«Ниндзя»

Ниндзя (fb2) - Ниндзя [Первая полная энциклопедия] 31190K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алексей Михайлович Горбылев

Алексей Горбылев Ниндзя: первая полная энциклопедия

© Горбылев А.М., 2016

© ООО «Издательство «Яуза», 2016

© ООО «Издательство «Эксмо», 2016

Предисловие

Дорогой читатель!

Книга, которую ты держишь в руках, посвящена одному из самых загадочных аспектов дальневосточной традиции воинских искусств – средневековому японскому искусству шпионажа ниндзюцу и его замечательным мастерам – ниндзя.

Данная работа создана на основе широкого круга источников и материалов, существующих в основном на японском языке, и является на сегодняшний день, наверное, самым полным исследованием по истории ниндзюцу на европейских языках. При всем этом она, конечно, не ставит конечную точку в изучении средневекового японского искусства шпионажа и не претендует на истину в последней инстанции.

Шпионаж во все времена был делом секретным, а потому всякий, кто берется за исследование какого-либо из аспектов этой темы, должен быть готов продираться через лес недомолвок, искусных фальшивок и откровенных фантазий, сознавая, что неминуемо обречен на ошибки и неточности. Особенно – если речь идет об исследовании методов шпионажа, рожденных другой культурой и на столетия отстоящих от нас во времени.

Сознавая несовершенство своего труда, в то же время я верю, что он может послужить отправной точкой в исследовательском поиске тех профессионалов и любителей, которые пожелают пойти дальше меня в изучении этой удивительно интересной темы – истории средневекового японского искусства шпионажа.

В завершение хочу поблагодарить издательство «Яуза», которое согласилось издать эту книгу.

Алексей Горбылёв

Введение

Иероглифическое написание слова ниндзюцу

Средневековые японские шпионы и диверсанты ниндзя и их загадочное профессиональное искусство ниндзюцу относятся к наименее исследованным областям военной истории человечества.

История изучения этого феномена на Западе не насчитывает и пятидесяти лет. По большому счету, все началось с небольшой заметки в журнале «Ньюсуик» за 3 августа 1964 г. Автор рассказывал в ней о волне «ниндзямании», захлестнувшей Страну восходящего солнца, вкратце описывал сущность и методы ниндзюцу и представлял «последнего мастера» этого загадочного искусства – Фудзиту Сэйко. Заметка вызвала большой интерес у американских ученых. По свидетельству Ямагути Масаюки, одного из крупнейших японских специалистов в области истории ниндзюцу, в том же 1964 г. из Гарвардского и Калифорнийского университетов, а также университета г. Гонолулу, что на Гавайских островах, в Японию поступили запросы о предоставлении материалов о ниндзя.

Каковы были результаты исследований американских историков, автору книги неизвестно. Но именно после этой заметки, опубликованной в одном из самых влиятельных общественно-политических журналов с тиражом более 3 млн экземпляров, в США начался бум ниндзя. Спустя некоторое время он был подстегнут многочисленными кинобоевиками о японских «невидимках», авантюрными романами и многочисленными рекламными книжонками.

Спрос на информацию о ниндзя был колоссальный. И мощная американская индустрия с готовностью откликнулась на него: на прилавках специализированных магазинов появились униформа и снаряжение ниндзя, самоучители «по боевой технике воинов-теней». Свою долю пирога поспешили урвать и последние «мастера ниндзюцу», которые, как грибы после дождя, начали один за другим обнаруживаться в различных странах. Некоторые из них оказались чрезвычайно успешными и смогли создать крупные организации, объединяющие десятки тысяч поклонников по всему свету. Таковы Будзинкан, Гэмбукан, Дзинэнкан, Всемирная академия ниндзюцу Роберта Басси и другие, по сути представляющие собой своеобразные коммерческие предприятия, занимающиеся торговлей «заморской диковинкой».

Для рекламирования «тайного искусства» широко использовались отработанные методы привлечения публики: побольше загадочности и мистики, побольше обещаний и заверений типа «наше искусство – самое древнее и эффективное», побольше необычных приемов, побольше басен о сверхвозможностях – и доверчивый «буратино» с готовностью расстается со своими золотыми.

Очень важно было подать всё под «правильным соусом». Ведь средневековые приемы маскировки, беганья по лесам и физическое и психическое самоистязание в духе современного спецназа могут заинтересовать разве что молодых парней, переполняемых энергией и азартом, чудаков-любителей да профессионалов из соответствующих структур. Подлинно широкая публика к таким «забавам» равнодушна. И вправду, зачем всё это «офисному планктону», рабочему или школяру? Однако «популяризаторы» ниндзюцу сумели найти приманку и для «широких народных масс». Ниндзюцу стало рекламироваться не столько как искусство шпионажа, разведки, организации и совершения диверсий, сколько как учение о достижении гармонии с окружающим миром, космосом, реализации творческого потенциала человека. Соответственно и ниндзя превратились в носителей «тайного знания», в членов «тайных кланов», озабоченных реализацией высоких религиозно-философских идеалов и гонимых за свои убеждения. Жаль только, что у этого впечатляющего мифа нет никакой реальной исторической основы, о чем пойдет речь далее…

Новая концепция рекламы быстро позволила «построить в ряды» десятки тысяч последователей во всем мире. Еще бы! Гармония с окружающим миром, духовное здоровье, реализация творческих потенций вкупе с владением неотразимыми смертоносными приемами, перед которыми бессильны все прочие единоборства, – это ли не идеал?! В то время как в других боевых искусствах Востока постепенно наметился отток «любителей», организации ниндзюцу, напротив, стали стремительно набирать вес.

Любопытно, что рост интереса к ниндзюцу не слишком стимулировал активность научных изысканий. Почти все изданные к настоящему моменту вне Японии книги об этом искусстве носят исключительно популярный и рекламный характер и ни в коей мере не являются научными исследованиями. Именно поэтому мы не найдем в них ни ссылок на исторические источники, ни детального, основанного на фактах, анализа, ни цитат из «секретных» наставлений.

Зато повсеместно мы будем наталкиваться на высказывания, давно ставшие штампами и при этом не имеющие под собой никакой основы. Например, из книги в книгу кочует утверждение о полном отсутствии источников по ниндзюцу, связанном со спецификой секретной деятельности ниндзя. Но так ли это?

В действительности японские источники, описывающие события XIV–XVII вв., пестрят упоминаниями о действиях ниндзя. Подчас можно найти и детальные описания операций хитроумных лазутчиков. В этом плане значимы произведения жанра «военных повестей» (гунки, гункимоно): «Хэйкэ моногатари» («Повесть о доме Тайра») [1], «Тайхэйки» («Повесть о великом мире») [2], «Ходзё годайки» («Хроника пяти поколений Ходзё») [3], «Канхассю косэн року» («Записи о давних войнах в восьми провинциях Канто») [4], «Сикоку гунки» («Воинская повесть острова Сикоку») [5] и др.

Ниндзя маскируется под каменный фонарь. Рисунок по мотивам японских гравюр

Большую ценность представляют дневники тех времен, например «Тамон-ин никки» («Дневник обители Тамон») [6].

Довольно полную картину организации разведки в средневековых японских армиях можно составить по дошедшим до наших дней приказам по армии. Здесь следует выделить распоряжения Като Киёмасы, главнокомандующего японского экспедиционного корпуса в Корее в конце XVI в.

Сохранились до настоящего времени и десятки наставлений по ниндзюцу, включая такие монументальные произведения, как десятитомная «энциклопедия» «Бансэнсюкай» («Десять тысяч рек собираются в море») [7] и «Сёнинки» («Книга об истинном ниндзюцу») [8].

Ценные сведения по организации, управлению и технике разведки, шпионажа и диверсий содержатся также в учебниках по военному искусству XVI–XVII вв. С ними смыкаются классические китайские трактаты по военному искусству, оказавшие серьезное влияние на формирование теории и практики ниндзюцу.

Имеются в распоряжении исследователей и несколько десятков генеалогий знаменитых семей ниндзя, служебные отчеты шпионов, составленные ими планы и карты.

Значительно хуже обстоит дело с предметами материальной культуры ниндзя. Известный знаток истории, вооружения и снаряжения средневековых японских разведчиков Нава Юмио в своей работе «Хиссё-но хэйхо ниндзюцу-но кэнкю» («Исследования по всепобеждающему военному искусству ниндзюцу») писал, что ему известны лишь три предмета, которые, предположительно (!), непосредственно применялись ниндзя эпохи Токугава (1603–1867).

Несмотря на это, в современной Японии имеется, по меньшей мере, четыре учреждения, претендующих на статус музеев ниндзя. Это «музеи» в городах Ига Уэно, Конан, Кока и на горе Тогакуси в префектуре Нагано. Однако подавляющее большинство экспонатов не являются подлинниками, о чем свидетельствует отсутствие специальных каталогов, а также информационных стендов с указанием времени и места изготовления, обстоятельств приобретения музеем, размеров, материала изготовления и т. д. В частности, в экспозиции музея ниндзя в городе Конан, по информации его директора – господина Фукуи, подлинниками являются только аркебуза и комплект доспехов рядового японского пехотинца, причем ни то, ни другое не является специфическим именно для ниндзя. Всё остальное – имитации, изготовленные по описаниям в сохранившихся текстах XVII в., где, кстати говоря, содержится немало непроверенных теоретических разработок, заимствований из столь же теоретичных китайских трактатов и просто фантазий. Часть экспонатов изготовлена специально для «осведомленной» публики. В частности, в экспозиции музея ниндзя в городе Кока выставлен «меч ниндзя» с прямым клинком. На мой вопрос о том, откуда попало это оружие в коллекцию, гид откровенно сказал, что это имитация, причем изготовленная с учетом стереотипных представлений большинства посетителей, несмотря на то, что большинство японских исследователей истории ниндзюцу полагают, что какого-то специфического «шпионского меча» синоби-гатана, характерным отличием коего был бы прямой клинок, никогда не существовало (хотя это вовсе не означает, что в Японии никогда не использовались мечи с прямыми клинками). «Мы представляем здесь то, что рассчитывает увидеть посетитель, а не то, что смогли отыскать исследователи», – нисколько не таясь, объясняет гид, хотя это сильно подмачивает авторитет «музея» как учреждения, занимающегося не только культурно-просветительской, но и – в первую очередь – научно-исследовательской деятельностью. Впрочем, такие вопросы волнуют только специалистов. Большинство же посетителей, приезжающих в Кока, Конан, Ига Уэно или Тогакуси с целью просто развлечься, на подобные детали не обращают никакого внимания.

Признаться, и я сам при первых посещениях музеев в Ига Уэно и Конан в 1997 г. принимал всё за чистую монету. И потребовалось много времени, чтобы накопить исследовательский опыт и достичь такого уровня, при котором уже ясно осознаешь всю необходимость ставить и всерьез обсуждать проблемы подлинности артефактов, представленных в музеях.

Как представляется мне сегодня, музеи ниндзя, бесспорно являясь хорошим подспорьем в изучении истории, теории и практики ниндзюцу как своеобразные варианты исследовательского подхода, одновременно требуют крайней осторожности в обращении и могут предоставлять в том числе и ложную информацию. Во всяком случае, к их экспозициям невозможно апеллировать как к истине в последней инстанции.

Тем не менее возможности для изучения реального исторического ниндзюцу в настоящее время гораздо шире, чем утверждается в большом числе «трудов» по ниндзюцу. Это вынуждает исследователя не только доискиваться истины в источниках, но попутно еще и анализировать, и ломать штампы, сложившиеся благодаря «усилиям» «популяризаторов», заинтересованных не в серьезном исследовании вопроса, а лишь только в саморекламе. И начинать приходится уже с самого понятия ниндзя.

Кто такие ниндзя?

Слово ниндзя записывается двумя иероглифами: нин (в другом прочтении синобу) – 1) выносить, терпеть, сносить; 2) скрываться, прятаться, делать что-либо тайком; и ся (в озвончённой форме дзя; в другом прочтении моно) – человек. Существительное синоби, образованное от глагола синобу, означает: 1) тайное проникновение; 2) соглядатай, лазутчик, шпион; 3) кража.

Слово ниндзя появилось лишь в ХХ в. Ранее его эквивалентом было иное прочтение тех же иероглифов – синоби-но моно, буквально «скрывающийся человек», «проникающий тайно человек». Так в Японии, начиная с XIV в., называли лазутчиков.

Во многих работах по истории ниндзюцу можно встретить анализ взаимоотношения составных частей иероглифа нин с целью показать некое скрытое и при этом якобы изначальное философское значение слова ниндзя. Так, этот иероглиф интерпретируют, например, как «сердце контролирует и направляет оружие» (нижняя часть иероглифа нин представляет собой иероглиф «сердце», а верхняя – «клинок»). Однако думается, что это не более чем позднейшие интерпретации и гимнастика ума. Подтверждается это тем, что задолго до того, как в Японии шпионов стали называть синоби, в японском языке уже существовали многочисленные производные от глагола синобу слова со вполне «шпионскими» значениями: синобиёру – подкрадываться; синобииру – тайно проникать куда-либо; синобиаруку – ходить крадучись; синобисугата-дэ – переодевшись, инкогнито, под чужим именем; синобиаси-дэ – на цыпочках, тихонько и т. д.

Синоби был далеко не единственный термин для обозначения представителей шпионской профессии. В источниках мы встречаем упоминания о кандзя («шпион», дословно – «человек [проникающий через] отверстие»), тёдзя («шпион»), камари («пригибающийся»), укамибито («вызнающий человек»), суппа («волны на воде», «проникающие [куда-либо] волны»), сэппа (то же), раппа («мятежные волны»), топпа («бьющие волны»), монокики («слушающие»), тоомэ («далеко видящие»), мицумоно («тройные люди», «растраивающиеся люди»), дацуко («похитители слов»), кёдан («[подслушивающие] болтовню за угощением»), яма-кугури («подлезающие под гору»), куса («[прячущиеся в] траве») и т. д.

Общую характеристику синоби-но моно, их предназначения и использования мы находим в таком авторитетном источнике, как «Букэ мёмокусё» («Термины самурайских родов») [9]: «Синоби-но моно выполняют различные шпионские задания. Их называют еще кандзя или тёдзя. Служба их заключается в том, чтобы тайно проникать в чужие провинции и изучать обстановку во вражеском стане или по временам, замешавшись среди врагов, вызнавать их слабые места. Проникнув во вражеский лагерь, они устраивают поджоги и убивают вражеских воинов. Во многих случаях используются эти синоби. Называют их также моно-кики («подслушивающие»), синоби-мэцукэ («тайные агенты, цепляющие к глазам») и т. д. Всё это одна сторона их службы. Если с самого начала служебные обязанности синоби-но моно не оговорены, то нет таких заданий, которые бы им не поручали. Служат в качестве синоби простолюдины, асигару (воины низшего ранга), досин (полицейские низшего ранга), раппа, сэппа и т. д.».

Сходную характеристику применительно к синоби из владений прославленного полководца Уэсуги Кэнсин (Кагэтора) мы находим в «Этиго гунки» («Воинская повесть провинции Этиго») [10] (глава «О том, как Кагэтора послал армию к границе провинции Эттю и о возвращении ее в лагерь без боя»): «В 5-й день 10-й луны того же года (1548) Уэсуги Кагэтора назначил кикимоно-яку – «подслушивающими» – семерых своих ближних слуг. Троих он послал в провинцию Каи, а остальные четверо поселились в провинциях Эттю, Ното и Кага. Кикимоно-яку – это такой вид служащих, которых называют еще синоби-но моно, мэцукэ или ёкомэ («смотрящие искоса»). Они ежедневно докладывают о делах управления правителей других провинций, о поступках их чиновников и даже об обычаях простонародья. От них получают драгоценные знания о хороших и дурных делах других провинций».

Картину могут дополнить сведения, которые мы находим в историческом сочинении середины XV в. «Ноти кагами» («Позднейшее зерцало»): «Что касается синоби-но моно, то говорят, что происходят они из провинций Ига и Кога и с легкостью тайно проникают во вражеские замки. Они соблюдают тайну и известны лишь под псевдонимами. В Западной стране (то есть в Китае) их называют сайсаку. А стратеги зовут их кагимоно-хики («вынюхивающие и подслушивающие»)».

Анализ этих цитат показывает, что синоби-но моно могли происходить из разных социальных слоев. Это могли быть самураи, порой из знатных родов, горные отшельники ямабуси, буддийские монахи-воины сохэй, разбойники «гор и полей», дзи-дзамураи, воры… Кого только среди них не было! Объединяли же их, во-первых, те специфические функции, которые они выполняли в японских средневековых армиях – все они были тайными агентами, шпионами, разведчиками, а во-вторых, владение необходимыми для выполнения этих функций навыками – методами сбора разведывательной информации, легендирования, организации диверсий и тайных убийств и т. д. Характерно при этом, что «Ноти кагами» проводит параллель с китайскими шпионами.

Всё это в корне подрывает представление о ниндзя как особой «касте отверженных», каких-то «тайных кланах», растиражированное в популярных изданиях. Кстати сказать, само выражение «тайный клан» выглядит довольно нелепым. Ведь слово «клан» в русском языке имеет значение «род, родовая община». А посему возникает законный вопрос: могут ли род или семья быть «тайными»?

Представление о ниндзя как о неких «тайных кланах» своим происхождением обязано тому факту, что в Японии на определенном этапе ее исторического развития появились семьи, из поколения в поколение зарабатывавшие на жизнь сбором и торговлей разведывательной информацией, поставкой профессиональных шпионов и диверсантов противоборствующим феодалам. Речь идет о нескольких десятках семей мелких феодалов (госи) из провинции Ига и из уезда Кога провинции Оми. Шпионаж был для них таким же бизнесом, как для других, например, торговля горшками – разница была только в товаре. О том же, какие обстоятельства привели к тому, что эти семьи начали заниматься столь необычным «бизнесом», будет подробно говориться в тексте книги.

О школах ниндзюцу

В литературе по ниндзюцу имеет место дикая путаница в том, что означает словосочетание «школа ниндзюцу». Так, автор одной статьи на двух страницах одним и тем же выражением «школа ниндзюцу» умудрился обозначить четыре (!) совершенно разных явления, для каждого из которых в японском языке есть свой термин. Отчасти это связано с чрезвычайной широтой русского слова «школа», но главная проблема – непонимание сущности предмета обсуждения.

Итак, русским выражением «школа ниндзюцу» в публикациях зачастую обозначают:

1) техническую традицию, обладающую теоретическим обоснованием и стабильным регламентированным арсеналом технических средств; в Японии такие школы принято обозначать термином рюги (европейский аналог, например, – импрессионистская школа живописи), причем элементы «знания» рюги, как правило, фиксируются в специальных «каталогах» (мокуроку);

2) место, где проходят тренировки в воинском искусстве, японский термин – додзё;

3) тайную организацию, занимающуюся шпионажем и располагающую агентурной сетью, японский термин – химицу сосики, досл. «тайная организация»;

4) семью (клан), занимающуюся шпионажем и культивирующую рю ниндзюцу; японский термин – нинкэ, досл. семья ниндзя.

Очевидно, что ни рюги, ни додзё в исторических событиях как таковые участвовать не могут, ибо первое есть чистое знание, а второе – строение. Неверно и называть «школой» тайную организацию или семью, практикующую ниндзюцу. Важно также отметить, что между нинкэ и химицу сосики ни в коем случае нельзя ставить знак равенства, так как несколько семей, практиковавших ниндзюцу, могли входить в одну и ту же секретную организацию, а секретные организации могли создаваться японскими феодальными владыками – даймё из своих собственных самураев без привлечения членов нинкэ.

Что такое ниндзюцу?

Японские историки указывают, что как особое искусство ниндзюцу сложилось не ранее конца XV в.

Что оно собой представляло в период своего расцвета – в эпоху междоусобных войн конца XV – начала XVII ст. – лучше всего показывает, пожалуй, знаменитая «энциклопедия» ниндзюцу «Бансэнсюкай» (середина XVII в.).

Фудзибаяси Ясутакэ, автор этой книги и – предположительно – глава организации ниндзя (дзёнин) из Ига, разделяет шпионское искусство на два основных раздела: Ёнин («Светлое ниндзюцу», или «искусство невидимости на свету») и Иннин («Темное ниндзюцу», или «искусство невидимости в темноте»).

Ёнин – это в первую очередь уровень стратегии и тактики. Японские историки иногда называют этот раздел дзуйно ниндзюцу – то есть «мозговое ниндзюцу», поскольку в него входят методы организации шпионских сетей, анализа полученной информации, разработки долгосрочных стратегических планов на основе учета разнообразных факторов – политических, экономических, военных, географических и т. д., прогнозирование ситуации. Это уровень политика высшего эшелона, командующего армией и руководителя организации разведки и шпионажа – дзёнина.

Иннин имеет дело с конкретными приемами добывания секретной информации. В него входят способы проникновения на вражескую территорию с использованием легенды, различные уловки для обмана бдительности стражи, приемы подслушивания и подсматривания, ускользания от погони и многое другое.

Кроме того, в подготовку ниндзя входили и многочисленные вспомогательные «искусства»: хэнсодзюцу (методы переодевания), мономанэ-но дзюцу («искусство подражания» голосам и звукам), суйэйдзюцу (плавание), хаягакэ-но дзюцу (искусство спринтерского и марафонского бега) и т. д.

Для эффективного выполнения заданий ниндзя использовали различные специальные инструменты (нинки, нингу): приспособления для подъема на стены, разнообразные плавсредства, воровской инструмент.

Несколько особняком стоит применение зажигательных смесей, взрывчатки и огнестрельного оружия – искусство кадзюцу, которому в «Бансэнсюкай» посвящен отдельный том.

Характерно, что в «Бансэнсюкай» не описаны никакие приемы рукопашного боя – ни с оружием, ни без него. Дело в том, что ниндзюцу как искусство шпионажа имеет совершенно особую сферу применения и свои особые методы. Это отдельная дисциплина, не включающая в себя приемы поединка. Однако это вовсе не означает, что ниндзя вообще не изучали так называемые «боевые искусства» (которые надо отличать от «воинских искусств» и «военного искусства») – фехтование мечом, копьем, стрельбу из лука, борьбу без оружия. Дело в том, что обучение во всех классических японских школах носило комплексный характер. Например, в программе Тэнсин сёдэн Катори синто-рю в одном ряду стоят кэндзюцу (фехтование мечом), иайдзюцу (методы молниеносного выхватывания меча для атаки или контратаки), нагинатадзюцу (техника боя алебардой), бодзюцу (фехтование шестом), содзюцу (приемы боя копьем), сюрикэндзюцу (метание лезвий), кумиути (борьба в доспехах) и ниндзюцу (собственно искусство шпионажа и разведки).

В общем, ниндзюцу можно охарактеризовать как целостную систему стратегического шпионажа и войсковой разведки, располагающую тщательно разработанной теорией, богатым арсеналом приемов, оригинальной методикой подготовки агентов, опирающейся на использование большого арсенала специальных технических средств, сложившуюся в Японии в конце XV – начале XVII в.

Вехи истории ниндзюцу

Разумеется, такая стройная и разработанная система не могла родиться в одночасье. Чтобы она смогла развиться из разрозненных приемов добывания разведывательной информации, маскировки, организации диверсий, потребовались столетия.

В этой связи перед исследователем неизбежно встают весьма сложные вопросы: каковы истоки японского искусства шпионажа? Какие факторы позволили ему именно на японской земле в период Средневековья достичь столь высокого развития? С какого момента можно говорить о существовании ниндзюцу как особого искусства?

Что касается истоков ниндзюцу, думается, искать их нужно во временах доисторических, так как многие разделы этого искусства: следопытство, маскировка, методы выживания в условиях дикой природы – по своему происхождению связаны с охотой. Со временем эти охотничьи уловки становились все более изощренными, а с началом столкновений между объединениями первобытных людей дали начало военному искусству, в котором различные хитрости «ниндзевского» толка заняли весьма почтенное место.

Однако люди охотились и воевали во всем мире, но именно в Японии искусство шпионажа и военной разведки в период Средневековья достигло необычайно высокого развития. Чем это объяснить? Думается, свою роль здесь сыграла целая совокупность разнообразных факторов: географических, исторических, психологических.

Говоря о географических факторах, нужно в первую очередь отметить близость великой цивилизации Китая. Действительно, почти каждый скачок в культурном развитии Японии был связан с усилением китайского влияния. Сказалось это влияние и в искусстве шпионажа. Правда, проявилось оно не столько в сфере конкретных приемов, сколько в области теории ниндзюцу.

И еще. Сложный горный рельеф, обилие речушек способствовали развитию методов малой войны – неожиданных нападений, засад, диверсий, предопределили исключительную важность личного мастерства воина, возникновение малочисленных, но чрезвычайно боеспособных отрядов, способных эффективно действовать в самых сложных условиях.

К историческим факторам следует отнести, конечно же, существование в Японии особого военного сословия – самураев и чрезвычайную раздробленность страны в XV–XVI ст. Господство самурайского сословия способствовало росту престижа военного дела и стимулировало развитие военного искусства во всех его формах. Раздробленность вела к постоянным конфликтам, войнам, которые также подстегивали изучение военного дела. К тому же в Японии уже с первой половины XIII в. начала складываться особая социальная прослойка наемников, живших за счет войны. Именно из нее со временем и выделились нинкэ – семьи, сделавшие своим бизнесом шпионаж.

Немалое значение имели и особенности национальной психологии японцев. Особо нужно отметить два момента. Во-первых, это бережное отношение к наследию предков. Для японцев всё, что связано с предками, священно. И подходят они к своему наследию как рачительные хозяева: всё значимое, важное, полезное запомнят, освоят, отшлифуют и применят, когда надо. Некоторые японские историки считают, что именно в процессе такого отбора и фиксации различных военных хитростей японцы и создали знаменитую систему ниндзюцу.

Однако другие исследователи полагают, что без заимствований со стороны – в первую очередь из Китая – ниндзюцу едва ли достигло бы своего по своим временам поистине фантастического уровня развития. При этом они указывают на другую замечательную черту психологии японского народа – способность к активному усвоению достижений других народов. Действительно, вся японская история являет собой замечательный пример того, насколько можно ускорить развитие национальной культуры, если с умом обратиться за опытом к соседям. Не для того, чтобы «передрать», а чтобы увидеть их достижения, осмыслить их, переделать на свой лад и применить на родной земле.

Вот так в самом общем виде представляются нам истоки ниндзюцу. Но в какой же момент времени оно развилось в настоящее искусство?

Хотя некоторые легенды утверждают, что ниндзюцу существовало с незапамятных времен, реальные исторические источники позволяют говорить о существовании ниндзюцу как самостоятельного искусства не ранее второй половины XV столетия. Именно в этот период впервые ярко проявили себя знаменитые кланы ниндзя из Ига и Кога, создавшие крупнейшие школы ниндзюцу – Ига-рю и Кога-рю. При этом весь предыдущий период японской истории, по сути, можно рассматривать как время накопления знаний в области шпионажа и разведки, их осмысления и упорядочивания.

В целом всю историю ниндзюцу, как представляется нам, можно разделить на три важнейших периода: период формирования (VI – первая половина XV в.), период расцвета (вторая половина XV – начало XVII в.) и период упадка (середина XVII–XIX в.). В каждом из трех этих больших этапов можно выделить более мелкие, но важные периоды. Всего автор насчитал их одиннадцать.

I период продолжался со времен доисторических, до начала эпохи Нара (710–784). Это период первичного накопления знаний в области разведки и диверсионной войны и их первой письменной фиксации. В это время в Японию из Китая был привезен знаменитый трактат «Сунь-цзы», заложивший основу теории шпионажа, проникла буддийская магия, занявшая впоследствии важное место в системе психологической подготовки ниндзя.

II период по временным рамкам в основном совпадает с периодом Нара (710–784). По мнению некоторых японских исследователей, он характеризовался возникновением в среде горных отшельников-ямабуси искусства партизанской войны, включавшего в себя приемы маскировки и рукопашного боя.

Провинции Японии

III период охватывает время от начала периода Хэйан (794–1192) до войны Гэмпэй (1180–1185). Он ознаменовался складыванием военного сословия самураев, укреплением буддийских монастырей и появлением монахов-воинов, зарождением в среде разбойников прообраза агентурных сетей.

IV период охватывает войну Гэмпэй (1180–1185) и первые годы сёгуната Минамото (1192–1333). Как утверждает традиция, в это время ниндзюцу впервые было выделено в особую отрасль военной науки, появились первые профессиональные разведчики.

V период, совпадающий по времени с Камакурским сёгунатом (1192–1333), характеризовался влиянием на искусство шпионажа со стороны буддийской школы Дзэн, которая привлекла внимание многих самураев своими неординарными установками и оригинальными методами практики, имевшими своим следствием выработку хладнокровия, спокойствия и бесстрашия.

VI период охватывает реставрацию Кэмму (1333–1336), период Намбоку-тё (1336–1392) и далее вплоть до начала эпохи Сэнгоку (1467–1573). В это время впервые создаются агентурные сети, возникают первые школы воинского искусства.

VII этап, совпадающий с эпохой Сэнгоку (1467–1573), ознаменовался широчайшим использованием шпионов враждующими феодалами, развитием в ниндзюцу методов применения огнестрельного оружия, складыванием крупнейших школ Ига-рю и Кога-рю.

Следующий, VIII период – это время правления первых объединителей Японии – Оды Нобунаги (1573–1582) и Тоётоми Хидэёси (1583–1598), проводивших политику «собирания» страны путем подавления всех непослушных элементов – буддийских монастырей, враждебных феодальных кланов, в том числе тех, которые практиковали ниндзюцу. В частности, эта политика вылилась в поход армии Оды на провинцию Ига и разгром большинства кланов ниндзя.

IX период – время борьбы за власть в стране Токугавы Иэясу (1598–1615). Иэясу хорошо понимал и высоко ценил возможности ниндзя и создал лучшую по тем временам службу шпионажа.

X период – мирное время правления сёгунов династии Токугава (1615–1867). В Японии создается колоссальный полицейский аппарат, использующий бывших ниндзя в качестве тайных агентов. С середины XVII в. ниндзюцу, не находя применения в войнах, приходит в упадок.

XI период начинается с революции Мэйдзи (1868) и завершается поражением Японии во Второй мировой войне (1945). В это время на основе ниндзюцу и европейских разработок в области шпионажа возникает и используется современная японская система шпионажа.

В настоящей работе широко представлены материалы исторических источников. Всего задействовано около 60 текстов. Однако обрывочность содержащихся в них сведений и недоступность источников во всей их полноте вынуждают автора в поэтапном изложении истории ниндзюцу в основном следовать канве, проложенной японскими исследователями, такими как Окусэ Хэйситиро и Нава Юмио. В этой связи необходимо сказать несколько слов о японской традиции историописания, которая отчасти следует китайскому шаблону.

В этой традиции, исходящей из признания древности золотым веком, история – это процесс передачи изначальной мудрости от мудрецов-родоначальников к их потомкам. Отсюда стремление удревнить всякое явление и тем самым подчеркнуть его истинность и значимость, имеющее следствием слияние мифа и реальности. В результате и в источниках, и даже в большинстве современных японских работ по истории ниндзюцу реальность зачастую неотделима от мифа. Это препятствует созданию подлинно научной истории ниндзюцу, но помогает понять сущность этого искусства как бы изнутри, ведь миф о ниндзюцу в то же время есть результат его отражения в сознании носителя мифа.

Поэтому в тексте настоящей работы с сообщениями сравнительно надежных исторических источников соседствует большое число легенд. Думается, это поможет читателю составить более полное представление о том, как воспринимали свое искусство сами ниндзя и чем оно для них было.

Оружие и снаряжение ниндзя

Оружие (буки) и снаряжение (нинки) ниндзя являются важнейшими составляющими культуры «ночных воинов» Японии. Именно эти приспособления делали возможным совершение многих поступков, казавшихся непосвященным современникам сверхъестественными и чудесными. Так рождались предания и легенды, из которых в массовом сознании складывался фантастический образ лазутчика, способного становиться невидимым, ходить по воде, летать по небу, превращаться в диких животных, проходить сквозь стены…

Неудивительно, что описания оружия и снаряжения традиционно занимают главнейшее место в большинстве книг по ниндзюцу. Исследователи единодушно сходятся в том, что конструкторы ниндзя если не опередили время, то, во всяком случае, шли в ногу с техническим прогрессом. Действительно, в арсенале «воинов ночи» есть немало видов вооружения и снаряжения, которые могут поразить воображение. Это и ракетные установки, многоствольные ружья, разборные лодки и многое-многое другое. Огромный интерес у широкой публики вызывают «дома привидений» – так называемые «шпионские усадьбы» ниндзя ясики, на протяжении столетий служившие жилищами «воинов ночи».

Однако, несмотря на громадный интерес широкой аудитории, в западном мире до самого недавнего времени не было серьезных работ по вооружению и снаряжению ниндзя, в которых они были описаны с опорой на сохранившиеся источники. Зачастую конкретные исторические данные заменялись вымыслами, рассчитанными на полную неосведомленность читателя.

В порыве восторга и преклонения перед ниндзя многие авторы неосознанно приписывают японским средневековым «невидимкам» использование таких средств, которыми они просто не могли пользоваться. Например, американцы Ал Вейсс и Том Филбин рассказывают в своей книге о «ночных воинах», что те использовали в качестве отравляющего средства листья обычных помидоров, напрочь забывая, что родиной томатов была Америка, и, соответственно, средневековые ниндзя вообще не были знакомы с этим растением.

На фоне всеобщего незнания порой рождались совершенно фантастические «учебники ниндзюцу», написанные не на основе старинных наставлений или полученных от живого носителя традиции знаний, а на основе послевоенных и современных знаний по войсковой разведке и саперному делу.

Что касается меня, то я при написании этой книги пользовался тремя группами источников информации.

Во-первых, это наставления, написанные самими ниндзя. В первую очередь это «Нинпидэн» («Секретное наставление по ниндзюцу», 1560 г.), «Бансэнсюкай» («Десять тысяч рек собираются в море», 1676 г.) и «Сёнинки» («Писание об истинном ниндзюцу», 1681 г.). Помимо них, я использовал и ряд других текстов (см. библиографию в конце книги).

Вторую группу источников составляют работы довоенных и послевоенных японских историков. Среди них нужно отметить прекрасную работу Нава Юмио «Хиссё-но хэйхо. Ниндзюцу-но кэнкю» («Всепобеждающее военное искусство. Исследования ниндзюцу». Токио, 1972 г.) и книгу Окусэ Хэйситиро «Нинпо. Соно хидэн то дзицурэй» («Нинпо. Его секреты и практические примеры». Токио, 1995 г.). Я также широко использовал материалы авторитетной работы Сасамы Ёсихисы «Нихон будо дзитэн» («Энциклопедия по японским будо». Токио, 1982 г.).

Третьим источником информации послужили мои собственные наблюдения, сделанные во время посещения «музеев ниндзюцу» в городах Ига Уэно и Конан, монастыря Нэгоро-дэра, Нидзё-дзё – замка сёгунов Токугава в городе Киото и ряда других музеев и исторических мест, так или иначе связанных с историей ниндзюцу. Многие рисунки в данной книге основываются на фотографиях, сделанных в этих поездках.

Касаясь экспонатов «музеев», с которыми я впервые имел возможность познакомиться осенью 1997 г., сегодня я вынужден сделать принципиальную оговорку. Как я уже писал выше, подавляющее большинство экспонатов в этих «музеях» не являются подлинниками. Впервые в западной литературе в «Когтях невидимок» были даны детальные описания десятков видов мин, бомб, зажигательных стрел, ракет, воровского инструмента ниндзя, приведены рецепты калорийных и жаждоутоляющих пилюль, ядов, лекарственных средств, описаны дома ниндзя.

Надеюсь, что эта книга станет хорошим подспорьем для подлинных поклонников ниндзюцу и всех тех, кто интересуется военной историей и боевыми искусствами Японии и Востока.

В заключение я хотел бы высказать свою огромную признательность и благодарность всем, кто помог делом и советом в работе над этой книгой: наставнику школы Катори синто-рю Сергею Семенчуку, зарубежным коллегам: профессору Стивену Тёрнбуллу, Дону Роли, Джеффри Мюллеру, а также сотрудникам музея «Ниндзюцу ясики» города Ига Уэно за предоставленную возможность сделать фотографии различных устройств, приспособлений и оружия ниндзя.

Отдельное слово сердечной благодарности – моим художникам Алексею Астафьеву и Андрею Иванову, которые помогли подготовить иллюстрации к этой книге, потратив на это многие часы своего личного времени и огромные усилия.

Часть 1. История ниндзюцу

Глава 1. У истоков ниндзюцу

К началу эпохи Нара (710–784) японский народ уже успел накопить солидный опыт в области военной разведки и шпионажа. Этот опыт был зафиксирован в древнейших письменных памятниках Страны восходящего солнца: «Кодзики» («Летопись древних дел», 712 г.) и «Нихонги» («Нихон сёки», «Анналы Японии», 720 г.).

Уже первое тысячелетие нашей эры было для Японии временем активных контактов с материком. Острова не раз становились прибежищем для китайских и корейских переселенцев, которые переправлялись на них целыми общинами. Как правило, семьи переселенцев выделялись высокой культурой, богатыми познаниями в различных отраслях. Дело в том, что основными причинами миграций были причины политические. Нашествия кочевников, государственные перевороты, восстания – всё это приводило в движение не столько крестьянскую массу, сколько правящие слои. Именно аристократы, образованные, утонченные, и бежали в Страну восходящего солнца.

Переселенцы привозили с собой свои представления о мире, верования, философские и этические представления, научные знания, производственные и технические навыки, письменность, литературу, искусство и, разумеется, военное дело. Так, с ними на острова проникли приемы и методы боя, даосские психомедитативные упражнения и буддийская магия, заложившие основу психологической подготовки самураев и ниндзя, замечательные трактаты по военному искусству и среди них – «Сунь-цзы», в котором впервые в мире была разработана теория военного и политического шпионажа.

Осознавая превосходство иммигрантов, японцы активно перенимали их достижения, а чуть позже стали сами ездить в Китай на учебу.

Большое влияние на становление японского искусства шпионажа оказали и традиции военного искусства Кореи. Дело в том, что в III–VII вв. н. э. японцы проводили активную политику в отношении Корейского полуострова и даже имели там свои владения. В общении и столкновениях с корейскими государствами Силла, Пэкчэ и Когурё они знакомились с их военным искусством, которое в некоторых отношениях опережало в своем развитии военное искусство Японии. Этому способствовало то, что Корея раньше, чем Япония, оказалась втянута в сферу влияния китайской цивилизации. Поэтому многие достижения китайской культуры и, в частности, военной науки к тому времени, когда японцы лишь начинали с ними знакомиться, были корейцами уже освоены. И именно жители Страны утренней свежести впервые продемонстрировали японцам применение принципов китайской стратегии на практике, дали им первые уроки организованного шпионажа.

Таким образом, в первый период истории ниндзюцу сложилась основа, на которой в дальнейшем стало развиваться собственно японское искусство шпионажа.

Лазутчики из небожителей

Во Введении уже говорилось о подсознательном стремлении японцев выводить истоки всякого явления от времен незапамятных. Поэтому нет ничего странного, что уже в старину предпринимались попытки отыскать корни ниндзюцу в мифологии. К тому же, если внимательно познакомиться с мифами «Кодзики» и «Нихонги», при наличии фантазии некоторые деяния богов можно интерпретировать и как прообраз разведывательно-шпионских операций. Например, в «Кодзики» и «Нихонги» рассказывается о том, как Таками мусуби-но ками, один из центральных богов японского пантеона, посылал нескольких богов рангом пониже во враждебную землю Идзумо, чтобы разведать положение дел и усмирить тамошних обитателей.

В качестве таких «разведчиков» в «Кодзики» и «Нихонги» упомянуто несколько богов, в том числе и покровители воинов и воинских искусств Такэмикадзути-но микото и Фуцунуси-но микото. Интересно, что с важнейшими центрами почитания этих богов, храмами Касима-дзингу и Катори-дзингу, связаны две крупнейшие школы японского боевого искусства: Касима синто-рю и Катори синто-рю, каждая из которых включает в свою программу свой вариант системы шпионажа и разведки – синоби-но дзюцу.

Воинские божества Фуцунуси-но микото (слева) и Такэмикадзути-но микото (справа). Со старинной гравюры

Миф о Таками мусуби-но ками как о прародителе ниндзюцу, по свидетельству Фудзиты Сэйко, претендовавшего именоваться 14-м патриархом школы Кога-рю Вада-ха, был популярен среди «невидимок» из Ига.

Ниндзя из Кога, по сведениям того же источника, тоже искали истоки своего искусства в мифологии, но признавали родоначальником ниндзюцу другого важного бога японского пантеона – Сусаноо-но микото.

Согласно «Кодзики», во время своих странствий Сусаноо-но микото повстречал старика со старухой и молодую девушку по имени Кусинада-химэ, которые сидели и плакали. Сусаноо поинтересовался, в чем причина их горя, и старик сказал ему: «Моих дочерей… Ямато-но ороти – Змей-страшилище Восьмихвостый-Восьмиголовый из Коси, каждый год являясь, проглатывает. Ныне время, когда он должен явиться…»

Тогда Сусаноо-но микото вызвался помочь несчастному семейству, но в награду потребовал Кусинаду-химэ в жены. Получив согласие родителей, он превратил девушку в гребень и спрятал его в своей косичке, а старику со старухой приказал: «Вы восьмижды очищенное сакэ сварите, а еще кругом ограду возведите, в той ограде восемь ворот откройте, у каждых ворот помост сплетите, на каждый тот помост бочонок для сакэ поместите, в каждый бочонок того восьмижды очищенного сакэ полным-полно налейте и ждите!»

Когда все было в точности исполнено, как и предполагалось, показался страшный змей Ямата-но ороти. Завидев такое изобилие прекрасной браги, он тут же в каждый бочонок по голове своей свесил и осушил все рисовое вино до последней капельки. После чего, естественно, опьянел, растянулся на земле и впал в сон. Тогда Сусаноо-но микото обнажил свой меч и порубил змея на кусочки.

На первый взгляд ничего особенно «ниндзевского» в этом эпизоде нет. Но, если вдуматься, здесь сокрыты две важнейшие идеи, которые легли в основу ниндзюцу. Во-первых, идея одоления большей силы при помощи хитрости. Во-вторых – идея слияния с естественным окружением и использования в маскировке самых обычных неприметных вещей, чтобы стать полностью невидимым для врага.

Мити-но Оми-но микото – родоначальник японской криптографии

С переходом от эры богов к эре героев в японской мифологии встречается еще больше претендентов на звание создателя ниндзюцу. Так, некоторые предания ниндзя из Ига и Кога называют основателем ниндзюцу Хи-но Оми-но микото.

В «Нихонги» рассказывается, что во время Восточного похода легендарного основателя японского государства императора Дзимму («Божественный воин»; по традиционной версии правил в 660–585 гг. до н. э.) Хи-но Оми-но микото вел его армию по незнакомой местности, следуя за священным вороном, посланным богиней солнца Аматэрасу оомиками. За это Дзимму дал ему имя Мити-но Оми-но микото – «Министр путей». По-видимому, в обязанности этого Мити-но Оми-но микото входили разведка местности, проводка армии и решение различных нестандартных ситуаций, что явствует из следующего эпизода.

Когда Мити-но Оми-но микото привел императора Дзимму в деревню Укэти в местности Уда, тамошний властитель Ё-Укаси решил убить вождя пришельцев. Но когда выяснилось, что армия Дзимму очень велика и в открытом бою с ней не совладать, он решил пойти на хитрость. Ё-Укаси укрыл свои войска в засаде и специально выстроил новый дворец с капканом внутри, чтобы заманить в него Дзимму. Однако младший брат Ё-Укаси – Ото-Укаси обо всем сообщил Дзимму, и тот выслал вперед Мити-но Оми-но микото, чтобы разведать обстановку. «Министр путей» сразу раскусил коварный план Ё-Укаси, и, как сообщает «Кодзики», он, вместе с другим соратником Дзимму – Окумэ-но микото, «вдвоем призвали к себе… Ё-Укаси и, бранью его осыпав, сказали так: «Во дворец, который возвел, ты первым и войдешь, и покажешь, как ты собираешься государю послужить», – ухватились за рукоятки мечей, копья выставили, стрелы на луки наложили и загнали его туда. И тут же убило его тем капканом…»

Однако подлинное «ниндзевское» хитроумие Мити-но Оми-но микото проявилось несколько позже, когда Дзимму уничтожал последних врагов на равнине Ямато. Император приказал Мити-но Оми-но микото выкопать большую землянку в деревне Осака, устроить там пышный пир и пригласить на него 80 врагов, чтобы истребить их разом. Мити-но Оми-но микото в точности исполнил повеление императора. Отобрав лучших воинов, вооруженных мечами, он приказал им смешаться с врагами и по сигналу его песни броситься на врагов и убить их. Когда враги – хвостатые люди цутигумо («земляные пауки») – запьянели, Мити-но Оми-но микото запел:

В обширной подземной обители В Осака Много людей Помещается. Пусть много людей Помещается, — У храбрых парней Кумэ Мечи с рукояткой, как молот, Мечи каменные. Сейчас нападут – ох, славно будет!

Услышав песню, воины Дзимму разом обнажили мечи и закололи всех цутигумо до единого. Считается, что это был первый случай шифрования информации, в данном случае – в виде песенки, в военной истории Японии. Этот факт отмечен во многих позднейших японских наставлениях по военному делу. И именно отсюда, из этого эпизода, ниндзя через много веков выводили истоки своего искусства «иньской речи» – профессионального жаргона, непонятного для других людей (арго).

От Мити-но Оми-но микото берет свое начало знаменитый военный род Отомо, давший немало видных военачальников и блестящих поэтов. Отомо были лучшими мастерами воинского искусства и служили в императорской охране. Из поколения в поколение они передавали секреты военного дела и, возможно, наставления по шпионажу и разведке. Интересно, что Отомо-но Якамоти первым удостоился звания сёгун, а Отомо-но Сайдзин, о котором речь пойдет далее, стал первым профессиональным шпионом в истории Японии, о котором упоминают источники.

Похитители священной глины

В описании Восточного похода Дзимму в «Нихонги» содержится и еще один весьма любопытный эпизод, который часто вспоминают исследователи истории ниндзюцу. Во время боев за местность Исо в области Ямато будущему императору никак не удавалось одолеть врага, но однажды во сне его посетило видение, из которого он узнал, что для победы нужно добыть глины со священной горы Ама-но Кагуяма и вылепить из нее священные кувшины. Задача была не из легких, так как Ама-но Кагуяма находилась в самом центре расположения вражеских войск. И тогда Дзимму решил прибегнуть к хитрости:

«Нарядил он Сипи-нэту-пико (Синэцухико) в рваную одежду, накинул соломенный плащ и шляпу, и тот стал похож на старца, а Ото-укаси на голову надел сито, чтобы стал он похож на старуху, и рек: «Отправляйтесь вдвоем на гору Ама-но Кагуяма, потихоньку наберите там глины и возвращайтесь…»

В тот момент вражеские воины теснились на дороге, и невозможно было пройти вперед. И вот Сипи-нэту-пико принес клятву-обет укэпи, сказав: «Если суждено моему государю этой страной овладеть, то пусть дорога сама по себе станет проходимой. Если же не суждено, то пусть враги нам путь преградят» – так сказал.

Как выговорил он эти слова, так они и двинулись в расположение врага. Тут увидели их два воина из вражеского стана, громко засмеялись и сказали: «Какие мерзкие старик и старуха!» И расступились, чтобы дать тем пройти. Так оба добрались до горы, набрали глины и благополучно вернулись».

Это описание считается первым в истории Японии описанием искусства переодевания для обмана врага (хэнсодзюцу), которое со временем стало одним из важнейших разделов ниндзюцу.

Ямато Такэру – царевич-диверсант

Судя по всему, «ниндзевские» акции были в большом почете у жителей Японских островов. Даже члены императорской фамилии не гнушались прибегать к ним в случае необходимости. Самым ярким примером этого являются подвиги принца Ямато Такэру.

Ямато Такэру действует как заправский разведчик. Он и шагу не делает без предварительной разведки, активно использует военные и шпионские хитрости, умеет выживать в экстремальных ситуациях.

Принц Ямато был сыном императора Кэйко. Свои подвиги он начал с убийства старшего брата, впавшего в немилость у Кэйко. Сделал это он довольно оригинальным способом: по сообщению «Кодзики», когда рано утром брат зашел в отхожее место, Ямато Такэру неожиданно напал на него, «схватил, убил его, руки-ноги повыдергал, завернул тело в циновку и выкинул». Судя по всему, туалет у японцев был излюбленным местом для отправления на тот свет недругов при помощи неожиданного нападения. Во всяком случае, по легенде, знаменитый князь-военачальник XVI в. Уэсуги Кэнсин тоже лишился жизни – от рук вражеского ниндзя – в этой же части своих апартаментов.

В то время Ямато Такэру было лет 15–16. Подивившись его силе и буйству, Кэйко решил найти им лучшее применение и отправил сына на остров Кюсю для усмирения двух непокорных братьев-богатырей из племени Кумасо, отказавшихся приносить дань.

Добравшись до земли Кумасо, Ямато Такэру занялся разведкой местности и ситуации. Выяснилось, что недруги заняты постройкой землянки и подготовкой к богатому пиру. Этим и решил воспользоваться царевич.

Древнеяпонский воин

Когда настал день пира, принц переоделся в платье девушки, предусмотрительно заготовленное его теткой Ямато-химэ, и вместе с женщинами проник в землянку. Видимо, выглядел он в женском одеянии достаточно соблазнительно, так что братья Кумасо усадили его между собой и принялись веселиться. В самый разгар пиршества Ямато Такэру выхватил короткий меч и, держа старшего Кумасо за шиворот, пронзил ему грудь. Младший брат-богатырь попытался убежать, но Ямато Такэру изрубил его, «словно спелую дыню».

Не дожидаясь дальнейших повелений отца, царевич добрался до земли Идзумо с намерением убить тамошнего богатыря Идзумо Такэру. Поклявшись в дружественности своих намерений, Ямато легко вошел в доверие к простоватому силачу и преспокойно стал подготавливать его убийство. Он изготовил деревянный меч и, выдавая за настоящий, подвесил его у пояса. Вместе купались богатыри в реке Хи. Когда царевич вышел из воды, он предложил Идзумо Такэру побрататься. В знак дружбы и верности богатыри обменялись мечами. В руки богатыря Идзумо перешла деревянная подделка, а Ямато Такэру заполучил боевой клинок. Через некоторое время хитроумный царевич предложил простоватому богатырю Идзумо помериться силами в поединке на мечах. Тот согласился, но деревянный клинок попросту застрял в ножнах. Легко догадаться, чем все закончилось.

Отдых Ямато Такэру от бранных дел длился недолго – Кэйко сразу же отправил сына усмирять непокорные племена востока. Этот поход оказался труднее прежних. На этот раз обманутым оказался сам герой. Правитель земли Самагу заманил его в поле и поджег траву. Пламя приближалось к богатырю. Но он благополучно вышел из опасной ситуации благодаря своей находчивости. Правда, в описании конкретного способа, к которому он прибегнул, источники расходятся. По одной версии, он прорубил путь в траве волшебным мечом, который за это получил имя «Кусанаги» – «Режущий траву». По другой – при помощи кресала пустил встречный огонь и таким образом сбил пламя. Зато в концовке все источники едины: в наказание за вероломство Ямато Такэру истребил весь род местного правителя и отправился дальше.

Впрочем, странствовать ему пришлось недолго. Сраженный ядом злобного змея, богатырь вскоре умер.

Китайские истоки японского ниндзюцу

Уже говорилось, что военное искусство Японии на начальном этапе своего развития испытало сильное влияние со стороны китайской традиции. Что же касается искусства шпионажа, то к тому времени, о котором идет речь, китайцы уже накопили огромный опыт в этой области.

Истоки шпионажа в Китае, согласно легенде, восходят к легендарным прародителям китайского народа Фу И и Желтому императору Хуан-ди (по традиционной версии правил в 2696–2597 гг. до н. э.). В классическом произведении по военному искусству «Ли Вэй-гун вэньдуй» («Диалоги Ли Вэй-гуна») говорится: «По законам войны, идущим еще от Хуан-ди, на первом месте стоит правильный бой, на втором – маневр, на первом месте – гуманность и справедливость, на втором – хитрость и обман».

Традиция утверждает, что шпионаж в Китае достиг значительного развития уже во времена правления императора династии Ся (ХХ – XIX вв. до н. э.) Сюань Юань-ди. И, как указывает стратег Сунь-цзы в своем трактате, даже воцарение династий Инь и следующей за ней Чжоу не обошлось без участия шпионов.

Образование древнего царства Инь, сменившего царство Ся, по традиционной хронологии относится к 1766 г. до н. э. Согласно преданию, Ся пало потому, что жестокость его последнего правителя Цзе-вана подняла против него все население: и народ, и князей. В княжестве Шан в то время правил мудрый и добрый Чэн Тан. Он быстро стал главой восставших и, разбив Цзе-вана, вступил на престол.

Большую роль в свержении Ся сыграл И Чжи, который находился на службе у Цзе-вана и был добродетельным, в конфуцианском смысле, человеком. Эти свойства настолько прославили его, что Чэн Тан, еще будучи шанским князем, вызвал его к себе и сделал своим наставником и руководителем. Когда Тан-ван поднял восстание, И Чжи находился в столице Цзе-вана и во всех подробностях знал положение противника. Вероятно, именно поэтому Тан-ван смог добиться успеха.

Аналогичная история повторилась и при падении династии Инь, основанной Чэн Таном, и водворении на ее место династии Чжоу (1144 г. до н. э.). Последний государь из династии Инь – Чжоу-ван – также был свирепым тираном, в котором ничего не осталось от добродетельного предка. И опять вся страна поднялась против угнетателя. И опять среди местных властителей оказался добродетельный и храбрый князь – У-ван, глава чжоуского княжества, который сверг Чжоу-вана и стал основателем новой династии.

В это время слугой иньских властителей был Люй Я (Люй Шан), которого конфуцианская традиция представляет благородным мужем. Впоследствии под именем Тай-гун вана он прославился как теоретик военного искусства. Его не сумел оценить его законный государь, но полностью оценил У-ван. Еще отец У-вана – Вэнь-ван, повстречав однажды на охоте Люй Я, сразу признал в нем мудреца. Когда чжоуский У-ван восстал, Тай-гун ван находился у иньского Чжоу-вана и хорошо знал положение противника. Поэтому У-ван с легкостью добился победы.

Таким образом, уже в древнейший период китайцы имели прекрасную возможность оценить возможности шпионов, которые подчас оказывались причастны к низвержению целых государств. Поэтому военачальники Срединного царства исстари весьма активно использовали тайных агентов, чтобы подточить изнутри силы врага.

В 236–229 гг. до н. э. шла война между княжествами Цинь и Чжао. Во главе циньской армии стоял известный полководец Ван Цзянь. Войсками княжества Чжао командовал Ли Му, прославившийся искусной защитой северных границ княжества от нападений гуннов и соединявший в себе ум и храбрость. Из-за него циньские войска терпели поражение за поражением: был наголову разбит один из крупных военачальников – Хуан Яо, и сам главнокомандующий Ван Цзянь оказался в опасном положении. Тогда Ван Цзянь понял, что в открытом бою ему не справиться с таким противником, и решил действовать иными средствами.

При дворе его противника, чжаоского князя, находился некий Го Кай. Он был любимцем князя. Ван Цзянь знал, что Го Кай завидует успехам Ли Му, боится его влияния на правителя и ищет случая его устранить. Поэтому Ван вошел с ним в тайные сношения, поднес ему большую сумму денег и якобы дружески предупредил его, что Ли Му ждет только конца кампании, чтобы расправиться с ним. Так как это совпало с предположениями самого Го, тот, не задумываясь, отправился к князю и наговорил ему, будто Ли Му замышляет его убить, перейти на сторону Цинь и получить из рук циньского князя княжество Чжао. Чжаоский князь поверил фавориту, отозвал Ли Му из армии и казнил его. Вместо Ли Му во главе армии были поставлены два других, совершенно неспособных военачальника. Последствия устранения искусного полководца быстро сказались: всего через три месяца армия Чжао была наголову разбита циньскими войсками.

Китайцы прекрасно освоили тончайшую игру интриг, научились просчитывать замыслы и ходы противника и использовать их себе на пользу. Вот пример весьма хитроумной операции.

Дело было во время войны между княжествами Цзинь и Шу (первая половина IV в. до н. э.). Войсками Шу командовал Ли Сюн. Во главе цзиньских войск стоял Ло Шан. Борьба велась без каких-либо результатов для обеих сторон. Тогда Ли Сюн решил прибегнуть к хитрости. Он знал, что Ло Шан непременно воспользуется любой возможностью, чтобы приобрести себе в лагере противника шпиона, и решил эту возможность ему предоставить. По его плану в качестве «обратного шпиона» должен был выступить преданный вассал Пу Тай. Однажды Ли Сюн при всех придворных обвинил Пу Тая в разных провинностях и приказал страже жестоко избить его. Затем окровавленного сановника за ноги выволокли из дворца и швырнули в ров. Спустя некоторое время Пу Тай, удалившийся в глухую деревушку, тайно вступил в контакт с Ло Шаном, а затем и вовсе перебежал к нему вместе с самыми преданными друзьями, семьей и челядью.

Ло Шан поверил, что Пу Тай горит жаждой мести, ввел его в свое окружение и даже назначил помощником командующего армией. Под предлогом мести Ли Сюну Пу Тай разработал план разгрома армии Шу. По этому плану сторонники Пу Тая должны были убить своего начальника и огнем подать сигнал о нападении войскам Ло Шана. Ло Шан согласился. Когда в лагере Ли Сюна показался огонь, 100 отборных воинов Ло Шана, стоявших наготове, тотчас же ринулись в атаку. Предполагалось, что в суматохе им без труда удастся проникнуть внутрь укрепления противника. Однако все они были убиты, а войска Ло Шана, двинувшиеся на штурм вражеского лагеря, попали в засаду и были разбиты. Сам Пу Тай в решающий момент битвы вместе со своими соратниками убил Ло Шана, его сына-наследника и главнокомандующего, обезглавив цзиньское войско. После этого он приказал воинам не оказывать сопротивления Ли Сюну, и княжество Цзинь пало без боя.

В китайской практике в качестве шпионов чаще всего выступали послы. Попав в стан врага, они старались повлиять на обстановку, подкупая чиновников и военачальников, натравливая их друг на друга. Нередко послы играли роль «шпионов смерти». Их направляли к противнику, чтобы отвлечь его внимание притворными переговорами о заключении мира. И когда противник, поверив заверениям, ослаблял бдительность, противная сторона предпринимала решительную военную операцию. Правда, в этом случае посла, находившегося для прикрытия в стане противника, ждала неминуемая смерть.

В китайских летописях описан случай, произошедший во время борьбы ханьского императора Гао-цзу (206–195 гг. до н. э.) с княжеством Ци. Гао-цзу понимал, что ему будет нелегко одолеть противника обычным путем. Поэтому он решил притворно вступить с ним в мирные переговоры и с этой целью направил в Ци послом искусного дипломата Ли Ши-цы. Тот так ловко повел дело, что циский князь не только согласился на мир, но и отвел свои войска с границ. Этого только и ждал Гао-цзу. Как только границы лишились защиты, его полководец Хань Синь вторгся в пределы Ци. Посол был казнен, но это не спасло циское княжество от разгрома.

От послов-шпионов не требовалось умения переодеваться, подкрадываться и физически устранять врага. Для них важнее было понимание психологии, взаимоотношений между людьми, умение точно оценить баланс сил во вражеском стане, военно-политическое положение государства. В основном это зависело от личных качеств посла, его таланта, а не от специальной подготовки. Возможно, поэтому в Китае в древности и не сложилась цельная система подготовки шпионов, из-за чего китайские агенты нередко «садились в лужу». Так, в III в. до н. э., во время борьбы, которую вели циньские войска против Чжао Шэ, они подослали в его лагерь шпиона, но тот ничего не мог разведать. Ничего не могли разузнать и шпионы царства Чу, посланные в лагерь Гао-цзу. Известно немало других случаев некомпетентности китайских шпионов.

Однако именно китайцы, а точнее – китаец по имени Сунь У, более известный как Сунь-цзы, впервые в мировой истории сумели разработать теорию шпионажа. И не только… Сунь-цзы создал единую концепцию военного искусства, глобальную по охвату и удивительную по глубине постижения закономерностей любого столкновения – будь то война, отдельное сражение или даже рукопашный поединок. Она оказала определяющее влияние на всю дальневосточную традицию военного искусства. Поэтому на военной доктрине Сунь У, изложенной в трактате «Сунь-цзы», следует остановиться особо.

Военная доктрина Сунь-цзы

С точки зрения Сунь-цзы, война есть борьба, в ближайшем смысле – противоборство двух армий. Однако борьба на войне, считает Сунь-цзы, не является чем-то резко отличным по своей природе от борьбы вообще: это такая же борьба, как и всякая другая. Поэтому китайский стратег ставит ее в один ряд с борьбой дипломатической, политической и всякой иной. Отличие только в одном: из всех видов борьбы «нет ничего труднее, чем борьба на войне».

Китайские военачальники. Со старинной гравюры

Борьба ведется ради выгоды. «Получение выгоды и есть победа» – так воспринимает учение Сунь-цзы комментатор Ван Чжэ. Важно понять, что победа нужна не сама по себе, победа есть только средство для получения выгоды. Понятие выгоды приложимо к каждому частному проявлению борьбы: борьба за позицию есть борьба за овладение теми стратегическими выгодами, которые эта позиция представляет для занявшего ее, и т. д.

Понятию выгоды у Сунь У подчинены все стратегические расчеты. Выгода направляет всю тактику. Но выгода – не только цель, но и средство. Противник также сражается ради выгоды. А если так, то, управляя этой целью, можно управлять и его действиями. Это значит, что цель для противника нужно уметь превратить в средство для себя. Именно на этом Сунь У строит свое учение о завлечении противника, о принуждении его к тем или иным желательным действиям. Заставить врага предпринять нужное действие можно, предоставив ему какую-либо временную, незначительную, а то и прямо призрачную выгоду. «Уметь заставить противника самого прийти – это значит заманить его выгодой».

Борьба на войне, как и всякая борьба, может привести к успеху или к неудаче. Успех для Сунь У состоит в получении выгоды. Неуспех же есть опасность. Война – самый трудный вид борьбы, а значит, и наименее выгодный, и наиболее опасный. Почему наименее выгодный? Сунь-цзы наставляет: «Наилучшее – сохранить государство противника в целости, на втором месте – сокрушить это государство. Наилучшее – сохранить армию противника в целости, на втором месте – разбить ее». Если война ведется ради выгоды, то выгоднее овладеть страной противника, не разорив ее, лучше подчинить себе армию противника, не уничтожая ее, а получив возможность распоряжаться ее живой силой и материальными ресурсами.

Но на войне неминуемо хотя бы частичное уничтожение того, чем стремятся овладеть. Поэтому война – наименее выгодный способ приобретения выгод. «Сто раз сразиться и сто раз победить – это не лучшее из лучшего; лучшее из лучшего – покорить чужую армию, не сражаясь».

В войне на карту ставится все. Об этом говорится в самом начале трактата: «Война – это великое дело для государства, это почва жизни и смерти, это путь существования и гибели». Поэтому, прежде чем решиться на войну, необходимо испробовать все прочие средства. Какие же это средства?

Во-первых, надо разбить замыслы противника, то есть искусной политикой разрушить план агрессивно настроенного соседа и соответствующими мероприятиями в своей стране сделать осуществление его замыслов невозможным. «На следующем месте – разбить его союзы», то есть добиться международной изоляции врага, когда он вряд ли может решиться на нападение. И только на третьем месте – «разбить его армию».

Сунь-цзы – сторонник блицкрига. Вся 11-я глава его трактата посвящена аргументации этой доктрины. Сунь У отвергает длительную войну потому, что она невыгодна: «Никогда еще не бывало, чтобы война продолжалась долго и это было бы выгодно государству». Понять эту мысль несложно: затяжная война ведет к гибели многих людей, к материальным потерям, финансовым затруднениям, к упадку хозяйства и в итоге к разорению страны, бунту и крушению государства.

Как же предупредить такие опасности? Сунь У указывает один способ, которым можно если не полностью устранить трудности войны, то, во всяком случае, значительно облегчить их: надо переложить все тяготы войны на плечи противника, а для этого – перенести военные действия на его территорию. Однако таким путем проблему не решить. Решительное средство – это вступить в войну подготовленным во всех отношениях и провести ее быстро. Ввиду этого в трактате много места отведено вопросам подготовки войны.

Сунь У различает две стороны подготовки: политическую и военную, внутри которых вычленяются подпункты. Прежде всего, стратег говорит о внутриполитической подготовке: воевать можно тогда, когда «мысли народа одинаковы с мыслями правителя, когда народ готов вместе с ним умереть, готов вместе с ним жить, когда он не знает ни страха, ни сомнений».

К области военной подготовки Сунь У относит формирование армии, ее оснащение, хорошую организацию, надлежащим образом поставленное руководство и налаженное снабжение. Из всего этого слагается полнота боевой подготовки. Сунь У в весьма энергичных выражениях требует: «Правило ведения войны заключается в том, чтобы не полагаться на то, что противник не придет, а полагаться на то, с чем я могу его встретить; не полагаться на то, что он не нападет, а полагаться на то, что я сделаю его нападение на себя невозможным для него».

Очень большое значение Сунь-цзы придает полководцу: хороший полководец – «сокровище для государства». Он – «властитель судеб народа… хозяин безопасности государства». В связи с этим стратег предъявляет к полководцу очень высокие требования. В первую очередь он требует от него наличия пяти качеств: ума, беспристрастности, гуманности, мужества, строгости. Уму придается первостепенное значение.

После того как проведена вся нужная подготовка, необходимо выработать план войны, который должен быть основан на том, что Сунь-цзы называет «расчетами». «Расчеты» – это предварительный учет обстановки, соотношения сил и боевой подготовки.

Что же подлежит учету? Всё, что касается себя и противника, причем именно в сопоставлении. Только знание этого соотношения и может стать прочным основанием оперативного плана. Конкретно взвесить нужно следующее: «Кто из государей обладает Путем? (На языке Сунь-цзы это означает: у кого в стране достигнуто единство «мыслей народа с мыслями правителя».) У кого из полководцев есть таланты? (То есть перечисленные выше качества.) Кто использовал Небо и Землю? (То есть учел факторы времени и пространства.) У кого выполняются правила и приказы? У кого войско сильнее? У кого офицеры и солдаты лучше обучены? У кого правильно награждают и наказывают?» Таким образом, взвешиванию подлежат и материальные, и организационные, и моральные факторы войны.

Разумеется, эти расчеты могут быть произведены лишь тогда, когда в распоряжении имеются соответствующие данные, полное знание обеих сопоставляемых сторон. Знание самого себя естественно. Но требуется полное знание еще и противника. Эту мысль Сунь У выражает в своих знаменитых словах: «Если знаешь его и знаешь себя, сражайся хоть сто раз, опасности не будет; если знаешь себя, а его не знаешь, один раз победишь, другой раз потерпишь поражение; если не знаешь ни себя, ни его, каждый раз, когда будешь сражаться, будешь терпеть поражение».

Но как получить знание противника? Ответ Сунь У однозначен: «Знание положения противника можно получить только от людей». То есть от тайных агентов, шпионов. Подробнее мы поговорим об этом далее.

Сунь У исключительно высоко оценивает значение предварительного расчета: «Кто еще до сражения побеждает предварительным расчетом, у того шансов много; кто еще до сражения не побеждает расчетом, у того шансов мало. У кого шансов много – побеждает; у кого шансов мало – не побеждает; тем более же тот, у кого шансов нет вовсе. Поэтому для меня – при виде этого одного – уже ясны победа и поражение».

Конечно, враг тоже будет стремиться собрать необходимую информацию. Поэтому Сунь У уделяет большое внимание сохранению военной тайны. «Передвигая войска, действуй согласно своим расчетам и планам и делай так, чтобы никто не мог проникнуть в них». Замыслы полководца не должны быть известны не только противнику, но и собственной армии, даже подчиненным командирам. Более того, Сунь-цзы советует намеренно вводить в заблуждение не только противника, но и своих солдат. «Полководец должен сам быть всегда спокоен и этим непроницаем для других… Он должен уметь вводить в заблуждение глаза и уши своих офицеров и солдат и не допускать, чтобы они что-либо знали. Он должен менять свои замыслы и изменять свои планы и не допускать, чтобы другие о них догадывались. Он должен менять свое местопребывание, выбирать себе окружные пути и не допускать, чтобы другие могли что-нибудь сообразить».

По Сунь-цзы, победа в сражении – это результат соединения собственной непобедимости для противника с возможностью победить его. Собственная непобедимость – это результат доведенной до полноты обороны. Возможность победить противника сводится только к одному – к способности наступать. Настоящая оборона – это не признак слабости. Наоборот, она – признак силы. Об нее разбиваются все усилия противника. Она есть непобедимость. Однако «когда обороняются, значит, есть в чем-то недостаток». «Тот, кто хорошо сражается, может сделать себя непобедимым, но не может заставить противника обязательно дать себя победить», – учит стратег. Именно этого недостает обороняющемуся: возможности победить. Недостает ее потому, что возможность победы над противником заключена в нем самом. Поэтому «в древности тот, кто хорошо сражался, прежде всего делал себя непобедимым и в таком состоянии выжидал, когда можно будет победить противника». «Когда нападают, значит, есть все в избытке», – кратко говорит Сунь-цзы.

Как же всё-таки одерживают победу? «Тот, кто хорошо сражается, стоит на почве невозможности своего поражения и не упускает возможности поражения противника». «Наука верховного полководца состоит в умении оценить противника, организовать победу». Что же подлежит наблюдению и оценке? «Полнота» и «пустота», – отвечает Сунь У.

Под «полнотой» Сунь У подразумевает полноту боевой подготовки, способность к активным действиям, полную неуязвимость для противника. Под «пустотой» подразумевается несовершенство подготовки, слабая способность к действиям, уязвимость. Вместе с тем слово «полнота» Сунь-цзы прилагает и ко всякому частному случаю, называя так всякий сильный пункт; словом же «пустота» называет любой слабый, уязвимый пункт. Именно за этой «пустотой» у противника, за его дефектами, недостатками, слабыми, уязвимыми сторонами и должен следить полководец. Поэтому особенно важно, чтобы он умел оценивать, так как лишь опытный глаз может открыть наличие уязвимого пункта.

В этом плане характерно название, которое прилагает Сунь У к шпионам: «цзяньчжэ» (по-японски кандзя), где «чжэ» – «человек», а «цзянь» – «промежуток», «щель», через которую шпион проникает во вражеский стан, та «пустота», которую он должен обнаружить у врага.

Полководец должен «пустоте» противника противопоставить свою «полноту», уязвимости противника – собственную неуязвимость, причем именно там, где обнаружилась уязвимость противника. Если у противника обнаружилось утомление, нужно противопоставить ему свежесть своих сил; если у него появился недостаток боеприпасов, нужно противопоставить полноту своего снабжения и т. д. Полководец, сумевший открыть уязвимый пункт противника и противопоставить ему свою собственную неуязвимость, уже тем самым победил. Сражение только оформляет уже достигнутую победу. Сунь У уподобляет удар победившей армии по армии, в сущности, побежденной, удару «камнем по яйцу», «полным по пустому».

Однако «пустота» и «полнота» взаимопреходящи. Японский комментатор Огю Сорай пишет: «Полнота и пустота так меняются, так переходят друг в друга, что между ними нельзя просунуть даже тончайшего волоска. То, что до сих пор было полнотой, вдруг меняется и становится пустотой; то, что до сих пор было пустотой, вдруг меняется и становится полнотой. Как нет раз навсегда установленной полноты, так нет и раз навсегда установленной пустоты».

Сунь У, как говорилось выше, устанавливает положения собственной непобедимости и возможности победить. Первое положение Сунь-цзы связывает с понятием обороны, второе – с понятием наступления. При этом в каждом положении заключены и признак слабости, и признак силы. Положение обороны – это положение силы, при нем противник не может победить. Но в то же время оно – признак слабости, поскольку и противника нельзя победить. Точно так же и с наступлением. Наступление – это состояние, когда я могу победить противника. Но возможность победить, присущая мне, реализуется не одним мной, но и противником, который должен сделать возможным свое поражение. Поэтому в наступлении есть своя сила – возможность победы и своя слабость – зависимость победы от состояния противника.

Но этим не исчерпывается диалектика этих двух явлений. Они сами по себе стоят в диалектическом отношении друг к другу, так как наступление и оборона – по сути дела одно и то же. Окончательную формулу внутреннего соотношения обороны и наступления дает комментатор «Сунь-цзы» Ли Вэй-гун: «Наступление есть механизм обороны, оборона – орудие наступления. Если наступать, не обороняясь, и не обороняться, наступая, это значит не только считать эти два действия разными вещами, но и видеть в них два различных действия по существу».

Таков закон изменений и превращений «полноты» и «пустоты». Но Сунь У далек от мысли, что следует ограничиться только его наблюдением и констатацией. Он допускает вмешательство в процесс изменений и превращений и более того – овладение им.

Прежде всего, по Сунь У, нужно познать «изменения». Причем это знание не должно быть пассивным, оно должно иметь направленность, целеустремленность. Полководец должен познавать процесс изменений, чтобы обнаруживать в нем то, что ему может быть выгодно. И тогда это знание станет силой. Вообще, процесс изменений и превращений для китайцев есть не что иное, как мировой процесс, содержание всего бытия. Поэтому тот, «кто умеет в зависимости от противника владеть изменениями и превращениями и одерживать победу, называется божеством».

Уже говорилось, что Сунь-цзы считал, что лучше одерживать победу, не воюя. Он указывает: «Можно, не притупляя оружия, иметь выгоду: это и есть правило стратегического нападения». Для этого нужно поставить противника в такое положение, когда он увидит, что борьба бесполезна и что остается только одно – сдаться. Сунь У полагает, что это вполне возможно, если полководец владеет стратегическим искусством, то есть понимает в совершенстве процесс изменений и превращений на войне и умеет им распоряжаться.

Стратегическое нападение состоит из умелого действия категорией, которую Сунь У называет «формой». «Форма» – это общее состояние армии, ее потенциальная мощь. Она представляет собой производное от «полноты» и «пустоты», она зависит от соотношения сильных и слабых сторон. Поэтому оперирование «формой» есть, по сути дела, оперирование сильными и слабыми сторонами. Эта «форма» должна быть нераспознаваема для противника, чтобы от него были скрыты все мои потенции. «Поэтому предел в придании своему войску формы – это достигнуть того, чтобы этой формы не было», – говорит Сунь-цзы. «Когда формы нет, даже глубоко проникший лазутчик не сможет что-либо подглядеть, даже мудрец не сможет о чем-либо судить». Следовательно, истинная «форма» должна быть от противника скрыта; ему должна быть видима только та «форма», которую я хочу ему показать. И тогда эта демонстрируемая ему «форма» становится орудием стратегического – в широком смысле слова – нападения.

Сунь У утверждает: «Если я покажу противнику какую-либо форму, а сам этой формы не буду иметь, я сохраню цельность, а противник разделится на части. Сохраняя цельность, я буду составлять единицу; разделившись на части, противник будет составлять десять. Тогда я своими десятью нападу на его единицу…» Сунь-цзы уверен в безошибочном действии этого маневра: «Когда тот, кто умеет заставить противника двигаться, показывает ему форму, противник обязательно идет за ним». Поэтому можно и нужно управлять действиями противника так, чтобы поставить его в положение неизбежной капитуляции. Для этого есть различные средства. «Когда противнику что-либо дают, он обязательно берет; выгодой заставляют его двигаться, а встречают его неожиданностью». Это значит, что орудия стратегического нападения – выгода и вред. Воздействовать выгодой значит воздействовать приманкой. Создание же угрозы – действие «вредом». «Уметь заставить противника самого прийти – это значит заманить его выгодой; уметь не дать противнику пройти – это значит сдержать его вредом».

Орудиями стратегической борьбы могут быть и такие действия, как наступление и оборона. Комбинируя наступление и оборону, нужно добиваться того, чтобы противник не знал, где он будет со мной сражаться: раз он этого не знает, значит, он должен быть наготове во многих местах, то есть распылить силы. И тогда мой перевес в силах обеспечит почти верную капитуляцию противника и уж наверняка – победу.

Первое и основное правило стратегии Сунь У определяет так: «Тот, кто хорошо сражается, управляет противником и не дает ему управлять собой». Речь идет о сохранении в своих руках всей полноты инициативы. В этом правиле, в сущности, резюмируется вся стратегическая теория Сунь-цзы. Всё остальное – лишь развитие этого принципа. Управлять действиями противника – это значит, во-первых, управлять его движениями: заставлять идти туда, куда я хочу, и не давать идти туда, куда я не хочу; во-вторых, управлять его боевыми действиями: заставлять его принимать бой там и тогда, когда это мне выгодно, и не давать ему возможности вступать со мной в бой, когда это мне не выгодно.

Сохранить за собой всю полноту стратегической и тактической инициативы можно, во-первых, путем предупреждения противника во всех его действиях. Второй способ управления действиями противника – овладеть тем, что ему дорого: «Захвати первым то, что ему дорого. Если захватишь, он будет послушен тебе». Близко к этому способу действий подходит прием «нападения на то, что противник не может не защищать». Еще один способ – стратегическое маневрирование, вынуждающее противника к тем или иным действиям: «Если я не хочу вступать в бой, пусть я только займу место и стану его оборонять, все равно противник не сможет вступить со мной в бой. Это потому, что я отвращаю его от того пути, куда он идет». Хорошим средством управлять действиями противника Сунь-цзы считает и действия, являющиеся для противника неожиданностью, которыми можно вызвать у него полную растерянность. «У того, кто умеет нападать, противник не знает, где ему обороняться; у того, кто умеет обороняться, противник не знает, где ему нападать». Сунь У считает, что полководец, умеющий так действовать, является «властителем судеб противника».

Таков общий закон ведения войны. На него опираются общая тактика и частная тактика. В основе общей тактики лежит положение: война – это путь обмана. Сунь-цзы говорит о различных приемах военной хитрости: тактической маскировке, различных предосторожностях, использовании недостатков или ошибок противника, воздействии на него изнутри, воздействии на его психологию. При этом хитрости, обману он придает такое значение, что считает возможным заявить: «В войне устанавливаются на обмане».

К области общей тактики относится и развиваемая Сунь-цзы теория «прямого и обходного путей». Особое значение стратег придает тому, что он называет «тактикой обходного пути». Для Сунь-цзы в обходном пути скрывается прямой; обходный путь нередко ближе и вернее ведет к цели, чем прямой: «Кто заранее знает тактику прямого и обходного пути, тот побеждает. Это и есть закон борьбы на войне».

Главнейшим условием всех действий на войне Сунь-цзы считает быстроту. Быстрота сама по себе уже представляет мощь. Удар по противнику, если он производится с быстротой, «подобной ветру», уже тем самым обладает сокрушительной силой. Сунь-цзы особо указывает, что лучшим на войне является быстрое вторжение на территорию противника. Он рекомендует внимательно следить за всеми действиями врага и подстеречь удобный момент, когда тот приоткрывает себя. Умение подстерегать малейшую оплошность противника при одновременной искусной маскировке собственных намерений Сунь-цзы характеризует очень образно: «Сначала будь как невинная девушка – и противник откроет у себя дверь. Потом же будь как вырвавшийся заяц – и противник не успеет принять мер к защите».

Частная тактика Сунь-цзы состоит из правил о том, как вести бой в различных местностях в зависимости от их топографических и стратегических свойств, как действовать в различных случаях численного соотношения сил сторон и т. д. Сюда же относятся и правила тактической разведки.

Сунь-цзы говорит: «Действий в сражении всего только два – правильный бой и маневр… Вообще в бою схватываются с противником правильным боем, побеждают же маневром». При этом стратег подчеркивает, что непроницаемой стены между этими двумя приемами боя нет. Наоборот, их соотношение такое же диалектическое, как и всех прочих элементов стратегии и тактики. Правильный бой в известных условиях переходит в маневр, маневр – в правильный бой. «Действий в сражении всего только два… но изменений в правильном бою и маневре всех и исчислить невозможно. Правильный бой и маневр взаимно порождают друг друга, и это подобно круговращению, у которого нет конца». Таким образом, и в этой области боя господствует закон изменений и превращений, и как всегда, секрет победы заключается в том, чтобы этими изменениями и превращениями овладеть.

Последнее, что осталось отметить в тактике Сунь-цзы, это его учение об ударе. Он требует, чтобы удар был стремительным, рассчитанным, коротким, сокрушительным. Удар наносит не что иное, как «мощь» армии, то есть ее потенциальная сила, слагающаяся из ряда вышеописанных взаимодействующих элементов.

Такова в общих чертах военная доктрина Сунь-цзы. Как видим, она опирается на глубочайшее философское понимание борьбы вообще. Именно в этом кроется причина ее колоссального влияния на многие сферы жизни – в том числе и на японское искусство ниндзюцу.

Учение Сунь-цзы и стратагемы

Значение трактата «Сунь-цзы» с точки зрения исследования истории ниндзюцу заключается не только в том, что в нем впервые в мировой практике было дано систематическое описание конкретных методов использования шпионов. Вклад китайского стратега в развитие ниндзюцу огромен потому, что в своем сочинении он сформулировал особый принцип военного искусства – принцип «стратегического нападения» (перевод Н. И. Конрада) или «нападения посредством стратагемы» (перевод Л. Джайлза).

Перечисляя в I главе своего трактата качества, которые требуются от хорошего полководца, Сунь-цзы на первое место поставил ум. И это не случайно. В главе «Стратегическое нападение» это требование находит свое объяснение. Полководец должен уметь победить, не сражаясь. А это значит, что он должен уметь «размышлять», «вырабатывать план», «уметь нападать замыслом», «нападать планом». «Самая лучшая война – разбить замыслы противника», – говорит Сунь У. Китайский комментатор Ду Ю пишет: «Тот, кто умеет устранить бедствие, справляется с ним, когда оно еще не зародилось; тот, кто умеет победить противника, побеждает его, когда он еще не имеет формы».

Победить опасность прежде, чем она оформится, можно только в том случае, если удастся заранее раскрыть замысел врага и самому, в свою очередь, разработать такой стратегический план, который позволит при помощи скрытых действий, не вступая в открытое военное противоборство, разрушить его планы. Такие стратегические планы в современной науке называют стратагемами (по-китайски чжимоу, моулюэ).

Стратагема – это такой стратегический план, в котором для противника заключена какая-либо ловушка или хитрость. Стратагемность как метод составления и использования стратагем зародилась в глубокой древности и была связана с приемами военной и дипломатической борьбы. Уже в «И-цзине», знаменитой гадательной «Книге перемен», основное содержание которой датируется Х – VIII вв. до н. э., намечаются некоторые стратагемные варианты поведения.

Стратагема подобна алгоритму, она организует последовательность действий. Стратагемность – это способность предвидеть последствия поступков. Раскрывая способность просчитать ходы в политической или военной игре, а порой и запрограммировать их, исходя из особенностей ситуации и свойств противника, она служит образцом активной дальновидности. В Китае уже за несколько столетий до нашей эры выработка стратагем вошла в практику и, став своего рода искусством, обогащалась многими поколениями.

Умение составлять стратагемы свидетельствовало о способностях человека, а наличие плана вселяло уверенность в успехе. Поэтому издревле стратегия и стратегические планы стали пользоваться большим уважением. Состязание в составлении и реализации стратагем шло во всем – от политики до игры в китайские облавные шашки (вэй-ци). Появился даже специальный термин чжидоу, обозначавший такую состязательность. Стратагемность стала чертой национального характера, особенностью национальной психологии китайцев.

В процессе практики составления и применения стратегических планов сложилась система из 36 классических стратагем. Впервые 36 стратагем упоминаются в «Истории династии Южная Ци», составленной Сяо Цзысяном (489–537). В этом произведении они названы «36 стратагем почтенного господина Тана». Под «господином Таном» имеется в виду знаменитый полководец династии Южная Сун – Тан Даоцзи (420–479).

Точно не известно, что представляли собой «36 стратагем господина Тана», но до наших дней сохранились два позднейших трактата, в которых описаны 36 стратагем. Первый датируется концом династии Мин (1368–1644) и называется «36 стратагем. Тайная книга воинского искусства». Второй называется «Философия Хунмэнь». Он принадлежит тайному обществу Хунмэнь, основанному, по преданию, китайскими патриотами около 1674 г. для борьбы против чужеземной маньчжурской династии Цин (1644–1911) и восстановления коренной династии Мин. Оба трактата были опубликованы в ХХ в. Начиная с середины ХХ в., в КНР, Гонконге и на Тайване многомиллионными тиражами был издан целый ряд исследований 36 стратагем. В 1980-е гг. подробные исследования 36 стратагем были опубликованы в Корее и Японии, что показывает их популярность на всем Дальнем Востоке.

Трактат Сунь-цзы, в котором великий китайский стратег требовал облекать предварительные расчеты в форму стратагем, сыграл едва ли не главную роль в развитии стратагемности и того, что японцы называют боряку – «хитрость, уловка, маневр, интрига, заговор». Боряку стало одним из ключевых элементов теории и практики ниндзюцу, а сами стратагемы и принцип использования стратегических планов с расстановкой ловушек противнику явились фундаментом всего этого искусства. Поэтому Сунь-цзы без преувеличения можно назвать отцом ниндзюцу как особого искусства.

Использование шпионов в доктрине Сунь-цзы

Глава «Использование шпионов» занимает в «Сунь-цзы» одно из главнейших мест. Объясняется это исходными посылками автора, который утверждает необходимость знания себя и противника и использования обмана. При этом шпионы – это единственный достоверный источник информации о враге. И Сунь У пишет о них:

«1. …Когда поднимают стотысячную армию, выступают в поход за тысячу миль, издержки крестьян, расходы правителя составляют в день тысячу золотых. Внутри и вовне – волнения; изнемогают от дороги и не могут приняться за работу семьсот тысяч семейств.

2. Защищаются друг от друга несколько лет, а победу решают в один день. И в этих условиях жалеть титулы, награды, деньги и не знать положения противника – это верх негуманности. Тот, кто это жалеет, не полководец для людей, не помощник своему государю, не хозяин победы.

3. Поэтому просвещенные государи и мудрые полководцы двигались и побеждали, совершали подвиги, превосходя всех других, потому что все знали наперед.

4. Знание наперед нельзя получить от богов и демонов, нельзя получить и путем умозаключений по сходству, нельзя получить и путем всяких вычислений. Знание положения противника можно получить только от людей.

5. Поэтому пользование шпионами бывает пяти видов: бывают шпионы местные, бывают шпионы внутренние, бывают шпионы обратные, бывают шпионы смерти, бывают шпионы жизни.

6. Все пять разрядов шпионов работают, и нельзя знать их путей. Это называется непостижимой тайной. Они – сокровище для государя.

7. Местных шпионов вербуют из местных жителей страны противника и пользуются ими; внутренних шпионов вербуют из его чиновников и пользуются ими; обратных шпионов вербуют из шпионов противника и пользуются ими. Когда я пускаю в ход что-либо обманное, я даю знать об этом своим шпионам, а они передают это противнику. Такие шпионы будут шпионами смерти. Шпионы жизни – это те, кто возвращается с донесением.

8. Поэтому для армии нет ничего более близкого, чем шпионы; нет больших наград, чем для шпионов; нет дел более секретных, чем шпионские. Не обладая совершенным знанием, не сможешь пользоваться шпионами; не обладая гуманностью и справедливостью, не сможешь применять шпионов; не обладая тонкостью и проницательностью, не сможешь получить от шпионов действительный результат. Тонкость! Тонкость! Нет ничего, в чем нельзя было бы пользоваться шпионами.

9. Если шпионское донесение еще не послано, а об этом уже стало известно, то и сам шпион, и те, кому он сообщил, предаются смерти.

10. Вообще, когда хочешь ударить на армию противника, напасть на его крепость, убить его людей, обязательно сначала узнай, как зовут военачальника у него на службе, его помощников, начальника охраны, воинов его стражи. Поручи своим шпионам обязательно узнать все это.

11. Если ты узнал, что у тебя появился шпион противника и следит за тобой, обязательно воздействуй на него выгодой; введи его к себе и помести его у себя. Ибо ты сможешь приобрести обратного шпиона и пользоваться им. Через него ты будешь знать все. И поэтому сможешь приобрести и местных шпионов, и внутренних шпионов и пользоваться ими. Через него ты будешь знать все. И поэтому сможешь, придумав какой-нибудь обман, поручить своему шпиону смерти ввести противника в заблуждение. Через него ты будешь знать все. И поэтому сможешь заставить своего шпиона жизни действовать согласно твоим предположениям.

12. Всеми пятью категориями шпионов обязательно ведает сам государь. Но узнают о противнике обязательно через обратного шпиона. Поэтому с обратным шпионом надлежит обращаться особенно внимательно.

13. В древности, когда поднималось царство Инь, в царстве Ся был И Чжи; когда поднималось царство Чжоу, в царстве Инь был Люй Я. Поэтому только просвещенные государи и мудрые полководцы умеют делать своими шпионами людей высокого ума и этим способом непременно совершают великие дела. Пользование шпионами – самое существенное на войне; это та опора, полагаясь на которую действует армия».

Характерно, что Сунь-цзы назвал свою главу о шпионах именно «Использование шпионов». Иметь шпионов еще недостаточно, нужно уметь ими пользоваться. Именно в этом состоит искусство полководца. Иными словами, эти наставления стратега адресованы военачальнику.

Комментатор трактата Чжан Юй говорит, что это искусство состоит в умении сохранять строжайшую тайну. Японец Огю Сорай понимает дело шире. «Чтобы узнать что-либо о противнике, – говорит он, – нет ничего лучшего, чем шпионы. Но есть шпионы преданные, есть и изменники. Одни по своим способностям пригодны для шпионской работы, другие нет. В донесениях шпионов бывают и правда, и ложь; в том, что они говорят, бывает трудно разобраться, – что есть на самом деле и чего нет. Поэтому употребление шпионов – большое дело для армии». Сорай ссылается на примеры неудачного использования шпионов, засылки в стан врага лиц, не пригодных для подобной работы. Поэтому дело не столько в самих шпионах, сколько в умелом пользовании ими.

Сунь У называет отказ от организации шпионажа или недостаточное внимание к разведывательной работе «верхом негуманности». Он указывает на тяготы войны для финансов государства, на разорение населения и упадок хозяйственной жизни. Поэтому войну надлежит «решать» как можно скорее. «Решить войну» означает победить противника. Облегчить же победу, а главное, ускорить ее может полное знание врага. Поэтому Сунь-цзы и говорит: «Жалеть титулы, награды, деньги и не знать положения противника – это верх негуманности». Кому же раздавать эти титулы, награды, деньги? Разумеется, шпионам.

Сунь-цзы утверждает: «Просвещенные государи и мудрые полководцы двигались и побеждали, совершали подвиги, превосходя всех других, потому что все знали наперед». Каким же способом можно это знание получить? Сунь-цзы говорит: «Знание положения противника можно получить только от людей». «Только через шпионов», – уточняет комментатор Ли Цюань.

Обрисовав таким образом необходимость шпионской работы, Сунь-цзы переходит к перечислению различных категорий шпионов. Он выделяет пять их: шпионы местные (яп. инкан), шпионы внутренние (яп. найкан), шпионы обратные (яп. ханкан), шпионы смерти (яп. сикан), шпионы жизни (яп. сёкан). Если перевести эти названия на современный язык, то первая категория – информаторы, вторая – агенты в лагере противника из среды его собственных служащих, третья – агенты противника, используемые против него самого, четвертая – лазутчики и диверсанты, пятая – разведчики. Считается, что это – наиболее древняя из всех известных классификаций шпионов.

Сунь-цзы сам достаточно подробно объясняет значение каждой категории шпионов. Но следует отметить и тот факт, что некоторые комментаторы трактата развили его идеи. Например, Ду Му говорит о наборе шпионов жизни: «В шпионы жизни надлежит выбирать людей, внутренне просвещенных и умных, но по внешности глупых; по наружности – низменных, сердцем же – отважных; надлежит выбирать людей, умеющих хорошо ходить, здоровых, выносливых, храбрых, сведущих в простых искусствах, умеющих переносить и голод, и холод, оскорбления и позор». Ду Ю указывает на другие качества, требуемые от шпионов жизни: «Выбирают таких, кто обладает мудростью, талантами, умом и способностями, кто в состоянии сам проникнуть в самое важное и существенное у противника, кто может понять его поведение, уразуметь, к чему идут его поступки и расчеты, уяснить себе его сильные стороны и, вернувшись, донести об этом мне». А японец Огю Сорай говорит и о том, о чем не упоминают его китайские коллеги более ранних времен: как нужно засылать таких агентов: под видом «шаманов, ямабуси, монахов, горожан, врачей, гейш».

В приведенных выше словах Ду Му содержится, между прочим, требование выбирать для шпионской работы людей, сведущих в «простых искусствах». Это рисование и счет, в частности, умение производить всякие измерения и исчисления. Следовательно, Ду Му предполагал и такую работу, которая требует умения сделать зарисовку, набросать план, вычислить расстояние и т. п.

Деятельность пяти категорий шпионов чрезвычайно разнообразна и всеохватывающа. Отсюда и требования, предъявляемые к лицу, пользующемуся шпионами, руководящему их работой. Первое, что требуется, это ум. «Потому что, – поясняет Ду Му, – нужно сначала оценить характер шпиона, его искренность, правдивость, многосторонность ума, и только после этого можно пользоваться им». Мэй Яо-чэнь считает, что полководцу нужен большой ум, чтобы распознать «в донесении шпиона ложь, различить правильное и неправильное».

Далее, требуются гуманность и справедливость. Комментатор Мэн-ши говорит об этом: «Когда гуманность и справедливость проявляются, к такому человеку приходят все мудрые; а если приходят все мудрые, он может пользоваться и шпионами». Мэн Яо-чэнь ставит вопрос конкретнее: «Если обласкаешь шпионов своей гуманностью, покажешь им свою справедливость, сможешь ими пользоваться. Гуманностью привязывают к себе сердца их, справедливостью воодушевляют их верность. Гуманностью и справедливостью руководят людьми».

Третье – это тонкость и проницательность. Нужно уметь распознать, что истина и что ложь в донесениях шпиона. Проницательность необходима и для того, чтобы оградить себя от шпиона, подосланного противником. Вообще, проницательность имеет колоссальное значение. Об этом говорит Сорай: «Можно использовать и все то, что наблюдаешь глазами, слышишь ушами; ветром, дующим в поднебесье, ручьем, протекающим в долине, пением петухов, лаем собак – всем этим искусный полководец может воспользоваться как шпионами».

Ясно, что знать, с кем имеешь дело, важно, чтобы определить свою тактику борьбы с ним. «Когда хотят произвести нападение, совершенно необходимо узнать, кто находится на службе у противника, кто из них умен, кто искусен, кто нет, и тогда, взвесив их способности, сообразно с этим действовать против них», – говорит Ду Му. Но знать противника нужно и для шпионской работы. Ведь шпионы могут работать хорошо только тогда, когда знают, с кем имеют дело. Эта мысль отражена в толковании Мэй Яо-чэня: «Если я поручу своим шпионам заранее узнать все это, мои шпионы смогут действовать».

Особое значение Сунь-цзы придает «обратному шпиону». Поэтому он подробно говорит о его перевербовке. Еще более подробные указания дает комментатор Ван Чжэ: «Нужно со всей заботливостью поместить его, пустить в ход всякие ухищрения в своем красноречии, проявить к нему самую глубокую любовь и после этого насытить его богатыми дарами и пригрозить ему ужасным наказанием».

Что же может дать такой обратный шпион? На это отвечает Чжан Юй: «Через обратного шпиона ты будешь знать, кто из жителей его страны падок до денег, у кого из его чиновников какие недостатки». Таким путем можно будет приобрести себе и местных, и внутренних шпионов. «Через обратного шпиона ты будешь знать, как обмануть противника».

Таким образом, через обратного шпиона открываются самые надежные пути для организации шпионской сети по всем направлениям, а также для обеспечения самых верных условий для шпионской работы. «Начало всей шпионской работы зависит от обратного шпиона», – говорит Мэн Яо-чэнь.

Сунь-цзы особо подчеркивает: «Всеми пятью категориями шпионов обязательно ведает сам государь».

В своем трактате Сунь У говорит и о признаках, по которым можно догадаться о замыслах противника:

«Если речи противника смиренны, а боевые приготовления он усиливает, значит, он выступает. Если его речи горделивы, и он сам спешит вперед, значит, он отступает…

Если полководец разговаривает с солдатами ласково и учтиво, значит, он потерял свое войско. Если он без счету раздает награды, значит, войско в трудном положении. Если он бессчетно прибегает к наказаниям, значит, войско в тяжелом положении. Если он сначала жесток, а потом боится своего войска, это означает верх непонимания военного искусства.

Если противник является, предлагает заложников и просит прощения, значит, он хочет передышки. Если его войско, пылая гневом, выходит навстречу, но в течение долгого времени не вступает в бой и не отходит, непременно внимательно следи за ним.

Дело не в том, чтобы все более и более увеличивать число солдат. Нельзя идти вперед с одной только воинской силой. Достаточно иметь ее столько, сколько нужно для того, чтобы справиться с противником путем сосредоточения своих сил и правильной оценки противника. Кто не будет рассуждать и будет относиться к противнику пренебрежительно, тот непременно станет его пленником».

Особое внимание Сунь У рекомендует уделять поведению послов. И это понятно: послы традиционно выступали в качестве шпионов. Весьма подозрительно, когда вдруг от врага являются послы, «просят прощения и предлагают заложников». Это означает, что противник хочет выиграть время, что состояние у него настолько тяжелое, что он должен получить «передышку» для того, чтобы потом снова начать войну.

Вообще поведение послов следует зачастую понимать обратно: если они держатся смиренно и даже униженно, а военные приготовления у них в то же время идут, не ослабевая, это значит, что противник готовится к нападению; если же они держатся заносчиво и дерзко, а войска тем временем производят как будто угрожающие передвижения, это значит, что противник только стремится замаскировать свою слабость и обеспечить себе беспрепятственное отступление.

Некоторое внимание Сунь У уделил и «войсковой разведке». Однако в этой области китайцы, по-видимому, были не слишком сильны. Поэтому все указания Сунь У на этот счет ограничиваются лишь описанием признаков, раскрывающих намерения врага, так называемых разведывательных примет:

«Если в районе движения армии окажутся овраги, топи, заросли, леса, чащи кустарника, непременно внимательно обследуй их. Это места, где бывают засады и дозоры противника.

Если противник, находясь близко от меня, пребывает в спокойствии, это значит, что он опирается на естественную преграду. Если противник далеко от меня, но при этом вызывает меня на бой, это значит, что он хочет, чтобы я продвинулся вперед. Если противник расположился на ровном месте, значит, у него есть свои выгоды.

Если деревья задвигались, значит, он подходит. Если устроены заграждения из трав, значит, он старается ввести в заблуждение. Если птицы взлетают, значит, там спрятана засада. Если звери испугались, значит, там кто-то скрывается. Если пыль поднимается столбом, значит, идут колесницы; если она стелется низко на широком пространстве, значит, идет пехота; если она поднимается в разных местах, значит, собирают топливо. Если она поднимается то там, то сям, и при этом в небольшом количестве, значит, устраивают лагерь.

Если легкие боевые колесницы выезжают вперед, а войско располагается по сторонам их, значит, противник строится в боевой порядок. Если он, не будучи ослаблен, просит мира, значит, у него есть тайные замыслы. Если солдаты у него забегали и выстраивают колесницы, значит, пришло время. Если он то наступает, то отступает, значит, он заманивает. Если солдаты стоят, опираясь на оружие, значит, они голодны. Если они, черпая воду, сначала пьют, значит, они страдают от жажды. Если противник видит выгоду, но не выступает, значит, он устал.

Если птицы собираются стаями, значит, там никого нет. Если у противника ночью перекликаются, значит, там боятся. Если войско дезорганизовано, значит, полководец неавторитетен. Если знамена переходят с места на место, значит, у него беспорядок. Если его командиры бранятся, значит, солдаты устали. Если коней кормят пшеном, а сами едят мясо; если кувшины для вина не развешивают на деревьях и не идут обратно в лагерь, значит, они – доведенные до крайности разбойники».

Кто привез «Сунь-цзы» в Японию?

Кто же привез знаменитый трактат в Страну восходящего солнца? С какого времени началось его изучение в Японии?

В источниках на этот счет имеется совершенно точное указание. Летопись «Сёку Нихонги» («Продолжение анналов Японии») [11] утверждает, что «Сунь-цзы» привез в Японию Киби-но Макиби, который дважды плавал в Китай в качестве посла. Первый раз – в 716–735 гг., второй – в 752–754 гг. Во время пребывания в Срединном царстве Макиби усиленно изучал китайскую классику. Вернувшись на родину, он привез с собой большую коллекцию книг, и среди них – знаменитые трактаты по военному искусству: «Сунь-цзы», «У-цзы», «Лютао», «Саньлюэ» и другие. Киби-но Макиби был не только коллекционером литературных произведений, но и прекрасно усвоил их наставления. Согласно «Сёку Нихонги», он даже применял на практике советы Сунь У – в войнах с врагами японских императоров и в обучении воинов.

Однако некоторые данные позволяют предположить, что «Сунь-цзы» и другие китайские военные трактаты попали в Японию еще раньше. Их могли привезти китайские или корейские иммигранты, коих немало переселилось на острова в I–VI вв. н. э. Так, в японских источниках можно найти скрытые цитаты из «Сунь-цзы». Например, в «Нихонги» под 527 г. император Кэйтай наставляет главнокомандующего своей армии Мононобэ-но Аракапи-но Опомурази: «Доблесть достойного полководца состоит в том, чтобы распространять добродетель и насаждать снисходительность; управляя людьми, проявлять сдержанность. В бою же он – как быстрая река, в сражении он – как буря… Сам награждай и наказывай…» В этих наставлениях явно чувствуется влияние «Сунь-цзы». Таким образом, можно предположить, что знаменитый трактат о военном искусстве попал в Японию задолго до середины VIII в., когда его список привез Киби-но Макиби. Во всяком случае, уже в «Нихон гэндзайсё мокуроку» («Каталог книг, имеющихся в настоящее время в Японии», 891 г.) упоминаются 6 разных списков «Сунь-цзы».

Корейские «уроки»

Возможно, японцы не смогли бы оценить всей глубины и значимости «Сунь-цзы» и других трактатов китайских стратегов, если бы у них не было «учителей», на практике демонстрировавших превосходство выверенной теории перед спонтанными акциями. Такими учителями для обитателей Страны восходящего солнца явились корейцы, на несколько столетий ранее приобщившиеся к китайской цивилизации. Интересно, что и первое упоминание в японских текстах слова «шпион» (яп. кантё) связано как раз с корейцами. В «Нихонги» под 9-м годом правления императрицы Суйко (601 г.) сообщается: «Осень, 9 луна, 8 день. Шпион из Силла [по имени] Камада добрался до Тусима (Цусима). Его схватили и доставили ко Двору. Он был сослан в Камитукэно (Кодзукэ)».

В другой раз корейцы сумели при помощи хитроумного плана выкрасть своего принца из японского плена.

Вот как рассказывает эту историю корейская летопись Тонкам (том 4, 18; 418 г.): «Пак Чэсан из Силла поехал в Ва (Япония) и умер там. Младший брат вана Мисахын приехал из Ва. Перед этим Пок-хо (другой брат вана, который был послан заложником в царство Когурё) вернулся. Ван обратился к Чэсану со словами: «Моя любовь к двум моим младшим братьям подобна любви к левой и правой рукам. Сейчас у меня есть только одна рука. Какую же это имеет цену?»

Чэсан сказал: «Хотя мои способности – это всего лишь способности загнанного коня, я посвятил себя службе своей стране. Какая причина может быть у меня для отказа от этого? Однако Когурё – это великая страна, и кроме того ее ван мудр. Твой слуга смог заставить его понять одними словами. Что же касается Ва, то нужно использовать стратагему, чтобы обмануть их, а не убеждать их губами и языком. Я притворюсь, что совершил преступление и скрываюсь. После того, как я уйду, я прошу тебя арестовать семью твоего [покорного] слуги».

Так он поклялся своей жизнью не встречаться более со своей женой и детьми и отправился в Нюль-пхо. Якорная цепь уже была выбрана, когда его жена приехала за ним, горестно причитая. Чэсан сказал: «Я уже взял свою жизнь в свои руки и уезжаю на верную смерть».

Через некоторое время он поехал в страну Ва, где стал выдавать себя за мятежника. Правитель Ва засомневался в этом. Перед этим люди из Пэкче приезжали в страну Ва и сделали ложный доклад, сказав: «Силла и Когурё сговариваются вместе, чтобы напасть на Ва». Правитель через некоторое время послал войска охранять границу. И когда когурёсцы, вторгнувшись в Силла, убили и этих стражников, правитель Ва понял, что история, рассказанная людьми из Пэкчэ, была правдой. Но когда он услышал, что ван Силла заключил в тюрьму семьи Мисахына и Чэсана, он подумал, что Чэсан действительно был мятежником. Поэтому он послал армию для нападения на Силла, а Чэсана и Мисахына сделал [ее] проводниками. Когда армия добралась до одного острова в море, военачальники стали тайно совещаться, как им разгромить Силла и вернуться с женами и детьми Чэсана и Мисахына. Чэсан, зная это, ежедневно отплывал с Мисахыном на лодке под предлогом прогулок. Люди Ва ничего не подозревали. Чэсан посоветовал Мисахыну тайно вернуться в свою страну. Мисахын сказал: «Как хватит у меня сердца покинуть тебя, господин мой, и вернуться одному?» Чэсан сказал: «Предположим, что мне удастся спасти жизнь моего принца и осчастливить великого вана, этого будет вполне достаточно, почему же я должен так любить жизнь?» Мисахын заплакал и удалился, чтобы бежать назад в свою страну. Чэсан один спал в лодке. Он поднялся под вечер и дождался, пока Мисахын не был уже далеко. Люди Ва, когда они обнаружили, что Мисахын исчез, связали Чэсана и погнались за Мисахыном, но надвигались тьма и туман, и они не смогли догнать его. Правитель Ва был разъярен. Он бросил Чэсана в тюрьму и спросил его: «Почему ты тайно отослал Мисахына?» Чэсан сказал: «Как подданный [страны] Кэрим (Силла) я просто хотел исполнить желание моего повелителя». Правитель Ва разгневался и сказал: «Поскольку ты теперь стал моим вассалом, если ты называешь себя подданным Кэрим, ты должен быть подвергнут пяти наказаниям. Но если ты назовешь себя подданным страны Ва, я непременно щедро награжу тебя». Чэсан сказал: «Я лучше буду псом-игрушкой Кэрим, чем подданным страны Ва. Пусть меня лучше выпорют в Кэрим, чем я буду получать звания и награды в стране Ва». Правитель Ва разгневался. Он содрал кожу с ног Чэсана, срезал осоку и заставил его пройти по ее стерне. Потом он спросил у него: «Какой же страны ты подданный?» Он отвечал: «Я – подданный Кэрим». Он также заставил его стоять на раскаленном железе и спросил его: «Какой же страны ты подданный?» Он отвечал: «Я – подданный Кэрим». Правитель Ва, видя, что ему не сломить его, предал его смерти через сожжение».

В целом, в области шпионажа корейцы следовали китайским образцам. Поэтому роль шпионов чаще всего выполняли послы.

Интересную информацию об использовании шпионов дает корейская летопись «Самгук саги». В разделе «Летописи Когурё» рассказывается, что в 11-м году правления вана Юри (9 г. до н. э.) когурёсцы использовали своего шпиона для борьбы с сяньбийским царством: «Летом, в четвертом месяце, ван созвал своих сановников и сказал им: «Сяньбийцы, надеясь на неприступность [своих владений], не хотят с нами мира и дружбы. Когда [им] удобно, они нападают и грабят [нас], а когда невыгодно – уходят [к себе] и защищаются. [Вот почему они] вызывают беспокойство [нашего] государства. И если [среди вас] найдется человек, который сможет покорить их, я награжу [его] очень щедро». Выступил Пубунно и ответил: «Сяньби – это крепкая и неприступная страна, люди же ее смелы, но простоваты. Справиться силой трудно, легче согнуть их хитростью».

Ван спросил: «Как же тогда действовать?» Пубунно ответил: «Надо заслать к ним [нашего] человека шпионом. [Он] распространял бы ложные слухи о том, что государство наше маленькое, войско слабое, мы боимся выступить [куда-либо в поход]. Тогда наверняка сяньбийцы, пренебрегая нами, не станут делать [военных] приготовлений. Дождавшись подходящего момента, я возьму лучших солдат, поведу окольными путями, укрою [войска] среди гор и лесов, наблюдая за столицей [сяньбийцев]. Ван [тем временем] пошлет слабых на вид солдат, которые появятся к югу от этой крепости. Те же [сяньбийцы] непременно оставят свою крепость и бросятся преследовать [как можно] дальше [наше войско]. [Тогда] я направлю лучших солдат на штурм их крепости, а ведомые лично ваном смелые всадники ударят с другой стороны. И таким образом можно будет одолеть их».

Ван последовал этому [совету]. И действительно, когда сяньбийцы открыли ворота и устремились в погоню за солдатами [Когурё], Пубунно со своим войском [стремительно] ворвался в город. Сяньбийцы, обнаружив это, в большом страхе бросились назад, к крепости. Пубунно преградил путь к крепости и завязал [упорное] сражение, перебил великое множество [врагов]. [Тогда] с развевающимися знаменами и барабанным боем выступило вперед [войско] вана. Сяньбийцы со всех сторон получали [удары] неприятеля. Оказавшись в безвыходном положении и обессилев, [они] покорились и стали зависимой страной».

Этот отрывок из «Самгук саги» интересен еще и тем, что в нем слово «шпион» записано двумя иероглифами, которые по-корейски читаются как панкан (кит. фаньцзянь, яп. ханкан), что буквально означает «обратный шпион». Этот термин, вне всякого сомнения, заимствован из «Сунь-цзы». Это свидетельствует, что когурёсцы задействовали в операции перевербованного сяньбийского агента.

В середине 1970-х гг. в ряде популярных журналов о боевых искусствах Востока появились публикации, рассказывающие о таинственных корейских шпионах и диверсантах сульса (в другом прочтении – соса). Информация исходила от Ли Банджу, утверждавшего, что он – 58-й патриарх хварандо, боевого искусства элитного корпуса хваранов.

По словам Ли Банджу, в гвардейском корпусе хваранов имелся специальный разведывательно-диверсионный отряд сульса, что в переводе якобы означает «рыцари ночи». Если обычные хвараны следовали светлому, янскому Пути, сульса постигали «путь тьмы» (амджа), на котором хитрость и обман считались ключевыми элементами успеха. Сульса должен использовать любые способы, приемы, средства, оружие и стратегию для достижения победы. Для него конечный результат превыше всего и оправдывает любые средства.

Возникновение сульса Ли Банджу объяснял постоянной враждой между несколькими корейскими государствами, в которой шпионаж и контршпионаж были необходимыми условиями выживания.

Сульса, по его словам, представляли собой спецназ, который тренировался в методах проникновения на вражескую территорию, возвращения назад, в сборе информации, убийствах и системе выживания. Они учились психологическому, физическому и эмоциональному манипулированию противником, технике добывания секретной информации.

Сульса, как утверждал Ли Банджу, использовали все возможные способы для выполнения заданий. Но не забывали они и своеобразный «кодекс» хваранов: «Государю будь предан; с родителями будь почтителен; с друзьями будь искренен; в бою будь храбр; убивая живое, будь разборчив».

По словам Ли Банджу, благодаря сульса королевство Силла смогло разгромить соседние государства Пэкче и Когурё и объединить Корею. Следствия этого замечательного успеха, однако, пагубно сказались на сульса, которые перестали быть необходимыми государству.

Ли Банджу указывает, что в период своего расцвета сульса овладевали методами маскировки, отвлечения внимания, внушения, бесшумного подкрадывания и камуфляжа. В маскировке они якобы следовали концепции слияния духом и телом с окружающим миром: чтобы притвориться камнем, нужно изучить его характеристики и превратиться в камень в своем сознании. Сульса учились прятаться не только на суше, но и в воде, под землей, на деревьях, в любых условиях местности, достигая состояния, когда не существует различий и все вещи сливаются воедино.

При проникновении в лагерь противника и выходе из вражеского окружения сульса должны были учитывать личностные особенности противника. Они осваивали способы быстрого перемещения, лазания по деревьям, акробатики и подкрадывания. Большое внимание уделялось развитию ментальной мощи, овладению управлением внутренней энергии ки, способности читать мысли, развитию терпения, а также методам усыпления противника. Изучалась также прикладная психология.

В одной из статей утверждается, что ученик Ли Банджу, американец Майк Эчанис, использовал многие элементы тайного учения сульса в подготовке элитных спецподразделений США.

Ныне поклонники хварандо утверждают даже, что сульса обучили своему искусству нескольких японских воинов, от которых в Стране восходящего солнца якобы и пошла традиция ниндзюцу. Однако у этой легенды, да и вообще у всех рассказов о сульса нет никакой исторической основы. В старинных корейских текстах такой термин не встречается, нет его и в тех корейских энциклопедических словарях, какие довелось просмотреть автору. Судя по всему, Ли Банджу просто воспользовался интересом широкой публики к ниндзя и в целях саморекламы запустил утку насчет сульса. Изучение источников показывает, что единой системы подготовки шпионов и разведчиков в древней Корее, видимо, не существовало. И разведка у корейцев была далеко не на должной высоте: летопись «Самгук саги» полна сообщений о «неожиданных» нападениях врага. Так же, как и в Китае, здесь все решали любители. Правда, иногда среди них попадались настоящие таланты, способные привести к краху целое государство. Вот что рассказывается в «Самгук саги» об одном из них:

«Задолго до этого когурёский ван Чансу, втайне замышлявший [нападение] на Пэкче, искал человека, который смог бы шпионить там. И сразу откликнулся на его призыв буддийский монах Торим: «Я, недостойный монах, не смог постичь буддийское Учение, но думаю о том, как бы отплатить государству за благодеяния, поэтому прошу, чтобы великий ван не счел меня недостойным и указал, что делать. И я постараюсь не провалить [исполнение] повеления». Ван обрадовался и дал ему тайное поручение обмануть [вана] Пэкче. Тогда Торим, как бы преследуемый за преступления, бежал в Пэкче. В ту пору пэкческий ван Кынгэру очень любил играть в шахматы (пакхек). Торим явился к воротам ванского [дворца] и сказал: «Я с юных лет учился шахматам и не раз входил в число [самых] искусных. Мне хотелось бы обрести известность возле вас». Ван пригласил его сыграть в шахматы и [убедился, что] он самый искусный в государстве. Ван оказал ему прием как самому дорогому гостю, близко сошелся [с ним] и сетовал только на то, что так поздно встретился с ним. Однажды, находясь наедине с ваном, Торим сказал: «Хотя я и чужестранец, государь не оставил меня в отдалении и облагодетельствовал весьма щедро. Я же смог отплатить за это только своим искусством и не принес пользы даже на волосок. И сейчас я хотел высказаться, но не знаю, каково будет мнение государя». Ван [на это] ответил: «Прошу [вашего] слова, и если оно на пользу [нашему] государству, то это и будет то, что я жду от учителя». Торим сказал: «Государство великого вана со всех сторон [окружено] горами и холмами, реками и морями, представляющими естественные преграды, а не [искусственные] сооружения. Поэтому соседние государства и не помышляют о [том, чтобы завладеть им], а хотят лишь служить [вам] постоянно. Поэтому должно, чтобы величественным внешним видом и богатым убранством [дворца] людям внушали трепет как самоличное появление, так и молва о ване. А между тем еще не возведены ни внутренние, ни наружные укрепления [столицы], не оборудованы дворцовые помещения, останки предшествующего вана покоятся во временном погребении под открытым небом, а дома людей часто разрушаются при наводнениях. Я полагаю, что великий ван не должен далее терпеть это». Ван ответил: «Конечно, я так и сделаю».

И вскоре согнал подданных запаривать глину и возводить городские стены. Внутри их построили дворцы, беседки, башни, павильоны – все было величественно и прекрасно. Затем из реки Унниха извлекли каменную глыбу и возвели саркофаг, в котором захоронили прах отца [предшествующего вана], а вдоль рек насыпали вал, тянувшийся к востоку от [крепости] Сасон до северной части [горы] Сунсан. Вследствие этих [работ] казна совершенно опустела, народ испытывал нужду и лишения. Нависшая над ней опасность была больше, чем «у кучи сложенных яиц». Торим бежал к себе назад [в Когурё] и доложил обо всем своему вану. Ван Чансу возрадовался и, решив теперь покорить Пэкче, распределил [командование] войском среди своих приближенных. Когда узнал об этом ван Кынгэру, он позвал своего сына Мунджу и сказал: «По глупости и невежеству я поверил словам коварного человека и дошел до того, что народ разорен, армия ослабела. В момент крайней опасности [для страны] кто станет биться отчаянно ради меня? Я должен умереть за государство, но нет смысла умирать тебе здесь вместе [со мной]. Не лучше ли уйти [тебе] от опасности и продлить [царственный] род государя?» Мунджу тотчас же вместе с Мокхёп Манчхи Чоми Кольчхви… отправился на юг. В это время когурёский тэро Чеу, Чэсын Кольлу, Кои Маннён… пришли во главе [своих] войск и напали на северную крепость, взяли ее через семь дней, затем перенесли удар на южную крепость (столицу). В городе воцарился страх перед опасностью, а ван бежал. Когурёские военачальники – Кольлу и другие, увидев, как ван спешивается с коня и кланяется им, трижды плюнули ему в лицо. Затем, обвинив его в совершенных им преступлениях, связали его и отправили под стены [крепости] Ачхасон, где и убили его».

Хотя следование китайским шаблонам в корейской традиции очевидно, корейцы все же применяли в шпионаже и некоторые собственные разработки. В частности, они весьма активно использовали диверсантов для убийства вражеских военачальников, порчи вооружения и т. д. В «Самгук саги» имеется несколько эпизодов такого рода. Вот один из них:

«Тайными дорогами, петляя в разные стороны, ван прибыл в Южное Окчо, но вэйские войска не прекращали преследование. Рухнули все планы вана, силы [его] были сломлены, и он не знал, что предпринять, и тогда вперед выступил человек из Восточного округа Нюю и сказал: «Положение чересчур угрожающее, но не следует понапрасну погибать. У меня есть один план: прошу разрешить мне, [захватив] еду и питье, отправиться угощать вэйских воинов, чтобы воспользоваться удобным моментом и убить их военачальника. Если удастся мой замысел, ван может внезапно ударить [по ним] и одержит полную победу». Ван ответил: «Хорошо». Войдя в [лагерь] вэйского войска, Нюю притворился, что сдается, сказав: «Мой государь, совершив преступление перед Великим государством, бежал к морскому побережью, но и там ему негде приютить свое [бренное] тело. Поэтому [он] решил явиться в лагерь [вэйского войска] и сдаться, чтобы вверить свою судьбу великому военачальнику. Но прежде он послал меня, низкого слугу, со скромными дарами угостить людей [великого полководца]».

После таких слов вэйский военачальник решил принять капитуляцию [вана]. Нюю, прятавший кинжал в посуде с едой, вышел вперед, вынул кинжал и вонзил его в грудь вэйского военачальника, а затем и сам погиб вместе с ним.

Сразу же в вэйской армии началась страшная паника. Ван распределил свои силы по трем направлениям и внезапно напал. Растерявшиеся вэйские солдаты не смогли построиться в боевой порядок, поэтому они отступили через Аннан (Лолан) [к себе]».

В другом случае, во время войны между царствами Пэкчэ и Силла, силлаский хваран Хван Чхаллан проник в столицу Пэкчэ и стал там демонстрировать весьма сложный и зрелищный танец с мечом. Танцы издревле пользовались большой популярностью у корейцев, и Чхаллана пригласили во дворец пэкчэского вана. Во время представления он заколол вана мечом, но сам погиб в схватке с охраной.

Интересно, что в диверсиях иногда корейцы использовали и женщин, причем весьма знатных: «Впоследствии [когурёский ван] Ходон, возвратившись в свое государство, тайно отправил человека к дочери дома Чхве с посланием: «Если ты сможешь проникнуть в оружейный склад [своего] государства и [там] разрежешь барабан и сломаешь рог, тогда я приму тебя со всем почетом, а если не сможешь, то не встречу». Ранее в Аннане были барабан и рог, которые сами издавали звуки при приближении вражеских войск, поэтому он велел ей уничтожить их.

И вот дочь дома Чхве с острым ножом тайно проникла в оружейный склад и разрезала поверхность барабана и раструб рога, а затем оповестила об этом Ходона. Тогда Ходон уговорил вана напасть на Аннан. Из-за того что барабан и рог не подавали сигналов, Чхве Ри не смог подготовиться [к отпору], и наше войско внезапно оказалось под стенами крепости.

Узнав о том, что барабан и рог повреждены, [Чхве Ри] убил свою дочь, а затем сдался».

Искусство «Прятаться за щиты» – начало шпионской магии

В главе XI «Девять местностей» своего трактата Сунь-цзы высказывает мысль, что обстановка – лучшее условие для создания необходимого настроя в армии, однако нужное для боя настроение может быть подорвано в одночасье неблагоприятными предзнаменованиями. Чтобы уберечь своих воинов от пагубного психологического воздействия, рецепт Сунь-цзы прост и однозначен: «Если запретить предсказания и удалить всякие сомнения, умы солдат до самой смерти никуда не отвратятся». К этим словам присоединяется комментатор Ду Му: «Запрети прорицания и не позволяй офицерам и солдатам гадать об исходе боя».

Мудра невидимости (онгё-ин)

Для Сунь-цзы и его последователей характерно резко отрицательное отношение ко всякого рода гаданиям и магической практике. Так, Вэй Ляо-цзы пишет: «Чуский полководец Гун Цзы-синь вел войну с цисцами. Как раз в это время появилась комета, рукоятка которой (комета по своей форме уподобляется китайцами метле. – А.Г.) была обращена в сторону Ци. Приближенные полководца сказали ему: «Та сторона, куда обращена рукоятка, побеждает. Нападать на Ци нельзя». Гун Цзы-синь ответил: «Комета… что она понимает? Кто дерется метлой, тот, само собой разумеется, повертывает ее рукояткой и побеждает». На следующий день он сразился с цисцами и разбил их наголову. Хуан-ди сказал: «Прежде чем обращаться к богам, прежде чем обращаться к демонам, прежде всего обратись к своему собственному уму». Этими словами он сказал, что все небесные знамения заключаются только в людях и их делах».

Такой подход характерен для китайских мыслителей, следующих в русле конфуцианской традиции. С их точки зрения, гадания и магия – удел невежества и жадности. Но к моменту проникновения трактата «Сунь-цзы» в Японию в Китае развились многочисленные даосские и буддийские секты и школы, подход которых к проблеме гаданий и магии был диаметрально противоположным. Поэтому почти одновременно с «Сунь-цзы» в Японии появились и трактаты, описывающие различные приемы магии, в частности, направленные и на обретение невидимости. Так, в «Нихонги» под 602 г. сообщается: «Зимой, в 10-ю луну, сюда прибыл монах Квангын из Пэкче. [Он] преподнес [двору] книги о [составлении] календарей, а также трактаты по астрономии и географии и вместе с ними трактаты об искусстве прятаться за щиты. В это время отобрали трех-четырех учеников и повелели [им] учиться у Квангына. Тамафуру, предок «фубито» Яго, учился законам составления календарей. Косо, староста деревни Отомо, изучал астрономию и [искусство] прятаться за щиты. Все они учились [до тех пор, пока не] постигли дело».

В этом отрывке речь идет о тонко, что буквально означает «прятаться за щитом», – искусстве становиться невидимым при помощи особого рода магических заклинаний. В «Истории Поздней Хань» говорится: «Представь, что ты находишься за шестью щитами, и станешь невидим».

Формулы тонко заняли прочное место в практике целого ряда японских школ воинских искусств. Например, магия тонко входит в программу двух древнейших школ воинских искусств (будзюцу) – Нэн-рю, основанной дзэнским монахом Дзионом в XIV в., и Тэнсин сёдэн Катори синто-рю, созданной великим мастером меча Иидзаса Иэнао в XV в. Упоминается учение о тонко и в знаменитой энциклопедии ниндзюцу XVII в. «Бансэнсюкай».

Учение о тонко всегда относилось к наиболее секретным разделам знания традиционных школ будзюцу, поэтому известно о нем немного. По-видимому, существовали различные методы использования тонко, связанные с даосизмом или с эзотерическим буддизмом. На связь тонко с даосизмом, в частности, указывает современный патриарх школы Катори Синто-рю Отакэ Рискэ. «Одной из эзотерических концепций школы Тэнсин сёдэн Катори синто-рю является теория Инь и Ян и пяти первоэлементов (онмё гогё сэцу). С ней связаны два других эзотерических учения: тонко и ходзюцу. Особая форма заклинания и волшебства (ёдзюцу), способная сделать тело воина невидимым для врага, называется тонко», – сообщает он.

Что же касается буддизма, то японским лазутчикам, без сомнения, была известна мудра – символическая поза (комбинация из пальцев и т. д.) невидимости – онгё-ин, один из вариантов которой входит в знаменитые «девять знаков» – кудзи-ин. В классическом варианте этой мудры, присутствующем на многочисленных изображениях Будды, левая рука образует неплотно сжатый кулак с «отверстием» у большого пальца, а правая в положении ладонью вниз нависает над левой.

Мудра онгё-ин связана с бодхисаттвой Маричи (яп. Мариси-тэн), которую в Японии почитали покровительницей воинов. В Китае Маричи считалась богиней света, которая своей силой поддерживает солнце и луну и обеспечивает правильное взаимодействие полярных сил Инь и Ян. На Дальнем Востоке верили, что она обитает на одной из звезд созвездия Большой Медведицы. Являясь помощницей бога солнца Сурьи, Маричи постоянно вращается вокруг него, причем так быстро, что становится невидимой. Считалось, что правильное воспроизведение мудры в сочетании с соответствующей магической формулой – мантрой позволяет исполнителю приобщиться к чудесным свойствам Маричи, о которой сам Будда якобы сказал: «Бодхисаттва Маричи обладает сверхъестественным могуществом. Она постоянно проходит перед богами Солнца и Луны, но они не могут ее узреть, хотя сама она постоянно видит Солнце. Люди не в состоянии постичь и узнать ее, они не могут схватить ее и связать, они не могут причинить ей боль, повредить ей или обмануть ее… Если вы знаете имя Маричи и постоянно повторяете его про себя, люди не смогут увидеть вас, поймать вас, связать вас или причинить вам боль, не смогут вас обмануть…»

Вероятно, именно с практикой тонко связан и обычай ниндзя читать особые заклинания – онгё-но мадзинаи – в ситуациях, когда нужно отсидеться в укрытии, тогда как воины врага ищут тебя.

На основании этих сведений можно сделать вывод, что уже с самого первого этапа своего развития ниндзюцу в стремлении достичь максимальной эффективности в действии сочетало в себе самые разные, порой противоречащие друг другу по сути элементы и что, при несомненном преобладающем влиянии рациональной китайской военной науки и, в частности, учения Сунь-цзы на воинскую традицию Японии (это с гордостью признает, например, автор «Бансэнсюкай» Фудзибаяси Ясутакэ), немалую роль в становлении ниндзюцу сыграла и религиозно-мистическая традиция буддизма и даосизма. Различные психоэнергетические практики из арсенала «упражнений по управлению потоками жизненной энергии» цигун, магические приемы, буддийская медитация постепенно заняли важное место в практике последователей искусства невидимости. Позже это привело к тому, что обыватели стали представлять ниндзя в качестве «родственников» или «учеников» даосских отшельников, горных аскетов ямабуси, монахов школ эзотерического буддизма. Ниндзя стали восприниматься кудесниками и магами, способными на невероятные поступки. Тем более что подчас они действительно совершали деяния, которые для непосвященного выглядели сверхъестественными. Происхождение ниндзюцу стали связывать с тем или иным святым, гением, мудрецом. Немалую роль в этом сыграло характерное для всей дальневосточной цивилизации стремление подчеркнуть значимость каждого явления, о котором мы уже говорили ранее. Одним из его проявлений является предание о создании ниндзюцу легендарным китайским даосом Сюй Фу, которое получило широкое хождение среди жителей провинции Кии.

Даос Сюй Фу – родоначальник ниндзюцу провинции Кии

Точных сведений о Сюй Фу не сохранилось. Имя его известно лишь из легенд жителей Кии. Они утверждали, что Сюй Фу был выдающимся даосским мудрецом, магом и служил придворным лекарем китайского императора Цинь Шихуан-ди (246–210 гг. до н. э.). Цинь Шихуан славился половой распущенностью и неумеренностью. Он очень любил свою сладкую жизнь, страшно боялся смерти и потому приблизил к себе большую группу даосских мудрецов, активно искавших эликсир бессмертия. С их помощью Цинь Шихуан рассчитывал сохранить вечную молодость. Одним из этих мудрецов и был Сюй Фу.

Даос. Со старинной гравюры

Однажды Цинь Шихуан прослышал от даосов, что в восточном море расположен остров, где якобы растут волшебные деревья, дающие плоды, возвращающие молодость и наделяющие бессмертием. Он тут же распорядился снарядить экспедицию на поиски загадочного острова и назначил ее руководителем Сюй Фу.

После нескольких месяцев плавания китайские моряки наконец увидели землю. Только оказался это не волшебный остров, а японская земля Кии. Туземцы радушно встретили пришельцев и оказали им всемерную помощь в поиске чудодейственных плодов. Но, обрыскав все окрестности, китайцы так и не нашли их. Экспедиция провалилась, а у Сюй Фу появилось горячее желание навсегда остаться в этих гостеприимных краях, ведь Цинь Шихуан ошибок не прощал и возвращение в Китай без волшебных плодов было равносильно самоубийству. Поэтому Сюй Фу принял японское имя Оюротаюя и при помощи своей магии вскоре стал государем земли Кии.

Как видим, в легенде ничего не сообщается о том, что Сюй Фу передал островитянам какие-либо методы шпионажа или ведения боевых действий. Не упоминается также, был ли он вообще с ними знаком. Нет здесь и описаний каких-либо «ниндзеподобных» акций. И всё же одного того, что Сюй Фу владел приемами магии, оказалось достаточным, чтобы «по сходству» произвести его в «отцы-прародители» ниндзюцу.

Известный японский исследователь Окусэ Хэйситиро отмечал также сходство японского имени Сюй Фу – Оюротаюя – с именем знаменитого шпиона Такоя (имя Такоя отличается от Таюя только одним иероглифом), о котором речь пойдет далее. Он высказал предположение, что в предании о Сюй Фу как основателе ниндзюцу соединились два независимых сюжета: легенда о приезде даоса в Японию и исторический факт шпионской деятельности Такоя.

Отомо-но Сайдзин – первый ниндзя

К концу VI в. н. э. источники относят деятельность первого профессионального шпиона в японской истории. Первого «ниндзя» звали Отомо-но Сайдзин (в некоторых работах он назван Отомо-но Сайню, хотя здесь, скорее всего, имеет место орфографическая ошибка – уж очень похожи знаки Дзин и Ню). Он был жителем провинции Ига (по другим сведениям – провинции Оми, где находится еще одна «родина» ниндзюцу – уезд Кога) и прямым потомком уже упоминавшегося Мити-но Оми-но микото. Служил первый «ниндзя» принцу Сётоку-тайси (574–622), одному из величайших деятелей в истории Страны восходящего солнца.

Чем же конкретно занимался Отомо-но Сайдзин? В популярных книгах по истории ниндзюцу говорится, что в 587 г. он по приказу Сётоку-тайси проник в лагерь мятежника Мононобэ-но Мория и добыл важную информацию о составе вражеских войск, чем способствовал победе принца. Однако в источниках, повествующих о войне Сётоку-тайси против Мононобэ-но Мория, например в «Нихонги», об этом ничего не сообщается. Да и имени Отомо-но Сайдзин там не найти.

Окусэ Хэйситиро приводит иную версию. Он считает, что таланты Сайдзина проявились не на войне, а во время мира. И был он шпионом не военным, а политическим и полицейским.

Источники, повествующие о Сётоку-тайси, постоянно отмечают замечательную способность принца «разом выслушивать прошения десятерых и решать их дела, не пропуская ни слова» («Нихон рёики»). С этим замечательным свойством связано прозвище принца – Тоётомими – «Чуткое ухо», «Ухо, слышащее далекое». Но не подходит ли лучше такое прозвище для шпиона, чем для принца?

Сётоку Тайси. Со старинной гравюры

Окусэ считал, что «чутким ухом» Сётоку-тайси и был Отомо-но Сайдзин. Он обладал замечательной памятью, наблюдательностью, умел незаметно для окружающих вызнавать детали событий. Имея множество знакомых среди простолюдинов, он, по сути, был связующим мостом между народной массой и дворцовой аристократией, имевшей слабое представление о жизни за стенами дворца. Собрав информацию о происшествиях: кражах, убийствах, случаях проявления недовольства государственной политикой – и проанализировав ее, Сайдзин делал доклад принцу. Соответственно, если дело доходило до обсуждения происшествия и до разбирательства его в суде, Сётоку, обладая полнотой информации, мог сравнительно легко принять решение, поражая окружающих своей проницательностью и всевиденьем.

Сегодня это может показаться примитивным и наивным, но, по сути, так, по мнению Окусэ, был создан прецедент использования шпионов для осуществления контроля за обществом. Переоценить важность этого шага невозможно. Поэтому сегодня практически во всех работах по ниндзюцу Сётоку-тайси называют первым «мастером пользования» шпионами, а его верного подручного Отомо-но Сайдзина – первым японским ниндзя.

Кстати, сам термин, которым в Японии на протяжении веков называли тайных агентов, – синоби, как полагают некоторые исследователи, восходит к прозвищу Отомо-но Сайдзин, которым Сётоку-тайси наградил своего верного агента: он назвал его Синоби. Правда, это прозвище записывалось тремя иероглифами, которые в совокупности означали что-то вроде «Самоотверженный и Держащий Свои Таланты Наготове». Впрочем, возможно, что принц просто подобрал три иероглифа с нужными «китайскими» чтениями, чтобы записать исконно японское слово, являющееся производным от глагола синобу – «быть невидимым». Позже их заменил один-единственный знак «Нин / синобу» – «терпеть, выносить, быть невидимым, скрываться», который используется и сегодня для записи слов ниндзя и ниндзюцу.

Император Тэмму и его верный шпион Такоя

Вторым японским государственным деятелем, использовавшим шпионов, считается император Тэмму (673–686), которому служил некий Такоя, вошедший в японскую историю как «шпион № 2».

Сам Тэмму был человеком незаурядным. Некоторые сообщения источников наводят на мысль, что он прекрасно разбирался во всех тонкостях шпионажа и активно пользовался его методами на практике. Так, в «Нихонги» сообщается, что Тэмму в совершенстве владел «искусством бегства за щиты» – тонко. А в «Хэйкэ моногатари» («Повесть о доме Тайра»), отстоящей, впрочем, от эпохи Тэмму на добрые семь столетий, говорится: «Императору Тэмму, в бытность его наследным принцем, угрожали мятежники, и он бежал от них в горы Ёсино, переодевшись в женское платье». В общем, если бы Тэмму действительно использовал шпионов, в этом не было бы ничего невероятного.

Такоя, тайный агент Тэмму, в отличие от Отомо-но Сайдзина, прославился на поприще диверсионной работы. Это было вполне в духе времени. Ведь даже сам Тэмму взошел на трон в результате государственного переворота.

Такоя считается уроженцем центральной провинции Ямато. Он довел до совершенства тактику отвлечения врага при помощи диверсионных акций в его тылу. Пробравшись посреди ночи во вражескую крепость или лагерь, Такоя чинил там поджоги, вызывал сумятицу. И пока враги метались в растерянности, главные силы Тэмму могли незаметно подобраться к вражеским позициям и нанести неожиданный удар.

Сравнивая двух первых японских шпионов – Отомо-но Сайдзина и Такоя, следует отметить, что в их деяниях воплощены две ипостаси ниндзюцу – информационно-разведывательная и диверсионная. Таким образом, Отомо-но Сайдзин – это классический тип тайного агента-информатора, в то время как Такоя – образец лазутчика-диверсанта.

Глава 2. Ямабуси – горные воители

Широкое распространение в японской и западной литературе по ниндзюцу получила версия создания этого искусства горными отшельниками ямабуси, последователями синкретического мистического учения сюгэндо, истоки которого относят к эпохе Нара (710–784). Попробуем же разобраться, что такое сюгэндо, кто такие ямабуси и какое отношение они имеют к ниндзюцу.

Сюгэндо – Путь обретения чудотворных сил

Слово сюгэндо записывается тремя иероглифами. Сю (или осамэру) означает «овладевать, совершенствоваться, упражняться, изучать». Гэн (или кэн, сируси) – «знамение, очевидное проявление, эффект, чудесное деяние». А до (или мити) – «путь» (вселенский Закон жизни, главный принцип). В целом, слово сюгэндо можно трактовать как «путь обретения чудотворных сил».

В настоящее время под сюгэндо понимается не какая-то оформленная религия, имеющая свою собственную доктрину, а естественно развившаяся синкретическая форма верований. Ядром ее послужили древнейшие синтоистские верования (синто – «путь богов» – японская национальная религия, в основе которой лежат культ природы и духов предков). Позже на них наложились представления религиозного даосизма, эзотерического буддизма, учения о первоначалах вселенной Инь и Ян (Оммёдо).

Особое место в сюгэндо занимают представления о горах как сакральных объектах, «местах силы».

Горы издревле занимали важное место в религиозных представлениях японцев. Во-первых, они рассматривались как места обитания богов, распределяющих воду, столь необходимую для ведения сельского хозяйства. Во-вторых, японцы считали, что в горах обитают души умерших. В-третьих, среди гор встречаются вулканы, которые воплощают в себе колоссальную энергию. Под влиянием буддизма у японцев возникло представление о связи вулканов с долинами ада.

Японцы считали, что религиозная аскеза в горах позволяет обрести чудесные магические способности. На этой основе и развилось особое учение об аскетической и магической практике в горах – сюгэндо. Изначальная цель его, как и многих подобных религиозных систем земного шара, – поставить силы природы на службу человеку. Выражается это в обретении способности исцелять болезни, изгонять злых духов, предсказывать судьбу, давать долгосрочные прогнозы погоды, определять время посева и т. д. Несколько позже, под влиянием эзотерического буддизма, последователи сюгэндо стали рассматривать свою аскетическую практику как путь реализации сущности Будды в «этом теле».

Эн-но гёдзя – основатель сюгэндо

По традиции, основателем сюгэндо считается Эн-но Одзуну, более известный как Эн-но гёдзя – Отшельник из рода Эн (634–703). Сведения об этом человеке очень скудны. Самое древнее упоминание о нем содержится в летописи «Сёку Нихонги», работа над которой завершилась в 797 г., где вкратце говорится о ссылке Эн-но Одзуну на далекий остров Идзу в наказание за то, что он «посредством магии соблазнял людей».

Гораздо подробнее рассказывает об Эн-но гёдзя сборник «Нихон рёики» [12] («Записки о стране Японии и чудесах дивных воздаяния прижизненного за добрые и злые дела»), составленный на рубеже VIII–IX вв.: «Э-но Убасоку происходил из рода Камо-но Энокими. Сейчас [этот род] зовется Такакамо-но Асоми. Он родился в деревне Тихара, что в уезде Кацураги-но Ками провинции Ямато. С рождения он был мудр, был первым в учении и жил с верой в Три Сокровища. Он мечтал летать на пятицветном облаке за краем необъятного неба, быть званым во дворец горных отшельников, отдыхать в Саду вечности, лежать среди цветов и вдыхать живительный воздух. Поэтому, когда ему было уже около 50 лет, он поселился в пещере, сплел одежду из трав, пил росу с сосновых иголок, купался в источниках чистых, смывая с себя грязь мира желаний, и читал заклинания «Кудзякуо». Он обрел силы чудотворные, повелевал духами и богами.

Однажды он созвал чертей с богами и сказал им так: «Постройте мост в провинции Ямато между горами Канэ и Кацураги». Боги опечалились, и при государе, который правил Поднебесной из дворца Фудзивара, бог горы Кацураги по имени Хитокото Нуси-но Оками сошел с ума и оклеветал его: «Э-но Убасоку хочет свергнуть государя». Государь повелел своим людям схватить его, но тот сотворил чудо, и они никак не могли поймать его. Тогда они схватили его мать. Чтобы ее отпустили, Э-но Убасоку выдал себя. Его сослали на остров Идзу.

Однажды он прошел по морю, как посуху. Он вскарабкивался на гору высотой в десять тысяч дзё [13] и летал там, словно феникс. Днем волей государя он оставался на острове, а ночью отправлялся на гору Фудзи в Суруга и там подвижничал. Чтобы вымолить освобождение от тяжкого наказания и оказаться поближе к государю, он взбирался на Фудзи по лезвию меча.

Три печальных года прошло с тех пор, как [Убасоку] сослали на остров. И тогда раздался глас сострадания, и в 1 луне 1 года эры Тайхо, в 8 год Быка, он смог приблизиться к государю. В конце концов он стал святым и вознесся на небо…» (перевод А. Н. Мещерякова).

С распространением движения сюгэндо Эн-но гёдзя превратился в одного из самых популярных героев японского фольклора, а много позднее, в 1799 г., был канонизирован в качестве бодхисаттвы [14] Дзимбэн-дайбосацу – Великого бодхисаттвы, способного перевоплощаться в любое тело.

Ямабуси

Последователей Эн-но гёдзя, удалявшихся в горы для аскетической практики, называли ямабуси – «спящие в горах» (другие названия: яма-но хидзири – «горные мудрецы»; сюгэндзя – «занимающиеся практикой для обретения чудотворных сил», сюгёся – «занимающиеся аскезой»; гёдзя – «аскеты»). Далеко не все из них оставались в горах постоянно, ведя жизнь отшельников в полном смысле слова. Подавляющее большинство совершало восхождения в горы лишь эпизодически. В остальное время они либо находились в храмах, связанных с сюгэндо, либо странствовали, забредая подчас в самые отдаленные уголки Японии. Постепенно они обрастали приверженцами из числа мирян. Когда наступало время восхождения на святые горы, ямабуси становились для мирян проводниками в святые горы и наставниками в постижении таинств горного отшельничества. Таких ямабуси стали называть сэндацу.

Ямабуси Симода Мохэй, патриарх школы будзюцу Кираку-рю. Со старинной гравюры

Влияние ямабуси не ограничивалось узким кругом приверженцев. Они были желанными гостями в любой деревне или крестьянской семье, где творили заклинания у ложа больного с целью изгнания из его тела вызвавших болезнь злых духов, заклинаниями же помогали вызвать дождь, столь необходимый в засушливое время года, или же, наоборот, усмирить разбушевавшуюся стихию. Из уст ямабуси люди постигали начала буддийского вероучения, узнавали о хороших и дурных числах, благоприятных и неблагоприятных направлениях, других представлениях даосизма и буддизма. Ямабуси были врачевателями, наделенными сверхъестественными знаниями мудрецами. А еще – занимательными рассказчиками, от которых крестьяне узнавали немало интересных легенд и рассказов о чудесах, незаурядными актерами, исполнявшими в ходе рассказа самые различные роли. Иными словами, ямабуси были близки простому люду, и именно эта близость делала их проводниками учения Будды повсюду, где бы они ни появлялись.

Поскольку сюгэндо является разновидностью народной религии, оно никогда не имело единой доктрины и организационно всегда было чрезвычайно рыхлым. Достаточно сказать, что одни группы ямабуси ассоциируют себя с национальной японской религией синто, другие – с буддизмом, а третьи вовсе утверждают, что сюгэндо – самостоятельная религия. При этом ямабуси объединены в целый ряд самостоятельных школ, крупнейшими из которых являются Хондзан-ха и Тодзан-ха. Течение Хондзан-ха связано с той ветвью буддийской школы Тэндай, главным храмом которой является Мии-дэра, а Тодзан-ха – с той ветвью буддийской школы Сингон, главным храмом которой является Дайго-дзи Самбо-ин. И все же, говоря о сюгэндо, стоит вкратце остановиться на основах доктрины буддийской школы Сингон, поскольку именно она наиболее согласуется с целями и системой психофизической практики, которая сложилась в сюгэндо, а позже отчасти перешла в практику ниндзя.

Доктрина эзотерического буддизма Сингон

Буддийская школа Сингон («Истинное слово») была создана монахом Кукаем в первой половине IX в. Она относится к так называемому эзотерическому или тантрическому буддизму (яп. миккё – досл. «тайное учение»).

Что же такое эзотерический буддизм? Эзотерический буддизм – это учение о единстве человека, природы и великого всемогущего и всезнающего будды Дайнити, чье имя означает «Великое солнце». Задача человека – выявить в себе свою истинную природу – природу Дайнити, и тогда он сможет вырваться из порочного круга перерождений и страданий и достичь успокоения в нирване. Достичь этого можно разными путями, но эзотерический буддизм проповедует подвижничество, которое позволяет достичь цели в течение одной жизни. Это подвижничество заключается в выполнении различных ритуалов, которые и составляют основной секрет «тайного учения».

Кукай в своем трактате «Значение [слов] «стать буддой в этом теле» писал:

[Между] шестью великими [элементами] нет преград и [они] вечно пребывают в йоге. Четыре вида мандал не отделены друг от друга. Если следовать трем «тайным» кадзи, [Три Тела Будды] быстро выявляются. Всё, что есть в сетях Индры, называют «в этом теле».

В этих строках заключена квинтэссенция учения Сингон. Но чтобы понять их, нужно познакомиться с представлениями «тайного учения» о вселенной.

В миккё разнообразные тела, существующие во вселенной, рассматриваются в трех аспектах – «тело», «знак» и «действие». «Тело» есть материальное тело как таковое. Если для примера взять цветок розы, то данная категория указывает на цветок сам по себе. «Знак» – это форма, облик вещи. Цветы розы имеют разнообразные формы, бывают разных цветов, отличаются по величине. Это – их «знак». «Действие» – это действия материальных тел, например, у цветка розы раскрывается бутон, распускается цветок. Итак, в «тайном учении» вся материя вселенной рассматривается с трех сторон – «тела», «знака» и «действия». Считается, что и сама вселенная также имеет эти три грани.

По учению миккё, «тело»-вселенная складывается из шести структурообразующих компонентов, которые называются «шесть великих элементов». Это «земля» (дзи), «вода» (суй), «огонь» (ка), «ветер» (фу), «пустота» (ку) и «сознание» (син). «Землю», «воду», «огонь», «ветер» и «пустоту» называют «пятью великими элементами». Они конституируют материальное бытие. При этом «земля» – это нечто твердое; «вода» – жидкое, стекающее вниз; «огонь» – горящее, поднимающееся вверх; «ветер» – то, что движется (воздух); «пустота» – это пространство.

Ямабуси, складывающий руки в мудру. С изображения в иллюстрированном каталоге приемов школы будзюцу Намбу синган-рю

К пяти великим элементам добавляется «сознание», или психика, психические «действия». В нем воплощается духовное бытие. Таким образом, вселенная состоит не только из материи, но в ней изначально присутствует и наша психика, сознание.

«Шесть великих элементов» существуют не сами по себе, каждый по отдельности, они как бы «вплавлены» друг в друга.

Чтобы «стать буддой в этом теле», то есть реализовать высшее просветление, выводящее человека за рамки перерождений и земных страданий, нужно постичь это «истинное тело» вселенной, которое в то же время является телом великого будды Дайнити.

Далее, с точки зрения «знака» вселенная рассматривается в четырех ипостасях, которые выражаются четырьмя мандалами. Мандала (яп. мандара) – важнейший для «тайного учения» Сингон предмет культа. По сути, это схематическое символическое изображение вселенной, на котором в определенном порядке размещены будды с великим буддой Дайнити в центре.

Существует четыре вида мандал. На «Великой мандале» структура вселенной представлена в образах будд. Она включает в себя две мандалы – «мандалу мира алмаза» (Конго-кай мандара) и «мандалу мира чрева» (Тайдзо-кай мандара). На «Самайя-мандале» изображаются символы будд: мечи, кольца из драгоценностей, цветки лотоса, которые являются «знаками» граней вселенной. На «Дхарма-мандале» изображаются «слова-семена» будд. Это санскритские буквы, которые также символизируют грани вселенной. На «Карма-мандале» символически изображаются «деяния» будд.

В мандалах четырех видов выражен истинный «знак» вселенной, то есть истинный «знак» Дайнити. Вселенная едина, поэтому четыре мандалы называются в Сингон «четыре неотделимые [друг от друга] мандалы».

Итак, вселенная складывается из шести структурных компонентов и имеет четыре ипостаси.

Третья категория – «действие». На ней делается наибольший акцент. В «действии» концентрируется всё, что связано с «тайным учением».

Согласно буддийскому учению, вся наша жизнь, все наши повседневные поступки представляют собой деяния тела, языка и разума. С помощью тела мы передвигаемся, с помощью рта говорим, с помощью разума думаем. Буддисты называют это «тремя деяниями», причем «деяние» – это карма, то есть такое действие, которое закономерно повлечет за собой определенное следствие.

В миккё «тайну тела», «тайну речи» и «тайну мысли» называют «тремя тайнами» (саммицу). Они являются структурообразующими элементами ритуала: «Если практикующий Сингон постигает значения «тайн», он соединяет руки в мудру, произносит «истинные слова», погружается в самадхи (отдаляясь от пустых размышлений, успокаивает и приводит в порядок свои мысли) и, так как благодаря «трем тайнам» обретает поддержку, быстро достигает того, чего желает».

«Тайна тела» – это мудра (яп. кэцуин – досл. «связанная печать»). Так называют определенные позы и жесты, положения ног, сплетения пальцев, повороты головы, воспроизводящие магические жесты будды Дайнити. Особое сплетение пальцев, по буддийской теории, приводит к замыканию энергетических каналов, благодаря чему человек получает возможность «подключиться» к неистощимой энергии вселенной.

«Тайна речи» – это мантра (яп. дзюмон – «заклинание»), магическая словесная формула, набор различных звуков, обычно лишенный всякого значения и воспроизводящий фрагмент священной речи Дайнити. В мантрах важен не смысл слов, а само произнесение звуков, вызывающих в человеческом организме особые вибрации, которые, как полагают современные ученые, воздействуют на головной и спинной мозг, изменяя психическое состояние человека.

«Тайна мысли» – это самадхи (яп. самади), «молитва с думой о почитаемом будде», которая задействует поистине огромную силу сознания – нэнрики. Именно нэнрики является важнейшим фактором приобщения к истинной природе Дайнити. Мудра, мантра и самадхи должны всегда сочетаться в ритуальном действии последователя Сингон, поскольку они отражают три равноприсущих аспекта великого космического будды Дайнити.

Мудра, мантра и самадхи в буддийской школе Сингон называются «кадзи трех тайн». Слово кадзи буквально означает «добавление и сохранение». Оно выражает двойное усилие: усилие Дайнити просветить людей (ка) и усилие людей воспринять учение Дайнити и удержать в себе (дзи). Благодаря кадзи трех тайн последователь миккё становится одним целым с великой душой вселенной, которая выражается через «шесть великих элементов» и четыре мандалы, обретает способность творить чудеса и – главное – становится буддой.

Последователи школы Сингон не устают подчеркивать, что сущность миккё невозможно понять, ограничиваясь только накоплением знаний о «тайном учении» и изучением его догматики. Ее можно постичь только через собственный мистический опыт с помощью искренних молитв и практики. Кукай писал: «Дхарма Будды (мудрость просветления) не где-то далеко, она близко, в сердце. Истинная «таковость» (принцип просветления) не где-то вне нас, так зачем искать ее, отбросив наше тело? Если в нас есть и заблуждения, и просветление, то обретем просветление, пробудив в себе мысли о нем. Светлое и темное (светлое – просветление, темное – заблуждения) не в ком-то другом, так что если заниматься практикой, то сразу же обретешь просветление».

Фудо-мёо – главное божество сюгэндо

Последователи сюгэндо поклоняются самым разным богам и буддам. По сути, они стремятся черпать силу из любого доступного источника. Правда, у разных объединений ямабуси, сложившихся вокруг разных священных гор, есть свои предпочтения. Но практически все они поклоняются Фудо-мёо.

Имя Фудо-мёо (на санскрите – Ачаланатха) означает «Неподвижный Светлый Царь» или «Неподвижный Защитник». Японцы издревле верили в него как в будду, творящего чудеса. В храмах школы Сингон статую Фудо-мёо устанавливают слева от изваяния будды Дайнити, помещая справа изображение Великого Учителя Кобо, то есть Кукая. Фудо-мёо символизирует мудрость Дайнити, а Великий Учитель Кобо – сострадание.

Фудо-мёо

Кто же такой Фудо-мёо, какое место он занимает среди многочисленных будд?

В отличие от христианства, где есть только один абсолютный бог, в буддизме – неисчислимое число будд. На мандале «мира чрева» изображены 410 будд, а на мандале «мира алмаза» – 1461 будда. Как считают буддисты, число живых существ, которых должны спасти будды, безгранично, поэтому число будд тоже безгранично.

В миккё все будды делятся на четыре группы.

1. Собственно будды (татхагаты; яп. буцу). Этих будд называют «тела, вращающие Колесо Дхармы сами по себе». Так как они проповедуют Закон Будды самим себе, их учения людям непонятны.

2. Бодхисаттвы (яп. босацу). Их называют «тела, вращающие Колесо Истинной Дхармы». Бодхисаттвы достигают просветления, но буддами не становятся и проповедуют живым существам Истинный Закон Будды.

3. «Светлые цари» (яп. мёо). Их называют «тела, вращающие Колесо Дхармы по указу». Они посланцы, которые по указу татхагат занимаются просветительской деятельностью. Если у бодхисаттв выражения лиц спокойные, то у «светлых царей» – грозный вид, который устрашит любого. Свой гневный лик они показывают самым плохим живым существам, которые глухи к учениям бодхисаттв, и так спасают их, хотя и заставляют трястись от страха. Это проявление жалости «светлых царей». Именно в эту группу входит Фудо-мёо.

4. Боги (яп. тэн). Изначально это были брахманистские и индуистские божества, но позже они вошли в пантеон «тайного учения». На мандалах для них нет строго определенного места, поэтому говорят, что они «вращают Колесо Дхармы свободно», то есть проповедуют Закон Будды, когда хотят.

Татхагаты занимают высшее положение в иерархии будд. Бодхисаттвы – святые, которые ведут за собой живые существа с помощью силы сострадания. «Светлые цари», являясь посланцами Татхагат, силой спасают живых существ, которых трудно «обратить». Боги – старшие над людьми, которые легко становятся советчиками людей.

Среди татхагат главное место занимает Дайнити. Так как он вращает «Колесо Дхармы сам по себе», его учение очень глубоко и людям непонятно. Поэтому у него есть посланцы, которые проповедуют Дхарму и спасают живые существа. Среди «светлых царей» его «представителем» является Фудо-мёо. Именно он «вращает Колесо Дхармы по указу» Дайнити. При этом сам он – «превращенное» тело Дайнити. Это значит, что «истинное тело» Фудо-мёо, его сущность, есть великий будда Дайнити.

Традиционно Фудо-мёо изображают сидящим на огромном камне, за спиной у него языки пламени, в правой руке меч, в левой – сеть, выражение лица грозное. Какую бы грязную работу он ни выполнял, он всегда полон решимости продвигаться вперед сам и вести за собой живые существа. Он принимает облик слуги с гневным лицом, чтобы вывести на правильный путь самых плохих людей, которых невозможно спасти силой сострадания бодхисаттвы. Фудо-мёо острым мечом рубит врагов – заблуждения, а сетью «ловит» плохих людей и пробуждает в них мысли о вере. За спиной Фудо-мёо языки огня. Этот огонь сжигает все заблуждения и плохую карму. Возможно, это также огонь ада, и Фудо-мёо стоит у входа в него, чтобы не дать живым существам упасть в ад. Буддисты верят, что попавших в ад спасти невозможно. Поэтому во имя спасения грешников Фудо-мёо сжигает себя в адском огне. Камень, на котором восседает Фудо-мёо, – это символ того, из чего создан ад, где ничего не рождается. Обычно будды восседают на лотосовых цветах. Цветок лотоса показывает свой лик из грязи и символизирует просветление. Но Фудо-мёо сидит на камне, и это символ того, что, попав в ад, невозможно стать буддой. Таким образом, за устрашающим грозным ликом Фудо-мёо кроется беспредельное великое сострадание Дайнити.

Аскеза ямабуси

Как уже говорилось, доктринальные вопросы для ямабуси были далеко не главным. Для них гораздо важнее была реальная аскетическая практика и ее результат – чудодейственные способности. И об этом нужно поговорить подробнее, поскольку, как полагают некоторые историки ниндзюцу, именно аскетические практики ямабуси послужили фундаментом для системы психофизической тренировки ниндзя.

Что же представляла собой аскеза сюгэндо?

Сюгэндо использовало многие ритуалы и аскетические практики «тайного учения»: особые виды медитации, чтение сутр, молитвы охраняющим божествам, рецитацию магических формул дхарани. Но существовали и особые, специфичные формы аскезы сюгэндо. Некоторое представление о них дает следующий отрывок из «Хэйкэ-моногатари»:

«Девятнадцати лет Монгаку постригся в монахи. Но прежде чем отправиться в странствия в поисках просветления, задумал он испытать, способен ли он переносить телесные муки. В один из самых знойных дней шестой луны отправился он в бамбуковую чащу, у подножия ближней горы. Солнце жгло беспощадно, не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка, недвижный воздух словно застыл. Чтобы испытать себя, Монгаку улегся на землю и лежал неподвижно. Пчелы, оводы, москиты и множество других ядовитых насекомых роились вокруг него, кусая и жаля. Но Монгаку даже не шевельнулся. Так лежал он семь дней кряду, на восьмой же день встал и спросил: «Достанет ли такого терпения, чтобы стать подвижником и аскетом?»

– Ни один подвижник не смог бы сравниться с вами! – гласил ответ.

– Тогда и толковать не о чем! – воскликнул Монгаку. Уверившись в своих силах, пустился он в странствия по святым местам. Сперва он направил стопы в Кумано, решив испытать себя у прославленного водопада Нати. Для первого испытания в подвижнической жизни спустился он к подножию водопада, чтобы искупаться в водоеме. Была самая середина двенадцатой луны. Глубокий снег покрыл землю, сосульки льда унизали деревья. Умолкли ручьи в долинах, ледяные вихри дули с горных вершин. Светлые нити водопада замерзли, превратившись в гроздья белых сосулек, все кругом оделось белым покровом, но Монгаку ни мгновенья не колебался – спустился к водоему, вошел в воду и, погрузившись по шею, начал молиться, взывая к светлому богу Фудо на святом языке санскрите. Так оставался он четыре дня кряду; но на пятый день силы его иссякли, сознание помутилось. Струи водопада с оглушительным ревом низвергались с высоты нескольких тысяч дзё; поток вытолкнул Монгаку и снес далеко вниз по течению. Тело его швыряло из стороны в сторону, он натыкался на острые, как лезвие меча, изломы утесов, но вдруг рядом с ним очутился неземной юноша. Схватив Монгаку за руки, он вытащил его из воды. Очевидицы, в благоговейном страхе, разожгли костер, дабы отогреть страстотерпца. И видно, еще не пробил смертный час Монгаку, потому что он ожил. Едва к нему вернулось сознание, как он открыл глаза и, свирепо глядя на окружающих, крикнул: «Я поклялся простоять двадцать один день под струями водопада и триста тысяч раз воззвать к светлому богу Фудо! Сейчас только пятый день. Кто смел притащить меня сюда?»

При звуке его гневных речей у людей от страха волосы встали дыбом; пораженные, они не нашлись с ответом. Монгаку снова погрузился в воду и продолжал свое бдение. На следующий день явилось восемь юношей-небожителей; они пытались вытащить Монгаку из воды, но он яростно противился им и отказался тронуться с места. Всё же на третий день дыхание его снова прервалось. На сей раз с вершины водопада спустились двое неземных юношей; освятив воду вокруг Монгаку, они теплыми, благоуханными руками растерли его тело с головы до пят. Дыхание возвратилось к Монгаку, и он спросил, как будто сквозь сон:

– Вы меня пожалели… Кто вы такие?

– Нас зовут Конгара и Сэйтака. Мы посланцы светлого бога Фудо и явились сюда по его повелению, – ответили юноши. – Он велел нам: «Монгаку дал нерушимый обет, подверг себя жестокому испытанию. Ступайте к нему на помощь!»

– Скажите, где найти светлого бога Фудо? – громким голосом вопросил Монгаку.

– Он обитает в небе Тусита! – ответили юноши, взмыли к небу и скрылись в облаках. Монгаку устремил взгляд в небеса и, молитвенно сложив ладони, воскликнул:

– Теперь о моем послушании известно самому богу Фудо!

Сердце его преисполнилось надежды, на душе стало легко, он снова вошел в воду и продолжал испытание. Но теперь, когда сам бог обратил к нему свои взоры, ледяной ветер больше не холодил его тело, и падавшая сверху вода казалась приятной и теплой. Так исполнил Монгаку свой обет, проведя 21 день в молитве. Но и после этого он продолжал вести жизнь подвижника. Он обошел всю страну, три раза поднимался на пик Оминэ и дважды – на Кацураги, побывал на вершинах Коя, Кокава, Кимбусэн, Сирояма и Татэяма, поднимался на гору Фудзи, посетил храмы в Хаконэ и Идзу, взбирался на пик Тогакуси в краю Синано и на гору Хагуро в краю Дэва. Когда же он посетил все эти святые места, тоска по родным краям завладела его душой, и он возвратился в столицу. Теперь это был святой монах, неустрашимый и твердый, как хорошо закаленный меч. Говорили, что молитва его способна заставить птицу, летящую в поднебесье, внезапно упасть на землю».

В этом отрывке прекрасно выражена суть аскезы ямабуси. Каждая «практика» для них – вызов пределам человеческих сил, воле и вере. Это ритуал на грани жизни и смерти. Немногим удавалось пройти этим путем… Но те, кто выдерживал, становились людьми невероятными – с несгибаемой волей, с несокрушимым телом, со сверхъестественными возможностями…

Основу аскетической практики ямабуси составляли длительные паломничества по святым горам. По сути, они и составляли всю жизнь наиболее ортодоксальных аскетов. Во время этих паломничеств последователи сюгэндо посещали различные места силы: водопады, священные пруды и озера, причудливые вершины, где обитали боги – ками, и совершали там различные ритуалы и обряды в надежде, что ками и будды наделят их чудесной силой. Значительное место в «арсенале упражнений» ямабуси занимали «практики» с водой и огнем.

Аскезы воды – мисоги и таки-сюгё

Оба этих аскетических «упражнения» сюгэндо нашли широкое применение в японских боевых искусствах, где они используются для укрепления духа и развития внутренней энергии ки.

Ритуал мисоги-хараи, пришедший из синто, предназначался для очищения тела и духа. Суть его в длительном, многочасовом пребывании в ледяной воде, как правило, в зимнее время. Во избежание окоченения ямабуси рекомендовали отождествлять себя с огнем, вызывая такой жар в теле, что вокруг аскета, погруженного в воду примерно по пояс, клубится пар! Считалось, что мисоги ведет к перерождению человека, смывает с него всю «грязь». А с точки зрения сюгэндо заболевания, рождение, смерть, ранения, пролитая кровь – всё это от нечистоты. Отсюда берет свое начало и культ чистоты в японских боевых искусствах: прием душа до и после тренировки, мытье тренировочного зала – додзё, очищение сознания медитацией. Особой формой мисоги считается харакири, смысл которого состоит в смывании позора кровью.

Другой ритуал, связанный с водой, – таки-сюгё, или медитация под водопадом. Водопады считаются местами обитания божеств. С другой стороны, поток воды, падающий с высоты нескольких метров на точку байхуй на макушке, активизирует потоки энергии ки в организме, что способствует достижению просветления. Кроме того, ритуал таки-сюгё, как считается, помогает адепту постичь устройство мироздания. В паре гора – водопад устремившиеся ввысь скалы воплощают Ян (светлое начало мироздания), а низвергающаяся с них вода – Инь (темное начало мироздания). Наконец, обрушивающийся вниз поток таит в себе еще одну тайну: оставаясь неизменным по форме, он постоянно изменяется содержательно, ведь вода в нём никогда не бывает той же самой…

Аскезы огня – Гома и Хиватари

Аскезы огня – это возжигания священных костров гома и знаменитое хождение по раскаленным углям – хиватари.

Ритуал гома пришел в сюгэндо из буддийской школы Сингон. Это медитация над огнем. В знак преклонения перед очищающим огнем Будды сжигаются жертвенные дощечки. Питая пламя костра, они символизируют людские страсти, превращающиеся в мудрость. Когда страсти сгорят, медитирующий сможет «раствориться» в огне и достичь единства с божеством. Слияние с пламенем обретается при помощи священного звука ра, вибрация которого позволяет войти в резонанс с другими вибрациями, которые владеют пламенем. Считается также, что пламя привлекает силу духов гор, и тогда, слившись с огнем и достигнув просветления, адепт обретает способность ходить по тлеющим углям безо всякого вреда для себя.

О своих ощущениях во время ритуала гома подробно рассказывает современный последователь сюгэндо Икэгути Экан: «Ритуал гома с 8000 дощечек – активное действо. Когда оно начинается, у гёдзя не бывает времени ни для того, чтобы отдохнуть, ни для того, чтобы поспать. В таком состоянии гёдзя пребывает на протяжении всего ритуала.

Гёдзя, не питаясь надлежащим образом, каждый день во время трех «сидений» громким голосом произносит «истинные слова» Фудо, вкладывая в них всю душу, энергично подносит огонь к дощечкам. В моем храме дощечки из молочного дерева в 2–3 раза больше тех, что встречаются в других храмах. Пламя поднимается так высоко, что почти опаляет потолок храма и обдает жаром все тело. Человек, не связанный с этим, даже не может представить, сколько сил расходует гёдзя. Когда заканчивается действо, я ощущаю, что постарел на 10, 30 или даже 40 лет. После того, как заканчиваю сожжение 8000 дощечек… я теряю 4–5 кг веса.

Летом – воистину ад. Капли пота водопадом льются на рясу, и она становится насквозь мокрой. Ученики периодически вытирают мне полотенцем лицо, руки и шею, но как будто льют воду на раскаленный камень.

Глаза застилаются туманом, тело сводят нескончаемые судороги. От зажигания дощечек… руки теряют силу, и ты ощущаешь, как дощечка… по весу становится похожей на железную болванку.

Я несколько раз думал, не умру ли я сейчас? В таких случаях спрашиваю себя: «Неужели сломаешься, неужели сдашься?» – и во мне пробуждается необыкновенная жизненная энергия. Благодаря ей я продолжаю действо.

Ритуал гома с 8000 дощечек в высшей степени труден для проведения, но я хорошо понял, что во время действа у меня постепенно обостряются чувственные восприятия. Причина этого в активизации спавших до этого клеток моего тела.

После окончания действа я слышу, как зал, где проводился ритуал, наполняет невыразимо чудесная музыка. Не небесную ли музыку я слышу? Ее красота несколько раз вызывала у меня слезы радости, пробуждаемой Дхармой.

В эти моменты я ощущаю запахи пищи, которую готовят в домах, находящихся от меня на расстоянии 1–2 км. Я издалека могу видеть людей, идущих в мой храм. В такие моменты я узнаю боли и страдания у самого большого числа людей».

Хиватари-мацури, «Празднование переправы через огонь», – это коллективное шествие гёдзя по горящим углям. Оно имеет очень глубокий смысл. В акте прохождения по углям ямабуси отдается в руки божества. Как и вода в обряде мисоги, огонь становится очистительным средством. Считается, что для того, кто не достиг нужного состояния слияния с охраняющими божествами, которое возможно только при полной чистоте помыслов, этот обряд может окончиться очень плачевно.

Кайхогё – «марафонские бега» ямабуси

Ритуал кайхогё издревле считался одним из важнейших ритуалов течения сюгэндо, связанного с той ветвью буддийской школы Тэндай, главным центром которой является храмовый комплекс Энряку-дзи на горе Хиэй. Он включает в себя все аспекты духовной практики – медитацию, эзотерические обряды, поклонение природе, преданность учению и деяния во имя спасения всех живых существ.

В базовом, обязательном для любого претендента на пост настоятеля храма варианте ритуал кайхогё заключается в стодневном хождении вокруг святой горы по маршруту протяженностью около 30 км и в выполнении на нем различных обрядов.

Если гёдзя получает разрешение принять участие в этом ритуале, ему дают секретное наставление, которое нужно переписать от руки. В нем даны общие указания о кайхогё: какие святые места должен посетить аскет, какие молитвы и заклинания произносить и т. д.

В течение недели перед началом ритуала гёдзя очищают путь от острых камней, веток и листвы, в которых могут скрываться ядовитые насекомые. Делается это очень тщательно, так как недосмотр может привести к гибели.

В день начала кайхогё гёдзя надевает абсолютно белую одежду, повязывает пояс «веревкой смерти» (сидэ-но химэ) и вешает на нее нож в ножнах (гома-но кэн). Всё это символизирует его решимость умереть во время ритуала, но не отступить перед трудностями. С этой же целью в специальную шляпу вкладывается монетка: если гёдзя умрет во время кайхогё, ему понадобятся деньги, чтобы расплатиться с перевозчиком в потусторонний мир.

На ноги аскеты надевают соломенные сандалии. Согласно предписаниям, для выполнения стодневного обряда их требуется ровно 80. В сухие дни они изнашиваются за 3–4 дня, а в дождливые – за несколько часов. Поэтому гёдзя всегда берут с собой несколько запасных пар. Обычно они надевают также соломенный плащ.

В первый день «марафона» наставник показывает гёдзя маршрут, в дальнейшем аскет будет ходить уже в одиночку.

Практика гёдзя начинается в полночь. После часовой службы в зале Будды аскет проглатывает один-два рисовых колобка или выпивает мисо – суп из бобовой пасты, одевается и приблизительно в 1:30 выходит на 30-километровую «прогулку» по святым местам. Он должен посетить 255 мест поклонения – различные храмы и святилища чуть ли не всех богов буддийского, синтоистского, ведического и даосского пантеонов, могилы подвижников, статуи будд, священные горы, ручьи, водопады, рощи и т. д. На каждой «остановке» гёдзя должен сложить руки в определенную мудру, произнести нужную мантру, что занимает от 10 секунд до нескольких минут. Во время всего пути он может присесть только один раз – на каменную скамью под гигантским священным кедром, где в течение двух минут произносятся молитвы о благосостоянии императорской семьи. При этом гёдзя должен преодолеть несколько крутых подъемов и тысячи ступеней горных троп.

В зависимости от погоды гёдзя возвращается в монастырь между 7:30 и 9:30. После часовой службы в зале Будды он идет в баню. Затем следует обед, на котором аскет съедает простую калорийную пищу – лапшу, картофель, соевый творог тофу, суп мисо, рис или хлеб. А потом наступает время общей молитвы. В 15:00 проводится служба. В 18:00 – последний прием пищи, а около 20:00 гёдзя отходит ко сну, чтобы в полночь начать все сначала!

И так 100 дней подряд! Особенно тяжело приходится новичкам. Для начала они должны заучить огромный объем информации: описания сотен святых мест, молитвы, мудры и т. д. На это уходит две-три недели. При этом гёдзя, еще плохо знающий маршрут, нередко теряет ориентацию в ночном тумане и часами бродит по незнакомым горным дебрям. Несмотря на предварительную очистку пути, ноги и все тело его оказываются израненными, порезы и царапины инфицируются. Подвижники нередко испытывают обморожение, большинство из них страдают лихорадкой в первые несколько недель, мучаются от диареи и геморроя, от жутких болей в бедрах и спине. К третьему дню практики ноги и ахиллесовы сухожилия начинают дрожать и распухают. Особенно трудно гёдзя приходится в дождливые или снежные дни. Их сандалии почти мгновенно разрушаются, а сам аскет промокает до нитки. Непогода замедляет путь, а вода размывает дорогу. В особенно дождливые годы одежда на подвижнике не просыхает во все время ритуала.

Но к 30-му дню обычно наступает облегчение, а к 70-му гёдзя обретает особую выправку «марафонца»: глаза его сконцентрированы в точке приблизительно в 33 м перед собой, голова вертикально, плечи расслаблены, спина прямая, нос и пупок на одной линии. Он идет легко, в одном ритме и постоянно повторяет мантру Фудо-мёо: «Намаку саманда бадзаранан сэндан макаросяна соватая унтарата камман».

Тот, кто проходит это испытание, получает разрешение на сэннити-кайхогё – тысячедневное кайхогё. Для этого гёдзя должен быть свободен от семейных уз и иметь решимость на 12 лет удалиться от мирской жизни.

В течение первых пяти лет подвижник выполняет «марафон» в течение 700 дней (по 100 дней кайхогё в первые три года и по 200 – в четвертый и пятый годы практики), а потом наступает время самого трудного и смертельно опасного испытания, называемого Доири – «Затворения в молельном зале».

В 24:00 назначенного дня гёдзя вместе с высшими монахами школы принимает последнюю пищу. В 1:00 его провожают в зал Мёо-до, где он сначала выполняет 330 поклонов. После этого гости уходят, а гёдзя остается для девятидневной непрерывной молитвы.

В 3:00, 10:00 и 17:00 он должен читать «Сутру лотоса» перед алтарем. В 2:00 проводится ритуал сюсуй – «зачерпывания воды»: читая «Сутру сердца», гёдзя проходит расстояние в 200 м до пруда со священной водой, набирает ведро и тащит его для подношения статуе Фудо-мёо. Все остальное время он проводит в позе лотоса, непрерывно повторяя про себя мантру Фудо-мёо. Всего ее нужно повторить 100 000 раз, причем для повторения 1000 раз требуется около 45 минут. Все время в зале находятся два монаха, которые должны следить, чтобы гёдзя бодрствовал и следовал обряду.

За несколько недель до Доири подвижник начинает ограничивать себя в пище, на прощальном ужине он ничего не ест. Так он готовит организм к девятидневному полному голоданию и отказу от воды. Первый день обычно проходит нормально, но на второй-третий день наступают настоящие муки голода, которые, впрочем, после четвертого дня постепенно прекращаются. К пятому дню в организме гёдзя почти не остается воды, слюна абсолютно исчезает, и он начинает чувствовать вкус крови во рту. Чтобы предотвратить слипание губ, начиная с пятого дня подвижнику разрешают полоскать рот, но он должен выплюнуть воду, всю, до капли, обратно в чашку. Рассказывают, что при этом количество жидкости в чашке даже увеличивается. А оставшиеся на языке капельки воды гёдзя ощущает как божественный нектар. Кал у него пропадает обычно на третий-четвертый день, а выделения мочи, правда, весьма слабые, продолжаются практически до конца обряда.

Обряд «зачерпывания воды», проводимый в 2:00, когда гёдзя выходит из закрытого, плохо проветриваемого помещения, где постоянно курятся ароматические свечи, помогает подвижнику взбодриться, прочищает голову. Гёдзя даже утверждают, что во время этой прогулки к пруду они кожей поглощают влагу дождя и росы. В первые дни «поход» туда и обратно занимает около 15 минут, но позднее, по мере ослабления аскета, он продляется до часа.

Доири – ритуал, во время которого гёдзя в течение 182 часов обходится без сна, отдыха, еды и воды – имеет целью поставить его на грань жизни и смерти. По легенде, в древности хиэйские гёдзя проходили Доири продолжительностью в 10 дней, но большинство из них умирали, поэтому время Доири сократили на одни сутки. Было также выяснено, что влажные месяцы лета, особенно август, наиболее опасны для жизни.

Во время Доири у гёдзя раскрываются экстрасенсорные способности. Они могут слышать, как далеко в лесу падают ветки, какая готовится пища на расстоянии нескольких километров, видеть лучи солнца и луны, проникающие в темноту храма.

В последний, девятый день Доири, в 3:00, гёдзя выходит в свой последний путь к священному пруду. Его приветствуют и провожают сотни монахов. После «прогулки» подвижник возвращается в молельный зал и склоняется перед алтарем, а в это время зачитывают текст официального свидетельства монастыря Энряку-дзи об окончании Доири и о присвоении ему почетного звания Тогёман адзяри – «Святой наставник суровой аскезы».

Путь сюгэндо был очень труден. Никаких учебников по аскетическим практикам не было и быть не могло. Только опытный учитель мог помочь ученику пройти по лезвию бритвы между жизнью и смертью. Опасны были не только методы, связанные с огнем, но и медитация на краю пропасти, подъем без страховки на скалы. Да и стояние под водопадом было отнюдь не прохлаждающим душем! Переохлаждение, кома и смерть от опухоли головного мозга грозят каждому неподготовленному человеку, так как поток ледяной воды, льющийся на голову, в течение 10 секунд вызывает сужение сосудов из-за большого выброса гормонов.

Аскезы воды и огня делают человека нечувствительным к холоду и жару, укрепляют волю, учат выдержке и терпению, будят резервные силы организма, раскрывают экстрасенсорные способности. Лазания по крутым горам с риском для жизни, переходы по бревнам через пропасти воспитывают бесстрашие, развивают выносливость, учат человека пониманию природы, помогают ощутить свое единство с ней, показывают источник неисчерпаемой энергии, ведут к измененным состояниям сознания, когда невозможное становится возможным. Всё это имеет огромное значение и для ниндзя. Неудивительно, что многие из подобных «практик» сюгэндо вошли в систему тренировки японских воинов, в том числе – и «невидимого фронта».

Гонения на ямабуси

В первый период существования движения сюгэндо (VII–VIII вв.) правительство относилось к нему крайне неодобрительно. Связано это было с тем, что деятельность ямабуси объективно не вписывалась в политику государственного буддизма.

В то время государство стремилось установить контроль за распространением буддизма в стране. Принятие монашеского сана разрешалось только лицам, знающим сутры, и зрелого возраста. К экзаменам на знание «богословия» допускалось лишь несколько человек в год. Все монахи должны были служить государству: молить о его благосостоянии, поддерживать в массах правительственную политическую линию. Деятельность же ямабуси объективно противостояла этой линии. Начать с того, что отшельниками в основном становились лица, не прошедшие официального посвящения в буддийские монахи. На доктринальные споры им, в подавляющем большинстве, было наплевать. В первую голову они ставили аскетическую практику, направленную на личное овладение чудотворными способностями, а проблемы государственной стабильности и авторитета императорской власти волновали их очень мало. Поступки ямабуси носили спонтанный, неангажированный характер. Некоторое представление об их манерах дают позднейшие легенды, посвященные приключениям и подвигам Эн-но Гёдзя.

Легенда о том, как Эн-но Гёдзя не стал платить подать

Однажды Эн-но Гёдзя спустился с гор, чтобы проповедовать свое учение. Он пришел в какую-то деревню в провинции Ямато, и там его глазам предстала следующая картина.

У входа в невзрачный крестьянский домишко собралась большая толпа, которая что-то оживленно обсуждала. Подойдя поближе, подвижник увидел, как трое сборщиков податей жестоко избивают бамбуковыми палками одетого в лохмотья юношу, который пал на колени, склонился головой до самой земли и горько причитал. Он рассказывал, как долго болели его отец и мать, как он выбивался из сил, чтобы заработать им на пропитание, как все оказалось тщетным, как умерли родители и как у него не осталось средств даже оплатить их похороны. Несмотря на бедственное положение, прежде юноша исправно вносил земельную подать, и только в этом году, со смертью родителей, не смог этого сделать. Поэтому из резиденции управляющего уездом в деревню явились сборщики налогов, которым было приказано во что бы то ни стало выбить нужное количество риса. Поняв, в чем дело, Эн-но Гёдзя растолкал людей, подошел к старшему чиновнику и сказал:

– Ну-ну, господин чиновник, подождите немного.

Сборщик податей, который как раз избивал юношу палкой, обратился к отшельнику и закричал:

– Что?! Это ты мне? Этот человек – преступник. Он не уплатил подати императору. А ты потакаешь преступнику?!

– А что, все, кто не могут внести подать, – преступники? Кто так решил?

– Ты что, дурак или ненормальный?! Все законы в стране устанавливает император.

– А разве может император, который не является ни ками, ни буддой, в одиночку решать такие вопросы?

– Да ты не только дурак, но еще и наглец! Вся земля в Японии принадлежит императору. Разве ты не знаешь этого?! Вы все только берете землю у него в долг и потому должны уплачивать подати.

– Вот, значит, как?! А если человек может жить не за счет земли, как тогда с земельным налогом?

– Ну, тогда, конечно, можно не платить подати. Только ведь мы – люди и все по земле ходим!

– Хорошо. Пусть тогда жители деревни будут свидетелями того, что человек может жить без земли.

С этими словами Эн-но Гёдзя снял с плеча сумку, в которой лежало несколько драгоценных камней, достал один, взял обеими руками и легонько потер. Потом он закрыл глаза, прочитал про себя заклинание и, открыв глаза, с криком киай взлетел над землей и – что за чудо! – завис в воздухе!

– Ну что, чиновник, скажешь?!

Голос его прозвучал подобно грому, а глаза стали испускать золотые лучи. Вся деревня стояла открыв рот, а сборщики податей, напуганные до смерти, бросились бежать от этого места что было сил. После этого Гёдзя опустился на землю, совершил погребальный обряд по родителям несчастного юноши и вместе с ним ушел обратно в горы…

Конечно, это всего лишь сказка. Но для нас не важно, было ли всё это на самом деле или не было. Важнее то, что в этой сказке, как и в сообщениях «Сёку Нихонги» и «Нихон рёики», отразился бунтарский дух ямабуси.

Естественно, что власти прилагали немало усилий для борьбы с сюгэндо, официально объявив это движение вне закона. Если верить «Сёку Нихонги» и «Нихон рёики», гонения на горных отшельников начались уже в конце VII в. В указах 718 и 729 гг. запрещалось строить скиты в горах, заниматься проповедью закона Будды в лесных и горных местностях. Гонения особенно усилились в период возвышения монаха Докё, который пользовался благоволением императрицы Кокэн. В 765 г. специально для него был создан пост монаха-министра, в результате чего он фактически узурпировал власть в стране. По его приказу вооруженные отряды охотились на ямабуси, арестовывали их и разоряли горные скиты.

Некоторые историки ниндзюцу считают, что эти преследования привели к «военизации» ямабуси, которые в целях самообороны стали овладевать боевыми искусствами. Появились даже особые группы монахов-воинов, отвечавшие за защиту лесных молелен. Некоторые историки полагают, что большое значение для совершенствования воинских искусств горных отшельников имел также тот факт, что после разгрома мятежа Фудзивары Накамаро, направленного против Докё, его сторонники, среди которых было немало первоклассных воинов, скрывались в горных скитах и передали аскетам немало секретов военного дела. В результате в общинах сюгэндзя якобы сформировалось тайное военное искусство, соединившее в себе методы партизанской войны и маскировки. Современные историки называют его ямабуси хэйхо – «военное искусство ямабуси». Некоторые считают, что именно оно в дальнейшем и послужило основой ниндзюцу.

Но при внимательном знакомстве с историей сюгэндо вскрываются многие слабые места этой версии. Так, преследования ямабуси продолжались очень недолгое, по историческим меркам, время. Практически сразу после смещения Докё с поста монаха-министра в 770 г. почти все ограничения деятельности горных отшельников были сняты. Правительство потерпело решительное поражение в борьбе против сюгэндо, в значительной степени потому, что к движению горных отшельников примкнули даже некоторые представители высшей аристократии и высшего буддийского духовенства. Примирение сюгэндо и центральной власти нашло свое отражение и в приведенной выше цитате из «Нихон рёики». Помните, что Эн-но Гёдзя «смог приблизиться к императору»?

В источниках периода гонений на сюгэндо нет никаких упоминаний о столкновениях между правительственными войсками и группами ямабуси и тем более – о содержании их военного искусства. Да и вообще, вместо того, чтобы тратить время на шлифовку приемов рукопашного боя, им было гораздо проще уйти подальше в горные дебри, где бы их никто не смог достать. Ведь тогдашняя Япония совсем не походила на нынешнюю… Дороги отсутствовали, горные области были почти не разведаны, правительство контролировало лишь центральный столичный округ Кинай, а о том, что творится в других регионах, и ведать не ведало… Так существовало ли вообще ямабуси хэйхо, о секретах которого столь смачно пишут некоторые «историки ниндзюцу»? Да, существовало. Только сложилось оно на несколько веков позже и под влиянием совершенно иных причин, нежели указанные выше гонения.

Глава 3. Самураи, монахи-воины, гадатели, разбойники…

Эпоха Хэйан (794–1192) стала временем глобальных перемен, которые во многом предопределили развитие военного искусства в Японии. В это время в Стране восходящего солнца появляются военное сословие самураев и полчища монахов-воинов – главные игроки на сцене японской военной истории. К этому же периоду относятся и первые упоминания о семьях Кога и Хаттори, которые позже становятся основными носителями традиции ниндзюцу. Тогда же формируется военное искусство ямабуси, оказавшее значительное влияние на всю японскую традицию военного дела. На основе гаданий по книге «И-цзин», традиционной астрономии, астрологии и магии складывается особое учение Оммёдо – «Путь Инь и Ян», оставившее заметный след в ниндзюцу. Методы шпионажа активно используются и самураями, и монахами-воинами, и ямабуси, и разбойниками, коих немало было во второй половине эпохи Хэйан, ознаменовавшейся кризисом центральной власти.

Возникновение самурайского сословия. Самураи и разведка

Самурай, или буси, – это «воин». Судьба самурайства была теснейшим образом связана с феодальными войнами и целиком зависела от них. Самураи существовали для войн и жили войнами. Именно они создали славу японскому оружию и воинскому искусству.

В то же время в западной литературе по ниндзюцу самураи зачастую противопоставляются ниндзя. Такой подход опирается на идею сословной ограниченности военного искусства самураев. Дескать, самурайский кодекс чести – бусидо – не позволял им использовать шпионаж и военные хитрости, которые по этой причине стали уделом «парий-ниндзя». В результате «самурайское» военное искусство изображается порой как гротескный ритуал, где все заранее известно, а отступление от шаблона недопустимо. Ниндзюцу же, свободное от всяких условностей, выступает его положительным антиподом.

Самурай в полном вооружении

Однако на поверку оказывается, что подобные взгляды имеют в основе полное незнание японской истории и непонимание сути такого явления, как самурайство. Попробуем же разобраться, кто такие самураи и каково было их отношение к шпионажу и разведке.

Зарождение военно-служилого сословия самураев относится ко второй половине IX в., когда прекратился централизованный призыв крестьян на военную службу, а административное управление провинциями стало осуществляться по усмотрению губернаторов, которым срочно пришлось заняться организацией собственной вооруженной силы, чтобы обеспечить порядок на подведомственных территориях.

В этот период среднеранговые аристократы, отправлявшиеся на окраины империи в качестве губернаторов и командиров войск (для борьбы с айнами на востоке и с корейскими пиратами на западе), после окончания срока службы перестали возвращаться в столицу и стали оседать в пограничных районах. Они строили там личные усадьбы, накапливали богатства, формировали боевые дружины и совершенствовали воинские способности в постоянных войнах с врагами.

Что касается социального происхождения членов ранних воинских дружин, то единого мнения на этот счет нет. Одни ученые полагают, что это были выходцы из богатых крестьян, другие – средне– и низкоранговые аристократы, специализировавшиеся в военном деле, а также не занятые земледелием охотники, рыбаки, отринутые традиционным обществом в силу разных причин изгои и т. д. По сути, это были первые в Японии профессиональные воины. Их называли цувамоно, что дословно означает «люди с оружием».

Цувамоно использовались не только для защиты от нападений внешних врагов, но и в столкновениях между провинциальными феодалами, которые в IX–X вв. не раз скрещивали мечи друг с другом за обладание земельными угодьями. Так в окраинных районах складывались кланы, специализировавшиеся в военном деле. И в условиях кризиса центральной власти, не располагавшей сколько-нибудь значительной военной силой, правительство стало нанимать их к себе на службу, откуда и берет свое начало термин «самурай», что буквально означает «слуга».

Самураи несли службу в охране императорского дворца в Киото, нанимались к влиятельным аристократическим семьям в качестве личной гвардии. Правительство назначало их полицейскими чиновниками в провинциях и военными командирами во время усмирения волнений. Особенно тесные связи со столицей установили представители кланов Тайра и Минамото, участвовавшие в подавлении восстаний. Военные дома обеспечивали поступление и перевозку налогов центральному правительству, ибо анархия и бандитизм в провинциях делали это небезопасным.

Профессиональные воины и военные дома в Японии того периода пользовались весьма дурной славой. Дело в том, что, по традиционным представлениям японцев, военное дело – дело грязное, низкое и даже преступное. А буддизм, как известно, вообще запрещает убийство всего живого. Господство этих представлений привело к пренебрежительному и даже презрительному отношению аристократов к военному искусству и к «провинциалам», занимавшимся военным делом, к обособлению букэ – «военных домов» – в особое военное сословие.

Военные дружины X в. состояли из местных феодалов и их зависимых. Здесь еще отсутствовали многослойные вассальные связи. Большую часть рядовых воинов составляли крестьяне, мобилизуемые только во время перерывов в сельскохозяйственных работах.

Иерархия внутри самурайских дружин в Х – XI вв. носила личный характер и не была опосредована земельной собственностью. Поэтому крупные самурайские объединения легко распадались из-за взаимной вражды местных феодалов. У находившихся в провинциях губернаторов, кроме личной дружины, были вассалы, являвшиеся их чиновниками, охраной. Но после окончания срока службы губернатора они не следовали за ним на новое место назначения и служили новому губернатору. Естественно, что в то время в самурайской среде не существовало наследственных или постоянных вассальных связей.

Таким образом, в IX–X вв. самураи были презираемы, никакие вассальные связи их не «опутывали», да и бусидо в то время еще не существовало. Поэтому неудивительно, что даже в самых ранних «воинских повестях» (гунки), которые являются важными источниками по военному искусству эпох Хэйан и Камакура (1192–1333), мы находим упоминания об использовании самураями шпионов. Причем искусство этих шпионов, по-видимому, было уже довольно развитым. Например, в древнейшей гунки «Сёмонки» («Повесть о Масакадо»), рассказывающей о мятеже Тайры Масакадо, мы читаем, что шпионы были засланы во вражеский лагерь, после чего «более сорока врагов были убиты в тот день. А те, кто сумел выжить в той битве, бежали в разные стороны, спасенные Небом. Что же касается Кохарамару, шпиона Ёсиканэ, Небо вскоре наслало на него свою кару; его дурные деяния были раскрыты, он был схвачен и казнен в 23-й день 1-го месяца 8-го года Сёхэй (938 г.)». Вероятно, этот Кохарамару был человеком незаурядным, о чем свидетельствует сам факт упоминания его имени в «Сёмонки», что сильно контрастирует с краткими сообщениями других источников о высылке разведчиков для наблюдения за врагом.

Самураи были настоящими профессионалами и не брезговали военными хитростями. Их предводители были прекрасно знакомы с учением о войне уже известного нам китайца Сунь У. Блестящим знатоком «Сунь-цзы» считался, например, знаменитый военачальник середины XI в. Минамото Хатиман Таро Ёсииэ, который сумел раскрыть коварный замысел врага, засевшего в засаду в лесу, увидев, как стая диких гусей внезапно поднялась в воздух. Напомним, что в «Сунь-цзы» говорится: «Если птицы взлетают, значит, там спрятана засада».

Таким образом, на первом этапе своей истории самураи вовсе не чурались «ниндзевских» уловок. Но позднее, когда исчезла внешняя угроза и воевать самураи стали лишь друг с другом, сознание принадлежности к одному сословию привело их к временному отказу от использования военных хитростей и методов шпионажа против себе подобных. В чем же причина такой метаморфозы?

С одной стороны, воины все отчетливее осознавали свое отличие от старой родовой аристократии – отличие в образе жизни, обычаях, культуре, идеологии. С другой, в Х – XII вв. в структуре и характере местных самурайских дружин происходят радикальные изменения, связанные с формированием в их среде иерархической вассальной структуры, начинают складываться представления о взаимных обязанностях вассала и сюзерена. В результате самурайство возникает как сословие, с присущей ему особой сословной моралью, которая становится главным регулятором поведения профессионального воина.

Начиная с этого времени, самураи стремились прославить свое имя доблестными подвигами. В этом присутствовало и гипертрофированное честолюбие, и желание похвастать отвагой и мужеством, но главное – надежда на материальное вознаграждение со стороны господина. Поэтому подвиг нужно было совершить непременно на глазах у товарищей, которые могли бы засвидетельствовать исполнение долга и героизм воина. Отсюда знаменитые объявления имени и родословной врагу. Отсюда же – презрение к убийству исподтишка, к борьбе на «невидимом (шпионском) фронте». Отсюда же и ритуализованность сражения, когда групповая битва превращается в грандиозный турнир, ибо только так рыцарь может сделать свой подвиг достоянием всего света. Такие ритуальные битвы были характерны для XII–XIII вв. Правда, когда события принимали серьезный размах, как это было, например, в последней четверти XII в., когда на смену благородным турнирам пришла страшная беспощадная бойня не на жизнь, а на смерть, для самураев оказывались хороши любые средства…

Сохэи – монахи-воины

Авторы некоторых работ по истории ниндзюцу приписывают сотворение этого искусства монахам-воинам. Некоторый резон в этом есть, хотя бы потому, что одну из самых знаменитых школ ниндзюцу – Нэгоро-рю – действительно создали сохэи из монастыря Нэгоро-дэра (о Нэгоро-рю см. главу 7). Что же представляли собой монахи-воины и как они появились?

Знаменитый мастер боя копьем монах Инъэй. Со старинной гравюры

Феномен сохэев уходит своими корнями еще в X в. Возникновение особой группы монахов-воинов было связано с превращением буддийских монастырей в крупных земельных собственников. Известно, что японские государи видели в буддизме религию, способную защитить страну от всяких напастей. Действительно, когда однажды на Японию обрушилась эпидемия оспы, монахи вознесли молитвы Будде, и вскоре страшный мор прекратился. После этого щедрые дары дождем просыпались на монастыри. Императоры жаловали им земельные угодья, освобождали их от налогов. И вскоре богатство и мощь буддийских монастырей возросли до невероятных размеров. Например, крупнейший монастырь Тодай-дзи в 747 г. имел 1000 домов, разбросанных по всем центральным провинциям страны. В 758 г. император Сёму пожаловал ему еще 5000 домов в 38 провинциях.

В то время как двор мало внимания уделял простому люду, монахи всегда проявляли по отношению к нему большую заботу – во-первых, этому их учил Будда, а во-вторых, буддийские монахи были едва ли не самыми образованными людьми в тогдашней Японии. Они учили народ строить мосты, возводить дамбы, рыть колодцы.

Поскольку земли храмов были освобождены от налогов, многие крестьяне стали формально дарить им свои земли и таким образом за небольшую мзду освобождать их от налогов. Монахи же быстро сообразили, что подобные спекуляции с землей могут сильно повысить их благосостояние.

Государство, как могло, боролось с ростом могущества храмов. Так, в 746 г. был издан указ, запрещавший монастырям покупать землю, однако запрет не распространялся на разработку пустошей, и монахи вновь нашли лазейку для обогащения.

К концу VIII в. столичные нарские монастыри начали оказывать столь мощное давление на императорский двор, что в 784 г. было принято решение перенести столицу из Нары в Нагаоку, но так как это место оказалось не вполне пригодным, в 794 г. двор переехал в Хэйан (ныне Киото), где и оставался на протяжении многих веков.

Еще в 788 г. в 10 км к северо-востоку от Хэйана на знаменитой горе Хиэй-дзан основатель буддийской школы Тэндай монах Сайтё заложил монастырь Энряку-дзи. Поскольку северо-восточное направление в китайской астрологии считалось «Воротами демона», откуда приходит все зло, нахождение в этой стороне буддийского храма было сочтено добрым знаком при выборе места для будущей столицы. Милости полились рекой на Энряку-дзи, «заслонившего собой» столицу, и вскоре своим богатством он стал соперничать со старыми монастырями Нары. С течением времени всю гору Хиэй покрыли замечательные храмы и хозяйственные постройки.

С момента переноса столицы в Хэйан между Энряку-дзи и старыми нарскими монастырями разгорелась жестокая вражда. Чтобы утихомирить религиозные споры, в 963 г. в императорском дворце состоялась «конференция» 20 ведущих представителей разных школ буддизма, которые должны были разрешить спорные вопросы. Но поскольку в основе вражды между монастырями лежали не религиозные, а экономические причины, это собрание иерархов лишь подлило масла в огонь.

Впрочем, и в самих центрах буддизма порядка тоже не было. Так, в 968 г. нарский монастырь Тодай-дзи начал настоящую войну за земельные участки, собственность которых была неясна, против своего соседа – Кофуку-дзи. А на горе Хиэй приход к верховенству непопулярного настоятеля и религиозные споры привели к образованию двух враждующих группировок. В результате последовавших «разборок» был даже убит один из кандидатов в настоятели.

В период политического хаоса X–XII вв., когда власть в стране захватили временщики из семьи Фудзивара, богатство буддийских храмов стало привлекать внимание предводителей самураев, желавших нажиться за счет служителей церкви. Да и государственные чиновники не раз покушались на суверенитет относительно беззащитных монастырских владений. Поэтому вскоре монахи с горы Хиэй создали собственную армию, которая должна была защитить их владения и привилегии от покусительства со стороны.

Поскольку армия Энряку-дзи вскоре от обороны перешла к наступлению, напав на синтоистский храм Гион в Хэйане, подчинявшийся нарскому Кофуку-дзи, другие монастыри, и Кофуку-дзи в первую очередь, тоже стали создавать военизированные объединения. Всего через несколько лет все крупные буддийские монастыри Нары и Хэйана уже располагали тысячами бойцов, разорительные нашествия которых в течение двух следующих столетий терроризировали суеверных придворных и простых горожан столицы.

Воины-монахи действительно были грозной силой. В ратном умении они мало уступали самураям, а иногда даже превосходили последних. Для увеличения своих армий монастыри стали посвящать в монахи всех желающих из числа прошедших военную подготовку. Зачастую такие «послушники» были беглыми крестьянами или мелкими преступниками. Они-то в основном и вели военные действия. Впрочем, и ученые монахи высшего уровня, составлявшие цвет японской нации, при необходимости с готовностью вступали в сражение.

Многочисленные гравюры донесли до нас облик сохэев, облаченных в тяжелые длинные рясы, с длинными башлыками, скрывающими лицо (по некоторым данным, так сохэи пытались скрыть свой монашеский статус). Рясы сохэев при помощи гвоздичного масла окрашивались в светло-коричневый цвет или же оставались белыми. На ногах они носили деревянные сандалии на подставках – гэта. Во время сражений сохэи надевали под рясы боевые доспехи. Как правило, это был облегченный доспех пехотинца – харамаки, но некоторые монахи носили и тяжелый доспех ёрои. В бою многие из них снимали башлык и надевали повязку хатимаки, которая защищала глаза от пота. Основным оружием сохэев были алебарды-нагинаты, как правило, выполненные в стиле сёбу-дзукури с клинком до 120 см длиной, режущие удары которого оставляли страшные раны на теле противника.

Сохэй в бою. Со старинной гравюры

В обращении с нагинатой сохэи были настоящими виртуозами. Об этом свидетельствует, например, следующий эпизод из «Хэйкэ-моногатари»: «Но вот вперед выбежал Готиан Тадзима, потрясая алебардой на длинном древке, с изогнутым, словно серп, лезвием. «Стреляйте все разом, дружно!» – закричали воины Тайра, увидев, что Тадзима, совсем один, вскочил на перекладину моста. Несколько самых метких стрелков сгрудились плечом к плечу, вложили стрелы в луки и разом спустили тетиву, стреляли снова и снова. Но Тадзима не дрогнул. Когда стрелы летели высоко, он нагибался, когда низко – подпрыгивал кверху, а стрелы, летевшие, казалось, прямо в грудь, отражал алебардой. С того дня прозвали его Отражающим стрелы».

Любопытно также, что первое в японской литературе описание приемов кэндзюцу, фехтования мечом, также связано с сохэями. Содержится оно все в той же повести «Хэйкэ-моногатари»: «Никто другой не осмелился бы вступить ногой на узкую перекладину, но Дзёмё бежал так смело, будто то была не тонкая балка, а широкий проезд Первой или Второй дороги в столице! Он скосил алебардой пятерых и хотел уже поразить шестого, но тут рукоять алебарды расщепилась надвое. Тогда он отбросил прочь алебарду и обнажил меч. Окруженный врагами, он разил без промаха, то рубил мечом вкруговую, то крест-накрест, то приемом «Паучьи лапы», то «Стрекозиным полетом», то «Мельничным колесом», и, наконец, как будто рисуя в воздухе замысловатые петли «Ава». В одно мгновение уложил он восьмерых человек, но, стремясь поразить девятого, нанес слишком сильный удар по шлему врага; меч надломился, выскочил из рукояти и упал в реку. Единственным оружием остался теперь у него короткий кинжал. Дзёмё бился яростно, как безумный».

Однако главным оружием монахов был, пожалуй, страх перед гневом богов. Все монахи носили с собой четки, с помощью которых они в любое время были готовы ниспослать проклятие на голову обидчика. Причем придворные, жизнь которых строго регламентировалась религиозными предписаниями, считавшие гору Хиэй священной покровительницей столицы, были особенно чувствительны к такому обращению. Несмотря на то что «священная» гора уже давно превратилась в разбойничий притон, в котором каждые четверо из пятерых монахов получили свой сан неправедным путем, они продолжали благоговеть перед «монастырем-покровителем».

Очень часто в бою перед строем человек двадцать монахов несли огромное переносное синтоистское святилище – микоси, в котором якобы обитало могущественное божество-ками горы Хиэй. Непочтительное поведение по отношению к микоси и несущим его монахам считалось оскорблением самого ками, и уж тут-то жди беды: страшной засухи, наводнения или эпидемии оспы – бог ничего не забудет и не простит. Можно легко представить, какой ужас на горожан и чиновников наводили полчища монахов с микоси в голове армии, читающие нараспев буддийские сутры и ниспосылающие хором проклятия. Иногда монахи оставляли микоси прямо на улицах города, а сами удалялись на гору, и в столице царила паника, поскольку никто не знал, что же делать с этой обителью богов. Обычно это продолжалось до тех пор, пока правительство не удовлетворяло все требования монахов.

Однако самую дикую ярость монахи приберегали на случай межхрамовых столкновений, которые следовали одно за другим. Это не были религиозные войны, поскольку в их основе лежали не конфессиональные, а экономические противоречия. Борьба шла за землю и престиж, причем в качестве последнего аргумента сохэи не раз выдвигали сожжение монастыря-соперника. В 989 и 1006 гг. Энряку-дзи вел боевые действия против Кофуку-дзи, а в 1036 г. воевал против Мии-дэры. В 1081 г. Энряку-дзи в союзе с Мии-дэрой вновь атаковал Кофуку-дзи, но последний дал отпор хиэйским монахам и сжег Мии-дэру дотла. Несколько позже, в том же году, Мии-дэра вновь была сожжена, но уже монастырем Энряку-дзи, который не пожелал считаться с некоторыми притязаниями недавнего союзника. В 1113 г. воинственные хиэйские сохэи разорили Киёмидзу-дэру во время скандала по поводу избрания нового настоятеля этого храма. В 1140 г. Энряку-дзи вновь напал на Мии-дэру, а в 1142 г. Мии-дэра атаковала Энряку-дзи. Список столкновений между монастырями бесконечен, перечислить их все невозможно…

Несмотря на всё буйство монахов, императорский двор продолжал осыпать их щедрыми дарами, золотом и землями. Возможно, придворные просто боялись «святых» мужей и надеялись таким образом купить их благосклонность. Но, по-видимому, насытить акусо – «плохих монахов» – уже ничто не могло. Они становились все более алчными. Пожалуй, лучше всего о сохэях сказал экс-император Сиракава, который во время одного из их выступлений выглянул в окно и печально прошептал: «Хоть я и правитель Японии, есть три вещи, которые не подвластны мне: стремнины реки Камо, выпадение игральных костей и монахи с гор!»

В XI–XII вв. монахи одного только Энряку-дзи не менее 70 раз подступали с военной силой к императору с требованием удовлетворить их пожелания. Не будет преувеличением сказать, что такая их активность во многом определила ход японской истории в тот период, поскольку именно благодаря их бесцеремонности в обращении с самим императором стало очевидно бессилие власти, позволившее чуть позже самурайскому сословию установить свое господство в стране.

Хотя пик военной активности буддийских монахов приходится на период XI–XII вв., в последующие четыре столетия они продолжали вносить немалую лепту в хаос, царивший в Японии. И лишь во второй половине XVI в. объединители Японии Ода Нобунага и Тоётоми Хидэёси нанесли смертельный удар по военной мощи буддийских монастырей.

Укрепление позиций сюгэндо

Нечто похожее на ситуацию с буддийскими монастырями происходило и с сюгэндо. В эпоху Хэйан после прекращения гонений на него сюгэндо сильно укрепило позиции. В это время оно из стихийного движения отшельников-одиночек с весьма пестрыми представлениями о религиозных доктринах и методах практики переросло в сравнительно единое мощное течение с характерными ритуалами и формами аскезы, с храмами и угодьями, с мощными группировками ямабуси.

В это время священные горы сюгэндо привлекают тысячи паломников со всех концов Японии. Наибольшей популярностью у богомольцев пользовались горы Кумано и Кимбу-сэн – важнейшие центры аскезы сюгэндо.

Паломническое движение коснулось не только монахов и низшей знати, но и аристократов высших рангов и даже императоров. Так, по сообщениям «Гэмпэй сэйсуй ки» («Повесть о расцвете и падении Минамото и Тайра») [15], паломничества в Кумано совершали императоры Хэйдзи, Кадзан, Хорикава; Сиракава ездил туда 5 раз, Тоба – 8, Го Сиракава – 49!

Императоры и аристократы подносили тамошним сюгэндзя весьма щедрые дары, включая земли, освобожденные от уплаты налогов. Это вело к обогащению центров сюгэндо, возникновению замечательных храмов и монастырей, имевших большие земельные владения с прикрепленными к ним крепостными крестьянами. По сути, в эпоху Хэйан храмы сюгэндо, подобно буддийским монастырям, превратились в крупных феодалов, завели собственные боевые дружины и стали весьма активно участвовать в междоусобицах. Очень точно об этом написал американский исследователь Байрон Эрхарт: «Когда сюгэндо стало более организованным, оно стало представлять соединение религиозной и мирской власти. Яростная вражда между разными группами сюгэндо, которая обычно была завуалирована «религиозными» спорами по поводу использования определенных ритуалов или одеяний, чаще была борьбой за политический и финансовый контроль определенного района».

За относительно короткий срок центры сюгэндо, прежде всего Кумано и Кимбу-сэн, накопили огромную военную и политическую силу. Большое влияние в конце XII в. имел, например, настоятель Главного храма (Хонгу) Кумано. Согласно «Хэйкэ моногатари», в период войн между Тайра и Минамото Тандзо, настоятель Кумано, поддерживал то ту, то другую сторону, но в канун решающей битвы встал на сторону Минамото и, «собрав 2000 челядинцев, отплыл в Данноуру в ладьях, коих было у него больше двух сотен. На своей ладье поместил он изваяние бодхисаттвы Каннон, на знамени начертал имя бога Конго-додзи. Завидев корабли Тандзо, и Тайра, и Минамото пали ниц и поклонились священному изваянию, но, когда стало ясно, что Тандзо плывет в стан Минамото, Тайра приуныли и пали духом».

В «Гикэйки» («Сказание о Ёсицуне») [16] мы также читаем о военной мощи Кумано: «Если Новый храм и Главный храм (два основных храма Кумано. – А.Г.) объединятся для отпора, то и через десяток лет не ступить врагу на землю Кумано!»

Не меньшую силу имело и объединение ямабуси горы Кимбу-сэн, что в Ёсино, с центром в храме Конго-дзао-до. Источники донесли до нас сведения о ряде войн между Кимбу-сэн и монастырем Кофуку-дзи. Первая война развернулась в 1093 г., вторая – в 1145-м. В «Кофуку-дзи руки» («Записи о скитаниях Кофуку-дзи») [17] содержится любопытная характеристика горы Кимбу-сэн, вложенная в уста знаменитого воина Минамото-но Тамэёси: «Крепость Кимбу-сэн нельзя атаковать поспешно. По моему мнению, нужно подавить ее с осторожностью». А вот описание тамошних сохэев в «Гикэйки»: «В тот день вел монахов не настоятель, а некий монах по имени Кавацура Хогэн. Был он беспутен и дерзок, но он-то и возглавил нападающих. Облачен и вооружен был он с роскошью, не подобающей священнослужителю. Поверх платья из желто-зеленого шелка были на нем доспехи с пурпурными шнурами, на голове красовался шлем с трехрядным нашейником, у пояса висел меч самоновейшей работы, за спиной колчан на 24 боевые стрелы с мощным оперением из орлиного пера «исиути», и оперения эти высоко выдавались над его головой, а в руке он сжимал превосходный лук двойной прочности «футатокородо». Впереди и позади него выступали пятеро или шестеро монахов, не уступавших ему в свирепости, а самым первым шел монах лет сорока, весьма крепкий на вид, в черном кожаном панцире поверх черно-синих одежд и при мече в черных лакированных ножнах. Неся перед собой щиты в четыре доски дерева сии, они надвигались боком вперед…»

Ямабуси хэйхо

Феодальные распри способствовали развитию в среде ямабуси особого военного искусства, получившего название ямабуси хэйхо – «военное искусство ямабуси». До наших дней оно не дошло. И судить о том, что оно собой представляло, можно лишь по отдельным элементам, вошедшим в позднейшие школы боевого искусства, да по сравнительно редким описаниям боев с участием ямабуси. Поэтому о конкретном содержании ямабуси хэйхо можно только догадываться.

Тэнгу. С изображения в иллюстрированном каталоге приемов школы будзюцу Намбу синган-рю

По-видимому, ямабуси хэйхо сочетало в себе приемы рукопашного боя с разными видами оружия и без оного и методы партизанской и диверсионной войны. Считается, что первым оружием ямабуси был дорожный посох сякудзё длиной около 180 см и более короткая палка конгодзуэ длиной около 120 см, которые неизменно сопровождали отшельников в их горных странствиях. Окусэ Хэйситиро полагает, что техника боя этими видами оружия была позаимствована из Китая через посредство буддийских монахов, ездивших учиться в Срединное царство.

Вероятно, использовали ямабуси в качестве оружия и другие предметы из своего снаряжения: большой топор (сиба-ути – «срубающий кусты»), соломенную шляпу (амигаса), веревку (хасири-нава), кипарисовый веер (хиоги). И раз уж речь зашла о снаряжении ямабуси, то нужно отметить еще и морские раковины (хора), при помощи которых разные группы отшельников оповещали друг друга о своем местонахождении и передавали различную информацию.

Несколько позже одним из важнейших элементов снаряжения ямабуси стал стандартный меч-катана. Именно ношение меча ямабуси привело к тому, что Энгельберт Кэмпфер (1651–1716), один из немногих европейцев, посетивших Японию в конце XVII в., неправильно перевел слово ямабуси как «горные воины». В этом плане показательны также следующие слова португальского миссионера Луиша Фройша (1532–1597): «Ямабуси посвящают себя непосредственно культу сатаны, но по одеянию они – солдаты». По-видимому, ямабуси довели искусство фехтования мечом до высокого уровня. По крайней мере с полсотни школ кэндзюцу выводили свои истоки от школы ямабуси хэйхо Кёхати-рю, о которой чуть дальше пойдет речь.

Окусэ Хэйситиро полагает, что ямабуси чрезвычайно повысили эффективность китайских методов боя, но не столько за счет усовершенствования чисто технических элементов, сколько за счет своей невероятной психической подготовки. В частности, он считает, что последователи сюгэндо добавили к боевым приемам мощь энергетики киай и методы гипноза. Немалое значение имели и прекрасные знания отшельников в области медицины, позволявшие им овладеть самым сокровенным искусством поражения уязвимых точек.

При этом сами ямабуси своим высшим оружием считали… смертоносные проклятия. Вот что рассказывает о них современный практик сюгэндо Икэгути Экан:

«Сюгэндо включает в себя множество проклятий. Проклятие – это убийство кого-либо с помощью заклинаний… Те, на кого проклятия направлены, умирают или лишаются духовных сил и становятся людьми-растениями.

Имеются два неблагоприятных момента при воздействии на человека заклинаниями. Когда ты произносишь в адрес кого-нибудь заклинания, то они обязательно вернутся к тебе самому и, если даже не отразятся непосредственно на тебе, непременно окажут влияние на твоих потомков. Так что, когда проклинаешь какого-нибудь человека, молишь Будду, чтобы воздаяние за это получил только ты один и оно не коснулось твоих потомков. Таким образом, ты сам лишаешь себя жизни за собственные деяния.

Я слышал рассказы, что мои предки, убивавшие людей проклятиями, когда наступал соответствующий момент, совершали моления Будде, читали вслух сутры, звонили в колокольчики и занимались медитацией, чтобы возмездие за проклятие не настигло их потомков. При этом медитировали, зарыв тело в землю и став похожими на мумии. Для того чтобы производить заклинания, нужно быть готовым ко всему этому…

При совершении заклинаний проводят сожжение дощечек, но оно радикально отличается от метода проведения ритуала гома…

И гёдзя, и место, где происходит это действо, должны быть грязными, как будто вымазанными. Используются треугольные печи, символизирующие несчастья.

В старые времена во время произнесения заклинаний гёдзя покрывал все тело черной краской. Он окрашивал в черный цвет одежду, белье и тело. Но этим дело не ограничивалось. Гёдзя покрывал черной краской зубы, ногти, вообще все белое на себе и становился похожим на злого демона. Это касалось не только внешности, но и сердца, которое становилось таким же, как у злого демона. Гёдзя весь укутывался в зло и ненависть. Из глины изготовлялась кукла, и гёдзя, обращаясь к кукле, называл имя человека, на которого направлялось заклинание, и произносил заклинание. Повторяя «Не убить ли мне тебя?», гёдзя зацеплял крюком куклу, вкладывая в это действие всю ненависть и злобу. Затем помещал куклу в печь и зажигал огонь. Вслух и мысленно произнося заклинание, он мечом разрубал лежащую в огне куклу.

Для сжигания куклы используют не молочное дерево, как во время ритуала гома, а ядовитые породы – пикрасиму, деревья с колючками, издающие при сгорании неприятный запах и, кроме того, горящие с треском. Для жертвоприношения, совершаемого во время этого ритуала, выбирают гниющее мясо и все действо проводят в насколько возможно грязной обстановке.

На этот ритуал не разрешается смотреть посторонним людям, поэтому гёдзя уходит глубоко в горы, где его не могут увидеть другие люди, и в течение недели или десяти дней, скрываясь от всех, осуществляет проклятие.

В давние времена такие действа часто проводились в среде гёдзя Кагосимы, что приводило к непрерывным убийствам коллег-подвижников…

В технике произнесения заклинаний исключительно важную роль играют три условия – время, место, приемы.

Во время произнесения заклинаний мысленно посылают волны ненависти в самое уязвимое место человека, которому заклинания адресуются. Выясняются дни полнолуния и старения луны, приливов и отливов, год, месяц и день рождения этого человека, на основе чего определяются благоприятные и неблагоприятные для него даты. В полнолуния и во время приливов жизненная энергия человека наиболее высокая, и наоборот, в новолуния и во время отливов энергия снижается. Люди, родившиеся во время прилива, умирают поэтому во время отлива. Однако сила и слабость человека зависят от года его рождения. О том, когда жизненная энергия человека наиболее слабая, определяется с разных точек зрения с помощью учения об Инь и Ян, узнавания судьбы по четырем опорам (год, месяц, день и время рождения человека) и астрологии…

Во время проклинания гёдзя направляет на этого человека мысленную энергию с проклятием, повторяя: «Ну что? Ну что?»

Эффект проклятия выявляется в течение определенного времени – от 10 дней до трех недель. Лицо, подвергшееся заклинанию, умирает, сходит с ума или становится слабоумным. Врачи в этом случае помочь не могут…

Чтобы заколдовать человека, необходимо сконцентрировать всю свою энергию, вполсилы сделать это невозможно».

Поскольку в Японии монастыри были важнейшими центрами культуры, где хранились тысячи книг, вывезенных из Китая, ямабуси, связанные с крупнейшими буддийскими монастырями, имели возможность познакомиться и с китайскими наставлениями по военной стратегии, в том числе и с трактатом «Сунь-цзы». Однако, как полагают историки, они быстро осознали неприменимость в полной мере конкретных указаний китайских стратегов о ведении войны. Дело в том, что советы китайцев были рассчитаны в первую очередь на крупномасштабную войну, с большим театром действий, на столкновение огромных армий в чистом поле и т. д. Поэтому ямабуси были вынуждены, осмыслив учения стратегов Срединного царства, выработать собственную, чисто японскую военную стратегию. В ней главный упор делался на малую войну, действия небольших, но хорошо подготовленных отрядов, различные диверсии и уловки.

Большое внимание ямабуси уделяли маневру. Этому способствовало их прекрасное знание потаенных горных троп, особенностей рельефа, умение ориентироваться в горах и лесах, действовать в сложных метеоусловиях, извлекать пропитание буквально из-под земли, прекрасное знание географии Японии, что было связано с постоянными паломничествами по святым горам. Кстати, именно эти навыки ямабуси привели к тому, что многие военачальники позднее стали использовать их в качестве своих лазутчиков во вражеских землях. К тому же ямабуси имели право прохода через многочисленные границы без досмотра и документов – им было достаточно продемонстрировать какие-либо профессиональные навыки. Этим стали пользоваться и обычные шпионы, мало-мальски знакомые с ритуалами и молитвами горных отшельников.

Считается, что в конце эпохи Хэйан в лоне ямабуси хэйхо сложилось несколько школ боевого искусства. Так, по легендам, гёдзя из Кумано по имени Хакуун-доси – «Даос Белое облако» – якобы создал в период Ёва (1181.7–1182.5) одну из древнейших школ ниндзюцу Хакуун-рю, которая якобы получила распространение среди ямабуси и буддийских монахов с трех гор Кумано, а позже от нее отпочковался целый ряд более мелких традиций, известных только по названиям: Готон дзюхо-рю – «Школа пяти способов бегства и десяти методов», Гэндзицу-рю – «Реалистическая школа», Гэн-рю – «Школа Тьмы», Кисю-рю – «Школа провинции Кии» – и Рюмон-рю – «Школа врат дракона».

Приблизительно в то же время, и, опять-таки, по легенде, восемь сохэев-ямабуси с горы Курама создали собственную традицию будзюцу, получившую позже название Кёхати-рю – «Восемь столичных школ», или Курама хати-рю – «Восемь школ горы Курама». Опирались эти школы на учение китайских классических книг по стратегии: «Лютао» и «Сань люэ». Интересно, что именно эти книги привез в Японию из Китая и передал на хранение в монастырь Курама-дэра уже упоминавшийся Киби-но Макиби. По легенде, тамошние ямабуси хранили также некий «Тигриный свиток» – «Тора-но маки», основное содержание которого составляют различные заклинания, якобы позволяющие становиться невидимым.

В целом, можно полагать, что ямабуси хэйхо оказало значительное влияние на все воинские искусства Японии. Свидетельством тому – огромное число легенд, повествующих о передаче горными отшельниками своих сокровенных секретов воинского мастерства тому или иному воину, в результате чего рождается новая школа будзюцу. Вот, например, что рассказывается в главе «О создании японского искусства захватов» книги «Бугэй хасири-мавари» («О боевых искусствах») о возникновении знаменитой школы дзюдзюцу Такэноути-рю: «Однажды Хисамори с целью предаться голодной аскезе удалился в горную глушь, называвшуюся Санномия… и воздерживался от пищи, приготовленной на огне, в течение 37 дней. Но для того, чтобы время от времени посылать известия в замок, где он жил, он назначил своим гонцом слепого массажиста, который приходил в нему раз в день, но о его изможденном состоянии не мог знать по причине своей слепоты.

Итак, на 37-й день аскезы по небу пролетело множество коршунов. После этого перед глазами Хисамори по воздуху во все стороны стали носиться предметы из снаряжения ямабуси – дорожные посохи, соломенные шляпы. Он очень удивился этому, закрыл глаза и стал мысленно молиться.

В это время – в 24-й день 6-го месяца 1-го года Тэмбун (1532), под конец 37-го дня аскезы в это место из ниоткуда неожиданно явился один ямабуси и обратился к Хисамори. При этом Хисамори по-прежнему держал глаза закрытыми и на этого человека не смотрел. Было это место не такое, где люди ходят, и он принял его за слепого массажиста, который обычно приходил днем, и спросил, не случилось ли чего в деревне. Тогда ямабуси сказал ему: «Ты всегда любил воинскую доблесть и, будучи слабосильным, стремился научиться одолевать сильных, ты обратился за помощью ко мне, и я явился, чтобы исполнить твое желание».

Хисамори чрезвычайно обрадовался, и после того, как он поведал о своих желаниях, этот ямабуси срезал цветущую ветку длиной в 1 сяку [18] и 2 сун [19] (ок. 37 см), и еще срезал лозу длиной 7 сяку и 5 сун (ок. 230 см) и передал Хисамори пять приемов торидэ (букв. «хватающие руки») для быстрого связывания врага и 35 приемов коси-но мавари (рукопашного боя с ножом) … Хисамори очень удивился, выразил этому ямабуси свое почтение, воспринял приемы во всех деталях и всеми до единого овладел».

Характерно также, что многие наставления по боевым искусствам иллюстрировались рисунками мифических созданий тэнгу, о которых стоит сказать особо. Дело в том, что в народе тэнгу считались прародителями и ямабуси, и ниндзя. Что же представляли собой эти тэнгу?

Слово тэнгу буквально означает «небесная лисица». Согласно японским легендам, они живут на горах, имеют тело человека, длинный красный нос или клюв, птичьи крылья. Тэнгу владеют магией, могут летать по небу, становиться невидимыми. Им приписывали также владение воинскими искусствами и ношение меча.

Народное сознание прочно связывало тэнгу с ямабуси. Существуют изображения и описания тэнгу, в которых они носят одеяния ямабуси, сопровождают отшельников в паломничествах. К тому же в некоторых источниках слова тэнгу и ямабуси используются почти как синонимы. Поэтому наличие рисунков тэнгу в сотнях наставлений по кэндзюцу, дзюдзюцу и другим будзюцу можно рассматривать как свидетельство влияния ямабуси хэйхо на воинские искусства Японии в целом и на ниндзюцу – в частности.

Гадатель Абэ-но Сэймэй и ниндзюцу

В начале эпохи Хэйан на основе традиционной астрологии, магии и гаданий по книге «И-цзин» в Японии сложилось специфическое религиозное учение, называемое Оммёдо – «Путь полярных сил Инь (яп. Ин, Он) и Ян (яп. Ё)». Оммёдо имеет тесные связи с эзотерическим буддизмом и сюгэндо. Заметное влияние оказало оно и на ниндзюцу. Недаром два основных раздела ниндзюцу называются Ёнин и Иннин – буквально «Янский раздел ниндзюцу» и «Иньский раздел ниндзюцу». Немалое место различные гадания из арсенала Оммёдо занимают и в так называемом саккидзюцу – «искусстве наблюдения за энергией ки». Его суть – в понимании, интуитивном постижении космических процессов на их энергетическом уровне, которые проявляются, например, в интуитивном прочувствовании опасности через ощущение и оценку энергетических потоков в окружающем пространстве. Кроме того, именно из Оммёдо в ниндзюцу пришли методы прогнозирования погоды и прочие знания, связанные с астрономией. Поэтому неудивительно, что уже в старину появилась легенда, утверждающая, что создателем «искусства невидимости» явился основатель Оммёдо Абэ-но Сэймэй.

Абэ-но Сэймэй – фигура почти мифическая. По легенде, его матерью была старая лиса по прозванию Кэцураноха из рощи Синода. Современные ученые полагают, что Абэ-но Сэймэй происходил из рода, который поклонялся священной лисице. Он изучал гадания по книге «И-цзин», астрологию и магию у Камо Тадаюки и постиг все премудрости этих наук, а несколько позже соединил все эти элементы в единое учение.

Абэ-но Сэймэй обладал невероятным даром безошибочного прорицания, а его молитвы по эффективности не уступали молитвам высших иерархов эзотерического буддизма. Поначалу он действовал в среде провинциальной знати, но вскоре его слава достигла императорского дворца, и его пригласили ко двору, где он был удостоен почетных званий тэммон хакуси – «профессор астрологии» и оммё-но касира – «глава Инь и Ян». Благодаря своим выдающимся способностям Сэймэй быстро смог поставить под контроль всё аристократическое общество столицы.

До наших дней дошло немало легенд об Абэ-но Сэймэе. Согласно одной из них, он прятал в своем рукаве чертика по прозванию Сандзяку-но они – Чертик размером в 3 сяку. Рассказывают, что когда Сэймэй приступал к гаданию, он всегда выпускал этого чертика и именно от него получал всю необходимую информацию.

Исследователь истории ниндзюцу Окусэ Хэйситиро выдвинул совершенно кощунственную гипотезу о том, что Сандзяку-но они был попросту карликом-шпионом, который заранее выведывал всю необходимую информацию для «пророка». Окусэ исходил из специфики представлений японцев о чертях. Если для китайцев черт – это, прежде всего, дух умершего человека, призрак, привидение, то для японцев – это некое фантастическое существо с рогами, способное творить чудеса. Причем окончательно представления о чертях в Японии оформились лишь в XIII–XIV вв., а до этого у чертей даже не было каких бы то ни было обязательных атрибутов, вроде рогов. Поэтому чертом, по мнению Окусэ Хэйситиро, в эпоху Хэйан могли объявить и человека, обладавшего какими-то необычными способностями или качествами. В этой связи нужно отметить, что многим легендарным ниндзя японцы тоже приписывали способность повелевать потусторонними силами – чертями, чудесными лисами и собаками.

По мнению Окусэ, вся операция по «прорицанию» выглядела примерно так. Абэ-но Сэймэя приглашали в какой-нибудь аристократический дом, хозяин которого страдал от тяжелой болезни. Сэймэй приходил, опускался на колени и закрывал глаза, медитировал некоторое время, затем гадал по книге «И-цзин» и спрашивал: «Есть ли в этой усадьбе в юго-восточном углу старый колодец?» Когда слуги давали утвердительный ответ, гадатель выдавал замечательный «рецепт»: «Да. Все правильно. В колодце под крышкой томится Золотой дух, болезнь хозяина – результат его дурного влияния. Если выпустить духа и в течение 37 дней совершать очистительные обряды, болезнетворный дух, несомненно, отступит».

Слуги стремглав мчались к колодцу, спускались в него и в грязи на дне находили бронзовое зеркало – божественное тело Золотого духа, отмывали его, приносили ему жертву, надеясь помочь хозяину. Нередко болезнь действительно отступала – такова была сила психического воздействия ритуала изгнания злого духа. В общем, всё происходило примерно так же, как у многих современных «целителей» и «экстрасенсов».

Окусэ Хэйситиро считает, что Абэ-но Сэймэй мог использовать целую группу подручных для осуществления подобных трюков. Например, они могли положить в нужное место зеркало, или амулет, или еще что-нибудь в этом роде, или просто разведать ситуацию в усадьбе, расположение предметов, строений. Чтобы сделать все это незаметно, требовались незаурядная ловкость и находчивость. Поэтому, хоть и с большой натяжкой, этих людей можно назвать предшественниками ниндзя.

Несомненно одно – гадательные и магические методы Оммёдо и его «философия» наложили неизгладимый отпечаток на японское искусство шпионажа.

Мятежный Фудзивара Тиката и его Невидимый черт

К эпохе Хэйан некоторые источники относят и мятеж Фудзивары Тикаты, во время которого загадочная группа из четырех «чертей» немало поизмывалась над правительственными войсками. Подробнее всего это описано в «Тайхэйки», где, однако, мятеж Тикаты отнесен ко времени правления императора Тэндзи (правил в 668–671 гг.).

Фудзивара Тиката (в некоторых текстах Тикадо или Тиёродзу) был владельцем поместья на границе провинций Ига и Исэ. В правление императора Мураками (947–967) он поднял мятеж против центральной власти. По какой причине – точно не известно, но существует версия, что Тиката домогался у императорского двора повышения в ранге, но получил отказ. Вообще, подобные выступления были не редкостью в те времена. Достаточно упомянуть крупнейшие мятежи Тайры Масакадо (935) и Фудзивары Сумитомо (940), повергшие всю страну в смятение.

Как только в столице стало известно о бунте, на его подавление сразу же был брошен крупный отряд правительственных войск. Однако неуловимые отряды Тикаты наголову разгромили его. По сообщению «Тайхэйки», при обороне Тиката прибегнул к помощи четырех чертей, которые и нанесли главный урон карателям. Эти четверо чертей – Ветряной черт (Фуки), Огненный черт (Каки), Земляной черт (Доки) и Невидимый черт (Онгёки) – действовали очень впечатляюще: Ветряной черт уселся на попутный ветер и засыпал вражеский лагерь отравленными стрелами; Огненный черт изводил врага бесконечными неожиданными нападениями и поджогами; Земляной черт укрыл войско Тикаты в пещерах на горе Такао. Для нас, конечно, наибольший интерес представляет Невидимый черт. Согласно «Тайхэйки», он тайно проникал во вражеский лагерь, рубил головы спящим солдатам, крал и ломал оружие, отравлял источники воды, то есть действовал в типично «ниндзевском» стиле.

Ниндзя сражен ударом копья. Рисунок по мотивам японских гравюр

В общем, ничего особенно сверхъестественного в действиях «чертей» нет, всё это – обычная тактика партизанской войны. Только у страха, как говорят, глаза велики. Видно, действия командиров мобильных отрядов Тикаты так напугали воинов правительственных войск, что они сочли их за нечисть.

Трижды Фудзивара Тиката отбивал наступления правительственных войск. Слухи о его «магических способностях» и о «потусторонних слугах» дошли до двора, и тогда на подавление мятежа была послана огромная армия. В решающей битве отряды Тикаты были разбиты. Сам он получил несколько ранений от мечей и стрел врагов и попытался бежать по дороге в провинцию Исэ, но был схвачен и казнен в местечке Янаги-но симо в Танэнари провинции Ига.

Внимание историка ниндзюцу не может не привлечь тот факт, что все события мятежа Тикаты разворачивались на территории провинции Ига, которая позже стала важнейшим центром ниндзя. Правда, не известно, был ли Тиката уроженцем этой провинции или переехал откуда-то, получив назначение на пост управляющего уездом. Но что касается четверых «чертей», то они, скорее всего, были выходцами из Ига. Об этом свидетельствуют предания жителей Ивакура деревни Араи, что в уезде Аяма на западе Ига. В этой деревне находится захоронение некоего Тиёродзу. Имя Тиёродзу, так же, как и Тиката, пишется двумя иероглифами. Первые иероглифы в обоих именах одинаковые, а вот вторые различаются всего на одну черту! Предания жителей Араи утверждают, что Фудзивара Тиката бежал сюда после разгрома и здесь же умер, а его подчиненные поселились неподалеку в деревушке, которая получила название Кинэ. Ныне это название записывается как «Корень дерева», но в старинных документах это название записывается как «Чертов корень»! Согласно тем же преданиям, в эпоху Хэйан в Ивакура из столицы по какой-то причине переехала одна аристократическая семья. Возможно, речь идет как раз о Фудзиваре Тикате или его предках. Если это действительно так, тогда вполне понятно, почему Тиката бежал именно в Ивакуру.

Любопытную информацию дает и старинное сказание «Дзюнкоки», где приводятся имена-прозвища четырех «чертей» Тикаты: Яматюки – «Горный комментатор», Микавабо – «Монах из провинции Микава», Хёго рисся – «Законник из провинции Хёго» и Цукусибо – «Монах с острова Цукуси». Это типичные имена горных отшельников-ямабуси! Связь Тикаты с ямабуси всплывает и в легенде о похищении им священного ковчега-микоси из синтоистского храма Хиёси-дзиндзя. Впрочем, предания о Тикате до сего дня остаются мало исследованными и окончательную точку в этой истории ставить еще очень рано.

Кога Сабуро – легендарный основатель ниндзюцу Кога-рю

Предания жителей уезда Кога, находившегося на юге провинции Оми, к северу от Ига, донесли до наших времен имя легендарного военачальника Кога Сабуро Канэиэ, которого традиция ниндзюцу почитает как основателя школы Кога-рю.

Кога (Мотидзуки) Сабуро Канэиэ был третьим сыном правителя провинции Синано Сувы (Мотидзуки) Саэмона Минамото-но Сигэёри. Во время мятежа Тайры Масакадо в период Тэнкё (938.5–947.4) он служил под началом у Тайры Садамори и Фудзивары Хидэсато и зарекомендовал себя прекрасным воином. После подавления мятежа в награду его назначили правителем уезда Кога, а впоследствии и соседнего уезда Ига. Переехав на новое место жительства, Мотидзуки Сабуро изменил фамилию и прозвание и стал именоваться Кога Оми-но Ками Канэиэ.

Герб клана Кога

Кога Сабуро был человеком незаурядным. И уже с древних времен его имя окружало огромное число легенд и преданий. В «Иранки» («Хроника мятежа в Ига») [20] он описан как непобедимый богатырь, обладающий огромной силой. Подробнее всего предание о Кога Сабуро изложено в «Кога Сабуро моногатари» («Сказание о Кога Сабуро») [21], одном из популярнейших произведений японского фольклора.

В «Кога Сабуро моногатари» мы встречаемся с типичным фольклорным сюжетом. У Сабуро было два старших брата, которые люто ненавидели своего меньшенького, отличавшегося необычайными способностями и умом. Они заманили его в ловушку, чтобы убить, но Сабуро каким-то чудодейственным способом сумел спастись. В отместку за предательство он убил братьев, но обстоятельства сложились так, что Сабуро пришлось бежать, и он навсегда исчез из этих мест.

Этот сюжет лег в основу известной японской сказки «Сабуро – битая миска», в которой «ниндзевский» элемент выведен на первый план.

…В старину жили три брата: старшего звали Таро, среднего – Дзиро, а младшего – Сабуро. Как-то раз они уговорились научиться какому-нибудь искусству, чтобы порадовать старика-отца, и на три года покинули родной дом.

Все трое трудились не жалея сил и через три года стали искуснейшими мастерами. Таро стал лучшим шапочником Японии. Дзиро с самого детства больше всего на свете любил стрелять из лука и постиг все хитрости этого искусства. А вот третий сын, Сабуро, изучил синоби-но дзюцу.

Старшими сыновьями отец был очень доволен, а при рассказе Сабуро о своих похождениях нахмурил брови и велел ему держать свое умение в тайне от людей. Но Сабуро стал уверять, что его искусство нельзя равнять с воровской сноровкой, и вот что поведал отцу:

– Шел я как-то полем, сам не зная куда, и вдруг вижу: стоит вдали необыкновенный домик. Был он похож на круглую миску, перевернутую вверх дном, а вход в него напоминал отбитый край миски. Подошел я ближе, заглянул внутрь и вижу: навалены внутри деревянные миски целыми грудами, а посреди сидит дряхлая старушка. Поглядела она на меня с удивлением и спрашивает:

– Откуда ты пожаловал?

Я отвечаю: иду, мол, учиться какому-нибудь ремеслу.

– Ну, если так, то попал ты как раз туда, куда надо.

Остался я у старушки, но в первый год и во второй год ничему она меня не учила. Прошел третий год, и попросил я старушку отпустить меня домой. Не стала она меня удерживать и только сказала:

– Ты усердно служил мне, хотелось бы мне дать что-нибудь тебе на память, но видишь сам, у меня в доме только одни миски. Бери любую, какая понравится.

Обидно мне это показалось.

– Ах вот как, говорю, ты даешь мне миску в награду? Тогда для меня и эта хороша! – да и выбрал с досады никуда не годную, разбитую миску.

Иду я по полю и думаю: «Ну и глупо же вышло! Три года усердно служил, а получил в награду одну разбитую миску!» Швырнул я ее на землю и пошел было прочь. И вдруг миска заговорила человеческим голосом:

– Сабуро, зря бросил ты свое счастье! Знай, что я владею великим искусством синоби-но дзюцу. Меня тебе подарили нарочно, чтоб я тебя этому искусству обучила. Я за тобой повсюду пойду!

И с этими словами миска запрыгала за мной по пятам. Откуда ни возьмись выросли вдруг у нее две ноги! Испугался я до полусмерти. Но ведь миска обещала принести мне счастье. Пошел я с ней вместе по горам и долинам назад к родному дому. По дороге разбитая миска научила меня искусству синоби-но дзюцу, теперь я тоже мастер в этом деле!

Опечалился отец, что сын его выучился такому ремеслу, какое только для воров годится. Не хотел он, чтоб пошла об этом молва, и решил держать все в тайне. Но не тут-то было! Разнесся слух о таком диковинном мастерстве Сабуро по всему княжеству и дошел до ушей самого князя. Призвал князь Сабуро к себе и приказал ему:

– Есть в моем княжестве один жадный богач. Я скажу ему заранее, что ты берешься похитить у него всю казну. А ты незаметно подкрадись и укради все его богатство.

Сабуро же отвечал:

– Я учился синоби-но дзюцу не для того, чтобы воровать. Это военное искусство, оно может пригодиться нашей стране, если будут грозить ей враги. Не хочу я унижаться до воровства.

Но князь заупрямился.

– Ну что ж, – говорит, – пусть твое искусство нужно для страны! Но я хочу его испытать. Да и сам богач, уж на что жаден, на этот раз расхрабрился: «Я все сделаю, чтобы деньги мои устеречь. Но если все-таки этот Сабуро их украдет – так тому и быть! Только ничего у него не выйдет!» Так что смотри, не промахнись!

Как ни отказывался Сабуро, пришлось ему подчиниться приказу. А в доме богача уже поднялась суматоха. Все ждали, что сегодня к ним прокрадется Сабуро, и были начеку. Сундуки с деньгами побоялись оставить в кладовой, вытащили их наверх и сложили горой в домашних покоях. Сам богач нес возле них стражу. А слугам и служанкам он приказал:

– Как закричат: «Вор!» – сразу же зажигайте огонь и бегите сюда с фонарями.

Каждому слуге дали кремни и палочку для зажигания огня. На конюшне тоже все были наготове. Слуги держали оседланных коней под уздцы – на случай погони – и стерегли их, чтобы вор не вздумал увезти на них сундуки с деньгами.

Наступила ночь, полил сильный дождь, и явился Сабуро в дом богача. Пришел он открыто, не таясь, под большим зонтиком. Удивился богач и обрадовался.

– Эй, поглядите-ка! – закричал он. – Наш мастер синоби-но дзюцу явился под раскрытым зонтиком! Вон, вон, он стоит у входа! Как же он теперь на глазах у всех украдет сундуки с деньгами? Ха-ха-ха!

Слушает богач, как дождь стучит по зонту Сабуро, и заливается смехом. А в это время Сабуро оставил свой зонт у входа и пробрался в дом сквозь незапертые ставни. И пока все слуги бока надрывали от смеха, он подменял им палочки для зажигания огня флейтами, а вместо кремней положил барабанчики. Потом в чашку, где был налит чай для богача, подмешал он снотворного зелья из своей битой миски и стал ждать.

Вскоре богач выпил свой чай и вдруг почувствовал неладное! Глаза не видят, голова тяжелая! Завопил он из последних сил:

– Это Сабуро здесь, Сабуро! Зажигайте скорее огонь, несите сюда фонари!

Слуги, служанки – все бросились зажигать огонь. Поднялся страшный шум. Флейты пищат, барабанчики гудят! Богач в ярость пришел, вопит:

– Дураки, огня, огня!

А слуги совсем одурели с перепугу. Им в суматохе слышится:

– Сундуки на коня!

Они и давай сундуки навьючивать на коней. Увидел это Сабуро и шепчет:

– Вот теперь всё в порядке.

И, улучив момент, он отвел коней к князю.

Но не остался Сабуро на княжеской службе. Отправился он по свету искать такое место, где бы его искусство подкрадываться к врагу могло принести пользу…

Конечно, все сведения о Кога Сабуро – всего лишь легенда. Однако полевые исследования показали, что рациональное зерно во всех этих сказочках все-таки есть.

Так, обследуя синтоистский храм Айкуни-дзиндзя, находящийся в Ига, Окусэ Хэйситиро обнаружил запись предания о том, что в этом святилище молился Кога Сабуро, а в горах на границе между Кога и Ига он отыскал поселок, называющийся Сува – по родовой фамилии Сабуро. В центре этого поселка расположено святилище Сува-дзиндзя, в котором главным объектом поклонения является божество из провинции Синано – Сува-мёдзин. Как попало туда божество из далекой провинции? Окусэ полагает, что в этом месте поселилась семья Сувы (Кога) Сабуро после того, как он переехал на новое место службы. Расположен поселок, где обнаружены также развалины небольшого замка, в стратегически важном месте, на вершине горы. Хотя в более поздние времена этот поселок относился к провинции Ига, в древности он мог числиться и в Кога, так как граница между уездом Кога и провинцией Ига не раз менялась. А в сказочке, кстати, описан вполне реальный способ, использовавшийся ниндзя для маскировки своих действий, когда зонт во время дождя ставили под окно дома, и стук капель заглушал шаги шпиона (уловка касагакурэ-дзюцу).

Как бы то ни было, достаточных оснований, чтобы признать Когу Сабуро за основателя школы ниндзюцу Кога-рю, у нас нет. Но то, что его потомки практиковали ниндзюцу, – факт бесспорный, подтвержденный большим количеством источников. Вопрос только в том, когда именно и при каких обстоятельствах они стали его практиковать.

Некоторые источники указывают, что основателем Кога-рю был Кога Оми-но Ками Иэтика, сын Сабуро. В преданиях жителей Кога он предстает как образец совершенного воина, искусного и в бранных, и в гражданских делах. По легенде, он жил в поместье Таматаки-но сё Рюкан (на самом деле это одно из поселений в Ига) и изучал магию у буддийского монаха по прозванию Рюкан-хоси – «монах из Рюкан». Считается, что этот монах и научил Иэтику искусству ниндзюцу. Далее традиция Кога-рю передавалась из поколения в поколение в семье Кога по линии: Иэтика – Иэнари – Иэсада – Иэтацу – Иэкиё – Иэкуни – Иэто – Иэёси – Иэясу. Потомки последнего образовали пять кланов (итто): Мотидзуки, Угаи, Утики (Найки), Акутагава и Кога.

Нужно особо отметить также, что род Сува (Мотидзуки, Кога) был тесно связан с синтоистским культом. Интересно, что знаменитый род ниндзя Хаттори из Ига, о котором речь пойдет в следующей главе, также принимал участие в различных синтоистских обрядах. По одной из версий, Хаттори были ветвью китайских иммигрантов Хата. И, возможно, что оба рода – Кога и Хаттори – получили знания искусства разведки из одного и того же источника – от китайцев Хата.

Разбойники и воры

Вторая половина эпохи Хэйан характеризовалась ослаблением центральной власти и разгулом бандитизма. Разбойники, в одиночку и шайками, то и дело нарушали покой столицы. Некоторые из них использовали «в работе» хитроумные уловки и хитрости, которые были под стать настоящему ниндзя.

Вообще, у ниндзюцу всегда было много общего с воровским искусством. Ведь и ниндзя, и воры должны уметь незаметно проникать в охраняемые помещения, прятаться, скрываться от погони… В легендах ниндзюцу значительное место занимают рассказы о тестах мастерства, суть которых состояла в похищении меча у заранее уведомленной жертвы. Такие трюки, вне всякого сомнения, требовали от ниндзя квалификации хорошего карманника.

Описания похождений хитроумных разбойников занимают значительное место в японской развлекательной литературе. Имена наиболее ловких из них обросли немыслимым числом легенд. Мы же расскажем о тех, кого авторы ряда работ по истории ниндзюцу записывают в число прародителей искусства шпионажа.

Итак, Они Домару – Домару-черт. В юности Домару был пажом-тиго при великом наставнике буддизма в монастыре Энряку-дзи и, вероятно, изучал военное искусство монахов и ямабуси с горы Курама. Среди монахов-воинов он прославился как непобедимый боец и отъявленный задира. Буйством Домару превосходил всех забияк-сохэев и однажды вызвал такой гнев старших монахов, что его прогнали с горы Хиэй.

После изгнания со святой горы Домару-черт поселился в пещере на равнине Итихара и создал шайку из бывших сохэев и бродяг, которая стала обирать селения столичного района. Банда промышляла грабежом, насиловала, ради выкупа похищала женщин и детей из богатых аристократических семей. Что только не делали власти, чтобы схватить неуловимого Домару, но всё было тщетно. Тогда правительство обратилось к Минамото Ёримицу, главе одной из крупнейших самурайских семей и начальнику столичной полиции, с приказом покарать бандита.

Ёримицу поначалу решил, что задача пустяковая – подумаешь, схватить какого-то разбойника! Но всё оказалось значительно сложнее. Дело в том, что Они Домару располагал разветвленной сетью тайных осведомителей, которые исправно доносили ему обо всех действиях полиции. Да и сам Домару был парень не промах. По легенде, как-то раз, когда правительственные воины под началом Ватанабэ Цуны уже почти настигли его и ранили в руку, Домару переоделся кормилицей Ватанабэ и в таком обличии сумел улизнуть.

Но и на старуху бывает проруха. Однажды воины из столичной стражи под началом Минамото Ёринобу, брата Ёримицу, окружили Домару в его логове, схватили и поместили в темницу. Как только известие о поимке преступника дошло до Ёримицу, он немедленно отправился в тюрьму. Увидев, что Домару просто посажен за решетку, но не закован в кандалы, он приказал немедленно сковать его цепями. Домару от такого «нелюбезного» обращения пришел в ярость и обещал жестоко отомстить. Сказано – сделано! На следующий день Они Домару из тюрьмы исчез и начал настоящую охоту на своего заклятого врага – Ёримицу.

Темной ночью Домару пробрался на чердак особняка Ёримицу, проделал дыру в спальню аристократа и приготовился спрыгнуть на него сверху с мечом в руках, но тут самурай, разбуженный шумом, дал деру из спальни и поднял тревогу. В результате разбойнику пришлось быстро уносить ноги.

Ниндзя в засаде. Со старинной гравюры

После этого покушения на поимку Домару были брошены все силы. И, в конце концов, хитроумного разбойника удалось заманить в западню. Когда разбойник натянул на себя шкуру коровы и стал изображать мирное животное, пожевывающее сладкую травку на лужке, в ожидании, когда Ёримицу подойдет поближе, чтобы прикончить его, Ватанабэ Цуна, раскусив его хитрость, поразил его стрелой. Затем войска окружили пещеру, в которой прятались подручные Они Домару и перебили их всех до единого.

Еще одним разбойником, буйствовавшим в эпоху Хэйан в столице, был Хакамадарэ, также стоявший во главе хорошо организованной шайки. Биография его совершенно темна, а имя известно только из легенд.

Предания донесли до нас историю покушения Хакамадарэ на тогдашнего начальника городской стражи Хэйана Фудзивару Ясускэ. Покушение оказалось неудачным, так как сам Ясускэ был очень хитер и попросту обвел Хакамадарэ вокруг пальца. По легенде, Хакамадарэ владел многими видами магии и не раз избегал неприятностей, прибегая к колдовству.

В целом, Хакамадарэ – фигура во многом вымышленная, и его вряд ли можно считать основателем ниндзюцу. Зато третий великий разбойник – Кумадзака Тёхан – на это может претендовать в гораздо большей степени.

Кумадзака Тёхан прославился как отъявленный бандит. В середине XII в. он также орудовал в округе столицы. Родом он был из деревни Курамоти провинции Ига (ныне г. Набари), что располагалась на расстоянии всего 12 км от горы Такао, где с правительственными войсками сражались Фудзивара Тиката и его Невидимый черт.

Деревня Курамоти находилась во владениях великого храма Тодай-дзи, и Тёхан с детства не раз встречался с монахами-воинами. Возможно, именно это определило его выбор – Тёхан стал сохэем в монастыре Энряку-дзи, где и отточил воинское мастерство. Позже он создал собственную шайку и стал чинить произвол в столице. По легенде, он был знатоком особого вида магии синда-но дзюцу – «искусство поражения трясучкой» – и доставил немало неприятностей тогдашнему военному губернатору столицы.

Позже, незадолго до начала войны между Минамото и Тайра, Кумадзака Тёхан вернулся на родину, где захватил довольно большой район. Когда же дружины Минамото и Тайра двинулись друг на друга, Тёхан стал на сторону Тайра, преградил путь войску знаменитого полководца Минамото Ёсицунэ и был сражен стрелой в сражении.

У названных трех разбойников есть немало общего. Все они создали обширные сети осведомителей-наводчиков, которые позволяли им уходить от преследователей и узнавать о засадах правительственных войск. В их шайках было немало подлинных виртуозов воровского дела, способных пробраться куда угодно и похитить что угодно. И, опять-таки, все трое, так или иначе, были связаны с традицией военного искусства ямабуси. Всё это роднит их с ниндзя последующих времен, тем более что, как покажет дальнейший ход событий, от разбойника до начальника разведки – рукой подать.

Глава 4. Шпионаж в огне сражений Тайра и Минамото

Конец XII в. стал для Японии временем тяжелых потрясений. На фоне засухи и чумы в смертельной схватке за власть сошлись две крупнейшие группировки самураев – Тайра и Минамото. В те дни сражения не походили на грандиозные турниры. Это была жестокая борьба за выживание, в которой все средства были хороши. Рассчитывать на победу мог только тот, кто умел нестандартно мыслить и действовать. Именно в это суровое время на небосклоне военного искусства вспыхнула яркая звезда гениального полководца Минамото Ёсицунэ (1159–1189).

Ёсицунэ оставил заметный след в истории ниндзюцу. Согласно позднейшим источникам, именно он стал основателем первой реальной школы шпионского искусства, названной его именем, – Ёсицунэ-рю.

Создание этой школы явилось важной вехой в развитии искусства ниндзюцу. Ранее приемы рукопашного боя, методы разведки и шпионажа и военной стратегии как особые разделы военной науки не различались. Соответственно, не существовало и специализации в этих областях. Выделение же традиции ниндзюцу из всего объема военных знаний свидетельствовало о том, что к этому времени методы разведки и шпионажа достигли уже очень высокого развития и потребовали от воинов целенаправленной углубленной подготовки. Переоценить значение этого факта невозможно. По сути, с Ёсицунэ-рю и начинается ниндзюцу как особое искусство.

Минамото Ёсицунэ

Ёсицунэ был сыном Минамото Ёситомо и младшим братом Минамото Ёритомо (1147–1199), основателя первого в истории Японии сёгуната. Он родился в 1159 г., за несколько месяцев до рокового инцидента Хэйдзи (1159), в котором погиб его отец. Враждебные Тайра приняли тогда решение истребить род Минамото под корень, но потом всё же оставили в живых нескольких сыновей Ёситомо, хотя и приняли меры предосторожности, рассовав их по разным буддийским монастырям, чтобы превратить их в смиренных служителей Будды.

Ёсицунэ был помещен в монастырь Курама-дэра неподалеку от Хэйана. Но в его жилах текла кровь многих поколений воинов, и он отказался смиренно принять свою участь ученого монаха и тайком стал изучать военное искусство. По легенде, его наставниками были тэнгу, населявшие гору Курама. Когда по ночам юноша выбирался из монастыря, они обучали его приемам фехтования мечом, боевым веером и… чайником для кипячения воды!

Гадатель и знаток военного искусства Киити Хоган. Со старинной гравюры

Около 1174 г. Ёсицунэ тайно покинул монастырь на горе Курама и направился под защиту Фудзивары Хидэхиры, сторонника Минамото, чьи владения находились на севере острова Хонсю. По дороге, по преданию, он одолел нескольких разбойников и изучил древний китайский трактат по военному искусству «Лютао».

О том, как Ёсицунэ изучал «Лютао», красочно повествует «Гикэйки». Копия этого трактата по военному делу хранилась в доме Киити Хогана, великого гадателя и стратега, жившего в Хэйане. Киити был приверженцем Тайра. Поэтому Ёсицунэ никак не мог подобраться к заветной книге, а прочитать ее страстно желал, ведь о «Лютао» говорили: «Ни в Китае, ни в нашей земле не знал неудачи никто из тех, кому она попадала в руки. В Китае, прочтя ее, старец Ван овладел способностью взлетать на стену высотой в 8 сяку и с нее подниматься в небо. Чжан Лян назвал ее «Однотомной книгой»; прочтя ее, он обрел способность на бамбуковой палке длиной в 3 сяку перенестись из Магадхи в страну киданей. После знакомства с этой книгой Фань Куай, облаченный в броню, сжимая в руках лук и стрелы, в ярости воззрился однажды на ряды врагов, и волосы на голове его, ощетинившись, прободали верх шлема, а усы проткнули насквозь нагрудник панциря».

Ёсицунэ долго размышлял, как же заполучить этот трактат в свои руки, и, наконец, придумал хитроумный план проникновения в дом Киити Хогана. Узнав, что у гадателя была юная дочь-красавица, он играл ей на флейте под окном, пока не добился признания. Пробравшись в дом под видом влюбленного, Ёсицунэ упросил красавицу раздобыть ему заветную книгу из кладовой отца, после чего в течение 60 дней и ночей заучивал трактат страницу за страницей. Когда книга подошла к концу, самурай объявил девушке, что его ждут бранные дела, и покинул безутешную красавицу.

Хотя этот эпизод может показаться просто красивой выдумкой сочинителей, исследователю ниндзюцу он не может не напомнить характерный метод проникновения во вражеский замок с использованием легенды, чрезвычайно разработанный в классическом ниндзюцу.

Овладев всеми премудростями военного дела, Ёсицунэ явился к своему старшему брату Ёритомо, который в 1180 г. поднял восстание против Тайра. Фактически встав во главе его войск, Ёсицунэ в ряде сражений нанес серьезные поражения Тайра, а в 1185 г. в решающей битве в заливе Данноура разгромил их наголову, открыв путь установлению власти сёгуна из дома Минамото. Победы ему неизменно приносили необычные тактические приемы, кардинально отличавшиеся от общепринятых «турнирных боев» того времени.

Однако победы не принесли счастья самому Ёсицунэ. Всего через несколько лет после битвы при Данноуре Минамото Ёритомо, опасавшийся, что его младший брат попытается захватить власть, развернул на него форменную охоту. Несколько лет гениальный военачальник уходил от погони, но, в конце концов, попал в ловушку и покончил с собой, совершив харакири…

Тактика Ёсицунэ

Прекрасными образцами тактического искусства Ёсицунэ являются битвы у горы Микуса и при Ясиме.

Минамото Ёсицунэ. Со старинной гравюры

У горы Микуса располагась крепость Тайра Итинотани. По сути, это был простой палисадник, но он обеспечивал довольно надежную защиту. Итинотани занимала очень выгодное в тактическом отношении положение. Здесь отвесные скалы, образуя естественную стену, с трех сторон окружали узкую полоску земли и пляжа, с четвертой стороны было море, где господствовал флот Тайра. Если бы Минамото предприняли традиционную лобовую атаку, их почти наверняка ожидало бы тяжкое поражение. В этой ситуации Ёсицунэ принял решение напасть на Итинотани с двух сторон. Одна группа войск должна была нанести удар с востока, вдоль побережья, а сам Ёсицунэ с небольшим отрядом решил обрушиться на крепость с тыла, со стороны гор.

Ночью, в 18-й день 3-го месяца 1184 г., армия Минамото разгромила форпост Тайра у горы Микуса, в 35 км к северу от Итинотани. После этого Ёсицунэ выслал вперед основную группировку во главе с Дои Санэхарой, а сам с двумя сотнями отборных воинов направился в обход по отвесным кручам в тыл крепости. По словам местных охотников, горы были совершенно непроходимы для людей и доступны лишь оленям. Но Ёсицунэ, веря в способность старых коней отыскивать дорогу на заснеженном поле, поставил в голову отряда старого мерина, за которым воины и двинулись по горным кручам.

Когда Ёсицунэ и его воины добрались до вершины, битва внизу уже началась. Бой был жестоким, но никто не мог взять верх. А спуск в тыл крепости оказался столь крутым, что даже обезьяны не рискнули бы воспользоваться им. Тогда Ёсицунэ приказал погнать по тропинке одних коней без седоков. И лишь когда те благополучно спустились, весь отряд бросился вниз. Неожиданно ударив в тыл Тайра, бойцы Ёсицунэ опрокинули их и потом гнали до самого моря. Тайра бежали на корабли и бросились наутек в море.

В другой раз Ёсицунэ решил обрушиться на крепость Тайра в Ясиме. Однако в то время, как армия Минамото находилась на главном японском острове Хонсю, база Тайра располагалась на острове Сикоку. Поэтому для переправы в местечке Ватанабэ были собраны различные суда – от настоящих морских кораблей до рыбацких лодок. Минамото готовились к отплытию, когда налетел, ломая деревья, ураганный южный ветер. Потом ветер переменился и задул к югу, что и нужно было Ёсицунэ. Но дул он столь сильно, что никто не решался выйти в море. Тогда Ёсицунэ под страхом смерти вынудил небольшой отряд взойти на корабли. «При обычной погоде враг начеку, врасплох его не застанешь. Но в такой ураган, в такую свирепую бурю противник никак не ждет нападения! Тут-то мы и нагрянем! Только так и нужно разить врага!» – заявил он.

И оказался прав. В Ясиме Минамото не ждали. Появление отряда Ёсицунэ было подобно грому среди ясного неба. Никто из Тайра не сообразил, что Минамото было всего несколько десятков. Как говорится, у страха глаза велики. Победа Ёсицунэ была полной.

Эти две операции Ёсицунэ являются наглядным примером использования на практике учения Сунь-цзы о различении «полноты» и «пустоты» и выборе подходящего момента для действия. Они свидетельствуют, что Ёсицунэ сумел проникнуть в суть наставлений китайского стратега и блестящим образом воплотил их в жизнь. Он дал вдохновляющий пример мобильной войны и продемонстрировал возможности применения небольших, но хорошо подготовленных специальных отрядов, способных действовать в тылу у противника, передвигаться с большой скоростью и наносить неожиданные удары.

Конечно, примеры использования диверсионных отрядов японцы знали и ранее. Вспомним хотя бы шпиона императора Тэмму Такоя или «чертей» Фудзивары Тикаты. Однако масштабы их действий не идут ни в какое сравнение с массированным применением «спецназа» Минамото Ёсицунэ. По сути, для японцев он явился основоположником новой военной доктрины – доктрины мобильной войны с использованием диверсионных групп. Последующие войны показали, что этот урок Ёсицунэ не пропал даром, и, как мы увидим, судьбу крупных сражений подчас решали умение и ловкость нескольких десятков профессиональных диверсантов.

Ёсицунэ и боевые искусства

В отличие от полководцев следующих веков, Ёсицунэ всегда лично принимал участие в боях. Поэтому значимый вклад он внес и в боевые искусства. В «Гикэйки» имеется немало колоритных описаний его фантастической прыгучести или «летучести», замечательного фехтовального мастерства. Одно из самых интересных мест этого произведения – рассказ о «знакомстве» юного военачальника с воином-монахом Мусасибо Бэнкэем.

Произошла их встреча в Хэйане, как раз в то время, когда Ёсицунэ изучал трактат «Лютао». Однажды, когда он шел по ночной улице, дорогу ему преградил здоровенный монах и потребовал отдать замечательный меч, висевший у него на поясе – в те дни задира Бэнкэй развлекался коллекционированием отобранных у прохожих мечей.

«Заслышав отказ, монах с криком выхватил свой огромный меч и налетел на Ёсицунэ. Тот тоже обнажил свой короткий меч и отскочил под стену…

«Экое чудище!» – подумал Ёсицунэ, быстро, как молния, уклоняясь влево. Удар пришелся по стене, кончик меча в ней увяз, и, пока Бэнкэй тщился его выдернуть, Ёсицунэ прыгнул к противнику, выбросил вперед левую ногу и с ужасной силой ударил его в грудь. Бэнкэй тут же выпустил меч из рук. Ёсицунэ подхватил выпавший меч и с лихим возгласом: «Эйя!» – плавно взлетел на стену, которая высотой была, ни много ни мало, в целых 9 сяку. А оглушенный Бэнкэй остался стоять, где стоял, и грудь у него болела от ужасного пинка, и ему и впрямь казалось, будто его обезоружил сам черт».

После этого Ёсицунэ попенял за бесчинства Бэнкэю, прижал его меч пятой, согнул в три погибели и швырнул вниз. Тот подобрал меч и стал поджидать, пока Ёсицунэ не спрыгнет вниз. Далее в «Гикэйки» говорится: «Ёсицунэ плавно слетел со стены, и ноги его были еще в трех сяку от земли, когда Бэнкэй, взмахнув мечом, ринулся к нему, и тогда он вновь плавно взлетел на стену…»

Поединок на мечах. Рисунок по мотивам японских гравюр

Ёсицунэ настаивал на использовании короткого меча. И в «Гикэйки» описано несколько ситуаций, раскрывающих превосходство такого оружия над длинным. Вот несколько характерных пассажей на этот счет.

«Думая покончить бой одним взмахом меча, он (разбойник Юрино Таро. – А.Г.) отклонился назад и рубанул со всей силой. Но был он весьма высокого роста, да и меч у него был длинный, и острие увязло в досках потолка. И пока он тужился вытянуть меч, Сяна-о (детское имя Ёсицунэ. – А.Г.) яростно ударил его своим коротким мечом и отсек ему левую ладонь вместе с запястьем, а возвратным взмахом снес ему голову…»

«Тут Ёсицунэ подозвал Таданобу к себе и сказал ему так:

– Длинный меч у тебя, как я погляжу, и, когда ты устанешь, будет биться им несподручно. Ослабевшему воину хуже нет большого меча. Возьми же вот этот для последнего боя.

И он вручил Таданобу изукрашенный золотом меч в 2 сяку и 7 сунов (ок. 88 см. – А.Г.) длиной с желобом по всей длине великолепного лезвия».

Использование короткого меча прекрасно отвечало всем особенностям работы лазутчика: взбирался ли он на стену или дерево, забросив меч за спину; сражался ли в тесноте коридора, кладовой или узенького переулочка средневекового замка или в традиционной комнатке с низеньким потолком – всюду сказывались преимущества короткого меча над более длинным. Поэтому с легкой руки Ёсицунэ короткие клинки вошли в моду у шпионов и диверсантов. Впрочем, следует заметить, что речь идет вовсе не о прямом мече ниндзя, какой часто можно увидеть в художественных фильмах, а о стандартной самурайской катане, только с укороченным клинком.

Ниндзюцу школы Ёсицунэ-рю и Восемь школ храма Курама

Где же набрался Ёсицунэ хитростей военного дела? Ответ на этот вопрос найти сложно, поскольку юность великого полководца известна нам лишь по позднейшим легендам. Однако некоторые источники утверждают, что источником вдохновения для Ёсицунэ послужила уже упоминавшаяся школа Кёхати-рю. В некоторых легендах говорится, что Киити Хоган был предводителем тэнгу с горы Курама. А если вспомнить о тесной связи в японском фольклоре ямабуси и тэнгу, то получается, что Хоган – это сэндацу ямабуси!

Особое внимание в Кёхати-рю уделялось изучению военной стратегии на основе китайских трактатов, фехтованию мечом, боевым веером и различными подручными предметами, а также развитию прыгучести (тёякудзюцу). Иными словами, в рамках этой школы изучались все три традиционных для Японии аспекта военного дела: стратегия (хэйхо), боевые искусства (будзюцу) и искусство шпионажа (ниндзюцу).

Особый интерес представляет упоминание о том, что последователи Кёхати-рю стремились развить невероятную прыгучесть. Известно, что позднее тренировка прыгучести и овладение методами «облегчения веса» (карумидзюцу) были характерными особенностями подготовки ниндзя. Бег на большие расстояния, лазание по деревьям и стенам – всё это требовало от ниндзя легкости, малой массы тела. В некоторых наставлениях по ниндзюцу школы Ига-рю упоминаются даже специальные соевые пасты для похудения. Выделение этого компонента тренировки в рамках Кёхати-рю позволяет предположить, что уже в хэйанскую эпоху начали формироваться специальные методики подготовки лазутчиков-диверсантов.

Судя по сообщениям источников о действиях Ёсицунэ, он в совершенстве овладел всей программой Кёхати-рю. Однако гениальный полководец пошел дальше. Как уже говорилось, он выделил методы шпионажа в особую отрасль. Что вызвало этот шаг? Думается, немалую роль здесь сыграла необыкновенная компания Ёсицунэ: бывшие разбойники, монахи-расстриги, ямабуси… Все они прекрасно разбирались в искусстве тайной войны и разведки, но двоих из них всё же следует выделить особо – слишком заметный след они оставили в истории ниндзюцу. Это Исэ Сабуро Ёсимори, начальник разведки в армии Ёсицунэ, и отважный сохэй Мусасибо Бэнкэй, любимейший герой японского народа.

Исэ Сабуро Ёсимори – начальник разведслужбы Ёсицунэ

Исэ Сабуро Ёсимори – личность загадочная и историками ниндзюцу пока недооцененная. А вместе с тем в его лице мы встречаем, пожалуй, первый пример настоящего ниндзя.

Источники сообщают о Ёсимори совершенно противоречивые сведения. Например, его называют то уроженцем провинции Исэ, то Кодзукэ, то Ига. В разных текстах по-разному описана и встреча Ёсимори с его будущим господином – Минамото Ёсицунэ. И о гибели его однозначных сведений тоже нет. Так, «Гикэйки» сообщает, что Ёсимори оставался со своим господином до самого конца и сложил голову в неравном бою с войском Ёритомо, а в других источниках говорится, что он расстался с Ёсицунэ, бежал на гору Судзука, что в провинции Ига, и там, когда его окружили воины Ёритомо, покончил с жизнью самоубийством.

Ёсимори – это человек-призрак. Порой даже возникает подозрение, что такого человека никогда не было, что это образ собирательный. Однако на деле все эти неясности можно легко объяснить. Дело в том, что Исэ Ёсимори как истинный ниндзя следовал правилу мугэй-мумэй-но дзюцу – «незаметности» (досл. «искусства выглядеть так, словно нет у тебя ни умения, ни имени»), согласно которому профессиональный разведчик должен скрывать свою биографию, место жительства, владение специальными шпионскими навыками и т. д. В дальнейшем мы еще встретим образцы использования мугэй-мумэй-но дзюцу, но Ёсимори, по-видимому, первым в Японии додумался до этого.

Кто же всё-таки был этот Исэ Сабуро Ёсимори? Окусэ Хэйситиро полагает, что родился он в местечке Дзайрё в деревне Инако в провинции Ига и что на самом деле звали его Якэси-но Короку. О детстве и юношестве Короку ничего не известно, но, когда мальчик превратился в мужчину, он встал во главе местных разбойников, орудовавших в горах Сэки и Камэ. Со временем его банда превратилась в небольшую армию, насчитывавшую до 500 бойцов. Короку выстроил на горе Кабуто-яма мощную крепость, господствовавшую над всей округой, и развил такую деятельность, что слухи о его проделках стали доходить даже до столицы.

Ниндзя убивают врагов при помощи сюрикэнов. Рисунок по мотивам японских гравюр

Тем временем в стране началась война между Тайра и Минамото. И армия Ёсицунэ через Ига двинулась на Хэйан. Когда один из его отрядов приблизился к горному хребту Судзука, он подвергся нападению банды Короку. Поначалу разбойники взяли верх, но когда подошли главные силы Минамото и окружили крепость на горе Кабуто, Короку был вынужден запросить мира. По-видимому, боевая подготовка его банды произвела впечатление на Ёсицунэ, и тот решил сделать Якэси своим вассалом. С тех пор Короку принял новое имя – Исэ Сабуро Ёсимори (как полагают историки, фамилию Исэ он взял себе потому, что его банда совершала нападения в основном на соседнюю с Ига провинцию Исэ) – и вместе со своими «сподвижниками» присоединился к армии Минамото. И пополнение это было довольно внушительное: «Было ему (Ёсимори. – А.Г.) всего лет 25, поверх одежды с узором в виде опавших тростниковых листьев облегал его желто-зеленый шнурованный панцирь в мелкую пластину, имел он у пояса меч и опирался на огромное копье с изогнутым лезвием. И шли за ним несколько столь же грозных молодцов; один сжимал в руках секиру с вырезом в виде кабаньего глаза, другой – боевой серп с выжженным по лезвию узором, этот алебарду с лезвием в форме листа камыша, а тот боевое коромысло или булаву с шипами», – описывает Исэ Сабуро и его банду «Гикэйки».

Чем же занимался Исэ Сабуро на службе Ёсицунэ? Некоторые указания источников позволяют предположить, что он стал начальником разведки в армии великого полководца. Интересную информацию на этот счет дает «Хэйкэ-моногатари». В этом источнике говорится, что после одной из битв «не спали только Ёсицунэ и Исэ-но Ёсимори. Ёсицунэ, поднявшись на холм, глядел вдаль, высматривая, на крадется ли враг, а Ёсимори, притаившись в лощине, прислушивался, не собираются ли недруги нагрянуть внезапно ночью, и готовился прежде всего стрелять в брюхо вражеским коням».

Внимательное чтение той же повести «Хэйкэ-моногатари» раскрывает, сколь много мог сделать Исэ Ёсимори для победы благодаря замечательному умению манипулировать людьми.

Когда Ёсицунэ с небольшим отрядом высадился на Сикоку, выяснилось, что там находилась сильная вражеская армия во главе с Авой-но Нориёси. Тогда Исэ Ёсимори во главе всего 16 безоружных воинов выехал ей навстречу и вступил с Нориёси в переговоры. Он сказал, что в битве накануне пали многие родственники Нориёси, а его отец добровольно сдался в плен. По словам Ёсимори, «всю минувшую ночь он пребывал в великом горе, говоря мне: «Увы, сын мой Нориёси, ни сном, ни духом не ведая, что я остался в живых, будет завтра сражаться и падет мертвый! Сколь это скорбно!» И стало мне жаль твоего отца, так жаль, что я прибыл сюда, дабы встретиться с тобой и поведать тебе эти вести. Решай же сам, как тебе поступить – либо принять бой и погибнуть, либо добровольно сдаться нам в плен и вновь свидеться с отцом… От тебя самого зависит твоя дальнейшая участь!»

Трудно сказать, каким образом Ёсимори смог убедить врага капитулировать. То ли его помощники распустили по округе слух о пленении отца Нориёси, то ли коварный шпион использовал гипноз или еще что-нибудь в этом роде, но Нориёси сдался на милость Ёсицунэ. А вслед за ним перед отрядом Минамото всего в 500 бойцов капитулировала и его трехтысячная армия. «Замысел Ёсимори увенчался поистине блестящим успехом!» – восхищался Ёсицунэ хитроумной уловкой своего вассала.

Но дело на этом не кончилось. В самый разгар битвы при Данноуре, в которой решалась судьба войны между Минамото и Тайра, Ава-но Сигэёси, отец Нориёси, вероятно, «купленный» Исэ Сабуро на сына, перешел на сторону Минамото и ударил в тыл Тайра, в результате чего те потерпели сокрушительное поражение.

Этот пример показывает, что Исэ Ёсимори был замечательным мастером составления хитроумных стратагем. В этом случае он использовал комбинацию стратагем «Убить чужим ножом», «Извлечь нечто из ничего», «Чтобы обезвредить разбойничью шайку, надо сначала поймать главаря», «Сеяние раздора» и некоторых других.

Исэ Ёсимори, несомненно, владел всеми премудростями шпионского дела, но у кого он сумел им обучиться, точно не известно. Окусэ Хэйситиро высказал предположение, что он, подобно Ёсицунэ, изучал военную науку школы Кёхати-рю. А согласно генеалогии, составленной крупным мастером будзюцу Такамацу Тосицугу якобы на основе устных преданий ниндзя и не вызывающей большого доверия, Исэ Сабуро изучал традицию ниндзюцу, переданную неким Хатирё-нюдо [22] Тэнъэем, и преподал ее таинства Минамото Ёсицунэ.

Исэ Сабуро Ёсимори был не только замечательным практиком ниндзюцу, давшим прекрасные образцы эффективного использования этого искусства. После себя он оставил сборник стихотворений, который ныне известен как «Ёсимори хякусю ка» – «Сто стихотворений Ёсимори» («Исэ Сабуро синоби гунка» – «Шпионские воинские песни Исэ Сабуро»). Этот сборник представляет собой древнейшее письменное наставление по ниндзюцу. Хотя стихи Ёсимори не изобилуют стилистическими красотами и ныне известны лишь знатокам японской поэзии, для историков ниндзюцу это бесценный источник. В этих стихах описана шпионская наука в том виде, как она существовала во второй половине XII в. О чем же писал Ёсимори?

В одних стихотворениях он дает практические советы по подготовке лазутчиков. Например, Ёсимори указывает, что их обучение нужно начинать с овладения незаметным, бесшумным подкрадыванием к противнику.

В искусстве невидимости есть много путей обучения, Но, прежде всего, учи приближаться к противнику, —

говорится в одном из стихотворений.

В других стихах Ёсимори поднимается до осмысления шпионского искусства как особого Пути – Ниндо:

Того, кто преступит Путь синоби, Не защитят ни ками, ни будды. Воин всегда должен взращивать веру в богов, Ибо тот, кто преступает законы Неба, не найдет добра. Ложь тоже несет страдания, Поэтому воин должен ставить превыше всего Путь верности. Когда лазутчик вновь пойдет в разведку, Пусть он оставит записки для последующих поколений.

Мусасибо Бэнкэй – маскировщик под ямабуси

Немалый вклад в развитие ниндзюцу внес и другой вассал Ёсицунэ – гигантский монах-воин с горы Хиэй Мусасибо Бэнкэй.

В биографии Бэнкэя правда и вымысел переплетены столь сильно, что различить их порой не представляется возможным. По легенде, он появился на свет после трехлетнего пребывания в чреве матери огромным ребенком со ртом, полным зубов, и длинными волосами на голове. Прозвали его за это Онивака – Чертенок. Поскольку рос Чертенок настоящим сорванцом, родители приняли решение отдать его на воспитание в знаменитый храм Энряку-дзи. Но со временем Бэнкэй стал столь буйным, что даже тамошние сохэи не выдержали и «вежливо» попросили его уйти.

Последний бой Бэнкэя. Со старинной гравюры

После знакомства с Ёсицунэ Бэнкэй стал его самым преданным вассалом и сопровождал во всех походах. Даже когда Минамото Ёритомо, став сёгуном, стал преследовать своего брата, он не покинул господина. А Ёсицунэ, окруженный врагами, меж тем попал в очень сложное положение. Поначалу он надеялся собрать войско и двинуться на брата, но когда этот план провалился, единственное, что ему осталось, – бежать на север Хонсю, в край Осю, где находились владения его давнего сторонника Фудзивары Хидэхиры. Но как пробраться туда, если враги перекрыли все дороги и тропинки?

Ёсицунэ и его вассалы долго гадали, как пройти через заслоны незамеченными. И тогда верный слуга полководца Катаока предложил отправиться в путь, переодевшись странствующими ямабуси. Мусасибо Бэнкэй поддержал его и сумел убедить остальных, что это лучший выход из создавшегося положения.

Вот как рассказывает об этом «Гикэйки»:

«Сказал Катаока:

– Пойдемте хоть под видом ямабуси.

– Да как же это возможно? – произнес Ёсицунэ. – С того самого дня, как мы выйдем из столицы, на пути у нас все время будут храмы и монастыри: сначала гора Хиэй, затем в провинции Этидзэн – Хэйсэн-дзи, в провинции Кага – Сиро-яма, в провинции Эттю – Асикура и Имакура, в провинции Этиго – Кугами, в провинции Дэва – Хагуро. Мы будем повсеместно встречаться с другими ямабуси, и везде нас будут расспрашивать о том, что нового в храмах Кацураги и Кимбу-сэн, а также на священной вершине Шакья-Муни и в других горных обителях, и о том, как поживает такой-то и такой-то…

– Ну, это не так уж трудно, – сказал Бэнкэй. – Все-таки вы обучались в храме Курама и повадки ямабуси вам известны. Вон и Хитатибо пожил в храме Священного колодца Миидэра, начнет говорить – не остановишь. Да и сам я с горы Хиэй и кое-что знаю о горных обителях. Так что ответить мы как-нибудь сумеем. Прикинуться ямабуси ничего не стоит, если умеешь читать покаянные молитвы по «Сутре лотоса» и взывать к Будде согласно сутре «Амида». Решайтесь смело, господин!

– А если нас спросят: «Откуда вы, ямабуси?» Что мы ответим?

– Гавань Наои-но цу в Этиго как раз на середине дороги Хокурокудо. Если нас спросят по сю сторону, скажем, что мы из храма Хагуро и едем в Кумано. А если спросят по ту сторону, скажем, что мы из Кумано и едем в храмы Хагуро.

– А если встретимся с кем-нибудь из храма Хагуро, и он спросит, где мы там жили и как нас зовут?

Бэнкэй сказал:

– Когда подвизался я на горе Хиэй, был там один человек из храма Хагуро. Он говорил, что я точь-в-точь похож на некоего монаха по имени Арасануки из тамошней обители Дайкоку. Ну, я и назовусь Арасануки, а Хитатибо будет Тикудзэмбо, мой служка.

Ёсицунэ сказал с сомнением:

– Вы-то оба настоящие монахи, вам даже притворяться не надо. А мы-то каковы будем ямабуси в их черных шапочках токин и грубых плащах судзугаки, окликающие друг друга по именам Катаока, Исэ Сабуро, Васиноо?

– Ну что же, всем дадим монашеские прозвания! – бодро сказал Бэнкэй и тут же напропалую наделил каждого звучным именем…

Судья Ёсицунэ облачился поверх ношеного белого косодэ в широкие жесткие штаны и в короткое дорожное платье цвета хурмы с вышитыми птицами, ветхую шапочку токин он надвинул низко на брови. Имя же ему теперь было Яматобо. Все остальные нарядились кто во что горазд.

Бэнкэй, который выступал предводителем, надел на себя безупречно белую рубаху дзёэ с короткими рукавами, затянул ноги исчерна-синими ноговицами хабаки и обулся в соломенные сандалии. Штанины хакама он подвязал повыше, на голову щегольски нахлобучил шапочку токин, а к поясу подвесил огромный свой меч «Иватоси» – «Пронзающий камни» – вместе с раковиной хорагаи. Слуга его, ставший при нем послушником, тащил на себе переносной алтарь ои, к ножкам которого была привязана секира с лезвием в 8 сунов, украшенным вырезом в виде кабаньего глаза. Там же был приторочен меч длиной в 4 сяку и 5 сунов…

Всего их было шестнадцать, вассалов и слуг, и было при них десять дорожных коробов. В один из алтарей уложили святыни. В другой уложили десяток шапок эбоси, кафтанов и штанов хакама. В остальные уложили панцири и прочие доспехи…

…Бэнкэю пришлось взять на себя заботу о наружности госпожи (Ёсицунэ вез с собой беременную жену. – А.Г.), хотя никогда прежде не был он приближен к ее особе. И безжалостно срезал он по пояс волосы, струившиеся, словно чистый поток, по ее спине ниже пят, зачесал их высоко и, разделив на два пучка, кольцами укрепил на макушке, слегка набелил личико и тонкой кистью навел ей узкие брови. Затем облачил он ее в платье цвета светлой туши с набивным цветочным узором, еще одно платье цвета горной розы, ярко-желтое, со светло-зеленым исподом, а поверх – косодэ из ткани, затканной узорами; нижние хакама скрылись под легким светло-зеленым кимоно. Затем надел на нее просторные белые хакама «большеротые», дорожный кафтан из легкого шелка с гербами, узорчатые ноговицы, соломенные сандалии, высоко подвязал штанины хакама, накрыл голову новехонькой бамбуковой шляпой, а к поясу подвесил кинжал из красного дерева в золоченых ножнах и ярко изукрашенный веер. Еще дал он ей флейту китайского бамбука и на шею – синий парчовый мешок со свитком «Лотосовой сутры».

«Гикэйки» подробно повествует обо всех перипетиях этого необычного путешествия. Поскольку Бэнкэю пришлось играть роль предводителя группы ямабуси, именно ему пришлось вести переговоры со стражей на заставах и властями. Играл свою роль он отменно: если надо было, лупил Ёсицунэ веером, как простого служку, читал молитвы, а один раз даже стребовал со стражи подаяние «на восстановление Великого Восточного храма». Благодаря его находчивости Ёсицунэ и его сподвижники сухими вышли из всех передряг и благополучно добрались до владений Фудзивары Хидэхиры.

Это замечательное путешествие под видом ямабуси надолго запомнилось потомкам и послужило основой для сотен легенд. Что же касается ниндзюцу, то переодевание в ямабуси стало одним из семи классических амплуа шпиона, действующего под прикрытием. И если Бэнкэй полагался в основном на собственную находчивость и экспромт, ниндзя последующих поколений превратили маскировку под ямабуси в продуманную до мелочей систему, что отражено, например, в первой главе первого свитка знаменитого наставления XVII в. по ниндзюцу «Сёнинки»: «В старину, когда Минамото Ёсицунэ [и его вассалы] под видом двенадцати ямабуси направились в Осю, то, что Мусасибо на заставе Адака назвал имевшийся у него с собой свиток «книгой пожертвований» и принялся читать ее вслух, было проявлением находчивости, но, если он хотел обмануть врага, представившись монахом из Южной столицы (г. Нара. – А.Г.), и при этом не изготовил настоящей книги для учета пожертвований, это было опасно».

Бэнкэй оставался со своим господином до последних мгновений и погиб, защищая его: «Он встал в воротах навстречу напиравшим врагам. Он рубил навзлет и наотмашь, он протыкал животы коням, а упавшим всадникам отсекал головы ударами алебарды под шлем либо оглушал их ударами тупой стороной меча и резал насмерть. Он рубил направо, налево и вокруг себя, и ни один человек не мог к нему подступиться и схватиться лицом к лицу. Бессчетное число стрел торчало в его доспехах. Он ломал их, и они повисали на нем, как будто надел он шиворот-навыворот соломенную накидку мино. Оперения черные, белые и цветные трепетали под ветром, словно метелки тростника обана в осеннюю бурю на равнине Мусаси.

В безумной ярости метался Бэнкэй, нанося удары на все стороны, и нападающие сказали друг другу:

– Что за диво! Сколько своих и чужих уже перебито, и только этот монах при всем безумстве своем жив до сих пор! Видно, самим нам не справиться с ним. Боги-хранители и демоны смерти, придите на помощь и поразите его!

Так взмолились они, и Бэнкэй разразился хохотом.

Разогнав нападавших, он воткнул алебарду лезвием в землю, оперся на древко и устремил на врагов взгляд, исполненный гнева. Стоял он как вкопанный, подобный грозному божеству Нио. Пораженный его смехом, один из врагов сказал:

– Взгляните на него, он готов перебить нас всех. Недаром он уставился на нас с такой зловещей ухмылкой. Не приближайтесь к нему!..

А Бэнкэй был давно уже мертв… Да, Бэнкэй умер и закостенел стоя, чтобы не пропустить врага в дом, пока господин не совершит самоубийство».

Хаттори Хэйнайдзаэмон Иэнага – основатель ниндзюцу Ига-рю

Ко времени войн между Тайра и Минамото предания относят и возникновение традиции ниндзюцу Ига-рю. У истоков ее стояла влиятельная семья Хаттори, а конкретнее, если верить сообщению «Записей о создании ниндзюцу» («Нинсо-но ки») из книги XVI в. «Нинпо хикан» («Тайный свиток по учению ниндзя»), – тогдашний глава этого рода – Ига (Хаттори) Хэйнайдзаэмон.

Герб клана Хаттори

Род Хаттори был одним из очень древних и уважаемых провинциальных аристократических родов. Согласно древнейшему генеалогическому списку японских аристократических родов «Синсэн сёдзироку», свою родословную Хаттори возводили к одному из важнейших богов синтоистского пантеона – Амэ-но минака-нуси. Как показывает само фамильное имя этого рода – а Хаттори в переводе на русский означает «ткач, работающий на станке» (от хата-ори), – его представители издревле занимались ткачеством и прядением. Поскольку в японской национальной религии синто ткани наделялись сакральным значением, Хаттори были тесно связаны с синтоистским культом. В «Энги-сики» («Внутриведомственные инструкции годов Энги», 927 г.), например, описан обряд Каммисо-сай, в котором одну из главных ролей играли как раз представители этого рода.

Однако Окусэ Хэйситиро излагает историю семьи Хаттори иначе. Он считает, что Хаттори были потомками китайского иммигрантского рода Удзумаса, приехавшего в Японию в середине IV в. Удзумаса завезли в Японию разные ремесла, но главным их занятием были ткачество и театральное искусство саругаку.

Театр саругаку представлял собой сочетание песен, танцев, акробатики, силовых номеров, фокусов, чревовещания и кукольных представлений. Зародился он в западных районах Китая. Попав в Японию, представления саругаку стали устраиваться главным образом в синтоистских храмах во время праздников.

Как бы то ни было, к началу эпохи Хэйан семья Хаттори занимала довольно высокое положение. В источниках того времени встречаются упоминания о Хаттори-но мурадзи – «управителе» провинции из семьи Хаттори. Ее члены служили даже в императорской охране.

Возвышение семьи Хаттори продолжалось и в XII в., особенно во второй его половине, когда Хаттори установили вассальные отношения с Тайрой Томомори, представителем крупнейшей самурайской фамилии Тайра и сыном фактического правителя страны Тайры Киёмори. В это время Хаттори были назначены «наместниками» (дайкан) Тайры Киёмори в провинции Ига и стали проводниками его политики. Чтобы еще больше укрепить свои позиции в Ига, Тайра Киёмори построил на горном плато неподалеку от замка Хаттори монастырь Хэйраку-дзи (ныне находится на территории г. Ига Уэно).

Согласно преданиям, семья Хаттори уже в то время практиковала ниндзюцу. Однако в источниках той поры непосредственных указаний на это нет, хотя кое-какие косвенные данные позволяют допускать такую возможность. Здесь особое внимание следует обратить на некоторые обряды, к которым допускались исключительно члены клана Хаттори.

В 977 г. в Ига был построен крупнейший синтоистский храм этой провинции Айкуни-дзиндзя. Он был посвящен двум божествам-прародителям рода Хаттори – Сукунабикона-но микото и Канэяма-химэ. Само строительство этого храма отражает усиление позиций Хаттори в регионе. Характерно, что со временем на службу в него перестали допускаться представители других родов. В Айкуни-дзиндзя проводились самые разные ритуалы, посвященные богам Хаттори. По мере усиления рода они становились все пышнее. Одно из таких празднеств в конце эпохи Хэйан получило название Курото-мацури – «Праздник черного союза». Откуда взялось столь странное название и что оно означает?

Празднество Курото-мацури начиналось в День зайца в 12-й месяц года. В этот день из храма Айкуни-дзиндзя на берег реки Цугэ выносили священные паланкины, в которых якобы пребывали божества Сукунабикона-но микото и Канэяма-химэ, и помещали в специально построенный храм-дворец богов. Ритуальное поклонение божествам на берегу Цугэ продолжалось в течение семи дней, после чего их торжественно водворяли назад в святилище. Процессия, сопровождавшая переносные алтари микоси, состояла исключительно из членов клана Хаттори, которые были одеты в особые костюмы черного цвета, напоминающие маскировочные костюмы (синоби-сёдзоку) ниндзя. Посторонние на церемонию не допускались. Вся атмосфера обряда, странные одеяния участников, да и само их название – «черный союз» – позволяют предположить, что уже в то время Хаттори практиковали ниндзюцу.

Впрочем, есть и другая версия происхождения названия Курото-мацури. В некоторых текстах оно записывается другими иероглифами, которые в совокупности означают «тяжелый праздник». Дело в том, что проведение этого обряда требовало немалых затрат и сильно «било по карману» – отсюда и «тяжелый праздник».

Как уже говорилось, некоторые тексты ниндзя называют создателем школы ниндзюцу Ига-рю Ига (Хаттори) Хэйнайдзаэмона Иэнагу, который жил во второй половине XII в. Что же нам известно об этом человеке? По сути, лишь несколько легенд…

Согласно одной из них, Хаттори Иэнага был замечательным стрелком из лука. В молодости он служил в охране императорского двора. Как-то раз ему довелось продемонстрировать свое мастерство перед самим императором на стрельбах во дворце Рокудзё-ин. Выдающееся мастерство Иэнаги, одержавшего победу в состязаниях, произвело большое впечатление на императора, и тот щедро наградил его, пожаловав ему тележку с тысячей отборных стрел. С тех пор якобы Хаттори завели новый фамильный герб: в широком кольце, изображающем колесо тележки, на которой были привезены стрелы – дар императора, еще одно кольцо, образованное выемками в стрелах для вставления тетивы, а в нем – оперения двух стрел, летящих навстречу друг другу. До нас дошла и еще одна версия этого герба: оперения двух стрел, летящих навстречу друг другу на фоне солнца и луны. Вассалы Хаттори тоже стали изображать на своих гербах оперения стрел.

Еще одна интересная история рассказывает об участии Хаттори Иэнаги в войне с Минамото. Как верный вассал, во время боевых действий он вместе со своим отрядом постоянно находился при Тайра Томомори, пережил страшную битву при Данноуре, после чего бежал на родину в Ига. Там он укрылся в тайной деревне Ёно на западе провинции. В Ёно он принял новую фамилию Тигати и так избежал ареста. В этих поступках прослеживается характерный обычай ниндзя, которые считали, что умирать вместе с господином совсем необязательно, важнее сохранить жизнь для будущей работы.

Интересно и другое. Дело в том, что поражение Тайра отнюдь не подорвало позиций Хаттори, так как Хаттори Ясукиё, родной сын Хэйнайдзаэмона, заранее присоединился к Минамото и после их победы получил все владения, принадлежавшие его отцу, сражавшемуся на стороне Тайра. Иными словами, Хаттори заранее устроили всё так, что при любом исходе войны они ничего не теряли!

Семья ниндзя Момоти выходит на сцену

К периоду войны Гэмпэй относится и появление на исторической сцене другой знаменитой семьи ниндзя из Ига – Момоти. Впервые эта фамилия всплывает в материалах о строительстве монастыря буддийской школы Сингон Тёкуган-дзи (ныне Эйхо-дзи). Согласно преданиям, император Сиракава в 1082 г. обратился к семье Момоти с просьбой выстроить этот монастырь в провинции Ига, что она и сделала, возведя его в селении Ходзиро в деревне Юсэй. После этого Момоти поселились в Ходзиро и построили там же собственную крепостцу в непосредственной близости от Тёкуган-дзи (фактически она примыкает к монастырю с одной стороны). Таким образом, уже на заре своей истории Момоти были довольно известной семьей, имевшей крепкие связи с центральной властью. К концу XII в. Момоти едва ли уступали по влиянию даже знаменитым Хаттори и, так же как и Хаттори, служили в дворцовой страже в столице.

Герб клана Момоти

Некоторые данные свидетельствуют, что Хаттори и Момоти были родственниками. Это подтверждается, в частности, сходством их фамильных гербов и преданий, описывающих происхождение этих гербов. Вот что рассказывается о гербе Момоти.

Когда Момоти Тамба Ясумицу (это имя носили многие представители семьи Момоти, поэтому нередко возникает путаница, кто из них что и когда делал) проходил службу в дворцовой страже (при каком императоре – неизвестно), в императорском дворце появилась злая лиса-оборотень. Она вывесила на небе семь лун и из ночи в ночь стала мучить императора. Ясумицу же был мастером стрельбы из лука и отважным воином. Однажды ночью он прицелился из лука и послал стрелу в одну из колдовских лун, и – чудо! – попал прямо в зловредную лисицу. Колдовские чары развеялись, и все пришло в порядок. Император восхитился отвагой Ясумицу, не побоявшегося вступить в схватку с нечистью, и щедро наградил его. После этого Ясумицу изменил родовой герб. С тех пор на нем на фоне семи звезд Большой Медведицы красуются оперения двух стрел, летящих навстречу друг другу.

Нет сомнений, что эта история была придумана гораздо позднее, чем жил пресловутый Момоти Ясумицу (в ней смешаны два сюжета японского фольклора: предание о храбром воине Минамото Ёримицу и легенда о девятихвостой лисице), особенно если сравнить ее с довольно реалистичной историей герба Хаттори. Однако важно отметить само появление этой легенды. Возможно, она была сфабрикована в период выделения Момоти из рода Хаттори с целью доказать независимость и высокое происхождение этого рода. Это могло быть проделано после поражения Тайра в войне Гэмпэй одной из ветвей Хаттори, желавшей обособиться от Хаттори Хэйнайдзаэмона Иэнаги, запятнавшего себя сотрудничеством с побежденными.

Точно не известно, к кому присоединились Момоти в период войны Гэмпэй – по одним сведениям, к Минамото Ёриёси, по другим, – к Тайре Кагэмасе. Это не может не напомнить нам хитрый ход семьи Хаттори, одни члены которой встали на сторону Тайра, а другие – на сторону Минамото. И это очень важно, так как, по преданиям жителей Ига, Момоти уже в то время практиковали искусство ниндзюцу, которое они якобы изучили у ямабуси из так называемых «49 обителей Ига», которые располагались совсем неподалеку от Ходзиро.

Глава 5. Ниндзюцу и дзэн-буддизм

В эпоху Камакура (1192–1333) в Японии широко распространяется дзэн-буддизм. Эта школа оказала колоссальное влияние на всю воинскую традицию Японии, и в том числе на ниндзюцу.

В ту же эпоху в Стране восходящего солнца появились акуто – «бандитские шайки». Они быстро переросли в отряды наемников, единственным средством существования которых стала военная служба. Так сложились предпосылки для существования самой профессии ниндзя и для возникновения «шпионских бюро» на основе нескольких старинных кланов, издревле пестовавших искусство шпионажа.

Проникновение дзэн-буддизма в Японию и его влияние на ниндзюцу

В популярной литературе по ниндзюцу нередко можно встретить утверждения, что самурайское военное искусство развивалось под влиянием дзэн-буддизма, а ниндзюцу – под влиянием сюгэндо и эзотерического буддизма. Такое противопоставление совершенно неправомочно. Оно опирается на ложную концепцию противостояния культуры самураев и ниндзя, о чем ранее уже шла речь. В действительности, ниндзюцу испытало огромное влияние со стороны дзэн-буддизма, но об этом чуть позже. А сейчас – коротко о сущности школы дзэн и его значении для боевых искусств Японии в целом.

Начало распространения дзэн в Японии совпало по времени с переходом власти в стране от родовой аристократии к военному сословию, которое остро нуждалось в новой идеологии и культуре. Дзэн отвечал запросам самураев. Поэтому покровителями дзэнских монахов стали главы таких военно-феодальных домов, как Нитта, Сиба, Уэсуги и даже сёгуны Минамото. Позже школу дзэн активно поддерживали правители из рода Асикага.

Вслед за признанием правящих кругов дзэн-буддизм добился большой популярности в среде профессиональных воинов. Принятие дзэн воинским сословием было закономерным. Суровые условия междоусобных войн, борьбы с киотоским двором и усмирения крестьянских восстаний требовали от самураев силы воли, самообладания и хладнокровия. Идеалом буси считалось не дрогнуть (внешне и внутренне) перед лицом опасности, сохранить способность трезво оценивать ситуацию. Самурай, несмотря ни на что, должен был идти прямо на врага, не отступая ни на шаг, не оглядываясь, не обращая внимания на своих соседей. Но как приобрести эти замечательные качества? Ответ самураи находили в учении и практике буддийской школы дзэн.

Основатель дзэн-буддизма Бодхидхарма (Дарума)

Проповедники дзэн утверждали необходимость постоянной работы над собой, умения выделить суть любой проблемы, сосредоточиться на ее разрешении и, невзирая ни на что, идти к цели. Они учили невозмутимости и сдержанности – на поле боя и в повседневной жизни, что для заносчивых самураев было подчас нелегко, и главное – провозглашали достижение нирваны (состояния абсолютного покоя) прямо посреди сансары (земной юдоли).

Особое значение для самураев имел акцент дзэн на развитии интуиции, мгновенного интуитивного ответа на любое изменение ситуации. Дзэнская методика совершенствования сознания позволяла лучшим образом развить эти качества. Для иллюстрации значения интуиции для воина приведу один пример из жизни великого мастера фехтования Камиидзуми Исэ-но ками Нобуцуны.

Однажды мастер, у которого было много врагов и завистников, возвращался домой поздно ночью. Вдруг он почувствовал надвигающуюся опасность. Не останавливаясь, Камиидзуми мгновенно обнажил меч и молниеносно очертил круг – и четверо злоумышленников рухнули к его ногам…

Подобные истории часто встречаются в преданиях боевых искусств. Они призваны демонстрировать эффективность просветленного сознания, рождающегося путем дзэнской тренировки, в подготовке воина.

Дзэн рассматривал бытие в существующем мире как иллюзию. Внешний мир эфемерен, он только проявление всеобщего Ничто, из которого всё рождается и куда всё возвращается. Поэтому наставники дзэн учили не цепляться за жизнь и не бояться смерти.

Множество историй, дошедших из феодальной эпохи, свидетельствуют о бесстрашии самураев. Так, в одном предании повествуется об одном князе, армия которого потерпела поражение в битве и была прижата врагами к пропасти. Не желая сдаваться на милость победителя, князь решил погибнуть как подобает истинному буси. «За мной!» – вполголоса сказал он и бросился в пропасть. И все его самураи, ни секунды не колеблясь, последовали за господином…

Еще одной стороной, привлекавшей самураев к учению дзэн, была его кажущаяся простота. Ведь школа дзэн не требовала от воина изучения многочисленных сутр, комментариев, трактатов. Истина, согласно учению дзэн, не может быть постигнута из писаний. Только интуиция приведет к постижению «истинного сердца Будды».

Для самураев было важно и то, что дзэнское учение было неразрывно связано с китайской культурой эпохи Сун. Через дзэн они получили возможность приобщиться к последним достижениям континентальной культуры. Не случайно влияние дзэн не ограничилось только сферой религии, оно явственно проявилось и в становлении нового канона в эстетике, определило ключевые направления развития японской литературы и искусства.

Воспитание бесстрашия и умения мгновенно, без размышлений, выдавать правильный ответ на возникшую ситуацию не могло не привлечь внимание ниндзя, которым, по самой специфике их работы, приходилось то и дело сталкиваться с нештатными ситуациями, когда спасти жизнь могли лишь решительные и неординарные действия. В ряде легенд о ниндзя явственно просматривается влияние дзэнских методов тренинга на методику подготовки лазутчика-диверсанта. Познакомимся с некоторыми из них.

Кража фарфоровой черепахи

…В старину жил один великий учитель ниндзюцу. У него было много учеников. Однажды посреди бела дня он приказал им:

– Идите немедля и украдите для меня из фарфоровой лавки большую черепаху!

Ученики поняли, что наставник хотел испытать их искусство, и с готовностью отправились исполнять приказ. Но дело было днем, а черепаха была большого размера, так что надеяться, что никто не заметит пропажу, было нечего. Долго бродили они вокруг лавки, но придумать способ украсть черепаху так и не смогли. Окончательно пав духом, они явились к наставнику с повинной.

– До чего же вы бестолковы! – заявил в ответ учитель. – Ну, что ж, видно, прийдется мне показать вам свое мастерство.

С этими словами ниндзя направился к фарфоровой лавке.

Ждать его возвращения пришлось недолго: вскоре на дороге показался учитель со взваленной на спину огромной фарфоровой черепахой. Ученики были поражены ловкостью мастера, но один из них, украдкой наблюдавший за наставником, заявил, что мастер попросту ее купил. При этих словах все захлопали в ладоши и засмеялись.

Но тут вмешался сам учитель, спокойно сказавший:

– Вот поэтому-то вас и называют недопесками. Вы все кричали: «Черепаха, черепаха!» Эта большая черепаха прямо-таки приковала ваше сознание, и вы не замечали ничего вокруг. Когда я вошел в лавку, я сначала украл десять маленьких черепашек и спрятал их в рукаве. Потом я спросил хозяина, сколько стоит эта большая черепаха, и затем просто предложил ему поменять ее на десять маленьких.

Эта легенда во многом похожа на дзэнскую притчу. Она проповедует гибкость мышления. А следующая легенда ярчайшим образом демонстрирует дзэнский характер методики обучения ниндзя.

Учись на своей шкуре!

В старину жил один знаменитый ниндзя. У него был сын-недотепа, страстно желавший обучиться шпионской науке. Долгое время он приставал к папаше с просьбами преподать ему урок мастерства, и, наконец, наставник согласился. Прокравшись вместе с сыном в амбар усадьбы одной богатой семьи, ниндзя заставил его залезть в какой-то ящик, после чего запер его на замок, заорал: «Воры! Воры!» – и дал деру. Заслышав этот вопль, мальчик ужасно удивился и напугался. Но плакать не заплакал, да и звать никого не стал, а лишь лежал и проклинал папашу последними словами за его безжалостное обращение. Да и слуги, сами немало удивленные происшествием, пришли проверить амбар, но ничего подозрительного не заметили. Тем временем запертый в ящике незадачливый «ниндзя» стал царапать нижнюю доску ящика ногтями. Услышав этот скребущий звук, слуги сначала подумали, что это мышь, но звук всё не прекращался. Некоторое время спустя они сообразили, что звук исходил из ящика, и, сорвав замок, открыли его крышку. Именно этого и добивался мальчишка, который, как только крышка была поднята, вскочил как молния и побежал что было духу. За ним с воплями «Держи вора!» понеслись слуги. Деваться было некуда. «Ниндзенок» метался из стороны в сторону, пока не добежал до колодца. Там он увидел большой камень и моментально придумал спасительную уловку. Схватив камень, он швырнул его в колодец. Камень с громким плеском с большой высоты грохнулся в воду. И слуги, услышав плеск, решили, что это вор нырнул в колодец, окружили его и стали искать веревки или лестницу, чтобы вытащить его на расправу. А мальчонка тем временем, счастливо избежав опасности, сбежал домой.

Добравшись до дому, при виде отца он дрожащим голосом закричал:

– Папа, как же ты жесток! – и разразился рыданиями.

Но отец оставался невозмутимым и лишь спросил в ответ:

– Как же ты сумел вывернуться?

Мальчик, всхлипывая, изложил ему подробности побега, и тогда отец сказал ему:

– Здорово! Вот это – введение в ниндзюцу. Понял?

Акуто

Начиная с середины XIII в., во многих провинциях Японии появились так называемые акуто – «злодейские шайки». Что же представляли собой акуто, какие цели они преследовали, в чем выражались их «злодейские» действия? Приведем петицию управляющего поместья Аракава провинции Кии от 1291 г.:

«Монах Хосин из храма Коя-дэра, дочернего храма Саммон, почтительно докладывает.

Прошу, чтобы было сделано обращение к военным властям и в соответствии с установленными законами представленные в списке люди были взяты под стражу и наказаны. Гокэнин [23] провинции Кии Миякэ Таро нюдо Дзёсин и другие ночью 26-го дня 7-го месяца ворвались в жилище Хосина в сёэне [24] Аракава, захватили предназначенные синтоистскому храму Хиэ подношения и имущество, сожгли 35 сельских построек и жилищ крестьян. В 8-й день 9-го месяца они устроили засаду в храме Коя, убили двоих вассалов – Дзюро нюдо и Сабуро. Подобного злодейского разбоя ранее никогда не было».

Ниндзя спасается вплавь. Рисунок по мотивам японских гравюр

Управляющий представил храму 12 документов, из которых видно, что «злодейская шайка» состояла из жителей соседних сёэнов Ёсинака, Натэ, Хигасиарами, Касэда и других. Главарь – гокэнин Дзёсин в то время еще не был взят под стражу, хотя уже находился под следствием в связи с убийством племянника управляющего сёэна Танака. Несмотря на это, он вторгся в сёэн Асо провинции Идзуми, а затем в сёэн Аракава. В «злодейской шайке» было много его родственников. Они захватили 35 000 медных монет, около 270 литров риса, зерно, гречиху, доспехи, луки, стрелы, седла, конскую упряжь, одежду, спальные принадлежности, кастрюли, горшки, котлы и другие предметы повседневного обихода.

Яркую картину движения акуто дает историческое сочинение «Хосоки», написанное в 1348 г. в храме Икаруга-дэра и повествующее о событиях в провинции Харима: «С годов Сёан и Кангэн (1299–1303) стало видно и слышно, что в различных местах происходило бесчинство, в заливах действовали пираты, нападали группы бандитов, горные разбойники и т. д., их не успевали усмирять. Они отличались от обычных людей, одевались в странную одежду и имели необычный внешний вид. Они носили легкое полотняное кимоно цвета хурмы, прицепляли женские зонтики, не носили эбоси [25] и хакама. Они ходили украдкой, не показывая людям лицо, на спине носили бамбуковый колчан с малым числом стрел, на боку прицепляли большой меч с облупленной рукояткой в ножнах, имели бамбуковые копья и заостренные палки, не надевали панцирь и другое защитное снаряжение. Они собирались по 10–20 человек, иногда укреплялись в замке или, наоборот, присоединялись к тому, кто штурмовал замок. Иногда они переходили на сторону противника, совершали предательство. Они вели себя только так и не держали обещаний. Они любили азартные игры, их основным занятием было мелкое воровство. Несмотря на указы бакуфу [26] и запреты сюго [27], их число росло.

Бакуфу с весны 1-го года Гэнъо (1319) отправило гонцов в 12 провинций районов Санъёдо и Нанкайдо. В нашей провинции Харима Ио Тамэёри, некто Сибуя, некто Касуя и другие вместе с представителем сюго Судо нюдо собрали клятвы с управляющих поместьями, гокэнинов и добились усмирения. Находящиеся в разных местах замки и жилища акуто числом 20 были сожжены, убиты те, кто там находился; представлен их список из 51 человека. Пользуясь этим случаем, всем гокэнинам провинции, включая тех, кто находился в Киото, был отдан строгий приказ об их аресте, но реальных результатов не было. Известных буси назначали командирами усмирительных отрядов, дзито [28] и гокэнины были объединены в группы и по очереди охраняли два места – Акаси и Нагэси; поэтому 2–3 года было тихо, но с наступлением годов Сётю и Каряку (1324–1329) их поведение значительно превзошло всё то, что было в предыдущие годы, поразило Поднебесную.

Они, сидя на хороших лошадях, следовали по 50–100 всадников, вели запасных лошадей, везли сундуки, луки со стрелами, доспехи, и всё это было великолепным, украшенным инкрустацией золотом и серебром, надетые панцири ярко сверкали на солнце. Даже если земля не была спорным объектом судебного разбирательства, они объявляли себя сторонниками истца, захватывали эту землю. Объединялись в шайки, давали взаимные обещания. Такие группы, объединенные договоренностью, разрушали или строили замки. Земляные стены они красили, как в древности, возводили башни, сбрасывали на врага бревна и с помощью пращи метали камни, ставили вышки для предводителя, устанавливали большое количество ширм, щитов, бамбуковых заграждений. Поскольку многие из них приходили из провинций Тадзима, Тамба, Инаба, Хоки и других, то предоставляемые им на это расходы назывались ямакоси – «переход через горы»; по договору за обещанное вознаграждение они могли выступить на стороне любого. У них не было боязни людских глаз и чувства стыда. Буси считается тот, кто делает себе харакири; они же, хотя сами и знают, что такое стыд, но, утверждая, что нахождение в военном лагере – совсем другое дело, наоборот, восхваляют нарушение обещаний и предательство; их боятся и те воины, которые охраняют заставы, и те, кто направляется на их усмирение. Поэтому из-за их беззаконий, таких, как снятие урожая с чужих заливных и суходольных полей, набеги, захваты и т. д., в конечном счете, думается, не осталось сёэнов, где управление сохранилось бы в порядке.

Разбойник с мечом. Рисунок по мотивам японских гравюр

Большинство жителей провинции высокого и низкого статуса стали их сторонниками; из-за того, что направленные на их подавление и подкупленные ими буси закрывали на всё глаза и уши, деятельность акуто стала активной, и возникли важные события годов Гэнко (то есть свержение регентов из дома Ходзё коалицией феодалов под руководством императора Годайго в 1333 г. – А.Г.). Их действия были проявлением ошибок правления буси».

Среди японских историков нет единого мнения о сущности акуто. По-видимому, это явление носило сложный характер. По одним данным, акуто были местными буси, во главе которых стояли вассалы сёгуна, не желавшие отправлять рисовый налог владельцам сёэнов. По другим данным, основу акуто составили зажиточные люди, главным образом торговцы, становившиеся землевладельцами, и богатые крестьяне.

Как бы то ни было, говоря об акуто, следует обратить внимание на связь этого движения с процессом разделения труда и развитием денежного обращения. С одной стороны, в то время Япония достигла столь высокого уровня экономического развития, что сложились предпосылки для выделения социальных групп, не занятых непосредственно в производстве. С другой, развитие денежного обращения вело к тому, что достаточным условием существования человека стало обладание деньгами, а не землей. Отсюда – стремление акуто к захвату денег и иных богатств, а не земель. В то же время, вследствие появления излишков сельскохозяйственной продукции, некоторые феодалы получили возможность нанимать к себе на службу хороших военных профессионалов, каковыми и были многие акуто. Правда, одной возможности для этого было явно недостаточно. Нужна ведь еще и потребность. Но, судя по всему, такая потребность у феодалов была. Во всяком случае, в источниках есть немало примеров, когда они покрывали действия акуто и прятали их от преследований в своих владениях. Об этом свидетельствуют, например, дополнения к кодексу 1232 г., опубликованные в 1262 г.:

«Часто приходится слышать, что находящиеся под стражей у буси, пребывающих в Киото, подследственные из-за действий частных лиц передаются под стражу тем, кто имеет с ними связи, и в результате возвращаются в места своего жительства или, будучи отпущенными на свободу, совершают незаконные действия в Киото. Отныне подобное должно быть прекращено. Скорейше должно быть проведено рассмотрение дела и наведен порядок. Сообщают, что, находясь под стражей, они окружены многими зависимыми, носят мечи. Это совершенно непотребно. Скорейше должно быть прекращено…»

По сути, переход акуто на службу к феодалам за плату знаменовал начало традиции наемничества, появление групп профессиональных воинов, не являющихся чьими-либо вассалами, не имеющих собственных владений и живущих продажей своих профессиональных навыков. Для ниндзюцу это имело огромное значение, поскольку именно таким образом в Японии появились кланы, основным занятием которых был военный и политический шпионаж. В этом плане важно отметить, что феномен акуто большинство японских историков исследовали на основе материалов о «злодейских шайках из сёэна Курода», костяк которых составляла знаменитая семья ниндзя Хаттори, о чем пойдет речь далее. Интересно также, что японские ученые отмечают, что, если поначалу группы акуто имели ярко выраженный кровнородственный характер, то впоследствии они развились в территориальные организации, в которых видится прообраз мощных группировок ниндзя провинции Ига и уезда Кога провинции Оми.

Сёгунское правительство пыталось бороться со «злодейскими шайками». Оно часто издавало указы о необходимости разгрома акуто, отдавало подобные приказы военным губернаторам-сюго, назначало заместителей сюго и влиятельных гокэнинов уполномоченными по борьбе с ними. Хотя активные меры, как правило, не принимались, эта борьба всё же создавала угрозу для «злодейских шаек». Поэтому последние, не имея возможности удержать свои опорные пункты в столкновениях с самурайскими дружинами, активно использовали тактику партизанской войны. Кроме того, они умело играли на противоречиях в господствующем классе и для борьбы с конкретными владельцами сёэнов или с бакуфу использовали поддержку других владельцев сёэнов. Во время свержения камакурского сёгуната в 1333 г. многие акуто выступили на стороне антиправительственных войск.

В силу различных причин акуто потерпели поражение. Но некоторые из них смогли выстоять вплоть до конца XVI в., когда Япония была окончательно объединена и поставлена под контроль диктаторов Тоётоми Хидэёси. После установления сёгуната Муромати (1336–1573) они иногда становились вассалами сюго, а в некоторых случаях силами своих территориальных организаций устанавливали контроль над целыми районами.

«Злодейские шайки» Курода и объединение семей Хаттори и Оэ

В эпоху Камакура в провинции Ига сложилось мощное объединение дзи-дзамураев (госи; некоторые историки относят его появление даже к концу эпохи Хэйан), которое вошло в историю под названием Курода-но акуто – «злодейские шайки сёэна Курода».

Дзи-дзамураи, «деревенские самураи», представляли деревенскую верхушку. Они имели сравнительно большие земельные участки, которые обрабатывали частью сами, частью силами батраков, располагали оружием и создавали небольшие дружины из родичей и зависимых. В мирное время дзи-дзамураи пахали землю, руководили жизнью сельских общин, а в военное – нанимались на службу к более крупным феодалам.

В то время в Ига было очень мало поместий знати. Почти вся земля принадлежала религиозным объединениям, среди которых выделялись буддийские монастыри Тодай-дзи и Кофуку-дзи и синтоистское святилище Исэ-дзингу. Самые большие владения были у Тодай-дзи. Они охватывали почти всю территорию Ига. Таким образом, этот храм был фактическим владельцем провинции. Воспользовавшись тем, что контроль со стороны Тодай-дзи был довольно слабым, местные дзи-дзамураи начали объединяться в шайки и принялись отщипывать земли от владений храма кусочек за кусочком. Во главе Курода-но акуто стояли два семейства – Хаттори и Оэ.

Главой Хаттори в то время был Ясукиё, одним из первых ставший вассалом сёгуна Минамото Ёритомо. Как уже говорилось, он был старшим сыном Хаттори Иэнаги, во время войны Гэмпэй сражавшегося на стороне Тайра. В то время как его отец оказался в числе беглецов, подлежащих аресту, Ясукиё вовремя сообразил, откуда ветер дует, и принял нужную сторону. Благодаря этому он не только сохранил фамильные земли в Ига, но и сумел увеличить их, решительно подавляя все выступления против Минамото. Так, прознав, что в монастыре Сэндо-дзи, находившемся в деревне Ямадо уезда Аяма провинции Ига, укрылся Синода Сабуро Ёсихиро, один из сподвижников Кисо Ёсинаки – врага Минамото, он приказал своему родственнику Хаттори Хэйроку Масаами напасть на него. В бою Синода был убит, и Ясукиё отправил его голову в Камакуру, где находилась резиденция Ёритомо. За ретивость сёгун наградил его новыми землями. Как видим, у Ясукиё было прекрасное чутье на добычу, поэтому нет ничего странного, что именно он принял самое деятельное участие в коалиции дзи-дзамураев для борьбы с храмом Тодай-дзи.

Ниндзя обезоруживает врага при помощи палки. Рисунок по мотивам японских гравюр

В то время в Ига была еще одна мощная военная сила – семья Оэ, члены которой на протяжении ряда поколений служили управляющими Тодай-дзи в Ига. Наибольшее влияние Оэ имели на юге провинции, куда они переселились из Кавати.

Основателем рода Оэ считается Оэ Кунихира (951–1012). Он был знатоком изящной словесности, и его потомки служили преподавателями императоров. Немалые знания были у Оэ и в области военного дела. На этом поприще особенно прославился Оэ Кунифуса. А Оэ Хиромото занимал важный пост руководителя Главного административного ведомства сёгуната Камакура.

Поступив на службу управляющих поместьем Тодай-дзи в Ига, Оэ со временем стали манкировать своими обязанностями и расхищать вверенное им имущество. Пока они преданно служили Тодай-дзи, у них были крайне напряженные отношения с бесцеремонными Хаттори. Но когда Тодай-дзи, обжегшись на произволе Оэ, попытался усилить контроль за своими поместьями в Ига, направив туда своих инспекторов, Оэ сорвали маску с лица и восстали против монастыря с оружием в руках. С этого времени прежние враги Хаттори и Оэ стали активно сотрудничать друг с другом и создали коалицию акуто.

Поскольку Тодай-дзи, Кофуку-дзи и другие храмы придерживались принципов недопущения мирских властей в принадлежащие им поместья, политический и экономический контроль за положением в Ига со стороны сёгуната был крайне слабым и ограничивался номинальным назначением чиновников. Бакуфу не предпринимало никаких попыток для подавления там мятежных акуто. С другой стороны, инспекторы храмов, столкнувшись с активным противодействием «разбойных шаек», не смогли исполнять свои обязанности, и Тодай-дзи, равно как и все другие храмы, утратил практически все рычаги управления своими владениями в Ига. Всё это позволило коалиции дзи-дзамураев подчинить себе почти всю провинцию, в результате чего у семей, исстари практиковавших ниндзюцу, появилась солидная экономическая и территориальная база.

Объединение Хаттори и Оэ в единую коалицию имело большое значение для совершенствования складывающегося военного искусства ниндзя, поскольку каждая из этих семей имела богатые познания в области военного дела. Если воинская традиция клана Хаттори была тесно связана с ямабуси хэйхо, то представители семьи Оэ были специалистами в классической китайской военной стратегии.

Важно отметить также, что объединение Хаттори с Оэ позволило им распространить влияние на провинции Кавати и Сэтцу, где находились старинные родовые поместья Оэ.

Кога и Ига – родина ниндзюцу

Если поразмыслить о причинах возникновения кланов, занимавшихся ниндзюцу в уезде Кога, следует обратить внимание на два важных момента. Во-первых, в самом сердце Кога находится гора Иидзака, на которой издревле занимались своей аскезой последователи сюгэндо. Во-вторых, в древности уезд Кога входил в уезд Ига, поэтому многие семьи из Кога имели родственные связи с жителями Ига.

Когда именно уезд Кога выделился из уезда Ига, точно не известно, но, вероятно, это произошло в эпоху Нара. В память о принадлежности к Ига новый уезд получил название, отличающееся только на один первый иероглиф, и посему в слове «Кога» нет никакого особого смысла. Но даже после выделения Кога в отдельный уезд Ига и Кога сохранили много общего в обычаях и культуре. И вообще, на протяжении всего периода феодализма в Японии эти две области были теснейшим образом связаны друг с другом. Например, в Кога большую роль играли семьи, связанные родственными узами со знаменитыми Хаттори из Ига, в частности, одна из 53 семей Кога так и называлась – Хаттори.

Ига Уэно – родина ниндзя Ига

Традиции ниндзюцу Кога и Ига, как полагают японские историки, восходят к одному источнику, а именно – к ямабуси хэйхо. В Кога основным центром практики ямабуси была гора Иидзака, облюбованная отшельниками в глубокой древности. До отделения Кога от Ига это был единственный центр сюгэндо на севере Ига. Только позднее в 49 деревнях Ига появились храмы ямабуси, которые, согласно легенде, были построены Кукаем, основателем буддийской школы Сингон. Таким образом, военное искусство Кога и Ига, и ниндзюцу в том числе, как полагают, проистекает от ямабуси с горы Иидзака.

Но в политическом отношении, начиная с эпохи Камакура, ситуация в Ига и Кога существенно различалась. В то время как в Ига коалиция дзи-дзамураев смогла потеснить буддийские монастыри и подчинила себе почти всю провинцию, уезд Кога после вхождения в провинцию Оми оказался во власти сюго этой провинции, обладавшего значительной военной силой. Поэтому дзи-дзамураи из Кога утратили свою самостоятельность и превратились в вассалов клана Сасаки.

Первым сюго провинции Оми был Сасаки Садацуна, один из крупных военачальников сёгуна Минамото Ёритомо. Отец Садацуны в период войны Гэмпэй сражался в провинции Оми с Хиратой Иэцугу, сторонником Тайра и сложил свою голову в бою. За подвиги, совершенные в сражениях с Тайра, Сасаки и получили пост сюго в провинции Оми, который стал передаваться из поколения в поколение в их семье.

В конце эпохи Камакура главой рода Сасаки стал известный полководец Такаудзи, который известен больше под своим монашеским именем – Сасаки нюдо Доё. Он умело использовал шпионов, набирая их среди жителей Кога, и все более укреплял положение рода Сасаки. Начиная с этого времени кланы ниндзя из Кога стали действовать как единая организация под командованием Сасаки Такаудзи, и, по-видимому, именно к периоду его правления относится возникновение знаменитой коалиции госи из Кога, которая получила название «53 клана Кога».

Глава 6. На пороге золотого века

30-е гг. XIV в. ознаменовались яростной борьбой между императором Годайго (правил в 1318–1332, 1333–1339 гг.) и его сторонниками и захватившей власть в сёгунате семьей регентов Ходзё за господство в стране. События 1333–1336 гг. в японской истории получили название Реставрации Кэмму – по девизу правления Годайго. Хотя он сумел разгромить Ходзё и на некоторое время установил прямое императорское правление, удержать власть ему не удалось, так как против него восстала новая могучая сила – знатный самурайский клан Асикага во главе с Такаудзи. При поддержке многих самурайских родов в 1338 г. Такаудзи основал сёгунат Асикага (или сёгунат Муромати – по названию сёгунской ставки в столице Киото). Однако после этого военные действия продолжались еще несколько десятилетий.

Чтобы узаконить свою власть, Такаудзи возвел на трон своего ставленника из так называемой «Северной» ветви императорской семьи. В то же время потомки Годайго, или «Южный двор», укрепились в горах Ёсино. Период борьбы между этими ветвями, продолжавшийся с 1336 по 1392 г., известен под названием Намбоку-тё дзидай – «Период Южной и Северной династий».

С событий Реставрации Кэмму начинается период быстрого развития ниндзюцу, отряды «невидимок» появляются практически во всех армиях, создаются первые агентурные сети. Вообще, этот период весьма знаменателен в истории военного искусства Японии. Именно в это время возникают первые школы (рю) будзюцу. Одной из них была Катори Синто-рю, оказавшая огромное влияние на все боевые искусства Страны восходящего солнца.

Кусуноки Масасигэ – гений военного дела. Ниндзюцу школы Кусуноки-рю

Важнейшую роль в событиях Реставрации Кэмму сыграл выдающийся полководец Кусуноки Масасигэ (?–1336), вошедший в историю как символ нерушимой преданности императорскому роду и военного таланта.

Масасигэ буквально ворвался в историю Японии. Легенда рассказывает, что император Годайго укрылся от преследования врагов на горе Касаги, однако положение его было плачевным. Однажды ему приснилось огромное дерево, под которым стоял императорский трон. Поначалу никто не мог растолковать значение этого сновидения, но когда через некоторое время на горе появился некий Кусуноки, заявивший, что желает поддержать императора в его борьбе за реставрацию императорской власти, это было сочтено божественным знамением, указывающим на источник помощи в борьбе со всесильными Ходзё (иероглиф «Кусуноки» составлен из двух иероглифов – «дерево» и «юг» – и обозначает «камфорное дерево»).

Никто из придворных прежде никогда не слыхал фамилию Кусуноки. И до сего дня точных сведений о происхождении этого рода нет. По одним данным, Кусуноки Масасигэ был представителем богатого рода из провинции Кавати, имел право на разработку месторождения киновари, содержащей ртуть, и продавал добытую руду в Киото. По другим, он был главой поселения сандзё – презираемых парий, которые в обмен на выполнение каких-либо несельскохозяйственных «грязных» работ получали право на монополию в той или иной деятельности, например на рыболовство. В основном жителями сандзё были иммигранты. Особенно много сандзё было в провинциях центрального района Кинки – Ямато, Кавати, Сэтцу, Идзуми, Ига и Исэ. Случалось, что главы сандзё накапливали значительные богатства и имели возможность использовать на работах многих людей. Иногда они назначались чиновниками в сёэны, боролись там с дзито, брали подряды на уплату налогов с сёэнов или, наоборот, терроризировали их.

Кусуноки Масасигэ

Как бы то ни было, к началу XIV в. род Кусуноки располагал довольно солидной военной мощью. Сам Масасигэ с детства участвовал в военных кампаниях отца, который без конца воевал с соседями, и приобрел в этих столкновениях незаменимый военный опыт.

В младенчестве родители отослали его на учебу в монастырь буддийской школы Сингон Кансин-дзи в Кавати, где он, подобно Минамото Ёсицунэ, досконально изучил военное искусство монахов и ямабуси. Однако, в отличие от своего великого предшественника, Масасигэ не стал мастером рукопашного боя, но зато превратился в блестящего тактика и стратега, о котором впоследствии говорили, что он способен управлять войсками, не выходя из палатки и находясь на расстоянии в 10 000 ри [29] от поля боя! И это – очень важное различие между Кусуноки Масасигэ и Минамото Ёсицунэ. Оно свидетельствует о том громадном прогрессе в военном искусстве, который произошел за разделяющие их полтора столетия. К этому времени военачальник перестал быть рыцарем, скачущим в бою впереди войска, и превратился в «шахматиста», перемещающего отряды своими приказами, наблюдающего за ходом сражения со стороны и обдумывающего дальнейшие ходы.

После «выпуска» из Кансин-дзи Масасигэ продолжил военное образование под руководством семьи Оэ (вероятно, именно через Оэ позднее Кусуноки сумел нанять на службу отряд ниндзя из Ига), хранившей секреты классической военной науки Китая. Таким образом, в юном гении соединились китайская ортодоксия и оригинальное военное искусство ямабуси. Позднее из этого сочетания родилась одна из важнейших школ японской «военной науки» Кусуноки-рю, в программе значится и раздел ниндзюцу. Кусуноки-рю в момент своего рождения была наиболее передовой школой военного искусства в Японии и по своему уровню значительно превосходила даже знаменитую школу Ёсицунэ-рю.

Гениальное военное дарование Масасигэ раскрылось в сражениях с многократно превосходящими силами Ходзё. Когда войска Ходзё напали на крепость Акасаку, принадлежавшую Кусуноки, у него было лишь 500 воинов, да и «крепость» представляла собой простой частокол с несколькими деревянными башнями общей площадью в 543 кв. м. Гарнизон «крепости» составляли 200 самураев. Еще 300 спрятались в лесу на близлежащем холме. Когда отряды врага начали наступление на Акасаку, лучники Кусуноки буквально скосили первые шеренги, а на тех, кто все-таки сумел приблизиться к стенам, обрушились огромные бревна, камни и дождь кипятка. Когда же воины Ходзё начали отступать для перегруппировки, в тыл им ударил засадный отряд Масасигэ и обратил их в паническое бегство.

Одолеть Кусуноки было очень трудно, но сам он прекрасно понимал, что рано или поздно громадный перевес в силах обеспечит победу Ходзё. В этой ситуации Масасигэ решил прибегнуть к уловке. Его план заключался в том, чтобы заставить врага поверить в гибель свою и всего гарнизона. Ночью его воины просочились мелкими группами через кольцо Ходзё, а в крепости остался лишь один ниндзя из Ига по имени Сахэй, который должен был сжечь трупы павших и создать иллюзию самосожжения гарнизона. Когда враги ворвались в крепость, они нашли там лишь горы трупов да Сахэя, воющего над обуглившимся трупом якобы самого Кусуноки. Ниндзя сыграл свою роль столь убедительно, что Ходзё попались на крючок и, уверившись, что Кусуноки и его бойцы отправились в мир иной, убрались восвояси. Однако вскоре «усопшие» «воскресли», снова заняли Акасаку, а потом отступили в более мощную крепость Тихая на горе Конго. Ходзё, разгневанные проделкой Кусуноки, бросили против его двухтысячного отряда стотысячную армию! Началась легендарная оборона крепости Тихая, воспетая в сказаниях и легендах.

При столкновении со столь огромной армией Кусуноки ничего не оставалось, как вновь прибегнуть к хитрости. Тут-то и развернулся во всю ширь его полководческий талант. Немало пригодилось князю и знакомство с методами ниндзюцу.

При помощи внезапных нападений и арьергардных боев Кусуноки сумел выиграть время для укрепления Тихая. Умело используя особенности местности, он вынудил Ходзё вступить в бой в горных теснинах, где они не могли использовать численный перевес.

Крепость Тихая была расположена на высоком холме у подножия горы Конго. Сильная пересеченность местности не позволяла противнику использовать свою конницу или развернуть значительные силы. Мощные стены и башни крепости надежно защищали бойцов от стрел врага. Огромные валуны были сложены в стратегически важных местах, для того чтобы их можно было сбросить или скатить по склону горы на зарвавшегося противника. Кроме того, Тихая была обеспечена большими запасами продовольствия, воды и снаряжения и могла выдержать долгую осаду.

Ниндзя наблюдает за противником. Рисунок по мотивам японских гравюр

По указанию Масасигэ были изготовлены огромные деревянные бочки. Их наполнили экскрементами и установили на важнейших направлениях на стенах второго пояса обороны. Если кому-то из воинов Ходзё и удалось бы прорваться за первый пояс защиты, их встретил бы ужасно пахнущий поток жидкой смеси. Ею же были покрыты стены замка. Поэтому никто из горе-штурмовиков не имел желания приближаться к Тихая.

Однажды Кусуноки приказал своим воинам изготовить два десятка деревянных кукол в натуральный рост и нарядить их в полный доспех. Ночью куклы были установлены перед стеной крепости и закрыты щитами. За куклами спрятались лучшие лучники Масасигэ. Наутро воины Кусуноки стали вызывать врагов на бой, и Ходзё, увидав куклы, подумали, что это группа воинов из крепости сделала вылазку. Разгоряченные воины Ходзё ринулись в атаку, но едва они приблизились к «самураям Кусуноки», как буквально были сметены градом стрел лучников, которые затем быстро отступили в замок. Когда же разъяренные бойцы Ходзё все-таки дорвались до кукол и принялись в ярости рубить их, на головы им обрушились огромные валуны. В этом бою погибло более 300 воинов Ходзё. Еще 500 человек получили тяжелые ранения и были надолго выведены из строя.

Масасигэ прекрасно понимал, что в условиях борьбы с многократно превосходящим врагом чрезвычайную важность имеет налаженная система шпионажа и полевой разведки. Он первым понял необходимость использования агентурных сетей, когда тайные осведомители помещаются во все важнейшие пункты. Создание таких сетей стало отличительной особенностью учения школы ниндзюцу Кусуноки-рю.

Для воплощения своих замыслов по созданию агентурной сети Масасигэ пригласил к себе на службу 48 крепких молодцов из «разбойной шайки» Курода. Было ли их именно 48, точно не известно, но в историю этот отряд вошел как «Отряд в 48 человек». Его членов называли синоби дацуко, что буквально означает «тайные похитители слов». Это название прекрасно отражает специфику работы шпионов Кусуноки, главной задачей которых было именно вызнавание планов врага, а не диверсии или убийства.

Выход ниндзя из Ига за пределы своей провинции для работы по найму – факт весьма знаменательный. Начиная с этого момента, упоминания о ниндзя из Ига, действующих в целях того или иного феодального дома, начинают постоянно мелькать в источниках. И главная заслуга в этом, по-видимому, принадлежит именно Кусуноки Масасигэ, который первым сумел рассмотреть необычайный талант разбойников из Ига.

48 синоби дацуко, или, как их еще называли, суппа – «проникающие волны», были разбиты на три группы по 16 человек в каждой и разосланы в важнейшие населенные пункты: в столицу Киото и в города Нанива и Хёго (ныне, соответственно, Осака и Кобэ). Главными их осведомителями, по-видимому, были жители поселений сандзё, разбросанных по всей стране. Таким образом, Масасигэ получил возможность вовремя узнавать о замыслах врага.

Однако суппа Кусуноки выполняли не только информационную разведывательную работу. Подчас они действовали и в качестве «спецназа». Так, однажды, когда Кусуноки напал на замок одного из враждебных феодалов, взять его с ходу, приступом, не удалось. И осада грозила затянуться. Тогда Кусуноки приказал своим шпионам вызнать, как в замок доставлялось продовольствие. Выяснилось, что союзники владельца осажденного замка привозили съестные припасы в соседний лесок, откуда через тайный ход их переносили в крепость. Тогда в месте, куда доставлялся провиант, была устроена засада. И когда защитники крепости вышли для пополнения припасов, суппа Кусуноки бесшумно перебили их всех до единого. После этого они облачились в одежды убитых врагов, спрятали в мешках с продовольствием свое оружие и направились к замку. По пятам за ними устремился отряд отборных бойцов Кусуноки, который имитировал погоню. Завидев, что за «добытчиками» мчится враг, защитники мигом отворили ворота и без всяких проверок впустили суппа вовнутрь. Пока обороняющиеся отбивали нападение отряда Кусуноки на ворота, диверсанты извлекли из мешков оружие, подожгли замок во многих местах, с тыла атаковали охрану ворот и распахнули их настежь. В результате ударный отряд Кусуноки ворвался в замок и перебил всех его защитников.

Немало труда прилагал Масасигэ, чтобы сохранить свои планы в тайне от вражеских лазутчиков. Он всегда устраивал совещания со своими старшими командирами на новом месте. Это мог быть лес, крестьянская хижина или замок. Совещания могли проходить и при дневном свете, и ночью, при тусклом мерцании свечи. Из-за этого вражеские шпионы просто сбивались с ног, чтобы узнать только, где и когда хитроумный Масасигэ будет обсуждать свои планы с командирами, ведь предугадать это не было никакой возможности!

По преданию, во время военного совета Кусуноки и его военачальники низко склоняли головы над каменной плитой. Не произносилось ни единого звука, а все замечания и уточнения записывались иероглифами на тонком слое очищенной золы, которая покрывала плиту. Когда достигалось общее согласие, общий план небольшими порциями по несколько фраз в каждой заносился на золу, чтобы каждый военачальник мог запомнить все детали. Затем зола разравнивалась, и план сохранялся только в головах доверенных лиц Кусуноки. Так что у вражеских шпионов не было ни малейшего шанса подсмотреть текст плана, даже если бы они и смогли пробраться в ставку Масасигэ. Правда, известно, что даже это не удавалось никому – столь надежной была у него охрана!

Пример Кусуноки вдохновил многих феодалов стать на сторону императора Годайго. Дни правления Ходзё были сочтены. Однако и надеждам Годайго на восстановление былой власти императоров не было суждено сбыться, ибо у Асикаги Такаудзи, поначалу принявшего сторону Годайго, были на этот счет свои планы. При поддержке ряда самурайских кланов, не желавших реставрации императорской власти, он объявил себя новым сёгуном и сверг императора.

В 1336 г. превосходящие силы Асикаги наголову разгромили войска Кусуноки Масасигэ и Нитты Ёсисады, выступивших на стороне Годайго, в битве на реке Минато. Кусуноки заранее предвидел этот итог, так как армия новоявленного сёгуна была гораздо сильнее. Он попытался отговорить императора от сражения и посоветовал отступить на гору Хиэй. Но под давлением придворных Годайго, считавших, что армия императора была достаточно сильна, чтобы победить, этот совет был отвергнут. Поэтому у Кусуноки, который неукоснительно соблюдал принципы вассальной верности, не было иного выхода, кроме как следовать приказам вышестоящих придворных интриганов. Вечером в день сражения, когда исход его уже стал очевиден, он отправился в крестьянский домик и совершил сэппуку – ритуальное самоубийство путем разрезания живота – вместе с 50 своими вассалами, выжившими в битве.

Ямабуси – шпионы на службе Южного двора

Начиная борьбу с могущественными Ходзё, император Годайго рассчитывал получить поддержку со стороны буддийских монастырей и объединений ямабуси. Об этом свидетельствуют многие факты. Например, по распоряжению Годайго его третий сын, Моринага, стал настоятелем храма Насимото на горе Хиэй, а четвертый был направлен учиться в храм Сёго-ин – основной центр сюгэндо Хондзан-ха. В хронике «Масу кагами» («Приближающее зерцало») [30] рассказывается, как принц Моринага ездил договариваться о помощи во все центры сюгэндо: «Принц побывал в Кумано, ездил в Оминэ и в Ёсино и на гору Коя». В результате буддийские монахи и ямабуси стали одной из ударных частей коалиции Годайго.

После предательства Асикаги Такаудзи ямабуси и сохэи продолжали сражаться на стороне Годайго и его потомков. В то время Южный двор активно использовал горных отшельников и буддийских монахов в качестве гонцов и шпионов, о чем свидетельствуют многочисленные сообщения «Тайхэйки». Вот одно из них: «Поскольку сын семьи Кикути Дзё-но Этидзэн-но Ками был человеком осмотрительным, он тайно послал ямабуси и монахов школ Дзэн и Дзи в лагерь войска Мацууры и повелел им сказать людям в лагере следующее…»

Интересный эпизод описан в сборнике рассказов «Ёсино сюи», где рассказывается о том, как монахи, переодетые в ямабуси, похитили принца Кадзии Нихон. Они прибыли во вражеский стан втроем якобы для того, чтобы подлечить заболевшего принца, проделали положенные церемонии и на рассвете удалились восвояси. Далее в «Ёсино сюи» говорится: «В полдень поднялся в лагере шум: «Принц исчез!» Послали людей на все границы и стали задерживать всех ямабуси, но принц уже перебрался через границу и к вечеру был в Кофуку-дзи. Для всего этого монах Ганъю заранее разработал план, переоделся в ямабуси и изготовил заплечный короб столь большой, чтобы в него можно было засунуть принца. Так передавали впоследствии».

Приключения принца Дайтономия

Одним из героев борьбы с Ходзё был третий сын Годайго, принц Моринага по прозванию «Дайтономия» – «Дворец с большой пагодой». Уже говорилось, что по распоряжению отца он искал контакты с буддийскими школами и объединениями ямабуси и даже стал настоятелем одного из храмов на горе Хиэй. Возможно, через общение с горными воителями ему довелось познакомиться с их воинскими хитростями. Во всяком случае, некоторые его хитрости, описанные в «Тайхэйки», японские историки оценивают как типичные уловки ниндзя.

Когда Ходзё прознали о заговоре Годайго, они бросили на храм Моринаги огромную армию и взяли его приступом. В неравной битве сложили свои головы многие воины-иноки, но принцу удалось скрыться в монастыре Хання-дзи в старинной столице Японии г. Нара.

Неизвестно, как сумели враги пронюхать о его местонахождении, но однажды на рассвете в Хання-дзи нагрянул отряд в 500 сохэев во главе с настоятелем храма Итидзё-ин Адзэру хоган Косэном. Положение принца было самое что ни на есть отчаянное, так как у него не было ни единого телохранителя, кто мог бы прикрыть его отступление, и он уже собирался распороть себе живот, но потом передумал. Совершить харакири – это был самый простой выход из положения, поскольку Моринага смерти не боялся. «Не лучше ли пораскинуть мозгами? – задумался принц. – Ведь я должен помочь свергнуть Ходзё». Забежав в один из павильонов, он обнаружил в нем три больших сундука, наполненных копиями знаменитой сутры «Дайхання-кё». Два сундука были плотно закрыты крышками, а третий стоял открытый и пустой – сутры были из него выложены. Тогда принц забрался в этот сундук, завалил себя сверху сутрами и стал читать про себя молитвы (в ниндзюцу особые заклинания, читаемые при маскировке, называются онгё-но мадзинаи). Моринага приставил к животу кинжал с острым лезвием, чтобы покончить с собой одним ударом, если враги все-таки доберутся до него, и затаил дыхание в ожидании появления врагов.

Знатный самурай

Они не заставили себя долго ждать и вскоре гурьбой ввалились в храм. Сохэи обшарили его сверху донизу, но никого не нашли. Неосмотренными оставались лишь ящики с сутрами. После того как монахи перерыли два ящика, им так надоело это занятие, что они решили не копаться в последнем и вышли из храма. Тем временем принц быстро сообразил, что глупые сохэи могут вернуться и закончить начатое дело. Тогда он быстренько выбрался из своего сундука и залез в ящик, который уже обшарили монахи. И оказался прав! Когда монахи вернулись и принялись обыскивать последний сундук, Дайтономия преспокойно сидел в соседнем и тихонько подсмеивался над ними.

Благодаря этой хитрости принцу удалось выбраться из монастыря Хання-дзи, а затем, переодевшись ямабуси, бежать в крепость Акасаку к союзникам.

Ниндзя из Ига и Кога в период Намбоку-тё

Предания семей ниндзя из Ига и Кога позволяют предположить, что они сражались на стороне Южного двора и после гибели легендарного Кусуноки Масасигэ.

Так, в родовом замке Момоти в Ходзиро деревни Юсэй в провинции Ига есть место, которое называется Гёсёдзэки – «След высочайшего пребывания». По легенде, здесь очередной Момоти Тамба должен был построить запасную резиденцию для императора Южного двора на тот случай, если враги прогонят его из гор Ёсино. Это предание было очень популярно среди местных жителей, которые воспринимали присоединение Момоти к коалиции Южного двора как вполне естественное поведение.

Имеются и некоторые письменные свидетельства того, что семья Момоти поддерживала Южный двор. Один такой документ хранится у потомков Момоти, и ныне живущих в Ходзиро. Называется он «Сикибу-цука юрай» – «Происхождение могильного кургана Сикибу». Начинается он словами: «В период Южной столицы…» и имеет следующее содержание.

…Момоти Тамба нес службу в дворцовой охране. Там он познакомился и полюбил придворную даму по имени Сикибу. Когда закончился его срок службы при дворе и настало время возвращаться на родину, Тамба договорился с Сикибу еще об одной встрече. Когда Сикибу получила долгожданный отпуск, она отправилась в Ига и приехала в местечко Ига-но сато. Тамба знал о ее предстоящем визите и выехал навстречу. А тем временем Сикибу по другой дороге направилась к его замку. Таким образом, Тамба и Сикибу разминулись, и Сикибу приехала в поместье Момоти в отсутствие возлюбленного. Зато жена Тамбы при виде придворной дамы воспылала ревностью и, воспользовавшись отсутствием мужа, приказала убить Сикибу. После этого ее тело, чтобы замести следы, было брошено в старый колодец. Когда расстроенный Тамба вернулся домой, не встретившись со своей возлюбленной, он заметил во дворе любимую белую собачку Сикибу и догадался, что она приезжала в поместье. Но жена упорно это отрицала. Тогда Тамба, почуяв дух смерти, обшарил все вокруг и обнаружил тело Сикибу в колодце. Он приказал засыпать его и соорудить курган в память о любимой женщине. Позднее его прозвали «Могильным курганом Сикибу».

При всей фольклорности этой истории в ней содержится важная информация. Главным образом это относится к начальной фразе текста: «В период Южной столицы…». Под названием «Южная столица» в историю Японии вошел город Нара. Но весь контекст опровергает версию соотнесения «Южной столицы» документа с Нарой. По-видимому, речь идет о Ёсино, где находилась столица Южного двора. И тогда предположение, что представители семьи Момоти несли службу в Ёсино, находит подтверждение.

О том, что ниндзя из Кога тоже поддержали Южный двор, свидетельствует предание о происхождении фамильного герба семьи Кога, на котором изображен топор с хризантемой поверх него в окружении цветков хризантемы.

По легенде, во время пребывания императора Южной ветви в его временной резиденции в Ёсино ниндзя из Кога и Ига, переодетые лесорубами, несли охрану в лесу, окружавшем дворец. Однажды весенним днем император вышел в лес на прогулку и неожиданно для себя увидел там «лесоруба» из Кога, который тут же распростерся на земле в глубоком поклоне. Император спросил его, кто он такой, и получил почтительный ответ: «Я – человек из Кога (Кога-моно) и охраняю вашу резиденцию снаружи». Император уже слышал о ниндзя из Кога и потому не особенно удивился, но ему почему-то захотелось как-нибудь поблагодарить этого молодого синоби, который, возможно, уже не раз рисковал своей жизнью для его безопасности. Поэтому он протянул Кога-моно цветок хризантемы, сорванный по дороге. Тогда ниндзя, у которого в руках был топор, повернул его лезвием к себе, взялся одной рукой за лезвие, а второй за рукоять и вытянул руки вперед. Император улыбнулся и положил хризантему сверху на лезвие топора. После этого случая семья Кога изменила свой старый герб в память о встрече ниндзя с императором в лесу.

Синоби повсюду

Начиная с периода Намбоку-тё, упоминания о действиях ниндзя то и дело появляются на страницах летописей и воинских повестей. Считается, что впервые слово синоби в значении «шпион» использовано в знаменитой эпопее «Тайхэйки».

Ниндзя нападают на группу самураев. Рисунок по мотивам японских гравюр

В ней имеется немало упоминаний о действиях ниндзя. Например, в 20-м свитке в главе «О поджоге храма Хатимана» читаем: «Одной из ночей под покровом дождя и ветра Моронао послал превосходного синоби на гору Хатиман-яма, и он поджег храм Хатимана».

В «Тайхэйки» сообщается и о целых отрядах синоби. Миякэ Сабуро Котоку из провинции Бидзэн вместе с Хагино Хикороку Асатадой из провинции Тамба организовал заговор против сёгуна Асикага. Однако его замысел вскоре раскрылся. Верный сёгуну полководец Ямана Идзу-но ками Токиудзи во главе войска в 3000 воинов вторгся в провинцию Тамба, захватил вражеский провиант и поймал в плен самого Асатаду. Главный заговорщик, Котоку, тоже попал в крайне затруднительное положение – сюго сразу трех провинций – Бидзэн, Биттю и Бинго – бросили против него пятитысячную армию. Котоку бежал в Киото и разослал циркуляры по всем областям с требованиями подкреплений. Со всех концов страны в Киото потекли отряды самураев. В целях обеспечения скрытности сосредоточения войск они размещались небольшими группами в городках Сакамото, Удзи, Дайго и других. Котоку назначил начальником своей разведки управляющего Киото Сиро Цудзуки нюдо. Это стало роковой ошибкой заговорщика, так как Цудзуки, получив информацию о расположении отряда синоби Котоку в городке Сидзёмибу, накануне выступления войск атаковал его во главе 200 воинов. Диверсанты Котоку были отважными молодцами, не знавшими страха смерти, и дорого продали свои жизни. Трое из них забрались на крышу одного из домов и расстреляли все стрелы из колчанов, а потом распороли себе животы, не пожелав сдаться на милость победителя. В итоге планы Котоку провалились, и он был наголову разбит верными сёгуну войсками.

Двенадцатилетний киллер Кумавака

В списке «Тайхэйки» храма Сайгэн-ин сообщается, что синоби Кумавака проник в покои Хоммы Сабуро и убил его. Вопли Хоммы привлекли внимание слуг, но, когда они вбежали в его покои, было уже поздно – умирающий лежал посреди комнаты в луже крови, а сам убийца словно растворился, чем поверг в изумление всех преследователей. Этот эпизод историки ниндзюцу считают самым ранним описанием «работы» синоби.

Убегающий Кумавака. Со старинной гравюры

Однако в стандартном варианте «Тайхэйки» вся ситуация выглядит по-иному. Здесь Кумавака – не синоби, а двенадцатилетний сын среднего советника Хино Скэтомо, выступившего на стороне Годайго и казненного по приказу сторонника дома Ходзё Ямасиро Хоммы. Правда, и в этом варианте эпизод мести Кумаваки представляет немалый интерес:

«Хоть и был Кумавака еще юн, духом был он очень отважен. Он вверил останки отца своему единственному слуге и отослал его назад в столицу со словами: «Отправляйся вперед меня на гору Коя и похорони останки во Внутренней обители или каком-нибудь ином подобном месте». Сам же он остался в месте пребывания Хоммы, притворившись, что его сразила болезнь, ибо замыслил он отомстить Хомме за его бессердечие, из-за которого не смог он встретиться с родителем в этом мире.

Четыре или пять дней Кумавака пробыл в постели, будто сраженный горем. Однако ночами он тайком выбирался наружу, чтобы узнать, где почивал Хомма, с мыслью: «Если будет возможность, я заколю Хомму или его сына, а потом вскрою себе живот».

И вот наступила ночь, когда бушевал ужасный ливень с ветром, и все вассалы спали в сторожках за двором усадьбы. В эту ночь Кумавака стал незаметно красться к опочивальне Хоммы, думая: «Это как раз такой удобный момент, какого я ждал».

Но не хранила ли судьба Хомму? Его не было в месте, где он обычно спал, и Кумавака никак не мог его отыскать. Кумавака увидел фонарь, горевший в маленькой комнате, и прокрался внутрь с мыслью: «Ежели внутри сын нюдо, я отомщу, поразив его». Однако здесь в одиночку спал Хомма Сабуро, как раз тот, кто отсек голову его превосходительства среднего советника.

«Очень хорошо! – подумал Кумавака. – Его также можно счесть врагом отца, наравне с нюдо из Ямасиро».

Он приготовился броситься на Хомму Сабуро, но вновь заколебался в тревоге: «Поскольку нет у меня ни короткого меча-кодати, ни длинного меча-тати, я должен завладеть его оружием. Но свет очень ярок. Не проснется ли он, когда я подберусь поближе?»

Так думал он и стоял в смущении. Глянув в сторону фонаря, он увидел множество ночных бабочек, льнувших к чистым раздвижным дверям (а дело было летом). Тогда он приоткрыл дверь, и насекомые роем устремились внутрь, быстро затушив огонь.

«Теперь у меня получится!» – обрадовался он.

Подойдя к Хомме Сабуро, спавшему глубоким сном, Кумавака увидел меч и нож близ подушки. Он заткнул кодати за пояс, вытащил тати из ножен, приставил его к груди Хоммы и, с мыслью, что убить спящего – все равно что заколоть труп, пнул ногой его подушку. И когда Хомма проснулся, Кумавака недрогнувшей рукой вонзил меч ему в живот чуть выше пояса, так что меч проткнул насквозь татами на полу, а затем еще раз вонзил меч в горло. Потом, ничуть не испугавшись, он спрятался в бамбуковых зарослях за усадьбой.

Услышав крик Хоммы Сабуро, который тот издал, когда меч вонзился ему в грудь, стража с воплями бросилась на крик. И когда они зажгли свет, они увидали маленькие кровавые следы.

«Господин Кумавака совершил это! – сказали они. – Но никак не мог он выйти за ворота, ведь вода во рву чрезвычайно глубока. Отыщем его и убьем!»

Запалив сосновые факелы, они искали повсюду, даже под деревьями и в тени кустов.

Сидя в зарослях бамбука, Кумавака подумал: «Куда бежать мне теперь? Лучше покончить с собой, чем попасть в руки врагов».

Но, поразмыслив еще немного, он решил: «Я убил ненавистного врага отца. Если сейчас я как-нибудь сохраню свою жизнь, могу ли я не помочь императору и не исполнить многолетнюю мечту отца? Тогда я и впрямь буду преданным человеком и достойным сыном! Если это возможно, почему бы мне не постараться незаметно бежать?»

Он решил перепрыгнуть через ров, но сделать это не мог никоим образом, так как ров имел 18 сяку в ширину и 10 сяку в глубину. Тогда он ловко вскарабкался на верхушку черного бамбука, росшего над водой, сказав: «Переберусь на ту сторону, сделав мост из этого бамбука». Вершина дерева согнулась вниз до другой стороны рва, и так Кумавака с легкостью перебрался через ров.

Нетвердым шагом Кумавака направился к гавани, думая: «Поскольку еще темно, я пойду по направлению к гавани и постараюсь переправиться на лодке на другую сторону». Но когда рассвело, он спрятался и весь день пробыл в укрытии, так как не было никакой возможности ему идти незамеченным.

Пока он лежал в зарослях конопли, 140 или 150 всадников, похожих на погоню, проскакали во все стороны, и когда они отправлялись, Кумавака слышал, как они окликали всех прохожих словами: «Не проходил ли этой дорогой ребенок лет одиннадцати-двенадцати?»

Так Кумавака провел тот день в конопле и с наступлением ночи отправился на поиски гавани, хоть и не знал дороги».

Затем Кумавака повстречал странствующего ямабуси, который помог добраться ему до гавани и переправиться на лодке на другую сторону.

Катори синто-рю – первая школа будзюцу

XIV–XV вв. ознаменовались появлением первых реальных, а не легендарных, школ японских будзюцу. Хотя некоторые рю (например, уже упоминавшиеся Кёхати-рю, Ёсицунэ-рю или Кусуноки-рю) и выводят свои истоки из времен незапамятных, реально их существование по источникам прослеживается не ранее XV–XVI вв. Поэтому, памятуя о японской традиции выводить корни всякого явления из Золотого века древности, можно усомниться в справедливости их претензий на исконность. В результате старейшей школой будзюцу японские историки называют Тэнсин сёдэн Катори синто-рю – «Школу Пути богов храма Катори, основывающуюся на прямой передаче небесной истины», благополучно дошедшую до наших дней и располагающую большим корпусом документов и наставлений, подтверждающих ее создание в середине XV в.

Страница из наставления по будзюцу «Хэйхо окуги сё», приписываемого Ямамото Канскэ, с изображением приемов кэндзюцу Катори синто-рю

Тэнсин сёдэн Катори синто-рю, сокращенно Катори синто-рю, является комплексной традицией будзюцу. В ее программу входят иайдзюцу (искусство выхватывания меча), которое разделяется на сувари иай (выхватывание меча в положении сидя в позе иай-госи) и юкиай баттодзюцу (выхватывание меча в движении пешком), кэндзюцу (искусство фехтования мечом), бодзюцу (искусство боя длинным шестом), нагинатадзюцу (искусство боя алебардой), дзюдзюцу (искусство борьбы без оружия), содзюцу (искусство боя копьем), сюрикэндзюцу (искусство метания лезвий), сэндзюцу (тактика), тикудзёдзюцу (искусство фортификации), а также синобидзюцу (искусство шпионажа). Все эти технические дзюцу покоятся на мощном фундаменте эзотерических учений: синто; оммёдзюцу, на которое опираются такие разделы знания Катори синто-рю, как астрономия и география; буддизма школы Сингон. Учение этой школы несет в себе колоссальный объем уникальной информации, проливающей свет на сущность, методы и доктрины воинской традиции Страны восходящего солнца и искусства «ночных демонов».

В Катори синто-рю изучаются исключительно эффективные методы боя со всеми видами оружия и без него. Вся техника нападения и защиты строится на доскональном знании особенностей и защитного, и атакующего вооружения. Например, все удары мечом наносятся только в те места, где тело не прикрыто доспехами. Сама техника движений позволяет одинаково эффективно сражаться и без доспехов, и в тяжелом самурайском доспехе. Помятуя о хрупкости японской катаны, мастера Катори синто-рю никогда не подставляют меч под удар меча противника. Вместо этого используются разнообразные подрезки рук и различные виды маневрирования, позволяющие, уклонившись от атаки врага, самому мгновенно его поразить. Мастера школы наставляют своих учеников, что они должны быть сильны телом и развить собственную ментальную мощь до такой степени, чтобы никто не мог внушить им страх.

Все обучение в Катори синто-рю разделено на несколько этапов. Сначала ученики овладевают базовой техникой меча, которая также помогает сформировать культуру движений и развить силу. Затем начинаются тренировки с другими видами классического оружия – шестом, алебардой, копьем. И только на третьем этапе – приемы боя без оружия (дзюдзюцу). Дело в том, что основной целью тренировки в дзюдзюцу наставники Катори синто-рю считают овладение искусством защищаться от вооруженного мечом, алебардой или копьем противника, а это невозможно, пока ученик сам не освоит эти виды оружия в совершенстве. Далее изучаются методы стратегии и тактики, фортификация. Сюда же относится и синобидзюцу, которое в Катори синто-рю включает различные методы полевой разведки, проникновения в закрытые помещения и неожиданного убийства как с помощью стандартного оружия, так и с помощью различных потайных видов оружия – метательных стрелок, цепей, ядов и т. д. На этом же высшем этапе мастера передают своим ученикам секреты мудр и чтения заклинаний, а также тайное учение об управлении внутренней энергией ки, которое называется Кумадзаса-но осиэ – «Учение медвежьего бамбука». В то время, как в других школах эти секреты давно утеряны, ведущие мастера Катори синто-рю до сих пор владеют ими. В частности, один из верховных наставников этой школы, Отакэ Рискэ, при помощи метода кудзи-ин излечивает самые различные болезни, вплоть до рака.

Однако владение различными методами убийства считается в Катори синто-рю далеко не главным. Суть этой школы выражена уже в первом предложении каталога техники (мокуроку), которое гласит: «Хэйхо («учение о войне») является хэйхо («учение о мире»), и все мужчины должны знать хэйхо («учение о мире»)». Это положение раскрывает сэнсэй Отакэ Рискэ: «Нет сомнения в том, что Миямото Мусаси был очень силен, в Японии его нередко называют кэнсэй – «святой меча». Однако этот человек никогда не имел семьи, у него не было ни детей, ни потомков. У него было только три ученика… Он следовал методу тренировки, который требовал такого невероятного аскетизма, что обычный человек не может даже надеяться следовать ему. Он никогда не спал на мягких матах, не принимал ванны, не расчесывал волосы. Нет сомнения в экстраординарном характере подобной тренировки, но я не могу не задать вопроса: «А не пожертвовал ли он своей человеческой сущностью во имя успеха в кэндзюцу?»

Даже простые травы вокруг нашего додзё тратят много энергии, пытаясь прорасти, произвести на свет стебель и листья и, в конце концов, породить семя. Они развили способы поощрения птиц съедать семена и переносить их в другие места. Таким образом, даже травы пытаются обеспечить себе потомство. В результате их усилий, хоть они и умирают… поколение их потомков расцветает вокруг того места, где они росли.

Я не могу не усматривать в этом урок для человеческого рода. Человек, который столь сильно концентрируется на какой-то одной цели, что даже не испытывает желания увидеть, как расцветают его потомки, … абсолютно бесполезен как человеческое существо».

К очевидному контрасту с Миямото учитель Тёисай (основатель Катори синто-рю) смог дожить до 102 лет, не испытав серьезных несчастий во время, отмеченное страданиями и войнами. До сего дня семья учителя Тёисая продолжалась по непрерывной линии на протяжении 20 поколений. Сегодняшний верховный наставник этой школы является прямым потомком учителя Тёисая. Поскольку учитель обладал замечательными качествами характера, его семья смогла продолжаться в течение 20 поколений. Для любой семьи возможность проследить свою генеалогию на 20 поколений назад – это большое достижение. А если подумать, что эта семья преподавала воинское искусство на протяжении всех 20 поколений и что тот период истории, когда жили эти поколения, включает эпоху Сэнгоку (время непрерывных феодальных войн), это достижение кажется еще более замечательным.

Я не могу не поражаться тем огромным усилиям, которые были потрачены поколениями наставников, пытавшихся сохранить, передать и развить традиции Катори синто-рю и семьи Иидзаса (фамилия основателя). Тот факт, что приемы, методы тренировки и духовные учения Катори синто-рю сохранены нетронутыми, является прямым результатом ценнейшей истинной природы учений, воплощенных в этой традиции». Таким образом, Катори синто-рю является не только выдающейся боевой традицией, но и школой жизни в буквальном смысле этого слова.

Такой подход оказывал определяющее влияние на политику школы. Нужно подчеркнуть, что Катори синто-рю – школа необычная.

Во-первых, она всегда проводила политику неприсоединения, не поддерживала ни одного из феодальных властителей, то есть не была школой придворной, судьба которой целиком зависит от удачи хозяина. Однако это не означает, что носители традиции Катори синто-рю не участвовали в политике и войнах. Напротив, Камиидзуми Исэ-но ками Нобуцуна, основатель школы Синкагэ-рю, был преданным вассалом князя Нагано Наримасы. Кстати, сын Камиидзуми основал школу ниндзюцу Камиидзуми-рю. Цукахара Бокудэн, основатель школы Касима синто-рю, передал искусство кэндзюцу знаменитому клану Такэда. Другой мастер Катори синто-рю, Ямамото Канскэ, был начальником разведки и главным военным советником великого полководца Такэды Сингэна. Такэнака Ханбэй Сигэхару прославился как наставник диктатора Тоётоми Хидэёси в военной стратегии. Катакура Кодзюро Муранори и Куросава Гэнситиро были вассалами знаменитой семьи Датэ, а Накадаи Синтаро, Мацумото Наоитиро и Иба Гунбэй – личными вассалами сёгуна Токугава. Таким образом, имя школы гремело по всей Японии, но саму ее никакие военные и политические неудачи не затрагивали.

Во-вторых, с самого раннего времени своего существования Тэнсин сёдэн Катори синто-рю не была исключительным достоянием самураев. В нее допускались представители всех сословий – от крестьянина до торговца. Наставники Катори синто-рю утверждали: «Нужно преследовать не тех, кто пришел учиться, но тех, кто не тренируется».

Как же возникла столь необычная школа будзюцу и кто был ее основателем?

Школа Тэнсин сёдэн Катори синто-рю тесно связана с синтоистскими храмами Катори и Касима, которые посвящены двум воинским божествам Японии – соответственно, Фуцунуси-но микото и Такэмикадзути-но микото. О них мы уже упоминали как о легендарных родоначальниках ниндзюцу в главе 1.

Эти два храма издревле были связаны с культом военного искусства и меча. Об этом свидетельствуют даже имена местных богов: Фуцунуси-но микото означает «Повелитель удара мечом», Такэмикадзути-но микото – «Доблестный Устрашающий Бог-Муж»; он известен также как Такэфуцу-но ками – «Бог Доблестного Удара Мечом».

В японской мифологии Фуцунуси-но микото и Такэмикадзути-но микото играют очень важную роль. Они обеспечивают схождение предка императорской семьи Японии Ниниги-но микото на землю, побеждая враждебных земных богов. В «Кодзики» рассказывается о борцовском состязании Такэмикадзути-но микото с враждебным богом Такэминаката-но ками, который «явился, подняв на кончиках пальцев скалу, что только тысяча человек притащить бы могли». Такэминаката-но ками сказал: «Кто это в нашу страну пришел и так шепотком-тишком разговаривает? А ну-ка, померяемся силой! Вот, я первый возьму тебя за руку».

Потому бог Такэмикадзути дал ему взять себя за руку и тут же свою руку превратил в ледяную сосульку, а еще в лезвие меча ее превратил. И вот бог Такэминаката испугался и отступил.

Тогда бог Такэмикадзути попросил в свою очередь руку того бога Такэминаката, и когда взял ее, то словно молодой тростник взял – обхватил и смял ее, и отбросил от себя, и бог Такэминаката тут же убежал прочь.

Говоря об этом эпизоде, нужно отметить, что в этих подвигах Такэмикадзути-но микото древние японцы видели зарождение сумо, дзюдзюцу и айкидзюцу. Например, в писаниях школы Тэндзин синъё-рю говорится: «Дзюдзюцу уходит корнями во времена богов, в древних летописях есть пример того, как боги Касима и Катори во время подчинения Востока применяли захваты из арсенала дзюдзюцу».

В другом случае вмешательство бога Такэмикадзути-но микото оказывается решающим во время похода основателя японского государства императора Дзимму с Кюсю в долину Ямато на Хонсю.

Почитание Фуцунуси-но микото и Такэмикадзути-но микото как покровителей воинов распространилось по всей Японии. По сей день во всех японских додзё существует обычай устанавливать синтоистский алтарь, посвященный этим божествам. Сами храмы Катори-дзингу и Касима-дзингу стали главными объектами паломничества воинов.

Фуцунуси-но микото и Такэмикадзути-но микото теснейшим образом связаны с искусством фехтования и культом меча в синтоизме. Наряду с яшмовыми подвесками и бронзовыми зеркалами, меч считается священной регалией императорской семьи. Культ меча возникает в Японии на рубеже нашей эры. Меч обожествлялся японцами как «тело» или «облик» бога (синтай). С глубокой древности меч рассматривался как священное оружие – подарок «солнечной богини» своему внуку, которого она послала править на земле и вершить с помощью этого меча дело справедливости, искоренять зло и утверждать добро. Именно поэтому меч стал принадлежностью синтоистского культа, он украшал храмы и священные места. Приносимый верующими в качестве пожертвования богам, он сам являлся святыней, в честь которой воздвигали храмы. В литературных источниках VIII в. упоминается, что священники синто сами принимали участие в производстве мечей.

Древнейшей системой фехтования на мечах, связанной с храмами Катори и Касима, считается Касима-но синдэн – «Божественная традиция Касима», или Касима-но тати – «Меч Касима». Школа Касима-но синдэн, по легенде, была создана Кунинацу-но Мабито, потомком одного из важнейших божеств синтоизма Амэ-но коянэ-но микото. По традиционной хронологии, произошло это при императоре Нинтоку (правил в 313–399 гг.). В то время Кунинацу-но Мабито воздвиг синтоистский алтарь на холме Такама-га хара в Касима и предавался молениям божеству Такэмикадзути-но микото, которое якобы поделилось с ним свои знаниями в области фехтования. В результате появилась система боя мечом, которую сам Кунинацу-но Мабито назвал Симмё-кэн – «Чудесный меч». Позже эта система разделилась на Древнейшую школу Касима (Касима дзёко-рю) и Возрожденную школу Касима (Касима тюко-рю). Практиковали их четыре жреческих рода из Касима-дзингу: Мацумото, Ёсикава, Огано и Нукага.

Столь тесные связи этой традиции воинского искусства с синтоистскими храмами предопределили многие особенности Катори синто-рю, которая содержит в себе два пласта: пласт реального боевого применения и пласт эзотерических ритуалов синтоизма. Так, практически во всех ката Катори синто-рю зашифрованы определенные ритуальные действия, направленные на установление мистической связи с божеством-основателем Фуцунуси-но микото. Например, в разделе кэндзюцу Гогё-но тати присутствует ката под названием Хоцу-но тати, что можно перевести как «Изначальный меч». В начале его оба партнера стоят в естественных стойках, ноги на ширине плеч, руки сжимают рукояти мечей на уровне глаз, клинки подняты над головами. Подобное действие, которое в ката названо Тэнти-но камаэ – «Позиция неба и земли», – весьма символично. Такое положение исполнителя символизирует священный столб, на который с небес спускаются боги. Таким образом, воин, держащий в руках меч, выкованный синтоистскими священниками в храме и являющийся «телом бога», призывает бога-покровителя Фуцунуси-но микото снизойти на него и даровать ему победу. Такие действия в традиционной школе будзюцу играют двоякую роль. С одной стороны, это особый ритуал установления контакта с божеством, с другой – мощное средство психической подготовки воина к смертельной схватке.

То, что Катори синто-рю опирается на синтоистскую эзотерику, сильно отличает ее от позднейших школ боевого искусства, которые в основном опирались на дзэн-буддизм, и свидетельствует о ее древности. Фактически, Катори синто-рю выросла на ниве самой древней и знаменитой традиции военного искусства Японии и сама стала отправной точкой в развитии почти всех крупнейших школ кэндзюцу. Неудивительно, что в апреле 1960 г. традиция Катори синто-рю была признана важным культурным достоянием Японии. Она удостоилась такой чести первой среди всех школ японских будзюцу.

Основатель школы Синто-рю Иидзаса Тёисай Иэнао. Со старинной гравюры

Основателем школы Катори синто-рю явился Иидзаса Тёисай Иэнао (1387–1488). Он родился в семье госи из деревни Иидзаса уезда Катори провинции Симоса на востоке Хонсю, позже переехал в деревню Ямадзаки того же уезда, где и начал изучать фехтование на мечах и копьях. Иидзаса выделялся своими способностями и прилежанием в воинских занятиях и вскоре добился значительных успехов.

Об учителе Тёисая известно мало. Так, по сообщению «Канхассю косэн року», Тёисай был учеником Кабуто Осакабэ Сёхо, который якобы получил секреты мастерства от каппы – фантастического существа, вампира, имеющего вид ребенка, лицо тигренка и впадину на темени, живущего в воде или на суше, заманивающего и топящего купающихся детей. На деле же Кабуто был госи из деревни Оно уезда Касима и изучал боевые искусства традиции Касима у Мацуоки Хёгоноскэ.

В молодости Иидзаса отправился в Киото. Там он некоторое время служил сёгуну Асикага Ёсимаса. За короткое время пребывания в столице Иидзаса успел в совершенстве изучить легендарную традицию будзюцу Нэн-рю, созданную дзэнским монахом Дзионом, и школу ёрои-кумиути (рукопашная борьба в доспехах) Мусо дзикидэн-рю. По-видимому, какое-то время он провел во владениях своего господина в провинции Ига (об этом свидетельствует одно из его имен – Ига-но ками, букв. «Покровитель Ига»), где, возможно, познакомился с искусством ниндзюцу. В этот период он прославился как непобедимый фехтовальщик.

После этого Иидзаса Тёисай вернулся на родину и поступил на службу в дом Тиба. Позднее, после гибели Тиба в междоусобных распрях, он постригся в монахи буддийской школы Сингон, расстался со своей семьей и последователями, преподнес в дар святилищу Катори 1000 коку [31] риса и выстроил храм Симпуку-дзи в деревне Миямото в Оцуки, что на горе Синтоку-дзан, которому также пожертвовал 1000 коку риса. После этого он стал отшельником и поселился в Умэкияма неподалеку от храма Катори.

Однажды, в период отшельничества Тёисая, один из его наиболее преданных учеников вымыл своего коня в ручье, протекавшем поблизости от святилища Катори. Через некоторое время конь стал испытывать ужасные боли и вскоре издох. Тёисай был поражен могуществом божества Фуцунуси-но микото, которому он приписал смерть коня. Согласно преданию, в результате этого события Тёисай испытал озарение.

Когда Тёисаю было 60 лет, он принял решение отслужить непрерывную тысячедневную службу в храме Катори. В это время он посвящал себя суровым воинским тренировкам. Как утверждают легенды, именно в этот период духовной дисциплины Тёисая посетило видение бога Фуцунуси-но микото. Это могущественное божество явилось ему в образе мальчика, сидящего на ветви старой сливы, около которой тренировался мастер. Оно вручило ему книгу «Хэйхо синсё» – «Божественное писание о хэйхо» – и сказало: «Ты будешь великим учителем всех фехтовальщиков Поднебесной». После этого Тёисай и основал собственную школу, которую назвал «Катори синто-рю». Перед этим официальным названием школы мастер поставил выражение тэнсин сёдэн – «прямая передача небесной истины» – в знак того, что школа была передана свыше.

Глава 7. Страна в огне – ниндзюцу процветает

Период с 1467 по 1573 г. в истории Японии получил название Сэнгоку дзидай – «Эпоха воюющих провинций». Это название как нельзя лучше отражает его особенность. То было время бесконечных феодальных войн, которые вели многочисленные удельные князья-даймё. Всю страну окутал дым пожаров. Толпы беженцев скитались по дорогам. Кости тысяч погибших усеяли поля… И на этом фоне расцвело могущественное искусство ниндзюцу.

Многое объясняет, почему именно эти страшные годы стали золотым веком ниндзя. Сама ситуация, когда сосед только и мечтал, как бы перегрызть горло соседу, создавала благодатную почву для всходов шпионажа и диверсий. Коренным образом изменился и сам характер военных действий. Войны более не походили на грандиозные турниры, где все решали индивидуальная подготовка и смелость. На первый план вышли тактика и стратегия, умение вести маневренную войну на несколько фронтов. Сами армии увеличились в десятки раз. Теперь они состояли не только из знатных буси, но и из асигару – «легконогих», которых набирали из крестьян и бродяг. Немалое значение имело и появление в Японии в середине XVI в. огнестрельного оружия, которое резко изменило рисунок боя. В таких условиях было уже не до рассуждений о честных и нечестных способах ведения войны. Каждый даймё стремился выиграть войну с минимальной затратой сил и ресурсов своего княжества, чтобы избежать разорения, которое неминуемо следовало за затянувшейся и бесплодной военной кампанией. А это становилось возможным только в случае всесторонней подготовки, включавшей полное знание противника. Шпионы в этом деле были незаменимы.

Даймё засели за изучение древних китайских трактатов, описывающих методы использования тайных агентов, стали создавать собственные шпионско-диверсионные группы, нанимать ниндзя на стороне. Даже те из них, кто всё же считал ниже своего достоинства использовать лазутчиков, должны были познакомиться с их тактикой, если хотели выжить.

Факты показывают, сколь сильно даймё боялись вражеских ниндзя. Так, Мори Мотонари как-то заметил в разговоре, что лучше всего не доверять никому, даже близким родственникам. Мацуура, князь с островка Хирадо близ побережья Кюсю, держал в бане боевую дубину на случай внезапного нападения. А в туалете знаменитого Такэды Сингэна было две двери, чтобы он мог выбежать в случае опасности.

Рядовой пехотинец-асигару

В источниках эпохи Сэнгоку мы находим множество упоминаний о действиях синоби из Ига и Кога. Например, в дневнике одного из священников храма Тамон-ин «Тамон-ин никки», который считается весьма надежным источником, читаем: «В это утро, в 6-й день 11-го месяца 1541 г., несколько Ига-сю («людей из Ига») проникли в замок Касаги и подожгли покои священника, еще они подожгли в нескольких местах внешние здания…» В «Мацубара дзикюсю року» («Личные записи Мацубары, писанные во время отдохновения», XVII в.) говорится: «Были посланы на разведку синоби-но моно из Ига». А в «Дзохо Иэтада никки» («Дополнения к дневнику Иэтады») [32] сообщается о «более чем 30 «невидимых воинах» (синоби-но си) из шайки Хаттори, живущей в провинции Ига».

Сама география акций Ига-моно и Кога-моно не может не впечатлить, так как она охватывает почти всю Японию. Это означает, что в этот период старинные кланы ниндзя вышли далеко за пределы традиционных мест проживания и стали крупнейшими поставщиками тайных агентов в Стране восходящего солнца.

Суппа, сэппа, раппа…

В эпоху Сэнгоку на полях сражений между удельными князьями появились особые отряды воинов, называвшихся суппа (в одном написании – «прозрачные волны», в другом – «волны на воде»). В регионе Канто их называли раппа («бушующие волны»), а в регионе Кансай – суппа или сэппа (диалектное прочтение тех же иероглифов, что в слове суппа). В некоторых районах их также называли топпа – «бьющие волны».

О происхождении этих слов «Букэ мёмокусё» сообщает следующее: происхождение «слова «суппа» точно не известно, но слово суппа-нуки обозначает «безрассудное обнажение меча», а «волнение и отсутствие покоя в вещах» называют словом раппа». Что же касается слова топпа, то по-японски оно обозначает «прорыв, преодоление» чего-либо; видимо, благодаря близости значения этого слова значению слова суппа – «просачивающиеся волны» оно и вошло в употребление.

Большей частью такие отряды набирались из «разбойников гор и полей» и ронинов – самураев, потерявших господина. Только в провинциях Мино и Оми (современные префектуры Айти и Сига) насчитывалось более 2000 суппа. Отвечая потребностям даймё, суппа объединялись в особые партизанские отряды, переодетые в гражданское платье, проникавшие на вражескую территорию, занимавшиеся сбором секретной информации и способные вести эффективную диверсионную войну. Подвиги их красочно описаны в «воинских повестях»: в «Ходзё годайки», «Канхассю косэн року», «Кэмбун дзацуроку» («Смешанные записи виденного и слышанного», XVII в.), «Синсэн Синтё ки» («Заново составленная повесть об Оде Нобунаге») [33], «Оу эйкэй гунки» («Воинская повесть края Оу») [34] и др.

Отряд асигару, вооруженных аркебузами, в бою. Со старинной гравюры

Характеристику суппа мы находим в «Ходзё годайки»: «В то время появилось много негодяев, которые имели точные сведения обо всех провинциях, а сердцем склонялись к дурному пути. Называли их раппа – «мятежные волны», и даймё всех провинций наделяли их жалованьем. Если во время ночного нападения, когда армия двигалась в незнакомое место, раппа становились в голове, они никогда не сбивались с пути, словно шли ночью с фонарями в руках, и в сопровождении 50, 100 или 300 асигару тайно проникали во вражескую провинцию. Иногда раппа прославляли свои имена захватом добычи во время ночных нападений. Иногда отправлялись на границу, прятались в зарослях, на равнинах, в травах и деревнях и каждую ночь разведывали положение дел у врага и, что бы с ними ни приключилось, на рассвете, незаметно для противника, возвращались к своим. Их называют также камари – «пригибающиеся», синоби-домо – «невидимые» и куса – «трава».

Различались два вида суппа: какаэ-суппа и ватари-суппа. Какаэ-суппа представляли собой части регулярной армии, находившиеся на постоянной службе и получавшие установленное жалованье. К ватари-суппа относились наемники, приглашенные для выполнения каких-либо особых поручений в силу наличия у них каких-то специальных навыков. Положение какаэ-суппа тоже подчас определялось их особым мастерством. Так, среди них прославился некий Идатэн из Самэгаи провинции Оми, состоявший на службе у Тоётоми Хидэёси и получавший жалованье пятерых воинов за замечательное мастерство в хаягакэ-но дзюцу – искусстве быстрого бега. Как правило, для шпионажа использовались какаэ-суппа. Причем даймё, опасавшиеся предательства, всегда оставляли семью шпиона в качестве заложников. Таких суппа в эпоху Сэнгоку называли также оммицу (иммицу). А областью применения ватари-суппа традиционно была диверсионная война. В этом деле не было равных шайке Фума, служившей дому Ходзё.

Шпионы Такэды Сингэна

Бесконечные феодальные распри разоряли страну и тормозили ее развитие. Поэтому с середины XVI в. крупные даймё начали предпринимать попытки объединения Японии. Одним из них был могущественный властитель провинций Каи и Синано Такэда Сингэн (1521–1573).

Такэда Сингэн. Со старинной гравюры

Сингэн был замечательно одаренным военачальником. К власти он пришел вполне в духе тех бурных времен, свергнув родного папашу после того, как тот объявил своим наследником не старшего Сингэна, а другого сына. Папочка считал, что Сингэн слишком глуп, чтобы править княжеством, и… просчитался.

Проведение широкомасштабной политики, направленной на подчинение всей страны, войны со многими противниками одновременно, необходимость контролировать ситуацию во всех соседних провинциях требовали эффективной службы сбора и передачи информации. Такэда Сингэн успешно решил эту проблему, прославившись как самый лучший специалист по использованию шпионов во всей Японии.

Ядро разведывательной службы Сингэна составили 70 какаэ-суппа и мицумоно (буквально «тройные люди»; различались канкэн – «видящие через дырку», миката – «союзники» – и мэцукэ – «цепляющие к глазам») во главе со знаменитым «невидимкой» Томитой Годзаэмоном, постоянно шпионившие в четырех соседних провинциях.

Пример использования какаэ-суппа можно найти в письме Роккаку Такаёри к Кутики Ягоро от 15-го числа 10-го месяца 1502 г. В нем сообщается, что Такэда Сингэн отобрал из своих 70 какаэ-суппа 30 человек и создал специальный разведывательный отряд для шпионажа за действиями своего заклятого врага – Уэсуги Кэнсина из провинции Этиго. Из этих 30 суппа были созданы три группы по 10 человек в каждой под командованием самураев Мураками, Огасавара и Ёрисигэ. Семьи отобранных для миссии шпионов были переданы в качестве заложников под опеку военачальников Амари Бидзэна, Иитоми Хёбу и Итагаки Нобукаты. Затем эти 30 какаэ-суппа во главе с командирами-самураями проникли на территорию провинции Синано. К каждому отряду были прикомандированы по два-три всадника, чтобы быстро передавать добытые разведчиками сведения Сингэну.

Чтобы ускорить доставку сообщений от шпионов в свою резиденцию в г. Кофу, Такэда создал целую систему дальнего оповещения при помощи сигнальных огней. Эта система прекрасно использовала особенности рельефа двух подвластных Сингэну провинций Каи и Синано, которые со всех четырех сторон окружены горными хребтами. На всех важных горных пиках были расположены особые сигнальные посты, передававшие сообщения друг другу по цепочке, так что информация шпионов достигала ушей Сингэна буквально в течение нескольких часов. А еще через несколько часов его мобильные конные отряды были готовы выступить из Кофу в любом направлении. С этой подачи Такэды ниндзя из многих кланов стали использовать сигнальные костры нороси с разным качеством дыма, флаги, барабаны, гонги, флейты и раковины хорагай для передачи информации.

В штабе Сингэна было немало знатоков военного искусства, но в первую голову нужно сказать о замечательном военном советнике князя – Ямамото Канскэ, который оставил весьма заметный след в истории японского искусства шпионажа. Как считает Окусэ Хэйситиро, именно он был начальником разведки в армии Такэды.

Ямамото Канскэ был личностью чрезвычайно одаренной, коварной и загадочной. Хотя сегодня о нем написаны десятки романов и снято несколько фильмов, в действительности мы очень мало знаем об этом человеке. Например, точно не известно даже, где и когда он родился. Нет единства и в отношении источников военного дарования Ямамото: согласно одним документам, он был последователем школы стратегии Кё-рю – «Столичной», одной из «Восьми столичных школ», согласно другим – Катори синто-рю.

Некоторое представление о деятельности Канскэ на службе Такэды дает операция по присоединению княжества Сува. По настоянию Канскэ Такэда двинул свою армию на Суву, но когда войска уже довольно углубились во вражескую территорию и назревало решающее сражение, Канскэ вдруг стал настаивать на прекращении военных действий и заключении мира. Сингэн согласился с его доводами. И властитель Сувы, который решил, что даже великий Сингэн устрашился его могущества, с радостью принял мир и даже стал названым братом недавнего противника. После этого он дважды приезжал в гости к Такэде, всячески демонстрируя свою лояльность. Когда же он приехал во владения Сингэна в третий раз, Канскэ посоветовал своему господину убить его под предлогом того, что враг строит ему смертельную ловушку: правила вежливости требовали, чтобы Сингэн тоже посетил Суву, а это означало визит в логово тигра. Князь Сува был убит, и многие вассалы стали призывать Такэду немедленно атаковать его владения, пока вассалы Сувы не подготовились к отпору. Однако Канскэ настоял, что с походом нужно повременить. И он правильно рассчитал: убийство обозлило вассалов Сувы, и они были готовы перегрызть глотки самураям Такэды, но, когда поход был отложен, они просто передрались друг с другом, поскольку у князя Сува не было сына. Через полгода княжество без боя сдалось Сингэну.

Ямамото Канскэ. Со старинной гравюры

Ямамото Канскэ спланировал огромное количество аналогичных операций, но однажды сам попался в ловушку, которая стоила ему жизни. Было это в 4-й битве при Каванакадзиме в 1561 г., когда Такэда в очередной раз сразился с Уэсуги Кэнсином. Канскэ придумал замечательный план, исполнение которого позволило бы полностью уничтожить армию Уэсуги. Ночью основные силы Такэды должны были выйти в тыл Кэнсина, но тот в предрассветном тумане по другому пути двинул свое войско в сторону лагеря Сингэна. Когда рассвело, выяснилось, что армия Уэсуги в полном составе надвигается на главную ставку Такэды, где остался лишь небольшой отряд телохранителей. В последовавшем неравном бою погиб младший брат Сингэна, Нобусигэ, и дело дошло до того, что самому Сингэну пришлось отбиваться от Кэнсина боевым веером. Канскэ в этой ситуации решил, что он один виновен в сложившемся ужасном положении. С копьем в руках он бросился в гущу врагов, положил несколько десятков самураев Уэсуги, но, в конце концов, обессилев от ран, совершил сэппуку на соседнем холме.

Другие вассалы Сингэна тоже внесли немалую лепту в совершенствование службы шпионажа. При их участии было кодифицировано несколько традиций ниндзюцу, предназначенных для подготовки разведывательных и диверсионных отрядов: Коё-рю, Нинко-рю, Каи-рю, Такэда-рю. Во всех этих школах были разработаны методы использования шпионов, переодетых в бродячих монахов или торговцев.

Особо следует отметить самураев из знаменитого рода Санада. Слава этого клана гремела в то время по всей Японии, их бойцов называли «лучшими воинами страны». Многие даймё стремились залучить их к себе на службу, но Санада были верны своему господину. Наибольших успехов Санада добились как учителя военной стратегии, но не гнушались они и черновой работы рядовых лазутчиков.

До наших дней в японском языке сохранилось слово Санада-курагэ – «Медуза Санады». Считается, что оно восходит к одному из тайных методов рода Санада. По легенде, его ниндзя отлавливали медуз особого вида, высушивали их и растирали в порошок, которым затем обрабатывали специальные иглы и «ежи»-тэцубиси, становившиеся от этого смертоносными. Иглы втыкали в землю, в корни деревьев, протянувшиеся поперек лесных троп, а тэцубиси рассыпали на пути следования противника. Попав на такое «минное поле», враги через несколько мгновений падали замертво. Поскольку этот метод применялся особенно часто, он стал «визитной карточкой» ниндзя Санада.

Тем же составом Санада-курагэ обрабатывались и метательные лезвия-сюрикэны. Летописи сохранили описание одного случая, который прекрасно иллюстрирует применение этого страшного оружия. Когда небольшой отряд вражеских войск попробовал напасть на деревню, принадлежавшую семье Санада, их встретил настоящий град метательных стрелок и звездочек, после чего немногие оставшиеся в живых вояки принялись улепетывать во все лопатки. Оказалось, что Санада подготовили из местных крестьян отменных мастеров сюрикэндзюцу, без промаха разивших врага лезвиями, обработанными Санада-курагэ.

В родственных отношениях с Санада состояла другая семья, знаменитая своими познаниями в области искусства шпионажа и прославившаяся на службе у Такэды Сингэна – Мотидзуки (напомним, что, по легенде, школа Кога-рю была основана выходцем из этого рода). Известно, что Мотидзуки Тиёмэ, вдова Мотидзуки Моритоки, павшего в одном из сражений с армией Уэсуги при Каванакадзиме, создала уникальную шпионскую сеть из куноити – женщин-ниндзя.

Получив скорбную весть о гибели супруга, Тиёмэ отправилась под защиту дяди мужа – Такэды Сингэна. Энергичная женщина вовсе не собиралась удаляться в монастырь, чтобы провести остаток жизни в тихом смирении, как было принято в те времена. Напротив, она решила всеми силами поддержать властные устремления воинственного Сингэна.

Поскольку род Мотидзуки издревле контролировал деятельность ямабуси и бродячих шаманок-мико на территории провинции Синано, Тиёмэ решила организовать шпионскую сеть из тамошних мико. В деревне Нацу она создала настоящий центр по подготовке куноити. Поскольку мико не могли выходить замуж и им не разрешалось иметь детей, требовались молодые невинные девушки или совсем маленькие девочки. Поэтому Тиёмэ стала отбирать подходящих ей кандидаток из бесчисленных бездомных и беспризорных детей, покупать новорожденных девочек у разорившихся крестьянских семей. В лице наставницы-куноити девочки обретали мать, заботливую, добрую, но вместе с тем – строгую учительницу, тогда как в глазах местных жителей Тиёмэ выглядела просто добрейшей женщиной, которая обогрела теплом своего сердца десятки несчастных сироток.

На первых этапах обучения девочки постигали тонкости профессии мико. Но параллельно с этим наставница воспитывала в них чувство нерушимой верности, привязывала к себе, постоянно напоминая, что именно она спасла их от голодной смерти, заменила мать, дала кров и тепло очага. Бедным девушкам, изолированным от мира, ничего не оставалось, как уверовать, что их долг и возможность счастья в жизни заключаются в том, чтобы беспрекословно подчиняться приказаниям Тиёмэ и хранить верность организации и сестрам-мико.

На следующем этапе будущие куноити осваивали шпионские навыки добывания и передачи секретной информации, сеяния слухов и физического устранения врагов своей госпожи. В результате суровой и рациональной многолетней тренировки бедные сиротки превращались в смертоносных шпионок, перед женскими чарами которых не мог устоять ни один мужчина. Существование этой организации мико-куноити хранилось в глубочайшей тайне, в которую не был посвящен ни один человек даже из ближайшего окружения Такэды.

Использовал Сингэн в качестве шпионов и детей. В «Хагакурэ» («Сокрытое в листве») [35] рассказывается о том, как он с целью убийства Токугавы Иэясу подослал к нему тринадцатилетнего мальчика. Смышленый симпатичный парнишка сумел устроиться пажом к князю и однажды ночью подкрался с мечом в руках к его постели и нанес по ней разящий удар. Но вот незадача! Иэясу в это время преспокойно читал буддийскую сутру в соседней комнате! Услышав шум, он бросился в свою опочивальню и еще до прихода стражи обезоружил мальчишку. На следствии тот сознался, что подослан Сингэном, но Иэясу, подивившись отваге и преданности юного киллера, отослал его восвояси целым и невредимым.

Шпионы играли огромную роль в войнах Такэды. И, как утверждают легенды, подчас от талантливого синоби зависела сама жизнь князя. Об одном из таких случаев повествует один из рассказов сборника Асаи Рёи, созданного в 1666 г.

…Сингэн был зятем влиятельного даймё Имагавы Ёсимото. У него были прекрасные отношения с тестем. Но когда Ёсимото был разбит Одой Нобунагой в битве при Окэхадзаме в 1560 г. и его наследником стал слабоумный Удзидзанэ, Такэда без зазрения совести стал расхищать имущество родственника. Пользуясь тупостью Удзидзанэ, он выпросил у него, якобы на время, драгоценный список знаменитого поэтического сборника «Кокин вакасю» кисти известного политика эпохи Хэйан Фудзивары Садаиэ. Поскольку у него и в мыслях не было возвращать свиток, Сингэн беззастенчиво поместил его в своей спальне в нишу токонома.

Поединок Такэды Сингэна с Уэсуги Кэнсином в битве при Каванакадзиме. Со старинной гравюры

Однако недолго наслаждался Такэда замечательным произведением – вскоре свиток «Кокин вакасю» был похищен. Князь бушевал в гневе, топал ногами, а слуги, имевшие доступ в опочивальню Такэды, прощались с жизнью, не переставая удивляться одному обстоятельству – из соседней комнаты, где горами лежало золото и серебро, не пропал ни один предмет!

Слуги Такэды сбились с ног, обшаривая владения князя. Во все соседние провинции были направлены гонцы, которые обещали огромную награду тому, кто найдет рукопись. Но всё было тщетно. Гневу Такэды не было предела, и многие не сносили головы.

В то время одним из штабных офицеров на службе у Такэды состоял самурай Иитоми Хёбу, у которого в подчинении служил молодой ниндзя по имени Кумавака – «Молодой медведь». Хотя было ему в то время всего лишь 19 лет, он уже успел прославить свое имя. Однажды, во время боевых действий на перевале Вари-га-тогэ, что в Синано, Иитоми по недосмотру забыл в арсенале штандарт-хатадзируси своего отряда. На следующий день должен был состояться решающий бой, поэтому Иитоми оказался в крайне неловком положении, ведь у его отряда не было флага! И времени съездить за штандартом тоже не оставалось. И тут вперед выступил Кумавака и сказал, что принесет хатадзируси. Сказав это, он стремглав выбежал из лагеря. Не было предела удивлению Иитоми, когда через два часа молодой синоби показался в лагере со штандартом в руках. Дело в том, что от перевала Вари-га-тогэ до Кофу, где находился арсенал, ни много ни мало, а целых 5 ри – 20 км! Получается, что за два часа Кумавака пробежал марафонскую дистанцию! На все удивленные вопросы Кумавака спокойно отвечал: «Я просто сбегал в Кофу и обратно, вот и всё. Только из-за того, что я очень спешил, я забыл пропуск, и стража не пустила меня в замок. Тогда я пошел вдоль стены, перемахнул через частокол и вскрыл запасную калитку в стене. Так как у меня не было знакомых в арсенале, чтобы взять штандарт, мне и туда пришлось пробраться тайком».

Тренировка женщин из самурайских семей. Со старинной гравюры

Многие тогда восхищались замечательным искусством скорохода, но когда был похищен свиток «Кокин вакасю», первым, на кого пала тень подозрения, оказался как раз Кумавака. Иитоми Хёбу вызвал его в свою комнату и сказал: «Ты – замечательный мастер ниндзюцу. Все прекрасно знают, что ты в совершенстве владеешь искусством быстрого бега. Наверное, это ты украл драгоценный свиток у нашего господина?»

Кумавака же отвечал: «Невероятные вещи говорите вы, мой господин. Я всего лишь мастер быстрого бега, и только». В его голосе не было ни тени страха, и Иитоми поверил, что молодой человек не был замешан в краже.

Кумавака с младых ногтей состоял на службе у Такэды и давно уже не видал родителей. Поэтому он испросил себе отпуск на родину, взамен пообещав изловить похитителя «Кокин вакасю». Когда Кумавака направлялся в родную деревню в местечке Ниси провинции Каи, ему повстречался человек, бегущий словно ветер. Кумавака сразу сообразил, что перед ним ниндзя, и, скорее всего, вражеский. Поэтому он немедля помчался вослед и вскоре догнал негодяя, свалил наземь и приставил меч к горлу. Тот со страха сразу признался, что он – суппа из семьи Фума, служит клану Нагано и что именно он похитил «Кокин вакасю», когда проводил разведку в замке Такэды. И еще он сказал, что князь Нагано готовит большое наступление на Кофу и ждет только его отчета о положении в замке Такэды. Так Кумавака не только вернул князю его любимый свиток «Кокин вакасю», но и раскрыл коварный заговор врага, после чего, в 29-й день 9-го месяца 1566 г., войска Такэды атаковали замок Нагано в Минове и сожгли его дотла.

Нокидзару Уэсуги Кэнсин

Уэсуги Кэнсин (1530–1578), правитель провинции Этиго и многолетний противник Такэды, тоже уделял большое внимание военной разведке. По приказу Уэсуги его преданный вассал и начальник службы шпионажа Усами Суруга-но ками Сандаюки кодифицировал школу ниндзюцу Уэсуги-рю.

Ниндзя из Уэсуги-рю назывались нокидзару, что буквально означает «нести на спине обезьяну». Сегодня уже точно не известно, откуда взялось это название. Одни полагают, что оно было выбрано в память о китайском императоре Сюань Юань-ди (иероглифы, которыми записывается это имя, по-японски могут быть прочитаны как нокидзару), который, по легенде, создал искусство шпионажа. Другие связывают его с названием какой-то местности во владениях Уэсуги, где, возможно, находилась база его тайных агентов. Как бы то ни было, Кэнсин использовал нокидзару в очень большом количестве и был прекрасно осведомлен о всех замыслах врага.

Немалое влияние на формирование системы шпионажа Уэсуги оказал опытный ниндзя из Кога по имени Кадзи Оми-но ками Кагэхидэ. По-видимому, именно с его легкой руки лазутчики Уэсуги стали действовать под видом бродячих торговцев порохом. Особенно много таких агентов было в провинции Эттю, неподалеку от знаменитой горы Фудзи, ныне ставшей символом Страны восходящего солнца. Эта уловка была позаимствована из практики ниндзя Кога, которые первыми в Японии наладили производство пороха в местечке Абурахи и начали торговать им «вразнос» по всей стране, маскируясь под странствующих аскетов сюгэндзя и собирая сведения о положении дел во всех провинциях. Традиция маскировки под бродячих торговцев порохом была канонизирована в школе ниндзюцу Кадзи-рю, основанной Кадзи Кагэхидэ и снабжавшей Уэсуги Кэнсина первоклассными шпионами. Однако и они, как гласит предание, допустили ошибку, расплатой за которую стала смерть самого Уэсуги…

Уэсуги Кэнсин. Со старинной гравюры

Като Дандзо – двойной шпион

В истории японского искусства шпионажа не было, пожалуй, ни одного ниндзя, чье имя окружал бы больший ореол загадочности и мистики, нежели Като Дандзо. Его диковинное мастерство было столь невероятно, что людская молва называла его кудесником, способным черпать силы в общении с потусторонним миром. Его жизнеописание давно стало частью фольклора, и отделить в нем правду от вымысла уже практически невозможно.

Чего только не рассказывают о Като Дандзо предания старины! Его называют основателем целой школы магического боевого искусства, последователи которой использовали различные заклинания для передвижения по воздуху, заговаривали оружие, и оно могло действовать даже без участия человека. Сам Дандзо, как утверждают предания, мог спокойно сидеть, молитвенно сложив руки, пока его бритвенно острый меч рубил врагов направо и налево. Когда однажды несколько самураев выследили и окружили его, Дандзо очертил вокруг себя круг, нарисовал в нем несколько магических знаков и призвал на помощь духов. После этого ни мечи, ни копья самураев не могли проникнуть внутрь круга, а неуязвимый ниндзя весело потешался над ними!

Реальная биография этого человека почти неизвестна. Одни источники называют его выходцем из уезда Акидзу провинции Хитати, другие – уроженцем Ига, но все сходятся в одном: он был замечательным мастером «искусства быть невидимым» традиции Ига-рю, которую постигал с самого младенчества.

Дандзо был невелик ростом, и тело у него было легкое, как пушинка. При этом силу он имел необычайную и прославился тем, что якобы мог перепрыгивать через широченные оборонительные рвы замков. За это товарищи прозвали его Тоби Като – «Летучий Като». А еще рассказывают, что как-то раз он одним ударом кулака свалил разъяренного быка, вырвавшегося из загона…

Ниндзя нападают на князя в его замке. Рисунок по мотивам японских гравюр

Прослышав, что Такэда Сингэн и Уэсуги Кэнсин нанимают ниндзя, Дандзо решил поступить на службу к кому-либо из них. Сначала он отправился во владения Уэсуги. Прибыл он к замку Кэнсина под видом бродячего фокусника и на рыночной площади призамкового городка принялся демонстрировать свое магическое искусство. Как рассказывает легенда, он привел на площадь большого быка и на глазах у всех собравшихся во мгновение ока его проглотил. Зрители были буквально поражены, но один из них, забравшийся на высокую сосну, что была по соседству, начал подшучивать: «Обман! Обман! Если посмотреть отсюда, то видно, что он просто уселся быку на спину!» Като Дандзо рассердился, взял в руки саженец тыквы-горлянки, на котором было всего лишь два листика, махнул на него веером, и, как ни странно, лоза стала удлиняться, и прямо на глазах у зрителей на ней расцвел цветок. Когда свидетели в изумлении пораскрывали рты, Като неожиданно выхватил короткий свой меч и одним ударом отсек чашечку тыквы-горлянки. Как только он это сделал, отрубленная голова шутника шлепнулась на землю. Зрители, пораженные и напуганные этим необычайным искусством, тут же бросились врассыпную.

По городу поползли противоречивые слухи о таинственном и страшном пришельце, а он сам тем временем явился к Какидзаки Идзуми-но ками, приближенному князя Уэсуги, заявил, что он лучший ниндзя во всей стране, и попросил представить его князю. Самурай потребовал у Дандзо, чтобы тот продемонстрировал свое искусство, и тогда Летучий Като показал ему свой невероятный прыжок. Самурай пришел в восхищение и немедленно доложил о своей «находке» Уэсуги.

На аудиенции у князя Дандзо вел себя вызывающе и вновь похвастал, что равного ему по мастерству ниндзя во всем свете не сыскать. Тогда Кэнсин нахмурил брови и сказал: «Ну, ежели ты такой мастер, покажи нам свое мастерство. Есть у меня старый вассал Наоэ Ямасиро-но ками. В его усадьбе хранится драгоценная алебарда. Если ты сможешь ее украсть сегодня ночью, я возьму тебя на службу и назначу большое жалованье».

Задача Дандзо была поставлена не из легких. Огромный дом Наоэ, защищенный высокими стенами, окружал широкий ров. Многочисленные сторожа неустанно вглядывались в темноту, и подобраться к усадьбе незамеченным не было никакой возможности. Вокруг усадьбы рыскал огромный волкодав по кличке Мурасамэ, способный учуять любого чужака за сотни метров и прославившийся тем, что как-то на охоте в одиночку загрыз дикого кабана. Все комнаты в доме были ярко освещены, и в них постоянно находились десятки слуг.

И все же Дандзо решился прокрасться ночью в дом Наоэ. Воспользовался он при этом отнюдь не магией, а вполне «посюсторонними» методами – обычными уловками ниндзя. Злобному Мурасамэ он подсунул колобок заранее припасенного и отравленного риса-якимэси, после чего псина, отведав «лакомства», тут же издохла. Затем Дандзо могучим прыжком преодолел ров – не зря же прозвали его «Летучим»! При помощи лазательных когтей (сюко) он взобрался на стену и беззвучно, как кошка, спрыгнул во двор.

Так как дело было уже под утро, у охранников, которые чересчур рьяно сторожили усадьбу вечером и ночью, к этому времени уже глаза слипались. Поэтому ниндзя решил даже немного покуражиться – он не только утащил драгоценную нагинату, но еще и усадил на спину сладко проспавшую все время его ночных похождений одиннадцатилетнюю прислужницу жены Наоэ и в таком виде – с алебардой в руках и девочкой за спиной – явился во дворец Уэсуги.

Все были поражены невероятным мастерством ниндзя. И даже Кэнсин застонал от восторга. Он прекрасно понимал, что этот человек мог оказаться подарком судьбы в борьбе с Такэдой, и уже предвкушал, как при помощи Дандзо отправит своего заклятого врага на тот свет.

Правда, было тут одно но. «Как бы этот Дандзо не был подослан врагами…» – думал князь. А тут еще оскорбленный Наоэ стал нашептывать ему, что Дандзо – человек совершенно неизвестный, прошлое его темно, и уж очень его неожиданное появление здесь напоминает уловку врага. Долго раздумывал Кэнсин. И в итоге это одно но перевесило все таланты великого синоби. Он подозвал к себе начальника охраны Оникодзиму Сётаро и шепнул ему на ухо приказ немедленно прикончить опасного чужака.

Однако Дандзо был не дурак. По каким-то признакам он разгадал план князя и решил дать деру, пока не поздно. Правда, охранников в замке было слишком много. Тут-то и пригодилось ниндзя его магическое (может быть, гипнотическое?) искусство. Обращаясь ко всем присутствующим, он сказал: «Ну что ж, господа. Я хочу показать вам кое-что интересное». С этими словами Дандзо подозвал к себе похищенную девочку и стал вынимать у нее изо рта одну за другой кукол размером в 3 суна (ок. 10 см) каждая. Когда он извлек их уже штук тридцать, куклы стали забавно пританцовывать. Зрители, словно завороженные, уставились на фантастическое зрелище. А хитроумный Като Дандзо тем временем беспрепятственно выбрался из недружелюбного замка.

После этого случая Дандзо, горевший желанием отомстить Уэсуги, отправился в земли его врага, Такэды Сингэна. Прибыв в Кофу, он явился к одному из главных вассалов Сингэна – Атобэ Оискэ. Он заявил, что хотел бы поступить на службу к князю, чтобы отомстить злокозненному Кэнсину. Такэда испытывал острую нужду в ловких агентах и был рад принять к себе на службу мастера ниндзюцу. Правда, заносчивость и хвастливость Дандзо ему тоже не понравились, и он предложил ему для начала доказать свое мастерство.

Существует несколько версий этого испытания. Согласно одной из них, насмешливый и хитрый Сингэн, чтобы посбить спесь с грубоватого ниндзя, попросту решил подшутить над ним и приказал перепрыгнуть через высокий забор, зная, что по ту сторону его посажены шипастые розы. Дандзо, ничего не подозревая, взвился в воздух, перемахнул через ограду и уже – к вящему удовольствию князя – опускался в самый центр колючей клумбы, как вдруг завис в воздухе и полетел обратно… Так велика была сила его магии!

Дошла до наших дней и другая, более прозаическая версия. По заданию князя Дандзо должен был проникнуть в один из замков, который усиленно охранялся. Под покровом ночи он подобрался к замку, вскарабкался на стену и уже собирался спрыгнуть вниз, как вдруг почувствовал, что во дворе его поджидает засада. Специалисты Такэды по отлову шпионов тоже заметили лазутчика и приготовились броситься на него, как только он опустится на землю. И вот Като делает роковой прыжок… Охрана с криками «Попался! Держи его! Убить шпиона!» бросается на него, а Като… неожиданно взмывает в воздух, словно птица, описывает круг над двором замка и через мгновение оказывается на стене! У самураев Такэды даже дух от удивления перехватило, когда они услышали веселый смех ниндзя, усевшегося на гребне стены… Правда, говорят, что воспользовался на этот раз Летучий Като не магией, а простейшим трюком – только исполнение было замечательным. Ниндзя просто подвесил куклу на удочке и заставил ее немного покружиться в ночном небе, вот и вся шутка! Впрочем, Такэда и его приближенные об этом ничего не знали.

Как бы то ни было, после демонстрации никто уже не сомневался в способностях ниндзя-колдуна, и Такэда немедленно выписал огромное жалованье Като Дандзо.

На службе у Такэды Като Дандзо показал себя с самой лучшей стороны и совершил немало замечательных подвигов. Однажды он получил задание пробраться в замок Сува, который славился своей неприступностью. У этого замка была всего лишь одна сторожевая башня, но она была много выше окружающих стен и внутренних построек, и с нее открывался прекрасный обзор на весь замок. После предварительной рекогносцировки Дандзо понял, что проникнуть в замок, не нейтрализовав эту сторожевую башню, невозможно. Тогда он разработал план ее захвата, который затем с блеском и реализовал.

Безлунной ночью Като вскарабкался по стене замка прямо под сторожевой башней. Путем наблюдения ниндзя установил, что это место не просматривалось со стены. Зацепившись на стене под выступающей наружу платформой башни, он просверлил в ней несколько небольших отверстий и вставил в них специальные болты с раскрывающимися шляпками, которые были больше, чем диаметр отверстия. Еще через несколько мгновений ниндзя подвесил небольшие качели на ремнях, прикрепленных к болтам.

Пока четыре стражника всматривались в темноту, ниндзя устроился у них прямо под ногами и подал знак своим четырем товарищам, скрывавшимся в мутной воде рва, взбираться на стену. Вскоре пятеро ниндзя повисли во тьме под платформой башни. Определив по звуку шагов число и расположение охранников, они мгновенно перемахнули через парапет, прикончили охранников и захватили контроль над ключевой точкой обороны. А еще через несколько минут замок был полностью захвачен синоби Такэды.

Впрочем, служба Дандзо у Такэды продолжалась недолго и завершилась трагически. Когда у Сингэна был украден драгоценный список «Кокин вакасю», Дандзо, которого Такэда очень боялся и не любил, был обвинен в краже, объявлен вражеским агентом и убит.

Раппа Фума и Фума Котаро

На службе у семьи Ходзё состояла знаменитая шайка раппа Фума. Клан Фума являл собой уникальнейшее явление в мире ниндзюцу. Начать с того, что никто точно не знает его происхождения, несмотря на то, что до наших дней дошло множество упоминаний этого клана в различных источниках.

По версии японского историка и писателя Сибы Рётаро, Фума переселились в Японию из Кореи в эпоху Сэнгоку. О причинах их миграции ничего не известно. Поскольку в Японии у них не было земли и они не могли заняться земледелием, Фума пришлось скитаться по стране, зарабатывая на жизнь театральными представлениями. Видимо, такой источник дохода не вполне удовлетворял нужды семейства, и Фума стали заниматься разбоем и пиратством. В это время к ним присоединилось множество отъявленных бандитов и воров, и сложилась огромная шайка Фума-то.

По сообщению источников, шайка Фума разделялась на четыре группы, каждая – со своим командиром во главе. Официальные названия их «должностей» говорят сами за себя: кайдзоку – «пират», сандзоку – «разбойник в горах», гото – «грабитель» и сэтто – «вор».

Искусство Фума демонстрирует многие характерные черты корейской военной традиции. Они активно применяли взрывчатые и зажигательные смеси, осветительные ракеты и огнестрельное оружие, занимались пиратством во Внутреннем Японском море, где многочисленные островки позволяли незаметно подобраться к торговым и боевым судам противника. За это разбойников Фума прозвали фуна-кайнин – «морские ниндзя на лодках».

Поднаторев в ниндзюцу, Фума стали наниматься на службу к разным даймё в качестве своеобразного диверсионного спецназа и совершили немало подвигов на поле брани. Но больше всего прославился их торё — «предводитель шайки» Фума Котаро, возглавлявший это разбойничье объединение в середине XVI в.

Согласно информации источников, он был выходцем из горного уезда Асигарасимо, что в провинции Сагами, имел ужасную внешность, огромный рост – под два метра – и служил клану Ходзё. По преданию, он был пятым патриархом школы ниндзюцу Фума-рю. Самым известным его деянием был разгром армии Такэды Кацуёри в битве при Укисима-га хара в провинции Суруга в 1581 г., который подробно описан в «Ходзё годайки».

Осенью 1581 г. Ходзё Удзинао, контролировавший в то время ряд провинций региона Канто, воевал с наследником Сингэна, Такэдой Кацуёри. Армия Ходзё и войска провинций Каи, Синано и Суруга под командованием Такэды Кацуёри сошлись в провинции Идзу и стали лагерями друг напротив друга на разных берегах реки Кисэ.

На службе Удзинао в то время находилось 200 раппа во главе с Фумой Котаро. Разделившись на четыре отряда, они начали каждую ночь, несмотря на непогоду (как говорит источник, «и в ночи, когда лил дождь, и когда дождя не было, и в ночи, когда дул ветер, и когда ветра не было»), совершать нападения на войска Такэды. Раппа убивали воинов Такэды десятками, брали их в плен, перерезали привязи лошадей и уводили их, там и сям устраивали поджоги. В одну из ночей они переоделись во вражескую форму и замешались в рядах воинов Такэды, а потом, по условному сигналу, неожиданно прокричали боевой клич и принялись рубить всех подряд, внеся во вражеский стан дикую сумятицу. Резня продолжалась всю ночь, и наутро выяснилось, что в ужасной ночной суматохе вассалы убивали своих господ, а сыновья по ошибке рубили головы отцам. От стыда и раскаяния многие в то утро совершили ритуальное самоубийство – сэппуку, другие, обрезав магэ – пучок волос на макушке, символизировавший принадлежность к самурайскому сословию, позорно бежали на гору Коя. А десятеро оставшихся в живых самураев распустили волосы в знак скорби и позора и решили все вместе совершить сэппуку, но только после того, как отомстят коварным раппа. Один из них предложил выследить Фуму Котаро и прирезать его как жертву погибшим сюзеренам и отцам.

Самураи спрятались в зарослях кустарника и стали выжидать удобный момент. В один из дней на рассвете они заметили отряд Фумы, возвращавшийся после ночного боя, и, незаметно затесавшись в толпу раппа, пробрались к ним в лагерь. Постепенно все отряды шпионов покинули боевые порядки, и в лагере собралось около двухсот человек. Однако хитроумному Котаро показалось, что число его воинов несколько увеличилось с прошлой ночи, и поэтому он догадался, что в лагерь проникли враги. Он приказал всем раппа построиться в круг и зажечь факелы и скомандовал: «Фудзи!» По этой команде раппа Фума опустились на одно колено. А самураи Такэда, опоздавшие выполнить приказание, были безжалостно убиты на месте. «Сегодня ночью все хорошо поработали», – сказал тогда Фума Котаро и вдруг вновь скомандовал: «Цукуба!» Раппа Фума тотчас вскочили на ноги, а те, кто не успел вовремя подняться, – воины Такэды были уничтожены. Так Фума Котаро разделался с врагами при помощи древнего способа распознавания врага, известного в ниндзюцу как тати-сугури, и-сугури – «отбор стоящих, отбор сидящих».

Ниндзя убивает часового. Со старинной гравюры

После поражения Ходзё в войне с Тоётоми Хидэёси и падения в 1590 г. Одавары – родового замка Ходзё – раппа Фума, игравшие столь значительную роль на полях сражений, оказались не у дел и занялись тривиальным пиратством, чем немало досаждали властям Тоётоми и Токугавы. По преданию, во время своих пиратских рейдов раппа активно использовали примитивные подводные лодки собственного изобретения, называвшиеся рюо-сэн – «лодка – царь драконов». Рюо-сэн якобы могли почти целиком уходить в воду, так что на поверхности оставался торчать только нос, выполненный в форме головы дракона. Перемещалась такая подлодка благодаря гребным колесам, скрытым под водой и приводимым в движение изнутри. Балластом служили мешки с песком, суммарный вес которых был рассчитан таким образом, чтобы при его сбросе рюо-сэн могла мгновенно всплыть на поверхность. Ниндзя, действовавшие внутри лодки, в случае необходимости могли легко ее покинуть через люк в днище. Запаса кислорода в рюо-сэн хватало всего на несколько часов, но этого было вполне достаточно, чтобы незаметно подобраться к вражеским кораблям. И тогда специально подготовленные водолазы, используя дыхательные трубки, забирались под днище выбранного судна и начинали сверлить в нем дыры, после чего оно вскорости шло ко дну.

Поскольку группа Фумы Котаро базировалась на территории региона Канто, которым правил Токугава Иэясу, ей пришлось столкнуться с не менее хитроумным ниндзя Хаттори Хандзо, который был начальником разведки и охраны Токугавы. В конце концов Хандзо удалось разгромить главные силы шайки Фума, а потом и «накрыть» их базу. С тех пор о Фума ничего не было слышно.

Братья Сада – ниндзя на службе Мори

В эпоху Сэнгоку многие даймё имели в своем распоряжении умелых шпионов, но братья Сада – Хикосиро, Дзингоро (Горо) и Конэдзуми («Маленькая мышь»), состоявшие на службе у княжеской семьи Мори, считались лучшими из лучших. Они были прекрасными тактиками, мастерами бесшумного подкрадывания и переодевания, в совершенстве владели гипнозом. Сада с готовностью брались за любое поручение, какое им давал Хара Морисигэ – начальник разведки Мори, и совершали такие подвиги, что даже опытные лазутчики только головами качали, отказываясь верить в упрямые факты.

По поручению Хара братья Сада создали целую школу, в которой обучали шпионской работе несколько десятков учеников. Качество обучения они всегда проверяли на собственной шкуре, провоцируя своих подопечных на использование ниндзюцу против учителей. Об этих «испытаниях» сложено немало легенд.

Однажды ученик Сада по имени Маруяма Санкуро решил тайком пробраться в дом наставников. Прокравшись через сад, Санкуро на мгновение застыл в тени развесистого дерева, чтобы оценить обстановку. Вдруг он почувствовал, что один из братьев покинул свою постель и уже бесшумно подкрадывается к нему. Поняв, что с учителем шутки плохи, Санкуро отказался от своей затеи и поспешил убраться восвояси. Наутро Сада Дзингоро спросил неудачника, не он ли рыскал по саду ночью? Санкуро во всем признался, но поинтересовался, как учитель узнал о его присутствии. Дзингоро отвечал, что он догадался о непрошеном госте, когда насекомые в саду неожиданно умолкли, и в свою очередь спросил ученика, как тот сообразил, что нужно уносить ноги. На это Санкуро сказал, что, когда москиты, которые обычно в полночь молчат, неожиданно зажужжали вокруг, он сообразил, что кто-то выбросил наружу сетку с москитами, чтобы потихоньку выбраться из спальни. И Дзингоро похвалил ученика за внимательность и сообразительность.

В другой раз попробовать свои силы против учителей решился другой ученик, Саяма Хикотаро. Он решил попытаться не только пробраться к учителям «в квартиру», но и украсть у них что-нибудь из мебели. Хикотаро проскользнул в дом через кухонный вход. При этом для шумового прикрытия он попытался сымитировать, будто это один из псов Сада забрался в дом, чтобы покопаться в мусоре в поисках вкусных рыбьих костей. Но тут посреди ночной тишины в дальнем конце дома вдруг загрохотал голос одного из братьев-ниндзя, который весело прокомментировал, что крупные собаки обычно держат голову, когда жуют кости, на высоте около 2 сяку (около 65 см), а в этот раз чавканье шло с уровня пояса мужчины среднего роста. Хикотаро на мгновение замер, восхищенный мастерством наставника, а потом в восторженном настроении отправился домой, проникшись еще большим уважением к учителям.

Тренировка в отбивании сюрикэнов. Рисунок по мотивам японских гравюр

Самым ловким из трех братьев был, видимо, самый старший, Хикосиро. Современники прозвали его Кори-но хэнгэ – «Переменчивый хитрец». И не было человека, который бы не восхищался невероятному мастерству этого ниндзя. Как рассказывается в «Интоку тайхэйки» («Повесть о великом мире тёмной добродетели») [36], однажды Хикосиро на глазах у целой толпы подбросил в очаг в харчевне несколько десятков поленьев, а затем умудрился стащить их все до единого, да так, что никто ничего не заметил!

По сообщению того же источника, в другой раз его искусство решил испытать самурай по имени Ириэ Дайдзо:

– Слышал я, что ты настоящий мастер ниндзюцу, но сомневаюсь, что ты смог бы похитить мой меч, – сказал он.

– Запросто, – отвечал Хикосиро. – Что будет, если я украду твой меч? Отдашь его мне?

– Разумеется, я подарю его тебе, – согласился самурай, но тут же состроил мину: – Только сомневаюсь я, что мне придется это сделать.

Итак, было решено устроить испытание мастерству Хикосиро. Дайдзо вернулся домой, запер все двери и ставни на окнах: во всем доме не осталось ни единой щели, сквозь которую внутрь мог проползти незамеченным хотя бы муравей, – и стал караулить дерзкого ниндзя.

Хикосиро же дождался глубокой ночи, когда даже трава и деревья погружены в глубокий сон, и тайно прокрался к дому Дайдзо, проделал в стене лаз, что для него было сущим пустяком, и через некоторое время пробрался внутрь.

Дайдзо тем временем мирно почивал, засунув меч под подушку. Оценив обстановку, Хикосиро достал из-за пазухи заранее припасенный бумажный кошелек-татогами, намочил его водой из специального контейнера, скатал из него шарик и, подбросив его, уронил несколько капель на лицо самурая. Дайдзо вздрогнул и тут же проснулся.

– Ливень, что ли? Вода с потолка капает… – удивился он, приподнявшись над изголовьем.

В этот момент Хикосиро и вытащил из-под подушки его меч, после чего пораженному самураю ничего не оставалось, как преподнести хитроумному ниндзя свою знаменитую катану.

Ниндзя Кога и Токугава Иэясу

Многие даймё в эпоху Сэнгоку использовали ниндзя, но чаще всего к их услугам прибегал Токугава Иэясу (1541–1616).

Иэясу был старшим сыном мелкого даймё Мацудайра. Земли его отца были зажаты между владениями могущественных кланов Имагава из провинции Суруга и Ода из провинции Овари. Иэясу с детства оказался вовлеченным в жестокую борьбу между этими двумя могучими соперниками и был заложником сначала в замке Оды Нобухидэ, отца будущего объединителя Японии Нобунаги, а затем в цитадели Имагавы замке Сумпу. В 1560 г. между Одой Нобунагой и Имагавой Ёсимото разгорелась война. Удача оказалась на стороне Оды, который во время снежного бурана сумел окружить и наголову разбить сорокатысячную армию Имагавы, имея под началом всего лишь 2000 бойцов. Этой ситуацией и воспользовался Токугава Иэясу, подняв мятеж против Ёсимото. Прежде всего он напал на Гамагори, замок Удоно Нагамоти, родственника Имагавы.

Однако осада замка затянулась. Тогда на военном совете выступил Михара Сандзаэмон, вассал главнокомандующего осаждающей армии Мацуи Сакона Тадацугу (впоследствии Мацудайра Сухо-но ками Ясутика). Он считал, что штурм такой мощной крепости, как Гамагори-дзё, грозит большими потерями, и поэтому советовал обратиться за помощью к ниндзя из Кога, тем более что среди осаждавших было несколько буси родом из тех мест. В итоге в уезд Кога были направлены тамошние воины Тода Сабуро Сиро и Макино Дэндзо. Через некоторое время они возвратились в лагерь с отрядами дзи-дзамураев из Кога Угаи Магороку с 200 ниндзя и Бан Ёситиро Сукэсады с 80 синоби.

Сначала Угаи Магороку провел разведку и предложил использовать традиционный метод захвата крепостей гэссуй-но дзюцу – «метод луны в воде». В ночь на 15-й день 3-го месяца 1562 г. ниндзя, переодетые во вражескую форму, бесшумно проникли в замок, подожгли сторожевую башню Ягумо, господствовавшую над местностью, и учинили беспощадную резню, в которой погибло более 200 бойцов врага. Воины Удоно, не разобравшись, что произошло, подумали, что в замке начался предательский мятеж. Им казалось, что врагов очень много, и они сразу обратились в бегство. Тем временем переодетые ниндзя, подслушав пароли осажденных и не вступая с ними в открытый бой, продолжали сеять панику. Даже Удоно Нагамоти в страхе бежал в Храм священного огня, расположенный в северной части замка, но там его настиг, повалил на землю и зарезал предводитель Кога-моно Бан Ёситиро. В то же время отряд Угаи захватил живьем его сына, Тотаро Нагатэру. Эта блестящая победа круто изменила ход событий в пользу Токугавы. И в 6-й день 2-го месяца следующего года он направил в адрес предводителя ниндзя из Кога Бан Ёситиро благодарственное письмо. Копия этого письма до сего дня хранится в семье потомков буси из Кога Иванэ из городка Исибэ, что в уезде Кога префектуры Сига.

Ниндзя из Ига в эпоху Сэнгоку

К началу эпохи Сэнгоку со времен, когда акуто Курода вели борьбу с господством буддийских храмов, в провинции Ига произошли значительные изменения. К тому времени Тодай-дзи и Кофуку-дзи практически утратили свои поместья и перестали угрожать интересам местных дзи-дзамураев. Когда этот внешний враг отступил, коалиция акуто распалась. Однако мир и спокойствие на землю Ига не пришли. Теперь дзи-дзамураи повели войну не на жизнь, а на смерть друг с другом, стремясь увеличить свои владения и обобрать соседей. Даже старинная семья Хаттори не избежала внутренних разборок. К началу XVI в. от нее окончательно отделились два новых семейства ниндзя: Момоти и Фудзибаяси, которые были настроены отнюдь не лояльно по отношению к родственникам.

Письмо Момоти Сандаю

Хаттори Хандзо. Со старинной гравюры

Применение ханкю – «половинного лука». Рисунок по мотивам японских гравюр

Применение кошки-кагинавы. Рисунок по мотивам японских гравюр

Род Фудзибаяси, обосновавшийся в деревне Томода на севере провинции Ига, на границе с уездом Кога, был одной из боковых ветвей Хаттори. К началу Сэнгоку-дзидай он сумел значительно усилиться и создать сильную организацию ниндзя. Фудзибаяси выстроили замок-крепость в местечке Хигаси Бабунэ и приняли прозвание Нагато-но ками – «покровители Нагато». Фудзибаяси пользовались большим почетом среди дзи-дзамураев севера провинции. Этому в немалой степени способствовал тот факт, что их активно поддерживали многие кланы из Кога, доводившиеся родственниками Хаттори.

Приблизительно в то же время юг Ига стал сферой влияния второй, но более древней ветви Хаттори – семьи Момоти, которая простерла свои щупальца и в соседнюю провинцию Ямато. Основной центр группировки ниндзя Момоти находился в уезде Набари неподалеку от границы с провинцией Ямато. Момоти владели двумя замками, одним – в местечке Рюгути провинции Ига, вторым – в Рюгути провинции Ямато. Наличие замка в Ямато позволяло им получать информацию извне.

Судя по всему, в яростной драке каждый за себя больше всех досталось как раз главной ветви рода Хаттори из поместья Тигати, владения которой оказались зажаты между сферами влияния двух агрессивно настроенных родственных кланов. Возможно, именно поэтому патриарх Тигати Ясунага принял решение покинуть родные места и отправился искать счастья в столицу. Сначала он служил сёгуну Асикага, но позже присоединился к Токугаве Иэясу.

Тем временем в Ига сложилась чрезвычайно сложная ситуация. Долгие годы совместной борьбы против засилья монастырей не позволили ни одному из местных родов стать значительно сильнее других. В результате все земли в провинции были по клочкам поделены между более чем двумя сотнями мелких феодалов, каждый из которых имел дружину численностью от 50 до 100 бойцов. Вести затяжные войны в таких условиях было чрезвычайно опасно даже для победителей, так как любая победа оборачивалась весьма ощутимыми потерями, ведь в каждой дружине все воины были на счету. К тому же в условиях нестабильности в стране в любой момент можно было ожидать вторжения извне. Разумеется, в этих условиях искусство малой войны, диверсий и надежная разведка приобретали первостепенное значение. Каждый из мелких феодалов должен был обладать информацией о планах соседа: готовится ли он к войне, нанимает ли воинов, покупает ли оружие – всё это имело огромную важность. Ведь увеличение дружины врага даже на одного мастера боевого искусства могло иметь весьма неприятные последствия. Если же выяснялось, что враг действительно замышляет недоброе, дзи-дзамураи чаще всего прибегали к тайным мерам восстановления военного паритета: убивали нанятых профессионалов меча, сжигали склады и т. д. Таким образом, владение ниндзюцу стало важнейшим условием выживания.

С другой стороны, в условиях, когда число потенциальных врагов возросло до нескольких десятков, ни один из дзи-дзамураев самостоятельно не был в состоянии обеспечить себя полной информацией обо всех противниках сразу. Для этого требовалась организация настоящей агентурной сети, члены которой должны были размещаться во всех важнейших пунктах провинции, а с учетом возможной внешней угрозы – и за ее пределами. Создать такую сеть не мог ни один из дзи-дзамураев. Поэтому за помощью им пришлось обращаться к кланам ниндзя Момоти и Фудзибаяси, которые имели своих тайных агентов повсюду. В результате в Ига образовались два «бюро» для удовлетворения нужд «населения» в разведывательной информации. Семья Момоти стала главным осведомителем группировки госи юга провинции, а Фудзибаяси обеспечивали разведданными дзи-дзамураев севера Ига. Постепенно эта работа превратилась в их основное занятие.

Ныне точно не известно, сколько ниндзя состояло на службе у Фудзибаяси и Момоти. Полагают, что каждая из этих семей имела «под ружьем» от 200 до 300 агентов. Приблизительно столько же ниндзя было и у Хаттори. Таким образом, общая численность ниндзя этих трех семей оценивается от 500 до 800 человек. Но, по-видимому, в Ига ниндзя было значительно больше, поскольку существовали и другие кланы, промышлявшие шпионским бизнесом, например Цугэ.

Постепенно между кланами ниндзя было достигнуто соглашение о разграничении сфер влияния и кооперации. Это было важно для того, чтобы обеспечить собственную безопасность в нестабильных условиях междоусобиц.

Бесконечные военные столкновения внутри Ига уже к концу XV в. сделали местных феодалов настоящими профи в искусстве малой войны и шпионажа. Но долгое время никто во всей стране не подозревал о талантах госи из Ига. И вот, наконец, пробил час, когда вся Япония узнала о них. Произошло это в 1487 г., когда сёгун Асикага воевал с князем Сасаки. В хронике «Ноти кагами фуроки» («Дополнение к «Ноти кагами») об этом сообщается: «В сражении Камари-но дзин воины из семьи Каваи Аки-но ками из Ига в разведке совершили выдающиеся подвиги. Отсюда и происходит название Ига-моно – «Люди из Ига». Это – особая традиция Кога».

В эпоху Сэнгоку прославилось много ниндзя из Ига. О некоторых мы расскажем подробнее, но прежде нужно отметить, что все ниндзя, согласно теории Ига-рю, делились на три разряда: дзёнины, тюнины и гэнины. Дзёнины представляли высшее командное звено в организации ниндзя. Тюнины – командиры среднего уровня. А гэнины – рядовые агенты. Эти три категории сильно различались по выполняемым функциям и положению.

Дзёнины Ига эпохи Сэнгоку

Хаттори Хандзо Ясунага

Известен также как Тигати Хандзо. Уроженец Оно деревни Ханагаки на западе провинции Ига. Прямой потомок Ига Хэйнайдзаэмона Иэнаги. По неизвестной причине в начале XVI в. вместе со своим отрядом покинул Ига и отправился искать счастья на стороне. При этом за ним сохранилась небольшая крепость в местечке Ёно провинции Ига.

Сначала Тигати Ясунага состоял на службе у сёгуна Асикага, но в период Тэмбун (1532.7–1555.10) перешел на службу к Мацудайре Киёясу, даймё из провинции Микава, и вскоре стал одним из его лучших военачальников. Получил титул Ивами-но ками – «Покровитель Ивами» и прозвище Дзёкан – «Чистота и спокойствие».

После отъезда из Ига Тигати Ясунага сохранил старые связи с ниндзя и посоветовал Токугаве Иэясу нанять к себе на службу Ига-моно. Его старший сын Хаттори Хандзо Масасигэ стал начальником разведывательной службы – оммицу гасира – Токугавы Иэясу.

Хаттори Хандзо Масасигэ (1542–1596)

Третий сын дзёнина Хаттори Хандзо Ясунаги. Родился в 1542 г. в Ёно деревни Ханагаки провинции Ига и прозывался по родовому поместью семьи Хаттори Тигати Хандзо. Уже в 1558 г., когда Хандзо не было еще и 16 лет, он показал себя доблестным воином во время ночного нападения на замок Удо, что в уезде Ниси провинции Микава. В ту ночь Хандзо во главе отряда в составе 50–60 синоби пробрался во вражескую крепость, уничтожил часовых и запалил замок во многих местах, после чего враг был вынужден сдаться на милость победителя. За этот подвиг Токугава Иэясу наградил его драгоценным копьем, которое потомки Хаттори хранят по сей день как священную реликвию. В январе 1569 г. по приказу Токугавы захватил замок Какэгава в провинции Тотоми. Во время боевых действий у реки Анэгава (1570) и при Микатагахара (1572) он, благодаря своим замечательным способностям ниндзя, совершил немало подвигов и проявил замечательное бесстрашие, за что получил прозвище «Хандзо-дьявол» – Они-но Хандзо. Его имя упоминается среди «трех храбрецов Токугава», о которых в распространенной в то время в Микава народной песне, зафиксированной в «Микава-моногатари» («Сказания провинции Микава») [37], говорилось:

Во дворце Токугава есть доблестные мужи: Хаттори Хандзо по прозвищу Хандзо – дьявол, Ватанабэ Хандзо по прозвищу Хандзо – копье, Ацуми Гэнго по прозвищу Гэнго – палач.

Бывали у Хандзо и неудачи. В сентябре 1579 г. он был обвинен в причастности к мятежу, который учинил Нобуясу, наследник Токугавы Иэясу, и получил приказание совершить харакири. Тогда Хандзо укрылся в храме Анъё-ин и сумел вымолить себе прощение.

Впрочем, и сам Иэясу не очень-то хотел отправлять на тот свет прекрасного воина. Благодаря осведомленности о действиях и намерениях различных даймё и выдающемуся полководческому дарованию Хаттори завоевал большое уважение у Токугавы и был назначен главой секретной службы князя – оммицу-гасира. Приступив к делу, Хандзо ввел посты «садовников» (онива-бан) в замке Иэясу, на которые были назначены самые ловкие и опытные ниндзя из его отряда. «Садовники» из Ига выполняли обязанности телохранителей и лазутчиков, способных разделаться со шпионами противника и проникнуть в его самые потаенные замыслы.

Немало подвигов совершил Хандзо на службе у Токугавы. В июне 1584 г. он захватил замок Нисиэ, а шестью годами позже, в 1590 г., участвовал в осаде крепости Одавара – оплота Ходзё, за что получил поместье в провинции Тотоми с годовым доходом в 8000 коку. После переезда ставки Токугавы в июне того же года в Эдо, будущую столицу Японии Токио, князь, в благодарность за верность хитроумного Хандзо, пожаловал ему звание хатамото – прямого вассала сёгуна и подарил ему усадьбу перед одними из ворот своего замка, которые позднее стали называться Хандзо-мон – «Ворота Хандзо». В это время у него в подчинении находилось 150 полицейских-ёрики и 300 стражников-досин. По этому случая Хандзо принял почетный титул Ивами-но ками. Умер он в возрасте 55 лет в 1596 г. Его наследником стал Хаттори Ивами-но ками Масанари, возглавивший отряд ниндзя Ига-гуми после смерти отца.

Фудзибаяси Нагато-но ками

Фудзибаяси Нагато-но ками был одним из самых влиятельных госи во второй половине XVI в. и владел крепостью в Умото Юбунэ деревни Томода (Цукада) уезда Аяма, что на севере Ига. Поскольку сфера влияния Фудзибаяси включала и отдельные районы уезда Кога, у них на службе состояли и некоторые ниндзя из Кога. Хотя посторонние считали Фудзибаяси Нагато обычным сельским богачом, на самом деле он был дзёнином большой организации ниндзя и советником объединения самураев северной части Ига. Кроме того, он возглавлял разведслужбу даймё Тодо.

Момоти Тамба Ясумицу (Момоти Сандаю)

Момоти Сандаю был госи из района Ходзиро г. Уэно и владел усадьбой в Рюгути г. Набари. Он служил советником по шпионажу у госи юга провинции. Однако в его биографии есть множество неясностей. Например, в генеалогии существующей и ныне семьи Момоти имя Момоти Сандаю даже не значится. Интересно, что уже иллюстрированная биография Тоётоми Хидэёси «Эхон тайкоки», опубликованная в 1802 г., ставит под сомнение реальность этого человека. По-видимому, если подобный мастер ниндзюцу и жил когда-либо, он сам постарался замести свои следы. Так, в одном из преданий утверждается, что у Сандаю было две семьи, причем ни одна не знала о существовании другой. Кроме того, в некоторых генеалогиях ниндзюцу указывается, что отца Момоти Сандаю тоже звали Момоти Сандаю, а некоторые источники указывают, что Момоти Сандаю и Фудзибаяси Нагато-но ками – одно и то же лицо, в одном случае действовавшее под настоящим именем, в другом – под псевдонимом!

Существует много легенд о незаурядном мастерстве Момоти Сандаю. В молодости он долгое время служил могущественному Такэде Сингэну. Однажды он получил приказ проникнуть в замок Сувы Ёримицу и выведать его планы. Сандаю уже крался к покоям князя, когда неожиданно появившийся охранник увидел его и поднял крик. Это было последнее, что он успел сделать, так как ниндзя мгновенно прикончил его мечом. Однако на крик сбежалась вся стража замка – несколько десятков вооруженных до зубов самураев. Путь отступления был отрезан. Тогда Сандаю, попавший в едва ли не безвыходную ситуацию, применил свое излюбленное искусство, которое в ниндзюцу Ига-рю именовалось най-но дзюцу, а в Кога-рю – мэйдо-но дзюцу – «искусство грохота». Суть этой шпионской уловки заключалась в том, что голосом и передачей вибрации стенам имитировалось землетрясение. Едва Сандаю воспользовался этим методом, как все преследователи, позабыв о ниндзя, ринулись из дома наружу, ища спасения, а находчивый шпион спокойно выбрался из замка.

Неизвестно, по какой причине, но Момоти Сандаю рассорился с Сингэном, и тогда тот, решив разделаться с ненавистным ниндзя, подослал к нему своего шпиона Хадзику Дзюбэя. Дзюбэй незаметно проник в дом к Сандаю. Застав его в глубоком сне в своей комнате, синоби Такэды решился действовать. Он раскрыл мешочек, принесенный с собой, и выпустил из него прямо на спящего дзёнина нескольких разъяренных ласок, которые томились от голода несколько дней и теперь сразу же набросились на жертву. Хадзика Дзюбэй уже собирался прикончить заспавшегося ниндзя ядовитой стрелкой из духовой трубки, когда Сандаю, который лишь притворялся спящим и был заранее предупрежден своими лазутчиками о предстоящем «визите», швырнул в него пригоршню крысиного помета из мешочка, припрятанного у изголовья. Поскольку ласки обожают крысиный помет, они тут же оставили хитроумного ниндзя в покое и обрушились на незадачливого Хадзику, который вскоре был загрызен ими насмерть.

Имена дзёнинов были строго засекречены. Поэтому даже в знаменитой энциклопедии ниндзюцу «Бансэнсюкай» ничего не сообщается о семьях Хаттори, Момоти и Фудзибаяси. Зато в ее первом томе, озаглавленном «Вопросы и ответы», названы некоторые знаменитые тюнины Ига-рю: Номура Ои Магодаю, Синдо Котаро, Татэока Митидзюн, Симоцугэ Кидзару, Симоцугэ Кодзару, Уэно Хидари, Ямада Хатиэмон, Камбэ Конан, Отова Кидо, Такаяма Таросиро, Такаяма Тародзаэмон.

При внимательном рассмотрении «фамилий» тюнинов, зафиксированных в «Бансэнсюкай», выясняется, что всё это на самом деле названия поселений, разбросанных по провинции Ига. Три из них расположены в г. Ига Уэно (префектура Мии) и его окрестностях, остальные, за исключением Камбэ, находятся в уезде Аяма той же префектуры, Камбэ расположено в уезде Нага. Простонародные уменьшительные имена-прозвища ниндзя из Ига резко контрастируют с фамилиями синоби Кога, которые являются типичными фамилиями самурайских родов.

Не обо всех этих тюнинах мы располагаем какой-либо информацией, от большинства остались только имена. До наших дней, благодаря «Бансэнсюкай», сохранились некоторые анекдоты о Ямаде Хатиэмоне, Отове Кидо, Синдо Котаро и о Татэоке Митидзюне.

Тюнины Ига эпохи Сэнгоку

Татэока (Игасаки) Митидзюн

Татэока (Игасаки) Митидзюн прославился как мастер захвата вражеских крепостей.

Отова Кидо

Житель Отовы деревни Марубасира провинции Ига. Местечко Отова расположено в горах на границе Ига и Кога. Местность здесь делает удобным сообщение с Кога и, напротив, горы как бы изолируют это место от Ига. Кидо – это старинная семья ниндзя, славившаяся своим мастерством. Считается, что Отова Кидо был одним из лучших тайных агентов во всей провинции. По-видимому, он был тюнином в агентурной сети Фудзибаяси Нагато. В старинных документах упоминается, что он пытался убить из ружья князя Оду Нобунагу (подробно об этом рассказывается в следующей главе). Поскольку в некоторых источниках аналогичные сведения сообщаются о другом тюнине – Игасаки Митидзюне, – есть предположение, что в обоих случаях речь идет об одном и том же человеке. Но, возможно, что эти два тюнина просто всегда работали в связке.

Гэнины Ига эпохи Сэнгоку

Симоцугэ Кидзару

Гэнин из деревни Симоцугэ, что в уезде Аяма провинции Ига. Славился необычайной ловкостью и подвижностью, умением лазить и прятаться на деревьях, за что и получил прозвище Кидзару – «Древесная обезьяна». Настоящее имя – Уэдзуки Саскэ. Некоторые специалисты по истории ниндзюцу, например Фудзита Сэйко, считали, что он послужил прототипом Сарутоби Саскэ – героя многочисленных преданий и развлекательных рассказов.

Симоцугэ Кодзару

Он жил вместе с Кидзару в деревне Симоцугэ и, подобно своему товарищу, славился ловкостью и прыгучестью. Из-за того, что он был ниже ростом своего приятеля, его прозвали Кодзару – «Маленькая обезьяна». Есть предположение, что он был сыном Кидзару.

Номура Ои Магодаю

Этот ниндзя также жил в деревне Симоцугэ уезда Аяма в местечке Номура.

Синдо Котаро

Еще один гэнин из деревни Ниси Симоцугэ уезда Аяма. Жил в местечке Синдо.

Уэно Хидари

Уроженец деревни Уэно уезда Аяма (ныне г. Уэно). Настоящее имя – Такава Сахэй.

Пять названных гэнинов были лучшими ниндзя в организации Фудзибаяси Нагато-но ками. Следующие далее гэнины принадлежали к сети Момоти Тамбы.

Ямада Хатиэмон (Яэмон)

Жил в деревне Ямада уезда Ямада. Прославился как выдающийся мастер искусства переодевания (хэнсодзюцу). Об этом шпионе рассказывают, что он мог пройти сквозь толпу и успеть несколько раз изменить внешность, так что прохожие могли описать его потом в нескольких видах.

Такаяма Таросиро

Гэнин из организации Момоти, живший на горе Такаяма в деревне Томода уезда Ямада.

Камбэ Конан

Уроженец деревни Камбэ уезда Набари.

Исикава Гоэмон

Уроженец Исикавы деревни Каваи уезда Аяма. Лучший гэнин Момоти Тамбы. После разгрома коалиции госи Ига в 1581 г. бежал в Киото и стал разбойником, покушался на жизнь диктатора Тоётоми Хидэёси, но был схвачен и сварен заживо.

Названные выше девять ниндзя были лучшими мастерами ниндзюцу Ига-рю эпохи Сэнгоку. Они известны как кюнин-но самурай – «девять самураев» из Ига.

Ниндзя из Кога в эпоху Сэнгоку

После того, как в эпоху Камакура кланы госи из Кога превратились в вассалов семьи Сасаки, в уезде установилось относительное спокойствие. Вассалитет госи отнюдь не означал полной потери ими самостоятельности. В действительности семья Сасаки, понимая всю силу и опасность воинов из Кога, почти не вмешивалась в их дела. К тому же вассалами Сасаки стали не все кланы госи, а только самые крупные из них, в частности семья Мотидзуки, которой князья Сасаки номинально отдали уезд Кога в управление. Фактически большинство кланов госи сохранили свои поместья и независимость. При этом Мотидзуки играли одновременно роль моста и заслонки: с одной стороны, они обеспечивали передачу и выполнение распоряжений Сасаки дзи-дзамураями, с другой, будучи номинальными правителями уезда, прикрывали действия своих подчиненных.

Формальное подчинение князьям Сасаки не привело к стабилизации ситуации в Кога. Земли здесь уже давно были поделены, а поскольку сыновей в каждой семье госи, как правило, было несколько, в условиях нераздельного наследования старшим сыном всего имения, средним и младшим сыновьям приходилось либо пытаться отхватить кусок у соседей, либо искать удачи на стороне. Поэтому в уезде то и дело вспыхивали раздоры, а сам он напоминал пороховую бочку, у которой нужно лишь запалить фитиль, чтобы она рванула.

И, в конце концов, огонь к фитилю был поднесен. К концу XV в. Сасаки, бывшие до того официальными военными губернаторами провинции, набрали силу и превратились в удельных князей. Дело дошло до того, что они стали выказывать открытое неповиновение власти сёгунов Асикага. И тогда Асикага Ёсихиса решил сурово покарать столь явное проявление сепаратистских амбиций, чтобы другим было неповадно, и в 1487 г. направил в провинцию Оми большую армию.

Решающее сражение произошло у поместья Магари-но го, что в уезде Авата провинции Оми. Оно вошло в историю под названием Роккаку-сэмэ Магари-но дзин – «Нападение Роккаку (Сасаки) на лагерь в Магари». В авангарде армии Сасаки находился значительный отряд госи из Кога, которые и разработали план операции. Глубокой ночью отряд ниндзя из Кога неожиданно атаковал главный лагерь сёгуна, находившийся в самом центре расположения вражеских войск. Вспыхнувшие разом во многих местах пожары и разящие удары «воинов ночи» повергли солдат Асикага в панику, и они обратились в беспорядочное бегство.

Весть об этом сражении облетела всю Японию, и слово Кога-моно – «воины из Кога» вмиг стало известно всей стране. Этот случай описан в старой книге «Оми короку», где сказано: «Имена воинов из Кога стали повсеместно известны благодаря их фантастическим поступкам во время боевых действий при Магари в 1-й год Тёкё». Про Кога-моно стали говорить, что это лучшие воины во всей Японии. И неудивительно, ведь горсточка ниндзя смогла обратить в бегство армию самого сёгуна.

Интересно, что в этой битве принимали участие и ниндзя из Ига, правда, сражались они на другой стороне, хотя тоже успешно: захватили один из замков Сасаки.

Сражение Роккаку-сэмэ Магари-но дзин наглядно показало возможности ниндзя, и именно с тех пор в Японии стали говорить о двух школах ниндзюцу: Ига-рю и Кога-рю.

Конечно, сёгун не мог простить такой позор, и уже через четыре года преемник Ёсихисы, Асикага Ёситака, вновь послал армию против Сасаки Такаёри. На этот раз по какой-то причине госи из Кога практически не поддержали князя, и лишь небольшой отряд их сражался в его армии. Некоторые историки полагают, что именно это явилось главной причиной поражения Такаёри, чья армия была наголову разбита. Сам Такаёри после разгрома бежал в горы Кога, где его приняли под защиту тамошние госи. И, что интересно, армия Асикага не решилась его преследовать и сразу вернулась в столицу. Ее военачальники понимали, сколь опасно столкновение с ниндзя в их горном логове.

Кога-моно поддерживали семью Сасаки на протяжении нескольких поколений и сражались в армиях князей Такаёри, Садаёри и Ёсикаты. Правда, при последнем князе, когда уже стал очевиден упадок Сасаки, ниндзя из Кога массами хлынули за пределы родного уезда, чтобы встать под знамена более удачливых полководцев.

Считается, что прецедент этому создал начальник разведывательной службы князя Токугавы Хаттори Ясунага. Он сумел убедить даймё, что Кога-моно – настоящий клад во время войны, и уговорил его нанять себе отряд из госи. Для вербовки Кога-моно был отправлен сын Ясунаги, Хаттори Хандзо. Сначала он направился в родную провинцию Ига, откуда, через посредство Фудзибаяси Нагато, стал сноситься с госи из Кога, убеждая их в том, что Токугава Иэясу – самая выгодная ставка и что именно ему в будущем предстоит править Японией. Хотя многие восприняли его предложение с недоверием, в конце концов Хандзо сумел набрать отряд из более чем 200 ниндзя. По прибытии в провинцию Микава они были назначены телохранителями самого Иэясу. Такое доверие и почет, оказанные князем из далекой провинции, не могли не повлиять на госи, которые еще оставались в Кога. И постепенно они тоже потянулись из родных гор и разбрелись по всей Японии в ответ на приглашения многих военачальников и князей.

В эпоху Сэнгоку в Кога было много настоящих мастеров ниндзюцу, владевших всеми секретами партизанской войны. Однако отряды синоби из Кога были намного меньше, чем группы ниндзя из Ига. Численность их не превышала 30–40 человек. Поэтому госи из Кога обычно называют тюнинами (при этом князь Сасаки занимал положение дзёнина), хотя трехэтажная структура дзёнин-тюнин-гэнин была выработана только ниндзя из Ига. К концу XV в. кланы Кога сумели объединиться в союз, названный по числу семей, вошедших в него, Кога годзюсан кэ – «53 семьи Кога». Ниже приведена таблица, основанная на одном из дошедших до нас списков предводителей этого объединения.

53 семьи Кога

Положение различных кланов в этом объединении было неодинаковым. Высшую ступень в нем занимал 21 клан – Кога нидзюиккэ, а из них своей мощью выделялись так называемые Восемь тэнгу из Кога – Кога хати тэнгу, в число которых вошли пять старых семей – Мотидзуки, Кога, Утики, Угаи и Акутагава – и кланы Кино, Тоно и Нагано.

Различались и некоторые территориальные группировки. Так, семьи Яманака и Бан вместе с родом Минобэ именовались Три семьи Касиваги – Касиваги санкэ. Клан Угаи вместе с семьями Микумо (возможно, была ответвлением рода Хаттори из Ига) и Утики (Найки) назывались Три семьи Сёнай – Сёнай санкэ. Мотидзуки, Акутагава, Курокава, Хаями, Оно, Окавахара, Ивамуро, Дзимбо, Садзи и Оки (в одной из старинных книг из этого списка исключены Курокава, Ивамуро и Оно, но включены Окубо и Цутияма) именовались Девять семей Северной горы – Хокусан кюкэ. Основу мощной группировки Шесть семей Южной горы – Нандзан рокукэ – составил сильный клан Вада.

Кроме этих группировок, существовали еще и отряды (гуми): Хирю-гуми – «Отряд летучего дракона», Хакурю-гуми – «Отряд белого дракона», Тайра-гуми, Бан-гуми, Фудзивара-гуми, Татара-гуми, Сугавара-гуми, Корэмунэ-гуми, Кавати Ситэнгу-гуми – «Отряд четырех тэнгу из Кавати», Татибана хатитэнгу-гуми – «Отряд восьми тэнгу из Татибана» и другие.

Известно также, что семья Кога, составлявшая основу группировки ниндзя Кога, после Кога Сабуро Второго, у которого было три сына, разделилась на три семьи: Тэнрю Кога, Тирю Кога и Коро Кога.

Ига-рю и Кога-рю

За долгую историю искусства шпионажа в средневековой Японии сложилось немало школ ниндзюцу. Наиболее крупными и изощренными из них были примерно 25. Но особое место занимают Ига-рю и Кога-рю. Их содержание наиболее богато, в сравнении с другими школами ниндзюцу. Третье место можно отдать, пожалуй, Кисю-рю. Но исторические исследования показали, что в целом она следует традиции Ига-рю.

Если проанализировать содержание наставлений по Ига-рю и Кога-рю, мы обнаружим, что различия между ними столь ничтожны, что на них можно и не обращать внимания. Выясняется, что эти школы похожи друг на друга как две капли воды. Причем обе считают своим важнейшим письменным наставлением одну и ту же книгу, а именно десятитомную «энциклопедию» «Бансэнсюкай».

Что же касается различий между Ига-рю и Кога-рю, то некоторые авторы отмечают следующее. Ниндзя из Кога превосходили своих собратьев из Ига в синоби-но дзюцу, то есть собственно в искусстве шпионажа. Кроме того, в традиции Кога активно использовались яды и галлюциногенные смеси, были изобретены различные конструкции портативных трамплинов. Зато ниндзя из Кога почти не занимались фехтованием, поскольку тренировки с мечом сильно развивали запястья и предплечья, и если даже шпион переодевался бродячим монахом или шутом, его можно было легко вычислить по этим признакам.

Ниндзя Ига-рю, напротив, уделяли большое внимание развитию ловкости, подвижности, отрабатывали различные уклоны, прыжки и усиленно занимались боевыми искусствами. Сиба Рётаро даже утверждает, что воинское искусство ниндзя из Ига было столь совершенным, что оказало большое влияние на развитие военного искусства в соседних районах. Он полагает, в частности, что знаменитая школа меча Ягю синкагэ-рю немало обязана «ночным воинам». Правда, Окусэ Хэйситиро настаивает как раз на обратном. По его мнению, именно традиция Ягю синкагэ-рю способствовала совершенствованию боевых искусств «невидимок».

Различие между ниндзя из Кога и Ига заключалось также и в том, что ниндзя Кога, как правило, действовали в группах, а ниндзя Ига предпочитали индивидуальные акции.

Кроме того, Кога-моно, будучи вассалами рода Сасаки, почти до конца эпохи Сэнгоку служили исключительно ему. А ниндзя из Ига меняли своих хозяев как перчатки. Фактически они продавали свое мастерство, сохраняя нейтралитет. Они считали нормальным, что сегодня их нанимает Такэда, а завтра – Уэсуги, ибо они всегда ставили себя в центр и выбирали то, что выгодно их клану.

Выше уже немало говорилось о теснейших связях Ига и Кога: о том, что в древности они составляли один уезд, о том, что кланы Ига и Кога – родственные и т. д. Интересно, что и о происхождении Кога-рю и Ига-рю многие источники сообщают весьма схожие подробности. Например, возникновение Кога-рю связывают с 53 семьями, а Ига-рю – с 49 додзё ямабуси. Интересно, что в книге «Оми коти сиряку» смутно упоминается о существовании 49 кланов Кога и Ига, правда, перечислены лишь около 40. А в главе «Об истории» книги «Кога-рю ниндзюцу хисё» («Секретная книга по ниндзюцу школы Кога») история искусства шпионажа начинается с некоего Эми Осидзё из Кога, потом рассказ плавно переходит на Ига-рю. Далее сообщается о действиях ниндзя из Ига на службе у Кусуноки Масасигэ. А заканчивается изложение истории ниндзюцу утверждением, что именно Акутагава Хёбу из Кога является истинным патриархом Кога-рю. Причем тут же говорится, что Кога-рю – это ответвление от Ига-рю. Таким образом, вполне возможно, что под Ига-рю и Кога-рю понимается одна и та же традиция ниндзюцу.

Вообще, если исследовать истоки самих терминов «Ига-рю» и «Кога-рю», выясняется, что первые упоминания о них относятся к концу XV в., то есть ко времени сражения Роккаку-сэмэ Магари-но дзин, после которого «люди из Кога и Ига» стали наниматься на службу к различным даймё в качестве шпионов и диверсантов. Вполне естественно, что их искусство стали называть по местности, откуда они были родом. Таким образом, названия «Ига-рю» и «Кога-рю» появились стихийно, а не были присвоены этим школам кем-либо из отцов-основателей. Это сильно отличает Ига-рю и Кога-рю от других японских школ военного искусства, например от Катори синто-рю, где известен создатель, существуют тексты, зафиксировавшие определенный набор правил и наставлений, и т. д.

Поэтому правомерен вопрос, когда же реально сложились школы Ига-рю и Кога-рю как особые рю ниндзюцу? Ответить на этот вопрос очень сложно, но, скорее всего, это произошло не ранее второй половины XVI в. В этом плане показательно утверждение ряда источников, что создателем школы Кога-рю явился Тодзава Хакуунсай, владелец замка Ханакума, что в провинции Сэтцу неподалеку от Осаки. Правда, в исторических документах среди владельцев замка Ханакума человека с именем Хакуунсай нет. Но известно, что князь Араки Мурасигэ, владевший Сэтцу и выстроивший этот замок, активно использовал шпионов из Ига, Кога, Нэгоро, Сайга и бойцов буддийской секты Икко во время своей борьбы против Оды Нобунаги. Поэтому многие стали считать, что замок Ханакума был занят синоби-но моно.

Возможно даже, что Кога-рю и Ига-рю оформились лишь в середине XVII в., когда впервые появились подробные технические «каталоги» – мокуроку, в которых были зафиксированы разработанные в рамках этих традиций приемы, уловки и образцы снаряжения. Речь идет об уже упоминавшейся книге «Бансэнсюкай» и о произведении Фудзибаяси Масатакэ «Сёнинки».

Стоит подробнее остановиться и на вопросе, почему именно в Ига и Кога сложилась самая совершенная и утонченная традиция ниндзюцу. По-видимому, это было предопределено целой совокупностью факторов. Во-первых, Ига и Кога находятся в самом сердце острова Хонсю, где зародилось и возникло японское государство. Издревле здесь проходили важнейшие дороги, связывавшие основные города – Киото, Наниву (ныне Осака) и Нагою. Причем все эти три города находились на довольно близком расстоянии от Ига и Кога (в среднем около 70 км). Уже с древнейших времен эта область была важнейшим культурным центром, и вполне естественно, что выгодное положение Ига и Кога позволяло тамошней знати быть в курсе всех передовых достижений науки и искусства.

Так, из находящихся поблизости центров сюгэндо – священных гор Ямато, Ёсино, Кумано, Курама – сюда проникали сведения о методах психической тренировки и воинском искусстве ямабуси, со священных гор эзотерического буддизма – Хиэй и Коя – методы буддийской медитации, эзотерические ритуалы, из Киото можно было позаимствовать гадательную науку Оммёдо. В конце XVI в. из храма Ходзо-ин сюда проникает искусство боя копьем, а из поместья Ягю, что в Ямато, – кэндзюцу. Все это перемешалось в Ига и Кога, и в результате появилось загадочное искусство ниндзюцу.

Немалую роль сыграло и то, что сюда, в соответствии с распоряжениями императоров, издревле расселялись заморские иммигранты – китайцы и корейцы, обладавшие передовыми знаниями во всех отраслях человеческой жизнедеятельности, в том числе в военном деле.

В эти горные труднодоступные районы нередко бежали участники заговоров и члены политических группировок, потерпевших поражение, разорившиеся крестьяне и преследуемые ямабуси. Всё это были люди умные, смелые, обладавшие богатым опытом. Недаром именно отсюда происходили легендарный шпион Отомо-но Сайдзин, разбойник Кумадзака Тёхан, мятежный Фудзивара-но Тиката и начальник разведки Минамото Ёсицунэ Исэ Сабуро.

Труднодоступность этих горных районов и крутой нрав жителей делали их совершенно неинтересными с точки зрения грабежа и захвата в глазах феодальных властителей. С другой стороны, обилие мало связанных друг с другом долин и отсутствие силы, способной всё подчинить себе, привели к тому, что здесь появилось множество мелких, но довольно агрессивных кланов. В Кога их было около 70, а в Ига, если судить по сохранившимся до наших дней развалинам крепостей, – свыше 250. Причем семьи эти без конца враждовали друг с другом. И уже говорилось, что в таких условиях методы партизанской войны и шпионажа приобретали решающее значение для выживания.

Все эти факторы в совокупности привели к тому, что именно в Ига и Кога сложилась наиболее мощная традиция ниндзюцу. В книге «Буё бэнряку» («Краткое изложение военного дела») [38] о синоби-но моно говорится: «Это те, кто в нашей стране и в других странах умеют прятаться и, тайно пробравшись в твердыню вражеского замка, узнают секреты врага. В некоторых книгах говорится, что, когда сношения с вражеским замком прекращены, тех, кто подслушивает разговоры о тамошних делах, называют синоби. Это то, чему должны учиться люди, выбранные для службы синоби. Это весьма нужная служба, которая разведует и вызнает дела врага. Это также разновидность Ига-моно и Кога-моно, о которых говорят в последнее время. Издревле в Ига и Кога были люди, умелые в этом деле, и, поскольку они передали свое искусство потомкам, теперь так говорят. Их называют также кантё – «шпионы», они выполняют такую же службу».

Школа ниндзюцу Нэгоро-рю

Третьим крупнейшим центром ниндзюцу была провинция Кии, породившая две мощные школы – Нэгоро-рю и Сайга-рю. Их возникновение напрямую связано с деятельностью воинов-монахов – сохэй.

Монастырь Нэгоро-дэра был одним из крупнейших и богатейших монастырей в Японии. К XVI в. в Нэгоро-дэра было 2700 ученых монахов, а по количеству сохэев он соперничал со знаменитыми храмами горы Хиэй. Все монахи Нэгоро-дэра делились на две группы: гакурё, или «ученых монахов», и гёнин, или «бродяг», которые и занимались военным делом. Во второй половине XVI в. во главе гёнинов из Нэгоро стояли «четыре священнослужителя» (сибо) – Сугинобо, Ивамуробо, Сэнсикибо и Акаибо, которым подчинялись 27 «знаменных предводителей» (хатагасира). «Четыре священнослужителя» были весьма умными и талантливыми полководцами. Во всяком случае, когда в Японии появилось огнестрельное оружие, они одними из первых сумели оценить его достоинства и быстро снабдили им своих воинов.

Монастырская братия Нэгоро-дэра отличалась особенно крутым нравом и еще в середине XV в. приобрела славу отъявленных головорезов. Португальский миссионер Гаспар Вилела, в середине XVI в. посетивший Японию, оставил довольно объективное описание жизни монахов Нэгоро-дэра, фактически превратившихся в военных наемников, проводивших свое время в развлечениях, роскоши и занятиях военным искусством, нимало не заботясь о спасении души. Вилела отметил также высочайшее качество вооружения монахов из Нэгоро-дэра. Другой европейский миссионер, Луиш Фройш, писал, что монахи Нэгоро одевались словно воины-миряне, не брили головы и были чрезвычайно искусны в обращении с мушкетами и луками.

Вокруг Нэгоро-дэра сплотилась целая коалиция окрестных феодалов. Так возник союз Нэгоро икки. Сфера его влияния распространялась на северную часть провинции Кии и юг провинций Идзуми и Кавати. Кроме того, отряды Сэнсикибо включали в себя также семью Цутихаси из соседнего района Сайга и многих младших членов семей богатых крестьян с юга Идзуми.

Еще с конца XIV в. сохэи из Нэгоро стали принимать активное участие в междоусобных войнах. Особенно часто Нэгоро икки выступала на стороне рода Хатакэяма, который занимал пост сюго провинции Кии. В 1570 г. бойцы из Нэгоро-дэра в составе армии Оды Нобунаги участвовали в осаде крупного монастыря Исияма Хонган-дзи. По сведениям источников, они были вооружены 3000 мушкетов – весьма большое число ружей для тогдашней Японии.

Ниндзя в бою. Рисунок по мотивам японских гравюр

Монастырь Нэгоро-дэра стал местом рождения школы ниндзюцу и ходзюцу (искусство применения огнестрельного оружия) Нэгоро-рю. Ее основателем явился один из «четырех священнослужителей» Сугинобо Мёсан. Его старший брат, Цуда Кэммоцу Кадзунага, изучал искусство стрельбы из ружей на острове Танэгасима, куда португальцы впервые ввезли ружья. Вернувшись на родину в Кии, Кэммоцу поселился в Нэгоро-дэра и отдал приказ об изготовлении ружей семье кузнецов Сибацудзи, дом которых находился перед воротами монастыря. Вскоре сохэи из Нэгоро-дэра стали искусными стрелками, а Сугинобо Мёсан основал школу Нэгоро-рю, специализировавшуюся в ходзюцу, кадзюцу (искусство применения зажигательных стрел и иных огневых средств) и ниндзюцу. Ему же приписывается и создание легкой переносной деревянной пушки. Поскольку сохэи из Нэгоро едва ли не самыми первыми в Японии овладели стрельбой из огнестрельного оружия и изготовлением мушкетов, они превратились в столь грозную военную силу, что многие даймё предпочитали иметь их на своей стороне и платить за это большие деньги, нежели столкнуться с ними на поле боя. С тех пор всех выходцев из Нэгоро стали считать первоклассными стрелками и оружейниками.

В рамках школы ниндзюцу Нэгоро-рю родилась более мелкая, но не менее активная школа Нэгоро Дэнко-рю, которая была основана Нэгоро Дэнко, изучавшим ниндзюцу у сохэев из Нэгоро-дэра.

Ниндзюцу Сайга-рю

Другая школа ниндзюцу провинции Кии – Сайга-рю – была связана с союзом Сайга икки. Этот союз возник в середине XV в. в дельте реки Кии в районе Сайга. Так как с середины XV в. этот район находился в сфере влияния религиозного движения Икко, на его территории, в Васиномори, сформировалась мощная организация сторонников Икко. Кроме того, местные мелкие феодалы, т. н. Пять отрядов Сайга – Сайга-сё, Сокаго, Сякэго (Мияго), Накаго и Минамиго, создали группировку Кисю Сайга икки, которая уже в 1530 г. продемонстрировала свою силу, разгромив значительную армию врага. Несколько позже на территории Сайга сложился еще более крупный Союз всей провинции, в который, помимо Сайга икки, вошли воины-монахи с гор Кумано и три сильных буддийских монастыря – Нэгоро-дэра, Когава-дэра и Таканояма-дэра. Во главе союза встал князь Хатакэяма, сюго провинции Кии.

Поскольку среди бойцов из Сайга было немало последователей Икко икки, они почти всегда сражались на стороне этого движения. Особенно много хлопот они доставили первому объединителю Японии Оде Нобунаге в то время, когда тот осаждал главный оплот Икко – храм Исияма Хонган-дзи. Сайга-моно занимались разведкой и шпионажем. Так же, как и сохэи из Нэгоро-дэра, они располагали огромным количеством аркебуз и в совершенстве владели стрельбой из них. Кроме того, они активно использовали различные пиратские приемы и уловки, поскольку жители Сайга издревле были знакомы с мореплаванием.

Ода Нобунага решил покарать союз Сайга и в 1574 г. бросил на провинцию Кии свою армию. В этой ситуации Сайга-икки распался: три «отряда» перешли на сторону Оды, и лишь два – Сайга-сё и Сокаго – продолжали войну против него. Однако силы были слишком не равны, и этим двум отрядам тоже пришлось капитулировать. Но как только Ода вывел свои войска из Кии, союз вновь восстановился в первозданном виде и вступил с ним в войну в составе войска Икко. Отряд из Сайга вновь отправился на помощь Исияма Хонган-дзи и князю Мори, поддерживавшему мятежников.

Из-за активных действий соединенного флота госи из Сайга и князя Мори Оде Нобунаге никак не удавалось организовать блокаду Исияма Хонган-дзи с моря, и в него регулярно доставлялись припасы и подкрепления извне. Тогда, в 1578 г., по приказу Оды стали строиться шесть «железных кораблей», надводные части которых были обшиты железными листами. Такие «крейсера» достигали 24 м в длину и около 14 м в ширину и были вооружены «пушками». Эти японские «пушки» представляли собой крупнокалиберные мушкеты и имели в длину до 3 м. Настоящие же пушки в Японии были известны мало, поскольку японцам не удавалось скопировать орудия с европейских образцов. «Железные корабли» имели множество технических недостатков, но всё же нанесли немалый урон флоту союзников Икко. В конце концов, в 1578 г. Исияма Хонган-дзи капитулировал, и армия диктатора вновь двинулась на усмирение мятежных госи Сайга, которые вновь были вынуждены сдаться ему на милость.

Войсковая разведка в эпоху Сэнгоку

Профессиональные ниндзя решали далеко не все проблемы обеспечения своих хозяев разведданными. Как правило, они выполняли разовые поручения особого рода или действовали в глубоком вражеском тылу под прикрытием. Насущные же проблемы войсковой разведки решались другими органами. К концу XVI в. японские армии располагали четкой системой организации войсковой разведки. Представление о ней дают такие классические сочинения конца XVI в., как «Хосокава Юсай обоэгаки» («Памятные записки Хосокавы Юсая») [39], «Гунтю сэкко сё» («Книга о разведке на войне»), «Корай никки» («Дневник войны в Корее») [40] и др.

Поскольку основным методом войсковой разведки является наблюдение, то и разведчиков японцы называли «наблюдателями» – мономи. По функциям различались тика-мономи – «ближние наблюдатели», располагавшиеся на переднем крае, тоо-мономи – «дальние наблюдатели», высылавшиеся вперед, ближе к противнику, а также синоби-мономи – «невидимые наблюдатели», действовавшие во вражеском тылу. «Легконогие наблюдатели» – асигару-мономи – занимались разведкой местности, а сутэ-камари – «брошенные и пригибающиеся» – снайперским уничтожением командиров противника. Для осуществления налетов, засад, поисков и рейдов создавались специальные разведывательные отряды, различавшиеся численностью. Согласно «Корай никки» оо-мономи – «большой отряд наблюдателей» – отбирался в числе 100 воинов от каждой тысячи солдат, нака-мономи – «средний отряд наблюдателей» – в числе 50 бойцов от каждой тысячи, тииса-мономи (ко-мономи) – «малый отряд наблюдателей» – в числе от 1 до 45 воинов от каждой тысячи. Для наблюдения за настроениями своих войск использовались «цепляющие к глазам» – мэцукэ, часть из которых действовала тайно – синоби-мэцукэ. Вопросами контрразведки ведали «прочищающие глаза» – мэакаси, специализировавшиеся на раскрытии и захвате вражеских шпионов.

Отряд мономи в засаде. Со старинной гравюры

Таким образом, японские феодальные армии располагали разветвленной разведывательной организацией. Появились даже специальные наставления для войсковых разведчиков. Вот что, например, написано в «Гунтю сэкко сё»:

«1. Когда во время войны выходишь на разведку, даже если отъезжаешь на расстояние хотя бы 1 тё [41], коней нужно поставить кругом и в сердце постоянно повторять священное имя божества войны; если выезжаешь на разведку в одиночку, ехать верхом нужно зигзагообразно; когда выезжаете на разведку втроем, нужно ехать друг за другом; есть на этот счет устное наставление…

3. Если вражеские наблюдатели выходят в большом числе, обмениваются взглядами с передним наблюдателем и указывают дорогу, должно знать, что за ними следует вражеский полководец…

4. Если на горном поле всполошились птицы и звери, должно знать, что сбоку укрылась засада.

5. Если над вражеской крепостью собираются коршуны, должно знать, что враги убегают.

6. Если вражеские флаги установлены в лесу, но в той стороне есть птицы и животные, и если они выглядят спокойными, должно знать, что это – хитрость врага, и людей в том месте нет.

7. Когда осматриваешь вражескую крепость посреди ночи, обрати внимание на воду рва: если вода во рве двигается, должно быть настороже.

8. Чтобы узнать, глубок ли ров вражеского замка, нужно ночью тайно подъехать к нему, привязать к камню веревку, прикрепить ее к кончику шеста, опустить камень в ров и померять, глубок ли он; в ночной разведке хороша черная одежда, применяй «шпионские удила» [чтобы заставить пленного молчать].

9. О ночном пожаре: если огонь перекинулся на передовой лагерь врага, используй возможность исследовать объекты, виднеющиеся в близком огне.

10. Когда выходят в дозор лунной ночью, бывает, что вражеский частокол принимают за людей; когда поджигают лагерь, или когда враг поджигает лагерь, если поджигают изнутри, виден густой столб дыма, и пламя распространяется вширь; если поджигают снаружи, пламя видно только с одной стороны, а столб дыма негустой; но всё нельзя предвидеть.

11. Обращай внимание на то, в какой час во вражеском замке едят, а в какой – наказывают, размышляй о лжи и истине, и сможешь понять ситуацию во вражеском стане; когда во вражеском лагере собаки вдруг поднимают лай, знай, что прибыл провиант.

12. У противника, который поднимает много флагов, мало воинов.

13. На противника, который неожиданно переправляется на твою сторону, можно эффективно напасть, поражая его воинов ниже пояса.

14. Если противник, скапливающийся на берегу реки, высылает вперед дозорных, и эти дозорные высматривают мелководье, где должно переправляться, должно знать, что противник будет переправляться разом в этом месте.

15. О том, как наблюдать за глубоким полем: «глубоким полем» называют такое поле, на котором межей меньше, чем на обычном поле; когда смотришь с близкого расстояния, нужно смотреть, привставая на копье или бамбуковый шест; если же копья или бамбукового шеста нет, поднимись на межу; если лилии качаются, значит, в четыре стороны двигаются люди.

16. Когда выступают в дозор, устанавливают обоюдные сигналы, за пазуху кладут несколько флажков пяти цветов и передают сведения, показывая их в определенной последовательности, и так оповещают союзников.

17. Что касается обоюдных сигналов, то если расстояние велико, эффективны разные дымы, если же расстояние невелико, опять-таки, верхом на коне подают сигналы пятицветными флагами.

18. Если даже повстречаешь вражеских синоби, отступать не следует, нужно прибегнуть к хитрости и заставить врагов поверить, что ты их союзник.

19. Когда из вражеской крепости выходят воины на ночную вылазку, с той стороны, откуда они выходят, никогда не стреляют из ружей.

20. Замок, располагающийся на возвышенности, виден издалека, но чем больше приближаешься, тем больше он скрывается из вида».

Интересно, что сами японцы отнюдь не считали свою систему войсковой разведки чем-то выдающимся. Напротив, подтверждая ее рациональность и ценность, они ссылались на зарубежные аналоги. Например, в «Кайкоку хэйдан» («Военные беседы для морской страны») [42] говорится: «В стране Кара (то есть в Китае. – А.Г.) и Голландии наблюдателей используют более-менее сходным образом».

Глава 8. Смертельная битва ниндзя

Ода Нобунага – враг ниндзя Ига и Кога

Ода Нобунага. Со старинной гравюры

Ода Нобунага (1534–1582) вошел в историю Японии как выдающийся стратег, умный и коварный политик, воин со стальной волей и первый объединитель Японии. Его отец, Нобухидэ, был правителем княжества, занимавшего часть провинции Овари. Весной 1551 г., когда он скоропостижно скончался в возрасте 42 лет, Нобунага решил, что пробил его час. С невероятной жестокостью и хладнокровием восемнадцатилетний Нобунага расправился с возможными конкурентами, не остановившись даже перед убийством младшего брата Нобуюки, обвиненного им в тайных связях с врагами, и некоторых других членов семьи, которые могли представлять хоть какую-то угрозу его монополии на единоличную власть. На это ушло ни много ни мало – семь лет. В результате старая фамилия Ода была почти полностью истреблена, а Нобунага подчинил своей власти всю провинцию Овари.

После этого Нобунага приступил к завоеванию владений соседей. Действовал он при этом всё в том же духе, ничем не брезгуя для достижения своей цели. Так, чтобы шпионить за даймё Асаи Нагамасой из соседней провинции Оми, он выдал за него свою младшую сестру, которая должна была обо всех действиях мужа доносить брату. В условленное время по ее сигналу войска Нобунаги атаковали позиции неприятеля, а сам Асаи был убит.

Интересно, что подобные уловки пытались применить и против самого Оды, но он хитроумный план врага раскусил. Когда Нобунаге было 15 лет, его женили на десятилетней Нохимэ, дочери крупного даймё из соседней провинции Мино. Вскоре после того, как Нобунага стал главой своего клана, его жена стала замечать, что он каждую ночь на несколько часов удаляется из спальни. Такое поведение показалось ей странным. Когда же она, наконец, решилась спросить, чем это вызвано, Нобунага без обиняков ответил, что он вступил в тайный союз с двумя влиятельными вассалами ее отца. Эти вассалы ночью должны убить последнего и подать условный сигнал, по которому войска Нобунаги вторгнутся в его владения. Но так как он не знает, когда точно им удастся совершить убийство, то он вынужден каждую ночь в определенные часы следить, не будет ли сигнала. При этом Нобунага с важным видом напомнил Нохимэ о долге жены, которая должна во всем следовать мужу и свято оберегать тайну. Хитроумный Нобунага рассказал ей эту легенду, нисколько не сомневаясь, что она обязательно передаст информацию о мнимом заговоре отцу. И не ошибся: вскоре князь провинции Мино, поверив рассказу дочери, приговорил к смерти двух преданнейших и ни в чем не повинных вассалов. Нобунага был доволен: руками отца жены были устранены опытные военачальники, что облегчило ему захват его владений.

К излюбленным хитростям Оды относились использование его войсками знамен и гербов врага, неожиданные атаки в самый неподходящий для противника момент: под покровом ночи, во время ливней с ураганными ветрами и т. д. Португальский миссионер Луиш Фройш написал о Нобунаге: «Он действовал всегда скрытно… Он почти никогда не следовал советам подчиненных. Презирал японских императоров и князей, ни во что не ставил богов и идолов, не верил ни в какие пророчества и суеверия. И хотя сам принадлежал к буддийской секте Нитирэн, тем не менее твердо считал, что нет ни бога, ни бессмертия души, ни потусторонней жизни».

Нет ничего удивительного, что такой человек, как Ода Нобунага, широко использовал службу шпионажа и тайных убийств. Своих агентов он называл кёдан – «слушающими болтовню на пиру», и это название красноречиво свидетельствует о характере их работы: подслушивание вражеских разговоров, выведывание тайн на попойках. Правда, в большинстве случаев кёдан не были профессиональными шпионами. Как правило, это были обычные самураи, обладавшие определенными задатками: хладнокровием, выдержкой, сметливостью, общительностью, умением хранить собственные тайны и мастерством в боевых искусствах.

Ниндзя, пробравшийся в замок, убивает князя и его охрану. Рисунок по мотивам японских гравюр

Для выполнения особо секретных поручений Ода прибегал к услугам настоящих специалистов, профессиональных ниндзя, владевших всеми секретами своего мастерства. И, судя по всему, он умел выбирать прекрасных исполнителей своих тайных планов. Во всяком случае, ниндзя Нобунаги прославились столь изощренными покушениями на жизнь других даймё, что некоторые исследователи полагают, что именно он ввел моду на тайные убийства враждебных князей.

Наняв на службу «ночных призраков», Нобунага в первую очередь решил расправиться со своим старым заклятым врагом Такэдой Сингэном. Сингэн славился подозрительностью и осторожностью. Его замок и личные покои прекрасно охранялись. Как только начинало темнеть, мост через глубокий ров поднимался и закрывал собой центральные ворота замка. На стенах дежурили часовые, специальные группы охранников обходили все дворы и закоулки замка, в коридорах стояли вооруженные воины, находившиеся в пределах видимости друг друга. К тому же несколько двойников постоянно отвлекали внимание вражеских убийц на себя. Казалось, подобраться к Такэде просто невозможно. И всё же Нобунага решил рискнуть, назначив на это задание одного из своих лучших синоби, чье имя сохранилось до наших дней – Хатисука Тэндзо.

Ниндзя убивает вражеского военачальника из аркебузы. Рисунок по мотивам японских гравюр

История не донесла до нас секрет Тэндзо, но он всё же сумел прокрасться в личные покои Сингэна и, очутившись в его спальне, вонзил в горло спящего на постели человека свой нож… Трудно передать разочарование Тэндзо, когда, перевернув труп, он обнаружил, что это всего-навсего один из двойников. Наверное, даже его тренированная психика не выдержала, и лицо перекосила досада. В это время охрана подняла тревогу, но ниндзя сумел выбраться из замка и стремглав бросился в лес, начинавшийся в полукилометре от крепости. Однако вслед за ним пустилась погоня верхом, и через несколько мгновений Тэндзо понял, что ему не уйти. Знал он и то, что его преследовали мэакаси – настоящие «волкодавы», обезвредившие десятки шпионов, прекрасно знакомые с секретами «невидимых». Чтобы спастись, нужно было моментально придумать что-нибудь необычное.

Лес был довольно редок, да и Тэндзо успел добежать лишь до опушки. Сзади уже слышалось тяжелое дыхание лошадей и боевые крики самураев, которые заметили беглеца. Времени на раздумья не оставалось. Положение казалось безнадежным, и тогда Тэндзо решил использовать свой последний шанс. Он встал так, чтобы луна светила ему в спину, и принял такую позу, что казалось, будто это – всего лишь изогнутое полузасохшее дерево. А самураи, сдерживая разгоряченных коней, стали тыкать копьями направо и налево, надеясь поразить спрятавшегося в негустой листве ниндзя. Воины чувствовали, что беглец где-то рядом, ведь они только что видели его. Они обшарили все вокруг, но Тэндзо так и не обнаружили. Он стоял, не шелохнувшись, хотя один из ударов копьем распорол ему одежду, едва не зацепив тело. Лишь только мэакаси ушли, чтобы организовать настоящую облаву по всему лесу, Тэндзо спрятался в специальной норе в земле, прикрытой травяной «крышкой», которую приготовил заранее. Целый день сотни вооруженных людей прочесывали каждый метр леса, несколько раз проходили и над убежищем ниндзя, но так его и не обнаружили.

Убить Сингэна в этот раз не удалось, но некоторые предания утверждают, что ускользнуть от рук ниндзя он всё же не смог. По одной версии, его сразила пуля, выпущенная в кромешной тьме, во время осады замка Нода, принадлежавшего одному из вассалов Токугавы Иэясу. Это неожиданное убийство породило массу толков о гениальном «невидимке»-снайпере, сумевшем точно рассчитать, когда и в каком месте окажется полководец той злосчастной ночью.

Синоби Оды Нобунаги приписывают загадочную смерть знаменитого Уэсуги Кэнсина. Что же нам доподлинно известно об этом происшествии?

…В тот злосчастный день Уэсуги Кэнсин был в приподнятом настроении. Он начал кампанию против Нобунаги, и удача сопутствовала ему. Вечер прошел в составлении планов весеннего наступления и разгрома заклятого врага.

Перед отходом ко сну Кэнсин по обыкновению в сопровождении слуг и охраны направился в уборную. Сопровождающие, следуя обычаю, остались у входа. Уэсуги долго не появлялся, и охрана начала волноваться. Когда терпение стражников лопнуло, начальник караула наконец решился заглянуть в нужник, и его глазам открылась жуткая картина.

Доблестный воин лежал без чувств на полу и не подавал признаков жизни. Его тотчас перенесли в спальню, вызвали лучших лекарей. Однако все их усилия были тщетны: князь в сознание так и не пришел. Не произнеся ни слова, через три дня Кэнсин скончался, унеся в могилу тайну своей смерти.

А таинственного в ней было немало. Начать с того, что неожиданная смерть настигла князя прямо посреди его собственной резиденции – замка Касугаяма, который слыл одним из самых неприступных в средневековой Японии: несколько сот построек, множество коридоров, потайных ходов, ловушек, оборонительных рвов. Постройки замка начинаются посреди леса и поднимаются уступами в гору, на вершине которой располагается цитадель, защищенная несколькими рядами мощных стен, охраняемых многочисленной стражей. Единственное окошко туалетной комнаты, куда за несколько минут до своей гибели вошел князь, было забрано мощной решеткой с мелкими ячейками, а у наружных дверей стояла охрана, с которой Уэсуги не расставался ни на миг даже в коридорах собственного замка. Добавим, что Кэнсин отличался отменным здоровьем, был в расцвете сил, не страдал никакими заболеваниями. Так что его смерть была подобна грому среди ясного неба. Она казалась столь неожиданной и невероятной, что стали поговаривать, что здесь не обошлось без участия страшных онрё – злых духов.

Онрё – самая ужасная напасть, которая только может обрушиться на человека. Избавиться от злобного духа почти невозможно, он будет преследовать свою жертву, пока не заставит ее умереть в страшных мучениях. Откуда берутся онрё? Это духи безвинно убиенных. Поползли слухи, что онрё, который преследовал Уэсуги, был духом одного из его бывших вассалов по фамилии Кагэи. Кагэи был одним из лучших самураев Уэсуги, во всех сражениях он неизменно сражался в авангарде. Но кто-то из завистников «напел» Уэсуги, что Кагэи вошел в сговор с Нобунагой и плетет нити заговора. Вспыльчивый Уэсуги немедля, без должного разбирательства, приказал убить вассала. А через некоторое время выяснилось, что всё это – не более чем наветы на верного Кагэи, который до самой казни продолжал восхвалять господина. Рассказывают, что Уэсуги, узнав о невиновности Кагэи, был страшно опечален и полон раскаяния, только ведь убитого не воскресить… И вот беспокойный дух невинно убиенного явился теперь за душой бывшего хозяина…

Впрочем, немногие из приближенных Уэсуги смогли принять такое объяснение. Они сходились на том, что здесь не обошлось без невидимых ночных убийц ниндзя. Тем более, что гибель Уэсуги уж очень была на руку Оде.

Сегодня наиболее распространена следующая версия гибели Уэсуги Кэнсина.

…Укибунэ Кэмпати, командир одной из групп ниндзя Нобунаги, получил приказ от своего господина убить Кэнсина. Кэмпати подошел к заданию со всей ответственностью и со своими лазутчиками сделал невозможное. Одной из безлунных ночей ниндзя Оды сумели незамеченными проскользнуть в замок Касугаяма. Они повисли на потолочных балках в темном коридоре и стали поджидать зловредного Касуми Дандзё – знаменитого ниндзя из Этиго, начальника охраны Уэсуги и самого опасного врага всех шпионов. Когда же Касуми в сопровождении трех своих воинов показался в коридоре, Кэмпати, бывший мастером фукуми-бари – выплевывания игл изо рта, – выпустил в них несколько ядовитых иголок, и все четыре ниндзя мертвыми рухнули на пол. Затем коварный главарь шпионов Оды направился во внутренние покои и уже приготовился прикончить князя, когда чьи-то сильные руки свернули ему шею: Касуми, в отличие от своих товарищей, ловко ускользнул от смертоносных игл и только притворился мертвым.

Уэсуги, разумеется, был очень доволен таким исходом и высоко оценил искусство своего телохранителя. Но он недооценил хитрость Оды, который предвидел, что операция может оказаться неудачной, и решил использовать Укибунэ Кэмпати только в качестве приманки. Он тайно подослал в замок Уэсуги еще одного ниндзя, младшего брата Кэмпати – Дзинная, который был карликом ростом всего около 1 м. Ему-то, по замыслу хитроумного Оды, и предстояло отправить на тот свет враждебного князя…

Проникнув в резиденцию Уэсуги, Дзиннай, пока его старший брат отвлекал внимание врага на себя, спрятался в том месте, куда Уэсуги непременно должен был явиться, – в туалете. Он пристроился в висячем положении в нижней нише выгребной ямы, приготовил свое короткое копье и стал ждать. Когда же Уэсуги, наконец, появился в туалете и присел на корточки для исполнения своих естественных надобностей, карлик вонзил ему в анус копье. Затем он погрузился в фекалии, оставив над поверхностью лишь кончик крошечной дыхательной трубочки, которая в суматохе осталась незамеченной охранниками Уэсуги.

Дзиннай пробыл в скрюченной позе в выгребной яме несколько часов. Но он был готов к этому, так как специально готовился к своей миссии, проводя долгие часы в большом глиняном кувшине, чтобы привыкнуть к долгому нахождению в узком пространстве. Когда же суматоха, вызванная убийством, поутихла, Дзиннай незаметно выскользнул из замка и уже вскоре, отмывшись, докладывал довольному Оде Нобунаге о хитрой уловке…

Эта версия убийства Кэнсина действительно выглядит очень экстравагантно. Только уж очень она сомнительна. Ни в одном из описаний смерти Уэсуги того времени (а они встречаются, по крайней мере, в четырех хрониках) нет никаких упоминаний ни о столь неэстетичном убийстве копьем, ни о карлике в выгребной яме. Да и загадка-то вся в том и состоит, что на теле Уэсуги не было никаких ран, не говоря уже о дырище от «ануса до глотки». Но откуда же всё-таки взялся оригинальный образ ниндзя-карлика Укибунэ Дзинная?

В хронике «Тодайки» имеется весьма загадочная фраза: «Этой весной Кэнсин ушел в возрасте 49 лет. Говорят, что умер он от большого червя». Что это за «большой червь»? Может быть, это и есть прообраз ниндзя-карлика? А может быть… Уже в старину ходило немало домыслов насчет пресловутого «червя». Некоторые из них были и вовсе невероятны. Например, многих смущало то, что мужественный самурай никогда не был женат, соблюдал обет безбрачия и общался только с мужчинами (Кэнсин был буддийским монахом). Поговаривали, что никто не видел Уэсуги раздетым и что он отличался очень нежной кожей лица. Может быть, Уэсуги на самом деле был женщиной? Тогда становится понятным, о каком «большом черве» идет речь в «Тодайки», – это была тяжело протекавшая беременность, из-за которой «самурай» и лишился жизни…

Оставляя в стороне подобные нелепицы, можно предположить, что речь идет о каком-то заболевании. Действительно, изучение источников показывает, что под конец жизни Уэсуги был не так уж здоров и силен, как это хотят представить сторонники версии участия ниндзя. Скорее наоборот – он тяжело болел и сильно мучился. Правда, приближенные намеренно скрывали немощь своего господина и распространяли слухи о железном здоровье, стремясь отвадить врагов от покушений на его владения. И всё же, судя по сообщениям текстов, Кэнсин страдал каким-то желудочным заболеванием. В воинской повести «Кэнсин гунки» («Военная хроника Уэсуги Кэнсина») об этом говорится следующее: «С 9-го дня 3-го месяца Кэнсин страшно мучился от болей в желудке, когда был в туалетной комнате. Все это, к несчастью, продолжалось до 13-го дня, когда он умер». Что же это за заболевание? Конечно, через 500 лет после смерти «пациента» диагноз поставить крайне трудно. И всё же, судя по симптомам, можно предположить, что речь идет о хроническом колите, язве желудка или дизентерии.

Другие источники указывают на частые жалобы Уэсуги в последние дни жизни на сильные боли в кишечнике. А в жизнеописаниях Уэсуги сообщается, что в последние годы жизни он ходил лишь с тростью и неумеренно потреблял алкоголь. Состояние его здоровья вызывало немалые опасения у окружающих. Так, его ближайший вассал Наоэ Канэцугу как-то высказал сомнение, что Кэнсин вряд ли долго протянет. В одном из дневников того времени содержится весьма интересное описание состояния здоровья Уэсуги. Оказывается, он болел очень долго и сильно страдал. Его мучили страшные видения, например, в 11-м месяце 1577 г. ему явился призрак невинно убиенного самурая Какидзаки, после чего состояние его здоровья резко ухудшилось. К середине зимы того же года Уэсуги сильно похудел, страдал отсутствием аппетита и в некоторые дни принимал лишь воду. Он жаловался на боли в груди, «будто там лежит железный шар». По-видимому, Кэнсин предчувствовал надвигающуюся смерть и, как и подобает настоящему самураю, оставил прощальное стихотворение, спрятав его под одной из колонн главного зала своего дворца. В этом стихотворении Кэнсин говорит, что готов к смерти, и высказывает предположение, что он смертельно болен. Все это опровергает версию об участии ниндзя Нобунаги в смерти Уэсуги.

И всё же, что послужило конкретной причиной смерти князя? Как известно, от колита не умирают. Язва желудка и дизентерия обычно сопровождаются кровавым стулом, а об этом ничего не говорится в источниках. К тому же от дизентерии человек умирает быстрее, чем за неделю, а Уэсуги страдал какой-то болезнью по крайней мере год, а то и больше. Упоминание об ощущении «железного шара в груди» навело английского историка-япониста Стивена Тёрнбулла на мысль о раке. Возможно также, что Уэсуги страдал сердечным недугом, который привел к инфаркту. Известно, что заболевания сердца нередко имеют своим симптомом мучительные отраженные боли в желудке – так называемые «абдоминальные боли сердца».

Хотя именно ниндзя Нобунаги прославились как исполнители самых невероятных убийств, сам он вошел в историю ниндзюцу прежде всего благодаря своей лютой ненависти к «воинам ночи» из Ига и Кога – самым знаменитым агентам средневековой Японии. Казалось бы, с его пониманием роли шпионов, с его финансовыми возможностями лучших партнеров, чем славные семьи из традиционных «ниндзевских» регионов, было не найти, однако на деле между ними, возможно, встала непреодолимая стена религиозной розни.

Ода Нобунага считал, что для объединения Японии необходимо сокрушить буддийские монастыри и иные религиозные объединения, которые в те времена имели не меньшее могущество, чем сам сёгун. Проводя эту политику в жизнь, диктатор предал огню главный оплот школы Тэндай, знаменитый монастырь на горе Хиэй, уничтожил мятежный союз Икко и обратил в руины главный центр школы – храм Исияма Хонган-дзи.

Все эти «мероприятия» не могли не вызвать гнева у ниндзя Ига и Кога, которые поддерживали дружеские контакты с крупнейшими буддийскими храмами и орденами ямабуси. В результате ниндзя развернули настоящую охоту на ненавистного врага. Покушения на его жизнь следовали одно за другим. Но благодаря надежной охране и незаурядному личному мужеству князь неизменно выходил сухим из воды.

В «Тайкоки» («Хроника тайко Тоётоми Хидэёси») [43] сохранилось описание попытки убийства Нобунаги ниндзя из Кога Сугитани Дзэндзюбо (по другой версии, он был сохэем из монастыря Энряку-дзи). Произошло это событие в 1570 г. По сообщению источника, Дзэндзюбо был специально нанят для этой миссии господином провинции Оми князем Сасаки Ёсискэ, решившим расправиться со своим врагом при помощи тайного искусства синоби.

Дзэндзюбо был искуснейшим стрелком из длинноствольного мушкета. Он заранее вызнал, каким путем направится Нобунага из Оми в провинцию Мино, и занял чрезвычайно удобную позицию в кустах, нависавших прямо над дорогой. Много часов пришлось прождать ему, пока на дороге не показался кортеж Нобунаги. Дзэндзюбо решил стрелять наверняка и приготовил два мушкета, так как понимал, что времени для перезарядки оружия у него не будет. Как только Нобунага в окружении телохранителей поравнялся с кустами, ниндзя произвел выстрелы из обоих ружей и попал обоими зарядами в мишень. Но то ли пробивная сила мушкетов была невелика, а Дзэндзюбо залег слишком далеко от цели, то ли панцирь на Нобунаге в тот день был надет суперпрочный, но пули, пробив нагрудник, засели в его толстой подкладке. И хотя Нобунага был выбит из седла, он не был даже ранен. Поняв, что покушение провалилось, и не став дожидаться, пока охрана бросится вдогонку, Дзэндзюбо бежал в горы. Целых четыре года он скрывался в горной глуши, но Нобунага, понимая, сколь опасен такой блестящий стрелок, велел разыскать и схватить его во что бы то ни стало. И когда внимание Дзэндзюбо ослабло, он был неожиданно схвачен самураями диктатора и замучен до смерти пытками, продолжавшимися шесть дней без перерыва.

Десятью годами позднее, в 1581 г., попытку отправить князя на тот свет предпринял другой ниндзя из Кога – лучший агент на службе семьи Такэда Сатору Докэн. Когда он тайно проник в стан Нобунаги в монастыре Хонно-дзи, его выследил знаменитый ниндзя из Ига Хаттори Хандзо, бывший по совместительству телохранителем князя Токугавы Иэясу, с которым в тот день встречался диктатор. Встреча с Хандзо в темном коридоре монастыря окончилась для Сатору Докэна весьма плачевно: по преданию, ниндзя из Ига одним ударом меча разрубил его пополам от темени до ануса.

По иронии судьбы, как раз ниндзя из Ига едва ли не больше всех желали отправить на тот свет ненавистного феодала и сами приложили для этого немало усилий. Сначала эксперт по огнестрельному оружию Кидо Ядзаэмон попытался подстрелить князя из мушкета, но и его постигла неудача. И тогда дзёнин Момоти Сандаю отрядил на это дело своего лучшего ученика, знаменитого «призрака» Исикаву Гоэмона.

Гоэмон предпринял две попытки устранения Оды, но обе они, к огромному сожалению ниндзя из Ига и Кога, провалились. Во время одного из покушений Исикава ухитрился проскользнуть в мансарду над спальней диктатора и, проделав в полу точно над изголовьем ложа князя отверстие, свесил оттуда тонкую нить, а потом каплю за каплей стал отправлять по этой дорожке жидкий смертоносный яд прямо в рот спящего феодала. И лишь чуткость сна спасла его от верной смерти. Он вовремя проснулся и заметил опасность, но схватить хитроумного ниндзя страже не удалось.

В другой раз счеты с Нобунагой попытался свести Манабэ Рокуро – ниндзя и по совместительству управляющий поместья самурая Фукуи, вассала мелкого даймё Хатано Хидэхару. В 1573 г. Нобунага наголову разбил клан Хатано, и Рокуро решил отомстить за позор своего господина. Ночью он проник в замок Нобунаги, решив заколоть его в постели, но был застигнут врасплох двумя стражниками. Поняв, что всё потеряно и выбраться живым уже не удастся, Манабэ Рокуро тотчас совершил самоубийство. Чем немало огорчил Нобунагу, который был не прочь поразвлечься пытками очередного убийцы. Труп неудачливого ниндзя был вывешен на рыночной площади в назидание всем тем, кто осмелится рискнуть покуситься на жизнь диктатора.

Конечно же, Ода Нобунага не мог спокойно ждать, пока кому-либо из «ночных призраков» удастся добиться своей желанной цели, и предпринял меры, чтобы искоренить «ниндзевский гадюшник» с корнем. Эта акция вошла в историю как величайшая битва ниндзя, Мятеж в Ига годов Тэнсё – Тэнсё Ига-но ран.

Тэнсё Ига-но ран

Как уже говорилось, в эпоху Сэнгоку провинция Ига оказалась «бесхозной». Здесь не было даймё, и всю ситуацию контролировала коалиция госи. Лишь во второй половине XVI в. группа влиятельных госи решила для прикрытия «посадить на престол» выбранного ими «даймё» Никки Дандзё Томоумэ. Никки реально никакой властью не обладал, и положение его всецело зависело от настроения «избирателей». А настроение это было чрезвычайно переменчиво. В результате Никки оказался попросту вышвырнут за пределы Ига.

Однако Ига занимала чрезвычайно выгодное в стратегическом отношении положение вблизи важнейшего тракта Токайдо, и претендентов на нее было хоть отбавляй. В числе положивших глаз на «бесхозную» провинцию был и могущественный властитель соседней провинции Исэ Китабатакэ Нобукацу.

Этот Нобукацу не был урожденным Китабатакэ. На самом деле он был родным сыном Оды Нобунаги, хитростью и обманом захватившим чужие владения.

Захват Исэ был одним из ключевых элементов стратегии Нобунаги. Через эту провинцию пролегали важнейшие дороги, и тот, кто их контролировал, мог контролировать ситуацию во всей стране. Поэтому Нобунага развернул масштабное наступление на владения Китабатакэ Томонори. За месяц маневров и боев его войска сумели захватить крепость Камбэ и особенно важный замок Кувана, расположенный рядом с трактом Токайдо, а еще через две недели и крепость Окавати.

Предательское убийство Китабатакэ Томонори. С гравюры «Иранки»

Однако, хотя армия Нобунаги в те дни была, вероятно, самой боеспособной в Японии, победа давалась ей с большим трудом. Томонори оказался Нобунаге противником под стать, и тогда коварный даймё решил использовать более утонченные «темные» методы. После непродолжительных переговоров стороны согласились подписать мирный договор, который был скреплен усыновлением Китабатакэ Томонори двенадцатилетнего сына Оды – Нобукацу. В те времена семейные связи имели весьма большое значение, и это было в порядке вещей.

Воспользовавшись поддержкой родного папаши и доверчивостью нового «родителя», Ода Нобукацу решил отправить последнего на тот свет и завладеть провинцией. В разработке заговора активное участие принял один из видных военачальников армии Нобунаги – Такигава Сабуробэй. Поскольку Китабатакэ Томонори был прекрасным фехтовальщиком, одолеть его в открытом бою, даже в случае неожиданного нападения, нечего было и думать. Было решено прибегнуть к хитрости и услугам «невидимых», которые и разработали план в деталях. И, наконец, наступила ночь покушения…

Цугэ Сабуродзаэмон, вассал Китабатакэ, провел воинов Нобукацу в замок господина и подговорил слуг не поднимать шум, а, напротив, помочь «киллерам» прикончить князя. Стража, охранявшая его покои, также была подкуплена и пропустила врагов. Поэтому в спальню Китабатакэ Томонори они ворвались неожиданно и сразу бросились с обнаженными мечами к его ложу. Но взять мастера меча запросто всё же не удалось. Едва вскочив с постели, он в один прыжок добрался до своего страшного клинка, стоявшего поблизости на специальной стойке, и словно молния нанес два разящих удара первым двум нападающим. Но… противники лишь пошатнулись от ударов и усилили натиск! Меч знаменитого фехтовальщика попросту соскользнул с их панцирей, не причинив никакого вреда. Оказывается, подкупленные слуги специально затупили меч Китабатакэ, и он не мог пробить тяжелые доспехи убийц! Все закончилось в несколько секунд. Бесстрашный, но бессильный что-либо сделать тупым мечом, Китабатакэ Томонори пал, обливаясь кровью.

Сразу же после убийства Томонори Ода Нобукацу объявил себя правителем провинции Исэ. Однако члены семьи Китабатакэ не смирились с этим и поклялись отомстить подлому узурпатору. Из Нары приезжает Китабатакэ Томоёри, младший брат убитого даймё. Он был буддийским священником, но ради кровной мести оставил проповеди. Вокруг него вскоре сплотились верные вассалы клана Китабатакэ и союзники из провинции Ига. Дело шло к крупному вооруженному выступлению.

Тогда за дело взялся уже известный нам Такигава Сабуробэй. Во главе армии Оды Нобукацу он решительно повел наступление против заговорщиков и разбил отряды родственников Китабатакэ. Оставшиеся в живых заговорщики бежали в соседнюю провинцию Ига под крыло тамошних кланов госи и запросили помощи у могущественного князя Мори Мотонари. Мори двинул свою армию в этот регион, но навстречу ему выступили войска Оды Нобунаги, и Мотонари пришлось отступить. Интересно, что, по легенде, среди сторонников Китабатакэ Томоёри был и сын великого фехтовальщика Цукахары Бокудэна, прежний телохранитель Китабатакэ Томонори и блестящий мастер фехтования школы Касима синто-рю. Рассказывают, что, бежав в Ига, он присоединился к одной из групп синоби и передал им секреты боевого искусства традиций Катори и Касима.

Таким образом, владения дома Ода вошли в соприкосновение с Ига. При взгляде на эту «бесхозную» территорию у Нобукацу не мог не разгореться аппетит. Тем более что еще его приемный «папа», Китабатакэ Томонори, приложил немало сил, чтобы прибрать ее к рукам и даже в качестве своего опорного пункта в Ига выстроил на горе Симоками Тодзимару в Набари мощную крепость. Так Нобукацу начал планировать захват Ига.

Однако покорить гористую провинцию было не так-то просто. Ведь ее контролировали воинственные госи, славившиеся своей искусностью в ратных делах. В «Иранки» о них говорится: «С древних времен лучшие воины Ига вызывали восхищение своей армией. Поскольку в своей жизни они не руководствовались обыденными мотивами, они не обращали внимания на смерть и превращались в сущих злых духов, когда сталкивались с врагами. Они не испытывали поражения, которое считалось бы величайшим позором».

Тем не менее Ода Нобукацу твердо решил действовать и, когда представился удобный повод – в 1579 г. к нему явился видный самурай из Ига Симояма Каи-но ками с жалобой на некие «безобразия», творящиеся в провинции, и попросил наказать виновных, – приступил к претворению своего плана в жизнь.

Первым делом он приказал своему вассалу Такигаве Сабуробэю принять меры к укреплению крепости в Набари, которую, по примеру «папочки», решил использовать в качестве плацдарма.

Замок Маруяма стоял на холме, высотой в 180 метров, с весьма крутыми склонами. С одной стороны его стены нависали над рекой, что делало штурм с этой стороны совершенно нереальным. Однако некоторые оборонительные сооружения были еще недостроены, а Такигава, вместо того чтобы всё делать втайне, начал строительство с таким размахом и роскошью, что это тотчас привлекло внимание местных госи.

Дзи-дзамураи понимали, что Ода Нобукацу готовит вторжение в их земли. Поэтому их предводители собрались на совещание в монастыре Хэйраку-дзи близ замка Уэно и, несмотря на то что между различными кланами существовали серьезные разногласия и даже вражда, сумели договориться об организации совместного отпора агрессору. Во главе коалиции встали знаменитые дзёнины Фудзибаяси Нагато-но ками и Момоти Тамба Ясумицу. После непродолжительных совещаний они и разработали единый план действий.

Несколько ниндзя устроились на работы в качестве простых строителей и через несколько дней уже вызнали замыслы Нобукацу и все уязвимые места замка. И всё же мощь возводимой крепости внушала госи немалые опасения. Поэтому на совещании было решено напасть на нее еще до завершения строительных работ. Заодно планировалось «устранить» и Такигаву Сабуробэя.

В июне 1578 г. соединенные войска госи севера и юга провинции Ига во главе с Момоти Тамба неожиданно напали на замок Маруяма. Враг был застигнут врасплох. Ига-моно без труда ворвались в крепость и принялись истреблять ее гарнизон. Часть воинов Оды была блокирована в Маруяма-дзё, часть во главе со своим начальником вырвалась из замка и сосредоточилась в близлежащей деревушке.

Собрав своих солдат, Такигава двинулся навстречу мятежникам. Но ниндзя из Ига спутали его планы, сея панику и распространяя слухи о своей многочисленности. Сражение было кровавым и продолжалось до глубокой ночи. Бойцы Ига, действуя мелкими группами, стремительно нападали на отряды Такигавы и так же стремительно исчезали в горах. В конце концов они загнали один отряд врага на залитое водой рисовое поле, где воины, облаченные в тяжелые доспехи, практически не могли передвигаться, а другой – в непроходимую чащу, после чего началась настоящая резня, в которой бойцы Такигавы не могли оказать серьезного сопротивления. Немногие оставшиеся в живых самураи Нобукацу, вырвавшись из окружения, бежали в Исэ. На следующий день Ига-моно атаковали блокированный в замке отряд врага и в течение нескольких часов уничтожили его и спалили замок дотла.

Уже говорилось, что ниндзя одной из целей ставили убийство ненавистного Такигавы. И когда через какое-то время в груде трупов было обнаружено тело человека, одетого в богатые одежды и по внешнему виду похожего на него, они решили, что победа полная, прекратили преследование и устроили пиршество. Сейчас уже трудно сказать, была ли это случайность или изобретательные воины Такигавы специально подсунули тело похожего человека, но военачальник остался жив, о чем через несколько дней донесли шпионы в провинции Исэ. Оказывается, в суматохе он сумел скрыться и бежать в местечко Мацу-га симо, откуда перебрался в Исэ. Как констатирует «Иранки», «это была огорчительная ситуация и весьма досадный случай».

Такигава Кадзумаса убивает одного из преданных вассалов Китабатакэ Томонори. С гравюры «Иранки»

Китабатакэ Нобукацу был взбешен известием о сожжении крепости. Потерпеть поражение от кучки госи – какой позор! Его лучший военачальник Такигава был разбит как ни на что не годный недопесок! Он жаждал мести и требовал немедленного выступления в поход. Но большинство его вассалов, памятуя о страшной битве у крепости Маруяма, всячески старались оттянуть начало военных действий, убеждая князя собрать побольше сил. В результате подготовка к нападению на Ига заняла больше года.

В начале сентября следующего, 1579 г., девятитысячная армия во главе с самим Нобукацу выступила из его резиденции в Мацугадзаки. Нобукацу решил провести свою армию из Исэ в Ига тремя колоннами, через три горных прохода. План вторжения держался в строжайшей тайне, и лишь несколько главных военачальников были ознакомлены с ним. И всё же ниндзя заранее выведали планы Нобукацу и вовремя оповестили о них предводителей коалиции дзи-дзамураев.

Поднявшись на недоступные для врага кручи, Ига-моно сначала затормозили наступление армии Оды, а ночью в 17-й день 9-го месяца, незаметно окружив ее в ущелье на перевале Нагано, приготовились к генеральному сражению.

Стояла осень, порывистый ветер развевал сотни боевых флажков на копьях самураев Нобукацу, двигавшихся по дну ущелья. Это был самый большой отряд армии Исэ, и во главе его стоял сам Нобукацу, золоченый зонт которого виднелся даже в густом утреннем тумане. Нобукацу действовал четко и планомерно. Как только горный проход начал расширяться, он разделил свои войска на семь групп и отдал команду атаковать семь небольших деревушек, лежавших внизу.

То, что произошло дальше, подробно описано в «Иранки»: «Воины из Ига представляли собой сильную армию, так как находились в родной провинции и умело оценивали преимущества, которые им предоставляла местность. Они создали укрепления, стреляли из ружей и луков, использовали мечи и копья, сражаясь плечом к плечу. Они прижали противника и отрезали его от входа в горный проход. Армия Нобукацу была столь занята атакой, что потеряла дорогу, и люди из Ига под прикрытием тени, которую давали горы на западе, легко одолели их. Затем пошел дождь, и воины Нобукацу перестали видеть дорогу. Бойцы Ига, воспользовавшись этим и зная, что некоторые еще сидят в засаде в горах, издали боевой клич. Группы местных воинов, услышав сигнал, поднявшись со всех сторон, начали атаку. Буси Исэ смешались во мраке и рассеялись во всех направлениях. Они бросились бежать и были зарублены, кто в узких проходах, кто на крутых скалах. Их преследовали даже на топких рисовых полях и окружили… Вражеская армия сильно ослабела. Некоторые убивали друг друга по ошибке. Другие кончили жизнь самоубийством. Неизвестно даже, сколько тысяч людей полегло здесь».

Столь же незавидной оказалась судьба двух других колонн, шедших другими дорогами. Уже битый Такигава Сабуробэй возглавлял самую южную колонну армии Нобукацу и наступал через перевал Онибоку-гоэ. Ниндзя заманили его в засаду, окружили и наголову разбили, причем в бою лишился головы Цугэ Сабуродзаэмон, предавший своего господина Китабатакэ Томонори. Третья колонна во главе с Нагано Сакёдаю и Акиямой Укёдаю наступала между первыми двумя. Добравшись до местечка Исэдзи, она начала наступление на эту деревушку, но в самый разгар боя в тыл ей ударили отряды Ига-моно, прятавшиеся в засадах на склонах гор. Зажатые в ущелье и осыпаемые градом камней с гор, воины Нагано и Акиямы были почти все истреблены.

Разгром армии Нобукацу был полным. Она понесла огромные потери, в строю осталось менее половины воинов, и даже сам Нобукацу едва не лишился жизни.

Узнав о разгроме Нобукацу, его отец и повелитель Ода Нобунага направил ему гневное письмо. Расчетливый и коварный Нобунага ругал сына за поспешность и авантюризм, назвав его безрассудный поход «непростительным». Суровый тон письма понять нетрудно: на этот раз, хотя и косвенно, была задета и его честь. В послании к Нобукацу он писал: «Вторжение в пределы Ига было большой, в высшей степени ужасной ошибкой, даже если бы это соответствовало Пути Неба, а Солнце и Луна упали на землю».

Как ни сурово прозвучали в этот раз слова родителя в адрес Нобукацу, он понял их справедливость и в дальнейшем неукоснительно следовал распоряжениям отца.

Надо было готовиться к новому походу, но другие военные кампании отвлекали внимание Нобунаги. Когда же он, наконец, сумел расправиться с храмом Исияма Хонган-дзи в 1580 г., настал черед провинции Ига.

Ода собрал военачальников в своем замке Адзути и приказал готовить войска к походу на Ига. Многие полководцы были в растерянности. Они не хотели связываться с коварными «ночными убийцами», но в страхе перед Одой им ничего не оставалось, как подчиниться.

План вторжения был разработан во всех деталях. Было решено наступать сразу с нескольких сторон, окружив Ига плотным кольцом войск. И без того маленькую армию госи необходимо было рассеять ударами с разных направлений, прижать к замкам и там блокировать, тем самым лишив ниндзя главного оружия – свободы маневра. На первый взгляд такой план мог показаться безумием – ведь по провинции были разбросаны десятки хорошо укрепленных замков, и выкуривать из них ниндзя пришлось бы месяцами. Ведение долгой осады требовало немалых затрат, но Ода был готов и на это – только бы лишить ниндзя их главного козыря – свободы передвижений и не дать им возможности бесследно скрыться в горах. В качестве консультантов при разработке плана были приглашены несколько перебежчиков из Ига и Кога – главы крупных семей ниндзя Цугэ, Таматаки и Тарао. Кроме того, Тарао Сиробэй Мицухиро, который позднее стал соратником великого дзёнина Хаттори Хандзо, вместе с другим ниндзя, Хори Хидэмасой, согласились возглавить отряды армии диктатора.

Для реализации плана была собрана колоссальная по тем временам армия – около 46 000 воинов. Для сравнения, по оценкам историков, всё население провинции Ига составляло в то время около 90 000 человек. Во главе отрядов стояли 23 лучших военачальника Оды. Армию сопровождало также большое число синоби из враждебных Ига семей. Этим полчищам противостояло войско коалиции госи численностью приблизительно в 4000 бойцов, 600–700 человек из которых были профессиональными ниндзя.

Первоначально командовать операцией собирался сам Ода Нобунага. Но за несколько дней до выступления всегда здоровый Нобунага, находясь в своей резиденции в замке Адзути, внезапно почувствовал странную слабость. Начало похода было отложено на несколько дней. А когда войска, возглавляемые Нобунагой, наконец, выступили, уже через полдня пути у полководца, который провел большую часть жизни в походах, вдруг началось непонятное головокружение, всё поплыло перед глазами, резко упало зрение, холодный пот покрыл тело. Продолжать поход в таком состоянии он не мог, и армии пришлось вернуться в Адзути. Поползли слухи, что ниндзя отравили диктатора, стремясь сорвать вторжение в Ига.

Вняв советам приближенных, которые предостерегали его от личного столкновения с ниндзя, Нобунага решил не рисковать и не ездить в Ига до окончания кампании. Тем не менее через посыльных и шпионов он руководил всеми операциями в восставшей провинции. Не один день провел он, размышляя, что можно противопоставить тактике ниндзя из Ига.

Неудачный бой с самураями врага. Рисунок по мотивам японских гравюр

В 27-й день 9-го месяца 1581 г. войска Оды по шести дорогам лавиной ворвались в провинцию Ига. Объединенная армия дзи-дзамураев попыталась преградить захватчикам путь в горах на севере провинции, но под напором многократно превосходящего врага стала постепенно откатываться к югу.

10-тысячный конный отряд во главе с Одой Нобукацу наступал на Ига из провинции Исэ по дороге через деревушку Исэдзи. В подчинении у Нобукацу состояли видные военачальники Нобунаги – Ода Нобудзуми, Фурута Хёбу и Ёсида Горо, а также его вассалы, уже имевшие опыт боевых действий против Ига-моно: Такигава Сабуробэй Кадзумасу, Нагано Сакёдаю и Хиоки Дайдзэнрё. Достигнув Исэдзи, Нобукацу разделил свой отряд на три группы и приказал атаковать три местные деревни и несколько небольших крепостей, в которых укрылись буси Ига. Отряд Такигавы осадил замки Танэнама-но сё и Кунимияма, а Нагано и Хиоки напали на долину Ао и крепость в местечке Касивао. Они не встретили большого сопротивления, но понесли серьезные потери во время ночных нападений ниндзя на их лагеря.

14-тысячный отряд Оды наступал на Ига с севера, с территории Кога, через деревню Цугэ. Командовали им многоопытные полководцы Нива Городзаэмон Нагахидэ, Такигава Сёгэн, Такигава Гидаю, Вакабэ Сакё и Тодо Сёгэн. Лагерь Нивы Нагахидэ неоднократно подвергался ночным нападениям ниндзя. В результате его солдаты не могли спать из страха быть убитыми и через несколько дней были на пределе физического истощения.

Гамоу Удзисато, Вакидзака Ясудзи и «Казначей» Ямаока наступали во главе 7-тысячного войска также с территории Кога, но несколько западнее, через деревню Таматаки. Главным направлением их удара был г. Уэно. По сообщению «Иранки», когда этот отряд двигался через Кога, некий госи Мотидзуки Тётаро, по-видимому, состоявший в союзе с буси из Ига, со своей шайкой преградил путь одной из его колонн, возглавляемой Уманоути Дзаэмоннодзё. В последовавшей дуэли Мотидзуки убил командира вражеского отряда, но был вынужден отступить под напором превосходящих сил противника.

Войско Хори Хидэмасы и Тарао Мицухиро в составе 2300 бойцов проникло в Ига через местечко Тарао тоже из Кога. Поначалу оно не встретило почти никакого сопротивления, поскольку госи северо-западных районов Ига предпочли сосредоточить своих бойцов в сильно укрепленном монастыре Каннон-дзи на горе Хидзи-яма к западу от Уэно.

Мощный, 10-тысячный отряд во главе с Асано Нагамасой, Синдзё Суруга-но ками, Икомой Ута Цумури, Мори Ики-но ками, Тодой Дандзё Сёноскэ, Савой Гэнсиро, Акиямой Сакондаю и Ёсино Мияути Сёхо наступал с юга провинции Ямато через местечко Нагатани. Эта группировка осадила замок Касивабара, принадлежавший самому Момоти Сандаю. Гарнизоном в то время командовал некий Такано, который был экспертом в области ночных нападений и активно использовал методы школы Кусуноки-рю. Однажды ночью он приказал женщинам и детям, бывшим в крепости, запалить множество факелов и начать размахивать ими. Враги подумали, что гарнизон готовится к вылазке, в их лагере начался переполох, все натягивали доспехи и выходили строиться в поле. Однако… ночь минула, а ниндзя из Касивабары так и не вышли. В результате нападение захватчиков, запланированное на утро, было сорвано – просто воины валились с ног после ночного «бдения».

Последняя группировка армии Нобунаги численностью в 3000 самураев наступала также из Ямато, но севернее, через селение Касама. Во главе ее стояли известный полководец Цуцуи Дзюнкэй и его племянник Цуцуи Садацугу. Главный удар этого отряда был направлен на монастырь Каннон-дзи, где укрепились основные силы госи Ига.

Войска Нобунаги действовали зверски. Они целиком выжигали деревни и близлежащие леса, насиловали, уничтожали посевы, но в сражения не вступали, специально оставляя защитникам Ига проходы к крепостям. Ниндзя постоянно совершали ночные нападения, устраивали засады, вырезали небольшие авангардные и арьергардные отряды, заманивали врага в ущелья и обрушивали на него камнепады. Однако всё было тщетно, враг методично оттеснял их к старинным замкам.

Вскоре оказалось, что силы ниндзя расчленены и разбросаны по замкам, которые были обложены плотным кольцом войск Нобунаги. Прорвать осаду сил у оборонявшихся не было. Формально Нобунага еще не одержал ни одной победы, но фактически уже выиграл кампанию, навязав врагу свою игру.

На северо-востоке Ига находился буддийский храм Каннон-дзи, больше похожий на крепость, чем на мирную обитель. Располагался он на горе Хидзи-яма, где имелось еще несколько мелких храмов-крепостей. Именно сюда и была загнана главная группировка госи.

Глубокой ночью отряды Гамоу, Ямаоки и Цуцуи начали штурм монастыря. Основной удар был направлен против главных ворот. Здесь сосредоточилось более тысячи нападающих. Одновременно по штурмовым лестницам началась атака на стены крепости. Возглавил ее сам командующий осаждающей группировки опытный полководец Гамоу Удзисато, бок о бок с которым сражались два его малолетних сына.

Ига-моно сражались мужественно и умело. На головы нападающим дождем сыпались камни и бревна, покрытые шипами. Одновременно ниндзя сами предприняли контратаку через подкоп (по другим сведениям, отряды ниндзя заранее укрылись в кустах на склоне горы), внеся сумятицу в ряды нападающих. В результате войска, находившиеся прямо у стен монастыря, оказались в полном окружении. При этом ниндзя Момода Тобэй и Ёкояма Дзинскэ спустились до самого подножия горы и отсекли головы обоим сыновьям Гамоу. Когда они с боевым кличем устремились на врага с короткими мечами в руках, штурмовые отряды обратились в бегство. И только вступление в бой свежих резервов спасло их от полного разгрома. В награду за героизм, проявленный в этом бою, семь бойцов из Ига получили прозвище «Семь копий с горы Хидзи-яма». Это были Момода Тобэй, Ёкояма Дзинскэ, Фукукита Сёгэн, Мори Сиродзаэмон, Матии Киёбэй, Ямада Кансиро и еще один ниндзя, имя которого история не сохранила.

На военном совете предводителей госи с участием «Семи копий с горы Хидзи-яма» было решено ночью сделать вылазку против авангарда вражеской армии, которым командовал Цуцуи Дзюнкэй. Планировалось ворваться в лагерь противника и убить Дзюнкэя, который прославился особой жестокостью по отношению к Ига-моно – он вырезал целиком семьи, сжигал дотла деревни, пойманных ниндзя варил в течение нескольких дней на медленном огне, лично рубил руки и ноги. Конечно, ниндзя понимали, что убийство Цуцуи не сможет изменить ход кампании в их пользу – в лагере Оды было еще немало военачальников, но рассчитывали посеять панику и страх в рядах осаждавших.

…Воины Цуцуи спокойно спали, лишь дозорные были начеку и зорко всматривались в ночную тьму. Внезапно тишина была словно взорвана, со всех сторон на лагерь посыпались стрелы. «Иранки» рассказывает: «Казалось, они летели со всех сторон, снизу и сверху. Поднялся странный шум, будто закипает вода в чайнике, и, как можно было ожидать, в лагере многие мудрые, опытные и смелые воины не имели времени даже, чтобы надеть свои доспехи и затянуть их на поясе, они хватали мечи и пики, с поспешностью сбегали вниз и стояли там с отчаянной безнадежностью, непрестанно сражаясь».

Неожиданно, как это часто бывает в предгорьях, налетел порывистый ветер и загасил факелы, освещавшие лагерь. В темноте самураи Цуцуи пришли в полное смятение и в отчаянии принялись рубить направо и налево, надеясь поразить невидимых убийц. Панический страх охватил их – они не понимали: то ли враг окружил их со всех сторон, то ли нападает лишь с одной стороны. Да и где он – этот противник? Никого не было видно, лишь какие-то тени выныривали из темноты, наносили разящие удары короткими мечами и тотчас исчезали из поля зрения. Со всех сторон продолжали лететь стрелы. Боевые кони, отвязавшись от коновязи, носились по лагерю, сбивая воинов с ног. И тут произошло то, что уже когда-то было с войсками Нобукацу, – воины, окончательно смешавшись, начали по ошибке убивать друг друга! Ниндзя же, напротив, во время этого кошмарного боя чувствовали себя как рыба в воде. Они прекрасно ориентировались в темноте, опознавали друг друга при помощи особых паролей и неприметных меток на одежде. Меньше чем через час всё было кончено. Лагерь Цуцуи был полностью разгромлен, палатки повалены, кругом валялись окровавленные трупы без голов и с подрезанными подколенными жилами – именно эти уязвимые точки поражали «ночные дьяволы». Однако хитрому Цуцуи удалось ускользнуть – он предпочитал не ночевать в лагере и всегда проводил ночи в отдельном биваке вдалеке от монастыря.

На фоне отдельных успехов госи из Ига все яснее становилось, что победа, в конце концов, останется за многократно превосходящими силами врага. Через неделю после начала вторжения почти вся провинция лежала в дымящихся руинах. В центре Ига еще держался один лишь монастырь Каннон-дзи. На него было направлено главное острие атаки армии Нобунаги. Сюда стягивалось все больше и больше войск, пока их численность не достигла 30 000 воинов. Судьба главного оплота госи Ига была предрешена.

Полководцы Нобунаги понимали, что штурм Каннон-дзи может стоить очень дорого, так как ниндзя были полны решимости драться до конца. Как сообщает «Иранки», в последний день обороны монастыря Каннон-дзи «лица его защитников напоминали деревянного Будду» – столь велико было их мужество и бесстрашие. И тогда два главных военачальника Оды – Цуцуи Дзюнкэй и Гамоу Удзисато предложили поджечь монастырь. Сотни смоляных «огненных бомб» градом посыпались через стены крепости. Начался грандиозный пожар, сухая погода и сильный ветер способствовали тому, что огонь запылал по всему монастырю. Воды внутри почти не осталось, и тушить пожары было нечем. Дым окутал гору Хидзи-яма.

Точно так же были преданы огню и все другие, более мелкие замки и монастыри ниндзя. Но никто из госи не вышел наружу – они предпочитали смерть в огне постыдной капитуляции.

Часть ниндзя попыталась с боем прорваться в горы, но войска Нобунаги столь плотным кольцом охватили их укрепления, что сделать это было практически невозможно. Большинство беглецов пали под ударами воинов врага. Часть госи совершила сэппуку. Многие кончали с собой, бросаясь в огонь, в котором уже погибли сотни их товарищей, – так они соединялись духом с мужественными воинами Ига. В начале 10-го месяца все укрепления ниндзя на горе Хидзи-яма пали.

Пожары полыхали несколько дней, и вскоре на месте некогда прекрасных буддийских храмов остался лишь пепел, который порывистый ветер разметал по всей округе. Рассказывают, что еще через несколько месяцев после этой кровавой бойни деревья в этих местах все еще были покрыты копотью.

После падения Каннон-дзи лишь на юге провинции еще в течение месяца продолжал держаться замок Касивабара, родовое гнездо семьи Момоти. Оборону его возглавлял сам легендарный дзёнин Момоти Сандаю, и именно его изощренные уловки позволили этой крепости столь долго сопротивляться превосходящим силам врага.

Нобунага приказал покончить с мятежными кланами госи раз и навсегда. Он требовал неукоснительного следования тактике выжженной земли. Поэтому семьи госи из Ига вырезались под корень, а для отчета составлялись списки казненных. «Иранки» донесла до наших дней ужас той кошмарной резни: «Воины Нобунаги продвигались как один через горы провинции Ига, и монастыри по всей провинции были полностью разрушены огнем… Такигава и Хори Кударо (командиры отрядов Нобунаги. – А.Г.) лично спешивались с лошадей и сумели уничтожить не одного умелого воина. Они заняли много районов и наказывали всех своими руками… Во время наступления на монастырь Кикё-дзи одним взмахом меча были преданы смерти тысячи людей, включая [дзёнина] Хаттори. Помимо этого, многие были вырезаны и уничтожены до конца… Остатки бежали в горы Касуга-яма, что на границе с провинцией Ямато, и рассеялись там. Но Цуцуи Дзюнкэй преследовал их через горы, наводя о них справки и разыскивая беглецов… Точное количество зарезанных и разоренных до сих пор неизвестно».

Казалось, разгром ниндзя был полным. В огне сражений погибли целые семьи. На территории Ига не осталось ни одного целого храма, стены замков зияли жуткими проломами. Деревни были обращены в пепел, а поля – выжжены и вытоптаны. В амбарах крестьян не осталось зерна для следующего посева. Большинство жителей бежали в леса. «Темное» искусство ниндзя оказалось бессильно перед мощью диктатора, перед бронированной многократно превосходящей ордой врага.

Но были ли ниндзя действительно сокрушены и изничтожены? Казалось бы, вопрос глуп по сути. Ведь речь только что шла о жуткой резне и зверствах солдатни Нобунаги. Однако всё не так просто. Уже говорилось, что профессиональные шпионы и диверсанты в армии госи составляли 600–700 человек. Что же мы знаем об их судьбах? Из источников той поры известно, что часть из них небольшими группами разбрелась по разным провинциям страны и поступила на службу к разным даймё по всей Японии. Например, группы ниндзя пристроились в кланах Косити из провинции Ямато, Рюдзёдзи из Ямасиро, другие укрылись в провинциях Тамба, Кавати и Кии, в княжестве Фукусима, где впоследствии возникла мощная школа ниндзюцу Фукусима-рю, в Кага, где зародилась созданная на основе Ига-рю новая школа «искусства быть невидимым» Этидзэн-рю. Еще 50 человек поступили на службу к могущественной семье Маэда, превратившись в Ига-моно годзюнин-гуми – «Отряд Ига-моно в 50 человек».

Многие ниндзя скрылись в горах и позднее осели под видом обычных крестьян. О том, сколь много было таких ловкачей, свидетельствует тот факт, что, когда Токугава Иэясу проезжал через провинцию Ига и ему срочно потребовалась надежная охрана (об этом речь впереди), его главный телохранитель и начальник разведки, дзёнин Хаттори Хандзо запалил на перевале Отоги, что на границе Ига и Кога, сигнальные огни и в течение нескольких часов собрал отряд в составе 200 ниндзя из Ига и 100 ниндзя из Кога! Причем было это всего лишь через год после «поголовного истребления ниндзя»!

Добавьте сюда «невидимок», о судьбе которых мы попросту не знаем, и тех, кто, подобно знаменитому Исикаве Гоэмону, о котором речь пойдет далее, занялся разбоем. Да погиб ли вообще хоть кто-нибудь из профессиональных «ночных воинов» во время Тэнсё Ига-но ран? Конечно, погиб. Но их были единицы в огромной общей массе госи, крестьян, буддийских монахов…

Кстати, «вырезанные» после своего «истребления» едва не отправили на тот свет самого Нобунагу, когда тот решил лично удостовериться в полноте разгрома противника и в сопровождении многочисленной охраны приехал в Ига. Источники сообщают, что он, боясь покушения, почти нигде не останавливался, а бросив мельком взгляд на разрушенные замки, на груды еще не убранных трупов, на сожженные деревни и удовлетворившись увиденным, спешил далее. И всё же ниндзя сумели выследить заклятого врага, когда тот отдыхал от тягот путешествия в старинном синтоистском храме Итиномия.

…Храм сильно пострадал во время боев, так что князю пришлось удовольствоваться лишь развалинами. Нобунага сидел на складном походном стульчике в плотном кольце телохранителей, военачальников и слуг и равнодушно созерцал руины храма, некогда бывшего центром паломничества жителей всей провинции. Он мог не беспокоиться за свою жизнь: специально натренированные мэакаси только что прочесали всю округу на расстояние мушкетного выстрела. Так что, даже если мятежники и укрылись где-нибудь неподалеку, до него им не добраться – ни мушкетной пулей, ни отравленной стрелой. И вдруг раздался оглушительный грохот. Над лесом взвились три облачка дыма, и свинец градом хлестнул по окружению Нобунаги…

Это три ниндзя Момоти – Отова Камбэ, Добаси Харада и Инбанкан, сумевшие незамеченными убраться из замка Касивабара за несколько часов до его падения, произвели залп с трех сторон сразу из оотэппо – «больших ружей» (что представляли собой эти оотэппо, не совсем ясно: то ли это были легкие переносные пушчонки, то ли крупнокалиберные мушкеты). Но судьба была милостива к Оде и на этот раз. Пули ниндзя разметали в клочки семь-восемь человек из свиты да ранили еще полтора десятка самураев, но самого князя миновали. Охрана немедля бросилась в погоню, но смельчаков уже и след простыл. Так что Нобунаге ничего не оставалось, как еще раз поблагодарить богов за свое чудесное спасение и подивиться замечательному мастерству отважных «невидимок».

Ниндзя потерпели поражение, но не были уничтожены. Только ветер войны разметал их по всей стране, благодаря чему школы, связанные с классической традицией ниндзюцу Ига-рю, стали появляться в самых разных уголках Страны восходящего солнца. И это очень важное следствие Мятежа в Ига годов Тэнсё. Важное, но не единственное…

Во время Тэнсё Ига-но ран была уничтожена коалиция госи Ига, из-за чего ниндзя как самостоятельная единица на исторической сцене попросту исчезла, лишившись своей традиционной базы, своей земли, своего единства.

Что же касается Нобунаги, то он недолго наслаждался победой над Ига, так как то, что не удалось «воинам-теням», сделал предатель. В 1582 г. Ода осадил твердыню клана Мори крепость Такамацу и бросил на нее значительную часть своих войск, оставшись в Киото с горстью телохранителей. Этим воспользовался один из его самых доверенных генералов Акэти Мицухидэ, который решил расплатиться с князем за его оскорбительное поведение по отношению к нему. Акэти совершил вероломное нападение на Оду, когда тот развлекался с мастерами чайной церемонии в монастыре Хонно-дзи. Нобунага был убит (или покончил жизнь самоубийством; монастырь сгорел дотла, и тело Оды не было найдено). Впрочем, и изменник не протянул долго. Главный военачальник Оды Тоётоми Хидэёси разгромил его армию и в 1590 г. объединил Японию.

Ниндзя из Кога и Тэнсё Ига-но ран

Интересной была реакция ниндзя из Кога на смертельную угрозу для их извечных союзников из Ига. Известно, что между этими двумя группировками ниндзя всегда существовали дружеские отношения, и они не раз сражались бок о бок на поле брани. Однако во время Тэнсё Ига-но ран госи из Кога не только не встали на сторону госи из Ига, но и открыли горные проходы армии Нобунаги: известно, что более половины войска заклятого врага ниндзя проникло в Ига по дорогам Цугэ, Таматаки и Тарао, которые контролировали одноименные семьи Кога-моно. Мало того, как уже говорилось, госи из Кога Тарао Сиробэй Мицухиро и Хори Хидэмаса лично командовали отрядами армии Оды. Таким образом, вековая связь между двумя группировками ниндзя неожиданно прервалась. Что же послужило тому причиной?

Незадолго до Тэнсё Ига-но ран провинция Оми также подверглась вражескому нашествию – в 1570 г. войска Нобунаги нанесли сокрушительный удар ее властителю Сасаки Ёсикате, на стороне которого обычно сражались Кога-моно. Пока в стране полыхала гражданская война, Ёсиката выжидал. Он всё раздумывал, на чью сторону встать. И, по-видимому, в итоге сделал неверный выбор. Сговорившись с даймё Асаи, Сасаки выступил против Нобунаги. Выбрав удобный момент, когда армия Оды завязла в боях с войсками Асаи у реки Анэгава, Сасаки неожиданно ударил ей в тыл. Однако попытка взять хитроумного Оду в клещи из-за его умелых действий и предательства союзников с треском провалилась: когда авангард армии Сасаки схватился с отрядами Оды, арьергард поднял мятеж и нанес предательский удар войскам Оми в спину. А тут еще подошедшие войска Нобунаги развернули столь мощное наступление в лоб и с флангов, что армия Сасаки обратилась в бегство и была рассеяна по горам. Сам Ёсиката, спасаясь от неминуемой гибели, бежал в труднодоступный район Кога в надежде найти поддержку у сильной коалиции 53 кланов госи. Тем временем провинция Оми была полностью захвачена отрядами Нобунаги.

Куноити сражается с вражеским самураем. Рисунок по мотивам японских гравюр

Трудно сказать, что происходило в то время в Кога. Но, вероятно, единства среди тамошних госи не было. Известно, например, что многие Кога-моно двумя годами ранее поступили на службу к Токугаве Иэясу, воевавшему на стороне Оды. В этой ситуации часть Кога-моно хотела поддержать Сасаки, другая выступала за подчинение Нобунаге. Когда же выяснилось, что Ода готовит карательную экспедицию против Кога, госи обратились к Токугаве Иэясу, чтобы через него уладить конфликт. Токугава лично обратился к Нобунаге с просьбой отказаться от похода на Кога, обещав взамен нейтралитет тамошних госи. Ода не мог не принять во внимание просьбу своего могущественного союзника и был вынужден отказаться от плана поголовного истребления мятежников.

В результате многие госи из Кога присягнули на верность Нобунаге, а некоторые даже поступили к нему на службу. Поэтому во время Тэнсё Ига-но ран они не могли поддержать своих сородичей, но и в армию Оды в подавляющем своем большинстве не пошли. Что же касается поступка Тарао Сиробэя Мицухиро и Хори Хидэмасы, то он вызвал только презрение у остальных семей ниндзя Кога.

Судьба Момоти Сандаю и школа Кисю-рю

Текст «Иранки» хранит в себе несколько очень интересных загадок, которые мы попытаемся разрешить.

Одной из главных действующих фигур событий Тэнсё Ига-но ран был дзёнин Момоти Сандаю, и вполне естественно, что источник уделяет ему немало внимания. Так, в «Иранки» подробно рассказывается, как ниндзя Момоти вели ожесточенное сражение с армией Нобукацу на скалах на перевале Нагано-тогэ, как они в течение более чем двадцати дней отбивали нападения врага в замке Касивабара. При этом, несмотря на детальное описание штурма и падения крепости Касивабара, в книге нет и намека на дальнейшую судьбу Момоти Тамба – то ли погиб он в пламени родового замка, то ли бежал, хотя «Иранки» подробно рассказывает о гибели десятков других, гораздо менее важных героев обороны.

Второе, что сразу привлекает внимание, это то, что в «Иранки» ни разу не упомянуто имя Фудзибаяси Нагато-но ками, тогда как, по другим источникам, он был вторым лидером коалиции госи Ига.

Эти две странности «Хроники мятежа в Ига» породили немало споров среди историков ниндзюцу. Интересную версию высказали Окусэ Хэйситиро и Фудзита Сэйко. Они предположили, что Фудзибаяси Нагато и Момоти Тамба – одно и то же лицо, действовавшее в соответствии с принципом ёмогами-но дзюцу – «искусством нескольких жизней», которое подробно описано в «Бансэнсюкай». Смысл ёмогами-но дзюцу в том, что дзёнин должен иметь несколько усадеб в разных местах и играть при этом роли разных людей.

Окусэ и Фудзита смогли достаточно убедительно аргументировать свою версию. Так, по мнению «ниндзюцуведов», одно из важнейших доказательств кроется уже в самом умолчании действий Фудзибаяси Нагато-но ками в «Иранки» при пристальном внимании к Момоти Тамбе. Ведь если человек упоминается под одним именем в каком-то эпизоде, вполне естественно, что его второе имя (или псевдоним) при этом не фигурирует.

С голыми руками против самурая с мечом. Рисунок по мотивам японских гравюр

Во время полевых изысканий на территории провинции Ига Окусэ и Фудзита в разных местах обнаружили два захоронения – Фудзибаяси и Момоти. Казалось бы, это полностью опровергает их версию. Однако посмертные буддийские имена обоих дзёнинов оказались похожи как две капли воды, они отличаются друг от друга лишь одним иероглифом (посмертное имя Момоти Тамба – Хонкаку Рёсэй «Последователь Дзэн», а Фудзибаяси Нагато – Хонкаку Тансэй «Верующий воин»).

Что касается судьбы Момоти Сандаю, то версия единого Момоти-Фудзибаяси позволяет прояснить и этот вопрос. По-видимому, Момоти не погиб и сумел спастись во время кровавой резни. Предполагают, что он либо скрылся в своем поместье Рюгути в деревушке Удэ Санбонмацу в соседней провинции Ямато, либо сначала спрятался в одном из храмов ямабуси, с которыми имел крепкие связи, а затем по тайным горным тропам пробрался в сингонскую обитель Коя, а оттуда еще дальше – в монастырь Нэгоро-дэра, где и осел (Нэгоро и Коя, как говорилось ранее, в то время были оплотом враждебных Нобунаге сил и не раз становились приютом для всех врагов кровавого объединителя; так, в 1580 г., за год до нашествия Оды на Ига, именно сюда, в Сайга Васиномори, бежал Кэннё-сёнин, настоятель разгромленного Одой храма Исияма Хонган-дзи).

Ряд фактов подтверждают эти предположения. Но самое интересное, пожалуй, вот что. Во второй половине XVII в. в Ига и в Кии, куда по предположениям Окусэ бежал Момоти-Фудзибаяси, почти одновременно появились два важнейших наставления по ниндзюцу – «Бансэнсюкай» и «Сёнинки». Автором «Бансэнсюкай», как указано в тексте, был Фудзибаяси Ясутакэ, потомок Фудзибаяси Нагато. «Сёнинки» же подписана Фудзибаяси Масатакэ, патриархом школы Син Кусуноки-рю (известна также как Кисю-рю, Синнан-рю, Натори-рю и Мёэй-рю) и самураем княжества Кисю, а создателем Син Кусуноки-рю в ней назван не кто иной, как Фудзибаяси Нагато.

Само сходство фамилий и имен авторов указывает на их родство. По-видимому, Фудзибаяси Ясутакэ и Фудзибаяси Масатакэ были братьями, возможно, даже родными, и внуками великого дзёнина. Имя их отца неизвестно, но, вероятно, он окончательно осел в Кии и поступил на службу к местному даймё. А вот сыновья его разделились. Ясутакэ, который, по-видимому, был старшим, отправился на родину и поступил на службу к Ясуде Унэмэ. Пользуясь тем, что он был близким родственником знаменитого ниндзя Токугавы Хаттори Хандзо, Ясутакэ занял высокий пост и попытался возродить славу старого рода ниндзя. Младший же брат, Масатакэ, остался в провинции Кии, служил тамошним даймё и кодифицировал собственную школу – Син Кусуноки-рю.

Впрочем, есть и иная версия происхождения Син Кусуноки-рю. По ней Фудзибаяси Масатакэ – это псевдоним известного самурая по имени Натори Сандзюро Масатакэ. Этот Масатакэ унаследовал родовую традицию ниндзюцу Натори-рю, которая вышла из школы Косю-рю и была основана командующим авангарда армии Такэды – Натори Итинодзё Масатоси, умершим в августе 1619 г. в местечке Санада провинции Синано.

Помимо родовой системы шпионажа, Натори Сандзюро Масатакэ (или Масадзуми) изучал военную науку школ Намбоку-рю и Мори-рю, на основе которых и создал Син Кусуноки-рю – «Новую Кусуноки-рю» (или Синнан-рю), само название которой указывает на следование традиции синоби-но дзюцу, заложенной великим полководцем Кусуноки Масасигэ. В 1654 г. Масатакэ был призван на службу в княжество Кисю, а умер в марте 1708 г. После этого Натори-рю передавалась по наследству среди его потомков, а члены семьи Усами, допущенной к изучению Натори-рю, неизменно занимали пост военных советников в княжестве Кисю.

Хотя эта версия возникновения Син Кусуноки-рю довольно сильно отличается от предложенной Окусэ Хэйситиро, думается, что и в этом случае без влияния Фудзибаяси не обошлось. Иначе как объяснить, что Натори выбрал своим псевдонимом старинную «ниндзевскую» фамилию Фудзибаяси?

И почему именно Фудзибаяси? А не Момоти, если речь идет об одном и том же человеке? Окусэ считает, что, оказавшись в Нэгоро, Момоти Тамба отказался от своего «засвеченного» в боях с армией Нобунаги псевдонима и стал пользоваться родным именем Фудзибаяси Нагато.

Укрывшись от преследователей на дружественной территории, старый ниндзя, по-видимому, не удалился «на пенсию» и после гибели Оды стал замышлять убийство его преемника, Тоётоми Хидэёси, вступив в сговор с монахами с горы Коя и с племянником диктатора, Хидэцугу. Особые надежды он возлагал на ловкость своего лучшего гэнина – знаменитого Исикавы Гоэмона. Но план покушения провалился, а Исикава был казнен. Так что Момоти-Фудзибаяси умер в провинции Кии, так и не отомстив врагу.

Исикава Гоэмон – японский Робин Гуд

Мало кто из современных японцев не слышал имени знаменитого разбойника конца XVI в. Исикавы Гоэмона. Его подвиги красочно и с любовью описаны в многочисленных пьесах театров кабуки и дзёрури, в народных сказаниях и легендах. По преданию, Гоэмон грабил и убивал богачей и раздавал добычу голодающим простолюдинам. Он был прекрасным мастером ниндзюцу и, как утверждают легенды, запросто превращался в обыкновенную мышь. В целом Исикава сильно походит на благородного Робин Гуда, народного героя другого островного государства – Англии.

Применение кёкэцу сёгэ. Рисунок по мотивам японских гравюр

Реальная биография этого блестящего ниндзя известна плохо. По одной версии, он был уроженцем местечка Хамамацу в провинции Тотоми, а его настоящее имя было Санэгути Хатиро, по другой – сыном знаменитого «призрака» Момоти Сандаю и его лучшим учеником. Считается, что в «искусстве быть невидимым» он уступал лишь одному человеку во всей Японии – «невидимке» из Кога Сарутоби Саскэ, с которым, по популярной народной легенде, ему довелось как-то помериться силами. Правда, рассказ об этом дзюцу-курабэ совершенно фантастичен.

…Столкнувшись с Сарутоби, Гоэмон тут же превратился в мышь, демонстрируя силу своей магии. Но и Саскэ не оплошал: он обратился в кота! Разбойник подумал, что проиграл, и тут же выпустил на Саскэ сноп огня, но ловкий ниндзя из Кога ответил на это фонтаном воды и погасил пламя. Тогда Гоэмон превратился в огненный шар и устремился в небо, но Прыгучая обезьяна предвидел и такой маневр и ударил разбойника боевым веером прямо в переносицу, после чего Гоэмон признал поражение и стал названым младшим братом Саскэ…

Не раз Исикаве поручались самые сложные задания, таившие в себе немалые опасности. Например, он неоднократно пытался убить Нобунагу, но удача постоянно отворачивалась от него.

Гоэмон выжил в страшной бойне Тэнсё Ига-но ран и сумел бежать в монастырь Нэгоро-дэра. Одна любопытная легенда утверждает, что как-то раз он взобрался на самую высокую пагоду в монастыре Нэгоро-дэра и спрыгнул вниз с высоты шестиэтажного дома безо всякого вреда для себя.

Слава Гоэмона гремела по всей Японии. И однажды к нему обратился за помощью сам верховный советник (кампаку) Тоётоми Хидэцугу, не поладивший с дядей и решивший отделаться от него при помощи «невидимых убийц». По его заданию Гоэмон пробрался в резиденцию Хидэёси в замке Момояма, но убить его не смог. Зато после этого все ищейки Тоётоми бросились по его следу и, в конце концов, Исикава был схвачен и живьем сварен в котле с кипящей водой вместе со своим единственным сыном. Эта страшная казнь надолго сохранилась в народной памяти как свидетельство лютой ненависти и панического страха властителей Японии перед неуловимыми «воинами ночи».

Тоётоми Хидэёси и гибель монастыря Нэгоро-дэра

Тоётоми Хидэёси, захвативший власть в стране после гибели Оды Нобунаги, во многом продолжал политику своего предшественника, столь же нещадно расправлялся со всеми противниками и громил буддийские монастыри: послал карательную экспедицию против горы Коя, спалил дотла Нэгоро-дэра. При этом, как полагают авторы некоторых работ по истории японского шпионажа, Хидэёси сам был прекрасно знаком с методами ниндзюцу.

Хидэёси происходил из крестьянской семьи. И само его восхождение до положения властителя страны свидетельствует о незаурядном таланте и колоссальном уме. В юности Хидэёси покинул родной дом и пустился в странствия. Об этом периоде его жизни никаких определенных сведений нет. Зато легенды утверждают, что он связался с разбойничьей шайкой некоего Короку и по его поручению стал высматривать подходящие для ограбления дома богачей. Хидэёси изучал расположение зданий, систему охраны, возможные пути проникновения внутрь и бегства. И, наконец, Короку согласился обобрать один из домов, присмотренных Хидэёси. Причем юноша не только изложил бандитам способ проникновения в него, но и сам пошел впереди. Однако ограбление провалилось. Когда Хидэёси уже прокрался вовнутрь, слуги заметили его, подняли гам и устремились в погоню. Но Хидэёси все-таки сумел выбраться сухим из воды, прибегнув к известной «ниндзевской» уловке. Он бросил камень в колодец и, пока преследователи лазили в него, потихоньку «смылся». Бандиты были поражены находчивостью и отвагой мальчишки, и сам Короку подарил ему в награду меч работы знаменитого мастера.

Тоётоми Хидэёси

Неизвестно, по какой причине Хидэёси расстался с шайкой Короку. Однако бродяжничать ему пришлось недолго. На этот раз его подобрал владелец небольшого замка Куно Мацусита Кахэй. Он, по-видимому, рассчитывал использовать находчивого и остроглазого мальчишку в качестве своего лазутчика в провинции Овари, откуда Хидэёси был родом. По легенде, Мацусита получил приказ своего господина Имагавы Ёсимото разузнать, какой панцирь носят воины Нобунаги, властителя Овари, и решил порасспросить об этом Хидэёси.

Хидэёси рассказал Мацусите, что панцирь в провинции Овари делали не из кожи, а из металла, и он защищал все тело. Речь шла, по-видимому, не об обычном панцире, который применялся в войсках других феодалов. Скорее всего, имелся в виду какой-то новый вид. Во всяком случае, Имагава и его верный вассал Мацусита хотели любой ценой раздобыть его образец.

Мацусита подробно объяснил смысл и значение этой операции Хидэёси, снарядил его в дорогу, дал денег, на которые тот должен был приобрести комплект воинского снаряжения, и пожелал скорого и благополучного возвращения. Хидэёси взял деньги, попрощался с Мацуситой и отправился в свою родную провинцию Овари. В замок Куно он так и не вернулся, поступив на службу к… Нобунаге.

Даже став крупным военачальником, Тоётоми не позабыл навыков синоби. Предания рассказывают, что, узнав о гибели Нобунаги и мятеже Акэти Мицухидэ, он так спешил по дороге к столице, что, позабыв о собственной безопасности, не заметил, как в одиночестве оторвался от эскорта. На подступах к Киото, близ г. Амагасаки, он столкнулся с группой людей в крестьянских одеждах, которые ремонтировали дорогу. Поравнявшись с ними, Хидэёси торжественным тоном заявил: «Работайте, работайте, друзья мои! Недолго осталось вам страдать! Скоро я облегчу вашу горькую участь!»

Не успел он произнести эти слова, как раздался сигнал боевой раковины, и словно из-под земли выросли вооруженные воины, которые заранее укрылись в засаде в ожидании Хидэёси. Они стремглав выбежали на дорогу, окружили полководца и обнажили мечи. Один из них повелительным тоном сказал: «Повинуясь приказу сёгуна Мицухидэ, мы прибыли сюда за твоей головой».

Пораженный таким поворотом, Хидэёси осмотрелся и стал лихорадочно соображать, что предпринять. Метрах в трехстах он увидел своего вассала Като Киёмасу, но путь ему преграждали враги, которые стекались со всех сторон. Вдруг он заметил узенькую тропинку, пролегавшую в рисовом поле, и во весь опор поскакал по ней. Он проделал это так стремительно, что никто не успел даже опомниться.

Тропинка вывела его к местному храму. Хидэёси быстро соскочил с коня, со всей силы вонзил нож в ногу загнанной лошади и пустил ее навстречу своим преследователям. Лошадь в бешенстве понеслась, врезалась в толпу воинов, раня их ударами копыт. Напуганные и искалеченные неприятели бросились врассыпную. Тем временем Хидэёси, сбросив с себя доспехи, вошел в храм и пристроился к священнослужителям, которые собирались принимать ванну. После бани он обрил голову, переоделся в костюм монаха и уже никак не выделялся в толпе.

К тому времени подоспел Киёмаса, а вслед за ним появился и Курода Ёситака с отрядом в несколько десятков человек. Они нагнали страху на наемных диверсантов, разметали их и большинство уничтожили. Главарь банды спасся бегством. Он вернулся к Акэти Мицухидэ, рассказал о том, что произошло, и, как не исполнивший своего долга и позорно покинувший поле боя, распорол себе живот.

Киёмаса и Ёситака в отчаянии ворвались в храм, разыскивая Хидэёси. Они с пристрастием допрашивали священнослужителей, но те были крайне удивлены и ничего не могли ни понять, ни ответить. Тогда вперед вышел сам Хидэёси в монашеских одеяниях.

Хидэёси тоже не раз прибегал к услугам кёдан и раппа, а своим военным советником назначил Такэнаку Ханбэя, который был прекрасно осведомлен о методах тайной войны. Придя к власти, он нанял огромную армию шпионов и разработал замечательный способ их использования. В те времена основной проблемой с разведывательной информацией было то, что она постоянно запаздывала, ведь передвигались агенты, как правило, на своих, хоть и довольно быстрых, двоих или в лучшем случае верхом. Чтобы решить эту проблему, Хидэёси приказал своим кёдан постоянно странствовать по всей стране, чтобы располагать полной информацией обо всем происходящем. Они должны были все время пребывать в движении в соответствии со строжайшим графиком, благодаря чему информацию, доставленную агентом, можно было сравнить с информацией, принесенной его соратником на следующий день, и таким образом уяснить развитие событий и уточнить общую картину происходящего. Планируя начало военной кампании, Хидэёси всегда заранее направлял на вражескую территорию множество своих агентов с заданием составить подробнейший отчет о тамошних делах. В этом плане представляет интерес деятельность шпионов Тоётоми во время похода на остров Кюсю в 1587 г.

В это время Кюсю почти целиком находился во владении мощной феодальной семьи Симадзу, которая контролировала три провинции. На территорию, подвластную Симадзу, не допускались уроженцы иных мест, включая даже торговцев. Из-за этого никто толком не знал тех мест, не имел представления о рельефе и мощи тамошней армии. А система мэакаси была у Симадзу отлажена так, что заброска агентов обычными способами была невозможна. Требовалось придумать какую-то особую хитрость, чтобы собрать необходимые для наступления разведданные.

Ниндзя Кимура Хитатиноскэ проникает в замок Фусими. Со старинной гравюры

Агентам Тоётоми удалось вызнать, что князь Симадзу Ёсихиса был большим поклонником буддизма и учеником известного священника Кэннё, который как раз собирался посетить своего ученика, чтобы дать ему наставления. Тогда в свиту Кэннё сумели внедриться несколько лучших агентов и личных вассалов Хидэёси, среди которых выделялись Касуя Такэмори и Хирано Нагаясу – оба замечательные мастера меча.

Ёсихиса принял своего наставника со всеми почестями. Ему и его свите было дозволено объехать все владения Симадзу с целью проповеди буддизма. Во время этих путешествий тайные агенты собрали огромное количество сведений. На это ушел почти год.

Когда же Тоётоми, наконец, двинул свою армию на покорение Кюсю, Кэннё заявил Ёсихисе, что в условиях военного времени ему бы не хотелось быть лишней обузой и он хотел бы покинуть владения Симадзу. Ёсихиса с этими доводами согласился и дал свите монаха своих проводников, которые по тайным тропам вывели ее на нейтральную территорию. В результате шпионы снабдили Хидэёси всеми необходимыми разведданными, включая подробнейшие карты дорог и троп, численность и вооружение войск и т. д. Добавим, что, согласно некоторым сведениям, сам Кэннё был агентом Хидэёси и выведал самые сокровенные планы военной кампании у своего питомца. Победа Тоётоми была предрешена.

Таким образом, Хидэёси использовал шпионов чрезвычайно широко. Однако, как и Нобунага, он никогда не прибегал к услугам ниндзя из Ига и Кога. И на то были причины. Так, Ига-моно не раз пытались прикончить нового правителя, а ниндзя из Кога были ему неверны. Дело в том, что однажды во время встречи Тоётоми с Токугавой Иэясу ему стало известно о существовании тайных сношений между службой разведки Токугавы и отрядом Кога-моно, состоявших на его службе. Виновные, конечно же, были немедленно казнены, но после этого случая Тоётоми навсегда отказался от услуг ниндзя из Кога и Ига. Кстати, этот эпизод очень показателен в том смысле, что ниндзя в то время тяготели к Токугаве Иэясу, который к буддизму относился вполне лояльно.

С именем Хидэёси связана гибель двух других мощных объединений ниндзя – сингонского монастыря Нэгоро-дэра и союза Сайга. В период междоусобной войны между Хидэёси и Токугавой Иэясу, которая развернулась после гибели Оды Нобунаги, сохэи из Нэгоро вместе с бойцами Сайга встали на сторону Токугавы и ударили в тыл Хидэёси. И допустили роковую ошибку, так как Тоётоми в войне победил.

В отместку за предательский удар в спину в 1585 г. Тоётоми бросил против провинции Кии 25-тысячную карательную армию. В 3-м месяце она блокировала Нэгоро-дэра, в упорнейшем сражении разбила отряды монахов-воинов и предала монастырь огню. В пожаре, бушевавшем трое суток, погибли многие драгоценные творения искусства – сотни статуй, тысячи свитков, замечательные образцы зодчества. Лишь немногим ученым монахам удалось укрыться в Коя-сан – основном центре секты Сингон, а сохэи разбежались по всей стране. А еще через несколько дней, с падением замка Ота, пришел конец и мятежному союзу Сайга.

Многие сохэи из Нэгоро и бойцы из Сайга, подобно уцелевшим ниндзя из Ига, стали поступать на службу к разным даймё по всей Японии. Например, большой отряд Нэгоро-сю во главе с Ивамуробо нанялся к семье Мори. Находившийся в то время в замке Хамамацу Токугава Иэясу тоже решил извлечь пользу из ситуации и пригласил на службу Нэгоро Окаси и еще около 200 монахов-воинов, нашедших убежище в провинции Исэ (по другим источникам, в 1585 г. на службу к Токугаве поступило лишь 16 человек, а на следующий год – еще 25; возможно, здесь идет речь лишь о предводителях сохэев). Монахи из Нэгоро были отправлены в Эдо, где из них был сформирован отряд Нэгоро-гуми из 20 всадников и 100 пехотинцев, вооруженных мушкетами. Его командиром стал Нарусэ Хаято Тадаси Масасигэ, вскоре превративший буйных сохэев в образцовых солдат, после чего Нэгоро-гуми вошел в состав гвардии Токугавы Иэясу.

Среди спасшихся предводителей Сайга икки был и Сайга Магоити Сигэтомо, основатель школы Сайга-рю ниндзюцу. Сайга Магоити был сыном мелкого феодала Судзуки Садаю из поместья Сайга, что в уезде Умабэ провинции Кии, и имел небольшую крепость в поместье Киси в деревушке Хираи. С детских лет он стремился стать великим полководцем и долгие часы посвящал воинским упражнениям. Известно, что как только Цуда Кэммоцу начал обучать братию из Нэгоро-дэра стрельбе из ружей, Сайга Магоити стал одним из его учеников. А у брата Цуды – Сугинобо Мёсана он изучил премудрости шпионской науки.

Поскольку Магоити был последователем учения Икко и даже построил собственный буддийский храм, в котором был настоятелем, он стал полководцем Исияма Хонган-дзи и сражался на стороне союза против Нобунаги. По преданию, в одном из сражений с войсками Оды он с успехом использовал сяки-но дзюцу – «уловку сбрасывания флагов», переодев своих ниндзя в союзников диктатора. В 1585 г., когда Тоётоми Хидэёси направил в Кии карательную экспедицию против Нэгоро-дэра и Сайга, Магоити сначала командовал одним из отрядов Нэгоро, но позже перешел на сторону Хидэёси и был назначен командиром отряда аркебузиров. Благодаря тому, что он прекрасно знал условия местности и возможности других отрядов Сайга и Нэгоро, Магоити внес немалый вклад в подавление мятежников. Позже он сражался в битвах при Комаки и Нагакутэ на стороне Токугавы, а во время похода армии Тоётоми против Одавары, родового замка Ходзё, командовал отрядом конницы в 150 человек.

В 1600 г., во время борьбы между Токугавой и антитокугавской коалицией во главе с Исидой Мицунари, он поначалу примкнул к антитокугавской коалиции, руководил отрядом синоби при нападении армии Исиды Мицунари на замок Фусими – оплот Токугавы в районе Кансай – и собственноручно обезглавил коменданта крепости Тории Хикоэмона. Однако в важнейшем сражении этой войны – в битве при Сэкигахаре – Сайга Магоити сражался в составе войска Датэ Масамунэ уже на стороне Токугавы. В 1606 г. он поступил на службу непосредственно к сёгуну Токугаве Иэясу, а позже служил другому представителю семьи Токугава – Ёрифусе из княжества Мито и даже стал одним из его главнейших вассалов, получавшим 3000 коку жалованья.

Поскольку Сайга Магоити получил основную воинскую подготовку в монастыре Нэгоро-дэра, школа Сайга-рю была во многом похожа на Нэгоро-рю. В ней тоже основное внимание уделялось использованию огнестрельного оружия. Однако из-за того, что в Сайга было много небольших бухточек, рыболовецких и торговых поселков, ниндзя из Сайга довели до высокого уровня и искусство боя на воде, что они с блеском продемонстрировали во время обороны Исияма Хонган-дзи. Другой оригинальной особенностью школы Сайга-рю было то, что в ее программу вошла особая традиция изготовления шлемов и доспехов, поскольку сам Сайга Магоити был замечательным оружейником.

К периоду властвования Тоётоми Хидэёси относятся и первые сведения об использовании шпионов и в войнах с другими государствами. Так, во время так называемого Корейского похода своими подвигами прославился некий Ёдзиро (корейское Ёсира), вассал Кониси Юкинаги.

Японцам очень сильно досаждал мощный корейский флот, которым командовал гениальный флотоводец Ли Сунсин. Превосходство корейцев на море было столь велико, что японцам нечего было и надеяться на победу в открытом бою. Поэтому они решили прибегнуть к «темным» методам ниндзя, чтобы устранить Ли Сунсина и разгромить корейскую флотилию.

За осуществление этого замысла взялся Кониси Юкинага, находившийся с войсками в укрепленном районе Пусана и ожидавший прибытия огромной экспедиционной армии, чтобы начать новое наступление на Сеул. В начале 1-го месяца 1597 г. по его распоряжению Ёдзиро проник в расположение войск Ким Ынсона, военачальника правой полупровинции Кёнсан, и заявил ему, что прибыл по поручению своего господина, чтобы сообщить корейскому командованию сведения чрезвычайной важности (по некоторым сведениям, Ёдзиро был двойным шпионом и одновременно служил и японцам, и корейцам; этим объясняется совершенно беспрепятственное общение его с представителями корейского военного командования). По словам Ёдзиро, Кониси велел передать корейской стороне следующее: «Лицом, которое всячески препятствует заключению мира, является Като Киёмаса. В ближайшее время он прибывает из Японии. Корея имеет явное превосходство на море; если немедленно направить военные корабли в район Киджа и предпринять совместные действия с военачальником левой полупровинции Кёнсан, можно будет перехватить войска Като, а его, негодника, убить. Сейчас представился самый подходящий случай, который нельзя упустить». Ким Ынсон поверил этому сообщению и тут же направил соответствующее донесение корейскому королю. Двор тоже без тени сомнения внял словам Ёдзиро и решил действовать так, как предлагал Кониси.

Во второй половине 1-го месяца специальный королевский посланец прибыл в провинцию Чолла и передал Ли Сунсину высочайший приказ, в котором говорилось, что двор и правительство располагают неоспоримыми доказательствами, что в скором времени Като Киёмаса с войсками прибудет в Корею, а посему флотилии под командованием Ли Сунсина предписывается нанести противнику внезапный удар на море в районе Пусана. Ли Сунсин выразил сомнение в целесообразности таких действий. Он заявил, что не верит в искреннюю заботу Кониси о скорейшем окончании войны и считает абсурдным, чтобы одна воюющая сторона добровольно предоставляла в распоряжение противника секретные сведения о планируемых военных операциях с той только целью, чтобы избавиться от неугодного военачальника. Вернее всего, убежденно сказал он, речь идет о заговоре, «имеющем целью устроить засаду нашему флоту и одним ударом уничтожить его». При этом Ли Сунсин резонно доказывал нелепость задержки крупных кораблей в прибрежных водах, где их легко могут атаковать даже небольшие силы противника.

Однако все его доводы не принимались во внимание, от него требовали неукоснительного исполнения приказа. И, тем не менее, Ли Сунсин, убежденный в своей правоте, не подчинился и благодаря этому спас корейский флот от полного разгрома, на что надеялось японское командование, составившее коварный план дезинформации.

Вскоре войска Като, которые переправлялись совсем не тем путем, на который указывал Ёдзиро, благополучно высадились на корейском побережье. Спустя некоторое время Ёдзиро вновь появился у ворот военного лагеря Ким Ынсона и, изображая себя и своего господина обиженными и оскорбленными тем, что корейское командование не воспользовалось предоставленной ему ценной информацией, произнес такую тираду: «Почему вы не атаковали Като Киёмаса на море? Дать ему высадиться на берег – все равно что выпустить кровожадного тигра в поле. Теперь японская армия, следуя его воле, вынуждена вопреки своему желанию начать второй корейский поход. Добрые намерения Кониси рассыпались прахом».

Нужно отметить, что в корейских высших кругах в то время шла острая борьба между двумя фракциями. Особенно усердствовала так называемая Западная группировка, которая плела интриги против Ли Сунсина, добиваясь отстранения его от командования корейским флотом и назначения вместо него бездарного Вон Гюна, примыкавшего к этой фракции. Вместе с тем удар направлялся и против премьер-министра, который в свое время назначил Ли Сунсина на этот пост. Поэтому, когда Ким Ынсон, ссылаясь на слова Ёдзиро, вновь донес двору на Ли Сунсина, обвиняя его в неповиновении приказу вана, этот донос был использован Западной группировкой как главный козырь в политических интригах. Ей удалось навязать королевскому двору решение о вынесении Ли Сунсину смертного приговора. Однако Восточная фракция всё же сумела добиться сохранения его жизни. В конце концов флотоводца разжаловали в рядовые, а Вон Гюна назначили командующим корейским флотом. Как показал ход событий, это была одна из самых роковых ошибок правящих кругов Кореи, которая привела, в сущности, к полному уничтожению, а точнее говоря, к самоуничтожению некогда могущественного корейского флота.

Когда Вон Гюн занял пост главнокомандующего военно-морскими силами, поступила новая информация – все от того же Ёдзиро. На этот раз он сообщил время прибытия в Пусан новых многочисленных японских вооруженных формирований и маршрут следования японской морской армады. При этом он выразил надежду, что на сей раз корейская сторона не оплошает и сможет раз и навсегда покончить с Киёмасой.

Реакция двора была немедленной. Вон Гюну предписывалось срочно направить флот в район Пусана. Но, прежде чем выполнить этот приказ, Вон Гюн, не без основания опасавшийся встречи с японским флотом, направил королю депешу, настаивая на том, чтобы сухопутные войска тоже были подключены к этой операции и взаимодействовали с военно-морскими силами. Однако двор ответил отказом, мотивируя его тем, что регулярная корейская армия должна дождаться прибытия китайских войск, чтобы выступить объединенными силами и тем самым добиться военно-стратегического превосходства над противником. Флоту предписывалось действовать автономно.

В первых числах 7-го месяца 1597 г. по приказу Вон Гюна корабли корейского флота, базировавшиеся на острове Хансандо, снялись с якоря и взяли курс на Пусан. К вечеру 7-го дня 7-го лунного месяца корейский флот подошел к острову Чоллендо, неподалеку от Пусана, где попал в сильный шторм. Большие волны и шквальный ветер швыряли, как щепки, огромные военные корабли, которые потеряли управление и лишились связи друг с другом. Оказавшись наедине с разбушевавшейся стихией, они становились мишенью, легко расстреливаемой противником. На острове Кадокто, где корейский флот искал убежища, он попал в ловушку, расставленную японской армией. Большое число корейских кораблей с их экипажами было уничтожено. Корейский флот почти полностью был разбит. А Ёдзиро и его хозяин Кониси могли радостно потирать руки.

В этой сложнейшей ситуации корейцам не оставалось ничего иного, как вернуть на место Ли Сунсина, и этот талантливый флотоводец приложил еще немало усилий для изгнания японских захватчиков с родной земли.

«Путешествие» Токугавы Иэясу по провинции Ига. Возникновение отряда Ига-гуми

После того как армия Нобунаги превратила в пепел провинцию Ига и многие ниндзя устремились за ее пределы, у даймё из разных концов Японии появилась прекрасная возможность пополнить свои армии настоящими профессионалами «плаща и кинжала». Одним из первых эту возможность оценил дзёнин Хаттори Хандзо Масасигэ, начальник разведки Токугавы Иэясу, который немедленно обратился к своему господину с предложением нанять беглых ниндзя. Иэясу поначалу не придал значения словам своего вассала, но вскоре обстоятельства сложились так, что ниндзя Ига оказались для него единственным спасением.

Токугава Иэясу по приглашению Нобунаги находился с инспекцией в г. Сакаи, когда до него дошла весть об убийстве Оды в монастыре Хонно-дзи. В поездке его сопровождали лишь несколько приближенных – Хонда Тадакацу, Сакаи Тадацугу, Ии Иэмаса, Хаттори Хандзо, Анаяма Байсэцу и некоторые другие. Охраны не было, а тем временем все дороги заполнили войска изменника Акэти Мицухидэ. К тому же путь в Окадзаки, родовой замок Токугавы, перекрыли взбунтовавшиеся крестьяне. Казалось, выбраться живым из вражеского окружения не удастся. По легенде, Токугава в отчаянии едва не совершил самоубийство, но Хаттори Хандзо сумел убедить его, что выход всё же есть. Он предложил отступать через провинцию Ига и прибегнуть к помощи тамошних ниндзя. Поскольку это был единственный реальный план спасения, Токугаве ничего не оставалось, как согласиться с ним.

Хандзо немедленно помчался в местечко Тарао, что на границе Ига и Кога, и обратился за помощью к Тарао Сиробэю Мицухиро, главе одной из 53 семей Кога. Вскоре воины Тарао в качестве телохранителей окружили небольшую кавалькаду Токугавы, а Хандзо поднялся на перевал Отоги-тогэ, разделяющий Ига и Кога, запалил огни и стал подавать кодовые сигналы о немедленном сборе ниндзя. Когда Иэясу добрался до перевала, там его уже поджидал отряд в 300 синоби из Ига и Кога (200 ниндзя из Ига и 100 – из Кога). На перевале Иэясу уселся в паланкин, а ниндзя во главе с Хандзо стеной сомкнулись вокруг него и двинулись в путь по горным тропам. Причем часть «невидимок» постоянно обшаривала окрестные рощи и кусты, опасаясь засады.

Токугава Иэясу

Это был нелегкий путь. Ниндзя пришлось сражаться с бандитами и диверсантами Акэти. Мы не знаем никаких подробностей этих столкновений. Известно только, что во время этого «путешествия» погиб один из близких друзей Токугавы – Анаяма Байсэцу, вырвавшийся несколько вперед группы. Но всё же, не останавливаясь ни днем ни ночью, Токугава и его телохранители сумели миновать опасный район Кабуто и, переправившись через реки Кидзу и Удзи, добрались до местечка Сироко в провинции Исэ, откуда Иэясу морем отплыл в свою вотчинную провинцию Микава и благополучно вернулся в Окадзаки. Об этом эпизоде имеется специальное упоминание в «Токугава дзикки» («Подлинная хроника дома Токугава») [44], где он назван «Опасностью переезда через Ига».

Помимо Хаттори Хандзо и семьи Тарао, безопасность Иэясу во время этого «путешествия» обеспечивали также буси из Кога Минобэ, Вада, Миядзима и другие (все эти кланы входили в знаменитые 53 семьи Кога), а также дзёнин Цугэ Киёхиро из Ига и мастер ниндзюцу Цугэ-рю.

Этот случай позволил Иэясу самолично убедиться в способностях ниндзя и эффективности их организации. Кроме того, князь высоко оценил их преданность. Таких воинов стоило пригласить на службу. Поэтому Иэясу щедро наградил предводителя ниндзя Хаттори Хандзо за его службу, пожаловав ему 3000 коку риса, и поручил набрать из участников операции отряд стражников (досин), выделив на его содержание 1000 кан [45] риса. Так на службе у семьи Токугава появился отряд Ига-гуми.

В состав Ига-гуми вошли многие знаменитые ниндзя того времени: Гэнскэ, Дэндзиро, Дэнъэмон, Магобэй, Утикура, Синкуро, Ситикуро, Канроку и другие из клана Хаттори; Саннодзё, Итиноскэ, Кампатиро из семьи Цугэ; Собэй и Скэдаю из рода Ямаока; Томита Яхэй; Фукумори Саданари; Яманака Тобэй; Кикути Тоёфуси; Сибата Сухо; Ёнэти Ханскэ; Ямагути Канскэ и другие. Все эти ниндзя получили земельные владения, что свидетельствует о высочайшей оценке их мастерства Токугавой – впоследствии воины из Ига-гуми получали лишь рисовый паек, а землю – никогда.

Под командованием Хаттори Хандзо отряд Ига-гуми принимал участие во многих сражениях. В 6-м месяце 1584 г. он захватил замок Нисиэ, чуть позже бился у горы Нио в провинции Идзу, участвовал в осаде крепости Одавара (1590 г.; за эту операцию Хаттори Хандзо получил поместье в провинции Тотоми с годовым доходом в 8000 коку) и карательных экспедициях в провинцию Муцу и против даймё Асааки. После смерти Хандзо в 1596 г. Ига-гуми сражался в крупнейшей битве при Сэкигахаре (1600), принимал участие в двух осадах замка Осака (1615).

После переезда ставки Токугавы в 6-м месяце 1590 г. в город Эдо (будущий Токио) Ига-гуми также передислоцировался туда. Токугава, в благодарность за верность Хаттори Хандзо, пожаловал ему звание хатамото – прямого вассала – и подарил усадьбу неподалеку от одних из ворот замка Эдо, которые позже стали называться Хандзо-мон – «Ворота Хандзо» – то ли потому, что рядом была усадьба Хандзо, то ли потому, что он со своим отрядом должен был защищать их в случае опасности, а может быть, потому, что этими воротами пользовались тайные агенты (оммицу), подчинявшиеся Хандзо, назначенному начальником тайной службы (оммицу-гасира).

В то время Хаттори Хандзо, в память о своем покойном отце, Хаттори Хандзо Ясунаге, принял прозвание Ивами-но ками – «Покровитель Ивами». Его годовое жалованье было почти княжеским и составляло 8000 коку. В подчинении у него находились 150 «подчиненных» ёрики (Кога-моно) и 300 «стражников» досин (Ига-моно).

Став начальником секретной службы, Хандзо поместил своих ниндзя в качестве онива-бан – «садовников» – в замке Иэясу. Такая система обладала целым рядом плюсов. Во-первых, «садовники» постоянно находились поблизости от князя и были способны в любой ситуации защитить его от убийц, подосланных врагом. Во-вторых, просторные дворы замка позволяли ему или его начальнику разведслужбы Хаттори Хандзо незаметно отдавать приказы «садовникам»-ниндзя, которые немедленно отправлялись выполнять приказ, переодевшись соответствующим образом в особой комнатке. После возвращения агентов точно таким же образом можно было выслушивать их доклады, без риска быть подслушанным непрошеным гостем и не привлекая к себе внимания.

Задания онива-бан получали самые разные: разузнать, кто из даймё тайно ремонтирует замок, закупает оружие, ведет переговоры с соседями, отправить на тот свет опасного противника и т. д. Ниндзя Токугавы действовали по всей стране, подмечая всё явное и тайное.

Самым опасным заданием у онива-бан считалось назначение на разведку в княжество Симадзу в провинции Сацума: из 10 посланных туда шпионов возвращался только один – столь эффективной была тамошняя контрразведка, укомплектованная мастерами ниндзюцу местной традиции Сацума-рю.

Интересно, что мэакаси Симадзу, выпытав секреты организации службы шпионажа Токугавы у кого-то из ниндзя Ига, многое у них переняли. В частности, в княжестве Симадзу для решения разведывательных задач тоже была создана служба онива-бан. Она просуществовала до конца XIX в. Известно, например, что знаменитый Сайго Такамори, руководитель мятежа в Сацума, направленного против буржуазных преобразований в стране, в молодости служил «садовником» и выполнял различные задания.

Всей работой онива-бан руководил хитроумный Хаттори Хандзо. Согласно преданиям, он был прекрасным мастером боя копьем, за что его прозвали Яри-но Хандзо – «Копейщик Хандзо». Он считал, что техника боя копьем замечательно гармонирует с общими принципами ниндзюцу. Неожиданные проникновения во вражеские крепости с последующим мгновенным «растворением в пустоте» он сравнивал с уколами копья, молниеносными и разящими наповал.

Большое внимание в ведении войны этот дзёнин уделял обману. Он утверждал, что прежде, чем обмануть врага, иногда нужно ввести в заблуждение собственных союзников. По легенде, однажды, когда вражеский шпион попытался проникнуть во дворец Токугавы и был уничтожен «садовниками», Хандзо решил воспользоваться этим для того, чтобы усыпить подозрения врага и раскрыть логово заговорщиков, и приказал своим людям молчать об уничтожении вражеского ниндзя.

Тем временем в замке врагов Токугавы царило беспокойство, так как их лучший агент не вернулся с задания. Чтобы уточнить обстановку, было принято решение послать в резиденцию князя еще одного ниндзя. Этот лазутчик обнаружил, что замок охранялся усиленной охраной, но проникнуть в него было всё же возможно (об этом позаботился хитрый Хандзо). Далее он сумел подслушать разговор о замечательной ловушке, которая была расставлена против его предшественника, и о его не менее замечательном побеге. Хотя ему не удалось установить с исчезнувшим ниндзя связи, одной из ночей он увидел, как какой-то весьма похожий на его приятеля лазутчик незаметно подкрался к двум охранникам и молниеносно прикончил их. Окончательно уверившись, что шпион цел и невредим, «контролер» решил вернуться в замок своего господина.

По возвращении он подробно рассказал о том, что ему удалось подслушать и подсмотреть, и высказал предположение, что его товарищ сеет панику среди врагов и должен вскоре вернуться с ценными сведениями. Еще он предположил, что из-за проделок этого ловкого ниндзя Токугава будет слишком занят, чтобы организовать поход против мятежников. Но, прежде чем шпион успел закончить свой доклад, замок был окружен войсками Иэясу. Когда через несколько дней он был взят штурмом, выяснилось, что в крушении заговора повинен Хаттори Хандзо, который сыграл роль убитого вражеского агента, сумел выследить его товарища и таким образом раскрыл убежище заговорщиков.

Хаттори Хандзо умер в 14-й день 11-го месяца 1596 г. в возрасте 55 лет. Его наследником на должности начальника тайных агентов (оммицу-гасира) стал его старший сын Ивами-но ками Масанари, человек крайне неуравновешенный и совершенно лишенный тех талантов, какими обладал его отец. К чему это привело, речь пойдет далее.

После памятного «путешествия» через Ига не были забыты и другие госи, обеспечивавшие безопасность Иэясу. Например, Токугава сделал Тарао Мицухиро своим хатамото и предоставил ему поместье в местечке Тарао, на родине ниндзя. Официально Иэясу назначил Мицухиро своим наместником в поместье Кицуноама, но секретным приказом поставил под его начало группу синоби-мэцукэ. Замок семьи Тарао сохранился до наших дней. Он знаменит тем, что это самый маленький замок в Японии. Расположен он на вершине горы, откуда открывается широкий обзор на всю провинцию Ига. Неподалеку проходит важнейший тракт средневековой Японии – дорога Токайдо и находится г. Хиконэ, одна из резиденций Токугавы.

В 1608 г. провинция Ига была пожалована даймё Тодо Такаторе. Чтобы сделать более эффективным контроль за старыми родами ниндзя, ставшими главным источником формирования секретной агентуры, Иэясу приказал Такаторе создать специальное управление по их регистрации, а семья Тарао была передана к нему под начало. Но когда Токугава начал подготовку к войне против замка Осака, вокруг которого сплотились его враги, он назначил Тарао Сиробэя тайным мэцукэ и приказал ему следить за Тодо Такаторой и даймё Ии. Такая система взаимного явного и тайного контроля была вполне в духе недоверчивого и хитрого князя.

Глава 9. Тайная война Токугавы Иэясу

После смерти Тоётоми Хидэёси (1598) в Японии вновь сложилась взрывоопасная ситуация. Хотя походы Тоётоми вынудили могущественных даймё признать его власть, они не ликвидировали сепаратизма. Незадолго до своей смерти, предвидя возможность возобновления феодальных войн, Хидэёси создал верховный орган управления из пяти тайро – главных министров, в число которых вошли пять самых могущественных даймё – Токугава Иэясу, Маэда Тосииэ, Уэсуги Кагэкацу, Мори Тэрумото и Укита Хидэиэ. Хидэёси заставил их поклясться, что они будут поддерживать Хидэёри, его пятилетнего сына, до тех пор, пока он сам не сможет править. Маэде и Токугаве он доверил воспитание сына.

Пять тайро должны были осуществлять управление страной совместно с пятью бугё – ранее назначенными столичными префектами. Однако среди тайро и бугё согласия не было. Самым могущественным среди тайро был Токугава Иэясу, владения которого еще при жизни Хидэёси включали все восемь провинций равнины Канто. Токугава не раз вступал в борьбу за власть в стране, однако его всё время оттесняли более могущественные или удачливые соперники – Такэда Сингэн, Ода Нобунага, Тоётоми Хидэёси. Но теперь, когда звезды старой гвардии ушли в прошлое, настал его час. Другие тайро и бугё видели усиление Токугавы. Поэтому они сформировали антитокугавскую коалицию, сердцем которой стал бугё Исида Мицунари, и начали плести заговор против Иэясу.

Прежде всего Исида вступил в тайный сговор с Уэсуги Кагэкацу, могущественным даймё из Айдзу. Владения Уэсуги располагались к северо-востоку от владений Иэясу, в то время как основные владения других даймё антитокугавской коалиции находились на западе острова Хонсю. По плану Исиды и Уэсуги они должны были одновременно ударить с двух сторон на Токугаву, взять его в клещи и разгромить.

Благодаря ловкости своих ниндзя Иэясу вовремя выведал планы врага, но притворился, что проглотил приманку, и сделал вид, что выступает в поход против Уэсуги, чего только и ждал Исида, чтобы ударить в тыл. Медленное продвижение Токугавы на север к владениям Уэсуги создало у Исиды впечатление, что он успеет овладеть всем центром Хонсю, прежде чем Токугава сумеет вернуться назад. Однако Токугава обманул Исиду и вернулся назад тогда, когда его еще никто не ждал.

Ниндзя наблюдает за действиями вражеского отряда. Рисунок по мотивам японских гравюр

Кроме того, Токугава, раскусив план врага, предвидел, что антитокугавская армия первым делом обрушится на его главную крепость в районе Кансай – замок Фусими, находившийся неподалеку от Осаки. Во время похода против Уэсуги Кагэкацу в 25-й день 7-го месяца 1600 г. Токугава остановился на ночь в Фусими и провел весь вечер в беседе с командиром гарнизона – своим старым и преданным другом Тории Хикоэмоном Мототадой. Оба прекрасно понимали, что, как только боевые действия начнутся всерьез, шансов устоять у крепости не будет. Но было ясно и другое: если она продержится хотя бы два-три дня, шансы Токугавы на победу резко возрастут.

Оборона замка Фусими

В 27-й день 8-го месяца 1600 г., как и ожидал Иэясу, 30-тысячная армия Исиды Мицунари напала на замок Фусими. Узнав об этом, Токугава тут же приказал своему вассалу Ямаоке Митиами, младшему брату Ямаоки Кагэтаки, владельца замка в Сэта провинции Оми, поднять на борьбу буси из Кога. Сначала на помощь замку Фусими пришли около 100 ниндзя из Кога, затем подтянулись еще 300 синоби. Всего под началом у Тории Мототады было около 2000 воинов.

Применение парных серпов. Рисунок по мотивам японских гравюр

Несмотря на многократное превосходство врага, крепость продержалась 10 дней и, возможно, простояла бы и дольше, если бы предатель, семью которого Исида пригрозил распять, не поджег главную башню замка. Тогда Мототада повел около 200 оставшихся в живых защитников крепости на вылазку и отбросил врага. Когда в живых осталось всего 10 воинов, он удалился во внутренние покои пылающего замка, чтобы совершить харакири. В это время в зал ворвался Сайга Сигэтомо Магоити, предводитель ниндзя из Сайга, и подбежал к нему с копьем наперевес. Но, когда Тории назвал свое имя, он остановился, подождал, пока доблестный воин совершит сэппуку, и лишь после этого отрубил ему голову, которую затем выставили на Столичном мосту в Осаке. В 6-й день 9-го месяца замок Фусими пал, но обошлось это Исиде очень недешево: в боях он потерял 3000 своих лучших воинов.

Многие буси из Кога погибли при защите Фусими. Свою смерть в бою нашел и Гэнта Кагэмицу нюдо, младший брат Ямаоки Митиами. После победы при Сэкигахаре Иэясу решил воздать по заслугам буси из Кога и создал отряд Кога-гуми из потомков погибших при защите Фусими ниндзя в составе 70 ёрики и 100 досин. Начальником его был назначен Ямаока Митиами, которому было подарено имение в провинции Оми с доходом в 9000 коку, 4000 из которых должны были идти на содержание Кога-гуми.

Митиами был четвертым сыном Ямаоки Кагэюки. В молодости он постригся в монахи, принял буддийское имя Сэйхэй и поселился в храме Кодзё-ин в знаменитом монастыре Мии-дэра. Как это часто случалось с буси эпохи Сэнгоку, сначала он служил сёгуну Асикага, затем Нобунаге, а после убийства Оды – Хидэёси. После смерти Хидэёси Митиами поступил на службу к Токугаве Иэясу и во время битвы при Сэкигахаре совершил немало подвигов.

Постоянным местом дислокации отряда Кога-гуми стал квартал Кога-мати в г. Аояма. Днем рождения Кога-гуми был объявлен день памятного сражения за замок Фусими – 1-й день 9-го месяца 1600 г. В уезде Кога в этот день каждый год проводились празднества и моления духам погибших в тот день героев, а по прошествии 250 лет, в 1849 г., сёгунское правительство предоставило 70 май серебра на проведение заупокойной службы по погибшим. В то время во многих населенных пунктах уезда Кога появились надгробные памятники в честь героев обороны Фусими.

Ямаока Митиами пользовался большим доверием у Иэясу. Это подтверждается следующим фактом. Так как у Митиами не было детей, он решил усыновить Ямаоку Синтаро Кагэмото, сына Ямаоки Кагэмому, заведующего библиотекой сына Ямаоки Кагэнори. Первая официальная встреча Митиами с будущим наследником – восьмилетним Кагэмото состоялась в 3-й день 10-го месяца 1603 г. В тот день сёгун Токугава Иэясу самолично посетил усадьбу Митиами и подарил ему замечательный меч-вакидзаси из коллекции Такэды Сингэна.

Гарнизон Фусими выполнил свою задачу и задержал врага до подхода основных сил Токугавы. По всей стране разгорелась широкомасштабная война, в которой приняли участие едва ли не все тогдашние даймё. В сражениях обе стороны активнейшим образом использовали ниндзя из Ига и Кога и других кланов, которые продемонстрировали чудеса доблести и мастерства. Однако лучше всего показали себя ниндзя из Ига, служившие Токугаве. Тайная агентура, созданная знаменитым Хаттори Хандзо, наглядно показала свое превосходство. Благодаря умелым и ловким действиям «садовников» Иэясу всегда на шаг опережал своих врагов и был в курсе всех их коварных замыслов.

Нинпо княжества Сацума

В 21-й день 10-го месяца 1600 г. армия Токугавы сошлась в решающей битве с войсками врага неподалеку от селения Сэкигахара, что на восточном побережье озера Бива. Это было грандиозное сражение, в котором участвовали около 160 000 воинов! Иэясу одержал решительную победу.

В битве обе стороны использовали отряды синоби. На стороне Токугавы сражались ниндзя из отрядов Ига-гуми и Нэгоро-гуми, многие госи из Кога. На стороне его врагов тоже были ниндзя из Ига, например отряд князя Мори. Но больше всего в этом бою прославились сутэ-камари даймё Симадзу, воевавшего против Токугавы.

Слово сутэ-камари составлено из двух глаголов: сутэру, что значит «выбрасывать, оставлять, забрасывать», и кагамару – «гнуться, пригибаться, наклоняться». Сутэ-камари представляли собой особые диверсионно-разведывательные группы, которые забрасывались во время сражения в межпозиционное пространство или оставлялись для прикрытия отхода армии. Укрывшись в траве или кустах, они вели снайперский огонь из аркебуз и истребляли военачальников врага. Такая тактика получила название сутэ-камари-но дзюцу. Существует и несколько иная, но довольно любопытная трактовка сущности этого метода. Согласно ей сутэ-камари-но дзюцу – это «искусство лежать неподвижно и не подавать признаков жизни». Ниндзя из Сацумы якобы с детства обучали своих детей прикидываться убитыми, принимать и часами сохранять неудобные позы. Они учили их изображать человека со сломанной ногой или рукой, с перебитым позвоночником или сломанной шеей. Противник, ничего не подозревая, подходил к «убитому» или просто проходил мимо, и в этот момент «мертвец» оживал и наносил разящий удар. Ниндзя из Сацумы довели это искусство «ловушки из живых тел» до совершенства, используя при этом свое стрелковое искусство. Когда войска Симадзу отступали, они оставляли за собой целые поля якобы убитых ниндзя. Как только воины противника углублялись в эти «мертвецкие поля», ниндзя открывали огонь из ружей, которые прятали под своими телами.

Ниндзя убивает вражеского воина стрелкой из духовой трубки. Рисунок по мотивам японских гравюр

Этот прием был с большим успехом использован в битве при Сэкигахаре. Когда Симадзу начали отступать под ударами войск Токугавы, Симадзу Ёсихиро приказал своим ниндзя прикрыть отступление с помощью уловки сутэ-камари-но дзюцу. Как только передовой отряд преследователей, который возглавлял Ии Наомаса, поравнялся с грудами «убитых», диверсанты Симадзу открыли огонь из аркебуз. Одна пуля пробила живот лошади Ии Наомасы и ранила генерала в локоть. Лошадь рухнула, придавив седока. На помощь полководцу бросились его телохранители, закрыли его своими телами, извлекли из-под убитой лошади и повезли в лагерь для оказания помощи. Но преследование Симадзу пришлось прекратить. Первую помощь Наомасе оказал один из его главных вассалов Миура Ёэмон Мотосада, командир ниндзя из Ига на службе клана Ии. Его представил Наомасе в 1583 г. сам Иэясу, беспокоившийся за жизнь одного из своих самых талантливых военачальников. Наомаса чрезвычайно ценил таланты Миуры и выделил ему жалованье в 650 коку риса, а в 1608 г. увеличил его до 824 коку.

Миура был дзёнином. Он прекрасно разбирался во всех тайнах «ночных демонов». И всё же, он не сумел уберечь господина от «искусства лежать неподвижно и притворяться мертвым». Этот промах оказался роковым для Наомасы. Поскольку пуля была выпущена вражеским ниндзя, она вполне могла быть отравлена. Поэтому врачевать Наомасу стал именно Миура, поскольку считалось, что только ниндзя мог дать противоядие от яда, примененного другим «невидимкой». К тому же в семье Миуры издревле изучались военно-прикладная медицина и анатомия.

Вероятно, пуля, попавшая в локоть Наомасе, действительно была обработана ядом: кровотечение никак не прекращалось. Миура Ёэмон всячески пытался облегчить страдания господина и давал ему пить какие-то тайные отвары «черной медицины», в которую были посвящены только ниндзя высшего уровня. Но, увы, все усилия Миуры и других лекарей оказались напрасными – от казалось бы пустяковой раны Ии Наомаса скончался.

Благодаря победе в битве при Сэкигахаре Токугава Иэясу смог расправиться со своими самыми могущественными врагами и в 1603 г. принял титул сёгуна и основал новый сёгунат со столицей в г. Эдо. Однако борьба была еще далека от завершения. Оставался в живых Тоётоми Хидэёри, официальный наследник Хидэёси, и многие даймё продолжали поддерживать его. Но пока в стране воцарился мир.

Мятеж Ига-гуми

Одержав убедительную победу в битве при Сэкигахаре, Токугава продолжил политику Оды и Тоётоми, направленную на искоренение всех враждебных даймё, союзов, могущественных религиозных объединений. Многие князья, сражавшиеся на стороне его врагов, были обезглавлены, совершили сэппуку или лишились своих владений. Многие группы ниндзя потеряли нанимателей и были вынуждены либо поступить на службу к сёгунату, либо заняться разбоем. Вообще, положение старых кланов ниндзя в то время было довольно сложным. Поскольку войны на время прекратились, спроса на их услуги не стало. Ниндзя лишились привычного заработка шпионским и диверсионным ремеслом. Тогда ниндзя из Ига, располагавшие огромными шпионскими сетями, стали наниматься на службу к купцам из Сакаи, чтобы выведывать торговые и производственные секреты у их конкурентов. С тех пор в жаргоне Ига-моно прочно утвердился термин Сакаи-си – «служба в Сакаи». Хотя сами ниндзя из Ига пренебрежительно относились к такой неинтересной и бесславной работе, на некоторое время она стала их единственным источником дохода. Возможно, это был первый случай в мировой практике, когда шпионы использовались в целях коммерческого шпионажа.

Мэакаси («контрразведчик») связывает схваченного шпиона. Рисунок по мотивам японских гравюр

Намного лучше было положение синоби, поступивших на службу к сёгуну и объединенных в особые «шпионские отряды» (синоби-гуми) – Ига-гуми, Кога-гуми, Нэгоро-гуми. Отряду Кога-гуми была доверена охрана трех главных ворот замка Эдо, а отряд Ига-гуми охранял внутренние покои самого князя. По сообщениям источников, оба отряда включали приблизительно по 200 синоби, но, возможно, численность их менялась. Так, в материалах проверки строительного персонала во время работ по расширению замка Эдо в 6-м месяце 1636 г. содержится запись о Тодо Такацугу из города Уэно провинции Ига, в которой он назван «Начальником над 500 синоби». Отсюда мы можем заключить, что к тому времени количество солдат в Ига-гуми увеличилось до 500 человек. Что касается Нэгоро-гуми, третьего отряда синоби, то он выполнял полицейские функции в столице.

Такое большое количество синоби в столице привело к тому, что сёгунское правительство (бакуфу) было вынуждено предоставить им землю для расселения. В результате в Эдо появились кварталы Ига-тё и Кога-тё. Все воины из синоби-гуми получали солидное жалованье и находились на привилегированном положении. В их функции входили сопровождение и охрана сёгуна во время парадных и ритуальных выездов.

Впрочем, неплохое денежное содержание в условиях отсутствия войн не способствовало сохранению шпионских навыков синоби, которые всё больше превращались в обычных рядовых-асигару. Для примера можно сказать, что во время последовавшей через несколько лет осады замка Осака воины из синоби-гуми Токугавы не совершили никаких особых подвигов, в отличие от знаменитых «невидимок» из Ига и Кога, служивших Санаде Юкимуре, который сражался на стороне Тоётоми Хидэёри.

В промежутке между битвой при Сэкигахаре и осадой замка Осака в 1615 г. произошло одно любопытное событие – мятеж ниндзя из Ига-гуми. Дело было так. Хаттори Хандзо Ивами-но ками Масанари, наследник знаменитого дзёнина Хаттори Хандзо, возглавивший Ига-гуми после смерти своего отца, был весьма буйным и своенравным человеком. Не прошло и десяти лет со дня смерти Хандзо, как Масанари из-за своего недостойного поведения попал в немилость к сёгуну и был отдан на поруки деду по материнской линии Мацудайре Садакацу. Но беспокойный синоби не угомонился и уже на следующий год учинил большой скандал. Он жестоко притеснял синоби Ига-гуми и эксплуатировал их, словно прислугу. Например, во время строительства собственной усадьбы он заставлял их выполнять различные работы, начиная со штукатурки и кончая рубкой леса. А если кто-то из солдат не подчинялся приказам, Масанари уменьшал ему жалованье. Тогда 200 синоби, возмущенные таким обращением, послали тайный донос бакуфу. Вооружившись луками и ружьями, они затворились в храме и отказались повиноваться. Однако сёгунские власти арестовали и приговорили к смертной казни десятерых предводителей бунтовщиков. Жены и дети тех, кто сумел бежать, были взяты в качестве заложников. Были и такие, кто явился с повинной или совершил харакири. Судьба еще двух солдат осталась неизвестной.

Масанари же в гневе бродил по городским улицам с намерением зарубить любого стражника из Ига-гуми, попавшегося ему на глаза. Случайно он наткнулся на слугу из сопровождения Ина Кумадзо Тадацугу и, по ошибке приняв его за солдата из своего отряда, зарубил среди бела дня. Слуга скончался на месте. Поскольку Ина Кумадзо Тадацугу был наместником восьми провинций Канто и пользовался большим доверием Токугавы, кара за это преступление была неотвратима. Хотя в то время случаи пробы нового меча на случайных прохожих на улицах Эдо были страшной реальностью, убийство слуги столь высокопоставленного человека обернулось для Масанари потерей должности и видного общественного положения. Более того, Масанари лишился самурайского звания.

Командование же над стражниками Ига-гуми было разделено между четырьмя «генералами асигару» (асигару-тайсё): Окубо Таданао, Кумэ Сигэкацу, Хаттори Накаясу и Като Масацугу. Отряд Ига получил свободные земли в Ёцуя (квартал Эдо), где появились так называемые Южный и Северный кварталы Ига.

Изгнание даймё Цуцуи. Ига становится владением Тоды Такаторы

После Тэнсё Ига-но ран провинция Ига по распоряжению Оды Нобунаги перешла во владение Вакасаки Дзинная, который в 1584 г., после смерти Оды, по решению Тоётоми переехал в провинцию Авадзи, где ему было предоставлено новое поместье. А провинция Ига перешла в руки Цуцуи Садацугу, ранее владевшего замком в горах Ига. Цуцуи управлял Ига на протяжении 23 лет, до 1607 г., когда Токугава Иэясу, разозленный его неповиновением, сослал его в Ивасиро, что на самом севере Хонсю.

В период войны при Сэкигахаре Цуцуи Садацугу воевал на стороне Токугавы, но в самом решающем сражении участия не принял. Дело в том, что в то время на Ига напал Синдзё Суруга-но ками, представитель старинного рода ниндзя и один из военачальников Исиды Мицунари. Старший брат Цуцуи – Гэмбаноскэ бросил свой замок и бежал на гору Коя. Из-за этого Садацугу пришлось развернуть свои войска и вернуться в замок Уэно, где он и оборонялся до самого конца войны.

После разгрома врага Иэясу решил, что этот даймё, назначенный Тоётоми Хидэёси, попросту вел двойную игру, рассчитывая на победу антитокугавской коалиции, и сослал его в край Дэва. Понимая, что силы Тоётоми окончательно еще не подорваны и продолжение военных действий неминуемо, Токугава решил, что очень важно установить полный контроль над Ига, через которую проходила дорога, соединявшая восток и запад Хонсю. К тому же Ига была замечательным источником прекрасно подготовленных шпионов, которыми комплектовалась секретная служба семьи Токугава. Поэтому Иэясу решил передать провинцию в ведение какого-нибудь преданного вассала, но для этого сначала надо было разделаться с Садацугу. Чтобы найти повод для его устранения, была проведена операция, разработанная на основе известной уловки ниндзя миномуси-но дзюцу – «метод червя в теле». В ее разработке активное участие принял Хаттори Хандзо Масанари.

Тренировка в метании лезвий (сюрикэндзюцу). Со старинной гравюры

По плану следовало организовать мятеж среди вассалов Садацугу и обвинить его в небрежном отношении к обязанностям правителя. К участию в операции было решено привлечь одного из главных вассалов Цуцуи по имени Наканобо Хида-но ками, который доводился родственником Иэясу. Наканобо был опытным интриганом. Известно, что еще до битвы при Сэкигахаре он поссорился с Симой Саконом, одним из главных вассалов семьи Цуцуи, и добился его отставки. Поэтому, начав действовать по сценарию Хаттори Масанари, он легко сколотил группу заговорщиков, в которую вошли такие вассалы Цуцуи, как Наканиси Корэясу, Ии-но ками Дзюро и Фусэ Магобэй. Когда все приготовления были окончены, Наканобо устроил ссору с Аитой Окасивой, самым главным вассалом семьи Цуцуи. Скандал едва не перерос в прямое военное столкновение, и пока Цуцуи пытался решить, кто прав, а кто виноват, Наканобо выехал в Нару и подал жалобу бакуфу на беззакония Садацугу. Садацугу и Окасива были вызваны в суд, где, как и было задумано, Наканиси Корэясу, Ии-но ками Дзюро и Фусэ Магобэй выступили против них с обличительными речами. В итоге Цуцуи Садацугу был признан виновным и приговорен к ссылке. По некоторым данным, в краю Дэва он покончил с собой, выстрелив из аркебузы в живот, но точных данных на этот счет нет. А «черви», подточившие власть Садацугу, были щедро награждены Токугавой. Так, Наканобо, Наканиси и Ии-но ками получили по 3000 коку, а последний еще и новое имя – Вакаса-но ками. Фусэ Магобэй получил 800 коку. Этот эпизод прекрасно иллюстрирует тактику Иэясу в отношениях с даймё, в которой главенствовал принцип «разделяй и властвуй».

После устранения Цуцуи Иэясу подарил замок в Ига Уэно своему верному вассалу Тодо Такаторе, передал ему всю Ига и часть провинции Исэ с годовым доходом в 220 000 коку (позже доходность увеличилась до 323 000 коку) и приказал укрепить замок Уэно и установить контроль за семьями ниндзя.

Выполняя приказы Иэясу, Такатора сильно укрепил Уэно и составил списки ниндзя из Ига. Он назначил своим советником Ясуду Унэмэ, родственника знаменитого Хаттори Хандзо. Ясуде была пожалована фамилия Тодо. Он был возведен в самурайское сословие (а вслед за ним и все остальные ниндзя из Ига), назначен главным вассалом (дзюсин) и стал активно участвовать в управлении провинцией.

Ниндзя пользовались огромным вниманием со стороны Тодо и самого Иэясу, которые делали всё возможное, чтобы привлечь их на свою сторону. Ниндзя низшего уровня, гэнины, были прикреплены к тюнинам, ставшим вассалами семьи Тодо, и поселены в особом квартале Синоби-тё в призамковом городке Уэно. По требованию бакуфу все они были занесены в специальный реестр «Ига-цуки сасидаси-тё» и служили основным источником агентов для тайной службы сёгуната.

По прошествии некоторого времени Тодо Такатора выстроил себе новый замок в местечке Цу, поселился в нем, а бразды правления передал смотрителю замка Уэно. Первым кастеляном Уэно-дзё стал Тодо Идзумо-но ками Такакиё. Советником при нем был Тодо (Ясуда) Унэмэ, которому было поручено ведать делами ниндзя. А несколько позже, в 1642 г., после смерти Идзумо-но ками Такакиё, Тодо Унэмэ сам стал смотрителем замка Уэно, и его потомки занимали эту должность до самой Реставрации Мэйдзи во второй половине XIX в.

По-видимому, управление провинцией Ига было теснейшим образом связано с контролем за ниндзя. Для этого сёгунское правительство приложило немало усилий, начиная с предоставления ниндзя прав иметь фамилии и носить мечи, что способствовало повышению их статуса. Кроме того, семьям ниндзя были предоставлены большие льготы в уплате ежегодных налогов. Взамен от них требовалось осуществлять охрану замка семьи Тодо, патрулировать горные пустоши, передавать сообщения при помощи сигнальных дымов. Всем гэнинам были предоставлены значительные земельные участки, и таким образом они превратились в военных поселенцев, которые занимались сельским хозяйством и одновременно несли военную службу. Все ниндзя были включены в единую организацию, носившую странное название мусокунин – «безногие люди». Каких только версий не выдвигалось, чтобы объяснить происхождение этого названия! Некоторые предлагали поменять иероглифы местами, и тогда получается слово сокумунин, которое по-другому можно прочитать как таринай хито – «человек, которому чего-то не хватает». Полагают, что так первоначально называли мятежников, которые постоянно были недовольны правительством и то и дело устраивали бунты. Другие напоминали, что в эпоху Камакура воинов, которые не получали жалованья, называли мусоку, то есть «безногие». Еще одно объяснение предложил Окусэ Хэйситиро. Он указывал, что в ниндзюцу существовал принцип санмунин – «трех свойств, которых у ниндзя нет». Первое свойство, которого нет у ниндзя, – это звук шагов. Ниндзя должен двигаться беззвучно, словно у него нет ног, по-японски – мусокунин, только нин здесь означает не человек, а синоби.

Шпионаж во время осады замка Осака

Осенью 1615 г. грянула гроза: армия Токугавы Иэясу двинулась на Осаку, последний оплот Тоётоми Хидэёри. Это было столь неожиданно, что сам Хидэёри всего за несколько дней до выступления сёгуна отказался от большой партии пороха, которую тут же перекупили его враги. Тем не менее Восточная армия шла на Осаку с единственной целью сжечь ее дотла и искоренить семя Тоётоми.

Захватить осакский замок было совсем не просто. Эта твердыня была выстроена на месте знаменитого храма Исияма Хонган-дзи, который выдержал многолетнюю осаду Нобунаги. Несколько поясов рвов, валов и мощных стен отделяли его от округи, а с одной стороны к стенам замка подступало море. Замок был выстроен с учетом всех достижений европейской фортификации и мог выдержать обстрел тяжелейших орудий, а его гарнизон составлял ни много ни мало 90 000 воинов! Такая огромная армия была набрана из ронинов, которые потеряли своих господ в битве при Сэкигахаре и жаждали свести счеты с Токугавой. Немалое число воинов было завербовано из японских христиан, чью религию Токугава запретил в 1614 г. Кроме того, в обороне принял участие и особый женский корпус, подчинявшийся Ёдогими, матери Хидэёри. Осака имела колоссальные запасы продовольствия, воды и вооружения и была способна обороняться в течение нескольких лет. Короче, во всей Японии не было более неприступной крепости, чем замок Осака.

Токугава двинул на Осаку огромную по японским меркам армию в 180 000 воинов. Однако осада шла ни шатко ни валко. Мощные укрепления замка и искусные действия полководцев Хидэёри срывали все попытки штурма замка. Особо следует отметить доблестного Санаду Юкимуру, который немало насолил Токугаве при помощи своих замечательных «невидимок».

Герб клана Санада

В роду Юкимуры издревле передавались традиции ниндзюцу, и он был замечательным знатоком всех уловок «воинов ночи». Во время осады Осаки войсками Токугавы Юкимура выстроил особое укрепление из частокола, которое официально именовалось Санада-мару – «Укрепление Санады», но солдаты называли его синоби-мару – «укрепление синоби», так как на службе у Юкимуры состояли 50 ниндзя Кога.

Ближайшими соратниками Юкимуры были так называемые Десять храбрецов Санады, в число которых входили выдающиеся мастера различных видов будзюцу, в том числе и два знаменитых ниндзя: Сарутоби Саскэ из Кога и Киригакурэ Сайдзо из Ига, о подвигах которых повествуют сотни легенд, написаны десятки книг и пьес, снято множество художественных фильмов.

Имя Сарутоби Саскэ ныне знают, пожалуй, все японцы. Он стал своеобразным символом необычных возможностей ниндзя, их фантастического мастерства, воплотил в себя лучшие черты знаменитых шпионов Средневековья: мужество, смелость, верность, блестящее владение телом. Иными словами, Сарутоби Саскэ – это суперниндзя. Впрочем, до сего дня продолжаются споры о том, существовал ли такой человек в действительности, или же образ Сарутоби – создание популярного осакского издательства «Татикава-бунко», которое первым стало издавать популярные книжки о ниндзя. Существует множество версий, идентифицирующих этого человека с тем или иным реальным лицом, известным из источников.

По одной версии, Саскэ был сыном Васидзу Садаю, госи из провинции Синано и вассалом знатного самурая Мори Бидзэн-но ками. Когда Саскэ было 12 лет, отец отдал его на обучение к знаменитому наставнику ниндзюцу школы Кога-рю Тодзаве Хакуунсаю, который в то время жил на горном перевале Тории в Синано. Три года продолжалось учение Васидзу Саскэ, после чего Тодзава-сэнсэй заявил, что обучение закончено, и подарил ему как лучшему ученику драгоценный боевой веер тэссэн, инкрустированный серебром, и свиток с тайным трактатом по ниндзюцу. В то время Саскэ было 15 лет.

Однажды в тот район приехал на охоту знаменитый полководец Санада Юкимура, которому довелось увидеть, как некий молодой человек прыгал с ветки на ветку, словно обезьяна. Санада немало подивился такому странному мастерству. Он наградил Саскэ новым прозванием Сарутоби – «Прыгучая обезьяна», после чего Васидзу Саскэ стал именоваться Сарутоби Саскэ Кокити.

Фудзита Сэйко выдвинул предположение, что прообразом для Сарутоби Саскэ послужил гэнин из Ига по прозванию Симоцугэ Кидзару, славившийся необычайной ловкостью и умением лазить и прятаться на деревьях, о чем свидетельствует сам его псевдоним, ведь Кидзару значит «Древесная обезьяна». Кроме того, настоящее имя Симоцугэ Кидзару было Уэдзуки Саскэ.

Наконец, по версии известного историка и писателя Сибы Рётаро, Сарутоби Саскэ был выходцем из знаменитой семьи госи Микумо, входившей в 53 клана Кога и построившей неприступный замок на горе Киэй в Кога. В эпоху Сэнгоку Микумо Синдзаэмон Ёсимоти, предок Саскэ, служил клану Сасаки, занимался для него шпионажем и участвовал в знаменитом разгроме армии сёгуна Асикаги Ёсихисы в 1487 г.

Поскольку род Сасаки был истреблен Нобунагой, Микумо Ёсиката, сын Синдзаэмона Ёсимоти, был вынужден скрываться в горных лесах. Он взрастил трех сыновей. Двое старших служили в качестве ниндзя таким князьям, как Уэсуги, Цуцуи и др. Младший же Саскэ оставался при отце, который заставлял его постоянно тренироваться в ниндзюцу. «Когда Саскэ было десять лет, его отец Синдаю заставлял его взбираться на утесы на горе Киэй. Он заставлял его вставать на вершины скал и, держа за ноги, бил ногами по туловищу, и мальчик падал с высоты в 10 дзё. Сделав в воздухе 9 оборотов, Саскэ приземлялся на ноги на отмель в долине внизу. И при этом даже не замачивал одежду!» – так описана тренировка Сарутоби Саскэ в старинной книге «Мэйкэй дзисэки». Прозвище Сарутоби Саскэ получил именно за эту невероятную ловкость.

Таким образом, возможно, настоящее имя Саскэ было Микумо Саскэ Ёсихару. После смерти отца, Синдаю Ёсикаты, он спустился с гор Кога и, воспользовавшись связями отца, поступил на службу к Санаде Юкимуре. Став его агентом, Саскэ стал странствовать по стране, собирая информацию о враждебных даймё и уничтожая вражеских ниндзя. В своих странствиях Саскэ наказал немало князей, предавших Тоётоми и заигрывавших с Токугавой. В частности, он отправил на тот свет владельца замка Окаяма Укиду Сю.

Ниндзя обезоруживает самурая при помощи парных цепей. Рисунок по мотивам японских гравюр

Сохранилось множество легенд о приключениях Сарутоби. В большинстве своем они носят совершенно фантастический характер. Вот, например, что рассказывают предания о его схватке с Ямамото Кухэем, шпионом на службе даймё Хосокавы Тадаоки из Кокуры, что на Кюсю, получавшим за свою службу невиданное жалованье – 10 000 коку!

В поединке, который состоялся во дворе замка Хосокавы, Кухэй решил использовать кадзюцу («методы применения огня») и неожиданно окружил Саскэ огненной стеной. Тогда Сарутоби прокричал: «Я-а-а!» – И откуда ни возьмись водопадом хлынула вода, буквально затопившая двор. Огонь тут же потух, и на открытой галерее показалась фигура Ямамото Кухэя, который как раз сложил руки в один из знаков кудзи-ин. Поскольку магия его оказалась слабее, чем у Саскэ, Кухэй решил испробовать более простой способ и с криком «Эй!» метнул в Сарутоби сюрикэн. Фигура Саскэ мгновенно исчезла, а брошенный сюрикэн повис в воздухе. Хитрый ниндзя Кога перехватил его и тут же метнул в Кухэя. Кухэй мгновенно «растворился». Но вскоре с верхушки дерева, стоявшего посреди двора, раздался возглас: «Черт возьми!» – и показался Кухэй, рукав которого был пришпилен сюрикэном к сосне, где он примостился. Он быстро выдернул сюрикэн и спрыгнул на землю. Потом схватил большой камень, поднял его над головой и швырнул в воду, напущенную Саскэ. Но не успел он сделать это, как камень был выброшен из воды обратно и снова оказался у него в руках. И тут, под огромной тяжестью глыбы, Кухэй провалился под землю и таким образом нашел свой конец.

Конечно же, это сказки. В действительности же известно, что Сарутоби был знаменит своим обезьяньим проворством в акробатике и рукопашном бою. Он потратил долгие годы на усердные тренировки и превзошел большинство лазутчиков в физической подготовке. Про него рассказывали, что он даже жил на деревьях, качаясь и свисая с ветвей, как это делают обезьяны, которым он во всем старался подражать. Благодаря тренировкам Сарутоби приобрел такую ловкость, что даже небольшой отряд врага не мог справиться с ним в рукопашной схватке. Прыгучая обезьяна мог уклоняться от самых быстрых ударов мечом, выпрыгивая высоко вверх и припадая к земле, молниеносно разрывал дистанцию, и ни один укол пикой не мог достать его. Бесплодные попытки прикончить ниндзя не раз приводили врага в раж, но в конце его неизменно ждало разочарование: поиздевавшись вдоволь над противником, Сарутоби молниеносно убегал и скрывался в чаще.

Однажды Сарутоби был послан на разведку в замок Токугавы. Он сумел успешно проникнуть в резиденцию сёгуна и даже подслушал секретное совещание полководцев Иэясу. Но когда он попытался выскользнуть из замка, его заметили охранники и немедленно забили тревогу. Однако Саскэ был спокоен, ведь он не раз уже бывал в таких переделках. С помощью миниатюрного трамплинчика, который он заранее припрятал в саду, Сарутоби взлетел на высокую стену, ускользая от стражников.

Оказавшись на гребне стены, Сарутоби спокойно побежал по ней, а потом спрыгнул вниз и… угодил прямо в медвежий капкан! Так как воины сёгуна уже приближались, отважному лазутчику ничего не оставалось, как отрубить мечом собственную ступню. Саскэ перевязал ногу жгутом, за который сошел шнур от меча, поднял отрезанную часть ноги и захромал прочь. Однако уйти от погони ему было не суждено. Чрезвычайная боль и большая потеря крови от ампутации не оставляли ни шанса на спасение. Стоя на одной ноге, он прокричал проклятия своим преследователям и покончил с жизнью, перерезав яремную вену мечом. Охранники сёгуна, обозленные тем, что не смогли захватить знаменитого ниндзя живьем, бросили его труп в ров с водой, окружавший замок. Так погиб Сарутоби Саскэ.

Товарищем Сарутоби был другой знаменитый ниндзя – Киригакурэ Сайдзо (настоящее имя – Киригакурэ Рокуэмон) из Ига. Сначала он был вассалом семьи Асина, а позже верой и правдой служил Санаде Юкимуре. Впрочем, Киригакурэ всегда оставался в тени из-за того, что рядом с ним блистал великолепный Сарутоби, которому Сайдзо проиграл в состязании в шпионском искусстве, после чего под начало к Сарутоби перешли несколько способных ниндзя из отряда Киригакурэ: Кумокадзэ Гунтодзи, Кайун Ёсицугу, Рюкан Тэнроку и другие. Может быть, оттого и легенды зачастую выставляют его неудачником. Например, согласно одной истории, Киригакурэ однажды был схвачен при выполнении задания. А дело было так.

Душной летней ночью Киригакурэ проник в замок влиятельного князя Киноситы Токитиро и тихо притаился под полом. Однако внимательный охранник сумел разгадать уловку шпиона и сквозь пол пронзил ему плечо копьем. Ошибка Сайдзо состояла в том, что он не обратил внимания на необыкновенную активность москитов, с гудением носившихся вокруг него. Зато стражник был начеку и не пропустил этот чрезвычайно важный знак, свидетельствующий о присутствии человека. В итоге он ловко пригвоздил Киригакурэ к земле, после чего взять его в плен для мэакаси уже не составляло труда.

Впрочем, как выяснилось позже, эта неудача обернулась неожиданной удачей для Сайдзо. В тот самый момент, когда он был пришпилен к полу, другой ниндзя, Такигути Яскэ, посланный убить Киригакурэ, уже незаметно подкрадывался сзади, чтобы прикончить своего врага одним уколом ядовитого кинжала. Появление же охраны сорвало все планы коварного Яскэ. Да и князь оказался на редкость милосердным и отпустил неудачника на волю с условием, что тот никогда не будет заниматься шпионажем против него. О судьбе Сайдзо после падения Осаки нам ничего не известно.

По совету ниндзя Санада Юкимура возвел башню, которая нависала надо рвом, окружавшим Осакский замок. Оборонительный ров давным-давно высох и, несмотря на глубину, не был серьезным препятствием для осаждающих. Башня же позволяла вести прицельный огонь по нападающим, скапливавшимся во рву. Это укрепление немало беспокоило военачальников осаждающей армии, и, в конце концов, они решили его разрушить. Темной ночью войска Ии Наотаки под его личным командованием тихо вошли в ров и начали окружать замок. Ров был полон камней и грязной жижи, поэтому двигаться было крайне трудно. К тому же густой туман мешал ориентировке, и отряды нередко сталкивались друг с другом. Вскоре стало ясно, что план нападения крайне неудачен, но Ии Наотака всё же решил попытаться довести его до конца.

Синоби Санады давно уже заметили противника и лишь ждали, пока он подойдет поближе. Когда туман совсем сгустился, со стены на нападающих, скопившихся во рву, посыпался град стрел и камней, загремели мушкетные выстрелы. Наотака понял, что операция окончательно провалилась, и, чтобы сохранить войска, отдал приказ отходить. Но в сильном тумане, в условиях паники, поразившей его солдат, этот приказ не был услышан. Воины заметались по рву. Некоторые пытались штурмовать стены. Наотака понимал, что в этом хаосе он рискует лишиться всех своих воинов, но был бессилен помешать этому. И здесь на помощь ему пришел хитроумный ниндзя Миура Ёэмон. В руку ему попала стрела, но он лишь отломил ее древко, оставив наконечник в руке. Понимая опасность ситуации, Ёэмон бросился на свою сторону рва. Туда же выскочили его ниндзя-подчиненные, прекрасно ориентировавшиеся и в темноте, и в тумане. И тут Миура нашел выход из создавшегося положения, выход блестящий, хотя и несколько жестокий. Он приказал своим ниндзя открыть огонь… по своим солдатам, метавшимся во рву! Воины, оказавшиеся под перекрестным огнем, подумали, что они окружены, и решили драться до конца. Пытаясь вырваться из «окружения», они всей массой ринулись на свой берег, надеясь смести в порыве «неприятеля». Благодаря этому отряд Наотаки благополучно отступил, нападая. Ии Наотака был столь восхищен находчивостью Миуры и его ниндзя, что пожаловал им специальную грамоту-рекомендацию.

В другой раз Иэясу приказал атаковать южный оборонительный рубеж замка, и отряды князя Маэды Тосииэ выдвинулись к укреплению Санады. Однако хитроумный Юкимура нашел способ извлечь пользу из этого маневра врага. Он послал на стену нескольких своих самых злословных самураев, которые принялись крыть врага почем зря. Уловка удалась: разъяренные воины Маэды беспорядочной толпой ринулись в атаку. Этого и добивался Юкимура: его воины буквально скосили вражеские шеренги метким огнем из мушкетов и аркебуз. На помощь попавшим в беду воинам пошел еще один отряд, но и его постигла та же участь. Наступление Токугавы сорвалось.

Иэясу понимал, что Осака слишком неприступна, чтобы ею можно было овладеть штурмом. Требовалась какая-то хитрость. Поэтому он приказал обстреливать замок в течение трех дней из всех орудий, а в это время его саперы работали над подкопом под внешний пояс укреплений. Причем Иэясу ежедневно самолично проводил рекогносцировку укреплений врага, подвергаясь при этом большой опасности. И за это едва не поплатился жизнью. Осажденные вскоре засекли перемещения его флажка и буквально расстреляли из пушек и аркебуз осадную башню, на которой находился Иэясу. Лишь по счастливой случайности он не пострадал. Да и план с подкопом провалился: воины Тоётоми вовремя засекли вражеские работы и провели контрмину.

Поскольку осада затягивалась, Иэясу стал искать сторонников внутри замка при помощи взяток, которые были обычным средством в условиях осадной войны. Подходящий предатель был найден, но, прежде чем он смог осуществить свое обещание – открыть ворота замка, мэцукэ Хидэёри укоротили его на высоту головы. Тогда Токугава попытался подкупить отважного Санаду, пообещав ему в награду за предательство всю провинцию Синано. Но купить храброго самурая было невозможно, и он тут же рассказал обо всем в замке и поиздевался над бессилием сёгуна. Но всё же подходящий человек был найден и стал поставлять ценную информацию о положении в Осаке.

Большую работу во время осады Осаки вели и Ига-гуми, и Кога-гуми. По утверждению некоторых авторов, группу ниндзя из Ига возглавлял Хаттори Масанари. Отрядом Кога-гуми командовал знаменитый ниндзя Ямаока Кагэцугэ. В помощь этим отрядам были приданы ниндзя из провинции Суруга, которые, по некоторым сведениям, обучались у диверсантов Сацумы и стреляли снайперски. Миуре Ёэмону перед началом операции было поручено провести переговоры с ниндзя из Ига и договориться о цене их «услуг». Миура, пользовавшийся огромным авторитетом среди шпионских кланов, отправился в Ига, в район Набари, и без труда провел мобилизацию местных синоби. Все эти приготовления велись под личным наблюдением Токугавы.

Ниндзя была поставлена задача своими тайными методами ослабить защитников Осаки. Несколько раз, прикинувшись сторонниками Хидэёри, они проникали в крепость и разведывали ее оборонительные сооружения. Но их отчеты приносили мало пользы, скорее даже, вселяли уныние – было ясно, что столь хорошо укрепленную крепость быстро не взять. Как-то раз десять ниндзя, в очередной раз проникнув в замок, получили задание посеять вражду и недоверие между военачальниками Хидэёри. Вероятно, операция прошла удачно – один из видных самураев в Осаке сделал себе сэппуку, возмутившись недоверием соратников.

Большую роль в организации шпионажа против Осаки сыграл и Обата Канбэй Кагэнори, человек необыкновенной судьбы, выходец из знатного самурайского рода, променявший высокочтимое сословное положение на полную превратностей жизнь шпиона.

Предки Обаты владели замком Кацумата в провинции Тотоми. Когда главой клана был Обата Ямасиро-но ками Торамори, на его земли обрушился могущественный князь Имагава, который разрушил замок и изгнал его хозяев. Обате пришлось бежать в провинцию Каи, где он поступил на службу к клану Такэда. В 1575 г., когда в памятной битве при Нагасино была сокрушена мощь Такэды, и в его земли вторглась соединенная армия Оды Нобунаги и Токугавы Иэясу, будущему шпиону Обате Канбэю было всего четыре года. Вся его семья погибла в боях, враг подступал всё ближе, и тогда верный вассал рода Обата – Ино Мотоэмон подвесил люльку с малышом за спину и бежал в горы Каи. Однако воины Токугавы обнаружили и окружили их, и Мотоэмон и его маленький хозяин уже попрощались с жизнью, когда смилостивившийся Иэясу принял решение сохранить им жизнь. Иэясу сделал Обату пажом при своем дворе, а когда тот достиг совершеннолетия, назначил ему рисовый паек в 200 коку и приблизил к себе. Обата оказался весьма даровитым мальчиком и изучил все тонкости традиционной школы военного искусства клана Такэда Косю-рю, стал прекрасным мастером будзюцу. Так что бывшего беглеца ждала блестящая карьера. К тому же Иэясу так любил Канбэя, что у него даже появились завистники. Но восемнадцатилетний Канбэй неожиданно круто изменил свою судьбу и, не спросив разрешения у господина, покинул замок Токугавы и отправился в муся-сюгё [46] по стране. Однако Токугава нисколько не прогневался на приемыша. Возможно, это бегство было запланировано самим князем, так как известно, что Обата вскоре стал шпионить на Токугаву.

В то время как Канбэй странствовал по стране, он приказал своему верному вассалу Ино Мотоэмону под именем Садзи Скээмона проникнуть в замок Тоётоми Хидэёри, что тот и сделал, поступив к нему на службу в качестве личного секретаря. Он собирал всю информацию о положении в Осаке и тут же передавал ее Канбэю, который далее сообщал ее уже самому Иэясу. Обата вел свою шпионскую деятельность столь искусно, что никто и не заподозрил, что он – агент Токугавы. И ему удалось выведать немало вражеских секретов и оказать огромную помощь своему господину.

После окончания осакской войны Обата вернулся в Эдо, где сёгун воздал ему по заслугам, назначив жалованье в 1500 коку в год. После этого Обата Канбэй Кагэнори, доживший до 90 лет, занялся обучением знатных самураев тайным методам ведения боевых действий, захвата замков, фортификации, стратегии и шпионажу. Всего у него было несколько тысяч учеников!

Одновременно с ведением шпионской войны Токугава, по совету своих ниндзя, прибег к войне психологической. Было решено воздействовать на самое слабое звено в руководстве замка – на Ёдогими, мать Хидэёри. Иэясу подослал к ней некую даму по имени Атя Цубонэ с заданием склонить Ёдогими к соглашению на основе подложных условий. А чтобы помочь Цубонэ в этом задании, Иэясу решил привести Ёдогими в соответствующее состояние духа. Для этого его артиллеристы повели безостановочную пальбу из всех орудий с целью не столько нанести урон врагу, сколько лишить Ёдогими сна. Лучшие канониры Токугавы стали метить по покоям матери Хидэёри, и хотя ее комнаты были скрыты в глубине замка, одно из 13-фунтовых ядер, пробив стену, все же разнесло вдребезги чайный домик Ёдогими вместе с двумя служанками. Еще через некоторое время пушкари Иэясу всадили ядро в синтоистский храм, воздвигнутый в память Хидэёси, да так, что оно едва не оторвало голову самому Хидэёри. В конце концов в замке начались споры о заключении мира. Многие не доверяли сёгуну. Тому было много причин. У всех на слуху был относительно недавний пример коварства Токугавы: когда Иэясу осадил одну из крепостей сторонников Икко, тоже начались переговоры, и был заключен мир на том условии, что буддийские храмы должны быть возвращены к их изначальному состоянию. Но, едва военные действия прекратились, Иэясу приказал спалить все храмы дотла на том основании, что, по его мнению, изначальным состоянием монастыря были зеленые поля!

Пока в Осаке шли споры, Токугава продолжал свою политику методичного психологического запугивания. По его приказу 100 000 самураев все разом начинали кричать перед крепостным валом, и, хотя стены от этого не падали, бедная Ёдогими тряслась от страха.

В конце концов был подписан мирный договор, пожалуй, самый низменный в истории самурайства. Токугаве мир был не нужен, ему были нужны победа и власть. И после шоу с «роспуском» армии, которое свелось к демонстративному шествию отряда князя Симадзу до ближайшей гавани и обратно, воины Токугавы принялись засыпать внешний ров крепости, да к тому же не землей, а обломками внешнего пояса укреплений, так что через неделю от них не осталось и следа. Конечно, представители Осаки протестовали против подобных действий, и когда они появились в лагере токугавского военачальника Хонды Масадзуми, чьи солдаты стали заваливать второй ров, тот заявил им, что его подчиненные неверно поняли его приказ, и демонстративно приказал остановить работы. Но едва осакцы убрались восвояси, работы возобновились с удвоенной энергией. Тогда возмущенная Ёдогими отправилась в Киото и потребовала, чтобы Хонда Масанобу, отец полководца, урезонил сына. Старый самурай заверил Ёдогими, что отдаст распоряжение о прекращении разрушения укреплений, как только у него пройдет простуда! Через несколько дней Масанобу действительно выехал в Осаку и попенял Масадзуми за его «глупость». Но при этом заявил Ёдогими, что, поскольку для восстановления рва требуется в десять раз больше времени, чем для его засыпки, а война не предвидится, этот ров вовсе не нужен Осаке. Таким образом, несмотря на все противодействие осакцев, через 26 дней после начала работ второй ров был окончательно завален, и укрепления замка сократились до одной стены и одного рва.

В этих условиях становилось ясно, что новая война неизбежна. И действительно, через три месяца Токугава вновь выступил в поход против Осаки, причем предлогом для нарушения мирного договора послужило распоряжение Хидэёри о восстановлении второго рва, а также слух о том, что осакские ронины собираются грабить Киото.

Хидэёри успел восстановить значительную часть второго рва и собрал под свое знамя еще больше ронинов – более 120 000. Численность же армии Токугавы точно не известна, но историки предполагают, что она насчитывала около 250 000 воинов.

Осакская армия первой пошла в наступление, пытаясь разбить отряды Токугавы по частям и помешать Восточной армии приблизиться к стенам Осаки. Но всё было тщетно, и к концу 5-го месяца токугавские полчища вновь окружили замок. Началась летняя осада Осаки. Однако шла она ни шатко ни валко. За время перемирия лагерь токугавской армии превратился в бедлам. Повсюду ходили жители окрестных деревень, прибывали какие-то самураи со своими отрядами в надежде снискать славу или награду от сёгуна, тут и там слонялись проститутки. В таких условиях не могло быть и речи о проведении серьезных боевых операций. К тому же любой лазутчик из замка мог без труда выведать все планы осаждающих и скрыться незамеченным. Лагерь нужно было срочно очистить от сброда. И тут на помощь вновь пришел хитроумный Миура Ёэмон со своими ниндзя. Они, не задумываясь, открыли огонь по лагерю! Несколько человек были ранены, тысячи разбежались, на месте остались лишь преданные Токугаве, проверенные в боях воины. Лагерь был очищен моментально.

Что касается ниндзя, то во время перемирия большинство из них вернулось на родину. Полагают, что они были недовольны низким жалованьем. Поэтому Токугаве пришлось послать Миуру в Ига, чтобы уговорить тамошних синоби явиться к стенам Осаки. Переговоры были трудными, ниндзя Ига были сильно обижены малыми наградами, но, в конце концов, вновь встали под знамена Токугавы. И постепенно его армия стала брать верх.

В этих условиях шпионы Санады Юкимуры рыскали по окрестностям в надежде отправить на тот свет Иэясу и таким образом остановить вражеское нашествие. Но всё было тщетно. И тогда сам Юкимура, который уже был в преклонном возрасте, одной из темных ночей пробрался из укрепления Санада-мару во вражеский стан. Там он бесшумно прикончил часового и, переодевшись в его доспехи, прокрался в ставку Токугавы. Он укрылся в яме под полом коридора, соединявшего палатку главнокомандующего с туалетом, подстерег Иэясу, возвращавшегося из отхожего места, и всадил в него пулю из мушкета. Однако замечательная толедская сталь доспеха спасла жизнь Иэясу. Хотя в лагере поднялся дикий переполох и ловить Санаду бросилась вся охрана сёгуна, он сумел бежать в замок.

Еще через несколько дней Санада повторил свою попытку убить сёгуна. Пробравшись ночью по тайной тропе на гору Тяусу, где располагался основной лагерь Токугавы, и заложив и взорвав для отвлечения врага мину в лагере даймё Хирано, Санада во главе своих синоби напал на ставку вражеского главнокомандующего. В том бою Иэясу едва не лишился жизни, но вылазка всё же была отбита охраной.

В Осаке понимали, что оборонительный потенциал крепости сильно упал со времени зимней осады. Поэтому было принято решение дать Токугаве генеральное сражение. В 3-й день 6-го месяца 1615 г. у стен монастыря Тэнно-дзи к югу от Осаки в решающей битве сошлись Восточная и Западная армии. Бой долгое время шел с переменным успехом, и даже сам Токугава получил удар копьем в спину близ почек. Но постепенно его войска повсюду перешли в наступление.

Посреди грохота сражения по рядам токугавской армии пролетело известие о гибели доблестного Санады Юкимуры. Гибель Юкимуры стала предметом изображения многих художественных и литературных произведений. В бою старый ветеран был столь истощен, что просто уселся в своем лагере на скамеечку, чтобы оценить обстановку. И тут в его ставку ворвался некий самурай по имени Нисио Нидзаэмон и вызвал его на поединок. У старого воина уже не было сил сражаться. Он просто назвал свое имя и совершил сэппуку.

Воодушевленные гибелью Санады, токугавские самураи столь усилили свой напор, что опрокинули Западную армию и на ее плечах ворвались в Осаку. Через несколько часов замок погрузился в дым и пламя пожаров. Хидэёри удалился в главную башню замка. Ее тут же начали расстреливать орудия Токугавы, и она вскоре запылала. К 5 часам пополудни весь замок был в руках Токугавы. Дело Тоётоми было проиграно. Посреди хаоса Хидэёри и его мать Ёдогими совершили сэппуку. А Иэясу, уничтожив своих врагов, превратился в единственного властелина страны и заложил фундамент новой династии сёгунов, которой было суждено править Японией около 250 лет.

Глава 10. Ниндзя на службе сёгуната Токугава. Упадок ниндзюцу

После падения Осаки Иэясу начал проводить политику жесткого и скрупулезно разработанного контроля над всеми даймё. Он понимал, что, несмотря на тяжелейшие поражения в битвах при Сэкигахаре и Осаке, его враги всё еще могли оправиться и нанести ему или его наследникам предательский удар в спину. Поэтому Иэясу приложил все усилия, чтобы обезопасить сёгунат от возможных заговоров и мятежей.

Иэясу разделил всё дворянство на несколько разрядов и категорий. Придворная аристократия кугэ, составлявшая окружение императора, была объявлена элитой, хотя и не имела реального экономического и политического влияния в стране. Остальная часть дворян была отнесена к категории букэ – «военных домов», которая реально господствовала в Японии. Букэ, в свою очередь, разделялись на владетельных князей (даймё) и рядовых дворян (буси), которые, как правило, не имели собственных земельных владений, но получали рисовый паек от своего господина.

Владельцы крупных княжеств стали объектом самого пристального внимания сёгунов. Самый верхний слой даймё составляли симпан, связанные с сёгуном родственными узами. Остальных князей, в зависимости от их участия в битвах при Сэкигахаре и Осаке на стороне Токугавы или его противников, Иэясу поделил на две категории: фудай-даймё и тодзама-даймё. Фудай поддерживали Токугаву еще до его прихода к власти. В число фудай-даймё входило свыше 150 князей. Из них составлялись высшие правительственные органы, заполнялись вакансии наместников в провинциях. Тодзама-даймё были опальной группировкой феодалов. 80 князей, более богатых и влиятельных, чем фудай, и не уступавших по экономической силе самому дому Токугава, рассматривались сёгунами как постоянные и опасные соперники. Поэтому сёгунское правительство приняло целый ряд мер, чтобы воспрепятствовать росту их политического и экономического могущества. Тодзама не разрешалось занимать правительственные посты. В отдаленных районах Кюсю, Сикоку и юга Хонсю бакуфу строило замки и крепости. Ряд княжеств был конфискован сёгунатом, чтобы предотвратить создание коалиций против сёгуна.

Для подавления тодзама использовались и явно репрессивные меры. Наиболее серьезно подрывали их мощь и влияние конфискация и перераспределение земельных владений и заложничество. Уже вскоре после битвы при Сэкигахаре, в 1600–1602 гг. были полностью конфискованы владения 72 даймё, 61 князь был переведен из одного района в другой с увеличением владений. Во владениях таких богатых тодзама, как Мори, Уэсуги, Хатакэ, Акита, была проведена конфискация земель. И лишь 60 даймё не были затронуты ограничительными мерами. За двухлетний период больше половины княжеств сменили своих владельцев. Конфискация земель отражалась на положении не только даймё, но и их вассалов, поскольку она превращала их в ронинов. В результате сотни тысяч самураев лишались источников пропитания.

Настоящим бичом для тодзама стала система заложничества (санкин котай), которая была официально введена третьим сёгуном Токугава Иэмицу в 1634 г. Иэмицу не был изобретателем системы санкин котай. Попытки ввести ее предпринимались и ранее. Например, еще Тоётоми Хидэёси обязал семьи всех даймё жить не в княжествах, а под постоянным наблюдением в Осаке и Фусими – официальных резиденциях диктатора. Иэясу в начале правления стремился заставить тодзама приезжать в Эдо, добиваясь демонстрации признания ими верховной власти дома Токугава. После 1634 г., при сёгуне Иэмицу, условия усложнились: все князья были обязаны через год приезжать в столицу с семьей и свитой. По истечении года даймё возвращались в княжества, а жены и дети оставались при дворе сёгуна в качестве заложников. Неповиновение, попытка создания антиправительственной коалиции вызывали незамедлительные репрессии в отношении членов семьи даймё. Кроме того, санкин котай возлагала на князей и дополнительное финансовое бремя: постоянные переезды, жизнь в столице, строительство и содержание там собственных дворцов ослабляли княжество, одновременно обогащая и украшая сёгунскую столицу Эдо.

Полицейская система мэцукэ

Для надзора за деятельностью всех слоев населения, и в первую очередь за тодзама-даймё, была создана мощная система сыска и тайной полиции. Особое место в ней занимали особые чиновники, называвшиеся мэцукэ – «цепляющие к глазам». Деятельность мэцукэ была направлена на выявление нарушений интересов сёгуна. Будучи независимыми от должностных лиц и совмещая функции полицейского и прокурорского надзора, мэцукэ осуществляли тайную и явную слежку за служилым самурайством центрального и местного аппарата и всеми даймё.

Мэцукэ разгоняет толпу взбунтовавшихся крестьян. Рисунок по мотивам японских гравюр

Мэцукэ сильно разнились по своим функциям и положению. Так назывались и высокопоставленные чиновники, которые контролировали деятельность губернаторов городов или провинций, и рядовые, никому не известные шпионы, совершенно неотличимые от серой массы горожан или крестьян. В мирное время в низовом звене мэцукэ различались хасири-мэцукэ – «бегающие мэцукэ», сёнин-мэцукэ – «карликовые мэцукэ», сэнтэ-гуми-но досин – «стражники отряда упреждения», о-нивабан – «садовники», тайоку-кэйко – «охрана внутренних покоев» и некоторые другие. Собственно, тайные агенты, скрывавшие принадлежность к аппарату мэцукэ, назывались оммицу, дословно – «темная тайна».

Начальником над вновь созданным ведомством, или о-мэцукэ, был назначен знаменитый мастер кэндзюцу школы Ягю Синкагэ-рю и личный учитель фехтования сёгуна Ягю Дзюбэй Мицуёси, в семье которого передавалась и особая традиция ниндзюцу, восходящая к Катори синто-рю. Полагают, Ягю Дзюбэй был прекрасно знаком с работой мэцукэ на всех уровнях, вплоть до низового тайного агента. В его биографии есть один любопытный эпизод, который отмечают все историки ниндзюцу. Однажды Дзюбэй неожиданно исчез из столицы и не появлялся целых 12 лет. Что он делал в этот период своей жизни, одному богу известно, но предполагают, что всё это время он проработал рядовым ниндзя сёгуна. Причем для прикрытия накануне его исчезновения Токугава даже учинил скандал, обвинив Дзюбэя в пьянстве и официально уволив его с поста о-мэцукэ. Интересно, что по возвращении Ягю Дзюбэй был немедленно восстановлен в прежней должности.

Первыми мэцукэ на службе сёгуната были ниндзя из отрядов Кога-гуми и Ига-гуми. Именно из них набирались оммицу, а также охрана сёгуна. Хотя новая работа сильно отличалась от прежнего ремесла лазутчика, многие шпионские навыки пригодились новоявленным полицейским. Характерно, что переквалифицировавшиеся шпионы продолжали сохранять многие традиции ниндзя. Например, мэцукэ, следуя неписаному кодексу, скрывали свое имя, не рассказывали о заданиях, местах назначения, нанимателях и т. д.

Сёгунат располагал колоссальным аппаратом мэцукэ, который позволял ему контролировать абсолютно все слои населения. Любой человек мог быть шпионом бакуфу. Существует легенда, что даже величайший японский поэт, сочинитель хайку Басё Мацуо был шпионом сёгуната. Хотя большинство историков со скепсисом относятся к этой версии, можно привести и некоторые факты в ее подтверждение. Известно, например, что Басё был уроженцем Уэно провинции Ига и свободно перемещался по всем провинциям, для чего требовалось особое разрешение мэцукэ.

В первые годы после окончания войн большой проблемой для правительства было наличие огромного количества бесхозных самураев-ронинов, сюзерены которых были казнены или лишились своих владений. Однако аппарат мэцукэ и эту сложную ситуацию сумел использовать себе на пользу. В это время появилась особая буддийская секта Фукэ-сю, связанная с дзэн-буддизмом. Комусо, последователи Фукэ-сю, являлись членами закрытой общины и выделялись своим необычным обликом: нестандартным монашеским одеянием, плетенной из тростника и полностью закрывающей голову и лицо шляпой-тэнгай и длинной бамбуковой флейтой сякухати. Членами секты могли быть только самураи, простолюдинов в секту не допускали. Особым уложением секта Фукэ-сю была объявлена подпадающей под юрисдикцию только самого сёгунского правительства. Ее членам предоставлялась неограниченная свобода передвижения, они освобождались от повинности платить пошлину на таможенных заставах и имели возможность проникать в любые места развлечений. Такая организация позволяла бакуфу легче контролировать большие группы ронинов. Кроме того, комусо использовались как шпионы и осведомители.

Ниндзя в охране сёгуна

Воинам из Ига-гуми, кроме работы тайных агентов, была доверена и охрана самого сёгуна. Существовало несколько подразделений ниндзя из Ига-гуми: акиясики-бан – «сторожа нежилых усадеб», о-хироясики-бан – «сторожа главных усадеб», сёфусингата – «служащие мелкого ремонта усадеб», ямадзато кэйби – «охрана горных деревень» и т. д.

О-хироясики Ига-моно охраняли вход во внутренние покои сёгуна. Интересно, что пост охраны в прихожей даже получил название Ига-цумэдокоро – «Пост службы людей из Ига». Кроме того, Ига-моно следили за порядком во дворце. Особая группа этих охранников называлась тэмбан – «сопровождающие стражи». В обязанности тэмбан входило эскортирование членов государственного совета, гонцов и служанок при их выходе за пределы дворца. Тэмбан в числе 30 человек являли собой элитную группу телохранителей сёгуна. Им разрешалось входить во дворец в сандалиях на кожаных подошвах с мечом в руках. За свою службу они получали по 100 мешков риса каждый – в 10 раз больше, чем обычный самурай. Охрана же прихожей, которая называлась Ига-сю цумэдокоро-яку – «Воины из Ига на посту», получала несколько меньше – по 30 мешков риса, но имела свои привилегии: ей разрешалось носить в замке гербовую куртку хаори и церемониальные брюки хакама. У Ига-сю цумэдокоро-яку хранились ключи от запасного выхода. При входе они принимали мечи посетителей и сопровождали пожилых чиновников.

Самурай всегда держал под рукой оружие. Даймё извлекает меч, скрытый в лютне. Со старинной гравюры

Акиясики-бан Ига-моно осуществляли надсмотр за приездом даймё и хатамото в столицу в целях заложничества и их отъездом в свои владения. Обычно они действовали тройками. Командир тройки получал за свою службу жалованье трех самураев.

Сёфусингата Ига-моно подчинялись столичному префекту и надзирали за ремонтом дворцовых сооружений, чтобы враги не могли раздобыть точные планы потайных комнат и выходов. Их начальник получал жалованье четырех воинов.

Ямадзато Ига-моно охраняли загородные резиденции сёгуна и получали оплату в размере 30 мешков риса каждый.

О-нивабан несли ночное дежурство в замке сёгуна, патрулировали цитадель, а также, по особому распоряжению сёгуна, выполняли функции оммицу. О-нивабан разделялись на две категории: рёбан-каку и сёдзюнин-каку. Охранники первой категории имели право на аудиенцию у сёгуна и получали жалованье в размере 100 мешков риса, охраняли комнаты замка. В случае постоянного проживания в замке они получали жалованье 20 воинов. Рёбан-каку было всего 6 человек. Сёдзюнин-каку правом аудиенции не располагали и получали меньше, их было 8 человек.

При исполнении обязанностей оммицу, о-нивабан с бамбуковой метелкой в левой руке падали ниц у дороги, по которой несли паланкин с сёгуном, тем самым выражая свое почтение и одновременно приглядывая за окружающей толпой и заставляя ее тоже выказывать признаки уважения.

При отдаче о-нивабан приказа отправиться на задание в качестве оммицу им либо вручали на дорожные расходы столовое серебро, либо выдавали через казначейство необходимую сумму денег. Кроме того, они получали поручение к губернатору места назначения об уплате всех расходов. Если оммицу не хватало денег, он был вправе явиться к местному губернатору и на основании поручения потребовать от него уплаты всех своих расходов. Выполнив задание, оммицу отчитывался о результатах своей инспекционной поездки лично сёгуну или его секретарю. Существует легенда, что эти доклады проходили во время прогулок сёгуна по внутреннему двору замка, и что иногда сёгун лично отводил нужного ему о-нивабан в заросли бамбука, чтобы дать тайное поручение. Иногда оммицу действовали и по поручению государственного совета.

Для пресечения разглашения государственных тайн оммицу были разделены на несколько групп, которые проживали в разных местах: в укреплении клана Набэсима, где находилась одна из усадеб сёгуна, в усадьбе за Воротами Тигра неподалеку от Эдо, внутри замка у Моста пестрого фазана и т. д. Им запрещалось иметь всякие контакты с посторонними людьми. Всего было 17 семей о-нивабан, которые служили бакуфу до самого падения сёгуната в 1867 г.

Стража внутренних покоев охраняла все входы и выходы из замка и пресекала все возможные контакты его жителей с внешними недругами сёгуна, препятствуя возникновению заговора в самом замке.

Сохранился любопытный анекдот о службе Ига-моно и Кога-моно в резиденции сёгуна в Эдо. В замке Тиёда, где жил сёгун, существовал обычай в период празднования Нового года устраивать снежные баталии между красными и белыми отрядами служанок. Обычно на этих потешных сражениях присутствовал сам сёгун, его приближенные и члены государственного совета. Во время баталий Кога-моно выстраивались рядами поодаль, чтобы охранять своего господина. А стражники Ига стояли к полю боя спиной и, взявшись за руки, образовывали живую стену, обозначавшую заднюю границу боевых порядков обеих «армий» прислужниц. При этом злонравные служанки, придя в возбуждение от битвы, нередко принимались пулять снежками по головам и спинам Ига-моно. Рассказывают, что сёгун весело смеялся, наблюдая за забавными содроганиями тел ниндзя, когда оледеневшие снежки попадали им в спину или голову.

Последняя операция ниндзя

В 1637 г. в Симабаре на острове Кюсю поблизости от Нагасаки вспыхнуло крестьянское восстание. Вызвано оно было притеснениями местного даймё. Вследствие широкого распространения христианства на Кюсю восстание проходило под христианскими лозунгами. Крестьяне, среди которых было немало ронинов, были вооружены огнестрельным оружием, полученным от миссионеров. 40-тысячная армия повстанцев укрылась в древнем замке Хара, который располагался на южной оконечности полуострова Симабара, и успешно оборонялась в течение 10 месяцев против 130-тысячной армии сёгуната. Отсутствие единства в стане даймё, низкая боеспособность самураев того времени долгое время не позволяли бакуфу одолеть врага и привели к ряду неудач. Так, во время одного из штурмов погиб главнокомандующий – князь Итакура. В том же бою тяжелые ранения получили специально присланные из столицы мэцукэ Иситани Дзюдзо Садакиё, Мацудайра Дзиндзабуро Юкитака и другие. Участвовавший в разработке провалившейся операции мэцукэ Иситани Дзюдзо позже даже оказался под следствием по обвинению в должностном преступлении.

Поединок на копьях. Рисунок по мотивам японских гравюр

Поскольку восстание вызывало большое беспокойство у Токугавы Иэмицу, он назначил главнокомандующим своего верного вассала Мацудайру Идзу-но ками Нобуцуну. Во время поездки в Симабару Мацудайра проезжал через станцию Мидзугути провинции Оми, где собралось около сотни ниндзя из Кога. Из их числа он отобрал 10 лучших профессионалов «плаща и кинжала»: Мотидзуки Хёдаю (63 года), Мотидзуки Ёэмон (33 года), Акутагава Сэйэмон (60 лет), Акутагава Ситиробэй (25 лет), Яманака Дзюдаю (24 года), Бан Гобэй (53 года), Нацуми Какускэ (41 год), Угаи Канъэмон (54 года), Иванэ Камбэй (45 лет), Иванэ Кандзаэмон (56 лет). Все они были представителями известных родов из 53 кланов Кога.

К тому времени осада замка продолжалась уже 9 месяцев, и продовольственные запасы осажденных подходили к концу, но защитники крепости отчаянно защищались, воспринимая происходящее как мученичество за веру.

В 4-й день 1-го месяца 1638 г. Мацудайра Нобуцуна вместе с отрядом в 1300 воинов, 200 ёрики и досин прибыл в Симабару. Он принял ряд мер для организации правильной блокады крепости. Диспозиция была в то время такова: в Хигасигути, напротив замка Хара, находились лагеря Хосокавы, Татибаны, Мацукуры, Аримы, Набэсимы, Огасавары и Тэрадзавы; на северном побережье – Симадзу; в Хамадэ, к западу от замка – Куроды. Основной лагерь всех даймё находился в Мидзуно. Ставка расположилась в Мидзугути, позади позиций Итакуры и Татибаны. Все базовые лагеря даймё были укреплены пуленепробиваемыми связками бамбука, зигзагообразными траншеями. В главной ставке была установлена высоченная наблюдательная вышка.

Отряд ниндзя расположился в лагере Накафусы Мино-но ками. Им было предоставлено разрешение свободно перемещаться по всем позициям осаждающей армии. В обязанности ниндзя из Кога входило наблюдение за врагом из-за бамбуковых заграждений и с наблюдательной вышки, а также еженощная разведка обстановки в лагере врага. Результаты ее каждое утро сообщались непосредственно Мацудайре Нобуцуне. Действия отряда ниндзя из Кога были подробно описаны в записках Угаи Кацуямы, прямого потомка участника той операции Угаи Канъэмона.

В 6-й день 1-го месяца 1638 г. ниндзя получили приказ провести общую разведку укреплений замка Хара. Они измерили расстояние от оборонительного рва лагеря Аримы до второго пояса укреплений замка, глубину рва, высоту стен, установили условия подхода к крепости, наличие амбразур для стрельбы из луков и ружей. Результаты разведки были перенесены на карту, которую с гонцом отправили в Эдо. В 19-й день 1-го месяца эта карта была представлена сёгуну Иэмицу.

В 21-й день 1-го месяца по приказу Нобуцуны ниндзя проникли во вражеский стан из лагеря Куроды и захватили 13 мешков продовольствия. Той же ночью они вновь проникли во вражескую крепость и подслушали вражеский пароль.

В 27-й день 1-го месяца главнокомандующий Мацудайра, не имевший никаких сведений о положении внутри замка, отдал ниндзя приказ, в котором говорилось: «Я хочу знать о положении в замке. Поэтому вы должны, используя свои уловки, прокрасться в замок и выяснить ситуацию. Даже если из вас десятерых в живых останутся два-три человека, я буду ждать вашего возвращения».

Ночью пятеро ниндзя: Мотидзуки Ёэмон, Акутагава Ситиробэй, Нацуми Какускэ, Яманака Дзюдаю и Бан Гобэй – приступили к выполнению операции. Переодевшись стрелками-асигару, они пробрались на нейтральную территорию из лагеря Хосокавы Эттю-но ками и произвели залп из аркебуз в воздух, чем переполошили весь вражеский лагерь. Военачальник повстанцев Амакуса Сиро подумал, что начался вражеский штурм, и приказал свесить со стен замка фонари сару-би, которые светят и вверх, и вниз, и бросать со стены факелы. Он усилил оборону так, что и муравей не мог проскочить в крепость. В это время пятеро ниндзя спрятались в кустарнике и стали поджидать удобного момента, чтобы проникнуть в замок. Дождавшись, когда во вражеском лагере всё успокоилось, при помощи специальных веревочных лестниц они перебрались через стену. Акутагава Ситиробэй и Мотидзуки Ёэмон, которые первыми пробрались в замок, имели неосторожность свалиться в волчью яму. Враги, которые услышали шум падения, подняли крик: «Шпионы! Шпионы! Враги! Враги!» Тогда Ёэмон стал втягивать Ситиробэя обратно наверх, но как раз в это время набежала куча врагов. Поскольку было очень темно, а оба ниндзя были одеты так же, как враги, они затесались в толпу и начали бегать вместе с ней. Поэтому враг никак не мог их обнаружить. Но когда мятежники запалили факелы, обман раскрылся, и ниндзя пришлось удирать. Кога-моно вырвались из вражеской толпы, схватили один из штандартов с крестом, какие во множестве развевались на стенах замка, и бросились через стену. Тут враг обрушил на них град камней, так что ниндзя свалились вниз полуживыми. Видевшие это Нацуми Какускэ, Яманака Дзюдаю и Бан Гобэй, бывшие в резерве, немедленно бросились на помощь, подхватили их на плечи и вынесли с поля боя.

Наутро трое ниндзя явились в ставку главнокомандующего и доложили о результатах разведки. Мацудайра Нобуцуна был очень доволен и никак не мог нарадоваться на своих шпионов. Акутагава Ситиробэй и Мотидзуки Ёэмон, получившие тяжелые раны, были переданы в руки лучших лекарей.

В 20-й день 2-го месяца повстанцы организовали вылазку. Воспользовавшись суматохой, ниндзя проникли в крепость и узнали, что из продовольствия у армии Амакусы остались только морские водоросли – голод был не за горами.

В 27-й день 2-го месяца начался генеральный штурм. Ниндзя находились в непосредственном подчинении главнокомандующего, участвовали в захвате второго и третьего поясов обороны и до самого падения замка осуществляли связь со всеми даймё во время боя.

В 1-й день 3-го месяца Мацудайра предал огню замок Хара. В 12-й день 5-го месяца он с триумфом вернулся в Эдо и на следующий день получил аудиенцию у сёгуна Иэмицу и сделал подробный доклад о кампании. Ниндзя получили большую награду. А в письме Дзимбо Сабуробэя, которое было адресовано Мотидзуки Хёдаю, Акутагаве Ситиробэю и другим ниндзя и которое ныне хранится в доме Иванэ Камбэя, говорилось о том восхищении, которое вызвали у главнокомандующего подвиги ниндзя. Сам Дзимбо получил 500 коку за свою службу. А Мацудайра назвал свой замок в провинции Мусаси Оси-дзё, где оси записывается тем же иероглифом, что и синоби. Возможно, это было сделано в память о подвигах ниндзя во время осады Симабары.

Трансформация сущности оммицу

Начиная с эпохи Канъэй (1624.02–1644.12) наметилась новая тенденция в развитии секретной службы оммицу. К этому времени ситуация в стране в значительной степени стабилизировалась, и период опасливого отношения к потенциальным мятежникам-даймё ушел в прошлое. Тайные агенты всё меньше и меньше использовались для слежки за князьями и их вассалами, и в целом их численность сократилась. Однако система секретной агентуры не разрушилась окончательно, хотя и претерпела коренные изменения. Этому в немалой степени способствовало бурное развитие городов, прежде всего Эдо, Киото и Осаки, формирование городского сословия, увеличение численности населения в стране, рост числа крестьянских выступлений. В этих условиях усилия тайной службы всё чаще направлялись на поддержание порядка и контроль за настроениями масс. Таким образом, система мэцукэ постепенно трансформировалась из секретной службы политического и военного характера в полицейский аппарат. В этот период многие специалисты по ниндзюцу стали переходить под начало городских и храмовых управляющих (бугё). А деятельность по контролю за даймё хотя и не была полностью свернута, но продолжалась в гораздо меньших масштабах.

Так, многие ёрики из числа Кога-моно заняли важные посты в полицейской структуре, а Ига-моно по большей части остались на прежнем месте службы, в качестве садовников-телохранителей, и лишь некоторые из них поступили на службу в полицию. Такая разница в судьбах Ига-моно и Кога-моно объясняется различиями в их подготовке. Дело в том, что Кога-моно по большей части были выходцами из слоя тюнинов. Поэтому они владели не только приемами рукопашного боя, разведки и маскировки, но и навыками анализа, оценки ситуации, глубоко разбирались в человеческой природе. А вот ниндзя из Ига, комплектовавшие ряды «садовников», владели в основном приемами уровня гэнин – могли тайком прокрасться куда надо, убить кого нужно и бесследно исчезнуть. Только всё это для полицейского большого значения не имело.

Тренировка ниндзя. С гравюры Хокусая Кацусики (1760–1849)

Переход из службы безопасности сёгуната в полицейское ведомство не мог не повлиять на содержание подготовки бывших ниндзя. Теперь им приходилось разоблачать и задерживать разного рода преступников. Отсюда повышенный интерес к технике обезоруживания, связывания, конвоирования, пыток и допроса свидетелей. С другой стороны, старинные шпионские методы проникновения в охраняемые помещения и крепости, сближавшие ниндзя с ворами, из системы обучения полицейских агентов были изъяты. Фактически это привело к полному пересмотру наследия ниндзюцу, которое теперь рассматривалось с точки зрения преследователя, а не с точки зрения преследуемого.

Интересно, что даже многие приемы боя новых полицейских были позаимствованы из арсенала синоби эпохи Сэнгоку. Так, классическим оружием мэцукэ стали дзиттэ (затупленная металлическая дубинка с «усиком» для защемления меча), манрики-гусари (цепь с грузиками на концах) и рокусякубо (шест около 180 см длиной). Эти три вида в эпоху Токугава назывались мицудогу – «три приспособления». Они считались наиболее эффективными видами оружия в бою с фехтовальщиком, вооруженным мечом. Кроме того, манрики-гусари и дзиттэ можно было легко спрятать в складках одежды, чтобы не выдавать свою принадлежность к мэцукэ, и использовать в толпе или тесном пространстве. Известно, что древнейшей школой будзюцу, специализировавшейся в овладении манрики-гусари, была Масаки-рю, которую основал Масаки Тосимицу, начальник охраны центральных ворот Эдо. По легенде, он стремился исключить всякую возможность вооруженного конфликта в таком ответственном месте. Однако, по мнению известного американского исследователя японских будзюцу Дона Дрэгера, использование этих видов оружия отражало снижение мастерства фехтовальщиков, поскольку только в этом случае мэцукэ мог приблизиться достаточно близко к своему противнику, чтобы использовать такое короткое оружие, как дзиттэ. Для сравнения, в эпоху Сэнгоку в число мицудогу входили такие малоизвестные ныне виды оружия, как сасумата (двузубое копье), содэгарами (багор с шипами для зацепления клинка противника) и цукубо (Т-образное шипастое оружие). Эти три вида оружия имели длинные древки, позволявшие держать мастера кэндзюцу на дистанции.

Спрос на подготовленных ниндзя катастрофически упал. Многие отпрыски старинных семей, практиковавших ниндзюцу, забросили тренировки по дедовским рецептам. И вправду, зачем было им истязать себя до изнеможения на протяжении целого ряда лет, если потом от полученных навыков всё равно не было никакого проку? Период расцвета ниндзюцу миновал, и оно неуклонно деградировало. Лишь единицы во всей Стране восходящего солнца овладевали приемами ниндзюцу в полной мере. Те из них, кто не находил себе применения на государственной службе или на службе даймё, становились разбойниками. Возможно, именно поэтому документы XVII–XVIII вв. содержат столь много сообщений о суперворах.

Но, что любопытно, именно в этот период японской истории было написано большинство наставлений по ниндзюцу и кодифицировано множество школ этого искусства: Дзэн-рю (Итидзэн-рю; основана Токугавой Ёсимити в первой половине XVIII в.), Коё гункантэки-рю (одна из ветвей Кога-рю, основана Охарой Кадзумой во второй половине XVIII в.), Курама Ёсин-рю (Сиода Ёсин-рю; основана Сиодой Дзиндаю во половине XVIII в.), Мацуда-рю (основана Мацудой Кинситиро Хидэто в начале XVII в.), Мори-рю (создана в середине XVII в.; использовалась Мори-гуми, одним из отрядов оммицу сёгуната), Мугоку Рёдзё-рю (возникла в середине XVII в.), Накагава-рю (создана Накагавой Кохаято в середине XVII в.), Санто-рю (создана Сасаки Какоу Мунэ в начале XVIII в.), Таки-рю (создана Таки Фуюки во второй половине XVII в., соединила Ига-рю и Кога-рю), Унсю-дэн Ига-рю (основана Иноуэ Сёдзаэмоном Масаясу в середине XVII в.), Ямагата-рю (создана Ямагатой Сёгэном в первой половине XVII в.) и другие. По-видимому, в мирное время у ниндзя было больше времени, чтобы как-то осмыслить и систематизировать свой опыт и на этой основе разработать собственную школу. Характерно также, что большинство школ ниндзюцу, появившихся в XVII–XVIII вв., были связаны не с сёгунатом, а с тодзама-даймё, которые опасались агрессии со стороны правительства.

Секретные службы даймё

В XVII в. многие даймё, отчасти в подражание бакуфу, отчасти для борьбы с его тайными агентами, стали создавать аналогичные службы оммицу. И надо отметить, что центральное правительство этому никак не препятствовало, тем более что по «Уложению о военной службе» («Гунъяку ситэй»), принятому в 1651 г., всем даймё предписывалось содержать определенное число синоби на случай войны.

В функции этих секретных служб входило наблюдение за порядком в княжестве, обеспечение безопасности даймё, а также выявление и обезвреживание соглядатаев сёгуната. Костяк этих разведывательно-контрразведывательных подразделений составляли всё те же Ига-моно и Кога-моно, которые во множестве распространились по территории страны.

Характерным примером такой службы является отряд в 50 ниндзя из княжества Окабэ – Окабэ-хан годзюнин гуми. Происхождение его таково. Сёгунский отряд Кога-гуми состоял из 100 досин, во главе которых стояло 10 десятников ёрики. В число этих ёрики входили Умэда Такэдзаэмон и Вада Сохэй. Они снискали расположение Окабэ Найдзэнсё Нагамори, владельца замка Огаки, что в провинции Мино, и предложили ему создать собственный отряд из ниндзя Кога. Нагамори, который был свидетелем храбрости и замечательного мастерства Кога-моно во время обороны замка Фусими, пришел в восторг от такого предложения и собрал собственный отряд из 50 ниндзя из Кога. Произошло это в 1632 г. Позже, когда наследник Нагамори поселился в замке Кисивада в провинции Идзуми, с ним переехал и отряд из 50 ниндзя Кога. Согласно записям Накаи Ситироэмона, одного из этих ниндзя, Кога-моно, поселившиеся у замка Кисивада и состоявшие на действительной военной службе, получали за нее по 15 коку. Отставной синоби получал специальное денежное вспомоществование для обзаведения хозяйством в размере 5 коку и 5 то [47]. Само собой, что вышедшие в отставку не прекращали тренировок по стрельбе из лука и мушкета и должны были в случае чрезвычайных обстоятельств немедленно явиться к замку и составить охрану князя. Записи Накаи датируются 8-м месяцем 1738 г. и в настоящее время хранятся в святилище Хатиман-гу г. Конан префектуры Сига. Согласно этому источнику, среди ниндзя этого отряда, кроме Накаи Ситироэмона, были также Охара Магобэй, Охара Какуэмон, Охара Канъэмон и другие.

Нередко для того, чтобы скрыть существование секретной службы, даймё прибегали к различным уловкам. Например, до наших дней сохранился поселок Курия-тё – «Дом среди каштанов» – в Огаки префектуры Гифу. Окусэ Хэйситиро указывает, что «Домом среди каштанов» даймё Огаки называл штаб-квартиру отряда ниндзя из Ига.

Ниндзя складывает руки в мудру. Со старинной гравюры

Даймё, боявшиеся происков бакуфу, прилагали все усилия, чтобы создать действительно мощную службу шпионажа и контрразведки и нанимали на службу лучших специалистов. Благодаря этому в ряде княжеств оммицу долгое время сохраняли высокий уровень шпионской подготовки. Помимо уже упоминавшейся традиции ниндзюцу княжества Сацума, которое традиционно находилось в оппозиции правительству, нужно отметить также отряд ниндзя из княжества Цугару.

Этот отряд появился во второй половине XVII в. при даймё Цугару Гэмбане. Цугару Гэмбан слыл большим поклонником «темного искусства» ниндзя и сумел собрать блестящую команду лазутчиков, которую возглавил знаменитейший «невидимка» по имени Накагава Кохаято (первое имя этого человека было Сёгэнта, но в 1681 г. он поменял его на Кохаято). Некоторые источники описывают Кохаято как настоящего кудесника. Например, в одном предании о нем говорится: «Он мог превращаться в крысу или паука, мог трансформироваться в птиц и животных». В действительности же мы знаем лишь, что под началом у Кохаято состояло сначала 10, а затем 20 молодых самураев, упражнявшихся в приемах ниндзюцу день и ночь, а также, что к тому месту в южной части двора замка, где они тренировались, было запрещено приближаться под страхом смерти. Этот отряд ниндзя назывался хаямити-но моно – дословно «люди быстрой дороги», что отражает специфику его работы. Дело в том, что словом хаямити в средневековой Японии называли профессиональных гонцов-скороходов. По некоторым данным, подчиненные Накагавы Кохаято совершили десятки покушений на других даймё и держали в страхе всю округу.

Цугару Гэмбан чрезвычайно высоко ценил своего хаямити-но моно хирай гасира – так звучало официальное звание Накагавы – и назначил ему солидное жалованье в 200 коку.

Накагава Кохаято стал основателем школы Накагава-рю (Накагава Хаято-рю). Считается, что это была одна из самых сильных школ ниндзя за всю историю Японии. Техника Накагава-рю держалась в строжайшем секрете, и до сих пор о ней известно очень немногое, хотя некоторые приемы всё же можно восстановить по косвенным данным.

Например, одна из легенд подробно описывает испытание, которое прошел Накагава Кохаято при поступлении на службу к Гэмбану.

…Цугару Гэмбан давно искал отменного мастера ниндзюцу для подготовки своих лазутчиков, но никак не мог найти достойного претендента на должность наставника. Наконец, к нему тайно явился Накагава Кохаято. Он представился знатоком ниндзюцу Ига-рю, но имени не назвал. Гэмбан тщательно осмотрел его и стал расспрашивать о тонкостях шпионской работы. Сделав вид, что он согласен взять незнакомца на службу, он вдруг спросил:

– А сумеешь ли ты вытащить подушку из-под головы спящего, да так, чтобы тот ничего не заметил?

– Конечно, – уверенно отвечал ниндзя. – Я с детства натренирован в таких уловках.

– Ну что ж, – заявил Гэмбан, – тогда попробуй свое искусство на мне сегодня ночью!

Возможно, Гэмбан узнал в пришельце великого мастера Кохаято, о котором ходили слухи, что он в совершенстве владеет искусством незаметного проникновения в дома, похищения ценных документов и устранения знатных даймё. Цугару не сомневался в мастерстве ниндзя. К тому же ему очень польстило, что столь знаменитая персона желает наняться к нему на службу. Однако он и себя считал специалистом в шпионских уловках и не мог упустить возможности посостязаться в мастерстве с самим Кохаято.

В ту ночь Цугару Гэмбан был настороже, но прикинулся спящим и даже начал сладко посапывать, чтобы обмануть Кохаято. Прошло несколько часов, близилось утро, но всё было спокойно. На улице моросил дождь. Двери спальни князя были крепко заперты, снаружи стояла вооруженная охрана. Подушка по-прежнему находилась под головой Цугару. Неожиданно ему на лицо упала капля холодной воды. Цугару вздрогнул, приоткрыл глаза. Тут новая капля ударила его по щеке. Цугару посмотрел вверх и увидел, что на потолке расплывается мокрое пятно. Самурай с досадой подумал, что потолок прохудился, и немного приподнял голову, чтобы рассмотреть получше повреждение. Когда же он опустил голову назад, оказалось, что подушка уже исчезла! Цугару резко повернулся и увидел у своего изголовья усмехающегося Кохаято.

После этого случая Накагава Кохаято был допущен к обучению шпионов князя и создал особый центр по подготовке суперагентов. Его ученики продолжили его дело, и должность хаямити-но хирай-гасира благополучно просуществовала до периода Хоряку (1751.10–1764.6), когда была по какой-то причине упразднена тогдашним князем. Впрочем, через несколько лет она была восстановлена и, по некоторым сведениям, дожила до второй половины XIX в. Во всяком случае, еще в 1960-х гг. некий Оцу Икускэ утверждал, что является мастером школы ниндзюцу Накагава-рю.

Хитрости Ига-моно

Как уже говорилось, ниндзя из Ига разбрелись по всей Стране восходящего солнца. И где только их не было! Ведь уже начиная с конца XV в., группами по 30–50 человек они стали покидать родную провинцию и наниматься на службу к враждующим даймё. Мятеж в Ига годов Тэнсё, подобно взрыву, разметал их во все стороны. Именно в это время на службе у Маэды Тосииэ появился отряд в 50 ниндзя из Ига, которые несколько позже создали самостоятельную школу ниндзюцу Этидзэн-рю. Точно так же после того, как к князю Фукусиме Масанори прибились несколько десятков беглецов из Ига, возникла школа ниндзюцу Фукусима-рю. Этот список можно продолжать и дальше. Но думается, что приведенных примеров достаточно, чтобы понять, сколь много ниндзя из Ига состояло на секретной службе у различных феодалов.

Большинство ниндзя, происходивших из небольшой гористой провинции с маленьким населением, были так или иначе связаны друг с другом – являлись выходцами из одних и тех же деревень, служили у одних и тех же дзёнинов, доводились друг другу родственниками. Но когда по всей стране разгорелась тайная шпионская война, многие Ига-моно оказались по разные стороны баррикад и были вынуждены убивать друг друга темными ночами. Такая ситуация их совершенно не устраивала. И тогда руководители различных отрядов ниндзя из Ига собрались на совет, на котором была заключена «конвенция» о ненападении и взаимопомощи. Суть ее заключалась в том, что ниндзя договорились создать самостоятельную организацию, имеющую свою собственную цель – сохранение жизней родственников и земляков. В связи с этим было решено организовать в рамках единой шпионской сети, которая фактически охватила всю Японию, взаимообмен информацией и сделать это так, чтобы нанимателям об этом ничего не было известно. Как же реализовалось это на практике?

Военачальник

Предположим, что оммицу, состоявший на службе у сёгуната, получал приказание разведать положение дел в каком-нибудь далеком княжестве, например, в Токусиме на острове Сикоку. У своего начальника он прежде всего узнавал, состоит ли кто-нибудь из Ига-моно на службе в Токусиме. Если такой человек имелся, оммицу стремился заручиться поддержкой его родственников или попросту просил рекомендательное письмо. После этого он отправлялся на Сикоку, встречался с искомым ниндзя (из наставлений по ниндзюцу школы Ига-рю известно, что, отправляясь в другую провинцию, ниндзя брал с собой факел особого вида, он служил условным знаком, по которому его мог опознать сородич) и получал от него всю необходимую информацию без всякого риска быть схваченным контрразведкой местного князя. При этом он, как правило, делился со своим приятелем собственными знаниями о планах бакуфу в отношении княжества, тем самым поддерживая паритет между сторонами, которые теперь были прекрасно осведомлены о намерениях друг друга. Такая система позволяла не только обезопасить тайного агента, но и получить необходимую информацию в кратчайшие сроки. Это сильно поднимало ценность Ига-моно в глазах нанимателей, которые представления не имели о том, каким способом добывались разведданные. И поэтому власти стремились нанимать на должности тайных агентов именно выходцев из Ига. К тому же, как правило, все они были гэнинами, а следовательно, и платить им можно было меньше.

Не так обстояло дело с Кога-моно. Как уже говорилось, в большинстве своем они были выходцами из слоя госи и занимали положение тюнинов. Соответственно, чтобы задействовать тюнина, требовалось больше платить. Да и мобильность у них была гораздо меньше – если гэнина из Ига можно было послать хоть к черту на куличики, то с офицером дело обстояло сложнее.

Оока Этидзэн-но Ками и стражники Нэгоро

При Ёсимунэ (правил в 1716–1745 гг.) – восьмом сёгуне династии Токугава – основное место в системе оммицу стали занимать ниндзя из Нэгоро, оттеснив Ига-моно и Кога-моно на вторые роли. С одной стороны, это объяснялось тем, что они прибыли вместе с Ёсимунэ из его вотчинной провинции Кии, а с другой – тем разочарованием, которое у нового сёгуна вызвало качество подготовки наследников ниндзя из Ига и Кога.

К власти Ёсимунэ пришел путем упорной борьбы и тайных интриг. Дело в том, что после смерти его предшественника у членов государственного совета не было единого мнения, кого из претендентов следует возвести на трон. Часть старейшин поддерживала семью Токугава из провинции Овари, другая – Ёсимунэ из Кисю. Между двумя группировками долгое время существовало напряженное противостояние, за кулисами которого развернулась война между секретными службами обоих претендентов. При этом противники Ёсимунэ опирались на штатную структуру оммицу сёгуната, то есть на Ига-моно и Кога-моно, а Ёсимунэ имел под началом отряд ниндзя из Нэгоро, владевших ниндзюцу школы Кисю-рю. Начальником над Нэгоро-моно был Оока Этидзэн-но ками Таданокэ – бугё сёгунской вотчины Ямада. Он-то и возглавил все тайные операции ниндзя из Кисю. После победы Ёсимунэ назначил Ооку Этидзэн-но ками управляющим Минами-тё в Эдо и передал в его ведение всю секретную службу. Оока предпринял немало усилий, чтобы вычистить ее от агентов, поддерживавших противоположную сторону, и укомплектовал службу оммицу доверенными ниндзя из Нэгоро, которые, начиная с этого момента, стали называться «стражниками из Нэгоро» – Нэгоро-досин. Именно в это время в столице появился квартал Досин-тё. Таким образом, ниндзя из Нэгоро заняли главные посты в столичной полиции, разрушив монополию Ига-моно и Кога-моно. Видимо, работали они на совесть, и Оока Этидзэн-но ками стал одним из самых состоятельных и влиятельных людей в столице.

После свержения династии Токугава многие потомки ниндзя из Ига, Кога и Нэгоро продолжили службу в императорской полиции в качестве тайных агентов, сыщиков, следователей. Это подтверждается, в частности, регистрационными книгами полицейских служащих. По-видимому, по крайней мере некоторые из них еще владели отдельными аспектами секретного искусства ниндзюцу. Так, в период Тайсё (1912–1926) одним из лучших сыщиков в Токио был Фудзита Мориноскэ, потомок знаменитого ниндзя из Кога Вада Ига-но ками и отец Фудзиты Сэйко, претендовавшего на роль «последнего настоящего ниндзя».

История 47 ронинов

Отголосок существования мощных служб оммицу у провинциальных даймё мы находим в знаменитой истории о 47 ронинах, в действиях которых явно проглядывают характерные уловки «невидимок».

…В замке сёгуна несли службу два знатных самурая – Кира Ёсихиса и Асано Наганори. Кира имел ранг Великого мастера церемоний, а Асано владел замком Ако и был наследником богатого и знатного рода. На службе у него состояли 300 самураев.

Жизнь в замке шла своим чередом до тех пор, пока Кира не воспылал страстью к молодой красивой супруге Асано. Он даже попытался соблазнить ее, но она хранила верность мужу и гневно отвергла все притязания наглеца. Кира решил выместить злобу на Асано, которого он теперь считал своим главным врагом. Однако Кира был потомственным воином и прекрасно знал, что каждую минуту своей жизни он должен следовать кодексу бусидо, который запрещает делать что ни заблагорассудится. Злой ум Кира подсказал ему: надо заставить Асано нарушить правила дворцового этикета. Удобный случай вскоре представился.

В 3-м месяце 1701 г. сёгун принимал в своей резиденции трех посланников императора. На Асано лежала обязанность достойного приема. Кира отказал Асано в помощи, а в день официального приема всячески критиковал его действия и открыто смеялся над ним, оскорбляя самурая перед всем двором. Асано побледнел и поднес руку к своему малому мечу, который всегда был при нем. Перед Асано встала сложная проблема. Если он ответит на оскорбление, то нарушит правила этикета, согласно которым дворец сёгуна является священным местом, где под страхом смерти нельзя обнажать меч. Но если проигнорировать оскорбление, он станет трусом в глазах окружающих, и только смерть смоет позор. После недолгих колебаний Асано выхватил меч и ранил обидчика. Гнусный план Киры удался: Асано был тут же схвачен стражниками. Приговор сёгуна был жесток: сэппуку.

В молчании Асано вернулся в свой замок. Он был спокоен, так как знал, что его храбрый поступок зачтется ему на небесах и дарует ему новое перерождение в лучшем мире. Тщательно облачившись в ритуальные белые одежды, Асано написал прощальное стихотворение, воскрешая в памяти «свои 36 лет, опавшие как лепестки цветов в одночасье». Далее, согласно обычаю, он удалился в специальный павильон и совершил харакири по всем правилам.

Нападение 47 ронинов на Киру Ёсихису. Со старинной гравюры

Всё имущество Асано было автоматически конфисковано, а его 300 вассалов в одночасье превратились в ронинов. После траурной церемонии все они разошлись кто куда. Все, кроме 47. Ведь согласно бусидо, хотя Асано и смыл свою «ошибку» кровью, его верные вассалы должны были либо сразу последовать за своим господином в загробный мир, либо отомстить за него и так смыть оскорбление, павшее на весь их клан.

И вот они в последний раз в доме господина – 47 верных вассалов, мужественных и благородных воинов. Все вспоминали тот день, когда поклялись хранить верность своему господину до конца дней своих. В тот день кисточкой, смоченной в собственной крови, на листе бумаги они записали клятву верности. Затем сожгли ее перед алтарем и, смешав золу с сакэ, выпили этот напиток до дна. Выполняя клятву верности, они решили отомстить Кире.

Кира догадывался о возможном отмщении. Удалившись в свой замок, он удвоил, а затем и утроил охрану, зная, что отныне его жизнь в опасности. Но Оиси Кураноскэ, предводитель ронинов, нашел способ усыпить подозрения Киры. Нарочно стали распускаться слухи, что ронины из Ако позабыли своего господина и их больше заботит собственное благосостояние, чем память об Асано. Они разошлись в разные стороны, и каждый занялся своим делом. Кто совершенствовался в кэндзюцу, кто нанялся телохранителем к богатому купцу. А Оиси, за которым неотступно следовал подосланный Кирой шпион, проводил всё время в злачных кварталах Киото, предаваясь пьянству и разгулу, чтобы усыпить подозрения соглядатая. В течение двух лет ронины скитались по стране. Их очевидное забвение своего господина вызывало презрение и ненависть у других самураев. Над ними все потешались. И постепенно Кира забыл свои страхи и убрал охрану.

И вот холодной ночью 12-го месяца по сигналу предводителя собрались все 47 ронинов и направились к замку негодяя. Падающий снег заглушал шум их шагов, и они бесшумно проникли в замок, прошли многочисленные коридоры и подобрались к спальне Киры. После непродолжительной схватки его голова покатилась по полу.

Одного из самураев послали известить семью Асано о свершении справедливого возмездия. После этого ронины торжественной процессией направились к храму Сэнгаку-дзи, где был похоронен Асано. Там они положили на его могилу голову обидчика и меч, которым она была отсечена. Затем все 47 самураев сдались властям. Их приветствовал народ. Сам сёгун выразил восхищение их беспредельной верностью и отвагой. Но закон есть закон. В 4-й день 2-го месяца 1703 г. все они были приговорены к сэппуку, умерли достойно и были похоронены рядом со своим господином.

Последние ниндзя

В деревне Мионо провинции Ига (в настоящее время Ига-тё уезда Аяма) до сего времени проживает старинная семья ниндзя Савамура. Упоминания о ней имеются в «Ига-цуки сасидаситё» («Отчётный реестр по провинции Ига»), где говорится, что ниндзя Савамура Санкуро получает содержание в размере 15 коку. В этой семье по настоящее время хранится документ, написанный на английском языке, как гласит предание Савамура, самим коммодором Пэрри, эскадра которого посетила Японию в 1853 г. История, объясняющая происхождение этого документа, весьма любопытна. 8 июля 1853 г. американская эскадра под командованием Пэрри вошла в бухту Урага, что к югу от Эдо. Пэрри передал сёгуну письмо от президента США с предложением о начале переговоров об «открытии» Японских островов для проникновения туда иностранных держав. Это предложение было поддержано десятками пушек эскадры, дула которых уставились в сторону японского берега. Всё это вызвало немалый переполох. Администрация сёгуна не знала, что делать. В этой ситуации было решено прибегнуть к помощи ниндзя, чтобы выяснить истинные планы «заморских дьяволов». Однако столичные ниндзя уже окончательно утратили свою квалификацию, поэтому гонец во весь опор помчался в Ига с приказом срочно направить в столицу лучших ниндзя. В результате в Эдо прибыл «невидимка» из семьи Савамура, имя которого неизвестно. По заданию японских властей он пробрался на флагманский корабль и обшарил его сверху донизу. С борта корабля он вернулся с карманами, набитыми всякой всячиной, наворованной у американских матросов. Среди предметов были: свечка, спички, кусок мыла, а также листок бумаги, исписанный непонятными «хитроумному» ниндзя знаками. Все эти предметы в процессе разбирательства сёгунской комиссии куда-то запропастились, а вот листок бумаги почему-то остался у семьи Савамура, которая на протяжении долгого времени считала его ценнейшим документом – каким-то приказом или секретной инструкцией. Где-то в 1960-х гг. специально, чтобы познакомиться с этим документом, семью Савамура посетил один из крупнейших специалистов по истории ниндзюцу Окусэ Хэйситиро. Когда же он увидел этот загадочный листок, то разразился смехом. Текст начинался словами: «Француженки – хороши в постели, немки – на кухне…» и т. д. Это были строки удалой матросской песни, в которой обсуждались достоинства женщин всего мира. По-видимому, Савамура был первоклассным ниндзя, но абсолютно не знал европейских языков…

Долгое время этот эпизод считался последним случаем, когда были задействованы ниндзя, но тщательные изыскания показали, что ниндзя использовались и позднее.

Окусэ Хэйситиро приводит еще два эпизода, в которых, по его мнению, участвовали ниндзя. Первый вошел в историю как «Инцидент с прокламациями храма Исэ». По одной из версий, его организаторами были два онива-бан из княжества Сацума: Сайго Такамори и Якимицу Кюноскэ, которые сыграли огромную роль в свержении бакуфу. Дело было так. Однажды в Эдо с неба посыпались бумажные прокламации Исэ-дзингу, крупнейшего храма главной японской богини Аматэрасу омиками. На них было написано: «Бакуфу пускает в Японию иностранцев и оскверняет землю страны богов. Божество храма Исэ рассержено этим и осыпает своими амулетами Эдо. Воля неба – изгнать варваров!» Это происшествие произвело настоящий фурор среди богобоязненных японцев и усилило антисёгунские настроения. На деле же всё было подстроено двумя ловкими ниндзя, которые однажды вечером, когда бушевал тайфун, поднялись на гору Айсэки и с ее вершины рассыпали тысячи заранее заготовленных прокламаций. Ветер, бушевавший всю ночь, разнес их по всему региону, и можно легко представить, какое впечатление это произвело на местных жителей, которые то и дело находили эти непонятно откуда взявшиеся листки на полях, крышах домов, на деревьях и кустах. Судя по всему, операция имела колоссальный успех. Результатом ее стали массовые беспорядки и выступления против сёгуната. Таким образом, старый рецепт «Сёнинки», известный под названием Тэндо тидо-но нараи – «Наставление о движениях неба и земли» – еще раз доказал свою эффективность.

Еще несколькими годами позднее уже после Реставрации Мэйдзи (1867), когда часть консервативно настроенного самурайства вступила в борьбу с новым буржуазным правительством, на стороне мятежников в регионе Тохоку сражался отряд, называвшийся Кога-гуми. Во главе его стоял потомок знаменитого рода ниндзя из Кога Охара Кадзума из местечка Охара. Его отряд был сформирован из призывников, которые должны были идти служить в императорскую армию. Полагают, что этот отряд Кога-гуми целиком состоял из потомков ниндзя, которые все в той или иной степени владели ниндзюцу.

Глава 11. Ниндзя возвращаются?

Середина XIX в. принесла Японии колоссальные перемены. Вызревшие к этому времени экономические и политические предпосылки предопределили крах сёгуната и переход власти в руки императорского дома. Под давлением западных держав Япония была вынуждена открыть свои границы для иностранных государств. Становление национальной буржуазии и активное усвоение накопленных в мировой культуре знаний способствовали мощному экономическому рывку.

Одним из основных лозунгов этой эпохи был лозунг «Фукоку кёхэй» – «Обогащение страны и усиление армии». Необходимость создания мощной современной армии диктовалась угрозой колонизации страны западными державами, причем японцы имели перед глазами пример Китая, где уже на протяжении полувека бесчинствовали европейские колонизаторы. Старая система формирования и подготовки армии к этому времени совершенно устарела. Было необходимо создать армию нового, западного образца. В результате реформ 70–80-х гг. XIX в. было упразднено самурайское сословие и создана регулярная армия, комплектовавшаяся на основе всеобщей воинской повинности и вооруженная в соответствии с европейскими стандартами. Всего через несколько лет вооруженные силы Японии не уступали по своей мощи армиям сильнейших западных держав.

В течение всего лишь одного поколения Япония превратилась в капиталистического хищника, ставившего своей целью подчинить себе весь Дальний Восток и Юго-Восточную Азию. Однако в этом у Японии было немало конкурентов – Россия, Англия, США, Германия. Избавиться от них она могла только путем войны, но чтобы победить в ней, требовалась долгая и кропотливая подготовка, одним из важнейших аспектов которой был сбор максимального объема разведывательных данных о военно-экономическом потенциале противника. Однако как раз в этом плане у Японии имелся весьма существенный пробел.

Создание современной системы шпионажа в Японии

Начиная с 1638 г., Япония официальным указом сёгуна была закрыта для всех иностранцев и сама абсолютно не интересовалась внешним миром. Неудивительно, что к середине XIX в. японцы имели весьма смутное представление о зарубежных державах. Кроме того, 250-летний мирный период правления Токугава, несмотря на разветвленную систему мэцукэ, отнюдь не способствовал сохранению и развитию традиций шпионажа. Многие школы ниндзюцу просто исчезли за это время, не говоря уже о том, что технический арсенал искусства «невидимок» безнадежно устарел: средневековые ниндзя не умели пользоваться радио, водить машины, говорить на иностранных языках и т. д. Лишь немногие специалисты из аппарата мэцукэ или охраны императора еще могли поделиться своими познаниями в области ниндзюцу. Однако эти традиции в то время рассматривались как проявление «варварского» наследия эпохи феодализма, и новые военные ориентировались исключительно на достижения западной военной мысли.

Япония почти не имела опыта ведения широкомасштабного международного шпионажа, который был столь необходим ей в борьбе с западными державами. Известно, что японцы посылали своих агентов в Корею и Китай, но в новых условиях это не могло удовлетворить все потребности нарождающегося капиталистического хищника. Требовалось создать новую шпионскую организацию, которая смогла бы снабжать японских правителей, военных и заинтересованных капиталистических магнатов точной и полной информацией о положении дел в многочисленных зарубежных государствах.

О становлении современной японской системы шпионажа к настоящему моменту написано немало. Одним из первых ее исследованием занялся известный политический деятель фашистской Германии Рудольф Гесс. Историю японского шпионажа он начинает с многочисленных дипломатических и торговых миссий в Европу и Америку. Эти миссии собирали детальные данные обо всех странах, выведывали экономические и промышленные секреты. Для учебы в Европу засылались квалифицированные специалисты, которых как «лопухов» допускали на важнейшие заводы, в конструкторские бюро. Гесс отмечал, что японцы стремились добыть любые ценные сведения в любой области: военной, политической, экономической и даже культурной, включая данные о привычках и наклонностях крупных армейских чинов или лиц, играющих важную роль в оборонной индустрии возможных противников.

Конные разведчики японской армии в Маньчжурии

Шпионаж всегда был призванием японцев, – подчеркивал он. В течение ряда поколений японцы шпионили друг за другом: сосед за соседом, брат за братом. Власти широко использовали как профессиональных агентов, так и добровольных осведомителей. В результате шпионаж настолько вошел в плоть и кровь японцев, что они занимаются им при всякой возможности, особенно находясь за границей. Отсюда Гесс сделал вывод, что любой японский турист или командировочный является потенциальным шпионом.

Эти наблюдения Гесса делают понятным, почему при организации своей системы шпионажа японцы обратились именно к германской системе тотального шпионажа Вильгельма Штибера, шефа военной разведки канцлера Бисмарка.

Вильгельм Штибер родился в мае 1818 г. в Саксонии в семье мелкого служащего. Намереваясь сделать из него священника, отец отправил сына изучать богословие в Берлин, но тот очень скоро забросил религиозные занятия и занялся юриспруденцией. На этом поприще молодой человек сумел сделать замечательную карьеру и вскоре стал одним из лучших берлинских адвокатов. Редактируя «Полицейский журнал» и будучи тайным агентом-провокатором, Штибер мог заблаговременно знакомиться с уликами против своих клиентов и выигрывал процесс за процессом. Но Штибер был честолюбив, карьера адвоката его не удовлетворяла. Он стремился к более высоким постам. Благодаря острому уму, умению использовать любую возможность в 1850 г. он был назначен комиссаром полиции и вновь преуспел в работе.

После отстранения от власти кайзера Фридриха Вильгельма Штибер временно покидает Германию и перебирается в Санкт-Петербург, где содействует реорганизации русской разведки и одновременно собирает разведданные для немецкой разведки.

Работа Штибера получила высокую оценку начальства, и в 1863 г. он был представлен канцлеру Пруссии Бисмарку, который вынашивал планы превращения Пруссии в сильнейшее государство Европы и обеспечения ее господствующего положения. Первым шагом на пути к этой цели должен был стать разгром Австрии. Придавая огромное значение предварительной разведывательной работе, Бисмарк поручил это дело Штиберу. Такого случая талантливый шпион ждал давно и выполнил задание с блеском. На основании его отчета военное руководство Пруссии разработало план военных действий, которые завершились полным разгромом австрийцев в сражении при Садовой.

В период подготовки к кампании против Австрии Штибер создал совершенно новую отрасль тайной полиции, которая стала предшественницей современной внешней разведки. Одновременно служба Штибера выполняла и функции контрразведки.

При подготовке вторжения прусской армии во Францию в 1870 г. Штибер буквально наводнил эту страну своими агентами. Было учтено все: количество скота на фермах, сбережения сельских и городских общин, места нахождения складов оружия и боеприпасов, протяженность дорог, наличие транспортных средств и укреплений, дислокация войск, фамилии офицеров, их привычки и склонности и т. д. От внимательных глаз и ушей Штибера не ускользнуло ничего.

По окончании Франко-прусской войны Штибер приступил к созданию новой широко разветвленной заграничной шпионской сети. В качестве своих агентов он использовал буфетчиков, официанток, горничных, служащих в иностранных отелях, рабочих, бродячих немецких музыкантов, парикмахеров, женщин легкого поведения и даже аристократок. Вся Европа была опутана этой гигантской сетью осведомителей. Да и в самой Пруссии тайная полиция была вездесущей.

Вскоре доктрина тотального шпионажа, сформулированная Штибером, получила широкое распространение во всем мире. От прусских офицеров, помогавших Японии создавать собственную регулярную армию, узнали о ее существовании японцы и направили к Штиберу для консультаций особую делегацию. Штибер был хорошим учителем и познакомил японцев со своей доктриной в деталях, ну а те, в свою очередь, оказались прекрасными учениками и вскоре смогли продемонстрировать «учителю» результаты выученных уроков.

Во всю ширь японский шпионаж развернулся накануне и во время Русско-японской войны 1904–1905 гг. Япония готовилась к войне тщательнейшим образом. Японские шпионы наводнили Приморье, Маньчжурию, Северный Китай и Монголию. Группа офицеров Генштаба под видом инженеров работала на постройке Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД). Там же были сконцентрированы большие группы тайных агентов из числа завербованных китайцев, маньчжуров и корейцев, работавших на строительстве.

Многие японские агенты, офицеры Генерального штаба, «специализировались» в качестве содержателей публичных домов и курилен опиума. Причем «японские» улицы таких городов, как Владивосток, Никольск и другие, почти сплошь состояли из публичных домов. Шпионы скрывались под видом проституток и сутенеров. Они не гнались за деньгами, но вылавливали из портфелей и карманов посетителей важнейшие документы.

Одной из самых распространенных среди японских разведчиков была профессия фотографа. Из «фотографов» особенно прославился некий Нарита, который занимался шпионажем во Владивостоке. Нарита специализировался на групповых снимках военнослужащих и брал меньше, чем другие. Поэтому желающих сниматься у него всегда было хоть отбавляй. Недели за две до начала войны он исчез из города, имея в багаже точнейшие сведения об офицерском составе гарнизона, задокументированные фотографиями и автографами незадачливых офицеров!

Нередко японские шпионы скрывались под обличьем приказчиков магазинов, парикмахеров, лакеев, кучеров, коммивояжеров, точильщиков ножей, скупщиков старья… Особенно успешно орудовали «домашние брадобреи» на службе российских чиновников, генералов и дипломатов. В домашней обстановке они преспокойно переписывали и перефотографировали секретные документы, нередко хранившиеся совершенно небрежно.

За какую только работу не брались японские шпионы! Известно, что подрядчиком по очистке нечистот в Порт-Артуре был помощник начальника 3-й японской армии! Частые поездки по городу этого «подрядчика», обычно сидевшего на ассенизационной бочке, оказались весьма полезными для японского командования. Когда 3-я японская армия генерала Ноги напала на Порт-Артур, ее офицеры были прекрасно осведомлены о каждом уголке крепости, включая расстановку кораблей на рейде, местонахождение мощных прожекторов, предназначенных для ослепления противника, и т. д.

Японцы располагали большим количеством шпионов, в совершенстве владевших русским языком. Для их подготовки перед началом Русско-японской войны в ряде японских университетов были открыты кафедры русского языка и литературы.

Разведкой у японцев занимались: особое отделение Генерального штаба, отдел разведки военно-морского ведомства, информационная служба министерства иностранных дел, а также различные националистические «тайные» общества.

Эти «тайные» общества были типично японским новшеством. Все они исповедовали идеи превращения Японии в гегемона на Востоке и божественного происхождения японского народа. Формально они не были тайными, скрывалась лишь их причастность к шпионажу. Так, уже в 1879 г. было создано общество «Гэнъёся» – «Общество черного океана». «Гэнъёся» открыто пропагандировало идеи захвата Китая, Кореи, российского Дальнего Востока и тайно вело шпионаж против России.

Создание «Гэнъёся» положило начало организации других националистических обществ, внешне имевших различные предназначения, но втайне ставивших одну-единственную цель – выявлять уязвимые места у китайцев и русских, вести подрывную и разведывательную работу на их территории, готовить почву для японского вторжения.

В 1898 г. два небольших общества, возникшие вскоре после «Гэнъёся», объединились и образовали Восточно-азиатское общество единой культуры. Официально его целями были выработка и распространение единой системы письменности для японо-китайского сближения. Деятельность этого общества ограничивалась территорией Китая.

В Шанхае японцы основали школу, известную как колледж Тун Вэня. Она готовила своих слушателей для работы в качестве тайных агентов в Восточной Азии. К 1908 г. колледж окончили 272 человека, которые затем были направлены на работу в Китай, Бирму, Индию и на Филиппины. Колледж продолжал свою бурную деятельность до самой капитуляции Японии в 1945 г.

Самым значительным из всех японских националистических обществ было «Кокурюкай» – «Общество черного дракона», основанное в 1901 г. Утидой Рёхэем. «Черный дракон» – это японское название реки Амур. В самом названии этой организации содержался намек на его главную цель – вытеснить русских за Амур. Вся деятельность Кокурюкай была направлена на войну с Россией, цель его работы заключалась в обеспечении успеха японской армии при помощи своих шпионских сетей. Все создатели «Кокурюкай» имели опыт шпионажа в Азии. К 1944 г. «Кокурюкай» насчитывало свыше 10 000 членов. Его деятельность охватывала такие отдаленные друг от друга районы, как Россия, Северная Африка, США и Латинская Америка. Как и другие подобные организации, общество «Кокурюкай» имело ряд собственных учреждений. Так, в Токио ему принадлежало две школы, где проводилось обучение шпионажу. Подобная же школа существовала в Осаке.

Формально японские националистические общества – «Гэнъёся», «Кокурюкай» и другие – были негосударственными организациями и не зависели друг от друга. На деле же все они имели тесные связи с правительством и между собой и проводили единую политику, направленную на установление господства Японии в Азии, а затем во всем мире. Они оказывали постоянное сильное влияние на сторонников агрессивного курса в Японии, помогали тем, кто сочувствовал их целям занять высокие посты в правительстве и армии, устраняли их противников – политически или физически.

Своих членов националистические общества вербовали среди представителей различных социальных слоев. Например, членом «Кокурюкай» был премьер-министр Хирота. Основным требованием к членам была беззаветная верность. Именно замечательная преданность членов привела к тому, что деятельность этих организаций за пределами Японии стала весьма значительной и опасной для других стран, в первую очередь для России. Агентам не обещали никаких наград, да они и не рассчитывали на это, считая, что их наградят боги. В националистические общества входили многие военнослужащие, работники официальной службы разведки. В свою очередь, националистические общества отдали разведке многих своих лучших агентов.

Все агенты националистических обществ проходили курс обучения в специальных школах, где они изучали иностранные языки, методы конспиративной работы, а также дзюдзюцу. Возможно, некоторые из них осваивали определенные приемы и из арсенала ниндзя.

С началом Русско-японской войны большинство японских агентов покинуло вражескую территорию и с этого момента основной ударной силой японского шпионажа стали наскоро обученные китайцы, монголы и корейцы. Это сильно снизило качество работы, но в условиях использования колоссального количества агентов и почти полного попустительства русской контрразведки всё равно обеспечило японскую армию необходимыми данными.

Разведка внесла огромный вклад в победу Японии в Русско-японской войне. Например, французский корреспондент Людовик Нодо так оценивал деятельность японских шпионов: «Если бы меня после моего 10-месячного пребывания в Маньчжурии спросили, чем объясняю я… тот успех, который японцы одержали над русскими, то я ответил бы: японцы знали, а русские не знали».

По оценкам специалистов, ни в одной из предыдущих войн шпионаж не применялся в столь широких масштабах, как в Русско-японской войне 1904–1905 гг. В 1904 г. на разведывательную деятельность против России японцы истратили более 10 % всех средств, ассигнованных на войну. В результате японцы постоянно на шаг опережали русские войска. Например, о готовящемся кавалерийском рейде на Инькоу генерала Мищенко штаб фельдмаршала Оямы был осведомлен, по крайней мере, за две недели до того, как об этом узнали русские части, которые должны были принять участие в налете.

Хотя японский шпионаж в период Русско-японской войны и по размаху, и по организации сильно отличался от старинного ниндзюцу, анализ методов добывания сведений, которыми пользовались рядовые японские агенты, показывает, что в ряде случаев они использовали традиционные уловки ниндзя. Приведем несколько примеров.

В одно селение, где был расквартирован Н-ский полк, пришел фокусник-китаец, который оказался замечательным мастером своего дела. Его выступление немало потешило солдат и офицеров, и они щедро одарили его деньгами. Однако фокусник попросил еще написать ему рекомендацию и заверить ее полковой печатью, чтобы ему было легче пройти в расположение других военных частей. Просьба китайца была удовлетворена. Постепенно он переходил из одного селения в другое, где стояли воинские части, и в каждой после представления получал рекомендации с печатями. В результате этого «турне» японский шпион собрал документальные данные о расположении ряда частей русской армии, скрепленные полковыми печатями…

Для передачи сообщений японские шпионы применяли следующую уловку. Нарядившись уличным торговцем, агент нес в корзине товары различных цветов. Каждый цвет обозначал определенный род войск, а мелкие предметы – различные виды оружия: трубки – тяжелую артиллерию, папиросы – полевые пушки. Количество предметов точно соответствовало количеству того или иного вооружения на данном участке фронта. Кроме того, на товарах мельчайшими иероглифами делались записи, которые по отдельности ничего не значили, но собранные воедино, составляли шпионское донесение.

Основную проблему передачи информации через линию фронта японские шпионы решали вполне традиционным способом – при помощи сигнальных огней, флажков, солнечных зайчиков. В принципе все эти методы были прекрасно известны средневековым ниндзя. Большинство из них описаны, например, в «Сёнинки». Однако мы точно не знаем, обучали ли им своих агентов – по большей части китайцев, корейцев и маньчжуров – японские инструкторы, и если да, то откуда сами они почерпнули эти знания, или же это было просто проявлением находчивости китайских осведомителей.

Никаких точных данных о задействовании в шпионаже ниндзя, натренированных по старинной методике, пока не найдено. Однако в истории японского шпионажа 20–40-х гг. XX в. встречается, по крайней мере, одна фигура, весь образ действий которой наводит на мысль о знакомстве с методами ниндзюцу. Речь идет о генерале Доихара Кэндзи (1883–1948), который сначала был руководителем японского шпионажа в Китае и Маньчжурии, потом был назначен начальником всей системы японского военного шпионажа, в 1938–1940 гг. командовал Квантунской армией, в 1940–1943 гг. состоял высшим военным советником при императоре Хирохито, в 1944–1945 гг. командовал японской группировкой в Сингапуре. После войны Доихара был приговорен к повешению за распространение наркотиков в Маньчжурии и зверства.

Доихара Кэндзи был фигурой чрезвычайно таинственной. Это был человек маленького роста, склонный к полноте, носивший усики а-ля Чарли Чаплин и в совершенстве владевший фехтованием мечом. По свидетельству сотрудников, он был в состоянии в весьма короткий срок похудеть или пополнеть на 10 кг и умел столь изумительно преобразиться, что даже ближайшие коллеги не могли его опознать. При этом Доихара обладал фантастическими лингвистическими способностями, в совершенстве владел 9 европейскими языками и 4 китайскими диалектами. На всех он говорил без малейшего акцента.

Как Доихара попал в японскую разведку, точно не известно. По одной легенде, он якобы послал одному из японских принцев фотографии своей сестры, которая была замечательной красавицей, в обнаженном виде, сделал ее наложницей принца и через нее получил назначение на шпионскую работу в Китай в качестве помощника военного атташе в чине майора.

В Китае Доихара завертелся, как белка в колесе. Он стремился к практической реализации идеала «Азия для японцев», а для этого использовал весь спектр возможных тайных приемов: саботаж, подкуп, убийства, диверсии, развращение. По утверждению одного высокопоставленного китайского чиновника, «Доихара имел среди китайцев знакомых больше, чем любой китаец, занятый самой активной политической деятельностью».

Доихара вступил в сговор с влиятельной политической группировкой Аньфу в расчете на ее поддержку в покорении Китая. Однако его ставка оказалась битой: возмущенный предательством и продажностью руководителей, китайский народ поднялся против правительства, а восставшие студенты осадили президентский дворец, где укрылся главный пособник японцев – президент Сюй. Сюй был страшно напуган, так как боялся, что студенты убьют его, но никто не мог ему помочь. В этой ситуации только Доихара сохранил спокойствие и способность соображать. Он решил спасти Сюя, чтобы еще больше усилить свое влияние на китайское руководство, а для этого воспользовался классическим методом ниндзя, имеющим колоритное название какурэмино-но дзюцу – «уловка плаща-невидимки».

Доихара спрятал Сюя в большую плетеную корзину, забросал его грязным бельем, завязал крышку, приказал двум слугам нести корзину за собой и направился прямо навстречу разъяренным студентам. Подойдя к ним, он поднял руку для привлечения внимания. При виде его невозмутимого лица толпа замолчала.

– Если вы ищете президента Сюя, – крикнул он так громко, чтобы слышали все, – боюсь, вам не повезет! Я только что обошел весь дворец, но его нигде нет. А ну-ка, ребята, дайте пройти этим людям! Если у вас восстание, это еще не причина, чтобы белье не стирать!

Его улыбка и несоответствие бельевой корзины всему происходящему подействовали на толпу. Студенты со смехом расступились, и носильщики беспрепятственно вынесли корзину из дворца, после чего Сюй укрылся в японском посольстве.

Немало усилий Доихара приложил для установления контроля над Маньчжурией, которую японцы намеревались использовать в качестве плацдарма при завоевании Северного Китая. Однако в Маньчжурии имелся сильный и решительный руководитель маршал Чжан Цзолин. В этой ситуации было принято решение о его физическом устранении. 4 июня 1928 г. киллеры Доихары организовали взрыв поезда Чжан Цзолина, при котором маршал был убит.

После устранения Чжан Цзолина перед Доихарой встала проблема организации буферного марионеточного государства в Маньчжурии для прикрытия действий японской военщины. Для этого на трон нужно было посадить последнего маньчжурского императора Генри Пу И. Однако безвольный, робкий Пу И на сей раз наотрез отказался сотрудничать с японцами. Убить его так же, как Чжан Цзолина, Доихара не мог, так как это сразу бы обнажило японские агрессивные планы. Оставалось только каким-то способом заставить Пу И изменить решение. Что только не делали для этого Доихара и его ближайшая помощница – некая Кавадзима Ёсико, гениальная шпионка и, по некоторым сведениям, десятая дочь принца Су из маньчжурской династии. Ни женские чары Ёсико, ни бомбы, подложенные в кровать Пу И, на него впечатления не произвели. Но, в конце концов, Ёсико сумела нащупать слабину: принц жутко боялся змей и испытывал к ним отвращение. Когда он увидел на своей постели гадюку, это произвело на него такое впечатление, что он тут же принял предложение Доихары.

Весь этот эпизод с поиском «ключика» к Пу И не может не напомнить известное учение ниндзя годзё гоёку-но дзюцу – «метод использования пяти слабостей (годзё) и пяти желаний (гоёку) для манипулирования противником». Нужно отметить, что случай с Пу И не был чем-то особенным или выдающимся в практике Доихары. Напротив, он является типичным образцом его работы. Точно таким же образом Доихара подбирал «ключи» к другим нужным ему людям. Вот, например, как он завербовал чиновника Центрального банка Китая Хуан Шэня.

…С завершением маньчжурского инцидента Доихара перенес свое внимание на северные провинции Китая. Первым делом он стал искать нужных ему людей среди лиц, занимавших высокие посты. Одним из них и был Хуан Шэнь, с которым японский шпион решил познакомиться лично.

Но как подойти к высокопоставленному китайцу? Как добиться его доверия? Как проникнуть в потаенные мысли? Осведомители Доихары сообщили, что Шэнь большой любитель золотых рыбок. «Вот и повод для знакомства!» – решил японец. За несколько дней он выучил названия и особенности 600 различных видов золотых рыбок и поэтому, когда он «случайно» повстречался с Шэнем у пруда с золотыми рыбками неподалеку от храма «Небесный алтарь», ему было о чем поговорить с «подопечным». Разговор о рыбках стал поводом для знакомства: Доихара представился финансистом и покровителем изящных искусств Ито Сомо. После знакомства «Ито» и Хуан Шэнь стали встречаться у храма чуть ли не каждый день и постепенно стали лучшими друзьями. Однажды после разговора о привычках одного из видов рыб Хуан Шэнь признался, что у него есть еще одна страсть – женщины. Но, к несчастью, он испытывает финансовые затруднения и не может позволить себе в должной степени отдаться этому увлечению. Через день или два Хуан Шэнь получил подарок в 200 000 китайских долларов. Он удивился и поначалу отказался принять его, но Сомо успокоил чиновника, да и соблазн был велик. Короче, Хуан Шэнь не устоял и попал на удочку Доихары. Через некоторое время он передал японцам план нападения на японскую речную флотилию, стоявшую на якоре в Ханькоу…

Японский шпионаж накануне Второй мировой войны носил поистине тотальный характер. Японские агенты проникали во все страны, выведывали все тайны, готовясь к вступлению в войну за мировое господство. Подлинным триумфом японского шпионажа стало уничтожение американского флота на его базе в Пёрл-Харборе 7 декабря 1941 г.

Во время боев в джунглях Индонезии и Индокитая японцы активно использовали специальные мобильные диверсионные группы, подготовленные к действиям во вражеском тылу, способные выживать в тяжелейших условиях. Уже через много лет после окончания войны эти группы произвели настоящий фурор: в периодической печати разных стран сообщалось, что они «продолжают выполнять неотмененные приказы своих начальников, полученные во время войны, ведя боевые действия». Особенно примечателен случай с лейтенантом Онода Хироо, который в течение 30 лет после капитуляции Японии вместе с несколькими подчиненными скрывался в джунглях филиппинского острова Лубанг, продолжая вести партизанскую войну. Когда Онода был обнаружен и разоружен, он рассказал о той специальной подготовке, которую прошел в диверсионной школе, с 1944 г. находившейся в местечке Футамата: «Наша подготовка сильно отличалась от той, которую мы получили в офицерском училище. Там нас учили ни о чем не думать и лишь вести свои подразделения в бой, будучи готовыми умереть, если это необходимо. Единственной целью было атаковать силы противника и убить как можно больше врагов до того, как убьют тебя. В Футамата, однако, мы научились тому, что целью является остаться в живых и продолжать бой в качестве партизан как можно дольше, даже если это повлечет за собой такую ситуацию, которая в нормальных условиях рассматривалась бы как позор… Нас учили, что разрешается даже сдаваться в плен. Нам объясняли, что, став пленниками, мы должны давать врагам ложную информацию. На самом деле мог наступить даже такой момент, когда мы сами должны будем позволить нашим врагам захватить нас… Практически никто не должен был знать о нашей службе нашей стране – такова была судьба тех, кто вел тайную войну».

Аналогичная картина наблюдалась в начале 80-х гг. на Соломоновых островах. На острове Велья-Лавелья, по словам местных жителей, еще скрывались японские спецназовцы, не знавшие о давнем окончании войны. Министерством здравоохранения и социального обеспечения Японии была даже организована экспедиция для их отыскания.

Подготовка этих подразделений не может не вызвать восхищения. Причем речь идет не столько о физической натренированности, сколько о невероятной психической закалке. Ведь просидеть в джунглях 30 лет в полном отрыве от внешнего мира и не сойти с ума – вовсе не шутка.

Система подготовки японских диверсантов вызывает большой интерес у исследователей ниндзюцу. Школа в Футамата была филиалом центральной разведывательной школы Накано гакко (помимо «Школы в Накано», подготовкой разведчиков и диверсантов занимались также такие заведения, как Токуко – Особая высшая школа – и Бактериологический научно-исследовательский центр). По утверждению Кимуры Бумпэя, автора обстоятельного исследования системы подготовки японских диверсантов «Кёфу-но киндай борякусэн», опубликованного в 1957 г., в Накано гакко курсанты практически овладевали самыми разными методами и уловками ниндзя, но упор делался на традиционную психическую закалку.

Планам милитаристов не было суждено осуществиться. В войне Япония потерпела полное поражение. После капитуляции деятельность всех националистических обществ была запрещена, многие их руководители, вместе с рядом работников официальных разведорганов, оказались на скамье подсудимых по обвинению в преступлениях против человечества. По новой конституции Страна восходящего солнца отказалась от вооружений и создания армии. Однако японская разведка не сгинула бесследно. Многие специалисты получили приглашение на службу в ЦРУ. Авторы некоторых работ по ниндзя предполагают, что в их числе было и несколько мастеров ниндзюцу. Туда же были вывезены архивы японских разведорганов…

Ниндзямания в Японии

В то время как японское правительство было озабочено созданием эффективных разведорганов, массовое сознание японцев оказалось в плену у очаровательного образа «ночных невидимок» ниндзя.

С конца позапрошлого века в Осаке существовало частное издательство «Татикава бунко». Оно специализировалось на дешевой развлекательной литературе – рассказах о похождениях самураев, знаменитых монахов, разбойников и т. д. Душой всего предприятия был старый профессиональный рассказчик Тамада Гёкусюсай, знавший тысячи занимательных сюжетов и обладавший выдающимся красноречием. Фактически издатели просто переносили на бумагу его замечательные рассказы. Первой книгой «Татикава бунко» стала книга «Дзэнский наставник на отдыхе», вышедшая в самом начале XX в. За ней последовали «Золотые ворота Мито», «Ивами Дзютаро», «Окубо Хикодзаэмон» и др. Эти книги пользовались большой популярностью, но постепенно объем продаж издательства стал падать. Требовалось найти нового героя, способного привлечь публику. И тут Тамаде вспомнились предания о знаменитых воинах Санады Юкимуры. В некоторых сказаниях упоминался ниндзя, который был прыгуч, словно обезьяна, и совершал невероятные проделки. Ну чем не герой?! Но как его назвать? Феноменальная память Тамады напомнила ему, что на острове Кюсю у подножия горы Исидзути есть мост Сарутоби-хаси. Вот и имя для героя, ведь «Сарутоби» значит «прыгающая обезьяна». По замыслу создателей образа, это должен был быть отважный воин, умный и преданный, короче, классический герой. По ходу дела он будет расправляться с отступниками, нарушившими заповеди ниндзя. Их подобрали из всё тех же героев устных сказаний: Исикава Гоэмон, Ники Дандзо, Дзирая и другие. Так появилась на свет книга «Мастер ниндзюцу Сарутоби Саскэ». Она имела колоссальный успех. Тираж был раскуплен в мгновение ока. Жителям Осаки пришлись по душе деяния ниндзя-героя, защищавшего их родной город от врагов. К тому же книга была написана добротным языком и с немалой толикой юмора. Увидев такой успех «Сарутоби Саскэ», редакция «Татикава бунко» решила продолжать в том же духе. Так появились на свет десятки повестей о легендарных «невидимках»: «Сарутоби Котаро», «Маленький тэнгу Сарутоби», «Маленький тэнгу Санада», «Большие деяния ниндзюцу», «Ниндзюцу: буря в Эдо», «Маленький тэнгу Киритаро», «Дзинцу Котаро», «Ниндзюцу: сто обезглавленных», «Маленький тэнгу Касумигакурэ», «Похвальное ниндзюцу Саскэ», «Состязание в ниндзюцу», «Три героя ниндзюцу», «Ниндзюцу: Гэндзо из Набари», «Момоти Мицуёмару», «Четыре небесных царя ниндзюцу», «Мастера ниндзюцу в сборе», «Ниндзюцу: Кумогакурэ Рютаро», «Саруватари Торатаро», «Синдо Хэбимару», «Сиратацу Мондзюмару», «Момоти Хатиро», «Ниндзюцу: Фума Рютаро», «Муракумо Рютаро», «Тацумаки Кумохира», «Киригакурэ Дайдзо», «Тодзава Ямасиро-но Ками», «Состязание в ниндзюцу перед Тоётоми и Одой» и другие. Эти книги в начале XX в. стали любимым чтивом для миллионов японцев. Многие хотели быть похожими на легендарных героев. Возможно, отчасти поэтому японцы вступали в националистические общества, шли работать в разведку, наполняли залы боевых искусств. Во всяком случае, в Японии в тот период сложился благоприятный климат для развития шпионажа, который отнюдь не считался чем-то постыдным. Об этом свидетельствует, например, интерес японцев к экспозиции Токийского военного музея, где выставлены портреты и костюмы легендарных агентов времен Русско-японской войны.

Реклама книг Ямады Футаро о ниндзя в журнале «Сюкан гэндай»

Во время Второй мировой войны, когда американская авиация бомбила японские города, и после нее, когда разруха и хаос не оставляли времени на развлечения, а боевые искусства были под запретом, о ниндзюцу на некоторое время замолчали. Но ненадолго. С середины 1950-х гг. одна за другой стали появляться многочисленные книги о «воинах ночи» средневековой Японии. Особенно плодовитым автором оказался Ямада Футаро, написавший несколько десятков повестей о ниндзя: «Книга о нинпо Кога», «Книга о нинпо Эдо», «Книга о нинпо Хида», «Книга о нинпо куноити», «Книга о нинпо Внешнего пути», «Книга о лунном свете ниндзя», «Сокровищница вассальной верности нинпо», «Книга о нинпо Сингэна», «Книга о нинпо Приходящего с ветром» (в 2-х частях), «Книга о нинпо Ягю» (в 3-х частях), «Книга о мимолетном нинпо», «Книга о нинпо побелевших костей скелета», «Книга о нинпо Ига», «Шпионская свастика», «Черт-меченосец – Будда Рама», «Веселый гадальщик», «Путешествие по миру злых духов» (в 2-х частях) и другие. Его книги сильно отличались от изданий «Татикавы бунко». Здесь уже не было конфуцианской морали, утверждающей победу добра над злом. Зато было полным-полно эротических сцен, крови и мистики. С творчеством Ямады Футаро россияне могли ознакомиться по телепостановкам одной из книг этого автора – «Книги о нинпо куноити», которые появлялись на нашем видеорынке.

Выход книг Ямады Футаро совпал со второй волной «ниндзямании» в Японии. В 1950–60-х гг. на помощь писателям пришли кино и телевидение со своими колоссальными возможностями. На экране ниндзя стали летать, спрыгивать с невероятной высоты, мгновенно исчезать, превращаться в жабу или тигра, ходить по воде и т. д. В это время появляются такие сериалы, как «Шпионы-фехтовальщики», «Фудзимару – Мальчик-ниндзя», яркие трюковые кинофильмы «Синоби-но моно» и «Синоби-но моно 2», к постановке которых привлекался Окусэ Хэйситиро, «Замок совы» и «Нинпо куноити». Несколько позже на экраны вышли кинобоевики с участием замечательной группы каскадеров и мастеров будо под руководством Тибы Синъити (Сонни Шиба) «Момоти Сандаю» (прошел на российском телевидении под названием «Ниндзя правителя»), «Тень сёгуна» и другие; прекрасный сериал «Одинокий волк с ребенком» («Убийца сёгуна») с блистательным Вакаямой Томисабуро в главной роли и т. д. Публика, еще мало разбиравшаяся в тонкостях киносъемки, была очарована невероятными возможностями героев этих фильмов.

Страница одной из книг о ниндзя для детей

В начале 1960-х гг. бум ниндзя в Японии достиг своего пика. По телевидению ежедневно шли сериалы о шпионах Средневековья, все кинотеатры показывали фильмы о них. Волна «ниндзямании» захватила практически все возрастные категории – от пожилых до малышей. В это время игра «в ниндзя» стала самой распространенной детской игрой. Исследователь Ямагути Масаюки отмечает такой факт: в январе 1964 г. все три крупнейших детских журнала Японии опубликовали специальные приложения с рассказами о похождениях ниндзя в виде комиксов. В прессе отмечалось, что первое место среди товаров, купленных в канун Нового года в подарок детям, занимали настольная игра с костями и фишками «Кога нинпо сугороку», электрический возвращающийся сюрикэн и игрушечное ружье «Ниндзя», выстреливающее сюрикэны.

Многие дети хотели стать настоящими ниндзя и всячески подражали любимым киногероям. Было зарегистрировано несколько случаев, когда дети выпрыгивали из окон второго-третьего этажа и разбивались насмерть. Кое-где ребятишки подкладывали под колеса поездов гвозди, расплющивали их таким образом, а потом метали как сюрикэны или попросту вырезали звездочки из крышек консервных банок. Иногда такие сюрикэны выпускались и в живую мишень, например в полицейского на соседней улице. Был зафиксирован даже случай, когда 13-летний подросток, одетый в полный костюм ниндзя, обвешанный звездочками, с мечом за спиной попытался перелезть через ограду императорского дворца в Киото. Когда охрана схватила его и притащила в полицейский участок, на удивленные вопросы он отвечал, что прекрасно знал, что дворец хорошо охраняется, и потому решил испробовать свое шпионское умение именно в этом месте.

Нет ничего удивительного в том, что общественность стала выступать с протестами против раздувания «ниндзямании». В ряде японских городов образовательные комитеты приняли постановления, запрещающие игры «в ниндзя». С другой стороны, многие были не прочь погреть руки на интересе широкой публики. По утверждению Ямагути Масаюки, к 1961 г. на тему ниндзюцу было опубликовано около 10 000 книг разного рода – от детских комиксов до серьезных исследований, снято огромное количество кино– и телефильмов. Магазины были забиты разного рода «ниндзевскими» штучками и «примочками». Именно в это время на родине ниндзя в г. Ига Уэно был создан музей «Шпионская усадьба» – «Ниндзя ясики», который стал местом паломничества десятков тысяч японцев. Видя такой успех этого предприятия, предприимчивые дельцы выстроили ниндзя ясики и в других городах, выдавая их за подлинные дома ниндзя.

Естественно, что очень многие, насмотревшись фильмов и начитавшись книг, мечтали научиться ниндзюцу. А, как известно, спрос рождает предложение. В результате в Японии появились десятки самозванцев, объявивших себя «хранителями древних традиций». Так, «Большой энциклопедический словарь школ боевых искусств» («Бугэй рюха дайдзитэн»), созданный двумя крупнейшими специалистами по истории будзюцу и будо Вататани Киёси и Ямадой Тадаси и изданный в 1969 г., к числу «подозрительных» относил такие школы, как Ига-рю в исполнении «17-го патриарха» Ига Сироюсая Норихиро (приговор «Бугэй рюха дайдзитэн» краток, но выразителен: «То, чем он занимается, не превышает уровня театрального искусства киай и счета в уме»), Курода-рю в исполнении Мацуо Кэнфу из Иокогамы («Выдаёт себя за представителя школы ниндзюцу Курода-рю. Является мастером боя железным веером тэссэн и кусаригама школы Ягю-рю») и другие.

Фудзита Сэйко – «последний ниндзя»

Пожалуй, меньше всего претензий предъявлялось к Фудзите Сэйко, который называл себя 14-м патриархом ветви Вада-ха школы ниндзюцу Кога-рю. Фудзита действительно был человеком незаурядным. Он утверждал, что в состоянии концентрации видел в 8 раз яснее и слышал в 14 раз лучше, чем обычные люди. Тренируя выдержку и способность переносить боль, он втыкал в себя сотни иголок. Чтобы выработать невосприимчивость к ядам, Фудзита «продегустировал» сотни ядов. В интервью, вошедшем в знаменитую заметку журнала «Ньюсуик» от 3 августа 1964 г., он сказал: «Я съел немало серной кислоты, крысиного яда, ящериц, 879 стаканов и 30 кирпичей». По признанию ниндзя, стаканы есть совсем несложно, а вот кирпичи… Чтобы съесть один кирпич, требуется целых 40 минут! При всей невероятности этих утверждений, им можно доверять. Дело в том, что и в весьма преклонном возрасте Фудзита Сэйко демонстрировал вещи фантастические. По свидетельству одного из журналистов, в 63 года он левой рукой последовательно вынимал из суставов сначала пальцы, затем локоть и, наконец, плечо правой, после чего придавал ей самые невероятные положения, разве что не завязывая узлом.

Традицию ниндзюцу он унаследовал от своего деда, который был потомком по прямой линии знаменитого ниндзя из Кога Вада Ига-но ками. Помимо родовой школы Фудзита владел еще бодзюцу (искусство боя длинной палкой) и кэндзюцу школы Дайэн-рю, созданной ямабуси Дайэном, дзёдзюцу (искусство боя тростью) школы Синдо мусо-рю и рядом других школ традиционных боевых искусств.

По некоторым сведениям, Фудзита служил в разведывательных органах и выполнял особые поручения в Китае и Маньчжурии, а во время Второй мировой войны возглавлял отряд спецназа, действовавший где-то в джунглях Индокитая. Впрочем, сам Фудзита эти страницы своей биографии не особенно афишировал. Тем не менее достоверно известно, что в годы Второй мировой Фудзита Сэйко вел курс ниндзюцу в центральной разведшколе Накано гакко.

Фудзита внес значительный вклад в изучение истории ниндзюцу, облазив на пару с Окусэ Хэйситиро все горы Ига и Кога. Результатом его изысканий стали несколько книг и статьи о ниндзюцу в ряде энциклопедий. К самым известным трудам Фудзиты относятся такие книги, как «Ниндзюцу хироку» («Тайные записки о ниндзюцу», 1936 г.), «Сюрикэндзюцу дзукай кёхон» («Иллюстрированное наставление по сюрикэндзюцу», 1953 г.) и «Кога-рю ниндзя итидайки» («Автобиография ниндзя школы Кога-рю», 1968 г.).

Будзинкан-додзё и Хацуми Масааки

В настоящее время во многих странах Европы и Америки огромную популярность завоевала «школа ниндзюцу» Тогакурэ-рю, преподаваемая в рамках программы организации Будзинкан – «Дом божества войны», созданной японцем Хацуми Масааки (Ёсиаки) на основе 9 традиционных школ будзюцу. Многочисленные приверженцы Будзинкана широко пропагандируют Тогакурэ-рю как единственную сохранившуюся до наших дней аутентичную школу ниндзюцу, а Будзинкан – как воплощение подлинных боевых традиций «воинов-невидимок».

Согласно утверждениям Хацуми Масааки, он унаследовал у своего учителя Такамацу Тосицугу 9 древних школ ниндзя: Тогакурэ-рю, Кумогакурэ-рю, Куки синдэн-рю (Кукисин-рю), Такаги ёсин-рю, Гёкко-рю, Гёкусин-рю, Кото-рю, Гикан-рю и Синдэн фудо-рю. Такамацу же изучал их у Тоды Синрюкэна Масамицу и Иситани Мацутаро, которые оба были связаны с кланами ниндзя Ига: Тода Синрюкэн Масамицу как 32-й патриарх «древнейшей школы ниндзюцу» Тогакурэ-рю, а Иситани – как потомок семьи тюнинов из Ига.

Хацуми Масааки

Попытаемся разобраться в происхождении 9 рю, которые стали «фундаментом» Будзинкана, и выяснить их причастность к ниндзя. Для этого обратимся к данным весьма авторитетной энциклопедии «Бугэй рюха дайдзитэн».

Из всех 9 школ Будзинкана только Тогакурэ-рю и Кумогакурэ-рю являются непосредственно школами ниндзюцу. Остальные семь школ включают только приемы боя различными видами оружия и без него. С них и начнем свой анализ.

Итак, Куки синдэн-рю. На этой школе нужно остановиться особо, так как практически вся техника работы с оружием в Будзинкане позаимствована из нее, что не скрывает сам Хацуми. К тому же Куки синдэн-рю – школа очень влиятельная, оставившая заметный след в истории японских будзюцу.

Куки синдэн-рю – «божественная традиция семьи Куки» – является школой комплексного боевого искусства (сого будзюцу) и включает в себя технику боя мечом, длинным шестом, короткой палкой, алебардой, копьем, приемы борьбы без оружия в доспехах (кумиути) и без них (дзюдзюцу), серпом на цепи (кусаригама), метания сюрикэнов, боевого плавания и использования зажигательных средств, а также костоправные методы (сэйкоцу). Как видно из самого названия, эта школа передавалась в семье Куки. Основателем клана Куки и одновременно Куки синдэн-рю считается Куки Якусимару Курандо Такадзанэ, который прославился своими подвигами в 30-х гг. XIV в., когда он сражался на стороне императора Годайго против клана Ходзё и мятежника Асикага Такаудзи.

Семья Куки принадлежала к слою мелких феодалов и активно занималась пиратством. Благодаря этому Куки прославились прежде всего как замечательные флотоводцы. Достаточно упомянуть знаменитого «адмирала» Оды Нобунаги и Тоётоми Хидэёси Куки Ёситаку.

Внук Ёситаки, Куки Садатака (XVII в.) познакомил с учением семейной школы Окуни Кихэя Сигэнобу из провинции Идзумо, который к тому времени уже был 29-м патриархом школы Тёсуй-рю. Последняя, по преданию, был создана Отомо Комаро, который изучал искусство рукопашного боя у китайского монаха Цзяньчжэня, приехавшего в Японию в правление императрицы Кокэн (749–758). Техника этой школы известна как Тёсуй-рю дакэндзюцу – «Искусство кулачных ударов Тёсуй-рю».

С Окуни Сигэнобу берет начало «внешняя» ветвь (в противоположность «внутренней» ветви семьи Куки) Куки синдэн-рю, традицию которой и унаследовал Хацуми Масааки. Никаких сведений о причастности Куки к ниндзя нет, как нет и упоминаний о передаче этой семейной традиции в руки кого-либо из «невидимок». Правда, в источниках сообщается, что позже Окуни Кихэй стал ямабуси на горе Кумано, но было это во второй половине XVII в., когда ямабуси уже давно утратили былую воинственность, а ниндзюцу медленно умирало. Непричастность Куки синдэн-рю к ниндзя подтверждается и самой техникой школы, о чем свидетельствуют недавно выпущенные учебные фильмы самого Хацуми, в которых приемы боя с оружием (с мечом, копьем и шестом) и без него демонстрируются в тяжелом самурайском доспехе ёрои!

Кстати, «секретная ниндзевская техника» фехтования мечом в Куки синдэн-рю в действительности по прямой линии восходит к таким популярным «самурайским» школам, как Катори синто-рю (ее изучал Окуни Киёдзаэмоннодзё у наставника Такатани Гэндзаэмона) и Бокудэн-рю, основанной одним из учеников Цукахары Бокудэна, последователя Катори синто-рю и создателя Касима синто-рю. Таким образом, практически вся техника боя с оружием и часть техники борьбы без оружия в Будзинкане, придя из Куки синдэн-рю, по-видимому, никак не связаны с традициями рукопашного боя ниндзя.

Такаги ёсин-рю, другая школа, входящая в программу Будзинкана, является родственницей Куки синдэн-рю. Эта «Школа возвышающегося сердца семьи Такаги» является ответвлением одной из крупнейших школ японских будзюцу Такаги-рю. Она включает в себя технику боя шестом, копьем, алебардой, метание сюрикэнов и дзюдзюцу.

По преданию, основы Такаги-рю заложил буддийский монах Унрю – «Текущее облако» – из Рикудзэн, что на севере Хонсю. Произошло это в 1570 г. Унрю передал свое учение некоему Ито Кии-но ками Скэтаде, который положил в основу своей системы технику боя длинным шестом и разработал приемы с копьем, алебардой, короткой палкой, мечом и коротким мечом кодати. С начала XVII в. эта традиция стала передаваться в небольшой самурайской семье Такаги, служившей князьям Сироиси и давшей свое имя этой школе боевого искусства. Большую роль в становлении Такаги-рю сыграл Такаги Ориэмон Сигэтоси (1625–1711), который добавил к имевшейся технике некоторые приемы сумо и разработал систему борьбы без оружия (тайдзюцу) из 48 приемов.

Мастерство Ориэмона было столь блестящим, что о нем уже при жизни ходили легенды. Так, в одной из версий его биографии утверждается, что он был выходцем из знатного рода Огасавара, потерял господина в бою, стал ронином, но позже поступил на службу к сильному клану Мори. В другой легенде говорится, что однажды он проиграл бой патриарху школы Такэноути-рю Такэноути Хитатиноскэ Хисакацу и был вынужден пойти к нему в ученики, благодаря чему еще больше усовершенствовал свое искусство. В 1695 г. за выдающееся мастерство в будзюцу его назначили главным наставником княжества Овари по 6 видам боевого искусства. Позже он служил телохранителем у Нарусэ Хаято и получал за свою службу 300 коку в год.

Такаги Ориэмон передал секреты Такаги-рю своему сыну, Такаги Уманоскэ (1656–?), который начал открытое преподавание Такаги-рю как комплексного боевого искусства. Уманоскэ называл свою технику Такаги-рю тайдзюцу косино-мавари или эмоно-дори («захват оружия») и больше всего любил работать копьем. При нем Такаги-рю получила распространение во многих районах Овари.

Немалый вклад в развитие Такаги-рю внес и сын Уманоскэ, Такаги Гэнносин. Гэнносин стал ямабуси и удалился на священную гору Кумано, где познакомился с другим сюгэндзя – Окуни Кихэем, основателем Куки синдэн-рю. Когда два мастера сравнили свои школы, выяснилось, что Такаги-рю была сильнее в дзюдзюцу, а Кукисин-рю – в фехтовании палкой. В итоге мастера решили объединить свои знания, после чего к Такаги-рю были добавлены приемы боя шестом, копьем и алебардой Кукисин-рю, а Кукисин-рю у Такаги-рю почерпнула немало техники дзюдзюцу. После памятной встречи Гэнносина с Окуни Кихэем техника борьбы без оружия в Такаги-рю стала называться дакэнтайдзюцу – буквально «искусство нанесения ударов кулаком по телу».

Со временем Такаги-рю разделилась на 3 ветви. Одна из них, созданная Иситани Такэои Масадзи, получила название Иситани Такаги ёсин-рю. Среди учеников этого Иситани были Такамацу Ёсиёси (отец Такамацу Тосицугу) и сын – Иситани Мацутаро. Мацутаро в детстве убежал из дома, поскольку не вынес тягот тех тренировок, которые навязывал ему отец, изучил школу Кукисин-рю у Акиямы Ётаро и позже соединил Такаги ёсин-рю и Кукисин-рю в единую систему, которую и преподал Такамацу Тосицугу. Последний овладел также традицией Фудзита Такаги-рю.

Как видим, так же как и в случае с Куки синдэн-рю, связь Такаги-рю с ниндзя никак не прослеживается. Разве что поверить ничем не подкрепленному утверждению Хацуми, что семья Иситани некогда была семьей тюнинов из Ига. Но даже если и так, то к ним Такаги-рю попала из рук самураев не ранее второй половины XIX в., а между тем почти вся бросковая техника Будзинкана позаимствована именно из Такаги ёсин-рю или представляет варианты базовых бросков этой школы.

Если две вышеописанные школы благополучно дошли до наших дней и ныне преподаются в десятках додзё по всей Японии мастерами, не имеющими никаких связей с линией Такамацу – Хацуми, то остальные семь школ являются исключительным достоянием этих двух «ниндзя». И ввиду полного отсутствия иных письменных источников, в их анализе нам придется опираться только на сведения, сообщаемые самим Хацуми Масааки.

Самой древней из этих школ считается Гёкко-рю – «Школа яшмового тигра», в которой преподается коссидзюцу – «искусство костяных пальцев» (методы поражения уязвимых точек при помощи пальцев). По утверждению Такамацу Тосицугу, корни этой школы уходят в Китай династии Тан. Считается, что основу этой системы заложил либо императорский телохранитель, не отличавшийся внушительными размерами и большой физической силой, либо какая-то принцесса или придворная дама. После падения Танской империи в 907 г. многие китайские аристократы бежали в Японию. В их числе был и военачальник Те Гёкко, который якобы и передал японцам учение коссидзюцу.

Это учение на протяжении ряда веков передавалось в семье Судзуки, а в XVI в. перешло в клан Сакагами, представитель которого Сакагами Таро Кунисигэ и стал официальным основателем школы Гёкко-рю ситодзюцу – «искусства кончика пальца». Затем патриархом Гёкко-рю стал монах Гёккан-хоси – «Созерцание яшмы». Он обучил этой технике четырех мастеров: 1) Сасаки Гэндаю Садаясу, сын которого, Сасаки Гороэмон Акиёри, позже основал школу Гёкусин-рю, также входящую в Будзинкан; 2) Судзуки Дайдзэн Таро Тикамасу, последователь которого в 4-м поколении Фукао Цуноума Сигэёси основал ныне утраченную школу копподзюцу (досл. «искусство воздействия на кости», оно использует мощные удары руками и ногами для повреждения костей противника) Идзумо-рю; 3) Акимото Кавати-но ками Ёси, ученик которого Урю-ханган Гиканбо основал школу копподзюцу Гикан-рю, также входящую в Будзинкан; 4) Тоду Сакё Иссинсая, ставшего создателем школы копподзюцу Кото-рю и якобы передавшего Гёкко-рю и Кото-рю знаменитому дзёнину Момоти Сандаю.

Таким образом, четыре школы, входящие в Будзинкан, – Гёкко-рю, Гёкусин-рю, Гикан-рю и, с некоторыми оговорками, Кото-рю (по утверждению Хацуми, Кото-рю основывается также на технике, переданной военачальником Те Бусё, бежавшим из одного из корейских царств) – являются не отдельными школами, а лишь мастерскими вариациями на тему одной и той же техники.

Все эти школы сохранились только в Будзинкане, а единственным источником по их истории являются «устные предания» Тоды Синрюкэна Масамицу, жившего на рубеже XIX–XX вв., которые, безусловно, по надежности не могут идти ни в какое сравнение с аутентичными письменными источниками XVI в., хотя бы потому, что человеческая память – плохой хранитель информации. К тому же в генеалогиях, сообщенных Тодой, содержатся десятки, если не сотни, имен, не зафиксированных ни в каких письменных источниках!

Интересен и технический состав этих четырех традиций. Для всех них характерны удары кончиком большого пальца (босикэн) или суставом указательного или среднего пальца при вертикальном положении кулака, а также отбивы хлесткими ударами кулаком типа уракэн-ути каратэ. Однако и то и другое является стандартными приемами таких известных школ, как Куки синдэн-рю и Такаги ёсин-рю. К тому же вся техника такого рода рассчитана на бой с противником, не защищенным доспехами, а подобные системы дзюдзюцу в Японии сложились не ранее XVII в., после прекращения войн в стране, когда доспехи стали применяться гораздо реже. Характерно, что Куки синдэн-рю и Такаги Ёсин-рю, где также применяются приемы поражения уязвимых точек, сложились лишь в XVII в. Да и бросковая техника четырех секретных школ мало отличается от Такаги ёсин-рю.

По утверждению Хацуми, основателем школы дакэнтайдзюцу Синдэн фудо-рю («Школа непоколебимости, переданная богами») явился Идзумо-но кандзя Ёситэру, который якобы жил в XII в. Интересно, что Хацуми Масааки называет Идзумо-но кандзя Ёситэру основателем и Кукисин-рю. Однако в официальной генеалогии этой школы, опубликованной в «Бугэй рюха дайдзитэн», такой человек не значится, зато важное место в ней занимает Идзумо-но кандзя Ёсихидэ, создавший в 1349 г. систему дакэнтайдзюцу Кисин-рю, которую изучал основатель «внешней» ветви Куки синдэн-рю Окуни Сигэнобу.

Идзумо-но кандзя Ёситэру занимает важное место и в генеалогии ниндзюцу, составленной Такамацу Тосицугу. Согласно этой генеалогии, ниндзюцу – это искусство, развившееся из одного корня. Такамацу утверждал, что все воинские искусства жителей Ига восходят к китайскому военачальнику Икаю (в другом прочтении – Иин), который был вынужден бежать из Китая и поселился в пещере на горе Такао в Ига между 1040 и 1050 гг.

Икай якобы прекрасно разбирался во всех аспектах военного дела и в совершенстве владел коссидзюцу. В горах Ига он познакомился с местными ямабуси Гамоном-доси (он же Фудзивара Тиката) и Хогэмбо Тэссином и передал им секреты коссидзюцу и способ маскировки «летящая птица» (хитё-но какурэгата). От Гамона-доси и Хогэмбо Тэссина, по словам Такамацу, и пошла вся традиция ниндзюцу Ига. Так, ученик Гамона-доси, Гарю-доси, передал свои знания Иге Хэйнаю Ясукиё, который стал основателем знаменитой школы ниндзюцу Ига-рю (она же – Кумогакурэ-рю – «Школа маскировки в облаках» – по боевому псевдониму Иги Хэйная), а также Хатирю нюдо и уже упоминавшемуся Идзумо-но кандзя Ёситэру. Хатирю нюдо обучил секретам ниндзюцу Тодзаву Хакуунсая (Хакууна-доси), считающегося создателем школы ниндзюцу Хакуун-рю и первым патриархом школы коссидзюцу Гёкко-рю; знаменитого начальника разведки Минамото Ёсицунэ – Исэ Сабуро Ёсимори; мага-отшельника Хогэна, а также Кимона Хэйбэя. Последний учил ниндзюцу Каина-доси, который, в свою очередь, стал учителем Тогакурэ Дайскэ, основателя Тогакурэ-рю ниндзюцу – главной школы Будзинкана. От Тодзавы Хакуунсая берет свое начало линия передачи ниндзюцу, достигающая Сакагами Таро Кунисигэ, официального основателя школы Гёкко-рю, великого дзёнина Момоти Сандаю, Тоды Сакё Иссинсая, официального основателя Кото-рю, и даже семьи Натори. Линия передачи ниндзюцу от Тогакурэ Дайскэ через Симу Косанту достигает семьи Тода и лично Такамацу Тосицугу и Хацуми Масааки, а через Хату Сабуро – семей Уэно, Нарита и Тоды Гохэя.

Таким образом, в эту генеалогию оказались вписанными почти все знаменитые ниндзя из Ига и Кога, которые увязаны здесь линиями передачи и наследования. Истоки ниндзюцу уводятся к последователям сюгэндо, а Тогакурэ-рю оказывается стержневой традицией ниндзюцу Ига и Кога. Чудесная картина! Правда, непонятно, почему тогда в синхронных исторических источниках не упоминается ни Тогакурэ-рю, ни семья ниндзя Тода?

Японские исследователи в большинстве своем встретили появление этой генеалогии со скепсисом. Вот что, например, написали о ней Ямада Тадаси и Вататани Киёси в «Бугэй рюха дайдзитэн»: «Такамацу Тосицугу, воспользовавшись модой на литературу по ниндзюцу в период после Тайсё (1912.7–1926.11), составил новую генеалогию этого искусства… Эта генеалогия, основанная на данных преданий, изобилует приукрашениями; реальные личности, известные из источников, перемешаны с вымышленными или легендарными героями. Поэтому проверить ее достоверность не представляется возможным».

В действительности никакие исторические источники не позволяют проследить передачу военного искусства, например, от Фудзивары Тикаты, выведенного в генеалогии Такамацу под именем Гамон-доси, к Иге Хэйнаю Ясукиё, равно как и передачу секретов ниндзюцу от мифического Тодзавы Хакуунсая (интересно, что это имя носил и знаменитый мастер ниндзюцу Кога-рю XVI в.) – к Момоти Сандаю. В ней начисто отрицается реальный исторический процесс постепенного и повсеместного накопления знаний в области шпионажа и разведки и реальный исторический фон, на котором это накопление и развитие происходило, например, все перипетии с семьей Хаттори, с выделением из нее Фудзибаяси и Момоти. Интересно, что ни Хаттори, ни Фудзибаяси в генеалогию не попали.

Сомнительной выглядит и личность «первооснователя» Икая. По утверждению Хацуми Масааки, Икай был военачальником киданьского государства и якобы потерпел поражение в борьбе с китайской династией Сун и был вынужден бежать из Китая на Японские острова. Однако в любой работе по истории Китая можно прочитать, что пик набегов киданей на Китай приходится на конец X в. и что только в 1004 г. китайцам удалось заключить с врагами мир, но на очень тяжелых условиях – они обязывались ежегодно платить киданям огромную дань. Однако набеги киданей продолжались и в последующие годы, и китайцы ничего не могли с ними поделать. И лишь в 1125 г. китайцы в союзе с чжурчженями сумели разгромить киданьское государство Ляо. Таким образом, предание о бегстве Икая в Японию в середине XI в. совершенно несостоятельно.

Однако это не самый «убойный» аргумент в развенчании генеалогии Такамацу и Хацуми. В «Бугэй рюха дайдзитэн» в статье «Тогакурэ-рю» мы читаем: «Он (Такамацу Тосицугу) утверждал, что унаследовал эту генеалогию (а также такие школы «ниндзя», как Гёкко-рю, Кото-рю, Гёкусин-рю, Синдэн фудо-рю, Гикан-рю, Кумогакурэ-рю и Тогакурэ-рю – добавим от себя) через устную передачу (кудэн) Тоды Синрюкэна Масамицу. Однако Тода Синрюкэн (Иссинсай) умер в возрасте 73 лет в 13-й год Мэйдзи (1880 г.). Такамацу же родился через 4 года после смерти Тоды!»

Это одна из самых загадочных страниц истории Будзинкана. Дело в том, что разные источники дают совершенно разные даты жизни Тоды Синрюкэна Масамицу и Такамацу Тосицугу. Например, в том же «Бугэй рюха дайдзитэн» в статье «Гёкко-рю» сообщается, что Тода Синрюкэн Масамицу умер 6 декабря 4-го года Мэйдзи (1871 г.). Последователи же Будзинкана утверждают, что он жил в 1824–1909 гг., а Такамацу Тосицугу – в 1887–1972 гг.

К этой путанице в датах следует добавить еще несколько любопытных деталей. В официальной генеалогии мастеров Такаги-рю, опубликованной в «Бугэй рюха дайдзитэн», значится Такамацу Ёсиёси – отец Тосицугу, который, по непонятной для автора причине, не упоминается ни в одной из работ по истории Будзинкана. По-видимому, он-то и был первым учителем сына. Любопытно, что, кроме генеалогии Такаги ёсин-рю, его имя больше нигде не встречается.

Кроме того, в статьях и книгах последователей Будзинкана почему-то не упоминаются и другие учителя Тосицугу, принадлежавшие к традициям Кукисин-рю и Такаги-рю: Мидзута Ёситаро Тадафуса, Цуноно Яхэйта Масаёси и другие. Кстати, все источники, не связанные с Будзинканом, называют Тоду Синрюкэна инструктором по кэндо в одном из военных училищ.

Что же представляют собой эти «школы ниндзюцу» Тогакурэ-рю и Кумогакурэ-рю? В недавно выпущенном японской фирмой «Куест» учебном видеофильме «Нинпо тайдзюцу школы Тогакурэ-рю» продемонстрировано несколько десятков приемов специфического стиля рукопашного боя (тайдзюцу), особенность которых состоит в использовании ослепляющих порошков. Показаны также приемы с использованием лазательных когтей (сюко) и сюрикэнов. В «Беседах ниндзя» Хацуми утверждает, что «Тогакурэ-рю преподает свое нинпо тайдзюцу с некоторыми тайными видами оружия, такими как сэнбан (разновидность сюрикэна), синодакэ (дыхательная трубка) и сюко». По поводу Кумогакурэ-рю там же он говорит, что эту школу «характеризует похожая форма тайдзюцу с использованием камаяри (разновидность копья с боковым серповидным отростком)».

Кроме того, по словам Хацуми, «в Тогакурэ-рю… собрано всё лучшее, что имеется в 9 рю». Но после разбора генеалогий школ Будзинкана это утверждение не может не вызвать недоумения, ведь по крайней мере две из них – Куки синдэн-рю и Такаги ёсин-рю – с Тогакурэ-рю ничего общего не имеют.

По моему мнению, фактически под названием «ниндзюцу» Хацуми Масааки преподает разновидность японского искусства рукопашного боя дзюдзюцу. Хотя некоторыми уловками ниндзя он, по-видимому, всё же владеет. Английский журналист Клиффорд Харрингтон рассказывает: «Пока мы беседовали, Хацуми Ёсиаки взял большую виноградину и проглотил ее. Затем продолжил разговор (к тому времени я уже забыл об этой мелочи) и вдруг раскрыл рот, глубоко засунул в него два пальца и… достал целую виноградину. Когда-то, по словам Хацуми, таким способом доставлялись секретные сообщения… Бой (показательный) завершился тем, что ниндзя стремительно бросился к стене своего двухэтажного дома, на бегу забросил на крышу прикрепленный к веревке крюк и в считаные секунды взобрался наверх. В этом ему помогли специальные петли на веревке, по которым он поднимался, как по ступеням лестницы».

Хацуми Масааки не был единственным учеником Такамацу Тосицугу, как утверждается во многих статьях. Напротив, у Такамацу было много учеников. Да и сам Хацуми смог познакомиться с Тосицугу только через своего первого наставника – Уэно Ки Тёсуя, личного ученика Такамацу.

Уэно Ки Тёсуй (Ки Тэнсин) был наследником одной из ветвей школы Кукисин-рю, имевшей длиннющее официальное название Хонтай Кисин Уэно тэнсин-рю Куки синдэн дакэнтайдзюцу – «дакэнтайдзюцу божественной традиции семьи Куки основной школы небесного сердца семьи Уэно направления Кисин», позже замененное на более короткое Синто тэнсин-рю – «Синтоистская школа небесного сердца».

Основу этой школы заложил Уэно Тацуэмон Тацукара, который в начале XVII в. соединил технику кэндзюцу Катори синто-рю с болевыми приемами торидэ школы Итидэн-рю. Позже его потомки многое позаимствовали из арсенала школ Кукисин-рю и Такаги-рю, а также из кэндзюцу Ходзан-рю и копподзюцу Итидзё фуни-рю. Синтез с другими школами боевого искусства продолжал и восьмой патриарх, Уэно Ки Тёсуй, который к семейной традиции добавил приемы каратэ школ Сито-рю и Синто дзинэн-рю (основана Кониси Ясухиро, который учился в том числе и у названного выше Фудзиты Сэйко), китайского кэмпо и различные приемы крупной школы будзюцу Асаяма итидэн-рю. Таким образом, Хацуми Масааки изначально изучал именно те школы боевого искусства, которые преподавал Такамацу Тосицугу, хотя и не в чистом виде, а в сложной смеси. Интересно, что многие ученики Уэно после смерти наставника перешли под крыло основателя современной школы дзюдзюцу Хакко-рю Окуямы Рюхо и составили костяк его ближайших соратников.

Подведем итог нашему исследованию ниндзюцу Будзинкана. На основе имеющихся данных можно сделать вывод, что Будзинкан – это сложная синтетическая система рукопашного боя, вобравшая в себя традиции ряда древних школ будзюцу и, возможно, гораздо более поздних каратэ, айкидо и даже китайского кэмпо. Почти весь технический арсенал Будзинкана – вся работа с оружием и почти вся бросковая техника тайдзюцу – восходит к технике школ Куки синдэн-рю и Такаги ёсин-рю, которые никакого отношения к кланам ниндзя из Ига и Кога не имели. Впрочем, возможно, что Хацуми действительно изучал некоторые боевые приемы из арсенала «воинов ночи».

Одно можно утверждать наверняка: Хацуми Масааки ниндзюцу как таковое не преподает. Это становится очевидным уже при рассмотрении программы обучения Будзинкана. Еще более показательно отношение японского правительства к Хацуми и его организации. Оно вполне лояльно, мол, играйте-играйте, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось. Думается, если бы Хацуми действительно организовал «крутую» школу для подготовки шпионов, диверсантов, террористов, киллеров, эта позиция была бы совсем иной. Короче, Хацуми Масааки, хоть и мастер боевого искусства, но всё же не ниндзя, как бы этого ни хотели десятки тысяч его последователей.

И всё-таки, есть ли ниндзя сегодня?

Думается, однозначного ответа здесь быть не может. Всё зависит от того, кого считать ниндзя. Например, можно ли считать настоящим ниндзя человека, который в течение двух-трех лет занимался в каком-нибудь клубе на Западе и получил соответствующий сертификат? Ну, а если человек занимался по книге какого-нибудь «западного» специалиста, который на самом деле имеет весьма смутное представление о ниндзюцу и не обучался ни у одного из наставников в Японии? Вряд ли. Считать таких любителей ниндзя означало бы относиться к ним в десятки раз серьезнее, чем они того заслуживают.

Может быть, следует считать ниндзя современных шпионов или солдат из некоторых спецподразделений? По функциям они очень близки своим средневековым сородичам. Зато очень и очень далеки по форме – слишком далеко шагнул технический прогресс со времени золотого века ниндзюцу. Да и с традиционной японской культурой и философией они, как правило, никак не связаны. К тому же такое понимание терминов ниндзя и ниндзюцу чересчур расширительно, они становятся полными синонимами слов «шпион», «диверсант» и «шпионаж».

Всё-таки нельзя отрывать искусство ниндзюцу от того конкретного контекста японского Средневековья, в котором оно сложилось. Это означает, что классическое ниндзюцу золотого века сегодня – не более чем музейный экспонат. Хотя экспонат весьма интересный, поучительный и «научительный», в том смысле, что его исследование может дать немало ценного материала. Например, до сего дня не изучены и не разгаданы многие психотехники «ночных невидимок», методы их физической подготовки, способы «оттачивания» чувств – зрения, слуха и т. д.

В завершение разговора хочется поделиться лишь одной мыслью: если вы когда-либо слышали от кого-то, что он – «ниндзя», можете считать этого человека самозванцем, ибо распространение о себе такой информации противоречит и духу, и традициям «ночных воинов» и реальной истории.

Часть 2. Оружие и снаряжение ниндзя

Глава 1. Маскировочный костюм и доспехи ниндзя

Работая над этой книгой, я просмотрел несколько десятков западных и русскоязычных работ по ниндзюцу, но я нигде не смог найти хоть сколько-нибудь подробного описания синоби сёдзоку – маскировочного костюма ниндзя. А продающиеся на Западе «синоби сёдзоку», которыми повсеместно пользуются последователи таких организаций, как Будзинкан, Гэмбукан, Дзинэнкан и других, никакого отношения к средневековым японским лазутчикам не имеют.

О том, что представлял собой настоящий маскировочный костюм ниндзя, мы можем судить лишь по реконструкциям японских историков, среди которых нужно особо выделить Наву Юмио.

Синоби сёдзоку – «маскировочный костюм синоби»

Условия работы ниндзя предъявляли жесткие требования к специальному костюму, который позволял бы шпиону «растворяться во тьме», не сковывал движения и был приспособлен для переноски всех необходимых инструментов и приспособлений. Реконструированные по дошедшим до наших дней описаниям образцы синоби сёдзоку (или синоби-но фукусо) демонстрируют весьма удачное решение этих задач.

Маскировочный костюм синоби сёдзоку состоял из куртки с поясом, специальных брюк (Ига-бакама), маски (дзукин), скрывающей лицо, ручных накладок-перчаток (тэкко), ножных обмоток (кяхан, хабаки или асимаки), мягких тапочек-носков с особым отделением для большого пальца (таби), сандалий (варадзи) и верхней куртки (уваппари).

Брюки-хакама ниндзя отчасти походили на современные брюки для верховой езды: широкие вверху, они имели зауженную голень. Сделано это было для того, чтобы при ходьбе штанины не цеплялись за кусты и чтобы их можно было использовать вместе с доспехами гусоку.

Маскировочный костюм синоби сёдзоку

Разновидность хакама, которую использовали ниндзя из кланов Ига и Кога, издревле назывался Ига-бакама – «хакама из Ига». Изначально такие брюки, внешне напоминающие японские женские рабочие шаровары-момпэ, надевали крестьяне из Ига и Кога для работы на полях. Штанины Ига-бакама, в отличие от некоторых других видов хакама, были отдельными друг от друга и сшивались вместе лишь в верхней части таким образом, чтобы правая штанина была глубоко запахнута за левую. При этом в паховой области оставалась дыра, но правильный запа́х штанин позволял ниндзя садиться в шпагат без выставления нижнего белья на всеобщее обозрение. Такая конструкция брюк позволяла ниндзя справлять нужду, не снимая брюк, а только немного распустив шнурок, связывавший накладывающиеся друг на друга части.

Спинка брюк кроилась более длинной, чем передняя часть. Поэтому даже при глубоком наклоне вперед лазутчик не чувствовал никакого неудобства. Как и во всех настоящих хакама, сзади у Ига-бакама имеется дощечка, накладывающаяся на поясницу. С внутренней стороны за ней в «шпионском» варианте делали длинный узкий потайной кармашек.

Верхнее кимоно – уваги (а японцы обычно носили по несколько кимоно, но на нижнем нательном кимоно мы не останавливаемся, так как в нем ничего особенно «шпионского» не было) ниндзя представляло собой модель ханкирэ – «полуразрезное кимоно». Оно было относительно коротким, длиной от затылочной части воротника до подола около 80 см, с довольно широкими рукавами. В нижней их части, так же, как и в популярной модели верхнего кимоно периода Гэнроку (1688–1704 – время наивысшего расцвета городской культуры при сёгунах Токугава), делались объемные карманы. Чтобы широкие рукава не мешали при ходьбе по кустарникам, их подворачивали, и устье рукава стягивали при помощи шнуров (согласно Нава Юмио, к каждому рукаву крепилось по четыре шнурка).

Ножные обмотки кяхан

В уваги традиционно делали пять потайных кармашков. Два длинных и узких кармашка пришивались с тыльной стороны обоих отворотов. По традиции, карман с правой стороны был глубоким, а с левой – мелким. В правый карман ниндзя засовывали полотенце сандзяку тэнугуи, а в левый – пилу косикоро, которую можно было использовать для перепиливания тюремных решеток, перерезания пут или как кинжал в рукопашной схватке. Большой потайной карман пришивался по диагонали с левой стороны, поверх сердца. В него помещали медное зеркало. Оно защищало сердце от укола мечом или копьем. Кроме того, зеркалом можно было пускать солнечные зайчики и ослеплять противника, наблюдать за его действиями, находясь к нему спиной, и т. д. Еще два больших потайных кармана делались снаружи на спине чуть выше ягодиц. Так как одежда в этом месте никак не сковывала движения, карманы делали очень большими, мешкообразными. При носке это место закрыто хакама, и добраться до этих карманов, не снимая брюк, можно, только просунув руку в разрез брюк между ногами.

Ниндзя надевали куртку уваги, поверх нее натягивали брюки-хакама и скрепляли всю конструкцию кушаком додзимэ. Додзимэ был довольно длинным, позволял охватить туловище дважды и завязывался на животе. Но главной особенностью «шпионского» кушака было то, что внутрь него в той части, которая приходилась на живот, в качестве сердечника обычно вшивали кусок цепи в восемь колец из лучшей привозной стали изготовления «южных варваров» (намбан хатидзю кусари). Она защищала пояс от перерезания мечом, что для ниндзя имело значение колоссальное: хорош был бы «демон», которому надо удирать, а у него брюки спадают!

Тэкко – ручные накладки, прикрывавшие тыльную сторону руки, и кяхан – ножные обмотки – снизу и сверху стягивались шнурками. И в тэкко, и в кяхан делали длинные узкие кармашки, в которые можно было спрятать метательные стрелки типов бодзё-сюрикэн или хасидзё-сюрикэн или пилку косикоро. Помимо своего прямого оружейного назначения, эти пруты и пластины из стали высочайшего качества защищали ноги и руки от порезов мечом.

Костюм ниндзя дополняли традиционные японские носки-тапочки таби с отделенным большим пальцем. Некоторые авторы представляют их каким-то особым «ниндзевским» изобретением, но в действительности таби были частью повседневной одежды всех японцев от мала до велика. Однако «шпионские» таби имели некоторые отличия. Так, на них не было застежек, присущих обычным образцам. В варианте ниндзя их заменяли шнурки, затягивавшиеся на лодыжках. Шпионские таби имели толстую кожаную подошву с прослойкой шелковой ваты, гасившей звук шагов и обеспечивавшей нужное сцепление при подъеме по стене, а также стеганый подъем с тонкой прослойкой такой же ваты.

Носки-тапочки таби с раздвоенным мыском

Синоби варадзи – походные сандалии ниндзя – также отличались от обычных. Их плели не из соломы, а из хлопчатобумажной нити или из ремней бычьей кожи, что делало их чрезвычайно прочными. Для еще большего повышения их прочности, а также на случай, если ниндзя вдруг наступит на «каштан» маки-биси или оступится в волчью яму, в подошву вплетали волос, а также укрепляли ее корой дерева мокугэ. Для этого кору сначала вымачивали в воде, потом расплющивали деревянным молоточком, пропитывали жиром черепахи и небольшими кусочками подшивали к подошве. В результате ее не могли проткнуть ни меч, ни копье.

Интересно, что похожие по конструкции сандалии-варадзи вплоть до Второй мировой войны имели широкое хождение на территории бывшего княжества Огаки Тода, только там вместо коры к подошве, подобно чешуе, пришивались металлические пластиночки. Назывались такие сандалии канэ-но варадзи – «железные варадзи».

Обычные соломенные варадзи сидят на ноге неплотно и то и дело ездят взад-вперед. Если в повседневной жизни на это почти не обращают внимания, то во время далекого путешествия на своих двоих человеку очень быстро раскрывается истинное значение такого «пустячка»: слишком сильно у горе-путешественника болят ноги. Для предотвращения болтанки сандалий ниндзя пришивали к пяткам своих «носков» таби по два тоненьких металлических изогнутых зубчика, впивавшихся в подошву обуви, называвшихся варадзи-симэгу – «держатели варадзи».

Чтобы не скользить в варадзи на льду (а кожаные синоби варадзи отнюдь не способствовали устойчивости в этих условиях), ниндзя использовали специальные приспособления, называвшиеся субэри-домэ – «пресекатели скольжения». Они представляли собой металлические пластины шириной около 1 см с несколькими шипами длиной до 1 см, привязывавшиеся поперек подошвы и обеспечивавшие надежное сцепление с поверхностью. Впрочем, ничего особенно специфического в этом приспособлении нет. Аналогичными штуками пользуются все, кому нужно прочно стоять на скользкой поверхности: альпинисты и футболисты, легкоатлеты и просто рядовые граждане, не питающие пристрастия к акробатическим трюкам в гололед.

Свои лица ниндзя скрывали под тряпичной маской дзукин. О ее конструкции единого мнения нет. Так, Нава Юмио утверждает, что это была просто длинная – до 180 см, узкая – около 24 см – полоса ткани. Ее можно было использовать не только как маску, но и как веревку для подтягивания товарища на стену или связывания пленника, как жгут для перевязки конечности выше раны, в качестве респиратора в дымных помещениях и как фильтр для очистки воды и т. д. В качестве маски ленту использовали следующим образом: накладывали серединой на макушку, связывали концы под подбородком, заворачивали их в сторону затылка, закрывали лицевую часть и связывали концы на затылке. В результате открытыми оставались лишь глаза. Всё остальное было надежно скрыто. Иногда под дзукин прятали тонкий кинжал.

Однако и в музее ниндзюцу школы Ига-рю в Ига Уэно, и в музее ниндзюцу школы Кога-рю в городе Конан представлены различные варианты капюшонов. Простейший вариант капюшона представлял собой колпак из плотной ткани, затягивавшийся на шее шнуром или тесемкой. В музее ниндзя в городе Конан можно увидеть также образец колпака с пришитым прямоугольником из ткани, предназначенным специально для лучшего сокрытия лица лазутчика.

Во время тайного проникновения во вражеский замок ниндзя поверх своего костюма синоби сёдзоку надевал одну или две накидки уваппари, похожих на хаори – парадные накидки самураев. Именно такие накидки можно было быстро надевать и снимать, что было очень важно для шпиона. В случае обнаружения лазутчик мог моментально выскользнуть из кольца стражников, сбросив верхнюю куртку и моментально соорудив «двойника» для приманки и отвлечения преследователей (уловка амэтори-но дзюцу).

Соломенные сандалии варадзи

Некоторые образцы верхней одежды ниндзя имели очень длинные рукавные карманы-тамото – до 3 м! В этом случае к внешней стороне левого отворота пришивался шнурок, которым можно было подвязать карман-тамото, когда им не пользовались.

Снаружи и с изнанки верхняя одежда была разного цвета. С наружной стороны все элементы маскировочного костюма и снаряжения ниндзя: куртка и брюки, лицевая маска дзукин, полотенце сандзяку тэнугуи, кошка кагинава и т. д. – окрашивались в желтовато-коричневый цвет разных оттенков. Японские авторы называют с десяток разных оттенков, но для большинства из них в русском языке даже нет эквивалентов. Впрочем, во всех случаях речь идет о разных оттенках красновато-коричневого, пепельного или темно-серого цветов. Костюмы именно таких цветов позволяли «воинам ночи» совершенно растворяться в ночной мгле. Черный же цвет, который сплошь и рядом используют «ниндзя» в популярных кинобоевиках, средневековых «невидимок» привлекал мало, так как абсолютно черный костюм резко выделяется в ночной мгле.

Варадзи-симэгу – «держатели варадзи»

С изнанки костюмы красились в желтый, голубой или белый цвет.

Очевидно, что выбор цвета наружной стороны и изнанки определялся конкретной ситуацией. Например, летней ночью следовало орудовать в костюме цвета хурмы, а зимой на снегу, на фоне выбеленной стены или ограды, на белом песке или гальке – в синоби сёдзоку белого цвета.

Всё одеяние ниндзя было мешковатым. Сглаживая контуры тела, оно помогало шпиону «раствориться» в сумраке замковых переходов и проскользнуть под самым носом у охранника.

Башлыки носили отнюдь не только ниндзя. Их использовали вместо шапок в холода или когда человек хотел сохранить свою анонимность (гравюра, изображающая актера Накамура Гандзиро в роли Камия Дзихэя в пьесе «Двойное убийство в Амидзима»)

Несколько слов нужно сказать и о нижнем белье ниндзя, которое, строго говоря, к синоби сёдзоку отнести нельзя. Как и все японцы, ниндзя носили набедренную повязку симооби (фундоси), заменявшую трусы. Как правило, использовался вариант эттю симооби – набедренная повязка со специальными тесемками. Как и у всех японских военных, она была белого цвета и изготавливалась из хлопчатобумажной ткани. Симооби имела длину около 170 см и ширину около 30 см. К обоим концам повязки пришивались тесемки. Один конец повязки загибали и подшивали таким образом, чтобы в образовавшуюся петельку можно было пропустить тонкую тесемку длиной около 1 м, которую обвязывали вокруг шеи. К другому концу накрепко пришивали более широкую тесемку длиной около 140 см, затягивавшуюся на поясе. Шейная тесемка имела ширину около 1 см, а поясная – около 1,5 см.

Лицевые маски (дзукин) в форме капюшона (рисунок по фотографии, сделанной в музее «Ниндзя ясики», г. Конан, Япония)

Надевали такую набедренную повязку следующим образом. Сначала шейную тесемку завязывали вокруг шеи так, чтобы узел оказался сзади, а сама полоса ткани спустилась вниз. Повязку пропускали между ног, загибали вверх, чтобы прикрыть ягодицы, и завязывали пришитую поперек ткани тесемку на животе.

Иногда ниндзя использовали симооби без шейной тесемки. Тогда полосу ткани делали на 60 см длиннее и разрезали удлинение пополам на две тесемки, которыми обвивали шею и завязывали на задней стороне. Столь простой вариант набедренной повязки (существовали и иные варианты симооби) позволял легко справлять нужду, не снимая одежды. Кроме того, такую повязку можно было надеть быстрее, чем обычную.

Набедренная повязка симооби

Полностью в костюм синоби сёдзоку ниндзя облачался следующим образом. Сначала ниндзя надевал набедренную повязку симооби, затем обматывал живот куском отбеленной хлопчатобумажной ткани длиной около 10 метров. Надевал нательное кимоно из тонкой ткани, а поверх него разрезную куртку уваги. Натягивал брюки Ига-бакама. Обувал «носки» таби и сандалии варадзи. Обматывал ноги обмотками кяхан и натягивал на руки тэкко. Подворачивал рукавные карманы (тамото) куртки и стягивал их шнуром. Затягивал пояс додзимэ. Повязывал лицевую маску дзукин. Засовывал за пояс меч и кунай. С правого бока подвешивал мешочек со всякой мелочью, кошку кагинава, бамбуковую трубку с «каштанами»-хиси внутри. Раскладывал необходимые мелочи по десятку карманов, разбросанных по всей одежде. Более габаритные предметы клал в заплечный мешок нагабукуро, носившийся на спине по диагонали от левого плеча к правому боку и крепившийся на груди при помощи двух тесемок. Теперь ниндзя был готов к ночной операции.

Маскировочный костюм синоби сёдзоку (рисунок по фотографии Фудзиты Сэйко)

Хотя сегодня многие считают синоби сёдзоку характерным костюмом средневековых шпионов, на самом деле не все так просто. Дело в том, что в старинных наставлениях по ниндзюцу мы нигде не найдем описаний синоби сёдзоку.

Интересно проследить эволюцию изображений ниндзя. По мнению английского историка Стивена Тёрнбулла, самые старые изображения ниндзя содержатся в книге «Ходзё годайки» («Хроника пяти поколений дома Ходзё»), опубликованной в 1659 г. В ней есть несколько рисунков, показывающих раппа Фума во главе со знаменитым Фумой Котаро и их врагов, лазутчиков-куса Такэды Кацуёри. Однако и те и другие облачены отнюдь не в специальные маскировочные костюмы, а в стандартные одеяния рядовых пехотинцев асигару. И только через сто с лишним лет в осакском издании 1802 г. повести «Эхон тайко ки» («Иллюстрированная повесть о тайко Хидэёси») мы обнаруживаем первое изображение ниндзя в синоби сёдзоку (его можно найти в книге «Ниндзя: боевое искусство» на с. 353). Из этого можно сделать несколько выводов. Во-первых, костюмы синоби сёдзоку использовали далеко не все ниндзя, а может быть, только «невидимки» из Ига и Кога. Во-вторых, есть вероятность того, что такие костюмы вообще появились лишь в середине эпохи Токугава.

Фума Котаро наблюдает за избиением воинов Такэды (рисунок из «Ходзё годайки» издания 1659 г.)

Кавари-горомо – «переменное одеяние»

Действуя в обличье горожанина или сельского жителя, ниндзя использовали куртку кавари-горомо – разновидность описанной выше верхней накидки уваппари. В наставлениях по ниндзюцу упоминается даже особое искусство использования «переменной» одежды – кавари-горомо-но дзюцу.

Кавари-горомо (рисунок по фотографии, сделанной в музее «Ниндзя ясики», г. Ига Уэно, Япония)

Пользуясь своей замечательной одеждой, окрашенной снаружи и с изнанки в разные цвета, ниндзя мог мгновенно переменить свой облик, вывернув накидку наизнанку, несколько изменив стиль прически, добавив хромоты и т. д. Ниндзя знал, что, если тебя раскрыли враги и бросились за тобою в погоню, лучше быть одетым в куртку яркого, привлекающего внимание цвета. Тогда будет можно, на мгновение оторвавшись от противника, сбросить ее с себя и напялить на каменный фонарь, статую, дерево, столб, чтобы на несколько секунд отвлечь внимание преследователей, а самому при помощи своего замечательного маскировочного костюма раствориться в ночной мгле.

Нава Юмио утверждает, что при прыжках с большой высоты «ночные демоны» использовали накидку уваппари вместо парашюта. Для этого ее снимали, захватывали руками концы рукавов и растягивали на максимальную ширину, среднюю часть подола зажимали в зубах, а руки поднимали вверх и в стороны. Уваппари надувалась ветром, как парус, и значительно ослабляла удар о землю при приземлении.

Если же времени, чтобы скинуть накидку, у ниндзя не было, он просто захватывал руками углы подола, максимально разводил их в стороны и поднимал высоко над головой, так что у него над плечами вырастал небольшой треугольный парус, который, тем не менее, существенно снижал риск получения травмы при прыжке с большой высоты.

Кому-то такая идея использования плаща в качестве парашюта может показаться нелепой. Но в действительности именно из нее в Европе в конечном итоге и родился парашют. Еще в 1777 г. парижский профессор Дефонтаж сконструировал «летающий плащ» и успешно опробовал его на приговоренном к казни грабителе и убийце Жаке Думье. Интересно отметить также, что еще в 1634 г. популярный в то время писатель Демаре описал в романе бегство своего героя из тюрьмы. Сначала заключенный хотел бежать, свив из простыни длинную веревку, но, заметив, что дует сильный ветер, он решил выброситься из окна тюрьмы, привязав два угла простыни к поясу и держа два других угла руками. К сожалению, до сих пор остается неясным, является ли рассказ Демаре только фантазией писателя или описанием реального случая.

Нельзя не упомянуть в нашем рассказе и о том, что первое приспособление для замедления падения упоминается уже в древнейших китайских памятниках. В них рассказывается, в частности, что мифический император совершенномудрый Шунь якобы спрыгнул с чердака объятого пламенем дома, подвесившись к двум большим шляпам, сплетенным из камыша.

Амигаса – «соломенная шляпа»

Соломенная шляпа амигаса

Дополняла костюм ниндзя, действовавшего в чужом обличье, плетенная из соломы шляпа амигаса, устроенная так, что ее владелец прекрасно видит всё вокруг, тогда как окружающие не могут видеть его лицо. Такие шляпы имели широкое хождение по всей Японии. Поэтому человек с амигаса на голове не привлекал к себе особого внимания. Кроме того, под амигаса можно было спрятать секретное донесение, потайное оружие и даже складной походный лук табиюми. Известны образцы амигаса с прикрепленным «под козырьком» массивным дугообразным лезвием, превращающим шляпу в гигантский сюрикэн, способный запросто срубить молоденькое деревцо или отделить голову от туловища врага.

Нагабукуро – «длинный мешок»

При знакомстве с длиннющим списком различных приспособлений, использовавшихся ниндзя в разных ситуациях, возникает законный вопрос: а как же они таскали с собой весь этот скарб?

Нагабукуро (рисунок из «Бансэнсюкай»)

Давайте представим себе ниндзя, отправляющегося на задание. На левом боку за пояс у него заткнут «шпионский меч» синобигатана. Рядом с ним виднеется оо-кунай. С правой стороны за поясом толстая бамбуковая трубка с «каштанами»-хиси и рядом с ней – кожаный мешочек с сюрикэнами, дымовыми бомбочками, компасом, нитью с грузилом. За пазухой у ниндзя скрыта миниатюрная жаровня доноби (дока) с тлеющим угольком внутри. На спине с правой стороны за пояс заткнута веревка с надежным крюком – кагинава. А где же все остальное?

Всё остальное – различные нинки и порох, яды и лекарства, провизия – запрятано в заплечный мешок нагабукуро.

Нагабукуро ниндзя носили на спине по диагонали так, что он спускался от левого плеча к правому боку. Точно так же носили свои заплечные мешки японские солдаты уже в ХХ в. Нагабукуро изготавливали из полосы прочной парусины шириной в 90 см и длиной около 190 см, окрашенной в темно-коричневый цвет. Он представлял собой простую тряпичную трубу, к которой снаружи на равном расстоянии друг от друга и от концов пришивали две тесемки того же цвета. Тесемки затягивали и в средний отсек помещали различные нинки, а концы перевязывались узлом на груди.

Доспехи ниндзя

Сразу нужно оговориться, что никаких особых, «шпионских» доспехов не существовало. Во время сражения ниндзя использовал либо кольчугу, либо облегченный вариант доспеха пехотинца татами-гусоку.

Полный кольчужный доспех (кусари-катабира) состоял из кольчужной рубахи, нарукавников, защищавших руки от локтя до кистей рук, поножей и шлема, прикрывавшего не только голову, но и шею с подбородком и оставлявшего открытыми лишь глаза бойца. Такую кольчугу можно было надевать под верхнюю накидку уваппари.

Воин в доспехах татами-гусоку

Доспехи татами-гусоку изготавливали из кожи, на которую нашивали прямоугольные (карутагину) или шестиугольные (кикко) железные пластины. Такими доспехами, защищавшими бойца лишь спереди, феодалы снабжали рядовых пехотинцев самого низшего ранга.

Шлем, входивший в комплект, представлял собой кожаную каску, покрытую такими же пластинами, естественно, безо всяких рогов, которые в разведке были бы ужасной помехой, без конца цепляясь за ветки и кусты. Возможно, именно поэтому в традиционных районах проживания кланов ниндзя, в провинции Ига и в Сайга в провинции Кии, использовались каски без рогов и других украшений, лишь усеянные небольшими шипами.

Кольчужный доспех (кусари-катабира)

И кольчугу, и доспехи татами-гусоку можно увидеть в музее ниндзюцу в городе Ига Уэно.

Доспехи татами-гусоку (тип карутагину)

Во время разведывательных рейдов в тыл врага и при действиях в составе дозора «воины ночи» нередко надевали еще более легкий доспех из дубленой кожи.

Доспехи татами-гусоку (тип кикко)

Изредка для устрашения врагов ниндзя использовали стальной шлем с устрашающей маской демона тэнгу и черта-они.

Шлем разновидности Сайга-бати

Шлем разновидности Ига-боси

Маска черта-они

Щиты ниндзя

В работах по истории ниндзюцу описано два вида щитов, которые якобы использовали «ночные демоны».

Нава Юмио рассказывает о щите тэцу-но камэ – «железная черепаха». Так назывался специальный толстый железный щит, напоминающий по форме панцирь черепахи, который предположительно использовали ниндзя. Особенно много таких щитов обнаружено на севере равнины Канто в районе Титибу. Щит тэцу-но камэ был круглым, с четырьмя толстыми шнурами, прикрепленными к четырем крюкам на тыльной стороне. Особенность тэцу-но камэ состоит в том, что его можно носить не только на руке, но и на спине, продев руки под веревочные перевязи. Закинув такой щит за спину, ниндзя мог смело удирать от врага, не обращая большого внимания на пальбу – толщина тэцу-но камэ такова, что его не могут пробить ни стрелы, ни пули мушкетов. Прикрывшись таким щитом, ниндзя ложился ничком на землю, превращаясь в гигантскую черепаху, и преспокойно подползал к вражеским позициям. При этом пули и стрелы рикошетили от щита, имевшего сферическую форму, словно снаряды от лобовой брони танка. А поджав под себя руки и ноги и собравшись в комок или забравшись в ямку, ниндзя превращался в подобие маленького дота.

Другой вид щита описан в книге Донна Дрэгера «Ниндзюцу» (Токио, 1977). Он рассказывает: «Те воины, которые пытались поразить ниндзя из огнестрельного оружия, часто становились в тупик, когда он ловко прятался за толстым многослойным кожаным щитом нэрукава-ита (букв. «доска из дубленой кожи»). Если пули его и пробивали, то уже не могли нанести человеку серьезного ущерба».

Глава 2. Оружие ниндзя

Описание оружия ниндзя традиционно составляет один из самых больших разделов в книгах о ниндзюцу. Различные виды боевых цепей, серпов, кастетов, духовых трубок и прочих «дьявольских» штучек, равно как и способы их применения, действительно впечатляют и мало кого оставляют равнодушным. Однако, если подойти к этому вопросу с конкретно-исторических позиций, выясняется, что из всего этого богатого арсенала специфическим оружием ниндзя можно назвать всего с десяток предметов, относящихся к разряду «потайного оружия». Это различные скрытые лезвия; пистолеты, замаскированные под мечи, курительные трубки, чернильницы и т. д. Всё остальное в не меньшей степени было достоянием обычных самураев, не занимавшихся разведкой и шпионажем, а также полицейских и разбойников.

Другая проблема возникает при описании конкретных приемов боя с использованием различных видов оружия. Дело в том, что в старинных текстах по ниндзюцу практически нет сведений о технике рукопашного боя. Например, в «Бансэнсюкай» описаны особые «шпионские» способы использования меча (так называемые «семь способов использования сагэо» – сагэо сити-дзюцу), но ничего не говорится о фехтовании. Впрочем, это неудивительно. Ведь подлинное, а не «киношное» ниндзюцу – это искусство шпионажа, разведки диверсий; оно не включает в себя никаких приемов рукопашного боя.

То, что ниндзюцу как таковое в силу специфики своего предмета не содержит приемов боя с оружием и без оружия, конечно же, не означает, что «воины ночи» таковых не изучали. Просто нужно различать ниндзюцу и другие дзюцу, изучавшиеся ниндзя. Например, знаменитый «невидимка» ХХ в. Фудзита Сэйко, помимо ниндзюцу школы Кога-рю, изучал еще кэмпо («кулачное искусство», бой без оружия) школы Намбан сатто-рю, сюрикэндзюцу (метание лезвий) школы Сингэцу-рю, дзёдзюцу (бой короткой палкой) школы Дайэн-рю, торидэдзюцу (разновидность дзюдзюцу) школы Итидэн-рю и др.

Так как в исторических текстах и наставлениях по шпионажу и разведке содержится очень мало сведений по боевым искусствам ниндзя – синоби будзюцу, историкам приходится реконструировать приемы рукопашного боя «невидимок», что ведет к массе ошибок, мистификаций и фальсификаций. Например, в массовом сознании прочно утвердилась идея о том, что ниндзя использовали какую-то супероригинальную, необычную технику боя с оружием и без него. Между тем синоби будзюцу, конечно же, имели определенную специфику, однако эта специфика была связана в основном с тактикой, а не с техникой.

Во-первых, ниндзя избегали прямого столкновения и предпочитали действовать исподтишка, из-за угла. Отсюда акцент на приемы внезапного нападения.

Во-вторых, средневековые разведчики старались не ввязываться в бой и предпочитали удирать при первой же возможности. Поэтому в рукопашной технике ниндзя большое внимание уделялось умению отвлечь противника, напугать, затормозить преследование и затем быстро разорвать дистанцию и скрыться без окончательного выяснения, кто «круче» в фехтовании или борьбе.

В-третьих, нужно принять во внимание те специфические условия, в которых «ночным демонам» приходилось принимать бой: кустарники, бамбуковые чащи, узкие коридоры, комнаты с низкими потолками и т. д. и т. п. Здесь не было места для длинного оружия, для размашистых ударов. Отсюда – предпочтение укороченного оружия, любовь к малым видам – к различным кастетам, когтям, шипам, спицам и т. д., акцент на уколах и «сжатых», коротких рубящих ударах.

В то же время любое оружие само по себе диктует технику работы с ним. Поэтому, например, в технике «самурайских» и «ниндзевских» школ боя кусари-гама – серпом с цепью с грузиком – большой разницы даже теоретически быть не может.

Отсутствие у широкой публики представлений о реальной технике традиционных японских будзюцу позволяет многочисленным проходимцам выдавать за «подлинную ниндзевскую технику боя» приемы, которые на самом деле встречаются и в школах будзюцу, не имеющих никакой связи с «невидимками».

Например, «отец отечественного Будзинкана» Валерий Момот в одной из своих книг пишет: «Как сам меч, так и техника работы с ним в манере ниндзюцу достаточно сильно отличаются от того кэн-дзюцу, которое, возможно, знакомо читателю из традиций самурайских школ владения оружием – таких как Катори Синто-рю, Касима Синто-рю, Ягю-рю и др.». После этого категоричного заявления на последующих страницах он демонстрирует очевидно выученную по видеокассете с названием «Самурайское дзюдзюцу» (с Танэмура Сёто в главной роли) стандартную базовую технику школы Кукисин-рю, совершенно забывая о том, что данная школа возводит свою фехтовальную генеалогию к упомянутой выше «самурайской» Катори синто-рю.

Другой автор дает совершенно фантастическую характеристику «самурайского» кэндзюцу, не имеющую под собой никакого основания: «Вопреки мнению, широко распространившемуся сейчас благодаря кинофильмам, ниндзя редко когда был мастером фехтования. В открытом бою с самураями он, по сути дела, не имел никаких шансов на победу. Но это лишь в том случае, когда такой бой проходил в соответствии с правилами Бусидо. Известно, что классическая техника владения катаной сводится преимущественно к ударам сверху вниз по голове, плечам и рукам. Увертки и всякого рода хитрости во время поединка самураи считали делом, позорящим настоящего воина. Практически они никогда не рубили мечом ноги, не атаковали в спину и ниже пояса. Перед тем как вступить в бой, противники обязаны были представиться друг другу. Короче говоря, самураи были опутаны, словно веревками, своими представлениями о чести, о благородстве, другими сословными предрассудками».

Практически каждое предложение в этом отрывке несет в себе ложную информацию и выдает полное незнание автором традиционного японского фехтования и японской истории. Так, в базовой технике той же Катори синто-рю наряду с двумя нисходящими ударами изучаются три восходящие подрезки, существует техника работы в низком приседе и на колене, предназначенная для атаки внутренней поверхности бедра, паха и голеностопного сустава. В ближнем бою гарда к гарде в «самурайском» фехтовании применяются болевые приемы на пальцы, кисти, наносятся удары ногами в пах, а выставленными вперед указательными пальцами – в глаза. Многие приемы сюрикэндзюцу – искусства метания лезвий – можно отнести к кэндзюцу, так как за броском следует серия мгновенных ударов мечом.

Еще более смешными выглядят слова о том, что самураи якобы всегда представлялись перед тем, как вступить в бой. Действительно, такой обычай, называвшийся нанори, существовал в Японии в XII в., когда сражения велись небольшими армиями элитной кавалерии и походили на гигантские турниры. Однако уже в следующем, XIII в., охоту представляться врагу у японских самураев отбили монгольские завоеватели, не понимавшие по-японски ни слова, демонстрировавшие принципиально иную тактику коллективных действий и без всякого зазрения совести нападавшие кучей на одного.

Чтобы понять всю абсурдность этих обвинений самураев, не нужно быть специалистом в японской истории. Достаточно посмотреть японский художественный фильм «Небо и земля», недавно выпущенный в России на лицензионных видеокассетах. В нем прекрасно показано столкновение огромных масс копейщиков и кавалерии, в котором обычаю нанори просто нет места.

Вообще, на деле противопоставление «самурайское» – «ниндзевское» абсолютно неправомочно, так как самурайство – это сословие, а ниндзя – профессия.

В этой связи хочется посоветовать читателям критичнее относиться к утверждениям «учителей ниндзюцу» относительно «уникальности» преподаваемых ими «приемов боя ниндзя» и приложить больше усилий к изучению подлинных традиций японских будзюцу, благо в последние годы для этого появилось гораздо больше возможностей, чем прежде.

Огнестрельное оружие и артиллерия ниндзя

Как это ни странно, но такой крупнейший специалист по истории ниндзюцу, как Нава Юмио, начинает разговор о вооружении ниндзя именно с «огневых средств». Дело в том, что японские «невидимки» в числе первых в Стране восходящего солнца смогли по достоинству оценить боевую эффективность огнестрельного оружия и вообще огневых средств и приняли их на вооружение. Недаром один из самых известных «учебников» по ниндзюцу школы Ига-рю, «Нинпидэн», начинается с раздела «Каки» – «Огневые средства».

Каки – это общее название всех видов оружия и снаряжения, использующих горючие материалы, порох. В эту категорию подпадают и пушки, и ружья, и различные факелы, фонари. Так как в этой книге вооружение и иное снаряжение ниндзя описываются в разных главах, автору пришлось разбить все каки на две категории: вооружение и небоевое снаряжение, хотя в таком важнейшем источнике по ниндзюцу, как «Бансэнсюкай», и то, и другое описывается вместе в отдельном томе, называющемся «Каки».

Фитильные (хинава тэппо), кремневые (хиути исидзю) и духовые (кукидзю) ружья

Исторические факты свидетельствуют, что уже через полгода после того, как в Японию впервые были завезены фитильные ружья (по одной из версий, это произошло летом 1539 г.), семьи кузнецов Сибацудзи и Айя из монастыря Нэгоро-дэра сумели освоить их массовое производство и стали снабжать ими ниндзя из Нэгоро и Сайга.

Их примеру последовали «невидимки» из Ига и Кога, которые стали первыми изготавливать длинноствольные дальнобойные фитильные ружья. Именно такими ружьями они неоднократно пытались отправить на тот свет Оду Нобунагу. Они же разработали первые в Японии «двустволки». Добавим, что ниндзя из Кога первыми в Стране восходящего солнца стали производить порох в больших объемах и торговать им «вразнос» по всей стране.

Когда же в Японии появились первые образцы более совершенных кремневых ружей, первыми, кто сумел завладеть ими, были ниндзя из Ига. Но произошло это уже через много лет после окончания бурной Эпохи сражающихся княжеств, при 8-м сёгуне династии Токугава – Ёсимунэ, в период Кёхо (1716.6–1736.4).

Особенно прославилась на поприще изготовления огнестрельного оружия семья кузнецов Кунитомо из деревни Кунитомо уезда Сакада провинции Оми. Кунитомо освоили его производство практически одновременно с ведущими кузнецами города Сакаи и монастыря Нэгоро-дэра (ранее они, как предполагают историки, занимались изготовлением мечей). Согласно «Записям семьи Кунитомо о ружьях» («Кунитомо тэппо ки»; этот источник датируется 1633 г.), вскоре после того, как ружья были привезены европейцами на остров Танэгасима (это произошло в 1542 или в 1543 г.), сёгун Асикага повелел доставить одно из них в деревню Кунитомо и потребовал от знаменитых кузнецов изготовить новое ружье по образцу. После нескольких месяцев мытарств Кунитомо всё-таки сумели изготовить ружье, пригодное для использования. Чуть позже в деревню доставили какого-то иностранца, поделившегося с кузнецами секретами изготовления пороха, ствола и техники стрельбы. А чуть позже Кунитомо начали получать заказы от самого Оды Нобунаги.

После того как Тоётоми Хидэёси разгромил князя Асаи, владевшего этим районом провинции Оми, в 1576 г. он пожаловал тогдашнему главе кузнечного цеха Кунитомо Тодзиро звание старосты (тосиёрияку) и лен с доходом в 1000 коку [48] риса.

Токугава Иэясу также всемерно поддерживал семью Кунитомо. В 1601 г. он пожаловал звания старост сразу четырем ее представителям, неоднократно делал большие заказы. Благодаря этому деревня Кунитомо процветала. В 1615 г. в ней было 73 кузницы, занимавшихся изготовлением огнестрельного оружия, и свыше 500 рабочих. Во время Осакской войны (1614–1615) Кунитомо оказали большую поддержку Токугаве Иэясу оружием. За это после победы он предоставил главе клана Кунитомо лен с годовым доходом до 9000 коку и освободил его семью от всех повинностей.

С тех пор сёгунское правительство ежегодно заказывало Кунитомо оружие. Так продолжалось до периода Тэммэй (1781.4–1789.1), когда заказы резко сократились, что повлекло за собой упадок оружейного производства. Но именно в этот период упадка, в 1779 г., в деревне Кунитомо родился настоящий гений. Он вошел в историю как Кунитомо Иккансай, хотя на протяжении жизни у него были и другие имена.

Японское фитильное ружье XVI в. типа Танэгасима-дзю

Иккансай с младых ногтей трудился для сёгунского правительства. В возрасте 40 лет он стал старостой деревни Кунитомо и представлял интересы своей семьи перед государством. Он обладал неукротимой жаждой познания и непрестанно стремился расширить свой кругозор. Иккансая совершенно не устраивал тот факт, что с XVI в. технология изготовления и сама конструкция огнестрельного оружия, производимого в Японии, не претерпела никаких изменений. Он сознавал техническую отсталость Японии и по крупицам собирал сведения о состоянии оружейного дела и вообще производства на Западе.

Однажды какой-то голландец подарил сёгуну духовое ружье, но вскоре оно вышло из строя, и никто не мог его починить. Тогда за дело взялся Иккансай. Через некоторое время он досконально разобрался в механизме и сумел устранить поломку.

Различные виды японских ружей XVII–XIX вв.: сверху вниз – крупнокалиберное, шестиствольное, трехствольное, пятиствольное, восьмиствольное и двадцатиствольное ружья.

Это духовое ружье было способно с расстояния 15 м пробить доску толщиной в 1 см. Конечно, такие боевые данные удовлетворительными признать нельзя. Но Иккансаю понравилась сама идея этого оружия, обладавшего одним неоспоримым преимуществом – почти полной бесшумностью. Ну как тут не вспомнить о ниндзя?! Или о современных киллерах, использующих оружие с глушителями. А ведь Кунитомо издревле снабжали «невидимок» из Кога лучшими образцами своих изделий.

Итогом напряженной работы Иккансая стало 20-зарядное духовое ружье с дальнобойностью в 40 м. По своим качествам это оружие, получившее название хаяути кидзю – «скорострельное духовое ружье», многократно превосходило заморскую диковинку. Это вызвало неподдельное изумление чиновников, до тех пор убежденных, что японским мастерам далеко до европейских. Позднее Кунитомо Иккансай еще более усовершенствовал свою разработку, сделав хаяути кидзю 60-зарядным.

Техника при стрельбе на расстояние в 6 тё (около 650 м) (рисунок из наставления по школе Инатоми-рю)

Помимо этого замечательного ружья, Иккансай изобрел арбалет, изготавливавшийся из особого медного сплава, который по дальности и точности боя не уступал лучшим тогдашним ружьям (еще одна спецназовская «штучка»), подзорную трубу, авторучку, водонасосную помпу, добился успехов в изготовлении стекол для телескопов. Помимо этого, он занимался изучением астрономии, проводил наблюдения во время солнечного затмения, написал весьма ценное наставление по изготовлению огнестрельного оружия, в котором раскрыл практически все секреты семьи Кунитомо, ранее передававшиеся от отца лишь одному-единственному сыну.

Умер Кунитомо Иккансай в 1840 г. в возрасте 62 лет.

Хаяути кидзю – «скорострельное духовое ружье» – конструкции Кунитомо Иккансая в разобранном виде

Мокухо – «деревянная пушка». Харинуки-дзуцу – «труба из папье-маше»

Деревянная пушка мокухо изготавливалась из ствола корабельной сосны или другого дерева. Ствол распиливали пополам, в половинках выдалбливали ствольный канал, после чего соединяли и скрепляли их железными или бамбуковыми кольцами. В варианте харинуки-дзуцу – «трубы из папье-маше» – деревянную основу будущей пушки обмазывали лаком и оклеивали несколькими десятками слоев бумаги.

В литературе по ниндзюцу можно найти утверждения, что такие «орудия» делались разных размеров. Например, деревянная переносная пушка какаэоодзуцу была столь легкой, что ее мог переносить с места на место даже один ниндзя. Существовали якобы и еще более миниатюрные ручные аналоги таких «пушек». Так как эти «орудия» легко укрывались в широком рукаве кимоно, их называли содэдзуцу – «рукавные трубы».

Деревянная пушка мокухо

Деревянная пушка мокухо школы Накадзима-рю

Несмотря на то что упоминания мокухо и харинуки-дзуцу действительно имеются в сочинениях эпохи Токугава, споры о возможности боевого применения подобной «артиллерии» продолжаются по сей день. Ведь чтобы придать ядру убойную силу, заряд должен быть достаточно большим, а это чревато разрывом пушки при выстреле. Крупнейший знаток оружия ниндзя Нава Юмио высказал мнение, что такие «орудия», скорее всего, использовались лишь для запускания сигнальных ракет и для устрашения, но не уничтожения противника.

Ниндзя с ручной пушкой содэдзуцу и с контейнером утидакэ для переноски углей

В качестве заряда во всех вариантах использовался дымный порох, в рецептуру которого входили 7 частей привезенной с континента селитры, 1,5 части серы и 1,5 части древесного угля (как правило, использовался размолотый в порошок уголь ивы). Те же компоненты брались и при изготовлении зажигательной смеси, но в ином соотношении.

Зажигательные средства. Хия – «огненные стрелы»

Различные зажигательные средства занимают важнейшее место в числе каки. Это, впрочем, вполне понятно, если учесть, что в Японии при строительстве и обычных жилых домов, и замков широко использовались дерево и бумага.

Различные виды «огненных стрел»

Древнейшими зажигательными средствами являлись «огненные стрелы» хия. Самые древние их образцы представляли собой сигнальные стрелы со свистульками из дерева или рога (кабурая), внутрь которых вкладывались разожженные древесные угольки.

Постепенно «воины ночи» разработали множество различных вариантов «огненных стрел». В одном из них на некотором расстоянии от наконечника стрелы приклеивали две квадратные бумажки со стороной в 3 сун (около 10 см). Их обмазывали по периметру клеем и склеивали. Полость, образовывавшуюся в результате склеивания, заполняли порохом. Сверху и снизу стрелу обматывали конопляной нитью. Фитиль – бумажный шпагат, начиненный порохом, – прокладывали от кончика стрелы до склеенных вместе бумажек с порохом внутри. Фитиль поджигали и выпускали стрелу из лука в цель.

Существовали также образцы зажигательных стрел с бумажными трубками, начиненными порохом, или с порохом, насыпанным прямо поверх клея. Кроме того, ниндзя иногда начиняли порохом само древко стрелы, для чего бамбуковое древко расщепляли пополам, заполняли порохом, склеивали и для прочности обматывали нитью.

Дайкокухия – «огненная стрела великой страны»

Дайкокухия представляла собой вариант ракеты, движимой энергией сгорающего пороха. Считается, что эта «огненная стрела» была в старину завезена в Японию из Китая. Дальность полета дайкокухия оценивается от 240 до 1200 м. Естественно, что дальность полета варьировалась в зависимости от длины «стрелы», количества «перьев» на ее конце, мощи порохового заряда. Острие дайкокухия изготавливали из железа, дерева или бамбука. Приблизительно в 10 см от острия крепили бумажную трубку, начиненную пороховым зажигательным зарядом массой в 20 моммэ. На другом конце «стрелы» крепилась такая же бумажная трубка с пороховым «топливом» внутри и фитилем, поджигаемым для выстрела. Зарядные трубки соединялись при помощи фитиля, так что зажигательный заряд воспламенялся только при подлете к цели. Согласно источникам, если дайкокухия планировалось запустить на расстояние в 2–5 тё [49] (примерно 200–500 м), то хвостовик «стрелы» делался тройным, на 6–7 тё (600–800 м) – четверным, на 8 тё (900 м) – шестерным, на 9–10 тё (1000–1100 м) – девятерным.

Дайкокухия (рисунок из «Нинпидэн»)

При стрельбе дайкокухия помещали в деревянную трубу, установленную на рогатине, задающую необходимый угол возвышения, так, чтобы оба заряда остались снаружи. Хвостовик ракеты опирался на землю. После поджигания фитиля и воспламенения топливного заряда «огненная стрела» устремлялась к цели. Иногда дайкокухия запускали прямо с руки, бросая как копье в направлении противника.

Дайкокухия

Во время полета пламя постепенно добиралось от «топливного бака» по фитилю к зажигательному заряду. «Топлива» хватало приблизительно на половину полета, и после прохождения ракетой высшей точки траектории она летела уже по инерции. Именно к этому моменту фитиль воспламенял зажигательный заряд, предававший огню укрепления врага.

Состав топливного заряда был следующий: 30 моммэ[50] селитры, 50 моммэ серы, 40 моммэ золы, 1 моммэ камфары, 1 моммэ сосновой смолы и 1 моммэ крысиного помета. Состав зажигательной смеси: 50 моммэ селитры, 3 моммэ серы и 3 моммэ золы.

Кроме того, при запуске дайкокухия на расстояние свыше 6 тё (примерно 700 м) использовали две особые разновидности пороха: муити – «без одного» – и коинадзума – «маленькая молния». Состав муити: 30 моммэ селитры, 3 моммэ серы, 6 моммэ золы, 3 фун [51] крысиного помета, 3 фун сосновой смолы и 2 фун камфары. Состав коинадзума: 40 моммэ селитры, 5 моммэ и 5 фун серы, 12 моммэ золы, 3 фун крысиного помета, 3 фун сосновой смолы и 3 фун камфары.

Помимо описанного выше приспособления для запуска одной ракеты дайкокухия, существовали также и устройства «залпового огня».

Амэхия – «огненная стрела для применения в дождь»

В этом образце зажигательной стрелы пороховой заряд обертывался промасленной бумагой, не пропускающей воду, и обматывался нитью, а фитиль заполнялся смесью пороха с краской для чернения зубов. Благодаря этому фитиль не затухал даже в дождь, а заряд доставлялся к мишени совершенно неподмоченным.

Ручные гранаты, бомбы, ракеты

Тэхия – «ручная зажигательная стрела»

Фактически, тэхия – это аналог современной гранаты. Ее изготавливали из бамбукового обрезка длиной со стандартную флейту, который отпиливали таким образом, чтобы по обоим концам остались поперечные перегородки. Обрезок набивали порохом. Ниндзя поджигал фитиль и швырял гранату во врага.

Тэхия

Утихия – «метательная зажигательная стрела»

Утихия представляла собой бамбуковую трубку длиной в 1 сяку 5 сун (около 45 см), к средней части которой веревкой крепился пороховой заряд в форме шара. Ниндзя поджигал фитиль заряда и метал бамбуковую «гранату» в окно здания или в толпу врагов.

стр 407-1

Утихия

Хидакэ – «огненный бамбук»

Разновидность утихия в виде обрезка бамбука, начиненного порохом. Хидакэ поджигали и забрасывали во вражеский стан, запаливая строения, пугая лошадей, сея беспорядок и панику.

Хидакэ

Хигамэ – «огненный кувшин»

Эта «бомба» представляла собой кувшин высотой около 24 см, наполненный порохом, свинцовыми и железными пулями. При взрыве она секла людей и лошадей картечью. Использовалась для метания.

Хорокубия – «огненная стрела драгоценного счастья»

Хорокубия изготавливали из глины, не покрытой глазурью, о чем прямо свидетельствует другой вариант записи слова хороку – «глиняные миски». Ниндзя соединяли вместе две миски. Получался глиняный шар, внутрь которого закладывали пороховой заряд, кусочки свинца, железки и т. д. Сквозь маленькое отверстие к заряду подводили фитиль, начиненный порохом, которым глиняный шар обматывался крестообразно. Для метания хорокубия иногда использовали катапульты.

Хорокубия использовалась для картечного поражения живой силы и коней противника.

Хорокубия школы Накадзима-рю (с рисунка в «Наставлении по школе Накадзима-рю»)

Различные виды катапульт, использовавшихся для метания не только камней, но и бомб

Бохия – «огненная стрела-палка»

По внешнему виду «огненная палка» бохия очень напоминает ракету. Она представляет собой палку из твердого дерева с металлическим оперением на одном конце и пороховым зарядом с выведенным наружу фитилем на другом. Бохия заряжали в крупнокалиберное ружье и выпускали в направлении врага, норовя запалить его укрепления.

Хотя упоминания о бохия встречаются в ряде наставлений по ниндзюцу, исследователи отмечают, что такое оружие было изобретено после периода Кэйтё (1596.10–1615.7), то есть уже после окончания феодальных войн. Поэтому у историков нет никаких данных о его применении в боевых условиях.

Ракеты бохия и платформа для их запуска (с рисунка в «Наставлении по кадзюцу школы Ясумори-рю»)

Ручная «ракетница» для пуска бохия школы Накадзима-рю (реконструкция по рисунку в «Наставлении по школе Накадзима-рю»)

Ручная «ракетница» для пуска бохия (с рисунка в «Наставлении по школе Накадзима-рю»)

Поскольку для ракет не подходил порох с высокой скоростью горения, использовавшийся при стрельбе из ружей, ниндзя стали добавлять в него чуть-чуть золы. Рецепт «ракетного» пороха выглядел следующим образом: 11 моммэ  селитры, 12 моммэ серы и немного золы.

Противопехотные мины

Хибицу – «огненный сундук»

«Огненный сундук» хибицу представлял собой деревянный ящик длиной 45 см, шириной 15 см и высотой 30 см с крышкой в форме крыши дома. Ящик наполняли порохом, свинцом, пулями, гвоздями и т. д. Фитиль выводился наружу через бамбуковую трубку, пропущенную через центр крышки. Хибицу использовали во время боя на кораблях или устанавливали в дверных проемах для предотвращения прорыва противника.

Умэби – «закопанный огонь» (дзирайби – «огненная мина»)

Это оригинальный вариант противопехотной мины нажимного действия. Деревянную кадку, ящик или глиняный горшок наполняли пороховым зарядом и свинцовыми или железными пулями и прикрывали тоненькой крышкой. В крышке проделывали множество отверстий, которые сверху прикрывали бумагой. На бумагу насыпали благовония, над которыми делалась еще одна крышка, так, чтобы между нею и благовониями осталось некоторое пространство. При использовании ниндзя поджигал благовония и помещал мину в неглубокую ямку на пути предполагаемого следования противника. Если враг наступал на крышку мины, горящие благовония сквозь дырочки просыпались на порох, тот вспыхивал, и… Собирай потом руки-ноги по кустам.

Синобиби – «шпионский огонь»

Для изготовления синобиби брали обрезок бамбука длиной около 75 см и окружностью в 9–12 см. Его нижний край срезали наискось и заостряли, чтобы его можно было воткнуть в татами, соломенную крышу дома или в землю. Верхнюю половину обрезка нарезали тончайшими щепами. Пространство между щепами заполняли горючей смесью, к которой через полость внутри бамбука подводили фитиль. Зная скорость горения фитиля и его длину, ниндзя мог рассчитать время зажигания смеси таким образом, чтобы она вспыхнула как раз в тот момент, когда враг доберется до «мины». При возгорании смеси синобиби выбрасывала мощный сноп огня. Таким образом, это устройство представляло собой «мину» зажигательно-устрашающего действия, снабженную простейшим «часовым механизмом». Как правило, ниндзя использовали синобиби для прикрытия отхода.

Отравляющие средства

Кусагамэ – «вонючий кувшин»

Такое название связано с тем, что при горении начинка этой «бомбы» источала вонючий ядовитый газ, вызывавший нарушение работы дыхательных органов и смерть от удушья. В состав дьявольской начинки входило 14 моммэ пороха, 16 моммэ серы, 8 моммэ камфары, 16 моммэ селитры, 8 моммэ сурьмы, 4 моммэ асии (?), 8 моммэ аги [52], 4 моммэ порошка из конских копыт. Этой смесью наполняли горшок. Приделывали запал (хокути). После его поджигания горшок бросали в противника с наветренной стороны. В результате взрыва врага окутывало облако ядовитого дыма.

Моппан

Моппан – аналог слезоточивой бомбы. Ее начинку делали из целого ряда ингредиентов, которые брали в следующих пропорциях: 10 долей стручков красного перца, 10 – табака, 5 – черного перца, 5 – зантоксилума перечного (Zantoxylum piperitum DC), 5 – мышьяка, по 3 – копоти и извести. Начинку заворачивали в бумагу и вместе с 20 моммэ пороха засовывали в бамбуковую трубку, поджигали фитиль и бросали во врага.

Фуё-но ооги – «веер фуё»

Это вариант бомбы моппан, в котором к стандартному содержимому примешивали вещество, при горении выделяющее ядовитый газ, вызывающий смерть от удушья.

Нэмуриби – «усыпляющий огонь»

Это отравляющее средство описано в «Нинпо хикан». Нэмуриби назывался бумажный шпагат, который начиняли смесью крови краснобрюхого тритона, японского крота-могера и змеи с каким-то секретным снадобьем, состав которого в тексте не указан. Шпагат поджигали, подбрасывали в помещение, и через некоторое время враги погружались в глубокий сон.

Хисякэн – «огненный сякэн»

Горящие звездочки-сякэн использовали для уничтожения врага, подсветки в темноте, а также в качестве «часового механизма» при поджогах.

Осветительный хисякэн изготавливали из обычной крестообразной, шестиконечной или восьмиконечной «звездочки», сэмбан сюрикэн (см. далее), железного кольца или железного шипастого «каштана»-тэккю, к которым тонкой нитью приматывали мощный селитровый заряд, дающий яркую вспышку при возгорании. К заряду для отсрочки его возгорания добавляли немного золы или сахара и подводили фитиль, изготовленный из коры дерева хиноки (кипарисовик тупой), волокон бамбука и хлопчатобумажной нити. Фитиль поджигали и метали сякэн в стену дома, дерево или соломенную крышу. До тех пор, пока его горючая начинка не прогорала до конца, хисякэн освещал всю округу. Этим трюком ниндзя активно пользовались при обстреле противника в ночной тьме. «Всадив» горящий хисякэн за спиной противника, они превращали его в прекрасную мишень для лучников и аркебузиров.

Иногда при поджоге хисякэн снабжался «часовым механизмом». В этом случае заряд селитры с подведенным запалом сверху накрывали плотной японской бумагой васи, которая защищала его от преждевременного возгорания, и только затем обматывали фитилем, крепившимся тонкой нитью. Меняя длину фитиля, можно было установить оптимальное время взрыва заряда. Ниндзя метал такой сякэн с зажженным фитилем в соломенную крышу или в другое легковоспламеняющееся место и имел достаточно времени, чтобы преспокойно удалиться, прежде чем враг всполошится от пожара.

Некоторые виды китайских «огненных стрел» и футляр для их хранения (внешний вид, внизу – вид в разрезе)

Вверху: слева – мешочек для пуль, справа – моток фитиля; внизу – пороховницы

Хиядзуцу – пушка для запуска зажигательных стрел (по рисунку в «Буё бэнряку»)

Запалы и фитили

Как видно из приведенных выше описаний, практически все взрывчатые и зажигательные средства ниндзя были снабжены запалами (хокути) или фитилями (хинава).

Хокути – «запал»

Хокути представляли собой стебли камыша, наполненные тушеной черной ватой. Ниндзя высекал искру ударом кресала по кремню, она попадала на вату, и та вспыхивала.

Хинава – «фитиль»

Ниндзя использовали самые разные фитили: хиноки хинава – «фитиль из коры дерева хиноки», такэ хинава – «бамбуковый фитиль», момэн хинава – «фитиль из хлопчатобумажной ткани», амэ хинава – «фитиль для использования в дождь» и т. д.

Хиноки хинава – «фитиль из коры дерева хиноки»

Этот фитиль представлял собой веревку желто-белого цвета, сплетенную из оболони дерева хиноки.

Такэ хинава – «бамбуковый фитиль»

Этот фитиль сплетали из волокон бамбука. Он был ярко-желтого цвета. Свежий фитиль такого рода прекрасно зажигался, но по прохождении нескольких месяцев поджечь его удавалось далеко не всегда. Кроме того, стоило такэ хинава хоть раз попасть под дождь или просто отсыреть в тумане, как скорость его горения резко повышалась, что совсем не устраивало ниндзя, заинтересованных в том, чтобы фитиль горел долго. Такими фитилями во время военных действий ниндзя старались не пользоваться.

Гундзин хинава – «военный фитиль»

Само название – «военный фитиль» – свидетельствует, что именно такими фитилями чаще всего пользовались военные. Их изготавливали следующим образом: из хлопчатобумажной нити сплетали сердечник, который сверху оплетали той же нитью так, чтобы получился ромбовидный узор. Фитили гундзин хинава окрашивали в светло-коричневый цвет.

Амэсиноги хинава – «фитиль, стойкий к дождю»

Это особый фитиль, изготавливавшийся из волокон бамбука в местности Исэносэки. Его вываривали в специальной краске для чернения зубов, благодаря чему такой фитиль не тух даже в ливень.

Амэ хинава – «дождевой фитиль»

Фитиль, изготовленный из хлопчатобумажной нити, варили в селитре, затем сверху покрывали лаком, после чего его можно было использовать по назначению в дождь. Обрезки таких фитилей длиной около 9 м сворачивали в кольца (такое кольцо называлось «вахинава»), вешали на левое предплечье и использовали при стрельбе из ружей для воспламенения ружейных пороховых зарядов.

Мидзу хинава – «водный фитиль»

Как следует из самого названия, этот фитиль не боялся воды. Начинка его приготавливалась следующим образом: 70 моммэ селитры вместе с мотком фитиля опускали в воду объемом в две чашечки для чайной церемонии и варили до полного выпаривания воды. Затем брали 70 моммэ камфары и 50 моммэ сосновой смолы и растворяли их в масле цветов камелии. Получившейся липкой жидкостью обмазывали высушенный фитиль, а для надежности сверху накладывали еще и слой воска. Скорость горения таких фитилей составляла 5,5 м в день.

* * *

Возможно, читатель с недоверием отнесется к приведенным выше описаниям различных видов артиллерийских орудий, ракет, бомб, мин, зажигательных стрел. Уж очень они не вяжутся с популярным образом ниндзя в черном костюме с сюрикэнами. Отчасти он будет прав. Действительно, большинство указанных здесь видов вооружения известны нам лишь из книг XVII–XVIII в., о реальном использовании многих из них нет никаких упоминаний в хрониках и иных документах времен феодальных войн в Японии. Кроме того, использование крупногабаритных видов огневого вооружения «воинами ночи», учитывая специфику их работы, можно допустить лишь гипотетически.

С другой стороны, использование огневых средств и примитивной артиллерии имеет на Дальнем Востоке очень долгую историю. Так, в знаменитом китайском трактате по военному искусству «Сунь-цзы», написанном в V в. до н. э. (!), главе «Использование шпионов» предшествует глава «Огневое нападение».

Две эти главы соседствуют не случайно. Говоря об условиях, позволяющих применять «огневое нападение», «Сунь-цзы» упоминает элементы, с помощью которых производится такое нападение. Сам он не говорит, что это за элементы, но комментаторы разъясняют, что очень большую услугу может оказать растительность вокруг неприятельского лагеря, особенно во время засушливой погоды. Можно воспользоваться и ветром, когда он достаточно силен и дует в нужном направлении. Если нет ни того, ни другого, можно заслать в неприятельский стан лазутчиков-поджигателей или использовать тайных сообщников, находящихся в лагере противника. Этот последний способ считался самым надежным и был самым распространенным. Комментатор Цао-гун говорит коротко: «Нужно пользоваться лазутчиками». Ду Ю также ставит этот способ на первое место: «Нужно пользоваться лазутчиками, а также можно устраивать поджоги, пользуясь ветром и сухой растительностью». Таким образом, уже в Древнем Китае огневое нападение было неразрывно связано с использованием лазутчиков и диверсантов.

В распоряжении древнекитайского полководца был большой и разнообразный ассортимент всевозможных средств огневого нападения. Комментатор Сунь-цзы японец Огю Сорай, ссылаясь на различные описания древнего китайского вооружения, перечисляет 144 вида орудий такого рода. Сюда входят всевозможные орудия для метания зажигательных снарядов, орудия, выбрасывающие горящую жидкость, а также облака дыма или газов. Для действий на дальнем расстоянии применяли «огневые пушки», «огневые стрелы», «огневые ружья», «огневые бомбы»; для ближнего боя – «огневые копья», «огневые ножи», «огневые дощечки», «огневые палки».

К числу древнейших видов этого оружия, как уже упоминалось выше, следует, по-видимому, отнести «огненные стрелы», которые должны были вызывать пожары в расположении врага – в осажденном городе, во вражеском лагере и т. п. Впоследствии подобные стрелы нашли применение и в полевом бою. «Огненные стрелы» хранились не в колчанах, а в особых футлярах, рассчитанных на 30–35 стрел каждый. Внутри футляра имелись две горизонтальные перегородки с отверстиями, через которые пропускали древки «огненных стрел». Делалось это для того, чтобы не сбить прикрепленный к древку зажигательный состав. Воспламеняющееся вещество прикреплялось к древку в трубках различной длины или помещалось в небольшой шарообразный футляр. При запуске стрелы воин поджигал фитиль, длина которого была рассчитана на горение в продолжение ее полета.

«Огневое нападение», о котором говорит «Сунь-цзы», в первую очередь означало поджог, сжигание живой силы и средств врага. Поджоги производились различными способами. В одних случаях формировали особые «огневые отряды», которые «с палочками в зубах» (для предотвращения возможности разговаривать), с завязанными языками у лошадей незаметно подкрадывались к стану противника. У каждого солдата за спиной была связка хвороста, за пазухой – огниво. Подобравшись к противнику, эти солдаты пускали огонь. Были и так называемые «огненные разбойники», то есть специально обученные поджигатели, в одиночку пробиравшиеся в лагерь противника и делавшие там свое дело. Использовались также «огневые животные» – олени или кабаны, к головам которых привязывали сосуды из тыквы с зажженной моксой внутри. Чтобы огонь не гас, в таком сосуде делали четыре отверстия. Стадо животных загоняли на поле, где располагался противник; растительность загоралась, и стан противника оказывался окруженным огнем, который перекидывался, в конце концов, на него самого. Применялись и «огненные птицы», главным образом фазаны, к которым подвязывали скорлупки от орехов с зажженной моксой. Специальные пехотные части, снабженные «огненными арбалетами», обстреливали позиции врага зажигательными стрелами.

В ряде случаев в военных целях использовался не только огонь как таковой, но и дым, особенно если в огонь подбрасывали вещества, усиливавшие его действие на глаза и дыхательные органы воинов противника.

Китайская история дает множество примеров применения огневых средств. Огромной популярностью огневое нападение пользовалось и в Японии, где к нему охотно прибегали практически все крупные военачальники: Ода Нобунага, Такэда Сингэн, Уэсуги Кэнсин, Тоётоми Хидэёси, Токугава Иэясу и другие. Об этом свидетельствуют многие эпизоды из японской военной истории.

Прекрасный образец использования огневых средств дал Кусуноки Масасигэ во время героической обороны крепости Акасака в 1333 г. Историк Рай Санъё в своей «Внешней истории Японии» рассказывает: «В третьей луне Така-токи, послав гонца, стал понуждать всех военачальников, чтобы они шли на штурм замка, вследствие чего после общего совещания военачальников было приказано мастерам соорудить облачную лестницу (унтэй). Длиной она была в 20 дзё (60,6 м), и ее через обрыв перекинули на валы замка. 6000 самых отчаянных воинов начали карабкаться по этой лестнице, стремясь попасть в замок, но Масасигэ приказал бросать на лестницу зажженные факелы и вместе с тем поливать ее маслом из ручных насосов, благодаря чему зажег ее. Поднялся дым, заклокотало пламя, и разбойники в суете начали метаться взад и вперед. Наконец лестница перегорела посередине, и несколько тысяч человек, полетев в обрыв, были сожжены и погибли» (разумеется, реально на лестнице было не более пяти-шести десятков воинов, но дело ведь не в численности. – Прим. ред.).

Школы кадзюцу и ходзюцу

В завершение темы огневых средств ниндзя – несколько слов о школах кадзюцу (искусство использования огневых средств) и ходзюцу (искусство использования огнестрельного оружия и артиллерии).

Одной из старейших школ ходзюцу, кодифицировавших способы применения огнестрельного оружия, использовавшиеся ниндзя из Кога, была школа Отани-рю. Ее создателем считается некий Отани Скэдзаэмон Ёсинао из деревни Нода уезда Кога провинции Оми. Сначала он подвизался на службе у Хидзикаты Камбэя из провинции Овари, а в 1591 г. перешел к Икэде Тэрумасе, благодаря чему приемы ниндзя из Кога получили распространение и в других районах Японии. Потомки Отани на протяжении десяти поколений служили наставниками ходзюцу в княжестве Кураёси.

Другой школой ходзюцу, вобравшей в себя традиции «невидимок» из Кога, стала Кога-рю (или Дзити-рю), основанная во второй половине XVII в. одним из ведущих специалистов того периода по ниндзюцу Кога-рю – Кимурой Окуноскэ Хисаясу (умер в 18-й день 4-го месяца 1723 г.). С 1672 г. Кимура состоял на службе в княжестве Бисю в качестве личного наставника по ниндзюцу и ходзюцу правителя княжества Тикамацу Хиконосина Сигэнори. С его помощью была разработана школа комплексного боевого искусства Итидзэн-рю, включившая в себя и раздел ниндзюцу (методы шпионажа Итидзэн-рю опирались не только на традицию Кога-рю, но и на школу Ига-рю, которую Тикамацу Сигэнори изучал у Такэноситы Хэйгаку Ёримицу из провинции Микава. Письменным источником по ниндзюцу Итидзэн-рю является книга «Канъё дэнкай» – «Толкование наставлений по использованию шпионов»). Школа ходзюцу Кога-рю, основанная Кимурой, специализировалась на применении пушек.

С традицией ниндзюцу монастыря Нэгоро были связаны две основные школы ходзюцу: Нэгоро-рю и Цуда-рю, но о них уже шла речь в книге «Ниндзя: боевое искусство».

Несколько школ кадзюцу и ходзюцу связаны также с именем легендарного Санады Юкимуры. Это Акаи-рю, Санада-рю и ряд других.

Меч ниндзя

Меч ниндзя (синобигатана; ниндзято) – один из самых любопытных предметов в арсенале японских «воинов ночи». И дело даже не в особой хитроумности его устройства – с этой стороны как раз всё просто, а в том огромном количестве нелепиц, которое в настоящее время сообщается об этом оружии в многочисленных популярных изданиях.

Мечи ниндзя

Меч в разобранном виде и ножны в разрезе

Что же реально представлял собой этот загадочный меч синобигатана? Нава Юмио описывает его следующим образом (названия частей японского меча и ножа см. на рис. на с. 419). Рукоять меча (цука) ниндзя была цельнометаллической. Ее оплетали шнуром черного цвета. В отличие от стандартных мечей, в оплетку рукояти синобигатаны не вплеталось украшение мэнуки. Гарда у синобигатана была квадратной и довольно массивной. Деревянные ножны либо просто покрывали черным лаком, либо сначала обтягивали кожей и лишь затем крыли лаком. Никаких украшений на них обычно не было. На конец ножен надевали конусовидную железную головку кодзири. Для прочности ножны охватывали металлическим кольцом. К куригата – специальному выступу с отверстием на ножнах крепился более длинный, чем обычно, шнур сагэо – около 3,6 м. Сам клинок обычно был относительно коротким.

Названия частей японского меча и ножен

Интересно, что здесь нет ни слова о том, что «шпионский» меч имел прямой клинок, хотя на этом настаивают многие авторы популярных работ о ниндзюцу, и хотя в настоящее время подобный меч «синобигатана» выставлен даже в так называемом «музее» ниндзюцу в городе Ига Уэно (интересно, что во время моего первого посещения этого «музея» в 1997 г. синобигатана с прямым клинком представлена не была…), который представляет собой отнюдь не научно-исследовательское, а чисто туристически-увеселительное учреждение.

Популяризаторы ниндзюцу и разного рода «сэнсэи» утверждают, что ниндзя не имели возможности приобретать мечи у профессиональных кузнецов и потому наладили собственное производство. Правда, при этом, то ли в силу незнания технологий, то ли в силу отсутствия у них доступа к качественному металлу, они были принуждены выковывать мечи самой простой формы – с прямым сравнительно широким клинком и толстой спинкой, по качеству далеко не равные благородным классическим японским мечам-катана. Другие авторы, в глазах которых положение ниндзя выглядит, видимо, не столь безнадежно-отчаянным, объясняют специфическую форму синобигатаны спецификой шпионского стиля фехтования, строившегося главным образом на уколах.

Однако в действительности в работах наиболее авторитетных историков ниндзюцу и специалистов по традиционному японскому оружию мечи синобигатана с прямыми клинками либо вообще не упоминаются, либо ставится под сомнение сам факт их существования. Специалисты полагают, что синобигатана с прямыми клинками – выдумка режиссеров кинобоевиков, имевшая целью дополнительно заинтриговать публику и нашедшая живой отклик у фальсификаторов ниндзюцу и их не в меру экзальтированных последователей.

Разделяю эту точку зрения и я. И самым убедительным доказательством ее правоты считаю тот простой факт, что до сего дня не найдено ни одного меча синобигатана с прямым клинком, относительно которого были бы даны весомые доказательства того, что он действительно принадлежал реальному ниндзя, участвовавшему в феодальных войнах.

Выхватывание меча из положения за спиной

Главной особенностью шпионского меча авторы работ по истории ниндзюцу называют его функциональность. Так, чтобы ножны синобигатаны (сая) не привлекали к себе внимание, их делали очень простыми, лишенными всякой красивости, но прочными, чтобы их можно было использовать в качестве дубинки или подвесного насеста при длительном наблюдении за врагом. Нередко ножны делали сантиметров на десять длиннее клинка. В образовавшуюся пустоту помещали различные мелкие предметы: бо-сюрикэны, секретные документы, ослепляющий порошок и т. д. У некоторых образцов наконечник ножен (кодзири) снимался, благодаря чему ножны, как утверждают некоторые авторы, можно было использовать как духовое ружье для стрельбы отравленными иголками или как трубку для дыхания под водой.

Более длинный, чем обычно, шнур сагэо также давал лазутчику массу преимуществ. Его использовали для связывания, устройства ловушек и т. д. Синоби даже кодифицировали так называемые «семь способов использования сагэо» – сагэо сити-дзюцу, о которых подробнее будет говориться далее.

Гарда (цуба) синобигатаны, как уже говорилось, часто была квадратной со стороной около 8–10 см и толщиной около 5 мм. Такая простая форма, как считают, лучше соответствовала специфике работы ниндзя, использовавших гарду как ступеньку при подъеме на стену. Кроме того, большой квадратной гардой с заточенными краями и углами можно было располосовать лицо противника в ближнем бою, а стальным наконечником ножен – кодзири – пробить ему грудную клетку или выбить глаз. Правда, такие необычные цуба и кодзири не могли не бросаться в глаза и должны были постоянно привлекать к себе внимание.

Нава Юмио указывает, что акулья кожа, которой отделывались рукояти японских мечей, при попадании на нее воды сильно разбухает, и мечом становится пользоваться неудобно. Поэтому для защиты от воды ниндзя покрывали акулью кожу лаком (катаны с такими рукоятями действительно встречаются в коллекциях), а сверху закрывали еще и оленьей кожей, которая от воды, наоборот, сжимается, и обматывали нитью.

Мечи ниндзя, как правило, были относительно короткими, так как длинный меч – обуза во время разведывательных операций, когда надо продираться сквозь буераки и буреломы, лазить по деревьям и стенам. Длина клинка синобигатаны, судя по сохранившимся описаниям, колебалась в пределах от 42,5 до 54,5 см. При этом клинок действительно был относительно толстым и широким, но обладал прекрасными рубяще-режущими качествами.

В отличие от стандартных мечей, которыми пользовались обычные самураи, на клинке синобигатаны, как правило, не было ни желоба для стока крови, ни гравировки, так как гравированный меч легче поддается ржавчине при попадании на него воды (а ниндзя, как известно, постоянно приходилось форсировать реки, рвы, действовать под проливным дождем), а меч со стоком при рубке издает характерный свист, который может выдать синоби врагу.

Хочется отметить один любопытный факт. В западной и отечественной литературе почему-то модно описывать синобигатану не по сохранившимся описаниям в источниках, а по тайваньским и испанским подделкам-имитациям. Вот как описывает синобигатану уже упоминавшийся в этой главе В. Момот: «Кроме того, синоби-сайа (правильнее сая. – А.Г.) часто оканчивается дополнительной заглушкой-пеналом с конусообразным кончиком, в котором имеется прорезь для универсального метательного ножа (хранящегося в нем же), который можно не только метать, но и, вставляя в прорезь и фиксируя его там, превратить ножны в короткое копье…

…В современных модификациях синобигатана под гардой очень часто имеется фиксатор для закрепления двух тонких сякэнов (метательных звезд) …

…За гасира (правильнее – касира. – А.Г.) в рукояти меча ниндзя чаще всего скрывался еще один тайник, в котором воин-тень мог носить ослепляющую смесь или порох, яды, лекарства и т. п. Гасира в синобигатана не служит для укрепления шнура, а является крышкой для полости в цука, удерживающейся в рукояти за счет двух распирающих изнутри упругих пластинок».

Выглядит это описание, конечно, колоритно, но отражает оно не реальную историческую традицию японских средневековых лазутчиков-диверсантов (по крайней мере, ничего подобного не описывает ни один из японских специалистов), а технические находки современных дизайнеров, воплощенные в «синобигатана», которыми сейчас завалены сувенирные магазины по всему миру.

В кино мы то и дело видим ниндзя с заброшенным за спину мечом, с торчащей над правым плечом рукоятью и выступающим у левого бока наконечником ножен кодзири. Однако Нава Юмио считает, что таким способом ношения меча ниндзя в действительности не пользовались. Аргументы японского специалиста таковы.

Во-первых, торчащие рукоять и кодзири болтаются из стороны в сторону и беспрестанно задевают за ветки и кусты, производя совершенно ненужный шум. Во-вторых, такое положение меча не позволяет делать перекаты и кувырки, так как ножны при этом причиняют боль, а большая гарда грозит распороть лицо или пробить висок. В-третьих, выхватив меч, его практически невозможно вложить обратно в ножны. И, в-четвертых, относительно длинный меч в таком положении просто невозможно выхватить из ножен.

Вообще, традиция меча за спиной была известна японцам с глубочайшей древности. Правда, носили его иначе, нежели показывают в кинофильмах про ниндзя: рукоять над левым плечом, а кодзири у правого бока. При таком положении меча правша может легко выхватить даже довольно длинный меч и столь же легко вложить его обратно. По мнению Навы, именно этим традиционным для японских воинов способом и пользовались в случае необходимости «воины-тени», отнюдь не бывшие новаторами-рационализаторами в этом вопросе. Впрочем, это лишь гипотеза исследователя. И другие авторы считают, что ниндзя всё-таки носили меч на киношный манер в тех случаях, когда надо было куда-то лезть либо ползти.

Как бы то ни было, чаще всего меч ниндзя носили так же, как обычные воины: за поясом на левом боку. Именно это положение наиболее рационально, ибо меч находится в буквальном смысле под рукой. Его можно мгновенно выхватить, вытащить вместе с ножнами или засунуть обратно. Такая свобода маневра была очень кстати во время тайного проникновения во вражеский дом. Двигаясь в кромешной тьме, ниндзя почти до конца выдвигал меч вместе с ножнами из-за пояса и орудовал его рукоятью, как щупом. Если было нужно сделать кувырок, лазутчик одним движением левой руки сдвигал меч на центр живота, если же было нужно присесть, он перемещал меч на спину. Пролезая в щель под забором, «невидимка» вынимал его из-за пояса совсем, клал наземь, зажимал сагэо в зубах, лез в дыру, а затем втягивал меч за собой при помощи шнура.

Одной из самых интересных загадок меча синобигатана является окраска его клинка. Один из японских исследователей выдвинул любопытную гипотезу о том, что синобигатана специально делались черными, чтобы отблеск лунного света ночью не выдал местонахождения лазутчика. По его словам, с глубочайшей древности были известны так называемые «черные мечи» (курогатана), считавшиеся одними из лучших. Это название, по его мнению, объясняется тем, что клинки курогатана целиком покрывались черным лаком.

Действительно, в настоящее время известны некоторые образцы японского оружия, выкрашенные в черный цвет. Например, в ХХ в. японцы специально чернили штыки, чтобы они не отсвечивали во время ночных атак. Да и сюрикэны, которые использовали ниндзя, тоже были черными. Тем не менее гипотеза о «черных мечах» на поверку оказывается совершенно беспочвенной.

Во-первых, название курогатана не встречается ни в каких старинных текстах. Во-вторых, ни один из знаменитых боевых мечей не имеет лакового покрытия. Дело в том, что для шлифовки и заточки такого меча требуются колоссальные усилия, так как необходимо каждый раз удалять весь лак. В действительности крытые лаком мечи назывались о-каси-гатана, что буквально означает «меч, даваемый взаймы». В периоды мира князья-даймё заказывали дешевые мечи десятками про запас на случай войны, чтобы после начала военных действий вооружать ими нанимаемых воинов. Так как эти мечи подлежали длительному хранению в арсеналах без употребления, их во избежание ржавления покрывали лаком (хорошие же мечи самураи хранили в бочках с маслом). Мечи о-каси-гатана обычно имели стандартную длину от 60 до 70 см, то есть были слишком длинными для ниндзя. Скорее всего, мечи ниндзя не были ни черными, ни серо-буро-малиновыми. И по внешнему виду их клинки ничем не отличались от обычных.

В. Момот в своей работе «Традиционное оружие ниндзя» пишет, что ниндзя никогда не полировали своих мечей, чтобы не «отсвечивать». Однако эта идея выглядит весьма сомнительной, так как в действительности полируют мечи совсем не для красоты, а ради защиты их от ржавчины.

Сагэо сити-дзюцу – «семь способов использования сагэо»

Сагэо – шнур для крепления ножен на поясе – представляет собой длинный плоский шнур, продеваемый в отверстие на специальном выступе на ножнах, называемом куригагата и находящемся в 7–8 см от их устья. После того как меч в ножнах засовывают за пояс, ножны привязывают к поясу посредством сагэо, чтобы предотвратить выпадение ножен и надежно зафиксировать их. Это совершенно необходимо также для выполнения приемов иайдзюцу.

Обычно сагэо имеет длину около 180 см. Однако у синобигатаны он намного длиннее – от 240 до 360 см. Дело в том, что ниндзя использовали сагэо не только для крепления ножен за поясом, но и другими способами, которые известны под общим названием «семь способов использования сагэо».

В абсолютной темноте ниндзя, как и все обычные люди, видеть не могли. Поэтому при проникновении во вражеский дом нужно было выбрать правильную тактику, чтобы не напороться неожиданно на хозяина, засевшего в засаду с занесенным над головой мечом.

Если ниндзя предполагал наличие засады, он использовал уловку, именуемую дза-сагаси-но дзюцу или дза-сагури-но хо – «техника поиска места». Суть этой техники состоит в том, чтобы в кромешной тьме двигаться по комнате по дуге, вдоль стены, используя меч в качестве щупа. Для этого нужно вытащить меч вместе с ножнами из-за кушака, достать клинок из ножен так, чтобы в устье осталось лишь 5–6 см и, взявшись за рукоять, выставить меч с подвешенными на нем ножнами вперед как щуп (лезвие обращено вверх, спинка меча, естественно, развернута вниз). Чтобы ножны не упали на пол, их нужно придерживать, натягивая шнур сагэо, который сначала держат левой рукой, а потом зажимают между зубами. Приняв такую изготовку, можно перемещаться по помещению, двигаясь спиной вдоль стены и как можно ниже припадая к полу. Мечом с висящими на нем ножнами действуют как щупом, водя им из стороны в сторону. Если ножны вдруг натолкнутся на какую-то преграду, значит, в темноте притаился враг – ведь в середине японской комнаты никакой мебели не бывает, а шпион двигается спиной вдоль стены и может хорошо ориентироваться в пространстве. В такой ситуации ниндзя выплевывает шнур, ножны падают на пол, а «невидимка», мгновенно отдернув руку с клинком для замаха, наносит два-три укола в темноту, туда, где обнаружен объект.

стр 426

Дза-сагаси-но дзюцу (дза-сагури-но хо)

Здесь нужно отметить две дополнительные тонкости. Во-первых, ниндзя должен двигаться, опустившись максимально низко, чтобы его не настиг неожиданный горизонтальный рассекающий удар. Во-вторых, уколы нужно выполнять, развернув клинок горизонтально, так как велика вероятность, что уколы придутся в область ребер. Если клинок стоит вертикально, то он наткнется на ребра, и рана не будет опасной.

Сагэо можно использовать как замену пояса, если его перерезали в рукопашной схватке или просто нет под рукой. В случае ранения шнур может заменить жгут для остановки кровотечения путем тугой перетяжки конечности на отрезке ближе к сердцу, чем рана.

стр 427

Техника связывания юби-гатамэ

Другой вариант применения – связывание пленника. Длины «шпионского» шнура вполне для этого достаточно. Правда, в такой ситуации ниндзя мог воспользоваться и гораздо более короткой веревочкой, длиной в каких-нибудь 6 сун (около 18 см), откуда происходит и ее название: рокусун-нава – «веревка длиной в 6 сун». Другое название той же веревочки раскрывает сущность этого способа связывания – «юби-гатамэ-нава» – «веревка для связывания пальцев». Пленнику заводили обе руки за спину, скрещивали большие пальцы его рук и крестообразно перетягивали их шнурком пониже сустава. Освободиться от такой «фиксирующей повязки» практически невозможно. А небольшие размеры шнурка, необходимого для связывания таким способом, позволяют запросто «перевязать» одним сагэо, порезанным на части, человек семь-восемь.

Сагэо можно использовать в качестве ёдзин-нава – «веревки предосторожности» при использовании уловки нава-бари – «натягивание веревок». Этот способ использования шнура синобигатаны входит в число так называемых «дорожных хитростей» (цуро-сикакэ). Чтобы уберечься от «визита» непрошеного гостя, ниндзя протягивал веревку поперек входа в свою спальню на высоте голени. В ночной темноте при отсутствии освещения такая веревочная преграда оказывалась весьма неприятным сюрпризом для врага: споткнувшись о нее, он кубарем летел на пол комнаты. Разбуженный шумом падения, ниндзя, располагавшийся, как правило, в самом центре комнаты, моментально выхватывал меч из ножен и одним махом наносил удар в том направлении, куда падал незадачливый противник.

Перебираясь через высокий забор, ниндзя приставлял к нему синобигатану, воткнув ее окованным металлическим кончиком ножен-кодзири в землю. Зажав кончик сагэо в зубах, он отталкивался ногой от широкой гарды и прыгал вверх, стараясь схватиться руками за гребень. Вскарабкавшись на вершину стены, «невидимка» шнуром втягивал за собой свой меч. Такая уловка называлась «цури-гатана-но хо» – «способ выуживания меча».

Цури-гатана-но хо (1)

Цури-гатана-но хо (2)

Сагэо использовали при постановке «походной палатки» при ночевке в «полевых условиях» (нонака дзин-бари-но хо – «постановка на ночлег в поле»). Для этого ниндзя обвивал шнуром три-четыре стоящих поблизости друг от друга дерева и сверху натягивал лист промасленной бумаги, под которым можно было укрыться от дождя и снега.

Еще один вариант использования сагэо для устройства «места ночлега» назывался табимакура-но хо – «способ походной подушки». В этом случае использовалась пара мечей – длинный и короткий (дай-сё). Связав шнуры обоих мечей, ниндзя клал мечи на землю параллельно друг другу, туго натягивал соединяющие их шнуры и ложился на них спиной. При этом большой меч (дайто) находился слева от шпиона, а малый (сёто) – справа. Шпион спал, обхватив дайто левым предплечьем. Если подкравшийся враг пытался отобрать меч у заснувшего ниндзя, конструкция не позволяла сделать это незаметно. Очнувшись ото сна, ниндзя моментально отбрасывал ножны в сторону ног, обнажал мечи движениями рук в сторону головы и закалывал врага. Подобный вариант обнажения меча (батто) очень характерен для ниндзя. Из-за того, что выхватывание происходит одновременно с броском ножен в противоположном направлении, скорость обнажения меча почти вдвое выше, чем при других способах выхватывания меча.

Кроме того, при неожиданном нападении противника, когда нужно срочно удирать, а времени заткнуть мечи за пояс нет, благодаря связанным сагэо, их можно просто повесить на шею и бежать в таком виде, на ходу приводя себя в порядок.

Табимакура-но хо

Яри-домэ-но дзюцу – «способ остановки копья» – или нагаэ-дори – «захват длинного копья» – так называется техника оплетания длинного древкового оружия противника вроде копья или алебарды шнуром, чтобы сковать его действия и, воспользовавшись временной беспомощностью, заколоть мечом.

Для этого необходимо вытащить меч из-за пояса вместе с ножнами и мгновенно привязать к рукояти конец сагэо. После этого клинок извлекают из ножен правой рукой. А ножны как дубинку берут в левую руку, захватывая их у устья (коигути). Левую руку с ножнами вытягивают в сторону противника в положение сэйган: кисть руки находится напротив точки тандэн, локализуемой в животе, в месте на три пальца ниже пупка, а кончик оружия устремлен в горло противника. Правую руку с обнаженным мечом поднимают над головой в позицию дзёдан, так чтобы сагэо оказался туго натянутым с правой стороны от тела шпиона. В этой позиции нужно спокойно ждать действий противника.

Если противник наносит укол копьем в живот, удар отражают скрещенными мечом и ножнами движением сверху вниз, стараясь прижать копье к земле. Если это удалось, следует мгновенно наступить ногой на древко, придавить его к земле и одновременно уколом меча поразить противника. Если противник наносит укол в лицо, удар отклоняется «крестом» снизу вверх, после чего нужно нанести укол мечом, скользя им вдоль древка копья.

Яри-домэ-но дзюцу

Если же противник колет в грудь справа от сагэо, нужно сделать небольшой шаг вперед влево по диагонали, отражая укол вправо, согнуть правую руку в локте и зажать древко копья в сгибе руки. Затем, скрещивая меч и ножны, необходимо оплести шнуром древко копья противника. Следуя за возвратным движением копья, нужно сблизиться с противником и пронзить ему грудь клинком.

Если противник выполняет укол слева от сагэо, нужно сделать шаг по диагонали вперед-вправо, отклонить копье влево, зажать его древко в левой подмышке и оплести его шнуром, сковав движения. При попытке противника выдернуть оружие нужно моментально с ним сблизиться и заколоть.

* * *

Публикация первого издания «Когтей невидимок» вызвала немало споров по самым разным вопросам, поднятым в книге. Но, пожалуй, больше всего копий было сломано вокруг вопроса о том, существовали ли столь широко разрекламированные специфические мечи ниндзя с прямыми клинками, которые сегодня и принято называть синобигатана (хотя японские специалисты – а вслед за ними и я – нередко используют это слово для обозначения мечей, применявшихся ниндзя вообще). Следя по мере возможностей за литературой по ниндзюцу, выходящей в Японии, я вновь и вновь убеждался в правоте той точки зрения, которую я озвучил в 1998 г. Чтобы не быть голословным, считаю нужным процитировать работу одного из наиболее авторитетных специалистов по истории ниндзюцу наших дней – президента Общества возрождения и сохранения традиций ниндзя школы Ига-рю Курои Мицухиро и заранее прошу прощения у читателей за длину цитаты:

«Синобигатана. Существовал ли в действительности особый меч ниндзя?

В кино, на телевидении и в комиксах манга мы часто видим ниндзя с мечом, висящим на спине. В большинстве случаев рукоять меча высится над его правым плечом, но при таком способе ношения очень неудобно выхватывать меч из ножен. Когда меч носят на поясе, его носят на левом боку. И в этом случае меч выхватывают правой рукой с поворотом бедер, придерживая ножны левой рукой. В старину вся техника использования меча была рассчитана на правшу, и поэтому левой рукой меч выхватывали очень редко, как редко его носили за поясом на правом боку. Когда меч вешается за спину так, что его рукоять высится над правым плечом, выхватывать меч правой рукой очень неудобно. Кроме того, когда правая рука при таком способе извлечения меча из ножен вытягивается вверх, фехтовальщик открывает противнику свою подмышку, которая является весьма уязвимой зоной. Поскольку даже у бойца, облаченного в доспехи, подмышка остается незащищенной, нет ничего опаснее такого способа выхватывания меча. Поэтому если меч носили за спиной, то, вероятно, его вешали так, чтобы рукоять высилась над левым плечом. В этом случае для выхватывания меча не требуется вытягивать правую руку вверх. Кроме того, при таком способе ношения меч можно легко извлечь из ножен даже в комнате с низким потолком или в подполе.

На самом деле обычно ниндзя, как и другие воины, тоже носили меч за поясом. Правда, бывало, что при применении особой техники то-ири-но дайдзи – «важнейшие указания о технике похода в дверь» – при входе в дверь ради предосторожности меч все-таки вешали за спину. Поскольку в старину двери обычно делали низкими, взрослому человеку при входе в них всегда приходилось нагибаться. И ниндзя вешал меч за спину на случай, если враг, укрывшийся внутри в засаде, попытается нанести ему удар мечом сверху.

Считается, что особым мечом ниндзя был меч типа синобигатана. Это специфический меч с прямым клинком, с большой квадратной гардой и с ножнами, имеющими железный кончик (саядзири). В общем, при первом же взгляде на него становится ясно, что это не обычный меч.

Однако если бы ниндзя, занимавшиеся главным образом тайным шпионажем, действительно ходили с таким специфическим мечом, как синобигатана, по одному взгляду на который было можно определить, что это оружие ниндзя, то враги моментально раскрывали бы их подлинную сущность. Можно предположить, что ниндзя переносили такие мечи тайным образом, не выставляя их напоказ. Однако в этом случае, если бы при захвате ниндзя в плен или при его досмотре при проходе через заставу у него был бы обнаружен такой специфический меч, то он не смог бы вывернуться.

Возникает вопрос: действительно ли этот особый меч синобигатана обладал такими замечательными качествами, что его стоило использовать, несмотря на весь риск?

Типичный японский меч нихонто имеет характерный изгиб с заточкой по выпуклой стороне клинка. При нанесении диагонального удара с оттягом он описывает круг, в каждое мгновение соприкасаясь с мишенью лишь небольшим участком своего лезвия, которое, как утверждают, не уступает остротой лезвию безопасной бритвы. Когда же меч имеет прямой клинок, то он в силу самой своей формы не может иметь такую же остроту, как меч изогнутый. Соответственно, синобигатана уступала своими режущими свойствами обычному японскому мечу.

А каковы достоинства синобигатаны, если рассматривать ее не как оружие, а как вспомогательный инструмент?

У синобигатаны шнур сагэо был длиной около 9 сяку (примерно 2,7 м), а кодзири – наконечник ножен – имел заостренную форму. Говорят, что ниндзя брали кончик шнура-сагэо в зубы или привязывали его к лодыжке, устанавливали меч в ножнах вертикально и затем, вставая ногой на большую квадратную гарду, как на подножку, взбирались на стену или на ограду, после чего за шнур подтягивали меч за собой. Но давайте не будем сразу впадать в восторг, а задумаемся. Высота, на которую можно приподняться таким образом, не достигает и метра. Это такая высота, на которую после небольшого разбега может подпрыгнуть любой человек. Получается, что для ниндзя, которые путем специальных тренировок развивали необычайную прыгучесть, меч синобигатана в данной ситуации оказывался абсолютно ненужной вещью.

Утверждают также, что кодзири – наконечник ножен – мог сниматься, и тогда ножны превращались в трубку, которую можно было использовать в качестве дыхательной трубки, прячась в воде. Однако если вы попробуете проделать это на практике, то обнаружите, что по причине того, что ножны вдвое длиннее дыхательной трубки, дышать через них очень тяжело, и даже тренированный человек едва ли сможет находиться с ножнами под водой долгое время. Таким образом, наш анализ показывает, что меч синобигатана не имел никаких достоинств ни как оружие, ни как инструмент.

И вообще – существовали ли на самом деле такие мечи, как синобигатана?!

Здесь необходимо сделать ряд терминологических оговорок. Некоторые торговцы мечами называют синобигатана любые мечи с клеймами каких-нибудь кузнецов-мечников из Ига. Другие называют так мечи, изготовленные какими-нибудь деревенскими кузнецами, которые якобы были ниндзя из Ига. Есть и такие, кто называют синобигатана скрытые, замаскированные клинки (сикоми-гатана).

Было бы вполне логичным, если бы мечи синобигатана с прямыми клинками, с железными наконечниками ножен, с квадратными гардами обнаруживались по всей стране, но на деле возможности видеть такие мечи лишены даже профессиональные торговцы мечами. И, как ни странно, не известно ни единого меча синобигатана, изготовленного в Ига или Кога – на родине ниндзя.

Меч типа синобигатана имеется, в частности, в коллекции 21-го сокэ клана Бан-то школы Кога-рю господина Каваками Дзинъити, которого сейчас называют последним наследником ниндзя. Судя по его внешней отделке, этот меч, хранящийся у господина Каваками, как и другие подобные мечи, изготовлен во второй половине эпохи Эдо (1603–1867). Хотя, как гласит традиция, синобигатана – это «меч шпионов-синоби», предположительно такие мечи гораздо чаще применялись как оружие мастерами боевых искусств – будзюцу, а не ниндзя. По-видимому, подобные мечи с квадратными гардами и заостренными наконечниками ножен кодзири применялись в некоторых школах будзюцу, но при этом не рассматривались как «мечи ниндзя» – синобигатана. Утверждают также, что использование квадратной гарды в качестве подножки при подъеме на стену, заострение наконечника ножен кодзири, а также использование ножен со снятым наконечником кодзири при нырянии являлись элементами подготовки в некоторых школах боевых искусств эпохи Эдо. К примеру, подобные мечи и сегодня применяются в некоторых ответвлениях школы фехтования мечом Итто-рю, говорят, что их использование описано в главнейших секретных наставлениях этой школы. Однако такие школы практиковали вовсе не ниндзя, а мастера боевых искусств. В этой связи представляется, что правильнее характеризовать эти мечи, которые в настоящее время называют синобигатана, как мечи, применявшиеся не ниндзя, а мастерами боевых искусств – бугэйся. Причем только такие люди без определенного места жительства, как бугэйся, странствовавшие по стране с целью совершенствования в боевых искусствах, и могли носить такие мечи. Обычные же самураи, состоявшие на службе в княжествах, не могли появляться в замках своих господ с такими необычными мечами на боку, поскольку во всех княжествах даже окраска ножен и шнура сагэо были строго регламентированы. Поэтому уже только по внешнему виду меча в ножнах на поясе самурая и по характерным особенностям использования шнура сагэо можно было определить, в каком княжестве он состоял на службе. В то же время в рамках практики боевых искусств в некоторых школах могли использоваться и нестандартные виды оружия. Они могли также использоваться частными лицами, не состоявшими на службе, хотя и в этом случае такие лица не могли носить уж слишком необычные мечи. Ведь в эпоху Эдо даже ниндзя состояли на службе или сёгуната, или каких-то княжеств, а потому точно так же, как обычные самураи, не могли носить такие необычные мечи, как синобигатана.

По всей видимости, мечи синобигатана, которые считаются специфическим оружием ниндзя, не использовались ниндзя и в эпоху Эдо. Ведь в эпоху Эдо, если бы какой-то человек появился с таким мечом у пояса, в нем сразу же вычислили бы ниндзя. Это не позволило бы ему выполнять его служебные обязанности, для чего требовалось скрывать свою подлинную сущность. Если такие мечи и существовали в действительности и применялись на практике, то это, вероятно, могло иметь место не в рамках тайной шпионской деятельности, а только на полях сражений в эпоху Сэнгоку (1467–1568). Однако тогда воины наверняка стремились использовать наиболее совершенные образцы вооружения.

Мечи, которые носили у пояса ниндзя, внешне должны были выглядеть как самые обычные мечи. Они не должны были бросаться в глаза, растворяясь в массе других мечей. А кроме того, они не должны были выдавать подлинную сущность своего владельца, если его схватит враг. Иными словами, всё это означает, что специфических шпионских мечей, которые ныне именуют синобигатана, в действительности никогда не существовало» (Ниндзюцу кёхон. Синоби-но хидэн 31 («Учебник ниндзюцу. 31 секрет синоби»). Токио, «Синдзимбуцу орайся», 2009, с. 127–131).

Фехтование ниндзя (синоби кэндзюцу, синоби иайдзюцу)

Сразу нужно оговориться, что о фехтовании ниндзя мы знаем очень и очень мало по той простой причине, что в старинных источниках эта тема практически не отражена. С другой стороны, кино и телевидение уже успели сформировать определенный стереотип «шпионского» мечевого фехтования. Так, из фильма в фильм люди, облаченные в черные костюмы, демонстрируют фехтование мечом обратным хватом, который выдается за подлинную технику синоби кэндзюцу. Спору нет: в руках актеров на телеэкране такие выкрутасы порой выглядят довольно убедительно, но… они не имеют практически никакого отношения к реальной технике фехтования ниндзя. Чтобы понять это, необходимо хорошо представлять, в каких условиях «воинам ночи» приходилось пускать в ход свои клинки.

Чаще всего «сценой» для схваток на мечах служили узкие коридоры замков, традиционные японские комнаты с довольно низкими потолками, кустарники, лесные чащи. Одним словом, те места, где широкие размашистые движения по принципу «развернись плечо, размахнись рука» просто неприменимы. Поэтому основу «шпионского фехтования» составляли молниеносные «очереди» коротких уколов. Именно такие приемы лучше всего отвечали потребностям ниндзя.

Кололи ниндзя, как правило, не один, а два-три раза кряду, так как одним уколом далеко не всегда удавалось отправить противника на тот свет, тем более если дело происходило в кромешной тьме, когда ни дистанция, ни позиция противника не были ясны лазутчику. Колоть следовало, развернув клинок горизонтально. Объясняется это очень просто: при вертикальном положении лезвие могло наткнуться на ребра и не достать до жизненно важных органов. Зато при горизонтальном положении отточенное острие меча проскальзывало между ребрами легко, словно рассекая масло. Кроме того, грамотно пользуясь изгибом меча, ниндзя мог отклонить оружие противника в сторону и так расчистить себе путь к его персоне.

Обратный же хват требует несколько больше пространства для замахов при рубящих ударах. Кроме того, он сильно ограничивает радиус поражения, который у ниндзя, пользовавшихся короткими мечами, и без того был невелик, снижает точность ударов, так как лезвие из-за неудобного положения в руке дрожит.

В источниках упоминается некая школа «подлинного синоби кэндзюцу» Тонами-рю (по некоторым данным, еще в 30-х гг. ХХ в. существовали мастера, владевшие техникой этой школы), созданная в начале XVII в. самураем из княжества Уэно провинции Ига по имени Тонами Матабэй Торииси. Сначала этот Тонами, бывший знатоком ниндзюцу школы Ига-рю, служил семье Тёсокабэ, но позже поступил на службу к клану Тодо, господствовавшему в те времена в Ига. Он преподавал технику фехтования коротким мечом, которую называл ин кэмпо – «фехтование иньского темного начала». Исходя из этого названия, некоторые историки предполагают, что в Тонами-рю изучались приемы боя мечом, который держали обратным хватом («хват ин»). Однако в источниках сообщается, что свои знания о бое мечом Тонами почерпнул в школе Тюдзё-рю. При этом в клятвенном письме, переданном мастеру Тонами при вступлении в его школу знаменитым мастером будзюцу Араки Матаэмоном, последний выражает желание изучить школу Синкагэ-рю. Таким образом, Тонами-рю развилась на основе либо Тюдзё-рю, либо Синкагэ-рю. А обе эти школы, относимые современными «специалистами» по ниндзюцу к так называемым «самурайским», не содержат приемов боя обратным хватом.

Различные стойки (камаэ) с мечом в положении обратного хвата

Некоторые авторы считают, что ниндзя были особенно сильны в искусстве мгновенного выхватывания меча с последующими ударами – иайдзюцу, ссылаясь на то, что короткий меч можно выхватить гораздо быстрее, чем длинный. Однако сравнительно короткие мечи использовались и во многих «самурайских» школах кэндзюцу. Например, современный наставник школы Катори синто-рю Отакэ Рискэ рекомендует использовать мечи традиции Бидзэн с длиной клинка около 60 см. Он же указывает, что знаменитый фехтовальщик из школы Ягю синкагэ-рю ветви Бисю – Ягю Тосиканэ (Рэнъясай) использовал длинный меч с лезвием в 1 сяку 9 сун 8 бу (около 55 см) и короткий – с клинком в 1 сяку 3 сун 3 бу (около 38 см) – вполне в пределах размеров синобигатана.

В бою ниндзя стремился как можно быстрее разделаться со своим противником, чтобы к тому не успела подоспеть подмога. Поэтому удары наносились в жизненно важные точки человеческого тела, чаще всего в те точки, которые не защищены доспехами. Мишенями для колющих, пилящих, режущих и рубящих ударов служили сонные артерии; запястья с внутренней стороны, где проходят вены; подмышечные впадины; низ живота, где между нагрудником и «юбкой» доспехов имеется щель, прикрытая лишь шнуровкой; бедра изнутри, где проходят бедренные артерии; подколенные сгибы при атаке сзади; ахиллесовы сухожилия при внезапном нападении с земли.

С точки зрения перечисленных выше критериев «шпионского фехтования» исключительный интерес представляет техника боя мечом школы Катори синто-рю. В ней используется особый вертикальный удар маки-ути – «крученый удар». В маки-ути рассекающий удар сверху наносится не из положения с мечом, задранным в небо (дзёдан-но камаэ), как во многих других школах, а из положения, когда клинок спинкой лежит на вытянутых вперед руках. Благодаря этому удар распространяется как бы не сверху вниз, а вперед, и минимальная высота, требующаяся для его применения, значительно ниже по сравнению с обычным ударом из положения дзёдан-но камаэ. Кроме того, замах на маки-ути с применением небольшого поворота корпуса легко превращается в подставку, с которой соскальзывает удар противника.

Не менее оригинальна в Катори синто-рю техника бокового удара ёкомэн-ути. Если во многих других школах кэндзюцу меч для такого удара предварительно заносят назад – вбок, то в Синто-рю замах осуществляется таким образом, что острие меча направлено строго вперед, в горло противника. Замах выполняется как короткий удар снизу вверх. В действительности это даже не замах, а подрезающий удар по кистям противника, поднимающего меч в положение дзёдан-но камаэ. Кроме того, если при ударе с широким замахом вбок у противника есть доля секунды для сближения и контрвыпада, то выставленное вперед острие меча в ёкомэн-ути не позволяет ему сделать этот рывок навстречу. После этого меч поднимается в позицию дзёдан-но камаэ и по кратчайшей траектории обрушивается на шею или бок противника. Благодаря такой специфической технике мастер Катори синто-рю способен наносить боковые удары мечом даже в очень узком коридоре, где другие школы кэндзюцу будут бессильны.

Маки-ути

Вообще, техника фехтования всеми видами оружия в Катори синто-рю построена на полном контроле дистанции. Поэтому удары мечом в этой школе не проносят, а фиксируют на высоте живота, благодаря чему попытки противника приблизиться к бойцу оборачиваются самонасаживанием на клинок.

Огромное внимание в Синто-рю уделяется самым разнообразным коротким техническим действиям, направленным на перерезание артерий, вен, сухожилий. Удары и уколы выполняются по кратчайшим траекториям.

Ёкомэн-ути

В этой школе практически отсутствует техника блокирования меч в меч, чреватого порчей клинка. За счет правильного выбора дистанции боец не подставляет лезвие своего меча навстречу удару врага, а сам наносит удары по его уязвимым точкам.

Ката Нукицукэ-но кэн (1)

Ката Нукицукэ-но кэн (2)

Ката Нукицукэ-но кэн (3)

Техника иайдзюцу – «искусства обнажения меча» – в Катори синто-рю также чрезвычайно оригинальна. В ката этого раздела прорабатываются не только реакции на неожиданные нападения врага, но и приемы внезапной атаки из засады. Мастера этой школы сидят на земле не на пятках, опустившись на оба колена, а встав на одно колено в позу иай-госи. Согласно комментарию Отакэ Рискэ, главного технического наставника этой школы, эта позиция была позаимствована фехтовальщиками у разведчиков, передвигавшихся короткими перебежками от ямки к ямке, от кустика к кустику и прижимавшихся для маскировки к земле. Притаившись в яме или за камнем в иай-госи, мастер Катори синто-рю поджидал вражеский патруль, в нужный момент неожиданно взмывал в воздух в высоком прыжке и обрушивал серию молниеносных ударов по врагу. Меч до начала атаки держали вложенным в ножны, чтобы его предательский блеск не выдал разведчика. В атаках чередовали высокие прыжки с быстрыми перемещениями на коленях, когда «ночной воин» припадал к земле, становясь практически невидимым, и разил своих врагов, вспарывая им бедра, пах, голеностопные суставы…

Ката Нукицукэ-но кэн (4)

Характерным примером такой техники Катори синто-рю является ката Нукицукэ-но кэн, один из вариантов расшифровки которого выглядит следующим образом. Разведчик притаился в засаде в высокой траве в позиции иай-госи и ожидает подхода вражеского патрульного, чтобы уничтожить его (1). Когда патрульный входит в поражаемое пространство, разведчик выпрыгивает вперед – вверх одновременно с выхватыванием меча из ножен и с молниеносным ударом в горло противника. Этим рассекающим ударом разведчик как минимум лишает противника возможности закричать, позвать на помощь (2). Уходя от возможного контрудара, после прыжка он приземляется на одно колено и с коротким замахом наносит укол кончиком меча, скользя его спинкой по левой ладони. Если первый удар попал в цель, то укол выполняется в горло упавшему на колени противнику. Если же тот успел отшатнуться, то в живот (3–5). Выдернув меч, разведчик со сменой стойки уходит немного в сторону, ударом рукояти сбивая врага спиной на землю. Выдергивание меча совершенно необходимо, так как падающее тело противника может сломать клинок (6–7). Завершает атакующую комбинацию рубящий удар сверху вниз, отсекающий врагу голову (8–9). В ката эти действия завершаются очищением меча от крови и вкладыванием его в ножны (10).

Интересно, что некоторые данные позволяют проследить влияние Катори синто-рю на традиции фехтования ниндзя из Ига. Так, в XVII в. наибольшей популярностью у ниндзя княжества Тодо, располагавшегося на территории провинции Ига и включавшего древний оплот Ига-моно городок Ига Уэно, пользовалась школа иайдзюцу Ига-рю, разработанная местным госи и членом организации мусокунин (см. «Ниндзя: боевое искусство») Ига Норисигэ на основе именно Катори синто-рю. Позднее школа Ига-рю получила распространение также в провинции Этидзэн.

Приблизительно в то же время в Ига Уэно появилось додзё школы кэндзюцу Фудзан-рю. Ее создал в 1670 г. самурай из княжества Хисако, уроженец Кувана провинции Исэ Ига – Дзидаю Такэнобу. Интересно, что этот Ига Дзидаю был не только прекрасным фехтовальщиком, но и знатоком военной стратегии (гунпо) школы Ямага-рю, которая, между прочим, уделяла особое внимание теории использования шпионов и постановки войсковой разведки.

Сегодня очень немногие слышали что-либо о группе ниндзя Сагара, которая была сплошь укомплектована мастерами, владевшими ура-тати – секретным разделом кэндзюцу школы Тайся-рю, вела тайное негласное наблюдение за деятельностью синоби из элитных подразделений Ига-гуми и Кога-гуми и наводила ужас на мятежных даймё.

Основателем школы Тайся-рю явился Марумэ Ивами-но ками нюдо Тэссай Фудзивара-но Нагаёси Курандоноскэ, которого обычно сокращенно именуют Марумэ Курандо. По рассказам, он уже в раннем детстве проявил талант к фехтованию. В 16 лет он поступил в обучение к Амакуса Ито-но ками, хозяину замка Амакуса-дзё. Через два года он познакомился с одним из величайших мастеров меча в японской истории Камиидзуми Исэ-но ками Нобуцуной и стал его учеником. Под его руководством, благодаря природным задаткам, Марумэ очень быстро постигал премудрости боевого искусства Синкагэ-рю. И именно он ассистировал Камиидзуми Исэ-но ками во время демонстрации его техники фехтования перед сёгуном Асикага. После этих показательных выступлений искусство Камиидзуми было оценено как «несравненное», а мастерство Марумэ Курандо – как «величайшая драгоценность Японии».

В напряженнейших тренировках прошли пять лет, и в 1567 г. Курандо получил от своего наставника полную мастерскую лицензию мэнкё кайдэн по школе Синкагэ-рю. После этого он вернулся в свою родную провинцию Хиго (современная префектура Кумамото).

Марумэ Курандо соединил полученные от своих учителей знания с магией божества Мариситэн, уходящей своими корнями в Индию, и основал собственную школу будзюцу Синкагэ тайся-рю, которая, как говорят, «вобрала в себя воинский путь, истоки которого уходят в глубочайшую древность, в век богов Идзанаги и Идзанами». Несколько позднее у Марумэ появилась возможность глубоко познакомиться и с китайским ушу. Оценив его по достоинству, мастер ввел многие китайские элементы в свою школу, которая в итоге получила название Тайся-рю. Главным же секретом этой школы стала техника «скрытого меча» – ура-тати.

После возвращения на родину в Хиго Курандо поступил на службу к господину замка Дзинся-дзё князю Сагара Ёситэру. Служба его проходила поначалу не очень удачно. Когда в 1569 г. разразилась война между Сагара и могущественным кланом Симадзу, Марумэ, возглавивший армию Сагара, потерпел жестокое поражение от Симадзу Иэхисы. После этого он впал в немилость. Причем этот период неудач и гонений затянулся на целых 15 лет! Однако, как показало время, опала была лишь маскировкой. Ведь именно во время нее Марумэ и разработал свою школу Тайся-рю (включая технику ура-тати) и подготовил особый диверсионный отряд Сагара синоби-гун.

После прихода к власти Сагары Нагауми Марумэ Курандо обрел возможность вернуться из «изгнания» и сразу получил солидное жалованье в 150 коку.

После его смерти на протяжении нескольких поколений властителей Сагара главным наставником по боевым искусствам в их владениях был лучший ученик и любимец Марумэ Курандо – китаец Дэн Ринбо Ёриясу (кит. Чжуань Линьфан). Дэн Ринбо сам являлся мастером ушу, но своего учителя все равно ставил выше себя и выше всех других мастеров. Он был беззаветно предан сэнсэю Марумэ и в последние годы жизни наставника служил его советником. Именно Дэн Ринбо стал первым командиром отряда «спецназа» ниндзя Сагара и начальником всей службы шпионажа этого клана.

«Советник» Дэн на поприще шпионажа развил бурную деятельность. Он по всей стране создал огромную разведывательную сеть, позволявшую быть в курсе всех событий. В нее вошли синоби из Сайга, разгромленные Одой Нобунагой, бывшие сохэи монастыря Нэгоро-дэра, сожженного дотла Тоётоми Хидэёси, ямабуси из Кумано и других районов. В этой связи возникает несколько вопросов.

Как удалось китайцу Дэн Ринбо создать столь обширную сеть шпионов? Утверждают, что до поступления в ученики к Марумэ Курандо Дэн Ринбо был членом одной из шаек японских пиратов вако. В этом ничего странного нет, так как современные исследования показали, что эти шайки более чем наполовину состояли из китайцев. Приехав в Японию, Дэн вместе с группой своих «коллег» обосновался в пещере на острове Авадзи – в старинном логове пиратов. Во время своей пиратской карьеры китаец успел перезнакомиться со многими пиратами и разбойниками Внутреннего Японского моря: с «морской армией» Мураками, с шайками района Амакуса и т. д., а также с местными сюгэндзя, через которых он получил возможность добывать необходимые сведения.

Зачем же была нужна княжеству Сагара, запрятанному глубоко в горах острова Кюсю, такая шпионская сеть? Дело в том, что сёгунское правительство Токугава поручило князю Сагара контролировать тайную торговлю с зарубежными странами, к которой нет-нет да прибегали различные феодалы в обход строжайшего запрета военных правителей из дома Токугава на всякие сношения с заграницей.

В награду за свою работу князь Сагара получил земельные владения в районе Амакуса, где прежде находились вотчины императора. Тогда вместе с его управляющим туда переехало и большое число бойцов из Тайся-рю.

На склоне лет Марумэ Курандо вел неторопливую, размеренную жизнь, работал в поле. Рассказывают, что заняться сельским хозяйством его вынудила нехватка продовольствия, вызванная большим притоком воинов из разных провинций, жаждавших овладеть техникой Тайся-рю…

Деятельность самураев Сагара не ограничивалась только борьбой на море с контрабандистами и пиратами, стремившимися наладить торговлю с заграницей в обход официальных запретов и благодаря этому заработать баснословные барыши. Ниндзя Сагара активно орудовали и на суше. По совету Марумэ Курандо Дэн Ринбо сформировал десять «командирских» групп, в которые вошло по 24 бойца, все – обладатели мастерских лицензий по Тайся-рю, родственники Марумэ и его ближайших соратников, в верности которых не было ни малейшего сомнения. Не случайно названия этих групп были заимствованы из «технического каталога» (мокуроку), который некогда вручил Камиидзуми Исэ-но ками своему ученику Марумэ Курандо: Эмпи («Полет ласточки»), Сару-маваси («Поворот обезьяны»), Коран («Буйство тигра»), Дзюттэ («Десять рук»), «Ямакагэ» («Горная тень») и т. д. Этим тюнинам подчинялись 10 групп гэнинов, по 16 человек в каждой, которые направлялись в разные районы для ведения шпионской работы.

Половина тюнинов обеспечивала охрану князя Сагара во время его обязательных посещений Эдо [53]. Так как эти «телохранители» были прекрасно знакомы с официальным этикетом, обладали блестящей проницательностью, 24 человека из них были отобраны для службы в замке Эдо в качестве охранников сёгуна. Привлечение чужаков для охраны властителя страны вызвало озлобление ниндзя-телохранителей из Ига и Кога, усмотревших в нем оскорбление недоверием к их мастерству. По легенде, чтобы подорвать авторитет отряда Сагара синоби-гун Ига-моно под началом Хаттори Хандзо Масанари, сына великого ниндзя Хаттори Хандзо Масасигэ, устроили им западню. Во время очередного приезда князя Сагара в Эдо 16 ниндзя из Ига напали на него на лесной дороге неподалеку от станции Мисима-ядо и заставы Хаконэ. Однако попытка убийства властителя Сагара окончилась полным провалом: ниндзя Сагара из отрядов Сару-маваси-гуми и Ямакагэ-гуми перебили всех нападавших, воспользовавшись секретной техникой фехтования ура-тати.

После этого инцидента Масанари, по легенде, поссорившийся с сёгуном, пошел на новую хитрость, организовав нападение на самого Токугава Иэясу (это предание имеет хождение среди жителей Сагара, но у автора есть основания не доверять ему), но и на этот раз у его ниндзя ничего не вышло. На сей раз надежно сработал отряд Эмпи-гуми, командир которого, в конце концов, даже вынудил Хаттори Хандзо Масанари написать объяснительную записку по поводу инцидента.

После этих инцидентов, продемонстрировавших превосходную подготовку ниндзя Сагара, они получили от сёгунского правительства задание осуществлять надзор за деятельностью других групп шпионов и выполняли эти обязанности до самой буржуазной революции Мэйдзи.

Что же представляла собой секретная техника фехтования ура-тати? Источники называют ее техникой «трех соединенных мечей» (сансин иттай-но кэн). Ниндзя Сагара постоянно действовали тройками и практиковали групповые атаки, защититься от которых у противника-одиночки не было практически никакой возможности [54].

Последователи ура-тати овладевали техникой боя не только с мечом, но и с парой коротких мечей (сёто), боевых серпов (кама), с короткими копьями (тэяри). Они изучали также технику метания сюрикэнов, фехтование алебардой, плавание и верховую езду, а также китайское кэмпо, привнесенное лично Дэн Ринбо (например, в технике ура-тати удары мечом сочетаются с разнообразными ударами ногами). При этом, каким бы оружием ни были вооружены эти ниндзя, они должны были уметь согласованно действовать в тройке, разя с разных углов, в разной последовательности, на разных уровнях. Все манипуляции холодным оружием сопровождались бросками ослепляющего порошка-мэцубуси по глазам противника.

Если о технике «шпионского» кэндзюцу эпохи Сражающих княжеств информация очень скудна, то о том, как орудовали мечом ниндзя из отряда Ига-гуми при сёгунах Токугава, нам кое-что известно. Дело в том, что ныне мы располагаем большим количеством синхронных документов (в основном это воспоминания современников, а также разнообразные трактаты, наставления, уставы и т. д.), рассказывающих о жизни и боевом искусстве одного из самых знаменитых воинов элитного шпионского отряда Ига-гуми Хираяма Кодзо Хисому, создателя школы кэндзюцу Тюко синкан-рю и автора нескольких трактатов по фехтованию. Из них по крайней мере, два: «Кэнсэцу» («Разъяснение фехтования») и «Кэнтё» («Собрание о фехтовании») – входят в золотой фонд литературы по будзюцу.

Хираяма Кодзо Хисому родился в 1759 г. в семье стражника из отряда Ига-гуми. Его предки из поколения в поколение служили в отряде Ига-гуми, начиная с самого первого набора, который провел великий дзёнин Хаттори Хандзо. Благодаря недюжинному таланту, преданности боевому искусству и упорству он изучил целый ряд школ военного искусства. У Сайто Сандаю он перенял школу военной стратегии Наганума-рю, у наставника Мацусита Киёкуро – технику боя копьем Осима-рю, у великого мастера борьбы Сибукава Бунгоро Токихидэ – дзюдзюцу и иайдзюцу школы Сибукава-рю, у Иноками Рюдзаэмона – искусство стрельбы из огнестрельного оружия школы Буэй-рю. Помимо этого, он изучил верховую езду, стрельбу из лука и плавание.

Оригинальный прием иайдзюцу школы Тэннэн рисин-рю – вполне в традициях «невидимок»

Наставником Хираямы по фехтованию мечом был мастер школы Синнуки-рю Ямада Мохэй. Ямада был также третьим патриархом школы кэндзюцу Унтю-рю. Так как Хираяма получил от него полную мастерскую лицензию (мэнкё кайдэн) по Унтю-рю, он считается также четвертым патриархом этой школы. Однако Хираяма изучал технику кэндзюцу и других школ, в частности Синто иссин-рю. Поэтому он основал собственную школу, получившую название Тюко синкан-рю, которую позднее переименовал в Кобу дзицуё-рю.

Что же представляла собой техника кэндзюцу Тюко синкан-рю? В самом начале трактата «Кэнсэцу» Хираяма совершенно четко определяет сущность своей системы: «Моё кэндзюцу предназначено для того, чтобы карать врагов смертью». В отличие от большинства школ того времени Тюко Синкан-рю была ориентирована исключительно на применение на поле боя и полностью отрицала соревнования. Согласно дошедшему до наших дней «Уставу школы Тюко Синкан-рю» («Тюко Синкан-рю кисоку»), тренировочные бои обычно проводились на бамбуковых мечах-синаях, но без традиционного защитного снаряжения – маски (мэн) и наручей (котэ). При этом противник использовал стандартный синай длиной в 1 м, а ученик, вполне в традициях ниндзя, короткий бамбуковый меч, имевший длину вместе с ручкой всего около 40 см. Последователи Тюко синкан-рю старались мгновенно сблизиться с противником и обрушить на него град ударов мечом и всеми конечностями. Удары наносились в полную силу, и травматизм был чрезвычайно велик. Впрочем, самого Хираяму это нисколько не смущало, ведь он старался воспитать не спортсменов, а воинов, готовых умереть на поле боя.

Хотя весь тактический рисунок выглядит довольно необычным по сравнению с распространенным представлением о «самурайском» кэндзюцу, анализ генеалогии Тюко синкан-рю показывает, что эта необычная школа генетически была связана именно с «самурайским» фехтованием. Так, официальная генеалогия Тюко синкан-рю, помещенная в «Бугэй рюха дайдзитэн» («Большой энциклопедический словарь школ боевых искусств»), начинается с уже небезызвестного читателю Марумэ Курандо, а школа Унтю-рю возводит свою родословную к Ягю Мунэнори, великому наставнику школы Ягю Синкагэ-рю.

Тройная атака в стиле ура-тати школы Тайся-рю

К этому разговору о связях «самурайских» и «ниндзевских» школ боевого искусства хотелось бы добавить еще несколько фактов. Так, сын великого фехтовальщика, основателя Синкагэ-рю Камиидзуми Исэ-но ками Нобуцуны – Камиидзуми Хитатиноскэ Хидэёси основал собственную школу Камиидзуми-рю, в которой смешал ниндзюцу с техникой фехтования своего отца, который, как известно, был самураем. По одной легенде, сын другого великого мастера меча и основателя школы Касима синто-рю – Цукахары Бокудэна после гибели своего господина Китабатакэ Томонори бежал в провинцию Ига и передал тамошним ниндзя технику фехтования своего отца.

Сам Хираяма был человеком совершенно незаурядным. С точки зрения японских воинских искусств он являлся совершенным воином, ибо познал и военную стратегию, и боевые искусства, и конфуцианскую науку. Изучив многие боевые искусства, он, по подобию пришедших из Китая списков 18 классических боевых искусств, составил собственный список, получивший название «Бугэй дзюхаппан рякки» – «Краткие записи о 18 стандартных боевых искусствах». Во всех 18 выделенных им искусствах Хираяма достиг мастерского уровня.

Естественно, что это могло стать возможным лишь в результате титанического, поистине подвижнического труда. И действительно, можно только поражаться тому распорядку дня и стилю жизни, которому следовал Хираяма на протяжении всей своей жизни.

Он вставал в 4 часа утра, обливался ледяной водой, молился духам предков и приступал к тренировкам. Сначала Хираяма выполнял во дворе 400–500 махов шестом длиной 230 см из белого дуба. Затем по 200–300 раз повторял приемы выхватывания меча из ножен (иайдзюцу), орудуя огромным тесаком длиной в 120 см с шириной лезвия в 9 см, так как считал, что, если человек освоит выхватывание такого неуклюжего оружия, то обращение со стандартным мечом и вовсе не составит ему труда. Далее он практиковал стрельбу из лука и ружья, упражнялся с копьем. Завершала тренировку верховая езда. Так как эта процедура повторялась каждое утро в одно и то же время, соседи даже сверяли часы по «будильнику Хираямы».

Вполне в духе традиции бун-бу рёдо, предписывавшей воину уделять равное внимание воинским упражнениям и изучению гражданских наук, призванных преображать человека духовно, огромное внимание Хираяма Кодзо уделял изучению китайской классической исторической и конфуцианской литературы. Он имел поистине гигантскую библиотеку, в которой, по утверждениям современников, насчитывалось до 8000 свитков на японском и китайском языках. В дошедшем до нас каталоге этой библиотеки значатся 2980 свитков, из которых 1085 посвящены военному делу, в том числе 362 – строительству крепостей и изготовлению различных видов вооружения. При этом около 500 свитков были переписаны Хираямой собственноручно!

Хираяма старался не тратить попусту ни секунды, чтобы не потерять физическую форму. Занимаясь чтением, он клал рядом с собой квадратную дубовую доску со стороной около 60 см и без конца обстукивал ее кулаками, которые у него, благодаря такой закалке, не уступали по прочности булыжникам. Когда же чтение надоедало ему вконец, Хираяма прыгал в ванну, наполненную ледяной водой, и взбадривался.

Всю жизнь он придерживался особой диеты, основу которой составляли неочищенный рис (гэммай), сырое мисо [55] (намамисо) и разные соленья. Он никогда не употреблял горячего чая и пил лишь холодную воду. При этом Хираяма любил рисовую водку сакэ. До наших дней дошел рассказ о том, как однажды он пировал со своим старшим товарищем и мастером меча Отани Сэйитиро. В это время в харчевню зашел торговец сардинами. Хираяма заказал себе сардин, отрезал им головы, не очищая рыбу, залил ее мисо и, громко чавкая, моментально сожрал огромную порцию, так что был шокирован даже Отани, хорошо знакомый со странностями стражника из Ига-гуми.

Во всю свою жизнь Хираяма никогда не приближался к женщине и не завел жены. Он объяснял это тем, что опасается, как бы жена не стала небрежно обращаться с его матушкой. В общем, жизнь Хираяма вел поистине пуританскую.

В соответствии с традицией ниндзя из Ига Хираяма всю жизнь носил прическу ёмогами, позволявшую легко изменять внешность. И в летний зной, и в зимнюю стужу он надевал лишь один костюм авасэ (одежда на подкладке). Даже в самые лютые холода этот воин Ига-гуми не обувал носки-таби, ходил в коротких брюках-хакама, из под которых торчали волосатые голени, на поясе носил длинный меч (как это ни странно, сам Хираяма в повседневной жизни предпочитал мечи с клинком под 90 см). По улицам он гордо шествовал с огромной железной палицей-тэцубо в руках весом почти в 9,5 кг!

Согласно «Дзэнгёроку» («Записи о добрых деяниях») до 61 года Хираяма спал на голом земляном полу и не пользовался никакими спальными принадлежностями. Другие источники утверждают (возможно, речь идет о более позднем периоде жизни мастера), что постелью ему служил лишь один тонкий тюфяк (футон) из хлопчатобумажной ткани, который обычно стелили в комнате с деревянным полом. Хираяма пользовался благосклонностью Мацудайры Саданобу, могущественного регента и фактического правителя страны в 1786–1793 гг., и тот, когда его любимый Ига-моно случайно заболел, подарил ему прекрасный шелковый тюфяк. Однако Хираяма пользовался им лишь одну ночь, а на следующий день отошел ко сну, как обычно постелив свой знаменитый тонкий хлопчатобумажный футон. Когда Мацудайра прознал про это, он преподнес Хираяме целый комплект хлопчатобумажных тюфяков со словами: «Вы уже пожилой человек, поэтому вам следует спать на постели». Тронутый вниманием Мацудайры, Хираяма стал пользоваться его подарком. Потом он рассказывал друзьям: «Поначалу я чувствовал себя неважно, но потом привык, и теперь могу спать в тепле…»

Фудзита Касуя из княжества Мито как-то посетил хижину Хираямы Кодзо и, пораженный огромным количеством книг и военного снаряжения, сказал: «Говорят, есть люди, которые заменяют подушку оружием и не бегут от смерти. Сегодня я видел такого человека собственными глазами».

А оружия и всяческого воинского снаряжения в доме Хираямы, превращенном в тренировочный зал, действительно хватало. Например, когда не была принята его петиция правительству по так называемому «вопросу северных территорий» (то есть по вопросу взаимоотношений с Россией), Хираяма со своими учениками организовал полевые учения и пробные стрельбы из пушки ядрами в 3,75 кг.

При увольнении с действительной службы он устроил большой пир для своих учеников и друзей, поставил шатры и лагерные занавесы, запускал фейерверки и потчевал всех холодным сакэ. Словно это был пир перед решающим боем, он сочинил в тот вечер прощальное стихотворение:

Шестидесятилетний старый кулак здоровеет при воспоминаниях о былом, Огромная пушка, стреляющая шестидесятикилограммовыми ядрами, теперь приведена в движение…

В то время Хираяма был еще очень бодр…

В «Эдосском дневнике» («Эдо никки») Мори Сиро Масана, самурая из княжества Тоса, поступившего в обучение к Хираяме за полгода до кончины мастера, подробно рассказано о последних днях жизни этого удивительного человека. Когда Мори прибыл к нему в дом-додзё, Хираяма был уже разбит параличом, но вовсю ругал нерадивых учеников. В стенном шкафу общей комнаты была установлена 72-литровая бочка с сакэ, из которой старик то и дело отхлебывал большими глотками. В прихожей были навалены мешки с рисом, полученным в качестве жалованья. Хираяма обжаривал рис прямо в шелухе и ел его в таком виде. Сразу за прихожей помещался тренировочный зал, застеленный татами, площадью около 50 кв. м. За ним находилась общая комната площадью в 10 татами, в которой было свалено различное оружие: алебарда-нагината длиной около 240 см, деревянный меч длиной в 270 см, длинный синай размером в 180 см, стояло несколько десятков копий, 3 пушки, 2 пушчонки-какаэдзуцу для стрельбы стрелами, а также ружья, тэцубо, алебарды, тренировочные деревянные кони и т. д. Там же помещалось несколько десятков ящиков с доспехами гусоку. Двор густо зарос травой.

Рассказывают, что за считаные дни до своей кончины тяжелобольной Хираяма Кодзо еще выходил во двор с шестикилограммовой железной палицей и с громкими криками киай демонстрировал ученикам боевую технику, так что железный кол свистел в воздухе.

В 24-й день 12-го лунного месяца 1828 г., в возрасте 70 лет, Хираямы Кодзо не стало. Он был похоронен в монастыре Эйсё-дзи в районе Ёцуя в Эдо (ныне Токио).

АЛЕБАРДЫ, КОПЬЯ, СЕКИРЫ

Конагината – «малая алебарда»

Японская алебарда нагината с длинным древком (в Катори синто-рю, например, используются алебарды длиной около 2,5 м) – оружие вроде бы не шпионское. Алебарда слишком велика, чтобы таскать ее с собой во время ночных операций, сопряженных с лазанием по деревьям, ползанием по кустам и т. д. Однако находчивый мастер «иньского искусства» (яп. ин-дзюцу – так называлась традиция ниндзюцу в княжестве Цугару) по имени Хоригути Гэнъисай Садамицу изобрел нагинату с укороченным древком, получившую название конагината – «малая алебарда» – и с успехом использовал ее во время выполнения заданий. Судя по всему, Хоригути был большим любителем оружия с длинным клинком, так как в созданной им школе Хоригути гэнси-рю, помимо техники боя конагината, кодифицирована также техника фехтования длинным мечом (нага-тати). Хоригути гэнси-рю благополучно дожила до прошлого столетия и, возможно, существует и сейчас. Во всяком случае, еще в середине ХХ в. ее демонстрировал Оцу Икускэ, владевший несколькими направлениями воинского искусства, развившимися в княжестве Цугару, в том числе школами ниндзюцу Накагава-рю и Хориути Кохаято-рю.

Хацуми Масааки утверждает, что в программе школы ниндзюцу Тогакурэ-рю, патриархом которой он представляется, изучались приемы боя бисэнто – с разновидностью алебарды, которая, в отличие от стандартных образцов, имеет более широкое массивное лезвие и походит на китайскую алебарду дадао.

Вообще, нагината в Японии считалась женским оружием. Фехтованию ею едва ли не в обязательном порядке обучались практически все женщины самурайского сословия. Жены и дочери госи из Ига в этом плане не были исключением. О том, сколь высоко было их мастерство, рассказывает книга «Иранки» («Повесть о мятеже в Ига»), посвященная героической борьбе жителей провинции Ига против нашествия армии Оды Нобунаги.

Во время обороны крепости Хидзияма, где укрылись основные силы защитников Ига, из крепости верхом на коне выехала красивая женщина с развевающимися на ветру прекрасными иссиня-черными волосами, перевязанными белой повязкой-хатимаки, в таком же белом [56] одеянии, с алебардой в руках. Сначала ее появление вызвало улыбки на лицах некоторых воинов Оды, но уже через несколько мгновений она с них улетучилась. Женщина мастерски владела искусством боя нагинатой и широкими размашистыми ударами рубила головы врагов, словно на покосе. Даже бывалые воины князя пришли в трепет при виде ее удали и попятились.

После некоторого замешательства из лагеря Гамоу, военачальника Оды, выехал один из сильнейших воинов и, переправившись вброд через речушку Нагата, с копьем наперевес поскакал навстречу богатырше, выкрикивая оскорбления. Это был Тамура Сирота, знаменитый воин из клана Гамоу. Однако женщину-воина его появление совсем не смутило. Выхватив из мешочка, висевшего на поясе, сюрикэн, она метнула его во врага. Лезвие угодило Тамуре в правое бедро, и он кубарем полетел из седла. В тот же миг серповидный клинок алебарды богатырши из Ига отхватил ему голову.

После такой скорой расправы с одним из сильнейших воинов уже никто не решался выйти один на один с красавицей. Тогда копейщики Гамоу окружили ее со всех сторон, и несколько десятков копий разом вонзилось в ее прекрасное тело.

Так погибла прекрасная Киё-но годзэн, жена Матии Саманоскэ, которой в ту пору было 38 лет от роду.

Сибаки-яри – «ударное копье»

Согласно преданиям жителей провинции Ига, основным оружием отрядов «ночных демонов» этой местности были копья, называвшиеся сибаки, длиной около 1 м 60 см. Глагол сибаку, к которому восходит существительное сибаки, на местном диалекте означает «бить», «драться». Такое название копья ниндзя, согласно Кояме Рютаро, одному из исследователей ниндзюцу, связано с тем, что таким копьем в основном не кололи, а наносили рубящие удары.

Камаяри – «копье-серп»

Хацуми Масааки в своей книге «Ninjutsu history and tradition» утверждает, что ниндзя из Тогакурэ-рю использовали «уникальную» (точнее, довольно редкую) разновидность копья камаяри, которая сочетает в себе характеристики копья и серпа. У всех видов камаяри, помимо основного копейного «жала», имеется один (иногда два) боковой серповидный клинок. Однако если в большинстве случаев концы «серпов» обращены вверх, то в варианте Тогакурэ-рю они, наоборот, развернуты вниз. Такая разновидность камаяри называется ситамуко-камаяри или, если «серпов» два, ситамуко дзюмондзи-камаяри.

Различные виды камаяри

Таким копьем можно не только сражаться в бою. Ниндзя мог зацепиться крюком за гребень ограды и взобраться наверх по древку, использовать камаяри подобно маятнику для «перелета» с ветки на ветку, моментально стащить с седла всадника, напав из засады на ветви дерева, нависшего над дорогой, подцепив его крюком за горло, и т. д. Помимо всего прочего, «копья-серпы» использовались для переноски грузов в качестве коромысла, запирания дверей и рыбной ловли.

Применение камаяри для «снятия» часового

Оно – «секира»

Как ни странно, в списке оружия ниндзя значится и это (в целом малопопулярное в Японии) габаритное оружие, которое обычные воины использовали лишь для разгрома ворот и дверей укреплений врага. Дело в том, что секира-оно – стандартный элемент походного снаряжения горных отшельников ямабуси, под личиной которых очень часто пытались скрыть свою коварную сущность «воины ночи».

Секира ямабуси представляла собой массивное лезвие из высококачественной стали, насаженное на длинную дубовую рукоять. Хотя отшельники пользовались им лишь для прокладывания дороги сквозь горные заросли, таким приспособлением можно было запросто «вскрывать» и доспехи противника, словно консервную банку.

Горные отшельники ямабуси с секирой оно и монашеским посохом (рисунок из старинной хроники)

Техника боя секирой оно никогда не была канонизирована. Источники молчат о существовании каких-либо школ, обучавших искусству обращения с этим оружием. Поэтому о конкретных приемах боя такой секирой мы можем только догадываться. Впрочем, некоторые приемы можно найти в книгах Хацуми Масааки.

Японский воин с секирой оно (рисунок из старинной хроники)

Боевые шесты и дубинки

Одним из главных видов оружия ниндзя во все времена была деревянная или бамбуковая палка или же ее аналоги. Понятно, что в свои ночные рейды «невидимки» шест не брали, так как он мешает лазить по деревьям и стенам. Но для работы в облике странствующего монаха, селянина, нищего посох или палка были просто незаменимы.

Так, орудуя под видом ямабуси, шпион вооружался конгодзё – специальным многогранным посохом, являвшимся непременным атрибутом горного отшельника. Действуя под видом буддийского священника, снаряжался стандартным монашеским посохом сякудзё или такой его любопытной разновидностью, как рокудзё – «оленья палка» – с насаженными ветвистыми оленьими рогами. Излюбленным трюком ниндзя была маскировка под раненного в ногу воина. В этом случае в качестве боевого шеста выступал примитивный костыль с Т-образной рукояткой, называвшийся сюмокудзуэ. Наложив на глаза рыбьи чешуйки, можно было сыграть роль слепого, в руках которого «трость» смотрелась совершенно естественно. При самой же примитивной маскировке под сельского жителя ниндзя мог воспользоваться коромыслом.

Со всеми этими предметами можно было перемещаться практически беспрепятственно, так как они не привлекали никакого внимания со стороны окружающих, конечно же, при условии их соответствия внешнему облику и одеянию.

В разных школах японских будзюцу изучались приемы с шестами, дубинками и палочками самой разной длины. Даже палки с одинаковыми названиями в разных школах могли быть разной длины. Возьмем, к примеру, «трость» ханбо. Чаще всего ханбо делали длиной в 3 сяку, то есть примерно 90 см. Однако уже из самого названия этой «трости» очевидно, что длина ее могла быть и иной. Ханбо означает «половинный шест», а шесты бо в разных школах использовались разные. Соответственно, известны и более длинные образцы ханбо – до 4–5 сяку (120–150 см; в некоторых школах ханбо делались в половину длины копья).

Характерный прием Кукисин-рю: Гансэки отосигарами

Вообще, существовало две системы измерения длины оружия: так сказать, фиксированная и под конкретного владельца. Согласно «фиксированной системе измерений» длинный боевой шест делался длиной в 6 сяку (около 180 см), а ханбо – 3 сяку. Если же палки подгонялись под конкретного человека, то, в соответствии с наставлениями разных школ, они могли иметь длину «до уха» (мимикирибо), «до пояса» (косикирибо), «в длину руки с вытянутыми пальцами» (тэсакикирибо), «в длину руки» (тэкирибо). Использовались и более короткие дубинки. Длина тэбо, например, была менее длины руки от локтя до кончиков пальцев. Как правило, все эти предметы изготавливались из японского остролистного дуба каси.

Все школы, включающие в свою программу бодзюцу – искусство боя длинным шестом – или дзёдзюцу – искусство боя палкой дзё (90–150 см), по преобладанию той или иной техники можно условно разделить на 2 группы: «боевые» и «полицейские» школы.

В «боевых» школах бодзюцу преобладают удары концами шеста, бой на дистанции. Приемы в основном заимствованы из арсенала копья (яри) – все виды уколов – и алебарды (нагината) – маховые удары. Происхождение такой техники вполне очевидно. Если в бою противник обрубал наконечник копья или лезвие алебарды, воину ничего не оставалось, как отмахиваться обрубком. При этом в руках у него всё же оставалось довольно грозное оружие, так как, в отличие от относительно безобидной обычной палки, на одном конце обрубка имелся железный набалдашник с шипом исидзуки, которым можно было проткнуть человека насквозь. Характерный пример такой техники – бодзюцу школы Катори синто-рю, в которой длина шеста равняется длине алебарды минус лезвие.

В Катори синто-рю боец старается контролировать дистанцию и не подпускать к себе противника. Один кончик шеста с набалдашником исидзуки почти во всех случаях устремлен в горло противника. Из-за довольно большой тяжести шеста его, как правило, держат обеими руками. Удары направлены в области, не защищенные доспехами, и почти всегда наносятся самыми концами оружия, а не серединой. В защите в основном используют отводящие удары концами древка, а подставки выполняют только под руки противника – в противном случае вражеский клинок попросту разрубит шест пополам.

Похожим образом в «боевых» школах используется и более короткая палка дзё, но в ее арсенале присутствуют и многочисленные приемы, заимствованные из фехтования мечом. Благодаря этому техника дзёдзюцу богаче и многограннее техники бодзюцу. Дзё нередко держат одной рукой ближе к одному концу или за середину, что позволяет работать как бы прямым и обратным хватом одновременно. Это дает некоторое преимущество в схватке с несколькими противниками. В лицо, горло, в сердце и солнечное сплетение, в пах в бою наносят тычковые удары, а по суставам рук и ног – секущие. В схватке против фехтовальщика-меченосца палку не подставляют под лезвие катаны, а бьют ею противника по рукам или сбоку по его клинку. Последнее действие грозит противнику поломкой меча, который не терпит сильных ударов по боковине. Очень часто в дзёдзюцу используют удары со скользящим хватом, что делает их непредсказуемыми.

В умелых руках дзё – оружие универсальное и весьма могущественное. Не случайно, по преданию, самый знаменитый из всех японских фехтовальщиков, Миямото Мусаси (1584–1645), свое единственное поражение потерпел от мастера дзёдзюцу Мусо Гонноскэ, который, кстати, на основе техники Катори синто-рю создал типичную «боевую» школу Синто мусо-рю.

В «полицейских» же школах бодзюцу и дзёдзюцу в арсенале большое место занимают различные болевые приемы, удушения, зацепы ног, как правило, позаимствованные из арсенала дзюдзюцу. Такие школы появились позднее, чем «боевые», – не ранее начала XVII в., когда палки разной длины стали стандартным оружием полиции. Как и сейчас, при сёгунах Токугава полицейские не имели права просто так без суда и следствия расправиться даже с самым злостным преступником. Закон предписывал задержать его, доставить в участок или тюрьму и предать правосудию. Отсюда и специфика техники бодзюцу и дзёдзюцу «полицейских» систем.

У нас нет точных данных, как выглядела техника боя шестом, которую использовали ниндзя из Ига и Кога. Но, исходя из специфики их деятельности, можно предположить, что она соответствовала «боевому направлению» бодзюцу и дзёдзюцу. Общеизвестно, что «невидимки» стремились свести «огневой контакт» с противником до минимума. Они вряд ли имели возможность тратить драгоценные секунды на довольно сомнительные попытки обезоружить противника, сковать его болевым приемом и удержать при помощи хитрой «завязки» суставов, так как для всего этого требовалось обладать немалым превосходством в мастерстве, силе, ловкости, а противник должен был быть строго в единственном числе. В этой связи можно однозначно сказать, что техника бодзюцу и дзёдзюцу, которую изучают последователи «современного ниндзюцу» Будзинкан, имеет мало отношения к реальной технике палочного боя «невидимок» из Ига и Кога. И действительно, сам создатель Будзинкана Хацуми Масааки в своей книге «Stick-fighting» (в немецком издании «Hanbo-jutsu») указывает на источник своего мастерства в этой области – школу Кукисин-рю, которая сложилась в первой половине XVII в. и изучалась полицейскими, откуда и происходит ее обширный «бросково-болевой» арсенал.

Авторы большинства работ называют создателем искусства дзёдзюцу основателя школы Синто мусо-рю Мусо Гонноскэ. Но в действительности школы дзёдзюцу существовали и до него. Однако довлеющее положение Синто мусо-рю, положенной в основу современного боевого искусства дзёдо и прижившейся в современной японской полиции, не позволило им прославиться. Большинство этих школ были связаны с объединениями ямабуси. Таковы, например, Гассан-рю, которую разработали сюгэндзя трёх гор северного края Дэва (Гассан, Хагуро и Юдоно) и передали тамошним ниндзя, носителям школы ниндзюцу Хагуро-рю, а также Дайэн-рю, названная по имени своего основателя, горного отшельника Дайэна.

Касуми-ути – редкий в кукисин-рю прием, в котором используется удар в уязвимую точку

Вообще выделить какие-то «особые», «шпионские» приемы с обычными бо или дзё (о «хитрых» «шпионских тростях» мы будем говорить отдельно) довольно трудно. Пожалуй, можно предположить, что «ночные демоны» большое внимание уделяли отработке различных приемов из позиции мунэн мусо-но камаэ. В этой позиции ноги естественно расставлены на ширину плеч, а «трость» опущена одним концом на землю возле правой или левой стопы – в зависимости от того, в какой руке держится палка. Мунэн мусо-но камаэ имитирует стандартное положение при ходьбе с посохом в руке. Атака или защита из этой позиции чаще всего выполнялась в виде резкого кистевого щелчка, выбрасывающего оружие по дуге к мишени. Впрочем, аналогичные приемы сплошь и рядом встречаются и в так называемых «самурайских» школах, не имеющих никакого отношения к «воинам ночи».

В бою концом палки нередко загребали песок или грязь и швыряли ее в лицо врагу, стараясь хотя бы на мгновение ослепить его для нанесения решающего удара. А еще длинный шест использовали в опорных прыжках через заборы и как подпорку для ударов ногами в прыжке.

Своя специфика имелась и в работе с различными видами особых посохов. Например, монашеским посохом сякудзё, снабженным железными лопастями, можно было орудовать как секирой. На нем же нередко имелись кольца, позволявшие подцепить наконечник вражьего копья или кончик его меча. Ветвистыми рогами посоха рокудзё можно было зажать клинок катаны противника, вырвать ее из рук или даже сломать. Надо сказать, что укол таким посохом был поистине страшен. Он оставлял на теле врага многочисленные рваные раны с неровными краями, которые потом почти не зарастали. Костылем же сюмокудзуэ ниндзя подцеплял ноги противника, прихватывал его руки и лупил как киянкой.

А вот короткие «ручные» дубинки тэбо большой популярностью у ниндзя не пользовались, так как техника работы ими была довольно ограниченна.

Веревки, цепи и композитное оружие

Мусубинава – «веревка для связывания»

Длинная, тонкая, но прочная веревка мусубинава из конского волоса с грузиком на одном конце была неотъемлемой частью снаряжения ниндзя. Веревкой связывали пленных и лошадей, с ее помощью форсировали водные преграды, взбирались на стены крепостей, спускались с башен, перебирались через пропасти, устраивали ловушки, транспортировали грузы и т. д. и т. п.

При необходимости веревку использовали и в качестве оружия: оплетали руки и оружие врага, зацепляли его ноги, охватывали и душили шею. Грузиком орудовали как кистенем, наносили оглушающие удары по голове или метали в цель с последующим подтягиванием к себе для повторного использования.

Однако веревку можно легко перерезать или перерубить. Поэтому для боевого применения ниндзя заменяли ее цепью, обладавшей одновременно гибкостью веревки и прочностью стального прута.

Манрики-гусари – «всесильная цепь»

О японских боевых цепях в русскоязычной литературе написано немало ерунды. Например, некоторые авторы утверждают, что кусари-фундо и манрики-гусари – разные виды оружия, но из всех различий могут указать только разницу в длине. В действительности и то и другое – одно и то же оружие (другие названия: кусари, рё-бундо, тама-гусари, содэ-гусари, кусари-дзюттэ, кусари и т. д.), просто длина цепей, в зависимости от школы и вкусов мастера, могла быть различной.

Утибо – разновидность цепного оружия

Боевые цепи имели длину от 60 до 120 см. На обоих концах цепи крепились грузила в форме шара, конической пирамидки или кольца весом до 300 г каждое. Так же, как и в технике боя веревкой-мусубинава, грузилами наносили оглушающие удары, а цепью опутывали конечности и шею противника. Чтобы помешать ему захватить цепь и усилить болевое воздействие при захлестывании руки или ноги, в 10–20 см от грузиков к цепи крепили шарики с шипами, острые звездочки или шипы, впивавшиеся в мясо врага, рвавшие его клоками. Иногда грузила обматывали ватой, пропитанной горючим составом, и поджигали. Раскручивая такую цепь, ниндзя окружал себя огненным кольцом, не позволявшим врагу приблизиться.

Большое внимание в работе боевой цепью уделялось сложной технике движений типа восьмерок или кругов со сменой уровней, когда цепь вращали вокруг себя, создавая непроницаемое поле, перехватывали из руки в руку, сбивая с толку противника. Вообще, техника боя цепью весьма многообразна. Например, в школе кусари-дзюцу Масаки-рю было канонизировано около 300 различных приемов с цепью манрики-гусари.

Помимо стандартных цепей с грузиками на обоих концах, известны и иные образцы цепного оружия, такие, например, как компэй (компи) и кусарибо.

Компэй (компи) – это тоже цепь, но более длинная – от 1 до 2 м – и с грузом не на обоих, а на одном конце. На другом конце имеется металлическое кольцо или цепная петля, которую можно надеть на руку. Петля не дает оружию выскользнуть из руки и позволяет раскручивать цепь на кисти, но в целом применение и боевые возможности компи те же, что и у манрики-гусари.

Кусарибо, или тигирики, – это разновидность кистеня. В этом случае цепь с грузиком крепится к дубовой (часто окованной железом) или железной рукояти. Наличие рукояти резко повышает радиус действия оружия и его боевые возможности, так как теперь боец может орудовать не только цепью, но и рукоятью как палкой.

Боевые цепи, вне всякого сомнения, оружие весьма грозное. Кроме того, их очень легко спрятать под одеждой или в личных вещах. Историки полагают, что ниндзя не могли пройти мимо столь выдающихся свойств цепей. Однако в наставлениях по ниндзюцу цепи как оружие почти не упоминаются.

Синоби кусари-гама – «шпионский серп с цепью»

Шпионский серп с цепью синоби кусари-гама (о собственно серпах речь пойдет в следующей главе, так как ниндзя по традиции относят их не к оружию, а к кайки – приспособлениям для взлома) был совсем миниатюрным, чтобы его можно было спрятать за пазухой. Он имел рукоять длиной от 12 до 15 см, лезвие около 10 см, цепь длиной около 1 м с грузиком на конце весом около 15 моммэ. Обычно цепь крепилась к ручке с той же стороны, что и лезвие. Другие варианты встречаются крайне редко и являются исключениями. Использовался такой серп не только в качестве оружия, но и как вспомогательное средство при лазании по деревьям, стенам, крышам и т. д.

Кусари-гама

Такая конструкция еще больше повышает боевые возможности серпа, являющегося и без того весьма грозным оружием. Углом между лезвием и рукояткой можно отклонять в сторону меч или копье врага, а гирьку бросать прямо ему в голову, чтобы оглушить либо заставить раскрыться для решающей атаки серпом. Цепью стараются захлестнуть руки противника и его шею, придушить или опрокинуть наземь, опутывают оружие, не давая играть свою игру. Зажав гирьку в руке, блокируют удары цепью и, обхватывая петлями руки или шею противника, проводят «связывание» или удушение. Длина цепи позволяет орудовать гирькой и серпом как бы раздельно. В этом случае ниндзя бьет грузиком как обычным кистенем, прокладывая путь к телу противника для серпа.

Приемы боя с кусари-гама (рисунки из наставления по школе Такикава-рю)

Приемы боя с кусари-гама (рисунки из наставления по школе Такикава-рю)

Описанные выше варианты использования кусари-гамы в целом были характерны для всех школ, канонизировавших технику боя с этим оружием, как связанных с традицией ниндзюцу, так и не связанных с ней. Однако «ночные воины» усовершенствовали искусство кусаригама-дзюцу на свой дьявольский лад. Вместо гирьки они стали крепить к цепи бумажный пакет или стеклянную склянку со взрывчатым порошком внутри или подожженными петардами. Такой вид серпа назывался бакухацу-гама – «взрывной серп». При ударе о тело противника или об его оружие взрывпакет взрывался с сильным грохотом, яркой вспышкой и густым дымом, деморализуя противника, отвлекая его внимание, закрывая обзор. Некоторые авторы утверждают, что такой пакет мог быть начинен и ядом мгновенного действия, поражающим жертву при ударе.

Совсем экзотическим выглядит такой вариант кусари-гамы, как мамуси-гама – «змеиный серп», в котором гирьку или взрывпакет заменяла живая ядовитая змея мамуси – восточный щитомордник. Ее либо привязывали к цепи бечевкой, либо просто приклеивали. В бою цепь захлестывала противника, змея старалась его ужалить, и пока он спасался от этой твари, ниндзя моментально приканчивал его лезвием серпа.

Кёкэцу-сёгэ

Практически во всех западных и русскоязычных работах можно найти хвалебные упоминания о такой разновидности «шпионского оружия», как кёкэцу-сёгэ. Например, А. Е. Тарас, опиравшийся на западные материалы, в своей популярной книге пишет: «Его возможности были столь обширны, что кёкэцу-сёгэ являлся излюбленным средством представителей большинства кланов ниндзя».

Однако у автора насчет этого имеются большие сомнения. Дело в том, что даже в самых полных энциклопедиях по японскому оружию, подготовленных Сасама Ёсихико, президентом Японского общества по исследованию истории японских доспехов и военного снаряжения, и в работах по ниндзюцу и снаряжению «воинов ночи» Навы Юмио, другого крупного знатока японского оружия, информации о нем найти не удалось. Нет ее и в других книгах по ниндзя, которые использовал автор.

По-видимому, единственным источником сведений о кёкэцу-сёгэ для всех публикаций, посвященных оружию ниндзя, являются публикации Хацуми Масааки. Согласно его объяснению, кёкэцу-сёгэ – это секретное оружие школы ниндзюцу Тогакурэ-рю. Однако в истории Тогакурэ-рю очень многое неясно. Несмотря на то что организация Будзинкан, во главе которой стоит Хацуми Масааки, в настоящее время распространилась по всему миру, историки до сих пор не получили возможности ознакомиться с какими бы то ни было документами, подтверждающими существование этой школы в эпоху Средневековья. В результате подвергается сомнению сама аутентичность Тогакурэ-рю. Аналогичные сомнения имеются и насчет кёкэцу-сёгэ, коль скоро информацию о нем дает один-единственный и не вполне надежный источник. Тем не менее право вынести вердикт об аутентичности кёкэцу-сёгэ автор оставляет за читателем.

Кёкэцу-сёгэ

Согласно Хацуми Масааки, оружие кёкэцу-сёгэ представляло собой длинную (до 4–5 м) цепь или веревку с тяжелым кольцом или шаром на одном конце и двузубым ножом оригинальной формы на другом. Этот нож имел один прямой обоюдоострый клинок длиной от 20 до 40 см, от основания которого в сторону отходит второе лезвие, загнутое как крюк или серп.

Использовать кёкэцу-сёгэ можно двояко: как подсобный инструмент и в качестве оружия. Как инструмент кёкэцу-сёгэ можно использовать вместо абордажного крюка, якоря, «кошки», для взлома дверей и замков, в качестве альпинистского костыля – в этом случае клинок втыкают в щели между камнями скалы и т. д. Кольцо же может служить карабином для скольжения по веревке при спуске (на манер «тарзанки») или транспортировке грузов по веревке.

В бою кёкэцу-сёгэ позволяет выполнять самые разнообразные действия: колоть, рубить, разрезать, подсекать… Клинок можно раскрутить на цепи и заставить противника держаться на почтительном расстоянии. Его можно также выбрасывать в цель на манер китайского «летающего копья» многоразового использования – после броска боец рывком за веревку возвращает лезвие к себе и готов к новому броску. Нужно сказать, что такие броски могут быть очень коварны. Так, если противник успевает уклониться в сторону, его поражают на возвратном движении крюкообразным лезвием.

Веревкой или цепью с тяжелым металлическим кольцом можно работать как кистенем: оплетать руки и оружие врага для нанесения укола ножом в горло или грудь или глушить его, воспользовавшись мгновенной беспомощностью, вызванной зажимом оружия в «вилку» между лезвиями. Так же, как и в случае с кусари-гамой, кольцо можно обмотать промасленной тряпкой или ватой, пропитанной горючей смесью, и поджечь. Таким горящим метеоритом можно не только напугать врага, но и опалить ему лицо, повредить глаза, поджечь волосы и одежду.

При своей незаурядной многофункциональности и боевой эффективности – а кёкэцу-сёгэ соединяет в себе возможности сразу нескольких видов оружия: копья, серпа, цепи, ножа – это оружие очень сложное. На овладение всеми его многообразными возможностями надо потратить многие годы упорнейших тренировок.

Ножи (танто)

Японские ножи танто с широким толстым лезвием и длиной клинка до 1 сяку (около 30 см) можно смело назвать короткими мечами. Такими орудиями ниндзя мог не только разделать рыбу, но и запросто перерезать противнику глотку, сухожилия на конечностях, вскрыть артерии и вены.

Нож танто

В бою при обычном хвате ножа использовались разнообразные секущие движения по рукам противника – запястью изнутри и снаружи, локтевому сгибу изнутри – с последующим молниеносным переходом на «обработку» более «существенных» целей, например шеи и горла, и прорывом в ближний бой, не позволяющий противнику воспользоваться преимуществом в длине оружия.

Так называемый «обратный» хват ножа, когда лезвие направлено в сторону мизинца, обычно использовали для неожиданного убийства, так как подобное положение клинка позволяет совершенно скрыть его в широком рукаве кимоно, или для блокировки вертикального удара сверху вниз мечом в варианте «слив», когда лезвие ножа прижимается спинкой к предплечью, а удар встречается под острым углом.

В целом, в технике боя ножом главное внимание уделяли непрерывности и плавности движений, когда танто легко и плавно скользит вокруг тела врага, рассекая артерии и сухожилия. Например, описанный выше «слив» плавно переходит в секущий удар по горлу противника.

Укрывание ножа в широком рукаве кимоно

Часто нож использовали в паре с дубинкой. Такая техника боя была позаимствована из арсенала рётодзюцу – искусства фехтования двумя мечами – большим (тати) и малым (вакидзаси). Пользовались ниндзя и приемами фехтования двумя ножами сразу. Правда, ношение двух ножей грозило шпиону разоблачением, спрашивается: зачем крестьянину два ножа? Будучи сложным в овладении и исполнении, обоеручное фехтование давало много преимуществ в бою, особенно против нескольких противников. Не зря великий фехтовальщик Миямото Мусаси советовал сражаться обоими мечами сразу в схватке с группой врагов.

Как и все остальные предметы шпионского багажа, нож служил «невидимке» не только оружием, но и хозяйственно-бытовым инструментом.

Тэссэн – «железный веер»

Изредка ниндзя пользовались и боевым железным веером, традиционно являвшимся атрибутом военачальника или знатного самурая. Хотя некоторые авторы зачисляют искусство боя железным веером – тэссэндзюцу – в программу стандартного обучения ниндзя, в действительности «ночные демоны» пользовались таким оружием нечасто. Фактически известна лишь одна школа, канонизировавшая технику тэссэндзюцу, реально связанная с традицией ниндзюцу. Это школа Кисин-рю. Она была основана Мориэ Хида-но ками из Кога, мастером фехтования мечом школы Киити-рю (по преданию, она была основана Киити Хоганом; о нем см. книгу «Ниндзя: боевое искусство»). По некоторым сведениям, он поступил на службу к князю Мори Мотонари и попал в его охрану. Так как «работать» ему пришлось в княжеском замке, где ношение оружия было ограниченно, Мориэ разработал технику боя железным веером, замаскированным под обычное бумажное опахало. Под бумажными шторками он укрыл железные ребра, в результате чего веером можно было парировать удары мечом или копьем, наносить весьма ощутимые тычки в горло, глаза, солнечное сплетение и другие уязвимые точки или глушить противника как дубинкой. Как видим, только исключительные обстоятельства вынудили этого ниндзя воспользоваться веером. Так что называть тэссэн стандартным оружием ниндзя несправедливо.

Метательное оружие

Лук и стрелы (юми-я)

Ниндзя, в отличие от обычных солдат, использовали не стандартный большой японский лук (ооюми; дайкю), а удобный в переноске маленький лук (коюми; сёкю) типа ханкю – «половинный лук» или риманкю – «маньчжурский лук».

Такие разновидности лука были распространены в Китае и Корее. Обеспечивая стреле очень высокую начальную скорость, они были чрезвычайно эффективны на небольшом расстоянии. Японские «невидимки» прекрасно знали эти качества ханкю и стали изготавливать свои луки по корейским образцам.

Корейский лук представляет собой разновидность так называемого монгольского лука. Это сложносоставной композитный рефлексирующий лук, изготавливаемый из дерева, сухожилий, китового уса и ряда других материалов. При снятой тетиве лук выгибается в сторону спинки, образуя почти овал. Поэтому, надевая тетиву, стрелок фактически выгибает его в обратную сторону. Это обеспечивает огромную мощь корейского лука. Исследователи отмечают, что лучшие образцы корейских луков были мощнее, чем превосходящие их по размерам большие луки ооюми. Стрелы для корейского лука изготавливали из бамбука или металла. По длине они были равны длине лука и достигали до 90 см.

Для защиты от влаги лук ханкю со снятой тетивой (от постоянного натяжения тетива растягивается, из-за чего снижается сила лука) обычно помещали в бамбуковую трубку-пенал.

Натягивание мощного ханкю с помощью ног

Японские луки ханкю были несколько хуже по качеству, чем корейские, но и они были отнюдь не игрушками. В «Цутикэ-дзё сохай ки» («Сказания о двух разрушениях замка Цутикэ-дзё») рассказывается: «В 8-й год Эйроку (1565) войска провинции Ава численностью в 600–700 всадников примчались со стороны деревни Идо Кусакари… Хотя они подобрались близко, были верхом и стреляли из луков, победил всё же воин по имени Такэноути Таюдзаэмон. Он был прекрасным стрелком из лука ханкю и, спрятавшись на равнине, сразил четырех или пятерых пеших и конных воинов врага и тем самым совершил несравненный подвиг».

Помимо своего основного назначения как оружия убийства, луки ханкю широко использовали для сигнализации, устройства поджогов, освещения ночью. Поэтому ниндзя применяли стрелы с самыми различными наконечниками в виде свистулек, бомбочек, зажигательных снарядов (хия), с капсулами для помещения внутрь донесений и т. д.

Энциклопедический словарь «Бугэй рюха дайдзитэн» называет около десятка школ, кодифицировавших технику стрельбы из «половинного» лука. Судя по его данным, наибольшее распространение луки ханкю получили в княжестве Сэндай на севере острова Хонсю, где возникли такие школы, как Такэбаяси-рю (основана Такэбаяси Хаято), То-рю (основана Ёсимори Масааки, который назвал свое искусство ханкю какю сяхо-но дэн – «традиция стрельбы из половинного и огненного луков»), Хатиман хикимэ-рю (Хатиман-рю, Явата хикимэ-рю; основана Нагасаки Янагия). Однако, скорее всего, популярность ханкю в районе Сэндай была связана не столько с какой-то особой активностью тамошних ниндзя, сколько с влиянием военного искусства айнов, использовавших небольшие, отличные от японских, луки.

Лук ханкю, бамбуковая трубка-пенал для него и различные виды стрел

Влиятельная школа стрельбы из ханкю возникла и на противоположном конце Хонсю, в княжествах Такамацу и Окаяма. Эта школа называлась Асакура-рю (Асакура ити-рю). В ней использовались охотничьи луки – «малый воробьиный лук» (судзумэ ко-юми) и «ивовый лук» (янаги-юми).

Стрельба из лука в школе Хэки-рю (рисунок из наставления по школе Хэки-рю «Хэки сэй-рю бусядзюцу. Сякэй-но дзу»)

Помимо названных выше школ стрельбы из ханкю, «Бугэй рюха дайдзитэн» упоминает также Сайдзё-рю, Сидо-рю и Хандэн-рю, но не сообщает о них никаких фактов.

Чтобы еще больше облегчить переноску малого лука, «ночные демоны» изобрели походный складной лук-табиюми, который при помощи шарнирного соединения складывался пополам. Поскольку табиюми складывался во внешнюю сторону, такая конструкция никак не сказывалась на его убойной силе. Такой лук можно было легко спрятать под одеждой, а его небольшие стрелки – скрыть с внутренней стороны большой соломенной шляпы.

Основатель Хэки-рю Хэки Дандзё передает секреты своей школы Ёсиде Сигэкате (рисунок из «Хэки-рю кюхо юрай»)

Говоря о стрельбе из лука, невозможно пройти мимо того факта, что провинция Ига подарила Японии одну из важнейших школ кюдзюцу, оказавших определяющее влияние на всю японскую традицию стрельбы из лука. Речь идет о Хэки-рю.

Школа Хэки-рю была основана Хэки Дандзё Масацугу, которого называют «отцом кюдзюцу Нового времени». Единой версии биографии Хэки Дандзё не существует. Одни источники называют его жителем провинции Ямато, другие – провинции Оми, но, согласно самой убедительной и поддерживаемой большинством текстов версии, он был уроженцем провинции Ига. По данным «Санкоку дзиси» («Географическое описание трех провинций»), род Хэки был ветвью знаменитого клана ниндзя Цугэ.

Хэки-рю оказала огромное влияние на всю традицию японского искусства стрельбы из лука. Ее ответвления можно найти во многих провинциях Страны восходящего солнца, от самого севера Хонсю (Хэки Ёсида-рю княжества Айдзу) до Кюсю, но наибольшее распространение она получила в центральных провинциях Хонсю: в Ямато, Ига, Оми и других.

Ниндзя с «половинным луком» ханкю

Среди ответвлений Хэки следует отметить прежде всего такие школы, как Ига Хэки-рю (Ямато Хэки-рю; основана Хэки Ядзаэмон Норицугу (Норимоти), младшим братом Хэки Дандзё Масацугу), Ясумацу-рю (создана Ясумацу Сакон Ёсицугу, уроженцем провинции Ига и учеником Хэки Дандзё Норимоти), а также Ёсида-рю (основана Ёсида Скэдзаэмон Тоёцуна). Искусство последней носит название синобия-дзюцу – «искусство шпионской стрельбы из лука». Возможно, это прямое подтверждение того факта, что достижения Хэки-рю не прошли мимо «невидимок» из Ига.

В заключение разговора о стрельбе из лука хотелось бы отметить еще школу Исибаси-рю, основанную Исибаси Тадахиро из княжества Айдзу, в которой преподавались методы использования отравленных и зажигательных стрел (докухия) и стрельбы из ружей стрелами (ятэппо).

Фукия – «стрельба стрелками из духового ружья» (фукибари – «стрельба иглами из духового ружья»)

Духовые трубки фукиядзуцу до 2 м длиной, стреляющие стрелками, издревле применялись японцами на охоте. Позаимствовав саму идею у охотников, японские диверсанты и тайные убийцы сильно видоизменили оружие, превратив его в коротенькую трубочку длиной около 30 см, которую можно легко спрятать или замаскировать, например под флейту. Кстати, самые обычные японские флейты сякухати сами по себе можно использовать как духовые трубки. Впрочем, Хацуми Масааки утверждает, что иногда для убийства ниндзя пользовались и дальнобойными длинными охотничьими трубками.

При стрельбе ниндзя целились в глаз противника, но абсолютной точности не требовалось, так как стрелки-фукибари (или фукия) обрабатывали смертоносными ядами, которые в случае попадания в кровь вызывали мгновенный паралич и смерть.

Ниндзя с фукибари-дзуцу

Стрелки отравляли следующим образом. Связав 3 иголки у основания в пучок и чуть-чуть разведя их жала, к основанию при помощи клея крепили хвостовик в виде воронки из бумаги, пропитанной терпким соком. В той части хвостовика, которая соприкасалась с иглами, проделывали 3–4 маленьких дырочки. Затем в воронку помещали вату, пропитанную сильнодействующим ядом, полученным из корня растения торикабуто [57], и крепили наконечник. Когда стрелка вонзалась во врага, под действием удара жидкий яд через дырочки попадал на иголки, а с них в кровь жертвы.

Помимо тайных убийств, ниндзя использовали фукиядзуцу для освещения помещений, смазав наконечник стрелки серой, запалив ее и выстрелив вверх; для пересылки своим товарищам во время тайного проникновения в стан врага посланий, скрытых в хвостовике стрелки, и т. д.

Духовые трубки фукибари-дзуцу и стрелки к ним

Бесшумность, высокая точность, возможность нападения с расстояния из засады (главный недостаток – неустойчивость полета при сильном ветре ввиду малого веса) – всё это делало фукиядзуцу излюбленным оружием тайного агента. Некоторые невидимки достигали подлинной виртуозности в обращении с ним. Энциклопедия «Бугэй рюха дайдзитэн» упоминает даже две рю, канонизировавшие фукибаридзюцу, правда, не сообщая о них никаких подробностей.

В книге «Ninjutsu history and tradition» Хацуми Масааки описывает оригинальную разновидность фукибари, представлявшую собой простейший бамбуковый насос и использовавшуюся для обливания врага ядовитой, поражающей глаза жидкостью или горючей смесью. К сожалению, в других работах упоминаний о таком оружии автор не нашел.

Сюрикэн

В Японии ручное метательное оружие – копья, дротики, топорики и т. д. – большого развития не получило. Исключение составляют, пожалуй, лишь знаменитые метательные лезвия, которые по-японски называются сюрикэн.

В популярном сознании сюрикэны неразрывно связаны с образом «воина ночи». Поэтому их нередко называют «звездами ниндзя». Однако в действительности метательным оружием такого рода широко пользовались все японские воины, хотя именно для ниндзя оно стало как бы «визитной карточкой». Звезды и стрелки можно было легко спрятать в одежде и использовать для тайного убийства исподтишка, что и предопределило их популярность в среде «невидимок». Зажав сюрикэны подходящей формы в обеих руках, ими можно колоть, рвать, вспарывать как кастетами в рукопашном бою. Кроме того, сюрикэны использовали как кресала при высекании огня, как вспомогательные средства при лазании по деревьям и т. д.

Различные виды сюрикэнов

Искусство метания сюрикэнов восходит к технике метания различных ножей – от танто до короткого меча вакидзаси, а также специальных метательных стрел утинэ. Считается, что предшественниками сюрикэнов были различные предметы снаряжения и вооружения, которые при условии некоторой сноровки можно было использовать для метания, вроде короткого дротика (кояри, тэяри), заостренной пилки на деревянной ручке (ядзири), ручного острия для пришпоривания коня (ума-бари) и т. д.

Применение сякэн в ближнем бою

В «Тайхэйки» рассказывается о некоем самурае, носившем на спине 36 больших стрел утинэ, бросками которых он поражал своих врагов.

В источниках можно найти даже описания использования в качестве метательного оружия короткого меча вакидзаси. Например, в «Осака гунки» рассказывается: «Огасавара Тадамаса был кастеляном замка Акасэки-дзё, и когда прибыли враги, его пронзили копьем сквозь нагрудную плиту доспеха. Он метнул свой вакидзаси в качестве сюрикэна и спасся бегством».

Подобный случай описан и в «Дзёдзан кидан», где сообщается о том, как Такэда Кацуёри в 1574 г. совершил попытку захватить замок, принадлежавший Суганума Садамицу. Семью Суганума предали, и падение замка было неизбежно. Поэтому военный совет принял решение прекратить сопротивление, а сам Суганума вместе с Ямагути Горосаку и с еще одним товарищем попытался спастись бегством из горящего замка. Самураи Такэда бросились вдогонку. Когда беглецы расстреляли все свои стрелы, а враги подобрались к ним почти вплотную, Ямагути Горосаку выхватил вакидзаси, метнул его в одного из преследователей, но промахнулся и был убит.

Правильный хват крестообразной «звездочки» при использовании в качестве кастета

Видов сюрикэнов существует огромное множество, но в целом все метательные снаряды такого рода можно разделить на 2 группы: метательные «стрелки» бодзё-сюрикэн («сюрикэн в виде палочки») и метательные пластинки сякэн (курумакэн – «меч-колесо»).

Бодзё-сюрикэн, в свою очередь, разделяются на палочкообразные (хасидзё[58]), клинообразные (кусабигата), веретенообразные (босуйгата), пластинчатые (хэйтёгата), иглообразные (харигата), гвоздеобразные (кугигата), ножеобразные (тантогата) и др. Всего специалисты насчитывают до 50 видов бодзё-сюрикэн.

Техника метания таких сюрикэнов изучалась во многих школах будзюцу: в Катори синто-рю, Нэгиси-рю и др. Однако ниндзя из Ига и Кога предпочитали им знаменитые «звездочки» сякэн. Видов сякэн также известно немало: крестообразные (дзюдзи), шестиконечные (роппо), звездообразные (хосигата), восьмиконечные (хаппо), свастикообразные (мандзи), трехлучевые (санко), в виде железного кольца (тэккан), «свастики с плавными изгибами» (нагарэ-мандзи), отверстия от гвоздя (кугинуки), «ежика» (тэцумари) и т. д. Их тоже насчитывают свыше 50. Особо следует остановиться, пожалуй, на таких видах сякэн, как тэцумари-сюрикэн и мандзи-сюрикэн. Тэцумари-сюрикэн изготавливали из двух металлических колец в форме колеса ветряной мельницы. А мандзи-сюрикэн и нагарэ-мандзи обрабатывали ядами, они предназначались для причинения царапин.

В дошедших до наших дней школах, в программу обучения которых включено сюрикэндзюцу – в Катори синто-рю, Нэгиси-рю и др., используются самые различные способы метания сюрикэнов. Броски выполняют из разных позиций-камаэ, по разным траекториям.

В технике метания бодзё-сюрикэн различают бросок без оборота (тёку-дахо) и бросок с полуоборотом (ханкайтэн-дахо). При броске вращение вокруг поперечной оси стараются свести к минимуму. Хорошо отбалансированный бодзё-сюрикэн летит почти по прямой траектории. Проще всего вонзить в цель сюрикэн, заточенный с обоих концов.

Сякэны же метали, как правило, сериями, очень быстро, один за другим. Бросают их обязательно «с подкруткой», что обеспечивается смещением захвата к периферии снаряда и «щелчковым» движением кисти. Благодаря вращению полет пластины становится более устойчивым, а при горизонтальном броске пластина своей плоскостью опирается на воздух (эффект крыла), что значительно увеличивает дальность броска.

Однако Нава Юмио отмечает, что в старинных наставлениях по ниндзюцу мы нигде не найдем описаний способов метания сюрикэнов. Вероятно, этот факт можно истолковать двояко. С одной стороны, сюрикэны могли считаться секретным оружием, и в таком случае ученик мог получить наставления об их использовании только из уст своего наставника. Однако, учитывая широкое распространение сюрикэнов среди японских воинов, это представляется маловероятным. Скорее, способы метания лезвия попросту не были кодифицированы, и каждый боец вырабатывал собственные способы бросков.

Утинэ

Ниндзя должен был научиться метать сюрикэны из любого положения – стоя, сидя на коленях, лежа, на бегу, под любым углом, правой и левой руками, по разным траекториям, с выхватыванием из разных мест – из-за отворота куртки, из-за пояса, из нарукавников или обмоток и т. д. Например, в Катори синто-рю в разделе сюрикэндзюцу изучаются 7 базовых способов метания (омотэ-но сюрикэн), 8 способов средней сложности (гогё-но сюрикэн – «сюрикэны пяти первоэлементов») и 9 секретных способов (гокуи-но сюрикэн).

Различные виды бо-сюрикэнов. Верхний ряд – сюрикэны школы Катори синто-рю, нижний ряд – сюрикэны Нэгиси-рю

В качестве основных способов метания сюрикэнов можно назвать следующие:

Тодзи-но ката – метание сюрикэна рукой, разноименной впередистоящей ноге, вертикальным движением сверху вниз;

Хон-ути – метание сюрикэна рукой, одноименной впередистоящей ноге, вертикальным движением сверху вниз;

Ёко-ути – метание сюрикэна рукой, одноименной впередистоящей ноге, горизонтальным движением;

Гяку-ути – метание сюрикэна рукой, одноименной впередистоящей ноге, вертикальным движением снизу вверх;

Дза-ути – метание сюрикэна вертикальным движением сверху вниз в положении сидя на пятках (сэйдза);

Хандза тодзи-но ката – тодзи-но ката в положении на одном колене;

Хандза хон-ути – хон-ути в положении на одном колене;

Хандза ёко-ути – ёко-ути в положении на одном колене;

Хандза гяку-ути – гяку-ути в положении на одном колене.

Более сложные и специфические варианты метания сюрикэнов включают:

Нэ-ути – метание сюрикэнов в положении лежа;

Дзюдзи-ути – одновременное метание двух сюрикэнов в две стороны, при котором правая рука выполняет бросок вертикальным движением сверху вниз в форме тодзи-но ката, а левая – бросок ёко-ути;

Онкэн-ути – «метание скрытых сюрикэнов» с мгновенным выхватыванием из потайных кармашков;

Интю-ути («[метание, оставаясь] в тени») – бросок из положения лежа ничком на земле с мгновенным вставанием и последующей сменой позиции;

Хая-ути («быстрое метание») – способ метания, при котором сюрикэны бросаются один за другим правой рукой, а большой палец левой руки, сжимающей несколько лезвий, движением, напоминающим выдвигание карты из колоды, один за другим подает «снаряды».

Различные виды сякэнов школ Ига-рю, Кога-рю, Ягю-рю, Кобори-рю, Кодэн-рю, Сёсё-рю

Сюрикэны совсем необязательно метали по одному. Известны способы метания одновременно двух и трех сякэн. Благодаря одному такому броску ниндзя мог разом оставить своего преследователя без обоих глаз, ранить обе ноги.

На какой же дистанции сюрикэн действительно опасен? Нава Юмио указывает, что пуля японского фитильного ружья обладает убойной силой на дистанции около 55 метров, стрела, выпущенная из лука, – на дистанции около 30 метров, бодзё-сюрикэн – на дистанции в 7–8 метров, а сякэн – 12–16 метров. О скорости метания сюрикэнов рассказывает следующая пословица, имевшая хождение среди последователей будзюцу: икки гокэн – «один вдох-выдох, пять ножей», а согласно Наве Юмио, пять сякэнов бросают за 10–20 секунд.

Техника метания бодзё-сюрикэн: вверху – бросок без оборота (тёку-дахо), внизу – бросок с полуоборотом (ханкайтэн-дахо)

При этом дистанция боя с противником, вооруженным копьем, алебардой или кусари-гамой, составляет около 5 с половиной метров. Дистанцию в 12–15 метров противник пробегал за каких-нибудь 3–4 секунды. Будучи вооружен копьем, он выходил на удобную для себя дистанцию в итоге быстрее. Следовательно, у бойца, вооруженного сякэном и тем более бодзё-сюрикэном, при лобовом столкновении времени хватало лишь на 1, максимум 2 броска в стремительно набегающую цель. В такой ситуации вряд ли можно было вести эффективный прицельный огонь. Скорее бросок сюрикэна преследовал цель напугать противника, задержать, отвлечь его внимание. Затем надо было переходить к бою на стандартном оружии, каковым чаще всего был меч. Поэтому во всех школах, включавших раздел сюрикэндзюцу, изучались способы метания с последующими ударами мгновенно выхваченным мечом.

Приемы метания и хваты сюрикэнов. Вверху слева – движение руки при броске ёко-ути, справа – движение при броске хон-ути, под ними – движение руки при броске гяку-ути, справа – правильный способ хвата бодзё-сюрикэн, внизу – правильный хват дзюдзю сякэна

Мишенями при метании сюрикэнов были глаза, точка между глаз (микэн), виски (комэками), дыхательное горло, область сердца, различные уязвимые места на руках и ногах (как правило, те, где артерия проходит неглубоко) и другие. Так как все главные мишени находятся на лице, метание сюрикэнов отрабатывалось на круглой мишени диаметром около 24 см. Считается, что именно таково среднее расстояние от точки микэн до яремной ямки. Впрочем, сами ниндзя называли сюрикэндзюцу «искусством попадания раз из трех попыток» (самбука-но дзюцу), имея в виду, что попадание в мишень хотя бы одного сюрикэна из трех уже является успехом. Поэтому умение в мгновение ока осыпать область мишени градом сюрикэнов ставилось выше умения попасть 100 раз из 100. Кроме того, ставка делалась и на яд, покрывавший лезвие. В качестве последнего часто использовались обычный конский навоз и дорожная пыль, изобиловавшие столбнячными палочками.

Сюрикэны использовали не только для нанесения урона живой силе врага. Ниндзя прорезали ими стены, загородки и ширмы, поддевали гвозди, просверливали дырочки для наблюдения, взламывали замки, использовали как подножки при лазании по деревьям и стенам и т. д. и т. п.

В рамках каждой из крупных традиций ниндзюцу – Ига-рю, Кога-рю и Нэгоро-рю – сложились одноименные школы сюрикэндзюцу, но мы не располагаем о них практически никакой конкретной информацией.

Техника метания бодзё-сюрикэн: вверху – тодзи-но ката; во втором ряду слева – ёко-ути; справа – хон-ути; в третьем ряду слева – дза-ути; справа – гяку-ути; в нижнем ряду (слева направо) – хандза тодзи-но ката, хандза гяку-ути, хандза ёко-ути, хандза хон-ути

Считается, что ниндзя носили сякэны в кожаном мешочке на правом боку, а также рассовывали по разным потайным кармашкам: за отворотом, за спинной дощечкой брюк-хакама, в поясе. Бодзё-сюрикэны скрывали в нарукавниках, ножных обмотках, в оплетке ножен и т. д. Ниндзя могли иметь с собой до двух десятков сякэнов и с десяток бодзё-сюрикэнов.

Звездочки-сякэны изготавливали самых разных размеров. Размер зависел от роста владельца, его веса, физической силы, предполагаемой дистанции метания и т. д. Чаще всего встречаются образцы диаметром от 115 до 175 мм. Соответственно вес звездочки варьировался в диапазоне от 5 до 30 моммэ.

Легкие по весу сюрикэны можно метать с большой скоростью, но точность при этом остается низкой, а раны получаются неглубокими. Зато их можно носить в большом количестве. «Скорострельность» при метании тяжелых «звездочек», напротив, ниже. Но они лучше идут в цель, ими можно причинить очень тяжелые раны.

Толщина «звездочек» также сильно варьировалась. Они могли быть тонюсенькими, как лезвие бритвы, или очень толстыми – до 1 бу (3,03 мм). Обычно сякэны имели утолщение в центре, и их лучи плавно истончались к кончикам. Это обеспечивало «звездочке» лучшую устойчивость в полете и, соответственно, точность попадания.

На общем фоне выделяется сэмбан-сюрикэн, считающийся фирменным оружием школы Тогакурэ-рю, возглавляемой Хацуми Масааки. У этой разновидности сюрикэна, имеющей почти квадратную форму, центральная часть тонкая, а края толстые. Такая форма также обеспечивает довольно высокую эффективность «огня».

Обычно сюрикэны выковывали из высококачественной стали и во время доводки истончали в нужных местах при помощи напильника. Процесс изготовления многолучевых сюрикэнов был довольно сложным и трудоёмким. Как правило, их вырубали при помощи зубила из толстой пластины, а затем доводили до кондиции напильником.

Нава Юмио подробно описывает процесс изготовления дзюдзи-сюрикэна (крестообразного сюрикэна) весом в 20 моммэ. Для этого брали стальную болванку весом около 23 моммэ. Ее сильно накаляли и расплющивали в круглую лепешку. Затем, стараясь не истончить болванку в центральной части, постепенно ударами молота делали 4 усика, придавая болванке общую форму дзюдзи-сюрикэна с толстой центральной частью и плавно истончающимися к кончикам лезвиями. Затем напильником удаляли с заготовки лишний металл, доводя вес до необходимых 20 моммэ, шлифуя форму, чтобы «звездочка» была без неровностей и зазубрин, и заостряя кончики лезвий.

Если же изготавливался восьмилучевой сюрикэн, то сначала делали крестообразный сюрикэн, а затем четыре его лезвия после накаления при помощи зубила делили пополам и разводили немного в стороны. Затачивать лезвия нужно было равномерно с обеих сторон, иначе точность бросков была бы крайне низкой.

Особую сложность в изготовлении «звездочек» представляла закалка лезвий. Всем «лучикам» нужно было придать одинаковую твердость, так как в противном случае они могли сломаться или погнуться, сделав невозможным применение «звездочки». Конечно, для того чтобы нагреть заготовку и бросить ее в холодное масло, большого ума не требовалось, но при такой технологии лезвия нередко ломались, и вся работа шла насмарку. Поэтому требовалось найти какой-то более щадящий способ закалки. Кроме того, необходимо закалять только самые кончики «лучиков» «звездочки», чтобы она не утратила своей прочности и не разлетелась на куски при сильном ударе о твердую поверхность.

Техника метания бодзё-сюрикэн: вверху – переход от броска сюрикэна к удару мечом; в середине слева – нэ-ути; справа – интю-ути; внизу – дзюдзи-ути

Вариант поочередного нагрева и закалки лучиков не подходил ввиду малого размера изделия: попробуйте закалить один луч, а потом нагреть другой так, чтобы первый остался холодным. Поэтому ниндзя делали в центре «звездочки» маленькое круглое отверстие, в которое пропускали тонкий длинный стальной прут. Установив его в горизонтальное положение и быстро вращая на нем раскаленную «звездочку», ее лучики опускали в холодное масло, благодаря чему обеспечивалась закалка только нужных частей лезвия.

Отверстие в центре «звездочки» обычно не заделывали, так как через него можно было пропустить шнур, чтобы нанизать на него еще несколько сякэнов и сделать удобную в переноске связку. Однако из-за того, что сякэн с дыркой в полете издает легкий свист, иногда для полной шумовой маскировки отверстие заделывали свинцом.

Всем известно, что ниндзя стремились к полной невидимости в темноте и использовали темные коричневые костюмы, выкрашивали оружие и ножны в черный цвет. Точно так же и свои сюрикэны «невидимка» окрашивал в черный цвет, чтобы при метании ночью предательский отсвет лунного света не выдал его врагу.

Для этого перед закалкой раскаленный сюрикэн с усилием протирали куском шелка. Шелк горел, и его пепел намертво прилипал к поверхности железа. В результате сюрикэн становился совершенно черным. Такое черное покрытие не только обеспечивало невидимость оружия, но и защищало его от ржавчины.

Цубутэ – «метательные камни»

Цубутэ в тайных наставлениях ниндзя описываются как снаряды для пращи. Они представляли собой округлые или восьмиугольные пластинки диаметром от 4 до 5 см и толщиной более 1 см, выкованные из каленого железа и заточенные по окружности. Их применяли как метательное оружие. Поскольку цубутэ позволяли разить врага на довольно большом расстоянии – в несколько десятков метров, ниндзя носили их по 20 штук в кожаном мешочке на поясе.

Арарэ – «град»

Арарэ – это еще один образец метательного оружия ниндзя, применявшийся на более близком расстоянии, чем цубутэ. Если «снаряды» цубутэ метали по одному, арарэ нужно было сыпать «словно дождь с градом», пригоршнями, штук по десять зараз, прямо в лицо врагу. Кроме того, иногда арарэ разбрасывали на земле в надежде, что проколотая нога отобьет у преследователя охоту гоняться за «призраком».

Арарэ могли быть самых разных видов: похожими на водяной каштан; пирамидальными; словно собранными из двух крестообразных сюрикэнов (вроде миниатюрных противотанковых заграждений) и др. Изготавливались они из каленого железа диаметром 4–5 см.

Переносили арарэ либо в бамбуковых трубках, либо в кожаных мешочках на поясе.

Арарэ

Мэцубуси – «разрушитель глаз»

Под таким громким названием скрываются различные ослепляющие порошки, упоминания о которых встречаются в ряде источников по ниндзюцу. Их выдували или просто кидали в глаза противника, чтобы временно (или навсегда) ослепить его и выиграть драгоценные мгновения для бегства. В наставлениях ниндзя описано несколько рецептов мэцубуси:

1) пережженная в порошок икра жабы-хикигаэру в смеси с железными опилками (способна совершенно лишить врага зрения);

2) прокаленная смесь наждака, песка и сока красного перца;

3) смесь ладана, пыли, железных опилок, стрихнина (растение Strychnos Nuxvomica L.) и загадочных тако, томи и роун, перевода которых не найти даже в японских толковых словарях;

4) мелкие зернышки свинца;

5) смесь золы, зерен красного перца, стрихнина и азотной кислоты (попадая в дыхательные пути, вызывает мгновенную потерю сознания и смерть).

В бою ниндзя мог сыпануть таким порошком в лицо противника из бамбуковой трубки, заделанной с одного конца и открытой с другого, или из ножен своего меча, начинить им скорлупу яйца или бумажный мешочек и в таком виде запустить в супостата. Мог выдуть его из трубки. Специально для применения мэцубуси ниндзя разработали особую модель веера с двумя бумажными стенками, между которыми насыпали мельчайший сильнодействующий ядовитый порошок. Взмахнув веером в сторону жертвы с наветренной стороны и распылив в воздухе даже ничтожное количество этого порошка, шпион мог моментально отправить на тот свет ничего не подозревающего врага.

Приспособление для выдувания ослепляющей пыли (мэцубуси), замаскированное под свисток

Оригинальным приспособлением для распыления мэцубуси было подобие свистка с трубкой, вставляемой в рот, коробочкой с порошком и с выходным отверстием. Ниндзя стоило лишь подуть в «свисток», и в лицо противнику летело целое облако пыли, поражающей глаза и дыхательные пути. Интересно, что аналогичными приспособлениями в эпоху Токугава при задержании преступников активно пользовались полицейские.

Завершая разговор о мэцубуси, нужно отметить, что в западной литературе получило распространение неверное прочтение иероглифов, которым записывается слово мэцубуси – «мэцубиси».

Потайное оружие ниндзя

Действуя на территории врага, ниндзя не должен ни на секунду забывать о том, что все вокруг – враги, и нужно всегда быть готовым дать им отпор. Однако у «невидимки» далеко не во всех случаях есть возможность использовать стандартное оружие. На этот случай «воины ночи» припасли немало хитроумных вариантов скрытого оружия, которые можно постоянно скрытно носить с собой.

Какутэ – «рогатая рука»

Какутэ

В разных источниках название этого оружия записывается разными иероглифами. Его именуют то какутэ, что, в зависимости от используемых иероглифов, может переводиться как «рогатая рука» или «удар рогом», то цунодэ – «рогатая рука», то какусю – «драгоценный камень с рогом», то какуси – «потайное [оружие]» или тако-но цумэ – «соколиный коготь». Но во всех случаях имеется в виду одно и то же потайное оружие: кольцо с несколькими шипами, надеваемое на палец. Чтобы шипы не ломались при полосовании вражьего мяса, их делали четырехгранными и довольно толстыми. Известны образцы с двумя, тремя, четырьмя и даже шестью шипами. Ширина самого кольца варьируется от 2 до 3 бу. Кольцо старались делать довольно тонким, так как чересчур толстое кольцо распирает пальцы в стороны, что ослабляет захват при сжимании вражеской руки. Материалом для изготовления какутэ, как правило, служило железо или желтая медь. Какутэ либо выдалбливали из цельной пластины, либо сворачивали из полоски металла. При этом концы полоски могли просто соприкасаться или накладываться друг на друга. Шов сваривали или заделывали при помощи воска. Какутэ изготавливали для конкретного человека так, чтобы они могли относительно свободно вращаться на пальце. Шипы же либо вырезали, либо крепили при помощи сварки.

Хаятэдзё. Это оригинальное приспособление, развивающее идею какутэ, широко использовали полицейские эпохи Токугава

Какутэ – оружие чрезвычайное маленькое и неприметное. Это и определяло его огромную привлекательность для ниндзя. Обычно боевое кольцо какутэ надевали таким образом, чтобы шипы были обращены в сторону ладони. Если применяли одно кольцо, его надевали на средний палец, если два – то на средний и указательный. Иногда «ночные демоны» использовали сразу три кольца. Тогда какутэ надевали еще на большой палец.

В бою какутэ используют главным образом при захватах, намертво зажимая в руке запястье или лодыжку врага. Шипы при этом глубоко впиваются в тело противника, сковывают его движения и причиняют сильную боль. Ими можно прихватить также челюсть снизу или щеку. Захват же горла ведет к разрыву сонных артерий и смерти противника. А чего стоит пощечина какутэ, разрывающая щеку так, что в рот можно заглянуть с непривычного угла, а кровь свищет во все стороны! До наших дней дошли предания, утверждающие, что мастер борьбы, овладевший ударом ребром ладони «рука-меч» (тэгатана, или сюто), был способен отрубить голову псу или человеку. Проделать такое голой рукой, конечно, нереально, каким бы сильным и быстрым ни был удар. Но если эта рука сжимает какое-нибудь потайное оружие вроде того же какутэ, сделать это не так уж трудно. Помимо всего прочего, раны, причиненные рвущим воздействием какутэ, практически не зарастают.

Малый размер боевого кольца какутэ сильно облегчает его переноску. Какутэ можно носить в поясе, в нижней части рукава кимоно, служащей карманом, в бумажнике, в кувшине, в пучке волос или прямо на пальце, повернув шипами вовнутрь. Интересно, что в последнем случае шипы не причиняют ни малейшего неудобства. Дело в том, что короткие шипы не могут проткнуть кожу и вонзиться в мясо, а относительно длинные можно разместить таким образом, что они совсем не будут мешаться.

В эпоху Токугава идея какутэ нашла свое развитие в виде «быстроруких замков» хаятэдзё, которые применяли полицейские.

Тэккэн – «железный кулак»

Большое место в арсенале «воинов ночи» занимают различные кастеты. Кастет в каком-то смысле – идеальное оружие для шпиона. Ввиду малого размера его можно легко укрыть под одеждой или в дорожном узле, а такую штучку, как палочка конго, – выдать за приспособление для массажа, о котором никто и не подумает, что им можно запросто проломить висок или раздробить кость.

Различные виды кастетообразного оружия

Тэккэн – это, пожалуй, самая внушительная разновидность кастета. Он представлял собой железную полосу с шипами с наружной стороны и с отверстием для продевания пальцев. Таким кастетом можно наносить прямые и косые удары, блокировать оружие противника. Кастеты-тэккэны изготавливали самыми разными способами: выковывали, сваривали из латунного железа, вырезали из железной пластины, склепывали, отливали и т. д. Обычно их делали под конкретного владельца, такого размера, чтобы он без большого труда мог продеть в отверстие свои пальцы. Известные образцы тэккэнов имеют толщину 10–12 мм.

Кастеты тэккэн

Процесс изготовления тэккэна был очень прост. В вырезанной в форме полумесяца железной пластине при помощи зубила тоже в форме полумесяца выдалбливали отверстие, в которое продевали четыре пальца.

Помимо кастетов в форме полумесяца встречаются также образцы в форме тонкого серпа, топорища, похожего на раскрытый веер, или с тремя или четырьмя мощными острыми зубьями.

В схватке ниндзя мог использовать один тэккэн или орудовать сразу двумя. При переноске кастеты легко спрятать в подмышечных впадинах. Помимо своего прямого убойного назначения, тэккэн использовали также вместо кресала при высечении огня.

Конго

Особо нужно сказать о короткой ладонной палочке явара (конго), которую делали такой длины, чтобы ее концы выступали из кулака на пару сантиметров с каждой стороны. Первоначально палочка конго использовалась в буддийских ритуалах и изготавливалась из сандалового дерева. Для ниндзя она была привлекательна прежде всего своей портативностью. Кроме того, вместо нее можно было запросто использовать различные предметы обихода: веер, флейту, курительную трубку и даже палочки для еды, имевшие повсеместное хождение на Дальнем Востоке.

Известен добрый десяток вариантов хватов явары в бою. Зажав палочку поперек ладони в кулаке, ниндзя мог использовать различные ударные, болевые и рычажные движения. Прижав один конец сверху большим пальцем, конго тривиально использовали для проламывания основания черепа жертвы ударом сзади. Диагональный хват обеспечивал точность попадания в уязвимую точку. Иногда палочку зажимали в развилку между мизинцем и безымянным пальцами и однновременно – между указательным и большим пальцами. Такой хват хорошо подходил для болевого воздействия на кость при захватах за кисть. Известен также хват, когда палочка и большой палец образовывают клешню, которой проводят ущемления мышц, сдавливают гортань или сонную артерию.

Вообще, явара – прекрасное оружие, позволяющее неожиданно поражать горло, шею, глаза, сердце. Натренированный боец способен пронзать ею мягкие части тела противника не хуже, чем ножом, особенно если палочка с ударной стороны спилена наискось или слегка заточена на конус. Чаще всего явары использовали как парное оружие, по одной в каждой руке.

Тэноути

Тэноути

Тэноути можно назвать разновидностью конго. Особенностью этого оружия является веревочная петелька посредине палочки, в которую продевается средний палец руки. Используют тэноути почти так же, как явару, но, в отличие от последней, ею можно бить еще и плашмя, как бы давая пощечину противнику. В этом случае основной мишенью является переносица. Ломающий ее удар вызывает обильное кровотечение и болевой шок, но не ведет к смерти. Поэтому ниндзя нередко использовали тэноути при захвате в плен, а впоследствии это оружие было принято на вооружение токугавскими полицейскими.

Сунтэцу

Сунтэцу

Сунтэцу – это почти та же самая палочка тэноути, но изготовленная из стали. К железной спице сунтэцу на металлической оси крепится железное кольцо, позволяющее спице свободно вращаться. Концы спицы несколько истончались, благодаря чему ими можно пробить любую кость и даже кожаный доспех рядового пехотинца.

Докко

Различные виды буддийских ваджр докко, использовавшихся ниндзя, переодетыми в священников, в качестве кастетов

Докко – это ритуальный символический предмет эзотерического буддизма. Он символизирует алмазную молнию-ваджру, всепобеждающее могущество знания, одолевающего невежество. В индуизме ваджра считается любимым оружием бога Индры. Согласно буддийской традиции, Индра рассекает им врагов Закона Будды пополам. Японские ниндзя также сумели оценить по достоинству это «всепобеждающее оружие» и активно пользовались им, орудуя под видом буддийских монахов, для отправления на тот свет «грешников», мешающих «торжеству Закона». В целом техника использования докко совпадает с техникой применения конго.

Применение докко

Матахасами

Матахасами

Это еще одна разновидность малого оружия, используемого как кастет. По форме она походит на знакомую всем с детства рогатку. Этой «рогаткой», изготовленной из толстой стали высшего качества, ловили меч противника, стараясь вырвать его из рук или сломать, тыкали в глаза и т. д.

Применение матахасами

Тэцубиси, игадама, докубари, хиси

Для прикрытия своего отхода «воины ночи» щедро рассыпали за собой на земле своеобразные «противопехотные мины» – металлические колючки, подобные использовавшемуся на Руси «чесноку». При наступании на «чеснок» в обуви и тем более босиком человек получал весьма серьезные раны, которые к тому же, если «колючки» были обработаны ядом, могли оказаться смертельными, и лишался возможности продолжать преследование. Добавим, что в темноте разбросанные по земле миниатюрные «чесночные мины» совершенно не видны.

Известно несколько вариантов такого «чеснока», но все они имеют одну общую особенность: как их ни бросай – один шип всё равно будет торчать вверх. Самым распространенным образцом были тэцубиси – «железные каштаны». Свое название тэцубиси получили от плодов водяного каштана хиси, имевших аналогичную пирамидальную форму.

Изготавливались тэцубиси довольно просто, что и определило их популярность среди ниндзя. Известно два способа изготовления тэцубиси. В первом железную пластинку в форме вытянутого овала с заостренными концами надрезали по краям и образовавшиеся усики длиной около полутора сантиметров разводили в разные стороны. В другом варианте бралась металлическая пластинка с одним уже готовым усиком, а из более широкой ее части вырезались три усика, которые затем разводили в разные стороны. В более сложных вариантах тэцубиси усики снабжались зазубринами, не позволявшими удалить «колючку» из ноги.

Применение тэцубиси

Применялись и более шипастые варианты тэцубиси, по внешнему виду напоминающие противотанковые заграждения. Их называли курума-биси – «колесообразные хиси».

Сами хиси в высушенном виде – за неимением лучшего – иногда также использовались в качестве «чеснока». У хиси было одно неоспоримое преимущество: поскольку водяные каштаны в изобилии произрастают по всей территории Японии, их можно было свободно носить с собой, ни у кого не вызывая подозрения. По-видимому, именно хиси и были первым образцом «чеснока», которым пользовались в старину ниндзя, и лишь позднее появились тэцубиси и еще более сложные в изготовлении игадама.

Курума-биси

Игадама, «шарики из Ига», представляли собой стальные или железные шарики, снабженные большим количеством толстых заостренных шипов. Так как игадама были гораздо тяжелее, чем тэцубиси, их можно было не только разбрасывать на дороге, но и метать пригоршнями во врага как уменьшенный вариант «града» арарэ.

Тэцубиси и заготовки для их изготовления

Ту же идею воплощают и докубари – «ядовитые иглы». Их изготавливали из плодов растений, которые многократно пронзали отравленными стальными иголками и разбрасывали на пути у врага.

Игадама (слева) и докубари (справа)

Помимо прикрытия отступления, ниндзя активно «минировали» всеми видами «чеснока» подходы к своим жилищам и веранды, окружавшие дома.

Скрытые клинки

До наших дней дошло некоторое количество различных вариантов скрытых клинков. Известны узкие клинки, спрятанные в деревянных тростях (сикоми-дзуэ). Ножи танто, замаскированные под курительные трубки (кисэру-сикоми), скрытые в декоративных шпильках, какие носили японские придворные красавицы (когай-сикоми), в рукоятях ручных бумажных фонариков (тётин-сикоми). Наконечники копий, запрятанные в пресс-папье (бунтин-сикоми), изготовленные из меди, или в теле деревянных тренировочных мечей (бокуто-сикоми). В некоторых образцах бокуто-сикоми наконечник копья запрятан в рукоять тренировочного меча. При попытке противника выхватить бокуто из-за пояса ниндзя – жест в общем-то разумный, так как этой тяжелой тверденной дубовой дубиной можно запросто отправить человека на тот свет – в руке у него вместо всего деревянного меча неожиданно оказывалась лишь рукоять. А ниндзя, придерживавший свое потайное оружие ниже рукояти левой рукой, одним уколом обнаженного наконечника пронзал ему грудь. Известны также серпы кусари-гама, у которых лезвие могло складываться, а цепь втягивалась внутрь рукояти. Резким движением можно было раскрыть лезвие и зафиксировать его специальной защелкой, а нажатием на фиксатор – выпустить наружу цепь с грузом. В другом варианте вместо цепи в полую рукоять серпа вставлялся нож танто, благодаря чему ниндзя получал возможность сражаться ножом и серпом одновременно, держа их в обеих руках.

Когай-сикоми и кисэру-сикоми

Так маскировали не только оружие, но и различные необходимые в разведывательной работе предметы, например подзорные трубы тоомэганэ. Нава Юмио, например, описывает один образец такой трубы, замаскированной под короткий меч вакидзаси.

Внешне эта труба выглядела как обычный меч с рукоятью, оплетенной тонкой нитью, с вплетенными по обеим сторонам мэнуки в форме зайца, и простыми дубовыми ножнами. Если потянуть рукоять, становится ясно, что ножны у этого хитрого меча-вакидзаси двойные и могут вытягиваться как телескопическая труба. Сдвинув металлическую головку на кончике ножен (кодзири), обнаруживают кристаллическое стеклышко. Такой же кристаллик обнаруживается и в головке рукояти (цука-гасира). Для этого тоже нужно отодвинуть в сторону серебряную пластиночку с изображением луны, прикрепленную к цука-гасира. Переменная длина «ножен» позволяет фокусировать изображение должным образом. Такая подзорная труба давала многократное увеличение, позволяя наблюдать за врагом с большого расстояния.

Эта скрытая подзорная труба произвела на Наву Юмио очень большое впечатление, и впоследствии он рассказал о своем открытии известному исследователю ниндзюцу и 14-му патриарху школы Кога-рю Фудзите Сэйко. Особенно его интересовало, зачем к рукояти были приплетены мэнуки в форме зайцев. Фудзита объяснил, что заяц – символ подзорной трубы тоомэганэ. Дело в том, что «заяц» – это один из двенадцати знаков зодиака («двенадцати ветвей»). И если начать с него отсчет, то знак «крыса» – по-японски «нэ», будет десятым – по-японски «то». Соответственно, фраза «десятый [знак зодиака] – крыса», если пожертвовать долготой «оо», будет звучать так же, как слово «подзорная труба»: «тоомэ-га нэ». Вот такой каламбур.

Нужно сказать, что такие ассоциативные значки на японском оружии нередки. Например, писатель Дзиндэ Тацуро отмечает, что на потайных видах оружия нередко встречаются изображения сливы (бай) и журавля (каку). Из китайского фольклора известна сказка о даосском мудреце и горном отшельнике Линь Хэцзине. В этой сказке есть строка «сделал сливу своею женой, а журавля своим ребенком». По-японски записывающие эту фразу иероглифы можно прочитать как «бай сай каку си». А какуси по-японски и есть «потайной», «скрытый».

Чтобы уметь читать знаки такого рода, ниндзя должен был блестяще знать поэзию и литературу, обладать хорошо развитым ассоциативным мышлением. Это позволяет по-новому взглянуть на «ночного воина», который умел не только красться во тьме и убивать одним броском сюрикэна, но был тонким ценителем изящных искусств и имел великолепное чувство прекрасного.

Фури-дзуэ – «маховая трость»

Дорожный посох фури-дзуэ известен также как тигирики. Фактически это кистень с удлиненной рукояткой. Фури-дзуэ представляла собой палку длиной около 130 см со скрытой внутри цепью с грузиком. Это прекрасное комбинированное оружие, которым можно колоть, наносить рубящие удары. Вылетающая неожиданно гирька, подвешенная на цепи, позволяла застигнуть противника врасплох и нанести ему удар в тот момент, когда он к этому совсем не был готов. В полости посоха можно было также спрятать выталкиваемую пружиной отравленную стрелку мэсаси – «выкалывающую глаза» (Тогакурэ-рю), ослепляющий порошок и т. д.

Тигирики школы Кираку-рю

Вакидзаси-тэппо

Одним из самых оригинальных видов потайного оружия был пистолет, замаскированный под короткий меч вакидзаси – вакидзаси-тэппо. Почему именно под вакидзаси? Дело в том, что в эпоху Сэнгоку короткие мечи разрешалось носить даже сельским старостам, ремесленникам и торговцам. Так что торчащий за поясом меч не вызывал ни у кого особого интереса.

Пистолет, замаскированный под короткий меч вакидзаси

Пистолет вакидзаси-тэппо, будучи вложен в ножны, выглядит как самый обычный короткий меч, но при извлечении его наружу показывается не клинок, а ствол. Дошедшие до наших дней немногочисленные образцы такого оружия представляют собой однозарядные гладкоствольные пистолеты, заряжаемые со стороны дула.

В другом варианте вакидзаси-тэппо не нужно извлекать из ножен для стрельбы. Просто ствол помещен в деревянный футляр, выполненный в форме стандартных ножен и покрытый кожей и лаком. Для стрельбы нужно сдвинуть в сторону кодзири – железный наконечник ножен, прикрывающий дульное отверстие. Это тоже однозарядный гладкоствольный пистолет, заряжаемый со стороны дула. Гарда такого меча имеет тонкий вырез, в котором зажат курок пистолета.

Третий вариант вакидзаси-тэппо представляет собой фитильный пистолет с прикрепленным тонким мечевым клинком. Фитиль этого пистолета выведен наружу через маленькое отверстие сбоку от куригата – отростка, за который крепится шнур меча. При ношении фитиль пропускается сквозь куригата.

Ядатэ-тэппо – «ружье, замаскированное под футляр для кисти»

Название этого оружия говорит само за себя. Известные образцы ядатэ-тэппо представляют собой однозарядные крупнокалиберные гладкоствольные пистолеты, заряжаемые со стороны дула, изготовленные из пушечной бронзы. При этом в ствол пистолета, как в обычный футляр, можно вложить кисть для письма, а шейкой приклада служит черный кувшинчик в основании ядатэ. Такой штуковиной можно пользоваться и как футляром для кисти, и как пистолетом.

Кисэру-тэппо – «ружье, замаскированное под курительную трубку»

Это скрытый фитильный пистолет, замаскированный под курительную трубку. Трубка изготавливалась из железа. Было достаточно закрыть ее дыхательное горло, завинтив его винтом, чтобы превратить ее в однозарядный пистолет.

Оружие куноити

Здесь пойдет речь о том потайном оружии, которое женщины-ниндзя могли использовать, устроившись на службу в дом знатного самурая или в княжеский замок.

Нужно сразу сказать, что знатные женщины и их служанки в Средние века в искусстве обращения с оружием мало в чем уступали своим мужьям и братьям. Японская история знает множество примеров, когда женщины сражались бок о бок с профессиональными воинами, а о мастерстве дам из самурайских родов в фехтовании алебардами сложено немало легенд.

Даже в мирные времена дамы из семей самураев и их служанки редко оставались без оружия. Выходя из замка на прогулку, они засовывали за пояс кинжал в специальном мешочке, затянутом шнурком.

Ну, а какое оружие использовали для самообороны японские леди в замке, в спальне госпожи или господина? Рассказывают, что служанки супруги одного из великих японских князей постоянно носили с собой за поясом с левой стороны в крошечных бумажных ножнах, напоминающих трубку из папье-маше, толстые иглы длиной около 10 см с кисточками из разноцветных шелковых нитей. В случае необходимости специально натренированная служанка-телохранительница запросто могла всадить такую иголку в какую-нибудь уязвимую точку человеческого тела (а их расположение «служанки» знали прекрасно) и отправить врага к праотцам.

Вообще, иглы были одним из самых популярных женских видов оружия самообороны. Известно, что некоторые дамы постоянно носили с собой по несколько иголок (их размеры не указываются), а устраиваясь на ночь, заворачивали их в ароматизированную бумажку так, чтобы острия остались снаружи, и легко зажимали ее в зубах. В принципе делалось это для того, чтобы воспитанная дама не подмочила свою благородную репутацию неожиданным ночным храпом, но отдельные изворотливые девицы умудрялись при нужде еще и плеваться иголками из миниатюрной бумажной трубочки, да так, что попадали нежданному «визитеру» прямо в глаз. Такой способ самозащиты именовался фукуми-бари – «иглы, вложенные в рот». Передают, что такие плевательные иглы имели треугольное сечение.

В Японии иглы издревле использовались в качестве оружия. Некоторые исследователи предполагают, что уже к XIV в. в своих общих чертах сложилось даже целое боевое искусство «выдувания игл» – фукибаридзюцу, составной частью которого была и техника фукуми-бари. Считается, что основной вклад в его развитие внесли профессиональные ткачихи и швеи, с утра до ночи управлявшиеся с иголками разных размеров и видов. И как тут не вспомнить о том, что фамилия знаменитых ниндзя Хаттори происходит от слова хата-ори – «ткач, ткущий на станке»?!

Излюбленным оружием женщин-ниндзя были также металлические заколки, втыкавшиеся в прическу, – кандзаси. «Дама выхватила заколку, что была воткнута в ее волосы, взяла обратным хватом и изготовилась к бою…» – эта фраза повторяется во множестве приключенческих рассказов и театральных пьес эпохи Эдо. Само существование этого литературного клише свидетельствует о чрезвычайной популярности кандзаси как женского оружия самообороны.

Кандзаси изготавливали из дерева, латуни, мельхиора, реже из железа. Возможность эффективного применения такой заколки в бою во многом зависела от ее формы. По мнению Навы Юмио, для самообороны лучше всего подходили заколки, которыми пользовались женщины на Окинаве. Он указывает, что они иногда даже отравляли свои заколки, чтобы сделать малейшую царапину смертельной. Впрочем, и в Японии использовали кандзаси подходящего дизайна. Например, в школе сюрикэндзюцу Нэгиси-рю канонизирована техника метания одного из видов кандзаси, имеющего вид длинной тоненькой рыбки.

Нередко куноити пользовались и кольцами с шипами какутэ, но о них мы уже говорили выше. Еще одним видом оружия женщин-ниндзя была цепь манрики-гусари длиной около 70 см с грузиками на обоих концах.

Глава 3. Нинки – «шпионское снаряжение»

Специальное шпионское снаряжение, именуемое в старинных наставлениях по ниндзюцу нинки, включает в себя самые различные приспособления и инструменты, которые помогали ниндзя в их сложной и опасной работе.

В «Бансэнсюкай» все нинки разделены на 4 большие группы: токи – «снаряжение для лазания», суйки – «водное снаряжение», кайки – «приспособления для открывания» (воровской инструмент) и каки – «огневые средства» (включая артиллерию и огнестрельное оружие). В «Сёнинки» особо выделен набор из 6 предметов постоянного пользования – рокугу. Однако эти категории не исчерпывают всех видов снаряжения, использовавшихся ниндзя, и не включают в себя различные приспособления для подслушивания, введения врага в заблуждение, запирания дверей и т. д. и т. п. Это свидетельствует о том, что ниндзюцу как живое искусство, призванное использоваться в реальных, постоянно меняющихся и порой непредсказуемых условиях, практически не поддается классификации, показывает гибкость ума средневекового лазутчика, который на каждый вызов давал достойный ответ, создавая необходимое снаряжение, не оглядываясь на шаблоны.

Кроме того, в так называемых «шпионских свитках», содержащихся во многих старинных сочинениях по военному делу, имеются описания различных наблюдательных вышек, подъемных корзин, приспособлений для связывания пленных, которые не упоминаются в наставлениях по традициям ниндзюцу Ига-рю и Кога-рю. Обычно их описания отсутствуют в работах по ниндзюцу, но я решил уделить внимание и снаряжению такого рода, поскольку оно, хотя иногда лишь косвенно, всё-таки связано с разведкой.

Говоря о нинки, следует также отметить, что очень часто приходится читать о снаряжении ниндзя как о чем-то совершенно уникальном, не встречающемся более нигде. Авторы, особенно западные, не скупятся на хвалебные слова, утверждают, что ниндзя намного обогнали свое время. Однако всё это верно лишь отчасти. Так, описания многих знаменитых предметов из снаряжения ниндзя, например разборных лодок, поражающих воображение многих «ниндзяведов», встречаются в синхронных японских текстах, никак не связанных с традицией ниндзюцу. А крупнейший исследователь традиций ниндзюцу Окусэ Хэйситиро прямо указывает, что многие описания различных видов снаряжения в «Бансэнсюкай» являются либо скрытыми цитатами, либо даже дословным воспроизведением пассажей из различных китайских текстов по военному делу. Причем наибольшее число описаний позаимствовано из таких памятников, как «Убэйчжи» (яп. «Бубиси») и «Уцяо синьшу» (яп. «Буко синсё»).

Рокугу – «шесть приспособлений»

Ниндзя использовали огромное количество приспособлений, вспомогательных средств, но есть среди них 6 предметов, которые составляли постоянный багаж «воинов ночи». Эти 6 предметов упоминаются почти во всех наставлениях по школам Ига-рю и Кога-рю под названием рокугу – «шесть предметов». Набор рокугу включает следующие предметы: амигаса (плетеная шляпа); кагинава («кошка»); сэкихицу (грифель), или ядатэ (чернильница с пеналом для кисти); якухин (медикаменты); цукэдакэ (или утидакэ, контейнер для переноски тлеющих углей); сандзяку тэнугуи (полотенце).

Об амигасе мы уже рассказывали в первой главе книги. По поводу «кошки» кагинавы будет подробно говориться в разделе о приспособлениях для лазания – токи. То же верно и в отношении цукэдакэ: поскольку это приспособление относится к «огневому снаряжению» каки, информацию о нем читатель сможет найти в соответствующем разделе. А медикаментам и ядам посвящена отдельная, пятая глава. Поэтому здесь мы подробно остановимся лишь на двух предметах рокугу – грифеле сэкихицу и полотенце сандзяку тэнугуи.

Сэкихицу – буквально каменная «каменная кисть» – это обычный карандашный грифель. В одной из западных работ автор нашел забавное утверждение, что «каменная кисть» якобы представляла собой «кусок камня, которым писали сообщения на деревьях и камнях» и который к тому же «с неменьшим успехом мог быть использован в качестве метательного оружия». Таким авторам можно посоветовать только одно: почаще заглядывать в соответствующие словари и меньше фантазировать.

Цукэдакэ

В некоторых списках рокугу вместо сэкихицу фигурирует ядатэ – чернильница с приделанным пеналом для кисти. Впрочем, назначение этих двух предметов одно и то же: их использовали для записи наблюдений, написания донесений, при составлении карт. У каждого из этих двух средств письма есть свои достоинства и свои недостатки. Например, донесение, написанное мягким карандашом, можно легко стереть, так что даже очень опытный взгляд не сможет узнать, что было написано на листе (технологии современных криминалистов тогда еще не были известны). А вот черную тушь, которой писали японцы, таким способом не изничтожишь. Зато написанное кистью долговечнее, а это очень важно, особенно при изготовлении карт. Кроме того, в ядатэ ниндзя нередко укрывали небольшой пистолетик, который мог оказаться очень кстати в трудную минуту. Вывод отсюда напрашивается сам: лучше иметь под рукой и то, и другое.

Сандзяку тэнугуи – это полотенце из хлопчатобумажной ткани длиной около 1 м, окрашенное в темно-коричневый цвет. При необходимости его можно было повязать вместо потерянного или отобранного пояса, использовать как лицевую маску дзукин, вместо бинта для перевязки ран, разорвать на полосы и связать ими противника. Сандзяку тэнугуи можно было намочить и, утяжелив таким образом, выбить меч из рук врага, опутать ему руки и при необходимости придушить. Еще ниндзя использовали полотенце в качестве фильтра для питья стоячей или проточной воды, если ее чистота вызывала подозрения. Для этого сандзяку тэнугуи складывали в несколько раз, приставляли ко рту и глотали уже отфильтрованную от мути воду, чем спасались от неприятных расстройств желудка. Некоторые авторы даже высказывают предположение, что сок растения сухо, которым красили свой костюм «невидимки», или черная краска, использовавшаяся для окрашивания зубов (был такой обычай у японцев), которую к этому соку нередко подмешивали для придания нужного тона, обладают способностью убивать болезнетворные бактерии, но пока никто из исследователей проверкой этого факта не занимался. Во всяком случае, об этом чудо-полотенце в наставлениях по ниндзюцу говорится: «С ним никогда нельзя расставаться». Носили сандзяку тэнугуи в длинном узком кармане, пришитом к изнанке куртки синоби сёдзоку с правой стороны.

Токи – «снаряжение для лазания»

Во время своих ночных операций «невидимкам» нередко приходилось преодолевать частоколы, стены, взбираться на крыши домов, деревья, карабкаться по горным кручам. Чтобы облегчить себе жизнь, ниндзя изобрели множество специальных токи – «приспособлений для лазания»: разных крюков, лестниц, скоб и т. д. Правда, воспользоваться ими можно было далеко не всегда. Лязг, скрежет, стук – все эти звуки моментально улавливались чутким ухом часового, спешившего поднять тревогу. Поэтому во время тайного проникновения в замок «ночные дьяволы» предпочитали пользоваться своими собственными «инструментами» – цепкими сильными руками, подвижными ловкими ногами да еще головой. Что же касается токи, то большинство их, видимо, использовались не при тайном проникновении, а во время внезапного штурма, когда требовалось моментально перевалить через гребень стены и закрепиться на ней, пока враг не успеет подтянуть силы.

Впрочем, стены японских крепостей – не такая уж непреодолимая преграда. Так называемые «горные замки» строились вокруг какого-нибудь возвышения – холма, небольшой скалы, из-за чего их стены получались наклонными. Такая конструкция вполне оправдывала себя во время землетрясений, но была слабой защитой от шпионов-скалолазов. К тому же стены складывались из едва отесанных камней без раствора и изобиловали множеством щелей, выбоин, трещин, куда можно запросто просунуть пальцы. Как показывает личный опыт автора, имевшего возможность на себе испробовать лазание по стене японского замка, при наличии минимальной физической подготовки на невысокую десятиметровую стеночку можно подняться за считаные секунды. А ведь автор – совсем не ровня средневековому разведчику-профессионалу, тренировавшемуся в своем ремесле с пеленок. Интересно, что небольшой замок Хакухо-дзё, находящийся в городе Ига Уэно, имеет самые высокие стены во всей Японии – до 30 м от основания кладки до гребня, что приблизительно равняется высоте девятиэтажного дома! Видно, его основатель Цуцуи Садацугу прекрасно знал способности местных ниндзя.

Якорь икари (рисунок из «Нинпидэн»)

Нава – «веревка»

Простейшее приспособление для лазания – обычная веревка. Свои веревки ниндзя изготавливали из женских волос или волокон конопли. При действиях группой первый, самый опытный и подготовленный лазутчик взбирался на стену безо всяких приспособлений, крепил наверху веревку и спускал ее товарищам. После их подъема на стену веревку сбрасывали по другую сторону от стены и спускались вниз.

К веревке можно было привязать какой-нибудь грузик – камень, мешочек с песком, деревяшку, перебросить ее через ветку дерева и взобраться на нужную высоту или подтянуть наверх груз.

Различные виды крюков

Кагинава – «крюк на веревке» (утикаги – «кованый крюк»)

Кагинава

Кагинава, прочный железный крюк с прикрепленной тонкой, но крепкой веревкой, – незаменимый «спутник» ниндзя. Крюк кагинавы при помощи особой технологии делался черным, чтобы не отсвечивать в темноте. Сохранившиеся до наших дней образцы имеют вес от 112,5 до 187,5 г.

Ниндзя использовали разные виды крюков. Самым простым и распространенным был одиночный «кованый крюк» утикаги, изготовленный из высококачественной стали и имеющий форму полумесяца с отверстием для пропускания веревки в нижней части. Известны также двузубые крюки, с расходящимися в противоположные стороны «когтями», а также четырехзубые крюки якорного типа.

Используя несколько однозубых крюков, ниндзя сооружали трех– или четырехзубые «якоря», которые для удобства переноски можно было легко разобрать. При сборке таких приспособлений использовались треугольные или четырехугольные – по числу зубьев «якоря» – металлические пластины с большими вырезами, позволявшие надежно зафиксировать «когти» в конструкции. Описания таких вариантов можно найти во многих источниках по ниндзюцу. Например, в «Нинпидэн» описан разборный четырехзубый «якорь», а в «Бансэнсюкай» – трехзубый. Кроме того, в «Нинпидэн», в разделе «О якорях», описана четырехзубая «кошка» с длиной зубьев в 8 сун и общей длиной 1 сяку 5 сун.

Способ вязки петель на «кошке»

Кагинава имела весьма широкий спектр применения. Ее использовали для подъема на стены и спуска с них, подвески на дереве, зацепа врага броском с последующим связыванием, для фиксации дверей в закрытом положении, постановки лодки на якорь и т. д. и т. п. В качестве «кошки» иногда ниндзя использовали и небольшие лодочные якоря-икаринава.

Касугай – «скоба»

Различные виды скоб касугай

Пара касугаев разновидности нагай – «длинный касугай» – с длиной поперечины в 36–37 см и зубьями в 6–7 см служила надежным подспорьем при подъеме на стену замка, дерево или крепостные ворота. Отточенные зубья скобы вставлялись в щели между камнями или ударом вонзались в дерево и служили надежной подпоркой для «верхолаза». В книге «Нинпо хикан» имеется рисунок «большого касугая» – оо-касугай с указанным размером поперечины 55 см. Размер зубьев не указан, но, сколько можно судить по пропорциям рисунка, они должны быть более 10 см.

Ниндзя пристроился на потолке с помощью скоб касугай

Проникнув во вражеский замок, ниндзя мог запросто пристроиться на декоративной поперечной балке-нагэси или под потолком в углу комнаты, используя пару малых касугаев – ко-касугай (сокращенно ко-гай). Ко-касугаи имели поперечину от 12 до 18 см. Согласно легендам, ниндзя мог незамеченным пересечь даже большой зал оохирома, повиснув спиной вниз на потолочной балке, обхватив ее ногами и мелкими «шажками», переставляя касугаи. Укрывшись в углу комнаты, он упирался ногами в соседние стены, вонзив зубья касугаев в потолок. При этом полумрак, царивший в японских замках, и большая высота стен в главных залах – до 5–7 м – позволяли ему остаться невидимым.

Тоби-кунай – «летучий кунай»

Оригинальная разновидность тоби-кунай

Изначально кунай – один из кайки, воровских инструментов ниндзя. Однако под названием «летучий кунай» он фигурирует и в списке токи. К кольцу «летучего куная», небольшого по длине – 25–30 см, крепилась длинная и прочная веревка. Воткнув его броском на подходящей высоте, например в деревянную балку башни, ниндзя взбирался по веревке в нужное место.

Тэкко-каги (сюко) – «рука-крюк». Тэкаги – «рука-крюк»

Тэкко-каги

Использование тэкаги для перемещения по балке в положении виса

Если вам довелось посмотреть художественный фильм «Месть ниндзя», то вы наверняка помните, как герой Косуги Сё взбирался на стену небоскреба с помощью пластин с железными когтями, надетых на руки. Такие «лапы» ниндзя и называли тэкко-каги, тэкаги или сюко.

Существуют две разновидности тэкаги. В одной когти крепились со стороны ладони, в другой – с тыльной стороны кисти, но в обоих случаях основой служил браслет из толстой железной полосы, в который продевалась ладонь. При подъеме и спуске по вертикальной поверхности когти вонзались в щели кладки или в дерево. Тэкко-каги с особым изгибом зубов использовались также для самоподвешивания на потолочной балке.

Нэкодэ – «кошачья лапа»

Нэкодэ

Аналогичные функции выполняли и раздельные когти «нэкодэ», надевавшиеся на каждый палец руки в отдельности. Интересно, что идею таких когтей ниндзя позаимствовали у музыкантов, играющих на традиционном японском струнном инструменте кото.

Современные исследования показали, что использование всех форм ручных когтей для подъема по стене или дереву – штука архитрудная, требующая исключительной физической силы и выносливости. Зато возможности применения тэкко-каги или нэкодэ в рукопашном бою сомнений ни у кого не вызывают. Когтями из каленой стали можно запросто проткнуть легкие кожаные доспехи рядового пехотинца, пробить череп, вырвать клок мяса или, распоров живот, вывалить наружу кишки. А тэкко-каги с креплением когтей на тыльной стороне кисти не мешает сжимать рукоять меча. Поэтому «воины ночи» нередко использовали в бою тэкко-каги в сочетании с мечом. При этом левой рукой отклоняли вражеское оружие, а правой выхватывали свой меч и рубили или кололи.

Нэкодэ против тэкаги

Но что касается защиты от удара мечом подставкой тэкаги, то тут явное преувеличение. Японский меч катана – страшное оружие. Он способен резать кости, как масло, и разрубить почти всё, что угодно. Так что зажать лезвие между шипами и поворотом руки вырвать его у врага можно, лишь действуя на опережение, блокируя меч на замахе.

Техника боя тэкаги весьма впечатляюще показана в первой серии известного японского сериала, прошедшего у нас под названием «Убийца сёгуна» (в японском варианте «Одинокий волк с ребенком»).

Асико – «ножные когти»

Асико – это ножной вариант тэкко-каги. Они представляли собой металлические пластины с шипами наружу. Асико в сочетании с тэкко-каги позволяли ниндзя подниматься по стенам, расположенным под углом друг к другу, упираясь ногами и руками в смыкающиеся стены.

Другая техника использовалась для лазания по дереву. При этом ниндзя плотно обхватывал ствол руками и ногами.

Тэппаси – «металлические хаси»

Железные гвозди, по форме напоминающие палочки для еды – хаси, длиной около 15 см, заточенные с одной стороны, с отверстием для пропускания веревки с другой, ниндзя использовали на манер современных альпинистских хакенов – для вбивания в щели между камнями, чтобы служить подножкой при подъеме на скалу или стену. Обычно «невидимки» использовали комплект из 12 тэппаси – не очень тяжело, но вполне достаточно для обыденных нужд.

Ути-каги – «кованый крюк»

В некоторых школах ниндзюцу так называлась длинная жердь с крюком на конце, подвесив которую на стене или ветке можно без особых проблем влезть наверх.

Синоби-кумадэ – «шпионская медвежья лапа»

Синоби-кумадэ

Синоби-кумадэ

Синоби-кумадэ

Синоби-кумадэ по своему использованию в целом напоминает предыдущее приспособление, но его технологическое исполнение гораздо сложнее. «Медвежья лапа» изготавливалась из отдельных обрезков бамбука длиной 25–30 см с высверленной сердцевиной. Внутри обрезков пропускали веревку с крюком на одном конце. Ослабив веревку, синоби-кумадэ можно легко сложить в небольшую вязанку бамбуковых обрезков, а натянув ее – превратить в длинный шест с крюком на конце, который можно подвесить на стене и вскарабкаться на нее. В некоторых вариантах были предусмотрены и поперечные перекладины, делавшие подъем на стену и вовсе пустяковым делом. По внешнему виду такая конструкция напоминает «летучую лестницу» тоби-басиго, о которой речь пойдет далее. Кроме того, некоторые авторы упоминают синоби-кумадэ и телескопической конструкции.

Впрочем, японские историки со скепсисом относятся к синоби-кумадэ, считая это приспособление чисто кабинетным изобретением, хотя неразборные варианты «медвежьей лапы» несомненно использовались японскими воинами, и не только для подъема на стены, но и для взятия на абордаж в морском бою.

При необходимости «грабли» типа синоби-кумадэ или жерди с крюками могли быть эффективно использованы как оружие рукопашного боя. Ими ниндзя мог запросто изуродовать своего противника, «слегка поцарапав» зубьями по лицу, распороть бедренную артерию или живот.

Воин с кумадэ (с рисунка из «Касуга-гонгэн рэйгэнки»)

Синоби-дзуэ – «шпионская трость»

Синоби-дзуэ

Трость синоби-дзуэ представляла собой бамбуковый шест длиной 120–150 см с металлическим заостренным наконечником исидзуки в нижней части, с прочным стальным крюком на другом конце и с 4–5 веревочными петлями. Перебираясь через ограду, ниндзя мог приставить синоби-дзуэ к стене или повесить ее за крюк и легко подняться вверх, используя тело трости и веревочные петли.

Мусуби-басиго – «вязаная лестница»

Мусуби-басиго

Мусуби-басиго – простейший и вполне привычный нам вариант лестницы. При ее изготовлении к двум длинным бамбуковым жердям веревочной вязью крепятся перекладины длиной в 25–30 см из того же материала. Единственная особенность шпионского варианта – соломенная обертка жердей по обоим концам, предотвращающая их скольжение и гасящая звуки при приставлении лестницы к стене и ее трении о стену при подъеме.

Конструкция лестницы мусуби-басиго столь проста, что ее можно изготовить за очень короткий промежуток времени из подручных материалов. Но известны и специальные разборные варианты мусуби-басиго, в которых используются две длинные жерди с прикрепленными к ним металлическими скобами, в которые просовываются перекладины.

Тоби-басиго – «летучая лестница»

Тоби-басиго

В этой разновидности лестницы к одной бамбуковой жерди привязывают несколько бамбуковых же перекладин, а верхний и нижний концы обматывают соломой. Эту лестницу также можно изготовить очень быстро.

Кумо-басиго – «облачная лестница»

Кумо-басиго (рисунок из «Бансэнсюкай»)

Кумо-басиго использовалась тогда, когда длины мусуби-басиго не хватало для подъема на нужную высоту. В этом случае к мусуби-басиго сверху привязывали тоби-басиго, увеличивая общую длину конструкции почти в два раза.

Маки-басиго – «сматывающаяся лестница»

Маки-басиго (рисунок из «Бансэнсюкай»)

Такая разновидность лестницы, несомненно, известна читателю, например по романам Александра Дюма. Именно по таким веревочным лестницам французские ловеласы лазили на свидания к своим возлюбленным или удирали от них – в случае возвращения мужа.

Маки-басиго представляет собой две параллельные веревки с крюками на концах с привязанными бамбуковыми перекладинами. Такая конструкция легко позволяет превратить довольно длинную лестницу в небольшой сверток.

Более сложный вариант маки-басиго собирался из равных по длине обрезков бамбука с высверленными перегородками, сквозь которые пропускалась веревка.

Нава-басиго – «веревочная лестница»

Это разновидность предыдущей лестницы, отличающаяся тем, что к концам ее перекладин прикреплены небольшие острые штыри, свободно вращающиеся на веревочных петлях. Их втыкали в щели между камнями и тем самым фиксировали лестницу, предотвращая ее раскачивание на ветру. Отсюда – другое название этой лестницы: каги-басиго – «лестница с крюками». Такие варианты ниндзя применяли при подъемах на особенно высокие кручи, главным образом, в горах.

Каги-басиго (рисунок из «Бансэнсюкай»)

Кумо-басиго – «лестница-паук» (вариант 1)

Согласно Окусэ Хэйситиро, кумо-басиго есть не что иное, как вариант устройства, используемого для подъема колодезного «журавля». Установив его на высоте, ниндзя, натягивая или ослабляя веревку, поднимали или опускали на «журавле» грузы и товарищей.

Кумо-басиго – «лестница-паук» (вариант 2)

Кумо-басиго – «лестница-паук»

Из источников известен и еще один вариант лестницы кумо-басиго. Этот вариант кумо-басиго представлял собой связку расходящихся в разные стороны, словно лапки паука, веревок с крюками. Крюки зацепляли за ветки и стволы деревьев, и ниндзя легко перебирался по лесному массиву на большой высоте, оставаясь скрытым в листве и хвое и не оставляя следов на земле.

Така-басиго – «высотная лестница»

Така-басиго (рисунок из старинного наставления по ниндзюцу)

Описания этой лестницы в работах современных японских историков мне найти не удалось, но, судя по иллюстрации из старинного наставления по ниндзюцу, приводимой Хацуми Масааки в книге «Ninjutsu history and tradition», такую лестницу использовали в качестве моста, наводимого через широкие пропасти. Для предотвращения раскачивания лестницы на ветру ее середину поддерживали при помощи веревки с крюком.

Ниже показаны различные варианты лестниц.

Штурмовые лестницы: слева – сборная лестница переменной длины цуги-басиго, справа – опускаемая на веревках гансэки-басиго

Различные виды лестниц

Кася – «ролик»

Кася

Ролик кася в сочетании с длинной веревкой позволял ниндзя в мгновение ока пересекать большие открытые пространства, быстро перемещать с места на место снаряжение и иные грузы. Нередко такие «тарзанки» устраивали загодя для обеспечения отрыва от погони в случае возможного провала операции. Для этого веревку одним концом крепили на высоте, а другим – на земле, чтобы обеспечить ей пологий уклон. Если под рукой не было ролика, можно было воспользоваться даже обычной ременной петлей, специально обработанной для скользкости.

Нагадзё – «длинный подъемник»

Так назывался прочный мешок, который использовали для подъема или спуска людей или снаряжения. Нечто подобное в настоящее время используют пожарные.

Иппон суги-нобори – «приспособление для лазания по дереву суги»

Иппон суги-нобори

При лазании по гладким стволам деревьев и колоннам ниндзя использовали «приспособление для лазания по дереву суги». Криптомерия суги – это высокое хвойное дерево, у которого ветви начинаются довольно высоко.

Инструмент иппон суги-нобори представлял собой железный брусок круглого сечения с довольно длинными и прочными шипами и веревкой, закрепленной на обоих концах. Ниндзя обвивал веревкой дерево так, чтобы шипы вонзились в дерево с противоположной от него стороны, натягивал веревку, упирался в ствол ногами и отклонялся спиной назад. За счет такой «распорки» он мог висеть на стволе, а быстро перебрасывая иппон суги-нобори вверх и подтягивая ноги, взбираться всё выше и выше.

Аналогичную технику подъема на дерево можно использовать и с обычным поясом или с кожаным ремнем.

Цури-гатана – «меч-удочка»

Иногда в качестве токи ниндзя использовали и свой меч. Его приставляли к стене и, оттолкнувшись ногой от гарды, прыгали вверх, стараясь схватиться руками за гребень. После подъема на стену меч втягивали за собой за шнур-сагэо. Этот вариант использования меча ниндзя относится к «семи способам использования сагэо».

Суйки – «водное снаряжение»

В подготовке японских воинов издревле важное место занимало боевое плавание. Во многом развитию плавания способствовало островное положение Японии, а также многочисленные водные преграды – реки, озера, пруды, рвы и т. д., которые приходилось преодолевать воинам во время боевых действий.

Реки как транспортные пути, использовавшиеся с глубокой древности, связывали между собой разные части страны. Но они же их и разделяли. Ямагути Масаюки высказывает любопытную мысль, что одним из важных факторов поддержания мира при сёгунате Токугава было запрещение бакуфу строить мосты по своему усмотрению без разрешения сёгунских властей. Ограничив число мостов и установив на всех переправах контрольно-пропускные посты, правительство имело возможность почти абсолютного контроля за передвижениями людей, тем самым препятствуя реализации заговоров. В старинной песне говорится:

До Хаконэ 8 ри [59], и это расстояние можно проехать на коне, Но на пути есть непреодолимые глубокие реки…

Конечно, профессиональные воины овладевали самыми разными стилями плавания: в доспехах и без них, на животе, спине, боку или в вертикальном положении для стрельбы из лука из воды, на скорость и дальность и т. д. Но ниндзя предпочитали форсировать водные преграды не вплавь, а при помощи различных плавсредств и всеми силами старались уберечь свою одежду и снаряжение от намокания. Понять причину несложно, если представить себе лазутчика, пытающегося прокрасться во вражеский замок после купания во рву. Ну как тут спрячешься от стражи, если за тобой на полу остаются мокрый шлейф и отпечатки следов? Да и обычные воины плавать в доспехах (как и сражаться под дождем) не очень любили: все веревочные и тканые соединения доспехов набухают, и панцирь становится неподъемным, от воды ржавеет холодное оружие, отсыревает порох, портятся ружейные фитили и т. д. Поэтому в наставлениях по ниндзюцу весьма большое место занимают плавательные средства, или суйки.

Все суйки можно разделить на 7 категорий: 1) плоты (икада); 2) лодки (фунэ); 3) плавательные мешки и жилеты; 4) «водяной паук» (мидзугумо); 5) понтонные мосты (укибаси); 6) вспомогательные плавательные средства (ласты, трубка и т. д.); 7) разведывательно-диверсионные корабли.

Гама-икада – «камышовый плотик»

Ниндзя на плотике гама-икада

Гама-икада – «камышовый плотик» (рисунок из «Бансэнсюкай»)

Описание и рисунок этого плавсредства, рассчитанного на одного человека, имеется в «Бансэнсюкай». Для изготовления гама-икада нарезали камыш-рогоз, связывали его в толстый сноп, который в нескольких местах перетягивали веревкой. Сквозь сноп для повышения устойчивости и плавучести плотика продевали доски, ветки, бревна, так чтобы они выступали по бокам, словно ножки сколопендры. Перекладины могли также привязываться к снопу снизу. Перемещались на гама-икада, отталкиваясь от дна длинным бамбуковым шестом или гребя широкой доской, заменявшей весло.

Камэ-икада – «плотик из кувшинов»

Камэ-икада (рисунок из «Бансэнсюкай»)

Камэ-икада изготавливался из нескольких жердей, за которые могли сойти также копья или доски, и различных плавучих предметов вроде кувшинов, деревянных ящиков, ступок и т. д. Две жерди помещались параллельно друг другу на расстоянии примерно 1 м и соединялись между собой поперечинами, которые надежно фиксировались веревками. К образовавшейся раме крепились кувшины, настилалась «палуба», и плотик был готов «к употреблению».

Ниндзя переправляется через реку на плотике из камыша, настеленного поверх жердей

Кавацудзура-икада – «плотик из чемоданов»

Кавацудзура-икада – «плотик из чемоданов» (рисунок из «Бансэнсюкай»)

Да-да, из чемоданов! Правда, старинные японские «чемоданы» несколько отличались от современных. Они представляли собой короба из лощеной кожи довольно большого размера, использовавшиеся для хранения одежды. Как правило, для сооружения плота брали два таких «чемодана». С «чемоданов» снимались крышки. В результате у ниндзя в руках оказывались четыре объемных кожаных ящика. На них устанавливали специальные скобы, которые позволяли очень быстро соединить ящики в подобие четырехугольной лодки-плотика.

Укики – «плавательное средство»

Укики – это обычный деревянный щит. На него можно положить не очень тяжелые вещи, которые ни в коем случае нельзя намочить. Сам ниндзя оставался в воде и плыл, работая ногами и толкая щит перед собой. После высадки можно было установить щит для защиты от пуль и стрел и перевести дух для решающего броска.

Синоби-бунэ – «шпионская лодка»

Синоби-бунэ (цугибунэ)

Знаменитая разборная «шпионская лодка» известна не только из источников. Такая лодка по сей день хранится в доме семьи Охара (находится в Тоно города Кока уезда Кока префектуры Сига).

Она собирается из 12 ящиков, каждый из которых имеет 14 см в длину, 21 см в ширину и 12 см в высоту. Так как лодка собирается из ящиков, ее называют также хакобунэ – «лодка из ящиков». Порядок их сборки породил еще одно название: цугибунэ – «лодка из ящиков, расставляемых один за другим».

На одном из ящиков хранящейся в доме Охара лодки имеется надпись: «Синоби-бунэ, 1 штука. Семья Сасаяма». Считается, что эту лодку придумал более 200 лет назад знаменитый наставник ниндзюцу из Кога Охара Кадзума.

В том же доме Охара хранится книга «Кусуноки-рю кадзюцу» («Искусство применения огневых средств школы Кусуноки-рю»; датируется 1866 г.), в конце которой помещен рисунок, показывающий применение синоби-бунэ. На рисунке два ниндзя переправляются через реку на «шпионской лодке», по обоим бортам которой установлено по небольшому орудию. Историки очень скептически оценивают возможность такого применения синоби-бунэ, а Ямагути Масаюки считает, что установить два орудия на лодку такой конструкции можно было бы, лишь увеличив ее размер в 5–6 раз.

Не вполне ясен вопрос и о сфере применения синоби-бунэ. Нава Юмио указывает, что «шпионская лодка» – штука довольно тяжелая, и, по-видимому, использовать ее можно только во время крупномасштабных боевых действий, а никак не во время шпионских операций. Впрочем, синоби-бунэ мог использовать отряд ниндзя. При этом каждому из шпионов пришлось бы нести по одной секции.

Хасамибако-бунэ – «лодка из хасамибако»

Хасамибако – это лакированный дорожный ящик, который японцы носили на конце палки через плечо. Таким образом, хасамибако-бунэ – это лодка, собиравшаяся из лакированных ящиков. Такая лодка описана в «Бансэнсюкай». По своей конструкции она походит на кавацудзура-икада и синоби-бунэ [60]. При этом жердь для переноски можно было использовать как весло или шест для отталкивания от дна.

Разборный ящик хасамибако-бунэ

Чертеж лодки хасамибако-бунэ в «Бансэнсюкай»

Иногда ниндзя использовал и один-единственный ящик хасамибако. Тогда ему приходилось плыть в воде, сложив в ящик свои скромные пожитки, боящиеся воды. Известны и сборные образцы таких ящиков.

Укитасуки – «плавучие лямки». «Косиоби» – «набедренный пояс»

Ниндзя вкладывали высушенные плоды тыквы-горлянки в длинный узкий тряпичный чехол и завязывали его концы. Получившийся «спасательный жилет» обвязывали вокруг пояса или груди на манер лямок-тасуки, которыми самураи подвязывали рукава куртки, чтобы они не мешали в бою.

Укиита – «плавучая доска»

Еще один вариант «спасательного жилета» – обычная доска. Доски привязывали либо к животу и спине, либо к правому и левому боку.

Укибукуро – «плавучий мешок»

Речь идет о «надувном жилете». Его изготавливали из кожи оленя, обмазанной смолой, надували, охватывали им поясницу и бока и завязывали в кольцо на груди шнуром.

Мидзугумо – «водяной паук»

Мидзугумо (рисунок из «Бансэнсюкай»)

Это – пожалуй, самое загадочное и оригинальное плавсредство в арсенале ниндзя. Оно подробно, с указанием размеров, описано в «библии» ниндзюцу «Бансэнсюкай».

Представленные в современных «музеях» в городе Ига Уэно и в доме Мотидзуки в городе Конан ниндзюцу образцы мидзугумо выглядят следующим образом: четыре связанные между собой дощечки, вырезанные в форме четвертей кольца, соединены между собой в кольцо, в центр которого помещена пятая прямоугольная дощечка с веревочным креплением, как у всем известных «вьетнамок».

Сама конструкция мидзугумо подсказывает, что ниндзя надевали пару таких «пауков» на ноги и шли по воде. Точнее, как объясняют современные западные «знатоки», не шли, а скользили, так как попытка оторвать хотя бы одну ногу оборачивалась недобровольным нырком под воду.

Но… все современные опыты с мидзугумо окончились провалом. Не помогло даже обтягивание «пауков» кожей и обмазывание их маслом. И дело даже не в том, что современные спортсмены-гимнасты, участвовавшие в испытаниях, не знают всех тонкостей обращения с «водяным пауком». Просто подъемной силы у такого мини-плотика, изготовленного из дерева, хватает лишь на то, чтобы поддерживать на поверхности предмет не более 2,5 кг весом! Этой подъемной силы недостанет даже для того, чтобы человек мог «скользить по илистой, топкой местности, когда вес распределяется на большую поверхность воды, ила и травы» – именно такую теорию выдвинули современные западные «знатоки ниндзюцу», пытающиеся оправдать «водяных пауков» в глазах публики. Увы! Вывод всех японских специалистов однозначен: мидзугумо совершенно непригодны ни для хождения по воде, ни для форсирования болот.

Зачем же автор «Бансэнсюкай» поместил описание мидзугумо в свою книгу? Над этой загадкой историки бьются по сей день. Возможно, Фудзибаяси Ясутакэ лично никогда не проверял эффективность «водяных пауков». Возможно, он что-то напутал. А, может быть, просто пошутил. Впрочем, сама идея складных мини-плотиков-лыж очень привлекательна.

Тарю мидзугумо – «водяной паук, едва держащий на поверхности воды»

Тарю мидзугумо

Это еще один вариант мидзугумо, но гораздо более реалистичный. В целом его конструкция ничем не отличается от обычного мидзугумо, но вместо дощечек используются мешочки из промасленной непромокаемой ткани и бумаги, заполненные ватой, или надувные поплавки. Ниндзя передвигался на тарю мидзугумо не стоя, а сидя на центральной площадке, и не шел, а плыл – отсюда и название: «водяной паук, едва держащийся на поверхности воды». Иными словами, тарю мидзугумо – не что иное, как разновидность спасательного жилета.

Ниндзя плывет, сидя на тарю мидзугумо, с помощью примитивных ласт мидзукаки

Ниндзя с тарю мидзугумо и складным веслом синоби-кай на мелководье

Укибаси – «плавучий мост»

«Плавучий мост» укибаси

В «Нинпидэн» описано несколько видов подвесных мостов, которые можно было устроить неожиданно для противника: укибаси, нагарэхаси, макурахаси и др. Не обо всех из них мы имеем представление, но вот укибаси можно реконструировать, так как и в «Нинпидэн», и в «Бансэнсюкай» имеются его рисунки.

«Плавучий мост» укибаси использовался при внезапном форсировании рва или реки, защищавших вражеский замок. Плавучий мост представлял собой довольно большую прочную веревочную лестницу с дощатыми перекладинами длиной в 1 кэн [61]. Длина «лестницы» подбиралась такой, чтобы она достала до противоположного берега. Ко всем четырем концам канатов крепились стальные крюки, позволявшие надежно закрепить лестницу-мост на берегу. Хороший пловец брал один конец моста, в спринтерском стиле переправлялся на вражеский берег и закреплял укибаси при помощи крюков. После этого мост натягивали, закрепляли на своем берегу, и штурмовые отряды бросались в атаку. Идти по такому мосту можно было только в колонну по одному, да и то очень осторожно, чтобы не свалиться в воду.

Мидзукаки – «ласты»

Ласты-мидзукаки представляли собой оригинальную модификацию гэта – стандартных японских сандалий с деревянной подошвой и веревочным креплением, продеваемым между пальцев, как у «вьетнамок». Если у обычных гэта к днищу крепились деревянные колодки-платформы, то у мидзукаки колодки заменены на одну широкую доску, напоминающую по форме современные ласты и установленную не перпендикулярно, а под острым углом. Такие «ласты» позволяли развивать приличную скорость и отрываться от преследователей. Часто их использовали в сочетании с различными видами спасательных жилетов: тарю мидзугумо, укитасуки, укибукуро и др.

Тару-икада – «плоты-бочонки»

Некоторые авторы помещают в число суйки и тару-икада – деревянные бочонки или глиняные горшки диаметром 25–30 см высотой до колен. Надев два таких «поплавка» (по одному на каждую ногу), ниндзя якобы мог передвигаться по воде с помощью длинного шеста или весла. Чтобы внутрь бочонков не попадала вода, вокруг ног для закупорки горловины обматывали пук соломы.

Понятно, что такой способ передвижения сравним разве что с цирковыми трюками. Поэтому вряд ли можно воспринимать его всерьез. Если ниндзя когда-либо и пользовались тару-икада, то, вероятно, только для того, чтобы заставить врагов поверить в свои чудесные возможности, создавав иллюзию ходьбы «по морю, аки по суху».

Укидару – «плавучий бочонок». Укигуса – «плавучая трава»

Укидару или укигуса – это обычный японский фонарь цилиндрической формы из промасленной бумаги, натянутой на легкий костяной или бамбуковый каркас. С одной стороны в цилиндре было сделано отверстие, наглухо закрывавшееся заслонкой. Через него внутрь вставляли свечу. Такой фонарь ни у кого не мог вызвать подозрения, но ниндзя в случае необходимости моментально превращал его в плавсредство. Для этого нужно было лишь погасить свечу, закрыть заслонку и опустить цилиндр в воду. Прижимая его к груди руками или зажав между ног, «невидимка» обретал дополнительную опору в воде. Обвязав фонарь укидару веревкой, его превращали в транспортный буй, причем груз можно было скрыть на веревке под водой. Легкий же груз, например донесения, прятали внутри поплавка. Укидару использовали также в качестве маяка, закрепленного на якоре в нужном месте.

Ниндзя перемещается по воде с помощью тару-икада

Мидзудзуцу – «водяная трубка»

Ласты мидзукаки (рисунок из «Бансэнсюкай»)

Дыхательные трубки мидзудзуцу

С некоторой натяжкой к суйки можно отнести и дыхательную водолазную трубку мидзудзуцу (такэдзуцу – «бамбуковая трубка»), позволявшую ниндзя прятаться от врага под водой, часами не поднимаясь на поверхность.

Ниндзя готовится к погружению в воду с дыхательной трубкой во рту

Ничего особенного в мидзудзуцу не было – обычная бамбуковая трубочка с удаленными перегородками длиной около 60 см. Ниндзя ложился на дно водоема спиной, зажав ногами какой-нибудь камень. Один конец трубки, придерживая рукой и одновременно зажимая нос, чтобы в него не попадала вода, вставлял себе в рот, другой высовывал на несколько миллиметров над поверхностью воды и сидел себе преспокойно, пока врагам не надоедало его искать. С помощью мидзудзуцу также ходили по дну и плавали, залепив ноздри воском.

Мидзудзуцу нередко маскировали под какие-нибудь казавшиеся совершенно безобидными бытовые предметы, например под курительную трубку с длинным прямым чубуком или флейту. В случае крайней необходимости вместо трубки можно было использовать и ножны от меча с отвинченным наконечником. Однако такой способ был крайне утомительным, и использовать его можно было лишь непродолжительное время.

Синоби-кай – «потайное весло»

Весло синоби-кай представляло собой складной бамбуковый веер, который можно было втянуть внутрь бамбуковой трубки при помощи веревки.

Канся

Неширокие водоемы «невидимки» преодолевали за считаные мгновения при помощи канся – веревки, заранее натянутой между двумя берегами таким образом, чтобы она была полностью скрыта водой. Спасаясь от погони, ниндзя нырял в воду в известном ему месте, хватался под водой за веревку и, перебирая по ней руками, молниеносно вытягивал себя на другой берег. Такая простенькая уловка давала колоссальный выигрыш времени и экономила массу сил. Даже если преследователи находили конец веревки на своей стороне, они всё равно ничего не могли поделать. Не помогало даже перерезание веревки: шпион всё равно ускользал, ведь канся оставалась привязанной с другой стороны. Аналогичное приспособление позволяло ниндзя в мгновение ока соскальзывать со стены замка прямо в глубокий ров с водой и больше не показываться на поверхности. Пока враги гадали, утонул он или нет, ниндзя с помощью веревки, закрепленной на дне, вылезал где-нибудь в укромном местечке и скрывался.

Сэккосэн – «разведывательная лодка»

Для ведения разведки на море и организации неожиданных нападений с воды использовались небольшие легкие скоростные двенадцативесельные лодочки сэккосэн. Некоторые сэккосэн были прикрыты сверху щитами, которые для легкости не обивались железом. Щиты можно было убрать и установить мачту с парусом. В составе японской эскадры, движущейся походным строем, две лодки сэккосэн постоянно находились впереди. В случае необходимости передать донесение одна из них поворачивала к флагманскому кораблю, а вторая оставалась на месте, чтобы продолжать наблюдение за противником. В сражении сэккосэн сновали между вражескими судами, повсюду сея панику, устраивая поджоги, отцепляя рули, ломая весла. Их экипажи составляли лучшие бойцы, способные при удобном случае атаковать даже флагманский корабль врага и захватить его или убить командующего.

Мосэн – «слепая лодка»

Шпионское разборное весло синоби-кай

Некоторые данные позволяют предположить, что уже в начале XVII в. японцы использовали подводные лодки простейшей конструкции. Так, в источниках этого периода упоминаются загадочные «слепые лодки» мосэн. В «Хэйхо симбу юби сю» («Сборник сведений о снаряжении героев божественной воинской стратегии») лодка мосэн описана так: «Это лодка, у которой ни с одной из четырех сторон нет амбразур, окна закрыты щитами, а сверху настелены доски или бамбук». Почти то же самое сообщает и другой источник, «Ва-Кан сэнъёсю» («Сборник сведений о лодках, используемых в Японии и Китае»): «Лодку мосэн называют бамбуковой клеткой или дощатым мешком». Из источников известно, что мосэн изготавливали с соблюдением строжайшей секретности и использовали тайно. В том же тексте «Ва-Кан сэнъёсю» говорится: «Эта лодка – высший секрет стратегов, искусства морской войны, применения судов на войне».

Японский аналог кобуксона

Как же мог использоваться на войне такой «дощатый мешок», у которого не было даже амбразур? В «Сёку бусё кандзё ки» («Продолжение описаний благодарственных грамот, врученных военачальникам») рассказывается, что во время зимней осады Осаки в 1615 г. Токугава Иэясу приказал своему флотоводцу Куки Нагато-но ками Моритаке разрушить угловую башню замка, защищавшую стратегически важный Новый мост. Воины Моритаки тайно соорудили лодку мосэн, переправились под водой по дну реки на вражескую сторону и, всплыв, при помощи мощнейшей пушки, носившей имя «Фуцуроки» (ее Токугаве подарили португальцы), разрушили башню. При этом в «Сёку бусё кандзё ки» отмечено, что семья Куки соорудила такую лодку впервые.

Лодка мосэн, которая тогда была сооружена под руководством Моритаки, довольно подробно описана в «Намба сэнки» («Повесть о войне в Намба»), важном источнике, рассказывающем об осаде Осаки в 1614–1615 гг. Согласно этому источнику, мосэн Куки со всех сторон была надежно защищена связками бамбука. На ее носу и на корме были сделаны отверстия. На лодке было установлено 4 рулевых весла, высовывавшихся наружу сквозь специальные отверстия, имелся также люк, через который наружу высовывался якорь. Якорь был подвешен на цепи длиной всего около 2 м, к которой крепился тонкий шпагат. Сверху лодка была закрыта бамбуком. На палубе мосэн была установлена вышка-ягура. Источник отмечает, что огонь противника не мог причинить потерь экипажу.

Интересно, что в сообщении о мосэн можно проследить корейское влияние. Так, «адмирал» Куки командовал японской флотилией во время походов в Корею в конце XVI века. Описания мосэн во многом напоминают описания знаменитых корейских боевых «кораблей-черепах» кобуксонов.

Первое упоминание о кобуксоне относится к 1423 г., когда эти корабли участвовали в битве с японскими пиратами. После этого «корабли-черепахи» были на какое-то время забыты и возродились лишь в конце XVI в., когда корейцам пришлось отражать нашествия японцев. Главную роль в строительстве кобуксонов сыграл великий корейский флотоводец Ли Сунсин. Ему помогал талантливейший инженер На Тэён, существенно увеличивший скорость, маневренность корабля и оснастивший его огнестрельным оружием. Вопрос о числе построенных корейцами кобуксонов остается открытым. Северокорейские историки говорят о целых флотилиях, западные же утверждают, что их было всего несколько штук.

По своим габаритам кобуксон превосходил обычный военный корабль, имел более высокую скорость и мощное артиллерийское вооружение – до 40 орудий различных типов. Нос его был выполнен в форме головы дракона, из пасти которого можно было выпускать дым или едкий газ, выделяемый при сгорании смеси из серы, селитры и листового табака. Сверху кобуксон был покрыт шестигранными железными плитами с шипами и лезвиями, между которыми оставались узкие проходы. В крыше было два откидных люка, крышки которых тоже были усеяны шипами. Железные шипы на бортах выполняли роль таранов. Такое прикрытие делало экипаж кобуксона неуязвимым даже для огненных стрел.

Все военные историки сходятся в том, что кобуксон был первым в мире броненосцем. Некоторые из них предполагают, что он был также и подводной лодкой, способной двигаться в погруженном состоянии, хотя на этот счет есть немало сомнений. Так, противники «подводнолодочной версии» отмечают, что у кобуксона было очень много отверстий для пушек, и он вряд ли мог погружаться под воду, не рискуя утонуть, даже при условии задраивания всех отверстий и щелей водонепроницаемой вощеной бумагой.

В завершение разговора о подводных лодках отметим, что вопрос о возможности их использования японскими воинами уже в XVI–XVII вв. историками еще не решен.

Кайки – «приспособления для открывания»

Различные виды кайки

Во многих старинных источниках слово синоби, обозначавшее в Средневековье шпионов и разведчиков, записано иероглифами, имеющими стандартное прочтение сэтто и значения «вор», «кража». Действительно, у ниндзюцу немало общего с воровским ремеслом. Так же, как и профессиональные воры и взломщики, ниндзя должны были проникать в охраняемые помещения, вскрывать двери комнат и сейфов, взламывать замки и т. д. Разница была лишь в целях: воры делали это для наживы, а «невидимки» – для завладения секретными документами, убийства военных и политических деятелей. Впрочем, порой оказывалось, что от ниндзя до разбойника и наоборот – всего один шаг. И нет ничего странного в том, что в эпоху Токугава, когда ниндзя лишились работы, многие из них занялись тривиальным грабежом и бандитизмом.

Как бы то ни было, кайки – специальные инструменты для вскрытия дверей и взлома замков – занимают немало места в таких памятниках ниндзюцу, как «Нинпидэн» и «Бансэнсюкай».

Оо-сикоро – «большая пила»

Оо-сикоро – большая пила с острием и двумя лезвиями (различные виды «шпионских пил» показаны на рисунке ниже). Изготавливалась из высококачественного железа. По форме «шпионская пила» напоминает заостренный лист дерева. Такая форма дает несколько преимуществ. Во-первых, такой пилой можно легко надрезать и распилить практически любую деревянную плоскую поверхность: стену дома, кладовой, забор, ворота, раздвижные деревянные ставни (амадо) и т. д. Во-вторых, ею можно проделать такое отверстие, чтобы с одной стороны оно было очень маленьким и незаметным, а с другой – достаточно широким, благодаря чему ниндзя мог с комфортом рассматривать происходящее в комнате, где собрались враги.

Шпионская пила – оо-сикоро (рисунок из «Нинпидэн»)

Шпионская пила – ко-сикоро (рисунок из «Нинпидэн»)

Различные виды пил ниндзя: пила онокогири, использовавшаяся для строительных работ; за ней – пила сикоро, применявшаяся для перепилки небольших прутьев и веток; далее – два образца пилы оо-сикоро; последняя – пила нака-сикоро

В наставлениях по ниндзюцу приводятся самые различные размеры оо-сикоро. Согласно «Нинпидэн», длина пилы оо-сикоро должна быть около 37 см, ширина полотна около 6 см, длина рукояти около 37 см.

Использование «шпионской» пилы для прорезания стены

Нака-сикоро – «средняя пила»

Полотно этой пилы, в отличие от предыдущей, было почти идеально круглым. Общая длина нака-сикоро – около 25 см. Она позволяла легко прорезать небольшое отверстие в деревянных раздвижных ставнях (амадо) или дверях (хикидо) японского дома, после чего в них можно было выпилить нужный кусок.

Ко-сикоро – «малая пила»

Пилка ядзири с толстым полотном; применялась для перепиливания прутьев решеток

Это самый малый вариант шпионской пилы. Полотно ко-сикоро имеет длину около 15 см, максимальная ширина – 3 см, кончик сильно заострен. Рукоятку для облегчения надежного хвата обматывали бумажным шпагатом или волокном глицинии. Лезвие ко-сикоро изготавливали чрезвычайно тонким из стали высшего качества. Благодаря этому сохранившиеся образцы позволяют перепилить даже стальные прутья тюремной решетки (при этом пилу для избежания перегрева нужно периодически окунать в воду). Небольшие размеры ко-сикоро позволяют легко ее спрятать в левом внутреннем кармане куртки, во внутреннем кармане, скрытом за спинной дощечкой (косиита) ига-бакамы или в обмотках-кяхан. Нава Юмио утверждает, что ниндзя иногда носили с собой по 4–5 таких пилок и использовали их для перерезания не только веревок и решеток, но и артерий врага в рукопашной схватке.

Разновидностью ко-сикоро можно назвать и пилку ядзири с толстым полотном, применявшуюся для перепиливания решеток.

Оо-кунай – «большой кунай». Ко-кунай – «малый кунай»

Кунай: слева – ко-кунай, справа – оо-кунай

Кунай – один из лучших «помощников» ниндзя в деле взлома чужой «квартиры». Изначальное назначение куная – замена «саперной лопатки» для подкопа, разрушения глиняной стены амбара с каркасом из прутьев. Кроме этого, его можно использовать как зубило для высекания огня ударом по кремню, в качестве короткого клинка в рукопашном бою и для метания в противника.

Согласно секретным наставлениям ниндзюцу, большой кунай имеет общую длину 67 см, а малый – 32 см (из них лезвие – 24 см, а рукоять – 8 см). Существовали кунаи и меньшие по размеру, от 20 до 30 см. Они использовались, например, в качестве токи (см. тоби-кунай) или для крепления «плавучего моста» укибаси и т. д. Интересно, что во время Второй мировой войны одно из подразделений японских сухопутных войск, по свидетельству Навы Юмио, с успехом пользовалось кунаями в рукопашных схватках.

Синоби-гама – «шпионский серп»

Синоби-гама – замечательное подспорье при проникновении во вражеские замки или укрепленные лагеря. Этим серпом можно легко перерезать веревки заграждений, ловушек, нити, прикрепленные к сигнальным трещоткам, срубить мешающие ветки кустов и деревьев.

Вообще, в таком использовании «шпионского серпа» не было ничего необычного. Дело в том, что жители горных селений центральных районов острова Хонсю применяли серпы отнюдь не для уборки урожая зерновых, так как их основными занятиями были охота и заготовка леса, а для того, чтобы прорубать себе дорогу в зарослях.

«Шпионский серп» относится к такой разновидности серпа, как натагама – «серп-топорик». Его довольно широкое стальное лезвие длиной около 15 см было слегка изогнутым и затачивалось только с той стороны, которая обращена внутрь. Оно вбивалось под небольшим углом в рукоять длиной 27–30 см, изготовленную из прочнейшего красного дуба. На торец рукояти для усиления крепилось железное кольцо. Самым слабым местом этого инструмента было соединение лезвия с ручкой. Поэтому иногда его дополнительно укрепляли, обматывая тонкой прочной веревкой или кожаным шнуром.

Вообще, серпы и косы, отличающиеся друг от друга длиной рукояти, размером и степенью кривизны лезвия, способами его прикрепления к древку, издревле использовались японскими воинами. Наиболее широкое распространение они получили во флоте, где их применяли в качестве багров для подтягивания вражеских лодок при абордаже и для обрубания морских водорослей, затруднявших ход суденышек на мелководье.

Хотя в «Бансэнсюкай» синоби-гама помещена в раздел «Кайки», ниндзя широко использовали такие серпы и в качестве оружия. Этому способствовали и относительно небольшие размеры «шпионского серпа», который можно легко спрятать под одеждой.

Различные виды серпов: вверху – морской серп для обрезания водорослей мохадзуси, в середине – найгама, внизу – стандартные боевые серпы гунъё-но кама

Согласно некоторым источникам, ниндзя использовали и другой вид серпа, называвшийся оо-гама – «большой серп». Скорее, это был даже не серп, а своеобразная мини-коса с длиной рукояти до 120 см! Оо-гамой можно буквально косить ноги людей и лошадей, обезглавливать всадников, отклонять уколы копий и удары мечей.

Иногда в нижней части рукояти камы для защиты руки делали своеобразную гарду, по виду напоминающую кастет с широким лезвием.

Изредка «воины ночи» использовали пару серпов – две натагамы или натагаму в сочетании с оо-гамой, но такое использование кама более характерно для Окинавы.

Вообще боевой серп – оружие страшное. Одно слово – «коса смерти». Серпом можно запросто отрубить руку или отсечь голову, подсекать и рубить, резать и колоть, захватывать и вспарывать, орудовать как дубинкой. По вариативности техники кама мало уступает мечу или алебарде, а может быть, и превосходит их. Основными мишенями для атак камой, проводимых с неожиданных углов, являются кисти рук, локтевые и коленные сгибы, шея, лицо, спина и бока туловища. Серпом удобно отводить удары любыми видами холодного оружия. Его можно даже метать в цель на приличное расстояние.

Тоикаки

Тоикаки (рисунок из «Нинпидэн»)

Тоикаки – это большой серп, использовавшийся для прорезания разного рода оград при проникновении во вражеский замок или лагерь. Тоикаки имеет зубчатое, пилообразное лезвие размером около 26 см и ручку длиной около 33 см. На торец рукояти для укрепления насажено железное кольцо шириной в 6 мм и диаметром в 3 см.

Тэппа – «металлическое лезвие» (тэцу – «железка»)

Тэппа – «металлическое лезвие» (рисунок из «Нинпидэн»)

Тэппа – это специальный топорик, изготовленный из первоклассной стали. Благодаря этому тэппа может запросто заменить меч в рукопашной схватке. Этот топорик имеет рукоять длиной около 24 см, на торец которой насажено железное кольцо шириной в 6 мм и диаметром 3 см. Лезвие тэппа – от 17 до 24 см длиной при ширине в 9 см. Топорик ниндзя носили в специальных ножнах, заткнутым за пояс с левой стороны.

Мокутати – «деревянный меч»

Мокутати отличается от тэппа только тем, что на конец его рукояти надет заостренный наконечник исидзуки.

Цубо-кири – «сверло для вырезания дыры размером в один цубо [62]»

Слева – ко-цубо-кири, справа – оо-цубо-кири

Цельнометаллическое сверло цубо-кири по форме напоминает двузубую вилку, только у него в конце рукояти проделано широкое отверстие, через которое продевается поперечный рычаг-рукоять. Взявшись за рукоять обеими руками и вращая сверло по кругу, в дощатой двери или в раздвижных ставнях (амадо) ниндзя мог прорезать дыру, достаточную, чтобы просунуть в нее руку и отодвинуть задвижку. Различались оо-цубо-кири – «большое цубо-кири» и ко-цубо-кири – «малое цубо-кири».

Сампо-кири – «треугольное сверло». Сихо-кири – «четырехугольное сверло». Сури-кири – «протирающее сверло». Оо-кири – «большое сверло»

Эти «сверла» могли быть самых разных размеров. Они использовались для того, чтобы проделать отверстие, через которое можно было бы подглядывать за происходящим внутри помещения. В одном из секретных наставлений ниндзя описан образец такого кири с размерами рукояти 24 см и клинка 36 см, хотя зачем нужны столь гигантские размеры, не вполне ясно.

Оритатами-номи (вверху) и хасаки (внизу)

Кири (вверху), Саку (Внизу)

Куроро-каки

Сверло кири (рисунок из «Нинпидэн»)

Номи – «долото». Оритатами-номи – «складное долото». Хасаки – «кончик лезвия»

Все эти инструменты ниндзя использовали для того, чтобы выковырнуть замок или гвоздь, вогнанные в доску или деревянный столб. Иногда долото могло складываться пополам благодаря шарнирному соединению двух частей. Номи имели рабочую кромку длиной от 6 мм до 3 см.

Куроро-каки

Это специальный инструмент для вскрытия воротных и амбарных задвижек. Куроро-каки могли быть самыми разными по размерам: длинными и короткими, толстыми и тонкими. В «Нинпидэн» описан образец куроро-каки с рукоятью из дерева кипариса длиной в 15 см с отверстием в нижней части, через которое пропущен шнур длиной 21 см. Железная часть куроро-каки согнута под прямым углом пополам, имеет толщину 4,5 мм, ширину 6 см и общую длину 36,5 см. Подобные инструменты использовали японские плотники. Куроро-каки просовывали в щель и поддевали задвижку снизу.

Саку

Саку представляет собой длинный заостренный прут круглого сечения из каленого железа, насаженный на деревянную рукоять. Ниндзя пользовались им для того, чтобы отжать язычок замка или снять дверь с петли. Длина саку могла быть самой разной.

Сагури-ганэ. Нобэ-каки. Ха-каки

Всё это – различные виды отмычек, использовавшиеся в старину не только ниндзя, но и обычными ворами и грабителями. В старину они позволяли без проблем вскрыть практически любой замок.

Кингюбо – «камера золотого тельца»

Так ниндзя окрестили толстый отточенный кинжал, служивший ломиком при взломе дверей.

Хасами – «ножницы»

Хасами

Шпионские ножницы напоминают ножницы для перерезания колючей проволоки времен Второй мировой войны. Их изготавливали из высококачественной стали длиной около 18–20 см и применяли для перерезания прутьев деревянных и бамбуковых заграждений.

Рёто-канадзути – «двойной молот»

Речь идет об обычном, всем известном молотке, которым ниндзя при случае, не утруждая себя подбором отмычки, могли высадить любую дверь или ставню.

Каки – «огневые средства»

«Огневые средства», или каки, занимают в арсенале «воинов ночи» одно из главнейших мест. В книге «Ниндзя: боевое искусство» отмечалось, что ниндзя одними из первых в Японии осознали колоссальную важность огнестрельного оружия, взяли его на вооружение и использовали чрезвычайно широко. Поэтому при знакомстве с секретными наставлениями по ниндзюцу в глаза бросается обилие описаний различных методов, связанных с применением огня.

Все каки можно разделить на 7 больших групп: 1) оружие убийства; 2) зажигательные средства; 3) средства сигнализации; 4) средства устрашения; 5) средства введения в заблуждение; 6) осветительные приспособления; 7) средства для переноски тлеющих углей для разведения огня.

Об оружии убийства и зажигательных средствах речь шла в предыдущей главе. Поэтому здесь мы на них останавливаться не будем.

Средства сигнализации

Нороси-дзуцу – «труба для пускания сигнальных дымов» (ханаби-дзуцу – «труба для запускания фейерверка»)

Искусство подачи сигналов при помощи костров издревле считалось одним из важнейших элементов военного искусства. По-японски это искусство называется норосидзюцу, причем слово нороси может записываться двояко. В одном случае это «пламенеющий огонь» (хока), в другом – «волчий дым» (роэн). Эти варианты указывают на двуединую сущность норосидзюцу: днем сигналы подавались дымами, а ночью – огнями.

Использование сигнальных костров для подачи сигналов в Японии уходит корнями в седую старину. Считается, что уже в 664 г. император Тэнти приказал устроить специальные посты для подачи сигналов, чтобы в случае вторжения китайцев можно было немедленно сообщить об этом в столицу.

Правила организации такой сигнализации были позаимствованы из Китая. Сигнальные посты (фу) устраивались через каждые 40 (тогдашних) ри (приблизительно 24–25 км) на хорошо видимых возвышенностях. Если же посты были разделены горами и холмами, то их располагали таким образом, чтобы сигнальные огни были взаимно видны.

Сигнальная вышка (росидай) колодезного типа

И днем, и ночью на сигнальных постах несла караул команда из 6 сторожей – командира караула, его заместителя и 4 рядовых. Рядовые поочередно дежурили парами во главе с командиром или его заместителем.

На каждом сигнальном посту устраивались по 4 дымовых трубы из глины и 4 «факела».

Дымовые трубы (като) имели высоту 5 м и коническую форму – при узкой вершине такая труба имела в диаметре у основания 4 м. Внизу была устроена топка. Трубы можно было направлять в разные стороны. При подаче дымовых сигналов брали камыш (кая) и сырой хворост, к которым добавляли ветки, солому, полынь, волчий помет и т. д.

Факелы, служившие для подачи огненных сигналов ночью, имели в высоту 2,4 м и представляли собой сосновый корень окружностью в 60 см, обмотанный соломой.

При подаче сигнала при помощи сигнального костра в середину топлива следовало положить сухой тростник (аси), сверху него – сухой травы, а под него – смолистые ветки сосны.

Днем сигналы подавали дымом в течение одного коку, то есть в течение около 30 минут, а ночью – до полного сгорания костра. На случай появления «разбойников» на границе были установлены специальные правила, в которых были определены число костров и дымов в зависимости от численности неприятеля. Эти правила были также переняты у китайцев: при обнаружении врага численностью до 500 человек нужно было запалить 1 трубу (или 1 факел), если противник шел в атаку – соответственно 2 и т. д. Если передний пост по какой-то причине не откликался на сигнал, следовало немедленно отправить туда посыльного. Если днем наступала пасмурная погода или сгущался туман, и сигнальный дым становился невидимым, следовало немедленно отправить посыльного и уведомить передовые сигнальные посты. Если туман рассеивался, сигнализировать следовало дымами, как было установлено правилами. Во избежание ошибки в сигнализации поблизости от поста запрещалось самовольно разводить костры.

Согласно источникам, если добавить в огонь помет волка или мыши, дым вздымается прямо в небо, но так ли это, никто не проверял.

После того как японцы научились изготавливать дымный порох, огни с использованием волчьего помета постепенно ушли в небытие, и была разработана новая система сигналов с использованием пороха.

В «Ва-Кан сампо дзуэ» говорится: «Разведчики выясняют обстановку во вражеском лагере – медлит ли враг или торопится, и подают сигналы, как установлено, – один, или два, или три. В состав заряда для ракеты входят камфора, сера, селитра, железный порошок и другие компоненты, но объем их передается изустно. Составив заряд, его вкладывают в травяной мешок (куса-букуро) длиной 9 см и окружностью 6 см, крепят к большому бамбуковому шесту и поджигают. Когда смесь вспыхнет, в нее кладут штуку [63] шелка. Когда пламя поднимется в небо, шелк разлетается во все стороны; это называется хиру-нороси – «дневная ракета». Ночью используют ё-нороси – «ночную ракету». Она большая, словно метеор, с длинным-длинным хвостом. Два этих способа – это быстрые способы военной сигнализации».

Указания по использованию сигнальных ракет разбросаны по наставлениям по ниндзюцу. Так, в одном из них, в разделе «Сигнальные дымы», говорится: «В сигнальный огонь бросают треть волчьего помета, четверть сосновых иголок, большое количество соломы. Что касается упомянутой выше трети, то это треть соломы, что касается четверти, то это четверть соломы».

Ныне праздники с запусканием замечательных фейерверков, вызывающих всеобщее восхищение, распространены по всей Японии. Говорят, что это следы бесконечных скитаний ниндзя, повсюду подававших сигналы ракетами и огнями. Конечно, это большое преувеличение, но зерно истины в нем есть. Так, Ямамото Сигэтака, заведующий библиотекой города Ига Уэно, где хранятся многие ценные документы, рассказывающие о деятельности ниндзя, установил, например, что традиция запуска фейерверков провинции Микава происходит от ниндзя из Ига, находившегося на службе князя Токугава Иэясу.

Средства устрашения

Хякурайдзю – «ружье ста громов» (хякурайдзуцу – «трубка ста громов»)

Спасаясь от врага бегством, ниндзя для прикрытия мог использовать хлопушку хякурайдзю – «ружье ста громов», позволявшую сымитировать беспорядочную пальбу из ружей целого отряда и тем самым напугать преследователей.

Хякурайдзю изготавливали из 5–10 обрезков бамбука, начиненных порохом и по сути являвшихся обычными китайскими петардами. Их связывали вместе веревкой, служившей фитилем. Огонь передавался от одной бамбуковой трубки к другой, и петарды взрывались друг за другом, имитируя пальбу целого отряда.

Средства введения в заблуждение

Для сокрытия своих маневров «невидимки» использовали дымовые шашки (кэмуридама) ториноко, представлявшие собой небольшие шарики из высокосортной плотной бумаги ториноко, начиненные дымным порохом. Взрывались ториноко вовсе не от удара о землю, как это любят показывать в кинобоевиках с участием Косуги Сё, а только при поджигании фитиля, который специально выводился наружу.

Чтобы воспользоваться своей «игрушкой», ниндзя должен был на бегу запалить фитиль, что было вовсе непросто. Спасало, пожалуй, лишь наличие переносной жаровни доноби с тлеющим углем внутри. Зато эффект от взрыва был довольно впечатляющим: оглушительный грохот в сочетании с ярчайшей вспышкой и столбом черного дыма. Посреди этой «завесы» ниндзя моментально припадал к земле, скидывал верхнюю накидку (или плащ) и швырял ее от себя подальше. Преследователи, которым дым разъедал глаза, могли увидеть лишь, как какой-то силуэт метнулся в сторону, и бросались за ним вдогонку. Воспользовавшись этим, «невидимка» удирал в другом направлении, оставив противника с носом. Такой способ ухода от погони носит название «веер в тумане» – касуми-оги.

Ториноко

Осветительные приспособления

Хотя ниндзя нередко называют суперменами, на самом деле они, конечно же, были обычными людьми и, как все обычные люди, в кромешной тьме видеть не могли. Поэтому в случае необходимости они широко использовали различные осветительные приборы. И описания различных свечей, факелов, фонарей занимают огромное место в различных наставлениях по ниндзюцу.

Утикоми сёкудай – «втыкающийся подсвечник»

Утикоми сёкудай представлял собой простейший подсвечник – металлическую пластинку, загнутую в форме латинской буквы «L» с заостренными обоими концами. Одним концом ее можно было воткнуть в стену, а на второй поставить свечку. Утикоми сёкудай использовался для освещения помещений. Лучшие образцы «втыкающегося подсвечника» имели на верхнем конце двойное железное кольцо. Во внутреннее кольцо вставлялась игла, на которую нанизывалась свечка. Благодаря вертикальному положению свечки она давала достаточно света и горела довольно долго. Такие подсвечники использовали знаменитые 47 ронинов из Ако.

Цури-дзётин – «подвесной фонарик»

Это еще один вариант подсвечника. Он представлял собой тоненький обрезок бамбука, который можно было воткнуть в какую-нибудь щель в стене. В него вставлялась крохотная свечка.

Кюто дзётин – «сборный фонарь» (оритатами кюто – «сборный фонарь»)

Особенность этого фонаря состоит в том, что он дает строго направленный пучок света, при котором лучи не рассеиваются вокруг. Это обеспечивается конструкцией фонаря, представляющего собой заделанную с одного конца трубку с прикрепленной в глубине свечкой. Благодаря этому его можно легко прикрыть рукавом или «загасить», прижав к телу лицевой стороной. Это свойство было чрезвычайно полезно во время тайного проникновения, но возможности использования такого фонаря ограничивались относительно большими размерами, мешавшими при переноске. Другая особенность конструкции этого «шпионского фонаря» состоит в том, что специальное устройство всё время обеспечивает правильное вертикальное положение свечи.

Кюто дзётин (синоби гандо) (рисунок из «Бансэнсюкай»)

Кюто дзётин (синоби гандо)

Кюто дзётин (синоби гандо)

Известны два варианта такого фонаря: малый – сёкюто – с трубкой длиной около 13 см и диаметром 8 см и складной – наподобие телескопической удочки. Оба варианта были весьма удобны в переноске. Изготавливались кюто дзётин из дерева, железа или меди.

Таймацу – «факелы»

В секретных наставлениях ниндзя описано свыше сотни различных вариантов факелов, что само по себе свидетельствует об их значении для «ночных демонов». Естественно, что далеко не все описания достаточно подробны и снабжены рисунками, и далеко не все из них мы можем сегодня реконструировать. Однако на основе одних лишь названий можно судить о широте применения факелов и о том почтении, с которым к ним относились «воины ночи».

Так, в «Бансэнсюкай» упоминаются такие факелы: хикякуби – «курьерский огонь», нюкоби – «огонь входящего ребенка», иттёка – «огонь, светящий на расстояние одного тё [64]», гори кёка – «факел, светящий на расстояние пяти ри», ама кёка – «дождевой факел», сёмэцуби – «появляющийся и исчезающий факел», мидзу таймацу – «водный факел», Ёсицунэ мидзу таймацу – «водный факел Ёсицунэ», дзёдзё мидзу таймацу – «превосходнейший водный факел», ути-таймацу – «втыкающийся факел», мацубури кёка – «факел «Раскачивающаяся сосна», ябара-таймацу – «факел ябара (?)», камибигата – «божественный огонь», тэкиутияку – «уничтожающее врагов снадобье», Ёсицунэби – «огонь Ёсицунэ», фумэцу таймацу – «неистребимый факел», каго кёка – «факел-корзинка», мусоби – «огонь мечты», саруби – «обезьяний огонь», кайтюби – «запазушный огонь», тэкёка – «ручной факел», тэноутиби – «огонь в ладони», тэнгуби – «огонь лешего-тэнгу», мидзуби – «водный огонь», ториноко – «птичье яйцо», окина-но хи – «огонь старика», мууби – «огонь без перьев», ёути тэммонби – «небесный огонь для ночного боя», ягура отосиби – «огонь, падающий в ягура [65]», маоби – «огонь царя демонов», ёдзинби – «огонь предосторожности», синоби таймацу – «шпионский факел», синоби якиба – «шпионская сжигаемая листва», Кумадзакаби – «огонь Кумадзаки», тама когасиби – «огонь, обугливающий яшму», синоби ути таймацу – «втыкающийся шпионский факел», такэ таймацу – «бамбуковый факел», хиноки-таймацу – «факел из кипариса», оо-таймацу – «большой факел», нагарэхоси – «метеор», хорикоми таймацу – «вбрасываемый факел», оги-таймацу – «факел-веер», акидзуки-таймацу – «факел «Осенняя луна», араси-таймацу – «факел-буря», дзюри-таймацу – «факел, светящий на 10 ри», фури-таймацу – «качающийся факел», ооби каго таймацу – «факел-корзинка большого огня», тэкими таймацу – «факел, показывающий врага», кара таймацу – «китайский факел», ро таймацу – «восковой факел», суйтю фуридаси таймацу – «факел, вытряхиваемый в воду», ёараси таймацу – «факел «Ночная буря», титикомэ таймацу – «окутывающий факел», до таймацу – «телесный факел», у-но хана цукиё таймацу – «факел лунной ночи в форме цветка у», хана-но акэбоно таймацу – «факел цветок на рассвете», татэ таймацу – «факел для крепления на щите» и др.

Начальник разведки Минамото Ёсицунэ Исэ Сабуро Ёсимори с факелом в руке (рисунок из «Букэй хякунин иссю»)

Еще одним интересным в этом отношении памятником является «Мурасамэ дайхи-но маки» («Свиток о великом секрете короткого ливня»), где тоже описано с десяток любопытных осветительных приборов: хаяросоку – «быстрая свеча», цуцу-но би – «огонь в трубке», мидзу таймацу – «водный факел», хякуё росоку – «свеча ста ночей», мидзу тосин – «водяной фонарь-сердце», касуми – «туман» (бамбуковая трубка, начиненная веществом, выделяющим ядовитый газ при горении), ёути мурасамэ яку – «средство, проливающее ливень во время ночного боя», нэмури яку – «усыпляющее средство», хинава – «зажигательный фитиль», сагэо – «шнур меча» с зажигательным снарядом на конце. Хочется отметить, что в том же тексте описана весьма любопытная, хотя и не относящаяся к каки штука под названием катана-дзумэ – «набивка для меча». Катана-дзумэ – это кетовая икра. Если ею залепить ножны меча противника, то он просто не сможет выхватить свой меч в нужный момент…

Описать все виды факелов, упоминаемых в наставлениях по ниндзюцу, у нас просто нет возможности, так как это заняло бы очень много места. Остановимся лишь на самых интересных вариантах.

Фуу кёка – «факел, горящий на ветру и под дождем»

Для изготовления этого факела брали 100 моммэ очисток батата, 5 моммэ селитры и 100 моммэ полыни и растирали в белую кашицу, которую на ночь помещали в воду. Наутро в нее добавляли 10 моммэ серы, 50 моммэ камфары, 10 моммэ травы кая (китайский мискант Miscanthus sinensis Anderss), 8 моммэ кунжута, 20 моммэ сосновой смолы, 5 моммэ бирючины, 3 моммэ злака диарены, 25 моммэ сосновых опилок и 8 моммэ чая в порошке.

Мидзу таймацу – «водный факел»

Такие факелы не затухали даже под проливным дождем. Так как мидзу таймацу давал направленный свет, его использовали вместо фонаря, чтобы осветить внутренности здания с улицы через окно или дыру в стене.

При изготовлении мидзу таймацу 20 моммэ камфары, 5 моммэ полыни, 7 моммэ коровьего помета, 20 моммэ серы, 80 моммэ пороха, 4 моммэ сосновых опилок измельчали до состояния пудры, обливали сивухой и помещали в бамбуковую трубку.

Мидзу кагари – «водный фонарь»

Этот вид факела также продолжал гореть, даже оказавшись в воде. Подожженный мидзу кагари ниндзя специально сбрасывали в ров, чтобы выяснить глубину воды, характер дна, наличие заграждений и т. д.

Суйтю таймацу – «водный факел»

Суйтю таймацу

Это еще одна разновидность факела, не тухнущего в воде. Суйтю таймацу имел длину около 90 см и начинялся порохом с добавкой камфары. Рецепт горючей начинки был таков: 5 фун камфары, 25 моммэ 5 фун серы, 25 моммэ селитры и 2 моммэ 5 фун золы.

Такэ таймацу – «бамбуковый факел»

Так назывался простенький осветительный прибор. К тонкому обрезку бамбука длиной чуть более 30 см с хорошо заостренным одним концом привязывали сосновый корень, который затем поджигали. Благодаря заточке бамбуковой рукоятки такого факела его можно было легко воткнуть в землю или в татами внутри помещения.

Явара таймацу – «соломенный факел»

Этот вид факела можно было мгновенно притушить, «задушив» огонек пальцами, а потом столь же мгновенно раздуть.

Кэдзуриби – «огонь, загорающийся от чирканья»

Это маленький факел, воспламенявшийся, если по нему чиркали ножичком.

Намбандзан – «гора южных варваров»

Факел намбандзан давал мощнейший сноп огня. Его поджигали, забрасывали во вражеский замок или лагерь и, осветив его внутренности, изучали план укреплений, выясняли численность гарнизона и т. д.

Ёути тэммонби – «огненное светило в ночном бою»

Ёути тэммонби – это разновидность огненной стрелы, использовавшаяся вместо современной осветительной ракеты для освещения больших площадей. Ниндзя запаливали фитиль стрелы и выстреливали ее высоко в небо.

Нагэ таймацу – «метательный факел»

Нагэ таймацу

Нагэ таймацу применялся для освещения пространства под стеной крепости. В его нижней части помещали груз с длинным стальным штырем. Факел поджигали и сбрасывали со стены. Упав с высоты, он вонзался штырем в землю и освещал всё вокруг, помогая обнаружить диверсантов, скапливающихся под стеной для неожиданного нападения.

Тэнохира таймацу – «ладонный факел»

Тэнохира таймацу

Это крошечной факелок длиной всего 6 см, использовавшийся наподобие нашей спички. Им ниндзя мог подсветить себе, спрятав в ладонях, прикрыв рукавом или засунув за пазуху.

Тэнохира таймацу изготавливали из щепок корней сосны, обмотанных конопляной нитью или кожицей бамбука, и пороховой начинки. При всей внешней незамысловатости, в изготовлении такого «прибора», согласно утверждениям наставлений ниндзя, существовали какие-то секреты, передаваемые исключительно изустно.

Существует предание, что в старину ниндзя из Ига, направляясь на встречу со своим «коллегой», работающим в какой-нибудь далекой провинции, обязательно брал с собой такой крошечный факелок в качестве своеобразной визитной карточки.

Кагоби – «огонь в корзинке»

Кагоби

Как видно из самого названия, речь идет о свечке, помещенной для защиты от ветра в корзинку с небольшой дверкой сбоку. Внутри корзинки находилось специальное шарнирное устройство, обеспечивавшее вертикальное положение свечи, независимо от наклона корзинки.

Кару таймацу – «легкий факел»

Во втором свитке «Нинпидэн» как одно из самых секретных вспомогательных средств ниндзя описан «легкий факел» кару таймацу. Его изготавливали из щепок коры дерева хиноки, которые связывали в пучок при помощи нити из конопли или глицинии. Кару таймацу имел плоскую форму и длину около 36 см. Его обвязывали нитью через каждый сун. В «Нинпидэн» говорится, что ниндзя должен постоянно носить с собой этот факел в бамбуковом футляре или в какой-нибудь обертке, спрятав на спине под курткой. Это объясняется тем, что при небольшом размере кару таймацу давал мощный свет, позволявший осветить довольно большую площадь.

Татэ таймацу – «щитовой факел»

Татэ таймацу

Этот факел представлял собой вариант свечки, установленной на специальную полочку с тыльной стороны большого щита. Разумеется, речь идет не о ручном щите, а о большом щите, применявшемся при осаде. Эта свечка позволяла согревать руки в ночные холода, записывать наблюдения и запаливать фитили ружей в случае вылазки врага.

Хисякэн – «огненный сюрикэн»

Помимо свечей и факелов для освещения помещений использовались также «огненные сюрикэны» и стрелки, выплевываемые из духовой трубки.

Крестообразный сюрикэн (дзюдзи-сюрикэн), сюрикэн-звездочку (сэйкэй-сюрикэн), сюрикэн-шестиконечник или металлическое кольцо можно было обмотать шнуром, пропитанным маслом. Фитиль поджигали, а сюрикэн броском вгоняли в стену, балку или дерево, превращая в своеобразный светильник. Иногда в середину фитильной обмотки вкладывали заряд из селитры, и тогда хисякэн становился бомбой замедленного действия, способной запалить здание.

Фукияби – «огненная духовая стрелка»

Ниндзя обмазывали серой стрелки духовой трубки, поджигали их и «выплевывали» вверх, в небо. Пока стрелка падала вниз, она освещала помещение наподобие миниатюрной осветительной ракеты.

Приспособления для переноски углей и фитилей

Древние японцы не знали спичек или зажигалок. Разжигали огонь обычно при помощи искры, высекаемой ударом кресала о кремень. Однако в условиях спешки, в сражении или во время совершения диверсии такой способ далеко не всегда оправдывал себя. Поэтому японцы изобрели специальные контейнеры, в которых можно было постоянно носить с собой тлеющий уголек. Помимо своего основного назначения, эти контейнеры в свирепые морозы, при маскировке в снегу служили мини-грелками, которые ниндзя прятали за пазухой.

До наших дней дошло 4 разновидности таких контейнеров-грелок: утидакэ (цукэдакэ), доноби, хинава-дзуцу и кири-хинава-ирэ. Нельзя сказать, что это были какие-то особые «шпионские» приборы. Напротив, ими пользовались многие военные, например солдаты-арекбузиры, и гражданские лица – лесорубы, охотники. Однако для ниндзя они имели огромную важность, и мы находим упоминания о них почти во всех основных источниках по ниндзюцу.

Утидакэ

Утидакэ

В некоторых школах это приспособление называется цукэдакэ. Известно много вариантов утидакэ, но во всех случаях они устроены таким образом, чтобы предотвратить затухание уголька. Горючая начинка утидакэ также отличалась в разных традициях.

В конструкции утидакэ не было ничего сложного, и до наших дней дошло немало самодельных образцов этого приспособления. Для него брали бамбуковую трубку диаметром от 4,5 до 6,5 см с дном – поперечной перегородкой бамбукового коленца – длиной 24–26 см. Верхний открытый срез делали косым. С этой стороны в трубке проделывали маленькую дырочку, сквозь которую продевали шнурок. Этим шнуром утидакэ для удобства ношения подвязывали к поясу. Так выглядела внешняя трубка. В ней просверливали множество дырочек, чтобы внутрь мог поступать воздух, необходимый для горения уголька. В простейших образцах горючий материал закладывали прямо в эту трубку, но в лучших вариантах внутрь вставляли еще одну тонкую бамбуковую трубку с просверленной дырочкой с крышечкой, в которую и помещали угольки. Согласно «Сёнинки», в качестве горючего для утидакэ использовали старую мягкую бумагу, тесьму, веревки, баклажаны, гречишник, косточки хурмы, гниль китайского железного дерева эноки и др.

Доноби – «огонь, носимый на теле»

Доноби (рисунок из «Сёнинки»)

Второй вид контейнера-грелки назывался доноби – «огонь, носимый на теле». Он представлял собой деревянную трубку, обмотанную пеньковой тканью, и был настолько маленьким, что его можно было повесить на шнурке на шею и засунуть за пазуху. Чтобы фитиль не затухал, в корпусе контейнера было проделано множество малюсеньких дырочек, а чтобы огонь не переметнулся на тканную обертку, с внутренней стороны дырочки были отделаны металлическими полосками. Верхнее отверстие трубки, через которое внутрь вставляли фитиль, закрывалось латунной крышечкой.

Хинава-дзуцу – «фитильная трубка»

Третий вид контейнера для переноски огня – хинава-дзуцу. Некоторые могут подумать, что речь идет о фитильном ружье хинава-тэппо, ведь в терминологии ниндзя слово «трубка» нередко заменяет слова «пушка» или «ружье». Но это совсем не ружье. Речь идет о металлическом или деревянном приспособлении, в котором японцы носили тлеющий фитиль-хинава. Так как фитиль, который использовали ниндзя, не тух практически ни при каких обстоятельствах, это было очень удобное приспособление для переноски огня. Правда, существовала опасность, что яркий свет, излучаемый горящим фитилем, будет замечен врагом, или от него случайно загорится одежда. Но эти проблемы можно было благополучно разрешить, поместив горелку в специальный футляр.

Кири-хинава-ирэ – «контейнер для нарезанного фитиля»

Различные виды кири-хинава-ирэ

Кири-хинава-ирэ – это разновидность хинава-дзуцу, в которой использовался обрезок фитиля длиной около 12 см.

Один из образцов кири-хинава-ирэ представляет собой круглую металлическую трубку длиной в 12 см и диаметром 6 см с двумя металлическими петельками снаружи для продевания пояса. Трубка раскладывается пополам, благодаря чему внутрь можно вкладывать и доставать металлическую деталь, напоминающую ось телеги с насаженными на нее по обоим концам железными или латунными колесиками. В этих пластинках-колесиках проделывали 4 или 5 дырочек, сквозь которые пропускали обрезки фитиля. При использовании поджигали один из фитилей, закрывали крышку и носили на поясе. Когда фитиль прогорал до конца, поджигали следующий. Во время групповой перестрелки в составе группы при необходимости поджигали сразу все фитили в доноби.

Другой вариант кири-хинава-ирэ формой походил на колокол с колечком для продевания тесемки, которой «фитильную трубку» подвязывали к поясу. В основании колокола имелась металлическая пластинка с 5–6 дырочками, сквозь которые продевали соответственно 5 или 6 обрезков фитиля. Их, так же как и в первом варианте, поджигали поочередно.

Третий вариант кири-хинава-ирэ также изготавливался из металла (латуни или меди), но имел форму удлиненной чернильницы с пеналом для кисти. В длинную трубку помещали фитиль, кончик которого выходил в специальную камеру. Эту камеру на две половины разделяла металлическая пластинка, сквозь которую был пропущен фитиль. Сбоку камера имела дверку на петлях с большим количеством дырочек для вентиляции. В верхней части трубки, скрывающей фитиль, рядом с камерой была проделана небольшая круглая дырочка. Когда фитиль, тлея, становился слишком коротким, его передвигали в сторону камеры, толкая пальцем через эту самую дырочку. При ношении такого вида кири-хинава-ирэ ее длинную трубку засовывали за пояс.

Специальные шпионские приспособления

Тодзимэки – «приспособление для запирания дверей»

Запоры тодзимэки предназначались для блокировки открытия дверей и раздвижных стенок, коими изобилуют традиционные японские дома, для предотвращения бегства врага из дома, отрезания его от помощи извне, защиты от «несанкционированного» проникновения в шпионскую усадьбу. Приспособление тодзимэки представляло собой пластину из высококачественной стали шириной около 1 см и длиной около 15 см. Концы пластины длиной по 5 см сначала загибались в разные стороны под прямым углом, а потом последние 2 см с каждой стороны еще раз загибались под прямым углом в том же направлении. Получившуюся искривленную скобу засовывали между двумя раздвижными дверками, сцепляя их вместе и не давая раскрыть обычным способом.

Тодзимэки – «приспособление для запирания дверей»

Использование тодзимэки для предотвращения открытия дверей

Кикидзуцу – «трубка для подслушивания»

Кикидзуцу изготавливали из латунного сплава и делали складной. В сложенном состоянии ее длина не превышала 3 см, что было очень удобно в ношении, но конструкция позволяла раздвинуть ее до 20 и даже 30 см. Один конец кикидзуцу приставляли к стене или к замочной скважине, второй подносили к уху и прослушивали разговоры врага. Малейшие звуки, попадая в трубку, отражались от стенок, резонировали и усиливались. Одновременно трубка гасила все посторонние шумы. Благодаря этому ниндзя мог подслушать даже самый осторожный шепот в соседней комнате.

Помимо своего основного назначения как инструмента подслушивания, кикидзуцу использовалась также во время горных бурь, когда ее использовали вместо мегафона, позволявшего перекричать буйство стихии. Кроме того, через трубку для подслушивания ниндзя мог выдуть усыпляющий или умертвляющий порошок прямо в лицо спящего врага.

Кикиганэ – «железка для подслушивания»

В «Нинпидэн» этот инструмент именуется саото кикиганэ, где саото предположительно означает «малейший звук». «Нинпидэн» сообщает: «Когда ты тайно проник в дом врага, но разобраться в ситуации в доме на слух сложно, поднеси этот инструмент к уху. Когда внутри кто-то есть, шумы, которые он производит, попадут в эту железку. Это величайшее сокровище синоби. Железку нужно изготавливать из латуни или инсу. Она хорошо улавливает все звуки. Ее должно постоянно носить за пазухой и лелеять. Благодаря ей можно слышать даже то, что говорят за одной или двумя толстыми стенами, улавливать звуки на расстоянии в 50 и даже 60 кэн».

Согласно прилагающемуся рисунку, кикиганэ представляла собой пластинку толщиной 3 мм, шириной 3 см, длиной 7,5 см. К нижнему ее концу прикреплена пластинка из инсу шириной 3 см и длиной 1,5 см, а в верхней части, вырезанной в форме треугольника со стороной 3,7 мм, прикреплено маленькое колечко с пропущенным сквозь него шнуром.

Несмотря на наличие довольно подробного описания кикиганэ в «Нинпидэн», с этим приспособлением есть маленькая проблема: до сего дня исследователи так и не разобрались, что представляет собой загадочное инсу, упоминаемое источником.

Саото кикиганэ (рисунок из «Нинпидэн»)

Суйтю саото кикиганэ – «железка для подслушивания малейших звуков в воде»

Это приспособление также описано в «Нинпидэн»: «Когда подслушиваешь наружные звуки, спрятавшись в воде, следует подслушивать с помощью этого приспособления. Нужно изготовить тонкую пластинку из латуни, такую, как показана на рисунке, и к нижнему краю прикрепить тонкую пластинку из инсу. Однако длину нужно устанавливать в зависимости от глубины воды. Кроме того, нужно входить в воду, смазав края рта, ушей и глаз жиром жабы. Это нужно делать потому, что, когда человек долго находится под водой, очень трудно оценивать на слух звуки того, что происходит над водой…»

Согласно указаниям на рисунке в «Нинпидэн», пластинка суйтю саото кикиганэ имела длину и ширину по 3 см, толщину 3 мм и изготавливалась из латуни. Длину, как уже говорилось, варьировали в зависимости от глубины погружения. Она должна была быть достаточной, чтобы достать от уха до поверхности воды. К нижнему концу крепили тонкую заостренную пластинку из инсу шириной и длиной 3 см.

Суйтю саото кикиганэ – «железка для подслушивания малейших звуков в воде» (рисунок из «Нинпидэн»)

Суйтюко, суйтю-ёрои – «водные доспехи»

Суйтюко – «водные доспехи» (рисунок из «Нинпидэн»)

Доспех суйтю-ёрои представлял собой обрезок половины толстого ствола бамбука, согнутый в форме подковы. Оба его конца засовывали под пояс так, чтобы средняя часть бамбуковой «подковы» проходила над головой и плечами. Такая примитивная конструкция была рассчитана на то, чтобы защитить прячущегося в воде ниндзя от неожиданного удара камня, стрелы или тычка копья.

Суйтю суири – «водный шлем»

Суйтю суири – «водный шлем» (рисунок из «Нинпидэн»)

Это еще один элемент подводного снаряжения ниндзя. Речь идет о специальном шлеме, который ниндзя использовали для защиты головы, прячась под водой. В «Нинпидэн» о нем говорится: «Когда прячутся в воде рва, реки и т. д., используют это приспособление. Верхний круг изготавливают из железа, подобно обычному шлему, делают подкладку и надевают на голову, приделывают слева и справа шнурки, на кончиках которых висят тонкие железные пластинки. Благодаря этому, сколь ни быстра река, шлем не соскальзывает. Кроме того, следует хорошо закалить железо, чтобы, если ударят сверху, не досталось голове, чтобы шлем не пронзили ни стрелы, ни пули. Свисающие слева и справа шнурки нужно держать руками». Судя по приложенному рисунку, такой водный шлем должен свободно надеваться на голову. В качестве подкладки в нем использовалась кожа. Сама чаша шлема, согласно сообщению источника, имела диаметр около 41 см. Шнуры делались длиной около 1 м. К их концам крепились треугольные железные пластинки длиной 21 см.

Из наставлений ниндзя известно также, что вместо суйтю суири можно было использовать и большую… кастрюлю, перевернутую вверх дном и надетую на голову. Кстати, при правильном погружении этой «защитной конструкции» в ней остается некоторое количество воздуха, которым можно дышать под водой.

Хикяку-докэй (аюми-докэй) – «курьерские часы» («шаговые часы»)

Так называется простенький счетчик шагов, использовавшийся для измерения расстояний. Хотя ни в одном из наставлений по ниндзюцу прибор хикяку-докэй не описан, Нава Юмио полагает, что «ночные воины» не могли пройти мимо такого удобного и нужного прибора, который был просто незаменим при обмерах вражеских крепостей, изготовлении карт и т. д. Одним из важнейших аргументов в поддержку его гипотезы является то, что в Японии издревле существовала хорошо развитая сеть дорог, снабженных многочисленными указателями в виде дорожных столбов, статуй, могильных курганов и т. д., и все путешествия совершались только с разрешения властей и только по заранее оговоренным маршрутам. Поэтому ни для курьеров, ни для других путешественников, передвигавшихся по обычным дорогам, счетчик шагов хикяку-докэй большого интереса не представлял. Совсем иное дело ниндзя, которым приходилось передвигаться по только им ведомым горным тропам, по ночам, сторонясь людских глаз, проводить точные обмеры городов, деревень, укреплений, дорог. Для них такой прибор, как хикяку-докэй, был просто незаменим.

«Курьерские часы» хикяку-докэй имели маятниковую стрелку. Прибор крепили на поясе, и по перемещениям стрелки судили о пройденном расстоянии. Шкала таких «часов» позволяла отмерять расстояние до 10 ри.

Татами-дзуцу – «складная труба»

Упоминания этого приспособления наводят на мысль, что даже в чужие дома ниндзя любили лазить с комфортом. Складная труба татами-дзуцу использовалась при преодолении засек, возведенных противником для защиты своих позиций, когда лазутчикам приходилось прорубать дыры для пролезания при помощи серпа или другого оружия, при лазании через подкопы или дыры в глинобитных стенах. Чтобы избежать обвала и не дать одежде и снаряжению испачкаться или зацепиться за что-нибудь при продирании сквозь тесную дыру, «невидимки» использовали довольно широкую трубу татами-дзуцу и лезли через нее. Правда, речь идет вовсе не о каких-то особых трубах, которые ниндзя должны были бы таскать за собой. В качестве татами-дзуцу можно было использовать какой-нибудь мешок, циновку, найденную неподалеку, или же собственный заплечный мешок нагабукуро.

Нонака-но баку – «полевая палатка»

Прокрадываясь в дом врага или перемещаясь по нему впотьмах, «невидимка» должен был постоянно помнить, что за дверью или за углом в ночной тьме может притаиться враг с занесенным над головой мечом, который только и ждет удобного момента, чтобы обрушить свой разящий клинок на голову незадачливому шпиону. В этом случае на помощь «ночному демону» приходила «полевая палатка» нонака-но баку. Правда, возникает вопрос: «Зачем шпиону, крадущемуся по вражьему дому, палатка?!» Действительно, незачем. Просто нонака-но баку – название условное, хотя возможно, в некоторых случаях ниндзя действительно использовали какие-то палатки. Суть же трюка состояла в том, чтобы повесить на какой-нибудь шест или, если такового не было под рукой, на обнаженный клинок тряпку, имитирующую лицевую маску шпиона (дзукин), и накидку уваппара и выставить перед собой чучело, чтобы в случае засады удар пришелся по нему.

Другой вариант использования нонака-но баку продемонстрировал знаменитый «невидимка» Като Дандзо. Он при помощи удочки заставил свое чучело полетать в ночном небе над забором, чем не только вынудил «засветиться» засаду, но и произвел ошеломляющее впечатление на своего будущего хозяина Такэду Сингэна – дело было во время «испытательного экзамена на профпригодность». Но об этом уже рассказывалось в книге «Ниндзя: боевое искусство».

Приспособления, применявшиеся при транспортировке пленных

К таковым относятся в первую очередь разнообразные кляпы и колодки, использовавшиеся для предотвращения попыток бегства.

Саругуцува – «обезьяньи удила»

Саругуцува – «обезьяньи удила»

Большое количество самых разнообразных кляпов описано в первом свитке книги «Гундзиёсю», называющемся «Синоби» («Шпионаж и разведка»).

Чтобы лишить пленника возможности подать голос, ниндзя могли заткнуть ему рот тряпкой и завязать сверху полотенцем сандзяку тэнугуи. Можно было зажать язык между двумя палочками и закрепить конструкцию на затылке шнурком.

Эти два варианта применялись в тех случаях, когда у ниндзя не было под рукой кляпов, так сказать, «фабричного» производства. Последние представляли собой либо изогнутые металлические зубья, либо металлические круги (тама-гуцува), которые запихивали жертве глубоко в глотку, сильно затрудняя дыхание и начисто отбивая охоту шевелить языком.

Такатэсибари – «приспособление для высокого подвязывания рук»

Такатэсибари

Для предотвращения попытки побега ниндзя использовали специальные рогульки из бамбука, называвшиеся такатэсибари. Их описание вместе с рисунком также имеется в первом свитке книги «Гундзиёсю», называющемся «Синоби» («Шпионаж и разведка»).

Штурмовые и осадные приспособления

Цурикаго – «подвесная корзина»

Цурикаго – «подвесная корзина»

Подвесная корзина цурикаго использовалась во время штурмов крепостей и во время боевых действий в горах. Сначала отряд ниндзя скрытно поднимался на стену или господствующую высоту и захватывал плацдарм. С собой они втаскивали наверх конец каната, к которому крепилась большая корзина, способная принять «на борт» несколько воинов со всем их вооружением. Закрепившись на высоте, ниндзя при помощи этой корзины постепенно поднимали наверх воинов, пока не накапливалось нужное число бойцов для массированной атаки противника.

Описание и рисунок цурикаго имеются в первом свитке книги «Гундзиёсю» («Сборник о приспособлениях, используемых самураями на войне»), называющемся «Синоби» (в другом прочтении «Сэтто»; «Разведка и шпионаж»; параграф 11 «Средства, используемые во время ночных нападений в труднодоступных местах»): «Веревку нужно крепить к корзине в четырех местах. Дно корзины следует укрепить расщепленным бамбуком. Веревки нужно сплести из глицинии. Сделав так, как указано выше, шесть или семь ловких воинов должны подняться на кручу и затем поднять наверх остальных, посадив их в корзину цурикаго».

Цурисэйро – «подвесная вышка»

Цурисэйро – «подвесная вышка»

Имеется в виду наблюдательная вышка, подвешиваемая на столбе, установленном на колесной платформе, поднимаемая вверх при помощи канатов и блока, установленного наверху «мачты». Ее описание вместе с рисунком также содержится в первом свитке «Синоби» книги «Гундзиёсю» (параграф 12 «Осадные приспособления»): «Это приспособление называется также «наблюдательной вышкой» – мономи сэйро. Его придумал Ямамото Канскэ. Китаец по имени Цзы Цзи преподнес князю Такэда Сингэн подзорную трубу. Благодаря этой подзорной трубе можно видеть предметы, находящиеся на расстоянии в 50 ри, словно они у тебя на ладони. С помощью этой подзорной трубы ловкие воины наблюдают за происходящим вдали из корзины наблюдательной вышки. Позднее эту корзину стали делать просторнее, чтобы в нее можно было поместить ружья и другое вооружение. Такие вышки другими кланами почти не используются».

Кикося – «телега с черепашьим панцирем»

Таран кикося представлял собой подвешенное на канатах тяжелое бревно. Раскачивая его взад-вперед, ниндзя наносили мощные удары по воротам замка. Для защиты от стрел и камней, сыпавших со стены, над тараном устанавливали огромный щит из коровьих шкур, сшитых между собой и натянутых на прочную раму. Такие тараны широко использовал во время штурмов корейских крепостей знаменитый военачальник Като Киёмаса во время походов в Корею в 1592 и 1598 гг.

Средства сигнализации

Для ниндзя было важно не только собрать необходимую информацию, но и суметь передать ее по назначению, причем так, чтобы враг не сумел прочитать донесение.

Для подачи сигналов и передачи информации посредством звука ниндзя использовали специальные сигнальные раковины (кай), флейту сякухати и знаменитый японский сямисэн (трехструнный музыкальный инструмент), а также различные виды барабанов, колокола, гонги, ночные трещотки. Особенно широко применялась раковина ямабуси, называвшаяся хорагай, для которой был разработан особый код из 48 сигналов (ёндзюхати мондзи), подобный азбуке Морзе.

Звуковые сигналы подавались не только при помощи специальных приспособлений, но и просто голосом. Так, при проникновении во вражеский замок ниндзя обменивались сигналами друг с другом, имитируя собачий лай или кошачье мяуканье.

В эпоху Сэнгоку, когда великий полководец Такэда Сингэн вел войны в разных концах страны, он привил «воинам тени» сравнительно новые для них методы дальней сигнализации при помощи костров (норосидзюцу), факелов (таймацу), фейерверков (ханаби) и сигнальных ракет, но о них уже шла речь в разделе «Каки».

Различные средства сигнализации: барабаны, раковина, колокол, колотушки, гонг, веера, жезлы

С легкой руки того же Сингэна ниндзя взяли на вооружение систему сигналов флажками. Красный флаг, вывешенный на стене вражеской крепости, означал, что осаждающим следовало применить поджог; синий – использовать воду для затопления. Поднятый флаг предупреждал о подготовке врагом атаки; спущенный указывал, что надо быстро отступить; флажок, вывешенный с левой стороны, советовал продолжать наблюдение, с правой – приостановить проведение операций и ждать новых сигналов.

Использовались и иные способы визуальной сигнализации. Например, на стенах замков, зданий или на земле рисовали особые знаки. Этот способ передачи информации назывался айдзусё – «знаковое письмо». Способ эда-ори – «ломание веток» – заключался в сигнализации с помощью надламывания веток или выдергивания травы.

В «Бансэнсюкай» содержится также «Наставление о пятицветном рисе» (госёку комэ-но дэн). Под этим названием скрывается способ передачи сведений при помощи рисовых зернышек, окрашенных в 5 цветов: красный, черный, голубой, желтый и фиолетовый. Для изготовления пятицветного риса ниндзя брали зерна обычного белого риса, промывали их водой, высушивали, делили на пять частей, красили в разные цвета и сушили в тени. Выкрашенные в разные цвета рисинки, не смешивая, ссыпали в пять разных бамбуковых трубочек, которые можно было легко носить с собой. Пять цветов в разных сочетаниях дают свыше ста комбинаций. Каждой комбинации ниндзя присваивали определенное значение, что позволяло им передавать друг другу информацию в виде «рисовых писем», совершенно непонятных посторонним.

«Почтовые ящики», то есть места помещения этих шифрованных «писем», чтобы не передавать их лично, из рук в руки, привлекая внимание вражеской контрразведки, оговаривались заранее. Обычно рисовые послания прятали где-нибудь у поворота дороги, за дорожным указателем или каменным буддой Дзидзо, покровителем путников и детей, в придорожных кустах, под камнем или в дупле дерева. Краска, нанесенная на рис, защищала зерна от поедания птицами и насекомыми, благодаря чему «письма» оставались нетронутыми несколько дней.

Фантастическое вооружение ниндзя

Хацуми Масааки включил в свою книгу «Ниндзя нинпо гахо» (Токио, 1977) целый ряд оригинальных видов вооружения и снаряжения, упоминаний о которых не найти в старинных текстах или работах других исследователей. В принципе, эта его книга была рассчитана на детей, и, вполне возможно, претендент на звание патриарха Тогакурэ-рю просто дал волю своей фантазии. Однако очень многие восприняли его работу всерьез. На эту удочку попался даже известный американский исследователь японских боевых искусств Донн Дрэгер, который поместил в своей книге «Ниндзюцу. Искусство быть невидимым» описания некоторых из «аппаратов», очевидно изобретенных господином Хацуми. А из его книги эту «ценную информацию» почерпнули другие специалисты, в том числе отечественные (см., например, Долин А., Попов Г. Кэмпо – традиция воинских искусств. М.: «Наука», 1990). Эта история прекрасно показывает, как возникает лавина чуши, обрушивающаяся на голову доверчивого поклонника ниндзя и топящая его в море глупости и обмана.

Вопрос, откуда позаимствовал эту информацию Хацуми Масааки – из головы или еще откуда-то, остается загадкой. В связи с этим автор решил включить описания этих приспособлений в данную книгу, оставив право судить об их аутентичности за читателем. Добавлю лишь, что такой крупный специалист в области военной истории Японии, как английский профессор Стивен Тёрнбулл, весьма скептически оценивает возможность существования в период Средневековья подавляющего большинства описанных у Хацуми Масааки механизмов и приспособлений.

Рюо-сэн – «лодка – царь драконов»

Донн Дрэгер, пересказывая книгу Хацуми, пишет о рюо-сэн следующее: «Это было своеобразное подводное судно, у которого над водой выступал только нос в форме огромного дракона. Судно приводилось в движение под водой с помощью весел. Балластом служили специальные мешки с песком определенного веса. Когда их сбрасывали за борт, корабль всплывал на поверхность.

Ниндзя входили внутрь судна и выходили из него через шлюз в днище. Запас воздуха был рассчитан на несколько часов, но этого вполне хватало, чтобы приблизиться к вражескому кораблю и провести атаку: ниндзя подныривали под его корпус и буравили в нем отверстия».

Маруха-бунэ – «лодка с круглыми лезвиями»

О лодке маруха-бунэ Хацуми Массааки рассказывает, что она была изобретена для борьбы с рюо-сэн. Это было якобы небольшое быстроходное судно, оборудованное двумя ножами в виде дисковых пил. Оно без труда догоняло рюо-сэн и с помощью ножей топило его. Поскольку подводная лодка двигалась на определенной глубине, она не могла увернуться и, в конечном счете, оказывалась распиленной пополам.

Кагю – «огненный бык»

Кагю – это оригинальный огнемет, укрытый в теле деревянного быка на колесах, из пасти которого под напором воздуха, сжимаемого специальным устройством, извергается горящая нефть. Бык приводится в действие двумя ниндзя, упирающимися в ручку, закрепленную сзади.

Кагю – «огненный бык» (рисунок из книги Хацуми Масааки «Ниндзя нинпо гахо»)

Ягура – «вышка»

Донн Дрэгер описывает ягуру так: «С помощью специального приспособления ягура, которое с наступлением темноты доставлялось к крепостной стене, ниндзя могли подниматься на значительную высоту, чтобы проникнуть в осажденный замок. Они поочередно цеплялись за спицы большого колеса, которое приводилось в движение с земли, и, оказавшись наверху, друг за другом спрыгивали на стену». Однако Дрэгер, по-видимому, не совсем понял описание этого приспособления у Хацуми и родил новую легенду. Дело в том, что, по Хацуми, ягура – это вовсе не колесо, а две лестницы равной длины, соединенные посредине ступицей.

Тотэкися

Согласно описанию Хацуми, оно представляло собой мощный таран для пробивания брешей в стенах и выбивания крепостных ворот. Огромный камень, подвешенный на опоре, отводился назад с помощью каната, а затем, подобно маятнику, устремлялся вперед. Его непрекращающихся сокрушительных ударов не выдерживали даже самые прочные сооружения. Однако, чтобы действие этого тарана действительно было разрушительным, камень нужно было бы запускать с большого расстояния и с большой высоты. Следовательно, эта «адская машина» должна была быть нереалистично массивной.

Ямидако – «ночной змей»

Хацуми Масааки рассказывает, что ниндзя нередко привязывал себя к стропам огромного змея ямидако и кружил над вражеской территорией, изучая расположение построек или ведя стрельбу по наземным целям, а при возможности незаметно высаживался в тылу противника. Иногда, для устрашения противника, запускали змеев с чучелом или рисунком ниндзя. Это помогало отвлечь внимание и незаметно проникнуть в замок другим способом.

При всей необычности и фантастичности этого приспособления как раз оно-то вызывает определенное доверие у историков, например у английского профессора Стивена Тёрнбулла. Действительно, японцы издревле умели запускать больших воздушных змеев. Поэтому они вполне могли сконструировать змея, способного поднять человека на некоторое время в воздух для наблюдения за врагом.

Косвенное подтверждение факта использования змеев в разведке имеется в одной из самых ранних статей, когда-либо написанных о японских замках. Ее автор, Гарбутт, описывает башню замка Нагоя, на вершине крыши которой были установлены два великолепных позолоченных дельфина. Они были изготовлены из меди, имели в высоту приблизительно 2,4 м и были покрыты толстым слоем золота. Гарбут пишет: «Оба этих дельфина заключены в сети, призванные их оберегать. Некий грабитель, Какиноки Кинскэ, взлетел в воздух на хвосте большого змея, какие в древности использовались в Китае и Японии для подъема людей с целью военного наблюдения, и сумел похитить несколько золотых пластинок. Правду сообщает это предание или нет – очевидно одно: сети действительно установлены, а при режиме Токугава полет больших змеев в Овари был запрещен».

Хито-васи – «человек-орел»

Ниндзя усаживался в легкий планер, который запускали с помощью приспособления из гибких бамбуковых шестов и канатов. Когда концы шестов высвобождались, планер вместе с пассажиром взмывал в воздух и перелетал через высокую стену. Кроме того, с высоты ниндзя мог еще и сбрасывать бомбы на головы врагов.

Рэмпацу суйся хо – «многозарядная пушка – мельничное колесо»

«Мельничная пушка» рэмпацу суйся хо позволяла ниндзя подняться на значительную высоту и обрушить оттуда на осажденную крепость шквал огня. Донн Дрэгер рассказывает о ней так: «К месту предполагаемой атаки у стены замка доставлялось огромное деревянное колесо, установленное на повозке. По окружности колеса были закреплены на подвесках около дюжины кабинок, в которых сидели по два ниндзя. По мере вращения колеса кабинки поочередно оказывались наверху, откуда ниндзя открывали по осажденным огонь. Времени полного оборота колеса хватало, чтобы перезарядить орудия».

Дайсярин – «большое колесо»

Дайсярин – это фактически прообраз танка, о котором Дрэгер, на основе книги Хацуми Масааки, рассказывает следующее: «Для быстрого и эффективного проникновения во вражеский лагерь, расположенный в глубоком ущелье или у подножия горы, использовалось «большое колесо» дайсярин – повозка на больших деревянных колесах. Между колесами была подвешена небольшая гондола с бойницами, из которых ниндзя могли вести ружейный огонь или бросать гранаты. Когда со склона неожиданно устремлялись вниз десятки таких повозок, теряли голову даже самые стойкие бойцы. Не только огневой удар, но и сами тяжелые повозки наносили тяжелые потери, сминая на своем пути людей, лошадей и орудия».

Глава 4. Ниндзя Ясики – «Шпионская усадьба»

С некоторой натяжкой к снаряжению ниндзя можно отнести и специальные дома ниндзя ясики, в которых «ночные демоны» проживали со своими семьями. До наших дней сохранилось несколько таких «шпионских домов», начиненных всякими сюрпризами, ловушками и т. п., но самыми известными являются два из них: дом клана Мотидзуки в городе Конан в уезде Кока префектуры Сига и ниндзя ясики семьи Такаяма в городе Ига Уэно в префектуре Миэ.

Дом Такаямы в Ига Уэно

Самый знаменитый ныне музей ниндзя ясики находится в центральном парке города Ига Уэно в префектуре Миэ. Ранее он располагался в деревне Такаяма и принадлежал ее старосте ниндзя Такаяма Тародзиро и лишь в 1964 г., в период создания музея ниндзюцу, был перевезен на свое нынешнее место.

Снаружи дом Такаямы кажется типичным японским одноэтажным зданием, но в действительности в нем, считая чердачное помещение, три основных этажа и скрытый второй промежуточный этаж с низким потолком (см. схему).

Дом ниндзя в Ига Уэно в разрезе (по: Нава Юмио, Хикита Тэнко, Хираива Сиракадзэ. Ниндзюцу тэдзина-но химицу. («Секреты ниндзюцу и фокусов»). Токио, 1993): 1 – Михариба; 2 – Катанакакуси; 3 – Монокакуси; 4 – Лаз в подземный ход; 5 – Вращающаяся дверь в подземный ход; 6 – Потайное окно скрытого этажа; 7 – Потайная лестница-полка; 8 – Окно скрытого этажа с лазом; 9 – Потайная каморка с лазом в подземный ход; 10 – Лаз наружу; 11 – Веревочная лестница, ведущая на третий этаж; 12 – Лаз с третьего на второй этаж; 13 – Дверь в михариба; 14 – Алтарь с лазом в подземный ход.

Ниндзя ясики Такаямы разделяется на две части: жилую часть и подсобные помещения. Жилые комнаты располагаются в правой половине здания, и именно там сконцентрировано большинство «сюрпризов» – потайные ходы, тайники, секретные убежища.

Со стороны фасада имеется небольшая веранда, окаймленная по бокам двумя колоннообразными выступами. Если левый выступ отделен от веранды стеной, то в правом выступе такая боковая стенка отсутствует. Зато этот правый выступ разделен пополам установленной по диагонали стенкой. За ней скрывается небольшая ниша, служившая наблюдательным пунктом (михариба), из которого через горизонтальную шель ниндзя мог просматривать подступы к дому (на плане обозначен цифрой 1). Попасть в михариба можно через вращающуюся дверь, находящуюся внутри здания (на плане обозначена цифрой 13).

Ниндзя наблюдает за подступами к дому из наблюдательного пункта михариба (на плане обозначен цифрой 1) (рисунок по фотографии из ниндзя ясики Такаяма)

За половой доской прямо рядом с верандой устроен специальный тайник для укрывания меча катанакакуси (на плане обозначен цифрой 2). Чтобы извлечь из него меч, ниндзя наступал на конец половой доски, уходящий под доску, отделяющую веранду от комнаты, второй конец доски поднимался вверх, и в руках у «невидимки» оказывался его верный «меч-кладенец». Размещение катанакакуси прямо у входа в дом вполне понятно: спасаясь от погони, ниндзя «влетал» в свое жилище и тут же получал в руки оружие, необходимое для защиты жизни.

Куноити извлекает кинжал из тайника катанакакуси (на плане обозначен цифрой 2)(рисунок по фотографии из ниндзя ясики Такаяма)

В полу левого выступа, окаймляющего веранду слева, устроен тайник монокакуси (на плане обозначен цифрой 3).

Ниндзя открывает тайник монокакуси (на плане обозначен цифрой 3) (рисунок по фотографии из ниндзя ясики Такаяма)

Войдя с веранды внутрь дома, мы оказываемся в небольшой комнатке-прихожей. Прямо по ходу движения находится дверь, ведущая в главную комнату дома.

За правой стеной прихожей скрывается традиционный для японских домов стенной шкаф осиирэ с раздвижными дверками. Однако шкаф этот не совсем обычный, так как под его полом скрывается лаз в подземный ход, ведущий в укромное место за несколько сотен метров от дома (на плане обозначен цифрой 4). Попасть в этот подземный ход можно также из главной комнаты через потайную вращающуюся дверь (на плане обозначена цифрой 5).

Ниндзя спускается в подземный ход через лаз, скрытый в стенном шкафу (на плане обозначен цифрой 4) (рисунок по фотографии из ниндзя ясики Такаяма)

Куноити вбегает во вращающуюся дверь, ведущую в подземный ход (на плане обозначен цифрой 5) (рисунок по фотографии из ниндзя ясики Такаяма)

Кстати, о вращающихся дверях. Это только на первый взгляд кажется, что воспользоваться ею – пара пустяков. Когда автору предложили попробовать пройти через вращающуюся дверь, оказалось, что проход там довольно узкий, идти нужно боком, кроме того, дверь свободно вращается, и, заскочив внутрь, нужно зафиксировать ее в закрытом состоянии, чтобы враг не смог сразу обнаружить пути бегства ниндзя. Иными словами, одной ловкости здесь недостаточно. Нужно еще владеть специальной техникой прохода через вращающуюся дверь, что с милыми улыбками продемонстрировали девочки-гиды, наряженные ниндзя куноити.

Главная комната – самая большая в доме. В ней обычно принимали гостей. С правой стороны от входа находится алтарь с изображением Фудо-мёо. Этот бог хранил ниндзя не только мистическим образом, но и вполне реально, так как передняя панель нижнего выступа алтаря служит замаскированной дверью, ведущей в уже упоминавшийся подземный ход (на плане алтарь обозначен цифрой 14).

На случай возможного нападения со стороны гостя в ниндзя ясики Такаямы был устроен скрытый промежуточный второй этаж с низким потолком и окном, выходящим как раз в главную комнату (на плане окно обозначено цифрой 6). Это окно было забрано тоненькой соломкой, стебли которой располагались очень плотно друг к другу. Благодаря этому люди из комнаты в условиях полумрака не могли видеть, что творится внутри скрытого этажа, в то время как ниндзя, укрывшийся там, прекрасно видел все их реакции и движения и в любой момент мог выплюнуть ядовитую иголку прямо в затылок «гостя».

Потайное окно скрытого этажа, выходящее в гостиную (на плане обозначено цифрой 6) (рисунок по фотографии из ниндзя ясики Такаяма)

Алтарь с изображением Фудо-мёо

Попасть на этот скрытый этаж или выбраться с него можно двумя способами: по замаскированной лестнице из главной комнаты (на плане обозначена цифрой 7) или из подсобного помещения по веревке через окошко, аналогичное выходящему в главную комнату, но заделанное деревянными брусьями, которые могли выниматься из устроенных особым образом пазов (на плане это окно обозначено цифрой 8). Лестница, ведущая из главной комнаты на скрытый этаж, может подниматься вверх в горизонтальное положение и укладываться на небольшую деревянную подпорку, закрепленную на стенной панели. В такой позиции для непосвященного она выглядит как несколько необычная полка, разделенная на ячейки, и, все время оставаясь на глазах, совершенно не привлекает к себе внимания.

Куноити поднимается на скрытый этаж по потайной лестнице-полке (на плане обозначена цифрой 7) (рисунок по фотографии из ниндзя ясики Такаяма)

Окно скрытого этажа с лазом, выходящее в подсобное помещение (на плане обозначено цифрой 8) (рисунок по фотографии из ниндзя ясики Такаяма)

Помимо подземного хода, из главной комнаты можно было попасть в маленькую потайную каморку, скрытую за вращающейся дверью (на плане 9). В ее полу имеется также лаз в подземный ход.

Потайная лестница-полка на скрытый этаж: в сложенном состоянии (на плане обозначена цифрой 7) (рисунок по фотографии из ниндзя ясики Такаяма)

Куноити скрывается в потайной каморке, соединенной через лаз с подземным ходом (на плане обозначена цифрой 9) (рисунок по фотографии из ниндзя ясики Такаяма)

Пройдя сквозь главную комнату, человек попадает в длинный узкий коридор-веранду, из которого можно выйти наружу не только обычным образом, отодвинув стенку-дверь, но и через особую маленькую дверку с правой стороны, запирающуюся на задвижки (на плане обозначена цифрой 10). Чтобы войти через этот лаз внутрь дома с улицы, ниндзя одновременно просовывал в щель две бумажки размером с современную визитку, поддевал ими задвижки и открывал дверь. При всей примитивности этого устройства врагу, не знакомому с ним, чтобы проникнуть внутрь, приходилось «высаживать» дверцу силой, даря «невидимке» драгоценные секунды для бегства.

Куноити выбирается наружу через потайной лаз (на плане обозначен цифрой 10) (рисунок по фотографии из ниндзя ясики Такаяма)

Из подсобного помещения по веревочной лестнице через люк в потолке можно подняться на чердак, он же третий этаж (на плане лестница обозначена цифрой 11), а с чердака через специальный лаз – на второй этаж, абсолютно незаметный снаружи (на плане он обозначен цифрой 12). На этом втором этаже ниндзя устраивали совещания.

Веревочная лестница, ведущая на третий этаж (на плане обозначен цифрой 11) (рисунок по фотографии из ниндзя ясики Такаяма)

Дом Мотидзуки в квартале Рюхоси города Конан

Сохранившийся до наших дней в квартале Рюхоси города Конан дом семьи Мотидзуки был построен в период Гэн-року (1688–1703) Мотидзуки Идзумо-но ками, тогдашним лидером знаменитого объединения 53 кланов Кога.

Дом Мотидзуки (вид фасада)

Семья Мотидзуки издревле занималась изготовлением лекарств, и во второй половине XX в. в ее доме располагался офис фирмы «Оми сэйдзай кабусики кайся», занимавшейся производством лекарственных препаратов. Однако с началом бума ниндзя фирма переехала в другое здание, а в старом доме Мотидзуки был открыт музей «искусства быть невидимым». Благодаря этому сегодня все желающие могут ознакомиться с устройством «шпионской усадьбы».

Дом Мотидзуки (вид сбоку)

Дом Мотидзуки (вид сверху)

При взгляде снаружи кажется, что дом Мотидзуки ничем не отличается от своих соседей: обычный деревянный крытый соломой японский дом, построенный в стиле хэйкэ-дзукури (см. различные виды дома Мотидзуки на рисунках). Возможно, мы никогда бы не узнали тайны этой усадьбы, буквально напичканной различными ловушками и тайниками, призванными защитить ее владельцев от вторжения врагов, если бы на нее случайно не обратил внимание местный историк-краевед Наканиси Ёситака.

В доме Мотидзуки, в отличие от большинства обычных японских жилых зданий, было несколько входов и выходов. Например, помимо обычного парадного входа, внутрь можно было попасть еще и через небольшое зарешеченное окошко, закрытое на особые запоры. Это окошко открывалось так же, как дверь лаза в ниндзя ясики в Ига Уэно: между рамой окна и самим окном имелась небольшая щель, в которую ниндзя одновременно просовывал два листка плотной бумаги размером с современную визитку, поддевал верхнюю и нижнюю задвижки, приподнимал их вверх, и тогда окно открывалось.

Войдя в дом со стороны главного входа, человек попадает в небольшую прихожую, через которую можно пройти в гостиную. Она находится за правой половиной внутренней стены прихожей, а прямо от входа, за раздвижной панелью спрятан маленький квадратный коридорчик с лестницей, ведущей наверх, внутри. Правда, лазить по ней не рекомендуется, так как это не что иное, как ловушка: если наступить на деревянную площадку перед лестницей, сразу полетишь в глубокую волчью яму, дно которой утыкано заостренными бамбуковыми кольями. Спасаясь от погони, ниндзя пулей влетал в этот коридорчик, захлопывал за собой раздвижную панель, но вместо того, чтобы лезть наверх, мгновенно исчезал за секретной вращающейся дверью, выходящей в такой же квадратный коридорчик, расположенный слева. А враг, не имевший представления о потайной двери, пытался воспользоваться лестницей и в итоге попадал в яму.

Лестница-приманка с замаскированной волчьей ямой у ее основания

Волчья яма в квадратном коридорчике

За одним из углов гостиной скрывается абсолютно незаметный стенной «шкаф» со спрятанной внутри потайной лестницей какуси-басиго. По ней можно взобраться на второй этаж, а затем потянуть ее вверх, и она сложится таким образом, что никто и не догадается, что перед ним лестница. Кроме того, в полу шкафа устроен лаз, ведущий в подземный ход, по которому можно выбраться в рощу, находящуюся в нескольких десятках метров от дома.

На втором этаже находятся три комнаты. Две из них застелены циновками татами и имеют размер 3 и 4,5 татами (соответственно 5,4 и 7,2 кв. м). Третья комната имеет дощатый пол. Здесь установлена стойка с мечами и припасена трещотка, чтобы можно было подать сигнал о нападении врага.

Между первым и вторым этажами находится скрытый этаж с очень низким потолком, соединенный тайными ходами с первым этажом и чердаком. Здесь за раздвижной панелью спрятана стойка с оружием. Ниндзя, специально натренированные для боя в малых помещениях с низким потолком, старались именно на этом промежуточном этаже дать бой своему неприятелю.

Со второго этажа можно выскользнуть на первый, воспользовавшись специальным замаскированным лазом. Для этого нужно вынуть из гнезда один из прутьев решетчатого окошка, выходящего внутрь дома, из которого можно наблюдать за происходящим на первом этаже. Сделать это совсем нетрудно, так как такая возможность изначально подразумевается конструкцией решетки.

Квадратный коридорчик с потайной вращающейся дверью

Стенной «шкаф» со спрятанной внутри потайной лестницей на скрытый этаж и лазом в подземный ход

Далее можно подняться на чердак, служащий третьим этажом. Из него на внутренний двор выходит большое окно, через которое можно легко выскользнуть наружу. В нескольких местах на чердаке устроены проваливающиеся полы и другие «сюрпризы» для чужака.

Лаз на низкий скрытый этаж

Низкий скрытый этаж: с оружейной стойкой, спрятанной за отодвигающейся панелью

Чердак с проваливающимися полами

Замаскированный лаз со второго этажа на первый

Веревочная лестница, соединяющая между собой все этажи дома

С крыши дома через второй и третий этажи проходит веревочная лестница, которую после подъема можно легко втянуть за собой наверх, отрезав путь преследования.

В обмазанном глиной сарае, стоящем отдельно, в одной из стен была устроена ниша, наполненная красной глиной, которую ниндзя Кога использовали для изготовления ослепляющих порошков мэцубуси.

Говоря о доме Мотидзуки, нужно добавить еще, что, по слухам, для его строительства были специально приглашены мастера из далекой провинции Хида, которые, чтобы не разболтали о его секретах, сразу же по окончании работ были отосланы обратно, а все работы производились с соблюдением строжайшей секретности.

Устройства и ловушки такого рода использовали не только ниндзя из Ига и Кога. Аналогичные приспособления и «сюрпризы» найдены в купеческой усадьбе Нидзё дзинъя в Киото, в монастыре Мёрицу-дзи в городе Канадзава в префектуре Иси-кава, который ныне широко известен как «Монастырь ниндзя» – Ниндзя-дэра – и в ряде других мест. Однако в сравнении с замками феодалов ниндзя ясики выглядят совсем миниатюрными, и можно только поражаться замечательной фантазии и находчивости ниндзя-строителей, умудрившихся сконцентрировать такое количество ловушек, потайных помещений, лазов на площади в несколько десятков квадратных метров.

Цуро-сикакэ – «Хитрости на дороге»

В «Бансэнсюкай» имеется параграф «Цуро-сикакэ» – «Хитрости на дороге», в котором описаны различные уловки, которые ниндзя применяли для обеспечения безопасности своих жилищ. Познакомимся с ними.

Кобура-хараи – «подсечка под голень»

Такие заграждения ниндзя устраивали в местах вероятного передвижения вражеских шпионов в «шпионских домах» и на улице вокруг них. «Подсечка» кобура-хараи устраивалась следующим образом. Ниндзя врывали в землю два колышка. Поверх них клали бамбуковую перекладину таким образом, чтобы она при малейшем прикосновении падала на землю. Для этого к основной части перекладины, изготовленной из толстого бамбука, по концам крепили обрезки тонкого молодого бамбука, благодаря чему перекладина едва висела на колышках. Когда вражеский ниндзя в кромешной тьме задевал ее, перекладина с грохотом падала на пол, одновременно ударяя непрошеного гостя по ногам. В этой ситуации он мог решить, что на него напал сторож, и броситься наутек.

Кобура-хараи – «подсечка под голень» (рисунок из «Бансэнсюкай»)

Цури-оси – «подцепить и придавить»

Так назывались различные виды несложных устройств-ловушек, размещавшихся над притолоками дверей, на декоративных потолочных балках или на потолке и срабатывавших при «несанкционированном» открывании дверей.

В «Бансэнсюкай» нет конкретного описания цури-оси, но можно предположить, что речь идет о простейшей уловке вроде швабры, поставленной на ручку двери, только «поубойнее» – в «Хидэнсё» говорится, что цури-оси могли поранить или даже убить взломщика.

Тэцубиси-маки – «разбрасывание тэцубиси»

Для предотвращения проникновения вражеских шпионов или солдат в ниндзя-ясики «ночные демоны» в местах вероятного подхода врага устраивали целые «минные поля» из железного «чеснока» тэцубиси.

Способ напугать врага и самому проснуться

Это простейшее приспособление – тоненькая ниточка, протянутая от входа до спальни ниндзя и привязанная, к примеру, к металлическому сосуду, наполненному железяками и установленному на некоторую высоту. Стоит приоткрыть дверь, и сосуд с грохотом падает. Напуганный «гость» уносит ноги, а ниндзя готов встретить его с оружием в руках.

Оотакэ-бэра – «большая бамбуковая лопаточка»

Чтобы помешать несанкционированному проникновению внутрь ниндзя ясики, «невидимка» прикреплял к дверям с внутренней стороны лопаточку, изготовленную из упругого толстого бамбука, и сильно сгибал ее. Вражеский шпион открывал дверь, делал шаг вперед и… получал мощнейший удар лопаткой по лицу.

Нава-бари («натягивание веревок») и татами-татэ («постановка татами»)

Это два способа запирания дверей, использовавшиеся, главным образом, во время путешествий, при ночлеге на постоялом дворе, когда ниндзя не был уверен в надежности запоров. О методе нава-бари уже шла речь в разделе «Меч ниндзя», где говорилось о семи способах использования сагэо. Что же касается татами-татэ, то суть трюка такова. Ниндзя мог поднять с пола один или два листа татами и навалить их с внутренней стороны на дверь, сёдзи или фусуму. Из-за тяжести татами открыть дверь или фусуму почти невозможно. Если же враг всё же пытался силой открыть дверь или отодвинуть стенку, под тяжестью мата она просто обрушивалась на него. И пока незадачливый взломщик приходил в себя от такой неожиданности, ниндзя пробуждался от сна и был готов либо пуститься наутек, либо расправиться с непрошеным посетителем.

Глава 5. Питательные пилюли, лекарственные препараты и яды ниндзя

Согласно данным источников, «невидимкам» из Ига и Кога были известны секреты до 300 снадобий самого различного действия: лекарственных, отравляющих, тонизирующих, противоядий и т. д. Считается, что лучше всех в этом вопросе разбирались ниндзя из уезда Кога, где издревле население занималось травяными сборами и составлением лекарств. В этой главе мы познакомим читателя с некоторыми рецептами «сухих пайков», лекарств и ядов ниндзя из Ига и Кога.

Питательные и жаждоутоляющие пилюли ниндзя

Одно из значений иероглифа Нин, как, вероятно, помнит читатель, – «терпеть», «выносить». Рассказывают, что, пробравшись в дом врага, «ночные демоны» порой неделями выжидали удобного случая, чтобы отправить на тот свет свою жертву, ведь невыполнение задания чаще всего означало смерть. Как же удавалось им в течение столь долгого времени переносить чувства голода и жажды, ведь даже такой супермен, как ниндзя, должен был вконец обессилеть за несколько недель вынужденного сидения в какой-нибудь скрюченной позе? Дело в том, что, отправляясь на задание, ниндзя всегда запасался специальным сухим пайком.

В походный сухой паек ниндзя входили самые разнообразные пилюли. Только в «Бансэнсюкай» приводится около 30 рецептов различных утоляющих голод (кикацуган), жажду (суйкацуган), тонизирующих, устраняющих ощущение сухости во рту и т. д. пилюль. Нава Юмио лично проводил испытания таких снадобий, изготовленных в соответствии с предписаниями древних учебников по ниндзюцу, и в большинстве случаев смог добиться нужного эффекта, хотя приключались и «неполадки»: то ли составляющие брались не те, то ли наставления содержат ошибки. Интересно, что некоторые из этих рецептов японцы использовали еще во время Второй мировой войны при изготовлении сухих пайков для диверсионных отрядов и экипажей боевых кораблей. И они зарекомендовали себя прекрасно: притупляли чувства голода и жажды, снимали усталость. После войны исследования рецептуры ниндзя продолжили японские альпинисты, также нуждавшиеся в калорийном, но очень легком по весу питании, и снова добились успеха.

Хёроган – «съестная пилюля» (вариант 1)

Смешать 30 моммэ муки ячменя (муги), 30 моммэ размолотых в муку рисовых лепешек моти, 10 моммэ растолченного в порошок женьшеня. К смеси добавить меда и японской водки сакэ высшего сорта и всё это варить на слабом огне до тех пор, пока не образуется клейкая кашица. Слепить из нее шарик и высушить его. Для полного насыщения в день достаточно съесть два десятка маленьких зернышек.

Хёроган (вариант 2)

Смешать 2 моммэ женьшеня, 10 моммэ муки моти, 2 моммэ ячменя, 3 моммэ лакричника (солодка гладкая), 1 моммэ имбиря и 10 моммэ желтков куриных яиц. Добавить немного сливовой водки, проварить на слабом огне и слепить пилюлю.

Косицукэ эммёган – «пилюля, продляющая жизнь, носимая с собой»

Смешать 1 моммэ женьшеня, 5 го [66] белого риса, 1 моммэ муки сладкой сосновой коры. Получившуюся смесь залить сакэ высшего качества на три дня. Из кашицы слепить 90 пилюль. Достаточно принимать по 3 пилюли в день в течение 30 дней.

Суйкацуган – «пилюля, утоляющая жажду»

Смешать и растолочь в порошок 4 моммэ плодов маринованной сливы (умэбоси), 8 моммэ леденцов-коридзато, 4 моммэ спорыньи (офиопогон японский, бакумондо), залить сакэ высшего сорта и слепить из получившейся массы шарики.

Источники об этой пилюле говорят очень хвалебно: «Когда человек испытывает потребность в воде, она дает чудесный эффект». Однако когда пилюлю суйкацуган попробовал изготовить японский исследователь Наканиси Ёситака, у него ничего не вышло.

Кикацуган – «пилюля от жажды»

Смешать и растолочь в порошок 40 моммэ женьшеня, 80 моммэ муки гречихи, 80 моммэ муки пшеницы, 80 моммэ японского ямса (батат), 4 моммэ травы мимигуса (вид мокричника), 40 моммэ муки из перловой крупы, 80 моммэ муки из рисовых лепешек моти и залить все это 2 сё [67] сакэ. Через 2–3 года, когда сакэ полностью высохнет, из оставшейся кашицы скатать шарик размером со стандартный шарик вареного риса нигиримэси. В день достаточно съедать по 3 колобка. «Если примешь 3 зернышка кикацуган, душевные силы восполнятся, словно и не работал», – говорится в «Бансэнсюкай», но эффективность этого снадобья еще не проверена учеными.

Ниндзюцуган – «пилюля ниндзюцу»

30 моммэ высушенного моллюска аваби (морское ушко, ушко гигантское), 30 моммэ ячменя обыкновенного, 30 моммэ высушенного карпа, 15 моммэ плесневых грибов фукурё, 30 моммэ рисовой муки, приготовляемой зимой (кандзараси), 30 моммэ высушенных угрей, 6 моммэ плодов сливы, 30 моммэ сладкой коры живой сосны, 20 моммэ леденцов, 6 моммэ спорыньи растолочь в порошок и смешать, сварить на слабом огне и слепить из полученной кашицы пилюли.

Ниндзюцу суйкацуган – «пилюля ниндзюцу, утоляющая жажду»

Растолочь в порошок и смешать 4 моммэ лакричника (солодка гладкая), 4 моммэ мяты, 4 моммэ аррорута, 4 моммэ сливы Эмбаку (?), 4 моммэ сливы Тори (?), 12 моммэ плесневых грибов фукурё, 6 моммэ растения цурудокудами (горец многоцветковый). Скатать из полученного вещества шарики диаметром в 3 бу. Принимать по 3 зернышка в день. Источники утверждают, что благодаря этому средству человек не вспомнит о жажде в течение 45 дней.

Если у ниндзя не было с собой воды и его начинала мучить жажда, он мог проглотить 30 семечек кунжута, и тогда мучения прекращались. Еще можно было положить в рот пахучего травянистого растения аллиума, а его соком смазать ноздри. Интересно, что этот способ, помимо всего прочего, еще и помогает согреться зимой.

С целью устранения чувства жажды в рот засовывали и сосали маленькие круглые гладкие камушки, быстро и ритмично покусывали кончик языка или складывали его желобком и втягивали через него воздух.

Лекарства и военно-полевая медицина ниндзя

Знание медицины и фармакологии в тех суровых условиях, в которых приходилось жить ниндзя, имело первостепенное значение. Ранения мечом, стрелами, ножами, падения, сопровождающиеся переломами, вывихами, растяжениями, ушибы, обморожения и ожоги – эти опасности подстерегали лазутчика на каждом шагу. При этом не могло быть и речи о получении помощи со стороны, обращении к врачам. Поэтому ниндзя должен был уметь сам излечивать свои недуги, сколь бы тяжелыми они ни были.

Лечение ран

На раны, полученные от меча или копья, накладывали смесь золы листьев коровьего гороха (вигна, яп. куросасагэ) и красной мари (лебеда), взятых в равном объеме.

Рану можно было также смазать кашицей из корней нарцисса.

Боль при ране от укола бамбуковым копьем снимали при помощи пластыря из гречневой муки.

При пулевых ранениях боль снимали кашицей растертых цветов аллиума, наложенной на рану.

При колотом ранении ступни (от наступания босой ногой на гвоздь, шип, спил бамбука) рану окуривали дымом старой одежды и всякой ветоши, окрашенной индиго. Как ни странно, эта процедура способствует остановке кровотечения и снимает боль.

Лечение ожогов от огня и кипятка

Обожженное место следовало помазать соком хурмы. Боль вскоре утихала, и наступало выздоровление.

Остановка кровотечения

Для остановки кровотечения рану посыпали золой соломы, накладывали на нее разжеванные зеленые листья чая, посыпали место ранения порошком из высушенных в тени листьев дерева кири (павлония войлочная).

Лечение ушибов и вывихов

При ушибе или вывихе ниндзя советовали наложить на больное место тушеные листья низкорослого бамбука-саса, вымоченные в уксусе.

Другой вариант лечения – разрубить пополам полено дерева кивада (амурское пробковое дерево, амурский бархат), из половины приготовить отвар, смешать его с порошком измельченной второй половины полена, добавить уксус так, чтобы получилась жидкая кашица, и смазать ею травмированное место.

Лечение столбняка, рожистых воспалений, нарывов

Во всех этих случаях ниндзя рекомендуют залепить рану кожей рыбы додзё (узкохвостый вьюн) и постоянно ее менять.

Лечение при пищевом отравлении

В случае пищевого отравления ниндзя советуют следовать правилу «клин клином вышибают». Так, если отравление вызвано макрелью, для лечения нужно использовать макрель, если мясом дикого кабана – мясо кабана. При этом «лекарство» нужно хорошо прожарить и съесть в обугленном виде.

Спасение от змеиного укуса

Для спасения от змеиного яда при укусе гадюки рану посыпали ружейным порохом и поджигали порох, после чего яд был уже не опасен.

Предотвращение обморожения

Для предотвращения обморожения в зимние холода все тело намазывали маслом дерева сикими (иллиций анисовый священный, бадьян). На худой конец, можно было намазаться сакэ.

Повышение тонуса и устранение сонливости

Пробравшись в стан врага, в случае крайней усталости и сонливости для взбадривания и в качестве противосонного средства использовали ртуть, хотя это и было чрезвычайно вредно для здоровья. Ртуть помещали в ямку пупа и залепляли сверху бумагой. Благодаря этому ниндзя мог действовать без сна в течение 4–5 дней. Общеизвестно, что при попадании паров ртути в желудок они превращаются в яд, способный убить человека. Чтобы этого не произошло, секретные наставления ниндзя рекомендуют вставить в задний проход «косичку» из листьев лотоса длиной 4–5 сун. Якобы от этого действие яда прекращается.

Кусури-ирэ

В источниках описаны и другие противосонные препараты. Например, согласно одному рецепту, нужно растолочь в мельчайшую пыль серу, очищенную камфару, морковь, гвоздику (гвоздичного дерева), благовония, привезенные с материка, бензойную смолу (росный ладан). Всё это смешать, потом растворить в кунжутном масле и помазать им вокруг глаз и носа. Тогда человек может эффективно работать, в течение относительно долгого времени обходясь без сна.

Практически все рецепты ниндзя позаимствованы из традиционной китайской медицины, занесенной в Японию буддийскими монахами. Считается, что свои медицинские знания «невидимки» получили от ямабуси, занимавшихся подвижничеством на священных горах Ига и Кога. Причем усвоили они их столь хорошо, что для многих семей ниндзя фармакология стала второй, «внешней» профессией.

Военно-полевая медицина ниндзя имеет тысячелетнюю историю. За столь долгий срок прошли апробацию сотни рецептов, неэффективные средства были отметены, сделаны замечательные открытия в области фармакологии. В наставлениях по ниндзюцу можно найти даже рецепты лекарств, якобы способных исцелить от рака. Реальное их действие современными учеными на практике еще не проверялось, но всё-таки, по мнению автора, эти рецепты следует включить в данную книгу. Ведь, кто знает, может быть, кто-нибудь найдет в них свое спасение.

1. Срезать нарост со ствола старого дерева глицинии (вистарии), растолочь его в порошок, приготовить из него отвар и выпить.

2. Сорвать плод водяного ореха (хиси), растущий на болоте, растолочь его в порошок, принимать с водой по 5 зернышек в день.

В наставлениях по ниндзюцу описано еще множество рецептов лекарств и способов лечения различных заболеваний, травм, но мы вынуждены ограничиться изложением лишь самых интересных из них. Добавим только, что лекарства обычно носили в специальном контейнере кусури-ирэ.

Яды ниндзя

«Наш удел быть незаметными, мы рыцари ордена незримых дел, мы каста призраков, стоящих над простыми смертными» – такие слова вкладывает в уста наставника ниндзюцу известный советский писатель Роман Николаевич Ким в своей повести о ниндзя «Школа призраков». Читая эти строки, мне сразу вспоминаются яды – самое коварное, невидимое оружие.

Ниндзя, невидимые убийцы средневековой Японии, прекрасно разбирались в ядах, знали, как и когда их следует применять. Конечно, с тех пор наука шагнула далеко вперед. Но, несмотря на то, что «ночные демоны» не знали изощренных синтетических ядов наших дней, их арсенал был не менее эффективным и устрашающим.

Ниндзя предъявляли к качествам яда множество требований. Им были нужны яды, убивающие мгновенно, и яды, умерщвляющие жертву через много дней, чтобы на шпиона не пала тень подозрения и он имел время убраться с вражеской территории. Они нуждались в ядах, против которых не было противоядий, и в ядах, действие которых не было похоже на действие яда. Можно не сомневаться, что за долгие столетия поисков «ночные демоны» сумели найти и то, и другое, и третье. И, вероятно, мы никогда не сможем узнать, сколько видных политических деятелей и полководцев было умерщвлено незримыми отравителями, но смерть их ни у кого не вызвала подозрения.

Смертоносные яды (ансацуяку)

Описанные в наставлениях по ниндзюцу смертоносные яды разделяются на четыре категории: 1) яды замедленного действия, подмешиваемые в пищу; 2) яды, убивающие через небольшой промежуток времени, подмешиваемые в пищу; 3) яды мгновенного действия, подмешиваемые в пищу; 4) яды, убивающие при попадании в кровь.

1. Яды замедленного действия

Характерный пример – яд, который добывали из зеленого чая высшего сорта с поэтическим названием «Гёкуро» – «Яшмовая роса». Благодаря своим уникальным свойствам он пользовался большой популярностью среди «ночных демонов». Чай гёкуро заваривали очень крепко, выливали в бамбуковый контейнер, наглухо закрывали в нем и для гниения закапывали на 30–40 дней под верандой дома. Получавшуюся в итоге жидкую черную кашицу следовало подмешивать в пищу жертвы на протяжении нескольких дней по 2–3 капли в день. В итоге здоровый человек тяжело заболевал в среднем на 30-й день, а к 70-му дню отправлялся на тот свет. Человек же, ослабленный болезнью, отдавал богу душу гораздо раньше. Да так, что потом ни один врач не мог определить, что смерть пациента вызвана отравлением. Конечно, со временем секрет яда гёкуро был разгадан медиками, и появился даже особый медицинский термин сюкутя-но доку – «отравление настоявшимся за ночь чаем».

Американские журналисты Ал Вейсс и Том Филбин рассказывают легенду о том, как один ниндзя, поселившийся под видом обычного жителя в городе врага, в течение нескольких месяцев медленно, но верно отравлял местного градоначальника ядом гёкуро. При этом он сам пил тот же самый зеленый чай, в который добавлял яд, что и градоначальник, и, таким образом, отводил подозрения, которые могли закрасться в душу врага. Но… после каждого чаепития он принимал противоядие. В итоге градоначальник скончался, как казалось всем, естественной смертью, и никто не заподозрил шпиона.

Ал Вейсс и Том Филбин высказывают также предположение, что ниндзя использовали в качестве яда бамбук, в изобилии произрастающий в Японии, хотя в литературе об этом специально не упоминается. Как писал журнал «Нэшнл джиогрэфик», «стебли многих видов бамбука имеют кожицу, покрытую пушистыми тонкими волосками. Остерегитесь трогать их. Они проникают под кожу и вызывают сильное раздражение». И правда: эти волоски – идеальный яд. «Бактерии, находящиеся на волосках, могут даже вызвать заражение крови. Я читал, – продолжает автор, – что в древние времена волоски с кожицы подмешивали в еду, чтобы отправить врага на тот свет».

2. Яды, убивающие через небольшой промежуток времени

Яды такого действия изготавливались из минерального, растительного или животного сырья.

Примером ядов первого рода являются медная окись (зелень; зеленый налет, образующийся на меди в результате окисления) и крысиный яд (мышьяк).

Растительные яды добывались из таких растений, как хигамбана (ликорис, см. рис.), кимпогэ (уманоасигата, едкий лютик, см. рис.) и др.

Что же касается ядов, добывавшихся из животных, тут ниндзя отдавали предпочтение яду, получаемому из песочного жука хаммё.

3. Яды мгновенного действия

Такие яды ниндзя поэтично называли дза-гараси-яку – «яды, высушивающие прямо на месте». Самый популярный вариант изготавливался из косточек плодов зеленой сливы и зеленого персика, которые брались в равной пропорции. Чтобы получить яд, косточки долго варили (обязательно вместе). Этот яд тайно подмешивали в пищу жертве или распыляли в воздухе в виде мельчайшей пыли с тем, чтобы она попала в дыхательные пути. В последнем случае за считаные секунды можно было отправить на тот свет с десяток врагов, набившихся в небольшую японскую комнату.

Хигамбана (ликорис)

Кимпогэ (уманоасигата, едкий лютик)

Песочный жук хаммё

Матин (стрихнин)

В «Бансэнсюкай» имеется параграф, называющийся «Техника встречи с собакой» («Хокэндзюцу»), в котором разъясняется техника отравления четвероногого друга человека: «При проникновении в дом, в котором есть собака, за два-три дня до операции нужно подмешать к рису якимэси (поджаренный вареный рис) яд матин в пропорции 1 фун (1 фун = 0,375 г) на 1 колобок и подложить несколько колобков в месте, где может появиться собака».

Яд матин, упоминаемый в «Бансэнсюкай», есть не что иное, как стрихнин. Стрихнин – чрезвычайно опасный смертоносный яд. Чтобы убить человека, достаточно всего 0,98 миллиграмма этого вещества. При попадании с пищей внутрь организма он вызывает характерные конвульсии, когда жертва словно откидывается назад. Отравленный испытывает ужасные боли и через некоторое время умирает от паралича дыхательной системы.

Стрихнин – это алкалоид. Его добывали из высушенных семян тропических растений из рода стрихнос (чилибуха), содержащих до 3 % ядовитых алкалоидов. В Японии стрихнин широко использовали в эпоху Эдо как составляющую крысиного яда и яда для отравления собак. В Европу же он попал лишь в XVI веке, но производство его было строжайше запрещено в связи с участившимися случаями отравлений.

4. Яды, убивающие при попадании в кровь

Именно такими ядами ниндзя смазывали свои «звезды смерти» сюрикэны, наконечники стрел, стрелки фукибари. При попадании в кровь они вызывали почти мгновенный паралич дыхательной системы и сердца, влекший за собой смерть человека. Получали такой яд из сока растения торикабуто (японский борец). Считается, что яд торикабуто изобрели древние жители Японских островов – айну, которые обрабатывали им наконечники своих стрел и валили медведей.

При отсутствии яда торикабуто жертву можно было отправить на тот свет и при помощи сюрикэна, смазанного конским навозом. В конском навозе содержится множество болезнетворных бактерий, вызывающих заболевание рожей (рожистое воспаление), нередко влекущее смерть больного.

Торикабуто (японский борец)

Интересно, что с этим ядом, что называется «на своей шкуре», смогли познакомиться американские солдаты во время вьетнамской войны: вьетнамцы так же как и ниндзя, окунали свои ножи и копья в лошадиный навоз и кровь.

Усыпляющие (наркотические) средства (масуйяку)

Помимо смертоносных ядов, ниндзя были известны рецепты усыпляющих снадобий, средств, вызывающих паралич, помешательство, неадекватные реакции и т. д.

В наставлениях по ниндзюцу приводятся рецепты трех ядов такого рода.

Первое средство уже было описано в разделе «Каки». Оно изготавливалось из крови краснобрюхого тритона-имори, крови японского крота-могера, крови змеи и какого-то секретного снадобья, состав которого исследователями пока не выяснен. Этой смесью пропитывали бумагу, которую скручивали в бумажный шпагат, поджигали и подбрасывали врагу. Можно было также незаметно подкинуть бумажку в жаровню в караульном помещении или в костер на биваке противника. Надышавшись ядовитого усыпляющего дыма, враг вскоре погружался в глубокий сон.

Другое усыпляющее снадобье изготавливали из летучей мыши, листьев дерева аогири (фирмиана, стеркулия), сколопендры, косточек сандалового и бумажного деревьев, гвоздичного дерева, вечнозеленого дерева аквилярии, ртути и бычьего навоза. Всё это следовало измельчить в порошок, перемешать (часто из полученного вещества лепили небольшие шарики) и поджечь. Наглотавшись дыма этой жуткой смеси, люди вскоре погружались в крепкий сон.

Рецепт третьего усыпляющего средства, описанного в секретных наставлениях ниндзя, был следующий. Следовало высушить в тени и перемолоть в муку листья конопли. Затем муку варили. Полученный бульон смешивали со слабым чаем, которым в итоге и поили избранную жертву. От одного глотка человек засыпал, от двух-трех – погружался в сон, сопровождавшийся жаром. Если же человека заставляли пить снадобье на протяжении нескольких дней подряд, он просто сходил с ума.

Яды, вызывающие паралич (сибирэяку)

В текстах описано два яда такого действия, которые следовало подмешивать в пищу.

Первый яд ниндзя получали из жидкости, которую добывали из наростов над глазами гигантской японской жабы хикигаэру (bufo marinus), считающейся самой большой жабой в мире: длина ее тела, не считая длины ног, – 22,5 см! Эта жидкость столь токсична, что даже при одном-единственном касании ее пальцем палец тут же начинает неметь.

Яд хикигаэру вызывает высокое давление, головную боль и паралич. Его действие напоминает последствия приема чрезмерного количества сердечных лекарств. Для извлечения яда жабу насаживают на вертел и поджаривают. На коже жабы образуются пузыри, и яд вытекает из желез. Его собирают в емкость и дают перебродить.

Второй вызывающий паралич яд добывали из печени ядовитой рыбы фугу.

Рыбу фугу часто называют «взрывающейся» или «пыхтящей» рыбой, потому что она надувается, когда ее разозлят или когда она ищет пищу. Несмотря на то, что практически все японцы знают о ее ядовитости, из года в год в Стране восходящего солнца от ее яда погибают десятки людей. Дело в том, что фугу считается деликатесом, подаваемым в самых дорогих и изысканных ресторанах. Работающие в них повара экстра-класса умеют удалять яд фугу, что удостоверяет государственная лицензия. Но всё не так просто. Яд фугу, который химики называются тетрадоксином, сохраняет свои свойства даже тогда, когда рыба приготовлена, а для смертельного исхода его требуется совсем чуть-чуть – от 8 до 10 мг. К тому же яд может быть найден в любом органе рыбы. Итог: множественные летальные исходы, вызванные употреблением фугу. В один из послевоенных годов было зарегистрировано 250 случайных отравлений такого рода. При этом больше половины пострадавших скончались. Случайные отравления чаще всего происходят зимой, когда рыба фугу самая вкусная и одновременно наиболее ядовитая.

Для уничтожения врага добывать яд из фугу было совсем необязательно. Достаточно было под видом повара подсунуть «лакомый» кусочек недоваренной рыбы на тарелку жертвы. И всё. Яд поражал дыхательный центр мозга и парализовал дыхательные мышцы.

Японская жаба хикигаэру (bufo marinus)

Ядовитая рыба фугу

Яды, вызывающие временное помешательство рассудка (кёкияку)

Чтобы вызвать помешательство у жертвы, было достаточно растолочь в пыль семена белого дурмана (тёсэн асагао, мандарагэ) и подмешать ее в пищу жертвы. Через несколько часов после принятия внутрь 5–10 семян человек либо засыпал, либо сходил с ума.

Яды, позволяющие вызвать у жертвы состояние тревоги, волнения, неадекватные реакции (содзёяку)

1. Яд, вызывающий сильный зуд

Этот яд добывался из шипов травы кайкайгуса (вид иракуса – крапивы Тумберга). Из них изготавливали мельчайшую пудру, которой осыпали нижнее белье или шею жертвы, которая потом была готова разорвать свою кожу в клочья от ужасного зуда.

2. Яд, вызывающий беспричинный смех

В качестве такого средства использовали ядовитый галлюциногенный гриб вараидакэ. Его мелко нарезали и подмешивали в пищу жертвы, которая в результате начинала кататься по полу, сотрясаемая беспричинным хохотом при полном отсутствии самоконтроля.

Тёсэн асагао (мандарагэ, белый дурман)

Иракуса (крапива Тумберга)

Гриб вараидакэ

Ал Вейсс и Том Филбин рассказывают в своей книге об одном странном случае, произошедшем, когда два князя вели борьбу за контроль над одной из провинций. Один из них перед большим сборищем людей заявил, что он – бог и может поразить слепотой любого, кто встанет на его пути. Второй князь отреагировал на это заявление смехом. Однако вскоре после обеда он стал слепнуть и объявил всему миру, что его противник – и в самом деле бог. На самом деле творцом «божества» был ниндзя, который отравил банное полотенце князя ядом, вызывающим временную слепоту.

Сравнительная таблица мер и весов

Меры длины

Ри = 3927 м

Тё = 109,09 м

Дзё = 3,03 м

Кэн = 1,81 м

Сяку = 30,3 см

Сун = 3,03 см

Бу = 3,03 мм

Хиро = 1,81 м (используется для измерения длины веревок и т. д.)

Меры веса

Кан, каммэ = 3,75 кг

Кин = 600 г

Моммэ = 3,75 г

Фун = 0,375 г

Меры ёмкости

Коку = 180,381 л (1 коку риса весит около 150 кг)

То = 18,039 л

Сё = 1,804 л

Го = 0,018 л

Заключение

Вот и завершилось наше путешествие по страницам истории ниндзюцу. Но тема ниндзя, конечно, не закрыта.

Ведь, несмотря на солидный объем этой книги, которая, конечно, не претендует на абсолютную полноту и тем более – на полную непогрешимость, многие аспекты истории, теории и практики ниндзюцу остались не только не раскрытыми, но даже и не были затронуты. Так, мы не успели поговорить о методах добывания разведывательных данных, о технике вербовки и засылки тайных агентов, создания шпионских сетей, о способах шифрования и доставки разведывательной информации, проникновения во вражеский тыл, в крепости и дома, о приемах маскировки и ухода от преследования, о технике диверсий, о методах обучения и тренировки ниндзя, наконец, о мировоззрении, обычаях и традициях ниндзя и о многом-многом другом.

Пользуясь возможностью, мне хотелось бы поблагодарить наставника школы Катори синто-рю Сергея Семенчука за те ценные замечания и советы, за те знания, которыми он поделился при подготовке этой книги к изданию; Алексея Астафьева, который благодаря многолетнему опыту занятий и преподавания будзюцу и незаурядному таланту художника смог подготовить замечательные иллюстрации к этой книге; Андрея Иванова, который снабдил книгу столь нужными для понимания происходящего картами и рисунками.

В завершение мне остается поблагодарить всех читателей, проявивших интерес к моей книге, и выразить надежду, что, при всем ее несовершенстве, она всё-таки помогла им расширить представление о культуре «воинов ночи» средневековой Японии.

Все ваши замечания, советы и пожелания прошу направлять на мою электронную почту. Пишите на адрес: shigetsu@mail.ru. Я постараюсь вам ответить.

Искренне ваш,

Алексей Горбылёв

Литература

На русском языке

1. Буддизм в Японии. М.: Восточная литература РАН, 1993. 704 с.

2. Гвоздёв С. А., Кривоносов И. В. Ниндзя. Тайны демонов ночи. Минск: Современное слово, 1997. 352 с.

3. Гвоздёв С. А. Ниндзя-2. Секреты невидимости и неуловимости. Минск: Современное слово, 1998. 384 с.

4. Горбылёв А. Агентурные сети ниндзя. «Додзё», 1997, № 1, с. 36–39. М.: Синобикай.

5. Горбылёв А. М. Когти невидимок: подлинное оружие и снаряжение ниндзя. Минск: Харвест, 1999. 352 с.

6. Горбылёв А. Неизвестное нин-дзюцу. «Додзё», 1997, № 1, с. 32–35. М.: Синобикай.

7. Горбылёв А. Неизвестное нин-дзюцу. «Кэмпо», 1996, № 4, с. 2–9. Минск: Сэкай.

8. Горбылёв А. Путь невидимых. Подлинная история ниндзюцу. Минск: Харвест, 1997. 496 с.

9. Горбылёв А. Терминология нин-дзюцу. Словарь. М.: Синобикай, 1995. 100 с.

10. Вотинов А. Японский шпионаж в Русско-японскую войну 1904–1905 гг. М.: Воениздат, 1939. 75 с.

11. Долин А., Попов Г. Кэмпо – традиция воинских искусств. М.: Наука, 1990. 429 с.

12. Долин А. Ниндзя – шпионы Средневековья. Набережные Челны: Издатель, 1990. 46 с.

13. Драгер Д. Ниндзюцу: Искусство быть невидимым. Минск: Сэкай-пресс, 1995. 72 с.

14. Зенгер, Харро фон. Стратагемы. О китайском искусстве жить и выживать. М.: Прогресс, 1995. 288 с.

15. Икэгути Э. Подвижник огня. М.: Республика, 1996. 462 с.

16. Искендеров А. А. Тоётоми Хидэёси. М.: Главная редакция восточной литературы, 1984. 447 с.

17. Ким Бусик. Самгук саги. Т. 1. М.: Наука, 1959. Т. 2. М.: Восточная литература РАН, 1995.

18. Кодзики. СПб.: Научно-издательский комплекс «Шар», 1994. Т. 1. 320 с. Т. 2. 256 с.

19. Конрад Н. Синология. М.: Научно-издательский центр «Ладомир», 1995. 621 с.

20. Кто ты, ниндзя? Учебно-методич. пособие-комикс. Рига: ТРИА «Лэтра», 1992. 112 с.

21. Маслов А. Ниндзя: мир, покрытый мраком? «Знак вопроса». М., 1996, № 2, с. 63–109.

22. Момот В. В гармонии со Вселенной. Харьков: СП «Катана-Сай» лтд., 1994. 176 с.

23. Момот В. Мистическое искусство ниндзя. Киев: София Ltd, 1995. 352 c.

24. Момот В. Рожденные во тьме. Харьков: РИП «Оригинал», 1992. 160 с.

25. Момот В. Словарь традиционных японских терминов ниндзютсу. Харьков: Будзинкан додзё, 1993. 35 с.

26. Момот В. Традиционное оружие ниндзя. Киев: София Ltd, 1997. Т. 1. 288 с. Т. 2. 256 с.

27. Музруков Г. Ниндзя: воины-тени. М.: Центр ушу, 1990. 48 с.

28. Нихон рёики. Японские легенды о чудесах. СПб.: Гиперион, 1995. 256 с.

29. Нихон сёки. Анналы Японии. СПб.: Гиперион, 1997. Т. 1. 496 с. Т. 2. 432 с.

30. Повесть о доме Тайра. М.: Художественная литература, 1982. 703 с.

31. Поляков А. Основы искусства ниндзя. Одесса: изд. автора, 1995. 110 с.

32. Попенко В. Н. Древнее оружие Востока. М., 1993. 176 с.

33. Попенко В. Н. Ниндзютсу. М., 1993. 208 с.

34. Попенко В. Н. Сокрушительная боевая техника ниндзютсу. М., 1995. 224 с.

35. Попенко В. Н. Тень ниндзя. М., 1996. 128 с.

36. Попенко В. Н. Холодное оружие Востока и Запада. М., 216 с.

37. Рисс К. Тотальный шпионаж. М.: Военное издательство народного комиссариата обороны, 1945. 228 с.

38. Санада Ю. Руководство для обучения ниндзя. Пер. с англ. Харьков: РИП «Оригинал», 1992. 196 с.

39. Седнев В. Кому улыбается Будда? Киев: Молодь, 1986. 292 с.

40. Сет Р. Тайные слуги. Повесть о японском шпионаже. М.: Воениздат, 1962. 327 с.

41. Сказание о Ёсицунэ. М.: Художественная литература, 1984. 287 с.

42. Спеваковский А. Самураи – военное сословие Японии. М.: Наука, 1981. 168 с.

43. Тай Г. Ниндзюцу: тайное искусство ночных демонов. М.: Бобок, 1992. 128 с.

44. Тайны Русско-японской войны. М.: Прогресс, 1993. 328 с.

45. Тарас А. Боевые искусства. 200 школ боевых искусств Востока и Запада. Энциклопедический справочник. Минск: Харвест, 1996. 640 с.

46. Тарас А. Воины-тени. Ниндзя и ниндзюцу. Минск: Харвест, 1996. 240 с.

47. Толстогузов А. Очерки истории Японии VII–XIV вв. М.: Восточная литература РАН, 1995. 333 с.

48. Хайес С. К. Нин-дзюцу 1. Пер. с нем. Киев: София Ltd, 1996. 192 с.

49. Хайес С. К. Нин-дзюцу 2. Пер. с нем. Киев: София Ltd, 1996. 224 с.

50. Хайес С. К. Нин-дзюцу 3. Пер. с нем. Киев: София Ltd, 1996. 192 с.

51. Хайес С. К. Нин-дзюцу 4. Пер. с нем. Киев: София Ltd, 1996. 256 с.

52. Хамадан А. Японский шпионаж. М.: Партиздат, 1937. 31 с.

53. Хацуми М., Хайес С. Синоби-гатори (Беседы ниндзя). ЧПФ «Синто», 1994.

54. Хинд А. Японский шпионаж в Америке. М.: Воениздат, 1947. 164 с.

55. Ямамото Цунэтомо. Хагакурэ. Мисима Юкио. Хагакурэ нюмон. СПб.: Евразия, 1996. 330 с.

На европейских языках

56. Blacker, C. The Catalpa Bow. A Study of Shamanistic Practices in Japan. London, 1986.

57. Cook, H. Samurai. The Story of a Warrior Tradition. London, 1993.

58. Deacon, R. A History of the Japanese Secret Service. London, 1982.

59. Deacon, R. The Chinese Secret Service. N.-Y., 1976.

60. Draeger D. F. Classical Bujutsu. Tokyo, 1977.

61. Draeger D. F. Ninjutsu. The Art of Invisibility. Tokyo, 1977.

62. Draeger D. F. Smith R. W. Asian Fighting Arts. Tokyo, 1973.

63. Earhart, H. B. A Religious Study of Mount Haguro Sect of Shugendo, an Example of Japanese Moutain Religion. Chicago, 1965.

64. Engi-Shiki. Procedures of the Engi Era. Tokyo, 1970.

65. Etig W. Shuriken-jutsu. Bad-Homburg, 1992.

66. Etig W. Schwertkampf Training der Samurai und der Ninja. Bad-Homburg, 1992.

67. Hatsumi M. Hanbo-jutsu. Bad-Homburg, 1992.

68. Hatsumi M. Ninjutsu. History and Traditions. Tokyo, 1991.

69. Hayes S. K. Ninja. Spirit of the Shadow Warriors. Burbank, 1986.

70. Hayes S. K. Ninja. Warrior Ways of Enlightenment. Burbank, 1986.

71. Hayes S. K. Ninja. Warrior Path of Togakure. Burbank, 1986.

72. Hayes S. K. Ninja. Legacy of the Night Warrior. Burbank, 1986.

73. Kodansha Encyclopedia of Japan. Vols. 1–9. Tokyo, 1983.

74. Kuno M. Die Samurai. Duesseldorf-Wien, 1981.

75. Li H. Chinese Ninja Connection. Boulder, 1984.

76. Peterson K. C. Mind of the Ninja. Chikago N.-Y. 1986.

77. Reid H., Croucher M. The Way of the Warrior. London, 1995.

78. Rotermund H. O. Die Yamabushi. Hamburg, 1968.

79. Sato H. The Sword and the Mind. N.-Y., 1994.

80. Sensei Jay. Tiger Scroll of the Koga Ninja. Boulder, 1985.

81. Sun Tzu. The Art of War. Translation and Commentary by S. G. Griffith. Oxford, 1963.

82. Turnbull Stephen R. Lone Samurai and the Martial Arts, Arm & Armour. London, 1991.

83. Turnbull Stephen R. Ninja. The True Story of Japan’s Secret Warrior Cult. London, 1991.

84. Turnbull Stephen R. The Samurai – A Military History. London, 1977.

85. Weiss A., Philbin T. Ninja. Clan of Death. N.-Y., 1984.

На японском языке

86. Вакамори Таро. Сюгэндо си кэнкю («Исследования по истории сюгэндо»). Токио, 1943.

87. Вататани Киёси, Ямада Тадаси. Бугэй рюха дайдзитэн («Большой энциклопедический словарь школ боевых искусств»). Токио, 1969.

88. Дзоккин хисэйдан. Тайёдзи («Подлинные тайные беседы о запрещении разбоя. Дитя солнца Исикава Гоэмон»). Пересказ Окусэ Хэйситиро. Уэно, 1977.

89. Ёкояма Такахару. Ига Тэнсё-но ран («Мятеж в Ига годов Тэнсё»). Осака, 1995.

90. Ёсида Скэдзаэмоннодзё. Хяккёку («Сто мелодий») // Нихон будо тайкэй («Большое собрание источников по японским будо»). Т. 4, Токио, 1982, с. 47–67.

91. Ёсида Сэкка. Хэки-рю кюхо юрай («Происхождение метода стрельбы из лука школы Хэки-рю») // Нихон будо тайкэй («Большое собрание источников по японским будо»). Т. 4, Токио, 1982, с. 32–34.

92. Инагаки Сисэй. Сэнгоку букэ дзитэн («Энциклопедия самурайства эпохи Сэнгоку»). Токио, 1962.

93. Икэгути Экан. Миккё-но химицу («Секреты тайного учения»). Токио, 1993.

94. Исикава Масадзи. Синоби-но сато-но кироку («Записи о родине синоби»). 1982.

95. Като Кодзиро. Кантё-ни сэнфукоку наси («Шпионаж – война без деклараций»). Чангунь, 1943.

96. Като Кодзиро. Сотё ка ботё ка («Разведка или контрразведка»). Токио, 1941.

97. Кимура Бумпэй. Кёфу-но киндай борякусэн («Ужасы современной диверсионной войны»). Токио, 1957.

98. Кодзи руйэн («Избранные отрывки о делах старины»), т. 43, Хэйдзи-бу («Раздел военного искусства»). Токио, 1969.

99. Кодзи руйэн («Избранные отрывки о делах старины»), т. 44, Буги-бу («Раздел воинских искусств»). Токио, 1969.

100. Кондо Сэйитиро. Гунси Санада Юкимура («Военный советник Санада Юкимура»). Токио, 1985.

101. Кубота Нобухиро. Сюгэндо – дзиссэн сюкё-но сэкай («Сюгэндо – мир практической религии»). Токио, 1991.

102. Курои Мицухиро. Ниндзюцу кёхон. Синоби-но хидэн 31 («Учебник ниндзюцу. 31 секрет синоби»). Токио, «Синдзимбуцу орайся», 2009.

103. Мацуура Рэй. Ансацу («Тайные убийства»). Токио, 1966.

104. Миятакэ Гайкоцу. Мэйдзи миттэй си («История тайных полицейских агентов эпохи Мэйдзи»). Токио, 1929.

105. Момосэ Мэйдзи. Гунси-но кэнкю («Исследование о военных советниках»). Токио, 1983.

106. Нава Юмио. Дзиттэ ходзё дзитэн. («Энциклопедия по дзиттэ и искусству связывания»). Токио, 1996.

107. Нава Юмио. Ниндзюцу-но химицу («Секреты ниндзюцу») // В кн.: Нава Юмио, Хикита Тэнко, Хираива Сиракадзэ. Ниндзюцу тэдзина-но химицу. («Секреты ниндзюцу и фокусов»). Токио, 1993.

108. Нава Юмио. Хиссё-но хэйхо. Ниндзюцу-но кэнкю («Всепобеждающее военное искусство. Исследования ниндзюцу»). Токио, 1972.

109. Нагая Тюдзаэмон. Хэки-рю хося («Стрельба из лука стоя в школе Хэки-рю») // Нихон будо тайкэй («Большое собрание источников по японским будо»). Т. 4, Токио, 1982, с. 35–41.

110. Накасима Ацуми. Ниндзюцу хидэн-но сё («Книга о секретах ниндзюцу»). Токио, 1994.

111. Нихон дзиммэй дайдзитэн («Энциклопедия выдающихся людей Японии»). В 7 т. Токио, 1979.

112. Нихон рэкиси дайдзитэн («Энциклопедический словарь по истории Японии»). В 12 т. Токио, 1985.

113. Окусэ Хэйситиро. Ниндзюцу-но рэкиси («История ниндзюцу»). Уэно, 1995.

114. Окусэ Хэйситиро. Ниндзюцу. Соно рэкиси то ниндзя («Ниндзюцу. Его история и ниндзя»). Токио, 1963.

115. Окусэ Хэйситиро. Нинпо. Соно хидэн то дзицурэй («Нинпо. Его секреты и практические примеры»). Токио, 1995.

116. Окусэ Хэйситиро. Нинпо кайдэн («Все секреты нинпо»). Т. 1, Уэно, 1976.

117. Отакэ Рисукэ. Катори синто-рю. (Otake R. Katori Shinto Ryu. The Deity and the Sword. – английский параллельный текст). Т. 1, 2. Токио, 1977. Т. 3. Токио, 1978.

118. Рансё («Истоки [школы ходзюцу Цуда-рю]») // Нихон будо тайкэй («Большое собрание источников по японским будо»). Т. 4, Токио, 1982, с. 42–49.

119. Сасама Ёсихиса. Нихон будо дзитэн («Энциклопедия по японским будо»). Токио, 1982.

120. Сиба Рётаро. Фудзин-но мон. («Врата божества ветра»). Токио, 1962.

121. Синоби-но тацудзин («Мастера искусства быть невидимым»). Токио, 1995.

122. Сэнран-но Нихон си («Сражения в истории Японии»). Т. 1–9. Токио, 1988.

123. Тамура Эйтаро. Косё ниндзя моногатари («Исследование сказаний о ниндзя»). Токио, 1988.

124. Танака Фумон. Корю кэндзюцу («Кэндзюцу старых школ»). Токио, 1997.

125. Тобэ Синдзюро. Ниндзя то ниндзюцу («Ниндзя и ниндзюцу»). Токио, 1996.

126. Токугава оммицу сосики то онивабан («Организация тайной агентуры сёгуната Токугава и онивабан»). Специальный выпуск журнала «Рэкиси докухон». Токио, 1995.

127. Токунага Синъитиро. Такигава Кадзумасу. Токио, 1997.

128. Фудзибаяси Самудзи Ясутакэ. Бансэнсюкай («Десять тысяч рек собираются в море») // Нихон будо тайкэй («Большое собрание источников по японским будо»). Т. 5, Токио, 1982, с. 422–535.

129. Фудзи-но Иссуйси Масатакэ. Сёнинки («Записи о подлинном ниндзюцу»). Комментарии Накасима Ацуми. Токио, 1996.

130. Фудзита Сэйко. Доронрон. Токио, 1952.

131. Хара Ясуси. Нихон дайсэнсо («Великие войны Японии»). В 15 т. Токио, 1982.

132. Хасэгава Кэйтаро. Дзёхосэн-но хайбоку («Поражение в информационной войне»). Токио, 1997.

133. Хаттори Хандзо Масасигэ. Нинпидэн («Секретные наставления по ниндзюцу»). Уэно, 1969.

134. Хацуми Масааки. Хидэн Тогакурэ-рю нинпо. Тогакурэ-рю нинпо икиру тиэ («Секреты Тогакурэ-рю нинпо. Жизненная мудрость нинпо школы Тогакурэ-рю»). Токио, 1992.

135. Хидзибаси Харуэ. Минамото Ёсицунэ. Токио, 1972.

136. Хираками Нобуюки. Гокуи содэн. Корю будзюцу сосё. («Передача высших секретов. Боевое искусство старых школ»). В 2 т. Токио, 1992.

137. Хираяма Кодзо. «Кэнсэцу» («Разъяснение фехтования») // В кн.: Будзюцу сосё («Библиотека по бу-дзюцу»). Токио, 1995, с. 363–368.

138. Хираяма Кодзо. Кэнтё («Собрание о фехтовании») // В кн.: Будзюцу сосё («Библиотека по бу-дзюцу»). Токио, 1995, с. 369–379.

139. Хэйбонся дайхякка дзитэн («Энциклопедический словарь издательства «Хэйбонся»). В 20 т., Токио, 1984.

140. Хэйки сэйрю буся-дзюцу («Искусство боевой стрельбы из лука») // Нихон будо тайкэй («Большое собрание источников по японским будо»). Т. 4, Токио, 1982, с. 42–49.

141. Цубоути Юдзо. Эн-но гёдзя. Токио, 1917.

142. Ямагути Масаюки. Ниндзя-но сэйкацу («Жизнь ниндзя»). Токио, 1969.

Примечания

1

Одно из самых значительных и ярких произведений в жанре гунки. Создано в начале XIII в. Повествует о борьбе в конце XII в. двух враждующих самурайских кланов – Тайра и Минамото, завершившейся гибелью Тайра.

(обратно)

2

Крупнейшее произведение в жанре гунки, повествующее о борьбе императора Годайго с правителями из дома Ходзё за реставрацию прямого императорского правления, а также императорского дома – с сёгунами из династии Асикага. Создано во второй половине XIV в.

(обратно)

3

Сочинение жанра гункимоно, созданное вассалом семьи Ходзё – Миура Дзёсин (1565–1644), повествующее об истории военного дома Ходзё. Опубликовано в 1641 г.

(обратно)

4

Сочинение жанра гункимоно Макидзима Акитакэ, повествующее о междоусобных войнах конца XV–XVI вв. в регионе Канто. Создано в 1726 г.

(обратно)

5

Сочинение жанра гункимоно, повествующее о междоусобных войнах XVI в. на острове Сикоку. Создано в 1710 г.

(обратно)

6

Дневник, охватывающий период с 1478 по 1618 г., который вели три поколения монахов храма Тото Тамон-ин в нарском монастыре Кофуку-дзи.

(обратно)

7

Сочинение Фудзибаяси Самудзи Ясутакэ, посвященное теории и практике ниндзюцу школ Ига-рю и Кога-рю. Создано в 1676 г.

(обратно)

8

Сочинение Натори Сандзюро Масатакэ, посвященное теории и практике ниндзюцу школы Кисю-рю. Создано в 1681 г.

(обратно)

9

Энциклопедия обычаев самурайства, терминов, связанных со званиями, должностями и вооружением самураев, составленная по приказу сёгуната Токугава Институтом преподавания и изучения национальной науки в начале XIX в. Насчитывает 381 том.

(обратно)

10

Сочинение жанра гункимоно, написанное Усами Садаскэ, вассалом княжества Кисю, повествующее о деятельности Уэсуги Кэнсин, правителя провинции Этиго середины XVI в. Создано в конце XVII в.

(обратно)

11

Хроника, охватывающая период с 697 по 791 г.

(обратно)

12

Произведение жанра сэцува, сборник буддийских легенд 822 г.

(обратно)

13

Дзё – мера длины, 1 дзё = 3,03 м.

(обратно)

14

Буддийский святой, достигший просветления, но отказывающийся от перехода в состояние райского небытия ради спасения людей.

(обратно)

15

Редакция «Хэйкэ моногатари» XIII в. См. сноску 1 на с. 8.

(обратно)

16

Произведение жанра гунки моногатари XV в., посвященное подвигам и приключения Минамото Ёсицунэ и его вассалов.

(обратно)

17

История монастыря Кофуку-дзи конца эпохи Хэйан – начала эпохи Камакура.

(обратно)

18

Сяку – мера длины, 1 сяку = 30,3 см.

(обратно)

19

Сун – мера длины, 1 сун = 3,03 см.

(обратно)

20

Сочинение историка провинции Ига Кикуока Нёгэн (1625–1703), посвященное борьбе союза дзи-дзамураев Ига с Одой Нобунагой.

(обратно)

21

Входит в состав «Синтосю» («Собрания преданий синто») второй половины XIV в.

(обратно)

22

Нюдо – дословно «вступивший на путь», мирянин, удалившийся от мирских дел и принявший монашеский обет.

(обратно)

23

Гокэнин – в эпоху Камакура – вассал сёгуна.

(обратно)

24

Сёэн – частное земельное владение.

(обратно)

25

Эбоси – головной убор знати.

(обратно)

26

Бакуфу – сёгунское военное правительство.

(обратно)

27

Сюго – военный губернатор провинции.

(обратно)

28

Дзито – в эпоху Камакура – военный инспектор, управляющий, назначенный в сёэн сёгунатом.

(обратно)

29

Ри – мера расстояния; 1 ри = 3927 м.

(обратно)

30

Произведение жанра «исторических повестей» (рэкиси моногатари). Автор неизвестен. Создано, предположительно, во второй половине XIV в.

(обратно)

31

Коку – мера веса, 1 коку риса = 150 кг.

(обратно)

32

Дневник вассала сёгуна Токугава Мацудайра Тадафую (1624–1702).

(обратно)

33

Сочинение историка Одзэ Хоан (1564–1640), представляющее собой хронику Оды Нобунага.

(обратно)

34

Сочинение жанра гунки моногатари начала XVII в., повествующее о междоусобных войнах в регионе Оу в период с 1532 по 1623 г.

(обратно)

35

Собрание наставлений о пути воина (бусидо) Ямамото Цунэтомо (1659–1719), вассала князя Набэсима Мицусигэ, составленное Цурамото Тасиро в период с 1709 по 1716 г.

(обратно)

36

Сочинение жанра гунки моногатари конца XVII в., повествующее о междоусобных войнах в регионах Санъин и Санъё в период с 1507 по 1598 г.

(обратно)

37

Сочинение Окубо Таданори, посвященное истории кланов Токугава и Окубо. Создано в 1622 г.

(обратно)

38

Сочинение Киносита Ёситоси, теоретика военного искусства XVIII в.

(обратно)

39

Сочинение военачальника эпохи Сэнгоку Хосокава Фудзитака (Юсай, 1534–1610).

(обратно)

40

Дневник Тадзири Акитанэ, участника походов Тоётоми Хидэёси в Корею в конце XVI в.

(обратно)

41

Тё – мера расстояния, 1 тё = 109,09 м.

(обратно)

42

Сочинение географа, военного теоретика Хаяси (Рин) Сихэй (1738–1793). Создано в 1791 г.

(обратно)

43

Сочинение историка Одзэ Хоан (1564–1640), представляющее собой хронику Тоётоми Хидэёси.

(обратно)

44

Официальная история сёгуната Токугава, составленная по указанию бакуфу в 1809–1843 гг. 517 томов.

(обратно)

45

Кан – мера веса, 1 кан = 3,75 кг.

(обратно)

46

«Воинское путешествие» с целью приобретения опыта и обучения у разных наставников.

(обратно)

47

То – мера емкости, 1 то = 18,39 л.

(обратно)

48

1 коку = 180,391 л. 1 коку риса весит около 150 кг.

(обратно)

49

1 тё = 109,09 м.

(обратно)

50

1 моммэ = 3,75 г.

(обратно)

51

1 фун = 0,375 г.

(обратно)

52

Аги – разновидность омежника (Oenanthe stolonifera).

(обратно)

53

Имеется в виду система заложничества (санкин котай).

(обратно)

54

Аналогичную технику использовали фехтовальщики школы Тэннэн рисин-рю; с отдельными приемами такого рода можно познакомиться по учебной видеокассете этой школы, выпущенной в России несколько лет назад.

(обратно)

55

Мисо – густая масса из перебродивших соевых бобов, служащая для приготовления супов и в качестве приправы.

(обратно)

56

Белый цвет в Японии считается цветом смерти.

(обратно)

57

Торикабуто – борец японский, травянистое декоративное растение Aconitum japonicum Decne var. genuinum Nakai.

(обратно)

58

Хаси – палочки для еды. Иными словами, речь идет о бодзё-сюрикэн, выполненных в форме палочек для еды.

(обратно)

59

Ри – мера длины, 1 ри = 3927 м.

(обратно)

60

Сборные лодки использовались не только ниндзя. Сборная лодка описана, например, в наставлениях школы суйэйдзюцу («искусство плавания») Синдэн-рю, где она именуется татами-бунэ – «складная лодка».

(обратно)

61

Кэн – мера длины, 1 кэн = 1,81 м.

(обратно)

62

Цубо – мера площади; 1 цубо = 3,3 кв. м.

(обратно)

63

Штука – тан = 10,6 м.

(обратно)

64

Тё – мера расстояния, 1 тё = 109,09 м.

(обратно)

65

Ягура – углубление в скале, использовавшееся как хранилище.

(обратно)

66

Го – мера объема жидкости, 1 го = 0,18 л.

(обратно)

67

Сё – мера объема жидкости, 1 сё = 1,804 л.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Введение

  Кто такие ниндзя?

  О школах ниндзюцу

  Что такое ниндзюцу?

  Вехи истории ниндзюцу

  Оружие и снаряжение ниндзя

Часть 1. История ниндзюцу

  Глава 1. У истоков ниндзюцу

    Лазутчики из небожителей

    Мити-но Оми-но микото – родоначальник японской криптографии

    Похитители священной глины

    Ямато Такэру – царевич-диверсант

    Китайские истоки японского ниндзюцу

    Военная доктрина Сунь-цзы

    Учение Сунь-цзы и стратагемы

    Использование шпионов в доктрине Сунь-цзы

    Кто привез «Сунь-цзы» в Японию?

    Корейские «уроки»

    Искусство «Прятаться за щиты» – начало шпионской магии

    Даос Сюй Фу – родоначальник ниндзюцу провинции Кии

    Отомо-но Сайдзин – первый ниндзя

    Император Тэмму и его верный шпион Такоя

  Глава 2. Ямабуси – горные воители

    Сюгэндо – Путь обретения чудотворных сил

    Эн-но гёдзя – основатель сюгэндо

    Ямабуси

    Доктрина эзотерического буддизма Сингон

    Фудо-мёо – главное божество сюгэндо

    Аскеза ямабуси

    Аскезы воды – мисоги и таки-сюгё

    Аскезы огня – Гома и Хиватари

    Кайхогё – «марафонские бега» ямабуси

    Гонения на ямабуси

    Легенда о том, как Эн-но Гёдзя не стал платить подать

  Глава 3. Самураи, монахи-воины, гадатели, разбойники…

    Возникновение самурайского сословия. Самураи и разведка

    Сохэи – монахи-воины

    Укрепление позиций сюгэндо

    Ямабуси хэйхо

    Гадатель Абэ-но Сэймэй и ниндзюцу

    Мятежный Фудзивара Тиката и его Невидимый черт

    Кога Сабуро – легендарный основатель ниндзюцу Кога-рю

    Разбойники и воры

  Глава 4. Шпионаж в огне сражений Тайра и Минамото

    Минамото Ёсицунэ

    Тактика Ёсицунэ

    Ёсицунэ и боевые искусства

    Ниндзюцу школы Ёсицунэ-рю и Восемь школ храма Курама

    Исэ Сабуро Ёсимори – начальник разведслужбы Ёсицунэ

    Мусасибо Бэнкэй – маскировщик под ямабуси

    Хаттори Хэйнайдзаэмон Иэнага – основатель ниндзюцу Ига-рю

    Семья ниндзя Момоти выходит на сцену

  Глава 5. Ниндзюцу и дзэн-буддизм

    Проникновение дзэн-буддизма в Японию и его влияние на ниндзюцу

    Кража фарфоровой черепахи

    Учись на своей шкуре!

    Акуто

    «Злодейские шайки» Курода и объединение семей Хаттори и Оэ

    Кога и Ига – родина ниндзюцу

  Глава 6. На пороге золотого века

    Кусуноки Масасигэ – гений военного дела. Ниндзюцу школы Кусуноки-рю

    Ямабуси – шпионы на службе Южного двора

    Приключения принца Дайтономия

    Ниндзя из Ига и Кога в период Намбоку-тё

    Синоби повсюду

    Двенадцатилетний киллер Кумавака

    Катори синто-рю – первая школа будзюцу

  Глава 7. Страна в огне – ниндзюцу процветает

    Суппа, сэппа, раппа…

    Шпионы Такэды Сингэна

    Нокидзару Уэсуги Кэнсин

    Като Дандзо – двойной шпион

    Раппа Фума и Фума Котаро

    Братья Сада – ниндзя на службе Мори

    Ниндзя Кога и Токугава Иэясу

    Ниндзя из Ига в эпоху Сэнгоку

      Дзёнины Ига эпохи Сэнгоку

        Хаттори Хандзо Ясунага

        Хаттори Хандзо Масасигэ (1542–1596)

        Фудзибаяси Нагато-но ками

        Момоти Тамба Ясумицу (Момоти Сандаю)

      Тюнины Ига эпохи Сэнгоку

        Татэока (Игасаки) Митидзюн

        Отова Кидо

      Гэнины Ига эпохи Сэнгоку

        Симоцугэ Кидзару

        Симоцугэ Кодзару

        Номура Ои Магодаю

        Синдо Котаро

        Уэно Хидари

        Ямада Хатиэмон (Яэмон)

        Такаяма Таросиро

        Камбэ Конан

        Исикава Гоэмон

    Ниндзя из Кога в эпоху Сэнгоку

    Ига-рю и Кога-рю

    Школа ниндзюцу Нэгоро-рю

    Ниндзюцу Сайга-рю

    Войсковая разведка в эпоху Сэнгоку

  Глава 8. Смертельная битва ниндзя

    Ода Нобунага – враг ниндзя Ига и Кога

    Тэнсё Ига-но ран

    Ниндзя из Кога и Тэнсё Ига-но ран

    Судьба Момоти Сандаю и школа Кисю-рю

    Исикава Гоэмон – японский Робин Гуд

    Тоётоми Хидэёси и гибель монастыря Нэгоро-дэра

    «Путешествие» Токугавы Иэясу по провинции Ига. Возникновение отряда Ига-гуми

  Глава 9. Тайная война Токугавы Иэясу

    Оборона замка Фусими

    Нинпо княжества Сацума

    Мятеж Ига-гуми

    Изгнание даймё Цуцуи. Ига становится владением Тоды Такаторы

    Шпионаж во время осады замка Осака

  Глава 10. Ниндзя на службе сёгуната Токугава. Упадок ниндзюцу

    Полицейская система мэцукэ

    Ниндзя в охране сёгуна

    Последняя операция ниндзя

    Трансформация сущности оммицу

    Секретные службы даймё

    Хитрости Ига-моно

    Оока Этидзэн-но Ками и стражники Нэгоро

    История 47 ронинов

    Последние ниндзя

  Глава 11. Ниндзя возвращаются?

    Создание современной системы шпионажа в Японии

    Ниндзямания в Японии

    Фудзита Сэйко – «последний ниндзя»

    Будзинкан-додзё и Хацуми Масааки

    И всё-таки, есть ли ниндзя сегодня?

Часть 2. Оружие и снаряжение ниндзя

  Глава 1. Маскировочный костюм и доспехи ниндзя

    Синоби сёдзоку – «маскировочный костюм синоби»

    Кавари-горомо – «переменное одеяние»

    Амигаса – «соломенная шляпа»

    Нагабукуро – «длинный мешок»

    Доспехи ниндзя

    Щиты ниндзя

  Глава 2. Оружие ниндзя

    Огнестрельное оружие и артиллерия ниндзя

      Фитильные (хинава тэппо), кремневые (хиути исидзю) и духовые (кукидзю) ружья

      Мокухо – «деревянная пушка». Харинуки-дзуцу – «труба из папье-маше»

    Зажигательные средства. Хия – «огненные стрелы»

      Дайкокухия – «огненная стрела великой страны»

      Амэхия – «огненная стрела для применения в дождь»

    Ручные гранаты, бомбы, ракеты

      Тэхия – «ручная зажигательная стрела»

      Утихия – «метательная зажигательная стрела»

      Хидакэ – «огненный бамбук»

      Хигамэ – «огненный кувшин»

      Хорокубия – «огненная стрела драгоценного счастья»

      Бохия – «огненная стрела-палка»

    Противопехотные мины

      Хибицу – «огненный сундук»

      Умэби – «закопанный огонь» (дзирайби – «огненная мина»)

      Синобиби – «шпионский огонь»

    Отравляющие средства

      Кусагамэ – «вонючий кувшин»

      Моппан

      Фуё-но ооги – «веер фуё»

      Нэмуриби – «усыпляющий огонь»

    Хисякэн – «огненный сякэн»

    Запалы и фитили

      Хокути – «запал»

      Хинава – «фитиль»

      Хиноки хинава – «фитиль из коры дерева хиноки»

      Такэ хинава – «бамбуковый фитиль»

      Гундзин хинава – «военный фитиль»

      Амэсиноги хинава – «фитиль, стойкий к дождю»

      Амэ хинава – «дождевой фитиль»

      Мидзу хинава – «водный фитиль»

    Школы кадзюцу и ходзюцу

    Меч ниндзя

    Сагэо сити-дзюцу – «семь способов использования сагэо»

    Фехтование ниндзя (синоби кэндзюцу, синоби иайдзюцу)

    АЛЕБАРДЫ, КОПЬЯ, СЕКИРЫ

      Конагината – «малая алебарда»

      Сибаки-яри – «ударное копье»

      Камаяри – «копье-серп»

      Оно – «секира»

    Боевые шесты и дубинки

    Веревки, цепи и композитное оружие

      Мусубинава – «веревка для связывания»

      Манрики-гусари – «всесильная цепь»

      Синоби кусари-гама – «шпионский серп с цепью»

      Кёкэцу-сёгэ

    Ножи (танто)

    Тэссэн – «железный веер»

    Метательное оружие

      Лук и стрелы (юми-я)

      Фукия – «стрельба стрелками из духового ружья» (фукибари – «стрельба иглами из духового ружья»)

      Сюрикэн

      Цубутэ – «метательные камни»

      Арарэ – «град»

      Мэцубуси – «разрушитель глаз»

    Потайное оружие ниндзя

      Какутэ – «рогатая рука»

      Тэккэн – «железный кулак»

      Конго

      Тэноути

      Сунтэцу

      Докко

      Матахасами

      Тэцубиси, игадама, докубари, хиси

    Скрытые клинки

      Фури-дзуэ – «маховая трость»

      Вакидзаси-тэппо

      Ядатэ-тэппо – «ружье, замаскированное под футляр для кисти»

      Кисэру-тэппо – «ружье, замаскированное под курительную трубку»

    Оружие куноити

  Глава 3. Нинки – «шпионское снаряжение»

    Рокугу – «шесть приспособлений»

    Токи – «снаряжение для лазания»

      Нава – «веревка»

      Кагинава – «крюк на веревке» (утикаги – «кованый крюк»)

      Касугай – «скоба»

      Тоби-кунай – «летучий кунай»

      Тэкко-каги (сюко) – «рука-крюк». Тэкаги – «рука-крюк»

      Нэкодэ – «кошачья лапа»

      Асико – «ножные когти»

      Тэппаси – «металлические хаси»

      Ути-каги – «кованый крюк»

      Синоби-кумадэ – «шпионская медвежья лапа»

      Синоби-дзуэ – «шпионская трость»

      Мусуби-басиго – «вязаная лестница»

      Тоби-басиго – «летучая лестница»

      Кумо-басиго – «облачная лестница»

      Маки-басиго – «сматывающаяся лестница»

      Нава-басиго – «веревочная лестница»

      Кумо-басиго – «лестница-паук» (вариант 1)

      Кумо-басиго – «лестница-паук» (вариант 2)

      Така-басиго – «высотная лестница»

      Кася – «ролик»

      Нагадзё – «длинный подъемник»

      Иппон суги-нобори – «приспособление для лазания по дереву суги»

      Цури-гатана – «меч-удочка»

    Суйки – «водное снаряжение»

      Гама-икада – «камышовый плотик»

      Камэ-икада – «плотик из кувшинов»

      Кавацудзура-икада – «плотик из чемоданов»

      Укики – «плавательное средство»

      Синоби-бунэ – «шпионская лодка»

      Хасамибако-бунэ – «лодка из хасамибако»

      Укитасуки – «плавучие лямки». «Косиоби» – «набедренный пояс»

      Укиита – «плавучая доска»

      Укибукуро – «плавучий мешок»

      Мидзугумо – «водяной паук»

      Тарю мидзугумо – «водяной паук, едва держащий на поверхности воды»

      Укибаси – «плавучий мост»

      Мидзукаки – «ласты»

      Тару-икада – «плоты-бочонки»

      Укидару – «плавучий бочонок». Укигуса – «плавучая трава»

      Мидзудзуцу – «водяная трубка»

      Синоби-кай – «потайное весло»

      Канся

      Сэккосэн – «разведывательная лодка»

      Мосэн – «слепая лодка»

    Кайки – «приспособления для открывания»

      Оо-сикоро – «большая пила»

      Нака-сикоро – «средняя пила»

      Ко-сикоро – «малая пила»

      Оо-кунай – «большой кунай». Ко-кунай – «малый кунай»

      Синоби-гама – «шпионский серп»

      Тоикаки

      Тэппа – «металлическое лезвие» (тэцу – «железка»)

      Мокутати – «деревянный меч»

      Цубо-кири – «сверло для вырезания дыры размером в один цубо [62]»

      Сампо-кири – «треугольное сверло». Сихо-кири – «четырехугольное сверло». Сури-кири – «протирающее сверло». Оо-кири – «большое сверло»

      Номи – «долото». Оритатами-номи – «складное долото». Хасаки – «кончик лезвия»

      Куроро-каки

      Саку

      Сагури-ганэ. Нобэ-каки. Ха-каки

      Кингюбо – «камера золотого тельца»

      Хасами – «ножницы»

      Рёто-канадзути – «двойной молот»

    Каки – «огневые средства»

      Средства сигнализации

        Нороси-дзуцу – «труба для пускания сигнальных дымов» (ханаби-дзуцу – «труба для запускания фейерверка»)

      Средства устрашения

        Хякурайдзю – «ружье ста громов» (хякурайдзуцу – «трубка ста громов»)

      Средства введения в заблуждение

      Осветительные приспособления

        Утикоми сёкудай – «втыкающийся подсвечник»

        Цури-дзётин – «подвесной фонарик»

        Кюто дзётин – «сборный фонарь» (оритатами кюто – «сборный фонарь»)

        Таймацу – «факелы»

        Фуу кёка – «факел, горящий на ветру и под дождем»

        Мидзу таймацу – «водный факел»

        Мидзу кагари – «водный фонарь»

        Суйтю таймацу – «водный факел»

        Такэ таймацу – «бамбуковый факел»

        Явара таймацу – «соломенный факел»

        Кэдзуриби – «огонь, загорающийся от чирканья»

        Намбандзан – «гора южных варваров»

        Ёути тэммонби – «огненное светило в ночном бою»

        Нагэ таймацу – «метательный факел»

        Тэнохира таймацу – «ладонный факел»

        Кагоби – «огонь в корзинке»

        Кару таймацу – «легкий факел»

        Татэ таймацу – «щитовой факел»

        Хисякэн – «огненный сюрикэн»

        Фукияби – «огненная духовая стрелка»

      Приспособления для переноски углей и фитилей

        Утидакэ

        Доноби – «огонь, носимый на теле»

        Хинава-дзуцу – «фитильная трубка»

        Кири-хинава-ирэ – «контейнер для нарезанного фитиля»

    Специальные шпионские приспособления

      Тодзимэки – «приспособление для запирания дверей»

      Кикидзуцу – «трубка для подслушивания»

      Кикиганэ – «железка для подслушивания»

      Суйтю саото кикиганэ – «железка для подслушивания малейших звуков в воде»

      Суйтюко, суйтю-ёрои – «водные доспехи»

      Суйтю суири – «водный шлем»

      Хикяку-докэй (аюми-докэй) – «курьерские часы» («шаговые часы»)

      Татами-дзуцу – «складная труба»

      Нонака-но баку – «полевая палатка»

    Приспособления, применявшиеся при транспортировке пленных

      Саругуцува – «обезьяньи удила»

      Такатэсибари – «приспособление для высокого подвязывания рук»

    Штурмовые и осадные приспособления

      Цурикаго – «подвесная корзина»

      Цурисэйро – «подвесная вышка»

      Кикося – «телега с черепашьим панцирем»

    Средства сигнализации

    Фантастическое вооружение ниндзя

      Рюо-сэн – «лодка – царь драконов»

      Маруха-бунэ – «лодка с круглыми лезвиями»

      Кагю – «огненный бык»

      Ягура – «вышка»

      Тотэкися

      Ямидако – «ночной змей»

      Хито-васи – «человек-орел»

      Рэмпацу суйся хо – «многозарядная пушка – мельничное колесо»

      Дайсярин – «большое колесо»

  Глава 4. Ниндзя Ясики – «Шпионская усадьба»

    Дом Такаямы в Ига Уэно

    Дом Мотидзуки в квартале Рюхоси города Конан

    Цуро-сикакэ – «Хитрости на дороге»

      Кобура-хараи – «подсечка под голень»

      Цури-оси – «подцепить и придавить»

      Тэцубиси-маки – «разбрасывание тэцубиси»

      Способ напугать врага и самому проснуться

      Оотакэ-бэра – «большая бамбуковая лопаточка»

      Нава-бари («натягивание веревок») и татами-татэ («постановка татами»)

  Глава 5. Питательные пилюли, лекарственные препараты и яды ниндзя

    Питательные и жаждоутоляющие пилюли ниндзя

      Хёроган – «съестная пилюля» (вариант 1)

      Хёроган (вариант 2)

      Косицукэ эммёган – «пилюля, продляющая жизнь, носимая с собой»

      Суйкацуган – «пилюля, утоляющая жажду»

      Кикацуган – «пилюля от жажды»

      Ниндзюцуган – «пилюля ниндзюцу»

      Ниндзюцу суйкацуган – «пилюля ниндзюцу, утоляющая жажду»

    Лекарства и военно-полевая медицина ниндзя

      Лечение ран

      Лечение ожогов от огня и кипятка

      Остановка кровотечения

      Лечение ушибов и вывихов

      Лечение столбняка, рожистых воспалений, нарывов

      Лечение при пищевом отравлении

      Спасение от змеиного укуса

      Предотвращение обморожения

      Повышение тонуса и устранение сонливости

    Яды ниндзя

      Смертоносные яды (ансацуяку)

        1. Яды замедленного действия

        2. Яды, убивающие через небольшой промежуток времени

        3. Яды мгновенного действия

        4. Яды, убивающие при попадании в кровь

      Усыпляющие (наркотические) средства (масуйяку)

      Яды, вызывающие паралич (сибирэяку)

      Яды, вызывающие временное помешательство рассудка (кёкияку)

      Яды, позволяющие вызвать у жертвы состояние тревоги, волнения, неадекватные реакции (содзёяку)

        1. Яд, вызывающий сильный зуд

        2. Яд, вызывающий беспричинный смех

    Сравнительная таблица мер и весов

Заключение

Литература

  На русском языке

  На европейских языках

  На японском языке Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg