«Восхождение к Дао. Жизнь даосского учителя Ван Липина»

Чэнь Кайго, Чжэнь Шуньчао Восхождение к Дао Жизнь даосского учителя Ван Липина Комментарии, перевод: Малявин В.В

Есть нечто, в хаосе завершенное,

Прежде Неба и Земли рожденное.

Пустотное! Безбрежное!

Само в себе пребывает и не меняется.

Растекается повсюду и не знает преград.

Можно считать это Матерью Поднебесной.

Я не знаю, как называть его,

Давая ему прозвание, скажу: «Путь».

«Дао-Дэ цзин», XXV

Предисловие переводчика

В жизни часто случается так, что явление, казалось бы, давно всем знакомое остается, несмотря на все разговоры о нем, неизученным и непонятым. И чем больше о нем говорят, тем больше сгущается вокруг него покров тайны. Именно такой оказалась судьба даосизма — древней религии китайцев. С тех пор как первые европейцы — а ими были в основном христианские миссионеры — проникли в Китай, ни одно появлявшееся в Европе описание далекого экзотического царства на восточном краю Азии не обходилось без упоминания о «религии Великого Дао» и ее необычных служителях, совмещавших роли священников, магов, гадателей, врачей, государственных советников и даже мастеров воинского искусства. И образ даосов, и их разносторонняя деятельность, а в еще большей мере их учение, до странности органично сочетавшее в себе глубокую мистику и строгую науку, были настолько непривычны и попросту непонятны посещавшим Китай европейцам, что почти все они предпочитали не принимать даосизм всерьез, относя оригинальные черты даосской религии на счет «восточной экзотики». Очень долгое время — вплоть до середины нынешнего столетия — западные исследователи Китая видели в даосизме лишь пестрое собрание народных суеверий, смешанное с элементами научного знания и религиозного культа. Никого не смущала явная несправедливость и даже нелепость подобной оценки, что, впрочем, тоже легко объяснимо: всегда легче и удобнее объявить то, что непонятно, заблуждением и нелепицей, нежели принять в качестве серьезной альтернативы собственным взглядам.

Впрочем, справедливости ради надо сказать, что западные представления о даосизме во многом следовали вполне определенным китайским образцам: они воспроизводили настороженное, нередко откровенно враждебное отношение к даосской традиции правящих конфуцианских верхов китайской империи, которые по понятным причинам старались держаться подальше от слишком уж непредсказуемых, непреклонных, да к тому же весьма сведущих в магии «подвижников Дао». Истинного даоса нельзя заставить покориться произволу, сделать орудием исполнения чужого замысла, вовлечь в сговор. «Моя судьба не в Небе, а во мне самом», — гласит старинная даосская поговорка. Приятно, конечно, когда такие люди слывут твоими друзьями. Но стократ труднее самому быть им другом.

Что касается даосов, то они платили миру той же монетой. Будучи в полном смысле отава государственными людьми, озабоченными поддержанием общественного и, более того, мирового порядка, необычайно высоко ценя заботу о благе людей, они тем не менее (а может быть, именно поэтому) держали в строгой тайне свою «науку Дао» и свои методы личного совершенствования, отчего и прослыли в народе могущественными волшебниками. Здесь не место разбираться в причинах невероятной по европейским меркам скрытности даосских учителей. Несомненно, в этом сказалось традиционное недоверие китайцев к чужакам и их неприязнь к назойливой «пошлости света». Но еще большее значение имел сам характер даосского знания, которое сводится к самопознанию, приобретаемому личными усилиями и не отчуждаемому от внутреннего опыта личности. Внешнее подражательство бесплодно и губительно для подражающего, жить с оглядкой на других — значит отворачиваться от себя: таков один из главных мотивов даосской литературы с древнейших времен. Наконец, скрытность даосов предопределена самой природой их высшей реальности — Дао, которую «нельзя выразить в словах», то есть сделать «предметом мысли» и описать в виде системы «объективных истин». Жизнь в Дао целиком протекает внутри, она невыразима и не нуждается в выражении, хотя внятна каждому. И чем более она доступна, тем менее поддается словесному оформлению. Подлинная правда человека — правда неисчерпаемой полноты бытия — всегда остается вне какого бы то ни было «поля зрения». Даосская поговорка гласит: «Настоящий человек не показывает себя. А кто показывает себя — тот не настоящий человек».

Великое Дао для самих даосов «не имеет имени», не имеет даже формы. Оно свидетельствует о себе самим фактом своего отсутствия. Оно есть «вечноотсутствующая» реальность, которая даже не требует веры в себя, ведь верят в нечто сущностное, предметное. Скорее, Дао «внушает доверие» к себе.

Не более заметен даосизм и в жизни китайского общества. Исторически он всегда существовал в виде самостоятельных, немногочисленных и замкнутых школ, в которых из поколения в поколение передавалась неизъяснимая «мудрость Дао». Чтобы стать восприемником этой мудрости, требовалось посвятить ее постижению всю жизнь — до последнего дня и часа. Вот эта «передача Дао» и составляла главный raison d'etre отдельных школ и всей традиции даосизма. Все же прочие аспекты практики, начиная с методик совершенствования и кончая культами божеств, ценились даосами лишь в той мере, в какой способствовали претворению этой главной посылки даосского миропонимания, Самое бессмертие — высшая цель духовного подвижничества во всех религиях — было для даосов результатом соучастия в «вечнопреемственности духа», которая означала неустанное воссоздание, возобновление опыта предельной полноты и прозрачности, осиянности сознания. Отношения между учителем и учеником имеют в даосизме совершенно исключительное значение и заслоняют собой даже отношение человека к богам, которые, заметим, в Китае рассматривались как души выдающихся людей полетать даосским учителям. Мудрость даосов — это в конце концов безыскуснейшая правда вечнотекучести духа, регистрируемая с протокольной сухостью школьной генеалогией на манер библейского: «Авраам родил Исаака…». Но к этой простейшей из истин еще надо подойти. Нужно многое знать и уметь, многое пережить, пройти долгий — не бесконечно ли долгий? — путь духовного мужания, чтобы исполнить предназначение человеческого сердца: стать сосудом, хранящим в себе «подлинность жизни». И не знаменательно ли, что само слово «дао» по-китайски означает «путь»? Не будучи сущностью, Дао обозначает существо бесконечного пути человеческого совершенствования — даже за пределами совершенства. «Когда достигаешь вершины, не останавливайся — иди дальше». — говорили подвижники Дао.

Мудрость Дао — это ликующая радость опознания неисповедимых глубин жизни. Вечная игра отражений незамутненного Кристалла Вселенной. И значит, вечное возвращение, Присутствие неизбывного в вечнотекучем… В истинно великом свершении нет ничего особенного, сиречь преходящего, частного. «Обыкновенное сознание — вот Дао», — гласит чань-буддийское изречение. Даосы же утверждали, что Дао — нечто в высшей степени естественное. Ничто так не претит духу «жизни в Дао», как наигранная торжественность, гордыня многознайства, мирское тщеславие. Но даосская простота дается великим подвигом самопревосхождения, и узки врата, в нее ведущие. Еще и сегодня даосские монастыри остаются в Китае самыми недоступными для туристов и прочих любопытствующих. До сих пор, насколько мне известно, ни один иностранец не стал законным учеником даосского учителя. Более того, ни один посторонний не имел возможности наблюдать подлинный быт даосов и их духовную практику.

Не удивительно, что, когда в 1991 году пекинское издательство «Хуася» выпустило в свет рассказ о жизни даосского учителя Ван Липина, эта книга произвела настоящую сенсацию. Впервые читатели получили возможность проследить жизненный путь даосского послушника и увидеть крупным планом процесс его обучения и мужания. А процесс этот растягивался на много лет и включал в себя множество разнообразных, хитроумных и утонченных приемов работы с телом и сознанием. Ван Липин имеет звание учителя в восемнадцатом поколении школы Лунмэнь, одного из ответвлений «Учения о Совершенной Подлинности» (Цюань-чжэньцзяо) — главной даосской традиции Северного Китая на протяжении последних восьми столетий. Школа Лунмэнь ведет свою историю от знаменитого даоса XIII века Чанчуня, или Патриарха Цюя, но числит своих учителей среди многих «мужей Дао» более ранних времен, включая, конечно, легендарного основоположника даосизма Лао-цзы, прозванного в позднейшем даосизме Высочайшим Старым правителем. Несмотря на свои даосские титулы и регалии Ван Липин — вполне современный, еще далеко не старый (он родился в 1949 году) и, как явствует из книги, скромный, с виду ничем не примечательный человек. И эта неприметность — тоже в духе отцов даосской традиции, которые завещали своим преемникам «жить, схоронившись среди людей», и быть простыми, как само Дао. Что же касается авторов книги о Ван Липине — Чэнь Кайго и Чжэнь Шуньчао — то они люди вполне светские и даже не специалисты в области китайской культуры или религии. Они получили экономическое образование, несколько лет состояли на службе, а потом, почувствовав неудовлетворенность и своей работой, и своими знаниями, увлеклись даосизмом, в особенности даосскими методами «управления жизненной энергией». В конце концов этот новый интерес привел их к молодому, доброжелательному и притом вполне компетентному наставнику Ван Липину. Результатом их бесед и совместных занятий стала книга «Восхождение к Великому Дао», в которой, как свидетельствуют ее авторы, жизнь даосского учителя «описана с его собственных слов».

Надо сказать, что этот рассказ о нашем современнике-даосе — не просто факт личной биографии его авторов или его героя. Издание биографии даосского учителя есть примета нового состояния общества, новых отношений между традиционной наукой и современной цивилизацией. И даосская религия, и наш современный, «постиндустриальный» мир переживают полосу острого кризиса, драматической переоценки ценностей. Еще совсем недавно даосизм в Китае подвергался жестоким гонениям и — в уже знакомом нам ключе — третировался властями как скопище феодальных суеверий», «реакционная мистика», «шарлатанство» и т. д. Нападки на традиционную культуру объяснялись не только политическими соображениями, они имели под собой и более глубокие исторические основания. Дело в том, что вся современная цивилизация выросла из последовательного отрицания важнейших принципов духовной традиции. Это не просто современная цивилизация, но — «цивилизация современности». Вся она пронизана духом модернизма, культивирующего все «современное», «прогрессивное», «модное», и глубоко враждебного неизменным, преемственным основам человеческого бытия. Могущество современной науки и техники основывается на опредмечивании, объективации действительности, сведении вещей к идеям, понятиям или моделям ради сиюминутного, чисто прагматического пользования ими (ведь полезна только та вещь, о которой мы имеем понятие). По той же причине современная культура отличается ярко выраженным публичным, зрелищным, «массовым» характером, что являет собой прямую противоположность элитарной, ориентированной на внутреннее знание традиции даосов.

Даосизм не может быть усвоен современной, «модернистской» цивилизацией в его традиционном виде. Это очевидный факт. Но очевидно и то, что сегодня былая замкнутость даосизма серьезно поколеблена и что даосские наставники получили немыслимые прежде возможности для распространения своих знаний и методов совершенствования в обществе. Пример Ван Липина в высшей степени симптоматичен: первым в своей школе он получил от учителей разрешение преподавать даосскую премудрость всем желающим. Совершенно ясно, что такая переориентация повлечет за собой разительную перемену общественного лица даосизма. Либо даосизм как самостоятельная традиция отомрет, либо станет составной частью всемирной или, как сейчас говорят, глобальной цивилизации будущего. В свою очередь, нынешняя технократическая цивилизация, по своей природе разрушительная и лишенная духовной прививки традиции, неминуемо приведет человечество к деградации и катастрофе,

Итак, кризис современного мира — это обоюдный кризис как традиции, так и модернистского мировоззрения. Не следует ли предположить, что и преодоление этого кризиса предполагает участие, точнее — сотрудничество обеих вовлеченных в него сторон? Внедрение даосизма в нашу постмодернистскую цивилизацию, на первый взгляд парадоксальное, предуготовано нынешним духовным состоянием общества. Учителя Ван Липина позволили ему «идти в народ» не с отчаяния и не из желания посмотреть, что из этого получится, а вследствие своей убежденности в том. что «настал благоприятный момент» для приобщения людей к мудрости Дао. Чем же благоприятно наше время для даосов? Прежде всего — день ото дня крепнущим сознанием того, что развитие науки и техники завело человечество в тупик. И дело не только в угрозе ядерной или экологической катастрофы. Гораздо раньше и вернее атомных реакторов цивилизацию может погубить катастрофа гуманитарная: утрата людьми человечности в себе. Сегодня человек как никогда отчужден от плодов своего труда, от природной и общественной среды. «Мы можем ожидать полной экстериоризации знания по отношению к "знающему", — констатирует французский философ Ж.-Ф. Лиотар. — Старый принцип приобретения знаний посредством совершенствования ума или даже индивидов становится во все большей мере анахронизмом». Не будем обманываться академически спокойным тоном этого суждения. Речь идет о губительной, позорной для Человека Разумного перспективе быть придатком машины и заведомо неудачливым, безответственным бунтарем против технократии. И то и другое имеет своей основой невежество и одичание (будем называть вещи своими именами) человека, заблудившегося в кущах-джунглях компьютерного рая.

Вот здесь и приходит на помощь даосизм, который первым делом учит человека заниматься собой, ухаживать за своим сердцем и использовать все возможности сознания в условиях, когда технологические системы подменили собой природу и задача «овладения миром» неожиданно приняла вид задачи овладения собственным сознанием, Если западная цивилизация уповала на «технику орудий», питая наивную веру в то, что улучшение материальных условий жизни людей автоматически улучшит их духовные качества, то великие религии Востока, и в частности даосизм, полагались на то, что можно назвать «техникой сердца» — внутренней работой души, воспитывающей в человеке умение жить в мире с самим собой и с себе подобными. «Техника сердца» — это прежде всего искусство согласия, сотрудничества, которое одно только и способно сделать эффективной технологию с тех пор, как мир вокруг нас превратился в ноосферу, «разумную среду» человеческого обитания. Ситуация современного человека, живущего в пространстве электронных грез, где исчезает самое различие между истинным и ложным, реальным и иллюзорным, обнаруживает глубинное сходство с жизненной позицией даосского подвижника, который признает равноценность всех форм опыта, будь то явь или сон, «фантазия» или «действительность». Сознание мудрого, говорили даосы, подобно чистому зеркалу, которое не влечется навстречу вещам, но и не удерживает их. Даос ничего не отвергает и ни с чем себя не отождествляет, он даже не знает, жив он или мертв, не знает и того, знает ли вообще что-нибудь. Он принимает всякий опыт как материал для духовной работы, как повод для освобождения сознания от какой бы то ни было данности. Принимает, чтобы… пропустить мимо. Его сердце — пустое вместилище мира и фонтан творческой энергии. Он знает секрет безупречной свободы и чистоты духа. Даосизм возвращает человеку чувство реальной ответственности и, следовательно, снова делает осмысленным человеческое существование в тот самый момент — и не ранее! — когда человек не может определить смысл своей жизни в категориях западной мысли.

Сегодня мы являемся свидетелями и соучастниками неожиданной встречи Запада и Востока. В этой встрече, конечно, есть кое-что от поверхностной и бездумной моды. Нередки попытки подчинить восточную мудрость «опредмечиванию» действительности в чисто западном вкусе, свести ее к набору приемов, методик или навыков, поставить на службу модернистской индустрии зрелищности. Но в действительности встреча Востока и Запада требует от обеих сторон готовности пересмотреть свои умственные привычки. И более того: она требует пересмотра самого образа человека. Ибо если человеческое совершенствование завершается стяжанием полноты бытийствования, собиранием мира в человеке, здесь важно в конце концов не то, что делается, а кто делает. Роман самопознания есть поиск Того, кто извечно возвращается в этот мир с каждым мгновением свободного и сознательного существования. Что же привносит даосская традиция в новое миросозерцание, отвечающее запросам «информационного века»? Прежде всего, конечно, идеал «целостного человека» (цюань жэнь), полноты человеческих свойств жизни — главного условия воссоздания истинной человечности. Даосский мудрец «следует естественности», «дает всему быть», но это природа разумная, созданная методическим усилием духа: ее обретает тот, кто превозмогает свое «я" и превозмогает само превозмогание, забывает все на свете и забывает само забытье. Так даосский мудрец научается не насиловать жизнь, но делать возможным вольное и органическое про-из-растание всего живого. Вместе с другими великими духовными традициями даосизм учит, что совершенствование есть процесс последовательного самовосполнения человеческой природы. Акт восполнения по определению не может быть «объективирован», представлен нам; его нельзя ни пережить, ни понять, им невозможно владеть. Мудрый, по даосским понятиям, «все оставляет таким, как оно есть», или, иными словами, предоставляет всему сущему свободу быть. Быть может, этим объясняется стойкое нежелание даосских учителей говорить о своем духовном опыте. Зачем затемнять словами ясную и прозрачную, как небеса, правду сердца? Для чего нагромождать образы и сюжеты, если слово — только смутный отблеск подлинного в жизни? Истина в сердце и сердцем постигаемая ставит предел всякому выражению. Даосская литература — это всегда недоговоренность и иносказание, Вот и книге о Ван Липине в равной мере чужды как увлеченность психическим содержанием аскезы, так и желание создать «литературный миф» духовного подвига, что в том или ином виде свойственно жанру исповеди в христианской литературе, сочинениям современных популяризаторов индийской йоги или, скажем, нашумевшей серии книг Карлоса Кастанеды. Даосы не спешат извлечь из своей жизни, и особенно внутренней жизни, интригующий сюжет. Целомудрие духа для них важнее успеха. Вехами сокровенного «пути сердца» служат у них, скорее, внешние обстоятельства жизни: отшельничество и уединение, ненарочитая бедность, странствия и, как венец совершенствования, исход в мир. Итог чисто китайский: ведь само Дао не владеет собой и ежемгновенно «теряет себя» в мире. Принцип жизни в Дао — это «забвение», «потеря», вечное «сокрытие». «Забывая» и «теряя» себя, забывая даже и забвение, теряя даже и потерю, мы уходим за край всего и вся. Древний даосский философ Чжуан-цзы, разъясняя этот путь самопревосхождения всякого опыта, говорил о том, что подвижник Дао должен сначала «научиться быть вне мира», потом — «быть вне вещей», и наконец — «вне жизни», «Кто сможет быть вне жизни, — продолжает Чжуан-цзы, — тот станет ясным, как утренняя заря. А став ясным, как утренняя заря, он узреет Одинокое. Прозрев Одинокое, он сможет быть вне прошлого и настоящего. Тогда он войдет туда, где нет жизни и смерти, где убийство не лишает жизни, а рождение ничего к ней не прибавляет. Он будет незыблем среди вечного движения…» Неведомый покой неисповедимой веры… Жизнь в Дао беспредметна. Она есть, скорее, чистая бытийственность творческого духа, мать-матрица бытия, бесконечная действенность, предваряющая всякое конечное действие.

В другом рассказе Чжуан-цзы мудрость Дао разъясняет некий повар, который разделывает туши быков так искусно, что его нож никогда не тупится. «Я люблю Путь. а он выше обыкновенного мастерства, — говорит о себе этот повар. — Теперь я не смотрю глазами, а полагаюсь на осязание духа, я перестал воспринимать органами чувств и даю претвориться во мне духовному желанию. Вверяясь Небесному устройству, я веду нож через главные сочленения, непроизвольно проникаю во внутренние пустоты, следуя лишь непреложному, и потому никогда не наталкиваюсь на мышцы или сухожилия, не говоря уже о костях… Ведь в сочленениях туши всегда есть зазор, а лезвие моего ножа не имеет толщины. Когда же то, что не имеет толщины, вводишь в пустоту, ножу всегда найдется предостаточно места, где погулять…» Чжуан-цзы создал классический образ деятельной, вечно-изменчивой, не поддающейся определениям реальности Дао: нож повара и рассекаемая им туша исчезают друг для друга в пространстве «духовного соприкосновения» — пространстве, можно сказать, беспредельной предельности, творимой Абсолютным Ритмом жизни (Чжуан-цзы уточняет, что повар работал так, будто танцевал в такт неслышной музыке). Этот «Небесный» исток всего живого есть нечто извечно отсутствующее, данное лишь в отблесках и отзвуках. Устраняя тело как объект и сам себя теряя в бездонной глубине одухотворенной жизни, нож повара выявляет пустотное вселенское тело, не имеющее анатомии. Это тело, конечно, не тождественно физическим телам. Но оно и не отличается от них как особая сущность. Оно есть, скорее, тончайшая тень всех событий, вездесущий фон, темный внутренний образ всего зримого нами. Оно сродни силе воображения, выявляющей все образы, но недоступной созерцанию. Это пустотное всебытийственное тело указывает на присутствие несотворенного первочеловека, всечеловека, «нагого, как Адам», настолько чистого и открытого миру, что он как бы лишен кожи и «дышит через пятки» — всем существом. Этот даосский Адам подобен «еще не родившемуся младенцу» и даже более того: он предваряет, предвосхищает собою весь мир. Он есть, как говорили даосы, «подлинный образ» каждого из нас, существующий «прежде нашего появления».

В книге о даосском учителе Ван Липине впервые в мировой литературе подробно рассказано о том, каким образом даосский подвижник достигает этого состояния внутренней слитности с Великой Пустотой, которое, помимо прочего, делает ненужным обычное дыхание. Методики совершенствования в школе Лунмэнь основываются на опыте десятков поколений наставников, которые превратили свои жизни в один непрерывный, от столетия к столетию накапливаемый опыт человеческого совершенствования. Со временем классификация духовных состояний становилась все более подробной, приемы их достижения — все более разнообразными и утонченными. В VIII веке известный даосский проповедник Сыма Чэнчжэнь различал уже семь этапов духовного совершенствования, которые включали в себя «воспитание доверия и почтительности», «пресечение потока мыслей», «овладение сознанием», «прекращение деятельности», «истинное созерцание», «великое упокоение» и, наконец, «обретение Дао». В схеме Сыма Чэнчжэня совершенство подвижника оценивается мерой собранности, концентрации и, следовательно, внутреннего покоя сознания — мерой, заметим, общей для всех традиций духовного совершенствования человека, будь то йога, суфизм или аскеза христианских подвижников. Другим не менее универсальным критерием приобщения подвижника к таинствам просветленного духа является опыт смерти. В школе Ван Липина смерть переживается даже дважды, и каждый раз она знаменует переход к новому уровню бытия. Ибо смерть и есть вестник неведомого, но с полной несомненностью присутствующего покоя.

Существовала в даосизме и еще одна, вполне самобытная, схема «восхождения к Дао», основанная на принципе последовательного очищения, своего рода «возгонки» жизненной энергии человека. Согласно этой схеме, подвижник в процессе «внутренней работы» сначала превращает свою «семенную энергию» — цзин (отождествлявшуюся у мужчин с семенной жидкостью) в общетелесную энергию — ци, а последняя преображалась в духовную энергию — шэнь. Высшей же фазой совершенствования считалось «возвращение в пустоту», то есть слияние с хаотическим всеединством Дао. Подвижник, достигший этого состояния (обозначаемого лишь символически), приобщался к бессмертию, предельной полноте бытийствования и, следовательно, к высшему блаженству «вселенского тела Дао». Даосы трактовали свой путь совершенствования как возвращение к пренатальному, внутриутробному состоянию, что предполагало «повертывание вспять» естественных жизненных процессов. Если физический мир подчиняется законам эволюции и энтропии, то даосский подвижник руководствуется принципом инволюции: он не отдает себя миру, но, напротив, вбирает мир в себя, возводит каждую вещь к ее истоку, возвращает каждый росток к его корню. Этим оправдывается даосская мистика «внутреннего человека», «внутреннего делания», предстающего как бы зеркально-перевернутым образом видимых метаморфоз. Одним словом, человек Дао живет наоборот и каждое мгновение скрывает себя от мира.

Если говорить о предметном содержании личного совершенствования в даосизме, то оно мыслилось в категориях направленной циркуляции энергий, вовлекавшей в единое движение все аспекты телесно-духовной жизни человека. Правильная поза при сидячей медитации обеспечивала расслабленность и покой тела. Циркуляция энергии становилась возможной лишь после того, как достигался полный «покой сознания». Течение же энергии в организме направлялось «волей» (и). А в итоге «внутренняя работа» в даосизме требовала безупречной, очень тонко настроенной гармонии духа и тела, разума и чувства, сознания и ощущения. При этом в каждой школе даосизма имелись и свои приемы «взращивания энергии», и даже собственная схема циркуляции энергии в теле, знание которой и составляло главный секрет школы.

Вопрос о том, почему «внутренняя работа» даосов допускает множество и даже, может быть, бесконечное множество вариантов циркуляции энергии, заслуживает отдельного рассмотрения. Пока же достаточно отметить, что Великое Дао, будучи реальностью символической, творческой, хаотически-целостной, не является метафизическим принципом. Бытие вечнотекучего Хаоса — это неисчерпаемая конкретность; в хаосе каждое индивидуальное бытие становится тем, что оно есть — и ничем более. Хаотически-пустотная «единотелесность Дао» может быть, воистину, какой угодно. И не случайно в китайской медицине человеческое тело предстает перед нами как бы беспорядочной совокупностью точек, где нет места анатомии, различиям между поверхностью и глубиной, центром и периферией, главным и второстепенным.

Подчеркнем еще раз, что целостность даосской Пустоты не имеет ничего общего с замкнутой в себе сущностью. Пустота — реальность деятельная и действенная. Даосской доктрины — в смысле «высказанной истины» — вовсе не существует, Даосы учат не словом, а делом. Подобно мастеру кухонного ножа из притчи Чжуан-цзы, даосские учителя — люди всецело практические и творческие, которые, как истинные художники, даже не могут внятно рассказать о том, что и как делают. Если мудрость Дао чему-то учит, то лишь одному: со-бытийствованию с миром, внимательному, в высшей степени чувствительному сочувственному отношению к себе и другим. Даосское миросозерцание зиждется на представлении о человеке как микрокосме, «маленьком Небе-Земле»: между процессами в человеческом организме и космосе существует полное соответствие, даже совпадение. Здесь кроются корни универсальной даосской науки, которая является одновременно наукой о человеке и наукой о космосе, наукой о духе и наукой о веществе. Понятие «энергии» (ци) позволяло китайцам без труда представлять себе мир как единый континуум человека и космоса, общее пространство взаимного влияния и взаимопроникновения сил. Хотя китайский термин «ци» всюду передается в русском переводе словом «энергия», следует иметь в виду, что речь идет об «энергии», обладающей и духовным измерением, а в пределе своего раскрытия совпадающей с Великой Пустотой. Ци в китайской традиции есть самоизменчивая реальность, природа вечноотсутствующего истока творческих метаморфоз.

Мы не можем ощутить в себе действие ци непосредственно, но его присутствие дает о себе знать посредством ощущений тепла, наполненности и легкости членов, необычной ясности сознания и проч. Даосские авторы сравнивают действие энергии-ци в человеке с «клубящимися испарениями», «перетеканием горячей волны», «трепетанием флага на ветру», «покалыванием тысяч иголок», «внезапным пробуждением во сне» и т. п. Но чтобы ци могло действовать в организме, оно должно быть прежде собрано в так называемом Киноварном Поле, или Море ци, расположенном в низу живота, в центре собственно физического теш. Самое же действие энергии-ци, в отличие от действия физической силы, захватывает все тело, ибо форма ци (по сути, совершенно бес-форменная) есть прообраз саморассеивающейся целостности Хаоса. Кстати сказать, отличие действия ци от применения физической силы подвижники Дао усматривают как раз в том, что ци «распространяется во все конечности», двигаясь изнутри наружу (что придает этому действию характер взрыва). В применении же физической силы задействованы лишь отдельные части тела.

В китайской науке были известны особые количественные и периодические законы, определявшие общую судьбу человека и космоса. Основу их составляли числовые схемы древнейшего китайского канона — гадательной книги «И цзин» («Книга Перемен»). Согласно схемам «И цзина», из первозданного Хаоса сначала выделились мужское, светлое, активное начало ян и женское, темное, пассивное начало инь. Затем инь и ян разделились на «четыре явления», соответствующие четырем временам года и сторонам света, а «четыре явления» разделились на «восемь пределов» пространства, обозначаемых восемью главными символами «И цзина», так называемыми триграммами. Последние представляют собой комбинации из трех черт двух видов: сплошной (знак ян) и прерывистой (знак инь). Комбинации из шести черт образуют 64 гексаграммы, которыми исчерпывается все многообразие ситуаций в мире. Кроме того, существовали понятия «трех сил» мироздания (Небо, Земля, Человек), Пяти стихий, или фаз космического круговорота (Земля, Металл, Вода, Дерево, Огонь), Девяти дворцов (круг Восьми Триграмм и центр) и др. Таким образом, в китайской картине мира бытие вещей определяется соотношением огромного числа факторов, или сил мирового движения. Это означает, что для китайцев мир и в самом деле есть процесс непрерывного обновления, путь перемен, и подлинное знание проистекает не из познания всеобщих правил и неизменных сущностей, а из интуитивного проникновения в «существо момента». Мудрость по-китайски — это просто умение «действовать по обстоятельствам», и мудр тот, кто умеет быть хозяином своего времени.

Китайское видение мира всегда имеет дело с частностями, деталями. Экран — главнейший элемент художественного пространства в китайском искусстве. Но способность увидеть частность предполагает способность вместить в себя… вечность, стать тем самым «Небесным человеком», который не преходит в череде единичных моментов жизни. Только тот, кто свободен от всех дел, может быть свободен для любого дела. И только свободный человек всегда действует безошибочно, даже не задумываясь над своими действиями. Несвободный же человек будет всегда неправ, как бы старательно ни искал он себе оправданий.

Вернемся к центральной в даосизме метафоре зеркала: просветленное сознание мудреца подобно ясному зеркалу, чутко улавливающему каждую перемену в мире и все же остающемуся не затронутым ею. Это сознание есть чистое Присутствие, опознаваемое лишь внутренней открытостью просветленного сердца. Но в незримой, символической глубине «самосознающего сознания» всякое превращение оказывается еще и самовосполнением, прикровенным собиранием бытия. Для земных людей, знающих только внешние, эволюционные перемены, смерть неизбежна, и потому они видят свой высший долг в том, чтобы достойно умереть. Для «послушников Неба», как называли себя даосы, смерть преодолима, и оттого они не придают значения тому, как умрут. Им важно знать, когда умереть. «Главное — умереть вовремя», — мудро говаривал Ницше. Вовремя умереть по-даосски — значит перейти в более высокий план бытия, «ускользнув» в зазор между двумя временными циклами или, другими словами, войдя в «ось Неба», которая незримым перпендикуляром надает ускользающей точкой на плоскость земной жизни. Так даосская мистика смерти (или, говоря языком даосов, «освобождения от трупа») неожиданно приводит нас к учению об иерархии жизненных миров, или ступеней бытия. Согласно Ван Липину, подвижник школы Лунмэнь на пути к Дао последовательно открывает для себя три способа существования. Сначала он живет в знакомом всем физическом мире, где восприятие обусловлено его местонахождением в пространстве и времени. Ван Липин называет этот низший уровень бытия миром «индивидов, явлений и вещей». Средняя ступень нашего восхождения к Дао соответствует миру «Неба, Земли и Человека». На этом уровне даосский подвижник способен воспринимать общие, непреходящие качества существования, Он постигает глубинное единство всего сущего. Физическое пространство и время более не властны над ним. Он обретает, казалось бы, магическую способность мгновенно находить выход из любого затруднительного положения, предвидеть будущее и возвращать прошлое, воздействовать на вещи на расстоянии и т. п. Высший уровень существования Ван Липин условно называет миром «универсума, времени и пространства», но не считает возможным объяснить его природу непосвященным. Он отмечает лишь, что причастность этому миру позволяет воспринимать одновременно бесчисленное множество жизненных миров, отчего сами понятия времени и пространства теряют своп смысл. Каждому из упомянутых трех уровней бытия соответствуют и особые качества мировой энергии, которые обозначаются, кстати сказать, тремя разными иероглифами, отсутствующими в современном китайском языке.

Читатель, несомненно, обратит внимание на спокойный, слегка ироничный, лишенный какого бы то ни было налета сенсационности тон книги. Даосские наставники ничего не рекламируют и не приукрашивают, никого не уговаривают и тем более не позируют. Они делают свое дело. Делают с сознанием своей ответственности и своей свободы, не подкрепляемой и не подавляемой никаким авторитетом. То, что непосвященному кажется чудом, для них — способ существования. Да и что, в самом деле, фантастического в их деяниях? Управление погодой или исцеление больных на расстоянии? Но в свете даосской идеи космо-человека подобные «чудеса» оказываются вполне реальной формой бытования вещей. Способность воссоздавать давно канувшие в прошлое исторические события? Но формы становления вещей, их первородные, «семенные» образы не преходят в потоке времени и в любой момент могут быть вновь актуализированы. Такова посылка всех истинно живых традиций, всякого действенного ритуала в жизни людей. И если подобные явления кажутся нам необъяснимыми, а даосы не спешат поделиться с нами секретами своего искусства, то проблема тут заключается не в «чудесах» и не в мнимой гордыне мастеров Дао, а в нас самих — в нашей способности или неспособности не только принять «науку Дао», но и жить ею.

В кратком предисловии невозможно охватить все аспекты и приемы духовно-телесного совершенствования, описываемые в биографии китайского даоса. Эти приемы отличаются крайним разнообразием: кажется, нет такого состояния души, мысли, ощущения или чувства, которые не привлекли бы внимания даосского подвижника и. не были бы осмыслены им как средство самопознания «разумного сердца». Духовный труд многих поколений угадывается за подобной чувствительностью сознания. Потребность же в ней очевидна: полнота бытийствования, присутствующая в Дао, и может быть дана лишь как бесконечное разнообразие опыта; она открывается во всех подробностях жизни. Именно эта полнота опыта служит основанием словно бы хаотической совокупности физических и умственных упражнений, составляющих наследие отдельных даосских школ. Достаточно упустить даже незначительную их часть — и правильный фокус опыта будет утрачен, а следовательно, станет невозможной «передача Дао»,

Даосское «внутреннее делание» — это матрица человеческой практики в ее целостности. По той же причине даосская традиция исключает чрезмерное увлечение отдельными приемами и методиками, чем обычно грешат современные школы психотерапии или физического оздоровления. Поистине, искусство Дао есть полная безыскусностъ, а тайна Дао есть полная откровенность. Даосская практика потому и действенна и притом недоступна косному и ограниченному уму, что носит истинно систематический характер и держится невидным со стороны «трезвением ума», непрестанным усилием само-осознания — единственным дающим нам уверенность в подлинности нашего существования. В даосском подвижничестве нет никакого «тайного знания» и никаких технических «приемов». Его единственный секрет — самообнаружение полноты бытийствования, как нельзя более очевидное и свободное самораскрытие сознания безграничному полю опыта, зиянию Великой Пустоты. Открытие, совершающее чудо творческой метаморфозы жизни. Под стать этому «естественному чуду» пробудившегося сердца и речь даоса — по видимости уклончивая и сдержанная, но предельно последовательная и убедительная по внутреннему замыслу.

Тот, кто говорит о Дао, должен выбирать между невозможностью и необходимостью говорить. Сокровище Дао лежит по ту сторону этой дилеммы — там, где человек свободно и радостно внимает правде сердца в себе и других. Как сказал Чжуан-цзы, «словами пользуются для того, чтобы передать смысл. Постигнув смысл, забывают про слова. Ищите же забывшего про слова человека, чтобы с ним поговорить!»

Услышим ли мы безмолвный зов небес? Доверимся ли ему?

Часть первая. НАЧАЛО ПУТИ

Глава I. Визит учителей из дальних краев

Согласно европейскому летосчислению учитель Ван Липин родился 25 июля 1949 года. По китайскому же календарю то было тридцатое число шестого месяца — стало быть, в точности середина года. Говорят, тому, кто родился в такое время, уготованы великие свершения. Но пока об этом помолчим. Рассказывают, что уже с детских лет Липин выделялся среди своих сверстников разными необыкновенными способностями. К примеру, если мама что-нибудь теряла в доме, она звала на помощь Липина, и тот сразу же находил то, что она искала. А когда Липин играл в прятки с соседскими ребятишками, он тоже без труда отыскивал их, где бы они ни прятались. Это у него получалось как бы само собой.

Родился Ван Липин в Шэньяне — самом большом городе Северо-восточного Китая. Позднее его отец переехал в расположенный неподалеку древний город Фушунь. Рядом с городом высилась гора Чанбошань — самая высокая в Маньчжурии, а стекавшая с гор река Юнь-хэ разрезала город надвое, так что были в Фушуне. как говорится, «и горы, и воды». Прекрасный пейзаж! Да к тому же недра в окрестностях Фушуня богаты черным

золотом. С древних времен Фушунь слыл «угольной столицей» Маньчжурии. Нот в этом древнем и вместе с тем новом городе прошло детство учителя Ван Липина.

Семья будущего даоса была, по местным меркам, весьма почтенной. Многие его предки занимали в свое время видное положение в обществе. Отец Липина карьеры не сделал, но все же окончил Технологический университет, что по тем временам тоже кое-что значило. Матушка Липина, женщина добросердечная и мягкая, родила четырех сыновей и двух дочерей. Дети были как на подбор — здоровые и рослые. Только второй сын — Липин — рос хрупким и слабеньким, как девочка.

Когда Липину исполнился месяц, мать заметила у него на переносице пятнышко. Решив, что это грязь, она попыталась стереть его пальцем, но пятнышко не исчезло, а только слегка покраснело. Оказалось, то была родинка. Когда Липину исполнился год, в доме случился пожар, в суматохе о младенце не сразу вспомнили, и из огня Липина вытащили уже с сильно обожженной головой. С тех пор Ван Липина часто мучили головные боли, а врачи, как ни пытались, ничем не могли ему помочь. Мать очень тяжело переживала это несчастье сына.

Тогда, в конце 50-х и начале 60-х годов, многодетным семьям, подобным семье Ванов, приходилось несладко. Но Липин был мальчиком незлобивым и послушным. Он прямо-таки источал заботу о своих младших братьях и сестрах и о друзьях-мальчишках из соседних домов. Никогда и ничего он для них не жалел.

Однажды осенью 1962 года семья Ванов в полном составе сидела за столом, поглощая свой скудный обед. Внезапно за окном послышался незнакомый голос:

— Подайте на пропитание…

В те годы в стране свирепствовал голод, и множество людей из внутренних областей Китая приехали в

Маньчжурию в поисках работы и еды. Мать Липина всегда сама подавала нищим, заходившим в дом. Но на этот раз Липин сам, вскочив прежде матушки с места, взял блюдо с овощами и выбежал на улицу. Перед ним стояли три старика, одетые в поношенную, латаную одежду, и с виду вроде бы ничем не отличавшиеся от самых обыкновенных нищих. Однако лица стариков светились доброй и ясной улыбкой: по всему было видно, что здоровья и бодрости им было не занимать. Нет, эти старцы, если приглядеться, совсем не были похожи на несчастных оборванцев, измученных голодом и лишениями. Один из них сгреб овощи с блюда, в одно мгновение проглотил их и махнул мальчику рукой, словно говоря: «Дай еще». Недолго думая Липин сбегал в дом и вынес старикам еще одно блюдо с овощами. Старцы все с той же молниеносной быстротой съели очередную порцию, переглянулись меж собой и, ни слова не говоря, пошли прочь. Не успел Липин оглянуться, как их уж и след простыл. Вот так старички!

Липин невольно смутился, и на то были веские причины. Ведь трое удивительных старцев были и в самом деле людьми необыкновенными. То были трое даосов, которые долгие годы жили в горах, совершенствуясь в мудрости Великого Дао. И с гор они спустились не милостыню просить, а для того, чтобы взять себе в ученики человека, которому было предназначено стать их преемником по школе. Этим человеком был не кто иной, как Ван Липин, недавно отпраздновавший свой тринадцатый день рождения.

А вот кто были трое старцев, которые постучались в дом Липина.

Первым был Чжан Хэдао, носивший священническое имя[1] «Дао — человек Беспредельного». Ему шел тогда восемьдесят третий год, и он был учителем в шестнадцатом поколении школы Лунмэнь, относившейся к «Учению Совершенной Подлинности». Когда-то он был лекарем при дворе последнего китайского императора и получил прозвище «Божественный целитель».

Вторым был Ван Цзяомин, носивший священническое имя «Дао — человек Чистого Покоя» и монашеское прозвище Сунлин-цзы. Ван Цзяомин был учеником Чжан Хэдао и учителем школы Лунмэнь в семнадцатом поколении. В молодости он служил инструктором в знаменитой военной школе Вампу[2], прекрасно знал военное дело и, кроме того, обладал хорошими познаниями в математике. Ван Цзяомину было тогда семьдесят два года.

Третьим старцем был Цзя Цзяои по имени «Дао — человек Чистой Пустоты» и по прозвищу Иньлин-цзы, Цзя Цзяои тоже был учеником Чжан Хэдао и преемником школы Лунмэнь в семнадцатом поколении. Поскольку он умел лечить болезни, воздействуя на жизненные точки тела без применения игл, его звали «Игла Беспредельного». Цзя Цзяои был самый молодой из наставников: ему только что исполнилось семьдесят лет.

Само «Учение Совершенной Подлинности»[3] (Цюань-чжэньцзяо) возникло при династиях Цзинь и Юань[4], которые правили Б Китае в XII–XIII веках. Наибольшим почетом в Цюаньчжэньцзяо пользуются «Пять северных патриархов»: Ван Сюаньфу, Чжун Лишу, Люй Дунбинь, Лю Хайчжэнь, Ван Чуньян. У патриарха Ван Чуньяна было семь учеников: Ма Юй, Тань Чудуань, Лю Чусянь, Цюй Чуцзи, Ван Чуй, Хао Датун, Сунь Буэр. Эти семеро получили прозвище: «Семь подлинных учителей Севера». Цюй Чуцзи по прозвищу Чанчунь и стал основателем школы Лунмэнь. Восемь столетий минуло с тех пор, и вот теперь Ван Липину предстояло стать преемником Цюй Чуцзи в восемнадцатом поколении[5].

Среди даосов бытует поговорка: «Кто в жизни своей претворяет Великое Дао, тот и зовется мужем Дао». Говорят еще и так: «Кто телом и сердцем следует истине, повинуется одному лишь Дао, одно лишь Дао претворяет, тот и есть муж Дао». А если говорить подробнее, то в старину различались даосы шести рангов:

1. Даосы «небесной подлинности».

2. Даосы, достигшие вечного блаженства.

3. Даосы, жившие в горных скитах.

4. Даосы, удалившиеся от мира.

5. Даосы, оставшиеся в миру, но ушедшие в монастырь.

6. Даосские священники при храмах.

По образу жизни и степени личного совершенства все даосы делились на три категории: во-первых, даосы, поселившиеся в горах и целиком посвятившие себя стяжанию Великого Дао; во-вторых, даосы, обитавшие в монастырях и занимавшиеся изучением и перепиской даосских книг; в-третьих, даосы-миряне, которые имели семью и занимались совершенствованием, живя среди людей. Достижения таких даосов были, конечно, много скромнее достижении даосских отшельников.

Но вернемся к героям нашего повествования. «Дао — человек Беспредельного», Чжан Хэдао и двое его учеников много лет провели на знаменитой у даосов горе Лаошань, что на побережье Шаньдунского полуострова. Гора эта примечательна во многих отношениях: ее юго-восточная сторона высокой отвесной скалой нависает над морем, на ее вершине валяются в причудливом беспорядке огромные валуны, а между ними тянутся к солнцу яркие цветы и зеленые деревья, отбрасывающие уютную густую тень. День и ночь шумит под горой морской прибой, а ее вершину окутывают белые облака. Поднявшись на скалы, хорошо смотреть, как встает из-за моря солнце, наполняя золотым сиянием бескрайний простор океана: в этот момент кажется, будто весь огромный мир входит в тебя. Поистине, не найти лучшего места для тех, кто желает «взрастить в себе подлинное, воспитать свою природу».

Основатель секты Лунмэнь учитель Чанчунь. Портрет из даосского монастыря Байюньгуань. XIII

Из века в век приходили на эту гору даосские подвижники, строили себе уединенные обители, скрывались от мирской суеты в потаенных святых пещерах. Говорят, на этой горе имеется в общей сложности девять дворцов, восемь монастырей и семьдесят два скита.

Три старика даоса жили в одной из священных пещер — в пещере Чаньчунь. Прибегнув к старинному даосскому способу гадания, которое называется «распознаванием рисунка спины»[6], они узнали, что учитель школы Лунмэнь в восемнадцатом колене вот уже десять лет живет на земле и настало время его разыскать и взять в обучение.

Над горой Лаошань стояла ясная лунная ночь. С моря тянул свежий ветерок. Даосы просидели в медитации четыре часа, а потом «Дао — человек Беспредельного» подозвал к себе учеников и сказал им: «С прошлого года мы уже несколько раз гадали по рисунку спины о преемнике нашей школы в восемнадцатом поколении, и каждый раз ответы наши сходились. Давайте хорошенько погадаем еще раз, посмотрим, что получится!» Ученики молча склонили головы.

Все трое снова погрузились в медитацию, закрыв глаза и даже как будто перестав дышать; теперь они созерцали «глазом мудрости». Перед их внутренним взором появился худой, нескладный мальчик. А потом каждый наставник записал на бумаге то, что увидел. Когда обрывки сложили вместе, оказалось, что в них значилось одно и то же:

«В середине года под знаком Огня. Огонь светит ярко, земля тучна. В стороне, где гром, у западного края Чанбо».

Обменявшись своими записями, старики весело переглянулись и разом выдохнули одно слово: «Прекрасно!» Не мешкая они вычислили день, благоприятный для того, чтобы спуститься с горы к людям.

И вот этот счастливый день настал. Даосы встали еще до рассвета, собрали вещи, совершили поклонения богам и легкими шагами двинулись вниз по склону. Впереди лежал долгий и трудный путь. А еще их ожидали встречи с многими людьми, которым сплошь и рядом требовалась помощь. Могли ли даосы, обученные разным необыкновенным искусствам, отвернуться от людских несчастий? Встретив больного, они лечили его болезнь, встретив нуждающегося — помогали ему в его нужде. А в результате, хоть и быстрые они были ходоки, но расстояние от горы Лаошань до Фушуня, что меньше тысячи километров, одолели за два с лишним месяца. Уж так заведено у даосов.

В день, когда старцы впервые попросили у Ван Липина еды, они уходили от дома своего будущего ученика радостно смеясь, словно не было у них за плечами тягот двухмесячного пути. Возвратились они в гараж — свое временное пристанище — и стали ждать, когда Ван Липин сам к ним придет.

А у Ван Липина после встречи со стариками было неспокойно на сердце. Его не оставляло желание увидеть снова этих необыкновенных и, по всему видно, таких мудрых и добрых людей. В тот год учился он в пятом классе школы. И вот на следующий день, после уроков он не пошел вместе с другими ребятами домой. Ноги будто сами понесли его куда-то, и неожиданно для себя он очутился на улице, ведущей к гаражу. А когда Липин зашел в гараж, он сразу увидел знакомую троицу. Старики сидели прямо на полу, о чем-то беседуя, с веселым и добродушным видом. Волна радости обожгла

Липина. Не чуя под co6oй ног, он подбежал к старикам и сел рядом с ними, силясь понять, о чем мудрецы переговариваются меж собой, как три закадычных друга.

Вот так наставники встретили своего ученика. Это случилось осенью 1962 года. Началась пятнадцатилетняя даосская учеба Ван Липина, полная суровых испытаний. Липин вступил на путь, ведущий из «низшего мира» в «средний мир».

Глава II. Закаливание сердца

Когда Липин впервые подсел в гараже к старикам даосам, те и бровью не повели и продолжали как ни в чем не бывало разговаривать о своем. О чем толкуют старцы Ван Липин уразуметь не мог, но сидеть рядом с этими людьми ему было почему-то необыкновенно радостно.

Хотя старцы беззаботно шутили и смеялись, тайком они уже внимательно осмотрели его, как осматривает врач пациента. Они быстро определили, что у мальчика был сильный ожог головы и что он часто моргает — и тут же, не сходя с места, устранили эти недуги. В тот момент Липин вдруг почувствовал прилив энергии, а его глаза словно наполнились ослепительным светом. Сердцем он чувствовал, что старцы эти — необыкновенные люди, и потому сидел неподвижно, охваченный смущением и восторгом, не решаясь вымолвить хоть слово. В глубине души он смутно понимал: старики говорят о чем-то очень важном и умном, нужно только уметь ждать, и эта правда в конце концов откроется ему.

А старики уже все разузнали об этом мальчике. Они узнали, что у него необыкновенная судьба и что мальчик точь-в-точь такой, каким они представляли себе своего преемника. Да, это преемник их школы в восемнадцатом колене! Но хотя задатки у него большие, он все еще, как говорится, «незрелая поросль, необработанная яшма», В тело его проникло много нечистых энергий, да и сознание его еще слишком незрелое и распущенное. Пусть-ка поскорее займется совершенствованием, хорошенько поработает над собой, взрастит свое сердце, как выращивают драгоценное дерево, впитает чистейшие энергии солнца и луны, постигнет Великое Дао. Ну а пока нужно поближе с ним познакомиться, поддержать его стремление дойти до последней, самой главной правды.

Старейший из незнакомцев быстро оглядел Липина лучистыми, слегка прищуренными глазами и сказал:

— Ну, школьник, время уже позднее, а до дому далеко. Не боишься один идти?

Липин, гордый и радостный оттого, что на него наконец обратили внимание, не задумываясь выпалил:

— А чего бояться? Я с приятелями часто до темноты в прятки играю. Я темноты не боюсь!

Сказал он эти слова, а старички так обрадовались, что чуть ли не в пляс пустились. За долгие годы жизни вдали от «грязи мира» души их ничуть не утратили детской непосредственности. Кто совершенствуется в Дао, тот знает и ценит целомудренную радость игры. Но где в безлюдных горах поиграть с настоящим ребенком? А спустишься с гор — и люди, которых ты встречаешь, несут тебе свои горести и печали, да и свои низкие помыслы тоже. За несколько месяцев, того и гляди, сам станешь таким же. А сегодня они наконец увидели плод своих трехлетних гаданий, встретили того, кто продолжит их тысячелетнюю традицию. Коли учитель встретил ученика, это событие немалое.

Даосский святой Люхар с жабой, дарующей богатство. Рисунок на камне. XIX в.

Как тут не повеселиться от души! И наставник уже потянул Липина за рукав:

— Пойдем-ка поиграем!

Старики, смеясь, вышли во двор гаража и увидели неподалеку небольшую насыпь. Уже стало совсем темно, и в нескольких шагах едва можно было разглядеть человеческую фигуру. Внезапно послышался голос Чжан Хэдао:

— Мы спрячемся вон за той насыпью. А ты, мальчик, если поймаешь хотя бы одного, считай, что поймал всех. Идет?

А два других старца стали подзадоривать Липина:

— Ну что, не боишься играть с нами?

Ван Липин был парнишка храбрый, да к тому же уверенный в себе: сколько ни играл он со знакомыми ребятами в прятки, никогда никому не проигрывал. Неужто он уступит этим старикам? Да и насыпь эту он знал превосходно: пара-другая деревьев, несколько ямок — где тут спрячешься? Не раздумывая Липин сказал:

— Хорошо, давайте начнем!

Он встал лицом к дереву, закрыл глаза руками и стал ждать, пока старички спрячутся.

Но Чжан Хэдао взял его за плечо и сказал:

— Не надо. Ты просто стой здесь и смотри, куда мы прячемся. Смотри внимательно, мы будем здесь, неподалеку, далеко не уйдем.

Сказал он это, а старички и с места не двигаются: стоят где стояли. Липин их подгоняет:

— Бегите, прячьтесь скорее!

Старики же стоят как вкопанные, и кто-то из них отвечает ему:

— Ты посмотри получше, мы уже спрятались! Услышав эти слова, Липин вгляделся в темноту: вокруг пусто, старичков и след простыл. Что за чертовщина? Разве может человек ни с того ни с сего исчезнуть? Даже звука шагов не было слышно.

Стал Ван Липин шарить там и сям, обыскал все укромные уголки, где мог бы спрятаться человек, — никого! Он искал, наверное, добрых полчаса, и никакого результата! Темнота еще больше сгустилась, стих ветер, над насыпью воцарилась мертвая тишина. Страха Ван Липин все же не почувствовал, но от долгих бесплодных поисков весь вспотел. И куда запропастились эти старики? Липин ума не мог приложить, где их еще искать.

Но как только мальчик, бросив свои поиски, вернулся от насыпи к дереву, у которого стоял вначале, все трое старцев тут же вынырнули перед ним из темноты и, громко смеясь, окликнули его:

— Ну что, ученик, на этот раз наша взяла? Увидев, как старики внезапно возникли перед ним, словно какие-нибудь волшебные воины, спрыгнувшие с небес, Липин на мгновение даже лишился дара речи, а потом, опомнившись, спросил:

— Где же вы прятались? Я все вокруг обыскал, а вас нет нигде!

— А мы все время вот тут и стояли. Ты бы посмотрел получше — может, и увидел бы нас, — ответил кто-то из старичков.

Никогда еще Липин не испытывал такого изумления.

Какую же игру затеяли даосы с Ван Липином? Они и вправду никуда не уходили, но дело в том, что они умели делать себя невидимыми. Простой человек не то что ночью, но и средь бела дня их не заметил бы. Этого Липин, конечно, еще не мог понять, но его уверенность в том, что старцы — и вправду люди необыкновенные, еще более окрепла. Сгорая от любопытства, Липин спросил стариков, как у них получилось такое, но Чжан Хэдао сказал только:

— Потом сам поймешь. А сейчас уже поздно, иди-ка домой спать. Днем учись Б школе, а по вечерам можешь приходить к нам играть, только не говори никому.

Липин побежал домой, а старики вернулись к себе.

Дома Липина встретили встревоженные родители, которые, конечно, принялись расспрашивать его, где он был и с кем встречался. Липин сочинил на ходу не очень вразумительный ответ, на том объяснение и закончилось. Липин был уже мальчик довольно самостоятельный, к тому же не доставлявший много хлопот родителям. Отцу с матерью куда больше приходилось заботиться о младших сестрах Липина.

Наскоро перекусив, Липин залез на кан, где уже давно спали сестры. Но в тот вечер сон не шел к нему. Необыкновенные старики не выходили у него из головы. Все трое стояли перед его взором так отчетливо, словно он видел их наяву. «Нет, это точно люди непростые!» — решил про себя Липин. Как ловко они от него спрятались! Словно какие-нибудь волшебники из сказки. И разговор у стариков какой-то странный. Впрочем, с ним тоже произошли прямо-таки волшебные перемены. Ушла куда-то вечно досаждавшая головная боль, да и глаза уже не причиняли беспокойства. «Чудеса, да и только!» — думал Липин и, как ни старался, не мог найти объяснения тому, что с ним случилось. «Завтра пойду туда опять», — подумал Липин и, придя к такому заключению, наконец уснул.

С тех пор каждый день после школы Липин под разными предлогами ускользал от приятелей и бежал к старикам. Всем троим было уже за семьдесят, пришли они издалека, чтобы прокормиться, и поэтому местные жители очень их жалели, Ну а старики умели лечить разные болезни, — так что очень скоро у них появились и преданные друзья. Хотя держались старцы очень скрытно и даже целительное свое искусство старались никому не показывать, слух о необыкновенных лекарях скоро облетел всю округу, и через пару недель у стариков уже не было отбоя от посетителей, а жалость, которую они поначалу внушали, сменилась благоговейным почтением. Поэтому ежедневные визиты к ним Ван Липина ни у кого не вызывали удивления. Мальчик помогал старикам по хозяйству; носил хворост, топил очаг, подметал пол, мыл овощи — одним словом, делал все, что мог. Закончив свою работу, он смотрел, как старики лечат больных, не смея проронить ни слова. А старцы, видя его интерес к их делу, радовались от души. Когда же посетители уходили, они рассказывали Липину разные удивительные истории, понемногу наставляя его в мудрости Дао.

Спустя некоторое время старики сочли, что их жилище привлекает слишком много людей, и поселились за городом, в старой заброшенной кузнице. Они сами привели кузницу в порядок, залатали стены и прохудившуюся крышу. Перед домом росли невысокие деревца, позади был разбит небольшой огород. Вокруг тишина и покой: самое подходящее место для отшельника-даоса. Неподалеку от кузницы, у подножия холма, была маленькая деревушка. Старцы стали ходить туда лечить больных, а жители деревни, люди простые и добрые, носили даосам еду, хворост и всякие вещи, нужные в хозяйстве.

К тому времени Ван Липин уже крепко сдружился со стариками и многое узнал об их жизни. Понемногу к нему приходило понимание того, кто такие даосы и чему они посвящают свою жизнь.

В ту осеннюю ночь в небе ярко светила луна и блестели звезды, дул прохладный ветерок, все вокруг дышало покоем. В домике, при дрожащем огоньке лучины три старца и Липин сидели на полу кружком, и Чжан Хэдао рассказывал истории про древних подвижников Дао. Ребенком Липин жил в деревне, и там ему часто доводилось слышать предания о волшебниках-даосах. Очень полюбил он эти удивительные, почти невероятные рассказы. Вот и сейчас он слушал Чжан Хэдао затаив дыхание, стараясь не пропустить ни единого слова.

Чжан Хэдао вспомнил кое-какие истории из жизни знаменитых «восьми блаженных»[7], а потом стал подробно рассказывать об основателе школы Лунмэнь Цюй Чуцзи по прозвищу «Настоящий человек из Чанчуня». Этот великий наставник в девятнадцать лет стал даосским монахом, а через год попросился в ученики к прославленному даосу Ван Чуньяну. После того как Ван Чуньян «вознесся на Небо», Цюй Чуцзи много скитался по миру: побывал на западе, в древней столице Китая Чаньане, потом ушел на юг, в горы Наньшань, где поселился в заброшенном храме. Зимою там случилось невиданное для тех мест событие: с севера вдруг подул холодный ветер, и пять дней без перерыва валил снег, да такой густой, что даже летящих птиц нельзя было разглядеть. Все дороги замело, а добраться до храма, где жил отшельник-даос, и подавно не было возможности. Все эти дни Цюй Чуцзи, невзирая на холод и отсутствие пищи, сидел неподвижно в своей обители и медитировал. Все же на пятый день ему стало совсем невмоготу, и он подумал: «Видно, придется мне здесь умереть с голоду. Ну да будь что будет. Как говорят, "если даже смерть придет, умри, но от Дао не оступись"». Тут он совсем лишился сил и впал в забытье, Долго ли, коротко ли, только вдруг слышится ему голос: «Настоящий человек, прошу принять угощение!» Открыл он глаза — а вокруг светлым-светло, и какой-то старик стоит перед ним, почтительно сложив руки. Цюй Чуцзи смутился. «Вы, уважаемый, — говорит от старцу, — по такому глубокому снегу пришли сюда, чтобы поднести мне еду. Я вашего угощения не могу принять, вы уж простите великодушно», а старик ему в ответ: «Я здесь живу неподалеку, мне до вас дойти нетрудно. Я увидел во сне, что один добрый человек очень мучается в этом храме, вот и принес немного еды для него. Вы уж, пожалуйста, не откажите — примите мое скромное подношение». С этими словами он поставил у ног Цюй Чуцзи корзинку, повернулся и пошел прочь. Цюй Чуши хотел спросить старца, как его зовут, бросился за ним вдогонку, а старика нет как нет, и даже следов его на снегу не осталось. Ясное дело, старик этот был непростой.

Дождавшись, когда снег стаял и погода наладилась, Цюй Чуцзи спустился с горы и пришел к речке, которую в округе звали Паньци. Русло у этой речки было очень узкое, и поэтому в дождливую пору течение в ней становилось таким бурным, что никакой мост этот поток не выдерживал, а в сухую погоду вода в речке спадала настолько, что лодка по ней не проходила, и путникам приходилось переходить ее вброд. Видя, как много неудобств причиняет река Паньци, Цюй Чузци подумал: «Почему бы мне не сделать здесь какое-нибудь хорошее дело, не помочь людям? Добрые дела — основа совершенствования в Дао». И он стал переносить путников через речку на себе, а сам поселился поблизости, в заброшенном храме. Днем он носил людей с одного берега на другой, а по ночам упражнялся в медитации. Так он прожил шесть лет, ни на день не отступив от заведенного порядка. За эти шесть лет он немало преуспел в совершенствовании, семь раз переживал «великую смерть»[8] и вновь возвращался к жизни. Воля его все крепла, сердце все больше утверждалось в искренности, и в конце концов он полностью превзошел «три нижних мира».

Закончив свой рассказ, Чжан Хэдао помолчал и добавил:

— Патриарх Цюй говорил: «Коли не рождается ни одной мысли — значит ты свободен. Коли в сердце нет ничего — значит ты Блаженный и Будда»[9]. Вот так святые люди древности, не щадя себя, совершенствовались в Дао.

Чжан Хэдао погладил рукой бороду и, бросив испытующий взгляд на Ван Липина, спросил:

— Ну что, парень, понял?

Липин, словно очнувшись под пристальным взором даоса, сказал в задумчивости:

— Понял…

— Что же ты понял? — опять спросил старик.

— В сердце должна быть искренность, воля должна быть твердой. Только постигая Дао, взрастишь в себе подлинное естество, — без колебаний ответил Ван Липин.

— Молодец! Кое-что уловил, — рассмеялись ученики. Но Чжан Хэдао на сей раз не был склонен шутить.

— Липин, — строго спросил он, — ты хочешь постигнуть Дао?

— Да, хочу, — таким же серьезным тоном ответил Липин. — Но я не знаю, как это сделать. У меня ведь нет учителя.

Откуда было Липину знать прошлое трех старцев, сидевших перед ним?

— Хорошо, — сказал Чжан Хэдао и переглянулся со своими учениками. Было ясно, что старики уже обсудили меж собой это дело и теперь только ждали «окончательного решения».

После некоторого молчания Чжан Хэдао продолжил:

— Липин, если ты и вправду хочешь постичь Дао, не горюй о том, что у тебя нет учителя. Как ты думаешь, кто мы такие, откуда взялись? Мы и есть преемники мудрости, которую завещал своим ученикам почтенный Цюй Чуцзи, Эта мудрость передается из поколения в поколение вот уже семь с лишним веков. Я — преемник почтенного Цюй Чуцзи в шестнадцатом колене, а эти двое — в семнадцатом. Мы уже старые люди и должны передать нашу мудрость тем, кто пришел в мир после нас. Если хочешь постичь Дао, ты должен быть готов к трудностям. Нужно научиться делать добро и копить в себе то, что зовется «благими заслугами». Тогда через много лет ты сам, даже незаметно для себя, постигнешь Великое Дао.

Лао-цзы, основатель даосизма. Гравюра XV в

Это была необычная ночь для Липина. Его судьба была решена.

Чтобы достичь высокой цели, нужно прежде иметь прочную опору. Чтобы стать примером для других, нужно прежде много работать над собой.

В древней даосской книге, которая именуется «Сокровенный канон чистоты и покоя, возвещенным Высочайшим Старым государем», говорится: «В Дао есть и чистое, и нечистое, и движение, и покой. Небо чисто, Земля нечиста. Небо движется, Земля покоится, Мужское чисто, женское нечисто. Мужское движется, женское покоится. Чистое — исток нечистого. Движение — основа покоя, Если люди смогут извечно хранить в себе чистоту и покой, Небо и Земля вернутся к своему естеству. Дух человека находит отдохновение в чистоте, но сознание норовит загрязнить его. Сердце человека находит отдохновение в покое, но страсти беспрестанно возмущают его. Отриньте без колебания страсти — и сердце успокоится само по себе. Очистите свое сердце — и дух сам по себе станет чист».

В этих словах заключена глубочайшая правда человеческой жизни. Они очень просты, но следовать им на деле не так-то просто. В чем же здесь трудность? Не в чем ином, как в требовании «очистить сердце, погрузиться в покой». Вот с этих простых и все же таких трудноосуществимых принципов старцы даосы начали обучение Ван Липина. Перво-наперво Липину предстояло пройти этан «осознания заблуждений».

Что такое «осознание заблуждений»? вы думаете, речь идет о раскаянии в совершенных прежде поступках? Но в каких прегрешениях мог раскаяться Ван Липин, которому тогда едва стукнуло тринадцать? Смысл даосского «осознания заблуждении» гораздо глубже. Даосы считают, что человек уже в утробе матери усваивает неверные реакции, привычки и представления, не соответствующие реальности Дао. Это и называется по-даосски «заблуждениями». От них и нужно освобождаться в первую очередь, Освободиться же от «заблуждений» можно лишь посредством, как говорят даосы, «дознания о себе», когда человек беспристрастно судит сам себя и сам себя понуждает измениться к лучшему. Таков смысл даосского «освобождения от заблуждений».

Люди, погрязшие в мирской суете, употребляющие все свои силы и знания для того, чтобы добиться выгоды и славы для себя, не понимающие смысла нравственного совершенствования, даже не догадываются, сколь велики их «заблуждения» и как далеки их представления от реальности. Поэтому смысл «освобождения от заблуждений» заключается прежде всего в том, чтобы решительно стряхнуть с себя привычки и условности суетного быта, научиться смотреть на жизнь по-новому, можно сказать — заново родиться.

Путь «освобождения от заблуждении» у даосов включает в себя три этапа. Вначале послушник безвыходно находится в темной комнате, не имея определенного занятия. За пару месяцев такой жизни его «дикая природа» мало-помалу рассеивается, и тогда можно переходить ко второму этапу, когда в той же темной комнате человек сидит в медитации, постепенно увеличивая время, отводимое на такое сидение. На третьем этапе послушник находится в обыкновенной уединенной комнате, но ежедневно уделяет сидячей медитации более четырех часов.

В кузнице, где поселились даосы, имелась небольшая комнатка без окон, служившая когда-то чуланом.

В ней валялись заготовки для кузнечного дела и разный хлам. Липин очистил комнатку от этой рухляди, подмел в ней, и комната для «освобождения от заблуждений» была готова,

Однажды утром, после завтрака Ван Липин, как обычно, вышел из дома со своим школьным ранцем, но не пошел в школу, а направился прямиком в кузницу, где жили старые даосы. В последнее время учеба в школе перестала его интересовать. Теперь у него было одно желание: стать таким, как эти трое даосов. Ведь старики рассказывали ему удивительные вещи, о которых в школе не услышишь, К тому же он уже знал: тот, кто хочет постичь Дао, должен посвятить этому делу всю жизнь и ни о чем другом не помышлять.

Когда Липин вошел в кузницу, старики сидели на полу, погрузившись в медитацию. Липин тоже опустился на пол, скрестил ноги и попробовал сесть точно так же, как сидели старики. Вдруг Чжан Хэдао положил ему руку на плечо и спросил:

— Ты твердо решил учиться у нас? Не будешь потом жалеть?

— Решил твердо и ни о чем жалеть не буду! — выпалил Ван Липин, глядя на даоса широко открытыми глазами.

— Хорошо, хорошо. Но тебе пока сидеть не нужно. Вставай и слушай, что я тебе скажу. Если ты решил постигать Дао, начинать надо с самого начала. И помни, что бояться трудностей — последнее дело. Понял?

— Понял. А с чего следует начинать?

— Не торопись. Будешь торопиться, ничему не научишься. Сегодня у тебя будет первый урок. Ничего особенного тут нет, только нужно делать все. как я тебе скажу. Если этот урок не выучишь, больше к нам учиться не приходи.

— Хорошо. Я все сделаю так, как скажет учитель, — Липин назвал Чжан Хэдао «учителем», хотя формально он еще не мог считать себя учеником Чжан Хэдао.

Старый даос не стал укорять юношу за то, что тот всуе произносит столь ответственные слова, а только приказал:

— Иди за мной, — и быстро вышел из комнаты.

Ван Липин поспешил следом за ним и вскоре очутился перед дверью, ведущей в бывший чулан. Указав рукой в темноту чулана, Чжан Хэдао сказал ему:

— Ну, парень, заходи. Посиди-ка там спокойно. Пока тебя не выпустят, сам наружу не просись. — С этими словами он втолкнул Ван Липина в чулан, запер дверь и ушел.

Ван Липину и в голову не могло придти, что «учитель» выкинет такой номер. Вокруг было темно хоть глаза выколи.

«Зачем меня тут заперли? — подумал Липин. — Наверное, учитель хочет проверить, действительно ли и хочу постигать Дао. Что ж, посижу здесь, он увидит, что я вправду хочу у него учиться и рано или поздно выпустит меня».

Думать так было просто, а вот сидеть в темной комнате нелегко. От волнения он стал быстро ходить по комнате и в темноте больно стукнулся лбом о стену. Пришлось ему передвигаться, вытянув перед собой руки. Потом ходить понапрасну ему надоело, он уселся на пол и стал петь песни, чтобы скоротать время. Но сердце его сдавливала невесть откуда взявшаяся тревога. Утро тянулось для него, словно целый год.

Наконец дверь со скрипом отворилась, и в глаза Ван Липину ударил свет, да такой яркий» что он зажмурил глаза. Услышав, как старик зовет его к себе, он протер

глаза и вышел наружу. На душе у него было все так же тревожно, но он старался не подавать виду.

— Ну как, терпимо? — спросил его Ван Цзяомин. Липин решил, что «учитель» испытывает его, и ответил, стараясь изо всех сил казаться спокойным:

— Ничего особенного, этот урок легкий. Со мной вроде бы все в порядке, да? — Ему очень хотелось, чтобы «учитель» поставил ему «пятерку».

— Вроде да, в порядке, — сухо отозвался Ван Цзяомин. — Пойдем-ка, перекусим.

Ван Липин все утро метался по темному чулану и даже, не утерпев, помочился в углу, так что оценка Ван Цзяомина была хоть и не самой высокой, но, учитывая его огрехи, все же приемлемой. Свой первый «экзамен» он как будто выдержал.

За едой старики против обыкновения говорили мало и ни словом не обмолвились об испытании, которое только что пережил Липин. Они словно не догадывались, как туго ему пришлось в чулане. А Ван Липин смекнул что к чему и про себя решил: «Вы делаете вид, что знать ничего не знаете про то, как я сидел в чулане, ну а я сделаю вид, что со мной ничего не произошло. Посмотрим, какую еще проверку вы мне устроите». Он быстро покончил с обедом и аккуратно положил палочки возле чашки, ожидая нового задания от своих учителей.

Он и вообразить не мог, что Ван Цзяомин все тем же сухим тоном скажет ему:

— Липин, возвращайся в темную комнату и сиди там.

Сказал и, не взглянув на Ван Липина, пошел к чулану. Липину ничего не оставалось делать, как пойти за ним. Он вошел в чулан, услышал за собой бряцанье замка, звук удаляющихся шагов. Снова его окружал непроглядный мрак.

Ван Липин растерянно стоял в темноте. «Неужто утреннего экзамена недостаточно? — мелькнуло у него в голове. — Неужто они еще сомневаются в моем усердии? И чего ради по их милости мне тут маяться в темноте?» Со злости он стал колошматить по воздуху руками и ногами, потом, утомившись, сел на пол. Он и утром не стерпел — справил нужду прямо в чулане. Вот и сейчас он чувствовал, что в животе у него скопилось немало «отходов» и что ему вряд ли удастся дотерпеть до следующего прихода старцев. Как ни старался Ван Липин отвлечься, подумать о чем-нибудь приятном и возвышенном, желание облегчиться постоянно возвращало его к его отчаянному положению. Что делать? Он звал учителя — и только впустую драл горло. Колотил в стены и в дверь — в ответ ни звука. Где тут справлять нужду? Пойдет вонь, учитель заглянет и посмеется над ним. Нет, нельзя здесь больше мочиться. Но и терпеть сил не было. Вот так передряга! Ван Липин собрал в кулак всю свою волю, Он твердо решил терпеть до последнего. Мгновения томительно тянулись одно за другим. В конце концов Ван Липин не выдержал и справил нужду прямо в штаны. Приятно было почувствовать облегчение после этой нескончаемой муки! Но тут его стали обуревать угрызения совести. Он не сдержался, не выполнил обещания, которое дал сам себе! От стыда и отчаяния Липин даже заплакал. Никто на свете не мог знать, как тяжело ему было в тот момент. А впрочем, и не нужно, чтобы кто-нибудь про это узнал! Поплакав немного, Ван Липин успокоился и уселся на полу. Штаны его мало-помалу обсохли, и он решил, что когда старики придут за ним, он постарается сделать так, чтобы они не заметили случившегося с ним конфуза.

А даосы все это время находились рядом с чуланом, где сидел Ван Липин, и отлично знали, что с ним происходит. Когда Ван Липин мучался один в кромешной тьме, они переживали вместе с ним его страх и стыд, его страдание и отчаяние. Однако у Лао-цзы[10] недаром говорится; «Победивший себя воистину силен». Как бы жестоко ни обращались старики с тринадцатилетним подростком, это было необходимо для того, чтобы сделать из него нового человека. И, видя недюжинное упорство и искренность Ван Липина, они не скрывали своей радости.

Когда стемнело, старики отперли чулан и позвали Ван Липина. Ван Липину было очень стыдно за себя, но, увидев, что на улице уже сгустились сумерки, он подумал, что старики, может быть, не заметят его конфуза, вышел из комнаты и, как ни в чем не бывало, отвесил им низкий поклон. Даосы не стали задавать ему вопросов, а сказали только: — Сегодня на этом закончим, возвращайся домой. Опасаясь, что старцы заметят его позор, Ван Липин не мешкая побежал домой. Пробегая мимо ручья, он снял с себя штаны, наскоро сполоснул их в воде и, уже совсем успокоившись, явился домой как раз к ужину. А на вопрос родителей, почему у него мокрые штаны, ответил, что по дороге домой играл с товарищами и по неосторожности упал в лужу. На том разбирательство и закончилось.

С тех пор каждый третий-пятый день Baн Липин уходил в темную комнатку, чтобы «освобождаться от заблуждений». Каждый раз он проводил там все больше времени: сначала полдня, потом день, а потом весь день и всю ночь. Со временем он привык сидеть в темноте, не испытывая особых волнений. Он сумел обуздать свою «дикую природу», и сердце его было покойно, как «зеркало недвижных вод». Теперь он мог безмятежно и сосредоточенно осознавать, что с ним происходит, Старики сказали ему, что для него начался этап работы с сознанием, который так и назывался; «осознание».

В книге Лао-цзы есть слова: «Достигай предела пустоты, ревностно храни покой. Вся тьма вещей возникает единовременно, а я созерцаю их возвращение». Здесь важно обратить внимание на слово «покой». Когда покой достигает предела, рождается движение: вот в чем нужно прозревать сокровенный смысл всех явлений.

Суть акта «осознания» для даосов заключается в следующем: когда тело и дух человека достигают предельного покоя, в сознании рождается «вещь», Это может быть пейзаж, человек или какое-нибудь событие. Нужно уметь позволить появившемуся образу непроизвольно развиваться, пока это развитие не придет к своему «завершению». Такое «завершение» способно указать на глубинную природу сознания.

Теперь Ван Липин сидел в чулане для того, чтобы осуществить в себе акт «осознания», как его учили даосы. Поначалу он думал так: «Сейчас я сижу в темной комнате. Хотя мое тело не может отсюда уйти, мой дух не знает преград, он может проникать всюду. Ну-ка, что делает нынче мой отец? Работает у себя на заводе, на столе у него разные нужные предметы: письменный прибор, счеты, линейка, с левого края стоит стакан, в стакане горячая вода. Рядом пепельница, а в ней несколько окурков. В левой руке у отца сигарета, он только что затянулся, и изо рта у него идет серый дым. А в правой руке он держит ручку и что-то пишет на большом листе бумаги. Отец сейчас весь ушел в работу, работа у него сложная и утомительная, у него даже на обед времени не хватает. Он и после обеда делает то же самое, и так — каждый день. Наблюдать за ним совсем неинтересно. Переменю-ка я тему… Лучше подумаю о своих друзьях. Они сейчас в школе, идет второй урок, учитель математики объясняет им, как решать уравнение… Нет, это еще скучнее. Все ученики сидят на своих местах, только мое место пустует. Небось, мои друзья сейчас недоумевают, куда это я запропастился. Скорее бы уж кончились уроки и началась игра. Они станут носиться по школьному двору как очумелые. Ну что тут хорошего? Это тоже неинтересно… Да, вот уж и подумать не о чем».

Тут Ван Липин стал вспоминать страница за страницей учебник «Родная речь». Первый урок в нем сопровождался картинкой Великой стены, а рядом красивым почерком были выписаны большие иероглифы: «Стою на вершине горы, смотрю на Великую Стену, что извивается вдали, словно дракон, среди скал и ущелий. Стена сложена из огромных валунов и кирпичей, достигает в высоту нескольких метров, она вобрала в себя труд и мудрость целого народа, она — символ Китая…» Здорово! Когда-нибудь я взойду па Великую стену, посмотрю на прекрасные реки и горы моей страны!

Работа «осознания» неожиданно оказалась для Ван Липина очень полезной. Сидя взаперти в темном чулане, он открывал для себя, что может быть кем угодно в этом мире, что он сам вмещает в себя целый мир. Его воображение, свободно скитавшееся в необъятных просторах, не знало условностей пространства и времени. Все, что он видел — люди, события, предметы — представало перед ним необыкновенно отчетливо и правдиво, точно наяву. Перед ним развертывалась вселенная, наполненная жизнью, в этой вселенной он не чувствовал себя одиноким, и над ним не было властно время. Он мог делать все, что хотел.

Немало беспокойства Ван Липину причиняло чувство голода. Когда он занимался «освобождением от заблуждений», старики не приглашали его есть, а через неопределенные промежутки времени просовывали что-нибудь съестное в дверь, и Ван Липину приходилось но звуку догадываться, что ему поднесли. Бывало, вместо лепешки он натыкался в темноте на камень — видно, старички были не прочь пошутить над ним. А если все-таки в руке у него оказывалась лепешка, он одним махом проглатывал ее.

Еще он часто мерз в чулане. Погода на дворе стояла уже холодная, ночами случались заморозки. По изменению температуры воздуха Ван Липин, занимаясь «осознанием», даже научился с большой точностью определять время суток.

После двухмесячного сидения взаперти в темной комнате Ван Липни приобрел, как говорится, «первичное понимание» Дао. Видя, что юноша усердно учится и не намерен отступать, старики решили посвятить Ван Липина в ученики.

Дождались благоприятного дня для совершения обряда. С утра небо сияло, как чисто вымытая бирюза, а к вечеру у его восточного края повис бледный диск луны. Дул слабый ветерок, медленно плыли по небу кучки белых облаков. Черные тени легли на холмы у горизонта. По всей земле разлился безмятежный покой. Казалось, природа вокруг уснула. Только в старой кузнице трое стариков не смыкали глаз. Они готовились принять Ван Липина в преемники своей школы.

Руководил церемонией Чжан Хэдао, учитель в шестнадцатом колене. Старики вымылись, облачились в парадные одежды, зажгли благовония и взяли в руки свои «драгоценные мечи» — ритуальное оружие даосского священника. Двое учеников Чжан Хэдао и Ван Липин, встав перед своим наставником на колени лицом к югу, совершили поклонение Небу, Земле и всем патриархам даосского учения. Отбив поклоны, ученики Чжан Хэдао поднялись с коленей и сели рядом с учителем, велев Ван Липину, как младшему ученику, поклониться им. Чжан Хэдао, как учитель школы в шестнадцатом поколении, стал для Ван Липина «наставником-дедом», а Ван Цзяомин и Цзя Цзяои — «наставниками-отцами». Согласно генеалогической книге школы Лунмэнь, восемнадцатое поколение учителей школы должно было иметь в своем имени знак «вечность», и Чжан Хэдао дал новоиспеченному ученику имя «Юншэн», что значит[11] «вечноживущий». Священническое же имя Ван Липина стало «Линли-цзы» — «Божественный муж». Чжан Хэдао зачитал Ван Липину правила жизни даосов, и Ван Липин поклялся перед Небом в том, что всегда будет хранить эти правила в сердце, следовать им в жизни и до конца дней чтить наставников и быть верным правде Дао.

Когда церемония закончилась, Чжан Хэдао усадил Ван Липина рядом с собой и впервые рассказал ему о Великом Дао. Он сказал:

— Великое Дао существует прежде всего сущего. Оно не имеет ни формы, ни образа, ни начала, ни конца. Ему нельзя присвоить имя, и только за неимением лучшего слова его называют «Дао». Ибо оно непостижимо и сокровенно. В иероглифе «Дао» сначала пишутся две точки: левая обозначает солнце, а правая — луну. Тут указывается на Великий Предел, объемлющий мужское начало ян и женское начало инь. Эти две верхние точки символизируют на земле огонь и воду, а в человеке — два глаза, в которых обретается «внутренний свет мудрости». Под точками пишется знак «единица», и он обозначает все сущее в мире. Ниже пишется знак «самость», и это означает «я сам», ибо и небо, и земля, и луна, и солнце, и вся тьма вещей пребывают во мне самом, и Дао не отличается от нашей самости. Все вместе эти знаки образуют слово «голова», а голова — всему начало. Это значит, что постижение Дао — первейшее и самое доброе дело на земле, Под конец мы пишем знак «идти», а идти — значит что-то осуществлять. Мы претворяем Дао в самих себе, и Дао претворяется в целом мире. Таков смысл слова «Дао».

Помолчав немного, Чжан Хэдао продолжил: — Наше учение о Дао пошло от Высочайшего Старого правителя[12], и все его тонкости содержатся уже в самом слове «Дао». В постижении Дао главное — покой. Смысл этого слова невозможно исчерпать. В нем — весь путь нашего совершенствования, и вся суть вселенной. Оно объемлет и Небо, и Землю, и Человека. Люди в мире умеют только болтать о пустоте: они не знают, что значит пребывать в пустоте, потому что они не понимают, откуда берется покой. А покой происходит из пустоты. Если в сердце человека нет покоя, значит, в нем еще живут желания — вот главная помеха совершенствованию, Как только в нас поднимается желание, дух наш замутняется, а энергия в нашем теле встречает на своем пути преграды. Поэтому, как бы мы ни старались постичь в себе Дао, проку от этого не будет. А если искоренить субъективные желания, телом и духом погрузиться в покой, дух, данный нам от Дао, обретет истинную жизнь. Одним словом, на пути к совершенству лучшее средство — покои. Вокруг меня все движется, а мое сердце остается неподвижным, и мы даже не знаем, отчего это так. Когда покой в нас достигает предела, само собой возникает движение, и мы знаем, что истоки всех превращений — в нас самих. Секрет вечной жизни обретается на этом пути. Ты у нас ученик «вечно живущий»: коли взялся за постижение Дао, должен эту истину понять и к своей жизни приложить. Тогда многого добьешься.

Произнеся эти слова, Чжан Хэдао вдруг вскочил на ноги, потянулся и сказал: — Вставайте, время уже позднее, пора отдыхать. Ван Липин поднялся вместе со старшими учениками, отвесил всем троим поклон и пошел следом за ними спать.

На следующий день все четверо встали еще до рассвета, сделали несколько упражнений для разминки и наскоро позавтракали. Чжан Хэдао и Цзя Цзяои ушли куда-то по делам, а Ван Цзяомин остался с новым учеником в кузнице.

Ван Цзяомин, который, как уже говорилось, в молодости служил офицером в военной школе Вампу, был человек мужественный и строгого нрава. Подозвав к себе Ван Липина, он сказал ему:

— Ты уже прошел через «осознание заблуждении», и сегодня мы начнем новый урок. Ты будешь учиться в темной комнате сидячей медитации. В нашей школе это главный способ постижения Дао. Заниматься медитацией нужно всю жизнь, ибо исчерпать ее смысл невозможно. Существует три способа медитации: сидение в свободной позе, сидение в позе «одиночного тигля»[13], когда ступня одной ноги лежит сверху другой, и сидение в позе «двойного тигля», когда обе ступни лежат на бедрах ног. Свободное сидение — это Земля, поза «одиночного тигля» — это человек, а поза «двойного тигля» — это Небо. Для каждой позы существует много разных положений рук. Сегодня мы займемся только свободным сидением. Сядь-ка на пол, спину держи прямо; глаза должны смотреть прямо перед собой, но взор обрати вовнутрь; кончик языка касается верхнего неба, губы сомкнуты, края верхних и нижних зубов слегка касаются друг друга. Ладони лежат на бедрах и обращены вниз. Постарайся сосредоточиться и успокоиться, отрешись от всех мыслей. Это надо делать понемногу в темной комнате. Иди и попробуй сам.

Ван Цзяомин замолчал и посмотрел прямо в глаза Липину, Тому оставалось только подчиниться приказу учителя.

Первым делом Ван Липин принес в чулан охапку соломы, постелил ее на полу, потом сам запер дверь и уселся так, как сказал ему учитель. Хорошо еще, что Ван Цзяомин не требовал от него слишком многого, и сидеть ему было довольно удобно. А поскольку Ван Липин уже отсидел в чулане два с лишним месяца и свыкся с темнотой и уединением, он без особого труда выдержал целый день сидения в медитации. За несколько дней он хорошо освоил «свободный» способ медитирования.

Однажды Ван Цзяомин подозвал Липина и спросил, каковы результаты его ежедневных бдений в чулане. Липин рассказал о своих ощущениях и под конец добавил:

— Вот только никак не могу избавиться от мыслей и оттого мне не дается покои. Прошу вас, учитель, посоветуйте, что мне делать.

— Ты задал самый важный вопрос, — ответил Ван Цзяомин. — Чтобы устранить мысли, нужно научиться критически их оценивать. Как только тебе является какая-нибудь мысль, немедленно вынеси ей свой приговор. Скажи себе, к примеру: «Это правда». Или наоборот: «Это неправда». Или: «На этом — конец». Если сможешь проделывать такое со своими мыслями, они постепенно сами собой рассеются, и ты сумеешь, как говорится, «войти в покой».

Вернувшись в чулан и вновь погрузившись в медитацию, Ван Липин постарался сделать так, как учил его Ван Цзяомин, и скоро увидел, что дела его пошли намного лучше. Хаос мыслей в голове стал понемногу упорядочиваться. Кажется, он и вправду начал понимать, что значит «погрузиться в покой».

После семи седьмиц — то бишь сорока девяти дней — медитации Ван Липин уже приобрел кое-какой опыт и даже, можно сказать, искусство работы со своим сознанием. Учителя сочли, что он уже почти овладел секретом «освобождения от заблуждений». Чтобы у Ван Липина не возникало проблем с учебой, они велели ему днем ходить в школу, а после уроков приходить к ним и заниматься медитацией.

Ежедневные отлучки Ван Липина из дому поначалу заставили родителей поволноваться, но, узнав, что Липин проводит время у трех стариков-целителей, снискавших в округе такую добрую славу, они успокоились и даже были рады тому, что сын может чему-то научиться у этих мудрых людей.

Так вот, по прошествии сорока девяти дней сидячей медитации в чулане учителя подозвали к себе Липина, и Ван Цзяомин объявил Липину, называя его ученическим именем:

— Юншэн, с сегодняшнего дня начнем новый урок: ты будешь сидеть в этой комнате по четыре часа в позе «двойного тигля», а потом можешь уходить домой.

«Что здесь трудного? — подумал про себя Ван Липин. — Я уже сорок девять дней сижу, а туг предлагают посидеть всего-навсего четыре часа. Учителя, видно, опять решили меня испытать. Так я прямо сейчас сделаю это для них.

Не долго думая, он залез на кирпичную лежанку, сложил, как полагалось, ноги, принял правильную позу и стал сидеть, стараясь не шевелиться. Прошел одни час — Ван Липин сидел неподвижно, словно статуя.

Минул еще час. Ван Липин продолжал сидеть все в топ же позе, но в голове у него уже шевелились предательские мысли: «Ну, что там? Время еще не пришло? Ладно, буду сидеть. Учителя смотрят…» Медленно, секунда за секундой, ползло время. «Посмотрим, как у меня дела? Ступни совсем онемели, в ногах такая боль, словно их кто-то выкручивает из тела, сидеть уже невмоготу». Держать спину прямо ему вообще было нетрудно, но теперь почему-то и это не получалось. Подтянуться, подтянуться, надо терпеть до конца. Но уж и поясница заныла, на лбу выступила испарина, потекли с лица струйки пота, в голове помутилось. Нет, это никуда не годится… Теряя сознание от страшной боли, Ван Липин повалился на лежанку.

— Сидеть! — в тот же миг крикнул Ван Цзяомин тоном армейского офицера.

Придя в себя, Ван Липин снова сел, но никак не мог правильно сложить онемевшие ноги.

— Сесть как сидел! — снова скомандовал Ван Цзяомин. Но ноги по-прежнему не слушались. Тогда старики, усадив Ван Липина в правильную позу, веревками связали ему руки и ноги. Слезы застилали Ван Липину глаза, но он, кусая губы от боли, упорно продолжал сидеть.

Добродушные и заботливые в обычной жизни, старики-даосы превращались в суровых деспотов, когда дело касалось учения. Ибо верно говорят: если учитель не будет ученику строгим отцом, тот никогда не добьется успеха.

Ван Липин до сих пор помнит тот вечер, как будто это было вчера.

— Многое из того, что пережил я за десять с лишним лет совершенствования в Дао, забылось. Но как можно забыть этих трех великих стариков! — говорил нам учитель Ван Липин. — Каждый год я наведываюсь на гору

Лаошань. Ван Цзяомин уже ушел из жизни, а наставник-дед и Цзя Цзяои поныне здравствуют. Могу ли я забыть их милость? Они нянчились со мной, как с младенцем. Теперь таких сердечных отношений между учителем и учеником уже не встретишь. Каждый раз, вернувшись с горы, я болею. Уж очень тяжело расставаться с учителями…

Но вернемся в прошлое. После полугода упорных занятий Ван Липин одолел этап «освобождения от заблуждений». Он научился сидеть в медитации день и ночь, не теряя покоя в душе, не поддаваясь ничему, что могло раздражать его. Ни в себе, ни во внешнем мире.

Глава III. Собирание духа

В беседах с нами Ван Липин говорил о девяти этапах своего совершенствования в Дао. Сейчас речь пойдет о втором этапе, который называется «собиранием сердца, взращиванием природы». Смысл его тоже заключается в «закалке сердца», однако требования к ученику предъявляются куда более строгие и сложные: теперь ученик должен отрешиться от всего внешнего и полностью сосредоточиться на внутренней жизни духа.

Он должен научиться осознавать малейшие метаморфозы в себе. А это намного труднее, чем сидеть одному в темной комнате.

На ceй раз учителя заставили Ван Липина сидеть в узкой, сырой яме, где Ван Липину приходилось дышать затхлым, напоенным терпкими испарениями воздухом. Место для медитации, по обычным меркам, самое неподходящее. Однако в том, что старики подыскали для своего юного ученика эту яму, был своп смысл. Впрочем, уразуметь его непосвященным было бы нелегко. Даосы вовсе не думали следовать известной поговорке, гласящей:

«Где жить неудобно — там вырастают необыкновенные люди». Они руководствовались совсем другими соображениями: чем глубже мы погружаемся и землю, в царство сырости и мрака, тем ближе мы к истокам женского начала инь. Земля, как известно, является субстратом всех мировых стихни, пределом начала инь.

Когда инь достигает предела, рождается начало ян. Сырость же есть стихия воды, питающая все живое. Согласно порядку Восьми триграмм в «Книге Перемен», триграмма Кунь (Земля) и триграмма Кань (Вода) занимают нижнее положение. В комментарии к «Книге Перемен» говорится: «Под знаком Кунь все сущее обретает жизнь». Хранить покои, оберегать пустоту — таковы свойства триграммы «Земля». Не потому ли старые даосы заставили Липина медитировать в яме?

Конечно, Ван Липин еще не понимал истинных мотивов столь странного решения учителей. Он просто спрыгнул в приготовленную для него яму и по приказу стариков зажег в ее углах по три благовонных палочки. Вскоре яма наполнилась душистым дымом. Он сел в позу для медитации, но, посидев некоторое время, заметил, что дым и сырость в яме сгустились настолько, что ему стало трудно дышать. Тут «дикая природа» послушника не выдержала, и Ван Липин громко позвал на помощь. На его крик прибежал Ван Цзяомин и приказал ему сидеть как положено и не шуметь, иначе все его труды окажутся напрасными. Пришлось Ван Липину повиноваться.

Но, как ни старался, медитировать в этой темной, сырой и узкой, как гроб, яме было невмоготу. «Учитель, кажется, ушел в дом, — подумал Ван Липин. — Вернется он еще нескоро. Сяду-ка я поудобнее, передохну немного». Липин прислонился к стенке ямы, выпрямил ноги и всласть потянулся. Но не успел он сообразить, что к чему, как узкое темное пространство ямы-камеры преобразилось в какой-то просторный и светлый зал, перед ним восседали в неведомых ему старинных нарядах все три учителя, и лица их были озарены пурпурным сиянием. Взмахнув шелковым веером, старший наставник грозно крикнул Липину: «Негодяй! Ты смеешь в нашем присутствии дурака валять? Ты же дал нам клятву, Или мы уже не учителя тебе? Секрет постижения Дао учитель передает изустно, а ты должен усердно учиться. Будешь потворствовать своим слабостям — никогда не узнаешь, что такое собирание сердца и взращивание природы!» Сказав так, Чжан Хэдао закрыл глаза, а два его ученика выступили вперед, держа в руках учительские указки л моток веревки. «Сейчас мы проучим тебя, негодник!» — закричали они. Ван Липин бросился на колени и взмолился: «Ваш ученик очень виноват, он больше не будет!» Когда же он под-пял голову, то, к своему удивлению, увидел вокруг прежние земляные стены, Тут он почувствовал, что ладони его горят, словно их ударили указкой, а ноги как будто крепко-накрепко стянуты веревками: видно, учителя и в самом деле наказали его за лень. Вот так чудеса! Но в следующее мгновение сердце Ван Липина пронзил жгучий стыд: он вдруг осознал, как много еще у него в душе мусора и как далеко ему до постижения Дао. Больше он не позволял суетным мыслям овладеть сознанием и думал только о том, как «сберечь внутри покой и пустоту».

После того как Ван Липин вполне освоил сидение в медитации по четыре часа в своей яме, учителя начали учить его «Внутреннему достижению по древнему канону Божественного Сокровища»[14]. Это была целая система совершенствования человека, которую в школе Лунмэнь передавали только от учителя к ученику и держали в тайне от посторонних. Ван Липину теперь представилась редчайшая возможность изучить ее целиком.

Искусство «Внутреннего достижения по канону Божественного Сокровища» включало в себя «три достижения» и «девять приемов». «Тремя достижениями» были, во-первых, сидячая медитация, во-вторых, гимнастические упражнения и, в-третьих, правила сна и отдыха. Что же касается «девяти приемов», то они представляли собой свод знании, касавшихся защиты от болезней, лечения, работы с сознанием, «передачи духовных свойств», изгнания нечистом силы, стяжания бессмертия, «преодоления жизни и смерти» и даже «восприятия первозданных образов».

В тот день учителя, призвав Ван Липина, пошли с ним в лес разучивать «способ познания» — первый из девяти приемов «Божественного Сокровища». Чжан Хэдао пояснил:

— Познание в нашей школе достигается через покой, и главным способ совершенствования в нем — сидячая медитация. Юншэн, ты уже овладел основами медитации и теперь можешь пойти дальше. Способы «познания» в нашей школе тоже разделяются на девять этапов. Первый этап называется «вспоминание пережитого», второй — «распознавание подлинного и мнимого», третий этап — «очищение духа», четвертый — «познание предстоящего», пятым — «отказ от пищи ради стяжания жизни», шестой — «смена одежд», седьмой — «прозрение небесной силы», восьмой — «возвращение в мир», девятый — «вознесение на луну». Сегодня ты начнешь постигать первый этап — «вспоминание пережитого».

Ван Липин отвесил учителю поклон и тихо сказал себе: «Дело, видно, непростое, неудивительно, что учителя так долго учили меня сидеть в медитации. Только после этого и можно начать настоящую учебу».

Тем временем Цзя Цзяои продолжил объяснения старшего Наставника;

— После того, как человек погрузился в покой, устранил все мысли, и в пределе покоя родилось движение, в мозгу начинают появляться всевозможные видения, — сказал он. — Закрыв глаза, можно во всех подробностях видеть летящих в небе птиц, бегущих зверей, цветы и деревья на лугу или людей, занятых разной работой. Все это не просто обман зрения, а образы действительных предметов, которые человек видел раньше. Вот что называется у нас вспоминанием. Обычно люди, старающиеся вспомнить былое, не могут представлять такие образы с полной ясностью, сознание же, погруженное в покой, способно воссоздавать их необыкновенно отчетливо. Такое вспоминание можно отодвигать все дальше в детство. Этих внезапно являющихся видений не надо пугаться, пусть они сами собой сменяют друг друга, но следует внимательно созерцать их, пренебрегать ими нельзя… Ну хорошо, иди в яму, посиди там, войди в состояние покоя. Посмотрим, что получится.

Ван Липин вернулся в свою яму, зажег благовония и сел в позе медитации. Он уже привык сидеть в яме и понял преимущества такого места для внутреннего созерцания. Дым от благовонных палочек больше не смущал его — напротив, помогал достичь духовной гармонии. Спустя некоторое время Ван Липин вдруг почувствовал, что его тело как будто исчезло, а в голове у него одна светящаяся пустота. Потом в его сознании всплыли образы, но эти образы были совсем не похожи на то, что он видел, когда занимался «осознанием». Тогда он сам что-то представлял себе, теперь образы возникали сами собой, и видел он их так ясно и близко, что, казалось, ни одной мелочи не ускользало от его взора. По совету учителей, Ван Липин, не поддаваясь страхам, спокойно и сосредоточенно взирал на сменявшиеся перед ним картины, поочередно фиксируя их и сознании. Он перестал помнить о времени и пространстве. Сейчас время текло для него вспять, а пространство непрестанно менялось, обнажая свою иллюзорность. Он не знал, сколько времени провел в яме, и только когда образы в его мозгу стали понемногу меркнуть, прекратил медитацию и вылез наружу.

Уже сгустились сумерки. По-видимому, он просидел в яме около четырех часов, но то, что увидел он за это время внутри себя, занимало несколько лет жизни.

Ван Липин подробно рассказал о том, что видел, учителям, Те нашли, что он сделал большие успехи, и посоветовали ему и впредь «прилежно заниматься, без колебаний выполнять свой долг».

С того времени Ван Липин стал заниматься еще усерднее. Однажды, медитируя в своей яме, он вдруг обнаружил, что явственно видит себя самого снаружи и изнутри. Не смутившись, он продолжал созерцать себя в таком новом, еще непривычном виде. Потом он рассказал о своих ощущениях Ван Цзяомину, и тот, довольно улыбаясь, ответил:

— Юншэн, ты добился нового успеха на своем пути. Для тебя начался этап «распознавания подлинного и мнимого». Теперь ты научился видеть внутренним взором себя самого. Ничему не удивляйся, ничего не бойся, только внимательно созерцай то, что видишь. Попробуй узнать, сколько в твоем теле костей? Какой они формы? Как соединяются друг с другом? Как выглядят твои внутренние органы? Какого они цвета? И запоминай хорошенько то, что видишь. Тебе это пригодится, когда займешься лечением людей. Бывает, по внешнему виду и не определишь, что человек болен, а стоит только заглянуть в него проницающим взглядом, и сразу видишь, где в нем таится болезнь. Давай, занимайся и дальше с таким же усердием. Ты должен досконально обозреть свое тело.

А Чжан Хэдао, услышав этот разговор, вздохнул и добавил:

— Если ты освоишь два эти этапа, у тебя будет прочная основа для совершенствования. Ты сможешь понять принципы «внутреннего достижения», о которых говорили древние подвижники Дао. Внутреннее достижение — это не что иное, как совершенствование природы и жизни. Совершенствование природы означает работу над духом, душой, волей, покоем. Совершенствование жизни означает тренировку жизненной энергии, крови, мышц, костей и кожи. Главное в совершенствовании — блюсти гармонию покоя и движения, следовать естественности и духовным переменам. Искусство взращивания жизни в нашей школе берет свое начало от Пэнцзу[15], восходит к взаимодействию инь и ян и основывается на науке чисел. Инь и ян — это извечный путь Неба и Земли. Наука чисел — это знание, позволяющее сберечь жизнь. Внутреннее достижение Божественного Сокровища объединяет в себе формы трех начал мироздания — Неба, Земли и Человека — и ведет к совершенству природы и жизни через законы взаимопревращений инь и ян, Пяти стихий и Восьми триграмм. Небо и Земля — это одна вселенная, человек — тоже маленькая вселенная. Метаморфозы большой вселенной не могут не влиять на маленькую вселенную, и наоборот.

Когда мы занимаемся внутренним деланием в соответствии с вращением луны вокруг земли, мы постигаем в себе «малый небесный круговорот»[16]. У нас открывается «небесное око"[17]. и мы обретаем способность к внутреннему видению. Тогда мы можем посылать вовне нашу внутреннюю энергию, привлекая к себе особых существ, Таков третий этап совершенствования, который зовется «очищением духа».

Ван Липин завороженно слушал разъяснения старшего наставника, стараясь не пропустить ни единого слова. А все-таки многое оставалось ему непонятным. Видя его замешательство, Ван Цзяомин продолжил свой рассказ:

— Я заговорил сейчас об «очищении духа» потому, что тебе надо быть готовым к новым трудностям, — сказал он. — Нельзя поддаваться сомнениям. Что бы ни случилось, сознание должно быть ясным и трезвым. Раньше ты имел дело только с внутренними образами, теперь тебе предстоит научиться посылать свою энергию вовне, и это привлечет к тебе различных одушевленных существ. Не бойся их, не обращай на них внимания, Хоть эти существа подойдут совсем близко, причинить тебе вред они не смогут, а когда ты закончишь заниматься внутренним деланием, они тоже уйдут. Эти существа похожи на мышей или птиц. Они обладают сознанием и даже могут впитывать в себя энергии солнца и луны. Если ты не будешь отгонять их, они не причинят тебе никаких хлопот.

«Как же много удивительного в мире! — подумал Ван Липин, — Кто бы мог подумать, что на свете есть умные существа, которые тоже хотят узнать все тайны природы и обрести вечную жизнь! Вот интересно!»

С тех пор он каждый день уделял некоторое время «распознаванию истинного и ложного» и скоро досконально изучил строение своего тела. Потом он попробовал излучать свою жизненную энергию во внешний мир и обнаружил, что вокруг него действительно собираются какие-то странные существа. Их было много, и они подкрадывались совсем близко к нему и недвижно лежали, прижимаясь к земле, словно слушали интересную сказку, которую рассказывал им Ван Липин. Памятуя совет учителей, Ван Липин не обращал на них внимания и продолжал усердно заниматься «очищением духа». Как только он прекращал свои занятия, эти существа вмиг скрывались из виду. Ван Липину было даже смешно видеть, как его необычные соседи чинно размещаются вокруг, стараясь не помешать ему.

Когда Ван Липин освоил третий этап, наставники стали учить его «знанию предстоящего». Прежде он учился давать волю мыслям, смотреть внутрь себя и излучать свою жизненную силу вовне. Теперь от него требовалось умение «определить тему», иными словами — сосредоточенно вникать в ту или иную проблему. Дело в том, что способность «погрузиться в покой» и пресечь сумбур в мыслях в десятки и даже сотни раз увеличивает умственные возможности человека. «Определить тему» означало выявить для себя какой-нибудь сложный жизненный вопрос, требовавший срочного решения. Слово «предстоящее» указывало в данном случае на проблему, которая стоит перед человеком, вынужденным принимать решение; проблема эта может быть обширной и требующей многих лет для своего разрешения. В жизни даосов «знание предстоящего» часто оказывается полезным в их врачебной практике. Если природу болезни или способ лечения нелегко распознать при непосредственном осмотре больного, ночью можно прибегнуть к медитации на «знание предстоящего», чтобы внутренним взором постичь состояние этого человека и понять, как его лечить.

Учеба у старых даосов помогла Ван Липину очень быстро развить свои умственные способности. В школе он на лету схватывал знания, да и в повседневной жизни без труда решал все возникавшие перед ним вопросы. И все это он делал легко и весело, ни словом не намекая на удивительные способности, которыми наделили его даосы. Естественно, для окружающих он был вполне обыкновенным юношей. Правилам мирской жизни Ван Липин тоже следовал «тщательно и добросовестно».

Ну, а старики обучали его с необыкновенным усердием и вниманием. Иначе и нельзя было, ведь сущность «внутреннего постижения» заключается в понятиях «сокровенно-малого» и «утонченно-глубокого». «Сокровенно-малое» — это не вещь среди вещей, а семя всякой вещи. «Утонченно-глубокое» — это обозначение творческого начала природы. В комментариях к «Книге Перемен» говорится: «Перемены — это предел сокровенно-малого, постигаемый высшими мудрецами». Еще там сказано: «Благородный муж действует, созерцая сокровенно-малое и не оглядываясь на движение солнца». В книге же Лао-цзы можно прочесть: «Настоящие мужи древности сокровенно постигали неуловимо-утонченное; глубину их постижения невозможно измерить». А в древней книге «Гуань-цзы»[18] сказано: «Сердце не должно занимать себя грубой стороной вещей. Вникать в незримо-малое — вот основа совершенствования». Выходит, постижение «сокровенного» и «утонченного» и есть основа основ даосского совершенствования. Здесь промах на волос в начале уведет в сторону на целую версту в конце. Чем дальше продвигался Ван Липин на своем пути постижения Дао, тем внимательнее следили за ним старые даосы, тем тщательнее разъясняли ему секреты своей школы.

Пришло время дать Ван Липину новую технику «духовной работы»: сидение в деревянном ящике. Старики смастерили для него ящик точь-в-точь по росту, а с боков чуть шире торса. Внутри из стенок ящика торчали гвозди длиною в дюйм, которые при малейшем движении больно кололи Ван Липина. Старики велели Ван Липину залезть в этот ящик и заперли его снаружи.

Осмотревшись внутри, Ван Липин с удовлетворением подумал: «Я к сидению привыкший, а тут сиди, как хочешь, только не особенно шевелись. Что тут трудного?» Между тем Ван Цзяомин принес веревку, и втроем учителя подвесили ящик, в котором сидел Ван Липин, к ветке большого дерева. Ящик сразу же стал раскачиваться под ветром, и Ван Липину пришлось сосредоточить все свое внимание на том, чтобы не потерять равновесия и не уколоться о гвозди. Сидя в темном ящике, он должен был одновременно ощущать, как дует ветер, как раскачивается дерево, а с ним ящик и, наконец, он сам в ящике. Постепенно Ван Липин научился воспринимать все эти движения сразу и уже мог без всякого напряжения сохранять сосредоточенность. Так он сидел в ящике больше двух месяцев и в конце концов научился различать малейшее дуновение ветра и даже шорох травы вокруг дерева.

Видя, что Ван Липин делает успехи, старики уменьшили размеры ящика: теперь Ван Липин едва мог втиснуться в него. Но благодаря своему опыту внутреннего сосредоточения Ван Липин и на этот раз быстро справился с испытанием.

Надо сказать, что учителя время от времени устраивали Ван Липину разные проверки на бдительность. К примеру, был такой случай: Ван Липин потихоньку подкрался к двери дома, чтобы подслушать, о чем беседуют учителя. Неожиданно дверь распахнулась настежь, ударив Липина по лбу так, что тот кубарем покатился по земле, а на лбу у него вскочила здоровенная шишка. В следующее мгновение он услышал насмешливый голос Ван Цзяомина:

— Ты чего, дурачок, расселся у двери?

Ван Липин крепко запомнил этот урок и больше никогда не пытался подсмотреть за учителями,

Или вот еще случай. Ван Липин пошел в уборную справить нужду. Едва он, как обычно, вступил на настил, перекинутый над выгребной ямой, как доска под его ногой с громким треском разломилась, и Липин рухнул вниз… Когда, задыхаясь от смрада и злости, он выбрался наверх, то увидел, что учителя громко хохочут, глядя на него. Насилу сдержавшись, Ван Липин дал себе зарок: «Никогда больше не позволю старикам провести меня!»

Так старые даосы учили Ван Липина никогда не терять «присутствия сознания» и не идти на поводу у своих желаний.

Случилась однажды и такая история: Ван Липин увидел на столе кнопку и решил сам сыграть шутку с учителем. Он подложил эту кнопку в постель Ван Цзяомину и как ни в чем не бывало стал хлопотать по хозяйству, дожидаясь, когда свершится его «месть». Могли он предположить, что вечером, сев в позу для медитации, сам уколется об эту злосчастную кнопку? Вот такое получилось «состязание магов». Но и оно помогло Ван Липину кое-что понять в своей жизни.

Тем временем старики подготовили для Ван Липина новое испытание.

Они заставили его влезать в большой кувшин и сидеть там на корточках. Кувшин ставили в выгребную яму, на самое пекло (дело было уже летом), так что с Ван Липина пот катился градом. А тут еще смрад, тучи жужжащих мух и мошек… Учителя устроили все это Ван Липину для тога, чтобы научить его не терять самообладания и «пестовать природу» даже в самой неблагоприятной обстановке. Здесь, в тихих безлюдных горах, под щедрым летним солнцем, «самой подходящей» средой, наверное, и вправду был раскаленный кувшин на выгребной яме.

Сидя в этой немыслимой духоте и вони, Ван Липин никак не мог войти в состояние покоя. Внезапно кувшин громко загудел, и Ван Липин услышал голос Ван Цзяомина: «Отгони все ненужные мысли, думай только о занятии!» Это учитель стукнул о кувшин кирпичом, чтобы взбодрить ученика и помочь ему справиться со своим волнением. Очевидно, полагая, что все еще недостаточно «крут» с учеником, Ван Цзяомин еще и помочился на кувшин. На сей раз Ван Липин не выдержал: «Прошу вас, учитель, полегче!» — взмолился он. Но уж лучше ему было этого не говорить! Видя, что Ван Липин все еще не может успокоиться, Ван Цзяомин стал мочиться прямо на голову ученику. Ван Липин уже хорошо изучил нрав учителя и знал, что теперь ему лучше вовсе не подавать голоса и терпеть до конца. Все же он не выдержал и попробовал повалить кувшин, чтобы вылезти из него.

Увидев, что кувшин раскачивается, Ван Цзяомин несколько раз ткнул в Ван Липина своим тяжелым посохом, до ссадин. Теперь уже стало совсем невмоготу: и вылети нельзя, и усидеть невозможно. Липину ничего не оставалось делать, как притаиться. А Ван Цзяомин обругал его последними словами и приказал сидеть до тех пор, пока одежда на нем не перестанет вонять…

Так прошло несколько дней. Ван Липин понемногу свыкся с новым заданием, и учитель больше не приходил «испытывать на прочность» своего ученика. Покой в сердце Ван Липина и на этот раз позволил ему одолеть и волнение, и вонь, и грязь.

Через некоторое время для Ван Липина начался новый этап совершенствования: «упокоение духа».

Вообще говоря, этот второй этап совершенствования дается обычным людям с неимоверным трудом. Поэтому старики сначала подозвали Ван Липина и Ван Цзяомин объявит ему:

— Юншэн, ты сделал за год большие успехи в постижении Дао. Мы хотим продолжить твое обучение, укрепить покой твоего духа. Скажи нам, ты не робеешь?

Ван Липин не очень-то понял, о чем говорил с ним Ван Цзяомин, но он был твердо убежден в одном: продолжать учебу у стариков ему надо обязательно. И даже не зная, какие испытания ждут его, он не колеблясь ответил;

— А чего мне робеть?

— Отлично, — сказал, улыбаясь, Ван Цзяомин. — Теперь ты будешь один заниматься по ночам у могил, не боишься?

— Это дело нетрудное! — бодро ответил Ван Липин. Ван Цзяомин явно обрадовался такому решительному ответу и дал, не мешкая, кое-какие пояснения:

— Древние мудрецы говорили, — начал он, — «По отношению к телу наш дух — все равно, что правитель в государстве», Если дух не покоен внутри, и тело пребывает в разладе. Ведь и в государстве начинается смута, коли правитель глуп. Так, мы знаем, что тело обретает опору в духе, а дух нуждается в теле для своего существования. Поэтому, пестуя природу, мы оберегаем дух, а приводя к покою сердце, заботимся о теле. Те, кто понимает секрет жизни, взращивают в себе чистый покой, умеряют свои желания, не обременяют сердце внешними вещами. Они оберегают свой дух единством, пестуют его гармонией и соединяются с Великим Течением. Ты уже знаешь, что такое «владение сердцем, пестование природы», однако еще не понимаешь, что значит «успокаивать дух и укреплять душу». Мы будем учить тебя этому, Ван Липин склонил голову в знак готовности следовать указаниям наставника.

Ученый-монах Хуэйюань со служками

На дворе уже сгустилась ночь, вокруг не было слышно ни звука. На могилах, расположенных по соседству, — тоже мертвый покой. Луны не было, только черные облака бесшумно плыли где-то 13 недосягаемой вышине. В этом пустынном мире только трое старцев и один юноша упорно продолжали свои занятия. Ван Цзяомин велел Ван Липину найти себе подходящее место для медитации и сидеть, как обычно, четыре часа.

Усаживаясь в позу для медитации, Ван Липин подумал; «Учителя здесь близко, никаких сложностей у меня не будет». Он еще не знал, что Чжан Хэдао и Цзя Цзяои уже потихоньку ушли домой, и только Ван Цзяомин остался стоять вдалеке: он следил за своим учеником. Как и все даосы, Ван Цзяомин умел совершать различные «чудеса». Едва Ван Липин вошел в состояние покоя, как он принялся издавать всякие страшные звуки, мешая ученику сосредоточиться. Но у Ван Липина уже был кое-какой опыт, и эти демонские завывания не испугали его. Он как бы и не слышал их, весь поглощенный медитацией. Когда назначенное время истекло, он открыл глаза и увидел, что учителей вокруг нет. Он спокойно поднялся и не спеша пошел к дому. Вдруг он увидел, как между деревьями промелькнула черная тень, «Неужели и вправду демон? — пронеслось в его голове. — Ну и пусть! Демонов я не боюсь». Юноша все так же неспешно пошел дальше, а черная тень все мелькала то слева, то справа от дороги. Собравшись с духом, Ван Липин выставил вперед руку, словно это был меч, и грозно крикнул. Тень скрылась. А еще через мгновение он услышал веселый, смех, узнал голос Ван Цзяо-мина, и тут же понял, что его дурачили. «Меня все еще принимают за ребенка», — с обидой подумал он. Из темноты вышел Ван Цзяомин, заговорил с ним и, взяв за руку, повел домой короткой дорогой.

Диаграмма возвышения и нисхождения инь и ян в человеческом теле. ХIII в.

Вообще же медитировать на кладбище оказалось делом очень полезным. Проведя там несколько ночей, Ван Липин почувствовал, что гармония сил инь и ян в его теле еще более окрепла, а жизненная энергия непрерывно прибывает. Теперь у него появилась прочная основа для того, чтобы заниматься «успокоением духа». Ван Цзяомин не жалел ни сил, ни времени для занятий с Ван Липином. Он возился с ним, как с родным сыном. Впрочем, Ван Липин был для него даже больше, чем сын. Ведь родной отец, бывает, слишком балует сына и портит его своей слепой любовью. Часто он не способен научить его чему-нибудь путному, а то и вовсе бросает на произвол судьбы, Хотя он родил, вскормил и воспитал своего сына — все равно многое в нем получается не таким, как ему бы хотелось. Наследник может быть слишком привязан к вещам или иметь дурной нрав. Случается так, что, покинув родительский дом, сын забывает о приличиях. Воспитать человека — самое сложное дело в этой жизни.

И вот трое старых даосов целиком посвятили себя обучению своего юного ученика. Хотя Ван Цзяомин был куда как строг, в груди у него билось доброе сердце. Он сам ходил с учеником заниматься, искал для него место получше, ждал, когда тот закончит медитировать и даже создавал ему разные помехи, чтобы воспитать в нем невозмутимость духа. Многие ли на такое способны? Навсегда сохранил Ван Липин в своем сердце чувство сыновней любви к учителю, ставшему для ученика живым образцом древней мудрости.

Сидеть на кладбище ночью — занятие не самое веселое. Но стоит набраться мужества, совладать со своими страхами, и ты видишь, что в этом огромном мире ты и вправду велик; приведя к единству дух и тело, ты понимаешь, что такое настоящая жизнь. «Сейчас я погружаюсь в покой, покой, покой… — повторяет про себя Ван Липин, сидя в одиночестве под бескрайним темным небом. — Сердце само по себе покойно — значит, ничто не смущает дух. Когда же нет смущения в душе, ты вовеки чист и пуст…»

Сердце покойно, дух безмятежен, в сознании пустота. А в пустоте пребывает Дао. Это другое Небо, другая вселенная.

Прошло время, и Ван Липин научился медитировать на кладбище, как у себя дома. Мысли о мертвецах уже пи на мгновение не отвлекали его.

Многому за эти месяцы научился Ван Липин, на многое стал смотреть по-новому. Люди посторонние наверняка сочли бы его выдающимся человеком. Но старые даосы знали, что этот юноша еще находится в низшем из трех миров бытия и впереди его ожидает долгий-долгий путь.

Глава IV. Трудный путь в высшие миры

Предлагаем читателю первым делом ознакомиться с отрывком из «Сочинении о передаче Дао наставников Чжун и Люй».

Наставник Чжун — это знаменитый даос Хань Чжун-ли[19]. один из «восьми 6eccмертных». Наставник Люй — это не менее известный даос Люй Дунбинь[20], который тоже входит в число «восьми бессмертных». Их разговор о смысле даосского совершенствования и взращивания в себе «внутреннего эликсира», дарующего вечную жизнь, был записан даосом по имени «Настоящий Человек из области Хуаян». Вот что мы в этой книге читаем:

Люй: «Почему трудно постичь принцип Великого Дао и трудно претворить его?»

Чжун: «Грубые приемы ложных школ известны в мире больше всего. Их чаще всего передают другим, даже не зная, в чем их суть. Так наносится ущерб Великому Дао»

Люй: «О грубых приемах ложных школ люди наслышаны. Можно ли через них постичь Великое Дао?»

Чжун: «О Дао по сути невозможно вопрошать. Спросишь — не получишь ответа. Ибо, если начать говорить о Дао, то рассечется Подлинное Начало и рассеется Великая Простота. Сказано: "Дао рождает одно, одно рождает два, два рождает Три[21]. Одно — это сущность, два — это его использование, три — это превращение. Высшее, среднее и низшее составляют "три начала мироздания". Небо, Земля, Человек вместе составляют единое Дао. Дао рождает две силы, две силы рождают три начала, три начала рождают пять стихий, пять стихий рождают всю тьму вещей, а самое одухотворенное из всего сущего — это человек. Только человек способен постичь принцип всего сущего и, открыв этот принцип в своей природе, овладеть жизнью и соединиться с Дао, стать вечносущим, как Небо и Земля».

Люй: «Небо беспредельно, Земля долговечна — они существуют от века, и не видно конца их существованию. Человек же живет не более ста лет и даже редко доживает до семидесяти. Отчего же Дао пребывает с Небом и Землей и далеко от человека?»

Чжун: «Дао не находится далеко от человека, но человек сам отдаляется от Дао. Он пытается овладеть жизнью, не зная правильного способа. А способа он не знает потому, что не может постичь сокровенную пружину Неба и Земли».

Что значит «сокровенная пружина Неба и Земли»[22] Это закон движения вселенной. Человек живет между Небом и Землей, он сам — маленькая вселенная и тоже подчиняется космическим законам. Не зная законов космического круговорота бытия, не зная свойств времени и правильного способа действования, невозможно постичь Дао.

За один год Ван Липин сумел овладеть секретом «собирания сердца, взращивания природы». Теперь, после темной комнаты, ямы и могильного покоя он вышел в широкий мир, повернулся лицом к вселенной. Отныне материалом для его совершенствования стало все неисчислимое множество вещей, его окружающих: солнце, луна и звезды, горы и реки, травы, деревья и цветы, звери и птицы, ветер и дождь, жара и прохлада, времена года и стороны света, моря и континенты, стихии и всякие приметы жизни, дошедшие до нас от древних времен. Все это заключало в себе источник творческих превращений мира — «непостижимо-малую сокровенную пружину» жизни.

Так Ван Липин с помощью учителей начал свою «многотрудную работу с мирозданием».

Даосы считают: Небо, Земля и Человек образуют единую систему, человек же пребывает «между Небом и Землей»; Великое Дао пронизывает мир и приводит все сущее к равновесию. Несколько тысячелетий даосы твердо держались этой оси мирового круговорота, которой они дали название «дао», и обращали свою мудрость на познание мира и совершенствование человека.

Теперь учитель наставлял его «искусству уравновешивания», о котором рассказывается в книге «Внутреннее достижение по канону Божественного Сокровища». Это искусство принадлежало к разряду «внешних приемов» и заключалось в умении обмениваться жизненной энергией с растениями, животные и людьми. С его помощью даосский послушник достигал «равновесия энергии» между ним и окружающим миром. Такое равновесие позволило ему упрочить жизненные силы в себе и в конце концов достичь беспредельного покоя Великого Дао, открыть в себе «вечноживые свойства жизни».

Разговор Хань Чжунли и Люй Дунбиня. Рисунок на камне. XVI в.

Однажды Ван Цзяомин подвел Ван Липина к большому дереву и сказал:

— Видишь это дерево? Сегодня мы будем заниматься с ним. Такое занятие в старину называли «хождение перед деревом». Посмотри-ка, какое это дерево могучее, как много оно пережило на своем веку, ветер его обдувал, дождь поливал, жизненной силы накопилось в нем немеряно, и эта сила может быть нам полезна для нашего совершенствования. В твоем теле есть каналы, по которым течет жизненная энергия, есть кровеносные сосуды, есть пути, по которым из организма удаляется все ненужное. В этом дереве тоже есть свои сосуды, по которым течет влага, и свои каналы для тока жизненной энергии. Ты должен научиться обмениваться с деревом жизненной силой, чтобы приводить к равновесию энергию, которая пребывает в тебе. Существуют разные виды деревьев, которые соответствуют Пяти мировым стихиям. Вот эта сосна соотносится с зеленым цветом, стихией Дерева, а из органов — печени. Если у человека заболевает печень, происходит это оттого, что в его организме ослаблена стихия Воды, а когда стихия Воды ослаблена, не рождается стихия Дерева. Вода же управляется почками и ей соответствует черный цвет. Среди деревьев символом воды и черного цвета является кипарис. Поэтому человеку с больной печенью нужно сначала поработать с кипарисом, чтобы укрепить почки, а потом медитировать перед сосной, чтобы вылечить печень, Болезнь печени может начаться от избытка стихии Огня, подавляющего энергию Дерева в теле. Тогда нужно прежде ослабить стихию Огня… Во всех случаях нужно знать, с каким деревом работать для того, чтобы привести к равновесию Пять стихий и укрепить свое здоровье. Всего существует девять видов упражнений на уравновешивание энергий, — продолжал Ван Цзяомин. — С сегодняшнего дня мы будем разучивать их по порядку.

Ван Цзяомин подошел к сосне, расставил ноги, немного присел и вытянул перед собой руки так, что его пальцы почти касались ствола. Затем он прикрыл глаза, а его ладони, обращенные к сосне, стали медленно подниматься и опускаться, как бы поглаживая дерево. — Здесь главное — следить за дыханием, — пояснял, не меняя позы, старец. — Дыхание должно быть мягким, ровным и глубоким, внимание сосредоточено на ладонях, а дерево должно казаться тебе как бы сплошным столбом энергии. Представь себе, что из твоих ладоней исходит такая же энергия зеленого цвета, и попробуй обменяться энергией с деревом… Ну, теперь давай сам. Ван Липин встал перед деревом, как показал ему учитель, вытянул вперед руки, вошел в состояние покоя и почти сразу почувствовал, как через ладони в него входит какая-то неведомая, могучая сила, которая растекается по всему телу, наполняя его ощущением легкости и тепла. Учитель стоял рядом и внимательно следил за тем, правильно ли занимается Ван Липин.

В горах к западу от Фушуня произрастает много разных пород деревьев. Это, пожалуй, лучшее во всей округе место для «хождения перед деревом». Каждый день с рассветом Ван Липин шел в рощу неподалеку и выбирал себе дерево, чтобы упражняться в «уравновешивании энергии». Он уже научился от учителя многим позам: «расстопыренные пальцы», «скрученные ладони», «простертый меч», «мысленный шар Восьми Триграмм», «стойка спиной».

Вскоре Ван Цзяомин усложнил занятия. К дереву, с которым занимался Ван Липин, он стал подвешивать большой камень с таким расчетом, чтобы тот ложился прямо на голову Ван Липина. Потом он понемногу отпускал веревку, от чего Ван Липину приходилось под тяжестью камня приседать все ниже. При этом учитель следил, чтобы спина ученика оставалась всегда прямой. Обычно Ван Липину приходилось так стоять, с камнем на голове и полуприсев, не меньше получаса, после чего ему давали немного отдохнуть. За три-четыре часа такого стояния у Ван Липина немела спина, лицо покрывалось потом, а ноги становились как ватные. Но Ван Липин упорно сносил все муки, не смея произнести ни слова жалобы.

Научившись, наконец, стоять в низкой стойке с камнем на голове, Ван Липин вполне овладел секретом «уравновешивания» энергии в себе и в своих отношениях с миром. Теперь учителя предложили ему делать то же упражнение в движении. Они нашли для него небольшую поляну, по краям которой росли деревья разных пород: на востоке — сосна, на западной стороне — тополь, на юге — тунговое дерево, на севере — кипарис, а в середине поляны — ива. Каждое из этих деревьев росло именно в той стороне света, которой оно соответствовало согласно схеме мировых стихий.

Между этими пятью деревьями старцы протянули веревку на высоте в половину человеческого роста и велели Ван Липину ходить по поляне так, чтобы его макушка всегда находилась как раз на уровне веревки. Естественно, чтобы выполнить это условие, Ван Липин должен был ходить, низко приседая. Спустя два месяца Ван Липин уже не просто ходил, а бегал в таком положении, да еще водрузив на голову чашку с водой — и из чашки не проливалось ни капли!

Эти пять деревьев, как легко догадаться, стояли таким образом, что, когда между ними ходил человек, превращения Пяти стихий в его теле происходили в точном соответствии с круговоротом Пяти стихий, обозначаемом деревьями. Учителя предписали Ван Липину передвигаться по строго установленным маршрутам, которые обозначали определенный порядок «взаимного порождения» или «взаимного подавления» Пяти стихий[23]. Так достигалось «равновесие» внутреннего и внешнего круга их превращений. Хождение дополнялось особыми жестами рук и методами дыхания, которые помогали Ван Липину накапливать энергию. Так даосский послушник извлекал из естественного мира, казалось бы, сверхъестественные силы.

Конечно, не только деревья, но и все прочие растения тоже разделяются на пять видов, соответствующих Пяти мировым стихиям, и энергией этих растений можно пользоваться для совершенствования. Вполне возможно также обмениваться энергией и с животными. Однажды Ван Цзяомин подозвал к себе Ван Липина и показал на стоявшую у его ног корзинку, затянутую сверху материей.

— В этой корзинке кое-что есть. Ну-ка, погляди, что там такое? — сказал он.

Ван Липин присмотрелся и обмер — в корзинке шевелились свившиеся в один большой клубок змеи. Северяне вообще змей видят редко и панически их боятся.

— Для чего тут так много змей? — невольно вырвалось у юноши.

— А чтобы с ними заниматься, — невозмутимо ответил Ван Цзяомин.

Ученик недоуменно пожал плечами. Тогда учитель объяснил, что в занятиях на «уравновешивание» энергии обязательно нужно иметь партнера, и змеи лучше многих тварей годятся для такого дела. Ведь они живут в темных и сырых местах и вбирают в себя чистейшие свойства начала инь. Поэтому, обмениваясь энергией со змеями, можно выработать в себе необычные способности.

Сказав это, он вдруг вытянул губы и издал какое-то странное шипение. Змеи в корзинке тотчас перестали шевелиться.

— Змей не нужно бояться, — сказал Ван Цзяомин ученику и, не теряя времени, рассказал, как следует с ними работать.

Так у Ван Липина появились новые партнеры…

В ту ночь в небе ярко светила луна. Даос Чистой Пустоты привел Ван Липина к маленькой пещере, поросшей можжевельником, и велел ученику сесть в позу медитации перед пещерой. Затем Ван Цзяомин издал протяжный тихий свист, и тут же, со всех сторон к пещере приползли множество больших и маленьких змей. В лунном сиянии их спины отсвечивали холодным стальным блеском. Змеи остановились в нескольких шагах от Ван Липина, но продолжали извиваться в траве и тянуть вверх головы, из которых вылетали длинные тонкие языки. Ван Липину уже не было страшно; он закрыл глаза, быстро успокоился и начал работу на «уравновешивание» энергий. Вскоре ладони Ван Липина стали двигаться, воспроизводя своими движениями внутренние токи энергии в теле, и в такт этим движениям змеи тоже стали раскачиваться, то вытягиваясь вверх, то свертываясь клубком, словно танцевали. Потом, следуя незаметным внешне переменам в состоянии Ван Липина, змеи внезапно прекратили своп «танец» и распластались недвижно, как мертвые. Уже минуло четыре часа. Ван Липин закончил занятие, и змеи, как бы очнувшись, уползли так же быстро и бесшумно, как появились. Все это время Ван Цзяомин сидел рядом с учеником, следя за его состоянием и в душе радуясь его успехам.

Впоследствии Ван Цзяомин обучил Ван Липина искусству «энергетического общения» также с мышью и лисой. Ван Липин всегда уходил работать с этими животными по ночам, поскольку их природа представляла собой чистое инь, и они вели активную жизнь в ночное время. Они обладали относительно развитым сознанием и даже способностью накапливать энергию от света луны и звезд. Всем известно, что в народных преданиях лисы, мыши и змеи наделяются волшебными свойствами. Раньше думали, будто эти существа даже умеют превращаться в люден. Это, конечно, сказки. А что же бывает на самом деле? Даосы утверждают, что в действительности существуют три уровня, или формы существования. Мир материальных форм относится к низшему уровню. Но об этом еще будет сказано ниже,

Однажды ясной ночью — на дворе уже стояла ранняя осень — Чжан Хэдао кликнул своих учеников, и они вместе стали спускаться с горы. Подойдя к небольшому ручью, журчавшему на дне ущелья, Чжан Хэдао остановился и стал смотреть на возвышавшийся перед ним холм.

— Вы видите на этой горе настоящую энергию земли? — спросил он, повернувшись к ученикам.

— Видим голубой и очень яркий свет, — ответили Ван Цзяомин и Цзя Цзяои.

Тогда, обращаясь к Ван Липину, Чжан Хэдао сказал:

— Видишь ли, паренек, в этом месте соединяются силы инь и ян, так что «ветры и воды» здесь самые лучшие[24]. Там, где над горой поднимается настоящая энергия, — самое место для занятий. Сегодня будем работать здесь.

Чжан Хэдао объяснил Ван Липину, как следует «уравновешивать энергию», общаясь с горой. Потом все четверо погрузились в медитацию, Со своим годичным опытом совершенствования, принесшим знание «открытия небесного глаза», «малого круговорота Небес» и «уравновешивания энергии», Ван Липин уже через два часа вошел в состояние просветленности и воочию увидел над вершиной горы как бы струп лучезарных испарении. Так Ван Липин научился прозревать внутренним взором «подлинную энергию земли».

В другой день Ван Цзяомин привел ученика к пруду, где он заблаговременно приготовил связанный из нескольких досок небольшой плотик. Ван Цзяомин велел Ван Липину сесть на плот и медитировать, а сам потихоньку столкнул плот в воду. Плот доплыл до середины пруда и остановился, а Ван Липин продолжал сидеть, не шелохнувшись. Прошло три с лишним часа. Решив, что Ван Липин достиг нужного состояния, Ван Цзяомин наклонился к воде и провел по ней рукой. Тотчас по зеркальной глади пруда побежала волна.

Когда волна достигла плотика, отражение Ван Липина в воде причудливо искривилось. На мгновение Ван Липин испытал приступ страха и невольно вздрогнул всем телом. В следующее мгновение волна прошла, и в сознании Ван Липина снова воцарился покой. Еще несколько раз набегала на плотик волна, пущенная Ван Цзяомином, и каждый раз Ван Липин переживал то же смутное волнение. Учитель был очень доволен этим и приказал Ван Липину вернуться на берег. Впрочем, сам Ван Липин в тот момент еще не понимал, что с ним произошло.

Когда они вернулись домой, Ван Цзяомин объяснил ученику смысл занятия, которое он только что провел. Обыкновенные люди думают, что отражения человека в воде или в зеркале — это не более чем иллюзия, «пустая видимость», которая не имеет никакой пользы или ценности. А для даосов такая «пустая видимость» тоже обладает духовной силой и способна воздействовать на человека. Человек, не прошедший даосской выучки, в сущности, бесчувствен, как доска. Но тот, кто умеет различать «сокровенно-утонченное», отчетливо ощущает воздействие зеркальных образов. То, что Ван Липин невольно вздрогнул, когда заколыхалось его отражение и воде, означало, что он уже достиг «среднего мира» и способен осознать реальность тени. Впоследствии учитель научил Ван Липина лечить болезни, воздействуя на тень или отражение больного.

Даосская медитация при ходьбе. Старинная гравюра

Таково одно из старинных искусств, которым владеют даосы. В ту пору Ван Липин с особым усердием занялся уже разученным им раньше упражнением «мысленные шары Восьми Триграмм», создавая разное количество шаров энергии разного цвета, которые вращались во всех направлениях вокруг его тела. Одновременно Ван Липин ходил по кругу, воспроизводя в своем движении порядок расположения Восьми Триграмм: ноги его скользили по земле с такой легкостью, словно летели по воздуху, стойка всегда была безупречно прямой, но дыхание и положение рук непрерывно менялись, и в согласии с этими изменениями вращались вокруг него девять разноцветных шаров энергии. На этой стадии совершенствования он уже мог одним усилием мысли извлекать из тела внутренности, рассматривать и даже щупать их, а потом вводить обратно в живот. Это странное на взгляд непосвященных упражнение очень способствовало укреплению жизненных сил организма.

Ван Цзяомин обучил Ван Липина также «работе во сне», принятой в школе Лунмэнь. Суть этого упражнения заключалась в следующем: человек ложился на циновку, принимая позу спящего, а в мыслях, напротив, воображал себя движущимся по принципу; «Телом покоен, а в мыслях подвижен». Мысленное же движение стимул провале циркуляцию жизненной энергии в теле. Всего существовало девять разновидностей «работы во сне», и все они преследовали цель упрочить гармонию сил инь и ян в организме.

Научился Ван Липин и еще одному упражнению, которое называлось «естественный обмен энергии». Заниматься им можно было в любое время и в каком угодно месте, но лучше всего там, где много зелени. Упражнение было с виду совсем несложным: следовало просто прогуливаться, дыша свежим воздухом и следя за тем, чтобы сознание и жизненная энергия в теле действовали заодно.

Например, вдох надо было делать за три шага, выдох тоже совершать за три шага. В дальнейшем требовалось понемногу растягивать дыхание так, чтобы вдох и выдох занимали, к примеру, по шесть шагов, потом — по двенадцать и даже по двадцать четыре. Такое растянутое дыхание вселяло необыкновенную легкость и покой в душе. Далее следовало усложнить задачу: делать вдох за три шага, задерживать дыхание на три шага, за три шага делать выдох и, наконец, снова задержать дыхание на три шага. Естественно, этот цикл вдохов и выдохов с задержками дыхания тоже нужно было со временем доводить до двадцати четырех шагов. А в результате ритм ходьбы полностью сливался с течением жизненной энергии в теле и действием самого сознания. Вдыхая воздух, следовало представлять себе, будто тело всеми порами впитывает энергию из окружающего мира. Вобрав в себя воздух, надо было вообразить себя большим шаром, а, выдохнув — представить, будто «паришь в облаках».

Старые даосы, видя, как упорно занимается Ван Липин и как быстро он продвигается на своем пути к Дао, не могли скрыть радости.

Однажды вечером, когда Ван Липин возвратился после долгих занятий и все четверо обитателей кузницы сели ужинать, Чжан Хэдао знаком велел Ван Липину сесть поближе и стал разъяснять ему принципы даосского учения, Об основных понятиях даосизма — таких как Великий Предел, инь и ян, Три начала мироздания, Пять стихий, Восемь Триграмм и т. п. — Ван Липин кое-что знал. Читал он и главные даосские каноны — книги Лао-цзы[25] и Чжуан-цзы[26]. Он даже помнил наизусть самые важные отрывки из них. Теперь старший учитель стал рассказывать ему о других даосских канонах, таких как «Книга Перемен»[27], «Внутренняя Книга Желтого императора»[28], «Книга Желтого Двора»[29], «Книга Чистоты и Покоя»[30] и другие. Рассказывал он и о деяниях великих даосов древности. Ван Липин изучал в школе обычные науки, — словесность, математику, географию, историю, биологию и другие. Даосы же открыли ему совершенно необыкновенное знание, и это знание было целостным и глубоким, охватывавшим все стороны человеческой жизни. К счастью, его собственный опыт совершенствования в Дао помогал ему без особого труда вникать в самые сложные вопросы даосского учения.

В ту ночь Чжан Хэдао вновь заговорил с ним о смысле даосского совершенствования.

— Патриарх Чуньян говорил, — начал он свои наставления: «Демонических блаженных не ухватишь, о человеческих блаженных не расскажешь, земные блаженные долго живут, божественные небожители оставляют этот мир и погружаются в "вечно-отсутствующее". Сокрой явленное, отринь счислимое; помимо этого тела есть еще тело. Кто овладеет двумя телами — тот и есть божественный блаженный». А небесный блаженный — высший среди божественных. Тот, кто стремится к Дао, не может учиться у людей посредственных, но должен постигать высший и подлинный закон. Нет ничего более великого, чем принцип инь — ян: от него идут превращения Пяти стихий. Когда Великий Предел разделяется, чистая энергия поднимается вверх и создает небесные образы, а грязная энергия опускается вниз и творит земные формы. Семя Дерева и Огня — это Великое ян, или солнце, а сущность Металла и Воды — это Великое инь, или луна. Небо и Земля, солнце и луна возбуждают две энергии мира, и через это творится все сущее. А что же человек? Он берет от отца семя, от матери кровь, энергию ян от Неба, энергию инь от Земли. Небо и Земля — это воистину великие отец и мать человека, Просветленные люди пребывают вне Неба и Земли, сил инь и ян. Люди помраченные погрязают в океане страданий мира явлений. Кто не стеснен действием Пяти стихий, не связан силами инь и ян, тот достоин зваться высшим Небесным блаженным. Такой человек владеет совершенной истиной. Обрести такую истину может лишь тот, кто приведет к согласию обращение энергии в своем теле с движением светил на небе и круговоротом времен года на земле. Смысл совершенствования в даосизме и есть не что иное, как собирание Неба, Земли и Человека, возвращение от предельного числа — девятки — к Великому Пределу, предваряющему даже единицу. Великий же Предел есть сфера, и пути к ее достижению описаны в книгах о «Божественном Сокровище». Ты уже занимаешься с нами больше года, добился кое-каких успехов. Теперь тебе нужно подняться на еще одну ступень и заняться постижением предельной утонченности Дао…

На дворе сгустились сумерки, в небе взошла полная луна, Ван Липин снова пришел на полянку, где обычно занимался, и сел в позу для внутреннего сосредоточения. Ему уже не составляло труда привести к согласию тело, энергию и мысли и войти в состояние покоя. Внутренним оком сердца он видел, как золотистая луна поднялась у восточного края небес и поплыла прямо на него. Она становилась все больше, все светлее и в конце концов засияла, как тысяча ярких солнц. Он почувствовал, что вместе с превращениями луны его тело тоже преобразилось. Оно вдруг исчезло, и весь мир между Небом и Землей тоже перестал существовать. Осталось только ощущение светящегося шара, наполненного энергией, этот шар неудержимо летел вверх и через мгновение слился с огромным шаром луны, Для него больше не существовало пространства и времени…

На восточной стороне неба появилась алая полоска, первые лучи восходящего солнца окрасили в розовым цвет плывущие в вышине облака. Звезды померкли, лишь бледное пятно луны висело у горизонта на западе, И вот уже медно-красный диск солнца медленно поднялся из-за края земли. Ван Липин по-прежнему сидел неподвижно. Почувствовав, что солнце уже встало, он открыл глаза, посмотрел на дневное светило и снова зажмурился, мысленно направляя солнечное сияние внутрь себя. Теперь солнце как бы жило в нем, наполняя все его тело чистой, искрящейся радостью,

Ван Липин уже мог сидеть без движения несколько дней и ночей подряд, Во время своего сидения он тщательнейшим образом вникал в круговорот природного бытия и искал в себе «сокровенно-утонченную» глубину опыта, в которой его внутренняя жизнь сливается с жизнью вселенной. Мало-помалу он научился видеть эту глубину, Он узнал, что течение внутренней жизни и в самом деле согласуется с превращениями природной жизни и что всякое внешнее движение находит отклик внутри, этот отклик рождает ощущение, а ощущение ведет к знанию. Такое знание уже само по себе кажется обыкновенным людям чем-то выдающимся. Но оно еще очень далеко от целей, к которым стремятся даосы. Нужно идти дальше знания: возвращаться к «первозданной простоте» и «в покое оберегать единство». Только тогда человек сможет постичь Великое Дао.

Пока Ван Липин осваивал различные приемы медитативного общения с миром, Ван Цзяомин рассказывал ему о смысле и целях даосского искусства «взращивания жизни». Знатоки этого искусства считают, что человек — это маленькая вселенная, в нем есть свои Небо и Земля, луна и солнце, инь и ян и Пять стихий, которые могут порождать или одолевать друг друга. В трактате «Внутренняя книга Желтого Императора» говорится, что «Дерево — это изобилие и гармония, Огонь — легкость и сияние, Земля — всеобъятность и превращение, Металл — твердость и равновесие, Вода — покой и уступчивость». Когда превращения Пяти стихий внутри нас соответствуют их движению в мире, рождается подлинная энергия, а силы инь и ян приходят к согласию. Таков путь вечной жизни.

Итак, круговорот энергии в нашем теле связан с движением всего мира, а самые заметные признаки этого движения — вращение земного шара, Луны и Солнца. И период обращения Земли вокруг своей оси, равный одним суткам, и период обращения Луны вокруг Земли, составляющий месяц, и время обращения Земли вокруг Солнца, составляющее целый год, соответствуют различным циклам обращения жизненной энергии в человеке. Даже те, кто понятия не имеет о духовном совершенствовании, знают, что ритмы природы определяют биологические ритмы человека. А те, кто хочет постичь Дао, стараются совместить действие сил инь и ян в себе с движением Неба и Земли. Такое единство почитается среди даосов высшим достижением. Опытные даосские наставники умеют вбирать в себя энергию из окружающего мира и питать ею свою врожденную жизненную энергию. Благодаря этому они становятся в конце концов бессмертными.

Патриарх Люй в своей «Надписи из ста иероглифов» написал так:

Силу жизни взрастивший забудет людские слова. Устранилось сознание: деяние — как недеяние. В покое-движении есть один общий исток. В безмятежном покое кого еще можно искать? Коли в правде живешь, будь с миром в ладу. Живя с миром в ладу, век не собьешься с пути. Нет заблуждений — природа сама покой обретет. Природа в покое — дух вернется к себе. Коли дух возвратится, сам собою родится Эликсир, В Тигле Судьбы сойдутся Вода и Огонь. Инь и ян направят теченье к истоку. Все превращенья в одном гласе сойдутся. Белые облака окутают вершину башни, Сладкая роса станет вином бессмертья. Глоток за глотком отпиваешь вино вечной жизни. Кто поймет беззаботные странствия духа? Покойно сидишь, слушая пение «лютни без струн», До конца проникнешь в секрет мировых превращений. Всего написал двадцать загадочных строк — И дошел до самого верха лестницы Небес.

Ван Липин упорно продолжал свои занятия, стараясь досконально вникнуть в секрет «круговорота Небес».

Взять, к примеру, суточный цикл. Утром, когда солнце встает на востоке, в природе господствует «малое ян»: сила ян дает жизнь всему живому. В полдень, когда солнце стоит над головой и температура воздуха самая высокая, наступает время расцвета жизни; это пора «старого ян». На исходе дня, когда солнце садится на западе, температура падает и жизнь начинает замирать, наступает время «малого инь». А ночью, когда солнце скрывается и вокруг царят ночной мрак и прохлада, господствует «старое инь».

Аллегорическое изображение слияния Воды и Огня в даосской медитации. Старинная гравюра

В организме человека энергия обращается точно таким же образом. Энергия печени — это энергия «малого ян» энергия сердца соответствует энергии «старого ли», энергия легких воплощает «малое инь», энергия почек — «старое инь». Это означает также, что почки соответствуют стихии Воды, сердце — стихии Огня, печень — стихии Дерева, легкие — Металлу. Даосский же секрет совершенствования Дао есть гармоническое смешивание Воды и Огня: Вода поднимается вверх, Огонь опускается вниз, а в результате образуется эликсир бессмертия[31].

В это время Ван Липин начал регулярно практиковать медитацию по способу «малого круговорота небес». Он довольно быстро научился поднимать свою энергию вверх по позвоночнику до самого темени, однако в области Небесных Ворот энергия наталкивалась на преграду, и ему требовалась помощь учителя. Даосы говорят, что в этом месте находятся «четыре светящихся точки», которые сильно затрудняют движение энергии, Их еще называют «четыре великих духа-стража ворот". Только если учитель воздействовал на эти точки, у Ван Липина открывались Небесные Врата.

Освоив метод «малого круговорота небес», Ван Липин испытал новые ощущения: как будто горячая жидкая масса медленно поднималась по его позвоночнику, а потом, через темя и лоб, опускалась вниз. Период ее обращения в теле составлял ровно один месяц или, говоря точнее, один лунный цикл. Поэтому, даже сидя в темной комнате несколько дней и ночей подряд, он мог безошибочно определить местонахождение луны на небе, а также месяц и число года.

Китайцы с древности делили солнечный год — то есть период обращения Земли вокруг солнца — на двадцать четыре части[32].

В даосской практике наибольшее значение придавалось осеннему и весеннему равноденствиям, а также зимнему и летнему солнцестояниям. Поскольку китайская наука трактовала космос как символ человека, она уподобляла сердце Небу, почки — Земле, печень — началу ян, легкие — инь, жизненную энергию — ян, а кровь — инь. День зимнего солнцестояния для жителей северного полушария знаменует предел возвышения инь и момент рождения ян. В это время усиливается энергия почек, преобладание которой в момент весеннего равноденствия сменяется доминированием энергии печени. А день летнего солнцестояния, напротив, означает предел возвышения ян и момент рождения инь. В это время энергия ян перемещается в сердце, а в день осеннего равноденствия она переходит на легкие. К зиме же местопребыванием энергии в теле снова становятся почки.

Изо дня в день сидя по многу часов в медитации, переживая течение энергии по двадцати четырем «сезонам» года, Ван Липин под руководством учителя вникал в свое состояние, постигая в себе «непостижимо-утонченные» перемены, которые ведут к зарождению в Желтом Дворе эликсира вечной жизни. У Лао-цзы можно найти слова: «Дух долины бессмертен, он зовется Сокровенной Женщиной. Врата Сокровенной Женщины — корень Неба и Земли. Это неизбывно и как бы существует, а в применении неисчерпаемо»[33]. Через эти таинственные врата мы входим в Великую Пустоту. В даосских книгах говорится, что Земля имеет в длину 84 тысячи ли, а центр ее находится на 42 тысячи ли от ее краев. Человек — маленькое Небо и Земля, и его сердцe располагается в восьми цунях и четырех фэнях от его верха и низа. В этом месте, расположенном в центре человеческого тела, есть пустое пространство, где, как утверждают даосы, находится «энергия первопредка». Поэтому, патриарх Чуньян говорил: «Настоящая Сокровенная Женщина — не в сердце и не в почках. А будешь искать ее — только истощишь в себе Небесную Пружину». Для даосов нет ничего важнее этой пустоты. Ван Липин уже начал ощущать ее в себе. И это означало, что он уже несколько раз пережил «малую смерть».

Глава V. Эликсир бессмертия

С тех пор как Ван Липин начал свои занятия у старых даосов, три года промчались, как одно мгновение.

Видя, что Ван Липин стал уже почти взрослым и добился немалых успехов в своих занятиях, старики решили дать ему полное посвящение.

Никогда не забудет Ван Липин, что чувствовал, когда впервые принял «пилюлю» Дао.

Даосское совершенствование с древности разделялось на два вида; внешнее и внутреннее. Внешнее совершенствование заключалось в определенной диете и приеме особых снадобий. Со временем оно превратилось в целую систему упражнений, которую называют «искусством выплавления пилюли». Древний даосский ученый Гэ Хун[34] писал: «Прием снадобий, управление токами энергии и искусство брачных покоев[35] — вот три главных занятия, ведущие к блаженству и вечной жизни». Тот же ученый следующим образом разъяснил, как надо принимать даосскую «пилюлю бессмертия»: «Принимать пилюлю нужно на святой горе, в безлюдном месте, в присутствии не более чем трех помощников. А прежде следует поститься сто дней, омыть тело и воскурить благовония, дабы полностью очистить себя. Нельзя подпускать к себе скверну мира и людскую суету. И нельзя не иметь безупречной веры в Дао, иначе снадобье не будет иметь силы».

Тысячелетиями даосы бдительно охраняли секрет приготовления «пилюли бессмертия» от посторонних глаз, Б народе о нем рассказывали легенды, и многим он казался настоящим волшебством. Конечно, волшебства тут никакого не было. Более того, бывали случаи, когда малосведущие, но не в меру ретивые «любители Дао» умирали от приема такой пилюли вместо того, чтобы обрести долгую жизнь,

Что касается самих даосов, то они накопили огромный опыт по части воздействия различных веществ на человеческий организм и с необыкновенной тщательностью разработали весь метод создания эликсира вечной жизни. Учителя школы Лунмэнь преуспели в этом деле едва ли не более других.

Итак, однажды старики велели Ван Липину проглотить «золотую пилюлю», которую они принесли с горы Лаошань. Снадобье постепенно растворялось в животе у Ван Липина и с кровью разносилось по всему телу, Старцы обучили своего ученика некоторым новым приемам медитации, чтобы он посредством «внутренней работы» ускорил продвижение эликсира к поверхности тела. Ночи напролет Ван Липин неподвижно сидел в уединенном месте, а даосы с невозмутимым видом стояли рядом, внимательно следя за его состоянием. Близился великий миг в жизни их ученика.

Ван Липину снова связали веревками руки и ноги. Такого не случалось с ним с того дня, когда он в первый раз сел в позу для медитации. Он и сам понимал ответственность и важность того, что с ним происходило. Собрав в кулак всю свою волю, ни на мгновение не отвлекаясь от действия энергии в теле, он продолжал час за часом упорно сидеть в предписанной позе.

Минул день. Эликсир потихоньку начал действовать. У Ван Липина возникло такое ощущение, будто его внутренности объяты огнем.

У него закружилась голова, перед глазами поплыли разноцветные круги. В конце концов он потерял сознание и мешком повалился на землю. Но поскольку он был обвязан веревками, ноги его не разжались. Ван Цзяомин побрызгал на него заранее припасенной холодной водой, и снова усадил. Медитация возобновилась.

Прошла ночь, а утром старцы увидели, что тело Ван Липина покрылось багровыми, синими, черными разводами. Однако никакого беспокойства они не выказали, напротив — выглядели очень довольными. Как потом узнал Ван Липин, новые цвета его кожи свидетельствовали о том, что опасность немедленной смерти от приема «золотой пилюли» миновала. Однако Ван Липину ни под каким предлогом нельзя было прекращать свое «покойное сидение». В противном случае яды. выделившиеся из эликсира, так и остались бы на коже и у него выпали бы все волосы. И что самое страшное — все предыдущие занятия пошли бы насмарку.

Ван Липин держался из последних сил. Ощущение ожога внутренностей уже прошло, теперь боль переместилась на кожу, которая вспухла, нестерпимо ныла и зудела, а Ван Липин сидел со связанными руками, не имея возможности даже почесаться. Учитель строго-настрого запретил ему шевелиться.

Миновала еще одна ночь непрерывных мучений. На третий день, после полудня боль внезапно стихла. Кожа Ван Липина вновь окрасилась в обычные — белый и розовый — цвета здорового тела, волосы же приобрели необыкновенный серебристый оттенок. Теперь «золотая пилюля» полностью растворилась в теле Ван Липина, и в нем очистились каналы циркуляции энергии. Внимательно оглядев ученика, старцы сочли, что испытание он выдержал вполне успешно. От радости они даже прослезились, а потом, как маленькие дети, пустились в пляс, и все поздравляли друг друга с успехом:

— Победа! Наш ребенок родился!

Они радовались за своего ученика, как за родного сына, появившегося на свет после тяжелых родов.

Старший наставник схватил Ван Липина за руку и потащил куда-то в горы. Они миновали заросли кустарника и углубились в лес, освещенный лучами закатного солнца.

— Встань лицом к солнцу, вдохни поглубже этот свежий воздух.

Самим старцам явно нравилось так стоять. И Ван Липину нравилось стоять вместе с ними. Но у него появилось какое-то новое, непривычное ощущение. В следующее мгновение он понял, что ему не нужно, как прежде, дышать носом. Оказывается, теперь ему было довольно слегка сжать низ живота: воздух из внешнего мира проникал прямо в его живот и оттуда растекался по всему телу, будто оно слилось с космосом[36].

Еще раз осмотрев кожу и зрачки глаз Ван Липина, старцы пришли к заключению, что решающие перемены уже свершились, и их ученик созрел для следующего этапа совершенствования, который требует полного отказа даже от растительной пищи.

Ван Липин и в самом деле уже от рождения был человеком кое в чем незаурядным. Хотя никто не учил его соблюдать диету, он с детства не ел ничего острого и мясного, довольствуясь самой простой пищей, Начав заниматься под водительством старых даосов и научившись усваивать энергию из природы, он стал еще более неприхотлив в еде. Его учителя завели при кузнице небольшой огород, где выращивали разные овощи, не помышляя, конечно, об изысканных кушаньях. Ван Липин ел простую пищу учителей, а порой, сидя в медитации по нескольку дней, и вовсе не вспоминал о еде. Когда же он приходил из школы домой, то опять-таки закусывал, чем придется.

Отказаться совсем от растительной пищи оказалось не так уж трудно. Однако и здесь были свои тонкости.

По представлениям даосов, в теле человека имеются так называемые «три опухоли» и «три трупа», которые всячески вредят человеку. Верхний «труп» есть средоточие алчности, средний — вместилище чревоугодия, нижний — воплощение похоти. Кроме того, в человеке обитают «три вредоносных червя», которые питаются энергией, поступающей от зерновой пищи. Чтобы умертвить «три трупа» и «трех червей», нужно перестать есть зерно. Отказ от зерновой пищи включал в себя три этапа. Первый назывался «отказ от зерна». На этом этапе послушник полностью отказывался от зерновой пищи, но ему еще разрешалось есть немного овощей и фруктов. Такая фруктово-овощная диета способствовала быстрому очищению пищеварительной системы. Продолжалась она не менее двух месяцев. Все это время Ван Липин жил и занимался, как обычно. Он часто уходил в лес и там сидел в медитации сутками, укрепляя «внутреннюю энергию». Для Ван Липина этап «отказа от зерна» продолжался девяносто восемь дней — больше трех месяцев. Он заметил, что за это время стал чувствовать себя намного лучше, а сознание его еще больше прояснилось.

Души человека и три трупа. Рисунок из даосского канона. XV в.

Второй этап назывался «отказ от пищи». Теперь Ван Липин вообще перестал принимать пищу и мог только утром и вечером вылить чашку холодной воды. Его организм очистился настолько, что уже не отправлял естественных надобностей. Теперь он обменивался энергией с окружающим миром; у него было такое чувство, будто его тело вместило в себя целый мир. Так продолжалось более пятидесяти дней.

Третий этап назывался «закреплением достигнутого». Ван Липин словно только что вышел из бани: кожа его была мягкой и розовой, как у ребенка, сознание безмятежное и ясное, тело напоено легкой и светлой силой. Видя, что Ван Липин стал похож на новорожденного младенца, которого еще не коснулась скверна мира, старые даосы не могли скрыть своей радости. Четыре года они растили своего ученика, как выращивают прекрасный цветок или обрабатывают драгоценную яшму.

Теперь этот человек должен был взлететь высоко,

И вот однажды учителя сказали ему:

— С сегодняшнего дня приступаем к «закреплению». Ты будешь сидеть и медитировать здесь, не вставая. Тебе нельзя будет даже выпить воды.

Это был ясный осенний день 1966 года. Вся страна была охвачена бурей, а четыре подвижника-даоса продолжали свои занятия, не обращая внимания на мирские события.

Каждый день утром, в полдень и вечером старики поливали в комнате пол, чтобы водяные испарения увлажняли неподвижного, как каменное изваяние, послушника и питали его «подлинную энергию». Двое старцев постоянно находились возле Ван Липина, оберегая его покой.

Минул день, потом второй и третий…

Ван Липин сидел, не меняя позы, и его сознание, по завету древних учителей, уподобилось «остывшей золе». Солнце и луна, россыпи звезд в небе, горы и реки, картины природы в разные времена года, родственники и друзья, прекрасные и страшные образы — все, что он видел и слышал когда-то и уже успел забыть, вихрем проносилось перед его отрешенным взором… Постепенно он забыл о себе, забыл о времени. Все вокруг него и в нем самом стало одной сплошной пустотой — всепроницающей и бездонной, как молочный туман облаков.

Прошло десять дней, и пятнадцать, и двадцать…

Ван Липин все так же невозмутимо сидел в своей комнате, не подавая признаков жизни. А учителя неотступно находились при нем.

Миновал двадцать пятый день его сидения.

К вечеру небо заволокли свинцовые тучи, сверкнули огненные стрелы молний, и разразилась небывалая для осени гроза. Казалось, сама природа напоминала послушнику о великой опасности, подстерегавшей его в час решающего испытания. Ввиду чрезвычайных обстоятельств старцы облачились в свои парадные одежды, вооружились ритуальными мечами[37], зажгли благовония и вознесли молитвы богам. Потом они обратились к Ван Липину со словами участия и поддержки: «Люди нашей школы Лунмэнь учения Совершенной Подлинности во все времена телом и душой предавали себя Дао и, отказываясь от пищи, смотрели на жизнь и смерть как на одно цельное кольцо. Ты — наш преемник по школе, тебе быть учителем. Встань выше жизни и смерти, не подводи своих наставников».

Прошел двадцать шестой день, и двадцать седьмой, и двадцать восьмой…

В ту ночь опять разразилась страшная буря. Грохочущие потоки дождя низвергались с небес на крышу маленькой кузницы, яростно завывал за окном ветер. А старцы молча стояли вокруг Ван Липина, держа в руках ритуальные мечи.

Внезапно затрепетало пламя в висевшей на стене лампадке, ноги Ван Липина разжались и он медленно повалился навзничь, вытянув руки по швам.

Старики осмотрели своего послушника: его дыхание прервалось, сердце не билось. По всем признакам, Ван Липин умер. Тогда они сели рядом в позе медитации, выставили вперед тускло поблескивавшие в сумраке ритуальные мечи и начали «работу с энергией». Первым делом они сделали так, что бушевавшая вокруг гроза утихла, а окрестные духи не мешали их действиям. Потом они велели силам «чистого ян» держаться подальше от этого места. Так они защищали своего ученика, который находился в тот момент в царстве смерти — мире «чистого инь».

Бессмертные небожители. Фрагмент свитка

Старший наставник бережно взял деревянную табличку[38], на которой было начертано священническое имя Ван Липина — Юншэн — и поставил ее на алтаре между двух старинных курильниц,

О своих ощущениях в момент умирания бренного тела Ван Липин рассказывает так: сначала ему казалось, что он долго-долго падает в бездонную черную пропасть; он пытается уцепиться за что-нибудь, но не может найти опоры. Вдруг тело его словно потеряло свой вес, и он почувствовал, что свободно парит в воздухе, и все, что составляло его прошедшую жизнь: родной дом и школа, знакомые горы и поля, друзья, учителя — все это отлетело от него. Еще он пережил какой-то очень неприятный, болезненный опыт, но память об этом переживании не сохранилась в нем.

Внезапно перед ним забрезжил свет. Приглядевшись, он увидел, что из-под его ног убегает вдаль широкая дорога, испускающая сияние. Он пошел вперед по этой дороге, даже не задумываясь, куда идет. По обе стороны от дороги виднелись темные горы и ущелья, по дну которых бежали бурные ручьи; то и дело попадались заросли ярких цветов. Все вокруг дышало свежестью и покоем.

Ван Липин шел и шел вперед, недоумевая, куда он попал.

Вдруг прямо перед собой он увидел нескольких стариков в одежде старинного покроя. Старики с улыбкой приветствовали его. Один из них взял Ван Липина за руку и отвел его в маленький домик, укрывшийся в тени высоких деревьев. Там он усадил Ван Липина на почетное место гостя, угостил его чаем и фруктами. Ван Липин не посмел отказаться от угощения, а сам подумал, что подкрепиться ему и вправду не мешает. Ван Липин отпил глоток чая — тот оказался необыкновенно ароматным. Плоды тоже были очень вкусными, хотя, странное дело, он не чувствовал их веса в руке.

Старики сели вместе с ним вокруг стола, дружелюбно улыбаясь. Тот, кто угостил его чаем и фруктами, — на вид он был старше других, — некоторое время сидел как бы в раздумье, а потом спросил Ван Липина: «Тебе еще жить долго. Отчего пришел к нам сегодня?» Ван Липин не понял смысла его слов и продолжал есть плоды. Увидев, что гость не отвечает, старец больше ни о чем не спрашивал и стал представлять ему по очереди всех сидящих за столом. Когда Ван Липин услышал, что старик называет всех присутствующих именами его предков, он тут же отложил фрукты и вежливо поклонился каждому. Ему казалось странным, что есть место, где можно встретить сразу так много предков. Но на душе у него было светло и радостно,

Хотя Липин уже три года жил в горах, такого красивого места ему еще не доводилось видеть. А жить в окружении такого количества почтенных предков было еще и очень почетно. Старцы оказались людьми на редкость любезными и добродушными. После знакомства с Ван Липином они вышли во дворик дома и завели между собой тихую беседу, а кое-кто сел играть в шашки[39].

В приятных разговорах со старцами Ван Липин не замечал, как бежит время. Если судить по тому, как много он узнал от своих новых знакомых, прошло, должно быть, несколько десятков лет. Одного только не мог Ван Липин понять: за все это время он ни разу не видел, чтобы кто-нибудь из обитателей этого места трудился или произнес бранное слово. И хоть прошло, кажется, немало времени, никто из стариков не умер и даже не заболел. Удивительное дело!

Ван Липин играл с одним из старцев в шашки, примостившись в корнях высокой сосны, когда к нему какой-то необычной летящей походкой подошел старший из стариков и, взяв за руку, сказал: «Теперь ты должен уйти, Тебе нельзя здесь больше оставаться». Он вывел его на светящуюся дорогу, по которой Ван Липин пришел к старцам, и простился с ним…

В темноте Ван Липин услышал какой-то шорох, и к нему постепенно вернулось ощущение его тела, Он медленно открыл глаза, увидел тусклый огонек лампадки и учителей, неподвижно сидевших рядом, холодный блеск мечей… Он был у себя в кузнице. Словно во сне, он поднялся, посмотрел вокруг…

Увидев, что Ван Липин пришел в себя, даосы немедленно вскочили на ноги. Учителя и ученик обнялись, как старые друзья. Тут выяснилось, что Ван Липин пролежал бездыханным всего три дня. А встретился он с покойными патриархами школы: такой встречи удостаиваются все истинные посвященные учителя школы Лунмэнь. У Ван Липина на глаза невольно навернулись слезы.

Часть вторая. НОВАЯ ЖИЗНЬ, НОВЫЕ ТРУДЫ

Глава VI. Через смерть к жизни

Не только юный ученик, но и старые даосы не могли сдержать слез радости после того, как столь трудное и длительное испытание благополучно завершилось.

Первым справился с волнением старший наставник — Чжан Хэдао. Он сам налил воды в чашку и поднес ее Ван Липину. Глоток воды восстановил силы послушника.

Затем Чжан Хэдао подвел Ван Липина к алтарю и велел ему отвесить земные поклоны предкам по школе. Когда Ван Липин встал с колен, старший наставник показал ему рукой на новую табличку, стоявшую на алтаре: — Погляди-ка, что тут написано. Вглядевшись в табличку, Ван Липин прочитал: «Место души преемника в восемнадцатом поколении школы Лунмэнь учения о Совершенной подлинности Ван Юншэна»,

Очень удивился Ван Липин — ведь такие таблички ставят только в память об умерших. Потом он припомнил все, что произошло с ним в потустороннем мире, и подробно рассказал об этом старикам, Те в ответ только кивали головами: именно так все и должно было случиться.

Учитель говорил авторам этой книги:

— Никогда не забуду я того, что пережил в другом мире. Все люди на этом свете рождаются и умирают. Но помним ли мы то, что чувствовали в момент рождения? Что чувствует умирающий? И что там, за смертью? Об этом могли бы рассказать только мертвые, но они молчат. Хотя рождение и смерть — два самых важных момента в жизни человека, наука до сих пор не в состоянии объяснить нам, что происходит с человеком в момент рождения и в момент смерти. Даосы накопили множество сведений на эту тему, но мы не сможем извлечь из их свидетельств пользу, если не изменим законы нашего мышления. В своей жизни я несколько раз переживал смерть, и благодаря этому многое понял. К примеру, я воспринимаю время и пространство совсем иначе, чем люди, не имеющие опыта смерти. Ну, а смерть… Умирать, вообще говоря, ужасно неприятно. Вы хотите удержать ускользающую жизнь, но у вас уже нет на это сил. Иначе бы вы остались жить. Однако неприятные ощущения быстро проходят. А потом время и пространство начинают скручиваться как бы в обратном порядке. Перед вамп проносится вся ваша жизнь, вы видите множество событии, о которых давно забыли. Потом какой-то человек ведет вас дальше, и вы попадаете в незнакомое, но очень красивое место, где встречаетесь с умершими родственниками. Несколько десятков лет жизни в том мире равны трем дням на этом свете.

Вы узнаёте там немало нового и отлично помните все, что с вами происходит. Впоследствии я подробно рассказывал отцу и матери о людях, которых встречал на том свете, и мои родители изумлялись тому, насколько точно описывал я своих давно умерших предков. Значит, я и в самом деле виделся с ними.

Теперь, когда Ван Липин вернулся в свою нынешнюю земную жизнь, он даже немного загрустил. Неужели вот эта маленькая темная комнатка и есть подлинная обитель человека? Не может быть! И чего ради люди копошатся в этих своих комнатках, строят планы, норовят друг друга перехитрить, бездумно расточают силы? На что они надеются? Нет, их дело безнадежное!

Старики, конечно, заметили, что их семнадцатилетний послушник разом повзрослел, стал серьезнее и сдержаннее. Они знали, что он многое понял и многое осознал за последний месяц,

— Юншэн, — обратился к Ван Липину Чжан Хэдао. — Ты теперь другой человек, тот, кем ты был прежде, уже умер. Тот, умерший человек искренне стремился к Дао, не ведая страха и сомнений. Но он все же был земной человек, человек низшего мира. Теперь ты должен продолжить дело, которое он не завершил. Ты должен смело идти в средний мир,

Слова старшего наставника показались Ван Липину такими простыми и понятными! Но последнее испытание, кажется, отняло у него слишком много сил. И хотя теперь он вроде бы освободился от оков бренного тела, он был все еще довольно слаб и даже немного подавлен.

Стояла поздняя осень. С севера дул пронзительный холодный ветер. Не обращая на него внимания, Ван Липин выбежал па улицу и легкими шагами пошел и горы, не разбирая дороги.

Сгустилась ночь, в небе плыли тяжелые облака. Ван Липин все шел и шел, куда глаза глядят. Он забрел в ручей, замочив полы одежды; ледяная вода обжигала ноги. Ничего не замечая, он шел вперед. В душе его не было страха: жизнь и смерть — все едино!

Редкие капли, падавшие с неба, превратились в сильный дождь. Ван Липин промок до нитки. Хорошо! В какой-то момент он рухнул на землю и крепко уснул.

У людей часто так бывает: человек отдает все силы достижению какой-то цели, а когда эта цель достигнута, он, оглядываясь на свою жизнь, с горечью восклицает: «Только и всего?!» Ван Липин — тоже человек. Через опыт смерти он узнал многое, что остается неведомым для обыкновенных людей и, вернувшись к земной жизни, уже не находил в ней смысла. С еще большим правом, чем обыкновенные люди, он мог сказать: «Как ничтожна человеческая жизнь!»

Ван Липин стал «умершим живым человеком». Он жил — но уже умер. Он умер — но все-таки жил. В его семнадцать лет к этому нелегко привыкнуть. Ему хотелось отделаться от недоумения, рожденного его новым состоянием: как можно быть живым в смерти и мертвым в жизни?

Начался новый этап его совершенствования в Дао — этап «живого мертвого человека».

Учителя Ван Липина сами прошли через него и знали, что поначалу он вызывает очень неприятные ощущения и что к нему надо притерпеться. Тут нужно время.

После своей «смерти» Ван Липин месяца два был как будто другим человеком, Он стал угрюмым, молчаливым или, как говорят в народе, — «пришибленным». Пришла зима, деревья сбросили листву и в их голых ветвях свистел ледяной ветер. А Ван Липин целыми днями ходил в старенькой курточке и часто даже не застегивался. Но в то суровое время, когда всем приходилось опасаться за свою жизнь, расспрашивать других было не принято, и на Ван Липина не обращали внимания. Пусть себе ходит, как ему вздумается. Тем более что в склонности к «буржуазным излишествам" его нельзя было заподозрить.

Долгими часами Ван Липин бесцельно бродил по округе и иногда, будучи не в силах сдержать чувства, садился прямо на обочине или у дверей дома и горько рыдал. Порой он заходил в свой дом, но не говорил ни слова. А когда его спрашивали, к примеру, который час, он отвечал что-нибудь настолько несуразное, что его оставляли в покое.

Однажды мать послала его купить растительного масла. Он вышел на улицу, увидел проходящий автобус, вскочил в него и даже не подумал о том, чтобы купить билет. Какой-то пассажир, увидев, что перед ним необычный человек, пошел за ним следом. Ван Липин поплутал по улочкам и вернулся к магазину рядом с домом. Перед магазином выстроилась длинная очередь желавших купить масла. Ван Липин, словно не замечая ее, встал у самых дверей магазина. Кто-то из очереди начал его отталкивать, завязалась потасовка. Следивший за порядком солдат хотел прогнать Ван Липина, а тот и его не послушался. Солдат наставил на Ван Липина ружье, да, кажется, только еще больше раззадорил парня: Ван Липин рванул рубашку на груди и закричал солдату:

— Ну стреляй, стреляй сюда! Жизнь или смерть — мне все едино!

Люди видят, что парень какой-то бешеный и ничего не боится, ну и отступились от греха подальше. Ван Липин купил масла, но вместо того чтобы пойти домой, слонялся по городу весь день и домой заявился с пустыми руками. Про масло он и думать забыл.

Мать очень переживала за сына, видя, в каком тот состоянии. Она даже пошла к «почтенным старцам» и попросила их полечить Липина. А Чжан Хэдао, весело улыбаясь, ответил ей:

— С твоим сыном все в порядке, он ничем не болен, А без причуд разве станешь бессмертным? Этот малого ждут великие свершения. Ты не волнуйся за него.

Мать поверила его словам и успокоилась.

Но самым удивительным было то, что Ван Липин, вечно слонявшийся где придется, каждый день в нужное время приходил к даосам. А старики каждый день заставляли его зажигать благовония на их домашнем алтаре и кланяться табличке с надписью «Ван Юншэн» и молить этого Ван Юншэна о заступничестве. Ван Липин все не мог взять в толк, почему он должен поклоняться самому себе и самого себя молить о собственном благополучии? Кто же он в конце концов: мертвый или живой?

Видя недоумение ученика, Ван Цзяомин сказал ему:

— Ты — мертвый живой человек. Ты и умер, и живешь, Ты теперь не такой, как другие. Ты теперь живешь вот так: чашку риса съел — и ладно. А все прочее — по боку.

Ван Липин ничего не понял. Тогда Учитель терпеливо объяснил ему:

— Всего существует три мира. Одни после смерти уходят в низший мир, другие — в высший. Высший мир в тысячи раз лучше низшего. Чтобы попасть туда, тебе нужно еще много-много трудиться. Потом поймешь.

Эти слова тоже были не очень-то понятны Ван Липину, Но учителю за его наставления он, конечно, не мог не поклониться.

Лян Кай. Портрет даосского святого. XIII в.

Однажды, после того как Ван Липин в очередной раз отвесил поклоны собственной поминальной табличке на алтаре, Чжан Хэдао усадил его рядом с собой и стал рассказывать ему про жизнь патриарха Чуньяна.

— Когда патриарху Чуньяну было сорок восемь лет, он попал в обучение к одному знаменитому даосу, — начал свой рассказ Чжан Хэдао. — Это был настоящий даосский блаженный. Он передал патриарху Чуньяну книгу о совершенствовании в Дао. А через год патриарх Чуньян в уезде Чжуннань соорудил могилу, насыпал над пей высокий холм и поставил там плиту с надписью: «Место души господина Вана». На той могиле он жил два года и написал там песню, которая называлась «Мертвый живой человек». В той песне говорилось:

Мертвый живой человек! Мертвый живой человек! В жизни смерть обрести — настоящее благо. В могильной тишине постигнешь истинный покой. Будешь чужд вовеки пустым треволнениям света. Есть человек счастливый сам по себе, Без ума, без желаний, он в мире не ищет опоры. Духом чуток, лелеет природу в себе. Отрешился от тела: кости с прахом смешались, Человек вместил в себя Дао, и Дао примет его. Человек и Дао друг другу жизнь подают, Как сходятся тучи в грозе — и будет чист небосвод. Открытое сердце льет свет на пыль бытия. Как мир узнает о том, кто укрылся в могиле? Кто несется покойно в потоке времен? Белые облака играют с луною и ветром. Отряхни пыль мирскую, будь выше пошлого света.

— Стихи у патриарха Чуньяна простые, но в них таится глубокий смысл, — пояснил Чжан Хэдао. — Ты теперь тоже «мертвый живой человек» и должен понять, о чем говорит в них наш древний наставник.

На сей раз Ван Липин и вправду понял, о чем хотел сказать ему Чжан Хэдао. С жаром поблагодарив учителя, он повторил про себя когда-то данную им клятву: «Всем сердцем стремиться к Дао, ни на миг не поддаваться сомнениям!»

Для Ван Липина началась новая жизнь.

Глава VII. Незримое совершенствование

Новый, шестой этап совершенствования Ван Липина так и назывался; «совершенствование Дао в себе»,

Все, чего достиг он за четыре года занятий до своей «смерти», было, если так можно сказать, «умением обыкновенного человека». Этому мог научиться и применять в своей жизни каждый. Но у Ван Липина было два преимущества в постижении Дао перед обыкновенными людьми, Во-первых, от природы он был необычайно одаренным, имел большие способности и несгибаемую волю, а это в деле личного совершенствования самое главное, Вот и в школе Лунмэнь полагается сначала дать «раскрыться своей природе», а потом «дать раскрыться своей судьбе»; наибольшее же внимание в ней уделяется «внутреннему достижению». Работа даосского послушника со своей природой — основа основ даосского совершенствования. И Ван Липин успешно преодолел этот этап, что удается очень немногим. Во-вторых, у Ван Липина были знающие и заботливые учителя, и не один, а целых три. Чтобы три посвященных наставника вместе обучали одного ученика — такое и среди даосов бывает крайне редко. Обычно даосские послушники подобной возможности не имеют и уж, конечно, не могут за четыре года завершить «работу со своей природой».

И тем не менее все, что пережил и освоил Ван Липин, было только подготовкой к настоящему обучению. Ведь тот, прежний Ван Липин уже умер. Теперь он был совсем новым человеком, и даосы должны были преподать ему новые уроки.

На следующий день после разговора с Ван Липином Чжан Хэдао, заметив, что ученик справился со своей нервозностью, сказал ему:

— Ты разбил оковы жизни и смерти и не похож на обыкновенных людей. Но тебе еще долго идти к великому Дао. На этом пути, как ты знаешь, есть три уровня. Сначала нужно с нижнего перейти на средний, а потом подняться до высшего. Ты сможешь достичь того, что называют «Великим Свершением». Многие из тех, кто хочет постичь Дао, утром делают одно, а вечером другое, начинают резво, да кончают плохо и ничему не могут толком научиться. А потом заявляют, что Дао для них бремя. На самом деле они сами — бремя для Дао… Ну так вот, после того как Патриарх Чуньян соорудил себе собственную могилу, он просидел там взаперти два года и достиг-таки Великого Свершения. Ты тоже приступишь к настоящему совершенствованию в Дао.

Потом Чжан Хэдао стал читать Ван Липину книгу патриарха Чуньяна о совершенствовании в Дао, подробно разъясняя ее смысл. Вот некоторые рассуждения патриарха Чуньяна.

О сидении

Заниматься «сидением» — это не значит неподвижно сидеть, закрыв глаза. Такое «сидение» — ненастоящее. Настоящим сидением нужно заниматься все двадцать четыре часа в сутки, и когда мы стоим, и когда идем, когда сидим или лежим. Движемся мы или покоимся — пусть сердце будет всегда незыблемо, как гора Тайшань, и пусть все врата на нашем лице — глаза, уши, рот и нос — будут наглухо закрыты и непроницаемы для всего внешнего. Если в нашем сознании мелькнет хотя бы одна мысль, мы уже не будем пребывать в «покойном сидении». Если же мы воистину обретем покой, наш дух пребудет в царстве небожителей, даже если телом мы будем находиться среди людей.

Что значит «убрать сердце»?

Когда сердце не знает смущения, когда оно смутно-безмолвно и не видит вещей, непостижимо-сокровенно и не устремляется ни вовне, ни вовнутрь, не несет в себе ни одной мысли — тогда оно воистину покойно. Кто не может убрать сердце, тот живет в тревоге и неудовлетворенности, и сердце его повержено в смуту. Что бы он ни делал, что бы ни видел и ни ощущал — все будет причинять ему страдания.

Закаливание своей природы

Упорядочивать свою природу — все равно что играть на лютне. Если струны лютни натянуты слишком туго, они лопнут, а если они распущены, музыка не зазвучит. Однако ж всегда можно натянуть струны правильно. Так же закаливается меч: если металл слишком тверд, он может треснуть, а если слишком мягок — погнуться. Но всегда есть возможность дать металлу правильную закалку. Так же следует относиться и к своей природе.

Теперь Чжан Хэдао каждый день знакомил ученика с писаниями древних учителей. Особенно запомнились Ван Липину наставления основоположника школы — патриарха Чанчуня. В них говорилось:

Фрагмент «Карты взращивания Подлинности» из даосского монастыря Байюньгуань. XVIII в.

«Всякий живущий в даосской обители должен хранить чистый покой и глубокое безмолвие. Мягкость должна быть его правилом, согласие — добродетелью, любовь — опорой, а безыскусность — принципом учения. В толпе он должен быть ниже других. Живя в уединении, он не должен пускать в себя суетные мысли. Ни одно земное дело не должно чересчур заботить его. В одежде и пище он должен ограничиваться самым необходимым, а все лишнее — раздавать убогим и нищим. Ни на минуту не должен он предаваться праздности, но ему подобает радеть о чистоте жилища и целомудрии своего сердца. Пусть взращивает он подлинную природу и не вдается в бесплодные препирательства. Он должен забыть про "свое" и "чужое", отрешиться от вещей, отбросить мудрствование, отвернуться от звуков и цветов. Встречая же ученых людей и монахов, он должен держаться любезно».

Не без удивления Ван Липин отмечал про себя, что поучения древних мудрецов, раньше казавшиеся ему странными и заумными, теперь звучали для него совсем понятно. Видно, он и вправду воспринимал мир по-новому. Ему теперь были интересны и многочисленные правила, регулировавшие жизнь даосов. Жадно слушал Ван Липин поучения наставников о том, как должен вести себя даосский послушник с учителями, родителями и государственными людьми, как должен он совершенствоваться и искоренять зло.

Учителя рассказали Ван Липину, что все даосы в своем совершенствовании проходят через три этапа: сначала нужно «взращивать семя» в себе, потом нужно сделать так, чтобы избыток «семени» превратился в жизненную энергию, потом энергия должна превратиться в дух и, наконец, дух должен «возвратиться в пустоту». Обыкновенные люди понимают лишь то, что происходит на низшем уровне — уровне «человеческих дел». А Ван Липин уже перешел в «средний» мир. Это значит, что он должен был знать и законы энергии, и законы духа. Чуть ли не ежедневно учителя читали ему даосские сочинения, где говорилось о путях телесного и духовного совершенствования.

Все эти правила имели одну основу: принцип покоя. Только покой приносил послушнику Дао полную самодостаточность, внутреннюю неприступность. А если послушник наглухо запечатывал отверстия души, он сохранял в целости свои энергию и дух. Ван Липин уже слышал древнее наставление:

Если глаза не смотрят, душа находится в печени. Если уши не слушают, семя находится в почках. Если язык не чувствует вкуса, дух находится в сердце. Если нос не обоняет, чувственность находится в легких. Если конечности не движутся, воля находится в селезенке.

Учили Ван Липина и правильному дыханию, а правильно дышать для даосов означало полностью отказаться от естественного дыхания. Самое важное наставление передавалось в следующих словах:

Вдыхаемый воздух проходит в низ живота, выдыхаемый воздух не выходит из сердца. Вдыхая воздух, вбираешь в себя весь мир. Выдыхая воздух, простираешься до краев света, наполняя собой сферу.

Тренировка тела заключалась в следующем: нужно было «смотреть вовнутрь, слушать, возвращаясь к себе», или, другими словами, «внимать собственному сердцу», «внимать сердцу Дао» и «внимать небесному сердцу».

На практике это означало, что Ван Липин должен был, вслушиваясь в биение своего сердца, постигать круговорот энергии во вселенной, От Ван Липина теперь требовалось воочию ощутить, каким образом энергия в его организме, следуя круговороту Пяти стихии, перетекает из почек в печень, из печени в селезенку, из селезенки в легкие и снова возвращается в почки.

Тренировка духа состояла в том, чтобы вообразить свое тело как бы зияющим отверстием, сплошной пустотой и в конце концов устранить всякое думание.

В тренировке духа тренируй недуховный дух. Когда дух — не дух, это недуховный дух.

Под конец следовало войти в состояние Великой Незыблемости. Разъясняя Ван Липину этот идеал даосов, учителя прочитали ему «Песнь о забытьи»:

Забывая о вещах, можно пестовать сердце. Забывая о чувствах, можно пестовать природу. Забывая о покое, можно пестовать дух, Забывая о похоти, можно пестовать чувство. Забывая о желаниях, можно пестовать тело, Забывая о теле, можно пестовать энергию. Забывая о себе, можно пестовать пустоту. Забывая о делах, можно пестовать Дао.

Познакомился Ван Липин и с «Наставлениями об энергии»:

Сдерживаясь в словах, можно взрастить внутреннюю энергию. Умеряя желания, можно взрастить энергию семени. Будучи скромным в еде, можно взрастить чистую энергию. Управляя токами крови, можно взрастить энергию внутренностей. Укрощая гнев, можно взрастить энергию печени. Не предаваясь чревоугодию, можно взрастить энергию желудка. Творя утробное дыхание, можно взрастить энергию легких. Не обременяя себя думанием, можно взрастить энергию сердца. Не теряя семени, можно взрастить энергию почек. Сохраняя вечно бдительность, можно взрастить энергию духа.

Еще когда Ван Липин только приступил к занятиям, старики посветили его в некоторые приемы совершенствования, относящиеся к «Внутреннему достижению Божественного Сокровища». Теперь учителя открыли ему высшую технику «Божественного Сокровища», которая называлась «Искусством святости трех ступеней». Эти три ступени в свою очередь разделялись па «десять ворот» и «сорок пять стадий». Чтобы пройти все три ступени, требовалось девять лет медитировать лицом к стене, а потом в течение года принимать особые ванны, Три ступени соответствовали, конечно, трем уровням иерархии даосских святых: человеческому, земному и небесному. В то же время они обозначали три уровня «внутренней работы»: работу с семенем, энергией и духом.

Ван Липин узнал, что эти три начала человеческой духовности зовутся среди даосов «тремя сокровищами», или «тремя цветами». В ночное время они сосредотачиваются в почках, а днем пребывают в трех местах: семя присутствует в ухе, энергия — во рту, а дух — в глазах. Поэтому тот, кто слишком напряженно вслушивается, наносит ущерб семени в себе. Тот, кто много говорит, вредит своей энергии. А тот, кто утомляет глаза, истощает дух. Занимаясь медитацией, нужно запечатать свой слух, жмурить глаза и держать закрытым рот, чтобы и семя, и энергия, и дух скапливались у темени. В школе Лунмэнь это называется «три цветка сплетаются на макушке».

Работа с «тремя сокровищами» именуется у даосов также «достижением трех начал». Когда семя благодаря своим метаморфозам сплавляется с энергией, в организме появляется «великое снадобье», которое потом соединяется с духом. Дух же пребывает в области переносицы, в верхнем Киноварном поле[40].

Позанимавшись некоторое время по технике «трех цветов», Ван Липин обнаружил, что в темени у него появилось как бы светлое пятнышко. Учителя тоже увидели эту светлую точку, которая свидетельствовала о том, что точка жизни на темени у Ван Липина открылась и первый этап его совершенствования по методу «трех ступеней» завершился. Теперь внутренняя энергия Ван Липина беспрепятственно сообщалась с «небесной энергией» мироздания.

Ранним утром, когда на небе еще были видны звезды и все вокруг было объято сном, даосы и их ученик пришли на пустынную скалу и там сели лицом к востоку, обратив взор на почти невидимый для обычных людей Меркурий,

— Закрой глаза, забудь о своем теле, вникни в сокровенные перемены жизни, — учил его Ван Цзяомин. — Посмотри, что происходит у тебя в темени.

Как велел учитель, Ван Липин вошел в состояние покоя и отрешенности от мыслей, Чуть заметная светящаяся точка Меркурия на небе вдруг стала приближаться к нему и светить все ярче, ярче… Он ощутил едва уловимое трепетание в почках, А в темени появилась и стала быстро расти, пульсируя, светящаяся точка.

Ван Липин рассказал о своих ощущениях учителю. Тот понимающе кивнул: он и сам почувствовал воздействие Меркурия, Даосы уже увидели внутренним «небесным глазом» луч света над головой Ван Липина.

Вечером, когда солнце еще не зашло целиком за горизонт, в той же западной части небосвода ярко засияла другая планета. Учитель сказал Ван Липину, что это Венера и она тоже оказывает воздействие на энергетические каналы человеческого тела; в темени же человека есть точка, соответствующая ей. И еще одна планета сияла в небе кроваво-красным цветом — планета Марс. Она тоже может воздействовать через определенные точки тела на человеческий организм. Юпитер воздействует главным образом на печень, а Сатурн — на органы пищеварения. Меркурий же влияет на нервную систему.

Учитель приказал Ван Липину медитировать, глядя на планеты. Именно так, говорят, занимаются «внутренним достижением» даосские отшельники в горах: днем они созерцают окрестный пейзаж, а ночью — небеса, впитывая в себя энергию и солнца, и луны. Со временем они приобретают способность приводить в соответствие движение энергии в космосе и в собственном теле. Вот и в медицинском каноне Китая, «Внутренней книге Желтого Императора" записано:

«Основа жизни пронизывает Небеса и коренится в силах инь и ян. Всякое место и всякое время проникнуто небесной энергией…»

Как считают даосы, имеется множество соответствий между природным миром и телом человека. К примеру, девять отверстий тела соответствуют девяти планетам на небе и девяти традиционным областям Китая на земле, двенадцати сезонам года соответствует двенадцать суставов конечностей и т, д. Учителя объяснили Ван Липину, что в верхней части головы тоже имеется девять невидимых отверстий. Каждая из них представляет собою крошечную сферу, и они вращаются вокруг одной большой сферы. Послушник, далеко продвинувшийся в деле «внутреннего достижения», способен узреть у себя в макушке девять светящихся точек вокруг светового пятна. Большое пятно — это прообраз солнца, а маленькие точки вокруг него соответствуют девяти планетам. Таким образом, в верхней части головы у каждого человека находится как бы миниатюрная модель Солнечной системы.

Это и другие подобные открытия даосов, касающиеся связи человека и космоса, до сих пор не получили научного подтверждения и даже едва ли известны кому-либо за пределами даосских школ. Даосская традиция и наука все еще разделены почти непреодолимой пропастью, и достижения даосской практики человеческого совершенствования пока не стали предметом объективных научных исследований.

Взять хотя бы такую известную область традиционного даосского знания, как учение о каналах и меридианах человеческого тела. Оказывается, как объяснил авторам этой книги Ван Липин, имеется прямая зависимость между энергетической системой человеческого тела и строением Земли. Как известно, на земном шаре существует линия экватора. В человеческом теле тоже есть свой экватор. Даосы, как многие знают, различают в теле верхнее, среднее и нижнее Киноварные Поля. Обычно считают, что нижнее Киноварное Поле располагается внизу живота, хотя точное его местонахождение неизвестно. На самом деле положение Киноварного Поля может меняться в зависимости от того, в какой точке земного шара находится человек. Киноварное Поле находится на расстоянии от одного до полутора цуней ниже пупка, и чем дальше находится человек от линии земного экватора, тем это расстояние больше.

Почему даос должен заниматься «внутренним достижением» в «позе тигля», а лучше всего — «двойного тигля»? В этом тоже есть свои смысл. Послушник, сидящий в такой позе, имитирует положение эмбриона в утробе матери, и полностью запечатывает жизненные точки тела, чтобы создать наиболее благоприятные условия для «утробного дыхания» и открыть в животе так называемое «десятое отверстие» — точку обмена «внутренней энергии» доса и «небесной энергии» космоса. Другое важное назначение этой позы состоит в том, что она способствует осознанию послушником энергетических каналов в своем теле. Вот и весь путь совершенствования у даосов занимает ровно двенадцать лет — по числу сезонов года, часов в сутках и каналов циркуляции энергии в теле. За это время послушник научается возводить свою энергию к ее «прежденебесному» источнику или, как говорят даосы, «энергией, приобретенной после рождения, питать врожденную энергию».

Соответственно, победа над старостью, возврат к «младенческому» и даже «эмбриональному» состоянию, являются главной целью даосского совершенствования. Хотя процесс старения неизбежен и человек не может весь целиком снова стать младенцем, есть возможность восстановить некоторые свойства младенческого состояния, например — полную систему энергетических каналов, какой она бывает у новорожденных. Эти каналы нельзя различить ни обычным глазом, ни какими-либо научными приборами. Увидеть их могут лишь те, кто пережил опыт «внутреннего достижения». Такая способность позволяет послушнику Дао не только поддерживать здоровье, но и восстанавливать молодость.

Много удивительного открыл для себя Ван Липин, постигая строение энергетических каналов своего тела. Он обнаружил, например, что некоторые каналы не имеют начала или конца, а есть даже такие, в которых нет ни начала, ни окончания, а их траектория в какой-то момент непостижимым образом исчезает. Даосы школы Лунмэнь называют такие каналы «тупиковыми». Еще он узнал, что в человеческом теле есть «смертельные», или «запретные», точки. Определить их местонахождение в теле можно только благодаря «внутренней работе». На такие точки ни в коем случае нельзя воздействовать даже в медицинских целях, ибо это воздействие грозит человеку тяжелой болезнью и даже смертью.

А есть ли подобные «тупиковые каналы» и «смертельные точки» на земном шаре? Как тут не вспомнить о загадочном «бермудском треугольнике», расположенном в Карибском море? В свете даосского учения о соответствии между природным миром и человеком «бермудский треугольник» вполне может оказаться прообразом «смертельной точки» всей Земли. В человеке «смертельные точки» имеют свой собственный ритм «раскрытия» и «закрытия». Бермудский треугольник, по-видимому, тоже «открывается» и «закрывается» в строго определенные моменты времени. И именно в тот момент, когда эта «смертельная точка» на поверхности Земли открывается, гибнут в ней корабли и самолеты.

Чтобы познать ритм «открытия» и «закрытия» энергетических точек Земли, нужно исследовать нашу планету под новым углом зрения, исследовать ее не как мертвый предмет, а как маленькую живую вселенную. Тогда мы сможем определить единство строения человеческого тела и Земли, а в перспективе — всей солнечной системы и космического пространства.

Поднявшись на новую ступень совершенствования, открыв для себя новые и неожиданные связи между внутренним опытом и внешним миром, Ван Липин ощутил еще больший интерес к своим занятиям. Теперь он как одержимый занимался медитацией день и ночь напролет, почти не прерываясь. Ему казалось, что он вот-вот разгадает загадку единения Неба, Земли и Человека. Мы тоже должны теперь по-новому взглянуть на эту проблему.

Люди часто говорят: «Земля — наша мать». Эти слова нельзя понимать только в том смысле, что земля рождает и вскармливает нас. Земля дает людям жизнь благодаря воздействию многих других космических сил, а каждый человек сам по себе — как бы маленькая вселенная. С этой точки зрения и нужно рассматривать тайну взаимоотношений Земли, космоса и человечества. Развитие науки и техники не должно служить необузданному росту потребностей людей. Оно не должно истощать природные ресурсы Земли и разрушать естественные связи человека и природы. Человек, как говорили в Китае, — это «душа всего сущего», он должен быть бережливым и мудрым хозяином Земли. Человек в мире должен действовать так, чтобы дела его были незаметны. Он должен уметь брать от природы так, чтобы ничего от нее не отнимать. Одним словом, он должен уметь приводить к равновесию и гармонии естественные процессы, Человек — маленькая вселенная. На нем лежит ответственность за судьбы мира, общества и всего человеческого рода.

В тот день даосы поведали Ван Липину о некоторых загадочных свойствах человеческого тела, Они разъяснили ему смысл «гадания по спине».

Об искусстве «гадания по спине» или, если буквально, «толкания спины», ходят легенды. Рассказывают, например, что при дворе танского императора Тан-цзуна служили два великих гадателя, которых звали Ли Чуньфэн и Юань Тяньган. Они часто вместе гадали, составляя разные магические чертежи, и однажды, когда они нарисовали шестидесятый по счету рисунок, Юань Тяньган неожиданно толкнул в спину своего друга, требуя, чтобы тот перестал чертить свои схемы. И благодаря «толчку в спину» получился новый магический чертеж, который стали впоследствии использовать для гадания.

Даосы этой легенде не верят. Они говорят, что «толкание спины» в действительности означает особый способ гадания и что Ли Чуньфэн с Юань Тяньганом узнавали будущее, рассматривая друг у друга спину. Позднее, взяв за основу символы Восьми Триграмм из «Книги Перемен», они составили шестьдесят схем, по которым и определяли результаты гадания. Ныне искусство «гадания по спине» включает в себя наборы триграмм, магические чертежи, словесные формулы предсказании и стихотворные куплеты к ним,

Существует много разных способов «гадания по спине». Гадатели Ли и Юань создали свою систему, чтобы предсказывать события, которые должны случиться в обществе. На протяжении веков правители Китая пользовались ею в своих интересах и, конечно, держали в тайне от простых людей, А в школе Лунмэнь «гадание по спине» применяют для определения будущих преемников. Именно таким способом, как мы помним, трое старцев-даосов с горы Лаошань отыскали Ван Липина. Обыкновенный человек вряд ли увидит на спине другого человека что-нибудь большее, чем волоски, пятнышки и бороздки. Но даосы, которые благодаря своему опыту внутреннего совершенствования отличаются необыкновенной чувствительностью, могут прочесть по этому «узору жизни» как прошлое, так и будущее человека и даже такие прошлое и будущее, которые далеко выходят за рамки его индивидуальной судьбы.

Глава VIII. Облака плывут по свету

Еще до того, как спуститься с горы, старые даосы, прибегнув к «гаданию по спине», узнали, что в стране вскоре произойдут большие потрясения. Но и они не предполагали, что эти потрясения будут столь велики.

От края и до края Китай наводнили хунвэйбины, размахивающие своими «маленькими красными книжками», с помощью которых они намеревались «вымести всякую нечисть». Велик мир, а, казалось, от этой крикливой оравы нигде не было спасения.

Даже затерянные далеко в горах тихие обители мирных монахов не избежали погромов. «Бойцы революции» принялись выгонять святых подвижников из их уединенных скитов и пещер.

Храм Конфуция и его могилу разрушили до основания.

Сводный отряд хунвэйбинов из десятка с лишним городов занял священную гору даосов Уданьшань.

Несколько тысяч хунвэйбинов водрузили красное знамя в знаменитом буддийском храме Шаолиньсы.

Хаос воцарился на священной горе даосов Эмэшань.

Не было спокойствия и в даосских храмах на горе Лаошань.

Старики-даосы не на шутку встревожились: они знали, что беда подкралась к ним совсем близко, и нужно, пока не поздно, уходить.

В Фушуне было неспокойно. Старцы, не желая жить в шумном городе, поселились в старой кузнице и вели отшельнический образ жизни, стараясь не раскрывать никому свое удивительное искусство. Да только шила в мешке не утаишь. Разве могли старцы отказать людям, если с ними случалось несчастье? Слава о необыкновенных стариках, непонятным образом исцелявших всевозможные недуги, давно уже облетела город. Теперь эта добрая слава обернулась против самих даосов. Уж очень много объявилось охотников донести властям на этих «колдунов», которые насаждают «феодальные суеверия».

У старых даосов, конечно, имелось предостаточно способов защитить себя, но у них было дело поважнее личной безопасности; они должны были посвятить ученика в секреты своей школы, которые передавались из поколения в поколение на протяжении вот уже восьми столетии. Разве могли они допустить, чтобы Великое Дао было потеряно для мира? Погадав и все обдумав, они решили отправиться со своим учеником в дальние странствия.

Шэнь Чжоу. Пейзаж с путником. XV в.

Перед Ван Липином, конечно, не стояло вопроса, идти ли ему с учителями. Но у него возникло одно затруднение, С тех пор как старцы взяли его в обучение, он вел подробный дневник своих занятий — обычай, вообще говоря, очень распространенный среди даосов. Во многих школах учителя даже заставляют учеников делать ежедневные записи для того, чтобы лучше осмыслить свое продвижение к Дао. Нужно это еще и потому, что многие даосские сочинения, вошедшие в опубликованный канон и доступные посторонним, намеренно написаны невнятным, туманным языком; в дневнике же все вещи называются своими именами, так что такие записи особенно полезны для будущих преемников по школе. За четыре года занятий Ван Липин исписал несколько десятков ученических тетрадок, которые хранил у себя дома в деревянном ящике. Нечего и говорить, что содержание этих тетрадок показалось бы хунвэйбинам и прочим доморощенным «революционерам» немыслимой крамолой. А между тем отца Ван Липина объявили на работе «реакционным технократом», и в его дом в любой момент могли ворваться с обыском радетели «революционной чистоты». Оставлять тетрадки дома было небезопасно. Но и вне дома вполне надежного места, чтобы их спрятать, вроде как не находилось. И с собой нести — не унесешь. Учителя велели ему уничтожить дневники: «Уж лучше твоим записям сгореть в огне, чем попасть в руки недостойных людей. Такого позора перед нашими святыми предками мы не переживем. Потом как-нибудь восстановишь свои дневники. Потомки тебя поймут». Пришлось Ван Липину предать дневники огню. Целый день пламя лизало тетрадки, исписанные еще не установившимся ученическим почерком. Это пламя нестерпимо жгло сердце Ван Липина…

После того дня Ван Липина уже ничто не удерживало дома. Теперь он мог идти со своими учителями хоть на край света.

«Странствовать, подобно облакам», — это еще и необходимый этап даосского совершенствования. Обыкновенные люди путешествуют лишь для того, чтобы сменить обстановку и полюбоваться красивыми видами. Ученые люди или художники путешествуют для того, чтобы лучше узнать жизнь людей и природы, воспитать в себе волю, получить импульс для творчества. А даосы, отправляясь в странствия, преследовали три цели: во-первых, совершенствование; во-вторых, поиск настоящих учителей; в-третьих, исследование. Путешествие полезно для совершенствования даоса потому, что дает возможность заниматься в разных природных условиях и тем самым помогает лучше чувствовать энергию земли. Кроме того, путешествуя, даос может встречаться с даосскими отшельниками, сравнивать учения разных школ и перенимать лучшее в них. Наконец, благодаря путешествиям даос может открывать для себя значение различных предметов в деле совершенствования. Даосы пускаются в странствия не сразу, а лишь достигнув определенной ступени совершенства. Оно и понятно: слишком уж много значит путешествие в их жизни. Да и постичь тонкую связь многообразных метаморфоз в природе и человеке способен лишь подвижник с необыкновенно чутким, просветленным сознанием[41].

Традиция даосизма тянется непрерывающейся нитью на протяжении нескольких тысячелетий. Все это время именно даосизм составлял ядро китайской культуры. Однако в старые времена знание даосских секретов было доступно лишь очень немногим. В чем тут причина? Дело в том, что даосы много знают о мире и о человеке. А того, кто много знает, трудно держать под контролем. Еще когда древний Китай впервые был объединен под властью династии Цинь, первый китайский император Цинь Шихуанди[42] приказал уничтожить все хроники и записи покоренных им царств. Были сохранены только книги по медицине, сельскому хозяйству и гаданию, а тот, кто желал учиться, как сказано в летописях, «должен был взять себе учителем государственного чиновника». И в последующие эпохи чиновники выступали в роли знатоков наук и учителей, обеспечивая тем самым контроль государства над духовной жизнью народа.

В развитии китайской культуры есть одна особенность, о которой нельзя не сказать особо. С древности правители Китая официально признавали только конфуцианские каноны, даосские же книги, если они попадали в народ, подвергались запрету, и многие из этих книг в конце концов были утеряны. Ну, а правящая верхушка империи запрещала даосские сочинения под предлогом, что они насаждают среди подданных империи «вредные суеверия».

Взять, к примеру, искусство «гадания по спине». Первоначально оно было самой настоящей государственной тайной и о нем знали лишь несколько придворных астрологов. Со временем оно каким-то образом проникло в народ. Тогда первый правитель династии Сун приказал привести в беспорядок книги на эту тему, и с тех пор люди, за исключением узкого круга даосов, уже не могли разобраться в тонкостях «гадания по спине».

А теперь на дворе стоял 1968 год, и Китай вновь захлестнула волна вандализма. От этого у трех стариков и юноши, живших на Западной горе у города Фушунь, камень лежал на сердце.

В тот вечер по небу ползли черные тучи, моросил дождь, шумел в кронах деревьев холодный северный ветер. Старцы и их ученик совершили поклонения богам Неба и Земли и предкам по школе, положили в свои дорожные котомки поминальные таблички с алтаря и некоторые самые нужные вещи, а остальное спрятали в надежном месте. Потом все четверо стали спускаться с горы. Впереди легкими шагами шел восьмидесятишестилетний Чжан Хэдао, за ним, выстроившись по старшинству, следовали его ученики. Несмотря на преклонный возраст, даосы передвигались так быстро, что Ван Липин едва поспевал за ними. Заметив, что младший ученик уже тяжело дышит, Чжан Хэдао сказал:

— Юншэн, иди дальше по этой тропинке один, а мы трое здесь немного передохнем. Часа через два ты выйдешь к большому дереву. Подожди нас там.

Ван Липин подумал, что учителям в их годы и вправду надо перевести дух, а ему лучше подождать их в назначенном месте.

Быстрым шагом он двинулся вперед и часа через два, отмахав несколько десятков ли, пришел к могучему, в два обхвата, дереву. Но едва он сел на землю с намерением дождаться старцев и немного отдохнуть, как до слуха его донесся веселый голос:

— Юншэн, ты что-то еле плетешься. Мы тут уже давно тебя ждем.

От стыда Липин даже не нашелся, что сказать. Ван Цзяомин велел Ван Липину подсесть ближе и, взяв его за руку, сказал:

— Странствуя по миру, нужно тренировать шаг. Иначе будешь тратить на дорогу слишком много времени и сил и тебе не удастся посмотреть все наши святые места. Ходьба — упражнение вроде бы внешнее, но в ней есть и внутренняя сторона. Когда идешь, нужно представлять себе, что твое тело словно взлетает к небу, и оно у тебя легкое, как пушинка.

Тогда ты будешь мчаться со скоростью молнии, не зная усталости. А если к этому добавить твое искусство «уравновешивания» и «обмена» энергии, ты сможешь пройти и пятьдесят, и сто, и двести ли, а потом посидишь, вытянешь ноги на пару минут, и снова будешь готов к долгому походу.

Ван Цзяомин показал Ван Липину во всех подробностях, как нужно ходить, чтобы не уставать. Странствуя вместе с учителями, Ван Липин понемногу овладел и этим искусством.

Старики учили Ван Липина также умению ориентироваться на местности. Простейшие способы ориентации были связаны с различными физическими предметами; звездами, солнцем и луной, горами и реками, камнями, деревьями, домами. Более тонким было искусство ориентации в темноте во время медитации, когда по внутренней циркуляции энергии Ван Липин мог определить положение солнца и луны на небе, а взгляд «небесного глаза» позволял опознать местонахождение самых разных предметов в мире. Но тот, кто достигал совершенства, не нуждался и в этом. Ему достаточно было повиноваться, даже не задумываясь, своему «духовному чутью», в котором преобладает, как говорят даосы, «изначальный дух» человека. На этом уровне совершается единение трех сил мироздания — Неба, Земли и Человека. И чем ближе подвижник Дао к совершенству, тем безыскуснее и проще он живет. Поэтому говорится, что Дао — это первозданная простота.

Даже в странствиях, занятые поисками безопасного места, даосы не упускали случая обучить Ван Липина новым приемам совершенствования. Однажды, задержавшись в одной уединенной обители, они заставили Ван Липина учить наизусть древние даосские книги. Теперь уже учителям не было нужды разъяснять Ван Липину их смысл. Он сам все схватывал на лету.

Как-то раз четверо путников устроили привал. Вдруг из котомки Ван Липина вывалилась на землю «драгоценная красная книжечка»[43], а Ван Липин даже не захотел ее поднимать.

— Подними-ка книжицу и всегда носи в кармане, — сказал ему тогда Ван Цзяомин. — Она сейчас — наш амулет и пропуск, который будет нас защищать.

Ван Липин в ответ только недоуменно пожал плечами, и Ван Цзяомин пояснил:

— В этом низшем из миров все люди нуждаются в амулетах и оберегах, потому что они не хозяева своей судьбы, не хозяева самим себе. В этом мире мы тоже должны для маскировки иметь такие штучки. А когда ты попадешь в «средний мир», ты сам будешь господином своей судьбы, и тебе уже не понадобятся разные «охранные грамоты».

Скитаясь по стране, даосы старались обходить города стороной и останавливались только в глухих деревнях или прямо в поле. На привале Ван Липин сначала помогал устроиться старикам, а потом отправлялся в ближайшую деревню просить еды под видом голодающего беженца.

Незаметно пролетело несколько месяцев. Однажды четверо даосов пришли к подножию большой горы. Уже вечерело, на горизонте собрались тучи, обещавшие сильный дождь. Чжан Хэдао предложил поискать место для ночлега. Оглядевшись вокруг, даосы заметили маленькую, домов в десять, деревню, прилепившуюся к склону горы. Путники решили отправиться туда. Это была бедная старинная деревенька. Ее обитатели жили в домах из тесаного камня, крытых тростником. До уездного города и правления народной коммуны отсюда было далеко, и партийные работники появлялись тут нечасто, так что жители деревни еще твердо соблюдали свои древние обычаи. На краю деревни росло большое дерево, под которым лежала большая каменная плита, судя по всему, это было место деревенских собраний. Даосы расположились вокруг этой плиты, а Ван Липин, посмотрев по сторонам, увидел, что к ним бежит ватага мальчишек. Конечно, появление в этой деревушке сразу четырех незнакомцев было большим событием, и мальчишкам не терпелось на них посмотреть.

Мальчики были худые, бледные, в старой латаной одежонке. Ясное дело, жилось им не сладко. И как было не подбодрить их! Чжан Хэдао повернулся к Ван Цзяомину и сказал:

— Пусть Юншэн покажет жителям деревни пару комплексов воинских упражнений, и немного повеселит их.

В тот же миг в руке Ван Цзяомина появился маленький гонг, и тишину горной деревушки взорвал гулкий звон металла. Заслышав звуки гонга, жители деревни стали сходиться к традиционному месту сбора. Вскоре вокруг даосов собралось несколько десятков человек, решивших, что сейчас какие-то бродячие актеры покажут им что-нибудь интересное.

Ван Цзяомин и в самом деле выдал себя и своих товарищей за странствующих борцов. Поклонившись публике, он прошелся перед ней взад-вперед и сказал:

— Мы — четверо бедных людей, ничего необыкновенного в нас нет, владеем мы разве что кое-какими приемами кулачного боя. Хотели бы сегодня показать вам кое-что, а если можно, то и остаться у вас ненадолго.

Услыхав, что странники, дожив до старости, так и не заимели собственного дома, крестьяне, конечно, им посочувствовали. Несколько человек среди них тут же прокричали в ответ:

— Так оставайтесь у нас, мы вас накормим!

Даосы были очень тронуты. Не дожидаясь приказаний учителя, Ван Липин вышел вперед, отвесил глубокий поклон на четыре стороны, поблагодарил всех за гостеприимство, и тут же, встав в боевую стойку, сделал несколько быстрых, отточенных движений, не переставая крутиться вокруг своей оси, Казалось, могучий вихрь пронесся по земле. Вздох изумления прокатился среди зрителей, а вслед за ним грянули аплодисменты. Постояв немного, Ван Липин опять начат свой странный танец, на сей раз держа перед собой руки так, будто они обнимали большой шар. Очень скоро между ладонями Ван Липина и вправду появилось нечто похожее на яйцо, притом излучавшее ослепительно яркий свет. Зрители, забыв про все на свете, глядели на это чудо, не веря своим глазам. А шарик в ладонях Ван Липина все увеличивался в размерах и светился все ярче, переливаясь всеми цветами радуги, словно танцуя в руках своего хозяина. Ван Липин сделал какие-то странные движения ногами — и шар покатился по его плечам, спине, груди, то опускаясь вниз, то поднимаясь к голове. Потом Ван Липин взмахнул рукой, из одного шара вышло сразу три: в каждой руке Ван Липин держал по шару, а третий словно прилип к его животу. Еще мгновение — и шары начали с бешеной скоростью вращаться вокруг Ван Липина, со свистом разрезая воздух. Прошло еще немного времени, и зрители увидели, что вокруг Ван Липина кружатся во всех направлениях не три, а целых девять разноцветных шаров. Публика замерла от восторга, а старики-даосы, глядя на представление, устроенное Ван Липином, только кивали и тихо посмеивались.

Внезапно Ван Липин остановился, шары тут же пропали, Сложив руки у груди, Ван Липин поклонился и отошел в сторону. Представление закончилось. В ответ раздались восторженные крики и громкие аплодисменты.

Читатели, вероятно, помнят о технике «мысленного шара Восьми Триграмм», которой занимался Ван Липин еще в начале своей даосской учебы. Конечно, смысл этой техники заключался вовсе не во внешних эффектах, которые только что продемонстрировал Ван Липин, а в том, что даосы называют «разделением тела» пли, как принято говорить сейчас, метемпсихозе. В каждом светящемся шаре находилось тело самого Ван Липина, хотя это «тело» недоступно взору обыкновенных людей. Со стороны казалось, что Ван Липин поглаживает шары, а в действительности он делал массаж определенных частей тела.

У техники «шара Восьми Триграмм» есть еще одно необычное применение: с ее помощью можно переносить на далекие расстояния свою «душу». Поскольку наше «я» заключено в шаре, а шар представляет собой как бы микрокосм, замкнутую и самодостаточную монаду, в нем, как в нашем «я», есть и жизнь, и мышление, и душа. Непосвященному человеку понять это затруднительно. Разумеется, крестьяне, увлеченно наблюдавшие за «фокусами» Ван Липина, тоже не могли догадаться об их подлинном значении.

Вслед за Ван Липином на площадку под деревом вышел его учитель Ван Цзяомин и показал собравшимся несколько примеров действия «жестокой энергии". Он и не предполагал, что несколько парней из деревни, воодушевленные увиденным, поднесут ему большой камень и попросят его расколоть. Как отказать такой простодушной просьбе? Ван Цзяомин подошел к камню, принял несколько поз, которые помогают сконцентрировать энергию в теле, и с громким кряканьем рубанул рукой по камню. Тот с глухим треском раскололся на несколько частей. Зрители прямо-таки остолбенели от изумления. Парни, принесшие камень, бросились рассматривать ладонь Ван Цзяомина. Ничего особенного — ладонь как ладонь! Этот старик прямо настоящий волшебник!

Видя, как учитель с одного удара рукой раскалывает камень, Ван Липин и сам преисполнился уважения к нему. Он на собственном опыте знал силу ударов Ван Цзяомина. Однажды, когда они занимались кулачным боем, учитель решил испытать его мастерство и толкнул его одной рукой. Толчок был так силен, что Ван Липин отлетел на несколько метров и упал навзничь.

Учитель подбежал к нему, помог подняться, ощупал и выяснил, что у Ван Липина сломаны два ребра. Ван Цзяомин тогда очень переживал из-за того, что не рассчитал своей силы.

Старший наставник тоже был расстроен этим происшествием. Он тогда сказал Ван Липину, что обыкновенному человеку такой удар Ван Цзяомина, вероятно, стоил бы жизни.

Деревенские парни плотным кольцом окружили Ван Цзяомина и не отпускали его. Наконец из толпы вышел седой старик и стал расталкивать молодых людей со словами:

— Время уже позднее, пусть уважаемые учителя закусят и отдохнут. А ну, все по домам!

Потом он повернулся к даосам, вежливо им поклонился и пригласил переночевать в складе «производственной бригады».

Жители деревни, не смея ослушаться своего старейшину, тут же разошлись по домам, а даосы отправились со стариком в отведенный им на ночлег склад.

Склад оказался обыкновенным сараем, в котором были свалены в кучу лопаты, грабли и прочий нехитрый инвентарь. Несколько мальчишек, которые никак не хотели расставаться с «уважаемыми учителями», принесли им охапки травы в качестве постели.

Старик зажег керосиновую лампу, гости расселись на траве, завязался непринужденный разговор. Спустя некоторое время гостям принесли лепешки и рис с овощами, а потом и горячий суп.

— Прошу вас, угощайтесь, — приговаривал староста. — У нас в горах еда простая, вы уж не побрезгуйте.

После ужина местные жители принесли гостям скромные подарки: кто — горсть зерна, кто — немного денег. Однако даосы наотрез отказались принимать подношения. Видя это, глава деревни уже от своего имени попросил всех забрать свои подарки обратно.

К ночи послышались раскаты грома, забарабанил по крыше склада дождь. Даосы потушили лампу, посидели час в медитации и легли спать. Вот такая картинка жизни конца шестидесятых годов. В ту пору ученикам даосов нигде не было покоя. Им без конца приходилось переходить с места на место, жить под чужими именами или скрываться в горах, а жизнь в бренном теле они поддерживали подаянием или представлениями, подобными тем, какое Ван Липин и его учителя дали в горной деревне.

То было время народной трагедии. Время, когда над Китаем царила мрачная черная ночь…

… Дождь, хлынувший поздним вечером, постепенно утих. Поспав часов пять, даосы встали рано утром и до восхода солнца сидели в медитации. Потом они еще немного позанимались в близлежащей роще, наслаждаясь свежим горным воздухом. Завидев приближающегося к ним старосту, Чжан Хэдао сам поспешил навстречу и, обменявшись с ним поклонами, сказал:

— Мы доставили вам столько хлопот, а вы так радушно встретили нас! Даже не знаем, как вас отблагодарить.

— Не стоит церемониться, уважаемый, — ответил староста. — Путешествовать всегда тяжелее, чем жить

дома. А в нашей захолустной деревне мы даже не можем принять, как подобает, дорогих гостей. Ночью шел дождь, я опасался, что он промочит вас.

Чжан Хэдао заверил старика, что он и его спутники спали спокойно и дождь не доставил им никаких неудобств. Староста выслушал, дружески улыбнулся, но тут же озабоченно оглядел небосвод: черные тучи по-прежнему висели низко над головой, каждую минуту дождь мог возобновиться. Чжан Хэдао спросил его. чем он встревожен.

— Здесь, в горах, земли мало, — ответил со вздохом старик, — и мы очень зависим от погоды. Сейчас как раз время жатвы. Если дождь не кончится, ничего хорошего не жди.

— Вам не стоит об этом беспокоиться, уважаемый, — сказал ему, улыбаясь, Чжан Хэдао. — Идите и скажите всем, чтобы шли убирать урожай.

Что-то во взгляде Чжан Хэдао убедило старосту в том, что его собеседник отвечает за свои слова, Он повернулся и ушел обратно в деревню.

А Чжан Хэдао и его ученики вышли за околицу деревни творить особый обряд, предотвращающий дождь, Взойдя на высокий холмик, они расселись в установленном порядке. Ван Цзяомин сказал Ван Липину:

— Ты видишь, в небе собирается гроза? Если сейчас попробовать отвести дождь, можно ненароком навлечь бурю. Поэтому нам первым делом надо устранить грозовой заряд.

Даосское заклинание в виде графической композиции

Энергия грозы принадлежит стихии Огня. По отношению к человеческому телу техника прекращения грозы заключается в том, чтобы мгновенно закрыть сердце, перерезать связь между грозой-Огнем и энергетической системой сердца. У тебя в сердце много грозовой энергии, а у меня еще больше, чем у тебя. Сидя в «позе тигля», повторяй про себя заклинание — такое-то и такое-то, — и энергия грозы рассеется сама собой. Сейчас я стану правителем этого кусочка мира, а стихия Огня будет мне слугой. Ей придется мне повиноваться. С этими словами Ван Цзяомин взмахнул руками, по его телу пробежала легкая судорога, изо рта вырвался сдавленный крик, и с то же мгновение где-то блеснула молния, послышались раскаты грома. Вытянув обе руки туда, где в небе только что сверкнула молния, учитель стал медленно раскачиваться в разные стороны, и сплошная пелена туч вдруг разделилась на две части, открыв голубую полоску чистого неба.

Тем временем Ван Цзяомин велел Ван Липину активно заняться медитацией, чтобы циркуляция энергии в его теле направляла движение энергии во внешнем мире, а энергия сердца поднялась до облаков и сняла грозовую энергию неба.

Вскоре неподвижно висевшие тучи пришли в движение, разделявшая их дорожка голубого неба становилась все шире. Чжан Хэдао и Цзя Цзяои тоже воздели руки к небу, и облака, словно гонимые пастухами овцы, все быстрее и быстрее разлетались в разные стороны. Еще немного — и последние серые клочки среди небесной лазури исчезли за горизонтом. Над головами даосов теперь была бездонная голубая чаша, наполненная золотистым сиянием солнца, — в чистом воздухе отчетливо виднелись очертания гор на горизонте. Чтобы добиться желанного результата, даосам понадобилось не более получаса.

Ван Липин узнал еще кое-что важное для себя, и его сердце наполняла ликующая радость. На обратном пути Чжан Хэдао сказал ему, что предотвратить дождь не так уж трудно. Труднее вызвать дождь в засуху когда в небе на тысячи верст нет ни единого облачка, А вообще необходимо следовать порядку самой природы, думать о пользе народной и не творить произвол.

Деревенский староста был, конечно, краппе удивлен тем, что небо внезапно очистилось от туч. Это удивительное событие еще более убедило его в том, что четверо странников, забредших в его деревню, и в самом деле люди необыкновенные. Не теряя времени, он стал созывать своих односельчан на сходку. Кинулись искать виновников случившегося чуда — а тех уж и след простыл.

К тому моменту Чжан Хэдао и его ученики, захватив своп пожитки и часть еды, которую им преподнесли в деревне, уже спустились с горы и шли по дороге, сами не ведая куда. Ван Липин шагал, как всегда, последним и все думал об истине, которую много раз внушали ему учителя: тот, кто совершенствуется в Дао, каковы бы ни были его достижения, должен всегда и всюду делать добрые дела, помогать людям, не ожидая награды за творимое добро. Ибо первый закон совершенствования в Дао гласит: у кого велика добродетель, у того столь же велики будут успехи в постижении «искусства Дао». Вот и теперь, после того, как они остановили дождь, им лучше было тотчас покинуть деревню, чтобы не обременять ее жителей необходимостью благодарить их.

Глава IX. Посвящение в «пять искусств»

Все месяцы странствий учителя не упускали случая расширить познания Ван Липина в различных «искусствах Дао».

Ван Липин достиг в своем даосском учении седьмого этапа, именовавшегося этапом «открытия мудрости». Его главное содержание составляли так называемые «пять искусств», каковыми по традиции считались медицина, гадание по «Книге Перемен», физиогномика, гороскоп и умение распознавать токи энергии в той или иной местности. Эти «пять искусств» уходили корнями в глубокую древность, но наиболее тщательно и полно были разработаны даосами, посвятившими свои жизни совершенствованию в Дао. В них заключена мудрость многих поколений подвижников великого Пути, хотя выражена эта мудрость в понятиях непривычных и даже странных для современного человека. Распространение этих знаний в обществе, несомненно, принесло бы немалую пользу людям.

Но Ван Липину эти «искусства Дао» открывались не сразу и не целиком, а как бы от случая к случаю.

Однажды четверо даосов, забравшись далеко в горы, присели отдохнуть у горного родника. Внезапно Чжан Хэдао поднял голову, прислушался и сказал Цзя Цзяои:

— Пройдись-ка вокруг этого места. Не стонет ли где-то поблизости человек?

Ученики Чжан Хэдао и сами уже услыхали, что с северной стороны доносятся как будто человеческие стоны, и пошли на голос. Ван Липин последовал за ними. Перевалив гребень горы, они обнаружили в лощине лежащего человека. Это был дровосек — мужчина лет пятидесяти, — который по неосторожности упал со скалы. Он беспомощно лежал на земле, обхватив руками распухшую правую ногу, и громко стонал. Глаза его были закрыты, словно ему было больно смотреть.

Наскоро осмотрев дровосека, Ван Цзяомин увидел, что нога распухла не от вывиха или перелома, а от укуса ядовитой змеи.

Он тут же вытащил из своей котомки длинную иглу, некоторое время подержал ее в правой руке острием вверх, после чего поднес к больной ноге так, чтобы острие иглы находилось примерно в двух дюймах от тела. Игла, свободно лежавшая в пальцах Ван Цзяомина, стала медленно вращаться в разные стороны, словно нащупывая что-то в теле укушенного. Внезапно она на мгновение замерла, а потом стала отклоняться в одном направлении — вниз по ноге больного. Туда и понес ее Ван Цзяомин. Игла двигалась вдоль ноги, как бы следуя незримому течению внутри нее; иногда она задерживалась в какой-нибудь точке или, напротив, ускоряла движение. Огибая колено, она задрожала особенно сильно, и Ван Цзяомин, следуя движениям иглы, стал массировать колено пальцами левой руки, направляя жизненные токи тела туда, куда указывало острие иглы. Наконец игла приблизилась к месту укуса и стала кие каналы укушенного человека, а потом вывести яд из тела. Мы лечим не так, как обычные врачи. Мы исцеляем человека, воздействуя на его токи энергии, и наблюдаем не поверхность, а внутренности тела. В каждом лечебном приеме различаются три уровня применения — небесный, земной, и человеческий — и три способа воздействия на организм пациента: «мягкий», «твердый» и «плавающий». Обычные врачи умеют лечить только «твердым» способом. А вот «плавающий» способ лечения соответствует «небесному» уровню воздействия и доступен лишь тем, кто далеко продвинулся во внутреннем совершенствовании. Вообще же искусство врачевания поистине не знает пределов. Древние говорили, что понимать болезнь лучше, чем ее лечить, знать источник болезни лучше, чем ее понимать, предотвращать болезнь лучше, чем знать ее источник, а предвидеть нежелательное событие лучше, чем предохранять от болезни. Ты еще молод, учись пока лечить болезни. Если хочешь врачевать болезни и помогать людям так же успешно, как наши древние учителя, ты должен всего себя посвятить Дао и отринуть от себя все неправедное в этой жизни. И еще ты должен искренне любить того, кого лечишь…

Вот так непринужденно поучали старики-даосы Ван Липина. Видя неподдельный интерес юноши к врачебному искусству, они старались как можно чаще говорить на медицинские темы. Увидят по дороге камень — говорят о целебных свойствах камней, увидят воду — говорят о свойствах воды, встретят больного — говорят о недугах, увидят травы — говорят о целебных травах. Так, один за другим, раскрывали они свои лечебные секреты Ван Липину,

Однажды четверо путников остановились на привал в тенистой роще у подножия горы. Жилья поблизости не было, и они утолили голод собранными в роще плодами. Был самый разгар летнего дня, солнце палило во всю мочь, и Чжан Хэдао решил не торопиться выступать в дорогу, Он подозвал к себе Ван Липина и стал рассказывать ему о целебных свойствах трав.

— Травы, — сказал Чжан Хэдао, — самая нужная вещь для врача. Если человек ест растительную пищу, он как правило ничем не болеет. В древней «Книге трав» упоминается 365 лекарств — по числу дней в году. Эти лекарства приготовлялись из трав, злаков, плодов, деревьев, насекомых, рыб, животных, камней и т. д. и разделялись на три категории по 120 видов в каждой. Снадобья высшей категории, которые именовались «снадобья-государи», можно было принимать постоянно. Снадобья второй категории — «снадобья-сановники» — применялись для того, чтобы восстановить силы, снять недомогание, и их не следовало применять длительное время. Лекарства третьей категории — «снадобья-слуги» — применялись для лечения острых болезней и принимать их предписывалось с большой осторожностью. В эпоху Мин знаменитый врач Ли Шичжэнь[44] выделил уже 1892 лекарства, разделенных на 60 видов. К примеру, в одном только разделе «Вода» упоминалось 24 вида целебной воды, относящейся к категориям «небесных» или «земных» вод. Разнообразны и способы лечения водой. Например, дизентерию лечили «водой инь и ян», которую получали путем смешения воды колодезной и кипяченой. Врач древности Хуа То[45], встретив женщину, которая страдала окоченением тела, велел ей сидеть в каменном футляре и обливаться холодной водой. Дело было зимой, стояла холодная погода, и многие недоумевали, к чему эти водные ванны на морозе? Облившись водой семьдесят раз, больная замерзла так, что, казалось, вот-вот умрет, а после того, как ее облили восемьдесят раз, по всему телу вдруг разлилось тепло, и ее недуг прошел.

Обычные врачи к таким способам лечения прибегать не решаются. Чтобы хорошо лечить людей, нужно хорошо знать, во-первых, принципы медицины и, во-вторых, свойства лекарств. Без этого никак нельзя…

Старики познакомили Ван Липина с главными медицинскими канонами и сообщили ему более сотни секретных рецептов, которые запрещалось передавать посторонним. Странствуя, Ван Липин и его спутники собирали, где только могли, целебные травы и готовили из них лекарства. Таких самодельных пилюль хранилось в их котомках не так уж много, но каждая из них была большой редкостью и, если бы ее выставили на продажу, стоила бы огромных денег.

Однажды, уже на исходе осени, они встретили на горной дороге группу изможденных людей в истрепанной одежде, с черными от голода и бессонницы лицами. Судя по их виду, они бежали от какого-то бедствия, Чжан Хэдао спросил одного парня, кто они такие и откуда идут. Юноша ответил ему, что в их деревне случилась эпидемия, за несколько дней умерло больше десяти человек и теперь те, кто еще не заболел, спасаются бегством.

— Вы бы тоже не ходили туда, — добавил юноша, на что Чжан Хэдао ответил с улыбкой:

— Ничего страшного. Скажи своим людям, чтобы они шли за нами. Мы эту болезнь прогоним.

Беженцы столпились вокруг, с явным недоверием оглядывая странников. Чжан Хэдао заметил среди них женщину, которая держала на руках маленького ребенка не больше двух лет от роду с иссиня-бледным лицом и потемневшими губами; глаза у ребенка были закрыты, из груди вырывался слабый хрип. В глазах женщины застыли отчаяние и мольба. Чжан Хэдао протянул к ребенку руку, погладил его по головке и весело сказал:

— С ребеночком все в порядке, идите домой, покормите его, и все будет хорошо!

Женщина все с тем же недоверчивым видом взглянула на ребенка, и вдруг тот прямо на глазах переменился: широко открыл глаза, потер ручкой лицо и сказал:

— Мама, я хочу есть.

Женщина на миг остолбенела, потом хотела броситься Чжан Хэдао в ноги, чтобы поблагодарить, но Ван Линии остановил ее. Окружающие, видя такое чудо, почтительно расступились перед путниками и пошли следом за ними в деревню,

Даосская магическая диаграмма, символизирующая священную гору

Деревня казалась заброшенной. Вокруг не было видно ни души, не слышно было крика петухов или лая собак. Только кое-где на дверях развевались белые траурные полоски бумаги.

Не теряя времени, даосы бросились в дома, надеясь спасти тех, кто еще оставался там. Потом они попросили всех жителей деревни собраться в одном пустом доме. Ван Липин первым зашел в дом, чисто подмел пол и плотно затворил окна. Ван Цзяомин вынул свою иглу и, закрыв глаза, стал направлять течение энергии в комнате. Цзя Цзяои принес охапку соломы и сложил ее в самом центре комнаты, а Чжан Хэдао, попросив кисть для письма, уселся на полу и стал писать какие-то заклинания.

Когда все было готово, жителей деревни попросили войти в дом и сесть вокруг кучи соломы. Чжан Хэдао дал каждому присутствующему по частичке пилюли, которые даосы носили в своих котомках, и велел Ван Липину поджечь солому. Мокрая солома разгоралась плохо, едкий дым наполнил комнату, а Чжан Хэдао тем временем сжег написанные им заклинания. От дыма, скопившегося в комнате, люди стали громко кашлять, а некоторых даже вырвало.

Почти невидимый за плотной завесой дыма, Ван Цзяомин совершал какие-то манипуляции со своей иглой, направляя ее острие к различным жизненным точкам своего тела, и уколы его иглы немедленно ощущали на себе все присутствующие в комнате. Потом Цзя Цзяои провел сеанс «массажа для всех», работая уже не иглой, а ладонями и пальцами рук. Спустя примерно полчаса в комнате воцарилось спокойствие, люди перестали кашлять. Все вокруг ощутили небывалый прилив сил, хвори как не бывало!

Чжан Хэдао приказал Ван Липину открыть двери и окна. Комнату наполнили золотистые лучи солнца и свежий, прохладный воздух.

— Вставайте, земляки, и идите по домам, — обратился к собравшимся Чжан Хэдао. — Первые несколько дней не слишком налегайте на еду, восстанавливайте силы постепенно.

Люди в комнате удивленно смотрели друг на друга, словно не веря своим глазам. Ну да, они и самом деле могут без труда встать, пройтись, даже побежать… Это не сон! А четверо «кудесников» уже шагали прочь с дорожными котомками на плечах.

— Постойте, уважаемые, постойте! — закричал им вдогонку знакомый парень.

Женщина с ребенком на руках умоляла их остаться хотя бы на день в деревне. В ответ странники только ускорили шаги, Ван Липин, шедший последним, обернулся и помахал рукой на прощанье.

Покинув деревню, даосы еще в течение нескольких дней занимались лечением больных, и слава о целителях-чудотворцах с быстротой молнии облетела округу. Поскольку больных холерой оказалось очень много, даосам приходилось устраивать сеансы, так сказать, «коллективного исцеления» и использовать всевозможные врачебные средства: массаж, целебные иглы и особенно заклинания, которые сжигали на костре. У даосов существует много разновидностей таких заклинаний, например, «талисман эссенций солнца и луны», «талисман Пяти стихий», «талисман Неба, Земли и Человека», «талисман вселенной». Далеко не каждую написанную на бумаге словесную формулу можно применять по назначению. Написав заклинание, нужно наполнить его энергией, а для этого требуется владеть секретами «внутреннего делания». Например, чтобы создать «талисман эссенций солнца и луны», нужно уметь вбирать в себя энергию небесных светил и помещать ее в знаки на бумаге. А «талисман Неба, Земли и Человека», который еще выше рангом, может создать лишь тот, кто способен подняться даже над «средним миром». О такой способности обыкновенные люди даже не догадываются. Некоторые же, не понимая сути совершенствования в Дао, считают его каким-то мистическим «таинством». В действительности эта способность вполне может переживаться нами в опыте и проявляться в материальном мире.

Медицина в Китае выросла из практики древних «лекарей-шаманов» и со временем отошла от нее. Большинство ученых считают это прогрессом, но есть и такие, которые усматривают в подобном развитии признаки упадка, Какая из этих двух точек зрения истинна? Решить нелегко. Но одно можно сказать с уверенностью: оторванная от учения об инь-ян и Пяти стихиях, от практики «внутреннего достижения» китайская медицина потеряет свою жизненность.

Лаосская медицина не ограничивается понятиями и законами низшего, материального мира. Она основывается еще и на опыте познания двух высших миров человеческого бытия, и это обстоятельство значительно расширяет арсенал применяемых ею средств и методов лечения. Но залогом успешного применения этих средств является знание врачом секретов «внутреннего делания». В этом отношении врач-даос не отличается от «шамана». Он не просто лекарь, знаток методов лечения. Он — живое воплощение традиции духовного совершенствования.

Приведем простой пример, Недавно Ван Липин читал лекции по даосской медицине в одном медицинском институте. На лекциях он подробно разъяснил значение трех слоев, или уровней, энергетических каналов — «небесного», «земного» и «человеческого». Профессора, слушавшие лекции, признались, что впервые поняли принципы энергетической системы человека и даже сами стали ощущать токи энергии в своем теле. В ответ Ван Липин заметил, что обыкновенный человек не может распознать в себе энергетические каналы. Этих каналов насчитывается в теле несколько десятков, различия между их слоями чрезвычайно незначительны, и тот, кто не имеет опыта «внутреннего достижения», не в состоянии обнаружить ни каналов, ни тем более различий между их тремя уровнями. Не принимая в расчет практики «внутреннего достижения», невозможно даже понять древние медицинские книги Китая. Опытный китайский врач, не причиняя больному новых страданий, может по его внешнему виду определить и болезнь, и способы ее лечения.

Западный же врач как правило не может поставить диагноз без специальной аппаратуры, а болезнь внутренних органов нередко может вылечить лишь посредством хирургической операции, нарушающей естественную целостность организма. Западный врач не видит в организме единое целое: если у пациента болит голова, он лечит голову, если у него болит нога — лечит ногу, не думая о возможных побочных действиях его лекарств. И часто бывает так, что, исцеляя от одного недуга, он порождает другой. У даосов же врачебная практика, по сути, очень проста. Даосы отвлекаются от промежуточных стадий и врачуют непосредственно источник болезни. И хотя непосвященным людям их достижения могут показаться чуть ли не волшебством, на самом деле в них нет ничего сверхъестественного. Ван Липин говорит, что он просто видит строение жизненных систем человеческого тела. Естественно, он «видит» и заболевание этих систем.

Почему же даосы с таким неослабевающим упорством занимаются совершенствованием? На то есть еще и особые причины. Во-первых, без длительного опыта совершенствования сознание не может достичь высокого уровня, и высшие откровения древней культуры останутся недоступными для нас. Во-вторых, не владея секретом «внутреннего делания», нельзя будет применить на практике многие принципы и приемы, доставшиеся нам в наследство от древних наставников. В-третьих, сама идея «единения Неба и Человека» настолько глубока и многопланова, что осмыслить ее в полной мере можно лишь совместными усилиями многих подвижников и в течение жизни многих и многих поколений. А что касается медицины, то, скажем, со временем свойства некоторых веществ могут изменяться, и одна из задач последующих поколений даосских врачей как раз и состоит в том, чтобы отмечать эти изменения и с их учетом составлять новые лекарства.

Если же говорить в целом, то развитие китайской медицины неотделимо, во-первых, от развития всей китайской культуры, во-вторых, от практики «внутреннего достижения», и, в-третьих, должно поверяться повседневной жизнью и достижениями западной медицины.

Глава X. Вне времени и пространства

В этой главе речь пойдет о преодолении мыслью узких границ чувственно воспринимаемого нами времени и пространства. Способ же этого преодоления есть практика гадания, которая позволяет знать о событиях, чрезвычайно удаленных от нас как во времени, так и в пространстве.

Древняя наука гадания или, как ее теперь называют, «прогностика», сегодня не очень-то в чести. Разобраться в ней мешают многие предрассудки, привитые односторонней материалистической наукой Запада. И если человек с помощью этой науки добивается хорошего результата, многие люди склонны утверждать, что ему просто «повезло», Только отказавшись от современных предрассудков и взявшись со всей серьезностью за изучение китайской традиционной науки, мы можем по достоинству оценить наследие древнекитайской прогностики. Хотя методы гадания в данном случае являются только вспомогательным инструментом, своего рода заурядным ремеслом, отчего не воспользоваться ими, если они тоже помогают сделать жизнь лучше?

Прогностика необходима и отдельным людям, и обществу в целом. Все мы хотим знать будущее и разными способами пытаемся предсказывать его. Ведь только имея какое-то представление о будущем, мы способны действовать в настоящем.

Умение предсказывать будущее предполагает знание законов мирового движения. К примеру, все люди знают, что солнце, сев за горизонт, через несколько часов вновь выйдет из-за горизонта с другой стороны. Но многие ли знают, когда произойдет солнечное затмение? Знание таких явлении дается уже не житейским опытом, а методами науки. Прогностика есть, в сущности, знание связей между вещами. Если информации недостаточно, невозможно сделать и правильный прогноз. Но что такое, в самом деле, «знание связей между вещами»? Как становится возможным определить, например, по лицу, руке пли спине человека его судьбу? Как можно по одному моменту жизни человека узнать весь его жизненный путь? Многие, наверное, скажут, что эти вещи отстоят друг от друга слишком далеко и никак не связаны между собой.

Однако традиционная культура зиждется на другой посылке, а именно: идее о том, что жизнь природы и жизнь человека находятся между собой в нерасторжимой связи, и все вещи, все явления бытия, материальные и духовные, вплетены в одну всеобъемлющую, хотя и чрезвычайно сложную, сеть соответствий.

Читатели должны помнить, что с тех пор как Ван Липин пережил опыт смерти или, можно сказать, прошел «посвящение в смерть», он уже не был просто человеком низшего, материального мира, хотя и продолжал в нем пребывать. Все, чему он теперь учился у своих наставников, имело отношение к высшим уровням бытия. И мы сможем понять смысл его «посмертного» обучения только в том случае, если будем иметь представление о законах, управляющих этими высшими мирами. Однажды старший наставник обратился к Ван Липину со словами:

— Ты еще помнишь двадцать первую главу книги Высочайшего Старого Правителя? Конечно же, Ван Липин помнил наизусть эти слова: «Сила жизни исходит только от Дао, а Дао — такое смутное, такое неуловимое! В нем пребывают подлинные образы — такие смутные, такие неуловимые! В нем есть нечто воистину сущее — такое сокровенное, такое глубокое! В нем есть семи всего живого, и это семя в высшей степени достоверно. Оно есть высшая подлинность. С древности и до сего дня имя его не преходит и через него мы прозреваем начала. Откуда мне ведомы начала? Благодаря этому».

— Понимаешь, о чем здесь говорится? — спросил Чжан Хэдао.

— Не совсем. Прошу вас, наставник, разъяснить мне.

— Дао не имеет вещественности или формы, но пронизывает все вещественное и обладающее формой, — начал свои пояснения Чжан Хэдао. — Все вещи и все явления мира приходят к единству в Дао. и псе сущее хранит в себе Дао. Откуда мы можем это знать? Все вещи имеют образы, есть образы ян и образы инь, и они переходят друг в друга. В вещах есть семена жизни, а в семенах сокрыта «подлинность» жизни. Нужно постичь, во-первых, эту подлинность и, во-вторых, внутренние образы вещей. Непосредственно созерцать семена вещей и подлинность семян — это и есть постижение высшего уровня. Созерцая образы вещей, мы приводим к гармонии инь и ян. Таково постижение среднего уровня. А превращения вещей, наблюдаемые обыкновенными людьми, — это знание низшего уровня.

Чжан Хэдао подробно объяснил Ван Липину, что такое высший и средний уровень постижения применительно к «пяти искусствам».

В даосских «пяти искусствах» основными элементами являются «Небо, Земля, Человек, инь, ян, стихии Воды, Дерева, Огня, Земли и Металла». Эти десять элементов соотносятся определенным образом с Небесными стволами и Земными ветвями, Восемью Триграммами и Девятью дворцами, а главную роль среди них играют силы инь и ян. В книге Лао-цзы сказано: «Дао рождает одно, одно рождает два, два рождает три, три рождает всю тьму вещей». «Два», о котором говорится здесь, это инь и ян, «три» — это Небо, Земля и Человек, а Небо, Земля и Человек содержат в себе Пять стихий. Из первозданного хаоса исходит Единая Энергия, а в этой энергии содержатся силы инь и ян, элементы чистые и мутные. Чистая энергия вращается налево, поднимается вверх и рождает стихию Дерева, а Дерево, достигнув своего предела, превращается и Огонь. Мутная энергия вращается направо, опускается вниз и рождает стихию Металла, а Металл, достигнув своего предела, превращается в Воду. Энергия же центра, действующая во взаимных переходах иль и ян, соответствует Земле. Что же касается инь и ян, то эти две силы мироздания выступают как «отец-мать» всех метаморфоз, начало и конец всякого существования, вместилище духовной просветленности.

Восемь триграмм образуются из пространственных и временных изменений прерывистой черты инь и сплошной черты ян. Три черты в триграмме соответствуют Небу, Земле и Человеку. Парные комбинации Восьми Триграмм образуют 64 гексаграммы, которые являют собой образы всего сущего в мироздании. Символика Девяти дворцов добавляет к Восьми Триграммам, располагающимся по кругу, образ центра, и это сообщает полноту пространственно-временной схеме мира в древней китайской космологии.

Лю Хар — даосский вестник счастья. XVI в.

Таковы основные исходные данные традиционной китайской «науки о числах». Наибольшее значение к ней имеют схемы Пяти стихий и Восьми Триграмм.

Схема Пяти стихий чрезвычайно проста, но она содержит в себе образы всего существующего в мире. Пять стихий располагаются в порядке взаимного порождения (Дерево рождает Огонь, Огонь — Землю, Земля — Металл, Металл — Воду, Вода — Дерево) и взаимного подавления (Вода подавляет Огонь, Огонь — Металл, Металл — Дерево, Дерево — Землю, Земля — Воду), Смысл круговорота Пяти стихий выражен в словах Лао-цзы: «Тот, кто учится наукам, каждый день приобретает. Тот, кто учится Дао, каждый день теряет». Понятие «потери» указывает на полную естественность превращений Пяти стихий и наличия в этих превращениях некой внутренней, невидимой глубины.

Что касается Восьми Триграмм и Шестидесяти четырех гексаграмм, то существует много разных способов их расположения. Один из них представлен в древнем каноне «Книга Перемен». За два с лишним тысячелетия истории китайской цивилизации эта книга породила множество комментариев, которые с течением времени становились все более сложными и изощренными. Смысл «Книги Перемен», в которой раскрывается принцип всех многообразных превращении в мире, и в самом деле кажется неисчерпаемым.

Китайскую медицину, которая считается одним из «пяти искусств» Дао, невозможно понять в отрыве от учения о Пяти стихиях и Восьми Триграммах. Разнообразные гадательные практики в Китае тоже коренятся в учении об инь и ян, Пяти стихиях и Восьми Триграммах.

Широкое распространение в Китае всегда имело гадание по внешнему облику вещей. По сути, оно не отличалось от свойственного современной науке изучения естественных законов развития вещей и явлений на основании разного рода количественных показателей. Но чтобы хорошо гадать по внешнему виду, нужно иметь, во-первых, острый глаз и, во-вторых, незаурядные интеллектуальные способности. Многие мастера гадания в древнем Китае были и вправду людьми необыкновенными. Среди них находились, например, такие, которые умели видеть лошадей или быков как бы насквозь и таким образом определять их свойства. Гадание по внешности человека или, говоря другими словами, физиогномика имеют еще большее значение. Ведь каждый из нас вольно или невольно должен оценивать личные качества, характер и возможные поступки тех, с кем общается. Правда, большинство из нас полагаются здесь только на своп опыт и интуицию и не могут преобразить свое знание людей в точную науку.

Китайские гадатели умели определять характер и судьбу человека не только по его лицу, но и по другим частям тела — руке, ноге, спине, форме черепа и т. д. Физиогномика была также составной частью китайской медицины. Уже в главном медицинском каноне Китая — «Внутренней книге Желтого Императора» — люди разделяются на пять категорий в зависимости от соотношения сил инь и ян в их природе: люди большого инь, малого инь, большого ян, малого ян и, наконец, люди, в которых инь и ян пребывают в равновесии. В той же книге дается совет «прежде определить положение Пяти стихий в человеке и благодаря тому узнать их свойства». К примеру, человек, соответствующий по своему виду Дереву, имеет «маленькую голову, вытянутое лицо, широкие плечи, прямую спину и короткие конечности; он обладает способностями, любит умственные упражнения, добросовестно делает любое дело. Он бодр весной и летом, но плохо переносит осень и зиму…» А вот люди, соответствующие своим обликом Огню, «имеют красноватый оттенок кожи, сплюснутое лицо, маленькую голову, мясистые плечи, короткие конечности, пылкий и своевольный нрав; они презирают богатство, недоверчивы, торопливы и легко поддаются сомнениям. Они хорошо чувствуют себя весной и летом, но часто хворают осенью и зимой…»

Гадания о судьбе человека имеет ту же основу, но предполагает еще более тщательное знакомство с его внешностью. Тут уж надо хорошо разбираться в двенадцати частях лица, признаваемых китайской физиогномикой, и многих других его элементах, начиная с формы глаз и ушей и кончая голосом и дыханием. И вся эта подробная классификация физических признаков человека пронизана учением об инь и ян, Пята стихиях и Восьми Триграммах.

Старики-даосы учили Ван Липина также секретам гадания по руке. Обычно, когда гадают по руке, обращают внимание на линии ладоней и формы пальцев. Старики сообщили Ван Липину много дополнительных сведений, касающихся и тыльной стороны ладоней, и кожи, и костей, и узора линий на ладони. Пользоваться этими сведениями мог лишь тот, кто преуспел во «внутреннем достижении» и потому развил в себе необыкновенную чувствительность. Естественно, в идее о том, что по части человеческого тела можно определить состояние человека и даже его судьбу, нет ничего фантастического и ненаучного, ведь каждый человек, как говорили в Китае, — это «маленькие Небо и Земля» и каждая частица организма несет в себе информацию об устройстве всей вселенной.

Например, как известно, в ушной раковине человека имеются точки, связанные со всеми жизненными системами организма, поэтому по состоянию уха можно судить о состоянии всех внутренних органов. В настоящее время метод лечения болезней посредством воздействия на жизненные точки в ушной раковине с успехом применяется китайскими врачами.

Подобно тому, как врачи в Китае умеют ставить диагноз благодаря осмотру одной лишь ушной раковины, китайские гадатели умеют определять характер и судьбу человека, основываясь на изучении какой-либо части тела. Такое искусство кажется непосвященным чуть ли не волшебством, ибо гадатели обладают особыми профессиональными познаниями и «видят» гораздо больше, чем обыкновенные люди.

В число «пяти искусств» Дао входят и другие виды совершенствования. Одно из них, именуемое в школе Лунмэнь «искусством горы», обозначает не что иное, как воинское искусство. Последнее включает в себя два основных способа укрепления жизненной энергии — «жесткий» и «мягкий»[46]. Каждый стиль включает в себя определенные комплексы движений.

Каковы бы ни были эти даосские искусства, люди обычно верят в их действенность лишь на уровне материального бытия — в низшем мире. К их применению в «среднем мире», или на уровне «Неба, Земли и Человека», они склонны относиться скептически. Например, массаж или лечение иглой на расстоянии кажутся непосвященным необъяснимым чудом, каким-то волшебством. Найдется и немало таких, кто вообще сочтет это обманом. Вот и когда даосы демонстрируют свое искусство рукопашного боя, зрители видят в этом только «представление», набор курьезных приемов и не замечают скрытой от посторонних взоров «внутренней работы» мастера. А она-то и составляет подлинную основу воинского искусства даосов.

Гадание по магическим диаграммам

Практика гадания тоже может показаться многим сомнительной. Хотя люди часто говорят о «судьбе», эта судьба предстает для них чередой неожиданных и непостижимых случайностей. Мало кто способен увидеть в этих случайностях некую закономерность. Традиционные системы гадания в Китае как раз и имеют целью определить общую тенденцию жизни того или иного человека, а также хронологию отдельных событий этой жизни.

В теоретической основе гадательной практики в Китае лежит идея о том, что жизнь человека неразрывно сплетена с жизнью природы, и все, что происходит в мире, находит отклик в человеке. В этом пункте китайская прогностика и современная наука нисколько не противоречат друг другу. Расхождение между ними касается отбора данных для расчетов и самой методики этих вычислений. В Китае гадание о судьбе осуществляется на основании так называемых «восьми знаков», определяющих точную дату рождения человека. При этом учитывались пространственные и космологические ассоциации соответствующих знаков. Существовала и более сложная система гадания по расположению звезд и планет. В любом случае конфликт между наукой и гаданием сводится к тому, что, согласно постулатам науки, случайность невозможно предсказать и учесть и какой бы то ни было системе знания.

Даосы обучили Ван Липина различным методикам гадания. Ван Цзяомин часто напоминал ему, что гадание о судьбе есть не что иное, как способ познания человеческой природы. Судьба — это вся жизнь человека от рождения до смерти и имеете с тем — путь человека в обществе. Человеческая жизнь с биологической точки зрения подчинена определенным законам, и общественное бытие человека тоже имеет свои законы. Уметь видеть зримые метаморфозы человека и постигать незримые его превращения, осознавать настоящее, чтобы предвидеть будущее — вот задача китайской прогностики. Этому служат и гадание по дате рождения, и гадание по небесным светилам. Узнал Ван Липин и еще более утонченные — методы гадания, которые позволяли на основании видимых явлений опознать невидимые, врожденные свойства натуры не только самого человека, но и его родителей и родственников.

Со временем Ван Липин научился также оценивать различные жизненные ситуации в свете теории Восьми Триграмм. Он мог почти непроизвольно узнавать взаимодействия триграмм в расположении предметов или отношениях между людьми и даже в настроении отдельных людей. Он узнал, как пользоваться «земным» и «небесным» компасами, определявшими взаимодействие энергии на земле и в небесах[47], что такое магические квадраты «Хэту» и «Лошу»[48], в которых записан код вселенной, что такое «волшебные числа железной доски»[49], с помощью которых можно открыть непостижимые для обычного разума соответствия между вещами, и многое, многое другое. Мир все больше раскрывался перед ним как безупречно настроенный музыкальный инструмент, где всякая вибрация, всякая метаморфоза подчинялись всеобщим законам мировой гармонии.

Передавая Ван Липину свои знания «таинственных соответствий» бытия, даосы не уставали повторять, что в «искусстве чисел» основа всему — совершенствование в Дао, желание помочь людям и выразить в числах великую правду Дао. Ибо Дао — корень всего сущего.

Тот, кто преуспел в Дао, постигнет любую мудрость и овладеет всяким искусством,

Ван Липин глубоко проникся наставлениями учителей. Увлеченно изучая различные системы гадания, он ни на минуту не забывал, что в основе всего лежит Дао, что всякое мастерство держится духовным постижением.

Впоследствии не раз случалось так, что учителя являлись ему во сне и давали совет, как лучше лечить больного или помочь знакомому, Вот это свободное внутренне общение с учителями и было главной заслугой Ван Липина — ведь ему предстояло передать правду его школы будущим поколениям.

После посвящения в «пять искусств» учителя стали наставлять его в «закалке духа».

Глава XI. Закаливание духа во сне

«Закалка духа» была восьмым этапом даосского жития Ван Липина. Она означала возвышение духовного состояния Ван Липина и его переход на новый, более высокий уровень. Готовность даосского послушника к этому этапу ознаменовало изменение самого качества его жизненной энергии.

В чем суть этого изменения? Обратимся к простому примеру. Все предметы, освещенные солнцем, отбрасывают тень. Эта тень реальна или нет? В мире «людей, явлений и вещей», то есть в мире материальных форм, тень кажется нереальной. Как ни обращайся с ней, на нее, кажется, невозможно воздействовать. А как обстоит дело в действительности? На самом деле воздействие как раз возможно, но обыкновенные люди просто не могут его заметить. А вот на уровне «Неба, Земли, Человека», то есть в «срединном мире», тень вполне реальна. Тень находится в определенных отношениях с телом человека, и воздействие на тень энергий среднего уровня равнозначно воздействию на самое тело.

Ван Липин и прежде ощущал воздействие на себя своего отражения в воде. Такой способностью обладают лишь те, кто далеко продвинулся по пути «внутреннего достижения». Сейчас надо было пойти еще дальше: добиться того, чтобы воздействие иглы на тень человека было равнозначно настоящему уколу. И хотя простой человек совершенно не чувствует этого воздействия, даосы в своей врачебной практике часто поступают именно таким образом,

Одним словом, читателям теперь придется научиться мыслить по-новому. Привычные понятия им уже не помогут.

Для начала даосы обучили Ван Липина «искусству сновидений»,

Обыкновенно сны воспринимаются людьми как нечто невнятное и несущественное. Большинство из нас, проснувшись, даже не помнит своих снов пли в лучшем случае помнит некие разрозненные эпизоды. Лишь очень немногие способны находиться под сильным впечатлением увиденного во сне, но и им непонятен его смысл.

Даосы научили Ван Липина относиться к своим снам не так, как обыкновенные люди. Суть этого отношения можно выразить так: в «низшем», материальном мире сны «обладают формой, но не обладают реальностью», а в «среднем» мире взаимопроникновения «Нёба, Земли и Человека» сновидения «обладают и формой, и реальностью». На этом уровне человек не воспринимает сны пассивно, но как бы сам творит их и сам действует во сне. Чтобы обладать такой способностью, нужна специальная тренировка и сравнительно высокий уровень «внутреннего достижения». Ибо контроль над сновидениями становится доступен лишь тому, кто умеет управлять высшими формами жизненной энергии.

Человеческая душа, разъясняли учителя Ван Липину, разделяется на две категории: «душа инь», тяжелая, темная, и «душа ян» — легкая и светлая.

Сновидения тоже бывают двух видов. Один из них — так называемый «внутренний» сон, передающий внутреннее состояние человека. Эта разновидность сновидении известна каждому, но, в отличие от обыкновенных людей, даосы умеют контролировать эти сны и даже определять их содержание.

Погружаясь в такой сон, даосы часто находят решения насущных жизненных вопросов. По словам Ван Липина, он никогда не пишет тексты своих выступлений, а погружается на два-три часа в сон с мыслью о предстоящем выступлении, и во сне ему во всех подробностях открывается содержание его лекции.

Двух-трехчасовой сон способен дать материал для многочасовой речи.

Другой вид сновидений, которые в действительности не являются сном, означает «выход вовне» и темной, и светлой душ спящего. Практиковать этот вид сновидений, во многом напоминающий технику метемпсихоза, способен только тот, кто хорошо знает разницу между различными видами жизненной энергии и умеет управлять ими. В зависимости от способа сочетания энергий состояние такого сна может иметь пли не иметь видимый образ.

Сам Ван Липин предпочитает различать две основные категории снов: сновидения спонтанные, неконтролируемые человеком, и сновидения контролируемые и даже творимые, выступающие как средство духовного совершенствования. Первая категория снов с глубокой древности вызывала к себе пристальный интерес. Разумеется, считалось, что сны отражают состояние человека и по характеру снов можно судить о том, что с ним происходит и как устранить отклонения от нормы.

Существовало мнение, например, что тот. в ком много жара, часто видит во сне огонь, а также желтые и красные цвета, а тот, в ком много холода, видит во сне воду и белый цвет и т. д.

Но признавалась и такая категория снов, как «сны, открывающие Небесный мир», то есть дарующие контакты с божественными силами. Б древней китайской литературе описываются случаи, когда люди во всех подробностях видели во сне события своей будущей жизни или местность, в которой им предстояло поселиться. Но, как считает Ван Липин, даосское понимание сна по нескольким позициям превосходит обыденный взгляд на сновидения.

Во-первых, даосы умеют практиковать «активный сон», являющийся частью их пути совершенствования. Во-вторых, во сне резко изменяется наше восприятие пространства и времени, они предстают как бы скрученными: все образы, подобно водному потоку, свободно перетекают друг в друга, и хотя присутствует ощущение непрерывного течения времени, нет ясного сознания его количества.

Сновидения проносятся перед нами как бы в одно мгновение. Однако в активном сне, практикуемом Ван Липином, дело обстоит иначе: «мир сновидений» практически ничем не отличается от действительного мира, в нем наше «я», можно сказать, достигает своего предела. Мы касаемся здесь вопроса, вызывающего много споров в научных кругах: какова природа сна? Знаменитый австрийский психолог Зигмунд Фрейд полагал, что сновидения — это выражение деятельности подсознательных глубин психики. Таково последнее слово науки, занимающейся изучением мира «людей, событий и явлений». Однако даосы считают, что нельзя останавливаться на этом уровне познания. Сон в действительности связан со всеми формами душевной жизни человека, и именно по этой причине мир сна может представать перед нами совсем как настоящий. Для даосов, даже на высших ступенях совершенствования, сон остается важным средством самопознания и упрочения духа. Благодаря сновидениям мы научаемся превозмогать границы опытного пространства и времени, В-третьих, даосы, основываясь на идее «единства Неба и Человека», полагают, что и пассивный, и активный сон имеют глубокий смысл в человеческой жизни, хотя этот смысл не лежит на поверхности, и требуется немало усилий для того, чтобы его раскрыть. Дело в том, что сон символизирует первозданную освобожденность, которую нельзя определить в общих, абстрактных понятиях. В целом даосы считают, что смысл активного сна самоочевиден и не нуждается в пояснениях. Что же касается пассивного сна, то его следует толковать в свете учения о формах жизненной энергии, силах инь и ян и Пяти стихиях. Здесь важно уметь оценивать явления с позиции мира «Неба, Земли и Человека».

Но что означает состояние так называемого активного сна, когда душа «выходит наружу»? Речь идет о «выращивании» души. По представлениям даосов, темная душа инь, подобно «эмбриону», сначала формируется в животе, а впоследствии перемещается в голову. Необходимо внимательно следить за тем, как вызревает душа, и не практиковать «выход души» в неблагоприятных для этого условиях. Так ребенок, повзрослев, может отлучаться от матери, но в младенческом возрасте, пока он еще слишком слаб и неразумен, разлука с матерью была бы для него равнозначна смерти. Точно так же душа на первых порах не может «выходить» далеко, и лишь после длительной тренировки ей можно позволить удаляться от тела на большое расстояние, и притом делать это по нескольку раз в день. Поскольку «выход души» есть не что иное, как перемещение энергии, душа может странствовать со скоростью мысли и иметь видимый образ.

Научившись технике «выхода души», Ван Липин несколько раз посетил то место, где он побывал в момент своей смерти-посвящения. Теперь он уже не испытывал тех смертных мук, которые ему довелось пережить в первый раз, и к тому же мог не только слушать обитавших там старцев, но и разговаривать с ними.

Глава XII. В поисках сокровища

Пересекая горные хребты и водные потоки, встречая и провожая зиму и лето, даосы и их юный ученик провели в странствиях без малого два года.

Чжан Хэдао в тот год уже исполнилось восемьдесят восемь, Ван Цзяомин был на десять лет его моложе, а Цзя Цзяои было семьдесят шесть. Большинство людей в таком возрасте уже не в состоянии вести активный образ жизни, а тем более путешествовать по пустынным горам. Даже и те из них, кто сумел состариться, не нажив болезней, наверное, не выдержали бы и малой доли тех трудностей и лишении, которые выпали па долю странствующих даосов. Но сами даосы, как бы тяжко им ни приходилось, оставались по-детски безмятежны и веселы. В этом огромном мире они чувствовали себя как рыба в воде. Казалось, ничто не могло омрачить наполнявшую их радость бытия. А то обстоятельство, что рядом с ними был ученик и будущий преемник по школе, сообщало их жизни неисчерпаемый смысл. И неважно, что одежда их уже порядком износилась и выцвела на солнце — дух был все так же бодр и свеж. Увидев их в компании обыкновенных людей, любой человек с первого же взгляда понял бы, что эти четверо «познали правду жизни».

Ни на день старики не забывали о своей главной обязанности: передавать секреты школы своему будущему преемнику. И Ван Липин каждый день узнавал от них что-то новое о секретах Дао, но получал он эти знания не в виде систематического, отвлеченного обучения, а как бы «по случаю», в связи с той или иной житейской ситуацией. Нужно только иметь желание совершенствоваться — а повод для этого всегда найдется,

Во время странствий в горах питаться тоже приходилось по случаю. А если раздобыть еды было невозможно, никто не говорил, что хочет есть. Каждый знал, что если он об этом скажет, то сам себе уготовит ловушку: остальные тут же пошлют его за едой. Ван Липин поначалу не понимал этой маленькой хитрости своих учителей и по молодости лет всегда первым говорил о том, что пора бы поесть, а потому, к вящему удовольствию своих спутников, сам и бегал по окрестностям в поисках пищи.

Во время еды странники поступали согласно поговорке: «Монахов много, а похлебки мало», и не делили пищу на равные порции. Обычно всю провизию складывали в одну кучу, а потом каждому с общего согласия выделяли его долю.

Со временем Ван Липин начал понимать, что выдерживать долгие переходы — дело нетрудное. Гораздо важнее держать под контролем свое состояние, чтобы ненароком не поставить себя в неудобное или невыгодное положение.

Однажды Цзя Цзяои вот так «подставил себя», когда Цзя Цзяои принес немного лепешек с овощами. Все четверо сели в кружок и принялись делить еду.

Поглаживая свою длинную бороду Чжан Хэдао сказал:

— Я старше всех и уже не такой сильный, как вы. Поэтому я должен получить большую долю…

— А я еще расту и, если не буду есть вдоволь, не вырасту, — тут же вставил свое слово Ван Липин. — Старые люди должны позаботиться о моем будущем.

В свою очередь и Цзя Цзяои «воззвал к справедливости»:

— А я за этими лепешками ходил, и раздобыть их было нелегко. Поэтому мне причитается половина, а остальное делите как хотите.

— Это еще почему? — отозвался Ван Цзяомин. — Я здесь присматривал за твоими вещами, так что мы оба трудились, и должны получить поровну. Думаю, нужно сделать так: еду поделить на три части, нам с Цзя Цзяои дать по одной части, а третью пусть поделят между собой старший наставник и Юншэн.

Видя, что его спутники не намерены прислушиваться к призыву «почитать старших», Чжан Хэдао решил уступить.

— Давайте поделим еду поровну, — предложил он.

— Нет, не пойдет, — возразили его ученики, — Делить поровну — это бессмысленно, да и несправедливо.

Однако никто так и не смог предложить приемлемого для всех решения. Тогда Чжан Хэдао предложил свой «хитрый план».

— Ну ладно, — сказал он. — Не будем спорить. У меня есть один способ, самый что ни па есть справедливый.

— Что за способ? Говорите скорее, учитель.

— Положим лепешки вот здесь и все разом набросимся на них. Возможности у каждого будут равные, разве это не справедливо?

— Отлично! — согласились остальные.

Магические «птичьи» письмена. Гравюра XV в.

Чжан Хэдао положил лепешки на лежавший поблизости валун. Даосы одновременно ринулись к нему с разных сторон, четыре руки протянулись к лепешкам, четыре лба чуть не столкнулись друг с другом.

Цзя Цзяои первым выскочил из этой толчеи.

— Нет, нет, нет, здесь собственную рожу некуда воткнуть! — закричал он, размахивая руками. — Идите вы куда подальше!

— А нам только того и надо, — смеясь, откликнулся Чжан Хэдао. — Ты любишь свою рожу, а мы любим лепешки!

Но и втроем было все еще нелегко пробраться к еде, поэтому Ван Цзяомин тоже отказался от борьбы. В итоге осталось лишь два претендента. Чжан Хэдао и Ван

Липин, хватая лепешки по очереди, быстро съели все подчистую. А Ван Цзяомин заметил, что Цзя Цзяои повернулся к нему спиной и сразу сообразил, что на то имелась веская причина. Быстро подбежав к Цзя Цзяои и заглянув через его плечо, он увидел, что тот держит в руке большую морковку. Не говоря ни слова, он схватил эту морковку, разломил ее на две части и отдал одну половину Цзя Цзяои.

Одной лепешкой или одной морковкой не наешься, но когда с тобой делятся последним, на душе становится легче. И звучит в горах человеческий смех — событие ох какое редкое в таком пустынном месте.

В атмосфере этой непринужденной, искренней дружбы проходили месяцы и годы. Ничуть не теряя уважения и любви друг к другу, даосы вечно «разыгрывали номера» друг с другом, устраивали друг другу «проверки», словно состязаясь в сообразительности и остроумии. Прожившие долгую и трудную жизнь, они остались вечными детьми, которые как будто не знали никаких обязательств и ограничений и даже не замечали страшных событий, потрясавших в те годы страну. Казалось, им было все равно — север или юг, правое или левое. Их сознание было подобно светлому диску луны, их мысли напоминали водный поток, свободно несущийся куда-то вдаль: пыль и грязь мира не приставали к ним, Все было в них неподдельно, естественно и гармонично. Все они делали весело и красиво. Поистине, в них сходились воедино путь Неба, путь Земли и путь Человека. Это было незабываемое для Ван Липина время — вторая вершина в его жизни.

Теперь Ван Липин наконец-то понял, в чем состояло назначение его жизни: он должен быть достоин своих учителей, он должен жить так, чтобы не посрамить их память.

Магические «птичьи» письмена. Гравюра XV в.

В глазах старцев вскормленный ими «ребенок» уже вырос и возмужал. Ибо Ван Липин уже понимал, что значит быть настолько чистым сердцем, чтобы жить одной жизнью со всем миром.

Это чувство внутренней слитности с единой живой вселенной рождало неизъяснимо-радостную свободу духа, в которой таяли, как льдинки на солнце, все низкие, мелкие чувства, внушаемые мирской суетой. В этой великой свободе духа и таилась разгадка веселого, даже игривого настроения, которое, кажется, никогда не покидало старых даосов…

В тот день они шли по широкой горной дороге. Неожиданно группу странников обогнал грузовик, поднявший за собой тучу пыли. Чжан Хэдао взглянул себе под ноги — его старые сандалии уже вот-вот порвутся. Цзя Цзяои как будто понял, что у учителя на уме, и деловито поправил котомку на спине, словно говоря: «Все в порядке!». Тут и Ван Цзяомин подтянул пояс, словно тоже хотел сказать: «Все будет хорошо!».

Один только Ван Липин смотрел вслед удалявшейся машине. Обернувшись, он увидел, что сзади к ним приближается еще один грузовик.

Едва грузовик поравнялся с путниками, все три старика как по команде прыгнули в кузов. На мгновение опешивший Ван Липин бросился вдогонку за грузовиком, а старцы глядели на него из кузова и весело смеялись. Ван Липину пришлось пробежать добрую сотню метров, прежде чем он догнал грузовик и, подтянувшись на руках, перемахнул через борт. Старцы все так же дружно смеялись. Ван Липин невольно покраснел. Шофер грузовика, сосредоточенно глядевший на дорогу, и не догадывался, что у него в кузове появились пассажиры. Внезапно он услыхал за спиной гром-кип хохот. Удивительно! Здесь, в горах, нет ни машин, ни людей, не видать и прохожих, кто тут может смеяться? Прислушался еще — кажется, смеются где-то поблизости. Посмотрел шофер в заднее окошко и видит: в кузове сидят какие-то старички.

Водитель тут же остановил грузовик, вышел из кабины, встав на подножку, и хотел было уже расспросить стариков, кто они такие и зачем залезли в его машину — а их уж и след простыл! Пока водитель в недоумении топтался на подножке и смотрел по сторонам, сзади его кто-то окликнул: «Спасибо, уважаемый, что подвезли!» Шофер обернулся и видит: стоят перед ним все те же трое стариков и юноша.

Незнакомцы поклонились ему и пошли прочь. Не успел водитель рта раскрыть, как они уже исчезли за поворотом. А не заметил он их в кузове потому, что даосы на некоторое время сделались невидимыми.

К вечеру даосы достигли подножия знаменитой горы Хуашань. С одного взгляда можно было убедиться в том, что та гора и в самом деле необыкновенная: по форме она напоминает великана, подпирающего небо, воздух вокруг прозрачен и свеж, а на склонах высятся рядами бирюзовые скалы необычайной красоты.

Гора Хуашань — одна из священных гор Китая. Среди даосов она зовется Западным пиком. Издавна селились на ней даосские отшельники, а на вершине горы, по преданию, растет отрава небожительниц», дарующая бессмертие. Венчают гору пять отвесных пиков, до которых можно дойти по единственной узкой тропинке, да и этот поход небезопасен. Самое подходящее место для отшельнической жизни! А недалеко от подножия горы течет, петляя среди холмов, Хуанхэ — Желтая Река. К северу простирается бескрайняя равнина, в южной стороне громоздятся гряды остроконечных гор, так что Хуашань как бы обозначает границу между двумя частями Китая — равнинной и горной.

С древности «мужи Дао» занимались в этом месте духовным совершенствованием. Четверо даосов тоже пришли сюда с этой целью.

Трое стариков и юноша, выстроившись цепочкой, карабкались вверх по узкой, почти отвесной тропе. Вихрь «культурной революции" не пощадил и эти места. Здесь уже побывали хунвэйбины, оставившие повсюду уродливые следы своей «революционной» деятельности: разрушенные кумирни и беседки, замазанные краской старинные надписи, разбитые статуи богов, Прежде старикам не раз приходилось бывать на горе Хуашань, им было невыносимо видеть эти разрушения.

Где-то на полпути к вершине, прижимаясь к отвесной скале, Чжан Хэдао показал Ван Липину на высившийся напротив пик и сказал:

— Вот там когда-то жил знаменитый даос Чан Чжэньцзы, один из семи истинных учителей Севера". Говорят, Чан Чжэньцзы выдолбил себе там пещеру, чтобы заниматься в ней медитацией. Но едва он закончил работу, как друг-даос попросил его одолжить ему эту новую обитель. Чан Чжэньцзы отдал ему свою пещеру, а сам выдолбил себе другую. Но и ту пещеру у него выпросил какой-то даос. Вот так Чан Чжэньцзы переходил с места на место, выдалбливая пещеры и отдавая их другим подвижникам. Лишь в семьдесят второй пещере он смог, наконец, заняться медитацией, и там он обрел Дао.

Потом даосы остановились у полуразрушенной старинной беседки,

— Здесь даос Чэнь Чуань играл в шашки с первым императором династии Сун, — сказал Чжан Хэдао. — А на кон они поставили два окрестных уезда. Император в тот раз проиграл, по Чэнь Чуань не стал брать себе уезды, а только попросил императора освободить их жителей от податей, Позже Чэнь Чуань тоже занимался здесь совершенствованием. Особенно прославился он своей техникой совершенствования посредством сна.

Даосские талисманы, сочетающие рисунок и каллиграфию

Ван Липин задумался на минуту: выдолбить в отвесной скале маленькую нишу и жить в ней, рискуя каждое мгновение свалиться в пропасть… Вот как надо взращивать в сердце покой!

Смеркалось. Даосы все еще продолжали карабкаться вверх по узкой тропинке, как вдруг ущелье наполнилось шумом, и в лицо ударил прохладный ветер, который тут же стал резко усиливаться. Путники едва успели укрыться за большим валуном, В одну минуту небо почернело, налетевший вихрь взметнул в воздух сухую траву вперемешку с пылью. Казалось, вокруг пустились в пляс, сворачиваясь кольцами, множество гигантских драконов. Рев ветра смешался с мелкой дробью катящихся камушков и шорохом песка, швыряемого вихрем на скалы.

Дело происходило в третий месяц весны, когда на юге Китая уже вовсю цветут травы, а к северу от хребта Циньлинь еще только-только появляются первые зеленые ростки. Циньлинь, подобно гигантской ширме, преграждает путь т север теплому ветру с Юга, а гора Хуашань — как главная застава в этой горной гряде: весенние южные ветры в этом месте наталкиваются на глухую стену и, не находя выхода, преображаются в яростный вихрь. Юг, как известно, — страна стихии Огня, энергия же Огня отличается сухостью. Гора Хуашань «располагается в Срединном краю и сдвинута к Западу», поэтому ей соответствует стихия Металла. Южный ветер, закручивая свою карусель на горе Хуашань, мало-помалу охлаждается и, прорываясь дальше на север, приносит с собой прохладу и влагу. Благодаря этому он становится особенно благодатным для растений.

Подождав, когда вихрь стихнет, четверо путников двинулись дальше вверх по тропинке. Стало уже совсем темно, на небе показалась луна, окрестные скалы потонули в ночном сумраке, а под ногами разлилась бездонная черная пропасть.

Учителя шли так легко, словно летели по воздуху. А Ван Липин, в первый раз попавший на Хуашань, все никак не мог приноровиться к внезапным порывам ветра, которые, казалось, влекли его в незримую бездну. Наконец, путники вышли на ровное место и уселись отдохнуть. Учителя показали Ван Липину особые дыхательные и гимнастические упражнения.

Выполнив их, Ван Липин почувствовал себя отдохнувшим и свежим, будто и не было за плечами многочасового подъема в гору. Здесь же, почти на самой вершине священной горы, Чжан Хэдао обучил Ван Липина секрету «созерцания метаморфоз облаков».

Это упражнение давало наилучший результат как раз на вершине горы Хуашань.

Путники присели у родника с чистой, как хрусталь, водой. Здесь, на самом краю земли, Ван Липина преследовало ощущение, будто звезды и огромный купол небес, стройные пики и ручьи, травы и деревья составляют с ним одно целое. Весь мир казался ему родным домом.

Высившиеся вокруг скалы понемногу растаяли в облачной дымке, похожей на парное молоко, и в этом мареве, переливавшемся всеми цветами радуги, время от времени возникали и таяли причудливые фигуры: низвергались с небес грандиозные водопады, проносились мимо кони и развевались боевые знамена, протягивали к небу свои длинные ветви гигантские деревья… Одно время Ван Липину даже казалось, что он видит. даоса в старинных одеждах, лежащего в непринужденной позе среди камней.

— Ну как, видел патриарха Чэнь Чуаня? — услышал Ван Липин голос старшего наставника.

— Это тот самый лежавший даос? — переспросил Ван Липин.

Чжан Хэдао засмеялся и ничего не сказал, Но Ван Липин и сам все понял. Сердце его забилось сильнее от неожиданно нахлынувшего волнения.

Образы, являвшиеся Ван Липину на горе Хуашань, многие сочли бы галлюцинациями или атмосферными явлениями. В действительности люди, владеющие секретами «внутреннего делания» умеют вызывав к жизни события прошлого по их «энергетическим» следам. На горе Хуашань, да и на других священных горах даосов, это удается особенно легко благодаря необычайно плотной концентрации энергии. Как мы помним, Ван Липин во время своих занятий разными путями проникал в иные временные измерения: он мог вернуться к событиям своей жизни, предшествующим его рождению, или в момент инициационной смерти за короткий срок прожить целую жизнь. В этом состоянии уже не бывает забвения; просветленное сознание есть сама память, которая охватывает весь жизненный цикл. Такая всеобъятная память возможна потому, что в сознании человека, как подлинно «маленькой вселенной», хранится информация о строении всего мира, и никакие перемены в мире не могут эту информацию стереть. По сути совершенствование у даосов означает не что иное, как осознание этой информации.

Пройдя строжайшую школу даосской аскезы, Ван Липин достиг такого уровня, когда он и воспринимал, и чувствовал, и мыслил не так, как обыкновенные люди. Обычно люди воспринимают мир вокруг себя именно как окружающий мир: попав в какое-нибудь новое место, они исследуют по отдельности климат, ландшафт, водные пути, чтобы определить, насколько благоприятна данная местность для жизни, работы и отдыха, можно ли строить здесь заводы, рудники и т. п. Но Ван Липин поступает иначе: он как бы всем телом воспринимает самое качество состояния Неба и Земли в этом месте, улавливая мельчайшие нюансы ситуации, и тут же определяет, как лучше здесь жить и чем лучше заниматься. Такое восприятие свойственно тем, кто достиг уровня «Неба, Земли и Человека»,

Вскоре после того как даосы закончили свои бдения, небо на востоке побледнело, и первые лучи нового дня озарили далекие пики и верхушки сосен, под которыми сидели странники. Чжан Хэдао и его спутники продолжили свой путь наверх и часа через два достигли центральной вершины горы Хуашань — Пика Яшмовой Девы, Там они снова спокойно уселись, созерцая раскинувшийся вокруг сказочно-прекрасный пейзаж.

Ван Липин добился полной сосредоточенности внимания, и ему вдруг почудилось, будто гора медленно вздымается и опадает, будто дышит. Хотя вокруг царил покой, внутри этого покоя ощущалось затаенное, но могучее движение. Небо и Земля, человек и горы каким-то таинственным образом общались между собой, и в этом молчаливом общении рождались одновременно прекрасное и уродливое, доброе и злое, великое и малое. Этот покой, разлитый всюду, вмешал в себя всякое движение в мире, и в центре, в самом средоточии этого вселенского круговорота стоял «бдящий себя» Ван Липин или, точнее, Тот, кто сознавал всякое сознание.

Над окрестными пиками поднимались в воздух и медленно таяли в поднебесье едва заметные струи испарений, насыщавшие воздух животворной энергией Земли. Ветра не было, но облачка, висевшие над пиками, медленно вращались и плыли куда-то, словно подталкиваемые неведомой силой. Ван Липин почувствовал, что в сокровенных глубинах сознания его влечет та же сила.

Чжан Хэдао сидел неподвижно рядом, смежив веки. Лицо его казалось печальным.

— Стихии мира в разладе, энергия гор загрязнена, Поднебесный мир ввергнут в смуту, трудно за один раз достичь чистого покоя, — сказал Ван Цзяомин, глядя на его лицо. Потом он обернулся к Ван Липину и спросил:

— Ты можешь читать по лицу учителя?

Ван Липин утвердительно кивнул. Он уже понимал тайный смысл всех явлении вокруг.

В это время протяжный гудок нарушил девственную тишину гор. Далеко-далеко внизу, выплевывая сгустки белого пара, прополз крошечный паровоз. Ночь на горе Хуашань закончилась.

А на востоке уже вовсю разгоралась алая заря. Еще несколько минут — и медно-красное солнце поднялось над горизонтом, соприкоснувшись с цепочкой белых облаков. Глядя на этот безбрежный простор, Чжан Хэдао невольно стал декламировать стихи древнего поэта:

Грозные пики — как воинов строп, Бурные воды кипят, словно в гневе. Узка дорога сквозь горный проход. Гляжу на Западный стольный град, И в сердце теснятся печальные думы. Где былое величие столиц Цинь и Хань[50]? Где стояли дворцы, там сегодня пустыня. Царство в силе — народу горько. Царство гибнет — народу горько.

Постояв на вершине Хуашань, четверо странников спустились вниз и двинулись вдоль хребта Циньлин на запад, обходя шумные города и останавливаясь на ночлег в глухих горных деревнях, где еще сохранились старинные обычаи.

Через несколько дней даосы подошли к горе Чжун-наньшань. Ее зовут еще Дифэйшань, то есть Гора земных легких, или Тайшань — Гора Великого Единства. Среди даосов она издавна почиталась как одно из «счастливых мест». Здесь обитали многие великие мужи Дао.

Пройдя от горы Чжуннаньшань дальше на запад, Чжан Хэдао и его ученики достигли храма Лоугуань — одного из старейших даосских святилищ. По преданию, его построил при чжоуском царе Кан-ване начальник пограничной заставы — тот самый, которому Лао-цзы, уезжая на Запад, продиктовал свою знаменитую книгу[51]. Много столетий спустя здесь жил знаменитый даос Люй Дунбинь[52], который, уже будучи ста с лишним лет от роду, «лицом был свеж, как ребенок». Люй Дунбинь почитается, помимо прочего, как основоположник практики «естественного обмена энергии», распространенной среди даосов Северного Китая.

Сущность метода «естественного обмена энергии» состоит в том, чтобы посредством единения сознания, духа, воли и энергии осуществлять в себе мировой круговорот Великого Дао.

Этого можно достичь самыми разными способами и даже обыкновенной ходьбой. Впрочем, ходить ради духовного совершенствования тоже надо уметь. Обыкновенные люди ходят, не задумываясь над тем, что делают; их мысли витают где-то далеко, сознание, душа и энергия находятся в разладе, поэтому и время, которое они тратят на ходьбу, уходит для них впустую. Между тем есть старинная поговорка, гласящая: «После еды пройди сотню шагов — и доживешь до девяноста девяти лет».

Если заняться ходьбой, сконцентрировав внимание и расслабившись, как принято в даосской практике медитации, благодаря ходьбе вы сможете поправить здоровье и удлинить свой жизненный срок.

Главный секрет правильной ходьбы — как и всякого совершенствования в даосизме — состоит в гармоническом совмещении тела как «маленькой вселенной» с космосом. Владея методикой «естественного обмена энергии», можно произвольно расширять или, напротив, сужать границы своего «тела», ведь человек способен, как уверяют даосы, «жить одной жизнью со всем сущим», и эта сопричастность «единой жизни» мира оказывает целительное воздействие на людей. В этой общежитийной жизни сполна раскрываются жизненные свойства каждого человека.

Метод «естественного обмена энергии» разделяется на три уровня и девять приемов,

Первый уровень: «исцеление от болезней и продление жизни». Этому уровню сопутствуют три приема: ходьба с обычным дыханием, ходьба без дыхания и ходьба с внутренним дыханием.

Второй уровень: «возвращение к истоку вещей, вечная жизнь космоса». Этому этапу соответствуют прямой энергетический контакт с вещами и техника метемпсихоза.

Третий уровень: «жизнь в согласии с метаморфозами Дао», слияние «небесного» и «человеческого». На этом этапе даосский подвижник обретает способность «передавать духовную силу» и становиться невидимым.

Три названных уровня совершенствования соответствуют мирам «небесного», «земного» и «человеческого». Глубинный же смысл этого духовного пути заключается для даосов в овладении собственной судьбой. Ибо, по их убеждению, смерть не является для человека некоей роковой неизбежностью. Все дело в том, что люди, в сущности, почти ничего не знают о моментах рождения и смерти. Весь их опыт ограничивается «жизнью», заключенной между этими двумя моментами. Даосы же уделяют рождению и смерти не меньшее внимание, чем собственно жизни.

Почему человек рождается? Почему в некий момент времени возникает мое «я»? Какое воздействие оказывает этот момент на мою последующую жизнь? Какие перемены происходят с человеком в момент смерти? И существует ли человек в какой-либо форме после смерти? Наконец, может ли человек отсрочить свою смерть и жить сто, двести, триста лет? Может ли человечество существовать вечно или ему суждено рано или поздно погибнуть вследствие космическом катастрофы или под бременем собственной цивилизации? На все эти вопросы наш жизненный опыт не может дать ответа. Но даосы не ограничивают себя обычным «жизненным опытом». Они стремятся открыть новые измерения бытия и, чтобы добиться этого, готовы экспериментировать на самих себе. Вместе с тем они ищут ответы на важнейшие вопросы жизни в древних даосских книгах. Каких бы высот ни достигало общество в своем развитии, физический мир вокруг людей остается прежним, и все превращения в нем свершаются по установленным законам. Жизнь и смерть — две великие загадки, вечно преследующие человечество. Сегодня мы изучаем живое тело с помощью всевозможных приборов. Даосы же изучают жизнь на самих себе. Они реально переживают моменты рождения и смерти. Можно сказать, естественным образом изучают естественный мир.

Какой же из этих двух способов изучения мира — технический или естественный — позволяет глубже проникнуть в тайны природы?

Обратимся еще раз к загадке рождения живого организма. Ученые не могут искусственным путем породить жизнь, и пока не видно, как это можно осуществить. Тем не менее каждый из нас переживал утробный период развития. Память об этом времени хранится где-то в глубине нашего сознания и нашего жизненного опыта, однако мы не в состоянии извлечь ее оттуда. Можно ли восстановить эти глубинные измерения нашей памяти? У даосов есть свой ответ на этот вопрос.

То же самое касается смерти. Мы знаем, что она неизбежна, но никакой жизненный опыт не поможет нам понять, что такое смерть. Чтобы познать смерть, нужно хотя бы один раз умереть.

Люй Дунбинь так и поступил: он проделал над собой великий эксперимент реального умирания. И смерть открыла ему великую истину вселенной. Она дала ему великую мудрость. Люй Дунбинь и своим ученикам решил любой ценой передать открытый им секрет мироздания и человеческой жизни. Это был мужественный, в чем-то даже безжалостный эксперимент: из трех тысяч учеников умерли восемьсот. Приобретенный ими опыт позволил разработать надежную технику «экспериментального умирания», которая секретно передавалась в школе Лунмэнь в течение вот уже тысячи лет. Однако и до сих пор учителя школы не нашли окончательного решения проблемы воскресения после смерти. Когда Ван Липин на двадцать восьмой день полного голодания и непрерывной медитации пережил свою смерть, его наставники, находившиеся рядом, не знали, оживет он или нет. А сам Ван Липин воспринял этот рискованный эксперимент как данность. По сей день он убежден, что смерть — это единственный предмет, достойный изучения.

Смерть и воскресение, пережитые Ван Липином, означали переход от низшего уровня бытия, мира «людей, событий и явлений», к среднему — миру «Неба, Земли, Человека». Такой переход составлял суть завещанной Люй Дунбинем техники «внутреннего достижения». Речь шла, помимо прочего, об определенной внутренней тренировке организма.

Традиционная китайская медицина унаследовала от древних лекарей-шаманов представление о невидимом внутреннем теле, сокрытом в нашем опытно-воспринимаемом мире. Еще и сегодня наука не может с помощью технических средств выявить энергетические каналы в организме человека, которые легко опознаются опытным путем. Сами даосы пользуются двумя способами обнаружения энергетических каналов: во-первых, благодаря «внутреннему видению», которое достигается в процессе «внутреннего делания»; во-вторых, с помощью специальных пилюль, что делает возможным наблюдать расположение каналов непосредственно на поверхности тела.

Ван Липин в годы своего учения трижды принимал особые пилюли. О том, как это произошло в первый раз, уже говорилось выше. Второй раз он принял снадобье для того, чтобы на его теле проявились энергетические каналы и «линии внутреннего достижения». Тогда ему пришлось долго сидеть в большом чане с горячей водой, выводя наружу следы каналов. Надо сказать, что эти «линии внутреннего достижения» — вещь еще более загадочная, чем энергетические каналы. Они играют особенно важную роль в даосском совершенствовании. Эти линии показаны на помещенном здесь рисунке. Всего их насчитывается шесть.

Передняя вертикальная прямая линия, идущая от лба к паху, называется в школе Лунмэнь «линией прерывания». Если заниматься «внутренним деланием» без опытного учителя, эта линия может легко сместиться в сторону. И тогда медитация способна лишь навредить человеку.

Задняя вертикальная линия, соединяющая точку «байхой» у темени с точкой «хойинь» в промежности, называется «линией отражения», или «срединным каналом». Чувство этой линии дает способность «внутреннего видения». Параллельно ей слева и справа пролегают еще два канала.

Духовное тело в даосизме

Верхняя горизонтальная линия, проходящая от переносицы к затылку, именуется «линией природы». Она связана с действием внутреннего «небесного глаза» и принадлежит области верхнего Киноварного Поля. В груди, от солнечного сплетения к спине проходит «линия силы», соответствующая среднему Киноварному Полю. Наконец, в животе имеются линии двух уровней: выше пупка, примерно на уровне почек, располагается «линия сбережения судьбы», а на расстоянии одного-полутора цуней ниже пупка, то есть в области нижнего Киноварного Поля, проходит «линия пестования судьбы». Первая линия относится к области почек, или «Врат Жизни», вторая — к области нижнего Киноварного Поля.

Из этих шести линий две вертикальные линии можно созерцать посредством «внутреннего видения», четыре же горизонтальные узреть невозможно, но они играют ключевую роль в процессе «обмена энергии». Кроме того, в человеческом пространстве вне тела (даосы различают и такое) имеются еще две линии: восходящая ось ян (ей соответствует спина) и нисходящая ось инь.

Верхняя горизонтальная линия — это канал, по которому человек испускает и вбирает в себя «духовное сияние». Опознание этой линии дает возможность контролировать спонтанное возникновение в мозгу различных образов. Даосские наставники обладают способностью четко «артикулировать» хранимые в сознании образы, выводить их наружу и снова вбирать в себя, достигая полного успокоения духа.

Среди даосов существует техника, именуемая «втягиванием нити природы». Она заключается в следующем: подвижник садится в позу для медитации, погружается в состояние покоя и гармонии, а затем, посредством своего «духовного свечения», втягивает в себя созерцаемые им образы вещей, посылая их в затылочную часть мозга, где располагается так называемое «зеркало посленебесного мира»[53]. Отсюда духовное сияние проецируется вовне.

Затем можно заняться выявлением в сознании различных образов, которые предстают перед внутренним взором необычайно отчетливо и подробно, и засылать представляемые образы вовне. Постепенно мир вокруг подвижника, первоначально пустой, заполняется разными предметами, которые, при всем их правдоподобии, являются все-таки продуктами работы сознания. Так у подвижника появляется возможность, следуя «нити природы», наполнять мир образами, или принимать образы в себя, и тем самым — стирать всякие границы, отделяющие его от мира. Беспредельное пространство воображения становится отныне его «живым телом», и он обретает способность воспринимать и чувствовать то, что недоступно обыкновенным людям. Соответственно, сам образ мыслей и даже речь подвижника, постигшего свою причастность «к единому телу» Дао, коренным образом отличаются от мышления и языка непосвященного.

На этом уровне постижения пропадает различие между видимым и невидимым мирами: один свободно перетекает в другой. С точки зрения даосов, обыкновенные люди потому и нуждаются в технических приспособлениях для исследования вещей, что их способность восприятия резко ограничена.

У человека, постигшего «одно тело» Дао, мысли без труда принимают форму образов, а мышление даже не нуждается в словах. Такой человек может передавать информацию посредством «духовного света» поверх условностей времени и пространства.

Возможно ли такое?

Тысячелетний опыт школы Лунмэнь свидетельствует, что люди и в самом деле могут обладать подобными способностями. Но чтобы осознать это, мы. возможно, должны уметь не только смотреть вперед, но и оглядываться назад, чтобы лучше видеть истоки всех душевных движений.

Четверо даосов сидели в медитации в пещере Патриарха Люя, задавшись целью определить местонахождение нижнего Киноварного Поля в человеческом теле. На исходе четвертого дня медитации все четверо явственно ощутили в себе «нить пестования судьбы». Тут Ван Липин открыл, что нижний конец этой линии находится на расстоянии 1,3 цуня ниже пупка. Как раз под ним и располагалось нижнее Киноварное Поле — подлинное средоточие человеческого тела, соответствующее центру Земли и всего мирового круговорота. В храме Лоугань Ван Липин получил тогда великий урок познания Дао. Его учителями на сей раз были сам Лао-цзы и Патриарх Люй Дунбинь.

Глава XIII. Другие Небеса

Покинув храм Лоугань, четыре странника-даоса перевалили через хребет Циньлин и спустились в Сычуаньскую котловину. Держа путь на юго-запад, они за несколько дней дошли до города Цинчэна, что в уезде Гуаньсянь.

Среди даосов гора Циншань почитается как одна из десяти «великих небесных пещер». С древних времен здесь жили многие знаменитые даосы, среди них — Чжан Даолин, Сунь Сымяо, Ду Гуантин[54]. Обойдя старинные храмы на горе Циншань и нигде не найдя друзей-даосов, Чжан Хэдао и его спутники двинулись дальше, к горе Эмэйшань — еще одному святому месту. Даосы зовут ее «Пещерой пустотной духовности». Впрочем, и для буддистов Китая она является одной из четырех «божественных гор».

Поднимаясь на гору, странники встречали на своем пути только заброшенные и разоренные храмы. Вокруг не было видно ни одного монаха, ни одного человека, посвятившего свою жизнь Великому Дао. Эта картина всеобщего запустения наполнила сердца путников печалью.

Чжан Хэдао рассказал Ван Липину, что гора Эмэйшань с давних времен была святым местом и для последователей Будды. Еще не так давно на ней стояли более сотни буддийских храмов с множеством монахов, среди которых было немало достойных и ученых людей. А сейчас все монастыри и кумирни разрушены, и никто не знает, что стало с их обитателями. Трудные времена переживает Китай!

С тех пор как в даосизме появилось «Учение Совершенной Истины», его учителя проповедовали единение даосов, буддистов и конфуцианцев. Позже в даосский канон вошло много буддийских книг, ибо даосы и буддисты учат одной истине и в их практике немало сходного. И чем больше вникаешь в мудрость даосизма и буддизма, тем больше видишь сходства между двумя учениями.

Буддисты учат, продолжал свои наставления Чжан Хэдао, четырем «благородным истинам». Истины эти гласят, что, во-первых, жизнь есть страдание; во-вторых, человек может постичь, что корень его страданий — желания и страсти; в-третьих, человек может изжить свои страсти; и, в-четвертых, способ изживания страстей есть праведная жизнь.

Тот, кто познал источник страдании и устранил его, преодолевает цепь рождений и смертей и погружается в нирвану — блаженство полного покоя. Сказав это, Чжан Хэдао посмотрел на Ван Липина и добавил:

— Это ты и сам уже можешь понять. Ведь тебе пришлось пройти через смерть, и таких, как ты, в нашей школе зовут «мертвым живым человеком". Ты знаешь, что существует мир блаженства, но тебе еще нужно много трудиться, чтобы его достичь. А пока запомни этот стих буддистов — и нем заключена глубокая правда:

Хочешь знать скрытые в прошлом причины? Они есть то, что несет тебе жизнь сейчас Хочешь знать, что случится в будущем? Это то, что ты делаешь сейчас.

Так Ван Липин узнал, что истина Дао известна многим последователям Будды. И даосы, и буддисты желают одного: чтобы кратковременность человеческой жизни преобразилась в вечность, ограниченность человека стала его безграничностью, А что такое реальность? Буддисты говорят, что это «пустота», а даосы называют ее «Дао». Каков идеал человеческой жизни? Буддисты называют его «миром высшей радости», а даосы — «состоянием небожителя». Слова разные, а смысл един. Поистине, верно говорят; «За этим небом есть еще небеса!»

Вот так, беседуя об истине Будды и Дао, путники шли и шли к вершине священного пика, хранившего в себе память о десятках мудрых мужей былых времен. Наконец они достигли гребня горы, поросшего густым лесом. Здесь, в недосягаемой дали от человеческих жилищ, было царство обезьян. Десятки обезьян группами и поодиночке бегали вокруг по деревьям, громко крича и строя самые невероятные гримасы. Видя их ужимки, Чжан Хэдао невольно расхохотался и, повернувшись к Ван Липину, сказал:

— На этой горе твою радость могут разделить разве что обезьяны. Только не надо пугать их.

Видя, что путников только четверо, обезьяны подкрались поближе, сели кучкой на большой валун, потом вдруг пронзительно заверещали и помчались куда-то вглубь леса,

А даосы упорно поднимались все выше. Лес кончился. Ущелье внизу было покрыто густой пеленой облаков. Теперь путникам предстояло подняться на высокую скалу, где опорой им могли служить лишь трещины и уступы в камнях. Вокруг ни звука: казалось, незыблемое безмолвие неба уже приняло их в свои объятья. Но когда они уже почти достигли вершины скалы, вверху вдруг грянул, подобно удару колокола, чей-то голос:

— Прошу вас, гости дорогие, добро пожаловать…

Ван Липин посмотрел вверх: на вершине скалы, в полупрозрачной дымке стоял, склонившись в почтительном поклоне, старик. На нем были одежды даосского монаха. Ни дать ни взять — небожитель!

Когда странники взобрались, наконец, на вершину, хозяин того места проводил их в пещеру, служившую ему жилищем, отвесил им церемонный поклон, и назвал свое священническое имя: «Муж Дао странствующих облаков». Оказалось, что отшельнику исполнилось уже сто восемнадцать лет и почти половину жизни он провел на горе Эмэйшань. Впрочем, его учитель, живший неподалеку в горах, все еще находился в добром здравии, будучи ста сорока лет от роду.

Отшельник странствующих облаков навсегда порвал с миром, и мирские дела, тревожные события, потрясавшие в последние десятилетия страну, не волновали его сердце. Одна дума владела им: совершенствование в Дао.

Вот и Лао-цзы говорит: «Тот, кто учится наукам, каждый день приобретает. Тот, кто учится Дао, каждый день теряет». Ученые люди день за днем, год за годом накапливают знания. Даосские же мужи пестуют в себе покой: они «заваливают все отверстия сознания», устраняют все мысли, прозревают в себе полноту природы и вовек безмятежны.

Когда же они достигают этого состояния просветленности, их сознание уподобляется чистому зеркалу или ясной луне, которая озаряет сокровеннейшую сущность всех вещей. А потому истинный мудрец, по слову того же Лао-цзы, «познает мир, не выходя со двора, и ведает правду мира, не выглядывая в окно». За горой всегда есть еще и другая гора! И будем помнить: «Великое мастерство подобно неумению, великий спорщик кажется косноязычным, а величайшая мудрость кажется незнанием»…

Отшельник странствующих облаков был особенно обрадован появлению Ван Липина — человека молодого, но уже немало преуспевшего в постижении Великого Дао. Несмотря на свой преклонный возраст, он даже попросил Ван Липина называть его «младшим наставником», поставив себя в положение младшего брата учителя Ван Липина. Воодушевленный визитом дорогих гостей, он рассказал Ван Липину о посетителях, которых он видел в последний раз. Было это лет тридцать тому назад. В то время в стране тоже разразилась большая смута. И вот, сидя ночью в медитации, отшельник вдруг отчетливо почувствовал, что днем его навестят два человека. Так и случилось, только пришли эти люди поодиночке. Первым у его пещеры появился статный мужчина лет сорока, простой и мужественный на вид. Незнакомец подошел к отшельнику склонившись: «Осмелюсь спросить; почтенный монах и есть Муж Дао странствующих облаков?»

«Бедный монах и есть этот самый человек», — столь же учтиво ответил отшельник.

«Я хотел бы попросить вас, учитель, дать мне совет, касающийся государства».

«Судьбы мира — это заботы мирских люден. Бедный монах судить о них неспособен, да к тому же живет в пустынных горах и не ведает о мирских событиях».

«Но наше государство сейчас в беде, народ безвинно страдает. Вы, учитель, обладаете необыкновенными познаниями, постигли тайны мирских судеб. Скажите самое важное, не смею беспокоить вас по мелочам».

Отшельник счел неудобным отказывать пришельцу в этой просьбе и рассказал ему о том, что, как он знал из своей практики гадания и медитации, ожидает в будущем государство и нацию,

Едва первый гость, довольный результатами визита, распрощался с Отшельником странствующих облаков, как у пещеры появился второй посетитель — высокий мужчина лет пятидесяти. Этот человек жил у подножия горы и уже давно мечтал подняться на гору и встретиться с мудрым отшельником. Теперь его мечта осуществилась.

Поклонившись хозяину, гость завел разговор о политических событиях в стране. «А как по вашему мнению, уважаемый, нужно управлять государством?» — спросил в ответ Отшельник странствующих облаков,

«По-моему, лучший ответ на этот вопрос дан в книге "Великое Учение"[55]», — ответил гость. — главное для правителя, как там сказано, состоит в том, чтобы "выявлять сиятельную добродетель", любить народ, стремиться к высшему добру. Надо уметь различать главное и второстепенное, видеть начало и конец событий — тогда приблизишься к Дао. Нужно быть искренним в помыслах, жить праведно, быть справедливым и в собственном доме, и в обществе. Но превыше всего надо уметь видеть корень всякого события и источник всех душевных движений в себе».

«Правильно. Еще важно понимать, что единство небесное и ''человеческое" находится в неразрывной связи, что даосизм, буддизм и конфуцианство друг друга дополняют. Учение Сунь Ятсена[56] о трех народных принципах тоже из этого происходит. Ну, а в Поднебесном мире порядок такой; если государство долгое время едино, оно должно распасться. А если оно долгое время раздроблено, оно должно стать единым».

«Мэн-цзы[57] говорил: "На небе не бывает двух солнц, у народа не может быть двух правителей". Это правильно?» «Если в стране нет единства, тогда правителей двое, а если страна едина, то и правитель тоже один. Но надо помнить, что все в мире претерпевает превращения: мягкое сменяется твердым, прямое — кривым, а кривое опять станет прямым. Пребывая в покое, откликаться переменам — таков принцип мудрого».

Гость догадался, что Отшельник странствующих облаков намекает на его собственные недостатки и, не имея терпения выслушать его до конца, спросил напрямик; «Скажите, а что нас ожидает в будущем?» — «На юге разгорится огонь, вода тоже войдет в силу». Не поняв этого предсказания, гость быстро попрощался и ушел.

Отшельник, припомнив эти встречи, заключил;

— Чтобы в один и тот же день ко мне пришли сразу двое, — такое случается, может, раз в жизни. А все, что я тогда предрек, сбылось в точности. С тех пор я совсем порвал с миром, ни разу не спускался с горы и ни с кем ни разговаривал. Если много говорить, обязательно солжешь. А в общем, сейчас в стране большой беспорядок, но и ему придет конец.

Ван Липин слушал рассказы столетнего старца, как завороженный.

— Такой смуты, как сегодня, в истории нашей страны давно не случалось, — сказал Чжан Хэдао. — Если посмотреть, во времена расцвета всегда были, во-первых, мудрый государь и, во-вторых, разумные законы. Поэтому чиновники добросовестно выполняли своп обязанности, народ был послушен, а ремесла и торговля процветали. Что нужно прежде всего — так это оберегать в обществе согласие между людьми. Тут Ван Липин, не удержавшись, спросил:

— Не может ли старший наставник разъяснить, как следует управлять государством?

— Государством можно управлять по-разному, — ответил Чжан Хэдао. — Можно управлять людьми, можно управлять законами, управлять посредством Дао. Что такое управление людьми? В глубокой древности люди были неприхотливы, и жизнь их была проста и безыскусна. В то время мудрые правители управляли так, чтобы люди жили в согласии с Небом и Землей, а в государстве само собой сохранялось спокойствие. Потребность в законах появляется, когда жизнь в обществе становится сложнее, люди разделяются на земледельцев, ремесленников, торговцев и ученых мужей. В таком государстве управлять без законов уже нельзя. Но законы должны отвечать принципам вещей; они должны быть ясными и применяться ко всем одинаково. А если, к примеру, в совершенном обществе уповать только на привычки и людские добродетели, обязательно вспыхнет смута. Но и надеяться только на законы тоже неправильно. Нужно позаботиться и о том, чтобы у власти стояли мудрые чиновники. Но важнее всего в делах управления — понимать принципы Великого Пути. Если управлять посредством Дао и не отходить в делах управления от первозданной простоты, законы вовсе не понадобятся, и в государстве сам собой воцарится порядок. Как сказано у Лао-цзы? Мудрый правитель судит так": «Я ничего не предпринимаю, а народ повинуется сам. Я люблю покой, а народ сам действует правильно, Я ни о чем не пекусь, а народ сам богатеет, Я ничего не желаю, а народ сам ценит простоту». Править, ничего не предпринимая, — это и есть управление посредством Дао.

Отшельник странствующих облако» внимательно слушал Чжан Хэдао, поглаживая свою длинную седую бороду.

— Управлять посредством Дао возможно, наверное, лишь в мире небожителей: А что до нашего государства, то я даже не знаю, сколько еще придется ждать и сколько нашему народу предстоит вынести трудностей, прежде чем в мире восторжествует великое Дао.

Слушая разговор старых даосов, Ван Липин невольно примерял их слова к своему личному опыту и изумлялся правоте и глубокому смыслу их суждений. Оказывается, даже разговор о политике может укрепить! желание совершенствоваться в Дао!

Глава XIV. Сон мира

Четверо странствующих даосов прожили на вершине Эмэйшань несколько дней, проводя время в медитации и беседах с Отшельником странствующих облаков. Несмотря на то, что отшельник и Ван Липин встретились впервые и их разделяла целая сотня лет, между ними сразу установились дружеские, даже приятельские отношения. Все даосы в жизни — словно малые дети: веселятся, как хотят, и забот не знают. Отшельник странствующих облаков с радостью исполнял для Ван Липина обязанности хозяина: показал ему все достопримечательности, а заодно обучил его на горе новым способам медитации. На каждом шагу Ван Липин с радостью убеждался в том, что разница в возрасте между ними не была помехой их дружбе.

Но настало время проститься с гостеприимным старцем. Знакомым путем странники спустились с горы и двинулись обратно на восток, по-прежнему обходя стороной шумные города и останавливаясь в отдаленных деревушках. Конечно, путники не упускали случая посетить какую-нибудь знаменитую гору или полюбоваться красивым пейзажем. Бог так и странствовали они, подобно плывущим облакам, занимаясь совершенствованием, творя добрые дела и разыскивая ушедших от мира подвижников Дао. Что ни день, то новая встреча, новый пейзаж. Обо всем и не расскажешь.

Вот так прошли они путь в десять тысяч ли и вернулись, наконец, к месту своего постоянного обитания — на гору Лаошань. Вернулись спустя семь лет с тех пор, как покинули ее.

Гора была все та же. И море было таким, как прежде. Все так же бился прибой о скалы, нависшие над морем. И все так же шумел ветер в соснах, росших на горном склоне. Все это было таким знакомым, таким родным для трех даосов-странников!

Возвращаться после долгих странствий в родные места всегда приятно. Но на этот раз даосам было не до веселья.

Прекрасный Дворец Великой Чистоты лежал в развалинах, а даосские монахи, жившие в нем, бесследно исчезли. Не уцелели и другие старинные храмы. Даже в отдаленных горных пещерах не осталось ни одного отшельника. Бедствия, захлестнувшие мир людей, не обошли стороной и мир подвижников Дао.

Наконец странники пришли к пещере Чанчуня, служившей им прежде жилищем. Внутри пещеры было темно и пахло сыростью. Чжан Хэдао зажег лампу и принялся выметать из пещеры накопившуюся там за много лет пыль. В этом месте, по его словам, когда-то обитал сам патриарх Цюй, а Чжан Хэдао с учениками провел здесь тридцать лет как один день.

Чжан Хэдао расставил на алтаре поминальные таблички прежних учителей школы, зажег благовонные палочки. Даосы по очереди отвесили перед алтарем поклоны и сели отдыхать.

Старцы внимательно и любовно оглядывали пещеру: она совсем не изменилась. Семь лет назад они покинули ее, чтобы взять себе ученика, потом не жалея времени учили его, скитались с ним по всему Китаю, видя вокруг раздоры и бедствия. Кому они могли поведать свои чувства? Разве что предкам или луне в ночном небе. Но все же у них теперь настоящий наследник, учитель школы в восемнадцатом поколении, и, значит, они не напрасно прожили жизнь. Да, они могли бы назвать себя счастливыми людьми.

Ван Липин понимал, какие чувства обуревают учителей. Когда он отвешивал им поклоны, его глаза невольно увлажнились. Чжан Хэдао поспешно поднял его с колен и предложил выйти наружу. Все четверо вышли на лужайку перед пещерой и долгое время стояли молча, глядя на небо, затянутое серыми тучами, и очертания далеких гор. Неожиданно Цзя Цзяои заговорил с Ван Липином:

— Юншэн, мы должны показать тебе одну реликвию нашей школы. — С этими словами он засунул руку в расщелину скалы у входа в пещеру и вытащил оттуда маленькую, размером с ладонь, черепаху. Ее панцирь в бледном сиянии луны отливал матовой белизной.

Ван Липин невольно протянул руку, желая потрогать черепаху, но Цзя Цзяои остановил его:

— Не двигайся!

Он положил черепашку на землю, та проворно подползла к Чжан Хэдао и стала карабкаться по его ноге вверх. Чжан Хэдао взял ее в ладонь, и она не спрятала голову в панцирь, а стала тереться ею о ладонь, как бы целуя старого друга.

Чжан Хэдао опустил черепаху на землю, и она поползла обратно к Цзя Цзяои. Тот не стал дожидаться, пока она сама залезет на него, взял ее в руки и поднес к лицу, а черепаха принялась тереться головой о его щеки, словно целуясь, а потом вытянула голову к уху Цзя Цзяои, словно желая что-то шепнуть ему.

Цзя Цзяои снова положил черепаху на землю, и на этот раз она поползла к Ван Цзяомину и тоже поприветствовала его как старого друга. Ван Цзяомин поднес ее к лицу, словно хотел что-то ей сказать, и опять опустил на землю.

Черепашка подняла голову, посмотрела на Ван Липина, все так же быстро подползла к нему и, вскарабкавшись на руки, стала тереться о него. Казалось, она хотела познакомиться поближе с новым человеком. Видя это, старые даосы одобрительно закивали. — Наша черепаха все понимает! — воскликнул Чжан Хэдао, — Она первый раз видит Юншэна, а встречает его как старого доброго друга,

Чжан Хэдао велел Ван Липину положить черепаху на камень и внимательно смотреть, как она будет вести себя. Черепаха сидела на камне неподвижно, словно погрузившись в медитацию.

— Посмотри-ка, в какой стороне сейчас находится солнце? И куда смотрит черепаха? — обратился к Ван Липину Чжан Хэдао,

Ван Липин огляделся по сторонам: солнце как будто на юго-востоке — и черепаха тоже смотрит на юго-восток.

Чжан Хэдао попросил Ван Липина повернуть черепаху так, чтобы ее голова была обращена на северо-запад, но черепаха сама мало-помалу повернулась головой на юго-восток. И как Ван Липин ни клал ее, она неизменно возвращалась в это положение.

— Этой черепахе больше лет, чем нам четверым вместе взятым, — сказал Чжан Хэдао. — Она живет на свете уже без малого семь веков! Это самая драгоценная реликвия нашей школы. Прежние учителя на протяжении двенадцати поколений передавали ее друг другу. За шесть с лишним веков своей жизни она впитывала в себя чистейшую энергию солнца и луны, проникаясь духовностью Неба и Земли, жила одной жизнью со всем миром. Ведь секрет вечной жизни и высшей духовности — в умении откликаться всем переменам во вселенной. У этого необычного существа люди могут многому научиться.

В этот момент Ван Липин заметил, что черепаха чуть-чуть повернулась на камне так, чтобы ее голова была по-прежнему точно напротив солнца.

— Патриархи нашей школы учат, — продолжал Чжан Хэдао, — что черепаха за триста шестьдесят лет проходит полкруга превращений, а полный круг превращений она пройдет за семьсот двадцать лет. Тебе предстоит узнать, каковы будут результаты этого полного круга превращений.

Ван Липин почтительно склонил голову.

А Цзя Цзяои попросил Ван Липина внимательнее приглядеться к панцирю черепахи и посмотреть, нет ли в нем чего-нибудь необыкновенного?

Ван Липин посмотрел — узор на панцире и вправду необычный. Вгляделся получше и увидел: узор этот на самом деле не что иное, как Восемь Триграмм из «Книги Перемен».

— Тут на панцире Восемь Триграмм изображены! — воскликнул удивленный Ван Липин. — Это само собой получилось или кто-нибудь специально нарисовал?

— Если бы кто-нибудь нарочно нарисовал, ничего удивительного в этом не было бы, верно? — отозвался Цзя Цзяои. — Эта черепаха знает секрет вечной жизни, вот на ней и проступил сам собой узор Восьми Триграмм. Ведь Восемь Триграмм — символ вечности. Ну, а откуда получились Восемь Триграмм на черепахе? Знаки эти рождены законами мировых превращений. Б пространстве имеется шесть сторон; верх, низ, перед, зад, левое, правое. Каждая сторона хранит в себе определенную силу, и вместе эти силы создают мировой порядок. Если добавить к ним влияние солнца и луны, получится в общей сложности восемь сил. Эти силы обозначаются Восемью Триграммами.

Цзя Цзяои бережно взял в руки черепаху, перевернул ее животом вверх и сказал Ван Липину:

— Посмотри, живот у черепахи разделяется на двенадцать частей, которые соответствуют двенадцати «ветвям Земли», двенадцати месяцам, часам и энергетическим каналам тела. В этом есть глубокий смысл. Мы все учимся у старшего наставника, попроси его рассказать тебе об этом.

Услышав слова Цзя Цзяои, Чжан Хэдао подошел к ним и сказал с улыбкой:

— Мы все — ученики этой белой черепахи. Почему бы не спросить у нее самой? Вот и Хань Юй[58] говорил: «Те, кто родился прежде меня, непременно прежде меня узнали о Дао». Давайте лучше спросим у черепахи!

Чжан Хэдао взял в руки черепаху и вгляделся в pop на ее панцире,

— Даос странствующих облаков все верно сказал, — задумчиво произнес он. — Видно, смута в нашей стране продлится еще несколько лет. Надолго мы в этом месте остаться не сможем, придется нам снова отправиться в странствия.

— А что будет с черепахой? — спросил Ван Липин.

— Она сможет уберечь себя, ее положение не такое опасное, как у нас.

— А все-таки давайте возьмем ее с собой. И у меня будет на одного учителя больше.

— Хорошо, — согласился Чжан Хэдао и вручил черепашку Ван Липину. Отныне среди странников самой старшей стала черепаха, прожившая шестьсот восемьдесят лет. Повсюду сопровождала она даосов-скитальцев и, как бы ни было им трудно, тихо лежала на дне дорожной котомки. Зато на привалах она выползала наружу и наслаждалась отдыхом вместе с людьми. Есть и пить черепаха никогда не просила — видно, она и в самом деле стала бессмертной блаженной, не нуждавшейся в пище.

Спустя несколько месяцев даосы пришли на гору Даньяй, что на севере Шаньдуньского полуострова. Гора эта невысокая, но стоит у самого моря, и почти каждый день ее окутывает густая дымка облаков. Взойдя на гору, хорошо смотреть в рассветный час, как из-за моря поднимается красный диск солнца, разбрасывающий яркие блики на изумрудной поверхности вод.

На вершине горы стоит павильон, который так и называется: Павильон острова блаженных. Оттуда открывается такой прекрасный вид и так приятно овевает лицо мягкий морской ветер, что кажется, будто ты и в самом деле попал в страну блаженных. А у подножия горы видны остатки знаменитого «водяного города», где полководец Минской династии Шу Цзигуан[59] тренировал моряков своей военной флотилии.

Но странствующие даосы пришли на гору не для того, чтобы любоваться памятниками старины или красотами природы. Выбрав укромное место поблизости от вершины, они в уединении и покое занялись медитацией, видя перед собой только безбрежное небо и бескрайнее море. Самый мистический пейзаж в мире!

Даосы уселись на землю, закрыв глаза и сконцентрировав волю в нижнем Киноварном Поле. Потом они постепенно открыли глаза, вытянули руки к морю и стали медленно вставать, чуть заметно раскачиваясь всем телом. Невидная со стороны могучая сила изливалась из них на поверхность океана. Чжан Хэдао мысленно читал старинные мантры, направляя движение этой силы.

Белая черепашка лежала без движения радом с Ван Липином, словно ожидая, какие перемены произойдут в море.

Поначалу все было спокойно: лишь легкий туман клубился над мелкой рябью вод. Но вскоре туман сгустился и встал над морем сплошной белой стеной. В этой стене, как на экране кинотеатра, мелькали смутные, текучие образы — горные пики, дворцы, повозки, запряженные лошадьми, люди. Эта смена картин была похожа на нескончаемую череду сновидении.

Даосы сосредоточенно вглядывались в развертывавшиеся перед ними картины, сопереживая сердцем и созерцая умом. Созерцание этого пестрого мира, сотканного из бесплотного тумана, и в самом деле напоминало развертывание живописного свитка. Вот порыв ветра взвихрил туман — и из молочной пелены вдруг проступила отвесная скала, через мгновение скала рухнула и на ее месте появилась процессия людей, потом всевозможные животные, деревья, экипажи» дома, корабли в окружении белых барашков волн. Внезапно в облаках возник деревенский пейзаж южных провинций: аккуратные квадратики рисовых полей, залитых водой; буйволы, погоняемые крестьянами в широких бамбуковых шляпах; выстроившиеся рядами крестьянские домики, играющие дети. Через мгновение дома преобразились в автомобили, а потом и тех словно порыв ветра унес прочь. Поистине, волшебный мир!

Даосы закончили медитировать, и облачная стена разом исчезла.

Перед ними снова расстилалась бескрайняя изумрудная гладь океана, а над нею блестел лазурный купол небес.

Старые даосы были по-прежнему невозмутимы, а вот Ван Липину очень хотелось узнать, что за картины они только что наблюдали. Не утерпев, он спросил об этом Чжан Хэдао.

Старший наставник взял в руки черепашку-талисман и бросил задумчивый взгляд на море, словно пытаясь что-то припомнить или подыскивая слова для ответа. — Может быть, посмотрим еще раз? — спросил его Цзя Цзяои. Чжан Хэдао кивнул в знак согласия.

Даосы снова погрузились в медитацию, и над морем опять собрались густые облака, в которых вновь закружились, заиграли всевозможные образы и картины. На этот раз старцы не только созерцали картины, но и комментировали их, разъясняя Ван Липину их происхождение.

Оказалось, что образы, возникающие в облаках, являли собою действие «небесной пружины». Они несли весть о том, что существует пока только подспудно, в неявленном виде. Эти видения по своей природе подобны миражам, но если материалистическая наука видит в миражах только атмосферное явление, которое можно наблюдать лишь при определенных, очень редко создающихся условиях, то даосы сами создают миражи и при этом могут поддерживать их существование сколько угодно времени.

Еще когда они жили в Фушуне, даосы показали Ван Липину технику миража. Ван Липин тогда медитировал на берегу пруда, и перед глазами у него возникла картинка находившейся неподалеку водонапорной башни. Но поскольку пруд был небольшой, башня была видна довольно смутно, так что кроме самого Ван Липина никто, наверное, не смог бы ее разглядеть.

А сейчас, когда перед ними расстилался бескрайний водный простор, даосы могли сполна реализовать свое мастерство. Тем более что действовали они не в одиночку, а вчетвером.

Большинство людей, вероятно, сочтут подобные видения всего-навсего иллюзией. Об их природе можно очень долго спорить. И потом, как раньше говорили, «все сущее пустотно, но пустое — не пусто»[60]. Наш мир неоднороден, в нем не существует одной-единственной, исключительной действительности. Но почему все-таки так называемые «миражи» могут хранить или раскрывать таинственные глубины жизненного опыта людей? Авторы этой книги задали такой вопрос Ван Липину, и даосский наставник, засмеявшись, ответил:

— Это сон мира.

Ответ Ван Липина указывает на самую суть проблемы. В темных глубинах нашего сознания сокрыта необыкновенная просветленность духа. Все, что мы видим, непрерывно меняется. Небо и Земля, небесные светила, горы и равнины, реки и моря, деревья и цветы, птицы и звери, всевозможные атмосферные явления, времена года, жара и холод, наконец, сами люди — все это ежечасно преображается, вступает в новые отношения с миром, все вовлечено в мировой круговорот бытия, где нет раз и навсегда установленного верха и низа, переднего и заднего, левого и правого. На первый взгляд кажется., что эти перемены хаотичны и случайны. На самом деле в них есть свой строгий порядок.

Человек видит свои человеческие сны. А у космоса — свои, космические «сны». Люди, развившие в себе особую чувствительность, способны видеть сны других людей и даже «сон» всего мира. И они умеют понимать и то, и другое.

В «Книге Перемен» сказано: «Древний мудрец создал триграммы, дабы созерцать образы, и прибавил к ним слова, чтобы прояснить удачи и несчастья. Благородный муж, пребывая в покое, созерцает образы триграмм и вдумывается в сопутствующие им слова, а действуя, созерцает перемены и угадывает будущее, и удача не оставляет его».

«Созерцание», о котором говорится в «Книге Перемен», и есть понимание космического таинства человеческой жизни. Его можно назвать высшей точкой прозрения.

Изначально мир есть не что иное, как несотворенный Хаос, смешение всего и вся в Беспредельном. Затем из Хаоса выделяются силы инь и ян, чистое и мутное, Небо и Земля. В небе появляются солнце, луна, звезды и планеты, всевозможные атмосферные явления. На земле появляются север и юг, запад и восток, горы и реки, озера и моря. А между небом и землей находятся растения и животные. В целом мире человек, как издавна говорят у нас, — это «самое одухотворенное существо». Чтобы узнать будущее, он должен уметь постигать прошедшее. Даосский способ созерцания как раз и есть вглядывание в сокрытый исток творческих метаморфоз в мире. Об этом говорится в старинной даосской поговорке: «Корень и ствол дерева растут вместе». Даосское видение мира предполагает, что ни одна вещь не существует отдельно от других, что в других людях есть мое «я», и другие также пребывают во мне, Небо и Человек, говорили в Китае, «живут заодно». Мудрый человек будет созерцать воды в горе, в воде открывать гору, а горы и воды вместе будут напоминать ему о присутствии человека.

Даосский святой Чжан — Небесный учитель. Иконка-талисман.

Даосы идут по этому пути до конца: они и в морском пейзаже будут прозревать законы общественной жизни людей. Вам кажется это странным? Но, приняв принцип «взаимного отклика небесного и человеческого», вы поймете, что здесь есть своя глубокая правда.

Глава XV. Дао следует естественности

Покинув Павильон небожителей, странствующие даосы сели на корабль и приплыли на полуостров Ляодун. На сей раз они решили попутешествовать по Маньчжурской равнине.

Стояла поздняя осень, с севера дул пронзительный ветер, сдувавший с деревьев последние желтые листья. Путь странников лежал в горы Чанбай.

Ступая по толстому ковру из листьев, путники поднимались на невысокую гору, когда ветер донес до них чей-то голос. Даосы пошли на него и метров через двести попали в распадок, заваленный большими камнями, Невдалеке стояла высокая береза с раздваивающимся книзу стволом, Там была чья-то нора, и голоса, кажется, доносились оттуда.

— Тут, оказывается, волчье логово, — сказал Цзя Цзяои, — и в нем сидят волчата, зовущие мать.

Ван Липин прислушался: вокруг все тихо, наверное, в норе никого нет. Он уже хотел было сунуть туда руку, но Цзя Цзяои остановил его и, жестом велев остальным отойти в сторону, встал перед норой и издал два отрывистых звука, похожих на лай. Немедленно изнутри донесся шорох, и вскоре наружу выползли два пушистых серых волчонка. Увидев, что матери нет, они хотели было юркнуть обратно в укрытие, но Цзя Цзяои быстро схватил обоих за загривок и, весело смеясь, прижал к груди.

— Передай-ка волчат Юншэну, пусть рассмотрит их получше, — сказал ему Чжан Хэдао.

Не теряя времени, даосы все так же проворно двинулись дальше, а Ван Липину пришлось нести в своей котомке добычу. Потом странники вышли на дорогу и тайком вскочили в проезжавший мимо грузовик, который довез их до следующей горы. Вечерело. Выбрав укромную лужайку, даосы сели передохнуть и закусить. Из котомки Ван Липина донесся жалобный писк — это проголодавшиеся волчата просили есть. Ван Липин скормил им пару лепешек. В этот момент совсем рядом раздался душераздирающий вой, и из леса на поляну выпрыгнула матерая волчица, Увидев перед собой сразу четверых людей, волчица остановилась поодаль и стала не отрываясь смотреть на волчат. Ван Липин собрался было вступить в поединок с волчицей, но учителя остановили его и велели отдать волчице ее детенышей. Ван Липин осторожно поставил волчат на землю, и те тут же поползли к матери. Волчица не стала дожидаться, пока они доберутся до нее. Одним прыжком она поравнялась с ними, схватила их и мгновенно исчезла в лесу.

Не успел Ван Липин перевести дух, как волчица снова выскочила на поляну с еще более воинственным видом. Пригнувшись к земле, она стала протяжно и тоскливо выть. Оглянувшись, даосы Обнаружили, что поляну со всех сторон окружили волки. Чжан Хэдао крикнул:

— А ну, живо на деревья! — и все четверо тотчас оторвались от земли. В следующее мгновенье на поляну выбежала целая дюжина волков, которые принялись метаться между деревьев и угрожающе завывать, скаля зубастые пасти. Ван Липину стало не по себе.

— Что же теперь делать? — невольно воскликнул он. Старики в ответ только рассмеялись. Ван Липин же недоумевал, что смешного они увидели в этом новом приключении.

«Учителя все это нарочно подстроили, — подумал Ван Липин. — Ну хорошо, посмотрим, на что я способен. Эти звери от меня живыми не уйдут». И он начал накапливать в себе энергию, чтобы поразить ею волков.

— Не смей убивать их! — услышал он крик Чжан Хэдао.

— Действуй вполсилы, сохрани им жизнь! — добавил Ван Цзяомин.

Ван Липин вытянул руку вниз, из его ладони вылетел тонкий белый луч, и в тот же миг три крупных волка, кружившие внизу, рухнули как подкошенные на землю и остались лежать неподвижно. У Ван Липина сжалось сердце: неужели он перестарался и убил сразу трех волков? Вот так, без особой необходимости отнять жизнь — большое прегрешение!

Ван Липин в этот раз применил технику «ладони пяти громов». Действует она молниеносно и обладает огромной убойной силой, Главная ее особенность состоит в том, что она почти не оставляет внешних следов на теле, а наносит энергетический удар по внутренностям, поражая отдельные органы. Эта техника применяется у даосов только в целях самообороны, использовать ее для нападения и тем более убийства строго-настрого запрещено. Секрет энергетического удара посредством «ладони пяти громов" передал Ван Липину Цзя Цзяои, Видно, Ван Липин оказался способным учеником! Сегодня он впервые применил это боевое искусство и, наверное, по неопытности не рассчитал свои силы. Какой позор!

Между тем гибель трех волков стаи не только не охладила пыл их товарищей, но даже только больше разъярила их. Глядя на Ван Липина горящими глазами и грозно рыча, они все пытались ухватить его за ноги. Убедившись, что Ван Липин для них недосягаем, они уселись под деревом кружком и стали громко выть. Эхо этого яростного воя прокатилось по ущелью. Словно откликаясь на него, из леса на поляну выскочили еще несколько волков.

Видя, что Ван Липин совсем растерялся, Ван Цзяомин сказал ему:

— Успокойся, у нас всегда найдется путь к отступлению. Волки от природы существа злобные и живут стаями. Если один из них попадет в беду, остальные стараются обязательно отомстить за него. Разогнать их невозможно. Но у волков есть один заклятый враг — это тигр. Едва где появится тигр, волки тут же разбегаются.

Сказав это, Ван Цзяомин подал какой-то знак Чжан Хэдао. Оба поднесли пальцы ко рту и одновременно издали яростное рычание, словно с небес спустилась целая тысяча тигров. Волки испуганно замерли, огляделись по сторонам и, поджав хвосты, разбежались в разные стороны. От этого могучего рыка даже у Ван Липина все внутри перевернулось. Такое рычание, видно, и в самом деле вещь куда более могучая, чем ладонь пяти громов»!

Чжан Хэдао проворно спустился с дерева на землю, ощупал лежавших под деревом волков.

— Ничего страшного! — заключил он. — Внутренние органы не повреждены. Волки просто в обмороке.

Наложив на зверей руки, он быстро привел их в чувство, А Ван Липин тем временем поспешил отбежать от этого места. К своему удивлению, он обнаружил неподалеку волчонка, который тоже был оглушен «тигриным рыком» и бессильно лежал на траве, едва дыша. Взяв волчонка на руки, Ван Липин отнес его к матери, которую только что вернул к жизни Чжан Хэдао. Теперь, наконец, он мог вздохнуть с облегчением, Видя эти хлопоты ученика, старые даосы не могли сдержать улыбки.

Вокруг уже сгустились сумерки, так что странникам оставалось только найти подходящее место для ночлега. На следующий день Ван Липин стал просить учителей обучить его технике «тигриного рычания». И тогда учителя взялись учить его секретам «энергетического крика». По их словам, в первобытную эпоху, когда жизнь людей была полна опасностей, крик был для них главным средством оповещения об угрозе и не менее важным способом самозащиты.

Со временем люди поняли, что человеческий крик может обладать огромной силой воздействия. Даосы умеют использовать эту силу сознательно. Крик для них может быть плодом «внутренней работы».

С помощью «техники крика» даосы могут регулировать свои отношения с миром, передавать информацию, устранять нежелательные явления или, наоборот, способствовать развитию событий в нужном направлении. Главный секрет здесь заключается в том, что в слышимом крике имеется неслышный энергетический сигнал, воспринимаемый помимо физических органов чувств.

В этом сверхчувственном опыте человек живет «одной жизнью» с природой. Благодаря этому опыту он становится, поистине, «душой мира»,

Осень в горах Чанбай длится недолго. В один день вдруг приходит зима, и все вокруг одевается в пушистый снежный наряд.

В день, когда шпал первый снег, Ван Липин бегал вприпрыжку по чистому снежному ковру и кидал в небо снежки, как он любил делать в детстве. Потом ему пришла в голову мысль, что его Учителя — люди уже старые, и им, наверное, очень холодно в их тонкой, ветхой одежде. Надо бы принести им хвороста, разжечь костер.

Увидев, что Ван Липин принес в пещеру, где они остановились, охапку валежника, Цзя Цзяои спросил его:

— Ты для чего это принес?

— Чтоб костер разжечь. Вам, учитель, разве не холодно?

— В такой теплый день да еще костер жечь! — рассмеялся Цзя Цзяои. — Ты не боишься, что мы туг сгорим?

Ван Липин ничего не ответил, а про себя подумал, что учитель шутит. Он подошел и потрогал руку Цзя Цзяои: холодная как лед! Потом коснулся руки Чжан Хэдао: такая же ледяная! Да они тут скоро совсем обледенеют, а еще говорят, что им тепло!

Цзя Цзяои, не переставая улыбаться, сказал Ван Липину:

— Если стал как лед, разве так уж трудно разогреться? Ну-ка, пойдем со мной.

Они вышли из пещеры на заснеженную поляну, и Цзя Цзяои стал учить Ван Липина, как заниматься в снегу. Эта техника «работы со снегом» позволяла благодаря закупориванию энергетических каналов снизить температуру поверхности тела до температуры окружающем среды, но сохранить подлинный огонь, то есть тепло жизненной энергии, внутри тела. Самое же удивительное заключалось в том, что эта техника создавала своеобразную энергетическую подушку вокруг подвижника, так что снежинки облетали его на расстоянии полуметра, Техника «совершенствования через холод» может показаться многим очень странной, но в ней, в сущности, нет ничего противоестественного. Не говоря уже о растениях, переживающих зиму именно вследствие временного замирания жизнедеятельности, нечто подобное происходит и со многими животными, которые приспосабливаются к окружающей среде, регулируя температуру тела. Например, в Шотландии обитает змеи, которая с приходом зимы становится твердой и холодной, словно сосулька, причем она остается в этом состоянии, даже если ее внести в теплое помещение. С приходом же весны она вновь оживает и становится мягкой, как шелк. Почему эта змея, равно как и многие виды насекомых, способна ожить, когда весной возвращается теплая погода? Дело, видимо, в том, что в их организме заложен механизм инстинктивного реагирования на сезонные изменения климата.

Даосы идут иным путем. В течение дня или двух они неподвижно сидят в снегу, ни на миг не прерывая усилий самосознания. Они именно работают над собой, постигая все более тонкие перемены как в окружающем мире, так и внутри себя, и в конце концов приводя к гармонии «внутреннее» и «внешнее». Достигнув определенного уровня мастерства, они могут произвольно повышать температуру тела до нормальной.

Учитель заставил Ван Липина сидеть в снегу восемь часов подряд, а под конец один за другим заново открыть перекрытые каналы, по которым течет энергия, и искоркой «подлинного огня» разогреть все тело. Постепенно к Ван Липину вернулись нормальные ощущения. На этой снежной равнине он вновь почувствовал себя как бы сидящим в ледяном кувшине.

А на следующий день даосы-странники опять отправлялись в путь по заснеженным полям и холмам. Хотя Ван Липин вырос не так уж далеко от этих краев, ему еще не доводилось заходить так далеко в горы Чанбай. Как обычно, впереди шел, прокладывая дорогу остальным, Ван Цзяомин.

— Юншэн, — обратился как-то раз к Ван Липину Чжан Хэдао, — если ты невзначай провалишься под снег в какую-нибудь расщелину, ты сможешь спокойно сидеть там и совершенствоваться до тех пор, пока мы не вытащим тебя оттуда, верно?

— Провалиться-то, конечно, можно, — весело ответил Ван Липин. — Но ведь гора такая огромная, а вокруг ни души, как вы меня разыщете? Придется вам вернуться домой и сидеть там, пока не придет весна. Тогда снег стает, потекут с гор вешние потоки, а уважаемые учителя сядут в лодку и будут шарить в воде руками — глядишь, выловят самую крупную рыбу, вспорют ей брюхо, а там я сижу. То-то радости будет! — Здорово! — засмеялись как дети трое стариков. В тот день они взобрались на горный кряж, и вдруг Ван Липин увидел на снегу цепочку человеческих следов. Присмотревшись к ним, Ван Липин удивился еще больше: следы-то были от босой ноги. Кто бы мог вот так расхаживать в этих безлюдных горах? Чжан Хэдао тоже заметил следы и сказал; — Гляжу, чем больше живешь, тем больше духа в себя принимаешь.

Ван Липин ничего не понял и молча пошел дальше за учителями,

Идя по следам, путники перевалили через гору, лотом, утопая по пояс в снегу, миновали сосновый бор и вдруг увидели перед собой маленькую хижину, притулившуюся к могучей сосне.

Хижина почти по самую крышу была занесена снегом, а перед ней разгребал лопатой снег старик, одетый в тонкий халат.

Чжан Хэдао, не удержавшись, вместо приветствия запел:

Под пушистой сосной крохотная хижина. Глубоко в горах прячется истинный муж.

В ответ старик тоже пропел стих:

Гневный рык потрясает тысячу гор. Один крик заставляет дрожать всех птиц и зверей.

Очень удивился Ван Липин такому ответу. Ведь старик намекал на их встречу с волками, а с тех пор минуло уже несколько дней, да и случилась эта встреча за добрую сотню верст отсюда.

Видно, старик этот был необыкновенный.

Между тем старик отложил лопату и, церемонно поклонившись, сказал гостям:

— Святые мужи пришли издалека, вот я, бедный монах, и прибрался тут немного, чтобы встретить вас.

Сделав ответный поклон, путники вошли вслед за стариком в хижину.

Тот и в самом деле оказался человеком необыкновенным. Он был учеником знаменитого даоса по прозвищу «Великий святой горы Чанбайшань», а сам себя называл «Босоногим человеком Дао». Много лет жил он в горах Чанбай и немало преуспел в постижении тайн Дао, В то год ему исполнилось семьдесят семь, а сейчас он уже на двадцать лет старше. По правилам даосов, Ван Липин обращался к нему как к «младшему брату старшего наставника».

Хижина Босоногого человека Дао была обставлена чрезвычайно скромно. Из мебели там был только длинный низкий столик, вместо кровати — лежанка из соломы. Попросив гостей сесть вокруг столика, Босоногий человек Дао угостил их сушеными лесными ягодами и плодами. Ван Липину они показались необычайно вкусными.

— Зачем вы, уважаемый учитель, не сочтя длинной дорогу в тысячу ли, пришли сюда по непроходимому снегу? — спросил хозяин хижины.

— Несколько лет тому назад я и мои ученики уже приходили в горы Чанбай, и несколько месяцев жили здесь наставляя юного ученика, — ответил Чжан Хэдао, — Потом разразилась великая смута, и вот уже три года мы странствуем по всей стране. Памятуя о старых узax дружбы, мы пришли в эти места.

— Благодарю покорно за дружеское расположение ко мне. Надеюсь, что вы, уважаемый учитель, и двое ваших учеников наставите меня в истине.

Ван Липин начал понимать, что, хотя старший наставник жил за тысячи верст от Босоногого мужа Дао, они знали друг о друге и каким-то образом общались меж собой. А когда встречаются «друзья по Дао», не обойтись, конечно, без разговоров о даосских секретах. Слушая непринужденные беседы Чжан Хэдао и Босоногого мужа Дао, Ван Липин узнал немало нового. На следующий день снег прекратился, а в голубом небе ярко засияло солнце, осветившее девственно-белую пелену снегов. Ван Цзяомин и хозяин хижины отправились заниматься вдвоем. Выбрав в лесу подходящее место, они уселись медитировать и вскоре растопили весь снег на целых два метра вокруг себя. Из-под снега проступили темные камни, которые стали понемногу менять цвет. Вдруг Ван Цзяомин и отшельник оторвались от земли и повисли в воздухе.

Ван Липин, увлеченно наблюдавший за учителем, не смог сдержать крик одобрения. Потом, видя, что учитель висит в воздухе с закрытыми глазами, решил действием своей энергии посадить учителя на землю, Через мгновение не ожидавший этого импульса Ван Цзяомин оказался на земле. Только обернувшись и увидев за собой Ван Липина, он понял причину своего падения. Впрочем, это не совсем деликатное вмешательство ученика не столько рассердило, сколько удивило его.

— А я и не предполагал, что ты сделал такие успехи, — весело сказал он.

Впоследствии Ван Цзяомин передал своему ученику и это искусство парения в воздухе.

Глава XVI. К высшему миру

В начале 1970 года, когда люди праздновали традиционный Новый год и на несколько дней смогли отвлечься от своих тягостных, полных тревог и разочарований будней, четверо странствующих даосов пришли в родной город Ван Липина — Фушунь. С тех пор как Ван Липин покинул родной дом, незаметно пролетели четыре осени и три весны. Чжан Хэдао было уже под девяносто, сам же Ван Липин достиг совершеннолетия, а главное — стал опытным даосским мастером. Годы странствии не только многому научили его, но и закалили его дух, заставили всем сердцем, всем существом пережить великую истину своей сопричастности мировой жизни.

Конечно, даосам-скитальцам приходилось нелегко. Но они были людьми необыкновенными и к жизни своей относились по-особому. Они должны были исполнить свое предназначение: передать секреты основоположников школы людям будущего» чтобы мудрость древних учителей не была потеряна для мира, но стараниями новых поколений учеников обретала все новые измерения и новую глубину. Для них не имело значения, тяжко ли, легко ли приходилось им в жизни. Их интересовала истина и только она.

Даосы не владеют богатством мира, но и у них бывают ценные приобретения. На этот раз они нашли в горах одну древнюю книгу, которая была написана самим Люй Дунбинем — знаменитым даосским наставником эпохи Тан. Они давно уже знали, что Патриарх Люй спрятал свои сочинения в какой-то недоступной пещере и сделал это так искусно, что с тех пор никто не смог их отыскать. Теперь они обнаружили часть этих книг, и их радость трудно передать словами.

А у матерей свои радости, и одна из них — встретить сына после долгой разлуки. Увидев его таким возмужавшим и окрепшим, мать не могла сдержать слез. Крепко обняв сына, она торопливо рассказала ему, что все члены их семьи уже несколько дней подряд видят во сне, как он с тремя учителями возвращается домой. И вот что удивительно: все видят совершенно одинаковый сон! Все так и решили, что Ван Липин скоро вернется вместе со своими наставниками. А сегодня он с учителем и вправду появился у порога родного дома — разве это не чудо?

Даосы слушали рассказ матери Ван Липина с серьезными лицами, а в душе смеялись. Могла ли эта женщина знать, что даосы владеют особым искусством: являться другому человеку во сне и сообщать ему о будущих событиях?

В ту пору «культурная революция» еще шла полным ходом, но людям уже до смерти надоели бесконечные призывы, кампании и политические раздоры в верхах. У них выработались стойкое презрение и ненависть к режиму, державшемуся страхом и репрессиями, постоянным унижением человеческого достоинства. Стало немного легче дышать и таким людям, как Ван Липин и его даосские учителя. Странники-даосы всюду могли получить гостеприимный кров и никто уже не побежал бы доносить об их «контрреволюционной» деятельности. К тому же за три с лишним года жители Фушуня успели забыть о необыкновенных старцах-целителях. Да и сами даосы вели себя очень скрытно, проводя дни в лесу и только по вечерам возвращаясь в заброшенную кузницу, которая когда-то была их домом. Только родственники и близкие друзья Ван Липина знали о его возвращении домой.

Старые даосы хотели отыскать в этом бурном мире укромный уголок, где они могли бы завершить обучение своего ученика. Начинался девятый и последний этап совершенствования Ван Липина: этап «омовения».

Лишь пройдя через три жизни Ван Липин мог бы воистину оправдать свое имя Юншэн — «Вечноживущий», Что же это за три жизни? Жизнь Ван Липина, полученная им от отца с матерью, была его первой жизнью, протекавшей в низшем материальном мире. Впервые пережив смерть после месячного голодания, Ван Липин получил от своих учителей вторую жизнь, которая относилась к среднему миру. Долгие годы взращивая себя, как некий эмбрион, в «утробе великой матери, даосский подвижник может родиться в третий раз, получив свою новую жизнь от «великой матери», и пространством его новой жизни становится бескрайний простор космоса. Эта новая, третья жизнь даоса соответствует пребыванию в высшем мире. И в ней Ван Липин действительно становился «Вечноживущим».

Последняя стадия совершенствования на втором этапе именуется «омовение Небом и Землей». Она включает в себя «омовение целебными снадобьями», омовение «Землей», «Небом» и, наконец, «омовение бесформенным и безвещественным».

Когда учителя приготовили все необходимое для последнего посвящения, Чжан Хэдао дал Ван Липину маленькую пилюлю «божественного эликсира» и велел проглотить ее на ночь.

Ван Липину предстояло уже в третий раз принять даосскую пилюлю. Разумеется, каждый раз ему давали разные снадобья, поскольку употребляли их с различными целями. Существует пять разновидностей даосских пилюль, соответствующих Пяти мировым стихиям, а каждому виду пилюли соответствует определенная система медитации.

Почтительно взяв из рук старшего наставника пилюлю, Ван Липин, согласно предписаниям учителя, проглотил ее, залез в большой чан, наполненный теплой водой, и занялся медитацией. Вода в чане позволяла поддерживать необходимую для Ван Липина температуру окружающей среды. Ван Липину предстояло переварить пилюлю и сделать так, чтобы ее действие распространилось на все тело, а потом и вовне его. Выходя на поверхность тела и затем попадая в воду, снадобье принимает форму маленьких блестящих шариков, а вместе с эликсиром из тела выводятся разного рода шлаки, загрязняющие организм.

Ван Липин просидел в медитации два дня и две ночи подряд. Тело его усвоило и исторгло пилюлю, и это оказалось очень мучительным процессом. Все это время учителя внимательно наблюдали за его состоянием и поддерживали неизменной температуру воды в чане. Если бы вода в чане слишком охладилась, поры на коже Ван Липина непременно бы сузились, и эликсир не смог бы выйти наружу, А если бы вода стала чересчур горячей, это вызвало бы расстройство жизнедеятельности организма и «внутреннее делание» стало бы невозможным. Сам Чжан Хэдао то и дело опускал руку в воду, проверяя ее температуру, и внимательно рассматривал плававшие в ней шарики эликсира. Получалось, что один ученик занимал все время и внимание трех учителей.

«Купание с эликсиром» прошло успешно. Уже на третий день Ван Липин испытал совершенно новые ощущения. Он сидел в медитации и вдруг почувствовал, что в нижней части живота у него словно вращается шар, и этот шар то расширяется, то сжимается, распространяя вокруг себя приятное тепло.

Следуя пульсации этого шара, все окончания энергетических каналов на его теле (их в общей сложности 84 тысячи) ритмично раскрывались и закрывались, делая возможной циркуляцию энергии между организмом Ван Липина и окружающим миром,

Это новое состояние оказалось чрезвычайно приятным. У Ван Липина не было необходимости дышать носом — все его тело было как один большой сгусток энергии, свободно изливающейся в мир и притекавшей из мира. Его тело слилось с целой вселенной, жило ритмом вселенской жизни. Он словно парил в океане светоносного эфира.

Ван Липин намеренно закрыл отверстия каналов на коже, и в тот же миг открылись каналы, соединяющие Киноварное Поле с внешним пространством, и вслед за притоком и оттоком энергии из Киноварного Поля начали сжиматься и разжиматься все внутренние органы. А если закрыть каналы, соединяющие Киноварное Поле с космосом, тотчас же откроются поры на теле, и станет возможным дыхание через кожу. Эти два способа дыхания — «внешний» и «внутренний» — находятся между собой в обратной связи. Но и тот, и другой несравненно больше способствуют энергетизации организма, чем обычное дыхание через нос.

Чжан Хэдао был очень рад тому, что его юный ученик, наконец, освоил способ «утробного» дыхания — самый ценный в даосской практике. В книге Лао-цзы сказано: «Возвратись в младенчество». Эти слова как раз относятся к стадии «утробного» дыхания.

В сочинениях Патриарха Люя говорится по этому поводу: «Привлечение энергии само по себе не приносит вечной жизни. Вечная жизнь возможна благодаря удержанию энергии в теле. Зародыш бессмертного тела возникает от скопления энергии в утробе. Когда энергия входит в тело, человек живет. Когда дух покидает тело, человек умирает. Твердо оберегай пустотно-отсутствующее, дабы взрастить в себе дух и энергию. Если дух деятелен, и энергия деятельна. Энергия всегда следует за духом, Кто стремится к вечной жизни, должен сделать так, чтобы дух и энергия пребывали в согласии. Когда сердце не смущается помыслами, когда в нем ничто не приходит и не уходит, но все пребывает в равновесии и постоянстве, человек воистину идет праведным путем».

Следуя наставлениям Чжан Хэдао, Ван Липин упорно совершенствовался в «утробном» дыхании, стараясь сделать так, чтобы это потаенное дыхание было как можно более ровным и мягким, почти неприметным для него самого, как говорится, «как будто есть, а в действительности нет, как будто нет, а в действительности есть». Такое дыхание не прерывается вовек.

А вокруг разгоралась весна, оживала после зимнего сна природа, зазеленели первые всходы на полях, нарядились к зеленый убор деревья, запели птицы, радовавшиеся теплому ветру и яркому солнцу. Казалось, вся земля задышала снова, распространяя вокруг благоухание и свежесть. А теплый весенний дождик будто навевал грезы «омовения» сердца, которыми в те лип жил Ван Липин…

Сидя в лесу под моросящим дождем, Ван Липин чувствовал себя молодой травой, омываемой живительной влагой и тянущейся ввысь, к жаркому солнцу. А ночью, под серпом молодой луны ему казалось, что далекие холмы на горизонте вместе с ним купаются в таинственном ночном сумраке. Когда же туман заволакивал горные склоны и дома соседней деревни, ему казалось, будто он купается в мягкой облачной дымке…

День за днем проводил Ван Липин в медитации, из — гнав из сердца все досужие мысли, сделав себя пустым и невесомым, обратив внутренний взор в непроницаемые глубины сознания. Учителя часто напоминали ему, что в деле совершенствования ничего нельзя делать через силу, а надо быть непринужденным и естественным, предоставляя каждой вещи быть тем, что она есть. Сердце же должно быть всегда покойным и безмятежным — тогда дух наш соединится с Дао. Созерцая вещи вовне себя, надо уметь видеть, что вещей, в сущности, нет. Точно так же, созерцая свое сознание, нужно уметь понимать, что истинное сознание — не таково, каким оно кажется. Забывая свое «я», постепенно входишь в путь недеяния и сливаешься с Дао. А если сердце будет подвержено страстям, никогда не стяжаешь подлинность жизни и будешь способен разве что на дешевые магические трюки.

Теперь учителя наставляли Ван Липина в высшей стадии совершенствования — так называемых «завершающих приемах драгоценного сокровища», или иначе «трех вратах истинной святости Великой Колесницы»[61], а ступень совершенства называлась также «достижение Небесного блаженного».

Как уже говорилось, раньше в школе Лунмэнь различались три «блаженных достижения», которые включали в себя три уровня: человеческий блаженный, земной блаженный и небесный блаженный.

В технике «человеческого блаженного» тело уподобляется алхимическому тиглю, а энергия — веществу для возгонки, сердце — Огню, кости — Воде. Благодаря семи — и девятикратному смешению Огня и Воды в теле выплавляется «золотой эликсир».

В технике «земного блаженного» тело служит алхимическим тиглем, а сердце — веществом для возгонки, Огнем же и Водой служат соответственно солнце и луна. Благодаря соединению энергии и духа три Киноварных Поля в человеческом организме приходят к гармонии. Солнце и луна здесь — это «солнце» и «луна» внутри тела, соответствующие солнцу и луне в небесах.

В технике «небесного блаженного" тело по-прежнему служит алхимическим тиглем, а в качестве вещества для возгонки берется человеческая природа. Внутренняя определенность является здесь Водой, а мудрость — Огнем. Посредством круговорота небесного и земного Небо и Человек сливаются в «едином превращении» Дао.

На этом этапе Ван Липин добился полного освобождения от телесной оболочки. Внешне это выражалось в полном обновлении тела. Щеки его порозовели, как персиковый цвет, кожа стала мягкой и матовой, как яшма, в глазах блестели огоньки. С виду он напоминал молодую девушку, внутри же хранил гранитную твердость. В покое он уподобился глади вод, а движения его походили на вихрь, сотрясающий небеса и землю.

Старые даосы не могли нарадоваться успехам ученика. День, выбранный для окончательного посвящения, выдался погожим и теплым. Это был чудесный день!

Все четверо преемников школы Лунмэнь совершили омовение, зажгли благовония и отвесили три поклона: первый поклон Небу, второй — Земле, третий — предкам-учителям.

Когда церемония закончилась, Чжан Хэдао сказал:

— Ученик Юншэн, Дао, по сути своей, — это Отсутствующее. Говорить о Дао как о чем-то сущем — значит говорить не о Дао. Дао, по сути, пустотно. Говорить о нем как о чем-то вещественном — значит говорить не о Дао. Поскольку Дао не имеет сущности, толковать о нем нет смысла. Поскольку Дао не имеет формы, его нельзя увидеть или услышать. Мы только по необходимости произносим слою «Дао». Если бы нам пришлось искать ему определение, то, наверное, можно было бы сказать, что это — духовное соприкосновение. Звучание Дао само собой умолкает. Образ Дао сам собой меркнет. В мире умолкшего и померкшего мы прозреваем истинно подлинное, Помни об этом!

Ван Липин отвесил старшему наставнику благодарственный поклон, закрыл глаза и сел в позу медитации. Спустя некоторое время учителя бесшумно ушли, оставив Ван Липина одного в лесу. Но для Ван Липина уже не существовал окружающий мир с его деревьями, камнями, горами и реками. У него пропало ощущение пространства и времени. Он уже не знал, где находится и что в его жизни было прежде, а что будет потом.

«Свет из лунной жабы». Одна из высших фаз даосского совершенствования. Старинная гравюра

Он чувствовал себя ничтожной пылинкой, парящей в бесконечном просторе. А вокруг была пустота — прозрачная, неосязаемая.

Внезапно небо потемнело, налетел холодный ветер, сгрудились над головой серые тучи, сильный смерч пролетел над землей, подняв в воздух клубы пыли и песка. Ван Липин сидел, не испытывая ни страха, ни волнения, словно происходящее совершенно его не касалось.

Потом до его слуха донесся приторный женский голосок;

— Почтенный даос, идите сюда, девушка ждет вас! Ван Липин пропустил этот призыв мимо ушей, и женский голос постепенно затих.

Перед его взором возник развязного вида парень. В одной руке он держал винную чарку, а другой звал к себе Ван Липина. Вокруг неприятно пахло водкой. Ван Липин закрыл глаза, видение исчезло.

Вдруг прямо перед ним появилось высокое дерево, а в его ветвях извивался, поблескивая темной чешуей, огромный удав. Разинув пасть, из которой высовывался длинный острый язык, удав бросился прямо на Ван Липина, но тот не почувствовал страха и сам ринулся навстречу чудовищу. В тот же миг вспыхнул ослепительный свет, и видение исчезло.

Теперь Ван Липин ощутил, будто летит куда-то. Перед ним вставали картины незнакомых мест: он видел удивительные дворцы, могучие сосны и заросли бамбука, откуда-то доносились человеческие голоса, ржанье коней и дробь барабанов, словно он попал в какую-то сказочную страну, где люди живут счастливо и богато. К нему и вправду подошли какие-то люди, сказавшие ему, что в их краях живут блаженные мужи. Незнакомцы попросили его остаться с ними и поговорить о Дао.

В этот миг Ван Липину показалось, что он слышит голоса своих учителей. «Созерцая свое сердце, прозревай, что сердце есть не то, чем оно кажется, Созерцая формы вне себя, знай, что формы не таковы, какими кажутся. Пойми, что все есть пустота», — так говорил ему Цзя Цзяои.

«Наблюдай, что пустота — это пустота, но в пустоте нет ничего пустого. Все пустое — небытийствующее, а небытийность небытия — тоже небытийна. Эта небытийность сама собою вечно пуста. Если в пустоте нет пустотности, откуда родиться желаниям? Где нет желаний — там истинный покой», — так говорил ему Ван Цзяомин.

«В этой чистой пустоте ты постепенно входишь в истинное Дао, и это называется ''стяжанием Дао". В действительности ты ничего не приобретаешь, а только позволяешь свершаться превращениям всего живого. Кто это постигнет, сможет передать Дао великих мудрецов», — так говорил ему Чжан Хэдао.

Ван Липин принял близко к сердцу слово «покой», и всем существом своим восчувствовал небытийность мира.

Он открыл глаза, и мир предстал перед ним таким, какой он есть, во всем его великолепии. Как говорится, «в тысячах рек плавают тысячи лун, на десять тысяч ли вокруг — десять тысяч ли безоблачного неба».

Ван Липин оглядел расстилавшуюся перед ним картину. Вдруг из-за горизонта вылетел золотистый луч, и с этим лучом перед ним предстал еще один Ван Липин. Он услышал, как кто-то зовет его: «Истинный человек, милости просим к нам».

Ван Липин поднял голову и увидел перед собой трех старцев в больших шляпах старинного покроя. Казалось, старцы парили в воздухе. До его слуха донеслось пение:

Нет сердца, нет вещей и нет тела,

Сподобился возродиться прежним господином.

Но в этом остается нечто,

У божественной террасы скапливается красная пыль…[62]

Ван Липин почувствовал, что летит куда-то ввысь — в безбрежную ширь космоса. Перед его взором расстилался широкий и светлый путь.

Часть третья ПУТЬ УЧИТЕЛЯ

Глава XVII. Ученик расстается с учителями

1976 год стал незабываемым для китайского народа. В этот год произошло сразу несколько судьбоносных событий. Старые вожди Китая один за другим покинули этот мир, в Тяньцзине случилось страшное землетрясение, погубившее и покалечившее сотни тысяч человек. В обществе тоже нарастало брожение. В апреле на площади Тяньаньмэнь несколько сотен тысяч человек, собравшихся в поддержку Чжоу Эньлая, были разогнаны силой. А в октябре кончилась ненавистная людям власть «банды четырех» и была наконец отменена «культурная революция».

Так для народа нашей страны закончилась десятилетняя полоса небывалых унижений и тягот, которой с изощренным цинизмом было присвоено наименование «культурной революции». Великое это было бедствие, и надолго оставило оно свои шрамы на теле Китая.

В тот год, глубокой осенью на горе Сишань у города Фушунь стояли туманные ночи. В старой кузнице тускло горела лампада.

Трое седовласых старцев сидели на земляном приступке и беседовали о делах минувших и современных.

Свет лампады отбрасывал на стену три дрожащие тени. На дворе стояла глухая ночь, но старики беседовали оживленно.

Разговор шел о странствующих даосах и о тех случаях в истории страны, когда даосы оказывали ценные услуги государству и народу. Китаю в ту пору предстояло еще долго идти к свободе и процветанию.

Утешиться старцы могли, пожалуй, лишь тем, что в годы великого бедствия буддийские и даосские подвижники продолжали свой труд совершенствования в Дао и обучение учеников. Вот и традиция школы Лунмэнь, существующая уже больше тысячи лет, не прервалась: они передали свою мудрость и свое мастерство молодому ученику. Он продолжит их дело. Четырнадцать весен и осеней они растили его, как родного сына. Если позволят обстоятельства, он распространит в мире знание о великом Дао.

Старики погадали о том, какое будущее ждет их ученика. Оказалось, что Ван Липину уготована необыкновенная судьба. Ему предстоит многое свершить.

За голы учения у даосов Ван Липин постиг секреты. «внутреннего достижения», оставаясь с виду вполне земным, даже неприметным человеком. Он знал, что мудрость Дао не отменяет человеческих законов. Возвратившись домой, он предстал миру в своем «земном» облике. Поскольку его семья жила очень бедно, он устроился на работу простым рабочим, чтобы прокормить себя и облегчить жизнь своих домашних. Впрочем, у Ван Липина было уже несколько родителей: родившие его отец с матерью и давшие ему новую жизнь даосские учителя. Родители, приведшие его к новой жизни, были намного старше отца с матерью и заслуживали даже большего уважения.

Денег Ван Липин получал очень мало, но он привык довольствоваться малым и не чувствовал себя обделенным. Дождавшись своей получки, он первым делом думал об учителях и покупал им какие-нибудь предметы первой необходимости, вроде спичек, мыла или керосина. Отец с матерью одобряли его заботу об учителях. Они знали, что сын всем обязан этим старцам.

Ну, а старики каждый раз пытались отказаться от подарков, не желая быть оброй для ученика. Ван Липину приходилось чуть не силком вручать им то немногое, что он мог для них купить.

— Берите! Берите! У нас дома еще есть, — приговаривал он,

В любую погоду Ван Липин носил обычную рабочую одежду, но не замасленную и грязную, как у других работяг, а всегда чистую и выстиранную. Питался он в основном свежими овощами, никогда ни с кем не ссорился, был молчалив и скромен, как девушка. Мирские соблазны и страсти давно уже не смущали его сердце.

Незаметно пролетела зима, и земля вокруг снова украсилась весенней зеленью, с голубых небес ярко засияло солнце. Вместе с теплым весенним ветром к людям пришли новые надежды.

В старой кузнице у горы Сишань все опять стало по-прежнему. Старым даосам уже не было нужды скрываться от людей. Не проходило дня, чтобы у дверей кузницы не появился посетитель, просивший «почтенных наставников» исцелить его от какой-нибудь болезни. А на полянке перед кузницей и за нею старики разбили большой цветник и огород,

Днем Ван Липин уходил на работу, а вечером спешил к учителям и проводил ночь в занятиях.

Изменилась обстановка и на предприятии, где работал Ван Липин. Рабочие уже не таясь говорили о буддизме и даосизме. Однажды Ван Липину сказали, что монахов возвращают в монастыри и храмы, и они даже получают жалованье от властей. Ван Липин выслушал это сообщение с невозмутимым видом, но в душе не мог унять волнения. После работы он побежал в кузницу, желая поскорее поделиться с учителями этой удивительной новостью, чтобы они порадовались вместе с ним.

Не прошло и получаса, как Ван Липин достиг подножия Сишань. Холмы на горизонте тонули в легкой дымке, неподалеку чуть слышно журчал горный ручей, искрившийся в лучах заходящего солнца. А в поднебесье летела с юга на север стая диких гусей.

Ван Липин зачарованно глядел на этот мирный весенний пейзаж, и в его памяти всплыли строки древних стихов:

Солнце садится отсюда за тысячи ли. Во все стороны — безбрежный простор небес…

Он не мог вспомнить, чьи это стихи, и ему показалось очень странным, что сейчас ему пришли на ум именно эти строки. Чжан Хэдао знал немало старинных стихотворений и часто декламировал их Ван Липину. Теперь уместнее было бы вспомнить что-нибудь по-весеннему радостное, возвышенное. Вот, кажется, хорошие строки:

Прежде бывало, что снег как цветы. А теперь цветы — как белый снег.

Хорошо! Весна — это цветы, а цветы — это весна. Когда в мире весна, «распускаются все цветы». Но кто же автор этих стихов? А, вспомнил! Их написал поэт Фань Юнь во времена Южных династий[63]. Называются они «Стихи на прощанье». Такие красивые стихи, отчего же им дали такое грустное название?

Но в следующее мгновение Ван Липин уже не думал о странностях древней поэзии. Он думал о том, что и для его учителей пришла весна, и сознавать это было так радостно!

У наставников до конца дней будет одна забота, одно призвание; нести миру истину Великого Дао. Эта истина предельно проста и безыскусна. Но люди живут во вражде друг с другом и даже не умеют жить и мире с природой. Что ж удивительного в том, что лишь очень немногие восприимчивы к мудрости Дао и человеческий разум в наше время может служить самоуничтожению человечества? Но с приходом весны появляются и новые надежды…

Погруженный в свои мысли, Ван Липин не заметил, как подошел к знакомой кузнице. Цзя Цзяои возился с росшими перед входом в кузницу цветами. Увидев Ван Липина, он радостно крикнул:

— Юншэн пришел!

Не успел он закрыть рот, как из кузницы вышел Чжан Хэдао и обнял Ван Липина. Вслед за старшим наставником показался и Ван Цзяомин, его руки были вымазаны землей.

— Только что учитель вспоминал тебя, — сказал он. — Велел мне пойти нарвать овощей. А ты тут как тут!

Ван Липин взмахнул коробкой с едой, которую нес в руках,

— Сегодня я принес почтенным учителям немного риса. Жизнь становится у нас все лучше!

Чжан Хэдао пригласил ученика в дом, а Ван Цзяомин принялся хлопотать на кухне. Увидев приготовленную для штопки куртку Чжан Хэдао, Ван Липин взял ее;

— Я сам заштопаю.

— Когда вы, учитель, успели передать и эту технику ученику? — спросил со смехом Цзя Цзяои.

— Это называется «коли есть отец, найдется и сын», — вмешался в разговор Ван Цзяомин.

— Нет, это называется «без учителя своим умом дошел», — весело отозвался Ван Липин, и принялся ловко действовать иголкой.

Чжан Хэдао некоторое время наблюдал, как работает Ван Липин, и вдруг спросил вполголоса:

— Юншэн, а ты почему вчера не пришел? Ван Липин прыснул со смеху.

— Старший наставник, вы уже совсем старый, забываться начали. Я вместе с вами ходил вчера на гору, потом вернулся в дом, еще сидел часа три, вслушиваясь в шум весеннего дождя. Неужто забыли?

— Может, было, а может, не было. Вчера, сегодня — все едино. Я по старости лет мог и подзабыть что-нибудь.

— Ну тогда купите тетрадку и отмечайте в ней мои посещения, — все тем же шутливым тоном продолжал Ван Липин.

— Нет уж, обойдемся. Зачем зря тратить заработанные тобой деньги? Они нам еще понадобятся.

Не задумываясь над смыслом сказанного, Ван Липин все так же шутливо продолжал:

— Деньги — вещь внешняя. Какой от них прок?

К Ван Липину поспешно подошел Ван Цзяомин и тихо, почти шепотом сказал:

— Учитель хочет сказать, что ему, может быть, придется кормить своих домашних. К примеру, возьмет он себе жену, как ему жить, если не будет денег?

Ван Липин отложил иглу и не замечая, что лицо его залил румянец, серьезно ответил:

— Так ведь у старшего наставника и ребеночек появится!

В ответ грянул взрыв веселого хохота.

Смех еще не затих, когда раздался громкий крик Ван Цзяомина:

— Еда готова!

На небольшом столике у очага появились палочки, чашки с рисом и овощами. Все стали с аппетитом поглощать эту немудреную снедь.

Дождавшись, покуда учителя кончили ужин и вымыли посуду, Ван Липин объявил: — А у меня хорошие новости! — Можешь не говорить, мы все знаем, — оборвал его Чжан Хэдао, В мире так устроено: сначала десять лет — восток, потом десять лет — запад, солнце зайдет — луна выходит, луна зайдет — солнце всходит. А мы люди не от мира сего, бережем Великое Дао — вот и все. Сегодня возвращайся-ка пораньше домой, чтобы отец с матерью не волновались. На прощанье Чжан Хэдао сказал Ван Липину: — Приходи каждый день пораньше, пораньше и уходить будешь.

С тех пор Ван Липин каждый день, закончив работу, бежал в кузницу, учителя же, завидев его, вдруг начинали спешно что-то делать или, напротив, сидели молча, словно пребывая в глубоком раздумье. Постепенно у Ван Липина возникло ощущение, что скоро должно случиться что-то важное. Что же именно?

Неужто учителям известно про будущее нечто такое, чего он не знает, и они задумали, пока не поздно, вернуться к себе на гору? И почему они говорили о том, что Чжан Хэдао обзаведется семьей? Неужто они хотят уйти и оставить его здесь одного?

Вот и в тот день ни с того ни с сего вспомнились стихи, написанные на прощанье. Выходит, ученик должен расстаться с учителями? Сердце Ван Липина сжималось от смутной тревоги.

В душе он понимал, что, как бы ни сложились обстоятельства, как бы ни были учителя недовольны им, они уже стали друг другу родными, прямо-таки «плотью единой». И для Ван Липина была невыносима сама мысль о том, что они могут расстаться, пойти в жизни разными дорогами и не иметь возможности помогать друг другу. Да и не могут учителя желать разлуки с ним! Они уже старые, нуждаются в молодых помощниках, а своего ученика они вырастили, можно сказать, как родного сына. Расстаться сейчас наверняка будет для них большим горем. Но дело, видно, уже решенное, делать нечего… В этот день Ван Липин пораньше ушел с работы, забежал по дороге в магазин и купил там две пары сандалий для Ван Цзяомина и Цзя Цзяои, а для Чжан Хэдао — куртку старого покоя. Положив подарки в котомку, он побежал к горе Сишань.

Солнце уже садилось за горизонт. Горный воздух был необыкновенно прозрачен и свеж. Уже издали он увидел три знакомых фигуры: учителя ждали его у дверей кузницы. Приблизившись к ним, Ван Липин, не говоря ни слова, опустился на колени, протянул подарки.

Цзя Цзяои бросился его поднимать, приговаривая: — Ну почему ты не слушаешься учителей, делаешь покупки? Пойдем в кузницу, поговорим.

Все четверо вошли в дом и уселись на кане, молча глядя друг на друга. Все было понятно без слов: сейчас произойдет то, что должно произойти.

Чжан Хэдао взял в руку ладонь Ван Липина, крепко сжал ее. Другой рукой он погладил волосы ученика и тихо сказал ему:

— Юншэн, ты устал с работы. Возвращайся пораньше домой и отдыхай.

Старики разом встали, за ними, не чувствуя под собой ног, поднялся Баи Липин, церемонно сложив на

Груди руки:

— Почтенные учителя, ваш ученик имеет честь откланяться.

Как бы в беспамятстве Ван Липин вышел из кузницы, прошел несколько шагов и оглянулся: старики неподвижно стояли у двери, провожая его. Бесцельно глядя на очертания далеких холмов, Ван Липин быстро зашагал прочь. Сгущались вечерние сумерки. Ван Липин шел, не разбирая дороги. Внезапно до его ушей донеслись отдаленные звуки дудки. Песня была ему знакома.

За высоким дворцом, У древней дороги Скалы, поросшие травами, тянутся к небу… Терпкое вино выпито до капли, Нынче мне приснилось наше прощание…

Ван Липин знал, что эту песню сочинил поэт Ли Шутун, ставший впоследствии буддийским монахом. Знал ее один Ван Цзяомин, а в мире ее уже давно забыли. Называлась песня «Прощание». Ох и горько было слушать!

Рухнув на землю, Ван Липин забылся сном. Когда Ван Липин вновь открыл глаза, он не знал, сколько времени спал и где лежит. Он лишь чувствовал во всем теле необыкновенную легкость. Вокруг стояла тишина. Воздух был чист и свеж.

Ван Липин пошел по тропинке в гору и вскоре увидел перед собой большую сосну, под которой сидели кружком трое старцев. «Наверное, я попал в приют блаженных», — мелькнуло у него. Не поднимая глаз, он подошел поближе и учтиво поклонился:

— Настоящие люди — впереди всех, а те, кто идет следом, мечтают сравняться с ними.

Старики ничего не ответили, словно и не слышали обращенного к ним приветствия. Ван Липин посмотрел на них внимательнее и, к своему удивлению, обнаружил, что святые старцы — вовсе не незнакомцы, а его собственные учителя!

— Старший наставник! Учителя! Что вы здесь делаете? — обрадовано воскликнул Ван Липин. Чжан Хэдао велел ему сесть и неторопливо сказал: — Юншэн, мы получили повеление выйти в мир и сделать из тебя преемника школы Лунмэнь в восемнадцатом поколении. Мы передали тебе все правила, все способы совершенствования, все искусства, завещанные нам предками по школе. Ты успешно перенял нашу науку, мы рады за тебя. Сейчас жизнь стала спокойнее, и мы возвращаемся в свою пещеру. А ты пока останься дома, заверши самостоятельно свое обучение и приходи к нам. Это наказ учителя, ослушаться его нельзя. Хотя ты для нас родной человек и нас связывают много теплых чувств, порою бывает полезно и страдать. Услышав эти слова, Ван Липин не мог сдержать слез,

— Учитель так много сделал для меня, был так милостив ко мне — как я переживу разлуку? — запричитал Ван Липин. — Нет, я этого не выдержу! Я хочу следовать за вами повсюду, не отходя ни на шаг.

Тут уж и старики проронили слезу, а только делать нечего.

— Ученик, — обратился к Ван Липину Цзя Цзяои, — у тебя все-таки положение не такое, как у нас. Дома тебя ждут отец с матерью, братья и сестры. Хотя ты совершенствуешься в Великом Дао, тебе не следует пренебрегать и человеческими путями. Твоя ноша еще тяжелее нашей, ведь что может быть обременительнее заботы о близких? Но пусть будничные хлопоты не смущают твое сердце, Оставшись один, ты должен жаться геройски.

И старики, и Ван Липин понемногу успокоились. — Юншэн, — обратился к ученику Ван Цзяомин, — на ведь тоже очень больно расставаться с тобой. Но есть трудности, которые ты должен преодолевать самостоятельно. Мы тут не можем тебе помочь. Будь храбр и непреклонен — и удача будет сопутствовать тебе.

Чжан Хэдао поднялся, взял Ван Липина за руку. Все четверо медленно пошли по горной тропинке. Вдруг прямо над ними показался белый журавль. Издав протяжный крик, журавль взмыл в небо и исчез. Это внезапное явление священной птицы разом переменило настроение даосов. Остановившись под высокой сосной, Чжан Хэдао стал читать вслух «Песнь весеннего очищения», написанную патриархом Цюем:

«Великое знание безмятежно-покойно»[64], Оно привольно и не знает стеснений. Всегда следует самому себе, Такое изысканное — в нем скрыта великая сила! Средь сосен на камне Дивный певец почивает пьяный. Под луной на ветру Яшмовая дева играет на свирели, Золотой мальчик пляшет, взмахивая рукавом, И я погружаюсь в царство Великой Тайны…

Чжан Хэдао кончил петь. Ван Липин сложил руки и отвесил прощальный поклон.

…Проснувшись, Ван Липин увидел, что находится у себя дома. Но виденное им только что во сне он помнил с необыкновенной ясностью. Хорошо, что расставание он пережил именно так и притом совершенно естественно, не думая об этом заранее! Но потом Ван Липин сообразил, что учителям уже немало лет и идти пешком до своей горы им будет ох как тяжело! Надо бы купить им билеты на поезд, дать в дорогу фруктов, еды. Вскочив на ноги, он помчался к горе Сишань.

Старики уже приготовились к путешествию. Собрали свои нехитрые пожитки, подмели в кузнице, надели свои обновы. Они были в приподнятом настроении и оттого казались помолодевшими лет на двадцать. Увидев, что Ван Липин принес им в дорогу фрукты, они без лишних слов положили их в свои котомки.

— Почтенным учителям будет трудно странствовать пешком по свету, прошу вас сесть на поезд, — сказал Ван Липин и протянул Чжан Хэдао три железнодорожных билета.

Старики рассмеялись, а Чжан Хэдао ответил:

— Хорошо, пусть будет так, как устроил ученик. Мы люди простые, горные жители, посмотрим-ка теперь, что такое железная дорога.

До отхода поезда еще оставалось несколько часов. Ван Липин вернулся домой и велел матери испечь лепешек. Та, узнав, что старики уезжают, тоже не могла сдержать слез.

Потом Ван Липин вновь пришел на гору. Старики уже ждали его перед кузницей с котомками на плечах. Чжан Хэдао передал Липину белую черепаху и велел ему бережно ухаживать за ней. Взяв черепаху в руки, Ван Липин поднес ее по очереди ко всем учителям, давая возможность проститься с ними.

Оглядев в последний раз кузницу, окрестные сосны и холмы, даосы не спеша двинулись вниз. А на вокзале их уже ждала матушка Ван Липина, принесшая старикам узелок с лепешками. В глазах у нее стояли слезы.

Поезд медленно тронулся, старики на прощание помахали Ван Липину и скрылись в вагоне. Ван Липин еще долго стоял неподвижно на перроне и смотрел на убегающие вдаль рельсы. В сердце его была щемящая пустота.

Десять с лишним лет он прожил бок о бок со старыми даосами. Это время — их общая жизнь, А теперь учителей не будет рядом с ним. Что ему делать? Так хочется тоже сесть в поезд и помчаться вдогонку!..

Старцы-даосы без происшествий доехали до города Циндао, оттуда двинулись в восточном направлении и уже на следующий день пришли к горе Лаошань. Вот и их родная пещера, которую они покинули пятнадцать лет тому назад и посетили в своих странствиях восемь лет спустя. Но теперь с ними не было ученика, и; от этого им было немного грустно.

Быстрыми легкими шагами они подошли ко входу в пещеру, и вдруг Чжан Хэдао воскликнул: — В пещере кто-то есть!

В следующее мгновение перед изумленными стариками предстал… их ученик Ван Липин! От неожиданности старцы даже ощупали Ван Липина, словно желая удостовериться, что перед ними не привидение. Точно, он самый! Родной их человек!

— Юншэн, — первым делом спросил Чжан Хэдао. — как же ты ухитрился попасть сюда прежде нас?

— А я вас провожал неотступно, разве вы, уважаемые, не заметили? — ответил Ван Липин, жестом приглашая стариков войти.

В пещере уже было прибрано, утварь расставлена по полочкам, на полу — охапки свежей травы, рядом с очагом — связка хвороста.

— Юншэн, — обратился к Ван Липину старший учитель, — мы с тобой обо всем договорились. Если ты пришел сюда, значит, тебе что-то непонятно. Говори, какое у тебя дело.

— С тех пор как я начал совершенствоваться в Дао, — ответил Ван Липин, — уважаемые наставники учили меня быть «чистым и безмятежным», оберегать в себе пустоту, искоренять плотские желания, устранять нечестивые мысли, бежать от мирской суеты, пустым приходить и пустым уходить, Недостойный ваш ученик много лет добросовестно постигал эти великие истины, и только сейчас кое-что в них понял. Так почему же мне приказывают жить в миру, следовать во всем людским законам и в то же время сберегать Великое Дао? Этого ваш ученик понять не может. Старцы переглянулись, по их лицам скользнула улыбка.

Чжан Хэдао принялся неспешно разъяснять: — А ученик у нас и впрямь не дурак. Ты поразмысли-ка: даже не говоря о нашей школе Лунмэнь, много ли найдется в мире таких убеленных сединами старцев, которые взяли бы себе в ученики двенадцатилетнего мальчишку? А тут еще на… десять лет разгорелась великая смута, люди утром не знали, что станется с ними вечером, множество тех, кто мечтал примкнуть к нашей школе, не нашли к нам дорогу, а ты много-много лет постигал секреты Дао, имел возможность жить среди нас, совсем уйти от мира, — часто ли такое бывает? Него ради много лет скитались мы с тобой по всей стране, превращая твою жизнь в сплошные тяготы и лишения? А чувства, связывающие нас! Ты же стал нам как родной сын. Нам троим уже за восемьдесят, и разлука с тобой — самое большое несчастье за всю нашу долгую жизнь. Так тем более нужно, чтобы ты остался в «пошлом мире», и жил, как все живут. И не потому, что мы так решили. Просто так нужно — и все!

Чжан Хэдао говорил с большим воодушевлением. Остальные внимательно слушали его.

— Перемены в мире имеют свой строи, свой порядок — такой тонкий, что и высказать нельзя, — продолжал Чжан Хэдао. — Дао движет Небом и Землею, оно охватывает все сущее и проникает в сокровеннейшие глубины бытия, — непостижимо утонченное, вечно сокрытое, всепроницающее. Мы трое ушли от мира, поселились в этих горах и посвятили наши жизни постижению истины Дао, но не очень-то преуспели в этом великом деле. И не потому, что мы не старались, просто время не благоприятствовало. Все, что нам удалось сделать за полвека совершенствования в Дао — это передать тебе секреты наших занятий. А у тебя будет свой благоприятный момент, ты сможешь внести свои вклад в дело познания Дао. Вот твое великое предназначение!

Чжан Хэдао замолчал, пристально посмотрел в глаза Ван Липину и продолжил:

— Очень скоро в человечестве вновь проснется интерес к религиозному познанию, отношения человека и Неба опять окажутся в центре внимания людей, и тогда весь мир оценит мудрость Китая, и в особенности наследие даосских учителей. Чтобы миру стало доступно знание о Дао, нужно, во-первых, иметь мастеров, обладающих таким знанием, и, во-вторых, эти мастера должны хорошо знать современный мир. Как иначе знание о Великом Дао сможет войти в жизнь? Ты понял меня, Юншэн? И потом, — тут голос Чжан Хэдао зазвучал доверительно и ласково, — мы отправляем тебя в мир, чтобы ты, по слову древнего учителя, «соединяясь со светом, смешивался с пылью»[65], стал совсем обыкновенным человеком, который с уважением относится к родителям, заботится о братьях и сестрах, вежлив с соседями. Умение жить в согласии с ближними проистекает из глубочайшей искренности. «Возвращаясь к первозданной простоте, радуйся небесной подлинности». А если говорить попросту, работай честно, будь честным человеком; создав семью, живи в согласии, спасай от смерти больных и помогай нуждающимся, распространяй мудрость Дао. А захочешь повидаться с нами, приходи к нам на гору. Наш дом — твой дом. Ван Липин послушно склонил голову: — Ученик все запомнил.

— Юншэн! — вступил в разговор Цзя Цзяои, — наш учитель часто говорил мне и Ван Цзяомину, что быть и умным, и глупым — трудно, а если ты поумнел, то стать обратно дураком — трудно тем более. Ты сейчас многое знаешь, и притом знаешь такие вещи, которых обыкновенные люди и не поймут, и не примут.

Но ты ни в коем случае не должен противопоставлять себя людям в миру, ты должен смирить свою гордыню и понять, что у каждого свое место в жизни. Вот и Лао-цзы говорил: «Презревший Дао похож на невежду». Для тебя жить в миру, в родном доме — это тоже «следование естественности». Ты должен хранить свою великую истину в глубине будничной жизни, и пусть никто не догадывается, что ты не так уж и прост. Если твоим знаниям не положен предел, как можешь ты стремиться к высшим мирам?

— От ваших наставлений ваш ученик становится еще менее глупым! — смеясь, ответил Ван Липин.

На сей раз, кажется, все стало окончательно ясно. Ученик простился с учителями, те вышли из пещеры проводить его. Покачивались от ветра могучие сосны, где-то внизу шумел морской прибой, слышался веселый птичий щебет. Чжан Хэдао запел вспомнившуюся ему «Песню о незапятнанных мыслях», которую сочинил патриарх Цюй. Теперь он пел ее для Ван Липина:

Колесо Дхармы[66] приходит в движение, Дух истины рождается в мире, Белесый туман пронзает пустоту, Сходится в середине благодатная энергия. Исчезают заботы и пошлые мысли, Пять разбойников[67] бегут без оглядки. Внутри и снаружи не видно ничьих следов, Одухотворенная мысль приносит счастливый покой, Ни волнений, ни гнева: сердце привольно поет.

Ван Липин опустился на колени и в последний раз отбил каждому учителю земной поклон. Потом поднялся и легкой походкой зашагал по горному склону вниз.

Глава XVIII. Превзойдя святость, возвратиться к обыденному

Рассказывая авторам этой книги о своем расставании с учителями, Ван Липин признался, что в те дни, когда гнался за ними на поезде, он был настолько поглощен происходящим, что даже не имел времени как следует расстроиться, и только вернувшись с горы Лаошань, действительно понял, как ему не хватает его наставников. В жизни часто бывает, что в самые скорбные моменты люди как раз и не льют слез, зато охотно оплакивают события давно прошедшего времени. Так случилось и с Ван Липином: возвратившись домой, он тяжело заболел и почти месяц провел в постели, И в то же самое время старцы на горе Лаошань тоже хворали.

Возможно, это обстоятельство не совсем согласуется с нашими представлениями о старцах-даосах, которые, как говорится, «до конца познали суету мира». Но ведь участники семинаров, проводимых Ван Липином, во время совместных занятий медитацией разделяли ощущения и настроение учителя, а на второй-третий день уже наблюдалось полное совпадение «биологических часов» Ван Липина и его подопечных.

По словам Ван Липина, идея «единения Человека и Неба» предполагает теснейшую связь не только между человечеством и природой, но и между отдельными людьми. Совместное же совершенствование в Дао неминуемо устанавливает взаимную зависимость и мыслей, и чувств, и самого восприятия мира у отдельных подвижников. Совместная медитация — лучший способ сближения людей.

Ван Липин прожил со своими учителями больше десяти лет, и за это время не только их ощущения иди мысли, но сами жизненные судьбы у них стали общими. Учитель Ван часто говорит, что в нем живут сразу шесть человек; отец с матерью, трое учителей и он сам. Оттого разлука ученика с учителями не помешала им до тонкостей чувствовать друг друга и друг другу сопереживать. За этим стоит целая философия человека. Но эта философия основывается не на отвлеченном знании, а на внутреннем, интуитивном единении сознания и жизни. Такого единения нельзя достичь, не стремясь одновременно к нравственному совершенству. Только будучи доброжелательным, милосердным, безукоризненно честным по отношению к другим, можно научиться жить с окружающими как бы одной жизнью, создать некое общее поле духовного совершенствования, благодаря которому каждый отдельный человек способен перенимать достижения других и развиваться ускоренными темпами. Не надо забывать, что, занимаясь «внутренним деланием», мы приводим к гармонии душу и тело, устраняем низменные, корыстные желания, забываем о своем субъективном «я» и погружаемся в «великое единство» Дао. Это означает, что, занимаясь «внутренним деланием», мы по определению нравственны и ни одна частичка мирской суеты не пристает к нам.

В названии книги Лао-цзы на первом месте стоит Дао, на втором — добродетель. Дао — это сущность «прежденебесного» бытия, исток всего сущего. Из Дао проистекает все, обладающее формой и вещественностью. Характеризуя природу Дао, даосы говорили о «пустотно-небытийствующем», «первозданно чистом», естественном», «нерукотворном», «чистом и покойном», «недеятельном», «мягком и уступчивом» и т. п. Все эти качества образуют в человеке «высшую добродетель». Эта «высшая добродетель» есть не что иное, как присутствие в человеке Дао.

У Лао-цзы сказано: «Высшая добродетель не добродетельна, вот почему она есть истинная добродетель». В тон же книге говорится и так: «Изобильной добродетели только Дао следует». Это означает, что подлинная добродетель для даосов есть верх естественности, она не имеет образа или даже каких-либо признаков, но пребывает исключительно во внутреннем опыте и не познаваема рассудком. А совершенство нарочитое, познанное человеком, явленое и формальное, есть «низшая добродетель». Лао-цзы говорит об этом: «Когда люди низшей добродетели стараются быть добродетельными, они теряют добродетель». Вот и выходит, что тот, кто хочет казаться добродетельнее всех, истинной добродетели в себе не несет[68].

«Человек высшей добродетели сам ничего не делает, но благодаря ему ничего не остается несделанным»[69].

Учителя часто напоминали Ван Липину, что того, кто ожидает вознаграждения за хороший поступок, нельзя считать добродетельным. И даже если кто-то, сделав доброе дело, не ждет за него награды, но про себя отмечает, что творит добро, обладает всего лишь «внешней добродетелью». Тот же, кто не знает и не помнит своих добрых дел, обладает «внутренней добродетелью», каковая и является высшей заслугой в представлении даосов.

Одним словом, всякая внешняя, показная добродетель, желание быть (а тем более слыть) добрым, милосердным, любящим — все это в глазах даосского «человека высшей добродетели» не имеет ровно никакой ценности и даже мешает духовному совершенствованию. Как сказано у того же Лао-цзы, «у мудреца нет собственных убеждений. Сердца людей — его сердце»[70].

Хота мудрец превосходит добродетелью обыкновенных людей, он погружен в «суетный мир» и живет «как все». Это называется «превзойти святость и возвратиться к обыденному».

Вот так началась самая что ни на есть обыкновенная жизнь учителя Ван Липина, обыкновенная и все же посвященная разгадыванию глубочайшей тайны космоса и человека.

Дома Ван Липин прилежно ухаживал за отцом и матерью, его благодарность родителям, казалось, не имела границ. Сидя в медитации, он часто странствовал во времени назад, воскрешая память о своем младенчестве и о пребывании в материнской утробе, когда он во всем зависел от матери, а мать, невзирая на все трудности и лишения, неизбежные в многодетной семье, не жалела сил, чтобы поставить Липина на ноги. Картины жизни тех лет вставали перед его взором так ярко и подробно, что Ван Липин как будто заново переживал свою жизнь. Оттого же его любовь к родителям была намного сильнее, чем это обычно бывает.

Еще ему очень хотелось показать, как он любит и чтит своих учителей. Но они были так далеко от него! Правда, он помнил слова Чжан Хэдао, часто повторявшего: «Оказывая почет родителям, ты оказываешь почет учителям». Теперь Ван Липин, проявляя заботу о родителях, выказывал тем самым свою любовь к учителям. Жизнь родителей была для него частью его собственной жизни. Он знал, что, заботясь о родителях, укрепляет и основу своей жизни, Нет, не случайно даосы утверждают, что любовь и уважение к родителям — это не просто закон жизни общества. Смысл почитания родителей и предков гораздо глубже. Ведь, согласно даосскому учению, человеческая жизнь возникает благодаря взаимодействию многих факторов, и она вовсе не является только личной собственностью данного человека. На самом деле все в нашей жизни вплетено в бесконечную цепь причин и следствий, и каждый наш поступок откликается бесчисленным множеством событий в мире, порой очень удаленных в пространстве и во времени.

Статуя Лао-цзы в даосском монастыре Байюньгуань. Пекин

В возрасте двадцати девяти лет Ван Липин женился на молодой работнице со своего предприятия. Его жену звали Тун Мэй.

Матери Ван Липина и Тун Мэй были знакомы с детства и относились к друг другу как родные сестры. Еще в юности они решили поженить своих будущих детей. И вот десять лет спустя в семье Ванов родился мальчик, а немного позже в семье Тунов родилась девочка. Ван Липин и Тун Мэй знали друг друга чуть ли не с пеленок, вместе играли, ходили к друг другу в гости. Потом Ван Липин стал учиться тайнам Дао у трех старцев даосов и надолго расстался с Тун Мэй. А после того как Ван Липин возвратился к мирской жизни, он смог, как все люди, жениться и создать семью.

В день свадьбы, к несказанной радости Ван Липина, все три учителя приехали поздравить его, но, не желая привлекать к себе внимания, тут же уехали обратно.

Перед отъездом Чжан Хэдао шепнул ученику, что через год у него родится сын.

Ван Липин оказался хорошим мужем — добрым и внимательным, Но после пятнадцати лет строгого даосского послушания переменить образ жизни нелегко. Каждой ночью Ван Липин тихонько вставал с постели, садился лицом к стене и медитировал до самого рассвета. В скором времени жена заметила эту странность. Поначалу она не придала ей значения, но, так как это продолжалось каждую ночь, в конце концов не на шутку встревожилась. Какой женщине понравится, проснувшись ночью, видеть перед собой спину неподвижно сидящего мужа?

Однажды она подошла к Ван Липину поближе и вдруг заметила, что он не дышит! От страха и волнения она заплакала.

Ван Липин открыл глаза и, безмятежно улыбаясь, сказал:

— Ты плачешь? Ну, что тут хорошего?

В тот момент Ван Липин, по правде сказать, не очень понимал, как ему разговаривать с женой. Тут одной-двумя фразами не отделаешься. Да и как обо всем расскажешь? Смысл «внутреннего делания» — большой секрет, который нельзя открыть даже отцу с матерью. Прощаясь с Ван Липином, Чжан Хэдао напомнил ученику, чтобы он прежде времени не раскрывал секретов совершенствования. И когда жена задавала ему вопросы, касающиеся занятий медитацией, он делал вид, что не слышит, или отвечал что-то невразумительное, надеясь, что она в конце концов привыкнет к его «странностям», и вопросы отпадут сами собой.

А в душе у Тун Мэй мало-помалу росли подозрения. Не получая удовлетворительных разъяснений от мужа, она решила подсматривать за ним. Теперь она старалась отдыхать на работе, а по ночам, борясь со сном, приглядывала одним глазком, как занимается Ван Липин. Конечно, она считала мужа необыкновенным человеком. Он такой ученый и так разумно, убедительно говорит!

К тому же умеет предсказывать события и всегда говорит, кто из знакомых скоро придет к ним в гости. Однажды он ни с того ни с сего прямо на улице велел ей бежать домой, сказав, что ее матери стало плохо, и ее надо везти в больницу. Тун Мэй прибежала домой и узнала, что маму действительно только что отправили в больницу. А через некоторое время Ван Липин вдруг прикрыл глаза и сказал, что теще лучше.

Позднее Тун Мэй узнала, что именно в тот момент сердечный приступ у матери прошел. Временами Тун Мэй казалось, что ее муж — настоящий волшебник.

На второй год семейной жизни у Тун Мэй родился мальчик. Начались новые чудеса: Ван Липин всегда точно называл время, когда ей надо было идти пеленать или кормить младенца. Ничего подобного другие мужья, конечно, не умели. Тун Мэй не терпелось узнать от мужа, как это у него получается. На сей раз Ван Липин был с ней более откровенен.

— По правде говоря, — сказал он, — я и сам не знаю: как это делаю. Не обижайся, но, слушая твои вопросы, я часто кажусь себе взрослым, который должен объяснить ребенку секрет искусства, которому следует учиться много лет.

Этот ответ, конечно, не удовлетворил любопытства Тун Мэй, но по крайней мере он был понятен. В конце концов Тун Мэй успокоила себя тем, что ее муж — не только много знающий, но и добрый человек, который никому не желает зла и готов каждому помочь. А что еще требуется от человека в этой жизни?

Что же касается Ван Липина, то у него были свои проблемы. Живя в миру, он не должен был отличаться от окружавших его людей. Ему следовало быть подобным чистому льду, окружающему солнечные лучи и как бы не имеющему собственного облика. Если прежде, живя в горах, он искал согласия с природным миром и его временными ритмами, то теперь ему надлежало искать согласия с людьми. Даосские принципы жизни в миру излагаются в сочинениях, посвященных «искусству жизни в доме». Это искусство включает в себя двенадцать разделов, важнейшие из них касаются духовного совершенствования личности, отношений с родителями, женой, братьями и сестрами, уходу за детьми, правилах жизни женщины в период беременности и т, п.[71]

В книгах по «искусству домашней жизни» много говорится о том, как человек должен заниматься совершенствованием в различные периоды жизни. Даосы выделяют в человеческой жизни три главных измерения: «линию судьбы», «линию чувств» и «линию природы». Соотношение этих трех линий показано на приводимых здесь рисунках.

Великое Дао пребывает в недеянии, поэтому «линия судьбы» не имеет ни начального, ни конечного пункта. Правда, в жизни отдельного человека, который рождается и умирает, «линия судьбы» имеет начало и конец. Пока человек не умер, «линия судьбы» непрерывно колеблется и вслед за ней изменяются «линия чувств» и линия природы». В индивидуальной жизни «линия судьбы» начинается с перерезания пуповины, то есть с момента перехода от «прежденебесного (внутриутробного) существования к «посленебесному» (вне-утробному).

«Линия природы» отражает желания, разум и жизненные силы человека. Старение человека или возврат к «младенческому состоянию тоже отражается на «линии природы». В книгах по «искусству домашней жизни» говорится, что в деле совершенствования необходимо первым делом укреплять свою «природу», другими словами — повышать свой жизненный тонус, что продлевает жизнь. У женщин менструальный период знаменует низшую точку жизненного тонуса (или, иначе говоря, жизненных желаний). А спустя двенадцать-пятнадцать дней после менструации, в момент созревания яйцеклетки, у женщины наступает пик жизненной активности. У мужчин «линия природы» имеет более сложный и индивидуальный ритм.

«Линия чувств» наиболее точно отражает колебания жизненной активности человека. В целом она следует колебаниям «линии природы», и ее низшая точка совпадает с низшей точкой жизненной активности.

Линии «судьбы», «природы» и «чувств» имеют определенный ритм изменений в рамках одного года и одного месяца, а также всей жизни человека. На помещенном выше рисунке показаны колебания всех трех линий на протяжении месяца. Надо сказать по этому поводу, что точки пересечения разных линий обозначают моменты наименьшего душевного равновесия в человеке. По отношению к моментам кульминаций или, напротив, спадов жизненной активности человека даосы применяют различные методы совершенствования. Например, в период наивысшего подъема чувственности человек становится особенно легко возбудимым и не поддающимся контролю. В такое время даосы работают с избыточной энергией организма, воплощающейся в так называемом «воинственном огне». Упражнения направлены на раскрытие энергетических каналов тела. Особенно эффективны для этой цели техника «мысленного шара Восьми Триграмм» и упражнения, способствующие «очищению сердца». Женщинам в такое время рекомендуется «техника женской пилюли» второй ступени[72].

В периоды спада жизненной активности люди переживают депрессию, которая нередко перерастает в отчаяние. В такое время рекомендуется делать упражнения, укрепляющие покой и сдержанность — в частности «гимнастику блаженных».

Благодаря правильному выбору упражнений человек может укреплять свои жизненные силы в процессе естественной эволюции организма. Сглаживая и разрешая всевозможные конфликты в организме, человек способен всегда сохранять здоровье и хорошее настроение и в конце концов прожить долгую и счастливую жизнь. Знание же жизненных ритмов окружающих людей позволяет неизменно поддерживать с ними дружеские и гармоничные отношения. По словам Ван Липина, это умение — самое важное в домашней жизни.

Разумеется, врачуя болезни людей, нельзя не принимать во внимание их линии «судьбы», «природы» и «чувств». Колебания этих линий соответствуют «четырем этапам», или «состояниям", которые определяются соотношением сил инь и ян. Способ же лечения болезни зависит от конкретного состояния больного.

Наконец, даосское «искусство домашней жизни» содержит наставления, касающиеся взаимоотношений человека с окружающим миром. В результате многолетних занятий в организме подвижника Дао происходит глубокая перестройка, и значительно увеличивается число различных факторов, влияющих на его жизнь. К примеру, когда Ван Липин только начинал свою учебу у трех старцев-даосов, он сознавал свою связь лишь со своим непосредственным природным окружением. Со временем он научился чувствовать узы, связывавшие его с солнцем, потом — с планетами и всеми двадцатью восемью небесными созвездиями. В конце концов его жизненным пространством стал весь космос. А на следующем этапе совершенствования он уже преодолел границы пространства и времени. Так он смог усвоить себе все существующие в мире виды жизненной силы.

В последнее время у нас резко возрос интерес к даосскому «искусству домашней жизни», причем большинство современных авторов сводят это искусство к сексуальным отношениям. На самом деле, как уже говорилось, сексуальная практика составляет лишь один из разделов, и не самый важный, «искусства домашней жизни» и даже более того: она представляет собой часть раздела о «взаимодействии сил инь и ян в мужчине и женщине». Первой ступенью совершенствования в этом искусстве является воспитание преданности и любви между мужем и женой. Вторая ступень касается собственно сексуальной практики, и она включает в себя сто восемь приемов «гармонизации тела и укрепления здоровья и исцеления от недугов». В число приемов входят и различные способы избежать нежелательного зачатия. Даосы всегда держали сексуальную технику в секрете, и учитель Ван Липин, соблюдая традиционные запреты, тоже упорно отказывался говорить о ней. Был случай, когда какие-то иностранцы предлагали учителю Вану за большие деньги опубликовать за границей описание даосских приемов сексуальной практики. Ван Липин наотрез отказался от их предложения и заметил авторам этой книги:

— Не смотрите, что я маленький человек. Чувство национального достоинства у меня тоже есть.

Прочие разделы «искусства домашней жизни» касаются отношений между родителями и детьми, братьями и сестрами, Отношения эти, как все знают, имеют свои особенности: кровные родственники способны оказывать друг на друга влияние даже помимо своей воли. Не так уж редко мы узнаем о том, что происходит с нашими родственниками, находящимися за тысячу верст от нас. Подобные случаи свидетельствуют о том, что родственных людей связывают особого рода узы, над которыми не властны пространство и время. В Китае даосы уже давно заметили эту связь. Хотя они не вели научных изысканий в этой области и не могут сказать, какие «волны» передаются от родителей к детям или от брата к брату, они давно уже научились воспринимать эти тонкие влияния и пользоваться ими в повседневной жизни. Для каждого вида влияния у даосов существует и своя техника «внутреннего делания». В результате среди даосов даже будничное общение между родственниками тоже является частью подвижничества. Как говорит учитель Ван Липин, «жизнь — это не что иное, как совершенствование, совершенствование своего характера, совершенствование семейной атмосферы для того, чтобы люди жили счастливо, душа в душу».

Поначалу Ван Липин отказывался разговаривать о методах взращивания «домашней гармонии», но после того как Чжан Хэдао позволил ему рассказать об этом в узком кругу, он поделился некоторыми секретами со своими домашними и соседями. Кое-кто из них разучили и необходимые для этого приемы медитации.

А между тем Ван Липин и его жена должны были заботиться о пятерых немощных стариках, да еще растить ребенка, так что лишений на их долю выпадало немало. Одевался Ван Липин очень скромно, в еде тоже не допускал никаких излишеств, не курил, не пил вина, не ел чеснок, лук, перец и другие овощи с острым запахом. Казалось, он никогда и не думает о еде. Однажды мы с учителем Ван Липином сидели на одном званом ужине, где угощали всевозможными мясными и рыбными деликатесами. Учитель Ван Липин за весь вечер съел лишь несколько бобов. После ужина его спросили:

— Неужели вам совсем не хочется есть? Ван Липин ответил:

— Нельзя сказать, что мне никогда не хочется есть, иногда приходят мысли и о еде. Но стоит только подумать еще разок — и эти мысли мигом улетучиваются.

Дом у учителя Ван Липина тоже самый что ни на есть обыкновенный; две комнаты, из которых та, что побольше, имеет пятнадцать-шестнадцать квадратных метров; вдоль стен — потертая мебель, телевизор, рядом с телевизором маленький радиоприемник. Не будь телевизора, можно было бы подумать, что перед нами комната рабочей семьи пятидесятых годов.

— Это ваш дом? — невольно вырвалось у нас, когда мы впервые пришли в гости к учителю Ван Липину. По правде говоря, мы не ожидали, что знаменитый наставник живет в столь стесненных обстоятельствах.

— Хорошо, не правда ли? — отозвался учитель Ван Липин, с гордостью оглядывая свою квартиру. — Двое стариков живут в этой комнате, она немного побольше. А я с женой размещаюсь в дальней, которая поменьше.

Мы подошли к двери и заглянули вовнутрь: там оказалась совсем маленькая комнатка площадью в девять-десять квадратных метров. Полкомнаты занимала широкая двуспальная кровать, у изголовья — небольшой комод, на нем разложены даосские сочинения, в ногах кровати — туалетный столик, на стене — квадратное зеркало. Вот и вся мебель.

— А где живет ваш сын?

— Он сейчас у сестры, — ответил Ван Липин, жестом приглашая нас выпить чаю. — Там такие же условия, как здесь: две комнаты, и сестра с сыном живут во внутренней комнате.

— А где же вы пишете?

В комнате и вправду нельзя было найти что-либо похожее на письменный стол, а комод был завален даосскими книгами. Как же учитель оставит потомкам своп письмена, передаст будущим поколениям секреты совершенствования в Дао?

Ван Липин показал на широкую кровать, занимавшую половину спальни, и сказал:

— А я пишу прямо на кровати. Вот какой у меня большой стол! Мне хватает с избытком.

Говорил он неподдельно бодрым, даже, как нам показалось, беспечным тоном.

По всему было видно, что «внешние обстоятельства» жизни в самом деле нисколько его не беспокоили.

Не обращая — или делая вид, что не обращает — внимания на наше невольное смущение при виде столь скромной обстановки, Ван Липин продолжал все таким же спокойным, немного шутливым тоном рассказывать о своей квартире:

— В отличие от большинства семей у нас есть цветной телевизор. Правда, с мебелью туговато, и поэтому, когда приходят несколько человек гостей, приходится брать у соседей лавку, чтобы их рассадить. Ну да ладно, подождем немного, накоплю денег, тогда купим что нужно. А в общем-то это все неважно. Если у человека в душе хорошо, то и в жизни у него все хорошо. Когда я с учителями скитался по стране, приходилось много мучиться, мы целыми днями не ели, не пили, одежда на нас едва не превратилась в ветошь — и ничего. Нам и в голову не приходило роптать или мечтать о лучшей жизни, Нет, мы радовались тому, что имели! Теперь, когда он заговорил об учителях, в голосе его зазвучали нежные ноты, на лице заиграла радостная улыбка.

— Да, те годы были самыми счастливыми в моей жизни, — сказал Ван Липин и, помолчав, добавил, словно подводя итог каким-то своим сокровенным мыслям: — Люди хотят разного в жизни, и поэтому их жизни тоже разные. Когда цели неодинаковы, то и пути к их достижению тоже различны. Если намерения разные, жизненные дороги тоже не совпадают!

Пока мы размышляли над этими глубокомысленными словами, Ван Липин зашел в свою комнату и вынес оттуда два больших альбома для почтовых марок. По его словам, разглядывать эти альбомы — лучшее развлечение и для него, и для сына. Знаменитых и дорогих марок в альбомах не оказалось — все больше современные и среди них много иностранных. Ван Липину нравятся красочные, часто экзотические изображения местностей, животных, незнакомых людей на марках. Поистине, почтовые марки для него — как маленькое окошко, распахнутое в огромный, полный пленительных чудес мир, В последние годы учитель Ван Липин получал много писем, и так как ему было жалко выбрасывать приклеенные к конвертам марки, он и составил из них свои альбомы. Случается, он получает одновременно по дюжине писем. Тогда он в первую очередь вскрывает конверты с самыми красивыми марками.

Что и говорить, необычный интерес настоящего даосского наставника! Есть у учителя Ван Липина и другие пристрастия. К примеру, он больше всего на свете любит маленьких детей, Если в течение нескольких дней ему не выпадает случая поиграть с ребенком, он становится мрачным и нелюдимым. Когда же кто-нибудь приходит к нему в гости с ребенком, он обязательно сначала поиграет с малышом, а уж после займется взрослым.

Ничто не причиняет ему такие страдания, как вид несчастного ребенка.

Нам рассказывали, что однажды учитель Ван Липин увидел на улице мальчика, который в духе указаний «учиться у Лэй Фэна»[73] накачивал велосипедные шины проезжавшим мимо велосипедистам. Естественно, у него не было недостатка в клиентах, желавших бесплатно подкачать шины. Учитель Ван Липин подошел к мальчику, взял из его рук насос и сказал ему;

— Ты, паренек, устал, иди отдохни немного, а дядя здесь за тебя поработает.

Желавших попользоваться бесплатным трудом мальчугана как ветром сдуло.

Так учитель Ван Липин преподнес всем наглядный урок трудолюбия и самоотверженности, которым учил Лэй Фэн.

Пусть вечно живет на свете детское сердце!

Глава XIX. Приказ «выйти в мир»

В последнее время традиционная культура Китая вновь находится в фокусе общественного внимания. Старинное воинское искусство и искусство «управления энергией» приобрели огромную популярность в целом мире.

Несмотря на эти перемены, учитель Ван Липин по-прежнему жил в своем родном Фушуне и не искал известности. Как и прежде, он каждое утро надевал свою скромную, но опрятную рабочую одежду и, захватив коробку с таким же скромным обедом, шел на завод, а к вечеру, в сопровождении двух-трех товарищей, возвращался с работы. Говорил он мало, но на лице его почти всегда сияла добрая, приветливая улыбка. Для окружающих он был только скромным, добросовестный рабочим. Вернувшись домой, он занимался хозяйством, ухаживал за родителями, играл с сыном или ходил за покупками, В глазах соседей он был заботливый сын и муж, добродушный и жизнерадостный человек.

Если вдруг кто-нибудь из соседей тяжело заболевал или товарищи по работе оказывались в затруднительном положении, перед ними немедленно появлялся

Ван Липин и произносил какие-нибудь утешительные слова. Самое удивительное, что потом эти недуги или затруднения как-то незаметно исчезали. А на удивленные вопросы людей Ван Липин отвечал что-то невпопад, так что никто не мог понять, помог он на самом деле или нет.

Однако этот вроде бы ничем не примечательный, неприметный молодой человек хранил в себе тысячелетнюю мудрость китайских даосов. Когда в Фушуне или в соседнем Шэнъяне кто-нибудь из мастеров «управления энергией»[74] проводил семинар, Ван Липин из собственных скудных сбережений вносил плату за участие в семинаре и молча наблюдал выступления мастеров «работы с энергией». Ни один из них не догадывался, что среди слушателей есть настоящий даос.

А Ван Липин с интересом присматривался к тем новым формам, в которые облекались традиционные методы и принципы духовного совершенствования. Из разговоров с любителями «постижения Дао» он узнавал, что привлекает в традиционной даосской практике современных людей, о чем они мечтают, к чему стремятся. Его связь с учителями, находившимися за тысячи ли от него на горе Лаошань, стала еще более тесной, но выражалась она вовсе не в обмене письмами по почте. Ван Липин мог посылать им свои мысли и в свою очередь принимать мысли учителей. Как наши инженеры смогут объяснить природу этого телепатического общения?

Теперь в жизни Ван Липина наступил важный момент.

Так называемую «работу с энергией» пропагандировали уже так много людей, что общество было вполне подготовлено к восприятию идеи «жизненной энергии» и вытекающих из нее последствий для человеческой жизни. Появились условия для того, чтобы дать людям более углубленное понимание «энергии». Настало время поведать миру принципы духовного подвижничества даосской школы Лунмэнь, которые целое тысячелетие хранились в строгой тайне.

Монастырь Байюньгуань. Современное фото.

Наступил 1985 год. В области изучения «жизненной энергии» — и притом именно вследствие необыкновенной популярности этого понятия — нарастали разброд и хаос.

Наряду с настоящим мастерами развелось множество шарлатанов, и как раз голос этих лжеучителей звучал громче всего. Кое-где появились даже самозванцы, объявившие себя подлинными учителями школы Лунмэнь. Учитель Ван Липин уже давно ждал от своих наставников приказания «выйти в мир». И настал день, когда Чжан Хэдао передал Ван Липину весть о том, что ему нужно «выйти в мир, поведать правду», иначе говоря — рассказать людям о принципах и приемах «внутреннего делания», принятых в школе Лунмэнь, дабы «распространить в Поднебесном мире Великое Дао». Теперь Ван Липин мог предстать перед людьми в своем истинном облике учителя школы Лунмэнь в восемнадцатом поколении и рассказать им о своем двадцатитрехлетнем опыте совершенствования в Дао.

Но где было лучше сделать это? Конечно, в столице Китая Пекине, где так много замечательных памятников культуры и образованных людей. Осенью 1985 года Ван Липин отправился туда.

В юго-западной части Пекина есть большой монастырь Байюньгуань, Храм Белых Облаков, — самый известный даосский монастырь в Северном Китае. Это один из трех монастырей, откуда распространилось по всей стране даосское учение «Совершенной Подлинности». Здесь занимался совершенствованием и проповедовал Дао основатель школы Лунмэнь патриарх Цюй по прозвищу Чанчунь. А теперь, восемь веков спустя, сюда приехал его преемник в восемнадцатом поколении Ван Юншэн. Совершив поклонение у алтаря Патриарха Чанчуня, Ван Липин поселился в храме Благоуханных Ветров в местечке Бадачу, что у горы Сишань близ Пекина. Храм этот стоял в красивой горной местности, но в нем уже давно не жили монахи, так что жизнь в нем Ван Липину пришлось начать с генеральной уборки и павильонов храма, и его двора. Наведя порядок, Ван Липин тут же объявил о том, что будет проводить в храме семинар, посвященный «искусству внутреннего достижения по канону Божественного Сокровища».

К его удивлению, за несколько дней на семинар записалось более сотни человек.

Как и следовало ожидать, публика собралась пестрая. Были там люди разных возрастов и званий, мужчины и женщины, с разным багажом знаний и степенью подготовленности к восприятию даосского учения. И, конечно, никто толком не разбирался в практике «внутреннего достижения». На первом же занятии учитель Ван Липин разъяснил слушателям, что самое понятие «жизненной энергии» весьма расплывчато, ибо оно может употребляться по крайней мере в трех смыслах.

Вот что он говорил — Главное условие даосского «взращивания жизни» — это постижение принципа естественности, следование законам естества вещей. Человек рождается в природном мире, живет между Небом и Землей и связан неразрывными узами со всеми сторонами природной жизни. Главная форма этой связи и есть то, что зовется «жизненной энергией». Вот почему в книге Лао-цзы провозглашается: «Человек повинуется Земле, Земля повинуется Небу, а Небо повинуется естественности». В древней литературе нет понятия «работы с энергией», которое пользуется сейчас такой большой популярностью. Да и само слово «энергия» имело в древности иной смысл. Различались три разновидности «энергии».

Первый вид — это энергия, которая входит и выходит из нас с дыханием, и она присутствует в воздухе. У нее нет формы и определенных каналов циркуляции, она просто растворена в природном мире и в человеческом теле.

Второй вид — это так называемая «семенная энергия», которая являет собой как бы «семена» вещей, их «квинтэссенцию». Она не имеет видимого облика, но обладает качественными характеристиками и может быть опознана специальными приборами. В человеческом организме она соответствует «подлинной энергии»[75].

Третий вид энергии — это энергия, содержащаяся в свете или тепле, и она тоже представляет собой мельчайшие частицы.

Именно эта энергия создает электромагнитное поле и дает возможность исцелять недуги[76].

Работа с тремя видами энергии требует разных упражнений, и кроме того, различные виды энергии могут переходить друг в друга и друг друга поддерживать, На начальном этапе совершенствования следует тренировать энергию естественного мира и от познания законов природы идти к познанию человеческого тела. Приобретя некоторый навык занятий, можно превращать природную энергию в энергию «семенную», а затем «семенную» энергию превращать в «пустотную» энергию высшего порядка. На этом этапе меняется сам образ жизни подвижника Дао: он может подолгу голодать, не употреблять в пищу овощей с острым запахом, отказаться от вина и курения табака и т. д. Вообще в этот период нужно тщательно следить за правильным соблюдением всех жизненных правил даосского подвижника; в противном случае все усилия по духовному совершенствованию окажутся напрасными. И залог успеха здесь — умение взращивать в себе «покой».

Выполняя упражнения на взращивание покоя, нужно следить за тем, чтобы все «четыре стороны» тела — перед, зад, левое, правое — всегда пребывали в гармонии, кроме того, необходимо поддерживать единение духа, воли и энергии.

Основные тезисы сказанного можно сформулировать следующим образом.

Природная энергия — «живое дыхание» естественного мира.

Семенная энергия — сокровенная сущность человеческого организма как микрокосмоса,

Светоносная энергия — принцип стяжания даосской святости.

Главное таинство Дао — неисчерпаемость метаморфоз энергии.

В утренние часы учитель Ван Липин читал лекции, а днем и вечером проводил практические занятия по даосской медитации, обучая слушателей основам «внутреннего достижения».

Конечно, наука «внутреннего делания» давалась участникам семинара нелегко, ведь им приходилось по два-три часа сидеть в неудобной позе, добиваясь полной расслабленности и тела, и сознания. У некоторых слушателей не хватало ни терпения, ни воли, чтобы освоить упражнения, которым они учились на семинаре. Учитель Ван Липин не жалел времени и сил, чтобы помочь им справиться с трудностями.

— Только через упорный труд и страдания. — наставлял он, — мы можем превзойти этот физический мир «вещей и явлений» и возвыситься до мира, где человек воссоединяется с Небом и Землей. Помните: любая трудность преодолима, и терпение человека не имеет границ. Занимаясь сидячей медитацией, на первых порах нужно стремиться к тому, чтобы улучшить состав костного мозга и крови, потом надо научиться управлять функциями внутренних органов в соответствии с круговоротом Пяти стихий. Пройдет год, два — и горечь ваших занятий станет сладостью; вы почувствуете себя словно заново родившимися.

Конечно, о духовном преображении легко говорить и гораздо труднее осуществить его в жизни. Практику даосской медитации за несколько дней перенять невозможно. К тому же учитель Ван Липин не делал никаких скидок на неопытность своих слушателей и преподавал им технику «внутреннего делания» точь-в-точь так, как учили его старцы даосы. Ему и в голову не приходило создать какой-нибудь «ускоренный курс работы с энергией», который охотно предлагают всем желающим иные «большие мастера». В одном он сделал отступление от традиционной методики обучения: относился к своим слушателям максимально заботливо и подробнейшим образом разъяснял им смысл того, что они делают. И многим участникам семинара действительно удалось освоить основы «внутреннего делания».

С приходом лета в Пекине вовсю печет солнце, и жара стоит такая, что даже сидя неподвижно, весь покрываешься потом. Полторы сотни участников семинара занимались в закрытых помещениях, сидя вплотную Друг к другу. Условия занятий напоминали Ван Липину его сидение в яме, заполненной дымом благовоний, По лицам слушателей текли струйки пота, в спертом воздухе было трудно дышать. Ван Липин велел всем вытянуть перед собой руки ладонями вверх, а потом положить их себе на колени и следить за изменениями температуры своего тела. Затем он опустился на колени и, вытянув вперед руки, стал плавно помахивать ими перед собой, как веером. Через одну-две минуты воздух вокруг пришел в движение, будто в комнате открыли настежь окно, и с улицы подул свежий ветерок. Еще через несколько минут духота исчезла, а воздух наполнился ароматом зелени, словно слушатели семинара сидели не в наглухо закупоренной комнате, а где-то в густом лесу. Кое-кто из сидевших в зале даже украдкой приоткрыл глаза, словно желал удостовериться, что он находится все в том же месте.

Среди этих людей, тайком подсматривавших за учителем Ван Липином, был и один из авторов этой книги. Тогда ему еще была неизвестна «техника уравновешивания энергии», позволявшая перенимать чистое инь змеи, а потом при необходимости излучать его, внося прохладу в окружающую среду.

А вообще слушатели семинара столкнулись со множеством удивительных и непонятных им вещей. Например, очень многие видели во сне учителя Ван Липина, и что самое удивительное — сон у всех был один и тот же. Более того, несколько ночей подряд люди видели как бы продолжение прежних снов, словно им показывали многосерийный кинофильм. Когда об этом спрашивали учителя Ван Липина, тот в ответ только добродушно смеялся и добавлял, что, возможно, все его ученики делают во сне одно и то же упражнение. Большинство участников семинара не обратили внимания на это странное явление, ибо они думали только о том, как поправить свое здоровье. На самом деле передача секретов во сне — один из самых ценных приемов совершенствования в школе Лунмэнь. Этот прием и применил учитель Ван Липин на своем семинаре. В дневное время слушатели семинара жестко скованы в своих мыслях и действиях тем обстоятельством, что они могут быть только учениками по отношению к Ван Липину. В состоянии же сна они свободны и могут вступать в непосредственное, не стесненное условностями этикета общение. Правда, прежние учителя школы не имели возможности определить, сколько человек они могут контролировать во время «занятий во сне». На долю Ван Липина выпало установить это, и, по словам учителя, его эксперименты не завершены по сей день. После двух недель занятий Ван Липин объявил слушателям, что в скором времени в храме появится множество зверьков с окрестных гор и попросил ни в коем случае не убивать и не обижать их. Несколько дней спустя двор храма и в самом деле заполнили полчища мышей, хомяков и прочих грызунов, которые сновали всюду, забираясь под циновки, в сандалии, на подоконники, словно искали спрятанные где-то в храме драгоценности. Появлялись даже давно исчезнувшие в этих местах лисы, которые особенно любили сидеть напротив медитирующего участника семинара.

Учитель Ван Липин объяснил ученикам, что общение с животными в процессе «внутреннего делания» — это не суеверие, а научно обоснованная истина. Дело в том, что в мире «Неба, Земли и Человека» действуют особые «волны», благодаря которым вещи тесно взаимодействуют между собой в рамках определенного «поля». Каждое такое «поле», подобно монаде, вмещает в себя все разнообразие мира, оставаясь в то же время вполне самобытным, индивидуальным. Когда люди совместно практикуют «внутреннюю работу», их духовное состояние претерпевает качественные изменения, так что их жизненная энергия может войти в контакт с энергией животных, и эти животные, словно привлекаемые каким-то приятным запахом, могут непроизвольно придти туда, где люди занимаются медитацией. Это явление можно исследовать с позиций и химии, и физики, и биологии. В широком смысле практикующий даосскую медитацию человек, постигая «неуловимо утонченные» метаморфозы в самом себе, способен постигать все разнообразие перемен в физическом мире. К примеру, медитация перед деревом по технике «уравновешивания энергии» преследует цель погружение в «поле», объединяющее человека и дерево. Так же на свой лад поступают и животные, привлекаемые энергией, излучаемой медитирующими даосами. Древние учителя умели использовать свойства различных «полей энергии» для развития энергетических способностей своих учеников.

После окончания семинара в храме Благоуханных Ветров Ван Липин съездил к своим учителям на гору Лаошань и рассказал им о результатах своих занятий в Пекине и о новом опыте, приобретенном им благодаря общению с современными поклонниками даосской мудрости. Старые даосы от души радовались успехам преемника по школе. Прощаясь, Ван Липин передал учителям все деньги, полученные за проведение семинара. Старики от подношения отказались, сославшись на то, что ученик живет в свете и деньги нужны ему самому, а их, скромных отшельников, «прокормят Небо и Земля». Все же Ван Липин настоял на том, чтобы учителя оставили себе хотя бы часть этих средств.

Ван Липин и впоследствии всегда передавал учителям почти все доходы от своих семинаров. За несколько лет он объездил добрый десяток городов — Фу-шунь, Шэнъян, Шинзячжуан, Сиань, Ухань, Гуанчжоу,

Нанкин, Шанхай и другие. Он также повторил маршрут своих странствий в годы «культурной революции», повсюду выступая с лекциями.

Вернувшись тогда с. горы Лаошань в Фушунь, он устроил для своих земляков продолжение семинара, посвященного «искусству внутреннего достижения Божественного Сокровища». На семинар снова записались более ста человек, и под конец занятий около четверти слушателей все-таки постигли принцип «внутреннего делания». Ван Липин привел этих учеников на пустынные холмы за городом и, выбрав подходящую лужайку, велел им заниматься сидячей медитацией и запоминать картины, которые будут возникать перед их внутренним взором. Спустя полтора часа он во всех подробностях рассказал каждому участнику занятий, какие образы появлялись у него в сознании. Почти все присутствующие видели скачущую в боевом порядке конницу и множество людей, гибнущих в битве. Некоторые могли во всех деталях описать и лица воинов, участвовавших в битве, их одежды, флаги и даже ход битвы, словно они сами принимали в ней участие. Все они видели одно и то же место, и все в один голос заявляли, что «людей погибло великое множество — все это, как страшный сон».

Обратившись к историческим хроникам, мы без труда обнаружим в них соответствующее событие. В 1618 году предводитель маньчжуров Нурхаци, как раз в окрестностях Фушуня, напал на войско минского генерала Цуй Цзинжуна и наголову разбил его[77]. По свидетельству летописцев, в той битве погибло более десяти тысяч китайских воинов, «из десяти не уцелел и один человек». Эта битва стала началом заката династии Мин.

Примечательно, что ход сражения, каким увидели его ученики Ван Липина, в точности совпадает с его описанием, оставленным историками того времени. Объясняя свой эксперимент, учитель Ван Липин сказал: — Увидеть вновь картину древней битвы теоретически возможно тремя способами. Первый способ: мои ученики, видимо, не без моей помощи смогли вернуться во времени на триста семьдесят лет назад и воочию увидеть ту битву. Второй способ: картина древней битвы каким-то образом продолжает храниться в «информационном поле» Вселенной, и мы можем с помощью особых приемов получить к ней доступ. Третий способ: прибегнув к магическим приемам, я создаю для своих учеников иллюзию того, что они созерцают битву. Однако подобная иллюзионистская техника неизвестна, и ее даже теоретически невозможно представить. Поэтому третий вариант можно сразу отбросить,

В мае 1986 года учитель Ван Липин организовал своп второй семинар в местечке Бадачу под Пекином. В этом семинаре приняли участие почти триста человек со всех концов Китая. Семинар продолжался сорок дней, и на протяжении всего этого времени Baн Липин жил вместе со слушателями, постоянно находился рядом с ними и охотно отвечал на все их вопросы, «Если ты учитель, ты должен быть всегда рядом с учениками. Только если в ученике живет благодарность к учителю, он может чему-то научиться», — часто повторял Ван Липин,

Однажды в храм привезли восьмидесятилетнюю старушку, которая уже несколько лет не могла ходить. Увидев учителя Ван Липина, больная вдруг громко воскликнула: «Бодхисаттва[78], спаси меня!» Оказалось, что эта женщина верила в Будду и до болезни часто приходила молиться в храм. Но в 1982 году у нее случился инсульт, и с тех пор она была частично парализована.

Молебен в монастыре Байюньгуань

Осмотрев женщину, Ван Липин увидел, что ее состояние не столь уж тяжелое и ей можно помочь. Не имея времени заняться лечением, он попросил ее родственников привозить ее на занятия семинара. Парализованная женщина каждый день во время сеанса медитации сидела недалеко от Ван Липина, и учитель имел возможность оказывать на нее энергетическое воздействие. Через два дня она уже могла с помощью родственников вставать на ноги и даже немного ходить. На третий день она могла самостоятельно передвигаться, опираясь на палку. Спустя пять дней она ходила без палки. Наконец через неделю она почувствовала себя вполне здоровой и сама совершила прогулку по двору храма.

А семинар между тем продолжался по намеченной Ван Липином программе. С утра все триста слушателей собирались в восточном флигеле храма для совместной медитации, и пока они рассаживались, учитель давал им устные наставления: «Сделайте так, чтобы одежда не стесняла вас, полностью расслабьтесь… Спина должна быть прямой, не напрягайте ее. Кончик языка касается верхнего нёба. Приняв правильную позу, нужно "запечатать три нижних канала инь". Хорошо! Поднять головы, смотреть прямо перед собой — чем дальше, тем лучше. Видите ли вы сияние, какого оно цвета?.. Хорошо! Теперь постепенно вбираем это духовное свечение в переносицу — там расположен "Небесный глаз"… А теперь сияние входит еще глубже…»

Слушатели семинара сидят прямо, не шевелясь и даже как будто не дыша. Ван Липин вытягивает вперед руки, медленно водит ими в воздухе, и ученики, следуя взмахам рук, начинают непроизвольно раскачиваться в разные стороны. Они раскачиваются все сильнее, некоторые уже делают взмахи руками, другие извиваются всем телом, словно танцуя. Потом одни начинают громко плакать, другие, напротив, заливаются смехом. Зал наполняется шумом, словно рядом грохочет морской прибой.

Учитель Ван Липин стоит посреди зала, глядя по сторонам, и на его лице светится детски добродушная улыбка. Но вот он поворачивается к западу, вытягивает перед собой руку и делает несколько плавных движений, словно успокаивая тех, кто сидит в той стороне. В следующее мгновение он поворачивается лицом на восток и издает какой-то резкий, клокочущий звук.

И тут же обстановка в зале претерпевает удивительные перемены: люди на восточной стороне приходят в крайнее возбуждение и как безумные рыдают и катаются по полу, а те, кто сидит на западной стороне, выглядят утомленными и обессиленными; вскоре многие из них даже впадают в сон. Так продолжается примерно с полчаса, после чего Ван Липин мгновенно успокаивает возбужденных слушателей и тут же пробуждает от сна тех, кто сидит на запад от него.

Когда занятие окончилось, учащиеся плотным кольцом окружили учителя, прося объяснить им секрет его поразительного умения воздействовать на других людей. В ответ учитель Ван Липин удовлетворенно улыбался и повторял: «Ну, повеселились на славу!» Наконец, он уступил просьбам и стал говорить серьезно.

— Искусство воздействия на слушателей, — сказал он, — было с древних времен разработано даосскими и буддийскими наставниками, которым часто приходилось читать проповеди мирянам. Это искусство включает в себя три уровня.

Первый уровень соответствует «произвольному поведению». На этом уровне воздействие наставника на слушателей никак не регулируется и не имеет целью держать аудиторию под контролем. Слушатели могут рыдать или смеяться, свободно размахивать руками и ногами и вообще «выражать себя» как им заблагорассудится. Учитель же по их поведению определяет их характер, особенности психологии, личные недостатки и т. д. Это, конечно, не означает, что подобную обстановку могут создать лишь далеко продвинувшиеся в духовном совершенствовании люди. Многие популярные певцы, спортсмены и даже политические деятели тоже могут спровоцировать у публики массовое неистовство, и это явление далеко не всегда следует оценивать положительно. В действительности же это низший уровень духовного контакта.

Второй уровень воздействия отличается наличием известной упорядоченности в духовном общении. В соответствии с индивидуальными особенностями слушателей учитель вводит каждого в соответствующее ему состояние; одни могут сидеть неподвижно, другие — делать резкие движения, третьи — смеяться, четвертые — плакать и т. д. Можно сделать так, что в одной части комнаты будет прохладно, а в другой тепло. Для даосов прообразом энергетической упорядоченности в зале, где проходит занятие, служат шестьдесят четыре гексаграммы «Книги Перемен», а число секций, или частей энергетического пространства в зале не превышает девяти. Свое значение имеют также десять «небесных стволов» и двенадцать «земных ветвей» и другие понятия даосской науки о космосе.

Высший уровень духовного общения соответствует «духовной встрече, ведомой сердцем». Он означает переход or внешних движений к внутренним и от внутренних — к «движениям духа". На этом уровне наставник и ученики достигают «безмолвного единения» в бесконечной глубине «просветленного сердца».

Под коней Ван Липин заметил, что непроизвольные телодвижения учащихся происходят оттого, что у них энергия ведет за собою дух и в их внутренней жизни нет контролирующего начала. Тот, кто совершенствуется в Дао, должен быть «господином самому себе», превращать внешние движения во внутренние и в глубоком покое прозревать «неуловимо-утонченные» метаморфозы духа. В даосской книге «Канон вечного покоя, рассказанный Высочайшим Старым Правителем», говорится: «Постоянно, обладая желаниями, созерцаем явленное — вот движение. Постоянно, не имея желаний, созерцаем утонченное в явленном — вот покой. Изготовление снадобья — это действие. Прием снадобья — это покой».

И еще там сказано: «Небо и Земля внутри нас откликаются Небу и Земле вне нас. Когда Небо и Земля внутри имеют правителя, энергия внешнего мира стекается вовнутрь; а если такого правителя нет, внутренняя энергия ускользает вовне, и это наносит ущерб Великому Дао». Даосы, — продолжал Ван Липин, — говорят: «Моя судьба — во мне самом, а не в Небе». Во всех делах и в каждый момент своей жизни нужно «внутри себя иметь правителя». Нужно уметь владеть собой и никому не поклоняться слепо. Тогда каждый из нас осуществит свое предназначение: быть самим собой.

Глава XX. Важное поручение

Учителя дали Ван Липину ответственнейшее поручение: дополнить и отредактировать заново «Дао цзан» — канонический свод даосских сочинений.

В этой книге часто идет речь о разных даосах, но гораздо реже в ней встречается слово «даосизм». Дело в том, что само понятие «даосизм» чрезвычайно расплывчато. Оно охватывает множество разных явлений китайской культуры. «Дао цзан» и есть та энциклопедия даосизма, которая дает наиболее полное и достоверное представление о даосской традиции Китая.

«Дао цзан» складывался на протяжении многих веков и включает в себя огромное число сочинений на самые разные темы. Впервые он был издан в XV веке, при династии Мин, а впоследствии несколько раз дополнялся и редактировался. Все сочинения в нем разбиты по трем разделам, которые именуются «пещерами». Такое деление возникло еще в V веке, когда в даосской традиции существовали три влиятельных направления. Одно из них называлось школой «Высшей чистоты», другое — школой «Божественного сокровища», третье — школой «Трех императоров». Три раздела «Дао цзана» включают в себя в общей сложности тридцать шесть секций.

На протяжении тысячи с лишним лет многие ученые даосы заикались редактированием «Дао цзана». Среди них был и патриарх Цюй — основоположник школы Лун-мэнь. Уже в 20-х годах XX столетия появилось современное печатное издание «Дао цзана», которое позднее было переиздано на Тайване. А в 1988 году новое издание «Дао цзана» вышло и в Китайской Народной Республике,

Между тем выяснилось, что в ныне существующем «Дао цзане» отсутствуют некоторые сочинения, первоначально в него включенные, а многие книги, написанные даосами за несколько последних столетий, в него не попали. Поэтому возникла необходимость, во-первых, дополнить даосский канон; во-вторых, заново его отредактировать; и в-третьих, составить индекс даосских сочинений. В глазах даосов все это задачи первостепенной важности,

Наставники Ван Липина уже давно начали подготовку к этой ответственной работе. В годы странствий они обнаружили в горах рукописи патриарха Люй Дунбиня. Их следовало включить в «Дао цзан». Предстояло также собрать по всему Китаю рукописи, которые тайно передавались от учителя к ученику в различных даосских школах. Таких рукописей можно было отыскать немало, ибо в Древнем Китае было принято прятать от непосвященных наиболее важные тексты, касающиеся духовного совершенствования и особенно «внутреннего достижения». Объяснялось это отнюдь не только скрытностью даосских учителей. Дело в том, что попытка заниматься даосской медитацией без постоянного контроля со стороны опытного наставника могла иметь самые печальные последствия для начинающего послушника.

На первых порах Ван Липин и его учителя занялись восполнением пробелов в «Дао цзане». Для начала учителя поручили Ван Липину исправить текст сочинения, озаглавленного «Техника женского эликсира»[79]. Надо сказать, что даосская традиция совершенствования обращалась главным образом к мужчинам и разрабатывала «технику мужского начала». В истории сохранилось очень немного имен женщин, преуспевших в деле постижения Дао. Сочинений же, касающихся техники совершенствования для женщин, Б «Дао цза-не» почти нет. Между тем в последнее время многие женщины как в Китае, так и за рубежом очень хотят освоить даосские методы совершенствования. Книга «Техника женского эликсира» могла бы оказаться очень полезной для современных поклонниц даосизма. Вот почему учителя Ван Липина решили заново подготовить ее к изданию.

В Учении Совершенной Подлинности был обобщен и развит опыт предшествующих поколений даосов по части разработки женской техники совершенствования. Патриарх Люй Дунбинь передал секреты «техники женского эликсира» патриарху Ван Чунъяну, а Ван Чунъян передал их Сунь Буэр[80], одной из «Семи подлинных даосов Севера».

Занявшись редактированием «Техники женского эликсира», Ван Липин одновременно перекладывал текст книги на современный язык и, кроме того, писал к нему подробные комментарии. Работать приходилось в трудных условиях. В его тесной квартире негде было поставить письменный стол и разложить нужные книги. Ван Липину все еще приходилось ходить на службу и отвлекаться на множество домашних дел. Трудно поверить, но факт: знаменитый учитель работал, сидя на кровати и держа книгу на коленях.

Нередко получалось так, что учителя как бы поручали Ван Липину провести своеобразный опыт по популяризации даосского учения.

К примеру, они охотно поддержали идею ученика устраивать открытые для всех желающих семинары по технике «внутреннего делания». Подобных экспериментов даосская традиция ранее не знала. Поэтому каждый семинар давал Ван Липину новый ценный материал для изучения и оценки даосских методов медитации. Результаты этих экспериментов вполне могли пополнить даосский канон.

Однажды, будучи в Сиани, Ван Липин встретил человека, пораженного очень редким недугом, который был неизвестен даже его учителю. Через некоторое время Ван Липин во сне получил указания, как лечить болезнь, от одного из учителей в прежних поколениях. Ван Липин быстро исцелил этот недуг, а потом, обратившись к даосскому канону, не обнаружил в нем сочинений учителя, который пришел ему на помощь. Тогда он записал полученные им наставления, добавив тем самым в даосский свод еще одно ценное сочинение.

Чжан Хэдао и Цзя Цзяои тоже описали свой многолетний опыт совершенствования в Дао, и их записи составили важное дополнение к своду даосских сочинений. (Учитель Ван Цзяомин к тому времени уже «вознесся на Небо», но его тело, не тронутое тлением, сохранилось поныне.)

В беседах с авторамп этой книги учитель Ван Липин всегда подчеркивал важность работы по дополнению и исправлению «Дао цзана». Правда, обстоятельства не позволяли ему целиком отдаться этому труду: ему приходилось заботиться о своих домашних, чуть ли не ежедневно принимать больных, стекавшихся со всех концов страны, выступать с лекциями и, наконец, ходить на работу. Но и эти трудности учитель Ван Липин воспринимал с чувством юмора.

Алтарь в монастыре Байюньгуань. Современное фото

— Раньше все даосы жили в безлюдных горах и занимались совершенствованием. Поэтому, если бы я описывал опыт своих контактов с этим миром, мои записки, наверное, тоже стали бы ценным дополнением к даосскому канону! — сказал он однажды, весело улыбаясь. Однажды, когда Ван Липин жил в Шэньяне, мы приехали к нему как раз в обеденный час. Ван Липин привел нас в маленькую закусочную, заказал для нас овощные блюда и пиво, а себе взял соевые бобы — свое любимое кушанье. Он был очень рад гостям, приехавшим издалека ради того, чтобы поговорить о постижении Дао.

— Извините, дорогие гости, для меня ваш приезд — неожиданность, не приготовил для вас хорошего угощения, — приговаривал учитель Ван Липин, садясь с нами за стол. — Но, пожалуйста, угощайтесь без стеснения.

Сам он ел мало и быстро. Поев, вышел заплатить по счету, а, вернувшись, весело сказал:

— Сегодня в местном журнале мне заплатили гонорар в сто юаней, так что денег на еду занимать не придется.

С тех пор мы знали, что у учителя Ван Липина редко когда водятся деньги: все заработанное он тут же тратит на родных, друзей или ученые изыскания. Это лишь один из многих, по-своему показательный штрих к портрету Ван Липина. Если говорить об образе жизни учителя, то нужно сказать, что каждый год он ездит на гору Лаошань к своим наставникам, а каждые два-три года посещает Отшельника странствующих облаков и Босоногого мужа Дао, и эти путешествия, конечно, тоже обходятся недешево. Кроме того, он должен помогать своим престарелым родителям и родителям жены, растить сына. Сам он по-прежнему живет чрезвычайно скромно, мирские удовольствия для него не существуют. У него одна забота: исполнить свое предназначение даоса школы Лунмэнь.

Очень многие обращались к учителю Ван Липину с различными просьбами, и он, даже оказав большую услугу, оставался с этими людьми безукоризненно вежлив. Многие никогда ни о чем не просили учителя Ван Липина, он же всегда был с ними предупредителен. Учителю Ван Липину ничего не нужно от других. Неужели мы ничего не можем сделать для него?

Долг, который должен исполнить учитель Ван Липин, — это и наш долг. Мы тоже можем внести свой маленький вклад в великое дело.

Глава XXI. Возвращение к истоку

И вот мы снова в скромном жилище учителя Ван Липина. Хозяин сидит на своей широкой кровати, слушает наш непринужденный разговор о «духовных материях», и на лике его играет все та же добродушная, немного загадочная улыбка. Лето в самом разгаре, перед домом плещутся в бетонной цистерне ребятишки, с улицы веет ароматами трав, а учитель, словно забыв обо всем на свете, внимательно вслушивается в нашу беседу.

Видя веселую улыбку учителя, ни за что не подумаешь, что он прошел самую суровую школу воспитания тела и духа… Вот мы гуляем по парку, и учитель, щурясь от солнца, смотрит на проплывающие по небу облака, и на лице его — все та же по-детски безмятежная улыбка. Кажется, он безмолвно спрашивает у Неба: почему мир такой, какой он есть? Есть ли за этим голубым куполом небес еще что-нибудь?

Человек, прозревший в себе «небесную правду» бытия, излучает вовне невидимый, но всеми ощущаемый духовный свет. Этот свет привлекает людей, создает особое «поле», в котором люди и весь мир преображаются, обретают новую жизнь.

Обратившись к наследию даосизма, мы увидим, что даосская традиция была таким светоносным ядром всей китайской цивилизации и что в даосском учении, в личностях выдающихся даосов сходились самые светлые, самые возвышенные силы народной души Китая. По словам учителя Ван Липина, в недалеком будущем культура Востока, имеющая своим средоточием даосскую традицию, привлечет к себе внимание всего человечества. Китайская культура сможет возродиться из забвения, и этот шанс нельзя упустить.

Изучая даосскую традицию, важно различать ее сущность и изменчивые формы ее бытования в обществе. В чем секрет необычайной жизненности даосского учения? В той ли так называемой примитивной диалектике, которую многие современные ученые находят в «Дао-Дэ цзине»? Или в технике совершенствования, которое исцеляет от недугов и продлевает жизнь? И то, и другое, несомненно, способно заинтересовать многих. Но, по нашему мнению, главное достоинство даосизма в том, что он дает людям возможность использовать скрытые возможности своего организма. Мудрость даосов помогает нам понять, что наше сознание столь же безгранично и неисчерпаемо, как вселенная вокруг нас, и тот, кто обретет в самом себе беспредельную творческую свободу, станет пастырем всего человечества!

С самой первой встречи с Ван Липином его учителя стремились разрушить все оковы и путы, стеснявшие духовную свободу ученика. Их целью было восстановление в Ван Липине младенчески-целомудренного и безмятежного сознания. От накатанных, шаблонных путей мысли они вели своего юного послушника в царство первозданной свободы духа, где нет никаких правил, никаких форм. Этот путь к свободе лежит через тяжкие испытания, ибо идущий им движется против «естественного» течения жизни, с неизбежностью влекущего к смерти,

В течение двух лет, покуда Ван Липин проходил этап «устранения сознания, пестования природы», учителя говорили ему только то, что он устраняет в себе «дикую природу» и «закладывает основу». Лишь обретя многолетний опыт занятий, Ван Липин понял, что его занятия значили нечто гораздо большее; то был путь воссоединения с Великим Дао, когда подвижник «непроизвольно, в полном покое прозревает истину до конца».

У Лао-цзы об этом говорится так: «Достигай предела Пустоты, твердо храни Покой. Все веши проявляются совместно, а я созерцаю их возврат. Вещи разрастаются и множатся, и каждая возвращается к своему корню. Возвращение к корню именуется Покоем. Вот что зовется следованием Судьбе, Следование судьбе — вот постоянство, а кто познал постоянство, тот мудр. Не знать постоянства — значит действовать понапрасну. Будет несчастье»[81].

«У мира есть начало: такова Мать Мироздания. Познав мать, узнаешь и дитя, а, узнав дитя, будешь оберегать мать. Тогда не нужно будет страшиться гибели»,

В этих изречениях четко сказано о том, что сознание, пребывающее в состоянии «первозданной простоты и безыскусности», способно прозревать глубочайшую истину мироздания, «Предел пустоты» — это природа Беспредельного Хаоса, который является одним из наименований Великого Дао. Он представляет собой «основу», или «корень» всего сущего, Тот, кто удерживает в себе это первозданное единство, способен прозревать «возвращение к истоку» всех вещей. Хотя вещи в мире претерпевают бесчисленные превращения, они возвращаются к своему истоку или, можно сказать, к полноте своего бытия в «незыблемо-покойном» и «вечно-отсутствующем». Постигнув этот принцип, можно понять и законы превращений всех вещей.

Древние мудрецы как раз имели в виду такое понимание, когда говорили: «Постигай истину до самого ее истока, в познании сердца иди до самого корня». У реки есть исток, у дерева есть корень. Человек способен охватить мыслью все явления и все принципы мироздания, но где сам исток человеческой мысли? Этот исток подобен неподвижному омуту или он есть деятельное начало бытия? Он лишь пассивно отражает происходящее или сам освещает действительность? Великая мудрость Востока заключена в предложенных восточной цивилизацией ответах на эти вопросы.

Даосы говорят: «Тот, кто учится щукам, каждый день приобретает. Тот, кто учится Дао, каждый день теряет. Потеряв и еще потеряв потерю, достигаешь недеяния. В недеянии все свершается». Имеется у даосов и наставление «чистить неустанно темное зеркало в себе». Буддисты же говорят о том, чтобы «разбить оковы кармы», то есть очиститься от накопившихся за тысячелетия последствий плотских желаний и суетных мыслей, и тогда человеческое сознание воссияет, подобно до блеска начищенному зеркалу или ясной луне в осеннем небе, озаряя своим духовным светом целый мир, выявляя в себе «изначальный облик» всего сущего. Тогда человек непроизвольно постигнет истину всего существующего в мире.

Подолгу находясь в обществе учителя Ван Липина, мы не переставали изумляться ясности и силе его ума. Когда его о чем-то спрашивали или просили поставить диагноз болезни, он без раздумий тотчас давал правильный ответ. По словам Ван Липина, даосы не размышляют над проблемами, а постигают существо дела посредством духовной интуиции. Такая интуиция является высшей формой познания. Однако ее нельзя наработать занятиями или размышлениями. Она как бы сама приходит к тому, кто совершенствуется в Дао. Вообще говоря, даосская наука сложилась из практики даосского совершенствования, и тот, кто хочет эту науку постичь, должен испытать на себе принципы даосской медитации. Очень многое в даосской практике не может быть выражено словами, а требует «безмолвного постижения».

Духовная интуиция и непосредственное знание истины так или иначе доступны почти каждому человеку. Те, кто совершенствуется в Дао, крайне высоко ценят эти скрытые возможности человеческого сознания. Из покоя может родиться знание. Те, кто много лет занимается совершенствованием, знают это по собственному опыту. Но «блюсти покой» не значит целыми днями неподвижно сидеть, как пень или камень, а пустота вовсе не означает смерть или отсутствие чего бы то ни было. Как раз наоборот: пустота, о которой говорят даосы, вмещает в себя все сущее, она есть импульс всех творческих перемен, «первозданное состояние» сердца, основа человеческой природы, поскольку она воплощает собой предельную чистоту, покой, высшее единство, незамутненность сознания, и из нее исходят все метаморфозы мира. Из этого покоящегося сознания внезапно исходят и так же молниеносно исчезают всевозможные образы. А после окончания сеанса люди не без удивления замечают, что события, пережитые ими в медитации, повторяются в реальной жизни. Бывает, что к вам и в самом деле приходит только что виденный человек, или случается увидеть уже увиденное внутренним взором событие, или, наконец, к вам приходит решение давно мучающей вас проблемы.

Секрет тут заключается не в неподвижном сидении, а в том, что при этом сохраняется полнейший покой и ясность сознания, и это делает возможным действие духовной интуиции, проницающей и прошлое, и будущее.

Мы можем оценить это явление в свете данных аналитической психологии и учения о бессознательном на Западе. Мы можем сказать, что достижение «предела пустоты и покоя» и «возвращение к истокам всех явлений» знаменуют погружение в стихию бессознательного, которое, согласно Фрейду, намного шире и глубже сферы сознания. В области бессознательного хранится весь опыт, вся память человека, но содержание ее становится доступным ему лишь в редкие моменты жизни. Швейцарский психолог Юнг ввел понятие «коллективного бессознательного», которое включает в себя опыт всех предшествующих поколений. Мы можем предположить, что в глубинах бессознательного хранится вся история человечества и даже история всего космоса.

В школе Лунмэнь есть техника «возвращения к младенческому сознанию», которая означает восстановление в памяти и переживание заново всего жизненного опыта. Такое возможно лишь в состоянии глубокого покоя сознания. Когда учитель Ван Липин на семинаре в храме Благоуханных Ветров обучал этой технике, многие слушатели семинара вновь пережили во всей полноте давно забытые события своей жизни, а некоторые пожилые люди начинали вдруг кричать, точь-в-точь как младенцы. Но до какой же точки можем мы дойти в процессе вспоминания пережитого? По словам учителя Ван Липина, воскрешение памяти может продолжаться до бесконечности — все зависит только от степени погружения в покой. Одновременно человек может узнавать и о будущих своих переживаниях, хотя будущее тоже открывается ему постепенно — слой за слоем. Так происходит, вероятно, потому, что в области бессознательного тоже имеются различные слои, или уровни, и каждый слой обладает своим особым содержанием, Эти слои раскрываются перед нами в определенной последовательности, поскольку, видимо, и в неявном знании тоже есть своя структура.

По словам учителя Ван Липина, он чаще всего пользуется опытом сновидений. Когда ему как врачевателю попадается какой-нибудь тяжелый случай и он не может определить сразу способ лечения, он не ломает себе голову попусту, а ложится спать л. зафиксировав проблему в уме, засыпает. Во сне его мозг продолжает самостоятельно трудиться, и проснувшись, Ван Липин находит в своих сновидениях решение вопроса.

Один ученый сказал, что главным препятствием для нашего познания является как раз то, что нами познано. За тысячелетия люди накопили огромный запас знаний, и у них выработались устойчивые мыслительные привычки и стереотипы, Эти стереотипы заставляют людей признавать лишь то, что соответствует их представлениям о мире, а все прочее отвергать. В результате живое, бесконечно творческое сознание человека превратилось в компьютер, работающий по заданной программе. Буддисты называют это «преградой знанию», Конечно, рациональная мысль и логика имеют свои достоинства, но человеческое сознание нуждается в более высоких, более универсальных формах мышления. Даосы как раз и стремятся разбить оковы мысли, дать мысли полную свободу, предоставить сознанию возможность непроизвольно и радостно изливать в мир свой свет.

Беседуя с Ван Липином, мы забыли и про время, и про жару. Удалились куда-то голоса детей на улице… Давно остыл напитый в чашки зеленый чай… Спохватившись, учитель Ван Липин предложил нам выпить чаю и крикнул в раскрытое окно:

— Фуян, вымой и принеси нам три яблока.

Через минуту сын Ван Липина — красивый и рослый мальчик — принес на маленьком подносе три красных яблока. Увидев, что в комнате сидят четыре человека, он удивленно спросил у отца:

— Папа, вас четверо, а ты попросил меня принести только три яблока!

— Все в порядке, — ответил Ван Липин. — А ты подумай, как разделить три яблока на четверых.

Фуян опустил поднос на пол и, не сводя глаз с яблок, погрузился в раздумья.

Видя замешательство сына, Ван Липин улыбнулся своей веселой улыбкой и сказал:

— Смотри-ка, мысли у тебя пошли в одном направлении: ты думаешь о том, как бы каждому из нас съесть яблоко, и не думаешь о том, что четыре человека тоже могут съесть одно яблоко.

Фуян удивленно посмотрел на отца, потом взял со стола нож, разрезал каждое яблоко на четыре части и, отложив в сторону три самых маленьких ломтика, сказал:

— Папа, съешь вот эти три куска!

Ван Липин погладил сына по голове и все так же улыбаясь, сказал:

— Вот это правильно.

Решив заданную отцом задачку, Фуян опять побежал играть с друзьями, а Ван Липин, положив в рот ломтик яблока, вдруг спросил нас:

— Как вы думаете, сколько углов в этой комнате?

— Четыре.

— А внизу не считаются? — со смехом отозвался Ван Липин.

— Ну, тогда всего восемь.

— Опять промашка! — покачал головой Ван Липин. — Откуда ж только восемь? Чтобы определить, сколько в комнате углов, л в молодости специальную тренировку проходил.

Заинтригованные, мы попросили Ван Липина рассказать об этом подробнее.

— Обычно мы представляем пространство вокруг нас в виде ящика, в центре которого находимся мы сами, — начал свой рассказ Ван Липин. — Но в действительности пространство вселенной многомерно, и в нем, по сути, не бывает единой, универсальной точки отсчета. Мои учителя потратили немало времени, чтобы заставить меня понять эту простую истину.

Мы узнали, что для начала старые даосы заставляли Ван Липина подолгу стоять на голове и созерцать мир, так сказать, перевернутым. Поначалу Ван Липину и вправду казалось, что все предметы перед его взором находятся в перевернутом положении, но со временем это ощущение исчезло, и мир, стоящий перед ним «вверх тормашками», он уже воспринимал как естественный. Так Ван Липин понял, что меняются на самом деле не вещи, а наши представления о них. Он часто повторяет, что вещи мертвы, а человеческая мысль — жива.

Позднее учителя запирали его в темной комнате и приказывали определить наощупь, сколько в комнате углов. И вот пятнадцатилетний подросток Ван Липин шарил руками по стенам, пытаясь сосчитать попавшиеся ему углы. В конце концов он пришел к выводу, что в комнате в самом деле восемь углов.

Учителя же над ним посмеялись и велели ему сосчитать снова.

Едва сдерживая обиду, Ван Липин опять отправился в комнату и старательно обошел все стены. Тогда его мышление было еще примитивным, одномерным. Он мог только осматривать пространство с той точки, где стоял. Вдруг Чжан Хэдао заглянул в комнату через окно и со смехом окликнул его: «Эй, ученик, скажи мне, из нас двоих ты смотришь на меня или я смотрю на тебя?» И туг же исчез.

В то мгновение Ван Липин вдруг все понял. Ведь у каждой комнаты есть еще углы снаружи. Чтобы узнать общее количество углов в комнате, нужно смотреть на нее одновременно изнутри и снаружи.

Вот так обучали старцы-даосы своего ученика. Они не учили его идеям и доктринам, а заставляли познать все на собственном опыте, через конкретные ситуации. Можно сказать, что учителя формировали мышление Ван Липина в соответствии с устройством самой действительности.

Потом они приготовили для Ван Липина большую корзину, сплетенную из ивовых прутьев и обмазанную снаружи глиной, так что внутри корзины царил полный мрак. Велев ученику залезть в эту корзину, они подвесили ее к дереву, после чего Ван Цзяомин проделал в стенке корзины маленькую дырочку и спросил Ван Липина: «Откуда идет в корзину свет?» — «Сверху» — отвечал Ван Липин. Ван Цзяомин проделал еще одну дырку и спросил: «А теперь откуда идет свет?» Ван Липин отвечал: «Снизу». Вот так Ван Цзяомин проделывал одну за другой дырки и заставлял ученика отвечать ему, где они находятся, до тех пор, пока Ван Липин окончательно не потерял ориентацию. В конце концов Ван Липин понял: в мире нет ни верха, ни низа, ни правого, ни левого, ни внутреннего, ни внешнего. Любая точка отсчета в нем условна.

Впрочем, учителя далеко не всегда обучали Ван Липина по наперед заданному плану. Часто обучение шло от непредвиденных, спонтанно возникавших жизненных ситуации. В этом смысле обучение даосской мудрости было подлинным творчеством.

К примеру, однажды утром Чжан Хэдао заглядывает в большой кувшин и, заметив, что рядом стоит Ван Липин, говорит как бы в раздумье: «Н-да, что же тут в кувшине…» И обрывает фразу на полуслове.

Ван Липину становится любопытно, он заглядывает в кувшин, видит, что там нет воды и договаривает то, что, как ему кажется, должен был сказать старший наставник: «В этом кувшине нет воды!»

«Вот и хорошо, сходи-ка за водой», — тут же подхватывает Чжан Хэдао. И приходится Ван Липину идти по воду: сам себе работу накликал!

Позднее Ван Липин заметил, что учителя всегда действуют «по обстоятельствам», но так, чтобы не создавать конфликтов, не нарушать естественного течения событий. Глядя на них, Ван Липин тоже научился поступать и говорить так, чтобы не разрушать согласия между людьми, но в то же время побуждать их действовать правильно, и из каждой жизненной ситуации извлекать для себя урок.

Пока мы слушали рассказы учителя Ван Липина о его жизни с даосскими наставниками, на пороге комнаты появилась, держа за руку сына Ван Липина, соседская старушка.

— Липин, — сказала она, не переставая улыбаться. — Фуян расковырял нам всю стену у дверей.

В руках у Фуяна была маленькая лопатка, его штаны были выпачканы грязью. Ван Липин встал, рассыпался в извинениях и попросит старушку войти.

Видя, что у Ван Липина гости, соседка сослалась на занятость и вышла, все так же улыбаясь. Весь этот разговор проходил совсем по-свойски. Как следует поступить с озорником, залезшим во двор к соседям? Большинство люден, наверное, стали бы бранить мальчика, читать ему мораль и требовать от него обещания больше так не делать. Кое-кто, может быть, для вящей убедительности еще и поколотил бы шалуна. А Ван Липин, не говоря ни слова, повел сына на кухню и, подведя его к стене, сказал:

— Если хочешь, работай здесь.

Мальчик, тоже не говоря ни слова, сел на корточки и принялся скоблить стену своей детской лопаткой.

Вот такой урок тактичного и доброго воспитания преподнес нам тогда учитель Ван Липин,

Через некоторое время из кухни донесся радостный голос Фуяна:

— Папа! Я понял! Я понял!

— Что же ты понял? — спросил Ван Липин.

— Я понял, — возбужденно затараторил Фуян, — что в стене внутри красные кирпичи, а между кирпичами еще есть маленькие крошки!

Теперь, когда открылась истинная цель Фуяна, мы поняли и поступок учителя Ван Липина. И как было не поразиться его прозорливости и находчивости?

— Наставники, — вспоминал Ван Липин, — любили говорить: «Дети — наши учителя». Весь секрет даосского совершенствования состоит в том, чтобы от нашего нынешнего, «послеутробного» состояния возвратиться к состоянию «внутриутробному», предшествующему наше рождение. Вот и Лао-цзы вопрошает в своей книге: «Можешь ли стать ребенком?» Речь идет, конечно, не о том, чтобы снова «впасть в детство», но о том, чтобы восстановить в себе кристальную ясность и свежесть творческого духа. Это и есть наш подлинный «мир детства», предшествующий всем возможностям и всем состояниям нашей жизни.

Мышление детей — наиболее «естественное», искреннее, творческое, свободное от стереотипов, прививаемых обществом. Секрет обучения ребенка состоит в том, чтобы сберечь и развить эту способность к свободному и творческому мышлению, не дать в нем укрепиться страху перед неизвестным и незнакомым. Нельзя оказывать на ребенка давление, унижать его и тем более навязывать собственные мыслительные привычки, свой жизненный опыт, свои симпатии или антипатии. Напротив, «все понимающие» взрослые должны учиться у детей вещам, которые они растеряли в суете будничного существования.

Учитель Ван Липин считает главными принципами воспитания детей уважительное отношение к их естеству, последовательное и здоровое развитие природных задатков. По этой причине в мышлении и поведении его сына есть много особенностей, отличающих его от других детей. Например, на уроке «родной речи» учитель читает в букваре о том, что каждый день солнце встает на востоке. Все ученики в классе послушно повторяют за учителем то, что он читает, а Фуян встает и спрашивает: «А почему солнце не встает на западе?» На этот вопрос учитель ответить не может. На него, по сути дела, не ответят и самые великие ученые. И если заняться всерьез этим «наивным» вопросом, можно, пожалуй, додуматься до очень важных вещей.

Однажды Фуян пришел домой из школы расстроенный. Ван Липин спросил его, что случилось, и сын ответил ему, что из-за высокого роста ему приходится на уроке физкультуры стоять в заднем ряду, а учитель всегда командует: «Равнение направо!» — «Почему надо равняться только направо, а не налево?» — недоумевал мальчик. Искреннее огорчение Фуяна порядком всех позабавило, но Ван Липин знал, что в таких, казалось бы, наивных переживаниях как раз и таятся семена мудрости.

Однажды в школе, где учился Фуян, проходил спортивный праздник, и Ван Липин с домочадцами отправился посмотреть на сына. Школьники, завидев своих родителей, кричали им: «Папа! Мама!». Только один школьник кричал: «Ван Липин! Ван Липин!» Ван Липин пригляделся — а это его собственный сын! Когда Фуян вернулся домой, Ван Липин спросил его, почему он называл его по имени, и тот ответил: «Все вокруг одеты в одинаковую форму и все зовут "папа!" или "мама!". И я, чтобы выделиться, стал звать отца по имени». Ван Липин был очень рад тому, что его сын так высоко пенит свою индивидуальность.

— Впрочем, — признается Ван Липин, — я в последнее время был так занят, что не уделял сыну достаточно внимания. А в школе детей приучают мыслить по трафарету и заняты только наращиванием их познаний, А ведь в действительной жизни нет ни прогресса, ни регресса. Говорят: «Надо идти вперед!» Но еще неизвестно, что у нас впереди, а что сзади. Стоит нам развернуться, и то, что было впереди, окажется позади.

Учитель Ван Липин считает главным недостатком современного образования чрезмерную специализацию знаний и перегруженность учебной программы различными предметами. Такая увлеченность функциональной стороной образования подавляет способность учащихся к творчеству и самостоятельному мышлению, делает из них «живые машины», а не самобытные личности.

Даосы относятся к воспитанию учащихся прямо противоположным образом. В процессе перехода к высшим формам сознания мышление человека становится все более многомерным, глубоким и целостным. Переходя к третьему уровню познания, человеческая мысль преодолевает все рубежи пространства и времени, достигает абсолютной свободы и, благодаря этой свободе, получает непосредственное знание о природе миpa и своего внутреннего опыта.

— В конце концов, — говорит учитель Ван Липин, — суть дела не в том, широки или узки учебные программы, а в том, постиг ли ученик принципы мышления, способного объять все «три мира», что мы познаем на нашем пути к Великому Дао. Ведь эти три мира — три уровня единой реальности.

По этому поводу мы напомнили учителю Ван Липину буддийскую поговорку: «В кончике волоска прозреваются мириады миров, пылинка кружится — как вращается Колесо Дхармы».

Учитель Ван Липин улыбнулся и в знак согласия кивнул головой.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Новый свет с востока

Что и говорить, за последние двести-триста лет на фоне триумфального шествия западной науки культура Востока несколько потускнела и потеряла свою привлекательность. Все стремительнее возрастают материальные потребности людей, которые пытается удовлетворить научная и техническая мысль. Теперь люди могут сделать свою жизнь как никогда комфортабельной. И все же современное человечество испытывает небывалое разочарование и тревогу. Наше время ознаменовалось в равной мере расцветом культуры и торжеством дикости в человеке.

В наши дни немало ученых предрекают скорое пришествие с Востока нового духовного света. Откуда эта потребность, эта страстная жажда «нового света с Востока»? Они рождены ощущением тупика, в который зашла западная цивилизация.

Наука и техника не могут развиваться дальше в соответствии с собственной логикой развития. Конечно, они достигли впечатляющих успехов, но все эти успехи действительны лишь в узкой сфере, очерченной их мировоззренческими постулатами. Растет и углубляется разрыв между принципами науки и потребностями жизни; наука начинает мешать жизни. И главное, наука останавливается в нерешительности перед загадкой беспредельных возможностей человеческого сознания.

В вопросе познания духа наука и религия идут параллельными путями. Они могут подчас вступать в конфликт между собой, но их предмет и цели в основе своей все же едины. Как сказал Эйнштейн, «наука без религии гибельна, религия без науки слепа». Даосы сочли бы, что эти слова сказал очень проницательный человек.

Как никогда остро стоит сейчас вопрос о пользе науки. Мы уже хорошо знаем, что плоды научного познания могут быть не только горькими, но и прямо смертельными для всего человечества.

Нам нужно новое видение мира. Нам нужна новая культура. В противном случае самое существование человеческого рода окажется под вопросом.

И если Запад тут не поможет, то поможет Восток,

Юнгу принадлежат слова: «Мир окутывает мрак, совсем не похожий на природную темноту ночи, Это изначальный мрак духовной жизни. Сегодня он таков же, каким был миллионы лет тому назад».

Но в глубинах этого мрака уже мерцает новая заря.

Повернемся же навстречу этому новому свету, льющемуся с Востока.

ПРИЛОЖЕНИЯ

Э. Руссель. Духовное совершенствование в современном даосизме

Конфуцианство установило для китайцев правила этики и политики. Но хотя его идея «небесного повеления на царствие» обеспечила единство политического и общественного строя Китая, а культ предков заложил прочную основу семьи, она не могла удовлетворить метафизическую потребность души измерить и познать незнаемое. Не что иное, как даосизм, поощрял властное устремление человеческого духа опуститься в глубины собственного бытия и космоса, а затем — почерпнув новую силу в сознании своего бессмертия — вернуться к задачам повседневной жизни, Таков путь, посредством которого человек сливается с Дао. Проповедуя его, даосизм утолял духовную жажду китайцев и в том числе многих конфуцианцев.

Когда человеческий опыт расширяется столь резко, теорема Аристотеля о том, что истина может быть только одна, перестает быть всеобщей; у Конфуция истина становится более текучей. Появляются разные ее уровни, и каждый человек обладает такой глубиной и такой истиной, какие открываются ему в его внутреннем опыте. Тем не менее считается, что в последних глубинах истины все просвещенные умы находятся в согласии между собой. Дао невыразимо, но его может постичь гениальный муж, тогда как ограниченные умы в своем неведении цепляются за поверхностные вещи, замыкаются в своей косности и доктринерстве и способны лишь насмехаться над подлинной глубиной смысла.

«Высшие люди, узнав о Пути, являют усердие и претворяют его.

Обычные люди, узнав о Пути, отчасти следуют ему, отчасти нет,

Низшие люди, узнав о Пути, громко смеются над ним.

Если б они не смеялись, это не был бы Путь», —

говорится в главе XLI «Дао-Дэ цзина».

Не имеет ничего общего с пустым смехом низкого человека искренний смех мудрого, который, будучи отстраненным от мира и в то же время оставаясь в нем, имеет внутреннее понимание жизни и мира и принимает их. Над ним не властны никакие идеи, ему неведомы какие бы то ни было влечения духа, а также страхи смертной глины, ищущей избавления от мучительных напряжений в себе в смехе и иронии. Нет — здесь нам даны ясность и свобода духа, ответственность и доброта, которые побуждают глубокий ум заняться исполнением своих повседневных обязанностей.

Высокий метафизический уровень бытия, на котором обитает такой дух, предполагает весьма неординарный идеал: тип «святого, или человека с призванием» (шэн жэнь) — титул, даровавшийся по традиции только императору, Сыну Неба, который обладал «небесным повелением на царствие», и величайшим героям — таким, как Конфуции. Конфуций сам проповедовал аристократический идеал «благородного мужа» (цзюнь цзы), но идеальным человеком в даосизме является святой мудрец — образ метафизический. Что же касается конфуцианского идеала человека, то даосы рассматривали его лишь как промежуточную ступень, достижимую для обыкновенных людей. И надо признать, что многие даосы не устояли против искушения «прогулки в облаках» — бесплодного разрыва всех человеческих и политических уз.

Однако же даосский идеал обладает столь выдающимися чертами и вплоть до нашего времени играл — под оболочкой конфуцианства — столь важную, хотя зачастую скрытую, роль в жизни китайского народа, что невнимание к нему синологов может быть оправдано только теми огромными трудностями, с которыми сопряжено добывание знаний о живом даосизме. Это знание нельзя извлечь из книг; нужно прожить в Китае долгие годы и получить доступ в очень замкнутые круги, где хранится духовное наследие даосизма. Мы должны, наконец, учиться из своего собственного внутреннего опыта. Наши западные мистики говорили: «Lex orandi — lex credenti» («Закон передан изустно — закону надо верить»). В данном же случае можно сказать: «Lex contemplandi — lex cognoscendi», то есть самое важное знание — это то, посредством которого мы достигаем преображения. Как только мы преодолеем европейский — и конфуцианский! — предрассудок, предписывающий думать, что весь живой даосизм есть «не более чем грубое суеверие», мы обнаружим, что наследие, хранимое в даосских кругах, является не слепой верой в эффективность объектов созерцания, а древней традицией практики приведения человеческой психики к ее полной зрелости.

Я не буду рассматривать бесчисленные тайные общества, к которым принадлежит большинство китайцев. Безусловно, они тоже имеют большое значение. Их конфуцианство в известной мере углублено даосскими и буддийскими элементами. Но то немногое, что нам известно о них, достаточно для того, чтобы счесть их тщательно оберегаемую доктрину — в высшей степени синкретическую, включающую в себя множество аллегорических действий и символов — не столь уж ценной в смысле систематического и ясного наставления в духовном совершенствовании, А частые отклонения в деятельности этих обществ, принимающих участие в поверхностной политической деятельности без философской перспективы, укрепляют нас в мнении, что мы вовсе не обязательно имеем здесь дело с чистым и драгоценным источником.

Что касается даосских монастырей, они тоже, говоря в целом, стали слишком косными для того, чтобы обеспечить будущее живому даосизму — за исключением нескольких выдающихся настоятелей. Нашими наставниками, скорее, будут отдельные даосские ученые и современные общества изучения даосизма.

Систематическое обучение в даосских братствах такого рода может дать гораздо более глубокое знание живого даосизма, нежели то, которое можно получить в старых обществах, монастырях или даже от отдельных вдохновенных ученых. Медитация систематическим образом раскрывает все содержание психики, созидает связь между сознанием и бессознательным, возвышает бессознательное к свету сознания и творит совершенно новую личность — личность человека, интегрированного с самим собой, другими людьми и целым космосом — при условии, что этот человек праведен. Ибо «неправедный человек даже правильный метод применяет неправильно». Весь путь в конечном счете харизматичен.

Нижеследующая статья написана мною на основании моего опыта обучения в одном из таких обществ изучения даосизма. Как и Рихард Вильгельм, я удостоился чести быть членом такого общества, а со временем войти и в его узкий внутренний круг. Одним из важных последствии пребывания Вильгельма в даосском обществе является его перевод основных глав трактата «Секрет Золотого Цветка», опубликованный им совместно с К. Юнгом. Но Вильгельм почти ничего не сказал об общем смысле даосской традиции и — как повелось с незапамятных времен — обошел молчанием отдельные важные аспекты этого пути, которые таят в себе также известные опасности для психики.

Восточные системы медитации по большей части не годятся для европейца. Он может практиковать их, если это вообще необходимо, только под руководством опытного наставника, как делает всякий китаец. Барьер для чрезмерного любопытства устанавливают определенные «знаки», проявляющиеся во время медитации. По ним духовный наставник может определить, правильно ли медитирует его ученик. И только при наличии соответствующих симптомов ученику преподают следующий этап медитации. В большинстве случаев без помощи учителя невозможно преодолеть эти преграды, возникающие на пути того, кто обучается медитации. Верный китайской практике, Вильгельм ничего не сказал об этих преградах и способах их преодоления. Я тоже намереваюсь умолчать о них. Пропуск этих подробностей никоим образом не ущемит полноты описания самого пути. Медитация не может быть занятием любопытных, желающих проделывать те или иные психологические эксперименты. Она предназначена для цельных натур, способных на преданность, почтительность и глубокие переживания. Даже немногие старые церемонии и символы, глубинный смысл которых может быть постигнут лишь благодаря медитации, не предназначены для публичного изложения, поскольку, как показывает опыт, посторонние их не понимают и истолковывают превратно. Здесь будет довольно ограничиться несколькими замечаниями.

1. Посвящение в члены общества

Все мистериальные культы, подобно элевсинским мистериям, передаются посредством секретных действий, слов и символов. Мое первое наблюдение касается посвятительных ритуалов, принятых в Обществе изучения даосизма в Пекине.

Эти обряды отличаются конфуцианской простотой, столь разительно контрастирующей с пышными церемониями в старых ассоциациях. Инициация состоит из пяти частей: приготовлений, «большого ритуала», означающего введение ученика в общество, наставления, ухода ученика по чину «большого ритуала» и, наконец, выдачи свидетельства о приеме в члены общества. Подготовка состоит в подаче заявления с просьбой о приеме и о наставлении. Ответ зависит от степени известности кандидата руководителям общества, высланных кандидатом подарков и результатов гадания по так называемым «восьми знакам», определяющим гороскоп данного лица. Ответ оглашается специальным гонцом, после чего устраивается «большой ритуал», во время которого кандидат совершает поклоны перед алтарем действующего, то есть личного божества, или deus manifestus, а затем повторяет тот же обряд перед алтарем бездействующего бога, или deus absconditus. в зале Высшей Радости. Поклоны совершаются согласно обычаю девять раз (три раза по три), в соответствии с указаниями церемониймейстера. Зажигаются свечи и курительные палочки, трижды ударяют в гонг. Затем вступающий в Общество совершает такие же поклоны, но только четырежды, перед табличкой с именем основателя традиции в зале Первозданной Человечности, который служит как бы часовней Основоположника.

Трудно найти более простой ритуал. В залах для посвящения нет никаких идолов, но все помещения убраны с большим вкусом и чувством величия и торжественности. На алтарях стоят только курильницы, пара свечей, две вазы с цветами и табличка с именем, символизирующая присутствие божества. Надпись на табличке явленного Бога — который был провозглашен в особенности Конфуцием (но также, как учат, Христом) — гласит: «Место великого и святого прежнего учителя и верховного божества всех религий».

На табличке сокрытого Бога, возвещенного в особенности Лао-цзы (и в глубочайшем смысле всеми религиями мира), значится: «Место высочайшего подлинного правителя и основоположника всех религий».

Таким образом, тот существеннейший факт, что мы знаем божественное только в его явленном аспекте, тогда как его подлинная сущность скрыта от нас и недоступна какому бы то ни было помыслу, выражен в этом посвятительном ритуале со всей очевидностью. В соответствии с каноном «Шу цзин», личностный аспект верховного божества являет собою, как считается, «Бога, который нисходит на людей». Человек есть образ божества. Надличностный аспект Бога относится к личностному как дух относится к сознанию. Оба аспекта берут свое начало в Беспредельном (у цзи) космоса.

После этой вступительной части следуют строго индивидуальное наставление Учителя о пути спасения и медитация, которая это наставление сопровождает. Учитель — личность харизматическая, обладающая внутренним опытом, необходимым для духовного водительства. Он отбросил методы, во многих отношениях поверхностные, старых общин и создал строго ученое общество для того, чтобы отделить зерна от плевел посредством строго объективных психологических приемов и самых совершенных систем духовного наставничества. Сочетание конфуцианского и даосского учений представляется ему наиболее подходящим для китайской аудитории, причем конфуцианство служит основой для этической, общественной и политической практики, тогда как даосизм предоставляет фундаментальные принципы совершенствования.

Метафизические посылки даосизма придали Учителю уверенности в том, что мистическое ядро всех религий одинаково и составляет их глубочайшую основу. Цель духовного совершенствования, таким образом, состоит в том, чтобы постичь в себе это глубочайшее начало, не порывая со своей исторической религией, будь то конфуцианство, даосизм, буддизм, христианство или ислам, — ибо вера живет в нашем бессознательном и потому представляет собою самое эффективное средство совершенствования.

Итак, постичь глубочайшую основу всех религий, открыть свою собственную глубину и стать тем, кто живет в согласии с собой, обществом и целым космосом, — такова цель совершенствования, средством же ее достижения является внутреннее постижение, медитация. Цель и венец этой жизни, ориентированной вовнутрь, vita cotemplativa, есть жизнь активная, vita activa, которая освобождена от всякого принуждения и стеснения и становится свободным действием.

Все «должное» в человеческом поведении представлено в торжественных ритуалах и обычаях, сохранившихся с древних времен. Тот, кто держится этих обрядов, идет праведным путем.

Тот, кто желает совершенствоваться в Дао (праведном пути), прежде должен познать Дао (истину). Если он не знает истину, он будет подобен «слепцу, следящему за слепым огнем», или тому, кто «шлифует гальку дабы сделать из нее яшму», или тому, кто «варит песок в надежде приготовить себе рис». Такой человек никогда не добьется успеха. Сегодня ты вступил на праведный путь (Дао), это значит — ты вошел в ворота (школу) «великого учения» и стал «любимым сыном великого Дао и почтенных учителей Неба и Земли». В прежние времена императора почтительно называли Сыном Неба. Это был титул номинального сына неба, ибо в книге «Середина и Постоянство» сказано, что только государь может исполнять ритуал и «даже если он восседает па троне, но лишен добродетели, он не должен исполнять ритуал и священную музыку. Однако если некто обладает добродетелью, но не владеет троном, он также не должен исполнять ритуал и священную музыку». Так, государь не является Сыном Неба только в силу своего положения, но подлинный Сын Неба — тот, кто воистину совершенствуется Б Дао, ибо такой человек и есть «внутри святой, вовне государь». Он постиг в себе свою изначальную природу и небесное Дао и потому достоин звания «истинного Сына Неба». Он есть воистину «любимый сын верховного Бога». «Посему он и должен иметь праведное сердце и доподлинно взращивать в себе

Дао… Совершенствуй же себя, чтобы установить порядок в целом мире»,

«Великий ритуал» в его традиционном смысле символизирует внутреннюю приверженность высшему божеству, «деяние веры и доверия». Эта приверженность или вера, которая отныне будет основой всех поступков ученика, включает в себя веру в великую традицию Учителя; она будет воспитываться медитацией. Другими важными добродетелями ученика являются усердие, покой, целомудрие и ежедневное размышление о Дао.

Тот, кто обладает верой, сохраняет в целости свою изначальную природу (син). Дао наполняет жизнью весь космос и является как бы его центром, средоточием. Вместилище психической силы и веры есть «сердце». Сердце — это Полярная звезда внутри нас. Взращивание в себе веры ведет к единению, unio mystica, человека и небесного Дао. Вместилище жизненной силы (мин) находится в центре тела (в солнечном сплетении) — на уровне пупка. Его совершенствование ведет к продолжительной и даже нескончаемой жизни. Эти две силы — «изначальная природа» и «жизненная сила» — соотносятся между собой как силы инь и ян космоса, и задача человека состоит в том, чтобы связать их воедино в communio naturarum. Далее он должен развивать три аспекта своего «я»: физический, психический и духовный. Тело и телесное «я» происходят от родителей, психическое «я» возникает как самостоятельная монада от Неба и Земли, а духовное «я» в конечном счете совпадает с духовным истоком всего сущего (Urgrund), и именно его надлежит постигать в первую очередь.

Путь к развитию изначальной природы и жизненной силы есть «совершенствование себя» (сю шэнь) или, если воспользоваться индийским термином, йога.

Последнее состоит главным образом в духовной медитации и имеет мало общего с теми или иными внешними приемами (например, дыхательными упражнениями). Цель совершенствования — достижение вечной, неуничтожимой личности, а его средства — медитативное преображение и возведение низших психических сил до их высших состояний. Таким образом преодолевается изоляция индивида и устанавливается его прочная связь с космосом и обществом. Если эта цель не достигнута, высшая душа после смерти постепенно рассеивается в небесном ян.

Согласно китайской физиологии и психологин, в человеке имеются «три потока» (сань хэ): семя (цзин), дыхание (ци) и дух (шэнь). Эти три потока не тождественны их физическим эквивалентам, но воздействуют на них и в то же время являются их психологическими манифестациями. Семя наделено импульсом изливаться наружу, действовать самостоятельно и творчески и вовлекать в свою орбиту высшие психические силы. Телесная душа (по) владеет семенем и дыханием и стремится вовлечь в свою орбиту сознательную душу (хунь) наподобие отношений инь и ян или как в древнем мифе о Ткачихе и Пастухе. Однако обе души разделены Небесной Рекой. Человек должен не отдаваться во власть Ткачихи, олицетворения силы инь, но использовать ее как средство возвышения своего духовного состояния. Если высшая душа свободна от этой зависимости, она возносится, подобно чистому духу, в небесные сферы в настоящей или последующей жизни. В противном случае она блуждает в этом мире как злой дух (гуй). Для достижения истинного бессмертия следует не растрачивать семя, а напротив, собирать его в некоем «возвратном» движении. Посредством этого медитативного процесса жизненная сила дыхания укрепляется, и семя превращается в дыхание. В свою очередь, дыхание должно быть собрано и очищено до состояния чистого духа.

Существуют три отправные точки для медитации (что соответствует концепции «трех потоков»), а именно: три Киноварных поля (дань тянъ), или поля алхимического эликсира. Таковы «верхнее» поле, расположенное в середине лба, вместилище «сияния изначальной природы», «среднее» поле в области сердца, или подлинный исток киноварного эликсира, и, наконец, «подлинное» поле в самом центре тела (расположенное примерно между пупком и почками), вместилище жизненной силы (мин) и низшей души (по).

Медитация объемлет все, что бессознательно наличествует, и приводит человека к единству. И соединяет этого единого человека с космосом и обществом. Но медитация — это искусство, которому необходимо учиться. Только усвоив его практическое действие, можно судить о духовном совершенствовании, присущем даосизму. Чтение и знание понаслышке не дают объективной основы для таких суждений. На протяжении многих столетий могучая традиция, опиравшаяся на разнообразные китайские (и индийские) источники, выработала на удивление эффективный метод медитации, Каждый ученик должен под руководством учителя получить собственный опыт; наставление в даосизме является строго индивидуальным. Ученика ведут шаг за шагом, сообразно его опыту. Каждую неделю он докладывает о своих успехах и затруднениях, но цель каждого следующего этапа медитации ему не сообщается до тех пор, пока — вполне непредсказуемо! — он не претворит в своей практике результаты предшествующего этапа. Всего же различается 108 этапов и 360 уроков.

Рисунок на ковре зала Ритуала

Введение в технику медитации, о котором будет сказано подробнее ниже, составляет первый урок, дающий новое видение вещей по многим предметам. Такова словесная часть, legomena, посвящения. Затем происходит прощание с Учителем; вновь совершается большой ритуал, но на сей раз в обратной последовательности. Вообще же большой ритуал совершается каждую неделю по случаю начала каждого нового урока.

В заключение ученик, вновь ожидающий в вестибюле зала Возвращения к Изначальному, получает от Учителя свидетельство ученика и передает для Учителя три символических медяка, известных под названием «деньги сушеного мяса».

Необходимо еще немного сказать о знаках и символах. В зале Ритуала лежит большой квадратный ковер желтого цвета (цвета Земли) с черным круглым полем (символ Неба) в центре. Ковер имеет по краям черную, белую и красную окантовку. Таковы три цвета алхимической психологии. Черное — цвет воды очищения, означающий очистительный путь несовершенного природного человека, via purgativa. Белое — символ первозданного, золота. Красное — символ истинной киновари, духовного огня, или via unitiva. Квадрат Земли и круг Неба окружены облаками. На черном поле Небес изображены двенадцать инсигний власти царя-первосвященника, Сына Неба: таковы два дракона, которые как бы кусают свои хвосты — эмблемы правильного возвратного движения творящей силы; горы — эмблемы вечности; фазаны, или огненные птицы, которые опустились на воду подобно тому, как дух должен спуститься в бессознательное, a logos — в eros, чтобы затем воспрянуть с новой силой; над драконами изображен огонь прозрения.

Три пары символов обозначают три полярности: вверху солнце и луна белого и красного цветов, символизирующие ян и инь, логос и эрос, изначальную природу и жизненную силу; на одной стороне располагаются жертвенные сосуды, в которых приносятся в жертву мысль (обезьяна) и чувство (тигр), свет и сила, на другой — жертвенный топор, представляющий смерть непросветленного человека; на одной стороне от солнца и луны изображены листья «водяной травы», символизирующей чистоту растительной жизни, а напротив — рисовые зерна рождения и вскармливания. Над всем этим располагаются три звезды, соединенные линиями. В целом рисунок на ковре символизирует единство Неба, Земли и Человека и трех потоков: семени, дыхания и духа.

«Семя, дыхание и дух именуются в даосизме первозданными. Первозданное Начало, три потока человека суть Вода, Огонь и Земля. Два (Небо и Человек) составляют одно. Одно есть два. Все содержится в Прежденебесном и выходит из Великого Предела. Поэтому Человек может быть равен Небу. Тот, кто не думает о Прежденебесном и заботится только о семени, дыхании и духе Посленебесного существования, не получит полного знания о своем Корне, даже если сумеет продлить свою жизнь и удалить от себя недуги. Следовательно, нужно собирать в себе три принципа и так достигать Великого Предела. Великий Предел в своей полноте и есть Единый Принцип мироздания. Совершенный человек пребывает в согласии с Небом. Такова мудрость Дао. Совершенный мировой порядок, совершенная изначальная природа — вот что главное».

(Из краткого трактата Учителя «Объяснения в Зале близ Софоры»)

Наконец, в том месте на ковре, где опускаются на колени, находится центральный символ. Это очень древний знак совершенной красоты и ее силы (фу). Согласно общепринятому толкованию, он состоит из двух иероглифов цзи, перевернутых и разведенных в стороны таким образом, что в середине проявляется крест (для китайцев — совершенная фигура, десятка). Иероглиф цзи означает «сам». Единение «себя» с «собой» — высшая цель и подлинный секрет даосского пути.

По преданию, эти двенадцать знаков с незапамятных времен украшали одеяние царя, в котором тот совершал Великий Ритуал. В даосизме они наделяются множеством значений. Здесь мы ограничимся краткими пояснениями, высказанными выше. Главнейшие силы Вселенной и Человека представлены одними и теми же знаками, ибо микрокосм и макрокосм по сути составляют одно. Но потенции, заложенные в нас, должны стать действенными и реальными. Установление гармонии и есть задача Сына Неба.

Теперь мы имеем общее представление о посвятительном обряде, наставлениях и символах даосизма. В противоположность старым общинам здесь царит предельная простота литургии, но каждое мельчайшее действие несет в себе глубокий смысл. И даже позднее, по мере того, как в практике совершенствования открываются все большие глубины, ритуалы становятся лишь чуть более торжественными.

Например, ученик должен дать обет касательно своего образа жизни, а наставление дается не в зале Учителя, но в смежном святилище, а впоследствии — во все более уединенных комнатах. Ученик проходит через анфиладу комнат и получает окончательные наставления, после чего, перестав быть учеником, он обретает самостоятельность.

Символы играют подчиненную роль, ибо медитация должна быть «созерцанием без образа».

Наибольшее значение имеет внутреннее состояние, и его главнейшей чертой должна быть почтительность. Соответственно, в конце посвятительного ритуала ученик получает небольшую молитвенную книжку, которая призвана вновь и вновь возбуждать в нем это основное чувство, без которого немыслимо духовное развитие. Упомянутая почтительность порождает священную внутреннюю «пустоту», без которой ни один человек не может вступать в общение с себе подобными или соединиться с небесным Дао.

Стремись к пределу пустоты. Старайся удерживать состояние покоя. Мириады сущностей действуют одномоментно. Моя сущность — для того, чтобы созерцать возвращение. Ведь сущностей беспорядочно много, а каждая возвращается, приходя к своему корню. Приход к корню выражается покоем. Покой выражается возвращением судьбы. Возвращение судьбы выражается постоянством. Знание постоянства выражается просветлением…

2. «Карта Внутреннего Плетения»

Согласно современным даосским представлениям, человек может достичь просветления только в том случае, если в нем пробудятся его глубочайшие силы, и весь человек, телом и душою, претерпит превращения. Это процесс одновременно физический и духовный. Ибо тело должно обладать жизненной силой, благодаря которой рождается духовный, бессмертный человек. Мы вступаем здесь в область физиологии, относящейся к компетенции врачей. И поистине, техника и теория медитации, о которой мы ведем здесь речь, остаются непонятными без знания некоторых аспектов китайской медицины.

Соответственно, мы рассмотрим эти медицинские понятия, касающиеся химии, или, скорее, алхимии, жизни (но также и духа). Мы не будем пытаться оценить их с точки зрения пашей медицинской науки, но просто рассмотрим их отношение к практике даосской медитации. Нам придется иметь дело главным образом с пятью понятиями:

1. Три потока,

2. Основные пульсы.

3. Сублимация.

4. Архаическая анатомия некоторых органов.

5. Космические аналогии,

1. Три потока, текущие по человеческому телу, суть следующие: дух, дыхание и семя. Несколько упрощенно их можно называть духовной силой, жизненной силой и силой воспроизводства, или силой бессмертия. Все три — сначала поток дыхания, затем поток семени и наконец поток духа — необходимо регулировать с помощью медитации, которая направляет и соединяет эти потоки. Из этого водительства и единства, созидаемых медитацией, произрастает бессмертный человек, «алмазное тело».

2. Основные пульсы. В соответствии с древними медицинскими представлениями китайцев, в человеческом теле имеется целая «сеть», или «плетение», составленное из «пульсов», или «каналов» дыхания. Большинство этих пульсов относится к тому, что мы можем назвать циркуляционной системой организма. Однако китайская физиология не располагает точным знанием расположения кровеносных сосудов и вовсе ничего не знает о природе кровообращения. Поскольку у зарезанных животных вены наполнены кровью, а артерии предстают лишенными крови, китайцы пришли к ошибочному мнению о том, что артерии являются носителями дыхания. В современной созерцательной практике эти «пульсы дыхания внутреннего плетения» считаются физически невидимыми — следовательно, не тождественными артериям, — но человек просветленный в медитативном состоянии способен их воспринимать. Существуют две причины для того, чтобы отделять пульсы от артериальной системы: во-первых, их каналы частично пролегают вне тела, то есть в открытом пространстве; во-вторых, согласно мнению, господствующему среди китайцев, они неразличимы в мертвом теле. Имеем ли мы дело с коллективной, наследственной памятью о том, что в стародавние времена являлось частью нашей телесной структуры? И если это так, чем объясняется их действенность для лечения и медитации? Мы воздержимся от ответа. Во всяком случае, эти пульсы рассматриваются китайцами как действительные, хотя и крайне утонченные пути, по которым жизненная сила циркулирует в теле из различных, сообщающихся между собою источников; а в траектории этих каналов выделяются с анатомической точностью определенные жизненные точки, именуемые «пустотами», или «пустотными проходами» (сюэ дао; этот термин может означать также «могилы»). Эти точки оказывают благотворное воздействие на окружающее пространство организма. Они чрезвычайно важны — как и вся сеть пульсов — для врачебного искусства иглоукалывания, которое, хотя и не всегда, способно давать поразительный целебный эффект. Помимо двенадцати второстепенных пульсов различаются также два основных пульса, а именно каналы ян и инь, которые соединяют менее значительные каналы на обеих сторонах тела. Главный пульс ян поднимается по позвоночнику в мозг, затем проходит через лоб к переносице. Главный пульс инь берет начало в детородных органах, поднимается в область пупка, а затем уходит выше, к губам. Считается, что канал ян особенно развит у мужчин, а канал инь — у женщин. Главный канал ян именуется также «ведущим каналом» (ду мо), а канал инь — «функциональным каналом» (жэнь мо). Посредством медитативного соединения обоих каналов в едином кольце (при котором силы духа, жизни и бессмертия соединяются воедино как при зачатии ребенка) происходит рождение вечного ребенка, puer aeternis, то есть бессмертного человека. Этот акт имеет первостепенное значение для внутреннего опыта, как бы ни были сомнительны сопутствующие ему физиологические теории,

3. Сублимация. Аксиомой китайской — равно как индийской и арабской — медицины является существование тесной связи между центральной нервной системой и детородной функцией. Нередко такая связь представляется даже непосредственной: флюиды мозга стекают вниз по позвоночному столбу и производят зачатие. Но в этом процессе, как полагают, теряется драгоценное семя бессмертия. Таким образом, есть основания для того, чтобы противодействовать этому нисходящему течению медитативным усилием и заставить «небесную реку течь вверх». Так происходит алхимическая сублимация, или очищение, сексуальной энергии, дух укрепляется и проясняется благодаря силам бессмертия, Согласно этому представлению, временная аскеза имеет не отрицательное и моральное, а положительное и метафизическое значение. Бракосочетание логоса и эроса, если воспользоваться западными терминами, создает бессмертного человека, обновляет его и дает ему, помимо прочего, долгую жизнь. Даже если все не так просто, как полагают китайцы, науке хорошо известно, что органы внутренней секреции играют важную роль в сохранении молодости и одухотворенности человека.

4. Архаическая анатомия индивидуальных органов. Как любезно сообщил мне К. Юнг, после Вернике западной науке хорошо известно, что в нашем сознании существуют ментальные аналоги внутренних органов, благодаря которым нам известно об этих органах и их состоянии. Любопытно, что в китайской медитации (и физиологии) эти психологические представления внутренних органов только частично соответствуют действительному состоянию данных органов, тогда как в другой своей части они отражают некое иное состояние, которое, как ни странно, указывает на формы жизни, уже давно не существующие на нашей планете. Как и в случае с пульсами, мы должны обратиться к понятию коллективной памяти, Примерами такой архаической анатомии являются: третий глаз, который, как у глубоководных рыб, одновременно освещает и видит объекты; неразрывная связь между почками и яичками; расположение жизненного центра, или Киноварного поля в солнечном сплетении; «три обогревателя» (сань цзяо), или органы водной секреции, которые наполняют всю нижнюю часть тела; «море дыхания» на уровне пупка. Все это не беспочвенные фантазии. Подобно тому, как рудименты прежних состояний все еще присутствуют в нашей анатомии — некоторые из них, правда, лишь в эмбриональный период, — ментальные аналоги наших органов в их предыдущем состоянии проявляются во время медитации из коллективного бессознательного.

5. Космические аналогии. В магико-анимистической системе, которая господствует в древней китайской космологии, аналогия играет важную роль, как и повсюду в архаических формах мышления. Разумеется, аналогии встречаются во всех представлениях китайской медицины, и поскольку медитация в ее физиологическом аспекте основывается на медицинской теории, мы встречаем в ней ту же систему мысли с ее аналогиями в символических образах, верованиях и терминологией медитативной практики. Человек здесь предстает как маленький космос. «Вселенная не велика, мое тело не мало», — гласит китайский афоризм. И поскольку человек — это часть космоса, возможность существования аналогий между человеком и космосом не следует отбрасывать с порога. Дух человека есть Яшмовый град, где восседает на троне сам Лао-цзы, субстанция его позвоночного столба — это Млечный Путь, Небесная Река, тогда как созвездия Пастуха и Ткачихи пребывают соответственно в сердце и почках. В его брюшной полости находится пахотное поле Земли, а также Великий Предел; еще ниже располагаются ворота инь — ян подземного мира и область подземных вод. Помимо этих символических аналогий между человеческим телом и космосом, широкое применение имеет система инь и ян, включающая в себя понятие пяти элементов и их органических соответствий. Наконец, китайский образ человека содержит в себе и целостную систему символики чисел. Очевидно, что здесь ценные прозрения смешаны с разного рода заблуждениями, и вся система кажется нам в высшей степени ненаучной. Аналогия не может быть убедительным доказательством, Но медитация не ищет доказательств: ее цель состоит в том, чтобы установить коммуникацию между глубочайшими слоями опыта и человеческим сознанием, высвободить гений человека для него самого и открыть доступ к некоторым ценным переживаниям, В свете этих устремлений специфические концепции китайской медицины, которые входят в состав медитативной практики, во многом теряют свою значимость.

Упомянув кратко об основных физиологических понятиях, без которых терминология даосской техники медитации будет непонятна, мы переходим к описанию и объяснению двух воспроизведенных здесь рисунков. Один из них — это эстамп, сделанный с каменной стелы, которая находится в монастыре Белых Облаков (Байюньгуань) в Пекине. Другой восходит к цветной картине, сделанной, несомненно, на основе стелы из Байюньгуаня. В основном стела и картина идентичны, однако в них имеются и небольшие расхождения. В левом нижнем углу стелы, например, выбита надпись, поясняющая, каким образом рисунок на камне был изготовлен в монастыре Белых Облаков, а в верхнем правом углу проставлена дата изготовления рисунка. Сам рисунок имеет заголовок «Карта Внутреннего Плетения» (Нэй цзин ту). На картине все это отсутствует. Тексты тоже слегка различаются фразеологией (но не смыслом). Ниже мы в ряде случаев будем отмечать эти текстуальные расхождения. Кроме того, на картине показан нимб над головой с красной жемчужиной в его центре и ореолом миндального цвета вокруг тела. Надпись в левом нижнем углу каменной стелы гласит: «Эта картина до сих пор не была обнародована, ибо учение об эликсире бессмертия чрезвычайно обширно, утонченно и глубоко, так что обыкновенный человек не может его уразуметь. Как следствие, данный рисунок был мало известен в свете. Но по случаю, предаваясь занятиям в Гаосуншань и просматривая разные книги и рисунки, я увидел сей рисунок на стене и оценил его точность и утонченный смысл.

«Карта Внутреннего Плетения» из даосского монастыря Байюньгуань

Пульсы, узлы и мускулы очень ясно объяснены, и в объяснениях всегда присутствует сокровенный смысл. Я долго рассматривал его и понял, что благодаря ему можно многое постичь. Только тогда я понял, что физический вдох и выдох — это не что иное, как наполнение и опустошение космоса. Поистине, если только постичь смысл этой картины, можно сразу наполовину уразуметь великое учение о Золотом эликсире, Поистине, я не смею держать эту картину лишь для себя одного. Посему я передал ее для того, чтобы ее вырезали на камне для всеобщего сведения».

Подпись; «Даос Суюнь, урожденный Лю Чэнъянь, почтительно опубликовал эту картину, снабдив ее пояснениями. Сей рисунок был исполнен в монастыре Белых Облаков стольного города»,

В правом верхнем углу стелы проставлена дата: «Шестой месяц года бинсюй императора Гуансюя» (1886), О самом Лю Чэнъяне никаких сведений не сохранилось, и это делает тем более существенным упоминание об учении «золотого эликсира», ибо последнее относится к наиболее значительной традиции живого даосизма, которая основана патриархом Люй Дунбинем (род, 798). Эта традиция представляет множество учений и концепций, сплавленных в единую систему преображения человека. Так, на нашем рисунке присутствуют несколько буддийских высказываний, и кроме того, очевидно определенное влияние несторианства, Однако современные хранители традиции — среди них Общество изучения Дао и Дэ в Пекине — отвергают упрек в даосизме и утверждают, что их учение вполне самостоятельно и в то же время составляет мистическое содержание всех религий мира. И надо сказать, что учение о «золотой киновари», как назвали бы его западные алхимики, действительно охватывает собой квинтэссенцию — во всех смыслах этого слова — даосской традиции вообще.

Посмотрим теперь на две версии этой картины, представленной на стеле и свитке. Даже неискушенный зритель тотчас поймет, что перед ним полное изображение человеческого тела. Нетрудно различить голову вверху, позвоночный столб справа, сердце в центре, а под ним несколько аллегорических изображений, указывающих на внутренние органы и их функции. При ближайшем рассмотрении мы убеждаемся в том, что все изображение носит аллегорический характер; нигде нет реалистических образов. Два главных пульса встречаются в том месте, где должно быть лицо, но лицо никак не обозначено. Кости изображены в виде скал, и на вершине черепа возвышаются девять отвесных скал, где (в наш век!) они не могут обозначать кости. Следовательно, перед нами чистые аллегории: в голове мы видим Лао-цзы, а под ним буддийского монаха; еще ниже изображены Пастух и Ткачиха, пахарь и водяная мельница. Над головой висит жемчужина, во лбу, на месте третьего, «небесного» глаза находится красное солнце, а напротив, в оптическом центре задней части головы — луна. Во рту мы можем различить пруд с мостом, в шее — пагоду, под сердцем — ряд деревьев, в области почек — изображение Великого Предела, под ним — пруд с бурными водами, объятый пламенем тигель (треножник) и т. д. Одним словом, мы оказываемся в чрезвычайно странном, поэтическом ландшафте, который объемлет и Небо, и Землю, и подземные воды; ландшафте, который изображает все три аспекта человеческой личности: духовный, психический и животный. Для того чтобы понять живой даосизм и его учение о вечной молодости, бессмертии и сотворении в себе бессмертной самости в форме «алмазного тела» — все это посредством медитации, — мы должны рассмотреть, все физиологические (?) посылки, показанные на аллегорическом пейзаже Неба, Земли и Подземного мира. Ибо подобно тому, как Эней благополучно спустился к подземным водам Харона и вернулся просветленным и еще более сильным, так и «друг Дао», как обещается, откроет в самом себе подлинные истоки жизни, здоровья, вечности и мудрости, если только спустится — вооруженный истинным светом — и найдет дорогу назад. Но если он это сделает, он сможет найти дорогу и в небесные сферы. Лао-цзы, один из Трех Чистых иного мира, а также Пастух и Ткачиха, эти персонажи звездного мифа, суть наше метафизическое, божественное «я» («алмазное тело»), наше психическое сознание (хунь) и наше животное «я» (по). Три другие фигуры — буддийский монах, пахарь и работник на водяном колесе — показывают нам сущность пути в медитации. Однако здесь не место рассматривать всю медитативную систему «золотого эликсира» — мы сделаем это в третьем разделе. Здесь мы только разъясним нашу картину как схему медитации. В своем описании мы будем следовать в основном даосскому пути спасения, излагая вначале те его ступени, которые относятся к «круговороту света», то есть ориентации и пробуждению. Затем мы рассмотрим аллегории, указывающие на преображение, то есть смерть обыкновенного человека, далее — концепцию нового, бессмертного человека и, наконец, те образы, которые сообщают о совершенном состоянии, вобравшем в себя мудрость веков и объемлющем вечность.

А. «Круговорот света» движется от головы в среднюю часть тела и обратно вверх. Мы начинаем с фигуры буддийского монаха в передней части головы. Глядя на Лао-цзы, который сидит, улыбаясь, в медитативной позе, монах поднимает над собой обе руки, словно поддерживая все, что находится над ним. Рядом написано:

«Голубоглазый чужеземный монах поддерживает небеса своими руками». Слова «голубоглазый чужеземный монах» издавна служили прозвищем буддийского патриарха Бодхидхармы, основателя школы Чань, который прибыл в Китай из Индии около 520 года. Он созерцал стену в пещере в течение девяти лет, после чего у него открылся «небесный глаз», то есть его упорство в медитации принесло ему успех. Как все просветленные, он сам поддерживает небеса (здесь есть отсылка к известной легенде), Правда, этот буддийский монах изображен без бороды — общеизвестного атрибута Бодхидхармы, — но имеет вид юноши. Впрочем, сопроводительная надпись не оставляет сомнения в личности монаха.

«Друг Дао» должен иметь такое же упорство в медитации и использовать свет своих глаз (в чисто анатомическом смысле «голубоглазый чужеземный монах, который поддерживает небеса», соответствует своду, поддерживающему череп). Но ему не следует впустую глядеть на стену пещеры в течение девяти лет. Он должен направить свой взор вниз, к центру жизни и тепла (приблизительно на высоте пупка), где находится соединение двух главных и двенадцати побочных пульсов. Соединение созерцания и мысли в жизненном центре известно как «пахота». Соответственно, на картинах мы видим на уровне пупка пахаря, прилежно возделывающего свое поле, то есть стимулирующего жизненный центр и его энергию. Несколько выше, среди деревьев, располагается текст, поясняющий образ пахаря: «Железный буйвол пашет землю для того, чтобы вырастить золотые монеты». Вся нижняя часть живота ассоциируется с элементом Земли; она известна под именем Киноварного поля. От нее отличаются верхнее поле эликсира во лбу, среднее поле в области сердца и заднее поле в середине тела (почки), которое считается «подлинным Киноварным полем». Непрерывная работа над этой жизненно важной областью символизируется фигурой железного буйвола. Из вспаханного поля вырастает подлинная благодать; земля приготавливается принять семя высшей жизни, для «выращивания золотых монет» (последние изображены только на картине свитка, где мы видим два поля, засеянных золотыми монетами).

Как только в нижней части тела собирается жизненная сила, «океан дыхания» (ци хай} приходит в движение, и прежний метод становится недейственным. Его нужно усилить третьим, «небесным» глазом, «сиянием нашей внутренней природы» (син гуан). Чтобы совершить это, нужно развить в себе внутреннее видение. Здесь снова появляется голубоглазый монах-чужеземец, умеющий открывать в себе третий глаз с помощью специальной техники — созерцания стены особым способом, Шар в его левой руке, изображенный на картине в виде сияющего красного солнца, — это третий глаз. Из этого глаза исходит яркое сияние. Киноварное поле хорошо вспахивается, его жизненная сила особым образом переносится в почки. Область почек носит также название «излучина реки» (что предположительно обозначает позвоночный столб). Здесь поток энергии поворачивает резко вверх и вместе с главным пульсом ян, каналом ду мо проходит через два важных узла: один позади сердца, «центральные ворота в спине», а другой — в затылке, «Верхние ворота яшмового града», или «яшмовая подушка». Далее он движется через верхнюю часть головы, «Дворец грязевого зала», ко лбу, и здесь третий глаз, усиленный жизненной энергией, начинает ярко сверкать в состоянии медитации. Это «Сиятельный зал» (мин тан), где древние цари собирались когда-то для просветленных бесед с мудрейшими мужами государства. Пульс ян затем опускается к переносице, где и заканчивается. Считается, однако, что его энергия уносится вниз, до самого Киноварного поля. Так приходит к завершению «круговорот света», или «один поворот колеса Дхармы».

Первый этап медитативной практики завершен. Жизненный центр в солнечном сплетении, средоточие более архаического, полусознательного этапа совершенствования с его уверенным инстинктом и обилием образов, теперь соединено с «третьим глазом», то есть возвысилось до сознания. Этот «круговорот света» является основой для понимания трех высших ступеней посвящения. На раскрашенной картине (но не на эстампе) мы встречаем неподалеку от «третьего глаза» слова: «Вот начало лучшего пути к доброй жизни». Оба рисунка содержат поучительное, хотя и несколько насмешливое обращение к ученику: «Если ты понял истинную тайну сей тайны тайн, не существует никакой тайны помимо этой тайны». Наверху, перед головой, имеются еще две буддийские сентенции. Они имеют отношение к седому пушку на переносице Будды, который, как третий глаз, дарует знание космоса и искупление. Эти сентенции гласят: «Дхармагупта (Фацзан) говорит: “Голубые глаза делают все четыре моря на свете ясными и отчетливыми, а седой пушок достигает горы Сумеру”. Майтрейя говорит: “Между бровей сияет седой пушок — он может избавить все существа от несчастья перерождения”»,

Б. Ученик, достигший медитативного опыта третьего глаза, в самом деле переполнен экстатическим чувством просветленности и пробуждения. Но пока мы все еще находимся на первой ступени медитации: ветхому Адаму суждено умереть, вечный человек еще должен быть зачат и рожден. В пределы сознания попадают еще более глубокие силы, и ученик вступает на путь преображения. Китайцы полагают, что па этот путь нужно вступать лишь около сорока лет от роду.

Для облегчения особых аскетических упражнений применяется специальная техника дыхания, которую по причине рискованности занятий ею учитель передает только изустно. Мы не можем согласиться с о. Л. Вижье, который, говоря об этой устной традиции и необходимости хранить ее в тайне, замечает: «Нужно прятаться от приятных вещей за этой косной фазой». Природное всегда невинно. Однако следует понимать, что попытка создать взаимно плодотворную связь между сознанием и бессознательным, логосом и эросом, не может быть вполне безопасной. Как бы то ни было, два главных пульса соединяются в круговороте своего взаимодействия; иньский пульс действует на фазе нисхождения, и сублимация в медитации достигается с помощью определенных ритмических дыхательных упражнений. Так сексуальность не подавляется, но сублимируется посредством применения медитативной техники, относящейся к индийской йоге кундалини. Соответственно, на картине рядом с водопадом имеется надпись (на свитке она вписана в позвоночный столб): «Воды текущей вверх Небесной Реки (то есть Млечного Пути)». А внизу, у основания позвоночника, «Нижних ворот деревни» написано: «Воды Бездны текут вверх». Между окончанием позвоночника и почек мы видим «треножник эликсира» — анатомически соответствующий, возможно, семенным железам — и пруд, «где вода и огонь встречаются и образуют пар».

Та же алхимическая сублимация изображена еще раз в виде двух детей, которые вращают колесо, поднимающее воды на поле. Эти дети — мальчик и девочка. Семенные железы — как и почки — мыслятся как мужские, с одной стороны, и женские — с другой, и, следовательно, как воплощение ян и инь. Рядом с ними на свитке изображено «колесо инь и ян Сокровенной Женщины» — отсылка к главе VI книги Лао-цзы, — а на стеле изображен мельничный жернов инь и ян. На стеле помещено следующее разъяснение процесса сублимации: «Снова и снова, вращаясь круг за кругом, как вращаются эти колеса, вода течет на восток. Даже в источнике глубиной в десять тысяч саженей дно должно быть видно, Эти сладкие воды текут к вершине Южной Горы (то есть к макушке черепа)». В тексте на свитке употреблены те же слова.

Карта внутреннего совершенствования

В области почек в качестве жизненной точки обозначена «пещера». Это «пещера тайны почек», и пояснение к этому образу гласит; «В этой маленькой жаровне кипят горы и воды». В Китае почки считаются подлинным источником детородной силы. Как следствие, мы видим в этом месте фигуру Ткачихи, то есть животную душу, а рядом с ней строки: «Ткачиха зачинает движение» (от веретена и до позвоночного столба можно видеть главный пульс в виде нити); «божество почек таинственно и непостижимо, оно может зачинать потомство».

В темных глубинах нашего внутреннего опыта созвездия макрокосма и духи или божества наших органов являются аллегорическими образами. Другие внутренние органы тоже помогают собирать жизненную ему: «Божество легких носит имя "серый цветок" и прозвище "пустое совершенство", божество печени может просветлять и само носит в себе просветленность, божество селезенки может дарить просветление и само достигает просветленности». Из внутренних органов остается упомянуть только сердце, вместилище сознательной души и предполагаемого творца красной крови (киновари). В сердце написано: «Земля неподвижности», что в «Книге Перемен» соответствует гексаграмме гэнь — Гора, Неподвижность. Рядом написано: «Божество сердца есть источник киновари и хранит в себе дух». «Божество сердца» — это божественный мальчик-камнерез, настоящий алхимик, который, играя золотыми слитками, нанизывает их на нити и создает из них созвездие Северной Меры (Большой Медведицы), откуда исходит верховная космическая сила. Небесный мальчик в его обличье Пастуха является также партнером Ткачихи, Однажды он украл одежды Ткачихи, пока она купалась, но по воле Небесного Царя он может встретиться со своей суженой только раз в году, в седьмой день седьмого месяца. В этот день она идет к нему по составленному сороками мосту через Небесную Реку.

Это ночь всех ночей. Мы видим возможность их соединения в траектории пульса, который берет свое начало в сердце и проходит через пагоду с двенадцатью этажами (аллегория дыхания) в затылке, где кончается и пульс Ткачихи. Это ворота в небесный Яшмовый город. Здесь соединяются две души. Но если на картине свитка имеется «источник восхождения истины» или «чистоты» близ «пещеры духовного поля» (источник берет свою ароматную воду от «луны», расположенной в области затылка, в оптическом центре, который в свою очередь впитывает влагу из глубин), на стеле источник изливает свои воды в пруд, где «резвится красный дракон», то есть в дыхание, понимаемое как конденсированный пар, а пруд пересекает «птичий мост», напоминающий о сорочьем мосте на небе.

В. В середине жизненного центра кристаллизуется эмбрион бессмертного человека. Он вызревает и потом рождается воочию, появляясь над головой, как Паллада, выходящая из головы Зевса, или образ Будды на цветке лотоса.

Г. Бессмертный дух витает над его человеческим прототипом. Что же касается цветка лотоса, то мозг остается всего лишь «Дворцом грязевого зала», из которого цветок выходит на свет. Так достигается бессмертие, которое символизируется здесь вечными южными горами Куньлунь, или «Девятью пиками». С «террасы глубокого хаотического духа» открывается вид на неизмеримое с «Высочайшего пика». «Брови седовласого Лао-цзы свисают до земли» (знаки вечной жизни), Ибо благодаря тысячелетней традиции фигура Лао-цзы живет в душе даоса как архетип и прототип; даос становится Лао-цзы. Это не просто Лао-цзы, который жил на Земле, но также его трансцендентный «верховный предок», одна из фигур в даосской триаде Трех Чистых. Сиятельная жемчужина — «желанное сокровище», символ бессмертия — встает над головой, которая становится «домом восходящего солнца». Макрокосм раскрылся; соединив в себе все глубины и полярности, человек стал вселенной: «Весь мир содержится в одном зернышке». Эта ступень, по даосским представлениям, достигается только в возрасте шестидесяти лет.

Сколь бы странной ни казалась нам китайская символика, смысл этого представления пути человека к своей зрелости от круговорота света и смерти ветхого Адама (в огне эроса) через преображение и новое рождение от огня и воды в вечные зоны по ту сторону звездного неба самым тесным образом связан с некоторыми сторонами нашего существования и напоминает западные учения.

3. Индивидуализация

Путь, ведущий через преображение, просветление и новое рождение к этой зрелой, трансцендентной мудрости, обозначается как «совершенствование себя» (сю шэнь). Однако его субъективистское понимание следует сразу же отбросить. В медитации, как и в любой другой личностной дисциплине, человек занимается самим собой лишь до тех пор, пока в нем из единства полярных величин не рождается внутреннее единство, подлинная индивидуальность, И это communio naturarum служит интеграции человека с обществом и делает его единым с Дао всего космоса. Невозможно отрицать, что многие даосы, и особенно Чжуан-цзы, демонстрировали крайний индивидуализм, который отрывает индивида от социума и внушает иронический взгляд на жизнь. В этом конфуцианство справедливо усматривало симптом анархизма. Но, вне всякого сомнения, ироничный, то есть умный и злой человек, стоит ниже всеобъемлюще мудрого, ибо подлинный исток иронии — это не сублимированное и ложно понятое стремление к самоутверждению и признанию другими. Сатирический, иронический человек, который в конечном счете пессимистичен вследствие собственного несовершенства, есть обезьяний образ юмористического, доброго, сильного мудреца. И этот последний представляет истинный тип китайского «святого».

Мудрец, или святой (шэн) есть тот, кто «воспринимает своим духовным слухом и способен наставлять других, поскольку он стоит твердо на земле и выполняет свое небесное предназначение». Он подобен сиятельному, согревающему «второму солнцу между Небом и Землей».

Едва ли на Земле найдется кто-нибудь, кто способен осуществить миссию священника-царя и водворить в государстве мир. Но эта возвышенная идея плодотворно действует в глубине души. Под оболочкой зримой истории этот возвышенный идеал даосской традиции, который не только находился в гармонии с конфуцианскими принципами государственного управления, но даже был их подлинным источником вдохновения, всегда составлял основу национального могущества и обновления.

Обучение в даосском братстве разделяется на четыре ступени, соответствующие пути спасения. Сам этот путь есть не что иное, как внутреннее созревание человека, которое происходит параллельно с естественными этапами его жизни. Эти ступени суть следующие: умирание молодого, привязанного к миру человека, достижение ясности духа; новое рождение в духе; достижение единства с первозданным истоком всех существ и себе подобными; и, наконец, достижение высшей цели: «бездейственной деятельности», или «внешнего бездействия и внутреннего действия» (у вэи). Это, однако, не должно означать, что можно достигнуть нового рождения и совершенства лишь посредством той или иной системы психотехники. Нет, здесь как нельзя более уместна суровая истина христианства: «Тому, кто имеет, будет еще дано, и он будет иметь всего в избытке. У того, кто не имеет, будет отнято и то, что есть у него». Каждый человек приносит с собой свои привычки и взгляды, поэтому наставления носят индивидуальный характер (хотя, разумеется, проходят и общие лекции, которые устраиваются в зале Поучений (цзян тан) для всех членов общества).

Секрет этой системы духовного водительства заключается в следующем: мы не должны подавлять разнообразия и противоречия нашего бессознательного, но нам следует принимать их в наше сознание: бессознательное должно быть нами признано и использовано для созидания нового человека, Таков путь к открытию ворот нашей наследственной, коллективной памяти; пустившись в путешествие к нашей Матери, мы выводим первозданные мистерии души и жизни на свет духа. В тех из нас, кто чувствует в себе это призвание, появятся та глубина и ясность духовного опыта, которые достойны называться «просветлением» (мин). Глубина и ясность соединяются, как «солнце и луна».

Способом раскрытия глубины в себе является созерцание, или медитация. Техника медитации преподается ученику уже на первом занятии. Весь смысл ее состоит в том, чтобы исключить всякую возможность воздействия извне, как на тело, так и на ум, и развить в себе способность внимать, или слушать. Правила медитации, основанные на многовековом опыте, вкратце сводятся к следующему:

1. Выберите слабоосвещенную комнату, не темную и не светлую. В светлой комнате медитирующего отвлекают яркие образы, в темной комнате — внутренние образы.

2. Примите удобную позу, которую не придется менять через короткое время. Сидеть со скрещенными ногами вовсе не обязательно для того, кто не привык к такой позе. Напротив, полезно держать ступни в контакте с полом.

3. Держите спину прямо (если необходимо, ее можно поддерживать спинкой сиденья), а голову отвесно, слегка откинув ее назад так, чтобы кончик носа находился на одной вертикали с пупком, а «свет глаз» можно было легко направить в центр тела (солнечное сплетение), то есть так, чтобы сознание можно было легко направить в бессознательное.

4. Держите глаза полузакрытыми, ибо сидеть с открытыми или зажмуренными глазами — все равно что находиться в светлой или темной комнате. Глаза — их взгляд сходится на кончике носа — должны быть направлены к солнечному сплетению.

5. Держите ладони сложенными, как в китайском приветствии: правая рука сжата в кулак, его обнимает левая ладонь. Это символизирует естественное единение инь и ян.

6. Прежде чем начать медитацию, сделайте от трех до пяти глубоких, медленных и ровных вдохов, чтобы расположенное в низу живота «море дыхания» (ци хай) пришло в движение. Так вы избегнете необходимости делать глубокие вдохи во время медитации, доставляя себе беспокойство. Занимаясь медитацией, не обращайте внимания на дыхание. Рот должен быть закрыт, дышать следует только носом.

7. Вглядитесь почтительно в портрет Учителя (в выданном вам свидетельстве ученика). Так вы будете как бы Б его присутствии, и это придаст вам уверенности и сил.

8. Прогоните все мысли. В сознании должна воцариться полная пустота. Медитация состоит в том, чтобы позволить всему свершаться. Мы должны внимать не поверхностному сознанию, но творческому гению глубинной психики.

9. Эта пустотность мысли облегчается ее позитивным аналогом, который состоит в направлении сознания к центру тела, то есть бессознательному.

10. Теперь вы вступили в первый из трех подготовительных этапов медитации. Все мысли быстро привязываются в воображении к центру тела (эросу!), как обезьяны к дереву. Связь между логосом и эросом парализует мысли-обезьяны». Усилием воображения сознание перемещается в солнечное сплетение, то есть в бессознательное. Эта фиксация носит название дин (в индийской йоге — дхарана).

11. Так достигается определенная степень расслабления, хотя некоторая напряженность еще сохраняется, Эта вторая подготовительная ступень освобождения или безмолвия именуется цзин.

12. Теперь вы достигли третьей ступени, на которой уже нет никакой напряженности или усилил, ступени мирного удовлетворения (ань).

Наконец, вы достигли состояния, когда с вами может нечто «произойти».

Вы переживаете содержание собственной медитации — но следует сразу же изгнать все образы и идеи! Невозможно предвидеть заранее, каким будет это содержание. Будут иметь место некоторые незначительные нарушения медитативного состояния, но обычно они служат указанием на то, что вы медитируете правильно.

Нередко перед медитацией рекомендуют сделать физические упражнения, в противном случае ваши конечности во время сеанса могут онеметь. Медитацией следует заниматься два-три раза в день не менее получаса («время горения курительной палочки»); кроме того, ежедневно читайте вашу книжку наставлений Учителя. На первых порах рекомендуется входить в медитативное состояние всякий раз, когда у вас есть свободное время. Каждую неделю следует сообщать Учителю о своих ощущениях. Если вы медитируете правильно, он даст вам следующее задание для медитации, если нет — все останется по-прежнему. Если в какой-то день вы чересчур утомлены или взволнованы, заниматься медитацией не следует — это все равно не принесет вам пользы. Средством самоуспокоения служат сосредоточенные размышления о божествах и Учителе.

Духовное совершенствование под руководством «почтенного Учителя» (гаи цзунь) дополняется наставлениями более общего, философского свойства, в которых наставник новичков (сюэ чжан) разъясняет принципы духовного совершенствования. Здесь нет нужды входить в подробности этих поучений.

Перейдем теперь к описанию медитативного пути в целом, как он развертывается параллельно пути спасения.

I. Первое, что должен ощутить послушник, — это существование в бессознательном некоего противоположного центра, в который он погружается и который в то же время он возвышает до сознания. Это стадия «круговорота света» или, если заимствовать буддийское выражение, «поворота колеса Дхармы».

Мысли послушника оказываются отрезанными от него благодаря «привязыванию обезьяны» (шуань хоу-цзы) это достигается посредством фиксации изначальной природы (сии) и сознания на их противоположности, центре жизненной силы (мин) в солнечном сплетении. Этого следует достигать без каких-либо усилий и напряжения, ибо медитация, как мы уже знаем, требует состояния полного расслабления. Единение изначальной природы и жизненной силы есть communio naturarum инь и да и может быть уподоблено единению полов. Выше сердца обитает божественный бессмертный человек, центр духа, который «носит в себе число два как знак своей принадлежности» к иному, богам и другим людям; в жизненном центре обитает эгоцентрический, индивидуалистический, природный человек, о котором можно сказать лишь то, что он «ходит на двух ногах». Из их встречи, которая фатальна для природного человека, рождается новый духовный человек, неумирающее «алмазное тело».

Природный человек «спит», то есть не осознал в себе присутствие сознания. Его следует разбудить. С этой целью сознание простирается на природного человека или, говоря поэтическим языком медитации, «солнце и луна, как два глаза, сияют на Земле (центр тела, или солнечное сплетение)». Земля есть «подлинное Киноварное поле», которое следует возделывать посредством нисхождения на него духа, Вследствие этого природный человек тревожится в своем сне, то есть входит в сознание. Появляются все хтонические божества. В этот момент ученик видит два знака и нередко явления, которые он воспринимает как угрозу его душевному равновесию. Я не буду говорить об этих знаках или явлениях, просто упомяну их поэтические наименования: один знак — это «пробуждение природного человека» в солнечном сплетении, другой — присутствие «огня», также в солнечном сплетении. Расстройство, сопровождающее первый симптом, заключается в незначительном волнении элемента воды, которое проходит само собой в процессе медитации. Но в данный момент он является добрым знамением, ибо целью медитации на этом этапе является познание сил бессознательного, И вновь следует подчеркнуть, что, несмотря на поэтическую терминологию, эта совершенно трезвая психологическая система занятии рассматривает все видимые образы как отклонения.

Затем начинается следующая стадия медитации. Ученик должен открыть в себе «небесный глаз» в середине лба; это подлинное «солнце», «сияние изначальной природы», В этом ему помогает «бодхидхарма», «голубоглазый чужеземный монах», «учитель медитации» внутри нас. Посредством особого созерцания стены, которое, по преданию, практиковал Бодхидхарма, послушник с закрытыми глазами постигает свой третий, «небесный» глаз, то есть после открытия в себе противоположного, жизненной силы в бессознательном, он познает своего духовного водителя, «сияние изначальной природы». С этого момента он созерцает свой жизненный центр «небесным» глазом, изначальная природа освещает ее противоположный полюс, жизнь в нас, подобно тому как небесный свет озаряет землю. Следствием этого является резкое и полное пробуждение природного человека. Жизненная сила сосредотачивается в жизненном центре и более не должна рассеиваться. В дополнение к этому сосредоточению (коагуляции) и резкому пробуждению ученик прозревает третий «знак» — «масло» (ю) бессмертия. Теперь он вступает во вторую стадию пути. До сих пор его совершенствование состояло в основном в «работе с жизненной силой» (мин гун} — главной частью техники медитации. Отныне он переходит к очищению и совершенствованию изначальной природы (спи гун). При всей терпимости, свойственной китайцам, эта стадия совершенствования, «возвратное движение» энергии, требует строжайшей моральной дисциплины. Как только достигнут уровень совершенства, превосходящий противоположности, не остается места праздной игре с добром и злом, даже если «добро» понимается здесь совершенно особым образом, ничуть не похожим на представления обыденной морали.

Теперь ученик принимает новое посвящение. От него требуется торжественная клятва жить сообразно верховному принципу, «в лучах вечности». Эти конфуцианцы и даосы приказали мне поклясться идти путем Христа, понимаемым в очень глубоком, предельном смысле этого понятия. Признаюсь — все, что говорю здесь, является в конце концов моим личным свидетельством — признаюсь, это неожиданное требование произвело на меня необычайно глубокое впечатление, хотя я и имел уже за плечами немалый внутренний опыт. И, надеюсь, мои читатели извинят меня, если я не буду подробно останавливаться на моих переживаниях в этом пункте. Мне хотелось бы сказать только одно: какое же глубокое понимание путей божественного Логоса, соотношения исторической и сверхисторической религии, питающей силы наследственного религиозного опыта, открывается в этом желании видеть конфуцианца прочно укорененным в конфуцианстве, буддиста — в его буддизме, христианина — в христианстве, в то время как в сознании постоянно присутствует идея сверхисторического, глубочайшего и невыразимого ядра «десяти тысяч религий», чудесного моста, связующего их всех!

Ученик готовится дать эту клятву, выслушивая наставления в зале Учителя. Это было подлинно доверительное занятие! И поскольку оно касается всего пути медитации, я должен присовокупить к этому одно замечание; в той мере, насколько она была доступна передаче, эзотерическая древняя мудрость открыто передавалась в Китае до времен Мэн-цзы, в Индии — до Будды, а на Западе — до Христа. Впоследствии ее стали передавать только в узких кругах, ибо люди были ослеплены, а не просветлены силой разума. Для нас, критически мыслящих европейцев, такая точка зрения кажется бессмысленной, однако остается фактом, что в древние времена, когда архаический способ мышления был доступен всем, религия охватывала целое племя или народ, тогда как сегодня духовное водительство предполагает наличие ограниченной группы людей, в большинстве случаев — союз двух лиц, учителя и ученика. Благодаря их полному доверию друг к другу медленно и методически устанавливается коммуникация между сознанием и бессознательным.

Предшествующий путь медитации, завершение которого требует многих лет — от десяти и более, — значительно укрепляет все силы человека (стимуляцией внутренней секреции?). Следующий этап предъявляет огромные требования. По преданию, Будда «совершил три тысячи добрых дел и завоевал восемьдесят заслуг», прежде чем достиг просветления, но и после этого все еще должен был проповедовать — в течение сорока лет. Немногим уготовано завершить стадию «работы с изначальной природой». Надо заметить, что наставничество тоже считается частью совершенствования изначальной природы.

На этом этапе техника медитации претерпевает изменения. Ученик больше не погружается в жизненный центр; даже без сосредоточения он сохраняет свою свободу от игры мыслей. В лучшем случае он посылает в жизненный центр «мысленную нить». Больше нет необходимости в приготовлении соответственно трем ступеням совершенства: дин, Цзин и янь. Вместо этого он пробуждает в себе чувство радости (куай лэ). Под руководством Учителя поток жизненной энергии выводится теперь из «сокровищницы семени» посредством «нити мыслей», затем разделяется на два рукава и возвращается в почки, где два рукава сливаются вновь. После этого поток восходит по позвоночному столбу, проходит через голову и спускается от середины лба в грудь и жизненный центр. Так круговорот света приходит к своему завершению.

Круговорот внутреннего света (первая часть медитационного пути)

Вот так происходит «поворот колеса Дхармы». Сознательное и бессознательное, Небо и Земля, изначальная природа и жизненная сила вступили в плодотворное взаимодействие посредством воображения. Это взаимоотношение отвечает внутреннему опыту и составляет неотъемлемое достояние послушника. Вот это и является в медитации самым главным, независимым от какой бы то ни было «объективной» истины, которую мы можем или не можем вывести из кругового пути «света» внутри нас. Сознание открылось бездне бессознательного, то и другое вступили в отношения взаимного обмена и дополнения. Здесь нет никакого принуждения, ничего насильственного, ибо сущностью восточной мудрости является свободное обладание миром, сознание без подавления, дисциплина без строгости. Это означает — парить свободно, быть «пустым», действовать «спонтанно»…

Хилиастский идеал китайцев, согласно знаменитой главе из канона «Записки о Ритуале», — это «мир великого единения». Когда он осуществится, каждый человек станет «благородным мужем», «внутри святым, снаружи царем». Подлинное призвание индивида — претворить в жизни этот тип дисциплины, предоставляя всему сущему быть тем, что оно есть. И призвание всех, а в особенности даосов, — подготовить явление хилиастского царства. Начало и конец в мифе истории составляют одно.

В древности оккультное учение было достоянием всех, ныне в него посвящены лишь немногие. Это учение вновь должно стать всеобщим и внести свет в умы людей. Согласно мифу, добродетель и святость правили миром в далеком прошлом и вновь воцарятся в мире в далеком будущем. Сегодня человек должен трудиться над осуществлением этого мифа и получать в награду лишь непонимание и насмешки великого множества «маленьких учителей». Нет никакой необходимости рассекать миф рационалистической критикой, и поэтому мы не будем обсуждать здесь феномен этого «язычества». Возможно, царство «одухотворенного логоса» тоже различимо в нем.

Стадия «работы с изначальной природой» включает в себя следующие четыре пункта:

1. Должно присутствовать твердое желание индивидуализации, развития самодостаточного характера и личности. Торжественная клятва отмечает начало нового импульса, открытие новой психологической перспективы.

2. После этого следует переходить к изучению священных текстов древних учителей и сверяться с даосскими комментариями, ибо классические книги существенно помогают на этой стадии совершенствования.

3. Ученик должен поддерживать дружеские, даже братские отношения со своими «друзьями по Дао», чтобы все могли помогать друг другу в учении.

4. Он должен всюду распространять этическое и метафизическое начала даосской мудрости и, значит, само Дао.

В то же время ученик должен получить наставления от Учителя, ибо это, в сущности, предполагается всеми четырьмя пунктами, перечисленными выше.

На этой ступени дается два типа наставлений: рациональный (ли сюэ) и мистический (дао сюэ). Последний тип невозможно выразить в словах; он представляет собой как бы поток, текущий от учителя к ученику.

Это есть «передача истины школы» (чуань мэнь) в строгом смысле слова, то есть бессловесная традиция. Ее путь ведет от очищения (via purgitiva) человека к его единению (via unitiva) с первозданным источником, или, как говорят на Западе, — «от добродетели к свету». Китайцы же говорят по этому поводу: «Продвинувшийся человек соединяется с Небом».

Оставим теперь «работу с изначальной природой» и все разнообразные философские и религиозные занятия и вернемся к наставлениям о медитации в собственном смысле слова. Они излагаются в «секретных высказываниях» (коу цзюэ), которыми Учитель поощряет тех, кто сумел «познать себя».

По поводу «круговорота света», то есть сознательной коммуникации между сознанием и бессознательным, остается сказать, что не должно быть никакого разделения в потоке ни возле сердца, ни в затылке, ни в темени, ни в середине лба. В этих четырех местах расположены «ворота», через которые должен проходить поток, Ученик предохраняет поток от рассеивания в носу и утекания в горло, загибая язык кверху и касаясь нёба его кончиком. В этом положении язык образует — если сказать поэтически — «птичий мост» или, точнее, «сорочий мост», по которому фея Ткачиха переходит через Небесную Реку, идя на свидание с Пастухом.

Значительно усиленный круговоротом, свет «небесного глаза» превращается в ослепительный шар, разбрасывающий яркие лучи во все стороны. Мы видим то, что освещаем (мы узнаем только то, что освещено светом сознания!). «Он исходит из переносицы и озаряет все десять тысяч миров».

По мере совершенствования в круговороте света ученик — будучи заключен в круговое вращение — внезапно переживает разные «расстройства», чувство одиночества и заброшенности, как будто тонет целый мир и он погибает. Его преследует ужас, порождаемый в нем природным человеком, который не хочет оставлять мир. В этот момент он должен набраться мужества и идти дальше, ибо он встретился лицом к лицу с первозданной основой (Urgrund) мира и превзошел все видимое. Но теперь уже ничто не может остановить его. Благодаря этому доверию ужас непременно рассеивается, уступая место миру и довольству.

Теперь надлежит полностью отказаться от медитации. Ученик может принять медитативное состояние только в том случае, если оно наступает само собой. Тут следует держаться правила: «не забывай, но и не застревай (на чем-либо)». Отказ от медитации имеет огромное значение. В конце концов медитация — это только средство, к тому же небезопасное. Чрезмерное рвение ведет к непредвиденным расстройствам психики, тогда как желанный результат есть communio naturarum в совершенной гармонии.

Следующий «знак» — это странная «пустота» (стой кун), сопутствующая полному покою сердца. Это вторжение в наш опыт основы нашего бытия и бытия всего мира. «Подлинная пустота не пуста, подлинное бытие не бытийствует». Эту пустоту нельзя считать просто ничем; она есть невыразимое, «Совсем Другое»: «как будто что-то есть и как будто ничего нет». Главное в сосуде, как сказал сам Лао-цзы, — не стенки, а его пустота. То же относится к «пустоте» Человека и Вселенной. Пустоту нельзя ощутить, но она может принять в себя все сущее в своей бескорыстной доброте. Эта пустота есть сердцевина всех вещей и, поистине, все, что составляет наш опыт, по сути, есть не что иное, как пустота. «Пустота — вот форма, форма — вот пустота», — говорится в буддийской Алмазной сутре.

II. До сих пор наш путь совершенствования — «круговорот света» и начало «работы с изначальной природой» — соответствовал «Дао человека». Теперь мы переходим ко второй части пути, которая характеризируется интенсификацией работы с изначальной природой и полным усвоением, или сублимацией, жизненных сил в нашей природе. Это стадия перехода к «Дао изначальной природы», и главное содержание этой второй части пути совершенствования составляет сублимация, или «возвратное движение» семени жизненной силы. Это семя накапливается и превращается в животворное дыхание. Необходимые для этого отдельные аскетические упражнения можно совершать без ограничений. Для этой стадии послушник должен уже пройти середину своей жизни, то есть он должен быть приблизительно сорока лет от роду.

Китайцы весьма чувствительны к стадиям внутреннего развития человека, Эта чувствительность отражается в их обычаях. Сорокалетний мужчина, обычно уже дедушка, имеет право отращивать усы: мужчина шестидесяти лет, который часто является уже прадедушкой, может носить бороду. Духовная ясность полной отстраненности тоже связана с возрастом. Чтобы получить наставления о возвратном течении энергии, мужчина должен быть в возрасте приблизительно сорока лет. Только с приближением шестого десятка человек полностью посвящает себя «небесному Дао».

Здесь мы должны вставить одно психологическое наблюдение, которое касается первого этапа пути медитации и всех его последующих стадий. Локализация определенных процессов в тех или иных частях тела, будь то лоб, область сердца, почек, солнечное сплетение и проч., является наследием архаической психологии. Не столь уж важно, насколько объективно правильна эта локализация. Главное — насколько эти взгляды и сопутствующий им опыт эффективны в сознании ученика. Основные цели медитации состоят в том, чтобы прийти к глубоким и фундаментальным переживаниям, испытать неожиданные прозрения, открыть путь для новых и значимых сдвигов в нашей психике. Чрезвычайно важно, чтобы человек действительно пережит — а не только представлял умственно — противоположный полюс в самом себе, бессознательное и его жизненную силу. Чрезвычайно важно, чтобы он опознал как часть самого себя все, хорошее и плохое, что находится в его бессознательном — символически именуемые «землей, огнем, водой», — и научился пользоваться всем этим. Чрезвычайно важно, чтобы все это было введено в сознание и была установлена прочная связь между сознанием и бессознательным. Чрезвычайно важно, чтобы человек, миновавший середину своей жизни, познал ужасный опыт «смерти природного человека». Только в таком случае он может идти вперед к состоянию человека зрелого, духовно умудренного. Только в таком случае он способен к подлинно осмысленному, органическому росту и созреванию без отклонений и пустой траты времени, столь прискорбной ввиду краткости жизни. Введение всего этого в сознание не означает интеллектуализации глубинных сил внутри нас. В действительности понимание открывает путь к новому и непредвиденному психологическому опыту.

Выше мы подробно описали первую часть пути совершенствования, умолчав только о первых двух знаках и первом расстройстве. Это должно дать читателю достоверную картину всего психологического метода. Поскольку последующие стадии предназначаются только для тех, кто прожил первую половину жизни и принял перспективу приближающейся смерти (другими словами, для ограниченного круга), а кроме того, вторая часть пути требует разговора об очень личных вещах — например о сексуальности, — будет уместным, если я ограничусь изложением ее содержания лишь в самых общих чертах.

Помимо поиска большей духовной и этической глубины посредством «работы над изначальной природой» ученик должен теперь получать более детальные наставления от своих более опытных «друзей в Дао». В конце первого этапа пути к нему приставляют двух «друзей в Дао», которые известны как «хранители закона». Они охраняют ученика справа и слева, подобно двум архангелам или «сиятельному» Вайсраване с копьем в руке — небесному царю, который держит на себе пагоду, — или подобно бодхисаттве Вэйто, юному предводителю небесного воинства, держащему в руках алмазный боевой топор, Под неусыпной охраной этих двух архангелов ученику, окруженному таинственными духами, не страшны никакие опасности на пути к совершенствованию. Во всех отношениях этот институт благотворен и необходим.

Ибо теперь мы приближаемся к глубочайшей тайне концепции нового человека, рожденного отводы и огня. Наша изначальная природа есть «первозданный дух», в котором природа и жизнь едины, и это единство есть великое божественное Дао. Первозданный дух еще не воплощен в нас, но пребывает в «великом Едином» и ожидает своей инкарнации.

В человеке логос и эрос (познание и эмоция), сердце и почки составляют два противоречивых принципа, подобных огню и воде. Природный человек позволяет обоим принципам вытекать из него в виде мыслей и переживаний. Но теперь мы должны собрать их в себе, чтобы сознание и жизненная сила оплодотворили друг друга. Это возвращение энергии, этот временный аскетизм называется «возвратным движением». О нем гласит сентенция: «Небесная Река течет вспять». Два «водоподъемных колеса» переносят «воду» на более высокий уровень. Сердце и жизненная сила переживают обновление. Человек имеет в себе три потока духа, дыхания и семени. Обыкновенный человек растрачивает семя и поглощает дыхание, что ослабляет и дух. Но в том, кто практикует аскетизм, жизненная энергия и дыхание усиливаются (семя превращается в дыхание), и в конечном счете дыхание преображается в дух.

Надо признать, что сублимация — не столь простой процесс, как его изображает китайская физиология, Однако нет сомнения в том, что физическая жизненность и ясность духа действительно зависят от функционирования органов внутренней секреции,

Понятно, что только люди ясного и устойчивого сознания могут со всей серьезностью отважиться на подобное предприятие. И в этом заключается причина того, что ученик должен миновать середину своей жизни, прежде чем приступить ко второй части пути совершенствования. Здесь нужно отметить еще раз, что приведенные выше психологические соображения являются не более чем отправными точками для медитации; главное же — духовный результат, получаемый в результате всего пути. Период в сто дней, который отводится для аскетических упражнений, считается переходной стадией. Предполагается, что по завершении этого аскетического цикла тело само собой претерпит сублимацию. Все обстоит так же, как и с «круговоротом света». Если занятия были успешными, «свет» циркулирует без необходимости дальнейшей медитации. Это означает, конечно, что то, что было включено в сознание посредством осмысленного и порой болезненного опыта, уже никогда не будет потеряно.

Круговорот, вращение колеса Дхармы, должен теперь разрешить еще более трудную задачу. «Земное царство» в человеке усвоено, и хтонические божества обрели голос. Теперь нужно обрести власть над дыханием и семенем. Семя возбуждается путем испускания луча света, но это возбуждение не имеет исхода. Дыхание, которое в известном смысле является носителем дыхания-духа, необходимо регулировать до тех пор, пока его ритм не войдет в гармонию с ритмом сердцебиения. А сердце достигает покоя через дыхание. Солнце и луна светят вовне, как глаза, но когда подлинное солнце и подлинная луна светят вовнутрь, происходит кристаллизация света, то есть семени солнца и луны. Считается, что при вдохе семя устремляется в мозг, а при выдохе оно возвращается в низ живота. Во время вдоха открываются нижние врата энергии — в соответствии с главой X книги Лао-цзы; во время выдоха верхние врата закрываются.

В первой половине пути мы уже видели, что концентрация энергии осуществляется в жизненном центре и ее нельзя терять.

Мы опускаем детали, ритмы дыхания и омовение. Кристаллизация совершается в глазу. Посреди света появляется новый источник света. Так внезапно возникает жемчужина семени.

Подлинно божественный первичный человек, Humanus, вместилище нашей божественной природы, и естественный человек, Homo, соединились в своем семени; все полярности в человеке, включая драконов ян и иньские пульсы, обрели свой синтез в естественном союзе. В жизненном центре родился новый бессмертный человек.

Очевидно, что в основе всего учения лежит идея духовного порождения. Алхимическая физиология — это только педагогическое средство. В этом единстве нового человека в нас мы обретаем нашу сущность, поднимаемся над внутренними противоположностями.

III. Рождение Нового Человека. Новый Человек в нас все более и более завладевает нами. Он растет и поглощает наши лучшие энергии. В продолжение десяти лунных месяцев (девяти солнечных) Новый Человек, который все еще остается гомункулом, «золотым эмбрионом» вызревает внутри нас. В этот период нужно практиковать «нежное согревание», чтобы передать зародышу нашу бессмертную силу. «В конце года теплые ванны». Божественный дух соединился с нашим дыханием. Прежде семя превратилось в дыхание, теперь же дыхание превратилось в дух. Эмбрион понуждается к рождению. Наша бессмертная сущность принимает воображаемую форму «вечного ребенка», прорывается сквозь череп в области третьего глаза и рождается с криком, который отзывается эхом в небесах. Вновь рожденный человек сидит на лотосовом троне над нашей головой.

Эти частично алхимические, частично аллегорические образы выражают тот факт, что, пережив потрясающий опыт, мы обретаем истинное бытие в новом человеке, и с этого момента будем жить нашим истинным бытием.

Нового Человека называют индийским термином «алмазное тело» (цзинь-ган шэнь, санскр. vajrakaya). Но мы по-прежнему живем в нашем явленном, или превращающемся, теле (хуа шэнь). Здесь, на Земле, у нас есть своя важная задача, а именно: наполнить наше явленное существование более глубоким смыслом. Согласно индийской традиции, наше явленное существование имеет пять компонентов: тело, чувства (или, согласно другому толкованию, восприятия органов чувств), восприятие, врожденные потенции или неосознаваемые созидательные силы, которые ведут от одной формы существования к другой, и, наконец, сознание.

До сих пор Новый Человек, «алмазное тело», восседал в одиночестве на своем троне над нами, над целым миром; он был «сыном Будды», мистическим «алмазным существом», подлинным «сыном неба». Теперь же все понятия обретают форму в соответствии с пятью компонентами нашего существования. Мы живем в середине этого процесса, мы пытаемся сохранить наше явленное тело, но алмазное тело владеет священной «пустотой» и становится все более пустым. Каждая из этих пяти групп в свою очередь владеет множеством компонентов, так что в каждом из наших многочисленных проявлений мы предстаем одними и теми же.

IV. Затем, на самом высоком уровне, возобновляется активность «голубоглазого чужеземного монаха». Все наши проявления в конечном счете оказываются пустой формой. Познавая эту истину, мы «созерцаем стену», подобно Бодхидхарме, и светоч изначальной природы» озаряет внутри нас Первозданное. Только тогда наша многоликая индивидуальность обретает подлинное единство. Высшее состояние, достигаемое просветленным, целостным человеком, это состояние «единое без двоичности». Он становится единым с Дао Неба, «Практикуйте Дао, становитесь Дао, будьте Дао». Он хранит в себе ось мира, которая есть «желтый центр», обозначаемый соответствующим иероглифом. Вертикальная линия в знаке «середина» соответствует, помимо прочего, мировой оси, то есть оси, проходящей от небесного глаза к середине тела и, кроме того, — этическому принципу «срединного пути», а также потоку, который изливается на лоб сверху в «круговороте света».

Китайский иероглиф чжун, «середина»

Овальная фигура, через которую проходит этот поток (первоначально она обозначала мишень), представляет «небесный глаз». На нижнем конце вертикальной линии отмечено маленькое пустое пространство. Это жемчужина семени, Этот иероглиф, отлитый из золота, с белой жемчужиной на нижнем конце, прикреплен к шапке Учителя, когда тот восседает на церемонии в Зале Наставлений. Наконец, знак «середина» обозначает Срединное царство, также в древнем смысле царских владений китайского Сына Неба. Просветленный человек действует в той точке космоса, которая была отведена ему; «он оказывает воздействие без сознательного умысла», он «пуст» от всех качеств, един с миром, его процессом и жизнью и с его всеобщей основой, ибо теперь пребывает вне собственно физического космоса. Его состояние хорошо описано Лю Хуаяном в трактате «Книга мудрости и света»:

Без начала и без конца, Без прошлого и без настоящего. Сияющий нимб окружает царство Закона. Во взаимном забвении — чудеса пустоты и покоя. Мир пронизан сиянием Небесного сердца. Воды моря покойны, в них плывет отраженье луны. Облака пропадают в небесной лазури, горы мерцают. Сознание погружается в созерцание; лунный диск один светится в небе.

Книга сознания и жизни

I. Прекращение истечения вовне

Тот, кто хочет взрастить в себе алмазное тело и не терять его, Пусть со всем усердием держит в тепле корни сознания и жизни. Мягкий свет в прекрасной стране пусть будет всегда под рукой, И там пребывает, сокрытая от всех, наша подлинная самость.

Глубочайшее таинство Дао — это человеческая природа и жизнь. Нет лучшего способа усовершенствовать природу и жизнь, чем привести их вновь к единству. Мудрецы древних времен говорили о единстве природы и жизни с помощью образов внешнего мира и выражали свою мудрость посредством иносказаний. Посему секрет единовременного окормления природы и жизни был утрачен. Приводимые здесь картины не выдают легкомысленно этот секрет. Напротив, поскольку здесь учение сутры «Лэнъянь-цзин» о прекращении истечения вовне и сокровенный смысл сутры «Хуаянь-цзин» соединены с положениями других канонических книг, из картин этих легко можно понять, что сознание и жизнь не отделены от рождающей утробы в нас самих. Пусть все, кто посвящает себя совершенствованию в Дао, поймут из этой книги, что таким путем в нас вызревает наша подлинная основа, таким путем в нас прекращается истечение жизни вовне и созидается бессмертное тело, таким путем приходит к завершению великое Дао.

Однако рождающая утроба находится в незримой полости. Она не имеет ни формы, ни образа. Когда животворное дыхание приходит в движение, в нас проявляется семенная сила; когда же дыхание прекращается, исчезает и сила. Здесь располагается алтарь, на который возложены сознание и жизнь. Он называется обителью дракона на морском дне, пределом заснеженных гор, первозданной заставой, царством блаженства, беспредельным чертогом, Если человек, умирая, не откроет в себе эту рождающую утробу, он не обретет единства сознания и жизни даже за тысячу рождений или десять тысяч мировых эр.

Эта точка творения жизни воистину велика. Прежде чем это тело зачато от наших родителей, его семя уже существует, и в нем пребывают и сознание, и судьба. Одно сплавлено неразделимо с другим, подобно искрам в плавильной печи. Посему сказано:

«Прежде нашего появления на свет неиссякаемое дыхание уже присутствует». И далее говорится: «Прежде чем родители зачали ребенка, дыхание жизни присутствует сполна и зародыш содержится в целости». Когда же зародыш начинает двигаться и утробная оболочка разрывается, это подобно тому, как человек срывается с вершины горы: с криком падает он в пропасть, и с тех пор человеческая природа и жизнь существуют порознь. Тогда судьба управляет человеком: молодость переходит в зрелость, зрелость — в старость, а старость заканчивается смертью.

Вот почему Будда, движимый беспредельным состраданием, сделал явным тайное созидание. Он учит возвращению в утробу и созданию заново человеческой природы и жизни. Он разъясняет, каким образом дух и жизненное дыхание входят в рождающую утробу, как они соединяются в одно, чтобы принести истинный плод жизни, подобно тому как семя отца и матери соединяются, чтобы породить новую жизнь.

В рождающей утробе находится царский огонь. У входа в утробу находится огонь министра. Во всем теле пребывает огонь простолюдина. Когда огонь правителя открывает себя, его вбирает в себя огонь министра, а когда огонь министра приходит в движение, огонь простолюдина следует за ним. Когда три телесных огня раскрываются в указанном порядке, человек растет, Но если три огня воздействуют друг на друга в обратном порядке, растет Дао.

Вот почему все мудрецы начинали свой подвижнический труд с прекращения истечения вовне. Если не начать с этого, все прочие труды будут напрасными. Вот почему все школы, которые не знают, что главный принцип сознания и жизни находится в рождающей утробе, и ищут истину во внешнем мире, не могут добиться успеха несмотря на все их усилия.

II. Шесть фаз, или круговорот в согласии с Законом

Если постичь исток пути Просветленных существ, Тотчас попаяешь в блаженную страну Запада. Когда свершится круговорот в согласии с Законом, Есть поворот к Небу, когда дыхание входит вовнутрь. Когда дыхание выходит, энергия утекает в Землю. Один оборот состоит из шести фаз, За две фазы достигаешь состояния Шакьямуни. Великое Дао исходит из центра. Не ищи первозданное семя вовне!

Самое чудесное действие Дао — это круговорот в согласии с Законом. То, что делает движение бесконечным, — это путь. То, что регулирует скорость, — это ритмы. То, что определяет число упражнений, — это периоды.

В этом разъяснении содержится вся истина и подлинное учение Будды из Западных краев, В нем сообщается, как следовать пути посредством управления дыханием и как чередование опустошений и наполнений выражается в закрытии и раскрытии, как пестовать в себе правильные помыслы, дабы не отклониться от пути, и как правильное разграничение вещей позволяет вовремя начинать и заканчивать всякое дело.

В этом разъяснении полностью раскрыт секрет небесного семени, так что каждый человек может уяснить его для себя и претворить в своей жизни. Тот. кто не обладает правильной добродетелью, тоже может найти в нем пользу для себя, но Небо не даст ему Дао. Почему? Правильная добродетель неотделима от Дао, как одно крыло неотделимо от другого: если не станет одного крыла, другое тоже будет бесполезным.

Посему потребны прежде всего преданность и почтительность, человечность и справедливость, и только тогда можно будет достичь истины.

Но все тонкости и тайны праведного пути содержатся в этой «Книге Сознания и Жизни», и в них надо долго вникать, чтобы прийти к высшему прозрению.

Схема круговорота жизненной энергии

На рисунке изображен круговорот энергии в цикле дыхания. Вдоху соответствует опускание энергии в живот, выдоху — ее подъем; главное в этом упражнении — возвратное движение, которое выглядит следующим образом: при вдохе открываются нижние врата энергии, и энергия поднимается вверх по заднему каналу (в позвоночном столбе). Это восходящее течение соответствует периодам времени, обозначенным на рисунке. При выдохе закрываются верхние врата, и поток энергии может стекать вниз по переднему каналу в соответствии с указанными периодами времени. Нужно обратить внимание на то, что точки «промывания» и «купания» не располагаются точно в середине пути; первая находится несколько выше, а вторая — несколько ниже середины.

Рождение зародыша

III. Энергетические каналы управления и функции

Есть путь вдоха и выдоха через Первозданную Заставу. Не забудь белую дорогу в круговороте согласно Закону! Пусть пещера вечной жизни согревается внутренним огнем. Постигай вечную обитель сиятельной жемчужины!

Рисунок к этой главе в точности такой, как и к предыдущей. Когда два канала течения энергии — задний и передний — сходятся воедино, в теле соединяются все энергетические пути. Олень спит, положив нос на хвост, чтобы запечатать управляющий (задний) канал.

Журавль и черепаха запечатывают свои функциональные (передние) каналы. Вот почему эти существа могут жить по тысяче лет. Насколько же дольше них способен жить человек! Тот, кто совершенствуется в Дао и приводит в движение круговорот энергии в согласии с Законом, дабы привести к согласию сознание и жизнь, может не опасаться того, что его жизнь окажется короткой, а его путь — незавершенным.

Отделение духовного тела

IV. Зародыш Дао

В согласии с Законом, но без усилий нужно наполнить себя светом. Забудь внешнее, смотри вовнутрь и укрепляй духовную силу! В течение десяти лун зародыш согревается огнём. Спустя год омовение и купание становятся теплыми.

Эта картина имелась в первоначальном издании сутры «Лэнъянь-цзин», но невежественные монахи, не понимавшие ее сокровенного смысла и не знавшие о зародыше Дао, убрали ее. Этот зародыш не имеет в себе ничего вещественного, что можно было бы созерцать со стороны, но воистину есть духовная энергия человека. Сначала дух должен войти в дыхание-энергию, а потом дыхание-энергия должна объять собою дух. Когда дух и дыхание-энергия прочно соединены, а мысли перестают быть суетными и приходят к покою, это называется появлением зародыша. Дыхание-энергия должно кристаллизоваться, и тогда дух станет созидательным. Поэтому в «Лэнъянь-цзин» говорится: «Отнесись с материнской заботой к пробуждению и ответствованию». Две энергии питают и укрепляют друг друга. Посему сказано: «Каждый день есть рост». Когда энергия достаточно укреплена, а зародыш достигает полноты и завершенности, он выходит наружу через темя. Это называется «завершенным появлением зародыша сына Будды»,

V. Рождение плода

Вне тела есть тело, называемое образом Будды. Мощь сознания, отсутствие мыслей — вот Просветленность. Чудесный лотос распускается под действием дыхания-энергии. Дух собирается, источая ослепительный свет.

В «Лэнъянь-цзин» говорится: «В тот миг царь мира сделал так, что от кончиков его волос исходил ослепительный свет, а в этом свете сверкал драгоценный цветок лотоса о тысяче лепестков. В середине же цветка восседал преображенный Будда, а из его головы выходили десять лучей драгоценного белого цвета, проницавшие всю Вселенную. Никто не мог оторвать взора от этого яркого света, и Будда возвестил: «Божественная и всемогущая мантра — это явление светоносного духа, имя ему — Сын Будды».

Если не воспринять учения о сознании и жизни, а просто упрямо в уединении повторять слова медитации, разве можно взрастить в себе вечносущего Будду, который сидит на цветке лотоса и испускает ослепительный свет из своего одухотворенного тела? Некоторые говорят, что учение о светоносном духе касается частностей. Но как может быть частностью то, что человек получает от истинного царя мира? Тот, кто постигнет эту глубочайшую тайну сутры «Лэнъянь-цзин», навсегда отряхнет от себя прах этого мира.

Сохранение «преображенного тела»

VI. О сохранении преображенного тела

Каждая мысль обретает форму и становится видимой в цвете и образе. Духовная сила открывает свои следы и превращается в пустоту. Пребывая между присутствием и отсутствием, завершаешь Великое Дао. Все раздельные формы появляются как тела, соединенные с Истоком.

VII. Созерцая перед собой стену

Формы, образованные духовным огнем, — лишь пустые цвета и образы. Свет человеческой природы озаряет изначальное и подлинное. Отпечаток сердца висит в пустоте; прозрачная, светит луна. Лодка жизни достигла берега; ярко солнце сияет.

Методы Внутреннего Созерцания

Согласно «Канону внутреннего созерцания»[82].

Высочайший почтенный правитель сказал: «Путь внутреннего созерцания заключается в упокоении духа и сосредоточении сердца. Не должно быть суетных мыслей в уме, не должно быть фальши и блуда в душе. Полностью овладей собой и своим окружением, закрой глаза и вникай в себя. Пусть внутри и вовне будут пустота и покой, постигай утонченную глубину духовного Пути, Вовне зри все умственные образы мира, внутри прозревай Единое сердце. Когда станешь воистину просветленным и безмятежным, и покой, и суетность отойдут от тебя. Пусть мысли не прерываясь тянутся одна за другой — глубинный корень всего пребывает в покое. Оставайся же вечно таким — и в тебе разверзнется непостижимая бездна. Исчезнут волнения и печали, забудутся истинное и ложное».

Опустоши сердце; оставь все, что его наполняет, Избавься от сердца: убери все, что есть. Сосредоточь сердце: да будет оно неподвижным. Сделай сердце целомудренным: да не будет в нем страха. Очисти сердце: да не будет в нем суеты. Выпрями сердце: да не будет в нем скверны. Когда избавишься от всего этого, Постигнешь в себе четыре истины. В сердце прямота: не пятишься вспять. В сердце равновесие: нет ни высокого, ни низкого. В сердце сияние: нет ничего неосвещенного. В сердце проникновение: нет никаких преград. Эти свойства сердца проявятся сами собой. Слова слишком грубы, чтобы их описать, — Сам помысли о том!

Внутреннее созерцание согласно наставлениям Хуа Ян-цзы[83].

Что такое внутреннее созерцание? Созерцаешь себя и не созерцаешь вещи, смотришь вовнутрь и не смотришь вовне, Когда мы созерцаем свое сердце, в нем не появляется ни одной мысли, словно перед нами покойная водная гладь. Когда мы созерцаем небо, мы день напролет сидим недвижно и смотрим вверх. Когда мы созерцаем свои нос, нить свисает с кончика носа — поднимается и вновь опадает, опадает и снова поднимается[84].

Когда достигнешь предела внутреннего созерцания, энергия проникнет в область Нивань[85] и дух парит над Внутренним двором[86]. Основа же внутреннего созерцания — очищение сердца, а его действие — прекращение мыслей. Огонь сердца опускается в Киноварное поле, и невозможно измерить это достижение. Как говорил Бодхидхарма[87]: «Ни одна мысль не остается без внимания, внутри сам собою покоен и постигаешь изначальный дух».

Бывает, при утробном дыхании энергия движется легко, а результата достичь трудно. Почему? А потому, что сердце соблазняется внешним. Когда же утробное дыхание осуществляешь воистину, энергия движется с трудом, а результат появляется легко. Почему? Причина этому — чистый покой природы. Секрет утробного дыхания в том, чтобы запечатать привходящую энергию и удержать энергию, распространяющуюся внутри, чтобы она «вилась бесконечно, как бы существуя, и в применении была неисчерпаема»[88].

Внутреннее созерцание согласно наставлениям Цзюань-цзы[89]

Сядь покойно в уединенной комнате и вникни в сокровенную глубину сердца. Левую ногу положи на правую, обе руки опусти вниз, сделай себя пустым, подобно древнему треножнику. Помысли, что левое плечо — солнце, а правое — луна, из солнца выходит белая энергия, входит в Море семени[90] и становится красной. Из луны выходит красная энергия, входит в Море семени и становится белой. Два эти вида энергии, соединяясь, образуют подлинную энергию и рождается бессмертный зародыш, подобный белой яшме. Обликом он похож на человеческий эмбрион; в нем уже имеются все члены, и он постепенно растет в утробе. Он лежит, свернувшись, в Море энергии, скрестив руки перед собой, но может выходить из тела и странствовать свободно, улетая за пределы Неба и Земли.

Метод «сидения в забытьи»[91], согласно наставлениям Чжуан-цзы

«Сидение в забытьи — это основа долгой жизни. Обретая подлинность в себе, мы совершенствуем свое тело. Если тело очистилось, оно соединится с энергией. Пестуя в себе Путь, мы совершенствуем энергию. Если энергия очистилась, мы соединяемся с сокровенной глубиной Пути. Вот что зовется стяжанием Пути».

Подлинность — это начало Пути. Посему надлежит очищать дух, дабы соединиться с подлинностью. В книге Чжию-цзы[92] сказано: «Из простора величественно-незыблемого исходит небесное сияние. Простор — это сердце. Небесное сияние — это мудрость, Сначала упокой свое сердце, и свет мудрости прольется изнутри и осветит все несчетное множество умственных образов мира. В пустоте и забытьи соединишься сердцем с великим покоем. Вот что зовется «сидением в забытьи».

Канон Сосредоточения и Созерцания

1. Первый этап «совершенствования в Пути» — «отрешиться от всех низких и дурных деяний». Таковыми считаются все поступки и мысли, связанные с чувственным восприятием или, точнее, с умственными проекциями, вызванными нашим восприятием мира.

Только избавившись от «низких деяний», можно «сидеть покойно». Комментатор отмечает, что понятие «сидения» здесь означает «не-появление какого бы то ни было состояния сознания», а «покой» означает «отсутствие привязанностей».

2. Второй этап:

Обрати взор внутрь себя и должным образом себя осознавай.

Как только осознаешь, что возникла мысль,

Тотчас вырви и уничтожь ее!

Что бы ни появилось в сознании, это нужно подчинять себе,

Только так обретешь в себе мир и покой.

3. Следующий этап соответствует полной свободе от «блудливых мыслей и суетных представлений». Это означает, по сути дела, что «тщетная работа ума» полностью устранена из сознания и нет никаких определенных актов, никаких качествований сознания.

В этой связи автор текста дает совет «чураться только возбужденного сознания, но не оставлять лучезарное сознание; пребывать в пустотном сознании и не держать в себе закосневшее сознание» (то есть сознание, привязанное к каким-либо отвлеченным идеям).

Далее в тексте даются «три назидания», которые должны привести сознание к единству с Великим Путем.

Первое требование — «отстраненность от внешних обстоятельств», что предполагает умение принимать только существенное и отбрасывать все способное смутить покой сознания».

Второе требование — «отсутствие вожделений», то есть отсутствие желания обладать чем-либо.

Третье требование — «спокойствие сознания», означающее прекращение всякой умственной активности.

Текст подчеркивает огромные трудности процесса «успокоения сознания», требующего необыкновенной сосредоточенности духа и долгой тренировки. Сознание, утверждает автор книги, поддается лишь мягкому и постепенному воздействию; оно во всяком случае должно привыкнуть к усилию внутреннего бодрствования.

Состояние духовного самоконтроля описывается в следующих словах:

Будучи занят делом или празден — Всегда сохраняй «отсутствие сознания»! В момент покоя или решительных действий Всегда имей в себе единую волю.

Далее отмечается, что излишнее усердие в деле самоконтроля духа чрезмерно обременяет сознание и способно вызвать серьезные психические отклонения и даже умопомешательство. Поэтому важно уметь сохранять равновесие между внутренним контролем и свободой, поддержать естественный ритм жизненных состояний. «Истинно сосредоточенное сознание, — говорится далее, — обуздано, но не привязано, свободно, но не развязно».

Когда сознание обретает способность к постоянному сосредоточению и становится подобным «покойной воде, которая, как зеркало, отражает в себе все веши», появляется возможность в какой-то момент времени достичь прозрения. Однако прозрение, подчеркивается в каноне, «никогда не приходит от человека», поэтому подвижник не должен поддаваться искушению как можно скорее пережить просветление.

Мы читаем далее:

В сосредоточении сам никогда не ищи прозрения! Прозрение придет само собой. И только такое прозрение подлинно.

Истинное прозрение не может приносить пользу, поскольку оно беспредметно и воплощает не бытие вещей, а чистую бытийственность со-знания, со-бытий-ность бытия. Истинно мудрый обязательно «скрывает свой духовный свет» и «выглядит невеждой».

Текст упоминает о различных видениях, сопровождающих процесс параллельного усиления сосредоточенности и внутреннего прозрения. Если в сознании все еще возникают мысли и образы, подвижника могут преследовать видения демонов и злых духов. Напротив, явление святых людей древности или даже божественного Лао-цзы — хороший знак, свидетельствующий о том, что подвижник на верном пути.

Теперь, когда «отпали все путы и узы сознания», даос может без усилия, совершенно «бессознательно» претворить в своей духовной практике Великий Путь.

Исходный текст взят на:

"Ки Айкидо, Ки Класс — Общество изучения Ки в Москве" — http://ki-moscow.narod.ru/

Корректура, изображения:

DAO H(%)ME PAGE: Портал даосского знания —

Примечания

1

Среди даосов существовал обычай присваивать наиболее авторитетным наставникам особые священнические имена, которые обязательно включали в себя словосочетание «муж Дао» (Дао жэнь) и, кроме того, выражали жизненное кредо или своеобразие духовного достижения их обладателя.

(обратно)

2

Вампу — школа военных командиров партии Гоминьдан, существовавшая в 20-х годах XX века в Гуанчжоу. Выпускники школы сыграли видную роль в революционном движении в Китае.

(обратно)

3

«Учение Совершенной Подлинности» (Цюаньчжэнь-цзяо) — господствующее течение даосизма в Северном Китае, возникшее в XII веке.

(обратно)

4

Династия Цзинь, основанная племенами чжурчжэней, правши Северным Китаем в XII — ХШ веках. На смену ей пришла монгольская династия Юань, свергнутая в 1368 году

(обратно)

5

Цюй Чуши, он же Чанчунь-цзы, — один из самых авторитетных даосских наставников Северного Китая в начале XIII века, долгое время был доверенным советником Чингис-хана, создателя монгольской державы. В 1221–1223 годах в составе войск Чингис-хана совершил путешествие на Запад, описав свои впечатления в пространном дорожном дневнике.

(обратно)

6

«Распознавание рисунка спины» — старинный даосский способ гадания, основанный на изучении «рисунка спины» даосского наставника.

(обратно)

7

«Восемь блаженных», или «восемь бессмертных» (ба сянь) — восемь легендарных даосских персонажей, пользовавшихся огромной популярностью в китайском обществе с XII века.

(обратно)

8

«Великая смерть» — так в даосизме и буддизме именовался главный посвятительный опыт прозрения предельной реальности (нирваны, Дао). Он означал полное преодоление индивидуального «я» или, говоря словами древнего даосского мудреца Чжуан-цзы, способность «похоронить себя» и стать подобным «сухому дереву, остывшему пеплу». Впрочем, мотив смерти как великого посвящения универсален в мировой культуре. Он свойственен и архаическим религиям, и индийской йоге, и мистицизму суфиев и, наконец, православной аскетике (ср. монашеский идеал «умереть для мира»).

(обратно)

9

«Блаженный и Будда» — это традиционное сочетание лишний раз напоминает о том, как тесно в сознании китайцев срослись китайский даосизм и пришлая религия буддизм. Словом «блаженный» здесь и далее в большинстве случаев переводится китайский термин «сянь». В отечественной литературе этот термин передается также словами «небожитель», «бессмертный», «святой».

(обратно)

10

Лао-цзы, он же Лао Дань, Ли Эр — легендарный основоположник даосской традиции, впоследствии ставший верховным божеством даосской религии под именем Высочайшего Старого Правителя. По преданию, Лао-цзы жил в VI веке до н. э. и занимал должность хранителя архивов династии Чжоу. В конце концов он ушел на Запад, оставив людям свое сочинение «Книгу о Дао и Совершенстве» (Дао-Дэ цзин), ставшую главным памятником даосской традиции.

(обратно)

11

По обычаю, родоначальник духовной школы в Китае, будь то какое-либо направление в даосизме или буддизме, народная секта или даже школа ушу, составлял особую словесную формулу (мантру), включавшую в себя разное количество иероглифов. Порядок иероглифов в этой формуле обозначал смену поколений, так что каждый послушник школы должен был иметь в своем имени иероглиф, обозначающий порядковый номер его поколения.

(обратно)

12

Имеется в виду Лао-цзы

(обратно)

13

Такое название медитативной позы в даосизме происходит оттого, что тело подвижника уподоблялось алхимическому тиглю, в котором путем смешения Огня (стихии сердца) и Воды (стихии почек), а также других энергетических субстанций вырабатывался «эликсир бессмертия». (Ср. с буддийскими терминами «полулотос» и «лотос».)

(обратно)

14

«Канон Божественного Сокровища» («Линбао цзин») — корпус даосских текстов, восходящий к IV веку.

(обратно)

15

Пэнцзу — легендарный долгожитель, китайский Мафусаил. По преданию, Пэнцзу не утратил здоровья и бодрости даже будучи 800 лет от роду. В даосизме Пэнцзу почитался как основоположник техники «взращивания жизни».

(обратно)

16

«Малый небесный круговорот» (сяочжоутянь) — старинная даосская техника циркуляции энергии в организме. Ее основной принцип — восхождение энергии от нижнего Киноварного Поля вдоль позвоночника к темени и ее опускание через передний энергетический канал. Существовала также техника «большого небесного круговорота» (дачжоутянь), характеризовавшаяся распространением циркуляции энергии на конечности.

(обратно)

17

«Небесное око» (тянь янь) — внутренний «глаз мудрости», который открыт у тех, кто умеет управлять своей жизненной энергией.

(обратно)

18

«Гуань-цзы» — древнекитайский философский и политический трактат, приписываемый известному государственному деятелю Гуань Чжуну (VII в. до н. э.), В этом трактате содержится одно из самых ранних в китайской литературе описаний даосских методик духовного совершенствования.

(обратно)

19

Хань Чжунли — знаменитый даосский наставник X века, один из главных теоретиков даосской традиции «внутреннего делания».

(обратно)

20

Люй Дунбинь, или патриарх Люй (X–XI вв.) — ученик Хань Чжунли, одна из наиболее чтимых фигур в северокитайском даосизме.

(обратно)

21

Здесь цитируется 42-е изречение из «Дао-Дэ цзин».

(обратно)

22

«Небесная пружина» (тянь цзи), сокровенная пружина» (сюань цзи) — с древности принятое в даосской литературе наименование внутреннего импульса, «движущей силы» жизненных метаморфоз. Постижение Дао равнозначно познанию действия «небесной пружины» в своей жизни. Иногда понятие «небесной пружины» в даосизме сравнивают с понятием энтелехии у Аристотеля.

(обратно)

23

В китайской космологии круговорот Пяти мировых стихий может осуществляться двояким образом: в порядке взаимного порождения (Дерево порождает Огонь, Огонь порождает Землю, Земля — Металл, Металл — Воду, а Вода вновь порождает Дерево) и взаимного преодоления (Вода побеждает Огонь, Огонь побеждает Металл, Металл — Дерево, Дерево — Землю, а Земля — Воду).

(обратно)

24

Китайцы с древности придавали огромное значение «энергетическому» аспекту земной топографии. Существовала даже особая наука, именуемая обычно геомантией (по-китайски — «фэншуй», то есть «ветры и воды»), занимавшаяся определением «энергетической конфигурации» той или иной местности. Разумеется, даосы были знатоками геомантии.

(обратно)

25

Лао-цзы — см. примеч. 10.

(обратно)

26

Чжуан-цзы (конец IV — начало III в. до н. э.) — наряду с Лао-цзы крупнейший мыслитель древности, автор классического даосского трактата, который носит его имя.

(обратно)

27

«Книга Перемен» («И цзин») — древнейшая гадательная книга и основной китайский канон, истоки которого восходят к доисторическим временам. Основу «Книги Перемен» составляет система графических символов, представляющих собой комбинации из шести черт двух видов: сплошной (символ мужского начала ян) и прерывистой (символ женского начала инь). Система «Книги Перемен» содержит в себе как бы код традиционного научного знания в Китае.

(обратно)

28

«Внутренняя Книга Желтого Императора» («Хуан-ди Нэй-цзин») — главный медицинский канон Китая, сложившийся в основном к III веку до н. э.

(обратно)

29

«Книга Желтого Двора» («Хуан тин цзин») — одно из основополагающих сочинений в традиции даосской «внутренней алхимии», то есть практики порождения в себе путем медитации бессмертного тела. Наиболее вероятное время появления этой книги — I–II век.

(обратно)

30

«Книга Чистоты и Покоя» («Цин цзин цзин») — древний даосский трактат о принципах «внутреннего достижения».

(обратно)

31

Согласно даосскому учению о принципах «внутреннего делания», зародыш бессмертного тела в человеке появляется в том случае, если Вода в теле (символизируемая почками) поднимется вверх и смешается с Огнем, исходящим из сердца. При этом в теле подвижника, уподоблявшемся алхимическому тиглю, сплавлялись воедино различные энергии и состояния духа.

(обратно)

32

Китайцы разделяли солнечный год на 24 отрезка (букв. «коленцев бамбука») по 15 дней в каждом.

(обратно)

33

«Дао-Дэ цзин», глава VI.

(обратно)

34

Гэ Хун — известный даосский наставник, автор трактата «Бао Пу-цзы», живший в начале IV века.

(обратно)

35

«Искусство брачных покоев» (фан чжун шу) — раздел даосской практики, касающийся сексуальных отношений и в широком смысле — устроения семейной жизни.

(обратно)

36

Описываемое Ван Липином состояние соответствует методу дыхания, называемого в даосской литературе «утробным» (тай си), поскольку даосский подвижник в данном случае усваивает энергию из внешнего мира «всем существом», подобно тому как зародыш питается в материнской утробе,

(обратно)

37

Особой формы меч входил в число традиционных ритуальных атрибутов даосов.

(обратно)

38

По представлениям китайцев, души умерших предков обитают в деревянных табличках, на которых начертано посмертное имя покойного. Поклонение таким поминальным табличкам, стоявшим на семейном алтаре, составляло важнейшую часть домашнего культа в Китае.

(обратно)

39

Игра в шашки традиционно считалась любимым занятием даосских блаженных.

(обратно)

40

По китайским представлениям, в теле человека имеются три точки скопления жизненной энергии, именуемых Киноварными Полями. Верхнее Киноварное Поле находится в голове, среднее — в груди, нижнее — в низу живота.

(обратно)

41

Странствие издавна было важным этаном духовного совершенствования даосского подвижника, особенно на Севере. Так, основатель Учения Совершенной Подлинности Ван Чуньян в ряду методов совершенствования на первое место ставил «жизнь в скиту», а на второе — «вольные странствования» с целью «стяжания полного прозрения внутри, постижения великих свершений жизни и смерти».

(обратно)

42

Цинь Шихуанди — правитель царства Цинь, который в конце III века до н. э. объединил под своей властью весь древний Китай. Стремясь обеспечить идеологическую монополию государства, Цинь Шихуанди приказал уничтожить все книги, содержание которых не ограничивалось чисто прикладными знаниями, и предал мучительной казни большое число ученых людей.

(обратно)

43

Имеется в виду сборник «избранных изречений» Мао Цзэ-дуна, широко пропагандировавшийся в годы «культурной революции»,

(обратно)

44

Ли Шичжэнь — знаменитый китайский врач, живший в XVI веке.

(обратно)

45

Хуа То — знаменитый врач древности, живший в конце II века.

(обратно)

46

«Жесткий» стиль воинского искусства представлял собой путь личного совершенствования через концентрацию силы и укрепление физического тела, а «мягкий» стиль предполагал выработку и очищение жизненной энергии посредством «уступчивости и расслабления». К «мягким» стилям воинского искусства относятся классические даосские школы ушу: Тайцзицюань, Багуачжан, Синьицюань.

(обратно)

47

Имеются в виду специальные компасы, которыми пользовались китайские знатоки геомантии для определения энергетических свойств той или иной местности.

(обратно)

48

Хэту («Карта из Хуанхэ») и Лошу («Письмена из реки Ло») — китайские космологические диаграммы, широко применявшиеся в даосской практике. В современной литературе их нередко называют китайскими «магическими квадратами».

(обратно)

49

«Волшебные числа железной доски» — особая таблица, применявшаяся в гадательной практике китайцев. Эта таблица указывала соответствия гексаграмм «Книги Перемен» различным отрезкам времени — часам суток, числам месяца, месяцам года и т. д. В основе таблицы лежали гадательные схемы, разработанные ученым XI века Шао Канцзе.

(обратно)

50

Династия Цинь правила Китаем в конце III века до н, э., династия Хань — с рубежа И века до н. э. до II века н. э,

(обратно)

51

Гуань Инь-цзы — но преданию, начальник пограничной заставы, через которую Лао-цзы покинул Китай, отправляясь в Западные страны. Именно ему преподнес Лао-цзы свою книгу «Дао-Дэ шин». Имеется также позднейшее даосское сочинение, приписываемое Гуань Инь-цзы.

(обратно)

52

Люй Дунбинъ — см. прим. 20.

(обратно)

53

Определение «посленебесный» относится в данном случае к миру явленных форм, то есть миру «вторичному», объективированному.

(обратно)

54

Чжан Даолин — даосский проповедник II века, ему приписывают авторство известной даосской книги «Тайпин цзин». Сунь Сымяо — известный врачеватель и даосский учитель VII века. Ду Гуантин — даосский наставник, живший в X веке.

(обратно)

55

Книга «Великое Учение» («Да сюэ») — один из главных канонов позднейшего конфуцианства. Первоначально входила в состав древнего конфуцианского канона «Записки о ритуале».

(обратно)

56

Сунь Ятсен — вождь революционного движения в Китае в первой четверти XX века, создатель партии Гоминьдан.

(обратно)

57

Мэн-цзы — древний конфуцианский философ, живший в IV–III веках до н. э.

(обратно)

58

Хань Юй — известный ученый-конфуцианец, живший к начале IX века. В данном случае цитируется его сочинение «Речь об учителях».

(обратно)

59

Ши Цзигуан — полководец XVI века, автор классического трактата о военном искусстве. Известен успешной борьбой против японских пиратов, грабивших китайское побережье.

(обратно)

60

Здесь цитируется популярная буддийская сентенция.

(обратно)

61

Великая Колесница — буддийский термин, обозначающий высшую истину.

(обратно)

62

Красная пыль — пришедшее из буддийской литературы аллегорическое обозначение материального мира. Впрочем, и у Лао-цзы мы находим наставление «соединиться со своей пылью».

(обратно)

63

Эпоха Южных династии в истории Китая приходится на V–VI века.

(обратно)

64

Цитата из «Чжуан-цзы», глава II.

(обратно)

65

Цитата из «Дао-Дэ шина», глава IV.

(обратно)

66

Колесо Дхармы — название мирового круговорота в буддизме.

(обратно)

67

«Пять разбойников» — аллегорическое название пяти органов чувств, смущающих внутренний покои духа.

(обратно)

68

Как явствует из этого описания, понятие «дэ» в даосской литературе имеет очень мало общего с выполнением общепринятых норм морали. В сущности, дэ в даосизме обозначает полноту свойств, внутреннее совершенство вещей. Такая полнота бытия может иметь только символическое выражение, поэтому добродетель-дэ в китайской традиции есть тайна, реальность откровения.

(обратно)

69

Цитата из «Дао-Дэ цзина», глава XXXVIII.

(обратно)

70

Цитата из «Дао-Дэ цзина», глава XLIX.

(обратно)

71

Так расширительно в данном случае толкуется уже упоминавшийся выше термин фан чжун шу, который переводится обычно как «искусство брачных покоев». Между тем данный термин может быть истолкован и как «искусство жизни в доме».

(обратно)

72

«Техника женского эликсира» — методика даосского совершенствования, разработанная с учетом особенностей женского организма и психики. Упоминания об этой традиции в литературе восходят по крайней мере к III веку.

(обратно)

73

Лэй Фэн — один из героев официальной пропаганды в КНР, ставший олицетворением преданности власти и бескорыстного служения обществу.

(обратно)

74

нет в источнике

(обратно)

75

нет в источнике

(обратно)

76

нет в источнике

(обратно)

77

нет в источнике

(обратно)

78

нет в источнике

(обратно)

79

нет в источнике

(обратно)

80

нет в источнике

(обратно)

81

нет в источнике

(обратно)

82

«Канон внутреннею созерцания, поведанный Высочайшим почтенным правителем» — анонимное сочинение, появившееся, вероятно, в IX–X вв. Высочайший почтенный правитель — имя главного божества даосизма — Лао-цзы.

(обратно)

83

Хуа Ян-цзы — даосский учитель, живший в VIII–IX вв.

(обратно)

84

Здесь имеется в виду упражнение на гармонизацию дыхания, выполняя которое требовалось дышать ровно, плавно и медленно. Нитка, повешенная на нос, помогала медитирующему правильно контролировать дыхание.

(обратно)

85

Нивань — область в верхней части головы, известная также как верхнее Киноварное поле — область скопления чистейшей энергии в организме.

(обратно)

86

Внутренний двор — внутреннее пространство тела.

(обратно)

87

Бодхидхарма (кит. Дамо) — буддийский проповедник (VI в.). Выходец из Персии, основоположник школы Чань.

(обратно)

88

Цитата из «Дао-Дэ цзина».

(обратно)

89

Цзюань-цзы — даосский наставник, живший во II–III вв. до н. э.

(обратно)

90

Море семени — море энергии, нижнее Киноварное поле.

(обратно)

91

Сидение в забытьи (цзо ван) — традиционное наименование медитативной практики в даосизме, восходящее к Чжуан-цзы.

(обратно)

92

Чжию-цзы — даосский наставник Цзэн Цзао, живший в первой половине XII в. Автор обширного собрания даосских текстов, озаглавленного «Дао шу» («Ось Пути»).

(обратно)

Оглавление

. .

Предисловие переводчика

Часть первая. НАЧАЛО ПУТИ

  Глава I. Визит учителей из дальних краев

  Глава II. Закаливание сердца

  Глава III. Собирание духа

  Глава IV. Трудный путь в высшие миры

  Глава V. Эликсир бессмертия

Часть вторая. НОВАЯ ЖИЗНЬ, НОВЫЕ ТРУДЫ

  Глава VI. Через смерть к жизни

  Глава VII. Незримое совершенствование

  Глава VIII. Облака плывут по свету

  Глава IX. Посвящение в «пять искусств»

  Глава X. Вне времени и пространства

  Глава XI. Закаливание духа во сне

  Глава XII. В поисках сокровища

  Глава XIII. Другие Небеса

  Глава XIV. Сон мира

  Глава XV. Дао следует естественности

  Глава XVI. К высшему миру

Часть третья ПУТЬ УЧИТЕЛЯ

  Глава XVII. Ученик расстается с учителями

  Глава XVIII. Превзойдя святость, возвратиться к обыденному

  Глава XIX. Приказ «выйти в мир»

  Глава XX. Важное поручение

  Глава XXI. Возвращение к истоку

  ВМЕСТО ЭПИЛОГА

ПРИЛОЖЕНИЯ

  Э. Руссель. Духовное совершенствование в современном даосизме

  Книга сознания и жизни

  Методы Внутреннего Созерцания

  Канон Сосредоточения и Созерцания . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте