до сих пор находится в состоянии становления. Рамки эволюционно-эпистемологических исследований ныне существенно расширяются, они трансформируются, чтобы охватить новые перспективы, но концептуальные основы традиции, заданной ее основателями, ее направленность на биологические науки сохраняются. Кроме того, у основателей нередко распознаются более фундаментальные стратегемы исследований, чем у их продолжателей и сторонников. Это касается, прежде всего, эволюционно-эпистемологического анализа культуры, креативности и духа, что составляет особый предмет анализа на страницах главного эпистемологического сочинения К. Лоренца «По ту сторону зеркала». Понятие духа практически полностью исчезло сегодня из поля исследований специалистов по философии сознания и когнитивным наукам.

2.2. Биоэпистемология: вызовы междисциплинарных исследований

Биоэпистемология (эволюционная эпистемология) имеет широкое дисциплинарное основание. Во-первых, это научно ориентированная эпистемология. Во-вторых, это междисциплинарное или, как сегодня чаще говорят, трансдисциплинарное рассмотрение познавательной активности и ее результатов (знания).

Эволюционная эпистемология изначально развивалась как исследовательская программа в эпистемологии, которая имеет существенное и широкое эмпирическое основание. Ставя своей целью дать эволюционное объяснение когнитивным явлениям и процессам, эволюционная эпистемология опиралась и до сих пор опирается на новейшие исследовательские результаты и открытия в следующих дисциплинарных областях: в эволюционной биологии и генетике, в нейрофизиологии, в психологии, в первую очередь в когнитивной психологии и генетической психологии (психологии развития Ж. Пиаже), в психоанализе и психотерапии, в антропологии и сравнительной антропологии, в этологии и социобиологии, в лингвистике и нейролингвистике, в информатике (известной на Западе как computer science) и робототехнике.

Наука сегодня развивается, порождая все более сложные трансдисциплинарные комплексы знаний. Часто именно на трансдисциплинарных полях исследований осуществляется конструктивный диалог между специалистами разных дисциплин, рождается новое знание, происходят прорывы в понимании мира. Интенсивно развивающимися областями современных трансдисциплинарных исследований являются наряду с когнитивной наукой теория сложности (называемая у нас в России синергетикой) и исследования будущего (Futures Studies). Именно трансдисциплинарные исследования определят, по-видимому, облик науки в среднесрочном будущем.

Что касается эволюционной эпистемологии как философской составляющей когнитивной науки, она тоже призвана отвечать на междисциплинарные вызовы современной науки, тем более что сама она по своей природе и дисциплинарному основанию строилась как мост между биологией и философской теорией познания. Эти вызовы я бы вкратце сформулировала так.

Во-первых, это исследование когнитивной сложности (сложности познания, когнитивных функций сознания, связки сознания и тела в процессе познания, сопряжения когнитивного агента и среды его жизни, действия и познания). Это исследование возможно в контексте понимания и развертывания проблемы сложности вообще, сложности как свойства систем любой природы. А для этого необходимо подключение всего комплекса теорий синергетического толка: собственно синергетики в духе Г. Хакена, теории диссипативных структур и неравновесных процессов И. Пригожина, теории автопоэзиса У. Матураны и Ф. Варелы, фрактальной геометрии Б. Мандельброта, теории самоорганизованной критичности П. Бака и С. Кауфмана, теории сложных адаптивных систем Дж. Холланда и т. д.

Во-вторых, идея эволюции, которая всегда рассматривалась в качестве ключевой в эволюционной эпистемологии, получает сегодня более широкое дисциплинарное основание. Эволюция живой природы в смысле эволюционного учения Ч. Дарвина, дополненного в XX в. генетикой, – это только часть глобального, или универсального эволюционного процесса, так называемой большой истории – Big History. Эволюционное основание для эволюционной эпистемологии становится более широким, а с ним приходит и более глубокое понимание механизмов эволюции природы, общих паттернов эволюции, согласно которым возникает жизнь, затем человек как разумное существо, его когнитивная деятельность возвышается до высших проявлений духа, протекает человеческая история.

В-третьих, это современные исследования сознания, нейрофизиологических процессов, лежащих в основе когнитивной деятельности живого существа, возникновения сознания и его высших когнитивных и креативных функций. Этому посвящены недавние исследования Джералда Эдельмана[36] и Герхарда Рота[37], в отечественной литературе наиболее существенные результаты получены в работах И. А. Бесковой[38]. Нейробиология бросает настоящий вызов эволюционной эпистемологии. Некоторые исследователи говорят о возникновении нейроэпистемологии (Г. Рот) и нейрофилософии (Пол и Патрисия Чёрчланд, Уильям Бехтел и др.). Результаты, полученные в нейробиологии, свидетельствуют о том, что практически ничем из своих высших психических и когнитивных функций человек не отличается от некоторых млекопитающих, и особенно человекообразных обезьян, кроме абстрактной мыслительной деятельности и речи со сложным синтаксисом, контролируемой речевым центром Брока в нашем мозге.

2.3. Эволюционный подход: эволюция познания

Известен тезис Ф. Г. Добржанского, что «ничто в биологии не имеет смысла кроме как в свете эволюции». Этот тезис я бы переформулировала следующим образом: «Ничто в науке не имеет смысла кроме как в свете эволюции». Идея эволюции действительно обладает необыкновенной силой, причем не только в науке, но и в самой философии, поскольку эволюционная эпистемология – это область современной философии. Эволюция здесь понимается в двояком смысле: а) глобальной эволюции, б) коэволюции.

Идея глобальной эволюции лежит в основе современного глобального (или универсального) эволюционизма, который включает в себя: 1) теорию космической эволюции; 2) синтетическую теорию биологической эволюции, представляющую собой синтез эволюционного учения Дарвина и генетики; 3) теорию эволюции сложных адаптивных систем (синергетику). Эволюция имеет сквозной характер, она проходит по всем иерархическим уровням организации мира: космическая эволюция, предбиологическая эволюция, эволюция живой природы, антропогенез, человеческая история, сети Интернета, «сверхразума», Web 2.0 и т. д. Современная теория сложности и сложных адаптивных систем стремится охватить всю эволюцию с точки зрения лежащих в ее основе универсальных паттернов самоорганизации, перехода от хаоса к порядку, «ритмов жизни», т. е. циклов эволюции, феноменов эмерджентности, неожиданного рождения принципиально новых свойств.

Идея коэволюции является ключевой не только в экологии как части биологического знания, но и в теории эволюции сложных систем. Можно говорить не только об коэволюции биологических организмов внутри биоценоза, определенного биологического сообщества, но и о коэволюции человека и природы в плане поддержания экологического равновесия. В более нетривиальном смысле можно говорить о коэволюции развивающихся в разном темпе и находящихся на разных стадиях развития сложных систем. В этом плане коэволюция предстает как совместное и взаимосогласованное устойчивое развитие сложных систем и попадание их – в случае резонансного, правильного объединения – в один и тот же, единый темпомир. Идея коэволюции была выдвинута СП. Курдюмовым и развивалась в ряде наших совместных работ[39].

На основе идеи эволюции развивается эволюционное мышление. Эволюционное мышление проникает сегодня в разные области знания. Развиваются эволюционная психология, эволюционная экономика, на эволюционных моделях сложных систем строится современное прогнозирование, исследования будущего (futures studies). Наряду с эволюционной эпистемологией развиваются эволюционная этика (социобиология) и эволюционная эстетика. Ко всем трем высшим ценностям человека – истине, добру и красоте – возможен и плодотворно развивается эволюционный подход. На главные вопросы, поставленные Кантом, можно отвечать с эволюционной точки зрения. «Что я могу знать?» – «Я могу знать то, что я приспособлен как мезокосмическое существо, но я могу и выходить за пределы мезокосма, используя искусственные приспособления, приборы и инструменты познания и создавая абстрактные теоретические модели. Кроме того, я знаю, что мое онтогенетически априорное знание является филогенетически апостерионым». «Что я должен делать?» – «Я буду больше уверен, что я должен творить добро, в том числе и потому, что я знаю, что альтруистическое поведение существует уже в живой природе, что я – продукт эволюции живой природы. Творя добро, я привожу в движение свои биологические корни, реализую свою биосоциальную сущность».

О развитии эволюционной эпистемологии как исследовательской программы и проникновении эволюционного мышления в другие области знания писал Г. Фолльмер. Он подчеркивал, что эволюционная эпистемология – это не закрытая, а открытая, развивающаяся теория. Она больше направлена в будущее, чем констатирует свои достижения. В теоретико-познавательном плане она способна к развитию как теория, в которой может быть построена полная система категорий человеческого опыта, подкрепленных посредством фактов и эмпирически проверяемых гипотез об эволюции когнитивных способностей человека. Наряду с теоретико-познавательными следствиями положения эволюционной эпистемологии применимы в эволюционной психологии, в эволюционной этике, в эволюционной эстетике, в эволюционной педагогике и дидактике. Подобно тому как эволюционная эпистемология философски развивает «биологию познания» в виде некоей натуралистически фундированной теории познания, эволюционной этике предстоит развить социобиологию (биологию социального поведения животных и человека) в виде некоторой философской дисциплины и определить, насколько этика может обрести натуралистические основания. Тогда как предмет эволюционной эпистемологии – наши когнитивные способности, то, «что мы можем знать», предмет эволюционной этики – наше социальное поведение, то, «что мы должны делать». Речь идет о морально-философских следствиях эволюционного процесса происхождения образцов нашего социального поведения. Возможно построение и эволюционной эстетики. Ее основа – это некая «биология искусства», поскольку то, что имеет значение для когнитивных структур и социального поведения, справедливо и для эволюции эстетических суждений. Мыслимо построение и эволюционной педагогики, которая бы обучала ребенка не как tabula rasa, а способствовала бы его естественному развитию и обучению, учитывала бы врожденные когнитивные структуры, возможности их корректировки в процессе обучения и дополнения другими структурами. Эволюционная дидактика может быть связана с целенаправленным устранением мезокосмических предрассудков человека.

Все эти установки находят подтверждение и развитие в современных исследованиях. Последние направлены на то, чтобы показать, что человек во всем – и в возможностях своего познания, и в своих этических суждениях и эстетических предпочтениях – теряет свою исключительность. Натуралистическая волна, подпитываемая современными предпочтениями к проведению трансдисциплинарных и кроссдисциплинарных исследований, накрывает современную эпистемологию. Дихотомии природы и культуры, тела и ума, человека и познаваемой им среды разрушаются. В этом плане хотелось бы обратить внимание на недавнее исследование французского философа Жана-Мари Шеффера с характерным названием «Конец человеческой исключительности». «То, что человек – существо социальное, не только не противоречит его биологической специфике, но и, напротив, является ее выражением»[40], – отмечает он.

Эволюционное мышление является мышлением нелинейным, холистическим и сложным.

Нелинейное мышление – это мышление, которое предполагает необратимость времени (существование стрелы времени), прохождение точек неустойчивости и выбор путей эволюции (наличие альтернатив развития и открытость будущего), смену темпа эволюции, влияние малых отклонений, флуктуаций, случайностей, хаоса, в том числе эффект разрастания флуктуаций, «эффект бабочки», пороговость чувствительности сложных систем, понимание роли резонансных воздействий и нелинейности управления, понимание дискретности и ее роли в построении картины мира, влияние будущего, вложенность, матрешечность мира в пространственном и временном аспектах. В этом отношении современное представление об эволюции включает в себя все смыслы, которые раньше мыслились в понятии развития, и дополняет ее новыми, существенными, нетривиальными смыслами.

Холистическое мышление – это мышление системное, целостное, которое исходит из того, что целое больше суммы частей, но и часть становится больше целого, если она интегрирована в него. Представление о целостности связано с представлением об эмерджентности, поскольку именно на уровне целого, на уровне всей системы возникают новые качества, которые не выводимы из свойств ее отдельных подсистем или частей.

Эмерджентность нельзя понимать упрощенно: это не просто непредсказуемость появления новых свойств. Когда мы говорим о непредсказуемости и непостижимости появления нового, мы подчеркиваем только гносеологический аспект новизны. Эмерджентность, как и креативная случайность, укоренена в бытии, имеет онтологическое основание. Когда говорят, что новое возникает спонтанно, ничем не детерминировано, то подчеркивают онтологический аспект. Кроме того, эмерджентность есть несводимость, нередуцируемость свойств целого (системы) к свойствам частей (элементов или подсистем), а также несводимость более организованного к менее организованному, сложного к более простому, более высокого уровня иерархии к более низкому Эволюция происходит скачками, на каждом витке эволюции появляются новые лидеры. Иначе говоря, в ходе эволюции имеют место фазовые переходы, эмерджентные трансформации, в которых творятся ранее неизвестные свойства. Эмерджентность – это способ рождения новизны в процессе эволюции природы и общества. Взаимная активность системы и среды и согласованное и взаимообусловленное возникновение новых свойств и в системе и в среде можно назвать коэмерджентностью. Один из наиболее известных создателей теории сложных адаптивных систем профессор психологии и компьютерной науки Джон Г. Холланд предлагает назвать этот феномен взаимно отражающей эмерджентностью (echoing emergence), эффектом эхо в эмерджентности[41].

Холистическое мышление предполагает понимание кооперативных, когерентных эффектов и синергизма в жизни, познании и человеческой культуре. Творческое мышление является холистическим, в нем преобладают, как подчеркивал И. П. Меркулов, холистические стратегии переработки информации, характерные для правополушарного, пространственно-образного мышления.

Холистическое мышление становится необходимым в связи с потребностями современного общества иметь креативных, творчески мыслящих и способных к продуктивному воображению людей. Американский писатель и спичрайтер А. А. Гора Дэниел Пинк в своем бестселлере «A Whole New Mind: Why Right Brainers Will Rule the Future» (2005)[42] убедительно показывает, что ныне совершается переход от информационной к концептуальной эпохе, оказываются наиболее востребованными не чисто логически, линейно, левополушарно мыслящие люди, а специалисты, у которых развита способность правополушарного мышления, создания образов, творения новых смыслов, т. е. способность продуктивного воображения. Дизайн, умение рассказать историю (нарративность), эмпатия, игра ума и воображения, производство броских слоганов, имиджей, тегов, знаков и смыслов становятся высоко ценимыми и социально востребованными способностями. Людям именно с такими когнитивными способностями принадлежит будущее. Почему Пинк называет эпоху XXI в. концептуальной? Давайте не забывать о том, что латинское conceptus означает «воспламенение», «зачатие», «оплодотворение», «произрастание», те. отнюдь не всегда концептуальное связывалось с погружением в глухие дебри понятий. Продукты человеческого воображения, визуальные и ментальные образы, которые конструируются именно холистическим мышлением, – это пламя креативности человека, откуда произрастают научные, культурные и социальные инновации.

Сложное мышление – это мышление о сложном или мышление в сложности. Сложное мышление нам необходимо, чтобы постигнуть сложность мира, сложность сложных систем. «Главными характеристиками сложных систем являются холизм, самоорганизация, эмерджентные свойства, способность к адаптации»[43]. Мысль должна быть соразмерна сложности мира. Сложное мышление включает в себя много смыслов, включая его целостность (холистичность), нелинейность, эволюционность, спонтанность.

2.4. Экология познания: жизнь и познание как конструирование и взаимная подгонка экологических ниш

Одним из плодотворных подходов к пониманию познания, его эволюции и энактивности является подход экологический. Биологическая устремленность, характерная для первоначальных версий эволюционной эпистемологии, проявляется здесь в полной мере. Но экология понимается здесь гораздо шире, чем область биологического знания. Экология – это не только совместная жизнь живых организмов и взаимные отношения организма и среды. Основа экологии выражается в установке: «Я – Жизнь, желающая жить среди Жизни, желающей Жить». Сегодня вслед за Г. Бейтсоном говорят об экологии разума[44], экологии познания и даже об экологии идей. Экологической нише в биологической среде соответствует когнитивная ниша в пространстве познания. Экология идей – это способ их совместного дружеского существования. Идеи формируются, вырастают, вступают в отношения с другими идеями. Идеи находят пути интеграции и трансформации в биокультурном пространстве. Одни идеи внезапно возникают, другие продолжают устойчиво существовать и отстаивают свое место и свою правильность, третьи изменяются, уступая место новым идеям, четвертые теряются, растворяются навсегда или уходят в сокровищницу человеческой культуры.

Образование ниш можно рассматривать и с позиции представления о коэволюции. Живой организм приспосабливается к окружающей среде, активно осваивая и преобразуя под себя определенное пространство. Это пространство называется его «экологической нишей». Коэволюция в живой природе ведет к «застройке» биологического пространства определенной сетью ниш, так что вновь возникающим видам необходимо создавать для себя дополнительные ниши, деформируя тем самым существующую конфигурацию ниш.

Создание экологической ниши организмом в живой природе означает создание сложности, которая порой существует дольше, чем время жизни самого организма. Например, длительное время существуют плотины, которые строят бобры. Изучая особенности конструирования ниш в живой природе, Э. Кларк отмечает, что «способ активности, связанной с построением ниш, ведет к образованию новых циклов обратной связи. В стандартных случаях такие циклы существуют на протяжении значительных периодов эволюционного времени. Животные изменяют мир таким образом, что они изменяют селективные ландшафты для биологической эволюции»[45]. Построение когнитивной ниши определяется «как процесс, в котором строят физические структуры, которые трансформируют пространство проблем таким образом, что это помогает (а иногда мешает) им решать целевые задачи. Эти физические структуры соединяются с соответствующей культурно передаваемой практикой, чтобы усовершествовать решение проблем, а в наиболее драматических случаях сделать возможным возникновение новых форм мышления и разумного действия»[46].

Развитие культуры, науки и технологии, вероятно, также связано с образованием ниш. Процессы коэволюции сложных структур, развивающихся в разном темпе и имеющих разную степень сложности, приводят к образованию коэволюционных (экологических) ниш. Существуют законы образования экологических ниш, возникновения определенной пространственной конфигурации друг к другу подогнанных ниш. С. Кауфман пишет в связи с этим о неких принципах «сборки сложных образований посредством процесса поиска, а также принципах автокаталитического создания ниш, инициирующих инновации, которые в свою очередь создают дальнейшие ниши»[47].

Имеет смысл сопоставить понятие экологической ниши с понятием жизненного пространства, используемым, в частности, К. Левином. Пространство жизни – это окружающий психологический мир в том виде, как он существует для индивида. Его граничная зона – это та часть процессов психологического и социального мира, которая в определенное время оказывает влияние на жизненное пространство. Понятие жизненного пространства, несомненно, включает в себя и адаптационный смысл: эту часть социального пространства освоил человек и к ней приспособился. Границы пространства свободных действий индивида могут расширяться в результате его взросления, образования и повышения собственной активности. Границы экологической ниши могут, по меньшей мере, трансформироваться.

В культуре и науке, так же как и в мире живой природы, возникают некие коэволюционные ландшафты, т. е. сложные конфигурации сосуществующих ниш. Трансформация коэволюционных ландшафтов определяется непрерывным созданием новых ниш и, следовательно, перестройкой наличной структуры ниш.

Каждый вторгающийся в мир науки ученый испытывает парадигмальное инерционное давление, давление уже заполненных «когнитивных ниш», причем заполненных наличными, далеко не совершенными знаниями и культурой мышления. Встраивание нового знания зависит от наличной структуры «когнитивных ниш». При достаточной инновационной ценности этого знания и достаточной решимости, «пробивной силе» его носителя это новое знание может быть принято научным сообществом. В результате этого может происходить реконструкция структуры пространства, застроенного «когнитивными нишами». Могут деформироваться существовавшие ранее ниши.

Всякое исследовательское сознание и производимое им знание должны попасть в определенную локальную среду или создать среду, соответствующую их устремлениям. Только тогда это сознание будет успешно развиваться. Всякий элемент знания должен находиться на своем месте, в области своего территориального оптимума, иначе будет ощущаться «диспозиционная неустроенность», или «давление места». Эти представления весьма близки к теории движения, развитой Аристотелем.

Абсолютно податливых и благоприятных сред для реализации творчества не существует. Чтобы «встроиться» в научное сообщество и занять подобающую ему «когнитивную нишу», ученому надлежит резонансно возбудить, угадать скрытые тенденции развития научного знания, созревшие в недрах науки, но еще не вербализованные в виде моделей и теорий. Если же он не попадает точно в резонанс, что обычно и имеет место, то он вынужден постепенно, асимптотически, приближаться к выведению на поверхность этих неявных тенденций развития знания. А здесь уже играют роль время, терпение и упорство ученого, его направленные усилия в воплощении своих идей.

Итак, встает вопрос об оптимально организованных коэволюционных ландшафтах и благоприятных для субъекта конфигурациях когнитивных ниш. По терминологии К. Левина, это вопрос о жизненном пространстве индивида и его граничной зоне. К. Левин намечал в качестве одной из задач дальнейшего психологического исследования именно изучение граничных зон жизненного пространства (die «Grenzzone» des Lebensraums). Он предложил называть эту область исследования психологической экологией[48].

Коэволюционный когнитивный ландшафт представляет собой сложноорганизованную систему, разветвленную сеть взаимно «подогнанных», адаптированных когнитивных ниш. Природа такого рода сложных адаптивных образований такова, что они существуют «на краю хаоса» («on the edge of chaos»). Существует тонкий баланс между сложностью этой системы и ее устойчивостью, возможностью самоподдержания этой сложности. Один шаг к усовершенствованию этой организации, к дальнейшему увеличению сложности, т. е., казалось бы, в лучшую сторону, может разрушить всю систему.

Изучение этого явления, названного феноменом самоорганизованной критичности, проводится в Институте исследования сложного в Санта Фе (США). По словам Стюарта Кауфмана, «сама природа коэволюции состоит в достижении края хаоса, некоей сети, построенной на компромиссах, где каждый вид процветает насколько это возможно, но где никто не может быть уверен, не инициирует ли его лучший следующий шаг течение небольшой струйкой или оползень. В этом ненадежном мире лавины, малые и большие, безжалостно сметают систему»[49].

Сложная организация устроена «хитроумно», но она чрезвычайно хрупка. Она лишь метастабильно устойчива, существует как «на лезвии бритвы». Причем чем сложнее система, тем все более неустойчивой она становится. Незначительные отклонения от ее гомеостатического равновесия могут вызвать катастрофические последствия. Чуть «тронь» эту систему, даже, казалось бы, с благими намерениями, пытаясь улучшить ее организацию, и всё может развалиться. Едва заметные сдвиги в сторону ее усовершенствования могут стать последней каплей, вырывающей ее из подвижного равновесия и вызывающей лавину, сметающую всю организацию.

2.5. Когнитивная биология и ее вклад в развитие конструктивизма

В наши дни исследования в области эволюционной эпистемологии, проводимые последователями Конрада Лоренца в Институте по исследованию эволюции и познания в Альтенберге под Веной, продолжаются и обретают новое название – когнитивная биология. Когнитивная биология олицетворяет сближение когнитивных наук (cognitive sciences) и наук о жизни (life sciences). В качестве основы принимаются установки, предложенные австрийским биологом Паулем Альфредом Вайссом (1898–1989) и австрийским теоретиком систем Людвигом фон Берталанфи (1901–1972), которые ввели в научный оборот термин «теоретическая биология». Теоретическая биология в ее современном научном контексте представляет собой всеобъемлющую, кроссдисциплинарную интеграцию понятий. Она включает в себя исследование генетических компонентов изменений, эволюции и развития, т. е. исследование взаимосвязи между эволюцией и развитием, между филогенезом и онтогенезом. Сейчас это обозначается как evo-devo-perspective. Теоретическая биология включает в себя все современные теоретические подходы – вычислительную (компьютеристическую) биологию, биосемиотику, когнитивные исследования, натуралистические сдвиги в философии науки и эпистемологии.

C одной стороны, новые теоретические вопросы в науках о жизни включают в себя изучение происхождения и организации форм биологических организмов, исследование взаимосвязи между эволюцией и развитием, фило– и онтогенезом, а также анализ биологических основ познания и функционирования мозга. С другой стороны, когнитивная наука претерпевает ныне третью волну в своем развитии. Первая волна в 1950-х годах характеризовалась бихевиористским подходом, ключевым словом всех исследований на том этапе была «информация». Вторая волна в 1970-х годах определялась тем, что внимание сместилось на анализ материальных и энергетических основ поведенческой активности и ключевым словом стало понятие «мозг». Третья волна, набравшая силу в первое десятилетие XXI в., нацелена на соединение эволюционных аспектов и аспектов развития (evodevo-), ключевым словом в ней становится «изменение» (change)[50].

Когнитивная биология, воплощая соединение перспективы теоретической биологии и когнитивных наук, опирается на философию, психологию и физиологию в их историческом развитии, начиная с Декарта и до Дарвина, У. Джеймса и Н. Хомски. Теоретико-биологический подход применяется для понимания эволюции когнитивных способностей. Познание рассматривается не просто как построение репрезентаций внешнего мира, исследуется, насколько работает вычислительная, компьютерная аналогия, и как возможно определение эмерджентных свойств мозга-тела-сознания в его физическом и биосоциальном встраивании в окружающую среду. Важным продвижением стало развитие когнитивной нейронауки – области, в которой изучается биологическая основа познания, прежде всего, нейронный субстрат ментальных процессов. Сейчас говорят о «нейроэтике», «нейроэстетике», «нейрополитике», «нейротеологии» и «нейрофилософии». С точки зрения эволюционных и нейронных основ исследуется понимание места, чисел, цвета, идентичности индивидов, коммуникации с другими индивидами или особями, причинных событий в когнитивной жизни биологических организмов. Уникальным открытием стало соединение ментальных феноменов и образов в виде mental imagery (умственных образов или визуального мышления). То, что было предвосхищено философами Беркли и Юмом, психологами В. Вундтом и У. Джеймсом, сегодня активно изучается как важные функции мышления и памяти.

Когнитивная биология, таким образом, делает новые существенные шаги в исследовании динамического измерения эволюции и целостного рассмотрения сознания, мозга, тела и поведения в их структурной и синергийной связке с окружающей средой.

Перспектива синтеза evo– и devo– к анализу когнитивных феноменов означает соединение прежних эволюционных подходов, в рамках которых когнитивные способности человека сопоставлялись с когнитивными возможностями животных, и подходов с точки зрения теорий развития, применимых к миру человека, – индивидуальному развитию ребенка или филогенетического процесса развития от древнего человека к современному человеку. Эти способы исследования укладываются сегодня в единый, интегральный метод, а фрагменты эволюции живого и развития в человеческом мире – в глобальный процесс нелинейной эволюции с ее эмерджентностями, скачками, поворотами, ветвлениями.

2.6. Исследование когнитивных функций сознания: от адаптационизма к конструктивизму

В биоэпистемологии складываются новые подходы к изучению сознания и его когнитивных функций. Это когнитивный, феноменологический, конструктивистский и динамический подходы. Когнитивный подход связан с привлечением новейших данных когнитивных наук. В рамках феноменологического подхода внимание сосредоточивается на изучении непосредственного опыта сознания. Обсуждается, в частности, проблема qualia – субъективных качеств опыта сознания, того, что описывает именно «мой опыт в этом мире». Конструктивистский подход обусловлен тем, что эпистемологи пришли к осознанию недостаточности понимания познания как отражения действительности и когнитивной деятельности как простой, пассивной адаптации к окружающей среде. Динамический подход обосновывает свою релевантность для понимания динамики сознания и познания, сложности и нелинейной динамики человеческого Я, личности, личностного опыта и мира личностных смыслов.

Классическая для когнитивной науки модель, согласно которой наш мозг обрабатывает информацию, поступающую из внешней среды, и вырабатывает соответствующую реакцию, подвергается сегодня сомнению и становится объектом нарастающей критики. Осознается принципиальная недостаточность репрезентационализма как до сих пор господствующей парадигмы в когнитивной науке и эпистемологии.

В классической эволюционной эпистемологии господствовал адаптационистский взгляд. К. Лоренц и его последователи (Р. Ридль, Э. Эзер, Г. Фолльмер и др.) исходили из предположения, что все организмы пришли к согласованию с внешней средой, обрабатывая информацию о ней с помощью своего когнитивного аппарата и вырабатывая адаптационно ценные приспособления, обеспечивающие их выживание.

Во-первых, предполагалось, что имеет место адаптация, подгонка, приспособление живого организма к среде. Во-вторых, предполагалось, что мозг есть система, обрабатывающая информацию, и тело тоже активно, оно, движимое нервными импульсами, вырабатывает моторные реакции, дающие ему возможность надлежащим образом встраиваться в среду. По Эзеру, наука тоже есть информационный процесс, процесс приобретения информации, ее самокорректировки, самодостраивания, взаимного согласования и развития когнитивных систем. В-третьих, предполагалось, что обрабатываемая информация, вырабатываемые приспособления, получаемое знание, создаваемые ментальные репрезентации соответствуют реальности, ей адекватны.

Один из ключевых тезисов эволюционной эпистемологии заключается в том, что жизнь, по сути, тождественна познанию (Life is Cognition), что живые организмы должны действовать и собирать информацию о внешнем мире, значимую для их выживания. Иерархия способов переработки информации определяется иерархией когнитивных аппаратов в мире живых существ. Лоренц писал: «Жизнь как таковая в одном из своих существенных аспектов представляет собой когнитивный процесс. Жизнь обрела существование с “изобретением” структуры, способной собирать и сохранять информацию, одновременно извлекая из окружающего мира и накапливая энергию, достаточную для поддержания светоча познания. Внезапное творение такого когнитивного аппарата образовало первый великий водораздел в бытии»[51].

В рамках самой эволюционной эпистемологии появляется понимание, что знание не является адекватной копией реальности, но оно является когерентным, т. е. согласованным с окружающей средой, чтобы обеспечить выживание живого организма. Знание есть, скорее, конструкция, которая дает возможность правильно реагировать на опасность или, напротив, на нечто привлекательное, чтобы выжить.

Живые организмы не строят точное изображение реальности, и картина, которую они строят «здесь внутри», не соответствует в точности тому, что есть «там вовне». То, что им необходимо, это – «адекватная схема реальности», как ее называет Э. Эзер[52], т. е. правильная реакция, обеспечивающая выживание. Ф. Вукетич приводит для разъяснения такой пример: «Чувствует ли антилопа льва в “истинном смысле” как льва, не имеет значения; на самом деле имеет значение лишь то, способна ли антилопа понять, что животное, которое она чувствует, – животное, которое мы называем “львом” и которое мы по-своему воспринимаем, – опасно, и адекватно отреагировать, т. е. спастись бегством, попытаться от него убежать»[53].

Всякий живой организм строит свою истинную картину реальности и встраивается в определенную нишу, называемую в эволюционной биологии экологической нишей, а в познавательном плане – когнитивной нишей. Популяции живут в специфических условиях соответствующих когнитивных ниш, в которых они претерпевали эволюцию и к которым приспособлены. Когнитивные ниши у разных живых организмов – разные, т. е. разные организмы живут в разных когнитивных мирах. Мир собаки – это мир обоняния, мир запахов; мир летучей мыши – слуховой мир, причем она воспринимает и обрабатывает гораздо большую полосу в спектре звуковых волн, чем человек; мир человека – это, прежде всего, видимый, визуальный мир. Возможности переработки человеком визуальной информации значительно превышают иные его возможности, каналы восприятия и переработки информации о внешнем мире.

Когнитивный аппарат человека, называемый эволюционными эпистемологами вслед за Э. Брунсвиком рациоморфным, т. е. функционирующим на предсознательном уровне, способен воспринимать только один, относительно малый фрагмент реальности. В 1975 г. Г. Фолльмер ввел в оборот термин «мезокосм» («mesocosm»), чтобы охарактеризовать особую когнитивную нишу человека, т. е. тот фрагмент мира, которым овладевает человек, познавая, а значит, реконструируя и идентифицируя его, но не применяя при этом искусственных вспомогательных средств. Мы, люди, живем в мире средних измерений (или размерностей), к которому мы эволюционно адаптировались. Это тот фрагмент реальности, который может быть измерен в метрах, годах и килограммах. Мезокосм простирается от миллиметров до километров, от субъективного кванта времени (1/16 сек) до годов, от граммов до тонн, от состояния покоя до примерно скорости спринтера, от равномерного движения до ускорения Земли или спринтера, от точки замерзания до точки кипения воды и т. д. Короче говоря, это мир нашей повседневной реальности. Никто не может визуализировать (реально увидеть невооруженным глазом) атом, непосредственно представить себе период в миллиард лет, своим нутром ощутить скорость света или же воспринять другие микроскопические или же макроскопические феномены. В ходе эволюции у нас не развились органы для восприятия таких аспектов реальности.

Видимая человеком часть спектра излучения – это всего лишь его тонкий срез или его узкая полоса. Мезокосмически определенные способности визуального восприятия человека включают свет, однако исключают рентгеновское и радиоизлучение. Электрические и магнитные поля относятся к когнитивной нише некоторых животных, но не к когнитивной нише человека.

В биологической теории эволюции центральное место занимает представление об адаптации. Считается, что в ходе эволюции организмы оптимально приспособились к окружающему миру, а одни биологические виды к другим, так что каждый вид занял определенную, подобающую ему экологическую нишу, а все экологические ниши подогнаны друг к другу в царстве живой природы. Причем имеет место не предустановленная гармония природы, о которой писал Г. Лейбниц, а постустановленная в ходе биологической эволюции гармония природы.

Современным эволюционно-эпистемологическим представлениям наиболее адекватен неадаптационистский взгляд на жизнь и познание живых организмов и на застройку пространства коэволюционными нишами. Всякий живой организм является активной, саморегулирующейся системой. Организм не абсолютно прозрачен, не абсолютно пластичен к любым изменениям окружающей его среды, как это думали первые эволюционисты, в том числе Г. Спенсер. Не только его отбирает среда (внешний отбор), но и он отбирает, избирает, строит свою среду (внутренний отбор), свой мир как Umwelt (термин Я. фон Икскюля). Познание есть не только реакция на внешний стимул, но и действие живого существа. Организм не просто реконструирует то, что «там вовне», а конструирует свое собственное видение объектов внешнего мира и строит свои собственные активные действия с ними в соответствии с тем, что он имеет «здесь внутри». Среда, в которой существует организм как сложная система, возникает вместе с ним, и все, что применимо к организму, применимо и к более или менее широкому его окружению, ибо имеет место сродство сложной системы и ее среды, их структурное сопряжение.

Это видение соответствует современной парадигме коэволюции сложных систем, активного движения по коэволюционным ландшафтам. Субъект и объект познания, когнитивный агент и среда его активности, воспринимающий организм и воспринимаемый им окружающий мир соединены общей историей, самим ходом эволюции. Не только организм (когнитивный агент) адаптируется к миру, но и мир – к организму. Это – панадаптационизм, в котором от идеи адаптации не остается и следа, так же как и в пантеизме не остается места Богу.

Итак, эволюционная эпистемология не теряет своего места как перспективная исследовательская программа в эпистемологии. Наиболее прочной ее опорой является сила идеи эволюции и эволюционного мышления, которые проникают в различные области естественно-научного и гуманитарного знания и успешно там применяются. Наиболее широкие перспективы для развития эволюционной эпистемологии открываются на ее пересечении с когнитивной биологией и науками о жизни.

Глава 3. Теория сложности как методологическая основа энактивизма

Наступающая эра покажет нам хаос за законом.

Дж. А. Уиллер

Я думаю, что следующий век будет веком сложности.

С. Хокинг

3.1. Сложность

Сложность как феномен вездесуща. Сложными являются системы неживой и живой природы, естественные и созданные человеком, искусственные системы, социальные организации и бизнес-сообщества, экосистемы. Разномасштабные структуры в поверхностных слоях плазменного вещества на Солнце, вихри (циклоны и антициклоны) в атмосфере Земли, клетки, организмы и экосистемы, компании и рынки, общественные организации и правительства, города, страны и геополитические регионы, компьютерные системы софтвер и хардвер, Интернет – всё это примеры сложных форм, структур и систем.

В настоящее время существуют десятки различных определений сложности. Одного общепринятого определения сложности, как и общепринятой классификации сложных систем, не существует. Поэтому в понятии «сложность» важно вычленить специфические черты сложности и ее отличие от простоты. Говорят о сложном поведении, сложных системах, сложных механизмах, сложности данных и т. д. Закономерности возникновения, эволюции и трансформации сложных систем изучаются в теории самоорганизации сложных систем, которую в России принято называть синергетикой, а в более широком плане – нелинейной динамикой.

Еще Кант писал: «Никакой человеческий разум (даже никакой конечный разум, который был бы подобен нашему, но превосходил бы его по степени) никоим образом не мог бы надеяться понять возникновение даже травинки на основании одних только механических причин»[54]. Структуры самоорганизации в мире устроены настолько сложно, что в синергетике говорят о квазицелесообразности, или телеономии. Причем квазицели относятся к структурам самоорганизации и неживой природы. Там уже есть самодостраивание, там также царят хитрые законы – сквозные (универсальные) законы сложного поведения в мире, отнюдь не механические. Структуры-аттракторы обладают и различными типами симметрий, в том числе и эволюционных, когда структуры «разного возраста» (с разными максимумами) расположены на разных расстояниях от центра симметрии. То есть можно говорить о простоте сложности или о сложноорганизованной простоте.

Можно поставить вопрос в духе Канта: как возможно сложное в мире? Что делает сложное сложным? Сложные системы, как правило, состоят из большого количества элементов (или подсистем). Но количество элементов – не главное. Определяющим фактором здесь является нетривиальность, запутанность, оригинальность отношений между элементами. Именно отношения (или связи) (тот «клей», который соединяет элементы в единой целое) делают сложное сложным. Отношения между элементами можно соотнести с функциями системы как целого. Сложными являются те объекты (системы, образования, организации), описать функции которых на порядок сложнее, чем описать само строение этих объектов (систем и т. д.).

Если речь идет о человеческих системах, то сложнее всего система из двух элементов. Двум людям, будь то лидеры политических партий даже одного (правого или левого) крыла или два человека, решившие создать семью, не так-то просто договориться между собой. Часто они могут договориться, только приняв часть личности другого как свою собственную, те. достижение консенсуса невозможно без жертв, без допущения возможности частичной перестройки своей личности. Трем людям договориться уже проще. Современная синергетическая теория определяет оптимальную численность группы для самоорганизации. В команде, открывающей свое дело, в учебной группе и тд. должно быть 7—12 человек. В коллективе большей численности возникают уже социальные иерархии, отношения господства-подчинения, а в коллективе меньшей численности не все места (социальные роди) оказываются заполненными. Оптимальная численность группы связана с оптимальным распределением ролей: в группе должны быть новатор (креативная голова), скептик, критик, ответственный исполнитель («рабочая лошадка») и тп.

В настоящее время появляется большое количество книг, специально посвященных исследованию феномена сложности. Мелани Митчел, известная исследовательница проблем нелинейной динамики и сложности, пытается выделить те общие свойства, которые присущи и колонии насекомых, и иммунной системе, и аппарату мозга человека, и экономике. Она приходит к выводу, что сложные системы это: 1) системы, демонстрирующие сложное коллективное поведение; 2) системы со сложными взаимными связями, но без центрального контролирующего элемента; 3) адаптивные системы, т. е. способные изменять свое поведение, увеличивая свои шансы выживания и успешного функционирования через обучение и эволюционные процессы. Сложная адаптивная система демонстрирует нетривиальное эмерджентное самоорганизующееся поведение[55].

Сходным образом определяет сложность венгерский ученый Петер Эрди. Он подчеркивает, что для сложных систем характерны: 1) циклическая причинность, цепи обратной связи; 2) способность малых изменений порождать драматические последствия; 3) эмерджентность и непредсказуемость[56].

Проводят различение между дезорганизованной сложностью и организованной сложностью. Дезорганизованная сложность – это огромное количество частей (подсистем), иногда миллионы частей, взаимодействующих между собой случайным, ничем не детерминированным образом. Дезорганизованная сложность может описываться вероятностными и статистическими методами. Организованная сложность – это такая сложность, которая строится на неслучайных, взаимозависимых отношениях между частями (подсистемами). В такого рода системах возникают эмерджентные свойства на уровне системы как целого, но они возникают спонтанно, самопроизвольно, без действия какой-либо руководящей силы.

Таким образом, сложные системы обладают следующими характерными свойствами:

• сложность есть множество элементов системы, соединенных нетривиальными, оригинальными связями друг с другом. Сложность есть динамическая сеть элементов (элементы соединены по определенным правилам);

• сложность есть внутреннее разнообразие системы, разнообразие ее элементов или подсистем, которое делает ее гибкой, способной изменять свое поведение в зависимости от меняющейся ситуации;

• сложность есть многоуровневость системы (существует архитектура сложности). Сложные системы больше, чем сумма их частей любого размера, поэтому их нужно анализировать в терминах иерархии взаимодействий. В то же время и часть может быть сложнее целого (например, человек сложнее общества): часть может быть носителем всех системных качеств, но одновременно обладать и сверхсложными собственными режимами функционирования и развития;

• сложные системы являются открытыми системами, т. е. обменивающимися веществом, энергией и/или информацией с окружающей средой. Границы сложной системы порой трудно определить (видение ее границ зависит от позиции наблюдателя);

• сложные системы – это такие системы, в которых возникают эмерджентные феномены (явления, свойства). Эмерджентными называются новые неожиданные свойства, появляющиеся на динамическом уровне системы как целого, которые не могут быть «вычитаны» из анализа поведения отдельных элементов. Но и вещь (объект, система), ставшая частью целого, может трансформироваться и демонстрировать эмерджентные свойства;

• сложные системы имеют память, для них характерно явление гистерезиса, при смене режима функционирования процессы возобновляются по старым следам (прежним руслам);

• сложные системы регулируются петлями обратной связи: отрицательной, обеспечивающей восстановление равновесия, возврат к прежнему состоянию, и положительной, ответственной за быстрый, самоподстегивающийся рост, в ходе которого расцветает сложность.

Важное понятие «эмерджентность» нередко понимают упрощенно. А оно несет в себе множество смыслов. Эмерджентность – это не только непредсказуемость появления нового. Когда мы говорим о непредсказуемости и невозможности предвидеть результат эволюции, то подчеркиваем лишь эпистемологический аспект новизны. Но существует и онтологический аспект новизны. Это спонтанность, креативная случайность, укорененная в бытии; это случай, который творит мир. Эмерджентность – это также несводимость свойств целого к частям, более организованного к менее организованному, стоящего выше по эволюционной иерархии к нижестоящему. Но эмерджентно не только становящееся и развивающееся целое, целостное структурообразование. Видоизменяющиеся части, входящие в эволюционные целостности, также обретают эмерджентные качества. Эмерджентность – это радикальная трансформация, фазовый переход; на языке диалектики это качественный скачок. Это способ рождения новизны в процессе эволюции, возникновения научных, культурных и социальных инноваций.

Проводят различение между сложными системами и сложными адаптивными системами. В то время как сложные системы существуют на всех уровнях бытия, начиная с уровня неживой природы, сложные адаптивные системы – это системы биологические, человеческие, социальные, информационные, ноосферные. К таковым относятся организации, которые возникают в сообществах общественных животных (например, муравейник), биосфера и экосистемы, мозг, иммунная система, клетка и эмбрион, такие социальные системы, как биржи, политические партии, общественные организации и ассоциации. Сложные адаптивные системы способны самообучаться, т. е. корректировать свои действия в зависимости от результатов преды дущих действий, активно встраиваться в среду, приспосабливаясь к ней и изменяя ее в ходе своей активности.

Существуют различные методы описания сложных систем. Все они, по существу, сводятся к тому, чтобы редуцировать сложность, описать сложное поведение системы относительно простым образом. Г. Хакен разработал модель параметров порядка и принципа подчинения. Для сложной системы можно определить немногие параметры порядка, которые характеризуют поведение системы на динамическом уровне и которым подчинено поведение ее элементов. Параметры порядка системы и поведение ее элементов соединены циклической причинностью: параметры порядка порождены поведением элементов, но, возникнув, подчиняют себе поведение отдельных элементов или подсистем. И. Пригожин предложил метод диаграмм бифуркаций и каскадов бифуркаций. Однозначное, детерминированное поведение системы возникает в результате выбора пути развития в состоянии неустойчивости (точке бифуркации), где малые влияния, флуктуации на уровне элементов могут определить дальнейшее русло развития системы как целого. Порядок возникает из хаоса, единство из разнообразия, и так до следующей неустойчивости (следующей точки бифуркации). СП. Курдюмов предложил модель структур-аттракторов эволюции сложных систем, т. е. относительно устойчивых состояний, на которые может выходить сложная система в процессе эволюции. Спектр структур-аттракторов детерминирован собственными, внутренними свойствами соответствующей сложной системы и определяет ее возможное отдаленное будущее.

Вообще говоря, в природе и обществе не существует ни чистой простоты, ни чистой сложности, как и нет чистого хаоса (дезорганизации) и чистого порядка. Существует динамический (или детерминированный) хаос, т. е. хаос относительный, хаос, который сопряжен с определенной степенью внутреннего порядка (организации). Относительно простое поведение системы как целого между точками неустойчивости вырастает из сложности, из разнообразия ее поведения на уровне элементного строения. Единство строится из разнообразия. Простота зиждется на внутренней сложности и ее предполагает. Сложность пронизана нитями простоты, которая доступна лишь холистическому взгляду.

Чтобы система стала способной к самоорганизации, к рождению сложных упорядоченных структур из хаотического, неорганизованного поведения элементов, она должна удовлетворять определенным условиям.

1. Система должна быть открытой, т. е. обмениваться веществом, энергией и/или информацией с окружающей средой. В закрытых системах (которые являются идеализацией действительности) нарастают процессы дезорганизации, и они приходят к состоянию с наибольшей энтропией.

2. Система должна быть неравновесной, далекой от состояния равновесия. Равновесные системы, будучи выведенными из состояния равновесия, возвращаются в исходное состояние равновесия, подчиняясь механизму гомеостазиса, в них не может возникнуть ничего интересно нового.

3. Система должна быть нелинейной. Поведение линейной системы предсказуемо, ее путь развития однозначен, однонаправлен. Нелинейная система проходит через состояния неустойчивости (точки бифуркации), где малые события, отклонения, флуктуации определяют путь ее дальнейшего развития, один из целого спектра возможных. Нелинейная система меняет темп своего развития, подвержена различным режимам функционирования, чувствительна к флуктуациям в состояниях неустойчивости. В ней возможны эмерджентные явления, возможно возникновение новых, доселе невиданных сложноорганизованных структур.

4. Сложные структуры строятся на активной среде (плазменной среде Солнца, активной среде нейронов мозга, активности жителей и предприятий в городе и т. д.).

Синергетическая теория открывает свойство динамической устойчивости сложноорганизованных структур. Л. фон Берталанфи говорил о «подвижном равновесии» («Fleißgleichgewicht»). Динамическая устойчивость сложного поддерживается благодаря разнообразию элементов (принцип необходимого разнообразия У. Р. Эшби), готовящих систему к разнообразному и изменчивому будущему. И. Пригожин ввел принцип «порядок через хаос», Х. фон Фёрстер – принцип «порядок через шум», А. Атлан говорит об «организующей случайности», а Э. Морен – о «множественном единстве» («unitas multiplex»). Все эти ученые по-разному выражают идею о том, что некоторый беспорядок, внутреннее разнообразие элементов, хаотические, неорганизованные процессы продуцируют и поддерживают устойчивость сложной организации.

Одной из ключевых теоретических позиций, активно используемых различными международными организациями (ООН, ЮНЕСКО и др.), стало ныне представление об устойчивом развитии (sustainable development). Это представление напрямую связано с пониманием мира с позиции теории сложных систем и нелинейной динамики – мира сложного, нелинейно развивающегося, полного нестабильностей, кризисов и катастроф, мира, который очень часто преподносит нам сюрпризы и будущее которого открыто. Устойчивое развитие с синергетической точки зрения это: 1) самоподдерживаемое развитие, развитие, происходящее на рельсах самоорганизации сложных систем; 2) такое развитие, при котором человечество в целом и в лице каждого из его представителей проявляет заботу о будущем, конструирует желаемое будущее, в котором грядущие поколения должны иметь стартовые условия жизни не хуже, чем их имеет нынешнее поколение.

Для живых систем сложность есть балансирование на краю хаоса (on the edge of chaos). Это важный принцип самоорганизованной критичности.

Хотя мир устроен сложно, сложность чрезвычайно хрупка, непрочна, уязвима. Уязвима и сложность самоорганизующихся структур в неживой природе, и живых организмов, и когнитивная сложность (сложность креативных личностей, процессов познания и продуктов творчества).

Хрупкость сложной структуры (или системы) можно понимать в нескольких различных смыслах.

Во-первых, чем сложнее структура (организация), тем она более неустойчива, более уязвима по отношению к малым событиям, отклонениям, возмущениям, флуктуациям.

Во-вторых, сложные структуры мира возникают в режимах с обострением, когда характерные величины (температура, энергия, численность населения и т. д.) достигают бесконечности за конечное время (время обострения)[57]. Это, разумеется, идеализированная, математическая модель, на основе анализа которой можно сделать важный мировоззренческий вывод. Поразительно само наличие моментов обострения, т. е. конечность времени существования сложных структур в мире. Получается, что сложная организация (структура) существует только потому, что она существует конечное время. Жить конечное время, чтобы вообще жить! Внутри жизни имманентно заключена смерть. Или иначе: лишь смертное способно к самоорганизации. Возможно, что это один из законов эволюции. И вместе с тем это – математический результат, полученный при изучении определенных классов открытых нелинейных систем.

В-третьих, сложные структуры самоорганизации существуют как на «лезвии бритвы», балансируют «на краю хаоса». Эта красивая метафора появилась в настоящее время в связи с развитием теории самоорганизованной критичности (П. Бак, С. Кауфман). Сложные адаптивные системы, в особенности живые существа, допускают хаос, который делает их достаточно гибкими и податливыми, дает возможность хорошо приспосабливаться к изменчивым условиям окружающей среды. Сложность является очень хрупкой, так что даже наилучший шаг в направлении улучшения организации этих систем может привести к их быстрому спонтанному распаду и гибели. С. Кауфман отмечает, что жизнь есть эмерджентный феномен, в основе которого лежит «порядок для свободы», или самоорганизация, а последняя характерна для режима эволюции системы «на краю хаоса»[58].

В-четвертых, устойчивое функционирование сложных систем поддерживается цепями отрицательной обратной связи, лежащими в основе механизмов гомеостазиса, исследованных еще в кибернетике. Механизмы гомеостазиса в случае незначительных отклонений возвращают систему в состояние равновесия, обеспечивают ее регенерацию, самодостраивание. Это довольно тонкие механизмы, не терпящие внешнего вмешательства. Вспомните фильм О. Иоселиани «И стал свет», в котором он изображает хорошо отлаженный примитивный быт папуасской деревни, по сути, архаического общества, и характер жизненных связей между его членами. В эту жизнь вторгается современный глобализирующий мир, осуществляя проект по строительству дороги, может быть, и нужной, но сложно поддерживающаяся архаическая целостность от этого разрушается. Или возьмите старого больного человека, организм которого продолжает поддерживаться ослабевшими гомеостатическими связями. Попытки медицинского вмешательства, особенно хирургического, могут разрушить остатки гомеостазиса и ускорить наступление смертельного исхода.

Из-за неустранимых элементов хаоса и наличия странных аттракторов в исследовании поведения сложных систем существуют пределы нашего проникновения в будущее. Существует горизонты нашего видения будущего даже для достаточно простых физических и химических эволюционирующих систем и тем более для экологических, социальных, человеческих систем.

Как говорят математики, сложные системы не обладают свойством эргодичности, т. е. они не демонстрируют всех своих свойств на наблюдаемой траектории. В них всегда что-то скрыто, всегда существуют невыявленные, латентные тенденции, скрытые возможные русла развития. А поэтому с ними нельзя поставить эксперимент, повторить результат исследования, что обусловило триумф естествознания в эпоху классической науки. Развитие сложных систем локально неустойчиво и в принципе непредсказуемо.

3.2. Системы как сложные целостности

Как строится сложное целое из частей? Что делает целое целым? Каков тот «клей», который связывает элементы в единое эволюционное, динамично и устойчиво развивающееся целое? Ответить на эти вопросы можно, только поняв смысл выдвинутой СП. Курдюмовым идеи коэволюции. Эта идея была одной из самых горячо любимых и настойчиво пропагандируемых им идей. Он говорил об открытии синергетикой конструктивных принципов коэволюции сложных систем и о возможности овладения будущим, конструирования желаемого будущего[59].

Каковы же принципы коэволюции, принципы нелинейного синтеза различных диссипативных структур в сложные, иногда сверхсложные, целостные структурные образования?

Во-первых, определяющим для интеграции элементов в систему является темп развития. Объединяясь, элементы (подсистемы) попадают в один темпомир, начинают развиваться с одной скоростью. Отнюдь не всё может быть соединено со всем, отнюдь не любое сцепление элементов будет устойчивым. Отдельные элементы, структуры, подсистемы могут быть несоизмеримы по интенсивности жизни, по темпу развития, тогда медленные из них вскоре станут слабым, едва различимым фоном для развития быстрых элементов.

Во-вторых, не элемент (подсистема), развивающийся с минимальной скоростью, является определяющим при построении целого, как это утверждал в своей тектологии А. А. Богданов в 1920-х годах, а элемент (подсистема), развивающийся с максимальной скоростью. Именно к самому быстрому элементу (подсистеме) подстраиваются все остальные, именно он задает общий тон и определяет жизнь системы как целого.

В-третьих, выгодно «жить» и развиваться вместе. При конфигурационно правильном, резонансном объединении частей в целое в более или менее дальней исторической перспективе происходит ускорение развития целого. И, напротив, если топологическая организация элементов будет неправильной, нерезонансной, то образуемая сложная структура будет неустойчивой и вскоре развалится. Объединять элементы нерезонансно – значит действовать впустую.

Синергетические принципы нелинейного синтеза, коэволюции диссипативных структур в сложное целое могут быть суммированы в виде следующих ключевых представлений:

• именно общий темп развития является ключевым индикатором связи структур в единое целое, показателем того, что мы имеем дело с целостной структурой, а не с конгломератом разрозненных фрагментов;

• способ сборки целого из частей не единствен; всегда существует целый набор возможных способов сборки;

• целое собирается не по крохам, а большими кусками, крупными блоками, оно собирается не из отдельных элементов, скажем, атомов, а из промежуточных сред, выстраивающихся – в случае прогрессивной эволюции – в виде иерархии сред, обладающих разной нелинейностью;

• структуры-части входят в целое не в неизменном виде, но определенным образом трансформируются, деформируются в соответствии с особенностями возникающего эволюционного целого; возникающее целое обретает новые, доселе невиданные, эмерджентные свойства;

• сложность образуется четными структурами (структурами с четным количеством максимумов интенсивности); четные структуры расходятся, образуя в центре пустоту; с этой точки зрения выглядит отнюдь не случайным предположение, что в центре нашей галактики – черная дыра и что, как говорил Ж.-П. Сартр, человек несет в себе дыру размером с Бога;

• максимумы интенсивности притягиваются, сливаются в единое целое, а максимум и минимум интенсивности отталкиваются – в противоположность закономерностям электродинамики, где одноименные заряды отталкиваются, а разноименные притягиваются;

• величины максимумов интенсивности процессов согласованы с их расстоянием от центра симметрии; бо́льшие максимумы располагаются на бо́льшем расстоянии от центра;

• для объединения «разновозрастных структур» (как бы структур прошлого, структур настоящего и структур будущего) в единую устойчиво эволюционирующую структуру необходимо нарушение симметрии; путь к возрастающей сложности мира – это путь увеличения моментов нарушения симметрии в конфигурации сложных структур;

• при возникновении и сборке сложных структур в открытых и нелинейных средах нарушается закон роста энтропии: происходит одновременно и рост сложности организации, и рост энтропии, диссипации, рассеяния, дезорганизации; сложные структуры сильнее «портят», разрушают, дезорганизуют окружающую среду;

• жизнь сложного поддерживается благодаря переключению режимов быстрого роста и спада активности, возобновления старых следов, иначе при приближении к моменту обострения оно подвергается угрозе распада, деградации, смерти; «всё, что продолжает длительно существовать, регенерируется» (Г. Башляр); сложные структуры имеют «память», ничто в них не проходит бесследно, периодически процессы протекают «по старым следам»;

• для образования устойчивой целостной структуры важна надлежащая топология соединения структур (скажем, в случае структуры горения нелинейной диссипативной среды – правильное конфигурационное распределение максимумов и минимумов интенсивности горения структуры);

• для сборки новой сложной структуры, для перекристаллизации среды требуется создать ситуацию «на краю хаоса», когда малые флуктуации способны инициировать фазовый переход, сбросить систему в иное состояние, задать иной ход процесса морфогенеза, иной способ сборки сложного целого. «Сама природа коэволюции заключается в достижении этого края хаоса» (С. Кауфман).

Теперь становится понятным, почему открываемые синергетикой принципы коэволюции Курдюмов называл конструктивными. Потому что они могут использоваться для эффективной управленческой деятельности, для стратегического видения будущего и планирования на долгосрочную историческую перспективу, для выработки разумной национальной и государственной политики в глобализирующемся мире. Потому что синергетические принципы коэволюции глубоко содержательны и ориентированы на отдаленное будущее, которое практически невозможно предсказывать традиционными методами. Потому что глубокое понимание синергетических принципов коэволюции, нелинейного синтеза частей в устойчиво эволюционирующее целое может и должно лечь в основу современного «искусства жить вместе», содействуя утверждению толерантности и сохранению разнообразия в глобализирующихся сообществах.

Коэволюция есть «искусство жить в едином темпомире», не свертывая, а поддерживая и развивая разнообразие на уровнях элементов и отдельных подсистем. А значит, нужно культивировать у каждого чувство ответственности за целое в плюралистичном и объединенном мире.

«Искусство жить вместе» – это искусство поддержания единства через разнообразие, взращивания самости, своего неповторимого личностного Я путем одновременно обособления от среды и слияния с ней. Каждый элемент (личность, семья, этнос, государство) сложной коэволюционирующей целостности операционально замкнут, поддерживает свою идентичность. Каждый элемент творит себя через целое и преобразует целое, творя самого себя. Он должен забыть себя, чтобы найти себя, обнаружить свое сродство с миром, чтобы познать самого себя, построить самого себя по-новому.

3.3. Фрактальность как способ построения сложной организации

Существуют также фрактальные закономерности роста сложности в мире. Фракталами, фрактальными структурами (объектами или множествами) называют такие структуры, которые обладают свойством самоподобия или, как еще говорят, масштабной инвариантности. Это означает, что малый фрагмент структуры такого объекта подобен другому, более крупному фрагменту или даже структуре в целом. Воскресите в своей памяти образ ветки мимозы или сирени, и вы представите себе наглядно, что такое фрактал. Это структуры, подобные русской матрешке или китайской шкатулке.

Фрактальные структуры – это вложенные друг в друга структуры, причем как в пространственном, так и во временно́м масштабах. В последнем случае самоподобие означает вложенность циклов развития системы, когда циклы накладываются на циклы. Это так называемая гнездовая эволюция (nested evolution).

Фрактальная структура – это множество, которое характеризуется дробной (фрактальной) размерностью. Это – «всюду дырявое» множество, которое не может быть составлено из конечного, или счетного числа гладких элементов (фрагментов кривых, фрагментов поверхностей и т. д.). Это – не линия (одномерное образование) и не поверхность, а нечто среднее. Или же это – не поверхность и не объем, а нечто среднее между ними.

Установлено, что природа довольно часто выражает себя во фрактальных формах, так сказать, пишет фрактальные узоры. Фракталы с наибольшей очевидностью можно усмотреть в формообразованиях живой природы. «В качестве одного из биологических примеров фрактального объекта указывают на легкие человека, в которых каждый бронх разветвляется на более мелкие бронхи, а те в свою очередь на еще более мелкие, причем каждое разветвление идентично по конфигурации, но отличается от других размером»[60].

Очертания облаков, морских побережий и русел рек, горных хребтов, поверхности порошков и других пористых сред, геометрия деревьев, листьев и лепестков цветов, артерии и реснички, покрывающие стенки кишечника человека – всё это фракталы. Норвежский физик Е. Федер показывает, что береговая линия Норвегии, изрезанная фьордами, представляет собой фрактальную структуру с размерностью D 1,52[61]. Береговая линия Великобритании менее изрезана и имеет размерность D ≈1,3. Это означает, что рисунки береговых линий не полностью хаотичны, а повторяются в различных масштабах. Кроме того, это, строго говоря, не линии и не поверхности, а нечто среднее. Так же как фрактальность структуры облака (характеризирующейся обычно фрактальной размерностью, заключенной между 2 и 3) означает, что оно – не объем и не поверхность, а некоторое промежуточное образование. Фрактальная геометрия – это изящный, красивый и информационно компактный способ описания сложного. Фракталы открывают простоту сложного.

Изучаемое ныне свойство фрактальности формообразований и структур мира предугадано в некоторых философских учениях, в частности в монадологии Лейбница. Каждая монада, по Лейбницу, – целый мир без окон и дверей, который отражает тотальные свойства универсума.

В настоящее время фрактальность усматривается и все чаще применяется в изучении сложных феноменов жизни человека и социума. Например, механизмы власти в обществе, в тоталитарном в большей степени, в либеральном – в меньшей, можно интерпретировать как некую фрактальную структуру. Отношения господства и подчинения множат себя и повторяются на разных ступенях социальной лестницы, от верхних эшелонов власти до нижних, до малых коллективов и групп, даже до семьи.

Фракталы имеют эволюционный смысл. Фрактальные закономерности можно проследить в историческом развитии населения Земли как глобальной системы и в расселении людей по земному шару. Развитие этой системы происходит крайне неравномерно по пространству и времени. В настоящее время в мире выделяют 55 больших городов (big cities), ставших фокусами глобальной постиндустриальной экономики и ключевыми центрами принятия решений. Расселение населения по городам подчиняется правилу Ципфа «ранг-размер» города.

История мира природы и мира человека написана на языке фракталов. Развитие сложных систем в мире происходит нелинейно, неравномерно и подчинено определенным циклам, причем циклы имеют разный масштаб и накладываются друг на друга. В ходе развития формируются сложные эволюционные иерархии со структурами подчинения, уровнями самоподобия, строятся ансамбли из элементов, являющихся операционально замкнутыми, самодостаточными целостностями.

Пожалуй, можно говорить также о фрактальных геометриях поведения человека. Фрактальные рисунки поведения человека определяются, во-первых, устойчивыми, постоянно повторяющимися, воспроизводимыми поведенческими структурами (паттернами), а во-вторых, самоподобием этих структур на разных уровнях и в разных пространственных и временных масштабах деятельности. Фрактальная динамика означает или структуру странного, хаотического аттрактора, лежащего в основе поведения человека, или самоорганизацию сложной структуры вблизи критической точки, «на краю хаоса».

Индивидуальный ландшафт самосознания, творческого Я имеет определенную фрактальную глубину. Иными словами, конфигурации жизненных ситуаций демонстрируют свойство масштабной инвариантности. Скажем, креативный человек креативен во всем, в малом и большом. Он креативен на всех уровнях научной и практической деятельности, вплоть до обыденной жизни. Он, например, может развить свое оригинальное искусство приготовления домашних котлет. Парадоксально, но креативное, нелинейное письмо связано с креативной, нелинейной кухней. На всех уровнях и во всех фрагментах цепи его действий можно усмотреть его «почерк», его оригинальный стиль творческой деятельности.

3.4. Нелинейность

Содержание понятия «нелинейность» может быть раскрыто посредством следующих представлений и идей:

• многовариантность, альтернативность, как часто сейчас говорят, путей эволюции (подчеркнем, что множество путей развертывания процессов характерно даже для одной и той же, неменяющейся, открытой и нелинейной среды);

• выбор из данных альтернатив;

• темп эволюции (скорость развития процессов в среде) и его изменение, ускорение или замедление эволюции;

• необратимость эволюции.

Особенности феномена нелинейности состоят в следующем. Во-первых, благодаря нелинейности имеет силу важнейший принцип «разрастания малого», или «усиления флуктуаций». При определенных условиях (далее будет показано, при каких именно) нелинейность может усиливать флуктуации – делать малое отличие большим, макроскопическим по последствиям.

Во-вторых, определенные классы нелинейных открытых систем демонстрируют другое важное свойство – пороговость чувствительности. Ниже порога все уменьшается, стирается, забывается, не оставляет никаких следов в природе, науке, культуре, а выше порога, наоборот, все многократно возрастает.

В-третьих, нелинейность порождает своего рода квантовый эффект – дискретность путей эволюции нелинейных систем (сред). То есть, на данной нелинейной среде возможен отнюдь не любой путь эволюции, а лишь определенный спектр этих путей. Вышеотмеченная пороговость чувствительности определенных классов нелинейных систем, кстати, также является показателем квантовости.

В-четвертых, нелинейность означает возможность неожиданных, называемых в философии эмерджентными, изменений направления течения процессов. Нелинейность процессов делает принципиально ненадежными и недостаточными весьма распространенные до сих пор прогнозы – экстраполяции от наличного. Ибо развитие совершается через случайность выбора пути в момент бифуркации, а сама случайность (такова уж она по природе) обычно не повторяется вновь.

Как показывают исследования, картина процесса на первоначальной или промежуточной стадии может быть полностью противоположной его картине на развитой, асимптотической стадии. Скажем, то, что сначала растекалось и гасло, может со временем разгораться и локализоваться у центра. Причем такие бифуркации по времени могут определяться не изменением параметров, а ходом процессов самоструктурализации данной среды. Наконец, могут происходить изменения (вынужденные или спонтанные) самой открытой нелинейной среды. А если среда становится другой, то это приводит к качественному изменению картины процессов ее эволюции. На более глубинном уровне происходит переделка, переструктурализация поля возможных путей эволюции среды.

Применительно к телу и сознанию человека нелинейность может быть переинтерпретирована следующим образом. Природа, по выражению создателя теории катастроф Яна Стюарта, «безжалостно нелинейна». Нелинейность работы сознания, его когнитивной и креативной активности проявляется в следующем.

Во-первых, в пороговости его чувствительности, что указывает также на квантовые свойства сознания как сложной системы. Известно, что существуют пороги восприятия человеческого глаза, человеческого уха и т. д. Сознание человека становится более чувствительным (порог его восприятия снижается) к тем мыслям и идеям в тексте или услышанной речи, к которым сам человек уже приходил, о чем уже сам он размышлял.

Во-вторых, процессы быстрого роста развиваются нелинейно, они проходят две стадии: длительную квазистационарную стадию и стадию взрывного роста с характерными скачками, эмерджентными явлениями. На квазистационарной стадии, казалось бы, ничего не происходит, идеи лишь вызревают глубоко в сознании, обучение трудному предмету, например иностранному языку, как будто ни к чему не приводит. На стадии сверхбыстрого, взрывного роста новые идеи рождаются внезапно, происходят прорывы в изучении предмета. Вдруг пишется, и вихрь вдохновения сам выводит на нужные образы, слова, идеи. Ребенок вдруг начинает говорить на иностранном языке, вдруг начинает понимать тексты, а не гоняться за каждым словом в словаре. Это фазы озарения, инсайта или качественного изменения уровня знания какого-то предмета. Такого рода качественные перестройки в сознании и теле, подобные катастрофическим явлениям в природе (извержению вулкана или сходу снежной лавины), сравнимы с переходами количества в качество в диалектике Гегеля. В синергетике они называются фазовыми переходами или феноменами эмерджентности.

В-третьих, имеет место смена темпа развития: периоды активного творчества (такие, как Болдинская осень Пушкина) сменяются периодами отдыха, спада активности. Периоды коммуникации, активного общения, выхода творческого человека в мир сменяются периодами погружения в себя, ухода от мира, уединения. Вообще говоря, всё самое интересное и важное в мире человек делает один.

В-четвертых, существуют резонансные возбуждения, когда наблюдается известный эффект «малых причин больших исторических событий». В периоды неустойчивости, или кризисные периоды, социальная ткань обретает чувствительность к малым изменениям, она рождает инновации. Сознание человека проявляет способность прорывов к новому. В периоды кризисов может осуществиться радикальная ломка мировоззрения личности, кристаллизация его таланта, кристаллизация или перекристаллизация его чувств, его любви. Человек становится другим, происходит перестройка ядра его личности.

3.5. Особенности организации сложных адаптивных систем

Существенный вклад в понимание феномена сложности вносят и современная теория сложных адаптивных систем (М. Гелл-Манн, Дж. Холланд и др.), и наука о сетевых структурах, так называемая Network Science (А.-Л. Барабаши). Сложные адаптивные системы – это колонии насекомых, биосфера и экосистемы, мозг и иммунная система, клетка, эмбрион, экономические рынки, политические партии и социальные сообщества. Принципы организации сложных систем – это сложность, самоподобие, самоорганизация и эмерджентность.

Самоподобие есть свойство фрактальной организации, когда формы связи, адаптации, типы власти или коммуникации повторяют друг друга на разных иерархических уровнях организации системы. Самоподобие и масштабная инвариантность может быть и пространственной, и временной. В последнем случае самоподобие означает вложенность циклов развития системы, когда циклы накладываются на циклы. Это так называемая гнездовая эволюция (nested evolution). Сложность адаптивной системы определяется не просто множеством элементов системы, но и тем, что ее элементы (и подсистемы) являются автономными агентами, которые способны к взаимодействию, адаптации и обучению.

Важнейшими свойствами сложной адаптивной системы являются также адаптация, коммуникация (на всех уровнях, от элементов до уровня системы как целого), специализация, пространственно-временная организация. Адаптация является активной: имеет место не только адаптация элементов друг к другу, их коадаптация, но и адаптация системы к среде.

Один из наиболее известных исследователей в этой области, профессор психологии и компьютерной науки Джон Г. Холланд в своей книге «Скрытый порядок: как адаптация строит сложность» называет следующие свойства сложных адаптивных систем: агрегация, нелинейность, поток, разнообразие, а в качестве механизмов их организации выделяет теги, внутренние модели и составные блоки[62]. Агрегирующийся агент, как правило, находится вне системы, элементы которой уже хорошо адаптированы друг к другу. Включение этого агента системы не так просто, оно часто бывает связано с созданием иного, более высокого уровня организации, т. е. с радикальной перестройкой всей системы. Нелинейность взаимодействия между элементами (автономными агентами) делает их взаимодействие все более сложным и непредсказуемым. Нелинейность связана и с пороговостью чувствительности к возмущениям и с возможностями разрастания малых флуктуаций в состоянии нестабильности. Для сложных адаптивных систем характерны потоки (поток товаров, поток информации и т. п.). В более сложных случаях мы имеем дело с потоками по сетям с узлами и коннекторами (соединителями). В качестве узлов в сложной сети могут выступать предприятия, а в качестве коннекторов – транспортные пути, по которым движутся материальные ресурсы или товары между ними.

Существенное свойство сложной адаптивной системы – разнообразие ее элементов (подсистем). Поддержание разнообразия элементов является основой динамической устойчивости системы в целом. Это известный принцип необходимого разнообразия элементов (У. Росс Эшби). Что означает разнообразие? В тропическом лесу мы можем пройти километр и не встретить на своем пути дважды ни один из биологических видов, настольно богата вариациями экосистема тропического леса. Мозг млекопитающего – это сложноорганизованная иерархическая система нейронов со сложной морфологией. Нью-Йорк – это мегаполис со сложнейшей сетью оптовых и розничных продавцов и покупателей. Внутреннее разнообразие в сложной адаптивной системе не является случайным. Каждый автономный агент занимает в ней свою экологическую, рыночную, когнитивную и т. п. нишу. Новый агент, как правило, занимает нишу исчезнувшего агента, возобновляя и поддерживая те связи, которые были наработаны его предшественником.

Механизмом организации сложной адаптивной системы является тегирование, создание тегов. Это, например, создание баннеров, лозунгов, флагов, имиджа, которые определяют принадлежность к определенной фирме, предприятию, партии или сообществу. Внутренние модели – это схемы, образцы, паттерны поведения, сложившиеся для сложной адаптивной системы. Они определяют и способы антиципации будущего. Сложная адаптивная система строится из крупных блоков, кластеров, ее подсистемы – это метаагенты, поведение которых может быть подобным поведению агентов.

Особую роль играет понятие границы. Граница – это способ обособления системы от среды и поддержания ее идентичности и вместе с тем способ связи ее со средой. Границы между системой и средой подвижны и полунепроницаемы.

3.6. Автопоэзис

Автопоэзис в буквальном смысле означает само-производство (греч. αυτος – сам + ποιησις – производство, созидание, творчество) и выражает диалектическую связь между структурой и функцией сложной системы. Термин был введен чилийскими учеными Франсиско Варелой и его старшим коллегой и учителем Умберто Матураной в 1973 г. «Автопоэтическая машина – это машина, организованная (определяемая как единство) как сеть процессов производства (трансформации и деструкции) компонентов, которые 1) через их взаимодействия и трансформации непрерывно регенерируют и реализуют сеть процессов (отношений), которые производят их, и 2) образуют ее (машину) как конкретное единство в пространстве, в котором они (компоненты) существуют, определяя свойства топологической области их реализации как такой сети»[63].

Автопоэтическая система (машина) в корне отличается от аллопоэтической системы (машины), такой, например, как автомобильный завод, которая использует сырье (компоненты, поступающие извне), чтобы строить организованные структуры, которые представляют собой нечто иное, чем она сама. Автопоэтическая система строится по принципу самоотнесенности, циклической организации, она производит саму себя из самой себя.

Аллопоэтическая система – это, по сути, механическая система. Она не способна производить компоненты, из которых она состоит. Живая система является автопоэтической. Она представляет собой «организацию, которая является сетью процессов производства и базируется на трансформации молекулярных и прочих компонентов, которые посредством их взаимодействий: а) рекурсивно порождают ту же самую сеть процессов производства компонентов, которая породила их самих, и б) конституируют систему как физическое единство и детерминируют ее границы в физическом пространстве»[64].

Еще в 1960-х годах Матурана и Варела поставили себе целью определить, в чем заключается сущность жизни, найти ключевое свойство, которое делает систему живой. Традиционные определения жизни (жизнь как способность воспроизведения себе подобных, способность к репродукции, самовоспроизведению) их не устраивали. Они предположили, что сущность жизни заключается в способности живой системы поддерживать свою идентичность.

Матурана и Варела исходили из разработанной ими экспериментальной компьютерной модели искусственной жизни, некоего варианта клеточного автомата, имитирующего зарождение замкнутых на себя структур из неупорядоченного субстрата – набора клеток, с добавлением к ним катализирующих элементов. Образовавшиеся структуры проявляли способность к самоподдержанию и восстановлению нарушенных связей между клетками в случае разрушающих воздействий извне. Модель показывала, что структуры обладают способностью каким-то образом «узнавать» о нарушении связей, с тем чтобы их постоянно восстанавливать. Это «узнавание» и легло в основу определения сущности феномена жизни, а затем и феномена познания. Это был новаторский подход в понимании сущности жизни.

В понятии автопоэзиса фиксируются три важных момента.

Во-первых, это – автономия (авто-). То есть живые системы управляемы эндогенно, сами себя организуют. И этим модель автопоэзиса отличается от предшествующей ей кибернетической модели Н. Винера и У. МакКаллоха. В последней автономии, по сути, не существует, так как акцент падает на входы (inputs) и выходы (outputs) системы, обрабатывающей информацию. Системы, изучаемые кибернетикой, – это системы по определению гетерономного типа: именно элемент heteros («иное»), а не петля, не autos («само») является для них специфическим и определяющим.

Во-вторых, это – производство, действие (-поэзис), что легло впоследствии в основу развитого Варелой в когнитивном плане понятия «энактивации».

В-третьих, это – не просто возвращение системы к самой себе, самовосстановление, итерация, повторение пройденного, но и ее самодополнение, самодостраивание, самообновление. Цикл автопоэзиса никогда не является замкнутым, и эта его незамкнутость есть открытость к новому, к творчеству.

Основные положения концепции автопоэзиса таковы:

• биологическая обусловленность человеческого познания, когнитивных структур: «человек познает, и его способность познавать зависит от его биологической целостности»;

• жизнь есть познание: «живые системы являются когнитивными системами, и жизнь как процесс является процессом познания»;

• живые системы являются автономными, операционально закрытыми системами; их организация носит циклический характер; определяющей для них является гомеостатическая функция, самоподдержание, самоотнесенность;

• живые системы – это исторические системы: «релевантность их настоящего поведения всегда определяется прошлым опытом», т. е. жизнь живого содержит тот нарративный аспект, важность которого была подчеркнута позднее в философии самоорганизации, в частности Ильей Пригожиным;

• происходит коэволюция автопоэтической системы и ее окружения; они коэволюционируют в общем историческом течении[65].

Впоследствии концепция автопоэзиса получила признание научного сообщества и была успешно распространена на понимание общественных систем, в первую очередь Н. Луманом, и сложных самоорганизующихся систем вообще. Сам же Варела был более осторожен и предостерегал от прямого перенесения биологических моделей автопоэзиса на социальный уровень.

Базисное положение о том, что жизнь есть познание, развивает ныне в своих работах соавтор и коллега Варелы Э. Томпсон. Он выдвигает идею о «сильной непрерывности жизни и ума (mind)», поскольку жизнь и ум разделяют общие паттерны организации и «организационные свойства, характерные для ума, представляют собой обогащенную версию тех базисных свойств, которые фундаментальны для жизни. Ум есть нечто подобное жизни, а жизнь есть нечто подобное уму. А более простая и более провокационная формулировка этого тезиса такова: жизнь есть познание (living is cognition)»[66].

Формула «жизнь есть познание» требует пояснения, в каком смысле понятия «знание» и «познание» применимы к животным. Осваивая окружающую среду, животные тоже знают, но их знание является имплицитным, непроизносимым, непропозициональным. Человек «знает что», а животное «знание как», его знание есть знание-действие, определенная схема, приобретенная на опыте и необходимая ему для выживания.

До сих пор среди ученых идет дискуссия, содержится ли в механизме автопоэзиса только поддержание, сохранение, способность регенерации структуры или же также ее развитие, самообновление. Профессор Г. Хакен, основатель синергетики, в одной из личных бесед говорил мне, что автопоэзис – только способность самоподдержания, а механизмы развития и усложнения систем раскрывает синергетика. Коллега Варелы Эван Томпсон высказывает суждение аналогичного плана. «Для неодарвинистов эволюция включает в себя оптимизацию адаптации через естественный отбор. А с точки зрения автопоэзиса эволюция включает в себя просто сохранение адаптации: до тех пор, пока живое существо не умирает, оно поддерживает свою автопоэтическую целостность, в силу одного этого оно адаптировано, поскольку его способ производства смысла продолжает быть жизненным»[67]. Согласно Вареле, автопоэзис есть самодостраивание, «восполнение недостающего». То есть в самодостраивании есть, по-видимому, элемент продвижения вперед, обновления, что является признаком творчества для высших когнитивных систем – человеческих умов. Именно такой смысл в автопоэзисе я усматриваю.

Понятие автопоэзиса применимо к пониманию сознания, его когнитивных и креативных функций. Автопоэтичность работы сознания – это его непрерывное самопроизводство, поддержание им своей идентичности через ее постоянный поиск и ее становление. В автопоэзисе всегда есть не только сохранение состояния, но и его преодоление, обновление. Можно, пожалуй, говорить и об автопоэзисе мысли, что означает наличие в ней вектора на самодостраивание, изобретение и конструирование, достижение цели и построение целостности. Познание автопоэтично в том смысле, что оно направлено на поиск того, что упущено, на ликвидацию пробелов. Определяя сущность познания, Варела подчеркивал: «Познание есть действие, направленное на нахождение того, что упущено, и восполнение недостающего с точки зрения когнитивного агента»[68].

Самодостраивание имеет место в визуальном восприятии, в распознавании образов. На самодостраивании основывается работа синергетического компьютера, о котором пишет в своих книгах Г. Хакен. Самодостраивание лежит в основе работы творческой интуиции, озарения, инсайта. Происходит восполнение недостающих звеньев, «перебрасывание мостов», самодостраивание целостного образа вокруг выбранного ключевого звена. Интуиция всегда холистична в отличие от логики, которая аналитична. Развертывается процесс самосборки целого из частей в результате самоусложнения этих частей. Сам поток мыслей и образов в силу своих собственных потенций усложняется и спонтанно выстраивает себя. Из простой структуры вырастает более сложная.

3.7. Структурный детерминизм

Содержание понятия «структурный детерминизм» разъясняет нам У. Матурана. То, что мы, живые существа, являемся структурно детерминированными системами, означает, что ничто внешнее для нас по существу не может детерминировать то, что происходит в нас самих. «Все, что случается в нас и с нами, происходит как поток структурных изменений, детерминированный в нас момент за моментом посредством внутренней структурной динамики… Автопоэтическая система живет как закрытая структурно детерминированная система в замкнутой динамике структурных изменений»[69].

И отсюда вытекает когнитивное следствие. Внешний мир, который наблюдатель видит вокруг отдельной живой системы, не существует в таком виде для нее. Наблюдатель и живой организм живут в разных когнитивных мирах, в первую очередь в разных мирах восприятия. И в этом люди как живые существа ничем не отличаются от других живых существ. У нас также есть свой мир, и не только мир восприятия, но и мир ментальных конструктов.

Смысл структурного детерминизма в том, что любые изменения, которые происходят в живых системах, детерминированы их собственной организацией и структурой. Понятие структурного детерминизма, введенное Матураной для понимания биологических систем, нашло применение впоследствии в терапии, психотерапии и даже в изучении социальных систем. Воздействие психотерапевта на своего пациента должно быть тонко подлаженным. Любые изменения, которые испытывает пациент, ограничены его организацией, они должны поддерживать целостность его психики как системы.

3.8. Структурное сопряжение

Структурное сопряжение — понятие, введенное Матураной и Варелой, которое в дальнейшем использовал и развивал и немецкий философ Н. Луман. Обратимся к исходному смыслу этого понятия, который раскрывает Матурана: «Операциональная когерентность между живой системой и средой, в которой она живет, возникает момент за моментом в потоке ее жизни как результат того факта, что живая система и обстоятельства ее жизни меняются совместно и конгруэнтно в спонтанном взаимосвязанном динамическом потоке структурных изменений вокруг сохранения жизни. Я назвал этот поток конгруэнтных структурных изменений, который протекает спонтанно, когда две или более системы находятся в рекурсивных взаимодействиях друг с другом, структурным сопряжением (structural coupling)»[70]. Главное следствие структурного сопряжения состоит в том, что система либо находит себя в этом непрерывном потоке операциональной конгруэнтности со средой, которая изменяется соразмерно с ней, либо не находит и тогда умирает. Поэтому, по мнению Матураны, мы не можем заявлять, что мы знаем что-то независимо от того, что мы делаем и как мы вписаны в окружающую среду.

Выражаясь образным языком, сложная система, возникнув и развиваясь, испытывает мир, бросает ему вызов, но и мир оказывает влияние на нее. И система, и окружающая среда обоюдно активны. Если процесс их взаимного испытания не завершается распадом системы, то в результате они оказываются взаимно структурно подогнанными друг к другу. Система активно адаптируется к окружающей среде, которая в свою очередь также видоизменяется как бы «навстречу ей». Процесс налаживания их сосуществования, обустройства их совместной «жизни» называют процессом коэволюции, а результатом этого процесса является структурное сопряжение сложной системы и среды (в живой природе – организма и среды его обитания).

3.9. Операциональная замкнутость

Еще одно понятие – понятие операциональной замкнутости. Известно, что открытость системы есть необходимое условие ее самоорганизации. Но системы, достигшие определенного уровня сложности, системы живой природы, человек, общество, не просто открыты, а операционально замкнуты. Такого рода сложные системы (клетка, живой организм, человек, город, страна и т. д.) одновременно и отделены от окружающего мира, и связаны с ним. Их границы подобны мембранным оболочкам, которые являются границами соединения/ разделения. Мембрана позволяет такой системе быть открытой миру, брать из окружающей среды нужные вещества и информацию и быть обособленной от него, во всех своих трансформациях и превращениях поддерживать свою целостность, сохранять свою идентичность. Рост сложности систем в мире означает рост степени их избирательности, усиление их операциональной замкнутости.

Глава 4. Рождение концепции энактивного и телесного познания

Тело есть центр бури, начало координат, настоящее место напряжения в цепи нашего опыта. Всё вращается вокруг него и ощущается с его точки зрения.

У. Джеймс

4.1. Эпистемология обретает плоть, или Становление телесно ориентированного подхода в эпистемологии

Сконца 1980-х – начала 1990-х годов в эпистемологии и когнитивной науке интенсивно развивается телесно ориентированный подход («the embodied cognition approach»). В рамках этого подхода внимание фокусируется на «отелесненности» процесса познания, иными словами, на инкарнированности познания, телесной облеченности всякого познающего существа, телесных детерминантах познавательной активности человека и других живых существ.

Фундаментальный базис этой новой концепции был заложен биологом, нейрофизиологом и философом Франсиско Варелой. А к числу ее активных сторонников сегодня могут быть отнесены такие ученые, как Рендал Бир, Роберт Брукс, Тимоти ван Гелдер, Антонио Дамазио, Энди Кларк, Джорж Лакофф, Мелани Митчел, Патти Маес, Алва Ноэ, Ховард Патти, Эрих Прем, Эстер Телен, Эван Томпсон, Давид Чалмерс, Тим Цимке и многие другие.

В рамках новой парадигмы телесного, или отелесненного познания можно говорить о телесности разума (телесности сознания). Что это означает? Телесность сознания отнюдь не означает отрицания идеальности его продуктов, но указывает на необходимость учета телесных детерминант духовной деятельности и познания. Необходим целостный подход тело-сознание: сознание отелеснено, воплощено (embodied mind), а тело одухотворено, оживлено духом. Подвижность духа означает подвижность тела, и наоборот. Сила и здоровье тела поддерживают силу и здоровье духа, верно также и обратное. Дряхление тела сопровождается истощением духа, и наоборот.

Развиваемый холистический подход к пониманию тела-духа и тела – окружающей среды радикально противоположен картезианской дихотомии тела – машины и мыслящего сознания. Тело и сознание, а также познающее тело и среда его активности связаны друг с другом петлями круговой, циклической причинности.

Телесность становится в настоящее время модной темой, обсуждаемой во многих областях естественно-научного, гуманитарного и социального знания. Не претендуя на полноту, укажем на ряд различных аспектов, в которых рассматривается ныне телесность:

• телесность боли (язык боли человеческого тела), психосоматическая обусловленность многих болезней;

• трансформации тела для возвышения духа в духовных и религиозных практиках (аскеза и т. п.);

• телесный опыт в танце, в изобразительном искусстве;

• память тела, а не только мозга, как подлинная, наиболее глубокая и нестираемая память;

• телесно определенные предсмертные состояния сознания;

• воздействия правителей на свое тело (специальные диеты и т. п.) для более эффективного осуществления политической власти и телесные механизмы господства над подданными (муштра и тп.).

В контексте данной книги внимание фокусируется на когнитивных функциях сознания и их телесной детерминации.

4.2. Компьютерная метафора мозга и ее критика

Непосредственным стимулом возникновения в 1960-е годы[71] и быстрого развития в последующие десятилетия телесно ориентированного подхода стала глубокая неудовлетворенность специалистов в области когнитивной науки доминировавшим в то время вычислительным подходом к объяснению когнитивных функций человека и животных. В основе вычислительного подхода лежит компьютерная метафора функционирования мозга и сознания (mind as computer). Этим объясняется тот пыл, с каким сторонники нового подхода старались отмежеваться от прежних взглядов и обосновать собственные тезисы. Это обусловило также и то, что основные положения нового подхода строились через прямое противопоставление прежним взглядам, как их своего рода проекция, только с противоположным знаком.

Следует отметить, что телесно ориентированный подход развивается в тесной связи с динамическим подходом в когнитивной науке и эпистемологии («the dynamic approach in cognitive science»)[72]. Ведь если мы рассматриваем когнитивные функции сознания в их динамике, то приходим к необходимости рассмотрения познающего существа в его целостности, т. е. его телесной определенности и его непосредственного физического, а не только информационного, встраивания в среду его активности. Среда является или необходимым фоном его познания, или предметом познания и изменения. Динамический подход также предполагает использование понятий нелинейной динамики и теории сложности для понимания функционирования сложных когнитивных систем и, в первую очередь, системы тело – сознание.

Любимым детищем представителей вычислительного подхода была проблема искусственного интеллекта. Идеалом виделась возможность построения системы, полностью имитирующей человеческий интеллект. В качестве модели для имитации брался компьютер. Предполагалось, что мозг человека работает по принципам компьютера, прибора, имеющего вход и выход и манипулирующего дискретными символическими структурами. Наглядным образцом такого рода машины стал автомат для игры в шахматы, основанный на просчитывании всех возможных ходов максимально далеко вперед. Создателей радовало и обнадеживало то, что возможности этого автомата в чем-то даже превосходят возможности человеческого интеллекта. Разработки в области искусственного интеллекта (Artifcial Intelligence) дополнялись разработками по моделированию эволюции жизни (Artifcial Life), главным образом с применением модели клеточных автоматов. И технически, и концептуально обе модели были тесно связаны, поскольку строились на принципе пошаговости операций. В моделях эволюции жизни, исходя из элементарных начальных сочетаний клеток (наподобие закрашенных черным или белым, но способных менять свою окраску клеток школьной тетради) согласно достаточно простым правилам ближайшего перехода к соседним клеткам и путем одновременных сдвигов по всему клеточному полю на один ход вперед удавалось получать очень сложные и самоподдерживающиеся узоры или конструкции-орнаменты, напоминающие простейшие организмы.

Возражения сторонников нового, телесного подхода против применения вычислительного подхода к пониманию когнитивных функций в обобщенной форме можно сформулировать следующим образом.

A. Вы сводите функции познания к функциям чистого, абстрактного интеллекта; интеллект у вас существует как бы вне тела, вне физического организма, взятого в его естественном функционировании и движении и в окружении других материальных тел; фактор телесной облеченности субъекта восприятия и мышления в вашей модели не только излишен, но и вреден, поскольку только затемняет и искажает деятельность чистого интеллекта; тем самым ваша модель лишается связи с реальностью и объяснительной силы.

Б. Вы рассматриваете когнитивные функции (сведенные лишь к интеллектуальным функциям), в их готовой данности, в полностью развитом виде, игнорируя как общее эволюционное происхождение этих функций (процесс филогенеза), так и постепенность их формирования в процессе индивидуального развития особей (процесс онтогенеза).

B. Мыслительные операции человека, в вашем представлении, строятся по принципу символического представления (репрезентации – поэтому вычислительный подход нередко называют также репрезентатистским), который лежит в основе работы компьютера; входные данные переводятся на особый символический язык, посредством которого они обрабатываются. Это означает, что если процесс «вне» головы, вызвавший когнитивный акт, можно объяснить как физический динамический процесс, то процесс «в» голове следует объяснять по законам семантики, т. е. смыслового отношения одной системы символов с другой системой символов. Тем самым процесс познания, а с ним и мир в целом, оказывается удвоенным, разорванным, по меньшей мере, на две несводимые реальности – физическую и семантическую.

Впрочем, некоторые ведущие представители телесного подхода признают принципиальную совместимость его с вычислительным подходом и даже методологическую продуктивность такого совмещения. «Может даже случиться так, что появится вычислительный подход более высокого уровня и динамический подход более низкого уровня, который также является теоретически гибким и разъясняющим… Альтернативная возможность заключается в том, что вычислительный подход окажется приближением, осуществленным в дискретных, последовательных, манипулирующих символами представлениях, к процессу, наиболее действенное и аккуратное описание которого происходит в рамках динамического подхода»[73].

Г. Возможности самоорганизации и самодвижения в компьютерах вплоть до недавнего времени, когда в них стали применяться логические устройства типа Plug and Play, были весьма ограниченны. Моделируя естественные когнитивные функции по образцу функций компьютера, мы лишаем этих черт и естественное функционирование мозга, а потому нуждаемся во введении в его модель внешней движущей силы или программы, посредством которой осуществляются самотестирование системы и ее самоконтроль. Ведь, во-первых, если подходить к пониманию деятельности мозга по семантической схеме, то вряд ли можно утверждать, что семантические системы, в отличие от физических динамических систем, способны к спонтанному движению, в том числе «переведению» себя в другую систему символов. Во-вторых, с технической точки зрения компьютерные операции осуществляются в тактовом режиме, а не непрерывно: с каждым новым тактом, отмеряемым процессором, изменяется распределение электромагнитных импульсов, что в среднем временном масштабе выглядит как непрерывная работа компьютера. Но такого рода движение есть не подлинное динамическое движение, а последовательность сменяющих друг друга статических состояний. Тем более не есть оно самодвижение, поскольку осуществляется только путем «подталкивания» со стороны процессора, и одно статическое состояние никоим образом не способно самопроизвольно перетекать в другое состояние, разве что в случае сбоя системы.

4.3. Радикальный концептуальный сдвиг

В противоположность вычислительному подходу была выдвинута теоретическая концепция, базирующаяся на шести основных тезисах. Они не находятся в прямом соответствии с каждым из приведенных выше обобщенных пунктов критики, а перекрываются частично.

1. Познание инкарнировано (cognition is embodied): познание телесно, или «отелеснено», воплощено, детерминировано телесной облеченностью человека, мезокосмически обусловленными способностями человеческого тела видеть, слышать, ощущать. То, что познается и как познается, зависит от строения тела и его конкретных функциональных особенностей, способностей восприятия и движения в пространстве и во времени. Различия в телесной организации живых существ определяют различия в возможностях познания мира. В этом плане даже можно утверждать, что по-разному телесно организованные существа живут в разных мирах – своих специфических мирах восприятия и действия.

Если раньше гносеологи говорили, что познание теоретически нагружено (т. е. то, что мы видим, во многом определяется имеющимися у нас теоретическими представлениями), то теперь можно сказать к тому же, что познание телесно нагружено. Существуют телесные нити, управляющие разумом. Психосоматические связи строятся по принципу нелинейной циклической причинности. Тело и душа, мозг и сознание находятся в отношении циклической, взаимной детерминации.

2. Познание ситуационно. Когнитивная система встроена, укоренена (cognition is embedded) как внутренне – в обеспечивающем ее деятельность материальном нейронном субстрате, так и внешне – включена во внешнее ситуативное физическое и социокультурное окружение.

Телесное познание означает познание территоризированное, расположенное в определенном пространстве жизни, которое топологически и темпорально структурировано. Невозможно понять когнитивную и креативную деятельность человека, если абстрагироваться от субъекта познания как живого организма, который включен в определенную ситуацию, имеющую своеобразную конфигурацию, т. е. действующего в экологически определенных условиях. Всякий когнитивный акт расширяется в некую ситуацию, обладающую определенными топологическими свойствами; он осуществляется здесь и теперь.

3. Познание энактивно (cognition is enacted): познание осуществляется в действии и через действие, через действия, двигательную активность формируются и когнитивные способности. Познавательная активность в мире создает и саму окружающую по отношению к когнитивному агенту среду – в смысле отбора, «вырезания» когнитивным агентом из мира именно и только того, что соответствует его когнитивным способностям и установкам. Энактивность лучше всего передается русским словом «вдействование». Во «вдействовании» упаковано много смыслов, в том числе и активность познания, и конструирование в процессе познания, и структурное сопряжение и циклическая детерминация когнитивного агента и среды его активности.

4. Когнитивные структуры являются эмерджентными (cognition is emergent). Они появляются спонтанно, непредсказуемо и относительно недетерминированно в ходе процессов самоорганизации, которые охватывают и увязывают воедино мозг человека, его тело и его окружение, которые связаны с появлением петель циклической причинности (вверх: от нейронного и соматического субстрата к высшим проявлениям ментальности и духовности человека, и вниз: от самостийного и сознательного когнитивного агента и духовного искателя к его укорененности в природе – нейрофизиологическому и телесному базисному уровню).

Ф. Варела (1946–2001), заложивший основы новой концепции энактивного познания, рассматривал понятие эмерджентности как фундаментальное для постижения когнитивных процессов. Глобальное есть одновременно и причина, и следствие локальных действий. «Разум или суждения разума представляют собой нечто вроде вишни на пироге. Разум – это то, что продуцируется, порождается на самом последнем этапе непрекращающихся эмерджентных трансформаций сознания»[74].

5. Процесс познания индивида протекает во взаимной связи, кодетерминации Я – Другой, их обоюдном и синхронном становлении. Представление об интерсубъективности является ключевым в новой концепции. Границы между Я и Другим, даже в процессах восприятия, не очерчены точно, с полной определенностью: быть Собой, проявлять свое Я и создавать Другого – это события, сопутствующие друг другу[75]. Я не локализовано, оно находится в процессе становления, циклической детерминации, коэволюции с Другим/Другими. Удивительная способность ребенка эмпатически реагировать на окружаюших его людей возникает, как известно, через несколько часов после его рождения.

6. Познание динамично и строится в процессе самоорганизации. Иными словами, когнитивные системы являются динамическими и самоорганизующимися системами. В этом функционирование познавательных систем принципиально сходно, единосущно функционированию познаваемых природных систем, то есть объектов окружающего мира. Именно поэтому в рамках телесного подхода находят плодотворное использование новейшие достижения в области нелинейной динамики, теории сложных адаптивных систем, теории самоорганизованной критичности, синергетики.

К числу пионерских работ, где наиболее полно раскрываются общие теоретические основы концепции телесного, ситуационного и энактивного познания, следует отнести книгу Франсиско Варелы, Эвана Томпсона, Элеоноры Рош «Воплощенный разум» (Кембридж, Массачусетс, 1991)[76]. Соавтор и близкий коллега Варелы Эван Томпсон развивает эту концепцию в своей недавней книге «Ум в жизни» (2007)[77]. Его интеллектуальные усилия направлены на то, чтобы перекрыть брешь между науками о жизни (life sciences), такими, как теория биологической эволюции, нейрофизиология, теория психомоторного действия, и философской теорией познания – эпистемологией, и понять жизнь, познание и работу ума в их гармоничном содружестве и в их отношении к феноменологическим исследованиям личностного опыта и субъективности человека.

Общие теоретические установки нашли свое развитие и в ряде экспериментальных исследований в конкретных дисциплинах. Так, одна из ведущих представительниц динамического подхода, известный специалист в области психологии развития Эстер Телен (1941–2004) из Университета Блумингтон (Индиана, США) исследовала формирование когнитивных способностей детей возраста от нескольких месяцев до трех лет[78]. Исследования Телен базировались на операциональной концепции интеллекта Ж. Пиаже и показали, что когнитивные способности детей формируются через движение органов тела и активное телесное взаимодействие с окружающей материальной средой. В той мере, в какой на решающих стадиях затрудняется движение и взаимодействие, приостанавливается и развитие когнитивных способностей.

4.4. Телесно воплощенные и энактивные роботы

Потребность в смене парадигмы, выраженная в развитии телесного и энактивного подхода, диктовалась в значительной степени и прикладными нуждами роботостроения. Прогрессивно мыслящие ученые, работающие в области искусственного интеллекта, оказывались все менее удовлетворенными традиционным подходом к проблеме и работали над новыми конструктивными принципами, взяв за основу теоретическую концепцию телесного подхода.

Телесно ориентированный и энактивный подход привел сегодня к радикальному сдвигу в изучении искусственного интеллекта и искусственной жизни, в конструировании роботов нового типа (embodied robotics). Международно признанными лидерами в этой области являются Родни Брукс и Рольф Пфайфер. В своей классической статье «Почему слоны не играют в шахматы?» (1990)[79] Брукс показывает, что физически контактировать с миром гораздо сложнее, чем мыслить о нем в словах или символах.

В конструировании роботов нового типа исходными служат следующие представления[80]:

а) автономное, контролируемое только им самим движение искусственного познающего существа в окружающей материальной среде (робот должен быть реализован как автономный агент);

б) телесность искусственного существа, означающая, что это существо должно быть реализовано как физическая система, способная действовать в реальном мире, причем ее воспринимающие и двигательные системы должны быть координированы (сенсомоторная координация);

в) движение робота, которое определяется не его внутренними репрезентациями, а его прямым и непосредственным взаимодействием с окружающей средой;

г) его взаимодействие с окружающей его средой (экологической нишей) путем избирательных пробных, как бы провоцирующих ее отклики контактов; поэтому сам дизайн искусственного существа принципиально зависит от той экологической ниши, в которую он встроен (экологический баланс);

д) отбор и накопление этим способом информации о среде, причем по линии нескольких независимых, гибко координированных функциональных систем восприятия и двигательной реакции;

е) способность самостоятельно вырабатывать новые и более адекватные способы оперирования в разнообразной и изменчивой среде, или, как говорят, искусственное существо должно воплощать избыточность, т. е. продолжать удовлетворительным образом функционировать даже в непредсказуемых ситуациях. Реальный мир имеет высокую степень неопределенности, поэтому важнейшей задачей является самостабилизация движения робота во взаимодействии с окружающей средой, возможность хотя бы элементарного обучения, корректировки поведения в зависимости от изменяющихся ситуаций в окружении.

Один из лидеров телесного и энактивного подхода в робототехнике, Р. Бир, обозначил техническую задачу, которую, как он считает, вполне можно реализовать в пределах ближайшего десятилетия: создать искусственное существо, по двигательным и познавательным способностям идентичное насекомому[81]. Почему именно насекомые? Потому что они, как правило, двигательно очень активны, имеют жесткий опорно-двигательный аппарат, который легче воспроизвести из искусственных материалов, обладают простой, но эффективной в своем радиусе действия системой восприятия. И работа действительно идет успешно. Последнее из достижений – создание миниатюрного летающего существа наподобие стрекозы, самостоятельно ориентирующегося в простой предметной среде.

Этот подход олицетворяет, по сути дела, начало новой эры в робототехнике: не строго логические умные шаги недвижимой, размещенной на столе вычислительной машины, и не проявление в двигательных операциях одного из предзаложенных алгоритмов, как в традиционном роботе, а самоусовершенствование когнитивных способностей устройства через его материальное движение – познание из движения.

Классический подход, согласно которому интеллект есть вычисление, оказывается принципиально недостаточным. Еще Гоббс и Лейбниц полагали, что мыслить – значит вычислять, складывать и вычитать. Неклассический взгляд основан на динамическом и энактивном подходе. Интеллект возникает в сенсомоторной координации; интеллект требует тела, определенным образом материально воплощенного и морфологически структурированного; интеллект строится во взаимной игре мозга, тела и окружающей среды, в которой он должен выживать, адекватно реагировать на ее изменения, справляться с высокой степенью неопределенности реального мира, уметь обучаться. Тогда как в классическом подходе к построению систем искусственного интеллекта основными категориями были «мышление», «разумность», «решение абстрактных задач», в современном телесно ориентированном и энактивном подходе на передний план выходят понятия «движение», «локомоторные действия», «взаимодействие с реальным миром», «самоструктурирование информации», связь «движение – интеллект».

Обращает на себя внимание тот факт, что представители энактивного подхода используют термин «когнитивный агент» вместо привычного термина «субъект познания». Термин «субъект познания» характерен в первую очередь для языка гносеологии как области философии при рассмотрении ею традиционной проблемы соотношения субъекта и объекта познания. В термине «когнитивный агент» (cognitive agent) подчеркивается деятельностный характер познающего субъекта, осуществление им познания через собственную двигательную активность в окружающей среде[82].

4.5. Холистическое рассмотрение: мозг-тело-сознание-среда

Телесный и энактивный подход является естественным продолжением динамического (нелинейно-динамического) подхода в эпистемологии, с которым он органично сопрягается. Поэтому для меня переход к исследованию телесности и энактивности познания был совершенно естественным продолжением развития синергетического подхода к когнитивной деятельности. Почему? Потому что в рамках телесного подхода когнитивная деятельность рассматривается холистически, целостно, системно, причем в трояком плане.

Во-первых, мозг, тело и сознание (психика) человека (живого существа) рассматриваются как единая система. Изучается взаимная игра мозга, тела и сознания в действии. Утверждается, что тело и разум взаимодействуют «на лету», в самом когнитивном потоке и предстают как некая единая сущность – отелесненный разум или одухотворенное, разумное, познающее тело.

Во-вторых, при объяснении познания подчеркивается, что познающее тело существует как часть мира. Динамический процесс восприятия и мышления совершается через тело и поскольку тело как-то размещено, локализовано, контекстуализировано в мире, встроено в него. Иными словами, организм (тело-разум) и окружающий мир есть единая система. Организм находится в циклическом взаимодействии, структурном сопряжении со средой, а внешняя среда становится частью собственной организации организма, его собственным созданием, создающим его самого.

В-третьих, мозг рассматривается как часть целостной системы организма. Познание совершается не просто мозгом, но и всем телом. Восприятие – это не то, что случается с нами или в нас, а то, что мы делаем. Поэтому телесное познание есть не процесс продуцирования более или менее абстрактных сущностей, а живой опыт познающего существа, способ его тонкой подстройки к миру, эволюционным продуктом которого оно само является. Этим объясняется также то, что в современной неклассической эпистемологии и когнитивной науке придается все большее значение методам феноменологии, идущей от Э. Гуссерля и М. Мерло-Понти.

4.6. Критика концепции репрезентационизма

С точки зрения концепции телесного познания сегодня подвергается сомнению и становится объектом серьезной критики классическая для эпистемологии и когнитивной науки модель, согласно которой наш мозг обрабатывает информацию, поступающую из внешней среды, и вырабатывает соответствующую реакцию. Осознается принципиальная недостаточность репрезентационализма как до сих пор господствующей парадигмы в когнитивной науке и эпистемологии.

У. Матурана и Ф. Варела, к примеру, утверждают, что живые системы являются операционально замкнутыми системами, они находятся в циркулярном взаимодействии, структурном сопряжении с «внешней средой», которая на самом деле является частью их собственной организации. Трудно провести границу между тем, что является моим, а что не моим, что внешним, а что внутренним. Граница телесности познающего существа размыта, не определена точно, уходит в тот мир, который это существо познает и осваивает в своей деятельности.

Кроме того, живые системы – это своего рода китайские шкатулки (или русские матрешки), которые есть целое, находящееся внутри другого целого, а это целое – внутри еще более мощного целого и т. д. Сложные структуры эволюции, как правило, подчинены принципу вложенности, масштабной инвариантности, самоподобия. Свойство масштабной инвариантности называют в теории сложных систем фрактальностью. Фрактальность возможна как в пространстве (самоподобие пространственных структур и конфигураций), так и во времени (вложенные циклы).

Наш мозг и сознание, которое, судя по всему, необходимо связывать не просто с мозгом, но и со всем телом, с его психомоторной деятельностью, – это замкнутые, автономные, самореферентные, относящиеся к самим себе системы. Вспомним в связи с этим, что еще Аристотель в своем сочинении «О душе» говорил о том, что восприятие открыто миру и зависит от него – человек, по крайней мере без особой практики, не может не воспринимать – ум же, напротив, движется по кругу, мыслит самого себя. Наш мозг и наше сознание не просто обрабатывают информацию, поступающую из внешнего мира, они не просто строят внутренние символические репрезентации, которые представляют внешнюю реальность. Они, скорее, устанавливают схемы изменения как проявления и собственной модели организации. Сознание организует внешнюю среду как продолжение самого себя.

Знание не есть просто репрезентация. Знание есть определенный соответствующей системой когнитивный процесс, а не составление карты объективного мира в субъективных когнитивных структурах.

Идея о том, что сознание может создавать правильное представление о внешней среде, предполагает наличие некоей внешней контрольной точки, с которой можно судить о степени соответствия между представлением и реальностью. Сознание должно обладать способностью видеть и понимать мир с позиции, находящейся вне его, что невозможно. Поэтому сознание создает образы реальности как проявления его собственной организации и взаимодействует с этими образами, модифицируя их в свете текущего опыта.

4.7. Телесность энактивного ума

Итак, основные положения концепции телесного и энактивного познания таковы.

То, что познается и как познается, зависит от строения тела и его конкретных функциональных особенностей, способностей восприятия и движения в пространстве, от мезокосмической[83] определенности человека как земного существа. Устроено по-разному – значит, по-разному познает мир. Согласно представлениям современной неклассической эпистемологии, можно утверждать к тому же, что познание телесно нагружено. Познание телесно обусловлено.

По-своему рельефно это представление было выражено уже Фридрихом Ницше в 1881 г.: «Мы, философы, не вольны проводить черту между душой и телом, как это делает народ… Мы не какие-нибудь мыслящие лягушки, не объективирующие и регистрирующие аппараты с холодно установленными потрохами, – мы должны непрестанно рожать наши мысли из нашей боли и по-матерински придавать им все, что в нас есть: кровь, сердце, огонь, веселость, страсть, муку, совесть, судьбу, рок. Жить – значит для нас постоянно превращать все, что нас составляет, в свет и пламя, а также все, с чем мы соприкасаемся, – мы не можем иначе»[84].

Существуют телесные нити, управляющие разумом. Психосоматические связи строятся по принципу нелинейной циклической причинности. Тело и душа, мозг и сознание находятся в отношении циклической, взаимной детерминации. Отстаивая единство тела и духа, М. Мерло-Понти отмечал, что дух есть «иная сторона тела. Он прочно внедрен в тело, поставлен в нем на якорь»[85]. Телесно восприятие человеком самого себя. Телесность отражается в структурах человеческого языка. По словам Мерло-Понти, «Я не перед своим телом, Я не в своем теле, скорее Я и есть мое тело».

То, что познается и как познается, зависит от телесной организации живого существа и встраивания его в мир. Таксы, например, имеют удлиненное тело и поэтому приспособлены для охоты в норах. И таких примеров тысячи.

«Психологи часто говорят, что телесные схемы являются динамическими… Действительно, их пространственные характеристики не похожи на пространственные характеристики объектов внешнего мира или “пространственных ощущений”; они фиксируют не пространственность положения, а пространственность ситуации»[86]. Играющий легко перемещает себя на момент в различные воображаемые ситуации, ему доставляет удовольствие изменять свою среду. Заболевшего человека тяготят не столько телесные недомогания, сколько необходимость отказаться от своего привычного стиля жизни, ограничивать свою активность, т. е. изменить, как говорит Мерло-Понти, «глобальный рисунок своего тела». Например, головная боль означает не просто боль в голове, но и невозможность сконцентрироваться над книгой, которую я читаю, наслаждаться музыкой, которую я слушаю, увлеченно общаться с другом, которого давно не видел. Болезнь воспринимается мной не как нарушение функционирования моего биологического тела, а как распад мира, в котором я живу.

Телесное познание есть движение и действие. Воспринимающий и мыслящий ум есть тело в движении. По словам Анри Бергсона, «наша мысль изначально связана с действием. Именно по форме действия был отлит наш интеллект». Хайнц фон Фёрстер отмечал: «Хочешь познавать, научись действовать!» и «Действуй так, чтобы умножать возможности для выбора!». Мы видим не просто не глазами, но руками и ногами. Знания не пассивно приобретаются организмами как когнитивными агентами, но активно строятся ими. Живые организмы как целостные системы активно взаимодействуют с элементами окружающей среды, конструируя ее и находясь в процессе конструирования самих себя под ее влиянием.

Познание человека телесно, ибо оно обусловлено эволюционно выработанными способностями человеческого тела видеть, слышать, ощущать.

Поэтому мир, как отмечал Варела, может быть охарактеризован не посредством атрибутов, а посредством потенций. Мир предоставляет возможности для его познания. Принцип предоставления возможностей («affordances») был введен Ульрихом Найссером. Эти возможности могут быть реализованы или не реализованы в зависимости от когнитивных способностей соответствующего живого существа, определяемых, в том числе, и его телесной организацией. Мерло-Понти был прав, утверждая, что «тело есть способ обладания миром». Сам живой организм в соответствии со своей собственной природой отбирает те стимулы внешнего мира, к которым он будет чувствителен. Тело можно рассматривать как прибор, инструмент познания мира, познания себя в мире, мира через себя и себя через мир.

Та часть окружающего мира, к которой адаптировался человек в ходе эволюции, и которая обусловлена особенностями его телесной организации, характеризуется сторонниками эволюционной эпистемологии как мезокосм.

Человек как субъект познания осваивает доступный ему фрагмент мира. Он имеет свою когнитивную нишу, потому что он наделен именно такими способностями познания как существо «среднего мира», или, как говорят, мезокосмическое существо. Имея определенную телесную организацию, человек может когнитивным образом осваивать, визуально воспринимать, слышать и ощущать этот мир. А другие живые существа, имея иную телесную организацию, – можно исследовать и насекомое, подобное таракану, и млекопитающее, подобное мыши-полевке, – осваивают и строят свою, соответствующую возможностям их телесной организации среду Каждое существо имеет свой жизненный мир, строит свое окружение, свою экологическую и когнитивную нишу.

Тезис о телесной обусловленности познания обычно соединяется с тезисами о ситуационности познания и его энактивности, связанности с действием. Телесное познание означает познание территоризированное, расположенное в определенном пространстве жизни, которое топологически и темпорально структурировано. Когнитивная система встроена, укоренена как внутренне – в обеспечивающем ее деятельность материальном нейронном субстрате, так и внешне – включена во внешнее ситуативное физическое и социокультурное окружение. Невозможно понять когнитивную и креативную деятельность человека, если абстрагироваться от субъекта познания как живого организма, который включен в определенную ситуацию, имеющую своеобразную конфигурацию, т. е. действующего в экологически определенных условиях. Всякий когнитивный акт расширяется в некую ситуацию, обладающую определенными топологическими свойствами; он осуществляется здесь и теперь.

Телесный разум не просто активен, он энактивирован (enacted): ум выполняет свои когнитивные функции в действии и через действие. Ум организует себя через взаимодействие с окружающей средой. Познавательная активность есть вдействование организма в среду. Через действия, двигательную активность формируются когнитивные способности живого организма, как в онтогенезе, так и в филогенезе.

Сенсомоторный смысл телесного Я раскрывает Д. Легранд. Телесное Я не просто наблюдает за действиями со стороны и даже не просто является зачинщиком действий, оно само и есть чувствование и действие. Тело есть «та точка, в которой конвергируют действие и восприятие… На телесном уровне иметь дорефлексивное самосознание означает испытывать на опыте когерентность действия и восприятия»[87].

Познавательная активность в мире создает и саму окружающую по отношению к познающему субъекту среду – в смысле отбора познающим субъектом из мира именно и только того, что соответствует его когнитивным способностям и установкам. Ф. Варела связывает «энактивацию» с понятием «Geschehen» («событие») у Хайдеггера, а именно с двойной обусловленностью акта рождения как бытия-для-жизни и как историчности[88]. Энактивация – это, действительно, событие, т. е. совместное и согласованное становящееся бытие субъекта и познаваемого им объекта, их когерентное и итеративное рождение и скоординированная трансформация.

Варела развивает в этой связи идеи Э. Гуссерля о «протенциях» – как бы устремленных в будущее динамических траекториях, которые задают характер когнитивной активности в настоящем. Он называет это «принципом шнурка» (bootstrap principle): если потянуть его за один конец, то через невидимое смещение множества петель другому концу передается приложенное натяжение. Идущий и путь неразрывно и сущностно связаны друг с другом: путь прокладывается в ходе движения, а движение по пути создает самого идущего. Протенции выражаются, в частности, в эмоциональной настроенности, аффективной тональности когнитивного субъекта, которая определяет векторную направленность и общую конфигурацию когнитивного акта («протенциальный ландшафт»).

Организм совершает активное движение (active walk) в коэволюционных ландшафтах. Это представление было недавно предложено Луи Лэмом[89] в качестве новой парадигмы понимания паттернов самоорганизации в сложных системах. Организм как субъект активного движения изменяет ландшафт по мере того, как он продвигается, и на выбор им следующего шага влияет этот, уже измененный им ландшафт. Динамика процесса активного движения, изменения среды и изменения самого субъекта под влиянием среды, определяется: 1) правилом производства ландшафта, которое характеризует то, как идущий меняет ландшафт по мере того, как он движется; 2) правилом движения идущего, которое характеризует то, как идущий выбирает следующий шаг; 3) правилом, по которому эволюционирует сам ландшафт. Множество субъектов движения и действия косвенно взаимодействуют друг с другом через изменяемый ими ландшафт, они коэволюционируют.

Живой организм как когнитивный агент не является абсолютно пластичным, он не может приспособиться к чему угодно, встроиться в любой коэволюционный ландшафт. Он обладает автономностью, операциональной замкнутостью, определенной степенью избирательности его поведенческих актов, восприятия и мыслительной активности, которые возрастают с повышением степени сложности его психической организации. Но он не является и ригидным, иначе он будет отторгнут окружающей средой, поскольку не сможет приспособиться к ней. Сохранение идентичности живого организма как сложной системы есть свойство ее спонтанной организации как структурно детерминированной сущности, а не результат внешнего диктата или поставленной извне цели. В ходе рекурсивного взаимодействия со средой организм поддерживает свою идентичность, что является важнейшим проявлением его жизни, а стало быть, и познания.

Концепция телесного и энактивированного разума внутренне проникнута конструктивизмом, который все более овладевает умами эпистемологов, да и не только их. Представление о познании как отражении человеком мира, общепринятое в материалистической диалектике, отступает в прошлое. Только человек здесь активен, и ему доступна реальность как она есть, хотя бы опосредованно и в отдаленной перспективе. Современная эпистемологическая позиция смещается от познания-отражения к познанию-конструированию. Человек конструирует мир в соответствии со своими когнитивными, экзистенциальными и социальными установками. Фридрих Ницше блестяще выразил эту мысль, подчеркнув, что мы познаем мир изнутри его самого, внося в него свою собственную природу, которая вместе с тем определена природой мира, является его эволюционным продуктом. «Мы принадлежим к неотъемлемым свойствам мира, в этом нет никакого сомнения! У нас нет доступа к нему, кроме как через самих себя: и все, что есть в нас высокого и низменного, надо понимать как неотъемлемую часть его природы!»[90]

Человек всякий раз совершает акт конструирования себя и своего мира, своей среды обитания, своей социальной среды, своего космоса, малого (личного, семейного) и большого (социального, планетарного, звездного). То есть всегда нужно учитывать, куда вписан человек, в каком плане мы его рассматриваем, но всегда речь идет именно о взаимном конструировании человека и среды. Взаимосвязь судеб человека и космоса с его сложными структурами, человека и общества или цивилизации с ее сложными структурами – это взаимосвязь не покорения, а партнерства, солидаристического приключения, совместного плавания. Установление отношений партнерства с малой и большой средой, партнерства с космосом – это новый экологический подход, действенный и в эпистемологии, новое экологическое сознание. Состоять в партнерстве с космосом, быть сотворцом космической истории и истории человечества – значит осознавать на себе огромный груз ответственности.

Таким образом, телесно ориентированный и энактивный подход в эпистемологии бросает вызов традиционным способам понимания процессов познания и работы мозга человека (а в более общем плане – живого существа) и строит целостную картину когнитивных процессов, в которой мозг как часть тела, само тело как инструмент познания, ищущий и познающий отелесненный разум и познаваемая им окружающая среда, когнитивное усилие как активное действие рассматриваются в их взаимно обусловливающей, синергийной связке. В рамках этого подхода строится принципиально целостный, недуальный и динамичный, процессуальный взгляд на познание и действие, тело и сознание, подвижку в психике и моторное действие познающего организма и познаваемую им среду, субъекта и объекта познания.

Телесно ориентированный подход применяется ныне весьма широко и не только к познанию (embodied cognition). Телесное воображение (embodied imagination) есть активная и креативная форма работы со своей памятью и мечтами, которая может выполнять терапевтическую функцию. Телесная коммуникация (embodied communication) понимается как влияние телесных детерминант на различные виды общения и социального взаимодействия людей. Смыслы возникают во взаимодействии, на границе между Я и Ты (embodied participatory sense-making). Телесна мысль, выраженная в языке, поскольку способы категоризации в мышлении (например, категории цвета) зависят от природы человеческого тела.

Таким образом, телесно ориентированный и энактивный подход – это, действительно, нетрадиционный, оригинальный, свежий, перспективный подход к пониманию когнитивных систем и когнитивных процессов, который открывает новые перспективы развития для широкого спектра областей научного познания, инженерии и социальной практики, начиная с искусственного интеллекта и робототехники до теории социальной коммуникации и теории управления.

Глава 5. Энактивизм в контексте когнитивной сложности

«Если бы наш мозг был настолько простым, чтобы его понять, мы были бы настолько простыми, что не могли бы существовать».

Я. Стюарт

Понятие когнитивной сложности было введено психологами в 1950-х годах и первоначально применялось преимущественно для понимания личностных конструктов, сложности структур и процессов организационной деятельности человека и сложности взаимодействия человека и компьютера. В настоящее время все яснее осознается, что это понятие плодотворно для развития современной неклассической эпистемологии. Под когнитивной сложностью понимается сложность самого процесса познания, влияние ментальных структур на формирование образов восприятия (представление об объект-гипотезах в организации чувственного опыта Р. Грегори, концепция перцептивных гипотез Дж. Брунера) и включенность чувственных компонентов в ментальные конструкты (перцептивное мышление, мыслеобразы, или, как сейчас говорят, mental imagery), сложность когнитивных функций и состояний сознания, сложность связки сознания и тела в процессе познания, сопряжения когнитивного агента и среды его жизни, действия и познания. В данной главе исследование когнитивной сложности проводится в контексте понимания проблемы сложности вообще, сложности как общего свойства систем любой природы, что вполне резонно, поскольку придает исследованию прочное методологическое основание.

5.1. Сложность когнитивной активности

Прежде всего, сама когнитивная активность человека, как и всякого другого живого существа, может рассматриваться как своего рода система. Сложность этой системы демонстрирует себя в трояком плане.

1. Тело и психика животного существа, тело и сознание у человека находятся в отношении циклической детерминации, они взаимно определяют друг друга. Цикличность, как уже было показано, – центральное представление кибернетики, в данном случае, поскольку мы имеем дело с феноменами жизни и познания, биокибернетики. В плане эпистемологии и философии сознания это означает, что классическая проблема отношения сознания и тела (mind-body problem) должна рассматриваться с точки зрения активности и тела, и сознания. В этой паре нет первичной субстанции или изначального деятельностного начала, оба компонента «упакованы» в непрерывный цикл взаимного влияния и взаимной детерминации. В плане теории и практики медицины это означает существенную роль психосоматического аспекта при выявлении этиологии болезни и определения эффективных методов ее лечения. Если врач видит у пациента соматическое нарушение, то неплохо было бы ему обратить внимание и на психическое состояние пациента как на причину или фактор или сопровождающий компонент его болезненного состояния. С точки зрения развиваемого в данной книге эпистемологического подхода – телесно ориентированного и энактивного – циклическая связь тела и сознания означает, что само тело живого существа является познающим, воспринимающим, мыслящим, а психика животного, как и сознание (ум) человека отелеснены, определенным образом телесно воплощены (embodied mind).

2. Субъект и объект познания, а в случае живого существа когнитивный агент и среда его активности, которую он осваивает, перестраивает на свои нужды и в этом смысле познает, находятся в отношении сложной взаимной детерминации. Субъект и объект познания связаны сложными петлями обратной связи. Здесь тоже своего рода цикличность, в которой активность исходит от обоих компонентов связи. Субъект активен и в восприятии, и в мыслительной деятельности, он активно выбирает подлежащее познанию, вырезает «ножницами» восприятия определенный фрагмент мира, но и объект познания, фрагмент реальности, на который направлена когнитивная активность субъекта, предоставляет возможности для его познания (принцип «affordances» У. Найссера). Циклическую и обоюдную связь субъекта и объекта познания Я. фон Икскюль называет функциональным кругом и кладет это понятие в основу введенного им методологически значимого понятия Umwelt, что станет предметом подробного рассмотрения в следующей главе.

Сложность связки субъекта и объекта познания, их заключенность в цикл взаимной детерминации влечет за собой ряд дальнейших мировоззренчеких и методологических следствий. Во-первых, это трудность проведения границы между субъектом и объектом. Границы когнитивной активности познающего существа не определяются границами его тела, щупальца восприятия и действия распространяются на тот слой реальности, который охвачен деятельностью этого существа, освоен, переработан им, трансформирован им под себя и на свои нужды, окультурен им. Матурана выразил это наиболее рельефно: «Не мы, человеческие существа, существуем в природе, а природа возникает с нами, и мы сами возникаем в ней, когда мы объясняем тот способ, каким мы существуем как оперирующие в ней и как наблюдатели. А законы природы не ссылаются на что-то независимое от того, что мы делаем – они представляют собой наш способ объяснения нашего опыта»[91]. Во-вторых, жизнь всякого живого существа и есть его познание, а познание синкретично связано с действием в окружающей среде, ее преобразованием на свои нужды. В-третьих, отсутствие строгих границ между субъектом и объектом познания (когнитивным агентом и средой), связь жизни с познанием, а познания с действием, активность, идущая как от субъекта, так и от объекта – всё это становится концептуальной основой для современной концепции extended mind (Э. Кларк, Д. Чалмерс, А. Ноэ и др.), экстернализма в эпистемологии.

3. Когнитивная сложность определяется целостностью всех частей живого организма, и в первую очередь, мозга как части тела, осуществляющего высшую нервную деятельность. Психическая деятельность живого существа неотделима от его моторной деятельности, от движения его тела и конечностей. Когнитивная активность осуществляется не только одним мозгом, но всем телом живого существа. Фигурально выражаясь, рука является думающей, недаром становление сознания и развитие мозга у маленьких детей связано с мелкими моторными движениями руки и соответствующими играми, в которые должны вовлекать их заботливые родители. Нога является знающей, поскольку она «знает», куда идти, владеет когнитивной картой, которая в случае большого накопленного опыта опускается в подсознание. Перцептивная активность живого организма, его восприятие – это не просто процесс, протекающий в мозге, а своего рода умелая активность всего его тела, непосредственно связанная с комплексом его действий в окружающей его среде. Приверженцы современной концепции энактивизма, среди которых А. Ноэ, подчеркивают, что восприятие – это не то, что случается с нами или в нас, а то, что мы делаем[92]. Энактивное и телесное познание представляет собой живой опыт познающего существа, активно встраивающего, осваивающего и преобразующего окружающую среду, с которой он претерпел длительный процесс коэволюции.

Кроме того, именно подход с точки зрения теории сложности является наиболее релевантным для понимания когнитивной активности, так как в ней синкретично связаны деятельность сознания на уровне чувств и на уровене рационального мышления, элементы дискурсивного, вербализованного знания и элементы наглядно-образного, невербализованного знания, средства логики и интуиции, реализация аналитических и синтетических способностей восприятия и мышления, а также индивидуально-личностное и универсальное, родовое, локальное и глобальное, аналоговое и цифровое, архаическое, совремеменное и постмодерновое, указывающее на тренды дня грядущего.

5.2. Сложное мышление (Э. Морен)

Сложное мышление – это мышление эволюционное, во всех новых смыслах эволюционности, включающих в себя и прежние представления о развитии, но уходящее далеко за их пределы. Это мышление нелинейное и открытое, такое, которое продуцируется открытым умом (open mind). Это мышление холистическое, как говорит Э. Морен, голографическое и диалогическое. Это мышление автопоэтическое (Ф. Варела), т. е. самопроизводящее, самоподдерживающееся и самообновляющееся. Это мышление креативное, т. е. дивергентное, продуцирующее разнообразие, гибкое, чувствительное к новому и умеющее творить инновации. Мы не можем обойтись без сложного мышления, чтобы совладать со сложностью мира, в котором мы живем. Подлинное мышление адекватно сложности мира, ибо оно является атрибутом человеческого существа, которое само является эволюционным продуктом этого мира. Поэтому формирование и развитие сложного мышления возвращает человека к его собственной сущности.

Видный французский социолог и философ Эдгар Морен (р. 1921) сформулировал ряд принципов сложного мышления (pensée complexe), которые составляют основу закладываемой им эпистемологии сложного, или сложной эпистемологии (épistémologie complexe). Он является признанным международным авторитетом в разработке общей теории систем и принципов познания сложного. В энциклопедии, изданной Международным обществом по исследованию сложных систем (1997), его имя названо в числе 30 наиболее выдающихся ученых в этой области, наряду с Грегори Бейтсоном, Людвигом фон Берталанфи, Франциско Варелой, Норбертом Винером, Эрвином Ласло, Магоро Маруямой, Умберто Матураной, Уорреном МакКаллохом, Гордоном Паском, Ильей Пригожиным, Гербертом Саймоном, Хайнцем фон Фёрстером, Клодом Шенноном, У. Росс Эшби.

В 1972 г. благодаря организационным и научно-теоретическим усилиям Эдгара Морена при поддержке известного ученого, лауреата Нобелевской премии по биологии Жака Моно (1910–1978) был создан Королевский центр по изучению науки о человеке. В 1978 г. он был преобразован в Центр трансдисциплинарных исследований (социология, антропология, история) (Centre d’Études Transdisciplinaires (Sociologie, Anthropologie, Histoire, CETSAH)) при Национальном центре научных исследований (CNRS) в Париже, и Эдгар Морен был его бессменным директором до 1993 г. CETSAH существует до сих пор, а Морен остается его почетным директором.

Кроме того, Э. Морен – президент Ассоциации сложного мышления (Association pour la pensée complexe), созданной во Франции, но развертывающей ныне свою деятельность в широкой международной сети ученых. Начав свою научную карьеру как социолог, изучающий первоначально феномен кино в социологическом плане, Эдгар Морен естественным образом перешел к рассмотрению самых общих философских вопросов перестройки мышления и языка, что, по его убеждению, должно позволить человеку лучше понять тот сложный и неопределенный мир, в котором мы живем. При этом он раскрыл себя как оригинальный мыслитель и плодовитый писатель, выработавший свой особый, сочный и метафорический язык.

Почетный профессор многих университетов мира, он главным образом известен как родоначальник, разработчик и активный приверженец концепции «сложного мышления». Решительно отказываясь от разделения знания на обособленные дисциплинарные области, он призывает навести мосты и воссоздать связи между различными областями дисциплинарного знания, понимать знания в их контексте и в совокупности, когда, собственно, они и обретают свой подлинный смысл. Его имя широко известно в международном научном сообществе, в особенности в Италии, Португалии, Испании, Латинской Америке, в странах Азии.

В истории философии Востока и Запада можно найти целый ряд идей и представлений, которые послужили в качестве предпосылок для развития Э. Мореном принципов сложного мышления. Он сам называет ряд мыслителей, которые оказали на него наибольшее влияние.

С древних времен китайское мышление основывалось на диалектическом (дополнительном и антагонистическом) отношении между Инь и Ян. Согласно Лао-цзы, основоположнику даосизма, реальность строится как противоборство и единение этих противоположных начал. На Западе, в Древней Греции, прежде всего, Гераклит был тем мыслителем, которому открылась необходимость соединения воедино противоречивых понятий, таких как движение и покой, жизнь и смерть и т. п.

В эпоху Нового времени Блез Паскаль был, пожалуй, ключевым мыслителем в развитии подходов к пониманию сложности. Когнитивный императив Паскаля состоял в том, что нельзя понять части, не зная целого, а целое, не зная частей. Не только части входят в целое, но и целое существует в каждой части. По всему умонастроению и мировоззренческой ориентации Паскаль чрезвычайно близок Э. Морену. «Паскаль осознавал невозможность веры, основанной на разуме. Он осознавал существование пределов разума. Он знал, что все может быть подвергнуто сомнению. Паскаль имел личный мистический опыт. Он занимался чисто рациональными размышлениями, в том числе в научной, основанной на опыте форме. Но вместе с тем он знал, что существует нечто за пределами упорядоченной рассудочной деятельности, a именно – милосердие, – далее Морен прямо сравнивает себя с Паскалем: «…И я тоже рационален, но я – не отношусь к рационалистам; я – мистичен, но я – не среди мистиков; у меня есть вера, но я не в числе верующих в религию… С моей точки зрения, рациональность – это диалог с нерационализируемым»[93].

Лейбниц в «Монадологии» сформулировал принцип сложного единства множественных единиц бытия – монад. Всякая монада есть целостная единица, воспроизводящая в себе, как в живом зеркале, тотальные свойства универсума. Спиноза ввел в свою философскую систему идею самопроизводства мира посредством его самого – идею causa sui. Кант, говоря о трансцендентных для опыта сущностях, сформулировал антиномии чистого разума. У Гегеля процесс самоконструирования и саморазвертывания становится эпическим романом, в котором дух свободно отпускает себя в природу (представляющую собой инобытие духа), чтобы завершить цикл своего собственного развития. Диалектика Гегеля, развитая в дальнейшем Марксом, становится у Морена основой его диалогики. Ницше заявил о кризисе оснований определенности и показал, что хаос имеет и креативное лицо. В метамарксизме, у представителей Франкфуртской школы, в негативной диалектике Т. Адорно, в диалектике просвещения М. Хоркхаймера, а также в конструктивистской эстетике позднего Г. Лукача можно обнаружить не только многочисленные пассажи с критикой классического разума, но также и наброски, отвечающие духу современной теории сложности.

Для Э. Морена как мыслителя, пришедшего к философскому осмыслению феномена сложности из социологии, немаловажное значение имели также литературные источники. В то время как наука и абстрактная философия, как правило, игнорируют индивидуальное, единичное, конкретное, историческое, литература, особенно в наилучших образцах классического русского и французского романов – в романах Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого, О. Бальзака и М. Прус та, раскрывала человеческую сложность в ее живой плоти и во всей глубине раздирающего ее духа противоречия.

«В современную эпоху, в XX веке, – отмечает Э. Морен, – сложное мышление развивалось как бы в промежутках между дисциплинарными областями, начиная с мыслителей-математиков и кибернетиков (Винер, фон Нейман, фон Фёрстер), физико-химиков (Пригожин), биофизиков (Атлан), философов (Касториадис)»[94]. Заполняя эти промежутки, сложное мышление становилось подлинно междисциплинарным, а выходя на метанаучный уровень и осуществляя перенос моделей сложного поведения из одной дисциплинарной области в другую, оно становилось трансдисциплинарным. Трансдисциплинарность – излюбленное понятие и тема для обсуждения у Э. Морена. Трансдисциплинарность становится основой исследований и образовательной практики в XXI в.

Трансдисциплинарность характеризует такие исследования, которые идут через, сквозь границы многих дисциплин, выходят за пределы конкретных дисциплин, что следует из смысла самой приставки «транс». Тем самым создается холистическое видение предмета исследования. Следуя Морену, целесообразнее говорить о полидисциплинарных исследовательских полях, междисциплинарных исследованиях и трансдисциплинарных стратегиях исследования. Он подчеркивает различия между понятиями «междисциплинарность» и «трансдисциплинарность»: «Междисциплинарность может означать только и просто то, что различные дисциплины садятся за общий стол, подобно тому, как различные нации собираются в ООН исключительно для того, чтобы заявить о своих собственных национальных правах и своем суверенитете по отношению к посягательствам соседа. Но междисциплинарность может стремиться также к обмену и кооперации, в результате чего междисциплинарность может становиться чем-то органическим… Что касается трансдисциплинарности, здесь часто идет речь о когнитивных схемах, которые могут переходить из одних дисциплин в другие, иногда настолько резко, что дисциплины погружаются в состояние транса. Фактически, именно интер-, поли– и трансдисциплинарные комплексы знания работают и играют плодотворную роль в истории науки; стоит запомнить те ключевые понятия, которые здесь привлекаются, а именно кооперация, точнее говоря, соединение или взаимосвязь или, выражаясь еще более точно, совместный проект»[95].

Американский математик Джон фон Нейман поставил и обсуждал вопрос о различии между искусственными машинами, которые изнашиваются, и живыми машинами, которые способны самовоспроизводиться. Парадоксально, что детали искусственных машин, сконструированные высокотехнологичным образом и высокосовершенные, портятся, изнашиваются, деградируют, как только машины начинают функционировать, а живые машины, состоящие из очень слабых элементов, таких как протеины, не деградируют при своем функционировании, а напротив, демонстрируют удивительное свойство развиваться, регенерироваться, замещая разрушенные молекулы новыми, а умершие клетки – новыми клетками. Морен показывает, что живые существа-машины способны самоподдерживаться и развиваться не вопреки, а благодаря хаосу, используя процессы деградации на молекулярном и клеточном уровне, чтобы воспроизводить самих себя.

Британский нейрофизиолог и кибернетик Уильям Росс Эшби изучал вопрос о степени разнообразия элементов внутри сложной системы. Речь шла о типично сложном представлении: когда наблюдается единство в системе, естественно поставить вопрос, какая степень разнообразия элементов необходима для поддержания целостности этой системы, а когда налицо большое разнообразие элементов, то стоит изучить, в чем же их единство, единообразие, каковы динамические характеристики поведения системы. Морен переосмыслил эту идею Эшби и уяснил для себя, что это будет не метод познания сложного, а, скорее, метод, который подведет нас к полному осознанию того вызова сложности, который бросает нам хаотичный и неопределенный мир.

Французский биофизик Анри Атлан, изучая принципы сложной организации живых систем, выдвинул гипотезу об организующей случайности и предложил рассматривать диалог «порядок – беспорядок – организация» в ходе эволюции наблюдаемой Вселенной, начиная с ее рождения, с Большого взрыва.

Именно Атлан обратил внимание Морена на интересные исследования, проводимые американским математиком, кибернетиком и создателем оригинальной конструктивистской теории познания Хайнцем фон Фёрстером. Читая фон Фёрстера, Морен осознал глубокий смысл понятия «самоорганизация», а также смысл введенного фон Фёрстером принципа «порядок через шум». Некоторый беспорядок, хаотические, неорганизованные процессы могут – при определенных условиях – продуцировать организацию.

Увлеченное освоение этих нетрадиционных идей и представлений утвердило Морена в мыслях о необходимости внимательного чтения и изучения статей бельгийского физико-химика Ильи Пригожина об образовании «диссипативных структур» в условиях, далеких от термодинамического равновесия. Это была, по сути, иная формулировка идеи возникновения организации из беспорядка, или порядка из хаоса. Стало ясно, что симметрия – это смерть. Для развития плодотворно то, что лишено симметрии, что разупорядоченно, что находится в состоянии, далеком от равновесия. Проникнув во внутреннее существо этих идей, Э. Морен получил основания для того, чтобы ввергнуть себя в авантюру осмысления жизни как автоэкоорганизации.

Свои эпистемологические выводы Морен основывает на выделении двух фундаментальных аспектов сложности. Первый аспект – это холизм, соединение частей или элементов с образованием единого целого, обретающего новые свойства. Сложное, на латинском complexus, буквально означает то, что соткано, сплетено вместе, что создана единая ткань[96]. Второй аспект сложности состоит в том, что всякое сложное познание, сложное явление или структурообразование в природе и обществе раздираемо глубокими, нередуцируемыми противоречиями, которые не столько разрушают сложное, сколько, как это ни парадоксально, строят его. Сложное образование потому и сохраняется, что оно постоянно, ежеминутно разрушается, «испытывает» разрушение, беспорядочно «примеряет» случайно попадающиеся ему лоскутные «одежды», готовит себя к кризисам и атакам хаоса, как говорят сегодня сторонники теории самоорганизованной критичности, балансирует на краю хаоса.

Еще Нильс Бор говорил, чем отличаются глубокие истины от плоских истин. Тем, что противоположное глубокой истине – это тоже истина. Истина заключается в объединении антагонистических, но вместе с тем и дополняющих друг друга понятий. Морен называет это диалогикой, в отличие от диалектики. Примеры у всех на слуху: волна – частица в квантовой физике или индивид – общество в гуманитарных и социальных науках. Как в том, так и в другом случае мы имеем дело с двумя несовместимыми, но вместе с тем необходимыми друг для друга, взаимодополнительными сущностями. Принцип диалогики пронизывает самодвижение образований в неживой природе, жизнь в природе, мышление человека.

Рассмотрим хотя бы пару индивид – общество. Когда психолог интересуется индивидом, общество исчезает, оно предстает только как оболочка для жизни человека. А когда социолог изучает общество, индивид является только инструментом, которым манипулирует общество. Это кажущееся противоречие легко преодолеть, сделав акцент на обоих понятиях: индивиды продуцируют общество, которое продуцирует индивидов.

Значительное место Морен отводит рассмотрению другой понятийной пары: порядок – беспорядок. С точки зрения классического детерминизма Вселенная упорядоченна, а беспорядок и случайность являются показателем нашего незнания или недостаточности нашего знания Вселенной. Согласно же принципам сложного мышления – и это согласуется с той картиной, которая открывается перед нами в повседневном опыте, – в мире происходит игра, одновременно и конкурентная, противоречивая и дополнительная, взаимно согласованная между порядком и беспорядком, между регулярностями и необходимостями, с одной стороны, и неопределенностями и случайностями – с другой. Как пишет Морен в своем главном сочинении «Метод», «беспорядок и порядок смешиваются, взывают друг к другу, нуждаются друг в друге, состязаются друг с другом, противоречат друг другу. Этот диалог осуществляется в необыкновенной великой игре взаимодействий, превращений, организаций, где каждый работает за себя, каждый за всех, все против одного, все против всего…»[97].

В плане построения человеческой личности принцип диалогики означает неразрывное соединение в ней противоположных установок. Вера у Морена это, прежде всего, вера в солидарность и братство – несет в себе зародыш скептицизма и колебания. Морен очень часто ссылается на те или иные мысли Паскаля. «Паскаль – архетип того, кем я считаю самого себя – человек – носитель рациональности, научности, но в то же время человек – носитель сомнения, веры, мистицизма и религии. Я всегда остаюсь очень рациональным, но в то же время я борюсь против рационализации, поскольку я полагаю, что существуют пределы логики и разума; я верю в науку, полностью отдавая себе отчет в существовании пределов того, что доступно науке»[98].

Когда Э. Морена спрашивают, является ли он оптимистом или пессимистом, он обычно отвечает, что является «опти-пессимистом», ибо сложное мышление отвергает альтернативное противопоставление между оптимистом и пессимистом[99]. Лишь тот может быть оптимистом, кто испытал на своем собственном жизненном опыте всю глубину личностной и социальной трагедии, отчаяния, осознавая безысходности. И, напротив, пессимистично настроен тот, чей взвешенный анализ даже относительно благоприятной социальной или личностной ситуации позволяет увидеть нереализованные возможности более благополучного исторического развития событий или множество волнующих возможностей на личном жизненном пути, кто живет не только в реальном, но и в богатом виртуальном мире, в котором явственно представляется и как будто проживается (по крайней мере, в сновидениях и грезах) целый спектр неосуществленных, до сей поры нереализованных или уже нереализуемых, безвозвратно утраченных возможностей. Кроме того, оптимизм, как и пессимизм, будучи выраженными в их крайней форме, имеют негативные моменты. Оптимисты видят только решения, а не новые проблемы, которые они создают; а пессимисты видят только проблемы, а не новые их решения. В этом смысле позиция опти-пессимиста является выигрышной.

Сложное мышление отнюдь не ставит своей задачей заменить определенное неопределенным, отделимое неотделимым, дедуктивную идентифицирующую логику победным наступлением своих принципов, но «способствует развертыванию когнитивной диалогики между определенным и неопределенным, отделимым и неотделимым, логикой и металогикой. Сложное мышление – это не замена простоты сложностью, а осуществление непрерывного диалогического движения между простым и сложным»[100].

Э. Морен сформулировал семь принципов сложного мышления, которые дополняют друг друга, пересекаются, являются взаимозависимыми. И тем не менее можно выделить в его ментальных построениях семь принципов, перечисляемых в одной из его работ[101].

1. Системный, или организационный принцип привязывает познание частей к познанию целого. При этом осуществляется челночное движение от частей к целому и от целого к частям. Идея системы означает, что «целое больше суммы частей». От атома до звезды, от бактерии до человека и общества организация целого приводит к возникновению у него новых качеств или свойств по отношению к частям, рассмотренным в их обособленности. Новые качества – это эмерджентности. Так, организация живого существа ведет к появлению новых качеств, которые не наблюдались на уровне его физико-химических составляющих. Вместе с тем Морен неоднократно подчеркивает, что целое меньше суммы частей, ибо организация целого затормаживает проявление собственных свойств частей, как сказал бы здесь Г. Хакен, поведение частей оказывается подчиненным целому.

2. Голографический принцип показывает, что во всяком сложном явлении не только часть входит в целое, но и целое встроено в каждую отдельную часть. Типичный пример – клетка и живой организм. Всякая клетка является частью целого – живого организма, но само это целое присутствует в части: вся полнота генетического наследства представлена в каждой отдельной клетке этого организма. Подобным образом, общество в его целостности встроено в каждый индивид, общество присутствует в нем через язык, через культуру, через социальные нормы.

3. Принцип обратной связи, введенный Норбертом Винером, позволяет познавать саморегулирующиеся процессы. Он порывает с принципом линейной причинности. Причина и следствие замыкаются в рекурсивную петлю: причина воздействует на следствие, а следствие – на причину, как в системе отопления, в которой термостат регулирует работу нагревательного элемента. Этот механизм нагревания делает систему автономной, в данном случае автономной в тепловом плане – независимо от усиления или ослабления холода вовне в помещении поддерживается определенная температура. Гораздо сложнее устроен живой организм. Его «гомеостазис» – это совокупность процессов регуляции, основанных на множественных обратных связях. Тогда как отрицательная обратная связь гасит возможные случайные отклонения и тем самым стабилизирует систему, положительная обратная связь является механизмом усиления отклонений и флуктуаций. Примером здесь может служить социальная ситуация эскалации насилия: насилие главного социального актора влечет за собой ответную насильственную реакцию, которая, в свою очередь, вызывает еще большее насилие.

4. Принцип рекурсивной петли предполагает перевод понятия регуляции в понятие самопроизводства и самоорганизации. Это – генерирующая петля, в которой продукты сами становятся производителями и причинами того, что их производит. Так, индивиды продуцируют общество в ходе их взаимодействий друг с другом и посредством них, а общество как целое, обладающее эмерджентными свойствами, продуцирует человеческое в этих индивидах, оснащая их языком и прививая им культуру.

5. Принцип автоэкоорганизации (автономии/зависимости) заключается в том, что живые существа являются самоорганизующимися и поэтому расходуют энергию, чтобы поддержать свою автономию. Поскольку им необходимо черпать энергию и информацию из окружающей их среды, их автономия неотделима от их зависимости от окружения. Стало быть, нам нужно их понимать как автоэкоорганизующиеся существа.

Принцип автоэкоорганизации имеет силу в отношении отдельных человеческих существ и человеческих обществ. Человеческие существа строят свою автономию в зависимости от их культуры, определяемой социальной средой. А общества зависят от своего геоэкологического окружения. Невозможно понять деятельность человека как самоопределяющегося и суверенного существа, если абстрагироваться от субъекта деятельности как живого организма, который включен в определенную ситуацию, имеющую своеобразную конфигурацию, т. е. действующего в экологически определенных условиях.

Морен развивает в этой связи представление об экологии действия. Неопределенность имманентно вписана в само представление о сложности мира. Неопределенность означает незавершенность всякого процесса познавательной и практической деятельности, непредзаданность, открытость и нелинейность исхода этой деятельности. Всякое предпринимаемое нами действие определяется условиями окружающей природной и/или социальной среды и может оказаться, что оно отклонится от того направления, которое было ему первоначально задано. «Мы не можем быть уверены в том, что результат действия будет соответствовать нашим намерениям, напротив, мы вправе серьезно сомневаться в этом»[102].

Мы вынуждены поэтому отойти от привычной линейной схемы предпринятое действие → полученный результат и признать нелинейность всякого действия, точнее, нелинейность связи этого действия и его результата (последствий). «Как только индивид предпринимает действие, каким бы оно ни было, оно начинает ускользать от его намерений, – поясняет Морен. – Это действие вливается во вселенную взаимодействий, и в конечном счете поглощается окружением, так что в результате может получиться даже нечто противоположное по отношению к первоначальному намерению. Часто действие возвращается бумерангом к нам самим»[103].

6. Диалогический принцип заключается в установлении дополнительной, конкурентной, антагонистической связи между двумя противоположностями; он проходит красной нитью через сочинения Гераклита Эфесского, Блеза Паскаля, диалектику Гегеля. Лучше всего его иллюстрирует формула Гераклита «жить, умирая, и умирать, живя».

7. Принцип повторного введения познающего во всякий процесс познания. Этот принцип восстанавливает субъекта и отводит ему подобающее место в процессе познания. Не существует «зеркального» познания объективного мира. Познание есть всегда перевод и конструкция. Всякое наблюдение и всякое понятийное представление включают в себя знания наблюдателя, воспринимающего и мыслящего существа. Нет познания без самопознания, наблюдения без самонаблюдения.

Эпистемология сложного, т. е. эпистемологические принципы, надлежащие для познания сложного мира, обретают свою форму в ходе познания познания, которое включает в себя и познание пределов познания. Обнаружение противоречий и антиномий является для нас сигналом того, что мы сталкиваемся с глубинами реального. Познание познания свидетельствует о том, что мы познали всего лишь тончайшую пленку реальности. Единственная реальность, которая доступна нашему познанию, со-производится человеческим сознанием, силой его воображения. Реальное и воображаемое сотканы, сплетены воедино, образуют сложный комплекс нашего бытия, нашей жизни. Мы всегда «пробуждены» лишь частично, ибо обитаем в воображаемой, созданной нами самими реальности. Но мы не можем и полностью заснуть, ибо погрузиться в глубокий сон – значит растворить свое Я во Вселенной, полностью отдаться реальности, что невыносимо для человеческой личности.

Дело в том, что, как справедливо говорил англо-американский поэт Т. С. Элиот, «человеческий ум не может выдержать слишком много реального». Человеческая реальность сама по себе является полувоображаемой. Эта реальность строится человеком, и она является лишь частично реальной. Тайна мира – в нас самих, мы не придаем этому значения, и поэтому она остается для нас непостижимой.

Э. Морен раскрывает не только содержание метода познания сложного (рассмотренные выше фундаментальные принципы сложного мышления), но и его форму: как именно метод может применяться в познании и действии? Он показывает, что нет универсального метода. Нет алгоритма или программы познания. Метод – отнюдь не конкретная программа, а общая стратегия исследования и действия. Это означает, что метод определяет лишь общие направления поиска, сооружает некие маяки для познавательной и практической деятельности, которая развертывается всякий раз в соответствии с личностными мировоззренческими и исследовательскими установками и конкретным опытом того, кто его применяет. «Принципы сложного мышления не могут вам продиктовать программу познания, они могут до определенной степени продиктовать стратегию, – разъясняет Морен способ применения метода в одном из своих интервью. – Я говорю: “Помоги себе сам, и сложное мышление тебе поможет!”»[104].

Нет и не может быть строгих и раз и навсегда данных рецептов для выбора пути познания и оптимального действия. Нужно прежде всего интериоризировать принципы познания сложного и быть способным их творчески применять. Метод познания сложного должен когерентно встраиваться в собственные знания и методологические предпочтения субъекта познания и действия. «Речь идет о том, чтобы адаптировать стратегию к вашему предмету познания, а не об универсальном методе. Идея стратегии, стало быть, является чрезвычайно важной, поскольку стратегия всякий раз видоизменяется в зависимости от наблюдений, накопленной информации и тех случайностей, с которыми вы сталкиваетесь»[105]. Морен надеется, что применяемый таким образом метод позволит построить наименее искаженную картину реальности. Метод – не заданный a priori путь, а прокладывание этого пути. У нас нет ключей, которые бы открывали дверцы сокровенных шкатулок, в которых хранятся научные истины. Метод формируется в процессе научного исследования, по мере накопления опыта, он формируется a posteriori. Развивая эту мысль, Эдгар Морен нередко цитирует слова испанского поэта Антонио Мачадо, который в 1917 г. писал: «Путник, твои следы и есть не что иное, как твоя дорога. Путник, у тебя нет дороги. Дорога строится по мере продвижения по ней».

5.3. Мышление в сложности (К. Майнцер)

Исследованию сложного мышления посвящена изданная в 2009 г. в России книга известного немецкого ученого К. Майнцера, выпущенная под названием «Сложносистемное мышление»[106]. Она стала настоящим событием для синергетического движения в России. В октябре 2009 г профессор Майнцер побывал в России, чтобы лично участвовать в презентации своей книги российскому научному сообществу. 13 и 15 октября он выступил с докладами в Российской академии государственной службы при Президенте РФ и в Российском государственном педагогическом университете им. А. И. Герцена на семинаре О. Я. Гелиха.

Профессор Майнцер является одним из ведущих специалистов в области исследований сложных систем, теории самоорганизации, теории хаоса и искусственного интеллекта с философской точки зрения в Германии и в мире. Он – президент Немецкого общества по исследованию сложных систем и нелинейной динамики и Директор междисциплинарной Академии им. Карла фон Линде, а также он возглавляет кафедру философии и теории науки в Мюнхенском техническом университете. Он – член ряда престижных международных научных организаций в Германии, Швейцарии и США. Автор более 20 монографий, в том числе «Сложность» (2008), «Креативный случай. Как в мире возникает сложное?» (2007), «Симметрия и сложность. Дух и красота нелинейной науки» (2005), «Философия компьютера» (2003), «ИИ – искусственный интеллект. Основы работы разумных систем»(2003).

Опубликованная в России книга является обобщающей. Недаром она выдержала пять изданий в Германии. В ней он суммирует свои многолетние размышления о том, как возможно мыслить о сложном, понимать сложное, управлять сложностью и прогнозировать пути эволюции сложного мира. Кратко суммирую идеи Майнцера.

Книга в оригинале имеет титул «Thinking in Complexity», что действительно труднопереводимо на русский язык. Thinking in complexity – это буквально «мышление в сложности», мышление о сложном мире, которое соразмерно сложности этого мира. Мы находимся внутри этого сложного мира, и сложность мира определяет характер и возможности нашего мышления: мышление само должно быть сложным, чтобы дать нам возможность постичь сложность мира. Мышление является продуктом, порождением сложного мира и с его помощью мы пытаемся понять мир изнутри его самого, его же собственными средствами. Свойства мира, который наделен сложностью, и свойства постигающего его мышления конгруэнтны. Как пояснил Майнцер в одной из моих личных бесед с ним, мышление в сложности (thinking in complexity) – это все равно что танец в дожде (dancing in the rain), подхватывающий интенции и ритм самого дождя и сливающийся с ним в одну неразличимую природу. Майнцер изначально сам писал эту книгу на английском языке, пытаясь использовать выразительные средства этого языка, что не столь характерно для немецкой профессуры, но отвечает современному тренду в развитии международной науки, ориентированной исключительно на публикацию результатов исследований в книгах и международных журналах на английском языке.

Майнцер подчеркивает, что методология сложных систем применима к системам самой различной природы, в том числе к человеческим и социальным системам, например, к финансовым рынкам, к сетям информации World Wide Web и т. п. Причем применение понятий теории сложных систем и нелинейной динамики не является редукционистским подходом к человеку и обществу. Для общества это не есть некий тип физикализма или социал-дарвинизма, для человека этот подход вовсе не отрицает специфику феноменов сознания, духа и свободы воли человека. Почему? Потому что применяемые математические модели или представления в их качественном виде свободны от их физического содержания, от понятий физики, в лоне которой преимущественно сформировались эти модели и представления. А также потому, что это всего лишь один из аспектов описания поведения человека и событий, феноменов общественной жизни – их описание с точки зрения универсальных паттернов поведения сложного в мире вообще. Майнцер особо акцентирует внимание, что это – не физикализм, а «междисциплинарная методология для объяснения возрастающей сложности и дифференциации форм посредством фазовых переходов».

Майнцер убедительно демонстрирует нам, что в настоящее время необходим переход от линейного мышления к мышлению нелинейному. Мы приходим к осознанию, что природа, по выражению Яна Стюарта, «безжалостно нелинейна». Нелинейность означает наличие «тяжелых хвостов» в функциях распределения вероятностей, а значит, существует вероятность свершения даже маловероятных событий. Экстремальные события – скорее норма, чем исключение для сложного мира, в котором мы живем. Нелинейность означает возможность разрастания флуктуаций (эффект бабочки). Нелинейная система проходит через состояния неустойчивости и чувствительным образом зависит от начальных условий: малые события, незначительные отклонения, флуктуации могут привести к колоссальным последствиям. Синергетические эффекты нелинейных взаимодействий не могут быть предсказаны в их отдаленных следствиях. Кроме того, нелинейность означает масштабную инвариантность, самоподобие, вложенность структур мира как в их пространственном, так и во временном аспекте.

Социальные инновации тоже можно рассматривать с точки зрения теории сложных систем. Динамика инноваций предстает, по Майнцеру как социодинамика с аттракторами. Инновации проходят в своем развитии определенные жизненные циклы. На первоначальной стадии рост незначителен: новый продукт, новая технология, новый способ жизни утверждают себя, что связано с большим сопротивлением со стороны старого, устоявшегося, общепринятого. Затем потребность в новом социальном продукте или технологии резко возрастает, ее рост, признание и скорость диффузии в обществе значительно увеличиваются. На третьей стадии жизненного цикла рост замедляется, стагнируется и даже может наблюдаться некоторый спад интереса к инновации, ее значимости в жизни общества. Продолжительность жизни социальных инноваций зависит от многих факторов: и от радикальности самой инновации, и от сегодняшнего умонастроения в обществе, и от наличных трендов в развитии социальных технологий и изменении социальных ожиданий. Компании, культивирующие и поддерживающие социальные инновации, вытесняют с рынка те компании, которые не способны к инновациям, слепы к запросам завтрашнего дня.

Майнцер обращает внимание на описанный Й. Ф. Шумпетером феномен сгущения, или «роения» инноваций. Этот феномен проявляется и в современной культуре, и в истории развития культуры, когда рождались плеяды талантов. Например, XVIII и XIX вв. в Германии – время расцвета творчества поэтов-романтиков, возникновения и расцвета немецкой классической философии, XIX век в России – время творчества великих русских писателей, в результате чего Россия заняла одно из первых мест в мировой литературе. С точки зрения нелинейной динамики этот феномен может быть объяснен как проявление нелинейности развития культуры, прохождение через моменты обострения, сменяемые более спокойным, плавным развитием. Цикличность развития и вложенность циклов (разномасштабность циклов, когда циклы накладываются на циклы) характерны для сложных самоорганизующихся систем самой разной природы.

Благодаря нынешнему проникновению в понимание динамики сложных систем возникают новые подходы в теории управления и прогнозировании (исследовании будущего). Они исходят из понимания недостаточности теории рационального выбора, или рационального действия (theory of rational choice/action). Последняя была до сих пор господствующей парадигмой в микроэкономике, политической науке и социологии. Как показывает Майнцер, эта теория подвергается ныне серьезной критике. Ошеломляющая сложность мира, возрастание темпа экономических, геополитических, социальных изменений, неопределенность, смутность, неясность будущего (будущее как fuzzy future) вынуждают человека как актора социального действия быть более гибким, уметь подстраиваться под ситуацию и изменять свою стратегию в зависимости от изменяющихся условий. Происходит концептуальный сдвиг от теории чисто рационального выбора к теории ограниченной рациональности (bounded rationality), в которой учитываются интуитивные, импульсивные, внерациональные факторы принятия решений, личный опыт субъекта экономического действия, его неявное знание. Понимание макроэкономических трендов невозможно без микроэкономического анализа, а теория сложных систем как раз и пытается понять закономерности связи системы как целого и системы на уровне ее элементного строения, общие паттерны рождения порядка из беспорядка. В микроэкономике приобретает ценность когнитивный подход. Принимая решения, субъект экономического действия вынужден учитывать разнонаправленные ценностные векторы, факторы риска, использовать свою личную интуицию и эвристики, сложившиеся на основе накопленного опыта.

Наконец, Майнцер говорит о необходимости развития новой технологии – управления сложностью или контролируемой эмерджентности. Более разработанной и в высокой степени востребованной является современная технология управления рисками, причем не только экономическими и финансовыми рисками, но и социальными, геополитическими, гуманитарными и т. п. В последнее время все чаще стали говорить и об управлении будущим, а именно о конструировании желаемого, наиболее благоприятного и вместе с тем достижимого будущего. Если мы понимаем закономерности поведения, эволюции и коэволюции сложных систем, то почему бы не использовать это знание на пользу человека и человечества – для управления сложностью?

Во-первых, понимая закономерности сборки эволюционного целого из частей, закономерности нелинейного синтеза, можно выбирать и конструировать систему с желаемыми ее свойствами как целого, предвидеть то, что не поддается предвидению, осуществлять контроль над возникающими эмерджентными, холистическими свойствами, по крайней мере, в инженерной практике.

Во-вторых, зная параметры порядка и тренды развития социальных систем, можно стимулировать выход на предпочтительные пути эволюции, к желаемым целям, структурам-аттракторам; как пишет Майнцер, «мы имеем шанс воплотить в жизнь благоприятные тенденции».

В-третьих, мы имеем возможность объединить свои усилия, скооперироваться на этом пути, сокращая зигзагообразный исторический путь и достигая экономии индивидуальных затрат и усилий. Кооперация в социальной системе дает синергийные эффекты, когда работа целого существенно эффективней, чем деятельность каждого члена или подструктуры, вступившей в кооперацию. Глобальная кооперация позволяет обеспечить устойчивое развитие и устойчивое будущее сверхсложным геополитическим, культурным и информационным системам мира.

Итак, сложное мышление – это мышление о сложном или мышление в сложности. Сложное мышление нам необходимо, чтобы постигнуть сложность мира, сложность сложных систем. «Главными характеристиками сложных систем являются холизм, самоорганизация, эмерджентные свойства, способность к адаптации»[107]. Сложное мышление включает в себя много смыслов, в том числе его целостность (холистичность), нелинейность, эволюционность, спонтанность, чувствительность к инновациям (креативность). Мысль должна соответствовать сложности и творческим возможностям мира, быть им релевантной, именно тогда будут эффективными и наше мышление, и наше действие.

5.4. Нелинейность письма

Еще одной демонстрацией когнитивной сложности является нелинейность письма. При создании текста сочинения, в процессе словесного творчества устанавливаются нелинейные связи кодетерминации. Сочинение изменяет автора. Как говорит Поль Валери, «творец – это тот, кто творим», кто отдается работе и, создавая что-то значимое, превращается, по сути, в иного человека. «Сочинение – это трансформация автора. При каждом движении, которое им предпринимается, он видоизменяется. А когда сочинение закончено, оно еще раз обратно воздействует на его автора. Он оказывается (например) тем, кто был способен его создать»[108].

Создание произведения Валери сравнивает с ростом дерева, а рост дерева есть как бы падение возможного в бытии. Почти всё зря, почти всё малоплодотворно и бесполезно, и лишь немногое из того, что выпадает, остается на бумаге и кристаллизуется в результате нелинейного и синтетического роста мысли. Зато, если случается так, что сочинение вышло слишком хорошим, оно терят своего автора. Сочинение пожирает автора. Имя автора становится ненужным довеском к сочинению, которое обретает собственную жизнь.

Нелинейно само письмо. Нелинейно сложены продукты словесного творчества. Причем сильная нелинейность характерна для ярких образцов словесного творчества, в особенности для поэзии. «Поэзия представляет собой действительно нелинейное использование языка, где вложенный смысл больше, чем сумма частей» (Лангтон)[109].

Нелинейный стиль письма, стихосложения характерен для М. Цветаевой. Это подметил И. Бродский, который поясняет нам: «Фраза строится у Цветаевой не столько по принципу сказуемого, следующего за подлежащим, сколько за счет собственно поэтической технологии, звуковой аллюзии, корневой рифмы, семантического enjambement [франц. «текучая строка». – Е.К.], etc. То есть читатель всё время имеет дело не с линейным (аналитическим) развитием, но с кристаллообразным (синтетическим) ростом мысли»[110].

Нелинейным делается письмо, когда оно насыщено ментальными и чувственными образами, мыслеобразами, метафорами, которые выполняют синтетическую функцию. Метафоры позволяют соединить несоединимое или пока не соединенное, и тем самым они часто выступают в качестве исходного пункта для прироста нового знания и/ или открытия новых смыслов.

Ведь известно, что, скажем, в науке новое нередко первоначально возникает в форме метафоры или в виде некоего мысленного образа и лишь затем, в случае успешной разработки некоей теоретической области, встраиваясь в систему знания, обретает научно-теоретическую форму. Введение в текст неологизмов и нетрадиционное использование общепринятых понятий, содержащее метафорические оттенки, расширяют поле смыслов и как бы приглашают читателя как сотворца к возможным толкованиям и перетолкованиям излагаемого автором и совместному размышлению над существом рассматриваемых проблем.

Нелинейность письма, которая в высшей степени характерна лишь для языка поэзии, связана, на мой взгляд, с креативной активизацией холистических, целостных свойств языка, с желанием акцентировать внимание на многозначности и многоуровневости вложенных творцом текста смыслов и их возможных истолкований читателем, со стремлением отразить в своеобразной ритмике текста смену направленности и темпов развития процессов во Вселенной, а также с подчеркиванием сложности и нелинейности создания текста и его последующего прочтения, с инициированием нелинейных обратных связей между сочинителем и читателем, между чтением и перечитыванием текста, между поиском смысла и переосмысливанием проблем.

Чтение, как говорила М. Цветаева, есть соучастие в творчестве, ибо без соучастия не будет постижения смысла произведения. Смысл созданного произведения, как подчеркивал П. Валери, потенциален. Он открывается и создается читателем, причем каждым из них по-разному, сообразно с его душевным строем и ментальными предпочтениями. «“Значение” написанного сочинения чисто потенциально – это то, что из него может извлечь читатель, сообразно своему голосу, своему интеллекту, своему состоянию и т. д. Это почва для культивирования»[111]. Здесь опять имеет место принцип взаимного предоставления возможностей, кодетерминации, сотворчества, сорождения и взаимного пробуждения, энактивации.

Автор-сочинитель предоставляет возможности читателю поразмышлять над проблемами, раскрыть ясные или латентные, подспудные смыслы созданного текста. А читатель предоставляет возможность сочинителю высказаться, пребывает в ожидании, ибо сочинитель нуждается в читателе. Всякое произведение должно быть адресовано кому-то, хотя бы кому-то одному, и только тогда оно будет адресовано всем.

Глава 6. Понятие «Umwelt» Якоба фон Икскюля как предпосылка энактивизма

Мир – не такой-то и такой-то: и живые существа видят его таким, каким он им является. Мало того: мир состоит из таких живых существ, и для каждого из них существует какой-нибудь малый уголок, откуда оно измеряет, замечает, видит или не видит.

Ф. Ницше

Рассмотрим теперь введенное эстонским зоологом немецкого происхождения Якобом фон Икскюлем (1864–1944) понятие «Umwelt». Согласно фон Икскюлю, Umwelt – это специфический окружающий мир, к которому приспособлен и который строит себе всякий биологический организм. Umwelt строится путем отбора значимого и ценного и вовлечения всего этого в жизненный мир организма; окружающий мир – не просто мир вещей, а мир актов действия; познание, по сути тождественное жизни, представляет собой извлечение смыслов; разные живые организмы живут в разных когнитивных и жизненных мирах. Раскроем глубокие смыслы этого понятия и его значимость для развития современной когнитивной науки и неклассической эпистемологии, где оно оказалось чрезвычайно действенным. Кроме того, нам предстоит раскрыть отличия понятия «Umwelt» от введенного Э. Гуссерлем понятия жизненного мира (Lebenswelt). Понятие «Umwelt» можно рассматривать как предпосылку для развития целого ряда эпистемологических представлений, таких как: связь познающего организма и познаваемой им среды, познание через действие, активность и телесность восприятия, конструирование в ходе познания, энактивизм.

6.1. Umwelt: к определению понятия

C легкой руки Якоба фон Икскюля понятие «Umwelt» как термин вошло в психологию, антропологию, этологию, экологию. Не меньшее значение оно имеет и для развития современной когнитивной науки и неклассической эпистемологии. Понятие «Umwelt» наводит нас на некоторые значимые и перспективные для понимания когнитивной деятельности представления. Для того чтобы разобраться, на какие и почему, было бы вполне разумным исходить из того оригинального смысла понятия «Umwelt», который вкладывал в него сам Я. фон Икскюль.

Якоб фон Икскюль рассматривается сегодня как один из отцовоснователей биосемиотики. Биосемиотика предлагает важные новые концептуальные средства для научного понимания ума (сознания) и смысла, для изучения богатого разнообразия невербальных человеческих, животных и биологических коммуникативных процессов, особенностей связи восприятия и действия, природы жизненного мира организмов и конфигурации их семантических ландшафтов. В наши дни, когда молекулярные биологи, иммунологи, нейрофизиологи, зоологи, антропологи становятся все более вовлеченными в растущее сообщество биосемиотиков, философам, и в особенности эпистемологам, было бы непростительно оставлять без внимания эту междисциплинарную исследовательскую программу (или парадигму). Биосемиотика интересна прежде всего тем, что на базе ее достижений просматривается возможность поиска новых путей интеграции и синтеза знания, в том числе естественно-научного и гуманитарного.

Согласно семиотике, человек есть Homo symbolicus, символическое животное, в полном соответствии с представлениями Э. Кассирера, создателя философии символических форм. Человек живет в мире символов социальной и культурной реальности; символы несут в себе смыслы, которые толкует, «распаковывает» и преумножает человек.

Люди обмениваются символами, а животные – сигналами. Это, казалось бы, принципиальное отличие. Различают ли смыслы живые существа в природе? Является ли их реальность тоже смысловой? На эти вопросы и пытается ответить биосемиотика. Она развивается уже в течение полувека, хотя имеет корни, уходящие в XIX век. Предмет биосемиотики – изучение репрезентаций, значений, смыслов и биологической значимости знаковых процессов, начиная с межклеточных знаковых процессов до поведения животных и семантических артефактов человека. В качестве предшественников этого направления наряду с Я. фон Икскюлем обычно называют Чарльза Пирса, Грегори Бейтсона, Томаса Себеока, Ховарда Патти.

Биосемиотика сегодня – это междисциплинарное направление исследований, включающее в себя целый ряд дисциплин от биологии и антропологии до философии и лингвистики и изучающее процессы обработки знаков и сигналов живыми системами. Пытаясь продвинуть натуралистическое понимание эволюции и развития процессов в живой природе, зависящих от способности обрабатывать знаки, современная биосемиотическая теория предлагает новые важные концептуальные средства для научного исследования ума и смысла, систем искусственного интеллекта, изучения всего разнообразия форм невербальной коммуникации в мире человека, в мире животных и растений. С точки зрения этой теории и растения, и животные и даже отдельные клетки – всё вовлечено в семиозис – процесс превращения физических сигналов в условные знаки. Биосемиотика изучает мириады форм коммуникации и обозначения (придания смысла) внутри и между живыми системами[112].

Жизнь, которая, согласно формуле выдающегося этолога Конрада Лоренца, есть познание, представляет собой также извлечение смысла (living is sense-making), отбор значимого и ценного и вовлечение этого в жизненный мир организма.

Я. фон Икскюль блестяще описал особенности когнитивных и жизненных миров различных живых организмов, введя в своей работе «Umwelt und Innenwelt der Tiere» (1909) понятие «Umwelt»[113]. Он показал, что живые организмы, по сути, живут в различных, не пересекающихся друг с другом мирах восприятия и действия. Каждый вид и каждая особь в нем извлекают из этого мира свою, отвечающую их телесной организации и нуждам выживания информацию. Человек видит этот мир совсем не так, как его воспринимает, скажем, собака или голубь. Umwelt – это специфический окружающий мир, к которому приспособлен и который строит себе всякий биологический вид и отдельная особь в нем.

Один из наиболее часто цитируемых фрагментов Икскюля – это описание им принципиального отличия когнитивного мира человека от мира, воспринимаемого полевым клещом. Как строится Umwelt клеща? «Клещ неподвижно висит на острие ветки на лесной просеке. Благодаря его положению ему предоставлена возможность упасть на пробегающее мимо млекопитающее. От всего его окружения ему не поступает никакого раздражения. Тут приближается млекопитающее, кровь которого необходима ему для производства его потомства. И теперь происходит нечто в высшей степени удивительное: из всех воздействий, исходящих от тела млекопитающего, только три, причем в определенной последовательности, становятся раздражителями. Из огромного мира, который окружает клеща, выделяются три раздражителя как световые сигналы из темноты и служат клещу путевыми дорожными знаками, которые надежно ведут его к цели… И через эти признаки восприятия клещу настолько жестко предписан ход его действий, что он может произвести только совершенно определенные признаки действия. Весь богатый, окружающий клеща мир сжимается и превращается в бедную картину, которая, в сущности, состоит только из трех признаков восприятия и трех признаков действия – это и есть его Umwelt. Бедность окружающего его мира обусловливает, однако, как раз надежность его действия, а надежность важнее, чем богатство мира»[114].

Пробегающее млекопитающее запускает в клеще три функциональных круга восприятия и действия. Первый круг – это круг восприятия, привлекательность для клеща масляной кислоты. Второй круг – это круг действия, который приводит к высвобождению ног клеща и его падению на млекопитающее. Осязание волос млекопитающего запускает третий круговой процесс, который определяется восприятием теплоты и ведет к поиску первого, свободного от волос места. Клещу надо пробраться через шерсть животного и впиться в него, насыщая себя кровью и разбухая как пузырь. Кровь млекопитающего позволяет клещу воспроизвести себе подобных. Выполнив свое биологическое предназначение, он падает в траву замертво. Клещ – удивительное животное, так как он может существовать 18 лет без еды, чтобы дождаться своего часа. То есть клещ живет в мире совершенно иных временных интервалов, темпоральный мир клеща полностью отличен от мира человека.

Весь Umwelt клеща, всё, что является для него сигналом и несет смысл, – это только ощущение теплоты и масляной кислоты, исходящей от кожи и шерсти теплокровного животного. Клещ не любуется красотой осеннего леса, как это делает человек, он не распознает нектары цветов, которые значимы для пчел, его знаки, которые несут для него жизненно важный смысл, – это только теплота и масляная кислота. Это также пример психомоторной интенциональности живого существа.

Важнейшее свойство при построении Umwelt – это специализация живых организмов и отбор (селекция) значимого для них содержания. А. Бертхольц показывает, что познание мира невозможно без его упрощения; эта процедура не так уж легка, но необходима, выбор значимого и извлечение смысла – это демонстрация способности выживать в среде и уживаться с другими. «Вид ищет в мире знаки, важные для своего выживания. Вид действует с соответствии со своим Umwelt. Можно обобщить эту идею и применить ее к когнитивным функциям и вообще к принимаемым решениям… Привилегией человека, но лишь в определенной мере, является то, что он может создавать миры и иметь по меньшей мере иллюзию, что он может вырваться из своего Umwelt»[115].

Понятие «Umwelt» было предложено Икскюлем для того, чтобы подчеркнуть субъективность и смысловую направленность мира организма. Животные, согласно Икскюлю, являются субъектами действия. «Всё, что субъект воспринимает, становится его миром восприятия (Merkwelt), а всё, с чем он действует, становится его миром действия (Wirkwelt). Мир восприятия и мир действия составляют вместе единое целое, мир вокруг животного, или окружающий его мир (Umwelt). Umwelten… столь же многообразны, как и сами животные»[116].

Икскюль исходил из того, что биология не должна быть слепой к проблеме смысла в универсуме и что науки о жизни (те, что сейчас называются life sciences) должны быть связаны с науками о знаках, центральной из которых является семиотика. «Согласно Икскюлю, – как отмечает эстонский исследователь К. Кулл, – основной проблемой биологии является проблема дизайна (Planmässigkeit) организмов»[117]. Базисная идея Икскюля заключалась в том, что организмы являются коммуникативными структурами. То, что организмы могут различать в окружающем их мире, зависит от их дизайна, т. е. от структурной организации их тел, и от работы функциональных циклов, связывающих их со средой.

Понятие функционального цикла (или круга) – Funktionskreis – это второе важное концептуальное нововведение, сделанное Икскюлем. Фактически из него рождается базисное для кибернетики (Н. Винер) и общей теории систем (Л. фон Берталанфи) понятие отрицательной обратной связи, или гомеостазиса. Отрицательная обратная связь является механизмом поддержания устойчивости, гомеостатического равновесия сложных систем в природе и обществе. Гомеостазис биосистем есть способ поддержания их жизни; для автоматических устройств гомеостазис есть способ борьбы с внешним хаосом и поддержания стабильного режима функционирования (самонаведения, самовосстановления).

Функциональный круг понимается Икскюлем как механизм эволюционного формирования дизайна живых организмов. Это способ решения давней проблемы витализма и целесообразности в построении живых организмов, обсуждаемой Аристотелем как проблема энтелехии.

Кроме того, функциональный круг является также механизмом, посредством которого строится Umwelt организма. Функциональный круг определяет, как живое существо субъективно воспринимает свое окружение и как это субъективное восприятие обусловливает его поведение[118]. Живой организм в соответствии со своей телесной (морфологической) организацией и со свойственными его виду поведенческими паттернами выбирает из окружающей его среды значимое и имеющее смысл для себя, т. е. строит под себя свою среду, которая обратно воздействует на него, его формируя. Это взаимное влияние организма и окружающей среды называется в биологической экологии процессом их коэволюции, а в философии сознания – их динамической коэмерджентностью.

Эпистемологи говорят в этой связи о перцептивной замкнутости сознания. Ухо человека, например, когнитивно закрыто к ультразвуку. «Различные виды способны воспринимать различные свойства этого мира и ни один из видов не может воспринимать все свойства вещей, какие они могут нам демонстрировать (конечно, без применения искусственно созданного инструментария)»[119]. А для ума юмовского типа перцептивная замкнутость есть одновременно его когнитивная замкнутость, т. е. то, что недоступно восприятию, не может быть познано.

То, что позже Ф. Варелой было названо автопоэтической организацией живых организмов, Икскюль называл функциональным кругом восприятия и действия, который эффективно соединяет организм как претерпевающую изменения сложную систему с окружающей его средой как также непрерывно изменяющейся системой. Икскюль еще не использовал в своем словаре такие понятия, как «эмерджентные свойства системы», «рекурсивная нисходящая причинность», «динамическая нестабильность», «автопоэзис»[120], но в его описании холистических и динамических свойств Umwelt речь идет именно о них.

Umwelt – это порождение мира восприятия живого организма (перцептивного мира) и его мира действия (операционального мира), как говорит Икскюль, Merkwelt und Wirkwelt. Восприятие непосредственно связано с действием, неотделимо от него: восприятие является активным, действующим, а действие перцептивным, воспринимающим. Организмы живут не в мире застывших вещей, а в мире процессов, актов действия. Вещь становится значимой для организма, когда и поскольку она вовлекается в его действие. Например, ворона перебирает то, что попадает ей на клюв, при этом она способна отличить, будет ли этот предмет съедобен для нее или нет, или же может ли он стать пригодным для постройки ее гнезда или нет.

Эту тесную связь моторного действия тела живого организма и мира восприятия, которое он строит, подчеркивает также коллега и последователь Варелы Э. Томпсон. «Идея сенсомоторного мира – телесно ориентированного мира восприятия и действия – есть не что иное, как икскюлевское оригинальное представление об Umwelt. Umwelt – это окружающий для животного мир в смысле его жизненного, феноменального мира, мира как он представляется этому животному благодаря его сенсомоторному репертуару: всё, что субъект воспринимает, становится его перцептуальным миром, а всё, что оно делает, его миром эффекторов. Перцептуальный мир и мир эффекторов вместе формируют замкнутую единицу, Umwelt»[121].

М. Стелла и К. Клейснер показывают, что Umwelt – это «непроницаемая оболочка, которая окружает животное на протяжении всей его жизни… Umwelt животного дан ему как часть феноменального мира его как наблюдателя, он всегда ограничен в пространстве, во времени и по своему содержанию»[122]. Непроницаемость границ Umwelt’a означает, что живой организм операционально замкнут в окружающем и имеющем для него смысл мире: отнюдь не все воздействия проникают в него и оцениваются как значимые для этого организма. Понятие операциональной (или организационной) замкнутости было введено У. Матураной и Ф. Варелой в их теории автопоэзиса.

В этом плане нет абсолютного пространства и абсолютного времени для живого существа: пространство и время всегда субъективны, они есть некоторые конструкты. Нет абсолютных смыслов, одинаковых смыслов для всех живых существ, разные смыслы порождаются/ извлекаются в действии разных живых существ.

Итак, можно выделить следующие оригинальные смыслы, которые вложил Икскюль в свое понятие Umwelt:

• активность восприятия и действия: животное рассматривается как активно изменяющее окружающую его среду;

• обратная связь (функциональный круг): тесная связь живого организма и окружающей его среды;

• избирательность восприятия и действия: только часть (определенный фрагмент) внешнего мира схватывается через органы чувств животного, трансформируется в его нервные импульсы и передается к центральным органам восприятия;

• порождение/извлечение смыслов: Umwelt – это то, что имеет смысл для особи в отличие от окружающей среды (envi ron ment);

• динамическая граница между внешним и внутренним: граница между организмом и его Umwelt трудноуловима. Где, например, кончается тело паука, строящего свою паутину? Ведь паутина произведена им самим и в определенном смысле является частью его самого;

• интерактивное единство организма и его Umwelt: объективный внешний мир и субъективный внутренний мир находятся в отношении взаимной детерминации. Живое существо отчасти вне себя, в своих действиях и в их продуктах (бобер в построенной им плотине, аист в сплетенном им гнезде), а внешний мир втянут в их действия, в их собственную природу, поставлен им на службу в каком-то своем аспекте, срезе или фрагменте.

Относится ли понятие «Umwelt» к отдельному животному (особи) или ко всему биологическому виду, к которому принадлежит данная особь? Специалисты, анализирующие учение об Umwelt Икскюля (Umweltslehre), склоняются к тому, что можно говорить и об Umwelt вида (людей, собак, ворон, пчел и т. д.), и об Umwelt отдельного человека, отдельной собаки, отдельной вороны, отдельной пчелы и т. д., который имеет характерные для каждого индивида особенности. Umwelt обладает свойствами, не только характерными для биологических видов, но и для отдельных особей этих видов. Umwelt несет в себе не только видовые характеристики, но и индивидуальные, специ фические для каждой особи (для данной вороны, для данного кролика, для данного кота и т. п.).

Кроме того, Umwelt каждого человека изменяется, трансформируется на протяжении всей его жизни: сначала он развивается и расширяется со становлением личности в процессе развития ребенка, доходит до своего акме на пике карьеры и духовного развития и далее суживается, свертывается, затухает у старика, доходит опять, как и у младенца, до восприятия и действия в узком круге близких людей.

Лишь маленький ребенок и беспомощный старик растворяют себя в локальной среде, первый – поскольку его Я, собственная идентичность еще не сформирована, второй – поскольку его Я черствеет и разрушается. Они оба – один еще, а другой уже – недостаточно избирательны. У обоих Umwelt узок и недостаточно специфичен. Любопытное наблюдение на этот счет можно найти у И. В. Гёте. Он говорит о том, что младенчество и старость сходны своей бесформенностью. В обоих случаях превалирует диссипативное, рассеивающее, а не организующее, избирательное начало. «Младенчество почти карикатурно; то же скажу и о старости. Младенец представляет собой бесформенную и как бы текучую массу, стремящуюся развиться; старец – массу бесформенную и сухую, которая съеживается и стремится обратиться в ничто»[123].

Чем более развитой становится человеческая личность, чем в большей степени раскрываются ее творческие способности, тем более избирательной, операционально замкнутой она становится. Такой человек знает, что ему делать, а чем и не стоит заниматься; он умеет отделять зерна от плевел. Творческие личности ценят одиночество, активно нуждаются в нем и даже наслаждаются им, поскольку именно это состояние дает возможность думать, высказываться, создавать что-то новое, становиться самими собой. Артур Шопенгауэр говорил: «Чем больше человек имеет в себе, тем меньше требуется ему извне, тем меньше могут дать ему другие люди»[124]. А Фридрих Ницше подчеркнул: «Тот, кто идет собственным путем, не встретит на нем никого… Никто не придет ему на “помощь”, и со всем, что выпадет ему на долю от опасностей, случайностей, людской злобы и скверной погоды, он обязан спасаться сам. Его путь – только для него самого…»[125].

6.2. Umwelt Я. фон Икскюля и энактивное познание Ф. Варелы: сравнительный анализ понятий

Если обобщить, в чем состоит влияние созданного Икскюлем понятия Umwelt на современную когнитивную науку, в качестве философской составляющей которой может рассматриваться неклассическая эпистемология, то стоит выделить три основных момента:

1) связь живого организма и среды, в случае животного – когнитивного агента и окружающего его мира, который он осваивает, познает, строит, а в случае человека – субъекта и объекта познания. Эта связь называется по-разному в разных научных концепциях. У Икслюля – это функциональный круг. В современной теории сложных систем (а организм есть сложная система, которая встроена в более обширную систему, и эти системы организованы иерархически) – это циклическая детерминация (или циклическая причинность). Согласно теории автопоэзиса У. Матураны и Ф. Варелы, имеет место структурное сопряжение между организмом и средой. В соответствии с понятийной сетью синергетики Г. Хакена можно говорить о синергизме организма и среды, а в современной философии сознания и когнитивной науке – о динамической коэмерджентости или об энактивизме. «Энактивный подход строится на понятии эмерджентности, но переформулирует его как «динамическую коэмерджентность”, в которой часть и целое возникают совместно (co-emerge) и взаимно наделяют особыми свойствами друг друга»[126], – отмечает Э. Томпсон. Следует учитывать, что понятие коэмерджентности пришло в когнитивную науку из теории сложности, где оно используется для обозначения взаимной активности системы и среды и согласованного и взаимообусловленного возникновения новых свойств и в системе, и в среде. Один из наиболее известных создателей теории сложных адаптивных систем (complex adaptive systems) профессор психологии и компьютерной науки Джон Г. Холланд предлагает назвать этот феномен взаимно отражающей эмерджентностью (echoing emergence), эффектом эхо в эмерджентности[127];

2) извлечение смыслов, которое связано с избирательной активностью живых организмов, с выбором функций для определенных действий и с выбором значимого и ценного в окружающей среде. Жизнь есть познание, а познание есть извлечение смыслов и даже их продуцирование. Мир живого организма – это всегда лишь определенный срез мира, его фрагмент, тот, который имеет определенную значимость для него. Избирательность живого организма есть индикатор его весомости в сети жизни, его зрелости как индивида и степени его влияния на других существ;

3) роль тела и телесно-моторных определенностей для познания. Тело живого организма есть инструмент познания. Оно определяет, что доступно организму из всего многообразия существующего, чем он может овладеть, что может освоить, что способен втянуть в сферу своей жизненной активности.

6.2.1. Внешняя природа как внутренняя, или энактивизм

Решающий вклад в развитие концепции энактивизма в когнитивной науке внес Ф. Варела. Эта концепция во многом базируется на идеях теории автопоэзиса, разработанной Варелой совместно с его учителем У. Матураной в конце 1960-х годов для того, чтобы по-новому понять сущность жизни. Единство организма и среды, единство внешнего и внутреннего, субъективного и объективного, демонстрируемое Варелой в концепции автопоэзиса 1960—1970-х годов и в концепции энактивного познания 1990-х годов, удивительным образом наводит нас практически на те же смыслы, которые вкладывал Икскюль в понятие «Umwelt» еще в начале XX в.

Понятия жизни, познания, опыта и активного действия оказываются в единой связке. Феноменальный мир, мир опыта создается во взаимодействии познающего субъекта (или – в случае живого организма – когнитивного агента) с окружающим его миром, в диалоге с ним, в структурном сопряжении, динамической коэмерджентности с системами окружения: то, что может быть вовлечено в опыт, стать таковым, зависит от телесной, психической и ментальной организации живого существа.

В современной концепции энактивизма можно выделить следующие представления, предпосылки которых можно выявить в понятии «Umwelt» Икскюля.

Во-первых, мир – это всегда наш мир. Это фрагмент, срез или часть мира. Мир не пред-дан нам в готовом виде, он определяется нашим опытом, как, собственно, и мы сами строимся благодаря влияниям среды, которую мы сами создали. Живые организмы – это автопоэтические целостности, которые обладают свойствами автономии и операционной замкнутости. Автопоэтическая система взаимодействует со средой, элементы которой возникают вместе с ней, пребывают в процессе становления и трансформируются в отщеплении фрагментов среды и превращении их в свою среду. Среда, в которой существует живая система, возникает вместе с системой, и все, что применимо к системе, применимо и к более широкому ее окружению (сродство системы и ее среды, их структурное сопряжение). Основное свойство целостной системы – сохранение ее идентичности. Последнее есть результат ее спонтанной организации как структурно-детерминированной сущности, а не результат внешнего диктата или поставленной для нее извне цели. Поддержание идентичности системы является результатом ее рекурсивного взаимодействия со средой. «Поведение – это не то, что делает живой организм, а то, что возникает в столкновении организма и среды»[128].

Во-вторых, познаваемый организмом мир связан с его действием. Энактивность – это, по сути, в-действование организма в мир. Как утверждает Варела, «мир, который меня окружает, и то, что я делаю, чтобы обнаружить себя в этом мире, неразделимы. Познание есть активное участие, глубинная кодетерминация того, что кажется внешним, и того, что кажется внутренним»[129].

В-третьих, мир определяется не чисто субъективно и не произвольно, а телесными и психомоторными возможностями познания. Энактивность познания неотделима от его телесной детерминации.

В-четвертых, мир непрерывно конструируется, созидается познающим и осваивающим его живым организмом. Энактивизм есть форма выражения конструктивизма в эпистемологии.

В-пятых, так же как всякий живой организм имеет свою экологическую нишу в сети жизни, так же и всякий организм, взятый в аспекте познания (познающий живой организм), выбирает, активно приспосабливается, создает для себя свою когнитивную нишу.

Классическая наука базируется на утверждении, что мы можем постигать мир таким, как он есть, и в своем познании способны отделять все субъективные наслоения. Вместе с тем уже в классической эпистемологии XX в. утверждалось, что субъект познания может смотреть, но не видеть, слушать, но не слышать, искать смысл, но его не находить, что наше познание теоретически нагружено. То, что мы видим, слышим, понимаем, определяется нашими предустановками и нашим предзнанием, теорией, которой мы владеем и даже конструктами нашего сознания. Неклассическая эпистемология добавляет к этому, что субъект познания и объект его познания составляют единую систему и взаимно детерминируют друг друга. Наблюдатель находится внутри самой наблюдаемой им системы, наблюдает ее изнутри, его возможности восприятия, познания и действия выработаны в ходе длительного процесса совместной жизни и коэволюции с окружающей средой. Познавательные способности человека как субъекта (живого организма как когнитивного агента) определены его телесностью и тем окружающим миром, в который он встроен. Человек – эволюционно сформированное, мезокосмическое существо, ему доступен мир средних измерений, к нему он эволюционно приспособлен.

Неклассическая эпистемология решительно отказывается от дихотомического разделения субъекта и объекта познания, человека с его органами чувств и ментальными способностями и окружающего мира, на которые направлены его познавательные усилия. Интересную метафору предложил Х. фон Фёрстер, которого Варела почитал как своего учителя. Процесс познания есть танец человека с миром[130], в который они вступают по обоюдному приглашению и в котором ни один из партнеров не является ведущим, но они сыгрываются друг с другом, ладят друг с другом, образуя креативный круг. Они соединяются в единое целое, претерпевая процесс коэволюции. Это полностью соответствует икскюлевскому понятию «Umwelt», в котором субъект и объект связаны по схеме функционального круга. «Субъект и объект подогнаны друг к другу и составляют целесообразное целое»[131].

В то время как ключевым теоретико-познавательным вопросом эпохи Просвещения был вопрос «Что мы должны знать?», духовная и эпистемологическая революции XX в. заменяет его иными вопросами «Что мы можем знать?», «Где границы нашего знания?» и «Что представляю собой я сам, познающий?». Мир, в котором мы живем, находится не в нас и не является независимым от нас; мы создаем его в процессе познания, в процессе коммуникации, пользуясь языком, в процессе познавательной и преобразующей социальной деятельности. Реальность мы находим не вне нас, она ежеминутно возникает в наших глазах, а вместе с ней возникаем, преобразуемся и мы сами.

Язык является системой, которая сама себя создает. Это слушатель, а не говорящий, определяет смысл высказывания. Это читатель, а не писатель распаковывает текст, извлекая смыслы в соответствии со своими личностными смыслами. Язык тоже подобен танцу, в котором два человека взаимно друг друга строят, изобретают, определяют, чтобы стать единством.

Живое существо видит не только глазами, но и руками и ногами. Поэтому Ж. Пиаже, Х. фон Фёрстер, Ф. Варела неоднократно подчеркивали, что познание непосредственно связано с действием, а действовать надо так, чтобы не свертывать спектр возможностей для дальнейших действий, а сохранять альтернативы и, по возможности, их увеличивать. Разнообразие всегда дает надежду на то, что мы можем сделать лучший выбор.

Процесс восприятия и познания живым существом окружающего мира есть реализация себя как живой системы, производство своих собственных операций, освоение окружающего мира через открытость к нему и замкнутость от него (принцип операциональной замкнутости), изменение себя через мир и мира через себя, взаимное конструирование.

Мир изнутри, с позиции его внутреннего наблюдателя – вот перспектива энактивизма. Внутреннее и внешнее оказываются синкретично связанными друг с другом. Демонстрируя сложную взаимо связь субъекта и объекта, В. И. Аршинов предлагает нам замечательную метафору листа Мёбиуса: «Интерфейсом становится пространство коммуникативно осмысленных событий – встреч “внешнего и внутреннего”, субъективно-объективного и объективно-субъективного в общем контексте “самоорганизующейся Вселенной”. Подходящей метафорой-образом здесь мог бы быть образ листа Мёбиуса – поверхности, в которой различение внешней и внутренней стороны не имеет абсолютного значения»[132].

Это представление имеет аналоги в экологическом дискурсе. Известный норвежский философ А. Нэсс (Arne Næss), родоначальник направления глубинной экологии (deep ecology), ввел понятие «экологического Я». «Мы открываем, что части природы являются частями нас самих»[133], – подчеркивал он.

6.2.2. Umwelt как мир смыслов живого существа

Всякая жизнь когнитивна, и все живые системы являются системами когнитивными, они познают. Но это познание есть не просто извлечение информации из окружающей среды и приспособление к ней. Согласно У. Матуране и Ф. Вареле, живой организм, познавая мир, устанавливает схемы изменения как проявление его собственной модели организации. Как уже отмечалось, его психика и моторные движения его тела организуют внешнюю среду как продолжение его самого. Само представление о том, что познание есть извлечение смыслов, является теоретическим развитием идущего от К. Лоренца представления, что жизнь, по сути, тождественна познанию.

Варела соединяет способность живого организма поддерживать свою идентичность с возможностью улавливать знаки из окружающей среды и извлекать смыслы. «Организм является процессом, который утверждает смысл и продуцирует идентичность, основываясь на авто-поэзисе. Самоутверждающаяся идентичность устанавливает логически и операционально ориентир или перспективу для производства смыслов и области взаимодействия»[134].

Логика рассуждений Варелы такова. Живые системы с необходимостью являются когнитивными системами, а жизнь является процессом познания. Определяющее свойство живой системы, которое отличает ее от неживой, – это автопоэзис, не только автономия, поддержание самой себя и самовосстановление, но и непрерывное ее самопродуцирование, самообновление. Автопоэтичность живого организма означает, по сути, его избирательность, отбор значимого из всего поля наличного и доступного. Основная черта автопоэтической организации – это операциональная замкнутость, т. е. селективность, непропускание всего того, что не является ценным для выживания и самопроизводства. А это есть извлечение смыслов. Umwelt как раз и представляет собой мир смыслов живого существа. Разъясняя позицию Варелы, Томпсон отмечает: «Окружающий мир, Umwelt в смысле Икскюля, имеет смысл и ценность. Окружающая среда организма не эквивалентна миру видимого просто через линзы физики и химии… Живые существа оформляют мир в значимые для них области взаимодействия и, следовательно, создают свою собственную окружающую среду смыслов и валентности»[135].

6.2.3. Umwelt как мир телесных действий

С представлением об энактивности познания (enacted cognition) тесно связано представление о его телесности (embodied cognition). Принимая эту новую исследовательскую программу, саму эпистемологию мы можем назвать телесно ориентированной.

Структуры восприятия и мышления зависят от «синергий тела», от сенсомоторного опыта, которому соответствуют определенные нейронные структуры. Когнитивные структуры могут быть соотнесены с определенными сенсомоторными схемами. Знания не пассивно приобретаются организмами как когнитивными агентами, но активно строятся ими. Живые организмы как целостные системы активно взаимодействуют с элементами окружающей среды, конструируя ее и находясь в процессе конструирования самих себя под ее влиянием.

Наш мир восприятия и мышления не ограничивается нашей кожей и кончиками наших пальцев. Мы распределены в окружающем мире, в нашем узком социуме, который строится нами и посредством наших мыслей и наших действий. Еще М. Мерло-Понти обратил внимание на то, что для слепого его палка перестает быть просто объектом, она не воспринимается им как внешний объект, она становится областью его собственной чувствительности, расширяя объем и активный радиус касания, и выступает как механизм, компенсирующий зрение. Несколько заостряя смысл этого представления, можно сказать, что для слепого палка становится частью его самого. Аналогичным образом, для ученого его компьютер, его флешка, его книга конспектов или же его экспериментальные приборы и установки – это продолжение его самого. Потеря этих дополнений – это потеря ученым самого себя, которая может вызвать в нем неимоверные страдания. Субъективность человека продлена и продолжена в мир его вещей-процессов, в мир его социальных отношений.

Не просто мы в мире, а, скорее, мир в нас. Мы строимся от окружающего мира, который непрерывно строится и достраивается нами. Umwelt – это созданный нами окружающий мир, обратно влияющий на нас самих. Umwelt – это и наш микросоциум, мир наших непосредственных природных и социальных связей и отношений. Живой организм и окружающая среда совместно и взаимно конституируют друг друга. Эта теоретическая позиция становится в настоящее время достаточно популярной и получает название extended mind[136].

Наш мир – это, скорее, не мир вещей, а мир действий, мир наших поведенческих актов и откликов на эти акты. Часто обсуждается простейший пример – восприятие нами мягкости губки. Мягкость губки не находится в ней самой, она обнаруживается нами в нашем действии и благодаря ему, в том, как губка отвечает на наше активное действие, на сжатие, производимое соответствующими движениями нашего тела (наших ладоней или пальцев).

6.3. Umwelt Я. фон Икскюля и Lebenswelt Э. Гуссерля: некоторые концептуальные параллели

Несмотря на то что Э. Гуссерль свою концепцию жизненного мира (Lebenswelt) строил для понимания мира человека как существа, обладающего сознанием и существа по природе своей исторического и социального, в ней есть некоторые свойства, которые близки икскюлевскому понятию «Umwelt». Обратимся к результатам исследований Н. В. Мотрошиловой, которая провела доскональный анализ понятия и концепции жизненного мира в поздней феноменологии Э. Гуссерля.

Lebenswelt и Umwelt близки по следующим своим свойствам или параметрам.

Во-первых, жизненный мир, Lebenswelt, – тот «мир, который мы способны прямо и непосредственно воспринимать с помощью органов чувств»[137]. Мир, непосредственно доступный органам чувств человека, – это его перцептивный мир. Umwelt – это мир восприятия живых существ; для человека он свой, а для других живых существ – он иной, так что человек не в состоянии понять, как это быть летучей мышью и каким мир предстает перед ее глазом или перед ее ухом.

Во-вторых, жизненный мир не может быть неистинным, так как он изначален, связан с первичной деятельностью человека в окружающем мире. «Жизненный мир – постоянно предданный, постоянно и заведомо, заранее (im voraus) значимый в качестве сущего»[138]. Мир непосредственного восприятия живого существа, его Umwelt, также не может быть искаженным, неподлинным: это его мир, поскольку он определяется особенностями телесной и психической организации данного существа как представителя соответствующего вида. Глаз человека эволюционно приспособлен к определенному «оптическому окну», отличающемуся от «окна» некоторых насекомых, питающихся нектаром (пчелы, бабочки, муравьи), способных видеть в ультрафиолете. Ухо устроено так, что слышит в определенном «акустическом окне», оно не способно воспринимать ультразвуковые сигналы, которыми пользуются для коммуникации некоторые животные, такие как дельфины и летучие мыши. Определенное окно световых волн и звуковых волн, в котором находятся перцептивные способности человека, – это его когнитивная ниша. И если мир голубя окрашен в пять цветов, перед бабочками открывается неожиданное великолепие мира в ультрафиолетовом свете, недоступное человеческому глазу, ночные животные (волки и другие хищные звери), как правило, не различают цветов, т. е. видят мир черно-белым, а палитра красок мира, предстающая перед человеческим глазом, весьма широка и включает в себя множество цветов и оттенков цвета, то не имеет смысла вопрошать, каков подлинный цвет мира. Поэтому мир, как отмечал Варела, может быть охарактеризован не посредством атрибутов, а посредством потенций, и эти потенции выявляются в жизненных и телесных действиях живых существ.

В-третьих, жизненный мир есть «данное прямо, непосредственно, самое ближайшее (das direkt Gegebene, das Allernächste)»[139], это ближайший к нам мир. Umwelt живого существа – это также, в соответствии с этимологией самого этого слова, «мир вокруг», непосредственно окружающий живое существо мир, мир его непосредственных действий и восприятий, мир, данный ему здесь и сейчас.

В-четвертых, и это, пожалуй, самое важное сходство между этими двумя понятиями, жизненный мир – это допонятийный мир телесного опыта. К середине 1930-х годов у Гуссерля часто встречающимся становится «понимание жизненного мира как “чисто” допонятийного, “доязыкового” восприятия, т. е. как мира, в котором происходят “чисто натуральные”, телесные события»[140]. С понятием жизненного мира связана, как показывает Мотрошилова, вся его последующая тематика тела и кинестезии. Связь восприятия не только с действием, но и с телесной организацией живого существа, делающей ему доступной определенную часть окружающего мира, – это одно из специфических характеристик также и Umwelt’a Икскюля.

В этой связи небезынтересно также введенное Гуссерлем понятие телесного жизненного пространства «Leiberaum» («bodily space»). Это конкретное место, которое живое тело осваивает в данный момент, приобретая свой жизненный опыт. Это конкретное тело в том виде, как оно проживает и приживается (приспосабливается) к конкретной пространственной конфигурации, создаваемой другими телами, и к конкретной ситуации во времени.

Подобные рассуждения можно встретить и у М. Мерло-Понти, который в своей «Феноменологии восприятия» говорит, что тело вбирает в себя пространство, которое становится его собственным пространством. «При рассмотрении тела в движении, – читаем мы в сочинении Мерло-Понти, – лучше видно, как оно населяет пространство (впрочем, и время), ибо движение не довольствуется претерпеванием пространства и времени, оно активно вбирает их в их первоначальном значении, которое стирается в банальности привычных ситуаций. В другом месте своего сочинения Мерло-Понти вводит метафору «тело как ось мира»: «Мое тело есть ось мира: я знаю, что у объектов много сторон, так как я мог бы обойти их кругом, в этом смысле я обладаю осознанием мира при посредстве моего тела»[141].

Теперь о различиях жизненного мира Гуссерля и окружающего мира (Umwelt) Икскюля. Прежде всего, жизненный мир – это не природный, а исторический человеческий мир. Это мир исторических и социальных данностей. Это «…совершенно конкретная, актуальная, живая данность исторически определенного мира, который никак нельзя отождествлять только с природой и который обязательно включает в себя все сделанное и делаемое к данному моменту человеком и человечеством»[142]. Umwelt Икскюля – это природный окружающий мир живого существа. Если и можно говорить о Umwelt человека (а в одном из своих сочинений Икскюль так и делает), то это в его личностном микросоциуме, что строится, поддерживается и развивается по общим паттернам движения природного окружающего мира.

Кроме того, жизненный мир связан с первоочевидностью (Urevidenz), постоянно предданной в нем[143]. Поэтому он связан с имеющимся на сей момент срезом реального мира, определяемого взаимодействиями и коммуникациями имеющихся индивидов. Если говорится о жизненном мире, то подчеркивается «значимость непосредственного опытного освоения мира, в котором только сейчас живущие люди могут быть реалиями, действительными агентами и контрагентами, воздействующими на мир»[144]. В противоположность этому пониманию в Umwelt как мир восприятия и действия живого организма входят видовые характеристики, индивидуальные для данной особи свойства, а также элементы исторического движения и развития окружающего и осваиваемого природного мира. С жизненным миром связан определенный горизонт феноменологических переживаний. Umwelt имеет определенную временную глубину, связанную с филогенезом и онтогенезом индивида.

6.4. Umwelt в экологическом дискурсе

Понятие «Umwelt» встраивается сегодня в императивы экологической политики, в стратегии конструктивной биосоциальной и социально-культурной деятельности, в важнейший принцип поддержания устойчивого развития стран, геополитических регионов и планеты в целом.

Что именно в понятии «Umwelt» важно для современной экологической политики? Недаром само слово «Umwelt» невозможно точно перевести ни на английский, ни на русский языки. Оно кочует по научной литературе на разных языках в своем изначальном виде. Именно для того, чтобы не упускать аутентичный смысл этого понятия, вложенный фон Икскюлем.

Во-первых, Umwelt – то, в чем живет человек (как и иные живые существа), – это не просто среда, не просто окружение (environment). Мир как Umwelt отчасти задан телесной и психической организацией живого существа, отчасти активно создается, строится им, и как создаваемый, конструируемый обратно воздействует на него, определяя его самого. Миры живых существ в живой природе – это их экологические ниши, в человеческом мире – когнитивные, культурные, социальные и т. п. ниши.

Во-вторых, различные биологические виды, различные национальные, этнические религиозные и т. п. общности в социуме должны как-то уживаться, существовать вместе. Их Umwelt’ы непроницаемы, они не разделяют образы восприятия, смыслы, ценности, мировоззренческие ориентиры друг друга, но они входят в некий более обширный Umwelt (common-Umwelt), в который каждый из них вносит свой вклад[145]. То, как укладываются или состыкуются Umwelt’ы разных живых существ или различных общностей в социальном мире, образует некий ландшафт, эколандшафт.

В-третьих, не только живой организм посредством функционального круга соотносится со своей средой, своим Umwelt, не только организмы соотносятся и как-то уживаются друг с другом, образуя экологические или коэволюционные ландшафты, но и нынешние поколения живых существ каким-то образом соотносятся с предшествующими и последующими поколениями в их жизни в окружающей среде. В данном случае в контексте учения об Umwelt Икскюля можно трактовать важнейшее для современности представление об устойчивом развитии (sustainable development). Здесь уже в диахроническом плане между поколениями живых существ и состояниями окружающей среды существуют функциональные круги, или, если принять язык теории сложных систем, обратные связи.

Sustainable development также труднопереводимо на русский язык. Устойчивое развитие как sustainable development – это не просто плавное динамическое развитие без скачков, как можно было бы подумать, исходя из смысла применяемого здесь русского слова. В понятии устойчивого развития всегда предполагается, что оно относится к самоорганизующимся системам, поддерживаемым петлями обратной связи, гомеостазиса, функциональными кругами. Устойчивое развитие – это фактически самоподдерживающееся, самовосстанавливающееся развитие. Это развитие, в фундаменте которого лежит неустойчивость, чтобы поддерживать длительную устойчивость.

Недаром Л. фон Берталанфи говорил о подвижном равновесии (Fliessgleichgewicht) живых организмов. Этот принцип не имеет аналогов в мире неживой природы. Организм как живая система непрерывно поддерживает себя через процессы ассимиляции и диссимиляции элементов. Фундаментальным свойством живого существа является, по мнению Берталанфи, одновременное растворение (Abschmelzen) и возобновление роста (Nachwachsen), связь непрерывной диссимиляции и ассимиляции. Когда диссимиляция и ассимиляция находятся в равновесии, то живая система, если наблюдать за ней извне, выглядит стационарной. Жизнь есть, следовательно, двунаправленное самодействующее изменение, автономный метаболизм. Сразу же становится ясным, что жизнь как система в динамическом равновесии может существовать только как открытая система. Закрытая система очень быстро достигла бы состояния покоя[146]. Здесь подчеркивается роль диссимиляции, «таяния системы», т. е. фактически роль хаотических процессов внутри нее. Хаос необходим для поддержания порядка, хаотизация живой системы на определенных стадиях ее функционирования дает ей возможность обновить и усовершенствовать свою структурную организацию.

Биологи и экологи говорят о необходимости гибкости, пластичности, флексибельности для обеспечения устойчивого функционирования и развития живых организмов и их популяций. Нужно быть готовым упасть, чтобы не упасть совсем, чтобы не умереть организму, чтобы не вымерла популяция. Нужно постоянно тренировать свое падание, допускать разнообразие, хаотизацию, частичную рассинхронизацию, чтобы устойчиво расти и развиваться.

В плане экологической политики устойчивое развитие становится императивом современности. Приведем его формулировку, данную немецким философом Хансом Йонасом в его работе «Принцип ответственности» (1979): «”Действуй так, чтобы последствия твоей деятельности были совместимы с поддержанием подлинно человеческой жизни на Земле”, – либо, если превратить суждение в отрицательное: “Действуй так, чтобы последствия твоей деятельности не были разрушительными для будущей возможности такой жизни”, – или же просто: “Не подвергай угрозе условия неопределенно долгого сохранения человечества на Земле”, а если снова сделать высказывание положительным: “Включай в твой теперешний выбор будущую целостность человека как неотъемлемый объект твоей воли”»[147]. Мы не должны откладывать свое счастье, надеясь на счастье последующих поколений, т. е. мы должны жить, а не собираться жить. Но императив устойчивого развития требует от нас такого образа жизни и поведения, чтобы последующие поколения (наши дети и внуки) имели исходные условия существования не хуже, чем те, которые имели мы, вступая в жизнь.

Сегодня наряду с понятием устойчивого развития стали широко употребляться понятия устойчивого общества (sustainable society), устойчивого будущего (sustainable future), устойчивого решения (sustainable decision). Ф. Капра приводит одно из наиболее ясных и красивых определений устойчивого общества, которое дал американский эколог-аналитик, основатель Института всемирного наблюдения (The Worldwatch Institute) Лестер Рассел Браун: «Устойчивое общество – это общество, которое удовлетворяет свои потребности, не ущемляя перспектив последующих поколений»[148]. К этому можно добавить только, что устойчивое общество будет иметь место, если каждый из нас будет руководствоваться императивом индивидуального устойчивого развития. Еще Гегель говорил: «Хочешь изменить мир, измени самого себя». Хочешь, чтобы мир оставался зеленым и приветливым для нас, «озелени» прежде самого себя. Связь между экологией и психологией устанавливается в настоящее время в научном направлении «экопсихология».

Наконец, несколько слов об устойчивом будущем. Сегодня все чаще и настойчивее звучат дерзкие призывы, и даже теоретические притязания со стороны ученых, что мы можем созидать желаемое будущее, что будущее зависит от нас самих и что мы можем управлять будущим. Не пассивно ожидать того, что будет, а активно строить в соответствии с, во-первых, внутренними потенциями сложных систем, их собственными трендами и, во-вторых, ценностными предпочтениями человека. Книга, изданная под редакцией известного американского социолога и футуролога Элвина Тоффлера в 1974 г., имела провоцирующее название «Man-made futures». Имеется в виду будущее, сделанное человеком, точнее, находящееся под его контролем. Будущее, не подминающее человека под себя, как пожирал своих детей греческий бог времени Кронос, а творимое человеком, тренды, прокладываемые самим человеком, – эта идея определяет социальный климат сегодня.

Активное созидание, управление будущим тесно связано с современными технологиями управления сложностью, которые основаны на теории сложных систем и нелинейной динамике. Управление сложностью включает в себя и выбор трендов, путей дальнейшего развития, и запускание макропроцессов резонансными микровоздействиями, и контролируемую эмерджентность, управляемое и стимулированное возникновение новых структур и новых качеств в ходе эволюции.

Управление будущим возможно, если только мы опираемся на экологические установки по отношению к нашим собственным действиям, что Э. Морен называет «экологией действия». Экология действия – это фактически самонастраивающееся и самокорректирующееся действие в зависимости от изменяющихся условий окружающей среды и в зависимости от достижения или не достижения результата на промежуточных этапах. Эти стратегические установки в теории управления опираются как раз на понятие устойчивого развития как такого, которое является динамическим и в то же время самоподдерживающимся, самообновляющимся и самокорректирующимся развитием. Устойчивое будущее может быть гарантировано только опорой на принципы универсального и экологического эволюционизма[149]. Устойчивое развитие связано с заботой о будущем, с обеспечением достойных условий для жизни последующих поколений.

Установка на конструирование будущего лежит в русле современных конструктивистских веяний в эпистемологии, психологии, социологии и теории управления. Некоторую концептуальную основу для конструктивизма дает наука на ее постнеклассической стадии, выражением которой является парадигма исследования сложных систем и сетевых структур. Ведь именно эта парадигма показывает, что человек встроен в изучаемые им природные и социальные системы, является неустранимым элементом в процессе их наблюдения, измерения, исследования. И во власти человека определять дальнейший путь эволюции системы при прохождении ею момента неустойчивости – точки бифуркации. Человек – продукт космической, биологической и исторической эволюции, но, находясь внутри исторических трендов развития, он может их определять.

Сегодня становится очевидным, что искусство эффективного социального управления тесно связано с искусством предвидения, социального прогнозирования. Эффективно управлять может лишь тот, кто видит достаточно отдаленное, «интересное» будущее, умеет строить сценарии будущего развития и конструировать желаемое, предпочитаемое будущее, проявляет заботу о будущем. Прогнозирование основывается ныне на понимании общих принципов коэволюции сложных систем, паттернов их поведения.

Видение мира, ориентированное на будущее, основывается на солидарности с будущим. Мы не должны ждать подарков от будущего, но активно строить, создавать желаемое, предпочитаемое будущее. Именно в этом плане сегодня все чаще речь идет о дизайне будущего (design of the future) и его партиципативном редизайнировании (participative redesign of the future), об оформлении будущего (shaping the future). В качестве нового слогана принимается тезис, зафиксированный Франком Тайгером: «Ваше будущее зависит от многих вещей, но, прежде всего, от вас самих». Причем в процесс создания желаемого будущего, его оформления вовлечен каждый из нас, каждый является актором, каждый является ответственным за плюралистичный и объединенный мир. Устойчивое будущее, таким образом, – это такое будущее, в котором мы научимся избегать сильных нестабильностей, потрясений, катастроф, разработаем надежные технологии управления рисками.

6.5. Экологическое мышление как мышление холистическое

Продвижение установок экологического мышления тесно связано с утверждением принципов эволюционного холизма. В отношении взаимной детерминации и взаимного созидания находятся живой организм и познаваемая и осваиваемая им среда (Umwelt), жизненные среды различных живых организмов и популяций, составляющих тем самым экологический ландшафт, жизненные миры отдельных людей и сообществ, объединяющиеся в единый Umwelt. Быть отделенным, операционально (организационно) независимым, – значит быть включенным в целое, нужным ему. Одно не исключает, а предполагает другое. Индивид или общность представляет интерес и ценность для целого тогда и поскольку он (или она) своеобразен, поддерживает свою идентичность, вносит в целое свои неповторимые образцы поведения. Умножение разнообразия на уровне элементов или подсистем поддерживает устойчивость целого. Таков общий закон жизни сложных систем.

В понятии «Umwelt» субъект и объект связаны друг с другом согласно схеме функционального круга. Икскюль подчеркивал, что субъект и объект необходимо рассматривать как единое целесообразное целое, поскольку они эволюционно сформировались и функционируют во взаимном приспособлении друг к другу. Создатель направления глубинной экологии (deep ecology) Арне Нэсс (1912–2009) утверждал, что мы вбираем в себя природу и именно поэтому нам следует заботиться о ней, видя в ней самих себя. Приходя к пониманию, что природа и есть мы, начинаем к ней относиться как к самому себе, гуманистически и эгоистически. Сходные мысли высказывал и основатель гуманистической психологии Абрахам Маслоу С его точки зрения, индивид есть часть мира, мир един и каждая его частичка – целая Вселенная. Нужно «стремиться к высшему холизму познания, к космосу, к унитарному постижению реальности; всё, что предстает перед нами, таит за собой нечто большее; весь окружающий нас мир – единая вещь, которую мы разглядываем с разных сторон… В каждой малой части вселенной сокрыта Вселенная»[150].

Некоторые очертания всех этих позиций – и более натуралистических, и более мистических – можно усмотреть в концептуально глубоком и эвристически сложном понятии «Umwelt» Икскюля. Всюду указывается на живую и непосредственную связь живого организма и среды: в случае животного – когнитивного агента и окружающего его мира, который он осваивает, познает, строит, а в случае человека – субъекта и объекта познания. Эта связь называется по-разному в разных научных концепциях. У Икскюля – это функциональный круг. В современной теории сложных систем (а организм есть активная сложная система, которая встроена в более обширную систему, и эти системы организованы иерархически) – это циклическая детерминация, или циклическая причинность. Согласно теории автопоэзиса У. Матураны и Ф. Варелы, имеет место структурное сопряжение между организмом и средой. В соответствии с концептуальной сетью синергетики Г. Хакена можно говорить о синергизме организма и среды, а в современной философии сознания и когнитивной науке – о динамической коэмерджентости, или об энактивизме. «Энактивный подход строится на понятии эмерджентности, но переформулирует его как “динамическую коэмерджентность”, в которой часть и целое возникают совместно (co-emerge) и взаимно наделяют особыми свойствами друг друга», – отмечает Э. Томпсон. Кстати, понятие коэмерджентности пришло в когнитивную науку из теории сложных систем, где оно используется для обозначения взаимной активности системы и среды и согласованного и взаимообусловленного возникновения новых свойств и в системе, и в среде. Один из наиболее известных создателей теории сложных адаптивных систем (complex adaptive systems), профессор психологии и компьютерной науки Джон Г. Холланд предлагает назвать этот феномен взаимно отражающей эмерджентностью (echoing emergence), эффектом эхо в эмерджентности.

Принципы эволюционного, экологического и холистического мышления, изложенные выше, влекут за собой изменение этических регулятивов. Построение экологических ландшафтов в биологическом, биосоциальном и социокультурном мире, обеспечение устойчивого развития и забота о будущем требуют новой экологической этики. Это этика связи, солидарности, толерантности, партиципации, партнерства.

Не только мы в мире, но и мир в нас. Мы строимся от окружающего мира, который непрерывно созидается и достраивается нами. Umwelt – это созданный нами окружающий мир, обратно влияющий на нас самих. Umwelt – это и наш микросоциум, мир наших непосредственных социальных связей и отношений, через наш Umwelt мы входим в наш планетарный общий Umwelt. Живой организм и окружающая среда совместно и взаимно конституируют друг друга. Эта теоретическая позиция становится в настоящее время достаточно популярной и получает название extended mind и extended life. Но ведь это и есть энвайронментализм, экология человеческого действия, коммуникации и познания.

Как уже отмечалось выше, наш мир – это мир процессов, а не застывших вещей. Это мир действий в этой процессуальной реальности, а не просто оперирование вещами. Мы корректируем стратегии своего поведения в зависимости от того, какие отклики мы получаем на наши поведенческие акты. Чем больше возможности для выбора имеет каждый из нас, тем больше ответственности он несет за свой выбор, совершаемый в партнерстве с миром и другими людьми. «Партнерство, – подчеркивает Капра, – это тенденция объединять, устанавливать связи, жить друг в друге и сотрудничать – одна из важнейших отличительных черт жизни»[151].

Способность жить друг в друге – это способность эмпатии, вчувствования. Эмпатия является одновременно и основой креативных способностей человека, и способом восприятия, понимания, коммуникации и создания красоты, и внутренним стержнем для морального действия. Эмпатия – тот узелок, через который соединяются истина, красота и добро. В художественном и отчасти научном творчестве способность вчувствования – это способность слиться с природным и/или социальным миром, войти с ним в резонанс, чтобы открыть в нем, а тем самым и в себе самом, что-то новое. В восприятии красоты это основа незаинтересованного любования. Этическое поведение начинается тогда и постольку, когда и поскольку человек научается чувствовать радость (или горе) другого как свою собственную радость (или горе), о чем писал Адам Смит в своем опусе «Theory of Moral Sentiments». Эмпатия означает способность выйти из самого себя и посмотреть на самого себя со стороны, зазеркалить себя, на что не способны животные, которые слиты со своим окружением, со своим Umwelt. Недавнее открытие в нейронауке говорит, что за эту способность ответственны так называемые зеркальные нейроны. И вместе с тем это высшая способность человеческого духа. Человек отстраняется от самого себя и дистанцируется от своих действий и своей среды, тем самым он открывает что-то ранее неизвестное в мире, в другом человеке, в себе как Другом и одновременно перестраивает самого себя. Путем спонтанного, непреднамеренного действия, в котором он не подражает ни природе, ни другим людям, он находит самого себя подлинного, обновляет и развивает себя, а значит, находит и подлинную, обнаженную реальность в ее вечных потенциях к обновлению и преображению.

Экология как наука о взаимодействии живых организмов и их сообществ с окружающей средой выходит ныне далеко за пределы первоначальных рамок биологического знания и становится узловой дисциплиной, от которой расходятся векторы перспективного междисциплинарного синтеза знания. Экологический подход оказывается плодотворным в социальных и гуманитарных исследованиях. Экология действия, экология разума, экология жизни, познания и творчества, экология мысли и слова, экология идей, экология коммуникации и экология социального управления – все эти концептуальные установки свидетельствуют о смелом встраивании экологического мышления в широкие сферы гуманитарного и социального знания, где они открывают возможности для свежих подходов.

Идея активного взаимного приспособления, или идея коэволюции, является ключевой не только в экологии как части биологического знания, но и в теории эволюции сложных систем. Можно говорить не только о коэволюции биологических организмов внутри биоценоза, определенного биологического сообщества, но и о коэволюции человека и природы в плане поддержания экологического равновесия. В более нетривиальном смысле можно говорить о коэволюции развивающихся в разном темпе и находящихся на разных стадиях развития сложных систем, будь то страны, создатели и участники креативного семейного, образовательного, управленческого и т. п. пространства. В этом плане коэволюция предстает как совместное и взаимосогласованное устойчивое развитие сложных систем и попадание их – в случае резонансного, правильного объединения – в один и тот же, единый темпомир (представителей разных поколений в семье, учителя и ученика, менеджера и подчиненых или членов управленческой команды, успешной группы топ-менеджеров).

Одним из новых и плодотворных подходов в теории социального управления является подход экологический. Центральным здесь является представление о ситуационности поисковой и конструктивной деятельности человека. Последнее означает, что невозможно понять деятельность человека, в том числе и его управленческую деятельность, т. е. его усилия, направленные на создание социальной организации, поддержание ее функционирования или перестройку этой организации, если абстрагироваться от субъекта управления как живого организма, который включен в определенную ситуацию, имеющую своеобразную конфигурацию, т. е. действующего в экологически определенных условиях. Всякий акт управления расширяется в некую ситуацию, обладающую определенными топологическими свойствами; он осуществляется здесь и теперь.

Отношения субъекта управления к своему окружению существенны, между ними устанавливаются нелинейные обратные связи. Так, руководитель предприятия воздействует на своих сотрудников, определяет структуру учреждения, распределение функций и обязанностей между подразделениями и отдельными сотрудниками, оказывает влияние на общий климат, складывающийся в учреждении, но при этом постоянно изменяется и сам, растет вместе со своим учреждением. Хороший руководитель с накоплением опыта управления научается оказывать ненавязчивые, но уместные, пробуждающие воздействия на своих сотрудников, стимулирующие их к творчеству, самореализации, раскрытию их потаенного внутреннего потенциала. Между ним и его подчиненными устанавливаются конструктивные и интерактивные отношения.

В таком случае имеет место синергия управляющего субъекта и среды, организации, в которой он действует, их конструктивная обоюдная связь и взаимное становление в деятельности. Синергия – в буквальном смысле этого слова согласованное действие энергий управляющего и его подчиненных, со-энергичность – возможна исключительно в сфере их личностного бытия-общения. Теория социального управления становится экологической (ибо управляющие воздействия определены ситуацией, должны быть определенным образом встроены в среду).

* * *

Итак, введенное Якобом фон Икскюлем уже более 100 лет назад понятие «Umwelt» несет глубокие мировоззренческие смыслы и мощный методологический заряд. Оно оказалось действенным не только внутри теоретической биологии и экологии, попав в сопряжение с понятием экологической ниши, не только для развития кибернетики и общей теории систем, обнаружив свою эвристичность в разработке развития понятий отрицательной обратной связи, гомеостазиса и подвижного равновесия, но и для современной когнитивной науки и неклассической эпистемологии. Umwelt как мир восприятия и действия, строимый каждым живым организмом как когнитивным агентом, соотносим с такими существенными эпистемологическими понятиями и представлениями, как динамическая коэмерджентность, или синергизм когнитивного агента и познаваемой им среды активности, когнитивная ниша, телесность и активность восприятия и действия, вдействование в познаваемую и осваиваемую среду, познание как конструирование, энактивизм.

Umwelt – это специфический окружающий мир, к которому адаптирован и который строит себе всякий биологический вид и отдельная особь в нем. Umwelt – это, по сути, мир смыслов, а жизнеобеспечивающая активность организмов является познавательной и смыслопорождающей. Когнитивный и коммуникативный мир человека принципиально отличен от мира клеща, вороны или собаки, и разные живые существа фактически живут в разных мирах, часто не пересекающихся друг с другом. Эти миры различны и по цветовой гамме, и по аудионаполнению, и по значимости запахов, и по способности восприятия времени (различной скорости восприятия живых существ), и по открываемым в них смыслам.

Umwelt нельзя свести ни к организации субъекта действия, ни к организации окружающей среды; это есть продукт непрерывного и активного взаимодействия между тем и другим.

Гордыня человека зовет его к тому, чтобы вырваться за пределы своего Umwelt и перестать быть клещеобразным существом, живущим в ограниченном мире значимых для него вещей и действий. Это может хорошо удаваться в воображении, но не в реальной жизни. Фактически, создавая искусственные приспособления и приборы, усиливающие работу своих органов восприятия и действия, человек расширяет пределы естественного Umwelt и строит себе более обширный Umwelt, от воздействий которого он тем не менее не в силах ускользнуть. Ведь жизнь есть познание, а познание есть извлечение смыслов. Смысл определяет выбор цели или функции. Смысл – это сам акт действия, сама жизнь, а не надстройка над ней.

Глава 7. Глаз, освещающий мир. Развитие представлений об энактивности познания в индийских учениях

Если бы глаз не был солнечным, Как мы могли бы видеть свет?

И. В. Гёте

Будучи одной из центральных проблем в эпистемологии, проблема восприятия претерпевает сегодня существенные изменения под влиянием результатов естественных наук, изучающих работу мозга, психомоторные функции человеческого организма и функционирование его сознания. Между индийскими брахманистскими и буддийскими представлениями и новейшими идеями и моделями современной когнитивной науки устанавливаются некоторые поразительные параллели. Во многих индийских учениях восприятие (пратьякша) видится как телесное, активное, конструирующее, процессуальное, включенное в общий динамический поток бытия; обосновывается принципиальная недуальность субъекта и объекта познания. В когнитивной науке сегодня особую популярность приобретает динамический подход, в рамках которого для понимания познания привлекаются идеи универсальной эволюции и модели нелинейной динамики сложных систем. Познание рассматривается как: а) телесное, телесно обусловленное; 2) встроенное в среду (и в свою нейрофизиологическую основу, и в окружающую среду) и 3) энактивированное, основанное на активном действии и активном вдействовании субъекта в познаваемую им среду (embodied, embeddied and enactive cognition). Для индийцев своя собственная психика издревле стала лабораторией для наблюдений, исследований и возможных трансформаций. Феноменологический подход, включающий в себя исследование qualia – субъективных качеств опыта сознания, становится одним из наиболее влиятельных подходов в современной эпистемологии и когнитивной науке.

7.1. Подобное познается подобным

Свойства восприятия схватываются в учениях Индии через ряд категорий: пратьякша, индрии, виджняна и др. Пратьякша, буквальный перевод которой «перед глазами», означает и процесс восприятия, и его результат. Если восприятие – это то, что перед глазами, то сама этимология этого слова свидетельствует о непосредственности восприятия. И действительно таковым его считают во многих учениях Индии. Индрии – это пять способностей чувственного познания. Виджняна (буквально «различающее познание») – высшая когнитивная способность, связанная с различением, выделением вещи из общей массы вещей, в том числе с проведением различия между реальным и нереальным.

В понятии виджняны отражается сознание в его динамике, в чем можно усмотреть схожесть с динамическим подходом в современной философии сознания (philosophy of mind) и когнитивной науке. «Ум – в движении» («mind in motion») стало слоганом динамического подхода. Сознание, ум, который воспринимает и мыслит, – это поток, в движении которого можно усмотреть некоторые закономерности. Сознание – это структура-процесс: оно определенным образом организовано и пребывает в процессе трансформации, переориентации, усложнения или деградации. «Будда спорит с теми, кто считает виджняну единым и неизменным сознанием. С его точки зрения, сознание “начинается как одна вещь, а кончается как другая”, т. е. не тождественно самому себе в разные моменты времени… Форма существования виджняны – поток (сота, сантана) мгновенных состояний (дхарм)»[152].

Процессуальность сознания и его встроенность в общий поток дхарм – поток атомарных событий жизни, а стало быть, познания, – дает нам первые наметки к разрешению вопроса, как возможно познание вообще и восприятие в частности. Тезис о телесности восприятия, который является центральным в данной главе, можно раскрыть посредством следующих представлений в учениях Индии.

Во-первых, существует сродство, единосущность воспринимающего и воспринимаемого. Орган обоняния – нос – способен воспринимать запах, потому что сам состоит из частичек земли. Орган осязания – кожа – состоит из частичек воды. Глаз видит свет, потому что образован частичками огня и сам излучает свет.

Природные процессы продолжают свое действие в теле человека. Так, прана – это ветер, пребывающий внутри нашего тела. Существуют не только земной и небесный огонь, но и «утробный огонь, который служит преобразованию вкуса и других качеств съеденной пищи»[153].

Как разъясняет В. Г. Лысенко, «в традиции ньяи и вайшешики зрение – это не глаз, а невидимый луч света, исходящий из зрачка и достигающий познаваемого объекта; слух – не ухо, а часть акаши (пространства, эфира), заключенного в ушной раковине; вкус – не язык, а атомы воды у основания языка, обоняние – не нос, а атомы земли внутри носовой полости; осязание – не кожа, а атомы ветра, рассеянные не только по кожной поверхности, но и внутри тела… Некоторые школы (в первую очередь, вайшешика) считают, что каждая индрия состоит из атомов “своего” элемента, другие – что из атомов всех элементов при преобладании какого-либо одного»[154].

«Подобное лечится подобным» – известный принцип гомеопатической, или, как можно ее еще назвать, резонансной медицины. «Подобное познается подобным» – этот принцип является ключом к разгадке тайны познаваемости мира: человек способен познавать мир, потому что сам является продуктом этого мира и его частью. В индийских школах ньяи и вайшешики этот принцип предстает как «подобное воспринимается подобным». Скажем, нос может воспринимать запах вещей, потому что он сам имеет свой запах. Он имеет запах, поскольку имеет земляную природу, состоит из частичек земли. Поэтому он и способен воспринимать запахи земли и всего, что на ней находится.

Во-вторых, в процессе восприятия имеет место непосредственный контакт, взаимоприкосновение, даже иногда проникновение субъекта и объекта познания. Восприятие есть непосредственное касание рукой, непосредственный контакт глаза с видимым предметом. Орган чувств предстает как хвататель. Кстати, смысл хватания, схватывания остается и в названиях, в частности, в таком продукте ментальной деятельности человека, как «понятие». «Понятие» и в русском имеет корень «хватать», и в английском «concept» от латинского глагола capio – «брать», «захватывать», и немецком «Begriff» от глагола «greifen» – «хватать», «схватить», «ловить». Не только глазом мы схватываем мир – и этот непосредственный контакт делает восприятие достоверным, – но и мыслью, выраженной в понятии.

Этот непосредственный контакт выражается термином «спарша», который, как отмечает В. Г. Лысенко, происходит от глагола sprś, означающего «касаться», «чувствовать рукой», «держать в руках», «ударять». Учитывая единые индоевропейские корни, можно вспомнить близкий к этому санскритскому слову немецкий глагол spüren – «ощущать», «чувствовать». «Поскольку чувственное восприятие, с точки зрения вайшешиков, есть не что иное, как контакт органов чувств и объектов, спарша может выступать универсальной характеристикой всего чувственного восприятия»[155].

Касание, прикосновение необходимо не только для осязания, но и для зрительного восприятия. «Зрительное восприятие невозможно без сближения органа зрения и объекта»[156].

В-третьих, орган чувств проявляет, обнаруживает только определенное свойство, потому что сам обладает этим свойством. Орган чувств делает скрытое явным. Это только обнаруживатель, индикатор того, что уже имеется. «Этот орган (орган обоняния. – Е.К.), и никакой другой, способен сделать запах воспринимаемым. Термин гхрана (буквально «хвататель», «орган чувств») означает то, посредством чего атман схватывает запах… То, что этот орган состоит из земли, доказывается тем, что он делает воспринимаемым (буквально «проявляет». – выделено мной. – Е.К.) именно запах, а не цвет и подобные качества… Орган обоняния может быть органом чувств только в том случае, если и у него самого есть собственный запах»[157].

Органы чувств человека – это «щупальца», которые он высовывает в мир, чтобы обнаружить в нем что-то. А человеческое тело – это инструмент познания, чувствилище.

В-четвертых, восприятие активно. Имеет место не просто пассивный контакт, но активность органов чувств. Представители школы санкхья «объясняют механизм зрения и слуха движением соответствующих индрий к своим объектам (как свет лампы движется к освещаемому предмету)»[158].

Прашастапада говорит, что орган слуха – другой природы. Он не похож на орган зрения, так как не приближается к воспринимаемому предмету, и последний не приближается к нему. «Орган слуха – это часть акаши [т. е. пространства. – Е. К], а акаша, как известно, не обладает способностью двигаться… По мимансе, звук как бы разлит по всему пространству, но актуально воспринимается лишь там, где присутствуют проявляющие его факторы (вьяньджака) – удары, столкновения разных твердых тел»[159].

Кроме того, нос сам пахнет, ухо само звучит, глаз «стреляет» огнем, а рот сам обладает вкусом. Все органы чувств активны и уже предустановленны, диспозиционированы к соответствующему восприятию.

7.2. Тело как чувствилище

Поскольку мы разбираем тезис о телесности восприятия, то имеет смысл обратить внимание на то, как в индийских учениях понимается тело. И здесь мы находим ряд любопытных коннотаций смысла, которые близки представлениям современной когнитивной науки.

Тело – это рупа (буквально «форма», «образ»). В буддизме, как указывает В. Г. Лысенко, этот термин многозначен и включает в себя и «телесное», и «материальное», и «видимое»[160]. То, что тело имеет свою форму, образ и цвет, свидетельствует о том, что в буддизме материальное и идеальное начала – как сказал бы Аристотель, материальная и формальная причины – неразделимы.

Прежде всего, существует сродство тела и мира. Тело состоит из тех же элементов, или стихий, что и природа. «То, что отличает состав мира, отличает и состав человека; что есть в человеке, то есть в мире»[161].

Тело есть «динамическая система, способная как к развитию (здоровье), так и к деградации (болезнь)»[162]. Можно добавить к этому, что не только в плане здоровья и болезни тело динамично, постоянно пребывает в процессе эволюции со знаком плюс или минус, к усложнению и усовершенствованию или к разрушению и угасанию своих функций. Тело динамично и в плане познания: накопление знаний и их забывание, усложнение и расширение мира опыта и его упрощение, свертывание, развитие и усиление способностей восприятия и их постепенное ослабление.

Выше уже говорилось о том, что сознание с точки зрения индийской философии есть поток. Это виджняна, означающая в буддизме сознание и его интеллектуальную активность. Но не только сознание представляет собой поток, но и тело. Словосочетание шарира-сантана[163] (буквально «телесный поток» или «телесная серия») отражает понимание влитости тела в общий поток дхарм как элементов бытия. Этот телесный поток подвижен и изменчив, он обладает дискретностью – отдельные элементы потока появляются и исчезают наподобие вспышек света в темноте.

В буддизме есть представление о пяти группах психофизических явлений – о пяти скандхах (буквально «масса», «куча»). Первая из них – это рупа-скандха, которая «ярко демонстрирует стирание границ между субъективным и объективным, организмом и окружающей средой»[164]. Это представление исключительно важно ввиду его почти полного совпадения с новым представлением в когнитивной науке о телесном познании (embodied cognition), где живое и познающий организм рассматривается в петлях взаимной связи и взаимной детерминации с окружающей и познаваемой им средой. Кроме того, в рамках этой концепции, о которой будет подробнее говориться ниже, преодолевается жесткое картезианское разделение между сознанием и телом.

Наконец, «термин рупа часто переводят как “материя” или “материальное”, однако в системе скандхи рупа – не просто материя, а именно тело как чувствилище, организм, динамически взаимодействующий со средой»[165].

Телесными измерениями и движениями измеряется в Индии пространство и время. Размеры и расстояния измеряются ступнями, ладонями (пядями), локтями и т. п.[166] Единица измерения времени тоже антропоморфна. Это время моргания глаза. 15 нимеша (времен моргания глаза)= 1 каштха[167] и т. д. до юги и кали-юги.

Все эти представления о теле как сложной динамической системе, связанной со средой петлями прямой и обратной связи, строящей эту среду, изменяющейся вместе с ней и благодаря ей, во многом совпадают с новейшими идеями и представлениями когнитивной науки.

7.3. Активность познающего ума – манаса

Другая важная идея в индийских учениях, которая напрямую выходит в современную когнитивную науку, – это идея об активности процесса восприятия и связи восприятия с действием. Активность восприятия выражается в активности индрий – органов чувств, которые часто представляются устремленными к воспринимаемому предмету Глаз не только видит свет, но и сам излучает свет, струится светом, что и делает возможным само восприятие. Гипостазируя можно сказать, что глаз обжигает Солнце собственным огнем.

Активность восприятия – это активность ума, манаса, как координатора и соединителя действия органов чувств и моторных функций. «В ньяе манас считается инструментом необычного восприятия (алаукика), например восприятия ароматного цветка (зрение воспринимает цветок, обоняние – его запах, манас осуществляет синтез этих чувственных данных)»[168]. В соответствии с индийским недуальным видением мира и процесса его познания перцептивные свойства и функции неразрывно связаны с ментальными, умственными. Как разъясняет В. Г. Лысенко, манас (от санскритского глагола man – «думать») – это внутреннее чувство или «чувствующий ум»[169].

Активный фактор в познании выражается термином «санскара», в котором в соответствии с его этимологией (от глагора kr. – «составлять», «создавать»)[170], по-видимому, выражаются и способности сознания человека к синтезу, т. е. к творчеству. Термин «санскара» соотносится с термином «васана», восприятие как действие – это санскара, а результат это действия – васана. «В буддизме на первый план выдвигается когнитивное действие: познание, восприятие и т. п. Если санскара – это скорее активный формирующий фактор, то васана – это то, что является результатом, – отпечаток, след, закладка семени (биджа)»[171], – отмечает Лысенко. В другой статье она дополнительно поясняет: «В отличие от термина васана, выражающего скорее статический, пассивный аспект отпечатка, термин санскара содержит динамические коннотации. Санскара, оставаясь неосознанной, не лежит мертвым грузом, а продолжает подспудно формировать психику, создавая предрасположенность к действию, аналогичному тому, которое ее породило, пока не сложатся обстоятельства, при которых санскара из латентного состояния перейдет в проявленное – актуализируется»[172].

Индийское представление об уме – манасе, его активности и способности связывать восприятия в единое целое и соединять их с движениями тела, – это разумная, хотя и наивная, догадка о способностях воспринимающего ума (сознания), которые изучаются в современной концепции телесного и энактивного познания (embodied and enactive cognition) в когнитивной науке. В рамках этой концепции субъект познания, или когнитивный агент, будь то человек или живое существо, рассматриваются как активные и интерактивные: познающий субъект активно встраивается в среду, его когнитивная деятельность совершается посредством вдействования в среду, активного приспособления к ней и преобразования части среды в свою среду. Познание, причем и восприятие, и мышление, сопряжено с действием.

7.4. Недуальность воспринимающего субъекта и воспринимаемого объекта

Для некоторых индийских школ мысли, для раннего буддизма, в частности, характерно недуальное, целостное видение субъекта и объекта познания, воспринимающего и воспринимаемого. Индивид в акте осознания, восприятия или действия растворен в потоке дхарм, дхармы сознания вливаются в действие других дхарм бытия. Субъект не выделен в непрерывном потоке дхарм. «Свобода выбора в буддизме будет свободой без субъекта свободы, равно как сознание – сознанием без сознающего, восприятие – восприятием без воспринимающего, а действие – действием без действующего. Индивид в буддизме тем самым не противопоставлен миру как субъект объекту. Факторы его бытия не делятся на внутренние и внешние»[173].

Для кашмирского шиваизма характерна радикальная недуальность видения мира и процесса его познания – недуальность творчества и разрушения, одушевленности и неодушевленности, блаженства и страдания, несвободы и освобождения, разнообразия и единства, внешнего и внутреннего. Абхинавагупта утверждает: «Подлинная недвойственность – такой философский взгляд, который видит только Истину в многообразных утверждениях, таких как “Это многообразие, это не многообразие (т. е. единство), и это – и разнообразие, и единство”»[174]. Эта фундаментальная недвойственность понимается с точки зрения высшего монизма, признания существования абсолютного сознания, творческая сила и радость существования которого проявляется в россыпи наблюдаемых формообразований природы. «Все, что существует – реально, и в то же время – духовно, поскольку все есть проявление некой абсолютной реальности, описываемой как чистое, вечное, безграничное Сознание»[175]. В теории познания критикуется существование внешних объектов и доказывается тождество инструмента и результата познания. Инструмент экстравертен: он направлен вовне; результат интровертен: он направлен вовнутрь.

Удивительно, но буддийское и шиваистское видение отношений субъекта и объекта познания в некоторых чертах возрождается сегодня в концепции энактивизма в когнитивной науке. Ф. Варела утверждает, что познающий разум и окружающий мир неразделимы и составляют единую систему, а сам процесс познания можно рассматривать как глубинную взаимную детерминацию внешнего мира и внутреннего содержания сознания. Внешний мир вливается в Я познающего субъекта, внутреннее «растекается» по среде, природной и/ или социальной. Последнее получает название distributed embodiment или expanded embodiment. Отношения познающего субъекта и объекта познания строятся по принципу взаимоотнесенности и референтности. Это – отношения партиципации, соучастия.

В некоторых индийских учениях появляется представление о мире, центрированном на наблюдателя. Сознание по своей природе является активным, творческим, светоносным; оно освещает мир и само себя, так что «познавать» тождественно «светить». Субъект и именно субъект как сознающее, действующее, воспринимающее и мыслящее существо определяет окружающий его мир. Открываемые в мире смыслы зависят от установок и намерений субъекта. В вайшешике, например, понимание близости или удаленности во времени и пространстве, понимание местоположений и возрастов жизни зависит от позиции наблюдателя. «Породившие их (расстояния) качества дальности и близости являются апекшабуддхи, т. е. зависимыми от оценки наблюдателем своей пространственной позиции по отношению к вещам и позиции вещей по отношению к себе»[176]. И хотя вайшешики и допускают существование качеств, которые чувственно не воспринимаются и принадлежат самим вещам, даже в их позиции усматривается акцент на видении мира с позиции наблюдателя, не говоря уже о сторонниках йогачары, кашмирского шиваизма и т. п. учений.

Подобный взгляд развивается и в современной неклассической эпистемологии и когнитивной науке. Это так называемый эндофизический подход. Эндофизика показывает нам, в какой мере реальность строится самим наблюдателем и с необходимостью зависит от наблюдателя, от его телесных свойств и даже от интенций его сознания. Само понятие интенциональности сознания натурализируется. Эндофизика концентрирует свое внимание на феноменах, обусловленных присутствием в мире наблюдателя. В неклассической эндофизической парадигме мир контентно контролируется и конструируется актором, или внутренним наблюдателем, наблюдатель событийствует событиям мира, будучи их активным участником, производителем и генератором и, в свою очередь, сам ими произведенным, сотворенным, сгенерированным происходящими в мире событиями. Наблюдатель является и творящим, и сотворенным одновременно. Он наблюдает мир, но и сам находится под наблюдением. Он – и наблюдающий и наблюдаемый, ибо встроен в более обширные системы, где он сам как объект находится под наблюдением. Эндофизика часто прибегает к метафоре интерфейса. Мир в той мере, в какой он доступен нашему восприятию и ментальному представлению, – это всего лишь срез мира как целого. Это интерфейс, т. е. связующее звено, сопрягающее человека и мир. Ученые, развивающие этот подход, среди которых немецкий физик-теоретик О. Рёсслер, очень часто ссылаются на концепцию Umwelt Я. фон Икскюля.

7.5. Спанда как выражение активности воспринимающего ума

Один из наиболее богатых по своему внутреннему содержанию и важных для теоретико-познавательных учений в Индии – это термин «спанда». Само санскритское слово буквально означает «пульсация», «вибрация». Буддисты говорили о «вибрации сознания», приверженцы кашмирского шиваизма – о постоянной «вибрации», заложенной в природе самого сознания, сторонники адвайта-веданты строили образ сознания как «пульсирующего»[177]. Сознание активно; активность сознания сравнивается с волнением океана. Постоянные вибрации сознания – это как бы его состояние stand by недвижимого движения, постоянной готовности к восприятию и/или мыслительной деятельности. Кроме того, сознание динамично: в нем есть внутренняя свобода в выборе предмета восприятия или мысли, оно готово к внутреннему росту, саморазвертыванию, развитию. Вместе с тем в сознании есть и момент противоположный – момент самореферентности, саморефлексии, автономии и самодостаточности, который передается термином «вимарша». Вимарша соотносимо с самосознанием как тот свет, который сознание как светящееся бросает на свой собственный источник.

Б. Н. Пандит дает следующие любопытные разъяснения содержания термина «спанда» в кашмирском шиваизме: «Спанда – двойное движение чистого Сознания, направленное вовне и внутрь одновременно (выделено мною. – Е.К.)»[178]. «Существует тонкое духовное движение внутри чистого Сознания, которое означает, что оно не полностью статично подобно пустому пространству. Его характер одновременно статичен и динамичен (выделено мною. – Е.К). Неизменность – Его статический аспект. Внутреннее духовное движение – динамический аспект, и это и есть спанда… Сознание есть пракаша (свет Сознания), а Его Само-осознание – вимарша»[179].

Спанда как способ активности сознания во многом соответствует тому, что Ф. Варела называл автопоэзисом. Варела совместно со своим учителем У. Матураной еще в конце 1960-х годов стремился найти, в чем заключается высший принцип жизни. Репродукцию, воспроизведение себе подобных он не считал достаточной характеристикой жизни. Как теперь известно, фрактальные структуры и в неживой природе размножают себя на разных масштабах. Ключевым свойством всякого живого существа является, с точки зрения Матураны и Варелы, автопоэзис, те. буквально в переводе с греческого – «самопроизводство». Всякий живой организм является автономной, операционально замкнутой системой; его организация носит циклический характер; определяющей для него является гомеостатическая функция, самоподдержание, самоотнесенность. Живые системы обладают способностью как-то узнавать о нарушении связей внутри себя и производить «ремонт» своими силами, поддерживая тем самым свою телесную и психическую идентичность. Существа в живой природе способны к самодостраиванию: из куска гидры при определенных условиях снова вырастает целая гидра, ящерица отращивает оторвавшийся хвост, на теле человека затягиваются раны и тд.

Автопоэтичностью обладают и когнитивные системы. Поскольку сама жизнь природных существ есть познание ими окружающей среды, извлечение информации из нее с целью наилучшего приспособления и выживания, постольку автопоэзис жизни напрямую связан с автопоэзисом познания. Согласно Вареле, «познание есть действие, направленное на нахождение того, что упущено, и восполнение недостающего с точки зрения когнитивного агента»[180].

Автопоэтичность работы сознания – это соединение двух противоположных, дополняющих друг друга аспектов его функционирования. С одной стороны, это его непрерывное самопроизводство, поддержание им своей идентичности, рефлексия, обращенность его вовнутрь, на само себя. А с другой стороны, это обращенность вовне, его постоянный поиск и становление, видение иного внутри самого себя и в мире окружающих вещей, обращенность к воспринимаемому объекту Синтез этих двух противоположно направленных активностей – вовнутрь и вовне, возврат к тому же самому и видение иного, удержание прежнего состояния и его изменение, совершенствование, консервация на привычном уровне и творческий порыв – всё это и есть автопоэзис. В автопоэзисе всегда есть не только сохранение состояния, но и его преодоление, обновление.

Итак, развиваемое в Индии на протяжении многих веков представление об активности воспринимающего разума идет в русле концепции телесности и энактивности познания (embodied and enacted cognition) в современной когнитивной науке. В учениях вайшешики, мимансы и ньяики развертывалось представление о лучах, испускаемых глазом, что в наивной и антропоцентрической (основанной на анализе личного опыта и наблюдения над работой своего сознания) форме предвосхищало открытия науки последующих веков. Главное в этих индийских учениях – представление о телесности восприятия, о сродстве, единосущности органов восприятия и природных стихий и об активности восприятия и деятельности сознания.

Справедливости ради стоит добавить, что не только в Индии, но и в Древней Греции некоторые ученые и философы разделяли теорию зрительных лучей, исходящих из глаза; среди них и Платон, называвший глаза светоносными, и Дамион из Ларисы (IV век н. э.). Гёте в своем «Учении о цвете» пишет: «War nicht das Auge sonnenhaft / Wie könnten wir das Licht erblicken» («Если бы глаз не был солнечным (лучистым) / Как мы могли бы увидеть свет?» – перевод мой – Е.К.). Советский физик, основатель школы физической оптики СИ. Вавилов в своей замечательной книге «Глаз и Солнце» показывает, как древняя догадка о родстве Солнца и глаза получает научное истолкование в естествознании. «Глаз нельзя понять, не зная Солнца. Наоборот, по свойствам Солнца можно в общих чертах теоретически наметить особенности глаза, какими они должны быть, не зная их наперед. Вот почему глаз – солнечен, по словам поэта»[181], – делает вывод он.

Сродство воспринимающего субъекта (его органов чувств) и воспринимаемого им мира подтверждается современными представлениями эволюционной эпистемологии. В ее рамках утверждается, что человек с его когнитивными способностями является продуктом эволюции живой природы, вливающейся в универсальный эволюционный процесс Космоса, начинающийся с Большого взрыва. Глаз видит Солнце, потому что именно Солнце сделало его таким – Солнце определило эволюцию глаза человека, как и других живых существ. Лучезарность глаза, «стреляющего огнем», землистость носа, приближенного к миру, который окружает человека, увлажненность языка для восприятия вкуса, ветреность кожи, чтобы запечатлевать соприкосновения, открытость уха и его растворенность в пространстве – акаше – всё это выработанные в процессе филогенеза приспособления. Именно такие когнитивные способности, и прежде всего способности восприятия, дали возможность человеку и другим существующим ныне на планете живым организмам выжить и хорошо адаптироваться к окружающей природной среде. Все человеческое знание имеет адаптивную ценность.

Выражаясь метафорически, можно сказать, что человек устроен хитроумно, но он – часть ковра жизни, фрагмент общей головоломки (пазла) природы. В каждом фрагменте этой головоломки отражается природа природы. Огненность глаза, землистость носа и водоносность языка есть встроенность природных стихий в человека и способ встраивания его самого в природу. В противоборстве с этими стихиями сформировался и развился человек и пришел ныне к активному и креативному диалогу с ними. Луч сознания, о котором громогласно заявил Декарт, вырывает человека из ковра жизни: сознание оказывается противопоставленным всему материальному, даже человеческому телу Активность сознания, включающая в себя и активность восприятия, понимается ныне как автопоэзис сознания, способность поддерживать свою идентичность и самообновляться в развитии. Сознание также есть продукт длительной эволюции, и печать тела на нем неизгладима.

7.6. Целительные практики аюрведы в свете концепции энактивизма

Система традиционной медицины Индии – это аюрведа, наука о поддержании сбалансированной жизни и долголетии. Аюрведа, как показывает В. Г. Лысенко, опирается на философские представления двух школ – вайшешики и санкхью, хотя она эклектически включает в себя и некоторые элементы буддизма, джайнизма, веданты, йоги и ньяи[182]. В настоящее время преодолевается безусловная центрированность на науке как высшей форме знания, возрастает интерес к иным формам знания – обыденному и народному знанию. В медицине традиционные целительные практики Индии и Китая, наработанные и плодотворно используемые в течение тысячелетий, ныне часто рассматриваются как полезное дополнение к научной клинической практике. Я хочу показать, что некоторые важные положения аюрведы перекликаются с новейшими разработками в области когнитивной науки и неклассической эпистемологии. Прежде всего, это положение о телесности и активности восприятия (embodied and enacted perception) и о телесной определенности разума (embodied mind). То, что в Индии с древности считалось самоочевидным, теперь как бы переоткрывается, обосновывается и вливается в систему теоретического знания междисциплинарных областей исследования, к которым относятся когнитивная наука и современная теория сложных систем.

Обозначу наиболее важные мировоззренческие положения, на которых строится система целительных практик в Индии.

Во-первых, это холизм, целостность, системность. Это понимание организма как целостной системы, представление о глубинной и обоюдной связи тела и сознания (индийская система санкхьи в наибольшей степени придает значение этой связи, что называется ныне психосоматической медициной), а также установление неразрывной связи и единосущности тела человека и космоса (природы).

Во-вторых, в большинстве учений Индии провозглашается принципиальная недуальность тела и души, уничтожаются оппозиции между телом и сознанием. Кроме того, в отличие от многих мировоззренческих систем Запада и китайской философии, в которой индивид сливается с коллективом как социальным телом, в Индии не космос и не социальный коллектив, а индивид, его субъективность, его Эго, его сознание как собственная лаборатория оказываются в центре внимания. А эта установка очень важна для медицины, так как каждый из нас болеет своими собственными болезнями, имеет свои собственные телесные и душевные слабости, стареет со своей индивидуальной скоростью, а подготовка к смерти, процесс умирания и сама смерть являются глубоко личностными событиями.

В-третьих, в учениях Индии подчеркивается активность сознания. Сознание не есть зеркало, оно не пассивно, а создает свой предмет, свободно в выборе того или иного предмета. Сознание динамично: активность сознания связывается с вибрацией океана. Сознание самореферентно, функционирует по принципу автономии и свободы. Это свойство сознания называется в кашмирском шиваизме вимарша. Вимарш – это тот свет, который бросает свет на свой собственный источник, является отражением самой вспышки, способностью дистанцирования от предмета и одновременно обладания им. Самореферентность и активность сознания как нельзя лучше описывает влияние сознания на тело, на его построение и болезнь. Вимарша поворачивается к объекту (интенциональность сознания) и тем самым создает объект, определяет его.

Активно не только сознание, но и тело. Через тело можно овладеть энергией космоса (тантризм), что обратно влияет на поддержание энергетического и функционального равновесия тела. Устойчивость земли и земляного канала является определяющим фактором устойчивости физиологических процессов в человеческом теле.

В-четвертых, индийские целительные практики строятся на поддержании тонкого равновесия функционирования организма и природного космоса. В теории сложных систем это называется принципом гомеостазиса, динамической устойчивости, устойчивости через неустойчивость. Гомеостазис – это способность сложной системы, каковой является система человеческого тела-сознания, восстанавливать свою целостность при всегда имеющихся отклонениях, флуктуациях, сбивках ритма. «Тело соприродно материальной вселенной»[183]: оно состоит из тех же пяти основных элементов – земли, воды, огня-жара, ветра и акаши-эфира как «того, в котором заключено все». И жизнью природы, и жизнью человека управляют три субстанциональные силы: а) саттва – светлая, чистая, духовная сила, ответственная за поддержание гармонии, б) раджас – олицетворение подвижности и самоорганизующейся активности, энергии и действия и в) тамас – воплощение отупления, ослепления, инертности, всего того, что препятствует движению. Тамас – мрак, отупление, но именно он поддерживает стабильность сложной организации. В аюрведе существуют методики лечения длительным сном. Ибо тамас «восполняет силы Вселенной и ее живых существ и является основным поддерживающим принципом в рамках физической Вселенной… Тонкая сила тамас, называемая оджас (ojas) – умащивающий нектар в недрах физического организма, – обеспечивает способность живого существа к отдыху, сну, к внутренней стабильности в лоне Матери-Земли»[184].

Человеческий организм – это рискованная структура. Она существует, поддерживая тонкий баланс разнонаправленных сил. Она функционирует на грани дисбаланса, как утверждает современная теория самоорганизованной критичности, «на краю хаоса». Аюрведа говорит о дошах, буквально с санскритского – о том, что «быстро выходит из равновесия», о патогенных факторах, которые могут проявляться в человеческом организме в форме слизи, желчи, ветра и т. п. «Доши в состоянии равновесия можно поддерживать посредством шамана-терапии»[185], т. е. терапии, которая питает и придает дополнительную силу телу. «Истощенные доши можно восстанавливать посредством брхмана-терапии»[186], т. е. тонизирующей и укрепляющей терапии. «Избыточные доши можно снизить посредством лангхана-терапии»[187], т. е. терапии выведения или устранения. Причем в аюрведе подчеркивается, что «избыточные доши никогда не выводятся из организма принудительно», т. е. целительные процедуры проводятся при соблюдении установки на инициирование собственных сил организма, направленных на самоорганизацию и самоисцеление. Практики аюрведы исходят из того, что искусный целитель заложен в каждом человеке.

* * *

Еще раз выделим важнейшие представления о природе восприятия в учениях Индии, которые резонируют с современными представлениями о восприятии в концепции энактивизма.

1. Существует сродство человека и мира, которое делает возможным познание мира. Органы чувств человека и природный мир построены из единых элементов, природных стихий. Вообще говоря, аналогичные представления имелись в западной традиционной медицине со времен Гиппократа. Теория гуморов Галена, природных соков, которые наполняют и поддерживают функционирование тела человека (кровь, флегма, черная желчь и желтая желчь), несколько напоминают те представления, которые развивались и применялись в лечении в аюрведе.

2. В индийских учениях зрение и слух как дистантные способы восприятия объединялись по модели касания. Поэтому осязание считается базисным восприятием, а кожа «универсальным чувствилищем, а не только органом осязания»[188]. Не только для осязания, но и для зрения и слуха необходим непосредственный контакт человека с миром. Глаз человека тоже схватывает мир, касается вещей, иначе не было бы возможным видение.

3. То, что глаз сам излучает свет и стреляет огнем, – это, конечно, только метафора. Глаз имеет природу огня, или природу Солнца и потому он видит, но он видит, потому что способен отражать внешний свет. Глаз подобен Луне, которая светит, но это отраженный свет Солнца. Глаз видит, потому что имеет солнечную природу и способен отражать свет, идущий от самих вещей. В современной теории восприятия и в кибернетике, в частности Х. фон Фёрстером, указывается на существование слепого пятна (blind spot). То, чего мы касаемся, мы не можем видеть. То, что составляет объект нашего наблюдения, осязания, видения, в момент нашего контакта с ним остается ненаблюдаемым, неосязаемым, невидимым. Это известная проблема интроспекции. Наблюдаемая нами реальность – это объект с дыркой или камера-обскура. Как известно, Демокрит, чтобы лучше видеть атомы, выколол себе глаза. А Анри Матисс рисовал часть картин, завязав себе глаза. Это уже эстетическое следствие эпистемологического анализа природы восприятия. Не художник видит, а картина делает себя видимой. Картина показывает потому, что то, что она показывает, не похоже на то, что она изображает. Художник должен отойти от действительности, дистанцироваться от нее, чтобы ее схватить. Художник не видит видимое и видит невидимое. И чем больше он развивает в себе эту способность, тем больше возвышает он себя в своем творчестве. Это замечательно подметил М. Мерло-Понти: «Глаз видит мир и то, чего недостает миру, чтобы быть картиной, и то, чего не хватает картине, чтобы быть самой собой, и краску на палитре, которой ждет полотно, и он видит однажды написанную картину, которая восполняет все эти недостатки и отвечает на все эти потребности, и картины других художников – другие ответы на другие ожидания»[189].

4. Существенно развиваемое в индийских учениях понятие активности воспринимаемого ума в его связи с окружающим миром. Здесь можно усмотреть некоторые предпосылки для развитого в XX в. Икскюлем понятия «Umwelt», как того мира, который активно строит человек, как и всякий живой организм, и который становится его миром.

Глава 8. Энактивизм: идеи и представления концепции

Человек есть то, что он делает.

Аристотель

Всякое действие есть познавание, а всякое познавание есть действие[190].

У. Матурана и Ф. Варела

Основные представления энактивизма были сформулированы Франсиско Варелой, Элеонорой Рош и Эваном Томпсоном в книге «Воплощенный разум» («The Embodied Mind», 1991), которая стала манифестом этой новой парадигмы. Сторонники и последователи Варелы сосредоточили свои усилия сегодня главным образом вокруг журнала «Phenomenology and the Cognitive Sciences», многие выпуски которого целиком посвящены рассмотрению новой парадигмы энактивизма.

8.1. Основные черты

Интенсивное развитие энактивизма в настоящее время и увеличение числа его сторонников определяется тем, что его концептуальные основания отвечают трендам в развитии философии сознания и эпистемологии сегодня. Если суммировать кратко эти основания или отличительные черты энактивизма, то они таковы:

♦ холизм: не только целое больше суммы частей, но и часть репрезентирует целое, свертывает его в себе; кроме того, имеет место со-возникновение, ко-эмерджентность частей и целого;

♦ динамизм: рассматриваются не вещи, а процессы, не структуры, а процессы, структуры-процессы (ум предстает как процесс; тело как динамический процесс самоподдержания, гомеостатического самовосстановления, если это здоровое тело; окружающая среда как процесс, который строится живым организмом; жизненный мир личности (Lebenswelt) как процесс, запускаемый ее устремлениями и создающий ее саму). Динамический подход в когнитивных науках и в философии сознания становится всё более востребованным;

♦ процессуализм в духе А. Уайтхеда, отсюда непосредственно вытекающий;

♦ эмерджентизм (спонтанность, непредсказуемость, внезапность возникновения нового, свойств целого из частей, характеристик более высокого уровня иерархической организации из нижележащего или нижележащих уровней);

♦ самореферентность, самоотнесенность, автопоэтичность сложных организаций (частей и подсистем внутри целого, системы и среды); сложная система выныривает из самой себя, поддерживая свое функционирование и развитие и самообновляясь;

♦ активность, действенность и деятельностность человека, активность телесного разума и познающего тела. Всё, что для нас имеет смысл, произведено в действии и через действие. Мир – это совокупность не застывших и сделанных вещей, а вещей-действий, как сказал Якоб фон Икскюль, Aktion-dinge;

♦ натурализм: познание укоренено в жизни, а жизнь есть познание. Жизнь становится категорией эпистемологической, поскольку жить и действовать для всякого живого существа означает познавать. Набирает силу эмпирически фундированная, прежде всего биологически фундированная, натурализованная теория познания, биоэпистемология, выходящая на биоэтику биополитику (или социобиологию), биоэстетику (поиск оснований восприятия и творения красоты в царстве живой природы, по меньшей мере ее прагматического, эволюционно выработанного использования в мире растений и животных).

8.2. Концептуальный фундамент энактивизма

Основные идеи концепции энактивного познания (или энактивизма), если сформулировать их предельно кратко, таковы. Познание понимается как непосредственно укорененное в жизни. Жизнь, которая тождественна познанию, – это не отражение мира, а извлечение смысла. В качестве ключевого выступает понятие опыта. Мир опыта создается в нашем взаимодействии с миром, в диалоге с ним, в структурном сопряжении с системами окружения: то, что может быть вовлечено в опыт, стать таковым, зависит от нас, от нашей телесной, психической и ментальной организации. Восприятие понимается как непосредственно соединенное с действием, оно телесно и активно.

Как уже отмечалось выше, наш мозг и сознание не просто обрабатывают информацию, поступающую из внешнего мира, они не просто строят внутренние символические репрезентации, которые представляют внешнюю реальность. Они, скорее, устанавливают схемы изменения как проявления и собственной модели организации. Сознание организует внешнюю среду как продолжение самого себя. Знание есть определенный соответствующей системой когнитивный процесс, а не составление карты объективного мира в субъективных когнитивных структурах. Это подчеркивает С. Торранс, ссылаясь на Варелу: «Познание не есть репрезентация предданного мира предданным умом, а, скорее, представляет собой энактивацию мира и ума на основе истории разнообразия действий, которые совершает в мире живое существо»[191].

Первая сторона целостности, или холизма, на котором строится энактивизм, – это целостность сознания и тела. Проблема сознания-тела (mind-body problem) становится проблемой непосредственного опыта. Ум рассматривается как энактивный, а значит: а) телесный; б) эмерджентный; в) динамический; 4) реляционный, соотнесенный, связанный как с телом, так и с окружением.

8.2.1. Познающий живой организм и мир

Вторая сторона целостности – неотделимость познающего от познаваемого, когнитивного агента от среды, энактивированного ума от мира. Отсюда следует и необходимость преодоления дихотомии субъект – объект. «Познающий и познаваемое, ум и мир находятся в отношении друг с другом через взаимную конкретизацию и взаимозависимую координацию»[192], – подчеркивают Варела, Томпсон, Рош.

Живые системы – это автопоэтические целостности, они автономны. Такого рода системы взаимодействуют с элементами среды, которые возникают вместе с ними, и пребывают в процессе становления и трансформируются в отщеплении фрагментов среды и превращении их в свою среду. Среда, в которой существует живая система, возникает вместе с системой, и все, что применимо к системе, применимо и к более широкому ее окружению (сродство системы и ее среды, их структурное сопряжение).

Основное свойство целостной системы – сохранение ее идентичности. Последнее есть результат ее спонтанной организации как структурно детерминированной сущности, а не результат внешнего диктата или поставленной для нее извне цели. Поддержание идентичности системы является результатом ее рекурсивного взаимодействия со средой. «Поведение – это не то, что делает живой организм, а то, что возникает в столкновении организма и среды»[193].

Не только опыт определяется внешним миром, но познаваемый мир – нашим опытом. Необходимо включить наблюдателя в наблюдаемый мир и рассматривать мир с позиции внутреннего наблюдателя (это также взгляд эндофизики), возможности познания мира которым определяются, в том числе, его телесной организацией и его мезокосмической определенностью. По словам Матураны, «все биологические процессы протекают как циклическая рекурсивная динамика, через которую живые системы возникают как исторические сингулярности».

Мир с позиции его внутреннего наблюдателя – вот перспектива энактивизма. Трудно поэтому провести грань между внешним и внутренним. Внутреннее и внешнее оказываются синкретично связанными друг с другом. Это полностью в духе феноменологии М. Мерло-Понти, который писал: «Внутри и вне неразделимы. Мир полностью внутри меня, а я полностью вне самого себя». Или, как говорил Варела, «мир, который меня окружает, и то, что я делаю, чтобы обнаружить себя в этом мире, неразделимы. Познание есть активное участие, глубинная ко-детерминация того, что кажется внешним, и того, что кажется внутренним»[194]. Субъект вбирает в себя мир, поскольку без остатка обращен к миру, разлит в нем. Это обсуждаемая проблема интернализма и экстернализма (extended mind) в философии сознания.

8.2.2. Жизнь как извлечение смыслов

Всякая жизнь когнитивна, и все живые системы являются системами когнитивными, они познают. Но это познание есть не просто извлечение информации из окружающей среды и приспособление к ней. По Матуране и Вареле, живая система, познавая мир, устанавливает схемы изменения как проявление ее собственной модели организации. Ее психика и моторные движения ее тела организуют внешнюю среду как продолжение самой себя.

Жизнь, которая есть познание, представляет собой извлечение смысла (living is sense-making), отбор значимого и ценного и вовлечение всего этого в жизненный мир (Umwelt) организма. Томпсон вспоминает излюбленный пример Варелы с бактериями, которые движутся вверх по склону в среде, в которой в определенном направлении возрастает концентрация сахара. Они валятся со склона, пока не нащупают направление, в котором концентрация сахара увеличивается, достигая зоны с наибольшей его концентрацией. «Это поведение происходит потому, что бактерии способны химически ощущать концентрацию сахара в их локальном окружении через молекулярные рецепторы своих мембран, и они способны двигаться вперед, координированно вращая своими жгутиками как пропеллерами. Эти бактерии, конечно, являются автопоэтическими. Они также воплощают динамическую сенсомоторную петлю: тот способ, каким они двигаются (спадая со склона или плывя вверх), зависит от того, что они чувствуют, а то, что они чувствуют, зависит от того, как они движутся»[195].

8.2.3. Восприятие как телесное действие

В рамках энактивного подхода восприятие осмысливается в терминах действия, а не как репрезентация внешнего мира. В своей книге «Древо познания» Матурана и Варела формулируют это в виде афоризма: «Всякое действие есть познание, всякое познание есть действие»[196].

Восприятие понимается в его синкретичной связи с действием, психомотороной активностью (активностью психики и тела) и активностью ума, концептуализацией. Познавательная активность связана с «тонкой настройкой» (fne tuning) познающей системы, с непрекращающейся модификацией адаптивных когнитивных стратегий в коэволюционных ландшафтах. Концептуализация есть динамический процесс конструирования и реконструирования понятий. Перцептивная активность сознания зависит от характера действия и движения мысли. Восприятие есть некий вид мыслительной активности. Даже ментальная активность понимается сторонниками энактивизма как действие или как движение. Например, нейрофизиолог Р. Ллинас описывает осознанные мысли как ментальные движения[197].

8.3. Понятие энактивного ума у Франсиско Варелы

Двумя главными источниками, на основе которых сформировалась концепция энактивного ума Франциско Варелы, можно считать теорию автопоэзиса, созданную им совместно с его учителем Умберто Матураной в начале 1970-х годов, и конструктивизм, тесно связанный с теоретической биологией и кибернетикой второго порядка другого его прославленного учителя Хайнца фон Фёрстера.

Основные положения теории автопоэзиса, которые впоследствии легли в основу энактивизма, таковы:

1) биологическая обусловленность когнитивных способностей человека и других живых существ, а при более широком взгляде – с точки зрения универсального эволюционизма, или Big History – эволюционная обусловленность когнитивных способностей человека;

2) неразделимость и, по сути дела, тождественность жизни и познания: все живые системы способны к познанию;

3) автономность живых систем. В кибернетике идея автономии следовала из идеи цикличности, которая лежит в основе понимания функционирования сложных систем. У Матураны и Варелы из идеи автономии живых систем следует представление об их операциональной (организационной) замкнутости. Замкнутость и способность поддержания идентичности – это показатель не слабости живой системы, а напротив, достижения ею определенного, достаточно высокого уровня организационной сложности;

4) живые системы развиваются исторически, через цепь событий, поэтому элемент повествования, нарративности встроен в понимание их функционирования и развития. Поэтому методы их изучения сближаются с методами гуманитарного и социального познания;

5) важнейшим свойством является коэволюция живой системы как автопоэтической с окружающей ее средой. Представление о коэволюции является ключевым для понимания способов интеграции сложных структур в коэволюционирующие целостности на более высоком уровне организации жизни и познания.

Таким образом, основное свойство, с которого начинается понимание сущности жизни, – это автономия живых систем. Автопоэзис означает буквально (от греч.: αυτος – сам + ποιησις – производство, созидание, творчество) самопроизводство, самодостраивание, самоподдержание живых существ. Другое важное понятие – «структурный детерминизм». Мы, живые существа, являемся структурно детерминированными системами, т. е. ничто внешнее по существу не может детерминировать нас настолько, насколько то, что происходит в нас самих. Внутренняя структурная динамика нашей собственной жизни и познания является для нас главенствующей. «Автопоэтическая система живет как закрытая структурно детерминированная система в замкнутой динамике структурных изменений»[198]. И отсюда вытекает когнитивное следствие. Внешний мир, который наблюдатель видит вокруг отдельной живой системы, не существует в таком виде для нее. Наблюдатель и живой организм живут в разных когнитивных мирах, в первую очередь в разных мирах восприятия. И в этом люди как живые существа ничем не отличаются от других живых существ. У нас также есть свой мир, и не только мир восприятия, но и мир ментальных конструктов.

Наиболее важным для дальнейшего развития энактивизма оказалось понятие структурного сопряжения, встроенное в сетку понятий автопоэзиса, которое в дальнейшем использовал и развивал и немецкий философ Н. Луман. Его исходный смысл таков: «Операциональная когерентность между живой системой и средой, в которой она живет, возникает момент за моментом в потоке ее жизни как результат того факта, что живая система и обстоятельства ее жизни меняются совместно и конгруэнтно в спонтанном взаимосвязанном динамическом потоке структурных изменений вокруг сохранения жизни. Я назвал этот поток конгруэнтных структурных изменений, который протекает спонтанно, когда две или более системы находятся в рекурсивных взаимодействиях друг с другом, структурным сопряжением (structural coupling)»[199]. Главное следствие структурного сопряжения состоит в том, что система либо находит подобающее ей место в этом непрерывном потоке операциональной конгруэнтности со средой, которая изменяется соразмерно с ней, либо не находит и тогда умирает. Поэтому, по мнению Матураны, мы не можем заявлять, что мы знаем что-то независимо от того, что мы делаем и как мы вписаны в окружающую среду.

В общем-то, энактивизм – иное концептуальное выражение структурного сопряжения, коэволюции живых организмов и видов друг к другу, активного интеракционизма системы и среды.

Природный мир сам по себе и среда именно данного живого организма далеко не тождественны. М. Мерло-Понти в 1945 г. писал о том, что организм активно выбирает из всего разнообразия окружающего мира те стимулы, на которые ему предстоит откликаться, и в этом смысле создает под себя свою среду. «Именно сам организм – в соответствии с природой своих рецепторов, порогами возбуждения нервных центров и движениями органов – выбирает из физического мира те стимулы, к которым он будет чувствителен»[200]. Живой организм и окружающая его среда находятся в отношении взаимной детерминации. Сторонники энактивизма сегодня полностью разделяют такое суждение, почитая Мерло-Понти как одного из своих идейных предшественников.

Второй существенный источник для создания концепции энактивного ума – это кибернетика второго порядка, или кибернетика наблюдающих систем Х. фон Фёрстера, которого Варела почитал в качестве своего учителя, проведя некоторое время в его Биологической компьютерной лаборатории (Урбана, Иллинойс). Фон Фёрстер выделял два фундаментальных узла кибернетического мышления – идеи автономии и ответственности. Автономия связана с цикличностью, самореферентностью, рекурсивностью. Ответственность – поведенческое следствие автономии. Автопоэзис Варелы немыслим без этой концептуальной основы, которая была развита в 1990-х годах как энактивизм.

Согласно фон Фёрстеру в самоорганизации всегда есть момент цикличности: это, по сути, организация организации. Сознание является блестящим тому примером. Сознание сознания есть самосознание, а понимание понимания есть самопонимание. Знание, примененное для того, чтобы получить новое знание, есть метод. Окружающий мир в том виде, в котором мы его воспринимаем, является нашим изобретением, нашим конструктом. Поэтому цель познания – это сам процесс познания, подобно тому, как танец возникает в процессе танца и заключает в себе свою собственную цель. В связи с этим стоит подчеркнуть важность уже упомянутого выше этического императива фон Фёрстера, выраженного им в трех принципах. 1. «Действуй так, чтобы умножать количество возможностей для выбора дальнейших действий!». 2. «Если хочешь увидеть, действуй!». 3. «Если хочешь быть собой, изменяйся!». «Изобретай желаемое будущее!». Эти формулировки навеяны докладом Г. Барнса на конференции в Вене в ноябре 2011 г., проведенной в честь столетия со дня рождения фон Фёрстера[201].

Идея энактивации как активного действия с открытым результатом является развитием этих теоретических позиций фон Фёрстера. Мир может быть охарактеризован не посредством атрибутов, но только посредством потенций, которые актуализируются в когнитивном действии. Когнитивная активность нуждается в действии. Познание есть эпистемическое действие. Мир живого организма возникает вместе с его действием. Разъясняя, что такое энактивация, Варела любил повторять вслед за испанским поэтом Антонио Мачадо, что это есть прокладывание пути в процессе продвижения по нему («laying down a path in walking»).

8.4. «Ум подобен жизни, а жизнь подобна уму» у Эвана Томпсона

8.4.1. Как понимать энактивность?

Эван Томпсон опубликовал недавно книгу «Ум в жизни» (2007). В когнитивной науке, которая возникла в 1950-х годах в противовес бихевиористской ориентации, существуют три разных подхода к объяснению сознания: когнитивизм, коннекционизм и телесно ориентированный динамизм (embodied dynamism). В рамках когнитивизма для понимания сознания используется метафора цифрового компьютера, в коннекционизме сознание понимается как нейронная сеть, а в рамках телесно ориентированного динамизма, который Томпсон считает наиболее адекватным подходом, сознание рассматривается как отелесненная динамическая система[202].

Он поясняет, что термины «энактивный подход» и «энактивность» были введены в когнитивную науку им совместно с Варелой и Рош, чтобы объединить под ними несколько взаимосвязанных идей.

Во-первых, «живые существа являются автономными агентами, которые активно генерируют и поддерживают свои идентичности и тем самым энактивируют, или порождают свои собственные когнитивные области».

Во-вторых, «нервная система является автономной системой: она активно генерирует и поддерживает свои собственные когерентные и значимые паттерны активности, в соответствии со своим функционированием как организационно закрытая или циклическая, возвратная сенсомоторная сеть взаимодействующих нейронов. Нервная система не обрабатывает информацию в вычислительном смысле, а создает смыслы».

В-третьих, «когнитивные структуры и процессы возникают из рекуррентных сенсомоторных паттернов восприятия и действия. Сенсомоторное сопряжение между организмом и окружающей средой модулирует, а не детерминирует, формирование эндогенных, динамических паттернов нейронной активности, которые в свою очередь информируют сенсомоторное соединение».

В-четвертых, «мир когнитивного существа не есть заданное заранее внешнее царство, репрезентируемое внутренне посредством мозга, это соотносительная область, энактивированная или порожденная автономной деятельностью существа и способом его сопряжения с окружающей средой»[203].

8.4.2. Сродство ума и жизни

Томпсон развивает формулу Конрада Лоренца, что жизнь есть познание. Неправомерно отрывать ум (и сознание) от природы, рассматривая его как сверхприродное чудо, высокомерно смотрящее на мир и повелевающее ходом природных событий. Ключевая идея Томпсона – идея о «сильной непрерывности жизни и ума (mind)»[204], их неразделенности и взаимном подобии. Ум подобен жизни, он несет в себе ее свойства, а жизнь подобна уму – и не в том смысле, что она разумна, а том, что она, как и ум, способна к самодостраиванию и самоподдержанию. Когнитивизм и коннекционизм фактически отрывали когнитивные процессы от реального мира, они изучали их, строя абстрактные и обестелесненные модели. Телесно ориентированный динамический подход возвращает сознание и его когнитивную деятельность в лоно природной жизни, рассматривает его с точки зрения непосредственного опыта, поэтому оказывается востребованным феноменологический подход, а категории жизни и опыта встраиваются в эпистемологию.

Формула «жизнь есть познание» требует пояснения, в каком смысле понятия «знание» и «познание» применимы к животным. Осваивая окружающую среду, животные тоже знают, но их знание является имплицитным, непроизносимым, непропозициональным. Человек «знает что», а животное «знает как», его знание есть знание-действие, определенная схема, приобретенная на опыте и необходимая ему для выживания.

8.4.3. Динамическая коэмерджентность

Автономная самоорганизующаяся система, каковой является сознание, рождает эмерджентные свойства. Тесную связь сознания (ума), тела и окружающей среды на множественных уровнях и в различных аспектах Томпсон характеризует, вводя понятие динамической коэмерджентности. «Динамическая коэмерждентность означает, что не только целое возникает из частей, но и части возникают из целого. Части и целое совместно возникают (co-emerge) и взаимно определяют, придают специфические качества друг другу»[205]. В соответствии с моим пониманием холизма и эмерджентных свойств самоорганизующихся систем не только целое больше суммы частей и не может быть сведено к их свойствам, но и часть, став частью целого, холистична, приобретает эмерджентные качества, несет в себе природу целого и свою собственную внутреннюю сложность, функциональную, конститутивную, интеракционную.

Сложность сознания как отелесненной динамической самоорганизующейся системы является процессуальной. Сознание есть процесс поддержания собственной идентичности, ее постоянного поиска, а значит и возможной частичной потери, и самообновления. Сознание как автопоэтическая система не только поддерживает себя, но и продуцирует сама себя, причем всякий раз немного иначе. Сложность сознания – это не случайность и не жесткая упорядоченность, предсказуемость, а динамическая нестабильность, или метастабильность.

8.4.4. Познание как смыслопорождающая активность

Всякое живое существо является когнитивным агентом, который оформляет физико-химическое окружение в свою среду – Umwelt. Томпсон развивает понятие «Umwelt», введенное Я. фон Икскюлем[206], как важное для современной когнитивной науки. Организм отфильтровывает ту информацию из окружающей среды, которая представляет для него жизненную ценность и значимость, и в результате создает под себя свою среду, свой собственный мир смыслов. Биологические корни смысла изучаются ныне в биосемиотике, специалисты в которой почитают Икскюля в качестве отца-основателя. Таким образом, жизнь есть извлечение смыслов, и Томпсон разъясняет этот тезис следующим образом[207].

Во-первых, жизнь есть автопоэзис. Существуют три критерия автопоэзиса. Должна существовать 1) граница, которая содержит 2) сеть молекулярных реакций, которая 3) продуцирует и регенерирует себя и свою границу. Это необходимые и достаточные условия для организации минимальной жизни.

Во-вторых, автопоэзис влечет за собой эмерджентность Я. Физическая автопоэтическая система благодаря своей операциональной замкнутости вызывает появление индивида, или Я в форме живого тела, организма.

В-третьих, эмерджентное возникновение Я влечет за собой эмерджентное возникновение мира. Эмерджентность Я есть также по необходимости эмерджентное появление соотносительной области взаимодействий, свойственных этому Я, т. е. Umwelt.

В-четвертых, эмерджентное возникновение Я и мира представляет собой порождение смысла. Мир живого организма – это тот смысл, который он извлекает из окружающей его среды.

В-пятых, извлечение смысла есть познание (восприятие/действие). Извлечение смысла эквивалентно познанию, в минимальной степени обеспечивающему жизнь, проявляющуюся в сенсомоторном поведении. Такое поведение ориентировано на отбор значимого, имеющего смысл. Смыслы не предсуществуют в мире, они энактивируются и конструируются живым существом в соответствии с его телесностью и его структурной организацией.

Согласно энактивному подходу, человеческий ум представляется как телесно воплощенный и встроенный в целостный организм, а также включенный прямыми и обратными связями в мир. Ум поэтому не редуцируем ни к структурам в голове человека, ни к сети нейронов мозга, ни к клеткам и синапсам его нервной системы. Воплощенный и встроенный таким образом ум есть, по словам Томпсона, «динамическая сингулярность» – «узел или клубок рекуррентных и возвратных процессов, центрированных на организм». Человек как носитель этого ума – это «живой телесно воплощенный субъект опыта и интерсубъективное ментальное существо»[208].

8.4.5. Две ипостаси тела

В рамках концепции энактивизма особое место занимает проблема тело-тело. Тело может пониматься в двух аспектах: как живое тело, физическая телесность, и как субъективно проживаемое тело, предмет опыта. В первом случае это тело как организм в мире, а во втором – тело, как оно субъективно переживается, воспринимается в нашем опыте. В некоторых языках существуют даже разные слова, разделяющие эти два смысла. Физическая сущность телесности передается в немецком языке как Körper (во французском – как corps), а субъективное переживание телесности в немецком как Leib (во французском как chair).

В опыте стираются границы между физическим телом и сознающим умом, между физическим и ментальным: переживаемое тело есть элемент опыта сознания, продукт сознания, а сознание направлено на схватывание телесности и жизни и в самой своей интенциональности имеет телесную природу. Варела намеревался натурализировать, т. е. развить натуралистический подход к интенциональности сознания как центральному представлению в феноменологии Э. Гуссерля. «Для биологии живое существо – это живой организм (living organism); для феноменологии это живая субъективность (living subjectivity). То, где они встречаются, феноменологи называют переживаемым, воспринимаемым нами телом (lived body). То, что нам необходимо, и к чему стремится феноменология, – это рассмотрение переживаемого нами тела, которое интегрирует биологию и феноменологию и, стало быть, выходит за пределы существующего между ними разрыва»[209].

8.4.6. Тело-душа

Стирание границ в опыте между физическим и психическим передается в языке как воспринимающее и воспринимаемое, познающее тело и отелесненное, телесно воплощенное сознание. В терминологии Гуссерля восприятия связаны с телесными движениями, т. е. «кинестически мотивированы»[210]. В немецком языке можно играть словами, передавая тонкие нюансы смысла: leiblischer Körper или körperlischer Leib. Особое решение проблемы тела-тела приводит к нетрадиционному решению классической философской проблемы сознания и тела (the mind-body problem). Наиболее адекватным оказывается целостный подход к телу-сознанию: сознание отелеснено, воплощено, а тело является воспринимающим, познающим, для человека оно одухотворено, оживлено духом. Подвижность сознания означает подвижность тела, и наоборот. Непрерывные циклические, взаимно обусловливающие связи между телом и сознанием дают основание утверждать, что тело и сознание – две стороны одной и той же медали.

8.5. Экстерналистское понимание сознания у Алва Ноэ

Те сторонники энактивизма, которые развивают свою концепцию, не опираясь на теорию автопоэзиса Матураны и Варелы, причисляются сегодня к лагерю радикальных энактивистов. В их числе американский философ Алва Ноэ. Его работы часто цитируются сторонниками энактивизма.

Взгляд Ноэ на сознание – это процессуализм и экстернализм. Если мы хотим понять, что такое сознание, то мы должны изучать отнюдь не только и даже не столько нейрофизиологические процессы, происходящие в мозгу, сколько то, что человек делает и как он строит свое окружение. «Вы больше не можете объяснять ум в терминах клеток, так же как вы не можете объяснять танец в терминах мускулов»[211]. «Сознание больше похоже на танец, чем на пищеварение… Мы не заперты в тюрьме наших идей и ощущений. Феномен сознания, как и сама жизнь, это динамический процесс, вовлекающий в себя мир. Мы дома, когда мы находимся в нашем окружении, мы – вне наших голов»[212]. Сознание – это не то, что мозг достигает сам по себе. Сознанию требуется совместное функционирование мозга, тела и мира.

Если мы хотим понять ум животного, то мы должны посмотреть не только внутрь его, не только на его физиологические и неврологические процессы, на его конституцию и морфодинамику, но также и на его способ жизни, на то, как он «окутан» своей окружающей средой, как налаживает ее под свои нужды и как управляет ей. Ум животного – это его жизнь, и как живое и действующее существо оно является, по мысли Ноэ, примитивным субъектом. Обсуждая пример Варелы об интенциональности в жизненном поведении бактерии, Ноэ приходит к выводу, что бактерия – это примитивный агент, а значит, и примитивный субъект[213].

Как Ноэ обосновывает свою нетрадиционную точку зрения на сознание? Почему сознание не внутри нас, как принято считать, а вне нас? Он демонстрирует это на ряде примеров.

Во-первых, это отношения матери и младенца. Матери периодически потрясывают младенца, чтобы он не засыпал и не прекращал сосать молоко, а младенцы ждут потрясывания, чтобы возобновить сосание. Эта первичная форма «делания поочередно», взаимной активности и есть энактивация. Один из основных физиологических процессов – срыгивание – стимулируется для ребенка матерью. Внимание матери к нуждам ребенка учит его управлять его собственными нуждами. То есть младенец отделен от матери лишь частично, мы наблюдаем здесь энактивную связку, по сути некий симбиоз существ.

Во-вторых, радикальные изменения в нашем окружении ведут к огромным, иногда даже к потрясающим, личностным изменениям. Это происходит, например, тогда, когда человек эмигрирует в другую страну в эпоху быстрых технологических изменений и вынужден быстро ассимилироваться в принципиально иной социальной среде.

В-третьих, потеря части окружающей среды, в которую вплетена ежедневная активность человека, означает потерю им самого себя[214]. Что станет с ученым, если у него вышел из строя ноутбук и он потерял часть своих файлов, записей, заметок? Что станет с любительницей шить или вышивать, если она вдруг лишится своих выкроек, ниток, материалов и прочей швейной утвари? Мы – отчасти или даже во многом – в предметах своей деятельности и в самих процессах. Но порой из ситуации утраты привычного окружения можно извлечь позитивный опыт. Ноэ приводит высказывание одного своего друга: «Хорошо менять работу каждые семь лет Это сохраняет тебя молодым»[215]. И действительно, жизненные изменения заставляют тебя самого обновляться, обнаруживать в себе какие-то новые способности в соответствии с новыми внешними требованиями, отказываться от своих привычек или приобретать новые, осваивать новые способы вовлечения в мир вокруг тебя.

Эта аргументация приводит Ноэ к активно развиваемой (но в то же время и критикуемой, дискуссионной) в современной когнитивной науке теоретической позиции, которую называют extented mind или wind mind, расширенный ум. Мы разбросаны по миру, мы динамически распределены, мы в вещах и событиях, в которые мы вовлечены и которые, в свою очередь, вовлекают нас. Мы сами являемся продуктом окружающей среды, которая строится не без нашего участия. Мы частично конституированы потоками активности, которые имеют место в окружающем нас мире. «Осознание мира вокруг нас – это то, что мы делаем: мы энактивируем его – с помощью самого мира – в нашей динамической жизненной активности. Сознание – это то, что случается с нами»[216].

Совместно с Кевином О’Реганом Алва Ноэ создал упомянутую выше концепцию восприятия как телесного действия[217]. Видение – это телесная активность; оно сопровождается движением глаз, головы и тела. Восприятие и перцептивное сознание зависят от способностей действовать и способностей мыслить. Восприятие есть некий тип одновременно моторной активности тела и мыслительной активности ума. Его модель восприятия – это касание, а не видение или слушание. По его словам, восприятие – это не процесс, происходящий в мозге, а некий вид умелой активности тела, встраивающегося и вдействующегося в осваиваемую им среду.

8.6. Энактивизм как конструктивизм

Энактивизм можно, пожалуй, рассматривать как некую новую форму конструктивизма в эпистемологии и когнитивной науке.

Де Джеглер и ди Паоло выделяют пять ключевых идей, которые конституируют парадигму энактивизма. Это «поддерживающие друг друга понятия автономии, порождения смысла, телесности, эмерджентности и опыта»[218]. Эти понятия, действительно, настолько тесно переплетены друг с другом, и конструктивизм настолько глубоко укоренен в энактивизме, что трудно вычленить различные аспекты.

Тем не менее отмечу, по крайней мере, три аспекта, демонстрирующих, что энактивизм идет в русле эпистемологического конструктивизма.

1. В рамках энактивистского подхода не признается отражение когнитивным существом мира, когнитивное существо не строит репрезентации, оно не обрабатывает информацию. Когнитивное существо автономно, и оно строит и перестраивает собственные схемы деятельности, конструирует свой собственный мир, конструируя тем самым себя. В ставшей классической книге «Воплощенный разум» говорится: «Познание не есть репрезентация предданного мира предданным умом, а, скорее, энактивирование (enactment) мира и ума на основе истории разнообразия действий, которые живое существо совершает в мире»[219].

2. Когнитивное существо автономно, оно избирательно относится к миру, порождая и извлекая смыслы. Оно выбирает только то, что для него значимо в этом мире, создавая свой собственный мир – экологическую нишу в случае животного, когнитивную нишу, если речь идет о человеке. Будучи автономным, когнитивный агент активен. Знания не пассивно приобретаются организмами как когнитивными агентами, но активно строятся ими. Познание направлено на организацию мира опыта, а не на открытие онтологии мира, объективной реальности. А это буквально то, что говорит Глазерсфельд, развивая свою концепцию радикального конструктивизма.

3. Когнитивная деятельность – это не только творение смыслов, но и творение мира. Сторонники энактивизма говорят о совместном и взаимозависимом эмерджентном рождении и мира, и субъекта познания, об их коэмерджентности. Мир возникает в жизненном, т. е. когнитивном, действии. Нет мира как такового, точнее, мира как окружающей среды вообще. Мир энактивируется когнитивным существом, и это его мир. И мир энактивирует это когнитивное существо, подстраивает его под себя. Если же речь идет о разных живых организмах, сосуществующих в одной окружающей среде, то они разделяют ее под себя, каждый из них наполняет ее своими витальными смыслами.

Итак, парадигма энактивизма фокусирует свое внимание не на внешней реальности, которая лежит за пределами нашего когнитивного горизонта, а на самих когнитивных системах как самореферентных, операционально замкнутых, автопоэтичных, организующих внешнюю среду как продолжение самих себя. Мир опыта живых существ, их жизни и познания оказывается в центре внимания.

Ум понимается как энактивный: умственная активность напрямую связана с сенсомоторным действием и вдействованием в среду Когнитивная деятельность является деятельностью конструирующей. Иными словами, познание есть конструирование, созидание, даже порождение мира. Ум трактуется как некий самонастраивающийся прибор (bootstrapping mind): ум, который определяет сам себя, сохраняет себя и выходит за свои собственные пределы, достраивая самого себя. Достраивая самого себя, он манифестирует свою общность с жизнью, которая автопоэтична. Строится принципиально целостный, холистический, динамический и процессуальный, конструктивистский взгляд на познание и действие, тело и сознание, подвижку в психике и моторное действие, коммуникационную связку Я и Ты, познающий организм и познаваемую им среду, на субъект и объект познания.

8.7. Критика радикального конструктивизма. Умеренный конструктивизм или конструктивистский реализм. Не произвольное конструирование, а ударение по клавишам возможного

Критика радикального конструктивизма идет, с одной стороны, с позиции эволюционной эпистемологии, а с другой – с позиции нелинейной динамики и синергетики.

Рассмотрим сначала возражения приверженцев эволюционной эпистемологии. К. Лоренц и его ученики и последователи Р. Ридль, Э. Эзер, Г. Фолльмер и Ф. Вукетич показали, что познание и знание не есть результат произвольного конструирования мира. Это форма приспособления живого организма к окружающему миру, выработанная долгим эволюционным путем. Окружающий мир человека – так называемый мезокосм, мир средних размерностей, к которому он эволюционно приспособлен (Г. Фолльмер). Онтогенетически априорные категории являются филогенетически апостериорными, т. е. выработанными у живого организма, в том числе и человеке, в ходе его эволюции.

В самих когнитивных механизмах живых существ заложен вектор на максимально возможную очищенность результатов восприятия от привнесенных, в том числе и конкретно-телесных факторов, а сознания – от произвольных, субъективных его конструктов. Этот важный феномен подробно разобрал Конрад Лоренц, назвав его объективацией. Возможность объективации – это выход из бесконечного круга рекурсии и взаимной детерминации «субъект – объект». «Я описываю активность, обеспечивающую абстрагирование константных свойств реальности, посредством глагола “объективировать”, а ее продукты и результаты – существительного “объективация”»[220]. Наглядный пример, который он приводит, касается тех же цветков с нектаром. Ведь для того, чтобы высмотреть свою маленькую «посадочную площадку» при каком-нибудь чрезвычайно красочном закате или в хаосе цветных бликов под буйной сенью окружающих растений, пчеле нужно выделить исходный, нужный ей цвет, что она и делает с помощью сложного зрительного механизма.

Позицию Лоренца можно суммировать следующим образом:

a) объективация действует уже на уровне физиологических механизмов восприятия. Она имеет эволюционное происхождение и приспособительное значение, как, например, очищение от привнесенного света у пчелы, ищущей цветок с нектаром;

b) объективация сыграла роль в эволюционном формировании понятийного мышления у человека. На это указывает Лоренц в «Обратной стороне зеркала». Механизмы объективации обеспечивают константность восприятия формы и размеров предмета, хотя угол зрения на него и расстояние до него меняются; восприятие формы и местонахождения вещи как постоянных ведет к возможности абстрагирования вещи от окружения, контекста, а последнее – к понятийному мышлению;

c) объективация (вектор на объективированность) может пониматься как особый аттрактор (притягивающее состояние) в ходе синтетического, комплексного формирования механизмов восприятия у отдельного индивида.

Это можно пояснить на примере развития слепоглухонемых детей. Имеются, в частности, поразительные свидетельства многолетних наблюдений за развитием слепоглухонемых детей под руководством психологов школы Э. В. Ильенкова и В. В. Давыдова в Загорском интернате под Москвой. Казалось бы, одновременное отсутствие от рождения важнейших способностей восприятия и выражения вовне: зрения, слуха и речи, – должно было бы приводить к формированию совершенно искаженной схемы восприятия и неадекватной картины мира. Грубо говоря, слепоглухонемые дети должны были бы развиться в некие червеподобные существа, воспринимающие мир лишь через осязание, т. е. трение о поверхность, вкусовые ощущения и обоняние.

Но опыт свидетельствует о прямо противоположном. У них, при соответствующей помощи воспитателя, закономерно формируется практически столь же полноценная и многогранная картина мира и способность понятийного мышления, как и у обычных людей. Это означает, что даже если формирование схем восприятия начинается у индивида с резкого отклонения и крайней скудости притока впечатлений, то вектор развития все равно переориентируется на максимально развернутую схему, созданную в ходе эволюции вида, подобно тому, как росток из любых положений тянется к свету.

Равнозначны ли схемы восприятия различных животных или среди них можно выделить низшие и высшие – синтезирующие, усваивающие на более высокой ступени другие? По всей видимости, такая эволюционная иерархия существует. Однако надо учитывать, что в схеме восприятия менее развитого животного вида остается все же нечто своеобразное, некий «экзотический» участок диапазона, который может быть утрачен на более развитой стадии.

Лоренц показал, что свойственное человеку объективированное восприятие пространства не дано ему a priori, как считал Кант, но и не является само собой разумеющимся для любых животных видов. Оно вырабатывалось долгим эволюционным путем. «Большинство рептилий, птиц и низших млекопитающих решает свои пространственные проблемы не так, как делаем это мы (те. не благодаря мгновенному учету чувственных данных), а посредством “заучивания наизусть”»[221], – писал Лоренц.)

Лоренц приводит пример землеройки – похожего на мышь животного, поведение которого он специально изучал. Землеройка прорывает ходы в незнакомой подземной среде наугад во всех возможных направлениях и таким образом постепенно запоминает «устройство» своей среды. Но у землеройки нет ни стремления, ни способности найти кратчайший путь между двумя точками, и соответственно нет представления о пространстве как о «пустой емкости», которую можно воспринимать вне зависимости от прежних передвижений и проделанных в ней ходов. Такое восприятие появляется уже у крыс и становится вполне развитым у обезьян.

Опыт показал, что стоит обезьяну всего один раз провезти мимо связки бананов, как, будучи потом выпущенной из клетки, она сразу по кратчайшему пути и уже не видя связки, бросается к ней через заросли.

Однажды у Лоренца с любимым гусем, одним из тех, которых он во множестве держал у себя в сельском доме-лаборатории в Австрии, произошел такой случай. Гусь обычно получал корм на веранде третьего этажа, а потом ковылял на четвертый в свое постоянное обиталище. Таким образом, путь наверх у него прочно связался с непременным заходом на третий этаж. Потом Лоренц стал давать корм прямо на четвертом. Но гусь продолжал делать обязательный крюк на третий. Как-то Лоренц очень спешил и сверху торопил гуся: «Цыпцып-цып!» На площадке третьего гусь пришел в страшное замешательство: то ли, как всегда, сделать крюк, без которого, как он считал, нет и пути наверх, то ли, нарушив все законы логики, сразу броситься на четвертый. То ли сохранить незыблемыми прежние представления о пространстве, то ли покушать. Он выбрал второе. Так гусь сразу вырос над собой: он открыл иную возможность и смог перестроить «когнитивную карту» своей среды, совершив скачок по эволюционной когнитивной лестнице.

Пространство может и даже должно – в плане полноценного формирования психики – осваиваться двигательно, «на ощупь». Но конечным и единообразным результатом такого освоения у развитых животных и у человека станет представление о пространстве как о среде, собственная топология которой не зависит от конкретных путей ее былого освоения.

Но и это лишь эмпирический, а не в полной мере объективированный результат познания пространства. Дальше путь способна указать только математика, вводящая представления о возможности более чем трех измерений, положительной или отрицательной кривизны, неравномерной топологии пространства и др. Эти свойства могут быть физически реальны, но для наших обычных живых тел они совершенно неощутимы. Поэтому конечной остановкой, подобно лифту на самом верхнем жилом этаже, дальше которого идут только всякие запертые и недоступные технические закутки, можно условно признать ньютоновское представление о пространстве как о трехмерной, как бы прозрачной, пустой и равномерно распределенной среде.

В рамках концепции объективации можно предложить идею синтеза всех реально существующих у различных видов животных когнитивных схем освоения мира. Сам Лоренц говорил лишь о том, что ни одна из когнитивных схем не противоречит другой, что доказывает реальность существования и онтологическое единство мира, единство «смотримого» несмотря на огромное многообразие смотрящих. Но в этом направлении можно пойти и дальше. Как смесь всех возможных цветов видимого спектра дает белый цвет, так и подобный синтез дал бы искусственную, но предельно объективированную картину мира.

Речь идет об устремлении к некоему состоянию максимально очищенного, безличного восприятия, снимающего в себе все возможные восприятия живых существ, – хотя реально «глаза Будды», зрящего на мир таким очищенным взглядом, и не существует, как не существует общечеловеческого лица, синтезированного из тысяч фотографий реальных человеческих лиц (и оказывающегося на поверку эталоном красоты).

Можно поставить задачу создания виртуальной познаваемой картины мира и в более частном виде: смоделировать на компьютере многочисленные точки зрения живых существ с их специфическими картинами мира, и изучить поле пересечения или непересечения даваемых ими реальностей. В итоге можно будет, например, обнаружить, что одно существо просто не замечает другое, поскольку слишком велико или мало, слишком замедленно или быстро для физического контакта, глухо к издаваемым другим существу звукам или совсем слепо в пике его светового диапазона.

Конрад Лоренц говорил и об «обдуманной рациональной объективации», которая продолжает нерефлективную физиологическую объек тивацию. Она, по нашему мнению, может выражаться в трех основных формах.

Во-первых, как сознательное стремление элиминировать привходящие в процесс восприятия факторы. Это есть как бы помощь не до конца срабатывающим физиологическим механизмам.

Во-вторых, как стремление к научной объективности; наука представляется как бы функцией коллективной, общечеловеческой тяги к объективированности.

В-третьих, как порыв духовного самосовершенствования. Здесь мы выходим на религиозный аспект проблемы, который, по нашему мнению, заслуживает интегрирования в общий свод поднятой проблематики. Телесной облеченности (embodiement) в этом отношении противостоит тяга к «обестелесниванию» (disembodiement) как избавлению от замутняющих, отвлекающих и губительных влияний тела. Религиозный аскетизм, на наш взгляд, не есть какая-то блажь или экспериментирование с собственным телом, а отражение глубокой духовной и телесной потребности человека, вписывающейся в общий ряд феномена объективации и заслуживающей серьезного рассмотрения в этих рамках. Телесному подходу, взявшему установку (и справедливо) именно на введение тела в фокус анализа, надо учитывать данную потребность как весомый контрфактор.

С мировоззренческой позиции, задаваемой теорией сложных систем, конструктивистская, творческая деятельность человека имеет естественные ограничения в виде собственных путей эволюции сложных систем, спектров их структур-аттракторов, которые определяются внутренними свойствами самих сложных систем, самого окружающего мира. Не все, что угодно, можно осуществить, сконструировать, построить, а только то, что согласовано с внутренними тенденциями.

С точки зрения теории систем связь субъект – объект рассматривается как такая, в которой субъект познания со своими определенными установками и конструктами своего сознания конструирует окружающий природный и социальный мир отнюдь не наобум, а «ударяет по клавишам возможного» или испытывает, что допустимо в мире. Игра не по клавишам – это либо хаотизация мира, либо оставление его нечувствительным, «равнодушным» к воздействиям, так как они ниже его порога чувствительности или нерезонансны. Удары по клавишам – высечение новых форм, пробуждение мира к новой и его собственной жизни, спусковой механизм для начала процессов самоорганизации.

С позиции теории сложных систем, теории автопоэзиса и концепции энактивного познания может быть подвергнуто критике широко используемое и конструктивистами, и эволюционными эпистемологами представление об адаптации. Адаптация – это представление, занимающее центральное место в биологической теории эволюции и эволюционной эпистемологии, основанной преимущественно на использовании моделей биологической эволюции для понимания когнитивных способностей и функций человеческого существа. Считается, что в ходе эволюции организмы оптимально приспособились к окружающему миру, а одни биологические виды к другим, так что каждый вид занял определенную, подобающую ему экологическую нишу, а все экологические ниши подогнаны друг к другу в царстве живой природы. Таким образом, имеет место не предустановленная гармония природы, о которой писал Лейбниц, а постустановленная в ходе биологической эволюции гармония природы.

Еще Ч. Дарвин обосновал, что эволюция живых организмов никогда не проходила путем создания совершенных или оптимальных структур живого. Она шла путем проб и ошибок, создавая лишь относительно оптимальные структуры, относительно хорошо приспособленные к окружающей среде, что оставляло возможность для вариаций, для отклонений, для сохранения определенного разнообразия, которое стимулировало дальнейший прогресс в эволюции форм жизни.

Эта относительная оптимальность структур живого, безусловно, имела позитивную сторону, поскольку была связана с гибкостью, нежесткостью эволюции, возможностью перепрофилирования органов на выполнение новых задач. Например, рыбы выходили на сушу вынуждены были карабкаться по зарослям, и в результате их плавники превратились в ноги, а сами они – в рептилий. Этот феномен еще в 1862 г. был подмечен Дарвином, который назвал его «преадаптацией» или «экзадаптацией»: «Когда говорят, что та или иная часть тела приспособлена к выполнению какой-то определенной задачи, не следует полагать, что и первоначально она формировалась единственно для выполнения этой задачи. Похоже, обычно все происходит иначе, и часть тела, которая первоначально выполняла одну задачу, адаптируется путем медленных изменений к выполнению совершенно иных задач»[222]. Эволюция живого умножала разнообразие. Дарвин наблюдал и изучал мельчайшие различия между особями одного вида. Позже была найдена причина, порождающая это разнообразие, – мутации. Мутации создают гораздо большее разнообразие, чем можно было бы вообразить. Но большинство мутаций или никак не сказываются на жизнеспособности, или являются смертельными, или не наследуются. Лишь некоторые из них оказываются полезными для адаптации и подхватываются естественным отбором. То, что природа всегда на протяжении своей длительной эволюции стремилась увеличить разнообразие, есть выражение открытого общей теорией систем принципа – принципа необходимого разнообразия элементов для устойчивого развития любой системы. Разнообразие биосистем делает их устойчивыми к возможному внезапному изменению условий окружающей среды. «В экспериментах биологи пробовали изменять биоразнообразие простых экосистем, таких как экосистема луга. Получается, что чем меньше в экосистеме видов, тем более она подвержена действию засух и других катастроф»[223], – отмечает Циммер.

Франсиско Варела внес дополнительные смыслы в понимание хода эволюции живых организмов. Логика эволюции является не прескриптивной, а проскриптивной. Тогда как основной тезис прескриптивной логики – «все, что не разрешено, запрещено», тезис проскриптивной логики иной – «разрешено все, что не запрещено». «В проскриптивном контексте естественный отбор можно считать действующим, но в ином смысле: отбор устраняет то, что несовместимо с выживанием и воспроизведением. Организмы и популяция предоставляют разнообразие; естественный отбор гарантирует только, что то, что происходит, удовлетворяет двум основным требованиям выживания и воспроизведения. Эта проскриптивная ориентация обращает наше внимание на потрясающее разнообразие биологических структур на всех уровнях»[224].

«Плоть мира – это кладезь возможностей» (М. Мерло-Понти). Каждый живой организм черпает из огромного резервуара возможностей мира все то, что ему доступно, что отвечает его когнитивным способностям (способностям восприятия и мышления). Это соответствует духу новой концепции энактивизма: организм как когнитивный агент активно осваивает окружающую среду, он познает, действуя. К тому же, это вполне в духе теории сложности: обусловленные внутренними свойствами открытых нелинейных сред наборы структур-аттракторов эволюции – это гигантский резервуар возможностей мира, скрытый, неявный мир, из которого реализуется, актуализируется всякий раз лишь одна определенная, резонансно возбужденная структура.

Когнитивные функции живого организма – это инструменты, которые служат для того, чтобы не просто приспособиться к миру, но попробовать этот мир, вдействовавшись в него. Испытывая мир, он испытывает и самого себя. Живой организм как самоорганизующаяся система является дизайнером себя и своей среды (окружающего мира как Umwelt, по Икскюлю), но только в согласии и в сотрудничестве с актуализациями и потенциями самой окружающей среды.

Глава 9. Энактивность восприятия

Явление не оторвано от наблюдателя, а, напротив, погружено и вплетено в его индивидуальность.

Гёте

Релевантный мир неотделим от структуры наблюдателя.

Ф. Варела

Вкогнитивной науке налицо феноменологический поворот. Предпринимаются попытки развить «методологию от первого лица», т. е. осмыслить феномены сознания, свойства и паттерны, описывающие «мой личный опыт восприятия и действия» в этом мире – квалия как чувственные качества сознания (термин «квалия» сейчас широко употребляется в философии сознания). При этом эпистемологи часто ссылаются на работы феноменологов Э. Гуссерля и М. Мерло-Понти и на мыслителей, развивающих философию жизни, в частности на сочинения Анри Бергсона, прежде всего на его «Опыт о непосредственных данных сознания» и на «Материю и память».

Сознание рассматривается как открытая (вернее, операционально замкнутая), самоорганизующаяся, автопоэтическая система, т. е. система, конструирующая, порождающая саму себя. А если идет речь о динамике, об эволюции, то здесь усматриваются корреляции с целым веером идей из «Творческой эволюции» Бергсона. Это идеи стрелы времени, необратимости эволюции и расходящихся ветвей времени, жизненного порыва (élan vital) как потребности в творчестве, эволюции как творчества новых, еще невиданных форм (т. е. ее эмерджентности), множественности форм и наличия разных линий развития (т. е., по сути, понимание нелинейности эволюции), спонтанности природы как основы для творчества, креативности времени, времени как непрерывного создания новых форм, как потока, в котором «непрерывно действующее прошлое без конца набухает абсолютно новым настоящим»[225].

В этой главе рассматриваются проблемы восприятия, такие аспекты восприятия, как избирательность, активность, телесность, на которые указывал Бергсон и которые в новом свете предстают в когнитивной науке сегодня. Кроме того, обсуждается гипотеза Бергсона о кинематографической природе восприятия и то, какие импульсы для дальнейшего развития эта гипотеза получает в когнитивной науке сегодня.

9.1. Избирательность восприятия. «Ножницы» восприятия

Каждый живой организм «раскраивает мир» по-своему. Он выбирает, черпает из огромного резервуара возможностей мира то, что отвечает его способностям познания (способностям мышления и восприятия). В процессе формирования собственной идентичности живой организм как существо когнитивное вырезает из окружающей реальности контур своей среды.

Бергсон связал процесс выделения когнитивным агентом предметов из среды, в том числе и самого себя как одного из предметов, не только с особенностями чувственных рецепторов субъекта, но и с его потребностями и вызываемыми ими действиями. «Неорганизованные тела выкраиваются из ткани природы восприятием, ножницы которого как бы следуют пунктиру линий, определяющих возможный захват действия»[226]. В «Материи и памяти» он пишет: «Восприятие – это только отбор. Оно ничего не создает: его роль, напротив, состоит в том, чтобы устранить из совокупности образов все те образы, на которые я не смогу воздействовать»[227].

Бергсон исходит из понимания, что в материи потенциально дана вся множественность образов о ней, что призвано снять дилемму материализма и идеализма. «Воспринимать все влияния, ото всех точек всех тел, значило бы опуститься до состояния материального предмета. Воспринимать сознательно – значит выбирать, и сознание состоит, прежде всего, в этом практическом различении»[228]. Общепринято убеждение, что неживое не воспринимает ничего, живое воспринимает незначительный фрагмент реальности, а с развитием сознания широта восприятия все увеличивается. У Бергсона иное видение. Неживое есть неразборчивая тотальность восприятия, пассивная отданность воспринимаемому, как камушек на пляже отдан всем волнам и потокам. В неживой природе всё воспринимает всё, она абсолютно прозрачна «волнам» восприятия. Живое, воспринимающее, а затем и сознательное, есть ограниченность воспринятого, защищенность от шквала внешних воздействий. Неразличенность восприятия в неживой природе сменяется различенностью (le discernement) как свойством сознательного восприятия. Если же мы рассматриваем различенность, которая создает различие (difference that makes a difference), то эта рекурсивная операция выполняется мышлением. Мыслящий ум является самореферентной системой, он занимается рефлексией, различает различимое и неразличимое, понимает понимание. Такой взгляд, идущий от Бергсона, необычен, но в нем есть креативный элемент.

В современной когнитивной науке избирательность восприятия связана с представлением о телесной определенности живых существ и человека как когнитивных агентов, а также о мезокосмической определенности человека как познающего существа. Как мы уже говорили, мезокосм – это мир средних измерений (средних расстояний, средних времен, средних скоростей, средних масс и т. п.), к которому приспособлен человек как продукт космической и биологической эволюции[229]. Это когнитивная ниша человека как живого существа.

Мир человека – это визуальный мир (специалисты по когнитивной психологии говорят, что около 90–95 % обрабатываемой информации человек черпает посредством зрения). Способность к визуальному восприятию накладывает отпечаток и на мыслительные способности человека, особенно на его способность к креативному мышлению. Творец, особенно на первоначальных стадиях, мыслит в образах и представлениях, в метафорах, в мыслеобразах, у него, как правило, хорошо развито визуальное мышление, плодотворно подпитываемое иногда и синестезией.

Что касается развития личности, индивидуальной креативности, то с ее становлением и развитием степень избирательности восприятия увеличивается. Творческий ум вырабатывает свои достаточно жесткие личностные фильтры, которые «отгораживают» его от мира и тем самым дают ему возможность более плодотворно творить.

Можно сказать, что рост сложности структуры сознания человека является ростом степени его избирательности. Лишь дети и беспомощные старики, которые впадают в детство, имеют слабые фильтры сознания, впитывают как губки то, что их окружает. Они еще или уже не имеют своего Я и растворяются в ближайшем окружении, выпадая из большого социума. Человек как сложившаяся личность имеет жесткие фильтры сознания, он знает, что ему надо, а что не надо. Гении же предельно одиноки, они наслаждаются одиночеством, они черпают из него силы для творчества. Одиночество – естественное состояние существования всякого творческого человека. Нужно расчистить пространство вокруг себя для полета свободной творческой мысли внутри себя.

9.2. Активность восприятия. Восприятие связано с действием

Как уже было отмечено, когнитивная активность нуждается в действии, а познание есть эпистемическое действие. По словам Анри Бергсона, «наша мысль изначально связана с действием. Именно по форме действия был отлит наш интеллект»[230]. «Актуальность нашего восприятия состоит, стало быть, в его активности, в движениях, которые его продолжают, а не в относительно большей интенсивности»[231], – пишет Бергсон в работе «Материя и память». «Восприятие, как мы его понимаем, показывает наше возможное действие на вещи и тем самым также и возможное действие вещей на нас. Чем шире способность тела к действию (она символизируется усложнением нервной системы), тем обширнее поле, охватываемое восприятием»[232]. Бергсон говорит здесь не только об активности воспринимающего существа, но об интерактивности, встраивании его в поле действий и воздействий окружающей среды, познаваемой им.

Существуют петли обратной связи между воспринимающим организмом и воспринимаемым и активно осваиваемым миром. Применяя нелинейно-динамический подход к пониманию когнитивной деятельности живого организма, можно говорить здесь о структурном сопряжении воспринимающего субъекта и воспринимаемого им объекта или о его активном встраивании в окружающую среду, об активном прохождении им среды (парадигма active walk, разрабатываемая ныне Луи Лэмом)[233], связанном с возникновением коэволюционных ландшафтов, определяющих восприятие и действия субъекта и созидаемых, конструируемых и трансформирующихся в результате его активного действия. Мир строится от восприятия и действия познающего организма, но и сам мир активен, он предоставляет возможности[234], которые могут быть восприняты или не восприняты субъектом. Восприятие – активный и конструктивный процесс выбора из предоставляемого нам миром.

Здесь нелишне еще раз вспомнить один из лозунгов эпистемологического конструктивизма, часто используемый Жаном Пиаже: «Разум организует мир, организуясь сам»[235]. Хайнц фон Фёрстер сформулировал этот тезис как императив: «Хочешь познать, научись действовать»[236].

Каждый организм черпает из огромного резервуара возможностей мира все то, что ему доступно, что отвечает его способностям познания (способностям восприятия и мышления). Живой организм как когнитивный агент активно осваивает окружающую среду, он познает, действуя. К тому же, это вполне в русле современной теории сложности: обусловленные внутренними свойствами открытых нелинейных сред наборы структур-аттракторов эволюции – это гигантский резервуар возможностей мира, скрытый, неявный мир, из которого реализуется, актуализируется всякий раз лишь одна определенная, резонансно возбужденная структура[237].

Активность исходит и от организма как когнитивного агента, и от среды. Причем среда – как среда именно данного когнитивного агента, – и среда вообще, как весь внешний и объективный мир, далеко не тождественны.

При этом, как утверждает Варела, «мир, который меня окружает, и то, что я делаю, чтобы обнаружить себя в этом мире, неразделимы. Познание есть активное участие, глубинная кодетерминация того, что кажется внешним, и того, что кажется внутренним»[238].

В процессе познания имеет место циклическая детерминация субъек та и объекта познания. Сложность и нелинейность сопровождающих всякий акт познания обратных связей означает, по сути дела, то, что субъект и объект познания взаимно детерминируют друг друга, т. е. находятся в отношении кодетерминации, они используют взаимно предоставленные возможности, пробуждают друг друга, сорождаются, со-творятся, изменяются в когнитивном действии и благодаря ему.

Представление «познание через действие» имеет прямые следствия для обучения познающих существ, причем как человека, так и животных: «обучение через действия» («learning by doing»).

Согласно теории культульно-исторического развития психики Л. С. Выготского, разработанной им в 20—30-х годах XX в., оперирование с материальными предметами, имеющее спонтанный, пробный, игровой характер, сыграло решающую роль в развитии у высших млекопитающих интеллекта как изобретательной, креативной функции мозга. Молодые собаки, кошки, как и человеческое дитя, в отличие от насекомых, играют. Их «игра, сама являясь инстинктивной деятельностью, вместе с тем является упражнением других инстинктов, естественной школой молодого животного, его самовоспитанием или дрессировкой»[239]. Играя, животные научаются находить обходные пути и устранять препятствия для реализации своих намерений.

Мир живого организма возникает вместе с его действием. Это – «энактивированный» мир. Не только познающий разум познает мир, но и процесс познания формирует разум, придает конфигурации его познавательной активности. Как говорил М. Мерло-Понти, опираясь на которого Варела и строит свою нейрофеноменологию, «тело увлекает за собой интенциональные нити, которые связывают его с окружением, и в итоге являет нам как воспринимающего субъекта, так и воспринимаемый мир»[240].

Познающий не столько отражает мир, сколько творит его. Он не просто от-крывает мир, срывает с него завесу таинственности, проникает в его мистерии, но и отчасти изобретает его, вносит в мир что-то свое, конструирует что-то, пусть и наподобие природных устройств и форм или стихийных моторов (вихри водные или ветряные). Имеет место нелинейное взаимное действие субъекта познания и объекта его познания. Имеет место сложное сцепление прямых и обратных связей при их взаимодействии.

Наглядный образ такого рода циклической, взаимно полагающей связи дает нам известная картина Эсхера М. Эшера «Рисующие руки» (1948). Правая рука рисует манжету с запонкой. Ее работа еще не закончена, а справа уже детально прорисована левая рука, которая рисует манжету с запонкой, из которой выступает правая рисующая рука. Эти две руки взаимно рисуют друг друга, они взаимно полагают условия своего возникновения. Их взаимное определение выделяется на общем фоне рисунка и составляет некое единство, некое автономное действие, которое можно, пожалуй, назвать кругом творения.

Отношения человека и мира сложны, Хайнц фон Фёрстер пытается раскрыть эту сложность, используя метафору танца: познание человеком мира обеспечивает такую тесную и обоюдную связь между ними, которая подобна танцу. Человек, приступая к познанию мира, словно приглашает мир на тур вальса. В этом вальсировании ни один из партнеров не является ведущим, они оба и активны и пассивны, поскольку выступают в интерактивной связке. Сам процесс познания, сам вальс вынуждает их идти рука об руку. То человек ведом, его ведет мир, то он ведет мир, а мир подстраивается под его па. Эта метафора танца, мне кажется, замечательно передает новое отношение человека к миру – отношение партнерства и взаимного созидания.

9.3. Телесные детерминанты восприятия

Восприятие неразрывно связано с действием, а инструментом этого действия, встраивания познающего существа в мир является тело. Мысль всегда уже встроена в жизнь. К этому стоит добавить, что мысль встроена в жизнь через тело, а жизнь есть сама по себе познание и творчество. Формула Life is Cognition (L=C) – фундаментальный тезис эволюционной эпистемологии со времен ее создания (К. Лоренц и его последователи в Альтенбергском кружке).

По Бергсону, «наше тело представляет собой инструмент действия и только действия»[241]. С его точки зрения, восприятие снимает противоположность субъекта и объекта, души и тела, сознания и материи. «Субъект и объект соединяются в экстенсивном восприятии»[242]. «Сознание и материя, душа и тело в восприятии, таким образом, соприкасаются»[243]. Память, которая, по Бергсону, неотделима от восприятия, включая прошлое в настоящее, объединена именно с телом, телесными движениями, повреждениями, состояниями и возможностями живого существа.

Новое представление о телесной природе сознания и холистический подход к пониманию связи сознания и тела, а также тела и окружающей среды, лежат в русле традиций феноменологии, в том числе и феноменологии во Франции (прежде всего, здесь стоит назвать М. Мерло-Понти). Тело и сознание, а также познающее тело и среда его активности, связаны друг с другом петлями круговой, циклической причинности. Тело и сознание предстают как две стороны ленты Мёбиуса: мы незаметно переходим от телесных состояний разума к мыслящему, познающему и действующему телу, и наоборот.

Мыслит человек не только мозгом, чувствует не только сознанием, он мыслит и чувствует всем своим телом. Говорят о «глазе ума», т. е. о визуальном мышлении, которое характерно для высокого творчества, когда сознание видит, как собрано целое из частей. Говорят о синестезии творческого мышления, когда различные чувственные ощущения пересекаются (скажем, мы слышим музыку, которая переживается нами как обладающая цветом и ароматом) и запускаются триггером нашего мышления. Синестезия позволяет уловить вкус мира на кончике нашего языка.

Сознание холистично, целостно. Когнитивная архитектура воплощенного разума (отелесненного сознания) сложно организована: в ней переплетены уровень чувств и уровень рационального мышления, вербальное и образное, логика и интуиция, аналитические и синтетические способности восприятия и мышления, локальное и глобальное, аналоговое и цифровое, архаическое и постмодерновое.

Человек, как и другие живые организмы, – существо телесное. Следы памяти отпечатаны не только в его сознании, но и в теле. Человек помнит телом, ощущения никогда не обманывают, самые подлинные чувства – это, как говорится, ощущения кожей. Марина Цветаева еще писала, что соприкосновения никогда не забываются. Это понимали и индийцы, которые в своих учениях утверждали, что «кожа является универсальным чувствилищем», а не только органом осязания. Именно с осязания начинается чувственная активность у статуи Кондильяка, которую можно рассматривать как своего рода мысленный эксперимент. И создатели учений о восприятии в Древней Индии, и философ-сенсуалист Кондильяк, и поэты – все утверждают о базисности ощущения для перцептивной активности человеческого существа. Об ощущениях, как и о вкусах, не спорят. Тактильные ощущения всегда истинные и никогда не стираются из памяти. Такова совокупная и всепроникающая связь тела и сознания, всех уровней познания, неразрывная связь познания с действием, познания через действия в среде и через взаимодействие с той средой, которая формирует познающее существо и которую он под себя видоизменяет. Связь человека с миром, нас с вами, каждого из нас.

9.4. Кинематографическая природа восприятия

На основе данных специальных наук, в которых изучается физическое, биологическое, психологическое, социальное время, можно строить философию времени. Философия пытается выявить универсальные свойства времени, если таковые вообще имеются, и специфику различных форм времени с точки зрения этой универсальности. Философия всегда вводит позицию субъекта, позицию наблюдателя, т. е. она разделяет вопрос о том, что есть в бытии, и что мы воспринимаем, объективное и субъективное (онтологический и эпистемологический аспекты). То, что есть в бытии, для нас остается вечной тайной. То, что нам доступно, то, как манифестирует себя бытие, – это наше восприятие времени, на основе которого мы можем строить не онтологию, а феноменологию времени.

Восприятие времени (time perception) – вот то ключевое слово, по которому в настоящее время можно находить множество интересных сведений в Интернете в частности, и повсюду в литературе. Если мы говорим о восприятии времени, то время ускользает от нас. Ускользает от нас, в первую очередь, настоящее.

Ускользающее настоящее — это образ времени, который идет из древности и, конечно, от древних греков, прежде всего, из физики Аристотеля. Именно он первым стал говорить о том, что время всякий раз неуловимым образом исчезает от нас и во всякое мгновение оказывается другим и совершенно новым. Ускользающее время – это обманчивое и кажущееся время, время, как мы его субъективно ощущаем.

Об ускользающем настоящем, the specious present, или о том, из чего состоит длительность, говорил также американский философ и психолог Уильям Джеймс, развивая известную философию времени Аврелия Августина. В работе «Принципы психологии» (1890) он писал, что время, схваченное в данный момент, время как настоящее – его всегда нет. Настоящее – это или часть прошлого, или часть будущего. Настоящее – это как бы «горлышко бутылки» или «игольное ушко», которое ускользает от нас, всегда утекает от нас сквозь пальцы. Всякое слово, будучи сказанным, уже становится прошлым, будущее слово относится к вот-вот наступающему моменту, а настоящего как такового нет, это миг между прошлым и будущим. Как сказал поэт, «момент, о котором я говорю, уже далек от меня». Здесь идет речь о сложности вечного Гераклитова потока сознания как в высшей степени темпоральной реальности.

Джеймс указал на два закона восприятия времени. Первый закон состоит в том, что поток времени, наполненный событиями, кажется нам короче сейчас, но он вспоминается нам как более длительный. Второй закон гласит, что с возрастом время течет все быстрее. Время, не наполненное событиями, тянется долго. Причем существует не только временная, но и пространственная скука. Хорошо знакомая нам дорога, идя по которой мы ищем вещь, которую мы потеряли, кажется нам длиннее, чем то же самое расстояние, покрываемое нами по другой дороге и в другом состоянии.

Современные нейрофизиологические данные о пространственно-временных особенностях восприятия во многом совпадают с представлениями, развитыми в философии жизни А. Бергсона и в философской феноменологии Ф. Брентано, Э. Гуссерля, М. Мерло-Понти. А. Бергсон сформулировал гипотезу о кадрированности когнитивного потока. В «Материи и памяти» он писал: «Воспринимать – значит делать неподвижным… Восприятие… сжимает в единый момент моей длительности то, что само по себе распределилось бы на несчетное число моментов»[244]. В «Творческой эволюции» он развил эту мысль следующим образом: «Мы схватываем почти мгновенные отпечатки с проходящей реальности, и так как эти отпечатки являются характерными для этой реальности, то нам достаточно нанизывать их вдоль абстрактного единообразного, невидимого становления, находящегося в глубине аппарата познания, чтобы подражать тому, что есть характерного в самом этом становлении. Восприятие, мышление, язык действуют таким образом. Идет ли речь о том, чтобы мыслить становление или выражать его или даже воспринимать, мы приводим в действие нечто вроде внутреннего кинематографа. Резюмируя предшествующее, можно, таким образом, сказать, что механизм нашего обычного познания имеет природу кинематографическую»[245].

Идея кадров восприятия (фреймов, от англ. frame) получила развитие в современной когнитивной науке, где она развита в целостную концепцию, в частности у Ф. Варелы. Кадру, в его представлении, соответствует реальное нейрофизиологическое образование: синхронизованная по моменту разрядки, но не обязательно локализованная в одной узкой области мозга группа нейронов. Кадр – это атемпоральная зона, где нет ни раньше, ни потом, а есть только застывшее «сейчас». Внутри кадра ничего не происходит (всё, что происходит внутри кадра, мы воспринимаем как одно) – все происходит только в смене кадров. То есть Варела нейрофизиологически обосновал, что длительность потока восприятия состоит из моментов, лишенных длительности.

Первоначально результаты исследований зрительного восприятия и объясняющая их концепция кадров были изложены в совместной книге Ф. Варелы, Э. Томпсона и Э. Рош 1991 г. В ней писалось: «Эксперименты… показывают, что в сфере зрительного восприятия происходит естественное разложение на кадры (frame) и что такое кадрирование по крайней мере частично и локально связано с ритмом мозговой деятельности длительностью порядка 0,1–0,2 секунды по минимуму. Говоря в общих чертах, если световые сигналы подаются в начале кадра, то вероятность увидеть их как одновременные намного выше, чем когда они подаются в конце зрительного кадра, и тогда второй сигнал может попасть… в следующий кадр. Все, что попадает в один и тот же кадр, будет ощущаться субъектом как происходящее в одном временном промежутке, одном “сейчас”… Пороговый период примерно в 0,15 секунды можно считать тем минимальным отрезком времени, в пределах которого возникает зрительный образ, поддающийся описанию и распознаванию»[246].

Концепцию кадров восприятия Варела развил и дополнил в статье «Ускользающее настоящее» 1997 г.[247]

По информации Уитроу термин «specious present», который можно перевести как «кажущееся, иллюзорное настоящее», был впервые введен Клеем (E. R. Clay) в работе 1882 г., где утверждается, что настоящее есть не движущаяся точка, а движущийся из прошлого в будущее отрезок произвольной длины[248].

У. Джеймс в своей работе «Принципы психологии» (1890) тоже говорит об «ускользающем настоящем», ссылаясь на Э. Р. Клея. Ускользающее настоящее, по его словам, – это то, из чего состоит длительность. Это – прототип всех воспринимаемых нами времен, краткая длительность, к которой мы непосредственно и непрерывно чувствительны[249].

В статье 1997 г. Варела заметно скорректировал временной диапазон этих – как он их иногда по-разному называет – элементарных событий восприятия, микрокогнитивных феноменов или субъективных квантов времени, приводя теперь значения от 0,01 до 0,1 секунды. В частотном выражении он приводит примерную шкалу 30–80 герц – так называемый гамма-диапазон. Варела предположил, что такая длительность задана присущими клеткам ритмами нейронных разрядов и предельными временными возможностями суммирования сигналов и синаптической интеграции[250].

Суть механизма, позволяющего поддерживать на определенном временном промежутке стабильный – как бы замерший, неплывущий – кадр, Варела усматривает в том, что некоторое множество нейронов из функционально и локально различных областей мозга разряжаются синхронно, с совпадением фаз их клеточной деятельности. Складывается временная констелляция мозговых клеток, выделенная из всего остального массива тем, что они объединены между собой по фазе разрядки ими нервного импульса (phase-locking). «Гипотеза синхронизации нейронов постулирует, что именно точное совпадение моментов разрядки клеток создает единство ментально-когнитивного опыта»[251].

Кадры, как застывшие на краткий момент констелляции клеток, готовые принять, впечатать в себя элементарный сигнал, распадаются в силу собственной нестабильности и сразу вновь самопроизвольно организуются без какого-либо стимула извне. Прежний кадр в самом механизме своего распада содержит аттрактор – зародыш нового кадра, как бы перетягивающий один кадр в другой. В этом, в частности, и проявляется самоорганизация когнитивных процессов.

Смысл того, что мозг продуцирует эти регулярно и беспрерывно сменяющие друга друга, на краткое время замирающие в общем плато констелляции нейронов, очевидно, в том, чтобы создать константное, неплывущее поле для «впечатывания» в него сигнала и передачи его для последующей обработки. В 1990-х годах немецкие ученые Е. Рунау и Э. Пёппель выдвинули свою концепцию кадров, в их терминологии, «окон одновременности»[252], несколько отличающуюся от концепции Варелы.

Если Варела отправлялся в построении своей концепции от вопроса: почему ниже определенного временного предела два световых сигнала воспринимаются как один (потому-то они попадают в один и тот же кадр), то для Рунау и Пёппеля основным стал вопрос о механизме интеграции в мозгу светового и звукового сигналов. Различающая способность слуха у человека примерно в десять раз выше, чем зрения – 0,01 сек, что связано с задачей определять по расхождению во времени прихода звука к обоим ушам пространственное положение источника. В то же время свет приходит раньше звука. Как связать между собой два довольно противоречивых информационных потока и достичь надежной идентификации источника? Для этого и нужны «окна одновременности»: схваченные в унифицированных временных «квадратах», своего рода комнатах взаимного ожидания, фрагменты звукового и светового потоков снимают взаимные забегания и отставания и поступают на выход в качестве скоррелированных перцептивных единиц уже общей серии. Величина такого временного окна, по Рунау и Пёппелю, 0,03 сек, где-то между длительностью светового и звукового перцептивного квантов, ближе к последнему.

По уточненным данным длительность кадра у человека – порядка 0,1–0,01 сек. Это момент настоящего для человека. В природе существуют живые существа, которые по своей жизни и по своей структуре восприятия живут гораздо быстрее, чем человек, но существуют и такие, которые живут и воспринимают мир гораздо медленнее, чем человек. Пример быстрых существ – бойцовые рыбки. Пример медленных – улитки.

Я. фон Икскюль описал два эксперимента по установлению длительности элементарного акта зрительного восприятия у рыб и улиток, проведенных в 1930-х годах немецкими учеными. Под элементарным актом восприятия он понимал в сущности то же, что Варела позднее назвал кадром.

Эксперименты Икскюля состояли в следующем. Бойцовых рыбок приучили получать пищу на фоне вращающегося серого диска. В то же время, если диск с попеременными черными и белыми секторами вращался медленно, это служило отпугивающим сигналом, поскольку при этом рыбки, приближаясь к еде, получали слабый удар током. После такого научения черно-белый диск начинали вращать все быстрее и быстрее. Когда скорость смены секторов составляла 1/50 секунды и выше, рыбки смело приближались к еде, поскольку при такой скорости диск начинал казаться им серым. Таким образом, было установлено, что длительность элементарного акта зрительного восприятия у этого вида рыб составляет 0,02 сек – в пять раз выше, чем обычная скорость зрительного восприятия у человека. Это объясняется тем, что рыба охотится за быстро движущейся добычей и у нее выработалась высокая скорость различения движения.

В другом эксперименте виноградную улитку закрепляли неподвижно за раковину, а под ножку подавали ходящий вперед-назад, как челнок, мостик. Улитка осмеливалась ступить на мостик при скорости его челночного движения быстрее 0,25 сек, когда ей казалось, что мостик находится постоянно на месте в виде сливающегося фона[253].

Эти эксперименты подробно описываются Икскюлем в его книге, посвященной тому, чтобы воссоздать жизненные миры некоторых видов животных и людей и попытаться наглядно, буквально в рисованных картинках, показать, насколько по-разному теми или иными существами видится мир. Своей книгой Икскюль положил начало традиции мысленного экспериментирования, суть которой передана в провокативном названии статьи Т. Нагеля: «Каково быть летучей мышью?» («What Is It Like to Be a Bat?», 1974).

Разные живые существа живут в разных визуальных, слуховых, обонятельных, осязательных мирах. Они по-разному видят и воспринимают мир. Один мир видит рыба, другой – человек, и совершенно иной мир видит улитка. И получается множественность реальностей. Вся реальность распадается на множество разных миров, которые могут даже не пересекаться друг с другом. Это отмечал Ф. Ницше: «У каждого из них [живых существ. – Е. К] существует какой-нибудь малый уголок, откуда оно измеряет, замечает, видит или не видит. Сущности нет: “становящееся”, “феноменальное” – это единственный вид бытия»[254].

Нобелевскому лауреату, австрийскому биологу Карлу фон Фришу (1886–1982) принадлежат пионерские работы по исследованию биохимических основ визуального восприятия рыб и пчел. Он показал, что восприятие пчелами запахов близко к человеческому и что они могут видеть все цвета, кроме красного. Главное отличие их от восприятия человека состоит в том, что глаз пчелы за одну секунду может воспринять в десять раз больше раздельных картин, чем глаз человека. Скорость восприятия пчел еще более высокая, чем у бойцовых рыбок.

Итак, мы имеем следующий разброс по диапазону скорости зрительного восприятия живых существ. 0,005—0,1 секунды – длительность зрительного кадра пчелы, 0,02 секунды – кадр рыбы из описанного эксперимента, 0,1 секунды – нормальный, средний кадр человека, 0,25 секунды – кадр улитки. Из сказанного видно, что разброс скорости зрительного восприятия очень быстрых и очень медленных в своих реакциях живых существ составляет максимум пять-десят раз. Человек находится где-то в середине диапазона[255].

Получается, что, говоря о картине мира, мы должны всегда учитывать позицию наблюдателя, с которой она построена. Одна картина мира возникает у рыбки или пчелы, другая – у улитки. Попытка понять, как видят мир другие живые существа, попытка человека влезть в их шкуру – это позиция эндофизики, которая пытается понять «мир изнутри».

9.5. Эндофизика, или Попытка увидеть «мир изнутри»

Эндофизика означает «физика изнутри». Сам термин появился в современной западной науке сравнительно недавно, в конце 1980-х годов. Эндофизика отлична от физики в ее классической парадигме, которая описывает и объясняет мир как внешнюю для нас реальность с ее объективными, независящими от нашего сознания пространственно-временными отношениями. Классический взгляд на мир – это взгляд на мир как предсказуемый, объяснимый, определяемый инвариантами, причинно обусловленный, для которого характерны локальные эффекты.

Эндофизика показывает нам, в какой мере реальность строится самим наблюдателем и с необходимостью зависит от наблюдателя, от его телесных определенностей и даже от интенций его сознания[256]. Эндофизика концентрирует свое внимание на эффектах, обусловленных присутствием в мире наблюдателя. В неклассической эндофизической парадигме мир контентно контролируется и конструируется актором, или внутренним наблюдателем, наблюдатель событийствует событиям мира, будучи их активным участником, производителем и генератором и, в свою очередь, сам ими произведенным, сотворенным, сгенерированным. Эндофизика – это подход к изучению реальности не как взятой строго самой по себе, в чем ранее почти всегда состоял идеал естествознания, а с неустранимой насечкой, нанесенной находящимся в ней наблюдателем.

Эндофизика часто прибегает к метафоре интерфейса. Мир, как он доступен нашему восприятию и ментальному представлению – это только некий срез мира как целого, это интерфейс, т. е. связующее звено, сопрягающее человека и мир. Наше тело и наше сознание открывают нам только определенное окно в мир, которое в эволюционной эпистемологии называется мезокосмическим.

Человек есть продукт длительной космической и биологической эволюции, порождение этого мира и его внутренний наблюдатель. Возможности и невозможности (ограничения, искажения, аберрации) познания им мира определяются его собственной природой, сопряженной с природой мира; причем эти искажения неисправимы. Допустим, мир сделан из резины, но мы не осознаем этого, так как мы сами сделаны из резины. Этот пример подобен предложенному Альбертом Эйнштейном мысленному эксперименту: если плоские пауки ползают по поверхности сферы, то они даже не могут себе представить, что может существовать еще и третье измерение пространства – высота (или глубина).

Термин «эндофизика» (в противовес традиционной «экзофизике» – взгляду на физическую реальность извне и без непременного учета роли и места наблюдателя) был впервые употреблен математиком Давидом Финкельштейном в его письме к реальному основателю самого этого направления немецкому химику-теоретику из Университета Тюбингена Отто Рёсслеру В своих работах Рёсслер подчеркивает, что существуют два способа видения мира: изнутри и извне.

Эндофизика сближается с физикой сознания и теорией мозга. То, что нам дано, что доступно нашему наблюдению, – это только срез реального мира. Человек облечен в свое тело и чувствует себя в нем комфортно, хотя оно изначально ограничивает его возможности познания мира. Человек привык доверять своему прибору-сознанию, хотя, как показывает Рене Декарт в «Рассуждениях о первой философии», можно помыслить возможность существования демона в нашем сознании, который намеренно вводит в заблуждение наше восприятие. Не демон как таковой, а специфические аспекты функционирования нашего сознания, его спонтанность и телесная обусловленность накладывают ограничения на возможности восприятия и постижения мира.

Основатели эндофизики ссылаются также на Архимеда (287–212 до н. э.) и Р. И. Бошковича (1711–1787) как на своих предшественников. Архимед, который прославился своими изобретениями многих простых механизмов, типа рыгача и его разновидностей, и открытием некоторых законов физики, предположил возможность существования таких позиций, с которых можно было бы двигать саму Землю, т. е. малой силой сдвигать тело, обладающее любым, даже огромным весом. Это предположение было им сделано не в механическом, а в теоретическом плане. Итальянский математик, астроном и физик хорватского происхождения Руджер Иосип Бошкович осознал, что невозможно измерить движения и превращения, происходящие в мире, если весь мир, включая все измерительные приборы и всех наблюдателей, которые ими пользуются, не подвергаются влиянию этих движений и трансформаций.

То, что эндофизика оперирует с представлением не только о реальном, но и о виртуальном наблюдателе, имеет особое значение. Виртуальный наблюдатель выступает как основополагающий элемент мысленного экспериментирования, в ходе которого строятся виртуальные реальности и целостные миры по принципу как если бы нечто воображаемое или предполагаемое было реальным, а недоступное нормальному человеческому восприятию – зримым и осязаемым. Задача эндофизики и состоит в том, чтобы вместо человеческой субъективности в ее темпоральном аспекте подставить нечеловеческую субъективность, с тем чтобы выйти на те темпоральные контуры мира, которые могут оказаться видны в новой сетке.

Идея эндофизики заключается в том, что каждый наблюдатель в силу его собственных телесных и когнитивных качеств вызывает из реальности особенный ее контур и воспринимает реальность именно и только в нем. Обыденная – или даже научная в экзофизике – кажимость «мира без наблюдателя» при тщательном всматривании всегда оказывается именно кажимостью, поскольку наблюдатель в любом случае – мы сами. Рефлектирующий наблюдатель может попытаться увидеть мир и в иных его контурах, данных иным существам.

Парадокс, но не случайный, а который следует принять и с которым следует смириться, состоит в том, что чем меньше мы говорим о наблюдателе, тем меньше мы способны сказать и о самой реальности, тем менее рельефной и наполненной она дается нам. А при попытке и вовсе элиминировать наблюдателя реальность оказывается пустой. Уместно привести буддийскую задачку: что такое хлопок одной ладонью? Без двух ладоней хлопка не будет, а каждая пара ладоней производит звук немножечко отличный от других.

Эндофизическая идея может быть выражена и как идея синергизма, взаимной прилаженности субъекта и объекта, по принципу: какую исходную маркировку несет в себе поле зрения твоего наблюдательного «бинокля», так для тебя и насечется реальность; какими или чьими глазами будешь глядеть на мир, то в нем и разглядишь. Есть здесь и элемент антропного принципа, но сделанного общезначимым для всех живых существ, а не только для людей.

Чем же отличается тогда синергетика от эндофизики? В синергетике на первом плане находится динамическое взаимодействие и со-действие материальных сущностей, как, например, синергийное нелинейное взаимосогласование излучения отдельных атомов в лазере. Эндофизика же, несмотря на присутствие «физики» в своем названии, адресуется не к взаимному действию и со-действию материальных тел или умов, а к всегдашнему и неустранимому присутствию проявлений и свойств наблюдателя в наблюдаемом. Синергетика содержит главным образом энергийный элемент, но не только физический, и, например, социальный и духовный, отражающий движения и порывы людских масс, тогда как эндофизика содержит главным образом эпистемологический элемент.

9.6. Трансформации тела-сознания и изменение восприятия времени

В связи с концепцией кадров восприятия встают следующие вопросы: как соотносятся объективное и субъективное время в когнитивных процессах? Что с психологической и нейрофизиологической точек зрения следует понимать под «настоящим» и почему Ф. Варела вслед за У. Джеймсом называл его ускользающим? Существует ли предельная дискретная временная длительность когнитивного акта? И поддаются ли минимальные рамки этой длительности трансформации?

Главная особенность и сила живого заключается, по Бергсону, в способности трансформации той временной длительности, которая предлагается ему неживым, физическим окружением. Для него важен вопрос не только о субъективном восприятии времени, о времени как ткани психологической жизни, но и о возможности посредством активного восприятия «перекраивания ткани» времени, изменения темпа течения событий. Мир не есть нечто внешнее, данное для нас. Мир – это мы сами, как мы встроены в этот мир, как мы творим этот мир, в том числе и в его темпоральных характеристиках, будучи, в свою очередь, сотворены этим миром, ходом его эволюции.

«Отвечать на испытанное воздействие немедленной реакцией, которая воспринимает тот же ритм и продолжается в той же длительности… – именно в этом состоит основной закон материи, в этом состоит необходимость… [Относительно свободных же существ можно сказать, что]: “Независимость их воздействия на окружающую материю укрепляется все больше и больше по мере того, как они освобождаются от ритма, в котором движется эта материя. Таким образом, чувственные качества, в том виде, в каком они фигурируют в нашем восприятии, удвоенном памятью, представляют собой именно последовательные моменты, полученные в результате уплотнения реального”[257]. В итоге “воспринимать” – значит сгущать огромные периоды бесконечно растянутого существования в несколько дифференцированных моментов более интенсивной жизни, резюмируя таким образом очень длинную историю. Воспринимать – значит делать неподвижным… Восприятие… сжимает в единый момент моей длительности то, что само по себе распределилось бы на несчетное число моментов»[258].

«…В природе прогресс должен быть непрерывен, начиная с существ, вибрирующих почти в унисон с колебаниями эфира, кончая теми, которые удерживают триллионы таких колебаний в самом краткосрочном из своих простых восприятий. Первые чувствуют только движения, вторые воспринимают качества. Первые совсем близки к тому, чтобы подчиниться ходу вещей; вторые реагируют, и напряжение их способности действовать, без сомнения, пропорционально концентрации их способности восприятия»[259].

А. Бергсон слывет новатором в вопросах о природе восприятия и о природе времени. Многое из того, что он выразил в своих трудах, еще даже, как мне представляется, не до конца понято. Целый ряд российских ученых, таких, например, как В. И. Вернадский, считали себя его последователями. Главными областями научной деятельности последнего были геохимия и биогеохимия Земли, т. е. науки об объективном, о материи, как косной, так и живой, сплавляемой у него в общем понятии биомассы как геопреобразующей оболочки Земли – биосферы и затем ноосферы. Поэтому в концепции Бергсона он выделял для себя не столько субъективную и психологическую сторону постановки вопроса о времени – наиболее известную и популяризированную, сколько идею множественности уровней времени и множественности жизненных миров, существующих на разных уровнях.

Опираясь на исследовательские стратегии Бергсона и Вернадского, нетрудно предположить, что предметом изучения может быть и возможное изменение длительности кадра восприятия человека в различных состояниях его сознания, в частности при воздействии психоактивных веществ, в экстремальных состояниях, угрожающих жизни, в состоянии стресса или в предсмертных состояниях. Измененные состояния сознания (altered states of consciousness) – эта одна из тех тем, которые находятся сейчас в фокусе внимания в когнитивной науке и философии сознания.

Большой массив свидетельств указывает на появление под воздействием психоактивных веществ, например гашиша, необычных ощущений в отношении течения времени. Иногда эти ощущения описываются как ускорение времени, иногда, наоборот, как замедление и даже остановку времени или исчезновение его присутствия. Об этом пишет Уильям Джеймс. Человеку с измененным состоянием сознания может казаться, что если он начал произносить какую-то фразу, пока он доходит до конца этой фразы, начало кажется бесконечно далеко от него, или это – короткая улица, но конца ее достигнуть невозможно. Впрочем, если внимательно изучить свидетельства, то становится видно, что речь идет об одном и том же феномене. Он заключается в ускорении внутреннего потока ощущений и мыслей и, на контрастном сопоставлении с таким ускорением, в кажущемся замедлении хода внешнего времени – мира часов, материальных движений и событий, всякой жизни вокруг. Часто функциональные проявления и действия собственного тела воспринимаются и описываются в свидетельствах отстраненно, как часть внешнего, замедлившегося мира, что иногда и приводит к неясности относительно того, что же ускорилось, а что замедлилось.

Т. де Куинси в своих экспериментах с опиумом отмечал иллюзию огромного расширения времени, когда ему казалось, что он прожил семьдесят или сто лет за одну ночь[260]. К. Кастанеда передает опыт приема псилоцибина, содержащегося в «волшебных грибах»[261]. Опыт свидетельствует об ускорении восприятия. Его наставник, мексиканский шаман, утверждал: «Черви, птицы, деревья могут сообщить нам невероятные сведения, если достичь скорости, на которой сообщение становится понятным. Для этого и используют дымок: он разгоняет человека». («Дымок» – это, по всей видимости, растертые в порошок грибы, которые они курили.) У. де ла Мар записал впечатления своего друга Дж. Р. Андерсона от воздействия гашиша. «…Первый эффект – и так продолжалось в каждом последующем случае – заключался в изменении оценки времени. Время так чрезвычайно удлинилось, что оно практически перестало существовать… Но это оцепенение касалось только физических событий, например, моих собственных движений и движений других людей; оно не касалось процессов мысли, которые, казалось, весьма ускорились… Я думал так же быстро, как во сне, но с остротой и логической последовательностью, очень редко встречающейся в снах»[262]. СИ. Виткевич описал свой эксперимент с приемом экстракта из кактуса пейотль, содержащего мескалин. Яркие зрительные галлюцинации – трехмерные орнаменты, фантастические чудовища, лица и фигуры знакомых и незнакомых людей – беспрерывно сменяли друг друга на протяжении двенадцати часов. В самом первом, необработанном отчете Виткевич писал: «Скорость ужасающая. Казалось, прошли часы (дни?) – а миновало лишь четверть часа». Чуть далее: «Гашу лампу и решаю не записывать. Не могу. Века прошли, а на часах – всего 7 минут после полвторого»[263].

По многочисленным жизненным свидетельствам, в экстремальных ситуациях и перед лицом смертельной угрозы восприятие и двигательные реакции человека могут ускоряться. Приведем свидетельство Э. Кренкеля, знаменитого радиста, которому довелось в 30-х годах XX в. не только зимовать на Северном полюсе, но и летать на дирижаблях. В своих воспоминаниях он рассказывает, как однажды рулевое управление дирижабля отказало, и их понесло прямо на какую-то колокольню. В последний миг он догадался всем телом налечь на провисший трос и тем самым чуть-чуть сдвинуть руль. «В этом ослабевшем рулевом тросе я с какой-то непостижимой для самого себя быстротой разглядел один из очень немногих шансов на благополучную встречу с землей. Как всегда в такие минуты, когда сознание работает с невероятной быстротой, время словно растягивается, помогая выбрать и реализовать наиболее правильное решение»[264].

В работе, посвященной восприятию пространства и времени в космосе, космонавты А. А. Леонов и В. И. Лебедев приводят эпизод, описанный летчиком-испытателем М. Л. Галлаем в книге своих воспоминаний. Во время испытания самолета «Лавочкин-5» загорелся двигатель, огонь и дым стали проникать в кабину. Далее цитируем Галлая по работе Леонова и Лебедева: «Как всегда в острых ситуациях, дрогнул, сдвинулся с места и пошел по какому-то странному “двойному” счету масштаб времени. Каждая секунда обрела способность неограниченно – сколько потребуется – расширяться: так много дел успевает сделать человек в подобных положениях. Кажется, ход времени почти остановился»[265]. Летчик смог предпринять все необходимые действия и спас самолет.

Известна другая группа феноменов. За краткие мгновения до возможной смерти у человека в голове помимо его воли за несколько секунд может прокрутиться в обратном порядке вся история его жизни. Причем иногда с мельчайшими, совершенно забытыми деталями и с вынесением оценок как будто внешним наблюдателем относительно того, правильно ли человек поступил когда-то или неправильно. Некоторые из таких случаев описаны в книге архиепископа Луки (В. Ф. Войно-Ясенецкого), священника и выдающегося хирурга, получившего за свои работы по хирургии в 1944 г. Сталинскую премию.

Мнение Войно-Ясенецкого заключается в том, что помимо индивидуальной души и мозга как ее телесного носителя существует дух как надындивидуальный резервуар, где хранятся все без исключения данные о жизни человека. Память индивидуального мозга, если вольно эксплицировать идею Войно-Ясенецкого, сравнима с малостойкой и подвижной оперативной памятью, в которой старое под натиском новых впечатлений отходит на второй план и забывается. Хранилище же духа сравнимо с жестким диском, на который с одинаковой четкостью записывается всё без исключения происходившее во внешней и внутренней жизни человека. В пограничный момент, по Войно-Ясенецкому человеку и предъявляется запись из этого хранилища.

Если допустить, что такое хранилище находится в голове каждого отдельного индивида, то процессы вспоминания столь высокой интенсивности и скорости будут казаться невозможными, значительно превосходящими возможности индивидуального мозга, особенно если учесть, какими прорехами обладает индивидуальная память при жизни. «А если, тем не менее, они [процессы вспоминания] все же протекают с феноменальной быстротой, то мы вправе заключить, что это совершенно не в мозгу!.. А в другом, гораздо более могучем субстрате памяти – духе… Для проявления духа нет никаких норм времени… Дух сразу обнимает все и мгновенно воспроизводит все в его целостности»[266].

Особые способности духа по сравнению с восприятиями подметил также М. Мерло-Понти в своем последнем, изданном при его жизни, небольшом, но идейно емком сочинении «Око и дух» (1960). Дух, как резервуар бывших и небывших, реализованных и еще не реализованных актов восприятия, выполняет по отношению к ним контролирующую и синтезирующую функцию. Он якобы ответственен за сверку восприятий с реальностью и с содержанием самого духа, осуществляет тем самым двойную референцию. «Живописец, каким бы он ни был, когда он занимается живописью, практически осуществляет магическую теорию видения. Ему приходится вполне определенно допустить, что вещи проникают в него, – или же, согласно саркастической дилемме Мальбранша, что дух выходит через глаза, чтобы отправиться на прогулку в вещах, – поскольку художник непрерывно сверяет с ними то, что ему видится»[267].

Если судить только по степени интенсивности работы сознания, то стрессовые ситуации и предсмертные состояния могут казаться сходными. Но по своей сущности они, на наш взгляд, различны. Ведь при стрессе сознание направлено на поиск выхода из трудной ситуации, ради чего мозг каким-то образом переключается на повышенные обороты. А в предсмертном состоянии сознание обращено только назад, в прошлое. Оно следует какой-то автоматической реакции высвобождения или преобразования информации, не имеющей отношения к самой экстремальной ситуации и поиску выхода из нее.

9.7. Пространственно-временные связки: их телесное восприятие

Время связано с пространством самым теснейшим образом, и это становится еще более ощутимым, если мы фокусируем внимание на телесности восприятия. Здесь можно сослаться на взгляды Гераклита о времени как вечном становлении, времени как потоке, на представление Гегеля о времени как созерцательном становлении, на понятие телесного жизненного пространства «Leiberaum» («bodily space») Э. Гуссерля. Телесное пространство – это конкретное место, которое живое тело осваивает в данный момент, приобретая свой жизненный опыт. Это конкретное тело в том виде, как оно проживает и приживается (приспосабливается) к конкретной пространственной конфигурации, создаваемой другими телами, и в конкретной ситуации во времени.

Подобные рассуждения можно встретить и у Мерло-Понти, который говорит, что тело вбирает в себя пространство, которое становится его собственным пространством. «При рассмотрении тела в движении, – читаем мы в “Феноменологии восприятия”, – лучше видно, как оно населяет пространство (впрочем, и время), ибо движение не довольствуется претерпеванием пространства и времени, оно активно вбирает их в их первоначальном значении, которое стирается в банальности привычных ситуаций»[268]. В другом месте своего сочинения Мерло-Понти вводит метафору «тело как ось мира»: «Мое тело есть ось мира: я знаю, что у объектов много сторон, так как я мог бы обойти их кругом, в этом смысле я обладаю осознанием мира при посредстве моего тела»[269].

Интереснейший образ активного и ситуативного действия (точнее, вдействования в среду) можно найти в сочинениях Гераклита. Недаром его называли тёмным, поскольку никто его не понимал. По свидетельствам Гисдоса Схоластика, Гераклит дал прекрасное сравнение, уподобив душу человека пауку, а его тело паутине. «Подобно тому, как паук, – говорит он, – стоя в середине паутины, чувствует, как только муха порвет какую-либо его нить, и быстро бежит туда, как бы испытывая боль от порыва нити, так и душа человека в случае повреждения какой-либо части тела торопливо несется туда, словно не вынося повреждений тела, с которым она прочно и соразмерно соединена»[270].

Этот, на мой взгляд, очень удачный образ паука и паутины можно распространить на отношения человека и его окружения, познающего и действующего субъекта и познаваемого и конструируемого им объекта. Как говорил Гераклит, ничто никогда не есть, но все становится. Человек подобен пауку: он живет в определенном окружении, которое он строит и которое его строит. Всё это связано с жизненным миром человека и с теми разными реальностями, разными темпомирами, в которых мы живем или можем жить, и с теми мирами, в которые в принципе не можем попасть, поскольку увязли в своей паутине. Паук строит свою паутину, а паутина строит паука. Это взаимное построение.

Человек обустраивает, строит свое окружение и изменяется сам. Психолог, вступая в диалог с испытуемым, творит новую реальность, открывает двери в иные миры для испытуемого и стимулирует рост своей собственной личности. Писатель пишет книгу, но и книга «пишет», создает, конструирует его: написав хорошую книгу, он становится другим, оттачивает свой стиль письма, обретает определенный образ в глазах общественности. Субъект и объект находятся в отношениях взаимной детерминации, взаимного становления и самообновляются друг от друга и за счет друг друга.

Кроме того, в Гераклитовом образе поиска повреждений и ремонте тела можно усмотреть предугадывание синергетической идеи самодостраивания, автопоэзиса, самопроизводства в отношении души и тела, организма и его окружения, субъекта и объекта. Автопоэзис (термин У. Матураны и Ф. Варелы) является сущностью жизни, а также сложных самоорганизующихся систем, уподобляемых синергетикой живым организмам.

Процесс вечного и повсеместного становления охватывает также и различные состояния человеческого существа. Различные состояния перетекают и взаимно обусловливают друг друга. Одно и то же в нас есть смерть и жизнь, бодрствование и сон, граница между ними размывается. «Всё, что мы видим наяву, – смерть; всё, что во сне, – сон; всё, что по смерти, – жизнь»[271]. Активное бодрствование сводит реальность к одной, а сон творит новые реальности, обогащающие мир наяву Смерть низводит все к одному и самому простому, чтобы открыть веер новых возможностей бытия, чтобы освободить пространство для нового. Мир в процессе становления множит реальности, нагромождает их и предоставляет нам возможность выбора, открывая двери для выхода в иные миры.

Это видение пространственно-временных измерений реальности, человека в мире и мира в человеке как становящегося взаимосвязанного целого почти через два с половиной тысячелетия спустя развивал Альфред Н. Уайтхед (1861–1947) в своей работе «Наука и современный мир» (1925). Неотъемлемая часть его философии процесса – понимание глубокой внутренней связи субъекта и объекта. С его точки зрения, субъект и объект – плохие термины, если они понимаются в аристотелевском, по сути, дуалистическом смысле слова. На самом деле одно вливается в другое:

• субъект есть часть окружения, он непосредственно встроен в него. «Тело есть часть окружающей среды, оно чувствительно к окружающей среде как целостному телесному событию, каждая часть этой целостности чувствительна к модификациям другой. Эта чувствительность так организована, что часть подстраивается, чтобы сохранить стабильность телесного паттерна»[272];

• субъект креативен: он творит, создает, строит свое собственное окружение. «Организмы могут создавать свое собственное окружение»[273];

• опыт субъекта в его определенной телесной облеченности отражает пространственно-временное состояние мира, его процессуальность. «Тело – это организм, состояния которого регулируют наши возможности познания мира… Стремясь осмыслить телесный опыт, мы должны вовлекать в свое рассмотрение аспекты всей пространственно-временной организации мира, отражающиеся как в зеркале в телесной жизни… В определенном смысле всё находится везде во всякий момент времени. Ибо местоположение любого тела затрагивает аспекты его любого другого местоположения. Всякое пространственно-временное положение отражает как в зеркале весь мир»[274];

• событие связи субъекта с объектом имеет настоящее (отражает способы действия и поведения сегодняшних объектов), прошлое (память о прошлом вплавлена в его собственное настоящее поведение) и будущее (отражает и предвосхищает способы будущего поведения). Событие имеет сложную структуру не только во временном, но и в пространственном аспекте: от события тянутся нити в ближайший, непосредственно прилегающий и отдаленный, глобальный мир.

Итак, когда мы говорим о времени как становлении, что идет от гераклитовского образа «панта рей» («все течет»), или о гегелевском «созерцательном становлении», время в этом моменте «ускользающего сейчас» непосредственно связано с пространством. По Гегелю, время есть «снятое пространство», а пространство есть «снятое время». Момент диалектического снятия есть момент одновременно преодоления и сохранения. Снятие – это мощный философский термин.

Смысл в том, что в ускользающем времени, в моменте «сейчас», в его глубине, толщине составляющего его будущего и прошлого содержатся элементы пространственной организации. Момент времени снимает эту пространственную организацию. И когда мы рассматриваем живое существо, положим, того же паука Гераклита, которое встроено в свое окружение, весь его телесный опыт отражает пространственно-временное состояние мира, весь мир в его процессуальности. Тонкие нити, которые тянутся от паука, отражают локальную, более отдаленную и даже, быть может, глобальную пространственно-временную ситуацию в мире. И тогда все проблемы пространства становятся временными, а все временные проблемы – пространственными.

И это опять-таки наш феноменологический опыт или же это наше синергетическое видение, когда мы можем, анализируя нынешние пространственные конфигурации структур, усмотреть элементы прошлого и элементы будущего структур в их сегодняшем, наблюдаемом нами состоянии. Мы можем увидеть элементы прошлого, которое было и никуда не исчезло. И элементы будущего, которое придет как множественность возможностей, как веер доступных для реализации форм бытия. Эта множественность возможностей уже подспудно содержится в настоящем, уже дана сейчас. Нужно только научиться ее видеть.

И само пространство становится моим пространством. Это – чисто эндофизический взгляд. Это мой дом, в который встроена моя память и мое будущее; границы моей телесности простираются в дом, и дом, поскольку он создан мною, проникает в меня. Об этом писал Гастон Башляр в своей работе «Поэтика пространства»: «Я вхожу в пространство из него самого, оно не является больше для меня внешним».

Аналогично можно сказать, что я вхожу и в это время выхожу из него самого, потому что это время есть поток моего собственного восприятия и поток моего собственного мышления, который я могу анализировать и с точки зрения ускользающего настоящего, и с точки зрения моментов, которые одновременно и бесконечно пусты, и бесконечно полны (ибо касаются вечности). Именно поэтому Гёте прав, восклицая: «Мгновение. О, как прекрасно ты, повремени!». И не менее прав Уильям Блейк, показывая, что значит «держать бесконечность в ладони, и вечность вместить в один час». Я сливаюсь с длительностью, которая состоит из моментов, лишенных длительности, я попадаю в кадр восприятия, где ничто не происходит и поэтому происходит всё. И я окунаюсь в саму связь времени и пространства, в которой время обладает протяженностью, а пространство длится, и всё сливается в опыт моего сознания.

Глава 10. Синергизм энактивного ума и среды его активности

Мир, который меня окружает, и то, что я делаю, чтобы обнаружить себя в этом мире, неразделимы. Познание есть активное участие, глубинная кодетерминация того, что кажется внешним, и того, что кажется внутренним.

Ф. Варела

10.1. Структурное сопряжение

Сложная система, в том числе и такая, как человеческое сознание и тело, одновременно и отделена от мира, и связана с ним множественными прямыми и обратными связями. Она операционально замкнута. Ее граница подобна мембранной оболочке, которая является границей соединения/разделения, слияния с окружающей средой и отделением от нее. «Независимость и зависимость от окружающего мира не являются взаимоисключающими признаками системы, но при определенных условиях способны усиливать друг друга»[275], – отмечает Н. Луман. Мембрана позволяет системе быть открытой миру, брать из окружающей среды нужные вещества, энергию и информацию и быть обособленной от него, во всех своих трансформациях и превращениях поддерживать свою целостность, сохранять свою идентичность. Рост сложности систем в мире означает рост степени их избирательности.

Выражаясь образным языком, сложная система, возникнув и развиваясь, испытывает мир, тестирует, бросает ему вызов, но и мир оказывает влияние на нее, тестирует, что же «хочет» в него встроиться и возможно ли это. И сложная система, и окружающая среда обоюдно активны. Система должна быть достаточно гибкой, подвижной, чтобы процесс их взаимного тестирования не завершился ее распадом. Если этого не происходит, то в результате они оказываются взаимно структурно подогнанными, адаптированными друг к другу. Система активно приспосабливается к окружающей среде, которая, в свою очередь, также видоизменяется как бы «навстречу ей». Процесс налаживания их сосуществования, обустройства их совместной «жизни» в экологии и теории сложных систем называют процессом коэволюции, результатом этого процесса является структурное сопряжение сложной системы и среды (в живой природе – организма и среды его обитания), а внутренним механизмом – энактивизм, вдействование системы в среду. То, что и познающее существо в среде и сама среда его активности обретают новые качества, может рассматриваться как метасистема. Иными словами, это означает достижение эффекта их синергизма. Результат их взаимодействия не выводим из свойств их обособленного существования до образования целостной системы.

Если мы рассматриваем когнитивную активность телесно определенного сознания человека, можно говорить о структурном сопряжении субъекта и объекта познания, об их неразделимости. По словам У. Матураны, «мы, человеческие существа, не существуем в природе, природа возникает с нами и мы сами возникаем в ней, поскольку мы объясняем тот способ, каким мы существуем, поскольку мы действуем как наблюдатели».

Специалисты в области философии сознания говорят ныне об исследовании феноменов сознания, свойств и паттернов, описывающих именно «мой опыт в этом мире», их называют «квалия сознания», утверждают необходимость построения «методологии от первого лица» (Варела). Феноменология духа связана с феноменологией тела. Мир, как он проживается и переживается мною здесь и сейчас, – это мой опыт в его пространственно-временной определенности, в его ситуативности, в его телесностной обусловленности. Телесный опыт простирается за непосредственные границы человеческого тела в окружающий мир (по Я. фон Икскюлю, Umwelt), который строит тело-сознание, бытийствуя в нем и обустраивая его по своему собственному разумению.

Даже у Гегеля, который занимался, казалось бы, изучением чисто идеальных содержаний сознания, можно найти любопытные мысли о чувственном сознании (das sinnliche Bewußtsein) или о воспринимающей душе (die empfndende Seele), которые движутся в телесном круге. В «Философии духа» он писал, что для ощущающей души нет различия внутреннего и внешнего, объективного и субъективного, это различие появляется для рассудочного сознания (das verständige Bewußtsein). «Процесс восприятия вообще есть здоровое соучастие индивидуального духа с его телесностью. Чувства есть простая система специфицированной телесности»[276]. Гегель говорит о существовании круга телесности, в котором движения моей души непосредственно превращаются в движения моего тела. «Этот круг, эта ограниченная сфера и есть мое тело… Через эту природу моего тела становится возможным и необходимым отелеснивание моих ощущений – движения моей души непосредственно становятся движениями моей телесности»[277]. Отношение души и тела, о форме которого много размышляли и Декарт, и Мальбранш, и Спиноза, и Лейбниц, Гегель называет содружеством или общением (die Gemeinschaft). Телесность свойственна многим проявлениям субъективного духа. Он говорит о телесности голоса, об индивидуальной тотальности и всепроникающей силе души в спящем теле, о телесности смеха как согласия субъекта с самим собой и о телесности боли как разорванности ощущающего субъекта.

Жить, познавать и творить означает быть целым, сохранять свою самотождественность. Механизм поддержания самого себя – это круговая причинность или, как его называет Ф. Капра, сетевой паттерн[278]. Телесное сознание не только организует само себя, но и само на себя ссылается, строится через отношение самореферентности. Оно не просто черпает информацию из внешней реальности, но и создает новые связи внутри самого себя, а также связи себя со средой, одновременно отделяющие его от среды и встраивающие в нее. Оно «не обрабатывает информацию, но, наоборот, творит некий мир в процессе познания»[279].

10.2. Активная адаптация

В биологической теории эволюции центральное место занимает представление об адаптации. Считается, что в ходе эволюции организмы оптимально приспособились к окружающему миру, а одни биологические виды к другим, так что каждый вид занял определенную, подобающую ему экологическую нишу, а все экологические ниши подогнаны друг к другу в царстве живой природы. Взаимно подогнанные экологические ниши образуют коэволюционные ландшафты. Это выглядит так, как будто природа строится по принципу целесообразности, заранее выстроенного плана. Лейбниц говорил в этой связи о предустановленной гармонии природы. Современные эволюционисты возражают и говорят, что путь к сложности и возникновению устойчивых коэволюционных ландшафтов не предопределен, он был сопряжен с прохождением через множество случайностей, поворотов, бифуркаций и т. п. Лоренц говорил, что эволюция «укрощает» случай, канализирует случайности, важность которых устанавливается только post factum. Лоренц сравнивал возможность появления такой сложной структуры, как человек, с прохождением нитки через очень узкое ушко иголки.

Варела внес в эти дискуссии о наблюдаемом нами дизайне природы, кажущейся запланированности все более и более оптимальной подгонки природных структур и формообразований одно важное дополнение. Выше уже подчеркивалась важность его представления о том, что логика эволюции живой природы является не прескриптивной, а проскриптивной. Основной тезис прескриптивной логики – «всё, что не разрешено, запрещено» оказывается слишком жестким, и он заменяется тезисом проскриптивной логики – «разрешено всё, что не запрещено». Всякий организм избирателен по отношению к окружающей его среде. Из всего великолепного разнообразия природного мира ему доступно только то, что соответствует его когнитивным и деятельностным способностям, которые определяюся морфологией его телесности и доступной ему сетью поведенческих актов. Живой организм является активной сложной системой, которая познает, действуя. Мир полон возможностей, а живой организм, образно выражаясь, имеет ключ только к определенным пространствам и временам этого мира. Остальные двери для него остаются закрытыми. Закрытыми не потому что он слаб и неактивен по отношению к миру, а потому что он такой, он именно таким образом «создан» природой.

Еще раз подчеркну важное обстоятельство, что активность исходит и от организма как когнитивного агента, и от окружающей его среды. Причем среда как среда именно данного когнитивного агента, его субъективный мир, и среда вообще, как весь внешний и объективный мир, далеко не тождественны.

Синергизм когнитивного агента и окружающей среды – один из базисных принципов в рамках энактивного подхода в когнитивной науке. Воззрения Варелы восходят в этом плане к идеям, развитым Мерло-Понти в его феноменологии телесности: «…Именно сам организм – в соответствии с собственной природой своих рецепторов, порогами восприятия своих нервных центров и движениями органов – отбирает те стимулы в физическом мире, к которым он будет чувствителен»[280].

10.3. Энактивность и эхо эмерджентности

Энактивный и телесно ориентированный подход предлагает срединный путь понимания взаимоотношений субъекта (когнитивного агента) и объекта (предмета или среды). С одной стороны, этот подход далек от субъективного идеализма, в котором только субъект активен, а внешний мир есть всего лишь проекция его активности, если вообще он и признается существующим независимо от наших восприятий и ментальных репрезентаций. А с другой стороны, далек он и от позиции, которую можно назвать объективизмом, где линии детерминирующего воздействия идут исключительно от среды к субъекту и где субъект сталкивается с жесткой, противостоящей ему как недвижимая стена средой, к которой ему остается лишь в одностороннем порядке приспосабливаться.

Если прибегнуть к образному сравнению, то среду агента можно сравнить с пальто, которое носит человек: оно прилажено к нему, скроено по его телу, отвечает его нуждам, пропитано его теплом и испарениями, растянулось под его формы. Пальто соприкасается с «еще более» внешним миром, но это уже проблема пальто, а не человека; вне посредства пальто он для человека как бы не существует. Еще лучше подошел бы для этого сравнения образ скафандра, обеспечивающего особый микромир для водолаза или космонавта.

Формированием собственной идентичности агент познания одновременно вырезает из окружающей реальности контур своей среды. «Отдельное когерентное Я… благодаря самому процессу конституирования себя… придает форму внешнему миру восприятия и действия»[281], – замечает Варела.

Энактивный и телесно ориентированный подход принимает тезис Мерло-Понти о том, что организм активно выбирает из окружающего мира те стимулы, на которые ему предстоит откликаться, т. е. создает под себя свою среду. Среда становится средой данного организма, подогнанной под его жизнь, а организм активно подстраивается к среде. Связь познающего субъекта и его среды он понимает таким образом, что субъект весь «разлит», распределен в окружающей среде. А если посмотреть с другой строны, то внешняя окружающая среда входит в него, природный мир живет внутри человека. «Вещи теперь уже инкрустированы в плоть моего тела, составляют часть его полного определения, и весь мир скроен из той же ткани, что и оно… Поскольку вещи и мое тело сплетены в единую ткань, необходимо, чтобы видение тела каким-то образом осуществлялось в вещах или же чтобы их внешняя, явная видимость дублировалась внутри него своего рода тайной видимостью: “Природа пребывает внутри нас”, – говорит Сезанн»[282].

Мысль о ситуативности познания и о необходимости надлежащего, энактивного вписывания в среду замечательно выразил Монтень: «Великое и славное достижение человека – это жить кстати (vivre à propos). Жить и мыслить кстати – значит жить и мыслить достойным человека образом в каждой конкретной ситуации».

Известный психолог Ульрих Найссер в своих исследованиях, проведенных в 1970-х годах, показал, что воспринимаемое поступает в мозг не в чистом, первозданном виде, «как оно есть там снаружи», а ложится на предуготовленную схему, которую он назвал форматом. Сам существующий на данный момент формат задается, лепится (moulded) всей суммой предыдущих актов восприятия, что свидетельствует о самоорганизации познавательного процесса и его гибкой приспосабливаемости исходя из предшествующего опыта. «Информация, заполняющая формат в какой-то момент циклического процесса, становится частью формата в следующий момент, определяя то, как будет приниматься дальнейшая информация»[283].

В процессе создания формата, по Найссеру, необходима функция воображения, которое готовит схему будущих восприятий. С одной стороны, субъект безотчетно создает для себя «когнитивную карту среды»[284], которая направляет и делает избирательным его восприятие, позволяет ему отфильтровывать поступающую информацию. Когнитивная карта определяется собранной информацией и накопленным опытом действия и поведения, а не ее вербальным описанием. Ребенок, например, способен находить дорогу задолго до того, как он будет в состоянии адекватно описать словами, где он был и как он туда попал.

А с другой стороны, сами объекты предоставляют возможности, которые могут быть восприняты или не восприняты субъектом. Восприятие – активный, конструктивный процесс выбора из предоставляемого. Найссер использует здесь ключевое понятие из теории экологического восприятия Дж. Гибсона – понятие предоставления («affordance»). «Пол позволяет ходить по нему, ручка дает возможность писать и тд… Предоставление объектом возможности – или, иначе, его значение – зависит от того, кто его воспринимает Каждый естественный объект может иметь огромное множество способов употребления и потенциальных значений, и каждый световой поток специфицирует бесконечное множество возможных свойств. Воспринимающий делает выбор из этих свойств и предоставлений благодаря специфической готовности к восприятию некоторых из них»[285].

Некоторые представления, положенные Гибсоном в основу его экологической теории восприятия, также находят соотвествие с современной концепцией энактивизма. Во-первых, по Гибсону восприятие – это не результат, а непрерывный процесс, который происходит в реальном мире. Это есть способ облегчения выживания живого организма в мире. Восприятие – это не образ, не отпечаток мира в мозге, а событие реального мира. Энактивизм также строится на процессуальном видении восприятия и критикует традиционную репрезентационистскую позицию для понимания когнитивных функций сознания. Во-вторых, восприятие происходит не в голове живого существа, а между воспринимающим и воспринимаемым, в экологической (когнитивной) среде, в которой проявляет свою активность воспринимающий. В энактивизме также субъект и объект находятся в отношении партнерства, партиципации, в синергийном единстве. В-третьих, живое существо извлекает информацию из мира, действуя. Восприятие непосредственно связано с действием. А это уже прямое положение энактивизма Матураны и Варелы: познание через действие, а действие через познание (knowing by doing and doing by knowing). В-четвертых, восприятие есть момент взаимодействия живого существа с реальным миром. Это способ жизни живого существа в мире и его выживания в нем. В эволюционной эпистемологии и в концепции энактивизма жизнь и процессе познания понимаются в единой концептуальной паре, по сути, они тождественны. Жизнь является познающей, а познание служит целям поддержания жизни, выживания и развития живых организмов. В-пятых, онтология окружающего мира строится через восприятие. Это есть мир восприятия, мир, как он дан живому существу, и он отличается от мира, который существует сам по себе. Но существует и принципиальное различие между этими двумя концептуальными подходами: гибсоновской экологической концепцией восприятия и вареловским энактивизмом. Гибсон предполагает – и это был общепринятый и широко распространенный взгляд в когнитивной науке, – что живой организм, познаваея, извлекает информацию из окружающего мира. Информационная сущность когнитивной деятельности сознания подвергается в энактивизме серьезной критике. Мозг, а вместе с ним и телесно воплощенный разум, является информационно замкнутой системой. Он не строит никаких репрезентаций внешнего мира. Живой организм, обладающий мозгом и оте лесненым разумом, устанавливает схемы изменения как проявление его собственной модели организации. Мозг (и сознание) организует внешнюю среду как продолжение самого себя.

Варела опирался на идеи своих предшественников, и Найссера, и Гибсона, и др. Но особую ценность он видел в философской феноменологии Э. Гуссерля и М. Мерло-Понти и осуществлял проект натурализации феноменологии, чем очень гордился. Развивая энактивный подход к познанию, Варела ссылается на идеи Гуссерля о «протенциях» – о как бы устремленных в будущее линиях, или траекториях, которые задают характер когнитивной активности в настоящем. Он называет это «the bootstrap principle» – «принципом шнурка»: если потянешь за один конец, то другому концу, через ненаблюдаемое смещение множества петель, передается этот импульс потягивания. «Метафорически выражаясь, идущий по дороге и сама дорога неразрывно связаны друг с другом»[286], – разъясняет он. Протенции выражаются, в частности, в эмоциональной настроенности, аффективной тональности, которые задают вектор, русло предстоящего когнитивного акта. Формируется «протенциональный ландшафт», который ведет процесс развертывания когнитивной деятельности.

Взаимное приспособление познающих существ и среды их обитания происходило и в процессе эволюции жизни. Известно, например, что зрение медоносных пчел смещено к ультрафиолетовой части спектра, чтобы лучше распознавать цветки с нектаром. Но и цветущие растения прошли в ходе эволюции свою часть пути. Их взаимный встречный путь и есть коэволюция. «Окраски цветов, по-видимому, коэволюционировали с чувствительным к ультрафиолету, трехцветным зрением пчел»[287]. Коэволюция как взаимное приспособление для выживания нередко происходит и через борьбу друг с другом путем создания защитных фильтров. Примером коэволюции является динамика совместной жизни некоторых растений и поедающих их гусениц. Растение и поедающие его гусеницы составляют единую систему. Растения вырабатывают ядовитые для гусениц вещества, однако определенные виды гусениц (например, гусеницы монарха) в ходе эволюции приобрели нечувствительность к ядам, вырабатываемым растениями. Более того, гусеницы накапливают яды в своем теле и тем самым становятся несъедобными для птиц.

Тезис о важнейшей роли движения, действия и вдействования (enactment) может быть развит и применительно к взаимоотношениям когнитивного агента и среды. Именно через телесное движение ребенка осуществляется его самовыделение из социальной среды и тем самым формирование его собственной идентичности, его Я. На это указывал еще Анри Бергсон в работе «Материя и память», впервые опубликованной в 1896 г., т. е. задолго до появления теории Жана Пиаже. «Психологи, изучавшие раннее детство, знают, что представление наше вначале безлично. Только мало-помалу, благодаря индукции, оно принимает наше тело за центр и становится нашим представлением. Механизм этого процесса понять легко. По мере того как тело мое передвигается в пространстве, все другие образы изменяются; образ же моего тела, наоборот, остается неизменным. Мне в итоге приходится сделать его центром, к которому я отношу все другие образы»[288].

И далее он пишет о важной роли активности телесного восприятия: «Актуальность нашего восприятия состоит… в его активности, в движениях, которые его продолжают, а не в относительно большей интенсивности: прошлое – это только идея, настоящее же идеомоторно. Но этого-то упорно не хотят видеть, смотря на восприятие как на разновидность созерцания, приписывая ему чисто спекулятивную цель и направленность на некое неведомое бескорыстное познание: как будто отделяя его от действия, обрывая таким образом его связи с реальным, его не делают сразу и необъяснимым, и бесполезным! Но тогда упраздняется всякое различие между восприятием и воспоминанием, потому что прошлое по своему существу есть то, что уже не действует, и, не признавая этого признака прошлого, становится невозможным отличить его от настоящего, то есть от действующего»[289].

Через осмысленные действия ребенок научается проводить различия, намечать границы между предметами окружающего мира, которые первоначально слиты для его взгляда в общую массу, неразличимы. «Бесспорно, что в известном смысле существует множество предметов – один человек отличается от другого, дерево от дерева, камень от камня, так как каждое из этих существ, каждая из этих вещей имеет характерные особенности и подчиняется определенному закону эволюции. Но вещь и то, что ее окружает, не могут быть резко разделены, постепенно и незаметно осуществляется переход от одной вещи к другой: тесная взаимосвязь всех предметов материального мира, непрерывность их взаимодействий и реакций доказывают, что они не имеют тех точных границ, которые мы им приписываем. Наше восприятие как бы очерчивает их осадочную форму, оно определяет предметы в той точке, где останавливается наше возможное действие на них и где, следовательно, они перестают касаться наших потребностей. Такова первая и наиболее очевидная операция воспринимающего ума: он прочерчивает деления в непрерывности протяжения, просто подчиняясь внушениям потребностей и нуждам практической жизни»[290].

Говоря о понимании Анри Бергсоном роли телесного движения в самоидентификации человека как субъекта познания, следует обратить внимание на особенность мировоззрения этого философа. Он исходит из понимания, сходного с махизмом: в материи потенциально дана вся множественность образов о ней, что якобы снимает дилемму материализма и идеализма. «Вам следует объяснить, таким образом, не то, как зарождается восприятие, но как оно себя ограничивает, потому что оно должно было бы быть образом всего, а на самом деле сводится к тому, что вас интересует»[291]. «Единственным вопросом… является, зачем и как этот образ выбран, чтобы стать частью моего восприятия, в то время как бесконечное множество других образов остается из него исключенным»[292]. «Воспринимать все влияния, ото всех точек всех тел, значило бы опуститься до состояния материального предмета. Воспринимать сознательно – значит выбирать, и сознание состоит, прежде всего, в этом практическом различении»[293].

Важность движения для формирования нормального зрительного восприятия животных находит экспериментальное психологическое подтверждение. В одном из опытов были выделены две группы котят: одни имели возможность активно двигаться, другие двигались вместе с ними, но прицепленные за ними в корзинке, т. е. пассивно. Через несколько недель была проведена контрольная проверка. Она показала, что котята из первой группы видели нормально, а котята из второй группы двигались крайне неуверенно, ударялись об углы и в целом вели себя как слепые, хотя в своих корзинках они наблюдали все точно то же самое, что и первые[294].

Согласно концепции Льва Выготского, разработанной в 1920– 1930-е годы, оперирование с материальными предметами, имеющее пробный, бесцельный, игровой характер, сыграло решающую роль в развитии у высших млекопитающих интеллекта как изобретательной (inventive), креативной функции сознания.

Нахождение ребенком обходного пути, т. е. обретение качественно иного восприятия пространства, может происходить как инстайт, сразу ставящий двухлетнего ребенка на уровень, свойственный старшему ребенку. «Инстайт всегда можно рассматривать как изменение когнитивной структуры ситуации. Он часто включает дифференциацию и реструктуризацию в смысле разделения определенных регионов [поля. – Е. К], которые были связаны, и соединения регионов, которые были разделены. Например, чтобы использовать ветку дерева в качестве палки для доставания цели, находящейся за решеткой, необходимо увидеть ветку как относительно изолированную единицу, а не как часть внутри большей единицы – дерева. Кроме того, необходимо связать эту ветку с целью за решеткой»[295].

Пространство осваивается различными живыми организмами как когнитивными существами двигательно, «на ощупь». Складывающиеся у них схемы восприятия пространства определяются как уровнем эволюционного развития соответствующего животного вида и особенностями его телесной организации, так и специфическим опытом освоения пространства каждой индивидуальной особи.

Мир – это океан потенций, бурление различных возможностей, открывающихся для субъекта. Эта конструктивистская позиция в поэтической и наиболее заостренной форме была выражена Андре Жидом в одной из его дневниковых заметок: «Вещи нуждаются в нас, чтобы существовать или чтобы почувствовать свое бытие, а без нас они пребывают в ожидании»[296].

Ему вторит Морис Мерло-Понти, который проводит исследование природы восприятия со своей позиции, со стороны связи феноменологии телесности и эпистемологии. Некоторые «живописцы говорили, что вещи их разглядывают, в том числе, вслед за Клее, Андре Маршан: “В лесу у меня часто возникало чувство, что это не я смотрю на лес, на деревья. Я ощущал в определенные дни, что это деревья меня разглядывают и говорят, обращаясь ко мне. Я же был там, слушая… Я думаю, что художник должен быть пронизан, проникнут универсумом и не желать обратного. Я жду состояния внутреннего затопления, погружения. Я, может быть, пишу картины для того, чтобы возникнуть”… Говорят, что человек рождается в тот момент, когда то, что в материнском лоне было видимым только виртуально, становится видимым сразу и для нас, и для себя. Можно сказать, что видение художника – это своего рода непрерывное рождение»[297].

Принцип партиципации и взаимного участия в деятельности друг друга справедлив не только для процессов восприятия, но и для творческой активности человека, преобразования им мира по своему собственному усмотрению и в соответствии со своими собственными эстетическими предпочтениями. Укладка камней должна происходить в соответствии с природой вещей, с их внутренними свойствами, с тем, как они «знают» самих себя. «Возводя стену, – говорит Авата Дзюндзи из гильдии Ано-сю, – нужно слушать камни: они знают, куда хотят лечь [выделено мною. – Е.К.]. Так всегда говорили мастера – умельцы гильдии Ано-сю. Если мы будем делать свое дело как положено, следуя этому совету, наши стены никогда не упадут, даже при наводнении или землетрясении. Каменные стены, выложенные членами гильдии, пережили даже Великое хансинское землетрясение 1995 года, которое нанесло ужасающий урон другим строениям… Люди живут несколько десятков лет, а хорошая каменная стена должна простоять века. Ясное дело, нам нельзя работать небрежно»[298].

Итак, восприятие активно и деятельно, оно энактивно. Луч восприятия когнитивного субъекта высвечивает только что-то из предоставленных миром возможностей, только избирательно, сообразно природе его телесного устройства и двигательным возможностям как представителя определенного биологического вида, накопленному им индивидуальному опыту, установкам восприятия. Воспринимающий активен, он сам в значительной мере определяет то, что он увидит, услышит, почувствует. Предоставление возможностей (для проявления свойств мира) происходит и со стороны когнитивного субъекта.

Субъект с каждым познавательным шагом как бы забрасывает впереди себя мостик, настил, связанный из волокон предыдущих восприятий; мостик позволяет ему ступить в стихию многообразной воспринимаемой им реальности, первоначально сориентироваться и сообразоваться с ней. Но за спиной мостик не исчезает и не разбирается, он затвердевает во все более прочную и упругую, беспрерывно наращиваемую лестницу.

Здесь, по идее, можно возразить: активность когнитивного субъек та здесь везде понимается очень ограниченно или вообще метафорически; да, он отрезает свой кусок торта – но не печет сам торт. Он размечает реальность для себя, как сеткой в поле зрения прицела, но разве от прицеливания меняется физическим образом реальность сама по себе, реальность для всех других?

В широком временном масштабе, в каком происходит истирание мраморной ступени от миллионов шагов до видимой лунки, – может меняться. Исторический процесс эволюции жизни – это взаимное приспособление познающих живых организмов и среды их обитания, их взаимно согласованное развитие, коэволюция.

Таким образом, когнитивный субъект и окружающая его среда связаны посредством взаимного предоставления возможностей, которые определяются складывающейся ситуацией познания. Или, иначе, их связь определяется их постоянным взаимным испытанием, обоюдной пробой. Это взаимное предоставление возможностей и взаимное испытание и есть подлинное энактивное познание.

Глава 11. Познающее тело – энактивный ум. Оператор автономии и самосозидания

Познавая природу, мы в особо утонченном смысле познаем себя.

О. Шпенглер

Тело человека – наилучшая картина его души.

Л. Витгенштейн

Сергей Павлович Курдюмов, мой Учитель, строя модели синергетики и развивая синергетическое видение мира, всегда с особым трепетом относился к возможности приоткрыть – с помощью синергетики – завесу над тайной феномена человека и его тела и сознания[299]. Рассматриваемые мною в этой главе новый энактивный и телесный подходы к пониманию человеческого сознания как эпифеномена над отношением «мозг – тело – окружающая среда» может помочь нам в раскрытии сложных внутренних механизмов работы сознания.

11.1. Дэвид Юм как предшественник концепции энактивного ума

В «Трактате о человеческой природе» Юм последовательно продвигался в направлении обоснования натуралистической концепции человеческой природы. Он полагал, что все аспекты жизни человека, и когнитивные, и нравственные, и эстетические можно объяснить с натуралистической точки зрения.

Проект Юма – это, как он сам его называет, «экспериментальная философия», т. е. философия, основанная на опыте. «Если наука о человеке (science of man) является единственным прочным основанием других наук, то единственное прочное основание, на которое мы можем поставить саму эту науку, должно быть заложено в опыте и наблюдении»[300]. Сущность ума также неизвестна нам, как и сущность внешних тел, и в познании ума мы не можем выходить за пределы опыта. Ведь все наши привычки основаны на опыте. Опыт является и начальным, и конечным пунктом всех наших рассуждений о познании.

Юм усомнился в существовании жесткой границы между человеком и животными и высказывался в защиту положения, что звери также наделены богатой гаммой эмоций, чувств, впечатлений и даже мышлением. «Не только люди, но и животные обладают способностью мышления и рассудка (reason)»[301], – полагает он. В наши дни Э. Томпсон, коллега и соавтор Ф. Варелы, заложившего фундамент для динамического энактивистского и телесного подходов в когнитивной науке, отстаивает положение о сильной (или глубокой) непрерывности жизни и ума, поскольку существуют единые образцы самоорганизации, свойственные и жизни, и уму. «В науке о сознании, – поясняет Томпсон, – предположение, что жизнь служит прообразом ума, а ум принадлежит к жизни, было названо тезисом о сильной непрерывности жизни и ума… или, как я предпочитаю называть это, о глубокой непрерывности жизни и ума. Согласно этому тезису, жизнь и ум разделяют набор базисных организационных свойств, и организационные свойства, характерные для ума, являются обогащенной формой тех свойств, которые фундаментальны для жизни»[302]. С позиции современной теории сложных систем можно говорить о сквозной непрерывности – непрерывности неживого, способного к самоорганизации, самодостраиванию, демонстрирующего свойства квазижизни (вихри, ураганы и т. п.), жизни, построенной на началах автопоэзиса, и ума (ментального). Динамика природы, самоорганизующейся неживой природы и гомеостатически устроенной живой природы, подобна динамике ума.

То, что у Юма высказывается как догадки или намеки, становится ныне краеугольными камнями для неклассической эпистемологии и динамического энактивистского подхода в когнитивной науке. Прежде всего, это юмовское ощущение недостаточности картезианской дихотомичной и рационалистической философии, с позиции которой познание представляется формой абстрактного рассуждения, происходящего в бестелесном царстве ментальной субстанции. Юм говорит о единстве (или союзе) ума и тела и о том, что мы не должны отделять вопрос о субстанции ума от вопроса о причине движения. Мышление и движение «постоянно бывают связаны друг с другом… Движение, может быть, действительно является причиной мышления и восприятия»[303].

Энактивистская когнитивная наука сегодня принимает в качестве одной из исходных посылок недостаточность репрезентатистской теории восприятия, а также вычислительной теории познания, строящейся на метафоре «мозг как компьютер». Складывается убеждение, что неправомерно рассматривать мозг по аналогии с компьютером и смотреть на процесс познания как на вычислительные манипуляции внутренними ментальными репрезентациями. Ум требует тела и возникает во взаимной игре мозга, тела и окружающей среды. Ум проявляется в способности движения и взаимодействия с реальным миром, а также в адекватном ответе на изменяющиеся условия внешней среды.

Телесность познания при этом понимается так, что всякий когнитивный агент как-то физически, телесно встроен в мир. Более того, сам факт обладания определенным телом определяет различия в способах познания мира. Телесное действие конституирует восприятие и познание. Благодаря своей телесной активности когнитивная система энактивирует мир смыслов, выделяет контур своей среды. Проблема смысла становится не просто проблемой познания, а проблемой существования в действии.

Юм развивает достаточно глубокую теорию ума человека как пучка различных восприятий (the bundle theory of mind). Он сторонится метафизических спекуляций и говорит, что каждый человек в его познавательных, умственных свойствах есть «не что иное, как связка или пучок (bundle or collection) различных восприятий, следующих друг за другом с непостижимой быстротой и находящихся в постоянном течении, в постоянном движении»[304]. В этой своей теории Юм по сути дела движется к пониманию ума (человеческого Я) как автопоэтической системы, т. е. системы, производящей саму себя, постоянно достраивающей и поддерживающей саму себя. Главными признаками автопоэтической системы, согласно теории У. Матураны и Ф. Варелы, является ее организационная (операциональная) замкнутость и структурное сопряжение с окружающей средой. Компоненты автопоэтической системы являются одновременно и причинами и следствиями их собственной организации; они соединены по принципу циклической причинности. Понятие автопоэтической организации формирует ядро энактивистского подхода к пониманию Я (воспринимающего и действующего ума) как живой системы (биологически базированная теория познания) и проживающей и переживающей себя в своей субъективности (феноменологический подход к познанию). Юмовская теория ума как пучка может быть интерпретирована как базовая для современного представления об уме как о некоторого рода самоорганизующейся динамической системе. На этой почве сегодня происходит встреча когнитивных наук и феноменологии и осуществляется исследовательская программа натурализованной феноменологии, или, как ее называл Варела, нейрофеноменологии.

Юм вводит любопытную метафору – ум как театр. Ум, по его словам, есть «нечто вроде театра, в котором выступают друг за другом различные восприятия; они проходят, возвращаются, исчезают и смешиваются друг с другом в бесконечно разнообразных положениях и сочетаниях. Собственно говоря, в духе [на самом деле Юм пишет здесь о mind, т. е. об уме. – Е. К] нет простоты в любой данный момент и нет тождества в различные моменты, как бы велика ни была наша естественная склонность воображать подобную простоту и подобное тождество»[305]. В театре играют актеры, и есть зрители, которые наблюдают за игрой актеров и за разворачиванием действа, причем по принципу интерактивности сами актеры являются зрителями, а зрители могут вступить в театральное действо, переживая это действо как свое собственное. Чем это не автопоэтическая организация, построенная на энактивности, реальном и/или виртуальном вдействовании в среду? Ведь всякая автопоэтическая организация действительно умеет поддерживать свою тождественность, идентичность в непрерывном процессе изменений, постоянно преодолевая и развивая себя, но вместе с тем сохраняя свое ядро. Самосознающий ум (Я) есть простая сложность или сложная простота, стержневая детерминация сохраняется сквозь постоянные вариации.

И наконец, Юм показывает, как строится живой телесный самоорганизующийся ум, тождество ума-тела каждого организма и каждого индивида как личности. Мысли, заложенные в этом пассаже, предвосхищают современное понимание принципов эволюционного холизма, способов конструирования сложноорганизованного целого из частей. «Этот результат [установление идентичности. – Е. К] станет еще заметнее, если к общему назначению частей прибавить их гармоническое сочетание (sympathy) и предположить, что во всех своих действиях и операциях они находятся во взаимном отношении причины и действия. Так обстоит дело со всеми животными и растениями, составные части которых не только приноровлены к одной общей цели, но и находятся во взаимной зависимости, взаимной связи. Действие столь тесного отношения между ними таково, что хотя, как всякий согласится, по прошествии нескольких очень немногих лет и растения и животные изменяются полностью, однако мы все же приписываем им тождество, несмотря на то что их форма, размеры и вещество совершенно меняются»[306].

Юм выступает здесь как предшественник Варелы и его нынешних последователей, развивающих энактивизм как новый тип конструктивизма в эпистемологии и когнитивной науке.

Догадка Юма, что следует рассматривать ум в терминах динамической активности и телесности, начинает реализовываться сегодня как целая исследовательская программа энактивизма.

11.2. Автопоэзис: рождение концепции

Чилийские ученые Франсиско Варела (1946–2001) и его старший коллега, учитель Умберто Матурана (р. 1928) создали в начале 1970-х годов концепцию автопоэзиса, или самопроизводства, жизни, живых существ. Их исходной исследовательской установкой было выявление сущности жизни. При этом они не соглашались с распространенным представлением, что сущность живых систем в отличие от неживых – в их способности к самовоспроизведению, репродукции. Это свойство представлялось им недостаточным для понимания того, что делает жизнь жизнью.

А всё начиналось с исследовательских увлечений и явной склонности Варелы к философствованию еще в студенческие годы. Как студенту, стремящемуся проникнуть в существо биологических проблем, ему посоветовали установить контакт с нейробиологом Умберто Матураной. В своей биографической статье «Первые шаги автопоэзиса: Хайнц и Чили» он вспоминает: «В погожий апрельский день в 1966 году я пошел, чтобы познакомиться с ним в его лаборатории, расположенной в подвальном помещении одного из отделений новой школы. В то время Матурана был уже признанным ученым, известным по своим иследованиям в области физиологии зрения, результаты которых были представлены в нескольких классических статьях, написанных в Гарварде и в Массачусетсом Технологическом Институте. В Чили он продолжал работать по физиологии и анатомии сетчатки глаза позвоночных животных»[307]. Ввалившись в его лабораторию, юный студент со всем энтузиазмом заявил, что хочет «изучать роль сознания во вселенной», на что получил от Матураны ответ: «Мой мальчик, вы попали как раз туда, куда следует».

Еще будучи студентом биологического факультета Католического университета в Сантьяго, Варела стал серьезно увлекаться философией, читая классические тексты Аристотеля, Ортеги-и-Гассета, Сартра, а также открыл для себя европейскую феноменологическую традицию, обратившись к изучению воззрений Гуссерля, Хайдеггера, Мерло-Понти, – философов, которые наложили отпечаток на все его последующие исследования в области когнитивных наук.

Следуя по стопам своего учителя Матураны, Варела для завершения своего биологического образования в январе 1968 г. отправился в Гарвардский университет, где в июне 1970 г. защитил докторскую диссертацию по проблеме обработки информации, получаемой сложным глазом насекомого. По признанию Ф. Варелы, чрезмерно прагматическая ориентация американской науки совсем не подходила складу его ума, его всегда интересовали вопросы биологии познания и более общие вопросы природы феноменов сознания. Когда его втягивали в дискуссии во время ленча в студенческой столовой, обычной реакцией были слова: «Франсиско всегда впадает в философию».

После успешного окончания Гарвардского университета Варела имел блестящие предложения от престижных американских университетов. Но, не подчинившись закону утечки мозгов, он сознательно вернулся работать на родину в сентябре 1970 г. Он вспоминает: «Несмотря на протесты моих профессоров, я отказался от должности исследователя в Гарварде и другой должности профессора в еще одном американском университете. Я решил занять должность, предложенную мне Научным факультетом в Сантьяго, будучи оправданно заинтересованным в возвращении тех средств, которые были вложены в мое обучение. Я возвратился в Чили 2 сентября 1970 г., и выборы Альенде, состоявшиеся два дня спустя, оказались для меня вторым и подлинным завершением моего образования»[308].

Последующие три года стали для Варелы наиболее креативным периодом жизни и в интеллектуальном, и в научном, и в философском планах, когда им совместно с Умберто Матураной была создана теория автопоэзиса, призванная объяснить сущность жизни. Период творческого подъема соответствовал годам демократического правления Сальвадора Альенде, которому Варела глубоко симпатизировал.

Теория автопоэзиса в своих основных чертах была разработана Матураной и Варелой за довольно короткий период совместной напряженной работы, немногим более чем за год. Они размышляли над вопросом о циклической природе метаболизма живых существ и его отношении к когнитивной деятельности. «Это были времена поиска и обсуждений, фокусирующихся на том, что казалось неудовлетворительным, на аномалиях, – пишет Варела. – Не удовлетворяло главным образом понятие информации как ключевое для понимания мозга и познания; это понятие, похоже, не играло явной роли в понимании биологических процессов. Интуиция Умберто, однако, подсказывала, что живые существа являются, как он говорил в те дни, “само-отнесенными” (‘self-referred’) и нервная система некоторым образом способна генерировать свои собственные условия отношения к окружению. Это был вопрос об изменении ориентации внутри “экспериментальной эпистемологии” (отличный термин, введенный МакКаллохом)»[309].

Варела рассказывает о том, как родилась сама идея автопоэзиса. «Непосредственной предпосылкой созревания автопоэзиса был текст, написанный Матураной в середине 1969 г., первоначально названный “Нейрофизиология познания”. Умберто продолжал свою собственную линию исследования и все время ставил вопросы о неадекватности идеи информации и репрезентации для понимания биологической системы. Он посещал меня несколько раз по разным поводам в Кембридже и, как и в Сантьяго, мы проводили длинные беседы. Во время весеннего семестра 1969 г. Хайнц[310] пригласил его приехать в Биологическую Компьютерную Лабораторию на несколько месяцев, и эта возможность совпала с международной встречей Фонда Веннера-Грена по теме “Познание: множественный взгляд” (“Cognition: A Multiple View”). Это мечтательное название было в духе чудовищного развития того, что сейчас называют когнитивной наукой, но в то время это еще не рассматривалось в качестве особой области науки.

Умберто подготовил текст для этой встречи, где он впервые ясно и привлекательно выразил свои созревшие идеи, с тем чтобы разъяснить, что он до сих пор подразумевал под самоотнесенной природой живых существ, и определенно установить понятие репрезентации как эпистемологическую ось, которая должна быть изменена. С его точки зрения, было необходимо сконцентрировать внимание на внутренней связности нейронных процессов и описать нервную систему как “закрытую систему”, как утверждалось в тексте. В этой статье делается важный скачок, и сегодня я все еще убежден, что это было несомненным началом поворота в новом направлении. Я помню, как Умберто приехал в Иллинойс и как мы обсуждали некоторые трудные места этого текста, когда он завершал работу над ним. Этот текст был опубликован вскоре после этого (Garvin P. (Ed.) Cognition: A Multiple View. Washington: Spartan Books, 1970) и начинался с абзаца, в котором выражалась благодарность Хайнцу и мне за обсуждения, которые мы проводили по этой теме. Затем Умберто переработал этот текст в еще более полный вариант, который получил название “Биология познания”…

В своей статье Умберто провел параллель между циклической природой нейронных процессов и тем фактом, что организм является также циклическим процессом метаболических изменений, как это было показано в журнале “Science” со ссылкой на недавнюю статью Коммонера, в которой обсуждались новые результаты в области биохимии метаболизма и его эволюции. Рассматриваемый вопрос, таким образом, состоял в следующем: если мы на время оставим в стороне организацию нервной системы и сфокусируем внимание на автономии жизни в ее клеточной форме, то что мы сможем сказать? Этим размышлениям о циклической природе метаболизма живых существ и его отношении к когнитивной деятельности, хотя они едва ли занимают короткую страницу в окончательной версии “Биологии познания”, предстояло стать тем фокусом, из которого будет выведена идея автопоэзиса.

Это были последние месяцы 1970 г., я снова был в Чили, и Биологический факультет обратился ко мне с просьбой прочитать вводный курс по клеточной биологии для новых студентов. Матурана и я были теперь коллегами на Биологическом факультете и имели соседние офисы в “переходных” (но все еще используемых) помещениях на новой территории Научного факультета на Калле Лас Палмерас в Макул. Было все, чтобы начать исследования природы минимальной организации живого организма, и мы не теряли времени зря. В моих записях первые зрелые наброски появились к концу 1970 г., а к концу апреля 1971 г. появилось больше деталей наряду с минимальной моделью, которая станет позднее предметом компьютерного моделирования. В мае 1971 г. в моих записях появился термин “автопоэзис” как результат вдохновенной идеи нашего друга Хосе М. Булнеса, который только что опубликовал диссертацию о Дон Кихоте, где он проводил различие между praxis и poesis. Новое слово было уместным, поскольку мы хотели обозначить нечто новое. Но это слово приобрело силу только в соединении с содержанием нашего текста, в котором определялся его смысл; его резонанс выходит далеко за пределы просто шарма от неологизма.

Это были месяцы практически постоянной работы и дискуссий. Некоторые идеи я пробовал обсуждать с моими студентами по курсу клеточной биологии, другие обсуждал с коллегами в Чили. Для нас стало ясно, что мы пускаемся в путешествие, которое было осознанно революционным и антиортодоксальным, и что это мужество всем было обязано общему настроению в Чили, где возможности развертывались в коллективное творчество. Месяцы, которые привели к разработке автопоэзиса, неотделимы от Чили того времени.

Зимой 1971 г. мы уже осознавали, что имеем дело с важным понятием, и мы решили представить это в письменной форме. Наш друг одолжил нам свой дом на взморье Качагуа, куда мы дважды приезжали между июлем и декабрем. Дни, проведенные на морском берегу, были поделены между длительными прогулками и монашеским ритмом писания, которое обычно начинал Умберто, а я продолжал далее в течение дня. Одновременно я начал работу над первым наброском (который был пересмотрен Умберто) более короткой статьи, в которой выдвигались принципиальные идеи с помощью воспроизведения минимальной модели (которая была названа “Протоб”, далее об этом будет сказано подробнее). Примерно к 15 декабря (опять согласно моим записям 1971 г.) мы имели полную версию текста на английском, названного “Автопоэзис: организация живых существ”. Рукописная версия насчитывала 76 страниц, с которой мы сделали несколько дюжин копий, используя старый синечернильный мимеограф. Хотя впоследствии этот текст был несколько видоизменен, именно этому тексту предстояло быть опубликованным намного позже»[311].

Как часто случается в истории науки, творческое сотрудничество Матураны и Варелы развивалось по восходящей спирали, в которую зрелый собеседник вносил свой опыт и свои прежние соображения, а молодой ученый – свежие перспективы и идеи. Эта смесь прошлого и настоящего, талантов и слабостей, продуктивного воображения и скрупулезного критического анализа и привела к качественному скачку – рождению новой идеи. К 15 декабря 1971 г. был подготовлен текст на английском языке «Автопоэзис: организация живых существ».

Работа, которая была закончена к концу 1971 г., была принята научным сообществом далеко не сразу. Она была послана, по крайней мере, к пяти издателям и в ряд международных журналов, и они все без исключения сочли, что этот текст нельзя публиковать. Еще раз подтверждается старая истина, что судьба всех новых научных идей нелегка. Эта книга вышла в свет лишь спустя девять лет, после многочисленных отказов со стороны международных издательств. Она была опубликована только тогда, когда идеи теории автопоэзиса уже получили распространение благодаря научным докладам на международных конференциях, нескольким статьям в реферируемых журналах и поддержке известных ученых, прежде всего Хайнца фон Фёрстера. Последний был, по сути дела, первым ученым, кто сразу же проявил интерес к идее автопоэзиса, в то время как почти все другие убеждали Матурану и Варелу отказаться от пустых спекуляций. Варела всегда с особой теплотой говорил о своей дружбе и постоянном плодотворном научном общении с фон Фёрстером – видным представителем кибернетического движения, который является автором концепции кибернетики кибернетики, или кибернетики второго порядка, а также конструктивистской версии теории познания. А мировоззренческая позиция конструктивизма оказала заметное влияние на теоретические представления Варелы.

Варела так описывает ситуацию со сложностью опубликования идеи автопоэзиса и решающую роль, которую сыграл Хайнц фон Фёрстер в опубликовании первой статьи об автопоэзисе: «Статья была послана в несколько журналов, включая “Science” и “Nature”, но результаты были подобны тому, что произошло с нашей книгой: полное отвержение. Хайнц приехал в Чили зимой 1973 г. и помог нам в значительной степени переписать текст. Он взял этот текст в Соединенные Штаты и сам послал его редактору журнала “Biosystems” (“Биосистемы”), членом редакционного совета которого он был. Статья была встречена резкими комментариями в отзывах, но вскоре после этого была принята и, наконец, опубликована в середине 1974 г. (Varela F., Maturana H. and Uribe R. Autopoiesis: The Organization of Living Systems, Its Characterization and a Model // Biosystems. 1974, Vol.5. P. 187–196)»[312]. Это было первой публикацией идеи автопоэзиса на английском для международной общественности, что привело к тому, что международное сообщество обратило внимание на эту идею. Кроме того, эта статья предвосхищала ту научную область исследований, в которой через двадцать лет, в 1990-х годах, начался настоящий бум исследований. Это искусственная жизнь и клеточные автоматы.

Драматичная ситуация, сложившаяся после прихода к власти Пиночета в сентябре 1973 г., вынудила Варелу как активного сторонника Сальвадора Альенде эмигрировать из Чили вместе со своей супругой. Они без промедления выехали из страны с тремя детьми, маленькими чемоданами и сотней долларов в кармане. За последующие два десятилетия он со своей семьей сменил пятнадцать различных жилищ в пяти странах на трех континентах, что, по его собственному признанию, вселило в него дух свободы, мобильности, открытости к различным интеллектуальным веяниям, независимо от тех сторон света, с которых они приходили[313].

Теория автопоэзиса сформировалась, таким образом, в определенном интеллектуальном климате чилийского научного сообщества в начале 1970-х, выразила, по сути, «дух времени», вербализовалась в устах Матураны и Варелы. Она автопоэтично кристаллизовалась в определенной исторической ситуации. Сама логика исторической ситуации в развитии науки подвела к рождению идеи автопоэзиса, научная среда должна была оказаться подготовленной к ее принятию. Ибо, как отмечает Варела, «идеи возникают как движения в исторической сети событий, в которой формируются индивиды, а не наоборот»[314].

А далее наступил совершенно иной этап. Трудности с продвижением и публикацией первой монографии Матураны и Варелы вскоре сменились вниманием к концепции, ее признанием, а потом и широким распространением в научном сообществе. Варела размышляет, почему идея автопоэзиса имела успех: «Что это означает, если идея, подобная идее автопоэзиса, в буквальном смысле, теория клеточной организации, обретает видимые очертания и занимает особое положение за пределами теоретической биологии и начинает воздействовать на отдаленные области знания? Мой ответ заключается в том, что, в конечном счете мы можем только понять этот феномен, поскольку эта идея имеет в качестве подоплеки важную историческую восприимчивость, с которой она соотносится и резонирует. Исторический фон этих тенденций не проявляется сразу как четко очерченный, он становится ясным ретроспективно, ибо идеи, подобно истории, являются возможностями, которые культивируются, а не результатом какого-то механического детерминизма. По прошествии определенного времени автопоэзис занимает привилегированное место, на мой взгляд, благодаря тому, что он ясно и эксплицитно выразил тенденцию, которая сегодня становится уже силой во многих сферах культурного исследования.

Тенденция, о которой я говорю, может быть коротко выражена так. Это – исчезновение интеллектуального и социального пространства, которое делает познание умственной репрезентацией, а человека рациональным деятелем. Это исчезновение того, что Хайдеггер называет эпохой образа мира. В этой связи можно было бы сослаться также и на картезианство. Автопоэзис стал влиятельным по той причине, что он смог встать в один ряд с другим проектом, который фокусируется на интерпретативной способности человеческого существа и постигает человека как субъекта, который не открывает мир, а скорее создает его. Это то, что мы назвали бы онтологическим поворотом современности, который к концу XX века приобретает очертания как новое пространство для социального взаимодействия и мышления и, несомненно, прогрессивно изменяет лицо науки. Другими словами, автопоэзис является частью картины, которая намного шире, чем биология, в рамках которой он занимает сегодня привилегированную позицию. Именно резонанс с исторической тенденцией, больше интуитивной, чем известной, составляет ядро первоначальных идей об автопоэзисе, формирование которых я намереваюсь проследить»[315].

Получив признание в начале 1980-х, теория автопоэзиса определила дальнейший творческий путь Варелы как ученого. Возникнув первоначально как биологическая теория, эта теория, по сути, влилась в русло влиятельного междисциплинарного течения – теории сложности (синергетики). Факт сегодняшнего дня в том, что теория автопоэзиса плодотворно применяется в когнитивных науках, эпистемологии, социологии и других социальных и гуманитарных областях. Сегодня нередко говорят об автопоэзисе мысли, автопоэзисе человека, автопоэтической социальной организации (системе). Любопытно, что в 1960-е и 1970-е годы почти все попытки изучения сложных систем, к которым можно отнести и выдвижение идеи автопоэзиса, воспринимались как «трансдисциплинарный шум», и лишь в 1980-х годах это направление начинает утверждаться и разветвляется на ряд различных областей научных исследований, таких как искусственная жизнь, динамическая нейронаука, невычислительный (динамический) подход в когнитивных науках и т. п.

Один из лейтмотивов творчества Франсиско Варелы на протяжении всей его жизни – исследование биологической укорененности человеческого знания, встроенности познающего субъекта в окружение, ситуационности познания. Классический пример когнитивной науки – категории цвета. Живые организмы живут фактически в разных и не пересекающихся друг с другом хроматических мирах. И если мир голубя окрашен в пять цветов, перед бабочками открывается неожиданное великолепие мира в ультрафиолетовом свете, недоступное человеческому глазу, ночные животные (волки и другие хищные звери), как правило, не различают цветов, т. е. видят мир черно-белым, а палитра красок мира, предстающая перед человеческим глазом, широка и включает в себя множество цветов и оттенков цвета (причем в разных языках число основных категорий цвета различно), то не имеет смысла вопрошать, каков подлинный цвет мира. Поэтому позиция Варелы такова, что мир не может быть охарактеризован посредством атрибутов, но только посредством потенций, которые актуализируются в когнитивном действии и благодаря ему. Мир организма возникает вместе с его действием. Это – «энактивированный» мир. Здесь корни и понятия авто-поэзиза, в буквальном смысле само-производства, как фундаментального свойства организации всякого живого существа.

Франсиско Варела критиковал доминирующую в когнитивных науках модель, согласно которой мозг рассматривается по аналогии с компьютером (компьютерная метафора или вычислительная парадигма). Вычислительная парадигма исходит из того, что мозг представляет собой некий тип нейронного компьютера, возникший в ходе эволюции. Варела же отстаивал динамическую парадигму и утверждал, что мозг не сводим ни к какому суперкомпьютеру, что ум является эмерджентной, сложноорганизованной и автономной сетью элементов, а уровень когнитивных процессов является независимым, на нем возникают новые, не редуцируемые к субстратной основе качества. Нет нужды в новом иерархическом уровне или «шефе», чтобы дирижировать оркестром элементов познания, сама динамика познавательных процессов выполняет эту роль. Мышление и сознание – характерные свойства человеческих существ, которые неотделимы от их опыта и действия в мире. В этой перспективе в когнитивных науках могут плодотворно применяться такие подходы, как подход феноменологии или буддизма, которые сфокусированы на рассмотрении мышления как жизненного опыта.

С 1986 г. Варела обосновался во Франции, в Париже, став профессором когнитивной науки и эпистемологии сначала в Политехнической школе. Затем с 1988 г. он работал в Национальном центре научных исследований, получив пост директора Лаборатории когнитивной психофизиологии в Госпитале Сальпетриер. Варела умер 28 мая 2001 г. на самом пике своей творческой карьеры. В начале 1990-х годов он заразился гепатитом С. И хотя в мае 1998 г. он успешно перенес операцию по пересадке печени, после этого он смог прожить всего три года. В последние годы жизни он опубликовал целый ряд оригинальных и инновационных работ, в которых представил результаты своих феноменологических исследований человеческого сознания, в том числе и глубокие и волнующие размышления о своей собственной болезни и опыте трансплантации органов[316].

Разработка совместо с Матураной концепции автопоэзиса была для Варелы хорошим стартом. Ведь сделанное им в биологии и нейрофизиологии в 1970-е годы продвинуло его к выдвижению блестящих идей и плодотворной концепции энактивного ума в когнитивной науке в 1990-е годы. До сих пор, спустя десять лет после его смерти, Варела остается флагманом исследований и одной из наиболее цитируемых фигур в философии сознания и когнитивной науке. Его интеллектуальной традиции следует ряд влиятельных международных журналов, в том числе «Phenomenology and the Cognitive Sciences».

Ключевое свойство живых систем, по мнению Матураны и Варелы, – это авто-поэзиз, в буквальном смысле само-производство (греч. αυτος – сам + ποιησις – производство, созидание, творчество) всякого живого существа, поддержание им своей идентичности. Это был нетривиальный, новый подход в понимании сущности жизни. Встреченная первоначально чрезвычайно холодно, концепция автопоэзиса получила впоследствии широкое признание научного сообщества. Более того, она была успешно распространена и на понимание общественных систем и организаций, что является заслугой, в первую очередь, немецкого философа Никласа Лумана. В свете автопоэзиса можно понимать сегодня функционирование сложных самоорганизующихся систем вообще, т. е. автопоэзис вливается в теорию сложных систем, которую у нас в России чаще называют синергетикой.

Основные положения концепции автопоэзиса перекликаются с идеями, развитыми в рамках эволюционной эпистемологии, прежде всего К. Лоренцем, Р. Ридлем и Ф. Вукетичем. Первое положение состоит в том, что жизнь есть познание (life is cognition) или познание есть атрибут жизни. Если попытаться просто для себя усвоить, что если не определяется, то подразумевается под познанием (cognition), то наилучшим ответом будет: cognition – это software живого существа, а hardware – это его тело.

Как уже отмечалось выше, Матурана и Варела использовали компьютерную модель искусственной жизни наподобие клеточного автомата, который имитировал возникновение упорядоченных структур из первоначально неорганизованного вещества. Важнейшим фактором было наличие катализирующих элементов, ответственных за нелинейные обратные связи, запускающие процессы самоорганизации. Жизнь возникает с появлением способности к самоподдержанию и к восстановлению нарушенных связей между клетками, что противодействует разрушающим воздействиям извне. Компьютерная модель показывала, что структуры обретают способность каким-то образом контролировать происходящие нарушения связей, чтобы их восстанавливать. Эта способность самоподдержания целостности структур легла в основу определения сущности жизни, а затем и феномена познания.

Чтобы определить сущность познания, Варела выделил характерное свойство живого существа. «Я придерживаюсь здесь того взгляда, что репродукция не является существенной для минимальной логики жизни… Идентичность имеет логический и онтологический приоритет над репродукцией, хотя и не предшествует репродукции в историческом плане»[317]. Таким образом, определяющим свойством живого существа является поддержание им своей идентичности (тождественности) и внутренняя направленность на сохранение своей идентичности. Варела развивает свою мысль: «Всякая поломка может рассматриваться как основание для поиска того, что упущено, чего недостает системе, чтобы она могла поддержать свою идентичность… Короче говоря, это постоянное, непрекращающееся действие и поиск того, чего не хватает, становится базой для непрерывной когнитивной активности системы»[318]. «Создание когнитивной области связывает организмы и их миры так, что это и составляет саму суть понятия интенциональности, используемого в современной когнитивной науке… Использование этого когнитивного термина здесь оправданно, поскольку он лежит в самой основе того, как интенциональность возникает в природе»[319]. «Более традиционный уровень когнитивных свойств, включая мозг как многоклеточный аппарат, это в сущности продолжение того же самого базисного процесса»[320].

Варела суммирует свою мысль следующим образом: «Познание в его отношении к жизни есть активность по поиску и устранению неполадок. Познание есть действие, направленное на нахождение того, что упущено, и восполнение недостающего с точки зрения когнитивного агента»[321]. Познание обладает сродством с жизнью, которая умеет отыскивать поломки, дефекты и нарушение и давать на это свой ответ, устраняя обнаруженные неполадки. А это уже является важнейшим положением для развития концепции ума как автопоэтической системы.

11.3. Концепция автопоэзиса: от понимания сущности жизни к пониманию сущности познания

Если исходить из концепции автопоэзиса, то неизбежен вывод: познание неотделимо от жизни, первое всегда сопутствует второму и наоборот. Подобную позицию, в сущности, занимал и Конрад Лоренц. «Жизнь как таковая в одном из своих существенных аспектов представляет собой когнитивный процесс. Жизнь обрела существование с “изобретением” структуры, способной собирать и сохранять информацию»[322], – писал он в работе «По ту сторону зеркала».

Важнейшими свойствами автопоэтической системы являются ее автономность, самореферентность (циклическая организация, в которой она порождает продукты, которые ее саму порождают, поддерживают и возобновляют), операциональная замкнутость, ее структурное сопряжение со средой и структурный детерминизм.

Поскольку жизнь тождественна познанию, то автопоэзис является сущностью не только всякой жизни, но и всякого процесса познания.

Человек беспрерывно восстанавливает себя и поддерживает свою идентичность и в телесном, физическом, и в духовном планах. Сложная организация души-тела человека балансирует «на краю хаоса», на хрупкой границе между жизнью и смертью. Необратимый телесный и духовный рост, подъем по лестнице жизни и возвышение духа над самим собой невозможны без возвратов к старому, без оглядок, без переключения на иной режим, когда в основном происходит растекание по старым следам, без спусков на несколько ступенек вниз. Нужно спускаться хоть немного, чтобы однажды не скатиться по всей лестнице вниз, не сорваться на полное падение, не умереть.

11.4. Тело-сознание как самореферентная система

Сознание, сопряженное с телом, является в высшей степени самореферентной системой. Оно способно к самообучению и самодостраиванию. Возвышение сознания есть показатель внутреннего роста личности.

Речь идет о высшей ценности человеческой жизни – самореализации, о чем говорили мыслители со времен Гераклита до Абрахама Маслоу построившего известную пирамиду человеческих ценностей. По мысли Гераклита, ничто никогда не есть, но все становится, поэтому и себя он видит в процессе непрерывного становления, обнаружения своей собственной природы. Он смотрел на мир широко открытыми, полными любопытства глазами, но все, что знал, выпытал у самого себя. «Я искал самого себя», – говорил Гераклит. А В. Вульф утверждала, что «помимо трудности самовыражения есть еще бо́льшая трудность: быть самим собой… Человек, осознавший самого себя, приобретает независимость; отныне он не знает, что такое скука, и жизнь легка, и он купается в глубоком, но умеренном счастье»[323].

Сознание является операционально замкнутой системой, т. е. одновременно и отделенной от мира (фильтры сознания), и соединенной с ним (открытость миру). Операциональная (организационная) замкнутость является условием успешной когнитивной и креативной активности сознания.

Индивидуальность телесного сознания (или мыслящего тела) – это, в первую очередь, автономность внутреннего мира человека. Независимость от внешних влияний дает возможность телесному сознанию существовать и развиваться, расти. Индивидуальность – это существование в обыденности внешнего мира как в вакууме. В результате обостряются одиночество и боль души, возникает стремление вырваться из мира данности, взглянуть на мир другими глазами, ощутить странность этого бытия. Ощущение странности мира дано не каждому оно есть путь к открытию, к осознанию новых форм, новых понятий, нового слова, новой мелодии, нового стиля в живописи и т. п. Такая ориентация ума была присуща Ницше, который утвеждал, что философия есть «искание всего странного и загадочного в существовании»[324].

Телесное сознание творящего человека индивидуалистично. Это камерное сознание. Человеку нужно спрятаться в себе, чтобы самораскрыться, уйти в себя, чтобы выше, как можно выше прыгнуть. Самопознание есть миропознание.

11.5. Автопоэтичность тела-сознания

Автопоэтичность работы сознания – это его непрерывное самопроизводство, поддержание им своей идентичности через ее постоянный поиск и ее становление. В автопоэзисе всегда есть не только сохранение состояния, но и его преодоление, обновление. Можно, пожалуй, говорить и об автопоэзисе мысли, что означает наличие в ней вектора на самодостраивание, изобретение и конструирование, достижение цели и построение целостности. Познание автопоэтично в том смысле, что оно направлено на поиск того, что упущено, на ликвидацию пробелов.

Представление Варелы об автопоэтичности сознания и автопоэтичности роста личности в процессе ее самореализации резонирует с некоторыми образами сознания в истории философии.

Согласно Платону, душа находится в диалоге сама с собой, в ходе которого она припоминает то, что она знала в своей космической жизни; внутренние конфликты вожделеющей, страстной и разумной души стимулируют движение колесницы души.

Декарт развил учение о сознании как прямом и непосредственном знании души о самой себе (интроспективная концепция сознания).

Один из гештальтов сознания в «Феноменологии духа» Гегеля – это «несчастное сознание», которое тоскует по самому себе, по высшей сущности, которое всегда хочет преобразований, но никогда не достигает окончательной реализации. Сущность разума – это его самополагание, становление самим собой.

Автопоэтичность сознания – это также свойственная ему «нехватка-к-бытию», о которой говорил Жак Лакан. Это его «творческое беспокойство», на которое указывал Стивен Пинкер. Человек в сопряжении тела и сознания, как и всякое живое существо, отличается от мертвого тем, что оно всегда может быть иначе. По М. К. Мамардашвили, «быть живым – это быть способным к другому». «Человека характеризует избыток недостатка (Ж. Батай) или фундаментальное неблагополучие (С. С. Хоружий), постоянно порождающие смятение, беспокойство, импульс к действию, различные формы активности, деятельности»[325].

11.6. Самодостраивание

Автопоэтичность предполагает выход за пределы самого себя и самодостраивание.

Самодостраивание имеет место в визуальном восприятии, в распознавании образов. На самодостраивании основывается работа синергетического компьютера, о котором пишет в своих книгах Г. Хакен.

Самодостраивание лежит в основе работы творческой интуиции, озарения, инсайта[326]. Происходит восполнение недостающих звеньев, «перебрасывание мостов», самодостраивание целостного образа. Мысли вдруг обретают структуру и ясность. Интуиция всегда холистична (это – целостное схватывание) в отличие от логики, которая аналитична.

На первоначальном этапе работы интуиции, вероятно, имеет место максимальное расширение креативного поля поиска, охват максимально возможного разнообразия элементов знания. При этом уравновешивание главного и неглавного, существенного и несущественного, т. е. радикальная переоценка познавательных ценностей перед лицом смутного Единого – творческой цели – является основой для продуктивного выбора идеи. Единство возникает через разнообразие (одно – через многое) – это принцип кибернетики и общей теории систем, который находит в синергетике самые разные формулировки: «порядок из хаоса» (И. Пригожин), «порядок через шум» (Х. фон Фёрстер), «организующая случайность» (А. Атлан), «unitas multiplex» или «многообразное единство» (Э. Морен). Целое и одно часто как ключевое звено или притягивающий центр возникает в форме образа (оно ощущается, а не мыслится!). И это ощущаемое целое ведет в творчестве.

Суммируя сказанное, отметим, что обсуждаемые здесь эффекты самоорганизации характерны для «разума во плоти», или «воплощенного разума» (embodied mind), для «отелесненного сознания» или «одухотворенного тела». Человек как субъект познания осваивает доступный ему фрагмент мира, который называют мезокосмом – миром средних измерений (средних длин, времен, весов). Человек является существом мезокосмическим. Человек имеет свое визуальное окно восприятия, аудиоокно восприятия и т. д. Другие живые существа, обладающие иной телесной организацией, осваивают мир в иных размерностях и иных аспектах, – они видят в этом мире свое, слышат другие звуки, для них значимы иные запахи. Всякое живое существо строит под себя свою среду, свой субъективный мир – Umwelt, который структурно сопряжен со спецификой его телесной организации и с его когнитивными возможностями восприятия пространства, времени, цвета, звука и т. п. С эволюционно-эпистемологической точки зрения оно строит свою экологическую нишу, а с эволюционно-эпистемологической – когнитивную нишу.

11.7. Ситуационность тела-сознания

Мы должны принимать во внимание также ситуационность когнитивной активности сознания. Влияние соответствующего окружения на человека как на когнитивное существо таково, что, с одной стороны, человек определяется этой ситуацией, а с другой стороны, он творит эту ситуацию. Познающее существо и окружающий мир, как он выглядит здесь и сейчас, т. е. ситуационно, находятся в отношении взаимной, циклической детерминации. Все мы живем в таких ситуациях, что творим мир, который находится вокруг нас, и одновременно являемся «творением», «плодом», «результатом» развития ситуации, изменяясь в ней и благодаря ей.

Учитель, который объясняет материал даже самым нерадивым и не желающим учиться ученикам, все равно изменяется сам. Он изменяется в результате самого акта обучения. Эмпатическое переживание, которое может возникать в такой ситуации, приводит к эффекту самообучения в преподавании (learning by teaching). С точки зрения теории сложности, обучающий и обучаемый в результате решения учебных задач могут попадать в один и тот же темпомир, т. е. их когнитивная деятельность синхронизируется.

И любой акт нашей деятельности в этом мире означает изменение среды и изменение от среды. Любой акт означает трансцендирование за пределы собственного тела, расширение своего Lebenswelt (жизненного мира), увеличение своего присутствия в мире, наращивание связей интерсубъективности и интерактивности. Выражаясь научным языком, это – так называемые нелинейные обратные связи, устанавливающиеся между познающим (воспринимающим и мыслящим) телом и средой его активности.

11.8. Конструирование себя

Концепция автопоэтичности тела и мысли внутренне проникнута конструктивизмом. Человек не просто отражает мир, но он конструирует его в соответствии со своими когнитивными, экзистенциальными и социальными установками. Человек всякий раз совершает акт конструирования мира, своей среды обитания, своей социальной среды, своего космоса, малого (личного, семейного) и большого (социального, планетарного, звездного) космоса. То есть всегда нужно учитывать, куда вписан человек, в каком плане мы его рассматриваем, но всегда речь идет именно о взаимном конструировании человека и среды. Взаимосвязь судеб человека и космоса с его сложными структурами, человека и общества или цивилизации с ее сложными структурами – это взаимосвязь не покорения, а партнерства, солидаристического приключения, совместного плавания. Установление отношений партнерства с малой и большой средой, партнерства с космосом – это новый экологический подход, новое экологическое сознание. Состоять в партнерстве с космосом, быть сотворцом космической истории и истории человечества – значит осознавать на себе огромный груз ответственности.

Основателями конструктивизма и идеи о том, что мир нужно рассматривать в качестве поля самоорганизующихся систем, были не только Матурана и Варела, но и их учитель Хайнц фон Фёрстер. Выше уже говорилось о плодотворности введенной фон Фёрстером метафоры танца. Процесс познания человеком мира подобен танцу человека с миром, танцу, в котором оба партнера попеременно являются ведущими. То человек старается попасть в такт миру, – его ведет мир, то он сам перенимает активность, а мир подстраивается под его па. Эта метафора, как мне представляется, как нельзя лучше передает суть нового отношения челоека к миру – его интерактивного взаимодействия с миром, обоюдного со-творчества, их динамической коэмерджентности.

Фундаментальной идеей здесь является идея цикличности, обратной связи, самоотнесенности, самореферентности, самоструктурирования. В трудах фон Фёрстера она передается посредством немецкого слова Eigen, соответствующего английскому self или русскому «собственный», «само», «Я» (eigenbehavior, eigenelement, eigenfunction, eigenprocess, eigenvalue). У фон Икскюля, как мы уже видели, эта цикличность выражалась в понятии функционального круга. Ни одна система не смогла бы выжить без способности поддерживать и воспроизводить свое собственное поведение и свою собственную организацию.

11.9. Энактивный ум движущегося тела

Энактивация – совершенно новый термин для отечественной эпистемологии. Энактивация – это вдействование человека в мир. То есть человек познает всегда только благодаря действию, именно через действие куется интеллект, развиваются познавательные способности. И мыслит человек не только мозгом, чувствует не только сознанием, он мыслит и чувствует всем своим телом. Говорят о «глазе ума», т. е. о визуальном мышлении, которое характерно для высокого творчества, когда сознание видит, как собрано целое из частей. Говорят о синестезии творческого мышления, когда различные чувственные ощущения пересекаются (скажем, мы слышим музыку, которая переживается нами как обладающая цветом и ароматом) и запускаются триггером нашего мышления. Синестезия позволяет уловить вкус мира на кончике нашего языка.

Все эти новые подходы взаимосвязаны, переплетены друг с другом. Наиболее адекватным становится холистичный подход к пониманию функционирования сознания. Сознание отелеснено (обременено телесными детерминантами) и его когнитивная архитектура организована сложным образом: в ней синкретично соединены восприятие и мышление, дискурсивное, понятийное и невербализованное, образное, логическое и интуитивное, аналитическое и синтетическое, аналоговое и дигитальное, архаическое и постмодерновое.

Человек – существо телесное, как сейчас говорят, отелеснен в нем сам разум чувствующий и думающий. Некоторые философы-сенсуалисты, такие, например, как Э.Б. де Кондильяк, считали осязание (телесные соприкосновения) самым базисным ощущением, потому что жизнь всякого живого существа «начинается с этих функций организма и зависит исключительно от них». «Мы чувствуем лишь постольку, поскольку наши органы [к чему-то] прикасаются или что-то прикасается к ним»[327]. В мысленном эксперименте Кондильяка первоначально ничего не воспринимающая статуя сначала начинает осязать, потом осваивать тело посредством движений, потом видеть и слышать. Активность и телесность восприятий, их связь с моторными действиями человеческого тела – это то, что утверждают современная когнитивная наука и философия сознания. Это понимание запечатлено и в поэтических образах. Как мы уже упоминали, Марина Цветаева отмечала, что телесные соприкосновения никогда не забываются, они прописываются где-то глубоко в человеческой психике. И, кроме того, тактильные ощущения никогда нас не обманывают, они всегда истинны и никогда не стираются из памяти. Следы памяти отпечатаны в телесном опыте. Человек помнит телом, самые подлинные чувства – это, как говорится, ощущения кожей.

Такова совокупная и всепроникающая связь тела и сознания, всех уровней познания, неразрывная связь познания с действием, познания через действия в среде и через взаимодействие с той средой, которая формирует познающее существо и которую он под себя видоизменяет. Связь человека с миром, нас с вами, каждого из нас.

11.10. Различные состояния тела-сознания

Человек может находиться в различных состояниях: бодрствующее состояние, состояние творчества, творческого полета и вдохновения, состояние человека во сне, состояние умирания. Тысячелетний опыт духовных практик и современная когнитивная наука сходятся в том, что существует глубокая аналогия между разными типами состояний: творчества, сна, оргазма, умирания.

Во сне человек как бы расстается с самим собой – словно здесь он раздвигает какую-то границу человеческой телесности – он уходит в некий виртуальный мир, который, конечно, обусловлен его жизненным опытом, его дневным бытием, решаемыми им задачами, но прокручивает этот опыт по-своему, перелопачивает этот опыт, а потом, проснувшись, человек возвращается. Часто это помогает увидеть мир иначе и решить проблему. Наиболее креативная часть сна – это сон со сновидениями, называемый парадоксальным сном, который регистрируется как сопровождающийся быстрым движением глаз (стадия REM – rapid eye movement). В этих фазах REM сна «создается пространство, которое можно использовать не сразу и не непосредственно, но где можно тренировать воображение, переосмысливать, переформулировать. Это – форма повторения, которая позволяет испытывать новые возможности»[328]. Как говорят французы, reculer pour mieux sauter (отступить, чтобы лучше прыгнуть). Возврат к старому есть способ прорыва к новому, способ активизации креативных потенций сознания. Новое знание (новый образ, новая идея) возникает как результат переплавки старого, накопленного опыта. Новое узнается в старом, вполне в соответствии с теорией знания как воспоминания Платона.

Различные стадии сна чередуются, и обычно стадия быстрого сна со сновидениями случается с нами пять-шесть раз в течение ночного сна. А сон без сновидений еще древние индусы считали глубочайшей тайной. Вообще непонятно, что там творится. СП. Курдюмов говорил, что там, во сне без сновидений, человек может соприкасаться с каким-то отдаленным будущим цивилизации. Правда, поскольку это сон без сновидений, то этот опыт мы не можем вербализовать, мы не можем донести его содержание друзьям, своим коллегам, окружающим нас людям. То есть сам человек, может быть, становится другим, происходит изменение глубинной структуры его личности. Но приобретенный опыт, это состояние во сне, когда человек расстается с самим собой и узнает что-то о мире, невозможно описать словами.

Опыт засыпания и сна подобен опыту умирания. Смерть – это диссипация, возвращение тела к той основе, которая ему единосущна. Согласно учению даосов, душа гибнет со смертью тела и растворяется в мировой энергии ци. Жизнь человека – нечто вроде протуберанца, который мимолетно взметнулся над океаном мировой энергии и поглотился в ней. Согласно западному видению мира, смерть можно трактовать как расширение пространства человеческой души. Рождение и становление самосознания означает отделение себя от вселенной, вырывание себя лучом сознания из единого вещественного, телесного ковра жизни, мучительное обособление от Бога-Природы. Тоска по смерти, кьеркегоровская и хайдеггеровская Krankheit zum Tode (болезнь к смерти), которая воспринимается здоровым сознанием как противоестественная, выглядит с этой точки зрения как вполне объяснимая. Умереть – значит обрести желаемую целостность, встроиться недостающим фрагментом в пазл бытия, слиться в любовном экстазе с Богом. По словам Г. Гессе, «возвратиться к Вселенной, отказаться от мучительной обособленности, стать богом – это значит расширить свою душу, чтобы она снова могла объять Вселенную»[329].

Описание опыта умирания, в том числе людьми, перенесшими состояние клинической смерти, включает в себя ряд характерных феноменов: ощущение ясности и умиротворенности сознания, опыт выхода из тела (out-of-the-body experience), ощущение шума (гудения, рычания, свиста, музыки), встреча с духами, умершими родителями и друзьями, попадание в пространство лучезарного света, воспринимаемого как личный свет, в котором легко передаются мысли, интенсивное и ясное вспоминание своей жизни, личностный рост в любви к другим и в жажде познания при отсутствии страха смерти. Все это говорит о том, что, умирая, человек входит в состояние резонанса с миром. По некоторым данным, мозг в предсмертных состояниях по какой-то причине начинает продуцировать вещество ДМТ[330], являющееся нейромедиатором, которое ответственно за возникновение состояния ясности сознания, непроизвольное вспоминание, казалось бы, совершенно стертых из памяти эпизодов далекого прошлого.

Еще один пример телесной обусловленности работы сознания – состояние творческого вдохновения. Художники, как они творят? Дзенский художник говорит: «Чтобы нарисовать эту сосну, я сам должен стать сосной». Недавно на одной из конференций я смотрела фильм об Иннокентии Смоктуновском, где он делится опытом актерского искусства. «Я не играю этот образ (речь шла о князе Мышки – не), я становлюсь им, я живу им». Это тоже выход за пределы своего Я, за границы своей телесности. Я живу, проживаю этот образ, я перевопло щаюсь в него. А перевоплощаясь в другого человека, я отрываю в себе иное, может быть, даже более глубокое и подлинное Я. Становясь другим, я становлюсь собой.

Состояние творческого вдохновения – это тоже резонанс человека с миром. По словам И. Г. Гердера, «человек есть непрерывное совместное чувствилище, которое прикасается то к одной стороне бытия, то к другой». И это чувствилище имеет резонатором свое тело. В творческом порыве человек отдает себя миру, причем отдает полностью, без остатка, без оглядки. Так, известно, что некоторые поэты, которые дали миру образцы поэтического творчества, признавались, что «не я пишу, а кто-то другой водит моей рукой», «я не могу не писать», «я рвусь к перу, перо – к бумаге». Это – пронзающее чувство, которое приковывает человека к бумаге или к холсту и вынуждает его писать. Это – осознание, что он должен писать и должен творить, он должен что-то сделать в этом мире, осуществить свою вселенскую миссию. Для этого он заброшен в мир. Всякое творчество, как и сон, – это отдача себя миру, слияние с миром, растяжение до предела границ человеческой телес ности. Но отдача для чего? Для того чтобы себя найти, чтобы вновь собрать себя по кусочкам. Человек, который не боится расстаться с собой, диссипировать в среде, растворить себя в мире, является поистине цельным человеком, ибо динамично переустраивает свою целостность.

Для объяснения эффекта резонанса в творчестве есть два подхода.

С одной стороны, холистический, согласно которому только цельная, холистическая личность, такая, как Смоктуновский, могла создать такие художественные образы. Только тот, кто внутри себя очень много имеет, является человеком без границ. Потому что если человек ничего не имеет внутри себя, не имеет внутреннего собственного содержания, тогда он настолько без границ, что в нем ничего нет, он пустой, в нем не остается никакого ядра, никакого собственного содержания. Он весь рассеян в окружении.

С другой стороны, есть и такие люди, которые еще недостаточно духовно созрели, твердое ядро личности у которых находится в стадии формирования, они могут отдавать миру всего себя – но вместе с тем для них важны и социальные связи, бесконечная и постоянная поддержка, участие в этом мире. А тот, кто нашел в себе это ядро, или свой жесткий стержень, должен отходить от мира, на время уходить в пустыню, в затворье, в одиночество, уходить, чтобы собирать себя, чтобы затем опять до конца отдавать себя миру и сказать этому миру Новое слово. И вот получается, что человек – это своего рода пульсирующее существо. Именно поскольку он собрал в себе это твердое ядро, постольку он осознает свою миссию на этой Земле, он готов и чувствует свое призвание бесконечно отдавать себя миру, отдавать себя без остатка. Отдавать без остатка, чтобы потом обнаружить в себе еще что-то новое. А если он будет что-то для себя придерживать, у него ничего не получится. Если постоянно отдавать всё, отдавать полностью, вычерпывать колодец своей души до самого дна, только тогда ты соберешь цельную картину самого себя.

11.11. Хрупкая сложность тела-сознания. Балансирование на краю хаоса

В связи с развитием теории самоорганизованной критичности (П. Бак, С. Кауфман) в настоящее время появилась красивая метафора «самоорганизация на краю хаоса». Сложные адаптивные системы не только допускают хаос, который делает их достаточно гибкими и податливыми, дает возможность хорошо приспосабливаться к изменчивым условиям окружающей среды, но и балансируют на краю хаоса, существуют как на лезвии бритвы. Сложные адаптивные системы, в особенности живые существа, чрезвычайно хрупки, так что даже малейший наилучший шаг в направлении усовершенствования их организации может привести к их быстрому спонтанному распаду и гибели.

Стюард Кауфман, бывший в свое время студентом Уоррена Мак-Каллоха, а ныне работающий в Институте исследования сложных адаптивных систем в Санта-Фе (Нью-Мексико, США) отмечает, как и многие другие исследователи, что живой организм есть сложная адаптивная система, которая существует «на краю хаоса». Балансировать на краю хаоса – значит существовать у порога некоторого рода фазового перехода, при котором, как правило, можно ожидать наступления эмерджентных событий и рождения нового[331]. Самоорганизация означает «порядок для свободы», который только и дает возможность выхода в иные измерения (жизни, познания, бытия).

Всякий человек имеет и теневую сторону, которая состоит не только в его психических слабостях и недостатках, но и таит в себе демоническую динамику. Как писал К. Г. Юнг, «в бессознательном имеется особое скопление энергии, своего рода заряд, который может взорваться. Здесь нужно проявлять осторожность. Поначалу даже неизвестно, во что это может вылиться, когда начинают анализировать мечтания и грезы. При этом, возможно, приводится в движение что-то внутреннее и невидимое… В некотором смысле происходит поиск артезианского колодца, но тем самым существует риск натолкнуться на настоящий вулкан»[332]. Чудовищная, взрывная, неорганизованная энергия, прорывающаяся из слоев бессознательного, подобна лавинообразным природным процессам, так называемым режимам с обострением, изучаемым в синергетике, в которых могут прокладываться совершенно новые русла развития темы, проблемы и т. п., возникать новые, доселе невиданные структуры самоорганизации.

Кульминационным моментом творческой активности человека является озарение, или инсайт. Какова природа инсайта? Развиваемые в книге представления о когнитивной сложности позволяют наметить пути к пониманию его природы. Инсайт является катастрофическим по своему характеру процессом. Основу инсайта составляет внезапный и бурный, катастрофический процесс структурной сборки целостных образов и представлений, переструктурализации знания, установления связей между элементами, доселе, казалось бы, несоединимым. Теория самоорганизованной критичности представляет собой теоретическое обоснование катастрофизма. В ней выдвигается, в частности, идея точечного равновесия, когда длительные периоды квазистационарности, медленного и незначительного роста в биологической или когнитивной эволюции, когда, кажется, не происходит видимых изменений, сменяются гораздо более короткими периодами быстрого взрыва, когда происходят драматические, решающие изменения, после чего опять достигается лишь «точечное равновесие».

«Эволюция происходит рывками, а не следует по медленному, но устойчивому и равномерному пути»[333]. В синергетической модели режима с обострением также есть длительная квазистационарная стадия, когда не происходит никаких видимых изменений (на языке стадий творческого процесса это вызревание идеи), и стадия резкого, очень быстрого роста, за которую ответственны механизмы нелинейной положительной обратной связи, автокатализа (стадия иллюминации – озарения, инсайта, ага-переживания).

Согласно теории самоорганизованной критичности, всякая сложная структура хитро устроена, в ней как бы являет себя мудрость природы, но она в то же время является очень хрупкой. Как уже неоднократно отмечалось, балансирует «на краю хаоса», так что наилучший дальнейший шаг к ее усложнению и улучшению может стать спусковым моментом для разрушительной лавины. В этом смысле гений, который оперирует сложными структурами знания, балансирует между мудростью и безумием. Сложные когнитивные структуры в его сознании могут эволюционировать к опасному краю хаоса.

Огромная литература посвящена изучению связи гениальности и безумия, умопомешательства, тех или иных психиатрических отклонений. В рамках развиваемой здесь концепции можно сказать, что неустойчивость психической организации талантливых и гениальных людей, вплоть до действительной психиатрической патологии, является предпосылкой гибкости, флексибельности мышления и восприятия, которая и создает основу для увеличения разнообразия, размножения альтернатив, увеличения доли конструктивного хаоса. Не расплодишь разнообразие – не создашь принципиально новое! Гении устойчивы в своей неустойчивости и неустойчивы в своей устойчивости, и это расшатывание внутри себя позволяет им схватить в текучести мира то, что другим недоступно для понимания. У талантливого и тем более гениального человека часто есть по крайней мере определенная шизоидность. Это еще не болезнь, но пограничное психическое расстройство. Такие люди видят странность этого мира, видят загадку там, где большинство людей просто проходят мимо и ничего не замечают. Удивиться миру – значит быть на полпути в открытии чего-то нового в нем. Принятие психоактивных веществ (ЛСД, псилоцибина, мескалина и т. п.), по-видимому, вводит человека в психические состояния, которые являются естественными для людей шизоидного типа, каковыми нередко являются одаренные люди.

Итак, инсайт – явление эмерджентное. Это неожиданный скачок в понимании, внезапное обнаружение смысла, связанное с новым соединением образов, идей, мыслей, элементов знания. Вообще говоря, творить – это уметь соединять. «Creér, c’est unir», – говорил Пьер Тейяр де Шарден. И в самом деле, творческая способность – это способность неожиданно, иначе соединить, может быть, даже известные вещи, радикально переструктурировать элементы, в результате чего в исследуемом или конструируемом предмете обнаруживается новый смысл. В этом заключается, вообще говоря, и чувство юмора, которое радикально выделяет человека из царства животных и напрямую связано с его креативными способностями. Искры юмора – это повседневная тренировка ума, чтобы достичь вспышек озарения. Известна фраза Эйнштейна: «Creativity is intelligence having fun». Действительно креативность – это интеллект, который забавляется, развлекается, веселится.

11.12. Креативность. Хаос как путь к инновации

Путь самоорганизации и творчества природы таков, что режимы структурализации, роста упорядоченности в сложных системах сменяются режимами усиления процессов диссипации и рассеяния, увеличения хаотических элементов, растекания по следам прежних процессов, которые когда-то протекали в них. Стадии периодического погружения в хаос (как «метафизическое единство потенций» (Шеллинг)), приобщения к «родимому хаосу» (А. Блок), обращения к сокровищнице возможных, мыслимых, но пока еще не реализованных, форм необходимы для выхода из эволюционных природных и интеллектуальных тупиков, для инновационной перекристаллизации природных или человеческих систем, для обновления их организации, для возникновения новых структур (тех или других из спектра возможных, детерминированных собственными свойствами этих систем), структур-аттракторов.

Человек-творец движим надеждой, что сотворенное им в минуты напряженной творческой работы и приобщения к хаосу не будет простым фоном для научного или культурного течения (как это действительно имеет место с 95 % творений), а оставит свой след, вольется в сокровищницу научных знаний или культурных форм. Эту сокровенную мечту выразил Р. М. Рильке, по сути, в чисто синергетическом образе «разрастания флуктуаций», или «эффекта бабочки», когда малое, незначительное индивидуальное изменение приводит к значительным коллективным последствиям:

Все то, что дух из хаоса берет, Когда-нибудь живущим пригодится; Пусть это будет нашей мысли взлет — И та в крови всеобщей растворится, чтоб дальше течь… А чувство? Как понять его пути? Ведь и ничтожной тяжести прирост, Чей след в пространствах мира не найти, Меняет суть и направленье звезд[334].

Порядок и беспорядок в мире тесно взаимосвязаны, взаимообусловлены и порождают друг друга. Издавна считалось, что своего рода мерой беспорядка в мире является черт. Черт опрокидывает планы, вносит сумятицу и путаницу (как говорят, черт попутал), умножает беспорядок, в общем, является энтропийным принципом. Черт как бы прощупывает возможности, а человек реализует одну из них. Черт вступает в игру с миром, получает доступ к сокровищнице потенций (зияющей бездне хаоса), причем, быть может, зловещих и гибельных потенций хода событий, а человек его осаживает, усмиряет. Но дело-то в том, что частица черта, чудовищных демонических сил живет в каждом из нас, и она может прорываться, проявлять себя, поражая фейерверком блестящих креативных или мрачных дестабилизирующих сил.

Без хаоса не видно элементов самодвижения. Инерция есть всегда лишь стремление сохранить наличное состояние. Хаос же – сущностный элемент эволюции, положительной или отрицательной, эволюции или инволюции, прогресса или регресса, усложнения форм, морфогенеза или их деградации, но всегда эволюции. Именно он есть начало, первичный носитель, движущая сила эволюции. Именно он есть стимул, толчок, механизм эволюции, перекристаллизации форм или рождения новых, еще неизвестных формообразований и структур.

Эта закономерность организации сложной системы имеет силу и для творчества природы, и для креативности человека. Творческая активность человека нуждается в особых стадиях или периодической активизации постоянно присутствующего в слоях подсознательного случайностного, стохастического, хаотического движения ума. Чтобы быть продуктивным, познание должно иметь периоды выпадения в хаос. В И-цзин говорится: «Человек должен выйти из своего гармонического развития и, сознательно нарушив эту гармонию, двинуться в хаос, ибо в хаосе он находит свободу для своего творчества»[335].

Многие писатели, поэты и философы интуитивно понимали эту важную особенность творческого мышления. Чтобы создать что-то новое, нужно предварительно разрушить старое, оторваться от него, выйти из прежних русел мышления. «Страсть к разрушению – это творческая страсть», – говорил Г. В. Флоровский. О разрушении как творческом принципе писал С. Лем. Мишель Фуко отмечал, что «написать книгу – это всегда в некотором смысле уничтожить предыдущую. Работать – это значит решиться думать иначе, чем думал прежде». Борис Парамонов рассуждает в духе Платона, подчеркивая, что творец создает свои образы из ничего и способен показать в вещах то, что другие не замечают: «Порождающая сила художника – его собственная, он сам создает свои “эйдосы”, как и всякий творец, творит из ничего. Сведение художественного творчества к искусному мастерству, ремеслу не унижает художника, а необыкновенно его возвышает, подчеркивает его самостоянье… Творчество – не уход в иные и лучшие миры, а уменье настоять на своем, заставить любоваться своим уродством… Творчество – это индивидуальная смелость, превращающая комплекс в норму: норму восприятия данного творчества как ценного. Это умение модницы обыграть свои некрасивые ноги или плоскую грудь»[336].

Ныне развиваются методики хаотического познания, которое позволяет мыслителям испытывать новые возможности и максимально использовать моменты интенсивной вдохновенной работы, когда происходит прирост нового: содержательных и гармонично сложенных частей художественного произведения, музыкальной композиции, элементов нового научного знания и т. д. Креативное мышление является мышлением дивергентным. В то время как в процессе конвергентного мышления осуществляется переход от исходной проблемы через ряд заранее предписанных операций к единственно правильному решению, дивергентное мышление позволяет проводить поиск в различных направлениях от исходной проблемы, чтобы предложить много возможных идей и комбинаций идей, которые могут служить решениями[337]. Путь творчества состоит в том, чтобы отдать себя во власть хаосу для овладения им, подчиниться хаосу, получив возможность создать из него изящную структуру.

Блуждающий «глаз» ума – образ, достаточно точно передающий основу креативности человека. Ум должен быть децентрализован, расфокусирован, должен совершать свободные движения между векторами направленной активности. «Блуждания по полю возможных путей развития», хаотические движения креативного разума приводят время от времени к «выпадению» на ту или иную структуру-аттрактор. Тем самым определяется вектор креативной активности, ведущий к прорыву к новому. Поле возможностей испытывается, «прощупывается». В результате одна из скрытых структур актуализируется, происходит кристаллизация нового знания.

Хаос является генератором случайности, генератором разнообразия, из которого складывается новое единство, рождается новая структура. Рассмотрим хотя бы в качестве примера воспоминания или перечитывание какого-либо текста. Перечитывание – это всегда не полное повторение по старым следам, оно всегда чем-то дополняется. Это что-то определяется накопленным человеком (за время, прошедшее между прочтениями) опытом или просто свободными сиюминутными ассоциациями сознания. Бесконечное повторение одного и того же, передумывание, перечитывание, просмотр накопленных материалов и записей никогда не протекают полностью и всецело по прежним руслам. Эта неповторимость старого и есть высечение искр нового знания в себе самом.

Любопытно, что настоящие гении в искусстве (поэзии, музыке, живописи) нередко начинали с подражания и вариации чужих произведений. «Вариации на тему» сыграли значительную роль в творчестве Л. Бетховена. Все дело в том, чтобы варьировать творчески, подпустить окрашенный личностью хаос, дать возможность для спонтанных движений собственной души. «К 1782 году относится первое известное нам сочинение Бетховена – фортепьянные вариации на тему марша ныне забытого композитора Э. Дресслера, – пишет исследователь жизни и творчества Бетховена А. Альшванг. – Вариации – распространенный и излюбленный в XVIII веке жанр. Они представляли как бы “рассуждения на тему”. Сначала излагалась тема – собственная или заимствованная из популярных опер, песен, маршей и т. п., затем композитор давал ряд разнохарактерных ее изменений. Бетховен очень любил этот жанр и не расставался с ним в течение всей своей композиторской деятельности. Пристрастие к вариациям стоит в прямой связи со свойственным бетховенской творческой мысли стремлением возможно полнее и разностороннее развить взятую тему, разработать ее, видоизменить, извлечь из нее максимум заложенных в ней возможностей. Впоследствии Бетховен достиг небывалой до него свободы в трактовке варьируемой темы»[338].

Методы активизации креативного мышления сопоставимы с техникой расширения сознания в йоге и с психоделическим опытом. Исследователи измененных (под действием ЛСД) состояний сознания отмечают, что существует сценарий, называемый «цирк в глазной сетчатке». При этом психике присуща абсолютная гибкость и ничем не ограниченная свобода, имеет место спонтанная смена настроений и чувств. «Все возможно. Все чувства доступны. Человек может “примерять” разные настроения, меняя их как одежды. Субъекты и объекты кружатся, трансформируются, переходят друг в друга, сливаются, сплавляются, вновь разъединяются. Внешние объекты танцуют и поют. Ум играет на них, как на музыкальных инструментах»[339]. Прежде чем структура личности вновь затвердеет, кристаллизуется, она должна быть полностью размыта, растворена в потоке энергии, превращена в вату, воспринимающую всё и вся.

Многие философы и психологи говорили о том, что творческий человек должен уметь расчищать пространство внутри самого себя для спонтанной активности, рождающей новое. Пустота, незаполненный центр души и/или интеллекта есть условие для творчества. Эта пустота имеет разные смыслы. Это и перевзвешивание всего для выхода из привычных русел и рождения новой целостности. Это и ценность момента. Творящий человек, как говорил А. Маслоу, – холистический человек, преодолевающий свою раздробленность. Он весь в настоящем, настоящее втягивает в себя прошлое и будущее и прободает в вечность.

Согласно синергетической модели Германа Хакена (параметры порядка, принцип подчинения, циклическая причинность), в результате креативной деятельности или творческого обучения возникают новые параметры порядка поведения человека как сложной нелинейной системы. В результате «раскачки» системы по всем доступным степеням свободы возникают новые макроскопически упорядоченные структуры знания. Креативность является фактором успеха, ибо она подспудно опирается на хаос как способ самообновления. Что-то предпринимать – значит постоянно изменяться и находить векторы дальнейшего развития.

Что может означать в таком случае «синергетическая методика» энактивации, активного встраивания познающего субъекта в окружающий мир? Зная, как устроено сложное в мире и по каким общим законам оно функционирует, вписывать свои когнитивные действия в универсальные цепи самоорганизации, оставляя себе тем самым бо́льшую надежду на успех. То есть сообразовывать свои действия с общим порядком, с общими правилами игры, установленными самой природой. Делать структуру своей личности конгруэнтной изумительным структурам самоорганизации в царствах неживой и живой природы.

11.13. Автопоэтичное обновление

Итак, человек как оператор самодостраивания и самообновления тела и духа никогда не задан наперед: он продукт своей свободной творческой деятельности, своего окружения, среды, которую он строит и которой он управляет. Свобода индивида, по Сартру, есть «разжатие бытия», образование в нем трещины, дыры, ничто, откуда рождается новое в индивидуальном и социальном планах.

Позиция конструирования своего сознания-тела, безусловно, имеет свои преимущества.

Во-первых, позиция конструктивизма позволяет нам свободно играть с реальностью; мир представляется как если бы (als ob), в свободном, подвешенном состоянии, его мы можем перестраивать по своему усмотрению, пробовать, испытывать и ждать от него отклика.

Во-вторых, конструктивизм подчеркивает важность создания метареальности в процессе коммуникации, в которой отношение играет бо́льшую роль, чем содержание передаваемого.

В-третьих, конструктивизм акцентирует внимание на возможности постоянного и активного создания реальности и самого себя, индивидуальной эмерджентности, растворения Я субъекта в окружающем его мире, в деятельности, в сетях коммуникации, которые он создает и которые создают, творят его самого.

Таким образом, получается, что автопоэтичное обновление, самоорганизация человека, когда он постоянно раздвигает границы своей телесности или своего сознания, а потом собирает себя как личность, это и есть путь человека к самому себе. Человек находится в пути. Он лишь стремится к тому, чтобы целиком и полностью стать самим собой.

Глава 12. Глаз ума: понимание ментальных образов и воображения с позиции энактивизма

Мир реальности имеет свои границы, мир воображения безграничен.

Ж.-Ж. Руссо

Наше воображение парит, мы – его тени на земле.

В. В. Набоков

Вэтой главе анализируется феномен ментальных образов (mental imagery) и его связь со способностью воображения. Особое внимание уделяется историко-философскому контексту возникновения этих понятий в воззрениях Джорджа Беркли, Дэвида Юма, Вильгельма Вундта и Уильяма Джеймса, понимавших идею как ментальный образ. Проводится анализ таких особенностей ментальных образов, как быстрота смены, калейдоскопичность, живость визуальной картины, непроизвольность, спонтанность, эмерджентность. Воображение связывается со способностью ума конструировать, а создание ментальных образов – с нарративностью и виртуализацией реальности, оперированием с реальностью как если бы, способностью «видеть иначе». Обсуждается связь воображения со способностью к эмпатии, показывается, что вообразить – значит «думать умом другого», видеть глазами другого, болеть болью другого. Рассматривается активность воображения в измененных состояниях сознания. Делается вывод о том, что способность воображения и конструирования ментальных образов определяет креативность человека.

12.1. Ментальные образы и воображение

Воображение – такая способность нашего интеллекта, которая позволяет нам создавать ментальные образы и отходить от действительности. Запуская наше воображение, мы удаляемся от действительности, поскольку продукты воображения не есть слепки нашего предыдущего опыта, не есть просто образы памяти. Воображение перешагивает границы когда-либо нами мыслимого, видимого, слышанного, чувствованного. Парадоксально, однако, что, выходя за пределы известного и далеко отрываясь от реальности, воображение может схватить в этой реальности то, что прежде нам было недоступно, а значит, приблизить нас к ней, проникнуть в глубь нее, а именно помочь нам создать новый значимый художественный образ, усмотреть новый смысл или уловить новую сущность, которая может лечь в основу теоретической концепции в науке.

Воображение «парит» над действительностью (В. В. Набоков), чтобы, как бы с расстояния птичьего полета, увидеть вещи шире и глубже, весь расклад событий, всё состояние дел. Почему это удается? Почему воображение, развивающее наибольшую силу в кульминационных моментах научного, художественного или жизненного творчества, способно дать то, что иначе недоступно человеческому существу? Эволюционно-эпистемологический ответ на этот вопрос мог бы быть таким: воображает, создает невиданные перцептивные и ментальные образы человек, который сам является продуктом эволюции этой природы, плоть от плоти этого мира, кровь от крови этой природы, крупица всепоглощающей жизни. Активность творческого воображения человека – это восстание против зеркальных картин мира, против повторения пройденного, против опостылевшей и набившей оскомину общепринятости и общезначимости. Оторваться от прямого отражения – не значит оторваться от реальности вообще, от жизни, от познания. Воображение отрывается, чтобы лучше понять, чтобы положить начальный принцип теории, своим произведением инициировать новое направление в живописи, музыке или поэзии, хотя это видится чаще всего по прошествии определенного времени, только post factum.

Кроме того – и это опять-таки аргумент из эволюционной эпистемологии – за каждым полетом фантазии нашего ума, за свободным творением цепочек ассоциаций, за силой воображения каждого из нас как креативного существа, оценивающего себя как уникальную и неповторимую индивидуальность, стоят вереницы нашего осознанного и неосознанного, ушедшего в подсознание или всегда пребывающего неосознанным, инстинктивного опыта, стоит груз нашего онтогенеза, нашего детства, юности, зрелости. А с другой стороны, с точки зрения приверженцев глубинной психологии или трансперсональной психологии, акты деятельности нашего воображения имеют в своей подоснове когнитивный и духовный опыт предыдущих поколений, опыт всего человеческого рода, тяжелую ношу филогенеза. Наша индивидуальная и даже, возможно, родовая история живет в нас. Она живет неявно, латентно, глубоко в подсознании или в архетипах коллективного бессознательного (К. Г. Юнг), но это не значит, что не может проявляться, всплывать и давать о себе знать. Мы болеем болью других, мы чувствуем и сочувствуем, как если бы мы были другими и занимали бы их место (это и называется эмпатия), мы мыслим мыслью других, жизнь мира живет в нас, а мы живем жизнью мира. Сама же жизнь, по К. Лоренцу, и есть познание. Поэтому-то наши фантазии, наши образы воображения, сколько бы они ни отрывались от действительности и ни поражали нас своей необычностью в состояниях творческого вдохновения, грезах, сновидениях, открывают нам что-то из сферы накопленного, из нагромождений и сплетений событий нашей жизни, из жизни всех жизней, а значит, из самого мира.

Проблема ментальных образов (mental imagery) и воображения начала активно обсуждаться в когнитивной науке и эпистемологии с 1960—1970-х годов, когда закончилась эра господства бихевиористского подхода. Бихевиористами проблема ментальных образов и воображения даже не ставилась, когнитивная деятельность изучалась по актам поведения. И вот произошла когнитивная революция. Последняя была связана с работами У. Найссера, А. Паивио, Дж. Ричардсона[340] и др. Найссер называл этот переход парадигмальным сдвигом.

В когнитивной науке выделяют ныне следующие особенности ментальных образов. Во-первых, это квазиперцептивный опыт сознания: ментальные образы похожи на опыт восприятия, но возникают при отсутствии соответствующего внешнего стимула. Во-вторых, в уме создается гипотетическая репрезентация, причем живая, похожая на картинку. В-третьих, может возникать гипотетическая внутренняя репрезентация любого рода, похожая или не похожая на картинку, которая порождает квазиперцептивный опыт сознания. Ментальные образы могут быть визуальными (зрительными), звуковыми, кинестетическими (моторными), осязательными (прикосновения) и т. д. Одни образы могут быть связаны с другими. Например, звуковое воображение может стимулироваться зрительным восприятием, и наоборот.

Отмечается также, что ментальные образы обладают интенциональностью, они всегда направлены на что-то и являются образами чего-то. Ментальные образы могут предвосхищать события, представлять, что желаемое достигнуто, или же выявлять страхи, опасения, риски, т. е. апробировать различные возможности хода будущих событий. Ментальные образы обеспечивают, кроме того, семантическую основу для языка.

Ментальные образы связаны с креативной мыслью и с изобретательными способностями человеческого интеллекта. Даже если судить по самому термину «ментальный образ» или «mental imagery», становится ясным, что речь идет о таких продуктах человеческого сознания, в которых соединены, сплавлены, переплетены чувства и разум, образ и его понимание, интерпретация, т. е. интегрально представлены ментальные, умственные и перцептивные, чувственные компоненты. Это имеет особую значимость в связи с пониманием природы творчества, креативности человека, поскольку, как известно, новое знание в науке, догадки и гипотезы строятся через первоначально возникающие мыслеобразы, посредством визуального мышления, через метафоры, за которыми часто стоят мысленные картинки в голове (трубки тока у Фарадея при создании электродинамики, модель атома Резерфорда, подобная модели Солнечной системы и т. п.).

По словам Ф. И. Шаляпина, вообразить – значит вдруг увидеть[341]. Ментальный образ создается глазом ума, mind’s eye. Стивен Пинкер, создатель оригинальной концепции языка (язык как инстинкт), обращает наше внимание на слова Сальвадора Дали, который посредством воображения умел видеть невидимое и необычное: «To gaze is to think» («Пристально смотреть – значит думать»).

Совершим краткий экскурс в историю философии и попытаемся обозначить основные вехи развития представления о ментальных образах и воображении и их когнитивных функциях. В античной философии именно Аристотель первым обратил внимание на существенную роль образов в человеческом познании. До него Платон рассматривал образы как безнадежно обманчивый материал на пути познания; только интеллигибельные сущности, эйдосы являются маяками на пути к истине. Аристотель в сочинении «О душе» использовал слово «фантазмы», которое переводится ныне как ментальные образы. «Фантазма» – греч. φάντασμα – означает «видение», «призрак», «сновидение», «отражение», «воображение», «представление». Фантазма, по Аристотелю, подобна рисунку или отпечатку на восковой доске.

Джон Локк в своем «Трактате о человеческом разумении» (1690) практически не использует слова «образ» и «воображение», но в своей теории первичных и вторичных качеств называет данные чувственного опыта «идеями»[342]. Идеи рассматриваются как важные инструменты мысли в теории познания Локка.

Наиболее существенными для развития представлений о ментальных образах и воображении в современной когнитивной науке являются некоторые позиции учения Джорджа Беркли. В «Трактате о принципах человеческого знания» (1710) он, по сути дела, понимает под идеями образы. Согласно Беркли, идеи могут восприниматься, воображаться или мыслиться. Восприятие в воображении (in imaginatio) – это возможность восприятия, которая не менее важна, чем восприятие непосредственно данного. Химеры и кентавры тоже существуют, поскольку они являются продуктами нашего воображения. «Я могу вообразить человека с двумя головами или верхние части человека, соединенные с телом лошади. Я могу рассматривать руку, глаз, нос сами по себе отвлеченно или отдельно от прочих частей тела. Но какие бы руку или глаз я ни воображал, они должны иметь некоторые определенные образ и цвет»[343]. Кроме того, Беркли подмечает другую важную способность ума – способность воображения достраивать на основе неполных чувственных данных целостный образ; это есть способность самоорганизации чувственных образов на основе прежнего опыта. «Например, когда я слышу, что по улице проезжает карета, я непосредственно воспринимаю только звук; однако на основании опыта, связывающего данный звук с каретой, мне могут сказать, что я слышу карету. Тем не менее, очевидно, что в истинном и строгом смысле ничего нельзя слышать, кроме звука; и карета собственно не воспринимается в таком случае чувством, а подсказывается опытом»[344]. Более того, по Беркли, мы можем строить идеи вещей, которые мы никогда не видели, обрезая, копируя, трансформируя ментальные картинки. Отголоски этого понимания можно найти гораздо позже, уже в XX в. у Л. Витгенштейна, который трактовал мышление как игру образами.

Юм проводил различение между впечатлениями (impressions) и идеями (ideas). Впечатления – это то, что сейчас понимают под образами восприятия (перцептами), а идеи сопоставимы с ментальными образами, с тем, когда мы фантазируем, впадаем в дневные грезы, охвачены творческим вдохновением в науке или искусстве. Идеи соединяются в ассоциации разного типа (по сходству, по смежности и по причинности). Ассоциации спонтанны, каковой является и работа продуктивного воображения.

В конце XIX в. основатель экспериментальной психологии Вильгельм Вундт в Германии, продолжая эмпирическую философскую традицию английских мыслителей, понимал под ментальными образами идеи, которым он отводил превалирующую роль в объяснении познания. Близких взглядов придерживался и Уильям Джеймс в США. Они подчеркивали перцептивное содержание идей, практически не отличая их от образов восприятия. Ученик Вундта Освальд Кюльпе, ставший в начале XX в. основателем и активным участником Вюрцбургской школы гештальтпсихологии, усомнился в правомерности сближения ментальных образов и образов восприятия (перцептов) и поставил проблему существования безо́бразной мысли – мысли, которая лишена и образного и перцептивного содержания.

В 1980—1990-х годах дискуссия по проблеме ментальных образов проходила в связи с определением характера их содержания. Что лежит в их основе: картинки, имеющие пространственно-временные измерения, т. е. для понимания ментальных образов необходим аналоговый подход, а ментальные образы есть нечто квазиперцептивное (Стефан М. Кослин и его сторонники)[345], или же ментальные образы не имеют ни пространственных, ни временных свойств и к ним применимы только лингвистические описания, наиболее адекватным подходом к ним является пропозициональный (Зенон Пилишин и его сторонники)[346]? Эта дискуссия и по сей день далека от разрешения. Лично я присоединилась бы в ней к позиции Стефана Кослина. Может быть, здесь нам могли бы помочь данные по исследованию лево– и правополушарной активности человеческого мозга в процессе создания им ментальных образов и активности воображения? Такие данные сегодня существуют, но и они неоднозначны. Хотя прежде было широко распространено мнение, что построение визуальных образов человеком является прерогативой правого полушария головного мозга, более недавние исследования свидетельствуют об обратном. Процесс построения ментальных образов вовлекает структуры обоих полушарий мозга, причем есть определенные основания полагать, что левое полушарие играет в этом процессе немного более важную роль. Это говорит об одном: о функционировании мозга как единой системы, о нейрофизиологическом холизме, а на уровне продуктов сознания о синергийных связках и неразделимости ментального и чувственного, вербального и невербализуемого, явного и латентного, дигитального и аналогового.

12.2. Энактивная теория воображения

На протяжении последних двух десятилейтий особую популярность и значимость приобретает энактивная теория восприятия и когнитивной деятельности в целом. Одна из ее сторон – это применение энактивного подхода (или энактивизма) к активности воображения (enactive imagination), к процессам построения ментальных образов. Эта теория концептуально близка к динамическому (или нелинейно-динамическому) подходу к пониманию перцептивной (активности восприятия) и квазиперцептивной деятельности, активности воображения.

Воображение – динамический процесс, который больше похож на активное восприятие, чем на пассивное переложение элементов прошлого опыта. Энактивность добавляет к этому еще нечто существенно новое: воображение – это активная деятельность всего организма, его активное взаимодействие, вдействование в окружающую познаваемую им среду. Это не просто накопление элементов опыта, не просто внутренняя обработка поступающей информации, а деятельность, вовлекающая целостный организм в его телесности и духовности, это активное исследование окружающей среды, вопрошание среды и поиск ответов в сенсорных связках и взаимодействиях со средой с элементами переработки и трансформации этого опыта. Вопрошание среды есть вопрошание и самого себя, мыслящего и воображающего. Ментальные образы конструируются сознанием при «подсказке» среды, с которой познающий субъект находится в непрерывном интерактивном взаимодействии и диалоге.

12.2.1. Конструирование в процессе воображения

Активность воображения проявляется в том, что в процессе воображения происходит преобразование и конструирование, сначала мысленное, а потом, возможно, и реальное. «Воображать – это преображать» (С. Л. Рубинштейн). Активная сила воображения переделывает мир на иной лад.

Об этом писал французский психолог Т. А. Рибо: «Воображение… переделывает мир по своему усмотрению, не обращая внимания на существующие законы природы и не признавая чего-либо для себя невозможного»[347]. Воображение играет с миром, миром как если бы и создает иной мир, который может быть реализован, осуществлен иначе, в иное время или в ином месте, с другими социальными партнерами или в ином партнерстве с самим миром. Работа продуктивного, творческого воображения – это способ экспериментирования с реальностью, проектирования (личностного и социального), испытания множественности реальности (Э. Гуссерль), столкновение с «миром, известным иначе» (А. Шюц). По Канту, «воображение (как продуктивная способность познания) очень сильно в создании как бы другой природы из материала, который ему дает действительная природа»[348]. Воображение оперирует с «миром как если бы» (die Welt als ob), оно жонглирует своим опытом, строя его «как если бы», что дает возможность увидеть событие, явление, вещь в иной перспективе, в спектре иных возможностей, в иных оттенках их цвета. Воображение действует как «иначе видение». Не означает ли это умение побродить по древу познания (жизни, эволюции), попробовать реализовать нереализованное в прошлом и по-разному реализуемое в будущем, прощупать этот мир на способность его действия, реализации, раскрытия, развития? Уж очень напоминает это синергетический образ блуждания по полю путей эволюции, спектру структур-аттракторов.

На конструктивные свойства воображения как квазинаблюдения обращал внимание Ж.-П. Сартр. В отличие от восприятия воображаемого объекта, в котором знание формируется медленно, в непосредственном образе восприятия оно дано непосредственно; образ воображаемого объекта может предстать перед нами так или иначе в соответствии с собственной сложностью и сложностью связи вещей. А это нагромождает реальности, и неясно еще, какая из них является более истинной. Ведь воображение порой открывает нам то, как вещи выглядят в действительности. «Именно бесконечность этих отношений, – а равно как и бесконечность отношений, поддерживаемых ее [вещи. – Е.К.]элементами между собой, – именно бесконечность этих отношений конституирует самую сущность вещи. Отсюда проистекает некоторая избыточность мира “вещей”: В каждый момент здесь всегда имеется бесконечно больше того, что мы можем увидеть; чтобы исчерпать богатства всего актуального восприятия, понадобилось бы нескончаемое время. В этом не нужно обманываться: такого рода “избыточность” конститутивна для самой природы объектов»[349].

Творить — значит: а) созидать, т. е. способствовать рождению нового; б) соединять, т. е. активировать свою синтетическую способность мышления и деятельности; в) преобразовывать и строить иначе посредством воображения; г) преумножать реальности, расширяя возможности для выбора наиболее адекватного или ситуационно более адекватного. Синтез в умственной деятельности – это способность к холистическому видению, к сращиванию элементов опыта, к интерпретации смысла части с точки зрения целого.

12.2.2. Эмерджентные свойства воображения

Воображение эмерджентно. Образы возникают вдруг, неожиданно, незапланированно, спонтанно. В теории сложных систем эмерджентные свойства целого возникают в результате процесса самоорганизации, явного или скрытого, подспудного. Уже более 20 лет назад мною совместно с СП. Курдюмовым была выдвинута гипотеза, что интуиция есть процесс самодостраивания мыслей и образов. Это относится и к творческому воображению. Кроме того, построение целостного образа связано с достижением цели – а это уже классическое определение эмерджентности. Многие писатели признавались, что, запуская сюжетную линию романа, они начинают жить вместе с его героями, они могут не знать наперед, что с ними произойдет Смысл созданного также нередко осознается позднее. Все это элементы эмерджентности творческого труда художника.

12.2.3. Эмпатичность воображения

Вообразить – значит «думать умом другого» (Е. А. Басин), видеть глазами другого, болеть болью другого. Это можно выразить еще сильнее: вообразить – значит слиться с самой реальностью и понять один из аспектов ее функционирования, ее жизни. Это значит жить жизнью самой жизни, течь так, как течет жизнь, как складывается сама действительность. Вообще говоря, это и есть самая подлинная энактивность. С синергетической точки зрения я это называла резонанс актора познания, творчества и воображения с познаваемой, творимой, воображаемой и преображаемой действительностью. На эмпатию, вчувствование (сам термин был введен путем перевода с немецкого «Einfühlungskraft» англо-американским психологом-экспериментатором Эдвардом Б. Титченером) ссылались многие поэты, художники и актеры, только эмпатическое переживание помогает создать подлинное произведение искусства.

Е. А. Басин, собравший интересный материал о связи воображения и эмпатии и в художественном, и в инженерном, и в научном творчестве, говорит о методе эмпатии на основе персонификации. «С помощью воображения мы можем персонифицировать образ любого явления – животного, растения, неодушевленного предмета, абстрактного понятия и т. п. В акте эмпатии возможна проекция и в ситуацию этих “очеловеченных” “Я”. Будущим актерам (в порядке психотренинга) предлагается перевоплотиться в “Я” стеклянного графина, воздушного шарика, огромной сосны, деталей ручных часов и т. д. Одно из упражнений так и называется: “Я – чайник”. Эмпатия на основе персонификации используется и в практике научного и технического фантазирования. Так, один из методов генерирования новых идей в синектике В. Гордона называется “личная аналогия”: идентификация субъекта с рассматриваемым объектом. Например, автор технического проекта задает себе такие вопросы: как бы я себя чувствовал, если бы был пружиной в этом механизме?»[350]

Эмпатия означает способность выйти из самого себя и посмотреть на самого себя со стороны, «зазеркалить» себя, на что не способны животные, которые сливаются со своим окружением, со своим Umwelt. А это есть, по Максу Шелеру высшая способность человеческого духа. Человек способен отстраниться от самого себя и посмотреть на себя со стороны – это присуще только человеку как духовному существу. За этот процесс ответственны на нейрофизиологическом уровне так называемые зеркальные нейроны (mirror neurons).

12.2.4. Телесность воображения

Энактивность познания, в том числе и энактивность воображения, сопряжена с его телесностью (embodied imagination): оперирование ментальными образами, освобождение воображения означает внутреннее мышечно-кинестетическое действие, моторное подражание. Внутреннее моторное действие в определенных случаях может быть овнешнено, актуализировано, реализовано. Внутреннее становится внешним, а внешнее – внутренним, стираются границы между когнитивным агентом и средой, среда становится моей, частью меня, моим Umwelt, а я слит со средой и определен ею, иначе говоря, ум расширяется (extended mind). Будучи связанным с такого рода интериоризированным и одновременно овнешненным моторным действием, воображение становится телесным, оно отелеснено.

Джордж Лакофф в своей книге «Женщины, огонь и опасные вещи» раскрывает иной аспект телесности воображения с точки зрения телесности самого языка, посредством которого описываются ментальные образы и мысли. Он разъясняет, что традиционный подход рассматривает разум как абстрактный и невоплощенный, а согласно новому видению, разум имеет телесный базис. «Мысль отелеснена», поскольку сама структура, используемая, чтобы соединить наши концептуальные построения, «вырастает из телесного опыта и приобретает смысл в его контексте». «Мысль имажинативна в том, что те понятия, которые непосредственно не укоренены в опыте, используют метафору, метонимию и ментальный образ». «Мысль имеет экологическую структуру. Эффективность когнитивного процесса, как в обучении, так и в памяти, зависит от целостной структуры концептуальной системы и от того, что означают понятия»[351].

12.2.5. Ситуативность воображения

Ситуативность воображения (situated imagination) – характеристика воображения, тесным образом связанная с его телесностью и энактивностью. Представление о ситуативности воображения можно понимать двояким образом. С одной стороны, должна сложиться определенная ситуация и необходима определенная предварительная работа, чтобы воображение начало работать, стартовало свой полет. С другой стороны, в самом акте воображения, в процессе построения ментальных образов создается «новая ситуация» (С. Л. Рубинштейн), которая может развернуться неожиданным образом, может быть интерпретирована иначе, обрести новые смыслы. Воображение перекристаллизирует опыт, создавая новые возможности для выбора.

Ситуационность воображения заключается также в том, что создание ментальных образов и свободное оперирование, игра с ними создают элемент нарративности, повествования, рассказа, причем рассказа реального, полувымышленного или вымышленного (сказки). А конкретные истории часто могут воздействовать на человека (воспитуемого, обучаемого, больного, стремящегося излечиться, друга, павшего духом) сильнее, чем убеждение с использованием сухих абстрактных понятий и категориальных схем. Как говорит Дж. Лакофф, «нарратив создает свое собственное ментальное пространство»[352], которое несет значительный эмоциональный заряд, поэтому нарратив гораздо более убедителен. Это часто используется в современной рекламе, в пиар-технологиях.

12.2.6. Терапевтическая функция воображения

Сила воображения может излечивать человека или, по меньшей мере, улучшать его состояние. Многие склонные к депрессии поэты Серебряного века в России, такие, как А. Блок или Ф. Сологуб, излечивали своей невроз, умиротворяли свои упаднические настроения, отдавая себя бумаге, выписывая в стихотворных формах свои страхи, тревоги, сомнения и отчаяния, выражая самые черные мысли, порой даже мысли о суициде, свою «болезнь к смерти». Тем самым они поддерживали свое существование, отходили от опасной грани между жизнью и смертью. Мог погибнуть их лирический герой, как их неизлечимая оболочка, их аватар, а они продолжали жить или даже находить доступные радости жизни.

Воображение отправляется в свой путь в дневных грезах, в сновидениях, в состояниях гипноза. Именно эти состояния использовал З. Фрейд для лечения неврозов. Выведение в поле сознания психических травм детства снимало те или иные симптомы невроза. В воображаемой жизни происходила компенсация слабостей, осуществлялось удовлетворение влечений.

В современной психотерапии активация воображения используется в методиках личностного роста и расширения сознания пациента, что приводит к улучшению его психического состояния и расширению социальной активности, а иногда и к повышению его социального статуса.

12.3. Воображение в измененных состояниях сознания

В последние годы появились интересные исследования измененных состояний сознания (altered states of consciousness). Вхождение в эти состояния повышает способности человека создавать ментальные образы, активизировать способность воображения, стимулировать креативные способности. Здесь я имею в виду, прежде всего, исследования особенностей измененных состояний сознания, достигаемых при приеме психоактивных веществ (психоделиков – псилоцибина, мескалина, ЛСД и т. п.). До недавнего времени эти исследования были запрещены, потому что эти вещества приравнивались к наркотикам, вызывающим привыкание, и прием этих веществ хотя и был весьма распространенным, например в США, считался нелегальным. В настоящее время целый ряд солидных научных центров в США и Швейцарии сообщают о позитивных терапевтических и когнитивных эффектах психоделического опыта для человека.

Профессор из Израиля Б. Шеннон (Benny Shannon) изучает особенности измененных состояний сознания и на основе этого пытается построить общую теорию сознания. Речь идет о том, что, быть может, природу сознания как его естественного феномена удастся лучше понять, изучив особенности измененных состояний сознания. В фокусе его внимания оказывается, в частности, исследование когнитивных универсалий, таких, как правила грамматики и принципы категоризации.

Он исследует измененное состояние сознания, возникающее при приеме аяхуаски. Это напиток, оказывающий психоактивный эффект, изготовляется местными жителями бассейна Амазонки. Аяхуаска приготовляется из отрезков лианы, которую индейцы Бразилии и Перу называют «лозой смерти» или «лозой духа». Аяхуаска содержит мощный психоактивный алкалоид N-диметил-триптамин (ДМТ).

Употребление аяхуаска, как говорит Шенон, – это «школа», которая никогда не кончается[353]. Чему же учит эта школа? Она учит:

• лучше концентрироваться,

• меньше волноваться, быть менее возбудимым, более уравновешенным,

• меньше бояться,

• тренировать свои когнитивные способности.

Индейцы употребляют аяхуаску, во-первых, перед охотой, чтобы обрести смелость и быть более удачливыми. Во-вторых, ее употребляет старейшина племени, чтобы справедливо рассудить людей и прийти к правильному решению. В-третьих, ее употребляют юноши, проходящие обряд инициации.

Употребление аяхуаски вызывает интеллектуальную и личностную одиссею. Причем, по словам Шенона, у человека, принявшего этот напиток, никогда не возникало одинаковых ощущений, никогда не появлялось одинаковых визуальных и ментальных образов. Всякий раз ощущения и образы были разные, они определялись и ситуацией, всякий раз новой, и личностными установками и проблемами, которые всегда изменяются, и личностной историей и личностным жизненным опытом, который накапливается и изменяет личность. Вариативность внутренних ощущений и образов напрямую связана со стимулированием творческой активности и работы воображения.

Что касается существования или несуществования когнитивных универсалий, т. е. решения той проблемы, которую поставил Н. Хомский, то, как отмечает Б. Шенон, западные люди и индейцы Амазонии как представители разных культур, видели во время своих психоделических путешествий нетождественные, но похожие образы. Хотя в психоделическом опыте возникают визуальные образы, а не вербальные структуры, все же результаты Шенона идут в русле предположения Хомского о существовании когнитивных универсалий.

Американский психолог Джеймс Фадиман (James Fadiman) – сотрудник Института трансперсональной психологии в Пало Альто (Калифорния, США) – обобщил большой опыт приема психоделических веществ (ЛСД-25, мескалина и псилоцибина) для избирательного усиления способностей творческого воображения, креативного решения проблем, причем не только научных, но и профессиональных, а также повседневных, жизненных, и стимуляции личностного роста. Результаты своих исследований он изложил в недавно опубликованной книге «Руководство для психоделического исследователя. Безопасные, терапевтические и сакральные путешествия»[354]. Еще О. Хаксли отмечал, что психоделический опыт позволяет усилить понимание значимости вещей. Те вещи, которые человек видел бесчисленное количество раз и едва замечал, поражают его сознание, измененное психоделиками, предстают как впервые увиденные.

Изменения, которые претерпевает наше тело-сознание, и то, как стимулируется способность воображения во время психоделических сессий, Фадиман суммирует следующим образом:

• происходит изменение восприятия времени (растяжение или сжатие «времени часов»),

• человек может обнаруживать себя в другом теле или в другой среде; он может ощутить себя, как будто он стал животным или растением, или микроорганизмом,

• он может получить опыт о своем собственном рождении,

• он может обнаружить себя в другой реальности, словно он начал жить в другое время и в другом пространстве,

• у него возникают вибрирующие видения, причудливые последовательности, каскады или калейдоскопы разнообразных форм и цветов.

Психоделический опыт позволяет осознать, что ты гораздо больше, чем твое Я, твоя идентичность: ты не кончаешься с границами твоего тела, а растворен в среде, где царит всеобщее копошение, шевеление организмов, где живые организмы (растения и животные) вступают в солидаристические отношения, поддерживая и сохраняя океан жизни. Этот опыт сродни опыту спокойного, умиротворенного умирания, когда человек приказывает другим долго жить, ибо понимает, что его жизнь есть лишь небольшой фрагмент в общей сохраняющейся цепи жизни.

В 1966 г. ЛСД, а равно и другие психоделические вещества в США были запрещены, поскольку случалось, что их прием приводил к психозу. Известные исследователи психоделического опыта и основатели трансперсональной психологии Т. Лири, С. Гроф, Дж. Фадиман и др. вынуждены были уйти от публичной деятельности и прекратить открытое обсуждение этих проблем. В последнее десятилетие ситуация начинает меняться, и эти исследования на достаточно глубоком научном уровне возобновляются. Изучается полезность использования психоделических средств в терапевтических целях и для расширения сознания, усиления креативных способностей.

Что касается терапевтического использования психоделиков, на сегодняшний день получены следующие положительные результаты. Психоделики облегчают состояние онкологических больных на терминальной стадии заболевания. Больные перестают бояться смерти и не считают ее концом, как это было до приема этих веществ. Они начинают понимать, что их идентичность шире, чем просто их собственная телесность, она гораздо шире, чем отрезок их собственной жизни, и поэтому они начинают жить оставшееся им время более богатой жизнью.

Не только онкологическим больным, но и больным с другими соматическими и психическими недомоганиями психоделики позволяют достигнуть улучшенного качества жизни (enhanced quality of life). Больные научаются справляться с болью и дискомфортом и ставить их под свой контроль. Неприятные телесные симптомы, такие как боль, лихорадка, головная боль или аллергия, часто исчезают во время сессии, и это состояние может продлиться на больший срок. Большинству людей не нужны очки на пять-шесть часов психоделической сессии. Кроме того, исчезает непроизвольное мочеиспускание, может исчезать ощущение паралича в конечностях, лечится заикание, исчезает чувство неприятного сердцебиения.

ЛСД может выступать средством лечения аутизма у детей. Исследования свидетельствуют, что более 70 % детей улучшают свое состояние после приема различных доз ЛСД.

Алкоголиков лечат единичными высокими дозами ЛСД. И это гораздо более эффективно, чем психологическая поддержка в клубах анонимных алкоголиков. После приема ЛСД алкоголики свидетельствуют, что отказались от злоупотребления спиртным не потому, что они стали сильнее, а потому, что у них исчезает сама тяга к выпивке и уже больше нечему сопротивляться, т. е. у них происходит неожиданный внутренний переворот. Они сами страновятся другими, а не просто держат себя в узде.

В Медицинском институте Джонса Хопкинса (Балтимор, США) под руководством профессора М. Гриффитса в настоящее время проводятся исследования положительного воздействия приема небольших доз псилоцибина для отказа от курения. Для лечения приходят добровольцы. И, как и для алкоголиков, для заядлых курильщиков психоделический опыт дает устойчивый положительный эффект. Кроме того, в этом медицинском учреждении псилоцибин используется для помощи онкологическим больным. Сообщения о необычных медицинских результатах в этом Институте проникают и в нашу печать[355].

В связи с проблемами, обсуждаемыми в данной главе, более интересна другая сторона психоделического опыта, а именно усиление с помощью приема психоделиков активности творческого воображения человека. Что дают психоделики для усиления имажинативных и креативных способностей (enhancement of imaginative and creative capabilities) и личностного роста (personal growth)? На этот вопрос отвечает Дж. Фадиман:

а) поддержанная психоделиками креативность означает улучшенный доступ к бессознательным данным;

б) ассоциации в восприятии и мышлении становятся более легкими и свободными; усиливается способность спонтанно играть гипотезами, парадоксами, трансформациями, отношениями;

в) значительно усиливается способность к созданию визуальных образов и облегчается полет фантазии; а навострить визуальную способность, как мы знаем, – значит глубже схватить умом и лучше понимать,

г) наступает состояние релаксации и открытости;

д) усиливается чувствительность к данным, поступающим от органов чувств;

е) существенно повышается способность к эмпатии с внешними процессами, вещами, событиями, с другими людьми;

ж) повышается эстетическая чувствительность;

з) усиливается «чувство истины» – способность усматривать правильный путь через ложные решения и поддельные, фальшивые данные;

и) возрастает способность к концентрации внимания и деятельности в связи с решаемой проблемой.

Журналист газеты «New York Times» Джон Маркофф рассказывает в своей книге[356] о решающем влиянии психоделиков на создание персональных компьютеров в 1960—1970-х годах. Он приводит личное свидетельство Стива Джобса, который как-то признался, что прием ЛСД был одним из двух или трех наиболее важных вещей, которые он делал в своей жизни.

Два нобелевских лауреата приписывают совершенные ими научные открытия использованию ЛСД. Перед своей смертью британский молекулярный биолог Фрэнсис Крик сделал достоянием общественности то обстоятельство своего научного творчества, что возникшее у него внутреннее видение двойной спирали ДНК было инициировано приемом ЛСД. Крик рассказывал, что кембриджские академики использовали ЛСД в очень незначительных дозах как средство активизации мышления, позволяющее освободиться от предубеждений и дать возможность своему интеллекту свободно блуждать и приходить к новым идеям. Аналогичное признание сделал и американский биохимик Кэри Бенкс Муллис. Он сообщил, что ЛСД помогло ему открыть полимеразную цепную реакцию, чтобы усилить специфические последовательности ДНК, за что ему и была присуждена Нобелевская премия.

В личной беседе в мае 2012 г. Джеймс Фадиман разъяснил, как он понимает внутренний механизм действия психоделиков для усиления креативной активности. Наиболее важны здесь четыре обстоятельства.

Во-первых, перед психоделическим путешествием человек должен ясно осознать, какую проблему он хочет решить или на какой ответ он хочет получить ответ Это может быть проблема научная или же проблема профессиональная (скажем, построение какого-то чертежа или выполнение какого-то проекта), или художественная (мелодия, которая крутится на слуху, или стихотворный сгусток смысла, который зреет, но еще не нашел выражения) или же просто жизненная проблема, например перестройка отношений с близким человеком или родственником. Не будет остро осознанной проблемы – не будет и решения! Нельзя входить с пустой головой и с пустыми руками в психоделическое состояние. Нужно дать себе задание.

Во-вторых, чрезвычайно важна увлеченность, огромная концентрация внимания на фоне доверия данным опыта, который ему предстоит, и открытости среде, в которую он может попасть.

В-третьих, человек в измененном состоянии сознания ощущает, что решение как будто уже существует где-то, даже может быть уже давно существовало, а креативная активность позволяет лишь связать то, что подходит друг другу, но до сих пор не было связано, ясно осознать то, что существовало в латентном виде, вывести на поверхность то, что подспудно имелось. Это совпадает с описанием эмпатического переживания, кульминационных моментов творчества его исследователями. Е. А. Басин приводит свидетельство художника К. Петрова-Водкина: «Трудно написать, сделать или даже выдумать что-то новое… Очевидно, новое не ищется, оно у мастера рождается само собой, в порядке углубления работы и углубления самого себя этой работой»[357].

В-четвертых, одним из ключевых моментов, способствующих нахождению решения, является визуализация. Усиливается работа перцетивного мышления. Решения первоначально возникают в виде визуального образа или мыслеобраза (mental imagery). Ф. Кекуле понял, как замкнуть молекулярную структуру бензольного кольца, наглядно представив себе образ змеи, кусающей свой хвост. Создавая специальную теорию относительности, А. Эйнштейн представлял себя оседлавшим световой луч и летящим вместе с ним. Ф. Крик открыл двойную спираль ДНК, увидев ее перед собой как на картинке.

Таким образом, анализ особенностей измененных состояний сознания и характера активности воображения под действием психоактивных веществ как триггеров творческой активности позволяет заключить, что такого рода состояния близки к состояниям психоза (пограничного шизофренического расстройства), сна (сновидческой реальности) и терминальным состояниям сознания (ТСС), near-death experience. Особенности психоделического опыта, который по некоторым параметрам похож на опыт психоза, сна и умирания, таковы.

• Наблюдается стирание границы между Я и не-Я.

• Обостряется чувство эмпатии, ощущения другого как самого себя.

• Появляется острое ощущение странности, необычности бытия, а также чувство значимости незначимого и прежде не замечаемого. Оказывается, сжимать тряпку, которой стираешь пыль со стола, – это так здорово, так приятно!

• Телесный опыт тоже необычен. Холодеющие руки как будто не мои. Человек вязнет в окружении.

• Эффект слияния, резонанса с окружающим миром и с другими людьми дает возможность предвидения или же создает остро ощущаемую иллюзию предвидения. Поскольку человек слит с потоком, то ему кажется, что он знает, что будет в следующую минуту. Это ведь так очевидно. Зачем кто-то кого-то о чем-то спрашивает, ведь совершенно ясно, что он ответит.

• Существенное снижение порога чувствительности органов чувств. Музыка, которая казалась еле слышной, теперь оглушает Пасмурный день, который казался серым и блеклым, теперь сияет красками и просто залит светом. Чувствительность повышается настолько, что одновременное видение картинки и слушание звука кажется излишним. Достаточно только смотреть, а какие будут звуки или слова, и так ясно. Или же, наоборот, достаточно только слышать, а картинка сама появится, всплывет, заиграет, получит движение.

Итак, исследование природы ментальных образов и функций воображения в познавательной деятельности человека уходит в глубокую древность, к мыслителям Древней Греции. Неоценимое значение для развития современных концепций воображения имеют воззрения философа-солипсиста Джорджа Беркли. Вклад основателей и ведущих представителей экспериментальной психологии и гештальтпсихологии в конце XIX и начале XX в. также существенен и не вполне оценен. Происходящие с 1960-х годов в когнитивной науке дискуссии о природе ментальных образов далеки от однозначного разрешения, так как бурно развивающиеся сегодня информационные, компьютерные и когнитивные науки и биотехнологии поставляют все новые и новые данные о работе тела, мозга и сознания человека и других живых существ, обладающих развитой высшей нервной деятельностью. Наиболее существенный вклад в понимание природы ментальных образов и воображения и способы стимулирования активности продуктивного и творческого воображения вносит новая концепция в когнитивной науке – концепция энактивного и телесного разума. Эволюционная эпистемология как немаловажный компонент универсального эволюционного мышления может предложить нам определенные подсказки к разгадыванию тайн удивительной эффективности и истинности результатов работы творческого воображения в науке и изобретательстве. Поэтому нельзя не согласиться с Альбертом Эйнштейном, который сказал: «В своем воображении я свободен рисовать как художник. Воображение важнее знания. Знание ограничено, воображение охватывает весь мир».

Глава 13. Интерсубъективность с позиции энактивизма

Мы становимся самими собой лишь в той мере, в какой становится самим собой «другой», и обретаем свободу только в той мере, в какой обретает свободу «другой».

К. Ясперс

13.1. Коммуникация как форма энактивного познания: эволюционный аспект

Коммуникация, на первый взгляд, – это чисто человеческий феномен. На самом деле только сложные формы вербальной коммуникации являются прерогативой человека. Животные тоже общаются друг с другом, причем весьма интенсивно и изощренно. Коммуникация в живой природе – это обмен информацией между особями, а также в более широком смысле – между живым существом и всей окружающей его средой, его жизненным миром – Umwelt, который созидается, конструируется им и творит, конструирует его самого.

Как уже отмечалось выше, согласно К. Лоренцу, сама жизнь есть когнитивный процесс. Эволюция есть также когнитивный процесс. А всякий сложный феномен познания включает в себя коммуникацию. Коммуникация используется животными для обозначения своей территории, для указания на то, как далеко находятся пищевой ресурс и насколько он богат, для предупреждения сородичей об опасности и т. д. Наиболее древние знаки коммуникации, которые практически нивелируются в мире цивилизованного человека, – это запахи. Для собак запахи и распознающий их орган обоняния – основные средства коммуникации.

Прорывные исследования в изучении способов коммуникации животных были проведены нобелевским лауреатом Карлом фон Фришем. Он изучил сложный телесный язык медоносных пчел, так называемый «танец пчел», посредством которого они сообщают друг другу о местоположении и качестве источников питания.

О типе используемых ими для коммуникации танцев рассказывает нам П. Вацлавик. Если обнаруженный пчелой нектар располагается в непосредственной близости, то пчела совершает так называемый круговой танец, который заключается в попеременно совершаемых движениях по полному кругу вправо и влево от источника. Если корм находится на среднем расстоянии от улья, то пчела совершает так называемый серповидный танец, который, если на него посмотреть сверху, похож на рисуемую пчелой восьмерку. Если же корм обнаружен на еще более далеком расстоянии от улья, то пчела совершает так называемый хвостовой танец, который заключается в том, что она продвигается на несколько сантиметров в направлении источника вперед, а затем совершает полукруг направо или налево, возвращаясь к исходному пункту своего движения, а затем повторяет свое движение вперед[358]. Кроме того, фон Фриш установил, что в телесном языке пчел существуют «диалекты». Итальянские медоносные пчелы исполняют хвостовой танец, если источник питания удален более чем на 40 метров, тогда как у австрийских пчел этот сигнал используется при удалении по меньшей мере на 90 метров. Поэтому австрийская пчела скорее всего «не поймет» свою итальянскую коллегу и улетит дальше, чем нужно, а итальянская пчела при получении подобного сигнала просто не долетит до источника питания. Язык пчел является эволюционно выработанным и врожденным приспособлением к окружающей среде.

Рассматривая происхождение коммуникации в едином процессе эволюции живой природы и истории культуры человечества, Конрад Лоренц показывает, что коммуникация возникает как побочный продукт ритуализации, развития ритуальных действий. Песни птиц, например, служат не только для обозначения своей территории, но и для привлечения партнеров, поиска самки. Коммуникация является самым древним достижением в ходе развития ритуалов. Вторым достижением было «приручение» действий, их канализация, что привело к развитию социальных форм поведения. Третье достижение – это возникновение новых мотиваций. А четвертое – это запрет на смешение двух видов или двух квазивидов, например культур и субкультур[359]. В итоге в культурных сообществах коммуникация становится свободным обменом символами.

Интересно обобщить, каковы эволюционные истоки коммуникативной активности живых существ, а в связи с этим каковы основные черты коммуникации в мире животных и чем принципиально она отличается от человеческой коммуникации. Этой теме посвящены пространные исследования, проведенные в последние годы в Институте Конрада Лоренца по изучению эволюции и познания в Альтенберге под Веной[360].

Во-первых, человек обменивается символами, а животные – сигналами. Это, казалось бы, принципиальное отличие. Символы человеческого мира обладают смыслами. Широкое толкование понятия Umwelt, введенного Икскюлем, склоняет меня к мысли, что живые существа в природе также различают смыслы, творят смыслы.

Во-вторых, в процессе эволюции живых существ возрастает гибкость, флексибельность коммуникации. Умение подстраиваться под изменение ситуации в окружающей среде означает, по сути дела, повышение адаптивных возможностей живых существ, улучшение их способностей выживания. Ответ на сигнал зависит от контекста, от исторического контекста, предыдущего опыта, памяти, кроме того, живые существа могут обучаться через адекватное ситуации действие. Гибкость, пластичность форм коммуникации соответствует такому современному представлению из философии сознания, как ситуационность познания (situated cognition).

Ч. Сноудон, изучая обезьян, приходит к выводу: «Репродуктивно успешные особи – это, по-видимому, те, которые могут быстро отвечать на изменения окружающей среды. Контекстуально гибкая коммуникативная система обеспечивает возможность быстрой корректировки коммуникации в соответствии с изменениями окружающей среды»[361]. В то же время коммуникативные системы не как угодно пластичны, не как угодно могут подстраиваться под окружающий мир. Возможности их подстройки и тонкой настройки на окружающую среду и адресатов их коммуникации определяются формами их телесной организации, способами их двигательной активности и т. п.

В-третьих, восприятие живого существа непосредственно связано с действием, которое творит мир. Восприятие обусловлено особенностями телесной организации живого существа и формами его коммуникации с окружением. Каждый биологический вид в живой природе фактически живет в своем собственном экологическом окружении и собственном когнитивном мире. Разные виды живут в различных, часто не пересекающихся мирах восприятия, действия и коммуникации. Какова реальность сама по себе как таковая, в своей собственной проекции? На этот вопрос ответить не так просто. Конрад Лоренц, например, как-то заметил, что в немецком языке слово «действительность» Wirklichkeit одного корня с глаголом «действовать» wirken[362]. То, что окружает живое существо, – это не вещи, а, по выражению Я. фон Икскюля, обстоятельства действия – Aktion-Dinge. Действительность творится в действии, а способности действовать, формы поведения и коммуникации у особей каждого вида разные. Восприятие и коммуникация создают реальности разные для особей разных видов, разные – для детенышей и взрослых особей, разные – для творческой человеческой личности, которая завтра может быть непохожа на себя сегодняшнюю.

В-четвертых, коммуникация демонстрирует сложность познания и жизни живого существа. А сложность познания выражается в различных формах самоорганизации, кооперативного и когерентного поведения, возможности внезапного, эмерджентного рождения новых форм жизненной активности, познания, коммуникации. Самоорганизация связана с эмерджентностью, которая является важнейшим понятием в современной теории сложных адаптивных систем, каковыми являются биологические системы, человек – его тело и сознание, – социальные системы, информационные сети и т. п. Конрад Лоренц не любил слово «эмерджентность» и предложил слово «фульгурация» (от лат: fulguratio – сверкание молнии) для обозначения феномена рождения чего-то принципиально нового в эволюции.

13.2. Сборка субъектов

В последнее время в российском научном сообществе, главным образом по инициативе В. Е. Лепского, началось обсуждение проблемы сборки субъекта или сборки субъектов, если имеются в виду способы вписывания индивидуального субъекта в социальную и культурную среду и его отношения с другими субъектами. Одна из пионерских работ «Проблема сборки субъектов в постнеклассической науке» на эту тему была опубликована в Институте философии РАН в 2010 г.[363] Сама постановка проблемы весьма необычна. Проблема сборки субъектов непосредственно касается обсуждаемой в этой главе проблемы интерсубъективности с точки зрения энактивизма.

Знание принципов коэволюции сложных систем позволяет раскрыть основные смыслы нового понятия «сборка субъекта» (или «сборка субъектов). Прежде всего, очевидно, что сборка субъекта неотделима от сборки мира. Под сборкой мира можно понимать способы рождения и самоподдержания в нем целостных образований, интеграции частей в целое при построении сложных систем, или, как сказал бы СП. Курдюмов, нелинейного синтеза частей в целое. Почему нелинейного? Потому что мир, наполненный сложными коэволюционирующими системами, нелинеен. Это означает, что следствия не просчитываемы из причин: малые причины могут вызывать несоизмеримые, огромные, далеко идущие и масштабные последствия, а относительно большие причины могут никуда не сдвигать систему, не вызывать видимых следствий, если система находится в устойчивом состоянии. Нелинейность связей между вещами и событиями мира определяет нелинейность способов сборки, нелинейного синтеза простого в сложное.

Можно говорить об изоморфности мира и каждой из его частей, о том, что сложность мира сказывается на сложности его части, а из сложности части вырастает сложность мира. Гегель говорил: «Каков человек, таков и мир», но можно сказать также, что «каков мир, таков и человек».

Матрешечность, или масштабная инвариантность (фрактальность) строения мира имеет эволюционный и пространственный, и темпоральный смысл. Вложенными, фрактально организованными являются и пространственные структуры, и циклы эволюции.

Говоря о сборке субъекта, необходимо прояснить и смыслы субъективности, в том числе напомнить философские смыслы понятия субъекта. В субъекте (человеке как субъекте, коллективном человеческом субъекте, мире и каждой вещи как субъекте) есть моменты самодвижения, автономии, обращенности на самого себя, рефлексии. По Аристотелю, субъект сам по себе неподвижен, но вместе с тем он сам движется. По Гегелю, субъект конституируется как сам процесс размышления над самим собой. Способ действия субъекта есть нарезание, расщепление, усмотрение различий посредством введения отрицания в поток чувственных восприятий. Эта способность к самодвижению, присущая субъекту, есть «чистая негативность».

Таким образом, мир в его сборке и человек в его сборке находятся в отношении взаимной детерминации и взаимного построения. С этой точки зрения непростое понятие habitus, введенное Марселем Моссом (1872–1950) и развитое Пьером Бурдье (1930–2002), становится вполне естественным и понятным. Фактически речь идет о сборке индивидуального субъекта социального действия, которая осуществляется под влиянием и по образу структур социального мира, в котором он действует. Habitus – это структура ума, набор приобретенных схем, верований, вкусов, диспозиций индивидуального сознания. Диспозиции индивида по отношению к его восприятию, мышлению и действию, то есть его habitus, есть объективации социальных структур на уровне индивидуальной субъективности. Индивид втягивает в себя социальный мир, он, как и мир, строится через диспозиции сознаний индивидов, служащих узелками для роста социальных структур. Структура индивидуального сознания изоморфна структурным условиям мира, в которых она возникает.

Сборка субъектов происходит через их синергийное взаимодействие. Американский антрополог Рут Бенедикт (1887–1948), которая прославилась благодаря своему сочинению «Patterns of Culture» (1934), развивала этический аспект понятия «синергия» (от греч. συνεργος – работать вместе). Синергия в ее антропологическом и этическом смысле раскрывает тайну сборки субъектов в социальной среде, когда разделение труда или работа команды (teamwork) дает неоспоримое преимущество какой-либо социальной группе (или государству) и выдвигает ее на экономическом рынке, политической арене или геополитическом пространстве.

Социальные образования с высокой синергией, иными словами, с оптимальной, правильной сборкой, сводят агрессию до минимума и доводят сотрудничество до максимума. Они отличаются бо́льшим доверием, меньшей централизацией (т. е. бо́льшим внутренним разнообразием) и бо́льшим чувством ответственности. Герман Хакен, рисуя картину желаемого самоорганизующегося общества, отмечает: «Каждый отдельный человек вносит вклад в коллективное поведение, которое действует как параметр порядка и в конечном счете – совершенно в духе синергетики – затягивает на этот путь все большее количество индивидов, даже, выражаясь несколько резко, “порабощает” их в своих действиях… В качестве общего знаменателя может быть взят как существенный принцип ответственности Ханса Йонаса в самом широком смысле. Достойное человека самоорганизующееся общество может продолжительно существовать только тогда, когда каждый поступает так, как если бы он в рамках своей собственной деятельности был ответственен за целое»[364].

Психолог Абрахам Маслоу подчеркивал, что в обществе с высокой синергией «заведен такой порядок вещей, при котором действия индивидуума, направленные на достижение личной выгоды, выгодны обществу в целом… Такое общество лишено агрессивности не потому, что люди неэгоистичны и ставят социальные интересы выше своих личных, а потому, что при данном социальном устройстве эти интересы оказываются неразрывными»[365]. В этом смысле диспозиции индивида по отношению к действию, познанию и творчеству вливаются в подвижки социальной структуры, работают на нее, стимулируя обратным влиянием действия каждого индивида.

Стоит указать на еще одну важную характеристику процесса сборки субъектов. Сборка субъектов становится выгодной для социальной среды и для социальных сообществ, если она осуществляется спонтанно, без внешнего принуждения, путем самоорганизации. Тайну эффективной сборки субъектов можно попытаться раскрыть при помощи понятия хитрости коллективного разума.

Как известно, в своей философии истории Гегель описал феномен хитрости мирового разума (List der Vernunft). История достигает своей цели независимо от воли и конкретных действий отдельных индивидов, как будто за спинами и головами социальных акторов стоит некий мировой разум, который независимо, а иногда и вопреки воле людей, выводит историю в нужное, предустановленное русло.

Используя аналогию с идеей Гегеля, известный специалист в области эволюционной эпистемологии Э. Эзер говорит о существовании такого феномена, как хитрость коллективного разума. Тем самым он стремится понять, как жестокая конкуренция между индивидами в обществе оборачивается их плодотворной кооперацией, как преодолевается их эгоизм, превращаясь в энергию социального целого, в синергию социального творчества и инновирования.

Хитрость коллективного разума, по Эзеру – это[366]:

• принуждение к самовыражению и представлению самого себя. Каждый член некоторой группы вынужден представлять себя перед другими членами этой группы. Семья или иная малая социальная группа представляет собой, согласно этому взгляду, такой «аппарат принуждения», посредством которого человек смог развиться в так называемом поле преодоления своей звероподобной сущности;

• принуждение создать условия, при которых другие тебя не могут не заметить;

• принуждение к формированию внутреннего самопонимания всей группы. Это принуждение к совместному самопредставлению группы в области научного исследования предстает в виде соответствующей целевой установки группы;

• принуждение к представлению себя вовне. Хитрость коллективного разума состоит в превращении конкуренции в кооперацию.

Каждая часть (человек как субъект) обладает своей собственной территорией. Творческий ум неограничен, автономен, определяет сам себя, требует для своего развития некоей среды для нестесненного развития, в этом смысле можно говорить об экологии творческого разума. Аналогичным образом Эзер говорит об экологии коллективного разума – об определенных ландшафтах информации и знания в процессе научной деятельности, где господствует и правит коллективный разум, или, в представлении Т. Куна, парадигмальное сознание.

Возникающее в результате сборки целое (целостная эволюционирующая структура) обладает свойством эмерджентности. Выделяют следующие критерии эмерджентности:

• неаддитивность, т. е. величина целого не равна сумме величин частей (в этом же заключается и холистический эффект);

• новизна;

• принципиальная непредсказуемость;

• макродетерминация (влияние части на целое и через целое);

• нередуцируемость (целого к части и части целого к целому и части, какими они были до возникновения целостности).

Глубокое понимание принципов коэволюции, нелинейного синтеза частей в устойчиво эволюционирующее целое, открываемых теорией сложных систем, может и должно лечь в основу эффективной сборки субъектов социального действия. Коэволюция – это «искусство жить вместе», содействуя утверждению толерантности и сохранению разнообразия в глобализирующихся сообществах. Коэволюция (устойчивое совместное развитие) как партнерство означает:

а) жить друг с другом, а не против друг друга;

б) жить так, чтобы не уменьшать шансы других, в том числе будущих поколений, жить так же хорошо;

в) заботиться о тех, кто беден и бесправен, а также о состоянии окружающей среды, расширять круг нашего внимания, сочувствия и заботы (толерантность и экологическое сознание).

Ф. Капра отмечает: «Партнерство – весьма существенная особенность устойчивых сообществ… Со времен появления первых ядерных клеток два миллиарда лет назад жизнь на Земле прошла через неуклонно усложняющиеся формы кооперации и совместной эволюции. Партнерство – тенденция объединяться, устанавливать связи, жить друг в друге и сотрудничать – одна из важнейших отличительных черт жизни. В человеческих сообществах партнерство означает демократию и расширение прав личности, поскольку каждый член сообщества играет в ней важную роль. Комбинируя принцип партнерства с динамикой изменений и развития, мы можем метафорически использовать термин совместная эволюция применительно и к человеческим сообществам»[367].

«Искусство жить вместе» означает стимулирование толерантности к другому образу жизни/другим людям и поддержание разнообразия в глобализирующихся обществах.

Коэволюция есть «искусство жить в едином темпомире», не свертывая, а поддерживая и развивая разнообразие на уровнях элементов и отдельных подсистем. А значит, нужно культивировать у каждого чувство ответственности за целое в плюралистичном и объединенном мире.

«Искусство жить вместе» – это искусство поддержания единства через разнообразие, взращивания самости, своего неповторимого личностного Я путем одновременного обособления от среды и слияния с ней. Каждый элемент (личность, семья, этнос, государство) сложной коэволюционирующей целостности операционально замкнут, поддерживает свою идентичность. Каждый элемент творит себя через целое и преобразует целое, творя самого себя. Он должен забыть себя, чтобы найти себя, обнаружить свое сродство с миром, чтобы познать самого себя, построить самого себя по-новому.

13.3. Интерсубъективность как партиципационное производство смыслов

Ключевой принцип, на котором строится энактивистский подход к интерсубъективности, заключается в том, что живой организм (живое существо или человек как субъект познания) является центром активности мира, он вовлечен в мир телесно, нейронально, перцептуально, интеллектуально, он встраивается в динамику окружающей его среды и преобразует эту среду в соответствии со своими нуждами. В своей когнитивной деятельности он строится во взаимодействии с другими индивидами, посредством них и через них. Интерсубъективность вырастает в каждый момент из взаимодействия двух или более субъектов.

Томас Фукс и Ханне де Джегер трактуют понимаемую с точки зрения энактитвизма интерсубъективность как «партиципационное производство смыслов». Это «процесс генерирования и трансформации смыслов во взаимной игре между взаимодействующими индивидами, а также и сам этот процесс взаимодействия»[368]. Интерсубъективность – это не просто сотрудничество между взаимодействующими индивидами и координация их ментальной деятельности; интерсубъективность следует рассматривать в рамках отказа от понятий репрезентатизма, в контексте энактивизма, телесности, вдействования в мир и в друг друга и взаимного отелеснивания (интеркорпоральности). Мы моделируем верования и намерения других людей, с которыми мы имеем дело, как будто мы находимся в их ситуации. За такой процесс ответственны в мозге так называемые зеркальные нейроны.

Прежние концептуальные рамки, в которых отсутствуют процессуальная, ситуационная, телесная, интерактивная и энактивная составяляющие, ныне подвергаются серьезной критике.

Во-первых, наша ментальность – это не просто внутреннее царство, которое отделено от внутреннего мира других эпистемическим заливом, который мы можем переплыть посредством логических заключений, выводов, проекций. Мы в принципе скрыты друг от друга, поэтому, чтобы понять другого или других, мы должны поставить себя на его или их место.

Во-вторых, оценивая действия других и стремясь их понять, мы обычно занимаем позицию «третьего лица», т. е. внешнего наблюдателя. Это недостаточно, мы должны быть встроены в саму ситуацию, в сам процесс: наблюдения со стороны недостаточно, мы должны быть во взаимодействии или даже вдействовании друг в друга, а это и есть позиция энактивизма.

В-третьих, нам следует избегать картезианской ошибки, что тело есть всего лишь передаточный прибор, напротив, необходимо рассматривать взаимные связи телесно воплощенных когнитивных агентов.

В-четвертых, традиционные подходы к социальному познанию недостаточны и подвержены критике, поскольку в них не учитывается, что различные когнитивные и креативные способности проистекают друг от друга, определенным образом связаны и эволюционируют на протяжении человеческой жизни.

В качестве альтернативного выдвигается энактивистский взгляд на интерсубъективность. Его существо Фукс и де Джегер характеризуют следующим образом[369] (следуя основным положениям этих авторов, я добавляю свои комментарии).

1. Социальное понимание, хотя и интеракционно, те. базируется на взаимодействиях между людьми, является индивидуальным делом каждого из нас. Оно строится от автономии каждого и благодаря ей.

2. Интерсубъективность существенным образом опирается на телесность в самом богатом смысле этого слова, т. е. на динамические действия, которые производят целостные телесно воплощенные и определенным образом телесно организованные индивиды.

3. Намерения индивидов не являются непрозрачными и скрытыми, они выражаются в действиях, поэтому могут быть восприняты и поняты другими.

4. Цели и интенции других людей не являются предданными и статичными, они генерируются и трансформируются в процессе взаимодействия. Социальное познание и социальное действие означают возможность самокорректировки своих действий в зависимости от реакций других и в зависимости от изменяющейся ситуации социального взаимодействия.

Отсюда делается следующий вывод: «Мы понимаем социальное взаимодействие как интерактивный и интеркорпоральный процесс, в который погружены оба партнера и в котором ведущую роль для понимания играет сам процесс взаимодействия. Короче говоря, социальное познание возникает из телесного социального взаимодействия или, применяя термин Мерло-Понти, из интеркорпоральности. Употребляя это понятие, мы понимаем его в рамках энактивистского подхода, а именно как динамическое сцепление (dynamical coupling) и координацию телесных когнитивных агентов»[370].

Производство смыслов – это не разовый акт, а процесс. Смыслы со-создаются в процессе взаимодействия партнеров, они открываются все новые и новые по мере развертывания и углубления этого взаимодействия. Производства смыслов в социальном взаимодействии – это процесс с открытым концом, это настоящее приключение, которое подстегивается синергией взаимодействующих личностей. Кроме того, здесь имеет место холистический эффект, о котором говорят Фукс и де Джегер: «Взаимное инкорпорирование открывает потенциально новые области производства смыслов, такие области, которые недоступны каждому из индивидов в отдельности. Выражаясь в терминах партиципационного производства смыслов, в этой ситуации мы говорим о подлинно совместном производстве смыслов»[371].

13.4. Распределенная телесность

Выше уже говорилось о том, что в настоящее время в философии сознания становится достаточно популярной, хотя и подвергается серьезной критике, теоретическая позиция расширенного ума (extended mind)[372], или экстернализма. Работа нашего сознания не «закапсулована» в нем самом, а «растекается» в окружающую среду, через наши телесно-моторные действия, через инструменты и приборы, которые мы используем, через некоторые компоненты окружения, которые становятся частью нашего Я. Что представляет собой современный ученый без его компьютера, его книг, его записей и т. п.? Что будет делать автолюбитель без его машины и гаража? Что останется от рыболова, если лишить его рыболовных снастей и приспособлений? Примеры можно продолжать бесконечно. Мы создаем своей собственный мир, который фон Икскюль называл Umwelt, который становится неотъемлемой частью нас самих, но и мы сами распределены в нем.

В своих актах сознания и действия мы не ограничены пределами нашей телесности, границами нашей кожи и нашего черепа. Мы и в вещах, которые мы обустраиваем, и в событиях, на которые мы влияем и которые зависят от нас. Мир, который мы осваиваем и который преобразуем, становится нашим миром и фрагментом наших собственных личностей. Мы сами «собираемся» из кусочков наших действий, которые уходят далеко в окружающую нас природную и социальную среду. Мы и выстраеваемый нами окружающий мир – это единая и взаимосвязанная система. Представление о расширенном уме имеет в качестве сателлитного представление о расширенной, или распределенной, телесности, которое важно для развертывания новых, нетрадиционных подходов в проблеме интерсубъективности.

В социальном мире, мире социальных взаимодействий говорят вслед за Мерло-Понти об интеркорпоральности, которая необходима для социального понимания и производства смыслов. Наши целенаправленные или непроизвольные телесные действия – хватания, указание, передача из рук в руки, касания, движения навстречу или, напротив, отстранения, являются чрезвычайно значимыми действиями. Особое значение имеет весь арсенал невербальной коммуникации – язык телодвижений и поз, жестов, интонаций голоса, мимики и движений глаз, культурных касаний, о котором замечательно рассказвают в своих книгах Г. Е. Крейдлин[373]. Интонации голоса и телесные движения нередко говорят больше и несут в себе больше смыслов, чем сами слова. И, конечно, намеренное прекращение коммуникации (не произнесение приветствия «Здравствуйте!) несет несравнимо больший смысл для знающих друг друга людей, чем беглое «Зрасьте!».

Коммуницируют между собой телесно организованные субъекты, и коммуникация их как именно таковых означает рождение смысла. «Фактически смыслы возникают, устанавливаются, изменяются и т. п. через межличностную координацию движений. И, наоборот, движения становятся межличностными, будучи координированными через попытки понимания друг друга, которые направляются также усилиями создать и наладить способы понимания друг друга»[374].

Говоря о важности интеркорпоральности для возникновения интерсубъективности, подчеркнем также, что люди как когнитивные существа или, если рассматривать их в иной ипостаси, акторы социального действия, являются гибкими, пластичными, флексибельными системами. История их предыдущих социальных коммуникаций хотя и во многом определяет сегодняшнее общение и достижение понимания, но не жестко: они изменяются в процессе жизни и взаимодействия и могут выходить на новый уровень взаимного понимания и личностного соприкосновения или же, напротив, полностью или частично терять интерес друг к другу и/или способность достижения согласия. Необходимо учитывать также, что действия и социальные взаимодействия приобретают свою собственную жизнь и изменяются в зависимости от изменяющейся ситуации (ситуативность достижения интерсубъективности).

13.5. Эмпатия. Синергии духовной деятельности

Человек как участник социальных взаимодействий не просто наблюдает других людей; строя сложные межличностные отношения или занимаясь литературным, поэтическим, актерским творчеством, он развивает в себе способность вчувствования, эмпатии. Изучению феномена эмпатии придается ныне большое значение, тем не менее здесь остается еще немало неясного.

Эмпатия является одновременно и основой креативных способностей человека, и способом восприятия, понимания и создания красоты, и внутренним стержнем для морального действия. Эмпатия – тот узелок, через который соединяются истина, красота и добро. В художественном и отчасти научном творчестве способность вчувствования – это способность слиться с природным и/или социальным миром, войти с ним в резонанс, чтобы открыть в нем, а тем самым и в себе самом, что-то новое. В восприятии красоты это основа незаинтересованного любования. Этическое поведение начинается тогда и постольку, когда и поскольку человек научается чувствовать радость (или горе) другого как свою собственную радость (или горе), о чем писал Адам Смит в своем опусе «Theory of Moral Sentiments».

Как уже отмечалось в главе 12 (12.2.3), эмпатия есть высшая способность человеческого духа. Человек отстраняется от самого себя и сливается с миром или с другим человеком (или общностью людей), тем самым он открывает что-то ранее неизвестное в мире и одновременно перестраивает самого себя. Путем расставания с собой он себя находит. Пересаживая часть самого себя в личность другого, отдавая самого себя (тем самым создается как бы симбиозная личность), он находит самого себя подлинного, обновляет и развивает себя. Не боясь потерять свою идентичность, он ее обретает и укрепляет. В мире, в другом (или в других), в не-Я он узнает самого себя, свое Я.

Если параметры внешнего воздействия со стороны социальной среды соответствуют собственным параметрам личности как сложной самоорганизующейся системы, то имеет место феномен резонанса. Резонанс с точки зрения теории сложных самоорганизующихся систем (синергетики) – это топологически правильное воздействие на психику, мозг и тело человека (поскольку есть психосоматическая связка, то, воздействуя на тело, мы воздействуем на психику, и наоборот), т. е. воздействие на них пусть и малое, но конфигурационно правильное, симметричное. Это приводит к многократному усилению креативной активности личности, раскрытию огромных потенций человеческой психики и сознания.

Для того чтобы познать сложные явления природного и социального мира, нужно построить сложную структуру на поле мозга и сознания. И то и другое, рассуждая по большому счету, строится по единому закону: структуры мозга и структуры действительности конгруэнтны. Ведь и всякая природная среда, и среда мозга открыты и нелинейны, а стало быть, являются «полигоном» для разыгрывания процессов самоорганизации. Человек является результатом, продуктом эволюции природы, и, будучи ее собственным порождением, способен познавать мир и себя в нем. Не на этом ли пути следует искать решения главной проблемы для человеческого разума – познаваемости мира, – которую Макс Планк называл чудом?

Человек не чужд миру, его возвращение в лоно мира, понимание смыслов коллективной деятельности в социуме в пиковых моментах творческого экстаза и озарения есть возвращение к своей собственной природе, к своим истокам, к своему собственному происхождению.

В данном случае нас будут интересовать следствия и результаты таких топологически правильных самовоздействий на мозг, как реализация высших творческих проявлений человеческого Я. Научное открытие, творческая удача, озарение или провидение, когда угадывается некоторая объективная тенденция развития, – тоже своего рода резонанс человека-творца с миром, с окружающей его действительностью. Это – резонанс, по меньшей мере, эпистемический, в то время как восточные мудрецы, йоги, буддисты говорят даже о физическом, энергетическом слиянии с миром. Последняя позиция имела влияние и на русскую философию. «Восприятия не субъективны, а субъекты, те. принадлежат субъекту, хотя и лежат вне его. Иначе говоря, в знании сказывается подлинная расширенность субъекта и подлинное соединение его энергии (в смысле терминологии XVI в.) с энергией познаваемой реальности»[375], – так характеризует свою теорию знания П. А. Флоренский.

Этот резонанс иначе можно описать как эмпатию, т. е. вчувствование (Einfühlung), вживание, вдействование в мир, энактивность, перевоплощение, перенесение и идентификация. Эмпатия означает чувствование мира или другого человека как самого себя, способность поставить себя на место познаваемой вещи, рисуемого или воспеваемого объекта. Как отмечает Е. А. Басин, «специфичным для эмпатии является механизм проекции – интроспекции, а результативным выражением процессов – идентификация… Будучи связанным с созданием воображаемой и условной ситуации, проекция и интроспекция суть механизмы воображения, направленные на преобразование не системы не-Я, а системы Я»[376].

Парадоксально при этом то, что максимальное творческое самовыражение субъекта соответствует максимальной объективности, подлинности результатов творчества. Иначе говоря, максимум личностного, человеческого, субъективного в творце снимает это личностное или даже начисто уничтожает его и дает подлинно объективную картину бытия.

Истоки такого понимания творчества можно усмотреть еще в античной культуре. «Не мне, но логосу внимая, мудро признать, что все едино»[377], – поучал Гераклит. Человек улавливает логос, объективный закон мира вещей, когда сливается с объективной действительностью, находится с ней в неразрывном единстве. Это состояние аналогично состоянию эмпатии в художественном творчестве. Обсуждая это известное высказывание Гераклита, В. Стружевский пишет: «Слушай не меня, а логос… Когда я говорю так, я утверждаю, что (1) я принадлежу к тотальности вещей, которые есть одно; (2) я слушаю логос, который “говорит” во мне и через меня. Logos есть αρχη. И как αρχη он проявляет себя во мне. Я есть его обнаружитель (revelator). И хотя я не есть логос в себе, хотя я есть нечто “иное”, я участвую в нем»[378].

Андрей Битов истолковывает состояние творческого озарения, по сути дела, тоже как резонанс человека с миром. Его описание этого состояния весьма любопытно: «Только что я шел за мылом, погруженный в суетливый список небытия, вдруг озарение снизошло, слился с миром и настоящим временем на секунду, тут же вырвало меня из жизни снова в небытие, но как бы во вдохновенное, поэтическое, и опять на тебе… Какого черта идет ко мне этот мужик»[379]. «Поэзия, – пишет он далее, – постоянный прорыв не В, а СКВОЗЬ форму»[380]. Только в результате озарения, вернее, в его момент, человек приобретает подлинную бытийность, ибо до этого он был погружен в призрачное бытие, небытие. Озарением он оправдывает свое существование в этом мире.

Резонанс человека с природным и социальным миром в момент открытия, изобретения, создания нового слова, новой формы, новой мелодии и т. п. проявляется в том, что язык человека как субъекта познания и творчества объективируется. Не он говорит, а в нем говорит сама она, реальность как таковая. Он видит то, что другие не видят. Он слышит мелодию того, как звучит сам космос. Он подбирает слова, разбросанные в самой действительности. Смотря в мир через самого себя, он проникает в толщу объективного. Это своего рода ясновидение, пророчество.

Глава 14. Медицинские следствия концепции энактивизма: взгляд на здоровье глазами эпистемолога

Врач! исцели Самого Себя.

Евангелие от Луки (гл. 4, ст. 23)

Medice, cura te ipsum!

14.1. Холистическая медицина

Современная медицина основывается на принципах системности или целостности. Это холистическая медицина (от греч. ολος – целый, цельный, полный, весь). В чем заключается системное, или целостное рассмотрение?

Во-первых, в рассмотрении человеческого организма как сложной системы, где все органы взаимосвязаны, где терапевтическое воздействие на один орган отражается в побочных или сопутствующих действиях на другие органы. Воздействие лекарственных средств также является сложным, системным. Всякое лекарство, каким бы безопасным оно ни казалось, оказывает множество побочных действий.

В то же время существуют лекарства, которые оказывают синергийное, усиливающее друг друга действие: лечебное действие одного лекарственного вещества усиливает действие другого. Например, совместное действие аспирина и аскорбиновой кислоты как обезболивающего и жаропонижающего средства. Это холизм в фармакологии: 1 + 1 > 2.

Во-вторых, системность состоит в преодолении картезианского дуализма, противопоставления тела и души. В рамках современного подхода в эпистемологии и когнитивной науке сознание отелеснено, воплощено (embodied mind), а тело одухотворено, оживлено духом. Подвижность духа означает подвижность тела, и наоборот. Сила и здоровье тела поддерживают силу и здоровье духа, верно также и обратное. Всегда нужно учитывать психосоматические связки. Воздействуя на тело, мы воздействуем на душу, а воздействуя на душу, мы тем самым воздействуем и на тело. В здоровом теле – здоровый дух, но и психическое здоровье и оптимистичный психический настрой пациента являются необходимой предпосылкой успешности лечения соматических заболеваний. Пессимизм, депрессия, постоянный стресс – факторы, вызывающий или усугубляющие развитие телесных недугов.

В-третьих, системное рассмотрение означает необходимость принятия во внимание человека и среды его обитания, окружающего его мира, Umwelt, мира как он существует для данного человека и создается им. Системные теоретики говорят о наличии структурного сопряжения человека и среды его обитания, о положительных и отрицательных обратных связях, которые устанавливаются между человеком и средой, тем экологическим и социальным миром, в котором он живет, который он строит и который строит, видоизменяет его самого. Нередко заболевания возникают из-за неблагополучия атмосферы в семье или в коллективе, в котором работает человек. Это особенно важно учитывать семейным врачам, которые призваны раскрывать благоприятные и неблагоприятные факторы воздействия на пациента их семейного окружения.

Итак, человек является сверхсложной системой, которая обращена на саму себя и может себя регулировать, достраивать, возвращать в равновесное, относительно здоровое состояние. Иными словами, человек является самореферентной системой. Механизм самодостраивания глубоко укоренен в природе и представляет собой универсальный механизм самоорганизации живого и неживого, природного, человеческого и возможного сверхчеловеческого, в том числе сетей коллективного разума. Самодостраивание как способ поддержания сложной структуры – один из теоретических выводов теории самоорганизации сложных систем.

Когда говорят о системном, целостном подходе к человеческому организму, то имеют в виду: 1) целостное рассмотрение различных систем организма в их взаимодействии; 2) целостность, недуальность души и тела, психосоматический контекст всякого заболевания или восприятия себя относительно здоровым; 3) целостность организма и окружающей его природной и социальной среды.

Холистический подход к пониманию тела-духа и тела – окружающей среды лежит в русле феноменологических традиций французского философа М. Мерло-Понти и чилийского нейробиолога и эпистемолога Ф. Варелы. Этот подход радикально противоположен картезианскому разделению тела-машины и мыслящего сознания. Тело и сознание, а также познающее тело и среда его активности связаны друг с другом петлями круговой, циклической причинности.

Врач, чтобы быть успешным в своей лечебной деятельности, прежде всего должен научиться владеть самим собой и излечивать самого себя, тогда он сможет поддерживать нормальное функционирование тел и душ своих пациентов. Как сказано в Евангелии от Луки (гл.4, ст. 23): «Врач! Исцели Самого Себя!». Известный, идущий еще от первых мудрецов и Сократа призыв «Познай самого себя!» может быть переформулирован применительно к врачу. Ф. Ницше, например, взывал: «Врач, исцелися сам: и ты исцелишь также своего больного!». Это означает, что хорош тот врач, который может управлять самим собой, налаживать свою собственную жизнь, поддерживать свою собственную телесность в гармоничном состоянии, тогда он сможет излечивать и других людей.

Излечивает не только врач, который научился поддерживать свое тело и дух в здоровом состоянии, излечивает и сама природа. Парацельс говорил, что «исцеление совершает не врач, а тот, кого никто из людей не видел», «самые интимные тайны касаются тех процессов, которые происходят внутри человеческого организма»[381]. Умелый врач просто запускает в действие животворную, обновляющую силу природы: он позволяет человеку выздороветь. Работа внутренних защитных сил организма, укрепление иммунитета – это фактор самоисцеления, самоорганизации, направленной на поддержание его целостности и его частей и подсистем в необходимой гармонии.

Человек как сложная система состоит из большого количества элементов или подсистем (клеток, тканей, органов). Но количество элементов – не главное. Определяющим фактором здесь является нетривиальность, запутанность отношений между элементами или подсистемами. Именно отношения (или связи), т. е. тот «клей», который соединяет элементы в единой целое, делают сложное сложным. Человек – это организованная сложность. Это такая сложность, которая строится на неслучайных, взаимозависимых отношениях между частями (подсистемами). В такого рода системах возникают эмерджентные свойства на уровне системы как целого, но они возникают спонтанно, самопроизвольно, без действия какой-либо руководящей силы.

Принцип холизма таков. Тогда как дезорганизованное целое меньше суммы частей, организованное целое больше суммы частей. В дезорганизованном целом части препятствуют функционированию друг друга, в организованном целом – способствуют друг другу (эффект синергии). Закономерности организации, функционирования и развития сложных систем, их самоорганизации и совместного, взаимосогласованного развития (коэволюции) изучаются ныне в междисциплинарном научном направлении – синергетике.

Согласно Аристотелю, врач успешен в своих манипуляциях потому, что здоровье уже потенциально содержится в больном человеке. Актуально он болен, а потенциально здоров. То, что делает врач, – это всего лишь актуализация потенции, достраивание нарушенной целостности и одновременно достижение цели. Цель достигается, когда целостность души и тела больного восстанавливается. Врач реализует путь энтелехии живого организма. Он идет по пути самоорганизации природы, восстанавливающей гармонию, полное и правильное соединение частей в целом и каждой части организма в отдельности.

Жизнь человеческого тела и ищущей, творящей души автопоэтична. Автопоэзис – это свойство самодостраивания, самовозобновления, самотворения, которое открыли как главное свойство жизни чилийские ученые У. Матурана и Ф. Варела. Жизнь, таким образом, нацелена на поиск того, что расстроено, чего еще или уже недостает, и на самодостраивание целостности. Живая система постоянно поддерживает свою идентичность, свою тождественность, целостность тела и самость, Яйность души. Жизнь направлена на то, чтобы распознать нарушения и восстановить систему.

14.2. Тело человека как рискованная структура

Еще один нетривиальный подход, который следует из теории самоорганизации сложных систем, – это понимание того, что человек есть рискованная структура. Это структура, которая поддерживает себя на грани хаоса и порядка как на лезвии бритвы, at the edge of chaos. Представление о сохранении равновесия «на краю хаоса и порядка», на хрупкой границе между жизнью и смертью пришло к нам из теории самоорганизованной критичности, которую можно рассматривать как часть междисциплинарного движения – синергетики. Человек беспрерывно восстанавливает себя и поддерживает свою идентичность и в биологическом, и в духовном плане. Раны на теле человека затягиваются, человек излечивается от болезней, в том числе он может излечиться и от смертельных болезней, например от рака, как описал А. И. Солженицын в «Раковом корпусе». Это проявление общего свойства автопоэзиса, самопроизводства живого. Все достраивает себя в мире живой природы: из куска гидры при определенных условиях снова вырастает целая гидра, ящерица отращивает оторвавшийся хвост и т. д.

Для понимания функционирования и самоподдержания человеческого тела еще предшественниками общей теории систем был введен принцип гомеостазиса, отрицательной обратной связи. Этот принцип, являющийся по своей сути кибернетическим, был введен выдающимся французским физиологом Клодом Бернаром (1813–1978). В серии своих работ 1854–1878 гг. он установил существование «внутренней среды» живого существа, тем самым проводя четкое разграничение между тем, что происходит «внутри» организма, и тем, какие процессы протекают в окружающей среде. В своей работе «Введение в экспериментальную медицину» (1865) Бернар формулирует принцип, ставший классическим: «Постоянство или стойкость внутренней среды, гармонический набор процессов являются условием свободной жизни организма». «Гармония» очевидно подразумевает здесь наличие сбалансированных взаимодействий, в случае физико-химических процессов поддержание температуры, давления, химического состава во внутренней среде организма. Общие понятия «живая система» и «регуляция» уже латентно присутствовали в воззрениях того времени.

Дальнейшее развитие принцип Бернара получил у американского физиолога Уолтера Бредфорда Кеннона (1871–1945). На основании изучения физиологии пищеварения, нейрогуморальных процессов, механизмов развития травматического шока Кеннон сделал вывод о существовании механизмов саморегуляции физиологических процессов. Живой организм – это тонкая взаимная подгонка и совместное действие мозга и нервов, сердца и легких, почек и селезенки. В работе с ярким названием «Мудрость тела» (1932) он впервые предложил термин «гомеостазис» для обозначения стабильности состояния организма. Мудрость человеческого тела – поддержание температуры 36,6°. Двадцать лет спустя понятие гомеостазиса было существенно обобщено в работах американского кибернетика У. Росс Эшби (1903–1972), который стал считать гомеостазис свойством всех типов систем, способных поддерживать динамическое равновесие.

Определяющим для устойчивого функционирования сложной системы является принцип необходимого разнообразия элементов. Этот принцип был сформулирован в 1950-х годах УР. Эшби. Природные системы тем устойчивее, чем выше их разнообразие. Ибо в наличном разнообразии элементов потенциально содержатся формы приспособления к различным вариантам будущего. Разнообразие поведения системы на уровне элементов как бы готовит ее к многовариантному, неожиданному, всегда приносящему сюрпризы будущему. Многие органы в человеческом организме функционируют с определенной внутренней долей хаоса.

Например, существует вариабельность ритма сердца, которая выше у детей, чем у взрослых. Повышение вариабельности ритма сердца означает улучшение здоровья человека. Современная медицина показывает, что потребление омега-3 полиненасыщенных жирных кислот и рыбы ведет к улучшению вариабельности сердечного ритма, что в свою очередь может привести к снижению смертности от сердечно-сосудистых заболеваний. Специалисты по теории систем говорят, что должна быть определенная доля хаоса и определенная доля порядка в функционировании сердца, и эти доли должны быть сбалансированы. Излишняя доля хаоса в его функционировании означает аритмию сердца, излишняя упорядоченность сердцебиений также гибельна. Известно, что перед смертью энтропийные характеристики работы сердца, определяемые по электрокардиограмме (ЭКГ), сильно падают.

В отношении человеческого мозга можно сказать то же самое. Об этом свидетельствуют недавние экспериментальные исследования нейродинамических процессов в мозгу человека, проведенные в школе бельгийского химика, нобелевского лауреата И. Пригожина. Посредством снятия электроэнцефалограмм (ЭЭГ) было установлено, что активность мозга в состоянии глубокого сна у нормального (без психических патологий) человека имеет черты детерминированного хаоса и характеризуется странным (хаотическим) аттрактором пяти независимых переменных. Напротив, в состоянии, к примеру, эпилептического припадка фиксируется упорядоченная ЭЭГ. Эпилепсия характеризуется чрезвычайно сильной «регулярностью» церебральной активности. Ментальный беспорядок представляется с этой точки зрения ситуацией физиологически нормальной. Как видим, ЭКГ и ЭЭГ как показатели работы соответственно сердца и мозга человека характеризуют маломерный хаос. Они остаются хаотическими после фильтрации шума. Это – хаотические аттракторы с небольшой размерностью (порядка 5). Это свидетельствует о том, что хаос (ограниченный, или детерминированный), разупорядоченность, вариабельность в организме человека жизненно важны. Они создают возможность четко реагировать на изменяющиеся внешние условия, надлежащим образом действовать и творить. Такова синергетика человеческого здоровья.

Человек – это рискованная структура. Это структура, которая поддерживает свое жизненное равновесие на грани хаоса и порядка (on the edge of chaos) как на лезвии бритвы. Выше уже отмечалось, что это представление было развито в теории самоорганизованной критичности, которую можно рассматривать как составную часть междисциплинарного движения – теории сложности (complexity studies). Сложная организация души-тела человека, все системы человеческого организма, а также совокупность этих систем балансируют «на краю хаоса», на хрупкой границе между жизнью и смертью.

Боль – это не просто физическое или духовное страдание. Это великий эволюционный подарок человеку, способ адаптации человека к природе, к окружающему миру – способ его выживания. Это сигнал, извещающий о том, что что-то не так в человеческом теле, что нужно начать лечиться или/и что-то изменить в своем образе жизни. Гегель, исследуя в «Феноменологии духа» гештальты, образы, формы сознания, отметил, что боль – это «внутренняя разорванность ощущающего субъекта», а смех – это воплощение согласия чувствующего субъекта с самим собой. Боль проистекает из нарушения соматической и/или душевной целостности и взывает к необходимости ее восстановления.

В настоящее время возникло представление о динамической болезни. Течение всякой болезни имеет фрактальный рисунок: периоды обострения и ремиссии наслаиваются друг на друга, существуют иерархии циклов разной длительности. Изучая их, можно прогнозировать течение болезни и предупреждать ее обострение, заранее выполняя определенные лечебные мероприятия. Норма – тоже динамическое понятие. Норма – тонкая грань между хаосом и порядком, болезнью и здоровьем. Это допустимая или необходимая дисгармония работы органов и/или отношения организма и среды. Порядок вырастает из беспорядка, устойчивость поддерживается через неустойчивость (динамическая устойчивость).

Выражаясь несколько парадоксально, можно сказать, что нужно болеть, чтобы оставаться здоровым. Слова А. С. Пушкина «И гений, парадоксов друг…» как нельзя лучше подходят для Ф. Ницше, который умел вывернуть смыслы неожиданным образом, но именно эти непредугаданные смысловые повороты схватывали суть жизни и познания. Ведь сама жизнь, как и болезнь, парадоксальна, поскольку она проживается человеком как существом неимоверной сложности. Так, о болезни Ницше, как известно, сказал, что болезнь делает человека лучше. Как отклонение от гармонии, нарушение нормального физиологического функционирования органов тела и психики человека способно улучшать человека? Ницше сам отвечает на этот вопрос: долгая болезнь воспитывает волю к здоровью, волю к жизни. «Болезнь может даже быть энергичным стимулом к жизни, к тому, чтобы жить дольше»[382]. Боль, если она и случается с нами, освобождает и возвышает человеческий дух. «Я обязан ей [моей хвори. – Е.К.] высшим здоровьем – таким, которое становится только крепче от всего, что не убивает! Я обязан ей также и моей философией… Только великая боль есть последний освободитель духа»[383].

Статистика свидетельствует о том, что значительная доля долгожителей страдала телесными недугами до 60-летнего возраста и успешно превозмогала их. Сократ сказал, умирая: «Жить – это значит быть долго больным»[384]. Что дает болезнь? Во-первых, болезнь может повышать иммунитет организма. Во-вторых, болезнь пробуждает способность больного лечиться и воспитывает в нем это умение. В-третьих, болезнь – это закалка человека от болезни. Она делает человека более осмотрительным и предупредительным, учит избегать в будущем обострений болезни. В этом плане прав Парацельс, что болезнь является «очистительным огнем».

Философы и врачи издавна понимали, что дорога к смерти неизбежна. По словам Гераклита, «родившись, люди стремятся жить и тем самым умереть, лучше сказать – успокоиться и оставляют детей, порожденных для смерти». В биофилософии сегодня формируется понимание о подвижности границы между здоровьем и болезнью: мы здоровы, поскольку, болея, научаемся лечиться и заботиться о своем здоровье. Парадоксально, что нужно болеть, чтобы оставаться здоровым.

В. В. Вересаев выразил эту мысль со всей болью своей души как лечащего врача: «При настоящих условиях болеют все: бедные болеют от нужды, богатые – от довольства; работающие – от напряжения, бездельники – от праздности; неосторожные от неосторожности, осторожные – от осторожности. Во всех людях с самых ранних лет гнездится разрушение организма, организм начинает разлагаться, даже не успев еще развиться… Мир начинал казаться мне одною громадною сплошною больницею. Да это все несомненнее: нормальный человек – это человек больной; здоровый представляет собой лишь счастливое уродство, резкое уклонение от нормы»[385].

Старение человеческого организма есть его системное разрушение. В старости, как говорил Парацельс, «все возможные болезни в одночасье сваливаются на нашу голову». Про старого человека часто говорят, что он умер от старости. Это не значит, что смерть его беспричинна. Сегодня говорят, что причиной смерти может быть полиорганная недостаточность. А. А. Богданов (1873–1928), который в 1920-х годах развивал всеобщую организационную науку – тектологию, назвал один из ее разделов «тектология борьбы со старостью». Старость он рассматривал как частный случай общего организационного факта – нарастания противоречий системного расхождения в организме. Со старостью, по его мнению, надо бороться не частичными мерами, а комплексно, системно, организационно. Необходимо разрешение противоречий системного расхождения. Расширение пространства жизни зависит от выхода за пределы индивидуальности, от прибавления индивидуального к индивидуальному для жизненного согласования. В качестве фактора борьбы со старостью он рассматривал, во-первых, прямую физиологическую конъюгацию, а именно различные прививки органов и тканей (прививка кожи при больших ожогах, переливание крови, вливание кровяных сывороток и т. п.). Этим, по мнению Богданова, можно достигнуть «интегрального повышения жизнеспособности». Во-вторых, это общение, конъюгация, т. е. соединение, переживаний с помощью речи, мимики, искусства и других способов выражения своих чувств и восприятий. Включенность человека в социальные связи продлевает его социальную, а следовательно, и физическую жизнь.

Недавние исследования, проведенные в Университете Техаса в Остине показывают, что творческая работа позволяет человеку дольше сохранять здоровье, быть более устойчивым в балансировании на тонкой грани между хаосом и порядком. Такие факторы, как отсутствие рутины, получение удовольствия от труда, возможность постоянно учиться и решать сложные проблемы, способствуют тому, что человек ощущает себя здоровым. Творческая работа оказывает на человека столь же благотворное влияние, как и повышение уровня его семейного дохода в 15 раз. Исходя из синергетического видения мира, этому можно дать объяснение. Активное использование творческих, креативных способностей человека означает постоянную тренировку ментальной и практической вариабельности, гибкости, способности управления разнообразием, а гибкость экзистенциальных проявлений человека, его психики обращается внутрь на его телесность, на его сому, закаляет гомеостатические способности его организма – способности его самодостраивания и самовосстановления.

Российские биологи (П. Горячев и др.) полагают, что главный путь к омоложению – регенерация органов и тканей. Она происходит посредством обращения к «файлам памяти» организмов и считывания структуры нормальных недегенерированных клеток. У крыс удалось этим путем регенерировать поджелудочную железу. Генетический аппарат живого организма предстает как своего рода квантовый мегакомпьютер. Руководящие принципы работы этого мегакомпьютера подобны энтелехии Аристотеля, его causa fnalis. Считывание информации с недегенерированных клеток выглядит как обращение к матрице молодости. Оно осуществляется по принципу «Делай как я!». Важную роль в этом процессе играет белок P53. Он работает как чистильщик: он останавливает пролиферацию измененных клеток, убирает клетки с поврежденными ДНК.

14.3. Энактивизм как способ самоконструирования и самоизлечения

Концепция энактивизма имеет важные следствия для медицины и медицинской этики. Почему?

Во-первых, потому что в медицине, как и во многих других сферах научной, гуманитарной и социальной деятельности, приобретает все большее значение когнитивный подход. Человек действует, познавая окружающий мир, а сами способности человека познавать мир, когнитивные и креативные способности, изучаются эпистемологией, а в более широком смысле когнитивной наукой, философской составляющей которой является эпистемология. Изучаются не только рациональные, но и внерациональные факторы поведения человека, не только логика, но и интуиция, догадка, внутреннее чутье. Реально действующий человек – это субъект с ограниченной рациональностью (bounded rationality).

Во-вторых, потому что в медицине приобретает первостепенную значимость системный, целостный, интегральный подход. Сегодня все чаще говорят о холистической медицине. Холистическим можно назвать такой подход к лечению пациента, когда рассматриваются: а) целостность органов и функциональных систем организма – внутренняя соматическая целостность, б) взаимозависимая синергийная связь сознания и тела (психосоматика), а также в) связь человека с природной и социальной средой (микро– и макросоциумом). Энактивизм также строит целостную картину когнитивных процессов, в которой мозг как часть тела, само тело как инструмент познания, ищущий и познающий отелесненный разум и познаваемая им окружающая среда, когнитивное усилие как активное действие рассматриваются во взаимно обусловливающей, синергийной связке.

В-третьих, потому что новые биомедицинские технологии направлены не столько на поддержание здоровья человека, сколько на его активное конструирование, на борьбу со старением и усиление деятельности человеческого тела и мозга, улучшение психического и душевного самочувствия, на добавление активных и плодотворных лет к долгой человеческой жизни. Энактивизм близок конструктивистскому направлению в эпистемологии. По сути дела он является воплощением конструктивизма в его новой и активной форме. Недаром энактивизм часто выступает как радикальный конструктивизм по аналогии с радикальным конструктивизмом Э. фон Глазерсфельда.

Здоровье с точки зрения современной концепции энактивизма рассматривается или как поддержание гомеостазиса, сохранение организмом своей целостности (К. Бернар, У. Б. Кеннон, Н. Н. Моисеев и др.), или как «самопроизвольная стабилизация», аутостабилизация (П. К. Анохин и его последователи в развитии теории функциональных систем), или как автопоэзис жизни (Ф. Варела). В последнем понятии скрывается смысл не только самоподдержания, регенерации, но и самообновления, жизненного творчества, насколько это вообще применимо к неизбежно стареющему и разъедаемому болезнями организму. К автопоэтической трактовке психического и телесного здоровья человека наиболее близко понимание здоровья Б. Г. Юдиным. Он говорит, что «состояние здоровья человека – это воплощенная физиология ликующей жизни», а ликование, игра жизни всегда сопряжена со свободой. Существенным моментом этой свободы можно считать растущую «независимость человека от ограничений, задаваемых собственной телесностью, – независимость, которая позволяет человеку утверждать: “Я тем более здоров, чем шире диапазон доступных мне произвольных действий”»[386].

В таком понимании здоровья воплощена сложность человеческого существа, управляемого внутренними и внешними энактивными связями, замыкающиеся в рекурсивные петли взаимной детерминации. Активность человека направлена и вовне, и вовнутрь. Через внешнее он поддерживает, достраивает, обновляет внутреннее. А через внутреннее – ведь Психее, по словам Гераклита, присущ самовозрастающий Логос – конструирует внешнее, подтягивает его до себя и делает его условием для своего творчества. Сложность креативного человека означает, что у него всегда есть больше возможностей дальнейшего действия и приобретения опыта, чем может быть актуализировано в данный момент.

В качестве примера приведу результаты недавних исследований в интересной области – психонейроиммунологии рака, полученные американскими учеными[387]. Исследовалось влияние факторов стресса и нарушения регуляции иммунной системы на лечение рака кожи, такого агрессивного, как меланома, и рака груди. Иммунитет – это сложнейшая саморегулирующаяся система организма. За возникновение болезней и возможность их излечения ответственны сложные комплексы причин, внутренних (генетическая предрасположенность, нарушения иммунитета и т. д.) и внешних (стресс как эустресс и дистресс и т. д.). Заболевание и способность исцелиться обусловлены вероятностно, тем не менее здесь можно выявить некоторые закономерности.

Авторы исследования приходят к выводу, что психосоциальные и психосоматические факторы могут влиять на регенерацию ДНК в поврежденных клетках. Стресс может оказывать прямое воздействие на канцерогенез через изменения в процессе восстановления ДНК и влиять на способность дать специфический или врожденный ответ на уничтожение растущих измененных клеток или полностью злокачественных клеток. Определенная группа пациентов, проходившая лечение после хирургического иссечения злокачественной меланомы I и II степени, получила дополнительную психологическую поддержку. С ними были проведены по поводу их здоровья определенные образовательные мероприятия, повышена их способность эффективно решать жизненные проблемы, полноценно отдыхать, расслабляться, позитивно относиться к жизни. В контрольной группе пациентов таких мероприятий не проводилось. В итоге в группе, получившей психологическую поддержку, наблюдалось более быстрое выздоровление, а в контрольной группе, напротив, более высокая смертность. У пациентов первой группы были подстегнуты собственные процессы регенерации, у них существенно увеличился процент клеток естественных киллеров (natural killers).

Итак, мобилизация своих внутренних сил, энактивизм в познании самого себя, в организации своей деятельности и своей социальной среды является способом самоконструирования и самоисцеления. Так манифестирует себя автопоэтичность сложного человеческого организма.

Заключение. В поисках нового конструктивизма

Современная неклассическая эпистемология во все большей степени использует новейшие результаты исследований в области биологии, нейрофизиологии, информатики, пытаясь понять природу сознания и его когнитивных функций. От этого сдвига в сторону конкретных наук, в первую очередь биологического и медицинского спектра, никуда не уйдешь, если ты, как философ, хочешь оставаться на гребне исследований сегодняшнего дня. Этот сдвиг совпадает с нынешним трендом в философии – ее сближением с философией науки, причем как в научных исследованиях, так и в преподавании.

Энактивный и телесно ориентированный подход в современной неклассической эпистемологии неправомерно считать редукционистским подходом. Это не есть некий тип биологизаторства или тем более физикализма в философии. Концепция энактивности развивается в русле натурализма в философии. Но натурализм нельзя отождествлять с физикализмом. В рамках энактивного и телесно ориентированного подхода вовсе не отрицается специфика феноменов сознания, духа и свободы воли человека. Почему? Потому что применяемые модели или представления в их качественном виде свободны от их биологического содержания в особенности и от понятий естествознания в более широком плане, в лоне которого преимущественно сформировались эти представления. В том случае, когда используются модели и представления из теории сложных динамических систем, – это всего лишь один из аспектов описания поведения человека и феноменов его сознания, их описание с точки зрения универсальных паттернов поведения сложного в мире вообще.

За этим подходом лежит мощная интеллектуальная традиция. В истории философии это воззрения Дж. Вико, Дж. Беркли, Д. Юма, И. Канта, Ф. Ницше, А. Бергсона, У. Джеймса, А. Уайтхеда и др. В эпистемологии – это экологическая концепция восприятия Дж. Дж. Гибсона, в когнитивной психологии – учение о восприятии У. Найссера. Именно на этой интеллектуальной основе начала активно развиваться в 1990-е годы концепция энактивного и телесно воплощенного разума (embodied and enacted mind), а также концепция радикального энактивизма А. Ноэ, Д. Хутто и др.

Концепция энактивного познания Ф. Варелы строилась на фундаменте философского натурализма. Его исследовательский пыл был направлен на то, чтобы натуралистически понять интенциональность как основную характеристику сознания, о которой писал Э. Гуссерль. Он с большим вниманием относился к учениям философов-феноменологов, и не только к Гуссерлю, но и к М. Мерло-Понти. Его попытка влить в философскую феноменологию новейшие достижения нейронауки и когнитивной науки, подвести под феномены когнитивной активности сознания биологическую основу привела его к созданию нейрофеноменологии. Проект натурализации филосоской феноменологии, который он реализовал в своей статье «The Specious Present» (1997), принес ему большое удовлетворение как исследователю. И этим своим достижением он гордился, чем поделился со мной в личной беседе, когда я посетила его в его лаборатории в Госпитале Сальпетриер в Париже в мае 2000 г. Интеллектуальное течение, инициированное сначала концепцией автопоэзиса, разработанной Варелой совместно с Матураной в 1970-х годах, а потом стимулированное созданием Варелой концепции энактивного и телесного познания в 1990-х годах, широко распространилось и приобрело необыкновенную популярность в XXI в. Флагмановской работой, которая положила начало энактивизму, стала книга «The Embodied Mind» (1991), написанная Варелой совместно с его коллегами Эваном Томпсоном и Элеонорой Рош. Интеллектуальная традиция энактивизма по многим своим параметрам совпадает с идеями, составляющими фундамент эволюционной эпистемологии, у истоков которой стоял К. Лоренц. После его ухода из жизни в 1989 г. разработка эволюционной эпистемологии была продолжена его учениками и сторонниками, среди которых стоит назвать, в первую очередь, Р. Ридля, Э. Эзера, Ф. Вукетича, Г. Фолльмера, В. Каллебо.

Одной из ключевых идей, на которых строится энактивизм, является идея о телесности, телесной воплощенности познающего существа (embodied mind). Как это часто бывает в науке, как только появляется новая концепция, сразу возникают и ее критики. Одни говорят, что в ней нет ничего нового, что все, что содержится в этой концепции, можно отыскать в воззрениях философов с древних времен. В том-то и дело, что философия всегда перелопачивает знание заново. В данном случае она соединяет самые актуальные философские проблемы, являющиеся в то же время вечными, достижениями передового края науки (эволюционной биологии и генетики, нейронауки, когнитивной науки, интформатики, робототехники). Другие критики говорят, что концепция энактивизма сводит философию, которая должна заниматься трансцендентальным и метафизическим, к чрезмерному и недопустимому натурализму, что этот фронт исследований является биологизаторским или, даже хуже, современным физикализмом. Говоря о телесности познания, энактивизм якобы упускает из внимания сознание человека в его деятельностной, социальной, культурной перспективе.

Мне представляется, что противопоставление человек – тело или тело – сознание неправомерно, как будто телесный подход, найдя тело, потерял сознание и дух человека. Нельзя также противопоставлять тело и сознание, и во многих работах по философии сознания это идущее от Декарта противопоставление признается ошибочным. Не человек или тело, а человек, обладающий и телом, и сознанием. Тело и сознание (активность восприятия и мышления) неразделимы, как две стороны одной и той же медали. Сознание отелеснено, а тело является воспринимающим, познающим, мыслящим. Упускать из виду тело, изучая человека и активность его сознания и духа, – значит не стремиться заглянуть «за зеркало», как призывал нас Лоренц, или не иметь интереса увидеть, наконец, и обратную сторону Луны. Заглянуть за зеркало означает понять биологические корни когнитивной деятельности человека и других живых существ, телесную (морфологическую и моторно-двигательную) обусловленность когнитивных способностей. Линейная причинность – от материального, телесного к ментальному, как в материализме, и от духовного к вещественному, соматическому, как в идеализме, – заменяется циклической причинностью. Тело и сознание (вещественное и идеальное, материя и дух) находятся в отношении взаимной, циклической детерминации.

В рамках телесно ориентированного подхода признается, что сознание является телесным по своей природе, определенным образом телесно воплощено. Это, однако, не означает, что сознание может быть сведено к функциям мозга или к движениям тела. Сознание есть эмерджентное свойство и мозга, и тела человека. Его свойства не выводимы и не могут быть предсказаны из особенностей телесной организации человека (или иного живого существа), включая и нейрофизиологические процессы, протекающие в коре головного мозга и в центральной нервной системе. Причем эмерджентность означает нечто большее, чем «стихийность и непостижимость». Это указание на: а) холистические свойства целого, когда целое больше суммы частей, но в определенном смысле и часть больше целого, поскольку вещь, становящаяся частью целого, приобретает иные, неожиданные свойства, она существенно трансформируется, б) способ рождения новизны в процессе эволюции. Эмерджентность – это также несводимость свойств целого к свойствам частей.

Равным образом, утверждение эволюционной эпистемологии, что человек – не единственное существо, которое что-то знает и что сама жизнь является познанием, когнитивным процессом (К. Лоренц, Ф. Варела, У. Матурана), отнюдь не означает, что различие между человеком и животным по их когнитивным способностям является чисто количественным. Эволюция вся состоит из качественных скачков, из эмерджентных событий, в которых творятся новые свойства, и фазовых переходов, когда совершается выход на более высокие уровни организации. Эволюция, скорее, дискретна, чем непрерывна, постепенна: в ходе ее совершаются прыжки с одного иерархического уровня организации на другой, более высокий, а не ползучие изменения шаг за шагом.

Телесно ориентированный подход касается главным образом понимания процессов восприятия, но и наиболее абстрактные теоретические построения фундаментальной науки нередко несут печать антропоморфности, телесности, непосредственности образов человеческого восприятия человека. А как иначе можно смотреть на теорию струн или свойства аромата кварков? Конечно, наглядность часто вредна для высокоабстрактных построений, но от нее трудно полностью избавиться, особенно на начальных этапах рождения знания, когда велика роль метафор и образов визуального мышления. В какие абстрактные теоретические и символические высоты ни поднимался бы творческий дух человека, он вдруг неожиданно усматривает в них свой собственный лик, отражение своей неуклюжей телесности и груз своей биологической и эволюционно-космической наследственности. Поэтому прав Ницше, утверждая, что у нас нет иного доступа к миру, кроме как через нас самих, и все, что есть в нас возвышенного и низменного, надо понимать как неотъемлемую часть природы.

В рамках телесно ориентированного подхода обосновывается – и в этом он сходится с установками эволюционной эпистемологии – мезокосмическая природа человеческого познания, в первую очередь восприятия человека. Мезокосм – мир средних измерений – это мир, к которому в ходе длительной биологической эволюции приспособился человек. Когда говорится о мезокосмичности человеческого познания, то имеется в виду, прежде всего, опытное, эмпирическое познание человеком мира, видение человеком мира невооруженным глазом, овладение миром ничем не оснащенной рукой. Человек способен, однако, перешагивать границы мезокосма, своей когнитивной ниши, к которой он эволюционно приспособлен, создавая искусственные продолжения своих глаз, ушей и рук и выходя на абстрактно-теоретический уровень познания. Об океанских глубинах, микромире и Метагалактике мы знаем благодаря соответствующим теориям, а не свидетельствам нашего чувственного восприятия, которое мезокосмично.

Любопытно, что представители эволюционной эпистемологии утверждают, что даже продукты теоретического познания человека, особенно в истории науки, несут на себе печать мезокосмической природы человека. Например, Г. Фолльмер продемонстрировал, что физика Аристотеля, основанная на представлении об импетусе, толчке, приданном телу для его движения, господствовавшая в науке на протяжении двух тысячелетий, это правильная мезокосмическая физика. Даже зная законы классической физики – физики Галилея и Ньютона, – человек, выйдя за стены своей аудитории и лаборатории, начинает мыслить по-аристотелевски. И это является правильным описанием видимого, наблюдаемого нами движения тел в условиях земной атмосферы и с позиции земного наблюдателя как мезокосмического существа.

Учитывая мощный естественно-научный базис телесно ориентированного подхода в эпистемологии, неправомерно ставить его в один ряд с «черной эпистемологией», «женской эпистемологией» и «квир-эпистемологией» (эпистемологией людей нетрадиционной сексуальной ориентацией). Последние эпистемологии относятся чисто к продуктам социальной деятельности человека. Телесный подход, используя модели биологии и теории сложных самоорганизующихся адаптивных систем, пытается проникнуть в природу восприятия и отчасти мышления, объяснить, почему разные живые существа живут в разных когнитивных мирах, и как это сказывается на продуктах познания человека. Играть со структурой телесности, произвольно переконструировать ее можно только в художественных произведениях, как у М. Булгакова в повести «Собачье сердце», но в реальной жизни это недопустимо. Не всё можно соединить со всем, не какие угодно структуры построить на среде: у природы есть свои тенденции и склонности, которые противятся произвольным человеческим действиям.

Наша телесность – это потенциал, данный нам от природы, претерпевшей долгий путь эволюции, и эта телесность накладывает определенные и довольно жесткие ограничения на возможности когнитивной и креативной деятельности человека. Понять эти ограничения – задача науки.

Другое важное обстоятельство, связанное с концепцией энактивизма, это ее связь с традицией конструтивизма в науке и философии и рождение на ее основе нового конструктивизма. К конструктивизму ведет ряд содержащихся в концепции энактивизма представлений.

Во-первых, это цикличность, которая является базисным представлением в кибернетике и в теории автопоэзиса. В познании и в жизни имеет место цикличность детерминации, самореферентность, самоотнесенность.

Во-вторых, конструктивизм свойственен мысли (уму), методу, всякой деятельности. Ум, в отличие от восприятия, – это, как говорил Аристотель, форма форм. Ум ссылается на самого себя. В отличие от восприятия он не зависит от внешнего, от внешних влияний и воздействий. Ум, а стало быть, и мысль – это самореферентные, автопоэтичные системы. Следовательно, ум конструирует, он конструирует созданное и вымышленное им, т. е. организует опыт. Метод – это знание о знании или знание, примененное для получения нового знания, это то, что помогает нам в пути познания. Значит, метод – это самореферентная система, путь, который прокладывает сам себя. Деятельность, отсылающая к деятельности, это саморефлексивная деятельность. Саморефлексивная деятельность является конструктивистской.

В-третьих, мы идем от мысли к жизни, а от нее к неживой природе, когда она ведет себя как живая (смерчи, циклоны и т. д.). Всюду, на всех уровнях организации есть цикличность. Ум (mind) отсылает к самому себе, он вечно «пережевывает» самого себя, он автопоэтичен. Жизнь жизни, поддержание идентичности жизни, самопродуцирование – это автопоэзис Матураны и Варелы. Ум подобен жизни, а жизнь подобна уму. Существует непрерывность жизни и ума. Самоорганизация в неживой природе тоже подобна жизни, там тоже есть самоотнесенность и самодостраивание. Ураган (или циклон) имеет возраст, он способен некоторое время сохранять, поддерживать самого себя, затем он стареет, слабеет, распадается и умирает. Непревывность и связность в единую цепь неживых и живых систем с точки зрения их способности к самоорганизации устанавливает и исследует теория сложных систем. Сама жизнь автопоэтична – автопоэзис как главное свойство жизни установлен в концепции Матураны и Варелы. Ум как живой и активный также автопоэтичен и способен к конструктивной деятельности.

В-четвертых, кибернетика родилась как наука о самоорганизации и управлении в животном и машине. Тем самым она устанавливала мосты между естественным и искусственным. Кибернетическое мышление, конструируя, управляет.

Для многих конструктивистских построений мысли существенно целостное, интегральное, холистичное представление. В единую активную и интерактивную пару объединены субъект и объект познания. Организм и окружающий его мир как его субъективный мир смыслов и пространство его движений также составляют единую систему. Сознание и тело человека неотделимы друг от друга и рассматриваются в их непрерывной циклической детерминации. Жизнь неотделима от познания, а познание от жизни. Жизнь жизненна как познающая, а познание выверяет себя, познавая жизнь.

Холизм сегодня, по словам Э. Ласло, становится новой фундаметальной парадигмой. «Холизм сегодня присутствует не только как философия в общих рамках науки, если использовать выражение Яна Смэтса, но и как новая фундаметальная парадигма: основной признак самих научных теорий»[388].

Энактивизм базируется на мировоззренчески и методологически важных идеях телесной обусловленности познающих существ, синергийной связки субъекта и объекта познания, цикличности и автономии жизни и познания. Энактивизм концептуально родственен современной фундаментальной парадигме холизма. Энактивизм предстает перед нами как новый метод познания, который является конструктивистским. Как справедливо заметил французский физиолог Клод Бернар, «всякий научный прогресс есть прогресс метода». Значит, получая в свои руки новый метод, мы обретаем новые силы для разгадывания вечных загадок мира.

Литература

1. Абаев Н. В. Чань-буддизм и культурно-психологические традиции в средневековом Китае. Новосибирск: Наука, 1989.

2. Акчурин Б. Г. Духовная и телесная организация человека. Уфа: Башк. ун-т, 2001.

3. Альшванг А. Людвиг ван Бетховен. Очерк жизни и творчества. М.: Сов. композитор, 1971.

4. Алюшин А. Л., Князева Е. Н. Эндофизика и временные шкалы виртуального восприятия // Вопросы философии. 2007. № 2. С. 80–95.

5. Алюшин А. Л., Князева Е. Н. Темпомиры. Скорость восприятия и шкалы времени. М.: ЛКИ, 2008.

6. Андреев Д. Роза мира. Метафилософия истории. М.: Прометей 1991.

7. Аршинов В. И. Синергетика конвергирует со сложностью // Вопросы философии. 2011. № 4. С. 73–83.

8. Басин Е. А. Искусство и эмпатия. М.: Слово, 2010.

9. Басин Е. А. Искусство и воображение. М.: Слово, 2011.

10. Бейтсон Г. Экология разума. Избранные статьи по антропологии, психиатрии и эпистемологии. М.: Смысл, 2000.

11. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. М.: Academia-Центр: Медиум, 1995.

12. Бергсон А. Собр. соч. Т. 1. Материя и память. М.: Моск. клуб, 1992.

13. Бергсон А. Творческая эволюция. М.: КАНОН-пресс: Кучково поле, 1998.

14. Беркли Дж. Сочинения. М.: Мысль, 1978.

15. Бескова И. А. Эволюция и сознание: Новый взгляд. М.: Индрик, 2002.

16. Бескова И. А., Герасимова И. А., Меркулов И. П. Феномен сознания. М.: Прогресс-Традиция, 2010.

17. Бескова И. А., Князева Е. Н., Бескова Д. А. Природа и образы телесности. М.: Прогресс-Традиция, 2011.

18. Битов А. Грузинский альбом. Тбилиси: Мерани, 1985.

19. Брагина Н. Н., Доброхотова Т. А. Проблема «мозг – сознание» в свете современных представлений о функциональной асимметрии мозга // Мозг и сознание. М., 1990.

20. Брагина Н. Н., Доброхотова Т. А. Левши. М.: Книга, 1994.

21. Бродский И. Набережная неисцелимых. М.: Слово, 1992.

22. Вавилов СИ. Глаз и Солнце. М.: Наука, 1976.

23. Вайнцвайг П. Десять заповедей творческой личности. М.: Прогресс, 1990.

24. Валлерстайн И. Конец знакомого мира. Социология XXI века. М.: Логос, 2003.

25. Вересаев В. В. Записки врача // Собр. соч.: В 5 т. Т. 1. М.: Правда, 1961.

26. Вико Дж. Основания новой науки об общей природе наций. М., Киев; «REFL-book», «ИСА», 1994.

27. Виткевич СИ. Наркотики (Эссе). Единственный выход (Роман): Пер. с польск. М.: Вахазар; Рипол Классик, 2003.

28. Войно-Ясенецкий В. Ф. (Архиепископ Лука). О духе, душе и теле. М.,1993. [Первое изд.: Брюссель 1978.]

29. Вульф В. Монтень. Избранное. М.: Худож. лит-ра, 1989.

30. Выготский Л. С, Лурия А. Р. Этюды по истории поведения: Обезьяна. Примитив. Ребенок. М.: Педагогика-Пресс, 1993.

31. Гачев Г. Ментальности народов мира. М.: Алгоритм: ЭКСМО, 2008.

32. Генис А. Вавилонская башня: Искусство настоящего времени. Эссе. М.: Независимая газета, 1997.

33. Гессе Г. Степной волк. М.: Эксмо-Пресс, 2000.

34. Гёте И. В. Собр. соч.: В 10 т. Т. 10. М.: Худож. лит-ра, 1980.

35. Гибсон Дж. Экологический подход к зрительному восприятию. М.: Прогресс, 1988.

36. Грегори Р. Л. Разумный глаз: Как мы узнаем то, что нам не дано в ощущениях. М.: URSS, 2009.

37. Гроф С. За пределами мозга. Рождение, смерть и трансценденция в психотерапии. М.: Изд-во Трансперсонального ин-та, 1993.

38. Гумилёв Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. СПб.: Азбука, 2013.

39. Дзенские притчи. Пенза: Алмазное сердце, 2003.

40. Зинченко В. П. Живое время (и пространство) в течении философско-поэтической мысли // Вопросы философии. 2005. № 5. С. 2–46.

41. Исаева Н. В. Спанда // Индийская философия: Энциклопедия. М.: Акад. проект, 2009.

42. Йонас Г. Изменившийся характер человеческой деятельности // Человек. 1999. № 2. С. 5–19.

43. Йонас Х. Принцип ответственности: Опыт этики для технологической цивилизации. М.: Айрис-Пресс, 2004.

44. Кант И. Сочинения: В 6 т. Т. 3. М.: Мысль, 1964.

45. Кант И. Сочинения: В 6 т. Т. 5. М.: Мысль, 1966.

46. Капра Ф. Паутина жизни. Новое научное понимание живых систем. Киев: София; М.: ИД «Гелиос», 2002.

47. Кастанеда К. Дверь в иные миры: Пер. с англ. Л.: Филиал «Васильевский остров» объединения «Всесоюзный молодежный книжный центр», 1991.

48. Князева Е. Н. Концепция инактивированного познания: Исторические предпосылки и перспективы развития // Эволюция. Мышление. Сознание. (Когнитивный подход и эпистемология). М.: Канон +, 2004. С. 308–349.

49. Князева Е. Н. Творческий путь Франсиско Варелы: От теории автопоэзиса до новой концепции в когнитивной науке // Вопросы философии. 2005, № 8. С. 91–104.

50. Князева Е. Н. Пробуждающее образование // Синергетическая парадигма. Синергетика образования. М.: Прогресс-Традиция, 2007. С. 369–387.

51. Князева Е. Н. Эволюционное мышление в науке и философии // Философия и культура. 2013. № 11. С. 1532–1542.

52. Князева Е. Н. Энактивизм: Концептуальный поворот в эпистемологии // Вопросы философии. 2013. № 10. С. 91–104.

53. Князева Е. Н., Курдюмов СП. Интуиция как самодостраивание // Вопросы философии. 1994. № 2. С. 110–122.

54. Князева Е. Н., Курдюмов СП. Основания синергетики. Режимы с обострением, самоорганизация, темпомиры. СПб.: Алетейя, 2002.

55. Князева Е. Н., Курдюмов СП. Синергетика: Нелинейность времени и ландшафты коэволюции. М.: КомКнига, 2007 (2-е изд. М.: УРСС, 2011).

56. Князева Е. Н., Курдюмов СП. Основания синергетики. Синергетическое мировидение. Изд. 3, доп. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2010.

57. Князева Е. Н., Курдюмов СП. Основания синергетики. Человек, конструирующий себя и свое будущее. Изд.4-е, доп. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2011.

58. Князева Е., Туробов А. Познающее тело. Новые подходы в эпистемологии // Новый мир. 2002. № 11. С. 136–154.

59. Колмановский И. Реабилитация вещества // Сноб. 2011. № 6 (33). Выложено на сайте журнала:

60. Кондильяк Э. Б. де. Соч.: В 3 т. Т. 3. М.: Мысль, 1983.

61. Конструктивистский подход в эпистемологии и науках о человеке / Отв. ред. В. А. Лекторский. М.: «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2009.

62. Конструктивизм в теории познания / Отв. ред. В. А. Лекторский. М.: ИФ РАН, 2008.

63. Крейдлин Г. Е. Невербальная семиотика. М.: Новое лит. обозр., 2004.

64. Кренкель Э. Мои позывные – RAEM // Новый мир. 1970. № 11.

65. Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. М.: ГАИЗ, 1937.

66. Левин К. Теория поля в социальных науках. СПб.: Сенсор, 2000.

67. Левин К. Динамическая психология. Избранные труды. М.: Смысл, 2001.

68. Лекторский В. А. Кант, радикальный конструктивизм и конструктивный реализм в эпистемологии // Вопросы философии. 2005. № 8. С.13.

69. Леонов А. А., Лебедев В. И. Психологические особенности деятельности космонавтов. М.: Наука, 1971.

70. Лепский В. Е. Эскиз структуры параметров сборки субъектов в их дестриптивной модели // Проблема сборки субъектов в постнеклассической науке / Отв. ред. В. И. Аршинов и В. Е. Лепский. М.: ИФ РАН, 2010. С. 185–217.

71. Лири Т., Метцнер Р., Олперт Р. Психоделический опыт. Руководство на основе «Тибетской книги мертвых». Львов: Инициатива; Киев: Ника-центр, 1998.

72. Лоренц К. Оборотная сторона зеркала. М.: Республика, 1998. [Оригинальное издание Die Rückseite des Spiegels. 1973.]

73. Лоренц К. Кантовская концепция a priori в свете современной биологии // Эволюция. Язык. Познание / Под ред. И. П. Меркулова. М.: Языки русской культуры, 2000.

74. Лоренц К. По ту сторону зеркала (фрагменты) // Эволюция. Язык. Познание / Под общей редакцией И. П. Меркулова. М.: Языки русской культуры, 2000.

75. Луман Н. Общество как социальная система. М.: Логос, 2004.

76. Лысенко В. Г. Универсум вайшешики. М.: Вост. лит-ра, 2003.

77. Лысенко В. Г. «Натурфилософия тела» в Индии: Аюрведа, санкхья и вайшешика // Телесность как эпистемологический феномен. М.: ИФ РАН, 2009.

78. Лысенко В. Г. Статьи «Васана», «Виджняна», «Индрии», «Манас», «Пратьякша», «Рупа», «Санскара», «Скандхи» // Индийская философия: Энциклопедия. М.: Акад. проект, 2009.

79. Лысенко В. Г., Терентьев А. А., Шохин В. К. Ранняя буддийская философия. Философия джайнизма. М.: Вост. лит-ра, 1994.

80. Майер П. Парацельс – врач и провидец. Размышления о Теофрасте фон Гогенгейме. М.: Алетейа, 2003.

81. Майнцер К. Сложносистемное мышление: Материя, разум, человечество. Новый синтез. М.: Кн. дом «ЛИБРОКОМ», 2009.

82. Маслоу А. Г. Дальние пределы человеческой психики. СПб.: Изд. группа Евразия, 1997.

83. Материалисты Древней Греции. М.: Государственное издательство политической литературы, 1955.

84. Матурана У. Р., Варела Ф. Х. Древо познания. Биологические корни человеческого понимания. М.: Прогресс-Традиция, 2001.

85. Мерло-Понти М. Око и дух. М.: Искусство, 1992.

86. Мерло-Понти М. Феноменология восприятия. СПб.: Ювента: Наука, 1999.

87. Морен Э. Метод. Природа Природы / Пер. Е. Н. Князевой. 2-е изд. М.: Канон+, 2013.

88. Мотрошилова Н. В. Понятие и концепция жизненного мира в поздней философии Э. Гуссерля // Вопросы философии. 2007. № 7. С. 102–112.

89. Мотрошилова Н. В. Понятие и концепция жизненного мира в поздней философии Э. Гуссерля (окончание) // Вопросы философии. 2007. № 9. С. 134–144.

90. Найссер У. Познание и реальность. Смысл и принципы когнитивной психологии. М.: Прогресс, 1981.

91. Ниппония. 2001. № 17.

92. Ницше Ф. Веселая наука // Соч.: В 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1990.

93. Ницше Ф. Полн. собр. соч. Т. 12. М.: Культурная революция, 2005.

94. Ноэ А. Является ли видимый мир великой иллюзией? // Логос. 2014. № 1 (97). С. 61–78.

95. Пандит Б. Н. Основы кашмирского шиваизма. М.: Издательство «Профит Стайль», 2004.

96. Парамонов Б. Конец стиля. СПб.: Аграф, 1999.

97. Патнэм Х. Разум, истина и история. М.: Праксис, 2002.

98. Пенроуз Р. Новый ум короля: О компьютерах, мылении и законах физики. М.: URSS, 2008.

99. Петренко В. Ф. Многомерное сознание: Психосемантическая парадигма. М.: Новый хронограф, 2010.

100. Петухов СВ. Геометрии живой природы и алгоритмы самоорганизации. М.: Знание, 1988.

101. Пинк Д. Будущее за правым полушарием. Что делать и как быть в век нового творческого мышления. М.: РИПОЛ классик: Открытый мир, 2009.

102. Прашастапада. Собрание характеристик категорий / Пер. В. Г. Лысенко // Лысенко В. Г. Универсум вайшешики. М.: Вост. лит-ра, 2003.

103. Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой. М.: Прогресс, 1986.

104. Пригожин И., Стенгерс И. Время, хаос и квант: К решению парадокса времени. М.: Прогресс, 1994.

105. Проблема сознания в междисциплинарной перспективе / Отв. ред. В. А. Лекторский. М.: «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2014.

106. Рибо Т. Творческое воображение. СПб.: Типография Ю. Н. Эрлих, 1901.

107. Рильке Р. М. Лирика. М.: Худож. лит-ра, 1965.

108. Рот Г. Нейробиологический базис сознания у человека и животных / Пер. Е. Н. Князевой // Эволюционная эпистемология: Антология. М.: Центр гуманит. инициатив, 2012. С. 441–470.

109. Сартр Ж.-П. Воображаемое. Феноменологическая психология воображения. СПб.: Наука, 2001.

110. Проблема сборки субъектов в постнеклассической науке / Отв. ред.: В. И. Аршинов, В. Е. Лепский. М.: ИФ РАН, 2010.

111. Сёрл Дж. Открывая сознание заново. М.: Идея-Пресс, 2002.

112. Смирнова Н. М. Социальная феноменология в изучении современного общества. М.: Канон+, 2009.

113. Судзуки Д. Т. Очерки о дзен-буддизме. СПб.: Наука, 2002.

114. Тивари М. Аюрведа: Секреты исцеления. Ростов н/Д: Феникс, 2008.

115. Уайтхед А. Н. Избранные работы по философии. М.: Прогресс, 1990.

116. Уитроу Дж. Естественная философия времени / Пер. с англ. Изд. 2-е, стереотипное. М.: Эдиториал УРСС, 2003.

117. Федер Е. Фракталы. М.: Мир, 1991.

118. Флоренский ПА. Автореферат // Вопросы философии. 1988. № 12. С. 113–119.

119. Фолльмер Г. По разные стороны мезокосма / Пер. Е. Н. Князевой // Человек. 1993. № 2. С. 5–11.

120. Фоллмер Г. Эволюционная теория познания. М.: Русский двор, 1998.

121. Фрагменты ранних греческих философов. Ч. 1. М.: Наука, 1989.

122. Хакен Г. Принципы работы головного мозга: Синергетический подход к активности мозга, поведению и когнитивной активности. М.: ПЕР СЭ, 2001.

123. Хакен Г. Самоорганизующееся общество // Будущее России в зеркале синергетики. М.: КомКнига, 2006. С. 207.

124. Циммер К. Эволюция: Триумф идеи. М.: Альпина-нон-фикшн, 2012.

125. Цоколов С. Дискурс радикального конструктивизма. Традиции скептицизма в современной философии и теории познания. Мюнхен: Изд-во Phren, 2000.

126. Чалмерс Д. Д. Сознающий ум: в поисках фундаментальной теории. М.: URSS, Либроком, 2013.

127. Шеффер Ж.-М. Конец человеческой исключительности. М.: Новое лит. обозр., 2010.

128. Шопенгауэр А. Афоризмы житейской мудрости. М.: Сов. писатель, 1990 (репринтное издание с 1914 г.).

129. Шустерман Р. Мыслить через тело: Гуманитарное образование // Вопросы философии. 2006. № 6. С. 52–67.

130. Щуцкий Ю. К. Китайская классическая «Книга Перемен». СПб.: Алетейя, 1992.

131. Эдельман Дж. Сознание: Помнимое настоящее / Пер. И. А. Бесковой // Эволюционная эпистемология: Антология. М.: Центр гуманитарных инициатив, 2012. С. 418–438.

132. Юдин Б. Г. Здоровье: Факт, норма, ценность // Мир психологии. 2000. № 1. С. 54–68.

133. Юм Д. Трактат о человеческой природе // Юм Д. Сочинения: В 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1966.

134. Ясперс К. Философская автобиография // Перцев В. А. Молодой Ясперс: Рождение экзистенциализма. М.: Издательство Русской христианской гуманитарной академии, 2012. С. 207–337.

135. Ячин С. Е. Человек в последовательности событий жертвы, дара и обмена. Владивосток: Дальнаука, 2001.

136. Bachelard G. L’intuition de l’instant. P.: Libraire Stock, 1932.

137. Bachelard G. La dialectique de la dureé. P.: Boivin & C Editeurs, 1936.

138. Bak P. How Nature Works? The Science of Self-Organized Criticality Oxford: Oxford univ. press, 1997.

139. Barnes G. I Can Let My Soul Soar. An Appreciation for the Idea of Heinz von Foerster and his Circle of Ideas // Paper presented at the conference «Self-Organization and Emergence» devoted to the 100th anniversary of H. von Foerster. Vienna. November 2011.

140. Bechtel W. Connectionism and the Philosophy of Mind: An Overview // Mind and Cognition. Oxford (UK), Cambridge (MA): Blackwell, 1997. P. 252–273.

141. Beer R. D. Computational and Dynamical Languages for Autonomous Agents // Mind as Motion. Explorations in the Dynamics of Cognition. Cambridge, Mass.: The MIT Press, 1995. P. 122–147.

142. Beer R. D. A Dynamical System Perspective on Agent-environment Interaction // Artifcial Intelligence. 1995. Vol. 72. P. 173–213.

143. Bertalanffy L. von. Theoretische Biologie. 1. Band. Berlin: Gebrüder Borntraeger, 1932.

144. Bertholz A. Simplexité. P.: Odile Jacob, 2009.

145. Bock N. Tanz mit der Welt. Von der Schlange, die sich selber in den Schwanz beißt. Vormerkungen zum Konstruktivismus und Kybernetik // Konstruktivismus und Kognitionswissenschaft. Kulturelle Wurzeln und Ergebnisse / Hrsg. von Müller A.; Müller K.L. und Stadler F. Wen: Springer, 1997. S. 199–219.

146. Brooks R. A. Elephants Don’t Play Chess // Robotics and Autonomous Systems. 1990. Vol. 6. P. 3–15.

147. Brooks A. R. Intelligence without Representation. // Artifcial Intelligence. 1991. Vol. 47. P. 139–159.

148. Chaotic Cognition: Principles and Applications / Ed. by R. Finke and J. Bettle. Mahwah, NJ: Lawrence Erlbaum Associates, 1996.

149. Clark A. The Dynamical Challenge // Cognitive Science. 1997. Vol.21. N 4. P. 461–481.

150. Clark A. Supersizing the Mind. Embodiment, Action, and Cognitive Extention. Oxford: Oxford univ. press, 2008.

151. Clark A., Chalmers D. J. The Extended Mind // Analysis. 1998. Vol. 58. P. 7–19.

152. Cohen J., Stewart I. The Collapse of Chaos: Discovering Simplicity in a Complex World. L.: Penguin Books, 1995.

153. Comment articuler la pensée avec l’action. Entretien avec Francisco Varela // Le Cerveau et et la pensée. La revolution des sciences cognitives. P.: Sciences Humaines Éditions, 1999.

154. De Jaegler H., Di Paolo E. Parpicitatory Sense-making. An Enactive Approach to Social Cognition // Phenomenology and Cognitive Sciences. 2007. Vol. 6. P. 485–507.

155. Depraz N. When Transcendental Genesis Encounters the Naturalization Project // Naturalizing Phenomenology. Issues in Contemporary Phenomenology and Cognitive Science. Stanford: Stanford univ. press, 1997. P. 464–483.

156. Depraz N, Varela F. J., Vermersch P. On Becoming Aware. A Pragmatics of Experiencing. Amsterdam etc.: John Benjamins Publishing Company, 2003.

157. Die erfundene Wrklichkeit. Wie wissen wir, was wir zu wissen glauben? / Hrsg. von Paul Watzlawick. München: Piper, 1998. 10. Aufage.

158. Di Paolo E. Extended Life // Topoi. 2009. Vol. 28. P. 9–21.

159. Dormir, Rêver, Mourir. Explorer la conscience avec le Dalaï-Lama. Sous la direction de Francisco Varela. P.: NiL éditions, 1998.

160. Dupuy J.-P. Philosophy and Cognition // Naturalizing Phenomenology. Issues in Contemporary Phenomenology and Cognitive Science. Stanford: Stanford University Press, 1997. P. 539–558.

161. The Dynamical Systems Approach to Cognition. Concepts and Empirical Paradigms Based on Self-organization, Embodiment, and Coordination Dynamics. Singapore: World Scientifc Publishing Co., 2003.

162. Entre le corps et l’esprit. Approache interdisciplinaire du Mind Body Problem / Eds. Feltz B., Lambert D. Liège: Pierre Mardaga éditeur, 1994.

163. Erdi P. Complexity Explained. B.: Springer, 2008.

164. Fadiman J. The Psychedelic Explorer’s Guide: Safe, Therapeutic, and Sacred Journeys. Rochester, Vt.: Park Street Press, 2011.

165. Favareau D. Essential Readings in Biosemiotics: Anthology and Commentary. Heidelberg, etc.: Springer, 2010.

166. Foerster H. von. Das Konstruieren einer Wirklichkeit // Die erfundene Wrklichkeit. Wie wissen wir, was wir zu wissen glauben? München: Piper, 1998.

167. Foerster von H., Pörksen B. Wahrheit ist die Erfndung eines Lügners: Gespräche für Skeptiker. 2. Auf. Heidelberg: Carl-Auer-Systeme Verlag, 1998.

168. Fuchs T., Jaegher de H. Enactive Intersubjectivity: Participatory Sense-making and Mutual Incorporation // Phenomenology and Cognitive Sciences. 2009. Vol. 8, N 4. P. 466.

169. Gallagher S., Zahavi D. The Phenomenological Mind. An Introduction to Philosophy of Mind and Cognitive Science. L., N.Y.: Routledge, 2008.

170. Gardellini L. The Foundations of Radical Constructivism: An Interview with Ernst von Glasersfeld // Foundations of Chemistry. 2006. Vol. 8. P. 177–187.

171. Gelder T. van. What Might Gognition Be, If Not Computation? // The Journal of Philosophy. 1995. Vol. 92. N 7. P. 345–381.

172. Gelder T. van., Port R. F. It’s About Time: An Overview of the Dynamical Approach to Cognition // Mind as Motion. Exploration in the Dynamics of Cognition / Ed. R. F. Port and T. van Gelder. Cambridge: MIT Press, 1995.

173. Gide A. Journal. 1889–1939. P.: Gallimard, 1951.

174. Glasersfeld E. von. Radical Constructivism: A Way of Knowing and Learning. L.: Farmer Press, 1985.

175. Godfrey-Smith P. Complexity and the Function of Mind in Nature. Cambridge: Cambridge University Press, 1996.

176. Hegel G.W.F. Philosophie des Geistes. Sämtliche Werke in 20 Bänden. 10. Band. Stuttgart: Frommanns Verlag, 1929.

177. Heinz von Foerster im Gespräch mit Albert Müller und Karl H.Müller. Rück-und Vorschauen // Konstruktivismus und Kognitionswissenschaft. Kulturelle Wurzeln und Ergebnisse / Hrsg. von Müller A.; Müller K.L. und Stadler F. Wien: Springer, 1997. S. 224–225.

178. Holland J. H. Hidden Order: How Adaptation Builds Complexity. Readings (MA): Addison-Wesley Publishing Company, 1995.

179. Horgan J. The End of Science. Facing the Limits of Knowledge in Twilight of the Scientifc Age. N.Y.: Broadway Book, 1997.

180. Horgan T., Tienson J. A Nonclassical Framework for Cognitive Science // Synthese. 1994. Vol. 101. N 3. P. 305–345.

181. Husserl E. Zur Phänomelogie des inneren Zeitbewusstseins. Gesammelte Werke. Bd. 10. Haag: Martinus Nijhoff, 1966.

182. Hutto D. Wttgenstein and the End of Philosophy. N.Y.: Palgrave MacMillan, 2003.

183. Hutto D. Knowing what? Radical versus conservative enactivism // Phenomenology and the Cognitive Science. 2005. Vol. 4. P. 389–405.

184. Hutto D. Radically Enactive Cognition in Our Grasp // The Hand, an Organ of the Mind – What the Manual Tells the Mental (ebook) / Ed. by Z. Radman. United States: MIT Press, 2011. P. 227–252.

185. James W. The Principles of Psychology. Cambridge (MA), L. (England): Harvard univ. press, 1981.

186. Johnson M. The Body in the Mind: The Bodily Basis of Imagination, Reason, and Meaning, Chicago: Univ. of Chicago press, 1987.

187. Johnson S. P. (Ed.) Neoconstructivism. The New Science of Cognitive Development. Oxford: Oxford Univ. press, 2010.

188. Jung C. G. Über die Psychologie des Unbewussten. Zürich und Stuttgart: Rascher-Verlag, 1943.

189. Kauffman S. At Home in the Universe. The Search for Laws of Self-organization and Complexity. L.: Viking, 1995.

190. Kelly G. A. The Psychology of Personal Constructs. N.Y.: Norton, 1955.

191. Kelso J.A.S. Dynamic Patterns. The Self-organization of Brain and Behavior. Cambridge (MA), L. (England): The MIT Press, 1995.

192. Kiecolt-Glaser J. K., Robles T. F., Heffner K. L., Loving T. J. & Glaser R. Psychooncology and Cancer: Psychoneuroimmunology and Cancer 4/165.full.pdf

193. Kosslyn S. M. Image and Mind. Cambridge (MA): Harvard univ. press, 1980.

194. Kull K. Jakob von Uexküll: An Introduction // Semiotica. 2001. Vol. 134. N 1/4. P. 1–59.

195. Lakoff G. Women, Fire, and Dangerous Things. What Categories Reveal about the Mind. Chicago and London: The University of Chicago Press, 1987.

196. Lakoff G., Johnson M. Philosophy in the Flesh. The Embodied Mind and Its Challenge to Western Thought. N.Y.: Basic Books, 1999.

197. Lam L., Shu C.-Q., Bödefeld S. Active Walk and Path Dependent Phenomena in Social Systems // Nonlinear Physics for Beginners / Ed. by Lui Lam. Singapore: World Scientifc, 1998.

198. Laszlo E. The Chaos Point. The World at the Crosscoads. L.: Piatkus, 2012.

199. Legrand D. The Bodily Self: The Sensori-motor Roots of the Pre-refective Selfconsciousness. // Phenomenology and the Cognitive Sciences. 2006. Vol. 5. P. 89–118.

200. Le Moigne J.-L. Le constructivism. T. 1. Des fondements. Paris. ESF éditeur, 1994.

201. Le Moigne J.-L. Le constructivism. T. 1. Des épistemologies. P. ESF éditeur, 1995.

202. Le Moigne J.-L. Les épistemologie constructiviste en progrès // Entre systémique et complexité, chemin faisant… Mélanges en hommage à Jean-Louis Le Moigne. P.: PUF, 1999. P. 290.

203. Lewin K. Werkausgabe. Bd. 4: Feldtheorie. Bern: Hüber; Stuttgart: Klett-Cotta, 1982.

204. Leyland M. L. An Introduction to Some of the Ideas of Humberto Maturana // Journal of Family Therapy. 1988. Vol. 10. P. 357–374.

205. Llinas R. R. I of the Vortex. From Neurons to Self. Cambridge (MA): The MIT press, 2001.

206. Lorenz K. Die Rückseite des Spiegels. Versuch einer Naturgeschichte menschlichen Erkennens. München, Zürich: R. Piper & Co. Verlag, 1973.

207. Luhmann N. Soziale Systeme. Grundriss einer allgemeinen Theorie. Fr.a.M.: Surkamp, 1987.

208. Mare W. de la. Desert Islands. L.: Faber & Faber, 1932.

209. Markoff J. What the Dormouse Said: How the 60s Counterculture Shaped the Personal Computer Industry. New York: Viking Penguin, 2005.

210. Maturana H. R. Stratégies cognitive // LUnité de l’Homme. Invariants biologiques et universeau culturels. P.: Éditions du Seuil, 1974. P. 418–442.

211. Maturana H. R. The Nature of the Laws of Nature // Systems Research and Behavioral Science. 2000. Vol. 17, N 5. P. 459–468.

212. Maturana H. R. Self-consciousness: How? When? Where? // Constructivist Foundations. 2006. Vol. 1. N 3. P. 91–102.

213. Maturana H. R. The Biological Foundations of Virtual Realities and Their Implications for Human Existence // Constructivist Foundations. 2008. Vol. 3., N 2. P. 109–114.

214. Maturana H. R., Varela F. J. Autopoiesis and Cognition. The Realization of the Living. Dordrecht: D. Reidel, 1980.

215. McCulloch W. Embodiments of Mind. Cambridge (MA): The MIT Press, 1965.

216. McGinn C. Can We Solve the Mind-Body Problem? // Philosophy of Mind. L., N.Y.: Routledge, 2003.

217. Menary R. (Ed.) Radical Enactivism: Intentionality, Phenomenology and Narrative. Focus on the Philosophy of Daniel D. Hutto. Amsderdam; Philadelphia: John Benjamins Publishing Company, 2006.

218. Merleau-Ponty M. Phénomenologie de la perception. P.: Gallimard, 1945.

219. Merleau-Ponty M. The Structure of Behavior. Boston: Beacon Press, 1963.

220. Merleau-Ponty M. Le Visible et l’invisible. P.: Gallimard, 1964.

221. Mind as Motion. Exploration in the Dynamics of Cognition / Ed. by R. F. Port and T. van Gelder. Cambridge: The MIT Press, 1995.

222. Mitchell M. Complexity: A Guided Tour. Oxford: Oxford Univ. Press, 2009.

223. Morin E. La Paradigme perdu: la nature humaine. P.: Seuil, 1973.

224. Morin E. La Besoin d‘une pensée complexe // Représentation et Complexité. P.: Educam (Unesco) ISSC, 1997.

225. Morin E. Mes Démons. P.: Stock, 1994.

226. Morin E. La tête bien faite. Repenser la réforme ↔ Réformer la pensée. P.: Editions du Seuil, 1999.

227. Morin E. Les Sept Savoirs nécessaires à l’éducation du futur. P.: UNESCO, 1999.

228. Morin E. Le complexus, ce qui est tissé ensemble // Réda Benkirane. La Complexité, vertiges et promesses. P.: Le Pommier, 2002.

229. Neisser U. Cognition and Reality. Principles and Implications of Cognitive Psychology. San Francisco: W. H. Freeman & Co, 1976.

230. Neuhäuser G. Konstruktiver Realismus. Jean Piajets naturalistische Erkenntnistheorie. Würzburg: Verlag Königshausen & Neumann GmbH, 2003.

231. Noë A. Action in Perception. Cambridge: The MIT Press, 2004.

232. Noë A. Out of our Heads: Why You are Not Your Brain, and Other Lessons from the Biology of Cognition. Farrar, Straus & Giroux, 2010.

233. Oeser E. Psychozoikum: Evolution und Mechanismus der menschlichen Erkenntnisfähigkeit. Berlin; Hamburg: Parey 1987.

234. Paivio A. Imagery and Verbal Processes. NY: Holt, Rinehard and Winston, 1971.

235. Pask G. Conversation, Cognition and Learning. A Cybernetic Theory and Methodology. Amsterdam: Elsevier, 1975.

236. Pask G. Conversation Theory. Applications in Education and Epistemology Amsterdam: Elsevier, 1976.

237. Piaget J. La construction du réel chez l’enfant. P.: Delachaux et Niestlé, 1937.

238. Pink D. A Whole New Mind: Moving from the Information Age to the Conceptual Age. Riverhead Book, 2005.

239. Pinker S. How the Mind Works. NY; L.: WW Norton & Company, 1997.

240. Pöppel E. Mindworks. Time and Conscious Experience. Ernst Poppel. Transl. into Engl. Boston e.a.: Harcourt Brace Jovanovich. 1988. [Originally published as Grenzen der Bewusstseins. 1985.]

241. Pöppel E. The Brain’s Way to Create «Nowness» // Time, Temporality, Now: Experiencing Time and Concepts of Time in an Interdisciplinary Perspective. H. Atmanspacher, E. Ruhnau, eds. B., etc.: Springer, 1997.

242. Pylyshyn Z. W. Mental Imagery: In Search of a Theory // Behavioral and Brain Sciences. 2002. Vol. 25. P. 157–182.

243. Quincey T. de. The Opium Eater. L., 1927.

244. Radical Constructivism in Action. Building on the Pioneering Work on Ernst von Glasersfeld / Ed. by L. P. Steffe and P. W. Thompson. L.: Routledge Falmer, 2000.

245. Richardson J.T.E. Mental Imagery. L.: Routledge & Kegan Paul, 1969.

246. Riedl R. Mit dem Kopf durch die Wand. Die biologischen Grenzen des Denkens. Stuttgart: Klett-Cotta, 1994.

247. Ruhnau E., Pöppel E. Adirectional Temporal Zones in Quantum Physics and Brain Physiology // International Journal of Theoretical Physics. 1991. Vol. 30, N 8. P. 1083–1090.

248. Shanon B. Ayahuasca Vision: A Comparative Investigation // Yearbook of Ethnomedicine and the Study of Consciousness. Vol. 8 / Ed. by C. Rätsch and J. Baker. B.: VWB Verlag, 1999.

249. Shanon B. The Antipodes of the Mind: Charting the Phenomenology of the Ayahuasca experience. Oxford; N.Y: Oxford Univ. Press, 2002.

250. Schreier C, Pfeifer R. The Embodied Cognitive Science Approach // Dynamics, Synergetics, Autonomous Agents. Singapore: World Scientifc, 1999. P. 159–179.

251. Smuts J. Ch. Holism and Evolution. L.: Macmillan, 1926.

252. Stanley D. On Maturana and Varela’s Aphorism of Knowing, Being and Doing //

Proceedings of the 2008 Complexity Science and Educational Research Conference, February 3–5, 2008, Athens (Georgia). from

253. Stella M., Kleisner K. Uexküllian Umwelt as Science and as Ideology: the Light and the Dark Side of a Concept // Theory in Biosciences. 2010. Vol. 129. P. 39–51.

254. Stengers I. La Vie et lArtifce: visages de l’émergence. P.: Découverte, 1997.

255. Stengers I. Penser avec Whitehead. Une libre et sauvage creation de concepts. P.: Éditions du Seuil, 2002.

256. Stróżewski W. Man as αρχη // Reports on Philosophy. Warsaw; Cracow, 1984. N 8.

257. The Dynamical System Approach to Cognition. Concepts and Empirical Paradigms Based on Self-organization, Embodiment, and Coordination Dynamics. Singapore: The World Scientifc Publishing Company Co., 2003.

258. Thelen E. Time – Scale Dynamics and the Development of an Embodied Cognition // Mind as Motion. Explorations in the Dynamics of Cogniion / Ed. by Robert F. Port and Tymothy van Gelder. Cambridge: The MIT Press, 1995. P. 70–98.

259. Thompson E. Life and Mind: From Autopoiesis to Neurophenomenology A Tribute to Francisco Varela // Phenomenology and the Cognitive Sciences. 2004. Vol. 3. P. 381–398.

260. Thompson E. Sensorimotor Subjectivity and the Enactive Approach to Experience // Phenomenology and the Cognitive Sciences. 2005. Vol. 4. P. 407–427.

261. Thompson E. Mind in Life. Biology, Phenomenology and the Sciences of Mind. Cambridge (MA): Harvard Univ. Press, 2007.

262. Tommasi L., Nadel L., Peterson M. A. Cognitive Biology: The New Cognitive Sciences // Cognitive Biology: Evolutionary and Developmental Perspectives on Mind, Brain, and Behavior / Ed. by Luca Tommasi, Mary A. Peterson, and Lynn Nadel. Cambridge: The MIT Press, 2009.

263. Tønnessen M. Umwelt Ethics // Sign Systems Studies. 2003. Vol. 31. N 1.

264. Tønnessen M. Steps to a Semiotics of Being // Biosemiotics. 2010. Vol. 3. P. 375–392.

265. Torrance S. In Search of the Enactive: Introduction to Special Issue on Enactive Experience // Phenomenology and the Cognitive Sciences. 2006. Vol. 4. P. 357–368.

266. Uexküll J. von. Umwelt und Innenwelt der Tiere. B.: Verlag von Julius, 1909.

267. Uexküll J. von. Streifzüge durch die Umwelten von Tieren und Menschen. Frankfurt: Fischer, 1970 (Erste Aufage 1933).

268. Uexküll J.B. von. A Stroll through the worlds of animals and men: a picture book of invisible worlds // Instinctive Behavior. C. Schiller ed. N-Y: International Universities Press. 1975. P. 30–31. [1st ed. 1933].

269. Vaassen B. Die narrative Gestalt(ung) der Wrklichkeit. Grundlinien einer postmodern orientierten Epistemologie der Sozialwissenschaften. Braunschweig; Wiesbaden: Vieweg, 1996.

270. Valéry P. Cahiers. T.2. P.: Gallimard, 1974.

271. Varela F. J. The Early Days of Autopoiesis: Heinz and Chili // Systems Research. 1996. Vol.13. N 3. P. 408–409.

272. Varela F. J. Patterns of Life: Intertwining Identity and Cognition // Brain and Cognition. Vol. 34. 1997. P. 72–87.

273. Varela F. J. The Specious Present. A Neurophenomenology of Time Consciousness // Naturalizing Phenomenology. Issues in Contemporary Phenomenology and Cognitive Science. Stanford: Stanford Univ. Press, 1997. P. 266–314.

274. Varela F. Der kreative Zirkel. Skizzen zur Naturgeschichte der Rückbezüglichkeit // Die erfundene Wrklichkeit. Wie wissen wir, was wir zu wissen glauben? / Hrsg. von Paul Watzlawick. München: Piper, 1998. 10. Aufage. S. 294–309.

275. Varela F. Quatre phares pour l’avenir des sciences cognitives // Théorie – Littérature – Enseignement. 1999. N 17. P. 7—21.

276. Varela F., Thompson E., Rosch E. The Embodied Mind. Cognitive Science and Human Experience. Cambridge (MA): The MIT Press, 1991 Cambridge: MIT Press, 1991. (7th printing 1999).

277. Vaihinger H. Die Philosophie des Als Ob. System der theoretischen, praktischen und religiösen Fiktionen der Menschheit auf Grund eines idealistischen Positivismus. Leipzig: Verlag von Felix Meiner, 1924.

278. Watzlawick P. Vom Unsinn des Sinns oder vom Sinn des Unsinns. Wien: Picus Verlag, 1992.

279. Watzlawick P. Wie wirklich ist die Wirklichkeit? 8. Aufage. München: Piper, 2010.

280. Whitehead A. N. Science and the Modern World. Cambridge: The Univ. Press, 1953.

281. Whitehead A. N. Process and Reality. An Essay in Cosmology. N.Y.: The Free Press, 1978 (frst edition 1929).

282. Wuketits F. M. Evolutionary Epistemology and its Implications for Humankind. N.Y.: State University of New York Press, 1990.

283. Wuketits F. M. Evolution and Cognition: Paradigms, Perspectives, Problems // Evolution and Cognition. 1991. Vol. 1. P. 1—29.

284. Zahavi D. The Mind without, the World within // Synthese. 2008. Vol.160. P. 209–211.

285. Zahavi D. Empathy and Direct Social Perception: The Phenomenological Proposal // Review of Philosophy and Psychology. 2011. Vol. 2. P. 541–558.

286. Zwin H. P. Les Systèmes complexes. Mathématique et biologie. P.: Odile Jacob, 2006.

Об авторе

Князева Елена Николаевна – доктор философских наук, профессор факультета философии Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики». Специалист в области эпистемологии и философии науки. Работала в научных центрах Германии и Франции. Член Немецкого общества по исследованию сложных систем и нелинейной динамики в Германии, Ассоциации сложного мышления во Франции, Международного научного совета «Множественная вселенная – подлинный мир Эдгара Морена» в Мексике. Автор более 400 научных трудов, в том числе восьми монографий: «Законы эволюции и самоорганизации сложных систем» (М., 1994, в соавторстве с СП. Курдюмовым), «Одиссея научного разума» (М., 1995), «Основания синергетики: режимы с обострением, самоорганизация, темпомиры» (СПб., 2002, в соавторстве с СП. Курдюмовым), «Синергетика: нелинейность времени и ландшафты коэволюции» (М., 2007, в соавторстве с СП. Курдюмовым), «Темпомиры. Скорость восприятия и шкалы времени» (М., 2008, в соавторстве с А. Л. Алюшиным), «Основания синергетики. Синергетическое мировидение» (изд. 3-е, М., 2010, в соавторстве с СП. Курдюмовым), «Основания синергетики. Человек, конструирующий себя и свое будущее» (изд. 4-е, М., 2011, в соавторстве с СП. Курдюмовым), «Природа и образы телесности» (М., 2011, в соавторстве с И. А. Бесковой и Д. А. Бесковой). Научный редактор антологий «Эволюционная эпистемология. Антология» (СПб., 2012) и «Синергетика. Антология» (М., 2013). Переводчик ряда ключевых работ по эволюционной эпистемологии (Э. Эзер, Г. Фолльмер, Ф. Вукетич, Г. Рот) и по теории сложных систем (И. Пригожин, Г. Хакен, К. Майнцер, В. Эбелинг, Ж. Петито, Э. Морен).

Примечания

1

Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. М.: ГАИЗ, 1937. С. 128.

(обратно)

2

См.: Constructivist Foundations. 2013. Vol. 8. N 2. Special issue: «Non-dualism: A Conceptual Revision».

(обратно)

3

См., например: Radical Constructivism in Action. Building on the Pioneering Work on Ernst von Glasersfeld / Ed. by L. P. Steffe and P. W. Thompson. L.: Routledge Falmer, 2000. P. X.

(обратно)

4

Varela F. J., Thompson E., Rosch E. The Embodied Mind. Cognitive Science and Human Experience. Cambridge (MA): The MIT Press, 1991; Cambridge: MIT Press, 1991. (7th printing 1999).

(обратно)

5

Thompson E. Mind in Life. Biology, Phenomenology and the Sciences of Mind. Cambridge (MA): Harvard University Press, 2007.

(обратно)

6

Патнэм Х. Разум, истина и история. М.: Праксис, 2002. С. 11.

(обратно)

7

Лекторский В. А. Кант, радикальный конструктивизм и конструктивный реализм в эпистемологии // Вопросы философии. 2005. № 8. С. 13.

(обратно)

8

Цит. по: Dupuy J.-P. Philosophy and Cognition // Naturalizing Phenomenology. Issues in Contemporary Phenomenology and Cognitive Science. Stanford: Stanford univ. press, 1997. P. 556.

(обратно)

9

Luhmann N. Soziale Systeme. Grundriß einer allgemeinen Theorie. Frankfurt a.m.: Surkamp, 1987. S. 59.

(обратно)

10

См. об этом: Le Moigne J.-L. Les épistemologie constructiviste en progrès // Entre systémique et complexité, chemin faisant… Mélanges en hommage à Jean-Louis Le Moigne. P.: PUF, 1999. P. 290.

(обратно)

11

См., напр.: Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. М.: Academia-Центр: Медиум, 1995.

(обратно)

12

Йонас Х. Принцип ответственности: Опыт этики для технологической цивилизации. М.: Айрис-Пресс, 2004.

(обратно)

13

См.: Хакен Г. Самоорганизующееся общество // Будущее России в зеркале синергетики. М.: КомКнига, 2006. С. 207.

(обратно)

14

Князева Е. Н. Пробуждающее образование // Синергетическая парадигма. Синергетика образования. М.: Прогресс-Традиция, 2007. С. 369–387.

(обратно)

15

Heinz von Foerster im Gespräch mit Albert Müller und Karl H.Müller. Rück– und Vorschauen // Konstruktivismus und Kognitionswissenschaft. Kulturelle Wurzeln und Ergebnisse / Hrsg. von Müller A.; Müller K.L. und Stadler F. Wien: Springer, 1997. S. 224–225.

(обратно)

16

Генис А. Вавилонская башня: Искусство настоящего времени. Эссе. М.: Независимая газета, 1997. С.190.

(обратно)

17

См.: Князева Е. Н., Курдюмов СП. Основания синергетики. Синергетическое мировидение. М.: КомКнига, 2005.

(обратно)

18

Валлерстайн И. Конец знакомого мира. Социология XXI века. М.: Логос, 2003. С. 326.

(обратно)

19

Neisser U. Cognition and Reality. Principles and Implications of Cognitive Psychology. San Francisco: W. H. Freeman & Co, 1976. P. 75.

(обратно)

20

Vaassen B. Die narrative Gestalt(ung) der Wirklichkeit. Grundlinien einer postmodern orientierten Epistemologie der Sozialwissenschaften. Braunschweig; Wiesbaden: Vieweg, 1996. S. 63–69. Выводы Б. Ваассена передаются здесь в личной интерпретации автора настоящей книги и с его дополнениями.

(обратно)

21

См. об этом, в частности, Neuhäuser G. Konstruktiver Realismus. Jean Piajets naturalistische Erkenntnistheorie. Würzburg: Verlag Königshausen & Neumann GmbH, 2003. S. 135–137.

(обратно)

22

Cardellini L. The Foundations of Radical Constructivism: An Interview with Ernst von Glasersfeld // Foundations of Chemistry. 2006. N 8. P. 178.

(обратно)

23

Cardellini L. The Foundations of Radical Constructivism: An Interview with Ernst von Glasersfeld // Foundations of Chemistry. 2006. N 8. P. 179.

(обратно)

24

Cardellini L. The Foundations of Radical Constructivism: An Interview with Ernst von Glasersfeld // Foundations of Chemistry. 2006. N 8. P. 179.

(обратно)

25

Neuhäuser G. Konstruktiver Realismus. S. 125.

(обратно)

26

Glasersfeld E. von. Radical Constructivism: A Way of Knowing and Learning. L.: Farmer Press, 1985.

(обратно)

27

Glasersfeld E. von. An Exposition of Constructivism. Why Some Like it Radical. See personal web portal of E. von Glasersfeld: /

(обратно)

28

Foerster H. von, Pörksen B. Wahrheit ist die Erfndung eines Lügners: Gespräche für Skeptiker. 2. Auf. Heidelberg: Carl-Auer-Systeme Verlag, 1998. S.121.

(обратно)

29

Foerster H. von, Pörksen B. Op. cit. S. 114–115.

(обратно)

30

См.: Foerster H. von, Pörksen B. Op.cit. S. 26.

(обратно)

31

Бейтсон Г. Экология разума. Избранные статьи по антропологии, психиатрии и эпистемологии. М.: Смысл, 2000. С. 426.

(обратно)

32

Бейтсон Г. Экология разума. С. 155.

(обратно)

33

См. об этом: Морен Э. Метод. Природа Природы / Пер. с франц. Е. Н. Князевой. 2-е изд. М.: Канон+, 2013.

(обратно)

34

Морен Э. Метод. Природа Природы. С. 461.

(обратно)

35

Lorenz K. Die Rückseite des Spiegels. Versuch einer Naturgeschichte menschlichen Erkennens. München: R. Piper, 1973. S. 190.

(обратно)

36

Эдельман Дж. Сознание: Помнимое настоящее / Пер. И. А. Бесковой // Эволюционная эпистемология: Антология. М.: Центр гуманитарных инициатив, 2012. С. 418–438.

(обратно)

37

Рот Г. Нейробиологический базис сознания у человека и животных / Пер. Е. Н. Князевой // Эволюционная эпистемология: Антология. М.: Центр гуманитарных инициатив, 2012. С. 441–470.

(обратно)

38

Бескова И. А. Эволюция и сознание: Новый взгляд. М.: Индрик, 2002.

(обратно)

39

Князева Е. Н., Курдюмов СП. Синергетика: Нелинейность времени и ландшафты коэволюции. М.: КомКнига, 2007 (2-е изд. М.: УРСС, 2011).

(обратно)

40

Шеффер Ж.-М. Конец человеческой исключительности. М.: Новое лит. обозрение, 2010. С. 13.

(обратно)

41

Holland J. H. Hidden Order: How Adaptation Builds Complexity. Readings (MA): Addison-Wesley Publishing Company, 1995.

(обратно)

42

Недавно вышел в свет русский перевод этой книги: Пинк Д. Будущее за правым полушарием. Что делать и как быть в век нового творческого мышления. М.: РИПОЛ классик: Открытый мир, 2009.

(обратно)

43

Zwin H. P. Les Systèmes complexes. Mathématique et biologie. P.: Odile Jacob, 2006. P. 210.

(обратно)

44

Бейтсон Г. Экология разума. Избранные статьи по антропологии, психиатрии и эпистемологии. М.: Смысл, 2000.

(обратно)

45

Clark A. Supersizing the Mind. Embodiment, Action, and Cognitive Extention. Oxford: Oxford univ. press, 2008. P. 62.

(обратно)

46

Clark A. Supersizing the Mind. Embodiment, Action, and Cognitive Extention. Oxford: Oxford univ. press, 2008. P. 62–63.

(обратно)

47

Kauffman S. At Home in the Universe. The Search for Laws of Self-organization and Complexity. London: Viking, 1995. P.282.

(обратно)

48

Lewin K. Werkausgabe. Bd. 4: Feldtheorie. Bern: Hüber; Stuttgart: Klett-Cotta, 1982. S. 149.

(обратно)

49

Kauffman S. Op.cit. P. 29.

(обратно)

50

Tommasi L., Nadel L., Peterson M. A. Cognitive Biology: The New Cognitive Sciences // Cognitive Biology: Evolutionary and Developmental Perspectives on Mind, Brain and Behavior / Ed. by Luca Tommasi, Mary A. Peterson, and Lynn Nadel. Cambridge: The MIT Press, 2009. P. 4.

(обратно)

51

Лоренц К. Оборотная сторона зеркала. М.: Республика, 1998. С. 282.

(обратно)

52

Oeser E. Psychozoikum: Evolution und Mechanismus der menschlichen Erkenntnisfähigkeit. Berlin; Hamburg: Parey 1987.

(обратно)

53

Wuketits F. M. Evolution and Cognition: Paradigms, Perspectives, Problems // Evolution and Cognition. 1991. Vol. 1. P. 8–9.

(обратно)

54

Кант И. Сочинения: В 6 т. Т. 5. М.: Мысль, 1966. С. 439.

(обратно)

55

См.: Mitchell M. Complexity: A Guided Tour. Oxford: Oxford University Press, 2009.

(обратно)

56

Erdi P. Complexity Explained. Berlin: Springer, 2008.

(обратно)

57

См. об этом подробнее: Князева Е. Н., Курдюмов СП. Основания синергетики. Режимы с обострением, самоорганизация, темпомиры. СПб.: Алетейя, 2002; Князева Е. Н., Курдюмов СП. Основания синергетики. Синергетическое мировидение. Изд. 3-е, доп. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2010.

(обратно)

58

Kauffman S. At Home in the Universe. The Search for Laws of Self-organization and Complexity. London: Viking, 1995. P. 71.

(обратно)

59

См.: Князева Е. Н., Курдюмов СП. Синергетика: Нелинейность времени и ландшафты коэволюции. Изд. 2-е. М.: КомКнига: УРСС, 2011.

(обратно)

60

Петухов СВ. Геометрии живой природы и алгоритмы самоорганизации. М.: Знание, 1988. С.17.

(обратно)

61

Федер Е. Фракталы. М.: Мир, 1991. С.16.

(обратно)

62

Holland J. H. Hidden Order: How Adaptation Builds Complexity. Readings (MA): Addison-Wesley Publishing Company, 1995. P. 38.

(обратно)

63

Maturana H. R., Varela F. J. Autopoiesis and Cognition. The Realization of the Living. Dordrecht: D. Reidel, 1980. P. 78.

(обратно)

64

Maturana H. R. Stratégies cognitive // L’Unité de l’Homme. Invariants biologiques et universeau culturels. P: Éd. du Seuil, 1974. P. 424.

(обратно)

65

Maturana H. R. Stratégies cognitive. P. 5, 13, 27.

(обратно)

66

Thompson E. Life and Mind: From Autopoiesis to Neurophenomenology. A Tribute to Francisco Varela // Phenomenology and the Cognitive Sciences. 2004. Vol. 3. P. 385.

(обратно)

67

Thompson E. Life and Mind. P. 387.

(обратно)

68

Varela F. J. Patterns of Life: Intertwining Identity and Cognition // Brain and Cognition. Vol. 34. 1997. P. 85.

(обратно)

69

Maturana H. R. Self-consciousness: How? When? Where? // Constructivist Foundations. 2006. Vol. 1. N 3. P. 93.

(обратно)

70

Maturana H. R. Self-consciousness: How? When? Where? // Constructivist Foundations. 2006. Vol. 1. N 3. P. 95.

(обратно)

71

Одной из первых работ была книга известного американского специалиста по кибернетике и искусственному интеллекту Уоррена МакКаллоха: McCulloch W. Embodiments of Mind. Cambridge (MA): The MIT Press, 1965, который одним из первых стал говорить о кибернетике как теории познания.

(обратно)

72

См. например: Mind as Motion. Exploration in the Dynamics of Cognition / Ed. R. F. Port and T. van Gelder. Cambridge: MIT Press, 1995.

(обратно)

73

Gelder T. van, Port R. F. It’s About Time: An Overview of the Dynamical Approach to Cognition // Mind as Motion. Exploration in the Dynamics of Cognition / Ed. R. F. Port and T. van Gelder. Cambridge: MIT Press, 1995. P. 31–32.

(обратно)

74

Varela F. Quatre phares pour l’avenir des sciences cognitives // Théorie – Littérature Enseignement. 1999. N 17. P. 13.

(обратно)

75

Varela F. Quatre phares… P.15.

(обратно)

76

См.: Varela F., Thompson E., Rosch E. The Embodied Mind. Cognitive Science and Human Experience. Cambridge (MA): The MIT Press, 1991 Cambridge: MIT Press, 1991. (7th printing 1999).

(обратно)

77

Thompson E. Mind in Life. Biology, Phenomenology and the Sciences of Mind. Cambridge (MA): Harvard University Press, 2007.

(обратно)

78

Thelen E. Time-Scale Dynamics and the Development of an Embodied Cognition // Mind as Motion. Explorations in the Dynamics of Cogniion. / Ed. by Robert F. Port and Tymothy van Gelder. Cambridge: The MIT Press, 1995. P. 70–98.

(обратно)

79

См.: Brooks R. A. Elephants Don’t Play Chess // Robotics and Autonomous Systems. 1990. Vol. 6. P. 3–15.

(обратно)

80

См. об этом: Schreier C., Pfeifer R. The Embodied Cognitive Science Approach // Dynamics, Synergetics, Autonomous Agents. Singapore: World Scientifc, 1999. P. 159–179.

(обратно)

81

Beer R. D. Computational and Dynamical Languages for Autonomous Agents // Mind as Motion. Explorations in the Dynamics of Cognition. Cambridge, Mass.: The MIT Press, 1995. P. 122–147.

(обратно)

82

Сама этимология слова «агент» свидетельствует в пользу такого толкования: «агент» (англ. agent) восходит к лат. agitare, что означает «приводить в движение», «двигать».

(обратно)

83

Мезокосм – это мир средних измерений, к которому адаптировался человек в процессе жизни и познания. Это когнитивная ниша человеческого существа. Термин был введен Г. Фолльмером. См.: Фолльмер Г. По разные стороны мезокосма / Пер. Е. Н. Князевой // Человек. 1993. № 2. С. 5–11.

(обратно)

84

Ницше Ф. Веселая наука // Ницше Ф. Соч.: В 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1990. С. 495.

(обратно)

85

Merleau-Ponty M. Le visible et l’invisible. Paris: Gallimard, 1964. P. 312.

(обратно)

86

Merleau M. Phénomenologie de la perception. Paris: Gallimard, 1945. P. 116.

(обратно)

87

Legrand D. The Bodily Self: The Sensori-motor Roots of the Pre-refective Self-consciousness // Phenomenology and the Cognitive Sciences. 2006. Vol. 5. P. 89–118.

(обратно)

88

Depraz N. When Transcendental Genesis Encounters the Naturalization Project // Naturalizing Phenomenology. Issues in Contemporary Phenomenology and Cognitive Science / Ed. by J. Petitot, F. J. Varela, B. Pachoud, J.-M. Roy. Stanford (CA): Stanford University Press, 1999. P. 590.

(обратно)

89

Lam L., Shu C.-Q., Bödefeld S. Active Walk and Path Dependent Phenomena in Social Systems // Nonlinear Physics for Beginners / Ed. by Lui Lam. Singapore: World Scientifc, 1998. P. 215.

(обратно)

90

Ницше Ф. Полн. собр. соч. Т. 12. М.: Культ. инициатива, 2005. С. 30.

(обратно)

91

Maturana H. R. The Nature of the Laws of Nature // Systems Research and Behavioral Science. 2000. Vol. 17, N 5. P. 468.

(обратно)

92

См. об этом, например: Noe A. Out of Our Heads. Why You Are Not Your Brain, and Other Lessons from the Biology of Consciousness. N.Y: Hill and Wang, 2009. P. XII.

(обратно)

93

Morin E. Mes Démons. P.: Stock, 1994.

(обратно)

94

Morin E. La Besoin d’une pensée complexe // Représentation et Complexité. P.: Educam (Unesco) ISSC, 1997. P. 94.

(обратно)

95

Morin E. La tête bien faite. Repenser la réforme ↔ Réformer la pensée. P.: Editions du Seuil, 1999. P. 136.

(обратно)

96

Лат. complexus = com (cum) – с, вместе + pleco, plexi, plexum, ere – плести, свивать.

(обратно)

97

Морен Э. Метод. Природа Природы / Пер. Е. Н. Князевой. М.: Прогресс-Традиция, 2005. С. 108.

(обратно)

98

Morin E. Le complexus, ce qui est tissé ensemble // Réda Benkirane. La Complexité, vertiges et promesses. Paris: Le Pommier, 2002. P. 20–21.

(обратно)

99

Morin E. Le complexus, ce qui est tissé ensemble // Réda Benkirane. La Complexité, vertiges et promesses. Paris: Le Pommier, 2002. P. 24.

(обратно)

100

Morin E. Mes Démons. P.: Stock, 1994. P. 249.

(обратно)

101

Morin E. La Besoin d‘une pensée complexe // Représentation et Complexité. P.: Educam (Unesco) ISSC, 1997. P. 89–93.

(обратно)

102

Morin E. Le complexus, ce qui est tissé ensemble. P. 23.

(обратно)

103

Morin E. Les Sept Savoirs nécessaires à l’éducation du futur. P.: UNESCO, 1999. P. 47.

(обратно)

104

Morin E. Le complexus, ce qui est tissé ensemble. P. 27.

(обратно)

105

Morin E. Le complexus, ce qui est tissé ensemble. P. 27.

(обратно)

106

Майнцер К. Сложносистемное мышление: Материя, разум, человечество. Новый синтез. М.: Кн. дом «ЛИБРОКОМ», 2009.

(обратно)

107

Zwin H. P. Les Systèmes complexes. Mathématique et biologie. P., 2006. P. 210.

(обратно)

108

Valéry P. Cahiers. T. 2. P.: Gallimard, 1974. P. 1006–1007.

(обратно)

109

Цит. по: Horgan J. The End of Science. Facing the Limits of Knowledge in Twilight of the Scientifc Age. N.Y.: Broadway Book, 1997. P. 201.

(обратно)

110

Бродский И. Набережная неисцелимых. М.: Слово, 1992. С. 61.

(обратно)

111

Valéry P. Cahiers. T. 2. P. 1206.

(обратно)

112

См.: Favareau D. Essential Readings in Biosemiotics: Anthology and Commentary. Heidelberg, etc.: Springer, 2010. P. V.

(обратно)

113

Uexküll J. von. Umwelt und Innenwelt der Tiere. B.: Verlag von Julius, 1909.

(обратно)

114

Uexküll J. von. Streifzüge durch die Umwelten von Tieren und Menschen. Bedeutungslehre. Fr. am Main: S. Fischer Verlag, 1970. S. 12–13.

(обратно)

115

Bertholz A. Simplexité. P.: Odile Jacob, 2009. P. 27.

(обратно)

116

Bertholz A. Simplexité. P.: Odile Jacob, 2009. P. 4.

(обратно)

117

Kull K. Jakob von Uexküll: An Introduction // Semiotica. 2001. Vol. 134. N 1/4. P. 1–59. P. 5.

(обратно)

118

Kull K. Jakob von Uexküll: An Introduction. P. 7.

(обратно)

119

McGinn C. Can We Solve the Mind-Body Problem? // Philosophy of Mind. L.; N.Y.: Routledge, 2003. P. 439.

(обратно)

120

Favareau D. Essential Readings in Biosemiotics: Anthology and Commentary. P. 42.

(обратно)

121

Thompson E. Mind in Life. Biology, Phenomenology and the Sciences of Mind. Cambridge (MA): Harvard Univ. press, 2007. P. 59.

(обратно)

122

Stella M., Kleisner K. Uexküllian Umwelt as Science and as Ideology: The Light and the Dark Side of a Concept // Theory in Biosciences. 2010. Vol. 129. P. 39.

(обратно)

123

Гёте И. В. Собр. соч.: В 10 т. Т. 10. М.: Худож. лит-ра, 1980. С. 125.

(обратно)

124

Шопенгауэр А. Афоризмы житейской мудрости. М.: Сов. писатель, 1990 (репринтное издание. СПб., 1914). С. 26.

(обратно)

125

Ницше Ф. Полн. собр. соч. Т. 12. М.: Культ. инициатива, 2005. С. 144.

(обратно)

126

Thompson E. Mind in Life. P. 60.

(обратно)

127

См.: Holland J. H. Hidden Order: How Adaptation Builds Complexity. Readings (MA): Addison-Wesley Publishing Company, 1995.

(обратно)

128

Maturana H. R. The Biological Foundations of Virtual Realities and Their Implications for Human Existence // Constructivist Foundations. 2008. Vol. 3. N 2. P. 111.

(обратно)

129

Varela F. Quatre phares pour l’avenir des sciences cognitives // Théorie – Littérature – Enseignement. 1999. N 17. P. 8–9.

(обратно)

130

Bock N. Tanz mit der Welt. Von der Schlange, die sich selber in den Schwanz beißt. Vormerkungen zum Konstruktivismus und Kybernetik // Konstruktivismus und Kognitionswissenschaft. Kulturelle Wurzeln und Ergebnisse / Hrsg. von А. Müller; K.L. Müller. F. Stadler. Wien: Springer, 1997.

(обратно)

131

Uexküll J. von. Streifzüge durch die Umwelten von Tieren und Menschen. Bedeutungslehre. S. XXXV.

(обратно)

132

Аршинов В. И. Синергетика конвергирует со сложностью // Вопросы философии. 2011. № 4. С. 80.

(обратно)

133

Цит. по: Tønnessen M. Steps to a Semiotics of Being // Biosemiotics. 2010. Vol. 3. P. 378.

(обратно)

134

Varela F. Patterns of Life: Intertwining Identity and Cognition // Brain and Cognition. 1997. Vol. 34. P. 72–87.

(обратно)

135

Thompson E. Mind in Life. P. 154.

(обратно)

136

См.: Clark A., Chalmers D. J. The Extended Mind // Analysis. 1998. Vol. 58. P. 7–19.

(обратно)

137

Мотрошилова Н. В. Понятие и концепция жизненного мира в поздней философии Э. Гуссерля // Вопросы философии. 2007. № 7. С. 108.

(обратно)

138

Мотрошилова Н. В. Понятие и концепция жизненного мира в поздней философии Э. Гуссерля // Вопросы философии. 2007. № 7. С. 110.

(обратно)

139

Мотрошилова Н. В. Понятие и концепция жизненного мира в поздней философии Э. Гуссерля // Вопросы философии. 2007. № 7. С. 111.

(обратно)

140

Мотрошилова Н. В. Понятие и концепция жизненного мира в поздней философии Э. Гуссерля (окончание) // Вопросы философии. 2007. № 9. С. 140.

(обратно)

141

Мерло-Понти М. Феноменология восприятия. C. 119.

(обратно)

142

Мотрошилова Н. В. Понятие и концепция жизненного мира в поздней философии Э. Гуссерля (окончание). С. 136.

(обратно)

143

Мотрошилова Н. В. Понятие и концепция жизненного мира в поздней философии Э. Гуссерля (окончание). С. 135.

(обратно)

144

Мотрошилова Н. В. Понятие и концепция жизненного мира в поздней философии Э. Гуссерля (окончание). С. 135.

(обратно)

145

Tønnessen M. Umwelt Ethics // Sign Systems Studies. 2003. Vol. 31. N 1. P. 288.

(обратно)

146

См.: Bertalanffy L. von. Theoretische Biologie. 1. B.: Gebrüder Borntraeger, 1932.

(обратно)

147

Йонас Г. Изменившийся характер человеческой деятельности // Человек. 1999. № 2. С. 18.

(обратно)

148

Капра Ф. Паутина жизни. Новое научное понимание живых систем. Киев: София; М.: ИД «Гелиос», 2002. С. 20.

(обратно)

149

См.: Князева Е. Н. Эволюционное мышление в науке и философии // Философия и культура. 2013. № 11. С. 1532–1542.

(обратно)

150

Маслоу А. Г. Дальние пределы человеческой психики. СПб.: Изд. группа Евразия, 1997. С. 142.

(обратно)

151

Капра Ф. Паутина жизни. С. 323.

(обратно)

152

Лысенко В. Г. Виджняна // Индийская философия: Энциклопедия. М.: Акад. проект, 2009. С. 267.

(обратно)

153

Прашастапада. Собрание характеристик категорий / Пер. В. Г. Лысенко // Лысенко В. Г. Универсум вайшешики. М.: Вост. лит-ра, 2003. С. 277.

(обратно)

154

Лысенко В. Г. Индрии // Индийская философия: Энциклопедия. С. 392–393.

(обратно)

155

Лысенко В. Г. Универсум вайшешики. М.: Вост. лит-ра, 2003. С. 85.

(обратно)

156

Лысенко В. Г. Универсум вайшешики. М.: Вост. лит-ра, 2003. С. 334.

(обратно)

157

Прашастапада. С. 270–271.

(обратно)

158

Лысенко В. Г. Пратьякша // Индийская философия: Энциклопедия. С. 651.

(обратно)

159

Лысенко В. Г. Универсум вайшешики. С. 85.

(обратно)

160

Лысенко В. Г. Рупа // Индийская философия: Энциклопедия. С. 687.

(обратно)

161

Лысенко В. Г. Универсум вайшешики. С. 34.

(обратно)

162

Лысенко В. Г. Универсум вайшешики. С. 34.

(обратно)

163

Лысенко В. Г. Универсум вайшешики. С. 170.

(обратно)

164

Лысенко В. Г. Скандхи // Индийская философия: Энциклопедия. С. 743, 744.

(обратно)

165

Лысенко В. Г. Скандхи // Индийская философия: Энциклопедия. С.744.

(обратно)

166

См.: Лысенко В. Г. Универсум вайшешики. С. 194.

(обратно)

167

Пандит Б. Н. Основы кашмирского шиваизма. М.: Профит Стайл, 2004. С. 174.

(обратно)

168

Лысенко В. Г. Манас // Индийская философия: Энциклопедия. С. 502.

(обратно)

169

Лысенко В. Г. Манас // Индийская философия: Энциклопедия. С. 501.

(обратно)

170

Лысенко В. Г. Санскара // Индийская философия: Энциклопедия. С. 716.

(обратно)

171

Лысенко В. Г. Васана // Индийская философия: Энциклодедия. С. 227.

(обратно)

172

Лысенко В. Г. Санскара // Индийская философия: Энциклопедия. С. 716.

(обратно)

173

Лысенко В. Г., Терентьев А. А., Шохин В. К. Ранняя буддийская философия. Философия джайнизма. М.: Вост. лит-ра, 1994. С. 242.

(обратно)

174

Цит. по: Пандит Б. Н. Основы кашмирского шиваизма. С. 62.

(обратно)

175

Пандит Б. Н. Основы кашмирского шиваизма. С. 67–68.

(обратно)

176

Лысенко В. Г. Универсум вайшешики. С. 150.

(обратно)

177

Исаева Н. В. Спанда // Индийская философия: Энциклопедия. С. 755.

(обратно)

178

Пандит Б. Н. Указ. соч. С. 152.

(обратно)

179

Пандит Б. Н. Указ. соч. С. 153–154.

(обратно)

180

Varela F. J. Patterns of Life: Intertwining Identity and Cognition // Brain and Cognition. 1997. Vol. 34. P. 85.

(обратно)

181

Вавилов СИ. Глаз и Солнце. М.: Наука, 1976.

(обратно)

182

Лысенко В. Г. «Натурфилософия тела» в Индии: Аюрведа, санкхья и вайшешика // Телесность как эпистемологический феномен. М., 2009. С. 103.

(обратно)

183

Лысенко В. Г. «Натурфилософия тела» в Индии: Аюрведа, санкхья и вайшешика. С. 107.

(обратно)

184

Тивари М. Аюрведа: Секреты исцеления. Ростов н/Д: Феникс, 2008. С. 21.

(обратно)

185

Тивари М. Аюрведа: Секреты исцеления. Ростов н/Д: Феникс, 2008. С. 15.

(обратно)

186

Тивари М. Аюрведа: Секреты исцеления. Ростов н/Д: Феникс, 2008. С. 15.

(обратно)

187

Тивари М. Аюрведа: Секреты исцеления. Ростов н/Д: Феникс, 2008. С. 15.

(обратно)

188

Прашастапада. С. 283.

(обратно)

189

Мерло-Понти М. Око и дух. М.: Искусство, 1992. С. 18.

(обратно)

190

В оригинале эта фраза Матураны и Варелы звучит так: «All doing is knowing, and all knowing is doing».

(обратно)

191

Torrance S. In Search of the Enactive: Introduction to Special Issue on Enactive Experience // Phenomenology and the Cognitive Sciences. 2006. Vol. 4. P. 365.

(обратно)

192

Varela F. J., Thompson E., Rosch E. The Embodied Mind. Cognitive Science and Human Experience. Cambridge (MA): The MIT Press, 1991 Cambridge: MIT Press, 1991 (7th printing 1999). P. 150.

(обратно)

193

Maturana H. R. The Biological Foundations of Virtual Realities and Their Implications for Human Existence // Constructivist Foundations. 2008. Vol. 3. N 2. P. 111.

(обратно)

194

Varela F. Quatre phares pour l’avenir des sciences cognitives // Théorie – Littérature – Enseignement. 1999. N 17. Dynamique et cognition: nouvelles approches. P. 8–9.

(обратно)

195

Thompson E. Life and Mind: From Autopoiesis to Neurophenomenology. A Tribute to Francisco Varela // Phenomenology and the Cognitive Sciences. 2004. Vol. 3. P. 386.

(обратно)

196

Матурана У. Р., Варела Ф. Х. Древо познания. Биологические корни человеческого понимания. М.: Прогресс-Традиция, 2001. C. 23.

(обратно)

197

Llinas R. R. I of the Vortex. From Neurons to Self. Cambridge (MA): The MIT press, 2001.

(обратно)

198

Maturana H. R. Self-consciousness: How? When? Where? // Constructivist Foundations. 2006. Vol. 1. N 3. P. 93.

(обратно)

199

Maturana H. R. Self-consciousness: How? When? Where? // Constructivist Foundations. 2006. Vol. 1. N 3. P. 95.

(обратно)

200

Merleau-Ponty M. The Structure of Behaviour. Boston: Beacon Press, 1963. P. 13.

(обратно)

201

Barnes G. I Can Let My Soul Soar. An Appreciation for the Idea of Heinz von Foerster and his Circle of Ideas // Paper presented at the conference «Self-Organization and Emergence» devoted to the 100th anniversary of H. von Foerster, Vienna, November 2011. P. 13.

(обратно)

202

Thompson E. Mind in Life. Biology, Phenomenology and the Sciences of Mind. Cambridge (MA): Harvard University Press, 2007. P. 4.

(обратно)

203

Thompson E. Sensorimotor Subjectivity and the Enactive Approach to Experience // Phenomenology and the Cognitive Sciences. 2005. P. 407.

(обратно)

204

Thompson E. Life and Mind: From Autopoiesis to Neurophenomenology A Tribute to Francisco Varela // Phenomenology and the Cognitive Sciences. 2004. Vol. 3. P. 385.

(обратно)

205

Thompson E. Mind in Life. Biology, Phenomenology and the Sciences of Mind. Cambridge (MA): Harvard University Press, 2007. P. 38.

(обратно)

206

Uexküll J. von. Streifzüge durch die Umwelten von Tieren und Menschen. Frankfurt: Fischer, 1970 (Erste Aufage 1933).

(обратно)

207

Thompson E. Life and Mind: From Autopoiesis to Neurophenomenology. A Tribute to Francisco Varela // Phenomenology and the Cognitive Sciences. 2004. Vol. 3. P. 386–387.

(обратно)

208

Thompson E. Sensorimotor Subjectivity and the Enactive Approach to Experience // Phenomenology and the Cognitive Sciences. 2005. Vol. 4. P. 408.

(обратно)

209

Thompson E. Life and Mind: From Autopoiesis to Neurophenomenology A Tribute to Francisco Varela // Phenomenology and the Cognitive Sciences. 2004. Vol. 3. P. 384.

(обратно)

210

Thompson E. Mind in Life. Biology, Phenomenology and the Sciences of Mind. Cambridge (MA): Harvard Univ. Press, 2007. P. 232.

(обратно)

211

Noë A. Out of our Heads: Why You are Not Your Brain, and Other Lessons from the Biology of Cognition. Farrar, Straus & Giroux, 2010. P. 48.

(обратно)

212

Noë A. Out of our Heads: Why You are Not Your Brain, and Other Lessons from the Biology of Cognition. Farrar, Straus & Giroux, 2010. P. XII, XIII.

(обратно)

213

Noë A. Out of our Heads: Why You are Not Your Brain, and Other Lessons from the Biology of Cognition. Farrar, Straus & Giroux, 2010. P. 46.

(обратно)

214

Noë A. Out of our Heads: Why You are Not Your Brain, and Other Lessons from the Biology of Cognition. Farrar, Straus & Giroux, 2010. P. 51.

(обратно)

215

Noë A. Out of our Heads: Why You are Not Your Brain, and Other Lessons from the Biology of Cognition. Farrar, Straus & Giroux, 2010. P. 51.

(обратно)

216

Noë A. Out of our Heads: Why You are Not Your Brain, and Other Lessons from the Biology of Cognition. Farrar, Straus & Giroux, 2010. P. 64.

(обратно)

217

Noë A. Action in Perception. Cambridge: The MIT Press, 2004.

(обратно)

218

De Jaegler H., Di Paolo E. Parpicitatory Sense-making. An Enactive Approach to Social Cognition // Phenomenology and Cognitive Sciences. 2007. Vol. 6. P. 487.

(обратно)

219

Varela F. J., Thompson E., Rosch E. The Embodied Mind. Cognitive Science and Human Experience. Cambridge (MA): The MIT Press, 1991 Cambridge: MIT Press, 1991 (7th printing 1999). P. 9.

(обратно)

220

Лоренц К. По ту сторону зеркала // Эволюция. Язык. Познание / Под общ. ред. И. П. Меркулова. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 44.

(обратно)

221

Лоренц К. Кантовская концепция a priori в свете современной биологии // Эволюция. Язык. Познание / Под ред. И. П. Меркулова. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 32–33.

(обратно)

222

Цит. по: Циммер К. Эволюция: триумф идеи. М.: Альпина-нон-фикшн, 2012. С. 219.

(обратно)

223

Цит. по: Циммер К. Эволюция: триумф идеи. М.: Альпина-нон-фикшн, 2012. С. 292.

(обратно)

224

Varela F., Thompson E., Rosch E. The Embodied Mind. Cambridge: MIT Press, 1999. P. 195.

(обратно)

225

Бергсон А. Творческая эволюция. М.: КАНОН-пресс: Кучково поле, 1998. С. 205.

(обратно)

226

Бергсон А. Творческая эволюция. С. 48.

(обратно)

227

Бергсон А. Собр. соч. Т. 1. Материя и память. М.: Московский клуб, 1992. С. 303.

(обратно)

228

Бергсон А. Материя и память. С. 187.

(обратно)

229

См.: Фолльмер Г. По разные стороны мезокосма / Пер. Е. Н. Князевой // Человек. 1993. № 2. С. 5–11.

(обратно)

230

Бергсон А. Творческая эволюция. С. 75.

(обратно)

231

Бергсон А. Материя и память. С. 199.

(обратно)

232

Бергсон А. Материя и память. С. 192.

(обратно)

233

Lam L., Shu C.-Q., Bödefeld S. Active Walk and Path Dependent Phenomena in Social Systems // Nonlinear Physics for Beginners/ Ed. by Lui Lam. Singapore: World Scientifc, 1998. P. 215.

(обратно)

234

Понятие предоставления («affordance») является ключевым в теории экологического восприятия Дж. Гибсона. См.: Гибсон Дж. Экологический подход к зрительному восприятию. М.: Прогресс, 1988.

(обратно)

235

См. об этом: Die erfundene Wirklichkeit. Wie wissen wir, was wir zu wissen glauben? / Hrsg. von P. Watzlawick. München: Piper, 1998. 10. Aufage. S. 23.

(обратно)

236

Foerster H. von. Das Konstruieren einer Wirklichkeit // Die erfundene Wirklichkeit. Wie wissen wir, was wir zu wissen glauben? S.60.

(обратно)

237

См. об этом: Князева Е. Н., Курдюмов СП. Основания синергетики. Синергетическое мировидение. М.: КомКнига, 2005.

(обратно)

238

Varela F. Quatre phares pour l’avenir des sciences cognitives // Théorie – Littérature Enseignement. 1999. No. 17. P. 8–9.

(обратно)

239

Выготский Л. С., Лурия А. Р. Этюды по истории поведения: Обезьяна. Примитив. Ребенок. М.: Педагогика-Пресс, 1993. С. 25.

(обратно)

240

Мерло-Понти М. Феноменология восприятия. СПб.: Ювента, Наука, 1999. С. 107.

(обратно)

241

Бергсон А. Материя и память. С. 301.

(обратно)

242

Бергсон А. Материя и память. С. 201.

(обратно)

243

Бергсон А. Материя и память. С. 298.

(обратно)

244

Бергсон А. Материя и память. С. 291.

(обратно)

245

Бергсон А. Творческая эволюция. С. 294.

(обратно)

246

Varela F. J., Thompson E., Rosch E. The Embodied Mind. P. 75–76.

(обратно)

247

Varela F. J. The Specious Present. A Neurophenomenology of Time Consciousness // Naturalizing Phenomenology. Issues in Contemporary Phenomenology and Cognitive Science. Stanford: Stanford Univ. Press, 1997. P. 266–314.

(обратно)

248

См.: Уитроу Дж. Естественная философия времени: Пер. с англ. Изд. 2-е, стереотипное. М.: Эдиториал УРСС, 2003. С. 102–103.

(обратно)

249

James W. The Principles of Psychology. Cambridge (MA) and London (England): Harvard Univ. Press. 1981. P. 594.

(обратно)

250

Varela F. J. The Specious Present. P. 273.

(обратно)

251

Varela F. J. The Specious Present. P. 275.

(обратно)

252

Pöppel E. The Brain’s Way to Create «Nowness» // Time, Temporality, Now: Experiencing Time and Concepts of Time in an Interdisciplinary Perspective. H. Atmanspacher, E. Ruhnau, eds. Berlin, etc.: Springer, 1997; Ruhnau E., Pöppel E. Adirectional Temporal Zones in Quantum Physics and Brain Physiology // International Journal of Theoretical Physics. 1991. Vol. 30, N 8. P. 1083–1090; Pöppel E. Mindworks. Time and Conscious Experience. Ernst Poppel. Transl. into Engl. Boston e.a.: Harcourt Brace Jovanovich. 1988 [Originally published as Grenzen der Bewusstseins. 1985].

(обратно)

253

Uexküll J.B. von. A Stroll through the worlds of animals and men: A picture book of invisible worlds // Instinctive Behavior. C. Schiller ed. N.Y.: Intern. Univ. Press, 1975. P. 30–31 [1st ed. 1934 in German].

(обратно)

254

Ницше Ф. Полн. собр. соч. Т. 12. М.: Культ. инициатива, 2005. С. 227.

(обратно)

255

См. об этом подробнее: Алюшин А. Л., Князева Е. Н. Темпомиры. Скорость восприятия и шкалы времени. М.: ЛКИ, 2008.

(обратно)

256

Эндофизика рассматривалась в статье: Алюшин А. Л., Князева Е. Н. Эндофизика и временные шкалы виртуального восприятия // Вопросы философии. 2007. № 2. С. 80–95.

(обратно)

257

Бергсон А. Материя и память. С. 293.

(обратно)

258

Бергсон А. Материя и память. С. 290–291.

(обратно)

259

Бергсон А. Творческая эволюция. С. 290.

(обратно)

260

Quincey T. de. The Opium Eater. L., 1927. P. 114–115.

(обратно)

261

Кастанеда К. Особая реальность: Новые беседы с Доном Хуаном // Кастанеда К. Дверь в иные миры: Пер. с англ. Л.: Филиал «Васильевский остров» объединения «Всесоюзный молодежный книжный центр», 1991. С. 287.

(обратно)

262

Mare W. de la. Desert Islands. L.: Faber & Faber, 1932. P. 91. Цит. по: Уитроу Дж. Естественная философия времени: Пер. с англ. Изд. 2-е, стереотипное. М.: Эдиториал УРСС, 2003. С. 96.

(обратно)

263

Виткевич СИ. Наркотики (Эссе). Единственный выход (Роман): Пер. с польск. М.: Вахазар; Рипол Классик, 2003. С. 185–186.

(обратно)

264

Кренкель Э. Мои позывные – RAEM // Новый мир. 1970. № 11. С. 164.

(обратно)

265

Леонов А. А., Лебедев В. И. Психологические особенности деятельности космонавтов. М.: Наука, 1971. С. 143.

(обратно)

266

Войно-Ясенецкий В. Ф. (архиепископ Лука). О духе, душе и теле. М.: Братство во имя Всемилостивого Спаса, 1993. Гл. 7. «Трансцендентальные духовные способности». С. 128–131. [Первое издание: Брюссель 1978.]

(обратно)

267

Мерло-Понти М. Око и дух. М.: Искусство, 1992. С. 20.

(обратно)

268

Мерло-Понти М. Феноменология восприятия. СПб.: Ювента: Наука, 1999. С. 143.

(обратно)

269

Мерло-Понти М. Феноменология восприятия. СПб.: Ювента: Наука, 1999. С. 119.

(обратно)

270

Фрагменты ранних греческих философов. Ч. 1. М.: Наука, 1989. С. 251.

(обратно)

271

Фрагменты ранних греческих философов. С. 217.

(обратно)

272

Whitehead A. N. Science and the Modern World. Cambridge: The University Press, 1953. P. 185.

(обратно)

273

Whitehead A. N. Science and the Modern World. Cambridge: The University Press, 1953. P. 140.

(обратно)

274

Whitehead A. N. Science and the Modern World. Cambridge: The University Press, 1953. P. 113–114.

(обратно)

275

Луман Н. Общество как социальная система. М.: Логос, 2004. С. 67.

(обратно)

276

Hegel G. W. F. Philosophie des Geistes // Hegel G. W. F. Sämtliche Werke in 20 Bänden. B. 10. Stuttgart: Frommanns Verlag, 1929. S. 126.

(обратно)

277

Hegel G. W. F. Philosophie des Geistes // Hegel G. W. F. Sämtliche Werke in 20 Bänden. B. 10. Stuttgart: Frommanns Verlag, 1929. S. 138.

(обратно)

278

Капра Ф. Паутина жизни. Новое научное понимание живых систем. Киев: София; М.: ИД «Гелиос», 2002. С. 114.

(обратно)

279

Капра Ф. Паутина жизни. Новое научное понимание живых систем. Киев: София; М.: ИД «Гелиос», 2002. С. 295.

(обратно)

280

Merleau-Ponty M. The Structure of Behavior. Boston: Beacon Press, 1963. P. 13.

(обратно)

281

Varela F. J. Patterns of Life: Intertwining Identity and Cognition // Brain and Cognition. 1997. Vol. 34. P. 83.

(обратно)

282

Мерло-Понти М. Око и дух. М.: Искусство, 1992. С. 15, 16.

(обратно)

283

Neisser U. Cognition and Reality. Principles and Implications of Cognitive Psychology San Francisco: W. H. Freeman & Co, 1976. P. 75.

(обратно)

284

Neisser U. Op. cit. P. 123.

(обратно)

285

Найссер У. Познание и реальность. Смысл и принципы когнитивной психологии. М.: Прогресс, 1981. С. 92.

(обратно)

286

Varela F. The Specious Present. A Neurophenomenology of Time Consciousness // Naturalizing Phenomenology. Issues in Contemporary Phenomenology and Cognitive Science. Stanford: Stanford Univ. Press, 1997. P. 301.

(обратно)

287

Varela F., Thompson E., Rosch E. The Embodied Mind. Cognitive Science and Human Experience. Cambridge (MA): The MIT Press, 1991 Cambridge: MIT Press, 1991. (7th printing 1999). P. 201.

(обратно)

288

Бергсон А. Материя и память. Собр. соч. Т. 1. М.: Моск. клуб. 1992. С. 185.

(обратно)

289

Бергсон А. Материя и память. Собр. соч. Т. 1. М.: Моск. клуб. 1992. С. 199–200.

(обратно)

290

Бергсон А. Материя и память. С. 292.

(обратно)

291

Бергсон А. Материя и память. С. 182.

(обратно)

292

Бергсон А. Материя и память. С. 182–183.

(обратно)

293

Бергсон А. Материя и память. С. 187.

(обратно)

294

Этот случай рассматривает Варела в своей книге: Varela F., Thompson E., Rosch E. The Embodied Mind. P. 175.

(обратно)

295

Левин К. Теория поля в социальных науках. СПб.: Сенсор, 2000. С. 279–280. [Оригинальная статья: Behavior and development as a function of the total situation, 1946.]

(обратно)

296

Gide A. Journal. 1889–1939. Paris: Gallimard, 1951. P. 93.

(обратно)

297

Мерло-Понти М. Око и дух. С. 22.

(обратно)

298

Ниппония. 2001. № 17. С. 11.

(обратно)

299

О наших совместных находках см.: Князева Е. Н., Курдюмов СП. Основания синергетики. Человек, конструирующий себя и свое будущее. М.: КомКнига, 2006.

(обратно)

300

Юм Д. Трактат о человеческой природе // Юм Д. Сочинения: В 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1966. С. 82.

(обратно)

301

Юм Д. Трактат о человеческой природе // Юм Д. Сочинения: В 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1966. С. 285.

(обратно)

302

Thompson E. Mind in Life. P. 128.

(обратно)

303

Юм Д. Трактат о человеческой природе. С. 362.

(обратно)

304

Юм Д. Трактат о человеческой природе. С. 367.

(обратно)

305

Юм Д. Трактат о человеческой природе. С. 367.

(обратно)

306

Юм Д. Трактат о человеческой природе. С. 372.

(обратно)

307

Varela F. J. The Early Days of Autopoiesis: Heinz and Chili // Systems Research. 1996. Vol.13. N 3. P. 408–409.

(обратно)

308

Varela F. J. The Early Days of Autopoiesis: Heinz and Chili. P. 411.

(обратно)

309

Varela F. J. The Early Days of Autopoiesis: Heinz and Chili. P. 410.

(обратно)

310

Хайнц фон Фёрстер.

(обратно)

311

Varela F. J. The Early Days of Autopoiesis: Heinz and Chili. P. 410–412.

(обратно)

312

Varela F. J. The Early Days of Autopoiesis: Heinz and Chili. P. 104.

(обратно)

313

См.: Comment articuler la pensée avec l’action. Entretien avec Francisco Varela // Le Cerveau et et la pensée. La revolution des sciences cognitives. Paris: Sciences Humaines Éditions, 1999. P. 328.

(обратно)

314

Varela F. J. The Early Days of Autopoiesis: Heinz and Chili. P. 408.

(обратно)

315

Varela F. J. The Early Days of Autopoiesis: Heinz and Chili. P. 108.

(обратно)

316

Varela F. J. The Specious Present: A Neurophenomenology of Time Consciousness // Naturalizing Phenomenology. Issues in Contemporary Phenomenology and Cognitive Science / Ed. by Jean Petitot, Francicsco J. Varela et al. Stanford: Stanford Univ. Press, 1997; Varela F. J. Intimate Distances: Fragments for a Phenomenology of Organ Transplantation // Journal of Consciousness Studies. 2001. Vol. 8. N 5–7. P. 259–271.

(обратно)

317

Varela F. J. Patterns of Life: Interwining Identity and Cognition // Brain and Cognition. 1997. Vol. 34. P. 76.

(обратно)

318

Varela F. J. Patterns of Life: Interwining Identity and Cognition // Brain and Cognition. 1997. Vol. 34. P. 80.

(обратно)

319

Varela F. J. Patterns of Life: Interwining Identity and Cognition // Brain and Cognition. 1997. Vol. 34. P. 80–81.

(обратно)

320

Varela F. J. Patterns of Life: Interwining Identity and Cognition // Brain and Cognition. 1997. Vol. 34. P. 81.

(обратно)

321

Varela F. J. Patterns of Life. P. 85.

(обратно)

322

Лоренц К. По ту сторону зеркала (фрагменты) // Эволюция. Язык. Познание / Под общ. ред. И. П. Меркулова. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 63.

(обратно)

323

Вульф В. Монтень. Избранное. М.: Худож. лит-ра, 1989. С. 529–537.

(обратно)

324

Ницше Ф. Полн. собр. соч. Т. 6. М.: Культ. инициатива, 2009. С. 188.

(обратно)

325

Зинченко В. П. Живое время (и пространство) в течении философско-поэтической мысли // Вопросы философии. 2005. № 5. С. 2–46.

(обратно)

326

Впервые эта идея была выдвинута в статье: Князева Е. Н., Курдюмов СП. Интуиция как самодостраивание // Вопросы философии. 1994. № 2. С. 110–122.

(обратно)

327

Кондильяк Э. Б. де. Сочинения: В 3 т. Т. 3. М.: Мысль, 1983. С. 218.

(обратно)

328

Dormir, Rêver, Mourir. Explorer la conscience avec le Dalaï-Lama. Sous la direction de Francisco Varela. P.: NiL éditions, 1998. P. 53.

(обратно)

329

Гессе Г. Степной волк. М.: Эксмо-Пресс, 2000. С. 59.

(обратно)

330

ДМТ – диметилтриптамин.

(обратно)

331

Kauffman S. At Home in the Universe. The Search for Laws of Self-organization and Complexity. L.: Viking, 1995. P. 71.

(обратно)

332

Jung C. G. Über die Psychologie des Unbewussten. Zürich und Stuttgart: Rascher-Verlag, 1943. S. 128.

(обратно)

333

Вак P. How Nature Works? The Science of Self-Organized Criticality. Oxford: Oxford Univ. Press, 1997. P. 117.

(обратно)

334

Рильке Р. М. Лирика. М.: Худож. лит-ра, 1965. С. 232.

(обратно)

335

Щуцкий Ю. К. Китайская классическая «Книга Перемен». СПб.: Алетейя, 1992. С. 435.

(обратно)

336

Парамонов Б. Конец стиля. СПб.: Аграф, 1999. С. 10–11.

(обратно)

337

См.: Chaotic Cognition: Principles and Applications / Ed. by R. Finke, J. Bettle. Mahwah, NJ: Lawrence Erlbaum Associates, 1996. P. 183.

(обратно)

338

Альшванг А. Людвиг ван Бетховен. Очерк жизни и творчества. М.: Советский композитор, 1971. С. 36.

(обратно)

339

Лири Т., Метцнер Р., Олперт Р. Психоделический опыт. Руководство на основе «Тибетской книги мертвых». Львов: Инициатива; Киев: Ника-центр, 1998. С. 106.

(обратно)

340

Neisser U. Cognition and Reality. San Francisco (CA): W. H. Freeman, 1976; Paivio A. Imagery and Verbal Processes. N.Y.: Holt, Rinehard and Winston, 1971; Richardson J. T. E. Mental Imagery. L.: Routledge & Kegan Paul, 1969.

(обратно)

341

См.: Басин Е. А. Искусство и воображение. М., 2011. С. 19.

(обратно)

342

Небезынтересно иметь в виду, что «идея» (ἰδέα) в Древней Греции означала «внешний вид», «внешность», «видимость», «форму», а в философии Платона – «первообраз», «идеальное начало».

(обратно)

343

Беркли Дж. Сочинения. М.: Мысль, 1978. С. 157.

(обратно)

344

Беркли Дж. Сочинения. М.: Мысль, 1978. С. 294.

(обратно)

345

Kosslyn S. M. Image and Mind. Cambridge (MA): Harvard Univ. Press, 1980.

(обратно)

346

Pylyshyn Z. W. Mental Imagery: In Search of a Theory // Behavioral and Brain Sciences. 2002. Vol. 25. P. 157–182.

(обратно)

347

Рибо Т. Творческое воображение. СПб., 1901. С. 168.

(обратно)

348

Кант И. Сочинения: В 6 т. Т. 5. М.: Мысль, 1966. С. 330.

(обратно)

349

Сартр Ж.-П. Воображаемое. Феноменологическая психология воображения. СПб.: Наука, 2001. С. 60–61.

(обратно)

350

Басин Е. А. Цит. соч. С. 59–60.

(обратно)

351

Lakoff G. Women, Fire, and Dangerous Things. What Categories Reveal about the Mind. Chicago; L.: The Univ. of Chicago Press, 1987. P. XIV–XV.

(обратно)

352

Lakoff G. Op. cit. P. 570.

(обратно)

353

Shanon B. Ayahuasca Vision: A Comparative Investigation // Yearbook of Ethnomedicine and the Study of Consciousness. Vol. 8 / Ed. by C. Rätsch and J. Baker. Berlin: VWB Verlag, 1999; Shanon B. The Antipodes of the Mind: Charting the Phenomenology of the Ayahuasca experience. Oxford; N.Y.: Oxford univ. press, 2002.

(обратно)

354

Fadiman J. The Psychedelic Explorer’s Guide: Safe, Therapeutic, and Sacred Journeys. Rochester, Vt.: Park Street Press, 2011. 336 p.

(обратно)

355

См.: Колмановский И. Реабилитация вещества // Сноб. 2011. № 6 (33).

(обратно)

356

Markoff J. What the Dormouse Said: How the 60s Counterculture Shaped the Personal Computer Industry. N.Y.: Viking Penguin, 2005.

(обратно)

357

Басин Е. А. Искусство и эмпатия. М.: Слово, 2010. С. 51.

(обратно)

358

См.: Watzlawick P. Wie wirklich ist die Wirklichkeit? 8. Aufage. München: Piper, 2010. S. 15.

(обратно)

359

См.: Lorenz K. Die Rückseite des Spiegels. Versuch einer Naturgeschichte menschlichen Erkennens. München: Piper, 1973. S. 275.

(обратно)

360

См.: Evolution of Communication Systems. A Comparative Analysis / Ed. By D. Kinbrough Oller and Ulrike Griebel. Cambridge (MA): The MIT Press, 2004; Evolution of Communicative Flexibility: Complexity, Creativity, and Adaptability in Human and Animal Communication / Ed. by D. Kimbrough Oller and Ulrike Griebel. Cambridge (MA): The MIT Press, 2008.

(обратно)

361

Snowdon Ch. T. Contextually Flexible Communication in Nonhuman Primates // Evolution of communicative fexibility Cambridge (MA): The MIT Press, 2008. P. 76.

(обратно)

362

См.: Лоренц К. Кантовская концепция a priori в свете современной биологии // Эволюция. Язык. Познание. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 21.

(обратно)

363

См.: Лепский В. Е. Эскиз структуры параметров сборки субъектов в их дестриптивной модели // Проблема сборки субъектов в постнеклассической науке / Отв. ред. В. И. Аршинов и В. Е. Лепский. М.: ИФ РАН, 2010. С. 185–217.

(обратно)

364

Хакен Г. Самоорганизующееся общество / Перевод Е. Н. Князевой // Синергетическая парадигма. Вып. 6. М.: Прогресс-Традиция, 2010.

(обратно)

365

Цит. по: Вайнцвайг П. Десять заповедей творческой личности. М.: Прогресс, 1990. С. 66.

(обратно)

366

Oeser E. Psychozoikum. Evolution und Mechanismus der menschlichen Erkenntnisfähigkeit. B.; Hamburg: Paul Parey, 1987. S. 128.

(обратно)

367

Капра Ф. Паутина жизни. Новое научное понимание живых систем. Киев: София; М.: ИД «Гелиос», 2002. С. 323.

(обратно)

368

Fuchs T., Jaegher H. de. Enactive Intersubjectivity: Participatory Sense-making and Mutual Incorporation // Phenomenology and Cognitive Sciences. 2009. Vol. 8, N 4. P. 466.

(обратно)

369

Fuchs T., Jaegher H. de. P. 469–470.

(обратно)

370

Fuchs T., Jaegher H. de. P. 470.

(обратно)

371

Fuchs T., Jaegher H. de. P. 477.

(обратно)

372

Одна из флагмановских статей на эту тему принадлежит перу Э. Кларка и Д. Чалмерса: Clark A., Chalmers D. J. The Extended Mind // Analysis. 1998. Vol. 58. P. 7–19. См. также: Clark A. Supersizing the Mind. Embodiment, Action, and Cognitive Extention. Oxford: Oxford University Press, 2008.

(обратно)

373

См., напр.: Крейдлин Г. Е. Невербальная семиотика. М.: Новое лит. обозр., 2004.

(обратно)

374

Fuchs T., Jaegher H. de. P. 471.

(обратно)

375

Флоренский П. А. Автореферат // Вопросы философии. 1988. № 12. С.115.

(обратно)

376

Басин Е. А. Искусство и эмпатия. М.: Слово, 2010. С. 39–40.

(обратно)

377

Материалисты Древней Греции. М.: Гос. изд-во полит. лит-ры, 1955. С. 45.

(обратно)

378

Stróżewski W. Man as αρχη // Reports on Philosophy. Warsaw; Cracow, 1984. N 8. P. 74.

(обратно)

379

Битов А. Грузинский альбом. Тбилиси, 1985. С. 39.

(обратно)

380

Битов А. Грузинский альбом. Тбилиси, 1985. С. 131.

(обратно)

381

Майер П. Парацельс – врач и провидец. Размышления о Теофрасте фон Гогенгейме. М.: Алетейа, 2003. С. 106, 163.

(обратно)

382

Ницше Ф. Полн. собр. соч. Т. 6. М.: Культурная революция, 2009. С. 194.

(обратно)

383

Ницше Ф. Полн. собр. соч. Т. 6. М.: Культурная революция, 2009. С. 337.

(обратно)

384

Цит. по: Ницше Ф. Полн. собр. соч. Т. 6. М.: Культурная революция, 2009. С. 21.

(обратно)

385

Вересаев В. В. Записки врача // Собр. соч.: В 5 т. Т. 1. М.: Правда, 1961. С. 259–260.

(обратно)

386

Юдин Б. Г. Здоровье: Факт, норма, ценность // Мир психологии. 2000. № 1. С. 60, 61.

(обратно)

387

См.: Kiecolt-Glaser J. K., Robles T. F., Heffner K. L., Loving T. J. & Glaser R. Psycho-oncology and Cancer: Psychoneuroimmunology and Cancer

(обратно)

388

Laszlo E. The Chaos Point. The World at Crossroads. L.: Piatkus, 2012. P. 80.

(обратно)

Оглавление

Введение. Энактивизм: новый концептуальный поворот или возвращение к истокам?

Глава 1. Кибернетические истоки конструктивизма в эпистемологии

  1.1. Происхождение конструктивизма. Циклическая причинность. Конструкты сознания и конструируемая действительность

  1.2. Конструктивистские установки в современной науке, культуре и практике

  1.3. Конструктивистские установки сознания в современной теории сложности

  1.4. Основные черты конструктивистской эпистемологии

  1.5. Радикальный конструктивизм Эрнста фон Глазерсфельда

  1.6. Кибернетика второго порядка Хайнца фон Фёрстера

  1.7. Двойной приказ Грегори Бейтсона

  1.8. Реальность реальности и реальность как если бы (as if) Пауля Вацлавика

  1.9. Полувоображаемая реальность Эдгара Морена

Глава 2. Развитие конструктивизма в русле биоэпистемологии

  2.1. Биоэпистемология: возникновение парадигмы

  2.2. Биоэпистемология: вызовы междисциплинарных исследований

  2.3. Эволюционный подход: эволюция познания

  2.4. Экология познания: жизнь и познание как конструирование и взаимная подгонка экологических ниш

  2.5. Когнитивная биология и ее вклад в развитие конструктивизма

  2.6. Исследование когнитивных функций сознания: от адаптационизма к конструктивизму

Глава 3. Теория сложности как методологическая основа энактивизма

  3.1. Сложность

  3.2. Системы как сложные целостности

  3.3. Фрактальность как способ построения сложной организации

  3.4. Нелинейность

  3.5. Особенности организации сложных адаптивных систем

  3.6. Автопоэзис

  3.7. Структурный детерминизм

  3.8. Структурное сопряжение

  3.9. Операциональная замкнутость

Глава 4. Рождение концепции энактивного и телесного познания

  4.1. Эпистемология обретает плоть, или Становление телесно ориентированного подхода в эпистемологии

  4.2. Компьютерная метафора мозга и ее критика

  4.3. Радикальный концептуальный сдвиг

  4.4. Телесно воплощенные и энактивные роботы

  4.5. Холистическое рассмотрение: мозг-тело-сознание-среда

  4.6. Критика концепции репрезентационизма

  4.7. Телесность энактивного ума

Глава 5. Энактивизм в контексте когнитивной сложности

  5.1. Сложность когнитивной активности

  5.2. Сложное мышление (Э. Морен)

  5.3. Мышление в сложности (К. Майнцер)

  5.4. Нелинейность письма

Глава 6. Понятие «Umwelt» Якоба фон Икскюля как предпосылка энактивизма

  6.1. Umwelt: к определению понятия

  6.2. Umwelt Я. фон Икскюля и энактивное познание Ф. Варелы: сравнительный анализ понятий

    6.2.1. Внешняя природа как внутренняя, или энактивизм

    6.2.2. Umwelt как мир смыслов живого существа

    6.2.3. Umwelt как мир телесных действий

  6.3. Umwelt Я. фон Икскюля и Lebenswelt Э. Гуссерля: некоторые концептуальные параллели

  6.4. Umwelt в экологическом дискурсе

  6.5. Экологическое мышление как мышление холистическое

Глава 7. Глаз, освещающий мир. Развитие представлений об энактивности познания в индийских учениях

  7.1. Подобное познается подобным

  7.2. Тело как чувствилище

  7.3. Активность познающего ума – манаса

  7.4. Недуальность воспринимающего субъекта и воспринимаемого объекта

  7.5. Спанда как выражение активности воспринимающего ума

  7.6. Целительные практики аюрведы в свете концепции энактивизма

Глава 8. Энактивизм: идеи и представления концепции

  8.1. Основные черты

  8.2. Концептуальный фундамент энактивизма

    8.2.1. Познающий живой организм и мир

    8.2.2. Жизнь как извлечение смыслов

    8.2.3. Восприятие как телесное действие

  8.3. Понятие энактивного ума у Франсиско Варелы

  8.4. «Ум подобен жизни, а жизнь подобна уму» у Эвана Томпсона

    8.4.1. Как понимать энактивность?

    8.4.2. Сродство ума и жизни

    8.4.3. Динамическая коэмерджентность

    8.4.4. Познание как смыслопорождающая активность

    8.4.5. Две ипостаси тела

    8.4.6. Тело-душа

  8.5. Экстерналистское понимание сознания у Алва Ноэ

  8.6. Энактивизм как конструктивизм

  8.7. Критика радикального конструктивизма. Умеренный конструктивизм или конструктивистский реализм. Не произвольное конструирование, а ударение по клавишам возможного

Глава 9. Энактивность восприятия

  9.1. Избирательность восприятия. «Ножницы» восприятия

  9.2. Активность восприятия. Восприятие связано с действием

  9.3. Телесные детерминанты восприятия

  9.4. Кинематографическая природа восприятия

  9.5. Эндофизика, или Попытка увидеть «мир изнутри»

  9.6. Трансформации тела-сознания и изменение восприятия времени

  9.7. Пространственно-временные связки: их телесное восприятие

Глава 10. Синергизм энактивного ума и среды его активности

  10.1. Структурное сопряжение

  10.2. Активная адаптация

  10.3. Энактивность и эхо эмерджентности

Глава 11. Познающее тело – энактивный ум. Оператор автономии и самосозидания

  11.1. Дэвид Юм как предшественник концепции энактивного ума

  11.2. Автопоэзис: рождение концепции

  11.3. Концепция автопоэзиса: от понимания сущности жизни к пониманию сущности познания

  11.4. Тело-сознание как самореферентная система

  11.5. Автопоэтичность тела-сознания

  11.6. Самодостраивание

  11.7. Ситуационность тела-сознания

  11.8. Конструирование себя

  11.9. Энактивный ум движущегося тела

  11.10. Различные состояния тела-сознания

  11.11. Хрупкая сложность тела-сознания. Балансирование на краю хаоса

  11.12. Креативность. Хаос как путь к инновации

  11.13. Автопоэтичное обновление

Глава 12. Глаз ума: понимание ментальных образов и воображения с позиции энактивизма

  12.1. Ментальные образы и воображение

  12.2. Энактивная теория воображения

    12.2.1. Конструирование в процессе воображения

    12.2.2. Эмерджентные свойства воображения

    12.2.3. Эмпатичность воображения

    12.2.4. Телесность воображения

    12.2.5. Ситуативность воображения

    12.2.6. Терапевтическая функция воображения

  12.3. Воображение в измененных состояниях сознания

Глава 13. Интерсубъективность с позиции энактивизма

  13.1. Коммуникация как форма энактивного познания: эволюционный аспект

  13.2. Сборка субъектов

  13.3. Интерсубъективность как партиципационное производство смыслов

  13.4. Распределенная телесность

  13.5. Эмпатия. Синергии духовной деятельности

Глава 14. Медицинские следствия концепции энактивизма: взгляд на здоровье глазами эпистемолога

  14.1. Холистическая медицина

  14.2. Тело человека как рискованная структура

  14.3. Энактивизм как способ самоконструирования и самоизлечения

Заключение. В поисках нового конструктивизма

Литература

Об авторе Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg