«Жизнеутверждающая книга о том, как делать только то, что хочется, и богатеть»

Жизнеутверждающая книга о том, как делать только то, что хочется, и богатеть (fb2) - Жизнеутверждающая книга о том, как делать только то, что хочется, и богатеть (пер. Э. Э. Ибрагимов) 789K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Дэнни МакАскилл

Дэнни МакАскилл Жизнеутверждающая книга о том, как делать только то, что хочется, и богатеть

Danny MacAskill

AT THE EDGE: RIDING FOR MY LIFE

© Danny MacAskill 2016

The author has asserted his moral rights.

All rights reserved.

Original English language edition first published by Penguin Books Ltd, London. Text Copyright.

© Ибрагимов Э.Э., перевод на русский язык, 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

* * *

Оглавление #2 (Как говорится, не пытайтесь повторить это дома)

То, что я делаю, опасно, и чтобы научиться этому, мне понадобились годы практики. Были свои ухабы и переломы, конечно же. Я бы очень не хотел услышать о том, что кто-то изувечил себя, пытаясь подражать велосипедисту-экстремалу, и уж тем более я не хотел узнать бы, что это произошло после прочтения моей книги. Вот наглядный список происшествий, в которых я успел побывать на данный момент. Если у вас вдруг возникнет непреодолимое желание сделать бэкфлип между двумя неблизко расположенными друг от друга зданиями, перечитайте его…

1. Осторожно! Возможно падение ржавых железок!

2. Инцидент с расплавленным свинцом

3. Невероятная история об отбитом колене

4. Повреждение ключицы № 1

5. Повреждение ключицы № 2

6. Заражение кожи после контакта с рыбным баком

7. Повреждение ключицы № 3

8. О том, что бывает, если поскользнуться на гусином помете

9. Как разорвать фиброзное кольцо

10. Обстоятельства, вынуждающие лечь под нож

11. Блуждание в лабиринте

12. Как я врезался в бак, выполняя футджем тейлвип.

Сцена первая

Скалы, Лас-Пальмас-де-Гран-Канария

Дэнни МакАскилл, велосипедист, выступающий в велотриалах и снимающий экстремальные видео, готовится к самому эпичному трюку из всех, которые он когда-либо совершал: переднее сальто с рампы, устроенной на вершине скалы. Выполняя этот зубодробительный финт, он должен перемахнуть через ряд булыжников и упасть прямо в море с высоты 15 м – если все пойдет по плану.

Перед прыжком Дэнни едет по крышам города Лас-Пальмаса под чистым синим небом. На нем футболка Drop and Roll (Drop and Roll – шоу профессиональных велосипедистов, в котором участвует Дэнни МакАскилл. – Прим. ред.) и шлем. К шлему прикреплена камера.

Съемка от первого лица; мы видим, как он спрыгивает с уступа и приземляется на высоких строительных лесах. Снизу устроена сымпровизированная рампа. Он приземляется на вершине, крутит педали изо всех сил; в поле зрения попадает обрыв. Вдалеке горизонт, вблизи камни – и нырок в океанскую толщу…

Cascadia, 2015

I Свободное падение

Ничто не могло помешать мне прыгнуть с обрыва. Ни пенящаяся вода, ни острые камни, оскаливающиеся всякий раз, когда волна отступала, ни высота в 15 метров. Я летел через край. Со мной был мой велосипед.

Со всех сторон я был окружен камерами, снимающими все это безумие. Одна была прикреплена к моему шлему, другая, маячившая над головой, находилась в дроне. Каждый объектив фиксировал размах и масштаб того, что я собирался совершить: для знаменательного финального кадра нашего видео 2015 года под названием Cascadia я намеревался скатиться с рампы настолько быстро, насколько это возможно. Она была сделана из строительных лесов в одном небольшом переулке города Лас-Пальмас-де-Гран-Канария. За прыжком с края следовал долгий, долгий, долгий прыжок в море.

За несколько недель до этого, когда я предложил исполнить этот трюк, я был довольно спокоен, но теперь, когда настало время его совершить, я порядочно нервничал. Я переживал, что не рассчитаю скорость разгона и врежусь в камни внизу. В отдельных местах глубина была меньше 5 метров, что, как по мне, обещало весьма негладкую посадку. Кроме прочего, море выглядело неспокойным. Тут и там появлялись пенистые водовороты, в которые совсем не хотелось соваться. Острые камни были усеяны крабами. Может, мне стоило пересмотреть свою траекторию? Самое меньшее, чем я мог отделаться, прыгая с такой высоты, – это болезненный удар всего тела при контакте с водой. А что кроме этого? Эх, кто бы знал.

А потом – щелк. После часа раздумий что-то в моей голове переклинило и заставило меня решиться. Я спрыгнул с края лесов, сделав во время падения плавный тейлвип, заехал на рампу – и вложил всего себя в педали. Здания пролетали мимо меня. Все, что я слышал, – это лязг стальных труб под моими шинами. ЛЯЗГ! ЛЯЗГ! ЛЯЗГ! ЛЯЗГ!

Закат, горизонт, море – все накренилось ко мне. Я сорвался с края. Ветер хлестал в лицо. Затем…

Ничего.

Тишина.

Облегчение.

Я не сумасшедший.

Уверен, мои видео на YouTube могут заставить вас думать иначе, но все, что я делаю, выверено, просчитано; когда я на велосипеде, я точно знаю, что способен выдать, работая на пределе своих возможностей, и я действую только в этих пределах. Может показаться, что мне жизнь не мила, особенно когда я сбрасываюсь с обрыва или делаю гэпы между высокими зданиями, но на самом деле я никогда не рискую по-крупному – ну, во всяком случае, точно не по-глупому.

Все мои трюки начинаются с огромной работы по подготовке и бесконечных психологических мучений: огромное количество времени уходит у меня только на то, чтобы настроиться на слет по рампе, переднее сальто или выполнение таер тэп тейлвип на огромной высоте. Большая часть съемок проходит в проклинании себя за то, что я не могу просто-напросто взять и с ходу выполнить этот прыжок, вместо того чтобы бесконечно о нем переживать. Хотел бы я легче переносить все это. Иногда моя работа – настоящая заноза в заднице.

К счастью, у меня нет никаких фобий. Я не боюсь высоты, скорости, даже пауков не боюсь; а с болью у меня особые отношения: она мне особых хлопот не доставляет, что очень удобно, когда падения и расшибленное лицо являются ежедневной рутиной твоих будней. Тем не менее во время уличных триалов – на высокой скорости и огромной высоте, с использованием повседневной «мебели» вроде лестниц, лавок и перил, – я всегда напряжен до предела.

Для тех, кто не очень ясно представляет себе, что такое триальная езда, расскажу: все началось с соревнований, во время которых горные велосипедисты должны были объезжать и перепрыгивать препятствия максимально быстро. Фишка в том, что ноги на землю ставить нельзя. Райдер должен преодолеть определенный маршрут с расположенными на нем корягами, камнями, стенами и старыми машинами. Как только он проезжает через стартовые ворота, секундомер начинает отсчет. Соревнующиеся проезжают весь путь сектор за сектором; каждый раз, когда их ноги касаются земли, им зачисляется одно штрафное очко (или дэб). Максимальное число дэбов за сектор – 5, дальше – дисквалификация. Кто преодолеет весь путь, уложившись по времени и получив наименьшее число дэбов, тот и победитель.

Уличные триалы – одно из ответвлений этого стиля, но только они, в отличие от вышеописанных, не соревновательные. Вместо того чтобы лавировать среди баррикад в течение определенного временно́го промежутка, велосипедист проявляет креативный подход к предметам повседневного употребления. (Например, к автобусным остановкам, телефонным будкам и перилам, которыми вы пользуетесь каждый день по пути на работу.) Трюки часто снимаются на видео и выкладываются в соцсети (до этого видео распространяли через DVD- и видеокассеты), и, если повезет, они становятся популярными.

Уличные триальные заезды – занятие рисковое. Почему? Ну, для начала следует сказать, что тому, кто на это решился, предстоит вынести кучу ссадин и переломов. Я занимаюсь этим всю жизнь и в процессе записал много видео, но страх падения никогда не исчезает; особенно ярко он проявляется в те моменты, когда предстоит столкнуться с неизвестным. Однажды я сделал переднее сальто с Эдинбургского замка – вот тогда я порядочно потрепал себе нервишки. В другой раз я спрыгнул с вершины заброшенной бойни в покинутом аргентинском городке: с одной стороны внизу находился неустойчивый потолок, 4 метрами ниже; с другой – провал глубиной 12 метров, на дне которого валялась куча сломанного бетона. Тогда тоже стресс был еще тот. Был еще случай, когда я должен был проехать по зубчатому забору: одно неверное движение могло привести к тяжелым травмам в области поясницы.

Чтобы заставить себя выполнить трюк, я щелкаю «переключателем уверенности» – специальным рубильником у меня в голове, который выводит меня из состояния тревоги и настраивает на позитив; но перед тем, как мне это удается, я иногда часами бесцельно нарезаю круги. Я даже веду беседы с самим собой, ведь это крайне стрессовый опыт – стоять на обрыве на высоте 12 или 15 метров, готовясь к прыжку, или делать сальто над препятствием, зная, что падение может повлечь за собой серьезные последствия. Я сомневаюсь в себе. Переживания так и норовят прокрасться в душу. Но у меня есть четко очерченная цель. Моя задача состоит в том, чтобы нажать на кнопку и направить себя по тому маршруту, который на видео будет выглядеть великолепно.

В итоге я ставлю ноги на педали и ощущаю прилив энергии. Все вокруг меня будто бы тает в такие моменты: пропадает и ветер, и шум, и страх, и камеры. Я полностью сосредоточиваюсь на том, что должен сделать и как я должен это делать. Обычно я заранее прокручиваю все это в голове по сотне раз. Я просто должен увидеть весь трюк от начала до конца, желательно без падений.

Меня постоянно спрашивают, каково это – успешно выполнить прыжок с огромной высоты или бэнгер. Чаще всего я попросту чувствую облегчение. Никакого восторга нет. Словно я совершаю движения, которые заранее знал, а в следующую секунду понимаю, что приземлился и я цел. Я ощущаю некую удовлетворенность, но мимолетно. Реально я включаюсь только после выполнения трюка, когда смотрю отснятое видео. Вот тогда-то я наконец оживляюсь и могу даже обрадоваться.

Иногда все проходит не по плану – я падаю или криво приземляюсь, – но даже это лучше, чем просто смотреть через руль и думать: а что, если? Когда я запарываю трюк, я хотя бы начинаю чувствовать, что должен выполнить все как надо. Так легче вернуться обратно и повторить все сначала, потому что я знаю, что ждет на той стороне.

Многим мои трюки могут показаться безумными или даже опасными для жизни, но я так не считаю. У меня все под контролем, и я, пожалуй, более устойчиво стою на педалях, чем на своих двоих. В Cascadia я разъезжаю по крышам и балконам, ширина которых составляет 30 сантиметров, может, полметра. С одной стороны, плоская поверхность – безопасность; с другой провал в несколько этажей – очень серьезные травмы. Одной лишь высоты было бы достаточно для того, чтобы вызвать у многих кошмары, но меня полностью устраивало гонять по краям и делать между ними гэпы. Это не казалось таким уж опасным. Я проделывал все эти трюки на уровне тротуара так часто, что был уверен: даже если потеряю баланс, я смогу приземлиться так, чтобы избежать серьезных повреждений. За долю секунды я могу сместить центр тяжести таким образом, что приземлюсь на выступ здания, а не рухну вниз с высоты.

Чаще всего я отодвигаю эти мысли в периферийные области сознания и концентрируюсь на том, что меня окружает. Вместо узкого края и пропасти под ногами я мысленно представляю себя в детстве в нашем саду, представляю, как я катался по узкой тропинке, бежавшей от одного края газона до другого. Я катался по этой линии туда-сюда раз за разом и никогда не сбивался с курса. Воспоминания о тех днях помогают мне забыть о последствиях падений, потому что, ну… Я в них не падаю.

Разумеется, что-то катастрофическое может произойти. У моего велосипеда может оказаться какая-нибудь механическая неисправность, из-за которой меня сбросит с сиденья в самый неподходящий момент, но в целом я спокоен. Свое снаряжение я тщательно проверяю, а то, что я делаю, не доставляет мне неудобств и кажется мне естественным. Еще для меня важно оставаться сосредоточенным – в психологическом смысле я расчетлив. Я не запрограммирован на то, чтобы быть вконец безбашенным или безразличным, и у меня хватает страха, чтобы не рисковать жизнью ради выполнения трюка, который находится вне моей зоны комфорта.

После всего мною сказанного у вас неизбежно возникнет вопрос: а какого лешего он, собственно, занимается всем этим? Ну, просто у меня креативный ум, и мне нравится бросать себе вызов. Больше всего в жизни я люблю триалы. И так с самого детства. Поначалу, когда я рос, это было крутым времяпрепровождением. Позже, когда я уже влился в шотландскую велосипедистскую тусовку, это стало одержимостью. К тому моменту, когда я начал снимать свои собственные полноценные видео, привлекая к ним весьма талантливых режиссеров, это стало способом самовыражения; я начал становиться все более и более изобретательным, выделяя захватывающие моменты в таком стиле, к которому никто до меня не прибегал.

Эта работа вынесла меня за пределы мира горных велосипедов в область мейнстрима; я появлялся в документалках по телевизору, в голливудских фильмах и рекламе. Меня приглашали в корейский цирк. Ведущий американского ток-шоу даже хотел, чтобы я поехал в женском наряде по Чикаго. (Я, кстати, отказался тогда. Высокие каблуки – это не по мне.) Когда хиты на YouTube стали собирать десятки миллионов просмотров, мне начали приходить спонсорские предложения от серьезных компаний вроде Red Bull. Однако я всегда хотел лишь одного – тусить на своем велике. Так я чувствую себя лучше всего, так мне веселее, чем как-либо еще. Выучивать новые трюки, продвигать и совершенствовать триалы с помощью своих видео, в которых я справляюсь со сложными препятствиями, одновременно создавая интересное студийное пространство, – вот именно это про меня. Все остальное второстепенно.

Однако не все смотрят на это так, как смотрю на это я. Я выпустил уже несколько партов; и каждый раз кто-нибудь возмущается насчет моей езды. В комментариях на YouTube пишут, что я безрассуден. Что я шучу с жизнью. В 9 случаях из 10 эти комментаторы не садились за руль триального велосипеда вот уже лет как 19. Они просто неспособны запрыгнуть на бордюрный камень на заднем колесе или проехаться по узкой колее вроде забора или бревна. Как бы то ни было, меня не особо волнует, что люди говорят, хотя мне бы больше нравилось, если бы клипы в Интернете обсуждали с точки зрения того, чем они и являются: креативными проектами, призванными изобразить триалы в новом и интересном виде.

К счастью, то, что я делаю, получает достаточно большое количество положительной обратной связи, что действительно клево, ведь я хочу ездить жестко и записывать это на видео столько, сколько только возможно. Именно поэтому я не допускаю глупого риска. Я не безумец; я хочу продолжать свое дело, но здоровый страх получить травму не остановит меня от удовлетворения моих амбиций.

По крайней мере пока что этот страх меня не останавливает…

Сцена вторая

Дом Дэнни

Камера направлена на край озера Лох-Данвеган, что на острове Скай в Шотландии. Вдали виден дом, построенный прямо у воды. Приближаем обзор через окно спальни на первом этаже. Стикер с логотипом Imaginate (на котором также написано «Проникни в разум Дэнни») наклеен на стекло.

Детская спальня Дэнни

Флэшбек: восьмилетний Дэнни сидит на полу со скрещенными ногами. Вокруг него разные игрушки: пластиковые солдатики, игрушечный болид «Формулы-1», ярко раскрашенные резиновые шары и гоночная трасса в духе Hot Wheels. Он строит воображаемый триальный курс из своих игрушек. По радио играет Runaway группы Houston. Камера фокусируется на глазах Дэнни, маневрирующего пластиковым велосипедом с водителем, катающим его по курсу.

Наше время: переходим к сегодняшнему Дэнни, находящемуся в студии и готовящемуся к гонке по своей детской спальне, воссозданной и увеличенной в размерах…

Imaginate, 2013

II Дорога домой

Когда я был маленьким ребенком, меня невозможно было контролировать.

Я любил идти на риск и любил опасность, так что как только моя мама – ее зовут Анна – отпустила меня «на волю», когда мне было семь, я стал проводить все свое свободное время в лесу со своими приятелями, срубая деревья, разводя костры и сталкивая булыжники со скал. Я пробирался в такие места, где никто не заметил бы результаты моих разрушений. Спустя несколько часов я воровато возвращался домой – с опаленными волосами, несколькими царапинами и ссадинами или превозмогая боль от гвоздя, впившегося в мою ногу. Я знал, что мама будет в бешенстве, потому что это уже четвертая изорванная пара штанов за месяц. Некоторым такое поведение показалось бы диким, даже совсем одурелым. В Глазго или в Лондоне мои выходки привели бы к серьезным последствиям для меня. К счастью (по крайней мере для Королевской прокуратуры), я вырос в Данвегане, маленьком сонном городке на шотландском острове Скай, где я был полностью предоставлен собственной дикости.

Впрочем, тот хаос, который меня всюду окружал, на самом деле никогда не представлял собой что-то более опасное, чем простая детская шалость, так что родители редко били тревогу. Каждый раз, когда я влетал домой с рассеченной головой или с ожогами второй степени, мама латала меня с укоризненным взглядом. «Ну и дурачок же ты, Дэниел», – говорила она, возмущаясь очередной раной. Она редко сочувствовала. Временами мне давали что-то вкусное, чтобы отвлечь, когда приходилось везти меня за сорок миль в больницу, – иногда я все же перегибал палку бесстрашия.

Когда мне было примерно 8 лет, я нашел старый металлический плуг, приделанный к стене снаружи музея, которым управлял мой отец Питер (об этом мы поговорим более подробно чуть позже). Весил этот плуг, наверное, килограммов триста. На одном его конце имелась чудовищно острая ржавая ручка. В ней увидел отличную возможность вскарабкаться повыше, чтобы спрыгнуть оттуда вниз – поистине блестящая идея. Я начал прыгать, пытаясь ухватиться за ручку, и в итоге плуг опрокинулся на меня и полоснул ручкой мне по затылку. Это было пронзительно. Я чувствовал, как кровь стекает по моей шее.

Не то чтобы меня это сильно беспокоило. Я вернулся в дом, намереваясь самостоятельно подлатать себя, но мама догадалась, что я опять во что-то вляпался. Впрочем, даже подобия паники не последовало. Вместо этого она осмотрела рану и потянулась в шкаф за шоколадными дисками – вещью, которая неизменно эффективно укрощала мои порывы. Мы сошлись на том, что порез не был таким уж серьезным, как казалось, она меня забинтовала и сказала не делать так больше. А вообще – это удивительно, что плуг вообще мне голову не отрубил.

Не поймите меня неправильно: мама у меня очень строгая. Она не из тех, кто закрыл бы глаза на преступления своего ребенка, будь он, скажем, убийцей. Если я себя плохо вел, за этим непременно следовало наказание в той или иной форме; многие мои друзья даже боялись ее, особенно когда она меня отчитывала. И я боялся. Когда я хотел пойти в гости к другу или погулять в лесу, я спрашивал папу. Его легче было уговорить. Что касается моих травм, мама позже рассказала мне, что ей было проще привыкнуть, смириться с моими бесконечными злоключениями, чем придумать, как взять меня в ежовые рукавицы. Так что ее отношение вовсе не являлось частью какого-то гениального плана, имевшего целью закалить меня. А вот папа сильно беспокоился, когда я вваливался в дом, словно тасманский дьявол. Мне кажется, ему приходилось нелегко.

Разрушение – это моя тема, я очень угорал с этого. Я никогда не причинял никакого вреда чужой собственности; я не был вандалом или вредителем. Я всего лишь получал невыразимое удовольствие, видя, как ломается здоровая ветвь дерева или как в какой-нибудь глуши обваливается стена. Когда учителя спрашивали, кем бы я хотел быть, когда я вырасту, я отвечал: «Я хочу заниматься сносом построек». Я мечтал о том, что буду зарабатывать на жизнь, подрывая здания, и практика этого искусства, зачастую связанная с заброшенными жилыми домами, стала всепоглощающим хобби. Я проносил пилы отца в младшую школу Данвегана и срубал деревья во время перемены, а когда я нашел старое дедушкино мачете времен Второй мировой, оно стало неотъемлемым элементом моих проектов по постройке убежищ в близлежащем лесу.

Однажды я достал нож в школе. Мое саморазоблачение – не самая лучшая, как потом выяснилось, идея, – случилось во время исполнения «Панча и Джуди» актерами-любителями. Все застыли. Даже Панч отвлекся и перестал мутузить Джуди – все были в шоке. Мой учитель взглянул на меня, как бы говоря: «Какого черта?!», быстро конфисковал оружие и вернул его только после окончания занятий моим родителям, возможно, прочитав им заодно нотацию о том, как им следует воспитывать своего маньяка-с-мачете.

Я обожал свою жизнь в Данвегане. Скай – удаленная местность, один из самых северных из Внутренних Гебридских островов; Данвеган – маленькая рыбацкая деревенька с населением, едва ли насчитывающим 350 человек. Расположенная на берегу озера, она словно сошла с полотен об идиллической деревенской жизни. Летом туристов привлекал Данвеганский замок и холмы под названием Столы Маклауда. С дальнего конца дороги можно было даже разглядеть Черные холмы Куиллин, увенчанные Вершиной Недосягаемости, каменным выступом шириной всего лишь 150 метров в своей самой высокой точке. Ее грубый ландшафт позже станет локацией одного из моих самых популярных видео – The Ridge, – хотя первые мои приключения в том месте были вполне безобидными. Мы могли искупаться в «Бассейнах феи», но о том, чтобы взбираться на возвышенности, от одного созерцания которых кровь в жилах стынет, и мысли тогда не было.

В главной части города в то время находилось несколько пабов, полицейский участок, какие-то магазины и маленькая гостиница. И хотя в действительности все это можно было – и то с натяжкой – назвать пригородной улицей, Данвеган все же был северо-западным центром Ская, а его центр – местной Таймс-сквер или бульваром Сансет. Нередко народ проделывал путь в 12 миль, чтобы закупиться здесь в каком-нибудь магазинчике продуктами и газетами. Некоторые жители острова вообще считали население нашей деревеньки мажорами.

Данвеган ну очень походил на полосу испытаний. Развлечений, помимо магазинов, не было никаких – ни в лесу, ни на пляже, ни на утесах. Однако неугомонные дети вроде меня здесь просто торжествовали. У меня с детства выработалась одержимость прыжками с самых больших высот, которые можно было найти. В саду моего Дома на холме – Tigh na Bruich – имелась огромная игровая будка. Она представляла собой смесь из веревочных качелей, рам для лазанья и дома на дереве, построенного из деталей торпедных контейнеров, которые отец нашел бог знает где. Она тоже стала моей полосой испытаний: в возрасте 4 лет я забирался на ветки и скакал как угорелый.

Эта мания никогда не покидала меня. Когда мне было около 9 лет, я порвал сеть на футбольных воротах во время вечеринки по случаю своего дня рождения. Мы растянули ее между деревьями, как гамак, и вся детвора по очереди прыгала на веревочный навес. Это воздушное нырянье так захлестнуло меня, что я задумал расширение посадочной полосы. В школе я делал чертежи различных улучшений для сада и постоянно придумывал все более лихие приспособления для увеличения дистанций полета через сад во время прыжков.

К счастью, лома для строительства хватало. По выходным мы с друзьями отправлялись бродить от одного скалистого пляжа к другому в поисках выброшенных на берег рыбацких сетей и разбитого дерева. То, что для большинства было мусором, мы использовали для разжигания костра. Длина найденных нами канатов идеально подходила для сада, но дотащить их туда было целой проблемой. Огромная сеть порой весила тонну, и у нас уходили целые выходные на перенос ее подальше от берега, настолько далеко, насколько только хватало наших возможностей, куда-нибудь, где ее можно будет смело оставить. В следующие выходные мы возвращались и тащили ее еще дальше. Как только мы подходили достаточно близко к дороге, папа загружал ее в свой пикап и отвозил нас домой.

Уже дома я совершал набег на мамины кухонные ящики и утаскивал оттуда инструменты, которыми орудовал, лазая по сети. Часто я брал у нее разделочный нож, чтобы резать им веревки. Для проверки лезвия я делал небольшие надрезы на книжных полках и дверях дома. Как только я убеждался, что лезвие меня устраивает, я принимался рубить сети в саду и лазать по деревьям с ножом в зубах, чувствуя себя Джеком Воробьем. К тому времени, как начинало темнеть, нож уже валялся невесть где в саду.

Вскоре наступало время обеда, и мама начинала искать свои лучшие ножи. Если она не находила их на кухне, она, конечно, сразу понимала, кто в этом виноват. Ящик с шумом захлопывался. Она шла отчитывать меня.

«Дэниел, верни ножи немедленно, или я тебе такую трепку задам!»

С неохотой я забирался обратно на сеть – чаще всего в дождь и холод – и доставал ее лучшую кухонную утварь, воткнутую в древесную кору.

Я был поглощен хаосом. У меня всегда с собой были спички, и я часто разжигал костер, используя стащенные у отца канистры с топливом или еще что-нибудь огнеопасное. Я поливал жидкостью гору дерева и торфа и наблюдал за тем, как все это поглощает пламя. Взрывы я тоже любил. Иногда огонь около нашего дома достигал таких размеров, что небо Данвегана походило на небо горячей точки: черный дым из нашего заднего двора тянулся по озеру и заполнял деревню.

Мама с папой, вскоре осознав мою тягу к пиромании, прятали спички. Все горючие жидкости в доме были спрятаны. Но это не могло меня остановить. Я был достаточно находчив и быстро догадался пойти в местный магазин за спичками Swan Vesta и банками бензина «для газонокосилки, по поручению папы» – восьмилетний мальчишка ни у кого не вызывал подозрений.

Несколько раз я обжигался. Я обжигал ноги, руки, и лишь благодаря чуду я не получил серьезных ожогов. Но я был близок к этому. Я на собственном опыте усвоил, какой опасной комбинацией могут быть канистры с бензином и спички: пламя иногда догоняло меня, пока я удирал. У нас с друзьями также было большое пристрастие к плавлению металла. Однажды партия, которую мы готовили, опрокинулась, и капля расплавленной жижи с шипением приземлилась на мою руку. Я просто стоял и смотрел, как она вплавлялась в мою кожу. Полагаю, она так и осталась в моем организме, а позже к ней добавились металлическая пластина и болты, вогнанные в мою ключицу после одного неудачного падения в мои 20. В аэропортах меня не очень любят.

Когда мне было около восьми, моей страстью стало сбрасывать валуны с утесов; я обожал ходить в экспедиции на Столы Маклауда со своими одноклассниками. По пути наверх мы тащили за собой огромные ломы – двухметровые железные прутья, которые нам нужны были для того, чтобы сбивать тяжелые камни с вершин. Какой бы погода ни была, – даже если был шторм и мое лицо хлестали ледяные, жалящие полосы дождя, – я надевал свои желтые резиновые сапоги (безопасность прежде всего) и выдвигался с целью столкнуть самый большой булыжник, который только удастся найти, с утеса прямо в море. Некоторые камни были ну очень массивными – они были значительно больше меня, – и тогда я забирался на них, чтобы правильно распределить силы, и загонял лом под камень. Из соображений безопасности я обвязывал себя веревкой, другой конец которой держали мои товарищи. Я надеялся, что такая импровизированная страховка удержит меня от падения с края. Как только подо мной начиналось малейшее движение, я тут же спрыгивал с камня – прочь от своей гибели.

Понятия не имею, откуда во мне взялась вся эта дичь. Моя мама работала клерком местной строительной фирмы, а папа управлял Музеем Великана МакАскилла, посвященным одному нашему знаменитому предку, Ангусу МакАскиллу. Легенда гласит, что его рост был равен 236 сантиметрам; в Книге рекордов Гиннесса он значится как «самый высокий великан не вследствие болезни». Своим телосложением он походил на кирпичную стену, и у него была самая большая грудь из всех людей, не страдающих ожирением, – ее обхват составлял впечатляющие 2 метра.

Как и следовало бы ожидать, Ангус стал местным героем острова Бернерей, где некоторое время жил в начале XIX века. Как только пошла молва о том, что он может без труда носить по 140-килограммовой бочке с мясом под каждой рукой, знаменитый на весь мир цирк Финеаса Тейлора Барнума тотчас примчался. Некоторое время спустя Ангус стал получать хорошие деньги, отправившись в турне по Америке, где он участвовал в различных поединках (в большинстве из которых он, судя по всему, одерживал победу) и всячески демонстрировал свою необыкновенную силу. Точно известно, что он был способен перенести взрослую лошадь через метровый забор. Под впечатлением от этих историй папа открыл в 1989 году музей, ставший достопримечательностью Ская. Туристы часто заглядывали туда. Все хотели послушать про жизнь Ангуса. В детстве я рассказывал ребятам в своей школе о том, что в моей семье жил монстр.

Чем больше я сейчас увлекаюсь созданием видео и придумыванием трюков вроде спрыгивания с утеса в море на велосипеде или перемахивания с одной крыши на другую, тем яснее я понимаю, что в основе всего этого лежит папин креативный дух. Создание музея, посвященного предку-великану, – довольно безумная идея, если задуматься; тем не менее он в ней видел свои перспективы и просто считал, что это интересное дело. Что касается самого бизнеса, то и здесь папин подход нельзя назвать традиционным. Видимо, и это я унаследовал от него, потому сейчас я и веду не совсем обычную жизнь.

Ростом Ангус превосходил всех своих потомков. Я родился 23 декабря 1985 года. От первого брака у отца было еще два сына, Юэн и Робин, и две дочери, Мэри и Мюриэл, но все мои сводные братья и сестры были намного старше, чем я, так что мы практически никогда не жили вместе. Они выросли на противоположном берегу, в местечке под названием Борререйг, которое, возможно, ничем не хуже нашего. Юэн тащился от мотоциклов и однажды повредил спину и ноги в жуткой аварии. Робин был хорош в кайтбординге; Мэри сломала руку, когда возилась с какой-то машиной в поле неподалеку с моими братьями. Полагаю, в детстве они были похожи на меня: дети МакАскиллов жили в глуши, и им приходилось самим изыскивать способы развлечь себя.

Не знаю, как мама мирилась с неудобствами, которые я доставлял. Из-за меня ей, наверное, снились кошмары. Однако по какому-то необъяснимому стечению обстоятельств в детстве меня ни разу не госпитализировали. Да, были порезы, всякие удары головой, но все же я долго был убежден в том, что я сделан из резины, потому что мои кости никогда не ломались. Моя первая по-настоящему запоминающаяся травма произошла в школьную пору: я несся по коридору и влетел с разбегу в башню из стульев. От удара раскололось несколько ребер. В большинстве случаев, впрочем, я даже после падения с высокой стены вставал и бежал дальше. Боль и увечья меня, по-видимому, не беспокоили.

Однажды, когда я играл в саду, я свалился с дерева. Высота была где-то около шести метров, я упал на спину, ударился головой – и вырубился начисто. Бог знает, сколько я пролежал без сознания на газоне; придя в себя, я пополз в сторону дома за помощью и опять отключился на крыльце. Как ни странно, восстановился я почти моментально. К врачу идти я совсем не хотел, и уже на следующий же день я лазил по деревьям и придумывал, как бы еще изловчиться, прыгая в сети. Вот так странно я готовился к своей будущей жизни, в которой я буду стараться не причинить себе серьезного вреда – ведя себя так, как будто ничего, кроме причинения себе серьезного вреда, меня не интересовало.

Сцена третья

Лох Данвеган

Дом на колесах, в котором едут Дэнни и его велосипед, мчится по А850 вдоль Северо-Шотландского нагорья в сторону Данвегана.

Кадр прерывается серией трюков в различных местных локациях: Дэнни делает гэпы по стенам между дамбами и мостами; ездит по перилам около местного полицейского участка; в данвеганском кемпинге он выполняет 360-градусный футджем тейлвип на крыше своего фургона. Передний банни хоп выполнен с резервуара с водой на фоне Данвегана и Столов Маклауда. В этой сцене Дэнни возвращается домой, чтобы довести до совершенства трюки, которым он научился в детстве.

Way Back Home, 2010

III Дитя анархии

Мой первый велик был тем еще зверем – черно-красный детский «Роли», который папа нашел на помойке, когда мне было четыре. Папа постарался убрать всю ржавчину, прежде чем преподнести мне его в качестве подарка. Тот, кто его выкинул, не додумался снабдить его парой боковых задних колес, так что мои первые приключения начинались с того, что мама или папа подталкивали меня сзади. А затем, неизбежно, я врезался в стену или падал лицом вниз на асфальт.

Тем не менее я быстро освоился, падения меня не отпугнули. Я гонял, и я был в восторге от этого занятия. Вдоволь набегавшись в саду, я наконец обрел еще один способ отрываться – теперь на двух колесах. Уже на этом мелком «Роли» я пробовал выполнять трюки на траве; как только я научился добираться из точки А в точку Б, я перешел к спрыгиванию со ступеней крыльца, высота которых составляла где-то 30 сантиметров; я приноровился слетать с корней деревьев и круто сворачивать перед произраставшими в конце газона маками. Уже скоро я научился делать небольшие прыжки на дороге[1].

Велосипед пришелся весьма кстати, когда я начал ходить в данвеганскую началку. Мы жили в километре от школы, а так как дороги были далеко не такими загруженными, как в большом городе, с шести лет мне разрешили ездить самостоятельно. Кататься по этим дорогам было изумительно. По утрам обычно было спокойно, но как только наставало время возвращаться по домам, ребята выстраивались и гнали по улицам – вот это было великолепно. Полный беспредел. Однажды вечером парень постарше научил меня ездить без рук. После этого со школьного двора я выезжал исключительно с поднятыми в воздух руками.

Обратный путь до дома представлял собой сплошную полосу препятствий, и чем дольше я ездил, тем круче преграды находил. Я знал, какие кочки подбросят меня в воздух, если я врежусь в них на достаточной скорости; отдельные покрытые травой участки я переезжал так часто, что они превратились в небольшие трамплины, с которых я с удовольствием прыгал. Один из них находился около автозаправки. Скоро меня уже было не оторвать от «Роли», и, когда я подрос, я мог уезжать все дальше и навещать своих друзей, живших за несколько миль. Я также начал пробовать новые трюки. Езда без рук была лишь началом. Вскоре я научился ездить на заднем колесе. Первый раз был настолько потрясающим, что я стал подолгу пропадать на местной парковке, гоняя на заднем колесе, ориентируясь по полосам на асфальте, начерченным для автомобилистов. Вначале я мог проехать только один участок, затем два; преодоление трех стало прямо-таки вехой.

Первый трюк, которым я овладел в совершенстве, – виляние змейкой. Я крутил педали так быстро, как только мог, затем давил на тормоз, а потом вилял по земле как гадюка. Тротуар у моего дома был в запущенном состоянии, покрытый землей и гравием; я гонял по нему, заднее колесо моего «Роли» поблескивало. Ездил я жестко, так что к десяти годам – бог знает как, но я дожил до этих лет и даже остался цел – этот детский велик был разбит в хлам. За годы моих занятий мои велосипеды многое повидали. Наверное, я был самым частым посетителем Island Cycles, местного велосипедного магазина.

Со временем я обзавелся другим «Роли» модели Burner, это был олдскульный BMX, который достался мне от друга. Для меня он был маловат, но мне это нравилось. Раз он маленький, значит, на нем я смогу летать легче, чем на велосипеде для моего возраста; уже скоро я забирался на местный контейнер для сбора бутылок. До меня никто в нашей деревне не спрыгивал с него. Даже старшие братья моих друзей не рисковали ездить по нему, потому что высота составляла 2 метра.

А я рискнул. Однажды вечером, когда мы слонялись вокруг да около с моим приятелем Кеннетом, я решил попробовать. Я знал, что могу осилить этот прыжок, хоть риск закручивания в воздухе или соскальзывания вниз и последующего болезненного падения был довольно высок. Я мог, кроме того, неверно рассчитать прыжок и приземлиться на раму. Но пока я забирался вверх и принимал Burner из рук Кеннета, я успокоил себя: я уже спрыгивал на метр вниз на Burner’е, почему же не могу спрыгнуть и на два?

Когда я доехал до края, ударил адреналин. Сверху этот дополнительный метр выглядел куда более опасно, а в вероятность гладкой посадки мне верилось все меньше. Я взглянул на Кеннета. На нем лица не было от беспокойства.

«Ты уверен, Дэнни?» – спросил он. Бедняга заранее готовился вызывать «Скорую».

Я кивнул, хотя и не был особо уверен. Это, должно быть, был первый раз, когда мне пришлось немного задавить свой страх, несмотря на то что я прыгал на еще большие дистанции без велосипеда: я спокойно мог спрыгнуть с дерева с высоты трех метров и рухнуть на землю – никаких проблем. Тем не менее контейнер для бутылок был чем-то совершенно иным – возможно, потому что полет с него стал бы историческим достижением в Данвегане.

Я думал: «Хмм, не знаю, что из этого выйдет…»

Я осторожно пополз вперед, поднимая заднее колесо, и, внезапно ощутив тягу гравитации, нырнул с края. Асфальт притянулся в смутном мареве, и в это самое мгновение моя правая нога соскользнула с педали, из-за чего я задрожал в воздухе. Каким-то образом я восстановил равновесие, и мои шины с хрустом ударились об асфальт. Я отъехал, а сердце мое готово было выпрыгнуть из груди. Я остался цел, а моя репутация на острове только что немного возросла.

Я быстро становился кошмаром на двух колесах. Когда мне было 11, мои тети Джин и Сара подарили мне на день рождения Kona Fire Mountain, довольно неплохой горный велосипед; это положило начало моему серьезному увлечению велосипедной ездой. Я двинулся на этом. Я читал тематические журналы и смотрел видео; я обсуждал новое снаряжение и лучших велосипедистов с друзьями, не забывая при этом, конечно же, угорать по деталям и трюкам. Я использовал свой Kona для всего: и для маршрутов по лесу, и для долгих поездок по холмам, и для трюков в деревне. Я выполнял все более высокие и качественные прыжки в саду, стараясь перепрыгнуть папину газонокосилку. Впереди у нее были большие лезвия, так что одно неверное движение могло привести к довольно опасной травме и неминуемой поездке в больницу. Я ни с кем не соперничал, в отличие от мотоциклистов Ивела Книвела и Робби Мэддисона. Я просто получал свою дозу адреналина, пробуя новые трюки.

Открытие триалов изменило все. Первое видео, которое я посмотрел, – Chainspotting, британское видео 1997 года про горных велосипедистов, в котором задействованы лучшие представители этого направления. Там были Мартин Эштон, и Мартин Хойес, и Уилл Лонгден. Все они выполняли трюки, перепрыгивая через швартовные тумбы и лавки. Один даже спрыгнул с трехметровой стены. Школьные приятели рассказывали мне про такие трюки, но они выполнялись на BMX; с горным велосипедом я такого не представлял. Это было довольно-таки вдохновляюще. Для меня этот стиль, впрочем, был не совсем нов, я и раньше пробовал себя в нем, воплощая в жизнь трюки, которые создавал у себя в голове. Теперь, когда я смотрел, как это делают другие, я был словно под гипнозом.

По моим представлениям, Chainspotting вывел триалы на новый уровень. Этот стиль, популяризованный Мартином Эштоном и велолегендой Хансом Реем, являлся своего рода спин-оффом соревновательного формата, сосредоточенным, в отличие от последнего, преимущественно на трюках. Все проходило прямо в городских стенах, велосипедист перепрыгивал через автобусные остановки и перила на парковках и на больших улицах. Это было то, где я себя видел, и мне нравилась вся эта эстетика. Я обожал прыгать по сетям у себя дома. Мне нравилось лазить по деревьям. Еще я любил шастать по пляжу в поисках материала, который можно было бы использовать для расширения и улучшения моей домашней полосы препятствий, и в процессе я часто перескакивал с одного каменистого пляжа на другой, рассчитывая при этом длину каждого скачка. В триалах имел место примерно такой же мыслительный процесс. Он предполагал определение дистанций и траекторий. Это чем-то походило на решение головоломок. Только вместо того, чтобы прокладывать путь на пляже или рыскать среди камней, Мартин и Ханс перепрыгивали через цистерну с водой или делали 360-градусные прыжки с высоких стен.

Трюки, которые выполняли Мартин и Ханс, казались мне значительно более привлекательными, чем любой из трюков в скейтбординге. Данвеганский ландшафт был просто-напросто слишком влажным для такого. Но горный велосипед открывал мне больше возможностей, на нем я мог ездить по любой поверхности в городе в любых условиях. После просмотра Chainspotting мое воображение работало на пределе. Я начал рассекать по деревне в экстатическом состоянии, практикуя езду на заднем колесе и заносы и отскакивая от стен и цветников. (Я никогда не причинял вред цветам. Честное слово.)

Я достаточно быстро заработал репутацию местного злостного нарушителя общественного порядка, в чем, в общем-то, не было ничего особенного, учитывая, что Данвеган никогда не отличался разгулом преступности. Вероятно, в то время лишь меня там и можно было посчитать персонажем из какого-нибудь полицейского телесериала – да и то только потому, что именно я постоянно устраивал различные передряги прохожим, попадая к ним под ноги. Я жил в центре города, так что с того момента, как я выезжал из дома, я становился проблемой. Народ возмущался, ведь я носился туда-сюда не только летом, во время каникул, но также и зимой.

Остров Скай обделен таким богатством, как приятная погода. Большую часть времени идет дождь и холодно до дрожи, причем даже в июле. В январе, когда дул нещадный ветер, ездить по улицам было совсем невозможно, так что от безысходности я отправлялся на местный рынок Кинлох (или, как мы его прозвали, Оружейную лавку). Эти торговые ряды, расположенные на главной дороге к Данвеганскому замку, имели крышу, защищающую от дождя, по вечерам были освещены, и к тому же внутри было несколько удобных для практики ступенек и цветников – идеально! Оружейная лавка вскоре стала моим излюбленным местом для практики, и довольно быстро ее угловатые кирпичные стены были все исполосованы моими шинами. Это время сыграло корневую роль в становлении моего стиля. Я многим обязан тому месту.

Но моя любовь к Оружейной лавке не была взаимной. На меня поступали жалобы, я превратился в местного Уолтера Уайта, а наш коп, констебль Данкан Кармайкл, – в моего спецагента Хэнка Шрейдера. Он любил гоняться за мной, хотя моя езда была безобидной, – ну, по большей части. Да, я постоянно гонял на заднем колесе и иногда не использовал фары, но я ведь не делал ничего безумного. Я никогда не выпрыгивал перед едущими машинами и не спрыгивал с автобусной остановки, обращая несчастных пенсионеров в бегство. С другой стороны, я прекрасно понимал, что того, что я делал, было, в общем-то, достаточно, чтобы нажить себе проблемы, но я не прекращал, потому что делать мне больше все равно было нечего. Дома у меня не было игровой приставки или компьютера. Телевизор я не очень любил. Велосипед был моим основным увлечением, и я любил велосипед. Так что каждый вечер в 7 или 8 часов я прыгал с одной стены на другую на своем Kona Fire Mountain в Оружейной лавке при свистящем ветре, переплетающемся с дождем.

Констебль Кармайкл смотрел на это иначе. Он постоянно тащил меня домой и отчитывал моих родителей за то, что я становлюсь угрозой обществу. Это было ахинеей – конечно, меня нельзя было назвать образцовым ребенком, но я и не слонялся по улицам до двух утра. Тем не менее вскоре мои родители начали выходить из себя.

«Мы заберем у тебя этот проклятый велосипед!» – кричала на меня мама.

Она понимала мою любовь к внедомашнему времяпрепровождению, но все же я становился непомерно надоедливой занозой. В учебе я был столь же плох; считалось, что я просто притягиваю к себе проблемы. Особенно такое мнение было распространено в старшей школе города Портри, находившейся в 45 минутах езды от Данвегана. Я не был ужасным ребенком; я не был задирой и, когда подрос, в драки совсем не лез, но примерно с 13 лет я сеял хаос всюду, где оказывался. У меня было значительно больше энергии, чем следовало, и достаточно товарищей, которые были более чем рады разделить со мной мое безумие.

Я был самым младшим среди одноклассников и в какой-то момент стал краш-тест манекеном для планов своих друзей – задумают они, например, прыжок какой-нибудь или пранк, и в качестве исполнителя непременно выберут меня. Изъяны плана выявлялись сразу же, стоило мне только рухнуть в какую-нибудь кучу и завыть от боли или оказаться в кабинете директора. Оценки я получал как придется. У меня все было неплохо с практическими предметами вроде труда, ИЗО или физики, но любой предмет, где нужно было что-то писать, например английский или история, вызывал у меня мучения. Позже мне поставили диагноз «дислексия», означавший, что чтение дается мне гораздо тяжелее, чем другим. Мое внимание быстро ускользало, и я часто ловил себя на том, что витаю в облаках во время уроков, рисуя в воображении новые трюки или продумывая какой-нибудь новый маршрут. Что мне до учебников? Я был весь сфокусирован на стене или лавке за окном.

В конце концов недостаток дисциплины привел к моему временному отстранению от занятий; последняя капля упала, когда меня поймали за броском конфетки в затылок водителя школьного автобуса. Однажды, когда он вез нас домой, все начали валять дурака, и я метнул шоколадный шарик прямо ему в голову. Бросок получился шикарным, но как только конфета с глухим звуком отскочила от его черепа, я понял, что мне конец. Он прямо-таки взревел, согнул спину, а его нога вдавила тормоз.

«Ну все, блин! Я вас полиции сдам!»

Я думал, что он шутил, мы все так думали. Автобус к тому моменту уже отъехал от школы на несколько миль. Но мы ошибались. Водитель развернулся и поехал к полицейскому участку Портри. Впрочем, и тогда никто всерьез не воспринял угрозу – до того момента, пока в автобус не вошел офицер и не потребовал объяснений. Мне стало дурно. Я был полностью уверен, что меня сдадут, однако все придерживались дворового кодекса; никто не проболтался, и в конце концов мы все добрались до дома. Тем не менее позже нам всем пригрозили групповым отчислением, так что в итоге я сознался, и меня отстранили от занятий. Атмосфера дома была не очень. От уроков я на время был освобожден, но оценки у меня были неважные, а полиция жаловалась на мои полуночные приключения. Короче, репутация моя стремительно ухудшалась. В довершение ко всему этому жестокая судьба распорядилась так, что констебль Кармайкл конфисковал мой Kona.

Это уже было слишком. Инцидент произошел, когда одним летним вечером мы с друзьями нашли брошенного плюшевого медвежонка около урны для мусора. На дороге в это время уже никого не было, так что я поставил игрушку посередине и попытался перепрыгнуть ее. Внезапно я услышал сирену. Мигалки тоже были включены. За считаные секунды развернулась прямо-таки сцена облавы на наркоторговцев. Констебль Кармайкл, мой друг легавый, с визгом шин выехал прямо на нас. Его машина была припаркована чуть поодаль, и, затаившись, он все это время наблюдал за нами.

«Погнали, бежим!» – закричал кто-то. Все разбрелись – кто-то спрятался в кусты; другие подались к находившейся неподалеку парковке; кто-то забежал за приемник для бутылок. Увидев Кармайкла, я тоже попытался дать деру, но он тотчас схватил меня и швырнул велосипед в стену. Он даже зачитал мне мои права.

«Дэниел МакАскилл, вы арестованы за опасную езду, – бесился он. – Все, что вы скажете, может быть использовано против вас…»

Полнейшее безумие. Помню, я подумал тогда: я просто катаюсь на велосипеде, я ничьи окна не бью, я ни на кого не наезжаю.

Меня притащили домой и проинформировали о том, что мой Kona конфискован полицией до конца лета. Хуже всего то, что меня собирались судить. Было страшновато. Когда зачитывались мои «преступления», в моей голове рисовались картины того, как меня сажают в детскую исправительную колонию, но, к счастью, до этого не дошло. Меня отпустили с предупреждением. У меня не было велосипеда, у меня были уйма энергии и целые каникулы, в течение которых нужно было хоть как-нибудь убить время. Весь остаток лета мне приходилось искать новые деструктивные и дикие способы: я скакал по сетям, разводил огромные костры и метал камни из своей катапульты в дом констебля Кармайкла.

Фрустрация переполняла меня.

Сцена четвертая

Кейптаун, ЮАР

Яркий, солнечный день. Дэнни едет по пустой городской улице. Один или два пешехода проходят мимо, не догадываясь о том, что произойдет дальше. Пару мгновений спустя мы видим, как он едет на заднем колесе по людной зоне. Далее он едет по тротуару, а затем прыжками поднимается на несколько ступенек и перебирается на пандус, скача по нему на заднем колесе. После Дэнни проезжает по стене и делает 360-градусный тейлвип, приземляясь на тротуар. Улицы Кейптауна стали триальной трассой.

Danny MacAskill Plays Capetown, 2011

IV Кен и банда из Инвернесса

В Данвегане образовалась небольшая триальная банда. В нее входили я и еще пара человек – Джейми Стюарт и Алекс Козиковски. Иногда к нам после школы заглядывал мой двоюродный брат Донни Макфи, живший на южной стороне острова, в Бродфорде. Всегда, когда мы выезжали, мы подбивали друг друга на более лихие трюки. Тем временем школа Портри стала центром сосредоточения ребят, сходивших с ума по велосипедам, потому что больше им попросту негде было встречаться. Ближайший велосипедный магазин был в двадцати милях оттуда. Часто мы тусовались после уроков и болтали о трюках и новых велах, о том, что мы вычитали в журналах.

Хорошая новость: после летних каникул мой Kona вернулся ко мне от констебля Кармайкла, и уже скоро я оттачивал искусство 180- и 360-градусных поворотов у Оружейной, вихляя под уличными фонарями. Я быстро покорил все скамейки и стены города, и больше уже ничего такого, что могло бы усовершенствовать мою технику, не осталось. Ограниченность пространства для катания в Данвегане также означала, что туда особо никто не приезжал, так что более опытного ездока, который мог бы поделиться со мной опытом или оказать на меня влияние, не было. Мое становление проходило без правил и ограничений. Единственным пределом было мое собственное воображение – а оно, в свою очередь, было до краев заполнено планами.

Я работал над уличными трюками, являвшимися мечтой любого биэмиксера; навыки, которые я пускал в дело, обычно требуются в соревновательных триалах, – я же использовал их на тихих улицах. Я обожал испытывать себя. Когда я проделал 20 задних прыжков за день, я подумал: получилось! Когда я услышал, что Донни выдал аж 24 таких прыжка в Бродфорде, это еще больше раззадорило меня – я должен был обойти его! Это было непривычное чувство. Не похоже, чтобы у меня тогда был соревновательный дух. Мне не нравились командные виды спорта вроде футбола или шинти, мне не нравился агрессивный стиль игры в хоккей в моей школе; я больше тяготел к индивидуальным занятиям вроде бадминтона. Kona я использовал для самовыражения. Он был моим всем.

Донни, Джейми, Алекс и я прямо-таки повернулись на велосипедах. Я был погружен в велосипедную культуру, и голова моя была занята только тем, как улучшить мой Kona с помощью каких-нибудь новых деталей. Наверное, вполне закономерно, что я вскоре начал задумываться о поприще веломеханика и спустя месяцы или, может, годы листания журналов я подумал: ну, раз уж я так люблю топовое железо, то было бы неплохо собирать велосипеды для других. Превращение своей страсти в источник дохода казалось оптимальным вариантом развития событий, и это стало моим главным устремлением в школе и вне ее. Я говорил учителям, что хочу сосредоточиться на чем-то объективно полезном. Дома я только и делал, что возился со своим великом, и, как только выходил новый журнал, я принимался с жадностью рассматривать новенькие снасти, аксессуары и все в этом духе.

Свое железо я тоже прокачал. После того как я перелетел через руль Kona, я попросил купить мне Pashley – велосипед, сейчас уже считающийся легендарным, поскольку на нем ездили такие известные триальщики, как Tongue brothers, Мэтт и Эдди. Любой, кто разбирался в велосипедах, знал, что Pashley разработан с акцентом на маневренность. Он также был спроектирован так, чтобы ему не были страшны тяжелейшие погодные и иные условия. Pashley был идеален для ездока с моими амбициями и моим воображением. Триальный велосипед модели 26mhz выпускался в цвете бэби блю и состоял из тончайших труб Reynolds 853. К слову говоря, мотоциклист Гай Мартин, поставивший рекорд по скорости на земле на горном велосипеде в 2015 году, использовал стальную раму Reynolds 853. Впечатляющая деталь, ничего не скажешь.

С появлением серьезного велика моя одержимость триалами только возросла, хотя и нелегко было поспевать за прогрессом в этой области. Когда мне было 15, шел 2000 год, и Интернет на Скае был убийственно медленным. Широкополосного соединения не было. Таких сайтов, как YouTube и Google, можно считать, и не существовало. Основным источником информации о том, что происходит с Мартином Эштоном, Хансом Реем, Мартином Хойесом, Стивом Питом и им подобными, были ксерокопии журнала Mountain Biking UK. Пока я перелистывал страницы и читал одно интервью за другим, казалось, что мои герои вот-вот выберутся из двухмерных оков журнала и ворвутся с каким-нибудь головокружительным трюком в реальность. Каждый рассказ, каждая их авантюра выглядели безумно, а их настрой и эксперименты стали источником вдохновения для меня, потому что эти люди разрабатывали уличный стиль, в котором я видел и себя.

Немало новых трюков я позаимствовал из кассет Mountain Biking UK, которые мне дарили. Одна из них, носившая название Dirty Tricks and Cunning Stunts и демонстрировавшая трюки в исполнении Мартина Эштона, Мартина Хойеса и Ханса Рэя, стала для меня личным пособием по выработке стиля и инструкцией по выполнению трюков. Эта пленка быстро затерлась. С фильмом была связана забавная история – его преподносили следующим образом: «Прикольно. Поучительно. Комично». Во вступительном клипе Мартин и Мартин в париках улепетывают от кого-то на высокой скорости. Действие происходит в Лондоне. Еще там есть какие-то ниндзя. То, как они без видимой трудности прыгали там и сям, вдохновляло нас с Донни, Джейми и Алексом. Мы начали пробовать прыжки назад и вперед и перелеты.

Были и другие влиятельные райдеры. Чем старше я становился, тем дальше разрасталась моя коллекция видеозаписей. Американцы Райан Лич и Джефф Леноски создали фильм под названием Revolution, и пересматривал я его, в общем-то, каждый день. После просмотра их работы мои взгляды поменялись, потому что в Revolution было чуть больше уличных триалов. Райан и Джефф рассекали по Сан-Франциско и Нью-Йорку, замахивали на перила и выделывали г-терны и мэнюалы. Скорость моей езды возросла. Дома у Донни мы, ожидая, пока засохнет битум на наших тормозах (битум был единственным способом подготовить тормоза к триалам – поверхность обода от него становится более клейкой), пересматривали Revolution снова и снова, а также другие фильмы Джеффа и Райана – Evolution, Contact.

Вскоре я получил возможность поучаствовать в настоящем триальном соревновании, как мои кумиры. Оно проходило в Бродфорде, прямо рядом с домом Донни. Я был как на иголках. Организовал это все Грэм Финни – житель Ская и важная фигура в цивильной сцене местных мотоциклетных триалов. Триальный клуб Ская гонял по холмам уже приличное количество времени, и Грэму было не в новинку выстраивать маршруты по камням и через реки – даже в условиях проливного дождя. В этот раз Грэм планировал версию с горными велосипедами в менее сырой обстановке и, определенно, был полон энтузиазма. Он тратил много времени, всячески пытаясь сообщить новобранцам тот же соревновательный дух, который имели старожилы.

Мотоциклетные триалы прекрасно прижились на Скае, каждый год проходило много соревнований, так что логично было предположить, что их веловерсия также получит свое распространение – особенно если учесть связь между обоими видами спорта. Триалы на горных велосипедах начались с того, что отец испанского мотоциклиста Ата Пая захотел, чтобы его сын овладел этим стилем на велосипеде, прежде чем сесть на мотоцикл. Так появилась культурная, так сказать, связь между этими двумя формами. Курс, который Грэм составил для нас, тоже не сильно отличался от мотоциклетного. Он уговорил владельца заброшенной заправки предоставить нам территорию. Место было заставлено машинами; какие-то из них, кажется, ржавели там с 30-х годов. Вокруг приемника для бутылок были расставлены деревянные поддоны. Сет, пожалуй, получился скромным, но все же он казался довольно-таки заковыристым, и все, кто выстраивался со своими велосипедами, пребывали в сильно оживленном состоянии.

Мое внимание – помимо того что Грэм постоянно улыбался, – приковывал его акцент. Он быстро говорил и был единственным из всех, кого я знал, использовавшим слово «кэн». Он говорил: «Ты кэнишь Донни?» (Ты знаешь Донни?) Или: «Эк прорвало, кэн?» (А дождь-то сильный, а?) Я долго пытался понять, с чем это связано. Может, в клубе был какой-нибудь Кэн…

Так или иначе, Грэм разбирался в том, что делал, несмотря на свою странную речь. Когда соревнования только начинались, собиралось мало людей – поначалу приходили лишь три-четыре человека, – но все равно было очень весело. Я был хорош; соревнования, в которые меня включали, я выигрывал. Я даже два предварительных матча прошел без сучка и задоринки, хотя триальные соревнования не были привычным для меня стилем езды. Грэм был доволен. В следующем году он анонсировал еще одно событие, и на этот раз участие должны были принять не только велосипедисты нашего острова. Неожиданно мы узнали, что на него записались несколько человек постарше из Инвернесса. Это уже было серьезно. Райдеры с основного острова являлись для нас апокрифическими фигурами, среди нас ходили слухи – легенды – о райдерах из Инвернесса. По словам народа из школы, они были способны без труда отмочить 360-градусный прыжок, а их прыжки с трехметровой высоты были совершенны. Когда бы мы с мамой ни приезжали в Инвернесс, я каждый раз видел райдера, едущего по улице на заднем колесе. Прежде чем я успевал разглядеть, что у него за велосипед, он уже скрывался за углом. Такие моменты, без сомнения, только поднимали престиж этой группы.

Неожиданно я почувствовал угрозу. Триалы все еще были для меня в новинку, равно как и соревнования вообще, а теперь в них еще и участвовали взрослые. Помню, как, записавшись, пошел к Донни в гости на чай. Он почувствовал, что я как-то напряжен.

«В чем дело?» – спросил он.

«Не могу поверить, что нам нужно будет выступать против них, Донни, – признался я в ужасе. – Мы ведь всегда вращались в своем маленьком кругу на Скае. Я никогда не встречал райдера, кроме тех, что из школы Портри, и уж тем более не выступал против него…»

Моя боязнь была оправданной. Парни из Инвернесса прибыли вооруженными до зубов. У них был Monty, был Megamo, был один или два Pashley и даже редчайший Brisa – было ясно, что они настроены серьезно. Тем временем круговую трассу Бродфорда обновили. Поддоны вернулись, но к ним добавилось несколько настораживающих гранитных блоков, составленных с помощью экскаватора, который Грэм где-то позаимствовал.

Он также разложил множество здоровых кабельных катушек (которые местные коммунальные службы используют для закрутки кабелей), старые парковые лавки – словом, все, что могло как-нибудь усложнить трассу.

Обещание серьезного соревнования собрало неплохую толпу, хотя большинство пришедших были родителями участников. Тем не менее дополнительное давление не повлияло на меня, и я выиграл все три триала, хотя был там самым молодым. Поскольку пресловутый соревновательный дух у меня отсутствовал, результаты для меня никакой роли не играли. У меня не появилось стимула начать воспринимать соревнования сколько-нибудь более серьезно, потому что я опять пришел первым, но все же я чувствовал всю важность мероприятия. Та сфера, в которой мы вращались, пока гоняли по Данвегану или Бродфорду, рассыпалась. Северошотландские райдеры впервые объединились. В тот день я обрел много друзей, что было довольно важно, если учесть, что еще не существовало никаких соцсетей вроде Facebook или Twitter, которые могли бы сблизить нас. Даже MySpace еще ничего не значил. Встречаясь с райдерами из-за пределов Ская просто лицом к лицу, олдскульно, я чувствовал, как я вливаюсь в большой мир.

Внезапно Данвеган начал казаться еще более мелким. Встретившись с инвернессцами, бывшими в числе ребят Грэма, я узнал о том, что где-то существует целый мир райдеров, и я хотел быть его частью. На Скае не было условий, чтобы развернуться, а мне уже нужно было озаботиться, чем заняться после окончания школы. Правда, у папы были всякие безумные планы сдать меня в армию, но меня к этому вообще не клонило. В 2002 году мне исполнилось 17, я окончил старшую школу Портри и был намерен последовать за своей мечтой и стать велосипедным механиком. Я позвонил в Bothy Bikes, велосипедный магазин в Эвиморе – оживленном курортном городе в национальном парке Кэрнгормс. Это был мой первый опыт поиска работы.

Моя тетя Джин жила в Эвиморе и управляла мини-гостиницей под названием «Хостел Глен Феши», в которой останавливались посетители парка и в которой никогда не было свободных мест. Покрытый снегом горный хребет Кэрнгормс тянулся вдаль, парк, ставший популярным как для горных велосипедистов, так и для простых отдыхающих, пересекало множество красивых троп. Часто, с тех пор, как мне исполнилось восемь, мы с семьей проводили в Эвиморе праздники и каникулы. Мне здесь очень нравилось. Я мог гонять по всем этим тропам и каждый раз непременно заглядывал в Bothy Bikes, чтобы поглазеть на витрины.

Примостившийся на большой улице среди кучи магазинов, в которых продавались принадлежности для хайкинга, Bothy Bikes стал для меня и таких, как я, чем-то вроде манны небесной. Когда бы я ни заходил туда, я чувствовал себя так, словно возвращаюсь домой. На полу были разбросаны легендарные детали, которые я знал из выпусков Mountain Biking UK; я тащился от царившего там запаха велосипедных труб, шин и масла для цепей. Вилки были выставлены на главной витрине, на полу повсюду лежали колеса, с потолка свисали велосипеды. В возрасте 12 или 13 лет я стоял в безмолвном оцепенении и смотрел на велосипеды с полной подвеской, на последние Pashley. Там я впервые увидел Kona Stab Deluxe Downhill и Santa Cruz Super 8. Все продававшиеся там велы были очень дорогими. Цена некоторых превышала тысячу фунтов. Они были мне не по карману, но мне было все равно. Выбирая идеальное место для начала работы веломехаником, я не мог бы найти ничего круче Bothy Bikes.

Когда я спросил про работу, владелец магазина Дэвид Киган ответил, что в новом механике магазин не нуждается. Это был удар ниже пояса. Мама, радуясь тому, что я все же пытался хоть куда-то себя направить, нашла мне курс City & Guilds по велосипедной механике в городе Сполдинг графства Линкольншир. Это означало, что мне придется на некоторое время уехать из дома, но я был счастлив; на занятиях я изучал множество старых техник, например, нам там объясняли, как обслуживать механизмы переключения скоростей производства фирмы Sturmey-Archer и других механизмов. Я даже выучил техники, требовавшиеся для того, чтобы собрать свой собственный велосипед, и, когда в Bothy Bikes появилась вакансия, я сразу же занял ее, получив таким образом работу мечты.

Я был вне себя от счастья. Сама по себе возможность работы в Bothy уже очень много значила, но и помимо нее в Эвиморе было чем заняться. Это место – рай для райдера-триальщика. Наряду с дорожками, пересекающими местность во многих местах, был еще и парк, в котором было полно здоровых валунов и камней с местных гор. Это место, прозванное Каменистой Парковкой, представляло большой интерес для любого райдера: здесь было много швартовных тумб, о которые можно было делать касание шиной, лавки, с которых можно было перескакивать на покривившиеся дорожные знаки и обратно, перила, по которым можно было проехаться. После работы я мог прыгать с кочки на кочку под светом прожекторов. На одном этом маленьком клочке земли было в четыре раза больше препятствий, чем во всем Данвегане. Я очень далеко продвинулся в своей езде.

Сцена пятая

Детская спальня Дэнни, Данвеган

Дэнни и его велосипед сжаты до размеров детской игрушки. Камера приближается так, чтобы можно было разглядеть шлем, перчатки и педали. Дэнни смотрит в камеру, кивает, улыбается и едет по площадке, состоящей из карандашей огромных размеров, игровых карт и кубиков с буквами. Они расставлены так, чтобы получалось слово «ДЭННИ».

Это триальный курс в голове Дэнни; он использует препятствия, которые воображал в детстве: гигантские настольные игры, пластиковые танки и болиды «Формулы-1». Он даже гоняет по гигантской копии ежегодника комиксов Dandy и нарезает круги по гоночной трассе в стиле Hot Wheels…

Imaginate, 2013

V Глаз райдера

Мне нравится ездить одному. Я всегда ездил один и, возможно, и дальше буду. Принцип у меня такой. Мои друзья жили за несколько миль от Данвегана, и я учился развлекать себя сам, так что меня нетрудно было заинтересовать скаканьем по цветниковым ограждениям у Оружейной лавки. И сейчас то же самое: я обычно катаю один, особенно после дня работы над шоу, планирования видео и встреч. Несколько часов я нарезаю круги вокруг своей квартиры в центре Глазго; в Данвегане я езжу по знакомым маршрутам. Все так же, как и в любом спорте: есть хорошие дни, есть плохие. В плохие я часто врезаюсь – моя голова не так работает, и езда кажется какой-то неправильной. Но когда я в своей тарелке, я чувствую себя по-настоящему мощно, словно могу оторвать руль от рамы во время каждого трюка. Если мне нужно запрыгнуть на метровую стену, я знаю, что могу сделать это. Мое тело и мой байк помогут мне.

Пока вы не начали переживать о моей социализированности: у меня полно друзей, правда. Я живу в большой квартире с семью друзьями. Многие из них так или иначе связаны с ездой и сыграли огромную роль в том, чего я достиг на данный момент. Возьмем, к примеру, Джона Бэйли: они с Джорджем Экклстоном управляют компанией под названием Vision Ramps и поставили многие мои сцены в Cascadia и Imaginate. Двое других, Али С. и Данкан Шоу, – триальные райдеры мирового уровня; Данкан в данный момент заправляет шоу, в котором я участвую, под названием Drop and Roll. Как вы уже, должно быть, поняли, наше жилище похоже на веломастерскую: оно завалено колесами и деталями. Но когда кто-нибудь из нас идет катать, он всегда делает это в одиночестве.

Никто не против; просто так заведено. Часто мы проезжаем мимо друг друга в темноте на улице в наушниках. Думаю, 99 % всех моих поездок проходили в одиночестве, и причину своей любви к самостоятельным выездам я усматриваю в том, что так я могу ехать как хочу, где хочу и уделять определенному маршруту именно столько времени, сколько пожелаю, не испытывая при этом необходимости думать о ком-то другом. Мне не нужно тренироваться в местах, которые мне не по душе, и, если мне наскучит какая-нибудь местность или какое-нибудь препятствие, я могу просто поехать дальше.

Когда я езжу, я всегда настраиваю свой мозг так, чтобы он меня направил в какое-нибудь новое место. Мое воображение настолько сильно, что, даже находясь дома и только думая о том, как я еду, я придумываю новые трюки и представляю новые места, в которых можно погонять. Я не смотрю на уличные объекты как обычный человек. Я не отношусь к повседневным вещам так, как к ним относятся нормальные люди. Я вижу все через то, что называю «Глазом райдера», – эдакий фильтр, преобразовывающий в моем сознании все вокруг в препятствие, которое я могу перепрыгнуть, край, на который я могу заскочить; испытание. Мое бессознательное обрабатывает все пространство вокруг меня: тот выступ балкона, те перила на парковке…

Не обязательно даже, чтобы это была настоящая поверхность. Когда я в детстве сидел за обеденным столом, я использовал вилку в качестве воображаемого велосипеда. Я представлял, каково это будет, если я поеду по изгибам гигантской ложки или сделаю гэп с солонки на перечницу, а оттуда на свою тарелку.

Позже эта идея была обыграна в видео Imaginate 2013 года. Первое семя было брошено, когда я решил разработать большую концепцию – любую вообще. Я собирался любой ценой выкинуть что-нибудь этакое в Транспортном музее Глазго, который пустовал приличное количество времени. Когда мы впервые приехали туда, я увидел железнодорожную станцию, выполненную в натуральную величину, которая осталась от старой выставки, и в этот момент мои идеи начали оформляться. Появилась тематика! Я проникся идеей возвращения к этим детским воспоминаниям и превращения моей данвеганской спальни – яркой, хаотичной площадки, под завязку заполненной игрушками, – в гигантскую трассу с препятствиями; вскоре я уже готовил планы по извлечению всего, что только можно, из рельсов станции и из обнаруженной копии пригородной платформы. Позже мы притащили огромные строительные блоки и двухметровых пластиковых солдат (братков, одетых в военную форму и покрытых ярко-зеленой краской), чтобы добавить их к сцене. Мы даже арендовали списанный военный танк и одолжили у Red Bull болид «Формулы-1». Предметы были настоящие, но идея исходила от моего «Глаза райдера».

Езда – это только половина того, что я делаю. Креативность – вот другая сторона моей жизни; я редко перестаю видеть сны наяву. Мне почти что приходится силой заставлять себя прекращать думать о байке, когда я иду спать. Иначе мне трудно уснуть. То же самое, в общем-то, происходит, когда я бодрствую. В каком бы новом месте я ни оказался, первое, о чем я думаю, – где тут можно поделать трюки? «Глаз райдера» начинает работать, оценивая размер, пространство и дистанцию, требуемую для перескакивания с одного объекта на другой. Сразу же я начинаю думать, есть ли какое-нибудь препятствие или фигура, которую можно использовать в новом видео. Я могу так уплывать на очень долгое время и теряться в своей же голове. Я могу ходить по торговому центру и залипнуть в каком-нибудь магазине одежды, смотря далеко за пределы магазинных витрин и манекенов, сосредотачиваясь вместо них на эскалаторах.

«Хмм, – думаю я. – Я могу отлететь от этого мусорного бака снаружи и перепрыгнуть на эскалатор…»

Визуализации получаются настолько живыми, что я даже могу ощутить приземление после прыжка, услышать хруст шин, почувствовать работу тормозов. Это происходит подсознательно и постоянно, даже когда я нахожусь в машине. Я могу выпасть из жизни на 20 минут из-за этих моих странствий по просторам разума, что представляет серьезную проблему, если я, например, в этот момент буду гнать по автомагистрали.

Думаю, эти яркие образы всегда являлись мне естественным путем. В школе я уделял преимущественное внимание практическим предметам вроде труда, физики, ИЗО и физры. Любой предмет, где нужно было что-то писать, мне не давался из-за дислексии. Мама с папой осознали, что со мной что-то не так, когда я был маленьким, – не потому, что я сбрасывался с деревьев или катился кубарем с холмов, а потому, что я совершенно не мог сосредоточиться в классе. Я был жутко рассеянным. Домашняя работа тоже требовала способности подолгу читать и писать, но я был в этом не так хорош, как другие, и часто валял дурака. Наверное, в детстве это можно было считать проблемой, особенно с точки зрения оценок и экзаменов.

Нехватка внимательности не была непосредственным толчком к началу занятия триальной ездой – думаю, мои школьные годы не сильно отличались от школьных лет других райдеров, – но некоторые специалисты усматривали связь между моей дислексией и моими креативными идеями. Когда я посетил Ежегодный научный фестиваль Эдинбурга, у меня взяли интервью на сцене для шоу под названием «Туннельное зрение». Наша беседа с профессором Иэном Робертсоном, психологом-основателем института неврологии Тринити-колледжа в Дублине, плавно перетекла к вопросам о том, что происходит в моем мозгу, когда я в одиночестве езжу по Глазго на велосипеде или когда у меня возникают идеи для видео.

«Вам трудно сосредоточиться на книге, – сказал он. – Вы не очень хорошо читаете, но что меня поражает, когда я смотрю Imaginate, – это то, как сильно ваше визуальное воображение…»

Я рассказал ему про то, что в школе я никогда не был хорош в чтении и письме и что часто отвлекался в классе. Затем я сказал, что в искусстве я тоже не был особенно хорош (в смысле рисования), но физическая и основанная на изображениях деятельность давалась мне легче.

Профессор Робертсон спросил, рисовал ли я когда-нибудь эскизы во время планирования видео. Я сказал, что рисовал, но это были далеко не шедевры. Когда у меня появляются новые идеи, я рисую палочных человечков на двух колесах. Грубые наброски, «…рисунки любого действия, которое я собираюсь совершить, или препятствия, которое я собираюсь преодолеть, – сказал я. – Я веду большой список. У меня дома целые книги всевозможных трюков, и, если появляется новый проект, я обращаюсь к ним, чтобы что-то вспомнить. Велосипед содержит в себе так много возможностей, они просто бесконечны, так что очень важно некоторые вещи держать на границах сознания…»

Мои блокноты – не единственная вещь, разрывающаяся от обилия идей. Мой телефон забит страницами сессий мозгового штурма. Иногда у меня появляется по несколько идей в день, таких как:

– Русский последний рубеж;

– Превращение в Невидимого человека (под песню The Queen)???

– Холодильник (шуточное видео в качестве дополнения к The Ridge?);

– Багси Мэлоун: я гоняю вокруг в сцене, похожей на сцену «Мы могли бы быть кем угодно» из этого детского мюзикла;

– Straight Outta Scotland / Compton edit – пьеса по фильму про группу NWA.

Профессор Робертсон предположил, что дислексия могла в какой-то степени являться причиной моей креативности. Согласно его теории есть два способа использования человеческого мозга. Первый связан с аналитическим, логическим и вербальным мышлением – тем, чему учат в школах на уроках английского и истории. Другой способ – это преимущественно мышление, основанное на изображениях, используемое в творчестве и при решении задач на практике – то есть на таких предметах, как ИЗО и труд, где для успешных учебных показателей ключевыми становятся не слова, а изображения.

«Дело в том, что эти две половины противоборствуют друг с другом, – сказал он. – Они подавляют друг друга. Дети возраста трех-четырех лет мыслят в основном картинками, но многие из этих детей позже теряют такую способность, так как вербально-аналитическая система, господствующая в школе, устроена столь жестко, что она подавляет другую половину. Дэнни, я уверен, что не обладай вы хоть мало-мальски слабыми вербальными навыками, вы бы просто-напросто не имели столь богатый визуальный мир, определяющий вас как креативного продюсера, а не только как велосипедиста-каскадера. Как по-вашему, это логично?»

Я кивнул, хоть и не был уверен. Это, конечно, потрясающая теория, но я все же не думаю, что я так уж сильно отличаюсь от любого другого райдера. У меня мощное воображение, и мне посчастливилось преобразовать его во множество безумных видео и интересных трюков. Благодаря моему «Глазу райдера» я всегда при деле. Пока что это работает.

Сцена шестая

Парковка супермаркета, Эвимор

Зернистый черно-белый снимок юного Дэнни. Ему 18, он худощав; горный байк, на котором он подъезжает к урне и запрыгивает на нее на заднем колесе, выглядит слишком большим для него. Он немного выравнивает свою стойку, а затем запрыгивает сначала на одну каменную стену, потом на другую, закругленную. После этого он делает гэп между камнями и отскакивает от дерева. Таков наш первый взгляд на Дэнни, триального райдера с YouTube.

TartyBikes, 2006

VI Как случайное видео стало вирусным

Байки часто менялись в течение моей жизни, но все же за свой вел я всегда держался, каким бы убитым он ни был. Пожалуй, мою триальную жизнь можно представить в виде большой и красивой коллекции; даже мои изношенные Pashley, даже мой предэвиморский период можно считать своеобразными главами этой истории. К великому сожалению, мой Kona из Данвегана был уничтожен к тому времени, как мне исполнилось 13 (все, что у меня осталось от него, – это обломок руля), но все остальные велосипеды уцелели. Отдельные их части лежат в моей квартире в Глазго; остальные хранятся в доме моих родителей на Скае.

В свои ранние подростковые годы я был одержим желанием обзавестись великом модели Pace, таким же, на котором ездил шестикратный победитель Национального триального чемпионата Великобритании Крис Акригг. У этого байка был крутой дизайн с бокс-секцией из фрезерованных алюминиевых трубок. В школе я рисовал наброски этой модели в своем блокноте, вместо того чтобы следить за происходящим на физике. Купленный мной наконец в Bothy Bikes долгожданный Pace стал самым дорогостоящим из всех моих приобретений того времени, но, впрочем, это не удержало меня от довольно жесткой езды. Позже вел просто разломился надвое, как у меня это обычно и бывает. Сейчас он висит на стене у меня дома в Данвегане.

Pace был редкой зверюгой – его непросто было достать. Велосипед, который в то время использовал Крис, был темно-серого цвета. Он обалденно выглядел, но покупателям приходилось ждать его по 8 месяцев, потому что модель с таким дизайном выпускалась ограниченной серией. Я все же решил пропустить лучшую пору в году, ожидая свой вел и уповая на доброту своих друзей, которые не откажут поддержать меня велосипедом. Я одалживал велы у ребят со Ская и порядочно их ушатывал, так что к тому времени, как ко мне пришел мой Pace, я был по уши в долгах.

По мере того как моя езда улучшалась, байки начали терпеть особенно жестокие побои, но я особо не грузился по этому поводу. Я всегда к ним относился как к инструментам, которые я использую в своей работе, и никакая жалость, и никакое сострадание не могли помешать моему прогрессу. Так что я вовсю уничтожал вилки и колеса, особенно когда тренировал новые трюки вроде тейлвипа, предполагавшего прыжок и удар по раме, чтобы та раскрутилась. Пока рама делает 360-градусный поворот, я должен подпрыгнуть, а затем снова поставить ноги на педали. Это заковыристый маневр, и после каждой четвертой-пятой попытки мне приходилось выпрямлять заднее колесо, потому что оно как бы складывалось во время приземления. Мои перескоки также становились более дерзкими и более рисковыми. Я постоянно пытался прыгнуть на большую дистанцию на Каменистой Парковке и часто падал.

По ночам я гонял по нескольку часов. Многие из тех, кто тусовался в этих местах, были увлечены хайкингом, лыжной ездой и горными велосипедами, так что недопонимания возникали крайне редко. Да и местный люд был приятный. Они просто смотрели, как я гоняю в центре города, прыгаю по камням в темноте под проливным дождем с друзьями или сам по себе во льду и снегу. Никто не был против, в отличие от данвеганцев. Для них я был украшением Эвимора.

Я проникался все большим интересом к большой сцене. Крис Акригг оказывал на меня заметное влияние, и я упивался его статьями в Mountain Biking UK. Я обожал читать про него, потому что его стиль был до жути свежим; он был агрессивен. Крис гонял на своем Pace как на мотоцикле – особенно во время соревнований. Во время объезда препятствия большинство райдеров из соображений безопасности прыгает на своих байках между препятствиями. Но не Крис. Он двигался быстро, при этом плавно, прорываясь через маршрут без остановок. Если Крис постоянно двигался и перескакивал с одного места или объекта на другой, то Мартин Эштон запросто перепрыгивал через целые секции на своем заднем колесе. В своих видео он демонстрировал более отточенную технику – чего стоят одни его 180-градусные перескоки и 360-градусные сбросы. В Эвиморе я часто пытался подражать стилю Криса или Мартина. Когда доходило до моих собственных трюков, я говорил: «Ну, вот это я проделаю как Мартин!» Это был один из способов испытать самого себя.

Тем временем в триалах появилось несколько чумовых стилей, которые были не менее вдохновляющими. Появился движ под названием TGS (Taps, Gaps and Sidehops), в котором такие райдеры, как Нил Таннилклифф и Крэйг Ли Скотт, перескакивали и перепрыгивали громадные дистанции. TGS вырос из горного байкинга, и мне просто сносило башню от него. У меня не было ноутбука, а у тети Джин не было компьютера, так что я был немного не в курсе происходящего. Но когда я наконец увидел их, я был поражен. Они прыгали на полметра выше, чем кто-либо прежде, и перескакивали со стен на перила на переднем колесе. Нил и Крэйг подняли планку, и я был несколько удручен. Если стили Мартина и Криса казались доступными, то эти ребята были гораздо выше. И тем не менее я пытался подражать им, хотя и не достигал в этом особого успеха.

Что до работы, то в Bothy Bikes у меня был оклад подмастерья, но низкая зарплата меня не пугала, потому что я жил в хостеле тети Джин и ел по-королевски: в меню были красная рыба, стейки, печеный картофель и большая лазанья из морепродуктов. Готовили там просто легендарно. К счастью, весь этот сверхпитательный обед сжигался за 11-мильный путь до работы на велосипеде. Я получал максимум удовольствия от такого по-настоящему выгодного места, как Bothy. Мне посчастливилось работать над топовыми байками, общаясь с такими же двинутыми, как и я, покупателями. Я покупал детали и велосипеды по рыночной цене, и вскоре меня осенило: мне светит победа. Не работай я там, мне пришлось бы скопить огромную сумму, чтобы позволить себе то, что я мог просто забрать из магазина.

Да и обстановка там была что надо. Bothy Bikes переехал из хай-стрит Эвимора и теперь находился посреди национального парка, так что в него постоянно заглядывало огромное количество народа – от детей до профессиональных райдеров. По большей части он специализировался на топовых горных байках, таких как Santa Cruz, Scott и Kona, хотя значительная доля прибыли также приходилась на велопрокат для туристов, желающих исследовать парк. Если у вас была тяга к райдерству, то это место было как раз то что надо. Новый магазин был стилизован под шотландский лесной домик, один из тех, которые обычно используют для укрытия в непогоду или для хранения вещей и часто оставляют открытыми для всеобщего пользования. Он находился у дороги, скрытый в лесу, словно хижина из какой-нибудь сказки. Когда выпадал снег – а здесь зимой его было особенно много, – магазин выглядел так, словно сошел с рождественской открытки.

Для меня не было лучшего места работы, чем Bothy, потому что там я мог гонять сколько угодно (то есть когда я не работал в магазине, слушая Mercury Rev и Rage Against The Machine), а день мой обычно начинался с поездки до магазина на моем триальном велике. Часто я появлялся на месте первым. Во время ленча я делал еще один 55-минутный заезд, в оставшиеся до конца перерыва несколько минут бросал в себя сандвич и возвращался на место. Над магазином возвышался большой холм Крэйгеллечи. Если я был достаточно проворен, я успевал добраться до самой вершины, а затем сорваться вниз по крутейшей тропе; часто я проделывал это на демонстрационном горном веле, который брал в Bothy. Иногда я катался с Марком, который тоже работал там. После работы я несколько часов зависал на Каменистой Парковке с моим триальным велом, а после проезжал 11 миль до дома. Я, наверное, был в прекрасной форме.

У меня не было мыслей вроде: «О, я хочу когда-нибудь стать профессиональным райдером». Никогда не было таких идей. Когда друзья предлагали мне написать письмо производителям горных байков с просьбой о спонсорстве и бесплатном снаряжении, я всегда уклонялся. Конечно, это можно было запросто устроить, ведь у меня уже было какое-никакое портфолио. Но я морщился от одной лишь мысли о вымаливании каких-то подачек, да и, если честно, я не верил, что это может к чему-нибудь привести. К тому же я видел, как люди пытались провернуть это в Bothy: молодые райдеры лезли из кожи вон ради бесплатного оборудования, предлагая делать магазину рекламу своими выступлениями на велосипеде или в одежде с логотипами компании. Мне такое не вкатывало. Я всегда верил, что если ты в чем-то достаточно хорош, то нужные люди в конце концов заметят тебя. Да я и так жил идеально. По закупочным ценам.

В 2005 году вирусные видео едва начинали появляться. MySpace пока ничего толкового собой не представлял; мысль о том, что независимые коллективы могут получить предложение от крупных звукозаписывающих компаний, опубликовав в Сети свои домашние записи, как случилось с Лили Аллен и Arctic Monkeys, все еще казалась нереальной. Ни один из топовых горных райдеров, ни один биэмиксер тогда тоже не осознавал важность соцмедиа, да и YouTube, Twitter и подобные им сайты не были еще столь влиятельны, сколь сегодня. Для нас Интернет был дремучим лесом.

Когда мой товарищ Нэш Мэссон предложил мне сделать эвиморское трюковое видео, я ничего особенного в этом не находил. Я полагал, что видос получится угарный. Я уже делал несколько видео про Донни и Джейми, но никогда не думал о том, что они могут выйти за пределы личной коллекции. Мне просто нравилось делать видео, так что я отправился в Инвернесс и купил там камеру за 300 фунтов, а потом Нэш занялся съемкой. Я даже не знал, делал ли он когда-нибудь видео, но он казался заинтересованным.

Как-то мы целый день уделили документированию моего райдинга в Эвиморе. Я прыгал на кое-какие серебристые ограждения у местного супермаркета, а затем вилял в Каменистой Парковке. Неподалеку находился паб под названием Mambo’s, у которого был интересный спуск с урной в конце. Я мог коснуться ее шиной и потом отскочить назад, приземляя заднее колесо в состоянии заднего мэнюала (не опуская при этом переднее). Это была езда на заднем колесе задом наперед, только сильно усложненная. Я скакал по камням и перепрыгивал маленькую речку, протекавшую через город.

Ранее в том же году мы с Нэшем пробрались в Санта-Клаус Ленд, заброшенный парк развлечений в Эвиморе, который предполагалось в скором времени снести, и совершили набег на игровую зону, чтобы заполучить набитые пеной мешки. Нашим планом было навалить эти маты у земляного трамплина, который мы построили поблизости. Имея безопасную область для приземления, мы смогли впервые опробовать флипы. Каждый раз, отправляясь прыгать, мы расстилали мешки, чтобы смягчить падение. Первые мои попытки бэкфлипов были ужасны. Когда я приземлялся, колеса увязали в пене, что могло привести к не очень комфортным посадкам – из-за отдачи большая часть тела врезалась в велосипед.

Я быстро перешел на передние флипы, что стало большим прорывом. Если рядом с райдером нет скейт-парка с такими мешками или каким-нибудь подобным смягчителем ударов, то ему будет трудно найти какое-нибудь безопасное место, где можно практиковать этот стиль прыжков. К счастью, наша самодельная рампа являлась именно таким местом, и, к своему удивлению, после пары попыток я понял, что мы с моим байком можем запросто управляться с флипами. Впервые я оказался на двух колесах вверх ногами, и это было круто. На землю я, конечно, не падал, но все же освоил азы техники флипа. Мы засняли ряд попыток для нашего самопального видео, лучшие из них мы сохранили на память камеры.

Я не думал загружать свои видео на MySpace или YouTube – самые популярные соцсети того времени. Клипы Нэша были исключительно для личного просмотра в кругу друзей, просто куча рандомных трюков без какого-либо порядка или объединяющей идеи. Мне кажется, эти видео целый год пролежали у меня на камере, пока до них не добрался Донни, когда я приехал на Скай на Рождество 2006 года.

Он посмотрел, как я выполняю всякие трюки и влетаю в мешки из Санта-Клаус Ленда, и был сильно впечатлен.

«Дай камеру, Дэниел, я залью это», – сказал он.

«То есть?» – спросил я. Я не совсем понимал его. В интернет-делах я вообще не шарил.

«Просто дай нам камеру, – ответил он. – Мой брат Гордон смонтирует трюки, и мы выложим это в Сеть. Мы сделаем небольшой клип и загрузим его на YouTube».

Я согласился. Наш первый клип мы назвали TartyBikes в честь интернет-магазина, продавшего мне несколько деталей со скидкой. Вскоре я совсем забыл о нем. Когда я в следующий раз включил компьютер, у видео было 250 000 просмотров. Кроме того, оно разошлось по всяким сайтам вроде Trials Forum, но тогда я не был в курсе всего происходящего. Так как у меня дома не было ноутбука или компьютера, я проверял просмотры у друга дома. Каждый раз, залогинившись, я приходил в шок от результатов; особенно меня вынесло после того, как мое видео посмотрел миллион человек. Поначалу мне это казалось забавным, какой-то легкой шуткой, не более того. Я никогда не думал, что видео о том, как я гоняю по парковке, снятое на простенькую камеру, может представлять собой что-нибудь серьезное.

Ох, знал бы только я тогда, что будет дальше…

Сцена седьмая

Триальная трасса, Эйберфелди

Серый, дождливый день. Друг Дэнни, Данкан Шоу, стоит на своем велосипеде на маленькой железной постройке не более полутора метров в высоту. Под ним трава, Дэнни лежит на спине. Он выглядит взволнованно. Его руки прикрывают область паха. Данкан доезжает до края и смотрит вниз. Он перепрыгивает на заднее колесо и спрыгивает с постройки. Шина касается земли прямо между ног Дэнни, критически близко к низу его живота, который к тому моменту уже оказывается прикрыт шлемом. Данкан уезжает. Зрители наблюдают. Их передергивает.

Danny MacAskill and the Clan in Aberfeldy, 2009

VII «Клан»

К лету 2006 года Эвимор был изъезжен вдоль и поперек. На протяжении трех лет я испытывал каждую линию в городе, отжигал на Каменистой Парковке и разрабатывал новые трюки. Но у меня чесались руки от желания двигаться дальше, и этот настрой я связывал со случайной встречей с Фрейзером Макнилом, одним из лучших триальщиков Эдинбурга. Мы встретились в Bothy Bikes и разговорились.

«Заезжай к нам при случае, – сказал он. – Посмотришь, как у нас. У нас куча отличных стен, перил и прочего. И мы снимаем кое-что. Ты бы нам не помешал…»

Пару раз я ездил туда – просто чтобы понять, что это за место, и у меня сложилось хорошее впечатление. Хоть я вырос в Хайленде и Эдинбург казался мне здоровенным, я все же подумал тогда, что это идеальное место, где я мог бы не только прокачать свою езду, но и влиться в совершенно другую среду. Мне нужны были новые горизонты, и столица Шотландии казалась тем, что надо. Тем временем некоторые мои друзья из Bothy Bikes перебрались в Эдинбург и там устроились работать в магазин MacDonald Cycles. Как только до них дошли слухи о том, что я переезжаю, они уговорили своего менеджера взять меня к себе в качестве механика. Это оказалось крайне удачной инициативой.

Началось лето, на улице стояла жара, а за моим порогом была куча мест для катания. Все ощущалось новым и захватывающим. С точки зрения уличных триалов я делал все то же самое, что в Эвиморе, но в Эдинбурге имелись свои легендарные точки вроде Бристольской площади с ее большими лестницами – неофициального центра райдеров. Большую часть времени там тусили 20 или 30 скейтеров и несколько биэмиксеров. Я обычно ездил к Национальной галерее Шотландии, к скульптуре, которую я позже прозвал «Тортом». У здания парламента находились огромные бетонные блоки, через которые было удобно перепрыгивать. Все это можно увидеть в моем фильме Inspired Bicycles 2009 года.

Для горного байкинга тоже имелось немало возможностей, что было приятным бонусом. Одну из них открывал, например, холм Трон Артура высотой 400 метров в центре города. В теплые вечера я добирался до вершины и делал несколько нелегальных заездов вверх и вниз по дорогам (езда на Троне Артура была запрещена). В погоне за своей дозой триалов я гнал от дома до Пентланд Хиллс или где-то час ехал на юг от Эдинбурга к лесу Глентресс, бывшему для горных байкеров своеобразной Меккой. Возможности казались бесконечными.

Но не все было так гладко, как может показаться. В первый год я сломал много байков, в основном из-за того, что я тогда изучал технику под названием «хук» – маневр, предполагающий прыжок о стену, после которого следует переход наверх. Проще говоря, техника была такая: я ехал к стене примерно в 2 метра высотой; когда между нами оставалось где-то 2,5 метра щебня, я вставал на заднее колесо и заезжал на стену так, чтобы мое переднее колесо слегка торчало над краем, – это и был хук. Затем мое заднее колесо билось о кирпичную кладку. Во время всего этого действа вилки фиксировались на месте, что позволяло мне приземлиться в исходную позицию при отскоке шин.

В Эвиморе мне удавались примерно метровые хуки. Но в Эдинбурге, где были новые лестницы, стены и перила, у меня выработалась настоящая зависимость. Я начал залетать на стены высотой в 2 метра. Мой райдинг продвигался семимильными шагами, но я все равно продолжал убивать свои байки и самого себя. Раз в пару недель я стабильно ломал велосипедную раму; мои собственные увечья счету не поддавались: было сломанное запястье, было смещение указательного пальца, были разорванные голеностопные суставы на обеих ногах и, конечно, несметное число ссадин на пятках (пока я не обзавелся нормальной обувью). Однако в MacDonald Cycles был такой же понимающий менеджмент, как и в Bothy, так что никто не обращал внимания на повязки и гипс, которые я иногда носил, несмотря на то что поток покупателей был немалым. Магазин уже много лет находился на улице Моррисон, и, хотя он отчасти отвечал интересам горных байкеров, главным образом он был заточен под казуальных велосипедистов, использующих велосипед как средство передвижения. В восьмидесятые, когда «Роли» был на пике популярности, это был единственный велосипедный магазин в городе.

Большую часть времени я проводил в Пещере, то есть в подвале. Там я целыми днями занимался восстановлением моих потрепанных велов, не отвлекаясь на поток клиентов, спрашивающих защитные шлемы и наборы для устранения проколов, валявшиеся на полу. Пещера была клевым местом; у нее была своя атмосфера подземного лабиринта запчастей, старых крутых рам и множества товарных коробок. Моя любимая музыка, среди которой были песни Judas Priest, гремела из колонок. Детали и инструменты никогда ни на что не жаловались и не возражали, так что в Пещере я всегда чувствовал себя хорошо.

Выезжать оттуда было весело, потому что, когда магазин закрывался, я обычно устраивал гонку до дома. Я ездил по городу на маленьком Kona, смертельной ловушке, которую я прозвал «мелким кошмаром». Как только часы били 6, начинался наш путь домой. Мои товарищи Джордж и Джон – парни, которые позже основали Vision Ramps, – стартовали рядом со мной, и это было люто. Мы обгоняли автобусы на улице Принсес и ехали вниз по дороге Лотиан и переулку Лит. Рядом с нашим домом есть большая окольная дорога, и мы часто переезжали ее, изрезали улицы и заскальзывали к крыльцу вусмерть измотанные. По пути бывали засечки, но нам было все равно. Если я появлялся на работе с перевязанными пальцами и в связи с этим был неспособен возиться с ремонтом, Колин посылал меня на продажи. Это, конечно, была не Пещера, но мне нравилось, даже несмотря на то что покупатели доставали меня наборами для исправления проколов и вообще грузили по поводу и без.

Мне очень повезло. Даже при том, что я постоянно что-то ломал и портил, я мог все поменять по низкой цене. Еще я заключил несколько спонсорских соглашений с кое-какими компаниями, когда работал в Bothy. Первое было с TartyBikes, триальной компанией, на которую я наткнулся как-то раз во время поездки к югу от города и которая, как я уже говорил, вдохновила меня назвать свой первый фильм именно так, как я его назвал. Мне сказали, что я могу к ним обратиться, если мне будут нужны новые детали. И каждый раз, когда я им звонил, мне в скором времени присылали коробку. Тем временем один из их сотрудников, Дэйв Кливер, вознамерился открыть собственную фирму. Как-то раз вечером я неожиданно встретил его, когда бродил по торговой выставке в Центре конференций в Бирмингеме.

«Будешь гонять для Inspired Bicycles, моей компании?» – спросил он.

Никому до меня не было особого дела, так что я расценил это предложение как отличную возможность; к тому же Дэйв намекнул, что он может снабдить меня кучей бесплатного снаряжения. Как только я подписал соглашение с Inspired Bicycles, мне сказали, что мне будут предоставлены прототипы новых велосипедов и вилок, самым новым из которых был 24-дюймовый байк для уличных триалов – первый велосипед такого размера, на котором мне довелось ездить, и один из первых велосипедов, заточенных под мой трюковый стиль. Сейчас это, может, и смешно звучит, но производителей, специализировавшихся на уличных триалах, тогда почти не было, наверное, потому, что и самих триальщиков было очень мало. Был Inspired, еще пара брендов – и все.

Inspired был сделан с исключительным расчетом на маневренность. Он поставлялся со сверхмощными тормозами, так что у меня был полный контроль над движением. Нижние перья сзади были небольшими, так что когда я ездил на заднем колесе, рама удобно ложилась на него. К тому же, поскольку колеса у этого велика были меньше, чем на обычных триальных велосипедах, они не мешались постоянно во время выполнения трюков вроде тейлвипов, 360-градусных прыжков и хуков. Когда я впервые проехался на Inspired, я понял, что это именно тот вел, который я искал.

Еще одним ключевым компонентом являлось сиденье. В отличие от некоторых других триальных байков, у Inspired оно было. Хотя триальщики редко его используют, мне вскоре стало понятно, что наличие сиденья обеспечивает весомые преимущества. Позже, когда я выпустил видео вроде Inspired Bicycles, другие люди тоже увидели это, хотя мой стиль и был весьма специфичен. Велосипед дизайна Дэйва обычному человеку напоминал традиционный байк; биэмиксер или казуальщик, взглянув на раму, мог сразу оценить, что это за штука, несмотря на то что другие триальные велы выглядят более своеобразно. Inspired был узнаваем, он был привычен. Он не выглядел как тренажер-кузнечик с седлом.

А еще прототип Дэйва был более маневренным – раму было легче раскрутить. Я не особо высокий – примерно 1,7 метра, – и колеса меньшего размера обеспечивали мне возможность скакать без особых трудностей. Как только я начал использовать Inspired в городе, его технические отличия сразу проявили себя, повлияв на мое вождение. И каждый раз, когда я ломал какую-нибудь деталь – будь то передние трубки или вилки, – я звонил Дэйву и сообщал ему о том, что я разбил его последний прототип. Он выслушивал меня и подгонял соответствующим образом сменные детали. Вместе с ним мы разрабатывали байк, с которым я мог бы расти. Это было начало крепкого сотрудничества.

Обосновавшись в Эдинбурге, я быстро начал заводить связи с кучей местных влиятельных райдеров. В городе было свое полноценное сообщество, и многие из его членов периодически заезжали в магазин за деталями и ремонтом. Это было потрясающе: у всех были свои идеи и амбиции – у кого большие, у кого поменьше. Кто-то корпел над своей карьерой профессионального даунхилл-гонщика; другие записывали видео про ВМХ. У всех была та же страсть к райдингу, что и у меня.

То обстоятельство, что я находился в такой креативной атмосфере, вскоре начало оказывать на меня прямое влияние, и у меня назрел свой собственный план: передвижное триальное шоу под названием «Клан». Моим партнером в этом проекте стал Иэн Уитерс, бывший курьер, а ныне велосипедный предприниматель. Иэн основал компанию под названием MB7, специализировавшуюся на разработке специальных профессиональных маршрутов в окрестностях. Тем временем я выполнял кое-какую работу для лесного хозяйства; нет, не рубил деревья – я гонял с их каскадерской командой 7Stanes. Мы выступали в центрах горного байкинга в Скоттиш-Бордерсе. У них имелось специальное трюковое сооружение с несколькими ящиками и перилами, которые мы должны были перепрыгивать. Эта работа служила неплохим источником дохода в дополнение к моей работе в MacDonald Cycles, но я знал, что могу делать и что-нибудь свое. Когда я и Иэн присутствовали в 2008 году на шоу в Бирмингеме, мы обсудили план формирования собственной команды.

С соревнованиями я завязал. Несмотря на мои ранние успехи, это было вообще не мое, так что после нескольких ивентов я осознал, что я просто-напросто не подкован должным образом – ни ментально, ни физически. Слишком уж строгая дисциплина там была. Я привык заниматься своими триалами на улице, где я мог спокойно оттачивать всякие техники, повторяя движения по 50 раз, если требовалось. Но в случае с соревнованиями я должен был тащить все трюки – например, прыжки через реку или ряд бетонных блоков – прямо с ходу. Я не был готов к такому и как-то совсем не проникся всем этим.

На выставках было иначе. Они проходили в несоревновательном формате, в рамках которого райдеры выступали на ящиках, перилах и рампах во время сельскохозяйственных шоу, музыкальных фестивалей и всяких корпоративов. Самым наглядным примером успешной организации можно считать Animal Bike Tour. Это шоу, созданное одноименным производителем велосипедов и руководимое Мартином Эштоном, стало хитом. Ничего необычного не было в том, что этих ребят можно было увидеть во время столь значимых мероприятий, как чемпионат Великобритании по шоссейно-кольцевым мотогонкам и Silverstone. Мы с Иэном никаких сверхъестественных целей не ставили – по крайней мере, в тот момент, – но мы понимали, что реши мы начать какое-нибудь дело в Шотландии, и нас не миновали бы какие-нибудь интересные бизнес-варианты.

Мы вдвоем быстро придумали название «Клан» и начали составлять лайн-ап[2] из лучших шотландских триальщиков. Среди них был Данкан Шоу, победитель ряда национальных чемпионатов, а также мой старый товарищ Нэш Мэссон. Фрейзер Макнил, который сыграл решающую роль в моем перемещении в Эдинбург, вскоре также примкнул к нам. Как только о нас поползли слухи, предложения потекли рекой. Заявки поступали от сельскохозяйственных экспозиций, от велосипедных мероприятий, от всевозможных гонок и выставок – чего только не было. Мы сварганили портативную уличную трассу, полосу для прыжков и трехметровую башню. Очень долгое время наш график был так забит, что у меня даже не было возможности наведываться в Скай по выходным; за 12 месяцев мы выступили на 30 школьных шоу и на 30 оплачиваемых выступлениях. Я был в восторге. Народ был потрясающий, но самое главное заключалось в том, что я проводил время в туре со своими друзьями и зарабатывал на жизнь своей ездой.

У меня даже получился первый бэкфлип в том году, что было офигительно. Это произошло во время вступительного шоу «Клана» в 2008 году в аквариуме у озера Лох-Ломонд. Мы построили новое сооружение для прыжков; днем ранее я наконец понял, что пора бы уже сделать бэкфлип, заканчивающийся на земле, а не на мешках. Я уяснил, что техника (педалирование вверх по рампе на максимальной скорости, а затем небольшое ретирование, причем все это время я должен смотреть вверх) совсем несложна. Все, на чем я должен был сосредоточиться, – это приземление, и, поскольку я зависал вверх ногами на какое-то жалкое мгновение, провернуть это было очень легко. Во время моих сессий я разломал много деталей, приземляясь сразу же за мешками: ударами были скрючены вилки, колеса и стержни тоже расходовались в большом количестве. Успешный бэкфлип должен был очень сильно поднять мою самооценку, так что я решил испробовать его у озера Лох-Ломонд на следующий день. И это положило начало принципиально новому этапу.

Между тем я все время продолжал расширять свои связи в MacDonald Cycles – в основном с биэмиксерами. Особенно хорошо дело пошло с Дэйвом Соверби, одним из лучших биэмиксеров в Шотландии и определенно одним из лучших фильммейкеров в этой сфере. Каждый год он выпускал один-два великолепных DVD-диска. В плане BMX-видео он был неутомим: он работал с BSD, Proper Bike Co. и – позже – даже с Nike.

Дэйв искал соседа в свое жилище в районе Марчмонт. Я сказал ему, что был бы не прочь заселиться. Вскоре я осознал, что попал в местную точку сбора биэмиксеров. Каждый раз, когда выходил новый фильм, Дэйв брал копию на DVD, и на нашу хату заявлялась куча народа, чтоб поприсутствовать на премьере. Круто было. Иногда у нас сидели по 20 человек, пришедших заценить новый релиз (или выпуск The Mighty Boosh). Видеоряд сопровождался пояснениями касательно технических аспектов каждого трюка. Дэйв подчеркивал стилистические особенности кадра, делавшие его таким эффектным; мы обсуждали редактирование видео и даже саундтрек. Мне все это даже в голову не приходило, когда я врывался в Санта-Клаус Ленд в Эвиморе или рассекал с друзьями по Эдинбургу.

В один из вечеров 2008 года Дэйв навсегда изменил мой взгляд на райдинг. Он принес домой фильм под названием Grounded, снятый скейтерским и биэмиксерским брендом Etnies. В фильме среди прочих снимался Рубен Алькантара, революционизировавший всю ВМХ-сцену своими невероятными трюками: одним из них был двойной 360-градусный тейлвип через ящик; а о его инвертах писали в журналах про BMX. Очевидно, Рубен собирался сделать Grounded своей лучшей работой – это было видно. Он записал серию видео, которую позже называли «Рубен – покоритель стен» и которая сносила всем башню – он просто ставил два колеса на вертикальную стену, чего никто и во сне представить не мог. Grounded изменил всю нашу тусовку.

Скоро Дэйв попал в довольно серьезную аварию и получил винтообразный перелом большеберцовой кости. Рассекая в скейтпарке в Перте, он попытался сделать огромный прыжок через перила, но запнулся и зацепился задним колесом за край. Дэйв и его байк рухнули на землю, причем довольно жестко. Он здоровый парень ростом около 2 метров, так что когда он упал, его большеберцовая кость сломалась под весом его тела. Шесть недель он носил гипс и не мог передвигаться без костылей; возможности гонять и снимать у него тоже не было, и это приводило его в бешенство.

Как-то мы тусовались вечером на квартире, и он предложил заснять некоторые мои трюки. Я знал, на что он способен в плане съемок и редактирования. Это была большая честь, на которую я и не думал претендовать.

«Конечно, – сказал я. – С удовольствием».

Нет, ну серьезно, как часто нам выпадает шанс поработать с одними из лучших создателей ВМХ-видео?

Сцена восьмая

Сады улицы Принсес, Эдинбург

На переднем плане цветы садов улицы Принсес. На заднем плане виднеется Дэнни, зависший на стене, нависая над садами; его ноги болтаются внизу. Под ним пять с половиной метров высоты, которые заканчиваются травянистым склоном, переходящим в пешеходную тропу.

Переходим к Дэнни, теперь уже на велосипеде, стоящему на том же месте. Он подается вперед, спрыгивает и вращается, приземляясь на миг на узком уступе, расположенном под углом в 90 градусов от него. Его байк отскакивает, он снова спрыгивает, опять переворачиваясь еще на 90 градусов. Дэнни приземляется на травянистом спуске и едет к тропе. Пока он выполнял трюк, у уступа собралось несколько изумленных прохожих, которые теперь наблюдают за происходящим…

Inspired Bicycles, 2009

VIII Гоняя по крышам

Для нашей первой съемочной сессии в октябре 2008 года мы отправились к колледжу искусств. Идея заключалась в том, чтобы найти новые удачные локации, где я смогу показать такое, чего никогда еще не делал раньше. Был морозный осенний день. Солнце стояло низко, Дэйв использовал объектив «рыбий глаз», делающий изображение вогнутым. Впервые мой райдинг снимали в таком стиле.

Мы записали несколько трюков; самым мощным был 180-градусный влет в дорожное ограждение. На него ушло много времени. В другой сцене я соединил езду по стене со 180-градусным перелетом через клумбу, переходящим в двухметровый прыжок вниз; эти клипы задали прочный фундамент нашим съемкам. Тогда я мысленно наметил многие трудные места в городе. «Какие же тут блестящие возможности! – думал я про себя. – На что еще я способен?» Идеи переполняли меня.

Каждый кадр поражал меня. Идея создания совместного фильма с Дэйвом побудила меня задать себе высокие стандарты. Раньше райдинг был просто ездой; теперь я все время представлял, как это будет выглядеть на записи, и я хотел работать на пределе, так же, как это делал Рубен в Grounded. С того момента, как я перебрался в Эдинбург, я каждый день подмечал новые отрезки пути и стены, но некоторые из них являлись чересчур опасными для проб. Теперь, когда появилась камера, запечатлевающая все, эти препятствия стали более привлекательными; они стоили того, чтобы испытать их. Одна из идей включала в себя стену у садов улицы Принсес. С одной стороны там находилась пятиметровая стена, переходившая в травяной склон; это был самый предел моих возможностей. Как только я увидел его, я понял, что этот участок я обязан покорить, потому что на такой масштаб я раньше никогда не замахивался. Когда погода становилась слишком плохой для съемок, я останавливался там во время разъездов, забирался наверх и смотрел, забив на лед и снег.

«Когда-нибудь я сделаю это», – думал я, глядя вниз и чувствуя, как у меня внутри все обрывается. Одна мысль об этой стене и ее высоте приводила меня в трепет.

Вскоре у меня выработалось чувство контроля качества, требуемое для создания достойного видео. После каждого трюка я возвращался к Дэйву, снимающему все, и он склонял свое высокое тело перед камерой или ноутбуком, чтобы показать мне отснятый материал или дать совет по езде. Идиотские развороты нас не устраивали, дикая езда на заднем колесе тоже. Каждый трюк должен был выглядеть мягко, плавно.

Нас затянула рутина. По будням я работал в MacDonald Cycles, а по выходным выступал с «Кланом» на различных шоу. К счастью, график у меня был гибкий и я мог брать отгулы, так что я постоянно следил за прогнозом погоды, чтобы выбирать лучшие дни для райдинга. Если мне не удавалось выкроить время, пока светило солнце, мы встречались во время обеденного перерыва.

Дэйв был очень терпелив. Изначально мы задумали проект, который не должен был занять больше нескольких недель. Как только осень перешла в зиму и условия стали суровее, сырее, мы были вынуждены немного приостановиться. Оставалось немало пролетов и бугров, которые я хотел испробовать, но поверхность должна была быть максимально сухой, особенно эта пятиметровая стена у садов улицы Принсес, прыжок вниз с которой требовал сначала прыжка на медный уступ. Будь на вершине хоть какая-нибудь влага, велосипед соскользнет – и я вместе с ним. А езда по металлическим перилам во время дождя? Об этом вовсе можно забыть. Риск ну чересчур уж высок.

В ноябре нам почти совсем не выпадало подходящих дней, но я все же был настроен оптимистически. Просыпаясь, я первым делом смотрел в окно. Если небо было яркое и синее, я стучал в дверь Дэйва и будил его. Часто ему приходилось допоздна сидеть над другими проектами, но большую часть времени он, тем не менее, уделял нашей съемке. Это было необыкновенно великодушно с его стороны. Бюджет был нулевым; единственные деньги, которые мы тратили, уходили на саму видеозапись.

Если искать плюсы в дождливых и ветреных днях, то к их числу можно отнести то, что в это время я мог поразмышлять о дальнейших планах. Как-то раз во время обеда я выбрался из Пещеры, чтобы купить себе сандвич. Улица Моррисон была оживленна, и, пока я стоял и ждал, когда машины проедут, я отвлеченно разглядывал вывески магазинов. В ближайшем к нам здании располагалась студия печати, а наши входы разделял переулок под названием Чаки Пенд. Над входами обоих магазинов крыши были плоские, и я прикинул, что расстояние между ними составляло около 4 метров.

Что, если я перепрыгну между ними?

Я, впрочем, быстро отбросил эту мысль. Я понял, что что-нибудь мне обязательно помешает, например неровная поверхность. Но когда я сказал об этом Нэшу, тоже работавшему в MacDonald Cycles, он потряс головой.

«Не, я там был, – сказал он. – Там реально плоско».

Мне не терпелось рассказать об этом Дэйву.

Ожидания мои были не очень высоки: работать вместе нам было весело, и я видел, что записи выходят превосходно, но я не имел никакого понятия о том, что происходит с фильмом за пределами триальной сцены. Да меня это и не особо заботило. Но Дэйв меня все же мотивировал. Он был не особо словоохотлив и похвалами меня не осыпал, но я хорошо видел, что он настолько же погружен в съемки, насколько в них был погружен я. Каждую неделю он добавлял что-нибудь новое: клипы, призванные ввести зрителя в курс дела, а также какие-нибудь необычные взгляды на райдинг. Были виды шпилей Эдинбурга на закате; он хотел, чтобы фильм начался с показа силуэта городского замка. Вайб у фильма был уличный, но Дэйв стремился придать ему особое настроение. Он вырос в Эдинбурге, так что городские виды стали важной частью работы.

Я сосредоточил свое внимание на том, чтобы спланировать как можно больше отрезков. Некоторые из них были простыми трюками; другие состояли из нескольких трюков, как в ВМХ- или скейт-фильме. Один из таких отрезков приходился на пространство снаружи библиотеки на площади Джорджа. Я сделал 360-градусный прыжок с пятиступенчатой лестницы, проехался по холму, запрыгнул на швартовную тумбу, резко повернулся и сделал хук на полутораметровую стену; отъезжая от камеры, я скользнул назад, завершив видео 360-градусным прыжком уже с 10-ступенчатой лестницы.

Была еще и пара бэнгеров. Я поборол страх и одолел огромный спуск у садов улицы Принсес, хотя у меня ушло на это два дня. Когда мы предприняли первую попытку, небо было кристально чистым, однако ветер дул сильный: первое, что я увидел, когда вышел из квартиры, был дорожный знак, сгибаемый порывом ветра. «Нехорошо», – подумал я; но ничто не могло меня остановить.

Место находилось рядом с Национальной галереей Шотландии, и мы волновались, как бы нами не заинтересовались какие-нибудь туристы. Последним, чего мы хотели, было их появление в кадре, так что Дэйв установил свою камеру внизу. План был таков: как только он подаст мне сигнал, я быстро запрыгиваю на стену и сбрасываюсь вниз.

Было люто холодно. На мне была только меховая куртка, так что я немного покатал вокруг препятствий, чтобы разогреться. Несмотря на низкую температуру, я чувствовал себя уверенно, понимая, насколько я на самом деле опытен. Я также знал, что рука Дэйва была набита. Трюк в садах улицы Принсес мог стать нашим бэнгером; мне только нужно было совладать с техникой.

Дэйв крикнул, что он готов. Я выглянул с края, чтобы проверить, есть ли кто поблизости. Как только стало чисто, я взобрался на стену, поставил ноги на педали – и в этот момент что-то пронзило меня.

Я подумал, что вилки соскочат, и я не знал, откуда взялась эта мысль. Просто я нутром это почувствовал. Я подавил сомнения. Какая вообще разница? По крайней мере мы заснимем это. Да и ждал я этого очень долго… Я сделаю это.

Я взял свой страх под контроль. Я так часто стоял на этой стене, глядя вниз, размышляя, что уже не должен был бояться. Отрезок был практически выполним. Я прыгал туда, что я ясно видел, а не вслепую летел в бездну. Я спрыгнул со стены, попал на уступ и полетел вниз. При падении на траву вилки действительно соскочили, как я и предугадал, и я покатился на асфальтированную дорогу. К счастью, я был только раздражен, серьезных повреждений не было. Как ни странно, следующей моей реакцией был смех. Можно сказать, я только что практически спрыгнул с высоты здания – и вот он я, стою внизу целый и невредимый и ухмыляюсь.

Мой байк был разбит, да и из-за погоды следующей попытки нам пришлось ждать целый месяц. Когда нам наконец-таки выпал шанс, готовились мы в точности так же: Дэйв разместился внизу, я – на стене наверху; результаты в этот раз получились неоднозначные. В первый раз я ударился ногой о водосточную трубу и сильно расшиб пятку. Во второй раз оба колеса приземлились на траву, и я с чувством облегчения поехал дальше. Трюк у садов улицы Принсес стал самым серьезным, что я когда-либо выполнял. Он вполне мог стать кульминационным моментом в нашем фильме.

Мы пересмотрели клип, и я почувствовал некоторую горечь разочарования. Как только я спрыгиваю, несколько туристов с удивлением выглядывают из-за стены. Думаю, они ожидали увидеть мое искореженное тело. Дэйв был раздражен. Мы хотели, чтобы наши кадры были чистыми, чтобы в них не было никого лишнего. Лишь какое-то время спустя, когда фильм уже вышел, мы поняли, что эти зрители на самом деле сработали на нас. В глазах нашей целевой аудитории эти туристы дополняли картину: они смотрят вниз и думают: «Какого черта?!»

80 процентов съемок были завершены. Я сделал 360-градусный прыжок с лестницы метро около отеля «Шератон», преодолев все 17 ступеней. В другой раз мы засняли флеер с дерева в большом городском парке Медоуз. Довольно долго у меня было желание повисеть вверх ногами на улице. На случай, если вы не знаете, что такое флеер, рассказываю: это довольно техничный трюк, при котором вы заезжаете по какому-нибудь предмету наверх, начинаете делать бэкфлип и немного поворачиваете голову. Это дает вам возможность повернуться в воздухе на 180 градусов – в теории. При приземлении райдер должен быть повернут лицом к тому месту, где трюк начался.

Для подобного трюка подходит далеко не любое старое дерево; корни в Медоуз были особенными, уже давно прославившись в среде биэмиксеров благодаря тому, что они являли собой совершенно прекрасную стартовую точку. Чтобы сделать трюк для фильма, я заполнил пространство между корнями у основания дерева, создав таким образом хороший путь для разгона. Я разложил маты у места приземления, чтобы иметь возможность практиковаться и при этом не калечиться.

Никого особо не беспокоило то, что я делал в Медоуз, у садов улицы Принсес и в университетском кампусе; я всегда был осторожен, старясь никого не задеть, когда гонял. Мы не афишировали нашу работу. Мы никого не привлекали, а редкие конфликты возникали только с охранниками. Даже наш перелет через Чаки Пенд прошел без происшествий и заминок, возможно, потому, что мы были крайне осторожны во время подготовки. (Ну, настолько осторожны, насколько это возможно при прыжке между вывесками двух магазинов на оживленной главной улице города.) Когда дошло до съемок, мы с Дэйвом первым делом проверили с крыши, нет ли внизу прохожих. В общем, до сих пор нам удавалось провернуть все без вмешательства полиции. Я хотел, чтобы так было и дальше.

Забравшись на крышу, я понял, что Нэш был прав. Обе крыши имели абсолютно плоское покрытие. И для разгона места было достаточно. Я сказал Дэйву, что можно снимать, он поднял велосипед и разместился на другой стороне дороги с камерой. С Колином из MacDonald я ничего не обговаривал. Я и так знал, что он не будет против. Он такой, ему все равно. А что касается людей из CopyStop… Ну, нам нужно было выполнить прыжок. Извиниться мы могли и потом, если вообще пришлось бы. Единственное, что меня действительно беспокоило, – это квартиры выше. Было воскресенье. Я не хотел испугать до смерти кого-нибудь завтракающего или собирающегося принять душ.

Моя первая попытка прошла довольно сурово: я неверно рассчитал дистанцию и перебрал, закрутившись и приземлившись не на выступе, как планировал, а на крыше, причем задом. Мне крупно повезло, что оттуда я не свалился на асфальт. Второй раз был гораздо проще. Я успешно перелетел, спокойно доехал до конца крыши CopyStop’а и спрыгнул на стену внизу – пролетев где-то три метра, – а оттуда на улицу. Трюк оказался настолько прост, что я повторил его пять или шесть раз, чтобы Дэйв смог получить идеальный кадр снизу.

Как только мы закончили почти все кадры, Дэйв решил, что для сопровождения нашей работы нам необходимо выбрать какой-нибудь эпичный саундтрек, что-нибудь малоизвестное и эмоциональное. У него на уме много чего было – среди прочих он называл Sigur Rós и The Walkmen, – но в конце концов он остановился на тяжелой балладе сиэтлской инди-рок-группы Band of Horses под названием The Funeral. Мы с Дэйвом считали, что наш релиз будет не таким известным, чтобы заморачиваться с получением разрешения какого-то лейбла на использование композиции в нашем клипе. О том, что кто-нибудь из группы может его увидеть, мы тоже не волновались.

Вообще для нас с Дэйвом этот клип не представлял никаких коммерческих интересов, выходящих за пределы сцены горных байков, так что когда мы закончили этот фильм длиной в 5 минут 57 секунд, у него даже не было названия. Впоследствии мы порешили озаглавить его Inspired Bicycles как дань уважения поддержке, оказанной Дэйвом Кливером, который предоставил нам детали и прототипы. В ВМХ-мире принято упоминать спонсоров в названии видео. Да и к тому же это название казалось очень подходящим. По завершении съемок я вернулся в Данвеган помочь папе в работе над крышей Музея Ангуса МакАскилла – нарезать тростник для подкладки. Я тогда только уволился из MacDonald Cycles. «Клан» стал настолько популярен, что мне больше не нужно было работать по будням, и теперь я мог в любое время возвращаться на Скай и проводить там несколько дней.

Когда Дэйв закончил работать над фильмом, мы организовали домашний показ для нескольких друзей. Ни красного ковра, ни папарацци не было – только пиво и чипсы из местного подпольного бара. Мы как-то не были расположены к большой премьере; перед загрузкой Inspired Bicycles на YouTube мы просмотрели ролик 3 раза. Несмотря на полгода упорной работы, премьера не вызывала у нас особого энтузиазма. Мы даже не выпили толком, и у нас не было особого рвения проверять, как ролик приживается в Сети. К тому же по телику крутили «Гриффинов».

Мы и не предполагали, что происходит нечто важное.

Сцена девятая

Марчмонт, Эдинбург

Виден ряд плоских металлических перил на тихой эдинбургской улице. Дэнни подъезжает на своем байке, запрыгивает на ближайшую трансформаторную будку и проезжает по отрезку, который он прозвал «зубчатым забором». Ширина плоских пластин составляет всего лишь 3 сантиметра. Переднее колесо никак не может поймать баланс.

Во время первой попытки заднее колесо соскальзывает, спицы задевают перила, и Дэнни валится вперед.

В следующий раз, когда мы видим Дэнни, он использует деревянный брус, чтобы восстановить форму колеса. Видно, что он нервничает…

Inspired Bicycles, 2009

IX Не влезай – убьет!

Перекрутите 20 секунд видео Inspired Bicycles на YouTube, и вы увидите это: полутораметровый зубчатый забор из гладких узких жердей с плоскими верхушками, расставленных на расстоянии 15 см друг от друга. Этот забор находился в Марчмонте, недалеко от моей квартиры; я часто проезжал его, когда ехал на работу. Однажды утром, сразу после того, как мы с Дэйвом принялись за съемки, я решил подъехать к нему, чтобы рассмотреть его поближе.

«Хмм, интересно…» – думал я, оценивая высоту.

На двух колесах такое трудно было осилить, но я все же бросил велик и взобрался на трансформаторную будку, находившуюся на другом конце перил. С нее я мог стартовать, а затем проехать около 6 метров до другой будки, расположенной там, где заканчивался забор.

Коммунальная служба Эдинбурга разместила на будках предупреждающие надписи «НЕ ВЛЕЗАЙ – УБЬЕТ!». Они означали, что, соприкоснись я с проводкой, меня может зажарить. Также эти знаки в весьма емкой форме говорили мне о том, что падение с такого забора будет очень болезненным. Тем не менее я продолжил поездку на работу, записав Марчмонт в своей голове в раздел того, что нам нужно сделать во время нашей следующей съемочной сессии.

На протяжении следующего месяца я регулярно сожалел о том, что мы вообще решились на этот трюк. Этот забор оказался чрезвычайно трудным объектом: только для того, чтобы запрыгнуть на него, требовалось немало везения. Даже малое количество влаги на металле могло снизить трение до нуля, а это привело бы к тому, что колеса соскочили бы в одну сторону, а я – в другую. После двух часов попыток в первый день риски стали очевидными. Если б я упал лицом вперед, то мое насаженное на забор тело, весьма вероятно, стало бы главной темой срочного выпуска какой-нибудь передачи про чрезвычайные происшествия.

Присутствовала также проблема аутентичности. Только в видео о прыжке через Чаки Пенд (когда я должен был забраться на вывеску MacDonald Cycles, а затем проехать через 2 магазинных входа) в кадре присутствует сам момент лазанья. Я стремился к тому, чтобы весь трюк от начала до конца осуществлялся на байке, прыжки на выступы и перила стали моей одержимостью. Зубчатый забор ничем не отличался. Мне нужно было устроить небольшой деревянный уступ внизу у электрической будки, который послужил бы основанием для прыжка наверх.

У нас много дней ушло на то, чтобы все довести до совершенства. Часто казалось, что успех невозможен. Выдержать ровную линию через эти шипы – это стало бы сложнейшим из когда-либо проделанных мной трюков; даже поднимать переднее колесо над вершиной перил мне было жутко. Как только я подавался вперед, поставив свое заднее колесо в нужное положение, жерди становились еще более устрашающими. Я чувствовал прямую угрозу. Я чувствовал, что соскочу. Что я сорвусь. Раньше, выполняя скинни, я часто чувствовал, что у меня все удастся сразу же, как только я доберусь до конца. Я порой начинал торжествовать уже заранее. В этот раз все было иначе. Слишком часто случалось так, что от финиша меня отделяли каких-то полметра, и в этот момент, как назло, какое-нибудь колесо слетало. Это жутко бесило.

Часами я скакал по этим перилам, снова и снова, в лютый холод. На будке я стоял, наверное, несколько сотен раз. К концу каждой сессии у Дэйва зубы стучали от мороза, лицо синело, но он никогда не отступал. После пары дней, полных падений и соскальзываний, я понял, что достаточно натерпелся. И Дэйв понял. Мы взяли перерыв, пообещав друг другу попытаться снова через несколько недель.

После последнего падения я, довольно разочарованный, вернулся в MacDonald Cycles. Впервые в своей райдерской жизни я потерпел настоящее поражение. Я также боялся, что наши шансы исчерпаны. Близилась зима, а трюк был очень сезонно зависимым. Нам требовалась сухость, чтобы колеса сцеплялись с поверхностью.

Иногда трюк может представлять не только психологическую, но и физическую трудность – ну, в моем случае, по крайней мере, так. И как ни странно, далеко не всегда сложнейшие с технической точки зрения трюки оказываются сложнейшими в исполнении. Возьмем, к примеру, эпизод из видео под названием Imaginate 2012 года: мне нужно было выполнить флеер с рампы, сделанной из пары гигантских игральных карт (одной из которых была пятерка бубен – моя самая несчастливая карта на сегодняшний момент). Этот трюк числился последним, на бумаге он выглядел далеко не самым сложным, но впоследствии он стал моим заклятым врагом. Я заезжал на рампу – а затем уезжал прочь; на то, чтобы только привести себя в должное состояние, у меня уходили очень, очень долгие часы, в течение которых я просто нарезал круги вокруг карт. Я никак не мог выполнить этот флеер и уже серьезно собирался забросить эту идею. В итоге на трюк ушло четыре дня, но я наконец осилил его. Неудачи я списал на временное отключение мозга или на мою непробиваемую тупость.

Зубчатый забор в Inspired Bicycles – другое дело. Здесь трудность была не психологическая – это просто-напросто была надоедливая хрень. Когда мы вернулись, я чувствовал, что могу справиться, потому что понимал, что опыта у меня достаточно. Тем не менее я соскальзывал, и после трех дней, проведенных в борьбе с забором, я почувствовал, что с меня хватит. Я не хотел больше этого. Дэйв, однако, смотрел на это иначе, и однажды ночью, когда мы были в квартире, он предложил мне попробовать еще раз.

Я был не очень уверен, но я знал Дэйва: он не из тех, кто станет толкать байкера на невозможное. Я решил попытаться снова, и, когда погода улучшилась, мы опять поехали в Марчмонт. Это было в апреле. Было холодно, но сухо, и, поставив заднее колесо на забор, я почувствовал возможный благоприятный исход. Когда я двинулся вперед, мой баланс сбился; мне пришлось выставить ногу в отчаянной попытке сохранить стабильность. Но в итоге я таки доехал на обоих колесах до конца.

Это было странно. Не ощущалось ни какого-то торжества, ни эйфории. Я, конечно, пришел в несколько приподнятое расположение духа; ведь доведение такого большого трюка до конца нельзя назвать привычным, будничным событием. Но никакого выброса адреналина у меня от этого не бывает, да и выходящего из берегов восторга не наблюдается. Вместо всего этого меня заполняет по большей части чувство облегчения – облегчения по поводу того, что я покончил с трудностью, которая так долго не давала мне покоя.

Сцена десятая

Спортзал.

Профессиональный ВМХ-фристайлер Килан Филлипс выделывает пируэты на своем байке, его колеса скользят по отполированному полу.

ДИКТОР: Уличный спорт когда-то находился в тени. Он существовал в тех местах, до которых нам обычно нет дела. Но это изменилось.

Различные уличные сцены.

На улицах видны скейтеры и фрираннеры. Затем следует фрагмент из Inspired Bicycles: это Дэнни. Он делает флеер с дерева в парке Медоуз.

ДИКТОР: Феномен вирусных видео существует уже больше 10 лет. Теперь можно наблюдать появление волны клипов, демонстрирующих таланты нового поколения звезд уличного спорта. Этот на вид андеграундный спорт собрал в Сети целую армию поклонников. Кто бы мог подумать, что десяткам миллионов людей будет какое-нибудь дело до паркура, скейтбординга и триального велосипедизма?

Затем мы видим еще один ролик с Дэнни из Inspired Bicycles. На этот раз он делает гэп между крышами над Чаки Пенд.

ДИКТОР: Один из этих видов спорта – триальная езда. Соревновательный байкинг с преодолением различных уличных препятствий без касания земли ногами. Но есть один райдер, который получил мировое признание не в соревнованиях, а благодаря кое-чему другому…

Камера переходит на Дэнни. В этот раз он стоит у красной телефонной будки в Данвегане.

ДЭННИ: Это было очень странное путешествие. На прошлой неделе я был здесь, пересекал торфяники вон у тех холмов. И вот уже в следующий момент я занимаюсь совсем другими вещами… Точно в двух разных мирах нахожусь.

X Прорыв

Все изменилось утром 20 апреля 2009 года, в понедельник. Я лежал в кровати, когда вдруг мой мобильник завибрировал на тумбе около стола.

«Здравствуйте, это Дэнни?» – спросил незнакомый голос.

Я проверил экран; номер был скрыт. «Да… Кто это?»

«О, отлично! Я из BBC, мы видели ваше видео. Мы бы хотели взять у вас интервью…»

Я не сразу ответил. Я ничего не мог понять. Может, просто кто-то прикалывался надо мной? Потом я начал догонять: а не говорят ли они, случаем, об Inspired Bicycles? Ведь вероятность того, что кто-то мог его посмотреть, существовала. Пускай и слишком небольшая вероятность – видео было загружено в Сеть только прошлой ночью. Я пробурчал какое-то извинение, что-то сказал про то, что мне нужно собраться, сбросил вызов и набрал Дэйва. Я хотел зайти на YouTube с его ноутбука. Меня не особо волновали показатели нашего видео, но если народ оно цепляло, если даже BBC нас заметили, мы, пожалуй, поймали триальную волну.

Когда Дэйв залогинился, мы обнаружили, что Inspired Bicycles посмотрели сотни тысяч людей со всего мира. Количество комментариев было невероятное, и в большинстве своем они были очень хорошие. Сообщения оставили триальщики и биэмиксеры, молодые райдеры и райдеры постарше. Телеведущий, комик и писатель Стивен Фрай упомянул видео в своем Twitter, то же сделал и Лэнс Армстронг – самая главная фигура в мире велосипедистов.

Все это, впрочем, для меня особо ничего не значило. Меня не было в соцсетях, у меня не было ноутбука, и все эти ютубы и твиттеры для меня были чем-то новым и непонятным. Я редко совался в сферы, не связанные с байк-сценой. Я ничего не понимал во Всемирной паутине. Кроме того, в 2009 году еще никто не смотрел видео на телефоне, а феномен смартфонов только начинал набирать обороты. Вирусные видео, разумеется, тоже не имели сегодняшнего размаха.

Как бы то ни было, Inspired Bicycles было создано не для хайпа. Мы сделали клип только потому, что хотели создать что-нибудь, что райдеры смогут в приятной обстановке посмотреть дома, так же, как и в случае с Grounded и Chainspotting. Я точно занимался этим не с амбициозной целью стать профессиональным велосипедистом – в то время меня больше прельщала идея стать механиком на чемпионате мира.

Насколько мне было известно, с триалов никакого куша сорвать было нельзя – разве что через участие в шоу. Почти никто, кроме небольшой могучей кучки, состоящей из Мартина Эштона, Ханса Рэя и Криса Акригга, не был особенно успешным. Они существовали в другой вселенной.

Однако внимание к нам росло подобно снежному кому. Мне звонили из национальных газет. Поступали безумные предложения от различных компаний, которые хотели обсудить спонсорские контракты: со мной связывались производители энергетических напитков, производители велосипедов и одежды. Я все это игнорировал и продолжал гонять с «Кланом». Я не собирался следовать какому-либо тренду. Потом мне позвонил продюсер американской комедийной передачи «Шоу Элен Дедженерес», предложив мне совершенно сюрреалистическую роль камео в их программе, которая, как меня уверили, выйдет в прайм-тайм.

«Мы бы очень хотели, чтобы вы проехались по улицам Чикаго, переодевшись в Эллен. Может, вы сделаете для нас пару прыжков со стен или какой-нибудь трюк, спрыгнув с автобусной остановки или с телефонной будки?»

Я задумался. «Я всего лишь райдер… – подумал я. – Не. Не катит».

Продюсер пытался уговорить меня, объясняя, что в этом шоу участвовал даже президент США и что мой наряд станет отличной фишкой. Но меня как-то не заинтересовало это. Я вежливо сказал: «Спасибо, конечно, за предложение, но нет и пожелал им удачи. Я не имел никакого понятия о том, кто такая Эллен Дедженерес.

Но даже мои отказы вызывали проблемы. Как только в газетах узнали о том, что я сказал «нет» шоу Эллен, стала появляться масса заголовков, причем не только в Великобритании. Моя сводная сестра Мэри была тогда в Сан-Диего. Она позвонила мне в шоке, после того как прочитала в местной газете статью про своего младшего брата и его другана, безбашенно гоняющих по Эдинбургу с камерой. Чуть позже еще несколько моих друзей, отдыхавших в Новой Зеландии, услышали в очереди в булочной, как одна парочка обсуждала Inspired Bicycles. Это было дико странно. Появлялось все больше и больше статей, мамина коробка из-под обуви с вырезками, на которых был я, довольно быстро оказалась переполнена (впрочем, эта проблема решилась: однажды ночью в нее забрались мыши и все погрызли).

Шумиха казалась совершенно дикой. Многие предложения, поступавшие мне, были очень-очень заманчивыми и могли бы, пожалуй, прельстить меня, если бы не мое принципиальное намерение оставаться инди. Во время работы над Inspired Bicycles я хотел показать настоящую триальную езду. Благодаря камере Дэйва свет упал на сцену, которая не привлекала особого внимания ранее; в мейнстриме о ней не знали столько же, сколько, например, о ВМХ или горных байках. Я намеревался поддерживать всю эту движуху, но только до тех пор, пока мой райдинг будет выглядеть так, как нужно. Все понтовое я отметал. Ездить в одежде женщины – ведущей ток-шоу? Нет, спасибо. Я также отказался от предложения выступить для финала чемпионата Шотландской футбольной ассоциации, потому что у меня уже было назначено выступление с «Кланом» на небольшой сельскохозяйственной выставке. Одни лишь эти решения, по-моему, отлично демонстрируют мое отношение ко всей этой свежеиспеченной шумихе.

Я обращался к Дэйву за советом. Каждый раз, когда мне приходило какое-нибудь предложение или какой-нибудь спонсор выражал желание заключить со мной коммерческий контракт, я шел к нему. Я очень хотел, чтобы все, что я делаю, было предельно уместно. Он давно крутился в этой сфере и знал, что будет правильным, подходящим. Иногда я соглашался – например, я дал интервью The New York Times после того, как мы с Дэйвом взвесили все за и против. Я не хотел продаваться, становиться звездой. Откликнись я на все, что в меня летело, я бы, может, заработал солидные деньги и облетел земной шар раз пять. Но оборотная сторона состоит в том, что тогда я вряд ли протянул бы долго как профессиональный фильммейкер и остался бы настолько свободным, насколько я свободен сейчас. Мой настрой был довольно прост: я делал то, что я считал правильным, и в то же время верил, что все устроится наилучшим образом. Отношение мое ко всему этому было следующим: «Почему именно я?» До релиза Inspired Bicycles по Сети уже ходили другие потрясающие ролики про райдинг, но именно наша работа вдруг захватила всеобщее внимание. Мы возникли из ниоткуда, но по мере того как внимание, окружавшее нас, становилось все больше и насыщеннее, я стал осознавать, в чем же все-таки фишка. Большинство ходивших по Интернету роликов в тот момент были о котиках, играющих на пианино, или каком-нибудь придурке, падающем с лестницы. Inspired Bicycles же было чем-то совершенно иным. Мы работали над ним на протяжении шести месяцев и создали нечто по-настоящему качественное.

Да и стиль съемки, который мы использовали, был необычным для райдерского видео. Те безумные и потрясные видео, которые выкладывали биэмиксеры и скейтбордисты, были перегружены в техническом плане: эти ребята такое там вытворяли, что их зрителям трудно понять, что они вообще смотрят. В итоге съемка качественная, езда впечатляющая, но все это плохо доходило до мейнстрим-аудитории. Райдеры скользили по перилам и выполняли комбинации трюков; обычному человеку это было не совсем доступно.

В видео Рубена в Grounded меня цепляла доступность. Он все проезжал на двух колесах без остановок – проезжал по привычным уличным объектам вроде лестниц, стен и перил. В Inspired Bicycles мы сделали то же самое. Людей, которые обычно не смотрят райдерские видео, привлекла простота моих линий, таких как дерево в Медоуз, забор в Марчмонте и крыши магазинов у MacDonald Cycles, – и их это зацепило. Каждый трюк был как бы осязаем; людям было легко эти трюки воспринимать, потому что они видели эти же объекты по пути на работу: лестницы в метро, ворота, входы в магазины. Не менее важны и шокирующие моменты, вроде прыжка у садов улицы Принсес, когда создавалось впечатление, словно я прыгаю с дома. Такие клипы рождали сильные эмоции – неверие, шок, страх – и прямо-таки просили, чтобы ими поделились в Сети.

Inspired Bicycles всколыхнуло немало волн в мире велосипедистов. О нем много говорили в среде горных велосипедистов и триальщиков, потому что до сих пор никто еще не вкладывал столько времени и сил в видео. Даже биэмиксерам оно зашло, потому что им доставлял удовольствие монтаж Дэйва, а показанные в видео трюки пришлись по душе. Через неделю после релиза Inspired Bicycles один из моих героев, Ханс Рэй, написал в Twitter: «Блин, вы только посмотрите на это». Еще он сказал, что Inspired Bicycles – это «новый уровень». Вот это уже было интересно.

Но меня ждал еще больший шок: в мае 2009 года Мартин Эштон, мой райдинговый герой, позвонил мне и пригласил меня в свой Animal Bike Tour – триальное дорожное шоу лучших райдеров в мире, шоу, которое, помимо прочего, вдохновило нас создать «Клан». Представление предполагалось провести в рамках лайв-шоу BikeRadar в Донингтон Парке[3], я был вне себя. Мы делали невероятные вещи в Шотландии, но Animal Bike Tour был ни с чем не сравнимым по масштабу событием. Организаторы периодически собирали у себя настоящих звезд, таких как Мартин и Сэм Пилгрим, которые в дальнейшем становились чемпионами мира по горному велоспорту.

Мартин и его команда всегда привлекали большие толпы, а Animal Tour часто был непосредственно связан с самыми значимыми событиями в сфере райдинга, такими как Фестиваль скорости Гудвуд и мотоциклетное Гран-при. Их показы являлись эталонным вариантом вообще всех показов Великобритании, если не мира, ввиду непревзойденного масштаба трюков. Неудивительно, что поначалу я был несколько напуган. Лайв-шоу BikeRadar – самый большой велосипедный фестиваль Великобритании. Когда Мартин, который и сам был в восторге от Inspired Bicycles, зашел ко мне поздороваться, я совершенно обомлел. Словно его постер из моей детской спальни в Данвегане вдруг ожил. Офигеть.

Людей было больше, чем то, к чему мы с «Кланом» уже успели привыкнуть, и я был немало взволнован по этому поводу, но тем не менее особого стресса не испытывал. Физически я чувствовал себя превосходно. Моя физическая форма была лучше, чем когда-либо прежде, потому что я весь год провел на байке, проходя самые тяжелые линии из всех, с которыми мне доводилось иметь дело. Я чувствовал в себе силу, каждый прыжок практически превратился в мою повседневную рутину и шел легко и просто. Сетап Animal’а – ящики, рампы, перила – также был комфортным для меня. Я точно знал, что могу достойно выступить «на большой сцене», и как только я коснулся крыши автобуса в конце шоу, я понял, что я все затащил.

До сих пор я восхищался Animal как бы издали. После того как я выступил перед всеми моими героями, я почувствовал, что стал частью мира горных байков.

В Эдинбурге прохожие, завидев меня на байке, начали останавливаться, желая обменяться парой слов. Я обсуждал свое видео с японскими и американскими студентами; некоторые даже специально приезжали в Эдинбург из-за видео.

Единственные, кто (на первых порах) не был особо захвачен всем шумом, окружающим Inspired Bicycles, были авторы нашего неофициального саундтрека – участники рок-группы Band of Horses. Их сингл The Funeral придал моему райдингу эмоциональный вайб, но существовала одна проблема. Мы с Дэйвом были не очень-то прошаренными юзерами, так что о правах на интеллектуальную собственность, на музыку мы ничего не знали. Интернет казался неким оплотом свободы. Мы не выполнили все необходимые формальные процедуры, потому что попросту не были в курсе их существования (да мы и не предполагали, что наш фильм обретет такую популярность). Однако как только стало ясно, что видео произвело некоторый резонанс, с нами тут же вышла на связь звукозаписывающая компания Sub Pop. Они были не очень довольны и потребовали, чтобы мы все удалили – The Funeral, видео, вообще все.

Нам приходили стремные имейлы от представителей звукозаписывающих лейблов. Мы запаниковали. Правда, помимо нареканий, было также упоминание о том, что у The Funeral поднялись продажи. Inspired Bicycles их в некотором роде пропиарил, и люди стали активнее покупать этот трек. В итоге случилось перемирие. Было заключено негласное соглашение.

Впрочем, для нас это все равно стало серьезным уроком. Съемочные навыки Дэйва и мой райдинг были на высоте, а вот серфингу в Интернете нам предстояло еще учиться и учиться.

Сцена одиннадцатая

Спортивный оздоровительный центр DISC, Марина-Дель-Рей, Калифорния

Дэнни сидит в медицинском кабинете. Специалист оценивает серьезность его повреждений, проверяя колени и спрашивая про боль или непривычные ощущения. Каждый раз, когда Дэнни испытывает дискомфорт, он кивает.

Эксперты проверяют рентгеновские снимки его колена. Затем они разъясняют Дэнни, какие у него есть варианты: первый – физиотерапия и регулярные специальные упражнения, но в этом случае незначительные боли останутся. Второй вариант – хирургическое вмешательство. «Вероятность решения проблемы составляет 90 процентов».

Дэнни не знает, что делать.

MacAskill’s Imaginate, первая серия, 2013

XI On the Boulevard of Broken Bones

К концу года предложений накопилось уже приличное количество; жизнь словно мелькала перед моими глазами. Еще больше телепродюсеров просили меня поучаствовать в их передачах, режиссеры документальных фильмов хотели взять у меня интервью, а лейблы хотели, чтобы я снялся в их музыкальных клипах. Из-за названия видео мои предложения поступали и Дэйву, основателю компании Inspired Bicycles, что, должно быть, доводило его до белого каления. Он специально создал электронный адрес с моим именем, на который предлагалось направлять бизнес-предложения для меня. Это мало помогло. У меня не было собственного ноутбука. Каждый раз, когда я выходил в Интернет с компьютера друга или из интернет-кафе, мой почтовый ящик был переполнен.

Наше видео преследовало меня, где бы я ни был. Когда я выступал с «Кланом», народ хотел поговорить об Inspired Bicycles, так что вскоре я понял, что мне нужна помощь в моей работе. Как-то раз, разгребая завалы электронных писем, я обнаружил, что многие хотят стать моими представителями. Некоторые из них были слишком мейнстримными для меня – вроде спортивных агентств, занимающихся теннисистами, игроками в гольф и профессиональными велосипедистами. Другие были прошарены в представительстве высококлассных спортсменов из мира экстремального спорта, – сноубордистов, биэмиксеров и скейтеров, – но я был твердо намерен оставаться в пределах сцены горных байков и триалов. В итоге у меня остался только один выбор: Тарек Расули.

Тарек являлся звездой фрирайдинга и ВМХ’а до 2002 года, в котором из-за травмы он оказался в инвалидном кресле. Он снимал DVD под названием Kranked V в городе Камлупс, что в провинции Британская Колумбия в Канаде, и один из прыжков стал фатальным. В результате падения Тарек так повредил спину, что уже никогда не смог ходить. Я смотрел его видео и читал несколько его интервью в журналах про горные байки. Он обладал необыкновенной харизмой, это было ясно даже по его манере разговора.

Тарек также был президентом Фрирайдерской горнобайкерской ассоциации (FMBA) и представлял важных шишек из этой сферы, среди которых были Андреу Лакондегай и Мартин Седерстрем. Эти ребята – столпы горнобайкеров-фрирайдеров. Контракт с компанией Тарека, Rasoulution, был идеальным выбором. Он определенно был именно тем, кто мог организовать все и наладить мои дела, не нарушая при этом мои инди-принципы.

Мы начали сортировать предложения, отделять хорошие от плохих. Тарек один из самых больших тружеников, которых я когда-либо встречал; я находился с ним на связи почти постоянно. Он вкладывал в свою менеджерскую работу столько же себя, сколько в свое время вкладывал в свою велосипедную карьеру. Тарек – это неумолимая сила.

Наше сотрудничество стремительно развивалось. Я объяснил ему свой принцип и рассказал о боязни подписать какой-нибудь контракт, который может пагубно повлиять на мою репутацию. Деньги мною не двигали – это одна из первых вещей, которые мы сразу прояснили. «Меня не волнуют крутые тачки и все такое, – сказал я ему во время одной из первых наших встреч. – Меня с этого не прет». Это и сейчас остается так. Я все еще живу в квартире в Глазго с семью друганами. Плачу я за это где-то 250 фунтов в месяц. Может, когда-нибудь я и куплю дом, но сейчас меня все устраивает. Тарек сразу понял меня.

«Но я не тупой, – добавил я. – Я прекрасно понимаю, что не смогу заниматься этим всю жизнь, так что было бы неплохо закончить свою райдерскую карьеру с каким-нибудь более-менее достойным задатком, чтобы иметь возможность позволить себе какую-нибудь свободу действий в дальнейшем…»

Также нужно было выяснить мою позицию в мире горнобайкеров. Триалы являлись лишь одной из его составляющих, к другим относились такие виды спорта, как даунхилл, кросс-кантри и дерт-джампинг. Сюда даже можно отнести казуальщиков, которые просто выбирались куда-нибудь на своих велах на выходных. Горнобайкинг не был таким воинственным, как другие виды спорта вроде ВМХ или скейтбординга. Горнобайкинг принимал всех райдеров.

Триалы считались частью этой семьи по той причине, что они произошли от горнобайкинга. На заре Kamikaze Bike Games, ежегодного горнобайкерского ивента, проходящего в Маммоте, Калифорния, участники гнали вниз с холма в стиле даунхилл. Затем они соревновались в триалах, и именно благодаря им Ханс Рэй получил известность. С помощью этих соревнований он вывел триалы в мейнстрим; тем не менее они все еще маячили где-то на периферии, потому что техника, требующаяся для успеха в этом деле, предельно трудная.

Так что я на тот момент являлся андеграундным человеком в андеграундной сцене. Я был сам по себе. Я сделал только одно видео, которое по случайности привлекло много внимания. Были и другие райдеры вроде Криса Акригга, которые делали видео и получали за это неплохие деньги, но их было крайне мало. (Крис тоже занимался съемкой, и его стандарты в плане продакшена были довольно высокими. Когда он выпускал что-то новое, это всегда имело далеко идущие последствия.)

Тарек понимал, что я в некотором смысле представлял собой уникальный экземпляр, и, по его мнению, мы делали рывок в неизвестность. Но меня это вполне устраивало. Я не мог поверить в то, насколько сильно мне повезло.

Что до спонсоров, то Red Bull мне нравились больше всего. Они уже на протяжении довольно долгого времени поддерживают экстремальный спорт. Немало спортсменов получало от них деньги за ношение головных уборов, шлемов и футболок с их логотипом во время таких чемпионатов, как Всемирные экстремальные игры, или в трюковых видео. Люд был разношерстный – лыжники, мотокроссеры, серферы. С ними были связаны братья Афертоны – Рэйчел, Дэн и Ги, – даунхиллеры; контракт с ними имел экстремальный мотоциклист Робби Мэддисон. Тарек посчитал, что Red Bull оценят мой стиль.

Впервые я узнал о том, что они заинтересованы во мне, еще до начала нашей совместной работы с Тареком. Я встречался с какими-то их спортменеджерами после того, как мы обменялись несколькими электронными письмами вслед за успехом Inspired Bicycles, но мне казалось, что их вряд ли зацепят триалы в силу своей андеграундности. Да и к тому же они могли сомневаться в моей перспективности. Конечно, видео оказалось успешным, но могу ли я это повторить? Планку-то я высоко установил. У меня тоже были такие сомнения. Мы затратили на создание своего видео шесть месяцев и снимали мы его в городе, по которому я гонял годами. Смогу ли я сделать что-то новое в незнакомой обстановке и за более короткое время?

Вероятно, во время этой первой встречи им пришлось многое взвесить. Значительная часть того, что Red Bull получали от своих спортсменов, базировалась как на способностях, так и на харизме этих спортсменов, поэтому для сотрудничества они выбирали лишь по-настоящему громадных личностей. Я надеялся, что Red Bull дадут мне возможность сколотить продолжение Inspired Bicycles. Взамен я бы носил их фирменный шлем – сам по себе уже говорящий о том, что ты топовый человек экстремального спорта.

«Я хочу делать фильм с друзьями, с такими людьми, как Дэйв, с которым мы работали над Inspired… – сказал я им. – И я хочу сам выбрать музыку». Я любил все делать по-своему, и, как ни странно, Red Bull согласились. Они даже предложили мне интересную концепцию.

«А не устроить ли вам тур по шотландским дорогам, Дэнни? – предложил менеджер. – Начать можете в Эдинбурге, оттуда доехать до Ская, по пути делая остановки в каких-нибудь примечательных местах».

Меня во всех отношениях устраивало это предложение. Я знал, что смогу показать то, что я считал настоящей Шотландией, – красивую удаленную сельскую местность, которую видели немногие. Там я мог выполнять уличные триалы, гонять у озер, делать передние сальто со зданий в Хайленде. Я даже мог завершить все какими-нибудь трюками у своих старых точек в Данвегане. Я весь горел.

Когда соглашение с Red Bull было практически у меня в кармене, Тарек решил, что мне нужно сосредоточиться на некоторых других предложениях, висевших у меня на почте. Перед соглашением с Rasoulution я записал промовидео для инди-рок-группы Doves (Winter Hill) и рекламный ролик для аутсорсинг-компании S.i.Jobs, в котором я выполнял трюки в Эдинбурге; среди них был и флеер с дерева. Идея ролика была проста: если вы устроитесь на работу своей мечты, то и добираться до нее будет вам в удовольствие. Я был в костюме и галстуке, что выглядело довольно интересно. Триалы и Тарек обеспечили меня работой мечты.

И тут случилась трагедия. Ну, не столько трагедия, сколько обычная трудовая травма. В августе 2009 года мы с Тареком отправились в Калифорнию, чтобы встретиться с парой спонсоров: нам нужно было провести день в Сан-Диего и посетить главный офис производителя солнечных очков Oakley. В их офисе было множество возможностей поразвлечься: у владельца имелся списанный танк, на котором нам дали погонять; я даже сделал с него пару прыжков на своем Inspired.

Затем мне показали клевый трек, находившийся позади здания, весь в кочках-выступах по краям дороги. Велосипедисту не нужно пользоваться педалями, когда он едет по такому маршруту. Он поддерживает движение, съезжая с возвышений туда-сюда или отскакивая. Некоторое время я колесил по трассе и отпрыгивал от возвышений, но в какой-то момент я внезапно сбился, застрял в песке, и передняя часть велосипеда потеряла равновесие. Когда я ударился о землю, моя ключица разломалась на две части. Это была моя самая простая в плане техники езда за последний год, и я каким-то образом умудрился серьезно покалечиться[4].

Я вышел из строя почти на 12 месяцев. После 9 недель восстановления я поскользнулся, когда дурил с друзьями в Эдинбурге. Хрусь! Я почувствовал, как кость в моем плече разломилась надвое, когда я упал. Опять. Чтобы свести разломанные части вместе и удержать их в таком положении, потребовалось провести операцию и вживить в место полома металлическую пластину. Когда я был в больнице, врачи постоянно высказывали свои опасения насчет того, что я опять раньше времени заберусь на байк. Они все хорошо знали про мою толстую медицинскую книжку. Некоторые из них даже смотрели мои видео. Думаю, отношение ко всему этому у них было примерно следующее: «Ну, мы не хотим брать на себя ответственность, если этот дурила опять себя поломает, так что давайте будем предельно осторожными…»

В этот раз я твердо вознамерился расслабиться. Если не считать неприятной инфекции, восстановление шло довольно гладко. (Я сам был виноват: на вечеринке у одного друга я забрался в огромный аквариум и полностью погрузился в воду. Не хочу думать о том, что проникло в разрез.) Хотя у меня и чесались руки (и ноги), я примерно отдыхал. По прошествии времени, которое мне показалось вечностью, в январе 2010 года мне наконец разрешили снова гонять, и я вернулся в Калифорнию, чтоб оттянуться с Афертонами. Я также отправился на пляж Ньюпорт с физиотерапевтом из Red Bull с целью потренироваться и привести плечо в порядок. Чтобы войти в колею, я взял с собой свой велик, но выбраться куда-нибудь мне в итоге почти не удалось. В Калифорнии была худшая погода за последние 15 лет, и все находилось в жутком виде. Хотя по шотландским стандартам это тянуло лишь на легкую изморось, даже ее было достаточно, чтобы вызвать оползни.

Но в Калифорнии были Афертоны, так что мне было чем заняться. Дэн готовился к Олимпийским играм, в которых он должен был принять участие через пару лет. В ВМХ-мире, на котором он тоже специализировался, проходило множество велосипедных ивентов, и Дэн неизменно принимал в них участие. Рэйчел только-только оправился от повреждений. Нам обоим не терпелось вернуться на байки.

«Не хочешь даунхилл погонять, Дэнни? – предложил как-то Ги. – Мы найдем тебе байк, не волнуйся».

Я был за. Следующие несколько дней мы слонялись по местным дорогам. Было весело и несколько трудно, но эта сложность воспринималась как плюс. Я никогда раньше не ездил на даунхилльном велосипеде, и из-за его специфической формы все казалось несколько заторможенным. Этот байк спроектирован с расчетом на предельную скорость, и, когда я приноровился к нему, я уже мог догнать Ги; если принять во внимание тот факт, что он чемпион мира, то можно сказать, что ехал я довольно быстро. Возможно, слишком быстро. Несомненно, я делал больше, чем мог.

Однажды вечером, когда мы возвращались домой, Ги заметил, что в городе Фонтана, находившемся неподалеку, скоро будет проводиться гонка Southridge USA. «Крутой турнир, – сказал он. – Вход свободный. Приходи, поржем».

Я хотел пойти. Эта трасса была известна в Калифорнии, и, хоть это место мало подходило для райда, оно считалось довольно жестким треком для даунхиллеров. Маршрут начинался на каменистой тропе; наверху он был открыт всем погодным ненастьям, а внизу находился совершенно жуткий плоский сегмент. Но мне понравился даунхилльный байк, так что я рассудил: а почему бы и нет?

Говоря откровенно, мне следовало бы бросить это дело, пока я в нем еще преуспевал, но я этого, конечно, не сделал. Я никогда так не делал – мама может подтвердить. Я ехал прямо на хвосте Ги во время тренировочного заезда. Мы свернули в каменистый сад, и внезапно я наехал на здоровый камень; потеряв контроль, я перелетел через руль и улетел на 3 метра. Посадочная полоса стремительно приближалась ко мне: очень неприятный камень, которому предстояло принять аварийный рейс.

Твою ж налево, подумал я.

Я приземлился прямо на ключицу и почувствовал уже знакомый щелчок. Ее вновь разломило на две части.

Боль пересиливалась яростью. Я уже 6 месяцев не гонял на байке – сколько мне предстоит провести без него теперь? У меня дедлайнов не было, в отличие от Дэна, который собирался выступать в Олимпийских играх. Отличные результаты были жизненно важны для него и в этом году, и в следующем, поэтому в его случае присутствовала определенная необходимость двигаться вперед. У меня всего этого не было, тем не менее чувствовал я себя паршиво. Red Bull предложили мне осуществить эпохальный проект; я так и рвался поскорее взяться за него. Это было невыносимо.

Я доехал до дна убитый во всех смыслах. Я поломался в Америке. Снова. Теперь выход долгожданного сиквела Inspired Bicycles отодвигался еще дальше.

Сцена двенадцатая

Эдинбургский замок

Издали виднеются шпили на верхушках зданий, затем мы видим Дэнни, поднимающего свой велосипед по лестнице замка. Камера панорамирует через зенитное орудие.

Когда Дэнни показывают опять, мы видим, что на нем надет шлем Red Bull, – впервые.

Дэнни стоит на каменной стене. Он находится на высоте трех с половиной метров, которые оканчиваются травяным спуском, переходящим в асфальтированную дорожку. Он глядит вниз, оценивая расстояние. У него есть опасения, правда, совсем небольшие. Перед ним простирается город…

Way Back Home, 2010

XII Остаток дня обещает быть чудесным

У моих бесконечных травм были все же и свои плюсы: я мог поразмыслить над локациями своего нового фильма, которому мы дали название Way Back Home[5]. Думается, оно отлично подходило к нашему дорожному путешествию от Эдинбурга до Данвегана, идея которого состояла в переносе моих триалов в какую-нибудь глушь, где я мог бы выполнять трюки с необычными препятствиями. Исследование территории стало интересным развлечением во время моего выздоровления, когда все, что мне оставалось делать, – это валяться на диване. Мне было скучно, и я был несколько раздражен. Помимо того что я не мог пошевелить рукой из-за фиксирующей повязки, мне еще и строго-настрого запретили садиться на велосипед. Существовала вероятность, что, упади я еще раз, металлическая пластина, стягивающая мою ключицу, собьется и перережет мою яремную вену.

Пока я маялся и скучал, в моей жизни происходила локальная технологическая революция. Я наконец-таки обзавелся ноутбуком и часами залипал на Google-картинки. Старые замки, истощенные месторождения железной руды, искусственные горы – мое воображение разошлось на полную, пока я листал фотографии, страницу за страницей. Требования к каждой локации были довольно скромные, тем не менее необходимо было, чтобы каждый трюк сопровождался умопомрачительным фоном, а место его осуществления находилось в пределах проложенного нами маршрута от Эдинбурга до Ская. Еще для нескольких кадров я хотел разместить рукотворные объекты в красивых сеттингах. У меня даже появилась навязчивая идея достать где-нибудь старую красную телефонную будку, чтобы спрыгнуть с нее. Я проверил – в Шотландии их было около 3500 штук. Я пересмотрел штук 50 этих будок, пока не нашел идеальную, по иронии судьбы оказавшуюся на Скае.

Я всегда старался лично посещать локации, чтобы прочувствовать места, перед тем как я буду гонять по ним. Поэтому я одолжил у своего товарища старый Ford Fiesta с автоматической коробкой передач и отправился колесить по стране, мысленно складывая отдельные сцены в будущий сюжет. К июню 2010 года я снова смог сесть на вел, но разъезжать на моем Inspired оказалось непросто. Я потерял форму, сила тоже была ни к черту. Из-за сломанной ключицы напрягать брюшную полость стало почти невозможно – это было слишком болезненно, – да и девять месяцев ничегонеделания давали о себе знать. В общем, я был совсем не на коне.

Тем не менее амбиции мои никуда не делись. Вскоре после того, как я поработал некоторое время на своем Inspired, Red Bull сообщили о том, что предоставят альковен для моего проекта. Так у нас с Дэйвом появился свой передвижной отель для поездок по стране. Когда его привезли, я не мог поверить своим глазам. Это был Fiat Royale Sandemere 1996 года выпуска в идеальном состоянии. Предыдущий хозяин, должно быть, души не чаял в своей прелести; нам она тоже идеально подходила. К задней части фургона можно было привязать два велосипеда, а наверх набросать маты. Внутри могли уместиться шестеро, но нас было только трое – Дэйв, я и один чувак по имени Марк Хаскиссон, документировавший процесс работы над фильмом. Красиво жить не запретишь, а? Внутри я установил два 12-дюймовых сабвуфера и дискошар – короче, я вообще шиковал.

Несмотря на такой щедрый подарок, Red Bull особо не совались в сам проект. Бюджет был скромный, но это было только плюсом, так как благодаря этому мы оставались совершенно свободны в выборе творческих решений для Way Back Home. Мы могли делать вообще все, что хотели, и нас это очень радовало. Целью моей было создать что-то на уровне Inspired Bicycles, и я задумал проехаться по узкой колее моста Скай и затем спрыгнуть в сторону, а оттуда – в море, до которого лететь было метров 30; еще мы собирались покорить Вершину Недосягаемости, прославленный своей суровостью горный кряж, заполнявший горизонт Ская. Высказывалась даже мысль добыть вертолет. Пока мы исследовали линии и локации, я без устали твердил Дэйву: «Как думаешь, что я могу проделать на своем байке, чтобы это смотрелось наиболее эффектно, и где?»

Долгие годы я мечтал выдать что-нибудь на бойницах Эдинбургского замка. Когда я гонял по садам улицы Принсес, я всегда глядел вверх и размышлял о том, какой большой потенциал кроется в этом старом величественном строении. Наверху находилась длинная каменная лестница, возвышавшаяся над крутым травянистым склоном, и оттуда, кажется, можно было сделать касание шиной, переходящее в 360-градусный тейлвип. Я рассудил, что смогу добраться до низа на велике, а не катясь кубарем. В идеале я хотел сделать касание шиной о стену, переходящее в переднее сальто.

После двух недель съемок и нескольких долгих дней жесткого райдинга по островам залива Ферт-оф-Форт я сделал несколько звонков в Эдинбургский замок. Невероятно, но нам предоставили доступ к стене на полтора часа. Мы чувствовали нечто невероятное, когда, проехав по Королевской миле через замковые ворота, мы оказались в каменной каверне. В недрах главного здания мы ощущали себя словно в Бэт-пещере.

Изолированность пространства, должно быть, сообщала нам ложное чувство безопасности. Однако снаружи выл ветер. Как только мы забрались на вершину стены, мы прочувствовали всю скверность погоды. Мы стояли в капюшонах и дрожали от холода, а в наши спины хлестал дождь. Я не представлял возможным что-нибудь заснять в таких условиях. Офицер службы безопасности, настоящий Алан Партридж в яркой спецовке, прибыл для проверки скорости ветра: он сказал, что если скорость ветра превысит 50 м/с, то нам придется отказаться от съемки. С таким ветром даже стоять на бойницах было слишком опасно, не говоря уже о прыжках по ним.

Все собрались около монитора. Показатели колебались между 45 и 48 м/с. Дэйв посмотрел на меня. Его взгляд говорил, что пора браться за дело; я начал разогреваться, делая удары носовой частью велосипеда о стену. Ветер меня нимало не беспокоил, но вот область приземления походила на ад. Трава мокрая, на ней ничего не стоило поскользнуться, грязь развезло, тем не менее я все же проделал несколько трюков, причем неплохо. Тогда-то я и понял, что стоит попробовать.

«Вот заберусь я туда – и непременно сделаю переднее сальто со стены…»

Трюк такого рода был для меня чем-то принципиально новым. Да, я раньше уже делал банни хопы с передним сальто, когда гонял по пляжу близ деревни Абердур в Файфе, но переднее сальто, заканчивающееся именно так, на резком спуске, было чем-то совсем из ряда вон выходящим. При таком дожде и завывающем ветре эта идея казалась вовсе невообразимой дикостью. Впрочем, выход был: я знал, что осилю прыжок, если сначала испробую его на матах. Так я мог и обдумать технику, которая требовалась для перемещения центра тяжести определенным образом, и при этом безопасно приземлиться на спуск, находившийся четырьмя метрами ниже.

Все казалось каким-то потусторонним. Пока я ждал наверху, подпрыгивая на заднем колесе и держа переднее над краем, мне чудилось, что спуск находится в нескольких километрах от меня. «Ох, не знаю я…» – думал я, склоняясь вперед. Я рванул вниз, велосипед закрутило, и я приземлился задним колесом на маты. Не идеально, конечно, но это вообще удивительно, что я смог приземлиться на колеса, а не на лицо. Я почти сделал все.

«Погоди-ка, – подумал я. – Это таки может сработать».

Я забрался обратно на стену, сделал несколько неудачных попыток и наконец приземлился как следует, ударившись шинами о маты так, что меня перекинуло через руль. Я не мог в это поверить. Я так часто смотрел на эту стену, мечтая сделать с нее сальтуху. И вот я вплотную подобрался к тому, чтобы провернуть это.

Мое самочувствие тогда нельзя было назвать блестящим. Мне было холодно, я промок и устал. Я также был порядочно истрепан двумя неделями сплошного райдинга, и моя ментальная способность мириться со всем этим износилась. Наше время истекало, а парень из службы безопасности с часами и измерителем скорости ветра уже начинал нервничать. Мы привлекли немало зевак. Несколько немецких туристов показывали на нас пальцами через стекло кафе, находившегося выше, и напряженно наблюдали. Вскоре все их камеры были направлены на нас. Дэйв переживал, что одна из наших попыток попадет на YouTube или, что еще хуже, на Trip Advisor, и тогда весь наш труд пойдет насмарку.

Страх сильно развинчивал меня. Случалось, что я попадал в ментальную ловушку, готовясь к какому-нибудь прыжку или флипу. Даже если бы все, что меня окружало, оказалось волшебным образом удалено и остались бы только край, спуск и мой байк, привести свое тело в состояние готовности к прыжку мне бы удалось только путем великих усилий. Но отвлекающие факторы делали мою работу много тяжелее – ветер и все эти немецкие туристы в дождевиках, вооруженные камерами.

Тем не менее, когда маты были убраны, сальто удалось с первого раза. Я был в восторге, но у Дэйва не получился кадр. Он рассвирепел, хотя, если честно, в таких условиях было крайне трудно вообще что-либо заснять. В лютый мороз Дэйв наблюдал, как я разогреваю себя для повтора. Мы работали целый час, и большую часть времени я глядел со стены, готовясь прыгнуть. Но Дэйв понимал мои процессы. Он знал, что я не могу изменить свой подход к прыжкам. Было бы неплохо, если бы я просто сиганул с края Эдинбургского замка без каких-либо сомнений и лишних мыслей. Но мне мешал страх. То, что я делал, было опасно. Мне приходилось вести усиленную работу – как эмоциональную, так и рациональную.

Пока я готовился к очередному прыжку, я мысленно вернулся к одному совету, который кто-то мне однажды дал: «Если с утра съесть лягушку, остаток дня обещает быть чудесным, поскольку худшее на сегодня уже позади». Смысл понятен: если тебе предстоит сделать что-то такое, от чего тебя передергивает, – лучше сделай это сразу же. Но у меня это редко работает. У некоторых райдеров хватает отваги сказать: «Ладно, смысла в панике нет, я пошел». Я же просто долго смотрю на лягушку. А лягушка смотрит на меня. Лишь спустя почти час гляделок я, возможно, буду готов…

Скинув переднее колесо с края, я перебросился через руль, одновременно таща его за собой. Долю секунды я вращался в воздухе, и уже в следующее мгновение колеса вгрызлись в почву. Несмотря на сырость, мне удалось сохранить баланс, доехать до конца и остановиться на асфальтированной дорожке. Я не очень верил во все происходящее. Я исполнил один из трюков своей мечты на камеру. Более того, существовала вероятность, что мое касание шиной с переходом в фронт-флип станет первым в триальном мире.

Беспокойство и фрустрация гляделок с лягушкой окупили себя.

Несколько месяцев мы колесили по Шотландии в поисках локаций. Изначально планировалось, что на Way Back Home уйдет не более пяти недель. У нас ушло пять месяцев. Альковен проехал 17 000 миль, и иногда нам казалось, что мы запороли все дедлайны. На отдельные части уходило по нескольку дней. Часто, когда казалось, что все должно было пройти гладко, портилась погода. Мы гнались за солнцем, а в условиях Шотландии задача эта не из легких. Выпадали и такие дни, когда я без перерыва работал по шесть часов, – но так и не добивал линию.

Каждый вечер я врубал два 12-дюймовых сабвуфера, стоящих рядом со мной. Утром Дэйв просыпался, делал сандвичи с беконом и кофе, и мы опять пускались в путь, разъезжали вокруг да около или добирались до какого-нибудь определенного места на пароме. Если погода позволяла, я гонял энное количество часов до тех пор, пока не доводил какой-нибудь трюк до конца, а Дэйв не ловил идеальный кадр. Затем я вез нас к следующей локации, а в задней части фургона Дэйв пересматривал записанное. Приятнейшая рутина.

Фургон мы, конечно же, раздолбали. Внутри много чего расшаталось, а задняя его часть вытерпела немало вечеринок. Они обычно начинались, когда мы заканчивали снимать. К концу нашего путешествия он уже вовсю протекал, крепежи для багажа были сорваны, жалюзи тоже пришли в негодность. Кухню разнесли во время одной тусовки; кровати сломались, печь испортилась, а санузел, превращенный в импровизированный шкаф для велосипедов, никуда не годился.

Кульминацией съемок стало возвращение в Данвеган и езда по нему: Дэйв снял, как я проезжаю мимо местного полицейского участка. Я не мог поверить, что я зарабатываю на жизнь велосипедом. Я очень надеялся, что констебль Данкан Кармайкл увидит всю иронию. Еще я сделал пару линий с той красной телефонной будкой, правда, однажды я приземлился так, что руль отломался, и то, что от него осталось, сорвало здоровый кусок кожи с моей ладони. Позже мы провели 12 дней на острове Разей неподалеку от Ская, где построили мини-трассу для фрирайдинга рядом с холмом. Еще там находилось старое месторождение железной руды, и мы поснимали у старой железной дороги, которая ведет к входу. Огромный простор для экспериментов.

Несмотря на колоссальный труд, вложенный в это дело, результаты оказались не особо впечатляющими. Когда я впервые посмотрел Way Back Home, я взбесился. Конечно, многое вызывало у нас гордость, особенно сцены у Эдинбургского замка и из Данвегана. Но, к сожалению, отдельные части получились не совсем такими, какими я их хотел видеть. У меня были слишком амбициозные устремления, и наша работа не вполне им соответствовала. Мы наполнили трюки и съемки всей энергией, на которую только были способны, но я не мог перестать прокручивать в голове те запланированные сцены, которые нам так и не удалось завершить из-за никак не удававшегося мне приземления или испортившейся погоды.

Это чувство, впрочем, вскоре улетучилось. Мне многое нравится в Way Back Home. Я рад тому, что у нас вышло; мне просто нужно было некоторое время, чтобы осознать это. Предстояло сделать еще немало видео, и благодаря Red Bull множество идей я имел возможность воплотить. Также невероятное везение заключалось в том, что мне оставили фургон. Я тусил в этом звере еще полгода, пока он совсем не развалился.

Сцена тринадцатая

Внутренняя парковка, Нью-Йорк

Продажный нью-йоркский детектив Бобби Мандей (Майкл Шеннон) гонится за Уили (Джозеф Гордон-Левитт), велокурьером; Уили прячется с велосипедом за машинами. Бобби Мандей орет на полицейского в униформе.

Роль Уили, уже севшего на велосипед, теперь исполняет двойник-каскадер Дэнни МакАскилл. Уили чувствует, что сейчас самое время обратиться в бегство. Он спрыгивает с рампы, находящейся неподалеку, приземляется на крышу автомобиля и изо всех сил уносится прочь. Затем он, устремившись к выходу, преодолевает ряд капотов.

Бобби Мандей гонится за ним, но догнать курьера ему никак не удается. Уили скользит у закрытого выхода, поворачивает, проезжает по ряду перил, выступов и автомобилей и успевает проехать через закрывающиеся ворота, сделав при этом 360-градусный прыжок с металлических мостков…

Premium Rush, 2012

XIII Concrete Circus

Как-то мы с Дэйвом снимали что-то в Эдинбурге, когда вдруг мимо нас промчался автобус. Я не помню точно, где мы в тот момент находились и что именно я делал, но я не могу забыть то впечатление, которое он на меня произвел, – на автобусе было изображено мое лицо. Это был кадр из той рекламы S.i.Jobs, в которой я снимался несколькими месяцами ранее. Теперь на каждом автобусе города красовался я, одетый в костюм и выполняющий тейлвип на своем Inspired. Я был в шоке.

Что это вообще такое?

Слава никогда не привлекала меня. Я не гонялся за ней, но если райдеры видели, что я делал, и им это нравилось, то это мне нравилось. Что до коммерческой стороны, в этом я руководствовался жестким психологическим барометром. С каждым новым предложением я мысленно возвращался к более молодой версии себя, тому, кто только начинал свою карьеру в MacDonald Cycles. Если эта версия оценивала то, что я делаю, как что-то путное, то я мог быть уверен, что все хорошо, все как надо. Если она относилась как-то иначе, то я говорил Тареку, чтоб он не заморачивался.

Мне поступали разные безумные предложения. Во время съемок Way Back Home меня попросили поработать в качестве двойника-каскадера в голливудском боевике «Срочная доставка», в котором играл Джозеф Гордон-Левитт, ранее снявшийся в фильме про Бэтмена (спойлер: в «Срочной доставке» явно чувствуется дань почтения Робину). Поначалу я был не особо расположен к этому. Велосипед, который я должен был использовать, не был триальным: Гордон-Левитт, роль двойника которого мне предлагалось исполнить, играл велосипедиста-курьера, за которым по городу гоняется продажный коп. Курьеры преимущественно использовали велосипеды с фиксированной передачей и катали в редком, но становившемся все популярнее стиле, с которым я не хотел иметь ничего общего. Вместо себя я предложил нескольких своих знакомых, которые гораздо больше подходили для этой работы, чем я. Продюсеров, однако, это не заинтересовало. Позже они пообещали изменить сценарий так, чтобы я мог использовать свой Inspired, и я влился. После всех моих передряг с констеблем Кармайклом в Данвегане я должен был легко войти в эту роль. Я вылетел в Нью-Йорк, где снимался фильм.

Опыт в большом кино у меня, разумеется, отсутствовал. К счастью, про Джозефа Гордон-Левитта нельзя было сказать, что он зазвездился. Вообще говоря, он оказался прямо-таки кайфовым парнем. Да и трюки, которые я должен был исполнить, были много проще, чем полеты с замковых бойниц. Мне предстояло гонять меж припаркованных автомобилей и пластиковых дорожных ограждений, а также сделать 360-градусный прыжок с выступа. По сравнению с напрягом на островах Разей и Скай эта задача казалась сверхпростой.

Я избегал работы на телевидении, потому что райдинг там обычно изображается в неверном свете. Когда мы с Дэйвом создавали Inspired Bicycles и Way Back Home, мы больше внимания уделяли стилю и трюкам, нежели драме. В телевизионных документальных фильмах стереотипное изображение велосипедизма – байкер, летящий по небу; телевизор редко передает то, насколько сложной может быть трюковая езда.

Потому я не проявил особого интереса, когда телеканал Channel 4 в 2011 году предложил мне принять участие в программе под названием Concrete Circus. Однако, поговорив с продюсером и режиссером Майком Кристи, я передумал. Concrete Circus обещал быть чем-то новым, ни на что не похожим; в нем предполагалось задействовать райдеров, каждый из которых прославился через вирусные видео. Среди тех, кого привлек Майк, были скейтер-фристайлер Килиан Мартин и биэмиксер-флэтлендер Килан Филлипс. Еще он сумел вовлечь в свой проект пару паркурщиков, называющих себя Blue, и Фила Дойля из лондонской команды Storm Freerun. Райдерам предоставили почти полную творческую свободу – фактически именно мы отвечали за креативную часть, а не Channel 4. По сути, мне предложили снять видео на деньги телеканала, и эта идея показалась мне годной.

Когда я сказал Майку, что согласен, первой моей мыслью было вновь скооперироваться с Дэйвом Соверби. У нас за плечами были потрясающие вещи. Но существовало одно но. С фильмом Way Back Home я просто выжег Дэйва. Полностью. Процесс проходил непросто, и хотя Дэйв оставался на всем его протяжении предельно терпеливым, это не отменяло зубодробительности всего происходившего. Не могу точно сказать, сколько дней мы провели в дороге, но он неотлучно находился рядом со мной все то время, что мы разъезжали по стране, снимая и гоняя. Кроме того, Дэйва совершенно не прельщала идея сотрудничества с мэйнстримной телекомпанией.

Тогда-то я и подумал о Стю Томсоне, бывшем чемпионе мира по горным байкам. Мы с ним были на короткой ноге; я знал, что он замечательный режиссер, несмотря на то что он только начинал свою карьеру на этом поприще. После того как травма лодыжки положила конец его членству в даунхилльной сцене, он основал компанию под названием MTB Cut. Интернет тогда только начинал набирать обороты, но Стю тем не менее достиг некоторого успеха, загружая в Сеть ежедневные видеоотчеты о чемпионате мира по маунтинбайкам. Он загружал клипы сразу же, как только заканчивал их редактировать, что было довольно ново в этой сфере. А еще он очень креативен. У него есть, так сказать, особое режиссерское чутье, и очень скоро эпичные кинематографичные видео стали его фишкой.

Я подумал, что снимать с ним должно быть весело. Единственной проблемой стал дедлайн. Из-за того, что график у нас обоих был довольно насыщенный, даже для начала работы было трудно выкроить время. Когда мы наконец освободились, все остальные участники проекта уже завершили свои части, и Килиан Мартин приехал к нам на Скай. Это было нереально. До сих пор я видел его только на мониторе. Когда я в Нью-Йорке занимался «Срочной доставкой», кто-то прислал мне электронное письмо с одним из его видео, и меня просто вынесло с этого. Килиан был потрясающ; у него очень плавный стиль, и на скейте он поистине грациозен. Он отлично смешивал олдскульный стиль, флэтленд-райдинг и большие нью-скульные трюки. Он плывет на гребне своей собственной волны.

Встреча с ним, однако, оказала давление. Дедлайн угрожающе висел над нами и никуда не девался, а мы со Стю еще даже с локацией не определились. Идей у меня совсем не было, мысленно я просканировал почти всю Шотландию – мне не составляло труда сделать это, ведь я исследовал страну на протяжении нескольких месяцев во время создания Way Back Home. Ничего из того, что мне предлагали, не казалось мне сколько-нибудь оригинальным или интересным.

«Блин, куда ехать-то, Стю? – бурчал я. – В Шотландии не так много мест, в которых я не был…»

Стю проявил инициативу. Ему пришла идея начать с заброшенного здания в каком-нибудь атмосферном месте, опустошенном и запущенном. Мы часами прочесывали Google в поисках достойной локации и одним дождливым днем таки набрели на то, что искали: Dunaskin Ironworks, завод, пустующий с 1988 года. На фотографиях он выглядел потрясающе. Его экстерьер идеально дополняли два громадных дымохода, фасады с поблекшими кирпичными рисунками и две пары ржавеющих ворот. На территории были осыпающиеся стены, отлично подходившие для прыжков, рельсы, по которым хорошо было скакать, и брошенные поезда, по которым интересно было бы карабкаться.

При ближайшем рассмотрении стало ясно, что это идеальное место для съемки. Все было побито ржавчиной – лестницы, рельсы и поезда. В нашем распоряжении было 2 гектара земли, покрытых заброшенными зданиями и старыми печами, использовавшимися для плавления железа; там же находились подстанция и старое депо с несколькими паровозами и покинутыми путями, по которым ничего не ездило.

Так как работа сконцентрировалась в довольно замкнутой области, мы смогли сколотить сюжетец. Опустелые здания сообщили нам чувство отрешенности. У нас была тематика, и мы планировали выжать из этого места все, что только можно. Мы все отсняли за шесть полных дней, а свою работу назвали Industrial Revolutions в честь локации.

Обычно по завершении съемок начинается разгоряченная дискуссия о саундтреке, основывающаяся на моем длинном мысленном списке групп и композиций. Но в случае с Industrial Revolutions все было с точностью до наоборот. У Стю имелся контракт с лейблом Universal. Проблем с лицензированием у нас не возникло, возможно, благодаря тому, что наш проект собиралось показывать местное телевидение. Нам прислали несколько треков еще до того, как мы начали работать над видео, и разрешили делать с ними что угодно.

Среди них оказался сингл английского исполнителя Бена Ховарда The Wolves; эта музыка, казалось, подходила ко всему, что мы делали. Даже текст соответствовал моему райдингу, особенно когда Бен пел: Falling from high places, falling through lost spaces[6]. Еще до того, как все закончить, мы знали – все идеально сходится; как ни странно, эта мысль помогала всему процессу. Стю открывал двери своего фургона и расставлял колонки. Когда я ездил по поездам или перескакивал с одного рельса на другой, он включал The Wolves на полную. Часто я подгонял свою езду под определенную часть текста или гитарный рифф.

Я не возлагал больших надежд на нашу работу, может быть, потому что это все делалось для телешоу; да и закончили мы наш фильм всего за шесть дней – для меня это был крохотный временной промежуток. Еще одной причиной можно считать то, что съемка прошла в значительной степени безболезненно по сравнению с тем же Way Back Home. В любом случае я не ждал от Industrial Revolutions такого взрыва, который произвел, например, Inspired Bicycles, хотя мы и записали некоторые крутые трюки «на один раз»: к примеру, я сумел проехать по одному узкому кабелю, оставленному между двумя брошенными поездами.

И все же именно эти линии захватили умы публики. Увидев шоу в августе 2011 года, моторейсер Гай Мартин прямо-таки кричал о нем в своем Twitter. Тем временем народ обсуждал документалку Concrete Circus, в которой были офигенные части с Килианом, командой Storm Freerun и Киланом. Мне понравилось. Он стал одним из моих любимых фильмов. Телевизионная слава как таковая меня вообще не интересовала, однако публичность обеспечивала меня возможностями создать больше фильмов. Поднимать престижность своей персоны я не стремился. Мое лицо и так было почти на всех автобусах Эдинбурга, этого моему самолюбию было более чем достаточно.

За хорошими новостями последовали плохие.

Моя левая нога была в неважном состоянии, и я никак не мог догнать, что же я с ней сотворил. Большую часть Industrial Revolutions я едва мог нормально ходить, и суставы в моем колене себя как-то странно вели. Шесть дней я кое-как проковылял, закидываясь обезболивающими, чтобы как-нибудь дотянуть до конца съемок.

Но как только я получил возможность передохнуть, я отодвинул заботу о своем повреждении в сторону. Интенсивность боли вроде снизилась, что стало для меня большим облегчением, ведь вскоре мне предстояло принять участие в уличном видео под названием Strength in Numbers вместе с очень крутыми райдерами Ги Афертоном, Уэйдом Симмонсом и Энтони Мессером. После досконального восьмимесячного изучения шотландской глубинки мне не терпелось сняться в более урбанистической обстановке. Фильм делали Anthill Films, одни из лучших фильммейкеров в нашей сфере; каждому участнику Strength in Numbers выделили индивидуальную секцию, что считалось очень крутым. Такое видео могло вытащить меня за пределы YouTube и еще прочнее утвердить мое имя в мире маунтинбайкеров. Я катал бок о бок с лучшими из лучших, причем в показательном видео.

Воодушевление быстро сменилось фрустрацией. Я отставил восемь недель работы в Канаде и после двух недель изучения локаций все еще чувствовал себя бесполезным. Нога подводила меня. Я не мог понять почему; когда я попытался спрыгнуть с бревна в парке Стэнли, красивом месте в центре города, она громко заявила о себе. Я упал, нога оказалась на гусином помете и поскользила дальше. Я чувствовал, как мышцы вокруг моего колена рвутся и растягиваются, врезаясь в мой мениск. Я был в агонии, не мог ни ходить, ни гонять, и даже шестинедельный восстановительный период в Ванкувере не залечил рану.

После года продуктивности я вновь выбыл из игры. Передо мной лежало столько возможностей, столько шансов исследовать различные локации и испробовать новые трюки – и вот я вновь погряз в рутине ранений, которые, кажется, следовали за каждым видео. Это сильно выбило меня из колеи; ситуация усугублялась тем, что Red Bull хотели от меня еще одно вирусное видео. Что-то обязано было измениться. Я должен был как можно скорее вырваться из возникшего порочного круга. Пора было отдаться на милость медицине.

Сцена четырнадцатая

Транспортный музей Глазго

Дэнни едет на байке по крыше списанного танка. Его окружают игрушечные солдаты в полный рост – актеры, одетые в военную форму; их костюмы окрашены в характерный зеленый цвет.

Дэнни доезжает до конца дула, подается вперед, поднимает заднее колесо, делает 360-градусный тейлвип, но… Черт! Передняя шина соскакивает. Его байк падает под пугающим углом. Дэнни рушится спиной о землю. Три игрушечных солдата подбегают к нему. Они смотрят на его недвижимое тело. За камерой раздаются крики.

Дэнни потерял сознание…

Imaginate, финальные титры, 2013

XIV Сломленный

У меня есть более-менее приблизительный список сломанных костей и порванных сухожилий…

– Левая нога, перелом (3 раза)

– Правая нога, разрыв связок (2 раза)

– Левый мениск, разрыв

– Указательный палец, смещение

– Правое запястье, перелом

– Правая рука, вправление кости

– Нижняя часть позвоночника, операция

– Левая ключица, перелом (3 раза).

По сравнению с большинством спортсменов-экстремалов мне еще повезло. Повезло по той причине, что для успеха мне не требуется высокая скорость, в отличие от, например, топовых мотокроссеров-фристайлеров или даунхилльщиков. В их случае падение гораздо более опасно и болезненно. Тела-то у нас одинаковые. Если даже езда на триальном байке сама по себе представляет определенный риск, то регулярные падения с гоночного велосипеда на полной скорости наверняка поломали бы еще больше моих костей и содрали бы с меня гораздо больше кожи.

Я всегда относился к травмам как к неизбежному спутнику своей работы, точно так же, как пожарник относится к тому, что может получить ожог во время тушения пламени. Но не все так это видят. Многие люди осуждают как меня, так и других спортсменов, занимающихся экстремальным спортом, за риск, на который мы идем. Только вот они никак не могут взять в толк, что все относительно: я никогда не пытался исполнить трюк, который мог бы убить меня; все, что я делаю, находится в пределах моих возможностей.

Думаю, и с другими спортсменами дело обстоит так же. Посмотрите хотя бы на фри-клаймберов вроде Алекса Хоннольда. Любая скала, которую он покоряет без страховки, заранее обдумана им. Предварительно он обязательно проделывает тот же путь со страховкой. Точно так же, как я использовал маты для подготовки к некоторым моим прыжкам, он сначала оценивает свой путь, что позволяет ему сохранять спокойствие и уверенность в процессе. Скорее всего, большинство действий Алекса комфортны для него, хотя со стороны они и выглядят жутко – особенно когда он держится одними пальцами, свешиваясь с какой-нибудь скалы.

Люди охотно осуждают спортсменов вроде Алекса или меня за занятие спортом, в котором у нас большой опыт, а сами гоняют по мототрассе во время ливня или сломя голову несутся с гор на лыжах и считают это нормальным. Теоретически они ничего такого уж опасного не делают. Теоретически. На практике все, конечно, не так. Вокруг есть люди, и они подвергают их опасности. Постоянно происходят дорожно-транспортные происшествия; лыжники могут ранить других лыжников, причем это часто происходит именно по вине какого-нибудь сорвиголовы рядом. Я же рискую только самим собой. Ни для кого другого я какой-либо угрозы не представляю.

Я, кстати, смирился с тем, что травмы – это то, с чем мне придется жить. Легче, правда, от этого не становится. Я бываю раздражительным. Временами ною. Но я научился избегать таких настроений. Когда у меня на уме есть какой-нибудь проект, мне легче, так что я обычно на проектах и сосредотачиваюсь. Думаю о новых трюках. Выискиваю новые локации и саундтреки. И все же часто мне приходится нехотя мириться с диагнозами и уделять пристальное внимание восстановлению. Я убеждаю себя в такие моменты, что я сломан и что мне нужен отдых. «Просто делай то, что нужно, чтобы снова сесть на байк…» Что-то вроде нудной мантры, но хотя бы это работает.

Когда я в отличной форме и при этом работаю над видео – так было во время создания Inspired Bicycles, – я всегда смакую эту чудесную мысль – осознание того, что я цел. Когда я по утрам принимаю душ, эта мысль особенно сильна. Не знаю, оттого ли, что я только проснулся и мой мозг пробуждается ото сна, или оттого, что я естественным образом мысленно расписываю предстоящий день, – в любом случае я ценю, что могу передвигаться комфортно. Нет боли, нет сломанных костей, нет повязок и гипса. Все работает, и это чертовски приятно.

Иногда пребывание в хорошей форме не ощущается как нечто новое. Думаю, за последние пять лет я в общей сложности три года провел вне байка из-за тех или иных травм. Все это время я сосредотачивался на следующем видео или продумывал линии. Такая практика поддерживает во мне позитивный настрой. Еще я много исследую. Когда во время работы над Way Back Home я сломал ключицу, я много времени проводил в машине своего друга. Я ездил по Шотландии в поисках крутых локаций. Я находил различные заброшки, озера, препятствия в Эдинбурге. С каждым новым открытием я представлял новые трюки и испытывал те ощущения, которые дает райдинг.

Ментально мой райдинг тоже, видимо, совершенствовался, хотя я и не мог поставить ноги на педали. Я визуализировал трюки. Съемки, которые я планировал, становились более амбициозными. Мои идеи становились более дерзкими, и с каждой неделей я становился все более развитым, но лишь ментально. В какой-то момент я узнал, что такая форма мышления распространена среди раненых спортсменов. Существуют даже теории, согласно которым человек может развивать свою силу и свои навыки, не занимаясь при этом тренировками. Спортсмены ведут мысленное развитие и ментально растут, и их тело подстраивается под эти изменения.

Британский копьеметатель-олимпиец Стив Бэкли использовал похожую технику, и это принесло потрясающие результаты. Всего за 14 недель до XXVI летних Олимпийских игр в Атланте в 1996 году его отстранили из-за разрыва ахиллова сухожилия. Все оставшееся до Игр время Бэкли визуализировал то, что он собирался делать, придя в форму. Он представлял себя во время соревнований – бросок за броском. Он даже стадионы воображал, заполненные людьми. По его словам, к тому времени, когда он должен был выступить в Атланте, он визуализировал многие сотни брошенных копий. Все они достигали цели. Несмотря на то что перед соревнованиями он не вел никакой физической подготовки – то есть не мог сосредоточиться на таких аспектах тренировки, как броски, прыжки и бег, – он получил серебряную медаль.

Я делал то же самое, правда, результаты были несколько другие. К тому моменту как я полностью восстановился, мой ум, должно быть, поднабрал остроты, а трюки в моей голове стали более амбициозными, но мое тело было настроено как-то иначе. Во время моей первой поездки после перелома ключицы и начала съемок Way Back Home я едва мог сделать мэнюал. Это был тот еще шок. Через несколько недель я почувствовал, что потихоньку вхожу в форму, в которой я был в 2009 году, но работы все еще предстояло выполнить немало. Поначалу это было мучительно. Меня нервировало то, что я не мог воплотить в жизнь идеи, роившиеся в моей голове. Затем я начал упиваться ощущением хорошего физического здоровья. Я привел свою голову в порядок. Люди, окружавшие меня, помогли мне понять, что это первостепенно.

Мой список травм мог быть куда страшнее. Strength in Numbers, конечно, прошло мимо меня. Во время того случая, когда я прокатился по гусиному помету, я сильно повредил спину и колено. Совершая любое движение, я чувствовал себя так, словно кто-то хватал заднюю часть моей ноги плоскогубцами. После обследования в оздоровительном центре DISC в Марина-Дель-Рей, Калифорния, которое любезно организовали для меня Red Bull, мне поставили диагноз: костные шпоры, зажатый нерв и врожденный спинальный стеноз. До кучи обнаружился еще и частично разорванный межпозвоночный диск. Его я повредил где-то за год до обследования, пока снимался в рекламе для S.i.Jobs.

Я отлично помню, как это случилось. Я сделал 360-градусный прыжок с четырехметровой высоты несколько раз. В последний раз я почувствовал, как в моей спине что-то хрустнуло. Пока я восстанавливался от повреждений ключицы, разрыв становился все хуже; этому способствовала общая потеря мною сил. В то время все мышцы в нижней части моей спины ослабли; мой диск ничем не поддерживался. Теперь он вовсе был, можно сказать, вскрыт, и с каждым резким движением кислотная жидкость вытекала из него прямо на нерв. Я испытывал дикую боль. Мы решили, что для разрешения этой проблемы нужно провести операцию.

DISC – очень престижное заведение, у них лечились очень многие спортсмены мирового уровня и легенды Голливуда. В этой клинике лежали такие большие звезды Red Bull, как Иэн Уолш (серфер), Майк Дэй (BMX) и олимпийский финалист по бегу на 100 метров с препятствиями Лоло Джоунс. На стенах остались благодарственные надписи от Сильвестра Сталлоне, Дженнифер Лоуренс и Черепашек Ниндзя. Да. Оперировал меня нейролог Роберт Брэй. Моим личным тренером на период восстановления был назначен доктор И. Д. «Док» Крейс.

Док был интереснейшим человеком. Раньше он занимался преимущественно лечением травмированных американских футболистов, в основном студентов Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Позже меня познакомили с моим физиотерапевтом Джо Хорриганом, работавшим в Gold’s Gym в районе Венис в Лос-Анджелесе. Оттуда вышел, кроме прочих, Арнольд Шварценеггер, однако звездная болезнь обошла доктора Хорригана стороной. Как только я назвал свою фамилию, он оторвался от своей тетради с горящим взглядом.

«МакАскилл, из Шотландии? – сказал он. – Вы связаны с легендой Ангусом МакАскиллом?»

Когда я подтвердил, что он был моим предком, доктор Хорриган пришел в восторг. Он осыпал меня вопросами. Бог знает, как он вообще узнал об Ангусе, но он с упоением слушал истории о музее моего отца и чумовой биографии моего предка. Вскоре я лег под нож в DISC. Тогда здесь был своего рода сезон, я это понял по тому, что, очнувшись и еще не до конца отойдя от наркоза, я увидел пару человек в реабилитационном помещении, среди которых был мотокроссер-фристайлер Робби Мэддисон (может быть, у DISC есть какое-то соглашение с Red Bull).

Я никогда прежде не виделся с Робби, но я был его фанатом. Он является современной версией Ивена Книвела, трюки он выдает просто невероятные. В одном фильме он пролетел на своем мотоцикле через Коринфский канал, что в Греции, на расстояние 84 метра – прыжок длиной с футбольное поле. Спустя несколько секунд сомнений, стоит ли мне подойти к нему, я все же решился, хоть и будучи под морфием.

«Хэй, Робби, как дела?»

Робби неясно взглянул на меня. Я как-то распознал сквозь туман анестетика то, что он узнал меня (или он просто притворился, что узнал). Мы разговорились – ну, настолько, насколько можно разговориться под порядочной дозой обезболивающего, – и он сказал, что видел пару моих фильмов в Сети. Мы болтали о его планах и о наших травмах; мы также обсудили некоторые идеи для фильмов. Это был хороший способ отвлечься от операции. Я почти забыл, что у меня задница просвечивала через халат.

Как только швы убрали, Док потащил меня реабилитироваться. Ох как это было тяжело. Я никогда не ходил в качалку, да и со времен школы я толком не занимался своими мышцами. Доку было все равно, и почти каждое утро я растягивал свое тело на полу так и этак. Под покровительством нескольких специалистов из DISC мой реабилитационный период шел поистине экстремальными темпами – честно говоря, более экстремально, чем все, что со мной проходило до этого. Я просыпался в шесть утра и шел заниматься гимнастикой, походившей на пытку, делать кардиоупражнения и выполнять различные силовые упражнения на протяжении трех часов. Молотилово.

План был двойным. Я набирал форму, чтобы снова вернуться к райдингу, но к тому же благодаря специальным тренировкам я становился более мощным и гибким, чем когда-либо. Процесс обещал быть долгим. Эксперты рассчитали, что для того, чтобы я снова смог гонять на байке, он должен был занять 11 месяцев. К счастью, у меня имелся свой план, призванный отвлечь меня от тягот, – идея, которая позже крепко захватила меня.

Для начала я решил набросать себе своеобразный график, максимально обширный. Точной даты восстановления не было, так что я дал своему сознанию довольно широкую свободу, чтобы оно могло сколько угодно работать и придумывать трюки и сэтапы (со слонами, рампами, канатами – и без). Я планировал видео своей мечты и часами фантазировал о том, что смогу сделать на своем байке и где, занося свои идеи в блокнот сразу же, как только они появлялись.

К тому времени, когда с DISC было покончено, я просто горел. Я был намерен двигаться дальше. Идея задумать новый проект оказалась удачной. Это было идеальное развлечение на время без байка, которое иначе рисковало превратиться в сущую пытку. Так что мне было чем заняться во время реабилитации. Я даже не ныл ни разу.

Сцена пятнадцатая

Транспортный музей Глазго

Дэнни явно испытывает сильный стресс. Он в наушниках гоняет по Транспортному музею, преобразованному в площадку с препятствиями. Команда операторов во главе с режиссером Стю Томсоном терпеливо ждет. Вдали виднеется следующее испытание Дэнни: рампа из четырех гигантских игральных карт. Из их числа выступает пятерка бубен.

СТЮ: Мы пытаемся отснять линию, которая для Дэнни стала заклятым врагом. Мы пятый день боремся с ней. Каждый раз она просто не выходит, или Дэнни в чем-то начинает сомневаться.

Дэнни кружит по рампе, но заставить себя прыгнуть он никак не может. Он доезжает до перехода к трюку и съезжает. Стю раздраженно бьет себя ладонью по лбу.

СТЮ: Абсолютно ментальная игра. Она вовсе не физическая. Вопрос только в том, готов ли он к прыжку. Может ли он преодолеть то, что творится в его голове?

MacAskill’s Imaginate, пятая серия, 2013

XV Без границ

Видео Imaginate не имело границ вообще. Видео Inspired Bicycles было об уличной езде; Way Back Home и Industrial Revolutions были сняты в эпичных локациях, но мне уже надоело ждать шотландского солнца. Оно редко появлялось, так что перенести съемки в студию, где я мог делать что мне вздумается, в любое время, казалось логичным решением. Мой холст был пустым, я просто набросал список всех трюков, которые хотел заснять. Я решил не ограничиваться ничем…

– Сделать петлю!

– Проехаться по радуге;

– Прыжок на трамплине;

– Повозка, запряженная овцами;

– Туннельный дрифт (со сменой костюма в процессе).

Единственную сложность составлял поиск достаточно просторного места, чтобы уместить все объекты и рампы, которые мне понадобятся для создания крутой трассы с препятствиями в пределах замкнутого пространства. Кто-то предложил разместиться в ангаре неподалеку от Олимпийского парка в восточной части Лондона, но я чувствовал, что для меня будет лучше как в психологическом, так и в физическом смысле, если мы останемся в Глазго. Я все еще лечил спину, да и в голове у меня был беспорядок. На райдинг я тоже еще не полностью переключился. Все лето я не был на байке, со времен Industrial Revolutions я ничего толком не снимал. Когда мое тело было в порядке, мой рассудок тоже был в порядке; я знал, что смогу выдержать ряд падений, и от этого знания мой райдинг становился только лучше. Я был тогда достаточно уверенным в себе, и амбиции, лежавшие в основе моих идей, были высокими. Во время создания Imaginate у меня был совсем другой настрой. Я придумывал трюки, но не знал, готов ли я к ним физически.

Поначалу я не горел особой охотой перекладывать все, что надумал, на бумагу. Я не мог заставить себя. К счастью, никакого внешнего давления в виде, например, компании Red Bull или Стю, который снова должен был стать моим режиссером, не было. Окей, никакой спешки не было, но тем не менее я испытывал стресс, вся инициатива которого исходила именно от меня. Я хотел получить максимум от имевшихся у меня возможностей, мне нужно было сосредоточиться, но моя спина была не в порядке, мой райдинг был сбит, и весь процесс ощущался несколько странно. Еще я нервничал, своей реабилитацией я не был особо доволен. Доктора и мой тренер из Red Bull уверяли меня, что мой диск заживал и что со мной все будет в порядке, но я этого не чувствовал.

Мне нужно было вернуться на байк, чтобы привести свой ум в порядок, чтобы я мог нормально визуализировать, однако физически я все еще был неспособен делать что-то сверхамбициозное. К счастью, мы сумели найти такую локацию, в которой можно было устроить трассу и которая находилась гораздо ближе к дому, чем Лондон.

Я слышал, что Транспортный музей Глазго в Кельвин-Холле пустовал. Владельцы перевезли экспозицию в какое-то новое здание на живописном берегу реки Клайд. Когда мы с ними связались, они разрешили нам бесплатно воспользоваться старым помещением, во что нам, честно говоря, было трудно поверить. Все, что мне оставалось сделать, – это додумать трюки и подобрать заключительную композицию.

Старый транспортный музей был довольно-таки глухим местом. По неизвестной причине его владельцы оставили в нем полную копию железнодорожной платформы в масштабе один к одному. Даже рельсы были. Там же находилась небольшая копия комнаты ожидания и был припаркован старый поезд фирмы ScotRail. Как только я оказался внутри, у меня возникла идея повесить снаружи знак с надписью «Данвеган» как дань уважения своей родине. (Кстати, советую вам не тратить время в поисках билета на поезд до Данвегана – станции у нас нет.)

Именно в этот момент меня осенило. Пролистывая блокнот, я осознал, что мои визуализации выглядят совсем по-детски. Сложными диаграммами в духе Микеланджело там и не пахло. Большая часть моих дизайнов была нацарапана ручкой и включала в себя палочных человечков, всякие стрелки и непонятные пометки. Еще у меня отвратительный почерк. Совсем детский. Тогда-то я и подумал: а что, если я как бы помолодею? Когда я был мелким, у меня не было игрушечного мотоцикла. У меня были вилки и ложки, которые в моем представлении были гонщиками или биэмиксерами. Я прыгал ими через другие бытовые предметы, как если бы они были огромными рампами или препятствиями.

«Погоди-ка, – подумал я. – А что, если трек будет представлять собой детскую спальню? Я, сильно уменьшившийся в размерах, гоняю на велосипеде по полу, заваленному всяким барахлом. Блин, это ж возвращение в детство! Поезд-то у нас уже есть, в конце концов…»

Затем идея стала как бы разрастаться. Все, что предположительно может оказаться в спальне какого-нибудь мальчугана, – вроде космического корабля или пластиковой винтовки, – предполагалось воплотить в гигантских размерах и использовать в качестве поверхности для райдинга. Людям из Red Bull очень понравилась концепция, так что вскоре мы уже спокойно собирали нужные нам предметы. На протяжении трех месяцев мы раздумывали, как употребить огромные игрушечные кубики, четырехметровые цветные карандаши и ежегодные сборники комиксов Dandy, привлекли игрушечных солдат (ну, то есть наших знакомых, одетых в военную форму и покрашенных в темно-зеленый). Еще мы сделали огромную колоду карт. Red Bull даже предоставили нам гигантскую воздушную подушку для практики. Многие объекты были созданы Джорджом и Джоном из Vision Ramps; телеграфные столбы были преобразованы в карандаши и привезены в Келвин-Холл, где мы разложили их на полу. Там же мы разместили муляж стены, ковер и плинтус высотой в три метра. Мы ничем не ограничивались. Кто-то даже построил огромную модель игры «Твистер», по стрелке которой я мог гонять.

Я хотел, чтобы на нашей безумной площадке был танк. Идея висела в моей голове несколько месяцев, так что мы со Стю отправились за одной из таких машин времен Второй мировой. Мы одолжили ее у местного коллекционера из города Дамфрис. Это была та еще зверюга. Пока грузовик вез его к нам, люди останавливались в оцепенении. Не знаю, что они подумали, – может, они решили, что на нас напали. Из танка вырывались выхлопные газы, когда он прогромыхал снаружи Келвин-Холла, а когда я увидел, как он въехал в комнату, когда я увидел, как его дуло приближается ко мне, у меня вообще голова от счастья кругом пошла.

Впрочем, танк, конечно, был крут, но не так крут, как болид «Формулы-1», который нам любезно – или легкомысленно – предоставили для съемок Red Bull: все 4,5 миллиона фунтов болида. Когда с него сняли покрывало, он засиял во всем своем блеске. Я не мог поверить, что они реально привезли его. Не мог поверить я и в существование парня, которому поручили присматривать за болидом. Парень, оставивший машину и, очевидно, сомневавшийся в адекватности людей, которые доверили какому-то парню на велосипеде такую дорогостоящую роскошь, потратил по крайней мере 10 минут на объяснение нам того, что мы можем и не можем делать с машиной. (На заметку: «нельзя» было гораздо больше, чем «можно».) Red Bull также наняли охранника на случай, если у нас в голове перемкнет и мы вдруг решим прокатиться на болиде по Глазго.

По завершении брифинга доставщик закончил полировку машины, достал банку из кабины и распылил полировочный материал на лобовом стекле.

«Хмм, – подумал я. – Неплохо выходит, все серебряное…»

Когда тряпка растерла каплю жижи, напоминающей что-то металлическое, по поверхности машины, стало ясно, что произошло нечто ужасное. Полировочный материал оказался вовсе не полировочным материалом, а краской-покрытием. Вероятно, она использовалась для легированных колес трейлера, в котором привезли болид. Кто-то забыл банку в кабине болида, и теперь доставщик Red Bull по ошибке размазывал по кузову краску. Когда он осознал, что делает, на его лице отобразилась паника. Мы все понимали, что перекраска многомиллионного автомобиля будет стоить огромных денег. Теперь казалось, что с машиной можно что угодно делать – уже все равно.

Во время создания Imaginate я являл собой настоящий кошмар – работа со мной тогда вряд ли могла вызвать особо приятные ощущения у кого-либо. Несмотря на реабилитацию, я все еще испытывал сильные боли в спине. Какие-то дни были ничего себе; какие-то совсем никудышные. Я пытался как-то поймать волну, гоняя по городу с Мартином Эштоном, и еще позже я даже проехался по Глазго с олимпийским огнем в рамках подготовки к лондонским Играм 2012 года, что было довольно-таки круто. Но несмотря на то, что ездить я был способен, я все же испытывал боль, и, когда мы принялись за работу, у меня настала череда взлетов и падений. Иногда мне казалось почти невозможным просто встать с постели.

Когда я начал нормально ездить и камеры работали вовсю, я чувствовал себя кем-то вроде райдера-раба. Я был настроен выполнять линии настолько хорошо, насколько мне позволяют мои способности – в конце-то концов, я эти линии придумал. Но я также работал по тяжелому расписанию, предполагавшему высокие физические нагрузки. Утро я в основном проводил в тренажерном зале, где выполнял реабилитационные упражнения, начинавшиеся обычно в 7.30. Остальная команда обычно прибывала в студию около 9 утра, и мы начинали снимать трюки. Целью было закончить по крайней мере один трюк до обеда. Если у нас получалось, то мы шли в небольшое кафе, находившееся неподалеку, чтобы отпраздновать, хотя такое редко случалось. Часто мы безвылазно сидели в Келвин-Холле и снимали до 10 вечера.

Из-за моей травмы и пошатнувшейся уверенности в себе на трюки, которые обычно заняли бы день, уходило по четыре. Всем было тяжело.

У нас в запасе был один коронный номер: наш бэнгер, двенадцатиметровая яркая петля. Раньше у любого ребенка в комнате имелся трек Hot Wheels, а в любом из них есть петля. Я всегда хотел проехаться по такой. Моим планом было сделать бэкфлип с огромного вентилятора, который был встроен в наш муляж стены с плинтусом. Затем я спрыгивал на рампу – по-настоящему огромную копию ежегодника Dandy – и оттуда уже начинал набирать разгон для петли.

Единственной проблемой была сама езда по этой штуке. Я никогда раньше не делал петлю. Когда я предложил эту идею, я начал прочесывать Интернет в поисках райдеров, запечатлевших нечто подобное на видео. Почти все, кто это пробовал, будь то профессионал или любитель, кончали плачевно. Были жуткие падения. Я видел, как люди просто съезжали с петли на полпути или заезжали в нее слишком быстро и вылетали с нее. Даже просмотр видео дезориентировал меня. Учитывая травму, мне это казалось непосильным.

Когда-нибудь я осилю это, думал я, смотря на строительство этого препятствия, начавшееся в студии вместе с работой над видео.

В представлении Стю этот трюк являлся лишь компонентом в сложной последовательности, которая, как он надеялся, станет знаковой частью видео. После успешного завершения петли мне предстояло пройти небольшой клин. Клин мне нужен был для того, чтобы сделать фронт-флип через болид «Формулы-1», который стоял внизу с выделяющимися серебряными полосами. Было тяжко, но я знал, что эта линия того стоит – она должна была выглядеть офигенно в съемке и обработке Стю. И все же каждый такой трюк был бы тяжелым физическим испытанием даже при наилучшем раскладе. Я не мог отпустить мысль о травме, и из-за этого уровень стресса у меня зашкаливал. К счастью, когда я выпрыгнул из вентилятора и впервые приземлился на Dandy, моя спина удержалась. Но как только я начал двигаться дальше, появились проблемы. Я почувствовал головокружение и тошноту. Сначала я списал это на мою беспокойную голову и урчащий желудок (я толком не позавтракал тогда). Но в продолжение дня мне становилось все хуже, и в итоге мне пришлось прилечь. Я чувствовал, что меня вот-вот вырвет, все кружилось. Ощущение вроде сильного опьянения, если вычесть все его веселые составляющие. На всякий случай я отправился в больницу, где мне сделали компьютерную томографию, после чего поставили диагноз – воспаление внутреннего уха, «лабиринтит». Еще на три недели я вылетел со съемок.

Восстановление шло медленно. Первую неделю меня жутко мутило. Тошнило целыми днями. Во вторую неделю я снова смог вернуться на байк, что исцеляюще повлияло на мое настроение, и когда в третью неделю я вновь начал регулярно катать, я осознал, что мне этот выпад пошел на пользу. Мы снимали Imaginate пять недель. Временами работа походила на День сурка. Я часами гонял в помещении и шел домой настраиваться на повторение всего проделанного. Все, кто был связан с проектом, испытывали давление, но мне, казалось, было в этом плане тяжелее всех. Ментально я был истощен, потому что я не взрывал на байке так, как привык.

В остальном я был даже сильнее, чем раньше, и, несмотря на все психологические тяготы и заминки, задумка с петлей была неимоверно крутой. Я легко делал бэкфлипы из вентилятора, катил по Dandy и ехал в заворот. После просмотра всех тех клипов на YouTube – каких-то хороших, но в основном плохих, – я понял, что мне нужно держать ровную линию, чтобы предотвратить вылет под адским углом. Я крепко хватался за руль и жестко удерживал свои руки и ноги. У меня было достаточно разгона, чтобы проехать по петле в одно плавное движение. Раньше чем я успевал одуматься, я уже вылетал, словно пуля, с другого конца петли.

Меня разносило. Одна линия застряла в моей голове на месяц. На протяжении недели я использовал петлю в качестве инструмента для утренней зарядки, и это было очень круто. После физиотерапии я объявлялся в Транспортном музее и выпадал из вентилятора. На протяжении часа я гонял снова и снова – разминался для реальной работы.

Мы работали 60 дней, были тяжелые падения, хотя единственное серьезное случилось тогда, когда я соскользнул с дула танка. Я доехал до конца, поднял заднее колесо и перешел в 360-градусный тейлвип. Пока рама вращалась, я потерял контроль над передней шиной и упал. Велосипед полетел в одну сторону, мое тело – в другую, и я плюхнулся на железо, а потом пролетел два с половиной метра до бетонного пола. Я не мог упасть никаким другим образом, кроме как на спину. Когда я попытался встать, меня пронзила чудовищная боль; комната закружилась. Я не мог дышать, потому что удар выбил весь воздух из моих легких. Мои мышцы задрожали, я ничего не чувствовал. Я отключился.

Вероятно, без сознания я провел всего несколько секунд. Мое зрение вскоре ухватило то, что происходило надо мной: я видел встревоженные лица, вглядывавшиеся в меня; некоторые мои друзья были одеты как солдаты времен Второй мировой войны, а также я видел тень огромного танка. Я заглотнул воздух.

«Вау, – простонал я, – ну и дебильный сон мне приснился…»

Я проверил себя; к удивлению, никакой серьезной боли в нижней части моей спины не было; все было в порядке, и падение меня только укрепило ментально. Осознание того, что я могу выдержать такое и при этом не соскочить с рельсов, подняло мою уверенность, хотя тогда, во время работы над Imaginate, у меня были и другие психологические заморочки. Как писатель иногда не может осилить какую-нибудь часть, так же и я иногда просто повисал на какой-нибудь линии или на каком-нибудь прыжке. Чаще всего это был такой трюк, который в обычных обстоятельствах я мог бы выполнить с закрытыми глазами, но здесь он внезапно становился непреодолимым. Например, я хотел сделать флеер с рампы, состоящей из четырех гигантских игральных карт – сложенные вместе двойки треф и пятерки бубен. Объекты были, конечно, отличные, но меня из-за них преследовали кошмары. Флеер должен был пройти довольно легко, ведь я много их выполнял раньше, и техника мало отличалась от той, что я использовал во время создания Inspired Bicycles. Я должен был доехать до верха и спрыгнуть, закручивая тело до повторного приземления на карты.

Версия флеера для Imaginate стала такой тяжелой потому, что наш сэтап был сделан из ряда накладывающихся друг на друга плоских панелей, что означало грубый переход. У нас ушло четыре безуспешных дня на съемку, и пятерка бубен просто врезалась в мое сознание тогда. Я не мог осилить эту технику. Я доезжал до края карты и уезжал прочь; я бесконечно нарезал круги. Самой большой проблемой было то, что я ехал слишком долго, и тогда я пропускал приземление. Все видели, что мне очень повезло – до сих пор я умудрился обойтись без серьезного падения. Помните тот зубчатый забор из Inspired Bicycles? Так вот здесь у нас был совершенно иной уровень фрустрации.

У меня нет фобий, но пятерка бубен делала со мной нечто странное. Каждый раз, когда я ее видел, я начинал злиться. Я все перепробовал, пытаясь просто переключить выключатель, чтобы заставить себя правильно выполнить эту линию, но ничего не работало. Иногда Стю посылал меня сделать петлю для профилактики. Он знал, что это поднимет мое настроение. В другие дни я просто изолировался с телефоном и музыкой. Я надеялся, что это поможет разорвать спираль негатива.

В пять часов в последний день съемок я снова мучился с этой проклятой пятеркой бубен. Может, так вышло из-за того, что мне наконец удалось сменить установку. Что-то в моей голове переключилось, я услышал: «ДАВАЙ!», заехал на рампу и спрыгнул с вершины. Поднявшись, я сделал флеер, приземлился на двойку треф и угнал прочь.

Послышался восторженный визг. Джордж запрыгнул на меня; народ с камерами вообще с катушек съехал. Я все никак не мог угомониться и расспрашивал, хорошо ли вышло, но особого воодушевления внутри себя я не ощущал. Вообще я продолжал беситься. Пятерка бубен шутила с моей головой. Я скорее радовался тому, что пережил этот ментальный кошмар, не говоря уж о неделе бессонных ночей, проведенных в стрессе из-за трюка, ставшего моим заклятым врагом. Я больше никогда не хотел видеть игральные карты.

Сцена шестнадцатая

Общественный парк где-то в Йоркшире

Дэнни одет в специальное снаряжение для дорожного байкинга: красные шорты из полиуретанового волокна, соответствующий топ, тоже из полиуретанового волокна, и разноцветный шлем. Он едет на дорожном велосипеде модели Colnago C59 с рамой из углерода.

Скамейка поставлена вертикально на свою короткую сторону. Дэнни запрыгивает на скамейку на максимальной скорости, опрокидывая ее так, чтобы она встала ровно.

Он показывает большой палец вверх, но велосипед под ним шатается. Ему, кажется, непривычно находиться на подобном агрегате…

Road Bike Party 2, 2013

XVI Ювелирная точность

Я не провожу ночи в переживаниях по поводу того, что может случиться, и я редко думаю о худших возможных сценариях. Но я реалист. Я работаю с людьми, прошедшими через тяжелейшие травмы – такие, которые переворачивают жизнь.

Взять хотя бы моего менеджера, Тарека Расули. В свои байкерские времена он был крупной фигурой в маунтинбайкерском и фрирайдерском мирах, представителем Race Face/Rocky Mountain и Red Bull, и вот, сломав спину во время большого прыжка в 2002 году, он остался в инвалидной коляске. Однако это не сбило его с толку и не повлияло на твердость его характера ни на йоту. Тарек основал свой менеджмент-проект Rasoulution и занялся топовыми спортсменами. Благодаря ему многие горные байкеры обрели возможность хорошо зарабатывать на своем деле.

В мире активного спорта серьезными повреждениями никого не удивишь. Тем не менее травму Тарека долгое время обсуждали во всем сообществе фрирайдеров. Спустя несколько лет подобный резонанс вызвал биэмиксер дерт-джампер Стивен Мюррей, тоже оказавшийся парализованным в результате несчастного случая. В 2013 году маунтинбайкер Майкл Бонни попал в жесткую аварию; его спинной мозг разрубило. Все его конечности были парализованы. Еще с одним моим товарищем, Томми Уилкинсоном, случилось подобное: его рука перестала двигаться. В блоге на сайте dirtmountainbike.com он писал: «Я серьезно повредил спинной мозг, расколол череп, сломал ключицу и порвал три нерва плечевого нервного сплетения». Такие происшествия действительно иногда заставляют меня задуматься.

В сентябре того же года Мартин Эштон сильно упал во время спорттура Animal WD40 и сломал девятый и десятый позвонки. С тех пор он прикован к инвалидной коляске. Выступление проходило в рамках мотоциклетного Гран-при Silverstone, и ничего не предвещало этой страшной аварии. Мартин просто выполнял привычную для себя рутину, то, что он, наверное, делал многие сотни раз на своих шоу. Тот последний трюк тоже не был чем-то из ряда вон выходящим для Мартина. Он и раньше исполнял подобные трюки с этим ящиком множество раз. Только в этот раз он потерял баланс. Попытавшись поставить ногу на перила, он соскользнул и упал примерно с 3-метровой высоты. Когда он падал, его ноги зацепились за ящик – по-видимому, именно из-за этого он оказался в неудобной позе во время приземления и сломал спину.

Мартин был моим триальным героем долгие годы, однако к тому времени он уже стал также и моим приятелем. Изначально именно его видео сподвигли меня податься в триалы, поэтому, услышав о произошедшем, я был опустошен. Было неимоверно тяжело видеть его в таком адовом состоянии, хотя вначале присутствовала толика надежды на улучшение. (Иногда людям просто везет. Они ломают спину в чудовищных авариях, но им все-таки удается избежать перманентного повреждения спины.) Впрочем, Мартин, кажется, сразу понял свою ситуацию и на самом деле даже испытывал облегчение от осознания того, что это происшествие не привело к куда более страшным последствиям.

«Я с самого начала был просто благодарен, – говорил он в интервью для журнала Bike. – Я чувствовал себя везунчиком, понимаете? Я чуть не погиб тогда. Но я все же выжил, и мне было очень хорошо от этого, если честно».

Мартин довольно долгое время провел в больнице. После такого серьезного происшествия важно дать травме стабилизироваться, и докторам нужно много времени, чтобы оценить ущерб. Все это время пациенту нельзя двигаться, что, должно быть, было кошмаром для Мартина, но это не остановило его от непрекращающихся размышлений и построения множества планов. В один из моих визитов он сказал мне, что у него возникла безумная идея. «Я хочу закончить Road Bike Party 2, – сказал он. – Я хочу, чтобы финальные сцены проехал ты».

Для всех, кто незнаком с первым Road Bike Party, говорю, что это был легендарный фильм 2012 года, в котором трюки исполнялись на велосипеде из углерода. С подобными триальными байками гораздо, гораздо тяжелее управляться, потому что их рамы и колеса больше заточены под скорость, чем под прочность. Они нацелены на достижение максимальной скорости, а не на двухметровые прыжки и бэкфлипы. Так что Road Bike Party просто выносило мозг. Мартин гонял по «стене смерти» (одной из тех вертикальных цилиндрических штук, по которым мотоциклисты ездят в цирках) и делал бэкфлипы над стартовыми площадками для гольфа – все это верхом на велике стоимостью 10 тысяч фунтов, вроде того, на котором в том же году сэр Брэдли Уиггинс гонял во время «Тур де Франс». Сиквел был уже наполовину готов. Теперь он хотел, чтобы я закончил работу, к которой также подключился Крис Акригг. За монтаж Road Bike Party 2 отвечал фильммейкер Робин Китчен, близкий друг Мартина.

Я был очень разгорячен этим всем, но и нервничал малость. За всю жизнь я не проехал на дорожном велосипеде ни единой линии, и меня не особо тяготило отсутствие такого опыта. Тем не менее я очень хотел, чтобы Мартин хоть как-нибудь отвлекся от своей трагедии. Я сказал ему, что с радостью поучаствую, и тогда он выдвинул весьма специфическое требование.

«Дэнни, я хочу, чтобы ты выглядел как я, – сказал он. – Чтобы люди думали, что ты настоящий дорожный велосипедист, тебе нужно будет надеть соответствующие шорты».

Если бы кто-то другой предложил мне погонять в одежде из полиуретанового волокна, я бы ответил: «Нет уж, ни в коем случае». Но это был Мартин. Мог ли я отказать ему? Я чувствовал, что ехать будет не очень легко. Обычно я гонял в джинсах. За свою жизнь я к ним очень привык, кроме того, это была максимально удобная одежда при моем стиле райдинга, так как ничего не цеплялось за цепь. Короткие шорты стали бы явной помехой при моей езде, но Мартин на этом не остановился. Дальше все стало много, много хуже.

«А, да, еще побрей ноги и нанеси на них немного фейкового загара, ладно? – сказал он. – Тогда будет казаться, что ты всю жизнь проходил в такой одежде. Ну, это будет более корректным по отношению к зрителям…»

Эти небольшие детали были, конечно, малость отвратительными, но я подумал: да хрен с ним, Мартин – мой близкий друг, и у него сейчас не самый легкий период в жизни. Я выполню все, что нужно… Я так хотел помочь ему сделать Road Bike Party 2 крутейшим видео, что я готов был пойти на самые жестокие испытания – я действительно побрил ноги и покрасил их в необычный цвет.

Я также начал раздумывать о трюках, которые буду делать для фильма. Я вспомнил про бетонную петлю – арт-объект, расположенный у манчестерского велодрома. Какое-то время я планировал сделать здесь проект для Go-Pro с их камерой на своем шлеме, но потом я понял, что петля будет идеально смотреться в Road Bike Party 2. Я также был достаточно уверен в том, что у меня получится проделать это на другом велосипеде, особенно после успеха с петлей в Imaginate. Эта идея посетила меня как раз вовремя. До меня никто не делал петлю на дорожном веле – ну, на видео, по крайней мере, – а быть первым всегда жизненно важно: как только уникальный трюк выполнен, он перестает быть уникальным. Впрочем, насколько мне было известно, до меня даже ни один биэмиксер не делал бетонную петлю. У меня руки чесались провернуть это, огорчала лишь необходимость проделать трюк на хиленьком дорожном байке.

Сначала было решено, что я должен буду проехать по аркам открытого ветру металлического моста в Южном Уэльсе. С одной стороны оттуда открывалась леденящая кровь панорама быстро бегущей реки, с другой – вид на дорогу, находившуюся шестью метрами ниже. В общем и целом, эта линия обещала быть рисковой. Но я был настроен твердо, за сутки до старта съемок я отправился в ванную комнату, прихватив с собой пару бритв – мужскую и женскую, – и побрил ноги. Я старался сделать все, как полагается, но хоть мои подруги и снабдили меня парой советов, я все равно умудрился искромсать себя.

Существовала еще такая дилемма: сколько брить над коленом? Часть меня хотела оставить под шортами волосы, но, стремясь соответствовать дорожнику, я все же решил пойти дальше. В итоге мои, как впоследствии выяснилось, жалкие попытки привести себя в порядок не коснулись только бровей. Накладывать загар я не стал, хотя и купил бутылку St Tropez. Моей отговоркой был райдинг. Я рассудил, что мои покоричневевшие колени начнут терять цвет, как только проступит пот.

Это все было и без того чертовски очень странно. На следующий день я поехал в Уэльс, было холодно. К тому моменту, как я – с головы до ног в полиуретановом волокне – забрался на вершину моста, мои ноги уже порядочно околели. Раздражение от бритья горело, мурашки только усугубили положение. Я решительно не понимал, как эти казуальщики выживают зимой в своих шортах. Я агонизировал.

Велосипед тоже меня беспокоил. Дорожные байки (я использовал Colnago C59 с дисковым тормозом) проектируются так, чтобы поддерживать хорошее сцепление с асфальтовым покрытием во время высокоскоростных гонок; но все падения во время «Тур де Франс», которые я видел, всегда заканчивались жутким заплетением конечностей. Байк обычно превращался в миллион углеродных осколков, колеса ломались, ручки трескались. Такие велы точно не предназначены для грубой езды, которую я должен был вести во время съемок. Даже когда я тестировал Colnago Мартина на одной из местных парковок, мне казалось, что он вот-вот развалится.

В конце концов сегмент с мостом был отснят безболезненно. А вот петля у велодрома прошла куда трудней: трюк предполагал вход в нижнюю часть скульптуры на высокой скорости, и, чтобы провернуть все как надо, мне нужен был хороший разгон. А для этого дорога должна была быть сухой. Петля находилась на траве, так что нам пришлось построить самодельный дощатый трек из ДСП, приобретенных в одной из местных лавок с товарами для хобби. Еще я волновался, что меня заметят. Любой прохожий мог заснять все происходившее и залить на YouTube, поэтому нам нужно было очень тщательно выбрать время.

Первая попытка произошла вскоре после того, как мы отсняли Южный Уэльс в октябре, и надежда на быстрое завершение этого куска сразу же пропала, так как Манчестер заволок густой, вязкий туман. В таких условиях вообще ничего нельзя было заснять. Мы с Робином вернулись через месяц, когда погода каждый день одаривала всех ярким морозным зимним утром. Такие условия были почти идеальны для съемок.

Как вы уже, наверное, могли догадаться, я обычно делаю кучу проб перед каждым бэнгером, чтобы подготовиться к прыжку с обрыва или – в этом случае – к петле. До прибытия в Манчестер я постоянно визуализировал петлю и те ощущения, которые испытаю, когда сообщу Мартину радостные вести. Я чувствовал себя уверенно, форма и размер скульптуры у велодрома не могли остановить меня: я знал, что справлюсь. Мою уверенность подогревало то обстоятельство, что я делал это для Road Bike Party 2 и для Мартина. Психологически я был в куда более хорошей форме и готов вообще к любым линиям, потому что это было не мое видео; хотя здесь петля была где-то на метр больше, чем в Imaginate. Приближаясь к ней, я опасался лишь одного – ненароком оказаться затянутым на второй круг. Соскочить и свалиться я вряд ли мог, а вот войти в повторный круг было вполне реально – и крайне нежелательно без достаточной скорости.

Как только Робин установил камеру, я проверил свою экипировку, сделал вдох, выкрикнул: «Окей!» и направился к скульптуре. Я на бешеной скорости ворвался в бетонный переход, мои ладони побледнели. Я понятия не имел, что произойдет дальше, но вот я уже сделал петлю. Если бы только я мог держать себя в руках тогда. Но я так горячо хотел выполнить трюк с первого раза, что в итоге со всей силы затормозил и поставил ноги на землю вместо того, чтобы просто уехать дальше. Это означало, что клип не получился – после трюка я предпочитаю уезжать, а не стоять как вкопанный. Движимый сознанием того, что петлю все-таки можно проделать на дорожном веле, я зашел на вторую попытку, однако она пошла совсем не по плану. Я слишком резко врезался в трубу, моя передняя шина соскочила с велосипеда и застряла в вилках. Я перелетел через руль и пролетел так 4 метра. Мое плечо проехало по бетону, а шлем разбился.

Я остался цел. К моему удивлению, даже байк был цел. Я поправил шину и поехал опять, мчась по бетонной петле и выстреливая с другой ее стороны, затем спокойно уезжая прочь с такой легкостью, как будто это был самый простой трюк из всех возможных. Насколько мне было известно, никто до меня не покорял скульптуру у велодрома на триальном байке – что уж говорить о дорожнике, одетом в полиуретановое волокно, с раздраженными из-за бритья ногами. Это был грубый трюк с ограниченным количеством попыток; никаких расчетов тут не было.

Манчестер стал последней сценой Road Bike Party 2, дальше оставалось только свести видео. Мартин был очень обрадован, когда я позвонил ему и сообщил новости. Он поблагодарил меня за то, что я помог ему закончить проект, особенно важный для него в столь тяжелый период жизни. Это было самым меньшим, чем я мог отплатить ему за все: за вдохновение, за мотивацию и, наконец, за дружбу.

Сцена семнадцатая

Улица в заброшенной деревне Вилья-Эпекуэн,

Аргентина

Пабло Новак, последний житель некогда оживленной деревни Вилья-Эпекуэн, едет по улицам. Мы видим разруху, окружающую его.

Здания опустели; дороги захламлены тем, что осталось после катастрофы. Тонны искореженного металла и битого кирпича заполняют горизонт. Камера фокусируется на скрежещущих педалях старого байка Пабло. Рама велосипеда проржавела. Сквозь скрип слышен голос Пабло.

ПАБЛО: В 1985 году начались дожди…

Камера отходит назад. Мы видим собаку Пабло, бегущую подле него.

ПАБЛО:…озерная вода заполнила улицы. Город долгое время находился под водой, и со временем о нем забыли. Спустя много лет вода отступила, и наш город вновь стал виден. Правда, теперь он никому не нужен.

Камера снова отдаляется, кадр охватывает ландшафт покинутого города. Пабло уезжает прочь.

Epecuén, 2014

XVII Matadero

Я узнал о Вилье-Эпекуэн в 2012 году, когда мы создавали Imaginate. Совершенно случайно, просматривая картинки в Интернете. В поисках вдохновения и необычных локаций я часто вбиваю в поисковую строку Google что-нибудь вроде «самые красивые города мира» или «необычная архитектура» и пролистываю страницу за страницей фотографии. Как-то раз я решил ввести «заброшенные города» и наткнулся на Вилью-Эпекуэн. Эта руинированная деревня, расположенная в Аргентине, чуть южнее Буэнос-Айреса, возвышалась из водной глади подобно потерянному городу из телесериала «Игра престолов». Ее вид просто ошеломил меня. Каждая фотография походила на сцену из постапокалиптического фильма. Здания разрушены, жизни нет. Даже деревья иссохли. Белые, они торчали из земли, словно кошмарные скелеты.

У Вильи-Эпекуэн необычная история. Деревню, население которой составляло 5000 человек, затопило, когда из-за проливных дождей 1985 года вышла из строя плотина на озере Эпекуэн. Вода полностью заполнила этот некогда роскошный курорт и погребла его под своей толщей на целых 25 лет. Когда во время засухи вода отошла, начала проглядывать деревня, полностью покрытая солью и илом. Все было белым, как снег. Спустя четверть века небытия Вилья-Эпекуэн выглядела довольно жутко, но я видел во всем этом огромный потенциал. Там даже была старая бойня – двухэтажное здание, находящееся на грани коллапса. На одной ее стороне была огромная каменная надпись: «Matadero».

«Как я мог не знать об этом месте раньше? – сказал я. – Мне нужно попасть туда, пока этого не сделал кто-нибудь другой».

Когда я нахожу великолепную новую локацию вроде Вильи-Эпекуэн, мой мыслительный процесс проходит совершенно иррационально. Моя первая реакция – это вопрос к самому себе: «Так, кто еще мог бы отправиться туда?» Локация – это как бэнгер: как только новый трюк или новое место заснято на камеру, его повторение каким-нибудь другим байкером редко производит схожее впечатление. (То же можно сказать и о петле у манчестерского велодрома.) Фактор неожиданности исчезает. Скейтеры, кстати, сразу отметались: ландшафт в Вилье-Эпекуэн был слишком груб для них, слишком тяжел. А вот сделать в руинах, скажем, паркурное видео ничто не мешало.

На съемки Imaginate ушло невероятное количество времени – дедлайнов-то как бы и не было. Никто из Red Bull нас не торопил. Мы со Стю должны были закруглиться, как только будем удовлетворены своей работой и уверены в том, что выполнили ее настолько хорошо, насколько могли. Короче, у нас имелась возможность заниматься записью столько, сколько мы хотели, – ну мы и занимались. Когда мы наконец закончили все в Глазго в апреле 2013 года, я сообщил Red Bull, что хочу заняться чем-то, что предполагает более жесткий график: проектом, на протяжении которого я должен буду проживать в окрестностях локации, снять все за 2 недели и отправиться домой.

Когда они спросили меня, могу ли я что-нибудь предложить, я кивнул.

«Могу, – сказал я. – Место называется Вилья-Эпекуэн».

Я прямо-таки повернулся на этой деревне; я много читал про ее постройки и про ее жителей, искал статьи про ее историю. Фотографии, сделанные в пору ее расцвета, поражали – на них была совершенно райская деревушка 60-х годов. На берегу отдыхали гламурные особы в бикини и коротких шортах; все это немного походило на Лазурный Берег и уж точно ничего общего не имело с Данвеганом.

Вилья-Эпекуэн во всех смыслах являлась городом-призраком (ну, деревней-призраком, если быть дотошным); люди, когда-то проживавшие здесь, в основном наладили свою жизнь вдали от нее, кроме, разве что, одного фермера, волка-одиночки. Побитый жизнью старик по имени Пабло Новак проводил свои дни в прочесывании развалин и выпасе коз.

«Я был уверен в том, что до своей смерти я сумею восстановить деревню, – говорил он в одном документальном фильме. – Но я ошибся…»

Во всей этой рухляди было предостаточно шарма и помимо Пабло; все же прошлое Вильи-Эпекуэн меня несколько беспокоило. Никто не погиб, однако всем, кто здесь жил, пришлось срочно эвакуироваться и искать какое-то новое место. Предприниматели потеряли свой хлеб. Для всех это прошло очень болезненно. Да, со времени потопа прошла уже четверть века, но все же я прекрасно осознавал, что собираюсь гонять по зданиям, которые когда-то кому-то принадлежали.

Я хотел представить зрителям историю этих людей, так что фильм, базирующийся исключительно на линиях и трюках, не рассматривался. Самым лучшим вариантом было сделать необычную документалку, каждый кадр в которой должен был отдавать эпичностью и соответствовать общей жутковатой атмосфере этого места, ее апокалиптической энергетике.

Я задумал создать нечто грандиозное.

Когда я наконец прибыл в Аргентину в марте 2014 года с Дэйвом Соверби, выступавшим в роли режиссера, я сразу же убедился в том, что сделал правильный выбор. Первым, что мы увидели, приближаясь к Вилье-Эпекуэн, была бойня, которая возвышалась на горизонте словно искалеченный сжатый кулак. Опустошенная местность выглядела еще более сюрреалистично, чем на фотографиях. Мертвые деревья, все иссохшие и белые, окаймляли проселочную дорогу, ведущую в центр поселения. Прибыли мы в полдень, солнце нещадно палило, и все же это жестокое сорокаградусное пекло явило нам необыкновенную красоту, странно сочетающуюся с безжизненностью пейзажа. Под таким яростным освещением каждый оттенок, каждая поверхность – все выглядело восхитительно.

Вблизи Вилья-Эпекуэн оказалась трагическим зрелищем; потоп, превративший деревню в руины, разрушил жизни многих людей. Однако вся эта разруха давала такой простор, повсюду было столько необычных линий… Высокие стены, старые оконные выступы, плоские крыши. На заброшенной детской площадке мы обнаружили несколько качелей из старых сплетенных труб, по которым я мог скакать и катать. Дебри вроде ржавых стальных балок и разваливающихся шлакоблоков были хорошим материалом для изготовления рамп. Ввиду того что все было покрыто илом – белесым пережитком отступающих лагунных вод, – разъезжать на байке было крайне опасно. Грунт представлял собой желеобразное месиво. Когда я впервые поехал на велосипеде по улицам деревни, даже набрать достаточную скорость оказалось трудной задачей, временами мои колеса увязали будто в зыбучем песке. Еще меня беспокоили остатки зданий. У большинства домов сохранился лишь каркас. Многие находились в критически аварийном состоянии. Их фундамент и поддерживающая кирпичная кладка подверглись жестокой эрозии во время потопа, так что я должен был проверять каждую поверхность, перед тем как приниматься ездить по ней.

В конечном счете мы с Дэйвом разработали технику, которую назвали «тест-топотом». Это совершенно безбашенное занятие предполагало, что мы ходим по крыше или какому-нибудь выступу и стучим по нему ногами. Сначала мы топали легонько, носком. Как только мы понимали, что стоим на более-менее стабильной поверхности, мы подпрыгивали и обрушивались вниз с такой силой, на какую только были способны, молясь при этом, чтобы все не обвалилось и не погребло нас под собой. Джордж и Джон были с нами (в качестве «экспертов по здравоохранению и безопасности») и помогали с некоторыми техническими сложностями, которые возникают во время съемки в заброшенном населенном пункте; они налаживали рампы и линии до начала райдинга. Часто они подпирали раскиданным там-сям мусором потолки в зданиях: для этих целей они использовали все подряд, от стальных балок до сооруженных из камня и рухляди башен.

Нам и другую помощь тоже оказывали. По прибытии в Аргентину мы познакомились с одним механиком, который в дальнейшем помогал нам с починкой, – это был местный чувак по имени Ману. Он, помимо прочего, являлся также нашим переводчиком, пока мы оставались в городке Кархью, где на тот момент проживали некоторые бывшие жители Вильи-Эпекуэн. Мы рассчитывали, что Ману поможет нам наладить связь с ключевым персонажем для истории про Вилью-Эпекуэн – легендарным Пабло Новаком. Судя по всему, Пабло по-английски не знал ни слова, но он был слишком важной фигурой в повествовании, крайне необходимой нам для видео. Когда случился потоп, Пабло помогал соседям загрузить вещи в машины. Он жил на козьей ферме, до которой вода не дотянулась. Его имущество находилось в безопасности, но он не собирался безучастно наблюдать за тем, как все вокруг терпят бедствие.

Пабло обладал тем, что принято называть харизмой. У него было грубое смуглое лицо, морщинистый лоб и седые волосы, выбивавшиеся из-под кепки. Для своих 83 он выглядел довольно неплохо. Те фотографии с ним, на которые можно набрести в Сети, как правило, представляют три сценария: Пабло на затасканном велосипеде для покупок, Пабло, идущий по пустынной улице (в сопровождении пары собак) и Пабло, потягивающий мате – традиционный южноамериканский кофеиносодержащий напиток, который пьется из странного, напоминающего курительную трубку, сосуда калабаса. Он мне потом рассказывал, что этот напиток заваривается из листьев – прямо как чай. Когда я впервые попробовал мате в Кархью, мне пришлось сделать над собой значительное усилие, чтобы не выплюнуть это. Мои вкусовые рецепторы подверглись настоящему артиллерийскому обстрелу.

Пабло мы впервые повстречали во время первых дней своего пребывания в Аргентине. Это произошло, когда мы ехали в пикапе в Вилью-Эпекуэн. Он появился из ниоткуда. Через окно я увидел вдалеке неясно бредущую фигуру. Это был он, Пабло, направлявшийся в нашу сторону на своем старом велосипеде, а рядом с ним бежала собака – все было точно как на тех фотографиях. Перед ним шло стадо коз. Я смотрел на него, постепенно исчезающего из виду, и думал о том, встретим ли мы его снова.

Нам очень повезло, следующая встреча с ним состоялась спустя 48 часов. Мы с Дэйвом искали подходящие локации для райдинга и вдобавок проверяли различные здания и сооружения на наличие смертельного риска, проводя наши тесты топотом на бетоне. Я осматривал внутренние границы, постигал устройство помещений и расположение стен. Таким образом, у меня складывался явный путь, по которому я мог пройти, однако случалось и такое, что терракотовая плитка, покрывавшая большинство здешних домов, чуть не обваливалась на меня. Соль из лагуны сделала все настолько хрупким, что каждый раз, когда я впервые проезжал через новое здание, у меня было такое чувство, что оно вот-вот обрушится.

И вот мы снова наткнулись на Пабло. Он был на своем старом веле, который выглядел так, словно большую часть последнего десятилетия провел под водой. Пабло стерег коз, водя их гурьбой из одной части деревни в другую. Увидев нас, он резко затормозил ногами (велосипедный тормоз был сломан). Стоя на осыпающемся выступе, я улыбаясь поглядел на него; Пабло ответил любопытствующим взглядом.

Он, видно, решил, что мы немного не в себе. Пабло знал Вилью-Эпекуэн от и до. Он лучше, чем кто-либо другой, понимал, насколько может быть опасно шутить со всем этим мусором, пусть даже с самыми обычными предметами – с деревянными балками, например, из которых может торчать гвоздь, способный стать причиной серьезного ранения. После недолгого объяснения с нами через Ману он согласился дать интервью. Думаю, ему нравилась идея сделать хоть что-то хорошее для Вильи-Эпекуэн. Наш подход был куда лучше, чем у каких-нибудь документальщиков, которые принялись бы дотошно вынюхивать все подробности произошедшей трагедии.

Через несколько дней после этой встречи Пабло навестил нас, причем сделал это весьма запоминающимся образом. Мы с Джорджем тогда укрепляли старое здание: устанавливали в нем арматурные стержни, чтобы потолок не провалился. Внезапно раздался гулкий рев, отразившийся от стен. Я бросил взгляд на Джорджа; мы вышли наружу посмотреть, в чем дело. Это был Пабло. Он гнал к нам на своем внедорожнике, утопая в создаваемом им облаке пыли.

Ну и выходка это была! «Машина» Пабло – куча причудливым образом скрепленного между собой хлама – была настоящим зверем, словно бы прибывшим из вселенной «Безумного Макса». У нее отвалился глушитель, потому-то она так и ревела. Капот отсутствовал вовсе, на его месте была растянута тарпаулиновая ткань. Заводил машину наш герой, как выяснилось, отверткой. Пабло оказался мастером на все руки: когда позже мы пришли в его дом, представлявший собой сложную конструкцию из мусора и металлолома, он рассказал нам о том, как ему приходилось адаптироваться к новым условиям после наводнения.

«Нас начало подтапливать в 1980 году, – сказал он. – Лагуна начала переполняться. Со временем все становилось только хуже, и мы начали принимать меры. Четыре года мы боролись. Все было непонятно: иногда все шло хорошо, потом вдруг резко ухудшалось. Вот мы думали, что воды больше не будет, а ее уровень-то рос, да так, что в какой-то момент прорвало».

Пабло не собирался никуда уходить. Он родился в Вилье-Эпекуэн, он был сыном одного из основателей поселения. Он всю жизнь прожил здесь. «Эвакуация продолжалась где-то месяц, – рассказывал он. – Она началась 16 ноября 1985 года. 16 дней мы работали практически под водой. Время у нас в запасе было, если бы прорыв был чуть помощнее, мы бы ничего не сумели спасти. Все работали сообща, и в Кархью тоже, все работали плечом к плечу. Мы старались по возможности забрать с собой все, что только могли: в деревне осталось лишь немного казенного имущества, какие-то машины тоже – в общем, ничего особенного…»

Иногда воспоминать о произошедшей трагедии ему становилось слишком тяжело, и тогда он отводил глаза. Я знал, что голос Пабло придаст истории Вильи-Эпекуэн подлинную жизнь.

Никакого ощущения надвигающейся беды у меня не было, когда я решил спрыгнуть с вывески Matadero. Однако я все же ощутил некий страх, стоя наверху и видя перед собой четырехметровый пролет до крыши подо мной, осознавая, что в случае, если крыша все же обвалится, мне предстоит пролететь еще девять метров до земли. Мои колеса стояли на каменных буквах: переднее на букве D, заднее на букве E; ширина поверхности, на которой я стоял, от силы составляла полметра. Я прекрасно понимал, что если свалюсь с такой высоты, то выпаду из игры надолго. Джон стрессовал внизу во дворе. Он обеспокоенно смотрел на меня. Он снимал очень многих райдеров, принимал участие во многих безумных проектах, но чтобы он так переживал, я никогда не видел. Мы оба осознавали, насколько опасна исходная позиция (до другой стороны надписи было 13 метров), но его тревога не могла воспрепятствовать моему прыжку. Как только я увидел фотографию Matadero на своем ноутбуке, я сразу понял, что мне нужно тем или иным образом покорить его.

Я зажал тормоза и встал на заднее колесо, развернул велосипед и сбросился вниз. Крыша стремительно приближалась ко мне, мое сердце замерло, когда шины с хрустом приземлились. Крыша выстояла. Поразительно, но я не лежал, задыхаясь, в гробнице из пыли и кирпича. Правда, была одна проблема: когда я попытался продолжить, я понял, что скорость, которая нужна была мне для прыжка на стену, погашена ударом. Я был выпотрошен. Попытка провалилась. Я быстро вернулся в исходную позицию, но на этот раз ручки руля при ударе о поверхность задрожали, и я потерял равновесие. Надо мной жужжал дрон, который мы использовали для съемки этого трюка, – понятно, что никак иначе этот прыжок было не запечатлеть. Я не всегда мог понять, дает ли мне Дэйв сигнал для старта или же наоборот, но я не позволил этому обстоятельству выбить меня из колеи. С третьего раза мне удалось благополучно приземлиться, отъехать и проделать гэпы между рядом выступов. Затем я ринулся вниз через заднюю часть здания и в конце концов вылетел из окна, оказавшись там, где когда-то находилась оживленная дорога. Моя голова гудела.

Мы уже десять дней снимали в Вилье-Эпекуэн, но я понимал, что именно эта часть, именно Matadero станет гвоздем программы; это нечто совершенно особенное. Однако оставался еще один трюк, который я отчаянно хотел выполнить: фронт-флип с толчком. Линия не сильно отличалась от флипа, который я делаю с водяного резервуара в конце Way Back Home. Разница состояла в том, что в случае с Вильей-Эпекуэн для успеха от меня требовалось гораздо больше техничности. Для начала мне нужно было заехать на самодельную рампу. Согласно плану после того, как мой байк оторвется от земли, должен произойти толчок (на деле – грубое столкновение) моего переднего колеса и какого-нибудь другого объекта – стены, скажем, или, что мы в итоге и выбрали, дорожного знака. Момент удара переднего колеса о знак должен был дать мне возможность сделать 360-градусный прыжок, приземлиться и уехать прочь, желательно без сломанных костей и выбитых зубов.

Такова была теория. В реальности же мне нужно было много опыта и много практики, я никак не мог провернуть все как следует. У нас были с собой специальные маты, призванные смягчить удар во время тренировок, но у меня все равно не особо получалось. Я спокойно бился о дорожный знак и делал флип, но приземлялся я в итоге на спину. Долгое время я думал, что этому трюку вообще не суждено состояться.

Все изменилось в одно мгновение. После того как я закончил с Matadero, после завершения одного из самых эпичных съемочных дней в моей жизни, я бросил байк и попытался расслабиться. Я был разбит, было поздно, и большинство линий мы уже сделали; мы работали от рассвета до заката. Свет в Вилье-Эпекуэн, по-видимому, был так хорош, что эта деревня стала для Дэйва локацией мечты. Все, что он отснял, выглядело потрясающе, но нам не хватало бэнгера, чтобы закончить видео. Мы оба понимали, что фронт-флип с толчком – это как раз то, что нам нужно; мне только надо было привести мысли в порядок, так что я уселся на пыльную землю. Солнце над озером садилось за горизонт. Вдалеке скучились тяжелые облака. Лагуна начала темнеть.

«Дэнни, знаешь, если свет сейчас прорвется, – сказал Дэйв, – то будет самое лучшее время, чтобы заснять этот последний трюк…»

Я-то понимал, что он прав, но была одна загвоздка: я очень сильно волновался. Я опасался, что трюк изувечит меня. Вокруг меня все суетно готовились на случай, если я вдруг решусь. Камеры были установлены. Все ждали, понимая, что возможности оборудования сейчас на самом пределе. Стань небо еще темнее, изображение получится зернистым.

Игнорируя окружающий меня хаос, я надел наушники. Весь день я слушал песню Calm Down инди-группы The Love Language; гитарные партии в этом треке помогали мне сосредоточиться. Я вновь взглянул на знак. Он торчал из земли перед рампой Джорджа и Джона – заостренной в нескольких местах бетонной балкой… Облака немного разредились, солнце робко показалось на горизонте. Это был тот самый момент: сейчас или никогда.

Я взял байк и начал трюк; я гнал по рампе так быстро, как только мог. Мое переднее колесо поднялось, коснулось знака, я сделал переворот в воздухе, все вокруг меня закружилось – шины, знак, земля, то, что над ней, деревья… Хрусь! Я приземлился и отъехал прочь по грязи и камням. Я был цел, невредим и поражен.

Я ненавижу разглагольствовать о первенстве в чем бы то ни было. Да, в моих видео бывали вещи, которые действительно были впервые выполнены именно мной, трюки, за которые до меня никто не брался, но что до фронт-флипа с отталкиванием – он был чем-то совершенно особенным, даже более необычным, чем Matadero или флип со стены Эдинбургского замка. Почему? Ну, ни в одном фильме про райдинг такого еще не было – на триальном байке, по крайней мере. Этот трюк в Вилье-Эпекуэн стал совершенно необычным бэнгером.

Мать-природа, впрочем, была от всего происходящего не в особом восторге. Вышеописанные хмурые облака внезапно надвинулись. Небо потемнело, сильный ветер заметался и засвистел в зданиях. Я услышал, как Робби закричал: «Началось!» За какие-то жалкие несколько секунд наше приподнятое восторженное настроение сменилось жуткой паникой. Маты и оборудование бросало из стороны в сторону. Размещенный нами тент, призванный защищать нас от солнца, грозился вот-вот сорваться под натиском шквального ветра. Деревню заволокло облако пыли. Никто не мог дышать. Вилья-Эпекуэн гнала нас прочь.

Сцена восемнадцатая

Территория особняка Playboy, Беверли-Хиллз

На переднем плане видны три так называемые «подружки плейбоя», бредущие по тропинке к особняку Playboy. Камера отдаляется, и открывается вид территории поместья с роскошными фонтанами и величественным домом с башнями в средневековом стиле.

В картинку врезается байк Дэнни. Он перепрыгивает водяной фонтан на главной тропе, пугает трех девушек, резко оборачивающихся на шум. Дэнни катится на заднем колесе по газону. Затем он делает касание шиной о лавку, перепрыгивает через изгородь и пролетает 3 метра до теннисного корта, находящегося внизу, на котором играют две девушки. Одна из них пытается ударить по Дэнни ракеткой. Дэнни уворачивается, перепрыгивает через сеть и уезжает…

Danny MacAskill At The Playboy Mansion, 2014

XVIII Playboy и вечеринки у бассейна

У меня не было особого желания запускать фильмы с блеском и сколько-нибудь большим размахом. Да, к выходу Imaginate была приурочена приличных масштабов вечеринка, но это было для моих друзей. Празднования релизов Inspired Bicycles и Industrial Revolutions вовсе проходили в узком кругу. Я пригласил пару друзей к себе в эдинбургскую квартиру, заказал еды и купил пива. Мы залили ролик на YouTube, а затем устроили марафон «Гриффинов». Мне нравилась такая атмосфера скромной пацанской тусы. Любое мероприятие больших масштабов, как, например, массовый поход в паб или фуршет в местном велосипедном магазине, казалось мне чересчур экстравагантным.

Но такое мое отношение к пиару разделяли не все. Как только Red Bull получили Epecuén, они решили сопроводить его запуск серией крупных событий, каждое из которых было куда более мозговыносящим, чем фронт-флип с отталкиванием над ржавым дорожным знаком. На один из показов я прибыл в их штаб-квартиру в Лос-Анджелесе, а затем последовала неожиданная поездка в особняк Playboy. (К самому этому стремному приключению мы перейдем чуть-позже.) Еще один показ предполагалось провести во время Всемирных экстремальных игр – довольно серьезного фестиваля с мировым именем, который каждый год транслировал американский телеканал ESPN. На этот раз он проходил в Остине, штат Техас.

Готовясь к поездке в Штаты, я и представить себе не мог, в каких масштабах Red Bull планировали развернуться. Для начала они решили отметить релиз Epecuén, закатив вечеринку во время одного из самых престижных мероприятий в мире спорта – Гран-при «Формулы-1» в Монако. Упоминать о том, как это все контрастировало с Вильей-Эпекуэн, думаю, нужды нет. У Red Bull имелась собственная команда «Формулы-1», и владельцы компании планировали развлечь своих друзей и деловых партнеров, гонщиков, их семьи и различных влиятельных лиц из мира «Формулы-1». Все происходящее было настолько неожиданно и не похоже на то, чего я ожидал, насколько только вообще возможно.

Местом проведения вечеринки стал передвижной автодом Red Bull Energy Station, превращенный на время проведения «Формулы-1» в настоящий плавучий дворец. Его роскошь затмевала большую часть люксовых яхт, располагавшихся в той же бухте. На верхней палубе располагался офигенный бар под названием «Средиземноморская терраса», там же находились бассейн, белые кожаные диваны и тенты. Время от времени Red Bull’овская моторная лодка перевозила элитных гостей с их яхт сюда и обратно. Сами же яхты, надо полагать, были пришвартованы в тайной гавани, где вместо воды плещется шампанское и слезы ангелов. Все это просто выносило мне мозг. Если бы то, что творилось тогда в моей голове, можно было передать словами, выглядело бы это, наверное, так: «Что вообще происходит? Каким образом мы с моим несчастным триальным байком оказались ЗДЕСЬ?»

Куда бы я ни бросил взгляд, везде он натыкался на знаменитость. Мое умение скрываться, оставаться в тени порой граничило с искусством (ну, когда я не гонял), но все же на этой вечеринке я побеседовал с некоторыми довольно интересными личностями, например с Maxi Jazz, рэпером из Faithless, чье творчество меня весьма вдохновляло в ту пору, когда я катал у Оружейной лавки в Данвегане. Еще здесь был Регги Буш-мл., футболист, играющий за «Детройт Лайонс», и Майкл Каррик из «Манчестер Юнайтед». Мне также довелось пообщаться с бывшим гонщиком «Формулы-1», ныне телезвездой Дэвидом Култхардом и с гонщиком от Red Bull Даниэлем Риккардо.

Несмотря на разгар подготовки к большому чемпионату, Даниэль очень хотел испробовать байк, который я притащил с собой (в надежде на то, что здесь мне подвернутся хорошие линии). Он был стильным малым: гоняя по «Средиземноморской террасе», он даже проехался на заднем колесе. Я обратил внимание на то, что люди из Red Bull с тревогой поглядывали на него, и мне вспомнилась известная история о Марке Веббере, одном из их гонщиков. Он сломал плечо в 2010 году, гоняя на горном байке. Случилось это незадолго до японского Гран-при. То обстоятельство, что тогда виной всему стала неосторожность на велосипеде, конечно же, заставляло некоторых из наблюдавших за Даниэлем людей Red Bull нервничать. Да и я понимал, что если инцидент повторится, да еще и здесь, во время вечеринки, причем и на моем велике, то это будет совсем некруто. И тем не менее меня очень радовало, что Даниэлю это все было по барабану.

На меня, правда, никаких ограничений наложено не было; кажется, именно в тот момент, когда я был в «Средиземноморской террасе», кто-то сказал, что я мог бы сделать флип прямо с бара. «Ну, знаешь, если Даниэль Риккардо победит в эти выходные…» – вот с таким предложением ко мне подошли. Да уж, это было словно красная тряпка для быка. Я был наслышан о том, что по выходным спортсмены выделывают в Energy Station различные трюки, и все фотографии отсюда, что я видел, были неизменно впечатляющими. В прошлом году здесь отличились, в частности, фрираннер Райан Доул и мой мототриальный герой Дуги Лампкин. Он на своем мотоцикле перепрыгнул через бассейн, использовав старый деревянный поддон в качестве трамплина.

Мне сказали, что мой трюк может быть таким же лоу-файным. Мне было интересно, можно ли будет опереть доску о какую-нибудь железную трубу в верхней части яхты. Тогда я бы мог заехать на нее и сделать фронт-флип прямо в гавань. На меня сначала странно посмотрели, но в итоге кто-то достал для меня доску, причем, кстати, довольно неплохую – возможно, ее отодрали от стены роскошного холла, отделанного красным деревом. Я был очень польщен. Такой сэтап был как раз в моем вкусе. По меньшей мере, это сулило клевую фотку, которую я намеревался приклеить к стене туалета.

Разумеется, Даниэль поднялся на пьедестал, придя к финишу третьим, уступив только Нико Росбергу и Льюису Хэмилтону, так что в тот же вечер я проделал свой трюк. Рампу разместили так, чтобы она опиралась об одну из стенок в Energy Station. Прямо за ней плескались синие переливающиеся воды гавани. В лодке, пришвартованной рядом с нами в море, находился Регги Буш-мл., но мне было пофиг на то, какие крутые у меня зрители. Вообще вся эта плавучая вечеринка в Монако была для меня полнейшим сюром. Ведь я-то сюда приехал с единственной целью запустить Epecuén… Наблюдая за всем этим многомиллионным бомондом из яхт и богачей, я мысленно возвращался к своим товарищам в Глазго. Мы с Данканом Шоу планировали запустить новое триальное шоу под названием Drop and Roll. Я знал, что в этот день он купил для нашего дела новый фургон, и осознавал, что сам-то я в это время жирую на юге Франции, собираюсь прыгать с яхты, чтобы поразвлечь суперзвезд из Национальной футбольной лиги и гонщиков «Формулы-1».

«Ну, зато я представляю наших ребят», – успокаивал себя я.

Я погрузился в холодную воду.

Если бы я составлял список фраз, которые вряд ли думал, что когда-либо услышу, одну из первых строчек заняло бы предложение: «Слушай, а не хочешь пофоткаться в особняке Playboy?» Я жил в съемной квартире в Глазго вместе с друзьями. Коридор, спальня и зал представляли собой кладовые для старых велосипедов и шин. У нас было кабельное телевидение (которым мы почти никогда не пользовались), барбекю-гриль и большая ванна, но никакой запредельной роскоши во всем этом, конечно, не было. А вот жилище Хью-Хефнера в Беверли-Хиллз – эталон роскошной жизни. Он сколотил состояние, достаточное для постройки и содержания 22-комнатного дома с теннисным кортом, кинозалом, зоопарком и гротом, в котором случалась пара громких вечеринок, получивших широкую огласку. Можете себе представить, насколько моя халупа отличалась от этого.

Я был не особо уверен, что работа в особняке Playboy по мне. Я был не особо уверен, что она будет адекватно воспринята моими триальными соратниками, да и не только ими. Да, у меня было такое чувство, но все же я подумал: я в Лос-Анджелесе, мне представилась довольно интересная возможность… Хм, а что бы сказала на этот счет моя более молодая версия, та, что торчала в Пещере? Меня очень успокоило то, что она, вероятно, согласилась бы, но только при условии, что я выдам какой-нибудь достойный райдинг. Я не хотел лишних понтов, поэтому заранее решил, что видео будет максимально урезанным. Байкер хорош ровно настолько, насколько хороши его трюки – не важно, где он при этом находится. Когда я отправился в Беверли-Хиллз, я молился, чтобы там оказалось достаточное количество препятствий, с которыми можно было бы поработать.

Прибыв на территорию поместья, мы сразу увидели особняк Playboy, походивший на миниатюрный замок. Крыши в средневековом стиле, богато декорированные окна, шикарный фонтан на дороге. Мы находились в солнечной Калифорнии, но домище Хью напоминало мне о роскошных коттеджах, которые можно иногда увидеть в шотландском Хайленде. Окруженная соснами территория поместья была изолирована от внешнего мира. Где бы мы ни стояли, нигде не ощущалось, что мы в Лос-Анджелесе: на небоскребы и шоссе не было ни намека. Хью тоже не было, но зато дома были его «подружки» – шесть гламурных девиц с накладными кроличьими ушами.

Я не ощущал никакого смущения и сразу отправился на своем велике исследовать территорию, искать какие-нибудь годные места и линии. Я все еще гонял на Inspired Skye, который мы с Дэйвом Кливером, работавшим со мной над Inspired Bicycles, доводили до ума годами. Кажется, прошла уже вечность с тех пор, как мы впервые сошлись в 2007 году. Да и со времен выхода моего дебютного видео на YouTube я разбил немало его прототипов – прямо-таки совсем немало. Но Дэйв продолжал возиться со своими чертежами, так что к 2014 году модель уже была доведена почти до совершенства. Рама и вилки были крепкими, по-хорошему тугими. Большую часть времени они откликались на любое мое движение.

Никаких особо цепляющих препятствий в поместье Playboy не нашлось. Я перепрыгнул фонтан на дороге, сделал касание шиной о лавку, затем перелетел через куст прямиком на теннисный корт, где играла пара подружек плейбоя. Одна из них долбанула меня по спине ракеткой, когда я промчался мимо. После этого я спрыгнул с моста и пролетел над бассейном (и кучкой загорающих девчонок), а затем протянул передний мэнюал прямо до крыльца дома Хью. Как по мне, вышло очень круто, однако вряд ли садовник с этим согласится. (Я даже умудрился под конец дня сделать гэп между перилами над головой рэпера Warren G.)

Чего я точно не ожидал – так это последовавшей подставы. Я был уверен, что мы делаем фотосессию для продвижения Epecuén. Просто очередной съемочный день, веселый такой. Ну да, разительно отличающийся от всего, что я когда-либо делал. Разумеется, я предполагал, что у нас будут какие-нибудь закадровые клипы, но не более того. Так что я был малость шокирован, когда двухминутный клип, в котором я гоняю по особняку Playboy, появился в Facebook.

«Только не это», – подумал я. Такого я уж точно не ожидал.

Даже сам факт существования записи каким-то образом ускользнул от меня, наверное, потому, что я не был особенно вовлечен в процесс создания этого видео, да и музыкой – тем, к чему я всегда питал особую страсть, – я не заведовал.

Поначалу комментарии к видео были в основном положительные – сцены даунхилла и фрирайда, кажется, понравились зрителям. Но на некоторых форумах разразились локальные холивары. Несколько девушек-райдеров были оскорблены моим видео, пара больших журналов посвятила мне неодобрительные статьи. В Twitter на меня тоже наезжали. Один редактор написал следующее: «Нового видео от @danny_macaskill на нашем сайте не будет. 2014 год на дворе, сейчас не 80-е».

Я понимал, что это было справедливо. Как раз тогда впервые проводился Ла-Курс в рамках «Тур де Франс», элитная гонка для профессиональных женщин-велосипедистов. Равенство является насущной проблемой во всех аспектах велосипедного мира, и я осознавал, почему мое сотрудничество с Playboy оскорбило многих людей, хотя это и была всего лишь невинная ошибка с моей стороны. Репутация этого бренда совсем не всплыла в моем сознании, когда мне впервые предложили поработать в особняке. Я, разумеется, слышал про его дурную славу, но узнав, что они даже открыли несколько больших магазинов в Штатах, я рассудил, что Playboy, должно быть, уже не столь неполиткорректен. (Признаюсь, я был не прав, решив так.) Да и вся эта идея была исключительно ради фоток, без какого-либо тайного умысла. Никаких дурных намерений у меня не было.

Пару дней я подвергался артиллерийскому обстрелу, попутно укоряя себя сам. Я понимал, что моя инди-репутация немного пошатнулась, но успокаивал себя тем обстоятельством, что вскоре должно было выйти еще одно мое новое видео. Стю как раз монтировал то, что мы с ним засняли уже поближе к дому – к Скаю, если быть точным. Я всегда мечтал прокатиться по какому-нибудь эпичному ландшафту, чтобы лихая и при этом техничная езда происходила на потрясающем фоне. И мы нашли как раз то, что было нужно: сочетание захватывающего вида и просторных троп Черных холмов Куиллин, горного хребта, доминирующего в захватывающем дух пейзаже Ская. К черту особняк, я возвращаюсь к корням.

Сцена девятнадцатая

Озеро Лох-Скавайг и Черные холмы Куиллин на острове Скай

Слышен плеск воды. Видно весло, затем в кадр попадают тренировочные штаны Дэнни. Он сидит в лодке и медленно гребет к берегу. Тюлень срывается со своего места на камне и ныряет в воду. Он следует за Дэнни.

ДЭННИ: В детстве, проведенном на Скае, Черные холмы Куиллин всегда казались мне чем-то совершенно недоступным. Их вершины представляют собой хребет, острый, как лезвие. Мне всегда было интересно, смогу ли я прокатиться по ним на своем горном велосипеде…

Переход к камере дрона, летящего в сторону Дэнни. Под ним, под его лодкой, мы видим темную, чернильную воду, а вдалеке возвышаются Черные холмы Куиллин, окутанные белым облаком…

The Ridge, 2014

XIX Вершина недосягаемости

В детстве я часто с восхищением взирал на Черные холмы Куиллин. На эти семнадцать черных пиков, одиннадцать Мунро и семь с лишним миль заостренных высот. Стоило мне выйти на улицу и дойти до конца дороги – и вот они передо мной, выступают на скайском горизонте, словно обломки сланца. Летом, когда солнечный свет отражался от их черного вулканического камня, горы принимали ярко-пурпурный цвет. Зимой пики были покрыты снегом и мягкими облаками – прямо миниатюрные Альпы. На самом верху находится Вершина Недосягаемости, смертельно острое каменное лезвие. Эти пики являлись довольно популярной точкой в туристических маршрутах. Время от времени туристы и альпинисты покоряли их, но это все же случалось редко; точно не так часто, как сейчас, – сейчас искатели приключений там просто не переводятся. Чтобы добраться до самой вершины, нужно быть серьезным горняком. В детстве нам рассказывали, что ландшафт этих гор весьма суровый, один из самых труднопроходимых во всем Соединенном Королевстве, особенно в дурную погоду, которая могла наступить в любой момент. Наверное, поэтому, когда я был помоложе, я даже и не помышлял о том, чтобы забраться наверх. Иногда я спускался к речке, протекавшей внизу, со своими друзьями – мы ходили сюда поиграть в «Бассейнах феи», находившихся в узкой горной долине под названием Бриттл. «Бассейны» состояли из нескольких каменистых отмелей и водопадов, сформировавшихся в бухточках. Дальше мы не заходили. Даже такой безбашенный ребенок, каким тогда был я, понимал, что дальше слишком опасно.

Не подумайте, что мне там не нравилось. Каждый раз, когда я ходил к подножию горы, я поражался размаху пиков Куиллин. Вокруг них клубились белые облака. Летом в чистых синих водах горного озера резвились тюлени, а тропы, ведущие в глубь острова, пестрили розовыми, красными и желтыми цветами. Это было, можно сказать, идеальное место для съемок фильма про райдинг.

Впервые я всерьез задумался о том, чтобы погонять на Куиллин, несколько лет назад, во время работы над Way Back Home, но я переживал, что визуальное впечатление от кадров здесь будет слишком несоответствовать тому, которое производили наши съемки в Эдинбургском замке или в Данвегане и на Разее. Да и гвоздь программы – Вершина Недосягаемости («верхушка», как мы ее называли) – требовал особой подготовки, возможной лишь в рамках какого-нибудь большого специального проекта. Путь включал в себя километровый подъем, и со всем оборудованием его было непросто осилить. Хотя отдельные отрезки пути были более-менее легкими, на других требовалось полноценное скалолазание, а угол наклона там был круче 45 градусов. Одним словом, дорога наверх была адской.

Когда мы со Стю все-таки решились сделать горнобайковое видео, мы сошлись на том, что лучше будет заручиться поддержкой более скромных спонсоров, например, «5-10», предоставивших мне тренировочные штаны, а также производителя велосипедов Santa Cruz. Нам показалось, что в данном конкретном случае так будет лучше, чем вверять себя таким крупным брендам, как Red Bull и GoPro. Я слишком долго протусил на своем Inspired в местечке Вилья-Эпекуэн и в Монако, так что был совершенно уверен: райдинг на горном байке пойдет туго. Некоторое время у меня по-любому должно было уйти на то, чтобы привыкнуть к динамике горного байка. Я поставил перед собой весьма сложные для выполнения задачи в виде различных гэпов и прыжков для преодоления рек, выбранных мной для нашего видео. Это был мой первый полноценный горный фильм, и мы понимали, что если в итоге все выйдет не так круто, как нам хотелось, то снятые кадры можно будет просто убрать на полку, а мы лишь потеряем время. Мы набросали план съемок, выделив на них две недели в июне 2014 года, когда, как мы надеялись – почти молились, – погода будет нормальной. Ну, это ж Шотландия, в конце-то концов, что могло пойти не так?

Вообще говоря, все могло пойти не так. Я никогда не забирался на Черные холмы Куиллин, так что за три недели до начала съемок мы отправились в разведку со Стю и с туристическим гидом по имени Мэтт, экспертом во всем, что имеет отношение к Черным холмам Куиллин. Наш план состоял в том, чтобы оценить труднопроходимость ландшафта и заодно присмотреться к потенциальным локациям для съемок. Но, черт побери, мы вообще понятия не имели, что делали! Когда мы добрались до вершины, вокруг нас уже скучились облака. Дождь и вихревой ветер хлестали нас со всех сторон. Из-за тумана на расстоянии десяти шагов ничего нельзя было разобрать, а слева и справа находились обрывы, в некоторых местах составлявшие сотни метров. Грунт тоже пугал порядочно. Он был нестабильным и скользким. Повсюду виднелись открытые утесы и опасные выступы, по которым нужно было как-нибудь проехать. Внезапно двухнедельные летние съемки стали казаться чем-то вроде путешествия Эрнеста Шеклтона в Антарктику.

Каким-то образом мы вернулись целыми и невредимыми – это, должно быть, закалило нас, подготовило к худшему. Когда несколько недель спустя мы – я, Стю и съемочная группа – обосновались в гостевом доме в деревеньке Карбост, находящейся неподалеку от подножия гор, мы все чувствовали готовность вообще ко всему. Поначалу прогнозы были не особо радужными: ливень, сильный ветер и туман – значит, скорее всего, еще и тучи мошкары. Но все изменилось в мгновение ока. В первый день съемок небо прояснилось в полдень. Было тепло. На протяжении первых нескольких трудных участков по пути к вершине Черных холмов Куиллин погода была просто супер.

И все равно было тяжело. Нам пришлось пробираться через 600 метров щебня, при том, что одни из нас тащили с собой дроны, другие – увесистое освещение и аккумуляторы. Я тоже много чего нес: всякие запасные трубки, запасную шину, еду и, конечно же, велосипед – Santa Cruz Bronson. Для удобства я нес велик так же, как сноубордист берет свою доску во время преодоления крутого участка пути наверх: одной рукой держась за вилки, а другой – за трубку, удерживающую сиденье, я цеплял колесами почти каждый попадавшийся мне камень. Я с великим усилием затаскивал себя все выше и выше. Наверное, я тысячу раз поднял свой вел, чтобы одолеть эти каменистые кручи. Я был изничтожен.

Этот путь в конце концов привел нас к извилистой дороге, проходившей по вершине горы, – он полностью оправдал себя. Когда мы заняли удобную для съемки позицию, облака под нами начали расходиться; над нашими головами небо горело синим. Видимость была настолько хорошей, что отсюда я прекрасно видел остров Рам с одной стороны, а с другой – остров Разей. Мы не хотели тратить свет понапрасну. Я быстро забрался на байк, Стю установил камеру, но чувствовал я себя неважно. Я целый год не занимался на своем Santa Cruz, поэтому все казалось каким-то не таким. Когда я тронулся, мой ход показался мне совсем деревянным – никакой плавности. Каждая прокрутка педалей была какой-то неловкой; к счастью, в тот день мы сосредоточивались исключительно на простых участках.

Несмотря на мои переживания, Стю просто по-королевски делал операторскую работу в продолжение следующих нескольких дней. В одном из кадров я ехал по уступу Колли, каменной дорожке шириной не более полуметра. Если бы я не был уверен в собственной устойчивости на больших высотах, один лишь этот узкий отрезок наверняка спровоцировал бы у меня сердечный приступ: по мою левую руку находилась добрая сотня метров пустоты. Споткнись я и упади, это стало бы последним, что произошло бы со мной. Я должен был быть предельно сконцентрированным. Я ускорился, следя за тем, чтобы педаль или руль не зацепились за камень.

Пока я спускался вниз, за мной все время следовал дрон, фиксирующий каждый поворот и каждое движение. Когда мы вернулись в Карбост и собрались там вокруг ноутбука Стю, чтобы просмотреть отснятый материал, я сразу понял, что это самое крутое, что мы когда-либо снимали. От зрелища того, как я еду по краю совершенно кошмарного обрыва, просто душа в пятки уходила; впоследствии именно эта сцена стала одной из самых обсуждаемых. Однако для нас это была самая макушка айсберга: мне еще предстояло много куда забраться и много где проехаться.

«Верхушка» звала меня.

Я стоял у самой вершины холмов Куиллин, до Вершины Недосягаемости оставалось где-то 6 метров. Неловко взбираясь вверх по утесу, я думал только об одном: что за вид! Горы Ская прорезали горизонт, облака клубились у залитых солнцем вершин. Я был бы рад смотреть на это часами, но я не мог позволить себе потерять хотя бы толику концентрации. Я должен был преодолеть еще шесть метров. Последний промежуток был особенно опасным, поэтому я крайне аккуратно продвигался по камням, отчаянно удерживая стабильность руками и ногами. До соседнего выступа было по меньшей мере 30 метров, и от фатального, чудовищного падения меня мог спасти лишь предохранительный трос. Без него допусти я любую ошибку – и разбился бы о камни.

Я видел, как мой байк плелся сзади на лебедке, которую тянули Стю и съемочная команда; все это время надо нами маячил дрон, снимавший сверху Черные холмы Куиллин и меня – пятнышко на фоне этой сплошной груды камня. Я взял свой Santa Cruz и погнал вперед. Я годами мечтал покорить эту вершину, и когда я наконец забрался на нее и мне открылся потрясающий вид на Скай – зеленый ландшафт, пляжи, море, протянувшееся в казавшуюся бесконечной даль, – мне снесло крышу. Я проникся. Стоять на этой вершине шириной в какой-то метр – да, это был один из крутейших моментов в моей жизни.

Дрон очень красиво все запечатлел; в фильме вы можете увидеть мой силуэт на фоне потрясающе синего неба. Но мне было мало триумфальных кадров, где я просто стою на вершине; мне хотелось показать процесс ее покорения, сам подъем, потому что во всех своих вирусных видео я принципиально стремлюсь к максимальной аутентичности. Это видно уже в Inspired Bicycles: до того зубчатого забора я добирался прыжками верхом на велосипеде, а не просто вскарабкался на него, что было бы несравнимо проще. Я про себя решил, что должен проехать эту линию целиком. Иначе меня бы это не оставило в покое. Черные холмы Куиллин ничем не отличались. Я знал, что если мои зрители увидят, как я забираюсь на вершину с байком на спине, то я донесу до них именно то, что я хочу. Да и надувать я никого не хотел. Я не делаю фильмы с трюками, основанными на компьютерной графике, и прочих технологических хитростей в моих видео тоже нет. Все, что я делаю на камеру, является подлинным, даже если приходится идти на риск, – и это как раз был один из таких случаев. Я спустился обратно на 15 метров, чтобы сделать этот последний штрих, но только на этот раз без предохранительного троса и с моим Santa Cruz на плече. Таким образом я мог сделать несколько достойных кадров того, как забираюсь, с видом от первого лица. Проверив баланс, я аккуратно взглянул на пропасть внизу. Как только я почувствовал себя относительно комфортно, я связался по рации со Стю.

«Я ненадолго сниму трос», – сказал я.

Рация моментально отозвалась. Голос Стю звучал очень напряженно. «Чувак, оставь трос!»

Я наклонился вперед, проверяя путь на наличие лишних камней, которые могут мне помешать. Да, ширина тропы все еще составляла от силы три метра, но я чувствовал себя довольно стабильно. Я крикнул Стю: «Не парься, все нормально! С тросом мне только тяжелее…»

Отцепив веревку, я подался вперед. Позже я узнал, что вся команда в этот момент отвернулась. Никто не мог смотреть на то, как я делаю эти последние несколько шагов по пику. «Что ж ты творишь, а?!» – прошипел Стю. Но я был преисполнен уверенности. У меня все было под контролем, ощущения риска не было, несмотря на то что я находился на высоте 30 метров. Да и вообще, я был на ногах. Мне и на байке было бы вполне комфортно на такой высоте; а сейчас я знал, что в худшем случае смогу просто скинуть вел с горы.

У меня имелся некоторый опыт подобного вида лазанья, хотя мое предыдущее приключение было куда проще. Однажды я оказался в ловушке на краю обрыва, когда мне было около 13 лет, и это было моим максимальным приближением к смерти. Ну и кошмар же тогда был… После дня страдания бездельем в Трампене, что на северо-западе Ская, мы с моими друзьями Эндрю и Калумом вскарабкались на отвесный утес, 60-метровую массу сырого камня и буйной травы. В тот момент мы думали, что оттуда весело будет добираться до дома, но, когда я подобрался к вершине на достаточно близкое расстояние, стало ясно, что последние 15 метров слишком жесткие, их не преодолеть.

В тот день дул очень сильный ветер, его свирепые порывы сбивали нас с ног и не позволяли нам услышать друг друга, хоть мы орали во всю глотку. Внизу дела обстояли еще хуже. Я видел океан, видел, что вода была очень беспокойной. Она разбивалась о камни в ужасающей белой пене, кричавшей о смерти. Я ясно ощущал опасность. У меня задрожали колени.

Если я полезу дальше, я свалюсь и погибну, думал я. Или еще хуже: кто-то нас увидит, вызовет горную охрану… И мама будет в бешенстве.

Вдали показался паром, но до него было несколько километров, так что можно было и не пытаться докричаться до него. Мы серьезно влипли.

Я понял, что если хочу спуститься с этой скалы живым, то мне нужно собраться. Я хладнокровно оценил ситуацию. Я протянул руку, чтобы опереться обо что-нибудь, но безуспешно – весь камень осыпался. Если бы мне удалось найти какой-нибудь подходящий выступ или укрытие, мы смогли бы переждать там, пока нас кто-нибудь не найдет. Возможно, нам пришлось бы там же заночевать. Но вдруг я заметил это… Вон там! Цепь выступов и ступеней, которые могут привести нас в безопасное место. Моя уверенность потихоньку возвращалась. Аккуратно я спустился туда, где застряли Калум и Эндрю, а потом вывел нас всех с утеса.

Как только мы спрыгнули на пляж, я едва не свихнулся от облегчения. Мы были в восторге от осознания того, что остались живы. Калум вынул из своего рюкзака три кружки и термос с растворимым кофе – чересчур сладким, как он предупредил нас. В обычной ситуации я бы вежливо отказался, потому что мама часто пила кофе дома, и я его запах терпеть не мог. Но тогда я, конечно, выпил кофе. Он показался мне самым офигенным напитком в мире.

По сравнению с тем жутким сыпучим обрывом в Трампене «верхушка» была куда доступнее. Все выглядело прочно, стабильно; я спокойно забрался по вулканической породе габбро с одной свободной рукой. В своих велосипедных трениках от «5-10» я ощущал себя гекконом; я знал, что мое решение отказаться от троса было самое то. Если бы я чувствовал себя нестабильно или понял, что вот-вот начну дрожать, то я бы точно не пошел на это, особенно учитывая то, что со мной были мои друзья, и им пришлось бы увидеть всю жесть, сорвись я вниз. Не стоило подвергать их таким потрясениям, хотя мне было легко так говорить. Мое состояние разительно отличалось от того, что творилось с моими товарищами внизу: частота моего сердцебиения была низкой, я был расслаблен – все было под контролем. На самом деле у меня так с каждым трюком – в конце концов, не сумасшедший же я.

В течение последующих нескольких дней мы делали остальные записи. Я проехался по бревну, расположенному между двумя булыжниками. Эта линия пролегала над бурным течением. Потом я гонял по щебню, пробиваясь через всякий валун, который попадался мне на пути. Мы даже сделали клип, как я плыву в лодке по озеру Килс в сторону зловещих Черных холмов Куиллин. Эта часть потребовала значительного участия дыма и зеркал. Стю хотел придать кадру атмосферу опустошенности. Дрон парил наверху, захватывая огромную водную гладь вокруг меня и лежащие впереди хребты – все закутанное в мрачное облако. В видео, правда, не нашло отражения то, что большую часть времени меня тянул паром «Лодочных прогулок по Скаю». После шести дней, предшествующих съемкам этих кадров, я был уже не способен грести.

К концу путешествия я был невероятно счастлив. Камера Стю отобразила Скай во всем его великолепии; закончив монтаж, мы дали нашему видео название The Ridge в честь «верхушки» и тяжелых пиков Черных холмов Куиллин. Забавно, правда, вот что: когда мы со Стю впервые показали фильм нескольким людям, реакция была так себе. Наши товарищи решили, что это весьма простой видос. Несколько спонсоров сочли съемку достойной, и многие хвалебно отзывались о показанных в видео красотах. Но никакого хайпа или истерии вокруг этой работы не было, в отличие от некоторых моих предыдущих видео. Возможно, это все отражало мои собственные чувства. Когда дома мы сами полностью просмотрели The Ridge, мы пожали плечами. Слишком уж несложно, особенно в сравнении с другими нашими фильмами.

Но все изменилось, когда The Ridge был загружен на канал Стю на YouTube – Cut Media. Просмотры росли в геометрической прогрессии, достигнув отметок в десятки миллионов, что было весьма неожиданно. На момент написания этого текста The Ridge является самым популярным видео из всех, что мы когда-либо выпускали. Позитивных комментариев тоже было море, а после того, как BBC выпустили фильм, посвященный созданию The Ridge, под названием Riding the Ridge, о нас всюду заговорили. Вот это было круто. Происходящее взволновало меня куда сильнее, чем работа над другими моими видео, потому что у меня были личные чувства к месту съемок. Я очень хотел представить Скай в наилучшем свете (кстати, место правда крутое; посетите при случае – не пожалеете), и, судя по 42 миллионам просмотров на YouTube, мы с этой задачей справились. The Ridge – это превосходные кадры моего дома.

Когда я приезжаю навестить родителей, я иногда встречаю туристов, которые говорят, что приехали сюда под впечатлением от просмотра The Ridge. Другие говорят, что пришли в восторг от Черных холмов Куиллин и «Бассейнов феи». Увеличение потока туристов пойдет только на пользу Скаю, особенно если эти туристы посетят папин Музей Великана МакАскилла в Данвегане. Если это не приведет к возникновению пробок в Данвегане, то я счастлив. Мы все счастливы.

Сцена двадцатая

Транспортный музей Глазго

Профессиональный райдер Мартин Эштон, один из героев детства Дэнни, прибывает на съемочную площадку, на которой снимался Imaginate – проект, находившийся на тот момент под грифом «Совершенно секретно». Здание было законсервировано на протяжении нескольких недель. Мартин ждет снаружи. Он и малейшего представления не имеет о том, что творится за дверями.

МАРТИН: Дэнни наглухо отбитый, он все время выдумывает всякую дичь, поэтому я понятия не имею, что там будет. Что бы это ни было, работы на это ушло немало, так что мне не терпится увидеть все своими глазами. Думаю, там обязательно будут какие-нибудь яркие, безумные препятствия. У Дэнни обширное воображение. Ему нравится клип на песню Billie Jean Майкла Джексона… Может, там будут подсвеченные ступени. Или, возможно, он где-нибудь достал жирафа?

Транспортный музей Глазго

Мартин видит петлю и камеры Стю; он пробегает глазами по съемочной команде и по амортизирующим матам. Он, видимо, поражен серьезностью всего процесса… Затем он наблюдает, как Дэнни выпрыгивает из огромного вмонтированного в «стену» вентилятора, проезжает по рампе, напоминающей выпуск ежегодника Dandy, и делает петлю.

МАРТИН: Поехавший… Что это вообще было?! Офигеть просто!

MacAskill’s Imaginate, пятая серия, 2013

XX Вирусная формула

Моей целью был выпуск одного-двух больших фильмов в год.

Inspired Bicycles, Way Back Home и Industrial Revolutions отлично себя показали: отдельные видео достигли 30 миллионов просмотров – числа, которое мне трудно было здраво воспринять. Но когда Red Bull выпустили Imaginate и просмотры потекли рекой, стало ясно, что мы (под «нами» я подразумеваю Дэйва Соверби, Стю Томсона и – позднее – Робби Мида) отыскали своего рода идеальную формулу создания успешного фильма. Мы все прекрасно понимали, насколько трудно среди несметного множества видеозаписей в Интернете выдать что-нибудь мало-мальски оригинальное.

Помня об этом, мы выработали несколько ориентиров, исходя из того, что прежде не раз нас выручало. Вряд ли они подскажут вам, как создать вирусное видео, но пищу для размышлений они вам точно дадут, даже если вы задействованы в какой-нибудь другой области. Возможно, они даже изменят ваш стиль райдинга.

Тема

Итак, одна из первых мыслей, которые возникают у меня в начале работы над новым проектом, – это тематика. Ее можно представить как зонт, в котором умещается все: и линии, и съемочный процесс, и локации, и саундтрек. Когда в вирусном видео присутствует элемент путешествия или когда в нем есть сюжет, оно становится более привлекательным – особенно для широкой публики, для тех, кто никогда в жизни не смотрел триальные видео.

В качестве основной темы можно выбрать дорожное путешествие, можно сделать компиляцию уличных триалов. Возможности бесконечны на самом деле. Для затравки приведу в хронологическом порядке темы, которые я использовал в своих больших видео.

– TartyBikes – обычный фильм про уличные триалы, снятый в Эвиморе.

– Inspired Bicycles – еще одно видео про уличные триалы, но на этот раз снятое в Эдинбурге; в нем я хотел довести себя до пределов своих возможностей.

– Way Back Home – дорожное путешествие по Шотландии: от Эдинбурга до Ская. Сочетание эпичного фона и уличных триалов в заброшенных местах вроде дамб, покинутых зданий и красных телефонных будок.

– Industrial Revolutions – я гонял по заброшенному заводу, перепрыгивая поезда и ржавеющие рельсы.

– Imaginate – возвращение в детство; я становлюсь ожившей детской игрушкой в человеческий рост, которая колесит по заваленному полу спальни.

– Epecuén – исследование руин затопленного города.

– The Ridge – путешествие в Черные холмы Куиллин на острове Скай на горном велосипеде.

– Cascadia – путешествие по крышам города Лас-Пальмас-де-Гран-Канария.

Как вы можете видеть, разброс достаточно велик. Кстати, чтоб вы знали: мои исследования показали, что интересная тема может увеличить число просмотров вирусного видео ровно на 47,62 процента.

Райдинг

Райдинг – это мое все, но вообще, когда я планирую видео, он обычно следует вторым. После того как я определяюсь с темой, я часто задумываюсь: а какие новые трюки мне опробовать? Затем я составляю список того, что находится в пределах моих возможностей; туда же я вношу то, что прежде не встречалось в видео с триальными байками. Все линии должны принадлежать высшему разряду. Они также должны соответствовать выбранной мной теме. Лучшим примером этого может служить мой передний банни хоп на шар для упражнений в Imaginate.

Эта идея у меня появилась, когда я отходил от травмы спины. Я использовал шар для упражнений, чтобы укрепить спину. Тогда же я продумывал, копии каких именно вещей из моей детской спальни лучше изготовить. У меня на примете были теннисные мячи и резиновые мячи, и вскоре я объединил эти две идеи.

«Хмм, а могу ли я как-нибудь задействовать в своем трюке фитбол?» – подумал я про себя. Потом я понял, что могу сделать передний банни хоп, приземлившись сначала на заднее колесо, а затем, отскочив от мяча, снова встать на колеса. После того, как я выполнил этот трюк в Келвин-Холле, я внес в него коррективы и поднял планку еще выше: на этот раз после отскока от шара я приземлялся на рельсы нашей копии железнодорожной станции. Это было проделано впервые; я никогда не видел, чтобы кто-то делал подобное на байке. В видео – тем более.

Локация

Практически сразу стало ясно, что локация – это одна из основных вещей, на которые стоит обратить особое внимание, когда делаешь вирусное видео. Именно в локации я сплетаю воедино тематику и трюки; важно, однако, помнить, что качество видео определяется тем, что райдер в нем применяет, – препятствиями, различными объектами и линиями. Если съемки проходят на улице, то нужно искать интересные предметы, по которым можно проехаться или с которыми можно выполнить трюки, при этом они должны находиться в необычных местах. Телефонная будка – это круто, но телефонная будка, расположенная у водопада в Лейк-Дистрикт, – это еще круче. Тут-то и активируются воображение и мой «Глаз райдера».

Но не каждая линия должна быть тщательно приготовлена. Задумайтесь на секунду: большая часть моих линий могла быть отснята в студии. Я мог сделать переднее сальто из Way Back Home в каком-нибудь скучном ангаре; то же касается и зубчатого забора из Inspired Bicycles. Мы же нашли эти линии в городе – поэтому наши фильмы и привлекли столько внимания. Даже когда мы делали Imaginate в пространстве, напоминающем ангар, весь сэт мы обустроили таким образом, что он совсем не походил на бывшее помещение Транспортного музея Глазго. Зритель смотрит на мою детскую спальню, а не на огромное здание в запущенном состоянии.

Хук

Я предпочитаю помещать в начало своих видео какой-нибудь атмосферный видеоряд. Обычно это пара кадров, в которых запечатлен я во время езды; в случае с The Ridge видео начинается с меня, гребущего в сторону берега острова Скай. Эти начальные кадры должны показать, что именно я делаю и где я делаю это. Эпичная музыка тоже играет немалую роль в построении хорошей сцены.

Затем следует хук: трюк, призванный завладеть вниманием зрителя. Возьмем, к примеру, фронт-флип с бойниц в Эдинбургском замке из Way Back Home или этот треклятый зубчатый забор из Inspired Bicycles. Хук этих видео повергает в шок; он интригует и задает высокую планку всему, что последует далее. Просматривая всякий онлайн-контент, люди часто забрасывают то, что не захватывает их с первого взгляда, поэтому я использую хук в начале, чтобы оказать эмоциональное воздействие посредством страха, юмора или эффекта неожиданности.

Еще мне нравится, когда музыка врывается во время хука. Это может быть определенная строка, как-нибудь связанная с тем, что происходит в видео, или начало сильного припева – как бы то ни было, это должно производить впечатление. Медленно разгорающееся вступление трека The Funeral группы Band of Horses было подогнано под мою борьбу с зубчатым забором в Inspired Bicycles. Дэйв отредактировал запись так, что когда после начала вокальной партии и легкой гитары в композицию ворвались басы, барабаны и гитары, я в тот же момент спрыгивал на землю с рельсов. Следующей сценой было касание шиной, выполненное с дерева в парке Медоуз. Слышен рев гитар и грохот барабанов. Надеюсь, к этому моменту все уже были заворожены зрелищем.

Режиссирование и редактирование

Эти два занятия неразделимы.

Могу сказать, что мне всегда везло с теми, кто мне в этом помогал. Некоторые из них изначально были просто моими друганами по эдинбургской велосцене, а впоследствии они стали именитыми режиссерами и продюсерами, как Стю Томсон, например.

Другие, такие как Дэйв Соверби, заработали некоторую известность еще до того, как мы занялись совместной работой. Эти люди и режиссируют, и редактируют свои видео, что немаловажно, потому что так сохраняется гармония темы и итогового продукта; они занимаются проектом от начала до конца, от хука до бэнгера. Вся суть – в непрерывности.

Хороший режиссер, такой, который сможет грамотно заснять райдинг, так чтобы была видна вся сложность линий, понятен масштаб прыжков и трюков, – такой режиссер жизненно важен. Все, что я делаю, должно строго соответствовать общей концепции. Скажем, в The Ridge Стю включил кадры хребта Черных холмов Куиллин, озера и одного из его обитателей – тюленя, следовавшего за нами, пока мы гребли к берегу. Дэйв хотел, чтобы действие Inspired Bicycles проходило в пределах Эдинбурга, и некоторое время в этом видео он уделил демонстрации архитектуры и зданий.

Процесс редактирования становится гораздо легче, когда имеется запись подготовки к трюку или когда есть излишек материала; еще очень хорошо, если трюки включают в себя некоторые сложности. В таком случае остаются дополнительные клипы, которые можно использовать по своему усмотрению; такие клипы могут задать определенный вайб видео или придать трюкам еще больше драматичности. Вообще сюжет и трюки всегда поясняются через музыку. Подгонка райдинга под саундтрек – это важнейшая часть редактирования: если все сделано добротно, то при просмотре создается ощущение, что саундтрек и видео буквально созданы друг для друга. Посмотрите любой качественный фильм про ВМХ или скейтборд: райдер в них обычно подпрыгивает или приземляется под ударные партии.

Талант редактора состоит в том, чтобы проанализировать песню и, отталкиваясь от этого, решить, что куда поместить. Чаще всего идеальным вариантом является трек с медленным вступлением. Знаковые кадры, подобные тем, что мы сделали с вышеупомянутым тюленем, лучше воспринимаются под тихую музыку. А уже затем, ближе к припеву, сюжет набирает обороты, постепенно наполняясь трюками.

Мне нравится работать с треками, в которых есть взлеты и падения – от тихого к громкому, от медленного к быстрому; это дает мне возможность экспериментировать с различными стилями райдинга. Некоторые трюки уникальны и не повторяются дважды; другие представляют собой удлиненные линии, растянутые на несколько кадров; если вы особо продвинуты, для съемки некоторых трюков может даже понадобиться дрон. С правильным саундтреком все эти элементы можно спокойно уместить в одном видео. И еще: всегда выбирайте такую песню, которая завершается на высокой ноте. Так вы сможете сделать концовку еще более эффектной.

Музыка

Что касается создания вирусного видео, то в этом смысле музыка для меня является чем-то вроде страсти. За время своего катания по Данвегану, Эдинбургу и Глазго я убедился, что прослушивание музыки напрямую влияет на мое восприятие окружающего пространства. Степень драматичности фильма также в значительной мере определяется музыкой. Когда я планирую съемки, я обычно уверен в том, какие именно линии хочу проделать и какое настроение хочу задать своему видео. Так что потом я могу неделями зависать в Spotify в поисках безупречного трека – такого, который соответствовал бы моим представлениям об атмосфере.

Я реалист: я отказался от использования в своих работах музыки сверхпопулярных исполнителей, таких как Fleetwood Mac и Bon Jovi. Вместо этого я разыскивал малоизвестные группы или такие музыкальные коллективы, по которым видно, что они вот-вот прославятся. Когда мы выбрали трек The Wolves для Industrial Revolution, Бен Ховард как раз вплотную подошел к той черте, за которой начиналась слава. По счастливому стечению обстоятельств он взлетел по карьерной лестнице следом за релизом нашего видео.

В Imaginate сэтап был другим. В детстве я смотрел много мультфильмов 80-х годов, таких как «Черепашки-мутанты ниндзя», «Маска» и «Трансформеры». Все они всегда сопровождались мощным саундтреком, иногда даже походившим на хэйр-метал. Мне хотелось передать эту атмосферу, поностальгировать. Стю нашел трек Runaway шведской рок-группы Houston, раскатистые гитары и цепляющие синты которого придали нашему видео оттенок 80-х.

Когда я просматриваю фильмы про экстремальный спорт, я очень педантично отношусь к музыке. Кадры могут быть отличными, но если режиссер накладывает на них избитую песню, которую можно услышать в каждом втором подобном видео, то это все портит. Большим компаниям тяжело лицензировать отдельные треки (это очень дорого), но если бы народ был хотя бы чуточку более оригинальным в выборе композиций, все могло бы быть совсем иначе. Мой вам совет: просто поройтесь в Интернете.

Бэнгер

Финиш. Занавес. Часто это уникальный трюк на самом пределе способностей райдера или какой-нибудь выдающийся финт, как в заключительной части Grounded Рубена Алькантара. Торжественное завершение в этом видео происходит следующим образом: он едет на предельной скорости по автостраде, затем сворачивает на парковку, после которой продолжает свой путь рядом с пешеходной дорогой (делая при этом гэпы через еще одну пешеходную дорогу). Затем он едет по стене, поднимаясь на восемь метров вверх. Когда Рубен приземляется, он сразу же возвращается на автостраду. Это невероятно. Сторонний наблюдатель выразился бы иначе: это безумие.

Концепция бэнгеров пришла из биэмиксерских и скейтерских видео. Она, эта концепция, подразумевает, что бэнгер должен быть чем-то умопомрачительным, невероятным – чем-то таким, во что трудно поверить. Если трюк слишком сложен, предполагает риск серьезной травмы или если он невероятен в своих масштабах, это весьма увеличивает драматический эффект. Один такой трюк я выполнил, когда мы заканчивали работу над The Ridge. Была одна финальная линия, которой я очень горел: фронт-флип с отталкиванием через ограждение из колючей проволоки. Я должен был коснуться передней шиной забора, над которым была протянута проволока, сделать через него сальто и приземлиться на травяной наклонный участок земли. Спуск вел к песчаному пляжу, представлявшему собой прекрасную сцену для концовки нашего видео: у зрителя создавалось впечатление, что я проехал от одного конца острова до другого. А еще этот флип казался мне крутым заключительным бэнгером.

В те дни я вдоволь наездился по Черным холмам Куиллин (причем очень жестко наездился), так что забор с колючей проволокой меня не особо пугал – самую малость разве что. Я понимал, что если въеду в забор на слишком большой скорости, то наши с байком пути разойдутся – удержаться за ручки будет невозможно. Если же разгон будет слишком слабым, то мне не хватит силы перемахнуть через проволоку. Для практики мы одолжили несколько матов в близлежащей школе и укрепили забор. Я потратил час на тренировку. В первый раз я слишком сильно врезался в забор – удар выбил байк из моих рук. Затем мне удалось кое-как перепрыгнуть забор, да только приземлялся я как угодно, но не на колеса: на бок, на спину. В какой-то момент я потерял счет этим запоротым попыткам.

Важно было не забыть о колючей проволоке. Одно неверное движение – и меня можно будет на ремни пустить, что, надо признать, не очень круто. Но этот элемент опасности идеально подходил для бэнгера. Трюк также был доступен для понимания зрителей. Все знают, каким высоким может быть забор с колючей проволокой; многие в тот или иной момент своей жизни перелезали через такое ограждение или перетаскивали через него велосипед. Они могли прочувствовать то, что я делал, и осознать риски, на которые я пошел. Более того, я использовал Santa Cruz, а не Inspired, что делало трюк несколько более рискованным. Когда я наконец сумел перепрыгнуть забор и при этом приземлиться на оба колеса и съехать к пляжу, я понял, что бэнгер уже у меня в кармане и моя формула полностью выполнена.

Один момент: пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не повторяйте этого. Вышеизложенная инструкция призвана возбудить ваше воображение, а не познакомить вас с ужасами хирургии.

И еще кое-что: если вы не напуганы до полусмерти, выполняя бэнгер, то: а) вы псих; б) то, что вы пытаетесь сделать, – не бэнгер.

Сцена двадцать первая

Река Темза

Дэнни стоит на вершине большой рампы, помещенной на баржу. Внизу расположено препятствие для трюка, который ему предстоит выполнить, – огромная петля. Огни города отражаются от воды. На набережной собралась толпа людей. Дэнни разогревается. Глядя вниз, он надевает наушники. Он качает головой в ритм играющей в них песни – New York Groove американской рок-группы Kiss.

ДЭННИ: Знаете, когда я держусь за руль, я часто думаю: «Как я вообще сюда попал?»

Он съезжает вниз и гонит в сторону петли…

Make It Happen – the Loop, 2014

XXI Интерлюдия

Музыка всегда была со мной. Она побуждает меня гонять в любую погоду. В детстве я не мыслил категориями идей для видео и драматичных сюжетных арок. Я был сосредоточен на изучении новых трюков и продумывании различных препятствий. К 15 годам я уже стал проводить свой райдинговый ритуал в одиночестве. У меня не было компаньона, когда я гонял у Оружейной лавки, так что я одалживал мамин плеер и слушал альбомы вроде Play Moby. Я обожаю слушать такую музыку, которая отдает эпичностью, когда пытаюсь сделать 180- и 360-градусные прыжки. Мне очень нравилось открывать для себя новые группы; я часто компилировал микстейпы. Альбом группы Faithless под названием Sunday 8PM стал одним из саундтреков моей зимы 1999 года. Такие песни, как их хит God is a DJ, заряжали меня энергией, когда я гонял под фонарями во время ливня.

Музыка очень быстро стала чем-то гораздо большим, чем просто способом заполнить тишину. Она расширила мой райдинг. Дополнив многие часы езды саундтреком, я открыл новые подходы к привычным испытаниям. Новый трек мог освежить какое-нибудь старое и уже приевшееся мне препятствие. Может, я уже сто раз перепрыгивал через какую-нибудь бетонную плиту и могу сказать, что вполне изучил ее, но когда начинает играть трек Porcelain от Moby, я смотрю на пространство уже под другим углом. Моя скорость меняется в зависимости от ритма песни. Различные аранжировки толкают меня на исследование все новых и новых линий. В детстве мои наушники сделали скромное райдерское пространство Данвегана куда более интересным.

Когда я общался с профессором Иэном Робертсоном во время Ежегодного научного фестиваля в Эдинбурге, он сказал мне, что любой выдающийся спортсмен – это блестящий психолог, способный мастерски управлять своим сознанием.

«Человеку многое надоедает, – говорил он. – Ему надоедает однообразие. А ты? Ты, в принципе, говоришь то же самое: «А, – говоришь, – я уже тысячу раз делал этот трюк – скукота!» Но твой трюк остается неизменно свежим, и все благодаря тому, что ты используешь музыку для изменения контекста. Это чрезвычайно важно, ведь любое обновление в нашей жизни стимулирует выработку гормона норадреналина…»

Вероятно, это сыграло немалую роль в моей судьбе. Норадреналин помогает сосредоточиться. Подобно адреналину, он приводит тело в состояние готовности к активной деятельности. Когда я в детстве слушал музыку на своем байке, я мысленно перестраивал окружающее пространство. Погода могла быть отвратительной, но музыкальная кассета и «Глаз райдера» помогали мне довольствоваться тем, что есть. Немного воображения – и мой мир преображался.

Своими идеями я тоже обязан в основном музыке. Когда мне приходится сосредоточиваться на прыжке или когда мне приходится преодолеть какую-нибудь ментальную трудность вроде пятерки бубен из Imaginate, я могу часами прокручивать какие-нибудь треки, чтобы настроить себя на нужный лад или справиться с тревогой. Вопреки тому мнению, которое у вас уже, скорее всего, составилось обо мне, страх у меня присутствует, и его много – особенно много его перед неизвестным. По завершении линии вроде фронт-флипа с отталкиванием, который вы видите в Epecuén, я всегда в полном порядке, даже если сильно грохнулся в конце. (На самом деле падения только помогают мне, потому что в следующий раз я уже на физическом уровне знаю, что произойдет: худшее ведь уже позади, дальше становится не так страшно.) Но вот именно приступить к трюку мне часто бывает очень трудно.

В такие моменты я прибегаю к помощи наушников. Готовясь к некоторым бэнгерам, я часто слушаю одну и ту же песню на повторе. В случае с Imaginate это была композиция Elephant группы Tame Impala. New York Groove группы Kiss помог мне одолеть петлю на реке Темзе во время съемок в рекламе. Если у меня возникают сложности с достижением точки невозврата, то я просто включаю трек, который сможет привести меня в нужное состояние. Когда начинается припев или определенная часть куплета, которая мне нравится, я воспринимаю это как своего рода сигнал. Он приказывает мне идти вперед.

В такие моменты я много говорю с самим собой. Некоторые из выполненных мною трюков представляют собой самые большие трудности, с которыми я до сих пор сталкивался. Про себя я часто думаю: «Ты справишься, но вдруг…» Я прекрасно понимаю, что вполне способен выполнить все, что я для себя наметил, но более иррациональная часть меня так и норовит вставить мне палки в колеса.

Чтобы подавить страх, я убеждаю себя в том, что у меня непременно все получится. Иногда я надеваю наушники и изолируюсь таким образом от лишних шумов, которые часто мешают мне сосредоточиться, – особенно когда я готовлюсь к особо опасному трюку, который может повлечь за собой серьезные последствия. Трудно сохранять самообладание, когда рядом мельтешат прохожие и в любой момент может нагрянуть полиция. Иногда меня даже ветер сбивает с толку.

Бывают и такие периоды, когда я просто не могу заставить себя переступить крайнюю черту. Особенно тяжело мне это дается тогда, когда я гоняю несколько дней или недель подряд и уже изрядно изнурен как физически, так и психологически. Возможно, именно в этом кроется причина моих мучений с фронт-флипом с бойниц Эдинбургского замка. Я хотел проделать этот трюк. Я знал, что способен проделать его. Но у моего мозга были иные соображения. Он говорил: «Ты слишком устал, а трюк этот слишком серьезен. Ты уверен, что ты хочешь сделать кувырок с этой стены?»

Все это оттого, что передо мной была неизвестность. Я не имел никакого понятия об этом трюке; мне только 20 минут назад кое-как удалось его проделать на матах – и то доля успешных попыток составляла от силы 50 %. Когда маты убрали, часть моего сознания заполнилась страхом и сомнениями. Другая часть отчаянно боролась. Я представляю, что со мной стало бы на следующий день, если бы я поддался страху и не стал делать этого. Я всегда говорил, что лучше покалечиться, преследуя идею, чем оставаться целым и невредимым, при этом избежав всего веселья. Я не могу жить с сожалением о нереализованном.

Когда я смотрю ролики про съемочный процесс, у меня никогда не возникает такой мысли, что и другие райдеры – особенно биэмиксеры и «горняки» – проходят через те же муки, что и я. Во время просмотра законченного продукта я тем более не могу этого и предположить. Другие байкеры, как мне кажется, лучше себя контролируют, чем я. Они спокойны и действуют четко. Они способны достичь своих целей.

Думаю, секрет успеха этих ребят кроется в отличном сочетании хороших генов и устойчивой психики. То, как они росли, тоже может быть одним из факторов: если какой-то райдер изучал трюки в компании друзей, как и многие другие дети, то его стиль будет отличаться особым драйвом. Одного лишь соревновательного духа, привитого друзьями, достаточно для такого райдера, чтобы действовать более решительно. Я же рос, гоняя по большей части в одиночестве. Возможно, поэтому во мне нет особой безбашенности. Но я всегда знаю, что физически я способен на любой свой замысел. Так же, как и у большинства экстремальных спортсменов, у меня есть свои пределы. Я отлично осознаю, на что я способен на границе своих возможностей, и знаю, что там, на этой границе, будет происходить.

И тем не менее выполнение чего-то нового всегда предполагает, что мне придется пройти через все возможные виды тревоги. Но наушниками я могу отгородиться от всего. Я могу совершить этот рывок в неизвестное.

Раз уж мы говорим о музыке, неплохо было бы отдать должное музыкантам, которым я обязан своими саундтреками. Это важно – это вопрос уважения. В конце концов, если бы кто-то воспользовался кусками моего материала, даже не упомянув меня, мне было бы не очень приятно. Так что вот группы, работы которых присутствуют в моих видео…

Inspired Bicycles

The Funeral, Band of Horses

(из альбома Everything all the Time, 2006)

Мы с Дэйвом хотели использовать в нашем первом видео что-нибудь такое, что будет сообщать эпичное, мощное настроение: что-нибудь на уровне видео Рубена Алькантара под названием Grounded. В наш ориентировочный список попало приличное количество групп; изначально мы выбрали трек Hoppolla исландской пост-рок-группы Sigur Rós. Но когда монтаж нашего фильма находился на ранней стадии, BBC выпустили трейлер нового документального телесериала с Дэвидом Аттенборо – «Планета Земля».

Я не мог в это поверить! Продюсеры использовали ту же самую песню, да еще и в дополнение к такому потрясающему видеоряду. Ирбисы преследуют добычу в горах, затем белая акула перемалывает своими окровавленными челюстями тушу беспомощного тюленя. Все обсуждали эту рекламу, а это значит, что все обсуждали и музыку, использовавшуюся в ней, поэтому нам пришлось изменить планы. К счастью, The Funeral оказалась ничем не хуже.

Я был бы очень рад встретиться с группой Band of Horses когда-нибудь. Забавно же: мы, как мне кажется, в каком-то смысле стали частью друг друга. Музыкальные группы являются важной составляющей моих вирусных видео; их музыка сопровождает мою езду. Думаю, до тех пор, пока мы не исчезнем из Интернета навсегда, мы с этими группами останемся неразрывно связанными.

Way Back Home

Wax and Wire, Loch Lomond (мини-альбом Night Bats, 2009)

A Little Piece, The Jezabels (мини-альбом Dark Storm, 2010)

И на Loch Lomond, и на The Jezabels мы наткнулись, когда разъезжали по Шотландии в доме на колесах. Loch Lomond – это инди-группа из Портленда, The Jezabels – из Сиднея. Мы колесили по сельским просторам, сзади поблескивал диско-шар, а из сабвуферов грохотали Loch Lomond. Так они и стали гимном нашей поездки.

Industrial Revolutions

The Wolves, Бен Ховард (альбом Every Kingdom, 2011)

Нам пришлось очень поторопиться с включением этого трека в наше видео. Стю получил его от знакомого, работавшего в компании Universal; Бен Ховард был тогда малоизвестным английским исполнителем. Я был рад тому, что мы получили такой трек, но однажды, когда я ехал по трассе М8 в Дамбартон, он заиграл по радио. Его включил диджей Зейн Лоу, отозвавшийся о нем как о «новейшем мировом хите».

Я сразу начал волноваться по поводу того, что нам запретят им пользоваться. Я также боялся, что к тому моменту, как на канале Channel Four выйдет документальный фильм Concrete Circus, эта песня уже набьет оскомину. Я не хотел, чтобы она становилась суперпопулярной. К счастью, The Wolves не взлетели слишком высоко. Ну, к счастью для нас. У Бена Ховарда, наверное, были совсем другие надежды.

Imaginate

Runaway, Houston (альбом Relaunch, 2011)

Видео Imaginate насквозь пронизывала ностальгия. Нам нужна была такая песня, которая соответствовала бы этому ощущению. Как я уже говорил, Houston – это шведская рок-группа в стиле 80-х годов, они напомнили мне о таких старых хэйр-метал-группах, как, например, Europe. Когда я задумался о том, что могло играть по радио, когда я был маленьким, они первыми пришли мне в голову. Их звучание хорошо дополняет атмосферу нашего видео, как мне кажется.

Epecuén

Long Highway, The Jezabels (альбом Prisoner, 2011)

Night Wolves, Farewell J.R (альбом Health, 2013)

Я чуть было не свихнулся, отбирая музыку для Epecuén. Поскольку это очень эмоциональное видео, для меня было крайне важно выбрать подходящий саундтрек. Каждый день я разыскивал мощные песни, которые могли передать то ощущение опустошенности, которое сообщает эта деревня. Ко времени окончания съемок в моем плей-листе было несколько сотен треков. Всегда, когда я был в самолете или дома, я пересматривал наше видео под различные песни, пытаясь подобрать ту самую.

Труднее всего было найти что-то подходящее для долгих кадров, снятых дроном над дряхлеющим городом. Музыка должна была соответствовать общему апокалиптическому духу видео. В конце концов мы остановились на еще одном треке The Jezabels и на новом открытии – исполнителе Farewell J.R. У нас с Дэйвом все равно были некоторые разногласия по поводу саундтрека; полагаю, из-за того, что я слишком надолго завис на этой теме. Мы слишком надолго зависли на этой теме. Red Bull тоже немного вмешивались в этот вопрос; думаю, они считали некоторые выбранные нами композиции чересчур эмоциональными. Мы, конечно, не были этим особо довольны. В своей работе мы всегда стремимся к совершенству – именно поэтому мы вкладываем столько усилий в поиск идеального саундтрека. После долгих метаний мы пришли к выводу, что песни The Jezabels и Farewell J.R лучше всего подходили к этим печальным сценам разрухи.

The Ridge

Blackbird, Мартин Беннетт (альбом Grit, 2003)

Мартин Беннетт – канадский музыкант, создававший смесь из традиционной кельтской музыки и различных битов. Впервые я его услышал одним вечером в Вилье-Эпекуэн. Солнце заходило. Здесь всегда были удивительно красивые закаты: все становилось кроваво-красным. Над нашими головами пролетала стая фламинго, а мы сидели вокруг барбекю-гриля.

Я валялся на мате, когда один из парней, делавших рампы, включил трек Blackbird; я сразу понял, что он отлично подойдет к какому-нибудь эпичному фильму. Я добавил эту песню в свой плей-лист, зная, что однажды я к ней обязательно вернусь. Когда все драматичные кадры Черных холмов Куиллин были отсняты, стало ясно, что для них нужно выбрать что-нибудь традиционное шотландское и при этом не идиотское. Я не хотел стоять на Вершине Недосягаемости в килте и дуть в волынку, а вот Blackbird смотрелась идеально.

Уже когда мы определились с композицией и активно редактировали наше видео, я узнал, что Мартин умер в 2005 году. Меня это сильно потрясло. Очень надеюсь, что The Ridge не порочит его память.

Сцена двадцать вторая

Квартира на крыше в городе Лас-Пальмас-де-Гран-Канария

Дэнни берет свой велосипед, надевает шлем с камерой и направляется к двери. Кадр переключается на радиоприемник. Ведущий зачитывает прогноз погоды.

ВЕДУЩИЙ: Всем доброго утра, с вами Радио Скорчио. Дивная сегодня погода, наш славный город залит солнцем. Термометр показывает 22 градуса, чувствуется легкий ветер. Море спокойно. Все располагает к походу на пляж…

Крыши Лас-Пальмаса

Дрон снимает горизонт Лас-Пальмаса; виден ряд плоских крыш различных ярких цветов: желтого, оранжевого, синего, зеленого.

В своем следующем кадре Дэнни уже едет по стене, разделяющей два здания. С обеих сторон ничего нет – если он упадет, то пролетит как минимум два этажа. Такое падение может повлечь за собой очень и очень серьезные последствия…

Cascadia, 2015

XXII Долгий путь вниз

Я тысячу лет назад загорелся желанием погонять по крышам. Когда видео The Ridge было готово, я полез в свой блокнот и обнаружил там эту идею. Я был прямо-таки вне себя. Один из технологических приемов, использовавшихся нами в последних наших видео, – я имею в виду съемку с помощью дрона, который предоставили Стю и его шурин Лек, в Черных холмах Куиллин, – позволял снимать мой райдинг с воздуха. Фантазируя, я решил, что снятая с высоты езда по ярко раскрашенным крышам, прерываемая мэнуалами мимо спутниковых тарелок и сушащегося белья, очень хорошо смотрелась бы в конце гипотетического нового видео.

Мне как раз нужно было сделать новый фильм с GoPro, и я подумал, что, если прикрепить такую камеру к шлему, получится отличное видео с видом от первого лица. У зрителей будет возможность прочувствовать высоту, на которой я нахожусь, и понять, какой опасности я в действительности подвергаюсь. Когда я предложил свою идею людям из GoPro, они отреагировали положительно, и вскоре я принялся за поиски подходящей локации в Интернете. Поначалу мне казалось, что одно местечко в Мексике, которое я нашел, идеально подходит для съемок, но тут мне предложили испанский город Лас-Пальмас-де-Гран-Канария, и я призадумался. Здания там были в точности такими, как я себе представлял. Выкрашенные в яркие оттенки желтого, красного, синего и оранжевого цветов, они выстроились на склоне холма, оканчивающегося обрывом, за которым простерся Атлантический океан.

Я хотел, чтобы на этот раз режиссером стал Робби Мид. Он вместе со Стю работал над Imaginate и был вторым оператором, когда мы снимали Epecuén. Робби был непревзойденным в работе с гиродержателем для камеры. За последние годы у нас с ним сформировались очень хорошие отношения.

Когда вместе с местным механиком Иэном мы прибыли в Лас-Пальмас, я и Робби сразу начали отбирать места для съемок. Понятно, что невозможно принять решение о том, по какой крыше гонять, не постояв ни на одной. Мы втроем обивали пороги в Сан-Хуане, одном из районов поскромнее, и спрашивали, можно ли посмотреть крыши. Интересный такой процесс получился. Иэн представлялся, затем начиналась довольно разгоряченная беседа с обильной жестикуляцией. Почти всегда это выглядело ну очень агрессивно, однако, как я вскоре понял, это был обычный способ ведения беседы в этих краях, и в результате в большинстве случаев нас пускали на крыши. Часто нам даже предлагали кофе, а то и что покрепче. Я терялся в догадках: Иэн обладает такой великолепной харизмой и способностью располагать к себе людей или он возглавляет местную мафиозную группировку?

Мы обошли, наверное, сорок крыш, и, по мере того как я забирался на верх зданий и оценивал расстояние между крышами, я становился все увереннее – даже несмотря на то, что большая часть маршрутов выглядела очень опасной. Я даже составил список таких линий, где одно неверное движение может отправить меня в чудовищный полет вниз на 20 метров. На каждое новое мое предложение Робби молча смотрел на меня, как бы говоря: окей, если ты уверен, что хочешь сделать флип над переулком, то мы сделаем это… Много мы тогда недоумевающих взглядов на себе ощущали.

Когда дело дошло до собственно райдинга, я несколько усмирил свой норов. Одно дело – сказать о том, что ты собираешься выполнить прыжок у огромной пропасти. А вот именно сделать его – это уже совсем другое. На протяжении первых нескольких кадров мои движения были немного скованными, наверное, из-за того, что я чувствовал необходимость быть крайне осторожным. Но никакого страха я не мог допустить ни в коем случае. Страх часто становится причиной совершенно идиотских ошибок мозга и тела, а я, естественно, просто не имел права на ошибку.

Впрочем, все надлежащие меры безопасности мы предприняли. У меня было достаточно опыта, чтобы вовремя разрулить ситуацию в случае возникновения опасности. Когда я делал гэп на какой-нибудь выступ или запрыгивал на какой-нибудь балкон, я самую малость перемещал центр тяжести в нужное положение. Это позволяло оставаться на здании и не слетать вниз. Если бы возникла проблема механического толка или произошло нечто неотвратимое и непредсказуемое вроде, например, землетрясения, то я мог бы упасть относительно безопасно, а не рухнуть вниз на улицу. Удержание нужного баланса означало, что, если байк выскочит у меня из рук, я смогу сманеврировать таким образом, чтобы оказаться по безопасную сторону стены (под «безопасной» стороной я подразумеваю ту, с которой лететь меньше).

Для успокоения я мысленно подменял каждый балкон и каждую трубу клумбами из Оружейной лавки или каким-нибудь препятствием из Глазго. Габариты поверхностей были одинаковыми в отличие от последствий падений. Если бы я ехал по стене шириной в полметра где-нибудь в привычной обстановке, я бы не переживал. Тут разница состояла лишь в том, что по одну сторону от меня вместо ухоженных роз расположилась зияющая пропасть.

«Ух, я совсем не хочу туда упасть, – говорил я себе. – Но если все же полечу, то нужно будет постараться упасть на тот кабриолет с мягкой крышей. Давай, Дэнни, ты сможешь…»

Очень некстати возникла одна неожиданная сложность. Солнце, которого мне так не хватало во время создания Way Back Home и Inspired Bicycles, на этот раз было настоящим кошмаром. Поначалу, когда я только начал гонять по Лас-Пальмасу, я испытывал небольшой дискомфорт, но никак не мог понять почему. Я не мог нормально рассчитывать дистанцию и нервничал из-за этого. Я смог овладеть ситуацией только с появлением первого облака, которое привело к снижению освещенности. Большинство зданий были белыми, и солнечный свет, отражаясь от них, просто ослеплял. Из-за столь яркого солнца я не мог толком видеть.

Я решил просто проглотить это. Вариант надеть солнечные очки я даже не рассматривал, потому что они испортили бы последовательность фильма: я не мог в разных сценах быть то в очках, то без них. Это бы бросалось в глаза и выглядело криво. Вместо этого я решил отодвинуть солнце куда-нибудь к дальним рубежам сознания – и туда же запихнуть любые сомнения относительно механической надежности, сейсмической активности и падения на несколько этажей вниз. Нужно было действовать.

Мы начали на высшей точке города Лас-Пальмаса и оттуда уже направились вниз в сторону моря. Задуманный нами сюжет предполагал драматический веломаршрут от холмов района Сан-Хуан до моря в районе Эль-Рок. Фильм получил название Cascadia. Начинается он с того, как я под звук работающего радио выхожу из квартиры на крыше, беру свой байк и выезжаю. Дальше я постепенно спускаюсь по городу, гоняя по выступам, делая гэпы на балконы и мэнюалы вдоль стен. Вступление ролика как бы намекает, что велосипедист, исполняющий в нем главную роль, – это самый обычный человек, который держит путь на работу или, допустим, на пляж. Однако все остальное в Cascadia указывало на то, что это самый необычный маршрут из всех возможных.

Первым делом мы, как обычно, отобрали самые простые трюки. Я почти непрерывно гонял по крышам на протяжении трех дней, и при этом меня неотвязно преследовал первый из двух бэнгеров, которые мне предстояло выполнить, – фронт-флип в море с утеса, находящегося в Эль-Роке. Высота составляла 15 метров. Впрочем, она могла оказаться гораздо больше, так как изначально мы выбрали точку, находящуюся на высоте приблизительно 30 метров над морем, но один из членов нашей команды, профессиональный дайвер и морской фотограф, исследовав место, куда я должен был упасть, сообщил, что глубина там составляла всего лишь пять метров. Ничего хорошего из этого бы не вышло.

В конце концов мы остановили свой выбор на скале в районе Эль-Рок. На вершине утеса между двумя зданиями расположился переулок, из которого открывался вид на море. Часть съемок проходила на дороге, так что нам пришлось уговорить местных строителей, чтобы те позволили нам сделать небольшую башню на улице. Мы втроем, я, Джордж и Шон, построили несколько платформ, чтобы я мог спрыгнуть с крыши на рампу, а затем погнать в сторону края утеса и совершить прыжок в бездну. Дальше я должен был с мастерством олимпийца выбрать место приземления, а затем – согнуться, развернуться и нырнуть.

В теории этот трюк довольно-таки прост, и для его исполнения не требуется какой-то особой техники. Он был настолько простым, что я серьезно волновался о том, как на это отреагирует велосообщество. Не, ну правда, кто заканчивает видео прыжком в воду? Когда я взглянул вниз, я понял, насколько это опасно. Вода, колеблемая волнами, как будто закипала, образуя обильную пену. Смотря на весь этот ужас, я так и видел, как течение бросает меня из стороны в сторону. Вид на место приземления стал еще хуже, когда вода отступила и показалась куча острых камней. Чтобы перелететь через них, минимизировав тем самым вероятность получения серьезных увечий, мне необходимо было развить приличную скорость. Я уже однажды бился о воду с большой высоты у водопадов Фаллох близ озера Лох-Ломонд. Тогда я пролетел около 12 метров. Хотя тот удар и был не из приятных, вреда моему здоровью он не причинил. Я решил, что если выжил тогда, то и теперь все закончится благополучно. Но все же я на всякий случай надел поверх велосипедных шортов штаны поплотнее.

Съемки в Эль-Роке стали тем еще выносом мозга. Поначалу все шло хорошо. Я был вполне уверен в себе. На протяжении двух дней я очень недурно гонял. Я рассчитывал, что пары заходов хватит, чтобы подготовить себя к прыжку, но мой настрой изменился, как только я спрыгнул со строительных лесов и направился в сторону воды. Я опасался, что у меня не получится набрать скорость, достаточную для перелета через камни. Каждый раз, когда я подъезжал к краю, я тормозил. В голове маячила лишь одна мысль: я в лучшем случае перелечу эти камни на один метр.

Как обычно, минуты моих терзаний и сомнений переросли в часы. Солнце начало заходить, и я почувствовал, что наши шансы завершить этот бэнгер стремительно таяли. Утром строительные леса, необходимые для моего прыжка, собирались разобрать; да к тому же у нас был запланирован еще один большой трюк – бэкфлип с крыши одной школы на другую. Проблема заключалась в том, что тот бэнгер выполнялся на вершине холма, так что, чтобы конец нашего фильма соответствовал сценарию (и здравому смыслу), мне нужно было прыгнуть в море. Сказать, что я стрессовал, – ничего не сказать. Наверное, я так не переживал со времен Imaginate. Джордж привел меня в чувства, это помогло, но тут меня начали волновать зеваки. Они смотрели из окон и с нетерпением следили за развитием событий, явно решив, что я совсем поехавший.

Я почувствовал прилив ярости и в тот же момент рванул вперед, гремя по трясущимся лесам, и сбросился с края.

Не было ощущения страха, не было судорог и спазмов – было лишь чувство полнейшего облегчения. Когда колеса оказались в воздухе, а в ушах засвистел ветер, я перешел в мягкий фронт-флип. Море мчалось ко мне; небо надо мной завихрилось. До меня донеслись приглушенные восторженные крики. Я крепко держался за руль, так же как и во время обычного прыжка. Первым с водой соприкоснулось переднее колесо, и это защитило меня от чудовищного жесткого удара. С момента начала прыжка прошло всего лишь несколько секунд. Теперь я был под водой. Когда я вырвался на поверхность и набрал воздух в легкие, вокруг меня плавали пена, пузыри и мой байк.

Какое же это потрясное чувство! Вода была теплая, как парное молоко. Правда, меня, торжествующего, сразу же поставили на место: едва я поднял руку в приветственном жесте, как меня тут же накрыло огромной волной. Грубая, резкая волна бросала меня из стороны в сторону; когда я вынырнул, я почувствовал, что никак не могу совладать с буруном и сделать хоть какое-нибудь продвижение в сторону берега. Джинсы, надетые для перестраховки, тянули меня вниз. Когда я наконец полностью очухался, я все же смог добраться до берега. Это заняло двадцать минут. В какой-то момент с меня сорвало шлем – меня охватил прямо-таки панический ужас: к шлему была прикреплена камера – камера со всем отснятым материалом! К счастью, я сумел ухватиться за ремень крепежа. Не передать словами, какой камень с сердца упал. Я не мог позволить результатам нашей работы просто взять и исчезнуть. Нет, нет, ни в коем разе.

Не каждый день представляется случай сделать бэкфлип через переулок, пролегающий между двумя школами. Я ж не фрирайдер. Этот трюк был хуком, придуманным Робби для Cascadia; несмотря на кошмарные ощущения от прыжка через пропасть высотой в три этажа, я знал, что оно того стоит. Было ясно, что фильм получается восхитительным. Наша команда состояла из талантливых людей, знавших свое дело. Джордж и Джон построили надежные рампы, для пробного заезда у нас были подушки безопасности, а на камере GoPro был установлен режим съемки от первого лица. Кроме прочего, над нашими головами жужжал дрон, следовавший по маршруту над дорогой, обнесенной пальмами. Ветер спал, выглянуло солнце. Я пообещал, что вчерашняя заминка не повторится.

«Пять заходов – и вперед, будь что будет», – сказал я себе.

Конечно же, дело пошло не по плану. Хотя сам по себе трюк не представлял собой ничего сверхъестественного – я просто взлетал с одной рампы, пролетал шесть метров, делая при этом бэкфлип, и приземлялся на другой рампе, стоящей на здании напротив, – мне мешали некоторые внешние факторы. Во-первых, обязательно нужно было позаботиться о достаточном разгоне. Я не имел права передумать в последний момент. Если бы что-то пошло не так, мне пришлось бы резко затормозить. Сделай я это за шесть метров до края – я упал бы вниз с трехэтажного здания. В итоге пять пробных заходов превратились в двадцать. Меня это начало доводить до белого каления.

«Да черт побери, все ж в порядке, успокойся ты уже! – говорил я себе. – Значит, так, сделать флип мне ничего не стоит… Нет, я больше никогда этого не повторю…»

Чем больше я думал об этом, тем больше мой энтузиазм вытесняла тревога. Я видел дрон. Он уже давно висел в небе, и я беспокоился, что очень скоро его придется спустить на подзарядку. Интересно, в камере на шлеме заряд батареи тоже на исходе? Я увидел, что не одного меня посещали подобные мысли, и это только усугубило положение. Мне ничего не оставалось, кроме как прибегнуть к испробованному методу: я надел наушники.

Мы с Робби определились с музыкой для Cascadia еще задолго до того, как приехали в Гран-Канарию. Fools, трек американской инди-группы The Dodos, идеально соответствовал нашей концепции – в нем есть отличная, ритмичная барабанная партия. Так же, как и в случае с Industrial Revolutions, песня помогала мне выполнять различные трюки. Я включал Fools на телефоне, клал его на пол и на определенном моменте крутил педали, выполняя какую-нибудь линию на выступе или делая гэпы по крышам.

В Fools был один ключевой момент, который я намеревался подогнать под «школьный» гэп. Он начинается в первом припеве словами: And we don’t do a thing, cause we’re busy and think / We’re just wandering, we’re just a-wandering like fools[7]. Затем сразу же вступают дополнительные вокальные партии: Wo-oh! Wo-oh! Эта часть являлась как бы побудителем к действию; в этот момент я поставил ноги на педали и по мере развития песни погнал к краю, набирая скорость, достаточную для того, чтобы развеять мои сомнения. Я просто гнал вперед.

Я сорвался с рампы и сделал флип. Небо пронеслось надо мной, затем показалось место приземления. Инстинктивно я почувствовал, что немного перебрал с флипом, что приземление будет жестким, но это было незначительной проблемой. Запястья свело ударом, но я удержался. Я сделал это. Стресс и беспокойство Лас-Пальмаса остались позади. Джордж в экстазе обрушился мне на спину. Можно было считать, что фильм готов.

В любом другом случае за разъезды по балконам Сан-Хуана и флип со скалы в Эль-Роке меня, вероятно, усадили бы за решетку. Но с такой командой, как моя, я мог позволить себе такой райдинг, который бы полностью соответствовал моим идеям. Пожалуй, таковой является и вся моя райдерская жизнь. Мне понравилось делать это видео. Да, местами было очень волнительно, но ничего серьезнее, чем в Imaginate или в Way Back Home, здесь не было. Концепция была изначально амбициозной, и то, как круто все получилось, свидетельствует о том, что я выжимаю все из тех возможностей, которые передо мной открываются. Ни у кого из горожан и мысли не возникло выбить меня из седла, ведь я получил разрешение; а получил я его благодаря прекрасной команде моих друзей. Забавно, но одним из тех, кто изначально выступал против моих поездок по крышам, был местный полицейский. Высота его здания составляла метров 20, а место потенциального приземления представляло собой огромную кучу мусора. Он, должно быть, не хотел, чтобы его дом был показан в таком негативном свете, но даже ему в конце концов пришлось уступить.

Мой прошлый опыт был совсем иным. Констебль Иэн Кармайкл терпеть не мог, когда я гонял по ночным улицам Данвегана. Даже в Эдинбурге, да и в Глазго, мне приходилось быть осторожным, чтобы не вызвать возмущения относительно порчи имущества. Однако же с полноценной съемочной группой я мог просто выбрать какое-нибудь место и работать себе спокойно. Единственные ограничения – мое собственное воображение и неуверенность. Справившись с ними, я способен вообще на все.

Сцена двадцать третья

Транспортный музей Глазго

Съемки одного из последних кадров Imaginate. Построен макет комнаты Дэнни – на этот раз в нормальном масштабе.

ДИКТОР: Все внимание в Келвин-Холле сосредоточено на том, чтобы довести фильм до конца. Здесь, на копии гигантского сэта, выполненной в нормальном масштабе, молодой Дэнни МакАскилл отправится в путешествие по собственному сознанию.

Камера переключается на продюсера Майка Кристи.

МАЙК: Мы построили детскую комнату Дэнни. Его воображение тогда работало с невероятной силой; знаете, все эти игрушки, все эти трюки, о которых он мечтал, – его голова порой просто разрывалась, как он говорит. Это мы и попытались изобразить в нашем фильме.

В роли камео выступила Энн МакАскилл, мать Дэнни. Она ждет своего выхода.

ЭНН: Вот он – мой выход!

Спустя несколько мгновений она врывается в комнату и принимается отчитывать актера, играющего Дэнни-ребенка.

ЭНН: Дэниел, хватит уже возиться со своим великом, идем чай пить!

MacAskill’s Imaginate, пятая серия, 2013

XXIII Изобретая заново езду на заднем колесе

Каково твоим близким наблюдать весь этот беспредел?

Много кто задает мне подобные вопросы, особенно после просмотра Cascadia или The Ridge. Я и сам много думаю об этом, да и мои коллеги тоже. Я недавно смотрел документальный фильм от Red Bull про Робби Мэддисона, и он в нем говорил о том же. Робби – это, наверное, один из моих самых больших источников вдохновения, хотя он больше по мотоциклам, чем по велосипедам. Его страсть к трюковой езде влияла на его близких – то же самое и со мной.

Но Робби, конечно, находится на совершенно ином уровне. Для одного из своих трюков он покорил копию Триумфальной арки, находящуюся в Лас-Вегасе. Копию высотой в 30 метров. Упади он с сиденья или потеряй контроль, – и он погиб бы в два счета. После прыжка камеры переключились на его жену, на которой лица не было. У них большая семья, есть сын – естественно, интересно было услышать, что Робби думает по поводу всех этих рисков и по поводу возможных последствий его деятельности.

«Все говорили мне, что я покойник и что я совсем умом тронулся, – сказал он. – А я им говорю: «Вы просто ничего не понимаете». Эми происходящее дается не очень легко. Она же видит все это; понятно, что она не может спокойно смотреть на мои прыжки. Она несет всякую околесицу, но ведь все-таки она приходит и смотрит… Вот так и живем».

«У меня намечен еще один большой прыжок, и Эми, конечно, переживает нешуточно. Ей не доставляет большого удовольствия посещать эти мероприятия – она просто приходит разделить со мной мое удовольствие; я же только доставляю ей мучения… Я делаю это все не ради денег и славы. Я делаю это, потому что это доставляет мне удовольствие. Это моя стихия».

Робби круче всех обращается с байком. Думаю, в каком-то смысле он современный Ивел Книвел, и, как и с Ивелом, с Робби случались несчастные случаи. Он три раза ломал череп. Все каждый раз твердят одно и то же: «Представьте, каково это – быть его супругой. Ей, должно быть, очень тяжело». Я не женат, но про меня говорят похожие вещи – с той только разницей, что вместо жены беспокоятся о родителях и родственниках. Действительно, мама переживает – очень. Она не может не волноваться перед каждым моим большим проектом, но зато она гордится тем, что из меня получилось. Когда я только начинал, она каждую неделю закупала кипами газеты вроде Scotsman или Herald. Если меня где-то упоминали, она сразу же звонила мне, ее переполняли гордость и все такое. То же и с папой; он очень сильно тревожился временами. После выхода Inspired Bicycles он как-то раз отвел меня в сторону поговорить.

«Дэниел, хватит уже, ну правда. Ты же убьешься…» – сказал он тогда.

Мама так далеко не заходила. Несмотря на свои переживания, она достаточно реалистично смотрит на то, что я делаю. Она даже выступила в роли камео в Imaginate. Теперь у нее есть профиль в IMDB, а в титрах Imaginate она значится как актриса, сыгравшая роль матери Дэнни.

Мои сводные братья и сестры тоже переживают. Во время Ежегодного научного фестиваля в Эдинбурге кто-то спросил меня, что моя семья думает о моей работе, и тогда Мюриел, которая была в числе присутствующих, заговорила.

«Меня это пугает, – сказала она. – Я не могу смотреть на это. Imaginate был полнейшим ужасом. Я просто молча стояла там, не помня себя от страха. Я была на этих съемках с [детьми] Танией и Томасом, и мы все видели этот кошмар, когда он упал с дула танка. Я как раз набирала «Скорую», когда Дэнни очнулся и такой: «Что случилось?» Он потом мне позвонил и извинился за то, что так перепугал нас тогда».

С личной жизнью у меня все не очень гладко – не из-за рисков, которым я подвергаюсь, а из-за того, что я слишком зацикливаюсь на своих проектах. Я погружаюсь в них с головой. На поиски музыки уходит по нескольку дней, а порой и недель. Еще больше времени уходит на поиск локаций. О собственно райдинге и говорить не нужно. Трудно поддерживать какие-либо отношения, когда ко всему этому примешиваются еще и различные разъезды и встречи со спонсорами.

У некоторых спортсменов в этом плане особых проблем не возникает. Оба партнера оказывают друг другу полноценную поддержку; во всех аспектах их жизни царят гармония и единство. Но мне нравится полностью сосредоточиваться на своих проектах, а когда я не занят съемками, я просто гоняю. Мне кажется, что сейчас в моей жизни просто-напросто нет места для отношений, однако меня это более чем устраивает. Те, с кем я был, мирились с моими рисками. Они знали, что я не намерен убиваться в буквальном смысле, хоть это и круто, когда человек жертвует жизнью ради того, что любит. Все дело лишь в том, что я не могу позволить смерти встать у меня на пути.

Наверное, моим близким это жутко слышать. Даже упоминание смерти может ранить. Мне в этой ситуации легче, чем им: когда я еду, у меня все под контролем – я всем заправляю. Остальные же беспомощны. Это ужасно.

Первое мое вирусное видео вышло в 2009 году. Иногда я задумываюсь, стал ли мой райдинг с тех пор хоть сколько-нибудь лучше. Мои концепции и идеи стали более масштабными и впечатляющими, да, это правда. Но давайте вспомним, каким я был, когда мы с Дэйвом Соверби работали над Inspired Bicycles: я был обычным парнем, работавшим в магазине велосипедов. Для меня ничего не существовало, кроме райдинга. Когда я не был на байке – работал, например, в MacDonald Cycles или лежал в кровати у себя дома, – я буквально ощущал, как во мне разгорается жажда новых трюков и триальных заездов.

Сейчас я другой. Байк – это мое ремесло. Я постоянно в движении, постоянно делаю видео или выполняю интересные испытания для фильммейкеров и спонсоров. Я не могу гонять столько, сколько хотел бы. Но только не поймите меня неправильно: все круто, мне все нравится, иногда я просто не могу поверить в то, насколько сильно мне повезло. Единственное, на что я могу пожаловаться, – так это на отсутствие широких возможностей для разработки новых трюков.

Я не единственный спортсмен-экстремал, обеспокоенный снижением креативности. Судя по всему, это довольно-таки распространенная проблема. Американский фри-клаймбер Алекс Хоннольд в этом чем-то похож на меня. Он понимает, что его стиль особо не улучшился за последние годы – в основном из-за того, что у него просто не было времени на то, чтобы опробовать что-нибудь новое. Вот почему я так отчаянно разыскиваю интересные места для своих видео. Во времена работы над Way Back Home, Industrial Revolutions и The Ridge я в значительной мере опирался на те навыки, которые усвоил в предыдущие годы; но я не просто повторял то, что уже делал, я их совершенствовал, подстраивал под новые условия и сплетал вместе так, чтобы они подходили к определенному стилю. В ближайшие пару лет, однако, я хочу уделить время работе над принципиально новым материалом и разработке новых идей.

Я не смогу всегда ездить так, как сейчас. Когда мне будет за 40, это уже будет физически невозможно. Будучи ребенком, я листал журнал Mountain Biking UK и смотрел на возраст различных райдеров, Мартина Эштона, например. Вау, думал я. Ему 27. Ну и старик. Мне уже за 27, и на многие вещи я смотрю не так, как раньше. Я все еще ощущаю себя подростком, но и осознаю, что есть веская причина, по которой большинство райдеров заканчивают свою карьеру в 35–40 лет. Именно поэтому я так хочу сделать как можно больше в ближайшие годы – я все-таки старею.

С годами мне нужно будет научиться катать по-другому. Мне придется адаптироваться к тому, кем я стану. К счастью, видео я могу делать в любом возрасте, ведь мне совсем не обязательно быть тем, кто выполняет физическую работу. Я бы хотел попробовать себя в качестве режиссера. Мне интересно направить свой опыт на работу с кем-нибудь еще. Может быть, мне удастся поработать с каким-нибудь спортсменом на пике его формы? С кем-нибудь из Red Bull, например с американской скалолазкой Сашей ДиДжулиан. А может, какой-нибудь олимпиец захочет освежить свою карьеру. (Они обычно так зацикливаются на своем стремлении стать победителем, что даже не задумываются о том, сколько возможностей для них открыл бы фильм с их участием.)

Свою райдерскую карьеру я собираюсь завершить громко. Я бы хотел в какой-то момент заняться проектом, подобным Grounded Рубена Алькантары: чем-то таким, что доводит райдинг до абсолютного предела. Я могу вернуться к уличным триалам или же сделать что-нибудь еще более крутое, чем Imaginate или Cascadia. Все равно, что это будет; главное – сделать это знаковым. Мое последнее видео должно быть громадным достижением, чтобы новым райдерам было к чему стремиться. Нравится мне это или нет, но в будущем мой сегодняшний райдинг будет казаться простоватым – так это работает. И все же мне было бы приятно осознавать, что я чем-то вдохновил интернет-поколение.

Хорошо то, что по крайней мере на данный момент мои возможности ничем не ограничены. Единственное, что способно меня сдержать, – это масштаб моих амбиций, ну или тяжесть моих травм. Самая же большая проблема состоит в том, что идей слишком много, а времени слишком мало.

Погнали.

Вперед, к следующим бэнгерам. Нужно уйти красиво.

Словарь велосипедиста-экстремала Терминология

1. Бэнгер – крутой трюк в конце каждого видео. Завершающий акт. Гвоздь программы.

2. Бэш-кольцо – защитное стальное кольцо, защищающее зубец и цепь.

3. Волрайд – езда по вертикальной стене, которой предшествует прыжок в ее сторону под углом, позволяющим обоим колесам быть на ее поверхности.

4. Грайнд (рэйл) – трюк, при котором одна часть велосипеда (например, педали или цилиндры) или несколько ставятся на препятствие, по которому скользит велосипед.

5. Гэп/гэппинг – расстояние или область, которую нужно перепрыгнуть на велосипеде.

6. Затащить – сделать что-то особенно хорошо.

7. Касание шиной – торможение на заднем колесе на краю препятствия вроде стены или перил.

8. Лайн – серия маневров и трюков. Проще говоря, это два или более трюка с различными препятствиями, выполненные подряд.

9. Лестница – лестница.

10. Мэнюал – спуск вниз на заднем колесе с поднятым передним колесом без кручения педалей. Положение тела и движения крайне важны для успешного совершения спуска.

11. Ноус Мэньюал задом наперед – трюк, при котором велосипедист едет назад только на переднем колесе, а заднее колесо оторвано от земли.

12. Парт – либо часть командного DVD-диска, посвященная определенному велосипедисту, либо его собственное отдельное видео (вроде Inspired Bicycles). Короче говоря, релиз.

13. Переход – изгиб рампы.

14. Райдер – тот, кто занимается катанием на чем-либо. Горный велосипедист, скейтбордист и т. д.

15. Роуди – шоссейный велогонщик, например сэр Брэдли Виггинс.

16. Скинни – узкая площадка, например, упавшее дерево, перила или даже зубчатый забор.

17. Тейлвип – трюк, в котором велосипедист удерживает переднюю часть велосипеда в одном положении, раскручивая при этом заднее колесо в сторону. Велосипедист поднимает ноги, балансируя при этом на ручках, и возвращает их на педали, как только рама принимает исходное положение.

18. Флеер – сальто назад со 180-градусным поворотом. Часто совершается в хафпайпах (или, в моем случае, во время прыжка с дерева); при приземлении велосипедист должен развернуться в сторону места, с которого он начал.

19. Флэтленд – езда на плоской поверхности. Этот стиль езды часто предполагает вращение; велосипедист также может принимать необычную стойку на велосипеде, например так называемую «раму».

20. Футджем – остановка, выполненная с помощью упора ногой в колесо, во время которой велосипедист балансирует на переднем колесе.

21. Футджем тейлвип – трюк, при котором велосипедист встает на переднее колесо, раскручивая при этом заднюю часть велосипеда. Ноги подняты в воздух, руки удерживают руль. Ноги возвращаются на педали, как только рама встает в исходную позицию.

22. Эндер – синоним слова «бэнгер».

Сноски

1

К сведению, я всегда был в шлеме. Я носил его с того самого момента, как стал рассекать на «Роли». К счастью, в триалах они никогда не выходили из моды; они даже спасли мне жизнь несколько раз, хотя я и сломал несколько во время трюков и лайнов.

(обратно)

2

Лайн-ап (от англ. Lineup) – список артистов, которые заявлены на мероприятие.

(обратно)

3

BikeRadar в Донингтон Парке – трасса, расположенная на северо-западе Англии.

(обратно)

4

Чаще всего я сбиваюсь именно в мелочах. Наверное, поэтому я считаю обыденные объекты более рисковыми, чем большую часть моих действительно экстремальных линий. Даже на моей кухне нет ни одного острого ножа – очень уж я боюсь случайно пораниться.

(обратно)

5

Way Back Home – в переводе с англ. «Путь домой».

(обратно)

6

Перевод с англ. «Падая с высоты, летя сквозь пространство».

(обратно)

7

В переводе с англ. «Мы не делаем ничего не потому, что заняты размышлениями, / Мы просто слоняемся, такой вот блуждающий народ».

(обратно)

Оглавление

Оглавление #2 (Как говорится, не пытайтесь повторить это дома)

I Свободное падение

II Дорога домой

III Дитя анархии

IV Кен и банда из Инвернесса

V Глаз райдера

VI Как случайное видео стало вирусным

VII «Клан»

VIII Гоняя по крышам

IX Не влезай – убьет!

X Прорыв

XI On the Boulevard of Broken Bones

XII Остаток дня обещает быть чудесным

XIII Concrete Circus

XIV Сломленный

XV Без границ

XVI Ювелирная точность

XVII Matadero

XVIII Playboy и вечеринки у бассейна

XIX Вершина недосягаемости

XX Вирусная формула

XXI Интерлюдия

XXII Долгий путь вниз

XXIII Изобретая заново езду на заднем колесе

Словарь велосипедиста-экстремала Терминология Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg