«Кроманьонский человек»

Кроманьонский человек (fb2) - Кроманьонский человек (пер. Ирина Гавриловна Гурова) (Возникновение человека - 5) 23608K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Том Придо

Придо Том - Кроманьонский человек

The Emergence of Man

Cro-Magnon Man

by Tom Prideaux

and the Editors

of Time-life books

Time-Life International (Nederland) B.V.

Возникновение человека

Кроманьонский человек

Том Придо

Перевод с английского И. Гуровой

Редакция и предисловие

д-ра биол. наук проф. Ю. Г. Рычкова

Издательство «Мир»

Москва 1979

Возникновение человека

Кроманьонский человек

Том Придо

Перевод с английского И. Гуровой

Редакция и предисловие д-ра биол. наук проф. Ю. Г. Рычкова

Издательство "Мир" Москва 1979 г.

5А1 П75

Придо Т.

Кроманьонский человек. Пер. с англ. И. Гуровой. Ред. и предисл. Ю. Г. Рычкова. М., "Мир", 1979. 158 с. с ил. (Возникновение человека)

Пятая книга серии "Возникновение человека" посвящена завершающему этапу биологической эволюции человека.

В ней рассказывается о появлении и деятельности первых представителей современных людей, живших в конце последнего ледникового периода, во времена высшего расцвета охотничье-собирательского общества.

Превосходно иллюстрированная и просто написанная книга "Кроманьонский человек" рассчитана на читателей, интересующихся прошлым нашей планеты и проблемой становления человека.

Автор: Том Придо, более 25 лет был редактором и театральным критиком журнала Life, автор двух книг в "Библиотеке искусства" издательства Time-Life - "Мир Делакруа" и "Мир Уистлера". Кроме того, в соавторстве с Жозефиной Мейер он написал "Неподвластные смерти" - книгу о Древнем Египте, работа над которой пробудила у него интерес к людям, жившим до египтян.

Консультанты: Филип Э. Л. Смит - профессор антропологии Монреальского университета, специалист по поздним палеолитическим культурам Европы, Северной Африки и Ближнего Востока. Ричард Клейн - профессор антропологии Вашингтонского университета. Его узкая специальность - доисторический человек на юге Африки, но он известен также своими обзорами археологических находок на территории Советского Союза.

Рисунок на переплете: Скорчившись на уступе в узком проходе глубоко в недрах пещеры Ласко на юге Франции, кроманьонский художник заканчивает последнюю лошадь из серии маленьких лошадей. Фигура кроманьонца написана Бертом Силверменом на фотографии пещеры, снимавшейся при искусственном освещении - когда ее озаряли только мерцающие огоньки масляных светильников, какими мог пользоваться доисторический художник, в ней, конечно, было гораздо темнее.

© 1974, 1975, Time-Life International (Nederland) В. V. Original English language edition published by Time Inc.

© Перевод на русский язык, "Мир", 1979

Том Придо

Кроманьонский человек

Редактор Р. Дубровская

Художник В. Карпов

Художественный редактор Ю. Максимов

Технический редактор М. Страшнова

Корректоры Н. Яковлева, Ю. Яникова

ИБ № 498

Сдано в набор 15.05.78. Подписано к печати 23.11.78. Формат 84×1081/16. Бумага офсетная № 1. Гарнитура таймc. Печать офсетная 5 бум. д., 16,80 усл. печ. л. 18,19 уч.-изд. л. Тираж 75000 экз. Заказ 383. Цена 2 р. 70 к. Фотонабор

Издательство "Мир". Москва, 129820, ГСП, И-110, 1-й Рижский пер., 2.

Ярославский полиграфкомбинат Союзполиграфпрома при Государственном комитете СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. 150014, Ярославль, ул. Свободы, 97.

Предисловие

Наше путешествие в глубины человеческого прошлого подходит к концу. Позади - миллиарды лет развития жизни на Земле, миллионы лет существования предшественников человека. Где-то на отметке 500 миллионов лет остались в прошлом первые позвоночные, на отметке 400-300 миллионов лет промелькнули первые наземные животные, на отметке 200 миллионов лет - динозавры. Еще не успел кончиться Век динозавров, как уже позади первые млекопитающие, а среди них и первые приматы.

Слои времени уплотняются, их насыщенность событиями человеческой предыстории возрастает. Последние два десятка миллионов, десяток, миллионы лет. За иллюминаторами нашей машины времени проносятся рамапитеки, все более претендующие на свое место в корнях родословного древа человека, австралопитеки - массивные и изящные (грацильные), - а среди них и загадочный Homo habilis, человек умелый, мелькают какие-то подобия охотничьих жилищ и даже огонь в чьих-то руках. И вот уже на Земле горят костры, зажженные явантропами, синантропами, атлантропами и другими представителями Homo erectus - человека прямоходящего.

Последние сотни тысяч лет. Уже весь Старый Свет заселен людьми. Зарождаются обряды и культы, закладываются традиции и возникают первые представления о мироздании, которые переживут своих творцов - неандертальцев... В стремительности нашего приближения к современности осталось тайной их внезапное исчезновение.

Подобно альтиметру на приземляющемся аппарате, указатель времени приближается к отметке "0" - современность. Последние 40-30 тысяч лет - одна стотысячная доля пройденного пути, мгновение - и мы дома, в XX веке нашей эры. Предлагаемая читателю книга целиком посвящена этому мгновению, началу мгновения, если такое словосочетание имеет смысл. Кроманьонцы - вошедшее в научный обиход условное обозначение первых людей современного вида, живших в конце древнего каменного века по всей Земле и представлявших такое же единство в своем физическом разнообразии, как и современное человечество. Еще до конца древнего каменного века - палеолита - вся ныне обитаемая часть планеты была заселена людьми. Кроманьонцы - воистину первооткрыватели Америки и Австралии; еще больше для них подходит русское слово "землепроходцы", ибо они действительно прошли земли всех континентов до их пределов.

Они же открыли и миры "иных измерений". Один из них - мир искусства: новый путь связи времен, связи поколений. Наконец, как считают некоторые советские исследователи, в эпоху кроманьонцев сложилась и первая общественно-экономическая формация - первобытно-общинный строй.

Новое - это в известном смысле хорошо забытое старое. Десятки тысячелетий спустя люди заново открыли Новый Свет и другие районы мира, заново открыли и первую общественную формацию, реконструировав ее по остаткам, сохранившимся у ряда современных окраинных народностей. Второе открытие искусства кроманьонцев продолжается еще и сегодня. Палеолитическая живопись известна теперь не только в Пиренеях, но и в Приуралье. Все более вырисовывается разнообразие художественных стилей первых скульпторов, умевших передать свое восприятие образа в рамках палеолитического канона "Венеры". Памятники палеолитической графики все более убеждают археологов в существовании начатков математических знаний у кроманьонцев.

По современным меркам их была лишь горстка - несколько миллионов человек на всем белом свете, два человека на сто квадратных километров. Но за эпоху позднего палеолита сменилось около 1200 поколений и по Земле прошло около четырех миллиардов кроманьонцев - столько, сколько насчитывает одно современное послевоенное поколение человечества. Следовательно, вклад кроманьонцев в человеческий прогресс может сравниваться с вкладом одного современного поколения (примерно 25 лет). Их вклад, действительно, выдержит любое подобное сравнение: у великого продолжения - достойное начало.

Но вот и первая из научных проблем, первая из тайн - тайна возникновения кроманьонцев. Она неотделима от тайны исчезновения неандертальцев, о которой рассказано в предыдущей книге серии. Мнения ученых здесь столь различны, а подчас и полярны, что справедливо считать эту проблему становления человека еще не решенной современной наукой. Возможно, именно поэтому автор книги "Кроманьонский человек" не касается ее вовсе.

Другая проблема - роль природной среды в становлении человека и, в частности, в развитии его культуры и общества. Книги этой серии приводят к мысли о связи этих процессов с изменениями в окружающей среде. Усиливающаяся дестабилизация климата Земли неизбежно влияла на ландшафты, растительный и животный мир, а через них - на образ жизни, культуру и общество, и в конечном счете - на биологическую природу человека. Но фон - еще не обязательно причина процесса становления человека, даже если он претерпевает свои изменения во времени. Установить причинную связь между двумя рядами совпадающих во времени событий - не простая задача.

Представим себе город, возникший возле устья реки. Устье, заполняясь наносными отложениями, уходит все далее, а город все разрастается. Но что здесь причина, что следствие, каков механизм связи этих процессов? И вообще - есть ли здесь связь? Время может создать такую иллюзию связи - об этом предупреждает математическая теория корреляций-связей. Можно ли благодатные условия африканских саванн или суровый климат Европы и Ближнего Востока в ледниковую эпоху принимать как факторы, способствовавшие становлению человека? Этот злободневный в свете современных экологических проблем вопрос о роли природной среды в становлении человека и в развитии его культуры еще не получил убедительного ответа.

Читатель обратит внимание на то, что в книге "Кроманьонский человек" в отличие от предшествующих четырех книг серии почти отсутствует тема эволюции человека. Это не упущение автора, а всего лишь отражение широко распространенного мнения, что с появлением кроманьонца, то есть с возникновением человека современного вида, процесс биологической эволюции человека завершился. Развитие общества и культуры как способа деятельности и организации жизни людей в обществе избавило человека от необходимости взаимодействовать с природой путем физического приспособления к ней. Культурный экран оградил человека в обществе от воздействия непреложного для всего живого эволюционного процесса. Итак, живой организм, часть Природы - и вне процесса эволюции живого. Мыслимо ли такое? Вот проблема проблем человека как биологического существа.

Эволюционный процесс, как и сама жизнь, многолик. В целях познания его можно расчленить и классифицировать, но по сути своей он един. Существует и единая общепризнанная генетико-математическая теория эволюционного процесса. Охватывая огромные периоды времени, книги серии "Возникновение человека" позволили нам увидеть эволюцию человека как его биологический прогресс, но механизмы и элементарные события в этом процессе при таком взгляде остаются в тени. Они обнаруживаются при изучении не отдельных окаменелостей, а множеств живых организмов. На популяционном уровне выявляются многие другие стороны эволюционного процесса и прежде всего генетическое многообразие людей - их полиморфизм, присущий каждой популяции и человечеству в целом.

Полиморфизм - продукт прошедший эволюции, материал продолжающейся эволюции, условие будущей эволюции; таково одно из ключевых положений современной эволюционной теории. Генетический полиморфизм человека ныне хорошо известен и широко изучается. Он оказался отнюдь не невинным нейтральным наследием прошедшей эволюции. Генетическое многообразие людей проявляется сегодня в различии их устойчивости и восприимчивости к заболеваниям, различной плодовитости, различной выживаемости, не говоря уже о таких жизненно менее значимых деталях, как разное восприятие вкуса и запахов, звуков и красок мира. Все это - лишь иллюстрация на специфически человеческий лад общих принципов проявления эволюции.

Но установлено и то, чего не было в Природе до Человека: генетическое многообразие впервые в истории жизни на Земле оказалось под воздействием человеческой культуры. Она явилась не только экраном, охраняющим от воздействия природной среды, но и сама по себе стала активной составляющей той среды, в которой находится человек. Таков ряд проблем, связанных с темой кроманьонского человека. Каждая по-своему важна для его современных потомков, но все далеки от необходимой ясности.

Затронем в заключение один из вопросов, связанных с рождением искусства. Не трудно подсчитать, что в среднем тысяча современных людей являются потомками одного кроманьонца. Следовательно, чувство прекрасного, проявившееся так ярко в ту пору, в той мере, в какой оно опирается на генетическую конституцию человека, - это чувство завещано всем современным потомкам кроманьонского человека. От условий и возможностей общества зависит раскрытие в каждом из его членов этого прекрасного наследия.

Знакомство с историей становления человека рождает уверенность в обусловленном историей тождестве человеческого духа, способного гениально и индивидуально проявиться в каждом при соответствующих условиях развития и воспитания. Оглядываясь на пройденный человеком путь, на удивительный мир кроманьонцев, каждый из нас, их потомков, может сказать вслед за одним из ярких представителей современной культуры, французским филологом и историком Ж. Ренаном: "Длинная череда темных предков приберегла для меня свою духовную силу".

Ю. Рычков

Вступление

Период, рассматриваемый в этой книге, - конец последнего оледенения (примерно 40000-10000 лет назад) - был золотым веком охотников-собирателей. По истечении этих тридцати тысяч лет они навсегда утрачивают ведущую роль в истории человечества. Новые, совершенно иные способы приспособления к окружающей среде вызывают развитие земледелия и появление больших селений и городов.

Великая эпоха охотников-собирателей уже более века занимает внимание археологов и антропологов. Одни специалисты, возможно даже не сознавая этого, видели в ней своего рода последний бой "естественного человека". Другие рассматривали ее как необходимый этап, когда складывались и проверялись на опыте идеи и средства материальной культуры, которые затем подняли человека на более высокую ступень знания и самопознания. А третьи даже готовы были допустить, что человек тех великолепных культур, которые в конце последнего оледенения процветали на западе Европы и создали блистательное пещерное искусство, уже достиг предела самовыражения.

Несомненно, период этот обладает особой привлекательностью еще и потому, что носителями его культуры были такие же люди, как и мы. В XIX веке их назвали кроманьонцами, и - быть может, без достаточного основания - этот термин оторвался от породившей его местности на юго-западе Франции и стал служить для обозначения доисторических охотников-собирателей, которые никогда и близко не подходили к обрывам Лез-Эзи, где в 1868 году были найдены первые кроманьонские скелеты.

В настоящее время многие считают, что кроманьонский человек - это синоним Homo sapiens sapiens, современного человека разумного для любого места земного шара. Археологи и антропологи знают, что в действительности все обстояло гораздо сложнее и что этот термин (служит ли он для обозначения физического типа или генетически родственных популяций), вероятно, весьма условен даже для Европы. Однако, как бы ни огорчало исследователей далекого прошлого столь широкое его применение, они вынуждены считаться с мифами и неверными представлениями, утверждению которых столь успешно содействовали их предшественники в науке. Термин "кроманьонский человек" стал расплывчатым и неопределенным, но, по-видимому, мы еще долго будем им пользоваться.

Таким образом, термин "кроманьонский человек" в заглавии этой книги, повествующей о современном человеке доземледельческого периода, жившем во всех частях света, может оскорбить некоторых пуристов, но материал, который в ней рассматривается, трудно переоценить. Пусть ученые не могут сказать точно, когда началась эра первого современного человека, или назвать момент, когда она кончилась, но они твердо знают, что около 40 тысяч лет назад в разных областях Старого Света произошел ряд культурных сдвигов в совершенно новых направлениях. События, отнюдь не утрачивая связи с тем, что было в прошлом, начинают развиваться по иному пути и иным, ускоренным темпом, причем главной движущей силой становится теперь сам человек.

Получив в наследство от более примитивных предков большой деятельный мозг и достаточно практичную технологию, эти новые люди в относительно короткий отрезок времени сделали невиданный прыжок вперед. В эстетике, в развитии общения и систем символов, в технологии изготовления орудий и активном приспособлении к внешним условиям, а быть может, даже в новых формах организации общества и более сложном подходе к себе подобным эти первые современные люди, где бы они ни жили, совершили переворот, последствия которого были неисчислимы. Без их достижений нынешний мир и мы в этом мире были бы сейчас совсем другими.

Филип Э. Л. Смит Профессор антропологии Монреальского университета

Глава первая. Появление современного человека

Один из самых древних портретов человека, этот кроманьонский профиль был вырезан на плите твердого известняка около 13 тысяч лет назад и оставлен в пещере близ Вьенна в верховьях Роны. Хотя нос и нижняя челюсть странно удлинены, а щеки покрыты непонятными царапинами, прекрасно изображенный глаз и смелые очертания шеи свидетельствуют о большом мастерстве художника

Хотя место это носит название "Горж-д'Анфер"- "Адское ущелье", оно больше походит на идиллический зеленый рай. Я добрался до него по проселку, который ответвляется от шоссе примерно в километре за городком Лез-Эзи, расположенным на юго-западе Франции, в департаменте Дордонь. Дорога поднималась вверх по склону между увитыми плющом деревьями довольно редкого леса. Земля утопала во мху, но кое-где между деревьями торчали скалистые выступы, под которыми было очень удобно прятаться от коротких весенних ливней. Таким же надежным укрытием они, несомненно, служили и для доисторических людей, обитавших здесь 30-40 тысяч лет назад, - ведь местность эта с тех пор изменилась относительно мало. Свое современное название она, полагаю, получила именно из-за этих причудливых скал, которые при лунном свете могли представиться какому-нибудь меланхоличному французу видением ада.

В ущелье я оказался потому, что должен был встретиться там с Кристианом Аршамбо, главным инспектором доисторических памятников Дордони. При обычных обстоятельствах желающие побывать в той или иной пещере, где в больших количествах были найдены следы пребывания доисторических людей, просто заходят на ближайшую ферму, и сам фермер или кто-нибудь из его семьи ведет их туда. За небольшую плату проводник отпирает железную решетку, преграждающую вход, зажигает электрическое освещение и показывает вам все достопримечательности. Но в Комбареле проводник был болен, и мне объяснили, где я могу отыскать Аршамбо - у него есть ключи от всех здешних пещер, и, конечно, он подберет для меня проводника.

И тут возникло неожиданное затруднение: Аршамбо отправился в ущелье, чтобы руководить... выгрузкой зубра! Зубр был заключен в огромный ящик, похожий на те, в которых перевозят пианино, и проехал в нем на грузовике почти пятьсот километров из Венсенского зоопарка под Парижем. Грузовик задним ходом подали в ворота большого бревенчатого загона, и рабочие в лихорадке последних приготовлений забивали дополнительные гвозди в перекладины и подпирали стены загона, чтобы его будущий обитатель не вырвался наружу.

Я поздоровался с Аршамбо, и он объяснил, что в Горж-д'Анфере решено создать небольшой зверинец из животных, родственных тем, которые бродили тут в доисторические времена. Он повел меня к огороженной лужайке поглядеть на муфлонов (диких баранов). На соседней лужайке паслись два кулана, Equus hemionus. Эти дикие ослы родственны тем лошадям и ослам, которые в изобилии водились тут в более теплые периоды последнего оледенения.

Еще два хлопотливых часа - и жилище зубра было наконец готово принять своего обитателя. Чернобородый зоолог из Венсенского зоопарка отдавал последние распоряжения. В загоне поставили две лохани с ключевой водой и навалили кучу сена, украсив ее морковью. Ящик начали стаскивать с грузовика, и, почувствовав, что его темница угрожающе накренилась, зубр яростно брыкнул доски. Наконец ящик установили в воротах загона и начали медленно поднимать дверцу. Наружу высунулось черное копыто. Затем мохнатая нога. Зубр словно заново рождался на свет. Он вышел из ящика, сделал несколько неуверенных шагов и ошеломленно огляделся.

- Ah, pauvre petit! Бедный малыш!- сказал бородатый зоолог.

Убедившись, что его подопечный больше ни в чем не нуждается, он объяснил мне, что этот зубр, принадлежащий к почти вымершему виду Bison bonasus, - близкий родственник полностью вымершего первобытного зубра Bison priscus, которого добывали, ели и рисовали доисторические обитатели Европы. Некогда по здешним лугам бродили огромные стада зубров, много позже им дивились зрители в цирках императорского Рима, а теперь их сохранилось лишь несколько сотен, главным образом в лесных государственных заповедниках Польши и Советского Союза. Но с тех пор как их взяли под охрану, численность этих редких животных постепенно увеличивается, и, может быть, им удастся избежать вымирания.

Мы с Аршамбо вскоре отправились в Комбарель, и я вновь восхитился изумительным искусством каменного века. Тем не менее зубр не выходил у меня из головы, и утром в день отъезда из Лез-Эзи я вернулся, чтобы попрощаться с ним. В полном одиночестве он пережевывал траву и почесывал голову о ствол дерева. Сено и морковь были уже съедены. Я прильнул к щели между бревнами, и он с легким любопытством направился посмотреть, в чем дело. Его большая тяжелая голова почти вплотную приблизилась к моему лицу. Мы уставились друг на друга. Выпуклости и пятна вокруг его глаз придавали им таинственность, и мне вспомнились загадочные глаза раскрашенных фигурок из древнеегипетских гробниц.

Нет, между нами не возникло никакой мистической связи, но меня как-то тронуло, что совсем рядом со мной стоит он - такой же, как я, теплокровный представитель класса млекопитающих на планете Земля, еще один участник парада эволюции. На мгновение мы оказались рядом - его вид, быть может, на пути к исчезновению, мой вид предположительно все еще на пути к полному расцвету. И все-таки зубр произвел на меня сильнейшее впечатление. Он был живым звеном, связывающим настоящее с далеким прошлым, и, глядя на него, я словно бы перенесся в мир доисторических людей. Покидая Горж-д'Анфер, я обернулся в последний раз. Зубр стоял неподвижно в дальнем конце загона у каменного обрыва, точно оживший пещерный рисунок.

В том, что мы встретились в Горж-д'Анфере - зубр, осколок доисторической эпохи, и я, человек, ее изучающий, - было нечто символическое, ибо ущелье находится в самом центре богатейшего доисторического музея. Можно смело утверждать, что за последние сто лет нигде в мире столько археологов не находили столько предметов материальной культуры доисторических людей и их останков, как в Дордони, площадь которой не превышает 9000 квадратных километров. И в Лез-Эзи, километрах в полутора от ущелья, было найдено первое весомое доказательство того, что современный человек действительно существовал в доисторическую эпоху.

Открытие это произошло при самых прозаических обстоятельствах, когда землекопы, работавшие на строительстве дороги, начали срезать склон холма. Они убрали землю из-под нависшей скалы, каких много на известняковых обрывах, поднимающихся над городком, и вдруг увидели кости и что-то вроде каменных орудий. Ученые, поспешившие к месту находки, вскоре раскопали остатки по меньшей мере четырех человеческих скелетов - пожилого мужчины, одного-двух мужчин помоложе, молодой женщины и двух-трехнедельного младенца. Рядом с ними лежали кремневые орудия и оружие, морские раковины, в которых были просверлены отверстия, и зубы животных, также просверленные, - возможно, они служили украшениями. Этот холм назывался Кро-Маньон по несколько искаженному имени местного отшельника Манью, который некогда жил тут. А потому новонайденных людей назвали кроманьонцами.

Конечно, в том, что во время земляных работ землекопы наткнулись на скелеты, не было ничего особенного, однако два обстоятельства сделали эту находку необыкновенно важной. Во-первых, геологи, исследовавшие затем это место, единодушно пришли к выводу, что кости, хотя точно их датировать нельзя, относятся к допотопным временам и принадлежат существам, жившим задолго до начала исторической эры. А во-вторых, вскоре стало ясно, что существа эти были людьми и при жизни выглядели примерно так же, как современные люди. Эти заключения, хотя и весьма неточные, были сенсационными в век, который в общем-то вполне удовлетворялся библейской историей сотворения мира и не имел ни малейшего представления об истинной древности человека.

Однако установленные впоследствии действительные факты оказались еще более поразительными: кроманьонцы жили под этой скалой около 25 тысяч лет назад и не просто походили на современных людей, а были современными людьми. В их внешности не было ничего обезьяньего - ни тяжелого надбровья, ни покатого лба, которые отличали всех их человеческих предшественников, включая не только человека прямоходящего и раннего человека разумного, но и неандертальца. С научной точки зрения кроманьонец принадлежал к виду Homo sapiens sapiens, как и все ныне живущие люди.

Кроманьонцы были современными во всех отношениях. Физически они отличались от нынешних европейцев не больше, чем ирландец, например, отличается от австрийца. В целом эти доисторические люди были несколько ниже среднего современного европейца, а головы их были чуть больше, как, возможно, и мозг. Средний рост мужчины составлял около 172 сантиметров, у них были высокие лбы, четко выраженные подбородки, орлиные носы и мелкие ровные зубы. Мужчины были заметно выше женщин - особенность, типичная и для современных европейцев. Большинство специалистов соглашаются, что обитатели кроманьонской долины, поскольку они так походили на современных европейцев по скелетным характеристикам, должны были напоминать их и в других отношениях - кожа у них была, вероятно, светлой и не более волосатой, чем у современных представителей европейской расы.

Есть все основания полагать, что кроманьонцы, получи они соответствующее воспитание и образование, могли бы освоить все сложности современного образа жизни. Их интеллект был вполне способен справиться с подобной задачей - сложность заключалась бы в приспособлении к совсем иной культуре. Ведь первые современные люди были охотниками и собирателями, подобно всем своим предшественникам, и их орудия и оружие еще принадлежали каменному веку.

Кроманьонцы расстались с этим образом жизни, насчитывавшим почти два миллиона лет, лишь через многие тысячелетия. Но они обладали всем необходимым для того, чтобы положить начало крутым переменам, - ведь они отличались от своих предшественников не только внешним видом. Они обладали гораздо более развитым интеллектом. И их умственные и физические особенности сделали их первыми людьми, которые были способны говорить, как говорят современные люди. А полностью развитая речь давала неоценимые преимущества и открывала путь к революционным сдвигам в развитии человеческого общества.

Таковы были люди, чьи останки впервые были найдены во время дорожных работ на холме Кро-Маньон. В строго археологическом смысле термин "кроманьонец" относится только к людям, обитавшим на юго-западе Франции примерно от 35 тысяч до 10 тысяч лет назад. (Этот период принято называть верхним палеолитом.) Но в более широком смысле название "кроманьонец" используется для обозначения первых современных людей в любом месте земного шара. Они появились в разных географических областях в разные эпохи (наиболее ранняя дата их появления - 40 тысяч лет назад), и их внешний вид и поведение различались примерно так же, как различаются внешний вид и обычаи современных японцев и французов. Но все они пользовались теми или иными каменными орудиями и все вели охотничье-собирательский образ жизни - последние люди, которые жили так по всему миру, прежде чем человек вступил в век земледелия. Несмотря на физические и культурные различия, их всех в общем смысле можно называть кроманьонцами, и для удобства в этой книге будет использоваться этот термин.

Достижения людей кроманьонской эпохи поистине поразительны. Они распространились по всем географическим областям, пригодным для обитания, и жили повсюду, где только с тех пор жил человек. Они были первыми людьми, обосновавшимися в арктических областях, потому что научились делать одежду и строить жилища, позволившие успешно выдерживать все испытания, связанные с суровым климатом. И они же первыми вступили на землю Северной и Южной Америки, а также Австралии.

Хотя их предки миллионы лет были охотниками, эти первые современные люди охотничьей сноровкой далеко превзошли их и использовали новые типы оружия, а также новые приемы, позволявшие им справляться с самой разной добычей и потреблять новые пищевые ресурсы - например, птиц и рыб - в невиданной прежде степени. Примерно в то же время многие из них развили способы использования растений почти до того предела, за которым уже начинается настоящее земледелие.

Можно сказать, - что с кроманьонцами в мир пришла техника. Эти люди создали первые примитивные формы обжига гончарных изделий, строили для этого печи и даже выжигали уголь. Предположительно они же первыми научились плести корзины. Они не только далеко шагнули вперед в обработке и использовании каменных орудий, но также научились делать всевозможные орудия, оружие и приспособления из кости, бивней, оленьих рогов и, несомненно, из дерева. Они изготовляли лучшую одежду, разводили более жаркие костры, сооружали более обширные жилища и ели гораздо более разнообразную пищу, чем их предшественники.

Но, быть может, наиболее важным из всех кроманьонских новшеств было искусство. На стенах и потолках пещер, в глиняных фигурках, в украшенных предметах домашнего обихода эти люди оставили доказательства высочайшего художественного мастерства. Никогда еще люди не выражали себя с таким ощущением ценности прекрасного, которое кроманьонские художники вкладывали даже в наиболее скромные свои творения. Лучшие их рисунки и скульптура занимают законное место среди величайших шедевров, созданных человечеством.

По мере того как эти современные люди все шире применяли свои силы и таланты, они подчиняли себе природу, как это и не снилось их предкам. Умение приспосабливаться к самым разным условиям привело к значительному увеличению их численности - население в некоторых областях мира выросло в десять раз. К концу их эпохи, то есть около 10 тысяч лет назад, они заложили основу для последних шагов в становлении человечества - для земледелия, одомашнивания животных, обработки металлов, возникновения религии, письменности, сложных форм общественной и политической жизни, а может быть, даже и войны.

В последние годы специалисты разыскивают место возникновения человека в самых разных частях мира: в Африке, на Востоке, в Австралии, в обеих Америках. Однако историю поисков первых современных людей следует начать с Франции, где четыре поколения археологов из разных стран вели раскопки, анализировали найденный материал и спорили по его поводу, начиная с 1868 года, когда дорожные рабочие наткнулись на скелеты под скальным навесом у Лез-Эзи.

В этом тихом городке как-то по-особенному чувствуешь всю важность прошлого и его обаяние. Не успел я отправиться в поездку по окрестностям Лез-Эзи, как мне уже начало казаться, что геологические силы словно нарочно готовили эту местность для человеческого обитания: точно неведомые архитекторы спланировали огромный широко раскинувшийся город и проложили между известняковыми обрывами магистрали перекрещивающихся долин. И обрывы как будто специально приспосабливались для жилья.

Эти породы образовались более ста миллионов лет назад, когда крохотные содержавшие известь морские организмы, погибая, оседали на дно мелкого океана, в те дни покрывавшего значительную часть Европы. Неисчислимые триллионы этих существ, живых бетономешалок, способствовали появлению строительного материала, который оказался крайне полезным для человечества, когда оно наконец появилось. Реки и водопады промывали в известняке залы и проходы, в нем возникали пещеры и ниши, он образовывал выступы, арки и своды.

Вход в доисторическую пещеру Фон-де-Гом расположен на уступе высоко над маленькой долиной. Перед тем как войти в пещеру, я остановился и поглядел вниз, на жирные темно-коричневые борозды распаханного поля. Для кроманьонца эта обработанная земля XX века была бы неразрешимой загадкой - вторжением Века земледелия в Век охотников палеолита, но в остальном с его времени этот пейзаж изменился мало.

Там, между небом и землей, между прошлым и настоящим, я попытался представить себе, что чувствовали эти доисторические люди, когда стояли тут. Уступ господствовал над долиной; с него можно было еще издали заметить приближение животных, друзей или врагов, и это пробуждало горделивое ощущение собственной силы и власти.

Наверное, эти обрывы и утесы десятки тысяч лет благоприятно воздействовали на формирование человеческого характера. В определенном смысле они создавали фон, помогавший человеку вознестись на головокружительную высоту, почувствовать себя стражем и защитником своего племени. Во времена, когда он жил здесь более или менее постоянно, утесы и обрывы должны были способствовать осознанию личности, зарождению общинной сплоченности. Здесь были его погребальные ямы и тайные святилища, где совершались охотничьи обряды. Здесь он находил подругу и здесь рождались его дети. Где бы ни обитал кроманьонец, у него, несомненно, уже развивались привязанность к родному дому, ощущение принадлежности к определенной группе и определенному месту. Однако редкая красота окрестностей Лез-Эзи должна была вызывать особенно сильную привязанность к своему жилищу, к очагу - охотники, возвращаясь сюда после долгих преследований крупной дичи, конечно же, испытывали гордость и радость при виде этих зеленых долин и охраняющих их обрывов.

Кроманьонцы не первыми поселились в этих благодатных местах. Многие их пещеры и скальные навесы прежде использовались неандертальцами и даже еще более ранними людьми, чьи орудия и окаменелости были обнаружены в нижних слоях пола пещер. В пещере Комб-Греналь, например, расположенной километрах в двадцати пяти от Лез-Эзи, были найдены многие тысячи орудий, изготовленных, вероятнее всего, неандертальцами. Может быть, ритуальные предметы или произведения искусства кроманьонцев хранят следы того, что они догадывались о своих предшественниках? Ответить на такой вопрос невозможно. Но не исключено, что они почти бессознательно ощущали присутствие чего-то древнего, и оттого их жилища приобретали новую и еще более сильную притягательность.

Более конкретное преимущество Дордони заключалось в тех неисчерпаемых природных богатствах, которые эта область предлагала своим доисторическим обитателям. Центральный массив - возвышенность, занимающая большую часть средней Франции, - начинается примерно в 80 километрах к востоку от Лез-Эзи. Летом это плато, несомненно, было прекрасным охотничьим угодьем, где паслись огромные стада северных оленей, лошадей и зубров. Равнина, спускающаяся к Атлантическому океану западнее Лез-Эзи, также была отличным пастбищем. Река Везер и тогда текла примерно в том же русле, что и теперь, в изобилии обеспечивая кроманьонцев водой, а когда они научились рыболовству, то и рыбой. Пещеры и скальные навесы по большей части обращены на юг, что обеспечивало тепло и защиту от холодных зимних ветров. Таким образом, логично предположить, что охотники, обитавшие в этом благословенном краю, значительную часть года могли оставаться на одном месте, тогда как повсюду охотничьи группы кочевали за мигрирующими стадами дичи.

Вот почему не удивительно, что с той поры, как человек примерно полмиллиона лет назад впервые появился на утесах и в долинах у Лез-Эзи, область эта оставалась постоянно и густо населенной. Люди буквально вцепились в ее обрывы и расселины, повсюду оставляя свои окаменелости и творения своих рук, запечатлевая следы своей жизни на стенах и сводах, погребая их под землей. Племена и народы сменяли друг друга - римские легионы возводили тут стены, средневековые бароны строили замки и сторожевые башни на скалистых уступах, а пещеры превращали в арсеналы, кладовые, тайники и винные погреба. В XV веке, в дни Столетней войны, в пещерах устраивали биваки английские солдаты, и с незапамятных времен они служили убежищем для разбойников. Да и теперь многие домики и здания Лез-Эзи, включая лучшую гостиницу, лепятся к обрыву, который служит им четвертой стеной.

Поскольку эта область была населена так густо на протяжении столь долгого времени, не приходится удивляться, что первое достоверное доказательство существования первых современных людей было найдено именно здесь. Однако в 1868 году, когда такое доказательство обнаружили, важно было не то, где нашли этого, по-видимому, вполне современного предка, а то, что его вообще нашли. Это была эпоха ожесточенных споров о происхождении человека. Большинство яростно восставало против идеи горстки ученых, провозглашавших древность человека. Многие образованные христиане неколебимо верили выкладкам англиканского епископа Ирландии Джеймса Ашера, который в 1650 году рассчитал, что бог сотворил Адама в 4004 году до Рождества Христова. (Еще один хитроумный священнослужитель установил даже точную дату - 23 октября в 9 часов утра.) Тем не менее отрицать доводы в пользу древности человека становилось все труднее.

В 1859 году Чарлз Дарвин опубликовал "Происхождение видов", и выдвинутая в этой книге теория эволюции подразумевала, что жизнь на Земле возникла гораздо раньше, чем кто-либо до тех пор осмеливался предполагать. Сам Дарвин приложил свою теорию к происхождению человека лишь десять лет спустя, но неизбежность такого приложения была очевидна. Крайне убедительным доводом служили и накапливающиеся свидетельства окаменевших костей. В разных местах обнаруживались остатки давно вымерших животных и вместе с ними человеческие окаменелости, из чего следовало, что эти животные и эти люди жили одновременно. А раз животные были древними, значит, древними были и люди. В 1856 году в долине Неандера был найден скелет в очень древнем слое отложений. Он казался человеческим, но череп обладал многими обезьяньими особенностями, которые специалисты к тому же крайне преувеличили.

Неандерталец выглядел весьма нежелательным предком с точки зрения людей той эпохи, а потому последовавшее затем открытие кроманьонского человека вызвало всеобщий вздох облегчения. Его доисторичность сомнений не вызывала, а выглядел он вполне современно - и те, кто готов был признать древность человека, но не мог переварить идею эволюции или родство с неандертальцем, с удовольствием отвели ему место на генеалогическом древе Человека. Если древность человечества действительно такова, как указывают останки кроманьонца, очень маловероятно, чтобы дарвиновский неблагопристойный и еретический эволюционный процесс имел хоть какое-нибудь касательство к человеку, с железной логикой утверждали они. Следовательно, человек всегда выглядел так же, как теперь. По сравнению с неандертальцем кроманьонец, говоря словами одного современного антрополога, был "Аполлоном доисторических людей". А потому люди XIX века могли примысливать себя к нему, и он весьма правдоподобно подкреплял руссоистские фантазии о "благородном дикаре".

Но принятие идеи доисторического человека даже на такой сомнительной основе было для археологии огромным шагом вперед, и появление кроманьонца стало поворотным пунктом науки, которая только-только начинала прояснять тайны далекого прошлого. До середины XIX века интерес к прошедшим эпохам сосредоточивался главным образом на том, что было красиво, священно, ценно или диковинно. До того как термин "археология" вошел во всеобщее употребление - это произошло в первые десятилетия XIX века, - в ходу было слово "антикварность". В средневековье у людей не хватало ни богатства, ни желания интересоваться антикварными вещами. Но с наступлением великого возрождения искусств и учености в XV веке число коллекционеров и любителей древностей начало стремительно расти. Папы, кардиналы, богатые купцы и предприимчивые мореплаватели яростно соперничали из-за сокровищ прошлого.

В Англии король Яков I еще в XVII веке покровительствовал археологии: он поручил своему блистательному архитектору Иниго Джонсу раскрыть тайну Стоунхенджа - мегалитического сооружения на Солсберийской равнине. Джонс начертил первый официальный план древнего памятника (его постройка началась около 2600 года до н. э.) и без колебаний объявил его римским храмом. Эта вполне понятная ошибка (как-никак римляне построили стену поперек Англии!) не столько бросает тень на Джонса, сколько показывает, каким дремучим было невежество той эпохи во всем, что касалось доисторических времен. Однако это невежество не мешало не только королям, но и людям низкого происхождения интересоваться памятниками и реликвиями старины. Джон Трейдскент, садовник королевы Генриэтты-Марии (жены Карла I), собрал чрезвычайно пеструю коллекцию всяких старинных диковинок и назвал ее "кунсткамерой". Она послужила зародышем знаменитого Эшмолинского музея в Оксфордском университете.

В XVIII веке началось настоящее разграбление памятников старины. В течение ста с лишним лет византийские фонтаны и греческие амфоры, египетские обелиски и мраморы Парфенона увозились за море и украшали крупнейшие музеи и городские скверы Европы. Какую бы роль ни играли здесь алчность и высокомерное самодовольство, все-таки нельзя отрицать, что титулованные антиквары способствовали пробуждению широкого интереса к далекому прошлому, помогли формированию привычки оглядываться назад и проложили путь для своих менее безответственных преемников.

Пока продолжался этот живописный разбой, в руки антикваров попадали свидетельства куда более отдаленного прошлого, чем то, которое интересовало их, - прошлого, лежавшего далеко за пределами античных времен, запечатленных в истории и мифах.

В конце XVII века прямо в Лондоне был найден кремневый топор, явно изготовленный руками человека, - и найден он был почти рядом с костями вымершего слона. Подобное свидетельство того, что люди существовали в еретически дальнем прошлом, вызвало немалое замешательство, и от него попросту отмахнулись. Авторитеты постановили, что слон этот был в Британии весьма поздним гостем и попал туда с легионами римского императора Клавдия. Тот факт, что Клавдий, насколько известно, никогда слонов в Британию не ввозил, никого, по-видимому, не смутил.

Примерно так же рассуждал немецкий пастор Иоганн Эспер, найдя в 1771 году в пещере близ Бамберга несколько человеческих костей в слоях земли, содержавших, кроме того, кости пещерного медведя и других вымерших животных. Эспер, несомненно, поиграл с мыслью, что эти люди и животные жили в одно время, - это мы знаем из его же сообщения о находке. Разглядывая человеческие кости, он спросил себя: "Принадлежали ли они Друиду, или Допотопному Человеку, или же Смертному, жившему в не столь отдаленные времена?" и ответил довольно-таки невнятно: "Должно быть, они попали туда случайно". И все же тот факт, что Эспер вообще задал такой вопрос, уже свидетельствовал о многом.

Существует убеждение, что официальная религия мешала развитию археологии. В определенной степени так и было, однако некоторые из первых археологов носили духовный сан. Кроме протестанта Эспера, был еще английский католический священник Джон Макинери, который в 20-х годах прошлого века четыре года вел раскопки в Пещере Кента, неподалеку от приморского курорта Торки. Под верхним нетронутым слоем отец Макинери нашел много каменных орудий и оружия по соседству с костями носорогов и других животных, давно вымерших в этой географической области. Отсюда он заключил, что эти люди и животные жили в одно время. Но другие служители церкви с ним не согласились. По мнению Уильяма Бакленда, настоятеля Вестминстера и видного геолога, молодой патер ошибся. Каким же образом орудия сказались в этих древних слоях? Ну что же... (настоятель, вероятно, напряг свою фантазию)... "древние британцы" выкапывали в полу пещеры глубокие ямы для печей. И то ли по небрежности уронили туда, то ли нарочно спрятали там свои орудия, отчего те и оказались в одном слое с костями носорога. Правда, печи не оставили никаких следов в полу пещеры, но что из этого? Бакленд пользовался большим уважением не только как священник, но и как палеонтолог и геолог, а потому Макинери принял его авторитетное мнение.

Вскоре на помощь ученым, пытавшимся доказать древность человека, должна была прийти новая наука - геология, которая снабдила их объективными мерилами для определения древности слоев, содержавших человеческие кости. Но пока геологи не столько помогали, сколько чинили помехи. Они выдвинули весьма популярную теорию катастроф, которую поддерживали и Уильям Бакленд, и французский натуралист Жорж Кювье. Теория эта утверждала, что в прошлом на Землю внезапно обрушился всемирный потоп - а может быть, и несколько таких потопов. Во время катастроф люди, животные и предметы, созданные людьми, раскидывались и перемешивались в полном беспорядке. Эта теория, казалось бы, объясняла, каким образом древние и не столь древние кости оказывались рядом и почему остатки морских животных нередко обнаруживались на горных вершинах или в пустынях. И объяснение это опрокидывало любую археологическую теорию, утверждавшую, что человеческие окаменелости должны быть современны окаменелостям тех животных, которые покоились в земле рядом с ними.

Теория катастроф просуществовала недолго. Ее перечеркнул и вытеснил униформизм - концепция, главным поборником которой был Чарлз Лайель, в юности ученик Уильяма Бакленда. В 1830 году Лайель опубликовал свой труд "Основы геологии", в котором опровергал идею, будто Земля перенесла много внезапных катаклизмов. В противовес этому он утверждал, что наша планета претерпевает непрерывные изменения, протекающие с одинаковой скоростью (отсюда и название "униформизм" от лат. uniformis - единообразный). Сдвиги, происходившие в незапамятные времена, предположил Лайель, продолжаются и теперь. Горы постоянно растут или рассыпаются. Ветер непрерывно точит скалы. Лед и вода все время воздействуют на береговые линии, создают пустыни или джунгли. Лава в вулканах кипит и извергается, земная кора то и дело трескается и содрогается. Незаметен же этот процесс только потому, что протекает он очень медленно и на протяжении жизни одного поколения отчетливо не проявляется.

Впоследствии Лайель несколько переработал свою теорию, признав, что скорость изменений может увеличиваться или уменьшаться от эпохи к эпохе. Во всяком случае, суть ее оказалась верной, и теперь она принята повсеместно.

Униформизм дал ключ к научному изучению происхождения человека. Раз слои породы накладываются друг на друга, как правило, в хронологической последовательности, значит, предметы, вкрапленные в данный слой, должны быть ему современны. В наши дни это утверждение кажется само собой разумеющимся, и трудно поверить, что когда-то оно явилось потрясением основ.

Пока англичанин Лайель создавал логический метод датирования археологических находок, датские ученые разрабатывали практический способ классификации доисторических предметов - систему Трех Веков, делившую прошлое на каменный, бронзовый и железный века. Датчане, отрезанные от общего потока европейского Возрождения, чрезвычайно гордились собственной ранней культурой - по закону все граждане страны были обязаны передавать в королевские коллекции любой предмет древнего вида, найденный в земле. Датские археологи с большим неодобрением относились к бестолковости тех, кто не желал видеть в древних временах упорядоченную смену разных периодов, а валил все в единую романтическую груду римских руин, кельтских окаменелостей и друидических памятников. И вот антиквар Христиан Томсен расположил собранные предметы по материалу, из которого они были изготовлены. Он и его коллеги сделали очень много для внесения системы и порядка в изучение доисторического времени, и датчан заслуженно называют истинными основателями археологии.

Новая наука словно бы создала людей новой закалки - независимых, увлеченных и упрямых порой до эксцентричности. Среди этих ярких личностей особенно выделялся Жак Буше де Кревкер де Перт. Сын богатого отца, он сменил множество занятий - был солдатом Наполеона, романистом, светским франтом, кандидатом в парламент (так и не избранным), автором пьес (так и не поставленных), защитником женских прав (так и не женившимся). Но для дальнейшего раскрытия истории человечества главную роль сыграло то, что некоторое время Буше де Перт служил таможенником в Аббевиле, портовом городе на севере Франции. Там доисторическое прошлое, можно сказать, само прыгнуло ему в руки, когда землечерпалки, чистившие реку Сомму, начали извлекать на свет сделанные человеком орудия, в том числе шлифованный топор, вделанный в олений рог.

Буше де Перт пришел в неистовое волнение. Продолжая поиски, он обнаружил еще много всяких орудий и приспособлений, погребенных в земле вместе с костями вымерших животных, и сделал вывод, что они должны быть очень древними. Буше де Перт опубликовал восемь томов описаний своих находок и убедил некоторых своих соотечественников в существовании доисторического человека. Однако рупор французского научного мнения, Парижская академия наук высмеяла его открытие.

Возможно, ревностные усилия француза пропали бы втуне, если бы известие о его трудах не достигло Англии. В 1859 году два английских ученых, Джозеф Прествич и Джон Ивенс, побывали у Буше де Перта и осмотрели его раскопки в Аббевиле. Его находки произвели на них особенно сильное впечатление потому, что подтверждали выводы о древности человека, которые у них в Англии были сделаны на основании окаменелостей, найденных в Бриксемской пещере и в Пещере Кента в графстве Девоншир. Положение изменилось - в докладах на заседании Лондонского королевского общества английские ученые воздали Буше де Перту дань похвал и восхищения.

Эдуард Ларте, уважаемый юрист и палеонтолог из Кастельно-Барбарена, городка на юго-западе Франции, долгие годы вел раскопки в пиренейских предгорьях. Вначале он не отдавал им много времени, но затем его статьи привлекли внимание увлекавшегося этнографией богатого лондонского банкира Генри Кристи, который не только предложил Ларте субсидировать его раскопки, но и сам приехал во Францию помогать ему. Начиная с 1863 года этот франко-английский союз двоих предпринял ряд крупных раскопок на известняковых обрывах в окрестностях Лез-Эзи - раскопок, благодаря которым долина Везера со временем заняла такое же решающее место в изучении доисторического человека, как Долина Царей в египтологии.

В 1867 году археология получила дальнейшее признание на знаменитой Всемирной парижской выставке, которая по мысли ее устроителей должна была восславить достижения промышленности и культуры. На ней, например, демонстрировалась зловещая паровая машина - локомобиль, который приводил в движение молотилку. Соединенные Штаты Америки, еще не оправившиеся от потрясений войны Севера с Югом, прислали всевозможные резиновые изделия, в том числе надувную спасательную лодку, и новый напиток - мятный шербет, пользовавшийся большим успехом у посетителей Американского бара на залитой газовым светом широкой аллее. Данью уважения древней культуре была копия египетского храма на нильском острове Элефантина. Однако куда более древней и поразительной была небольшая, но представительная коллекция изделий доисторического человека, собранных со всей Европы.

Посетители рассматривали изящные кремневые наконечники для копий из Дордони и топоры, найденные в долине Соммы. Но особенно большие толпы собирались перед витриной с 51 образчиком доисторического искусства. Общее внимание привлекало изображение мамонта, вырезанное на куске бивня, который Ларте и Кристи нашли в пещере Ла-Мадлен близ Лез-Эзи.

О мамонте заговорил весь Париж. Доисторическое искусство! Приходилось пересматривать прежнее пренебрежительное отношение к первобытным обитателям пещер. (Какой-то восхищенный посетитель предложил за коллекцию миллион франков!) Несомненно, люди, создававшие подобные произведения искусства, не могли быть тупыми дикарями. Но кем же они были? Откуда пришли? Как назывались?

Год спустя благодаря дорожным работам в Лез-Эзи появилась возможность дать ответ на эти вопросы. Ибо скелеты, вырытые там под скальным навесом, принадлежали тем самым людям, которые обработали наконечники копий и покрыли резьбой бивень мамонта. Этих людей стали с тех пор называть кроманьонцами.

Хотя кое-каким ортодоксальным христианам кроманьонский человек, без сомнения, показался довольно жалкой заменой библейского Адама, большинство мыслящих людей той эпохи встретили его появление полным одобрением. Он доказывал принцип прогресса точно так же, как, по мнению некоторых, книга Дарвина подтверждала существование Великого Плана Вселенной, подразумевающего, что жизнь развивается не беспорядочно и бессмысленно, а устремляясь к какой-то великой цели.

Оптимизм был заразителен. Во многом его порождали все новые и новые достижения науки и техники вступившего в свои права промышленного века.

В Америке он породил эмерсоновскую веру в способность человека к непрерывному совершенствованию. В Англии поэт Теннисон с очаровательной безыскусственностью выразил эту уверенность в своем "In Memoriam":

Есть высший смысл в сплетеньях бед,

И зло благую цель таит,

И в хаосе порядок скрыт,

И жертв напрасных в мире нет.

Любая жизнь, как минет срок,

Свет оправданья обретет,

Во мрак забвенья не уйдет,

Когда творенье кончит Бог.

Тот же оптимизм воодушевлял и археологов. Доисторический отдел Выставки 1867 года был организован под руководством Эдуарда Ларте, но значительную часть работы выполнил Габриель де Мортилье, специалист по доисторической эпохе, ставший затем ведущей фигурой в археологии XIX века. И он с большим воодушевлением выразил оптимистическую философию тех лет, завершив путеводитель по выставке следующей проникновенной фразой: "Закон человеческого прогресса... и чрезвычайная древность человека... - вот факты, которые ясно, точно и неопровержимо доказываются тем, что мы увидели на выставке".

Памятуя об атмосфере тех лет, не приходится удивляться, что все больше молодых ученых посвящали себя поискам наследия доисторического человека в глубоком убеждении, что труд их служит важной и высокой цели. Постепенно археология становилась не только философски приемлемой, но и почтенной наукой - некий оксфордский профессор не без гордости сообщил, что его лекции усердно посещают знатные молодые дамы, в том числе герцогини и графини.

Появление кроманьонца в большой степени способствовало принятию доисторического прошлого человека, но оно же поставило ряд нелегких вопросов. Где место кроманьонца в общей схеме развития человека? Жил ли он где-нибудь еще, кроме благодатных долин Дордони? И - самый трудный вопрос - откуда он пришел туда? Из райского сада? От африканских обезьян? Из дальних пределов таинственного Востока?

С тех пор удалось узнать очень многое, но даже сейчас далеко не все эти вопросы разъяснены окончательно. Например, проблема того, откуда взялись кроманьонцы, все еще остается одной из самых увлекательных загадок в истории возникновения человека, и по всему миру археологи упорно трудятся над ее разрешением.

Лица для окаменелостей

Можно ли создать точное изображение доисторического человека по окаменевшему черепу? Неоднократные попытки не дали определенного ответа на этот вопрос - у разных специалистов получались разные результаты, даже когда они работали с одним и тем же черепом. Однако М. М. Герасимов, советский археолог, антрополог и скульптор, считал, что воссозданный им кроманьонец выглядел при жизни именно так.

Уверенность Герасимова отчасти опиралась на успех в работе с современными черепами, когда с помощью его реконструкций следователям удавалось установить личность погибшего неопознанного человека. Размеры и форма лицевых костей подсказывали ему, какими могли быть контуры живого лица. Поскольку у черепа, по которому он восстанавливал облик кроманьонца, были широкие скулы и крупные челюсти, в которых зубы, выдаваясь вперед, могли разместиться по пологой дуге, Герасимов решил, что щеки у него были мускулистые, а губы мясистые.

Лица для окаменелостей

Предварительный этап реконструкции - общий контур профиля, опирающийся на точный контур черепа (штриховкой обозначены недостающие его части). Рядом - рисунок воссозданного профиля

Кроманьонец, отлитый по восковой модели Герасимова. У него широкое суровое лицо. Ожерелье - кости и зубы животных, нанизанные на тонкий ремешок, - воспроизводит украшения, которые были в ходу 30-20 тысяч лет назад

Этапы образования пещер пещерных людей

Пещеры, которые могли служить жилищами для доисторических людей, возникали таким образом. Вода просачивалась по трещинам в известняке с поросшего хвойными деревьями плато. Минеральные соли почвы подкисляли воду, и она мало-помалу растворяла известняк, образуя все увеличивающуюся полость, и в конце концов вымывала выход в реку - устье пещеры

Во времена кроманьонцев, после того как вследствие геологических изменений уровень реки понизился и пещера стала сухой, она превратилась в удобный приют для человека. Но дальнейшее разрушение известняка ослабляло свод, что приводило к обвалам и образованию провалов на поверхности плато. Кроме того, вода вымывала пещеры поменьше под полом большой пещеры

В современную эпоху подмытый известняк рухнул, закрыв устье пещеры, а провалы на плато затолпились перегноем, сухими листьями и ветками лиственных деревьев, сменивших хвойные. Таким образом, пещера оказалась замурованной, что обеспечило сохранность костям и всему, созданному человеком

Уютное жилище среди скал

Всякий, кому доведется проехать вдоль прихотливых извивов реки Везер во французском департаменте Дордонь (карта справа), без труда поймет, почему эта долина стала своего рода популяционным центром ледникового периода. Основные породы здесь - известняки, и вода и морозы образовали в окаймляющих долины крутых обрывах сотни убежищ, пригодных для человеческого обитания.

Пещеры и скальные навесы не только служили приютом кроманьонским охотникам. В некоторых местах размытый известняк обрушивался и надежно замуровывал кроманьонские сокровища - наскальные рисунки, скульптуру, предметы обихода, благодаря чему они и сохранились.

Вид на долину Везера с уступа на обрыве севернее Лез-Эзи довольно мало изменился с той поры, как на этот мирный пейзаж смотрели кроманьонцы. Слева виден неглубокий скальный навес - одно из сотен доисторических жилищ человека, которые пока еще остаются неисследованными

У гребня сорокапятиметрового обрыва, встающего из воды почти вертикально, виднеются два темных пятна - это два скальных навеса. Их согревало даже зимнее солнце, так как здесь, ниже города Лимей, где реки Везер и Дордонь сливаются на своем пути к морю, зубчатая стена обрывов обращена на юг

Везер, по которому располагаются места важнейших кроманьонских стоянок, около двухсот километров петляет по известняковому плато на юго-западе Франции (врезка), а затем сливается с Дордонью - название этой реки служит для обозначения всей области. По берегам Везера гораздо больше обширных пещер и скальных навесов, чем на берегах Дордони, и он стал центром кроманьонских поселений

Защищенная выступами и тридцатиметровым козырьком широкая площадка перед входом в известняковую пещеру Горж-Д'Анфер служила прекрасным жильем для доисторических семей. Вход, достигающий в высоту трех с половиной метров, ведет в небольшую пещеру. Многие вымытые водой глубокие пещеры, где сохранились наскальные рисунки, использовались для погребения, а возможно, и для обрядовых церемоний

Скальный навес над Везером напоминает площадку перед входом в пещеру слева, но он меньше и образовался благодаря другому, более быстрому процессу. Под нависающим уступом твердого известняка находились более мягкие слои, которые постепенно рассыпались под действием морозов и оттепелей. Со временем основание этого навеса разрушится настолько, что он обвалится, как это уже случилось со многими другими

Трудности и опасности, подстерегавшие первых археологов

Опасные условия работы, недостаток средств и всеобщие насмешки, бывшие уделом пионеров археологии, - все это сполна выпало на долю бельгийского врача П. К. Шмерлинга, который в 1830 году нашел два человеческих черепа среди мамонтовых и носорожьих костей, что доказывало их древность. Заслуженное признание его открытия получили только четверть века спустя, когда английский геолог Чарлз Лайель воздал должное Шмерлингу в своем труде "Геологические доказательства древности человека", подведя итоги его испытаниям и заслугам в одном волнующем и поистине марафонском предложении:

Изо дня в день спускаться на веревке, привязанной к дереву, на уступ перед входом в пещеру Анжи, где были найдены лучшие из сохранившихся человеческих черепов, затем, проникнув в первую подземную галерею, ползти на четвереньках, пока проход не расширится в пещеру, а там при свете факелов неделю за неделей, год за годом руководить рабочими, которые пробивали твердую, как мрамор, сталагмитовую корку, чтобы аккуратно, кусок за куском, извлечь подлежащую почти столь же твердую брекчию с костями, часами стоять в полужидкой глине, когда со сводов на голову капает вода, но зато точно отметить положение каждой кости скелета и не допустить потери ни одной из них, найти для таких занятий достаточно досуга, сил и смелости и знать, что венцом твоих трудов будет опубликование заведомо нежеланного известия, задевающего предрассудки и предубеждения и широкой публики, и ученого мира, - когда мы примем во внимание все эти обстоятельства, нам уже не покажется удивительным, что не только случайный путник не захотел задержаться, чтобы ознакомиться с найденными доказательствами, но что прошло четверть века, прежде чем даже профессора соседнего Льежского университета решились подтвердить верность выводов своего неутомимого и прозорливого соотечественника.

Полноценная жизнь - творческая, взыскующая, благоговейная

Кроманьонский художник рисует лошадь на стене пещеры. Ученик держит масляный светильник, другой приготовляет краски

Кроманьонский человек был пещерным человеком, но с одним отличием: его неухоженная внешность скрывала острый интеллект и сложную духовную жизнь. Он был неуемным изобретателем, создателем музыки и, главное, художником. Его орудия были гораздо лучше выделаны, более специализированы и куда более разнообразны, чем орудия его предшественников. Его одежда была не только умело сшита, но и украшалась, чтобы доставлять удовольствие глазу, а стены его пещер покрывали нарисованные, вырезанные и выцарапанные шедевры, которые по выразительности и обаянию принадлежат к лучшим произведениям искусства, когда-либо созданным человеком.

Очень многое о кроманьонцах позволили узнать материалы, собиравшиеся в пещерах и под скальными навесами юго-западной Франции несколькими поколениями археологов, которые, систематизируя и истолковывая их, открыли разнообразные аспекты полноценной жизни этих последних из ранних людей и первых из современных.

Новое оружие - больше добычи

Охотничья сноровка кроманьонцев, вероятно, не имеет себе равных, и они добывали больше дичи, чем их предшественники, не только потому, что их интеллект был полностью развит, но и благодаря новому замечательному изобретению - копьеметалке. Эта нехитрая короткая палка с зубцом, чтобы придерживать тупой конец копья, позволяла охотникам метать копья с большей скоростью (а тем самым и с большей убойной силой), чем та, которую развивает копье, брошенное рукой. Кроме того, она позволяла оставаться на более безопасном расстоянии от копыт и острых зубов.

Вероятно, копьеметалки чаще всего изготовлялись из дерева, но самые древние (они найдены на западе Европы) сделаны из оленьих рогов. Многие копьеметалки покрыты сложной резьбой, и это доказывает, что кроманьонцы ценили красоту даже в обиходных предметах.

С помощью копьеметалок, изготовленных из оленьих рогов, три охотника издалека поражают северных оленей. Такая добыча сулит не только мясо, но и шкуры, и материал для изготовления орудий. Им будет что отнести в жилище под скальным навесом на обрыве вдалеке

Прекрасные орудия - источник всяческих удобств

Несравненное мастерство в обработке камня, кости, дерева и рогов дало кроманьонцам разнообразные эффективные орудия, облегчавшие их жизнь. Кроме более совершенного оружия, позволявшего добывать больше дичи, они изготовляли всевозможные скребки, ножи, резцы, иглы для шитья и с их помощью обзаводились удобной одеждой, украшениями, уютными жилищами и еще многими другими вещами, не только полезными, но и просто приятными. На рисунке, изображающем будничные занятия группы, мастер (справа) показывает свое искусство, отбивая пластины для орудий от куска кремня. Двое подростков внимательно следят за каждым движением, стремясь перенять его сноровку. Один из них придерживает кремень. Слева женщина иглой, изготовленной из рога северного оленя, сшивает куски обработанной шкуры, а другая женщина позади нее кремневым скребком очищает шкуру недавно убитого оленя. В глубине скального навеса из жердей и шкур сооружено нечто вроде шатра, где группа спит по ночам.

Скальный навес, жилище кроманьонской группы охотников-собирателей, обращен на юг и получает много солнечного света и тепла. В сырую или холодную погоду можно укрыться в глубине навеса, в шатре из шкур, пол которого также устлан шкурами

Почитание духов в священной пещере

Свидетельства пещер - нарисованные и вылепленные животные, а также метки на стенах и сводах, причем нередко в укромных труднодоступных расселинах и провалах, - убедили многих специалистов в том, что у кроманьонцев существовали магические обряды. Зависимость от природы все еще была очень велика, и, по-видимому, они верили, что могут воздействовать на нее, заручившись помощью сверхъестественных сил, для чего, быть может, существовали тайные ритуалы, совершавшиеся в пещерах, где все способствовало созданию соответствующего настроения.

Одной из важнейших таких церемоний, соблюдаемой у современных охотничьих племен (и положенной в основу этого рисунка), являются инициации - обряд посвящения в мужчины, когда подростки обретают покровительство духов, которые будут оказывать им защиту и помощь в их взрослой жизни. На рисунке шаман в надетой как плащ шкуре зубра с головой и рогами, быть может, символизирующей мистическое единение с этим животным, играет на дудке, вырезанной из кости, - одном из первых музыкальных инструментов, созданных человеком. Еще двое мужчин поют, отбивая ритм руками по полу пещеры.

В тусклом свете факелов юные участники церемонии, обнаженные по пояс, торжественно ходят по кругу, оставляя в сырой глине отпечатки пяток, которые археологи обнаружат 15 тысяч лет спустя, - интригующий намек на первые попытки человека постигнуть духовную сущность жизни.

Глубоко в недрах пещеры старейшины руководят обрядом инициации шести подростков, который сообщает им права и обязанности взрослы мужчин. Чтобы попасть в священную разрисованную пещеру, они, добираясь до нее по темным проходам, выдерживали испытание страхом, что составляло существенную часть ритуала

Глава вторая. Гражданин мира

Скелет этого кроманьонца пролежал 23 тысячи лет в той позе, какая была придана трупу, когда его опустили в посыпанную охрой могилу на Сунгире, в 200 километрах к востоку от Москвы. Покойника похоронили торжественно, в одежде, расшитой бусами, с браслетами и головным обручем из резного бивня мамонта и зубов песца, в месте, по-видимому, специально отведенном для погребений, из чего как будто следует, что сунгирские охотники-собиратели хотя бы часть года жили оседло и у них поэтому выработались сложные обрядовые церемонии

Когда были найдены первые кроманьонские скелеты, никто даже не догадывался, каким большим окажется число этих первых современных людей и сколького они достигли, распространяясь по всему миру и учась вести полноценное существование в любой из его областей. Тем не менее находки эти произвели сенсацию, так как, казалось, давали ответ на некоторые злокозненные вопросы о происхождении человека.

Кроманьонцы, несомненно, были предками современного человека. И столь же несомненно они жили так давно, что пользовались каменными орудиями и убивали животных, исчезнувших с лица планеты в доисторические времена. И все же они не выглядели настолько древними и настолько непохожими на современных людей, чтобы служить опровержением библейского рассказа о происхождении человека.

Французские специалисты с шовинистическим жаром утверждали, что кроманьонец возник именно там, где были впервые обнаружены его останки, - во Франции, и чуть ли не договаривались до того, что земной рай находился как раз в долине Везера. Другие полагали, что местом его рождения - в полном согласии с легендами - был Ближний Восток, откуда он переселился на запад. Один антрополог, поклонник Востока, объясняя возвышение человека от пещерной грубости до викторианского совершенства, утверждал, что именно на Ближнем Востоке люди, пройдя три ступени Дикости (Нижнюю, Среднюю и Верхнюю), прошли затем три ступени Варварства (Нижнюю, Среднюю и Верхнюю) и достигли просвещенной ступени Цивилизации.

Даже сторонники новых идей эволюции, подобно своим более консервативным коллегам, строили гипотезы о том, где возник кроманьонский человек, но уклонялись от того, чтобы конкретно объяснить, как он мог развиваться из своих предшественников. Пока еще не было найдено никаких материальных свидетельств, прямо связывающих его с более древними "обезьянолюдьми" или "человекообезьянами", остатки которых начинали находить в Европе. Эти существа (неандертальцы) обладали многими человеческими чертами, но их черепа, и особенно лицевой отдел, придавали им в глазах многих археологов середины XIX века роковое сходство с обезьянами. Их считали очень дальними родственниками, эволюционным тупиком, находящимся в стороне от прямой линии происхождения человека. Подавляющему большинству специалистов того времени представлялось немыслимым, чтобы кто-то из них мог развиться в современного человека.

Таким образом, хотя некоторые загадки и были словно бы разгаданы, тайна, окутывавшая происхождение человека, все еще оставалась тайной. Современный человек бесспорно мог быть потомком кроманьонца. Но в таком случае от кого произошел кроманьонец? Первые намеки на ответ появились в 1931 году, когда в пещере Схул на горе Кармель (Палестина) неподалеку от города Хайфа были найдены необычные окаменелости. В них сочетались некоторые древние черты неандертальца, исчезнувшего около 35- 40 тысяч лет назад, с более современными чертами кроманьонца, появившегося примерно в тот же период. По-видимому, эти окаменелости принадлежали либо помеси неандертальца с кроманьонцем, либо людям, которых застигли на месте преступления, когда они карабкались со ступени на ступень эволюционной лестницы.

Выводы, на которые наводят находки в Схуле, были приняты большинством ученых только в шестидесятых годах. Но теперь господствует мнение, что около 40 тысяч лет назад неандертальцы во многих областях мира развились в различные родственные кроманьонскому типы современного человека - Homo sapiens sapiens. Как ни странно, единственным местом, где не удалось обнаружить переходных окаменелостей, оказался юго-запад Франции, приют кроманьонца в точном смысле слова. Эти люди как будто совершенно не походили на обитавших поблизости неандертальцев, и было высказано предположение, что они переселились во Францию откуда-то еще и вытеснили более примитивных местных обитателей.

Но откуда они пришли? Вполне возможно, что с Ближнего Востока, и не исключено даже, что из тех мест, где были найдены схулские окаменелости. Однако точно этого никто не знает. Правда, теперь уже можно набросать общую схему происхождения человека. Сегодня, примерно через 1,3 миллиона лет после появления на Земле первого человека, его эволюция прослеживается от последнего из его дочеловеческих предшественников - австралопитека - до первого человека Homo erectus (человека прямоходящего), а от него к Homo sapiens (человеку разумному), виду, который включает неандертальца, кроманьонца и нас с вами.

После открытия кроманьонского человека его окаменелости начали обнаруживаться по всему миру - в Венгрии, Советском Союзе, на Ближнем Востоке и в Северной Африке, а также в Южной Африке, Китае, Юго-Восточной Азии и даже в Австралии и Северной Америке. Разумеется, далеко не все скелеты полны, а от некоторых сохранились лишь фрагменты, но повсюду они, если воспользоваться термином специалистов, имеют анатомически современный характер. Во-первых, их кости обычно легче костей их предшественников. Во-вторых, кроманьонский череп во всем похож на черепа современных людей: четко выраженный подбородочный выступ, высокий лоб, мелкие зубы, объем мозговой полости, соответствующий современному, а кроме того, ему - впервые! - свойственны физические особенности, необходимые для формирования сложной и четкой речи.

По мнению лингвиста Филипа Либермена (Коннектикутский университет) и анатома Эдмунда С. Крелина (Йельский университет), глубоко изучивших эту проблему, расположение полостей носа и рта у кроманьонца, удлиненная глотка (отдел горла, помещающийся непосредственно над голосовыми связками) и гибкость языка давали ему возможность оформлять и издавать четкие звуки, гораздо более разнообразные, чем те, которые были доступны ранним людям, и несравненно быстрее. Однако за дар речи современному человеку пришлось заплатить дорогую цену - из всех живых существ только он один может задохнуться, подавившись пищей, так как его удлинившаяся глотка служит и преддверием пищевода.

Хотя кроманьонцы, где бы они ни жили, обладали анатомически современным телом, внешность их отнюдь не была одинаковой. Кости, найденные на территории Советского Союза, отличаются от костей, найденных во Франции, Африке или Китае; возможно, даже кроманьонцы, обитавшие в пределах одной области, не походили друг на друга. Некоторые антропологи полагают, что разнообразием внешних признаков кроманьонец мог и превосходить своих современных потомков: меньшая подвижность его популяций препятствовала выравниванию различий, и группы имели тенденцию сохранять свои особые черты. Такое разнообразие людей кроманьонской эпохи вначале запутало ученых. Хотя кости не дают возможности установить цвет кожи или форму волос, соблазн одеть кости плотью был слишком велик - и породил немало странных идей.

Чуть ли не до середины XX века многие специалисты верили, будто непосредственные предки современных негров и эскимосов жили бок о бок на юге Европы. Гримальдийские окаменелости, найденные в пещере на итальянской Ривьере, были определены как "негроидные" на основании того, что их верхние и нижние челюсти выдавались вперед, как у некоторых современных негров, однако позднее выяснилось, что челюсти эти просто деформировались в земле. Единственный "эскимос", найденный во Франции вблизи Шанселада, был сочтен эскимосом только из-за широких скул и тяжелой нижней челюсти. Но в тридцатых годах антропологи уже убедились, что эти черты типичны и для многих других народностей. К тому же человек, реконструировавший шанселадский скелет, по-видимому, расположил кости носа точно наоборот.

Однако, пока эта ошибка не была обнаружена, существовало убеждение, будто современные эскимосы возникли на юге Франции и следовали за отступающими ледниками на северо-восток через Европу в Сибирь, а затем через Берингов пролив в арктические области Северной Америки - поистине рекордное переселение и по расстоянию, и по времени!

Хотя итальянские негры и французские эскимосы оказались ошибкой, кроманьонцы тем не менее в разных местах выглядели по-разному. Как и у современных людей, в отдельных географических зонах сложились свои физические типы, которые могли даже различаться от места к месту внутри одной области. Некоторые различия объяснялись характером окружающей среды - климатом, пищевыми ресурсами и т. д. Такие физические признаки, как высокий и низкий рост, темная и светлая кожа, прямые и курчавые волосы, складывались на протяжении тысячелетий, когда человеческий организм приспосабливался к жаре или холоду и к определенному количеству солнечного света. Тело коренастых, плотно сложенных эскимосов, например, лучше сохраняет тепло, чем тело высоких худощавых африканских негров, у которых площадь кожи, охлаждаемой соприкосновением с воздухом, заметно больше. Точно так же длинные прямые волосы и густые бороды, по мнению антрополога Бернарда Кэмпбелла (Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе), возможно, помогали сохранять тепло в холодном климате, а курчавые волосы были приспособлением, защищающим голову от тропического солнца, - ведь такие волосы характерны для генетически неродственных народностей в Африке и на островах Южной части Тихого океана.

Однако к эпохе кроманьонцев многие физические изменения, вызванные воздействием среды, уже в основном завершились, и различия физических типов среди кроманьонцев, меняющиеся от одной местности к другой, по-видимому, более связаны с демографией, чем с географией, - с огромным увеличением численности людей и разделением больших популяций на множество изолированных групп. Общее увеличение численности увеличило "генофонд" (совокупность генетического материала, находящегося в распоряжении всего вида) и одновременно изоляция групп разделила генофонд между мелкими замкнутыми популяциями, что в некоторых случаях тормозило "поток генов" - обмен наследственными признаками между разными группами.

Когда вся популяция вида относительно невелика, генетический материал также относительно однообразен и число разных физических типов невелико. Но с увеличением популяции она начинает давать все больше вариантов просто потому, что возросшая численность открывает более широкие возможности для появления мутаций, то есть определенных генетических отклонений. Если поток генов заторможен, отклонения специализируются, приспосабливаются к местным условиям. Специализация возникает, разумеется, благодаря естественному отбору - тенденции некоторых признаков становиться доминантными или рецессивными в зависимости от того, насколько они способствуют выживанию в данных условиях. В этом процессе на специализацию часто влияет то, что антропологи называют "эффектом основателя". Никакая вновь возникающая популяция не несет в себе всего генетического материала родительской группы, а сохраняет лишь часть его, и потому наследственные черты развиваются чуть-чуть в ином направлении, чем у родительской группы. Через некоторое число поколений члены отделившейся группы могут в значительной степени или полностью утратить сходство со своими дальними предками.

Постоянно действует и обратный процесс. Отдельные группы объединяются или - что бывает чаще - группа принимает брачных партнеров со стороны. В обоих случаях поток генов усиливается и популяция принимает новые признаки. Благодаря этому постоянному движению генетического материала кроманьонский человек постепенно развил все то разнообразие физических признаков, которое наблюдается у современного человека.

Одновременно с таким биологическим развитием кроманьонского человека шло и его культурное развитие, которое проследить гораздо легче. Изменения в культуре происходят быстрее биологических и оставляют неизмеримо больше разнообразных следов. Стоянки и материальные свидетельства будничной жизни могут сказать очень много о том, насколько эффективно люди использовали свои физические возможности и свой интеллект на данной стадии развития.

Мир в кроманьонские времена

На этой карте показано, как кроманьонский человек расселился по всем континентам и всем климатическим зонам от тропической Африки до арктической Аляски. На ней показаны места крупнейших раскопок, некоторые географические области, упомянутые в книге, а также другие места, где были найдены скелетные остатки или предметы быта кроманьонцев.

Кроманьонцы расселились так широко, в частности, из-за наступления и отступания ледников, которые показаны в момент максимального их распространения 18 тысяч лет назад (темный цвет). В тот период уровень Мирового океана понизился и образовались перешейки вроде Берингии на севере, а также сузились такие естественные препятствия на путях человеческих расселений, как Тиморское море, разделяющее Австралию и Юго-Восточную Азию. Для наглядного сопоставления площади суши в период максимального оледенения в кроманьонские времена с современной ее площадью на карту нанесены контуры континентов и островов, какими они стали теперь.

Обозначения:

Дордонь

Ле-Тюк-д'Одубер

Альтамира

Кастильо

Испанский Левант

Дольни-Вестонице

Костёнки

Сунгирь

Схул

Ком-Омбо

Нельсон-бей

Мальта

Чжоукоудянь

Ниах

оз. Мунго

(розовый) Местонахождения кроманьонцев

(голубой) Местонахождения предметов материальной культуры

Например, когда появился кроманьонец, человек уже прочно утвердился в различных областях мира. Он расселился из щедрых тропиков и приспособился к более суровым требованиям климата умеренной зоны. Из Африки и Юго-Восточной Азии он распространился на север, в Европу и Китай, но в мире оставалось еще немало мест, куда не ступала его нога, - Сибирь, Арктика, Австралийский континент, Новый Свет во всей протяженности. Кроманьонец поселился и там. Благодаря своему умению приспосабливаться к различным условиям (хотя некоторую роль тут сыграли и изменения климата) он утвердился на Земле повсюду, где только может обитать человек.

Кроманьонец жил в конце ледникового периода, а точнее - в конце Вюрмского оледенения. Потепления и похолодания сменяли друг друга довольно часто (разумеется, в масштабах геологического времени), и ледники то отступали, то наступали. Если бы в то время поверхность Земли можно было наблюдать с космического корабля, она напоминала бы разноцветную поверхность колоссального мыльного пузыря. Прокрутите этот период так, чтобы тысячелетия укладывались в минуты, и серебристо-белые ледяные поля поползут вперед, точно пролитая ртуть, но их тут же отбросит назад развертывающийся ковер зеленой растительности. Береговые линии заколеблются, точно вымпелы на ветру, оттого, что синева океана будет то расширяться, то сужаться. Острова будут вставать из этой синевы и снова исчезать в ней, словно камни, по которым переходят ручей, и ее перегородят естественные дамбы и плотины, образуя новые пути для переселения человека. По одному из этих древних путей кроманьонец отправился из нынешнего Китая на север, в холодные просторы Сибири. А оттуда он, вероятно, прошел посуху через Берингию (где теперь Берингово море) в Северную Америку.

Однако до Австралии он добрался, по-видимому, не благодаря климатическим изменениям. Хотя огромные ледяные шапки последнего оледенения связали такое количество воды, что уровень океанов и морей понизился на 120 метров и материки получили значительные дополнительные пространства суши, между Австралией и Юго-Восточной Азией перешейка все-таки не образовалось. Вода отступила от относительно мелкого Зондского шельфа, Калимантан, Ява и Суматра слились в один большой остров, а между ними и материком появилось множество мелких островов, так и манивших перебраться с одного на другой. Но между Австралией и азиатским континентальным шельфом оставались восьмикилометровые глубины Яванского желоба - без малого сто километров открытого моря. Как могли люди, жившие в кроманьонские времена, перебраться через такую водную преграду?

Прежде считалось, что нога человека впервые ступила на этот крупный остров-континент примерно 8-10 тысяч лет назад, когда предки нынешних аборигенов переселились туда на лодках, предположительно из Юго-Восточной Азии. В то время, по-видимому, уже существовали лодки, пригодные для морских плаваний. Затем в тридцатых годах ряд находок заставил предположить, что человек попал в Австралию гораздо раньше, а в 1968 году археологи, работавшие близ озера Мунго, в Новом Южном Уэльсе, обнаружили скелет женщины, жившей 27 тысяч лет назад, а также различные предметы, датируемые тридцатым тысячелетием до нашей эры, то есть временем много более давним, чем первые археологические указания на существование лодок. Тем не менее эта одинокая дама анатомически была бесспорно современной, истинной Homo sapiens.

Очевидно, люди, жившие более тридцати тысяч лет назад в Юго-Восточной Азии, уже тогда изобрели какой-то тип судна. Был ли это простенький плот из связок бамбука или тростника, предназначенный для прибрежной ловли рыбы? Или примитивное подобие выдолбленной пироги, которой пользуются современные меланезийцы? Еще более загадочен вопрос о том, каким образом это суденышко со своими пассажирами попало в Австралию. Занесло ли их туда капризное течение или, согласно одной крайне смелой гипотезе, гигантская волна, вроде той, которая прокатилась от острова Кракатау во время вулканического извержения в конце XIX века? Или они отправились в Австралию сознательно? А если так, то что побудило их к этому?

Не следует думать, будто кроманьонского человека отличала любовь к путешествиям ради самих путешествий - географические исследования не входили в число его главных культурных достижений. Как все прежние охотники-собиратели, он переселялся из одного места в другое только в поисках пищи, хотя средства, которыми он располагал, - его орудия, охотничьи приемы, социальная организация, типы жилища - далеко превосходили то, чего удалось достигнуть его предшественникам. Его рацион включал все виды пищи, какие дает природа, и он добывал ее с несравненной сноровкой. Кроманьонец, как никто, умел жить только дарами природы и жить припеваючи - в этом отношении с ним не могут сравниться не только его предшественники, но и преемники. Когда первые люди научились охотиться, они получили с мясной пищей новый источник энергии, недоступный их вегетарианским праотцам. Содержащиеся в мясе питательные вещества в конечном счете являются продуктом переработки растительной пищи, в том числе такой, которую человек есть не мог. Добывая кочующих травоядных - а иногда и плотоядных, охотничья территория которых выходила за пределы его собственной, - он начал получать энергию пищевых ресурсов более широкого диапазона, так как эти животные находили свой корм там, где он сам не бывал. Когда же расселение привело его в зону умеренного климата, где травоядные иногда кочуют между зимними и летними пастбищами, человек начал получать энергию из источников, находящихся в отдалении, а иногда и совершенно иных, чем те, которыми он располагал непосредственно в месте своего обитания. Неандерталец, добывая оленей в Дордони, извлекал пользу из северных пастбищ и прибрежных равнин, где часть года паслись эти олени, но куда он сам если и попадал, то крайне редко. Ученые называют такое "дистанционное" получение пищи "существованием за счет даровых ресурсов". Из всех способов приспособления живых организмов для получения питания из окружающей среды этот способ - если не считать прямого подчинения ее себе - наиболее эффективен. Только с развитием земледелия человек получает возможность использовать природу еще полнее.

Загадочные знаки, выцарапанные на стенах австралийской пещеры Куналда 20 тысяч лет назад, считаются свидетельством обрядов, совершавшихся древними австралийскими поселенцами, когда они выламывали в пещере кремни для изготовления орудий. Большая часть знаков была сделана пальцами в мягком песчанике

Загадочные знаки, выцарапанные на стенах австралийской пещеры Куналда 20 тысяч лет назад, считаются свидетельством обрядов, совершавшихся древними австралийскими поселенцами, когда они выламывали в пещере кремни для изготовления орудий. Знаки выцарапывались в более твердой породе с помощью каменных осколков

Ко времени появления кроманьонцев люди уже использовали даровые ресурсы мигрирующих животных в дополнение к растительной пище. Кроманьонец проделывал то же с несравненно большим успехом. Благодаря более острому интеллекту и более совершенному оружию он добывал животных в таких количествах, что мог уже выжить в Арктике, где растительная пища настолько скудна, что человек пользуется почти одними даровыми ресурсами. По всей Сибири, от Енисея на западе до Камчатки на востоке, советские археологи ведут раскопки и более чем в десяти местах уже отыскали доказательства того, что человек обитает здесь не менее 30 тысяч лет. Тогда сибирские зимы были длиннее и холоднее, чем сейчас, а на месте нынешней тайги простирались степи, где не было почти никакой защиты от свирепых ветров. В метре под поверхностью почвы начинался слой вечной мерзлоты, препятствовавшей развитию растений с мощной корневой системой. Однако сочным травам и низкорослым кустарникам вполне хватало и этой почвы, и стадные животные прекрасно чувствовали себя на этих пастбищах.

Собственно говоря, Сибирь была охотничьим раем, и кроманьонский человек благоденствовал там, несмотря на холодный климат. Мусорные кучи возле его стоянок - это подлинные коллекции костей северного оленя, диких лошадей, антилоп, мамонтов и зубров, а порой он, по-видимому, справлялся с медведями и львами. Немало там костей песцов и волков, но хотя их мясо, возможно, использовалось в пищу, добывались они скорее всего ради пушистых шкур, из которых сибирские кроманьонцы шили себе одежду. И наконец, некоторые мусорные кучи содержат свидетельство того, что эти кроманьонцы, как и другие, начинали использовать и совершенно новые источники пищи - птиц и рыб.

Вырезанная из бивня мамонта, эта стилизованная фигурка, изображающая какую-то водоплавающую птицу в полете, указывает на живой интерес древних сибирских охотников к перелетным птицам и млекопитающим - главным источникам их пищевых запасов. Все найденные в Сибири многочисленные фигурки птиц имеют уплощенные туловища, вытянутые шеи и короткие крылья

Рыболовство у этих сибирских групп было, вероятно, только летним занятием, так как зимой реки покрывались метровым слоем льда. Из птиц они в основном добывали куропаток, которые обитают на земле, летают медленно, а потому представляют собой относительно легкую добычу. Однако некоторые антропологи полагают, что они охотились и на водоплавающих птиц. Возможно, они умело сбивали их на лету метательными снарядами, а возможно, ловили в силки вроде тех, какими и теперь пользуются нетсиликские эскимосы на севере Гудзонова залива. Это - хитроумное приспособление из тонких сыромятных ремней с приманкой из кусочков рыбы. Когда птица опускается на приманку, камень, удерживающий ремни, смещается, и они опутывают ноги неосторожной птицы, после чего ее уже нетрудно схватить и убить.

В таком суровом краю, где зимы были долгими и жестокими, существование сибирских кроманьонцев в отличие от вольготной жизни их тропических современников должно было опираться на тщательные расчеты и планы. В разгар морозов они укрывались в теплых крытых шкурами жилищах с каменными основаниями, вкопанными в землю на целых три четверти метра. В почти столь же суровых условиях тогдашней Украины примерно такие же жилища строились настолько большими, что свободно вмещали от 15 до 20 человек. В ледниках за каменными фундаментами хранились запасы мяса, рассчитанные на много дней. Частично оно было заморожено, а частично провялено на солнце или прокопчено в дыму очага. В уютном свете нескольких открытых очагов эти люди коротали темное зимнее время, вырезая орудия и украшения из кости, обмениваясь охотничьими историями, наставляя детей. А когда кто-нибудь из членов их группы умирал, его хоронили с любовью и заботливостью. На раскопках в Мальте у южной оконечности Байкала археологи обнаружили могилу со скелетом четырехлетней девочки, украшенной "диадемой" из бивня мамонта, таким же браслетом и ожерельем из 120 бусин. Рядом лежали другие предметы, сделанные из кости, - погребальные дары девочке от тех, кому она была дорога.

Пока эти самые северные предки современного человека учились преодолевать трудности холодного климата, другие кроманьонцы, жившие более чем на полпути от них к Южному полюсу, в сравнительно мягких климатических условиях, приспосабливались к радикальному изменению окружающей среды. Южноафриканская пещера Нельсон-бей находится примерно в пятистах километрах к востоку от Кейптауна, на берегу Индийского океана. Она расположена на шестидесятиметровом, сложенном из песчаника обрыве, метрах в двадцати над современным пляжем, и в кроманьонские времена в ней постоянно жили сменявшие друг друга группы, причем первая группа обосновалась там 18 тысяч лет назад. Вход в пещеру обращен на юг и имеет в ширину 30 метров. За ним находится обширное помещение высотой около 9 метров, а глубиной от 30 до 45 метров. В дальнем конце пещеры бьет ключ - как бил и 35 тысяч лет назад, так что ее обитателям можно было не думать о пресной воде. У этого жилища было множество естественных преимуществ, и нет ничего удивительного в том, что оно служило приютом четыремстам поколениям охотников-собирателей, не покинувших его даже тогда, когда доступные им пищевые ресурсы в окрестностях пещеры радикальным образом изменились.

Первые шесть тысяч лет после того, как в пещере обосновался современный человек, вокруг простирались заросшие травой открытые равнины, усеянные невысокими деревьями, - нечто вроде современной африканской саванны. До моря было почти восемьдесят километров, и обитатели Нельсон-бей, по-видимому, никогда не бывали на его берегу - этот горизонт не содержит никаких окаменелостей морских животных. Первые жильцы этого дома питались тем, что было вокруг. Женщины собирали ягоды и семена, выкапывали съедобные корни и луковицы, а мужчины охотились на дичь, которой изобиловала равнина вокруг, - на антилоп, страусов, павианов и таких ныне вымерших животных, как гигантский буйвол, весивший более полутора тонн, и столь же внушительный бубал, огромный, как современный першерон. Охотились они и на кустарниковых кабанов, и на бородавочников, вооруженных грозными клыками злобных животных, которые кочуют стадами и очень опасны: нередко они поворачивают и всем скопом бросаются на преследующего их охотника.

В этот период обитатели пещеры Нельсон-бей, вероятно, оставались в ней круглый год, если не считать отдельных охотничьих экспедиций, и приложили немало усилий, чтобы сделать свой дом еще более удобным. Они обложили очаги камнями и, возможно, защитили их от ветра, построив между ними и входом полукруглую загородку - во всяком случае, ямы от столбов более поздней загородки сохранились там до сих пор. Между столбами, возможно, подвешивались шкуры, или укладывался хворост, или ставился палисад из жердей. Зимой и особенно по ночам эта загородка, вероятно, играла большую роль: климат Южной Африки был тогда холоднее, чем теперь, и очень влажным - примерно как в Сиэтле на севере Тихоокеанского побережья США. Снаружи земля поблескивала инеем или бывала припорошена легким снежком.

Около двенадцати тысяч лет назад этот образ жизни изменился внезапно (в масштабах геологического времени) и радикально. Всемирное потепление, длившееся четыре-пять тысяч лет, растопило столько льда, что уровень океана поднялся выше уровня восьмидесятикилометровой равнины Нельсон-бей. Почти как река, когда она в половодье выходит из берегов и стремительно разливается по соседним низинам, море довольно быстро затопило пологую равнину, и вскоре его волны уже плескались всего в нескольких километрах от обрыва, где находилась пещера. Когда пастбища исчезли под водой, стада, естественно, ушли во внутренние области, и было бы столь же естественно, если бы обитатели пещеры Нельсон-бей последовали за ними и нашли себе новое жилище в другом месте.

Но они так не поступили. По какой-то причине - быть может, из привязанности к "дому", какой она была в каменном веке, - пещера оставалась, так сказать, главной базой, хотя в ней уже не жили круглый год. Летом ее обитатели отправлялись в длительные охотничьи экспедиции, выслеживая и убивая добычу, собирая луковицы, ягоды и семена, входившие в их рацион на протяжении многих столетий. Зимой они, однако, возвращались в пещеру Нельсон-бей, чтобы использовать еще один источник энергии - пищу, добытую в море.

Женщины теперь не собирали семена и не копали корни, а в часы отлива искали съедобные моллюски - блюдечки и морское ушко (см. стр. 72-73), - отрывая их от скал на отмелях и в более глубокой воде. Подспорьем в этой работе им служил двадцатисантиметровый плоский костяной нож, и, вероятно, у них с собой были какие-нибудь корзинки или кожаные мешочки, в которые они складывали добычу. Они настолько наловчились собирать этот новый тип пищи, что археологи обнаружили слои раковин толщиной до шести метров. Вонь от этих куч, наверное, стояла до небес - достаточная причина, чтобы эти более поздние обитатели пещеры Нельсон-бей периодически покидали свое жилище, как делают некоторые современные аборигены, когда они уже не в состоянии справляться с накапливающимися отбросами. Во время сезонных отсутствий обитателей пещеры грызуны, морские птицы и свирепые морские ветры успевали сыграть роль мусорщиков.

Пока женщины собирали моллюсков, мужчины ловили рыбу или отправлялись за несколько километров по берегу к скалистому мысу, где устроили лежбище капские котики. Для того чтобы убивать котиков на лежбище, где они собираются многими тысячами, большого искусства не требуется. Охотники из пещеры Нельсон-бей, вероятно, применяли те же приемы, что и котиколовы XX века, то есть просто шли среди бесчисленного множества животных и били их по головам тяжелыми дубинами. Ластоногие прибавили еще один даровой ресурс к рациону кроманьонца - летом они живут в открытом море в сотнях километров от побережий и питаются мелкой рыбой и головоногими моллюсками.

Возможно, доисторические котиколовы приобрели не просто новый источник пищи. Эскимосы, чья экономика в значительной степени строится на добыче тюленей, используют жир этих животных для светильников, их сухожилия - как нитки и бечевки, а их непромокаемые шкуры идут на изготовление одежды, мешков и даже лодок (эскимосский каяк - это деревянный или костяной остов, обтянутый тюленьей шкурой). Обитатели пещеры Нельсон-бей, вероятно, не находили для своей добычи столь разнообразного применения. Они, например, в отличие от эскимосов вряд ли нуждались в одежде из тюленьих шкур и, хотя жили около моря, наверное, вообще не рисковали плавать по нему - прибой в окрестностях пещеры Нельсон-бей очень высок и его огромные волны пользуются известностью у любителей серфинга во всем мире. Но вот каменные светильники с тюленьим жиром вполне могли служить в пещере Нельсон-бей добавочным источником освещения, помимо пламени очагов.

Известно также, что обитатели этой пещеры ловили по меньшей мере четыре вида рыб. В одной окаменелости из их пещеры удалось опознать морского карася - крупнозубую рыбу, которая и сейчас часто навещает эти воды, подплывая к берегу и скусывая мидий с камней. Ее могли поймать на наживку из мидии, прикрепленную к вырезанной из кости или дерева распялке - недавнему изобретению кроманьонца (см. главу 3).

Жизнь обитателей пещеры Нельсон-бей обрела четкий распорядок, связанный с добыванием пищи: через определенные промежутки времени они перебирались из одной местности в другую - от моря во внутренние области и обратно - и меняли рацион, состоявший главным образом из продуктов моря, на традиционный, объединяющий мясную и растительную пищу, добываемую на суше. Однако в семи тысячах километров оттуда, на берегах Нила, обитали другие кроманьонцы, которые могли добывать всю эту разнообразную пищу, никуда не уходя, - и они жили на одном месте.

Примерно 17 тысяч лет назад группы по меньшей мере с пятью разными инвентарями орудий обосновались на широкой равнине Ком-Омбо, в 45 километрах ниже по течению от нынешней Асуанской плотины, и жили там около пяти тысяч лет, пока какое-то изменение климата - возможно, длительная засуха - не изменило их образа жизни. Там они сделали тот шаг, который через несколько тысяч лет положил начало земледелию. Они добывали достаточное количество определенной растительной и животной пищи, чтобы обосноваться на одном месте и круглый год существовать на своем специализированном рационе. Хотя они еще не сеяли злаковых, но, во всяком случае, собирали семена диких злаков систематически и эффективно.

Тогда, как и теперь, равнина Ком-Омбо тянулась перпендикулярно течению Нила на восток. Ее плоский овал занимал 642 квадратных километра - крупнейшая из таких равнин в Верхнем Египте. Ее охватывали два вади (сухие русла, эпизодически наполняющиеся водой), которые начинались в горах за восточной пустыней у западного берега Красного моря, и во многих местах пересекали рукава и протоки Нила, который с августа до конца октября нес огромные массы воды от своих истоков в Восточной Африке, где в это время выпадали муссонные ливни. С марта по август на равнине Ком-Омбо наступал сухой сезон, хотя, возможно, менее сухой, чем в наши дни, так как климат Северной Африки 17 тысяч лет назад был в целом более холодным и влажным, чем теперь.

Эти сезонные изменения приводили к постоянной смене животных на равнине. Дикие быки паслись там, когда вода стояла высоко и трава была молодой и сочной. С наступлением сухого сезона туда откочевывали газели и бубалы, так как условия там становились похожими на условия в их родной саванне. Когда вода в реке стояла высоко, можно было добывать сомов, окуней, мягкокожистую нильскую черепаху и бегемотов. И круглый год там водились всевозможные птицы - и местные и перелетные, которых гнала в Африку холодная европейская зима. Археологи, раскапывавшие поселения различных охотничье-собирательских групп Ком-Омбо, обнаруживали кости уток, гусей, бакланов, цапель, крохалей, скоп, орлов, журавлей и кроншнепов. Все эти разнообразные животные и птицы находили обильный корм на равнине, значительная часть которой густо поросла злаками, возможно, родственными сорго и ячменю.

Не удивительно, что разнообразные пищевые ресурсы Ком-Омбо, ее речки и обширные луга привлекали туда множество людей. Археологи полагают, что на равнине одновременно обитало от 150 до 200 человек, то есть по два человека на пять квадратных километров - значительная перенаселенность по меркам каменного века. И, по-видимому, такая теснота привела к очень интересным результатам. Каждая группа (примерно 25-30 человек), обитавшая на берегу той или иной протоки, вырабатывала свой особый образ жизни. Иногда "фирменным знаком" группы было особое орудие, а иногда - особый способ добывания пищи. Возможно, такая специализация была следствием конкуренции, но возможно, что, вдруг оказавшись в очень населенном мире, люди пытались установить какой-то общественный порядок, укрепить единство группы.

Особенно поразительной была специализация группы, в жизни которой злаки начали играть беспрецедентную роль. Эти люди жали колосья диких злаков и собирали столько зерна, что большая часть их пищевых потребностей могла покрываться им одним. Среди оставшихся от них предметов есть каменные серпы и массивные зернотерки - плиты с неглубокой выемкой в середине для зерна и дисковидные камни-терки. Сходные приспособления для перетирания кукурузы существовали у индейцев американского Юго-Запада.

Материалом для зернотерок Ком-Омбо служил песчаник - их и находят у подножия обрывов, сложенных из песчаника, причем они обычно лежат рядом по нескольку штук. Археологи считают, что перетирание зерна было групповой деятельностью, как, возможно, и сбор колосьев. Когда зерно в каком-то месте поспевало, вся группа рвала колосья или срезала каменными серпами и уносила к зернотеркам, где их молотили (вероятно, просто ногами) и "мололи".

Однако, если не считать серпов и зернотерок, других предметов, связанных с уборкой зерна, не сохранилось. Молотили ли обитатели Ком-Омбо колосья связками палок, как некоторые племена с примитивным земледелием делают еще и сейчас? Освобождали ли они зерно от мякины, подбрасывая его в воздух в ветреный день? И в чем они доставляли зерно "на мельницу"? Преемники этих доисторических людей искусно плели из нильского тростника и луговых трав всевозможные корзины. Так, может быть, они тоже умели плести и изготовляли примитивные циновки, чтобы ссыпать на них зерно?

Но даже еще интереснее - что они делали с зерном? Предположительно варили каши и мясные похлебки. Но раз они перетирали зерно в муку, напрашивается вывод, что они изготовляли какой-то хлеб - быть может, просто смешивали муку с водой и пекли пресные лепешки на раскаленном камне, как это еще в ходу у многих современных народностей. Некоторые ученые предполагают даже, что они, кроме того, могли изготовлять из зерна пиво.

В плодородных долинах Египта, на холодных равнинах Сибири, на южном побережье Африки кроманьонский человек доказал, что он способен не только выжить, но и благоденствовать в самых разных условиях. Он побеждал холод. Когда мяса не хватало, он переходил на рыбу. Он предусмотрительно убирал общими усилиями все зерно сразу, что требовало умелого планирования. После вековых кочевок с места на место вслед за дичью или в поисках сезонных съедобных растений, он наконец сумел перейти к оседлому образу жизни, используя все ресурсы одной местности. Короче говоря, он становился господином мира, в котором обитал.

Изменения в материальном положении неизбежно приводили к глубоким изменениям в "го физическом состоянии и образе жизни. Начать с того, что он, вероятно, был гораздо здоровее своих предшественников. Благодаря более регулярному питанию и более сбалансированной диете он должен был стать более сильным и энергичным, способным догонять или загонять животных, на которых охотился. Возможно, он и жил дольше, и эти лишние годы не только позволяли ему накапливать больше знаний, но и полнее передавать их детям и внукам.

Умение эффективно добывать пищу дало кроманьонцу и другие преимущества, кроме более крепкого здоровья. Возможность вести более оседлую жизнь позволяла ему накапливать всякие полезные предметы в количествах, которые были бы немыслимы, если бы он по-прежнему непрерывно кочевал. В Центральной Европе, например, в нескольких кроманьонских поселениях их обитатели лепили предметы из глины и даже обжигали их в куполообразных печах. Но важнее материального богатства было накопление практических и социальных знаний и наблюдений, которые дали кроманьонцам основу для создания языка, искусства и религии, а также сложных форм социальной организации, являющихся признаками полностью развитых человеческих культур.

Удивительный способ выживания в степях

Пятеро костёнковских мужчин несут на зимнюю стоянку в долине Дона собранные в степи кости и бивни мамонта

Полукочевые охотники, обитавшие 20 тысяч лет назад в долине русской реки Дон, жили среди сочетания изобилия и скудности. По безлесной степи бродили огромные стада травоядных животных, обеспечивая пищу, а также шкуры для одежды и жилищ. Но в этом море травы над вечной мерзлотой кроманьонцы были почти вовсе лишены столь важного для них сырья, как дерево.

Интереснейшие находки на раскопках большого доисторического поседения в Костёнках, километрах в 450 к юго-востоку от Москвы, объясняют, как тамошние обитатели разрешили эту проблему. Вместо дерева они пользовались костями животных, главным образом мамонтов, которые собирали в большом количестве и искусно преображали их, а также бивни и оленьи рога в орудия, оружие, иглы, статуэтки, украшения и даже топливо, то есть обеспечивали себе полноценную жизнь.

Свидетельства сезонной деятельности человека 30 тысяч лет назад

Археологи в поисках любых мелочей, которые могут пролить свет на доисторический образ жизни, подробно и скрупулезно изучают мусор, оставшийся после кроманьонцев, и узнают немало интересного. Такие отбросы, как изображенные слева челюсти северного оленя из Франции и обломок раковины блюдечка из Южной Африки, археологи находили в пещерах, под скальными навесами и в других местах, где некогда обитали кроманьонцы. И кости и раковины, несомненно, представляют собой остатки доисторических трапез. Но в последние десятилетия благодаря различным анализам этот древний мусор преобразился в своего рода календарь прошлого, и с его помощью археологи узнают очень многое о пищевых и охотничьих привычках кроманьонского человека.

Химический анализ раковин показывает, что блюдечки собирались только зимой - в то время года, когда добывать другую пищу становилось труднее и когда моллюсков можно было есть, не опасаясь последствий ядовитых красных приливов, которые бывают только летом (их цвет и ядовитость объясняются большим количеством определенных водорослей). Северных же оленей, судя по тому, как стерты их зубы, добывали и ели круглый год.

Раковина блюдечка из южноафриканской пещеры (вверху) была для анализа распилена пополам. По краю самых внешних слоев раковины - последних слоев раковины, прибавившихся перед гибелью моллюска, - высверливаются углубления (выделены в прямоугольнике и ниже даны в увеличении), и полученный порошок помещается для анализа в прибор, называющийся масс-спектрометром, с помощью которого определяется соотношение двух изотопов кислорода, 160 и 180, содержащихся в раковине. Так как относительно большое содержание 180 характерно для холодной морской воды, высокое содержание 180 в такой раковине, по мнению ученых, указывает, что нарастание последних слоев произошло зимой

По степени стертости зубов северного оленя из Франции археологи могут определить, в каком возрасте погибли эти животные. Стертость зубов - очень точный указатель: крупные заостренные зубы (челюсть вверху) показывают, что животное погибло, когда ему было всего 13 месяцев, а зубы челюсти внизу настолько стерты, что для этого должно было потребоваться примерно 30 месяцев. Исходя из этих фактов из предположения, что северные олени каменного века телились в конце мая, молено вычислить, что олень, проживший 30 месяцев, был убит в декабре, а тринадцатимесячный - в июле

Пятикилограммовая зернотерка с выемкой и примитивный пестик свидетельствуют о приспособительной гибкости охотничьих обществ в Ком-Омбо(Северная Африка) на исходе ледникового периода. Около 17 тысяч лет назад рост плотности населения вынудил некоторые группы искать в окружающей среде добавочные источники питания. Зерна диких злаков, перетираемые с помощью подобных орудий, стали важным компонентом рациона таких групп. Но примерно 5 тысяч лет спустя, когда количество злаковых там заметно уменьшилось - возможно, из-за длительного засушливого периода, - они вновь сосредоточили свои усилия на охоте

Заготовка костей на зиму

С приближением зимы группа охотников в Костёнках готовит долговременную стоянку в долине Дона, избрав для нее место, укрытое от буйных степных ветров. Хотя еще только октябрь, земля припорошена снегом.

Группа уже несколько лет зимует здесь в общих "длинных домах" вроде изображенного на рисунке каждый состоит из трех конических каркасов, связанных сыромятными ремнями и покрытых шкурами крупных животных. Все лето, пока группа охотилась в степи, длинный дом стоял заброшенный и теперь нуждается в починке. Две сидящие на земле женщины сшивают заплаты для стен, а мужчины на заднем плане подтаскивают кости и бивни мамонта, нередко весящие более 40 килограммов, чтобы укрепить основание дома.

Мужчина на переднем плане роет яму для хранения съестных припасов, а также костей и отборных бивней, из которых в течение долгих зимних месяцев будут вырезаться браслеты, вроде того, что у плеча мужчины справа, и украшения, какими отделана кожаная одежда. Уложенные в яму запасы будут надежно укрыты тяжелыми костями, чтобы до них не добрались четвероногие и пернатые воры.

Тринадцать членов охотничьей группы, включающей около ста человек, восстанавливают длинный дом перед долгой зимой. Мальчик (на переднем плане), единственный, у кого нет определенных обязанностей, подражая отцу, учится копать яму

Жизнь группы в длинном доме

Хотя снаружи трещит мороз, несколько семей, дружно делящие тепло и безопасность длинного дома, спокойно занимаются своими обычными делами у очагов - неглубоких ям, в которых горят либо мелкие кусочки костей мамонта, либо сухой навоз. К каждому очагу прокопана длинная канавка, служащая поддувалом, так как без постоянной подачи воздуха кость гореть не будет.

Зимой охота почти прекращается, и у мужчин появляется много свободного времени. На рисунке они обсуждают события прошлого лета и развлекаются игрой, подбрасывая отполированные и украшенные узором кусочки кости. Женщины заняты хозяйственными заботами. Одна (справа) сшивает шкуры для будущей одежды. Другая (в глубине) поджаривает кусок конины на вертеле из кости мамонта. Тем временем мальчуган (справа на переднем плане) подобрал полую кость лошадиной ноги и увлеченно в нее смотрит.

Внутри одного из четырех крытых шкурами длинных домов зимнего поселения; несколько семей делят жилище всего 9 метров длиной и 2,5 метра шириной. Дом побольше было бы трудно построить и согревать. У каждой семьи есть свой угол

Доисторическая ловушка для добычи меха и мяса

Пока в Костёнках трещат морозы, мужчины предпочитают оставаться в теплом уюте своих жилищ и покидают их, только чтобы пополнять запасы свежего мяса или проверять ловушки на пушных зверей. Им известно, что зимой мех волков, песцов и зайцев особенно густ. Теплее одежды из хорошо продубленных дымом и крепко сшитых песцовых шкур и не придумаешь.

На рисунке отец с сыном подходят к ловушке, в которую попался песец. Ловушка - одно из древнейших известных охотничьих приспособлений - состоит из ременной петли, прикрепленной к верхушке молоденького деревца. Верхушку сгибают, ремень захлестывают на придавленную камнем кость, а петлю раскладывают на снегу там, куда по расчетам должна наступить жертва. Войдя в петлю, песец сорвал ремень с кости, деревцо распрямилось и затянувшаяся петля вздернула песца в воздух.

Одетые в теплую зимнюю одежду - меховые сапоги, меховые рубахи с капюшонами и меховые штаны (все мехом внутрь, чтобы лучше сохранялось тепло) - отец с сыном подходят к попавшему в ловушку песцу, чтобы добить его костью мамонта

Дары лета

Весна в Костёнках сулила краткий отдых от холодов, но вместе с ней наступало время труда и забот. Покинув зимнюю стоянку на речном берегу, группа ушла в степь, где на пологих пригорках паслись стада крупных травоядных. На этих ветреных равнинах трава и кустарники не тянулись вверх, а потому охотники могли издалека высмотреть лошадей, зубров, антилоп и северных оленей - свою обычную добычу.

Двое охотников справа возвращаются на стоянку с убитой сайгой. Остальные члены группы занимались разделкой дичи, добытой утром. Одна из женщин уже кончила нарезать мясо узкими полосками и теперь развешивает их для провяливания на ремне - они пойдут в зимние запасы. Другая женщина соскребывает жир и обрывки мышц с большой шкуры, распяленной на колышках. После очистки шкуру продубят - скорее всего в дыму костра, - а через несколько месяцев она пойдет на починку какого-нибудь из длинных домов, которые стоят сейчас пустые на берегу Дона.

Летом охотничья группа разбивается на группы поменьше, примерно по три семьи в каждой, что обеспечивает большую мобильность в преследовании дичи. Шалаши, где можно укрыться от ветра, разбираются легко и быстро

Глава третья. Техника каменного века

Великолепно обработанный 'лавровый лист' из Франции (изображенный слева в натуральную величину, а справа - общим планом) настолько хрупок, что он не мог служить ни для каких практических целей. Его длина равна 28 сантиметрам, а толщина - всего одному сантиметру, и возможно, он представлял собой какой-то ритуальный предмет или даже служил гордой эмблемой искусного мастера

Быть может, в далеком будущем, когда двигатель внутреннего сгорания станет забавной древней диковинкой, пенициллин будет считаться шарлатанским снадобьем, а сталь выйдет из употребления, археологи, изучая XX век, не устанут поражаться тому, что люди с такой примитивной и ограниченной технологией умудрялись жить совсем неплохо. Точно так же в наши дни многие, воображая своих кроманьонских предков звероподобными образинами, которые кромсали тушу мамонта тупыми каменными обломками, недоумевают, как такие люди с такими орудиями умудрялись выжить в суровых условиях ледникового периода.

Насколько карикатурно подобное представление, становится ясно всем, кому доводилось держать в руке и рассматривать орудие каменного века вроде знаменитого "лаврового листа", изображенного на странице слева. Безупречные пропорции и изящная обработка этого кремневого лезвия неопровержимо доказывают, что тот, кто его изготовил, не мог быть неуклюжим тупицей, и свидетельствуют о замечательных технических достижениях. В действительности кроманьонский человек был умелым и изобретательным творцом орудий и совершил величайший скачок в истории техники. За 30 тысяч лет он продвинулся по пути прогресса намного дальше, чем все его предшественники за 1,3 миллиона лет, и куда больше, чем они, подчинил себе среду обитания.

Он был несравненным каменных дел мастером и, усовершенствовав прежние методы, изготовлял гораздо более разнообразные и эффективные орудия из кремня и прочих подходящих горных пород. Но, кроме того, он научился обрабатывать другие материалы - кость, рога, бивни, - которые прежде почти не использовались, и создавал из них новое оружие, придумывал новые приемы, чтобы эффективнее его применять, а также новые предметы обихода и украшения. Он научился разводить огонь лучше и быстрее и применил его для новых целей. Некоторые из сооруженных им жилищ лишь на шаг отстояли от настоящих домов, они были гораздо прочнее всех прежних и лучше защищали от холода, дождя и ветра; и когда климат изменился, человек сумел справиться с новыми трудностями. Технологические нововведения и развитие материальной культуры пришли на смену физической эволюции: человек теперь все больше рвал связи со своим звериным прошлым. Он по-прежнему зависел от природы, но она им больше не управляла. Повсюду, от тропиков до Арктики, он преуспевал в своих взаимоотношениях с природой, и в целом его жизнь во всех географических областях была полноценной жизнью.

Усовершенствование каменных орудий явилось решающим моментом новых технических достижений кроманьонского человека, но, как ни смешно, никому не известно назначение самых прекрасных образцов его новой сноровки - тонких пластин, вроде двадцативосьмисантиметрового "лаврового листа", получившего это название за свою форму. Слишком тонкий, чтобы служить ножом, слишком большой и хрупкий, чтобы быть наконечником копья, этот великолепно обработанный кусок кремня кажется сознательной демонстрацией мастерства. Несомненно, изготовление предмета таких гармонических пропорций требовало умения, граничащего с искусством, и многие археологи считают, что шедевры, подобные этому, были именно произведениями искусства, которые несли эстетическую и ритуальную функцию и не имели утилитарного назначения. Возможно, это были высоко ценимые дары, переходившие от одного человека к другому, от одной группы к другой.

Если такие большие "лавровые листы" изготовлялись не для практического применения, они являют собой четкий пример перехода техники в иное качество - ведь более мелкие обычные орудия, по образцу которых создавались эти шедевры, имели сугубо практическое назначение. Раскопки на западе Европы дали тысячи каменных остроконечников разной величины, и, несомненно, многие из них могли служить отличными наконечниками для копий или ножами с бритвенно острым краем. Это были важнейшие виды оружия в арсенале людей, которые, живя и охотясь в богатых дичью областях Европы, в борьбе за существование все меньше и меньше зависели просто от силы своих бицепсов и все больше и больше - от силы своего интеллекта и эффективности своего оружия.

Каменные лезвия были, бесспорно, остры и эффективны. Современные эксперименты показали, что хорошо обработанные кремневые наконечники острее железных и глубже проникают в тело животного. И по режущей способности кремневые ножи равны стальным или даже превосходят их. Единственный недостаток кремневых наконечников и ножей - их хрупкость, из-за которой они ломаются несравненно чаще.

Важнейшая роль этих орудий в жизни кроманьонцев привела специалистов к мысли, что большие практически бесполезные шедевры - а их найдено несколько десятков - могли быть ритуальными предметами, воплощениями идеального наконечника копья. Существует, впрочем, и предположение, что великолепный "лавровый лист" выделывался мастером-виртуозом просто для демонстрации своего искусства. В таком случае восхищение и похвалы, которые он получал от семьи, друзей или группы, были вполне заслуженными. "Лавровый лист" - это бесспорно шедевр, и в современном мире наберется лишь горстка людей, настолько искусных в древнем ремесле, что они могли бы создать нечто подобное.

Вполне естественно, хотя, пожалуй, и немного грустно, что умение, которое более миллиона лет было необходимым условием существования человека, почти исчезло за последние несколько столетий. Некоторые охотничье-собирательские племена - например, австралийские аборигены - по-прежнему изготовляют каменные наконечники для стрел и копий, а также скребки, но и они все больше предпочитают камню современные металлы. В индустриальном обществе в разных местах существуют кое-какие ремесленные общины, в той или иной степени практикующие древнее искусство. Например, крестьяне турецкой деревни Какмак вставляют кремневые пластины в деревянные сани, которые заменяют им молотилки - их протаскивают взад и вперед по пшеничным колосьям. В Англии, в Брандоне, двое-трое ремесленников еще делают кремни для кремневых ружей, используемых на американских празднествах, посвященных войне за независимость. И наконец, в разных странах отдельные энтузиасты (в большинстве археологи) самостоятельно изучили тонкости обработки кремня, чтобы побольше узнать о жизни доисторического человека и точнее установить, как он использовал свои орудия (см. стр. 81-89),

Приобрести нужную сноровку очень нелегко. В первую очередь необходимо знать материал - тот камень, от которого предстоит отбивать куски, чтобы затем, обработав их, изготовить то или иное орудие. Лучшие камни обладают единообразной тонкой структурой. Собственно говоря, наиболее удобный для обработки материал - это даже не камень, а стекло. Стеклянные изоляторы на телеграфных столбах в глухих районах Австралии исчезали быстрее, чем их успевали заменять, - местные аборигены обнаружили, что из них получаются прекрасные орудия. В конце концов рабочие начали оставлять у столбов кучки изоляторов как дар каменных дел мастерам.

Однако стекло - очень хрупкий материал, и в природе обсидиан (вулканическое стекло) встречается редко. На втором месте за ним стоит кремень. Его тонкая кристаллическая структура позволяет мастеру задать будущему орудию желаемую форму. Крупнозернистая структура и различные пороки мешают с такой же уверенностью обрабатывать граниты или слоистые камни вроде сланца. Если кремня не было, мастера использовали камни с наиболее тонкой структурой, какие могли отыскать, например кварциты или базальт.

Искусство обработки заключается в том, чтобы знать, в каком месте и как воздействовать на камень. По нему либо непосредственно ударяют каменным, костяным или деревянным отбойником, либо используют костяное долото, либо сильно нажимают в намеченной точке заостренным орудием, например отростком оленьего рога. Но всегда силу удара или нажима необходимо контролировать с абсолютной точностью, и мастер должен чувствовать все плоскости и углы структуры выбранного им камня. Когда он приобретает нужную сноровку, ему уже относительно нетрудно отбить или отжать от камня отщеп нужной величины с краями острыми, как бритва.

На этой диаграмме показано хронологическое соотношение пяти разных типов обработки каменных орудий, существовавших на территории нынешней Франции. Каждая оранжевая полоса соответствует одному из них. Оранжевые штрихи означают отсутствие точных сведений о том, когда возник или исчез данный тип. Солютрейский и мадленский типы вместе воплощают высший расцвет кроманьонской техники. Сменивший их азильский тип исчезает незадолго до возникновения земледелия

Эти два свойства некоторых видов камня - относительная Легкость обработки и тенденция, давать острые края при разломе - стали основой первой технологии человека, и на протяжении сотен тысяч лет умение их использовать было мерилом его технического прогресса. Вначале он применял какой-либо из двух основных способов: либо бил камнем о камень, чтобы заострить один из них в рубило или ударник, либо отбивал от одного камня отщепы с острыми краями и использовал эти отщепы как орудия. Со временем он открыл, как отбивать отщепы заранее заданной величины и формы и как обрабатывать и ретушировать их, используя затем для определенных целей - скребок, чтобы очищать шкуры, наконечник копья, чтобы убивать животных, топор, чтобы рубить или колоть дерево.

В кроманьонские времена появилось еще одно усовершенствование. Доисторические мастера в Европе научились отбивать от каменных нуклеусов очень тонкие, так называемые ножевидные пластины, длина которых превышает ширину по меньшей мере вдвое, а оба края настолько остры, что их иногда приходилось затуплять, чтобы пластину можно было зажать в руке. Для получения ножевидных пластин требуется высокая степень умения.

Мастер сначала придает кремневому желваку грубо цилиндрическую форму, а затем одну за другой откалывает пластины от внешнего края в продольном направлении, либо применяя сильный отжим, либо точно ударяя по верхнему краю нуклеуса. Откалывающиеся куски по длине равны нуклеусу (обычно 25-30 сантиметров), но толщина их, как правило, составляет несколько миллиметров. Каждая новая пластина откалывается точно рядом с предыдущей - и так вокруг всего нуклеуса, пока он не будет использован почти целиком. Затем из этих пластин выделываются разнообразные орудия. Хороший мастер может получить от одного нуклеуса более 50 пластин, потратив на всю операцию буквально минуты.

Этот обработанный и просверленный олений рог, найденный в Дордони (Франция) и сделанный 15 тысяч лет назад, принадлежит к загадочным кроманьонским изделиям, которые современные специалисты называют 'жезлом начальника' (исходя из предположения, что он служил символом власти). Более поздние жезлы были украшены сложной резьбой

Метод ножевидных пластин много экономнее более древнего метода отщепов. Из данного количества кремня получается больше пластин, а кроме того, рабочий край такой пластины впятеро длиннее, чем у отщепа. Подобная экономия, возможно, не имела существенного значения в областях, где хорошего кремня было много; например, в Англии так называемые меловые кремни встречаются очень часто и всевозможных размеров - от кусков величиной с куриное яйцо до пятидесятикилограммовых желваков. Однако для группы охотников-собирателей, обитавшей в местах, небогатых кремнем, такое преимущество очевидно. Как указал С. А. Семенов, советский специалист, знаток орудий каменного века, "человек, используя малое количество кремня, достигает теперь значительно большего результата".

Интересно, что орудия из ножевидных пластин, найденные в Советском Союзе, в Костёнках на реке Дон (см. стр. 49-57), были сделаны из кремня, добывавшегося по меньшей мере в 150 километрах оттуда. Для охотников, живших в Костёнках, несомненно, имело смысл откалывать от желвака как можно больше пластин. Отбивались пластины прямо на месте добычи кремня, что также экономило время и силы. Если желвак оказывался с пороком, его тут же можно было спокойно заменить на другой; осколки, отбитые при предварительной обработке желвака, оставались на месте, и люди, возвращавшиеся в Костёнки с неотделанными пластинами, несли только полезный груз.

Метод ножевидных пластин, вероятно, был большим подспорьем для охотников, отправлявшихся в многодневные экспедиции в области, где почти не встречались не только кремни, но и другие мелкозернистые породы. Они могли брать с собой запас нуклеусов или пластин, чтобы было чем заменить наконечники копий, обломившиеся при неудачном броске или оставшиеся в ране животного, которому удалось убежать. А края кремневых ножей, которыми рассекали суставы и сухожилия, обламывались и затуплялись. Благодаря методу ножевидных пластин новые орудия можно было изготовить тут же на месте.

Все возрастающее совершенство выделки орудий, по-видимому, сыграло решающую роль в стремительном увеличении разнообразия в культурах кроманьонских групп. Рубила человека прямоходящего были примерно одинаковы, жил ли он в Испании или в Восточной Африке, и точно так же, где бы ни обитали неандертальцы, их скребла и ножи походили друг на друга - иногда настолько, что казалось, будто их сделал один человек. Но с появлением кроманьонцев положение меняется. В начале их эпохи на западе Европы существовали, согласно французской классификации, два основных типа изготовления орудий - ориньякский и перигорский (названные так по местностям, где были найдены первые их образчики) с некоторыми вариациями в каждом. В более поздние кроманьонские времена господствуют две другие культуры - солютрейская и мадленская.

Люди, изготовлявшие ориньякские и перигорские скребки, по-видимому, жили одновременно или почти одновременно. Это породило ряд загадок. Представлял ли каждый тип отдельную культуру? Отличались ли эти люди друг от друга физически? Не отражают ли различия в каменном инвентаре различия в климате, растительном и животном мире, привычные для каждой из этих групп? Или это просто различия в стиле? Может быть, одна группа в некоторых случаях изготовляла разные орудия - или одни и те же орудия, но в разных количествах - в зависимости от сезонной активности и тех или иных ситуаций.

Теперь как будто можно твердо считать, что некоторые варианты в изготовлении орудий отражают просто индивидуальность или предпочтения тех, кто их изготовлял, а не различия в функциональном назначении. У мастеров, живших в одной области и, возможно, связанных друг с другом, складывался определенный способ обработки кремня, а потому орудия получали сходную форму. Эти мастера ревниво держались своего стиля и передавали его новым поколениям как выражение своей личности - как подпись. Нет никаких сомнений, что искусство, живопись и украшения кроманьонского человека ясно свидетельствуют о растущем самовыражении и самоосознании. Вполне вероятно, что те же тенденции отражались и в некоторых его орудиях. Но как бы индивидуальны по выделке ни были орудия, входящие в различные кроманьонские инвентари, по своему целевому назначению эти инвентари имели много общего. Каждый из них включал гораздо больше специализированных орудий, чем те, которыми пользовались более древние люди. Археологи различают 60-70 видов орудий в каменном инвентаре некоторых неандертальцев - скребла, которые следовало держать горизонтально, ножи с затупленными спинками, обоюдоострые ножи и так далее. Но в инвентаре кроманьонцев их набирается свыше ста видов - ножи для нарезания мяса, ножи для обстругивания дерева, скребки для кости, скребки для шкур, сверла, проколки, каменные пилы, стамески, шлифовальные плиты и множество других. Кроманьонский человек был великим новатором. Среди прочего он, по-видимому, начал приделывать рукоятки из кости и оленьих рогов ко многим своим каменным орудиям вроде топоров и ножей. Рукоятки в два-три раза увеличивали силу, прилагаемую к данному орудию, обеспечивая более крепкую хватку и позволяя в гораздо большей степени использовать мышцы руки и плеча.

Одним из важнейших орудий, усовершенствованных кроманьонцем, был резец. Было бы очень соблазнительно сказать, что он его изобрел, но резцы обнаружены и в некоторых неандертальских инвентарях и даже у человека прямоходящего. Однако в руках первого современного человека резцы постепенно становились все лучше, все полезнее и все разнообразнее. В наши дни резцом называют, например, инструмент скульптора, гравера и т. д. В каменном веке это было орудие с крепким, резко скошенным краем или острием, употреблявшемся для того, чтобы резать, надсекать и обрабатывать такие материалы, как кость, рога, дерево, а иногда и камень. Таким образом, главное отличие резца от подавляющего большинства прочих орудий каменного века состояло в том, что с его помощью не убивали животных, не резали мясо, не очищали шкуры и не рубили молодые деревца для жердей. Он предназначался для изготовления других орудий и приспособлений, то есть имел ту же функцию, как и современные инструментальные станки. С появлением орудия для изготовления других орудий техника кроманьонского человека получила возможность развиваться во много раз быстрее, чем прежде.

С помощью резца, вероятно, изготовлялось много всяких деревянных приспособлений, но от них сохранились лишь незначительные фрагменты. А потому лучшим доказательством эффективности резца служат обработанные им орудия - великолепные орудия, которые, как и сам резец, свидетельствуют о замечательных достижениях кроманьонца.

Удовлетворение потребностей растущей материальной культуры кроманьонцев помогали три основных органических материала - кость, рога и слоновая кость, и резец открыл возможность для самого разнообразного их применения. Человек прямоходящий и неандерталец в определенной мере использовали кости - чтобы выскребать, прокалывать и копать, - но далеко не так широко, как кроманьонец. При раскопках типичной неандертальской стоянки на тысячу найденных каменных орудий приходится от силы 25 сделанных из кости. В кроманьонских поселениях это соотношение бывает равным один к одному или костяных орудий оказывается даже больше, чем каменных.

Кость, рога и слоновая кость были чудо-материалами кроманьонского времени - примерно такими же, как сейчас пластмассы. Они много прочнее и тверже дерева, а также менее хрупки и потому более удобны для обработки. Их можно было резать, выдалбливать, зазубривать, покрывать насечкой и заострять, придавая им разнообразную форму. Их можно было превращать в крохотные приспособления вроде игл или использовать для тяжелой работы: олений рог служит прекрасной киркой, любая из длинных костей ног мамонта, расколотая вдоль, - это уже почти готовый совок, нуждающийся только в ручке. Слоновую кость можно распарить и изогнуть, что открывало новые возможности для выделки орудий.

И к тому же материалы эти не приходилось добывать специально: ими в изобилии снабжали кроманьонцев те самые животные, на которых они постоянно охотились. Само собой разумеется, что у всех животных есть кости, а многие из крупных травоядных - благородные олени, северные олени и мамонты - обладали, кроме того, рогами или бивнями. Рога же и вовсе истинный подарок природы: ведь каждый год олени сбрасывают рога, так что людям оставалось только подбирать их. Поскольку одно время благородные и северные олени были на западе Европы особенно многочисленны, их рога использовались шире, чем кость или бивни. В некоторых безлесных районах на востоке Европы и в Сибири источником сырья для орудий были скелеты мамонтов, умерших естественной смертью или загнанных охотниками в ловушку. Средний бивень мамонта достигал в длину почти трех метров и весил более сорока килограммов - из такого количества сырья можно было изготовить много орудий и всяческих приспособлений.

Правда, кость, рога и бивни требовали для обработки особого орудия. И вот тут-то пригодился резец. Его крепкий напоминающий стамеску край легко прорезал и тесал кость, не ломая ее. Чтобы перерезать кость, мастер проводил по ее окружности глубокий желобок, а затем резким ударом ровно разламывал в нужном месте - так в наши дни стекольщик проводит алмазом по стеклу, а затем обламывает его.

Чтобы изготовить иглу, проколку или шило, достаточно было процарапать резцом две глубокие параллельные выемки до более мягкой сердцевины, после чего полоска между выемками выламывалась и ей придавалась желательная форма (см. стр. 86-87). Из кусков кости, кроме того, можно было сделать лощила, скребки, бусы, браслеты, орудия для копания и еще много всякой всячины.

Кроме домашней утвари, из кости и рогов изготовлялись наконечники для копий, дротики и зазубренные концы гарпунов, помогавшие кроманьонцам полнее использовать изобилие всевозможной дичи. Пожалуй, такое количество пригодных в пищу травоядных никогда еще не населяло нашу планету - мамонты, лошади, благородные и северные олени, кабаны, зубры в Европе и Азии, а в Африке жили все животные, существующие в ней теперь, и еще много всяких других, ныне вымерших, включая гигантских родичей буйвола, бубала и зебры. Как выразился английский археолог Грэхем Кларк, с точки зрения кроманьонца эти животные существовали для того, "чтобы преобразовывать растения в мясо, жир и сырье вроде шкур, сухожилий, костей и рогов", - и первые современные люди пускали в ход всю свою немалую изобретательность, чтобы использовать эти дары природы как можно полнее.

Археологи нашли в Европе два поразительных свидетельства охотничьей сноровки кроманьонцев. Неподалеку от города Павлова в Чехословакии были раскопаны остатки скелетов более 100 мамонтов, лежавшие одной колоссальной грудой, а под Солютре, во Франции, еще более ошеломляющая груда содержала окаменелости примерно 10 тысяч диких лошадей, беспорядочно валявшихся под высоким обрывом. Кости мамонтов, по-видимому, остались от животных, которых охотники убивали в ямах-ловушках. На лошадей умелые охотники, прекрасно знавшие местность и привычки своей добычи, быть может, устраивали облавы и гнали их к этому обрыву, откуда животные в панике срывались вниз, и так повторялось из года в год, из поколения в поколение.

Весьма вероятно, что люди той эпохи, включая предков индейцев, которые со временем заселили равнины Северной Америки, умели охотиться на крупную дичь, как никто другой за всю историю человечества. Они, несомненно, знали, какие растения предпочитают данные животные, знали, когда начинаются сезонные миграции и с какой скоростью передвигаются животные, знали, что их пугает и что успокаивает. Они знали, где копать ямы-ловушки и где располагать ременные петли с приманкой. Они умели направлять животных в естественные или специально сооруженные загоны - либо вспугивая стадо, либо искусно и незаметно поворачивая его в нужную сторону. Попавших в ловушку животных добивали копьями или ножами и разделывали туши тут же на месте. Мясо затем относили на стоянку, быть может, после предварительной обработки: например, уже нарезав его узкими полосами, а потом прокоптив или провялив.

Эти охотники, несомненно, знали анатомию своей добычи и разбирались в том, какую пользу приносит употребление в пищу тех или иных органов. Современные эскимосы внутренних областей Аляски сберегают надпочечники убитых карибу для маленьких детей и беременных женщин. Химический анализ этих желез внутренней секреции показал, что они удивительно богаты витамином С, который абсолютно необходим для человека, но входит лишь в относительно небольшое число компонентов рациона эскимосов. И не переоценивая знаний кроманьонских охотников в этом отношении, можно все же предположить, что и они тоже прекрасно знали, какие части убитой дичи особенно полезны, а не только вкусны.

Глубокое понимание повадок и особенностей дичи в сочетании со значительным улучшением охотничьего снаряжения намного увеличило количество добываемого мяса. У людей уже давно были деревянные копья с обожженными концами или острыми каменными наконечниками. Этими копьями они действовали точно пиками или метали их издалека, однако брошенное рукой копье вряд ли часто наносило тяжелую рану даже молодому оленю, не говоря уж о толстокожих великанах-зубрах, особенно если его бросали вслед убегающему животному. Кроманьонские охотники изобрели копьеметалку, помогавшую точнее поражать дичь на заметно большем расстоянии.

Как указывают находки во французской пещере Ла-Плакар, это приспособление появилось по меньшей мере 14 тысяч лет назад. Там были обнаружены фрагменты копьеметалок, включая продолговатый кусок кости с зубцом на конце, очень похожий на огромный вязальный крючок. В целом на юго-западе Франции и вблизи Боденского озера найдено около 70 копьеметалок, сделанных из оленьих рогов, но в Старом Свете они больше почти нигде не встречаются - возможно потому, что их делали из недолговечного дерева и они давным-давно сгнили. Около 10 тысяч лет назад деревянными копьеметалками пользовались индейцы Северной и Южной Америки. Ацтеки называли их "атльатль". Эскимосы употребляли их до самого последнего времени, и они все еще в ходу у австралийских аборигенов, которые называют их "вумера".

Упрощенно говоря, копьеметалка является как бы продолжением человеческой руки, удлиняя ее на 30-60 сантиметров. Один конец служит рукояткой, а на другом имеется зубец или крючок, чтобы удержать тупой конец копья (см. стр. 28-29). Охотник поднимает копьеметалку над плечом зубцом вверх и кладет на нее копье так, чтобы острый конец был направлен вперед и чуть вверх. Чтобы метнуть копье, он резко выбрасывает руку вперед, и оно срывается с зубца копьеметалки в верхней точке описываемой ею дуги с большой начальной скоростью благодаря возникающей при этом центробежной силе. Охотник продолжает держать копьеметалку, к концу которой может быть прикреплен ремень, обмотанный вокруг его запястья. Копье летит быстрее, чем при броске рукой, так как копьеметалка удлиняет рычаг и конец с зубцом движется быстрее конца, зажатого в пальцах.

Современные эксперименты показали огромное преимущество копьеметалки. Брошенное рукой двухметровое копье пролетает не более 60-70 метров, а копьеметалка посылает его на 150 метров с такой силой, что оно убивает оленя в 30 метрах. Это увеличение дальнобойности играло для доисторического охотника колоссальную роль. Ему уже больше не приходилось подкрадываться к добыче почти вплотную, он даже нередко успевал метнуть копье до того, как животные заметят его и обратятся в бегство. Теперь человек мог охотиться и в одиночку: окружать животное, прежде чем поразить его копьем, уже не требовалось. И само собой разумеется, копьеметалка делала охоту более безопасной, так как позволяла держаться на почтительном расстоянии от зубов, рогов и копыт. Преимущества всего этого очевидны: охотники, которые чаще добывали дичь, а сами реже получали раны, жили лучше и дольше.

Первые копьеметалки, вне всяких сомнений, делались из дерева, как современные австралийские вумеры, но вскоре их стали делать из оленьих рогов. Эти более поздние кроманьонцы, которых называют мадленцами, украшали свои копьеметалки резными фигурами и узорами, а возможно, и раскрашивали их - в углублениях одной сохранились следы красной охры, а глаза на других зачернены. Многие копьеметалки поражают изяществом и выразительностью изображенных на них животных - лошадей, оленей, горных козлов, зубров, птиц и рыб (см. стр. 98). Такое сочетание эстетики с утилитарностью проглядывает во многих аспектах жизни кроманьонского человека. По меньшей мере три копьеметалки как будто свидетельствуют о раблезианском юморе - на всех трех с удивительным искусством изображены испражняющиеся горные козлы.

Этот кусок железного колчедана (увеличенный в полтора раза), древнейший из известных 'огненных камней', был найден в бельгийской пещере, где он пролежал 10 или более тысяч лет. Глубокая выемка в округлом куске колчедана появилась в результате постоянных ударов кремнем, высекавших искры. По-видимому, кроманьонцы первыми открыли, что кремень и железный колчедан дают искры, достаточно горячие, чтобы запалить трут

Изменилось и само копье. К этому времени охотники поняли, что зазубренный наконечник наносит более тяжелые раны, чем гладкий. Наконечники гарпунного типа, изготовлявшиеся из кости и рогов, часто имели по нескольку зазубрин с одной или с обеих сторон. Другое усовершенствование было продиктовано тем, что копье, и попав в животное, редко убивало его наповал. Охотники преследовали его, пока оно не ослабевало от потери крови, и тогда добивали. Для ускорения этого процесса охотники начали изготовлять наконечники с глубокими желобками по обеим сторонам - углубления эти, по-видимому, были предназначены для того, чтобы кровь быстрее и легче вытекала из раны.

Возможно, с охотой было связано и загадочное приспособление, которому дали название "жезл начальника". Жезлы эти изготовлялись из рогов или кости и заметно различаются по длине, хотя и редко бывают больше 30 сантиметров. Они имеют Y-образную или Т-образную форму, и под развилкой "Y" или под перекладиной "Т" обязательно просверлено отверстие. В отличие от смертоносных наконечников, простых и зазубренных, их назначение остается интригующе неясным.

Многие археологи полагают, что оно было ритуальным - что жезлы, подобно скипетрам, служили символом статуса или авторитета тех, кто имел право их носить. Некоторые жезлы имеют явно фаллическую форму, и, возможно, им приписывалась определенная магическая сила. Другие археологи предлагают вполне прозаическое объяснение и считают их приспособлением для выпрямления стрел - если погнутое древко стрелы всунуть в отверстие и закрепить его концы, то, действуя жезлом как рычагом, можно выправить изгиб, особенно если древко предварительно распарить или вымочить.

Кроме того, жезл мог использоваться как охотничье оружие - своего рода праща, состоявшая из рукоятки и куска кожи, закрепленного на ней ремешками, пропущенными сквозь отверстие. Предлагались и другие объяснения - от самых бытовых (колышки для жилищ из шкур) до шутливых (см. стр. 65). Но пока тайна жезлов остается неразгаданной.

Загадкой иного рода является вопрос о том, пользовались ли кроманьонцы луком и стрелами. Четких археологических доказательств, что у них было такое оружие, не существует, во всяком случае, если исключить самый конец их эры. Поскольку луки обычно делаются из дерева и сухожилий или кишок, было бы поистине чудом, если бы хоть один экземпляр сохранился со времен последнего оледенения. В Дании было найдено два лука древностью около 8 тысяч лет, а юго-восточнее раскопки стоянок охотников на северных оленей дали большое количество деревянных стрел с каменными наконечниками, сделанных примерно 10 тысяч лет назад. Во французской пещере Ла-Коломбьер были обнаружены небольшие камни, возможно, древностью более 20 тысяч лет, с нацарапанными рисунками, которые как будто изображают оперенные метательные снаряды, но стрелы это или дротики, решить невозможно.

Тем не менее совершенно ясно, что у кроманьонского человека было вполне достаточно интеллекта и находчивости, чтобы изобрести лук. Ему было известно, что согнутые молоденькие деревца резко выпрямляются, если их отпустить; у него были кожаные ремни, и он почти наверное знал, что высушенные сухожилия и кишки животных очень прочны и упруги. Вот почему многие археологи теперь убеждены, что некоторые кроманьонские охотники пользовались луком и раньше чем за десять тысяч лет до нашей эры, хотя материальных свидетельств этого не сохранилось.

Бесспорно, лук обеспечивал кроманьонскому охотнику колоссальные выгоды. Копьеметалка при всех своих преимуществах вынуждала его выбегать на открытое место, и при неудачном броске вспугнутые животные спасались бегством. Но с луком он мог оставаться в укрытии и, промахнувшись, послать новую стрелу - и еще, и еще. К тому же стрела летела быстрее копья и поражала сильнее на более значительных расстояниях. С помощью лука было легче поразить бегущую или мелкую добычу, а также летящих птиц.

Пожалуй, в расширении рациона кроманьонцев и в освоении областей, прежде не пригодных для человеческого обитания, даже большую роль, чем копьеметалка и лук, сыграло изобретение различных приспособлений для ловли рыбы. Люди и раньше пользовались дарами ручьев, рек и моря, но для некоторых кроманьонцев рыболовство стало основным занятием. Так, например, археологический материал, оставшийся после охотников-собирателей, живших в пещере Нельсон-бей в Южной Африке, свидетельствует, что и тут усовершенствование орудий и приспособлений было необходимым условием успешного выживания.

Одним из таких хитроумных изобретений была острога-острие с прикрепленными по бокам двумя костяными изогнутыми зубьями, которые удерживали рыбу, пронзенную острием. Применялась и рыбная распялка - небольшая костяная или деревянная палочка около 5 сантиметров, привязанная за середину к длинному кожаному ремешку или сухожилию. Рыбак забрасывал распялку с наживкой в воду, рыба заглатывала наживку, распялка застревала у нее в горле, и рыбак вытаскивал добычу на берег.

Несколько позже в Южной Африке, а может быть, и в Европе люди начали ловить рыбу в значительно больших количествах, чем когда-либо прежде. Маленькие цилиндрической формы камни с желобками, найденные в Южной Африке, возможно, подвешивались как грузила на сети, сплетенные из ремней или растительных волокон. С помощью сетей двое-трое рыбаков могли за один прием поймать целый косяк рыбы.

Возможно, кроманьонцы применяли и каменные загородки, которыми первобытные племена все еще пользуются для ловли рыбы. Они были бы особенно эффективны на таких реках, как Дордонь и Везер во Франции, где в дни нереста лосось шел вверх по течению одним живым потоком. Вполне можно предположить, что в сезон нереста небольшие группы отправлялись на реку далеко от основной стоянки, чтобы заготовить лососину для всех. Рыбу, вероятно, чистили и вялили на солнце или коптили на кострах прямо там же и уносили уже готовую для хранения. Во Франции, в Сольвье, раскопки обнаружили большой прямоугольник, аккуратно выложенный мелкими камнями. Его местоположение и форма наводят на мысль, что он служил для вяления рыбы.

Систематическая эксплуатация обильных белковых ресурсов морей, рек и озер, включая не только рыбу, но и разнообразных моллюсков, по мнению антрополога Бернарда Кэмпбелла, имела большое значение не только потому, что она расширила основы человеческого рациона, но и потому, что подводила человека к следующему великому шагу в культурной эволюции - к оседлости. Когда кроманьонцы получили такое надежное дополнение к своей мясной и растительной пище, как рыба и моллюски, необходимость постоянно скитаться в поисках добычи начала исчезать. Благодаря сетям они с меньшей затратой усилий получали больше пищи, чем прежде, когда были просто бродячими охотниками-собирателями, а потому более значительное число людей могло обитать на одном месте, не голодая. В мире со стремительно увеличивающимся населением возможность перехода к оседлому образу жизни играла решающую роль.

Для людей конца ледникового периода усовершенствование орудий и приемов добывания пищи было главной, но не единственной заботой. По мере того как они учились брать у природы все больше и больше ее даров, они находили и более эффективные способы защиты от ее суровости. Изготовление тщательно сшитой, пригнанной по телу одежды помогло им завоевать дальний север и открыло путь к безлюдным просторам Американского континента.

Кроманьонская одежда из шкур, вероятно, напоминала национальную одежду эскимосов. Рубаха с плотно зашитыми швами, чтобы удержать тепло тела, штаны, легко заправляющиеся в сапоги, и что-то вроде носков, возможно меховых, позволяют чувствовать себя нормально в любую погоду, кроме самых уж лютых холодов. А верхняя одежда, состоящая из меховой куртки с капюшоном, рукавиц и меховых сапог, не дает человеку замерзнуть даже в трескучие морозы. Некоторые фигурки каменного века, найденные в Советском Союзе, по-видимому, изображают женщин, одетых в меха. Но и в более мягком климате хорошо сшитая одежда обладает явными преимуществами - самые древние иглы с ушком были изготовлены теми же солютрейскими мастерами, которые создавали удивительные "лавровые листы".

Для охотников-собирателей, вступавших в борьбу с ледяной стужей Севера, даже важнее теплой одежды был огонь. Со времен человека прямоходящего люди пользовались им для приготовления пищи. Кроме того, он давал им свет, тепло и защиту от опасных хищников. Но кроманьонцы нашли для огня и другие применения. Начнем с того, что они - первые из людей, оставившие доказательства своего умения быстро добывать огонь в случае нужды. В одной бельгийской пещере был найден округлый кусок железного колчедана. Этот минерал принадлежит к тем немногим природным веществам, из которых кремень выбивает искры, способные зажечь сухой трут, - искры, получающиеся при ударе кремня о кремень или простого камня о другой простой камень, недостаточно горячи. Более того, на поверхности бельгийского колчедана есть выемка, образовавшаяся от многочисленных ударов. Отыскать кусок железного колчедана далеко не просто, а потому "огненные камни", несомненно, очень ценились и группа носила их с собой во всех своих странствиях.

Еще более поразительный пример власти, которую кроманьонский человек продолжал приобретать над огнем (свидетельства чему были найдены в Советском Союзе и Франции), на первый взгляд кажется совсем неинтересным - это неглубокие выемки в дне очага и отходящая от него канавка. Столь простенькое нововведение, возможно, не раз оставалось незамеченным во время более ранних раскопок. А ведь, в сущности, это был первый шажок на пути к современным доменным печам. Дело в том, что огонь горит жарче, если получает больше воздуха, то есть больше кислорода. Выемки и канавки этих доисторических очагов открывали воздуху путь к топливу, и пламя давало больше жара.

Восходящий к десятому тысячелетию до нашей эры, этот черепок найденный в пещере на юге Японии, считается древнейшим остатком сосуда из обожженной глины. Волнообразная декоративная полоска, вероятно, кусочками налеплялась на сосуд перед обжигом. Для чего служили эти гончарные изделия, не известно, так как ни этот фрагмент, ни другие, найденные поблизости, не позволяют установить, какой была их первоначальная форма

Древним обитателям русских степей, сооружавшим такие очаги, это приспособление было совершенно необходимо из-за топлива, которым они пользовались. Ввиду отсутствия деревьев они вынуждены были довольствоваться топливом, горящим в обычных условиях очень плохо. Они жгли все тот же чудо-материал, который революционизировал производство орудий, - кость. Хотя ее трудно зажечь и горит она скверно, так как горючие вещества в ней составляют всего 25%, жара кость дает достаточно. И доисторические русские степняки использовали кости как поленья, что доказывается отсутствием древесного угля и значительными количествами костной золы в их специально поддуваемых очагах.

Очаг означал дом, и кроманьонский человек, изменивший столь многое, изменил и понятие дома. Живя в пещерах и под скальными навесами, прежде служившими приютом его предшественникам, он - во всяком случае, в некоторых местах, - казалось, больше следил за чистотой своего жилища: мусор уже не накапливался внутри, а выбрасывался наружу.

Особенно заметны улучшения кроманьонских жилищ в тех областях, где не было готовых приютов. В Центральной и Восточной Европе, а также в Сибири в открытых местностях было найдено много остатков крепких сооружений. По-видимому, в них жили хотя и не круглый год, но более или менее постоянно. Одно из известнейших таких селений было раскопано в Дольни-Вестонице, на юге центральной части Чехословакии, и по сохранившимся остаткам удается воссоздать крайне любопытную картину домашней жизни человека, обитавшего в Европе 27 тысяч лет назад.

Отпечаток пальца (руки или ноги) двадцатисемитысячелетней давности сохранился на брошенном комке глины, обожженной в огне на 15 тысяч лет раньше первых известных гончарных сосудов. Этот бесформенный комок, найденный возле ямы, служившей печью для обжига в Дольни-Вестонице (Чехословакия), по-видимому, был обожжен случайно вместе с фигурками животных, фрагменты которых найдены там же

На травянистом пригорке с редко разбросанными деревьями располагалось селение из пяти хижин, частично обнесенное простой изгородью из вкопанных в землю мамонтовых костей и бивней, которые затем обложили хворостом и дерном. Одна хижина стояла в 80 метрах от остальных. Четыре хижины, построенные рядом, опирались на слегка наклоненные внутрь деревянные столбы, вкопанные в землю и для устойчивости обложенные камнями. Стенами служили шкуры, предположительно обработанные и сшитые, - их натягивали поверх столбов и закрепляли на земле камнями и тяжелыми костями.

По склону неподалеку от хижин струился ручеек, и земля вокруг была утрамбована ногами людей, которые жили там из поколения в поколение. На открытом пространстве между хижинами горел большой костер - возможно, особый хранитель огня следил, чтобы он не погас, и подбрасывал в него кости. По-видимому, костер горел постоянно, чтобы отпугивать хищников.

Внутри самой большой хижины, длиной около 15 метров, а шириной около 6 метров, в полу было обнаружено пять неглубоких очажных ям. У одного очага в землю были вкопаны две длинные кости мамонта, поддерживавшие вертел. В этой довольно уютной обстановке нетрудно представить себе сидящего на валуне человека, который изготовляет орудия - точные движения мастера обманчиво неторопливы, каждый удар костяного отбойника откалывает от цилиндрического куска кремня (нуклеуса) тонкую пластину. Из дальнего конца хижины доносится чистый звонкий звук, похожий на птичью трель. Это женщина подула в полую кость с двумя-тремя дырочками - через 25 тысяч лет в Дольни-Вестонице найдут то, что мы теперь назвали бы свистулькой.

Но самой поразительной находкой оказались остатки маленькой хижины на склоне холма в стороне от остальных. Хижина была врезана в склон, так что он образовывал ее заднюю стену, боковые стены были частично сложены из камней и глины, а вход обращен в сторону подошвы холма.

Внутри посетитель увидел бы очаг, совсем не похожий на очаги в остальных хижинах, - глиняный свод над раскаленными углями. Это была печь для обжига глины - одна из самых первых таких печей на Земле. Даже и тогда в этой печи обжигалось особо составленное глиняное тесто - не просто глина с берега ручья, но смешанная с толченой костью, чтобы жар распространялся по ней равномерно, превращая вязкую массу в новый, твердый точно камень материал. Это первый в истории техники пример того процесса, которому предстояло стать повсеместным, - объединение и обработка двух или более разных веществ для получения нового полезного материала, не похожего на свои компоненты, что в дальнейшем привело к появлению стекла, бронзы, стали, нейлона и прочих бесчисленных материалов человеческого обихода. Пройдет еще 15 тысяч лет, прежде чем другие люди, обитавшие там, где теперь находится Япония, научатся превращать глину в сосуды, однако, как показывают находки в Дольни-Вестонице, керамика к этому времени уже была изобретена.

Когда хижина с печью была раскопана в 1951 году, оказалось, что ее закопченный пол усыпан осколками керамических фигурок. Среди них были головы животных - медведей, лисиц, львов. В одной особенно красивой львиной голове зияет отверстие, имитирующее рану, - быть может, фигурка должна была помочь какому-нибудь охотнику нанести такую же рану настоящему льву. Валялись на полу и сотни глиняных катышков с отпечатками пальцев доисторического мастера (см. стр. 78). Возможно, он снимал их с комка необожженной глины, когда начинал разминать его и придавать ему нужную форму. Рядом валялись руки и ноги человеческих фигурок, конечности животных. Возможно, они отвалились во время обжига или же древний скульптор небрежно отбрасывал фигурки, которые его не удовлетворяли.

Но гораздо интереснее и загадочнее всех этих обломков и даже фигурок животных на полу хижины найденные там человеческие статуэтки и особенно женские фигурки. В отличие от животных они не реалистичны. Их грудь и ягодицы непомерно велики, руки весьма условны, а ноги сходятся в острие. Специалисты и сейчас еще не пришли к единому заключению относительно этих Венер, как их называют (см. стр. 90,95-97). Были ли они богинями домашнего очага и заостренные ноги втыкались в землю, чтобы они стояли прямо, оберегая дом? Были ли они символом плодоносности и их гипертрофированные формы должны были обеспечивать плодородие? Но как бы то ни было, они прекрасны, несмотря на свои гротескные пропорции. В них есть грация и достоинство, а стилизованная пластичность роднит их с некоторыми современными скульптурами.

А тот, кто их сделал? Был ли он просто ремесленником? Или художником? Или шаманом? Несомненно одно: искусство и практический труд уже спаялись неразрывно. И это было одним из блистательнейших достижений кроманьонского человека.

Шутки на доисторической основе

Пьер Лоран, известный французский археолог-иллюстратор, вышучивает идеи своих коллег в книге "Счастливый каменный век" (вверху). Справа парные рисунки сопоставляют общепринятые объяснения трех кроманьонских изделий с собственными веселыми измышлениями Лорана, полагающего, будто "жезл начальника" на самом деле служил кольцом для набрасывания, а копья с зазубренными наконечниками и копьеметалки были попросту гребешками и приспособлениями для почесывания спины.

Шутки на доисторической основе

Перемены климата и изменения в образе жизни

Кроманьонцы в долинах Везера и Дордони на юго-западе Франции жили в условиях стремительных и резких изменений окружающей среды, каких людям после них испытывать больше не приходилось. Как показывает диаграмма, постоянные переходы климата из мягкого и влажного в сухой и холодный и наоборот вызывали изменения в растительности, а с ней и в животном мире. Частые изменения окружающих условий сильно сказывались на образе жизни и человека - на его пищевых ресурсах, на потребности в теплой одежде и жилище, а также на расстояниях, которые ему приходилось покрывать в поисках добычи.

Диаграмма показывает взаимосвязь колебаний температуры с изменениями, происходившими в жизни растений и животных на протяжении 24 тысяч лет, начиная с тридцатитрехтысячного года до нашей эры и кончая девятитысячным годом до нашей эры. Например, когда климат становился более мягким и влажным, как это было на протяжении столетий перед двадцатипятитысячным годом до нашей эры, популяция благородного оленя несколько увеличивалась, а популяция песцов уменьшалась, хотя северные олени, равно способные питаться и сочной травой, и осокой, лишайниками и мхами, сохраняли одну и ту же численность. В этот период умеренного климата условия были одинаково благоприятны и для лиственных деревьев и для хвойных.

Перемены климата, популяции животных и растительностиА вот, например, перед двадцатитысячным годом до нашей эры, когда наступило резкое похолодание и воздух стал сухим, деревья начали исчезать и лесистые области юго-западной Франции превратились в безлесные равнины, похожие на степь. Однако позже, около пятнадцатитысячного года до нашей эры, климат постепенно опять стал влажным, оставаясь относительно холодным, а это благоприятно сказалось на хвойных деревьях, и отличительной чертой пейзажа стали сосновые и еловые боры.

Ловля рыбы при помощи камней

Если кроманьонец и не был первым рыболовом, он первым сделал рыболовство одним из основных своих занятий и во всей полноте воспользовался богатейшими пищевыми ресурсами моря и рек.

Толстые слои рыбьей чешуи и костей в одной только Дордони показывают, с какой эффективностью эксплуатировал он эти богатства. Главное место среди его добычи занимал лосось, который в огромных количествах поднимался по рекам к своим нерестилищам в верховьях. Археологические материалы не дают представления о том, как именно осуществлялась ловля, но обитатели Дордони предположительно пользовались орудиями и приемами, которые кое-какие охотники собиратели применяют и по сей день.

На рисунке изображена группа кроманьонцев, ловящая рыбу у каменной загородки, похожей на те, какие до самого последнего времени сооружали нетсиликские эскимосы в Канаде. Сужающийся проход направляет лососей внутрь загородки, где мужчины и женщины бьют их острогами. Острога - длинный шест с трезубцем на конце - также была нетсиликских эскимосов. Средний зубец пронзает рыбу, а боковые, гибкие и загнутые, мешают ей сорваться с острия.

Кроманьонцы бьют трезубыми острогами лососей, заплывших в каменную загородку, которую они соорудили на реке Дордонь. Мужчина в центре тащит связку рыб к берегу, где старухи и дети потрошат добычу и раскладывают ее для вяления

Пойманной рыбе протыкают жабры тонкой костью и нанизывают ее на веревку из сухожилий. Чтобы освободить руки, кость-иглу держат в зубах - как на рисунке мужчина справа.

Ужение с помощью косточки

Эта сцена ужения и собирания раковин на первый взгляд вполне сходна с теми, которые можно наблюдать в наши дни на побережьях во многих областях земного шара. Но она воссоздает жизнь на берегу бухты Нельсон-бей в Южной Африке 12 тысяч лет назад и по крайней мере в одном отношении принципиально отличается от современных: у рыболовов нет ни крючков, ни сетей. Они используют эффективное приспособление, так называемую рыбную распялку - прямую, заостренную с обоих концов косточку, к которой посередине привязана длинная веревка из сухожилий. На распялку нанизывают приманку и забрасывают ее в море. Когда рыба клюет, распялка застревает у нее в горле, и рыбак вытаскивает свои улов.

Женщины, следуя принципу разделения труда, все еще распространенному среди многих современных групп охотников-собирателей, собирают раковины и наполняют мешочки из тюленьей шкуры мидиями, блюдечками и морским ушком. Свою лепту вносят и дети: девочка (на переднем плане) поймала краба, а двое мальчишек (позади нее) рассматривают небольшого осьминога, которого извлекли из лужи, оставленной отливом.

Во время отлива мужчины, женщины и дети на южно-африканском побережье ловят рыбу и собирают морское. Мужчина на переднем плане насаживает наживку на рыбную распялку, а женщины костяными ножами отдирают раковины от скал

Изготовление орудий - наш современник демонстрирует древнее мастерство

Жак Тиксье, творец каменных орудий, рассматривает кремневый желвак перед началом работы

Изготовление кроманьонских орудий, какими бы нехитрыми они ни выглядели на первый взгляд, требовало точных расчетов и большого умения. Собственно говоря, их создатели были такими замечательными мастерами, что воспроизвести их изделия в наши дни удалось лишь немногим терпеливым экспериментаторам.

Среди современных творцов каменных орудий особенно выделяется человек, который благодаря своему искусству сумел бы выжить и во времена кроманьонцев, - уроженец Бордо профессор Жак Тиксье, изображенный на фотографии с кремневым желваком и орудиями из камня и оленьего рога, необходимыми ему для работы.

В настоящее время профессор Тиксье возглавляет лабораторию по изучению каменных орудий в парижском Институте палеонтологии человека, но занимался он ими, еще когда был преподавателем, а потом докторантом. Вскоре он попробовал изготовлять их сам и мало-помалу приобрел необходимую сноровку. Со временем он постиг самый интересный (и самый трудный) метод обработки камня из тех, какими пользовались европейские кроманьонцы, - так называемый метод ножевидных пластин.

На следующих фотографиях профессор Тиксье демонстрирует способ получения ножевидных пластин, делает из готовых пластин орудия, а эти последние использует для обработки еще одного основного сырья кроманьонцев - оленьего рога, изготовляя из него иглу, а также вездесущий, но загадочный жезл начальника.

Первый шаг - исходная пластина

Чтобы получить пластины для будущих орудий, кроманьонский мастер должен был прежде всего найти хороший кремневый желвак. Треснутый для этой цели не годился, как и такой, который при простукивании издавал глухой звук, указывающий на пустоты. Иногда мастер, по-видимому, нагревал кремень - при нагревании и последующем охлаждении его кристаллическая структура становилась плотнее.

Выбрав подходящий желвак, мастер оббивал его, пока не получал нуклеус грубо цилиндрической формы. Это был первый и крайне важный этап изготовления орудий. Плохо обработанный нуклеус не давал длинных и тонких острых пластин, вроде изображенной справа в натуральную величину, - таких пластин, из которых получались безупречные орудия.

Изготовление ножевидных пластин

1. Подготовляя желвак для изготовления пластин, Тиксье оббивает его каменным отбойником - один из отбитых кусков соскальзывает с мягкой кожи, укрывающей колено Тиксье

2. Сменив каменный отбойник на рог лося, чтобы уменьшить силу ударов, Тиксье отбивает куски поменьше. Осколки кремня взлетают в воздух и падают на колено Тиксье

3. Тиксье держит в правой руке один из осколков. Размер его типичен для осколков, отлетающих под ударами отжимника из рога, - каменный отбойник отбивает более крупные куски

4. Тиксье рассматривает ребро, которое он получил, отбивая куски по сторонам нуклеуса. Чтобы получить первую пластину, надо сколоть ребро целиком, но оно слишком волнисто и пластина получится плохая

5. Снова взяв отжимник из рога, Тиксье выравнивает ребро, чтобы первая пластина отделилась от нуклеуса одним длинным и тонким куском

6. Тиксье поднял нуклеус, показывая выровненное ребро. На этом завершается первый этап изготовления пластин - этап решающий, так как плохо обработанный нуклеус не даст хороших пластин

7. Перед тем как отколоть первую пластину, Тиксье прижимает нуклеус ногой и подкладывает под него кусок рога, чтобы он не качался. Затем он прижимает долото из рога к основанию гребня

8. Эта фотография, снятая под другим углом, показывает, как Тиксье в той же позиции готовится ударить по долоту отжимником из рога. Долото обеспечивает нужное направление удара

9. Тиксье отколол первую пластину и держит ее в руке. При отделении пластины образовались два новых ребра. Каждый из них - заготовка еще одной пластины: достаточно прижать долото к основанию и нанести удар

10. Отколото уже много пластин, и поверхность нуклеуса покрылась желобками. Тиксье приставил долото к основанию одного из ребер, готовясь отколоть еще одну пластину

11. Тиксье показывает, как точно пластина прилегает к нуклеусу. Однако ребро в ее середине извилисто, а сама она массивна и имеет неправильную форму. Идеальная ножевидная пластина должна обладать прямыми краями и быть очень тонкой

12. За 30 минут Тиксье отколол 16 пластин, которые лежат рядом с нуклеусом. Хотя пластины крепки и остры, они не готовы к употреблению и еще должны быть подработаны в орудия (см. на обороте)

Ножевидная пластина

Обработка пластин для получения разнообразных орудий

Метод ножевидных пластин обладал рядом преимуществ, почему и получил такое распространение у европейских кроманьонцев. Он позволял использовать сырье гораздо эффективнее по сравнению с прежним способом отбивания орудий от нуклеуса и давал в четыре-пять раз больше рабочего края. Из пластин кроманьонцы делали самые разные орудия. На фотографии Тиксье показывает, как древний мастер изготовлял три основных орудия - скребок, сверло-проколку и нож, а также как он ими пользовался. Орудия Тиксье воспроизведены справа в натуральную величину.

Изготовление и применение скребка

1. Приступая к изготовлению скребка, Тиксье выбирает наиболее подходящую пластину. Она по краям настолько тонка, что просвечивает. Из таких же пластин изготовлены и остальные орудия, изображенные на этой странице

2. Ретушером из рога Тиксье обламывает хрупкий край пластины, так как для выскребывания шкуры требуется более тупой и толстый край, способный выдержать необходимый нажим

3. Только что сделанным скребком Тиксье очищает внутреннюю поверхность кроличьей шкурки. Кроманьонцы обрабатывали шкуры таким образом, чтобы предохранить их от порчи, затем сушили и изготовляли из них теплую одежду

Изготовление и применение сверла-проколки

1. Чтобы изготовить сверло-проколку - приспособление, которым кроманьонцы пользовались для прокалывания и просверливания отверстий, Тиксье кладет пластину на каменную наковальню и тупым концом рогового ретушера отбивает мелкие куски, получая треугольный выступ

2. Теперь Тиксье суживает и заостряет треугольный выступ, прижимая его к краю камня и откалывая мелкие кусочки. Этот метод, называющийся методом отжима, обеспечивает тончайшую обработку кремня

3. Изготовив сверло-проколку, Тиксье протыкает дырку в куске колеи. Через такое отверстие кроманьонец продергивал сухожилия. Кроме того, подобные орудия употреблялись для просверливания отверстий в деревянных брусках, костях и рогах

Изготовление и применение ножа

1. Поскольку у пластины два острых режущих края, для того, чтобы нож можно было держать в руке, его изготовляют со спинкой, то есть с одним тупым краем. Для этого Тиксье обкалывает один из краев, затупляя его

2. Держа пластину в руке, Тиксье легонько постукивает по ней роговым ретушером, что обеспечивает большую точность ударов и позволяет убрать оставшиеся острые выступы

3. Зажав нож: между большим и указательным пальцами, Тиксье нажимает указательным пальцем на тупую спинку ножа и отрезает полосу мяса от оленьей ноги. Такие ножи по эффективности не уступают стальным

Скребок

Сверло-проколка

Нож

Изготовление иглы с помощью резца

Одним из важнейших кроманьонских каменных орудий был резец, плоский узкий инструмент с резцовым углом для выстругивания и нанесения борозд. Резец давал возможность эффективно обрабатывать кость, оленьи рога и бивни - материалы, всегда имевшиеся в изобилии, но почти не использовавшиеся людьми до кроманьонца. С помощью резца он превращал эти материалы в самые разные орудия и предметы - от игл, гарпунных наконечников и копьеметалок до браслетов и бус.

На фотографии Тиксье умело превращает пластину в резец, а затем вырезает иглу из рога оленя, который предварительно вымочил в воде, чтобы он стал мягче.

Изготовление резца

1. Тиксье держит пластину, которую ему предстоит обработать в резец, затупив один из острых краев. Но прежде ему нужно подготовить верхний конец пластины, по которому он будет бить ретушером

2. Положив пластину на каменную наковальню, Тиксье подрабатывает ее конец, чтобы сделать его массивнее, а также выделить остроугольный выступ перед тем, как нанести резцовый скол

3. Подработав выступ, Тиксье ставит ретушер перпендикулярно концу пластины и резко ударяет по ней. Таким образом он наносит резцовый скол и получает готовый к употреблению резец

4. Резцовый скол нанесен, и Тиксье показывает его. Получен массивный резцовый угол - рабочий конец резца, с помощью которого молено резать рог

Изготовление иглы из рога

1. Приступая к изготовлению иглы, Тиксье берет в руки рог. На коленях у него лежит резец и кусок песчаника с желобком. Желобок, используемый для заточки иглы, прорезан резцом

2. Выцарапав на роге вытянутый треугольник, Тиксье прорезает первый из трех желобков. Резец, также сделанный из пластины, был обколот с двух сторон, чтобы резцовый угол получился острее

3. Теперь Тиксье кончает вырезать треугольник. Желобки необходимо углубить настолько, чтобы полностью отделить треугольник от остального рога. Если этого не сделать, при попытке снять его он может расщепиться

4. Тиксье извлекает треугольник из выемки простым нажатием пальца. Если бы треугольник не был полностью отделен от остальной части рога, он раскрошился бы

5. Теперь Тиксье трет широкий конец треугольника о песчаник, чтобы он стал тоньше. Тогда можно будет просверлить этот конец, то есть сделать игольное ушко

6. Приступая к изготовлению ушка, Тиксье берет треугольник в пальцы и осторожно работает сверлом. Потом он перевернет треугольник на другую сторону и выровняет ушко

7. Ушко диаметром менее двух миллиметров закончено, и Тиксье с помощью резца, изготовление которого показано выше, преображает треугольник в округлую иглу

8. Тиксье заостряет кончик иглы, водя им взад и вперед по желобку в куске песчаника. Готовая игла настолько остра, что без труда протыкает кожу и шкуры

Резец

Игла

Загадочное орудие - жезл из оленьего рога

Покров тайны окутывает так называемый жезл начальника - эти скипетроподобные жезлы с отверстием у одного конца кроманьонцы изготовляли из оленьих рогов. Хотя назначение их неизвестно, воспроизвести жезл начальника большого труда не составляет, и на фотографии показано, как Тиксье делает его из рога карибу. Многие жезлы, найденные на кроманьонских стоянках, украшены резьбой и, по мнению археологов, использовались в церемониях и ритуалах, возможно, как символы или атрибуты власти. Но свой жезл - справа - Тиксье не стал покрывать резьбой, чтобы показать, как выглядел такой жезл, когда он выходил из рук создавшего его мастера.

Жезл Тиксье

Изготовление жезла начальника

Изготовление жезла начальника

1. Взяв отщеп, отбитый при обработке кремневого желвака, Тиксье его крепким острым краем делает глубокий надрез у основания одного из отростков рога, размягченного вымачиванием

2. Тиксье отламывает отросток. Повторив ту же операцию еще в трех местах, он получает заготовку кроманьонского жезла начальника

3. Чтобы показать, какая часть рога использовалась для жезла. Тиксье прикладывает четыре отломанных отростка на их прежние места

4. Большим сверлом, сделанным еще из одного отщепа, Тиксье начинает пробуравливать отверстие. Отверстие всегда проделывалось в одном и том же месте - между основаниями двух отростков

5. Заканчивая обработку отверстия, Тиксье сверлит с другой стороны. В отличие от кости рог в середине столь же тверд, как и снаружи. Тиксье обернул сверло куском кожи, чтобы предохранить руку

6. Жезл Тиксье (верхний) рядом с кроманьонским жезлом, найденным во Франции и изготовленным около 12 тысяч лет назад. На древнем жезле вырезана женская фигура, но в остальном он выглядит точно так же, как и новый

Глава четвертая. Рождение изобразительных искусств

Лоссельская Венера, вырезанная 22 тысячи лет назад в известняковой глыбе, наделена той пышностью форм, которую кроманьонские художники постоянно придавали женским фигурам - возможно, как символ плодородия. В правой руке она держит рог животного, что, вероятно, имеет какое-то обрядовое значение. Эту фигуру обнаружили в 1911 году в одной из пещер Дордони. Она была раскрашена и все еще охраняет следы краски

Приступая к рассказу о великом веке доисторического искусства, следует воздать должное неуемному любопытству собак и детей. Эти беззаботные исследователи порой совершают поразительные открытия - достаточно вспомнить, как были найдены рисунки в испанской пещере Альтамира. Их обнаружили благодаря счастливой случайности - и мир получил убедительные доказательства поразительного художественного таланта кроманьонцев.

Рассказ начинается с 1868 года, когда километрах в двадцати пяти от порта Сантандер на атлантическом побережье Испании охотничья собака, погнавшись по склону за лисицей, провалилась в яму между валунами. Чтобы выручить пса из беды, охотник отвалил несколько камней и увидел, что они скрывали вход в древнюю пещеру.

Это безобидное происшествие положило начало цепи знаменательных событий. Пещера находилась на земле испанского вельможи и археолога-любителя дона Марселино де Саутуолы, неподалеку от его летней виллы, но прошло семь лет, прежде чем кто-то удосужился сообщить о ней владельцу, - в этой местности пещер было хоть отбавляй. Когда Саутуола наконец осмотрел переднюю часть пещеры, он подобрал там кости вымерших животных - зубра, гигантского оленя и диких лошадей, но все они не были особой редкостью. Только в 1878 году, когда на Всемирной парижской выставке он увидел витрины с орудиями ледникового периода и резьбой по кости, ему пришло в голову, что и в его собственном имении могут таиться такие же сокровища. И дон Марселино весьма благоразумно попросил французского археолога Эдуарда Пьетта подробно ознакомить его с этапами развития культуры ледникового периода, с его каменными орудиями и изображениями животных.

Затем, зная, что ему следует искать, дон Марселино спешно вернулся в Испанию, вновь расчистил вход в пещеру и начал раскапывать ее пол. По сравнению* с другими доисторическими пещерами Альтамира не особенно велика - протяженность ее в целом составляет чуть больше четверти километра. За тесным входом она расширяется в зигзагообразную анфиладу из трех галерей с несколькими боковыми ответвлениями и завершается очень узким извилистым коридором чуть меньше 50 метров в длину. Сгибаясь в три погибели, дон Марселино откопал вблизи входа порядочное число каменных орудий. Но оказалось, что во время этих предварительных исследований его голова была повернута не в ту сторону.

И вот тут в истории появляется ребенок, исправивший эту ошибку. Как-то в 1879 году Мария, двенадцатилетняя дочь Саутуолы, отправилась с отцом на раскопки и примерно в 25 метрах от входа забрела в узкое ответвление, высота которого нигде не превышала полутора метров. Поэтому ее отец, раскапывая там пол в поисках орудий, вынужден был работать на четвереньках, однако рост Марии позволил ей осмотреться по сторонам. И в тусклом свете фонаря она увидела бегущее по потолку стадо красных животных. Девочка бросилась к отцу сообщить о своем открытии.

Дон Марселино, согнувшись, вошел в боковое ответвление, поднял глаза к потолку и увидел около двадцати пяти нарисованных животных, главным образом зубров. Волнение мешало ему сосчитать их внимательно, не то он заметил бы, что там изображены еще две лошади, волк, три самки оленя и три кабана. Некоторые были нарисованы в натуральную величину или даже крупнее, и в дрожащем свете фонарей они словно двигались. Коричневые, красные, желтые, черные, они вбирали в себя очертания скалы: художник сознательно расположил их так, чтобы использовать неровную поверхность потолка Альтамиры. Например, задняя нога могла быть нарисована на выпуклости, что создавало удивительно реалистическое ощущение объема.

Дон Марселино был потрясен. Да, в одной из французских пещер уже были найдены рисунки животных, выцарапанные на скале, но он первым из всех исследователей увидел живопись каменного века. И его чувства, пока он, щурясь, вглядывался в удивительный потолок, можно сравнить с тем чувством, которое испытал Галилей, когда впервые поднес к глазам свое изобретение - подзорную трубу - и, заглянув в недоступные прежде пределы небес, увидел луны Юпитера. Внешне эти два открытия нисколько не сходны между собой: одно преодолевало необъятность пространства, другое - необъятность времени. Но и в том и в другом случае человек отчасти преодолел эту необъятность и неизмеримо расширил свои познания.

Дон Марселино поспешил в Мадрид, чтобы посоветоваться со своим другом палеонтологом Хуаном Виланова-и-Пьера, профессором Мадридского университета, который уже не раз помогал знатному дилетанту. Виланова чрезвычайно заинтересовался неожиданной находкой и тут же поехал в имение Саутуолы. Он не обнаружил никаких свидетельств того, что в пещере кто-то бывал со времен последнего ледникового периода, - оставалось заключить, что рисунки не могли быть сделаны позднее. Дон Марселино напечатал брошюру с описанием своего открытия. Фотография Марии появилась в газете. Среди любопытных, поторопившихся осмотреть пещеру, был испанский король Альфонс XII, склонивший свою августейшую голову, чтобы войти в галерею зубров. (С тех пор пол там углубили и современные туристы могут любоваться животными, не вывертывая шеи.)

Пещера расположена под старой фермой, носящей удачное название "Альтамира" (дозорная вышка), и выходит на пологий склон, перед которым простирается луг. Вокруг все дышит уютной безмятежностью. Однако на юге в небо врезаются величавые Кантабрийские горы, а ближе к западу вздымаются Пикос-де-Эуропа, чьи вершины, почти всегда покрытые снегом, достигают в высоту двух с половиной километров. Неизвестно, служила ли когда-нибудь Альтамира святилищем, но ее красивое местоположение указывает на такую возможность.

Открытие Альтамиры вначале не произвело должного впечатления на академические круги. Ученые, соглашавшиеся признать древность человека, еще не были готовы увидеть в нем художника. Когда в 1880 году Виланова на конгрессе специалистов в Лиссабоне во всеуслышание признал колоссальную важность открытия дона Марселино, его мнение было презрительно отвергнуто учеными мужами из Франции, Германии, Швеции, Норвегии и Англии. Все единодушно считали, что рисункам этим никак не может быть больше 20 лет. Некий испанский художник величественно объявил, что в них "нет ничего от духа искусства каменного века, архаичного искусства, ассирийского или финикийского. Это всего лишь мазня посредственного последователя современной школы живописи". Но наиболее сокрушительным был выпад французского эксперта, который указал, что в поместье дона Марселино уже несколько лет живет художник, намекая на протеже Саутуолы, который снимал копии с доисторических оригиналов. Профессор дал ясно понять, что это мистификатор, который тайком пробрался в древнюю пещеру с фонарями и красками, чтобы размалевать стены своими подделками. Собравшиеся бонзы прямо-таки со злорадством ухватились за эту нелепицу. Дон Марселино отказался от попыток доказать подлинность искусства ледникового периода и запер вход в пещеру. В 1888 году он умер.

Оскорбления, которыми осыпали дона Марселино, были непростительны, но для скептицизма его критиков имелись некоторые основания. Им казалось невероятным, что краски, наложенные на стены в ледниковом периоде, могли остаться такими яркими и что легко крошащийся известняк сохранился под ними в целости. Более того, картины были выполнены с большим техническим умением и обладали своим стилем, что шло вразрез с представлениями XIX века о первобытных людях как о примитивных дикарях. Ученые каким-то образом не заметили безусловного сходства как по тематике, так и по духу между живописью Альтамиры и фигурками животных, выцарапанных на кости, которые уже были признаны наследием ледникового периода. Только что вышло в свет исследование этих фигурок, написанное французским палеонтологом Эдуардом Ларте и английским археологом Генри Кристи, а потому трудно понять, как осведомленные специалисты могли отвергнуть увеличенный вариант почти таких же фигур. И прошло двадцать лет, прежде чем наиболее прославленная из всех пещер, расписанных доисторическими художниками, была открыта заново и вера дона Марселино в величайшую ценность его находки полностью оправдалась.

Когда древность пещерной живописи была наконец признана, кроманьонец прочно обрел титул первого художника в истории человечества. Его выцарапанные и сделанные краской рисунки не служили чисто утилитарным целям, лишь случайно оказавшись приятными для глаза. Они предназначались для того, чтобы на них смотрели - пусть одни лишь их творцы - и удовлетворяли какую-то внутреннюю потребность. Тем не менее кроманьонский человек создал высокоразвитое искусство не из ничего. Истоки его художественных дерзаний, несомненно, были более древними, чем он сам.

Эти три покрытые резьбой предмета - две костяные суженные к концу палочки из Франции и бивень мамонта из Чехословакии - предположительно употреблялись в каких-то обрядах. Концентрические овалы, вырезанные на бивне, образуют символическое изображение женщины, а потому не исключено, что геометрические узоры на палочках также имели символический смысл

По меньшей мере миллион лет древние люди не оставляли никаких свидетельств о существовании у них искусства или эстетического чувства. Однако сверкающий кристалл кварца, найденный в китайской пещере Чжоукоудянь, заставляет предположить, что даже человек прямоходящий 500 тысяч лет назад мог хранить подобные предметы за их красоту, которой приписывал благотворные свойства и вполне вероятно, что другие древние люди украшали себя перьями, оленьими рогами и мехами, а потом делали ритмичные движения и пели, руководствуясь сложной системой побуждений, среди которых было и удовлетворение эстетической потребности. От неандертальских времен до нас дошли свидетельства того, что орудия сознательно обрабатывались с приятной для глаза симметрией. А потому логично предположить, что у кроманьонского человека, когда он начал создавать зримую летопись своего времени, уже имелись определенные основы художественного выражения и интуитивное представление о его правилах и пределах.

Кроманьонское искусство распадается на две основные категории. Первая обычно обозначается французским термином "art mobilier" - "передвижное" искусство, а вторая -"art parietal", искусство "непередвижное", например рисунки на стенах пещеры.

Старейшие памятники художественных достижений человека принадлежат к первой категории - мелкие предметы, вырезанные из кости, рогов и бивней или вылепленные из глины, которые насчитывают по меньшей мере 30 тысяч лет и были одними из первых собственных вещей человека, высоко ценимых и бережно сохранявшихся. Неисчислимые тысячелетия человеческие пальцы учились, как сжимать, как обхватывать камень или кусок кости и как манипулировать режущим орудием. И естественно, человек мало-помалу начал изготовлять небольшие декоративные предметы. Он создавал их во множестве - вероятнее всего, зимой, когда реже ходил на охоту и располагал достаточным досугом. Такие предметы или их фрагменты археологи находили повсюду от Франции до Сибири, и объединяет их не только небольшая величина, но и тщательность обработки. Некоторые даже отшлифованы и покрыты резьбой. Дошли они до нас потому, что были потеряны или забыты в пещерах, под скальными навесами или на открытых стоянках кроманьонцев и сохранились под нарастающими слоями земли. В Чехословакии и в Советском Союзе некоторые были спрятаны в ямах возле очага, из чего следует, что их владельцы придавали им какое-то особое значение.

Эти мелкие вещицы позволяют нам узнать кроманьонца ближе, потому что они были частью его будничной жизни - ее украшением. Их любовно поглаживали человеческие руки, такие же, как наши - пользовались ими, прятали, быть может, похищали, обменивали на другие, подносили в знак дружбы или для умилостивления. Броская пещерная живопись отодвинула их в тень, но это более скромное, более человеческое искусство по-своему не менее драгоценно. Выцарапанные и вырезанные изображения животных - антилоп, зубров, лошадей, львов, медведей - полны жизни, словно доисторический человек упивался своим новым талантом: выразительное разнообразие этих изображений и узоров и следует природе и преображает ее.

Пожалуй, наиболее поразительны среди них изображения человека. Некоторые, в частности преувеличенно дородные фигурки "Венер" в Европе (см. стр. 96-97), искажают анатомические пропорции со свободой и непринужденностью, какие вернутся в европейское искусство только в XX веке.

Ярким примером этой тенденции смелой стилизации является найденное в Пршедмости (Чехословакия) уникальное изображение женщины, вырезанное на бивне мамонта. Это отнюдь не окарикатуривание особенностей женского телосложения, но фантастическая идеализированная фигура: рогатая треугольная голова, обрамляющие ее нижнюю часть овальные груди, круглая мишень живота с "яблочком" - пупком в центре и широкий таз - самый большой элемент изображения, заключенный в семь овалов. Ноги, кончающиеся у колен, сведены до минимума.

В целом пршедмостский рисунок выглядит одновременно и как женская фигура, и как фантастическая маска, в которой верхние овалы обозначают глаза, а семь нижних - разинутый рот. Возможно, что такая двусмысленность образа была намеренной и должна была усиливать его действенность в каких-то магических обрядах. В этом геометрическом произведении чудится и современная усложненность, точно его создали Пикассо или Миро.

Подобные линейные изображения характерны для ранних стадий древнеегипетского и древнегреческого искусства. Но ведь эта фантастическая Венера была современницей вполне реалистичных скульптурных головок медведей, львов и носорогов, найденных в этих же местах. Таким образом, эти восточноевропейские художники умели следовать строго реалистическим канонам, когда считали нужным.

Две стройные фигурки из слоновой кости, найденные в Сибири и во Франции, показывают, что кроманьонцы видели женскую красоту не только в могучих Венерах. Но и здесь не обошлось без искажений - у фигурки справа, по-видимому, головы не было с самого начала, хотя ее ноги выполнены вполне реалистично. А у фигурки слева неестественно длинные ноги

Некоторые из этих реалистических произведений, возможно, носят документальный характер - в них словно бы запечатлены конкретные пережитые моменты. Маленькие плоские костяные диски из Франции с отверстием посредине, как у граммофонных пластинок, несут на себе разнообразные изображения. С одного кротко смотрит доисторическая корова. Мужская фигура на другом реалистична лишь отчасти, потому что ее голова, как часто бывает на доисторических рисунках, напоминает голову животного. На третьем (см. стр. 100), вырезанном из лопатки, в серну брошено копье, а на обороте эта же серна уже лежит сраженная. Рисунки здесь словно дополняют друг друга и вместе рассказывают небольшую историю - прием, который много тысяч лет спустя повторился в иконах, изображающих жития святых, в детских "историях в картинках" и в кинофильмах.

Эти небольшие красивые предметы, несомненно, становились заветными сокровищами или священными реликвиями, они переходили от одного человека к другому и воплощали в себе множество ассоциаций и воспоминаний. Люди начинали опознавать друг друга по предметам, которыми они пользовались, которыми дорожили, которые надевали как украшения. Кроманьонцы носили ожерелья из рыбьих позвонков и просверленных зубов, резные браслеты из слоновой кости, одежду, расшитую покрашенными бусинами. Такие украшения, говоря словами антрополога Джона Пфейффера, "были связаны с новой ступенью самоутверждения, с новой степенью развития индивидуальности".

Однако многие такие предметы, по-видимому, были не просто красивыми безделушками, украшавшими шеи кроманьонских дам или их очаги, а служили магическими амулетами, атрибутами религиозных обрядов или еще чем-нибудь в том же роде (см. главу 5). Хотя специалисты теперь в большинстве отказались от теории искусства для искусства, они не отрицают, что немалую роль играло тут чисто творческое удовлетворение. Каждый отдельный предмет был очередной победой художника, сумевшего наилучшим образом использовать особенности материала - кости, рога или камня, - его естественную форму и текстуру. Вот, например, рога северного оленя с их прихотливой формой. Каким образом преображал художник эти изогнутые ветви и отростки в фигурку животного или в полезное орудие? Решение подобной задачи требует большого умения, находчивости, изобретательности, и доисторические художники, успешно с ней справляясь, несомненно, испытывали истинную творческую радость.

Эта грациозная прыгающая лошадь из Брюникеля (Франция) была найдена примерно через 15 тысяч лет после того, как ее вырезали из рога северного оленя. Некоторые специалисты считают ее копьеметалкой, однако тонкость отделки и небольшая длина (около 30 сантиметров) скорее указывают на то, что она предназначалась для каких-то обрядов

Английский поэт-романтик Уильям Вордсворт выразил именно такое чувство в своем сонете о трудностях создания сонетов с их точным числом строк и строгой рифмовкой: "Но благородней развлеченья нет, чем в тесных узах строк творить сонет". Точно так же и кроманьонцы, должно быть, находили развлечение в самой трудности своего мастерства, в необходимости ограничивать себя "тесными узами" бивня, оленьего рога или куска камня, в необходимости использовать даже недостатки материала для создания нового прекрасного предмета. Особые требования всегда стимулировали искусство - при условии, конечно, что художник понимает и принимает эти требования.

Примером блистательного приспособления замысла к скудным возможностям материала может служить изящный жезл с отверстием, который одни специалисты безоговорочно причисляют к таинственным "жезлам начальника", а другие столь же безоговорочно считают копьеметалкой. Используя естественный изгиб оленьего рога, художник завершил жезл фигурой лошади в стремительном прыжке. Морда устремлена ввысь, как нос ракеты, передние ноги прижаты к животу, точно убранное шасси, а задние словно еще не освободились из тисков жезла. Кажется, будто лошадь вырывается из первозданной субстанции в миг своего сотворения. Но величайшее достижение художника состоит в том, что лошадь - не просто украшение, ненужный довесок к жезлу или копьеметалке. Она - органическая часть орудия, необходимая для его эффективности и гармонирующая с его формой. Художник твердо знал, чего он хочет, и во всей полноте воплотил свой замысел.

Можно перечислить еще много образцов такой находчивости - два безголовых горных козла, не то сплетшиеся, не то дерущиеся на конце копьеметалки, северный олень и прыгающий лосось на оленьем роге, припавшая к земле перед прыжком гиена. Но, пожалуй, наиболее ярко особенности этого искусства воплотились в фигуре зубра, лижущего бок (см. стр.100).

Эта маленькая фигурка, вырезанная из оленьего рога, по мнению одних специалистов, была когда-то частью копьеметалки. Другие специалисты утверждают, что назначение ее неясно. Но важно другое: художник с изумительной точностью сумел уловить момент, когда зубр повернул голову, чтобы провести языком по боку, и благодаря ему мы через 15 тысяч лет видим это мирное движение могучего зверя. Образ зубра был воспринят глазами и сознанием художника, потом воплотился в резьбе, попал на страницу этой книги и наконец остановил на себе взгляд читателя и запечатлелся в его сознании. Художник приложил немало стараний, чтобы наполнить этот образ жизнью. И мы видим перед собой именно этого зубра Жесткие косматые волосы на крутом лбу. Морда, опушенная мягкой шерстью. Миндалевидные глаза в тяжелых веках. Глубокие ноздри. Левый рог врезан. Правый рог - выпуклый. Небольшое ухо. Борода и грива длинные и волнистые. Через грозную бездну тысячелетий передано простое будничное движение - зубр лижет зачесавшийся бок.

Особое очарование этой фигуры заключается в необычности позы животного, чья голова повернута назад вдоль туловища: форма оленьего рога использована тут с поразительной и чарующей изобретательностью. Но даже в ее оценке специалисты расходятся. Французский археолог и этнограф Андре Леруа-Гуран воздает ей должное, замечая: "Поза продиктована формой оленьего рога". Швейцарский историк искусства Зигфрид Гидион возражает: "Этот поворот головы - вовсе не блестящая находка, компенсирующая ограниченные возможности материала. Такой ракурс часто встречается в мадленском искусстве, даже когда материала или пространства вполне достаточно". Кому же верить? Чтобы наслаждаться доисторическим искусством, вовсе не обязательно иметь вкус к спорам. Однако и от них есть толк.

Кроманьонская скульптура не исчерпывается мелкими предметами вроде этого зубра из оленьего рога Стены пещер украшены не только рисунками, но и выпуклыми изображениями. Чаще всего это барельефы, почти совершенно разрушенные эрозией. Возможно, дело в том, что в отличие от настенной живописи они помещались в более открытых местах, где подвергались воздействию ветра и воды.

Замечательным примером такой скульптуры служит фриз из животных в Ле-Кап-Блан в Дордони. Его сравнивали с фризами Парфенона. Он настолько сильно разрушен, что на первый взгляд такое уподобление кажется натянутым, тем более что на фотографиях он выглядит хуже, чем в натуре. Однако внимательное изучение его элементов подтверждает законность подобного сравнения. Вырезанный на стене неглубокого скального навеса, этот фриз имеет в длину метров двенадцать. В нем можно различить по меньшей мере пять лошадей (длина самой большой чуть больше двух метров) и северного оленя, а также остатки трех небольших зубров. В 1910 году, когда фриз был открыт, его фигуры, подобно фигурам на Парфеноне, еще хранили остатки красок. Расположение их во многом определялось формой скалы, и, по-видимому, после того как они были вырезаны 15-16 тысяч лет назад, кроманьонские художники в разное время их изменяли. Тем не менее ясно, что каждый из последующих скульпторов, работавших резцами и долотами, искусно выполнял поставленную перед собой задачу.

Общий вид создает ощущение простора и изящества. Изогнутые спины животных, расположенных примерно на одном уровне, напоминают катящуюся морскую волну. Формальная композиция отсутствует, и все-таки фриз обладает внутренним единством. В истории искусства он уникален - скульптурный пасторальный пейзаж. Художники в полной мере сотрудничали с природой - черпали идеи из существующих форм и развивали их в соответствии с собственными целями, как композитор разрабатывает заданную тему.

Доисторический художник никогда не вставлял свое произведение в раму и не устанавливал его не пьедестале. Он включал его в окружающий природный материал. Однако если он не находил скальных образований, пригодных для его замысла, то сам создавал нужные формы, как было, например, с двумя зубрами, украшающими пещеру в Ле-Тюк-д'Одубер в департаменте Арьеж (предгорья Пиренеев) (см. стр. 127). Художник, по-видимому, вырезал этих двух зубров из кусков сухой глины - весьма необычный прием, означающий добавление нового материала к естественной поверхности. Но он с таким правдоподобием прилепил своих зверей к пологому выступу, что они кажутся его частью.

Таким же величавым слиянием искусства и природы были наскальные рисунки Альтамиры, от которых ученый мир сначала презрительно отвернулся. Со временем, разумеется, подлинность их была установлена, но это был длительный процесс, определявшийся рядом последующих открытий.

Решающим было открытие в 1895 году во Франции (опять-таки благодаря любопытству ребенка) пещеры Ла-Мут с зубром на потолке. На этот раз специалисты были уже не столь скептичны: в этой перемене немалую роль сыграл тот самый Эдуард Пьетт, который консультировал дона Марселино де Саутуолу в дни Парижской выставки 1878 года, а позже отстаивал его открытие. Пьетт указал на принципиальное сходство между рисунками Ла-Мут и Альтамиры, а после того как наскальная живопись была обнаружена во французских пещерах Фон-де-Гом и Комбарель, ученые Франции уже не могли сомневаться, что в области, охватывающей юго-запад Франции и северо-запад Испании, существовало во многом единое пещерное искусство.

Альтамира получила долгожданное признание. Официально это произошло в 1902 году, когда Эмиль Картелак, один из самых упорных ее противников, публично признал свою ошибку в ныне знаменитой статье "Покаяние скептика". Год спустя Картелак пригласил молодого священника Анри Брейля, который уже приобрел известность своими исследованиями кроманьонских находок, поехать с ним в Альтамиру. Они тщательно осмотрели пещеру, и Брейль начал писать копии картин, познакомившие широкую публику с кроманьонским искусством.

Ученые, которые принялись рьяно исследовать Альтамирскую пещеру, оценивать ее сокровища и измерять ее, сообщили, что длина главной картинной галереи, как ее теперь называют, равна всего 18 метрам, а ширина не превышает 8-9 метров. Потолок настолько низок, что легко понять, почему доисторические художники предпочитали писать на нем, а не на стенах. Правда, он очень неровен, но, возможно, именно такая поверхность и привлекала художников: включая выступы в изображения животных, они добивались впечатления объемности.

С характерным отсутствием единодушия специалисты насчитывают в Альтамире от 25 до 100 животных, в зависимости от того, как они учитывают остатки более старых рисунков, поверх которых делались новые. Подавляющее большинство животных изображено в натуральную величину.

Картинная галерея содержит произведения, относящиеся к разным периодам. Единой датировки не существует. По мнению немецкого археолога Иоганнеса Марингера, ориньякский период (примерно 34-21 тысяча лет назад) представлен небольшими по размерам, простыми по очертаниям контурными рисунками. Затем в течение двух тысяч лет художники закрашивали тела животных красной или черной краской. Когда же пришел полный расцвет позднего мадленского искусства (19-12 тысяч лет назад), основой стал рисунок и растушевка внутри фигуры. Анатомические особенности выделялись резкими штрихами. Искусные градации цвета придавали мышцам выпуклость.

Все краски, которыми пользовались доисторические художники, изготовлялись из естественных пигментов - то есть они были минеральными, а потому не выцветали. Наиболее распространенной была охра - глина с примесью минералов железа, которые обеспечивают разнообразие оттенков от чисто красного и желтого до светло-коричневого и темно-коричневого. Некоторые черные краски изготовлялись из древесного угля, но основу наиболее прочных составляла окись марганца - довольно распространенный минерал. Красящие вещества превращали в порошок, а затем смешивали с тем или иным связывающим веществом - кровью, животным жиром, мочой, рыбьим клеем, яичным белком или соком растений.

По найденным в пещерах остаткам приспособлений, которыми пользовались художники, можно даже представить себе, как все это происходило. Вполне вероятно, что работал не один художник, а двое-трое - опытный мастер и его помощники или ученики, которые следили за светильниками, растирали пигменты и выполняли всякую другую подсобную работу.

Художники работают при искусственном свете, который дают маленькие светильники - каменные плошки, наполненные жиром. Они расставлены по всей пещере на камнях и уступах, точно лампадки (в другие эпохи и в других местах светильники изготовлялись из подобранных на берегу морских раковин или из черепных крышек). Фитилями служат пряди волос или мох.

Пляшущие огоньки отбрасывают на стены и потолок прихотливые тени, едкий чад горящего жира смешивается с запахами связывающих веществ, подмешанных к пигментам. Художник сверяется с предварительным наброском, который он нацарапал на плоском камешке. (Несколько таких камешков было найдено - на них в миниатюре почти линия за линией изображены те же животные, которые украшают стены некоторых пещер.) Готовясь приступать к работе, он на всякий случай прижимает ладонь к своду там, где собирается рисовать, - ведь краску можно накладывать только на совершенно сухую поверхность. Он начинает с того, что либо рисует контур животного черной краской, либо выцарапывает его острым орудием. Краску он наносит кистью, сделанной из волос животных, а может быть, пользуется смазанной жиром палочкой или "карандашом" из затвердевшей пасты.

Когда контур готов, художник начинает раскрашивать его, выделяя черным цветом некоторые детали - глаза, рога, мышцы и копыта. Краски он смешивает в отдельных раковинах (при раскопках в пещерах находили раковины с пятнами охры разных оттенков), а наносит их на рисунок с помощью различных приспособлений - осторожно размазывает кистью, после чего разравнивает пальцем или мягким тампоном из мха, лишайника, а может быть, шерсти, пока не добьется почти незаметного перехода одного оттенка в другой. А может быть, он сыплет краску, как порошок, или выдувает ее через полую птичью кость, так что она оседает на камне точно туман.

Если вспомнить, насколько ограниченной была палитра доисторического художника - желтый, красный, коричневый и черный цвета, - остается только поражаться разнообразию и верности оттенков. Когда, закончив свой труд, художник выходит из пещеры, остальные смотрят на него с почтением и страхом. Дозволяется ли им взглянуть на его творение или нет, они знают, что он совершил магическое деяние на благо всей группы, и в их глазах он уже обрел нечто от таинственности и волшебной силы шамана или жреца.

После того как подлинность Альтамиры была засвидетельствована официально, она почти 40 лет оставалась самым богатым музеем доисторического искусства. Ее потолок получил, пожалуй, наибольшую известность среди всех плафонов мира, если не считать ватиканских шедевров Микеланджело. Альтамирскую галерею, собственно говоря, даже называли Сикстинской капеллой каменного века. Но с 1940 года Альтамира делит эту честь с замечательной пещерой Ласко в долине Везера. Обстоятельства ее открытия очень напоминают историю открытия Альтамиры - снова собака, погнавшаяся за каким-то зверьком, и подростки. На этот раз собака провалилась в яму у корней ели, вывороченной бурей. И вновь на визг угодившего в ловушку пса прибежал его хозяин - один из четырех мальчишек, гулявших неподалеку, - расширил отверстие и соскользнул на пол пещеры, который был на глубине семи с половиной метров. Приятели последовали за ним, принялись зажигать спички и увидели вокруг себя на стенах лошадей, оленей и быков. Мальчишки четыре дня хранили в тайне свою удивительную находку, а потом не вытерпели и рассказали о пещере учителю. И четыре дня спустя прославленный аббат Брейль, который по счастливому стечению обстоятельств жил тогда всего в сорока километрах от пещеры, взял на себя заботу о ней. Открытие было сделано в год оккупации Франции во время второй мировой войны, и установить тяжелые стальные двери, а также обеспечить кондиционирование воздуха для сохранения системы галерей и стен пещеры было тогда невозможно. Но в 1948 году это было сделано, и в Ласко получили доступ ученые и туристы, которые ежедневно посещали пещеру тысячами.

По какой-то причине, присущей только Ласко, такое нашествие людей оказалось вредоносным: по рисункам начали расползаться пятна размножающихся водорослей. Пещеру закрыли для посетителей, и ученые принялись изыскивать способы, как избавить ее от этого опасного врага, появление которого было, по-видимому, связано с выдыхаемым людьми воздухом или какими-то другими выделениями человеческого тела. Вот почему теперь в пещеру допускаются по особому разрешению не больше 4-5 человек в день, обычно специалисты.

Естественно провести сравнение между Ласко и Альтамирой. Обе пещеры использовались доисторическими людьми примерно в один и тот же период - 34-12 тысяч лет назад. Но, по мнению некоторых специалистов, лучшие рисунки Альтамиры относятся к концу этого периода, тогда как рисунки в Ласко создавались на несколько тысячелетий раньше, в момент наивысшего расцвета. Общее впечатление от Альтамиры - колдовское величие и покой. Зубры, тогдашние владыки животного царства, горбят мощные покрытые гривой плечи и отодвигают всех остальных на второй план. Они, как описывал их Брейль, "иногда просто стоят, отдыхая, иногда лежат или потягиваются, иногда неторопливо бредут куда-то, иногда мчатся галопом". Но мчащихся среди них мало. Благородство, которым художники наделили этих гигантов, показывает, как относился к ним человек. Кроманьонцы, возможно, испытывали к ним благоговейное уважение, еще не научившись смотреть на мир животных с равнодушием или с высокомерной снисходительностью, которые появились у людей много тысяч лет спустя.

По меньшей мере трех альтамирских зубров называют лежащими - ноги у них подобраны под туловище, а головы низко опущены. Некоторые специалисты придерживаются мнения, что зубры эти умирают и уже не в силах держаться на ногах. Но большинство считает, что они спят или же вот-вот должны принести теленка. Их позы, по-видимому, определялись выступами скалы, которые подсказывают такую скорченность. Но каково бы ни было объяснение - а в разных случаях, возможно, верны разные объяснения, - эти великаны прекрасно символизируют скрытую энергию, готовую вырваться на волю.

Если посмотреть внимательно, клубок царапин на этом камне распутывается в целый зверинец - лошади, носороги северные олени, горные козлы, самец благородного оленя и один представитель семейства кошачьих. Такие камешки, как кажется, служили для набросков, по которым художник рисовал фигуры на стенах пещер. Покончив с первой фигурой, он, по-видимому, намазывал камень охрой или глиной и, после того как они высыхали, делал новый набросок. Когда слои охры и глины отвалились, на поверхности камня осталась путаница наложенных друг на друга контуров

Но несмотря на общее спокойное величие, альтамирская галерея имеет свои исключения. Например, "ревущий зубр" заставляет забыть про безмятежность - его рот разинут, голова выдвинута вперед, глаза бешено выпучены, грива щетинится, словно колючая проволока, а спина выгнута дугой. Быть может, это первое в мире изображение первозданной ярости. Полный контраст ему являет мирный зубр с задранной головой, который словно готовится сорвать листок с ветки. Альтамира может похвастать двумя кабанами - это единственная пещера, где, вне всяких сомнений, изображены кабаны. Несколько в стороне, словно оберегая свое достоинство, стоит самка благородного оленя (см. стр. 114-115); это самое большое изображение животного в испанских пещерах (свыше двух метров длиной). И почти незаметна кроткая призрачная голова зубра, нарисованная желтой краской, может быть, 25 тысяч лет назад. Это один из древнейших рисунков в пещере, почти стершийся, но все еще не утерявший выразительности.

В отличие от Альтамиры животные в Ласко (см. стр. 114, 116-117, 118-119) куда менее спокойны и гораздо более разнообразны. Если животные Альтамиры почти все безмятежны и величавы, то в Ласко они чаще стремительно бегут. Знаменитая "падающая лошадь" изображена вверх ногами и с головой между копытами. Если художники Альтамиры полностью владели цветом и движением, художники Ласко накладывали краски словно бы небрежно и пользовались волнистыми линиями, которые смелостью штрихов и завитков напоминают стиль барокко. Если живопись Альтамиры производит впечатление классической и ортодоксальной, то в Ласко она ничем не скована и на современный взгляд кажется экзотичной.

Марсель Равида и Жак Марсаль - подростки, обнаружившие пещеру Ласко и ее галерею кроманьонских рисунков, - у входа в эту пещеру рядом с крупным знатоком доисторического искусства аббатом Анри Брейлем (в берете) и их гордым учителем. Эти мальчики с двумя приятелями как-то осенью 1940 года спустились за собакой в яму и первыми увидели сокровища Ласко

Пещера Ласко имеет примерно подковообразную форму, и длина ее из конца в конец составляет около 100 метров. Посетители проходят через массивные металлические барьеры и наступают (в обуви, разумеется) в дезинфицирующую жидкость, которая убивает все водоросли, какие могли пристать к подошвам. После этого их допускают в полукруглую картинную галерею, где они сразу же видят на левой стене фантастического зверя, словно охраняющего вход. Он чрезвычайно отвечает духу Ласко. Его называют единорогом, но он скорее "двурог", так как из его лба торчат вперед два рога. По-видимому, он нарисован поверх более раннего рисунка, возможно, красного контура небольшой лошади. Длина этого диковинного существа составляет около 165 сантиметров, и, по мнению некоторых, у него туловище носорога, а голова - антилопы оронго. Но это может быть и человек в маске, одевшийся так перед свершением какого-то обряда. Нарисованные на его боку круги, каких в природе не существует ни у одного животного, наводят на мысль о маскарадном костюме. Квадратная морда и горб увеличивают ощущение нереальности, а кроме того, оно беременно.

Особое внимание в полукруглой галерее привлекают четыре гигантских белых быка, длиной каждый около 4 метров, обведенные по контуру жирной черной полосой. Художники Ласко не пользовались белой краской, но впечатление белизны возникает благодаря тому, что сероватый камень внутри черных полос ничем не закрашен. Этот умело созданный эффект белизны придает быкам таинственную божественность, подобную той, которой наделялся египетский бог Апис, почитавшийся в виде белого быка. Собственно говоря, эти четыре быка вполне могли быть божествами, благостно взирающими на мир животных поменьше - бегущих лошадей, оленей с фантастическими рогами, маленьких коров. В полукруглой галерее, как и в остальных частях пещеры, поражает различие в масштабах рисунков. Между ногами огромных быков помешается настоящая "куча мала" из животных поменьше - прихотливая чаща из ног и ветвистых рогов. Это взаимодействие времени и ракурсов, карнавал призрачных существ из прошлого, наложенные друг на друга изображения, таинственные значки и загадочные ряды черных пятнышек.

В узкой прямой галерее, около 20 метров длиной, которая начинается за полукруглой, посетитель словно оказывается на пути стремительно бегущих животных, чьи копыта гремят прямо над его головой. На стенах соперничают две группы. На левой стене четыре коровы и три небольшие не полностью нарисованные лошади. Композиция на правой стене, в которой господствуют 13 лошадей, гораздо интереснее. Пять лошадок, похожих на шетлендских пони, храбро рысят вперед, хотя над ними взмывает огромная корова. На этой же стене находятся две знаменитые "китайские" лошади (см. стр. 114 и 116-117), получившие такое название из-за тонких ног и толстых животов, какими снабжали лошадей китайские художники классического периода.

Сокровища Ласко гораздо разнообразнее сокровищ Альтамиры, но фигуры на стенах и потолках этих пещер равно ставят перед учеными множество загадок. Изображены там главным образом животные, служившие добычей кроманьонским охотникам, - зубры, лошади, олени. В целом они нарисованы с огромной жизненной достоверностью, чего никак нельзя сказать об изображениях человека. Последних очень мало, и это либо условные сочетания палочек, либо химеры вроде птицеголового человека.

Художники золотого века доисторического искусства выражали себя главным образом в малой скульптуре и рисунках на кости, а не в настенной живописи, и только на исходе ледникового периода, перед самым возникновением земледелия, на стенах пещер появляется много изображений людей (см. стр. 141-147).

Такая странность, естественно, породила немало разных истолкований - в рисунках усматривали, например, магические заклинания, символические изображения обрядов и мистические знаки, указывающие на предполагаемую природу Вселенной. Но главное значение кроманьонского искусства - и настенного, и остального - ясно и бесспорно. Возникновение изобразительного искусства, не уступающего ничему из созданного людьми в последующие эпохи, знаменовало появление совершенна нового элемента в человеческой жизни. Его связь с чисто практической борьбой за выживание, которая столь долго составляла основу и смысл человеческого существования, была лишь косвенной. С этих пор высочайшие устремления человечества сосредоточиваются не на физических, а на интеллектуальных и духовных потребностях.

Загадка Венер каменного века

Среди дразнящих любопытство произведений кроманьонских художников особое место занимают женские фигурки, которых археологи назвали "Венерами" за пышность их форм. Около шестидесяти таких фигурок было найдено на территории от Франции до Сибири, но все они, включая показанные здесь, были сделаны 20-27 тысяч лет назад и почти все характеризуются материнской зрелостью форм. Назначение Венер все еще служит предметом споров, однако большинство специалистов видит в них символ плодородия, изображение богини-матери, которую кроманьонцы почитали как источник и хранительницу всех благих вещей. Она была матерью, хранительницей очага, покровительницей охоты и, может быть, даже считалась прародительницей рода людского.

Этой глиняной фигурке из Чехословакии присущи типичные черты Венер - преувеличенно большая грудь и живот, неоформленные руки и ноги; нижняя часть ног у этой фигуры отбита, но они почти наверное были лишены ступней

Вырезанная из камня Венера из Виллендорфа была найдена в Австрии. Ее руки - просто полосы на груди, а вьющиеся волосы закрывают всю голову и лицо, точно шлем

Венера из Лепюга (Франция), старейший член этого прихотливого сообщества, вырезана из слоновой кости. Нижняя ее половина состоит из выпуклостей, свойственных женской фигуре, но крайне преувеличенных, а руки, плечи и голова образуют одну шееподобную колонну

Венера из Кьоццы (Италия) сохраняет общую форму обломка песчаника, из которого ее вырезали. Ее живот анатомически реалистичен, а поперечная выемка создает ощущение жировых складок

Эта вырезанная из бивня мамонта Венера была найдена в Гагарине (СССР, верховья Дона). Ноги у нее сведены к перевернутому конусу - вероятно, ее просто втыкали в землю, чтобы она стояла

Блистательная кроманьонская скульптура

Хотя в наше время признание кроманьонцу как художнику принесла живопись, он, кроме того, умел создавать скульптурные и резные изображения, превращая кусок кости или рога в фигуры, полные жизни и изящества. Дошедшие до нас предметы все очень невелики. Самый большой из этих четырех образцов, костяная рыба справа, имеет в длину менее 20 сантиметров. Многие предметы просверлены, чтобы носить их на ремешке, а диск слева мог служить пуговицей. Почти все кроманьонские резные фигурки изображают животных - естественная тематика для людей, живших охотой. Но какие бы практические задачи ни ставили себе эти художники, они изумительно чувствовали - и передавали - красоту, присущую изображаемым объектам.

Вырезанный из куска оленьего рога зубр поворачивает голову, чтобы лизнуть свой бок. Жизненность позы говорит о наблюдательности художника. Эту десятисантиметровую фигурку считают обломком копьеметалки

Древнейший пример истории в картинках, трехсантиметровый диск с вырезанными на обеих сторонах изображениями одной и той же серны. На одной стороне серна стоит, на другой (увеличенной) она либо спит, либо мертва

Вырезанная из бивня мамонта, эта лошадь, длина которой не достигает и восьми сантиметров, щеголяет густой гривой и косматой шерстью, изображенной с помощью крохотных насечек, нанесенных на ее туловище аккуратными рядами

Этот длинный (почти двадцать сантиметров) и узкий кусок кости послужил материалом для лощила с изображением лосося, широкий хвост которого мог быть удобной ручкой

Эффектное исцеление от "зеленой болезни"

Однажды в 1960 году, через 20 лет после открытия французской пещеры Ласко и ее великолепных кроманьоньских панно, один постоянный посетитель обнаружил на стене крохотное зеленое пятнышко, которого прежде там не было. Заподозрив неладное, он вернулся в пещеру через несколько недель и с большой тревогой увидел, что пятнышко увеличилось - "зеленая болезнь", как назвали это бедствие, грозила поглотить всю бесценную живопись Ласко.

Пещеру немедленно закрыли для посетителей, и ученые начали выяснять, какой враг проник в пещеру. Они предположили, что "зеленая болезнь" - это водоросли, для существования которых необходим свет, а потому полная темнота положит конец их распространению. Однако темнота не принесла спасения - зеленые пятна продолжали расти.

Работая в лаборатории вперегонки со временем, два биолога изучали соскобы со стен. Выяснилось, что это действительно водоросль Palmellococcus, которая питалась бактериями и минеральными солями, заносимыми в пещеру посетителями. Чтобы остановить ее распространение, стены пещеры обрызгали смесью антибиотиков - пенициллина, стрептомицина и канамицина, а в заключение обработали формальдегидом с детергентом, и водоросли исчезли, не оставив заметных следов. После этой обработки пещера избавилась от инфекции и рисунки вновь выглядят точно так же, как в день, когда их нашли.

'Единорог' Ласко, получивший это название, несмотря на то что рогов у него два, был особенно сильно поражен водорослями

Проволочки детекторов улавливают появление даже микроскопических спор

Ученый в защитном костюме и маске обрабатывает уголок пещеры Ласко аэрозолью из антибиотиков, уничтожая бактерии, которыми питаются водоросли

Микрофотография участка стены, пораженной водорослями, до обработки

Микрофотография участка стены, пораженной водорослями, вскоре после обработки

Микрофотография участка стены, пораженной водорослями, четыре месяца спустя когда водоросли полностью исчезли

Вереница животных внутри главной галереи Ласко, очищенная от пятен водорослей, словно движется в сторону входа. Даже единорог (крайний слева), наиболее жестоко пострадавший от водорослей, теперь вновь ясно виден

Подземные шедевры первых художников

Величайший дар кроманьонского человека современному миру - это полное жизненной силы пещерное искусство. Используя только созданные природой орудия и материалы - перья, клочки шерсти, мох и изжеванные прутики в качестве кистей, тростниковые или костяные трубочки для выдувания красок и естественные пигменты, - он изображал животных, которых знал и которые обеспечивали его пищей и одеждой. Его талант был так велик, что он делал их совсем настоящими, запечатлевал во всей их подлинности - бегущими, нападающими, ранеными. И самый процесс изображения их на стене пещеры мог быть для него средством обретения власти над ними, обеспечивающим удачную охоту.

Около ста европейских пещер и скальных навесов хранят памятники его творчества, и находки все продолжаются (недавно в Испании, в Стране Басков, была обнаружена пещера с изображениями лошадей и зубров).

Тысячелетиями укрытые в могильном мраке, многие рисунки и картины сохранили первозданную свежесть и яркость. Некоторые из самых замечательных - со стен французских пещер Ласко, Нио и Руффиньяк и испанской Альтамиры - воспроизведены на следующих страницах. Создатели их навсегда останутся неизвестными. Ибо единственной "подписью" блистательных кроманьонских художников можно считать иногда встречающиеся на стенах пещер отпечатки ладоней. Нередко, как показано здесь, их контур обводился краской.

Отпечатки ладоней сохраняются во французской пещере Гаргас свыше 10 тысяч лет

Ласко. Выбрасывая вперед тонкие передние ноги, эта лошадь словно бежит

Нио. Выразительно нарисованная черной краской длинношерстная лошадь полна буйной силы

Альтамира. Нарисованная в натуральную величину на потолке самка оленя обладает верными и изящными пропорциями. Тонкая растушевка создает ощущение объемности

Ласко. Изящные компактные очертания мчащейся галопом лошади заставляют вспомнить восточное искусство, и ее нередко называют 'китайской'. Острия вокруг, возможно, символизируют летящие копья охотников

Ласко. На стене у главного входа разными красками изображены силуэты трех бегущих оленей. Кроманьонские художники постоянно изображали оленей, и в Ласко их 14

Нио. Врезанный в глиняный пол зубр опустил голову, точно обессилев. Художник создал эту фигуру, включив в нее ямки, выбитые капавшей с потолка водой, - несколькими штрихами он преобразил их в кровоточащие раны

Нио. Нарисованный на стене зубр словно готов ринуться на врага. Его косматая шерсть воспроизведена очень реалистично

Руффиньяк. Шерстистый носорог, на котором варварски расписался какой-то турист, настолько жирен, что волочит брюхо по земле

Альтамира. Изображенный в натуральную величину кабан, один из свирепейших зверей каменного века, показан в прыжке

Глава пятая. Сложное сознание кроманьонца

Эта фигура в обрядовом костюме из шкур и рогов оленя воспроизведена здесь по копии, сделанной аббатом Брейлем в 1912 году в пещере Ле-Труа-Фрер. Фигура эта, по мнению Брейля, изображающая шамана, принадлежит к немногим произведениям кроманьонского искусства, дающим представление о ритуалах и обрядах первых современных людей

Телосложение кроманьонца было современным, ум - острым, мастерство - высокоразвитым, искусство - великолепным. Ну, а его сознание, его духовная жизнь? Владел ли он средствами выражать свое отношение к природе? О чем говорят его рисунки, если не считать тонкого эстетического восприятия? Может быть, они выражали веру в сверхъестественное? Были данью таинственным силам? Магическими заклинаниями? Обладал ли он религией? Ответы на все эти вопросы, разумеется, не идут дальше логических построений, и специалисты спорят и будут спорить о всевозможных тонкостях. Но одно несомненно: в кроманьонские времена была достигнута важнейшая ступень интеллектуального развития человека-способность оперировать символами.

Символы - это ключи к интеллектуальной и духовной жизни человека. Алфавиты, слова, цифры, календари, картины, храмы - все это символы, несущие смысл, который не исчерпывается ими самими. Увенчанный рогами головной убор кроманьонского шамана и митра епископа - равно символы, говорящие о занятиях и статусе тех, кто их носит. Любые церемонии и обряды всегда символичны, имеют ли они политический, религиозный или магический характер: свечи в алтаре современной церкви и мерцающие огоньки плошек с жиром, освещавшие расписанные стены кроманьонских пещер, - это равно реквизит символического действа

Пещеры по самому своему характеру благоприятствуют возникновению магии. Всякий, кто углублялся в доисторические пещеры больше чем на несколько шагов, несомненно, ощущал что-то таинственное в неровных стенах и сводах, в темных углублениях и ответвлениях. Свет фонарей наполняет их фантастическими тенями и образами. У каждой пещеры есть свои, присущие только ей особенности, свое настроение - от церковной торжественности Альтамиры до длинных извилистых коридоров Комбарели и переходов и странно манящих ниш Фон-де-Гома. Но почти во всех них есть укромные места, которые могли быть святилищами или служить для каких-нибудь ритуалов или обрядов. Некоторые из таких мест находятся в труднодостижимых расселинах и провалах, из чего, возможно, следует, что в доисторические времена они считались священными именно благодаря недоступности.

Некоторые археологи полагают, что эти тайные святилища предназначались для инициации. Быть может, кроманьонские подростки должны были ползком пробираться по темным сырым туннелям, страшась заблудиться, а то и преодолевая слабость, вызванную длительным постом, - и вознаграждались за все, увидев мерцающие светильники и бегущее животное на стене или какое-нибудь другое магическое изображение. Хотя у нас нет прямых доказательств существования инициации в доисторическую эпоху, но во многих древнейших письменных памятниках мы находим упоминания о подобных церемониях, проводившихся в столь же внушительной обстановке. И вполне вероятно, что люди с таким живым умом, как кроманьонцы, во многом еще пребывавшие под властью природы, постоянно сталкивающиеся с опасностями и невзгодами, как воображаемыми, так и вполне реальными, использовали свои пещеры отнюдь не для простых и будничных целей.

Одно из наиболее эффектных мест для инициации было обнаружено в предгорьях французских Пиренеев, где речка Вольп соединяет две системы пещер. Она протекала по землям графа Анри Бегуэна, археолога и профессора Тулузского университета. У графа было три сына. И читатель вряд ли удивится, узнав, что мальчики сыграли ведущую роль в исследовании пещер. Они прослышали, что речка исчезает в огромном лабиринте подземных залов и туннелей. И как-то летом 1912 года они на плоту из пустых канистр поплыли по течению Вольп к склону холма, где она уходила под землю, точно адская река Стикс.

После нескольких поворотов они достигли большой темной галереи и вытащили плот на галечный пляж. Затем, подняв фонари, они прошли по туннелю длиной около 20 метров и оказались в подземном зале с озером посредине. Впоследствии этот зал получил название "Брачный Покой" из-за белого кружева своих сталактитов и сталагмитов. В дальнем конце Брачного Покоя они вскарабкались на крутой двенадцатиметровый откос и отбили несколько сталактитов, чтобы проникнуть в коридор, который через несколько сотен метров настолько сузился, что они протискивались через него с большим трудом. За коридором открылся еще один зал, усеянный окаменевшими костями пещерных медведей (этого мальчики, конечно, не знали), а затем они очутились в круглом зале и замерли от удивления, смешанного с робостью: свет их фонарей упал на двух великолепных глиняных зубров, около шестидесяти сантиметров длиной каждый, прилепленных к большому камню, рухнувшему со свода.

Странствуя под землей, сыновья графа Бегуэна испытывали радостное волнение и страх перед неведомым, словно участники инициации, и их отец, осмотрев находку, пришел к выводу, что пещера, вероятно, использовалась именно для таких целей. На глиняном полу в нише неподалеку от зала зубров граф и его коллеги нашли под тонкой известковой коркой около пятидесяти отпечатков человеческих пяток. Судя по их относительно небольшой величине, это были следы пяти-шести подростков в возрасте от 13 до 15 лет. Разумеется, и этих подростков могло привести туда простое любопытство. Однако на полу неподалеку от отпечатков исследователи нашли несколько глиняных палочек, которые, по-видимому, изображали маленькие фаллосы. Эта почти недоступная ниша глубоко в недрах холма, возможно, служила когда-то для совершения ритуалов, обеспечивающих плодовитость, была местом, где мальчики, несли стражу. Размножение зубров, естественно, не могло не интересовать людей, для которых эти крупные животные были источником мяса и шкур.

Два года спустя после открытия зала зубров граф и его сыновья начали исследовать вторую пещеру, соединенную с первой. В честь мальчиков граф назвал ее "Ле-Труа-Фрер" - "Три брата". И вновь в труднодоступном месте они обнаружили явные указания на магические обряды. Преодолевая ставшие уже привычными препятствия, они спускались в провалы, карабкались на откосы и наконец через туннель, охраняемый нарисованными и вырезанными на стенах львиными головами, вошли в колоколообразное помещение глубоко в недрах земли.

Тут они увидели на стенах множество легких, как паутина, рисунков самых разных животных. Это был словно колдовской зоопарк. Самка северного оленя с передними ногами могучего зубра! А вел эту процессию гибрид с человеческими ногами, с хвостом и рогатой головой - он приплясывал и играл на музыкальном инструменте, похожем на флейту. Эта фигура неизбежно вызывает в памяти пляшущих сатиров и Панов ранней греческой мифологии с их свирелями.

Однако самой поразительной фигурой, венчающей нишу, был "Владыка зверей", словно бы охраняющий свое причудливое стадо (см. стр. 124). Оленьи рога, гипнотические совиные глаза, лошадиный хвост, волчьи уши, передние лапы медведя, человеческие ноги и половые органы - все это вместе создает существо, источающее жизненную энергию, волшебный сплав звериных и человеческих сил. Этот шедевр кроманьонского искусства нередко называют "колдуном" или "шаманом".

В искусстве кроманьонцев нет прямых свидетельств того, что они практиковали шаманство, но многие археологи видят в химерах вроде Владыки зверей пещеры Ле-Труа-Фрер указание на такую возможность. В этом мнении их укрепляет и Птицеголовый человек, обнаруженный на дне семиметрового провала в пещере Ласко. Бесхитростно нарисованное туловище напоминает стручок с руками и ногами в виде палочек. На обеих его руках всего по четыре пальца. Голова с клювом откинута. Возле него несколько странных атрибутов: увенчанный птицей шест или палка (возможно, это изображение копьеметалки) и грозное копье с зазубренным наконечником, прислоненное к огромному смертельно раненному зубру со вздыбленной шерстью и кольцами кишок, вываливающихся из брюха. А немного в стороне стоит, задрав хвост, загадочный носорог, словно все это его ничуть не касается.

По мнению столь видного истолкователя кроманьонского искусства, как аббат Брейль, это просто драматичная охотничья сцена, изображающая человека, который поразил зубра и в свою очередь был убит носорогом. Брейль был так уверен, что рисунок изображает реальную смерть на охоте, что провел раскопки в провале, проверяя, не был ли погибший охотник погребен под рисунком, но никаких костей не нашел.

Два шестидесятисантиметровых глиняных зубра прислоняются к выступу известняка в дальней галерее французской пещеры Ле-Тюк-д'Одубер близ Арьежа. Фигуры эти, возможно, использовавшиеся для каких-то обрядов, были вылеплены около 15 тысяч лет назад, но почти не пострадали от сырости и колебаний температуры, которые разрушили не столь хорошо укрытые скульптуры

Загадочный рисунок в пещере Ласко изображает человека с птичьей головой, птицу на шесте, зубра с вспоротым брюхом и носорога (слева). Рисунок находится на дне провала, и это заставляет предположить, что для него нарочно было выбрано труднодоступное место, возможно, в какой-то связи с обрядом инициации

Позже одни специалисты истолковали рисунок как символическое изображение битвы между тремя кланами, чьими тотемными знаками были птица, носорог и зубр. Другие усматривали в нем столкновение мужского и женского начал - копье символизировало мужское начало, а зубр с овалами вываливающихся внутренностей - женское. Согласно третьей гипотезе, принятой очень широко, птицеголовый человек - это шаман в маске, совершающий какой-то ритуал и опрокинувшийся навзничь в трансе. В поддержку этой гипотезы ее сторонники указывают, что птица на шесте (или копьеметалка) у народностей Сибири часто ассоциировалась с шаманом.

Эта связь с Сибирью, возможно, не случайна. В жизни охотничьих племен, кочевавших там еще в недавнем прошлом, шаман - предсказатель, врачеватель, колдун - был важной фигурой. Впадая в экстатический транс, он с помощью магии пророчил будущее или "изгонял болезнь" из тела больного. Люди, во всем зависевшие от природы, находили опору в уверенности, что шаман способен постигать их судьбу и помогать им.

Насколько подобные наблюдения можно экстраполировать в прошлое - вопрос, разумеется, спорный. Но, во всяком случае, то, что сегодня известно о шаманстве и его символике у некоторых племен охотников-собирателей (не только в Сибири, но и в Южной Америке, Африке и других местах), может дать представление о том, что думал первобытный человек о силах, которые признавал более могучими, чем он сам.

Стать шаманом у охотников Сибири мог только человек, в семье которого всегда были шаманы. "Дух моего умершего брата Ильи приходит и говорит моим ртом", - объяснял Семен Семенов, тунгусский шаман монгольского происхождения, упоминающийся в книге Джозефа Кэмпбелла "Маски бога - первобытная мифология ".

Право быть шаманом Семенов заслужил, выдержав и физические страдания, и мучительное испытание. "Мои предки начали шаманить надо мной. Они поставили меня, как чурбак, и стреляли в меня из луков, пока я не упал замертво. Они разрезали мою плоть, вынули мои кости, пересчитали их и ели мою плоть сырой... И пока они совершали этот обряд, я ничего не ел и не пил целое лето. Но потом духи шаманов испили крови оленя и дали испить мне... И так бывает с каждым тунгусским шаманом. Только после того, как его предки шаманы разрежут его тело и вынут кости, он может начать шаманить".

Хотя этот рассказ представляет собой сплав мифов с галлюцинациями и выдумками, он показывает то исступленное самовнушение и мистическое ощущение соучастия, которые сопутствуют древней традиции шаманства.

Квалифицированным наблюдателям редко приходилось присутствовать при колдовстве шаманов. В литературе о шаманстве часто цитируется сообщение Лукаса Бриджеса, сына миссионера, который провел юность в близком общении с членами охотничьего племени она, обитающего на Огненной Земле. На этой исхлестанной бурями оконечности Южной Америки несколько индейских племен, чьи предки, вероятно, пришли в Америку из Сибири во времена кроманьонцев, влачили в XX веке существование, которое было бы скудным и по нормам каменного века. Бриджес рассказывает о том, как в ясную лунную ночь он наблюдал за действиями шамана, которого звали Хаушкен.

Хаушкен начал петь и постепенно впал в транс. "Выпрямившись во весь рост, он шагнул ко мне, - сообщает Бриджес, - и плащ, его единственная одежда, соскользнул на землю. Внушительным жестом он засунул пальцы обеих рук себе в рот, затем вынул их, сжав кулаки и сомкнув большие пальцы. Держа кулаки на уровне моих глаз, он приблизил их к моему лицу на расстояние полуметра и медленно развел. Тут я увидел между ними что-то небольшое, полупрозрачное. В середине этот предмет имел в ширину примерно 2,5 сантиметра и, сужаясь к концам, исчезал в его пальцах. Это мог быть тонкий кусок теста или резины, но он казался живым и вращался с большой скоростью, причем Хаушкен весь трясся от мышечного напряжения...

Я смотрел на этот непонятный предмет, а Хаушкен все шире разводил руки, предмет становился все прозрачнее... и вдруг я понял, что его больше нет. Он не разлетелся на части, не лопнул, как пузырь, а просто исчез - я видел его секунд пять. Хаушкен не сделал никакого неожиданного движения, а просто медленно разжал кулаки и показал мне ладони. Они казались сухими и чистыми. Он был совершенно обнажен, и рядом с ним никого не было. Я взглянул на снег, а Хаушкен, несмотря на свой стоицизм, не удержался от смешка - на снегу ничего не было видно.

Остальные внимательно следили за происходившим, и, когда предмет исчез, у них вырвался испуганный вздох... Они верили, что это чрезвычайно злой и опасный дух... Он способен принимать физическую форму, как мы только что наблюдали, или же остается невидимым. Он обладает силой вводить в тело тех, кто навлек на себя неудовольствие его хозяина, всяких насекомых, мышей, грязь, осколки кремня и даже медуз и маленьких осьминогов. Я видел, как крепкие мужчины невольно вздрагивали при мысли об этом духе и его страшной власти".

Репертуар шамана - его трюки, способы лечения, гаданий и оказания той или иной помощи - очень заметно варьирует от одной первобытной культуры к другой, но всегда опирается на магию, на понятие об иной реальности. Человек вряд ли сумел бы создать науку, если бы раньше не практиковал магию и не удивлялся бы тому, что, казалось, лежало за пределами понимания. Магия - это искусство добиваться желаемых результатов при помощи различных приемов (включающих знаки, символы и обряды), которые якобы дают колдуну власть над силами природы или над сверхъестественными силами. Магия в определенном смысле - это своего рода игра в науку. Она включает процедуры, сами по себе абсолютно нелепые, но тем не менее представляющие собой попытки добиться определенных результатов, примитивные методики для будущих открытий. Магия была бесценной опорой для первобытного человека, боровшегося со страхом смерти, с грозными непонятными силами, она помогала ему обрести уверенность в себе. А для охотника магия была еще и дополнительным оружием, почти таким же незаменимым, как копье; если же она не приносила желанных результатов, это означало, что была допущена какая-то ошибка в обряде, а может быть, успеху помешало нечто более могущественное.

Никаких сведений о магических обрядах у кроманьонцев до нас, естественно, не дошло. Но многие специалисты усматривают присутствие магии в кроманьонском искусстве. Живопись, рисунки, барельефы и фигурки часто рассматриваются как нечто подобное предмету, магически исчезавшему в руках Хаушкена, - как символы, тесно связанные с обрядами и сверхъестественными силами.

Например, более чем в 20 испанских, итальянских и французских пещерах были найдены отпечатки ладоней. Их вряд ли можно отнести к сфере искусства, но они указывают на присутствие человека, так же как отпечатки больших пальцев или следы ног. Одни из них закрашены внутри, другие обведены и снабжены фоном, третьи представляют собой просто контуры.

Что они означают? Почему в некоторых пещерах подавляющее большинство отпечатков оставлено левыми руками? Связаны ли они с системой счета? Или так проводилась "перепись" членов группы? А в тех случаях, когда мы видим на отпечатке не все пальцы, знаменует ли это ритуальное уродование или же какой-то язык знаков, обозначение животных? Ведь южноафриканские бушмены, по-особому сгибая или растопыривая пальцы, сообщают друг другу на охоте, какое животное замечено.

Отпечатки ладоней породили много вопросов и разнообразных гипотез. Но для нас они немы. И все же, глядя на эти отпечатки в сумрачной пещере, вроде французской пещеры Гаргас (см. стр. 130), испытываешь странное волнение. Ведь в эту минуту словно получаешь привет через десятки тысячелетий, отделяющих нас от наших далеких пращуров.

Магическим символом могли быть и разбросанные среди пещерных рисунков "тектиформы" (от латинского корня, означающего "крыша"). Эти "крышевидные" узоры часто имеют вид прямоугольников с вписанными в них крестами (см. стр. 133) и напоминают строительные леса - не исключено, что это были первые изображения строений, возведенных человеком. Но что же они изображают? Хижины? Шатры? Обиталища духов? Ловушки?

Однако теперь далеко не все специалисты истолковывают доисторическое искусство как средство магии. Некоторые, находящиеся под влиянием работ Зигмунда Фрейда (в частности, французский археолог Андре Леруа-Гуран), уложили почти все пещерные рисунки в совсем иную схему - в сложную систему половой символики.

Найденная во французской пещере раскрашенная галька восходит к концу последнего оледенения (10 тысяч лет назад). К тому времени некоторые символы могли стать настолько традиционными, что их понимали, даже когда они были нарисованы мелко и небрежно

Леруа-Гуран систематически изучал памятники пещерного искусства и пришел к выводу, что к обрядам, связанным с охотой, относится лишь сравнительно небольшой процент рисунков. С его точки зрения, на кроманьонское искусство сильнейшее воздействие оказало острое осознание различия полов, осознание порой недвусмысленно прямолинейное. Мужское и женское начала имели свои особые символы, своих животных, свои предметы обихода и так далее - по мнению Леруа-Гурана, практически весь мир, окружавший кроманьонцев, распадался для них на мужскую и женскую половины. Животные мужской группы включали оленей, горных козлов, медведей и носорогов; женской - зубров и диких коров. Абстрактные знаки, которые присутствуют почти во всех пещерных рисунках, Леруа-Гуран классифицировал по фрейдистской системе, отнеся острия, ветвистые линии и жезлы к мужской группе, а овалы, треугольники и прямоугольники - к женской. Распределяя животных и сложные узоры по группам, он исходил из того, символ какого пола изображен рядом с ними.

Изучив более 2 тысяч изображений животных и около 60 пещер, Леруа-Гуран сообщил, что 90% зубров и диких коров, символизирующих женское начало, сосредоточены в середине пещер - так сказать, в материнском чреве, тогда как 70% абстрактных мужских символов находятся ближе к входам, где они могли играть роль охранительных знаков. Таким образом, Леруа-Гуран рассматривал пещеру как аллегорию жизни на Земле, воплощающую мечту доисторического человека утвердить равновесие в природе. Он выдвинул предположение, что за этим стоит не простое уравновешивание мужского и женского начал, но и приведение к гармонии всех противодействующих сил - вполне абстрактная концепция, сходная с идеей "инь" и "ян" в китайской философии.

Как и следовало ожидать, эта теория вызвала бурю возражений. Ее критики указывают, что из нее следует, будто кроманьонцы заранее планировали роспись таких пещер, как Альтамира и Ласко, чтобы правильно распределить мужские и женские символы, тогда как в действительности, судя по многочисленным данным, эти пещеры расписывались без определенного порядка и в течение многих столетий.

Большим препятствием к пониманию образов и узоров, созданных людьми кроманьонских времен, была тенденция рассматривать искусство палеолита во всех его разветвлениях как нечто единое. На самом же деле оно чрезвычайно разнообразно, включает много стилей и создавалось во многих местах на протяжении добрых 30 тысяч лет. И представляется вполне правдоподобным, что символы вроде ладоней и тектиформ в разное время могли иметь различный смысл. Да и сами пещеры на протяжении тысячелетий могли служить для разных целей и быть залами совета, святилищами, школами, архивами, местом совершения различных обрядов и поминок по умершим.

Не только искусство указывает на то, что люди кроманьонских времен находили более сложные способы преодоления смутных страхов, тревоги и ощущения непонятного, которые, по-видимому, сопровождали рост их самоосознания. Страх смерти и стремление понять, что она такое и к чему ведет, свойственны именно людям и в полной мере были присущи кроманьонцам.

Найденные во Франции останки неандертальского мужчины, в могилу которого было положено мясо, породили предположение, что еще неандертальцы верили в загробную жизнь. Однако раскопки захоронений в Советском Союзе неопровержимо доказали, что некоторые кроманьонские племена заботились о пышности погребений гораздо больше, чем было принято считать, и хоронили своих умерших со сложными символическими церемониями. Возможно, так покойнику обеспечивалось приятное загробное существование, хотя и не исключено, что все это было символом земного положения умершего и должно было производить впечатление на живых. Но в любом случае они проливают новый свет на понятия каменного века о роскоши, а также на значение, которое тогда придавалось смерти.

Раскопки захоронений давностью в 23 тысячи лет, проводившиеся в области вечной мерзлоты, примерно в двухстах километрах к северо-востоку от Москвы, принесли поразительные находки. В 1964 году были обнаружены остатки двух скелетов; более сохранившийся принадлежал мужчине около 55 лет, погребенному в меховой одежде, богато расшитой бусинами (см. стр. 34). Могильная яма, а затем и покойник были обсыпаны красной охрой, которая, когда завершился процесс тления, облепила кости скелета. Археологи полагают, что красная охра либо символизировала кровь живых, либо должна была придавать умершим более живой вид. Под скелетом и на нем было найдено около 1500 украшений из кости, просверленные клыки песцов, предположительно составлявшие часть ожерелья, а также две дюжины браслетов из бивней мамонта и бусы из того же материала, которые, по-видимому, были нашиты рядами на кожаную одежду покойника.

Вторая важнейшая находка, относящаяся к 1969 году, была даже еще более поразительной. В одной могиле оказались скелеты двух мальчиков, положенных на спину головами друг к другу, так что черепа почти соприкасались. Младшему было лет 7-9, старшему - лет на пять больше. Их погребли в расшитой бусами одежде и с оружием, включая копья длиной около 2,5 метра, сделанные из выпрямленных бивней мамонта с очень тонкими заточенными остриями. На обоих покойниках были браслеты и кольца из бивней мамонта и, по-видимому, какие-то головные уборы. Длинные булавки скрепляли их одежду у шеи, чтобы им было тепло и уютно. Рядом со скелетами лежали два жезла начальника.

Неизвестно, должны ли были все эти украшения и предметы обеспечить мальчикам достойное существование в загробной жизни, или согревать и утешать их души, или просто подчеркнуть видное положение их семьи в земном обществе. Но каким бы ни было их назначение, они явно несли символический смысл и для тех, кто положил их в могилу, знаменовали что-то иное, что-то очень важное, ради чего стоило расстаться с внушительным количеством ценного имущества. Этот обычай многие тысячелетия после эпохи кроманьонцев поглощал немалую часть энергии человека и производимых им богатств.

В 1962 году некоторые указания на возможные интеллектуальные достижения кроманьонцев были получены с помощью наук, непосредственно с археологией не связанных. По-видимому, не исключено, что уже они использовали символы таким образом, который много позднее привел к возникновению письменности. Открытие это сделал Александр Маршек - сотрудник гарвардского музея Пибоди, - когда он работал над книгой о лунной программе НАСА. Собирая материалы о зарождении точных наук, он увидел фотографию небольшой обработанной человеком кости, на которую 8 тысяч лет назад был нанесен ряд зарубок и царапин. Маршек знал, что такие насечки часто встречаются на доисторических костях и камнях. И тут ему пришло в голову, что это, возможно, вовсе не украшения и не счет убитых животных, как полагали некоторые, а какие-то смысловые обозначения. Он пришел к выводу, что 167 зарубок на этой кости могли отмечать фазы луны на протяжении примерно шести месяцев.

Скелеты двух мальчиков, умерших 23 тысячи лет назад в возрасте 12-13 лет - один и около 8 - другой, лежат голова к голове в могиле, найденной на Сунгире (Советский Союз). Богатый инвентарь их могилы, включающий красиво выделанные копья и кинжалы из бивня мамонта, жезлы начальника, бусины с некогда великолепной меховой одежды и различные украшения из кости, заставляет предположить, что мальчиков хоронили торжественно, может быть, даже старались обеспечить им загробную жизнь

Отложив работу над книгой, Маршек в течение четырех лет исследовал под микроскопом сотни мелких предметов каменного века со следами резьбы. На многих из них были насечки, но на предметах, относящихся к ориньякскому периоду (34 тысячи лет назад), имелось необычно большое количество меток, образующих сложные системы. Маршек сосредоточил свое внимание на 30 хорошо сохранившихся предметах, которые, по его мнению, как и кость, положившая начало его поискам, могли нести сведения о фазах луны.

Наиболее интересной была овальная дощечка, вырезанная из оленьего рога и найденная в Дордони (см. стр. 138-139). По одной ее стороне змеится полоса, состоящая из 69 четких меток. Внимательно изучив дощечку, Маршек пришел к выводу, что полоса эта не может быть узором, вырезанным за один-два дня. Исследования под микроскопом показали, что тот, кто вырезал метки, менял орудие, а также силу нажима и характер удара 24 раза.

Метки, указывает Маршек, невелики и занимают очень небольшое пространство, а потому, если бы они служили только для украшения, их скорее наносили бы ударами одной силы по одному и тому же орудию, используя одинаковый нажим. Но микроскоп показал обратное. Поскольку трудно предположить, чтобы резчик так часто менял свои орудия, Маршек пришел к выводу, что метки наносились постепенно, в разное время и разными орудиями.

Пластины для серпа: Одним из последних величайших достижений в изготовлении каменных орудий в Старом Свете был микролит - небольшой кусок кремня с четкими углами, который нередко отбивался от пластины с острыми краями вроде изображенной вверху. Разломанная в заранее намеченных местах на три куска, как во втором ряду, такая пластина давала средний кусок е виде трапеции (два боковых куска в дело не шли) или, как в нижнем ряду, кусок, имеющий форму треугольника или сегмента. Затем эти микролиты можно было вставить (острым краем наружу) в деревянную или костяную ручку и укрепить их там смолой или каким-нибудь другим естественным клеем

Полученное орудие могло служить пилой или серпом, чтобы срезать траву для постелей и шалашей или даже жать колосья диких злаков

Этот вывод в свою очередь наводит на мысль, что метки представляли собой систематическое обозначение чего-то, за чем резчик следил для себя или для всей группы. Маршек решил, что каждая метка символизирует отдельную ночь, а прихотливые извивы полосы схематически фиксировали точки появления и исчезновения луны на протяжении двух с четвертью лунных месяцев.

После новолуния наблюдатель, глядящий на юг, будет видеть, что каждую новую ночь прибывающий лунный серп поднимается в небе все выше - и так семь ночей. Но на восьмой день луна начнет опускаться дальше к востоку - и так до пятнадцатой ночи, до полнолуния. Затем луна пойдет на ущерб, то есть каждый поворот извилистой полосы примерно соответствует началу очередной лунной фазы. В такой точке место и время появления луны меняются на обратные. Если истолкование Маршека верно, значит, кроманьонцы умели систематически собирать и фиксировать информацию.

Некоторые ученые считают, что работа Маршека открывает новый этап в изучении доисторических людей, другие не соглашаются с его гипотезой.

Большая часть панорамы кроманьонских времен, начинающейся около 40 тысяч лет назад и простирающейся до эпохи возникновения земледелия, обработки металлов и строительства городов, окутана туманами и испещрена обманчивыми тенями. Но по мере того, как археологи и антропологи сопоставляют и соединяют все больше обрывков случайных сведений, жившие тогда люди становятся нам ближе. Современный человек сознает, что он в какой-то мере еще разделяет страхи и чаяния своих братьев каменного века и нуждается в тех же точках опоры. Как сказал археолог Грэхем Кларк (Кембриджский университет): "Доисторический период вовсе не прожит людьми давным-давно. Он все еще здесь, с нами".

Загадочные вести из прошлого

Вместе с абсолютно реалистическими изображениями зубров, северных оленей и других животных каменного века кроманьонцы оставили на стенах пещер всякие непонятные узоры, которые, возможно, носили ритуальный характер. Древнейшими из этих загадочных знаков были, по-видимому, контуры человеческих ладоней. По стенам пещеры Гаргас во французских Пиренеях разбросано почти 150 таких отпечатков с широко растопыренными пальцами. Еще более непонятны абстрактные узоры из цветных пятен и линий в других пещерах. Они могут изображать растения, части человеческого тела или какие-нибудь сооружения или приспособления, созданные человеком.

Возможно, истинный смысл этой доисторической графики так никогда и не будет раскрыт, хотя истолкований существует множество, начиная от серьезных и кончая самыми нелепыми. Разные люди в разные времена усматривали в них обращения к духам, указатели, тотемные знаки, символы полов или же просто узоры, нарисованные от нечего делать.

Змеящаяся по стене пещеры Марсула на юге Франции ветвистая линия походит на растение, хотя сходные узоры истолковывались как перья, стрелы и стилизованные фаллосы

Отпечаток ладони перед входом в боковой коридор пиренейской пещеры Гаргас рассматривался как молитва, обращенная к духу

Геометрические узоры вроде изображенного (Альтамира) знаменитый аббат Брейль считал жилищами, однако в них, кроме того, видели ловушки, тотемные знаки и щиты

Ряды пятнышек (испанская пещера Ла-Пилета) могут быть календарными метками, указателями дороги, деревьями или, согласно одному маловероятному толкованию, 'яблоками, вишнями, малиной и земляникой', нарисованными для того, чтобы их урожай был больше

Испещренный пятнами рисунок двух лошадей во французской пещере Пеш-Мерль объединяет два типа символов, которые могут быть и просто украшением, и знаками охотничьей магии. Пятна истолковываются как символическое изображение метательного оружия, а отпечатки ладоней вокруг лошадей - как воплощение власти человека над добычей. Взятые вместе пятна и ладони в этом случае могут означать призыв к сверхъестественным силам послать охотникам удачу

Эти ряды пятен, соседствующие с прямоугольниками в испанской пещере Кастильо, французский антрополог Андре Леруа-Гуран истолковывает как символы полов. Пятна, утверждает он, это мужские знаки, а прямоугольники - женские; вместе же они являются символами религии, в основе которой лежит культ плодородия

Колоколообразные фигуры и ветвистый знак, также из Кастильо, Леруа-Гуран истолковал как стилизованные мужские и женские половые органы. По его мнению, соседствующие символы знаменуют тот же дуализм, как и китайские 'инь' и 'ян' или же римские Юпитер и Юнона

Метки кроманьонского наблюдателя Луны

Возможно, что найденная более 50 лет назад в Дордони дощечка из рога северного оленя (изображенная вверху с увеличением в три с половиной раза) несет на себе одну из древнейших серий осмысленных знаков, предшественников письменности. По теории Александра Маршека, сотрудника гарвардского музея Пибоди, которая вызвала множество возражений, эти загадочные метки представляют собой запись лунных фаз.

Маршек пришел к этой поразительной гипотезе, когда изучение дощечки под микроскопом показало, что метки наносились по одной на протяжении длительного срока - и разными орудиями. Он различил следы нескольких острых орудий и различные степени нажима. Это наводило на предположение, что змеевидная полоса меток была не случайным узором, сделанным сразу, а возникала постепенно и имела определенный смысл. Метки выглядели так, словно служили для отсчета, и Маршек обнаружил, что их можно примерно сопоставить с фазами луны, как показано справа.

Если теория Маршека верна, значит, люди делали смысловые пометки более 30 тысяч лет назад - за 25 тысяч лет до того, как шумеры создали клинопись.

Метки кроманьонского наблюдателя Луны

Разноцветная полоса наложена на кроманьонскую дощечку, чтобы выделить разные части извивающейся цепочки из 69 меток. На диаграмме лунных фаз полоса выпрямлена, чтобы показать, как Александр Маршек соотносит эти метки с моментами изменения фаз. Первая метка (стрелка на фотографии) соответствует последней ночи перед новолунием, когда луна становится невидимой (стрелка на диаграмме). Каждая последующая метка обозначает очередную ночь, и постепенно образуется запись изменений луны. Кривизна полосы, возможно, указывает на изменение точки появления луны в каждый последующий вечер

После ледникового периода - жизнерадостное общество лучников-художников

Охотник натягивает лук - новое эффективное оружие

К исходу эпохи великих охотников-собирателей, незадолго перед тем, как в Европе утвердился земледельческий образ жизни, люди все еще жили в пещерах и под скальными навесами и все еще рисовали на стенах. Однако, как показывают наскальные рисунки (около 100 таких рисунков было обнаружено на востоке Испании - в Испанском Леванте - под открытым небом), художники теперь сосредоточивали внимание на человеке и, изображая его, много о нем рассказывали. Если для более ранней пещерной живописи Альтамиры и Ласко характерно реалистическое изображение крупных животных, более поздние, так называемые испано-левантийские, рисунки представляют собой стилизованные, часто сюжетные произведения, впервые в истории искусства запечатлевшие мужчин, женщин и детей в социальных группах.

Эти яркие сцены рассказывают нам очень много о жизни 11,5-4,5 тысячи лет назад. Охота оставалась не менее важным видом деятельности, чем прежде, только теперь охотники, подобно изображенному на рисунке, убивали добычу - а иногда и друг друга - с помощью лука и стрел, изобретенных относительно недавно. Но, как показывают некоторые позднейшие рисунки, эти люди, возможно, уже начинали приручать крупный рогатый скот, и, когда охотники возвращались с пустыми руками, группа не оставалась голодной.

Сами рисунки можно истолковать как верный знак дальнейшего прогресса. Их главным объектом, вытеснив животных, становится человек, и это показывает, что примерно 30 тысяч лет спустя после того, как он поднялся на современную ступень своей биологической эволюции, он озирал окружающий мир с новым чувством уверенности в себе.

Упоение охотой с луком и стрелами

Главную тему искусства испано-левантийских людей составляла охота, и, как показывает сцена слева, они занимались ею с упоением, возможно, гордясь своим умением стрелять из лука. Это новое оружие давало охотникам преимущества, каких не знали их предки, полагавшиеся на копье. Лук и стрелы было не только легче носить, но они требовали меньших затрат мышечной энергии при использовании, доставали дальше копий и, что еще важнее, в руках умелого стрелка поражали добычу гораздо точнее. Из лука вроде нарисованного слева охотник мог, по-видимому, пустить стрелу с такой силой, что она убивала горного козла на расстоянии 30-40 метров. А промахнувшись, он обычно успевал тут же пустить и вторую стрелу.

Два лучника, к которым приближается третий, стреляют в прыгнувшего горного козла

Охотник, спасая свою жизнь, бежит от раненого и разъяренного дикого быка

Эта сцена, возможно, запечатлела конкретный случай, хотя некоторые специалисты связывают их с ритуальными приношениями, которые должны обеспечить удачную охоту в будущем. По их мнению, в местах, где обнаружены эти рисунки, находились святилища

Охотник готов пустить смертоносную стрелу в оленя, который, по-видимому, обессилел и остановился после долгой погони. Небольшое животное позади оленя - вероятно, одомашненная собака (может быть, первая в мире, запечатленная средствами изобразительного искусства)

Новые возможности для распрей

Хотя кровопролития редко считаются признаком прогресса, упорядоченный бой указывает на развитие социальной организации. Несколько испано-левантийских рисунков изображают группы лучников, нападающие друг на друга, хотя, по-видимому, это была скорее демонстрация мужества и силы, чем серьезная целеустремленная война. На некоторых рисунках более крупные фигуры в сложных головных уборах (внизу) намекают на появление простейших военных рангов. Гибель таких вождей в бою изображается с особым чувством и подробностями. Указание на еще более усложненные социальные отношения можно найти в драматической сцене на рисунке, названном "Казнь" (справа). Вина жертвы неясна - это может быть и преступник, и враг, но упорядоченность расправы над ним намекает на существование каких-то правил, регулирующих социальное поведение.

Пять лучников, держа оружие наготове, гуськом идут вперед. Человек впереди - по-видимому, вождь, так как его отличает высокий и сложный головной убор

Искусный лучник прицеливается. В случае необходимости он может быстро пустить одну за другой остальные три стрелы, которые придерживает рукой, сжимающей лук; Пронзенный множеством стрел человек лежит на земле перед теми, кто его казнил, а они поднимают луки выразительным завершающим жестом

Воин падает, пронзенный стрелами, и головной убор срывается с его волос. Такие толстые ноги типичны для стиля некоторых левантийских изображений

Прочный социальный порядок, на который влияли женщины

Хотя на рисунках отсутствуют изображения селений или постоянных жилищ, несколько мирных сцен передают ощущение общинной сплоченности и упорядоченной социальной жизни. Пока мужчины охотились, женщины предположительно выполняли домашние обязанности, собирали ягоды и орехи, болтали. Судя по рисунку справа, изображающему мать, которая держит ребенка за руку, они растили своих детей с заботливой любовью. Женщины, кроме того, принимали участие в пирах и религиозных обрядах (внизу), ради которых, возможно, сходились вместе две-три кочующие группы, принадлежавшие к одной культуре. Когда эти полукочевые группы перешли к земледелию и оседлости, уже существовавшие у них социальные тенденции образовали прочную основу для сохранения и упрочения нового образа жизни.

Обнаженная по пояс женщина в кожаной набедренной повязке

Парами обходя мужскую фигуру, женщины, по-видимому, исполняют ритуальный танец. Окружающие их животные в основном дикие, но два полосатых быка слева вполне могут быть очень ранними представителями одомашненного крупного рогатого скота

Женщина гуляет с ребенком, волосы которого скручены в два тугих пучка. Изображение одного ребенка наводит на мысль, что семьи охотников были невелики - и, возможно, не только из-за высокой детской смертности. В исторические времена у некоторых охотников-собирателей многодетные женщины практиковали убийство новорожденных, а также примитивные формы предохранения от беременности и аборты

Возникновение человека

Возникновение человека

Эта диаграмма изображает развитие жизни на Земле от ее появления в первичном океане юной планеты и далее - через эволюцию человека, показывая его физическое, социальное, техническое и интеллектуальное становление вплоть до нашей эры. В первом столбце каждой из четырех секций диаграммы названы геологические эры, на которые разделена история нашей планеты; во втором столбце указываются археологические эпохи истории человека; в третьем столбце помещены ключевые даты развития жизни и наиболее важных свершений человека (даты и события, рассматривавшиеся в данной книге серии "Возникновение человека", выделены жирным шрифтом).

Диаграмма выполнена без соблюдения масштаба. Почему это так, легко понять, рассмотрев полосу внизу, изображающую в правильном масштабе 4,5 миллиарда лет, которые охватываются диаграммой, - весь известный период существования человека настолько мал (крайняя правая стрелка), что его невозможно выделить.

Литература

Bandi, Breuil, Holm, Lhote, Lommel, The Art of the Stone Age, Crown Publishers, Inc., 1961.

Berndt R. M., Berndt С. Н., The World of the First Australians, The University of Chicago Press, 1964.

Bibby G., The Testimony of the Spade, Alfred A. Knopf, 1956.

Birket-Smith K, Eskimos, Crown Publishers, Inc., 1971.

Bishop W. W., Clark J. D., eds., Background to Evolution in Africa, University of Chicago Press, 1968.

Bordaz J., Tools of the Old and New Stone Age, David and Charles, 1971.

Bordes F., A Tale of Two Caves, Harper and Row, 1972.

Bordes F., Old Stone Age, Weidenfeld and Nicolson, 1968.

Brace С. L., The Stages of Human Evolution, Prentice-Hall, 1967.

Braidwood R. J., Willey G. R., eds., Courses Toward Urban Life, Edinburgh University Press.

Bray W., Trump D., Dictionary of Archaeology, A. Lane, 1970. Penguin Books, 1972.

Breuil A. H., Four Hundred Centuries of Cave Art, Centre d'Etudes et de Documentation Prehistoriques.

Broderick A. H., Father of Prehistory, William Morrow and Company, 1963.

Butzer K. W., Environment and Archaeology, Methuen, 1972.

Campbell B. G., Human Evolution, Heinemann Educational Books, 1967.

Campbell J., The Masks of God: Primitive Mythology, The Viking Press, 1959.

Cheng Te-K'un, New Light on Prehistoric China, Heffer, 1966.

Clark G., Aspects of Prehistory, University of California Press, 1970.

Clark J. D., The Prehistory of Africa, Praeger Publishers, 1970.

Clark J. G. D., Prehistoric Europe, the Economic Basis, Philosophical Library, 1952.

Cole S., The Prehistory of East Africa, The New American Library, 1965.

Coon C. S., The Hunting Peoples, Little, Brown and Company, 1971.

Coon С. S., Origin of Races, Cape, 1963.

Coon С. S., The Story of Man, Alfred A. Knopf, 1970.

Daniel G. A., A Hundred Years of Archaeology, G6rald Duckworth and Co., Ltd., 1950.

Daniel G. A., Hungry Archaeologist in France, Faber, 1963.

Daniel G. A., Idea of Prehistory, Penguin Books, 1964.

Daniel G. A., Origins and Growth of Archaeology, Penguin Books, 1967.

Denes P. В., Pinson E. N., The Speech Chain: The Physics and Biology of Spoken Language, Anchor Books, 1973.

Dobzhansky Th., Genetics and the Origin of the Species, Columbia University Press, 1971.

Dobzhansky Th., Heredity and the Nature of Man, Allen and Unwin, 1965.

Dolhinow Ph., Sarich V. M., eds., Background for Man: Readings in Physical Anthropology, Little, Brown and Company, 1971.

Dunbar С. О., Waage К. М., Historical Geology, John Wiley, 1970.

Fairservis W. A., Jr., The Roots of Ancient India, The Macmillan Company, 1971.

Flint R. F, Glacial and Quaternary Geology, John Wiley, 1971.

Garn S. M., Human Races, Charles С Thomas, 1961.

Gam S. M., ed., Readings on Race, Charles С Thomas, 1960.

Gernet J., Ancient China, Faber, 1968.

Giedion S., The Eternal Present, Oxford University Press, 1962 (Vol. 1), 1964 (Vol. 2).

Graziosi P., Palaeolithic Art, Faber, 1960.

Hooton E. A., Up from the Ape, The Macmillan Company, 1946.

Howells W., Mankind in the Making, Doubleday and Company, Inc., 1967.

Hulse F. S., The Human Species: An Introduction to Physical Anthropology, Random House, 1971.

Klein R. G., Man and Culture in the Late Pleistocene, Chandler Publishing Company, 1969.

Kranzberg M., Pursell C. W., Jr., eds., Technology in Western Civilization, Vol. 1, Oxford University Press, 1967.

Kurten В., Pleistocene Mammals of Europe, Weidenfeld and Nicolson, 1968.

Kurten В., The Ice Age, G. P. Putnam's Sons, 1972.

Laming A., Lascaux, Penguin Books Ltd., 1959.

Leakey L: S. В., Adam's Ancestors: The Evolution of Man and His Culture, Harper and Brothers, 1960.

Leroi-Gourhan A., Treasures of Prehistoric Art, Harry N. Abrams, Inc.

Lommel A., Shamanism, McGraw-Hill Book Company, 1967.

McBurney С. В. М., The Stone Age in Northern Africa, Penguin Books, 1960.

Maringer J., The Gods of Prehistoric Man, Weidenfeld and Nicolson, 1960.

Maringer J., Bandi H.-G., in execution of a plan by Hugo Obermaier, Art in the Ice Age, Frederick A. Praeger, 1953.

Marshack A., The Roots of Civilization, McGraw-Hill Book Company, 1972.

Michael H. N., ed., Studies in Siberian Shamanism, University of Toronto Press, 1963.

Mulvaney D. J., Gordon J., Aboriginal Man and Environment in Australia, Australian National University Press, 1971.

Oakley K. P., Framework for Dating Fossil Man, Weidenfeld and Nicolson, 1969.

Oakley K. P., Man the Tool-maker, British Museum, 1963.

Pfeiffer J. E., Emergence of Man, Nelson, 1970.

Pfeiffer J. E., Search for Early Man, Caravel Books, Cassell, 1969.

Семенов С. А., Первобытная техника, Изд-во АН СССР, М., 1957.

Simpson G. G., The Geography of Evolution, Capricorn Books, 1967.

Simpson G. G., The Major Features of Evolution, Simon and Schuster, 1953.

Stern Ph. van Doren, Prehistoric Europe, Allen and Unwin, 1970.

Triestman J. M., The Prehistory of China: An Archeological Exploration, Doubleday and Company, Inc., 1972.

Turnbull С. М., The Forest People, Simon and Schuster, 1962.

Ucko P. J., Rosenfeld A., Palaeolithic Cave Art, Weidenfeld and Nicolson, 1967.

Washburn Sh. L., Social Life of Early Man, Aldint Publishing Company, 1961.

Wendt H., In Search of Adam, Houghton Mifflin Company, 1956.

Дополнительная литература к русскому изданию

Абрамова 3. А., Палеолитическое искусство на территории СССР, Свод археологических источников, вып. А, 4-3, М. - Л., Изд-во АН СССР, 1962.

Бадер О. Н., Художник рисовал с натуры, "Природа", № 8, 1972.

Беляев Д. К., Проблемы биологии человека: генетические реальности и задачи синтеза социального и биологического, "Природа", № 6, 1976.

Борисковский П. И., Возникновение человеческого общества, в кн. "Палеолит мира. Исследования по археологии древнего каменного века", "Наука", Л., 1977.

Бунак В. В., Речь и интеллект, стадии их развития в антропогенезе, Труды Ин-та этнографии АН СССР, 92, М., "Наука", 1966.

Быстрое А. П., Прошлое, настоящее, будущее человека, Л., Медгиз, 1957.

Гвоздовер М. Д., Новые изображения человека из Авдеевской верхнепалеолитической стоянки и их место среди, статуэток Костенковской культуры, Вопросы антропологии, вып. 57, Изд-во МГУ, 1977.

Гремящий М. А., Проблема промежуточных и переходных форм от неандертальского человека к современному, Ученые записки МГУ, 115, 1948.

Дебец Г. Ф., Палеоантропологические находки в Костенках, Советская этнография, № 1, 1955.

Дебец Г. Ф., Скелет позднепалеолитического человека из погребения на Сунгирской стоянке, Советская археология, № 3, 1967.

Каменный век на территории СССР, М., 1970.

Мочанов Ю. А., Древнейшие этапы заселения человеком Северо-Восточной Азии, "Наука", Новосибирск, 1977.

Окладников А. П., Палеолит. История СССР с древнейших времен до наших дней (в 12 томах), М., 1966.

Первобытный человек и природная среда, М., 1974.

Природа и развитие первобытного общества, М., 1969.

Рогачев А. Н., Многослойные стоянки Костенковско-Боршевского района на Дону и проблема развития культуры в эпоху палеолита на Русской равнине. Материалы и исследования по археологии, № 59, М.-Л., 1957.

Рогинский Я. Я., Изучение палеолитического искусства и антропология, Вопросы антропологии, вып. 21, Изд-во МГУ, 1965.

Рогинский Я. Я., Проблемы антропогенеза, изд. 2-е, М., "Высшая школа", 1977.

Сукачев В. Н., Громов В. И., Бадер О. Н., Верхнепалеолитическая стоянка Сунгирь, Труды ГИН, вып. 162, М., 1966.

Фролов Б. А., Числа в графике палеолита, "Наука", Новосибирск, 1974.

Харрисон Дж., Уайнер Дж., Таннер Дж., Барникот Н., Биология человека, М., "Мир", 1968.

Якимов В. П., Позднепалеолитический ребенок из погребения на Городцовской стоянке в Костенках, Сб. Музея антропологии и этнографии, т. 23, Л., 1957.

Источники иллюстраций

All photographs by Jean Vertut appearing in this book are reproduced through the courtesy of Editions Mazenod, Paris. Cover - Painting by Burt Silverman, background photograph by Ralph Morse for LIFE. 8 - Dr. Leon Pales, Musee de l'Homme. 12, 13 - Novosti Press Agency, except top right, drawing by Walter Johnson after Mikhail Gerasimov. 17 - Drawings by Nicholas Fasciano. 20 -Enrico Ferorelli. 21 - Map by Lothar Roth. 22, 23 - Enrico Ferorelli. 27 to 33 - Paintings by Burt Silverman. 34 - Novosti Press Agency. 38, 39 - Map by Lothar Roth. 41 - Robert Edwards, South Australian Museum. 42 - Novosti Press Agency. 46 - Ken Kay courtesy Dr. N. J. Shackleton, University of Cambridge. 47 - Jacques Evenou courtesy Jean Bouchud, National Center for Scientific Research, Paris. 49 - Jerry Pase courtesy Dr. Philip E. Smith, University of Montreal. 51 to 59 - Paintings by Chet Jezierski. 60 - Pierre Boulat courtesy Musee des Antiquites Nationales Saint-Germain-en-Laye. 64 - Jean Vertut, Musee de Les Eyzies. 67 - Pierre Laurent, extrait de Heureuse Prehistoire. 68, 69 - Charts by Earl L. Kvam. 72 to 75 - Drawings by Arno Sternglass. 76 - Patrimoine de Tlnstitut Royal des Sciences Naturelles de Belgique. 79 - Masachika Suhara courtesy Professor Chosuke Serizawa. 80 - Bedrich Kocek courtesy Brno Antropos Museum. 83 - Pierre Boulat courtesy J. Tixier. 84 to 91 - Pierre Boulat courtesy J. Tixier, except pictures appearing far right on pages 85, 87, 89 and 91, Richard Jeffery courtesy J. Tixier. 92 - Photo Musee d'Aquitaine, cliche Vertut. 96 - Jean Vertut, Collection Saint-Perier, except far right, Bedrich Kocek courtesy Brno Antropos Museum. 98 - Bedrich Kocek courtesy Brno Antropos Museum; Collection Musee de l'Homme. 99 - Collection Musee de l'Homme; Musei Civici, Reggio Emilia; Novosti Press Agency. 100 - Novosti Press Agency; Jean Vertut, Musee de l'Homme. 102 - Reportage photographique YAN courtesy Musee des Antiquites Nationales Saint-Germain-en-Laye. 104, 105 - Jean Vertut, Musee des Antiquites Nationales Saint-Germain-en-Laye - Jean Vertut, Musee de Perigueux; From L'Art Pendant I'Age du Renne by E. Piette, Paris, 1907, Musee des Antiquites Nationales Saint-Germain-en-Laye courtesy Paolo Graziosi; Jean Vertut, Musee des Antiquites Nationales Saint-Germain-en-Laye. 107 - Collection Musee de l'Homme. 109 - Cliche Conservation des Monuments Historiques de Perigueux, Reproduction Interdite. 110 - Jean Vertut - Photo Rene Vital. Ill - Docteur Jacques Bauer, Institut de Photographie Scientifique et Medicale, Faculte de Marseille, except left, Photo Rene Vital. 112, 113 - Courtesy French Government Tourist Office. 115 - Alain Roussot. 116, 117 - Jean Vertut, except bottom left, from: Prehistoire de VArt Occidental, Andre Leroi-Gourhan, Editions Mazenod, Paris, photo Jean Vertut. 118 to 121 -Jean Vertut. 122, 123 - From Prehistoire de I'Art Occidental, Andre Leroi-Gourhan, Editions Mazenod, Paris, photo Jean Vertut 124, 125 - Jean Vertut, except top right, Pierre Belzeaux-Rapho, courtesy Louis Plassard. 126 - Drawing by the late Henri Breuil, courtesy of Breuil's executor Arnold Fawcus. 129 - Photo Collection Begouen, cliche Jean Vertut. 130 - Copyright Colorphoto Hans Hinz, Basel. 132 - Phototheque Andre Held-ZIOLO; Morton H. Levine. 133 - Photo Romain Robert. 134 - Jean Vertut. 135 - Photo Romain Robert; Phototheque Andre Held-ZIOLO. 136 - Courtesy of the American Museum of National History. 139 - Novosti Press Agency. 140, 141 - Copyright © Alexander Marshack, 1973, after Alexander Marshack, The Roots of Civilization, McGraw-Hill Book Company, 1972. 143 - Pierre Boulat, courtesy J. Tixier - Drawing by Nicholas Fasciano. 145 to 151 - From Art in the Ice Age: Spanish, Levant Art, Arctic Art by Johannes Maringer and Hans-Georg Bandi, Praeger Publishers, New York, 1953.

Благодарности

For the help given in the preparation of this book, the editors are indebted to Maurice Baudet, Grotte de Cougnac, France; Jacques Bauer, Medical Faculty, Institute of Scientific and Medical Photography, Marseilles, France; Megan Biesele, Austin, Texas; Francois Bordes, Professor of Geology, University of Bordeaux, France; Jean Bouchud, Research Supervisor, National Centre for Scientific Research, Paris; Michel Brezillon, Director of Prehistoric Antiquities for the Region of Paris; Bernard Campbell, Professor of Anthropology, University of California, Los Angeles; Piero Cassoli, Director, Italian Institute of Human Palaeontology, Rome; Glen Cole, Department of Antropology, The Field Museum of Natural History, Chicago; Gerard Cordier, Research Assistant, National Centre for Scientific Research, Paris; David Damas, Department of Antropology, McMaster University, Hamilton, Ontario; Michael Dauvois, Head Designer, National Centre for Scientific Research, Paris; Henri Delporte, Curator of the National Museums, Museum of National Antiquities, Sant-Germain-en-Laye, France; Jean Gaussen, Meuvic-sur-PIsle, Dordogne, France; Paolo Graziosi, Director, Institute of Palaeontology, Florence University, Florence, Italy; Raymond Grosset, Rapho-Paris; Jean Guichard, Curator of the National Museum of Prehistory, Les Eyzies, France; Bruce Heezen, Associate Professor of Geology, Department of Geology, Columbia University, New York City; Jean de Heinzelin, Scientific Consultant, The Royal Belgian Institute of Natural Sciences, Brussels; David M. Hopkins, Research Geologist, Office of Marine Geology, U. S. Geological Survey, Menlo Park, California; Sidney S. Horenstein, Scientific Assistant, The American Museum of Natural History, New York City; Marie-Louise Inizan, Paris; Daniel Julien, Assistant Manager, Zoological Garden of St. Felicien, Lac St-Jean, Quebec; Georges Lagorse, Les Eyzies, France; Pierre Laurent, Bordeaux, France; Jacques Leclerc, Paris; Richard B. Lee, Department of Anthropology, University of Toronto, Toronto, Ontario; Marcel Lefevre, Director of the Laboratory, National Centre for Scientific Research, Paris; Jean-Pierre Lehman, Professor at the Institute of Palaeontology, Museum of Natural History, Paris; Andre Leroi-Gourhan, Professor of Prehistory, College de France, Paris; Arlette Leroi-Gourhan, Director, Talynology Laboratory, Museum of Man, Paris; Morton Levine, Professor of Anthropology, Fordham University, New York City; Alexander Marshack, Research Associate, Peabody Museum of Archaeology and Ethnology, Harvard University, Cambridge, Massachusetts; Lucien Mazenod, Paris; Leon Pales, Director of Research, National Centre for Scientific Research, Paris; Louis Plassard, Grotte de Rouffignac, France; Romain Robert, Tarascon-sur-Ariege, France; Alain Roussot, Bordeaux; Max Sarradet, Curator of Lascaux Cave, Lascaux, France; N. J. Shackleton, of the Sub-Department of Quaternary Research, University of Cambridge, England; Denise de Sonneville-Bordes, Research Supervisor, National Centre for Scientific Research, Paris; Michel Soubeyran, Curator of the Perigord Museum, Perigueux, France; John B. Speth, Assistant Professor of Anthropology, Hunter College, New York City; Jacques Tixier, Research Supervisor, National Centre for Scientific Research, Paris; Jan Van Donk, Research Associate, Lamont-Doherty Geological Observatory, Palisades, New York; Jean Vertut, Paris.

Оглавление

Предисловие 5

Вступление 7

Глава первая. Появление современного человека 8

Полноценная жизнь —творческая, взыскующая, благоговейная 27

Глава вторая. Гражданин мира 34

Удивительный способ выживания в степях 49

Глава третья. Техника каменного века 58

Изготовление орудий —наш современник демонстрирует древнее мастерство 81

Глава четвертая. Рождение изобразительных искусств 90

Подземные шедевры первых художников 113

Глава пятая. Сложное сознание кроманьонца 124

После ледникового периода—жизнерадостное общество лучников-художников 141

Предметно-именной указатель 150

Литература 155

Источники иллюстраций 157

Благодарности 158

Том Придо

КРОМАНЬОНСКИЙ

ЧЕЛОВЕК

Редактор Р. Дубровская Художник В. Карпов Художественный редактор Ю Максимов Технический редактор М. Страшнова

Корректоры Н. Яковлева, Ю. Яникова

ИБ № 498

Сдано в набор 15.05.78. Подписано к печати 23.11.78. Формат 84Х 1085Ле- Бумага офсетная N2 1. Гарнитура тайме. Печать офсетная 5 бум. л., 16,80 уел. печ. л. 18,19 уч.-изд. л. Тираж 75 000 экз. Заказ 383. Цена 2 р. 70 к.

Фотонабор

Издательство «Мир». Москва, 129820, ГСП, И-110, 1-й Рижский пер., 2.

Ярославский полиграфкомбинат Союз- полиграфпрома при Государственном комитете СССР по делам издательств, Полиграфии и книжной торговли. 150014, Ярославль, ул. Свободы, 97.

Оглавление

Предисловие

Вступление

Глава первая. Появление современного человека

  Лица для окаменелостей

  Этапы образования пещер пещерных людей

  Уютное жилище среди скал

  Трудности и опасности, подстерегавшие первых археологов

  Полноценная жизнь - творческая, взыскующая, благоговейная

  Новое оружие - больше добычи

  Прекрасные орудия - источник всяческих удобств

  Почитание духов в священной пещере

Глава вторая. Гражданин мира

  Удивительный способ выживания в степях

  Свидетельства сезонной деятельности человека 30 тысяч лет назад

  Заготовка костей на зиму

  Жизнь группы в длинном доме

  Доисторическая ловушка для добычи меха и мяса

  Дары лета

Глава третья. Техника каменного века

  Шутки на доисторической основе

  Перемены климата и изменения в образе жизни

  Ловля рыбы при помощи камней

  Ужение с помощью косточки

  Изготовление орудий - наш современник демонстрирует древнее мастерство

    Первый шаг - исходная пластина

    Обработка пластин для получения разнообразных орудий

    Изготовление иглы с помощью резца

    Загадочное орудие - жезл из оленьего рога

Глава четвертая. Рождение изобразительных искусств

  Загадка Венер каменного века

  Блистательная кроманьонская скульптура

  Эффектное исцеление от "зеленой болезни"

  Подземные шедевры первых художников

Глава пятая. Сложное сознание кроманьонца

  Загадочные вести из прошлого

  Метки кроманьонского наблюдателя Луны

  После ледникового периода - жизнерадостное общество лучников-художников

  Упоение охотой с луком и стрелами

  Новые возможности для распрей

  Прочный социальный порядок, на который влияли женщины

  Возникновение человека

Литература

Дополнительная литература к русскому изданию

Источники иллюстраций

Благодарности

Оглавление Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg