«Темные пятна сознания»

Темные пятна сознания (fb2) - Темные пятна сознания [Как остаться человеком] (пер. Александр Николаевич Анваер) (Научная сенсация) 968K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Жюль Монтегю

Жюль Монтегю Темные пятна сознания. Как остаться человеком

JULES MONTAGUE

LOST AND FOUND

Печатается с разрешения автора и литературных агентств Janklow & Nesbit (UK) LTD и Prava I Prevodi International Literary Agency.

Все права защищены.

Ни одна часть данного издания не может быть воспроизведена или использована в какой-либо форме, включая электронную, фотокопирование, магнитную запись или иные способы хранения и воспроизведения информации, без предварительного письменного разрешения правообладателя.

© 2018 by Julie Phukan

© ООО «Издательство АСТ», 2018

Доктор Жиль Монтегю – практикующий невролог, писатель, журналист и спикер на TEDxLondonSalon. Свою основную работу она совмещает с ежегодной лечебной практикой в Мозамбике и Индии. Ее статьи были представлены в The Guardian, The Independent, Granta, Lancet и на BBC.

Введение

Все началось с головной боли, правда, не очень сильной. Она проходила от парацетамола, но потом он перестал помогать. Очень скоро речь стала смазанной, а в глазах начало двоиться.

Много лет назад она водила нас с Анной домой после занятий теннисом и школьных дискотек, и вот теперь Анна спрашивает меня о стадиях развития опухолей мозга и интересуется, нет ли каких-нибудь экспериментальных метолов лечения.

Потом между нами состоялся разговор совсем иного рода.

«Мать, – рассказала мне Анна, – начала со слезами на глазах говорить всем членам семьи, как она их любит. Она признавалась в любви ежедневно, по много раз. Такого за ней никогда не водилось, она всегда была холодной, сдержанной и довольно отчужденной». Анна спрашивала, что бы это могло значить. Возможно ли, что на поверхность вышла истинная личность матери, и эти признания были искренними? Или это было просто следствие неоперабельной опухоли в лобных долях мозга – пустые признания в любви, бывшие лишь признаниями в болезни?

Я могла отвечать на вопросы о стадиях развития опухоли и об экспериментальных методах лечения. Но что я могла ответить на этот вопрос? Это было очень и очень нелегко.

В медицине существует давняя величественная традиция – клинические конференции. Молодой врач выходит на сцену перед большой аудиторией, состоящей из пожилых профессоров (в старомодных галстуках), консультантов, преподавателей и студентов. Молодой врач представляет историю болезни своего пациента, страдающего какой-нибудь редкой болезнью. После доклада в зал приводят или привозят в кресле больного, иногда с капельницами, электродами и кислородными катетерами. Больного публично опрашивают, осматривают, выстукивают, выслушивают, а затем отпускают.

Теперь на сцену вызывают другого молодого врача и начинают донимать вопросами: «Как вы будете обследовать и лечить этого больного?» Врач нервничает и отвечает не вполне уверенно. Именно здесь возникают и рушатся репутации. Потом инициатива переходит к профессорам, творящим суд и расправу.

В этом сократическом ритуале есть несомненная польза. Если вы столкнулись хотя бы раз в жизни с таким таинственным случаем, и выслушали вердикт дельфийского оракула, вы никогда в жизни не забудете этого больного. «А-а, я, знаете, уже это видел на одной клинической конференции».

Между тем, больные только выигрывают от этого ристалища врачебной проницательности и клинической опытности множества специалистов, многие из которых видели когда-то подобные случаи. Этот подход имеет большое значение, он лечит по-настоящему.

Клинические конференции, в той или иной форме, проводятся еженедельно почти во всех госпиталях и больницах мира: в туберкулезном госпитале в Гайане, где я бывала студенткой, в больших палатах мозамбикского госпиталя, где я преподавала каждое лето, и в госпитале зеленого Хэмпстеда в северном Лондоне, где я теперь работаю.

На клинических конференциях мы говорим о легочном фиброзе и сердечном выбросе, судорожных припадках и сыпях, лихорадках неясного генеза и аневризмах брюшной аорты, почечной недостаточности и токсической печени. Мы рассматриваем расширенные зрачки и прощупываем узловой зоб. Мы пальпируем увеличенные селезенки и опухшие лимфатические узлы. Мы перкутируем живот и вызываем сухожильные рефлексы.

За двадцать лет, что прошли с тех пор, как я поступила на медицинский факультет, я никогда не слышала на конференциях слов «личность» или «характер». Клинические конференции – апофеоз обучения клиническому мышлению, и это не место для философских рассуждений или глубоких эмоциональных переживаний. Диагностические ярлыки больше говорят о недугах больного, нежели о его личности. Мы говорим о кровопотере и дыхательной недостаточности, но не пытаемся оценить потерю личности или утрату самости.

Сделала ли опухоль мозга у матери Анны больную самой собой в большей или меньшей степени? Думаю, что ответа на этот вопрос мы бы не получили на клинической конференции.

Вместо конференций я вспомнила истории, которые я, будучи неврологом, выслушиваю каждый день. Ко мне приходят самые разные больные: машинисты метрополитена и учителя, адвокаты и таксисты, колдуньи белой магии со своими отварами и пророчествами, неугомонные преступники, прикованные наручниками к молчаливым надзирателям. Приходят женщины в бурках, мужчины в бубу и монахини в сутанах. Осматриваю я пожилых и старых женщин, описывающих свои болевые ощущения детским словом «бо-бо». Приходят ко мне на прием атеисты и религиозные фундаменталисты. Вижу я и недавно прибывших в нашу страну людей, которые показывают мне рубцы от перенесенных пыток.

Однако вне зависимости от особенностей одежды, этнической принадлежности, вероисповедания и увечий все они проявляют стремление рассказать свою историю. Они рассказывали истории о потере памяти или о слабости в конечностях. Рассказывали об удушье и лихорадке, боли и ознобе. За всеми этими симптомами были истории их супругов, которые либо беззаветно помогали, либо уходили, истории поддержки, которую предлагали или в которой отказывали. Это были истории о смерти – устрашающей или желанной.

Эти истории, в конечном счете, приводили меня к диагнозу, и, следовательно, к лечению.

Но в сути этих историй есть и глубинный пласт, они позволяют заглянуть в человека, понять, кем он стал. Это проявляется не только самим фактом развития опухоли мозга, деменции или помрачения сознания, но и украшательством истории, забывчивостью, странными сновидениями, сомнамбулизмом или приемом психотропных лекарств.

Эта книга посвящена необычным, исключительным больным, с которыми мне приходилось сталкиваться за время моей врачебной практики. Но это книга и обо всех нас, о непрерывности нашего опыта, и о том, какими мы становимся, когда эта непрерывность тем или иным способом нарушается.

Честно признаюсь, я ответила Анне без малейшего колебания. Я сказала ей, что в ее матери проснулась ее истинная сущность, ее любовь. О любви говорила она сама, а не рак. Я сказала, что изъявление любви было настоящим, что теперь она стала собой – возможно, впервые в жизни.

Но потом в мою душу закралось сомнение. Почему я так в этом уверена? Если бы, например, мать Анны стала более черствой, более враждебной, то сказала бы я, что это и есть ее истинная внутренняя сущность?

Может быть, я сказала бы, что изъявления любви были проявлением истинной сущности матери Анны, потому что она отчаянно хотела это услышать, а я отчаянно хотела в это верить.

Я до сих пор в это верю.

Часть I Память

Детская память подвержена искажениям, автобиографическая – украшательству. Создаются ложные воспоминания, а истинные – стираются из памяти. Припоминания выбирают, фильтруют и делят на категории.

Лица забываются, и теряется воспоминание об отрезках жизни. Забывается готовое сорваться с языка слово, из памяти исчезает имя встреченного на улице человека. Мы теряем ключи от машины и не помним, куда дели мобильный телефон. Кстати, зачем я поднялась на второй этаж?

В воспоминании и забывании мы можем стать самими собой, а можем превратиться в чужих самим себе незнакомцев.

Здесь вы найдете рассказы о потерявших память бродягах, о сочиняющих небылицы невольных лжецах и патологических лгунах, прекрасно знающих о своем мошенничестве. Я поведаю о журналистах, искажающих истину, о политиках, делающих странные заявления, о свидетелях, вспоминающих то, чего никогда не видели.

Я расскажу о вас и о себе.

На этом пути наши самости будут открываться или разрушаться.

Но давайте начнем наше путешествие. В дорогу!

Глава 1 Выпадения

Вы стоите на кухне. Перед вами поваренная книга. На обложке женщина облизывает шоколадную ложку. Это вы оставили здесь книгу? Что происходит, как и зачем вы это сделали? Вот кулинарная игла. Серебряная игла с рукояткой, деревянный четырехугольник. Что это? Ах да, это разделочная доска. Так-так, значит, это – не игла, а нож. А это что – всякие часы на духовке, с цифрами и значками? Циферблаты, циферблаты. Какое время обозначают эти часы? Они включают холодильник. Внутри спрятан телефон. Это вы включили газ? Или это сделал кто-то еще? Кто-то проник на кухню и включил газ, когда вы рылись в холодильнике, и хотел вас убить, но вы вовремя обернулись.

По телевизору показывают Дэвида Аттенбро. Он несколько постарел, думаете вы. Вот еще какие-то животные. Это свиньи? Да, может быть. Нет, голос из телевизора говорит, что это носороги. Как они похожи на свиней, один в один. Такая же форма, такие же тени. Свет мигает.

Вы погружаетесь в воспоминания и застреваете в прошлом. Воспоминания захватывают, окутывают вас. Мятное мороженое с шоколадными шариками. День жаркий, мороженое тает, конус над стаканчиком оплывает, и вы то и дело облизываете пальцы. Вы с такой силой прижимаетесь лицом к забору, что нос проваливается в щель между досками. В небе видны жирафы с длинными шеями. Некому сказать: «Я тебе уже об этом говорил». Их не было, это все сказки и придуманные истории. Это ваши истории, и вы можете, по своему желанию, помнить их или забыть.

Имена. Сначала это соседка, живущая за углом. Вы видите ее каждую среду, когда она катит свою тележку в магазин. У соседки согбенная спина, серая кожа. Она кашляет, отхаркивает мокроту, на ногах у нее ортопедические туфли и эластичные чулки. Она говорит о бессоннице и эмфиземе. Иногда вы вдруг вспоминаете первую букву ее имени. Когда же вы слышите ее имя полностью, в вашей голове звенит звоночек припоминания. Это, безусловно, хороший знак.

Вскоре, однако, из вашей памяти улетучивается еще одно имя. Она говорит, что это был ваш лучший друг. Зеленая школьная форма, горелки Бунзена с оранжевыми газовыми трубками, деревянные столы с книгами. Периодическая таблица, на ней видны ртуть и цинк. Имя, однако, улетучилось. Очень скоро за ним последует и лицо. Оно станет незнакомым.

Проходит время. «Это ваша дочь», – настаивают люди. «Она не может быть моей дочерью», – думаете вы. «Это незнакомка. Я вижу ее впервые». «Это ваш сын, ваш брат, ваша сестра». Это изображения на заключенной в рамку фотографии. Жалкие лжецы. Они хотят отнять у вас деньги и вещи, надо немедленно их остановить.

На улице холодно. Буквы на свитере спереди. Джемпер. Куча вещей. Распродажа. Машина. Комната проветривается. Вьется сигарный дымок. «Пообещай, мне, Кэрол!» «Ваши пальцы как-то странно окрашены. Они красные? Синие?» Нос побелел. Снег. Лед. Мороженое. Зачем-то появляется полицейский. Бобби. Должно быть, это его имя – Бобби. Он держит одеяло. Едем домой, говорит он. У входной двери – незнакомцы. Бобби их знает. Они здороваются, пожимают друг другу руки, кивают головами. У его матери было то же самое, говорит Бобби. Что «то же самое»!?

Мозг отказывается служить

Что происходит, когда вы что-то забываете, когда теряете память, вещи и людей? Когда близкие люди теряют вас?

Человек состоит не из одной только памяти. У него есть чувства, воля, чувствительность, мораль… Все это здесь… Вы можете прикоснуться к нему, и увидите, как быстро все переменится.

Александр Лурия (1902–1977)

Однажды Патрик обнаружил сумочку своей жены в холодильнике. До этого они вдвоем перерыли весь дом в ее поисках, и вот сумочка нашлась в холодильнике. На второй полке, рядом со сливочным сыром.

По мере того, как болезнь Альцгеймера уродовала мозг Аниты, нарушались нервные связи, в мозге накапливались аномальные белки, и снижалась секреция нейромедиаторов. Анита то и дело обращалась к своему Патрику с одними и теми же вопросами. Она забывала слова, предложения теряли правильную структуру. Анита начала путать лица и имена.

Она говорила, что сначала замечала эти нарушения. Она заметила их первая, до того, как на них обратили внимание остальные члены семьи. Постепенно она стала терять вещи, пропускать поворот к дому с шоссе, и мучительно подбирать слова, которые приходили ей в голову только после того, как разговор уже был давно окончен.

Анита думала, что причиной была усталость. Она старела и быстро утомлялась. Эта мысль успокаивала, успокаивал ее и муж.

Но потом для успокоения оставалось все меньше и меньше возможностей. «Я же только что тебе об этом говорил!» – в отчаянии говорили ей родственники. «Нет, вы ничего мне не говорили», – огрызалась Анита. Обвинения и отпор, обвинения и отпор.

Прогулка к Лягушачьему Болоту. Они с Патриком совершали ее четыре раза в год. За три часа они огибали рыбацкую деревню Хаут в девяти милях к северо-востоку от Дублина. Дорога шла мимо дома, где прошло детство Йитса, мимо скал, взирающих на сапсанов, моёвок и гагарок, к старому, построенному в 1814 году, маяку Бейли, возвышающимся над Дублинским заливом. Потом они делали круг по берегу Лягушачьего Болота и возвращались домой вдоль трамвайной линии, заходя в гавань – поесть густой ухи в местном трактире, откуда в свете заходящего солнца были видны морские львы.

В тот день Патрик не смог пойти на прогулку, потому что накануне растянул лодыжку, и Анита пошла одна с группой любителей из Книжного клуба. Она нечаянно отстала от группы и на мгновение потеряла их из вида. Она вдруг оказалась на дороге совсем одна, внимательно разглядывая фиолетовые и зеленые указатели на деревянных столбах. Но почему-то они показывали каждый раз разные направления. Анита решила выбрать один путь, но он привел ее в тупик. Она стояла на раскисшей тропинке, слышала удаляющиеся голоса группы и впадала в панику. Она бросилась по другой тропинке и ошиблась, потом по другой, и снова ошиблась. Дрожавшую и плачущую ее обнаружил возвращавшийся из школы гольфа человек. Анита безуспешно пыталась набрать по сотовому телефону номер Патрика.

Теперь Анита сидит передо мной, в моем кабинете. Рядом сидит Патрик. Думаю, они уже все понимают. Анита выглядит совершенно растерянной и сбитой с толка.

Она одета изысканно и со вкусом. Видно, что она тщательно готовилась к этому визиту. Розовая сумочка в тон к розовым серьгам. В руках у Патрика записная книжка в черном кожаном переплете и перьевая ручка.

Анита хорошо помнит летние детские путешествия в Батлинский лагерь в Мозни: там она участвовала в соревнованиях на приз Принцессы Праздника. Там дети ели мороженое, жили в деревенских домах и искали зарытые сокровища. Анита хорошо помнила, как ругалась с братом из-за «Лего». Помнит она и замечания за разговоры в классе. «Я такая болтушка, такая болтушка!»

Но, если я спрашивала ее о том, что произошло сегодня утром или на прошлой неделе, то в кабинете повисало неловкое тягостное молчание.

«Яблоко», «стол», «пенни». Я трижды повторила для Аниты эти три слова, чтобы они отпечатались в ее мозгу. Через минуту я попросила ее повторить их, и она не смогла. Она помнила, какой на дворе месяц и год, но не могла назвать число или вспомнить день недели. Я попросила ее нарисовать часы, и она нарисовала все цифры на одной стороне циферблата. Врачей учат выявлять асимметрию, то есть несоблюдение строки при письме, отличия от нормального рисунка. Именно в этих мелочах кроется патология. Я попросила ее нарисовать куб. Линии, которые нарисовала Анита, беспорядочно перекрещивались, и рисунок ничем не напоминал правильную геометрическую фигуру.

Вначале болезнь Альцгеймера поражает височную долю, и это происходит задолго до того, как проявляются видимые симптомы. Атрофия гиппокампа (структуры, напоминающей по форме морского конька) и энторинальной коры начинается очень рано. Страдает эпизодическая память – способность путешествовать назад во времени, способность кодировать, хранить и воспроизводить личный опыт, личные конкретные переживания: как вы отмечали в прошлом году свой день рождения, что вы ели на завтрак сегодня утром, куда ездили в отпуск прошлым летом?[1]

Существуют и другие формы деменции, состояния, при котором поражаются когнитивные способности – такие, как способность к обучению, припоминанию, усвоению языка, социальных навыков и исполнительных функций. Однако болезнь Альцгеймера – это наиболее частая и распространенная причина деменции, и ранние проявления касаются как раз способности к припоминанию.

Болезненный процесс, между тем, прогрессирует, захватывая остальные участки височной доли и теменную долю, а далее распространяется на переднюю часть головного мозга. Больной постоянно повторяет одни и те же вопросы, не помнит, куда кладет вещи (при этом часто кладет их в самые неожиданные места), теряется в магазинах. Родственники начинают прятать ключи после того, как больной въехал в чужую машину на повороте. Речь становится неуверенной, больной испытывает трудности при назывании предметов: сначала это сковородка, потом холодильник, потому шариковая ручка. Больной начинает путать перчатки с носками, тигров принимает за кошек. Больной забывает «как» делаются разные вещи – как застегивается рубашка, как меняются телевизионные каналы с помощью пульта. По мере гибели нервных клеток передней части мозга больной теряет способность к планированию и не может одновременно делать две вещи, становится встревоженным и раздражительным, а иногда впадает в депрессию и начинает страдать манией преследования.

История Аниты весьма похожа на истории других пациентов с болезнью Альцгеймера, которой в мире ежегодно заболевают 47 миллионов человек – один каждые 3,3 секунды. Самым большим фактором риска болезни Альцгеймера является возраст, и первые симптомы, как правило, появляются после шестидесяти пяти лет, приблизительно в том же возрасте, в каком они появились у Аниты. Заболеваемость увеличивается вдвое каждые пять лет. Правда, в своей клинике я видел и более молодых больных. Заболеет человек болезнью Альцгеймера или нет, зависит, похоже, от множества генетических и экологических факторов, но неблагоприятная наследственность не есть гарантия развития заболевания.

Приблизительно в 25 процентах случаев болезнь носит явственно семейный характер. Возраст, ожирение, травмы головы и повышенное артериальное давление крови являются лишь факторами риска болезни Альцгеймера, но сами по себе они не являются ее причиной. К болезни Альцгеймера можно с полным правом отнести правило, касающееся и всех других болезней – обобщения здесь допустимы только в определенной мере. Результаты исследования памяти составляют вполне типичную картину, но путь развития болезни всегда индивидуален, как и в случае Аниты. Процесс забывания и припоминания знаком и типичен, но путь деменции Аниты окрашен и оформлен ее собственными воспоминаниями и ее сугубо личностными чертами.

«Я уже говорила вам об этом, доктор?» Да почти на каждый такой вопрос я могла ответить утвердительно! Она говорила мне о влюбленной парочке из Книжного клуба, о трактире морепродуктов и о сливочном мороженом. Да, я могла бы ответить, что все это я уже слышала. Думаю, то же самое она каждый день рассказывала Патрику. Но в ее историях была теплота, обрывки приятных воспоминаний и связь с прошлым.

«Это такая вещь, ну, вы знаете, такая вещь. Львы в воде, блестят. Чайки глубоко. Дети море». Местоимения пропущены, от синтаксиса не осталось и следов.

Но, несмотря на искажение речи, мышления, несмотря на изуродованное бытие, не осталось ли что-то от прежней Аниты в душе этой женщины? Не Аниту ли я вижу перед собой? В смысле «ту самую» Аниту?

Гора памяти

Память Аниты, как мне думается, – это ее истории, ее непрерывный связный рассказ, ее мысленная копия самой себя. Воспоминания о прежних чувственных переживаниях связывают нынешнюю Аниту с Анитой прежней; они сохраняют ее неизменную личность. И это тождество есть ядро ее личности – то стечение вещей, которое делает человека неповторимым и единственным.

На самом деле, я хочу понять здесь следующее: если мы теряем память, то теряем ли мы самих себя?

Давайте поставим мысленный эксперимент. Соберите все свои воспоминания в один большой картонный ящик – воспоминания о песочных замках и разбитых бокалах, о первой любви и об утраченной любви, о путешествиях и дорожных авариях, о закатах и бурях. Эмоции пропитывают каждое воспоминание – печаль по утраченной из-за беспечности дружбе, радость от возрожденных чувств. Наполнив ящик, встаньте у подножья горы. Пока вы это делаете, я становлюсь на вершину горы и начинаю освобождать мой мозг от всех воспоминаний, которые когда-либо там хранились.

Теперь пусть доброволец возьмет полный ящик (он окажется тяжелее, чем казалось на первый взгляд!) и поднимется с ним на вершину горы ко мне, где загрузит мой мозг вашими воспоминаниями.

Где теперь вы? Чьей сущностью вы теперь являетесь? Стоите ли вы у подножья горы, лишенные этих воспоминаний? Или на вершине, но в другой телесной оболочке?

Думаю, что многие интуитивно ответят, что мы пребываем там, где находится наша память – память о любви, утраченной и обретенной, о закатах и бурях, воспоминания о вещах, людях и временах – то есть обо всем, что делает нас такими, какие мы есть сейчас.

Вы теперь на вершине горы.[2]

Однако, когда я думаю, является ли Анита той же личностью, какой она была прежде, я подозреваю, что ответ кроется не только в памяти. Я не могу вспомнить все, что я делала, будучи шестилетним ребенком. Но никто не может, несмотря на это, утверждать, что я не тот же человек, что и та девочка. Я ее не помню, но из этого, тем не менее, не следует, что самость и тождество полностью утрачены. В нас есть что-то большее, нежели груда воспоминаний, независимо от того, насколько тяжела эта груда.

Последовательность самостей

Если вы пока еще не в Дублине, то я приглашаю вас в этот город. Предположим, вы решите прогуляться к Лягушачьему Болоту, потому что только что прочли о нем в какой-нибудь книге, где объединены сведения для туристов и философия. Вы понимаете, что для успеха экспедиции вам было бы неплохо обзавестись картой и спланировать маршрут. После этого вы садитесь в поезд, следующий в Хаут. У вас в голове уже сформированы все необходимые связи, от одного момента к следующему: намерения, цели и желания. Вы с утра очень хотели съездить на Лягушачье Болото, и эта идея до сих пор кажется вам удачной. Мы можем очертить ваш путь из Дублина в виде последовательности самостей, каждая из которых, оглядываясь, видит предыдущую, а, глядя вперед, – следующую, которая уже села в поезд. Каждый раз между самостями возникает волна связи, волна общности. Вы идете мимо Лягушачьего Болота, любуетесь Дублинским заливом, смотрите на сапсанов и моёвок, а потом заходите в паб в гавани. Отправившись домой, вы вспоминаете, как стояли на скалах и дышали морским воздухом в первой половине дня. Вы вечером сохраняете связь с собой, с вами, каким вы были на скалах днем; вы на скалах связаны с вами, каким вы были утром, когда планировали поездку. Возникает неразрывная связная цепь. Вы можете продолжить эту цепь дальше, соединив ею предыдущие дни, недели и так далее. Тождество личности погружено в связность.

Однако для того, чтобы поддерживать тождество в течение длительного времени, нам необходимо сделать еще один шаг – обеспечить непрерывность. В пабе вы вспоминаете свою прогулку вдоль Лягушачьего Болота, но, вероятно, не вспоминаете себя, четырехлетнего, строящего из песка замок. Вы в пабе не выказываете намерений или убеждений, которые владели вами на пляже. Но какое это имеет значение? До тех пор, пока через промежуточные связи, несущие воспоминания, намерения и убеждения, можно восстановить всю цепь, тождество личности существует. Первое звено в этой цепи, вероятно, не слишком сильно связано с последним (во всяком случае, на первый взгляд), но имеет место весьма значительное – перекрывание от стадии к стадии, и это перекрывание позволяет нам утверждать, что мы на протяжении жизни остаемся одними и теми же личностями.[3] Существуют устойчивые психологические черты, несмотря на то, что они могут ослабляться и усиливаться на протяжении жизни. Если ваша самость была общительна в подростковом возрасте, то надо думать, что теперь вы – душа общества на вечеринках. Если вы на прежней работе были добросовестны и пунктуальны, то, наверняка, вы и сейчас надежны и обязательны. Несмотря на то, что ваши клетки с тех пор успели несколько раз смениться, вы, тем не менее, остаетесь одним и тем же, самим собой.

Правда, отнюдь не все придерживаются такой точки зрения, и утверждают, что утрата таких связей при деменции полностью стирает прежнюю личность. Американский философ, специалист по биоэтике, а ныне заслуженный почетный профессор Гарварда Дэн Брок говорил:

«Я считаю, что страдающие тяжелой деменцией люди, несомненно, остающиеся при этом представителями рода человеческого, все же становятся по своим психологическим способностям ближе к животным, чем к здоровым взрослым людям. В некоторых отношениях больные с деменцией даже хуже животных, таких, как лошади или собаки, которые способны на интегральное целенаправленное поведение, которого мы не видим у лиц, пораженных тяжелым слабоумием. Деменция в тяжелых случаях уничтожает память, а, значит – уничтожает психологическую способность образовывать связи во времени, связи, обеспечивающие сохранение непрерывности тождества личности, и это говорит о том, что деменция с утратой памяти приводит к утрате личности».

Возможно, что в некоторых отношениях Анита действительно стала неузнаваемой, но большинство из нас, включая семью Аниты, решительно отвергнет аргументы Брока.

Мнение Барбары Пойнтон являет собой полную антитезу взглядам Брока. Даже связность и непрерывность сохраняются до последних дней. Муж Барбары, Малколм Пойнтон, был пианистом и преподавателем музыки в Триплоу, в деревне в Кембриджшире. В возрасте пятидесяти одного года Малколму был поставлен диагноз болезни Альцгеймера, и последние одиннадцать лет его жизни были запечатлены в великолепном документальном фильме режиссера Пола Уотсона «Малколм и Барбара: прощание с любовью».

В 2007 году Барбара написала о последних месяцах жизни мужа:

«Малколм окружен любовью. Мы стараемся общаться с ним на глубинном уровне – просто глядя ему в глаза, нашептывая в уши ласковые слова и нежно прикасаясь к нему. В такие моменты он источает детское доверие, в глазах появляется свет и ответная любовь – мы видим его истинную, глубинную самость, с которой он появился на свет, и куда нам было позволено заглянуть. Имеет ли значение, как это называть – духом, душой, внутренней самостью, сущностью, личностью – если мы это чувствовали и переживали?»

Возражение Декарту; изменить представление об утрате

По мере прогрессирования деменции Анита становилась все более рассеянной, более хрупкой, более уязвимой. Эти признаки усиливались с каждым следующим посещением. Широко раскрытые глаза, трясущиеся руки, шаркающая походка. Но внешне, физически, она сохраняла сходство с человеком, впервые переступившим порог моего кабинета три года назад. Она была узнаваема, несмотря на утрату психологической связности, о которой я упоминала выше, и несмотря на то, что коробка с памятью продолжала постепенно опустошаться.

Наша физическая форма, несмотря на постоянное обновление клеток, процессы старения или изменения сознания, остается достаточно устойчивой для того, чтобы мы оставались знакомыми самим себе и окружающим. Можно сказать, что вы – это прошлое или будущее существо, заключенное в ваше неизменное тело. При таком подходе Анита все еще Анита.

Однако я понимаю, что одной физической формы недостаточно для того, чтобы Анита оставалась прежней личностью по мере прогрессирования деменции. Анита – это нечто большее, нежели ее клетки и молекулы, ослабевшие ноги и обвисшие плечи. Она, кроме этого, еще – это и отношения с другими людьми, ее вовлеченность во взаимодействия, взгляд вовне. Такие философы, как Мартин Хайдеггер, полагали, что человеческие существа всегда вступают в отношения с другими людьми и взаимодействуют с объектами окружающего мира. При этом, имелось в виду экзистенциальное взаимодействие, а не топографическое или пространственное. Dasein, «бытие здесь» – так обозначил Хайдеггер сущность человека. Но, по мысли Хайдеггера, это был кивок в сторону экзистенции (существования), бытия в мире, и вовлеченность в него, в противоположность изоляции от него.

Однако Декарт, в противоположность Хайдеггеру, утверждал “Cogito ergo sum” («мыслю, следовательно, существую»). Тело – это просто предмет обладания; при болезни Альцгеймера оно, подчас, становится препятствием. Тела мыслятся, как поле битвы, на котором происходит очищение и управление, контроль и наблюдение, обеспечение безопасности и принуждение, ограничение и исправление. В теле существует тревожная сигнализация и защитные ограждения. Свободное выражение сексуальной чувственности сведены к патологии. Тело надо одевать в легко снимаемую одежду на шнурках и обувать в обувь на липучках, чтобы можно было, как можно скорее, уложить тело в шезлонг или на лежачую каталку.

Однако, переключив фильтр, мы увидим совершенно иную картину: дело не в том, что мы обладаем телами; мы сами – суть тела, то есть мы воплощены в них. Тела, взаимодействующие с миром, вовлечены в его жизнь, внедрены в его ткань. Деменция не уничтожает эту способность. Как писал французский философ Морис Мерло-Понти (1908–1961): «мир – это не то, что я мыслю, это то, что я проживаю».

Или вот история Реймонда. За пять лет до прихода ко мне на прием он явился в пункт скорой помощи с жалобой на какую-то заразу, которая сжирает его плоть (диагноз Реймонд поставил себе сам с помощью интернета). Выяснилось, что у него простое грибковое поражение пальцев ног. Реймонд решил, что эта хворь пройдет сама собой. Однако теперь, когда он стал забывать имена друзей и мог заблудиться по дороге на работу, стали реальностью его худшие страхи. Ему не нужен был интернет для того, чтобы теперь поставить себе диагноз; он понял, что на него надвигается деменция. Как в одной из серий «Коломбо», он знал, кто преступник, еще до того, как распутал весь клубок.

С самого начала я заметила у него страх перед физическим контактом. У Реймонда напрягались плечи и сжимались кулаки даже тогда, когда медицинская сестра просто измеряла ему давление. Позже он уже не мог словами рассказать о жестокостях, преследовавших его в детстве, но рассказывал эту печальную историю, не прибегая к словам. Он сильно и неудержимо задрожал, когда фельдшер попытался его побрить. Жена Реймонда говорила мне, что он кричал от страха всякий раз, когда мимо его дома проходил приходский священник. Раньше он переключал телевизионный канал всегда, когда начиналась религиозная программа (а в то время в Ирландии было много таких программ). В этом новом приходском священнике Реймонд видел священника, которого знал в детстве. Он кричал, чтобы переключить канал.

Реймонд выражал себя все более расплывчатыми образами.

Он выражал себя слезами, которые лились из его глаз, когда родной брат клал руку ему на плечо.

Он был рубцом на грудной клетке, который остался после аортокоронарного шунтирования.

Он выражал себя в том, как подбрасывал на колене внучку.

Он был обветренным на стройплощадках лицом.

Он был нежным объятием, когда любовно обнимал жену.

Он обрел новый язык, который требовал понимания и перевода. Его жесты, привычки и действия были накрепко спаяны с его телом. Его существование было прочно внедрено в физические ощущения, телесные восприятия и взаимодействия.

Возможно ли, что эта концепция воплощения позволила Аните, несмотря ни на что, остаться Анитой? Да: если мы существуем в контексте окружающего мира, то мы всецело спаяны с ним, и никакая деменция не сможет лишить нас этого единения.

Несмотря на это наша медицинская модель деменции продолжает вращаться вокруг неспособности и неразличения; эта модель настаивает на том, что Аниту надо определять по тому, что у нее исчезло, а не по тому, что выступило на первый план. При болезни Альцгеймера самая трудная задача – это увидеть что-либо, помимо уничтожения: уничтожения экспрессии, деятельности, самостоятельности и независимости.

Когда я спрашиваю пациентов с начальной или недалеко зашедшей болезнью Альцгеймера, думают ли они, что являются такими же личностями, какими были раньше, то они, как правило, отвечают утвердительно. Но за этим следует список вещей, которые они уже не в состоянии делать (в чем им вторят члены семьи): я не могу говорить так же хорошо, как раньше, я не могут ходить так же хорошо, как раньше. Я больше не могу выносить мусор, я уже не могу забить мяч в девять лунок, когда играю в гольф.

Нарушение способности выполнять рутинные повседневные обязанности является основой для диагностических критериев деменции – как врачи, мы не можем сказать человеку, что у него деменция до тех пор, пока не будем знать, чего он не может делать. Поэтому мы спрашиваем о том, чего стало не хватать, чаще, чем о том, что осталось.

Попытка отойти от негативного определения деменции – это не то же самое, что отрицание нарушений, вызванных деменцией; это переоценка нашего способа их представления. В деменции присутствует нечто большее, нежели потери и нарушения.

Когда близкий человек с деменцией уходит из дома, становится гневливым, апатичным или паранойяльным, становится трудно, практически невозможно, прибегать к этим концепциям о распознавании воплощений. Философия – не полицейский, который помогает отыскать заблудившегося больного с деменцией.

Лори Грэхем, выступая в программе Би-Би-Си «Дневники деменции», рассказывала о том, как она ухаживает за мужем. «Человек, с которым мне приходится иметь дело, человек, на которого я иногда кричу от бессилия, человек, который заставляет меня рыдать от беспомощности, выглядит, как незнакомец. Он похож на моего мужа, но, на самом деле, Говарда больше нет».

Смогут ли эти идеи относительно воплощения, относительно нового восприятия потерь и утрат, связанных с деменцией, помочь Лори Грэхем в моменты глубочайшего отчаяния? Нет сомнения, что в самые лучшие дни – со временем их становится все меньше, и именно в эти дни Лори уповала на эти идеи – она отчаянно пыталась понять самые смутные знаки, поймать признаки того, что ее муж все еще здесь, пусть и в ином обличье. Они с мужем сделали все, что могли, чтобы сохранить свою идентичность, чтобы выразить ее, сделать действенной, ухватиться за нее настолько крепко, насколько хватит сил.

Правда заключается в том, что здесь не существует специальной формулы – нет простого способа заглянуть за занавес инвалидности, нет простого пути разглядеть присутствие больного здесь и сейчас. Но определенно можно сказать одно: в нашем медицинском обиходе взгляд на деменцию часто оказывается слишком близоруким – упрощенная биомедицинская модель отчаянно нуждается в усовершенствовании: в изменении предпосылок, интерпретации общения и лечебных действий. В противном случае личности Аниты грозит полное уничтожение.

Смена узкого, как булавочное отверстие, взгляда, сфокусированного на нарушении функции, на более широкий обзор, позволит рассмотреть вовлеченность и экспрессию пациента. Обыденные разговоры, класс рисунка или танцевальные занятия становятся не способом проведения досуга, а способами проявить связь с миром и экспрессию.

Избавимся от темных безжизненных коридоров инвалидных домов, представим себе их в виде общественно значимых пространств с улицами, с местами встреч, со скамьями, уличными фонарями и площадями. Как можно чувствовать себя в мире, будучи полностью и жестоко из него вырванным? Воплощение извлекает тождество личности исключительно из царства познания и познаваемого. Несомненно, мы все присутствуем в этом мире, по крайней мере, в той или иной степени.

Истории, которые мы рассказываем

Джон Бейли, написавший книгу о деменции своей жены, Айрис Мердок, описывает их общение без слов: «… подобно подводному сонару, мы улавливали малейшие биения наших сердец, прислушиваясь к ним, словно к эху своих собственных». Несмотря на прогрессирующую деменцию, «Айрис во многом сохраняла свою самость».

Общение продолжается независимо от сохранности речи; средствами общения становятся улыбка и гримаса, пожатие плечами, утвердительный кивок, сжатый кулак или рукопожатие, скрещенные на груди руки или поднятые к потолку глаза. Многое можно понять без единого произнесенного слова – радость, отвращение, благодарность, восхищение, поощрение, теплоту и эмпатию.

По мере прогрессирования деменции Анита постепенно потеряла способность говорить. По крайней мере, она не могла говорить так, как раньше. Грамматика была забыта, времена путались, последовательность событий становилась иной в каждом следующем повторении истории.

Тем не менее, я все же имела представление о том, кто сидел передо мной.

«Буквы А и Б написаны неправильно. Я проверила!»

Помимо историй о выходных днях и походах по холмам, была у Аниты еще одна история – рассказ об одной амбициозной женщине, которая первой из всей семьи поступила в университет. Анита рассказывала эту университетскую историю очень долго, до тех пор, пока деменция не зашла очень далеко, хотя постепенно слов в этом рассказе становилось меньше, а жестов – больше. Анита движениями показывала, что открывает книгу, внимательно смотрит в микроскоп, с трудом ковыляет на шпильках по булыжной мостовой, подбрасывает вверх академическую шапочку. Энтузиазм Аниты был поистине заразительным. Если она вдруг спотыкалась, ей на помощь приходили либо я, либо ее муж. Наша помощь воспламеняла воображение Аниты, и рассказ продолжался с прежним воодушевлением. Своим рассказом она уводила нас прочь из кабинета, оклеенного постерами с призывами мыть руки перед едой и предупреждающими надписями: «Осторожно, асбест!», украшавшими канареечно-желтые стены.

Связная автобиография – это хроника самости, связь с прошлым и, возможно, с будущим. Моральные качества, поведение, вера и убеждения существуют между строк этой автобиографии. Мы – это истории и сказки, которые мы рассказываем себе и другим.

Да, действительно, деменция разрывает этот связный рассказ, но кто знает, может быть, эти, по видимости хаотичные и повторяющиеся истории, на самом деле, укрепляют, а не разрушают личность больного болезнью Альцгеймера. Пусть даже истории повторяются, слова исчезают, последовательность времен не соблюдается, а на месте забытых фрагментов конструируются конфабуляции? А что если все это позволяет больному с деменцией придавать смысл существованию своему и окружающих? Возможно, хаос и повторы – это наши проблемы, а не их.

Способ общения Аниты воплощал ее ценности: она обладала сознанием и разумом, когда окружающие сильно в этом сомневались. Даже при тяжелой деменции самовыражение остается, и его средствами служат простые жесты. Уходит взгляд от третьего лица, но остается собственное «я». Намек занимает место явного выражения.[4]

Эти истории отражали прошлое Аниты, именно они представляют ее личность посредством рассказов, столь же спутанных, как и клубки белка в ее головном мозге.

Зеркала

«Случалось ли тебе видеть, что лицо человека, смотрящего в глаза другого человека, отражается в них, словно в зеркале; и в находящемся напротив зрительном органе, называемом зрачком, возникает, своего рода, изображение смотрящего?»

Сократ, «Алкивиад I»

Идентичность личности включает в себя, одновременно, то, какой ее видят другие, и то, какой она сама видит себя. «Самость» или «я» – это, в первую очередь, переживания и чувственный опыт индивида (в смысле собственного бытия). Но «идентичность» включает в себя также и то, каким нас видят другие. Идентичность зависит не только от вас, она плод сотрудничества с другими.

Это был раз и навсегда заведенный обычай. Обычай Аниты и Патрика. Она запирала входную дверь, а Патрик открывал Аните дверь машины. С недавних пор, рассказал мне Патрик, когда к ним приезжала карета скорой помощи, чтобы отвезти Аниту на прием (она уже не могла ездить в обычной машине), санитары разрешали Патрику открыть дверь машины и сказать: «Карета подана, миледи». Анита все еще улыбалась, слыша это.

Ar scath a cheile a mhaireann na daoine. Эта ирландская поговорка переводится так: люди выживают под защитой друг друга.

Конечно, «идентичность личности» – это, на практике, не бинарное понятие. Не бывает такого, что личность либо есть, либо ее нет. Иногда члены семьи в краткие мгновения видели снова ту, прежнюю Аниту. Это было похоже на взгляд в бинокль, когда медленно меняют фокус, и изображение то становится четким, то расплывчатым. Иногда они видели, что в Аните стало меньше от прежнего человека, каким она была всего несколько месяцев назад, когда у нее уже была деменция. Даже сквозь туман амнезии можно проследить психологическую непрерывность и связь времен.

При заболеваниях, которые меняют личность больного, например, при опухолях лобной доли мозга, члены семьи и друзья чаще всего говорят: «Она перестала быть собой». При черепно-мозговых травмах такая трансформация может быть хаотичной; человек то «приходит» в себя, то «уходит». Но все не так при болезни Альцгеймера, по крайней мере, на ранних стадиях. Нарушения памяти развиваются медленно, постепенно и незаметно. Нарушения личности, если они вообще происходят, развиваются на поздних стадиях, когда личностные расстройства заслоняют нарушения памяти. Нэнси Рейган говорила о своем муже: «Долгое путешествие Ронни увело его так далеко, что теперь я не могу до него дотянуться».

Когда близкий человек именно таким образом теряет память, когда исчезают целые ее пласты, становящиеся недоступными нам, то неизбежно возникает чувство утраты и скорбь. Но, может быть, где-то в глубинах памяти больного тоже остаются воспоминания о наших личностях.

Но, если предположить, что идентичность личности включает в себя наблюдение со стороны окружающих, то это означает, что изменения того, как «мы выглядим со стороны», тоже могут угрожать идентичности личности, причем в большей степени, чем постепенная потеря памяти.

Какие черты, убеждения, амбиции и привычки связывают с вами другие люди? Великодушие, вечный оптимизм, безудержный цинизм, бульдожье упрямство, дипломатичность? Такой подход к личности больше связан с психологией, нежели с философией; он обращается не к тому, что мы сами ценим в себе, а к тому, что ценят в нас другие. Со временем эти грани могут изменяться, но это необязательно приводит к появлению абсолютно иной личности. Мы всегда ведем себя по-разному в разных ситуациях: на работе мы ведем себя иначе, чем дома, а дома – иначе, чем в отпуске. В результате в каждой ситуации к нам относятся по-разному. Сэмюель Барондес, профессор психиатрии и нейробиологии Калифорнийского университета в Сан-Франциско, говорит, что, несмотря на это, мы остаемся «одной и той же личностью – насыщенной непоследовательностями, случайными поступками, подсознательными мотивами и самообманами, которыми каждый из нас обладает в весьма значительной мере».

В своих воспоминаниях о деменции Айрис Мердок Джон Бейли пишет, что, «уплывая во тьму», она не сознавала своих бывших блистательных достижений: «Способность к сосредоточенности исчезла вместе с умением строить связные предложения, помнить, где она была, и где находится в данный момент. Она не помнит, что написала двадцать семь выдающихся романов и блестящих философских книг; она не помнит, что является почетным доктором крупных университетов и Дамой Большого Креста Британской Империи». Это было «то, чем она была известна», то была линза, через которую на нее смотрели. По мере того, как ее творческие силы иссякали, ее образ размывался, становясь неузнаваемым даже для членов семьи, и это не было связано с потерей памяти.

Последним романом Мердок, опубликованным в 1995 году, стала «Проблема Джексона». В исследовании, проведенном через пять лет после смерти автора, нейрофизиологи подтвердили, что язык Айрис Мердок претерпел некоторые изменения за год до того, как был поставлен диагноз болезни Альцгеймера. В романе язык Мердок отличался ограниченным словарем, изложение стало менее абстрактным, более конкретным, а в тексте новые слова встречались реже, чем в других книгах Мердок. Это подтверждается пророческими рецензиями (написанными задолго до того, как критики, да и сама Мердок, поняли, что у нее развивается деменция). А. С. Байатт заключил, что структура книги очень напоминает «Индейский капкан», где герои лишены личностных черт, а следовательно, в книге нет ни сюжета, ни интриги. Пенелопа Фицджеральд сказала, что написанное выглядит так, будто Мердок «растерла свое сочинение до почти полной прозрачности». Гуго Барнакл писал, что во время чтения у него возникло ощущение, что он читает сочинение тринадцатилетней школьницы. Редко выходящий за рамки приличий Брэд Лейтхаузер в своей рецензии, написанной для «Нью-Йорк Таймс», выразил сильное удивление: «Смогут ли даже самые верные почитатели объяснить, почему фраза «тогда вдруг» трижды встречается в одном абзаце?» Далее он приходит к следующему заключению: «Вся история представляет собой богатое переживание по поводу прежних неудачных романов. Изложение представляет собой нагромождение путанных фраз».

На Айрис Мердок стали смотреть по-другому, потому что она стала поступать по-другому. На взгляд других, она перестала быть сама собой. Исчезло то, чем она была известна.

Означает ли это, что мы являемся соучастниками в разрушении единства личности больных, страдающих деменцией? И, если так, то можем ли мы помочь его сохранению?

Психологи Стивен Сабат и Ром Гарре утверждают, что именно окружающие создают главную угрозу самостям пациентов с болезнью Альцгеймера, угрозу большую, чем сама болезнь. Самости – продукт совместной деятельности, говорят эти психологи; мы можем по собственной воле ослаблять или усиливать взаимодействие с больным, можем поддерживать или, наоборот, ломать других.

Дж. Б. был ученым, преподавателем, администратором и писателем. За четыре года до того, как он стал участником исследования, предпринятого Сабатом и Гарре, ему был поставлен диагноз болезни Альцгеймера. С исследователями он встречался один раз в неделю, тем не менее, Дж. Б. не стал посещать дневные занятия в центре (игры, обсуждения и тому подобная деятельность), а вместо этого гулял, читал или встречался со своими бывшими сотрудниками.

Самое простое – это предположить, что Дж. Б. – мизантроп-отшельник, питающий отвращение к общению, и склонный к бесцельному бродяжничеству. Однако рассказ самого Дж. Б. рассеивает это впечатление:

«Да, и я, и моя жена были людьми в высшей степени преданными науке и, э, мы общаемся между собой, э, и общаемся, на самом деле, э, на очень высоком уровне. Э, и, э, я думаю, что большинство людей здесь, э, очень добры. Но когда я сближаюсь с ними, э, я вижу, что они занимаются совершенно тривиальными делами, и мне хочется отойти в сторону».

Так исчезает видимость асоциального бродяги, злобного отшельника. На самом деле, Дж. Б. – ученый, общающийся с теми, кто находится на одном с ним уровне, человек, стремящийся избегать пустого общения, человек, любящий осмысленные прогулки, а не склонный к бродяжничеству. Дж. Б. не может работать в академической науке, как это принято; но в его глазах это не делает его роль несущественной.

«У меня есть ощущение, какое-то довольно смутное ощущение, что вовсе не обязательно иметь какой-то статус, потому что, на самом деле, меня никогда не интересовали такие пустяки. И знаете, я сейчас чувствую, что это действительно хороший проект, по-настоящему научный проект. Уверен, что и вы думаете так же. Это настоящая наука».

Опасность такого подхода, идеи о том, что природа самости зависит только от социальных взаимодействий или от того, «чем мы известны», состоит в том, что он (подход) в своих крайних проявлениях может возложить вину на тех любящих людей, которые ухаживают за больными с болезнью Альцгеймера. Их можно, следуя до конца такой логике, сделать соучастниками или главными ответственными за дегуманизацию и маргинализацию больных деменцией, так как это ухаживающие за ними люди активно превращают своих подопечных в несмышленых детей, пугают их, стигматизируют и превращают в безвольных роботов.

Китвуд надеялся, что новый подход поможет покончить с дегуманизацией больных с деменцией. Теории Китвуда привели к созданию ряда методик, которые теперь используются во всем мире для осуществления направленного на пациента лечения и поддержки их семей.

Но и такой подход не позволяет предупредить неизбежное разрушение личности (или идентичности), обусловленное деменцией, независимо от качества социального окружения. И это сильно подавляет членов семьи, друзей и сиделок. Деменция может быть очень жестокой; но я все же уверена, что наилучшая тактика – это оберегать друг друга.

Анита

В углу комнаты стоит молодая Анита. Она внимательно смотрит на себя, повзрослевшую и постаревшую, стоящую рядом с мужем. Молодая Анита, такая, какой она была до поразившей ее деменции, смотрит на свою постаревшую самость, которая с трудом вспоминает слова и не может сложить их в предложения. Но есть здесь и узнавание; молодой Аните не безразлично, что произошло с ее постаревшей версией, она видит и ощущает непосредственную связь, схожесть и единство.

Анита вернулась в клинику. Теперь она уже не в состоянии запомнить несколько слов, нарисовать часы или пятиугольник. Со временем я перестала просить ее делать это.

Осталась ли она тем же человеком, каким была раньше? Осталась ли она вообще человеком и личностью к концу своего пути? Я верю, что ее цельность простирается далеко за пределы точности воспоминаний, беглости речи или ловкости движений. Далеко за пределы аномальных белков, скопившихся в ее мозге, далеко за пределы ежедневно разрушающихся нервных клеток. Нельзя отрицать деменцию и ее неуклонное, до самой смерти, прогрессирование. Нельзя отрицать воздействие деменции на Аниту и членов ее семьи. Но мы не можем допустить и мысли о том, что деменция похищает человека полностью. Надо продолжать видеть ее. Анита присутствовала в этом мире до тех пор, пока была жива.

Я вспоминаю ее всякий раз, когда возвращаюсь в Ирландию, иду вдоль Балскадденского залива и трамвайных путей. Иду к тому месту, где она потерялась, но была снова найдена.

Глава 2 Честные лжецы

Чарли страдал сильным истощением – кахексией. Мышцы его атрофировались, тело дрожало при малейшем напряжении, синие вены выпирали из-под прозрачной кожи. У Чарли были ярко-красные ладони, ногти обрамлены желтым ободком. Предплечья были покрыты сочащимися расчесами.

«Вчера все изменилось», – говорит он мне. Вчера он уволил своего дворецкого Гарри. «Двенадцать лет безупречной службы, и вот на тебе! Гарри украл трактор и поехал на нем по главной улице. Может быть, все дело в кризисе, который сказался на каждом из нас? Как вы думаете, доктор? Ох уж эти ирландские политики».

Примерно за полчаса до того, как я приехала, Чарли покидал госпиталь, чтобы посетить благотворительный детский приют и вручить призы участникам забега с яйцами в ложках. Призы получили даже те, кто пришел последним. Потом Чарли поупражнялся на розовом батуте. Нет, батут был фиолетовым. Да, да, определенно, фиолетовым.

Я приложила стетоскоп к груди Чарли и, одновременно, прощупала его пульс. Пульс был неровный и слабый. На верхней части туловища видны, словно расползшиеся паучки, сосудистые звездочки. Каждая такая звездочка – это расширенный кровеносный сосуд, а от него, как ножки паучка, расходятся несколько более мелких сосудиков. Эти звездочки свидетельствуют о поражении печени. Я попросила Чарли посмотреть направо, а потом быстро перевести взгляд влево. Зрачки хаотично задергались. Такое нарушение называют нистагмом. Значит, поражен и головной мозг.

Флакон спиртового геля, стоящий у стены, был пуст.

Через несколько минут Чарли надо было идти на заседание совета директоров, но «было очень приятно повидаться с вами, доктор».

Чарли неопрятен, волосы его неряшливо растрепаны. Он до приторности вежлив и очень дружелюбен, и, кроме того, в течение последних двадцати лет ежедневно выпивает одну-две бутылки водки. Он кочевал между приютами для бездомных, полицейскими участками разных районов Дублина и нашим госпиталем. Чарли знали все.

У него не было дворецкого. Ни тогда, ни раньше. Ему не надо было идти на заседание совета директоров. Единственным его вчерашним путешествием был спуск на первый этаж в отделение ультразвуковой диагностики, где ему сделали УЗИ печени. Не было также никаких трамплинов и бега с яйцами в ложках.

Но это не ложь. Не настоящая ложь. Чарли не желал никого обмануть.

Это были конфабуляции.

Термином «конфабуляция» обозначают ложные воспоминания, которые возникают (непреднамеренно) вместо забытых деталей на фоне тех или иных неврологических расстройств – инсультов, инфекционных поражений головного мозга, черепно-мозговых травм или заболевания, известного под названием Корсаковского синдрома. Именно этой болезнью и страдал Чарли.

Сначала Чарли страдал энцефалопатией Вернике, синдромом, обусловленным дефицитом тиамина (одного из витаминов группы B). Этот синдром чаще встречается при алкоголизме, но его наблюдают также и при других заболеваниях, связанных с плохим питанием: нервная анорексия, возобновление питания после длительного голодания, заболевания желудочно-кишечного тракта. У Чарли были классические признаки энцефалопатии Вернике: дезориентация, пошатывание при ходьбе и нарушения движений глаз.

Без заместительной терапии тиамином 20 процентов больных умирают. При отсутствии лечения у 85 процентов больных развивается Корсаковский психоз – тяжелая амнезия с конфабуляциями.

Такой пациент, рассказывающий самые неправдоподобные истории, не в состоянии помнить, что он не в состоянии помнить.[5]

Больные буквально фабрикуют конфабуляции. Иногда они ограничиваются легким приукрашиванием и преувеличениями. Однако в некоторых случаях конфабуляции представляют собой причудливые и развернутые истории, лишенные каких-либо мотивов.

Медицинская литература пестрит историями болезни таких пациентов: больные убеждены, что они космические пираты, что они были личными пилотами Саддама Хусейна, что они спасали тонущих детей. Один пациент утверждал, что на него был осуществлен воздушный налет, когда он спускался в люк подводной лодки. Другой говорил, что только что обсуждал строительство дома с тогдашним премьер-министром Гарольдом Вильсоном.

Русский психиатр и невролог Сергей Корсаков впервые описал такую больную в 1889 году:

«Рассказывая о своем прошлом, больная немедленно начинала путать события и вводила в рассказ о каком-то определенном событии фрагменты из другого события и из другого периода… рассказывая о поездке в Финляндию, предпринятой незадолго перед заболеванием, и подробно описывая мелкие детали, больная вставила в рассказ свои воспоминания о поездке в Крым, и из ее рассказа следовало, что финны едят только баранину, а населяют Финляндию татары».

Конфабуляции наблюдаются, главным образом, при заболеваниях, затрагивающих переднюю часть мозга – при корсаковском синдроме, травмах лобной доли, аневризме передней коммуникантной артерии. Возьмем для примера случай шестидесятисемилетней женщины с гидроцефалией. Это будет классический пример конфабуляций – честной лжи. Когда она пришла в себя после наркоза (женщине выполнили операцию шунтирования для устранения гидроцефалии) эта лживость исчезла. Операция, на которую решились врачи, привела к восстановлению связей гиппокампа с остальными частями мозга. Конфабуляции исчезли, и это был несомненный успех нейрохирургов.

Может ли понимание механизмов возникновения конфабуляций у таких больных с повреждениями мозга помочь нам лучше понять другие формы ложных воспоминаний, которые встречаются в обыденной жизни намного чаще? Возможно, тогда мы сможем понять суть неточностей, которые всплывают, когда мы вспоминаем о давно прошедших событиях или непоследовательности, часто характерной для историй, которые мы рассказываем. У вас или у меня истории могут отличаться от историй, которые рассказывает Чарли, но механизмы припоминания у нас одинаковы.

Собаки и сомнения

Конфабуляторы будут упрямо настаивать на том, что им надо идти на мнимую деловую встречу или на собеседование, потому что не могут отказаться от планов, которые давным-давно потеряли всякую актуальность. Это позволяет предполагать, что такие пациенты, как Чарли, не в состоянии расположить припоминания в должной временной последовательности – хронологическая путаница приводит к тому, что прошлые воспоминания плавают в настоящем, хотя в текущей реальности они уже совершенно неуместны. Чарли был не в состоянии подавить или инактивировать следы старых воспоминаний, несмотря на то, что в данный момент они были абсолютно несущественны.

Швейцарские авторы хронологической теории позже вернулись к Павлову и его описанию угасающего условного рефлекса, чтобы обосновать этот феномен.

В классических экспериментах Павлова по выработке условного рефлекса собака сначала ассоциирует стимул (удары метронома или электрический звонок) с появлением пищи. У собаки начинается отделение слюны всякий раз, когда звучит звонок или стучит метроном – Павлов называл это психической саливацией. Теперь звуковой стимул подается, но еду не приносят. Собака начинает понимать, что происходит, и слюноотделение (саливация) в ответ на звонок или удары метронома прекращается. Ожидаемый исход не происходит, и собака приучается не предвосхищать его. Этот архаичный процесс обучения называют «угасанием», его наблюдают даже у морских улиток и плодовых мушек. Однако у больных с конфабуляциями отсутствует способность к адаптации поведения таким способом, способом угасания. Нет никаких деловых встреч, не будет никакого собеседования, но больной продолжает их ожидать и предвосхищать.

Как следует из экспериментов Павлова, этот процесс тесно связан с системой вознаграждений головного мозга. Это, конечно, имеет смысл: с системой вознаграждений связана глазнично-лобная кора, и именно она чаще всего поражается при корсаковском синдроме.

Тем не менее, нарушение хронологии событий или их фильтрации не может объяснить все случаи конфабуляций. Возьмем, для примера, случай шестидесятичетырехлетнего мужчины с аневризмой. Накануне вечером, на вечеринке, он познакомился с женщиной, у которой была пчелиная голова. Невролог, к которому обратился этот человек, понял, что воспоминание о вечеринке могло быть истинным, хотя и смещенным во времени, но воспоминание о женщине с пчелиной головой истинным быть не могло.

Это позволяет предположить, что помимо нарушения хронологического порядка, причиной конфабуляции в некоторых случаях может быть что-то еще. Это что-то – внутреннее чувство. У Чарли не было никаких проблем в хранении или стратегическом поиске воспоминаний, его способность следить за ними осталась непораженной. Обычно мы обладаем быстродействующим ощущением правильности (процесс проверки действует, и то – при необходимости, намного медленнее), и этот механизм позволяет нам инстинктивно сразу отметать воспоминания, которые не могут быть истинными. «Нет, здесь что-то не так», – говорим мы в таких случаях. Это чувство правильности связано с передними отделами мозга (с такими областями, как глазнично-лобная или прилегающая вентромедиальная кора), которые могут поражаться при конфабуляции. Мы обладаем подсознательной системой проверки, которая маркирует мысли, требующие дополнительной сознательной проверки.[6] Эта маркировка выражается всем нам знакомыми сомнениями. При конфабуляциях эта контрольная система отказывает, сомнения исчезают, и больные пребывают в полной уверенности, что их воспоминания истинны. Так как отметка о сомнении отсутствует, нет никаких причин проверять истинность воспоминания. Чарли настаивал на том, что прыгал на батуте и судил соревнования по бегу с яйцом, не имея никаких причин думать по-другому.

Но, вероятно, Чарли не одинок, есть, наверное, и другие люди, которые с полной убежденностью публично высказывают ложные воспоминания.

Героизм по ассоциации

Выступление Хиллари Клинтон в Боснии 25 марта 1996 года: «Я вспоминаю, как мы приземлились под снайперским огнем. Предполагалось, что в аэропорту будет организована торжественная встреча, но вместо этого нам пришлось, втянув головы в плечи, бежать к машинам, чтобы уехать на нашу военную базу». Вскоре появился видеорепортаж о прибытии Клинтон. Она совершенно спокойно и без всяких эксцессов вышла из американского военного самолета, поприветствовала строй почетного караула, а затем выслушала стихотворение, которое продекламировала в ее честь восьмилетняя местная девочка.

Клинтон объяснила это ложное воспоминание «небольшим срывом». «Я говорю очень много разных вещей – в день я произношу миллионы слов – и, если я оговорилась, то это была всего лишь злополучная ошибка, – сказала она. – Это была очень долгая кампания. Иногда я, как и все, бываю обычным человеком».

Это ошибочное высказывание перечеркнуло политическую карьеру Хиллари Клинтон.

Президент Буш не один раз вспоминал, что видел, как первый самолет врезался в северную башню Всемирного Торгового Центра. В этот момент, 11 сентября 2001 года, Буш как раз входил в класс одной из флоридских школ. Тем не менее, нет ни одной съемки, которая могла бы это подтвердить.

Между тем, Дональд Трамп настаивал на том, что после 9/11 видел в новостях запись, на которой были тысячи и тысячи ликующих людей в Нью-Джерси, «где живет много арабов». Трамп никогда не видел этих кадров.

Когда утрачивается память, или когда ею манипулируют, то что остается? Где кончается приукрашивание, и начинается сознательная ложь?

Этот вопрос возникает, когда мы вспоминаем сагу Брайана Вильямса.

«Ночные новости Эн-Би-Си с Брайаном Вильямсом» всегда пользовались в США большой популярностью. Служба новостей Эн-Би-Си двенадцать раз была удостоена премии «Эмми», одиннадцать раз получала премию Эдварда Марроу, премию университета Дюпона в Колумбии, премию Уолтера Кронкайта за выдающуюся журналистику, а также престижную премию Пибоди, которую присуждают за лучшую стилистику передач. В 2006 году журнал «Тайм» включил Вильямса в список ста самых влиятельных людей планеты.

Его девиз: бестрепетно свидетельствовать истину.

Вильямс, бывший пожарный из Нью-Джерси, выступал в программе «Шоу Дэвида Леттермана» в 2013 году. История, которую он рассказал, сломала его блестящую карьеру. В ту неделю гостями Леттермана в студии, расположенной в театре Эда Салливена на 53 улице, были Дональд Трамп и Билл Косби (их жизнь тоже изменилась с тех пор, но по совершенно другим причинам).

Вильямс описывает, как выполнял задание по освещению вторжения в Ирак. Он говорит с Леттерманом очень уверенным тоном, в котором сквозят нотки превосходства, он говорит без колебаний, отклонений и повторений. На Вильямсе строгий черный костюм, белая сорочка с застегнутой верхней пуговицей, высокий тугой воротник, галстук в диагональную черную и белую полоски. За спиной Леттермана силуэты Бруклинского моста и моста Джорджа Вашингтона. Точнее, это их уменьшенные копии – символы студии Дэвида Леттермана.

Вертолет «Чинук», на котором летел Вильямс, повергся обстрелу из реактивного гранатомета.

«Ракеты попали в два из четырех наших вертолетов, включая тот, на котором летел я. Нас обстреляли из реактивных гранатометов и автоматов Калашникова, однако нам удалось сесть. Все было в порядке, хотя наш капитан получил ранение в ухо, за что был награжден «Пурпурным сердцем».

История была насыщена деталями: «Мы приземлились очень быстро; посадка была жесткой; мы четверо оказались посреди пустыни, как одинокие птицы». Подоспели бронетранспортеры «Брэдли» и танки «Абрамс». Они охраняли сбитых в течение трех дней, пока свирепствовала песчаная буря. Позже было вот что: «Наша подвижная съемочная группа Эн-Би-Си была спасена бронетанковым взводом из состава 3 пехотной дивизии». И, наконец, как вишенка на торте: «Зияющее отверстие в корпусе вертолета – символ неожиданностей, с которыми могут столкнуться в Ираке американские солдаты».

В начале 2015 года Эн-Би-Си снимало игру хоккейной команды «Нью-Йорк Рейнджерс». Это выступление игроки посвятили сержант-майору Тиму Терпаку. Вильямс пригласил Терпака и поблагодарил за защиту в Раке его, Вильямса, лично и всей съемочной группы Эн-Би-Си.

Это было уже лишнее, это стало каплей, переполнившей чашу. Члены экипажа оказавшегося под огнем «Чинука» видели эту передачу и, наконец, заговорили.

Вильямс никогда не был на борту этого «Чинука». Он прибыл через час после события. Ланс Рейнолдс, бортинженер: «Для нас это было что-то очень личное, такие вещи переворачивают всю жизнь. Я понимаю, что мне страшно повезло, что я смог выжить. Это было личное переживание, к которому, не имея на то никакого права, решил примазаться другой человек». Майк О’Кифи, стрелок, тоже отозвался на заявление Вильямса: «Не могу поверить, что он до сих пор рассказывает эту лживую историю».

Только после того, как поднялся большой шум в социальных сетях, Вильямс признался в обмане. Он «не имел ни малейшего желания выдумывать переживания и ни малейшей нужды драматизировать происходившие реальные события. Все прошедшие выходные я думал, что это было какое-то умопомрачение. Я ужасно чувствую себя из-за этой ошибки. Я сам не понимаю, что заставило меня заменить один вертолет другим. Хочу принести извинения. Я не пытался преуменьшить чужую доблесть, совсем наоборот: я был и остаюсь гражданским журналистом, рассказывающим истории людей, добровольно пошедших на опасную службу. Это была просто неуклюжая попытка поблагодарить Тима, наших военных, наших ветеранов во всех уголках страны – тех, кто, в отличие от меня, служил в армии».

Ошибка и путаница. Покаяние и сожаление.

Но если это случилось один раз, то не случалось ли такого раньше? Возникли вопросы относительно освещения военной операции Израиля против Хезболлы в Ливане и репортажей об урагане «Катрина» в 2005 году. Вильямс утверждал, что видел плававшие в воде трупы после того, как прошел ураган, а отель, где он жил, был атакован бандитами. Сам он, говорил Вильямс, заразился во время наводнения дизентерией. Эти утверждения были оспорены представителями службы здравоохранения, местными жителями, спасателями и членами некоммерческих добровольческих групп.

После проведенного служебного расследования выступила президент «Эн-Би-Си Ньюс» Дебора Тернесс: «Тогда стало ясно, что и в других случаях Брайан вел себя точно так же, рассказывая подобные вымыслы под другим соусом, – написала она. – Это было неправильно и совершенно несовместимо со статусом Брайана. Кроме того, мы были сильно обеспокоены комментариями по поводу «Эн-Би-Си Ньюс», которые появились после рассказов Брайана о его подвигах во время боевых действий».

В феврале 2015 года Вильямс был уволен без выходного пособия сроком на шесть месяцев. На работу он вернулся в сентябре 2015 года, в филиал Эн-Би-Си (небольшой новостной кабельный канал).

Действительно ли Вильямс непреднамеренно преувеличил свое участие в событии, и непреднамеренно включил кадры крушения в свой собственный рассказ?

Мы судим о намеренности лжи по одному простому вопросу: было ли это ему выгодно? Каждый год Вильямс зарабатывал больше десяти миллионов долларов, он завоевывал доверие зрителей, а его ночные шоу собирали аудиторию около десяти миллионов человек.

Дэвид Леттерман сказал Вильямсу: «Теперь я отношусь к вам с еще большим уважением, чем прежде. Это невероятная история… вы настоящий журналист и герой войны».

Все полученные им награды и премии были, по крайней мере, отчасти, результатом этого высокого доверия и уважения, оценкой его доблести и его честности. Его воспоминания, его рассказы о них определяли его положение. Вильямс состоял в совете директоров фонда «Медали чести конгресса». «Признак истинного героя, – утверждают представители организации, – заключается в моральном мужестве делать то, что нужно делать в силу того, что это справедливо».

Я была на дежурстве, когда в наше отделение интенсивной терапии привезли Чарли. Тридцатишестичасовая смена подходила к концу. Тихо жужжали аппараты искусственной вентиляции легких, попискивали мониторы. Чарли привезли на каталке с высокой температурой и низким артериальным давлением. Налицо была картина сепсиса. Кожа была бледной и липкой от холодного пота. Я достала из кармана турникет, поставила Чарли капельницу, ввела антибиотики и начала переливание жидкостей. Мне надо, чтобы Чарли продолжал рассказывать свои истории.

Волк в лесу. Возможно.

Могли ли истории Брайана Вильямса, Хиллари Клинтон, Джорджа Буша быть и нашими историями?

Общим для всех этих историй является то, что они окутаны повышенной эмоциональностью, связанной с реальными воспоминаниями. Буш говорил о событиях одиннадцатого сентября. Клинтон посетила регион, где шла война (пусть даже сама она не пережила реального нападения). Вильямс находился в составе американских войск. Мог ли эмоциональный всплеск исказить точность воспоминаний?

Вспышки памяти были описаны психологами Роджером Брауном и Джеймсом Куликом в 1977 году как «воспоминания об обстоятельствах, в которых человек впервые узнал об удивительных и опасных (или эмоционально значимых) событиях». Это живые, яркие, поразительные воспоминания, как фотографии, сделанные со вспышкой. Эти события, как писал в 1890 году философ и психолог Вильям Джеймс, «настолько сильно возбуждают эмоции, что почти что оставляют шрамы на ткани головного мозга».

Браун и Кулик полагали, что воспоминания, проникнутые эмоциями, такие, как воспоминания об убийстве Джона Кеннеди, являются не только живыми, но и весьма точными. Эти воспоминания, сформированные уникальными механизмами запоминания, будут сопротивляться забыванию. Подумайте о своих ярких воспоминаниях – кажутся ли они вам более конкретными, более насыщенными, чем другие?

Теория казалась убедительной, но оригинальное исследование проводили через много лет после знаковых событий без сравнения со свежими воспоминаниями и без контроля со сравнением с запоминанием нейтральных событий.

В проведенном позднее, после трагедии 11 сентября, исследовании вспышек памяти участвовали 3000 взрослых испытуемых из семи городов США.

Через год после события воспоминания в точности соответствовали первым впечатлениям только у 63 процентов испытуемых. Через два года это число уменьшилось до 57 процентов. Даже ярко окрашенное эмоциями воспоминание меняется со временем. Плохо запоминались такие сильные эмоциональные реакции, как горе, гнев, страх, растерянность, расстройство и потрясение. Они запоминались даже хуже, чем такие эмоционально не окрашенные сведения, как место и источник получения информации об атаке.

Эмоции, как представляется, усиливают чувственный компонент воспоминания: субъективную яркость памяти, ощущение заново переживаемого реального события и уверенность в точности припоминания. Но точность, как раз, следует в этом ряду отнюдь не всегда.

Припоминания приходят широкими мазками, а не точечными пулевыми попаданиями.

Эти мазки, между тем, обладают удивительной убедительностью. Клинтон, Вильямс, Буш и многие другие оставались, по видимости, вполне уверенными в верности своих воспоминаний до тех пор, пока видеосъемки или объективные сообщения не говорили им нечто другое. В исследовании воспоминаний, связанных с событием 11 сентября и взрывом шаттла «Челленджер», было показано, что одновременно с ростом уверенности в верности яркого воспоминания его объективная достоверность падала. Эмоции изменяют, как и что мы запоминаем, и укрепляют уверенность в точности воспоминания.

«Могу поклясться, что все было именно так».

Ключевым является также личный опыт. Где вы были во время последнего кубка Мира или Олимпийских Игр? Нейронные цепи памяти, вовлеченные в действо, когда вы наблюдали подвиги Лайонеля Месси, Симоны Байлс или Усейна Болта, сильно изменяются в зависимости от того, сидели ли вы на трибунах или с пультом у экрана телевизора. То же самое касается тяжелых воспоминаний о травмирующих событиях – мера непосредственного чувственного опыта модифицирует запоминание и воспроизведение.

В исследовании 2006 года было показано, что люди, находившиеся 11 сентября в центре Манхэттена, отреагировали на событие не так, как люди, находившиеся в нескольких милях от центра.

Большинство людей, находившихся в центре, видели дым, слышали взрывы и скрежет, видели врезавшиеся в здания самолеты. «Я своими собственными глазами видел, как красным пламенем горели башни, слышал шум и крики людей». 41 процент этих людей был в непосредственной опасности и пытался спастись от падающих обломков.

Люди, находившиеся в нескольких милях от места трагедии, не подвергались непосредственной опасности, но 60 процентов из них лично видели и слышали результаты грандиозного теракта – они видели, как рушатся здания. По большей части, правда, информация поступала к этим людям из вторых рук. «Я был в офисе и там услышал об атаке. Я смотрел все в интернете»; «Я помню, что смотрел по телевизору новости в кафе Таччи, и слышал звуки взрывов, но, наверное, по телевизору».

Ученые, проводившие исследование, сделали МРТ для того, чтобы проследить активность мозга на фоне воспоминаний о событии 11 сентября, и обнаружили, что значительное повышение активности отмечалось в гиппокампе, причем у всех обследованных. Это имеет смысл, потому что гиппокамп контролирует формирование памяти, ее хранение и воспроизведение.

При сканировании мозга участников, находившихся в непосредственной близости от места события, было выявлено изолированное возбуждение миндалины. Она активировалась у всех обследованных при воспоминании об 11 сентября. Миндалина – структура, расположенная в височной доле головного мозга, играет важную роль в обработке эмоционально окрашенной информации. Представляется, что миндалина помогает удерживать эмоциональные воспоминания, и, при этом, припоминание сопровождается выбросом в кровь кортизола, что способствует консолидации и сохранению памяти.

Но, так как миндалина и гиппокамп связаны между собой, воспоминания и эмоции тесно взаимодействуют друг с другом.

«Сосредоточься на этой важнейшей вещи», – советует нам миндалина, когда на нас обрушивается информация, чреватая эмоционально значимым содержанием. Припоминания, оформленные миндалиной, эмоционально окрашенные воспоминания, всегда кажутся очень живыми. При таких воспоминаниях мы всегда заново переживаем припоминаемое событие. И часто мы абсолютно уверены в точности припоминания, в его истинности.

Разнятся между собой воспоминания людей, сидевших во время соревнований на стадионе, и людей, наблюдавших их по телевизору. Личное восприятие вовлекает в активность другие нейронные цепи, которые замыкаются на миндалинах. Нельзя сказать, что эта память точнее. Миндалина отвечает за схватывание сути, а не деталей.[7]

У участников исследования, находившихся в момент атаки в центре Манхэттена, наблюдали и еще одну вещь. У них наблюдали снижение активности в парагиппокампальной коре, в области, наиболее тесно связанной с обработкой и распознаванием деталей происходившего. Возможно, этим можно объяснить, почему нахождение вблизи эпицентра эмоционально перегруженного события сопровождается плохим запоминанием специфических деталей.

Можно много сказать об общей сути событий, которую мы схватываем благодаря миндалине, в особенности если это дает эволюционное преимущество.

Представьте себе следующую картину: вы сталкиваетесь с волком в глухом лесу. Случилось так, что вы уже были в этом лесу пару месяцев назад и наткнулись на такого же страшного зверя. На самом деле, не имеет значения, является ли сегодняшний зверь тем же, что и в прошлый раз; главное здесь – общее впечатление. Прошлый опыт или, по крайней мере, то, что вы о нем помните, на этот раз быстро определит ваше поведение. Таким образом, в эмоционально окрашенной ситуации (глухой лес, страшный зверь) живое воспоминание о критически важных деталях представляется более важным для ваших последующих действий.

Напротив, контекстуальные детали более важны в нейтральных ситуациях, когда речь идет об осмысленном принятии разумного решения. Но какое имеет значение абсолютная точность припоминания для ситуации с волком в глухой чащобе? Если вы уверены в правильности эмоционально окрашенной памяти (несмотря на ее контекстуальную неточность), то от этого не будет никакого вреда, потому что такая память – это защитный механизм: вы будете действовать быстро, основываясь на общих впечатлениях, на простейшем логическом выводе, и избегнете клыков страшного волка в глухом лесу. Потеря времени на лишние раздумья об истинном облике зверя лишь замедлит вашу реакцию и может стоить вам жизни.

Использовав эту историю о волке, Элизабет Фелпс и Тали Шарот из Нью-йоркского университета и Лондонского университетского колледжа предположили, что богатый субъективный опыт запоминания, связанного с сильными эмоциями, позволяет быстро принимать верные решения. Если предыдущий стимул привел к сильной эмоциональной реакции, например, к страху, то встреча с подобным стимулом (не обязательно даже точно таким же) тотчас подскажет, что ситуация требует немедленного активного действия.

Мы становимся еще более уверенными в правдивости своих воспоминаний, если у них, так сказать, «размытые края». Это счастье, что мы не осознаем этой размытости. Если такое воспоминание позволяет нам избежать клыков дикого зверя в лесу, то отсутствие четкости – это вполне приемлемая цена за спасение. Надо просто изо всех сил бежать, а не думать.

Строительная площадка: работа кипит все время

Постарайтесь вспомнить свой первый поцелуй. Может быть, это было на свидании? Лунная ночь, небо, усеянное звездами, ласковый шум прибоя. Может быть, это было в раздевалке на дискотеке, под звуки песни «Ну же, Эйлин» и в окружении запаха дешевого джина и сигаретного дыма?

Как бы то ни было, вспоминая этот момент, вы, на самом деле, вспоминаете не его, а свое последнее воспоминание о нем – вы воспроизводите то, что вспоминали в прошлый раз, и дополняете воспоминание впечатлениями и припоминаниями, испытанными за прошедшее с тех пор время. Воспоминание всегда строится и перестраивается заново. Это основная особенность памяти: это дом, находящийся в состоянии постоянной реконструкции, а не видеоклип, который в неизменном виде прокручивается произвольное число раз.

Когда вспоминал Брайан Вильямс, он вспоминал свое последнее воспоминание, впрочем, как и мы.

В 2000 году Карим Нейдер, Гленн Шафе и Джозеф Ле-Ду бросили вызов устоявшимся представлениям о том, что происходит при вызывании воспоминания. Но для того, чтобы понять, как возникает память, им пришлось, для начала, ее заблокировать. Нейдер был молодым специалистом тридцати лет, когда ему пришла в голову идея о том, как можно стирать память у крыс. Полученные им результаты потрясли основы наших представлений о природе памяти.

Нейдер и его коллеги приучали крыс бояться нейтрального звука, так как сочетали его с ударом электрическим током. Крыса, услышав звук, вспоминала об ударе током. Потом звук предъявляли крысе, не сопровождая его ударом тока, но результат был тот же – крыса цепенела от страха.

Формирование новых воспоминаний требует синтеза новых белков. Устоявшаяся догма гласила, что эти белки выполняли всю работу в течение одного дня во время консолидации памяти, после чего память сохраняется навсегда. Таким образом, для того, чтобы снова вызвать реакцию страха (проиграв тот же звук), уже не нужен белок, так как все нейронные цепи уже построены.

Существует изящный способ проверить правильность этого утверждения. Анизомицин – вещество, которое нарушает синтез необходимого белка. Если догма верна, то следует ожидать, что анизомицин не произведет никакого эффекта, если вы попытаетесь реактивировать вчерашние воспоминания сегодня (ибо при этом не создается новая память, и не происходит синтеза белка). Вчерашняя память уже консолидирована, переведена в долговременное хранилище и противится любым изменениям. Так гласило правило: белки сыграли свою роль вчера. Теперь мы каждый раз, когда хотим что-то вспомнить, выбираем в хранилище нужный фолиант и ищем нужную страницу. Анизомицин здесь должен оказаться лишним.

Но вот что случилось с подопытными животными. На следующий день крысам предъявляли вызывающий страх звук, а затем вводили в боковой желудочек анизомицин, в область мозга, ответственную за формирование страха. Крысы, получившие анизомицин, вскоре после предъявления звука забыли о своем страхе. Это означало, что белок снова вступил в игру, обеспечив работой анизомицин – вещество, блокирующее активный синтез белка. Именно благодаря этому действию и был забыт сформированный вчера страх. Реактивация памяти превращает воспоминание в текучую субстанцию, которую можно заново оформить или, лучше сказать, переписать.

Это был тектонический сдвиг в нашем понимании природы памяти. Припоминание – это не записанная на магнитофон информация. Память не фиксируется в хранилище, она остается гибкой и подверженной изменениям.[8]

Представляется, что это очень ценное свойство памяти, несмотря на то, что страдает точность воспроизведения. Изменяя содержание воспоминания, мы увеличиваем его важность – мы дополняем его тем, что узнали и почувствовали с момента предыдущего припоминания. Есть и еще одна польза от каждого такого усовершенствования: подготовка к будущему. Это напоминает обучающиеся компьютерные программы, использующие краудсорсинг и позволяющие перешагнуть рамки сегодняшнего дня.

Работа Нейдера и его коллег позволяет предположить, что, по крайней мере – в некоторых ситуациях, каждый раз вспоминая то, что мы запомнили накануне, мы производим процесс перестройки. Взять хотя бы тот первый поцелуй – припоминание требует извлечения памяти, реактивации следов, накопления нужных белков и перестройки работы нервных клеток, налаживание работы нейронного контура и добавление нового опыта, недоступного в прошлый раз, после чего новое воспоминание отправляется в хранилище до следующего раза.

Если эта теория повторной консолидации и непрерывного переписывания определенных воспоминаний верна, то перед нами открываются интригующие перспективы лечения нарушений памяти. Например, допустим, что вас преследуют травмирующие воспоминания. Психиатр в беседе с вами реактивирует это воспоминание. Как только оно становится доступным, оно, одновременно, становится текучим и доступным изменениям. Это открывшееся окно возможности, которой отпущено не более шести часов, но в это время вам делают инъекцию лекарства или проводят интенсивную психотерапию именно в тот момент, когда происходит повторная консолидация памяти. У вас появляется возможность заново ее переписать, добавить нужные фильтры и избавиться от страха, который прежде окутывал болезненное воспоминание. Речь идет, таким образом, об устранении связанного с воспоминанием страха, а не самой памяти (не верьте сенсационным газетным заголовкам о том, что вашу память сотрут без остатка… во всяком случае, пока).

Несмотря на то, что во множестве выполненных с того времени работ выводы Нейдера были много раз подтверждены на животных, отнюдь не все согласны с тем, что такая модель работает у человека. Критика высказывается на протяжении последних пяти лет. Слабый удар током в лапу крысы отнюдь не равноценен переживаниям человека, участвующего в бою или подвергшегося нападению. Эти переживания нельзя сравнивать с легкой травмой, полученной подопытным животным, ни по глубине, ни по отдаленным результатам.

Однако, если новое понимание консолидации человеческой памяти получит подтверждение в течение нескольких следующих лет, то сможем ли мы реабилитировать Брайана Вильямса? Эмоции, пережитые им во время пребывания в Ираке, могли усилить текучесть памяти вызвать ощущение личного переживания событий (вспомним обследование непосредственных свидетелей трагедии 11 сентября и участие миндалины) и заставить его поверить в истинность воспоминания. Когда же он реактивировал воспоминание о сбитом «Чинуке», рассказывая о нем Дэвиду Леттерману и многим другим, то можно предположить, что он переписывал эти воспоминания каждый раз, когда рассказывал о них и сохранял их затем в уже измененном виде. Готовыми для следующего рассказа, для следующего припоминания.

Однако одно дело – переписывать эмоциональный ответ на травмирующее событие, и совсем другое – переписывать само воспоминание. Переписать настолько радикально, что Брайан Вильямс смог вспомнить, что находился в сбитом вертолете, рядом с окровавленным пилотом, который, проявив несгибаемое мужество, сумел посадить сбитый вертолет в пустыне во время песчаной бури. Смогли бы мы так радикально ошибиться в воспоминании? Насколько далеко, в действительности, ушли мы от Брайана Вильямса?

Детство, которого не было

В девяностые годы прошедшего века психологи Элизабет Лофтус и Жаклин Пикрелл убедили четверть испытуемых в том, что в детстве они заблудились в супермаркете (хотя, на самом деле, ничего подобного не было). «Я сильно плакал тогда, и очень хорошо помню тот день. Я думал, что никогда больше не увижу маму», – говорил один из участников исследования. Исследование «Заблудившиеся в супермаркете» показало исследователям и всем другим, что психотерапевты во время сеансов могут непреднамеренно внушить своим клиентам ложные воспоминания о сексуальном насилии в детстве. В более поздних исследованиях тех же и других ученых участников убеждали, что в детстве они тонули, наблюдали бесовскую одержимость, путешествовали на воздушном шаре, украли на свадьбе родственника свадебный торт или подверглись нападению злобного животного.

Сравнительно недавно Джулия Шоу и Стивен Портер из Бедфордширского университета и университета Британской Колумбии использовали технику внушения для того, чтобы убедить выпускников колледжа в том, что они в прошлом совершали преступления. После трех сеансов 70 процентов испытуемых твердо уверовали в то, что в ранней юности совершали преступления (кражи, нападения или вооруженные нападения), из-за чего у них были неприятности с полицией. Некоторые рассказывали о своих мнимых преступления очень подробно. Вот пример:

Испытуемая: «Я помню двух копов. Их было двое. Я точно это помню. Один был белый, а второй, наверное, испанец. Помню, что я попала в передрягу. Я хотела рассказать им все – почему и когда все это случилось».

Исследователь: «Вы помните крики?»

Испытуемая: «Мне кажется, она обозвала меня шлюхой. Я разозлилась и швырнула в нее камень. Я бросила камень. Потому что не смогла подойти к ней близко…»

Исследователь: «И вы решили бросить в нее камень?»

Испытуемая: «Это было очень плохо. Это было плохо. Какая отвратительная сцена… Это было какое-то сумасшествие».

Исследование было прекращено.

Искажениям памяти подвержены даже люди, обладающие превосходной автобиографической памятью (такое состояние медики называют гипермнезией). Такие люди могут сказать, какой день недели выпал на произвольно названную дату, и вспомнить, что происходило в тот день. Это касается любого дня жизни, начиная со среднего дошкольного возраста. При проверке оказывается, что воспоминания людей с превосходной автобиографической памятью оказываются верными в 97 процентах случаев. Однако в тестах, не касающихся автобиографической памяти, эти испытуемые демонстрируют средние для общей популяции результаты.

В 2013 году Лоуренс Патихис и его коллеги исследовали группу людей, обладающих превосходной автобиографической памятью. Одну испытуемую спросили, что происходило 19 октября 1987 года. Она немедленно ответила: «Это был понедельник», и это было верно. «В тот день на бирже был крах, и умерла виолончелистка Жаклин Дюпре». Это тоже было правдой. После этого участников эксперимента спросили, видели ли они видео крушения самолета в Пенсильвании в 1993 году. Сначала была представлена письменная информация: «Крушение самолета было заснято с земли одним из свидетелей. Кадры обошли всю страну». За этим следовал провокационный наводящий вопрос: «Вы видели эти кадры?»

20 процентов лиц с превосходной автобиографической памятью и 29 процентов лиц из контрольной группы ответили на этот вопрос утвердительно.

Итак, что мы имеем с ложными воспоминаниями Брайана Вильямса, Чарли, да и всех нас? Между всеми нами есть одно общее – мы перемещаем факты и приукрашиваем их, вводим какие-то дополнения и искажаем подлинную историю, неполный рассказ выдаем за полный. Я полагаю, что конфабуляции Чарли – это гротескная копия того, на что способны мы все. С этим, однако, согласны отнюдь не все специалисты.

В литературе о конфабуляциях можно часто найти упоминания о двух их типах: спонтанных и спровоцированных конфабуляциях. При этом, в основе этих расстройств в обоих случаях лежат уникальные специфические причины.

Спонтанные конфабуляции, согласно мнению специалистов, характеризуются историями, которые рассказываются без всякого пускового механизма, без внешнего стимула или побуждения: это случай Чарли. Пациент сам участвует в этих историях, они намного живее и богаче, чем спровоцированные конфабуляции. В противоположность людям со средними обыденными нарушениями памяти, лица со спонтанными конфабуляциями обычно страдают органическими поражениями головного мозга с нарушением ориентации во времени и пространстве и глубокими расстройствами мышления. Одна пациентка с разрывом аневризмы была убеждена в том, что ей надо идти домой, чтобы покормить ребенка (женщине было пятьдесят восемь лет, а ее дочери – за тридцать). Это разительно отличается от ситуаций, связанных с приукрашиванием, мимолетными несовпадениями и нестыковками, связанными, например, с желанием как-то расцветить рассказ о скучно проведенном отпуске.

Напротив, спровоцированные конфабуляции возникают в ответ на внешний пусковой механизм – на прямой вопрос или при психологическом тестировании. Спровоцированные конфабуляции не обязательно связаны с поражением специфической области головного мозга и напоминают характерные для всех нарушения воспоминания – с их слияниями и путаницей. В категорию спровоцированных конфабуляций попадают и конфабуляции Брайана Вильямса.

Мне, однако, представляется, что это неверная дихотомия, и что, на самом деле, существует довольно широкий спектр конфабуляций. Например, некоторые пациенты с разрывом аневризм мозговых сосудов сначала страдают так называемыми спонтанными конфабуляциями, а потом к ним присоединяются конфабуляции спровоцированные (потом изменения прекращаются) – по мере улучшения состояния. Мы все в состоянии конфабулировать, в особенности, я считаю, когда нас захлестывают эмоции и отключается маркировка подлежащих проверке воспоминаний. Конфабуляции обнажают хрупкость памяти; в самом лучшем случае она заставляет нас лишь сомневаться в достоверности воспоминаний. Чарли просто зашел немного дальше, чем Брайан Вильямс. Да и мы не слишком сильно от них отстали.

Ложные свидетельские показания

Уязвимость памяти людей, выступающих свидетелями в суде, стала предметом тщательного изучения.

21 декабря 1988 года. Над Локерби взрывается самолет компании «ПанАм». Погибают все 259 пассажиров. На земле убиты 11 человек. Позднее за это преступление Абдельбасет аль-Меграхи получает пожизненный срок с минимальным сроком 27 лет.

В 2013 году свидетельские показания исследовала Элизабет Лофтус. Лофтус является заслуженным профессором психологии и социального поведения, а также профессором права Калифорнийского университета Ирвина. Она выступала экспертом или консультантом в сотнях судебных дел, включая суд над полицейскими, обвиненными в избиении Родни Кинга, суд над Оливером Нортом, в деле об убийстве Теда Банди, а также в судебных процессах по гражданским делам Майкла Джексона, Марты Стюарт, Скутера Либби и игроков в лакросс из университета Дюка.

Свидетельства мальтийского торговца Тони Гаучи сыграли решающую роль в задержании Меграхи и стали основой для анализа Лофтус.

Во время осмотра места крушения близ Локерби было обнаружено пятьдесят шесть фрагментов чемодана «Самсонайт». Была обнаружена одежда, предположительно, находившаяся в этом чемодане: синий детский комбинезон, мужские рубашки, мужские брюки и пиджак в елочку. На комбинезоне обнаружили этикетку «Сделано на Мальте». Эта этикетка, в конце концов, привела следователей в магазин Тони Гаучи в Силеме, прибрежном мальтийском городке.

Следователи считали, что в этом чемодане находилась взрывчатка, заложенная в кассетном магнитофоне «Тошиба». Следователи вскоре связали фрагмент таймера, найденного на месте трагедии в Локерби, со швейцарской электронной фирмой, которая продала двадцать таких таймеров в Ливию для нужд тамошнего министерства обороны. Владелец фирмы Эдвин Боллье встречался с Меграхи в Ливии во время заключения сделки, а затем снимал для Меграхи офис в Цюрихе.

Одной из задач следствия стало установить, не посещал ли Меграхи магазин Тони Гаучи в Силеме в конце 1988 года.

В сентябре 1989 года, приблизительно через девять месяцев после трагедии, Тони Гаучи был допрошен, и он описал покупателя как «мужчину шести или более футов роста, с большой головой и крупной грудной клеткой, гладко выбритого и одетого в темную пиджачную пару; говорил покупатель по-ливийски». Гаучи припомнил, что покупатель купил синий детский комбинезон, мужские брюки и пиджак в елочку.

Гаучи вызвали в полицию спустя две недели для составления словесного портрета и создания фоторобота с участием полицейского художника.

Просмотр полученных изображений состоялся на следующий день. Из девятнадцати фотографий сходство с покупателем Гаучи обнаружил только на одной, но на ней он выглядел слишком молодо.

Во время следующего просмотра, 6 декабря 1989 года, он не смог опознать Або Тальба, но позже решил, что он напоминает покупателя, когда брат показал Тони фотографию в репортаже «Санди Таймс». Тони не смог никого опознать при просмотре тридцати девяти фотографий, где были фотографии и Або Тальба. К 15 февраля 1991 года Гаучи предположительно опознал Меграхи на одной из предъявленных двенадцати фотографий. «Человек на фото номер восемь, – сказал Тони, – должен выглядеть на десять лет моложе, чтобы походить на покупателя, да и волосы у него должны быть короче».

За четыре дня до личного опознания в 1999 году Гаучи видел фотографию Меграхи в журнале, где Меграхи связывали с терактом. Во время опознания из предъявленных людей Гаучи указал на Меграхи.

Футбольные матчи и рождественские украшения: именно с их помощью были установлены невинные и виновные. Гаучи показал, что приблизительно через девять месяцев после приобретения вещей он снова видел того покупателя, «однажды зимой 1988 года», опять в магазине. В первых показаниях Гаучи утверждал, что магазин еще не был украшен к рождеству. В торговом зале Гаучи был один, потому что брат в это время смотрел по телевизору футбол.

Упоминание о футбольном матче позволило ограничить время, когда Гаучи видел покупателя, промежутком от 23 ноября до 7 декабря. Меграхи, предположительно, был на Мальте на первой неделе декабря. Однако отсутствие рождественских гирлянд сдвигало дату к 23 ноября, когда Меграхи, согласно другим документам, не мог быть на Мальте.

В своих свидетельских показаниях, данных в 2000 году на суде, Гаучи сказал: «Рождественские гирлянды были уже развешаны, я абсолютно в этом уверен». Эти измененные показания говорили о том, что событие имело место в декабре (это совпадало и с мнением обвинения), и именно они легли в основу обвинения Меграхи.

Теперь вспомните о Рождестве десятилетней давности. Сможете ли вы вспомнить, горели ли гирлянды в вашем доме или на улице в названный вам день? Представьте себе, что вас официально допрашивали в связи с этим двадцать три раза в течение двенадцати лет, а следователи приходили к вам домой пятьдесят раз, как они приходили к Гаучи. За эти годы ваша уверенность возрастет или уменьшится?

Через одиннадцать лет после первого допроса в полиции Гаучи спросили, видит ли он того покупателя в зале суда. Гаучи указал на Меграхи и сказал: «Вот этот человек. Он очень напоминает того покупателя».

Элизабет Лофтус указывает на ряд факторов, которые могли повлиять на эти показания свидетеля.

Во-первых, прошло больше двух лет между приобретением одежды и первой «идентификацией» (кавычки Лофтус) Меграхи. Схожесть могла стать «доказательством» виновности. Гаучи видел множество фотографий Меграхи, включая ту, что показал ему брат, видел постеры «Разыскивается живым или мертвым», а также спичечные этикетки из Ливии и соседних с нею стран. Меграхи был в списке десяти самых разыскиваемых преступников, составленном ФБР в 1995 году.

Представьте себе, что вы – доброволец, невинный человек, давший согласие сфотографироваться для серии фотографий. Вы, естественно, надеетесь, что свидетель не укажет на вас, как на преступника. Потом вы участвуете на личном опознании, сидя в ряду нескольких человек, среди которых тот же свидетель должен указать на предполагаемого преступника. Свидетель видел и вашу фотографию. Свидетель опознает в вас преступника. Если свидетель до этого видел вашу фотографию, то вероятность ошибочного опознания возрастает на 20 процентов, и на еще больше процентов, если фотографий было мало, или, если в ряду людей нет настоящего преступника. В 2004 году было проведено исследование, показавшее, что в 80 процентах случаев судьи принимали за истинные показания такие индуцированные предварительным просмотром фотографий пристрастные ошибочные опознания.

Теперь вы никогда не согласитесь добровольно участвовать в таких съемках.

На сегодняшний день в США были оправданы 342 человека в ходе тестирования ДНК в рамках проекта «Невиновен». В число этих людей вошли двадцать человек, находившихся в камере смертников. В 75 процентах случаев эти невинно осужденные пали жертвами опознания со стороны свидетелей или потерпевших. Наибольшее число ошибок происходят в тех случаях, когда представитель какой-то расы пытается опознать незнакомого человека другой расы (в сравнении с опознанием незнакомого представителя своей расы). Велика вероятность опознания невинного подозреваемого как преступника, если он был одет так же, как увиденный свидетелем преступник.

Предпринимаются попытки обойти недостатки нынешней практики – используют двойной слепой метод при опознании в ряду других людей, стандартизация инструкций для свидетелей, видеозапись процесса опознания, экспертная оценка показаний или надежности свидетеля.

Но, поскольку память хрупка и уязвима, постольку таким же оказывается и судебный процесс. Если возможно физическое загрязнение места преступления, то возможно и загрязнение, и искажение воспоминаний свидетелей.

Но вернемся в Локерби.

Мохаммед Абу Тальб был членом Народного Фронта освобождения Палестины, радикальной палестинской группировки. Следователи очень быстро обнаружили, что он дважды был на Мальте – в октябре и ноябре 1988 года. Купленные на Мальте предметы одежды были обнаружены в его квартире. Несмотря на то, что Абу Тальб был подозреваемым с самого начала, время и сроки его перемещений не совпадали со свидетельскими показаниями Гаучи. Следователи полагали, что владелец магазина сможет уловить его египетский акцент. Однако, в конечном счете, Абу Тальб выступал свидетелем обвинения на процессе Меграхи. Он и другие члены Народного Фронта Освобождения Палестины были увязаны следователями с событиями в Локерби, и Меграхи готовил их к совершению следующего теракта.

В 1989 году Абу Тальб был приговорен к пожизненному сроку в Швеции за взрывы бомб в Копенгагене и Амстердаме. После освобождения он продолжает отрицать какую-либо причастность к взрыву над Локерби, утверждая, что работал бэбиситтером в тот день, когда взорвался самолет.

Меграхи был 31 января 2001 года приговорен к пожизненному заключению. Первая апелляция оказалась безуспешной. В 2007 независимая Комиссия по пересмотру уголовных дел Шотландии пришла к заключению, что приговор мог быть неправосудным, и дала право на апелляцию. Меграхи не стал подавать апелляцию, чтобы не затягивать свое освобождение по гуманитарным соображениям в 2009 году. Он умер в Триполи от рака предстательной железы в возрасте 60 лет 20 мая 2012 года.

Осуждение его остается спорным не только из-за путаных показаний Гаучи, но и вследствие возможной неверной оценки вещественных доказательств, из-за клубка политических интересов и дискредитированных свидетельств. В октябре 2009 года были обнародованы документы, согласно которым Тони Гаучи и его брат Пол получили от американского министерства юстиции вознаграждение в три миллиона долларов.

Оглядываясь назад, я думаю, что роль памяти мальтийского торговца в судебном процессе была не меньшей, чем роль Меграхи. Юстиция может торжествовать или терпеть фиаско в зависимости от такой ненадежной вещи, как наша память.

Во время обыска в квартире Абу Тальба следователи обнаружили на кухонном столе календарь. Дата 21 декабря 1988 года, день взрыва в небе над Локерби, была обведена кружком.

Этот круг должен был о чем-то напомнить Абу Тальбу. Чтобы лучше запомнить.

Как вы думаете, кто вы?

Воспоминания отражают историю личности, это повествования, которые мы вплетаем в ткань нашей внутренней автобиографии. Это не совершенные копии; истории приспосабливаются к нашим ценностям и надеждам. В большинстве случаев нашу память никто не проверяет и не контролирует. Выслушивая чей-нибудь рассказ, вы обычно не бежите тут же проверять достоверность сообщенных вам фактов. В нашем сознании, если мы не стремимся намеренно обмануть, эти воспоминания соответствуют тому, что мы чувствовали и переживали, хотя на пути стоят фильтры, которые мы устанавливаем по собственному выбору. В нашей истории есть фрагменты из самых разных источников – понемногу отовсюду. Наружу выдается это отредактированное фото, которое становится новым оригиналом. Поставьте «лайк». Субъективно – это не обман, для нас это – истинная правда в последней инстанции. Итак, кем мы являемся после того, как истории отредактированы, просеяны и отфильтрованы – грозит ли это разрушением идентичности нашей личности? Существует нарративный взгляд на идентичность, согласно которому мы – до некоторой, конечно, степени – являемся нашими историями. Как говорит психолог Дэн МакАдамс: «Люди творят в своей жизни единство и цель, придают смысл психосоциальной нише, в которой живут с помощью таких историй, даже если для этого им приходится опираться не на одну, а на множество историй».

У нас есть устойчивая концепция самих себя, которую мы можем выразить вовне.

Собственные истории наполнены амбициями, ждущими своего воплощения, задачами, которые надо решить, прошлым и будущим, которыми надо овладеть. Между прошлым и будущим вплетены связи, соединяющие нашу самость с другими людьми.

Я очень неохотно принимаю эту нарративную теорию во всей ее полноте. Не все мои пациенты могут так поведать мне свои истории. Этих пациентов следует исключить из нарративной концепции. Воплощение Аниты, например, выходит далеко за пределы точности или достоверности данной истории. Правда, изложение истории может помочь нам связно и полно построить собственную личность и понять ее, но, несмотря на это, странно думать, будто мы должны для этого рассказывать какие-то истории. Нарратив может быть просто транспортным средством, которое позволяет нам, худо-бедно, добраться туда, куда мы хотим доехать. И очень просто представить себе, что отнюдь не все склонны часто напоминать или рассказывать себе какие-то истории о самих себе.

По большей части, повествования такого рода важны для многих, необходимы для некоторых, но это не императив, которым мы определяем идентичность личности. Это подчеркивает Гален Строусон, британский представитель аналитической философии и литературный критик: «Существуют не склонные к нарративу (так!) люди, и есть добротные способы жить, и эти способы не являются нарративными (так!). Я думаю, что склонность к внутренней глубинной нарративности мешает пониманию человеком самого себя, блокирует важные пути мышления, обедняет наши возможности использовать этические шансы, а также без нужды тяжело расстраивает тех, кто не соответствует идеальной модели, не говоря о том, что нарративность может оказаться разрушительной в психотерапевтической практике».

При рассказывании историй, при воспроизведении воспоминаний сохранение идентичности личности зависит от формы непрерывности повествования, например, с моральной или характерологической точки зрения. Таким образом, если вы сталкиваетесь с человеком, лишенным истории жизни, с совершенно пустым ящиком воспоминаний (как это бывает при полной амнезии на прошлые события – ниже вы познакомитесь с историей Бенджамена), то видите случай полного разрыва с прежним «я».

Ложные воспоминания, несомненно, могут привести к серьезным судебным, нравственным и социальным последствиям. Публичное высказывание искаженных воспоминаний Брайаном Вильямсом (приукрашивание, обман и прочее) привело к краху его карьеры. Ложные свидетельства в суде могут привести к тяжким юридическим ошибкам. Наши внутренние повествования могут, в некоторых случаях, быть отмеченными хронологическими погрешностями и путаницей, как это имеет место у Чарли; мы можем что-то приукрасить или расцветить. Но все эти неточности и непоследовательности не изменяют нашей внутренней сущности, не меняют тождества нашего характера самому себе и сохраняют это тождество из года в год. Мы остаемся самими собой.

Чарли пробыл в отделении интенсивной терапии две недели. С сепсисом удалось справиться, но печеночная недостаточность продолжала нарастать. Он все еще говорил о дворецком Гарри, о беге с яйцами и фиолетовом батуте. Я поняла, что тесты, которые я проводила во время нашей первой встречи, многое сказали мне о его амнезии, но почти ничего не сказали о характере его припоминаний.

Его перевели в общую палату, откуда он через три дня сбежал с катетером в вене, оставив, как всегда, пустой флакон из-под спиртового геля. Перед уходом он аккуратно заправил постель.

С тех пор я ни разу не видела Чарли, но надеюсь, что он счастлив в мире своих воспоминаний, которые он сам считает истинными. Ему удалось научить меня, что именно к этому стремимся мы все.

Глава 3 Моментальные снимки

Во время летних отпусков родители возили нас на свою родину, в штат Ассам на северо-востоке Индии.

Так формировались наши детские воспоминания о головокружительных поездках на рикшах, о людях, жующих паан и расхаживающих в открытых сандалиях, о женщинах, плавно шествующих в цветастых сари – мекхелах и шароварах. Нас трепали по щечкам и волосам любящие тети и дяди. Лопасти вентиляторов разгоняли едкий раскаленный воздух. Я помню огромные чаны с острым даалом, масор-тенгой, алу-паратхой и лару. Офицеры-пограничники смотрели на свет мой ирландский паспорт, внимательно рассматривали оттиснутую на обложке золотую арфу. Помню я также тропические ливни, когда потоки воды смывали с улиц всю грязь и пыль.

Тем не менее, большая часть воспоминаний об Ассаме улетучилась. Как я могла забыть долгие недели задушевных разговоров с моими покойными бабушками и дедушками, как могла забыть дальние походы в поисках носорога с моим дядей (родители рассказывали, что однажды нам, на самом деле, удалось увидеть носорога); как я могла забыть небольшое землетрясение и гигантский оползень? Мои родители изо всех сил старались, чтобы я на всю жизнь сохранила эти воспоминания, но я не смогла их удержать.

Мы все постепенно теряем островки памяти, и есть моменты, которые мы уже не в состоянии извлечь из ее хранилищ. Некоторые прежние переживания, воспоминания и впечатления становятся со временем недоступными для нас. Происходит приблизительно то же, что мы видим при надвигающемся ливне – уличные фонари начинают мигать, а потом гаснут.

Теперь нас ждут истории о нашем обыденном забывании, а за ними последуют рассказы о потерявших память бродягах и мошенниках; о воспоминаниях, обнаруженных и погребенных. Однако, в отличие от Аниты с болезнью Альцгеймера или Чарли с корсаковским синдромом, у людей, о которых пойдет речь, нет никаких видимых поражений головного мозга, которыми можно было бы объяснить потерю памяти. У этих людей не обнаруживаются аномальные белки болезни Альцгеймера или атрофия мозговой ткани, как при корсаковском психозе. Более того, в некоторых персонажах, описанных ниже, вы сможете узнать самих себя. Возможно, вы даже присоединитесь ко мне и будете считать, что иногда амнезия (потеря памяти) может быть и благом.

Исчезновение Диснея

Подумайте, каким было ваше «я» в возрасте трех или четырех лет. В вашем мозге забрезжат какие-то воспоминания. Хватит ли их на то, чтобы заполнить одну страницу, тонкую записную книжку, целый том? Многие из нас совершенно неспособны вызвать из памяти воспоминания о раннем детстве. Очень скудны или вовсе отсутствуют воспоминания о том времени, когда мы еще не умели говорить. Мы редко помним события, происшедшие в возрасте до трех лет, и можем вспомнить лишь фрагменты воспоминаний, касающихся возраста от трех до семи лет.[9]

«Забывание, – говорил Мартин Хайдеггер, – явление более древнее, чем запоминание». Детская амнезия, решил Фрейд, «отгораживает от нас самое раннее детство, и делает нас чужими для него». Фрейд считал, что это защитный механизм, оберегающий нас от детских психических травм.

Теперь, однако, выясняется, что дети тоже формируют воспоминания, но очень быстро их забывают. Возьмем для примера статью 1991 года, озаглавленную «Воспоминания о Микки-Маусе: маленькие дети вспоминают посещение Диснейленда». Детей в возрасте трех-четырех лет просили вспомнить подробности этого путешествия через шесть месяцев или через полтора года после него.

В очень немногих научных статьях вы увидите такой, например, абзац:

«48 процентов испытуемых общались с такими персонажами, как Микки-Маус и Гуфи. 81 процент детей катались на лодке в джунглях и побывали в Малом Мире. 79 процентов детей катались на Думбо, 73 процента ездили в вагонах по детской железной дороге, а 50 процентов испытуемых катались на каруселях и в Чайных Чашках».

Дети запоминали много точных сведений: в среднем сорок деталей независимо от возраста или от времени, прошедшего после посещения. Младшие дети запоминали такой же объем информации, что и старшие дети, но первым требовалось больше вопросов и подсказок для припоминания.

Правда, запоминали дети все эти подробности ненадолго. Одна группа исследователей в США записывала разговоры между матерями и детьми, начиная с трехлетнего возраста. К возрасту 7 лет дети помнили 64 процента содержания этих разговоров, имевших место четыре года назад. Восьмилетние дети помнили только 36 процентов содержания разговоров.

Теперь попробуйте вспомнить из детства то, что кажется вам наиболее устойчивым воспоминанием. Например, самый первый день рождения, который вы сможете припомнить. Вы можете поклясться, что помните приготовления к празднику или игры, в которые играли в тот день со сверстниками. Но даже то, что, как нам кажется, мы помним, может, на самом деле, быть лишь реконструкцией, выполненной на основании рассказов родителей, более позднего опыта, впечатлений и фотографий того времени. Не обязательно эти воспоминания сопровождаются инстинктивным внутренним ощущением подлинности. Представьте себе, что на границе вас останавливают и спрашивают, сами ли вы паковали чемодан ваших детских воспоминаний; вы скажете правду, если ответите, что очень многие помогали вам его укладывать.

Для того чтобы понять суть детской амнезии, нам придется ненадолго обратиться к мышам и вращающимся колесам. В детском мозге быстро растут новые нервные клетки – нейроны. Этот процесс называют нейрогенезом. Этот процесс сильно замедляется в школьном возрасте и у взрослого человека.

Группа исследователей в Торонто начали свои исследования с нанесения ударов электрическим током взрослым мышам, находящимся в ящике. После этого испытания некоторым мышам позволяли заслуженно отдохнуть, а других заставляли бегать в колесе. Бег в колесе запускает нейрогенез в гиппокампе мышей. Через шесть недель обе группы мышей были снова помещены в ящик. Мыши, которых оставили в покое, демонстрировали страх (они цепенели); мыши, бегавшие в колесе, такой реакции не выказывали. Другими словами, бегавшие мыши (у которых происходил нейрогенез), были склонны к забыванию в больше степени, чем мыши, у которых нейрогенез не происходил.

Эти исследования открывают широкое поле для дальнейших изысканий, но полученные данные могут дать некоторое объяснение детской амнезии: быстрый и интенсивный нейрогенез в возрасте от двух до трех лет приводит к ремоделированию гиппокампа, области, отвечающей за обучение и память. Эти новые нейроны конкурируют со старыми при образовании новых связей. Ранние воспоминания становятся недоступными – это эквивалент забывания ударов электрическим током у мышей, или совершенно исчезают.

Детская амнезия позволяет нам тоньше настроить способность к припоминанию и создает богатые разносторонние воспоминания.

Забывание, таким образом, способствует лучшему запоминанию.

Где я оставил мой телефон (ключи, машину)?

Погрешности памяти продолжают существовать и по мере развития речи, но некоторые погрешности могут быть и полезными.

«На-вонотутсе-а» – в шайенском языке это слово обозначает слово, которое вертится на языке, но которое никак не удается вспомнить.

Этот феномен в 1966 году описали Гарвардские психологи Роджер Браун и Дэвид МакНил: «Признаки были безошибочными: он явно мучился, как это бывает, когда хочется, но не сразу можется чихнуть, и испытывал видимое облегчение, когда находил нужное слово».

При феномене «вертится на языке» человеку кажется, что забытое слово вот-вот найдется. Частично мы его помним: мы знаем тип этого слова (эта резиновая штучка, которая крепится к лодке) или мы помним его звучание (фланец, танец), но нужное слово (кранец) остается временно недоступным.

Это название феномена (вертится на кончике языка) присутствует в лексиконе великого множества языков, его употребляют 90 процентов носителей пятидесяти одного языка. В африкаанс это – «на кончике языка» (op die punt van my tong); «на головке языка» в эстонском (keele otsa peal); «на верхушке языка» в ирландском (ar bharr theanga agam); «сверкает на конце языка» в корейском (hyeu kkedu-temam-dol-da) и «я потерял его на моем языке» в шайенском (na-vonotutse’a).

В пяти языках используют вместо слова «язык» слово «рот» – в китайском, мандаринском, китайском континентальном, хинди, хауса и ибо. В нескольких западноафриканских языках эту метафору обозначают как «дырку в голове». В языке жестов этот феномен обозначают фразой «вертится на кончиках пальцев».

Отсутствие эквивалента выражению «вертится на кончике языка» характерно для исландского, индонезийского и двух языков племен Сахеля – календжинского и кисуахили.

Есть два мнения относительно того, как появилась в языках народов мира идиома «вертится на кончике языка». Первое объяснение предполагает, что этот феномен действительно вызывает соответствующее ощущение в языке. Это состояние говорит о том, что слово, в принципе, доступно и присутствует в памяти. Чувство обнаружения присутствия сильно, но недостаточно для того, чтобы вызвать из памяти само слово. Чихнуть никак не получается.

Однако более правдоподобной представляется дедуктивная теория, описанная специалистами Дартмутского колледжа в 1993 году: ключи и намеки (аллюзии), а не само недоступное извлечению слово, вызывают ощущение того, что слово вот-вот родится на свет. Мы предполагаем, что слово где-то здесь. Возьмем для примера высадку на Луну. Если вас попросят назвать имя первого человека, ступившего на поверхность Луны, то, возможно, что вы не сможете сразу дать правильный ответ (Нил Армстронг), но вы знаете о программе «Аполлон». Таким образом, ощущение известности порождается аллюзией (программа «Аполлон»), а не целевым ответом (Нил Армстронг). Это знание аллюзии (намека) порождает ощущение «вертится на языке», и, возможно, в конце концов, вам все же удастся чихнуть.

Несмотря на то, что это ощущение с возрастом возникает чаще, сам феномен, вероятно, носит приспособительный, адаптивный характер, он заставляет нас не жалеть усилий на поиск слова и воспоминания: мы чувствуем, что они где-то рядом, где-то здесь, и начинаем искать с утроенной силой: «Не говори, не говори мне, я его знаю, не надо лезть в Гугл!»

Многие больные, которых я наблюдала в клинике когнитивных расстройств, не страдают когнитивными нарушениями. Они, как правило, обращаются, встревоженные эпизодами забывания в обыденной жизни. «Не является ли это забывание предвестником чего-то более серьезного», – интересуются они. Люди во всех подробностях рассказывают о своих симптомах; обычно они встревожены сильнее, чем их близкие родственники (которые вообще не замечают никаких странностей в поведении близкого человека). Результаты нейрофизиологических исследований не выявляют никакой патологии, на МРТ головной мозг таких больных выглядит просто замечательно и, пройдя обследование, они, успокоенные, возвращаются к своей обычной жизни.

«Я забыл, зачем поднялся на второй этаж». Это классическая форма обыденного забывания, по поводу которого возникает больше всего страхов. На самом деле, это вполне конструктивная форма ментального блока. Недавно было показано, что это проявление эффекта компартментализации; вход в двери и выход из них создает в сознании границы событий. Менее полезную информацию мы оставляем в покинутом нами помещении и сосредоточиваемся на новом пространстве. Этот феномен называется эффектом смены местоположения. Мысли и ощущения разделяются и организуются заново; мы пересекаем границу, беря с собой только самое необходимое (как нам подсознательно кажется). Раздражает в этом то, что компартментализация часто приводит к нарушению припоминания мыслей, которые были сформированы всего в нескольких футах от нового местоположения, на пороге лестницы, ведущей на второй этаж.

Вот еще один пример рутинного забывания. Я, например, то и дело теряю свою машину. Я брожу по многоэтажной парковке и, совершенно утратив присутствие духа, непрерывно нажимаю кнопку на пульте брелока, чтобы услышать в ответ долгожданный знакомый писк и щелчок. Иногда мне приходится спускаться или подниматься на другой уровень, чтобы, наконец, найти машину. При этом я понимаю, что своей неуклюжестью сильно забавляю охрану парковки. Регулярное забывание места, где я оставила машину, не приводит к нарушениям в моей рутинной ежедневной деятельности. При всей моей забывчивости я не забываю, как выглядит моя машина, и не путаю парковки; вот такое забывание, как правило, является более зловещим.

В своих заметках о семи смертных грехах памяти Дэниел Шактер, профессор психологии, называет среди них такую забывчивость, которая имеет место либо при кодировании воспоминания, либо при его извлечении.

Ошибки кодирования происходят от невнимательности: вы были на автопилоте, когда парковали машину (то же самое происходит, когда вы не можете вспомнить, где оставили телефон). Вы были больше заняты мыслями о предстоящих покупках или раздумывали о том, каким путем поедете домой. К этому списку можно добавить недосыпание, стресс, хроническую боль, похмелье или последействие психотропных лекарств – эти сопутствующие факторы тоже отвлекают внимание. Действительно, как можно вспомнить то, что вы не запомнили?

Забывчивость может иметь место и при извлечении воспоминания. Я должна вспомнить, что потом мне надо зайти в химчистку; я должна вспомнить, что надо закрыть окно, прежде чем лечь спать; я должна вспомнить, что надо принять лекарство. Это примеры перспективного запоминания: «я должна вспомнить» вместо «запомни время, когда».

Проявить забывчивость в отношении химчистки – это одно, но проявить забывчивость в рубке самолета – это нечто совсем другое. Пилоты и другие члены экипажа постоянно тренируют свою перспективную память; им надо помнить то, что надо вспомнить.

В одном исследовании отказов памяти у пилотов было показано, что в семидесяти четырех из семидесяти пяти случаев речь шла о нарушении перспективного запоминания – это было непреднамеренное забывание о необходимых этапах рутинной процедуры. В США за период с 1987 по 2001 год Национальный Комитет Безопасности на Транспорте зафиксировал ошибку экипажа как причину в двадцати семи крупных авиационных катастроф. В пяти случаях из них речь шла о нарушении перспективного запоминания.

Борт Северо-западных авиалиний, выполнявший рейс 255, разбился на взлете в аэропорту Детройта в августе 1987 года. Комитет объяснил катастрофу тем, что «летный экипаж не выполнил плановую проверку перед взлетом, в результате чего остались откинутыми закрылки и предкрылки». Дело осложнилось тем, что отказали электрические системы, и не сработала система тревожной сигнализации.

Все шесть членов экипажа и сто сорок восемь пассажиров погибли. Выжила только четырехлетняя девочка, которую удалось спасти из пылавшего самолета, где сгорели ее родители и брат. Сеселия Сичен, которой сейчас уже за тридцать, продолжает поправляться от множества пластических операций, выполненных в связи с массивными, обширными ожогами третьей степени и переломами. Она не помнит обстоятельства катастрофы, но сделала на запястье татуировку, изображающую самолет. «Мне сделали очень много операций, оставив на моем теле – против моей воли – множество отметин, и я решила хоть одну отметину нанести по своей воле».[10]

Обнадеживает то, что для предупреждения подобных катастроф авиационная промышленность разрабатывает специальные средства, которые помогают не забывать вспоминать.

Однако, в конечном счете, «я должен вспомнить» означает, на самом деле, что «я не должен забыть».

Люди, по сути своей, забывающие создания: animal obliviscens (забывающее животное) – так называет человека немецкий литературовед и лингвист Гаральд Вейнрих. Но эти моменты рутинного забывания обычно не меняют нашей идентичности, и, если случаются нечасто, то не прерывают наше внутреннее автобиографическое повествование. Нам нет нужды кодировать и извлекать всю информацию на высоком уровне детализации. Нет, например, смысла вспоминать сегодня, где вы вчера припарковали машину, если сегодня вы оставили ее в другом месте. Запоминание всего и всегда приведет лишь к параличу памяти.

Таким образом, у забывания есть и положительные свойства, несмотря на то, что иногда оно может привести человека в отчаяние. Но что случается, если забывание становится тотальным, если мы забываем всю свою жизнь, а не краткие ее моменты?

Найденный, но безнадежно пропавший

Бенджамена нашли в пять часов утра 31 августа 2004 года. Он лежал возле мусорного контейнера за техническим входом в «Бургер Кинг» в Ричмонд-Хилле (Джорджия). Мужчина был полуголый и без сознания. В госпитале его удалось привести в чувство. Он был сильно расстроен, иногда впадал в истерику. Дело в том, что он не помнил, кто он такой. Он совершенно не помнил своего прошлого. Он забыл все, что происходило до того момента, когда он пришел в себя. Он принял новое имя – Бенджамен Кайл, по первым буквам названия ресторана (Бургер Кинг), где его нашли. Его фотографии появились в газетах и были расклеены по всей стране, хотя он и не совершил никакого преступления. О его исчезновении быстро узнали все. Он числится пропавшим без вести, несмотря на то, что физически присутствует здесь и сейчас, смущенно стоя перед телевизионными камерами.

До того, как его обнаружили возле мусорных баков, Бенджамен Кайл был кем-то другим. У него, как и у всех людей, были свои истории, которые он мог поведать. Сегодня это повествование отсутствует. Он находится в состоянии тотальной амнезии на прошлые события, в так называемом фугитивном состоянии, или в состоянии диссоциативной амнезии.

Автобиографическая информация находится вне пределов досягаемости для жертв диссоциативной амнезии. Личные воспоминания, часто тяжелые или травмирующие, оказываются полностью стертыми. Причиной может быть все, что угодно: дорожно-транспортное происшествие или нападение, насилие или участие в боевых действиях. Стрессовые факторы могут быть сильными или, наоборот, слабыми.

Автобиографические воспоминания заполняют историю прожитой жизни по мере того, как вы мысленно продвигаетесь к ее началу. Эта память представляет собой нечто большее, нежели просто воспоминание о личных переживаниях: это не только «вот эта автомобильная катастрофа, в которую я попал». Это не просто воспоминание о фактах, которое называют семантической памятью: дата происшествия, с какой скоростью ехал автомобиль. На самом деле, это мультимодальная конструкция: чувственные переживания, их интерпретация, что это происшествие говорит о вас другим. Ваше понимание вашего собственного рассказа включает и пережитые вами эмоции по поводу этих личных фактов. Когда люди читают вашу автобиографию, вы надеетесь, что они поймут, кем вы были, кем вы стали и кем, возможно, станете в будущем.

Именно это ломается при диссоциативной амнезии – разрушается автобиографическая память. Обычно теряется лишь небольшой островок памяти, непосредственно связанный с моментом травмы, но иногда потеря памяти оказывается более глубокой: в лесу памяти образуются широкие просеки, уничтожающие целые периоды жизни. Например, это могут быть три месяца участия в боевых действиях или год ужасных брачных отношений. Очень часто амнезия охватывает период с четко очерченным началом. Обычно, память постепенно восстанавливается.

В крайне тяжелых случаях растрепанный, растерянный человек появляется в полицейском участке или приемном отделении больницы и просит помощи. Несчастный не знает ни своего прошлого, ни своего имени, ни места жительства. Такое состояние называют диссоциативным или фугитивным, и именно такое состояние случилось у Бенджамена. Безымянный бродяга, беглец поневоле (фугитивный происходит от латинского слова «фуга» – побег, бегство) может обнаружиться в тысяче миль от того места, с которого началось его путешествие. Потрясенных беглецов препровождают в полицейский участок или в отделение скорой помощи – они находятся, но все равно остаются пропавшими.

У каждого из нас случаются провалы в памяти. Например, фрагментированные воспоминания о бесцветно проведенном отпуске. Исчезают осколки воспоминаний о мелких автомобильных авариях. Но люди, страдающие фугитивной амнезией, не просто вытесняют из памяти отдельные тягостные моменты. Все полотно прошлой жизни оказывается пустым. Идентичность личности уничтожена. Кто я? – беспомощно вопрошает жертва амнезии. В лучшем случае среди этого белого безмолвия встречаются редкие серые островки. Со временем Бенджамен вспомнил, например, часть номера своего страхового полиса, что-то вспомнил о своих братьях и сестрах, и смутно вспомнил, что ел сэндвичи с сыром на ярмарке в Индиане. Однако больше он ничего не помнил.

У некоторых больных фугитивное состояние длится несколько дней или недель. У других оно может длиться годами без всякого намека на возвращение памяти. Выздоровление может быть постепенным или внезапным. Выздоровевшие вдруг обнаруживают, что снова знают, кто они такие и что с ними происходило до начала возникновения амнезии. Однако, при этом, исчезает память о периоде амнезии. Время блужданий и отчуждения от самого себя оказывается забытым, что, возможно, и к лучшему.

При диссоциативной амнезии на МРТ не находят никаких изменений, которыми можно было бы объяснить нарушение функций мозга. Нет никаких признаков кровотечения, которое можно было бы остановить, как нет и опухоли, которую можно было бы удалить.[11]

Поэтому больных с диссоциативной амнезией лечат психиатры и психологи, а не неврологи. В течение многих лет для обозначения этого расстройства памяти, не связанного с видимыми органическими поражениями мозга, применяли разнообразные термины, обозначая эту амнезию такими эпитетами, как психогенная, истерическая, функциональная. Амнезия такого рода встречается в общей популяции с частотой 6–7 процентов, но многие больные просто не обращаются за медицинской помощью. Память либо восстанавливается самостоятельно, либо эти больные смиряются с исчезновением собственной личности.

Как бы то ни было, Бенджамен Кайл в том виде, в каком мы его знаем сейчас, не существовал до августа 2004 года.

Эпидемия нервозности

В девятнадцатом веке бессознательное бродяжничество было общим термином, которым обозначали всех бродяг с помраченным умом. Были бродяги, ходившие по странам. Были дезертиры, уклонявшиеся от службы в армии. Бродяжничали эпилептики, оглушенные судорожными припадками. По дорогам ходили галлюцинирующие алкоголики, просившие подаяние по деревням. Бродяжничество в те далекие времена не обязательно было связано с амнезией на прошлые события или с утратой личности. Большинство этих людей прекрасно знали, кто они такие, а многие и понимали, где они находились и откуда пришли.

Бессознательное бродяжничество было внесено в список болезней в Бордо в 1887 году. Диссертация доктора Филиппа Тиссье «Отчужденные бродяги» содержала описание случаев такого бродяжничества, но в основном была посвящена пациенту самого Тиссье – Альберу Дада. Бродяжничества Альбера начались, когда ему исполнилось двенадцать лет. Странствия приводили его в Париж, Марсель, Алжир, Э, Льеж, Нюрнберг, Линц, Вену, Прагу, Берлин, Познань, Москву, Константинополь и снова в Алжир. Иногда случалось так, что стоило Альберу услышать название какой-нибудь дальней страны, как он тотчас отправлялся туда, невзирая на расстояние, которое надо было преодолеть, и на судьбу, которая могла его там ожидать. Тиссье особо подчеркивал, что это не сказание о вечном путнике. Альбер часто терял представление о собственной личности. Когда же он приходил в себя, то обнаруживал, что находится – без денег и документов – в трущобах, в тюрьме или в больнице. Несколько лет он провел в каторжной тюрьме. Когда он сам не мог ничего о себе сказать, сделать это пытались за него другие. В Москве к нему подошел городовой и сказал: «Я знаю, кто ты!» Но, как оказалось, полицейский перепутал его с известным нигилистом. Дада был на три месяца заключен в тюрьму, потому что оказался похож на другого человека.

«Дома, в своем нормальном состоянии, работая на фабрике или служа поваром в армии, он был хорошим работником, скромным, вежливым, застенчивым с женщинами. Он никогда не пил спиртного, и, пустившись в очередное странствие, все равно очень враждебно относился к алкоголю. Дома он вел размеренную и ничем не примечательную жизнь. Потом, в течение трех дней, его мучили сильнейшие головные боли, возникали тревожность, потливость, бессонница; он начинал мастурбировать по пять-шесть раз за ночь, а затем уходил в неизвестном направлении».

Говорят, что это бродяжничество закончилось, когда Альбер влюбился. Помог и гипноз, который применил Тиссье. Внушение гласило: (1) Ты больше никогда не будешь мастурбировать; (2) Ты никогда больше не покинешь Бордо; (3) Ты придешь ко мне на прием в следующее воскресенье ровно в десять часов утра.

Бессознательное бродяжничество в те времена считали формой истерической амнезии; память улетучивалась в состоянии стресса и сильного волнения. Истерия долгое время считалась привилегией женщин («истера» по-гречески значит «матка, чрево»); этим термином обозначали нервозность, бессонницу, склонность к обморокам, раздражительность, эротические фантазии, ощущение тяжести в животе, отек в нижней части тазовой области и, что очень красноречиво, «склонность причинять неприятности другим». Даже Гиппократ и Платон упоминали в своих сочинениях беспокойную и блуждающую матку. В викторианскую эпоху истерию диагностировали у 50 процентов женщин, в связи с чем предлагали самое разнообразное лечение: нюхательные соли, половую активность или, наоборот, полное воздержание от половых сношений, массаж половых органов врачом и применение вибраторов для наведения «маточных пароксизмов».

В обеих мировых войнах проявления истерии были впервые описаны у мужчин под названием «военный невроз» или «артиллерийский шок». Некоторым назначали психотерапию, других госпитализировали и лечили электрошоком (проводили электросудорожную терапию).[12]

Позднее диагностический термин «бродяжничество» вышел из употребления. Во многих случаях причиной нарушений оказались шизофрения или эпилепсия, и термин истерия был дискредитирован из-за своей уничижительной коннотации. Психолог Пьер Жане (1859–1947) ввел в обращение термины «диссоциация» и «подсознательное»: сознание может раздваиваться или расщепляться, идентичности личности могут умножаться или фрагментироваться при отсутствии видимых органических поражений головного мозга.

К 1980 году термин «истерия» исчез из диагностических справочников и классификаций. Истерическое бродяжничество превратилось в «диссоциативное бродяжничество».[13]

Таким образом, бродяжничество получило новое название и новое определение. Но некоторые из этих людей физически никуда не уходят, они просто теряют себя и представление о своем месте в мире.

Фугитивное состояние встречается в общей популяции с частотой около 0,2 процента. Но о скольких случаях, на самом деле, мы узнаем? Сколько Бенджаменов, на самом деле, просыпаются, не помня себя, у мусорных баков?

Бессознательное бродяжничество: друг или враг?

Кем бы ни был, на самом деле, Бенджамен, сценарий его прежней личности перестал работать и, практически, существовать. Обрывки прошлого беспорядочны, искажены, забыты. Возможно, МРТ-картина мозга Бенджамена окажется нормальной, но это лишь подчеркивает глубину его потери.

Выше я уже говорила, что у потери памяти есть и положительные стороны. Забывание воспоминаний детства позволяет усваивать новую информацию; выше я уже писала об адаптивных преимуществах феномена «вертится на языке», о способности отфильтровывать малозначимую информацию, чтобы сохранять в памяти жизненно важные и необходимые вещи.

Но что можно сказать о диссоциативной амнезии с полным исчезновением всех воспоминаний, с полным стиранием памяти? Какую пользу может извлечь Бенджамен из своей внезапно наступившей абсолютной амнезии?

Пол Шильдер и Милтон Абелес (младший психиатр и клинический директор госпиталя «Бельвю» в Нью-Йорке, соответственно) писали в 1935 году, что истерическая амнезия, как в те времена называли это состояние, является механизмом ухода, формой психологической защиты.

Н.К. – женщина тридцати семи лет, подошла на улице к полицейскому. Женщина была сильно подавлена и, одновременно, возбуждена. Полицейскому она сказала: «Я не знаю, кто я». Ее доставили в «Бельвю» в два часа ночи, а через восемь часов память вернулась к больной, восстановив для нее всю историю ее жизни. Первый ее брак был расторгнут после того, как перенесенная свинка сделала ее мужа бесплодным. Десять лет назад она повторно вышла замуж, но последние пять лет у нее с мужем не было половой жизни. За восемь месяцев до поступления в «Бельвю» она ездила во Флориду, где полюбила другого мужчину: «Ей хотелось остаться во Флориде. Ей хотелось и развестись с мужем, но она, одновременно, не желала разрушать свой социальный статус. Тем не менее, она наслаждалась половыми отношениями и скучала по ним». Очень неохотно, но она все же вернулась в Нью-Йорк. В тот вечер, вспоминала больная, она испытывала внутреннее потрясение, голод и сильно мерзла. В «Бельвю» наступило спонтанное выздоровление, но восемь часов фугитивного состояния напрочь выпали из памяти.

«В данном случае, несомненно, имела место психогения, – решили врачи. – Из теплого флоридского климата, где она нашла свою любовь, она вернулась в более холодный климат Нью-Йорка. Она ощущала «голод и холод» до начала приступа. Ей хотелось в тепло Флориды, к любимому мужчине».

Амнезия, таким образом, явилась выражением глубоких чувств, стала своего рода самоубийством: «Во многих случаях обнаруживается глубокое разочарование в предмете бывшей любви. Больной мертв для этих отношений. Больной удаляет (убивает) себя, но, одновременно, удаляет и других».

Создается новая личность. Предыдущая мертва, она убита.

Все это звучит очень архаично – мог ли, на самом деле, подсознательный защитный механизм забросить Бенджамена к мусорным бакам у черного выхода из «Бургер-Кинга» в Джорджии?

Современные теории призывают на помощь психологии данные нейрофизиологии и нейробиологии. Психологическая травма, говорят сторонники одной из таких теорий, приводит к значительному выбросу надпочечниковых гормонов стресса, которые отрицательно воздействуют на нейроны, повреждение которых, в свою очередь, блокирует извлечение воспоминаний из гиппокампа и миндалины. Это интригующая концепция, но не более того.

Другое возможное объяснение заключается в том, что «беглецов» захватывают культурные и медийные надежды и ожидания. Такие люди внушаемы и легко поддаются фантазиям, и склонны к ложным воспоминаниям. Они выходят на сцену, стремясь сыграть роль потерянного героя. «Знаете ли вы этого безымянного человека?» Вопрос звучит при ярком свете софитов, в присутствии сотен людей. Человека увлекает театральность этого действа. Оставим в стороне эти умозрительные теории и зададим другой вопрос: нет ли иногда прямой выгоды в забывании? Не являются ли такие мнимые «беглецы» всего лишь отъявленными мошенниками? Не симулируют ли они амнезию для сокрытия преступного прошлого, чтобы уйти от юридической и финансовой ответственности?

Амнезию, пишет профессор Майкл Копелман «В руководстве по расстройствам памяти», симулируют 25–45 процентов обвиняемых в убийстве, 8 процентов лиц, совершивших насильственные преступления, и незначительный процент лиц, совершивших ненасильственные преступления.

Другие фабрикуют для себя новую личность из низменных побуждений. В 2002 году Джон Дарвин, тюремный надзиратель из Даргема, инсценировал собственную смерть в Северном море, во время плавания на байдарке на спокойной воде. Его тридцатилетняя жена Энн разыграла роль безутешной вдовы и получила около 500.000 фунтов стерлингов в качестве страховки, а Джон в это время жил в пристройке дома, куда проникал через бутафорский платяной шкаф. Джон раздобыл подложный паспорт на имя Джона Джонса. Преступник воспользовался именем ребенка, умершего через несколько недель после рождения. Дарвин побывал на Кипре, Гибралтаре и в США, где осматривал недвижимость и катамараны. Затем они с женой бежали в Панаму, но пять лет спустя он вернулся в Великобританию, явился в полицейский участок и заявил, что страдал амнезией. Вот его письменное заявление:

«Последнее, что я отчетливо помню перед тем, как все это произошло, это мой отпуск в Норвегии в 2000 году. Я смутно помню, что находился в байдарке, но не помню ни аварии, ни ничего такого, что могло бы привести к этому. По этой причине будет верным утверждать, что у меня какая-то форма амнезии. Несколько лет спустя (я все еще не вполне уверен, когда именно) я вернулся в свой дом, хотя и не помню, как я туда попал, и моя жена была сильно потрясена, что вполне объяснимо, так как она считала меня мертвым. Хочу еще раз подчеркнуть, что я плохо помню, что происходило между 2000 годом и восстановлением памяти, которая до сих пор не вполне отчетлива.

Я перечитал все написанное выше и подтверждаю, что это правда».

Но это не было правдой. Обман был раскрыт очень быстро. В 2006 году в сети появилась фотография счастливой парочки в конторе агента по недвижимости в Панаме. Энн знала все с самого начала. Супруги потратили миллион долларов на покупку земли в Эскобале, а также скупали недвижимость и в других местах. Дарвина окрестили «человеком-каноэ», что было более броско, чем «человек-байдарка». Каждый из супругов был приговорен к шести годам тюрьмы. На свободу они вышли через три года, а в 2011 году развелись.

Финансовая выгода не является единственной причиной симуляции амнезии. Однажды меня попросили проконсультировать человека, находившегося в отделении судебной психиатрии. Как часто бывает в таких случаях, здание судебно-психиатрического отделения находится в некотором отдалении от остальных корпусов, в неприметном здании. Обычно этот корпус не отмечен на плане больницы у въездных ворот. Иногда, правда, это строение есть на плане, но обозначается каким-нибудь игривым названием, вроде «Голубого колокольчика» или «Палаты одуванчиков». Внутрь меня впустили предупрежденные охранники. Мне было предложено оставить на КПП стетоскоп и неврологический молоточек, так как охрана расценила это как орудия удушения (стетоскоп) и колюще-режущий предмет (молоточек). Поднявшись на два лестничных пролета, я оказалась в камере Ариана. Рядом с ним находились полицейские охранники, но, на мой взгляд, все же слишком далеко.

– Кто я, доктор? Как меня зовут? Я не знаю, кто я, но вы очень похожи на мою сестру.

Своей сестре он выстрелил из пистолета в голову шесть раз. На второй месяц своего пребывания в тюрьме он внезапно объявил об амнезии. Произведенная мною оценка его когнитивных способностей показала, что амнезия была вымышленной; подозрительным было то, что преступник утверждал, будто из своего прошлого он не помнит вообще ничего с момента совершения преступления, но при истинной амнезии, как правило, сохраняются хотя бы островки воспоминаний, вспышки картин прошлого. В отличие от пациентов, страдающих истинной амнезией, он не был огорчен своим состоянием. Он даже сказал, что ему нравится новое ощущение. Мне, однако, требовались более надежные доказательства, как и суду, чтобы быть уверенной, что он симулирует амнезию. Я предъявила ему серию фотографий – одну за другой, на три секунды каждую. На фотографиях были изображены молоток, стул, машина и т. д. Потом я показала ему пары фотографий – я начала с молотка, который присутствовал в первой серии фотографий, в сочетании со стулом, которого в первой серии не было. Какую из этих фотографий я предъявила вам в первый раз? Стул, сказал он. Это был неправильный ответ, и это не могло вызвать никаких возражений, в таком ответе не было ничего необычного. Я показала ему следующую пару, и он снова ошибся. Я продемонстрировала ему пятьдесят пар фотографий, и он почти всегда выбирал неправильный ответ. Это было странно; можно было ожидать, что он ошибется приблизительно в половине случаев. Ответы были неслучайны, а это говорит о симуляции.[14]

Вскоре после проведения экспертизы его вернули в тюрьму. Судебный процесс привлек внимание общественности, и мне удалось увидеть фотографии его сестры. Я, действительно, была немного похожа на нее. Ариан хорошо ее запомнил.

Однако Бенджамен не симулировал свою амнезию. В 2012 году он заявил:

«На Земле живут больше семи миллиардов человек. Большинство из них никогда не слышали обо мне, а из тех, кто обо мне слышал, очень многие не склонны мне верить. Я не очень сильно переживаю по этому поводу. Знакомые мне люди и мои друзья верят мне, и этого вполне достаточно. Вы сами должны решить, где правда. Так устроен наш мир».

Является ли личина Бенджамена Кайла прикрытием для его преступного прошлого? В течение десяти лет он подвергался обследованию специалистами ФБР, у него брали на анализ ДНК, применяли технологию распознавания лиц. Его слушали лингвисты, гипнотизировали гипнотизеры, но никто из них не добился желаемого результата. Появление Бенджамена на шоу доктора Фила не привело к откликам членов семьи или друзей, не привело к откликам появление живого Бенджамина в программах Би-Би-Си, Си-Эн-Эн; публикация его портретов в «Гардиан», его демонстрация на каналах Эн-Пи-Ар, «Фокс», Си-Би-Эс и Эй-Би-Си. Не были обнаружены и потенциальные жертвы. Человек, пытающийся скрыть свое преступное прошлое, едва ли согласился бы сниматься во всех этих программах и предоставлять свои фотографии для публикации в прессе всего мира.

Было подозрение, что Бенджамен охотился за большими деньгами, но и эта идея оказалась мертворожденной. Без документов, подтверждающих личность, он не смог бы получить полис социального страхования, водительское удостоверение, как не мог открыть счет в банке, не мог получить социальные льготы или продуктовые карточки. Как бы то ни было, он отказался от пожертвований в свою пользу и некоторое время жил в приюте для бездомных. Потом он работал на низкооплачиваемых работах – стриг газоны и мыл посуду в ресторане. Все это он делал нелегально, потому что с точки зрения закона он вообще не существовал.

Кэтрин Слейтер работала сестрой в приюте, куда Кайл приехал после выписки из госпиталя. Решив, во что бы это ни стало, выяснить прошлое Бенджамина, она вывесила объявления на электронных форумах, проверила списки лиц, пропавших без вести, обращалась в средства массовой информации. Позже она взяла Кайла в свой дом, и ее сильно заинтересовало, почему Кайл меньше, чем другие люди с амнезией, проявляет интерес к восстановлению своей подлинной идентичности.

В 2016 году в интервью, данном газете «Нью Рипаблик» после того, как Бенджамен покинул ее дом после споров относительно места его проживания и проекта строительства нового дома, Кэтрин сказала:

«Я на сто процентов уверена, что это была травма, но думаю, что ему нравится положение, в каком он теперь очутился. Что я могу сказать всем людям, которые по всей стране хотят решить его проблему? Все дело в проклятых наркотиках».

Разобщенные и одинокие

Вновь найденный Бенджамен – это приемная, новорожденная личность.

Отдаленные воспоминания, как представляется, недоступны для Бенджамена; на месте старой возникла новая личность. Так начинается процесс закладки новых воспоминаний, новой автобиографической памяти, ее цементирования и консолидации. Формируется новый рассказ, новый нарратив. Образуется непрерывная хроника новой личности.

В отсутствие доказательств существования мошеннических мотивов, вероятно, травма спровоцировала потерю памяти, ее недоступность. Мы считаем, что потеря памяти возможна на фоне посттравматического стрессового расстройства у солдат, участвовавших в боевых действиях, у жертв нападений, даже если при этом не происходит физического травмирования головного мозга. Бенджамен, как мне кажется, заслуживает такого же отношения.

Вы можете решить, что некоторые элементы его амнезии могли стать плодом выдумки, но, как говорит сам Бенджамен: «Вы сами должны решить, где правда. Так устроен наш мир».

Однако его история – это наглядный урок и демонстрация того, как автобиографическая память формирует личность, становится ли память, на самом деле, недоступной или произвольно подавленной. Если вы не можете заполнить страницы своей автобиографии или добровольно от этого отказываетесь, то откуда вы сможете узнать, кто вы? Как вы можете сообщить миру, кто вы, если страницы вашей биографии пусты?[15]

Есть что-либо общее у Бенджамена с пропавшими без вести людьми? Человек, который пропал без вести в тот августовский день 2004 года на берегу реки Огичи, знал, кто он такой, не меньше, чем мы с вами знаем о себе?

Если автобиографическая память, которой мы обладаем, становится нашей историей, которую мы рассказываем себе и другим, то Бенджамен, память которого ему недоступна, живет без своего нарратива.

Хотя, вполне возможно, что личностные особенности, моральные качества и предпочтения сохранились такими же, какими были прежде. У нас нет способа выяснить это, потому что не были найдены его друзья, которых можно было бы об этом спросить. Никто не узнал Бенджамена, не сел с ним рядом и не рассказал ему историю о нем самом. Население Ричмонд-Хилла, городка, где был найден Бенджамен, составляет 9 тысяч человек, но никто из них его не опознал. Никто не узнал его, несмотря на то, что фотографии Бенджамена появились практически во всех газетах, а его самого не раз показывали по телевидению. Идентичность личности – это плод сотрудничества многих; она включает в себя наблюдения других. Взаимоотношения Бенджамена с другими людьми, сведения о них, как представляется, остались для него и для нас недоступными.

Одного такого «беглеца» нашли на скамейке в парке, и этот человек пребывал в фугитивном состоянии несколько недель. Его опознали друзья после того, как увидели беднягу на телевизионной пресс-конференции, и он только от них узнал о своем прошлом.

«Когда он вошел в бар, официантка, как говорят, спросила его: «Как всегда?» и принесла розового вина. Кажется, это предпочтение удивило больного. Он был, кроме того, удивлен тем, что, как выяснилось, любил курить определенный сорт сигарет и был неравнодушен к собакам».

Другой больной был страстным автолюбителем до развития амнезии, но, потеряв память, решил, что автомобиль – слишком скоростное средство передвижения, и с тех пор ни разу не сел за руль.

У Бенджамена осталась нетронутой только одна форма памяти. Больные с амнезией не могут сказать, как именно они научились тем или иным вещам, но способность делать их сохраняется. Эти способности определяются так называемой процедурной памятью, а она при фугитивном состоянии не страдает. Это относится, например, к умению водить машину или завязывать шнурки на ботинках.

В 2013 году врачи сообщили о случае А.З., человека, найденного на центральном железнодорожном вокзале одного портового города в Германии. Этот человек не знал, кто он, и как оказался на вокзале, но по его выговору и по месту обнаружения предположили, что он моряк. Врачи попросили его завязать морские узлы:

«Одного только названия узла было достаточно для того, чтобы он тут же завязал его, используя шнур настольной лампы».

Эта идея стала основой сюжета книги «Идентификация Борна». Профессиональный убийца Джейсон Борн (в одноименном фильме его играет Мэтт Дэймон) теряет память. Из нее стирается вся история его жизни. Рыбаки обнаруживают его, изрешеченного пулями, плавающим в волнах Средиземного моря. Под кожу правого бедра Борна вшита капсула с номером его банковского счета. Однако, несмотря на тяжелое фугитивное расстройство, процедурная память Борна не пострадала. В одной из кульминационных сцен фильма Борн осознает:

«Я знаю, что найти винтовку можно в кабине серого грузовика, а я здесь, на этой высоте, могу пробежать полмили, и у меня не будут дрожать руки. Но откуда я это знаю? Как я могу знать это, и не знать, кто я такой?»

Правда, эта мышечная память лишена эмоций, которыми пропитаны автобиографические воспоминания. Моторные навыки не позволяют Бенджамену ощущать прошлое или даже быть таким, каким он был раньше.

Еще хуже то, что он ничего не может рассказать о своем прошлом. Как писал канадский философ Чарльз Тейлор, «… одно из главнейших условий придания смысла собственному существованию – это возможность представить свою жизнь в виде связного повествования». «Для того чтобы придать смысл своей личности, – утверждает Тейлор, – мы должны понимать, как мы стали такими, и откуда мы пришли».[16]

Это верно, что наша автобиографическая память, даже у тех из нас, кто не страдает амнезией, не лишена изъянов. Эти дефекты заполняются выдумками и приукрашиваниями, вытеснениями и подавлениями, ложными и фальсифицированными воспоминаниями. Истории, которые мы создаем, рисуют иногда картины, которые мы хотим нарисовать или хотим спрятать. Мы редактируем наши истории, дополняем и укорачиваем их, и надеемся, что окружающие поставят нам за это «лайк».

Для поддержания цельности и непрерывности истории она не обязательно должна быть точной. Есть, однако, разница между неточностями истории и полным ее отсутствием, когда нашему прошлому просто нечего нам сказать.

Мне кажется, что это отсутствие автобиографии очень много значит для Бенджамена, для его личности. Это отсутствие лишает его идентичности самому себе – слияния вещей, которые делают его одним и тем же на протяжении проходящих лет. В памяти Бенджамена нет даже намека на непрерывность, нет никаких признаков цепи психологической связности.

В моем рассказе об Аните я предположила, что ее жесты и манера речи и общения на фоне далеко зашедшей болезни Альцгеймера были глубоко внедрены в ее существо, и мы могли понять, какой она была, невзирая на нарушенный синтаксис, невзирая на неполноту и искаженность ее историй, невзирая на неологизмы и оговорки. Но для Бенджамена не было доступно ничего из его прошлого, ничто не отпечаталось в нем; остались лишь смутные воспоминания о сэндвичах с жареным сыром на ярмарке в Индиане и какие-то обрывки воспоминаний о том, что Джордж У. Буш был президентом, и что за год до этого США вторглись в Ирак. Но это лишь мазки серого цвета на девственно белом листе бумаги.

Важнейшим компонентом автобиографической памяти является самопознающее сознание: способность размышлять о самом себе и отличать себя от других. Самопознающее сознание дает нам возможность ментально представить себе длительность нашего существования в нашем субъективном времени, и сознавать его. Одновременно возникает ощущение «тождества», остающегося прежним с течением дней, месяцев и лет; способность переживать прошлый опыт, мысленно путешествуя в прошлое по реке времени. Сегодня я та же личность, какой была в прошлом году. Я сохраняю во времени мою самость, мое неизменное «я».

Очевидно, новый Бенджамен лишен этой способности. Он не может путешествовать в свое прошлое, не может заново пережить свой прошлый опыт. Он не способен создать континуум своего тождества.

У Бенджамена нет «тождества» с самим собой. На самом деле, ему не должны быть нужны мы для того, чтобы его опознать, но и мы не можем его узнать; ясно, что узнать его и идентифицировать не может никто, потому что никто его не узнал. Сам он с ужасом смотрит на свое отражение в зеркале. Выступая по национальному Радио в 2014 году, он сказал: «Я смотрел на себя в зеркало и не мог поверить в то, что это я. Как же я, оказывается, стар. Мне казалось, что мне не больше сорока, но в зеркале я вижу старика».

О своей связи с прошлым он может судить только по полученным неизгладимым следам травм:

«Два параллельных хирургических шрама на левом локте (после операции остеосинтеза с помощью штифтов или пластин после перелома). Хирургический шрам на передней поверхности шеи – возможно после иссечения межпозвоночного диска. Небольшой округлый рубец в левой половине лица возле подбородка похож на след от ранения колющим предметом, но, возможно, это след прикорневого абсцесса. На теле нет татуировок и следов пирсинга».

Я не хочу понимать, что он – это он, только по шрамам на его теле.

В конечном итоге, могу сказать, что у Бенджамена теперь мало общего с личностью, которой он был прежде. У него нет доступной для него автобиографической памяти, нет перекрывающихся психологических связей, он не знает, какой у него был характер, нет надежды, что появится кто-то, кто ликвидирует этот хаос и внесет ясность относительно его прошлого. Бенджамен Кайл может уповать только на будущее.

Бенджамен: наконец найден

Запись Бенджамена в Фейсбуке от 16 сентября 2015 года:

«МОЯ ЛИЧНОСТЬ, НАКОНЕЦ, УСТАНОВЛЕНА! Прошло уже одиннадцать лет с тех пор, как все это началось, и я не думал и не надеялся, что этот день когда-нибудь настанет. Немногим более двух месяцев назад из лаборатории Си Си Мура мне сообщили, что моя личность установлена с помощью анализа ДНК».

Скоро Бенджамен получит карточку социального страхования; он, наконец, сможет заявить о себе как о реально существующем человеке.

Давно утраченные родственники его живут в Индиане; его детские воспоминания о сэндвичах с жареным сыром на ярмарке оказались верными.

Его настоящее имя: Уильям Берджесс Пауэлл.

Мало-помалу из фрагментов сложилась полная картина. Отец Уильяма, Фермен Пауэлл, был авиационным бортинженером во время Второй Мировой войны, и погиб во время крушения на море в 1969 году. Мать, Марджори, фотограф, умерла от рака в 1996 году. Его брат, Фермен-младший, вспоминает, что отец очень плохо относился к Уильяму, он «регулярно и жестоко бил его». Уильям в течение нескольких лет перебивался случайными заработками, а затем, в 1976 году, неожиданно исчез вместе с пьющим приятелем, бросив все свое имущество. Вагончик, где он жил, был обнаружен пустым близ Оукдейл-Дама. Вскоре, однако, полицейские обнаружили его в Боулдере (Колорадо), где он работал поваром в ресторане. Однако, он почти сразу снова исчез. Мать тяжело переживала исчезновение сына. Она умерла, уверенная, что Уильям пропал навсегда. Возможно, что она была права.

В последний раз Уильяма Пауэлла видели в Колорадо, в 1977 году. Бенджамена Кайла обнаружили в Ричмонд-Хилле в 2004 году. Что происходило в промежутке между этими годами? Бенджамен Кайл был лишен прошлого, и не мог ничего об этом рассказать, но, похоже, что и Уильям Пауэлл не оставил никаких следов в его памяти. Он нигде не проживал постоянно под своим настоящим именем и не был нигде официально зарегистрирован в течение трех десятилетий. У него не было стационарного, зарегистрированного телефона. Он, похоже, нигде не работал официально. При нем не сохранилось никаких документов: заявлений о финансовой помощи, проездных билетов, судебных ордеров, свидетельств о браке или разводе.[17]

Теперь Уильям живет в Индиане, в нескольких минутах ходьбы от родительского дома, где до сих пор живет его брат Фермен. Но сам Уильям пока не решается переступить порог родного дома. Видимо, детские воспоминания стираются нелегко.

Могила отца Уильяма, Фермена Энсела Пауэлла, находится на кладбище «Лафайет», сектор J, участок 280. Трудно не обратить внимание на его второе имя. Энсел Борн – это человек, страдавший первым документально подтвержденным случаем диссоциативного фугитивного состояния. Этот плотник, ставший проповедником, исчез из своего дома в Род-Айленде в январе 1887 года. Последний раз его видели в банке «Провиденс», где он снял со своего счета 551 доллар. Семья заявила о его исчезновении, были составлены соответствующие документы, и полиция принялась за поиски, не давшие результатов. Было заподозрено мошенничество.

Через две недели после исчезновения Энсела в городке Норристаун, в Пенсильвании, появился человек по имени Альберт Джон Браун, открывший там небольшой магазин, где стал торговать «письменными принадлежностями, конфетами, фруктами и разной мелочью». Браун завязал знакомства с местными жителями и регулярно посещал церковь. Через два месяца, проснувшись утром, Альберт понял, что, на самом деле, он – Энсел Борн, проповедник. Он был потрясен, не зная, как получилось, что он стал лавочником в Пенсильвании. Он потерял память всего на два месяца, но Энсел Борн стал самым известным бессознательным бродягой в мировой истории. Меньше, чем через сто лет, он послужил прототипом Джейсона Борна, героя романа и фильма «Идентификация Борна».

Ресторана «Бургер Кинг», где был найден Бенджамен Кайл, больше нет. Другие напоминания тоже улетучились. Кайл покинул дом Кэтрин Слейтер в 2011 году после нескольких ссор, и, уйдя, сжег часть своих старых писем. С Кэтрин он больше не виделся. Он подал иск с требованием прекратить деятельность Колин Фицпатрик, самозванного «генеалогического детектива», которая познакомилась с Кайлом в 2009 году. Фицпатрик работала от имени Кайла на общественных началах, проверяя официальные документы в архивах и базы данных банков ДНК. Собственно, она была первой, кто в изысканиях натолкнулся на семью Пауэлл. Однако, когда уже разгадка была близка, Кайл обвинил Фицпатрик в том, что она отказывается знакомить его с данными анализа ДНК (что сама Фицпатрик отрицала) и прекратил с ней все контакты.

Последние посты «Бенджамена Кайла» в Фейсбуке содержали фотографии детей, читающих стихи содержащимся в приюте бродячим собакам, истории о сексуальных извращениях духовенства, о разбившемся автомобиле-роботе и кошках с национальной кошачьей выставки.

С тех пор Бенджамен Кайл не посещал свой профиль.

Бенджамен Кайл исчез.

Часть II Личность

Попробуйте начертить кривую своей сущности во времени. Видите ли вы разрывы и промежутки, разделяющие вашу сущность на непохожие друг на друга фрагменты, или ваш характер остается непрерывным и связным? Видите ли вы на этом графике тождественную самой себе личность или череду разных самостей?

Теперь мы приступим к исследованию того, как личность формирует нас, кем мы становимся, когда, по тем или иным причинам, происходит ее переключение.

Мы увидим поражения мозга, отвращающие от дикости и толкающие человека на путь гуманности, превращающие чувствительные натуры в высокомерных снобов. Мы познакомимся с припадками, побуждающими к творчеству, и с деменцией, пробуждающей художественные таланты. Мы познакомимся с ненормальными живописцами, пристрастившимися к допамину, и с одержимыми писателями, принимающими амфетамины.

Мы встретимся с преступниками, просящимися на свободу: «Это был не я, ваша честь!» Я познакомлю вас с психотерапевтами, пытающимися гипнотизировать своих клиентов, принуждающих их становиться другими личностями, или быть многими людьми сразу. Мы увидим заурядных людей, которые, пусть даже на краткий миг, становятся великими героями.

Это истории о том, кто мы, и кем мы способны становиться.

Глава 4 Незнакомец

Он был, не без грусти говорила одна из его знакомых женщин, «самым привлекательным холостяком в деревне». Мартин, которому было тогда немного за пятьдесят, жил на западном побережье Ирландии. Он был членом местного комитета «За чистый город» и отвечал за состояние стен, заборов, живых изгородей и обочин. Он пел в церковном хоре своим хорошо поставленным баритоном. Он всегда появлялся на улице в безупречно отутюженных брюках, носил подтяжки и запонки.

Позже я узнала, что в молодости Мартин играл в ирландский хоккей и считался одним из лучших игроков в графстве. Широкоплечий, высокий, он хорошо смотрелся на поле, внушая уверенность остальным игрокам одним своим видом. Он участвовал почти во всех играх своей команды. Об этом мне с печалью поведала его племянница Тара, его семейный врач.

В то утро он вошел в мой кабинет и остановился в углу, а затем принялся мять и щипать свои руки, внимательно глядя, как кусочки кожи падают на пол. Он щелкал костяшками пальцев, вертелся на пятках, насвистывая национальный гимн. Потом он несколько раз сплюнул на пол. Нет, спасибо, доктор, я не хочу садиться. Его отвлекла стопка бумаги на столе. Он взял один лист и принялся, не спеша, складывать его. Прошло две минуты. Мартин продолжал складывать и разворачивать листок. Потом он спустил брюки и начал мастурбировать. Закончил он очень быстро, натянул брюки и следующие десять минут искал на полу несуществующие монеты. Их не было, но он продолжал упрямо их искать.

Те, кто знал Мартина, говорили, что эти изменения сначала развивались медленно. Мартин постепенно перестал интересоваться общественной жизнью, стал пропускать заседания совета, если же появлялся, то вел себя нетерпимо, легко раздражался и злился, допуская грубость, что было для него совершенно нехарактерно. Он перестал болтать с соседями, остановившись у забора, перестал спрашивать их о здоровье детей. Глядя на людей, он теперь смотрел сквозь них, никого не замечая.

В течение следующего года его постоянно видели на улицах, он, пошатываясь, бродил по ним, отчаянно ругаясь и жестикулируя. От Мартина стал исходить дурной запах, седеющие волосы свисали неопрятными жирными прядями. Брюки были запятнаны мочой. Неделями он носил мятые брюки, перестал надевать носки. Завидев Мартина, люди отворачивались и переходили на другую сторону улицы. Он стал каждый день покупать множество больших плиток шоколада. Придя на похороны своего двоюродного брата, он непрестанно громко смеялся во время отпевания. Никто не знал, что с ним делать.

Когда Мартин, наконец, соизволил разрешить семейному врачу посетить свой дом, его племянница была шокирована тем, что ей пришлось увидеть. Сотни пакетиков из-под чая были аккуратными кучками разложены в гостиной. Огромные, тщательно сложенные стопки газет загораживали проход, полные историй, которые Мартин не читал. На столе лежали неоплаченные счета по кредитной карте и нераспечатанные письма из банка.

Во время нашей беседы Мартин отрицал, что у него есть какие-то проблемы, отрицал тот факт, что он стал совсем другим человеком. Когда он не отвлекался (такие моменты возникали), он смог назвать мне свое имя, адрес и вспомнил, кто был в тот момент премьер-министром.

«Лимон, ключ, мяч, яблоко, пенни», – сказала я. Он без запинки и правильно повторил мне последовательность этих пяти слов; взгляд его при этом стал очень напряженным, а два последних слова он пронзительно прошептал мне на ухо. Он смог вспомнить всю последовательность и через пять минут. Я поняла, что это не далеко зашедшая болезнь Альцгеймера; память и ориентация во времени была сохранена, чего не наблюдают при болезни Альцгеймера. Это была не она.

Я испытала другой подход.

– Мартин, назовите в течение одной минуты как можно больше слов на букву «С», – попросила я.

– Сок. Сок. Соль.

– А еще?

– Соль, перец.

Два правильных ответа за минуту. Я ожидала, что Мартин назовет не меньше пятнадцати слов. Этот тест на свободное обращение с буквами говорит о состоянии лобной доли, но может свидетельствовать о поражении и других отделов мозга. Нужны были дополнительные тесты, и я перешла к интерпретации поговорок.

– У семи нянек дитя без глазу, – сказала я. – Что это значит?

– Это значит, что в детской много нянек, – ответил он. – Очень много.

Исследование когнитивных способностей предполагает выявление способности к упорядоченному рассуждению; это еще один метод исследования состояния лобных долей и их связей.

– Сколько бегемотов в Бельгии? – спросила я.

– Миллион, – без колебаний ответил Мартин, положив руку мне на плечо.

Диагноз в этот момент был практически установлен. МРТ подтвердила мои предположения. У Мартина была выявлена атрофия лобных и части височных долей. Эти области отвечают за формирование суждений, за познание, эмпатию, абстрактное мышление и поведение. Все эти функции были необратимо нарушены. Мартин страдал лобно-височной деменцией, незаметно развивающимся, но неотвратимо прогрессирующим заболеванием, разрушающим личность. Эта деменция встречается реже, чем болезнь Альцгеймера, и поражает людей в возрасте от пятидесяти лет, но, в некоторых случаях, может возникнуть и в начале третьего десятилетия жизни.

В патогенезе болезни большую роль играет наследственность, роль намного большую, чем при болезни Альцгеймера. Генные мутации встречаются в 25 процентах случаев. Еще у сорока процентов больных есть указания на деменцию или другие психиатрические расстройства в семейном анамнезе. Поэтому Мартин был с рождения обречен на деменцию и на смерть в течение пяти лет после установления диагноза. Лечения для этой болезни не существует.

Я поставила диагноз, но чего я этим добилась? Я не могла ответить на вопрос, волновавший семью Мартина, которая хотела знать, где прежний Мартин, куда делся человек, которого они знали и любили. Можно ли до него каким-нибудь образом достучаться? Как относится личность, которой он стал, к личности, которой он был раньше? Были ли зачатки нового Мартина в душе Мартина прежнего?

У меня было много вопросов к Мартину, но у него было на них очень мало ответов.

Главными признаками лобно-височной деменции являются поведенческие нарушения, которые выражены сильнее нарушений памяти (они развиваются позже).[18] Растормаживание – очень характерный симптом: больные целуют незнакомцев, мочатся в публичных местах, громко отпускают неприличные замечания, часто сексуального характера, а также не понимают социально значимых намеков – например, они могут продолжать говорить, несмотря на то, что собеседник дает понять, что ему наскучил разговор. Пренебрежение личной гигиеной – весьма характерный признак лобно-височной деменции. Некоторые больные допускают совершенно неприличные жесты: они испускают газы, мастурбируют, рыгают или плюются в публичных местах, не обращая внимания на реакцию окружающих. Больные перестают чувствовать границы личного пространства, и могут слишком долго находиться в непосредственной близости от другого человека. Некоторые публично совершают половые акты или преступления, не стесняясь присутствия других людей. Люди, страдающие лобно-височной деменцией, отличаются ненасытным аппетитом – они одержимы едой, создают дома запасы, отличаются патологическим влечением к углеводам, иногда пытаются есть несъедобные предметы.[19] Характерны непрестанно повторяющиеся движения: потирание рук, хлопанье в ладоши, почесывание, повторение до бесконечности одного и того же слова.

У некоторых больных вместо растормаживания наблюдают непреодолимую апатию: доминирует инертность, мотивации и влечения угасают. Больного надо постоянно тормошить и заставлять что-то сделать: встать с постели, принять ванну, одеться, выйти на улицу, то есть вернуться к жизни. Семья ведет борьбу с личностью против болезни. Очень часто больные с лобно-височной деменцией попадают к психиатру или в полицейский участок раньше, чем к неврологу.

Правда, членов семьи и друзей больше всего огорчает потеря способности к сочувствию и сопереживанию. «Ей стало все равно», – говорили об одной женщине. Когда у ее детей произошла трагедия, она нисколько не тронула их мать, она просто ничего не заметила. При лобно-височной деменции больных поражает эмоциональная тупость, они теряют способность к чувствам и перестают реагировать на события. Эта потеря теплоты, потеря зрительного контакта воспринимается членами семьи глубоко личностно.

Очень легко пропустить лобно-височную деменцию. Традиционные когнитивные тесты направлены на выявление поражения памяти, но при ЛВД поражаются, преимущественно, так называемые исполнительные функции – когнитивные процессы высшего уровня, отвечающие за организацию жизни, стратегическое планирование, решение проблем, адекватное обращение, внимание на важные вещи, инициацию деятельности, мышление в абстрактных понятиях, подавление эмоций, самоконтроль, принятие решений и нравственность суждений и поступков. Поведенческие нарушения чаще приписывают душевным расстройствам, наркомании или алкоголизму. Апатию принимают за проявление депрессии, а не деменции. Склонность к ритуальным действиям, собирательство и запасание пищи объясняют синдромом навязчивости.

Тара, грустная женщина, племянница и семейный врач Мартина позволила мне заполнить пустоты, ответив на вопросы, на которые не мог мне ответить сам Мартин. Она рассказала мне о том, каким он стал теперь, и каким был раньше. Общими усилиями мы смогли распутать диагностический клубок.

В описанном выше случае Аниты члены семьи и друзья иногда могли рассмотреть за занавесом болезни «прежнюю Аниту», которая выглядывала из-за тумана пораженной болезнью Альцгеймера памяти. Но в этом расторможенном, жадном, жестикулирующем субъекте не осталось ничего от прежней личности Мартина.

Насколько важны изменения личности для идентичности человека, для восприятия того, кто он есть на самом деле? Если завтра утром вы проснетесь, обладая новой личностью, то останетесь ли вы самим собой? Для того чтобы это понять, нам надо сначала разобраться с вопросом: что такое личность? Для того чтобы это понять, я сначала отведу вас в Постман-Парк.

Элис Эйрс. Дочь каменщика. Проявив высочайшее мужество, спасла, ценой своей юной жизни, троих детей из горящего здания на Юнион-Стрит. 24 апреля 1885 года.

Сара Смит. Актриса театра пантомимы. Умерла от сильных ожогов, полученных ею, когда она в своем легко воспламеняющемся платье пыталась затушить огонь, охвативший ее подругу. 24 января 1863 года.

Вильям Дрейк. Пожертвовал жизнью, предотвратив серьезную катастрофу. Он спас женщину, находившуюся в карете, когда понесла лошадь, запряженная в нее. 2 апреля 1869 года.

Гарри Сисли-Килберн. 10 лет. Утонул в попытке спасти своего тонущего брата после того, как его самого вытащили из воды. 24 мая 1878 года.

Дэвид Селвз. 12 лет. В Вулвиче пытался спасти тонущего друга, но не смог, и утонул вместе с ним. 12 сентября 1886 года.

Вход в Постман-Парк в Лондонском Сити отмечен неприметными воротами, их легко не заметить и пройти мимо. От Лондонского музея надо свернуть на юг и идти в направлении собора святого Павла, и там вы увидите дорогу на кладбище. Идите прямо, и скоро в окружении маленького садика вы увидите могилы, солнечные часы, цветочные клумбы, пруд с рыбками и несколько скамеек, на которых перекусывают рабочие Сити. Парк был открыт в 1880 году на месте церкви и старого кладбища. Центром Парка стал открытый в 1900 году мемориал в память примеров героического самопожертвования. Мемориал покрыт терракотовой крышей длиной около пятидесяти футов, покоящейся на семи колоннах высотой около девяти футов. Под крышей ряд керамических табличек, составленных из шести небольших плиток каждая. На плитках выбиты истории людей, совершивших акты самоотверженного мужества. Элис Эйрс, Сара Смит, Вильям Дрейк и многие, многие другие. Образцы героического и самоотверженного поведения. Примеры отважного характера.

«Оксфордский словарь английского языка» определяет личность как ключевой элемент идентичности человека, как «сочетание свойств и качеств, формирующих самобытный характер индивида». Например, «она обладает солнечной личностью, заражающей всех своим оптимизмом». Следует предположить, что этот солнечный и заразительный характер присущ данной личности всегда, из года в год, конечно, с известными вариациями, зависящими от конкретных обстоятельств. Когда она горевала после смерти горячо любимого родственника, соседи говорили, что «она сама на себя не похожа». Но проходило некоторое время, она снова становилась жизнерадостной и общительной, становилась собой.

Остается ли Мартин собой в значимом смысле этого слова? Возможно, нам удастся отделить его личность от его поведения. В конце концов, личность – это то, чем мы являемся, а поведение – это то, что мы делаем.

Правда, разделить эти два понятия все же не удастся. Люди, увековеченные в Постман-Парке вели себя героически. Их личности, как мы можем себе представить, были храбры и бесстрашны, и не обязательно в тот решительный момент, упомянутый на мемориальной плите, но и в повседневной жизни.

Считается, что личность, как сумма устойчивых и предсказуемых свойств, окончательно формируется к концу пубертатного периода.[20] Это не значит, что не бывает изменений в поведении – они, естественно, имеют место быть – но свойства личности находятся под мощным влиянием генетических факторов и факторов окружающей среды.

Наша личность складывается под воздействием природы и воспитания, что подтвердил выполненный в 2015 году мета-анализ почти всех работ по личностям однояйцовых близнецов, опубликованных за последние пятьдесят лет. Средние вариации человеческих черт и их патологических отклонений на 49 процентов определяются наследственностью и на 51 процент – факторами окружения. Вариации зависят от конкретной природы признака или заболевания. Так, неврологические, офтальмологические и скелетные признаки в большой степени наследуются, а признаки, относящиеся к ценностям и отношениям – черты психологической идентичности – в наименьшей степени определяются наследственностью. Но, при этом, генетическая вариабельность связана с такими личностными признаками, как склонность к риску, исследовательскому поведению, и с такими качествами, как возбудимость, тревожность и склонность к навязчивостям.

Однако немалую роль играет и личный опыт. Идентичные близнецы, воспитанные в одной семье, имеют отличия в структуре личности, обусловленные разницей в личном опыте и особенностями отношений с другими людьми.

В 2013 году Юлия Фрейнд и ее коллеги опубликовали в Германии данные исследования, результаты которого выходят далеко за пределы дихотомии «природа и воспитание». Ученые поместили генетически идентичных мышей в общий вольер и наблюдали за их поведением в течение трех месяцев. При возникновении разницы в поведении ее нельзя было бы считать следствием влияния среды (она была одной и той же у всех мышей) или следствием генетических факторов (так как мыши были генетически идентичны).

Действительно, по прошествии нескольких недель начали выявляться различия в поведении мышей, несмотря на их тождество. Некоторые мыши проявляли поисковое поведение в большей степени, чем остальные, и эти мыши по-иному реагировали на окружающую их среду. Возникшие признаки не определялись ни внешними источниками, ни генами. Но и это еще не все; у мышей с повышенным уровнем поискового поведения, как оказалось, продолжалась интенсивная пролиферация нейронов. Иными словами, в зрелом возрасте у них продолжалось размножение нервных клеток, и поисковое поведение оказывало стимулирующее действие на этот феномен. Эти изменения стимулировали еще большее индивидуальное отличие этих мышей от остальных по принципу положительной обратной связи. Природа и воспитание – это еще не все. Возможно, нас формирует также и тот способ, каким мы проживаем нашу жизнь.

Возможно, в этом феномене играют роль эпигенетические изменения; опыт модифицирует экспрессию генов,[21] что, в свою очередь, влияет на выбор дальнейшего жизненного пути. Выносливость в отношении боли, депрессия, сахарный диабет или рак молочной железы, определенные личностные черты (склонность к повышенному риску, например), возможно, связаны с эпигенетическими изменениями, за которыми следуют психологическая идентичность и склад характера.

И, тем не менее, лобно-височная деменция необратимо и до неузнаваемости изменила прежнюю личность Мартина – личность, вскормленную генами и заботливым попечением окружения, отделанную его личным опытом. Личность – это не просто набор признаков, но суть идеи «кто он есть». Индивидуальный и неповторимый образ мышления и чувствования безнадежно сбился с курса. С этим пришли и нарушения поведения. Он стал по-другому говорить, есть, перестал следить за собой. Он стал по-другому шутить, изменилось его чувство юмора. Теперь он склонен к грубым пошлым шуткам, а не к тонкой сатире, как раньше. Весь его день занят пошлостями и вульгарным весельем. Он стал другим и ведет себя по-другому.

Мне хотелось все же понять (как и близким Мартина), изменил ли этот сдвиг ядро сущности Мартина, его, так сказать, стержень, его самость и ощущение собственного «я». Был ли Мартин в какой-то степени все тем же старым добрым Мартином?

На этой фотографии вам четыре года. Вы строите замок из песка. На лбу у вас полоса солнцезащитного крема, на ногах резиновые вьетнамки. Другое фото: первый день в школе. Вы выглядите таким маленьким и трогательным в школьной форме. Маленьким и бесстрашным. Воротник рубашки упирается в подбородок. На этой фотографии вы не отдаете себе отчета в значимости происходящего события, находитесь в блаженном неведении о жизненных трудностях, которые ждут вас впереди. Но в вас на фото есть что-то такое, что есть в вас и сейчас. Другие люди тоже это замечают, замечают это тождество.

– Наш прежний Мартин мертв, – сказала мне Тара. – В нем не осталось и следов от его прежней личности; он стал совершенно другим человеком.

Есть что-то картезианское в этом обороте речи, уравнивающем деменцию и смерть, даже если мы не особенно религиозны или духовны. Мы хотим сказать, что в теле нет больше души, сущность человека улетучилась.

Но прежний Мартин и Мартин нынешний должны же, все-таки, сохранить какую-то соединяющую их нить «психологической связности», о которой я говорила в начале книги в главе об Аните. Должны быть промежуточные звенья, несущие память, намерения и убеждения следующему звену, от которого они переходят к следующему, изо дня в день и из года в год.

Проблема, однако, заключается в том звене, которое было разрушено. Мне думается, что изменения личности более губительны для человека и его идентичности, чем нарушения памяти или телесные заболевания.

Возьмем телесную форму – ваше тело образует пространственно-временную непрерывность с телом, которое было у вас вчера, позавчера, в прошлом месяце и много лет назад, даже если теперь у вас седые волосы и лицо покрыто лучиками морщин. Предположим, что я пригласила вас в свою лабораторию, где есть машина, которая снабдит вас новыми отпечатками пальцев, прибавит три дюйма к росту, сделает ниже голос и нарастит трицепсы. Вероятно, даже покинув мою лабораторию, вы все равно будете чувствовать себя все тем же человеком, что и прежде. Физически вы стали другим, но при вас осталась ваша прежняя, неизменная личность. Но если машина вместо этого отнимет у вас личность, то вы почувствуете разрыв в непрерывности своей самости, возможно, вы даже почувствуете себя другим человеком. Даже значимые телесные изменения не вызовут такого изменения восприятия «реального я», как пусть даже небольшие изменения личности.

Личностные изменения – это фирменный знак лобно-височной деменции. Непричесанный, неопрятный, враждебно настроенный человек, стоящий передо мной, человек с катастрофически измененной личностью, как представляется, имеет очень мало общего с «прошлым Мартином», о котором рассказывала его племянница и семейный врач Тара.

Но есть во всем этом и еще что-то, помимо изменения личности.

Нина Штромингер из Йельского и Шон Николс из Аризонского университета исследовали вопрос о том, какие типы когнитивных нарушений вызывают коренные изменения личности, превращая родного человека в незнакомца. Ученые беседовали с супругами и родителями больных с лобно-височной деменцией, болезнью Альцгеймера и боковым амиотрофическим склерозом (БАС, самой распространенной формой заболевания двигательных нейронов) и выяснили, что в нарушениях непрерывной идентичности личности главную роль играют моральные качества. Именно исчезновение моральных качеств при лобно-височной деменции – эмпатии, честности и сочувствия – делают больного неузнаваемым для членов его семьи и друзей. Изменения интеллекта, памяти, физических способностей или личностных черт, не имеющих отношения к нравственности (например, любознательности, творчества, общительности, воображения, предприимчивости и энтузиазма) не нарушают восприятия больного как прежней личности.[22] «До тех пор, пока ядерные моральные качества сохраняются, – отметили авторы в 2015 году, – восприятие человека и его личности остается интактным».

Именно отсутствие эмпатии у Мартина заставило его близких почувствовать себя глубоко уязвленными – неспособность понять боль Тары, когда ее матери поставили диагноз рака, неспособность поставить себя на ее место, разделить ее чувства. Да, пострадали и некоторые другие его черты (остроумие, общительность, предприимчивость и решительность), но не эти изменения вызвали изменение его восприятия близкими, не они превратили Мартина в чужого и враждебного человека.

Почему изменения моральных качеств значат для нас больше, чем изменения личностных черт, не имеющих отношения к нравственности? Формируя наши впечатления от других людей, мы всегда придаем большое значение качествам, связанным с моралью (например, честности, состраданию, жестокости, искренности, щедрости и надежности), в большей степени, нежели качествам социальным (например, дружелюбию, приветливости) или компетентности (например, трудоспособности и знаниям). Именно моральные качества играют первостепенную роль в наших решениях о том, заслуживает ли данный человек нашего расположения и уважения, представляет ли он возможного друга или врага, можно ли доверять ему, или нет. Мы небезразличны и к тому, за что помнят умершего. В 2014 году ученые Пенсильванского университета провели исследование, по ходу которого участников просили проанализировать некрологи выдающихся личностей, публиковавшиеся в «Нью-Йорк Таймс». Для анализа были выбраны 250 некрологов. В некрологах часто присутствовала информация морального характера, и для участников исследования именно эта информация служила основным предиктором отношения к умершему независимо от его прочих достижений, также перечисленных в некрологе.

Так как впечатление, которое мы составляем о других, главным образом, основано на оценке их моральных качеств, нет ничего удивительного в том, что изменение моральных качеств изменяет и наше восприятие личности. Для осуществления социального единения и сотрудничества нам нужны нравственно окрашенные эмоции. Поможет ли нам этот человек или причинит вред, будет он сотрудничать с нами или начнет вставлять палки в колеса? Как можем мы предугадать его поведение? Здесь играют роль его ценности, принципы и добродетели. Когда мы выражаем эти нравственно окрашенные эмоции, мы ожидаем, что они будут возвращены нам. Если же такого отражения не происходит, то связи разрываются.

Оказывается, что мы, воспринимающие изменения нравственных качеств, играем такую же важную роль в поддержании нашей идентичности, как и в оценке идентичности или тождества личностей других людей. В 2017 году в Чикагском университете в исследовании, проведенном Сарой Молуки и Дэниелом Бартельсом, было показано, что в других люди предпочитают видеть те же моральные и нравственные качества, какие они хотят видеть в себе, а также обращают внимание на те качества, которые они хотели бы улучшить у себя. Позитивные изменения мы считаем менее разрушительными для нашей идентичности, чем изменения негативные. Вероятно, так происходит, потому что мы уже предвидим долгий путь повторного познания самих себя. Изменения в верном направлении означают, что ваша будущая личность представляет собой неразрывное единство с вашей сегодняшней личностью: вам нравится ваша будущая личность – она представляется вам не просто такой же, но и улучшенной в полном соответствии с вашими надеждами. Изменения в неверном направлении, скорее всего, как мы полагаем, сделают из нас другого незнакомого вам и другим человека, создадут другую личность. «Люди определяют себя, – пишут авторы, – теми, какими они надеются стать, и теми, какими они хотят стать, и они чувствуют себя весьма неуверенно, если прерывается гладкая траектория развития личности». Это означает, что особенно разрушительными для идентичности личности являются ее неожиданные изменения. Допустим, что вы предугадываете, что за следующие несколько десятилетий значительно постареете. На каком-то этапе жизни появятся морщины, в коленях появится боль, волосы поседеют и начнут редеть. Если же вы внезапно начнете выглядеть и чувствовать себя моложе (без косметической хирургии, протезирования коленных суставов и окраски волос), то, вероятно, это нарушит цельность вашей личности, нарушит траекторию ее развития. Ожидания и надежды играют очень большую роль.

В головном мозге отсутствует центр нравственности, нет устойчивой заданной связи между поражением какого-то отдела мозга и утратой нравственности. Существует сеть, отвечающая за мораль и нравственность, которая оказалась разорванной у Мартина – огромная сеть, раскинутая по всему головному мозгу, включающая лобные и височные доли, поясную извилину и такие глубинные структуры, как миндалина, гиппокамп и базальные ганглии. Ученые, проводившие в 2011 году МРТ-исследования испытуемых, сообщили, что можно выделить определенные участки мозга, отвечающие за различные типы нравственных суждений: одна область отвечает за нарушения, связанные с насильственными преступлениями, другая – за нечестность, третья – за раздражение и недовольство. Эта сеть формируется и управляется под влиянием генетических, экологических и культурных факторов.

Люди с психопатическими изменениями личности тоже отличаются нарушениями работы этой моральной сети, но у пациентов с лобно-височной деменцией, как у Мартина, отсутствуют многие качества, присущие психопатам: манипулирование другими, склонность к обману, мания величия, преднамеренные аморальные поступки или целенаправленная агрессия. Но обеим группам присущи и некоторые общие черты – обеднение эмоций, отсутствие эмпатии и раскаяния, неспособность извлекать уроки из наказаний и реактивная агрессия.

Если говорить о нравственности, то мне приходилось наблюдать множество случаев, когда нарушались моральные права моих пациентов с лобно-височной деменцией, случаев сомнительных, с точки зрения морали, поступков других людей (не умеющих отличать добро от зла) при том, что такие поступки редко совершают люди, страдающие ЛВД. Не понимая, что такое расточительство, эти больные особенно уязвимы к эксплуатации их болезни. Тотализаторы делают вид, что не замечают, как дементные больные за пару недель спускают в казино все свои сбережения. Один из моих пациентов однажды купил у местного дилера машину, а затем через неделю – вторую, точно такую же, у того же дилера. Дилер, который не мог не заметить глубоких поведенческих нарушений у этого человека, тем не менее, продал ему вторую машину. Есть множество пропавших членов семей, которые, неожиданно появившись, изменяют завещание или настаивают на его изменении. В такие моменты представляется, что безнравственность гнездится в головах совершенно других людей.

Где настоящий Мартин?

Тара понимала, что ее дядя все это время в количественном или, скажем, в чисто философском смысле слова, оставался одним и тем же человеком. Но ее волновало и другое. Она хотела знать, насколько реален этот Мартин, не могло ли случиться так, что теперь просто обнажилась истинная сущность, которую Мартин всю жизнь скрывал от других. Или это говорила его ненавистная, отвратительная деменция?

До меня дошло, что причина, из-за которой она об этом спрашивала (и причина, по которой мне страстно хотелось ей ответить), не только в Мартине, но и в нас. Дело в том, что, если мы видим, что человек изменился, то это изменяет и наше отношение к нему, и то, каким мы его запомним.

Представьте себе, что вы – друг Мартина. Если вы думаете, что прежний добрый и заботливый Мартин по-прежнему присутствует в этом потном и беспорядочно жестикулирующем теле, то вы будете мучиться, если, завидев его, перейдете на противоположную сторону улицы. Вы, вероятно, останетесь на той же стороне и постараетесь достучаться до него, пробить его агрессивную и враждебную оболочку. Если вы думаете, что прежний Мартин, который тщательно следил за собой, все еще здесь, то вы приложите все усилия для того, чтобы помочь ему отмыться. Вы не станете обижаться на его оскорбления, потому что их выкрикивает не он, а его деменция.

Возможно, Мартин тоже задумался бы над этими вопросами. Но вместе с лобно-височной деменцией приходит и нарушение когнитивных способностей; с самого начала пациенты склонны отрицать свою болезнь, они не считают, что страдают поведенческими и когнитивными расстройствами и упрямо уклоняются от медицинской помощи. Он не искал никаких ответов на вопросы.

Должна подчеркнуть, что я не хочу сказать, будто Мартин был расстроен или подавлен из-за изменений, происшедших в его личности. Все это не значит, что он полностью утратил смысл жизни в своем нынешнем положении. Изменения личности (сами по себе) не обязательно влекут за собой какие-то негативные последствия (действительно, мы сами иногда хотим измениться, и нам в этом помогает целая индустрия). Кто должен решать, во благо или во зло происходят изменения личности? Тем не менее, друзьям и членам семьи Мартина было очень трудно считать изменения его личности положительными. Вероятно, они относились бы к этому иначе, если бы изменения личности возникли после спасающей жизнь операции («по крайней мере, он жив», «это цена, которую ему пришлось заплатить»), или, если бы изменения личности были не столь разрушительными. Например, если бы апатия преобладала над расторможенностью, или, если бы они не считали сильно нарушенными его моральные качества.

Когда я рассказываю об установленном диагнозе лобно-височной деменции, то родственники часто слушают меня внимательнее, нежели сами пациенты. Я поворачиваю к ним компьютерный монитор и демонстрирую данные МРТ, показываю атрофированные лобные и височные доли, а также обвожу указкой области, поражение которых нарушает структуру личности и поведение. Я рассказываю, к каким изменениям в личности могут привести эти органические нарушения. По умолчанию я стараюсь донести до родственников простую мысль: это не вина их любимого и близкого человека, он не может ничего с этим поделать, так как это – болезнь. Как правило, я читаю в глазах родственников облегчение. «Это не его вина; это не он».

У меня были пациенты с лобно-височной деменцией, которые проигрывали наследство и отчуждались от старых друзей. Было много ссор, уходов, разводов. Спустя несколько дней или недель после установления диагноза и понимания, что «это не его вина», следует запоздалая реакция: «Если бы мы знали!». Но иногда примирение уже невозможно, так как время оказывается упущенным.

Но что, если это реальный, настоящий Мартин – агрессивный человек, язвительный насмешник, умело скрывавший от людей свою истинную сущность? В этом случае воспоминания о нем окажутся запятнанными. Оказывается, он всю жизнь лгал.

Конечно, личность каждого из нас отличается многогранностью, мы всегда находимся под влиянием противоречивых эмоций, у нас меняются склонности, мы ведем себя по-разному в разных ситуациях. Эта идея о текучести прекрасно схвачена философом Джоном Перри в его размышлениях по поводу вымышленного случая мистера Гаррисона, который перенес нейрохирургическую операцию, называемую «глубинной стимуляцией мозга», сделанную с целью облегчения течения болезни Паркинсона. Мистер Гаррисон превращается из спокойного, прилежного республиканца и доброго семьянина (каким он был до операции) в болтливого, самовлюбленного экозащитника-демократа. Перри полагает, что одно из возможных объяснений заключается в том, что до операции мистер Гаррисон, как и большинство из нас, представлял собой «беспорядочный комплекс чаемых состояний, которые удерживались в равновесии ожиданиями других и внутренними компромиссами». До операции болтун-демократ, субъект, озабоченный охраной окружающей среды, никчемный краснобай, присутствовавший в душе Гаррисона, неизменно терпел поражение в схватке с прилежным и трудолюбивым республиканцем. «Этот республиканский характер не был ни фальшивым, ни декоративным (и необязательно он исчез после операции), – считает Перри, – но он доминировал в связи с обстоятельствами, в которых жил и от которых получал удовольствие мистер Гаррисон». В данном случае операция высвободила убежденного демократа и красноречивого экозащитника, но Гаррисон мог стать и религиозным фанатиком, алкоголиком или поклонником Хиллари Клинтон. Новый мистер Гаррисон – это подлинное, аутентичное «новое равновесие соперничающих центров. Если семья приложит некоторые усилия, то, возможно, в душе его возобладают какие-то прежние ценности и убеждения».

Искушение поискать «реальную личность» возникают при многих поражениях мозга, а не только при лобно-височной деменции.

В свои шестьдесят с небольшим лет Кэрол была осуждена на условный срок. Во время осмотра она не без гордости поведала мне историю своего преступного прошлого. Она была хорошо известна в определенных районах Дублина и нисколько не раскаивалась в травмах, нанесенных ею другим. Она хвасталась, что в молодости у нее был неплохой правый хук. Умела она обращаться и с холодным, и с огнестрельным оружием.

На выполненной вечером того же дня экстренной КТ головного мозга кровь выглядела, как яркие белые круги. Кэрол в состоянии алкогольного опьянения упала и ударилась головой о бордюр. В результате произошел ушиб лобных долей, повысилось внутричерепное давление, а с одной стороны был виден отек головного мозга.

В течение двух недель кровотечение прекратилось, и состояние стабилизировалось. Тем не менее, оставался правосторонний паралич; речь была смазанной, слова звучали невнятно. Кэрол думала, что принцесса Диана еще жива, а Синди Лопер все еще певица номер один. «Девочки хотят повеселиться», – фальшиво напевала она во время каждого обхода. Социальный работник, навестивший Кэрол через месяц, сказал, что ее подопечная ведет себя много вежливее, чем раньше. Вероятно, предположил он, травма показала ей всю пагубность ее образа жизни. Но мне кажется, что дело не в личном прозрении. Все дело было в том, что травма лобных долей сделала ее более спокойной и апатичной. Не прозрение породило катарсис – травма привела к изменению личности.

Однако предположение социального работника заставило меня задуматься. Когда люди, на наш взгляд, меняются в лучшую сторону (а наше суждение зависит от наших собственных убеждений и ценностей), не слишком ли мы склонны считать, что они, наконец, нашли себя? Когда же они меняются в худшую сторону, не слишком ли мы склонны считать, что из-за болезни произошла утрата истинной самости? Одно исследование подтвердило, что направление изменений действительно важно для нашего восприятия личной идентичности человека.

Участники исследования читали один из двух рассказов. Герой первого становился лучше после перенесенной черепно-мозговой травмы (он был грубым и обожал причинять людям вред; после травмы он стал добрым и стремился помогать другим). Вторая группа участников читала рассказ, герой которого не стал добрым после травмы. Участники из первой группы были склонны видеть в герое после травмы «того же человека», что и раньше. Это позволяет предположить, считает автор исследования Кевин Тобиа, что суждение об идентичности человека может зависеть от направления изменений. Но такое суждение основано только на нашей интуиции, считает Тобиа; оно не объясняет, важно ли направление изменений для понимания сути изменений личности.

Через пару недель Кэрол вытащила из кармана медсестры ножницы и напала на нее в припадке неистового гнева. От (физической) травмы сестру спас только правосторонний паралич. Девушка сумела отнять у Кэрол ножницы. Во время обхода Кэрол снова излучала беззубую улыбку а-ля Синди Лопер, и ничто не напоминало о том, что произошло всего несколько часов назад. Тем не менее, после прямого вопроса Кэрол призналась в преступлении, хотя и не выказала никаких признаков раскаяния или сожаления. На следующий день она напала на другую медсестру. Не значит ли это, что старая Кэрол возродилась из пепла? Нет таких метолов исследования, нет и анализов, которые помогли бы ответить на этот вопрос.

Нам известно, что другие части мозга начинают проявлять свои скрытые способности при разнообразных неврологических расстройствах. Как будет показано в главе 6, есть немного больных с лобно-височной деменцией, у которых возникает вспышка творческой активности на фоне поведенческих изменений, несмотря на сильное поражение речевых способностей. Такие больные часто становятся прекрасными художниками, фотографами, скульпторами. По мере того, как атрофируются области переднего мозга, происходит растормаживание зрительных центров, расположенных в задней части мозга, и из тени разрушительной дегенеративной болезни выходят новоявленные художники.

Но есть разница между творческими способностями, появляющимися в результате деменции, и выявлением некоего фундаментального или «истинного» характера. Социальные рамки и ограничения могут заставить нас маскировать очень многое, но будет натяжкой считать возможным пожизненное подавление личностных качеств, сформировавшихся в подростковом периоде или в юности.

Прежние убеждения и ценности могут выступить на первый план по мере развития деменции, но даже это происходит в весьма специфических условиях. Больные с семантической деменцией (редкий вариант лобно-височной деменции, когда, главным образом, поражаются височные доли, и происходит нарушение речевых способностей) особенно склонны к возрождению возвышенных религиозных, философских и политических идей, которыми они были одержимы в ранней молодости. Невролог Брюс Миллер и его коллеги из Калифорнийского университета в Сан-Франциско обнаружили, что, когда поражается передняя область доминирующей височной доли (левой, если больной правша), то, несмотря на то, что эти больные могут не помнить, что означают слова «католик» или «республиканец», они продолжают и после начала заболевания посещать ту же церковь и голосовать за кандидатов от республиканской партии. Такая информация хранится годами, консолидированная в весьма личностном контексте. Эта информация питает идентичность личности, она делает человека тем, кем он есть. В зависимости от конкретных путей распространения поражения мозга при деменции некоторые идеи, верования и убеждения остаются нетронутыми, в то время как другие могут безвозвратно исчезнуть.

В том же исследовании было, однако, показано, что у больных с лобно-височной деменцией при поражении не доминирующей лобной доли (обычно, это правая доля у правшей) часто выявляют ослабление усвоенной в течение жизни концепции собственного «я», то есть речь идет о сущностных ценностях, а не о личностных изменениях как таковых. Авторы описывают случай семидесятилетней женщины-левши – матери семейства, примерной супруги и высокопоставленного менеджера. После смерти мужа она начала рассказывать всем, как она его ненавидела, несмотря на многие годы счастливого брака. Воспитанная в лютеранской вере, она в возрасте шестидесяти девяти лет перешла в католицизм, пожертвовала большую сумму на свою новую церковь. Она была очарована священником и начала распускать слухи о том, что он ее любовник. Потом она влюбилась в двадцатишестилетнего мужчину без определенных занятий и объявила о скорой свадьбе. В течение полугода после ее перехода в католицизм у нее развилась тяжелая деменция. На МРТ была выявлена массивная атрофия не доминирующей лобной доли мозга.

Нормальная функция недоминирующей лобной доли, пишут авторы, очень важна в поддержании самости. У других больных с подобными поражениями мозга тоже были выявлены значительные нарушения ядерной самости – у них менялась политическая ориентация, религиозные убеждения, они были склонны неожиданно менять работу и профессию. У них наблюдали сексуальные отклонения и расщепление личности. Одна женщина отказалась от своих консервативных взглядов: «Республиканцев надо стереть с лица земли». Эти больные сознавали, кто они, и не теряли свои сущностные признаки. Они знали, кто они, но это не предупреждало драматических перемен, так как были утрачены эмоционально значимые чувственные опыты и переживания. Это действительно контраст по сравнению с первой группой, о которой я уже упоминала (с деменцией, при которой поражается доминирующая лобная доля), представители которой не страдали от изменений самости.

Так что, возможно, наши рассуждения о том, видим ли мы на фоне деменции «истинную сущность» человека, являются слишком наивными. Представляется, что локализация (местоположение) патологических изменений определяет, потеряет ли больной себя или, наоборот, обретет. От того, какие и где расположенные структуры мозга поражаются, зависит, потеряете ли вы себя или найдете. От локализации поражения зависит, откажетесь ли вы от своих существующих ядерных ценностей, или, наоборот, укрепитесь в них, и будете ли вести себя соответственно изменению. От изменений моральных качеств зависит, будут ли родные и друзья видеть в вас вашу прежнюю личность.

С течением времени, однако, лобно-височная деменция мало что оставляет от человека. Думаю, что деменция Мартина разрушительна. Она беспощадно разрушает те части мозга, что отвечают за социально значимое поведение, нравственность и эмпатию – фундаментальные принципы, на которых зиждется тождество личности. Деменция разъедает прежнюю идентичность, идентичность, которую знали друзья, родные и близкие. Она разрушает хрупкое равновесие между импульсивностью и сдержанностью, эгоизмом и бескорыстием, равновесие, которое всем нам приходится сохранять и поддерживать. Растормаживание поведения Мартина и отсутствие способности к сочувствию выходят далеко за рамки религиозных взглядов и политической ориентации. В конце концов, это не злобная бессердечная личность, которую Мартин всю жизнь скрывал от окружающих, не подлинная сущность, вырвавшаяся на волю с приближением смерти.

Грант Джилетт, профессор медицинской этики университета Отаго в Новой Зеландии, проводит аналогию с ковром. Цвета нитей определяют рисунок узора ковра. Кроме того, важную роль играет то, что доступно ткачу из сокровищницы его культуры – узор, сочетания форм и цвета, и т. д. Ковер, который он ткет из своей жизни, говорит Джилетт, «дополняется отношениями, поступками, обязательствами, мифами, происшествиями, воспоминаниями и прочим». На рисунок повлияет темперамент, характер и культура, но это лишь влияние, а не целиком определяющий фактор.

«Представьте себе, что ковер атакован молью. Части ковра, случайным образом, оказываются утраченными или уничтоженными, и узор становится неразличимым. Будет такой же ошибкой говорить, что истинная самость – это разрушенная самость, как утверждать, будто истинное произведение искусства – это перепутанные и оборванные нити и остатки узора, уцелевшие после нападения моли».

Можно вообразить, как мы спрашиваем молодого Мартина, что он думает о своей будущей, пожилой самости. Перед нами молодой Мартин, в запонках, он читает только что установленный плакат, он отвечает за зеленые насаждения и заборы. Его личность отражается в его поведении, а идентичность отражается в личности. Придет ли Мартин в ужас, увидев маниакально жестикулирующего субъекта, бредущего по улице? Не будет ли он первым, кто воскликнет: «Это не я, неужели это я?» Конечно, мы не можем знать наверняка; все это лишь предположения. Кто может сказать, знал ли он сам, кто он? Но приложите те же рассуждения к себе, как к человеку, только что заболевшему деменцией, и скажите, хотели бы вы стать таким человеком.

Мартин, в конце концов, был помещен в дом инвалидов. Ему было суждено прожить еще два года. Он не узнал, что через двадцать месяцев в его крови будет обнаружена новая, недавно открытая генная мутация. Он так и не узнал, что у всех членов его семьи повышен риск заболевания такой же деменцией. Он никогда не узнает, что его племянница придет в ужас от того, что сможет столкнуться с такой же судьбой; что она парадоксальным образом переживет свою фактическую смерть.

Представьте себе еще вот что: вы идете по центральной улице, а навстречу тащится Мартин, на нем брюки, испачканные мочой, они спадают, он сильно возбужден. На секунду он исчезает из вида – между вами проезжает грузовик. Но вот Мартин снова появляется. Он стоит прямо, в подтяжках и запонках, а под мышкой зажат плакат. Движения его спокойны и размеренны; он кладет руку на плечо друга, утешает его за проигрыш матча на прошлой неделе. Мартин спрашивает, как поживает его семья, они болтают о погоде и договариваются вместе выпить на следующей неделе.

На несколько мгновений он снова стал самим собой.

Глава 5 Расщепление личности

«Он пришел к врачу только для того, чтобы сделать прививку перед поездкой за границу», – сказала мне потом жена Кристофера. Однако медсестра, уже готовая уколоть его в руку, вдруг замерла со шприцем в руке и позвала доктора Райана. Медсестра заметила, что у Кристофера атрофирован трицепс (трехглавая мышца плеча). Только левый трицепс. Доктор щупает мышцу, мнет ее и внимательно рассматривает.

Если быть честным, то слабость в руке Кристофер ощутил уже некоторое время назад. Но он не хочет быть честным.

– Фасцикуляции, – говорит доктор Райан, обращаясь к медсестре. Они умолкают.

Доктор Райан кладет руку на плечо Кристофера – на этот раз почти нежно – и спрашивает, не нарушилась ли у него речь, глотание или дыхание.

Фасцикуляции – это непроизвольные подергивания или сокращения мышц, видимые под кожей. Обычно они абсолютно безвредны, но первое, что вы находите в Гугле, набрав слово фасцикуляции – это болезнь двигательных нейронов. Об этом мне сказала жена Кристофера. Самой частой формой заболевания двигательных нейронов является боковой амиотрофический склероз (БАС). В Гугле также было сказано о том, что больные живут в среднем три года после установления диагноза. Прогрессирует утрата способности ходить, стоять, сжимать руки в кулак, говорить, кашлять и дышать. После каждого слова они ставят жирную точку. Остается только вычеркивать по одной точке с каждым прошедшим месяцем.

Семейный врач порекомендовал Кристоферу обратиться к неврологу и прийти на прием с сопровождающим. Сразу стало ясно, что это плохая новость. Если бы это была хорошая новость, то можно было бы просто откланяться и закрыть за собой дверь: «спасибо, спасибо, жаль, извините, что занимал место на парковке госпиталя».

Но, когда Кристофер через пару недель пришел ко мне на прием, я уже слышала не только о фасцикуляциях. Ирландия – маленькая страна, и новости здесь распространяются быстро. Одна медсестра узнала Кристофера, они с ней оказались земляками. «Год назад Кристофер вышел из тюрьмы», – сказала она мне. Сидел Кристофер за растление тринадцатилетнего мальчика. По городку ползли слухи еще об одной жертве. Говорили, что следствие уже началось.

Несмотря на то, что около 15 процентов больных БАС страдают еще и деменцией, Кристофера эта чаша миновала. Тем не менее, он был очень апатичен (этот признак часто встречается при боковом амиотрофическом склерозе), у больного не было ни желания, ни мотивации что-либо делать, даже если он был в состоянии это делать.

Правда он сказал мне, что в последнее время стал добрее, спокойнее. У него появилась способность к эмпатии. «Я стал другим человеком», – сказал Кристофер. В последние месяцы он пришел к Богу. Видимо, Бог стал его новой страстью.

О Кристофере я расскажу вам несколько позже. Однако, на самом деле, его история заставила меня задуматься об ответственности, воздаянии и справедливости. О старом добром заслуженном наказании. Когда кто-то изменяется, когда происходят сдвиги в идентичности личности, как быть с вознаграждением или наказанием?

«Кристофер скоро умрет от этой болезни», – сказала я медсестре. «Может, это и к лучшему», – ответила она.

Множества

Противоречу ли я себе? Да, отлично, пусть будет так. Я противоречу себе, Ибо я велик, и вмещаю Великие множества. «Листья травы», Уолт Уитмен (1819–1892)

В 1979 году психолог из университета штата Монтана Джон Уоткинс загипнотизировал Кеннета Бианки. Бианки подозревали в убийстве нескольких женщин и детей в Калифорнии.

Вот запись самого Уоткинса:

«Постепенно движения появились в одном из пальцев Кена во время приподнимания руки. Повторив прием несколько раз, я добился подъема руки к лицу. Гипнотическое внушение удалось. Еще одна процедура углубления, еще один поворот колеса, и мы, наконец, достигли существенной гипнотической глубины».

Уоткинс (Дж. У.) спрашивал Бианки (К.Б.), была ли у Кена другая часть, с которой он еще не побеседовал.

Дж. У. Вы – не он. Кто вы? У вас есть имя?

К.Б. Я не Кен.

Дж. У. Вы не Кен. Отлично. Кто вы? Расскажите мне о себе… Как мне обращаться к вам?

К. Б. Стив…

Дж. У. Вы не Кен. Расскажите мне о себе, Стив. Чем вы занимаетесь?

К.Б. Я его ненавижу.

Дж. У. Вы его ненавидите. Вы имеете в виду Кена?

К.Б. Я ненавижу Кена. Он старается быть хорошим.

«Стив» признался в убийствах на сеансе 21 марта 1979 года. «Я хорошо его (Кена) зафиксировал. Он ни о чем не догадывается».

Уоткинс был убежден в следующем:

«Я был потрясен. Мне стало совершенно ясно, что я разговаривал с «душителем с холмов» (так следователи именовали убийцу, тела жертв которого находили, как правило, на склонах калифорнийских холмов). После того, как я убедил Стива рассказать подробности убийств в Беллингхеме и Лос-Анджелесе, я сказал ему, что теперь он может идти, куда ему надо, и попросил поговорить с Кеном (тоже под гипнозом). Кен вернулся. Я спросил его, не знает ли он Стива. Он ответил: «Кто такой Стив?» Я сказал ему, что он узнает, кто такой Стив, и что ему надо делать, когда он почувствует себя готовым к этому».

На следующий день Стив снова появился под гипнозом. Очевидно, Уоткинс предположил, что Кен, должно быть, познакомился со Стивом еще в детстве:

«Черт, нет же, потому что я (Стив) всегда был в стороне, пока мне это было нужно. Я оставался в стороне до тех пор, пока все не кончалось, а уж потом я разрешал ему вернуться, сесть и подумать о том, что он натворил. Дурак, ха-ха-ха!» Во время суда Стив точно знал, чего он хочет для Кена: «Чтоб он сгорел, собака! Когда же я от него отделаюсь?»

Кеннет Бианки был освобожден от наказания и признан душевнобольным, так как страдал раздвоением личности, обвиняя во всем свою вторую личность, Стива Уокера. Хороший парень (Кен) не имел ни малейшего представления о том, что делал плохой парень Стив.

Итак, множественная расщепленная личность стала полем битвы, на котором идентичность, личность и ответственность пришлось анализировать не по учебникам философии или путем мысленных экспериментов; вместо этого ристалище переместилось в зал суда, а разбирательство выплеснулось в интерактивные телевизионные ток-шоу и на страницы прессы всего мира. Если бы я захотела понять, каким образом изменения личности Кристофера могут повлиять на его ответственность, то смогла бы я придумать лучший выход, чем разобраться в его множественной личности, в заболевании, которое самым радикальным путем искажает идентичность личности?

Кеннет Бианки не был единственным, кто в то время заявлял о расщеплении личности, апеллируя к суду и стремясь смягчить приговор. В 1981 году горничная отеля Хуанита Максвелл утверждала, что одна из ее личностей, девятилетняя девочка, убила семидесятитрехлетнюю женщину. 9 августа «Нью-Йорк Таймс» вышла с заголовком: «Женщина с двумя личностями освобождена от обвинения в убийстве»:

«После поразительного преображения, случившегося под влиянием социального работника, тихоня миссис Максвелл превратилась в гнусно хихикающую и громогласную «Ванду Уэстон», которая смогла во всех подробностях рассказать о том, как настольной лампой забила до смерти женщину в споре из-за ручки».

Максвелл была признана невиновной по причине душевного расстройства и направлена на принудительное лечение. Через шесть лет, освободившись из психиатрической лечебницы, Хуанита ограбила два банка, вновь возложив вину на Ванду Уэстон. На этот раз она провела в тюрьме три года, а затем была условно освобождена.

Позже судья графства Ли Хью Старнс сказал: «Это было самое странное из всего, что мне приходилось когда-либо видеть в зале суда. Перед нами сидела тихая скромная женщина, которая внезапно, на глазах у всех, превратилась в существо, закатывающееся в истерическом хохоте, строящее глазки судье, существо бесшабашное, грубое и непристойное, которое, совершенно не стесняясь, принялось рассказывать о совершенном им убийстве. Помню, что один из психиатров сказал, что либо эта женщина страдает истинным расщеплением личности, либо, если она его симулирует, то ей надо дать академическую премию за выдающееся актерское мастерство».

Но еще до Хуаниты/Ванды, до Кеннета/Кена/Стива была другая, или, лучше сказать, другие личности.

В романе «Сибилла», опубликованном в 1973 году, рассказана история женщины, настоящее имя которой было Ширли Мейсон. История Мейсон, страдавшей расщеплением личности и подвергшейся страшным издевательствам в детстве, за четыре года была издана тиражом более шести миллионов экземпляров.

За романом последовала неизбежная телевизионная экранизация. Салли Филд играла Сибиллу, а Джоанна Вудворд – доктора Корнелию Уилбур, ее психиатра. В 1976 году фильм посмотрел каждый пятый американец, а сама картина была удостоена четырех премий Эмми, в том числе Салли Филд получила премию за лучшую актерскую работу.

Роль, действительно, потребовала от актрисы полной силы ее дарования. Она играла юную Пегги Лу, которая замещала Сибиллу во время ссор и терпела нескончаемые издевательства со стороны матери. Помимо Пегги в голове Сибиллы уживались Пегги Энн, Вики, Вероника и малютка Рути. Когда Уилбур ввела загипнотизированной Сибилле барбитураты, то на сцену выступили и другие персонажи (другие альтер-эго) – два плотника по имени Майк и Сид; религиозная Мэри, обидчивые Клара и Марсия – художница и писательница, драматург Ванесса, параноик Нэнси и застенчивая Хелен. Некоторые персонажи говорили с американским акцентом, некоторые – с британским.

Книга и фильм отчасти виноваты в том, что последовал всплеск диагностики диссоциативного расстройства. До выхода в свет «Сибиллы» в год диагностировали менее двухсот случаев, между 1985 и 1995 годом этот диагноз был поставлен в сорока тысячах случаев.

«Диссоциативное расстройство личности: синдром девяностых». Так называлась одна из программ Опры Уинфри. Программа «Джеральдо» на эту тему была озаглавлена «Исследование расщепленных личностей: действительно ли дьявол заставил их делать это?» Другие ведущие популярных ток-шоу – Фил Донахью, Ларри Кинг и Салли Джесси Рафаэль – также приглашали больных диссоциативным расстройством, раздвоением личности и т. п. Актриса Розанна Барр призналась, что имеет больше двадцати двойников; среди них были Пигги, Бемби и Факер. В научных статьях описывались больные, альтернативными личностями которых были лобстеры, доктор Спок из «Космической Одиссеи», Мадонна и невеста Сатаны.

Кеннет Бианки, как потом выяснилось, смотрел в камере «Сибиллу» незадолго до начала судебного процесса.

Установление и отмена диагноза

Замкнутая школьница на глазах превращается в яркого политика, а затем – в запуганного новобранца. В одном состоянии это – затравленное дитя, а в другом – авторитарная властная личность. Во многих случаях у одного человека были описаны десять-пятнадцать альтер-эго, но в других случаях в одном человеке могли уживаться сотни и даже тысячи разных личностей.[23] Личности, уживающиеся в одном человеке, часто имеют разный возраст, пол и сексуальную ориентацию. Для каждой личности может существовать свой голос, эмоциональное состояние, осанка, дарования и почерк.

Расщепление личности, которое теперь называют диссоциативным расстройством, является, по мнению некоторых специалистов, защитной реакцией, когда подвергающиеся жестокому обращению дети, в особенности – это жертвы сексуального или физического насилия, расщепляют и разделяют свои переживания. Память подавляется, и облегчается боль. Другие личности появляются после рождения; некоторые никогда не исчезают.

Есть, однако, и иное объяснение, согласно которому диссоциативное расстройство является просто социально обусловленным феноменом. Пациенты падают жертвами социокультурных ожиданий, ожиданий других, согласно которым надо правильно себя вести. Психотерапевты (возможно и непреднамеренно) порождают и усугубляют диссоциативные расстройства у внушаемых пациентов, используя расщепление личности как вспомогательный инструмент лечения. Ученые совместной американо-нидерландской группы пришли к поразительному выводу: «У многих, если не у большинства, больных практически отсутствуют признаки расщепления личности до начала психотерапии; в связи с этим можно думать, что ДР – это призрак (так!), вызываемый самим лечением».

Эта идея гипнотической внушаемости явственно проступает в описании Люси, пациентки французского психиатра Пьера Жане, лечившего ее в 1913 году (загипнотизированная Люси письменно отвечает на вопросы врача):

– Вы меня слышите?

– (письменный ответ) Нет.

– Но ведь для того, чтобы ответить, вы должны были меня услышать.

– Да, конечно.

– Ну, хорошо. Как вы себя чувствуете?

– Не знаю.

– Должно быть, здесь есть кто-то еще, кто меня слышит.

– Да.

– Кто это?

– Кто-то, но не Люси.

– В самом деле! Это другая женщина.

– Вы не против, если мы дадим ей имя?

– Нет, не против.

– Да, это будет удобнее.

– Хорошо, пусть будет Адриенна.

– Отлично. Адриенна, ты меня слышишь?

– Да.

Сравните это с состоявшейся семь десятилетий спустя беседой между психологом Джоном Уоткинсом и Кеннетом Бианки:

«Я немного говорил с Кеном, но думаю, что, возможно, есть и другая часть Кена, с которой я еще не разговаривал. Мне бы хотелось поговорить с этой частью. И мне бы хотелось, чтобы та другая часть пришла и поговорила со мной… Когда ты будешь здесь, подними левую руку от подлокотника стула, чтобы я понял, что ты здесь. Пожалуйста, приди, Часть, чтобы я мог поговорить с тобой… Часть, ты не придешь, чтобы поднять левую руку Кена, чтобы я знал, что ты здесь? … Поговори со мной, Часть, и начни так: «Я здесь».

Было время, когда 17 процентов психотерапевтов, лечивших диссоциативые расстройства, сами были пациентами или бывшими пациентами с диагнозом диссоциативного расстройства личности. Психолог Николас Спанос вывел в 1994 году удивительную аналогию: «Эти психотерапевты, помогающие социализации новых пациентов, которых они сами рекрутируют в ряды страдающих диссоциативным расстройством, весьма напоминают тех представителей традиционных культур, которые, излечившись от собственной одержимости, присоединяются или даже возглавляют культы, формирующие и оправдывающие духовную одержимость неофитов».

Если мы определим диссоциативное расстройство как «социально обусловленный феномен», то он сможет многое рассказать нам о том, как человек интерпретирует постоянные изменения и неустойчивость. У двух третей пациентов, которым ставили диагноз диссоциативного расстройства, врачи наблюдали пограничные изменения личности. Биполярное аффективное расстройство тоже часто сочетается с расщеплением личности. Когда настроение предрасположенного (уязвимого) больного колеблется от полной подавленности до невероятного оживления, когда пассивное поведение переходит в агрессивное, когда отношение колеблется от безразличия к преданности, то все это, вероятно, заставляет думать, что в этих разных состояниях мы имеем дело с разными людьми. Новые личности могут теперь претендовать на воспоминания и черты, которые, в противном случае, хорошо это или плохо, но мы назвали бы «своими». Психотерапевт авторитетно заявляет: «Я хочу, чтобы другая личность пришла и поговорила со мной…». Сцена готова, декорации поставлены. Часть личности появляется и получает назидательное внушение. Эта другая личность вначале играет свою роль неуверенно, а потом входит во вкус; публика аплодирует и воодушевляет.

«Я был в двух состояниях сознания. Я не понимаю собственного сознания. Я был разорван».

Диагностика диссоциативного расстройства остается весьма противоречивой и ненадежной, и многие из страдавших наиболее драматичными их формами с тысячами других личностей (и получивших от этого немалые выгоды) теперь молчат. Причем некоторые молчат из-за страха перед медико-юридическими последствиями, а не из-за смены убеждений. Не существует никаких анализов или инструментальных методов исследования, которые могли бы подтвердить или опровергнуть диагноз. Существуют лишь диагностические критерии, которые невозможно подтвердить никакими биомаркерами.

Изменение отношения к диагнозу диссоциативного расстройства можно проследить по эволюции заголовков в журнале «Нью Сайентист» с течением времени: «Сорок четыре личности блистательного художника» в 2000 году, «Расколотый мозг» в 2003 году, «Не была ли Сибилла творением психиатра?» в 2011 году и «Расщепление личности: развенчание диагноза» в 2013 году.

Я беседую со Стивом Джеем Линном, специалистом по диссоциативным расстройствам и профессором психологии Бингхемтонского университета штата Нью-Йорк. Профессор уверен, что люди, на самом деле, страдают диссоциациями, и, как правило, они подлинны (если не считать тех немногих, кто симулирует это состояние, чтобы избежать тюрьмы или извлечь финансовую выгоду). «Но, развернутая картина диссоциативного расстройства идентичности (это то самое хаотичное множество расщепленных личностей, появившихся в телевизионных ток-шоу в девяностые годы), является, вероятно, результатом социальных и культурных влияний», – поясняет Линн. Эти влияния, считает профессор, заключаются в медийной рекламе диссоциативных расстройств и в поведении некоторых психотерапевтов, которые поощряют измышления о том, что люди могут вмещать в себя множество разных личностей. Тем не менее, Линн не отмахивается от переживаний пациентов с диссоциативными расстройствами: «Дело в том, что даже эти хаотичные, причудливые и невероятные представления являются истинными в том смысле, что люди на самом деле верят в свою «множественность». Правда же заключается в том, что мы имеем дело с одной личностью с искаженным чувством идентичности».

В наши дни перестали ставить диагнозы диссоциативных расстройств в их наиболее живописной форме, и, одновременно, закатилась карьера многих поборников существования этой болезни. Вот отрывок из статьи «Загадка расщепления личности», опубликованной в 1988 году в газете «Нью-Йорк Таймс», где разбирались данные о том, что разные личности одного человека страдали разными видами пищевой аллергии. «Мы видим наиболее наглядную демонстрацию о том сильном воздействии, какое оказывает разум на тело», – говорил доктор Беннетт Браун, психиатр пресвитерианского госпиталя святого Луки в Чикаго, представленный в статье первопроходцем этих исследований. «Если разум способен физически влиять на ткани тела, то, думаю, это можно использовать в лечении».

Приблизительно двадцать лет спустя доктора Брауна отстранили от лечебной деятельности на два года после того, как одна из его пациенток, Пэтти Бургус, заявила о том, что доктор Браун убеждал ее в том, что в ее психике живут 300 личностей, принимал участие в сатанинских ритуалах и убивал младенцев. Два года Бургус провела в психиатрической клинике. Давая интервью «Чикаго Трибюн», она сказала: «Я начала кое-что соображать и поняла, что у меня нет другого способа вырваться из маленького городка в Айове, я не смогла бы оттуда вырваться, даже если бы съедала две тысячи детей в год – никто бы этого даже не заметил».

Суд обязал пресвитерианский госпиталь Святого Луки выплатить Бургус 10,6 миллиона долларов. Госпиталь, тем не менее, своей вины не признал.

В конечном счете, даже история Сибиллы не была тем, чем она казалась, несмотря на слова ее психиатра Корнелии Уилбур: «Все психиатрические факты представлены очень точно. История Сибиллы дает неповторимый шанс заглянуть в подсознание и открывает путь к новым знаниям». В своей книге «Разгаданная Сибилла» писательница Дебби Натан подозревает иное. Сибилла находилась под мощным воздействием барбитуратов во время сеансов психотерапии. История травматичной тонзиллэктомии была придумана и вставлена в историю ужасных жестокостей, которые пришлось, якобы, пережить Сибилле. Но самым поразительным документом является письмо, написанное Сибиллой (Ширли Мейсон) Корнелии Уилбур в 1958 году:

«Я не буду говорить вам, что здесь не было чего-то неправильного… Но это совсем не то, во что я заставила вас поверить… Во мне нет никаких множественных личностей… Моя личность даже не «раздвоена»… Все они – это я сама. По сути, я все время лгала». Истории о жестоком обращении «… взялись неизвестно откуда, но начав и увидев, что вы заинтересовались, я не смогла остановиться…».

Уилбур ответила, настаивая на том, что этот отказ представляет из себя лишь нежелание Сибиллы глубже проникнуть в свою душу. Психотерапия возобновилась, Сибилле вводили сильнодействующие лекарства, и на этом фоне возникли еще шесть призрачных персонажей – так же, как воспоминание об изнасиловании, погребении заживо, об оргиях матери с девочками-подростками. Все это манило прибылями и славой. Отношения психотерапевта и пациентки в данном случае были весьма неортодоксальными: Уилбур часто навещала свою подопечную дома, рассказывает Дебби Натан. Она залезала в постель к Сибилле и проводила электросудорожную терапию, платила по ее счетам, дарила Сибилле свою одежду, подарила ей кошку и обещала посодействовать поступлению Сибиллы на медицинский факультет. Когда Уилбур впоследствии заболела болезнью Паркинсона, Сибилла переехала к ней, чтобы ухаживать за своим врачом. Уилбур умерла в 1992 году, оставив Сибилле 25 тысяч долларов. Сибилла пережила Корнелию Уилбур на шесть лет.

Однако в то время, как диссоциативное расстройство в своей прежней инкарнации множества других «я» в определенной степени сошло на нет и исчезло из научной и общественной прессы (хотя эта тема на короткое время снова возникла в американской комедии «Соединенные Штаты Тары», которая шла с 2009 до 2011 года, а исполнительница главной роли Тони Колетт выиграла премию Эмми и Золотой Глобус), оно, тем не менее, заставило нас задуматься о важных проблемах идентичности и ответственности.

Теперь мы вернемся в зал суда.

Это не моя (наша) вина

Диссоциативное расстройство идентичности связано с самой сущностью ответственности. Мы предпочитаем думать, что обладаем единой связной самостью с ее испытаниями и страданиями, изменчивостью и текучестью. Но даже в те дни, когда я не очень довольна собой, у меня остаются прежние отпечатки пальцев, прежняя ДНК и прежние водительские права, а также (приблизительно) те же морально-этические принципы. Сегодня я считаю себя ответственной за то, что сделала вчера, и я уверена, что завтра возьму на себя ответственность за то, что сделаю сегодня, независимо от того, как сильно изменится мой характер. Если бы юридическая ответственность оценивалась по-другому, то я могла бы сегодня ограбить десяток банков, за ночь изменить характер, а затем полной грудью вдохнуть утренний воздух, зная, что моя новая личность гарантирует избавление от наказания. Возможно, смирение вознаграждается за возрождение характера, но оно не освобождает от вины.

Эти принципы, однако, оказались под угрозой, когда в семидесятые и восьмидесятые годы стали массово выявляться случаи диссоциативных расстройств идентичности. Надо ли относиться к альтер-эго как к самостоятельным личностям, или личность – это всего лишь одна из граней неизменной идентичности? Почему одна личность должна расплачиваться за преступление, совершенное другой личностью? Должны ли разные идентичности клясться отдельно и отдельно подвергаться допросу? С этими проблемами столкнулся суд в Висконсине во время процесса по делу об изнасиловании. В июне 1990 года Марк Петерсон, двадцатидевятилетний служащий продуктового магазина, был обвинен в изнасиловании двадцатишестилетней Сары на переднем сиденье автомобиля в муниципальном парке. Точнее, Петерсон был обвинен в изнасиловании одной из двадцати одной личности, и имя этой личности – Дженнифер (в возрасте двадцати лет), в присутствии свидетельницы, еще одной испостаси Сары – Эмили (в возрасте шести лет).

Саре был поставлен диагноз расщепления личности, как тогда называли диссоциативное расстройство, всего за четыре месяца до суда. Сара показала, что Петерсон встретился с ними в кофейне за несколько часов до происшествия, куда он преднамеренно пригласил наивную Дженнифер, зная, что она согласится на секс с ним.

«Эта шестилетка вдруг появилась, когда я занимался любовью с Дженнифер» – признался Петерсон. Позже он добавил: «Я от имени Дженнифер попросил Эмили забыть все, что она видела, потому что все это касалось только меня и Дженнифер».

Ни Дженнифер, ни Эмили, возразил прокурор, не были способны дать согласие. Обвинение процитировало статут Висконсина, согласно которому половой акт с душевнобольным человеком является преступлением, если обвиняемый знал о состоянии жертвы, и если болезнь делала жертву «неспособной оценивать действия и поведение другого человека». Однако Петерсон отрицал, что знал о душевном заболевании Сары.

К моменту начала суда у Сары возникли сорок шесть новых альтер-эго; некоторые из них регулярно появлялись в суде. Судья окружного суда графства Виннебаго велел Саре клясться за каждого нового персонажа. Адвокаты отдельно представлялись каждой новой личности. Свидетельские показания эти новые личности тоже давали отдельно. Френни, Джон, Джеми, Дженнифер и Эмили выступали по очереди. В какой-то момент появилась даже личность собаки.[24]

Психиатр, участвовавший в процессе со стороны защиты, оспаривал само существование расщепления личности, называя это заболевание «НЛО психиатрии».

Петерсон был объявлен виновным в изнасиловании, но через несколько дней решение было по техническим причинам отменено, и назначено новое разбирательство, которое тоже было отменено, и, в конце концов, Петерсон был освобожден.

Но что происходит, когда обвиняемый утверждает, что ему поставлен диагноз диссоциативного расстройства? Если личности таких обвиняемых разительно отличаются друг от друга, то какая из них преступна, а какая невиновна?

Таким был драматический случай Бриджет Денни-Шафер, которая столкнулась именно с таким вопросом. В мае 1991 года Денни-Шафер, представившись студенткой, проникла в госпиталь Нью-Мексико. Одетая в белый халат тридцатишестилетняя Денни-Шафер похитила годовалого Кевина Чавеса. Оставив на месте его близнеца, Денни-Шафер уехала с ребенком в Техас, в дом своего бывшего бой-френда Джесси Паломареса. За несколько месяцев до этого у Денни-Шафер случился выкидыш, но в течение всего времени, предшествовавшего похищению, она говорила членам своей семьи и Паломаресу, что беременна от него. За два месяца до преступления она отправила Паломаресу свою фотографию, на которой выглядела беременной. Вернувшись с работы, Паломарес обнаружил дома Бриджет с ребенком на руках. Постель была в крови, а в пластиковом мешке лежала плацента. Кровь и плаценту Денни-Шафер тоже похитила в госпитале. Бриджет попросила Паломареса похоронить плаценту в саду. Джесси сомневался, что это его ребенок, и сказал, что продолжения отношений не будет. Денни-Шафер уехала в Миннесоту, где поселилась вместе с матерью и своей дочерью-подростком. Им она сказала, что Кевин – это ее сын. Через несколько дней женщину арестовали агенты ФБР. Бриджет было предъявлено обвинение в похищении ребенка. Кевин, который не пострадал, был возвращен в семью.

Защита Денни-Шафер заявила, что ее доминирующая личность, Гиджет, была без сознания и не знала о похищении большую часть той недели, и что винить во всем надо незрелую личность Рины, личность Верховной Матери и Бриджет.[25]

Суд нашел Денни-Шафер виновной, версия о ее душевном расстройстве была отвергнута. Но апелляция оказалась успешной. Апелляционный суд заключил, что уголовный суд должен был принять во внимание, что Гиджет не знала о преступном поведении других альтер-эго.[26] Гиджет не могла и была не в состоянии контролировать противоправные действия, совершенные другими эго.

Повторного разбирательства не было. В 1994 году Денни-Шафер было предъявлено обвинение в следующем похищении. Она была приговорена к сорока шести месяцам заключения в учреждение для лиц с ментальными нарушениями.

Дело Денни-Шафер стало вехой в истории диссоциативного расстройства идентичности. В судах решалась судьба так называемой доминирующей личности, а не личностей других эго; тем не менее, другие личности были подняты до уровня личностного статуса, перестав быть ментальными уровнями, воспоминаниями или восприятиями. Ответчик был теперь один, и один человек выступал с показаниями. Однако наличие множества личностей внутри одного обвиняемого сослужило юриспруденции плохую службу: например, для Денни-Шафер было очень выгодно, что Гиджет – личность, объявленная невиновной – явилась в суд.[27] В то же время некое другое «я», похитившее ребенка, в суде отсутствовало.

Предположение о том, что другие эго обладают совершенно разными личностями, таким образом, приводит к тому, что их идентичности невозможно приписать человеку, сидящему на скамье подсудимых. Принятие и приписывание различных личностей каждому статусу идентичности является таким же опасным, как присвоение им имен. Это так же порочно, как приписывание каждой личности строго определенного эмоционального состояния. Наделяя статус идентичности личностными свойствами, мы воспламеняем фантазию и вовлекаемся в заговор, рисуя контуры каждого аватара.

Но давайте испробуем другой подход. Если вы примете диссоциативное расстройство идентичности в том виде, как было принято в то время, то есть как расстройство, связанное с появлением множества отличных друг от друга личностей, будет ли честно после этого наказывать Гиджет? Представляется несправедливым наказывать этот статус идентичности – она (или точнее некий неодушевленный статус) кажется неспособной совершить преступление в прошлом или совершить его в будущем. Наказание Гиджет не приведет к реабилитации безответственного юного персонажа Риты, или личности Верховной Матери, Бриджет; наказание не приведет к нравственному просветлению Гиджет; она не может «снова» совершить преступление, если вообще его не совершала.[28] Но в строгом смысле слова, тем не менее, есть необходимость привлечь Денни-Шафер к ответственности – в этом мы усматриваем честность, отдаем дань уважения жертвам и их семьям, и отвращаем других от совершения подобных преступлений. Если Гиджет освободить, то ничто не остановит другие статусы идентичности снова всплыть на поверхность и совершить следующие преступления. Возможно, что приписанный Гиджет статус идентичности все же несет ответственность, ибо это он позволил другим личностям появиться, и, возможно, сделает это снова. Статус идентичности Гиджет был необходимым условием преступления.

Дженнифер Рэдден, заслуженный профессор философии Массачусетского университета, считает, что вместо того, чтобы воображать, будто наказанию подвергается невиновный статус идентичности, надо говорить о так называемом статусе идентичности, который, как, например, Гиджет, несет бремя наказания для совершения большего блага. Рэдден проводит параллель с тем, что происходит, когда к тюремному заключению приговаривают родителей. Для того чтобы оправдать тяжелые последствия, которые этот приговор навлекает на ребенка, закон апеллирует к традиционной деонтологической доктрине двойного эффекта – то есть к идее о том, что иногда допустимо причинить вред (в виде побочного или двойного эффекта) ради достижения хорошего результата. При таком толковании цель действия (признание Денни-Шафер виновной в преступлении) надо отличать от реального вредоносного побочного эффекта (Гиджет несет основную тяжесть наказания): «Поскольку страдания ребенка не являются частью цели наказания родителей, постольку суд может избежать упреков в наказании невинного, настаивая на том, что наказание определяется в рамках намерения. Таким образом, ребенок страдает от наказания, но его при этом не наказывают».

Целью психотерапевтического лечения диссоциативного состояния в настоящее время считают объединение идентичностей; то есть не разделять их на другие эго, а соединить в устойчивое, неразложимое и единое существо (в том же смысле, в каком все мы являемся едиными и связными существами). Возражения против сущности диссоциативного расстройства идентичности, во всяком случае, против той его формы, которая возникла в восьмидесятые и девяностые годы, отнюдь не означают отрицания переживаний больных, которые рассказывают нам свои истории, но означают необходимость иной интерпретации их личностного диссонанса, означают отход от приписывания отдельных и разнородных переживаний разным личностям и преобразование хаотичных противоречивостей в устойчивую гармонию.

Кеннет Бианки: правда

Вернемся в 1979 год, когда Кеннет Бианки смотрел «Сибиллу».

Мало-помалу начала всплывать правда – не на гипнотических сеансах с крутящимися колесами, а далеко за тюремными стенами.

Следователи выяснили, что Кеннет Бианки присвоил себе идентичность «Стивена Уокера» для того, чтобы получить сертификат и диплом практикующего психолога. В мае 1978 года он поместил в газетах объявление о том, что ему нужен психолог, который мог бы с ним поработать. Откликнулись многие, в том числе и Томас Стивен Уокер, который в доказательство своей компетентности представил свои университетские регалии. Бианки обратился в университеты, которые посещал Уокер, от имени «Стива Уокера» и запросил копии дипломов, заплатив положенную пошлину и представив обратный адрес – «Томасу Стивену Уокеру, до востребования на имя миссис К. Бианки». Он просил при этом, чтобы ему прислали дубликаты, но без указания имени, которое он хочет вставить в дипломы и удостоверения, исполненными красивым каллиграфическим почерком.

В доме Кеннета Бианки полицейские обнаружили четырнадцать учебников по психологии, включая «Руководство по методикам гипноза», «Словарь науки о поведении», «Диалоги психотерапевта», «Диагностическое психологическое тестирование», «Ежегодный обзор поведенческой психотреапии: теория и практика», «Психоанализ и поведенческая психотерапия», «Современная клиническая психология» и «Семинар по поводу случая Стэка Салливена: лечение юношеской шизофрении».

Вся история вскрылась очень быстро. Психиатр, представлявший сторону обвинения, сказал Бианки, что у большинства больных с диссоциативным расстройством присутствуют больше трех личностей. Через несколько часов Бианки послушно обзавелся еще одним персонажем по имени «Билли» (Билли Миллиген знаменит тем, что первым в истории прибегнул к диссоциативному расстройству идентичности для защиты в суде; Миллигена обвиняли в серии похищений, изнасилований и грабежей в районе университета штата Огайо).

В конце концов, Бианки признался в том, что фальсифицировал свой диагноз. Судья, оглашавший приговор, сказал, что «в этом мистеру Бианки невольно помогали и содействовали психиатры, которые наивно глотали наживку, подкинутую им мистером Бианки».

21 октября 1983 года Кеннет Бианки был приговорен к пожизненному тюремному заключению. Содержат его в тюрьме штата Вашингтон, в исправительном отделении номер 266961. В условно-досрочном освобождении в 2010 году ему было отказано, и следующее прошение он сможет подать только через пятнадцать лет.

На первом слушании повторного разбирательства он сказал: «Я стал настоящим учебником по психологии. Меня наградили всеми болезнями, что существуют под луной, но, на самом деле, я – одна единственная личность».

Кеннет Бианки был признан ответственным за свои преступления.

К тому моменту, когда полицейские начали допрашивать Кристофера в связи со вторым эпизодом сексуального насилия, он был почти полностью парализован в результате бокового амиотрофического склероза. Он с трудом мог шевелить большими пальцами рук, а хорошенько отдохнув, был способен приподнять левое плечо. Речь его стала смазанной и почти невнятной. Глотая, он давился пищей, и кормить его приходилось через желудочный зонд. Фасцикуляции теперь охватили все группы мышц. Жена стояла рядом с носовым платком и вытирала стекавшую изо рта слюну. Она стояла рядом с мужем и в зале суда.

Между тем, появились данные о том, что в прошлом он напал на еще одного подростка. Что же будет дальше? Что надо делать, если человек, ныне пораженный тяжелым заболеванием и апатичный в результате тяжелых неврологических нарушений, обвиняется в преступлениях, совершенных до наступления заболевания?

Позже жена сказала мне, что полиции следовало бы оставить Кристофера в покое. Он стал теперь другим человеком – сочувствующим, сопереживающим и глубоко верующим.

Переживания по поводу того, является ли кто-то «прежней личностью», представляются пустыми и неуместными, когда решается вопрос о заслугах и вине. Мы задаемся этим вопросом не первое столетие и отчаянно ищем тождество, решая вопрос об ответственности: тождество воспоминаний, физическое тождество, психологическую связность. Вероятно, имеет больший смысл предположить, что ответственность управляет идентичностью: она превосходит тождество и одинаковость. Если Кристофер предстает перед судом сегодня, то мы считаем его сегодня той же личностью, которая подвергла насилию второго подростка, потому что он находится в суде, чтобы нести ответственность.[29] Кристофер, как мы уже видели в других случаях диссоциативного расстройства, все же является обвиняемым в преступлении, обвиняемым, который действовал определенным образом в определенное время – и утверждение, что теперь у него другая личность, не отменяет факта совершения действия. Нынешнее состояние может повлиять на строгость приговора, но ни в коем случае не отменяет ответственности.

Как и предсказывал сайт, Кристофер прогрессивно терял способность ходить, стоять, хватать, глотать, говорить, кашлять и дышать. Это был, своего рода, приговор. Жена оставила его незадолго до смерти. Кристофер умер до окончания второго судебного разбирательства. Теперь только Бог может судить его, сказал мне Кристофер во время нашего последнего разговора.

И, как бы то ни было, добавил Кристофер, он не сделал ничего плохого. Все это было недоразумением.

Он, Кеннет Бианки, Хуанита Максвелл и Бриджет Денни-Шафер… Чего стоили их истории о том, что они стали другими людьми, когда, на самом деле, они всегда были самими собой?

Глава 6 Таланты

Уистен Оден называл это «химией жизни». В течение многих столетий художники, писатели, поэты, философы и ученые описывали акты высочайшего творчества, возникавшие на фоне приема галлюциногенов и других психотропных веществ. На наскальных рисунках, датированных 4000 тысячами лет до н. э., можно рассмотреть изображения шаманов с грибами в руках. Жан-Поль Сартр в своих галлюцинациях, вызванных мескалином, видел стайку крабов:

«С добрым утром, малютки, как спалось? – каждый раз говорю я им. – Так, ребятки, сейчас мы пойдем в класс, так что сидите тихо». И они сидят тихо до тех пор, пока не прозвенит звонок.

Лауреат Нобелевской премии химик Кэри Маллис, изобретатель полимеразной цепной реакции (метода, позволяющего воспроизводить специфические последовательности ДНК), приписывал это свое достижение приему психоделиков:

«Изобрел бы я ПЦР, если бы не принимал ЛСД? Сильно в этом сомневаюсь. Я воображал, что сижу на молекуле ДНК, а мимо проплывают полимеры. Этот процесс я смог изучить только благодаря психоделическим средствам».

Вспомним, что «Вашингтон Пост» тоже называла Маллиса самым странным из лауреатов Нобелевской премии по химии, отмечая его чудачества: «он был неисправимым бабником… оживлял свои лекции показом слайдов с голыми женщинами, призывал к коммерческому клонированию ДНК знаменитостей и выступал в защиту астрологии». Маллис отрицал связь между ВИЧ и СПИДом, а также утверждал, что глобальное потепление и озоновые дыры – это не более чем «иллюзии», продвигаемые в СМИ паразитами, отягощенными степенями по экономике и социологии.

Но могут ли эти, запятнанные употреблением наркотиков, творческие личности, иметь что-то общее с пациентами, которых я наблюдаю в неврологической клинике? С пациентами, которые порой теряют способность говорить, ходить и запоминать?

Что может быть общего у Джека Керуака с женщиной, которая стала сочинять симфонии только после того, как заболела деменцией? Что связывает художников каменного века с человеком, который начинает рисовать только в разгар эпилептического припадка?

Неврологические заболевания и их лечение могут преобразить личность и мышление таким образом, что пробуждаются художественные способности как побочный продукт состояния, которое до этого трактовалось только в плане потерь и неврологических дефицитов. Этот феномен может кое-что сказать нам о том, что мы все запрограммированы на творчество. Как и том, надо ли нам принимать психотропные средства для того, чтобы пробудить способность к нему.

Художница, страдающая психозом

Гренобль, 1994 год.

Это история о женщине, которая расписала красками свою стиральную машину.

В возрасте сорока одного года этой женщине был поставлен диагноз болезни Паркинсона. За много лет до этого у нее начали отмирать клетки, вырабатывающие допамин. Болезнь Паркинсона в целом имеет вполне предсказуемое течение. Обычно она начинается с тремора одной руки, а затем появляется скованность, которая распространяется на руки или ноги, а затем происходит нарушение способности сохранять равновесие. Иногда у больного становится тихим голос, ухудшается ловкость движений, развивается шаркающая походка, взгляд становится пустым, а лицо неподвижным, как маска. Больные начинают все делать медленно, обвиняя в этом артрит или выход на пенсию.

Поначалу лечение было достаточно успешным. На фоне приема леводопы – лекарства, которое в головном мозге превращается в допамин, симптомы быстро регрессировали. Жизнь снова стала почти нормальной. К 2002 году она превратила свой дом в художественную студию – в молодости она любила рисовать и даже расписала красками чердак своего дома. Теперь этот интерес снова возродился.

К 2004 году состояние больной ухудшилось. Дозы лекарств были повышены. К лечению добавили агонисты допамина, то есть лекарства, которые связываются с рецепторами допамина и, таким образом, имитируют его действие. Вскоре повышенный интерес к живописи превратился в настоящую одержимость. Женщина начала рисовать целыми днями и даже ночью. «Я купила огромное количество материалов и, одновременно, использовала множество кистей. В работе я использовала ножи, вилки, губки… Вскрытые тюбики с красками были разбросаны по всему дому…».

Она расписывала все доступные поверхности: стены, мебель, стиральную машину. Была у нее «экспрессионистская стена»: «я не могла остановиться и заново расписывала эту стену каждую ночь, пребывая в состоянии какого-то транса. Мое неуправляемое творчество превратилось в нечто разрушительное». Она стала устраивать в своем доме вечера, на которые приглашала художников, но куда не допускались сильно огорченные члены семьи и друзья.

В 2006 году больная была госпитализирована в связи с нарастанием психотической симптоматики на фоне приема слишком высоких доз допамина. Правда, перед врачами встала нелегкая дилемма. Прекращение лечения неминуемо привело бы к рецидиву тяжелых симптомов болезни Паркинсона: снова начался бы неумолимый тремор рук и ног, она начала бы шаркать ногами, а скованность снова поразила бы руки и ноги.

Врачи выбрали новый метод лечения – глубинную стимуляцию головного мозга. В мозг больной были имплантированы электроды, присоединенные к пейсмекеру – импульсному генератору, зашитому под кожу грудной клетки. Электрические разряды стимулировали область головного мозга, называемую субталамическим ядром, в базальных ганглиях – области, отвечающей за движения. Операция оказалась удачной – глубинная стимуляция головного мозга не излечивает болезнь Паркинсона, но смягчает симптомы и позволяет уменьшить дозу лекарств. В ее случае все прошло, как по нотам – дозу лекарств удалось снизить, а больная при этом не превратилась в камень. После лечения женщина обратилась к скульптуре, забросив живопись, и это было благом. Женщина говорила, что ее творческая активность стала более спокойной и упорядоченной. Больная снова стала самой собой.

В данном случае вспышка творчества была вызвана не болезнью Паркинсона, а лечением допамином. Часто, однако, подобное творчество бывает удовлетворяющим и продуктивным, а не патологическим и навязчивым. Ученые из Гренобля обнаружили, что способности к творчеству проявились у одиннадцати из семидесяти шести больных, получавших допаминергические препараты (в больших дозах).[30]

Эти больные страдали далеко зашедшей болезнью Паркинсона; они ваяли, занимались живописью, рисовали и писали стихи. Я слышала истории о великолепной росписи по стеклу, литье скульптурных портретов, графике. Эти творческие способности возникли (или значительно усилились) только после начала лечения допаминергическими лекарствами. Глубинная стимуляция головного мозга позволяет снизить дозу лекарств на 70 процентов, но за все хорошее в этой жизни приходится платить. Одновременно со смягчением симптомов паркинсонизма уменьшались и творческие способности; из одиннадцати больных творчеством продолжил заниматься только один.

Актер и писатель Джо Нарчизо писал о схожем опыте после начала глубинной стимуляции:

«Я работал (и был) актером. Когда я начал принимать лекарства в связи с болезнью Паркинсона, я, кроме того, начал писать. Я писал сценарии телевизионных шоу, и мне даже удалось продать 4 сценария. Когда я начал принимать мирапекс [агонист допамина], я перестал спать, прибавил в весе 50 фунтов и едва не разрушил свою семью усилившимися навязчивостями. Навязчивости или, точнее, одержимости, касались всего. После повышения доз леводопы и комтана мои творческие способности стали зашкаливать. Я почти перестал спать – я спал по 2 часа в сутки вместо восьми несмотря на то, что перепробовал все мыслимые снотворные и усыпляющие техники. Здоровье мое сильно пошатнулось. Я падал с лестниц. Появились проблемы с дыханием, начались периоды апноэ. Я задыхался, давился пищей. Вес продолжал ползти вверх. После этого мне сделали операцию ГСМ. Постепенно я слез с высоких доз лекарств, а потом вообще перестал их принимать. Я потерял сорок фунтов. Здоровье мое улучшилось. В сравнении с предыдущим периодом мое творчество практически угасло, но я выбираю здоровье, хотя мне очень жаль мое творчество».

Искатели новизны

Одно из исходных допущений относительно пробуждения творческих способностей на фоне лечения допамином заключалось в том, что эти лекарства усиливают тенденцию к навязчивости (в психиатрии это синоним одержимости). Но это допущение, как выяснилось, было не вполне верным. Все дело в том, что эти лекарства оказывают влияние на личностные черты. Лечение допамином влияет на открытость к новому опыту в большей степени, нежели на любой из других пяти важных факторов личности (к другим относят экстраверсию, невротизм, склонность к согласию и совестливость). В свою очередь, открытость к новому опыту есть важнейший фактор творчества – независимо от того, есть у вас болезнь Паркинсона, или нет.[31]

Творчество может, на первый взгляд, показаться эфемерной, неосязаемой сущностью. Оно, как нам кажется, относится к феноменам типа: «Я знаю, что это, когда вижу». Но, на самом деле, творческий ответ на вызов очень легко определить: это новизна (отличная от чего-то старого или нечто оригинальное изначально) высокого качества и важная, как утверждают авторы «Кембриджского руководства по творчеству». Открытость к новому опыту является предиктором именно творчества – в большей степени, чем остальных пяти больших факторов. Если вы набираете много баллов по шкале открытости к новому опыту, пишут Роберт МакКрей и Дэвид Гринберг в книге «Руководство гения», то вы с восторгом воспримете новые идеи, ситуации и чувства. Вы будете обладать живым воображением, будете уметь ценить искусство и красоту; реакции будут богатыми и эмоционально окрашенными, при столкновении с необычными визуальными или слуховыми феноменами у вас будут бежать мурашки по коже. Вы будете легко усваивать новые способы делать самые разные вещи, вы будете проявлять интеллектуальный интерес к науке, а ваши общественно-политические взгляды будут близки к либеральным. Если все это про вас, то, вероятно, вы сейчас испытываете приступ самодовольства. Однако открытость не хуже и не лучше, чем, скажем, закрытость; это просто разные способы отношения к миру и с миром. При этой оговорке можно все же говорить о том, что творческие личности действительно существуют, и открытость является путем к ней.

Итак, какое отношение все это имеет к расписанной стиральной машине? При болезни Паркинсона допаминовые лекарства подстегивают жажду к поиску нового, то есть ту самую черту, которая в большой степени связана с открытостью к новому опыту. Искатели новизны, тем не менее, быстро утомляются и легко впадают в экстравагантности. Творческие люди импульсивны и непостоянны, склонны к перепадам настроения и легко возбудимы. Они избегают рутины и повторений и «испытывают неподдельное отвращение к своим противоположностям – ригидным, лояльным, хладнокровным и бережливым людям».[32]

В 2009 году американские и венгерские исследователи сообщили о том, что не получавшие никакого лечения больные с болезнью Паркинсона, развившейся в возрасте сорока лет, отличались снижением интереса к новизне. Напротив, больные, получавшие агонисты допамина, выказывали большую склонность к поиску новизны. Они были готовы воспринять незнакомый опыт, слушать незнакомую музыку, смотреть незнакомые произведения искусства и любили путешествовать. Им было интересно встречаться с новыми людьми во всех сферах жизни. Возможно, они на самом деле были готовы разбрасывать по дому вскрытые тюбики с краской.

Несмотря на то, что поиск новизны всегда связывали, в первую очередь, с антисоциальным поведением и наркотиками и прочими незаконными лекарственными средствами, недавно стали появляться данные о том, что поиск новизны является отличительной чертой любознательных и творческих людей. Искатели новизны ищут вознаграждения, а допамин является главным медиатором в системе вознаграждений головного мозга. Давайте вернемся назад, в те времена, когда 50 тысяч лет назад первые представители вида человека разумного начали мигрировать из Африки. Эту древнюю тягу к странствиям недавно связали с определенным вариантом гена DRD. Этот ген кодирует рецепторы к допамину, и его варианты находят во многих участках не только мозга, но и всего организма: вариант 4R является самым распространенным в мире, 7R характерен для аборигенов Нового Света, а вариант 2R чаще всего встречается в Восточной и Южной Азии.

Вариант 7R делает клетки менее чувствительными к допамину – и, вероятно, поэтому люди с этим вариантом бесстрашно стремятся в наибольшей степени удовлетворить свою тягу к новизне и необычным впечатлениям. Во время исхода из Африки быстрая миграция была характерна для носителей варианта 7R. Мы знаем об этом, потому что носители этого гена обнаруживаются в местах, наиболее удаленных от Африки. Конечно, ген DRD4-7R не является геном миграции как таковым, скорее кочевая жизнь привела к отбору этого гена в популяции. Это имеет определенный смысл – такие люди будут действовать лучше и целесообразнее в новой экологической и социальной обстановке, которая всегда возникает в результате миграции.

Итак, пути обмена и действия допамина влияют на открытость к новому опыту, а это, в свою очередь, является основным условием склонности к творчеству. Все эти рассуждения возвращают нас к женщине, расписавшей красками свою стиральную машину в Гренобле, или к нашим предкам, покинувшим в незапамятные времена Африку. Творчество, в конечном счете, говорит о том, кто вы, на что вы надеетесь, и насколько сильна в вас тяга к поиску.

Рецепт творчества

Надо ли принимать допаминовые лекарства для модификации личности и усиления творческих способностей? Открытость к новым опытам, вероятно, становится устойчивой уже к тридцати годам – все пять факторов личности опираются на прочные наследственные фундаменты, и после тридцати лет наши склонности и черты являются стабильными и устоявшимися. Но есть способ смягчить эту предопределенность.

Наш мозг обладает врожденной способностью отсеивать несущественные стимулы; эту способность называют латентным подавлением. Креативность пробуждается, когда эти фильтры отключены – именно в этом случае эмоции, мысли и восприятия прорываются в кору мозга и в сознание. В одном исследовании с участием Гарвардских студентов было показано, что у личностей с наиболее выдающимися творческими способностями латентное подавление оказалось в семь раз ниже, чем у тех, кто не набирал много баллов в тестах на креативность. Допамин же делает именно то, что требуется – он уменьшает латентное подавление. Сочетание прилива и потока. Открытость к новым опытам нарастает, а ассоциации разрываются. Мозг новыми способами сочетает стимулы, и усиливается способность порождать множество решений одной проблемы. Таков рецепт креативного мышления.

Но насколько надежен этот рецепт? Конечно, устранение латентного подавления может направить вас к творчеству, если у вас высокий IQ и вместительная рабочая память (рабочая память определяет способность к запоминанию и обработке информации в течение короткого периода времени). В противном случае вас захлестнет лавина несущественных стимулов и возникнет состояние, предрасполагающее к развитию психоза.

Если даже вы решите украсть лекарства у больного паркинсонизмом, плюнув на опасность развития психоза, то здесь вас, возможно, будет подстерегать ловушка. Внешние источники допамина могут подхлестнуть поиск новизны и устранить латентное подавление – но только в том случае, если ваши собственные нейроны повреждены. Допаминовые рецепторы становятся по-настоящему чувствительными к экзогенному допамину только в том случае, если они изголодались по допамину, что мы и видим при болезни Паркинсона. Рецепт креативности кроется намного глубже работы допаминовой системы.

Есть еще одна вещь, которую вы, возможно, захотите попробовать: магические грибы.

«Ни один стих не усладит вкус и не проживет долго, если его написал человек, не пьющий ничего, кроме воды», – написал римский поэт Гораций (65-8 гг. до н. э.). Алкоголь и наркотики вплетены в творчество уже тысячи лет. Главные роли сейчас играют такие психоделики, как псилоцибин (активный компонент магических грибов), ЛСД и мескалин.[33]

Изменения в самовосприятии, в восприятии времени и пространства, возвращение в дикое первобытное состояние, возникновение «голосов» и зрительные галлюцинации – это признаки умопомешательства, грез или религиозного пробуждения. Короче, это трансформация восприятия, настроения, эмоций и мышления.

Psylocibe hispanica – это копрофильный гриб. Он охотно растет в навозе. Наиболее часто он встречается в Пиринеях на высотах от 1700 до 2300 метров. Грибница дает небольшие коричневые грибы, содержащие психоактивное вещество псилоцибин. В испанских пещерах «Сельва паскуала» обнаружили древние росписи, выполненные за четыре тысячелетия до новой эры. На рисунках виден бык, нападающий на человека, вооруженного луком и стрелами. Это первобытная охотничья сценка украшена изображением тринадцати грибов в нижней правой части стены. Считают, что изображены грибы именно этого вида. Похоже, что изначально грибами пользовались шаманы в своих ритуалах, и в наскальном рисунке отображен этот факт. Вдохновлялся ли древний художник грибами, мы не знаем.

Тема грибов присутствует и в наскальной живописи в Тассили на юго-востоке Алжира; некоторые относят эту живопись к временам, отстоящим от новой эры на 7–9 тысяч лет. Шаманы с пчелиными головами едва ли не зарыты в груды грибов, танцовщики держат грибы в руках, а некое человекообразное существо испражняется грибами. Здесь мы имеем дело со своеобразным культом галлюциногенного гриба; вероятно, психоделики были существенной частью творческого процесса у этих древних племен.

Но каким образом магические грибы могут питать творчество? Некоторые идеи на этот счет были высказаны британским психиатром Беном Сессой, исследователем применения психоделиков в психотерапии. Он считает, что все мы имеем связанные с эго ограничения, которые сковывают нас. Именно эти ограничения позволяют нам принимать заранее сформированные идеи о нас самих и об окружающем нас мире. Психоделики бросают вызов этим ограничениям. Мы избавляемся от стражей, барьеры падают, а границы размываются. Однако Сесса считает, что есть и другое, более широкое свойство психоделического опыта. И именно благодаря ему люди, принимающие психоделики, открывают для себя уникальный и совершенно новый смысл своих ощущений. Возникает озарение, благодаря которому люди осознают, что являются «частью большего, универсального космического единства».

Неясно, однако, возникает ли креативность именно благодаря этим ощущениям и переживаниям. Очень соблазнительно связать сновидные состояния с новыми художественными стилями или прозрениями. Вспоминается известный афоризм Бернарда Шоу: «Вы видите наяву какие-то вещи и спрашиваете: «Почему?», я же вижу вещи во сне и спрашиваю: «Почему нет?».

Я не думаю, что магические грибы мостят путь к креативности. Но мне не хочется и с порога отметать эту возможность. Псилоцибин может незаметно стать мейнстримом в употреблении психостимулирующих средств, и это позволит нам изучить взаимоотношения псилоцибина и творческих способностей на большем числе добровольцев, разработав при этом более совершенную методологию исследования. Псилоцибин показал неплохие – пусть и предварительные – результаты в попытках лечить им депрессию и тревожность. В проведенном в 2016 году исследовании было показано, что в сочетании с психотерапией больных с психологическими расстройствами, связанными с онкологическими заболеваниями, единичная доза псилоцибина производила терапевтический эффект, который держался в течение полугода (как показало динамическое наблюдение). Псилоцибин, по всей видимости, не вызывает привыкания и зависимости, а также усиливает ощущение духовного благополучия, улучшает качество жизни, а также помогает человеку адаптироваться к мысли о смерти. Больные сообщали о духовных и мистических прозрениях и переходили в иное измерение – измерение грез.

В конце концов, возможно, это будет адекватный рецепт для улучшения творческих способностей. Возможно, я даже стану выписывать его своим больным. Принимать два раза в день во время еды.

Высвобождение творческих способностей

Если бы двери восприятия раскрылись настежь, то всякая вещь явилась бы человеку в своем первозданном, бесконечном и безграничном виде. Но человек закрылся и с тех пор видит все вещи сквозь узкие щели своей пещеры.

Вильям Блейк «Бракосочетание рая и преисподней» (1790).

Творчество выходит далеко за рамки конкретных черт личности. Оно выходит за рамки действия одного нейромедиатора, одного проводящего пути и даже одной какой-то нейронной сети.

У нас всегда было подспудное ощущение, что в нас и в окружающем нас мире есть нечто, чего мы не видим: что есть ждущие своего освобождения скрытые глубины, ждущие раскрытия таланты, и это непременно случится, если мы прочтем нужную книгу, посмотрим нужную программу или подпишемся на нужную рассылку. Если мы сядем в нужный самолет или примем нужное средство. Но иногда творческий процесс возникает из глубин разрушения.

В 1996 году в журнале «Ланцет» был опубликован случай одного, некогда успешного, бизнесмена, у которого развилась лобно-височная деменция, и он в возрасте пятидесяти шести лет впервые в жизни занялся живописью. Лечивший его невролог писал, что в течение следующего десятилетия его пациент развил у себя «выдающиеся художественные способности». Он мог раздеться на общественной автостоянке, воровал продукты в магазинах и оскорблял незнакомцев, но картины его были написаны мастерски. Он охотно экспериментировал с цветом; рука стала уверенной и твердой. В возрасте немного за шестьдесят, когда атрофия лобных долей зашла уже весьма далеко, он получал премии и награды на художественных конкурсах. В начале заболевания он работал быстро, но потом ему иногда стало требоваться несколько часов для того, чтобы провести одну-единственную линию. В возрасте шестидесяти семи лет он стал раздражительным, злобным, и жил уже в своем собственном мире. Рисовать теперь он мог лишь отдаленно похожие на детских кукол фигурки. Однако до этого, когда прогрессировала его деменция, точно так же прогрессировало его мастерство.

Появлялись и другие «никогда прежде не рисовавшие», одаренность которых проявилась только после усугубления деменции. Одну женщину исключили из художественной студии в возрасте шестидесяти шести лет из-за того, что ее поведение стало невыносимым. Тем не менее, ее сельские пейзажи демонстрировались на выставках всего штата.

Мужчина в возрасте после пятидесяти начал писать церкви и асьенды, которые помнил с детства, когда потерял дар речи и начал искать на улицах монеты.

Одна семидесятичетырехлетняя женщина, блестящая изобретательница с исключительным пространственным воображением, с наступлением деменции начала терять дар речи. Она стала называть все машины «орудиями», так как не могла отличить одну машину от другой. Однако она продолжала изобретать и получать патенты несмотря на то, что ей было в то время семьдесят четыре года, и несмотря на то, что она стала паранойяльной, расторможенной – плевалась и ковырялась в зубах в общественных местах.

Эти творческие личности писали картины, изобретали, ваяли скульптуры, дирижировали, как одержимые, лихорадочно пытаясь добиться совершенства в своем искусстве, и никогда не довольные своими достижениями.

Правда, у всех них была лобно-височная деменция другого типа, нежели у Мартина, описанного ранее в этой книге. У Мартина была так называемая поведенческая лобно-височная деменция, а у новоиспеченных художников лобно-височная деменция была семантической. При этой форме, в первую очередь, поражаются височные доли, что лишает человека способности к членораздельной речи. Семантическая деменция начинается с мучительной для больного потери способности к называнию. Один мой пациент, страстный поклонник классической музыки, не смог назвать кларнет, когда я показала ему его изображение. Позже он уже не мог вспомнить названия более популярных музыкальных инструментов – например, фортепьяно и скрипки. «О, эта вещь звучит», – неопределенно отвечал он на мой вопрос. В конце концов, он стал называть все музыкальные инструменты просто «музыкой». Потом он стал называть их «штуками». Кроме того, он стал просто забывать значения совершенно обыденных слов. Когда я спросила его, смотрит ли он по выходным матчи регби, он спросил меня: «Что такое регби?» Чай он наливал в тарелку. А в кофе добавлял молотый перец. Речь его, перенасыщенная словами, была, по сути, совершенно пустой. В основном он обходился словами: «эта штука», «да-да-да». Со временем у больного развилась полная немота.

По мере атрофии и усыхания височных долей при семантической деменции следующим этапом может стать раскрытие художественного таланта.

Сначала наступают свобода и раскрепощение. От торможения освобождаются зрительные центры, расположенные в задних участках головного мозга. Зрительные ощущения перестают отсеиваться и выступают на первый план, даже когда исчезает способность к речи. Обычно передние отделы мозга (передние участки височной доли и глазнично-лобные отделы) оказывают подавляющее действие на расположенные кзади от них области, отвечающие за зрение. Это избирательное внимание подавляет стимулы, не имеющие значения для решения текущих задач. Однако, когда эти передние области разрушаются, они перестают оказывать тормозящее влияние на задние отделы мозга. Строгий управляющий покидает вверенный ему дом. Таким образом, высвобождаются задние отделы (задние области височных и теменных долей) – напротив, при болезни Альцгеймера первыми поражаются именно эти области. Согласно современным теориям, это означает, что когнитивные ресурсы при семантической деменции перенаправляются в области, отвечающие за зрительное пространственное восприятие и за соответствующие навыки.

Представьте себе, что вы стали чрезвычайно чувствительны к визуальным свойствам окружающего мира, но не понимаете смысла того, что видите – «что такое лес?», «что такое калейдоскоп?» Такой разрыв восприятия характерен для больных с семантической деменцией. От впечатлений окружающего мира остается одна эстетика. Одному больному давали деревянные статуэтки северных оленей, и он расписывал их разноцветным геометрическим орнаментом из красных, желтых, белых и черных ломаных линий. Семантической связи между орнаментом и содержанием предмета не было, но для больного эта связь не была важна.

Такое растормаживание наблюдали у двадцатисемилетнего мужчины, чей художественный талант просыпался только тогда, когда умолкал его голос. Он говорил, что во время приступов на него накатываются какие-то волны. Он ощущал себя беспомощно плавающим в них. Все это время он импульсивно и очень умело рисовал, совершенно утрачивая при этом дар речи.

Выяснилось, что во время таких вспышек художественного дарования у больного происходили стертые судорожные припадки – этот человек страдал эпилепсией. Припадки начинались в левой лобно-височной области, мгновенно отключая речь. Когда это случалось, высвобождались визуально-пространственные способности правого полушария головного мозга, которые отвечают за распознавание лиц других людей и их эмоционального состояния. Правое полушарие ориентировано на все те вещи, которые важны для картин, которые создавал этот человек: способность к пространственному воображению, внимание к геометрическим формам, изменениям душевного состояния, воображению, воспроизведению знакомых лиц и мест, а также невероятный реализм изображения.[34] Этому больному для растормаживания творческих способностей требовался эпилептический припадок.

Для этих различных форм деменции важно не высвобождение само по себе, но и то, что при этой деменции сохраняется. Некоторые больные с семантической деменцией сохраняют способность к планированию, к мотивациям, к поиску новизны и к организации своих действий. Отделы мозга, важные для навыков (все они важны для творчества) сохраняются, во всяком случае, на начальных стадиях болезни.[35] Если память сохранена, то на полотнах появляются изображения прошлого художника, а музыканты могут вызывать в памяти прежние свои сочинения или их фрагменты.

Тем не менее, представляется странным, что массивные поражения мозга могут усиливать способность к созданию уникальных, новаторских, и даже гениальных идей. Профессор Симона Шамаи-Цури и ее коллеги из Хайфы (Израиль) обследовали больных с черепно-мозговыми травмами, инсультами, а также больных, перенесших резекцию опухолей головного мозга. Они обнаружили, что поражение правого полушария, в частности, области переднего мозга, называемой медиальной префронтальной корой, сопровождается нарушением оригинальности мышления.[36] Между тем, больные с поражениями левого полушария головного мозга, в частности, левой теменной и левой височной доли, демонстрировали повышенный уровень оригинальности. И не только это: чем массивнее было поражение левой теменной и височной коры, тем сильнее была выражена оригинальность, но при условии, что правая сторона оставалась непораженной.

По мере атрофии других областей коры лобных долей при семантической деменции поведенческое подавление устраняется, и пробуждается импульсивность. Например, человек может бросить привычную и успешную работу и неожиданно стать бродячим художником. Больные оставляют свои семьи, уезжают за границу и начинают вести богемную жизнь творческих личностей. Представляется, что они совершенно не боятся последствий. Один мужчина уехал в отдаленный и небезопасный район в Центральной Африке, чтобы заняться новым для себя делом – фотографией, и был вскоре арестован местными военными властями. Правда, к счастью, ему удалось вырваться.

Эти случаи не являются материалом отдельных, не связанных между собой, историй болезни. В одной серии исследований было показано, что новые музыкальные или визуальные способности обнаружились у 17 процентов из шестидесяти девяти больных лобно-височной деменцией всех типов, в большинстве – с семантической деменцией. Конечно, это выходит далеко за рамки только художественных способностей, и даже за пределы их блистательности. Речь идет о способности к воплощению и самовыражению. «Мышление одинокого ковбоя» – это была прочитанная мною история заболевания, которая заставила меня задуматься о том, как часто пропускают это самовыражение. У вышедшего на пенсию металлурга в возрасте шестидесяти трех лет развилась лобно-височная деменция. Он махнул на себя рукой и предался безудержному обжорству. Сначала он пропускал слова в предложениях, а потом вообще перестал связно говорить. К семидесяти годам это был немой человек, апатичный, неэмоциональный и, казалось, совершенно не понимавший, что происходило вокруг него. Однажды, исчерпав все возможности достучаться до мужа, жена положила перед ним несколько карандашей. Так больной начал рисовать. После этого он каждый день делал наброски, в одно и то же время суток. Чаще всего он рисовал лица женщин с заплетенными косами. Эти картины лечащий врач, доктор из госпиталя «Бельвю» во французском городе Сент-Этьен, назвал реалистичными, насыщенными красками, детально прорисованными и символическими. Несмотря на потерю дара речи, больной сохранил способность к рисованию в красках с соблюдением техники рисования, деталей и перспективы. Физические черты портретов были реалистичны и пропорциональны. Больной нарисовал типичного ковбоя. Родственники подтвердили, что в возрасте между двадцатью двумя и двадцатью пятью годами он работал на фабрике и носил стетсоновскую шляпу. Товарищи по работе прозвали его поэтому «ковбоем». Когда больному сообщили о смерти матери, он не выказал никаких эмоций, но вечером того же дня нарисовал церковь и голову покойника – очень выразительно и тщательно. До того, как жена положила перед ним карандаши, семья сомневалась, что больной «еще здесь». Глядя на его рисунки, они поняли, что он по-прежнему здесь, с ними, по крайней мере, в такой своеобразной форме. И все потому, что в один прекрасный день жена сообразила дать ему несколько карандашей.

Можно ли экспериментально воспитать креативность, основываясь на концепции «креативности, порожденной разрушением»? В 2004 году австралийские ученые использовали диагностическую технику, известную под названием транскраниальной магнитной стимуляции, для выключения лобно-височной области. В исследовании участвовали семнадцать человек. На фоне проведения процедуры их просили скопировать изображение лошади. Лошадь была выбрана, говорили авторы, потому что многие однобоко одаренные инвалиды любят рисовать лошадей и других копытных животных. Одним участникам выполняли транскраниальную стимуляцию на левой двигательной коре (это была контрольная группа), а другим – на левой лобно-височной коре (это была опытная группа). Некоторым участникам вообще не проводили ТМС. Участники, которым отключали лобно-височную область, демонстрировали наилучшие творческие способности.

Это улучшение художественных способностей, касавшееся, в первую очередь, верности изображения оригиналу и художественных достоинств, продолжалось всего несколько минут после приложения магнитного поля и проявлялось только во время стимуляции лишь у одного участника. Другие участники такого улучшения не выказали, может быть, из-за того, что процедуру надо каким-то образом усовершенствовать, или потому, что другие участники не обладали врожденными художественными способностями, или потому, что успех этого единственного участника был случайным. Ношение аппарата для транскраниальной магнитной стимуляции, который включают каждый раз, когда испытуемый взмахивает кистью, выглядит весьма неуклюжей и неэффективной попыткой стимуляции творческих способностей. Но может быть, вы предпочитаете кислотное путешествие? Для того чтобы помочь вам ответить на этот вопрос, я расскажу вам историю о Роберте Крамбе.

Приход

Стены шевелятся на ветру, как тонкий ковер. Пол колышется, как река. Складки и текстура ткани смотрятся великолепно и контрастно. Свет постепенно меняется. Сам воздух приобретает структуру и цвет, в особенности – в углах комнаты.

Рассказы о высвобождении зрительного восприятия характерны для больных с семантической деменцией и для любителей кислотных путешествий.

В конце пятидесятых годов психиатр Оскар Янигер изучал воздействие ЛСД (диэтиламида лизергиновой кислоты), тогда вполне легального препарата, на сотнях добровольцев, включая Кэри Гранта и Олдоса Хаксли. Цитата относительно колышущегося пола и шевелящихся стен взята из рассказа одного художника, участвовавшего в этих исследованиях.

Не было, однако, ни одного исследования, которое подтвердило бы идею о том, что прием ЛСД на самом деле усиливает творческие способности. Большинство примеров из пятидесятых и шестидесятых годов вращаются вокруг имен людей, которые и без того были прекрасными художниками, и которые на фоне приема ЛСД меняли лишь форму и стиль своего творчества. Эта ситуация порождает вполне законный вопрос: действительно ли лекарственные средства стимулируют творчество, или принимающие их люди уже изначально обладают художественными, литературными и прочими талантами?

Возьмем для примера комика Роберта Крамба. Вы, вероятно, помните его по его работам, если не по имени. Кот Фриц, Мистер Нэчурал, Старик Пуперу, Энджелфуд МакСпейд и Снойд. Его герои поначалу населяли андеграунд, а в конце шестидесятых стали мейнстримом поп-культуры. Крамбу принадлежит множество иллюстрированных слоганов, один из которых «Езди в грузовике!» Кроме того, известен его альбом рисунков. Обложка для альбома Джейнис Джоплин «Дешевый триллер» 1968 года тоже принадлежит ему, а, помимо этого, оформление альбома «Роллинг-Стоунз» стало девятым в списке лучших оформлений альбомов. Крамб отказался от платы компании «Коламбия Рекордс» за оформление обложки альбома «Дешевый триллер»: «Мне не нужна доля гнилых прибылей Коламбии».

Влияние ЛСД на творчество Крамба было исследовано в 2011 году в статье, опубликованной в «Журнале психиатрических лекарств» Мэтью Джонсом из Филадельфийского университета Темпла.

В середине шестидесятых Крамб экспериментировал с лизергиновыми путешествиями, а сам препарат он называл «размытой кислотой». Все началось с «… обычного ощущения – зрительных эффектов и расширения сознания до бесконечности. Но потом все вдруг неожиданно кончилось, словно размылось и потеряло контуры и четкие очертания, исчез звук. Исчезло все – это было очень странно, но не особенно страшно. Следующие пару месяцев я чувствовал себя, как тот парень в «Стертом мозге»… все было каким-то нереальным, как в сновидении». Именно в состоянии такого сновидения, в период между мартом и апрелем 1966 года, Крамб, как он сам говорил позже, отказался от идеи понять, чем он, собственно, занимается, и вместо этого создал серию комических лент. Восприятие было обострено, ассоциации размыты. «Это был гротескный калейдоскоп, сумасшедший и мишурный карнавал разорванных образов, разбросанных по поверхности действа… особенно если я просто сидел и просто пялился в пространство, как я часто делал. Было трудно работать в таком состоянии, я был по-настоящему сумасшедшим, натуральным психом. Я сидел, тупо глядя в пространство, на диване в квартире Марти, или бесцельно катался в автобусе по Чикаго. Эти дергающиеся персонажи рисованных мультиков, которые мне мерещились, были просто отвратительны. Они не были ни красивыми, ни поэтичными, ни духовными, они были похожи на бренчащее под рукой настройщика пианино, бренчание, которое вы не в силах прекратить. Это страшно раздражает. Но какое это было благо для моего рисунка! Именно в этот смутный период я зарисовал в блокноте всех моих будущих персонажей на следующие десять лет: Мистер Нэчурал, Флэйки-Фунт, Шаман-Хьюман, Снойд, Демоническая Стерва… Это был неповторимый опыт, такого я не испытывал никогда за всю мою жизнь. Это было, как религиозное провидение, радикально меняющее жизнь, но в моем случае это было психотическое проявление мрачной и темной стороны коллективного бессознательного Америки».[37]

Так как измененное восприятие и расширенное сознание побуждают к творчеству, Джонс предположил, что это был подходящий период для собирания идей и вдохновения.

Но творческое осуществление этих созревших идей и вдохновения требует самого их возникновения из психоделического «Стертого мозга» – только в этом случае могут восстановиться силы концептуализации. Те же идеи можно видеть и при семантической деменции: растормаживание зрительного восприятия может осуществиться в виде художественного творчества, если будут относительно сохранными другие способности – способности к планированию и многозадачности, а также суждения и мотивации.

Джонс приступил к сравнению вдохновленной ЛСД работы Крамба с работами, сделанными до начала приема ЛСД, и предположил, что прежние произведения могут продемонстрировать большие искажения в восприятии, чем последующие.

Он проанализировал и закодировал 308 страниц комиксов Крамба, написанных в 1958 году (до того, как Крамб начал экспериментировать с психоделиками), затем в 1965 году, когда эти эксперименты начались, затем в 1967 и 1968 годах, которые последовали за приемом «размытой кислоты», а затем проанализировал поздние работы, сделанные в 1977 и 1978 годах после того, как Крамб прекратил прием ЛСД.

Работы Крамба до периода увлечения ЛСД имели наименьшую степень «нарушения восприятия», и этот термин включает в себя утрату границ, интенсивность работы, дезорганизацию, искажения, абстракции и фрагментацию. На самом деле, в рисунках нет и намека на фрагментацию, дезорганизацию или искажения в самом начале карьеры Крамба, что, конечно, можно объяснить тем, что его мастерство только начинало набирать силу. После того, как Крамб начал принимать «размытую кислоту», перцептивные нарушения резко активизировались – за 1967 год было обнаружено 127 случаев перцептивной «дезорганизации», и ни одного случая в 1965 году. Эта работа после опыта с «размытой кислотой» воспринимается многими как его лучшее творческое достижение. Эти перцептивные нарушения оставались еще в течение двух лет после того, как Крамб прекратил принимать психоделики. Таким образом, утверждает Джонс, текучесть сознания и перцептивный хаос продолжали влиять на работу Крамба и после отказа от кислоты.

Стоит упоминания и то, что это не было строго оформленное исследование, и что в нем присутствуют противоречия, так как ничего не сказано об употреблении Крамбом других психотропных средств, например, марихуаны. Однако история Крамба позволяет предположить, что творчество требует чего-то большего, чем ослабление ассоциаций, зрительного растормаживания и измененного восприятия (перцепции). Период «стертого мозга» не был самым плодотворным периодом его творчества: на высоте действия ЛСД может поражать другие способности – внимание, память, двигательную активность, обучение и интеллект, вследствие чего страдает и творческое самовыражение. Творчество Крамба ожило лишь через много месяцев после прекращения приема психоделиков. Именно тогда возродилось его техническое искусство, когда вернулась способность к концентрации внимания, что позволило ему воспроизвести образы, заполонившие его воображение во время путешествий с «размытой кислотой».

Позже, в передаче Би-Би-Си Крамб объяснил, что прекращение употребления ЛСД и курения марихуаны преобразило его работу: «Я, наконец, почувствовал, что у меня ясная голова, я стал серьезно относиться к рисованию, стал больше интересоваться техническими его аспектами, я начал получать действительно истинную радость от умения концентрироваться и от избавления от окаменевшего состояния, в котором я раньше пребывал большую часть времени».

Истории о художниках, употребляющих ЛСД, и о художниках, страдающих семантической деменцией, многое говорят нам о творческом потенциале, которым мы все, возможно, обладаем. Зрительное растормаживание и хаос восприятия очень важны для творчества. Но творчество, все же, чаще всего возникает только при сохранности других умений и навыков.

Не всякий больной с семантической деменцией способен к художественному самовыражению. То же можно сказать и о людях, употребляющих ЛСД. И не только ЛСД заставило Крамба мыслить вне устоявшихся рамок: «Мною всегда движет дух противоречия», – сказал он сам в интервью газете «Гардиан» в 2016 году. «Моя жена иногда говорит, что этот дух во мне слишком силен – я вообще от рождения отличался странностью. Я всегда чувствовал, что с моей нервной системой не все ладно. Если все идут вперед, мне непременно хочется идти назад».

Некоторые люди всегда хотят идти назад – даже без психоделиков или деменции.

Инкубация грез

Представьте себе Джека Керуака, принявшего амфетамин и яростно стучащего по клавишам пишущей машинки – это он в 1951 году пишет первый вариант книги «На дороге». «Бенни заставил меня многое увидеть», – написал позже Керуак Аллену Гинсбергу. «Бенни» – это бензедрин, амфетамин, который принимал Керуак. «Новый материал буквально бьет ключом, достигает нужного уровня и проявляется сам на краю моего сознания». Потребовалось всего три недели на то, чтобы напечатать свиток длиной 120 футов, склеенный из листов чертежной бумаги. В большинстве историй, однако, умалчивается тот факт, что «На дороге» не родился спонтанно в результате трехнедельной работы, но скрупулезно создавался в мозгу, дневниках и черновиках Керуака в течение нескольких предшествующих лет до 1957 года. Оригинальное окончание романа утрачено, так как пес, кокер-спаниель, сгрыз окончание свитка. «Конец был сожран Пэтчки, собакой», – писал Керуак. Помог ли ему амфетамин – это вопрос гадательный. Трумэн Капоте заключает: «Это не писательство, это печатание на машинке».

Уистен Оден тоже отдал дань амфетаминам, начиная каждый день с бензедрина в течение двадцати лет. Писавший для «Нью-Йоркер» Джон Ланчестер вспоминает, что Оден «проявлял прагматическое отношение к амфетаминам, считая их «орудием, экономящим труд ментальной кухни», при этом делая оговорку, что «эти механизмы очень грубы, могут испортить готовые блюда и часто отказывают».

Бензедрил появился на рынке в 1932 году и продавался в аптеках без рецепта как средство от насморка для закапывания в нос. Как средство для приема внутрь бензедрин начали выпускать лишь двадцать пять лет спустя. Амфетамины стимулируют допаминергическую передачу в головном мозге, и их активно рекламировали в шестидесятые годы в качестве психостимуляторов, лекарств для поддержания оптимизма и средств для похудения. Лекарства эти были известны под шутливым наименованием «Мамины помощники». До этого амфетамины применялись во время Второй Мировой войны. Во времена блицкрига, например, немецкие солдаты приняли, в общей сложности, тридцать пять миллионов таблеток амфетамина в течение трех месяцев. Популярность амфетаминов оказалась неувядаемой: в 2016 году они стояли на четвертом месте среди нелегальных лекарственных препаратов в Англии и Уэльсе, а во всем мире амфетамины уверенно держат второе место на рынке незаконных психотропных средств, уступая только конопле. Амфетамины принимают спортсмены для увеличения выносливости, а также студенты, стремящиеся повысить умственную работоспособность, а также для того, чтобы не уставать на вечеринках после напряженных занятий.

Амфетамины в качестве легальных лекарственных средств назначают в настоящее время при синдроме дефицита внимания и гиперактивности.

Одержимость приемом амфетаминов у некоторых людей является, сама по себе, признаком определенных заболеваний, которые я наблюдаю в неврологической клинике – у больных семантической деменцией, инсультами (в большой степени пристрастие зависит от пораженной области мозга и от величины поражения), а также у больных, получающих высокие дозы допаминергических лекарств по поводу болезни Паркинсона. Страдающие аутизмом однобокие гении часто отличаются навязчивостями, направляющих их интересы в каком-то одном направлении. На фоне приема амфетаминов проявляются способности к художественному творчеству, развиваются соответствующие навыки, но творчество отнюдь не всегда является результатом бесчисленных повторений, ограничений и императивных навязчивостей.

Навязчивое поведение может усилить внимание и скорость выполнения привычных действий, но может заглушить существующий талант. Возьмем для примера прием амфетаминов творческими людьми. В 2016 году в Израиле было проведено исследование с участием тридцати шести здоровых взрослых людей, которым давали либо метилфенидат (аддералл), либо плацебо. Интересно, что ученые исключили из исследования одного участника, страдавшего орнитофобией, то есть страхом перед птицами. Очень мало было, при этом, сказано о сути дела или о том, что стало дальше с этим человеком. Остальные люди, не страдавшие орнитофобией, подверглись тестированию на наличие творческих способностей. Вербальная креативность повысилась у людей с низким уровнем стремления к новизне, но уменьшилась у тех, у кого это стремление было повышено, что считается признаком повышенной креативности. Керуак едва ли получил бы какую-то пользу от приема амфетаминов, хотя они, наверное, помогли бы ему лучше концентрировать внимание. Когнитивные стимуляторы надо принимать с осторожностью.

Что еще хуже, люди с повышенным стремлением к новизне – та самая группа, которая получила наименьшую пользу от амфетаминов, как усилителей креативности – проявляли большее желание принимать амфетамины. Это вполне вероятно, потому что исходный высокий уровень стремления к новизне позволяет предполагать повышенное содержание допамина в области, называемой вентральным отделом полосатого тела. Это же, в свою очередь, позволяет утверждать, что творческие личности с повышенным стремлением к новизне особенно подвержены к злоупотреблению психотропными препаратами. Это высокая цена, которую, тем не менее, не стоит платить за искусство.

Как бы то ни было, можно и нужно сказать несколько слов в защиту свободного блуждания ума, раскрепощенного воображения, грез и рассеянного внимания. Спросите об этом Ньютона и Эйнштейна. Или французского математика Пуанкаре, геометрическая эврика которого настигла его, когда он входил в автобус: «В тот момент, когда я поставил ногу на ступень подножки, мне в голову вдруг пришла идея, казалось бы, совершенно не связанная со всеми моими прошлыми мыслями, идея о том, что преобразования, которыми я пользовался для определения фуксовых функций, были тождественны преобразованиям неевклидовой геометрии». Пуанкаре говорил, что идеи появлялись в великом множестве, сталкивались друг с другом, переплетались и затем кристаллизовались. Это была «подсознательная работа», говорил Пуанкаре, и именно она привела к лучшим открытиям.

Вспомните моменты, когда вы отчаянно и безуспешно бились над решением какой-то проблемы, и вспомните, что иногда решение появлялось тогда, когда вы меньше всего его ждали. Проблемы с навязчивостями и одержимостью заключаются в том, что они заставляют сосредоточиться и при отсутствии идей и задач.

Эту проблему исследовали экспериментально разными способами. В одном исследовании – «Вдохновение через отвлечение. Отвлечение ума способствует вынашиванию творческих способностей», психологи Бенджамин Бэрд и Джонатан Шулер их Калифорнийского университета в Санта-Барбаре попросили 145 студентов придумать как можно больше способов применения таких обыденных предметов, как кирпич, степлер и так далее – в течение двух минут. Это старый проверенный способ оценки творческих способностей. По прошествии этих двух минут следовал инкубационный период, в течение которого часть студентов продолжала обдумывать варианты (это, фактически, тест на запоминание, требующий высокой концентрации внимания), другая часть занималась несложными задачами, допускавшими отвлечение ума (это требовало меньшей сосредоточенности при необходимости редких ответов), третья группа получила двенадцатиминутную передышку, а у четвертой группы никакого перерыва вообще не было. После этого задание было повторено. Студенты второй группы набрали на 41 процент баллов больше, чем остальные участники исследования. Таким образом, получается, что, если вы хотите максимально креативным способом решить какую-то проблему, то выберите какую-то задачу (не слишком обременительную), которая позволила бы вам отвлекаться в процессе ее решения, а затем вернитесь к решению основной задачи.

Отчего так происходит? Возможно, объяснение заключается в том, что две нейронные, обычно соперничающие друг с другом сети, начинают работать в согласованном тандеме. Первая, работающая по умолчанию сеть нейронов мозга, активируется во время рассеянного блуждания ума. Эта сеть отвечает за представления о будущем, воспоминания о прошлом, порождение новых идей, переживания собственных эмоций и оценку эмоций других людей. Недавние исследования с применением функциональной МРТ позволяют предположить, что эта сеть синергически работает с другой сетью, сетью контроля исполнения, которая вступает в действие, решая задачи рабочей памяти, и когда мы пытаемся удержать в памяти последовательность мыслей или событий, эта вторая сеть организует процесс, оценивает исходы и следует определенным правилам. Здесь синергия выступает в своем чистом виде; сеть контроля исполнения выбирает и оценивает идеи, которые, в свою очередь, порождаются спонтанным мышлением во время блужданий ума. Исследования, в ходе которых функциональную МРТ делали джазовым музыкантам и рэперам (разумеется, порознь), показали, что эта синергия очень важна при импровизациях и свободном стиле исполнения. Творчество вырастает из сотрудничества.

Творческое согласие

Как врачи, мы предупреждаем наших пациентов о возможных побочных эффектах лекарств, которые мы назначаем. Когда мы получаем согласие больного на операцию, мы сообщаем ему о возможных рисках. Однако очень немногие из нас соглашаются на потерю творческих способностей. Джо Нарчизо, актер, о котором я уже упоминала выше, ощутил потерю творческих способностей после операции глубинной стимуляции головного мозга. Не то, чтобы он сильно жалел о том, что согласился на операцию, нет; эта операция разительно улучшила его состояние. Но нельзя ли было сделать операцию немного позже, чтобы он успел написать еще несколько сценариев, если бы он знал о возможном осложнении? Точно также, несколько антидепрессантов вызывают апатию, подавляя мотивации к творчеству. Музыканты не раз отмечали изменение в восприятии тональностей на фоне приема противосудорожного лекарства карбамазепина.

Приоритетом лечения является, конечно, устранение депрессии или психоза. Расстройства здоровья, особенно если они тяжелы, отнюдь не способствуют творчеству. Но, при этом, стоит крепко подумать, какое именно лекарство следует назначить при лечении конкретного больного. Например, есть целый ряд лекарств, назначаемых для лечения эпилептических судорожных припадков или для лечения душевных расстройств, и, если творчество является существенной частью жизни больного, нам следует учитывать это при выборе средств лечения.

Открытие

Цветок, чьи лепестки опали, не раскрывшись, Погиб, суля чудесные плоды, напрасно; Упал надломленный цветок, а буря пронеслась. «Адонаи; элегия на смерть Джона Китса», Перси Биши Шелли

Творчество – это феномен, появляющийся из смешения наследственности, действия окружающей среды и чувственного опыта, из работы нейромедиаторов и нейронных сетей, из сосредоточенного внимания и блуждания ума, из открытости и из поисков новизны.

Есть параллели в уроках, усвоенных из историй болезни упомянутых мною пациентов, из историй любителей магических грибов, ЛСД и амфетаминов. Зрительное растормаживание при семантической деменции раскрывает дремавшие таланты, пробуждает возможности, которыми все мы, в той или иной степени, обладаем. Эксперименты Роберта Крамба с ЛСД говорят нам, что творческий процесс не всегда реализуется в моменты величайшего хаоса восприятия и сенсорной перегрузки, но он, творческий процесс, может незаметно начаться после прекращения приема стимуляторов. В обоих случаях важны как сохраненные способности, так и способности утраченные. Истину высвечивают истории об одержимости, возникающей на фоне лекарственной зависимости или деменции: творчество вынашивается на фоне блуждающих и текучих грез.

Существует опасность ложной романтизации болезни как непременного условия пробуждения творчества, что, например, произошло в отношении чахотки (туберкулеза), которой страдал Джон Китс. Белая чума, убившая его двадцатишестилетнее тело, воспринималось в то время многими как источник его творческой страсти и гения. Поэзия возникает только из физического истощения. Теофиль Готье, поэт, романист и критик девятнадцатого века, писал: «Я не смогу воспринять всерьез лирического поэта, весящего больше девяноста девяти фунтов».

Но нельзя отрицать и того, что истории, о которых вы прочли в этой книге, это истории о людях, которым неврологические заболевания помогли увидеть то, к чему они раньше были слепы. Достичь того, что ранее было недостижимым. Дегенерация нервных клеток – это очень высокая цена за творческие способности, слишком высокая для многих из нас. Но видеть в этих болезнях только потерю, только исчезновение нейронов и гибель сетей – это значит не видеть и отрицать то, что остается живым.

Часть III Сознание

Жизнь – это наше странствие, и по ходу его наше сознание наступает и отступает, как волны прилива.

Мертвое безмолвие ночи, освобождающее от телесных пут, растворяет, возвышает и умножает нас, и, возможно, укрепляет, если мы допускаем это. Тело отступает, и пустоту заполняют живые иллюзии. Здание самости строится и распадается, и вновь строится. Здесь происходят встречи с плавающими восходителями и кувыркающимися в невесомости астронавтами, ангелами и астральными сущностями.

Дальше – больше: спящее сознание заполняется фантастическими видениями и эфемерными сценами. Реализуются кошмары, вспыхивают и гаснут круги, а картины варварского насилия пропитывают глубокий, как смерть, сон. Есть ли во сне истинная самость, или это не она, а вечный незнакомец?

И, наконец, когда сознание продолжает угасать, мы пробуждаемся, сами о том не ведая. Поиск тождества там, где, на первый взгляд, просто нечего искать. Это исследование переделывания схем, прокладывания новых маршрутов и воскрешения.

Но кем мы становимся, когда перестаем быть самими собой?

Глава 7 Распад и растворение

Мощный, краснолицый мужчина ростом пять футов восемь дюймов. Если он и испуган, то старается не подавать вида. Синеватые буквы вытатуированы на костяшках пальцев: «любовь» – на левой руке, «ненависть» – на правой.

Он рассказывает, что утром его душа отделилась от тела, и это ему (пациенту) совсем не понравилось. Он боялся, что такое может повториться снова, и этот страх привел Кевина ко мне.

– Я спятил, доктор?

Он проснулся под утро и обнаружил, что плавает в воздухе под потолком и смотрит сверху вниз на свое физическое тело, неподвижно лежащее в кровати с закрытыми глазами. Или, может быть, это его, Кевина, глаза были закрыты?

Мы с Кевином сидели в двадцать первом веке в кабинете без окон, в пространстве, ограниченном голубыми, похожими на тюремные, стенами, где стояли коробки с латексными перчатками, и где привычно тек кран умывальника. Но я уже слышала эти картезианские истории, которые люди рассказывали друг другу во всех культурах и во все времена, истории об отделении души от тела.

За много лет я повстречала немало пациентов, заявлявших, что становились бестелесными, то есть их «я» перестало быть связанным с бренным телом.

Наше ощущение тождества и сохранения самости во времени неразрывно связано с воплощением в физическое тело, в нашу физическую форму, несмотря на то, что эта физическая оболочка непрерывно изменяется с течением времени. При освобождении мы отдаем концы и отплываем от причала, который до этого олицетворял надежность и устойчивость нашего ощущения самости. Когда мы воспаряем над нашими физическими телами, с нами воспаряет и наша идентичность.

Мне надо было понять, как именно Кевин оказался парящим под потолком, поднявшись над своим физическим телом. Вероятно, поняв, каким образом он утратил чувство самости, я смогла бы понять, каким образом мы создаем и конструируем это чувство.

Переживание отделения души от тела, похожее на то, что пережил Кевин, можно в наши дни ощутить в научной лаборатории за считанные минуты. Каким бы потрясающим ни было это ощущение, оно, кроме того, является опытом, когда сильнейшая угроза сохранению идентичности может послужить благой цели.

«Я не соображаю, куда бегу», – говорят иногда у нас в Ирландии. Это синоним выражения «я, кажется, не совсем в себе». Потеря чувства самости взывает к безумию… или к религиозной вере.

Шерлок Холмс, или, возможно, какая-то его часть, предприняла однажды поездку в Девоншир. «Мое тело осталось здесь, в этом кресле, и, к моему великому сожалению, выпило в мое отсутствие два кофейника и выкурило невероятное количество табака, – сказал Шерлок Ватсону. – После того, как вы ушли, я послал к Стэмфорду за армейской картой этой части болота, и мой дух целый день витал над ним. Льщу себя надеждой, что теперь я там не заблужусь».

В норме центр нашего бодрствования находится непосредственно за глазницами и внутри тела. У меня есть мое «реальное я», которое, как мне представляется, обитает внутри моего тела – «я» есть субъект чувственного переживания и мышления. В основе самосознания лежит ощущение, что переживание «я» связано с самостью.[38] Это устойчивое ощущение самости, это воплощение, позволяет мне быть уверенным в том, что я каждый данный момент времени остаюсь одним и тем же человеком. Все эти элементы подверглись нешуточной опасности, когда Шерлок Холмс покинул свое кресло, чтобы переместиться в Девонширские болота.

Ряд аутоскопических феноменов[39] может нарушить деятельность этого центра собственного осознания. Случается ощущение пребывания вне собственного тела, как у Кевина, но об этом позже. Случаются также эпизоды внутренней хеаутоскопии, когда человек видит перед собой свои собственные внутренности – они, поблескивая, плавают перед взором, как рыбы в аквариуме. Наблюдается также менее драматичное и довольно распространенное «ощущение присутствия» – чувство, что кто-то находится рядом с нашим телом. При негативной хеаутоскопии человек не способен воспринимать и ощущать собственное тело, глядя на себя или на свое отражение в зеркале. Отражение становится невидимым. И, наконец, описан феномен двойника – центрального персонажа многих журнальных статей и готических романов. Взять для примера появившееся в 1937 году сообщение об одном французе, у которого их (двойников) было четыре – его тело, лежавшее в постели, другое, бродившее по комнате, третье – он сам, одетый в лохмотья, а четвертый – двойник, помогающий на его собственных похоронах.

Самость, словно кочевник, переселялась то в одно, то в другое тело.

У Кевина было ощущение выхода из собственного тела: он видел его со стороны, испытывал чувство освобождения (свою самость он локализовал вне своего тела) и смотрел на мир с иной, более отдаленной и возвышенной перспективы.

Он разделился. Или, точнее, нарушилась его сенсорная интеграция; возникло противоречие между тем, что он видел, и тем, что он чувствовал.

Обычно, как и большинство из нас, Кевин мог смотреть на свое тело своими собственными глазами, находящимися в его собственной голове. Но в ту ночь случилось иначе.

Ощущение выхода из собственного тела, наблюдаемое у пяти процентов населения, по традиции объясняли в понятиях паранормальных и религиозных явлений. Но времена меняются. Сегодня мне не придет в голову объяснять ощущения Кевина путешествием в астрал, влияниями духов или привидений.

Пока я не знаю, страдает ли Кевин какими-либо неврологическими или психиатрическими расстройствами: выход из собственного тела описан у больных шизофренией, тяжелой депрессией и тревожностью, посттравматическим стрессовым расстройством, мигренью и эпилепсией – и это неполный список. Это явление было описано при нарушениях сна, например, при нарколепсии или сонном параличе. Такие лекарства, как кетамин, тоже могут служить триггерами этого странного ощущения. Феномен выхода из собственного тела вспоминали люди, перенесшие общий наркоз или остановку сердца. Иногда это происходит без всяких видимых причин или в отсутствие провоцирующих моментов. Для того чтобы распутать этот загадочный клубок, нам придется поднять глаза к небу.

Парящие восходители, громадные пилоты и кувыркающиеся астронавты

Для того чтобы понять, как демонтируется телесная самость, надо понять, как она конструируется, или как она строится. Важным для этого строительного чуда является так называемое шестое чувство – проприоцепция. Это ощущение позы и относительного положения частей тела в отношении друг к другу. Это ощущение цементируется сигналами от рецепторов, расположенных в мышцах, коже, сухожилиях и суставах. Если я в темноте попрошу вас встать и дотронуться пальцем до вашего собственного носа указательным пальцем правой руки, то вы без труда это сделаете, потому что проприоцептивные сигналы непрерывно снабжают мозг информацией о взаиморасположении и движениях всех частей тела. Если передача этих сигналов нарушится, то человеку станет затруднительно понять, где именно находятся в пространстве та или иная часть тела. Человек в таком состоянии может промахнуться пальцем мимо носа и попасть в глаз.

Вероятно, поэтому быстрое изменение положения тела является причиной многих случаев выхода души из тела. Особенно подвержены этому феномену высокогорные восходители: у них часто наблюдаются весьма причудливые нарушения восприятия, особенно на высотах больше шести тысяч метров. Здесь, конечно, играет роль гипоксия, социальная депривация и стресс. Многие восходители рассказывают, что тело иногда начинает парить в воздухе или двигаться, как автомат. Возникает ощущение, что откуда-то подкрадываются какие-то воображаемые персонажи, душа отделяется от тела.

В исследовании с участием восьми альпинистов мирового класса пятеро ощущали, что их самость отделялась от тела, причем они могли наблюдать за своим телом как бы со стороны. Эти ощущения часто возникали в экстремальных ситуациях (падения или снежные лавины).

После пешего перехода расстояния в восемьдесят километров на высоте около 5 тысяч метров один альпинист вспоминал: «Я больше не ощущал, как я иду. Я чувствовал, как мое тело летало то вверх, то вниз в ритме морского прибоя».

Вот рассказ другого восходителя об ощущениях после одинокой ночевки на высоте 7500 метров: «В течение нескольких минут мне казалось, что палатка стала в пять раз больше, чем была. Но самым странным было то, что мне казалось, будто и мое тело тоже увеличилось в пять раз, хотя глазами я не мог этого рассмотреть, на вид тело оставалось таким же, как всегда. Кстати, и палатка на вид оставалась такой же, как всегда».

Летчики тоже часто рассказывают подобные истории. «Феномен отрыва» описывает ощущение физического отделения от земли на больших высотах. Наблюдение, проведенное в 1957 году над летчиками (137 пилотов военно-морской авиации, летавшие на высотах больше 13 тысяч футов), показало, что 48 процентов пилотов рассказывали об этом феномене, в особенности летчики-истребители, находившиеся в кабине одни. Это были истории об отделении, сновидных сумеречных состояниях, нарушении пространственной ориентации. У некоторых пилотов эти ощущения вызывали состояние восторга и экзальтации: «Я чувствовал себя так, словно мне удалось порвать цепи земного притяжения», «Я ощущал себя великаном», «Я иногда чувствовал себя королем». Трое пилотов отметили, что ощутили близость к Богу. Другие, однако, помнили только чувство одиночества, тревоги и замешательства.

Пилоты, испытывавшие феномен отрыва в его крайней форме, чувствовали, что существуют вне своих тел и даже вне самолета. Иногда это ощущение пропадало, когда они направляли внимание на приборную панель, на радиосообщение или на какой-то отчетливый визуальный ориентир, например, на поверхность земли внизу.

Если добавить к этой проприоцептивной энтропии хаос вестибулярных ощущений, то можно легко отделиться от тела и оказаться возле висящей под потолком лампочки. Вестибулярный аппарат расположен в органах внутреннего уха. Этот аппарат реагирует на движение жидкостей в полукружных каналах и отвечает на них ощущением линейного или вращательного ускорения. Эти ощущения порождают движения глаз, головы и тела, направленные на стабилизацию положения тела в трехмерном пространстве. Именно взаимодействие вестибулярного аппарата в сочетании с другими сенсорными системами позволяют нам определять пространственную ориентацию тела, улавливать скорость и направление движения и предупреждать опрокидывание тела.

Именно поэтому повреждение части вестибулярного аппарата или его связей в центральной нервной системе может привести к иллюзии перевернутого помещения, когда возникает преходящее ощущение того, что окружающие предметы клонятся набок, а иногда и просто переворачиваются. Между прочим, пилоты иногда описывают иллюзию такой инверсии (в особенности при выполнении фигур высшего пилотажа) при внезапном переходе от набора высоты к горизонтальному полету. Орган равновесия внутреннего уха при этом получает избыточную стимуляцию, и у летчика возникает страшная иллюзия – иллюзия перевернутого или падающего назад самолета. Иногда сбитый с толку пилот пытается выровнять машину и начинает снижение, что еще больше усиливает иллюзию.

Астронавты часто сразу после испытанного ощущения невесомости тоже описывают ощущение (обычно скоропроходящее) собственной перевернутости при нулевой силе тяжести даже несмотря на то, что они отчетливо видят, что находятся в вертикальном положении вверх головой. Космонавт Герман Титов был первым, кто описал это ощущение в 1961 году: «Вес исчез, как только «Восток» отделился от ракеты-носителя… и я внезапно почувствовал, что делаю кувырок через голову, а затем застываю в положении вверх ногами!».

Итак, от летчиков, альпинистов и астронавтов мы узнали, что зрительные, проприцептивные и вестибулярные функции все вместе очень важны для нашего ощущения телесного сознания.[40] И все эти ощущения могут нарушаться, когда мы отрываемся от земной поверхности.

Но почему ощущение отделения души от тела возникает у людей, не покидающих поверхность нашей грешной земли даже при отсутствии вестибулярных расстройств, эпилепсии и не после введения кетамина, то есть стимулов, способных спровоцировать мультисенсорную дезинтеграцию, которую я только что описала?

Ответ может заключаться в разнообразии тонкого строения мозга у разных людей даже при отсутствии каких бы то ни было нарушений. В одном, проведенном в Великобритании, исследовании было показано, что чрезмерная возбудимость коры головного мозга играет в этом большую роль; такая кора отличается сильной уязвимостью нейронов. Мы знаем, что, например, такой повышенной возбудимостью отличаются больные, страдающие зрительной аурой при мигрени, и когда таким больным выполняют транскраниальную магнитную стимуляцию в области зрительной коры, то для вызывания фосфенов (вспышек света в поле зрения) требуется меньшая напряженность магнитного поля, чем для здорового человека. Поэтому вполне можно допустить, что люди, испытывающие ощущение отделения души от тела без всякого неврологического заболевания, просто отличаются повышенной возбудимостью коры и более высоким уровнем ее базовой, исходной активности. В свою очередь, нарушается обработка нейронной информации, но не до такой степени, когда их сила переходит пороговые значения и вызывает мигренозную или эпилептическую ауру, но до достаточной степени для того, чтобы запустить галлюцинацию с выраженным зрительным компонентом.

Интересно, возможно ли воссоздать это отделение души от тела в земных условиях у каждого из нас?

«У меня нет возможности ни отделить себя от моего тела, ни отделить тело от себя», – писал немецкий философ Эдмунд Гуссерль. Он не сказал бы этого, проживи он еще сто лет.

Он не был в одной лондонской лаборатории в 2007 году.

Как посидеть за спиной у самого себя

Сейчас я хочу выполнить над вами один эксперимент. Вы находитесь в исследовательском центре на Квин-Сквер в лондонском районе Блумсбери. У этого квартала и дома долгая и богатая история. В одном из близлежащих домов на склоне лет лечился от своего «сумасшествия» король Георг III. Весной 1860 года здесь открыли «Национальный госпиталь для парализованных и эпилептиков». Дом под номером 24 на Квин-Сквер, сдававшийся за символическую цену 110 фунтов в год, стал первой в мире специализированной неврологической клиникой. Во время Первой Мировой войны, когда госпиталь был расширен, в его стенах прошли лечение 1200 матросов и солдат. Много позже, перестроенная после бомбардировок времен Битвы за Англию, эта клиника превратилась в свою следующую инкарнацию – национальный госпиталь неврологии и нейрохирургии.

Вы пришли сюда несколько десятилетий спустя. Добро пожаловать в лабораторию. Садитесь, пожалуйста, наденьте головной дисплей – сложные очки, подключенные к двум видеокамерам, расположенным в полутора метрах у вас за спиной. Через очки вы видите стереоскопическое изображение вашей спины и затылка[41] в режиме реального времени, то есть у вас возникает ощущение, что вы сидите за спиной у самого себя.

Вы способны чувствовать легкое постукивание пластиковым стержнем по груди, но при этом я (а именно я это делаю) остаюсь вне поля вашего зрения и этим напоминаю, что вы смотрите на мир через специальные очки, и видите то, что видят камеры, то есть свою спину. В это же время я протягиваю руку к вашей спине (к вашей реальной спине) и прикасаюсь другим пластиковым стержнем к вашей спине на уровне груди, чуть ниже камер. Вы видите только движение моей руки, и сейчас вы думаете, что видите, как стержень касается вашего «иллюзорного тела».

Я продолжаю постукивать вас стержнем по груди. Проходят две минуты.

Если вы похожи на большинство остальных испытуемых, то к этому времени вы искренне убеждены, что сидите сами у себя за спиной – в полутора метрах от нее. Именно там сейчас находится ваша истинная самость, ваше реальное «я». Как только происходит смещение осознания, вы утрачиваете самоидентификацию с вашим собственным телом.

Если этого мало, то я начну размахивать молотком перед вами (то есть перед камерами) или, точнее, перед виртуальным вашим телом. Почти наверняка вы отреагируете на это действие, как на реальную угрозу, а я удостоверюсь в этом по снижению электрического сопротивления вашей кожи на фоне усиления потливости, которая усиливается при реакции борьбы или бегства, которой вы ответите на размахивание молотком перед виртуальным телом, которое находится у вас за спиной на безопасном расстоянии в полтора метра.

На Квин-Сквер пространственное единство тела и самости можно устранить на целых 120 секунд.

«Везде в мире самость начинается с тела», – писал психолог Рой Баумайстер. Во всяком случае, так было до недавнего времени.

Нейрофизиолог Генрик Эрссон провел описанные мной эксперименты в 2007 году на базе Центра нейровизуализации Лондонского университетского колледжа в сотрудничестве со шведскими коллегами. В более поздних экспериментах, проведенных в стокгольмском Каролинском институте, Эрссон показал, что происходит разобщение даже с видимым телом, оно перестает восприниматься, как свое: когда участникам эксперимента реально угрожали ножом, они выказывали более слабую реакцию в сравнении с нападением на виртуальное тело.

Множество разнообразных процессов восприятия обеспечивают нас ощущением, что мы локализованы внутри нашего физического тела. Если взаимодействие механизмов восприятия упорядочено и согласовано, то мы чувствуем себя самими собой в общепринятом смысле слова.

Однако эксперименты Эрссона и другие подобные исследования меняют визуальный взгляд от первого лица (в той мере, в какой человек воспринимает окружающий мир из собственного тела) при тщательном сохранении корреляции между зрительными и осязательными стимулами. Ключевую роль в этих экспериментах играет синхронизирующая часть эксперимента – непрерывное соответствие между визуальной и сенсорной информацией о состоянии тела. Иллюзия выхода самости за пределы тела возникает только в том случае, если постукивание по груди и манипуляции перед камерами выполняются асинхронно и беспорядочно, и если присутствует задержка между зрительной стимуляцией и постукиванием. В тот день на Квин-Сквер возник мультисенсорный конфликт; видимое (постукивание стержнем по виртуальному телу) не совпало с осязаемым (постукиванием по грудной клетке). Мозг постарался примирить эти беспорядочно поступающие сигналы и заставил самость покинуть собственное тело – центр самоощущения вышел за пределы тела, реальное «я» сместилось.

В случае с Кевином сформировались два представления о теле, но для фиксации его в самости надо было выбрать одно из этих представлений. Мозг Кевина выбрал самость, находящуюся вне тела.

Критики утверждают, что этот эксперимент, на самом деле, неточно воспроизводит феномен отделения души от тела – испытуемый не смотрит на себя из-под потолка, как Кевин, и не витает над девонширскими болотами, как дух Шерлока. Но Эрссон и его команда были уверены в своей правоте. В 2008 году они продемонстрировали эксперимент со сменой тела. На этот раз две камеры были прикреплены к шлему, надетому на манекен. Испытуемые опускали глаза, чтобы рассмотреть свое тело, но вместо этого видели тело манекена. На этот раз пластиковым стержнем проводили по животу испытуемого (чего он не мог видеть) синхронно с такими же прикосновениями к животу манекена (испытуемый это видел). Опять-таки, при таком сдвиге зрительной перспективы от первого лица ощущение обладания телом переместилось на тело манекена. Эксперимент оказывался эффективным и в том случае, когда вместо манекена использовали другого человека. В 2011 году группа швейцарских ученых под руководством нейрофизиолога Олафа Бланке создала сдвиг перспективы, в результате чего у испытуемых возникало ощущение парения над собственным телом.

Эти истории больше соответствуют случаю Кевина.

Влиятельный немецкий философ Томас Метцингер отбросил свое прежнее объяснение этого феномена паранормальными явлениями и религиозными мотивами. Ядро некоторых из этих утверждений было основано на идее «незаметного тела» – эфирного дыхания жизни, которое поддерживает физическое тело, но покидает его при измененных состояниях сознания и после смерти. Синонимом этого эфирного дыхания является еврейский «руах», арабский «рух», латинский «спиритус», греческая «пневма» и санскритская «прана». «Однако, – заключает Метцингер, – проведенные в последнее время исследования позволяют допустить эмпирически обоснованное утверждение о том, что «незаметное тело» действительно существует, но оно состоит не из «ангельской материи» и не из «астрального вещества», а из чистой информации, циркулирующей по нейронным сетям головного мозга».

Мы часто считаем смещения самости и «я» чем-то зловещим, или, по меньшей мере, неприятным и раздражающим. Да, Кевина поначалу охватила эйфория, когда он понял, что парит под потолком. Но это ощущение быстро улетучилось.

Об этом хорошо сказал в 1983 году швейцарский биохимик Эрнст Велти:

«Процесс отделения начался с кончиков пальцев рук. Это было совершенно отчетливое ощущение, сопровождавшееся легким потрескиванием. Это было именно то движение, которое я на самом деле собирался выполнить моими физическими руками. Этим движением я отделился от тела и выплыл из него головой вперед. После этого я принял вертикальное положение, почувствовав себя почти невесомым. Тем не менее, у меня было реальное тело с вполне реальными конечностями. Вы, наверняка, видели, как грациозно перемещается в воде медуза. Я теперь мог двигаться с такой же легкостью. Я улегся в воздухе в горизонтальное положение и проплыл над кроватью, как пловец, отталкивающийся от края бассейна. Я ощутил ни с чем несравнимое чувство освобождения. Но очень скоро меня охватил страх, характерный для всех живых существ: страх потери физического тела. Этого страха вполне хватило для того, чтобы я тотчас вернулся в свое тело».

Этот рассказ очень живо напоминает произведение Герберта Уэллса «Украденное тело», написанное в 1898 году. Господин Бессель покидает собственное тело, и им тут же завладевает злой дух: «В протяжение всех этих часов одна и та же неотвязная мысль сверлила мозг господина Бесселя – мысль о том, что новый квартирант убьет его тело, и он сам навсегда останется бестелесным в стране теней».

Но, что если окажется, что освобождение от бремени собственного тела можно использовать с положительным результатом, чтобы, при этом, исчез страх перед бестелесным состоянием? Мне думается, что если бы мы могли немного дольше задержаться в стране теней, то благословили это новое бытие и пожали бы его богатые плоды.

Думайте о себе как о худом, стройном и не страдающим от боли

Это была итальянка тридцати семи лет от роду с индексом массы тела 62,2 кг/м2. Иногда это называют чрезмерными патологическим ожирением. Эта женщина быстро набрала вес в течение года замужества. Сидячий образ жизни и невыносимые отношения с родителями мужа привели к обжорству. Она настолько сильно разжирела, что по ночам у нее иногда прекращалось дыхание.

Но был и небольшой шанс на изменения. Этой женщине предложили участвовать в программе похудания. Да, конечно, она была просто счастлива записаться в группу. Но на пути к успеху возникло одно препятствие. Это препятствие называется феноменом искажения размеров тела.

Те, кто ищет избавления от ожирения, могут прикрепить к холодильнику фотографию стройного человека (это может быть собственная фотография в недавнем прошлом или фотография знаменитости, на которую хочется быть похожим). Я хочу выглядеть так. Я могу выглядеть так. Способность реально оценивать размер собственного тела влияет на такой внутренний диалог.

Однако эта итальянская пациентка, страдавшая чрезмерным патологическим ожирением, страдала, помимо этого, искажением представления о размерах собственного тела – она недооценивала ширину своего туловища на 50 процентов и переоценивала окружность талии на 20 процентов. Это, как предположили наблюдавшие ее исследователи, являлось выражением мультисенсорного нарушения восприятия собственного тела.

Программы, использовавшие виртуальную реальность, оказывались и в прошлом эффективными в плане изменения пищевого поведения, но иллюзия отделения самости от тела обеспечивает шанс переключения перспективы от первого лица, усиления ощущения присутствия за пределами привычной виртуальной реальности. Таким способом этой итальянской пациентке можно было дать шанс не только видеть аватар, но и пережить иллюзорное обладание стройным виртуальным телом. Это, по мысли ученых, могло привести и к нормализации восприятия размеров собственного реального тела пациентки. Сказано – сделано. Ученые провели иллюзорное перемещение, которое заставило больную ощутить себя в худом теле. В теле, которое могло свободно дышать и спать, не опасаясь смерти от удушья.

После проведенного курса лечения женщина смогла лучше оценивать собственное тело, а затем успешно завершила программу физического и психологического вмешательства. У больной усилилась мотивация после переживания иллюзии пребывания в другом теле – так, во всяком случае, утверждала она сама. К концу курса лечения пациентка потеряла 3,7 процента исходного веса. Правда, это сообщение об усилении мотивации является чисто субъективным и единичным, и, кроме того, неясно, сколько времени длился курс. Интенсивная психотерапия, которую проходила эта женщина, несомненно, тоже положительно повлияла на мотивацию, но, тем не менее, в статье о психотерапии не было сказано ни слова. Так что я не стану углубляться в этот аспект исследования. Однако по-настоящему интересным представляется то, как смещение чувства обладания телом может привести к коррекции искаженного представления о размере собственного тела.

Подобные результаты были получены у женщин, страдающих нервной анорексией: эксперименты с иллюзий перехода в другое тело (в тело со здоровым индексом массы) показали, что после этого больные отличались меньшей склонностью переоценивать размеры своего тела.

Следующим шагом должна стать оценка степени эффективности экспериментов с перемещением ощущения самости в лечении расстройств пищевого поведения – при том, что смертность среди больных нервной анорексией в 4-14 раз превышает смертность в общей популяции. Здесь жизненно необходимы новые подходы к лечению.

Есть и другое возможное приложение экспериментов по перемещению «я» относительно собственного тела. Представьте себе, что вы стоите на сцене перед аудиторией. На вас смотрят одиннадцать ученых, лица их суровы и серьезны. Вы не чувствуете ни тепла, ни сочувствия. В помещении жарко, ставки высоки, ваше сердце готово выскочить из груди. Какое иллюзорное тело вы выберете, чтобы уменьшить тревожность?

В эксперименте, проведенном в 2015 году, участникам было предложено невидимое тело. Оно было создано укрепленным на голове дисплеем, о котором я уже писала, но вместо манекена, к которому синхронно прикасались стержнем, использовали пустое место, мимо которого водили стержнем в течение шестидесяти секунд. Это пустое место и символизировало другое (невидимое) тело. Обладание невидимым телом перед лицом тех суровых и серьезных ученых уменьшало тревожность, что подтверждалось уменьшением частоты пульса и улучшением субъективного самочувствия. Покинуть свое тело – значит, избавиться от страха. Как обычно, эффекта не было при нарушении асинхронности прикосновений; другими словами, это была не просто иллюзия, но смещение чувства обладания телом, что и было условием успеха.

Очень здорово быть невидимым в течение двух минут, но как перенести этот метод в надежное и устойчивое лечение социальной тревожности? Ответом, как полагают специалисты, может стать психотерапия, переносящая пациента в виртуальную реальность. Мало-помалу консолидация виртуального тела будет возрастать, смещая провоцирующие тревожность ситуации в область виртуальной реальности. Это смещение самости будет лечебным и отнюдь не пугающим.

В будущем, вероятно, появится возможность комбинировать эти методики с компьютерно-мозговым интерфейсом. С помощью таких интерфейсов электрические сигналы, возникающие в головном мозге, можно будет использовать для анализа и управления внешними устройствами.

Вообразите, что будет, если удастся овладеть этой технологией и применить ее для адаптации людей, парализованных после травм головного или спинного мозга – создавать полную иллюзию присутствия реального тела в сочетании с использованием компьютерно-мозгового интерфейса, что позволит больному получить в «собственность» виртуальное тело в искусственно созданном окружении. В окружении, где больной сможет овладеть навыками передвижения, практиковаться в тонких двигательных актах, и делать все это на фоне обычной физической реабилитации.

Надо, правда, умерить восторги и запастись терпением, и не в последнюю очередь потому, что на пути использования компьютерно-мозгового интерфейса остается множество технических и финансовых препятствий. Трудно создать иллюзорное тело, которое свободно действовало бы в виртуальном мире.

Первоначальную эйфорию по поводу применения технологий виртуальной реальности несколько остудило опубликованное в «Ланцете» исследование, показавшее, что при реабилитации больного после инсульта простые, дешевые и легкодоступные виды необременительной рекреационной деятельности (игра в карты, лото или мяч) столь же эффективны, как и техники виртуальной реальности, но без погружения – например, нинтендо. Представьте себе, сияющая виртуальная реальность ничем не лучше доброго старого лото.

Однако недостатком этих ранних техник с привлечением виртуальной реальности является то, что они не сопровождаются погружением в нее. Они не приводят к смещению «я» в другое тело. Целью экспериментов с иллюзорным телом является именно такое погружение, достижение высокой степени присутствия. Возможно, пока всего лишь «возможно», что в этом и заключается решающая разница.

Моя шкура и твоя шкура

Как можем мы примерить на себя чужую шкуру, если мы самой природой вынуждены всю жизнь носить только свою собственную? Катапультировать свою личность из собственного тела, жить взглядами и идентичностью другого с помощью иллюзорного тела – возможно, эти методы позволят нам нарушить вековой закон природы.

Мы намного меньше склонны имитировать действия людей, принадлежащих к другой расе. В одном канадском исследовании ученые регистрировали активность двигательных нейронов коры головного мозга тридцати белых участников, которым на экране демонстрировали действия представителя белой расы. Эта активность была значительно ниже, если на экране показывали действия человека из другой расовой группы (например, выходца из Восточной Азии, Южной Азии или Африки). Особенно отчетливо этот эффект был выражен, если участники наблюдали действия групп, которые им активно не нравились, и, естественно, эффект был наиболее выраженным, если наблюдатели отличались высоким уровнем предрассудков.

Идея, лежащая в основе объяснения активности зеркальных нейронов, заключается в том, что мы активируем соответствующие нейроны двигательной коры головного мозга, когда наблюдаем те же движения у других. Впервые этот феномен был зарегистрирован у макак. Нейроны премоторной коры (области планирования и выполнения движений) активны не только, когда макака выполняет действие, но и когда она видит то же целенаправленное действие, выполняемое другой макакой или человеком. Доподлинно неизвестно, какое отношение этот феномен имеет к эмпатии, социальному пониманию и подражанию, тем более что существование зеркальных нейронов у человека пока не доказано. Возможно, что эта система просто отражает то, как мы отбираем и выполняем двигательные задачи. Как бы то ни было, первоначальная уверенность в отношении зеркальных нейронов несколько ослабела. Однако эта концепция может оказаться полезной в истолковании результатов опытов с иллюзорным телом – в широком смысле, на зеркальный эффект влияют различные факторы, в том числе, и расовые.

Можно привести результаты одного китайского исследования, выполненного несколько лет назад: когда участники видели страдающего от боли представителя своей расы, у них активировались те же нейроны, что активировались бы, если бы они сами испытывали боль. Нейронная активность была ниже, если боль испытывал представитель иной этнической группы (и, экстраполируя, можно предположить и сниженную эмпатию). Другими словами, наблюдали сниженную активацию системы представительств тела.

Здесь-то и может сыграть роль полная иллюзия тела. Даже иллюзорное обладание темнокожей резиновой рукой уменьшает скрытые расовые предубеждения. На самом деле, чем выше интенсивность иллюзии участников, что они обладают темной рукой, тем более позитивным становится у них отношение к представителям других рас.

Проведенное в 2017 году исследование копнуло еще глубже. Тридцать две белые женщины европейского происхождения были «перемещены» в иллюзорные Белые тела, а остальные в иллюзорные Черные тела (классификация исследователей и употребление заглавных букв сохранены). Уровень присутствия в мнимом теле – виртуальное тело было запрограммировано таким образом, чтобы двигаться синхронно с телом реальной участницы. Все движения виртуального тела соответствовали движениям тела реального. Каждая женщина участвовала в двух сериях, каждая из которых продолжалась по шесть минут, взаимодействуя сначала с Белой, а затем с Черной виртуальной партнершей. Ключевым методом анализа стала мимикрия движений – мы склонны автоматически имитировать поведение представителей нашей расовой группы, а эта мимикрия – маркер межличностной чувствительности и эмпатии.

Белые участницы, «внедренные» в Черные мнимые тела на указанные шесть минут, смотрели на Черных виртуальных партнерш как на представителей собственной группы (что подтверждалось анализом мимикрии). После этого в течение шести минут они относились к партнершам, «внедренным» в Белые тела, как к представительницам чужой группы (что было подтверждением снижения мимикрии). Другими словами, их виртуальное тело в большей степени, чем реальное, влияло на проявление мимикрии в отношении представительниц двух расовых групп. Представьте себе, что такая наведенная эмпатия сможет продлиться намного больше шести минут и существовать без громоздких головных устройств и видеокамер. Возможности преодолеть скрытые предрассудки и предубеждения так же бесчисленны, как и трудны.

Иногда нам удается и в неврологии находить ответы и эффективно лечить больных, и последний абзац благополучно завершает рассказанное в главе. Но так бывает не всегда, и, во всяком случае, не с Кевином. Я назначила ему несколько тестов, сканирование головного мозга и ЭЭГ, и в тот день мы поговорили с ним о том, какие причины могут вызывать пережитое им состояние, а какие – нет. Но Кевин так и не явился на исследования и не пришел в мой кабинет, в клинику на Квин-Сквер.

В тот вечер я возвращалась домой с Квин-Сквер пешком. Я шла мимо дома, где король Георг лечил приступы своего безумия. Прошла мимо Блумсбери, где витают тени Дарвина, Диккенса и Китса. Потом вниз, по Юстон-Роуд, где злой дух господина Бесселя «бродил с канистрой горючего рапсового масла и выливал горящую жидкость в окна домов, мимо которых проходил». Прошла я и мимо музея мадам Тюссо, куда каждый день выстраиваются очереди, чтобы поглазеть на двойников мертвых злодеев и знаменитостей. Вот и Бейкер-стрит, где когда-то был, и, одновременно, не был Шерлок Холмс.

Все это время я была реальным «я» в моем реальном теле, «я» было средоточием моего чувственного опыта и моего мышления. Несмотря на то, что стало темнеть, я пошла через Риджент-Парк. Я чувствовала себя уверенно и полностью самой собой. Надеюсь, что так же чувствовал себя и Кевин.

Но, несмотря ни на что, я понимала, что глубинное ощущение отделения самости от собственного тела не обязательно говорит о чем-то зловещем и страшном и не всегда напоминает о мрачных сюжетах готических романов. Наоборот, это отделение может стать путем к выздоровлению или реабилитации, путем к достижению эмпатии и сопереживания. В потере себя есть потенциал найти нечто лучшее и самому стать лучше.

Глава 8 Сон

Дело было в 1845 году. Богатый гражданин Массачусетса Альберт Дж. Тиррелл пришел в публичный дом на Седар-Лейн близ Бикон-Хилла. Там он перерезал горло 21-летней Марии Бикфорд, с которой ранее состоял в связи, поджег дом и бежал.

Позже следователи так описали место преступления:

«Яремная вена и трахея мертвой женщины были вскрыты, волосы частично уничтожены огнем, лицо обожжено и покрыто копотью. В комнате, где было обнаружено тело, обнаружено несколько очагов возгорания, стены забрызганы кровью, в умывальном тазу осталась вода с большой примесью крови. На полу было найдено лезвие, испачканное кровью. Были найдены предметы мужской одежды, а также письмо, адресованное М.А.Б. от А. Дж. Т.».

Двадцатидвухлетний преступник был пойман через несколько месяцев в Новом Орлеане и доставлен в Бостон для проведения суда.

Защита настаивала на том, что свидетелей преступления не было. Вполне возможно, что Бикфорд по собственной воле свела счеты с жизнью. И даже если Тиррелл на самом деле совершил убийство, то сделал он это во сне, находясь, как заявил его адвокат Руфус Чоут, «в состоянии бессознательного транса или под действием ночного кошмара». Уолтер Ченнинг, бывший декан медицинской школы Гарвардского университета, подтвердил, что сомнамбула может во сне совершить убийство.

Это был образцовый пример адвокатского профессионализма, к тому же Чоут был превосходным оратором. В своей шестичасовой речи он поведал присяжным долгую историю сомнамбулизма Тиррелла – рассказал, что в этом состоянии он в прошлом разбил оконное стекло, напал с ножом на своего двоюродного брата, выбил дверь, преследуя воображаемую лошадь, а однажды едва не задушил собственную жену.

Присяжные совещались два часа. По обвинению в убийстве Тиррелл был оправдан, хотя и получил три года тюрьмы за супружескую неверность.[42]

Вы погружаетесь в сон. Движения глаз замедляются, они лишь медленно перекатываются из стороны в сторону, мышцы расслабляются. Возможно, возникает кратковременное ощущение падения и непроизвольные подергивания рук и ног. Сознание и восприятие окружающего мира начинают угасать. Мышцы окончательно расслабляются. Отчуждение от мира бодрствования нарастает. Очень скоро вы погружаетесь в глубокий сон. Движения глаз прекращаются. Если я постараюсь вас разбудить, то, вероятно, вы очнетесь в состоянии растерянности и дезориентации. Затем начинаются быстрые движения глаз – наступает почти тотальная мышечная релаксация. Зрачки сужаются – сейчас нет никакой необходимости в реакции борьбы или бегства. На стадии быстрых движений глаз спящему снятся самые живые, самые яркие, самые красочные сны – воображаемый виртуальный мир создается без всяких реальных стимулов из мира реальности.

Затем все повторяется. Цикл сна, который я описала, продолжается около 100 минут и за ночь повторяется четыре-пять раз. Глубокой ночью продолжительность фаз быстрых движений глаз становится дольше и дольше. То есть мозг, пусть и в иной форме, сохраняет свою активность.

Если я помещу вас в лабораторию сна и разбужу во время фазы быстрых движений глаз, то, скорее всего, вы сможете рассказать мне содержание сновидения (такое происходит в 80 процентах случаев), вероятно, со всеми хитросплетениями сюжета, посторонними звуками, сменами декораций и интригами.

Однако, если я даже разбужу вас не в фазу быстрых движений глаз, то вы все равно, в той или иной форме, расскажете мне о виденных вами сновидениях, хотя и без излишней детализации, и без украшательства, только голые факты (приблизительно в 60 процентах случаев) – это будут лишь эфемерные образы, неприхотливые мысли и короткие сцены.

Время от времени сознание во сне исчезает, но переживание сновидений – будь это сновидения в фазу быстрых движений глаз или вне ее, будь это сновидения кинематические или прозаические – обращается во сне именно к сознанию. За восприятие и переживание сновидений независимо от фазы отвечает одна и та же область головного мозга, особая «горячая зона» в задней части мозга (на границе теменной и затылочной области). Здесь находится нейронный коррелят сновидений во всех их формах.

Тема насилия во сне настолько же спорная, насколько и сложная. Когда оно случается, оно имеет непосредственное отношение к самой сущности сознания и, в свою очередь, к идентичности. Кем мы являемся, когда видим сны или ходим во сне? Если это не мы, то в кого же мы в это время превращаемся?

В течение многих столетий лучшие умы человечества исследовали природу сознания в бодрствующем состоянии, но наше сознание в периоды сновидений может очень многое сказать о нашей самости и о нашей личности.

Однако, если содержание сновидений может быть весьма причудливым, сцены их – незнакомыми, персонажи курьезны, то может ли сновидение что-то сказать о нас? Или во сне мы полностью теряем собственную самость?

Директор сновидения

Состояния сознания при бодрствовании и во сне имеют так много общего, что трудно утверждать, будто сны видите не вы, а кто-то другой. Когда вы рассказываете свои сны другим, вы говорите о том, что вы чувствовали и что вы делали. Вы описываете эти сновидения, как ваши, а не чужие. Если бы кто-то похитил ваше сновидение, то вы восприняли бы это как вмешательство в вашу частную жизнь и приняли бы это, как личное оскорбление.

Во сне сохраняется непрерывность сознания, даже если имеет место радикальная разница между вами бодрствующим и вами в состоянии сна в переживаниях, этических принципах или способностях. Обычно вы бываете главным действующим лицом и героем сновидения, вы находитесь внутри того же тела, каким обладаете в состоянии бодрствования, принимая на себя роль рассказчика от первого лица, и это первое лицо – то же самое «я», что и днем. Если даже вы сами не участвуете в сновидении, то вы являетесь его привратником.

Так же, как сознательное восприятие в период бодрствования, сновидения (особенно в фазу быстрых движений глаз) часто насыщены живыми мультисенсорными переживаниями. Иногда они настолько живые и яркие, что человек просыпается и не может понять, происходит ли все это во сне или наяву. Переживания и неприятности, испытанные днем, просачиваются в сновидения, дневные враги сходятся в сновидении на ночное сражение. Диалоги сновидения часто являются отражением дневного нарратива. Речь героев сновидений осмыслена, грамматика сохраняется, несмотря на подчас полную фантастичность сюжета. Вы явственно видите лица людей и места, отчетливо различаете движения, различаете форму и цвет, сюжет и тему.

Так как сознание в состоянии бодрствования и сознание в состоянии сна так похожи, то можно предположить, что в обоих состояниях активируются одни и те же структуры и функции мозга. Именно это и подтвердили японские ученые, опубликовавшие в 2013 году статью на эту тему в журнале «Сайенс». Исследователи сравнили активность мозга в фазу сновидений с его активностью в состоянии бодрствования: во втором случае испытуемым показывали сюжеты сновидений. В обоих случаях активировались те же нейронные сети.

Не стоит, однако, забывать о бессвязности, характерной для сновидений – картины во сне отличаются от картин, которые мы ожидаем увидеть в реальном мире. Но даже при этом, как было показано в одном из ранних исследований, самость человека, видящего сон, отклоняется от реальности во сне только в восьми процентах случаев. Самость в сновидении является субъектом, который действует, или наблюдателем, видящим происходящее во сне; сновидение воспринимается с точки зрения самости.

Иногда во сне появляется более молодое «я» из прошлого, иногда происходят и другие сдвиги. Вот отчет о сновидении двадцатипятилетней светловолосой финской студентки:

«Идет Вторая Мировая война, а я – темноволосый, крепко сложенный финский солдат. Враги, вероятно, немцы… [Потом в том же сновидении]: Я смогла увидеть себя в зеркале. Теперь я стала светловолосой крупной женщиной».

И, тем не менее, она все же видела это с точки зрения своего истинного «я», чувствовала себя главным действующим лицом, воплощенной самостью.

Между тем другие действующие лица сновидения оказываются искаженными и нереальными в два-три раза чаще, чем наблюдающая сон самость. Мышление и язык (письменный или устный) других персонажей часто представляется путаным и бессвязным – об этом видевшие сны рассказывают приблизительно в трети случаев.

Содержание сновидения может меняться, даже если не меняется его главное действующее лицо. Грезы обильно спрыснуты амнезией; мы встречаем людей, забывая, что они давно исчезли из нашей жизни или умерли. Эмоции сновидений преувеличены – структуры, отвечающие за них, сильно активируются в фазу быстрых движений глаз, и нет силы, которая бы их подавила.

В сонном сознании мы являемся пассивными созерцателями.[43] Намерения, анализ, причинно-следственные связи, рациональное и логическое мышление угасают, так как активность отвечающих за эти процессы лобных долей во сне подавлена. В более сложных сновидениях, характерных для фазы быстрых движений глаз, мы без критики принимаем фантастические, невозможные сцены магического реализма, пропитанные мистицизмом. Старики превращаются в юношей, мы дотягиваемся до горизонта, не пересекая океан, а когда мы покупаем поллитра молока, то над нами растягивается волшебный ковер; мы видим текущую по турецкой улице Сан-Франциско кровь, извещающую мать о смерти сына.

Такие сновидения – это кинематические переживания с погружением. Вы директор и режиссер фильма, не ограниченный никакими бюджетными рамками, ни законами, охраняющими здоровье и безопасность. Здесь нет правил, которым надо следовать, и нет границ, которые приходится соблюдать.

Вероятно, поэтому во сне вы можете стать героической личностью, обладающей способностями, каковых вы лишены в часы бодрствования: вы легко сдвигаете с места небоскребы, плаваете в бурном море и спокойно идете по зыбучему песку, чтобы спасти других. Но во сне вы можете, в этой своей главной роли, стать брутальным преступником, что совершенно не свойственно вам в обыденной реальной жизни – вы грабите банки и без зазрения совести обманываете своих партнеров. Правда, эти действия могут просто отражать отсутствие режиссера сновидений, а не фрейдовское проявление неосознанных желаний. Многие годы сновидениям приписывали загадочные и таинственные свойства. Согласно древним верованиям сны прямо или темными намеками возвещали волю богов, обнажали тайные страсти и невысказанные истины. Но эти сюжеты столь же необоснованные и иррациональные, как и сами отпущенные на волю, «неотредактированные» сновидения.

Ирин Уэмсли, нейрофизиолог, пишет:

«Несмотря на тысячелетнюю историю толкования снов, написание бесчисленных сонников, до сих пор заполняющих полки книжных магазинов, нет никаких эмпирических данных о том, что сновидения содержат более значимые символы, нежели мышление в бодрствующем состоянии, не говоря уже о том, что нет никаких опытных доказательств возможности создания особой системы для «декодирования» этих символов».

Тем не менее, существуют параллели между состоянием сна и бодрствованием – в особенности расслабленного бодрствования и сновидного состояния.

Как утверждает Уэмсли, живые галлюцинаторные образы могут возникать в сновидном и бодрствующем состоянии точно так же, как и во сне. Возможно, что сновидения никоим образом не являются более странными и причудливыми, чем мышление в состоянии бодрствования – если оценивать странности и причудливости внезапными разрывами в мышлении и чувствах, причем такие сдвиги чаще случаются в фантазиях при бодрствовании, чем во сне. И, наконец, существует известное перекрывание, хотя, конечно, неполное, между паттернами активности мозга при спокойном бодрствовании и во сне – работают те же сети, что по умолчанию порождают мысли и образы бодрствующего мозга. Осознанные переживания в каждом из этих случаев порождаются сходными путями, и существует общность их нейронных коррелятов. Короче говоря, сон и бодрствование в большей степени объединены, нежели разделены.

Таким образом, сознание во время сна может сказать нам столько же о нас самих, сколько и сознание в состоянии бодрствования. При всех изменениях внешних обстоятельств, при всех переменах характера, во все века и тысячелетия самость сновидения, по большей части, остается самостью, какой мы обладаем наяву. Сны забываются, и временами во сне отсутствует рефлексия. Но, тем не менее, во сне вы остаетесь прежней устойчивой личностью. Самость, которая парит в сновидениях, это та же самость, что присутствует в нас в обыденной реальной жизни.

Это успокаивающая мысль. Вы остаетесь собой даже в те моменты, когда волны сознания накатываются на берега сновидения, а затем откатываются назад.

Все хорошо до тех пор, пока сновидения ограничены обычным состоянием сна – полным мышечным параличом. Реальное тело остается неподвижным, когда во сне вы сметаете с лица земли небоскребы и грабите банки. Однако вообразите себе ситуацию, когда человек начинает реально выполнять те действия, которые он выполняет во сне – глаза закрыты, мозг спит, но конечности высвободились и действуют. Обладаете ли вы в эти моменты своей самостью? Угрожает ли такое состояние вашей идентичности, чувству тождества с самим собой, когда вы проснетесь?

Сон рядом с врагом

«… он размахивал мечом во всех направлениях, громко крича, словно и вправду сражался с великанами. Но странное дело: глаза его при этом были закрыты, потому что он спал и видел во сне, как ведет битву со страшными великанами… Он столько раз умудрился проткнуть бурдюки с вином, веря, что поражает великана, что все помещение было залито вином…»

Мигель де Сервантес, «Дон Кихот Ламанчский» (1605).

Несколько лет назад ко мне в клинику пришли двое супругов – Дилип и Кэтлин. Обоим было в то время уже под семьдесят. Это была пара из тех, кто провел вместе так много лет, что для общения им уже не были нужны слова. Они носили одинаковые очки и одинаковые флисовые куртки.

– Он все время старается убить меня, доктор, – сказала Кэтлин.

Они оба смущенно и нервно рассмеялись.

Сны – это сны до тех пор, пока они не перестают ими быть.

В течение дня Дилип был довольным жизнью пенсионером – он весь день возился на огороде и на чердаке. «Вечно возится, как жук», – язвительно заметила Кэтлин. Однако по ночам ему постоянно снится сон, в котором его преследуют вооруженные грабители или какое-нибудь страшное животное. Прошлой ночью он видел, как по переулку какая-то тень гналась за Кэтлин. Это был самый страшный сон за последний год. Дилип героически атаковал всех – он свалил разбойника правым хуком, сломал шею носорогу и приемом карате уложил разбойника на мостовую.

Но, на самом деле, это была Кэтлин, мирно спавшая рядом с мужем. Это ее пинал, бил и крушил Дилип.

В течение всего этого ада Дилип был на сто процентов уверен, что спасает себя и защищает жену.

Какими бы фантастическими ни были наши сновидения, мы во сне обычно остаемся неподвижными – мышечный паралич, развивающийся в фазу быстрых движений глаз, означает, что мы не в состоянии воплотить в жизнь наши действия в сновидении. Однако в случае Дилипа эти тормоза отказали. Он перестал быть сторонним наблюдателем; он был вызван на сцену, чтобы действовать. Проснувшись утром, он помнил некоторые фрагменты состоявшегося представления – погоню и бегство, жестокие драки. Но каждый раз он приходил в ужас, узнав, что все его геройство обрушивалось на несчастную Кэлин.

Стало ясно, что Дилип страдает расстройством поведения в фазу быстрых движений глаз. В отличие от многих других расстройств, связанных со сном, которые чаще встречаются в детстве (например, сомнамбулизм или ночные страхи), расстройство поведения в фазе быстрых движений глаз чаще случается в возрасте за пятьдесят, и чаще у мужчин.

Если бы Дилип пришел ко мне несколько десятилетий назад, то, вероятно, его пришлось бы направить в психиатрическую клинику. Или его посадили бы в тюрьму. Это заболевание было впервые выявлено в середине шестидесятых, а официальное название получило через двадцать лет. Теперь мы знаем, что эта болезнь поражает 2 процента пожилых людей.

Каждое нападение продолжалось в среднем шестьдесят секунд, но в течение ночи эпизоды могли повторяться, словно раунды бокса, в которых Кэтлин была отведена роль груши.

Углубленное исследование показало, что вспышки насилия действительно возникали в фазу быстрых движений глаз – соответствующие участки мозга сильно возбуждались, когда Дилип принимался размахивать руками. При этом отсутствовала мышечная атония (утрата мышечного тонуса), которая должна была делать Дилипа неподвижным во сне.

В параличе скелетной мускулатуры в фазе быстрых движений глаз главную роль играет ствол мозга, структура, расположенная в области, называемой мостом. Мост и его проекции как раз и отвечают за мышечную атонию. В шестидесятые годы французские ученые обнаружили, что дружелюбные до этого кошки с повреждениями в области моста мозга начинают активно двигаться в фазе быстрых движений глаз: «яростные и резкие движения, в которых участвовала вся мускулатура, вертикальные прыжки такой силы, что животное ударялось о крышку клетки; сильнейшая агрессия, направленная на воображаемого врага, эмоции – страх и отступление, завершавшееся принятием оборонительной стойки».

Таким образом, если эта область мозга или ее связи каким-либо путем повреждаются, то может развиться расстройство поведения в фазе быстрых движений глаз. При этом не только исчезает мышечная атония, но и сильно возбуждается двигательная активность.

Кэтлин не один раз оставалась с синяками в результате галантной защиты от врагов. Травмы встречаются у двух третей партнеров больных с данным расстройством.

Ученые однажды описали действия человека, который заболел расстройством поведения в фазе быстрых движений глаз:

«Однажды он мертвой хваткой зажал голову жены и двигая ногами, словно в беге, закричал: «Я должен сделать касание!» После этого он попытался отбросить голову к ножному концу кровати. Проснувшись, он вспомнил, что во сне, играя в регби, бежал по полю, чтобы исполнить касание, бросив мяч в конец поля».

Жена, к счастью, выжила.

Приблизительно в трети случаев пациенты наносят травмы и себе. Истории их болезни описывают рваные раны, синяки, переломы и даже внутричерепные гематомы. «Она выпрыгнула из кровати, сломала себе бедро, стараясь во сне убежать от уродливых людей с руками, похожими на звериные когти, и роя жалящих пчел, напавших на нее». Дилип отодвинул лампу на ночном столике, чтобы не сбросить ее во сне, он постелил коврик рядом с кроватью, чтобы не ушибиться во время возможного падения, но приступы становились все более выраженными, и Кэтлин становилось все труднее разбудить мужа во время нападений.

Больные с этим расстройством обычно изо всех сил стараются найти способ обуздать свою агрессию и насилие – они привязывают себя к кровати собачьими поводками, надевают варежки или спят на гидравлических матрасах. Другие ставят в кровати фанерные перегородки или убирают из спальни всю мебель, чтобы не сломать ее. Одна страдавшая от нападений жена держала под кроватью метлу, чтобы ею приводить в чувство разгулявшегося во сне муженька. «Правда, иногда он отнимал у меня метлу и использовал ее, как меч».

Теперь Дилип подумывает о том, чтобы спать отдельно от жены – впервые за сорок лет их совместной жизни.

Дилипу, по крайней мере, я могла предложить лечение его расстройства, и довольно оптимистично ожидала результата. В 90 процентах случаев пациенты реагируют ослаблением, а иногда и полным исчезновением приступов на прием клоназепама. Другие лучше реагируют на мелатонин.

Есть, правда, менее радужная статистика, с которой я тоже должна была познакомить Дилипа. Чем больше больные принимают эти препараты по поводу расстройства поведения в фазе быстрых движений глаз, тем чаще сталкиваемся мы с появлением у них таких неприятных симптомов, как тремор, шаркающая походка, скованность рук и ног. Оказалось, что в пятидесяти процентах случаев у таких больных развивается болезнь Паркинсона или ее разновидности, то есть при РПФБДГ ствол мозга оказывается весьма уязвимым. Правда, между первыми признаками этого расстройства и первыми симптомами паркинсонизма проходит в среднем десять лет.

Так что у Дилипа впереди еще много времени, и неизвестно еще, разовьется ли у него паркинсонизм.

В своих сновидениях Дилип всегда был главным героем действа. Но, несмотря на то, что сновидения были его, и все действия были, без сомнения, тоже его, жестокость была вовсе не присуща этому человеку.

Для Кэтлин зверство, которое проявлял Дилип во сне, находилось в непримиримом противоречии с его добродушием и спокойствием наяву. Он всегда старался галантно защищать ее в бодрствующем состоянии, говорила его жена. Таким образом, сквозь брутальность во сне все равно, очень странным путем, пробивалось его желание защитить Кэтлин от врагов. Он и здесь оставался самим собой.

Глаза открыты, чувства спят

(Входит леди Макбет со свечой) ЛЕДИ (продолжает): Вот как, она пришла! Ее обличье; и, клянусь жизнью, она спит. Смотрите на нее; подойдите ближе. ДОКТОР: Смотрите, ее глаза открыты. ЛЕДИ: Глаза открыты, чувства спят. Макбет, акт V, сцена 1

Торонто, май 1987 года. В тот злосчастный субботний вечер двадцатитрехлетний Кеннет Паркс уснул, сидя перед телевизором. В какой-то момент (никто точно не знает, когда именно) он надел ботинки, куртку, сел в машину и проехал по городу четырнадцать миль к дому, где жили его тесть и теща – в Скарборо. После этого он явился, весь забрызганный кровью, в ближайший полицейский участок:

«Я только что совершил убийство, вот этими голыми руками. О, Боже мой, я только что убил людей, я только что убил двух человек, о, Боже правый, своими руками, своими руками, я убил их, я убил двух человек – мою тещу и моего тестя. Я заколол их, я забил их насмерть. Это моя вина, я виновен».

Паркс бил свою тещу ломиком, взятым из машины, а потом убил ударом ножа. Он ударил ломом тестя и пытался его задушить, но этот человек, к счастью, остался жив. Паркс не признал себя виновным в убийстве первой степени и в покушении на убийство. Линия защиты: преступление было совершено в состоянии сомнамбулы.

Казалось, Паркс стал совершенно иным человеком, когда сел в тот вечер в машину и поехал к родителям жены. Добродушный гигант – так описывала его когда-то теща, задолго до того вечера. Это кажется невозможным, в это трудно поверить, что какое-то замыкание в нейронных цепях мозга во время сна могло спровоцировать такую бесчеловечность. Оправдания Паркса были встречены судом с большим скептицизмом. Но теперь мы знаем о сознании больше, чем знали тогда. Мне хочется понять, сможем ли мы объяснить новым пониманием сдвигов сознания во сне то, что произошло с Парксом; объяснить данными нейрофизиологии, которые появились через много лет после того, как Кен Паркс достал ломик из багажника. Все же это случилось тридцать лет назад.

Сомнамбулы, по большей части, молчаливы, иногда во время своих блужданий они могут произнести несколько невнятных слов и бессвязных фраз. Глаза их открыты с самого начала, а движения и перемещения становятся все более точными и целенаправленными. В таком положении, похожие на зомби, они блуждают в течение около десяти минут в состоянии, промежуточном между сном и бодрствованием.

Иногда они возбуждаются, и тогда возникает сложное, целесообразное поведение: они едят, совершают половые акты, готовят пищу или садятся за руль. Ученый семнадцатого века Пьер Гассенди описывал человека, который в таком состоянии на ходулях перешел через реку во время половодья. Итальянский аристократ восемнадцатого века Августин Форари во время приступов сомнамбулизма одевался, катался верхом и практиковался в игре на клавесине. Есть одна, совершенно ничем не подтвержденная, но изумительно озаглавленная история, происшедшая в 1814 году: «Публикация удивительного случая, происшедшего с Рэйчел Бейкер, которая молится и проповедует во сне: с отрывком ее необычайного поведения, аккуратно записанным с помощью стенографии во время самого происшествия; а также демонстрация невероятных способностей, которые она проявляет во время молитвы, изгнания нечистой силы и ответов на вопросы, во время которой Рейчел все время пребывает в бессознательном состоянии».

Проявления насилия характерны для сомнамбулизма взрослых (но исключительно редко встречаются у детей);[44] оно (насилие) провоцируется обычно непреднамеренно. Вероятно, при пробуждении сомнамбула пребывает в полной растерянности и в состоянии спутанного сознания. Или просто сомнамбулы оказываются в неудачном месте в неудачное время.

Однако в подавляющем большинстве случаев сомнамбулы абсолютно не агрессивны, несмотря на то, что эпизоды хождения во сне наблюдаются у них регулярно. Вероятно, риск склонности к насилию определяется какими-то особыми наследственными или приобретенными факторами.

Варварское злодеяние Кена Паркса не похоже на типичное поведение сомнамбулы; он стал самым известным сомнамбулой в истории юриспруденции.

Историю жизни самого Паркса нельзя назвать безмятежной. Он украл на работе тридцать тысяч долларов для того, чтобы покрыть потраченные им на игры деньги. Сначала он скрывал правду от жены, и брак их стал очень трудным. Паркс стал плохо спать, он страдал от повышенного уровня стресса. Он редко виделся с родителями жены, несмотря на то, что раньше у них были очень тесные и теплые отношения.

В конце концов, воровство открылось, и Паркс был уволен. Не оставалось иного выбора, кроме продажи родительского дома.

После посещения занятий общества Анонимных Игроманов, он решил очиститься – он планировал рассказать обо всем бабушке в субботу 23 мая, а тестю и теще – на следующий день.

Однако утром в субботу Паркс изменил свои планы – он поссорился с женой и отправился играть с друзьями в регби. Вернувшись домой, он снова поругался с женой. В половине девятого вечера он уложил спать пятимесячную дочь. Жена присоединилась к нему, а потом, около полуночи, ушла спать. Паркс уснул перед телевизором за просмотром субботних новостей.

То, что произошло дальше, было подробно описано в истории болезни, составленной через несколько лет.

«Следующее, что помнит Паркс после того, как уснул дома – это лицо тещи. У нее были широко раскрыты глаза и рот, как будто она хотела позвать на помощь. Паркс не помнит, видел ли он кровь на ее лице. Следующее воспоминание: он слышит крики младших детей тещи и тестя наверху. После этого воспоминания следуют отрывочно и бессвязно, перемежаясь с эпизодами полной амнезии. Кен вспомнил, что он поднялся наверх, стараясь успокоить детей, крикнув им «Ребятки, ребятки!» Дети спрятались за дверью и позже говорили, что слышали только какое-то звериное рычание. Потом Кен спустился вниз, завел машину и поехал. Уже по дороге он понял, что у него в руке нож. Он бросил его на пол, а потом, приехав в полицию, сказал: «Думаю, что я только что убил двух человек… собственными руками». Только в этот момент Кен ощутил сильную боль от глубоких ран сухожилий запястья».

Для того чтобы понять, как Паркс оказался способным на такое варварство, нам надо понять, какие сдвиги происходят в сознании при погружении в сон. Теперь мы знаем, что вне фазы быстрых движений глаз (именно на этой стадии сна наблюдается сомнамбулизм) может сосуществовать сложное двигательное поведение и измененное состояние сознания. Этот феномен присущ не только людям.

Например, у дельфина-афалины во время сна может быть открыт один глаз. В этом состоянии при регистрации электрической активности мозга выясняется, что половина мозга дельфина находится в состоянии фазы вне быстрых движений глаз. Совершенно неожиданным было обнаружение того, что вторая половина мозга дельфина находится в состоянии бодрствования. Это состояние диссоциации – покой и активное бодрствование сосуществуют. В этом состоянии дельфин способен ориентироваться в пространстве и выплывать на поверхность, чтобы сделать вдох. Точно так же спят одной половиной мозга морские свинки, зубатые киты, некоторые виды морских котиков и несколько видов птиц (даже в полете) – от сокола до дикой утки, от домашних кур до черного дрозда. Такая же форма диссоциации – сосуществование сна без быстрых движений глаз с эпизодическим бодрствованием – наблюдают у некоторых впадающих в спячку животных.

Такая же диссоциация характерна и для сомнамбулизма – мозг проявляет в этом состоянии не только признаки бодрствования, но и фазы сна без быстрых движений глаз.

Границы возможного стираются, и вот уже сомнамбула бродит по комнатам, падает с лестницы, выпрыгивает из окна, все это время находясь в состоянии глубочайшего сна в фазе без быстрых движений глаз.

Наше современное понимание расщепления сознания, разорванного между сном и бодрствованием, позволяет исходить из иных предпосылок и принимать решения, сильно отличающиеся от тех, что принимали в судах десятки и даже сотни лет назад. Например, в мае 1853 года в суде слушали дело семнадцатилетней няни Сары Минчин, которая в городке Олд-Бейли пыталась «… имея преступный умысел, убить ножом Фредерика Смита». Минчин утверждала, что страдает сомнамбулизмом, что она ходила во сне с детства, и что она совершенно не помнит, как напала на своего тринадцатилетнего подопечного, которому нанесла несколько поверхностных ран.

Хирурга, мистера Баллока, который лечил мальчика, с пристрастием допрашивали, но не о сомнамбулизме и циклах сна, а о менструальном цикле.

Допрос мистера Баллока мистером Рибтоном.

Вопрос. Если девушка семнадцати лет страдает от нарушений месячных, то может ли это как-то повлиять на ее голову?

Ответ. Нет, хотя и существует болезнь, которая называется нимфоманией. Но это состояние не вызывает помрачения ума, у таких женщин можно наблюдать головную боль и прекращение менструаций, но они никогда не страдают безумием, во всяком случае, я не слышал, что это часто приводит к умопомрачению».

Доводы Минчин относительно сомнамбулизма не были приняты судом. Девушка была признана виновной и приговорена к трем месяцам тюремного заключения.

Существует современная гипотеза относительно насилия, совершаемого в состоянии глубокого, по видимости, сна.

При сомнамбулизме избирательно активируются определенные нервные пути, в то время как активность других подавляется. Эти избирательно активированные пути в норме отвечают за сложное двигательное эмоционально окрашенное поведение в состоянии бодрствования. Именно благодаря этому сомнамбула из семнадцатого века смог на ходулях перейти реку, а аристократ века восемнадцатого мог во сне ездить верхом и играть на клавесине. И да, именно благодаря тому же механизму, человек в состоянии такого сна может зарезать или задушить другого человека.

Однако очень важна роль и тех путей, активность которых в состоянии сомнамбулизма подавляется. Это центры, пути которых проецируются в лобные доли. Эти области, расположенные вокруг префронтальной коры, важны для суждений, познания, подавления эмоциональных реакций, рефлексии, планирования и внимания. Когда активность префронтальной зоны подавляется, подавляются также перечисленные свойства и способности. Такое подавление происходит у всех нас во сне, в фазу медленных волн, не причиняя ни нам, ни окружающим никакого вреда – обычно в этот период сна никакое подавление суждения или познания просто не нужно. Однако при сомнамбулизме эти неактивные зоны уже не в состоянии подавить активность неожиданно активированных участков мозга, участков, отвечающих за двигательное и эмоционально окрашенное поведение. Во время блужданий сомнамбулы структуры, находящиеся под контролем префронтальной коры, получают свободу. Например, миндалина модулирует нашу реакцию на угрозу. Но, если деятельность миндалины перестает контролироваться лобными долями, то может возникнуть неспровоцированная агрессия.

Паркс был подвергнут лабораторному исследованию, в ходе которого было обнаружено, что у него избыточно увеличена продолжительность фазы медленных волн, что типично для лиц, страдающих сомнамбулизмом. Были и другие электрофизиологические признаки этого нарушения. Конечно, это не означало, что он находился в сомнамбулическом состоянии в момент совершения преступления, но, во всяком случае, это усилило позиции защиты.

В 1988 году Кен Паркс был оправдан по делу об убийстве своей тещи и о попытке убийства тестя.

Сомневаюсь, что Паркс был бы освобожден от наказания, если бы его судили в Олд-Бейли в 1853 году. Однако, мне интересно, была бы оправдана Сара Минчин, случись ей предстать перед Верховным Судом Онтарио в 1988 году.

Защита сном

По мере того, как растет популярность использования сомнамбулизма для защиты в суде, возрастает и опасность ослепления наукой о сне, разговорами о гиперактивных и гипоактивных областях мозга и картинах их электрического возбуждения. Что если лица, совершившие тяжкие преступления, будут оправданы на основании фактов, не имеющих к этим преступникам никакого отношения? Эта стратегия в возрастающем масштабе используется и при других преступлениях, причем часто весьма успешно – в двенадцати из восемнадцати случаев изнасилования в Великобритании преступники использовали эту тактику, ссылаясь на секссомнию (между 1996 и 2011 годом), и были освобождены от наказания. Так что ставки в этой игре очень высоки.

В качестве руководства для судов судебно-медицинскими экспертами были опубликованы рекомендации, в которых приводятся указания о том, в каких случаях расстройства сна могут служить смягчающим обстоятельством при совершении тех или иных преступлений.

Акты насилия, совершенные во время сна, происходят, как правило, стремительно, как сказано в недавно вышедшем сборнике инструкций.[45] Обычно такие действия являются импульсивными, бессмысленными и лишенными мотива. После этого сомнамбула находится в замешательстве и ужасе от содеянного и не пытается бежать или скрывать происшедшее (это полная противоположность тому, как повел себя Альберт Тиррелл, о котором я писала в начале главы – Тиррел поджег комнату Бикфорд и бежал из города). Для актов насилия, совершенных во сне, характерна, в той или иной степени, амнезия, хотя большинство сомнамбул помнят фрагменты происшедшего – ощущения, образы, мысли или эмоции. Все эти элементы наблюдались в случае Паркса. У его преступления также не было мотива, от этого убийства он не приобретал никакой выгоды – ни личной, ни финансовой.

Кроме того, в анамнезе у такого человека должны быть надежные указания на расстройства сна. В личном и семейном анамнезе Паркса такие указания были, и последующие исследования – электроэнцефалографическая регистрация волн активности мозга, мышечная активность во сне, движения глаз и дыхание – подтвердили его склонность к блужданиям во сне. Таких доказательств обычно достаточно для смягчения приговора или даже для закрытия дела.

Правда, в рекомендациях экспертов сказано, что в случаях связанного с нарушениями сна насилия жертва должна случайно оказаться рядом или спровоцировать насилие. Но Кен Паркс проехал через весь город по собственной инициативе, без всякого участия – вольного или невольного – жертв. Вождение машины в сомнамбулическом состоянии наблюдается, причем без всякого злого умысла, но это не совсем типично. В большинстве случаев сомнамбулическое состояние продолжается считанные секунды или минуты. Паркс находился в этом состоянии значительно дольше.

Даже если во сне наблюдается диссоциация активности мозга, то насколько она глубока? Паркса должны были оглушить душераздирающие крики людей, которых он колол ножом, бил ломом и душил, но, тем не менее, он утверждал, что почти ничего не слышал в тот момент.

Беда в том, что нет ни малейшей возможности воссоздать картину преступления, реконструировать его. Нет ничего, что прямо бы говорило о том, что обвиняемый в ночь совершения преступления находился в сомнамбулическом состоянии, или, даже если он и находился в нем, то имело ли оно отношение к самому преступлению. Самое большее, чего удалось достичь с помощью исследований – это подтверждение склонности к сомнамбулическим состояниям, но ни в коем случае это не может быть мерилом ответственности.

Даже если каким-то образом удастся подтвердить, что во время совершения преступления Кен находился в сомнамбулическом состоянии, то достаточно ли будет этого для оправдательного приговора? Если вы – сомнамбула, и если вы знаете о своей склонности к насилию во сне, то не должны ли вы убирать подальше на ночь острые, колющие и режущие предметы, избегать употребления алкоголя и других веществ, которые могут стать триггером сомнамбулического состояния? Не должны ли вы обратиться к врачу или попросить кого-нибудь спрятать в недоступное для вас место ключи от машины, чтобы вы ночью не могли ими воспользоваться? Не должны ли вы отвечать не только за то, какой вы, но и за то, каким вы потенциально можете стать?

Свет меркнет в глазах, мышцы расслабляются, веки начинают подрагивать. Во сне сознание то появляется, то отступает, как волны прилива и отлива. Во время сновидений у спящего присутствуют осознанные переживания. Таким образом, и во сне сохраняется непрерывность самости, личностного «я», несмотря на изменчивость сцены и смены действующих лиц.

После оправдания Кен Паркс жил тихо, не привлекая к себе внимания. Впоследствии он решил войти в совет попечителей местной школы в Дургеме, но немедленно получил отказ, как только всплыла та давняя история. По сети циркулировало электронное письмо, начинавшееся словами: «Кандидат выбран неудачно».

«Они вытащили на свет дело двадцатилетней давности, – сказал Паркс в интервью одной газете, – и они правы, это дело имеет большую общественную значимость. Но теперь, двадцать лет спустя, я – всего лишь неравнодушный родитель, стремящийся к тому, чтобы наши дети получили хорошее образование. Ни больше, ни меньше».

Но Паркса можно в любой момент осудить за деяние, совершенное им в ту ночь в мае 1987 года. Вероятно, потому что мы подозреваем, что и во сне в нас присутствует что-то от нашего реального «я». Своего рода тождество личностей. Независимо от прогресса нейрофизиологии, которая распутывает загадки сонного сознания, это подозрение едва ли будет когда-нибудь снято.

Глава 9 Вызов времени

Шарлотта изучала в университете английскую литературу. Однажды вечером мать обнаружила ее в ванной – бездыханную, с посиневшими губами. Никакой записки рядом не было.

Мать начала делать искусственное дыхание «рот в рот». Прибывшие парамедики хорошо знали свое дело, а в больнице скорой помощи реанимационная бригада вернула Шарлотту к жизни. Эти люди перечеркнули планы Шарлотты свести счеты с жизнью.

Прошло сорок восемь часов. Меня вызвали в отделение реанимации для того, чтобы определить неврологический прогноз. На мгновение мне показалось, что спасти Шарлотту не удастся. Мозг был сильно поражен, на окружающее девушка не реагировала. Я взглянула на снимок МРТ ее мозга, надеясь увидеть нормально выраженную границу между серым и белым веществом; сохранение границы могло вселять определенный оптимизм, так как свидетельствовало бы о сохранности функций. Но нет, граница была смазана и почти неразличима.

Тихо гудел аппарат искусственной вентиляции легких, в вены текли замещающие растворы, пикали мониторы: организм Шарлотты мог работать только с посторонней помощью.

У ножного конца койки стоял столик, на котором лежала карта наблюдения. На графике отражались подъемы и падения артериального давления, температуры, уровня насыщения гемоглобина кислородом и изменения частоты пульса. Справа на листе были выписаны назначения лекарств и внутривенных инфузий. Ниже медсестра записала план работы: заменить катетер, получить результат рентгенографии грудной клетки, ввести магний, вызвать невролога. Это была концентрированная жизнь Шарлотты на сутки – что сделано утром и что будет сделано к вечеру.

Сознание – это весьма сложная часть идентичности. С того момента, когда Шарлотта была обнаружена на полу ванной с пустым флакончиком из-под снотворных таблеток, радикально изменилась жизнь – ее самой и ее близких.

Что происходит с идентичностью Шарлотты, когда она неспособна реагировать на окружение, когда она неспособна ощущать свое «я», свою самость, не знает о своем существовании и не может поделиться с нами своими воспоминаниями и тем, что творится с ее личностью? Что остается? Что остается для родных и близких Шарлотты? Для нее самой? И, наконец, что все это значит для всех нас?

Я подхожу ближе, и вот что я вижу.

На правом запястье я вижу идентификационный браслет, на котором записано ее имя и семизначный госпитальный номер – номер набран более крупным шрифтом, чем имя. Аппарат проталкивает воздух в легкие через трубку, введенную в трахею. На палец надет серый пульсоксиметр, с помощью которого измеряют насыщение крови кислородом. На штанге капельницы висит мешок с физиологическим раствором; дозаторы вводят в вену необходимые лекарства, на коже шеи виден катетер, введенный в центральную вену справа; через катетер в кровь вводят лекарства, позволяющие стабилизировать артериальное давление. Катетер из мочевого пузыря выведен в пластиковый мешок, подвешенный к функциональной кровати. На ногах больной темно-синие давящие чулки, предотвращающие образование тромбов в венах нижних конечностей.

На предплечьях рубцы. В последнее время Шарлотта носила платья с длинными рукавами, и родители ни о чем не догадывались.

Однако, несмотря ни на что, сквозь все это прогладывает узнаваемое лицо. Да, кожа бледна, руки отечны, а на левом виске рваная рана. Но даже в коматозном состоянии это человеческое существо выглядит как Шарлотта. Точно так же, как и все мы выглядим сами собой, несмотря на физические изменения – мы все равно сохраняем свои прежние, привычные тела. Клетки делятся, волосы седеют, колени изнашиваются – но наше тело остается достаточно устойчивым для того, чтобы другие узнавали нас, а мы узнавали самих себя. Для тех, кто ее знает, она и в этом облике остается Шарлоттой, даже с отеками и ссадинами.[46]

Когда родные и близкие Шарлотты будут посещать ее в отделении интенсивной терапии, они будут проходить мимо коек с другими пациентами до тех пор, пока не увидят ее и не скажут: «Это она». Если человек погибает в автомобильной катастрофе, то членов семьи просят опознать труп в морге, и люди говорят: «Да, это он». В этой фразе сгусток эмоций, вызванных всем, что говорил и делал погибший, кем и каким он был. В полицейском участке свидетель указывает на опознании: «Это сделала она, да, это была она». Ее тень, ее отпечатки пальцев, ее отражение в зеркале – короче, она сама. Это есть узнавание или распознавание. Быть похожим – это вопрос идентификации, но оставаться самим собой с течением времени – это вопрос идентичности.

Возможно, что у родных и близких Шарлотты нет иного выбора, нежели попытаться как-то привязать ее идентичность к ее физическому телу. Однако, если бы они смогли каким-то образом спасти память, личность, историю, моральные качества Шарлотты и пересадить их в какое-то другое тело, то, наверняка, Шарлоттой стал бы кто-то другой.

Но сейчас они видят ее прошлое и ее потенциальное будущее, видят сложное смешение того, что было, и того, что может стать ее жизнью. Идентификация сталкивается с идентичностью.

Но я здесь только для того, чтобы определить прогноз заболевания Шарлотты, решить, надо ли продолжать искусственную вентиляцию, или можно отключить Шарлотту от аппарата.

Я свечу фонариком в ее глаза. Зрачки остаются широкими. Я осторожно прикасаюсь мягкой кисточкой к роговице – она мигает; мигательный рефлекс сохранен. Я проверяю другие рефлексы, ищу признаки возможного выздоровления.

Решено не отключать Шарлотту от вентилятора.

Лицо тождества

Лицо. В лице всегда есть нечто особенное, что-то своеобычное. Именно в лице Шарлотты ее родные и близкие, в отсутствие какой-то связи с ней, продолжают видеть ее. Лицо внушает родственникам ощущение тождества, когда больше не на что опереться. На лице написано, кто мы и откуда пришли. На лице отпечатались наши предки, наши родители, запечатлена наша расовая принадлежность, этническая принадлежность, возраст, эмоции, выражение и способность к общению.

Что все это может означать для находящегося в бессознательном состоянии человека, чье лицо почти утратило всякое сходство – возможно, из-за травмы лица – с лицом на заключенной в рамку фотографии, стоящей на столике у кровати. На фотографии мы видим лицо во время выпускного акта или во время празднования двадцать первого дня рождения. Это лицо из мыслей, воспоминаний и надежд.

Представьте себе лицо Шарлотты, изуродованное в автомобильной аварии – означало бы это, что она стала собой в меньшей степени, чем была? Когда воспоминания, память, история жизни, личность недоступны для семьи, то, по крайней мере, лицо дает ощущение тождества. Но что бы сталось, если бы и лицо было обезображено до неузнаваемости?

Чтобы ответить на этот вопрос, я сейчас отведу вас в мир трансплантации лиц.

В июне 2007 года бывший муж избил Кармен Блэндин Тарлтон бейсбольной битой и облил ее промышленным щелоком. Ожог захватил 80 процентов поверхности тела, включая веки, верхнюю губу и левое ухо. В новостных программах зрителей предупреждали о страшном виде ее ожогов.

Лицевую трансплантацию выполняют отнюдь не только с эстетической целью, но и с целью улучшения функции. Надо восстановить способность дышать, жевать, говорить, моргать глазами и улыбаться. Главным вопросом, вызвавшим озабоченность Королевского Хирургического Колледжа в Англии в 2004 году, стал вопрос о сохранении идентичности. С точки зрения специалистов колледжа было бы неразумно прибегать к трансплантации лица без проведения дополнительных исследований: «Искажение внешнего вида чьего-либо лица, в особенности, если оно окажется неузнаваемым, представит серьезную опасность для сохранения образа тела и может вызвать тяжелый душевный кризис. Реакцией на такое драматическое изменение может стать ощущение сродни чувству утраты, результатом чего будет реакция горя с длительным процессом адаптации». Выражения лиц влияют на наше взаимодействие с другими людьми, отметили они, но, помимо этого, они влияют и на наше самочувствие. Выражения лица влияют на наше настроение больше, чем какие-либо иные факторы.

В интервью журналу «Нью Сайентист» Тарлтон сказала, что после лицевой трансплантации (выполненной после восстановления зрения – в течение двух лет после нападения она была неспособна видеть) она чувствовала, что потеряла себя, что пользуется чужим лицом: «Я не видела в зеркале человека, которым была прежде. Изменился даже цвет глаз. Я не видела себя. Это было ужасно»144.

Обезображенный человек очень остро ощущает утрату идентичности, пусть даже и временно (это не неизбежно, ибо человеческие переживания уникальны). Но Тарлтон пришлось смириться не только с уродством, но также и с новой идентичностью, примирить свою самость с самостью человека, который больше не существовал.

Реципиенты лицевых трансплантатов имеют строение лицевого черепа, которое отличается от строения черепа у доноров, поэтому новое лицо Тарлтон не стало копией чужого лица. Она видела теперь лицо своей прежней самости в сочетании с лицом донора – Черил Денелли Райтер, которая умерла от инсульта. Два лица вместе создавали одно отражение. Так как со временем черты лица донора могут исчезнуть, то изменяется и это отражение.

«После того, как я в течение сорока лет видела в зеркале свое отражение, мне потребовалось некоторое время, чтобы, глядя на свое новое отражение, не думать: «Э, эта дама не очень-то похожа на меня». Мне пришлось привыкать к новому лицу. Это было не очень страшно, обезображенное лицо куда страшнее».

Между тем, дочь донора Миранда видела в Тарлтон свою покойную мать. Позже Миранда сказала ей: «Теперь я снова ощущаю кожу мамы. Я снова вижу, сквозь вас, ее веснушки, когда я смотрю на вас. Мне кажется, что мама до сих пор жива».

С тех пор, как в 2004 году была выполнена первая трансплантация лица, эта операция была сделана уже более сорока раз. Тарлтон, в конце концов, привыкла к своей новой самости, и она, и другие реципиенты сообщают об улучшении представления о собственном теле, улучшении настроения, ощущения самости, качества жизни и об успешной социальной реинтеграции. Конечно, эти благоприятные результаты обеспечиваются отбором пациентов, подходящих для выполнения этой чрезвычайно сложной операции, и могущих рассчитывать на психологическую и психиатрическую поддержку.[47]

Пересадка лица – это уникальное преображение: это пересадка всегда видимых выражений, движение к узнаваемости и появлению знакомого образа.

Какой смысл имеют все эти рассуждения для родных и близких Шарлотты? Ее лицо выглядит знакомым, в противоположность лицу Тарлтон после обезображивающего нападения. После пересадки лица мне кажется, что эта узнаваемость помогает поддержанию ее идентичности для семьи, особенно в первые дни после поступления в госпиталь. Шарлотта все же похожа на прежнюю Шарлотту, несмотря на то, что все остальное, кроме лица, сильно изменилось. Идентичность ее была, в какой-то мере, сохранена. Она – для родных – остается тем же человеком, каким была раньше.

Изменение внешности после лицевой травмы или трансплантации может быть разительным настолько, что могут возникать проблемы на паспортном контроле. Так что, есть еще и проблема идентификации. Нет, однако, никаких сомнений, что иногда речь идет и об идентичности.

Перезагрузка и обновление

Я окончила медицинский факультет в 2003 году, наивно не зная, чего я не знала.

Спустя месяц после моего выпускного вечера весь мир облетела новость, что в Арканзасе через девятнадцать лет после потери сознания очнулся некто Терри Уоллис.

13 июля 1984 года белый грузовой «шевроле» пробил дорожное ограждение и рухнул в безводное каменисто русло реки под мостом. Терри, которому было тогда девятнадцать лет, был найден только на следующий день. Друг Терри, водитель, погиб на месте.

За шесть недель до происшествия родилась дочь Терри, Эмбер.

В течение девятнадцати лет бывший автомеханик был без сознания. Сначала он находился в коме, а потом врачи сказали, что он перешел в вегетативное состояние. В доме инвалидов, куда поместили Терри, его родители навещали его каждый день, а каждые две недели забирали его домой на выходные дни. Так прошло почти двадцать лет.

С течением времени родители стали замечать спорадически возникавшие обнадеживающие признаки – то улыбку, то едва заметный кивок в знак согласия. Но были ли это истинные признаки сознания? Все остальное время, неделю за неделей, месяц за месяцем, все видели лишь непроизвольные гримасы и неразборчивое фырканье.

11 июня 2003 года мать Терри, Энджили, как всегда пришла к сыну, и как всегда санитарка спросила: «Терри, кто к тебе пришел?»

– Мама, – ответил он.

После этого он произнес еще несколько слов, сначала невнятно и неуверенно. «Пепси» и «молоко». Потом последовали предложения. Терри был уверен, что ему по-прежнему девятнадцать лет, он знал, что президентом США был Рональд Рейган. Память была фрагментирована, конечности были слабыми. Ему требовалась круглосуточная помощь. Терри приходилось кормить, мыть и переворачивать. Но он мог – пусть и запинаясь – говорить, и узнал всех членов семьи. Со временем он вспомнил некоторые эпизоды детства и ранней юности; потом эти воспоминания стали более отчетливыми.

Что происходило в головном мозге Терри на протяжении последних девятнадцати лет? Не являются ли гримасы и нечленораздельные звуки таких больных, как Терри, чем-то большим, нежели какие-то непроизвольные движения?

Николас Шифф и его коллеги из медицинского колледжа Корнельского университета исследовали мозг Терри с помощью методики, называемой диффузной тензорной визуализацией (ДТВ). При выполнении этого исследования удается проследить путь молекул воды по белому веществу, то есть по нейрональным проводящим путям. Дополнительно сделали и позитронную эмиссионную томографию, позволяющую регистрировать активные участки мозга, и обнаружили, что к тому времени, когда Терри произнес слово «мама», его мозг был еще значительно поврежден, что не вызывало никакого удивления. Причем разрушения касались таких областей, что выздоровление представлялось весьма маловероятным. Очаги атрофии поразили практически весь мозг, включая и ствол; были повреждены также и аксоны – отростки нервных клеток; другими словами, пострадала как ткань мозга, так и пути, связывающие между собой различные его области. Однако внимание исследователей привлекло то обстоятельство, что в обширной задней части мозга увеличилось число связей; такого строения связей не видели никогда у здоровых людей. В этой области наблюдалась повышенная метаболическая активность, что можно было объяснить разрастанием нейронов, обеспечивших разительное улучшение состояния. Можно утверждать, что за прошедшие с момента травмы два десятилетия сформировались новые нервные пути и сети, производившие невнятные звуки и гримасы, но, в конечном счете, приведшие Терри к «маме», «пепси» и «молоку».

Но такого разрастания нейронных аксонов не происходит у большинства людей, перенесших подобные травмы. Дело в том, что задние отделы мозга, отвечающие за сознание, пострадали у Терри во время катастрофы в наименьшей степени. Здесь сохранились уцелевшие участки, с которых и началась перезагрузка – некоторые сети разряжались даже в то время, когда остальные молчали. Обеспечение всех больных, едва реагирующих на внешние раздражители, самым совершенным уходом, не приведет к тому же результату через двадцать лет. Случай Терри был исключением из правила.

Прошло еще полтора года, и состояние Терри еще немного улучшилось. Он научился считать до двадцати пяти, научился немного двигать руками и ногами. Проведенное сканирование его головного мозга показало, что задние отделы белого вещества нормализовались, а проводящие пути проросли в мозжечок через срединные отделы мозга. Эти аксоны, предположили исследователи, брали свое начало в задних областях, направляясь к своим целям в других отделах. Эта широкомасштабная перезагрузка соответствовала улучшениям речи и двигательных функций Терри. Происходил динамический процесс перестройки и формирования новых проводящих путей. Некоторые новые сети и связи отмирали, но вместо них появлялись следующие.

Пока в мозгу Терри прокладывались узкие дорожки и проулки, пала берлинская стена, распался Советский Союз и возник интернет. Мир пережил трагедию Локерби, взрыв «Челленджера» и катастрофу Чернобыля. Погибла принцесса Диана. Рональд Рейган, президент, которого помнил Терри, заболел болезнью Альцгеймера.

В городке Озарк, в горах Арканзаса, жена Терри повторно вышла замуж и родила еще троих детей.

В том же доме инвалидов, где он вернулся к жизни, Терри увиделся со своей дочерью Эмбер. Ей было уже девятнадцать, столько же, сколько было ее отцу в момент аварии. Позже Терри познакомился и со своей новорожденной внучкой.

Начали формироваться новые связи.

Через три месяца я снова осмотрела Шарлотту. Она по-прежнему была без сознания и не отреагировала на мое появление. Но то же самое было и с Терри Уоллисом. Тем не менее, 11 июня 2003 года он произнес слово «мама». Может быть, и Шарлотта свернет за угол и обретет сознание? Если это произойдет, то не придется ли ждать еще девятнадцать лет?

Очень легко определить сознание в медицинских терминах, хотя очень трудно понять его философское определение – это состояние бодрствования (как правило, с открытыми глазами) и осознание себя и окружающей обстановки. За оба эти состояния отвечают такие глубинные структуры мозга, как таламус и ствол мозга, и их двухсторонние связи с корой, что обеспечивает структурную и функциональную цельность сознания.

Сначала Шарлотта была в коме – в преходящем состоянии с закрытыми глазами. Это состояние обычно наблюдают после, например, остановки сердца или травмы; исходы комы могут быть разнообразными. Между смертью ствола мозга и восстановлением функций находится целый спектр нарушений сознания. Моей задачей было установить, в каком именно состоянии находилась в тот момент Шарлотта.

Первым делом надо было исключить смерть ствола головного мозга, то есть убедиться в том, что функция его не нарушена необратимо. Как было решительно сказано в одном из вышедших в Великобритании руководств: «Если мертв ствол мозга, значит, мертв и мозг, а если мертв мозг, то, значит, мертв и человек». Противоречивые сообщения о возвращении сознания, в некоторых случаях привлекшие внимание СМИ, едва ли сопровождались необратимыми поражениями ствола мозга и его смертью, потому что для большинства из нас, и не только для специалистов, в диагнозе смерти ствола мозга нет ничего двусмысленного.[48] Состояние это необратимо: глаза никогда не откроются, самостоятельное дыхание невозможно, рефлексы отсутствуют. В таких случаях систему жизнеобеспечения отключают.

Терри Уоллису был поставлен диагноз вегетативного состояния. Этот термин был введен в практику около сорока лет назад для обозначения существования, при котором в организме осуществляются только вегетативные функции – поддерживается артериальное давление (без введения кардиотонических лекарств), регулируется температура тела, работает желудочно-кишечный тракт, больной самостоятельно дышит, эндокринные железы выделяют гормоны. Подобно больным, находящимся в коме, больные в вегетативном состоянии не реагируют на внешние стимулы. Но глаза у них открыты, несмотря на то, что они не осознают своей самости, не воспринимают окружающую обстановку и не могут общаться с другими людьми. Ствол мозга функционирует, но не работают отделы, отвечающие за высшие функции центральной нервной системы. Больной бодрствует, но сознание у него отсутствует.

При осмотре больного в вегетативном состоянии выявляют отсутствие целенаправленного или произвольного поведенческого ответа на какие бы то ни было стимулы – реакции нет, когда я взмахиваю перед глазами каким-нибудь предметом, нет реакции и в тех случаях, когда с больным заговаривает кто-то из родных и близких ему людей. Нет ни малейших позывов к общению, никаких признаков понимания речи. Нет даже реакции на болевые раздражители. Все реакции носят чисто рефлекторный характер – зевание и фырканье – так как деятельность высших отделов мозга заторможена. Самым мучительным для членов семьи является то обстоятельство, что глубинные структуры мозга (ствол и таламус) работают достаточно хорошо для поддержания жизни при условии врачебного и сестринского ухода. Сердце бьется нормально. Легкие всасывают и выталкивают воздух. Жизнь уверенно продолжается в теле находящегося без сознания человека.

В какой-то момент Терри Уоллис вышел из вегетативного состояния и перешел в состояние минимального сознания – это был первый шаг, шаг на первую ступень ведущей вверх лестницы. Термин минимальное сознание был введен в практику в 2002 году. Эти больные – правда, лишь время от времени – выказывают признаки целенаправленного поведения. Эти спорадические проблески сознания заметили родители Терри. Эти признаки были слабыми, но воспроизводимыми и явно целесообразными. Термина «минимальное сознание» не существовало, когда Терри попал в катастрофу, но им можно было точно описать его состояние – мозг стал вместилищем флуктуирующего осознания себя и окружения. Это было хрупкое и отнюдь не однозначное восприятие мира.

Итак, мне предстояло понять, находится ли Шарлотта в вегетативном состоянии или в состоянии минимального сознания. Это имело и практическое значение. Я знала, что из всех, кто достигает состояния минимального сознания в первые три месяца после наступления комы (а не после наступления вегетативного состояния), 70 процентов позднее приходят в себя. Но, даже если она и пришла в такое, более или менее, обнадеживающее состояние, то каким могло стать ее будущее?

В 2010 году во Франции было проведено исследование судьбы больных, находившихся первоначально в коматозном состоянии, а затем перешедших либо в вегетативное состояние (двенадцать пациентов), либо в состояние минимального сознания (тридцать один пациент). По прошествии пяти лет треть пациентов вышла из состояния минимального сознания. Но даже у этих людей остались тяжелые неврологические расстройства: у всех наблюдали когнитивные нарушения, а двенадцать больных не были способны к самообслуживанию и нуждались в постороннем уходе – кормлении, купании и одевании. Половина больных нуждалась в круглосуточных сиделках (что касается остальных из тридцати одного пациента, то четырнадцать умерли, девять остались в состоянии минимального сознания, а сведения о троих отсутствуют).[49]

Прогноз у двенадцати больных, находившихся в вегетативном состоянии, был более мрачным. Девять из них умерли, а двое так и застыли в вегетативном состоянии. Судьба одного больного неизвестна. Эти и другие исследования подтверждают, что шансы на выздоровление при хроническом вегетативном состоянии практически становятся равными нулю через год после черепно-мозговой травмы и через три месяца после нетравматического поражения мозга. Будет честно серьезно подумать о тщетности лечения и рассмотреть вопрос об этичности продолжения искусственной гидратации и питания.

На основании этих ключевых исследований можно было полагать, что, если Шарлотта находилась в вегетативном состоянии, то ее будущее было весьма тусклым. Если же мне удастся выявить состояние минимального сознания, то, возможно, прогноз будет несколько ярче. Однако перспектива становится тем хуже, чем дольше продолжается и это состояние: если она придет в себя не сейчас, а через шесть месяцев, то, скорее всего, будет нуждаться в специализированном уходе до конца своих дней.

Дифференцировать состояние минимального сознания от вегетативного состояния трудно, но очень важно. Надо отменить седативные препараты и дождаться, когда закончится их действие. Надо надежно вылечить сопутствующую пневмонию. Надо внимательно наблюдать за каждым движением: это – целенаправленный жест, усилие, или просто рефлекторное подергивание? Надо тщательно оценивать любой ответ на слуховые и зрительные стимулы: нет ли реакции на громкий звук, фиксирует ли больной взор на движущемся зеркале? Протягивает ли женщина руку к гребешку, может ли она толкнуть мяч, может ли по просьбе посмотреть на потолок, может ли по просьбе высунуть язык? Или у больной присутствуют только базовые стереотипные реакции – мигание или дрожание век в ответ на громкий хлопок в ладоши? Не зевание ли это и не стон, а может попытка членораздельной речи? Надо проверять и перепроверять результаты. И плюсовать баллы. Вернуться к больной на следующий день, через неделю и еще через неделю.

Но даже при соблюдении всех этих условий в трети случаев врач решает, что больной находится в вегетативном состоянии, и ошибается. Это означает, что аппарат искусственной вентиляции легких отключают слишком рано, преждевременно извлекают желудочный зонд или пропускают малозаметные признаки реакции на болевые раздражители. В результате, в реабилитации отказывают тем, кому она могла бы принести реальную пользу (важно подчеркнуть, что подобное решение можно принимать рано, если установлен диагноз смерти ствола мозга, так как это абсолютно необратимое состояние; я же сейчас веду речь об ошибочном установлении диагноза вегетативного состояния, когда больной, на самом деле, находится в состоянии минимального сознания).

В тот день я оценила состояние Шарлотты. Другие врачи тоже оценивали его, когда девушку перевели в отделение поражений мозга. Врачи, медсестры, трудотерапевты и физиотерапевты – все мы понимали, что Шарлотта находится в состоянии минимального сознания. Она могла спорадически следить за движениями членов семьи или врачей, находившихся в палате. Медсестра рассказала, что однажды Шарлотта заплакала, когда мать показала ей семейную фотографию. По крайней мере, дважды она потянулась к руке отца, когда он протянул ее дочери. Эти реакции были мимолетны. Большую часть времени Шарлотта лежала с открытыми глазами, гримасничая и моргая. Родные говорили, что могли пройти дни или даже недели без всяких целенаправленных движений. Несмотря на то, что состояние минимального сознания давало, пусть и небольшую, но надежду на благоприятный исход, было непонятно, захотела бы его сама Шарлотта. О чем она думала в то летнее утро много месяцев назад, когда она решила уйти, не оставив записки? Едва ли она могла тогда вообразить то, что происходило с ней сейчас.

Открытие по волшебству

Я заглянула под видимую поверхность и разглядела Шарлотту за маской лица, узнаваемого родными, за шрамами, трубками и катетерами. Однако мои методы исследования состояния Шарлотты после техники, использованной для оценки состояния Терри Уоллиса, могут показаться слишком простыми. Я искала, чего недостает Шарлотте, а также то, что сохранилось.

Некоторые рудиментарные диагностические инструменты, используемые неврологами, настолько же полезны, насколько и архаичны. Первый неврологический молоток был изобретен филадельфийским неврологом Джоном Мэдисоном Тейлором в 1888 году (сходная техника перкуссии – выстукивания молоточком – грудной клетки, живота и спины была внедрена в медицинскую практику в 1761 году немецким врачом Ауэнбруггером, отец которого, виноторговец, определял с помощью молоточка уровень вина в бочках). Офтальмоскоп (фонарик, с помощью которого мы исследуем глазное дно) был изобретен немецким физиологом Германом фон Гельмгольцем в 1851 году; прототип был создан в Англии на четыре года раньше Чарльзом Бэббиджем. Да, мы дополнили эти приборы и инструменты множеством новых, но стоит вспомнить, что первая компьютерная томография была проведена в Уимблдоне (Англия) в 1971 году, электроэнцефалограмму внедрили в клиническую практику в двадцатые годы двадцатого века, а первые аппараты магнитно-резонансной томографии появились в наших госпиталях в начале восьмидесятых.

То, что эти диагностические инструменты были изобретены много лет назад, нисколько не уменьшает их полезность. Посветив лучом света в глаз коматозного пациента или больного, пребывающего в вегетативном состоянии, и постучав молоточком для того, чтобы выявить нужные рефлексы, я могу получить такую же важную информацию, как и от использования самой современной техники. Но есть ли инструменты для выявления состояния сознания? Я прошу таких больных следовать моим инструкциям, а они не могут этого сделать. Из-за того, что они не могут припомнить инструкцию, не слышат ее или не осознают ее значения, а не просто находятся без сознания?

Существует детально разработанная шкала оценки коматозного состояния у постели больного, которая помогает справиться с этими сложностями. Но я довольно давно начала понимать, что эти методы, возможно, не вполне адекватны для выявления скрытых признаков сознания, пропущенных у Терри Уоллиса и у других пациентов, которые лежали неподвижно, не подавая никаких видимых признаков сознания.

«Должен быть какой-то другой путь», – думала я.

И действительно, такой путь нашелся.

Школьной учительнице Кейт Бейнбридж было двадцать шесть лет, когда она заболела одной из разновидностей энцефалита. Воспалительные изменения поразили весь мозг и распространились на глубинные структуры (таламус и ствол), а также и на вышележащие отделы (на кору). Спустя четыре месяца Кейт начала иногда открывать глаза, но не могла сфокусировать взор на определенных предметах, а руки и ноги ее оставались полностью неподвижными.

Эдриан Оуэн, кембриджский нейрофизиолог, и его сотрудники стали искать другие признаки жизни. Кейт была помещена в камеру аппарата для позитронной эмиссионной томографии, где ей показали фотографии знакомых ей лиц, а для контроля предъявили фотографии незнакомых людей. Когда Кейт были показаны фотографии знакомых, на скане ярко вспыхнула область, называемая областью веретена. Это та самая область, которая активируется, когда мы находимся в полном сознании и, более того, когда мы узнаем знакомые лица. И вот Кейт, находящаяся в абсолютно бессознательном, по видимости, состоянии, оказывается способной осуществлять достаточно сложную реакцию. Это произошло вопреки самым оптимистичным ожиданиям. На основании этих данных программа реабилитации была усилена. Через два месяца больная стала еще лучше отвечать на раздражители. Через восемь месяцев после заболевания энцефалитом Кейт уже отчетливо распознавала лица и могла говорить короткими предложениями. Например, она сказала: «Мне не нравится физиотерапия». Позже она научилась пользоваться инвалидным креслом-каталкой, но это было за несколько лет до того, как она, наконец, снова овладела членораздельной речью.

Статья об упомянутом исследовании была опубликована в «Ланцете» в 1998 году. Авторы признали, что работа мало что доказала относительно состояния сознания: исследование просто показало, что мозг больной был способен воспринимать и обрабатывать визуальные стимулы. Возможно, Кейт поправилась бы и спонтанно даже без интенсивной реабилитации. Даже сам диагноз был подвергнут сомнению: некоторые критики предположили, что Кейт пребывала не в вегетативном состоянии, а в состоянии минимального сознания.

Позже, однако, она сама написала письмо Эдриану Оуэну, в котором благодарила ученого за сканирование ее мозга: «Мне страшно подумать, что бы случилось со мной, если бы мне не сделали ПЭТ; это было просто нашедшее меня чудо».

Эдриан Оуэн и его группа продолжили свои исследования и опубликовали результаты в 2006 году в журнале «Сайенс», где ответили части своих критиков.

Одной пациентке было двадцать три года. В дорожной аварии она получила тяжелую черепно-мозговую травму. Пять месяцев спустя она все еще не реагировала ни на какие стимулы и была полностью обездвижена.

Когда больную поместили в камеру аппарата позитронной эмиссионной томографии, Оуэн попросил ее представить, что она играет в теннис. Это задание на способность представлять движение: у здоровых бодрствующих людей, воображающих, что они взмахивают ракеткой навстречу летящему мячу, начинает светиться дополнительная двигательная область (ДДО), вовлеченная в планирование сложных движений. Именно это и произошло с пациенткой. У нее активировалась ДДО.

Потом ее попросили представить себе, что она ходит по своему дому и рассматривает все, что попадается ей на глаза. Это задача на пространственное воображение, решение которое приводит к активации парагиппокампальной извилины и расположенных рядом с ней участков,[50] что отражается на картине ПЭТ. И снова у больной вспыхнули те же участки мозга, что и у здоровых добровольцев.

Было ясно, что она понимала устные инструкции и реагировала на них мозговой активностью. Это, заключили Оуэн и его сотрудники, показало, что больная находилась в бодрствующем сознании.

Критики, однако, настаивали на том, что это был рефлекторный, нецеленаправленный ответ, а не ясное сознание с его недвусмысленным бодрствованием и пониманием происходящего.

Все эти споры, в конце концов, привели к проведению исследования, результаты которого были опубликованы в 2010 году в «Медицинском журнале Новой Англии». На этот раз ученые использовали те же двигательные образы и применили те же задания на пространственное воображение, но добавили новый компонент: ответы «да» или «нет». Так, когда больным задавали вопрос «Есть ли у вас братья?», то им предлагали представить себе игру в теннис (если ответ был положительным) или прогуляться вокруг дома (если ответ был отрицательным). Исследование было слепым – ученые не знали заранее ответы на вопросы. Из всех пятидесяти четырех больных были выявлены пять, которые могли произвольно модулировать активность своего мозга, причем до этого четверым из них, согласно клиническим данным, ставили диагноз вегетативного состояния без каких бы то ни было признаков реакции на внешние стимулы. Все пятеро перенесли черепно-мозговые травмы. Надо особо подчеркнуть, что у всех пятерых наблюдали значимую активацию в дополнительной двигательной области (как у здоровых добровольцев). У четырех из пяти данные, касающиеся задания на пространственное воображение, говорили об активации парагиппокампальной извилины – так же, как у здоровых людей в состоянии бодрствующего сознания.

Было высказано предположение о том, что эти больные могли мыслить и чувствовать, несмотря на то, что традиционные диагностические тесты не выявляли этих способностей.

Вероятно, однако, что эти пациенты, выказавшие признаки сохраненного сознания, не являются типичными в этом отношении. Каким-то образом у них сохранилась функциональная целостность ключевых структур мозга, несмотря на тяжелую черепно-мозговую травму.[51] Есть очень важная разница между Шарлоттой и больными из этой группы. Частота выздоровления после повреждения мозга, вызванного гипоксией (недостатком доставки кислорода, как это было в случае Шарлотты), намного ниже частоты выздоровления после поражений мозга, вызванных травмой. Так что эти оптимистические данные едва ли можно было приложить к Шарлотте.

Подходы, предложенные Оуэном и другими аналогичными группами, используются сейчас в исследовательских целях. Пока эти исследования не рекомендованы в качестве диагностических тестов, и проведены они были с участием очень ограниченного числа больных. В рутинной клинической практике их трудно выполнять, хотя сейчас исследуют возможность использования более дешевых и более мобильных методов.

Правда, Оуэн, несмотря ни на что, считает, что не менее чем у 20 процентов больных, которым установлен диагноз вегетативного состояния, сохраняется сознание.

Как бы ни было соблазнительно использование новой технологии, стоит задуматься о том, что это может значить для Шарлотты и ее семьи.

Допустим, что Шарлотту поместили в камеру аппарата ПЭТ. Я смотрела ее пару месяцев назад и у ее постели не нашла никаких признаков сознания. Еще раз напоминаю, что ее гипоксическое поражение мозга имеет худший прогноз, чем поражение травматическое. Родители и сестра ждут в коридоре результатов исследования. В течение часа решится судьба их любимой дочери и сестры, их собственная судьба. Если на скане будет видно, что важные участки ее мозга не реагируют на стимуляцию, то неужели мне придется выйти в коридор, попросить родных сесть поближе и сказать им, что никакой надежды нет? Действительно, когда на скане не начинают светиться соответствующие отделы мозга, мы можем теоретически утверждать, что Шарлотта находится без сознания и не реагирует на внешние стимулы. Но, возможно, что единственная причина, по которой я не смогла выявить признаки сознания, заключается в том, что как раз в этот момент сознание затуманилось, и я просто пропустила тот период, когда оно присутствовало – это очень характерно для состояния минимального сознания. Облака могут появляться, исчезать, и снова появляться. Во-вторых, для того чтобы представить себе, как ты играешь в теннис или гуляешь вокруг дома, требуется сохранение множества когнитивных функций – рабочей памяти, принятия решений, языка, сенсорных и исполнительных функций. Все-таки это тесты на способность делать выбор и общаться, а не тесты на выявление сознания. Если у Шарлотты есть трудности с любой из этих когнитивных функций, то ей будет сложно представить себе удар по теннисному мячу или обстановку собственной кухни; таким образом, я могу считать, что она без сознания, хотя, на самом деле, она может быть и в сознании. И, наконец, может быть, я использую неподходящий именно для нее метод исследования; может быть, она бы отреагировала, если бы использовала другие условия эксперимента, или вообще другой метод исследования.

Наоборот, поскольку этот метод пока не нашел широкого применения и является недостаточно апробированным, постольку при исследовании можно обнаружить проблески сознания там, где, на самом деле, их нет. Если так, то Шарлотту будут кормить, поить, реабилитировать в течение многих лет в тщетной надежде, что в один прекрасный день она откроет глаза и спросит, где ее мама. Разряды в премоторной коре на фоне воображаемой игры в теннис – это совсем не то, что настоящая игра на корте. Это не то же самое, что восприятие, понимание, память, личность, речь, нравственность, принятие решений или рациональность. Тем не менее, желудочные зонды останутся на месте, продолжится введение жидкостей в вену, и все это в расчете на несбыточный исход. Происходит конфликт напрасных ожиданий и ложных обещаний.

И, наконец, самый щекотливый вопрос. Допустим, мы считаем, что у нее сохранился какой-то уровень сознания. Не следует ли нам спросить у нее самой, хочет ли она жить?

«Шарлотта, вообрази игру в теннис, если «да», и прогулку по дому, если «нет».

Альтернативный выбор. Но кто из вас задаст такой вопрос, и кто возьмется исполнить ее желание?

Правда заключается в том, что мы сейчас находимся в том положении, когда не можем принимать на сто процентов верных решений такого рода, несмотря на удивительные и интригующие достижения диагностической техники. Но это не означает, что я не хочу этого, и поэтому я стою у постели больной, вооруженная своим молоточком и офтальмоскопом и, как врач, стараюсь что-то сделать, несмотря на свое примитивное оснащение.

Лазарь

В 1994 году работавший монтером на коммутаторе госпиталя Луи Вильжуэн был сбит грузовиком на дороге неподалеку от своего родного городка Спрингс в пятидесяти километрах к востоку от Йоханнесбурга. От удара он вылетел из седла своего мотоцикла. Травмы он получил поистине катастрофические. В приемном отделении госпиталя врач посветил ему фонариком в глаза. Зрачки остались широкими. На КТ головы кровь была везде, особенно в глубинных структурах – в левом чечевицеобразном ядре, таламусе, стволе мозга и мозжечке. Желудочки были заполнены кровью. Это верно, что при травматических поражениях мозга прогноз лучше, чем при нетравматических повреждениях, но в данном случае это едва ли имело какое-то значение.

Когда Луи перевели в реабилитационный центр, он начал спонтанно открывать глаза. Тем не менее, он не реагировал на голоса членов семьи и персонала. Он не реагировал, когда ему смотрели в глаза или прикасались к руке. Иногда непроизвольно подергивалась левая половина его тела. Луи не контролировал функции тазовых органов, то есть у него наблюдали непроизвольные мочеиспускание и дефекацию.

Мать приходила к нему каждый день. Прошло пять лет. На конечностях Луи развились контрактуры. Не было даже намеков на периодическое просветление, какие видели родители у Терри Уоллиса. Луи оставался недвижим.

Местный семейный врач, доктор Уолли Нел, знал Луи с пеленок. Он сажал мальчика себе на колени, делал ему прививки и лечил кашель и простуду. Наблюдал он его и теперь, когда здоровое и безоблачное детство Луи осталось в далеком прошлом. Однажды – это было в 1999 году – доктор Нел назначил больному снотворную таблетку, золпидем. В то утро Луи вел себя очень беспокойно, судорожно хватал края простыней. Мать растерла таблетку и растворила ее в воде, чтобы Луи смог ее проглотить. Потом она сидела и ждала эффекта, надеясь, что таблетка успокоит сына.

Но потом произошло следующее:

«Приблизительно через 25 минут я услышала, как он промычал что-то нечленораздельное, а затем повернул голову ко мне. Я сказала: «Луи, ты меня слышишь?» И он ответил: «Да». Я сказала: «Скажи «привет», Луи», и он сказал: «Привет, мама». Я не могла поверить своим ушам, я расплакалась и никак не могла остановиться».

Луи мог решать простейшие арифметические задачки, брать еду и самостоятельно отправлять ее в рот. Он смог вспомнить своего любимого регбиста. Он умел глотать и говорить по телефону и даже шутил. Мать и медсестра попросили его записать то, что они ему говорили, и он сделал это.

Луи продолжал принимать золпидем ежедневно, и, несмотря на то, что по окончании действия он снова погружался в беспамятство, общий уровень сознания стал выше даже в промежутках между приемами таблеток. Потом эффект стал продолжаться все дольше и дольше, и, в конце концов, он смог полностью отказаться от таблеток. Сегодня Луи остается колясочным инвалидом, и когнитивные способности его сильно нарушены, но Луи Вильжуэн очнулся после пятилетнего беспамятства от приема снотворных таблеток, месячный курс которых в Великобритании стоит полтора фунта стерлингов.

Нел и его коллеги озаглавили свою статью о Луи так: «Удивительный случай выхода из полукоматозного состояния на фоне приема золпидема». Реклама сделала свое дело.

Позже Нел назначил больному исследование – однофотонную эмиссионную компьютерную томографию – сначала до приема золпидема, а потом – после приема. На предварительном снимке вполне ожидаемо были видны большие области мозга с пониженной активностью. Однако после приема золпидема произошла не просто генерализованная вспышка активности в участках коры близ мозжечка, но и активация областей с подавленной активностью, то есть в коре и подкорковых глубинных структурах.

Как может снотворная таблетка пробуждать людей? Вероятно, с помощью перенастройки сетей. Но здесь нас подстерегает ловушка – нейронная сеть должна нормально функционировать для того, чтобы ее можно было включить, а у большинства больных в состоянии минимального сознания такого, как правило, не наблюдают.

Считают, что золпидем сдвигает равновесие между угнетением и возбуждением в нейронных сетях головного мозга. Если в префронтальной коре, несмотря на последствия повреждения, функционирует достаточно нейронов, то модуляция активности подкорковых структур может «завести» и включить сети префронтальной коры. В возбуждении коры ключевую роль играет таламус, структура, расположенная в глубине мозга. Возможно, ответ кроется в том факте, что золпидем действует на таламус. Лекарство усиливает активность гамма-аминомасляной кислоты (ГАМК), которая является одним из тормозных медиаторов центральной нервной системы; другими словами, золпидем, в данном случае, тормозит подавление. Это оказывает мощное воздействие на цепи возбуждения и торможения (эта обратная связь радикально отличается от механизма действия золпидема на здоровых людей, на них золпидем действует исключительно как снотворное средство).[52] В конечном счете, оказывается, что у таких больных, как Луи, золпидем высвобождает таламус и дает ему возможность активировать кору. Заново активируются когнитивные, двигательные и речевые функции. Восстанавливается алертность.

Однако, когда мы таким способом пробуждаем больного, восстанавливаем ли мы ту же личность, которой он был прежде? Восстанавливаются ли прежняя самость и прежняя идентичность? У других больных уровень сознания и бодрствования может быть другим.

Был случай мужчины тридцати одного года, получившего тяжелую черепно-мозговую травму во время дорожно-транспортного происшествия за три года до описываемых событий. Больному был поставлен диагноз вегетативного состояния. Он беспрерывно кричал, но был не в состоянии общаться ни с семьей, ни с персоналом. После приема золпидема он мог в течение четырех часов называть свое имя и сообщать возраст, хотя и с большими усилиями. Он мог смотреть телевизионные программы и смеялся над забавными сценами. На ОФЭКТ (однофотонная эмиссионная компьютерная томография) была та же картина улучшения активности, что и у Луи, в особенности в передних областях мозга. Спустя пять лет он все еще принимал золпидем с устойчивым эффектом. Еще одна душа пробудилась.

В Израиле пятидесятилетняя женщина полтора года назад перенесла остановку сердца и гипоксическое поражение головного мозга. Полтора года она провела в состоянии минимального сознания, она бодрствовала, но не реагировала на внешние стимулы и лишь изредка беспорядочно двигала конечностями. Большую часть времени она не издавала никаких звуков. Через тридцать минут после приема золпидема она пробудилась и заговорила. Извивающиеся движения утихли. Еще через пятнадцать минут она начала отвечать на простые вопросы. Она читала, писала и даже могла выполнять простейшие арифметические вычисления. Она узнала членов семьи и выказала любовь к ним. Она смеялась шуткам, понимая их смысл и контекст. Мало того, она припомнила некоторые события из прошлого. Она могла самостоятельно есть ложкой и совершать целенаправленные движения руками и ногами. Потом она встала и сделала несколько шагов с помощью двух человек, которые поддерживали ее с обеих сторон.

Эликсир действовал четыре часа. После этого больная вернулась в состояние минимального сознания. Однако следующая доза золпидема снова вернула ее к жизни.

Несмотря на большой шум, который поднялся после этих удачных случаев, позднее выяснилось, что золпидем был эффективен лишь у одного из пятнадцати больных, что было установлено в ходе проведенного в 2009 году в Пенсильвании плацебо-контролируемого исследования. Исследователи также сообщили, что у одного больного, перенесшего черепно-мозговую травму, вегетативное состояние перешло в состояние минимального сознания.

В другом исследовании приняли участие шестьдесят пациентов (приблизительно половина из них перенесли черепно-мозговую травму); в этом исследовании не удалось продемонстрировать значительного улучшения состояния на фоне приема золпидема. В третьем исследовании, проведенном через год, было показано, что из восьмидесяти четырех больных небольшой эффект наблюдали только у четырех, причем он продолжался всего лишь от одного до двух часов. Эта реакция на лечение заключалась в повороте головы на звучание голоса (хотя эта реакция была неустойчивой) в ответе на вопросы, требовавшие ответа «да» или «нет», в подъеме большого пальца в знак одобрения (не чаще одного-двух раз в час) и в попытке дотянуться до интересующего предмета. Один больной погрузился в глубокий сон; другой же возбудился и стал настолько беспокойным, что пришлось обложить его подушками во избежание травм.

Ниже приводится отчет о пациенте № 22.

После приема плацебо: «Родственники сообщают, что он мигает один раз, когда хочет сказать «да», и два или больше раз, когда хочет сказать «нет». Исследователь нашел, что «нет» невозможно отличить от спонтанного моргания. В течение часа выполнено 3 испытания, П22 открывает по команде рот с третьей-четвертой попытки».

После приема лекарства: «П22 демонстрирует улучшение алертности (в одном случае – фиксация взора; более интенсивны попытки движения правой рукой и большим пальцем правой руки). Было видно, что больной пытается поднять голову в вертикальное положение, дотянуться до предъявляемого предмета, играть в «войну больших пальцев», а также обнять мать и подругу».

Правда заключается в том, что на одного Луи Вильжуена приходятся, вероятно, сотни тысяч, а, возможно, и больше больных, которые никогда не отреагируют на это лекарство. Но таблетка дешева, ее нетрудно раздавить, доза невелика, и однократный прием едва ли приведет к побочным эффектам. Представьте себе, что наступает момент, когда бывший до этого абсолютно бесчувственным, похожим на живой труп, человек обнимает свою дочь, играет в войну больших пальцев или пытается встать и пойти – разве не стоит ради такого чуда принять таблетку? Но в этой попытке возродить таким способом пациента, в попытке восстановить его идентичность, золпидем может, кроме всего прочего, заставить больного осознать страшную правду своего жалкого бытия – бытия, в котором невозможно никакое существенное улучшение. Этого опасалась одна семья в Великобритании.

Дж. было пятьдесят три года, когда она перенесла геморрагический инсульт (кровоизлияние в мозг) во время семейного отдыха в Озерном районе в августе 2003 года. После этого больная впала в вегетативное состояние. Женщина до этого была сотрудницей органов здравоохранения, и вот теперь ей требовался круглосуточный уход в доме инвалидов. В 2006 году ее доверенное лицо обратилось в органы здравоохранения с запросом о прекращении поддерживающего жизнь ухода и введения лекарств, включая питание и введение жидкостей. В этом случае, утверждало доверенное лицо, она «сохранит человеческое достоинство, когда наступит естественный конец ее жизни». Суд колебался, и по совету медицинского эксперта назначил трехдневное пробное назначение золпидема. Семья Дж. (ее муж, двое детей и ее мать) считали, что она сама никогда бы не согласилась на продление своей жизни «таким жестоким способом». Что произойдет, спрашивали они, когда она, придя в себя, обнаружит, что с ней случилось, и в каком состоянии она находится?

Золпидем не вызвал у Дж. ничего, кроме повышенной сонливости. После этого желание членов семьи и запрос доверенного лица были удовлетворены. Искусственное питание и восполнение жидкости были прекращены.

Муж Дж. позже сказал в интервью газете «Дейли Телеграф»:

«Люди в какой-то момент забывают, что один только факт существования каких-то доступных методов лечения отнюдь не означает, что мы непременно должны ими воспользоваться. В случае Дж. ей дали лекарство, которое она сама не захотела бы принимать».

Во время расследования этого случая он спросил: «Какой уровень сознания можно считать благотворным? Если она была бы способна лишь потирать руки, то разве это означало бы, что мы сохранили ей жизнь?»

Во врачебном арсенале существует не только золпидем. В настоящее время исследуются возможности других вмешательств, целью которых является воскрешение таких больных. К числу таких вмешательств относятся хирургические операции и назначение новых и старых лекарств. Мне неясно, насколько этично оживлять человека, который потом сможет иногда почти осмысленно смотреть в глаза своим родным и близким, двигать правой ногой и играть в ладушки в течение пары часов, чтобы затем, до следующего приема, снова провалиться в бездну небытия. Этично ли заставлять человека понять, что дальнейшее улучшение невозможно? Позволить на минутку выглянуть в чудесное окно и снова грубо захлопнуть ставни?

Конечно, свои резоны есть у героических попыток нейрохирургов уменьшить отек головного мозга после травмы, просверлив в черепе отверстие и наложив шунт, по которому оттекает накапливающаяся жидкость. Есть резоны у сердечно-легочной реанимации и дефибрилляции, применения вертолетов для скорейшего спасения людей, попавших в аварии и получивших черепно-мозговые травмы, и их неотложной доставке в госпиталь. От этих мероприятий зависит жизнь и смерть, в быстрых действиях по спасению кроется ключ к потенциальному выздоровлению. В этих ситуациях нет места врачебному нигилизму. Но часть спасенных неизбежно окажется где-то на задворках сознания. И это будет, своего рода, пиррова победа. Возможно, чудесная снотворная таблетка пробудит их, но стоит подумать, что они увидят, очнувшись. И как нам нести ответственность за ту жизнь, которая улыбнется им, хищно оскалив зубы?

Шарлотта, в конце концов, была переведена в реабилитационное отделение для молодых больных с поражениями головного мозга. Последнее, что я о ней слышала – это то, что она до сих пор пребывает в состоянии минимального сознания. Ничто не может изменить это положение – ни новейшие методы исследования, ни новейшие лекарства.

По мере того, как я глубже овладевала неврологией, я думала, что со временем мне станет легче формулировать прогноз. Но теперь я понимаю, что чем больше я знаю (и сознаю, что узнать надо неизмеримо больше), тем труднее дается прогноз.

На фоне таких историй, как истории Луи и Кейт, мир прогнозов становится еще темнее и загадочнее. С каждым новым открытием, касающимся сознания, все меньше становится уверенность и определенность. Тихо гудят аппараты искусственной вентиляции легких, жидкости по трубкам поступают в вены, пикают мониторы, зрачки расширяются и сужаются, артериальное давление поднимается и падает, а количество информации превышает возможности нашего знания.

То, что происходит под видимой поверхностью, остается пока, по большей части, неосязаемым, недоступным и непонятным.

Выше я уже писала, что когда я окончила медицинский факультет, я по своей наивности не знала, чего я еще не знаю. Теперь это известно мне лучше. Не знаю, хорошо ли это.

Я хочу закончить главу, рассказав вам, что произошло дальше с Терри Уоллисом.

Это тот человек из Арканзаса, который в результате автомобильной аварии упал с моста на дно русла пересохшей реки. Он долго оставался в вегетативном состоянии, потом в состоянии минимального сознания, а через девятнадцать лет после травмы пришел в себя, чтобы сказать: «мама», а затем «пепси» и «молоко».

Теперь Терри живет со своей семьей в городке Раунд-Маунтин, графство Фолкнер, в Арканзасе. Когда Джордан Хикки, корреспондент газеты «Арканзас Лайф», посетил его в 2014 году, Терри все еще нуждался в круглосуточном уходе. Его надо переворачивать каждые два часа для предупреждения пролежней. Его надо кормить с ложечки, а питье должно быть густым, чтобы он не захлебнулся. Он помнит некоторые даты и имена. Он может отвечать на вопросы, но редко сам начинает разговор. Он все еще смотрит «Джиллиган Айленд» и «Беверли Хиллбиллиз». Голливуд собирался снять фильм о Терри Уоллисе и его чудесном выздоровлении, но отказался от этих планов. Возможно, выздоровление показалось кинематографистам недостаточно чудесным.

Мать говорит, что личность ее сына заметно изменилась. Он стал мягче, чем до аварии. Перестал быть упрямым и несговорчивым. Энджили иногда видит в нем проблески прежнего Терри, но порой ей в голову приходят горькие вопросы о том, каким бы он был, если бы не та ужасная авария. Наверное, он не был таким «чокнутым», каким стал после нее.

«Когда начинаешь думать… ну, сейчас-то я об этом не думаю, но думала раньше – мне было реально плохо, и я думала: каким бы он был, если бы не повредился? – говорит Энджили. – Его личность исчезла. Он перестал быть таким, каким он был».

Тем не менее и как бы то ни было, но Терри Уоллис до сих пор жив. Терри и другие, о ком я вам рассказала, доказали, что многие наши представления о сознании оказались неверными. В любом случае, это уже вселяет надежду.

Эпилог

Я написала эту книгу из-за вопроса, заданного мне несколько лет назад моей подругой Анной. Ее матери тогда только что поставили диагноз опухоли мозга. Мать прежде была довольно холодным, отчужденным и равнодушным человеком, но, заболев, начала проявлять нежную заботу и сочувствие в отношении своих близких, начала часто говорит Анне и другим членам семьи о том, как сильно она их любит.

Анна спрашивала: «Это и есть моя реальная, настоящая мама?»

Я ответила утвердительно. Эти проявления любви были чем-то большим, нежели побочным проявлением болезни. Это объяснение в какой-то степени успокоило нас обеих. Однако впоследствии мне показалось, что я уклонилась от неприятной правды – правды о том, что изъявления материнской любви были всего лишь результатом давления опухоли на лобную долю мозга. Возможно, это было не что иное, как имитация эмпатии, сотворенная коварной болезнью.

В главах книги я показала, какими мы становимся, когда улетучивается память, происходят сдвиги в личности, и сознание начинает мерцать, то появляясь, то исчезая. При этом, я поняла, что то, как мы видим идентичность личности – своей и чужой – часто зависит от той линзы, которую мы выбираем для рассмотрения. Несмотря на неспособность сориентироваться на дороге среди скал у рыбацкой деревни, несмотря на засовывание сумки в холодильник, в Аните оставалось что-то от ее прежней личности, и эта личность проглядывала сквозь неправильный синтаксис ее речи, несмотря на скопления аномального белка в ее мозге и на атрофию ткани мозга, видимую на его сканах. Она оставалась воплощенной в себе до тех пор, пока болезнь не зашла очень далеко. Она общалась с людьми, она проявляла интерес к окружающему, она присутствовала в мире, но наша медицинская модель деменции временами всячески старалась принизить ее бытие, отказать ей в решимости существовать. Это не значит, что надо отрицать неотвратимую дегенерацию мозга при болезни Альцгеймера, отрицать печаль по тому человеку, которым больной был раньше, или ту нагрузку, которая ложится на плечи родных и близких. Но, несмотря на это, надо искать подлинную личность под всеми ее масками, а не смиряться заранее с ее неизбежной потерей.

В конфабуляциях Чарли о фиолетовом батуте и беге с яйцами он утверждал себя в воспоминаниях о том, что искренне считал истинным, утверждал хронику своего «я». Когда семья Шарлотты сидела у ее кровати в первые дни после роковой передозировки, ее члены направили все свое внимание на физическую узнаваемость – в лице дочери родители видели тождество, которое, в противном случае, они не смогли бы обнаружить.

Линза может поместить идентичность в резкий фокус, но если преднамеренно переместить ракурс, то это может иметь тяжкие последствия. При диссоциативном расстройстве идентичности люди с расколотым ее восприятием были вынуждены вызывать из глубин расстроенного сознания множество разных личностей. Под влиянием СМИ, которые раздували и прославляли этот невообразимый хаос, у людей стали появляться сотни других «я», участвовавших в сатанинских ритуалах и каннибализме. Такие преступники, как Кеннет Бианки, тоже не преминули воспользоваться представившейся возможностью запрыгнуть в вагон расщепленных личностей, и многим из них удалось, или почти удалось, уйти от возмездия.

Но нередко случается, что угроза цельности личности становится неопровержимой независимо от ракурса и поворота линзы. Связи и непрерывность являются непременным условием существования тождества личности во времени. Когда определенные связи уничтожаются – например, автобиографическая память или нравственные качества – становится трудно удержать идентичность.

Вспомним Бенджамена Кайла, очнувшегося за мусорными баками у «Бургер-Кинга» в Ричмонде, штат Джорджия. Ошеломленный, утративший всю историю своей прежней жизни, неспособный мысленно проникнуть в свое прошлое, он был найден, но, по сути, все равно оставался пропавшим без вести. Точно так же, когда радикально переменилась личность Мартина, когда он утратил моральные качества, которые мы очень высоко ценим, всем стало очень трудно обнаружить в этой личности прежнего Мартина. Нельзя говорить, однако, что это злобный, отчаянно жестикулирующий, неопрятный человек и есть «реальный» Мартин. Нельзя характеризовать его по беспощадному стиранию всех способностей к социально приемлемому поведению, всяких представлений о морали и эмпатии, стиранию, столь характерному для лобно-височной деменции. Нельзя определять человека по постигшему его разрушению.

Так же и Анна, когда она начала глубже копаться в поисках непрерывности и связей, обнаружила в матери эхо ее прежней самости. Да, она никогда не была особенно контактной; иногда она отчуждалась, иногда даже становилась обидчивой. Беременность 1980 года стала для нее неприятным сюрпризом – она была нежеланной и делала неизбежным замужество. Мечты о карьере пришлось оставить против воли. Такие были тогда времена. По мере того, как шли месяцы, Анна стала видеть былую отчужденность матери как результат ее воспитания и событий детства, скрытых до задушевных разговоров, которые начались в течение этих последних месяцев. Но были ли у Анны искренние внутренние сомнения в том, что мать все же любила ее все прошедшие годы? На самом деле, нет – любовь проявлялась во многих вещах, которые мать делала для семьи, не употребляя громких слов. Сохранялась связь между матерью прежней и матерью нынешней, воспоминания, черты и жесты, и этого было достаточно для преемственности идентичности, достаточно для того, чтобы изъявления любви не считать простым проявлением патологии.

Мы всегда невольно ищем лучшие ипостаси самих себя, а иногда и других людей. Благодаря этому мы можем видеть, что Анита – это нечто большее, нежели туман ее амнезии, Дилип – это нечто большее, нежели насилие во сне, а Шарлотта – это нечто большее, нежели стертые границы между серым и белым веществом на снимке МРТ. Мы не можем с легкостью позволить болезни и расстройствам стереть личность.

В поисках абсолютной идентичности, в поисках истинного «я» многие пути, естественно, являются невозможными – мы все живем в состоянии непрерывной изменчивости, наша память непрестанно реконструируется, наши личности развиваются, а наше сознание то тускнеет, то снова ярко вспыхивает. Но я думаю, что будет правильным и даже настоятельно необходимым без устали искать малозаметные признаки тождества и идентичности, прислушиваться к эху связности и непрерывности. Потому что именно на таком пути мы, наконец, сможем увидеть, что находится под зыбкой и обманчивой поверхностью. Если бы мы с такой тщательностью не искали следов идентичности, то мы пропустили бы воплощение прежней Аниты, пропустили бы проблески сознания у Кейт или затоптали бы художественные таланты, раскрывшиеся только благодаря разрушению нейронов.

Иногда там, в безднах потери, можно обнаружить драгоценное обретение.

Примечания

1

Это переживание личного опыта зависит также от связей височной доли с лобной и с лимбической системой; другие области мозга играют вспомогательную роль в работе памяти.

(обратно)

2

Джон Локк, философ семнадцатого века, определенно считал именно так. В своем мысленном эксперименте он пересадил душу принца и его сознание (под сознанием Локк имел в виду память) в тело сапожника. Одновременно душа сапожника переселилась в тело принца. Согласно Локку, личностью в теле сапожника стала личность принца. «В той мере, в какой это сознание (память) можно продлить назад к любому прошлому действию и прошлой мысли, простирается и личность этого человека. Ныне это – та же самость, что была тогда, и та же самость, что была прежде, размышляет о том, что было, о совершенных в прошлом действиях и поступках». Без памяти, утверждал Локк, нет человека, нет личности.

(обратно)

3

Быть одним и тем же человеком – в философском смысле – это категория, в большой степени, численная. Например, не может быть двух версий Аниты. При таком численном, количественном подходе, вообще не существует двух идентичных вещей. Роберт Гэлбрейт и Дж. Роулинг – это один и тот же человек, а не два похожих человека. В то же время, несмотря на то, что Ронни и Регги Крэй однояйцовые близнецы, они отнюдь не один и тот же человек. Дрейк поет Риганне: «Если бы у тебя была сестра-близнец, я все равно выбрал бы тебя». Риганна и ее воображаемая сестра похожи, но не являются одной и той же личностью.

(обратно)

4

Канадский философ Чарлз Тейлор высказал эту идею в 1995 году в своей книге «Философские споры»: «Наше понимание воплощено в самом себе. Это наше телесное знание, и тот способ, каким мы двигаемся и действуем, может кодировать наше понимание себя и мира. Мое ощущение самого себя, общности с другими людьми, тоже, по большей части, воплощены в теле».

(обратно)

5

Barbizet, J. (1963), «Дефекты запоминания при поражениях гиппокампа и сосцевидной области. Обзор», Journal of Neurology, Neurosurgery and Psychiatry, 26, pp. 127–135.

(обратно)

6

Turner, M., and Coltheart, M., 2010, “Confabulation and delusion: A common monitoring framework”, Cognitive Neuropsychiatry, 151(1–3), pp.346–376.

(обратно)

7

Так как миндалина вовлечена в усвоение сути, а не деталей сложного события, человек запоминает основную тему, а детали могут и ускользнуть из памяти. Сравните это с деятельностью гиппокампа – он отвечает за внимание к контекстуальным припоминаниям нейтрального сценария.

(обратно)

8

Дональд Льюис, психолог из университета Рутгерса и его коллеги провели подобные эксперименты на животных в конце шестидесятых годов, применяя электрошок вместо анизомицина, но их данные настолько сильно противоречили устоявшимся взглядам, что результаты не были приняты научным сообществом и были забыты на несколько десятилетий.

(обратно)

9

Раньше считали, что самые ранние воспоминания человека относятся к возрасту после трех с половиной лет, но теперь некоторые исследователи утверждают, что самые ранние воспоминания могут относиться к возрасту двух лет. По мере того, как мы становимся старше, вспоминаемые события сдвигаются во времени на год или больше вперед. Такой сдвиг называют телескопическим эффектом. Предметы кажутся ближе, когда их рассматривают в телескоп.

(обратно)

10

Sole Survivor, film, directed by Ky Dickens. USA: Yellow Wing Productions, 2013.

(обратно)

11

Существует значимая разница (хотя иногда эти состояния могут частично перекрываться друг с другом) между диссоциативной амнезией и посттравматическим стрессовым расстройством. Посттравматическое стрессовое расстройство, как правило, возникает после переживания угрозы смерти, получения серьезного ранения или сексуального насилия. Клиническая картина посттравматического стрессового расстройства отличается большей широтой и разнообразием: больной регулярно заново переживает травмирующее событие в сновидениях; для этого расстройства характерна повышенная возбудимость (например, вспышки гнева или патологической подозрительности); избегание всего, что связано с пережитой травмой (включая людей и места); частое пребывание в плохом настроении, а также глубокие провалы в памяти. Согласно диагностическим критериям оба заболевания сопровождаются клинически значимыми расстройствами социальной, профессиональной или бытовой адаптации.

(обратно)

12

Еще одной причиной бессознательного бродяжничества (фугитивного состояния), согласно мнению невролога парижской больницы «Сальпетриер» Жана Мартена Шарко (1825–1893), была эпилепсия. Таких больных лечили не гипнозом, а бромидом калия. В наши дни можно легко установить, находится ли потерявший память человек под воздействием продолжающегося эпилептического припадка, для чего надо сделать электроэнцефалографию, простое неинвазивное исследование, продолжительностью около 20 минут.

(обратно)

13

Американская психиатрическая ассоциация описывает диссоциацию как разрушение и/или нарушение непрерывности целости сознания, памяти, идентичности, эмоций, восприятия, представительства тела, контроля двигательной активности и поведения.

(обратно)

14

Американская психиатрическая ассоциация определяет симуляцию как «преднамеренное воспроизведение ложных или сильно преувеличенных физических или психологических симптомов, мотивированное внешними стимулами, например, стремлением уклониться от воинской обязанности, получить финансовую компенсацию или избежать уголовного преследования». Требуется проведение множества когнитивных тестов, которые невозможно выполнить за один день, и я отправила Ариана на внешнюю экспертизу – слишком много было в его поведении подозрительного. В конце концов, правда была выявлена. Он преднамеренно симулировал амнезию.

(обратно)

15

В прошлом году канадские и шведские специалисты описали трех здоровых во всех иных отношениях человек, которые никогда не были способны ментально переживать собственный прошлый опыт. Они не могут смотреть кино, переживая его от первого лица, даже если им хорошо известны факты. Они живут только настоящим; свое прошлое они воспринимают вне контекста личных переживаний.

(обратно)

16

Taylor, C. (1989), Sources of the Self: the Making of the Modern Identity. Cambridge University Press, p. 47.

(обратно)

17

В 2016 году журналист Мэтт Вольы написал для журнала «Нью Рипаблик» статью «Последний неизвестный человек» – длинную историю, в которой описал молодые годы Уильяма Пауэлла и зрелые годы Бенджамина Кайла. Мэтт провел тщательные изыскания в документах государственных служб за период длительностью 27 лет, чтобы найти недостающие звенья биографии Уильяма, но безуспешно.

(обратно)

18

Существуют три типа клинических проявлений при лобно-височной деменции. «Поведенческий вариант» встречается наиболее часто, и именно о нем идет речь в этой главе. Есть также речевой вариант, называемый «медленно прогрессирующей афазией», и вариант, называемый «семантической деменцией».

(обратно)

19

Для лобно-височной деменции характерны навязчивости и ритуальное поведение: счет, отряхивание пыли, собирательство, проверки, хождение снова и снова по одному и тому же пути. Эти навязчивости часто обусловлены религиозными или духовными ритуалами.

(обратно)

20

В «Началах неврологии» Адамса и Виктора дается более подробное определение личности: «вариабельное положение (индивида) на шкале энергии, способности к эффективному труду, чувствительности, темперамента, эмоциональной отзывчивости, агрессивности или пассивности, склонности к риску, этическому чувству, гибкости и устойчивости в отношении изменений и стресса. Сочетание этих качеств составляет человеческую личность».

(обратно)

21

Эпигенетика – это направление генетики, представители которого считают, что возможны изменения поведения генов под влиянием окружающей среды посредством метилирования определенных участков ДНК на клеточном уровне.

(обратно)

22

Авторы делят личностные признаки на пятнадцать, имеющих отношение к морали, черт, таких, как честность, цельность, альтруизм, чувство справедливости, милосердие, надежность, щедрость, верность, благодарность, сочувствие, сострадание и скромность, и на пятнадцать черт, которые невозможно оценить исходя из дихотомии «нравственно или безнравственно». К таким чертам относятся предприимчивость, энтузиазм и чувство юмора. Эти последние черты не имеют отношения к морали и нравственности и не влияют на восприятие больного как чужого человека.

(обратно)

23

Официальное определение диссоциативного расстройства, данное Американской психиатрической ассоциацией, гласит, что расстройство представлено расщепленной идентичностью, характеризующейся присутствием двух или больше различных личностных состояний и провалами в припоминании личностной информации или информации о событиях. Проявления расстройства могут включать аффективные, поведенческие нарушения, а также нарушения сознания, восприятия, познания, и поражением чувствительной и двигательной сферы.

(обратно)

24

Я использую здесь термин «альтер-эго» в некоторых случаях, потому что именно его использовали в судебных заседаниях и в газетных репортажах того времени. В наше время используют термин «статус идентичности», чтобы подчеркнуть фрагментацию или прерывность идентичности при диссоциативном расстройстве, а не простую последовательность появления новых личностей.

(обратно)

25

В то время доминирующей личностью называли личность, осуществлявшую контроль за действиями тела в течение большей части времени рассматриваемого периода.

(обратно)

26

Тем не менее, осведомленность о преступлении (которая во многих случаях является синонимом его припоминания) не обязательно определяется непрерывной связью с личностью, совершившей преступление. Если вы были пьяны, когда украли дорожное заграждение, то, вероятно, вы не будете об этом осведомлены или не вспомните это (во всяком случае, до тех пор, пока вам не покажут записи с камеры наблюдения). Несмотря на отсутствие осведомленности, именно вы будете считаться виновником, и именно вам придется понести наказание.

(обратно)

27

Окружной судья Логан сказала во время рассмотрения апелляции, что доминирующая личность могла принимать участие в планировании похищения, и поэтому подлежит уголовной ответственности. Именно эта личность симулировала беременность, проникла в госпиталь, узнала группу крови своего бывшего бой-френда, купила детскую одежду, подменила свидетельство о рождении и похитила в госпитале плаценту.

(обратно)

28

Это напоминает о философском взгляде на последовательность – обвинять или хвалить можно только в тех случаях, если эти действия приведут к чаемым изменениям личности и ее поведения.

(обратно)

29

Как красноречиво говорит по этому поводу американский философ Дэвид Шумейкер, «моральная ответственность предполагает право собственности; для того, чтобы я нес моральную ответственность за какое-то действие, оно должно быть приложимо ко мне, и это приложение может быть истинным, невзирая на то, идентичен ли я в данный момент личности, совершившей этот поступок».

(обратно)

30

Согласно шкале Ардуэна, созданной для оценки «гипердопаминергического» поведения, оно включает в себя прожорливость, творчество, склонность к хобби, риску, навязчивому шопингу, пристрастие к новым лекарствам, игроманию и повышенную сексуальность.

(обратно)

31

Вероятно, вы смогли бы назвать целый набор личностных черт – альтруизм, осторожность, энтузиазм, оригинальность и другие. Но, на самом деле, за несколько десятков лет оживленного обсуждения специалисты пришли к выводу о том, что все эти черты включаются в более обширные категории, которые в совокупности образуют пятифакторную модель.

(обратно)

32

Ebstein, R.P., Novick, O., Umansky, R., Priel, B., Osher, Y., Blaine, D., Nemanov, L., Katz, M. and Belmaker, R.Y. (1996), “Dopamine D4 receptor (D4DR) exon III polymorphism associated with the human personality trait of novelty seeking”, Nature Genetics, 12(1)< pp.78–80.

(обратно)

33

Психоделические средства не имитируют химические свойства допамина, применяемого для лечения болезни Паркинсона, хотя некоторые их эффекты очень схожи. Все классические галлюциногены содержат псилоцибин (активный ингредиент магического гриба) и мескалин (обнаруживаемый в кактусах) и действуют, главным образом, на серотониновые рецепторы, а ЛСД действует на допаминовые рецепторы D2 и на альфа-адренергические рецепторы.

(обратно)

34

Mendez, M.F. (2004), “Dementia as a window to the neurology of art”, Med Hypotheses; 63, pp.1–7.

(обратно)

35

Однако вследствие того, что страдают передние отделы височных долей, произведения этих художников часто представляются странными и причудливыми, и часто искаженными, отчасти потому, что этим больным трудно распознавать лица и эмоции (или, если поражена правая височная доля, понимать содержание эмоций). Несмотря на то, что больные с поведенческой лобно-височной деменцией (такой, какой страдал Мартин) могут проявлять художественную одаренность, это случается намного реже, особенно, если преобладает апатия, и если нарушена способность к планированию, потому что при поведенческой лобно-височной деменции поражаются другие отделы мозга, нежели при семантической деменции.

(обратно)

36

Оригинальностью называют способность создавать статистически редкие идеи и уникальным, необычным образом реагировать на ситуации. В одном тесте на креативность участники исследования в Хайфе получали список из наименований шести предметов (например, степлера, ботинка, папки, шины). Потом их просили назвать альтернативу предметам, упомянутым в списке. Это тест на дивергенцию мышления – на способность осознанно порождать новые идеи, предлагать дерево возможных решений данной проблемы. Результат теста положительно коррелирует с открытостью к новому опыту.

(обратно)

37

“Crumb on Crumb. Minds are Made to be Blown” . Первая публикация в The Complete Crumb Comics Vol. 4: Mr. Sixties! p. viii.

(обратно)

38

Blanke, O. (2012). “Multisensory brain mechanisms of bodily self-consciousness”, Nature Reviews Neuroscience, 13(8), pp.556-71.

(обратно)

39

От греческих слов «авто» – сам, «скопео» – смотрю.

(обратно)

40

Сигналы от внутренней среды тела и внутренних органов (интероцептивные сигналы) тоже весьма важны. В разнообразных исследованиях испытуемым предъявляли виртуальное тело, которое начинало светиться в разных участках синхронно или асинхронно с актами дыханиями и сокращениями сердца. При синхронизированных вспышках испытуемые начинали идентифицировать свои внутренние органы с внутренними органами виртуального тела.

(обратно)

41

Изображения с левой и правой видеокамер отображаются в устройствах, расположенных перед левым и правым глазом, соответственно.

(обратно)

42

После суда Тиррелл направил Чоуту письмо, в котором настаивал на возвращении половины суммы адвокатского гонорара, так как невиновность его, Тирелла, была столь очевидной, что Чоут едва ли заслужил столь большую сумму. Ответ Чоута пока не опубликован.

(обратно)

43

Исключением являются прозрачные сновидения, в которых мы сознаем, что видим сон. В этой ситуации мы можем, в какой-то степени, управлять сновидением.

(обратно)

44

У детей сомнамбулизм (снохождение) встречается в 10–15 процентах в возрасте от восьми до двенадцати лет, но сохраняется после десяти лет лишь в четверти случаев. Среди взрослых сомнамбулизм встречается с частотой 2–4 процента.

(обратно)

45

Bornemann, M.A.C., and Schenck, C.H. (2017), “Sleep, Violence, and Forensic Implications”, Sleep Disorders Medicine, New York: Springer, pp.1175-85.

(обратно)

46

Есть варианты такого грубого физического подхода. Возьмем для примера телесные критерии, описанные философом Гарольдом Нунаном. Такие, например, предметы, как дуб или корабль сохраняются с течением времени. Их устойчивость, поясняет Нунан, не является результатом сохранения одного и того же вещества, потому что эти предметы подвергаются непрерывному восстановлению, так сказать, «латанию». Устойчивость заключается в сохранении формы перед лицом постепенной смены материала. Точно так же, все живое «вовлечено в постоянный обмен материей с окружающей средой».

(обратно)

47

Эта поддержка нужна не только для выполнения самой операции, но и для многочисленных повторных вмешательств, которые часто оказываются необходимыми; поддержка необходима также в случаях отторжения трансплантата и возможных осложнений от приема иммунодепрессантов. Осложнениями могут стать угрожающие жизни инфекции и злокачественные опухоли. В наше время смертность при пересадках лица равна 11,5 процента.

(обратно)

48

В США и некоторых европейских странах термин «смерть мозга» используют только в тех случаях, когда необратимо прекращается деятельность всего мозга целиком, а не только его ствола. Тем не менее, есть много параллелей в методах установления факта смерти. Можно думать об изъятии органов для трансплантации, если установлена смерть ствола мозга. Известия о некоторых скандальных случаях касаются религиозных возражений против самой концепции смерти мозга.

(обратно)

49

Некоторые исследования, в частности, проведенные в неврологических реабилитационных центрах с участием больных, перенесших черепно-мозговые травмы, внушают больше оптимизма относительно прогноза при состоянии минимального сознания. Авторы исследований сообщают, что наиболее частым исходом являются умеренные, а не тяжелые, неврологические расстройства, и что такие исходы характерны для половины пациентов. Приблизительно пятая часть со временем приходит в себя, а некоторые из них возвращаются к работе или учебе, хотя, возможно, и с несколько сниженными способностями. Больные отличались между собой по возрасту, полу и тяжести травмы, а также прогнозом относительно жизни и заболевания, поэтому однозначно интерпретировать результаты довольно затруднительно.

(обратно)

50

Включая премоторную кору и заднюю теменную кору.

(обратно)

51

К этим структурам относятся промежуточные сети переднего мозга и связанная с ними лобно-теменная сеть. Schiff, N.D., and Fins, J.J. (2016). “Brain death and disorders of consciousness”, Current Biology, 26(13), pp.R572-R76.

(обратно)

52

В норме у здоровых людей преобладают возбуждающие проекции, идущие от коры к глубинным подкорковым структурам, называемым полосатым телом. Полосатое тело обычно тормозит активность бледного шара, но при поражении мозга этот тормозной путь нарушается. Гипотеза о срединной сети гласит, что поражение коры, свою очередь, нарушает активность полосатого тела, и бледный шар получает возможность подавлять активность таламуса без всяких помех. Перестает работать система обратной связи, которая связывает кору (отдающую активирующие проекции) с полосатым телом и таламусом, а затем, замыкая контур, возвращается в кору. Таким образом, золпидем, непосредственно угнетая активность бледного шара, помогает заново уравновесить части петли обратной связи, замещая функцию полосатого тела и позволяя таламусу активировать кору.

(обратно)

Оглавление

Введение

Часть I Память

  Глава 1 Выпадения

  Глава 2 Честные лжецы

  Глава 3 Моментальные снимки

Часть II Личность

  Глава 4 Незнакомец

  Глава 5 Расщепление личности

  Глава 6 Таланты

Часть III Сознание

  Глава 7 Распад и растворение

  Глава 8 Сон

  Глава 9 Вызов времени

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg